293. Нечто об авторском самолюбии и о мытарствах
По поводу статьи прот. С. Остроумова в «Отдыхе Христианина»
Достовернее суть язвы друга, нежели вольная лобзания врага.
Что делать нам, писателям, с нашим авторским самолюбием? Как ни берегись, оно нет-нет да и подстережет тебя, и уколет, иногда очень чувствительно. Не чужды этого микроба «папской непогрешимости» и мы, духовные писатели, не исключая и нас грешных, архиереев. Вот почему всегда следует помнить слова одного великого подвижника: «Ангелам свойственно не падать и даже, как некоторые говорят, совсем невозможно пасть; людям же свойственно падать и скоро восставать от падения, сколько бы раз это ни случилось; а только бесам свойственно, падши, никогда не восставать» (Леств. Сл. 4:31). Нет нужды доказывать, что если бы все ученые считали себя непогрешимыми, то наука застыла бы на месте; если бы каждый ошибающийся писатель стоял крепко на своем мнении, несмотря на все возражения, то среди читателей образовалось бы столько сект, сколько таких писателей. Слава Богу, что мы не потеряли возможности сознавать свои ошибки и познавать истину при помощи обличений, хотя бы иногда очень неприятных для нашего авторского самолюбия. Не потому ли сказано древним мудрецом: обличай премудра, и возлюбит тя (Притч. 9:8).
Эти мысли невольно приходят в голову, когда приходится писать или говорить о тех или других недостатках современных писателей, особенно богословов: ведь ошибка в вопросах богословских куда опаснее, чем в каких-либо иных. Тут авторское самолюбие может повести даже к ереси. Но ведь нельзя же, щадя это самолюбие и избегая неприятности, и молчать, когда совесть говорит, что надо «обличить». И Апостол ставит одною из обязанностей пастырского долга – «обличать», разумеется, спокойно и с рассуждением (2Тим. 4:2). Известно, что малейшее уклонение одной из параллельных линий образует угол. Так и в учении веры: малейшее уклонение от учения Церкви, от ее духа, от ее преданий, общепринятых богословских «мнений» может повести к уклонению от самой Церкви. Любовь Церкви и ее служителей и должна стоять на страже всего этого сокровища, и та же любовь должна принимать слово обличения с терпением и без упреков. Не в духе это нашего времени, некоторые даже из пастырей Церкви заражены иным духом; не любо им слышать обличение и отвечают они иногда резкостями, колкостями по адресу обличителя, а те замечания, какие приходится ему делать – не говорю уже о печатной критике, а иногда даже просто в частных письмах, считают за «обвинительные акты». За одно из моих возражений, в защиту слова «брак», я получил латинское прозвище «князя Церкви», за другое, не печатанное, только в письме на имя редакции высказанное, – «сановника духовного», каковым угодно было моему почтенному оппоненту наименовать меня уже печатно. Положим, и «князь», и «сановник» – не ругательные прозвища: последнее даже можно производить от слова «сан», а звание архиерея, конечно, есть сан, но все же в обычном словоупотреблении «сановник» есть слово не духовное, а гражданское. Автор употребил его с целью – не совсем доброю. А, между тем, можно ли было замолчать, хотя бы в письме к редактору, не предназначавшемся к печати, то смущение, какое было вызвано в православной душе неосторожною статьею, которая называла «поверьем» преследование бесами грешной души после смерти? Вот «сановник» и написал редактору: « Пусть-ка сам автор объяснит нам учение о мытарствах, сохраняемое церковным преданием и утверждаемое авторитетом Святителя Димитрия Ростовского». – Может быть, в частном письме я не точно выразился в научном отношении, употребил слово «учение» вместо «верование», слово «мытарство» вместо слова «частный суд», но суть дела остается: есть или нет частный суд по смерти? Проявляет или не проявляет сатана над человеком присущую ему силу и злобу, требуя себе грешную душу и опираясь, как на право, на грехи, совершенные душою в течение жизни? Автор уверяет, что «такое поверье слишком мало данных имеет в Писании, что сатана слишком обессилен Христом, чтоб иметь власть над душами в загробном мире, оспаривать их у Ангелов. Жало смерти – грех, говорит автор, но грех прощен, искуплен, и смерть мужа – покой. Борьбу переносить в загробный мир нет оснований. Борьба здесь кончается». – Вот что говорит не простой мирянин-любитель, а ученый богослов, протоиерей. Как же было не смутиться простому человеку этими мыслями? Правда, они высказаны не совсем ясно, точно, определенно, но из них вытекает само собою сомнение, если не прямое отрицание частного суда Божия над умершим человеком, и та мысль, что бояться так называемых мытарств не следует: это – только «поверье», а не верование, обоснованное на церковном предании наравне с учением о молитве за усопших, о ходатайстве святых, о всем том, чему буквальных, прямых оснований в Писании нет, а что только выводится логически из Писания. В ответ на мой вопрос о том, как думает сам автор-богослов о частном суде и мытарствах, он отвечает довольно уклончиво: он не отвергает «мнения» о сем предмете, а считает его только «богословским мнением», которое «соткано рассудком и чувством человека-христианина и не представляет собою обязательного для веры догмата Святой Соборной Апостольской Церкви». Признаюсь, такое заключение способно еще более смутить в простоте верующую душу. Автор приводит из догматического богословия епископа Сильвестра следующие строки: «Загробным состоянием душ, как оно изображено в Писании и церковноотеческом учении, не только не отклоняется, но скорее вызывается или необходимо предполагается частный для каждого по смерти человека суд. Верование в частный суд подтвердил и Сам Иисус Христос, с полной ясностью (здесь автор ставит знак вопроса, подчеркивая последние два слова), уча в Своей притче о богатом и Лазаре, об ожидающем каждого человека мздовоздаянии после смерти, необходимо предполагающем собою и частный суд. Отсюда вытекает тот прямой и естественный вывод, что, по учению Христову, над душою каждого человека тотчас после его смерти совершается суд Божий». Кажется, ясно, что такое учение, подтвержденное святоотеческим учением, должно быть непременно обязательно приемлемо для верующего православного христианина, тем более что на нем обосновывается и молитва об усопших, а с другой стороны, и учение о ходатайстве святых. Но оказывается, по мнению автора, что это – латинская логика, а не православная. «Здесь, говорит он, сильные доказательства, необходимые предположения, естественный вывод, но это – тот логический путь, который привел латинство к Filioque, чистилищу, индульгенциям, непорочному зачатию и непогрешимости пап. Откровение оставило загробную жизнь за плотной завесой, и вот наши догматисты разрезают эту завесу острым ножом диалектики, строят предположения, выдвигают выводы, силлогизмы». Так критикует автор положения, высказанные епископом Сильвестром о частном суде. Что касается латинской логики, то, ведь «сильные доказательства, необходимые предположения, естественные выводы» из Священного Писания не отвергаем и мы, православные; на них построено многое и в нашем учении, особенно в тех пунктах его, где идет речь об отличии его от протестантства (об иконах, предании, почитании святых, почитании креста, молитве за усопших, призывании святых и др.). Слабая сторона латинства в том, что его выводы из посылок делаются шире того, что дают посылки, что там пускается в ход софистика, допускаются передержки, чего православие отнюдь не может допускать. А в данном случае епископ Сильвестр делает строго логические выводы и никакой специально латинской логике не следует. Правда, далее автор пытается опровергнуть мысль епископа, что Иисус Христос говорит в притче о частном суде и мздовоздаянии, и доказать, что «учение о двух судах есть учение человеческое, очень логичное, очень почтенное, удовлетворяющее человеческой любознательности и чувству религиозному, но и только». Как же относится к сему учению сам почтенный автор? Принимает ли он его, или считает для себя «необязательным?» – это, по меньшей мере, остается нерешенным вопросом. По-видимому, он более склоняется к мнению древнейших учителей Церкви – блаженных Иринея и Ипполита (которого пятью строками ниже почему-то называет Иеронимом). Их мнение, по его словам, стоит «ближе к Священному Писанию». Бл. Ипполит полагает, что и праведные души и ныне содержатся во аде, только не в том месте, где грешные; а Ириней думает, что души учеников (верующих) пойдут в невидимое место, где будут ожидать воскресения и только тогда предстанут пред лице Божие. Но это мнение противоречит выше приведенному, так сказать, всеобдержному мнению, внесенному позднейшими богословами даже в системы догматического богословия, тем более, что это мнение, по словам самого же автора, имеет основание для себя в Священном Писании, тогда как мнение Иринея и Ипполита стоит одиноко и другими отцами не повторяется, почему и догматист епископ Сильвестр не счел нужным вносить его в свое богословие.
Автор говорит, что мнения, как бы ни были авторитетны, не могут быть обязательны: это – не догматы. Надо различать «мнения»: есть из них, так сказать, безразличные, не имеющие прямого значения в деле нашего спасения, а есть и такие, которые стали нашими верованиями, закреплены Церковью в богослужебных чинопоследованиях, стали церковным преданием. Само собою понятно, что земные образы, в какие облекаются сии мнения, не есть самая действительность, но они суть, по выражению святителя Феофана Затворника, образное представление действительности. «Духовный мир есть нечто таинственное, – говорит этот великий подвижник-богослов, – таинственное, чего представить нам в подлинной его действительности нет возможности. Когда приходилось кому домыслиться до положения тамошних дел или Господу угодно было дать откровение о том, – то и другое делалось под образами нашей земной жизни. Эти образы представляют действительность, но не суть самая действительность. Она духовна, мысленна, не имеющая в себе ничего плотского. Слов нет у нас на выражение того. Наши слова чувственны, грубы, образны». Это вполне согласно с тем, что говорил Ангел Божий св. Макарию Александрийскому: «Земные вещи принимай здесь за самое слабое изображение небесных». Но, тем не менее, небесные вещи существуют; тем не менее, частный суд Божий есть, в него верует вся Церковь, о нем говорит она верующим в своих богослужебных песнопениях, в отеческих писаниях, говорит как о реальном явлении, а не как об одном из способов «проповеднического воздействия на нравственность христиан», как выражается наш автор. И видения Григория о мытарствах св. Феодоры нечто большее, чем произведения Данта, Мильтона и Клопштока, как говорит о. протоиерей. Как бы то ни было, для православного слуха такое приравнение житийных сказаний оскорбительно. Надо выяснять суть дела, подчеркивать образность сказаний, но не касаться этой сути, не говорить, что эта суть, как «частное мнение», необязательна. Следует вдуматься в глубокую мысль Московского святителя Филарета о мытарствах. «Если принять в рассуждение, говорит он, что Апостол говорит о духах злобы поднебесных, и что духам злобы свойственно быть в аде, то не придется ли заключить, что наш бедный мир, с одной стороны, по дару творения и по благодати искупления, проницаемый благодатною светлою атмосферою неба, с другою, по бедственному греховному повреждению, не совсем заперт для расширившейся в нем темной атмосферы ада. Души, облагодатствованные и совершившиеся, исходя из тела, отражают сию атмосферу вселившимся в них благодатным светом и, не ощущая их, идут на небо; к душам, менее очищенным, менее сильным в свете, она приражается, – и вот мытарства». (Письма к архимандриту Антонию, II, 273–274). Как видно из сего, мысль, что душе, оставляющей мир, Богом дается помощь и содействие в деле нравственного самосознания и самоосуждения при посредстве духовных сил света и тьмы как орудий Его правосудия, без сомнения, пред оком всевидящего Судии, заслуживает глубокого внимания и останавливала на себе внимание великого богослова митрополита Филарета, который со свойственной ему краткостью обосновал ее, так сказать, не только богословски, но и философски.
Автор приводит мнение св. Григория Богослова о том, что по вопросам о воскресении, суде, воздаянии – «и промах сделать безвредно». Признаюсь, не помню, где высказывает святитель такую мысль. Если о. протоиерей хочет сказать, что он сделал промах в своем суждении относительно частного суда, то такое сознание похвально; но если он хочет оправдать свой промах, признать его «безвредным», то этого нельзя похвалить: в наше время надо быть крайне осторожным в вопросах веры и церковных преданий, церковных обычаев, церковных воззрений, коими живут православные люди. Печально, что в наше именно время в нашу духовную, особенно общедоступную, литературу много проникает мнений далеко неправославных, мнений из западных исповеданий, как латинских, так и лютеранских, протестантских, и проникает нередко даже как-то независимо от авторов, по недосмотру, по увлечению западными писателями, которые переводятся иногда без особенного просмотра со стороны православной мысли, православного миросозерцания. В общедоступных изданиях этого следует особенно остерегаться. И без того у нас в народе немало рассылается брошюр и листков, явно сектантских; что же будет, если в духовных изданиях станут появляться статьи с уклонением в сторону рационализма, протестантства или латинства? Пусть каждый автор, особенно духовный писатель, строже проверяет себя: как бы не смутить душу православную, в простоте сердца верующую.