73. Мое доброе слово миссионеру Д.И. Боголюбову

Я в долгу пред Дмитрием Ивановичем Боголюбовым, – тем миссионером, которого я не назвал по имени в своем дневнике под заглавием: «Может ли прельщенный быть руководителем духовной жизни народа?» Он мне отвечает теперь в «Приходском Священнике» за полной подписью и, в свою очередь, ставит мне вопросы. К сожалению, не могу всего читать, что на Руси печатается, и потому иногда только случайно, по присылаемым вырезкам, узнаю, что пишут по моему адресу.

А пишет г. Боголюбов, между прочим, вот что:

«Во-первых, что эта за позиция «на церковной страже»? Кто санкционировал для преосвященного Никона долг вникать в церковно-административные дела чужих епархий? Преосвященный Никон забывает, что надо мной есть свое духовное начальство. Так неужели без его помощи оно не может рассудить: заслуживают «одобрения» мои суждения или нет? Что это, в самом деле, за услужливость, имеющая, на мой взгляд, ярко партийную окраску?!»

Отвечаю вам, любезнейший Дмитрий Иванович. На первый вопрос вы тут же ответили сами, всего чрез десять строк, когда говорите, что «на страже церковной обязан стоять всякий епископ»; дело значит, в «позиции»: кто «санкционировал долг вникать в дела чужой епархии?» На этот вопрос я отвечу вопросом же: а вам, Дмитрий Иванович, кто «санкционировал» – если не «долг», то хотя право – судить о деяниях епархиальной власти в Москве? Ведь вы тут же говорите, что вот-де «в Москве большую мелкоту отлучили и пока из того ничего путного (хотя бы выразились-то поприличнее: ведь отлучение-то совершено первосвятителем московским!) не вышло». Вы мирянин и, однако же, позволяете себе публично сказать и напечатать, что из распоряжений московского первосвятителя ничего путного не вышло. Я – епископ, по вашему же признанию, обязанный стоять на страже, долгом почитаю предостеречь тоже епископа, стоящего во главе миссионерского совета в столице, – предостеречь и других собратий моих, епископов других епархий, да и всех православных от нарождающейся опасной ереси. Если уж говорить о праве или долге, то, конечно, и право и долг не на вашей стороне, а следовательно, и не вам меня, а скорее мне бы вас следовало спросить: по какому праву вы позволяете себе произносить приговор над деянием московской епархиальной власти? Пусть Святейший Синод воспретит всем нам, епископам, высказывать в печати свои суждения по вопросам церковной жизни: тогда мы и замолчим и предоставим это... ну, хотя бы вам, гг. епархиальные миссионеры. Только помните, что этим правом захватно пользуются все иудеи, все враги Церкви: как лишите вы его нас, епископов?

Но этого мало. В Петербурге живет не один десяток тысяч и моих вологжан: ведь и они заражаются тонким ядом чуриковщины, и одни из них с тоскою в душе приходят ко мне с жалобою на духовного развратителя, другие уже несут его заразу в пределы моей епархии в виде вражды к духовенству и духовной гордыни. Как же мне молчать? Ереси и расколы широкою волною распространяются по лицу родной земли, а мы, епископы, будем молчать из опасения, как бы тому или другому г. миссионеру не показалось наше слово в защиту терзаемой матери-Церкви неуместным вмешательством в дела стоящего над сим миссионером его духовного начальства? Простите, господа и отцы миссионеры! У вас начинается пожар, а мы будто и права лишены крикнуть хотя бы и вашему «начальству»: смотрите! берегитесь! гасите огонь!.. Вы, Дмитрий Иванович, видите в моей статье не слово ревности о святой Церкви, а какую-то «услужливость, имеющую партийную окраску». Вы говорите, что «именно такой окраской одобрены благоглаголивые размышления» мои (пусть судят читатели, насколько вежливы такие выражения в отношении к епископу: я в своем деле не судья). А знаете ли, что эти размышления излились из наболевшего сердца, при виде той разрухи, которая висит над нами, при виде той растерянности, какую проявляют стоящие на страже?.. Вы сочли мои строки, кажется, доносом с моей стороны и, в свою очередь доносите на меня, что я вмешиваюсь в дела чужой епархии. Ах, дорогой Дмитрий Иванович! До того ли теперь, чтоб заглядывать в чужую душу: по каким побуждениям писано то или другое «размышление»? Пусть каждый смотрит в свою совесть, в свое сердце: «Знай себя и будет с тебя», как говорил один оптинский старец. А вот когда мы видим беду для Церкви, то и должны – да, во услышание всей Церкви должны кричать об этой опасности. Недолго ждать: время покажет, кто из нас прав!

Вы говорите мне: «Не будете голословны в приговоре обо мне». Но я от уст ваших же сужу о вас, Дмитрий Иванович. Вот вы говорите: «Я знаю церковное учение и знаю, что его я исповедую все». Все? А разве Церковь поручала когда-нибудь преподавать свое учение людям, находящимся в несомненной прелести? Ведь это слова, это определение Чурикова – ваше, Дмитрий Иванович! Ведь вы сами же утверждаете, что Чуриков во многом заблуждается, что вы его ошибки и погрешности и без «Колокола» отлично знаете. Знаете, следовательно, и то, что это, по меньшей мере, невежда, искажающий слово Божие. Знаете, конечно, и то, что повелено св. Апостолом: не мнози учители бывайте (Иак.3:1). Знаете и другое апостольское слово: како проповедят, аще не послани будут (Рим.10:15). Знаете, что публичное учительство в Церкви есть дело пастырей и только тех из мирян, кому будет поручено сие от пастырей же. Сами же говорите, что Чурикову права на учительство, «собственно, никто не давал: он сам его взял, а взяв, так умело воспользовался фактом (т.е. самочинием своим), что за него потом встал народ, как за Илиодора (но Илиодор не самочинно учил народ, а с благословения и по заповеди своего епископа, и приравнивать его к самозванцу Чурикову не подобает), и пришлось, во внимание к мольбам народа (мало ли о чем будет «молить» толпа сбитых с толку простецов!) разрешить Чурикову проповедовать, хоть и под строгим пастырским надзором». Таким образом, вы сами сознаетесь за весь миссионерский совет, что вы ничего не могли сделать с самозванцем, что против воли пришлось «санкционировать», как ныне говорят, беседы самозванца-учителя. А он, пользуясь такою слабостью совета, охотно подписал отныне знаменитые «три бумаги», о коих вы говорите. И вы думаете, что этим «обезвредили» самозванца? Простите, мне припоминается известная птица, которая при виде опасности прячет свою голову под крыло, воображая, что ее никто не видит и опасность минует.

Теперь, простите, я обращаюсь уже к вашей совести и говорю: мне страшно за вас, Дмитрий Иванович! Не оскорбляете ли вы св. Апостола Павла, прячась за его авторитет, когда приводите мне на память его слова: «одни по любопрению проповедуют Христа не чисто... некоторые по зависти... что до того? Как бы ни проповедовали Христа, я и тому радуюсь, и буду радоваться?» (Флп.1:15–18) – «Слова Апостола, – восклицаете вы, – для ответа преосвященному Никону прямо замечательны!» Но ужели Апостол Христов имел в виду прельщенных, зараженных самомнением, находящихся под влиянием злого духа? Ужели тот, кто имел ум Христов, в ком, по его выражению, жил Сам Христос, ужели он радовался, когда учение Христово распространялось среди язычников чрез таких одержимых? Не мне учить вас, дорогой Дмитрий Иванович: вы много лет имеете дело с сектантами и лучше меня, конечно, знаете науку герменевтику; вы знаете, что Церковь наша не признает иезуитского правила – цель оправдывает средства, а потому не допустит к святому делу духовного «окормления» чад своих того, кого даже вы, при всей своей снисходительности, называете прельщенным. Церковь знает, что прелесть есть наихудшая из ересей: она захватывает и ум, и сердце, и волю человека, ею одержимого, и заражает других, соприкасающихся с таким человеком. Это – не то, что простой грех: это – хула на Духа Святого, если только особое милосердие Божие не вразумит прельщенного. Апостол разумел, по изъяснению всех наших православных толковников, не таких людей, не зараженных ересью, – да и вы то же признаете: так как же это вы применяете к прельщенному его словеса? Апостол разумел таких вот грешников, как и мы с вами, от которых вреда святой вере произойти не могло. Правда, вы таким и считаете Чурикова, но я-то сию мерку в отношении к Чурикову прикладывать не имею оснований. Я боюсь, что скоро и вам придется сознаться в своей ошибке. И давно бы пора: ведь ровно год тому назад вы говорили мне лично, что Чуриков считает себя особым избранником Божиим: ну, как же ему вверять для духовного руководства души, в простоте сердца верующие? Ужели сделал бы это Апостол? Ужели порадовался бы, если бы в среде его паствы явился такой лжепророк и даже – чудотворец?

Спасибо отцу иеромонаху Вениамину: своими основательными статьями в «Колоколе» он избавил меня от необходимости доказывать, что Чуриков – неправославен, что чуриковщина есть секта, родственная хлыстовству, что в конце концов, она ведет к подмене «христианства», к подмене благодатного – человеческим духовного – душевно-плотским, жизни в Боге – верой в человека.⁸ Можно ли допускать такую проповедь, давать на нее благословение со стороны Церкви?

Вы спрашиваете: «Что было делать нам – проклинать и отлучать?» Вероятно, это тонкий намек опять на «Москву». Отвечаю вам: ни того, ни другого пока не следовало делать. Должно было испытать смирение Чурикова. Ведь смирение есть основная стихия духовной жизни в Православной Церкви: где нет благоухания сей стихии, там нет и духовной православной жизни, там – смрад мертвящей душу гордыни. Должно было потребовать от него снятия креста, острижения волос, прекращения проповеди, как такого дела, к коему он не пригоден с точки зрения Церкви. И только тогда, когда он не послушал бы, повести с ним полемические, как с сектантом, беседы, хотя бы вот вам, Дмитрий Иванович. И уж ни в каком случае не освящать его бесед благословением церковным.

В заключение вы говорите по моему адресу: «Так вот что грустно: по нынешним временам, оказывается, не всякой страже слепо доверяться можно». Это в переводе на русский язык значит: епископу Никону верить не следует, а Чурикову надо всюду открыть двери, приглашать его по церквам для проповеди, идти пастырям Церкви к нему на выучку. Что ж? Ведь если о нем вы говорите: «дай Бог побольше таких православных», то почему же бы и не так? Ныне народ жаждет слышания слова Божия; ведь, вот вы мирянин, а вам дано право проповеди. Почему же бы «умелому» и, как видно, опытному в сем деле Чурикову не предоставить того же права?

Заключу и я свое доброе слово вам: грустно, до боли сердца грустно, что якобы гуманный, на деле же очень туманный сентиментализм вторгается уже в область церковной жизни нашей, и нельзя стало полагаться в деле распознавания «духов» даже на таких специалистов, как наши миссионеры. И как бы хотелось верить, что вы, Дмитрий Иванович, оправдаете на себе вторую половину стиха 8-го из 9-й главы Притчей Соломоновых.