Глава VI. Возвращение в Вологду; Молога; старец Иларий; Свирские старцы: схимонахи Феодор и Антиох; Торик; Брянчанинов; приезд в Москву; настоятели Московских монастырей: городских и загородных в 1834 году

Вскоре после Николина дня, того же 1833 года, помнится мне 10-го декабря, отец Иларий (Младший) получил паспорт для проезда в Вологду по случаю перемещения его в Лопотов монастырь, где тогда настоятельствовал отец Игнатий Брянчанинов. Отца Илария провожали с благожеланиями как отец игумен Моисей, так и отец Леонид и прочие старцы, и мы выехали 12 декабря. На пути мы останавливались во многих местах и прибыли в Вологду декабря 24 пополудни. Отец Иларий немедленно отправился представиться к преосвященному Стефану, который объявил ему, что отца Игнатия в Вологде уже нет, так как его вызвали в Санкт-Петербург по Высочайшему повелению Государя Императора, и сказал ему: «Я вами теперь распоряжаться не могу, дожидайтесь известий из Петербурга ». И предложил ему настоятельское, строительское место в Лальском монастыре, в городе Лальске, отстоящем около 800 верст от Вологды. Мы пристали в доме у моего родителя. Отец Иларий написал письмо к отцу Игнатию (Брянчанинову), а преосвященный сообщил ему формально о приезде отца Илария, и на то и другое извещение последовало на одной и той же почте, именно: что отец Иларий назначается настоятелем Николаевского Угрешского монастыря Московской епархии. Туда прежде назначался отец Игнатий, но как лично известный Государю Императору (Николаю I), он был вызван в Санкт-Петербург и был назначен архимандритом в Сергиевскую пустынь, что на Петергофской дороге, то и спросил его митрополит Московский Филарет (временно пребывавший тогда в Санкт-Петербурге): «Не имеет ли он кого-нибудь в виду, кого бы он мог указать на свое место?» Воспользовавшись этим случаем, отец Игнатий представил владыке отца Илария и, желая сделать приятное отцу Игнатию, владыка Московский принял предлагаемого им настоятеля.

Мы пробыли еще несколько времени в Вологде и в конце февраля отправились в Москву на город Мологу, Ярославской губернии, родину отца Илария. Остановились в доме его матери, которая была еще в живых; с ней жила и сестра его со своим мужем, а брат его жил в Петербурге и занимался торговлей. Молога – небольшой городок, прежде бывший только торговой слободой, но в царствование Екатерины II переименован в город, расположен при реке Мологе, впадающей в Волгу, по ее течению, на левой стороне, луговой, расстоянием от Ярославля 110 верст. В окружности Молога имеет с лишком четыре версты. В уезде до 26 озер, из них некоторые довольно обширные.

Так как Молога не весьма значительна по своей торговле, которая состоит, преимущественно, в суровском товаре, то родители и отдают, по большей части, своих детей в иные города. Так и отец Иларий, называвшийся в миру Илиею, отдан был 13 лет в Санкт-Петербург в мальчики в магазин, где и пробыл до 20-летнего возраста. Он родился в 1796 году, а в 1817 году пожелал посвятить себя монашеской жизни и поступил первоначально в Белобережскую пустынь Орловской губернии, где, прожив несколько времени, перешел в Коневский монастырь, оттуда поступил в Валаамский, где в то время игуменом был Иннокентий, и в 1821 году ушел в Соловецкий монастырь, где в 1823 году был пострижен тамошним настоятелем, архимандритом Макарием. Этот архимандрит Макарий – лицо весьма замечательное и один из лучших настоятелей Соловецкой обители. Вот что я слышал о нем от отца Илария: он был родом из крестьян (поморян) Архангельской губернии. Будучи 24 лет от роду он овдовел и год спустя пришел в Соловецкий монастырь. Он был принят в послушники, и так как не знал грамоты то был отправлен на рыбную ловлю, на дальнее расстояние от монастыря, где, пребывая несколько лет в этом послушании, он воспользовался свободным временем своих досугов, выучился читать и был пострижен. Потом был начальником или управителем ловли; находился некоторое время в Валаамском монастыре и откуда, когда уже был иеромонах, был вызван по желанию братии и избран в игумены, на место Паисия, бывшего настоятелем с 1813 года по 1818 и уволенного на покой. Макарий II, кроткий и рачительный, вполне оправдал выбор братии и доверие высшего начальства; он доказал свою способность во всех отношениях как во внешнем управлении обителью, так и в духовном руководстве. Не получив никакого образования, но, имея врожденный дар слова и сам себя образовавши тщательным чтением Священного Писания и отеческих книг, он произносил к братии весьма назидательные поучения, в которых высказывалась вся его духовная опытность, приобретенная им в столь продолжительное время, и обширная его память. В келейной жизни он имел простоту, свойственную смиреннейшему иноку, в управлении обителью – достоинство и сановитость начальника, а в служении – представительность и неторопливость, свойственную его духовному сану. Покойный владыка Московский, митрополит Филарет, отзывался о нем с великой похвалой и удивлялся его умению держать себя, его природному дару слова и представительности в служении. В летнее время он постоянно жительствовал в монастыре, а остальную часть года проводил в пустыни, в 4 верстах от монастыря, с одним только келейником; по субботам он приезжал в монастырь, в воскресенье служил, а к вечеру опять возвращался в свое уединение. Он скончался в 1825 году, в ноябре. Предместник его, Паисий, был еще в живых и смотрел из окна, когда несли гроб архимандрита Макария, и горько плакал, лишившись в нем истинного, доброго и заботливого настоятеля, который сумел стяжать расположение своего предместника, не вполне добровольно отказавшегося от управления, и потому более склонного к неприязни, чем к расположению, но Макарий сумел победить это неприязненное чувство, быть с Паисием в наилучших отношениях. Паисий горько плакал и говорил: «Я, больной, старый, ненужный, еще живу, а тебя уже не стало, и не ты меня хоронишь, а я вижу, как тебя несут в могилку!»...

Отец Иларий еще при жизни отца архимандрита Макария (в 1824 году), перешел в Александре-Свирский монастырь, где в то время был настоятелем архимандрит, тоже по имени Макарий, человек весьма умный, поступивший туда из Екатерино-Лебежского монастыря и лично известный покойному Государю Александру Павловичу. При поступлении отца Илария в Свирский монастырь, там жительствовал уже отец Леонид и другие великие два старца: схимонах Феодор и иеросхимонах Антиох, пребывание которых в Свирском монастыре и было одной из главнейших причин к переходу отца Илария из Соловецкого монастыря, так как он уже и прежде знавал этих старцев. В то время Свирский монастырь состоял еще в Санкт-Петербургской епархии, потому и был отец Иларий посвящен во диакона в Санкт-Петебурге, находившемся тогда за сбором в России греческим митрополитом, а в 1828 году был отправлен в Киев за святыми мощами и в Москву за святым миром для вновь открывшейся Олонецкой епархии, и посвящен в иеромонаха преосвященным Игнатием (Семеновым), открывавшем эту епархию, бывшем впоследствии архиепископом Донским, наконец Воронежским, и умершем в 1850 году.

Схимонах Феодор, старец весьма преклонных лет, постриженник Афонской горы, где провел более 20 лет, был глубоко проникнут Афонским духом подвижничества. Он после того жил в Молдавском Нямецком монастыре, при настоятеле Софронии, преемнике великого и известного старца Паисия Величковского; потом пришел в Россию, где пребывал некоторое время в Валаамском монастыре, вместе со старцем Леонидом, и потом оба они перешли в Свирский монастырь, так как они не нашли на Валааме большого сочувствия к духу старчества, которым глубоко были проникнуты и которое им хотелось там водворить. Старец Феодор, весьма строгий к самому себе, был строг и к ученикам своим, которых, впрочем, имел немного. Пищу употреблял братскую единожды в сутки, чая никогда не пил; келии своей никогда не запирал, так как в ней не было ничего крадомого: он имел только одну рубашку, которую и мыл дважды в год, и носил пока она совершенно не обветшает. Из платья у него было для келии всего только одна свитка из серого сукна, которой он прикрывался, когда спал, но для церкви он имел мухояровый подрясник, мантию и клобук. Приношений никаких и никогда он ни от кого не принимал, кроме книг, но их он тотчас отдавал в монастырскую ризницу и после того уже брал читать как казенные. Правило церковное он исполнял у себя в келии и постоянно занимался умной молитвой. За учениками он следил весьма строго и ежели замечал у которого-нибудь из них вещь, без которой можно обойтись, отдавал ее кому-нибудь на сторону, иногда заменял худшей; так, например, ежели видел у ученика своего хорошие четки, брал их, отдавал в монастырь кому-нибудь из братии, а взамен их давал вервицу с узелками. Нередко летом, по наряду монастырского начальства, в числе братии и его ученики были посылаемы в лес за ягодами, то ни который из них не смел съесть ни единой Ягодины, так как на то не было его соизволения; ежели же кто до трех раз ослушивался его в этом, такового ученика как ослушника он исключал из-под своего старчества.

Вот пример из его жизни, который может показать, сколь глубоко он был проникнут мыслью о важности и необходимости совершенного отсечения своей собственной воли, или правильнее, совершенное самообладание и подчинение духу всякого проявления вещественых пожеланий. Он сделался нездоров на третий день Святой Пасхи, и вечером ему захотелось молока, которое ему и незамедлили принести; на следующий день ему еще предложили выпить молока, и он согласился, но на третий день, хотя его болезнь и значительно усилилась, и ему предложили молока, так как он уже ничего другого употреблять не мог, он не принял предложения, опасаясь, чтобы это употребление молока не обратилось в привычку. Но опасения старца были совершенно излишни, ибо ему оставалось провести после того на земле всего только два дня. Из этого видно, сколь строг был он к самому себе, какое имел самообладание и как мало доверял он своим пожеланиям.

Иеросхимонах Антиох, сподвижник старцев, Феодора и Леонида, был в Свирском монастыре братским духовником, а также и для мирских богомольцев. Он пережил Феодора 14 годами и завещал, чтобы его схоронили с ним рядом. Когда стали копать для него могилу, то оказалось, что гроб отца Феодора, одежды и тело были совершенно такими же, как в самый день его погребения. Это сказание, очевидно, бывшего в то время иеродиакона Ионы, впоследствии наместника в Симоновом монастыре.

В одно время с этими великими старцами, истинными рабами Божиими, в Свирском монастыре жил в числе братии иеромонах Нафанаил Торик, постриженник Сергиевской Лавры. Он был в прелести, принимая за Ангела являвшегося ему беса и возвещавшего о многом, случавшемся в том или другом месте. Сколько старец Леонид ни старался доказать опасность верить подобным видениям, Торик был до того одержим духом прелести, что не хотел даже и отвечать на те вопросы, которые предлагал старец, и считал для себя оскорбительным слушать то, что не было согласно с его мнением. По внушению того же духа он считал излишним вычитывать правило, положенное для служащих, и ограничивался прочтением 50 псалма во время, когда он из келии шел на служение в церковь. Когда Торик опасно занемог, к нему был приставлен для хождения за ним послушник, который и жил в келии рядом с ним, и в один день больной так страшно и дико захохотал, что послушник в ужасе выбежал из кельи, что случилось в то самое время, как братия выходила из трапезы, и когда на его призыв некоторые из братии вошли к больному, застали его уже отходящим.

Дмитрий Александрович Брянчанинов, тот самый, о котором я уже говорил выше. Окончив свое учение в Инженерном училище, он вступил в действительную службу, но послужив весьма недолго, задумал поступить в монашество. Несмотря на все препятствия со стороны начальства и сопротивления родственников, он все-таки достиг своей цели следующим образом: Брянчанинов и товарищ его, тоже молодой офицер, Михаил Васильевич Чихачов (о котором говорено выше), часто посещали Невскую Лавру, где в то время был свечником Иоанникий, постриженник Валаамский и ученик отца Леонида. Часто посещая его, молодые люди черпали из его слов сведения о монашестве. Он ознакомил их со старцем Леонидом, жившим уже тогда в Свирском монастыре, и Брянчанинов, не зная его, вступил с ним в переписку, которая и привела его к тому, что он оставил службу и на 23-м году от рождения, в 1828 году, в офицерском еще мундире, приехал в Свирский монастырь. Роста он был высокого, весьма стройный, с продолговатым лицом; глаза его были умные, живые и очень приятные; борода только что начинала пробиваться; в целом лицо его было очень красиво и привлекательно. Настоятелем в то время был в Свирском монастыре архимандрит Варсонофий, а казначеем – Андроник, ризничим – отец Иларий. Получив соизволение настоятеля на поступление в число послушников оного монастыря, снял свой офицерский мундир и облекся в послушническое одеяние. Первое послушание ему было назначено находиться на поварне. Хотя Свирский монастырь и был общежительный, но при оном находились штатные служители, из числа которых и были всегда избираемы повара, и они не очень уважительно обращались с монашествующими. В первый же день вступления Брянчанинова на послушание случилось, что нужно было идти за ржаной мукой. Повар сказал ему: «Ну-ка, брат, пойдем за мукой!» и бросил ему мучной мешок, так что его всего обдало белой пылью. Новый послушник взял мешок и пошел в амбар, и когда нужно было насыпать муку, то, растянувши мешок обеими руками, для того чтобы удобнее было всыпать муку, послушник должен был один из краев прихватить зубами. Я слышал впоследствии от Брянчанинова, что никогда, во всю свою жизнь, он не ощущал такого странного усладительного чувства и такого восхищения, какие он ощутил в это мгновение. Он вполне подчинился руководству отца Леонида, который, желая узнать его истинный нрав и непритворность смирения, подвергал всевозможным старческим испытаниям, которые послужили для него твердым основанием всей монашеской его жизни. Здесь и познакомился отец Иларий с послушником Дмитрием Брянчаниновым.

Старец Леонид и Брянчанинов из Свирского монастыря переехали в Площанскую пустынь, а из нее в Козельскую Введенскую Оптину пустынь, где отец Леонид основался, а в 1841 году скончался в схиме, переименованный Львом. Брянчанинов возвратился в Вологду, был приписан к братству Глушицкого Сосновенского монастыря, и в 1830 году, июня 28, пострижен преосвященным Стефаном*³¹ в Вологодском кафедральном соборе.

Проживши до 1830 года в Свирском монастыре отец Иларий поступил, по желанию своему, в Оптину пустынь, где и находился до декабря месяца 1833 года. Когда познакомился я с ним, ему было около сорока лет: роста он был довольно высокого, черноволосый, лицо имел белое и глаза приятне, держал себя весьма скромно и смиренно; с мирянами разговаривал неохотно, а с женщинами и вовсе не умел вести разговор. Он был человек воздержный и глубоко проникнутый духом монашества; память имел обширную; много читал отеческих книг и сохранил в памяти немало рассказов и сведений и назидательных слов известных и богомудрых старцев и подвижников нашего отечественного монашества.

Возвращаюсь теперь опять к моему рассказу о нашем путешествии из Вологды в Москву. Пробывши несколько дней в Малоге мы спешили в Москву, опасаясь, чтобы не рухнулся путь, так как уже наступал март месяц. Мы приехали в пяток на Сырной неделе и остановились в Зарядье, на постоялом дворе. Мы отправились в Знаменский монастырь, где я и пристал у иеромонаха Иринея, а отец Иларий поместился в Чудове монастыре, согласно предписанию митрополита Московского Филарета, находившегося в то время в Санкт-Петербурге. Наместником Чудовским был тогда архимандрит Феофил, переведенный вскоре после того в Боголюбов монастырь, а на его место поступил отец Иоанникий, эконом Чудовский, а экономом сделан иеромонах Константин, бывший впоследствии архимандритом Серпуховского Высоцкого монастыря.

В Знаменском монастыре я пробыл с пятка Сырной недели до вторника второй недели, (то есть до 13 марта), и этим воспользовался и побывал во всех Московских монастырях.

Для памяти перечислю настоятелей, где какой находился в 1834 году:

1. Новоспасский архимандрит Поликарп, ректор Академии, где и умер*³².

2. Заиконоспасский архимандрит Исидор, ныне владыка Новогородский, митрополит Санкт-Петербургский.

3. Донской архимандрит Феофан, скончался в Макарьевском Калязинском монастыре*³³.

4. Симоновский архимандрит Мелхиседек, скончался в Новом Иерусалиме.

5. Высокопетровский архимандрит Гавриил, благочинный Московских монастырей, впоследствии Андрониевский, где скончался.

6. Андрониевский архимандрит Гермоген, где и скончался, член консистории.

7. Знаменский архимандрит Иоаким, впоследствии переведен в Коломну, где и скончался.

8. Богоявленский преосвященный Дионисий, бывший епископ Пермский, управлял обителью с 1828 года и получал пенсии 3 000 рублей, а скончался на покоев 183... году*³⁴.

9. Златоустовский архимандрит Даниил, начальник Пекинской миссии; переведен после того в Казань.

10. Покровский архимандрит Амвросий, где и скончался.

11. Даниловский архимандрит Платон, впоследствии благочинный, скончался в Андроньеве монастыре.

12. Сретенский игумен Сергий, впоследствии архимандрит Николо-Пешношский, где и скончался.

Исчислив настоятелей Московских монастырей, исчислю и загородных:

1. Волоколамский архимандрит Гавриил, там и скончался.

2. Лужецкий архимандрит Агапит, впоследствии (и поныне 1876) Новоспасский.

3. Коломенский Троицкий Ново-Голутвин архимандрит Иосиф, там и скончался.

4. Серпуховский Высоцкий архимандрит Амвросий, там и скончался.

5. Николо-Пешношский строитель, старец Максим, скончался там на покое.

6. Николо-Берлюковский строитель Венедикт, скончался там архимандритом.

7. Старо-Голутвинский строитель Назарий, скончался там игуменом на покое.

8. Екатерининский строитель Мелхиседек, там и скончался на покое.

9. Давыдовский строитель Иоанникий, скончался на Пешноше на покое.

10. Троицкий Белопесоцкий строитель Афанасий, переведен в казначеи в Лужецкий монастырь, там и скончался.

11. Бобренев находился под ведением Старо-Голутвинского строителя Назария, а управляющим был иеромонах Арсений.