265. Два письма гр. Л. Н. Толстого о древнерусских житиях святых

Наш православный народ переживает войну и ее ужасы со спокойной преданностью воле Божией. Он помнит слова Спасителя: услышати имате брани и слышания бранем: зрите, не ужасайтеся, подобает бо всем сим быти (Мф. 24:6). Войны как неизбежное последствие зла, греха, заразившего человеческую природу ядом эгоизма, всегда были и будут до скончания века, как бы мечтатели-пацифисты ни усиливались проповедовать идею всемирного мира на всей земле. Войнам все же подобает, по выражению Самого Господа нашего, быти.

И невольно припоминается наш русский мечтатель, самозваный философ, граф Лев Толстой с его проповедью: «не воюй». Что бы сказал он теперь, когда каждый день печать приносит нам все новые и новые вести о тех зверствах, какие совершают тевтоны в занятых ими местностях, о тех ужасах, какие обрушиваются на мирных жителей, на их младенцев, на их жен и дочерей – ужасах, совершенно бессмысленных даже с военной точки зрения и едва ли возможных даже у дикарей?..

А ведь было время, когда этот типичнейший русский человек близок был к идеалам русского народа, готов был, казалось, воспринять их в свою душу, любовался ими, восхищался и собирался послужить им. Увы, гордыня, постепенно овладевая его душою, заслонила все эти идеалы, исказила их, вытравила совершенно из его души основную черту православного народного духа – смирение и заняла его место.

Разбирая бумаги покойного наместника Лавры, отца архимандрита Леонида, я нашел два письма графа Л. Н. Толстого, очень характерные в этом отношении. Писаны они за 36 лет до его смерти, в 1874 году, когда его талант блистал во всей красоте, когда в его русской душе пробуждалось стремление к родным идеалам народа и он искал вдохновения в тех «сокровищах, каких не имеет ни один народ», по его же собственному выражению. О. Леонид, которому были адресованы эти письма, в то время был еще настоятелем Нового Иерусалима и, имея довольно свободного времени для литературных трудов, много работал в области древней письменности. Упоминаемый в первом письме П. Д. Голохвастов летом жил в своем имении близ Воскресенского монастыря и часто бывал у о. Леонида. Вот эти письма.

1874. Ноября 22. Тула.

Ваше высокопреподобие!

П. Д. Голохвастов сообщил мне радостное известие, что дело составления для народа книги чтения, составленной из избранных житий, не только одобрено вами, но что вы не отказываетесь даже в своем личном содействии этому делу. Постараюсь при первом досуге воспользоваться вашим разрешением побывать у вас и переговорить подробно обо всем, теперь же мне хочется, как сумею, изложить мой взгляд на это дело и вызвать ваше, так высоко ценимое мною, мнение о нем. В предполагаемой мною книге (или ряде книг) я разделяю две стороны: форму – язык, размер (т. е. краткость или длину) и содержание – внутреннее, т. е. нравственно-религиозные основы и внешнее, т. е. описываемые события. По всем четырем отделам я мечтаю о том, чтобы найти последовательность, т. е. постепенный переход от простого к более сложному. – 1) По языку я думаю надобно начать с Макарьевских житий вроде (Евлогия)⁵ тех, которые напечатаны в моей Азбуке, и 2) по размеру самые краткие, переходя постепенно к более трудным по языку до языка Димитрия Ростовского, и по размеру до жития хоть Николая Чудотворца. 3) По внутреннему содержанию, от ближе доступных простых подвигов, как мученичество, до более сложных, как подвиги архипастырей Церкви, действующих не для одного своего спасения, но и для блага общего, и 4) по внешнему содержанию, от событий более живых и рельефных до общественной и духовной деятельности. Вообще, по языку я предпочитаю простоту и удобопонятность и сложный язык допускал бы только тогда, когда он живописен и красив, каким он бывает часто у Димитрия Ростовского. По содержанию я предпочитаю для народного чтения, без сомнения, русских святых и таких, жизнь которых содержит больше событий. Я очень мало начитан в этой отрасли литературы, но потому, что знаю, мне кажется, что осуществление этого плана возможно. Не могу выразить вам, до какой степени ваши указания мне будут драгоценны. Искренно радуюсь еще тому, что это дело дает мне, может быть, случай исполнить мое давнишнее желание представиться вам и засвидетельствовать то искреннее высокое уважение, с которым имею честь быть ваш покорный слуга

Граф Лев Толстой

К сожалению, у нас нет под руками ответного письма о. Леонида, но из следующего письма графа Толстого видно, что ответ был более, чем удовлетворительный. Вот второе письмо графа, без пометки месяца и числа.

Ваше высокопреподобие!

Получив ваше письмо, я испытал большое духовное наслаждение. Я читал выражение сочувствия дорогим для меня взглядам на дорогое мне дело и выражение гораздо более высокое и глубокое тех самых мыслей, которые смутно представлялись мне. Издание для народа избранных мест из нашей древней литературы и именно в тех больших размерах, как вы предполагаете, представляется мне таким важным и хорошим делом, что я непременно намереваюсь посвятить на это дело те силы, знания и средства, которые могу. Я сам дам свой пай денежный на это дело и начал и буду собирать по вашему указанию людей для общества с целью такого издания. Самая большая трудность есть выбор и издание, т. е. сокращения и объяснения, если они нужны. Вопрос в том, угодно ли вам будет взять этот труд. Если да и Бог даст нам жизни и силы, то дело это будет сделано. Само собою разумеется, что все это дело подлежит многостороннему обсуждению, для которого я постараюсь быть у вас; теперь же я высказываю только те чувства и намерения, которые вызвало во мне ваше письмо.

Очень много благодарен вам за столь любопытное и прекрасное исследование о Сильвестре⁶. Судя по нем, я догадываюсь, какие сокровища – подобных которым не имеет ни один народ – таятся в нашей древней литературе. И как верно чутье народа, тянущее его к древнему-русскому и отталкивающее его от нового.

Прося принять мою глубокую благодарность за ваше доброе ко мне расположение и уверение в моем глубоком и искреннем уважении, имею честь быть ваш покорный слуга

Граф Лев Толстой

Из этого письма видно, что о. Леонид не ограничился только одобрением намеченного графом Толстым плана издания житий святых, но и советовал ему поставить дело шире: издавать и другие памятники древне-русской литературы, каковы, например, поучения, притчи, разные сборники, вроде «Золотой Струи», «Измарагда» и подобным им. И действительно: не раз говорил мне покойный старец, что в нашей древней письменности – богатейший рудник чистого золота народных поучений, и по его указаниям я много брал из этого рудника для своих «Троицких Листков». Кто знаком с этого рода литературой, тот поймет, что такой художник-писатель, как граф Толстой, не мог не увлечься этим сокровищем. И он увлекся, но, к глубокому сожалению, как воспитанный вне церковных веяний, не воспринял самого духа этих сокровищ, а только как художник использовал образы и формы их, дав ряд рассказов, в сущности, искажающих дух нашей старой литературы. Влияние о. Леонида, по-видимому, было мимолетным. В 1881 году Толстой посетил Троицкую Сергиеву Лавру и был у о. Леонида со своею семьей. Оставшись потом наедине с старцем, он беседовал с ним о духовной жизни, но когда он вышел от старца, то последний сказал мне со вздохом: «Заражен такою гордыней, какую я редко встречал. Боюсь – кончит нехорошо».