4. Теории происхождения человека, посредствующие между Библией и дарвинизмом.

Прежде чем католические богословы выступили с заявлением, что возможно допустить эволюционное происхождение тела человека, существовал уже ряд теорий, представлявших в различной мере и степени компромисс между дарвинизмом и Библией. Теории эти не получили развития и распространения, их уже заволакивает мгла забвения, но как ни смотреть на них, в них есть много отдельных ценных мыслей и некоторые, содержащиеся в них, предположенія, порой высказанные без всяких оснований, теперь выступают на свет вновь независимо от старых авторов и уже на основании фактов. Поучительно для обсуждения занимающего нас важного вопроса вспомнить некоторые из этих забытых учений.

В ряду различных учений о происхождении человека своеобразное место занимает книжка Снеля, ''Die schöpfung des Menschen''. Его теория отличается большой оригинальностью и наименьшей известностью. В первый раз сочинение Снеля вышло в 1863 г. В 1887 вышло последнее издание его сочинения под заглавием ''Vorlesungen über bie Abstammung des Menschen''. Aus dem handschriftlichen Nachlasse von Karl Snell ord. Professor der Mathematik und Phisik an der Universität Iena herausgegeben von Prof. Dr. Rudolf Seydel. Мы не видели этого посмертного издания, но, судя по библиографическим отзывам о нем, автор не изменил своей теории, а только подтвердил ее некоторыми новыми данными. Автор был и остался дарвинистом, но только на сочинении его кроме влияния доктрины британского натуралиста, опочил дух немецкого идеализма. Он не видит в человеке только игру случая, продукт, созданный эволюционными факторами, он видит в нем результат таинственного развития какого-то зародыша, уже в самом начале своего существования заключавшего в себе нечто разумное и божественное.

Все животные и человек имеют, по Снелю, одного общего прародителя в некоторой первобытной форме, но тем не менее различие, существующее между животными и человеком есть не количественное, а качественное. Над всем живущим на земле человека поднимает его разум – ''деятельность всеобщего в его мысли и возможность безусловного в его нравственной воле'' (S. 141–142). Разум не является только дальнейшим развитием инстинкта животных: инстинкт слишком ограничен и узок, и потому из него не мог возникнуть разум. Должно предположить от вечности существующую разумную первооснову, из которой мог развиться самосознательный и деятельный разум. Разумная человеческая природа могла развиться только от такого прародителя, который уже сам носил в себе непрерывное разумное начало. От этого прародителя произошло два ряда существ, из которых одни стали рабами тех внешних факторов, которые заправляют развитием всякого чувственно проявляющегося бытия, другие в постепенно развивающейся конкретной форме сделались носителями и органами безконечного. Первый ряд обнимает собой мир животных, ко второму принадлежит человек. Здесь мы видим пример применения маиоратного права. В природе имеет значение право духовного первородства. От первого маиоратного владельца идет ряд первенцев, которые вступают в обладание его преимуществом и его правами и все стоят на одной и той же ступени к жизни. Но младшие сыновья первого маиоратного владельца, как равным образом и следующие поколения, производят другое потомство, не похожее на поколение перворожденных ни по богатству, ни по положению в жизни. Из этого потомства многие члены часто ниспадают на низшие ступени животной лестницы. Люди представляют ряд первенцов; им первый прародитель отдал в наследство маиорат разума. Царство животных составляют те члены потомства, которые произошли от одного общего с ними корня, но которые, будучи лишены представленного первенцу маиората разума, опустились и упали до настоящего своего животного существования.

Многие, наверное, склоняются к мнению, что те создания, которые носили в себе зерно столь великого будущего, с самого первого времени самым своим внешним видом, как непроходимой бездной, отделялись от всех остальных существ, которым суждено влачить столь бедную и жалкую жизнь, как конечный результат их развития. Но на основании всех тех аналогий, которые представляет нам природа, это не должно считать необходимым. Эмбриональные зародыши млекопитающих так сходны, что – за исключением незначительного различия по величине – самый лучший микроскоп и самый тонкий анализ не в состоянии открыть различие между зародышами волка, лошади и человека. Конечно, кто мог бы своим взором проникнуть за пределы чувственного мира в глубочайшие основы сущего, тот пророчески мог бы прозреть будущее этих неразвернувшихся организаций. Кто видел греков в то время их жизни, когда они еще может быть приносили человеческие жертвы, тот едва ли мог различить их от служителей Ваала и Молоха. Но кто мог бы по историческому зародышу прочитать его духовное будущее, т. е. кто имел бы дар пророчества, тот наверное нашел бы их совершенно различными и усмотрел бы в одних только грубых рабов Молоха, а в других нечто такое, чтобы стать сынами Божиими – Фидиями, Софоклами и Платонами. Точно также и предки человека наверное отличались от предков животных внутренним тонким выражением на своей физиономии, и как из глаз дитяти часто смотрит на нас с удивительным и трогательным глубокомыслием его зарождающаяся душа, так и сокровенная молчаливая тайна человеческой души могла выдать себя во взгляде и выражении первичного организма чем-нибудь понятным, выразительным, глубоким. И если бы дух, проникающий в глубину сущности, мог сквозь глаза этих творений заглянуть в тайники их душ и провидеть печальное искажение и аномалии, которым впоследствии подверглась человеческая природа, кто знает, не изрек ли бы он:

Wie gross var diese Welt gestaltet,

So lang' die Knospe sie noch barg;

Wie wenig auch hat sie entfaltet,

Dies wenige wie klein, wie karg (см. S. 130–134)

Так как и люди, и животные произошли от одного прародителя, в котором объединялись свойства, присущие человеку и животным, то из этого вытекает, что существо, от которого произошли и люди, и животные, не могло быть вполне похоже ни на человека в его настоящем вполне сформированном виде, ни на животных. Оно должно было удержать основные черты того и другого уклада – занимать средину между ними. Нынешняя форма человека не есть ''дар природы или Божества», а наследство, доставшееся ему после векового развития без разумно-свободного содействия с его стороны. Этим развитием в значительной мере заправляло психическое начало, живущее в человеке, хотя и не свободно. Мир сновидений и ночная жизнь души играли в этом развитии весьма важную роль (об этом у Снеля говорится в посмертном издании, в главе: Seilentriebe bauen den Leib und bewirken die Hoherbildung der Gattungeu). С нашей стороны была бы совершенно напрасной попытка воспроизвести образ первобытного предка, в котором исчезало различие между животным и человеком точно так же, как и ближайших к нему по времени первенцов: мы должны навсегда отказаться от мысли воспроизвести их образ. „Земля в своих глубинах скрывает их останки, и если мы найдем их, то не узнаем.»

Признав таким образом, что нельзя возстановить образ первобытного предка, Снель тем не менее старается набросать несколько черт, по которым можно судить о его наружности. В первый великий период творения организмов – в период палезоический, когда еще не было населенных стран, и вся жизнь заключалась в текучих элементах, уже находятся основные черты позвоночных животных, к которым по своей организации принадлежит и человек. Обыкновенно всех позвоночных палезоического периода называют рыбами, основываясь только на том, что они жили в воде. С современными чешуйчатыми рыбами они не имели ничего общего. Впрочем, в их загадочных странных формах мы не должны искать фигуры маиоратного владельца. Эти формы представляли собой нечто сравнительно установившееся, в них очень заметно выступали черты животного уклада так, что по ним можно было гадать о младших членах фамилии. Замечательно, что в глубочайших древнейших слоях первого периода, мы не находим никаких остатков позвоночных животных.

Весьма вероятно, что те организмы, которым предназначено было совершать свое дальнейшее развитие на суше, во время своей жизни в воде не развились до установившихся и твердых форм, а жили в ней как слабые головастики, и только по мере выхода на воздух и на сушу формировались их части и члены, как в наше время это делается с лягушками. (Это сравнение Снеля навеяно на него, очевидно, прежде существовавшими теориями о происхождении человека от гигантской допотопной лягушки. А эта теория была подсказана создавшим ее отчасти тем обстоятельством, что лягушка есть единственное из животных, имеющее, как и человек, икры). “Таким образом, эти первые позвоночные животные могли исчезнуть и вымереть без малейшего вреда для дальнейших генеалогических родов позвоночных животных. Понятно, что творения с задатками высшего развития должны были трудиться дальше над своей внутренней обработкой, пока не выработали себе прочных форм^'' (S. 106, 108–110). Таково своеобразное учение Снеля.

От немцев перейдем в Англию. Ляйэль, как и Дарвин, склонился здесь к учению о происхождении человека от обезьяны. В своих ''Основах геологии'' он говорит об этом неясно, он склоняется к мнению, что человеческий род произошел от одной пары, мнение, которое понятно, не преемлется эволюционной доктриной. Но в сочинении „Геологические доказательства древности человека'' он решительно становится на сторону эволюционной теории происхождения человека и высказывает одну мысль, которой нет у Дарвина, и ради которой и следует отметить его взгляд. Дарвин происхождение человека приписывает влиянию безконечно малых изменений, Ляйэль высказывает мысль о возможности скачков в развитии органического мира. „Мы несогласны с мнением, говорит он, что теория изменчивости и естественного отбора необходимо заставляет нас принять существование совершенно незаметного перехода от инстинкта высших животных к совершенствующемуся уму человека. Рождение необыкновенного гения от родителей, не показывающих особых умственных способностей, стоящего выше своего века или племени, представляет явление, которое не следует упускать из виду при разсмотрении того, не представляют ли иногда последовательные ступени развития случайных скачков и перерывов в непрерывной в других отношениях цепи изменений».

Третьим (после Дарвина и Ляйэля) английским ученым, предложившим свой взгляд на происхождение человека, является Уоллэс. Уоллэс признает, что человек произошел от животных родоначальников, но только путем не одного естественного, а и искусственного подбора. Естественный подбор сохраняет в борьбе за существование только приспособленнейших, естественный подбор образует и фиксирует только те признаки у животных, которые им полезны. Но при подборе искусственном подбирающее разумное лицо может фиксировать те или иные признаки ради какой-нибудь отдаленной цели. Изучая человека с его физической и психической стороны, Уоллэс приходит к заключению, что в физической и психической организации дикарей находится много такого, что им совершенно не нужно, и что заложено в них ради отдаленных целей. Дикарь, например, владеет мозгом философа, а на самом деле ему нужен мозг немного больше того, который имеет обезьяна. Должно полагать, по Уоллэсу, что большой мозг образован в дикаре ради его будущего цивилизованного состояния, когда он с пользой будет употреблять его. Мягкая, голая, чувствительная кожа, лишенная волос, замечательно совершенное строение рук и ног, чрезвычайно сложное строение гортани, все эти свойства совершенно ненужные, а иногда и вредные для дикарей, понятно, не могли произойти путем естественного подбора. Относительно сферы духовной Уоллэс говорит: ''многие из умственных способностей дикаря не имеют никакого приложения ни к отношению его к своим собратиям, ни к улучшению материальной стороны его существования. Понятие о вечности и безконечности и все чисто отвлеченные представления о форме, числе и гармонии, играющие такую важную роль в жизни цивилизованных племен, находятся совершенно вне круга идей дикаря и не имеют никакого влияния ни на индивидуальность, ни на его племенное существование. Такие свойства, следовательно, не могли развиться путем сохранения полезных форм мысли, а между тем мы находим случайные следы их и при низкой степени цивилизации и еще в такое время, когда они не могли иметь никакого практического влияния на благосостояние отдельных особей или семейств и племен Точно также мы не можем объяснить естественным подбором развития нравственного чувства или сознания». Все эти признаки, однако, необходимы человеку для его развития и они были заложены и развиты в нем, по мнению Уоллэса, ради отдаленнейших целей цивилизации. ''Я вывожу из этого ряда явлений, говорит он, оканчивая свое разсуждение о происхождении человека (стр. 328–391), то заключение, что некоторое высшее интеллигентное существо давало определенное направление развитию человека, направляло его к специальной цели совершенно так, как человек руководит развитием многих животных и растительных форм. Законы развития сами по себе, может быть, никогда не произвели бы зерна столь хорошо приноровленного к нуждам человека, как пшеница или маис, не произвели бы таких плодов, как, безсеменные бананы и плоды хлебного дерева, или таких животных, как гернейские дойные коровы и лондонские ломовые лошади. Но все приведенные формы так похожи на те, которые произведены природой без вмешательства человека, что мы легко можем себе представить, что лицо, основательно знакомое с законами геологического развития органических форм, не захочет поверить, чтобы в произведении их участвовала какая-то особая новая сила и презрительно отвергнет теорию (как может быть и моя теория будет отвергнута многими, согласными со мной в других пунктах) – отвергнет теорию, что в этих немногих случаях некоторые разумные силы для собственных целей направляла и контролировала действие законов изменчивости, размножения и переживания приспособленнейших. Однако, мы знаем, что такая сила в рассматриваемом примере участвовала, поэтому мы по крайней мере должны допустить возможность того, что, если мы не высшие интеллигентные существа всей вселенной, то некоторое высшее, чем мы, интелигентное существо направляло процесс развития человеческого рода, направляло при том такими тонкими средствами, о которых мы даже не можем составить себе понятия по тем, которыми сами располагаем. В то же время я должен сознаться, что эта теория неудобна тем, что требует вмешательства какой-то разумной индивидуальности в образование того, что мы можем рассматривать как конечную цель всего органического мира, т. е. в образование интеллектуального и нравственного безконечно совершенствующегося человека. Теория эта заставляет допустить, что великие законы, управляющие материальным миром, недостаточны для произведения человека или, по крайней мере, мы должны допустить, и при том на веру, контроль высшей интеллигенции, как необходимую составную часть этих законов, настолько же необходимую, насколько необходимо действие окружающей среды для развития органического мира».

Против теории Уоллэса, как он и предвидел, возстали очень многие чистые дарвинисты, можно даже, пожалуй, сказать, что он остается единственным последователем своей теории. В Англии против него поднялись Дарвин, Стеенструпп, Клапарэд, у нас в России против него писал Вагнер. А некоторые русские ученые (бывший профес. Петровск. Академии Линдеман) поступили с его теорией очень своеобразно, он перевел на русский язык его книгу о естественном подборе, выкинув из нее трактат о происхождении человека и заменив его заявлением, что и человек произошел по указанным принципам естественного подбора. На учение Уоллэса о происхождении человека не было сделано никакого намека. Без сомнения, это самый простой и в то же время самый целесообразный способ предохранения общества от влияния на него идей, которые переводчику кажутся несостоятельными и вредными.

Из Англии перейдем во Францию. Здесь не безынтересно отметить своеобразное учение Нодена о происхождении человека, поставляемое им в связ с теорией происхождения видов и – по его мнению – согласное с учением Библии.

Исходное начало, из которого развился весь органический мир, Ноден видит в протоплазме или первоначальной бластеме, ни происхождения, ни начала действования которой он не находит возможным обяснить. Под влиянием органо-пластической или эволюционирующей силы из бластемы образовались протоорганизмы – весьма простые по своей структуре, безполые и обладающее свойством производить отпрысками мезоорганизмы – нечто более сложное, чем они сами. Эти мезоорганизмы в свою очередь производили существа несколько более сложные, чем сами. Новопроизводимые организмы отличались не только от производивших, но и между собой. Так от поколения к поколению формы умножались, и природа быстрыми шагами шла к состоянию зрелости. Но существа, о которых идет речь, еще не были видами, это были только переходные ступени, вид личинок, единственная роль которых состояла в том, чтобы быть посредствующими между первоначальной бластемой и определенными формами. Разсеянные по различным странам земного шара, они всюду несли семена будущих форм, которые должна была произвести из них эволюционирующая сила. Из творческой, какой она была вначале, эта сила, истощаясь вследствие своей собственной деятельности, стала консервативной. Тогда формы интегрировались, однако они сохраняют остаток пластичности, они варьируют под влиянием известных условий и отсюда происходит множество форм, из которых некогда тоже могут образоваться виды.

Прото и мезо-организмы заключали в себе самих – каждый сообразно со своим местом в роду – рудименты царств, типов, классов, порядков, семейств, родов. Места, где они фиксировались, стали потом центрами творения. Они однако не произвели сразу все формы, которые заключали в возможности. Существуют значительные интервалы между последовательными произведениями живых существ; чем объясняется, почему группы одного и того же порядка не были современными

Органические типы – даже и мало различающиеся между собой – не могли произойти одни от других. Вообразим, говорит Ноден, мезоорганизм, который бы был порядком млекопитающих. Со времени его появления на земле все порядки млекопитающих – включая порядок человека – заключались бы в нем, но очевидно, что мезоорганизм, от которого впоследствии должен был произойти порядок А, потенциально должен был отличаться от мезоорганизма, от которого имел произойти порядок В, ибо в каждом из этих мезоорганизмов эволюционирующие силы, имея произвести в будущем различные порядки, были распределены различным образом. Явление это подобно образованию органов в зародыше во время роста. Там мы видим, что из общего и единообразного начала выходят совершенно подобные части, которые в дальнейшем развитии различаются между собой.

Из этого видно, что Нодѳн призывает в опору своему воззрению эмбриогенические явления, в которых дарвинисты, в свою очередь, видят опору своей теории. Но, кроме того, ученый ботаник придает много значения тем метаморфозам, которые совершаются от яйца. Он видит истинные прото-организмы в про-эмбрионах мушек, в личинках насекомых и множестве иных низших животных. Он обращает особенное внимание на явление чередующихся поколений, как представляющих образ того, что происходило некогда, или – лучше – как воспроизводящих отчасти ''древний или всеобщий процесс творения''.

По мнению Нодена, человек подчинен общему закону, и повествование Моисея есть вместе и совершенно истинное и глубоко назидательное. В своей первой фазе человечество заключалось в глубине некоторого временного (переходного) организма, уже резко отличавшегося от других и не могшего слиться с ними. Из первичной бластемы, названной в Библии земным прахом (Іímon), является Адам. Он при своем появлении, собственно говоря, не был ни мужчиной, ни женщиной: оба пола не были дифференцированы. Из этого личинкообразного человечества эволюционирующая сила произведет вид. Но для того, чтобы совершилось это великое событие, нужно, чтобы Адам прошел через состояние неподвижное и безсознательное, совершенно аналогичное состоянию куколок у насекомых, подверженных метаморфозам. Это состояние было тем сном, о котором говорит Библия, и в течение которого совершился процесс дифференцирования, аналогичный подобному процессу у медуз и асцидий. Человечество, так образовавшееся, сохранило в себе достаточно эволюционирующей силы, чтобы произвести различные расы. (О теории Нодена, см. у Quatrefages'a L' Espéce humaine 1878 рр. 89–91).