1851 год⁹⁵

Январь. В полночь на новый год я встретился с смертию. По милости Божией, она не скосила меня и прошла мимо. Внезапный удар в голову помрачил мое сознание; и я не помню, как выполз из келлии и очутился у наружной двери ее, ведущей на помост монастырский. Тут я очнулся. На стук мой в стекла этой двери сбежались мои домочадцы и на руках отнесли меня на постелю. Скоро мне поданы были врачебные пособия. Спустя три дня, проведенные в страданиях от боли в левой полости живота и от нервических потрясений головы и всего тела, сопровождаемых невольными криками, около полуночи последовал новый, страшный удар в голову, к счастию, непродолжительный. Дыхание мое начало прерываться, и я послал за духовником. Таинства святой веры успокоили меня. После раскаяния в грехах и приобщения к Богу верою, любовию и надеждою, не тяжело было расстаться с суетным миром. Правда, слезы лились из очей на рубеже жизни и смерти, но недолго. После минутного томления воцарилось во мне неизреченное веселие от ощущения себя в вечном Божестве.

Справедливо говорят, что болезнь входит пудами, а выходит золотниками. Слишком медленно ослабевал недуг мой. Восемь дней и ночей я лежал на одре, как расслабленный. В девятый День мне сделалось немного легче. К этому времени подоспело одно дело, которое надлежало обратить ко благу ближних. Консул Базили, получив в России кружечный сбор в пользу Палестинской церкви, доставил его мне векселем в 66000 пиастров на имя Таиб аги, как будто сии Деньги принадлежат мне. А это он сделал для того, чтобы греческий монастырь Св. Гроба чрез мое посредство получил эту сумму верно, скоро и потаенно от жадных властей мусульманских. Таиб ага принял помянутый вексель и немедленно прислал мне все Деньги. Я же передал их наместнику патриаршему чрез посланцев своих, но при передаче наказал им просить его, чтобы он учредил девичье училище в Св. Граде и послал утварь и ризницу в православные церкви в Алеппе и Малуде, разграбленные мусульманами в прошлую осень. Наказ мой был таков: «О архимандрит, представляя вам милостыню Российской церкви, во имя Пресвятой Девы Марии, которая, как известно по преданию, сама учила грамоте детей обоего пола, просит вас позаботиться об учреждении здесь девичьего училища, в пользу которого он в прошлом году пожертвовал 2000 пиастров, а во имя Господа, заповедавшего нам помогать друг другу, умоляет вас послать утварь и ризницу в Алепп и Малулу и этим снабдением утешить пострадавших там братий наших и вместе показать врагам церкви святой, что мы крепки единодушием и сердобольным братолюбием. Чрез тех же посланцев я советовал наместнику ладить с армянами по случаю приезда сюда турецкого чиновника⁹⁶ для описи Святых мест и для рассмотрения письменных дел монастырей греческого, армянского и латинского, и предуведомить пашу о том, что сюда едет бельгийский посланник бландель с намерением восстановить гробницы иерусалимских царей Готфрида и Балдуина под Голгофою. Благоразумный и добрый наместник обещался исполнить мои прошения и советы. Его обещание порадовало меня много. Есть слова, кои ободряют нас в День скорби, как роса оживотворяет цветы в годину зноя.

Давно созрел во мне помысл водворить в Тире, при церкви апостола Фомы, благочестивого иеромонаха из арабов, дабы он священнодействовал там для немногих туземцев, для мореходов и для идущих в Иерусалим на поклонение Гробу Господню, и вместе как магнит привлекал бы тамошних униатов в ограду нашей церкви святой. Исполнение сего помышления началось в 13 День Января по следующему поводу. Взглянув в окно своей кельи, я увидел под шелковичным деревом проживающего в моем монастыре иеромонаха Игнатия, родом дамаскинца. Он тут сидя читал какую-то книгу и порой возносился мыслию к Богу. Вот священник для тирской церкви, подумал я, и тотчас позвал его к себе. На предложение мое, подкрепленное обещанием 1200 пиастров на ежегодное содержание, он сначала не соглашался, отзываясь старостию и немощами своими, но когда я расхвалил ему живительность морского воздуха в Тире, удобство и спокойствие жизни немноготрудной и примолвил, что ради Архиерея Великого, пострадавшего и принесшего Себя в жертву за нас, каждому священнику должно служить ближним до последнего издыхания, тогда он послушался меня. Решено было ему отправиться в Тир в первые весенние дни. Отец Игнатий приметно был доволен моим приветом и заветом, а я утешился его послушанием старческим.

Наступил 16 День Января. Дух мой был бодр, а тело все еще немоществовало. Лежа на одре болезненном, я вспомнил, что в церкви селения эн-Арик, виденной мною в 1844 году, не было Св. образов, и предложил сподвижнику моему о. Феофану, обучившемуся церковной живописи, съездить туда и по размеру иконостаса написать местные образа. Добродушный, благочестивый и ревностный к благу ближнего, он с радостию принял мое предложение и тотчас отправился в помянутое село с переводчиком Фадлаллою. К вечеру он воротился домой. Оказалось, что тамошняя церковь уже украшена ликами святыми. Однако, о. Феофан обещался поселянам написать иконы Спасителя и Пречистой Его Матери на престол. Мое доброе намерение предупреждено было заботливостью греческого монастыря. Но заботливость его была следствием моих внушений, сделанных ему еще в 1844 году. Хвала Богу, давшему силу моему сердобольному слову!

В тот же вечер прибыл в Иерусалим г. бландель. А мне дано было знать, что наместник предуведомил пашу о приезде и намерении сего бельгийского сановника.

Ночью под 18 День гремел гром, блистала молния и лился дождь с градом. Я, больной, не спал и при каждом освещении говорил: свят, свят, свят Господь Савваоф. Произносить эти слова во время грозы научила меня мать моя благочестивая. Превосходный урок материнский! Если бы в эти минуты разразила меня молния. то душа моя понеслась бы к Богу, воспевая: свят, свят, свят Господь Савваоф; исполнь небо и земля славы Твоея; и услышала бы радостный привет: благословенна ты, грядущая во имя Господне.

После грозной ночи воссияло было утреннее солнце; но скоро заслонили его черные тучи, налетевшие с великого моря. Оне долго гремели и зияли, и еще долее дождили.

(Январь 19). В следующий (19) День было туманно, сыро и ветрено. Месяц Январь, как и Декабрь, здесь ежегодно бывает ненастен. В это время западные ветры наносят в Палестину дождевые облака с Средиземного моря. Не умею объяснить, от чего происходит это постоянное явление, и непременно с запада. Неведение взаимных отношений земли, планет и солнца в конце года старого и в начале нового, также незнание степени теплоты в море Средиземном в зимнее время, ставят меня в тупик, когда я размышляю о постоянной своевременности дождей в Св. Земле.

Грозы Божии, несущиеся к нам с запада, оплодотворяя нивы и сады, радуют и веселят нас. А. грозы человеческие, приходящие оттуда же, круша души, причиняют им мучение. Такова гроза белгийцев. Вздумалось им почтить память первых крестоносных царей иерусалимских и соорудить их гробницы под священною Голгофою, и вот они послали сюда большого сановника своего с наказом исполнить их затею во что бы то ни стало. Посланный ими, прибыв в Иерусалим, по свойственному всем свершням (дипломатам) пронырству, начал искать орудий, кои помогли бы ему совершить заданное дело. Выбор его пал на меня, по совету австрийского консула, г. Пиццамано, который уверил его, что я имею большое влияние на греческое духовенство в Иерусалиме, и могу склонить оное к дружелюбному возстановлению гробниц Готфрида и Балдуина. Надлежало узнать, в состоянии ли я принять к себе ходатая по гробовому делу. Г. Пиццамано, быв знаком со мною, навестил меня 20 Января и, поговорив о цели приезда г. бланделя и о надежде его на успех при моем сильном посредстве между ним и греческим духовенством, просил меня принять его утром, и искренно высказать ему все, что я думаю о настоящем восстановлении царских гробниц под Голгофою. Я изъявил согласие частию по любопытству, частию в надежде объяснить белгийцу трудность дела. По уходе австрийского консула, тотчас дано было мною известие наместнику об условленном свидании моем с бланделем и о готовимом ему с моей стороны отпоре.

Так как г. Пиццамано предуведомил меня, что бельгийский посланник, движимый патриотическим чувством, ничего более не домогается здесь, как поставить две гробницы под Голгофою без нарушение прав и спокойствия греков и без всяких переделок кроме сооружения одной открытой арки между двумя голгофскими лестницами, то я имел время сообразить ответ, и даже написал и затвердил главные мысли и выражения, дабы говорить с министром точнее и плавнее.

(Январь 21). На другой день, в девять часов, пришли ко мне бландель и Пиццамано. После обычных и пустых речей они молчанием своим заставили меня начать дельный разговор. Обратясь к министру я сказал ему:

– Г. Пиццамано вчера предуведомил меня, что вы желаете знать мое мнение о деде, для которого вы прибыли сюда. Объясняюсь с вами искренно, но прошу извинить меня; – я не француз.

– Надеюсь понять вас, – подхватил бельгиец.

После сего я начал речь внушением ему понятия о мне самом.

– Семь лет нахожусь я в Турции. Сюда привлекли меня религия, философия, история и любовь к древним искусствам. Я страстно люблю памятники древности, и потому пламенно желаю видеть восстановление гробниц древних героев христианства. Но как начать и кончить сие дело? Или дружески, или силою, или как-нибудь иначе, но только верно и успешное? С перБого взгляда представляется, что можно кончить его дружески, убедив здешних, что дело весьма просто, что нет никому никакой опасности, и ничьи права не будут нарушены (Одобрение). Но, государи мои, надобно знать кружение голов азиатских, глубь их сердец, силу их страстей, страдания и привычки тяжебные, чтобы понять, как самое простое дело кажется им многосложным, мудреным и совершенно невозможным. Я уже говорил грекам, что непременно надобно содействовать к восстановлению гробниц и смыть пятно, – вам понятен сей намек, – что всякий памятник древности есть священное завещание предков потомкам, наилучший пояснитель истории, воплощение человеческих мыслей, чувствований и надежд. Я говорил им, что нет ни малейшей опасности, что все ваши права на место под Голгофою останутся неприкосновенны, что вам может быть дано ручательство в этом (Одобрение). Но они отвечали мне: Вы знаете историю наших страданий от иностранцев; после стольких споров, лжей, скорбей, утомлений, издержек, трудно верить мирным предложениям о каких и чьих гробах заводят дело?

Мы их не видали и не знаем (Министр встрепенулся). Да и не нам решать подобные вопросы. Св. места принадлежат не нам, а всем православным народам, которые поручили нам хранение их. Основателен ли сей ответ их, судить об этом предоставляю вам самим, государи мои, а себе позволяю примолвить, что мнение греческого духовенства о неприкосновенном хранении здешних святынь от лица всех православных племен глубоко укоренено в нем веками и совершенно справедливо. В самом деле, эти святыни суть драгоценные достояния всех верующих в смерть и воскресение Христово; и потому все они присылали и присылают сюда своих поверенных для хранения их. Ваши францискане не иначе называют себя, как стражами Св. Гроба. Поскольку же страж не есть хозяин, то он никак не может делать своевольных распоряжений на месте, порученном ему другими лишь для хранения. Поймите силу этого мнения и согласитесь, что здесь невозможно кончить ваше дело домашним образом, без соизволения всех православных народов, которым принадлежит место под Голгофою, невозможно тем более, что греки опасаются, как бы вы впоследствии не водрузили алтарь подле царских гробниц, да и подозревают вас в заговоре с французами, которые, как вам известно, теперь домогаются преобладания на здешних местах Святых.

После меня начал витийствовать бландель. Излагаю кратко содержание его речи. Он говорил:

1. Я, как бельгиец, ничего более не желаю и не домогаюсь, как положить два камня(sic) на местах, где были погребены наши цари Готфрид и Балдуин. Всякий просвещенный человек согласится, что мое желание естественно, просто и священно. В Константинополе Али-Паша и г. Титов обещались помогать правому и для всех безобидному делу.

2. Я предоставляю самим грекам устроить гробницы, если они того пожелают. Все издержки их будут уплачены.

3. Нынешнюю лестницу, ведущую на Голгофу, надлежало бы перенести на прежнее место. Но если грекам не угодно это, я уступаю и прошу только сделать открытую арку между обеими нынешними лестницами.

4. По восстановлении гробниц все останется по-прежнему. Об алтаре подле них мы и не думаем. Все права греков останутся неприкосновенны.

5. Непостижимо, как они могут отрицать существование царских гробниц, когда весь мир знает, что они стояли под Голгофою до пожара в храме и после пожара. Есть здесь старики, которые могут засвидетельствовать это.

6. Мое дело не имеет никакого отношения к нынешним требованиям Франции. Оно весьма просто.

– Всякий просвещенный человек согласится с вами, отвечал я. – Вы правы. Но с высоты наших понятий надобно сойти в круг здешних мнений. Здесь не верят указаниям ни историческим, ни археологическим, ни всемирным и требуют доказательств судебных. А есть ли у вас какой-нибудь акт на то, что под Голгофою были погребены ваши цари? (Отрицание) Здешние старики могут засвидетельствовать, что они видели там гробницы, но могут ли утверждать, что эти памятники были царские и бельгийские? Я не буду повторять того, что уже сказал вам. Идите сами в греческий монастырь. Легко предвидеть, какой ответ дадут вам там. Например, скажут: «Наш патриарх в отсутствии; не наше дело распоряжаться в храме Св. Гроба, потому что только один народ наш имеет право подавать голос в Константинополе о Святых местах». Статься может, примолвят: «Мы не возьмем на свою ответственность сохранение гробниц».

Министр задумался. Я попугал его новым препятствием, сказав: «Здешние армяне знают ваше намерение и согласны с греками. Итак, есть две силы против одной».

– Нет мне дела до армян, – сухо возразил бландель, и покачав головою, сказал, – если уже не возможно кончить здесь дело дружески, то надобно будет употребить силу.

– Но силу отражают силою, – подхватил я, – в чем меньше и тонее сила, тем она разрушительнее. Одной капли яда довольно, чтобы убить жизнь исполина; малого количества пороху достаточно для взрыва крепости. Предположим, что гробницы восстановлены. Их надобно стеречь (Согласие). Но кого поставить на стражу? Францискан? (Отрицание) Но к несчастию, есть изуверы, которые их прогонят или побьют. Турецких солдат?

– Да, мы поставим солдат.

– Но кроме того, что их бдение подкупается, вы знаете, что сюда приходят тысячи богомольцев Все они изуверы. Как удержать эту неодолимую толпу? Тысячи их ночуют в храме; и они, по внушению какого-нибудь диакона или пономаря, мало помалу, легонько, тихонько разрушат ваши памятники, так что нельзя найти и виноватых.

– Ужели же они будут разбивать их молотами? – возразил бландель.

– Нет, не молотами, а так, как я сказал: мало-помалу. Каким образом похищена звезда в Вифлееме? Сегодня вырвали один гвоздик, завтра другой, и наконец звезда пропала, да и неизвестно, кто виноват.

– Когда уничтожат памятники, мы опять их поставим.

– И опять их разорят.

– И опять мы возобновим.

– Это будет забавная история, – сказал я, улыбаясь.

Тут Пиццамано припомнил, как однажды в

храме бросили каменное яйцо на голову латинского патриарха, а в другой раз вылили на него человеческую воду, и подтвердил, что в самом деле трудно сладить с маленькими изуверами.

Я продолжал: «Скажут, что здешние почетные магометане будут беречь гробницы. Но думаете ли вы, что ваше намерение, о котором они уже давненько знают, приятно им, что оно не оскорбляет их народного самолюбия и что восстановление царских гробниц они не почтут знаком возобновления здесь Латинского царства?»

Выслушав это, бландель погорячился и заговорил о новых крестовых походах. Когда он умолк, я спокойно продолжал: «Палестинские сильные шехи преданы монастырям греческому и армянскому, понятно почему, и ненавидят франков (Согласие). Итак, благоразумно ли новою затеею давать им повод к кривым толкам в настоящих обстоятельствах? Припомните недавние, кровавые события в Алеппе и Малуле, и судите сами: благоприятно ли теперешнее время для нововведений.

Бландель опять затянул свою прежнюю песню. Скучно было слушать ее. В свою очередь, я предложил ему:

– По моему мнению, надобно покинуть все прежние права на Св. места и положить новые основания, дабы упрочить здесь мир между греками и латинами, и успеть восстановить однажды на всегда царские гробницы. Эти основания суть следующие:

1. Три народсти латин, греков и армян и равенство их прав гражданских и церковных признается Портою.

2. Все Святые места всем им равно драгоценны. Посему правительство предоставляет им право молиться там по чину каждой церкви.

3. Одни Св. места, а не храмы и монастыри, в которых оне находятся, общи всем христианским племенам, посему все частные владения их здесь остаются in statu quo.

4. Правительство своим иждивением обновляет Св. места и памятники, какие там были, на основании законов существующих, по правилам христианского зодчества и сообразно с потребностями каждого вероисповедания.

Министр сократил мои четыре основания в два: in statu quo и motu proprie, и cказав, что он согласен и на то, чтобы само турецкое правительство восстановило гробницы, опять заметил мне, что ему нет дела до Св. мест и что предприятие его не имеет ни малейшей связи с домогательством Франции.

– Верю вашей искренности, сказал я. – Но чем уверить других, что вы не заодно с французами, и что ваше предприятие не есть начало общего пожара? Как уверить других, что вы не намерены овладеть всем помещением под Голгофою? Вы твердите, что вам нет дела до Св. мест, а греки говорят, что вы посягаете на эти места, ибо всякой уголок в храме Св(ятого) Гроба почитается священным.

Оставляю на минуту ваше дело, и позволяю себе сказать несколько слов о Франции. Франция, которая проповедует равенство прав, Франция, которая допускает свободу вероисповеданий, хочет изгнать нас из Святогробского храма. Это несправедливо, больно, и даже неблагоразумно. Ужели она думает, что все православное народонаселение в Турции равнодушно примет весть об отдании всех Святых мест франкам? Напротив, произойдет всеобщее недовольство, которое везде служит началом мятежей; и Франция, поддерживающая Турцию одною рукою, другою будет колебать ее.

После сего я рассказал, как давненько все православные христиане в Турции волновались от того, что Порта вздумала выдавать им свидетельства в уплате податей со своею печатию, а им пришло в голову видеть в ней печать Антихриста. Напрасно константинопольский патриарх рассылал свои увещательные грамоты, напрасно проповедовали архиереи. Народы бушевали; и их успокоил один святой монах елеонский тем, что в присутствии посланцев их уплатил подати за себя и за учеников своих и взял свидетельства с Антихристовою печатию.

– Видите ли, – заключил я, – как самое простое дело становится в Турции многосложным и трудноисполнимым.

– Вижу и то, что константинопольский патриарх не имеет большой силы, – сказал бландель.

– Да! И он не всегда силен, – поддакнул я, и продолжал, – думаю, что как его святейшество, так и здешний патриарх согласятся на ваше предложение в сердцах своих. Но они не могут устроить ваше дело домашним образом; им надобно выслушать голос синода и народа; надобно рассмотреть судебные свидетельства о гробницах.

– Боже мой! Боже мой! – вопиял министр.

В заключение он показал мне план перестройки лицевой стены под Голгофою и просил меня поговорить с греками об его деле. Я обещался; впрочем, вымолвил, что ходатайство мое будет безуспешно: здесь надобно приказывать, а не просить. Кто просит, тот унижается, и над ним будут смеяться. Таковы были последние слова мои.

– Я принимаю такой вызов, сказал бландель.

Так кончилась наша беседа. А вне моей келлии происходило вот что. Францискане призывали старого книгочия здешнего мусульманского судилища по делу бланделя, и он сказал им наотрез, что царских гробов под Голгофою знать не знает, и что ежели бельгийский министр имеет фирман султана, то пусть покажет его. Сообразно со смыслом фирмана будет дан и ответ ему. Это поведал мне архимандрит Никифор, которого я призвал к себе, чтобы чрез него сообщить наместнику ход моей беседы с бельгийским министром.

Сей преподобный отец, выслушав мои слова, предложил мне вопрос, которого я не ожидал:

-Почему бландель, по делу своему предварительно обратился к вам, а не к нам? Как должно принимать ваше посредство между им и нашим монастырем?

Я отвечал:

– Принимайте мое посредство за дружеское, потому что и бельгийский министр обратился ко мне, как к брату вашему по вере.

После сего объяснения у нас была речь о неповинном страдании христиан алеппских и малульских, и я опять советовал послать им ризницу и утварь, поставляя на вид долг евангельского единения святительских престолов и силу его, могущую ослабить напор католиков и протестантов. Архимандрит объявил мне, что уже решено снабдить церкви в Алеппе и Малуле всем потребным. Пусть позаботится наместник и об улучшении нравственности воспитанников патриаршего училища, и определит особого надзирателя за их поведением, примолвил я. О. Никифор понял намек мой на обнаружившееся в сем училище пригорновение юношей друг к другу, и обещался передать наместнику мое предложение.

(Январь 22). В следующий День (22) митроплит Мелетий, архимандрит Никифор и отец переводчик ходили к бланделю с учтивым приветом, потому что и он был у них, а от него пожаловали ко мне и рассказали свое похождение.

– Бельгийский министр принял нас весьма учтиво и после обычных приветствий приступил к изъяснению своего дела.

– Здесь принимают меня за врага, – таковы были первые слова его.

И таков был ответ наш: «Мы с любовию принимаем всех, приходящих ко гробу Господню. Бельгийцы нам не враги. Напротив, они – филеллины».

– Я разумею здешний город.

– За весь город мы не ручаемся.

После сего министр открыл нам свое намерение. Он говорил нам то же, что и вам. Мы отвечали ему: царских гробов под Голгофою знать не знаем; никогда их не видали и ни от кого о них не слыхали. Мы здесь не что иное, как стражи святынь, вверенных нам государем нашим и единоверцами нашими, и потому ни убавить от них, ни прибавить к ним ничего не можем.

– Я постараюсь выхлопотать фирман о восстановлении гробниц. Вы не будете противиться? – спросил бландель.

– Когда римский папа прикажет что-либо здешним францисканам, могут ли они ослушаться? Так и мы не можем не исполнить повеления султана, согласно с голосом всех наших единоверцев.

Наконец, после неоднократных повторений одного и того же с обеих сторон, министр приглашал нас пойти с ним под Голгофу для осмотра места. Но мы наотрез отказали ему и в этом.

Вот забавная драма иерусалимская! В ней есть пресмешные выходки.

Бландель уверяет, что весь мир знает о существовании гробниц царей крестоносных. А ему говорят, что никто не видал их. Докажите.

Министр лезет из кожи вон, усиливаясь внушить, что его дело простое и домашнее. А ему возражают, что это дело чуть не всемирное.

С ним не хотят идти под Голгофу, и он кричит: «Ну, так я пойду один».

Наконец на улицах и торжищах говорят, что бландель должен быть сумашедший. Ибо если бы он был в здравом уме, то не требовал бы от греков Св. мест, кои отдал им халиф Омар Хатниаб, приложив к завещанию своему все пять пальцев своих.

Когда кто без секиры и огня зайдет в дремучий лес и начнет петь, что есть мочи: валитесь дерева, вы мне нужны на дрова; ломитесь стволы, ветви и сучцы, из вас я сделаю могильные струбцы; дерева не только не попадают, но и не поколеблются, а голос его охрипнет, грудь надсадится, и он воротится домой с пустыми руками, раззлобившись на тех, которые уверили его, что он чудотворец Орфей, и что ему стоит только запеть складную песню в кедровой дубраве, кедры сами собою падут к стопам его, и из них он может воздвигнуть памятники своим геройским предкам. Эту притчу осуществил собою бландель. Наш посланник в Константинополе и турецкий министр иностранных дел Али-паша уверили его слабоумие, что ежели он непременно хочет поставить под Голгофою две царские гробницы, то должен ехать в Иерусалим и там кончить это дело дружеским образом. А вышло не то. Сионские кедры не послушались бельгийского Орфея, и он, раздосадованный, уехал отсюда ни с чем 25-го Января.

Восток испокон веков ратует с Западом, и то побеждается, то побеждает. В наш век новые титаны оттуда нахлынули на него, но без копьев и мечей, а со словом, обаяющим невежество, и с золотом, обольщающим страсти людские. Эти титаны называются лютеро-кальвинисты. Одни из них прибыли в Иерусалим с берегов Альбиона и поселились на священном Сионе. Их ухищрениями и обольщениями увлеклись православные христиане в палестинском Неаполе (Набулузе) так, что позволили им учить детей своих. Английский епископ Гоба купил у одного из них дом (которого не хотел приобресть греческий монастырь за меньшую цену) и учредил в нем училище. Это было за два года назад. Напрасно иерусалимский патриарх увещевал заблудших чад своих, напрасно угрожал им отлучением от церкви святой. Они не слушали его. Но чего не мог исправить человек, то совершила благодать Божия. Набулузяне побоялись утратить древнюю доброту православия, постыдились изменить вере предков своих, раскаялись в своем прегрешении и, учредив домашний совет из пяти сограждан, как оплот против обольщений англичан, отправили к наместнику патриаршему двух священников своих с просьбою о принятии их в церковное общение и под покровительство греческого монастыря по-прежнему. Их покаянное прошение было принято благосклонно. В 27 День Января эти священники приходили ко мне, и я увещевал и умолял их быть твердыми в православии и не вступать ни в какое общение с англичанами, у которых церковь ничем не отличается от еврейской синагоги, священники не приняли дара благодати, освятительных таинств нет, спасительные посты отвергаются, вместо правил вселенских соборов, уважаются распоряжения их королевы. В заключение поставлено было на вид им и то, что когда англичане успеют обаять и привлечь к себе всех христиан, заведут в Набулузе рукодельные храмины и заставят работать в них девиц, коих невинность не останется безопасною. В подтверждение сего, я рассказал священникам, как всесветные купцы недавно учредили шелкомотальную фабрику в сирской Лаодикии, и созвали в нее христианских девиц, и как тамошний архиепископ восстал против них и лишил их дешевых работниц. Мои речи сильно подействовали на служителей церкви Неаполийской. Возгорелась в них ревность по вере православной; и они чувствовали в себе довольно много сил, чтобы сохранить свою паству от хищных волков. Я попросил их молитв и, дав им малую толику денег на часточку, отпустил их с миром.

В последние дни Января здоровье мое укрепилось.

Февраль, от 1-го дня до 9-го. Неаполийские священники от лица своих прихожан просили наместника учредить у них училище, и послать наставника, который бы мог обучать детей их греческому языку, нужному при сношениях с монастырем, с поклонниками и купцами. Наместник назначил было к ним наставника здешней арабской школы, Фараха, знающего греческий язык, с жалованьем 400 пиастров в месяц за труды, но принужден был отменить это распоряжение по причине ропота здешних священников арабских и их прихожан, которым не хотелось лишаться в Фарахе усердного учителя детей их и изрядного певца в церкви апостола Иакова. Вместо его избран был молодой грек Николай, в рясофорстве Нифон, умеющий говорить по-французски и арабски.

Узнав о сем деле и предвидя, что Нифон по слабости своего здоровья не будет учить детей, а займется хлопотами по делам христиан, я позвал к себе Фараха и уговорил его перейти в Набулуз, по крайней мере, на шесть месяцев для учреждения училища. Но здешние христиане и их пастыри опять возшумели и принудили митрополита Мелетия оставить его на прежнем месте. Эта неудача огорчила меня. Самоуправство арабов, при их невежестве, показалось мне величайшим злом, которое расстраивает и губит православие в Палестине. Я покушался еще раз уладить дело и неоднократно посылал своего переводчика уговаривать священников, чтобы они склонили своих прихожан отпустить Фараха в Набулуз на полгода. Но напрасно он истощал пред ними убеждения мои; напрасно говорил им от лица моего, что Евангелие учит всех нас любить ближних и помогать им в телесных и духовных нуждах, что когда горят домы у соседей, надобно тушить их общими силами, дабы и свои жилища не обратились в пепел, что единодушие и взаимное вспомоществование суть крепкие оплоты против ухищрений врагов нашей святой веры, напрасно поучал их притчами о бессильных ласточках, прогоняющих ястреба своим множеством, и о неразумных овцах, видящих волка, пожирающего одну из них, и говорящих между собою: мы целы, так не пойдем к пастуху и будем пастись в россыпь; напрасно обещал им другого учителя на место Фвраха, и грозил им прещением Божиим за невспоможение ближним в годину их нужды. Священники встревожились моею настойчивостью, написали объяснение, будто они не могли убедить своих прихожан помочь мне в добром деле, и сами пришли в монастырь мой с этим челобитьем. Я, зная содержание оного, не принял их, и чрез переводчика дал им почувствовать, что крепкая целость Арабской церкви зависит, между прочим, и от их единодушия и вспомоществования одного прихода другому, по силам каждого и по требованию обстоятельств. Оне приуныли. Этим кончилось дело. Фарах остался на прежнем месте. Нифон отправился в Набулуз, в качестве игумена и учителя. А при мне осталось предвидение, что училища в Неаполе долго не будет.

В двенадцатый день сего месяца я был у наместника по своему домашнему делу. Он поведал мне, что игумен Рамлийского монастыря, старец Захария, скончался о Господе, назад тому пять дней. Его похоронили в монастырском саду. Но местные мусульмане почли это противным их закону и обычаю, и потребовали, чтобы тело было перенесено за город на общее кладбище христиан. По сему случаю завязалось тяжебное дело. – Покойный игумен, говорил митрополит, был усердный труженик. Он распространил и устроил свой монастырь. Житие его было беспорочное. Ему хотелось, чтобы его похоронили в саду. Посему жаль потревожить его кости. Придется утолить мусульман; и есть надежда, что пенязи превозмогут их законы и обычаи.

С 1843 года я знал покойного Захария. Маститый старец был прост, угрюм и молчалив. Лишь об одном предмете он говорил с удовольствием, о сокрушении агарянского царства русскими в 1863 году, по пророчеству сицилийского монаха Агафангелла. Уверенность его в сем близком событии была так сильна, что сам он в минуты разговора о нем походил на вещего прорицателя судеб Божиих, имеющих скоро совершиться. Блаженной памяти отец Захария родом был болгарин и русских любил горячо. Помолимся убо о нем, да вчинит его Господь Бог в раю сладости со всеми святыми.

(Февраль 21). Давно я желал познакомиться с английским епископом Самуилом. Это желание мое исполнилось в 21-й День Февраля. Меня представил ему наш консул Базили, прибывший на днях в Св. Град по делам своим. Его благополучие или степенство, только не преосвященство, высок ростом, дороден, мясист, добродушен, но не даровит. Жена его, швейцарка, женщина дюжинная. Но не их особы замечательны; примечания достойна притча, которую сказал епископу наш остроумный консул, по поводу разговора о евреях, находящихся на Востоке среди разноверных племен. Непрерывная борьба христиан, говорил он, ослабляющая их силы,естественно приостанавливает евреев в их темной синагоге и усиливает в них надежду на мессию, который, по их мнению, восстановит народность их в образец всем племенам человеческим. К тем и другим удачно приноравливается бой сильных петухов, побежденных слабым кокорекою. Некто, страстно любя драку этих пернатых, держал у себя отличных бойцов сего рода и приглашал всех хозяев приносить к нему эту задорливую птицу для боя с его певунами. Один еврей принес к нему своего маленького и тощего петуха, который, как увидел барских кокорек, откормленных и сильных, прижался в темный уголок и сел тут смирненько. Расходились те кокореки, расходились, охватились, рвут друг друга когтями, – только перья летят, дерутся насмерть, наконец утомляются. Подметил их утомление жидовский петух, прихрабрился, пощипал их поодиночке и поклевал приготовленную им лучшую шиеницу. При прощании епископ сказал мне: «лестно для меня знакомство с вами. Дом мой всегда открыт для вас. Если не ошибаюсь, вы живете в Архангельском монастыре». Учтиво сказано, да не учтиво поступлено! Его благополучие не заплатил мне равным посещением. Не подумал ли он, что я пара тому тощему певуну, о котором ему говорено было!

Март. Время идет. Вот и Март месяц на дворе. Погода переменчива. А я всегда одинок. Живу почти как затворник. Редко кто бывает у меня, а еще реже я бываю у других. Здесь люди весьма скучны. Греки необразованны, армяне и францискане не друзья музам, консулы заняты собою и жидами. Итак, поневоле сидишь в келье и что-нибудь читаешь или пишешь. На рабочем столе моем вместе с печатными книгами и собственными рукописаниями лежит дневник мой. Это – сосец, который впивает в себя свет и мрак, теплоту и холод, сладость и горечь. Это – дагерротип памяти, который рисует с природы; и потому в рисунках его видно подле великого малое, близ изящного безобразное, около священного мирское, вместе с важным смешное.

Вчера наши богомолки отправились в Назарет. Две из них, простоволосые, пред отъездом приходили ко мне за благословением.

Одна спросила меня: где находится то место, куда Господь-то наш Иисус Христос завел десять девушек, пять умных и пять дурочек.

Я сказал ей, что такого места нет и быть не могло оно, потому что Господь говорил притчу о десяти девах, а не быль, и с ними сравнивал царствие Божие.

– Как же здесь, в городе, у мазких (разумей Дамасских ) ворот, на горе, показывают старинную церковь и говорят, что там де Господь был у этих девушек? – и возразила она.

– Не верь тому, что говорят тебе люди бестолковые. Там был монастырь девичий. Вот тебе и все!

Выслушав от меня сей ответ, она ушла.

Явилась другая.

– Что тебе нужно? спросил я эту богомолку.

– Батюшка, я иду в лазарет, – отвечала она плаксивым голосом.

– Что ж ты голубушка, больна что ли?

– Нет, батюшка, я здорова.

– Так почему же ты идешь в лазарет?

– Да все наши идут туда, так и я за ними.

– Да наши идут не в лазарет, а в Назарет, слышь ты, в Назарет, где было благовещение архангела Гавриила Пресвятой Деве Марии.

– И я, батюшка, желаю побывать там и помолиться, да денег-то у меня нет, кормилец ты мой, так не пожалуешь ли мне что-нибудь на дорогу. Говорят, что до лазарета-то далеко.

Я снабдил это простодушное существо.

День первый

На сем свете есть люди простые и мудрые, а между ними – много полуневежд. Простецы могут сделаться мудрыми, а мудрецам во всем любезна простота; но полуневежды вечно живут в тесных границах между скудоумием и неудачною подражательностию тем, кто их умнее. Они одеваются в мантии мудрецов, перенимают их поступь, корчат их речи, и даже задают себе их высокие цели, не справясь с своими силами и средствами к достижению их, и воображают, что они – Сократы, Платоны, Емерсоны, Периклы, Меценаты, великие орлы пернаты. А от видящих не скрыто, что они – незавидные попугаи в клетках камышовых. Пиша эти строки, я имею в виду бейрутских торговцев нашего вероисповедания. Они мизинцем коснувшись Псалтири арабской и азбуки греческой, на днях затеяли у себя ученое общество, потому что слыхали об академии наук и собраниях ученых мужей в Европе. К тому же их подстрекнуло любознательное сходбище американских миссионеров, пребывающих в их городе. Подражая сим выходцам из Нового света, предводимым учеными мужами Томсоном и Шмитом и снабженным всеми потребными для их целей пособиями, они в кофейнях и лавочках вдруг воспламенились любовию к мудрости, стакнулись, выбрали себе головщиком полуграмотного попа своего и задали себе цель рассуждать о вере, ведении и гражданском жительстве по руководству арабского катехизиса, собирать разные книги и рукописи и получать всякие известия и сочинения от своих сочленов, имеющих быть отысканными с фонарем Диогена в темной Сирии и Палестине. Это общество напечатало свой устав на одном большом листе с рисованными краегранесиями; обязало сочленов вносить в пустой ковчежец нагих ливанских муз единовременно 60 пиастров и ежегодно 26 и приглашало в сотрудники пребывающих в Иерусалиме архимандрита Афанасия и священника Спиридона дамаскинцев, из которых первый умеет только читать и писать по-арабски, а второй лизнул немножко меду из кадки арабской риторики. Но оба они отвечали, что у них нет ни времени, ни сил, потребных к светозарному содействию превысшим неба делам высокоученейшего и мудрословеснейшего общества бейрутского.

Ну, уж времячко ныне! Сапожники стали печь пироги, пирожники начали тачать сапоги, а купцам-молодцам, мелочным и оптовым, вздумалось мерить аршином (как ни попало, хоть клином) таинства жизни и веры, коим нет меры.

День четвертый

Простее и умнее бейрутцев православные антиохийцы. Они не рассуждают о вере, а веруют; не собирают чепуху головоломную, а готовят камни на постройку себе церкви. Некоторые из них пришли в Иерусалим на поклонение гробу Господню. Желая видеть этих потомков учеников Варнавы, Павла, Петра и Игнатия Богоносца, которые первые начали называться христианами, я пригласил их к себе в гости. Явились десять мужей. Все они рослы, крепки, жилисты и отличаются длинными горбатыми носами. По распросе оказалось, что мусульмане живут с ними в ладу; сами они занимаются ремеслами и мелочною торговлею; всех их не более 160 семейств; богослужение для них совершается в молитвенном доме, вместо которого им желательно построить большую церковь. Я полюбил этих смиренных христиан и в благости сердца говорил им: храните Божественную веру и священные предания ваших предков, как драгоценные сокровища. В вашей Антиохии возвещено Евангелие верховными апостолами, в первый раз употреблено название христианин, учреждено пение на два лика Игнатием Богоносцем и коленопреклонение в День Пятидесятницы. От Антиохийского апостольского престола пронесено Слово Божие к нам, в Грузию. В вашем городе проповедовал Иоанн Златоустый. Ваш патриарх Вальсамон написал превосходные изъяснения правил церковных. Ваши прадеды под самым тяжким игом магометан соблюли веру и житие христианское. Да и о вас говорят, как о достойных наследниках их благочестия. Да почиет убо на вас благословение Господне! – Быв довольны моим ласковым приветом и моим духовным словом, они поклонились мне до лица земли и ушли. Один из них сунул мне в руку комок расного ладана.

Сегодня русские поклонники возвратились из Назарета. С ними приехали и присные мои Петр и Николай, и поведали, что на днях была кровопролитная сшибка между тивериадскими бедуинами и отрядом турецким, которым предводительствовал набулузский мусселим. Из числа турок убиты двадцать три, а бедуины разбежались, и их имущество досталось в добычу победителям. Поводом к сей битве послужила поголовная перепись, неприятная чадам пустыни, необыкшим давать ни податей, ни служивых людей падишаху.

День девятый

Я не как бедуины, служу верно высшим властям и приношу им дань, какой оне требуют от меня. Ныне посланы, куда должно, прибытки знания моего, стяжанные в прошлогоднем путешествии по Египту. – Хвала Богу, подавшему мне разум, любовь к ведению, досуг и терпение!

День 31-й

Апрель. День первый. Палестинские бедуины, как и все прочие единоплеменники их, хотя и почитают Магомета пророком, но не имеют ни мечетей, ни имамов, ни Корана. Они суть единственные люди на сем свете, которые довольствуются не книжною, а врожденною верою в Бога, и не совершают внешнего богослужения, как будто думают, что истинное богопочтение состоит в одном правом житии по внушениям разума и совести и по общепринятым правилам и обычаям. Не таковы магометане, живущие в городах и деревнях. У них вера не умственная, а книжная; молитвенник не сердце, а Коран; богослужение – не почтение Бога чистотою жизни, а исполнение Магометова устава и обряда; празднества состоят не в совершении дел добрых, а в веселых гуляньях. Они усердно посещают свои священные места. В мечети Омаровой чествуют камень, будто бы тот самый, на который Иаков возлил елей после сонного видения ангелов в Лузе⁹⁷. На Сионе благоговеют прел гробницами Давида и Соломона. В Хевроне чтут память Авраама, Исаака, Иакова и их жен. В полевой мечети между Рамлою и Ибною совершают годовое празднество у (мнимого) гроба сына Иаковлева Рувима. В приморском селении Хараме, выше Яффы, беснуются около надгробного памятника какого-то неби Али. Но особенное благоговение имеют они к (мнимому) гробу Моисея, находящемуся в пресловутой мечети их неби Муса, недалеко от Вифании. Туда они из городов и деревень ходят на богомолье ежегодно в нашу страстную неделю.

Сегодня подле Крестного монастыря я видел толпу мусульман, возвращавшихся оттуда в соседние с ним деревни Шарафат, Малху и Биттир. Впереди шли мужчины в нарядных одеждах, а за ними – женщины в синих рубахах, протканных по местам желтым шелком, с корзинами на головах. Один из мужиков нес распущенное зеленое знамя на длинном древке; у других были ружья на плечах. Все они что-то пели негромко под звуки бубна и медных тарелок, ударяемых одна о другую. Когда они умолкли, послышалось подобное пение жен их. Этот случай доказал, что магометанка свободно участвует в народных празднествах, совершаемых по побуждениям веры.

День четвертый. В Палестине у магометан и христиан один язык, одни обычаи, одни и пороки. Самый отвратительный и чудовищный порок тех и других есть кровавая месть, переходящая из рода в род. Все туземное племя арабское сердцем не удалилось от Сатурнова капища. Христианская вера не охладила пламенной крови его. Православные арабы знают заповедь Божию: «Не уби», однако убивают друг друга в порывах гнева, ссоры и мести родовой.

В Декабре месяце прошлого года в православном селении Тайбе случилось тайное смертоубийство. По поводу его поселяне перессорились между собою и разделились на две половины. Ссора их продолжается и теперь. Одни других подозревают и обвиняют в учиненном злодеянии. Для открытия убийцы они решились прибегнуть к обычному средству, какое в подобных случаях употребляют магометане. Это средство есть так называемый суд Божий. В сомнительных обстоятельствах, когда уже нет никакой возможности найти виноватого, обыкновенно призывается старейшина (шех), искусный в этом суде; и он, раскалив железо, кладет его на язык каждого подозреваемого в преступлении. Кто невинен, тот не обоожжется, а у злодея тотчас вспухнет язык и тем обличится вина его. К такому суду, разумеется, доходному для искусного шеха, прибегают все вообще арабы; оседлые и скитающиеся. Не ушли же они от дверей ветхозаветной скинии, в которой совершался несколько подобный суд, только посредством очистительной воды. Услышим, какой шех и кого признает виновным в смертоубийстве, случившемся в Тайбе.

День 19. Жалости достоин иной род людской. Когда он не озарен светом истинной веры, тогда повреждение греховного естества нашего действует в нем всею тлетворною силою своею и располагает его к суеверию, которое, если как -нибудь случайно оправдывается удачею, еще глубже пускает свои корни в темных душах. Таков род мусульманский. Покрытый застарелою ржавчиною греха, он коснеет во тьме и суеверии. Жаль, что глубокая вера его в Бога не очищена от этой примеси. Не то, он не делал бы того, что недавно сделали жители Иерихона.

У них на полях появилась саранча. Они видели в ней наказание Божие. Это справедливо. Но вместо того, чтобы раскаяться в своих грехах и исправиться, они пошли в мечеть неби Мусы, и там принесли Богу в умилостивительную жертву лучшую корову. Бедная корова! Жалкое понятие о Боге! Однако саранча улетела, не причинив большого вреда. Ступай после этого к иерихонским арабам и скажи им от лица Божия: милости хощу, а не жертвы, они поглумятся над тобою, и даже не дадут тебе ни одной капли воды из сладкого источника Елисеева, тем менее позволят заглянуть в чудотворную мечеть неби Мусы и видеть там гроб Моисея, о погребении которого в горе за Иорданом они знать не знают.

День 20. Жители Иерихона – люди неграмотные. Чай, и с роду своего не видали они книг. Да и не на что им купить их, когда выручается мало денег от продажи огурцов и поджаренной шиеницы, под названием фрик, из которой, впрочем, варится хорошая каша.

На Святой Земле живут другие люди, Пеласгова рода, которые несравненно богаче иерихонцев и умеют читать разные книги, да не охотники до чтения. В их библиотеках лежат тысячи рукописей и печатных творений. Но никто не касается до них и мизинцем, как будто книга то же, что чума. Впрочем, спасибо этим людям и за то, что они держат у себя книги для других грамотеев, и по совету их покупают даже арабские сочинения.

Ныне наместник иерусалимского патриарха выписал из Каира двадцать печатных книг разного содержания на арабском языке для здешнего духовного училища. Оне стоят 3000 пиастров. Я видел их и порадовался, что положено здесь начало составления арабского книгохранилища. К сему доброму делу расположил наместника о. Спиридон, преподающий древнюю арабскую словесность в помянутом училище. А сам-то он поощрен был к тому переводчиком моим Фадлаллою, который в бытность свою со мною в Каире, по желанию моему, составил список лучших книг арабских. Итак, и сие доброе дело вышло от меня.

Май, 10 день . Русь Святая есть тук Земли Святой. Москва есть друг Назарета. Щедротами блаженной памяти царя Алексия Михайловича возобновлен был Благовещенский собор в сем галилейском городе, а тамошний митрополит Гавриил получил от его царского величества милостынную грамоту (1651 г.), которою дозволялось ему приезжать в Москву чрез каждые три года за сбором доброхотных подаяний. Преемник сего святителя, Иоасаф, письмом просил государя Петра и поддержать помянутый храм и снабдить его иконами, лампадами и утварью и, без сомнения, получил желаемое. В нынешнем году московский митрополит Филарет прислал в Назарет сто рублей серебром на поминовение раба Божия Давида. Из этих денег трем местным священникам дано десять рублей, а остальные пенязи положены в ковчежец святого храма. Это поведал мне сегодня тамошний батюшка.

От него я узнал также, что в Назарете находятся 300 душ христиан православных и 160 униатов, что шех Сикали давно обратился из унии в православие и что в ближней деревне Уламе или Ольме уже давненько нет священника, потому что все жители ее неграмотны, так не кого из них сделать попом, а со стороны никто не хочет священствовать там по причине крайней бедности поселян. К ним иногда приходят иереи назаретские и служат им обедни и совершают церковные требы.

Май, 13 День. Ольма остается без пастыря; даже владыка ее архиепископ фаворский Иерофей избран и провозглашен в Константинополе патриархом антиохийским. Он прибыл в престольный град свой Дамаск в пятницу на неделе ваий (30 Марта). Тамошние христиане встретили и приняли его с великою честию. Его блаженство вскоре созвал подведомых ему архиереев, и вместе с ними рассуждал об успокоении Бейрутской епархии, в которой ливаногорцы не признают своим владыкою присланного из Цареграда епископа, именем Иерофея, и требуют, чтобы на место его посвящен был игумен Хаматурского монастыря Исайя. Собор решал отправить обоих соперников в Константинополь, дабы они судились там в синоде. Решение его исполнено. Епископ и игумен уехали из Бейрута, куда им велено было ехать. А патриарх антиохийский, желая сбыть их с рук однажды навсегда, чтобы они не разделяли на двое одно стадо Христово, писал о них вселенскому владыке и в письме жаловался на непослушание Исайи, оказанное при требовании от него отчетности в управлении Хаматурским монастырем; преосвященного же Иерофея обвинял в нарушении церковных правил о браках. Время покажет, чем кончится это дело.

Май, 27 День. Церковь Сирийская непрестанно обуревается и волнуется. Такова же участь и матери церквей христианских. Разные противные силы приражаются к ней. Латинский патриарх Валерга усиливается овладеть ее святынями. Английский епископ Гоба отторгает у ней от груди собственных чад ее. Недавно (в Феврале или Марте сего года) поселился в Иерусалине американец Баркель с семейством своим так же в чаянии ловитвы духовной. Говорят, что он умен, учен, богат и мастер лечить, точить и делать часы, словом на все руки Фома. Сам перекрещенец (анабаптист), он уже успел окрестить здесь четырех евреев и одного армянина вифлеемского. Кроме их, пристал к нему пользующий меня лекарь Киль с своею дочерью. Все эти духовные чада его собираются у него в доме, слушают его проповеди, и на не Тайной Вечери причащаются сперва хлеба, потом вина, по установлению де Христову. А Христос у него свой, домашний, американский, а не наш, общий, вселенский.

Май, 30 День. Я вяну. Лице мое желто, как воск, тающий от лица огня. Очи мои догорают. Силы мои изнемогают. Крепкие и частые биения в левой полости живота моего, сопровождающиеся потрясениями головы, ужасают меня. Я нахожусь на рубеже жизни и смерти. Но Тот, Кто обладает живыми и мертвыми, может продолжить век мой, восстановив мои силы телесные. Он создал зелие и врача. Все недужные пользуются ими. Пора и мне сделать то же. Пора дать некую ослабу утомленному занятиями духу и телу моему. Пора исполнить закон Божий, закон самосохранения. Пора поискать врача, которого Бог умудрил. Решаюсь ехать в Вену, где есть опытные и искусные врачи, и со следующею почтою неотменно посылаю просьбу к начальству, чтобы оно отпустило меня туда на шесть месяцев для излечения. Господи, благослови сие начинание мое!

Июнь, 4 День . Просьба готова. Завтра арабский всадник повезет ее в Бейрут, а оттуда на дымящем судне она дойдет до нашего посланника в Константинополе. Но скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Ответ на челобитье мое придет из Петрополя не ранее Сентября. Воспользуюсь этим временем и поеду смотреть юго-западные берега Мертвого моря, чего давно желает душа моя, любящая помянуть дни древние и поучиться во всех делах Божиих. Путешествие мне полезно. В дороге притихает недуг мой, а об умственных стяжаниях и невинном веселии души и говорить нечего.

Июнь, 5 День . Решено! Еду к Мертвому морю чрез Газу, Бетжибрин и Хеврон священный. Со мною отправляются все присные домочадцы мои.

Господи, благослови путешествие наше и посли нам спутники-ангелы твоя добрые и крепкие. Утре бо пойдем по земли, юже избрал еси, во еже явити на ней премудрость Твою дивную, благость Твою велию и силу Твою крепкую. Сподоби, Господи, без греха сохранитися нам. Укроти, Творче и Создателю всяческих, язык дивий и буий, иже обитает в странех Аскалона и Газы и у вод сланых, древле потопявших беззакония Содома и Гоморры. Возврати ны, Боже Спасителю наш, упование всех концев земли, во здравии, веселии и с лихвою ведения. Яко подобает тебе всякая слава, честь и поклонение всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Июнь 6, Среда. Утром в семь часов мы выехали из Святого Града по дороге Яффской. В чистейшем воздухе ощущалась приятная прохлада. В спокойной душе моей царствовала преданность воле Божией.

Близ Иерусалима шиеница на нивах была необыкновенно тоща и низка. Земля плакала по ней В глуби Бетханинской дебри, недалеко от Кулона, у самой дороги, поджидала меня маленькая сова. Когда я приблизился к ней, она не двинулась с места, как будто хотела сказать мне что-то. Такое смелое появление ее невольно принято было мною за печальное предвестие. Хотя я не птицегадатель и не люблю гадания, потому что оно есть враг разума, однако признаю в пернатых тонкое чутье, по которому они появляются около нас странно пред нашими бедствиями. Когда Наполеон шел в Москву, ворон запутался в цепях креста на тамошнем соборе. Он предвещал несчастия сего грозного воителя. А мне напророчила горе кулонская сова.

В деревне Кулон я насчитал двадцать домов. Она существует с незапамятных времен. Иисус Навин⁹⁸ поместил ее в своей росписи городов, доставшихся по жребию колену Вениаминову. Тысячелетия пронеслись над этою селитвою; мимо ее прошли египтяне, ассирияне, вавилоняне, македонцы, римляне, греки, крестоносцы, а она стоит на своем месте, не оскудевая жителями. Чудно и всемощно слово Бога: «раститеся и множитеся»⁹⁹. Оно в мужчинах и женщинах есть такая сила, которая вечно дробится и остается цела, разделяется и не истощается, действует и не прекращается. Силою же Божиею непрестанно течет и поток, орошающий вертоград у подножия Кулона.

Ровесник этому селению, сосед его Кариат-Анеб (Абогош ), библейский Кариат-арим, в котором долго стоял ковчег завета¹⁰⁰.

За Кариат-Анебом, направо, видна деревушка Бетуль, а налево Сарис, записанный еще Иисусом Навином¹⁰¹. Все эти селения расположены на горных отрогах, начинающихся у пирамидального холма, на темени которого стоит деревня Соба. Между отрогами глубятся долины, отененные масличными и рожковыми деревами, виноградниками и тамарисками. Все эти долины направлены к Средиземному морю. Премудро устроены иудейские горы в связи с этим необъятным водоемом. Не отвесною стеною оне высятся над ними, а постепенными уступами понижаются к нему. Для чего же так, а не иначе? Для удобнейшего сообщения произведений природы и изделий человека с суши на море и с моря на сушу.

Под тению масличной рощи Сарисской мы вкусили хлеба и соли и отдохнули немного. Между тем, вьючные лошади наши шли потихоньку вперед. Когда минул полдень, мы поехали далее в надежде прибыть пораньше в деревню Еммаус и срисовать остатки развалин тамошнего христианского храма.

Судьба нас будто берегла,

А горе ждет из-за угла.

Ниже Сариса, близ каменной сторожки, примкнутой к скале, направо от дороги, в самом узком и диком ущелье постигло меня нечаянное и жестокое несчастие. Конь переднего седока, тихо спускавшийся по этому ущелию, почувствовал под своим задним копытом острый камень и ринул его как бы из пращи в прямом направлении к левой ноге моей. Камень поразил сухую кость ее в самой середине так сильно, что я обомлел, и в первые минуты не мог говорить от прилива крови к сердцу, от внезапного испуга и удушья. Очнувшись, я вскрикнул болезненно. Спутники мои встревожились и, узнав мое горе, с трудом сняли меня с лошади и посадили у самой окраины дороги. По осмотре ноги оказалось, что камень произвел в ней язвину сквозь голенище сапога и две одежды. Боль была тяжкая. Я велел скинуть сапог с пораженной ноги, опасаясь, как бы она не распухла в нем. Страдания мои увеличивались поминутно. Мне нужна была тень и прохлада, а каменистое ущелие походило на раскаленную печь. Меня мучила жажда, а воды не было ни капли. К довершению злополучия, верблюды, нагруженные досками, проходили мимо меня так близко, что их вьюки качались над моею головою; и я боялся, как бы эти горбуны не испугались и не раздавили меня. Никак нельзя было оставаться в этом месте. Когда кавас Абдул воротил наших вьючных лошадей, мне устроили носилки из складной кровати моей и на них отнесли меня к рожковому дереву и положили у корня его, близ каменной сторожки. Второпях никто не вздумал расчистить место и мне пришлось лежать на острых камнях, полувросших в землю. Все горевали. Я страдал. Все смотрели на меня молча. Я стонал. Все недоумевали, что делать. Я велел достать воды, учредить кочевье и послать каваса в Яффу за лекарем. Кавас поскакал. Меня с двух сторон обставили полотнищами палатки. Араб принес воду из Сариса. Ею утолил я свою жажду.

Лежу на земле и горюю. Пораненная нога моя стоит недвижно в виде треугольника. От ломоты и жара в ней мне тяжко, а от камней под спиною больно. Хочу поворотиться на бок, не могу. Малейшее движение приводит меня в трепет. Не шевелюсь, молчу, терплю, молюсь и придумываю способ поворачиваться без увеличения страданий. Разумная душа внушает мне, чтобы кто-либо посторонний чуть-чуть наклонял пораненную ногу на здоровую, и чтобы в то же время все тело мое поворачивалось в том же направлении и с тою же постепенностию. Употреблен этот способ и выиграна перемена положения моего без усиления боли. Премудро сотворена душа наша. Бог ей дал запас потаенных сил на случай страданий телесных, – силу превозмогать их и силу облегчать их.

День склонился к вечеру. Нога моя не распухла. Наступила ночь. Нога моя не распухла. Из сего заключили, что сухая кость в ней не раздроблена, а только крепко ушиблена и что весь пучок жил ее сильно придавлен. Заключение было основательно. Но оно не успокоило меня. Ибо я опасался, как бы жилы не начали сохнуть. Ночь была тихая и теплая. Звезды ярко горели в небе, как свечки в храме пред ликом Ветхого денми. Я умолял Его помиловать меня.

День 7. Когда эти светила погасли, сумрак покрыл все небо, и мне стало тяжелее. Все около меня спали, один я бодрствовал.

С рассветом спутники мои пробудились и поворотили меня на бок. Камни истерзали всю спину мою. Колено пораженной ноги горело. Вся боль сосредоточилась в нем.

В девять часов прискакал Абдул и поведал мне, что французский лекарь Есперанца отказался пользовать меня в пустынной дебри и что вместо его приедет известный мне грек Георгий. Я рад был и этому знахарю, занимающемуся лечением не по правилам врачебной науки, а по опыту. В конце десятого часа он прибыл со всеми снадобьями и зелиями своими и подал мне помощь. Наперстник Ескулапа, он сначала провертел рану мою железною спичкою и выпустил из нее сукровицу, потом обвязал пораженную ногу лубками, приставил несколько пиявок к недужному колену и наконец облажил его и всю ступню раствором из льняного семени для вытягивания жара. К утешению моему оказалось, что сухая кость была не повреждена, а только придавлена, и что весь пучок жил на ней был крепко пришиблен.

Страдания мои не увеличивались, ни уменьшались. Нельзя было и думать о переезде в Яффу. Почтенный лекарь остался при мне. Смотря на его ларчик, наполненный разными зелиями, я благословлял древний обычай лекарей возить с собою все целительные снадобья. Как в пустыне пособил бы мне ученый доктор, если бы явился с одним умением прописывать лекарства? В Палестине до сих пор сохранился феодализм со всем разгаром его междоусобий; да и между лекарями есть такие, которые, как в средние века, переходят из города в город со всем запасом надобных зелий.

День 9. Три дня и три ночи провел я в каменистой дебри. Мне было ни лучше, ни хуже. Спутники мои оставались со мною. Боясь, как бы они не занемогли от утомления и неудобств, я уговорил их возвратиться домой. Двое из них решились не покидать меня до переезда в Яффу, а двое¹⁰² уехали в Иерусалим. С ними я отправил своего Ивана, наказав ему привезти для меня постель и кресла и пригласить лекаря Киля. От них наместник патриарший узнал о моем злополучии и в порыве сострадания и дружбы тотчас отправил ко мне на помощь двух монахов с письмом и плотника с досками. дабы он на месте сделал одр для перенесения меня на руках в Яффу. По гроб останусь благодарным преосвященному Мелетию за такое внимание ко мне и распоряжение.

К вечеру приехал Киль и, осмотрев мою ногу, начал припаривать ее какою-то травкою-муравкою, похваливая это былие и обнадеживая меня весьма скорым облегчением. Когда стало темно и прохладно, я почувствовал судорогу в икре врачуемой ноги и сказал Килю, чтобы он оставил меня в покое. Он укрылся в сторожке. Мне досадно было на этого ескулапа, который был так глуп, что в холодные сумерки вздумал делать мне припарку под открытым небом, и так горд, что не только не раскланялся с стариком Георгием, но еще похулил его особу и лечение. После ужина, когда все ушли спать, я тихонько позвал к себе Георгия и упросил его продолжать тот же способ лечения, какой он употребил сначала. Старик пожал плечами, пожурил Киля за грубость, не одобрил его припарку и снова укутал мою ногу по-прежнему. Я заснул.

День 10. Утром Киль явился ко мне с своею травкою. Я принял его холодно, и сказал ему сурово, что нога моя распухла после вчерашней припарки его. Он понял мое неудовольствие и уехал в Иерусалим к великой радости моей. А старик Георгий от раздражения самолюбия хотел было покинуть меня; но я уговорил его остаться при мне, сказав между прочим, что гордым Бог противится, смиренным же дает благодать, и что я надеюсь получить чрез него облегчение.

Многолюден стал мой табор. Погонщики договоренных лошадей, сторожевой араб, кавас, домочадцы и спутники мои, два монаха, лекарь со слугою, племянник нашего вицеконсула яффского, все они ели и пили за мое здоровье. А легче мне не было. Турецкие солдаты, проходя в Яффу, опустошали мои кувшины с покупною водою. Из окрестных деревень являлись больные и получали лекарства. Я лежал под тенистым деревом и припоминал, как бывало, мать моя замечала, что я всегда режу хлеб толстыми ломтями и говорила мне: ну, Костя, тебе придется кормить большую семью.

День 11. Ступня пораженной ноги моей сильно распухла. Но боль в сухой кости ее немного приутихла. Я решился переместиться в Яффу. Восемь дюжих арабов из ближней деревни Латрун подняли меня на носилках на плечи свои, и тихо понесли, как покойника. Я творил святую молитву, и чувствовал боль только в минуты сотрясения одра моего. Спутники мои ехали на конях и не спускали с меня глаз. Их любовь сторожила мое убожество. Несколько раз мы отдыхали на дороге, и под вечер благополучно прибыли к Рамлэ, но расположились ночевать близ сего города в масличной роще.

Тут нечаянно я свиделся с нашим вицеконсулом Марабути. Он ехал в Иерусалим по своему делу. Ему предписано было уговорить тамошнего ефендия Абдалу, чтобы он отдал нам в наем свое харемное помещение на крыше Святогробского храма. На вопрос мой: кто будет жить там? Марабути отвечал: посмотрим, увидим со временем. Или сам он не знал сего, или таил от меня сущность данного ему поручения. Первое вероятнее. Итак, вот какой оборот приняло дело об освобождении Гроба Господня от харемного осквернения! Это дело начато было мною в конце 1844 года. Спустя пять лет возобновил его Андрей Николаевич Муравьев. Возвратившись из Иерусалима в начале 1860 года, он склонил канцлера представить сие дело государю. Последовало высочайшее повеление разведать на месте: нельзя ли приобресть покупкою дом Абдаллы и поместить в нем нашу духовную миссию. Канцлер сообщил сие повеление нашему посланнику в Константинополе; этот предписал консулу Базили исполнить оное, а консул просил меня помочь ему в сем деле, и я в 31 День Октября 1850 года сообщил ему свои предположения о возможности купить помещение Абдаллы для наших поклонников или для миссии. Это дело снова представили государю, и его величеству угодно было, чтобы склонили Абдаллу отдать нам в наем лишь одно помещение его на крыше Святогробского храма. Догадываюсь, почему в Петербурге решились предпочесть наем покупке. Не много ранее нас Австрия домогалась в Порте купить мусульманские пристройки к помянутому храму и поместить в них свое духовенство, но получила отказ. Чего же Порта не уступила Австрии, того нельзя было просить и нам. Итак, оставалось занять харем наемным образом. Хороша и эта мера. Ежели мы не будем хозяевами на Святогробском храме, то по крайней мере, очутимся там постояльцами и освободим это святилище от харемного осквернения. Радуюсь, что благое начинание мое приходит к концу.

День 12. Сегодня восемь рамлийских христиан отнесли меня в Яффу. Приютившись в тамошнем греческом монастыре, я вздумал попользовать свою недужную ногу парами от вскипяченного ячменя. Они сильно подействовали на нее, так что она в первый раз протянулась вдоль. Мне стало легче и веселее. Значит, вдохновение души есть самый лучший лекарь на свете.

День 13. Нога моя протягивается, но не поднимается. Вся ступня ее распухла.

La science, nous demandons, qùelle soit organisée de manière à faciliter le travail, multiplier la production, la richesse, le bien-être, propager l`enseignement, defendre les hommes conre les fléaux, qui les attaquent.

La liberte est le pouvoir qui appartient à l`homme d`exercer a son gré toutes ses facultes; elle a la justice pour règle, les droits d`autriu pour bornes, la nature pour principe, et la loi pour sauve-garde.

La cenralisation politique c`est la force, La centralisation administrative с`est tôt ou tard le despotisme. Malheur au pays où la libreté politiquene se lie pas intimement à la libreté municipale! Car c`est par l`exercice regulier et continu de sa puissance sur tous les points du sol, que lepeuple s`entretient dans le sentiment de sa dignité. En perdant l`usage fréquent de ses facultés, il arrive à perde la concience de sa force, et de l`inddifférence il tombe dans l`hébétement. La ou une autorité centrale se fait depositaire méme des intérets locaux. la vie publique violement refoulee au méme lieu y devient confuse et tumultueuse, tandis que partout ailleurs elle est interte. Le coeur de la société bat trop vite, et les membres des quelles s`est retiré tout le sang, restent sans vigueur et glaces, Sous Diocletien les curiales chtrchérent à se perde dans les rangs du clergé ju de l`armée¹⁰³.

День 14. Не могу привстать. Знахарь Георгий ухаживает за мною и пользует мою ногу то ваннами, то раствором льняного семени. В Яффе весьма жарко и душно. От морской травы, выброшенной на берег, и от гниющих в ней насекомых исходит нестерпимое зловоние.

Эллинский консул дал мне несколько газет. В одной из них (Ἀθηνᾶ 1861 г., Апреля 5, № 44) помещены взаимные послания синодов эллинского и российского. Они достойны внимания православного христианина. Посему я кратко замечаю содержание их. Сущность послания синода эллинского:

«Есть древний обычай, по которому предстоятели церквей извещают друг друга о важных событиях в оных и испрашивают взаимного согласия, одобрения, молитвы и вспоможений, дабы церкви, соединенные таким союзом, пребывали тверды и непоколебимы».

«Следуя сему обычаю, синод апостольский, православной церкви Эллинской, учрежденный канонически, почел долгом сообщить всем церквам и особенно благодетельной церкви Российской, известие о том, что православная церковь Эллинская, по одобрению и определению вселенского патриарха и синода его, и блаженнейшего патриарха иерусалимского, признана независимою, самоглавною».

«И вот, синод сей, избрав архимандрита Мисаила Апостолиди, отправляет его к вашей любви с сим каноническим посланием».

«Поскольку Провидение Божие благоволило освободить народ эллинский от варварского ига и возглаголало благая в сердце предстателя кафолической церкви императора всероссийского, и поскольку его величество вместе с союзниками своими избавил его от крайней опасности и учредил ему царство, посему при такой перемене должен был измениться и образ управления нашей церкви; и так как невозможно было ей более состоять под священноначалием патриарха цареградского, то надлежало провозгласить ее самоглавною. А дабы самоглавие ее установилось канонически с соблюдением единства церкви, для сего правительство нашего царя, по просьбе клира и народа, отправило посольство к вселенскому патриарху и синоду его, и чрез посредство оного испрашивало одобрения и признания потребного самоглавия. Его всесвятейшество, получив письмо сего правительства, созвал собор, в котором присутствовал и голос подавал и патриарх иерусалимский. В сем священном соборе дело обсуждено было по церковным канонам; и иерархи признали независимость Еллинской церкви, синод же ее – верховным начальством, и составили свиток для памяти, в котором провозглашено самоглавие сей церкви и признано верховное начальство ее равночестным всем прочим каноническим начальствам православных церквей.

«Сие сообщается и российскому синоду, дабы и он подал свой голос наравне с вышепомянутым собором, и то же самое ведая и мудрствуя об Еллинской церкви, принял бы сию старшую сестру свою в общение свое и пребывал бы в союзе с нею».

«Тщась соблюдать единство церкви, мы, держащие кормило правления сущей у нас православной церкви, преднамерены (προτιθέμεθα) содержать неизменно все древния законоположения, без всяких нововведений».

«От вашей же любви во Христе испрашиваем, чтобы вы, узнав все, что волею Божиею канонически совершено и учреждено в нашей церкви, узнав вместе и наше благочестивое намерение (πρόθεσιν), признали православную церковь Еллинскую самоглавною, а священный синод ее приняли бы яко собрата, и вспомоществовали бы нам вашими молитвами.

Афины. 6-го Сентября 1860 лета Господня.

Афинский Неофит, Кинурийский Дионисий, Фтиотидский Иаков, Евбейский Неофит, Калавритский Варефоломей».

Сущность послания синода Российского:

«Синод получил ваше послание от архимандрита Мисаила.

Святое намерение ваше соблюдать единство веры и любви.... представляет святой православной церкви Господа единственное священное ручательство. Ибо сия церковь, при всем нападении на нее многих врагов, пребыла непоколебимою от того, что твердо сохраняла и исполняла учение апостолов, святых отцев и вселенских и поместных соборов.

«Выслушав таковое намерение ваше, Российский синод соутверждает самоглавие Еллинской церкви, признает священный синод ее верховным начальством, от души целует членов его настоящих и будущих, на всех их призывает в молитвах своих богатство благодати Христовой и обещается иметь каноническое общение с ним во всех делах, какие только приличествуют единой, святой, соборной и апостольской церкви».

«При таком условии, при таком обещании и на таких началах, Российский синод умоляет священный синод и Еллинскую церковь, да будут утверждены в том же разумении и в той же мысли (Кор. 1:10) касательно веры и отеческих и соборных постановлений, и просит не забывать и его в молитвах своих».

«Выразив сие согласие наше, и молитвы, и желания, и прошения, и расположение наше, подтверждаем истинность всего этого нашими подписями.

Никанор митрополит Новгородский, Григорий Казанский, Евгений Астраханский, Николай Тамбовский, Духовник Василий Важанов, Обер-священник Василий Кутневич».

Примечание: синодальный свиток о признании независимости Эллинской церкви начертан был в Цареграде 1850 года, Июня 29 дня.

День 18. Боль в ноге прекратилась, а ступить ею не могу, потому что жилы расслаблены.

Вице-консул Марабути возвратился из Иерусалима, как говорится, ни с чем. Шех Абдалла сказал ему наотрез, что он тогда только отдаст в наем помещение свое над Святогробским храмом, когда будет исходатайствовано позволение на то великого визиря. А наш посланник в Константинополе не только не намерен просить его об этом деле, но даже велел внушить сему шеху, что если визирь узнает о сделке его с нами и будет недоволен ею, то контракт наш потеряет свою силу, и хозяин опять займет нанятое нами помещение. Впрочем, Марабути не объявил сего Абдалле, дабы не устрашить его еще более такою уступчивостию с нашей стороны. Итак, гора родила мышь.

День 21. Кулонская сова предвестила мне долговременное злополучие.

Сегодня прибыл в Яффу святогробский монах, который собирал подати с христиан Палестины по распоряжению турецкого правительства, требующего с них дани чрез посредство архиереев. Ему внесли в Абуде, Джифне, Бир-ел-Зет и в других деревнях только 7000 пиастров. Недоимок должен доплатить Святогробский монастырь.

День 22. Нога моя не действует.

Il est rare, que dans les enreprises humines on tient compte de ce petit grain de sable, dont parle Pascal, et qui placé quelque part dans le corps de Cromwell, eût cgangé la face du monde¹⁰⁴. Эта печинка есть и во мн. Но ум жержит ее под гнетом.

Il est des homes, qui ont tout à la fois la pénétration des esprits sceptiques et la chaleur d`une áme croyante, c`est à dire la double puissance d`entrainer et de contenir¹⁰⁵. К числу этих людей принадлежу и я.

День 26. Опухоль в стопе больной ноги прошла; но я еще не могу бродить.

День 28 . В прошлый великий пост дрались на смерть жители деревень, подведомых набулуэскому мусселиму Сулейману беку и шеху Абд-ель-Гади. Этот не захотел давать тому обычного взноса с деревень своих, за то возгорелось междоусобие. Сперва побеждал шех, потом восторжеотвовал мусселим.

День 29. Нога моя с усилием воли ступает. Мне веселее.

Господи, направи стопы моя по словеси Твоему!

Июль (2–4). По милости Божией, прекратились мои страдания. Хотя я еще не мог ходить, но чувствовал, что у меня достанет сил для переезда в Иерусалим. Это побудило меня выехать туда из душной Иоппии; и я в досчатых креслах на осленке отправился в Лидду во второй День сего месяца и ночевал в тамошней масличной роще, а утром поехал далее, не тою дорогою, по которой обыкновенно ездят поклонники, а по долине Сулейман. Сия долина широка, обработана, но безлесна. Она нечувствительно поднимается до самого темени горного хребта, и потому дорога в ней отменно хороша. Только на половине пути, в русловой ложбине ее, лежат и торчат мелкие и большие камни, и затрудняют езду в течении трех или двух часов. Это стропотное пространство я проехал верхом на коне, скрепив свое сердце, потому что боялся, как бы не споткнулся со мною осленок и как бы не повредилась недужная нога моя. Кавас Абдул, Иван, о. Прокопий, студент Крылов берегли меня, как зеницы очей своих. Поезд мой при частых роздыхах подвигался вперед весьма медленно, так что вечер застал нас в верховье Сулейманской долины. Тут, на правой стороне ее, под рожковым деревом, мы расположились ночевать. Утесисто это место. На противоположной стороне в скалах укрыт родник пресной воды. Она показалась нам слаще меда после солоноватой влаги яффской.

Глубокий сон в горной дебри укрепил мои силы, и утром я бодренно поехал на коне. Скоро он поднялся из Сулейманской долины на Гаваонское ровное поле, и по нему тихо донес меня до масличной рощи Шуэфатской, от которой до Иерусалима оставался один час езды. Тень ее заохотила меня отдохнуть в День жаркий. Тотчас учредился мой табор; закипел самовар; нашелся завтрак. Все насытились и, поблагодарив Бога, полежали часика три. Потом архангел Михаил принял нас под кров свой. Когда внесли меня на руках в келью мою, я вспомнил кудонскую сову и подивился чутью ее.

(Июль, 6). Спустя День после приезда моего в Святый Град (6 числа) посетили меня митрополит Мелетий, архимандрит Никифор и о. переводчик Святогробского монастыря, три власти в трех лицах, и, изъявив соболезнование о моем злополучии, утешали меня скорым выздоровлением. Я благодарил их. Была речь о новостях. Патриарх писал им, что турки и французы в Константинополе занимаются рассмотрением тяжебного дела о Святых местах. Последние требуют себе многих Святынь иерусалимских в силу договора своего с Портою в 1740 году. Эта весть не отрадна.

(Июль, 11).За то приятно было слышать (11 числа) от о. Спиридона, что пятьдесят семейств униатских в деревне Салхие близ Сидона присоединились к нашей церкви либо в конце прошлого, либо в начале нынешнего года. Они не довольны были соблазнительным поведением иеромонахов соседнего униатского монастыря дер-Мухаллес и потому возлюбили древнюю доброту православия. то же самое подтвердил и здешний униатский иеромонах, знакомый с моим переводчиком.

Август. День первый. С первого дня сего месяца я начал выходить из келии и прогуливаться по монастырскому помосту, но с трудом.

В этот День арабы-тамариты, вооруженные, закрались в виноградники вифлеемские с намерением порезать для себя сочные грозды. Стражи тотчас уведомили своих хозяев о нежданных гостях. Вифлеем вооружился. Произошла сшибка. Шех тамаритский был ранен дробью в лицо. Победа осталась на стороне христиан. Но они сняли свой виноград, еще не вызревший совершенно, дабы он не достался неприятелям, и от того потерпели убыток. По их жалобе, иерусалимский паша требовал к суду тамаритского шеха; но пастухи не выдали его. Ослушание их осталось ненаказанным.

День 5. Жители Вифлеема в разладье с тамаритами. Удальцы заиорданские поколотили, пограбили иерихонцев. В окрестностях Набулуза продолжается междоусобие Сулеймана бека и шеха Абд-ель-Гади. В Иерусалиме все вздорожало, и от того бедные плачут, богатые сердятся.

Из Дамаска получено неприятное известие. Тамошние христиане, разгневавшись на своего патриарха Иерофея за то, что он не удалил от себя неугодного им архимандрита Агафангелла и не дал на перестройку старой патриаршей церкви 40000 пиастров, завещанных ей предместником его Мефодием, сломали крышу сей церкви. По этому делу ездил туда наш консул Базили, но только подлил масла к огню.

День 6. На днях из Карака приехал сюда православный шех Абдалла за тем, чтобы собрать и возвратить в сей город своих земляков и единоверцев, ушедших оттуда по случаю голода назад тому несколько лет и работавших в разных мусульманских деревнях около Хеврона. Бог благословил его доброе предприятие. Ему удалось собрать всех, числом сто пятьдесят душ. Сегодня он принял благословение мое в обратный путь, получил от меня несколько десятков пиастров в добавок к вспоможению, оказанному преосвященным Мелетием возвращающимся домой духовным чадам его, и дал мне честное слово привести обратно малолетнего сына своего в здешнее арабское училище, взятого для свидания с материю. Едва, едва я вынудил у него это слово¹⁰⁶. Он жаловался мне на неустройство училища и говорил, что сын его слышит там соблазнительные речи и видит студодеяния товарищей, и что христиане за Иорданом гораздо благочестивее здешних. На это я отвечал ему: «Друг мой! Василий Великий, учась в Афинах, слышал и видел большие и горшие соблазны; однако, не развратился и впоследствии сделался светильником церкви. Благочестие и внушения матери удержали его от поползновений к грехам. Внуши и ты сыну своему, чтобы он не слушал и не делал того, что говорят и делают другие. Вот и все! А ученье свет, неученье же тьма. Дитятко твое когда выйдет из училища со светлыми понятиями о нашей святой вере и церкви, о делах добрых и о многих других предметах житейских, будет говорить умно и красно, так что все сладко послушают словес его вишневых и светом своим озарит многие темные души. Какое благо для ближних! Какая заслуга пред Богом! Доколе арабское племя будет сидеть во тьме и сени смертней? Отец и патриарх ваш зовет вас к свету, а вы не идете на глас его и остаетесь во мраке. Бог, Отец светов, взыщет с вас за непослушание владыке вашему. Не говори мне о соблазнах училищных. И я в юности моей видел их; но благодать Божия и внушения родительские предостерегли меня от них. Люблю я твои сказания, как у вас за Иорданом христиане строго постятся, живут в супружеском целомудрии, питаются трудами рук своих и как поучаются жить и умирать о Господе при обряде омовения костей усопших собратий¹⁰⁷. Но советую тебе не осуждать и здешних. Помни слово апостола Павла: кто падает, пред Господом падает, и Господь силен восставить его¹⁰⁸. – Речь моя умастила душу Абдаллы. Он поклонился мне до лица земли и принял благословение мое, приподняв с головы желтый убрус с веревочным венком, какой обыкновенно носят бедуины.

День 7. Сегодня Абдалла уехал в Карак со всею собранною дружиною. Замечательно, что ни один земляк его не потурчился во время долговременного пребывания в деревнях мусульманских. Утешаюсь твердостию веры христиан, живущих об он пол Иордана; хвалю и веротерпимость магометан палестинских.

День 9. Звездочеты наблюдают течения светил небесных; а я замечаю события в церквах восточных и движения их предстоятелей. Те вычисляют теперь ход какой-нибудь планеты или кометы, либо солнца; а я записываю, что в двадцать третий День прошлого июля антиохийский патриарх Иерофей выехал из Дамаска для обозрения своей паствы и намерен посетить Святый Град наш, не смотря на то, что посещение сие, как слышно, не одобрено в Константинополе ни вселенским владыкою, ни иерусалимским патриархом.

День 13. Христианские церкви подобны ульям. Их предстоятели суть тоже, что пчелиные матки, а христиане – пчелы; добрые же дела их сот благовонный. В царстве пчелином случается, какой-нибудь рой улетает из своего родного места в чужое. Тоже бывает и в сонме христиан. Некоторые из них по разным побуждениям, переходят из одной церкви в другую, из католической в православную или протестантскую и наоборот.

Сегодня я узнал, что двадцать пять назаретских христиан католического вероисповедания ради корысти приняли протестантство. Сие происшествие огласилось здесь вот как. Эти назаряне послали прошение к английскому епископу Самуилу Гобе, чтобы он принял их в свою церковь. Но гонец их ошибкою передал оное греческому архиепископу Набулуза, которого зовут также Самуилом. Прошение по невнимательности к надписи на нем, было распечатано; и дело обнаружилось. В греческом монастыре поняли двойную ошибку и представили распечатанный свиток английскому епископу с извинением в недоразумении. Он погневался на греков, а назаретских католиков принял в свою паству.

День 16. Сей епископ, латинский патриарх Валерга, монастыри францисканский и греческий, американец Баркель, даже раввины жидовские, все здесь занимаются духовною ловитвою человеков, и я решился сделаться ловцом их и случайно купил себе удицу – маленького абиссинца у бетжальских христиан православных за 125 рублей серебром с намерением крестить его, обучить и, если Богу будет угодно, отправить в Абиссинию священником для тамошних православных купцов из греков, уже давно лишившихся своего пастыря. Черный отрок понравился мне. Сложение тела его крепко; стан тонок; рост предвидится высокий; лице его кофейного цвета приятно; глаза хороши; нос немного расплющен к низу; губы толсты; волосы курчавы, жестки и черны; руки округлы; пальцы длинны и тонки; кожа нежна. Выпуклое чело его обнаруживает даровитость, а склад всего лица выражает душу, способную к терпению и самоотвержению, однако страстную и требующую прилежного воспитания. По виду, ему не более одиннадцати лет. Судьба его несчастная. Четыре года назад, его похитили с родины торговцы неграми вместе с тремя сверстниками, с которыми он играл на поле и увезли сперва в Джидду, потом в Суэс и оттуда в Газу. Здесь купили его бетжальские христиане для перепродажи. Злополучный отрок не знает, где он родился, но помнит, что отец его умер, а мать жива. Родной язык он забыл и говорит по-арабски. По одной насечке на теле его, игумен абиссинский заключил о происхождении его от христианских родителей, а узнав, что он не обрезан, усомнился в крещении его. Родители звали его Халилом, мусульмане – Сруром; а я дал ему имя Фрументий, в память перБого насадителя веры христианской в Эфиопии, который был также купленный раб. Бетжальцы, уступая мне сего мальчика, показывали его белые зубы и четное число их, обнажали все тело его в доказательство, что на нем нет никакого порока, водили его по полу, дабы я видел походку его, оставляли его у меня на несколько ночей для наблюдения, как он спит, спокойно или тревожно, словом, продавали его, как скотинку. Сердце мое надсадилось при виде всех этих приемов продажи существа, созданного по образу и подобию Божию. Я сжалился над ним и купил его, чтобы пресечь дальнейшее глумление корысти над сановитостию человеческой природы. Не забываю заметить, что когда бедность моя требовала уступки цены сего эфиопчика, продавцы ушли с ним, но скоро опять послали ко мне его одного оказать последнее слово. Черный мальчик с трепетом вошел в мою келью, поклонился мне до лица земли, поцеловал полу моей рясы и, потупив очи и скрестив руки на груди, сказал жалобно: я христианин и желаю быть вашим рабом; купите меня. не то я потурчусь. С сим словом он рассмеялся. Видно было, что его научили так говорить мне и что невинная душа его вовсе не помышляла о потурчении. Смех его полюбился мне; и я притяжал себе беленькую душу в черненьком теле, испросив тайно благословение у Спасителя, пославшего нерукотворенный образ свой Авгарю и просветившего Эфиопию посредством невольника, Святого Фрументия.

День 24. Одно сокровище приобретено мною, а другое потеряно. О. Игнатий, которого я прочил в Тир, сегодня скончался о Господе после продолжительной болезни. Он угас, как гаснет лампада, догоревшая пред ликом святым. Однако я надеюсь приискать другого священного старца для Тирской церкви. Бог поможет мне в сем добром деле.

День 27. Всякое благое начинание должно быть продолжаемо и оканчиваемо. Недовольно извлечь золото из руды, надобно еще переплавить его в горниле. Недовольно посадить молодую леторасль, надобно еще поливать ее. Подобного попечения требует и душа человеческая, будь она в белом, будь она в черном теле. Ведая и помня сие, я позаботился о воспитании домочадца своего Фрументия и просил переводчика сообщать ему понятия о вере христианской, внушать страх Божий и насаждать и укоренять в нем благие нравы, а абиссинского игумена пригласил учить его родному языку и церковной грамоте, употребляемой в Эфиопии. Господи, благослови начинание мое во славу имене Твоего Пресвятого и даждь сему отроку Твоему смышление, да чтет и разумеет словеса закона Твоего.

Кроткий и благоговейный игумен абиссинских монахов, подвизающихся у Гроба Господня, поведал мне, что в прошлом году один из сильных властителей в Абиссинии Рас-Али прислал ему и братии милостыню (600 талеров ) с одним соглядатаем, который осмотрел вое Святые места, некогда принадлежавшие абиссинцам, а ныне состоящие во власти армян и греков и возвратился домой для донесения о сем Расу-Али. Смиренный старец, рассказав мне это после жалобы на армян, худо питающих единоверцев своих из Эфиопии, и то не всех сорок, а только двадцать пять, примолвил, что и абиссинцы теперь открыли глаза свои. Их прозрение, вероятно, есть следствие влияния англичан. Думаю, что прошлогоднее вмешательство этих островитян в ссору абиссин с коптами и армянами имеет связь с соглядатайством Раса-Али. Надобно ожидать новых движений сего властителя, если он опять не смежил очей своих.

День 29. Нет теперь дождей в Святом граде; так вместо их льются разные вести. Сегодня посетил меня один православный христианин из Дамаска и рассказал подробно, как произошел мятеж по случаю перестройки старой церкви в тамошней патриархии. Когда новый владыка Иерофей прибыл в сей город и поотчился с духовными чадами своими, эти изъявили ему желание увеличить и украсить сию церковь по той причине, что вновь созданный храм во имя святителя и чудотворца Николая не вмещает всех христиан в большие праздники. Он благословил их на сие доброе дело и уехал в Сайданайский монастырь, после того как они увеличили алтарь, заняв под него соседнее место; но когда возвратился оттуда, христиане попросили у него 40000 пиастров на производство дальнейших работ из числа суммы, оставшейся после покойного предместника его Мефодия. Его блаженство отринул просьбу их, сказав, что он издержал сии Деньги в Константинополе при возведении его на патриарший престол и в дороге. Именитые христиане, надеявшиеся на эту запасную сумму, оскорбились отказом его и, охладев к начатому делу, покинули оное, а прочие и особенно молодые взбесились и, по буйном совещании в одной кофейне, сломали крышу с перестроиваемой церкви, чтобы тем из явить патриарху свое неудовольствие и заставить его выдать просимые Деньги. Изумленный и огорченный такою дерзостию, владыка уведомил о ней нашего генерального консула Базили и просил его погрозить буйным и уладить разладье. Базили приехал в Дамаск и по совещании с тамошним пашею, наказал зачинщиков мятежа кратковременным заключением в тюрьму, а почетным христианам сделал жестокий выговор. Эти обиделись речами и незатаенною раздражительностию его и запальчиво защищали свое правое дело. Произошло взаимное огорчение. Когда консул в пылу гнева неосторожно сказал им, что Россия намерена помогать добрым, а не злым христианам, тогда они, не обинуясь, отвечали ему: до сих пор мы не видали никакой особенной помощи от русского царя, кроме нескольких горстей муки, разделенных бедным в годину последнего несчастья в Сирии. Если же патриарх получает от него какое-либо пособие, то для себя, а не для нас; ибо оно даже неизвестно нам. Итак, не угрожайте отнять у нас то, чем мы никогда не пользовались. До сих пор, по милости Божией, мы жили без вашей помощи; надеемся и впредь обойтись без вас. Консул уехал разгневанный. Патриарх остался огорченный. Христиане раздосадованы были пуще. Выслушав сей рассказ, я поскорбел сколько о злости людской, столько же о неуместной горячности консула и неблагоразумии патриарха, который благословил перестройку церкви, не выведав хорошенько, могут ли христиане кончить ее своими средствами¹⁰⁹. Потом гость поведал мне, что сириано-иаковитский епископ, пребывающий в Константинополе по случаю тяжбы своей с сириано-униатами, получил от Порты фирман, которым повелено сим последним возвратить ему церковь в Дамаске со всеми принадлежащими ей недвижимыми имениями и что эти отщепенцы не противятся повелению, но требуют с соперника своего тех денег, коих стоило исправление и обновление ее. По словам гостя, сириано-иаковиты выиграли эту тяжбу с помощию нашего посланника Титова. Верю сему и думаю, что книгочий нашей миссии в Константинополе князь Трубецкий, который был в Иерусалиме в Феврале 1850 года, сдержал свое слово, данное сирийскому митрополиту Абденуру, и напомнил Титову о деле сириано-иаковитов, давно домогающихся возвращения своего достояния в Дамаске.

Сентябрь, День 1. Молва есть самая старая газета в мире, только не печатная, а устная. Она расходится по селам, городам, околоткам, областям, государствам, и по целому миру и везде распространяет быль и грезы, ложь и правду, клевету и хвалу, славу и безславие, кратко сказать, слова и дела человеческие добрые и худые. Не надобно платить за нее денег. Были бы уши, а она уж сама войдет в одно из них, а чрез другое выйдет, однако оставив по себе в голове разноцветный отблеск на суд и потеху рассудку, скучающему разнообразием быта и вельми любящему разные разности.

Назад тому несколько дней пронеслась молва, будто антиохийский патриарх скоро прибудет в Иерусалим для богомолья. За нею последовала примолвка, будто вселенский владыка советовал ему не ездить туда, а занаться делами своего престола, советовал же по настоянию иерусалимского первосвятителя и по расчету, как бы пребывание антиохийского в Святом граде не произвело явного или тайного разделения и волнения в святогробском духовенстве, недавно избиравшем его в владыки себе. Молва и примолвка в этот раз не лгали. Антиохийский, не смотря на совет вселенского (полученный им будто бы уже в пределах иерусалимского престола, именно в Акре¹¹⁰, исполнил, что задумал. Сегодня в четыре часа пополудни он прибыл в Иерусалим. Пришествие его к нам было довольно торжественно. Святогробские монахи, по наряду патриаршего наместника, встретили его, одни в Яффе, другие в ближней деревне Кулое. Паша выслал ему своего коня и своих людей. А у ворот Иерусалима залетные венгерцы-трубачи с играли в честь его симфонию. Он остановился в патриаршем доме. Говорят, что трогательно было свидание его блаженства с воспитавшим его старцем Анфимом. Оба ринулись друг другу в объятия и молча плакали; потом Анфим поклонился в ноги своему питомцу, которого Бог сподобил быть патриархом. Беседы же их никто не слыхал.

День 2. На другой День я с своею дружиною приветствовал его блаженство. Между прочим он жаловался на бедность Антиохийского престола, и просил меня писать от его имени посланнику Титову, чтобы он убедил вселенского патриарха не возвращать в Сирию ни бейрутского епископа Иерофея, ни соперника его игумена Исаию, – в видах успокоения православных ливаногорцев и предотвращения их отпадения от нашей церкви. Я ублажил его заботливость о сих христианах и тем дал ему почувствовать, как будто не премину писать к Титову, но в тайне души отнюдь не хотел взяться за перо, зная, что его блаженству желательно рукоположить своего родного брата в архиепископы в Бейруте и будучи убежден в том, что узы родства по плоти иногда связуют церкви Божии так, что оне теряют свободу и голос свой.

День 4. Высокостепенный гость с Паясийским архиепископом Хрисанфом посетил меня сегодня в убогой келье моей. Мы говорили о настоящем состоянии православной церкви Сирийской. Отмечаю итоги нашего разговора. В Антиохии христиане готовятся строить себе новый храм. В епархиях Феодосиупольской, Паясийско-Аданской, Епифанийской, Эмесской, Лаодикийской, Аркийской и Триполийской спокойно. На Ливане продолжается разгласие о кафедре Бейрутской: горцы желают возвести на нее игумена Исаию, а бейрутцы отвергают его; епископа же Иерофея одни принимают, а другие не желают. В антиливанском селении Хасбее православные тверды в своей вере, за исключением пяти или шести семейств, кои остались в протестантстве. В деревне Сальхиэ близ Сидона, воссоединенные пятьдесят семейств имеют нужду в особой, новой церкви, потому что старая принадлежит оставшимся в унии. Постройка ее уже дозволена фирманом Порты; но надобно выпросить место под нее у эмира Эммина, которому принадлежит сия деревня.

В Тире его блаженство останавливался в доме одного зажиточного униата и был весьма доволен ласковым приемом его и почтением прочих приверженцев римского папы. Для тамошней православной церкви во имя апостола Фомы он назначает иеромонаха Макария, проживающего то в Хасбее, то в Рашее, надеясь на мое пособие. Я обещался давать ему 1200 пиастров жалованья в год. В заключение патриарх снова просил меня писать к Титову, чтобы он постарался успокоить Бейрутскую епархию устранением епископа Иерофея и игумена Исаию. Во все время собеседования нашего паясийский архиепископ не молвил ни одного слова.

День 8. Святогробское духовенство воздает должное почтение высокостепенному гостю, но нимало не потворствует его тайному желанию священноначальствовать в Иерусалиме.

День 9. Вчера антиохийский патриарх служил обедню в Гефсиманском вертепе, а сегодня слушал ее в Воскресенском храме. После обедня у него собрались все здешние владыки, почетные архимандриты, наш вице консул Марабути и я, представитель Российской церкви. Когда диаконы подносили всем варенье с водою, сладкую водку и кофе, я обратился к патриарху и начал разговор:

– Блаженнейший! Слышно, что турецкое правительство затевает дать определенное жалованье всем архиереям, состоящим под священноначалием цареградского патриарха. Скажите, кто внушил эту меру Блистательной Порте?

Он отвечал:

– Князь Богороди.

– Что побудило его к сему нововведению?

– Будто бы сердоболие к православному народу, который утесняют-де архиереи своими вымогательствами.

– Что думает об этой мере Великая церковь?

– Она не одобряет ее; и потому до сих пор жалованье получает только один архиерей в Видине, откуда последовало первое прошение в Порту о назначении ему определенного содержания.

– Да избавит вас Бог от чрезмерной любви и щедрости турков. Мера, задуманная ими, причинит большой вред всей Восточной церкви. Когда Порта примет на свое собственное попечение содержание всех архиерейских кафедр, тогда некоторые епархии будут упразднены под предлогом малочисленности в них христиан, а многие долго будут оставаться без архипастырей по расчетливости хозяйственной и по злоумышлению, авось без владык усилится магометанство в ущерб христианству. Кроме сего разные лжеапостолы начнут сеять плевелы там, где некому исторгать их. В добавок, по примеру кафедр архиерейских, со временем назначат жалованье и монастырям в замен их недвижимых имений; и эти оплоты православия при скудной поддержке рушатся. Если же Порта настоит, чтобы Великая церковь сама определила жалованье каждому архиерею, так чтобы он собирал Деньги с христоименитого народа ни более, ни менее указанного количества, то и в таком случае настояние ее должно быть устранено каким бы то ни было образом, – объяснением ли, что архиереи испокон веков пользуются определенными взносами христиан и их доброхотными подаяниями, на кои нет и быть не может ничьего приказа, обещанием ли исправить злоупотребления, ежели они проявляются, – дабы крещеный народ не думал, что магометанское правительство заботится о нем лучше, нежели Великая церковь.

– В Стамбуле имеют в виду пример России, в которой все архиереи получают жалованье от казны.

– В Стамбуле забывают, что в России правительство христианское, которому так же свойственно пещись о благе церкви, как человеку естественно дышать.

– Замечание ваше совершенно справедливо. Мы несчастны от того, что наша верховная власть исповедует другую веру и несчастны тем более, что она предпочитает чужестранцев верноподданным своим. Теперь паписты требуют у ней всех Святых мест иерусалимских. Вероятно, она не отринет их требований.

– Но Россия не позволит им властвовать здесь.

– После Бога, одна у нас надежда на Россию.

Последовало минутное молчание. Потом, когда г. Марабути сказал, что он слышал от здешних протестантов, будто армянский монастырь сдружился с латинским, по случаю настоящего прения о Святых местах, в тайной надежде удержаться на них по милости латин, разговор оживился и сделался общим.

Митрополит Мелетий сказал:

– Замечательно, что армяне в настоящих обстоятельствах не обнаруживают ни печали, ни радости, ни сочувствия с нами. Молчание их подозрительно.

Патриарх Иерофей примолвил:

– При свидании с владыкою их я нарочно заговорил об угрожающей нам с армянами опасности лишиться всех Святых мест по настоянию папы и Франции. Но он холодно и сухо сказал только два слова: этому не бывать. Его холодность и скрытность доказывают, что он питает тайную надежду на успех латин и на их милости.

Правитель дел Святогробского монастыря архимандрит Никифор присовокупил:

– Мы тайно уведомлены из Константинополя о том, что французский посланник Лавалет сносился с тамошним армянским патриархом по делу о Св. местах и объявил ему, что когда Порта предоставит католикам главные из сих мест в силу договора Франции с Турциею, тогда армянское духовенство в Иерусалиме удержит все права свои, какими пользовалось поныне.

Потом сей архимандрит прочел присланную патриархом Кириллом опись Св. мест, в которой подробно изложено, какими из них владели католики в 1740 году отдельно и совместно с греками, какими владеют теперь и каких домогаются у Порты. А эта опись патриарху сообщена была турецким правительством.

Католики требуют: 1. Всей ротонды гроба Господня с тем, чтобы им позволено было по прежнему соорудить алтарь против него под так называемою Царскою камарою. 2. Всего места кругом камня миропомазания тела Иисусова.3. Так называемых семи аркад с темницею с северной части иерусалимского храма. 4. Места под Голгофою. 5. всего Гефсиманского вертепа. 6. Всего Вифлеемского собора и 7. пещерной церкви в деревне Евангельских пастырей (Вет-Сахур).

По прочтении этой описи антиохийский обратился к архиереям и сказал:

– Дело сие весьма важно и требует общего совещания.

Владыки молчали. Я промолвил: кто многого просит, тот мало получит и, встав, раскланялся с ними, не желая стеснять их своим присутствием.

Время покажет: оправдается ли это внезапное провещание мое в сонме владык иерусалимских, встревоженных нападением папы и Франции.

Помоги, Господи, отцу и патриарху нашему в настоящую грозную годину. Добрый, он усугубляет заботливость о своей пастве. Здесь чувствовалась крайняя нужда в искусном лекаре, и он на днях прислал сего потребного человека, обязав его даром пользовать больных и обеспечив богатых жалованьем из казны святогробской. Говорят, что его блаженство вскоре пришлет еще рукодельницу для обучения туземных девочек шитью и вышиванью. Хотя им нужнее наставница благочестия и учительница арабской грамоты, но я рад и тому, что учреждается для них рукодельный терем. Ибо со временем можно обратить его в училище. Выло бы начато доброе дело, а Бог поможет докончить оное.

День 10. С антиохийским патриархом приехал сюда протонотарий его Иоанн Попандопуло. Как старый приятель мой, он навестил меня сегодня вечером и говорил более о себе, чем о других: сетовал о том, что долговременное служение его при покойном патриархе Мефодии осталось ненагражденным; жаловался на явное недоброжелательство к нему нашего консула Базили, и когда я открыл ему причины оного, т. е. протонотарские внушения Мефодию наперекор советам сего консула и затеи возвести бейрутского епископа Иерофея на престол Антиохийский, называл все это клеветою врагов его; не порицал но и не хвалил нового владыку своего и наконец объявил мне, что не хочет более служить церкви Сирийской. Я уговаривал его не зарывать в землю талант, данный от Бога, и выведал у него, что хотелось мне знать обстоятельно. Что ж это такое?

А вот что. – Блаженный патриарх Мефодий скончался ночью под двадцать четвертый День июня после продолжительной болезни. В последние дни жизни он забывался и уже не узнавал дамасских христиан, воображая, что находится в Антиохии. Преставление его было подобно тихому закату солнца. Феодосиупольский (Ерзеруиский) владыка Тимофей, по случаю обновления обветшавшего дома архиерейского и церкви, нажил долги и для уплаты их испрашивал у князя Воронцова позволение собирать милостыню в Грузии, к которой отошла ахалцикская паства его. Позволение было дано с тем условием, чтобы не он, а какой-либо священник отправился туда за сбором милостыни. Однако, его преосвященство снова подал просьбу Воронцову, чтобы именно ему разрешен был приезд в Грузию. Ответ еще не получен от князя.

День 14. Не даром Бог поставил меня свидетелем многих лиц и дел в церквах восточных и книжному искусству научил. Я должен увековечить их бытописанием. Сознаю долг свой и исполняю его с веселием. Все, что вижу и слышу малое и великое, важное и неважное, вношу в Книгу Бытия Моего. Кто прочтет ее, вспомянет дела минувших дней и поспасибует меня за труд совестный и бескорыстный.

Наполняю новую страницу моей бытийной книги новыми заметками и известиями.

Сегодня антиохийский с шестью архиереями иерусалимскими служил божественную литургию в храме Воскресения Христова. В священнодействии он благообразен и благоговеен. Вера просиявает в тонких чертах его умного лица. Это приятно мне.

Знакомец мой архимандрит Афанасий Дамаскин получил письмо от Илиопольского митрополита Неофита. Из письма его видно, что он находится не в Петербурге, а в Москве. При нем живут два сириано-араба, диакон Агапий и послушник из мирян, и учатся русскому языку. Радуюсь этому.

Огласилось, что православные ливаногорцы в деревне Бесканте близ Бейрута, числом 600 душ, недавно обратились в протестантство, после того как американские миссионеры помогли им выиграть какую-то тяжбу с игуменом Ильинского монастыря Макарием. Тужу об этом.

В нынешнее лето лихорадка замучила жителей Иерусалима. Из домашних моих от нее страдали студенты Крылов и Соловьев, Иван, повар с братом и привратник, а из знакомых – митрополит Мелетий, игумен Савинского монастыря о. Иоасаф, протонотарий Антиохийского престола и наша просвирня монахиня Анна. Сырость в домах от систерны и от намокающих зимою сводов способствует сильному развитию сей болезни. Жалко.

День 16. Кого мучила лихоманка, а меня беспокоил недуг в левом глазе. Сперва на верхнем веке его образовалась шишечка и держалась с полгода, не причиняя боли; потом, когда я, воротившись из Яффы, вздумал мазать ее в каждое утро перегоревшею слюною, она загноилась и начала постепенно уменьшаться, но зато глаз сделался мутен. Я перестал употреблять это средство. Теперь красная шишечка почти исчезает. Но глаз налился кровью. Я не чувствую в нем ни боли, ни рези, однако по велению души лечу его, то прижимая к нему мягкую часть своей руки, что у локтя, то завязываю его платком. При таких способах жар из него выходит потом, а кровь гноем. Aminus sibi medicus, – душа сама себе лекарь.

Довольно о моем глазе! Скажем кое-что устами г. Марабути об оке всего Востока, т. е. об антиохийском патриархе.

«Когда святогробское духовенство узнало, что он намерен приехать в Иерусалим, спрашивало владыку своего, как должно принять его. Владыка отвечал, что ожидаемый гость останется дома. Действительно, из Константинополя писали к антиохийскому, чтобы он не ездил в Святой Град. Тоже подтвердил ему и г. Базили. Но поскольку его блаженство, как сам о себе свидетельствовал, получил эти внушения уже в пределах Палестины, именно в Акре, то и решился поклониться Гробу Господню и повидаться с своим наставником старцем Анфимом. Когда иерусалимский владыка узнал об этом, написал к своим, чтобы они приняли его по братски и воздавали ему все почести, подобающие патриарху. А от г. Базили получен наказ советовать гостю, чтобы он выехал из Иерусалима, как можно скорее. Совет сей предложен ему, и он думает отправиться отсюда в Бейрут на английском пароходе около 26 дня текущего месяца».

Итак, и око всего Востока недугует; и его лечат против воли. Да и хорошо делают. Не заглядывай оно в чужой вертоград, иже есть церковь, а назирай свой собственный.

День 18. Левый глаз мой смотрит веселее. Я продолжаю описание прошлогоднего путешествия моего по Египту и Синаю.

Антиохийский же гостил в Вифлееме и завтра едет оттуда в монастырь Св. Саввы. Записываю это не потому, что слежу за движениями его, а потому, что на бытописателя вестя летят, как на ловца зверь бежит.

День 21. Сегодня в четыре часа пополудни я выезжал за город прогуляться и близ Ильинского монастыря нечаянно видел свадебный поезд. Один вифлеемитянин католического вероисповедания поял себе невесту в Иерусалиме, девочку лет двенадцати, и вез ее в дом свой. Она, закрытая белою простынею и большим платком, сидела на кобылице по подобию всадника. Чулков на ней не было; и я заметил, что обе ступни ее до лодыжек узорчато расписаны желто-багряною краскою. Подле нее шли отец ее старик и молодец жених. Впереди на верблюде ехали ребятишки, а сзади шли вифлеемитянки в разноцветных шелковых рубахах и порой пели свадебные причеты. Их головные уборы, на одних черные, на других белые, издали казались монашескими и митрополичьими клобуками нашего покроя.

День 22. Вчера я слышал радостные песни арабов, а сегодня печальные речи антиохийского патриарха. Утром он один пожаловал в мою келью и беседовал со мною ровно два часа. Вот содержание нашей беседы.

1. Он избран и провозглашен патриархом в десятый День Ноября прошлого года и по церковному обычаю сообщил так называемые мирные послания (εἰρηνικὰς ἐπιστολάς) всем прочим патриархам, синодам всероссийскому и еллинскому и московскому митрополиту Филарету. Наш синод приветствовал его чрез посредство с.-петербурского митрополита Никанора, а от Филарета поныне нет ответа.

2. Его блаженство до от езда в Дамаси уговаривал иерусалимского владыку варить святое миро у Гроба Господня, дабы не получать его из Константинополя, где приготовляют его весьма редко и даже добавляют деревянным маслом (Патриарх упомянул об этой добавке с оговоркою: между нами сказать). ибо еще Константий в 1883 году варил его, и с тех пор оно рассылается всюду с примесью елея. Иерусалимский не отвергал сего предложения. Когда будут готовить Св. миро у гроба Господня, примолвил собеседник, тогда и я приеду сюда в другой раз для участия в сем священнодействии. Видно было, что его блаженству крепко хочется пожить в Иерусалиме, где и сытно и славно. Но никакие затеи его не осуществятся, потому что их понимают здесь и в Константинополе.

3. В Дамаск он прибыл в 30 День Марта и нашел престол свой в жалком состоянии. Во время обозрения сирийских церквей при нем находился проповедник Герасим, который везде поучал христиан хранить веру православную и не переменять ее как одежду.

4. Его блаженство уже предписал тиросидонскому митрополиту Исайе перевесть иеромонаха Макария из селения Абил в город Тир для священнослужения в тамошней церкви. Я подтвердил, что жалованье от меня сему иеромонаху будет высылаемо чрез посредство нашего вице-консула яффского после каждой Пасхи.

– Не лучше ли высылать оное два раза в год? – спросил патриарх.

– Подумаю об этом, – отвечал я.

5. От пальмирского архиерея Афанасия, которому отдан в пожизненное владение приложенный антиохийскому престолу монастырь Святого Спиридона в Букаресте, получается ежегодно только 1000 пиастров. А управляющий другим монастырем сего престола в Молдавии, Георгий Самиэ, родом сириание, подданный же Русский, уже два года не высылает никаких доходов в Дамаск, отговариваясь, что они принадлежат не патриарху, а бедным христианам сирийским. Его блаженство, желая сменить сего упорного управителя, послал в Молдавию игумена своего с письмом к господару Гике. Игумен принят его светлостию. Но Самиэ не сдает ему ни монастыря, ни контрактов на имения его. А господарь писал к его блаженству, что он не может сместить Самиэ, потому что его поддерживает Русский консул.

6. На вопрос собеседника, как помочь бедному антиохийскому престолу, я отвечал: у вас нет потребных людей и денег. Итак, вы должны во-первых, приготовить несколько клириков к подвигам учительства и священства или в одном из ваших ставропигиальных монастырей, или здесь, в Святом граде, по соглашению с патриархом Кириллом; во-вторых, стараться о том, чтобы подворье Святого Ипатия в Москве, недавно пожалованное вашему престолу, было обращено во второкласный монастырь с правом получения из казны денег, по примеру афонского Иверского монастыря, находящегося там же. Патриарх соглашался на первое предложение мое, а на второе сказал: это трудно сделать в нынешнее время. Я возразил ему: трудно, но можно. Пишите к преосвященному Филарету и просите, убеждайте, умоляйте его сделать то, что я предложил вам. Кроме обращения вашего подворья в монастырь, нет другого средства заставить илиопольского митрополита Неофита присылать вам из Москвы сбор доброхотных подаяний. Он всегда будет писать вам, что этого сбора едва достаточно на содержание его подворья. А когда ему будут выдавать из казны от 700 до 800 руб. серебр. на монастырь, тогда под каким предлогом он мог бы уклониться от высылки вам свечного дохода и добровольных подаяний?

Патриарх замолчал на минуту и потом вынул из пазухи записку на греческом языке, приготовленную для сего митрополита, и прочел ее мне.

7. Содержание сей записки таково: Вашему преосвященству известно состояние Антиохийского престола, как прошедшее, так и настоящее. Прошедшее было лучше нынешнего. Ибо доколе патриарх Мефодий был в силах, дотоле дела шли исправнее. Но когда старость и наипаче бейрутское возмущение в 1848 году ослабили умственные способности и деятельность его, с тех пор все начало клониться к упадку. Училища пренебрежены, монастыри обременены долгами и расстроены, в сельских церквах нет ни, святых образов, ни риз, ни утвари; христиане требуют учителей и просят помощи от патриарха, а сам он едва получает 16000 пиастров годового дохода; вера в продаже, ибо всякий недовольный чем-либо прибегает или к протестантам, или к католикам и, обольщаясь их денежными приманками, принимает их вероисповедание; из монастырей наших в Валахии и Молдавии доходу очень мало; народ стал своеволен и буен. Итак... Следовало заключение. Но патриарх не прочел его, сказав, что оно подразумевается.

– Какая цель этой записки? – спросил я его.

Он отвечал:

– Неофит переведет ее по-русски и сообщит митрополиту Филарету и обер-прокурору Св. синода.

– Но вы знаете, что голос его, как гостя, не силен.

– Что же мне делать?

– Вам надобно устроить дела Неофита в Москве так, чтобы он мог высылать вам ежегодно значительное пособие.

– Как же устроить их? – живо спросил собеседник, лакомый до московских денег.

– Так, как я советовал вам, обратив ваше подворье во второклассный монастырь.

8. Последовало минутное молчание. Потом патриарх исповедался мне, что он принял Антиохийский престол единственно в чаянии пособий из Москвы, а преосвященный Неофит не присылает ему ни одной копейки и извиняется тем, что сбор его в Петербурге был весьма скуден, да и тот нужен на постановку иконостаса в епатьевской церкви и на постройку дома при ней. Я ничего не отвечал его блаженству. Ибо мне досадно было, что он принял патриаршее кормило в надежде корысти.

9. Под конец была речь о Святых местах иерусалимских. По словам собеседника, здешний монастырь латинский получил известие из Константинополя о том, что Порта, рассмотрев все грамоты греков и латин, коими присвоялись им равносильные права в Святом граде, представила спорное дело на решение султана и что он, уважив завет благоволения халифа Омара к греческому духовенству при Св. гробе, и те султанские фирманы, которые пожалованы были францисканам Святой Земли, повелел тем и другим довольствоваться теми правами и оставаться на тех Святых местах, какими пользуются ныне. Но греческий монастырь еще не уведомлен о сем велении падишаха.

– Как вы думаете? – спросил меня патриарх, – получим ли мы позволение починить купол над Гробом Господним?

Я отвечал:

– Ни вы, ни латины и никто другой не получит его; а само турецкое правительство обновит купол, дабы прекратить все споры и тяжбы трех здешних монастырей. Вероятно, оно пришлет сюда того же зодчего, который починил храм Св. Софии. Так я думаю и тоже слышал от нашего посланника Титова.

– Кажется, эта мера будет лучше всякой другой, – сказал сухо патриарх.

Я понял недовольство греческой ревности и замолчал.

Кончилась наша беседа. Его блаженство ушел восвояси, пожав мне руку по благословении.

День 23. Не знаю, когда турки будут починивать купол над гробом Господним. А я скоро поеду в Россию поправлять свое плохое здоровье. Сегодня получено мною разрешение Св. синода отправиться в Одессу, Киев, Москву или С.-Петербург для усиленного лечения моих недугов. синод был так внимателен к ходатайству о мне посланника и министерства иностранных дел, что обещал снабдить меня как прогонными деньгами, так и пособием на проезд¹¹¹ и ежели при всем внимании к моему болезненному состоянию признал неудобным уволить меня в Вену и Италию, то побужден был к тому смутными обстоятельствами настоящего времени. Я рад и этому разрешению. Но где мне лечиться? В Петербурге? Уф! Там власти истерзают меня медлительностью своею, а в зловонной лавре я задохнусь, и какой порядочный лекарь поедет ко мне в эту обитель, удаленную от средоточия столицы? Или чего будет стоить каждый приезд его? В Москве я не знаю, где приютиться; да и хорошие лекаря там, чай, дороги и заняты больными богачами. В Одессе пыльно, душно, не мило; кроме сего тамошние жители весьма долгоязычны и щепетильны. Итак, не хочу ехать ни на север, ни на юг, ни на восток родной; поеду на запад в Киев. Там митрополит-старец богоугодный; посему я надеюсь, что добродетель его приютит мое убожество где лучше и удобнее. Там есть искусные врачи, которых Бог умудряет, и они в малонаселенном городе не слишком много заняты; так усерднее попользуют меня – пришельца из Святой земли.

День 24. Жизнь человеческая подобна спущенному с веревочки волчку, который в быстрейшем круговращении своем мечется туда и сюда, встречает преграды и, отскакивая от них, вертится еще быстрее то прямолинейно, то косвенно, до тех пор, пока, установившись на одном месте, теряет двигнувшую его силу и падает. И я спущен мощною десницею на широкое раздолье, и сперва очутился в Одессе, потом в Вене, оттуда стрекнул в Св. землю, а из нее в Египет и на Синай, с Синая же на Афон, отсюда чрез Валахию и Молдавию в Петрополь и оттуда опять в Святую землю. Здесь движение мое сделалось было ровнее и тише; но страдания мои, эти сильные напряжения жизни, снова устремили меня то в Бейрут, то в Цареград, то опять на Синай, а теперь стремят в Киев вместо Вены и Рима, откуда оттолкнул меня бурный дух, ходенем ходящий теперь в Европе. Ежели я в Киеве не паду, а укреплюсь еще более, то стрекну или в Иерусалим, или уж и сам не знаю куда. Ибо весьма могущественна и таинственна сила, которая дает направление моей жизни.

Я непрерывно вращаюсь сам и других движу данною мне силою. Теперь стремлюсь в Киев и мимоходом увлекаю антиохийского патриарха в его область. Сегодня утром сообщено ему мною такое тяготение, которое скоро возвратит его к собственному средоточию. Ему напомянуты волнение в Бейрутской епархии, шатание веры православных в Антиливанском округе, недовольство христиан Дамасских при виде недостроенной церкви и неприятный слух, бродящий в Сирии, будто его блаженство намерен оставить свой престол и свою паству. Кроме сего, поставлено на вид, что в Константинополе все единогласно осуждают отсутствие его из Дамаска. Все эти внушения мои, приправленные сердоболием, скромностию и искусным возбуждением самоуважения и ревности к благу ближнего, подействовали на него благотворно, и он решительно объявил мне, что скоро уедет отсюда в Бейрут, где проведет зиму. Я попытался было увлечь его и оттуда в Дамаск, рассчитывая ему, что присутствие его там необходимо для защиты прав церкви, угрожаемой нападками протестантов, особенно в соседнем Антиливане; но он настоял на своем, говоря, что успокоение ливанских христиан требует присутствия его в Бейруте, благоразумие заставило меня уступить ему один шаг, после того как выигран был у него другой шаг.

Когда я сказал его блаженству, что скоро поеду в Россию для излечения недугов моих, он просил меня постараться о том, чтобы епатьевское подворье обращено было в классный монастырь.

– Вы можете устроить это дело, – примолвил владыка. Вас послушают лучше, нежели меня. Ибо вы для того и посланы сюда, чтобы представлять пославшим вас великие нужды наши. Вам достался тот жребий, который был готовым еще в бытность мою в Петербурге.

Тогда знаменитый архимандрит Юрьевского монастыря Фотий представил в Св. синод записку о необходимости деятельного общения Российской церкви со всеми православно-кафолическими церквами на Востоке, и наипаче с иерусалимскою. С тех пор начали говорить, что сюда будет послан из России ученый и почтенный архимандрит. Ожидание наше оправдалось. Да оправдается же и надежда наша на помощь богоспасаемой России, надежда единственная! Ибо от нашей верховной власти чаять нам нечего. Какое пособие может нам оказать она, когда требует назад даже знаки отличия, пожалованные за заслуги, чтобы продажею бриллиантовых украшений пополнить хоть немного оскудевшую казну свою? И мне велено возвратить мой бриллиантовый знак!

Я обещался предложить просьбу его блаженства обер-прокурору Св. синода, если буду в Петербурге, и простился с ним.

Учтивость завлекла меня к спутнику его, архиепископу Тарса, Аданы и Пайяса Хрисанфу. Зная, что он отправляется завтра домой, я пожелал ему благополучного пути. Он и в этот раз был холоден ко мне и молчалив. Но угрюмость его не смущала меня. Ибо мне известна была забавная причина оной. Приятель мой, протонотарий Попандопуло, объяснил мне, как скопилось надо мною это серое облачко. Когда блаженный патриарх Мефодий, по просьбе моей, потребовал от всех своих архиереев сведений о числе церквей, монастырей и христиан в их епархиях, тогда все они вообразили, что я прошу такого подробного списка для распределения денежных пособий всем означенным в нем архиерейским престолам, но ждали, ждали от меня денег, не дождались и разгневались, а не подумали, что требуемые сведения нужны для церковной истории.

От преосвященного Хрисанфа я зашел к наместнику Мелетию и объявил ему, что еду в Киев лечиться. Он говорил мне о текущих делах. Неприятны они.

1. Здешние англичане хотят учредить гостиницу в том мусульманском доме, в котором, по распоряжению его преосвященства, помещены двадцать бедных семейств православных с платою за них 1600 пиастров из казны святогробской. Поскольку островитяне дают за наем его 2600 пиастров, то настоит надобность или перевести эти семейства в другие наемные дома, или прибавить за помещение их 1000 пиастров. Наместник решается на последнюю меру до постройки для них особого дома¹¹².

2. В одном православном селении близ Акры убита была какая-то мусульманка. В убийстве ее обвинены христиане и по суду приговорены к уплате 60000 пиастров родным ее. Но они внесли только 26000 п., да акрский митрополит пожаловал им 8000 пиаст., остальных же 17000 п. они просят у наместника. Но он дал им только одну тысячу пиастров, чем они недовольны.

3. Православные христиане в селе Рени, что близ Каны Галилейской, требуют от Святогробского монастыря денег для уплаты податей своих. Им отказано.

Печально состояние Палестинской церкви. Христиане крайне бедны и угнетены мусульманами а покровитель их, Святогробский монастырь, непрестанно находится между двух огней. Когда он отказывает им в пособиях, они ропщут и угрожают ему отщепенством, когда же снабдит деньгами то иди другое селение, их требуют и все прочие. А всем нельзя же сыпать золото. Если бы для всех открыли сокровищницу святогробскую, то она опустела бы, и тем скорее, что здесь невозможно ожидать возврата выделов из ней при общей бедности, при худом правительстве, которое ни за кого и ни за что не ручается и при безнаказанном укрывательстве всех должников и бездельников и протестантов.

День 2. Огромны доходы святогробской казны, но велики и расходы ее.

Кстати сохраняю для памяти счет доходов ее из Валахии, Молдавии и Бессарабии, записанный мною еще в Яффе на клочке бумаги со слов о. Прокопия, который управлял святогробскими имениями в Бессарабии с 1841 г. по 1848 год.

Блестящие кучи денег ! А где они? Лежат в сокровищнице? Не тут-то было. Употреблены на устройство больницы, богадельни, книгопечатни, училищ? Ничего такого нет здесь. Издержаны на покупку драгоценной утвари? Все драгоценное здесь пожертвовано, а не куплено. Так куда же потрачены столь огромные суммы? На уплату долга казны святотробской, простиравшегося до 26 000 000 пиастров и на подарки мусульманским властным сановникам, у которых карманы широки и бездонны.

День 30. Еще одно сказание о деньгах.

Сегодня в четыре часа пополудни был у меня наместник, один, и поведал, что в сокровищнице Св. Гроба до нынешней Пасхи считалось 700 000 пиастров, а теперь обретается только 250 000 пиастров; поведав же это, просил меня напомнить патриарху, чтобы он поспешил выслать Деньги из Константинополя. Я не отказался от сего посредничества, и в свою чреду объявил наместнику свое давнее намерение выдавать 600 пиастров каждому ученику здешней патриаршей школы по окончании учения и при поступлении в учительскую должность на первоначальное обзаведение домашнего хозяйства. Преосвященный одобрил мое намерение.

Так как он предполагал, что я непременно буду в Петербурге, то просил меня повидаться с Адлербергом и объяснить ему, что на предпринятую по желанию его постройку церкви в Караке издержано гораздо более денег, нежели сколько он доставил, по причине высоких цен на строевые материалы и дорогой доставки их за Иордан, при двойном содержании рабочих, отправленных туда из Иерусалима.

– Скажите Адлербергу от моего имени, – примолвил владыка, – что он распоряжением своим¹¹³ не только ввел в убытки меня, духовного отца своего, понадеявшегося на его щедроту и не предвидевшего никаких ограничений оной.

И от сего поручения я не отрекся.

Звезды ссужают одна другую светом и теплотою, и мы должны помогать друг другу словом и делом.

Аминь.

Октябрь 1, Понедельник. Первый осенний дождь напоил сегодня жаждущую землю Святую. Но громы не гремели и молнии не блистали. Доброе предзнаменование мне, готовившемуся в путь далекий, от моря до моря, до Киева города!

2, Вторник. Небо мрачно. Я угрюм. Не вцепятся ли тернии в мою длинную мантию в отечестве? Но я сумею исторгнуть их.

8, Среда. Завтра оставляю Иерусалим.

Господи, благослови путешествие мое, посли мне ангела-спутника, безбедне приведи мя в град, идеже первозванный апостол водрузил крест Твой, покажи ми тамо врача, его же умудрил еси целити всякий недуг и язю в людех, и возврати мя здрава и радостна во град Святый, его же возлюби душа моя паче всех селений на земли. Аминь.

4, Четверток. Когда все было готово к отъезду, я пошел к патриаршему наместнику, преосвященному Мелетию, попросить его благословения и молитв на путь дальний и проститься с ним до нового свидания у гроба Господня. Ибо кафолическому христианину всегда, и особенно в трудных обстоятельствах жизни, подобает поручать себя Богу и просить молитв братних. Его преосвящество с радостию исполнил желание сердца моего. Надев малый омофор, он прочел обычные молитвы на путь и, накрыв мою голову сим пастырским нарамником, перекрестил ее истово. Я чувствовал давление его священной десницы и молился. Молитва моя была безмолвное погружение души в Божество. Наместник просил меня сказать патриарху от лица всего святогробского духовенства, что оно ожидает от него присылки денег на нужды церкви иерусалимской. За сим последовало святое лобзание и прощание сына с отцом.

Хороший конь арабский пошел под мною легко и спокойно. Меня провожали домочадцы и сотрудники мои. Первые простились со мною за воротами Иерусалима, а вторые в масличной роще деревни Кулон.

– Возвращайтесь к нам скорее. скорее, – говорили они, целуя мою руку.

– Если Богу будет угодно, возвращусь, а теперь мир мой и любовь мою оставляю вам, – отвечал я.

Они поехали на восток, а я на запад.

День был прекрасный. В воздухе ощущалась теплота с прохладою. Я весело спускался в глубь долин, поднимался на горные хребты и понижался с высей на приморскую равнину. У Божиих гор есть сходство с семействами человеческими. Их обнаженные вершины суть как бы лысые старики; величественные отроги и глубокие долины с оврагами и стремнинами напоминают мужей и жен с их страстями и горестями; дубравные холмы и зеленеющие склоны представляют цветущих юношей и дев, а бугры и выпуклины у подошвы гор кажутся ребятишками.

Давно ли было? По Яффской дороге арабы пронесли меня скорбного на деревянном одре. А сегодня я проехал по ней на коне о веселым лицем. Страдания скоро проходят, потому что жизнь коротка. А то и другое есть милость Божия.

В Рамле игумен греческого монастыря о. Стефан поместил меня в патриарших покоях и прислал ухаживать за мною малолетка Костю из болгар. Черные очи его блестят как две звезды-близнецы. Полно, кругло, бело, румяно и миловидно лице его славянское. Костя не ходил и не бегал, а летал за студеною водою, за горящею свечою, за сладким вареньем и горьким кофе. Бывало, так порхал и я; да и меня звали Костею. Когда я отдохнул и размял свои ноги, прохаживаясь по плоским крышам монастыря и любуясь горами иудеи и Самарии, отец Стефан пожаловал ко мне побеседовать ночью. Что ему и мне до усталости? Кафолическое братство превозмогает ее и придает силы. Слово за слово поплелась речь, как кружево. После приветствий и обрадований потянулись вопросы и ответы.

– Что делается в Святом граде?

– Все мирно и спокойно.

– Как поживает тот и этот?

– Слава Богу! Все здоровы, молитвуют вас и кланяются вашей святыне.

– Что нового в газетах?

– Старая ложь человеческая.

– Куда вы едете?

– В богоспасаемое отечество искать мудрого врача и целительных зелий.

– Какой недуг у вас и давно ли?

– Сотрясения в животе и голове, кои продолжаются лет двадцать.

– Помоги вам Господи! – Νἇχω τήν εὗχήν σου άϒίαν, – да имам молитву твою святую.

– Укрепилась ли ушибенная нога ваша?

– О, теперь она может идти до Ледовитого моря.

Воспользовавшись мгновенным молчанием совопросника, я, в свою очередь, начал перебирать коклюшки.

– Что, отче святый, чем кончилось дело о перенесении мертвенных останков предместника вашего (игумена Захарии) из монастырского сада на общее христианское кладбище?

– Здешние мусульмане утолены всемогущею стихиею¹¹⁴; и могила его осталась неприкосновенною.

– Покойный был хороший хозяин.

– Да, он увеличил и устроил этот монастырь.

– От какой болезни скончался послушник его Панаиоти?

– Его сгубила лихорадка.

– В Иерусалиме я видел наследников его. Они хотят просить его имущества.

– Кто здесь наследник? – живо спросил собеседник с жемчужною бородою. – Вы знаете, что здесь после всех умирающих монахов и поклонников наследует достояние их гроб Господень.

– Знаю. Однако жаль горемычных сирот.

– Пожалейте и другую сироту, матерь всех церквей, церковь иерусалимскую.

– Но эту сироту снабдевает весь мир православный.

– Так и Панаиоти должен был чувствовать в этом общем снабдении ее; ибо он был православный.

Я улыбнулся, и переменил разговор, вспомнив, что отец Стефан обучал церковному осмогласию. Вот содержание нашей беседы об этом предмете.

О. Стефан первый ввел в Иерусалиме новый способ обучения церковному пению, занятый им в Цареграде. Ноты или знаки и гласы те же, что и прежде, только сокращены и лучше выеснены приемы обучения, так что греки теперь усовершаются в пении в шесть месяцев, тогда как прежде едва навыкали гнусить в продолжении трех лет. Нововведение о. Стефана сначала не нравилось ни владыкам, ни краснопевцам иерусалимским, просто, как небывальщина, но впоследствии принялось и укоренилось под покровительством сильного в святогробском братстве книгочия синодального, монаха Анфима, который в преклонных летах своих начал учиться пению по новому способу, и своим примером и влиянием потушил неприязнь к полезному нововведению. Собеседник мой с усердием объяснял мне этот способ, пел носом, махал рукою, топал ногою, размерял выдержки времени, голосил нотную азбуку па, ву, га, ди, па, ву; но когда заметил, что меня начала одолевать позевота, пожелал мне доброй ночи и побрел в свою келлию. Я заснул сладко после того, как перестали хлопать его жесткие туфли.

5, Пятница. Когда солнце величественно поднималось над теменем нагорной Палестины, я был уже на коне и, малый, бросал длинную тень. Воспоминания о поклонении язычников небесному светилу, неведомо как, возникали в моей голове, память перебирала имена, под коими солнце почитаемо было в древние времена, начиная с имени Озириса и Юпитера Аммона в Египте до Чегона в Чехии и Дажь-бога в России. Вспомянут был и Персей (бог,– солнце), которого боготворили в Яффе, куда несло меня животное, некогда посвященное царю неба и земли. Пусть я на короткое время осуетился такими помышлениями без участия в них сердца; это не странно, потому что я учился мифологии. Но вот диковина! Иерусалимские христиане, нищие духом, поныне ходят на Елеонскую гору встречать и приветствовать небесного исполина в дни Вознесения и Преображения Господня. Как долго таится язычество в христианском мире! Сила и прелесть древнего мифа неодолимы. Чтобы избавиться от него, я перекрестился, и во всю дорогу до Яффы тихонько воспевал те стихословия нашей церкви, в которых упоминается о Солнце правды и о Высшей небес и Чищей светлостей солнечных. Приближался жаркий полдень, когда я в ехал в узорчатые ворота сего древнего города. Тут встретил меня племянник нашего вицеконсула и проводил в греческий монастырь.

После вечерни я посетил сего чиновника иностранных дел и у него застал госпожу Варв. Аддр. Титову, которая после поклонения Св. местам возвращалась в Россию. Она была у меня в Иерусалиме раза два. Это – женщина благовоспитанная, умная, образованная, набожная и степенная. Седые волосы, выказывавшиеся из-под чепца наперекор ее белому, румяному, полному и красивому лицу, внушали особенное почтение к ней. Я уговорил ее ехать до Бейрута сухим путем, поставляя на вид опасности морские, беспечность арабских судовщиков, своенравие ветров и неприятное замедление на рыбьей дороге. Но тщетны были все мои убеждения. Она надеелась на Того, Кто утишал море единым словом Своим. Женщина, верующая и надеющаяся на Бога, сама есть корабль несокрушимый.

6, Суббота. Утром навестил меня наш вицеконоул и просил склонить патриарха Кирилла, чтобы он повелел служить для него позднюю обедню в приделе Яффской церкви ради духовных потребностей семейства его, которое затрудняется утренневать утреннюю глубоку. Я принял на себя обязанность ходатая в деле справедливом. Он пригласил меня к семейному завтраку.

С нами полдничал смотритель яффского карантина г. Жаба, объясняющийся по-русски с выговором польским. Он на днях воротился из Бейрута морем. Когда Титова услышала от него, что противные ветры задержали его на море семь дней и что плывший с ним донской офиццр Греков-Платов потерял терпение и плюнув в арабскую лодку, на коне поехал в Иерусалим, тотчас решилась отправиться в Бейрут сухим путем и упрашивала меня взять ее. Я согласился. В ту же минуту люди вицеконсула побежали искать для нее лошадей. Отъезд назначен был ровно в два часа пополудни.

В первую минуту третьего часа я выехал из города и у моря подождал почтенную спутницу под судном, поднятым на стропила. Она не замедлила. Поезд наш потянулся вдоль Средиземного моря. Г. Марабути проехал с нами несколько поприщ и простился, пожелав нам благополучного пути и строго наказав своему кавасу Абдулу беречь знатную барыню в дороге.

Едем по берегу моря. Резкий ветер дует нам в лице. Море шумит и пенится. Уродливые раки убегают от волн на сушу и кроются в песчаных лунках. «Честолюбцы! – подумал я; мало им широкого моря, надобна еще суша, а не знают, что тут их ждет сковорода и печь. Так и для Александров, Дезарей и Наполеонов есть своя сковорода и печь, рок и смерть».

Спустя полтора часа по выезде из Яффы мы приблизились к устью реки Одже. Воды в ней было не много, но и не мало. Все благополучно переехали чрез нее в брод. Один я замочил свои ноги, так что принужден был переменить обувь и второпях забыл на берегу свой синайский, манновый посошок. Жаль мне было этой любимой вещицы. Она вывезена была мною из страны чудес. Видно, не быть мне вождем народным.

Красное солнце погрузилось в синее море и выбросило на небо свое пурпуровое покрывало, протканное золотом. Но скоро ночь заволокла эту великолепную милоть своею черною мантиею. Впотьмах мы прибыли в селище Харемское, расположенное на утесистом берегу моря, близ развалин Аполлонии, и поместились в верхних покоях мечети.

Невозможно было спать от бесчисленного множества насекомых бедуинов. В таком случае есть легкий сократитель времени – разговор. Спутница начала превозносить красоту жены г. Марабути, называя ее роскошною женщиною, но отпечатка не греческого, а английского. Я не противоречил и начал определять, что такое красота.

«По-моему, она не есть одна соразмерность и правильность склада и очертаний лица и прочих членов тела; не есть одна гибкость, тонкость, нежность, величественность, благолепная цветность и прозрачность их, также не одно умное, страстное, доброе и благодатное выражение их, а все это вместе слитое, сопроникнутое и соосвещенное. Целомудрие есть слияние красоты, а доброта сердца – ее благоухание. Посему совершенная красавица есть такая же редкость, как радуга на небе, как песнь Омира, как гармония лиры Орфея, как слово Боссюета и Фенелона. В путешествиях своих я видал истинных красавиц. Лик их всегда возбуждал во мне чувство благоговения к Творцу, который мог произвесть такие дивные создания. По красоте творений надобно судить и о велелепии Творца. Любуясь ими, я думывал, что если бы Бог хотя на минуту открылся кому таким, каков Он есть, то сей избранник получил бы отсвет Его красоты, как Моисей сподобился отблеска Его славы».

Спутница внимательно слушала мое витийство. А кавас зевал и порой произносил имя Божие, Аллах. Я, повинуясь вдохновению своей души, продолжал речь.

«Есть красота в движении. Корабль под полными парусами на ходу – красавец.

Есть красота в покое. Ливан, озаренный разноцветными лучами вечернего света, красавец. Вы увидите его в это время и будете в восторге от его велелепоты.

Красота невинного младенца Моисея пленила дочь Фараона. А я пленяюсь румяными ланитами русских стариков. Красота старческая, это – знамение победы души над страстями, по мне, превосходнее миловидности младенческой.

Есть красота в страшном, напр. в пожаре или буре морской. Есть красота даже в том, что отвратительно для нас».

Я разумел разноцветных ящериц; но увидев белую летучую мышь под закопченным сводом нашей комнаты, сказал: «Чем нехорош вот этот нетопырь?»

– Какой? Где? Ах, гоните его! Абдул, Абрам, Иван, гоните!

Домочадцы наши сбежались. Пошла гоньба. Кто стучит, кто махает, кто светит. Наконец, хваленый нетопырь улетел в растворенную дверь.

По этому случаю речь зашла о чудовищах. Говорили мы о змиях, крокодилах, скорпионах и вампирах, которые поныне водятся около Смирны. Это род нетопыря ядовитого. Он налетает на спящего человека, впивается в его щеку, сосет кровь и впускает в нее свой яд смертоносный. Такой разговор был не так то изящен, и я переменил его.

– Природа, – сказал я, – производит несравненно менее вредного, нежели полезного и приятного. Что милее цветов? И их бесчисленное множество находится. Человек пользуется ими, даже придает им свои душевные качества. Вы знаете значения их?

–              Помнится: роза означает красоту, ласку, веселость; рута и фиалка – целомудрие и степенность; бурковина – верность; василек – святость и чистоту; сон-трава – откровения будущего; цвет пурпуровый – царское достоинство; пунцовый – роскошь; малиновый – отдых, наслаждение; голубой – надежду; зеленый – постоянство; лиловый – покорность судьбе, тихую печаль; оранжевый – сильные страсти; желтый – распущенность; палевый – легкомыслие; светлопалевый – надежду на лучшую жизнь; серый – горе без утешения; черный – безнадежность, отчаяние; белый – чистоту.

– Видно, что посвящены в таинства цветочной. философии.

– Забава молодости!

– Однако, в этой забаве усматривается стремление разумного духа нашего к сочетанию о видимою природою и к заимствованию у ней разных предметов и цветностей для выражения своих качеств, верований, мыслей и чувствований. Это стремление есть источник всех иносказательных знамений и образов как в нашем слове, так и в наших искусствах и особенно в церковной живописи, резьбе и ваянии.

– Укажите мне такие знамения в этих искусствах и объясните их.

– Спаситель на иконах изображается в двухцветном одеянии, сине-голубом и багряном. Этим выражается наше верование в Его двоякое естество, небесное и земное или Божеское и человеческое, и в искупление нас кровию и взятие на небеса. На главе и раменах Богоматери рисуются три звезды в знамение трех совершенств ее: любви к Богу, смирения и чистоты души. Белая лилия с зелеными листиками в шуйце архангела Гавриила есть живописная сущность Евангелия, которая заключается в благовестии о примирении Бога с человеками и о надежде их на вечное спасение. Орел означает выспренность христианской веры, лев – ее владычество над душами, вол – ее силу, способствующую к произведению плодов духовных. В нашей церковной живописи разумеется, старинной, есть такие обстановки, коих значения редко кому известны. Например: ленточки вьющиеся у ушей ангелов, намекают на их скорое слышание наших молитв. Фиалы, обращенные вверх дном на главах. пророков, выражают помазание их свыше для предсказания будущих событий. Мученики изображаются с отверстою дланию, обращенною к молящемуся, в знак чистосердечного отречения их от идолов и исповедания веры христианской¹¹⁵. Подобным образом замысловата и резьба на иконостасах церковных. Тумбы под местными образами первоначально были не что иное, как доски с надписями имен и подвигов погребенных тут мучеников, исповедников и святителей. Крест над иконостасом греческим, попирающий баснословные божества, напоминает торжество христианства над идолослужением. Виноградные лозы и грозды, колосья пшеницы, цветы и плоды в витых колоннах, на карнизах и дверях церковных суть самые приличные и выразительные знамения Вечери Господней, цветение душ, их плодов духовных и воскресения тел. Также знаменательны и некоторые старинные изваяния в церквах. Филин с крестом на голове, эта птица, нелюбимая ни людьми, ни пернатыми, означает распятого Христа, который, по слову апостола Павла, был иудеем соблазн, еллином же безумие¹¹⁶. Горлицы пред крестом представляют верующих в Господа и любящих Его всем сердцем, чистых, кротких. Елени и серны также пред крестом, из-под которого текут светлые струи, напоминают язычников, уверовавших в Христа и пивших от потоков благодати Его.

Набожная паломница спрашивала меня о духовных значениях драгоценных камней.

В этот раз я вспомнил, что в толковании Апокалипсиса, которое написал Св. Андрей Критский, цветность этих камней применена к Св. апостолам Христовым, и рассказал ей, к какому апостолу какой присвояется камень.

1. Яспис соответствует апостолу Петру.

2. Сапфир синеголубый, как небо, приличествует апостолу Павлу, восхищенному до третьего неба.

3. Халцедон или анеракс приравнивается к апостолу Андрею, воспламененному Духом Святым.

4. Смарагд зеленый придается Иоанну Богослову в ознаменование того неувядающего дара слова и проповеди, который свыше дается верующему в Господа.

5. Сардоникс, имеющий цветность ничего не чувствующего ногтя, пристоен апостолу Иакову, который паче других умерщвлял плоть свою ради Христа.

6. Сардий (сердолик ) огнецветный, лоснящийся, врачующий боли и раны от железа, знаменует красоту добродетели апостола Филиппа.

7. Хрисолит золотистый с слабоватым отливом зеленым усвояется апостолу Варфоломею, украшенному разными добродетелями.

8. Вирилл морецветный придается апостолу Фоме, плававшему по морю в Индию для проповеди.

9. Рубин, красный как уголь, означает душу евангелиста Матфея, воспламененную ревностию по Боге.

10. Хрисопрас, цветностью гуще цветности золота, придается апостолу Фаддею, который благовествовал едесскому царю Авгарю о царстве Христовом, ценнейшем паче золота, и об умерщвлении плоти и страстей, которого символом служит овощ прас (растет на Афоне в огородах тамошних монастырей).

11. Яхонт синевоздушного цвета соответствует апостолу Симону Зилоту, мудрствовавшему горнее, небесное и жаждавшему дарований Христовых.

12. Аметист приравнивается к апостолу Матфию, избранному на место Иуды предателя и сподобившемуся божественного огня при раздаянии апостолам огненных языков¹¹⁷.

Когда я рассказал все это и прибавил, что в серебрено-позлащенные венцы апостолов надлежит вделывать, среди прочих дорогих камней, тот большой камень, который приличествует каждому из них и что пристойно украшать металлическую ризу на иконе Спасителя всеми вышепоименованными камнями в память 12 апостолов Его, тогда внимательная паломница попросила меня кратко написать ей для памяти название драгоценного камня у имени каждого апостола. Я вырвал из путевой тетрадки своей листок бумаги и написал ей:

Яспис приличествует Петру, Сапфир – Павлу, Халцедон – Андрею, Смарагд – Иоанну Богослову, Сардоникс – Иакову, Сердолик – Филиппу, Хрисолит – Вареоломею, Вирилл – Фоме, Рубин – Матфею, Хрисопрас – Фаддею, Яхонт – Симону Зилоту, Аметист – Матфию.

Разговор утомил меня. Я вышел из душной комнаты на плоскую крышу мечети подышать чистым воздухом. Дышу, а ветер стремительно несется с гор Святой Земли и сильными порывами потрясает здание. Каково-то теперь на море, подумал я и стал молиться: «Услыши ны Боже, Спасителю наш, упование всех концев земли, и сущих в мори далече и, милостивый, милостив буди нам грешным».

Ночь была темная и холодная. Море, уравненное вблизи береговым ветром, зияло как бездна с отливом цвета вороненой стали. Неприятно было всматриваться в него. Я воротился в горницу. Спутница заговорила:

– Всякий раз, как вслушиваюсь в шум ветра и рев моря, не раскаиваюсь, что поехала сухим путем.

– Натерпелись бы вы страха и холода и всякого горя на рыбьей дороге.

– Однако, другие пускаются же по ней и в дурную погоду.

– Пускаются и нередко гибнут в волнах. После пророка Ионы никто еще не выброшен был здесь морем живой.

– Смерть на море должна быть ужасна.

– Тем ужаснее, чем медленнее гибнет пловец.

– Отважен был тот, кто первый решился плавать по морям. Смелое сердце было у него.

– Говорят, что разбойники первые пустились по рыбьей дороге. А я думаю, что кораблеплавание выдумано купцами.

– Вероятно. Корысть таровата на выдумки.

– Кто-то из древних писателей называл купца дивом. В самом деле смышленость и предприимчивость торговая, покорившая себе грозные моря, есть диво в своем роде. Не менее диковинно и то, что купцы заводили торговые связи с отдаленными народами и даже с дикими племенами. Почти все колонии, по-русски сказать селитвы, учреждены ими. Они развозили по свету не только товары и Деньги, но и знания и веру. Они же учредили и консульства.

– Итак, консул есть создание купца?

– Да, его прихвостень. Знаете ли вы, как наши поклонники выговаривают название «консул»?

– Знаю: концур! Они правы. Точно консул, живущий на конце мира, есть концур.

– Мне говорили, что здесь титулуют нашего консула по-гречески так, что по-русски выходит он ваше сиятельство.

– Именно так. Ибо говорят и пишут ему ἐκλαμπρότατε, что значит: сиятельнейший.

– Каково? Марабути – граф!

– Не менее.

– А какие права и обязанности нашего консула?

– Он представляет нашу державу, защищает наших купцов и поклонников от притеснений, ходатайствует за них в турецких судилищах и за то берет с них пошлину по талеру с судна и с паспорта. Он извещает посольство о происшествиях той страны, где живет и нередко вмешивается в церковные дела по силе договора России с Турциею, в котором государь наш признан покровителем христианства на востоке. Он уведомляет начальство о поведении и образе мыслей здешних русских подданных и даже поклонников. Ему предоставлено право торговать здесь безданно, беспошлинно и иметь одну хлебопекарню и один питейный дом. Это последнее право консулы передают туземцам, которые за то снабжают их хлебом и дают им Деньги.

– Что ж? Это хорошо.

– Славно и хлебно.

Беседою мы сокращали время. Остававшийся при нас кавас не спал и зевал во всю свою мусульманскую пасть. Наконец, пред утром я смежил свои очи и как будто заснул.

7, Воскресенье. С рассветом мы оставили Харем и, спустившись к морю мимо соседних развалин Аполлонии, потянулись гусем по песчаному берегу, поторапливая коней и мулов, чтобы подвинуться далее под тению прибрежных скал, пока не осветит нас пламенное солнце и не нападут мухи на животных. Горный ветер пенил море, как хмель пиво. Я едва держался на коне; да и все были как угорелые от бессонницы. На беду нашу к десяти часам начало палить нас солнце и полевые мухи стали кусать лошадей. Мука им и седокам! Едва я упросил своего араба подвязать платки под брюхо и грудь коня моего. Иноплеменник снял их с своей головы и угодил мне. Тогда животное пошло подо мною спокойно. Мухи несносны. Есть люди, которые им подобны. С этими кровопийцами император Тиверий сравнивал начальников и судей и не решался переменять их, дабы новые слепни не высосали еще более крови из народа. Иной человек так мал и ничтожен, как муха, а жужжит и бросает свою тень. Многие люди лакомы до чужого, как мухи до меда. В число их я включаю и евреев, которые появляются везде, где могут пососать чужое достояние. Один из них шел за нами в Акру, весь в лохмотьях, а в своей чалме нес или золото, или обменные письма к своей братии. Палестинские евреи, когда пускаются в дальнюю дорогу по одиночке, пристают к какому-либо надежному поезду или переодеваются нищими арабами; иначе, их ограбят и прибьют.

На средине пути между Харемом и Кесариею цепь прибрежных скал разорвана. Тут взорам путника представляется самая дикая пустыня песчаная, которая от моря далеко простирается к горам. Близ берега есть озерко без вытока в море. Вода в нем горька и мутна. Это место весьма печально и опасно от соседства бедуинов. Когда человек не обрабатывает землю и не украшает ее по своему вкусу и даже по прихоти, она дичает, становится безобразною и ни к чему не годною. Без человека Нильская долина затянулась бы песком, Дунайская заросла бы камышом, наши степи покрылись бы бурьяном, и везде умножились бы чудовища и истребили бы сперва животных, потом себя самих. Итак, человек есть не только укротитель земли, но и спаситель всего, что существует на ней. Таково его назначение. Но не всегда и не веде он верен ему. Всего чаще леность, изуверство и буйные страсти его обращают в пустыни самые лучшие места на земле и лучшие произведения его собственных рук.

Так Кесария, в которую мы прибыли в час пополудни, некогда процветала, а теперь есть не что иное, как куча безобразных развалин, окруженных полуразрушенными твердынями. Кто разорил ее? Кто разметал ее? И от чего она осталась в таком жалком положении? Ненависть магометан к христианам, лютость их изуверства, ярость их варварства начали разрушение сего некогда славного города, а открытие нового пути для всемирной торговли закончило ее запустение.

Мы застали тут несколько бедуинов соседних. Они поили своих длинноухих коз водою из единственного колодца, который ископан у южной стены крепостной близ развалин церкви. Их вялое любопытство не долго занималось нами. Пастухи и козы ушли восвояси. Пыль, возмущенная ими, улеглась. Тишина, водворившаяся в развалинах, расположила меня к воспоминаниям о печальной судьбе города, построенного Иродом, при котором родился Спаситель мира. Я рассказал спутнице историю Кесарии, не забыв ни мучеников, проливших в ней драгоценную кровь свою за веру, ни первого христианского книгохранилища, устроенного тут Цамфилом и его учеником Евсевием митрополитом, ни того, что Константин Великий отсюда вытребовал пятьдесят наилучших рукописей Св. Писания для церквей своей новой столицы. Набожная паломница, выслушав мое сказание, начала витийствовать о тленности всего земного и скоротечности жизни. А я вперил свой взор в небо голубое и думал: статься может и там есть развалины; но будет новое небо и новая земля.

Отдохнув в Кесарии часа два, мы поехали в деревню Тантуру. В первой речке, пересекавшей нам дорогу у окраины моря, воды было немного, и потому наш переход чрез нее в брод не ознаменовался ничем ни смешным, ни печальным. Далее поезд наш тянулся гусем по самому берегу моря. Каждый думал свое. Недоведомы чужие думы, а мои вращались около моей собственной судьбы. Бытие мое казалось мне загадочным. На пути в отечество я уже думал о возвращении в Иерусалим. Какая таинственная сила сочетавает меня с ним? К чему я предназначен там? Какая будет развязка моей жизни, более и более сопрягаемой с судьбою матери церквей христианских? Где я найду успокоение? Где освобожусь от дел своих? Или я комета, долженствующая вращаться непрерывно до последней минуты сгорания, или мне, как морю, суждено волноваться непрестанно и соединять духовные Север с духовным Востоком? Отчего мне приятно жить на чужбине? Для чего с юных лет клокочет во мне стремление к отдаленным краям земли? Почему душа моя так жадна до новых познаний? Почему она взыскует помыслов многих? Покой веры мне вожделенен, но вожделенно и ведение. Довольство и безмятежность жизни имеют великую цену в моем мнении; но я лучше люблю лишения, самоотвержение, тревоги, беды, труды. Играл бы я с громами, тешился бы молниями, летал бы «на крилу ветреню», парил бы в бездны вечности, чтобы знать и знать все всегда, ныне и присно и во веки веков. Какой я неугомонный! Какая загадка сам для себя! Такие и подобные думы возникали и исчезали во мне на пути к древней Доре, от которой остался один кусок здания, видимый издали, как столп путеводный. Когда солнце начало тихо погружаться в синее море, я запел: «Свете тихий, святые славы...» и проч., и в эти минуты был блажен от младенческой простоты веры при молчании рассудка.

Темная ночь застигла нас недалеко от Тантуры. Мы прибавили шагу. За речкою Велка, которой устье в этот раз¹¹⁸ заметано было песком, скоро показались приветные огни в сей деревне. Еще несколько минут прошло, и мы прибыли в заезжий дом, где я обыкновенно останавливаюсь!

Молодой хозяин с хозяюшкою узнали меня и приветствовали: аглян-аусаглян¹¹⁹, т. е. милости просим, киф хальком¹²⁰, т. е. как поживаете, дружески прикасаясь своими черными пальцами к моим белым. Потом начались хлопоты желудка и размещение в душной избе вместе с телятами и коровами, быть может, васанскими. Мать хозяина, костлявая старуха, выпив стакан чаю, вдруг пришла в восторг, затянула какую-то песню и давай плясать. Не столько смешно, сколько странно было смотреть на нее. Если бы на небе вместо звезд очутились сморчки, то сие преображение показалось бы сноснее, чем разгул сморщенной старухи.

8, Понедельник. Ночь в Тантуре была тихая, а День настал бурный. С гор холодный и резкий ветер стремительно несся в море и воздымал в нем бугры на бугры, по вершинам которых бегали белые зайчики. Сильные порывы его шатали мена на иноходце моем. Мысли мои притаились в душе наперекор шумящему ветру и морю. В ней теплела одна молитва к Богу.

Когда мы сравнялись с сокрушенными твердынями Атлита, сделалось тише. Наши кони пошли бойчее. Пред нами поминутно вырастал утесистый Кармил. увенчанный куполом обители отшельников. У подножия его мы были такие крохотки, как былинки у корня кипариса, а на темени стали несравненно выше, потому что душою касались неба, славя Бога дивного в красотах, видимых окрест сей священной горы.

9, Вторник. Во всю прошлую ночь и почти во весь День я спал крепким сном в опрятной гостинице монастырской. Сон есть драгоценное и чудное наследие от первозданного человека, спавшего еще в раю. Всем людям он достается в равной мере. Лишится ли его кто, лишится на короткое время, и потеря его всегда вознаграждается. Сон и бодрствование суть тоже, что прилив и отлив морей; и в том и другом состоянии иногда прилучается нам слышать диковины. Так ночью снился мне классический врач Иппократ и советовал лечиться льдом с самой вершины фессалийского Олимпа¹²¹, а днем за вечерним обедом монастырский гостинник о. Карл говорил нам, что греческие монахи в Иерусалиме у Гроба Господня показывают поклонникам малое отверстие, чрез которое Спаситель будто бы сошел в ад, и с трудом спускают их туда по груди за известную плату, и что одна русская женщина беременная выкинула младенца после такого сошествия в ад. Напрасно г-жа Титова уверяла легкомысленного и болтливого кармелита, что она в бытность свою в Св. Граде не слыхала такой небылицы и не видала никакого отверстия в преисподнюю. Напрасно я говорил ему: не верьте старым басням. Подите в Иерусалим и проживите там в храме многие годы, вы при самой зоркой пытливости не увидите того, о чех говорите. О. Карл не верил нам и твердил свое, улыбаясь лукаво, но учтиво. Вероятно, он слыхал от кого-нибудь, что в старые годы показывали у Гроба Господня отверстие в ад и вообразил, что это делается и теперь.

С давних времен образовалось народное мнение, что ад находится под Иерусалимом или близ сего города. Еще во дни св. Иоанна Златоустого некоторые, как сам он говорит бамнословили, будто геенна огненная клокочет в долине Иосафатовой. Сей вселенский учитель порицал их и внушал, что ад помещается где-либо на краю сотворенного мира, подобно тому, как места ссылки находятся на пределах царства. Однако помянутое мнение удержалось и переходило из рода в род, впрочем, перестанавливая вечную муку в разные места. Нашему игумену Даниилу, бывшему в Иерусалиме в начале двенадцатого века, показывали ад близ одной стены сего города. Вот его свидетельство о сем предмете: «Есть гора равна близ пути к граду Иерусалиму, яко версты одноя далее; и на той горе сседают людие с коней, и пеши вси людии ходят. Бывает же тогда радость всякому христианину велика, увидевшему святый град Иерусалим... Ту есть церковь Св. Стефана первомученника у пути близ на левой стороне и гроб его ту есть. Тут есть гора каменна, плоска, расселася в распятие Христово, и то зовется ад: а то есть близь стены городные, яко муж каменем довержет»¹²². Игумен Даниил не говорит, что тут Господь сошел в преисподняя земли. А выражение его «и то зовется ад », оставленное без всякого замечания, доказывает,что он записал народное поверье, не почитая его истинным. После сего игумена в 1185 году был в Иерусалиме греческий иеромонах Иоанн Фока. В его отчетливом и верном описании Св. мест нет ни слова об аде в Иерусалиме. Или он не слыхал о нем, или не почел нужным заметить невероятный толк крестоносных христиан, которые в то время жили в Св. Граде. Мнение о том, что Господь сошел в преисподняя там, где был погребен, в первый раз встречается в книжеце Е(в)гезиппа о Св. местах¹²³. Сей писатель жил в ХШ столетии. Вот его слова: «при входе в храм есть место, на котором Иосиф омыл тело Иисусово многоценными водами и помазал благовониями и, обвив его плащаницею чистою, похоронил не далеко в саду, в новом гробе, который иссек для себя в скале. Оттуда Господь сошел в ад для искупления человека и тут же воскрес ». Е(в)гезипп помещал вход в ад у Гроба Спасителя. А по замечанию монаха Епифания Святоградца¹²⁴ , жившего в том же столетии, дуновение геенского огня бывает у правой стороны врат церкви Сионской (а не Воскресенкой). В четырнадцатом веке Пердикка, протонотарий ефесский, тот самый, который в 1337 году присутствовал в соборе константинопольском, утвердившем учение солунского архиепископа Григория Паламы, сочинил стихомерное описание Святых мест на греческом языке¹²⁵. В нем упоминается об аде в следующих выражениях: «Есть также глубокое место, в которое сходят по лестнице; тут был скрыт животворящий крест Господень. Еще есть место, издающее гул, как говорят, средина земли. Другие же молвят, что тут находится вместилище мучения. Так же показывается пуп земли среди алтаря. А оба эти места заключаются в одном прекраснейшем храме. Пердикка передал чужое, а не свое мнение о местонахождении вечной муки в иерусалимском храме близь пещеры, где обретен крест. А один безыменный описатель Св. мест, живший в том же XIV веке, упомянул, что в башне Давидовой Господь сядет на престоле и будет судить мир, и от ног его потечет огненная река мучения...; и немного ниже, после описания гроба Богоматери, сказал, что во второе пришествие Христово от сего гроба хлынет огненная река на еретиков и грешников, которые изрыгают хулы на Владычицу... Далее же примолвил: «Пред алтарем латин, в полу, есть бело-мраморная круглая доска с отверстием в средине; к ней люди приставляют ухо и слышат наковальный стук. Тут заключен до дня судного тот ковачь, который делал крестовые гвозди¹²⁶. В четырнадцатом столетии, когда православные патриархи были из арабов, в Иерусалиме жил диакон селунский Арсений семнадцать лет. Он составил краткое описание Святых мест¹²⁷. В самом начале оного сказано: с левую сторону гроба Господня есть пропасть велика, где сошел Христос во ад; стоит весь год запечатана; только в Воскресение Христово отпадают печати, и приходит патриарх с диаконы и, преклонив свою главу над пропастию и диаконы так же свою главу, и слышат чвекот в пропасти и потом обратится к Гробу Господню патриарх с попы и со всеми народы. А пропасть от Гроба есть Господня полторы сажени. И ту знамение сходит с небеси, молния на Гроб Господень.

Опять ад помещается у сего гроба! В 1420 году приходил в Иерусалим диакон нашей Сергиевой лавры о. Зосима, но уже не видал обряда, описанного Арсением, и не слыхал об аде в Святогробском храме. Не слыхали о нем и другие путешественники наши, ни князь Радэнвил, посетивший Св. Град в 1688 г., ни о. Василий Барский, бывший там в 1726 году, ни Муравьев, ни Норов. Однако, народная молва о диве в храме иерусалимском продолжалась последовательно и откликается даже в наши дни. Наставник арабо-еллинского училища в Иерусалиме о. Дионисий Клеопа, слушавший богословские уроки в Германии у Винера и Неандера, и сотрудник его о. Кирилл, обучавшийся в патриаршей школе на острове Халки, говорили мне, что, когда они были малолетками, им показывали в Святогробском храме места, откуда будто слышатся вопли душ, и они им чудились. А ризничий о. Амвросий поведал мне, что в левой стене армянского придела, что выше Крестообретенской пещеры, есть маленькая печурка, в которой ощущается подземный шум¹²⁸. Я просил как его, так и других старцев храмовых, сказать мне правду, показывают ли ныне вход во ад; и они со всею степенностию, во имя истины, отвечали мне: ни!

Когда я сообщил эти предания набожной спутнице, она спросила меня: как вы думаете о них? Я отвечал: думаю так же, как Св. Златоуст, и с ним почитаю их баснями народными. Ибо Священное Писание не открыло нам местонахождения ада и не возвестило, где именно Спаситель сошел туда.

Откуда же пришло в голову христианам помещать ад под Святыми местами и с таких давних времен?

Когда язычники обращались в христианство, удерживали в памяти свои старые понятия о подземном жилище душ добрых и злых и о схождении туда некоторых живых героев и возвращении оттуда чрез известные отверстия в земле. При таких воспоминаниях доводилось ли им слышать в церквах песнопения или чтения, или проповеди о сошествии Господнем в ад, воображение их, естественно, переносилось на место распятия и погребения Спасителя, а суетливый рассудок, этот охотник дополнять откровение Божие своими выдумками, подсказывал им, что где Богочеловек был погребен, там же сходил и в преисподняя земли; там же должны быть и геенна и река огненная. Коль скоро же утвердилось это мнение, плодовитому суеверию легко было воображать разные дивности в Святогробском храме. Один сказал другому: здесь ад, другой повторил это третьему, а четвертый уже слышал чвекот, пятому чудился стук наковальни, прочие поместили тут ковача гвоздей крестных; пошла молва о вое душ и подземном шуме. Те, которые были посмышленее и говорливее других, начали соображать и молвить, что где Дух Святой сошел на апостолов в виде огненных язык, там же должно быть и дыхновение огня геенского, и где является благодатный огонь в великую субботу, там же совершилось и сошествие Спасителя в ад; и вот геенна очутилась под Сионом и узилище душ под Гробом Господнем. Все эти басни, по всей вероятности, выдуманы были в Иерусалиме и оттуда распространены поклонниками по всему миру. Замечательно, что они совпадают с временем крестовых походов и с порою усиления римского догмата об огненном чистилище душ. Посему я думаю, что не восточные, а западные христиане и их священники, напитанные этим догматом, в полном разгаре суеверия, при неведении Св. Писания, в пору крестных войн, воображали ад и чистилище душ у Гроба Спасителя. Ибо не в греческом, а в латинском приделе показывалось отверстие, из которого будто слышался наковальный стук и под которым будто заключен ковачь гвоздей крестных. При том известно, что в католических церквах в Германии еще и ныне показывают Brausen des Fegefeuers т. е. чвекот чистилищного огня, чего у нас никогда не бывало и нет.

Тут собеседница прервала мою речь и с живостью скакала: «Так не к нам идет упрек о. Карла, а к его же братии. Ах! Если б я знала то, что вы теперь насказали мне, я зажала бы ему рот его собственным платком».

Я продолжал: «Здравомыслящие поклонники из православных, приходившие в те времена в Св. Град, напр. наш игумен Даниил, грек Иоанн Фока и Пердикка не разделяли общего мнения о местонахождении ада в иерусалимском храме, и около Св. Города; и ежели упоминали о нем, то вскользь и ссылались на народное поверие. При солунском диаконе Арсении православное духовенство арабское в День Пасхи совершало незначительный обряд над так называемою адскою пропастию и то мимоходом. Очевидно, сим духовенством, смуглым верою так же как и лицом, овладело народное суеверие. Поскольку адова пропасть, по словам Арсения, находилась в его время по левую сторону Гроба Господня, на полторы сажени от него, то под нею должно разуметь то самое отверстие в полу латинского придела во имя Марии Магдалины, у которого суеверы слышали стук наковальни и помещали ковача гвоздей крестных. Стало быть, греза христиан западных уцелела в воображении иерусалимлян, долго находившихся под властию крестоносцев. Им и их духовенству она досталась в наследие от попов латинских, но к чести православия скоро исчезла. Ибо с начала пятнадцатого века уже не повторялся обряд, виденный Арсением. Его не видал наш Зосима в 1420 году; не видали и другие. благоразумные предстоятели Гроба Господня, не находя в Св.Писании ни малейшего намека на то, где именно Господь сошел в узилище душ, отменили сей обряд. Конечно, суеверное предание о вое, стуке и шуме под храмом Святогробским осталось в Иерусалиме и держится поныне. Но кто повторяет его? Не патриарх, не архиереи и не старцы святогробские, а дети и мечтатели.

– Грешно увлекаться мечтательностию. и суеверием; но, признаюсь, я желала бы видеть на месте Воскресения Христова обряд, который напоминал бы нам его сошествие в ад, – сказала паломница.

Я взглянул на нее немилостиво и проворчал:

– Вы желаете смотреться в новое неверное зеркало, тогда как церковь наша представляет вам старые зеркала лучшие.

– Поясните вашу загадку.

– Я разумею песнопения церкви о сошествии Господа в ад и икону, представляющую сие дивное и утешительное событие. После этого надобно ли желать другого какого напоминание о сем догмате нашей веры?

– Но песнопения так духовны, а мы так чувственны....; и на нас сильнее всего действуют обряды.

– Мы чувственны; но в нас есть богоподобные души. Посему св. церковь, предпочитая наши духовные силы телесным, любит возводить нас из круга чувств в область созерцаний и немного тешит нас зрелищными обрядами, а всего более услаждает песнопениями, чтением и проповеданием слова Божия. Итак, желать обрядовой зрелищности более, нежели духовного слова, невещественных звуков и неосязаемых очертаний, значит низводить духовность церкви в область чувственности. Припомните слова Спасителя: «Дух есть Бог, и еже кланяется Ему, духом и истиною достоин кланятися»¹²⁹.

– Вы, орлы богословия, привыкли парить высоко и смотреть на солнце отверстыми глазами; а нам, бабочкам, порхать бы по цветам разнообразным.

– Но мы такие орлы, которые одарены способностию преображать вас из бабочек в орлят.

– Чудная способность! Однако, ваши орлята долго не научатся летать с вами в небесах, а чаще одни прыгают по земле.

– Когда вы молитесь с нами Богу, бываете на земле или выше ее?

– Ах! Когда я молилась на Св. местах, туда и Господа Моего низводила. У Св. Гроба орошала стопы его слезами моими; на месте явления его Марии Магдалине говорила ему: Раввуни! Не скажи мне в День судный: не вем тя; в пещере, где нашли крест, просила его помочь мне слабой распять мои страсти и умертвить мои грехи; на Голгофе пред причащением св. таинств молилась Ему: Господи! дай мне одну капельку пречистой крови Твоей, и в самую минуту приобщения мне показалось, что из правой руки Его с креста капнула кровь Его в лжицу. Минута незабвенная!

Собеседница умолкла. Казалось, она перенеслась мысленно на Голгофу и стала у подножия креста на молитву. А я подпер свою голову обеими руками и, думая о силе веры и молитвы, приискивал в памяти необычайные выражения их.

– Вы утомились, – сказала мне паломница.

– Нет, я думаю о силе молитвы.

– Поделитесь со мною вашим сокровищем.

– Вот оно! Один епископ, посещая свою паству, остановился в деревне ночевать. Хозяйка дома, в котором прилучилось ему быть, исповедалась ему, что она не умеет молиться и просила его научить ее тому. «Знаешь ли ты хоть какую-нибудь молитву?» спросил

ее человек Божий. «Знаю Отче наш, – отвечала она, – но как только произнесу эти два слова, вся зальюсь слезами и не могу продолжать». Тогда епископ сказал ей: «Молись же ты, как молишься, молитва твоя истинная и святая. Сам Дух Божий ходатайствует в тебе о тебе воздыханиями неизглаголанными».

– Дивная христианка была эта женщина.

– Дивен Бог во святых Своих. Из очей их каплет святая вода, как дождь из того облака, которое с сей горы видела чистейшая Дева Мария, как знамение своей будущей судьбы.

– Вы намекаете на какое-то предание о Богоматери. Расскажите его.

– В одной записи здешнего монастыря на французском языке, содержащей поэтическое изображение священных событий на Кармиле¹³⁰, между прочим вспомянуто, что здесь была Богоизбранная отроковица и провидела свою судьбу в час своей молитвы о спасении мира. Тогда на чистом небе голубом внезапно показалось над морем маленькое облачко. Пресвятая Дева заметила его. Оно неслось прямо к ней и, став над ее головой, начало быстро увеличиваться, так что покрыло все небо, и из него ливмя пролился дождь и напоил всю жаждущую землю. Внутренний, таинственный голос поведал ей, что сей дождь означает Спасителя мира, имеющего скоро родиться от смиренной отроковицы, по пророчеству Исаии: «Се, дева во чреве приимет, и родит сына, и нарекут имя ему Еммануил»¹³¹. Тот же голос и необыкновенное взыграние всего тела и райское веселие души ее давали ей проразумевать, что эта избранная отроковица есть она сама.

– Какое умилительное предание!

– Подобное облако видел здесь и Илия пророк, когда предсказал израильскому царю Ахаву скончание трехлетней засухи¹³².

– Тот самый, который избил жрецов Ваала?

– Тот самый.

– Грозный пророк!

– Для беззаконников он был грозен, а для сарептской вдовицы благосерден. ибо он чудесно пропитал ее во время голода и воскресил единственного сына ее. После завтра мы увидим местность Сарепты.

– Весьма приятно путешествовать по Святой Земле. В каждый День питаешься священными воспоминаниями.

– В здешнем монастыре рассказывают еще одно милое предание именно о французском короле Людовике, помнится, девятом, который поборол магометан в Египте и Палестине.

– Наобратном путивоФранцию (14 Апреля1252 г.) корабль, на котором он отплыл из соседней Акры, вдруг застигнут был необычайною мглою и остановился близ Кармила. Людовик съехал на берег у подошвы сей горы невидимой в тумане и вдруг услышал приятнейшее бряцание колокольчика. На звуки его он пошел вперед, но никого не видел. Таинственное эхо привело его на крутоярую стезю, вьющуюся к Кармильскому монастырю и близ его утихло. Набожный король вступил в ограду св. обители. Монахи приняли его с подобающим благоговением.

Он помолился с ними Богу, принял их обитель под покровительство Франции и возвратился на свой корабль, которого паруса уже надыхались попутным ветром.

– В старинных преданиях есть прелесть своего рода, которая чарует воображение и умиляет сердце.

– Путник питается ими, как пчелы цветами.

– Велик Бог, Который дал человеку память и слово для передачи воспоминаний.

– Не мал и человек, который, пользуясь сим даром, сочетавает минувшее с настоящим. Память, ум, знания придают особенную прелесть нашему существованию, как в пути, так и у домашнего очага, где обыкновенно с любопытством слушают путешественника, воротившегося из дальних стран.

Так кончилась наша беседа. Вечер, проведенный нами на Кармиле, был священный.

10, Середа. А утро было прелестное. Чистейшая синева в небе, истое отражение ее в успокоенном море, изумительная необъятность воды Средиземной, тонкое освещение оной утренними лучами солнца, светло-голубой блеск от гор Завулоновых и Нефеалимовых вдали за Акрою, правильный полукруг залива, широко разливающегося между этим городом и Кармилом, Акра и Каифа, как два голубя, сидящие друг против друга у противоположных окраин сего залива, роскошная зелень масличий возделанного поля у подошвы Кармила, финиковая роща в зыбучих песках за ближним потоком Киссовым, – все эти картины в одном обширном чертоге Иеговы, коими долго я любовался, стоя в воротах гостеприимной обители, умиляли, веселили, восхищали мою душу и настраивали ее к славословию Бога. «Дивна дела твоя, Господи! Вся премудростию сотворил еси», – воскликнул я гласом радования и чувствовал неизреченное взыграние души моей и самых мозгов в костях моих, кои рекли: «Господи! Господи! Кто подобен тебе?»

Сладостно утренневать таким образом. Когда душа в святом возжадании прилепляется к Богу живому и видит Его силу и славу, тогда она бывает в раю. Что ж такое рай? Он есть ощущение себя в Боге, созерцание его совершенств, упоение его щедротами, наслаждение своими способностями, восприемлющими его озарения и освящения, и неизглоголанное взыграние всего существа нашего.

В таком райском состоянии души я медленно сходил с Кармила по крутой стезе, обработанной трудолюбием тамошних отшельников. За мною следовали спутники, молча, и, быть может, славя Творца неба и земли. У подошвы горы мы сели на коней и, проехав чрез Каифу, спустились к морскому заливу. В ближнем потоке Киссонском воды было очень мало, в полколено коня у самой окраины моря. На этом потоке, сказал я спутнице, там, у другого конца горы, пророк Илия заклал ножем жрецов Ваала.¹³³ Ранее же его пророчица Деввора с Вараком истребила полчища Сисары и воспела победу: «Услышите цари и внушите князи: аз Господеви воспою и пою Богу Израилеву.... От небесе ополчишеся звезды, от чина своего ополчишася с Сисарою. Водотечь Киссонов изверже их... Тако да погибнут вси врази Твои, Господи: и любящии его, якоже восток солнца в силе своей¹³⁴.

То же солнце, которое при Девворе озаряло поле битвы израильтян и полчищ Сисары, струило лучи свои и на нас, мирных паломников. Жар их умеряем был прохладою от моря. День вырастал красавцем. Приятная погода, ровная и гладкая дорога у окраины залива и охота сыскать тут морскую живность в виде крестика побудили нас идти пешком. Найдены были три крестообразные ракушки. Две взяла Титова на память о Кармиле, а я свою находку булавкой приколол к груди, и младенчески восхищался знаком спасения мира, обретающимся и в глубинах морских.

– Как много разбитых судов здесь! Видно, в этом вероломном заливе часто бывают кораблекрушения, заговорила спутница.

Я запел ирмос: «Житейское море, воздвизаемое, зря, напастей бурею», и пр.

– Точно, жизнь наша есть море; и какой конец ее! Кости в могиле, как эти ребра судов в песке! – сказала она.

Я продолжил ее слово.

– Верное сходство! Но вот замечательный оттенок сего поучительного подобия. Как эти суда против чаяния хозяев их погибли в чужеземном месте, так многие, даже великие и славные мужи, не воображая, не чая, положили свои кости вдали от их родин. Фемистокл, спаситель Греции, скончал свою жизнь в изгнании у врагов ее персов. Аннибал, слава и зависть Карфагена, умер в отдаленной Вифинии. Александр Македонский, завоеватель и образователь полмира, похищен был смертию в стране халдеев, и поныне никто не знает, где находится его гробница. Великого Помпея похоронил вольноотпущенный его человек в ливийском песке, не смогши сожечь всего тела его распаленным осколком ветхого челна рыбачьего. А черная ливиянка, рабыня знатной Помпеи, пышно погребена была этою госпожею близ Рима, из которого изгнан был соперник дивного Цезаря.

– Какая игра судьбы!

– Певец освобожденного иерусалима Тасс, рожденный в Сорренте, во всю свою жизнь блуждал от города до города, гонимый злосчастием, и похоронен под апельсином Св. Онуфрия в Риме. По воле Наполеона, возобновлена была церковь Св. Дионисия Парижского и освящены были царские усыпальницы под нею, назначенные для его семьи. Но ни он сам, ни его потомки не легли там на покой вечный.

– Человек готовит себе могилу, а Бог располагает ею.

– Последний из царственного, злополучного дома Стюартов – Генрих IX, кардинал Йорский, Карл X и преемник его Людовик Филипп изгнанниками блуждали в чужих странах, и там были отпеты и погребены. Так преходит слава мира сего! После этого понятно, почему на Кармиле живут отшельники.

Кончив путевое слово, я сел на коня и тихо запел: «Как житейская сладость печали непричастна?» и пр.

При заунывном настроении души море казалось мне зияющим гробом, солнце – погребальным светочем, город Акра – перепутием жизни, грядущей к смерти. Когда мы переехали речку, впадающую в море близ твердынь его, увидели пеструю толпу народа, тихо и стройно выходившую из ворот сей крепости под зелеными знаменами. В толпе то слышался бой барабана, то оглашалось заунывное пение, то раздавались пронзительные крики женщин, кои, закутанные в белые простыни, замыкали шествие.

– Что это такое, – спросила меня спутница.

– Похороны чалмоносца, – отвечал я.

Мы не заезжали в Акру, в которой нет ничего любопытного, и вдоль водопровода пошагали к подгородному саду Абдаллы паши, решившись провести жаркие часы дня под тению дерев. Ибо до ночлега, назначенного в приморской деревне Ахзиб, было не далеко. близ сада и распаханного поля развевались тряпицы над могилою какого-то правоверного. Достойная почесть мусульманину, ходившему в Мекку.

Одно огромное смоковничное дерево в саду бросало крутом длинные тени. Под ним мы расположились просторно и вкусили хлеба и соли, печеной рыбы и сладких гранатов, теша очи стройными рядами прекрасных дерев лимонных, апельсинных, гранатовых, увешанных зреющими плодами, и вдыхая в себя чистейший воздух с живительною теплотою света. С вершины ближнего водопровода холодная влага падала брызгами и текла ручейком, куда направлял ее садовник, знающий час жажды дерев своих. Я прилег на отлогий корень смоковницы и вперил взор свой в синее небо. Оно было чисто и велелепно. Никакая мысль не занимала меня. Лишь одна младенческая наглядность на ризу Божию веселила мою душу. Помню это чистейшее веселие и понимаю лучше, каково будет радование души, когда она станет вечно созерцать Бога, Который есть красота и всех совершенств полнота. В настоящем бытии свыше положен в нас зародышь силы, способной предвкушать блаженство жизни будущей. Мы должны давать простор этому живчику, расчищая мысленные терния и волчцы. Бог дал нам в усладу неизмеримое небо, тьмы тем солнцев и звезд, необозримые нивы, неисчислимые радуги цветов, великолепные и недосягаемые горы, неисходимые леса, обширные моря. Сколько предметов для нашего соглядатайства! Сколько поводов душе меряться с ними, и чувствовать свою собственную неизмеримость!

Минули два с половиною часа пополудни. Мы поехали в Ахзиб. Дорога пролегала по равнине весьма плодородной, но редко где возделанной. Наилучшее украшение ее составляет огромный сад матери Абдаллы паши. В нем кроме разных плодовитых дерев, воспитывается сахарный тростник. Нам хотелось отведать его сладкой влаги; но садовник ни за какие Деньги не хотел сломить для нас одной тростинки. Верность сего домочадца понравилась нам. Мы похвалили его. Этот сад у дороги окаймлен прелестными кипарисами. Их строй, прямизна, густая зелень, правильная остроконечность чаровали очи. Люблю я это дерево более всех с тех пор, как в первый раз увидел его в очаровательной Алупке графа Воронцова. Древние народы усматривали в нем подобие бога-солнца, изливающего лучи свои в виде пирамидальном. Магометане украшают им свои кладбища в знамение бессмертия души. А в понятиях христиан оно не имеет никакого таинственного значения. Я видел изваянные кипарисы на гробе крещенного Ярослава, в помостах храмов афонских и на мозаичных дворах в Смирне, Родосе и Александрии. Но тут они ничего не знаменуют, и только напоминают, что на севере и востоке некогда почитали сие дерево любимцем боготворимого светила дневного. Было время, когда в Киеве князи и простолюдины поклонялись Дажьбогу, на Афоне – Зевесу, в Египте – Озирису. Разные названия одного и того же бога-солнца! Одинаково божество, одинаков и символ его, – полный жизни кипарис!

Солнце склонялось к западу; мы приближались к ночлегу. Оно скрылось в Средиземном море, мы укрылись в краеземном Ахзибе. Абдул и Иван отыскали знакомый заезжий дом. Добрые хозяева мусульмане нас приняли ласково и поместили в клети, сплетенной из хвороста, на плоской крыше дома, приосененного финичиями. Молитва Богу, покой души и тела были заключением благополучного дня.

11, Четверток. Пред рассветом я встал весело и помолился Богу на восток. Безоблачность неба, тишина и сухость в воздухе, предвещали день ясный и теплый. В душе моей благоухало благодарение Богу. Прохаживаясь по плоской крыше в ожидании отъезда и посматривая на прозрачную клеть, составлявшую как бы венец гостеприимного дома, я вспомнил, что в здешней стране в самые отдаленные времена устрояли наверху домов особую, чистую горницу (ὑπερῷον) и назначали ее для благочестивых занятий. В подобной горнице сарептской вдовицы Илия пророк уединялся для молитвы и воскресил ее сына. Тут, между небом и землею, в первый раз верующий человек просил Бога оживить мертвеца. У иудеев горняя светлица назначаема была для чтения закона, для рассуждений о нем, для молений, и составляла домашнее святилище. В такой горнице апостолы прияли Духа Святого и проповедовали Евангелие¹³⁵, а ученики их собирались для богослужения¹³⁶. Я провел золотые годы юношества в светелке родительского дома, украшенной изображениями судьбы милоликого Иосифа, безобразного Езопа, сладкоглоголивого Иоанна Дамаскина и Святых мест иерусалимских, и там заучивал уроки человеческого любомудрия и откровенного богословия и сочинял рассуждения и первые проповеди. Незабвенная светелка, в которой никто другой не бывал, кроме Бога и двух сестер моих.

Умен, целомудрен и благочестив был тот человек, который первый вздумал построить светлицу вверху дома и назначить ее для духовных занятий, для красных девиц, для девственных юношей, для добрых гостей. С этою мыслию я отправился в путь из ахзибской горницы в семь часов пополуночи. Тропинка, по которой поезд мой направлялся к большой дороге, пролегала между вспаханными полями и кустами хлопчатой бумаги. Эти кусты или, точнее, лозы приземисты и тощи. Нигде в Палестине, кроме сего места, я не видал их. Тут почва земли красноватой довольно жирна. Конь вязнет в ней.

Скоро мы подъехали к Накурскому мысу, который высоким крутоярым утесом вдвинут в море всемощною десницею, и начали подниматься на темя его. Близ самой вершины, увенчанной сторожевою башнею, тропинка извивается меж скользких камней, по страшной крутизне и на самой окраине утеса. Взглянешь вниз, видишь под собою зияющую бездну морскую. От непривычки к глубинам и стремнинам кружится голова и млеет сердце. Разъяренные волны, ударяясь о скалы и воздымаясь весьма высоко, кажется, хотят схватить отважного путника. Г-жа Титова, сидевшая в носиле сбоку мула, висела над бездною. Животное под нею оступилось и споткнулось на самом страшном повороте. Она вскрикнула болезненно, я дрогнул; кавас в одно мгновение ока спрыгнул с коня и поднял мула на ноги. Ангел хранитель спас поклонницу Гроба Господня. Она не упала в бездну морскую, но дорого ей стоил сей опыт. Вероятно, она никогда не забудет его. У башни ее ссадили на землю, и она скоро оправилась от испуга. В душе человеческой более мужества, чем робости.

Длинный спуск с темени горного мыса к Тирскому поморию весьма опасен. Пешему тяжело идти по неровным и острым камням, а конному грозит опасность переломать руки и ноги в случае, если животное под ним споткнется. Особенно страшны повороты и крутоярые понижения на горных покатостях и в скалистых ущелиях. Эти места мы прошли пешком. Жизнь драгоценна. Благорязумие велит беречь сей дар Божий.

Недалеко от Накурского мыса, на ровном лукоморье стоит малый и бедный хан. Ручеек, вытекающий из -под этой хижины, и тень в смежном с нею саду, приглашают путника к отдохновению. И мы тут уселись под масличными и шелковичными деревами. Наши домочадцы подали нам завтрак и чай.

– Какие скверные дороги в Турции! – сказала спутница.

– Каково правительство здесь, таковы и дороги, – проговорил я.

– Видно, что оно вовсе не заботится об удобстве сообщений.

– Где турка ступит, там все вянет, гласит пословица. Но грядет час, когда все процветет здесь и везде. Грядет час, когда совершится преображение всего человеческого рода и самой земли, на которой он живет.

– Вы начинаете пророчествовать.

– Давно горит во мне пламень, который освещает будущее.

– Позволено ли непосвященной в тайны прорицателей знать, в чем будет состоять преображение человечества и земли, которое вы предвидите и ожидаете.

– Слушайте, внимайте, помните. Не все скажу. Поведаю немногое.

В богоспасаемой России скоро не будет рабства крестьян, которого уничтожение задумано нашими человеколюбивыми царями, Александром благословенным и любимцем моим Николаем. Первый начал это святое дело постановлением о вольных хлебопашцах, второй устройством крестьян обязанных; а будущему государю придется дать всем им свободу с наделом землею.

Россия исполнит Богом предопределенное и данное ей дело великое, мировое: она покорит Кавказ и приблизится к английской Индии, став твердо в глуби средней Азии, как отпор Англии; освободит от турецкого ига болгар, сербов и черногорцев, как освободила молдаван и валахов; возьмет Константинополь и объявит его градом Божиим, в котором будет постоянно присутствовать вселенский собор архиереев, под охраною всех православных держав. Россия поможет единоверной Греции овладеть Малою Азиею и всеми островами в Архипелаге и в морях Эгейском и Средиземном; создаст новое единое государство в передней Азии (Месопотамии, Сирии и Палестине).

Настанет новое и весьма трудное дело политическое: я разумею дележ всей Африки между главными государствами Европы, кроме России, которой нечем там поживиться. Не забудется, исполнится предложение державам нашего императора Александра Первого о снаряжении общеевропейской экспедиции в Африку с целию прекращения там невольничества и просвещения тамошних туземцев¹³⁷. Дележ этой почти неведомой страны не обойдется без сопротивления коренных жителей ее, но кончится победою япетитов над симитами. Не вижу, кем и как он разверстается, но гадаю, что христианская Абиссиния овладеет Египтом и утвердится тут навсегда, наперекор Франции и Англии и на радость России, с которою она сдружится, сделавшись вполне православною.

Магометанство, надломленное, ослабевающее и не имеющее в себе силы возрождающей, умрет.

Евангельская проповедь язычникам обратит их ко Христу.

Царственное папство, отрицаемое и ограничиваемое даже католическими державами, преобразится в епископство апостольское.

Протестантство обессилится своим повсюдным дроблением на секты и разъединением, вольномыслием и неверием в высших кругах общества, обессилится так, что из сонма протестантов одни, наилучшие, сделаются католиками, а другие скотинами в человеческой одежде, с тою разницею от животных, что будут убивать себя самих.

Государственная власть республиканская и монархическая, отделяющаяся от святой церкви с поры учреждения конституций, становящаяся враждебною сей церкви со времени явного допущения гражданского брака и погребения, всяческого вольномыслия и развращения нравов, эта власть, поддерживаемая не любовию и благоговением народов, а силою полицейскою и военною, отрицающая свой безъестественный авторитет, отвергаемая вольнодумцами, анархистами, коммунистами, социалистами, государственная власть, сквозь пальцы смотрящая на упадок общественной совести, обнаруживающийся в судах признанием невменяемости ужасных преступлений, такая и такая власть опротивеет всех наилучших людях у всех народов, и они отвернутся от нее и вверят управление властях духовных. Тогда-то последует полное, светозарное преображение всего человеческого рода. Тогда установится братство всех народов без изменения их природных дарований и свойств; усовершится нелицеприятное законодательство; освятятся права личности; исчезнет рабство и воцарится разумная свобода слова и быта; соразмерятся воздаяния с трудами; возвеличится женщина; украсавится юность при лучшем добронравном быте семейном и общественном; богопочтение будет состоять только в подражании совершенствах Бога и в прославлении Его добрыми делами; введется чин разумного служения Ему.

Все это совершится не скоро, но совершится. Условия для наступающего преображения человечества существуют: это – тысячелетние опыты, полезные изобретения, приложения наук к жизни, свобода книгопечатания, быстрота всемирных сообщений, гражданская деятельность женщин, союзы обществ человеколюбивых и ученых, частые совещания государственных мужей, всеобщее стремление к улучшениям, пробуждение и сочетание множайших сил и дарований народных. А если и явятся запинатели всего этого, то одни из них сами себя истребят, а другие будут образумлены, некоторые же и истреблены умнейшими и сильнейшими вождями народов.

Тут приостановила меня спутница, сказавши: «Вы так много поговорили про вашу лучезарную будущность, что я перезабуду все это. А теперь, когда речь наша еще не замерла в моей памяти, позвольте узнать, какой чин разумного служения Богу введется когда-то?»

– Это – чин явления чад света пред Отцем светов и совершенств. Так я называю его! И он введется не для угождения Богу, а только для торжественного выражения нашей веры в Него, любви к Нему и радования о Нем и о вечной жизни нашей, для единодушного соединения нас в Нем и для взаимного поощрения к совершенству. Сей чин будет иметь две части. В первой будет возглашаемо, в самых выспренных выражениях, только одно прославление совершеств Бога с услаждением ими, благодарение Ему за все дарования и блага духовные и вещественные, благоговейное поручение душ и всей твари Его мудрому и благому провидению и радование о вечном соединении с Ним. Во второй части будет возвещаемо исповедание всех добродетелей, украшающих наше существование. Вот вам сущность чина явления чад света пред Отцем светов и совершенств! Повторяю, что только прославление Бога с услаждением Его красотою, благодарение Ему за все с поручением всех и всего воле Его, веселие о нашем бессмертии и исповедание всех добродетелей войдут в состав сего чина. Эта сущность его и в этом порядке будет неизменна. Но язык, слог и обстановка его пением, музыкою и проповедию о Боге, о добродетелях и о бессмертии нашем, предоставятся дарованиям каждого народа. Но я заговорился с вами. День же склоняется. к вечеру. Пора ехать далее. До Тира еще не близко. А полюбился ли вам мой чин разумного служения Богу?

Спутница ответила на этот вопрос: «Не помешаю вам служить Богу по этому чину, а сама перейду к раскольникам», – и севши на мула, поехала вперед молча.

А я, сидя на коне, громко пел: «Свете тихий...», «Святые славы бессмертного Отца небесного...» и пр.

В Тир мы приехали, когда уже было темно, и остановились ночевать в доме при церкви Св. апостола Фомы.

12, Пятница. Ночевали в Сидоне у гостеприимного агента нашего консульства господина Разгалла, по вере маронита.

13, Суббота. Поздно приехали в Бейрут и здесь приютились у нашего генерального консула г. Базили в ожидании австрийского парохода.

14, Воскресенье. Сегодня я написал письмо сослуживцу своему по миссии иеромонаху Феофану.

15, Понедельник. Вношу в свой дневник вести консула Базили.

1. Иерусалимский патриарх Бирилл, рассердившись за что-то на антиохийского дервосвятителя Иерофея, не хочет давать ему 30000 пиастров из казны святогробской.

2. Птолемаидский (сен-жан-д'акрский) митрополит Прокопий нимало не заботится о вразумлении христиан назаретских, променявших православие на протестантство.

3. Протестанты появились в Газе.

4. Антиохийский патриарх Иерофей требует себе денег от ставропигиальных монастырей сирийских. А денег у них мало.

5. В ливанском монастыре Мар-Ильяс, что в шести часах езды от Бейрута, перемерли монахи; остались в живых только три-четыре.

6. Игумен Белемендского монастыря, что близ города Триполи, предполагает открыть в нем училище, и просит у нас 10000 пиастров на жалованье учителю.

7. В Сидон Базили послал 2400 пиастров на содержание тамошнего православного училища.

8. Католические сестры милосердия Св. Винченца Павла содержат в Бейруте и на Ливане десять школ для туземных девочек.

Кстати излагаю свои сведения об этом Винченце (Викентие) и об основанной им общине сестер милосердия.

Викентий Павел родился в 1676 году близ Дакса, во Франции, и в детстве пас скот бедного отца своего; когда же вырос, учился богословию в Тулузе и рукоположен был в сан священника в 1600 г. Будучи морем из Марселя в Нарбонн (1606 г.), он взят был в плен тунисскими пиратами и продан в рабство некоему савоярду, принявшему магометанскую веру, но обратил его ко Христу, и с ним воротился во Францию. Отсюда в 1608 году он сопровождал авиньонского легата в Рим, где папа дал ему поручение к французскому королю Генриху IV. С этой поры Викентий постоянно жил во Франции и здесь учреждал братства милосердия, посещал во всем этом государстве больных, попавших в тюрьмы и сосланных на галеры, употребляя все усилия к улучшению быта их. Людовик XIII, восхищенный добротою и успехами его, поставил его главным милостынераздавателем на галерах в 1619 г. Этот святой муж в 1626 году основал общину отцов миссионеров, призванных учить люд деревенский и в семинариях готовить хороших священников. В 1684 году им основана достохвальная община сестер милосердия для служения больным бедного сословия. В этой общине ныне состоят 6000 сестер. Оне размещены по всему свету. Я видел их в Александрии, Бейруте, Смирне, Константинополе. Отец Викентий, учредивший еще два благотворительные заведения, как то воспитательный дом для незаконнорожденных детей (1648 г.), больницу для 80-ти стариков (1658 г.) и больницу для бедных в столице (1656 г.), умер в 1660 году.

27, Суббота. Сегодня я на австрийском пароходе приехал в Константинополь по выдержании четырехдневного карантина в Смирне и остановился в доме некоего грека близ нашей там почтовой конторы.

29, Понедельник. Не сижу сложа руки на груди. Делаю свое дело. Пишу отчет об ученых занятиях своих и подведомых мне лиц в течение прошлого года.

Отчет готов и представлен посланнику Титову для препровождения его в Св. синод¹³⁸.

31, Середа. А сегодня ему же подана моя краткая записка об определении к нашей миссии иеродиакона из греков, говорящего по-турецки, и переводчика арабского языка, с производством им штатного жалованья, и о преподании благословения Св. синода студентам Соловьеву и Крылову за их отлично-усердную службу при миссии¹³⁹.

Ноябрь 3, Суббота. Написано и отправлено в Иерусалим письмо к иеромонаху Феофану.

6, Вторник. Я уже в Одессе. Сегодня пароход привез меня в этот город, точнее в карантин его. Сижу взаперти, хоть и незачумленный. Помещение дано мне просторное, чистое и удобное. Снеди, чай, сахар, столовое вино доставляет маркитант. Цены его за все это высокие. Скучно потому, что нечего делать. Хорошо, что дни не длинны; да и те коротаю, распевая священные песнопения.

9, Пятница. Сижу в карантине и пишу письмо графу Протасову и иеромонаху Феофану.

10, Суббота. Сегодня выпустили меня из чистилища.

11–13. Вечера этих дней проведены были мною у прежних знакомых и друзей моих. Они рады были видеть меня.

Ноябрь 14, Середа. За два часа до полудня я выехал из Одессы. Выло туманно и не сухо. Душа моя по обычному тяготению своему погрузилась в Божество. Отрадно сознавать свое существование в Боге. Тогда чувствуешь, что не погибнешь, не исчезнешь, не уничтожишься. Тогда водворяется в душе суровость размышлений, святая степенность и спокойствие.

Ночевал я в селении Кучурганы, в доме какого-то немца. Мир дому сему и живущим в нем! Ночь. Кучурганы.

16, Четверток. Сегодня земля шла своим путем около солнца, а я своею дорогою ехал по земле и уже в темную ночь остановился в Дубоссарах, в доме протоиерея Иакинфа Яцына. Он знаком мне с 1881 года. В Одессе, бывало, оба мы хлеб-соль водили и дружили. Чем неожиданнее был мой приезд к нему, тем большее удовольствие доставил его высокоблагословению. Я живо обрисовал ему восток, и в конце картины выставил себя, едущего в Киев искать врачей, которых умудряет Бог. Выслушав меня, он сказал: теперь я знаю состояние восточной церкви лучше, нежели состояние своей. И откуда нам знать движение наших дел церковных? Я часто думаю, как бы хорошо было, если бы при Св. синоде издавалось Чтение, которое,знакомило бы нас с нашими священными древностями, церквами, монастырями, с благотворителями их и вообще ходом учреждений и дел духовных. Такое издание не осталось бы в накладе. Когда вы приедете в Петербург, предложите эту мысль предержащим. Я вполне разделял его мнение, и обещался поговорить там о издании такого Чтения. По словам о. протоиерея, городок Дубоссары прежде был богаче, когда в нем находился карантин. Теперь обыватели его занимаются садоводством, и живут продажею плодов древесных. Есть сады, которые дают доходу 200 и 300 рублей серебром. Супруга о. Иакинфа занимается шелководством не без успеха. Херсонский архиепископ Иннокентий предполагает обратить одну старую церковь в скит, и принуждает тираспольского протоиерея Олохинского, маститого старца, быть скитником. «Трудно будет отшельникам содержаться здесь, – примолвил приятель мой, – когда мы едва пропитываемся скудными подаяниями православных ».

16, Пятница. Я весьма спокоен. Но спокойствие мое не то же ли, что тишина пред бурею? Господи, спаси меня от всякого зла!

Утром я простился с о. протоиереем за порогом его дома, а в два часа пополудни здоровался на крыльце с духовною дочерию моею Мариею Александровною княгинею Гагариною в местечке Окны. Хорошо быть человеком Божиим и народным. Принадлежишь всем семействам и везде находишь приют и радушный прием.

От моря до моря,

ступай во имя Бога в мантии Антония Великого с пробором и убором волос, как у красной девицы, с законом в сердце и с вишневым словом в устах, сей в дух и сочетавай всех с Богом; вое домы твои, все соты твои, все души твои. Вол ли ты Матфея, лев ли Марка, ангел ли Луки, орел ли Иоанна, вопий, взывай и глоголи всюду: свят, свят, свят Господь Савваоф, исполнь небо и земля славы Его, и прибавь: мир дому сему и спасение от Господа. Везде тебе ответят: «Благословен грядый во имя Господне».

Однако я устал и нет мочи писать ни хорошо, ни худо.

Ночь, М(естечко) Окны.

18, Воскресенье. Оставляю благословенный дом дщери Божией, княгини Марии. Он был перепутием моим покойным, приятным и утешительным для сердца. Здесь я благовествовал о Востоке и утешался верою и добрыми делами благословенной от Бога четы. Здесь все хорошо, достохвально и боголюбезно, – и свобода обязанных крестьян, и евангельская услужливость им господ их, и попечение о бесприютных сиротах в особом для них доме, и о больных в изрядной лечебнице, и обучение крестьянских детей обоего пола, и сельская расправа пред живописным всевидящим оком, и вспомогательный ковчежец, и благолепие двух храмов Божиих и даже еврейской синогоги. Сельских школьников я испытывал в законе Божием и нашел в них знание сверх чаяния моего. Князь Евгений есть муж домовитый, степенный, скромный и народный. Супруга его – благоговейная христианка, усердная хозяйка, превосходная мать и отлично образованная женщина. Она говорит по-гречески и малюток своих учит языку Омира, Фукидида и Димосфена. Ею переведен наш Катехизис на французский язык и напечатан в Париже в нынешнем году. Теперь она переводит на тот же язык историю Флорентинского собора, написанную земляком моим А. В. Горским, наставником в московской духовной академии. Я насладился лицезрением милых сыночков ее. Старший из них, Гриша любил быть подле меня и говорить по-новогречески. Он даже показывал мне своих любимых кроликов в корзинке. Анатолиевы ясные и большие очи смотрели на меня быстро и приятно. А Юшинька еще птенчик. Все они суть драгоценные камыцы в мозаике церкви христианской. Да благословит Бог Отец, от Него же всяко отчество имянуется на земле, да благословит всяким благословением благоразумных и добродетельных господ окнских, да умножит их лета и да возрастит и умудрит чад их!

Князь говорил мне, что здешнее имение его, назад тому лет десять, было в большом расстройстве хозяйственном и нравственном под управлением одного немца. Тут был притон бродяг и воров. Полудикие поселяне жили в грязных лачугах среди болота. Своих больных они лечили, то накладывая на них рубашку, снятую с одного разбойника, который проливал кровь человеческую, то поднося им в питье толченые косточки, вырытые ведьмою на крестьянском кладбище.

Таково, вот оно,

На Руси у нас давно!

Новое устройство быта крестьян на праве обязанных землепашцев навлекло на князя ненависть соседей, которая простерлась до того, что не только огласили его демократом при дворе царском, но даже стреляли по нем в одной чаще лесной. Но Бог, помогающий всякому доброму делу, спас его от всякого врага и местника.

Ночью я видел тревожные сны. Не занимаюсь ими. Лучше не углубляться в тайны жизни. Когда оне раскроются, тогда разум сладит с ними. Однако предчувствие, как гроза, заставляет человека остепениться и искать спасения в Боге. Прибегаю к Ему единому и молю его и милися дею, да поддержит меня Его сила и благость, как орлица поддерживает своего птенца, изнемогающего в полете.

Утро. М(естечко) Окны

Черные кони княжеские, правимые красивым и румяным возницею, скоро доставили меня в город Балту. А оттуда я на почтовых дотащился до станции Переймы, где и пишу эти строки.

Станционный смотритель Иосиф Сомкович, попович, старичок лет 72, долго разговаривал со мною о былом. Он с 1805 года служил в легкоконном уланском полку и, по строгому наказу родителя храбро ратуя с Наполеоном, зашел в Париж, а оттуда сюда. Презанимательная седина! Он читал и хорошо помнил описание Святой Земли, сочиненное князем Микулою Радзявилом (1582), и уверял меня, что второй отпечаток стопы Спасителя на темени Елеонской горы перенесен оттуда мусульманами в костел Соломонов. У него есть жена, отбитая в детстве у французов в 1812 годе. О ней старичок рассказывал мне не сказку, а быль. Однажды, не так давно, в его отсутствие царь-государь Николай Павлович остановился на станции Переймской пить чай. Старушка с испугу спряталась в третью комнату под лавку. Едва отыскали ее там, и она подала сливки царю, не видав его лица. А высокий гость пожаловал ей 25 рублей. Русак дикарь. Где, как у нас, найдешь людей с вечным испугом на лице?

Словоохотный смотритель также поведал мне, что он был униат, а теперь православный, и в оправдание своей совести примолвил, что при князе де Ягелле (1881 г.), женатом на царевне венгерской Ядвиге, вся Литва, его родина, содержала веру православную и попы ходили с бородами, в рясах. Это он слышал от своего деда, которому передал то прадед: все попы. Слушая рассказы старичка, стоявшего у печи в полумраке и гревшего свою спину и руки, я воображал,

что вижу живой обелиск¹⁴⁰, который вместо иероглифов словами передает седую древность. Сколько есть у нас таких обелисков? У русского нет гор, нет пирамид; так из преданий и сказаний он громоздит себе высоты.

Ночь. Перейма.

19, Понедельник. Я в Керносовке. Пью чай один. Думаю один. Хожу по комнате один. Ночь светла и холодна. Звезды ярко горят в пучинах вечности. Луна, amico antico¹⁴¹, весело катится по небу голубому. Орион, исполин великолепный, стал спиною к земле и внемлет гармонии лиры небесной. Стожар, сметанный из бриллиантов, стоит готов для коней, везущих Божию повозку. Петр Великий сверкает в Сириусе. Полярная звезда мигает мне значительно. Я понимаю ее. Она говорит мне: сияй.

Много обителей в дому Отца небесного, и все оне прекрасны. Там вечный праздник и нет будней. Там непрестающее блаженство и нет страданий. Там чистейшая любовь без примеси похотений. Там ясное знание без прилога сомнений. Ах и как хорошо там всякой умной и доброй душе! Она создана Творцом для того, чтобы знать, любить и блаженствовать; и вот там, в небе голубом и светозарном осуществится это тройственное назначение ее. Отец небесный! Возьми меня на небо и преобрази меня в херувима. Я, одна головка лучезарная, с белыми крылышками, прозолоченными светом Твоим, Боже, и слегка окрашенными лазурью неба, я поклонюсь Тебе с благоговением и любовию и потом полечу от Твоего престола по млечному пути и во все бездны вечности, чтобы узнать все чудеса другого бытия и насладиться созерцанием Твоей славы во вселенной.

Пишу эти слова и чувствую в себе сладость неизреченную. Ах, эта сладость души моей есть верная порука ее бессмертия!

Ночь в Керносовке.

21, Середа. На дворе холодный и резкий ветер бушует и сквозь двери заезжих хором свистит. Зима, вечно старая и вечно юная, несется в своей одноколке на двух серых волках. С головы ее сыплется иней. Из-под колес ее летят снежные брызги. Прокатится ли она по синему морю, море холодеет; пробежит ли по сырой земле, земля цепенеет; дохнет ли на реки, реки замерзают; пролетит ли по широкому поднебию, разбудит метели, вихри и бури. От ней певчие птицы кроются в дремучие леса или под застрехи кровель людских; преподобная мати лисица, страстотерпцы зайцы, мученики волки, пустынножители медведи трясутся и прячутся в норы, под кокоры, в глубокие берлоги, в свои зимние чертоги. От ней у богатырей сосульки растут на бородах, а на ланитах девиц и женских лиц рдеет румянец. Не знаешь, что краснее, уголек ли, что к морозу стрекочет от светца, вокруг которого наши славицы прядут, иль их румянец игривый, непорочный, стыдливый.

Ночь в Скворе.

23, Четверток. Я пламя и питаюсь любовию к истине, добру и красоте. А эта любовь есть луч из Божия сердца.

23, Пятница. Я прибыл в Киев за час до полудня. Здесь встретило меня горе, ведомое одному сердцу моему.

О Боже! Спаси раба Твоего, уповающего на Тя!

24, Суббота. Десять дней я был в пути. Что же видел? Угрюмое небо, серые степи, туманы, грязь. колоть, иней, снег, лед, голики, а не дерева, баранов и людей в их шкурах. Бог скифские картины, коими любовался в нашем отечестве отец истории Иродот. Впрочем, родина мила, какова бы ни была.

26, Воскресенье. Маститый и добродетельный митрополит Филарет принял меня весьма благосклонно. Беседуя со мною о восточной церкви, он показывал сердечное участие в притрудном ее положении под игом агарянским, ублажал веру и терпение святителей ее, основательно извинял их недостатки и молил Бога, да сократит дни бед и страданий братий наших православных. От избытка такого участия уделено им внимание и к моему убожеству, явившемуся с многострадального Востова. По его распоряжению, дано мне теплое и покойное помещение в настоятельских келлиях Пустынно-Николаевского монастыря близ лавры.

27, Вторник. Питаюсь сладостями своих воспоминаний.

Давно ли было? В стране гаданий и прорицаний я спал пред святым ликом Спасителя мира. Во сне отверзлись очи моей души, и она увидела другую душу, – сестру; из белой груди ее била высоко струя молока. Это сновидение осуществилось. Я упоен дружбою, – этим чистейшим молоком душ.

Давно ли было? В живом лоне природы подле гиацинта внезапно явилась лилия. В обоих этих цветках были души единомысленные, и оне любили друг друга; но ничто не осквернило их. Оба цветка сохранили свою удельную чистоту.

Давно ли было? Под небом святым неслись вместе две лучезарные звезды. Они ссужали друг друга светом, но не сгорели и не потухли. Сила Божия сохранила их в целости и в чистом светении.

Давно ли было? Из моей души сверкали зарницы и молнии. Они огустели в письменах и эти письмена убережены моим другом.

Сей друг весь во мне, как тяжесть в свете, как Апеллесова тончайшая линия, проведенная в такой же линии на полотне друга его, живописца Родосского.

Припоминаю нашу степенность на священной горе Кармильской пред лицом Пресвятой Девы, которая там провидела будущую судьбу Свою в облачке, пролившем обильный дождь на землю.

Припоминаю ту мирную, благодатную радость, которую мы вкушали под чистым небом Востока, когда кончали день, благодаря Всевышнего.

Припоминаю примерных тружениц креста, – католических сестер милосердия, воспитывающих детей и ухаживающих за больными в Бейруте и Смирне.

Эти и другие многие воспоминания быстро появляются одни за другими в душе моей. Они походят на отражения звезд в успокоенном море. Они моя услада.

28, Середа. Дружба есть чистейший поток, а грусть – глубина его.

29, Четверток. Боже! Пощади раба Твоего. Из глубины души вопию к Тебе: пощади и помилуй мя, яко к Тебе взях душу мою. Да мимо идет мене чаша, исполненная горького пития.

30, Пятница. Страшен суд людской; но несравненно страшнее суд Божий. Пора обновиться духом. Мудрец не тот, кто многое знает, а тот, кто суету, почести, славу и удовольствия мира презирает.

Декабрь 1, Суббота. Не легко возродиться духом. А кто возрожден, тот уже ангел.

2, Воскресенье. Сегодня я слушал обедню в Никольском монастыре. Христианская обедня не читается, а поется. Так и быть должно. В христианском богослужении пристойна гармония голосов. Она соответствует взаимному согласию лиц Св. Троицы, стройности законов природы и Евангелия, союзу Сына Божия с человеками и человеков с ангелами. Вечер я провел у начальника здешней академии, архимандрита Антония. У него был рой ученых пчел. Все они жужжали, а меду и сота я не вкушал.

3, Понедельник. В пять часов пополудни послышался благовест в обители Архистратига сил небесных. Он призывает православных к молитве, ублажению и величанию памяти великомученицы Варвары. Я невольно перекрестился и смежив очи начал молиться: «Боже! Ты – любовь. Сохрани убо и спаси душу мою. Она – Твой образ. Она – Твое сияние. Она – Твой перл. Она – Твоя лилия.

4, Вторник. Некогда я любил философию, но покинул ее, потому что она бестолкова, мятежна и вредна. Теперь люблю веру. Эта красная девица весьма степенна, строга, целомудренна и возвышенна. Житье с нею спокойно, приятно и полезно.

Сегодня я видел подругу веры, великомученицу Варвару в сопровождении многочисленного народа и почтил ее, как существо возвышенное, презревшее мудрость прошедших веков, усвоившее новые, лучшие понятия и тем засвидетельствовавшее усовершимость рода человеческого.

7, Пятница. На небе сумрак, на земле холод, в сердце моем туча. Мне угрожает горе, а утешить меня некому.

8, Суббота. Лира моя не издает ни веселых, ни заунывных звуков. Некому вдохновить меня. А гроза висит надо мною. Но она не истнит меня.Ибо дух мой могучее всех громов и молний.

9, Воскресение. Что такое дух?

Вечный живчик.

Что он делает?

Ткань.

Из чего?

Из мыслей и желаний.

С узорами?

Иногда с ними, иногда без них.

Ткань при нем остается?

Вся и всегда при нем, как при комете ее светлое покрывало.

Хорошо, ежели ткань чиста; а как она у кого замарана?

Горе грязному живчику!

А что с ним будет?

Вечный стыд, вечное отвращение от себя самого.

Почему же вечное?

Потому, что живчик вечен.

Ах! Это страшно.

Если страшно, так не марай своей ткани.

Да неведомо, как и откуда пыль и грязь пристают с ней!

Смывай их.

Скажи, чем?

Раскаянием и добрыми делами.

Но остаются пятна?

Не тужи, дух. Есть чудная белильня, в которой сами собою исчезают наши пятна, когда мы входим в нее. Эта белильня есть бездна милосердия Божия.

10, Понедельник. Дух наш подобен свету. Его мысль есть блеск, его вера есть жар, его надежда жить вечно есть тяготение луча к средоточию вселенной.

Утро.

Под киевские укрепления взята земля лавры. Об этом уятии хорошо сказал здешний митрополит: пусть берут у нас землю, лишь бы не отнимали неба.

Вечер.

11, Вторник. Бог сподобил меня быть зачатком духовного образования двух православных народов арабского и болгарского. Итак, никто не скажет о мне: он праздно прошел по земле.

Свидетели правды моей суть юные арабы в Иерусалиме и юные болгары в Киеве. Первые образуются но моему настоянию, вторые – по моему ходатайству. Слава Богу! И я не мертвец был между живыми.

12, Середа. Мне снилось, будто я нагой плыву по реке широкой и глубокой. Синева ее и рябь тешили мои очи. За мною следовал пароход и пристал к какому-то чужестранному городу. Значит, я возвращусь в Иерусалим.

14, Пятница. День родил вечер, а вечер произвел ночь. Все тихо. Не шумен и я. Сажу на краю пропасти; а грудь моя полна светлых надежд. Так и вспорхнул бы на Восток!

…......................... arva, beata

Petamus arva divites et insulas¹⁴².

Там mihi rident aequora, – мне улыбаются воды. Там есть цветы на развалинах. Там вечные люди, – Омир, Иродот, Сократ, Платон, Исаия, Павел, Афанасий, Василий, Златоуст. Там раздолье для мысли свободной и правдивой. Там страдания легче, вера сильнее, надежда яснее, вдохновение чище, грех далее, Бог ближе.

16, Суббота. Что такое нынешние женщины? Не райские птички, а полевые слепни.

16, Воскресенье. Суровый баян! Не хочу я быть ни слепнем полевым, ни райскою птичкою; хочу быть светлою и чистою женщиною. Так скажи мне, что для того нужно?

– Божия душа! Добрая душа! Послушай, что тебе скажет твой суровый баян.

– Готова слушать. Скажи только всю правду.

– Всю не всю, а начало скажу.

– Вещий баян, говори:

1. Веруй ты в Бога. Он красота, совершенств полнота и любовь.

2. Люби Его и чти, как отца. Он творец твой, поитель, кормитель, спаситель, святитель и вечный сожитель.

3. Славословь Его высоким умом, как сестра Моисея, как мать Самуила, как Деввора пророчица и Святейшая Дева Мария.

4. Беседуй ты с Ним, как с другом владычним, – в веселим сердца и в полной надежде на Его озаренья.

5. Его воля премудра, свята и всемощна; так будь ей покорна всегда.

6. Он истина, добро и красота; так смотри, ты не лги и не злись, не одевайся в тряпицы и не искажай себя грехом.

7. Носи и храни в себе Божию силу, силу рожденья, порядка и сбереженья.

8. Малюток целуй и в ясные очи, и в алые губки, и в невинную грудь, помня, что в них обитает Дух Божий.

9. Встречай и уважай ты всякого, как образ и подобие Бога.

10. Люби ты умы, дарования, достоинства, заслуги, а не красивые куклы.

11. Когда тебе скажут: неприятель идет разорить селения Господни и очаг твой домашний, отвечай: кто против Бога? Кто против русских? Наш враг еще не родился.

12. Дружишься ли с кем; смотри ты, дружися, но так, чтобы дружба твоя продлилась и в небе.

18. Мущины суть дерзкие пташки; так будь для них розой с шипами.

14. Cвятая душа – экономка во всем: и в остром и ласковом слове, и в милом и грозном взгляде, и в веселой улыбке, и в гневе пристойном, и в поступи важной, и в привете сердечном, и в нежном прощанье.

Прощай. Ударил час полночный. В этот час баян молится Богу. Иди и ты помолися Спасу и ложися спать.

17, Понедельник. Кто там [стучится и] так рано?

(- Я).

(- Кто ты?)

– Божия душа.

– Явись.

– Благослови.

– Что тебе нужно?

– Твое медоточивое слово.

– Где ты научилась лести?

– Прости меня.

(- Суровий баян!)

– То-то же].

– Прости меня.

– Что те надобно?

– Я хочу быть светлою и чистою женщиною; так научи меня, что я должна делать?

1. Трезвись ты духом и телом. Такое трезвенье лицу придает лучезарность.

2. Держи в равновесии тело и душу; так будешь жить долго, спокойно и полезно.

3. Ищи ты сообщества мудрых людей. От них ты займешь и чистую веру, и полезные знанья, и добрые дела, и речи высокие.

4. Домашняя, откровенная болтливость есть знак худого воспитанья. Смотри же, отвыкай ты от вольных намеков, от резких речей, и всему, о чем не говоришь, придавай выраженье благородное, изящное и умей так заставить других уважать себя за ту чистоту языка, в которой отсвечает непорочность души.

5. Люби ты всех в Боге. Тогда и только тогда любовь твоя будет хотя ж не пламенна, за то уж свята, и ровна, и тверда.

6. Без мысли о Боге никогда ты не будешь довольна собою и теми, кого любит твое сердце. Сегодня нежна, а завтра холодна; ты даже усомнишься наконец, действительно ли ты любишь.

Чу, благовестят к ранней обедне. В этот час баян молится Богу. Иди и ты и явись лицу Божию.

18, Вторник. Я – цветок пустынный. Хозяин мой Бог; и Он моя услада.

19, Середа. Сегодня вечером приходил ко мне беседовать авва Нифонт. Я между прочим спросил его, почему русские любят более украшать святые образа серебром и золотом нежели делать пожертвования в пользу богоугодных заведений, или на ученые предприятия?

– По молодости ума своего, – отвечал он.

Сей ответ привел меня в восторг и я расцеловал доброго авву, приговаривая: пора нам быть умнее. Сей же авва во время прогулки поведал мне быль, не быль, а намек на то, что делается на святой Руси.

– Не так давно, в двенадцатый День Января, Бог созвал к себе всех царей земли и каждого из них спрашивал: не желает ли он увеличить свои владения. Российский царь отвечал Ему: желаю и прошу. Немецкие короли говорили: мы довольны тем, что имеем. Турецкий султан со страхом промолвил: боюсь потерять и то, чем владею. Английская королева только что сказала: мосьё, Бог отворотился от ней. Царицы испанская и португальская побледнели. Остальные государи отвечали каждый по своим видам и вкусу. Бог благословил и исполнил желания всех венценосцев.

Российский царь взял близ Киева участок земли, на котором в густой роще спасался преподобный отшельник. Когда царские приставники пришли вырубать эту рощу, чтобы на месте ее построить новый город, нашли тут пустынника и велели ему удалиться.

– Помилуйте меня, – возопил старец, – вот уже двадцать лет я подвизаюсь здесь с благословения моей обители, которой принадлежит сие место.

– Теперь не обитель твоя владеет им, отче, – сказали приставники, – а православный царь-государь, и тут будет новое строение. Итак, ступай, отец святой, в другое место, и там спасай твою душу и молись о всем мире.

Пустынник повесил торбу на плечи, и опираясь на посох, ушел в безропотном безмолвии.

За пенистым Днепром есть темный лес. Там преподобный водворился и в скорби сердца возопил к Богу: Господи небесе и земли! Почто сотворил еси тако нам убогим рабам Твоим; лишил еси нас достояния, еже стяжаша отцы наша?

Послышался голос с неба: вскую ныне скорбиши, человече? Тебе довлело вознести ко мне прошение твое, когда я призывал к себе царей.

– Тогда я был с Тобою, Господи, сказал пустынник.

– Цари – мои друзья и моей воли исполнители, – несся тот же голос с неба.

Старец продолжал:

– Тогда я рассматривал цветок и в нем дивился Твоей мудрости и красоте велелепной.

– Ты всегда со мною, – провещал тот же голос. – Итак, не сетуй, и где растут цветы, там цвети и ты, и благослови Создателя на всяком месте владычествия Его.

Когда авва кончил свой рассказ, мы были уже далеко от того места, где недавно шумела лаврская дубрава и где, по воле государя, явилась новая часть Киева под названием: Новое строение. В этом разсказе выражается высокое понятие здешних старцев о даре и их безпрекословная покорность его воле, заглушающая всякий расчет личности и своекорыстия в видах пользы общественной.

20, Четверток. Господь неба и земли, исчисляющий звезды и капли дождевые, по слову пророков, ведет перепись народов, в которую вносится всякий новорожденный в том или другом народе.

Эта перепись есть вечная мысль Божия о бытии народов и определение того порядка, в котором они одни за другими должны возникать на земле, так же назначение числа людей, имеющих родиться в том или другом народе.

Каждому народу премудрость Мироправителя назначила свое место и свое время, пределы размножения и степень благоденствия.

В Божию перепись народов вносится каждый рождающийся человек. «Зародыш мой видели очи твои», – говорит царь-пророк¹⁴³.

О, Боже! Очи Твои видели и мой зародыш. Итак, я велик пред тобою и страшусь быть малым.

21, Пятница. Страшусь, а не знаю, как вырасти исполином мудрым и святым. Боже, помоги!

22, Суббота. Еще мой день прошел. Еще страница книги бытия моего перевертывается. Что написать в ней?

Утром я курился, как лен. А льна курящегося Господь не угашает, по слову пророка¹⁴⁴.

В полдень навестил меня товарищ по академии

Савва Осипович Богородцкий, ныне наставник в здешнем всенаучнике. Мы сладко поговорили о былом и потешились воспоминанием, как бывало, бакалавр А. И. Райковский спрашивал меня напр. о причинах падения Карфагенской республики, наперед плюнув подле своей кафедры и потом огласив меня по прозванию, Успенский! Успенский приподнимался медленно, обдумывая причины, и отвечал:

– Первая причина-изнеженность нравов и роскошь.

– Нет-с! Это не первая причина, а четвертая поправлял меня бакалавр, потешаясь улыбкою моих товарищей.

Я продолжал:

– Вторая причина плохое благочиние наемных войск.

– Это-с третья причина, – говорил наставник, ударяя указательным пальцем по воздуху.

Я продолжал:

– Третья причина – внутреннее несогласие, свойственное каждому народному правлению.

– Прекрасно-с! Но это вторая причина.

У меня уж лоб потел; однако, принатужившись, я брякнул:

– Четвертая причина – превосходство римско-европейского гения пред африканским, по слову поэта:

Audax Japeti genus

Ignem fraude mals gentibus intulit!¹⁴⁵

– Превосходно-с! Превосходно. Садитесь! Потом бакалавр еще раз плевал на пол и продолжал витийствовать пуще.

Когда старцы допевали вечерню, я один бродил по высокому Надднепрью в виду Аскольдовой могилы и не мог распознать, что освещало землю, солнце ли

на закате, или месяц ясный, плывший среди неба. За Днепром одна часть леса была озарена светом алым, другая белым, третья уже оделась полумраком. По реке льдины плыли лениво. В голове коей светились и потухали огоньки, – слова папы Пия VII: Siate buoni christiani, et voi sarete ottimi demokratici, – будьте вы добрые христиане, и вы сделаетесь наилучшими гражданами.

Слова Мирандолы: Philosophia quaerit, religio possidet veritatem, – философия ищет иcтину, а вера владеет ею.

Слова Аттилы: где ступит мой конь, там не вырастет трава.

Вопрос без ответа: Куда Суворов спровадил из Польши цыганского царя?

Судьба моего черного домочадца Фрументия, которого я готовлю благовестником в Эфиопию, образ моей матери, которую желаю видеть пламенно, и другие разные огоньки сверкали во мне. Последние из них осветили мне Синай, Сион, Афон. Я возвратился в свой приют и записал весь этот хаос. Иногда я похожу на рассыпанное ожерелье.

23, Воскресенье. Дружба, как вино, веселит сердце человека. Беседа умного друга слаще меда, приятнее песни соловья. Письмо друга лучше живописи изображает и выражает две души, писавшую и читающую.

24, Понедельник. Есть люди, которые, как булатные сабли, закалены чрезвычайно хорошо. Согни их в дугу, они не сокрушатся. И я булат той же закалки. Один Бог может сокрушить меня, а из людей никто. Тот непобедим, кто готов страдать и умирать, поправ всю суету, все удовольствия, почести и славу презренного мира и мнения людей, которые вечно ошибаются и возлагают друг на друга бремена тяжелые. Мне говорят: трепещи! А я отвечаю: если можете, потрясите основания гранитного Синая. Мне пишут: мы смешаем тебя с прахом. А я отвечаю: не из перси ли земной вырастают величественные и благовонные кипарисы? Человек уничиженный. смиренный, попранный и забытый миром, но богатый духовными стяжаниями, случается, больше приносит прочной пользы людям, чем многия знаменитости. Не в дремучих ли лесах и не в сердце ли гор бьют родники чистой воды, из которых образуются реки, оплодотворяющие землю?

0, Боже! Неиссякаемый Источниче воды живые, яже есть истина, добро и лепота. Услади мя струями сей воды. Я ничего более не желаю здесь на земле.

25, Вторник. Сегодня миллионы душ воспоминают и торжествуют Рождество Христово. Что такое эти души? Разнородные цветы у его яслей. Многие из них благоухают. Между ними я вижу одну лилию; на ней отражается отсвет Божественного Младенца; и она от того велелепнее всех прочих кринов. Эта лилия мне очень памятна. Я видел ее в священной пещере Вифлеемской.

– Лилия! Ты узнаешь меня?

– Иацинт пустынный! Как не узнать тебя! Ты отличен от всех цветов земли.

– Лилия! Видишь ты? Прекрасное родило высокое.

– Вижу, иацинт пустынный, и дивлюсь, и благоговею, и поклоняюсь высокому и прекрасному.

– Лилия! Видишь ты? Светозарное солнце явилось из чистейшей денницы.

– Вижу, иацинт пустынный; знаю и то, что все цветы живут теплотою сего дивного солнца.

– Лилия! Понимаешь ты сосредоточение безпредельного Божества в малом Отрочати?

– Как не понимать, иацинт пустынный, когда бесчисленные мысли и безконечные желания заключаются в маленькой душе нашей? Когда небо, усеянное звездами, помещается в крошечном зрачке нашего глаза? Когда всевозможные линии развиваются из одной точки и в ней сокращаются? Когда все листки цветов, их веточки, жилочки, корешечки и сосочки заключаются в одном крошечном семени?

– Ах, лилия, вся ты в свете!

– Чрез тебя он струится, мой брат.

– Ты смиренна, сестра моя.

– Подле яслей Христовых кто может быть гордым?

– А смотри ты, какая чистота и белизна души у Его Матери-Девы!

– Дивная, райская. Сия Матерь и Дева есть рождение семян избранных, чистейших, святейших.

– Замечаешь ли ты? Сквозь белизну ее рдеет непорочный румянец.

– Это пламень ее веры, надежды, любви, смирения, целомудрия.

– Лилия! Сладко нам быть подле яслей Христовых.

– Я навеки осталась бы там, иацинт велелепный.

– А слышишь ты в небе стройные звуки?

– Слышу; ангелы поют: Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение.

26, Середа. У кого нет никаких житейских связей и попечений, хорошо тому жить в Святой Земле.

Там Священные места, в замен грешного общества, питают размышление, покаяние и молитву. А путешествия в каждый раз обогащают воображение свежими картинами. Горы, холмы, юдоли, реки, поля, пустыни и развалины там возвещают былое, в котором, как в зеркале, видны шествие Бога, Его чудеса, прещения, щедроты и дары благодати. Ветер или вихрь возметает персть из-под стоп набожного путника. А до него кто проходил по этой персти? Или праотец, или пророк, или апостол, или Спаситель мира, или Царица дев и матерей, либо мученик, либо такие учители, как Епифаний, Кирилл, Афанасий, Евсевий, либо лики дев и пустынников святых.

На Сионе живешь ближе к небесам. А в Иосафатовой долине, кажется, первее других воскреснешь и узришь второе пришествие Господне.

27, Четверток. Сегодня посетил меня боголюбезный епископ Аполлинарий. Головка у него херувимская. Полнота, белизна, чистота и румяность его миловидного лица доказывают победу души его над страстями. Говорят, что он всегда равен сам себе. По мне, он не быстр, но тих и покоен.

Замечательно, что в одеянии епископа, священника и диакона нет ни одного узла, и их верхняя одежда ничем не связывается, и колец они вовсе не носят. Чтобы это значило? Кольцо, пояс, узел имеют сходство с цепию, которою обыкновенно сковывается свобода. Стало быть, тот, кто никогда не носит этих трех вещей, есть человек вольный и вместе проповедник и представитель свободы, которой корень находится в вере.

29, Суббота. В Св. граде Иерусалиме есть Голгофа. На ней водружен крест Христов. Этот крест есть грань двух миров. Станьте позади его и смотрите в глубь времен до Адама, вы увидите общество людей, неравных между собою с их рабами и увиженными женщинами. Станьте напереди креста и смотрите вдаль веков до нашего времени, вы узрите общество братьев и сестер равных, свободных, без рабов или с законами, уничтожающими рабство.

30, Воскресенье. Почти каждый Божий день два раза я прогуливаюсь по окраине крутоярого обрыва за Никольскою обителию. У ног моих внизу бугрится обвал горы, покрытый немногими, лысыми деревами; одиноко стоит круглая церковь кладбищная на Оскольдовой могиле и священный Днепр тихо течет под гнетом тяжелых льдин, уходящих отсюда погибнуть в море Черном. За этою рекою, то на чистом поле, то у опушки лесов видны крестьянские села с их храмами святыми. Направо, налево, вдали зеленеют густые леса, прибежище пернатых и зверей. Всю эту частицу неисходимого дома Божия покрывает небо, порой голубое, порой ало-румяное, порой пепловидное. Люблю я это место. Оно питает мои думы.

31, Понедельник. Около полуночи я сидел тут на деревянной скамье у самого обрыва, близ груши. Месяц катился по небу мех туманов и облаков и порой озарял меня вскользь. Я ловил его луч, чтобы мне было светлее, но не смог того сделать. От ближней хижины прибежал ко мне пес, черный, как смоль. Сперва проворчал он не борзо; потом приласкался ко мне и сел по подобию нашему. Я три раза погладил его бархатную голову. От ней посыпались искры. Мы оба сидим и в лес темный глядим. Все окрест нас тихо. Ни ветру, ни шелеста, ни стука, ни звука! Живые все спали, и мертвые покоились у пустынного Николы с крещеным Оскодьдом. Я рукой оперся на черного пса. На небе звезды, в душе моей думы горели.

Скоро наступит последняя полночь старого года и родит первый день года нового. Каков то будет сей год? Исполин или крохотка, бранный иди мирный, лучезарный или темный, друг муз или недруг, способник благочестия или нечестия, устой престолов или зияющая под ними бездна, мудрый пестун умов и страстей или дух-искуситель их? Не ведаю.

Что будет со мною во весь этот год? Что будет с моею матерью, сестрою, с моими друзьями и с возлюбленным Сионом? Не знаю.

Мы ли изменимся и почием от дел своих, или образ мира сего прейдет? Все ли древнее минет и все ли будет новое? Не ведаю.

Для чего Провидение не поднимает иногда одного уголка завесы, скрывающей от нас будущее? Не для того ли, чтобы искуситель не сказал нам, как Адаму и Еве: вы боги?

Правда, Всевышний уясняет в некоторых людях предчувствие грядущего. Но они видят даль не довольно ясно и потому не уверены в путях своих, боятся своих недоумений и ошибок, путаются в расчете вероятностей судеб и дел общих, или когда решаются изрекать свои гадания и предсказания, им не верят.

Бог обитает во свете и во мраке неприступном, и никому не показует внутреннего чертога, в котором Он управляет вселенною. Кто уразуме ум Господень? Или кто советник Ему бысть? Когда Он попускает страшные бедствия или ниспосылает великие благословения, всегда имеет в виду обширнейшие и отдаленнейшие цели. Его общие преднамерения так глубоки, так всеобъемлющи и так рассрочены по временам, что мы, близорукие, не можем обозреть их во всей целости, а краткость жизни человеческих поколений не позволяет дождаться их выполнения.

Я в келье. Еще минута и старый год канет в вечность.

Канул! И по нем явился Новый Год.

Ура! Слава! Мир дорогой!

Quiesce, liber,

Donec tas in mundum

Talis,

Qualis es, –

Incultus!¹⁴⁶