261. О толковании Библии

Слово Божие, Священное Писание всегда было насущною потребностью верующей души. Еще ветхозаветный псалмопевец в первом же своем псалме ублажает того, кто в законе Господнем поучается день и ночь, а в псалме 118-м воспел такую вдохновенную песнь закону Господню, что нет ей подобной во всех литературах мира. Тем паче глаголами Духа Божия живет и питается христианская душа, тем паче в Церкви Христовой слово Божие живо и действенно: оно, по выражению апостола, острее меча обоюдоострого, «оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4:12). К сожалению, как заметил святой Апостол Петр относительно писаний Апостола Павла, а опыт Церкви показывает, что то же можно сказать и относительно вообще святой Библии, в Священном Писании «есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели превращают», извращают, перетолковывают по своему убогому смышлению и тем смущают в простоте верующих. Вот над такими самонадеянными толковниками Священного Писания и сбывается слово Божие, что оно есть меч обоюдоострый: вместо того, чтобы им поражать врага, они поражают, духовно убивают сами себя. И все ереси, от самых времен апостольских, искали опоры своим заблуждениям в Священном Писании, прибегая к самочинному его истолкованию. В наше время так же самочинно толкуют Священное Писание современные нам еретики-сектанты, особенно те, которые уклоняются в ересь Лютерову, – все эти штундисты, баптисты, глаголемые евангелики и многое множество сект, имеющих свое начало в немецких землях. К великому сожалению, в последние десятилетия у нас было сильное увлечение западной богословской наукой и на русский язык переведено много книг, пропитанных духом протестантского свободомыслия.

Когда-то известный славянофил И. С. Аксаков, имея в виду родные идеалы, взывал: «Пора домой!» Настало, кажется, время и представителям родной богословской науки вернуться «домой», к заветам нашей святоотеческой литературы, которой, правда, они не забывали, но рассматривали ее нередко чрез немецкие очки. Пора русской Православной Церкви сказать свое слово миру христианскому, слово, завещанное ей древнею Церковью, хранимое ею как заветное сокровище! Мудрые в духовной жизни старцы говорят, что бывает «смирение паче гордости». Можно ли, в самом деле, похвалить это постоянное преклонение пред иностранными авторитетами, особенно пред еретиками немцами, в вопросах богословских наук? Не пора ли стать на свои ноги, взяться за свои сокровища родные, изучать святоотеческую литературу и, полагая ее в основу своего миросозерцания, мало-помалу вырабатывать свои системы богословских наук, независимо от немцев, англичан, французов и иных? Ведь как бы они учены ни были, у них все же свои традиции, свое миросозерцание, свои, веками выработанные, приемы мышления. Дух латинства, а затем протестантства во всех его видах не мог не отразиться на всем строе их мысли, их умственной работы, и, поскольку мы воспринимаем произведения ума их, постольку заражаемся и их духом, незаметно для самих себя. Этим только и объясняется то «немецкое пленение», в каком оказались в большей или меньшей степени даже такие алмазы русской богословской литературы, как Иннокентий, архиепископ Херсонский и ему подобные. Корни нашей православной культуры не на западе, а в старой Византии: оттуда мы восприяли Христово учение в его апостольской чистоте, оттуда мы взяли и святых отцов, и, если бы мы оставались верны преданиям своей родной старины, то, без сомнения, и богословская наука у нас расцвела бы на тех корнях самостоятельно, без немецких плевел. Но прорубив окно в Европу, мы не удержались от искушения, и в области богословских наук, где у нас было и без немцев много запаса добрых семян в святоотеческой литературе, пошли по следам неправославных писателей, надеясь, что мы не заразимся их духом. И вот, у нас психология и нравственное богословие и даже догматика – все разрабатывается по инославным образцам, по их системам. Так не пора ли вернуться к родным идеалам, завещанным нам святыми отцами?

И прежде всего, нужнее всего дать нашему православному народу общедоступное, на святоотеческих писаниях основанное толкование на всю Библию. Уже появились у нас частные опыты таких толкований, но, к сожалению, они не могут быть признаны вполне отвечающими требованиям современной церковной жизни, духовному складу ума русского человека, который ищет в толкованиях не только выяснения точного смысла священного текста, но и духовного себе назидания. Его идеал – толкования св. Иоанна Златоуста, хотя, конечно, не в столь обширном виде, как мы видим у великого златословесного учителя Церкви. Огромный том Толковой Псалтири Евфимия Зигабена читается русским простецом с увлечением, а толкования преосвященного Михаила, епископа Курского, ему не по душе. В чем же дело? Да в том, что преосвященный писал свои объяснения в виде примечаний под чертою. «Почитай справа, почитай слева, спустись вниз и снова поднимайся вверх, – нет, мы так не умеем читать: это может быть только для ученых», – говорят простецы о его толкованиях. Им нужно толкование «на строке», а не под строкою. У древних толковников Златоуста, Феофилакта, Зигабена и других они и находят то, что им нужно в отношении внешней формы толкований на Священное Писание. Затем, форма примечаний удобна разве только для справок, а не для непрерывного чтения в видах назидания. А народ ищет, прежде всего, в слове Божием пищи своей душе. Слово Божие есть жизнь, оно и должно служить источником животворящим, питающим не один ум, а и сердце читателя. От простых людей приходилось часто слышать скорбное слово: «Мы выписали такую-то книгу, например, Толковое Евангелие преосвященного Михаила; спора нет, книга хороша, но к ней не скоро приспособишься, писана она по-ученому, много в ней для нас непонятного, а главное – к душе-то она почти ничего не говорит». Сухое, буквальное, без обращения к душе, толкование Священного Писания не производит особенного впечатления на простого благочестивого читателя из народа. Напротив, толкование, сопровождаемое беседою и назиданием, действует неотразимо на его душу.

Лет 25 тому назад, приступая к своему толкованию на Евангелие от Матфея, я изложил эти мысли богомудрому святителю – Затворнику Феофану, и он ответил мне: «Ваш проект толкования св. Евангелий очень хорош. И потребность вами узрена настоятельная и настоящая. Благослови, Господи, исполнить вам ее. Ангел Божий внушил вам: вам и исполнить». Затем, дав опытные указания, как вести дело, какими книгами пользоваться и каких «не стоит касаться», святитель Божий писал: «Итак, благослови, Господи! Превосходное дело! Благослови, Господи, и все труды ваши. Спасайтесь. Ваш доброхот епископ Феофан».

Итак, первым условием толкования Св. Писания для народа является его назидательность. Именно сим свойством в высшей степени обладают святоотеческие толкования. Святые авторы имели в виду не столько научную сторону толкований, сколько «единое на потребу» верующих душ. Всю свою жизнь многие из них подвизались добрым подвигом в исполнении заповедей Христовых, стоя на страже своего сердца, отражая приражения вражьи молитвою и тем же словом Божиим, а потому имели великий опыт в духовной жизни, который и прилагали в изъяснении Писаний: вот почему их толкования, писанные за полторы тысячи лет до нашего времени, «говорят душе» так, как будто они написаны именно для нас. Они идут от согретого любовью сердца и потому приемлются открытым верующим сердцем как нечто ему родное, близкое, как слово, согретое благодатью обитавшего в сердцах святых авторов Духа Божия. Современный толковник должен постоянно иметь в виду это животворное свойство святоотеческих толкований, тщательно собирать эти златые крупицы духовного опыта, украшая ими свои толкования и питая душу читателя. А чтобы по достоинству ценить эти духовные сокровища, он сам должен проникнуться благоговением к слову Божию и, по крайней мере, смиренным сознанием своего духовного недостаточества, своей духовной нищеты. Вспоминаю из далекого прошлого семинарские уроки преподавателя Священного Писания Димитрия Павловича Боголепова. Когда он изъяснял Евангелие, то как-то невольно чувствовалось, что он, наш учитель, сам «учится у Христа»: таким благоговением было проникнуто его личное отношение к слову Божию. Оттого и настроение слушателей было таково, что нам казалось – мы слушаем не сухое толкование, а именно – изъяснение слова Божия верующим и благоговеющим пред сим словом наставником... и это, несмотря на некоторую сухость изложения, неизбежную в школьном преподавании, ибо приходилось пускаться в разные исторические, филологические и другие подробности.

Вот второе требование от современного толковника: это – благоговейное отношение к слову Божию. Помилуй Бог, если он, имея в виду назидание, пустится в сухое резонерство, в общие фразы: этим он только ослабит впечатление от своих толкований, вместо того, чтобы их усилить.

В наше время необходимо иметь в виду разные лжетолкования, искажающие смысл Священного Писания, вроде штунды, пашковщины, баптизма, толстовщины и подобных, думаю, что полемизировать с ними в толкованиях, изъясняющих слово Божие не в частях, а в целых книгах, едва ли уместно, дабы не наводить читателя на их суемудрые толкования, но должно как можно сильнее оттенять православное понимание пререкаемых истин в местах, искажаемых сектантами, – так, чтобы читатель, знакомый с лжеучением, сам понял, что речь клонится к обличению лжеучения, а незнакомый – только яснее усвоил умом и сердцем истину Писания по духу изъяснения ее Православной Церковью. Можно лишь изредка, в особенно благоприятных случаях, указывать на ложь того или другого заблуждения. Вот третье требование, предъявляемое церковною жизнью нашего времени толкователю слова Божия.

Слово Божие есть книга жизни, книга словес животворящих, тех словес, которыя приводили Апостолов в благоговейный восторг, которыя всецело овладевали сердцами верующих и побуждали их восклицать с Апостолом Петром: Господи, камо идем? Глаголы живота вечного имаши! В слове Божием не одно знание, но и жизнь духа, жизнь сердца, проявляющая себя в жизни каждого верующего христианина. Жития святых Божиих представляют как бы самую разнообразную иллюстрацию того, как понимали и к жизни прилагали святые истины слова Божия угодники Божии. Поэтому не будет неуместно, в некоторых случаях, для назидания читателей, при истолковании приводить и события из жизни святых Божиих, воплощавших в своей жизни словеса Божии. Во всяком случае, толковнику должно иметь в виду и сей способ изъяснения посредством примера: известно ведь, что слова учат, а примеры увлекают. Это четвертый совет современному толкователю слова Божия.

Нужно ли говорить, что толкования для народа должны быть изложены общедоступным языком? Без этого ведь они и цели не достигали бы. И, однако же, такая общедоступность изложения, по нашему мнению, не должна служить в ущерб полноте толкования: ради нее, например, пришлось бы пожертвовать глубокими и прекрасными изъяснениями святителя Филарета, митрополита Московского, а лишать более развитых читателей такого сокровища мысли и назидания было бы просто грешно. Впрочем, таких мест, по изложению мало доступных для простых читателей, конечно, будет немного: с расширением грамотности в народе расширяются и горизонты мысли, а наши духовные писатели, подобные митрополиту Филарету, умели удивительно сочетавать глубину мысли с ясностью выражения ее чисто русским языком, избегая иностранных слов и научных терминов.

Остается вопрос: какой текст должен подлежать толкованию – славянский или русский?

Думаю, что непременно тот, на каком книги Священного Писания предлагаются Церковью при богослужении, то есть славянский. Так, священная книга Псалтирь читается в церкви каждый день на славянском языке; народ любит эту книгу, несмотря на ее во многих местах малопонятность, именно в ее славянском тексте, к тому же русский текст, переведенный с еврейского, не везде согласен с текстом славянским, и когда простец читает Псалтирь славянскую, а ему будут толковать русский ее текст, то он может придти в смущение: отчего произошла такая разница? И какой текст вернее?

Впрочем, относительно сей священной книги следует сказать, что при толковании славянского текста ее встретятся такие затруднения, каких, может быть, еще во всей Библии не встретит толковник. Вопрос об исправлении славянского перевода Псалтири есть насущнейшая потребность нашей церковной жизни.

Вот кратко мои мысли по вопросу об издании толкований на Библию. Дело это, в сущности, новое, и было бы желательно слышать мнение людей, более сведущих, более знающих запросы души народной. Я и обращаюсь к таким людям с просьбою откликнуться на сии мои соображения³.