Церковный суд в первые века христианства

В последнее время в нашей литературе вопрос о церковном суде нашел себе видное место в ряду других церковных и общественных вопросов, привлекающих к себе внимание читающих людей.

По поводу вопроса о церковно-судебной реформе немало было уделено трудов на отыскание и истолкование тех данных практики и законодательства церкви, которыми так или иначе представители нашей канонической литературы думали обосновать свои суждения и проекты преобразования современного нам церковного суда, который бы вполне удовлетворял, с одной стороны, современному положению церкви и ее потребностям, с другой, в то же время, – согласовался бы и с основными началами суда древней вселенской церкви. Таким образом, естественно затронут был вопрос о суде древней церкви, и наша литература представила несколько исследований о нем с целью установить правильное отношение к нему предполагаемых церковно-судебных реформ.

Таким путем вопрос о церковном суде, по-видимому, и исчерпан и разрешен окончательно, так что всякое дальнейшее исследование его должно считаться совершенно излишним. Но такое воззрение на дело, если и может быть оправдано в виду практических его интересов, ни мало не оправдывается интересами теоретическими, научными. А именно: полно ли наше представление о церковном суде первых веков христианства, которое дала нам наша литература по этой части? Что оно не полно – в этом не может быть сомнения уже по тому одному, что нашим исследователям и не представлялось никаких понуждений подробно рассматривать этот суд: для них достаточно было указать в нем только на то, что имело какое-либо отношение к спорным и занимавшим их вопросам. Далее, верно ли наше представление и о действительно исследованных сторонах древнего церковного суда? И этот вопрос наша литература не разрешает окончательно, ибо спорившие между собой исследователи разошлись с противоположными воззрениями на этот предмет: одни нашли древний суд церкви нисколько не противоречащим выработанному проекту реформы нашего церковного суда, другие, напротив, нашли их не согласующимися между собой.

В виду этого представляется далеко не излишним новое исследование, которое, отрешившись от всяких практических задач настоящего времени, представило бы по возможности полное и точное изображение церковного суда первых веков христианства. Эту задачу и имеет в виду настоящее исследование, обнимающее собой историю церковного суда в первые пять веков христианства или в его доконстантиновский период.

Между главными признаками, входящими в содержание понятия «суд» особенную важность имеют следующие: основание, на котором суд производится, предмет ему подлежащий, способ или форма его производства и, наконец, лица, его производящие. Каждый из этих признаков обусловливает собой качество и природу суда, и видоизменение одного из них соединяется непременно с видоизменением всего вообще понятия о суде.

Основанием суда служит вообще право (jus), или закон. Суд справедливый и несправедливый, законный и незаконный – вот обыкновенные и самые ближайшие определения суда, которые можно встретить и в среде лиц, далеко не способных глубоко понимать сущность дела. Далее, различными видами права точно так же определяются и различные виды суда. Смотря по тому, уголовное, гражданское (светское), или церковное право служит основанием суда – и этот последний получает наименование уголовного, гражданского (светского), или церковного и т. д.

Но из всех этих видоизменений в понятии суда вообще важнейшим для нас представляется в настоящем случае то, которое обозначается выражениями: «внешний суд» (forum externum) и «внутренний суд» (forum internum).

В смысле правильного учреждения (institutum) внутренней суд является только в христианской церкви. Язычники не знали его как учреждение, хотя как действие совести и внутреннего нравственного закона он, конечно, всегда существовал и существует в роде человеческом, ощутительно давая о себе знать во внутренних терзаниях совести или же во внутреннем удовольствии и спокойствии, которые испытывает человек, совершивший то или другое деяние, и совершенно независимо от того, оправдывает или осуждает его деяние внешний, формальный суд.

Основанием этого внутреннего суда служит нравственный закон, который обнаруживает свое присутствие в человеке тем, что научает его распознавать, что́ хорошо и что́ худо, что́ позволительно и что́ непозволительно. Требования этого закона, дарованного Богом человеку как свойство его разумной природы, составляют так называемое «естественное право»¹. Действие этого права всегда почиталось весьма важным и по сознанию лучших из язычников. «Неужели найдется человек, который сказал бы о себе, что он невинен пред всеми законами? А если бы сие и случилось, то невелика была бы правота его: он прав перед законом? Но насколько требования долга шире требований права?! Как иного требуется благочестием, гуманностью, свободой, справедливостью, верой – чего нет в писанном праве»². И это весьма естественно. Нравственность и право в своем процветании обусловливают одна другое: и это же самое отношение существует и между судом внутренним (органом первой), и судом внешним (органом второго). Потому-то и внешний суд по мере своего развития и усовершенствования стремится дать более и более простора суду совести, суду внутреннего убеждения. Но тем не менее, внутренней суд вне церкви Христовой не мог возвыситься до того значения и прибрести той силы, какую он должен иметь в деле нравственного воспитания человечества. Совесть, которая производит этот внутренней суд, предоставленная самой себе, может омрачаться, неверно истолковывать нравственный закон, может и совершенно быть заглушена. Что же может ручаться за правильность и законность этого внутреннего суда? Христианство разрешило этот вопрос. Евангельский закон служит опорой внутреннего суда и ручательством за правильность его решений. Учением и таинствами церковь воспитывает, исправляет и просветляет сознание верующего в разрешении трудных нравственных вопросов.

В таинстве покаяния (исповеди) внутренний суд выдерживает, с одной стороны, все свойства суда совести – суда тайного, нравственного и божественного; с другой – носит на себе все черты учреждения божественного, становится в строгом смысле судом (forum), а не произвольным действием человеческой способности судить (judicium).

Исповедь есть 1) суд внутренний, суд совести. Кающийся открывает перед духовником тайно все те грехи, которые сознаются его совестью. Действование духовника ограничивается в этом моменте только тем, что он направляет деятельность совести, помогает ей в сознании грехов и в оценке тяжести их и ответственности за них. Духовник – не обвинитель: обвинитель здесь – совесть кающегося, а скорее свидетель и ходатай его перед Богом, совершающим внутренний суд.

Исповедь есть внутренний суд и 2) со стороны своего предмета. Предметом внутреннего суда служит вообще грех, предметом внешнего суда служит только преступление. Но очевидно, понятие греха обширнее понятия преступления. Тогда как преступление есть явное нарушение внешним видимым действием внешнего закона или права – грех есть всякое действие ума, движение чувства, намерение и т. п., коль скоро они противны совести. С другой стороны, преступления как нарушения внешних законов могут быть определены, сосчитаны, тогда как грехи бесчисленны. В церковных правилах замечен достопримечательный случай, имеющий близкое сюда отношение. «Аще кто, вожделев греха, решится сотворити его, но его намерение не приведется в действие, явно есть, яко благодатию избавлен»³. По смыслу правила таковой не подлежит внешнему суду, но должен очистить совесть свою покаянием и епитимьею по усмотрению духовного отца⁴.

Исповедь есть внутренний суд и 3) со стороны способа исследования греха (processus). Во внешнем суде подсудимый изобличается доказательствами. Сознание его нередко само по себе не имеет безусловного значения и само подлежит проверке; вообще изобличение подсудимого является как действие враждебное для него: против изобличения подсудимый направляет все свои силы и средства и только по истощении всех своих средств против обвинения признается оправданным или обвиненным (convictus). Напротив, в исповеди не существует никаких принудительных мер к обвинению: все основано здесь на свободной воле кающегося. Сознание его принимается с полным одобрением, потому что исходит из раскаяния и сокрушения сердца, и кающийся знает, что он имеет свидетелем своих грехов Самого Бога, что его ложь рождает новый и более тяжкий грех. Кающийся не оправдывается здесь, а, напротив, сам себя обвиняет.

Выдерживая вышеуказанные свойства внутреннего, тайного суда совести, исповедь 4) носит в себе характер божественного учреждения (таинства), обладающего божественной властью прощать и связывать грехи людей, Самим Господом врученной апостолам⁵ и преемственно сохраняющейся и действующей в церкви во все времена. По силе этой власти в таинстве покаяния кающемуся дается полное удостоверение в том, что он прощен и снова примиряется с церковью, от которой удалил себя своими грехами⁶. По силе этой же власти духовный отец налагает епитимью или церковные наказания к уврачеванию души кающегося⁷.

Как Божественное установление, исповедь отличается от простого тайного суда совести и тем еще, что ее может совершать только лицо, облеченное известной иерархической властью. Тот приговор, который изображается в таинстве покаяния в форме разрешительной молитвы, имеет полную силу и значение только тогда, когда произносит его епископ или лицо, имеющее законное рукоположение и дозволение на это от его епископа.

С другой стороны, власть связывающая и разрешающая, которую употребляет в таинстве покаяния духовный отец, не может обнаружиться здесь во всей своей силе, но подлежит ограничению. Именно власть связывающая не должна простираться далее употребления исправительных наказаний, а власть разрешающая не должна простираться здесь и на запрещение, наложенное по суду епископа. Наконец, власть решить и вязать духовный отец может употреблять только формой внутреннего суда – таинства покаяния; но не имеет права обнаруживать ее открыто, в форме внешнего церковного суда. Выражаясь научным языком, это последнее свойство исповеди как внутреннего суда означает, что ему принадлежит своя особенная юрисдикция, отличная от юрисдикции внешнего церковного суда.

Таковы в общих чертах существенные свойства и различие внутреннего и внешнего суда церкви.

Предметом нашего исследования служит только внешний суд церкви, именно: его установление Спасителем и апостолами и последующее развитие его в церковной практике в продолжение первых пяти веков христианства.

Соответственно, главным вопросам, вытекающим из самого существа дела, это исследование должно представить следующие части.

Часть первая. Есть ли в Священном Писании Нового Завета свидетельства о том, что Спаситель и апостолы установили внешний церковный суд? Исследование мест Священного Писания Нового Завета сюда относящихся и должно составить содержание этой части. Но так как учение апостолов не все заключено было в писании, а многое передано было апостолами устно и сохранялось потом, и доселе сохраняется в предании, то в эту же часть должно войти исследование и непосредственного апостольского предания, относящегося к церковному суду.

Часть вторая. Предметом ее должно служить исследование тех данных церковной истории, церковного и светского законодательства, которые, так или иначе, свидетельствуют о действовании церковного суда во времена после апостолов и по V век включительно.

Для удобнейшего расположения содержания этой части мы подразделяем ее на следующие отделения:

Отделение I: о предметах церковного суда во II–V веках и отношении его к светскому суду.

Отделение II: об устройстве церковного суда или о лицах, его производящих.

Отделение III: о производстве церковного суда во II–V веках или о нормах и порядке движения судного дела и его исследования.

Более частные вопросы, составляющие содержание этих отделений, обозначены будут особенными рубриками.

Есть ли в учении Иисуса Христа указание на право церкви открыто совершать суд свой? Черты церковного суда, указанные Иисусом Христом. Лица, имеющие власть производить этот суд. Общие соображения о предметах церковного суда, основанные на Евангельском учении. Судебные приговоры апостолов Петра и Павла. Их значение. Учение апостола Павла о церковном суде. Отношение его к учению о сем Спасителя. Основания, по которым можно предполагать и другие узаконения апостолов относительно церковного суда, кроме сохранившихся в посланиях святого апостола Павла. Церковный суд по Апостольским правилам. Общие соображения и заключения о церковном суде по учению апостолов.

Суд церковный поставляет действующие в нем лица в особенные отношения друг к другу. В нем различаются лица судящие и судимые. Первым предоставляется право входить в подробное исследование намерений, действий и средств, употребленных вторыми; последние обязываются раскрывать перед первыми, так сказать, всю свою душу. Таким образом, суд необходимо предполагает, что производящие его имеют власть и авторитет, которые обязательны для лиц судимых. И признавая бытие церковного суда из начала, мы тем самым уже предполагаем в церкви существование особенных лиц, облеченных властью производить суд над подчиненными им лицам: справедливо ли такое предположение?

Конечно, основания для разрешения этого вопроса должно искать там, где стала бы искать их сама древняя церковь. Но нет ничего несомненнее положения, что древняя церковь разрешение всех своих вопросов искала и обязывала искать, прежде всего, в учении и примере самого Господа и апостолов; следовательно, и нам должно обратиться непосредственно к Слову Божьему и в нем искать разрешение поставленного вопроса.

Всем известно Евангельское учение о той всепрощающей любви не только к братьям и ближним, но и к самим врагам, любви, по которой христианину заповедуется прощать обидевшего его не только до семи или семидесяти, но и до семижды семидесяти раз⁸, или по которой ударившему в десную ланиту повелевается обратить и другую, и хотящему судиться с ним с целью взять его ризу повелевается отдать и срачицу⁹. Но не менее известно также и учение Спасителя, изреченное в следующих словах: «Аще согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его между тобою и тем единым: аще тебе послушает, приобрел еси брата твоего. Аще ли тебе не послушает, пойми с собою еще единаго или два: да при устех двою или триех свидетелей станет всяк глагол. Аще же не послушает их, повеждь церкви: аще же и церковь преслушает, буди тебе, яко же язычник и мытарь. Аминь бо глаголю вам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех»¹⁰. Следовательно, если в учении Спасителя, с одной стороны, мы и находим заповедь о полной, всепрощающей любви, повелевающей прощать самые тяжкие оскорбления и не только вполне удовлетворять наглым притязаниям каждого, но даже отдавать ему больше, чем сколько он требует; то, с другой стороны, встречаем и ясные черты открытого церковного суда со всеми принадлежащими ему свойствами: открытым обличением, свидетелями, обвинителем и судьями, облеченными действительной карательной властью, равно как и столь же ясное повеление приносить на этот суд жалобу на нанесшего обиду брата. Имея столь ясное учение Спасителя о церковном суде, мы могли бы тотчас же дать положительный ответ на первый поставленный нами вопрос. Но сопоставляя это учение с прежде выставленным учением о прощении всяких обид, мы невольно вызываемся предварительно дать ответ на вопрос совершенно иной, а именно: в каком же отношении стоят одна к другой эти, по-видимому, различные заповеди?

По-видимому, это действительно два и совершенно противоположные учения. Но эта противоположность только кажущаяся, а, следовательно, и дающая возможность установить отношение совершенно иное.

Прежде всего, мы должны спросить: с какой целью заповедуется во втором случае обличение согрешившего брата? Иисус Христос говорит: «Иди и обличи его между тобою и тем единым: аще тебе послушает, приобрел еси брата твоего». Следовательно, цель обличения – восстановить братские отношения, нарушенные несправедливостью одного из братий, оказанной другому. Но каким образом и при каком необходимом условии со стороны обличающего обличение наедине может достигнуть этой цели? Без сомнения, братские отношения восстановятся не тотчас, как только согрешивший принесет со своей стороны полное раскаяние в нанесенной брату своему обиде, но только тогда, когда и этот последний, со своей стороны, изъявит ему полное прощение понесенной от него обиды. Значит, тот, который идет на обличение обидевшего, прежде всего сам должен препобедить в себе всякую неприязнь и вражду к обидевшему и наперед уже дать обещание простить обиду. Если мы припомним теперь первую заповедь Спасителя о том, что христианин должен до семижды семидесяти раз или – что то же – всякий раз прощать причиняемую ему обиду, то перед нами сделается ясным, что повелевая в настоящем случае обиженному самому идти к обидевшему для его обличения, Христос тем самым не только не отменил прежде данной заповеди, но еще более возвысил ее, повелевая самому же обиженному идти и склонять согрешившего брата к восстановлению нарушенного им братского общения. Но этого мало. Если согрешивший и после этой первоначальной попытки не склонится к раскаянию, потерпевший обиду и тогда не должен оставаться непримиренным с обидевшим, но должен прибегнуть к сильнейшей мере – обличить его при двух или трех свидетелях. Наконец, если и эта мера не подействует, испытать последнее средство – обличить его перед всей церковью, и только тогда, когда окажется бесплодным действие всей церкви, он может отказаться от обязанности обратить согрешившего брата и имеет право, со своей стороны, окончить с ним всякие сношения как с язычником и мытарем.

Итак, если заповедь об обличении согрешившего нисколько не препятствует потерпевшему обиду прощать ее, а напротив, предполагает это для возможности самого обличения, то ясно, что и два казавшиеся нам противоположными учения на самом деле составляют одно и то же учение Спасителя о высокой Евангельской любви к ближнему и что они не уничтожают одно другое, а напротив, предполагают их, и одно без другого на деле невыполнимы. Точно так же, с другой стороны, и в этом необычайном повелении – удовлетворять не правде, а явно несправедливому притязанию требующего чужой одежды, и не только удовлетворять, а давать даже больше – на самом деле не открывается ли та же глубокая цель ясного вразумления заблуждающегося, какую Спаситель указывает в заповеди о суде? Вот как объясняет это поведение Спасителя святой Златоуст: «Что ж? Ужели мне ходить нагому, скажешь ты? Не были бы мы наги, если бы в точности исполняли сии повеления; напротив, еще были бы гораздо лучше всех одеты. Во-первых, потому что никто не нападает на человека, имеющего такое расположение духа, а во-вторых, если бы и нашелся кто столько жестокий и немилосердный, что дерзнул бы и на сие, то без сомнения еще более нашлось бы таких, которые человека, восшедшего на такую степень любомудрия, покрыли бы не только одеждами, но, если бы было возможно, и самою плотию своею»¹¹. А какой же иной дух должен проникать всякие отношения членов церкви, как не дух этой любви к ближнему, которая не останавливается ни перед какими жертвами для его блага, когда Господь называет их не иначе как братьями и хочет видеть в церкви своей только братьев? Однако же, сохранять всегда во взаимных отношениях к ближнему этот дух или – по выражению святого Златоуста – эту высокую степень любомудрия есть дело, во-первых, свободы, во-вторых – дело, требующее больших иногда усилий, подвига; поэтому предполагается, что и в самой церкви возможны отступления от этого духа как по естественной слабости человека, так и по увлечению предоставленной ему свободой и полной возможностью пользоваться для целей корыстолюбия братской любовью к нему ближнего (брата). Для грехов первого рода, положим, достаточно и братского суда, но для противодействия вторым, очевидно, нужна сильнейшая мера обличения и даже совершенное удаление из церкви лиц, допустивших такую жестокость, а это может быть сделано только посредством церковного суда с открытым обличением и осуждением греха и согрешившего. Следовательно, открытый церковный суд необходим так же, как и братский для воспитания, подкрепления и господства в членах церкви того духа всепрощающей любви, который, действительно, должен был бы уничтожить и саму мысль о потребности суда.

Какие же черты церковного суда открываются в учении Спасителя? Ответ на этот вопрос всего удобнее получить через сравнение его с судом братским, его предваряющим.

В приведенных словах Спасителя об обличении согрешившего брата ясно различаются собственно три суда: суд наедине, суд при посредстве двух иди трех свидетелей и, наконец, суд перед всей церковью. Но, очевидно, первые два вида суда по внутреннему своему характеру совершенно одинаковы и рознятся лишь по внешнему, количественному составу лиц, производящих суд. Ибо в том и другом случае сохраняется один и тот же характер братского увещания согрешившего, имеющего своей последней целью довести его до раскаяния и таким образом до самоосуждения; сделать что-нибудь над согрешившим более этого – не может как один брат, так и при содействии или в присутствии двух других братьев. Между тем, третий вид суда, суд церкви, с одной стороны, выдерживая тот же характер и преследуя ту же цель, – увещанием склонить согрешившего к раскаянию и самоосуждению – производит это увещание уже с авторитетом и властью наказывать за непослушание: «Аще же и церковь преслушает (брат твой): буди тебе, якоже язычник и мытарь». Если последствием братского суда обоих видов является или полное примирение между обидевшим и обиженным, или же обращение их к высшему суду, то последствием суда церкви бывает или примирение, или же полное разобщение их через удаление из церкви упорного грешника. Он становится по отношению к каждому члену церкви, с одной стороны, язычником, т. е. лишается права на участие как с ним, так и с каждым вообще христианином в молитвах, таинствах и слушании Слова Божьего; с другой – мытарем, т. е. лишается вообще всякого общения с христианами, подобно тому, как лишался общения с истинными иудеями мытарь. Таким образом, различие братского суда от внешнего суда церкви, прежде всего, проявляется в том, что первый есть суд предварительный, не имеющий права назначить согрешившему никакого внешнего наказания в случае непослушания и потому необходимо предполагающий другой, высший суд; между тем как второй, т. е. внешний суд церкви, есть суд окончательный, уполномоченный произнести над согрешившим приговор осуждения, хотя бы виновный и не признавал себя таковым. Короче: первый есть такой суд, в котором виновный сам произносит над собой приговор осуждения, второй – такой, в котором приговор исходит от лиц, имеющих на то власть; первый есть не иное что, как суд совести, тайный, внутренний, второй, напротив – открытый, внешний.

Далее, открытый церковный суд отличается от братского и по самому способу, или условиям, при которых возможно обличение согрешившего на том и другом. Всегда ли возможен над согрешившим внешний, церковный суд? Очевидно, нет. По начертанному Спасителем образу в случае обиды он возможен только тогда, когда предварительное братское увещание (тайный суд) останется безуспешным и при двух или трех свидетелях, т. е. когда грех обнаружен будет перед определенным числом свидетелей и именно таким, которое закон Моисея установляет, как необходимое для произнесения над виновным формального судебного приговора¹². Между тем как братский суд не требует для себя никаких внешних условий, он может достигнуть (равно как и не достигнуть) своей цели и без свидетелей, и при одном, и при двух свидетелях, и потому возможен всегда. В братском суде согрешивший и обличающие – главные и единственные лица, производящие дело: все они совершенно равны как в отношении к согрешившему, так и между собой; суд основывается на совести согрешившего, которая его и производит. На церковном суде уже различаются: судьи (церковь), подсудимый (согрешивший брат), обвинитель (лицо, против которого совершен грех) и свидетели.

Вследствие этого различия исчезает уже и равенство в отношениях этих лиц: одни слушают дело, другие излагают его и уже обязаны к тому, одни судятся, другие судят; здесь необходимо предполагаются отношения лиц, имеющих власть к подвластным.

Продолжая далее анализ этой особенности внешнего церковного суда относительно состава лиц, мы найдем в нем и еще новую черту, которой нет в суде братском – что следует разуметь здесь под словом церковь, к которой обращается потерпевшее обиду лицо и которая произносит суд? Уже само выражение Спасителя «скажи церкви» – не дает ли основания из всей церкви выделить лишь несколько лиц, которым обвинитель действительно мог бы изъяснить дело и которые и сами считали бы себя вправе призвать к своему суду обвиняемого и свидетелей и могли бы сообщить суду над ним характер суда карательного, причем и обвиняемый, и свидетели находили бы себя обязанными оказывать в отношении к ним полное повиновение? Святой Златоуст прямо так и объясняет выражение «скажи церкви», т. е. ее предстоятелям. А что эти предстоятели облечены именно такой властью, ясно следует из слов Спасителя: «Аминь бо глаголю вам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и елика разрешите на земли, будут разрешена на небесех», – которые стоят непосредственно за словами: «…буди тебе, якоже язычник и мытарь». Внутренняя и необходимая связь и отношение (причины к действию) между теми и другими словами ясны и помимо внешнего их выражения, имеющегося здесь (союз «бо»): на каком основании потерпевший обиду после церковного суда будет считать обидевшего язычником и мытарем? Добровольно? Имея на то право? Но он имеет право как брат лишь прощать обиды и предъявлять их суду. Следовательно, на том основании, что некоторым членам церкви (предстоятелям) дано право и власть связывать грехи прочих (точно так же как и разрешать), что означает в то же время и удалять из церкви¹³; ибо, как мы выше видели, в церкви могут пребывать только те лица, которые, хотя и совершили грех, но получили прощение его: «Аще тебе послушает, приобрел еси брата твоего». Посему смысл вышеприведенных слов Спасителя можно выразить следующим образом: если согрешивший и после первого, и после второго увещания (братского суда), и третьего, последовавшего на церковном (открытом) суде, который вы, предстоятели, имеете право производить над ним перед всей церковью, останется нераскаянным в грехе против брата своего, то пусть он будет для своего брата, им обиженного, для всей церкви и для вас как язычник и мытарь (как находящейся вне церкви); ибо истинно говорю вам (а не церкви): кого вы удалите из церкви, тот останется таковым на земле и на небе, ваш приговор останется во всей силе для всех и навсегда.

Но, быть может, нам скажут, что в то время, когда Господь изрек эти слова, только из одних апостолов и состояла вся Его церковь, ибо они одни только были постоянными Его спутниками и постоянными Его слушателями, а потому нет никакой нужды выделять здесь из всей церкви особенных членов (предстоятелей) и слово «вам», очевидно, обращенное к апостолам, есть полное основание заменить словом «церкви»? Но на это мы имеем более права сказать напротив, что слова сии произнесены Господом уже спустя некоторое время после того, как Он сделал ясное разграничение между церковью и апостолами, и при этом указал значение одного из них (Петра) в церкви в тех же самых выражениях, в каких изображает это же значение в ней всех¹⁴ апостолов в настоящем случае. Ибо в 16-й главе того же евангелиста (ст. 18 и 19) читаем: «Аз тебе глаголю, яко ты еси Петр, и на семь камени созижду церковь Мою, и врата адова не одолеют ей: я дам ти ключи царствия небеснаго, и еже свяжете на земли, связано будет на небеси, и еже разрешиши на земли, разрешено будет на небеси». Следовательно, как в сейчас приведенных словах, так и в предшествующих представляется только имеющее быть по плану Спасителя состояние церкви и значение в ней апостолов.

Отсюда открывается новая характеристическая черта церковного суда, отличающая его от предварительного, братского. Производить этот суд как суд открытый и карательный уполномочены Иисусом Христом только некоторые члены церкви (предстоятели), имеющие право производить его и совокупно, и каждый отдельно. Тогда как для братского суда не требуется особенных полномочий – его производит каждый брат, т. е. христианин.

Итак, в учении Спасителя мы находим ясные свидетельства того, что а) церковь необходимо должна производить свой открытый, внешний суд по поводу частной жалобы своего члена или членов. Она имеет на это положительное предписание и право от самого Иисуса Христа, указывающего в церковном суде одно из необходимых средств к сохранению духа любви евангельской в новых людях, составляющих Его церковь. б) Этот суд ясно отличается от бесформенного, братского суда основными чертами суда формального, внешнего. в) Наконец, в церкви есть особенные лица, уполномоченные Спасителем исключительным правом и властью производить этот церковный суд над согрешающими членами церкви.

Нет, кроме того, недостатка и в свидетельствах о том, что Иисус Христос предуказал церкви оба вида суда и собственным примером. Так, иногда Он кротко и милосердо беседовал и отпускал грехи уверовавшим в Него; иногда же со властью и торжественно обличал неправды и беззакония, например, книжников и фарисеев¹⁵. Торжественно обличил Он продавцов и покупателей, изгнав их из храма Иерусалимского¹⁶; торжественно перед апостолами обличил Он Иуду Искариотского в замышляемом им предательстве, последствием чего было немедленное лишение его апостольского служения и достоинства¹⁷ и т. д.

Эти примеры открытого изобличения со стороны Самого Господа имеют важность и в том отношении, что дают церкви положительное основание – возбуждать открытое судебное преследование против согрешившего и по собственной инициативе, без жалоб частных лиц. Ибо если упорство в грехе против брата налагает на церковь обязанность карать его открытым судом, то без сомнения возможны и преступления более тяжкие, но которые, однако же, не соединены с личной обидой и потому не вызывают частной жалобы и частного обвинения.

Нам остается здесь решить еще один вопрос, имеющий очень близкое отношение к церковному суду. Нет ли в учении и жизни Иисуса Христа указаний на сами предметы церковного суда, или же указания, по крайней мере, общего признака, которым бы можно было руководствоваться при решении вопроса о подсудности или неподсудности церкви какого-либо могущего встретиться преступления?

Обе части этого вопроса находят себе прямой ответ как в учении, так и в действиях Иисуса Христа.

1) Так Иисус Христос Сам указал некоторые преступления такого свойства, что они возможны только в церкви и могут быть судимы единственно церковным судом. Это:

а) хула на Духа Святого и хула на Сына Человеческого¹⁸. Их духовно-религиозный характер предполагает, с одной стороны, чисто внутреннее, нравственное, глубокое повреждение преступника, которое если и может быть уврачевано (второй грех), то только церковными средствами, или же как неизлечимое (первый) должно удалить из церкви христианина, столь глубоко нравственно падшего – дело, на которое опять имеет естественное право и способность одна только церковь. С другой стороны, сам предмет этих преступлений есть явное и прямое противоречие основным догматам христианства и церкви и посему, очевидно, вызывает себе отпор и меры к их подавлению, прежде всего, со стороны самой церкви. Наконец, по внешней своей стороне, как преступление, открыто направляющееся к разрушению не только церкви, но и всего христианства, оно ни коим образом не может быть терпимо в церкви. Но удаление из церкви недостойных ее членов и в ней самой зависит только от открытого формального суда.

Два указанных Спасителем греха, очевидно, самые общие, предполагающие множество их частных проявлений, так сказать, типы тех преступлений, которые известны под общей формулой «преступлений против веры».

b) Близко сходная по своему характеру указана Спасителем и другая обширнейшая область преступлений, как подсудных тому же церковному суду. Это – преступления против нравственности. Несколько типических примеров этих преступлений исчислено в Нагорной проповеди Спасителя¹⁹.

c) Наконец, выделяя из своей церкви особенных лиц как носителей Божественной власти, действующей на остальных членов как положительным образом – преподаванием откровенного учения, даров Святого Духа и вообще всех средств к возрождению и воспитанию их в новую жизнь в союзе со Христом, так равно и отрицательным – лишением их всего этого через удаление из церкви, Христос собственным примером лишения Иуды-предателя апостольского служения и достоинства, предуказал для церкви способ действования ее на случай повторения подобных явлений между лицами, так же облеченными апостольской властью, т. е. тот же открытый суд.

Вообще, обновление человеческого рода, для совершения которого пришел на землю Иисус Христос и которое, как продолжение начатого Им Самим дела, должна производить церковь, или – точнее – которое производит Сам Христос через Свою церковь, должно было внести, и действительно внесло в мир, совершенно новое законодательство и, как необходимое средство охранения его неприкосновенности, суд, устроенный на его же началах и одного с ним происхождения (Божественного), каковым и является церковный суд. А отсюда прямо вытекает общее положение, что церковному суду подлежат все преступления против этого нового, т. е. христианского и церковного, законодательства.

2) Но, очевидно, это только внешнее основание для разрешения- вопроса о подсудности, это только внешние пределы церковно-судебной власти, и его недостаточность обнаружится тотчас же перед следующим вопросом: не должна ли церковь уступить бо́льшую часть подсудных ей преступлений суду светскому, так как многие из них в то же время суть преступления, предусмотренные и караемые гражданскими законами? Необходимо, поэтому, указать еще внутреннее основание или внутренний критерий для отличения собственно церковного преступления от преступления нецерковного. Но после того, что было сказано нами о характере и назначении церковного суда, критерий этот открывается сам собой. Кратко его можно выразить так: «упорство во всяком грехе, не прекращающееся вследствие частных увещаний, подлежит церковному судебному исследованию, обличению и приговору». Отсюда понятно, что церковь не может освободить своего члена от своего суда ни по какому преступлению, которое есть в то же время и грех. Но уничтожается ли этим право самого государства требовать такого преступника к ответственности перед своим судом? Отнюдь нет. Не уничтожается даже и тогда, когда он останется оправданным по суду церковному, равно как и наоборот: оправдание по суду светскому не избавляет христианина от суда церковного (возможность того и другого явления не может возбуждать сомнений). Ибо государство всегда может судить члена церкви как члена государства, общества, словом – как гражданина, и имеет на это право и власть по учению церкви так же от Бога. Отсюда правильный вывод тот, что церковная и гражданская власть как совершенно одинаковы по своему источнику, так и совершенно различны по своему назначению и характеру. Той и другой принадлежит своя сфера явлений человеческой жизни, в которой каждая может действовать вполне самостоятельно и не стесняя в то же время другую. Поэтому, когда та и другая власть действуют в полном соответствии своему назначению, они не нуждаются ни в каких уступках для взаимного успешного и одновременного действования²⁰. Евангелие сохранило нам достопримечательнейшее событие из жизни Самого Господа, имеющее ближайшее отношение к сейчас высказанному. «Рече ему (Христу) некий от народа: Учителю! Рцы брату моему разделити со мною достояние. Он же рече ему: человече! Кто Мя постави судию, или делителя между вами?»²¹ В высшей степени замечательна, прежде всего, сама форма, в которой Спаситель выразил свой отказ принять на себя обязанность делителя или судьи в деле чисто гражданском. Слова Спасителя: «Кто Мя постави судию, или делителя между вами», – ясно дают разуметь, что Он предложил этот встречный вопрос, стоя на точке зрения сына человеческого, простого гражданина, в гражданских правах равного с тем, кто просил Его принять на Себя обязанность судьи. А при этом условии Он мог по тогдашнему господствовавшему праву исполнить эту просьбу только тогда, когда на то изъявил бы согласие и другой брат, и если бы это согласие утверждено было и высшим гражданским авторитетом: ни того, ни другого здесь не было. Таким образом, своим вопросом Спаситель выразил не столько Свой отказ удовлетворить предъявленной просьбе, сколько изобличил просившего в намерении – из корыстных видов обойти гражданский закон.

Если же сам Спаситель обращает здесь вопрошавшего к гражданскому закону, то своим примером Он ясно дает разуметь, что, уполномочивая апостолов высшей судебной церковной властью, Он в тоже время ограничивает эту власть лишь пределами Своего царства, которое хотя и в мире, но не от мира, и именно: выделяет из круга предметов церковного суда дела чисто гражданские (как, например, спор о наследстве). Но из этого же ответа Спасителя следует, что за каждым членом церкви остается полное право решать такие дела или в качестве посредника, избранного таковым по общему согласно тяжущихся, или уполномоченного на то высшим гражданским авторитетом. Но очевидно, что это полномочие исходит не из самой церкви, а извне, т. е. дело не церковной, но гражданской юрисдикции²².

Итак, послужившее для нас исходным пунктом предположение, что церковь имеет в самой себе власть привлекать своих членов к своему собственному открытому суду (forum externum), – учением и примером Самого Иисуса Христа вполне оправдывается.

Обратимся теперь к тому, каково было о сем предмете учение апостолов.

Богодухновенный писатель книги Деяний апостольских повествует, что уже в первое время своей деятельности, относящейся к устроению на земле царства Божьего, апостолы должны были обнаружить во всей силе данную им от Иисуса Христа власть не только явлением бесконечной любви Божьей к людям – в исцелении страждущих, сообщении благодатных даров Святого Духа и т. п., но и явлением карающей правды и силы Божественного суда. Едва только юная церковь увидела внутри себя первый плод братской любви как основание всех отношений членов церкви, их взаимное вспомоществование, как уже появились в ней и веяния чуждого духа, разъедавшего весь мир, в который она только что вступила. Была опасность, что корыстолюбие и эгоизм, выразившиеся в возмутительном поступке известной четы – Анании и Сапфиры²³ – и появившиеся таким образом в недрах самой церкви, могут уничтожить и в ней самой этот первый плод обновляющего духа любви. Божественный суд над этими лицами, совершившийся через апостола Петра, был очевидным для всех доказательством того, что сам Дух Святой является апостолам на помощь там, где человеческая их ограниченность не в состоянии бывает сама собой отличить истины от искусно прикрытой лжи, становясь для них невидимым обличителем согрешающего (ст. 3, 9) и исполнителем судебного их приговора (4 и 5; 9 и 10). И этим необыкновенным средством (чудом), приведшим в трепет всех видевших и слышавших (ст. 11), Господь очевидным образом утвердил за апостолами их высшую карающую власть в церкви²⁴, подобно тому, как столь же необыкновенными, но возбуждавшими не страх, а радостное благоговение и благодарность средствами, Он столь же ясно показал и их милующую и благодеющую власть.

С не меньшей для церкви важностью, но только в ином отношении, является приговор апостола Павла над известным Коринфским кровосмесником. В 1-м послами к Коринфянам (V. 1–5) апостол пишет: «Есть верный слух, что у вас появилось блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого неслышно даже у язычников, что некто вместо жены имеет жену отца своего. И вы возгордились, вместо того, чтобы лучше плакать, дабы изъят был из среды вас сделавший такое дело? А я, отсутствуя телом, но присутствуя у вас духом, уже решил: сделавшего такое дело в собрании вашем во имя Господа нашего Иисуса Христа предать сатане на измождение плоти, чтобы дух

<Отсутствуют 22-я и 23-я страницы оригинала – прим. эл. редакции>

Божественному праву, есть законная власть в судных делах, касающихся духовной должности. Апостолу не могло прийти в мысль судной властью над служителями церкви облечь кого-либо другого, а не того, кто несет ответственность за все состояние церковной жизни во вверенной ему пастве. Если мы не находим нигде в Писании никакого следа, чтобы коллегии пресвитеров дано было право служебного надзора и наказания в отношении к отдельным ее членам, то отсюда тем яснее открывается, что сие право принадлежало, кроме апостола, только тому, кто продолжал его дело. Само собой разумеется, что Тимофей в своих следствиях и судебных решениях мог употреблять в помощь более замечательных пресвитеров. Но Священное Писание поименовывает только исходный пункт церковно-судебной власти, из которого должно исходить всё прочее»²⁵.

2) «Апостол Павел в пастырских посланиях дал необходимые на все времена предписания об устройстве епископской должности и, между прочим, о производстве суда по обвинениям против пресвитеров. Как торжественно заклинает апостол Тимофея (ст. 21), чтобы он при обвинениях против пресвитеров действовал без предубеждения и без пристрастия»²⁶.

Вполне соглашаясь с мнением Лехлера, что комментируемое им место заключает в себе всё уголовное право Нового Завета, мы, однако ж, не желаем этим выразить того, что понимаем это место в смысле исключающего всякие другие дополнения и пояснения того же апостола Павла, относящиеся к церковному карательному суду. Ибо, строго следуя контексту, должно сказать, что здесь дело идет о суде епископа только над пресвитерами²⁷, и выражается та мысль, что поскольку пресвитеры как лица, сами облеченные известной степенью власти и неразлучных с ней почестей и преимуществ пред прочими подчиненными епископа, легко могут подвергаться обвинениям по личным неудовольствиям их пасомых или даже своих менее достойных собратьев, то епископу следует быть особенно внимательным к возводимым на них преступлениям и принимать обвинения против них не иначе, как при двух или трех свидетелях, т. е. тогда только, когда действительно есть основание предполагать, что в основе обвинения лежит преступление (а не вымысел, навет), и когда уже нет никакого законного основания отклонять от обвиняемого пресвитера тяжкую для него обязанность предстать перед всей церковью в качестве обвиняемого, как и для самого епископа – многотрудную и священную обязанность нелицеприятного и беспристрастного судьи. Это значит, что как «добре правящие» пресвитеры заслуживают особенное право на уважение со стороны других, так и пресвитеры неисправные, согрешающие не должны безнаказанно дозволять себе грех, непростительный и мирянину. И точно так же, как дарование особенной почести достойному пресвитеру должно основываться на несомненно добрых его качествах, так и привлечение его к суду должно основываться также на строгой разборчивости лиц, обвиняющих его в недостоинстве, в особенности – когда возводимое обвинение так важно, что угрожает подсудимому в случае его действительной виновности лишением сана. Поэтому, непосредственный вывод из всего этого места будет таков: как бы ни был сам по себе важен сан пресвитера, он не освобождает еще носителя сего сана от открытого судебного обличения его преступлений.

Но здесь является вопрос: подсудны ли этому епископскому суду, и именно в такой же форме, и дьяконы, которых учреждение в Апостольский век несомненно, а также и прочие клирики, если они тогда были, и, наконец, миряне? Прямого ответа на этот вопрос здесь не находится, а потому необходимо обратиться к другим местам в посланиях апостола Павла, служащим добавлениями или пояснениями по отношению к настоящему.

У того же апостола в других местах есть ясные указания оснований для суждения о пространстве церковного, епископского суда.

Так, в послании его к другому епископу, Титу, неоднократно (I. 9, 13; II. 15) делается наставление об увещании, вразумлении и обличении²⁸ всех грешников без различия их звания. Это обличение ясно отличается как от увещания или вразумления, так и от пресвитерского обличения противящихся, ибо это обличение производит сам епископ и производит нещадно (αποτομως), со всякой властью, чтобы никто не пренебрегал им: «και ελεγχε μετα πασης επιταγης μηδεις σου περιφρονειτω»²⁹, т. e. также открыто должны быть обличаемы и все вообще согрешающие, как это предписывается и относительно согрешающих пресвитеров. Другими словами: не покоряющихся       простым увещаниям и наставлениям следует подвергать открытому церковному суду со всеми его последствиями.

Есть, далее, в учении апостола Павла положительное узаконение и относительно другого рода судных дел и других уполномоченных на исследование и решение их. Эти дела – гражданские тяжбы, возникающие между христианами, которые могут при беспристрастном постороннем разъяснении окончиться примирением тяжущихся.

В 1-м послании к Коринфянам (VI. 1–5) читаем: «Как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не у святых? <…> Вы, когда имеете житейские тяжбы, поставляете своими судьями ничего не значащих в церкви. К стыду вашему говорю: неужели нет между вами ни одного разумного, который бы мог рассудить между братьями своими?»

Сопоставляя эти слова апостола с прежде приведенным ответом Спасителя на просьбу брата о разделе наследства, мы найдем между ними тесную связь и близкое сходство. Иисус Христос отклонил от Себя исполнение обязанности судьи только потому (как показывает сам ответ Его), что не имел на то внешнего полномочия хотя бы в виде обоюдного согласия братьев. Апостол для случаев необходимости в предотвращение худшего зла положительно предписывает для решения таких дел самим тяжущимся избирать в судьи честного и разумного человека и притом из верующих, если уже так сильна привязанность к обладанию своим имуществом, что без суда они не могут обойтись и в таких маловажных делах³⁰.

Приведенные места из учения Апостола Павла имеют важное значение в том отношении, что – так сказать – наглядно представляют характеристические свойства церковного суда, церковно-судебной власти и, наконец, дел, подлежащих собственно церковному суду.

а) Церковный суд необходимо должен быть запечатлен характером открытого обличения (перед всей церковью и перед поставленным апостольской властью судьей) злой воли подсудимого, будет ли это обличение самообличением, вызванным увещанием судьи до начатия судебного следствия, или внешним обличением, направленным со стороны обвинителя и свидетелей. Между тем, посреднический суд есть не более как частное, домашнее разрешение спора между двумя лицами во взаимных обидах, происходящее только при посредстве, а следовательно, и в присутствии одного или вообще немногих посторонних лиц, избранных притом обеими сторонами с общего их согласия, и вся деятельность которых направлена к тому именно, чтобы взаимным примирением предотвратить открытый, формальный судебный процесс.

b) Для посреднического суда не требуется никакого преимущества власти лица, призванного в судьи, сравнительно с призвавшими его, равно как и никакого начальственного полномочия на производство такого суда. Простой выбор добросовестного человека при полном безразличии к его внешнему положению, сделанный самими тяжущимися – вот единственное полномочие для отправления должности посредника-судьи. Между тем формальный церковный суд необходимо предполагает и особенное, имеющее власть лицо, и особенное, исключительно ему принадлежащее право и полномочие высшей церковной власти. Это лицо должно быть облечено не иначе, как священной степенью епископа – без этого условия церковный суд невозможен³¹. Другими словами: власть судьи первого рода есть чисто нравственная, основывающая свои действия по отношению к подсудимым на нравственном своем авторитете, признанном добровольно; власть второго рода есть чисто юридическая, т. е. основывающая свои судебные действия на праве, предоставленном ей Самим Богом, и в силу лишь этого права обязывающая подсудимого, даже и против его воли, подчиняться ее распоряжениям.

с) Дела, подлежащие посредническому суду, не имеют в сущности своей ничего такого, что имело бы непосредственное отношение или давало достаточный повод к оценке нравственного состояния как самого подсудимого, так и к оценке причиненного ими вредного влияния на нравственное состояние всех членов церкви, а потому и не требуют для себя ни исправительных, ни карательных мер со стороны судьи. Напротив, дела, подлежащие формальному церковному суду, имеют для него значение главным образом по внутренней своей стороне: внешняя имеет здесь значение лишь настолько, насколько она раскрывает нравственное состояние преступника или же насколько она может производить нравственный вред для всей церкви (соблазн). Мало того, для церковного открытого суда необходимо именно упорство преступника в известном направлении его нравственной деятельности (его злой воли): ибо как скоро пробудилась его совесть и сама обличила и осудила его, открытый суд становится излишним (в некоторых случаях) или – уже во всяком случае – изменяет свой характер. Это последнее свойство церковного преступления и значение его для церковного суда служит вместе с тем и характеристическим его отличием от уголовного преступления и от уголовного производства, им возбуждаемого.

Рассматривая отличие посреднического суда от суда в собственном смысле церковного и получая через это в результате как основную его черту то, что власть, производящая этот церковный суд, облечена чисто юридическим характером, мы тем самым уже подошли к вопросу: чем же руководится эта судебная власть при оценке нравственной личности и тяжести преступления ею совершенного? Ибо, как лицо, облеченное правом призывать к открытому суду подчиненные ему лица по поводу совершенных ими преступлений, судья должен обнаруживать себя действующим по праву, а не по произволу или личному усмотрению, и притом во всех моментах своего судопроизводства, а в особенности при постановлении судебного решения или приговора. Тот же святой апостол Павел разрешает и этот вопрос. Во 2-м послании к Тимофею, исчисляя различные грехи, которые – как предвидит пророческим взором апостол – будут совершаться в самой среде тех, кто имеет возможность прикрыть их образом благочестия, т. е. в недрах самой церкви – он говорит Тимофею: «Ты же пребывай в них же научен еси и яже вверена суть тебе, ведый от кого научился еси! и яко измлада священная писания умееши, могущая тя умудрити во спасение верою, яже о Христе Иисусе. Всяко писание богодухновенно и полезно есть ко учению, ко обличению, ко исправлению, к наказанию, еже в правде»³². Если церковный суд над согрешающими апостол предоставил Тимофею как Божественное право вместе с посвящением его в сан епископа, то ему же в руководство апостол указывает в настоящем случае и столько же Божественное основание для совершения суда (ко обличению), именно – Богодухновенное Писание (все, т. е. Новый и Ветхий Завет) и кроме того многое, что непосредственно вверено ему как ученику апостола устно, и что он запечатлевает здесь также Божественным авторитетом: «ты же пребывай, в них же научен еси и яже вверена суть тебе, ведый от кого научился еси».

Итак, принимая во внимание как это, так и предшествовавшие, взятые нами для разрешения вопроса о предметах церковного суда, места из посланий апостола Павла, мы можем теперь дать один общий ответ: основания к разрешению этого вопроса по указанию апостола Павла должно искать не в общественном положении лица, совершившего то или другое преступление, но именно в самом преступлении. Как скоро оно совершено и получило все условия и характер, необходимые для судебного его исследования, тотчас привлекается к судебной ответственности и лицо, его совершившее, какое бы внешнее положение ни занимало оно в церкви. Ибо, как явное нарушение Божественного Закона, как явный грех, преступление не может измениться от того, что его совершил пресвитер, а не мирянин, или наоборот.

Вот те дополнения и пояснения, какие дает нам сам апостол Павел к тому месту своего пастырского послания, которое известно в канонической литературе под именем классического как заключающее в себе всё церковно-уголовное право Нового Завета. В каком же смысле следует за ним оставить такое значение и теперь, когда приведены нами и другие места из учения апостола Павла, относящиеся также к церковно-уголовному праву? В том, что оно соединяет в себе все черты, или точнее, весь характер этого права. Именно а) в церкви существует единая Божественная власть, обнаруживающаяся как положительным образом – в сообщении верующим права на участие в Божественных дарах: учении и благодатном освящении, общем всем членам церкви и духовным лицам – особенном, – так и отрицательным – в лишении этого права. б) Эта власть в обоих ее видах есть не земное, человеческое полномочие, но божественное, дарованное церкви в лице ее епископа и нисходящее на него вместе с Божественной благодатью при посвящении его в этот сан. Поэтому и церковный суд как высшее проявление этой власти есть учреждение божественное и в тоже время юридическое, потому что все основано на божественном праве. в) Дела, подлежащие этому суду – грехи, глубоко развратившие нравственную природу человека, или нанесшие вред (соблазн) членам церкви: по этому свойству своему они одинаково подвергаются открытому суду (обличению), кем бы из членов церкви ни были совершены – пресвитером или мирянином. г) Церковный суд по внешнему своему значению есть одно из необходимых, вверенных епископу средств для воспитания новых людей в новой жизни, т. е. для осуществления главной задачи церкви. «Прилежащии добре пресвитеры сугубыя чести да сподобляются, паче же труждающиеся в слове и учении…Согрешающих же пред всеми обличай, да и прочии страх имут».

Если мы сопоставим теперь устройство церковного суда, предначертанного для церкви апостолом Павлом в его посланиях, с тем, какое предначертал Спаситель: то, без сомнения, увидим, что то и другое при всем сходстве общего их типа имеют и чрезвычайно важные особенности относительно своих составных частей и внешнего их очертания.

В учении Спасителя мы видели собственно только два основных элемента, составляющие суд: церковь, т. е. всех верующих, и апостолов; в учении апостола Павла встречаем совершенно новый элемент, новое учреждение – епископа, и ясное узаконение относительно того, что по своей власти в церкви епископ заменяет собой апостола. Там мы видели, что на суде церковном обличается вообще грех; здесь видим опять новый, отличный от «обличения» термин – «обвинение» (хула). Там подсудимый является под одним общим наименованием «согрешающего брата»; здесь точно различаются «пресвитер» и «согрешающий брат». Там отношение судьи к церкви во время производства суда не выражено ясно; здесь определенно предписывается – «согрешающих пред всеми обличай, со всякою властию, нещадно». Словом, там во всем обнаруживается общность, простота в изображении самой формальной стороны предмета, очевидно, приноровленном к степени понимания простого рыбаря-апостола, который не мог понимать еще многого из того, что предлагалось ему как еще имеющее быть и совершиться при его же участии (Иоан. XVI. 12); здесь то же самое выражено более точно, определенно, посредством условных или искусственных терминов (обвинение, пресвитер, предать сатане на измождение плоти и т. п.).

Но эти апостольские предначертания при всей своей определенности все-таки очень кратки, и это обстоятельство невольно заставляет нас поставить новый вопрос: не сохранило ли предание церкви и других узаконений относительно суда церковного и вообще всего внешнего церковного устройства, необходимых для разъяснения весьма многого из того, что нам оставило Священное Писание, и притом таких узаконений, который вышли из уст самих апостолов?

Уже одно то обстоятельство, что кроме апостола Павла, ни один из прочих апостолов в своих писаниях не оставил никаких предписаний относительно внешнего устройства церкви, заставляет предполагать, что эти строители царства Божия считали необходимым передать письменно только учение веры и нравственности христианской, которое, действительно, было опасно вверить на хранение уму и памяти слабого человека, легко могущим исказить его чистоту и целость; между тем, правила, относящиеся к внешнему устройству церкви и дисциплины, передали устно. Ибо эти последние, не имея, с одной стороны, такого теоретического и отвлечённого характера, как первый, с другой – постоянно применяясь к самой жизни и деятельности, легко и скоро могли получить значение обычая и, таким образом, навсегда удержать и свою силу, и свой основной характер. Относительно же правил и порядков судопроизводства это нужно сказать и тем более. Ибо, судя по тому важному значению церковного суда, какое указано ему в церкви Самим Иисусом Христом и какое, затем, усвояет ему апостол Павел в своих пастырских посланиях, можно предположить, что еще при самих апостолах этот суд получил широкое применение в церквах ими устрояемых, а этим самым уже вызывал их на установление необходимых правил или практических указаний и руководств к производству его.

Далее, не подлежит никакому сомнению, что многие из внешних богослужебных обрядов и форм, в которые облечены церковные таинства, получили свое начало непосредственно от самих апостолов; это – верование всей Вселенской Церкви. А это верование усвояет такие чисто внешние установления не одному какому либо апостолу, как, например, Павлу, хотя он действительно преимущественно перед всеми прочими апостолами является устроителем церковной дисциплины, но усвояет равно одинаково всем Апостолам. В частности, предание приписывает, например, апостолу Иакову первый чин литургии, долгое время бывший в постоянному употреблении и, в то же время, называет его первым епископом Иерусалимской церкви. Нельзя думать, чтобы этот апостол-епископ не оставил преемникам своим никаких заповедей относительно церковного управления, а следовательно, и церковного суда.

Наконец, сама определенность, ясность и в то же время краткость и как бы отрывочность предписаний самого апостола Павла необходимо заставляют предполагать и другие предписания относительно церковного суда, которые были переданы и в первый раз установлены или самим апостолом Павлом для первых епископов, или же вовсе опущены как уже известные им от других апостолов. Такими необходимыми дополнениями оказываются преимущественно предписания о производстве суда над клириками. Ибо во всем Священном Писании мы не находим необходимых указаний относительно того, чем должен руководиться судья при оценке их преступлений против должности. Что́ следует разуметь под именем «добре прилежащих пресвитеров», и в чем могут быть неисправными пресвитеры по их служебным обязанностям? Наконец, в посланиях апостола Павла нет никакого узаконения относительно суда над епископом, а это, без сомнения, один из основных вопросов не только церковного судопроизводства, но и всего церковного управления, произвольное решение которого легко может повести к извращению всего духа Апостольской церкви, и т. д.

Предание действительно сохранило такие узаконения под именем «Правил Святых Апостолов», в апостольское происхождение которых и верила, и верит вся Вселенская Церковь, утвердив их апостольский авторитет своим вселенским законодательством.

Церковный суд по этим правилам представляется в следующих чертах: во внешнем строении своем церковный суд представляет два главных вида, различающихся между собой как органами, его производящими, так и пределами подсудности (компетентности) того и другого. Первый есть суд одного епископа во вверенной ему области (παροικια); второй – суд собора, состоящего из многих епископов, простирающий власть свою над несколькими или даже над всеми епархиями, не исключая и их епископов.

а) Пространство власти церковного суда, производимого одним епископом, ограничивается пределами вверенной ему области, и в этих пределах судебная власть епископа распространяется на всех клириков и мирян с правом наказывать: первых – временным удалением от должности и совершенным извержением из сана; вторых – отлучением от церкви. В основании этого положения мы ссылаемся, с одной стороны, на те правила, в которых епископам строго воспрещается оставлять свою епархию и «во иную преходити» (прав. 14), а также принимать клириков иной епархии без представительной грамоты местного епископа (правила 12, 33); с другой – на те, в которых ясно говорится: «Аще который пресвитер, или дьякон от епископа во отлучении будет, не подобает ему в общение приняту быти иным, но точию отлучившим его» (прав. 32)³³, или где говорится, что пресвитер, презревший запрещение епископа, «аще отдельно собрание творити будет, есть похититель власти» (прав. 31). Общим основанием того, что суд епархиальнаго епископа во вверенной ему пастве должен быть обязательным для всех его подчиненных – клириков и мирян, которые, поэтому, не имеют права, обойдя его суд, искать себе суда в другом месте, т. е. в другой области или в той же, но у кого-либо другого, а не у епископа³⁴ – служит правило: «Пресвитеры и дьяконы без воли епископа ничего да не совершают: ибо ему вверены людие Господни и он воздаст ответ о душах их» (прав. 39); затем – и еще правило: «Творити же каждому (епископу) только то, что касается до его епархии» (прав. 34).

b) В своей епархии епископ производит суд, постановляет и произносит приговор от одного своего лица и под ответственностью только своей: ибо мы всюду встречаем в правилах выражения: «Аще кто от епископа в отлучении будет…», «пресвитеры и прочее из клира, – читаем в 31 правиле, – извержени да будут, миряне же отлучены от общения церковного; и сие да будет по едином, втором и третьем увещании от епископа».

с) Дела, подлежащие этому суду епархиального епископа, по Апостольским правилам, многочисленны: ему подлежат все клирики и миряне по всем своим преступлениям и проступкам. Полагая за общее правило, что извержение из сана и отлучение от церковного общения производится епископом не иначе, как после открытого суда, мы должны отнести все преступления и проступки, влекущие за собой такие наказания, к числу подсудных епархиальному епископу. В нижеследующем перечне дел, подлежащих, по Апостольским правилам, церковному суду вообще, легко заметить дела, подлежащие собственно епархиальному суду.

I. Преступления против веры

а)            1. Отречение от имени Христова (прав. 62).

      2. Отречение от имени служителя церкви       (прав 62).

b)       Общение с иноверными:

      1. Молитва в иудейской синагоге или еретической церкви (прав. 65).

      2. Принесение елея или возжжение свечи в иудейской синагоге или языческом капище во время службы, там совершающейся (прав. 71).

      3. Участие в празднествах иноверных, принятие от них праздничных даров, например, опресноков, и соблюдение их постов (прав. 70).

      4. Молитвенное общение с еретиками (прав. 45)

с) Святотатство:

      1. Похищение из церкви воска и елея (прав. 73).

      2. Обращение в обычное употребление для своих потребностей освященных уже сосудов и завесы церковной (прав. 73).

II. Собственно церковные преступления

А. Преступления против должности.

а) Неправильное совершение таинства крещения.

α)      1. Повторение крещения над крещенным уже по установлению Православной церкви (прав. 47).

2. Принятие духовными лицами крещенных еретиками без совершения над ними крещения (прав. 46).

β) Неправильное совершение образа крещения.

1) В трех Безначальных, или в трех Сынов, или в трех Утешителей (прав. 49).

2. Совершение неправильного погружения, единого – в смерть Господню, а не троекратного (прав. 50).

b) Неправильное совершение таинства причащения.

1. Принятие от иноверных или верных и принесение в алтарь для совершения Евхаристии – кроме вина: напитка, приготовленного не из винограда, также меда, молока, овощей, птиц и животных (прав. 3 и 46)³⁵.

с) Совершение вторичного рукоположения влечет за собой лишение сана и рукоположенного в другой раз, и рукоположившего вторично (прав. 68).

d) Совершение праздника Пасхи одновременно с иудеями, т. е. прежде весеннего равноденствия (прав. 7).

e) Чтение во время Богослужения подложных книг нечестивых, аки святых (прав. 60; ср. 85).

f) Нерадение об исполнении обязанностей службы.

1. Уклонение от исправления обязанностей служения в назначенной епархии или церкви со стороны новопоставленного епископа или пресвитера (прав. 36).

2. Нерадение об исполнении обязанности учения пасомых пресвитером и епископом (прав. 58).

3. Отказ согрешившему в принятии его на исповедь (прав. 52).

Б. Преступления против церковной дисциплины.

а) Превышение и неповиновение власти.

1. Произвольное оставление отлученным своего епископа и пребывание в епархии другого (прав. 12 и 13).

2. Принятие клириков, запрещенных в служении, другим епископом, знавшим об их запрещении и ни во что вменившим это запрещение (прав. 16).

3. Произвольное перемещение епископа из одной епархии в другую без уважительной причины и без постановления о том собора епископов (прав. 14).

– То же со стороны клирика (прав. 15).

4. Произвольное совершение епископом рукоположения в местах, не принадлежащих его области (прав. 35).

5. Священнодействие пресвитера в самовольно устроенной церкви без разрешения епископа, возмущение и отделение от него с толпой бунтовщиков (прав. 81).

b) Совершение священнослужения лишенным епископства или священства (прав. 28).

с) Неправильное получение и сообщение священной должности.

1. За деньги (прав. 29).

2. При посредстве светских начальников (прав. 30).

3. Передача епископства другому по дружбе или по родству и как бы обращение «собственности Божьей» в наследство (прав. 76).

d) Злоупотребления в пользовании церковным имуществом.

1. Присвоение епископом церковного имущества в пользу своих родственников, не имеющих в том крайней необходимости (прав. 38).

2. Отказ в вспомоществовании действительно нуждающемуся клирику (пр. 59).

В. Проступки против церковной дисциплины.

1. Уклонение священно- и церковнослужителя от причащения Св. Тайн без изъяснения уважительной причины как навлекающее подозрение на лицо, совершающее Бескровную жертву (прав. 8).

2. Выход из храма прежде окончания литургии (прав. 9).

3. Общение в домашней молитве с отлученным от общения церковного (прав. 10).

– клирика с извержением из клира (прав. 11).

4. Несоблюдение поста во Св. Четыредесятницу, а также в Среду и Пяток (прав. 69; сн. 70).

5. Соблюдение поста в Субботу и день Воскресный (прав. 64).

6. Гнушение мясом и вином (прав. 51, 53).

7. Употребление в пищу звероядины, мертвечины или крови животного (прав. 63).

Г. 3aнятие духовных лиц мирскими делами.

1. Вмешательство в дела мирские вообще (прав. 6).

2. Вмешательство в народное управление (прав. 81).

3. Поручительство за другого (прав. 20) из корыстолюбивых видов³⁶.

4. Занятие воинскими делами (прав. 83)³⁷.

III. Преступления против нравственности

а)            1. Самооскопление (прав. 22, 23, 24).

      2. Блудодеяние (прав. 25; ср. 68).

      3. Клятвопреступление (прав. 25; ср. 61).

      4. Воровство       (прав. 25; ср. 61).

      5. Убийство в ссоре и одним ударом (прав. 66).

      6. Нанесете побоев (прав. 27).

      7. Нетрезвость и азартная игра (прав. 42, 43).

      – Пребывание клирика в корчемнице (прав. 54).

      8. Требование лихвы от должника (прав. 44).

      9. Насмешка над телесными недостатками (прав. 57).

      10. Личное оскорбление:       епископу (прав. 55).

                              –      пресвитеру (прав. 56).

                              –      царю, или князю (пр. 85).

b)       Брачные дела.

      1. Гнушение браком вообще³⁸ (прав. 51) и изгнание законной жены под видом благочестия (прав. 5).

      2. Самовольный развод с законной женой и сожитие с другой – незаконной (прав. 48).

      3. Насилие необрученной девицы обязывает виновного, по исполнении церковного наказания (прав. 68), вступить в брак с ней, а не с другой.

Почти все здесь перечисленные преступления и проступки подлежат суду епископа за исключением, конечно, тех случаев, когда подсудимым является епископ как подлежащей соборному суду – по всяким делам.

d) Соборный суд, состоящий из нескольких епископов³⁹, имеет своим назначением, прежде всего, исследовать и решать дела высших духовных лиц – епископов – по представленным против них обвинениям от людей, «вероятия достойных» (прав. 74), следовательно, действовать в качестве суда первой инстанции по отношению к подсудимым епископам. Но не имеет ли он в то же время и значения второй, высшей инстанции по отношению к суду епархиального епископа? Прямого указания на это в правилах нет, но есть некоторые и довольно твердые основания предполагать за ним и это значение.

1) По смыслу 74-го правила епископ подлежит суду собора епископов; обвинителем его может быть всякий, доверия достойный человек; а по смыслу 31-го правила пресвитер, с приверженцами своими возмутившийся против епископа, подвергается извержению, если только, впрочем, не докажет, что он действует так против епископа, как им же обличенного перед судом в чем-либо противном благочестию и правде (εν δικαιοσυνη). Отсюда есть основание заключать так: если вообще дозволяется представлять суду соборному всякие обвинения на епископа, то нет никакого основания отрицать, что дозволяется представлять обвинение и в пристрастии и несправедливости его суда, следствием которых было, например, извержение приносящего жалобу из пресвитерского сана.

2) Только праведно и за явные вины изверженный клирик не имеет права «коснутися cлyжeния, ему некогда порученнаго»; следовательно, должен же существовать высший суд, на котором последнему можно было бы доказать неправильность обвинения его в суде епископском и неочевидность его вины, если она на самом деле была такова, но почему-либо признана очевидной и явной (доказанной).

3) Между другими назначениями ежегодных епископских соборов, узаконяемых правилами, указано также и разрешение случающихся церковных прекословий (прав. 37). Основываясь на этом выражении (εκκλεσιαστικαι αντιλογιαι), можно предполагать, что между другими прекословиями соборы должны были давать место и разрешению прекословий между осужденными епископом и этим последним, т. е. ежегодные соборы были в отношении к суду епархиального епископа высшей его судебной инстанцией. «Для разрешения случающихся сомнений о догматах и по другим церковным делам, а также и ради подвергаемых от епископов отлучениям, если жалуются на отлучивших, священные апостолы судили за необходимое, чтобы епископы каждой епархии дважды в год собирались в одном месте, сообщали друг другу бывающие сомнения и разрешали их», – толкует Зонара. «Сие убо правило преславных Апостол повелевает», – гласит наша Кормчая книга – «дващи в лете, в коейждо области от всех епископ собору быти о церковных вещех и о божественных повелений стязанни и о разрешении недоуменных и неразумных вин и аще который епископ некия или епитимьями тяжкими, сиречь запрещении, или отлучением связал, да и о таковых вещех разсудят вси епископи».

Указанные здесь судебные отправления собор епископов может совершать не иначе, как с ведения и под председательством первого епископа или митрополита. Ибо и созвание собора, и само действие его (например, суд), предполагающее высшую церковную юрисдикцию, есть нечто, превышающее власть епархиального епископа, который за нарушение сего подлежит наказанию, определенному в 34-м правиле.

е) Относительно образа производства (процесса) встречаем только два специальные Апостольские правила: 74 и 75. Но основываясь на других имеющих непосредственное отношение к судопроизводству правилах, можно представить следующие общие требования правильного судопроизводства на основании правил Апостольских.

1) Необходимым условием открытого судебного разбирательства (обличения) должно служить то, чтобы преступление засвидетельствовано было 2 или 3-мя свидетелями. Свидетель должен быть православный христианин; свидетельство еретика не имеет значения (прав. 75)⁴⁰.

2) Когда суд начинается вследствие частной жалобы или обвинения, то судья должен обращать внимание на нравственные качества обвинителя – достойный ли это доверия человек? (прав. 74).

3) Подсудимый, равно как и обвиняющий (если есть), должны непременно присутствовать при исследовании дела. Присутствие первого так важно, что суду вменяется в обязанность троекратный вызов подсудимого через посланных (к епископу – трех епископов); неявка в суд и после третьего вызова дает суду право постановить заочное решение (прав. 74).

4) Формальному исследованию дела предшествует троекратное увещание от судьи, имеющее целью возбудить в подсудимом добровольное раскаяние и сознание в совершенном грехе (Апост. пр. 31).

5) Касательно самого способа исследования дела – улик, доказательств и проч. – в Апостольских правилах нет никаких определений. Указываются только два результата, к которым суд должен прийти на основании судебного обличения: а) чтобы выяснилась виновность подсудимого до степени полной достоверности, была обнаружена, сделана, так сказать, очевидной, явной (φανερος); б) чтобы обличение, правильно (δικαιως) произведенное, вызывало со стороны судьи определенное решение (наказание), хотя бы подсудимый и не признавал себя виновным (прав. 28; сн. 74).

6) Приговор не теряет своей силы, если осужденный удаляется и в другую епархию; для достижения этой цели правила обязывают каждого епископа приходящих из других епархий принимать в общение тогда только, когда ими представлена будет «представительная грамота» их епископа (прав. 33).

7) Судебный приговор должен быть обнародован перед всей церковью: ибо только при этом условии выполнимо со стороны каждого клирика и мирянина требование, содержащееся в 10 и 11 правилах⁴¹.

Надеемся, что мы обозрели необходимые для нас свидетельства Священного Писания и Священного Предания достаточно для того, чтобы иметь право вывести из них следующие общие заключения относительно церковного суда, устроенного по учению Спасителя и апостолов.

1) К концу Апостольского века все члены церкви имели возможность находить себе суд внутри самой церкви. Обращение к суду светскому или – что то же по тогдашнему времени – суду языческому хотя бы по чисто гражданским делам и искам было воспрещено. Заботясь всего более о единодушии членов церкви, преуспеянии в вере и жизни, сообразной с этой верой, апостолы тщательно оберегали христиан от вредного влияния окружавшего их язычества и иудейства, строго воспрещали всякое общение с ними, особенно в их праздниках и богослужении. Светские судилища как учреждения, запечатленные языческим характером, как небезопасные, следовательно, для веры, соблазнительные своими присягами или языческими клятвами и юридическими обычаями, служили также предметом опасения и запрещений со стороны апостолов. Не искусство в тяжебных делах, не раздоры, происки и взаимные унижения ради временных выгод должны были отличать членов церкви. Простой посреднический суд, основывающийся преимущественно на нравственном авторитете посредника, был и должен быть обязательным и единственным для них средством к разрешению возникающих между ними недоразумений и пререканий по житейским обыденным отношениям.

2) Но рядом с этим посредническим судом от тех же апостолов церковь получила право и полномочие подвергать формальному суду непокорных ей сочленов. Мало того: как собственным примером, так в особенности своими наставлениями, из которых несколько сохранилось до нас в форме категорически точных, сжатых статей кодекса, они ясно и точно установили понятие церковного суда и общий тип его, сделав указания по всем существенным частям его, именно: подсудности, внешнему устройству (органов его) и судопроизводству.

Конечно, по всем этим частям апостолы сделали только краткие и далеко не полные узаконения и указания, но эти указания обнимают собой столь важные и существенные черты созданного ими суда, что на основании их преемникам апостольского служения и всей вообще последующей церкви можно было уже составить себе определенное представление о том, что́ такое апостольский суд, и на нем как на основании утверждать самим здание, не боясь удалиться от духа апостольского. Иначе говоря: представление это было настолько определенно, что при помощи его предстоятели церкви могли безошибочно дополнять и усовершенствовать его, привнося по требованию обстоятельств новые формы, и в то же время сохранять неприкосновенными его основной характер и существенные свойства. Вот почему при дальнейшем развитии и усложнении устройства церкви у членов ее нередко приходится встречать и в позднейшие времена в ее судебной практике выражения: «это вопреки древнему правилу», «так не заповедали поступать апостолы», «это новый доселе невиданный обычай!!!...»

В высшей степени замечательно в этом отношении послание к приверженцам Евсевия (противникам св. Афанасия Великого) Юлия, папы Римского, сохранившееся для нас в апологии святого Афанасия. С какой уверенностью в правоте дела обличает папа судей-епископов в несправедливости их действий против святого Афанасия! Как положительно излагает он требования истинного, правильного порядка судопроизводства и уклонения от него, допущенные этими судьями! Вот некоторые выдержки из этого замечательного послания.

«Признаюсь вам, все удивились и близки были к неверию, что точно вами это было писано, потому что письмо показывало более любопрительность, нежели любовь. Если писавший ответ хотел отличиться искусством в слове, то подобный труд должен быть предоставлен другим: в делах же церковных нужны не отборные слова, но Апостольские правила (κανονες Αποσολικοι) и старание не соблазнить даже единого от малых церкви. <...> Если же такое письмо произошло оттого, что некоторые были оскорблены низкими друг с другом поступками, то приличнее было вовсе не оскорбляться, не попускать, чтобы солнце зашло во гневе вашем. <...> Да и чем из писанного нами справедливо могли вы оскорбиться? – Тем ли, что приглашали мы прийти на собор? – Но сие скорее надлежало принять с радостью. Уверенные в том, что́ ими сделано и о чем, как они сами говорят, произнесен ими суд, не негодуют, если суд их подвергается исследованию других, а напротив того, не сомневаются в том, что никак не окажется несправедливым, о чем рассудили они справедливо. Посему и епископы, сошедшиеся на великом Никейском соборе, не без Божия изволения согласились рассуждения одного собора подвергать исследованию на другом, чтобы и судящие, имея пред очами другой, будущий суд, производили исследование со всей осторожностью, и судимые были уверены, что судят их не по вражде к ним прежних судей, но по справедливости. Если же не желают, чтобы имел у вас силу такой обычай древний, упомянутый и записанный на Великом Соборе, то подобный отказ неприличен. Что однажды принято в обычай церковью и утверждено соборами – нет основания нарушать то немногими»⁴².

«О судебных записях, сделанных в Мареоте, подтвердилось, что они составлены по одностороннем исследовании дела: не были там ни обвиняемый пресвитер Макарий, ни сам епископ его Афанасий. И это стало нам известно из самих записей, какие принесли нам Мартирий и Исихий. Прочитав их, мы нашли, что был там обвинитель Исхир, но не было ни Макария, ни епископа Афанасия, ни даже Афанасиевых пресвитеров, которые желали быть, но не допущены. Если бы суд производился справедливо, то надлежало бы, возлюбленные, лично там быть не только обвинителю, но и обвиняемому. Как в Тире лично были и обвиняемый Макарий, и обвинитель Исхир, и ничто не было доказано, так надлежало и в Мареот идти не одному обвинителю, но и обвиняемому, чтобы там или лично его уличили, или – если не уличат – доказал он, что все – клевета. А теперь, поскольку сего не было, обвинитель пошел один туда в сопровождении людей, которых Афанасий устранял от дела, то и само делопроизводство кажется подозрительным»⁴³.

«Если бы и после собора Афанасий оказался виновным, и тогда не надлежало делать постановления так противозаконно и несогласно с церковными правилами; а должно было епископам этой епархии поставить кого-либо из той же церкви, из этого же святилища, из этого же клира и в нынешнее время не нарушать правил, ведущих начало от Апостолов. Если бы случилось это с кем-нибудь из вас, не стали ли бы вы вопиять, не потребовали ли бы наказания за нарушение правил? Как перед Богом, возлюбленные, говорим и утверждаем по сущей правде: это неблагочестиво, незаконно, не по правилам церкви»⁴⁴.

«И сие почел я нужным заметить вам: Афанасий утверждал, что Макарий в Тире был под воинской стражей, а обвинитель один пошел с отправлявшимися в Мареот; пресвитерам же, желавшим быть при исследовании дела, сие не дозволено, и исследование о чаше и трапезе произведено в присутствии епарха и сопровождавших его при язычниках и иудеях. Сему вначале мы не поверили, когда не было сие доказано из судебных записей; и подивились мы этому, а думаю, дивитесь и вы, возлюбленные. Не дозволяют быть при деле пресвитерам, священнослужителям Тайн, а при судье-мирянине, в присутствии оглашенных и – что всего хуже – язычников и иудеев, известных по своему нерасположению к христианству, производится следствие о Крови Христовой и о Теле Христовом. Если был действительно сделан какой проступок: то о подобном деле надлежало законно производить следствие в церкви клирикам, а не язычникам, которые гнушаются учением и не знают истины. Сколько же велик и важен сей грех – и вы видите, как уверен я, и видит всякий»⁴⁵.

Упомянув далее о том, что пристрастные, враждебно относившиеся к Афанасию и приверженцам его судьи употребляли против последнего насилие, аресты, призывали себе на помощь воинскую стражу, папа Юлий оканчивает свое обличение их следующими словами: «Суды церковные не по Евангелию уже производятся, возлюбленные, но домогаются заключений и смерти. Если и подлинно, как говорите, была в них какая вина, то по церковному правилу, а не так надлежало произвести суд; надобно было написать ко всем нам, чтобы таким образом всеми произнесено было справедливое решение. Ибо страдали епископы, страдали не малые какие церкви, но те, которыми апостолы лично правили. Почему же не написано было лично к нам, особенно о церкви Александрийской? Или не знаете, что было это обыкновение: прежде писали к нам, и здесь уже решалось, кто прав. Итак, если падало какое подозрение на тамошнего епископа, надобно было написать к здешней церкви. Теперь же нам не сообщили ясных сведений, а сами сделали дело, как хотели, и, наконец, требуют, чтобы, не разобрав дела, подали мы один с ними голос. Не таковы Павловы постановления; не так предали отцы; это – иной образ действования, это – новое предначертание»⁴⁶.

Так рассуждает Римский епископ IV века. Не видно ли отсюда, что наставления апостолов, в течение трех веков действовавшие в церкви, были так ясно сознаны и так крепко укоренились в сознании членов ее, как может укорениться в сознании людей только живой обычай, постоянно применяющийся к жизни?!

Итак, совокупим теперь в одно целое все отдельные черты, какие мы заметили в апостольских наставлениях о церковном суде, и мы получим общие руководительные начала, с которыми, затем, и возьмемся за исследование тех данных, которые древность представит нам на пространстве четырех первых веков по Рождестве Христовом.

Общие начала, на которых основывается право церкви привлекать к своему открытому суду принадлежащих обществу ее – следующие.

а) Церковь есть общество людей, уверовавших во Христа, имеющее свои правила, которыми определяются троякие отношения каждого ее члена: 1) к Богу: здесь от каждого требуется чистота веры, т. е. внутреннего религиозного убеждения в истинах христианской религии и наружного, установленного образа Богопочтения. Отсюда возникает сфера преступлений против веры как подлежащих по естественному праву суду церковному. 2) К ближним – здесь различаются отношения члена церкви: к установленной иерархии или представителям и носителям церковной священной власти – клиру, верным и находящимся вне церкви, т. е. язычникам, иудеям, еретикам и отлученным от общения по суду церкви. Отсюда возникает вторая область преступлений, подлежащих церковному суду, – преступления против церковной дисциплины или, в узком смысле, церковные преступления. 3) К самому себе. В церкви Христовой предоставляется полная свобода развитию личной, индивидуальной жизни, но при этом каждому указывается определенная цель, которая есть у него общая со всеми остальными членами, и смотря по тому, насколько личная деятельность и образ жизни его соответствуют этой цели и насколько выражают или не выражают его стремлений к достижению этой цели, определяется нравственное достоинство его личности и деяний. Эта цель – вечное спасение, т, е. стремление к единению со Христом и поддержание этого союза и, соответственно с этим, стремление облечься в нового человека, созданного по образу Божьему. Но поскольку это естественное (а потому и свободное) стремление в человеке поддерживается и получает средства для своего осуществления только в церкви и от нее одной, и поскольку эти средства одни и те же для всех членов ее, то при полной свободе личной жизни и деятельности каждый должен выполнять общие предписания, за несоблюдение которых он подлежит суду церкви. Это – преступления против нравственности или нравственного закона, предначертанного в Священном Писании.

Отсюда видно, что церковный суд имеет право изрекать свой приговор о каждом поступке, о каждом действии человека. Получает ли человек справедливое возмездие себе от человеческого (гражданского) правосудия за то деяние, которое и церковный суд считает преступлением, или нет – для церковного суда это не имеет значения. Приговор церкви произносится ей совершенно независимо от гражданского правосудия на основании ее божественного закона: виновного перед этим законом она и осуждает. Последний не может отклонять ее суда никаким земным заступничеством и ходатайством. Что такое церковное преступление? Оно есть явный грех, а грех, по слову апостола, есть нарушение божественного закона; ясно, как естественна и в то же время сколь широка область церковной подсудности.

Что же такое церковное наказание, и какие цели оно преследует?

В обыкновенном гражданском смысле наказание есть лишение человека (временное или всегдашнее) всех или только известных прав, которыми он до того времени пользовался, состоя членом государства, общества и сословия. Цель наказания троякая: первая – предупредить на будущее время повторение подобных же злоупотреблений со стороны известного лица и избавить членов общества от новой неприятности; вторая – удовлетворить законной правде (отомстить или удовлетворить совесть общества, которое не может и не должно равнодушно относиться к безнаказанному нарушению законов, обусловливающих его благосостояние. Наказание преступника как должное возмездие за нарушение им закона снова возвышает последний во мнении общества; святость закона, попранная преступником, является снова неприкосновенной; общество примиряется с преступником, несущим наказание, и восстанавливает свои нормальные к нему отношения. Наконец, третья цель наказания – воздействие на волю виновного в видах его исправления. Церковное наказание удерживает в себе все указанные свойства и имеет в виду те же цели, но их значение по отношению к мирянам совершенно иное. Как выше было замечено, личность, индивидуальность каждого члена в церкви Христовой пользуется полной свободой: не личность для общества живет здесь, наоборот, церковь является средством для спасения личности. Девяносто девять овец, наслаждающихся обильной пажитью и послушных Божественному Пастырю, Он оставляет для того, чтобы идти и взыскать одну заблудшую⁴⁷. Отсюда на первом месте церковное наказание ставит цель – благодетельно воздействовать на самого грешника, на его исправление. Ибо церковное наказание есть по преимуществу врачевание нравственно больной души. На втором плане стоит примирение преступника с обществом, уничтожение произведенного им соблазна. Цель, предупреждающая преступление, отходит на самый последний план, является как бы сама собой и по отношению к мирянам во всей полноте осуществляется только в тягчайшем из церковных наказаний – анафеме, ибо в нравственном смысле это – та же смерть или вечная ссылка. Только в отношении к духовным лицам церковное наказание стоит в совершенной параллели с гражданским, и это совершенно естественно. Ибо личное спасение духовного лица достигается им служением, добровольной преданностью благу и спасению вверенных ему духовных чад. Лицо духовное служит благу общества, а не наоборот. Поэтому церковное наказание для клириков и состоит только в лишении их права на исправление обязанностей службы и таким образом предупреждает со стороны их повторение преступления против должности на время или навсегда (ибо раз низверженный клирик уже не восстанавливается).

b) В отношении к судоустройству основным правилом является прежде всего положение, что судья есть в то же время и лицо, облеченное властью над подсудимым и в других отношениях – есть его начальник. Власть судебная не есть какое-либо совершенно отдельное полномочие, а судья – отдельный орган, особенное учреждение от правителя; это – только отрицательное выражение единой в существе своем Божественной власти. Апостол принимает в церковь новых членов, изливает на них божественные дары Святого Духа, рукополагает епископа, постановляет дьякона по власти, данной Иисусом Христом, и тот же апостол судит, изгоняет из церкви, предает смерти и сатане – на измождение плоти – и делает это по власти, данной Иисусом Христом. Свою власть в обоих ее видах апостол предоставляет епископу. Последний есть полный наместник апостола; он – единый правитель и судья в пределах вверенной ему паствы. Ее он пасет – питает учением и таинствами, рукополагает достойных в высшие церковные должности, награждает особенно ревностных сугубой против остальных честью; он же один со всякой властью обличает согрешающих перед всей церковью, обличает нещадно, отдавая в том отчет только собору епископов ему равных. Суд епископа области есть первая, постоянно существующая инстанция, обладающая исключительно ей одной принадлежащей юрисдикцией во всей парикии; другого равного ему судебного органа в одной и той же парикии нет. Все принадлежащие к ней члены подчинены единственно ему во всех отношениях. Другой суд для каждого подчиненного епископу есть не равный, но высший суд; это – собор епископов всей области, епархии, провинции под председательством митрополита или первого епископа. Здесь опять отношение судей к подсудимым есть то же отношение начальствующих к подчиненным. Тот же собор епископов рукополагает каждого епископа области к известной церкви, собор же отнимает ее у епископа и передает другому, собор поверяет действия епископа по поводу возникающих против него жалоб и рассуждает его с его подчиненными.

Тот и другой виды церковного суда – епархиальный и соборный – обладают каждый в своих пределах всей суммой исправительных и карательных церковных мер, наказаний.

Этими двумя свойствами собственно церковный суд существенно отличается от суда посреднического, где судьи – лица не необходимо начальственные, а могут быть и совершенно равными, и даже низшими подсудимых, и где последним результатом их судейской деятельности является только примирение враждующих; если же оно не последовало, то ни судьи, ни тяжущиеся не имеют права как-либо иначе воздействовать одни на других и становятся в те же самые отношения, в каких стояли прежде, до суда.

с) Форма и способ судопроизводства также строго соответствуют указанному выше характеру церковно-судебной карательной власти и вполне выдерживают его.

Если существенная цель церковного наказания есть воздействие на личную волю преступника, то и процесс против него начинается необходимо с простого отеческого увещания судьи – начальника и отца. Когда троекратное увещание не подействует, этот начальник-отец превращается в строгого формального и беспристрастного судью. Но может быть, благодетельно подействует на подсудимого торжественная обстановка суда, присутствие друзей, знакомых и общих по вере с ним христиан? Может быть, непреклонная дотоле и злая воля устрашится и преклонится теперь в присутствии детей любви и мира? Может быть, дремавшая дотоле совесть проснется, а мысль о том, что обличение в содеянном зле и обличение его, упорного, навсегда выделит из этого сонма близких, с которыми доселе было у него много общего, и предоставит его решительно одному себе, потрясет его и вызовет невольные слезы раскаяния? Такое действие на подсудимого торжественной открытой обстановки несомненно. И вот перед общее собрание верных вводятся подсудимый и обвинитель его. Но теперь на обязанности судьи лежит: доставить все гарантии для оправдания подсудимому, на которого торжественная обстановка суда не производит желательного действия, может быть, потому именно, что он невинен и ложно обвиняется. И вот, прежде чем обвинитель и свидетели начнут разоблачать его темные деяния, они должны сами прежде всего засвидетельствовать перед всем собравшимся обществом, что они люди добросовестные, доверия достойные люди, что они единомысленны в вере с подсудимым. Когда все это исследуется, дается тогда полный простор обличению. Судья, убедившейся в очевидности преступления, изрекает приговор; согласен или нет с убеждением судьи подсудимый, приговор немедленно приводится в исполнение. Всякий, слышавший этот приговор и его нарушивший (в своих отношениях к осужденному), сам в свою очередь должен ожидать участи осужденного, которой он только что был свидетелем.

Нетрудно выделить отсюда следующие основные начала церковного судопроизводства.

Господствующая форма его – обвинительная; способ производства – устный, состязательный, открытый. Сознание подсудимого, показание свидетелей (не менее двух) – основания для постановления приговора. Постановляется и произносится приговор немедленно за окончанием следствия самим судьей и выслушивается остальными присутствующими на суде для немедленного его исполнения. Однако же, недовольный решением подсудимый не теряет еще права подать жалобу на ежегодном епископском соборе. Две судебные инстанции обозначаются в Апостольских правилах довольно ясно. Вот общий тип Апостольского суда!

Под руководством общих, указанных нами начал его мы и будем постепенно останавливать наше внимание на тех данных относительно церковного суда, какие представят нам история церкви и ее законодательство.

В предшествующей части мы указали, что в отношении к суду задача церкви должна была состоять в охранении его апостольского характера, его правил и форм – задача для церкви общая с ее обязанностью охранять тот же апостольский характер и во всех прочих ее учреждениях, относящихся к учению, богослужению и дисциплине. Преследовалась ли действительно церковью II–V веков эта задача? Не нами ли построенная это только теория? В состоянии ли письменными свидетельствами и историческими фактами мы доказать, что церковный суд производился в эти века согласно с наставлениями апостолов, заключающимися в Священном Писании и церковном предании? Можно ли в церковной практике этого времени найти примеры, чтобы церковные пастыри или, как обыкновенно они тогда назывались, церковные предстоятели творили этот, именно апостольский, суд, держались в своих судебных следствиях начал, указанных апостолами, а не действовали просто без всяких начал, применяясь к обстоятельствам, руководясь своим здравым разумом?

Что касается IV и V-го веков, то действование в течение них апостольского суда, как это отчасти мы уже и видели, засвидетельствовано и правилами, и практикой церкви этого времени; только относительно II и III-го веков поставленные выше вопросы побуждают нас сделать некоторые замечания.

Эти века довольно скудны для нас и церковными правилами, и примерами церковного суда. Так, из законодательных памятников церкви этого времени, относящихся к церковному суду, мы имеем только правила двух отцов церкви: святого Григория Чудотворца и святого Петра Александрийского. Правда, в Апостольских постановлениях содержатся довольно подробные наставления относительно производства церковного суда, но в них речь идет только о суде епархиальном. Чтобы видеть, как бедна примерами церковного суда литература этого времени, достаточно указать на то обстоятельство, что самый ранний собор по достоверным историческим источникам относится уже к концу II века⁴⁸. Следовательно, в течение почти всего II века для церкви не было повода к применению 74-го и других Апостольских правил, относящихся к соборному судопроизводству. Между тем, эти правила переданы были апостолами не письменно. Могли ли они сохраниться, не применяясь к практике, во всей своей точности в такое продолжительное время?

Таковы затруднения, которые представляются при разрешении поставленных выше вопросов.

Однако же, эти затруднения не непреодолимы.

1) Прежде всего, следует принять во внимание то обстоятельство, что в церковном законодательстве и практике 1V и V вв. строго и последовательно выдерживалось основное начало – следовать древним церковным обычаям и правилам и не вводить ничего вопреки им. Правила соборов этих веков нередко прямо выражают мысль, что они следуют древним обычаям и узаконяют не новую веру, не новые учреждения, но истинно православные, вселенские и апостольские, и нередко прямо ссылаются на Апостольские правила⁴⁹). Следовательно, эти правила и обычаи жили и действовали в течение предшествовавшего периода времени, т. е. во II и III веках.

2) Между отцами III века, писания которых до нас сохранились, существует непрерывное преемство и связь с самими апостолами. Знаменитейшие из отцов церкви III-го века были учениками мужей апостольских, весь второй век действовавших в устроении церкви, так что они составляли третье поколение после апостолов⁵⁰. Следовательно, если в деятельности и сочинениях отцов III-го века мы находим примеры церковного суда и учение о нем, то не может быть сомнения в том, что они действовали не произвольно, а вполне согласно с наставлениями апостолов, принятыми через мужей апостольских, иначе они не пользовались бы у современников авторитетом предстоятелей апостольской церкви.

3) В сохранившихся до нас памятниках церковной литературы II и III веков содержится такое учение веры и такие сведения о внешнем устройстве церкви, которые до буквальной тождественности сходны, с одной стороны, с учением Вселенской церкви позднейшего времени, с другой – с учением апостолов. Отсюда мы имеем полное основание заключать, что если бы в эпоху деятельности этих отцов церковный суд производился несогласно с учением о нем Апостолов, то они не потерпели бы этого и не преминули обличить или наставить не ведущих в том⁵¹. А потому, если в писаниях их мы не находим повторения того, что уже нам известно из посланий и правил Апостольских, то это значит, что эти привила и наставления в то время соблюдались со всей точностью. На этом же основании мы имеем полное право утверждать, что в церковной практике II века точно выполнялись предписания апостолов относительно ежегодных соборов, хотя мы и не имеем точных данных истории, свидетельствующих о том. Замечательно, что и в известиях о соборах III века нигде не встречается мысли о том, что собор епископов есть нечто новое, дотоле неслыханное, а напротив, говорится о нем как о явлении обыкновенном. Необыкновенными выставляются только поводы к созванию соборов или постановления, на них провозглашенные.

Словом, если история и не представляет нам многих несомненных свидетельств о действование церковного суда II и III веков, во всех подробностях сходного с церковным судом, устроенным апостолами, то это вовсе не значит, что церковный суд в этом виде и действительно не существовал. Он не мог не существовать в этом виде, хотя история и не сохранила для нас достаточных о том сведений.

С этими общими замечаниями мы и переходим к изложению тех данных, которые сохранили нам церковная история и законодательство относительно предметов церковного суда, его устройства и способа производства.

Представленный выше перечень преступлений и проступков, подлежащих – по Апостольским правилам – суду церкви, обнимает собой и все предметы его деятельности за последующие четыре века.

Как в теории, т е. в церковном законодательстве, относящемся к суду, так и в своей практике, церковь последующих веков только развивала указанное ей апостолами направление, не выходя из предначертанных ими пределов, но и не сокращая их.

Само собой разумеется, что нет возможности проследить за все это время все те преступления, которые указаны в Апостольских правилах, и фактически доказать, что каждое из них разбиралось на церковном суде. Это невозможно, да и нет в том особенной нужды. Достаточно и того, если мы встретим несколько совершенно разнородных преступлений, действительно бывших предметом церковно-судебного исследования, чтобы наше наведение явилось вполне законным. Если история сохранила нам примеры церковного суда не по всем, а только по некоторым родам и видам из указанных преступлений, то одно это не даёт ли нам права заключать, что на церковно-судебной практике являлись и многие другие, им однородные, но о них не дошло до нас сведений?

С другой стороны, нет ничего естественнее и обыкновеннее того явления в истории судопроизводства, что в известную эпоху, в известных местах преобладающими оказываются одни роды преступлений, в другую – свои, новые, а прежние или вовсе не являются, или если и являются, то редкими, одиночными, как исключения. Это зависит, конечно, от внешних обстоятельств, в которые поставлено бывает общество и которые для одних преступлений представляют более случаев, для других менее. Само собой разумеется, что и церковная жизнь несвободна от этих влияний внешних обстоятельств, а потому и в ней возможно указанное явление.

В истории церкви II–V веков особенно резко по условиям внешней жизни церкви выдаются два периода времени: период гонений, которые почти непрерывно в течение II и III веков испытывала церковь, и период торжества ее над язычеством, непосредственно наступивший за первым. Неудивительно поэтому, если в век гонений число и качество церковных преступлений не вызывало такой усиленной деятельности законодательной и судебной власти церкви, какую необходимо должно было вызвать в век торжества церкви над язычеством. В первом из этих периодов не было особенной нужды в подробном письменном определении церковных преступлений и наказаний, за оные полагаемых, по несложности самой церковной жизни, гонимой миром; для второго – это была неотложная необходимость. Ибо, с одной стороны, жизнь членов церкви теперь естественно подверглась влиянию их гражданской равноправности с язычниками, а вместе с тем и нравственной распущенности последних, с другой – теперь возник совершенно новый вопрос в практике церковного суда, вопрос об отношении его к суду светскому, который, в свою очередь, также вызывал церковную власть на решение его точным законным порядком.

Таким образом, вопрос о предметах церковного суда во II–V вв. представляет три отдельные части, обусловливающие полное его решение: 1) о предметах церковного суда II и III веков; 2) о предметах церковного суда IV и V веков и 3) о границах между церковным и светским судом.

Свидетельство Апостольских Постановлений об обширном пространстве церковной подсудности. Точнейшее определение церковных преступлений по законодательным церковным памятникам, правилам отцов: святого Григория Неокесарийского и святого Петра Александрийского. Точка зрения их, пособия и основания при суждении о тяжести преступлений и общий их характер. Свидетельства церковно-судебной практики III-го века, и в частности святого Киприана, о предметах церковного суда

С точки зрения Апостольских постановлений всякое преступление как действие, проистекающее из человеческих страстей и порочных склонностей, как-то: сластолюбия, тщеславия, коварства и др., должно вызывать против себя строгое осуждение церкви⁵². Но с особенной ясностью обширность пределов церковного суда открывается из следующих слов этих Постановлений: «А мнение⁵³ произносите не о всяком грехе одинаковое, но каждому сродное, со многим благоразумием обсуживая каждое прегрешение, как малое, так и великое; и иначе осуждайте грех делом и, опять иначе, грех злоречия, иначе – грех подозрения. И одних подвергай только угрозам, других – подаяниям нищим; тем назначь строгие посты, а других, по великости преступления их, отлучи. И закон назначил не одно и то же наказание за всякий грех; но иное – за грехи против Бога, против священника, против храма, против святилища; иное – за грехи против царя, против воина, против подчиненного, против равного или слуги, или против имения, или против бессловесного. И опять различное – за грехи против родителей и сродников, иное также за грехи вольные, и иное за грехи невольные; и одних подверг смерти – или на кресте, или через побиение камнями – а других – пени, или побоям, или возмездию. Так и вы за различные грехи налагайте и наказания различные, чтобы не вкралась какая-либо несправедливость и не подвигли Бога к негодованию»⁵⁴.

В частности, в Апостольских постановлениях упоминаются следующие тяжкие преступления, влекущие за собой отлучение от всякого общения с верными:

а) Ересь и распространение еретического учения посредством книг, которые читать строго воспрещается верным⁵⁵, и расколы⁵⁶.

b) Чарование (волхвование), которое обнимает собой: нашептывание, проведение детей чрез огонь, гадание, ворожбу, предсказывание по полету птиц, изучение магии.

с) Пьянство, любодеяние и прелюбодеяние⁵⁷; убийство вообще и в частности – младенца в утробе матери и по рождении его⁵⁸; скотоложство и мужеложство⁵⁹, клятвопреступление⁶⁰.

В образец того, как смотрят Апостольские постановления на перечисленные здесь тяжкие преступления, как определяют их сущность и что принимают при этом за основание, считаем достаточным представить следующие заключающиеся в этих Постановлениях суждения о тяжких нравственных преступлениях. «Мы, вопреки эллинам, ни умершим не гнушаемся, надеясь, что он опять оживет, ни законного совокупления не осуждаем, но они обыкли худо толковать подобные вещи. <...> Напротив, смешение противоестественное или деяние беззаконное – мерзко, ибо враждебно Богу. Ибо содомская нечистота и осквернение с животными противны природе, а прелюбодеяние и любодеяние противны закону; из них первое и второе есть нечестие, третье – несправедливость, а последнее – грех. Но ни одно из них не остается ненаказанным по самому существу своему. Ибо содомствующие и скотоложествующие подготовляют разрушение мира, покушаясь на делание естественного против естества; прелюбодеи поступают несправедливо, потому что растлевают чужие браки – разделяют надвое то, что сделал Бог единым и соделывают детей подозрительными, а мужа естественного – удобообманываемым; любодеяние же есть растление собственной плоти, бывающее не для произведения детей, но для одного удовольствия, которое есть знак невоздержания, а не знамение добродетели. Все это воспрещается законами. Словеса Божии именно говорят так: “Да не ляжеши с мужским полом женским ложем” (Левит. XVIII, 22). “…ибо таковый проклят, каменьями побейте их, потому что гнусность сотвориша” (Левит. XX, 13). “Всякаго со скотом бывающа – убейте его: ибо он беззаконие сделал в народе“ (Исх. XXII, 19). И: “Если кто осквернит жену замужнюю, убейте обоих, беззаконие сделали оба, повинны суть, да умертвятся” (Левит. XX, 10; Второз. XXII, 22). И еще: “Да не будет блудник от сынов израилевых, и да не будет блудящая от дщерей израилевых: да не принесеши мзды блудничи Господу Богу твоему на Олтарь, ниже цены песии” (Второз. XXIII, 17, 18)»⁶¹.

Вторым источником, теоретически рассматривающим и определяющим свойства преступлений, подлежащих суду церкви, являются в рассматриваемый период времени правила святого Григория Неокесарийского (+272). Предметом их служат нравственные преступления: блуд, кража, разбой, удержание в рабстве христиан, плененных варварами, убийство, совершенное при нападении с разбоем⁶².

Правила святого Григория как первый опыт отеческого законодательства, имеющего предметом определение существа и тяжести различных преступлений, а также и наказаний за них, в высшей степени важны для нас в следующих отношениях:

1) Из них открывается, что церковный суд карал одинаковым образом преступления против нравственности и преступления общественные. Для него не было различных точек зрения при определении характера того или другого преступления; напротив, каждое преступление этот суд карал как противоречие и возмущение против одного высшего, для всех обязательного божественного закона, и наказания свои соразмерял не со степенью внешнего, общественного вреда, наносимого преступлением, а со степенью нравственного падения, нравственной испорченности виновного, обнаружившейся в его деянии, и соответственно степени соблазна, причиняемого обществу церкви. Так, говоря о том, что некоторые воспользовались общим бедствием для своих корыстолюбивых целей, святой Григорий заключает: «Сие свойственно людям нечестивым и богоненавистным, дошедшим до крайней степени гнусности. Почему справедливым признается всех таковых отлучати от церкви, да не како приидет гнев (Божий) на весь народ и первее на самих предстоятелей, не взыскующих за сие»⁶³.

2) Ясно, что это совершенно новая, совершенно самостоятельная идея христианского церковного суда: ни римское, ни какое бы то ни было древнее право не знало её. Ясно, что и для своего осуществления и оправдания её в действительности церковь не могла находить себе источников и руководств где-либо, кроме Слова Божьего. В этом заключается новая замечательная черта в правилах святого Григория, общая у него с Постановлениями Апостольскими – именно применение закона Моисеева к определению сущности преступлений, подлежащих суду церкви, и вообще покрывающая то отношение к Слову Божьему, в каком стояло церковное законодательство при составлении своих положительных кодексов при образовании своего так называемого материального права. Вот образцы этого отношения:

а) При разрешении вопроса о том, должно ли вменять в преступление женщине насилие, причиненное ей во время её пребывания в плену у варваров? – Святой Григорий руководится такими соображениями: «Если и прежде зазираемо было житие некия из них, яко ходящия во след очес блудодеющих, по изречению Писания: явно есть, яко любодейное ея расположение подозрительно и во время пленения, и таковых не вскоре должно допускать к общению в молитвах. Аще же некая, жившая в совершенном целомудрии и показавшая прежнее житие чистым и изъятым от всякого подозрения, ныне подверглась поруганию по насилию и принуждению: то на сей случай имеем ясное указание в книге Второзакония XXII, 25 и 26 – таковы и те случаи», – заключает правило (2-е).

б) В вопросе о том, вменяется ли в преступление удержание у себя чужого имущества, найденного на поле или на пути? – Святой Григорий прямо ссылается на закон Моисеев: «Никто да не прельщает себя тем, яко нашел что-либо: ибо непозволительно корыствоваться и найденным. Второзаконие глаголет: «Видев тельца брата твоего, или ослицу, возвратиши ее к брату твоему» (XXX, 1, 2, 3). В книге же Исхода не только о найденной кем-либо собственности брата, но и врага, речено: «Возвращением да возвратиши оную в дом господина ея"» (См. прав. 5; сн. 3 и 4).

3) Не следует думать, что в правилах святого Григория имеется в виду суд внутренний или просто исповедь, а равно и наказания правилами определяемые – последствия этого тайного суда: дело идет о последствиях суда формального, открытого, внешнего, с обвинением и свидетелями; наказание налагается под условием: «аще по обвинении уличены будут»⁶⁴.

Правила святого Петра Александрийского (+304) имеют предметом своим преступления против веры. Именно: они точно определяют различные случаи отступления от веры во время гонения (Диоклетиана).

а) 1. Отпадение от веры после перенесения тяжких мучений и продолжительной борьбы с ними до того, что «напоследок изменила немощь плоти» (прав. 1).

Примеч. Добровольно вышедшие на подвиг мученичества и падшие после продолжительных мучений принимаются в общение церковное, в особенности когда молятся о них сочувствующее им верные (пр. 9, 11).

2. Отпадение от веры после продолжительного темничного заключения, но без перенесения пытки (пр. 2).

3. Отпадение от веры по малодушию и страху, без понесения даже темничного заключения (пр. 3).

4. Отсутствие раскаяния и полное отчаяние в исправлении со стороны падшего есть самое тяжкое из этих преступлений (пр. 4).

5. Наоборот, отпадение от веры не влечет наказания церковного, если падший искупил свое падение тем, что добровольно выступил снова на подвиг мученичества (пр. 8).

b) Непозволительные средства к избежанию мучений:

1. Хитрость и обман, например, некоторые притворно показывали вид, будто уступают требованиям врагов, и соглашались давать им письменное обязательство в том, чего от них требовали, или проходили только мимо идолов, но не поклонялись им и не приносили жертв; или наконец посылали вместо себя самих же язычников, как бы поручая им от себя кланяться их богам (пр. 5).

Примеч. Но не составляет преступления то, если кто за избавление от мучений отдал серебро свое (пр. 12). Равным образом, не вменяется в вину оставившим свое имущество и бежавшим от гонения то, что за них страдали другие (пр. 13).

2. Поставление на мучение вместо себя своих рабов-христиан, которые вследствие этого отпали от веры (пр. 7).

3. Отпадение от веры рабов, которые поставлены были на мучение их господами, надеявшимися таким образом избавиться от мучений (пр. 6).

Принесение жертвы идолам по принуждению не есть грех: это общее правило. Поэтому не вменяется в вину ни употребление идоложертвенной пищи по принуждению и против воли, ни насильственное принятие в руки чего-либо идоложертвенного (Пр. 14)⁶⁵.

Представленные образцы церковного законодательства, полагаем, служат достаточными основанием для принятия такого общего положения: разнообразные случаи преступлений, появлявшихся на церковном суде в течение II и III веков, свидетельствуют, что церковь в то время имела ясно определенный характер, основания и источники своего карательно-судебного права и точные способы приложения его к судным делам. В Священном Писании и Предании церковный суд находил существенное и важное руководство и пользовался ими как в непосредственной своей практике, так и в определении способов своей деятельности на будущее время – руководство всем обязательное, для всех имеющее силу и авторитет, чтобы ему подчиняться. Все роды и виды преступлений против веры и нравственности возводимы были к одному этому общему основанию, и сопоставляемые с ним действительные явления церковной жизни оправдывались или осуждались. И так действовала церковная власть в полной уверенности, что она совершает дело Божье, не отступает от духа Христовой и Апостольской церкви и держится её вселенского смысла. Не личный авторитет судьи, не гражданский закон делали теперь обязательным то или другое распоряжение церковной власти для подчиненных ей: было общее сознание у всех верующих, что эта власть действует на твердом основании, которого обходить нельзя, не разорвав общения с ней. И часто, увлеченные собственными ли превратными толкованиями и суждениями об этих основаниях или посторонними, члены церкви, на время делавшиеся отступниками от неё, снова возвращались в её недра, глубоким раскаянием и искренними слезами выпрашивая себе прощение у церковного судьи⁶⁶ и в то же время выражая готовность понести назначенное от него наказание. Замечательно, что даже и сами расколы и возмущения против церкви и её учреждений и определений, хотя и отрицательным образом, но тем не менее ясно утверждали за церковной властью собственный её авторитет, ни от чего внешнего не зависимый. Эти отступления оправдывались самими отступавшими не разрушением церковных учреждений и церковной власти, не возражениями против законности их существования и действия в церкви, но возражениями будто бы против неправильного приложения этой власти со стороны её носителей. Злоупотребляя сами, они считали себя правыми и старались (какими бы то ни было средствами) доказать, что злоупотребляют не они, а другие. Так, например, лишенный епископства Приват, враждовавший против святого Киприана, не получив от него удовлетворения своей просьбы о пересмотре своего дела, восставал не против епископской власти, которой лишился сам и которую желал получить снова, но против святого Киприана как лица, будто бы недостойного этой власти. Далее, посвятивши Фортуната-пресвитера во епископа, он объявил, что Фортунат рукоположен не им, а двадцатью пятью епископами, т. е. прикрыл свой наглый поступок вполне благовидным покровом правильности и законности, и при всей своей наглости сам он, однако же, не решился возвратить себе епископство. И действительно, его ложь о таком мнимо-законном рукоположении Фортуната двадцатью пятью епископами на время удалась, и он таким средством немало отторг от церкви лиц к своей партии⁶⁷. То же нужно сказать и о Новациане. В качестве пресвитера он не мог считать себя прямым соперником папы Корнилия и кандидатом на Римскую епископскую кафедру, и вот он распускает молву о разных мнимых преступлениях Корнилия, по которым последний должен быть признан недостойным рукоположения и епископского сана, а сам в то же время коварным образом склоняет трех простоватых епископов⁶⁸ Италийских рукоположить его, Новациана, в епископа и затем уже объявляет себя законным епископом Римским⁶⁹. И вот, едва только обнаружилась истина и стали ясны всем эти ложные посвящения, утратилось и влияние в церкви всех этих лиц, и только слепое упорство и отчаяние заставило некоторых совершенно отделиться от церкви вместе с этими вождями смут и расколов. Но, очевидно, не изменилась в существе своем церковная власть этими открытыми ей противодействиями: напротив, они только сильнее укоренили в верных церкви сознание истинности и законности её в церкви и дали последней повод обосновать свою власть новыми доказательствами и законами.

Если бы мы захотели ограничиться только доселе указанными памятниками церковного законодательства относительно развития церковной подсудности за два рассматриваемые века и на основании их только судить о широте деятельности церковного суда, то оказались бы стоящими в явном противоречии как с одновременными им свидетельствами истории и судебной практики, так и с законодательством и практикой церкви позднейшего времени, из которых видно, что в течении первых трех веков церковь имела на своем суде случаи и других преступлений и по поводу их постановила правила, которым и следовала неуклонно, не записав их, однако же, в свой кодекс.

a) Так святой Василий Великий свидетельствует о святом Дионисии Александрийском, что он был искусен в правилах церковных⁷⁰, между тем, от него сохранилось до нас весьма мало их; следовательно, большая часть и, без сомнения, важнейших, нежели какие он оставил, была ему известна и сообщаема другим путем практики и устного предания.

b) Доселе мы не встречали еще определений касательно преступлений клириков, преступлений против должности и т. п. Между тем, из писем святого Киприана обнаруживается, что в III веке в карфагенской и всей западной церкви возникали довольно часто и довольно разнообразные процессы по делам духовных лиц, не исключая и высших степеней (епископов), и сделаны были определения по очень многим такого рода делам. Здесь мы встречаем:

1) Дело двух испанских епископов, Василида и Марциала, судом обличенных в принесении жертвы идолам и за то изверженных из сана⁷¹.

2) Преступления против должности и дисциплины: возмущение пяти карфагенских пресвитеров во главе с Фелициссимом против распоряжений своего епископа, произведенный ими раскол вследствие отлучения их и неправильное постановление ими Новациана во епископа⁷².

3) Собственно против церковной дисциплины мы встречаем в III веке уже не только сами преступления, но и соборные определения касательно их, а именно: определение собора Карфагенского о том, чтобы клириков и мирян, назначающих в своих завещаниях опекунами духовных лиц, лишать по смерти заупокойных молитв, какое определение и применено было в деле пресвитера Геминия Виктора, назначившего опекуном над своим имением пресвитера Геминия Фавстина⁷³.

4) Затем, по поводу падших во время Дециева гонения и раскола Фелициссима и Новациана, Карфагенской и Римской церквами были изданы также определения, которым неуклонно и следовали обе эти церкви в своей судебной практике.

5) Далее, встречаем случай оскорбления, нанесённого епископу Рогациану от его дьякона⁷⁴.

6) По поводу процесса знаменитого Оригена церковь Александрийская должна была решить много и очень важных вопросов касательно отношений чисто юридического характера, как-то: прав епископа на рукоположение только в своей епархии, лишения сана за тяжкое нравственное преступление (самооскопление) и т. п. И Евсевий свидетельствует, действительно, что по делу Оригена постановлено было очень много определений в то время⁷⁵.

с) В законодательстве церкви IV и V вв. нередко встречаются прямые свидетельства о том, что в определении сущности и тяжести известного преступления отцы следуют древним правилам, между тем указать, что это за древние⁷⁶ правила, в настоящее время нет возможности. Очевидно, они существовали только на практике и имели значение обычая для всех известного, а потому и не записанного. Относительно же новых постановлений отцы иногда прямо говорят, что для разрешения этого вопроса они не имеют древнего правила, или – правила о сем различны – и представляют собственное мнение⁷⁷.

Отсюда мы приходим к такому общему заключению относительно законодательных определений церковной подсудности IV и V вв.: их нельзя считать вполне новыми, выработанными независимо от древнейшей церковной практики. Церковное законодательство этого времени иногда целиком заносило в свой кодекс не писанное прежде правило, иногда видоизменяло или приспособляло его к данному случаю и обстоятельствам, иногда же составляло и совершенно свое, новое определение. По этой тесной связи его с практикой предшествовавшего периода (II и III вв.), мы имеем основание заключать далее, что и представленные здесь образцы законоположений суть только часть неизвестного нам целого; как велика эта часть и как велика другая, перешедшая в церковные правила IV и V вв., в настоящее время нет возможности определить с точностью, и что, наконец, эти последние, отображая нам деятельность церковно-судебной власти IV и V вв., в то же время могут и должны служить дополнением сферы преступлений, подлежащих церковному суду и для древнейшего времени, т. е. по крайней мере для III-го века.

В истории церкви едва ли найдется эпоха, которая по разнообразию церковной жизни и отношений: внешних – к государству – и внутренних, возникавших по поводу нестроений, причиняемых еретиками и раскольниками, и по поводу новых задач, которые должна была выполнить церковь относительно своего дальнейшего устроения и вытекавших непосредственно из нового положения в государстве, – едва ли найдется эпоха, которая бы могла сравниться в этом отношении с эпохой торжества церкви над язычеством при первых христианских императорах. По крайней мере, относительно церковного права это – единственная не имеющая себе равной эпоха по богатству законодательных памятников, оставленных ей, и по своей важности составляющих главнейшую часть всего канонического права – по всем его частям. В особенности же это нужно сказать относительно той его части, которая занимается определением сущности дел, проступков и преступлений, подлежащих церковному суду. Эта часть церковного законодательства есть, с одной стороны, как бы свод, результат тех предуготовительных работ, которые совершаемы были церковью в течение всего предшествовавшего времени, с другой – частнейшее раскрытие общих начал, дотоле не применявшихся к практике, и наконец – как восполнение того, что дотоле не было предусмотрено или явилось только позднее как следствие нового положения церкви в государстве. Вот перечень тех преступлений, проступков и дел, которые по церковным правилам IV и V веков являются подлежащими церковному суду.

I. Преступления против веры.

К этому роду преступлений относятся следующие три группы: отступление или отречение от веры, уклонение в ересь или раскол и волхвование или волшебство.

А. Отречение и отступление от веры.

В отношении к правилам святого Петра Александрийского, правила IV и V вв. делают дополнения по этой группе преступлений двоякого рода. Во-первых, указывают некоторые особенные случаи отступления от веры, во-вторых, определяют последствия этих преступлений для клириков, а именно, они указывают:

а. 1) Принесение жертвы идолам, «вынужденное от угрожения муками, или отъятием имений, или изгнанием» (Анкир. соб. прав. 6; см. Петр. Александр, пр. 3).

2) Принесение жертвы идолам хотя и по принуждению, но совершаемое с веселым видом в праздничной одежде и сопровождаемое беспечным пиршеством в сообществе с язычниками (Анкир. соб. прав. 4).

3) Принесение жертвы и вкушение жертвенной пищи с печальным лицом и плачем. (Анкир. соб. пр. 5).

4) Вкушение принесенных с собой снедей на языческом празднике, в пиршестве с язычниками (Анкир. соб. прав. 7; сравн. св. Василия Великого прав. 81).

5) Принесение жертвы дважды и трижды (Анкир. соб. прав. 8).

6) Отступление от веры и принуждение к отступлению своих собратий (Анкир. соб. прав. 9).

7) Отступление от веры ради выгод по воинской службе (1 Вселенск. соб. прав. 12).

8) Отречение от Христа произвольное, не вынужденное гонением (Св. Васил. Велик, пр. 73, Григор. Нисск. 2, 1 Всел. соб. пр. 11).

b. По отношению к клирикам – произвольное отречение от веры, например, принесение жертвы идолам, раз допущенное, служит неустранимым препятствием к прохождению священной должности. Это ясно из 3-го правила Анкирского собора, допускающего в клир только тех из мирян, принесших жертву идолам, которые производили это не произвольно, но насильственным образом. Наоборот, как скоро принесение жертвы вменяется в преступление, оно влечет за собой извержение из сана. «Аще которые из падших произведены в клир, <…> таковые, по дознании, извергаются от священного чина» (1 Всел. соб прав. 10).

В частности правила указывают:

1) Принесение жертвы идолам пресвитером (Анкир. соб. пр. 1).

2) Принесение жертвы идолам дьяконом (Анкир. соб. пр. 2).

3) Вообще отступление от веры низших клириков (Св. Вас. Велик. пр. 51).

В. Ереси и расколы.

Ко второй группе преступлений против веры относятся ереси и расколы:

1) Ересь как преступление рассматривается на церковном суде с следующих сторон:

а) Ересь как самовольное отделение некоторых членов церкви от общего её тела с целью составления отдельного общества, явно стремящегося к разрушению церкви. С этой точки зрения с ересью имеют сходство раскол и самочинное сборище (св. Васил. Велик. прав. 1). Когда в этом смысле понимается ересь, то равно подлежат осуждению все, каким бы ни было образом вступающие в общение с членами еретического общества (III Всел. соб. пр. 2). В частности различаются:

1) Молитва с еретиками на еретических кладбищах или так называемых у них мученических местах (Лаодик. соб. пр. 9, 34; сн. Апостольск. пр. 45, 46, 65).

2) Общение с еретиками в их праздниках (Лаодик. соб. прав. 37), получение от них благословения и праздничных даров (Лаодик. соб. прав. 32).

b) Когда еретическое общество незаконно присвояет себе право сообщать своим членам некоторые священные права и преимущества, какими действительно пользуются только члены истинной церковной иерархии, то признаются преступлениями все отсюда проистекающие действия лиц этой лжеиерархии и преступниками – все лица, принимающие эти действия как истинные: таково общее Апостольское установление (см. Апост. прав. 46 и 68). Отсюда в частности строгим церковным судом отвергается:

1) Крещение еретиков и некоторых (поименованных в правилах) раскольников (Св. Вас. Велик. пр. 1; 1 Всел. соб. прав. 19).

2) Все действия членов еретического общества, направленные к уничтожению прав законно обладающих ими, осуждаются как не имеющие для членов церкви никакого значения.

Например: мнимое лишение еретичествующим епископом православных клириков их степени (III Всел. соб. прав. 3), или наоборот: возвращение священных степеней или общения с церковью, отнятых истинной церковной властью (III Всел. прав. 5).

Что ересь, обнаруживающаяся такого рода действиями, карается на церковном суде как однородное с расколом преступление – это видно: во-первых, из следующих слов святого Василия Великого: «Кафары суть из числа раскольников. Однако угодно было древним, как то – Киприану и нашему Фирмилиану, единому определению подчинить всех сих: кафаров, энкратитов, идропарастатов и апотактитов. Ибо хотя начало отступления произошло через раскол, но отступившие от церкви уже не имели на себе благодати Святого Духа. Ибо оскудело преподаяние благодати, потому что пресеклось законное преемство. Ибо первые отступившие получили посвящение от отцов и, чрез возложение рук их, имели дарование духовное. Но отторженные, сделавшись мирянами, не имели власти ни крестить, ни рукополагать и не могли преподать другим благодать Святого Духа, от которой сами отпали»⁷⁸.

Во-вторых, из 6-го правила II-го Вселенского собора: «Еретиками же именуем как тех, которые издавна чуждыми церкви объявлены, так и тех, которые после того нами анафеме преданы; кроме же сего и тех, которые, хотя притворяются, будто нашу веру исповедуют здраво, но которые отделились и собирают собрания против наших правильно поставленных епископов». Таким образом, в правиле почитаются еретиками и те, отделившиеся от церкви, которые у нас обыкновенно называются раскольниками⁷⁹.

В-третьих, из 33-го правила Лаодикийского собора, где запрещается верным молиться одинаково как с еретиком, так и отщепенцем.

с) Ересь подлежит церковному суду как такого рода преступление, которое разрушает истину и чистоту православных догматов. Преступником в этом смысле является лицо или целое общество, проповедовающее новый догмат вместо древнего и из него переделанный как его искажение. Здесь осуждаются:

1) Сами учения (например: «Да предастся анафеме всякая ересь: евномиан, аномеев, ариан, и проч». II Всел. соб. прав. 1).

2) Лица, дерзнувшие особо или всенародно держаться известного еретического учения (III Всел. соб. прав. 4). В частности, между последними различаются:

главные виновники или «предстатели нечестия и увлеченные нуждою или насилием» (См. Послание святого Афанасия Александрийского к Руфиниану; сн. св. Феоф. Александрийского прав. 2).

2) Уклонение в раскол. Из вышесказанного о ереси видно, что с некоторых сторон ересь и раскол перед церковным судом рассматриваются как преступления однородные. Однако же, в правилах и церковной практике раскол и уклонение в него обозначаются и своими особенными свойствами.

а) Один вид раскола отличается от ереси по внутреннему своему характеру: «Раскольниками, – пишет святой Василий Великий, – древние нарекли разделившихся в мнениях о некоторых предметах церковных, допускающих уврачевание»⁸⁰.

b) Другой вид раскола существенно отличается от ереси. Это – простое разделение известной церкви на две части, каждая со своим епископом, хотя и получившим рукоположение в истинной церкви. Таков был, например, мелетиев раскол⁸¹. Такой раскол угрожал, по словам святого Григория Богослова, Антиохийской церкви, когда там одновременно явились два епископа: Мелетий и Павлин⁸². И еще ранее этого подобное же разделение церкви видим в Александрии во дни святого Цецилиана, когда противоположная ему партия рукоположила другого епископа – Майорина⁸³.

Уклонение в этот раскол не составляет, конечно, такого тяжкого преступления, которое влекло бы за собой лишение сана или общения церковного, и может иметь своим последствием только временное удаление от исполнения обязанностей сана или должности как в первом вышеуказанном случае, может даже остаться и без всякого наказания, как во втором.

В том и другом случае скорее обнаруживается преступление против церковной дисциплины, чем против веры.

Тем более это нужно сказать о так называемом «самочинном сборище». Здесь, правда, как в ереси и расколе насильственно отторгается от тела церкви известная часть её, но это отторжение есть только внешнее. Оно производится не вследствие несогласий в догматах или обряде церковном, но вследствие противления лицам, занимающим высшие церковно-правительственные должности. Например, отделение       а) от епископа пресвитеров⁸⁴ (Карфагенского собора прав. 64) или – b) монахов (IV Всел. соб. прав. 18).

3) Ближе по своему внутреннему характеру стоит к преступлениям против веры волшебство или «языческое волхвование», как скоро в нем усматривается действие, соединенное с «последованием языческим обычаям»⁸⁵. Этот именно характер ясно усвояется волшебству в следующем правиле святого Григория Нисского: «Те, которые приходят к чародеям, или прорицателям, или к обещающим чрез демонов учинить некое очищение или отвращение вреда, подробно да вопрошаются, и да испытуются, оставаясь ли в вере во Христа, некоею нуждою увлечены они к таковому греху по направлению, данному им каким-либо несчастием, или совсем презрев исповедание, от нас им вверенное, прибегли к пособию демонов. Ибо аще учинили сие с отвержением веры и с тем, чтобы не веровати, яко Бог есть полоняемый христианами: то без сомнения подвержены будут осуждению с отступниками. Аще же несносная нужда, овладев слабою их душою, довела их до того, обольстив некоею ложною надеждою: то и над сими такожде да будет явлено человеколюбие по подобию тех, которые во время исповедания не возмогли противостати мучениям» (Правило 3).

Между виновными в этом преступлений различаются:

1) волхвующие, т. е. совершающее самое волшебство, и

2) приходящие к ним с целью получить пользу по вере в их волшебную силу⁸⁶.

Бесспорно, что право и обязанность церкви – произнести слово суда по преступлениям этого рода: ей одной принадлежит власть исследовать и решить вопрос о качестве учения, выдаваемого за еретическое, и связать или разрешить лиц, распространяющих или только следующих ему. Возможен здесь даже случай, что ложное учение выдается за истину не по каким-либо злонамеренным побуждениям, не вследствие даже увлечения односторонне направленного умственного усиленного занятия отвлеченным догматическим вопросом, но единственно по недостаточно ясному и отчетливому пониманию дела или по недостатку сношения со сведущими людьми, которые бы помогли правильному разрешению искомого вопроса. Естественно, что в этом случае, прежде чем произносить судебный приговор над таким лицом, справедливость требует предварительно попытаться наставить и вразумить заблуждающегося раскрытием его заблуждения. Прекрасный образец такой осторожности со стороны церковного суда мы видим в III веке в деле епископа Берилла⁸⁷, когда епископы, решившиеся положить конец распространяемому им учению, призвали Берилла на собор, предварительно пригласив сюда для состязаний и знаменитого Оригена. Диспут этого последнего с Бериллом имел последствием то, что в присутствии отцов собора Берилл совершенно отказался от своего учения и впоследствии особенным письмом благодарил Оригена за его вразумление⁸⁸.

Но, с другой стороны, весьма естественно, что при иных обстоятельствах даже и полная строгость церковной власти здесь бывает не в состоянии уничтожить своим судом и наказанием все вредные последствия явившегося зла. Отвергнутый церковью, лжеучитель находит себе удобную среду действовать и состоя вне церкви, пользуясь свободой и гражданскими правами, пока уже единственно компетентная в этом отношении светская власть не положит препятствий к пресечению зла. Еретик, составивший около себя общество единомыслящих и распространяющий вредное для церкви учение проповедью и сочинениями, раскольник и глава самочинного сборища вызывают против себя меры гражданской власти уже одним составлением своих тайных обществ, не говоря о явном нарушении спокойствия и благосостояния верных церкви (которые в то же время и полноправные члены общества и государства) насильственными против них действиями, например, завладением храмами, насилиями защитникам православия и т. п.⁸⁹ Вот почему ближайший пункт соприкосновения церковной и светской власти в делах церковного суда мы, прежде всего, и находим в этих, по-видимому, чисто церковных и духовных делах – делах о ересях и расколах. Еще Константин Великий в своем Послании к епископам и народам постановил чисто репрессивные меры к подавленно ариевой ереси. «Так положили мы, – пишет он, – Ария и его сообщников называть порфирианами, чтобы они кому подражали, тех именем и назывались. Всякое сочинение, написанное Арием, какое у кого найдется, повелеваем предать огню, чтобы таким образом не только исчезло нечестивое учение его, но и памяти о нем никакой не осталось. Если же кто будет обличен в утаении книг ариевых и не представит их тотчас же для сожжения, таковый – объявляем наперед – будет наказан смертью: тому немедленно по открыли вины будет отсечена голова»⁹⁰. Итак, в первое же время признания церкви со стороны государства на помощь церковному суду является и светский уголовный суд, светское дознание и обличение противорелигиозных действий, утайки книг; являются новые уголовные преступления и их наказания.

С течением времени разнообразились виды этих преступлений, а вместе с тем осложнялся и уголовный кодекс наказаний за них. В номоканоне Фотия мы встречаем следующее определение преступлений и наказаний за них.

а) Сочинения против христиан, как то: манихеев Порфирия, а также Нестория и других, противные соборам Никейскому, Эфесскому и сочинениям Кирилла, архиепископа Александрийского, должны быть сожигаемы⁹¹.

b) Кто скрывает у себя эти книги и читает или списывает, тот подлежит смертной казни.

c) Сами еретики и лжеучители, не сожигающие своих книг перед епископами, изгоняются из городов, а если будут найдены в них, удаляются в ссылку.

d) В рассуждениях о вере книги эти не должны быть упоминаемы и не должны быть принимаемы ни в каком частном месте. Поступающий против сего наказывается конфискацией имущества.

e) Кто приходит для того, чтобы учиться у еретиков, тот платит штраф в 10 фунтов золота⁹², а кто учит запрещенному, тот подвергается смертной казни.

f) Если это дозволяют (делать) начальники провинций (αρχοντες) и их чиновники, и экдики городов, то они платят штраф в 10 фунтов золота.

Распространение ереси посредством открыто совершаемых обрядов находит себе в гражданском законодательстве следующие меры ограничения и запрещения.

Еретики не имеют права учить, поставлять клириков, совершать в общественных и частных домах моления и празднества. Посему там, где это совершается, префект преторий платит 100 фунтов штрафа и местные жители 50 фунтов. Молитвенные здания еретиков отдаются православной церкви, а сами совершающие в них богослужение манихеи и донатисты предаются смертной казни, и имущества их конфискуются. Кроме того, еретики и единомышленники их лишаются некоторых прав по службе военной и гражданской, также свободы распоряжаться имуществом своим по завещанию, оставлять в наследство, давать в приданое и т. п.⁹³

Не имея возможности указать на сами примеры приложения к практике этих законов, мы имеем основание заключать уже из самого свойства указанных наказаний, что способ применения их необходимо влечет за собой светский формальный процесс. Кроме того, из самого текста их некоторым образом явствует, что все эти наказания налагаются после дознания и обличения. А то и другое возлагается, конечно, на того, кто произносит уголовный приговор, т. е. на светский уголовный суд.

II. Собственно церковные преступления

А. Преступления духовных лиц против должности.

а. Неправильное совершение святых Таинств и церковных служб.

Между церковными правилами IV и V вв. встречается очень много определяющих правильный способ совершения святых Таинств и служб церковных. Большая часть из них изложена в положительной (категорической) форме как бы ответа на предложенный вопрос. Таковы правила, касающиеся:

1) Способа принятия в церковь и крещения еретиков и раскольников (I Вселенск. собор, прав. 8 и 19; II Вселен. собор, прав. 7; святого Василия Великого прав. 1-е), младенцев и больных (Карфаг. собор, прав. 54, 83, 124; святого Тимофея Александрийского прав. 2 и 4; Неокесар. собор, прав. 6-е), обучения крещаемых вере и наблюдения за их жизнью (Лаодик. собор, прав. 46, 47, 49; Неокесар. собор, прав. 5; свят. Тимоф. Александр. 1 и др.) и правила, запрещающие совершение Крещения над умершими и клириками, впавшими в тяжкие грехи (Карф. собор, прав. 26, 36).

2) Таковы же правила о совершении святого Таинства Миропомазания (Лаодик. собор, прав. 7, 48; Карф. собор, прав. 68; I Вселен. собор, прав. 8 и II Вселен. собор, прав. 7).

3) Относительно святого таинства причащения, например: о не совершении святой Евхаристии в частном доме (Лаодик. собор, прав. 58), о не преподавании святых Тайн телам скончавшихся (Карф. собор, прав. 26), о не вношении во святой алтарь никаких плодов для совершения Евхаристии кроме хлеба и вина (Карф. собор, прав. 46) о совершении Литургии людьми неядшими (Карф. собор, прав. 50 и 58), о необходимом напутствии умирающего причащением святых Тайн (I Всел. собор, прав. 13) о порядке причащения святых Тайн епископа, пресвитеров и дьяконов во время совершения Литургии (I Всел. собор, прав. 18).

4) Таковы же, далее, правила относительно назначения кающимся времени покаяния и открытого их примирения на Литургии, совершения мира и освящения дев как действий, принадлежащих только епископу, но не пресвитеру (Карф. собор, прав. 6, 7 и 52).

5) Есть, наконец, правила относительно правильного и единообразного совершения молитв, как предначинательных, так и окончательных, молитв предложения или возложения рук (Карф. собор, прав. 116), совершения Литургии и Вечерни (Лаодик. собор, прав. 19 и 18), относительно отправления службы иподьяконами, чтецами, певцами и парамонариями (Лаодик. собор, 15, 16–23, 25, 43, 59 и 60; Карфаг. собор, прав. 23).

Хотя все эти правила не определяют никакого наказания и никаких вообще последствий за их неисполнение, тем не менее, само появление их служит свидетельством, что одновременно с ними в церковной жизни являлись и действия, им противоположные, которые, поэтому, при повторении их кем-либо, должны быть рассматриваемы как нарушение правил касательно должного исполнения обязанностей службы, или – что то же – как преступления против должности, влекущие за собой наказания и меры взыскания со стороны подлежащего начальства.

В строгом смысле преступлениями, т. е. нарушениями законного права с определением последствий этих правонарушений, указываются в правилах следующие действия епископов, вытекающие из права их рукополагать и назначать в степени и должности клира, и которые так же должны быть рассматриваемы, как преступления их против должности:

1) Поставление епископа без соизволения на то митрополита, без согласия на то большинства епископов собора (I Всел. соб. прав. 6, Антиох. 19, Лаодик. 12), или – в крайнем случае – без наличного присутствия трех епископов (Карф. соб. прав. 60, 61).

2) Назначение епископом при жизни своей преемника на свою кафедру (Антиох. 23).

3) Возведение новообращённого тотчас по крещении на епископство или пресвитерство (I Всел. прав. 2, Лаодик. соб. прав. 3; сн. Сардик. соб. прав. 10).

4) Рукоположение за деньги во епископа, пресвитера, дьякона, или назначение на должность эконома, чтеца, парамонария и проч. (IV Всел. соб. прав. 2, свят. Василия Великого прав. 90).

5) Рукоположение во пресвитера без надлежащего испытания нравственных качеств и образа жизни рукополагаемого (свят. Кирилл Александр. пр. 4), например:

α) Нет ли на совести его тяжких грехов? (I Всел. соб. прав. 2 и 9)⁹⁴.

β) Все ли домашние рукополагаемого обращены им в православие? (Карф. соб. пр. 45)⁹⁵.

γ) Рукоположение во пресвитера лица, не достигшего тридцатилетнего возраста (Неок. соб. прав. 11).

δ) Рукоположение во пресвитера крещённого в болезни (Неокесар. соб. прав. 12).

6) Рукоположение без назначения рукополагаемого к определенной церкви или монастырю (IV Всел. соб. прав. 6).

7) Совершение рукоположения тайным образом, не среди церкви, без присутствия народа, равно как и без согласия клира, особенно в том случае, когда со стороны последнего есть основательные возражения против достоинства рукополагаемого (святого Феоф. Александрийского прав. 7).

b. Нерадение и небрежение по исправлению обязанностей службы:

1) Долговременное пребывание епископа в чужой епархии и путешествие из одной епархии в другую ради снискания себе похвалы за свои достоинства к унижению местного епископа, например, неискусного в слове (Сардик. соб. пр. 11).

2) Оставление своей епархии и пребывание в иных ради корыстолюбивых целей (Сардик. соб. прав. 1, 2).

3) Оставление епископом на долгое время своей кафедральной церкви и прожитие в другой какой-либо, даже состоящей в его же епархии, и вообще забота о своих личных делах с ущербом делам епархиальным (Карф. соб. прав. 82; Сард. соб. пр. 12).

4) Неявка епископа на общий собор без уважительной причины (Карф. соб. прав. 87).

5) Небрежение об обязанности обращения и присоединения к православной церкви раскольников (Карф. соб. прав. 137 и 138).

В. Превышение и неповиновение власти:

а. 1) Расширение власти за пределы епархии и присвоение прав митрополита – со стороны епархиального епископа (Ант. соб. прав. 9; III Всел. соб. пр. 7).

2) Притязания митрополита на епархию, подведомственную другому митрополиту (III Вселен, соб. пр. 8)⁹⁶.

3) Занятие праздной епископской кафедры епископом, не имеющим своей епархии, без соизволения на то митрополита и собора, хотя бы и по согласию и избранию народа (Антиох. 16).

4) Отторжение от определённого состава приходов (παροικια) какого-либо места и поставление там епископа без согласия на то местного епархиального епископа и соизволения собора и митрополита (Карф. соб. 67, 64, 111).

Это строгое охранение пределов каждой епархии должно быть особенно наблюдаемо в отношении к размежеванию тех приходов и целых епархий, которые, быв увлечены в раскол, отделились от Кафолической церкви и затем вновь к ней присоединяются. По поводу такого присоединения донатистов соборами африканскими сделано было, между прочим, несколько особенных постановлений по этому предмету.

Так, 112-м правилом Карфагенского собора постановлено: народ, обращающийся от донатистов и имеющий епископа незаконно поставленного, если желает, должен непременно получить законно поставленного. Только в противном случае, т. е. когда сам народ не пожелает иметь особого епископа, эта епископская кафедра причисляется к епархии соседнего или того, которого пожелает обращающийся народ.

Затем постановлено, чтобы епископы лично заботились об охранении пределов своих епархий, но и не присваивали мест из соседних, именно тех мест, которыми завладели еретики, а потом добровольно, по увещанию, обратились к церкви, или по силе императорских указов подчинены ведению православного епископа (то же правило). Вообще, при разрешении здесь возникающих вопросов, общим началом выставляется то, чтобы все церкви и места, по отнятии их у донатистов, причисляемы были к тому престолу, которому принадлежала издревле там бывшая кафолическая церковь (Карф. соб. прав. 131).

Впрочем, и это требование небезусловно. Так, исключение делается в пользу того епископа, который обратил какое-либо место к кафолическому единению и в продолжение трех лет владел им, не встречая за это время требования со стороны соседнего епископа, который имел на это право. Трехлетняя давность⁹⁷ обладания лишает уже последнего этого права. В том, однако же, случае, когда эта соседняя епархия была вдовствовавшею, новопоступивший епископ не лишается права искать своего места в течение трех лет со времени вступления на кафедру. Равным образом и епископ, обратившийся от донатистов, также имеет право в течение трех лет искать своих мест, считая время со дня своего обращения (прав. 133). Вообще, в видах поощрения к деятельности по обращению раскольников собор угрожает нерадивому епископу за его небрежение о том лишением права на удержание тех мест, которые хотя и ему должны были бы принадлежать, но которые обращены к единению с церковью другим епископом, к епархии которого и отчисляются (прав. 135).

Таковы общие положения об охранении границ отдельных епархий. Конечно, приложение их к практике не могло обойтись без недоразумений, столкновений и злоупотреблений. Правила действительно и предусматривают некоторые злоупотребления этого рода, а именно:

а) Со стороны митрополита или первого епископа области, который по каким-либо видам дает грамоту на владение спорным местом известному епископу, и последний, основываясь лишь на ней, «учинит нашествие – по выражению правила – на епархию другого» (прав. 134).

b) Со стороны соседнего епископа, который в видах приобретения будет всеми мерами стараться об обращении раскольников чужой епархии, тогда как местный епископ по соображению обстоятельств найдет более удобным для блага церкви на время приостановить употребление прямых мер к их обращению (прав. 135).

В виду сих и подобных злоупотреблений право каждого епископа гарантируется тем, что расширение и сокращение пределов епархии производится только по суду областного собора, причем для тяжущихся предъявляется выбор: решить ли свое спорное дело правильным ведением судебного процесса (перед собором), или же третейским судом (прав. 134 и 135).

5) Удаление епископа в иную епархию и отправление в ней обязанностей епископа, например, «рукоположения и устроения дел, до него не принадлежащих» (II Всел. соб. пр. 6; Ант. соб. пр. 13), без соизволения епархиального епископа (Ант. соб. прав. 22).

6) Рукоположение в своей епархии клириков, принадлежащих другому епископу и без его соизволения (I Всел. соб. прав. 16).

7) Принятие в клир принадлежащих другому епископу клириков (IV Всел. соб. прав. 20; Сардик. соб. прав. 15; Карф. соб. прав. 101).

8) Принятие епископом кого-либо из монастыря другой епархии и поставление принятого в свой клир или в монастырь игуменом (Карф. соб. прав. 91).

9) Переход из одной области в другую, из одного города в другой – епископа, пресвитера и дьякона (I Всел. соб. прав. 15; IV Всел. соб. прав. 5; Ант. соб. прав. 21).

10) Притеснение, оказываемое епархиальному епископу проживающим в его епархии епископом, не принятым в той, к которой назначен (Анк, соб. пр. 18).

11) Принятие в общение клириков, изверженных от сана по суду их епархиального епископа (Карф. соб. прав. 9), и вообще

12) отлученных своим епископом (Ант. прав. 6; Сардик. соб. прав. 13).

13) Основание монастыря или молитвенного храма без соизволения на то епархиального епископа (IV Всел. соб. прав. 4).

14) Обращение монастырей в мирские обыкновенные жилища (Карф. соб. прав. 53).

15) Рукоположение во пресвитера или дьякона хорепископом без соизволения епархиального епископа (Антиох. соб. прав. 10).

16) Самовольное удаление клириков от назначенной им церкви к другой (I Всел. соб. прав. 16; Сардик. соб. прав. 16).

17) Отправление должности при двух церквах одновременно, т. е. в той, в которую переведен, и в той, в которой служил прежде (IV Всел. соб. прав. 10; ср. 20).

18) Совершение сельскими пресвитерами службы в городских церквах (Неокесар. собор пр. 13).

19) Самовольная отлучка клириков и монашествующих в Константинополь и прожитие там (IV Всел. соб. пр. 23).

20) Подача прошений императору без соблюдения установленного для клириков порядка (Антиох. соб. прав. 11).

b. Неповиновение и противление власти.

1) Сопротивление епископа принять управление епархией, в которую он законно рукоположен (Антиох, соб. прав. 17 и 18).

2) Совершение священных служб лицом, лишенным епископства или священства (Антиох. соб. пр. 4).

3) Возмущение пресвитера против епархиального епископа, самовольное отделение от него и совершение службы с своими сообщниками (Ант. соб. пр. 5; Карф. соб. пр. 10 и 11).

4) Сопротивление клирика возведению его на высшую степень по желанию епархиального епископа (Карф. соб. пр. 40).

5) Удаление клириков в иную епархию и их упорство возвратиться в свою по призыву и увещанию епархиального епископа (Ант. соб. прав. 3; Карф. соб. прав. 65 и 66).

6) Неподчинение епархиальному епископу со стороны клириков и мирян, состоящих при мученических храмах, богадельнях и монастырях. (IV Всел. соб. пр. 8).

7) Составление скопищ против епископа или соклириков (IV Всел. соб. прав. 18).

8) Составление мирянами молитвенных собраний без законно поставленного пресвитера (Гангр. соб. пр. 6).

с. Злоупотребление по управлению и распоряжению церковным имуществом и доходами.

1) Небрежение о тщательном хранении всякого имущества церкви (движимого и недвижимого), которое содержится в описи (Святого Феофила Александр. прав. 2; Карф, соб; пр. 22).

2) Принятие и раздача нуждающимся начатков плодов пресвитерами без воли епископа (Гангр. соб. прав. 7 и 8).

3) Управление имуществом церковным без экономов (IV Всел. соб. прав. 26; ср. 25).

4) Растрата церковного имущества и доходов на родственников епископа, не имеющих крайней нужды, и притом без согласия клира (Ант. соб. прав. 25).

5) Продажа недвижимой церковной собственности без соблюдения установленного на то порядка (Карф. соб. правило 35).

6) Продажа церковных вещей пресвитерами без ведома епископа (Карф. соб. прав. 42; Анкир. соб. прав. 15) и продажа епископом церковной земли без согласия с пресвитерами (Карф. соб. прав. 42).

В церковно-судебной практике рассматриваемого времени мы нередко встречаемся с процессами, имеющими очень близкое отношение к последней выставленной нами группе преступлений. Для примера представляем несколько пунктов из обвинительных записок против Ивы, епископа Эдесской церкви, и против святого Иоанна Златоуста (поданной собору епископов, судивших его под председательством Феофила Антиохийского).

1) Обвинительные пункты против Ивы, епископа Эдесской церкви:

а) Когда для выкупа пленных город собрал до 1500 монет (червонцев), и у хранителя драгоценностей было до 6000 монет или немного более, кроме доходов, которые получает брат его (Ивы), он, имея священного серебра в сосудах до 200 фунтов, продал их и отослал, как мы знаем, разве только тысячу монет, а остальные отнес к себе.

b) Он не положил между драгоценностями святой церкви ту драгоценную усыпанную камнями чашу, которую одиннадцать лет тому назад принес нашей церкви святой человек, и мы не знаем, что сталось с ней.

с) Все церковные доходы, многочисленные и простирающиеся до несчётного количества, он передает брату своему и своим племянникам. Мы просим, чтобы он дал отчет пред вашей святостью.

d) Наследства, дары и все, что откуда-нибудь приносится и прилагается в церковь, золотые и серебряные кресты он собирает и передает брату своему и своим племянникам.

e) Он тратил на дома своих родственников и ту часть, которая отделена на содержите тюрем.

f) Когда совершалась память святых мучеников, то для принесения на святой алтарь освящения и раздаяния народу дано было только весьма немного вина и притом дурного, нечистого и как будто только что выжатого из винограда; отчего назначенные совершать службу принуждены были купить вина совершенно дурного в лавочке за шесть секстариев, которых тоже недостало; поэтому он сделал знак раздававшим Святое Тело возвратиться, потому что не нашлось Крови, тогда как сами они пили и имели, да и всегда имеют, превосходное и удивительное вино.

g) Когда пресвитер Пироз делал завещание, распределял свое имущество и вещи, какие имел, предоставлял церквам, не имеющим никаких доходов, то огорченный наш епископ Ива сказал, что он имеет обязательство его на 3200 монет и объявил ему это с намерением опровергнуть волю его и самого его погубить скорбью.

h) Когда же епископ Даниил сделал завещание и предоставил свое богатое имущество и приобретения от церковных доходов внукам своей любовницы и самой Халлое, то он (Ива), не обнаружил негодования и не упрекнуть его.

i) Халлоя, любовница епископа Даниила, прежде ничего не имевшая, злоупотребляя многими, находящимися у неё, церковными вещами, отдает в рост по 200 и по 300 монет, так что отсюда ясно становится, откуда собраны эти вещи.

k) Был некто Авраамий, дьякон. Принадлежа к нашей церкви, он занимался (по временам) разными оборотами: поэтому, бедный и ничего не имевший прежде, он нажил большое богатство от нашей церкви, которое, по справедливости, принадлежало нашей церкви. Епископ Даниил убедил его, чтобы он письменным завещанием передал наследство ему, уверяя его клятвой, что после смерти его он все раздаст бедным. Это и содержится в завещании. Когда Даниил получил все это, то не только не распорядился так, как должен был и клялся, но отдал это женщине Халлое, служившей его разврату.

l) Вырубивши лес в Лафарганфском имении Эдесской церкви, они (Ива и Даниил) перевозили его в имение Халлои, любовницы епископа Даниила, и строили что хотели⁹⁸.

В числе обвинительных пунктов против святого Златоуста, представленных дьяконом Иоанном, между прочими находятся следующие:

a) Он распродал множество драгоценных вещей.

b) Продавал мрамор, пожертвованный неким Нектарием для украшения церкви св. Анастасии.

c) Наследство, оставшееся после Феклы (вероятно, назначенное в пользу церкви) продал чрез Феодула.

d) Никто не знал, куда расходовался церковный доход⁹⁹.

С. Проступки против церковной дисциплины.

1) Предвосхищение мирянами права певцов в предначинании церковного пения (Лаод. соб. пр. 15).

2) Совершение заклинаний лицами, не получившими на то права от епископа (Лаод. соб. прав. 26).

3) Выход из церкви до окончания литургии и уклонение от святого Причащения (Ант. соб. прав. 2).

4) Коленопреклонение в день Пасхи и дни Пятидесятницы (I Всел. соб. прав. 20).

5) Общение с отлучённым в домашней молитве; (Антиох. соб. прав. 2).

6) Нарушение правил относительно установленных церковью постов вообще (Гангр. соб. пр. 19) и в частности в среду и пяток и Святую Четыредесятницу (свят. Тимоф. Александр. 8 и 10).

7) Соблюдение поста во времена, в которые церковью не разрешается пост, именно в субботу и день воскресный (Лаод. 18, 29).

8) Употребление в пищу звероядины, удавленины и крови животных (Гангр. соб. пр. 2).

9) Гнушение мясом и вином как чем-то нечистым (Анк. соб. прав. 14).

10) Скитание повсюду дев, Богу посвященных, как вредящее доброй славе церкви (Карф. соб. пр. 53).

D. Занятия духовных лиц мирскими делами.

1) Вмешательство в распоряжения по мирским делам (IV Всел. соб. пр. 3).

2) Взятие на откуп чужих имений (IV Всел. соб. прав. 3).

3) Управление чужими имениями и вообще приобретение пропитания бесчестными занятиями (Карф. соб. прав. 19).

4) Отправление должностей по военной или гражданской службе (IV Всел. соб. прав. 7).

III. Преступления против нравственности.

а. Клятвопреступление. Понятию «клятва» церковным законодательством усвояется весьма обширный объем, и соответственно этому нарушение её рассматривается весьма различно: иногда – как тяжкое преступление, иногда же низводится до степени неблагоразумного поступка, который обязывает судью не столько к наказанию злой воли, сколько к наставлению и научению впредь не дозволять виновному таких неблагоразумных и необдуманных клятв¹⁰⁰. Под именем клятвы разумеется вообще торжественно выраженное (именно с произнесением имени Божьего или) во Имя Божье обещание непременно исполнить какое-либо намерение с торжественно данным обязательством в случае его неисполнения понести на себе условленный вред или лишение чего-либо. Клятва может быть выражена как священное действие перед церковью, и тогда она принимает форму обета, например, девства; может быть произнесена и без соблюдения религиозной обрядности, частным образом перед несколькими людьми, друзьями или подчиненными (свят. Васил. Велик, прав. 17) и, наконец, может быть дана наедине как зарок (например, не есть свиного мяса, не принимать духовного звания и т. п.).

Смотря по различию этих видов клятвы, а также по различию возраста и положения, в которых она дана, определяются правилами и различные виды наказания за её нарушение. В церковных правилах IV и V вв. указываются следующие случаи клятвопреступления:

1) Нарушение обетов девства, данных с полным, здравым сознанием (равняется прелюбодеянию, насколько тяжкому подвергается наказанию. Свят. Васил. Великого прав. 60, 18 и 19).

2) Нарушение клятвы, данной по совести и по вере так, что оно является, по выражению святого Василия Великого, «предательством веры» (прав. 64), карается десятилетним отлучением от святого Причащения.

Даже и нарушение таковой клятвы по нужде и насилию влечет за собой наказание, хотя и менее строгое (свят. Васил. Велик. прав, 82).

3) Нарушение клятвы не принимать рукоположения. В правилах святого Василия Великого указаны два случая разрешения от этого рода клятвы. Из этих правил можно видеть, сколь важной почиталась с точки зрения церковных правил данная однажды клятва. В правиле 10-м говорится: «Должно рассматривать и образ клятвы, и слова, и расположение, с которым они клялись, и тонкие в словах прибавления; и аще ни с какой стороны нет никакого облегчения от силы клятвы, то подобает совершенно оставити таковых» (правило 112-е)¹⁰¹.

4) Под указанную строгость в сохранении данной клятвы не подходит клятва на злое дело. В этом случае заповедуется правилами двоякое врачевание: первое – учить, да не клянутся поспешно, другое же – да не остаются при злых намерениях. Впрочем, давший такую клятву «да принесет покаяние в дерзости клятвы» по 29-му правилу святого Василия Великого.

5) Как дело глупости или неблагоразумия, достойное более смеха, чем наказания, является зарок, подобный указанному в правиле 28-м святого Василия Великого (не есть свиного мяса).

b. Нарушение семейных обязанностей или грехи против 5-й заповеди:

1) Нерадение о родителях и невоздавание подобающего им уважения со стороны детей; впрочем, присоединяет правило, «правоверие да будет ими соблюдаемо предпочтительно» (т. е. перед любовью к родителям) (Гангр. соб. прав. 16).

2) Нерадение отцов о воспитании детей своих под предлогом занятия делами благочестия или мнимого отшельничества (Гангр. соб. пр. 15).

с. Убийство. По церковному законодательству убийцей признается всякий нанесший ближнему смертельный удар: он ли первый нанес удар или отмщал (Свят. Васил. Велик. прав. 43).

Из видов убийства правилами указываются следующие.

α. Убийцами вольными признаются:

1) Во гневе на жену свою бросивший секиру и убивший (свят. Васил. Велик. прав. 8).

2) Употребивший против кого-либо меч, также бросивший в кого-либо секиру или подобное что и убивший (то же правило).

3) Убивающий на разбое и в неприятельских нашествиях (то же правило)¹⁰².

4) Напоивший кого-либо ядовитым питьём, хотя бы то было для иной цели, и убивший; таковы, например:

а. жены, дающие врачебные составы для привлечения в любовь и умерщвляющие (свят. Вас. Велик. прав. 8);

б. дающие и принимающие врачевство для умерщвления и извержения зачатого в утробе (свят. Вас. Велик. прав. 8; Анкир. соб. пр. 21);

в. убийцей же почитается жена, родившая на пути и имевшая возможность сохранить рожденное, но пренебрегшая им с намерением скрыть (свят. Вас. Вел. прав. 8).

β. Убийство близвольное, т. е. как бы среднее между вольным и невольным:

1) Когда кто-нибудь во гневе или страсти защищая себя в ссоре наносит своему противнику удар в опасное место (свят. Вас. Велик. прав. 8).

2) Когда кто наносит другому удар, желая причинить только боль, а между тем наносит смерть (св. Вас. Вел. пр. 8; сн. 11)¹⁰³.

γ. Убийство невольное есть то, когда кто убьет кого-либо случайно, имея совершенно иное намерение (св. Григ. Нисск. пр. 5). Так, например, когда кто бросит камень в пса или в дерево и умертвит человека, или, желая исправить кого-нибудь и ударивши ремнем или железом нетяжелым, ненамеренно умертвит (Васил. Велик. пр. 8. 57; Григ. Нисск. пр. 5; Анкир. соб. пр. 23).

К невольным убийствам должно отнести и убиение разбойника при защите от его нападения (свят. Вас. Велик. прав. 55)¹⁰⁴.

Важнейшим последствием церковного суда за невольное убийство для члена церкви служит то, что виновный в нем теряет право на получение священнической благодати (Григ. Нисск. пр. 5).

К убийству же церковные правила относят, наконец, оскопление и самооскопление: ибо «скопец есть убийца и враг Божия создания». Разные виды скопчества определены 1-м правилом 1-го Вселенского собора.

d. Прелюбодеяние. Это – один из тяжких грехов, обличаемых перед церковным судом, как об этом можно судить по тяжести церковного наказания, за него положенного, и с точки зрения римского законодательства есть тяжкое уголовное преступление. Как таковое, оно есть предмет светского уголовного производства, судится и преследуется по гражданским законам¹⁰⁵. Но это, однако же, не препятствует церкви осуждать его как грех, и виновного обличать своим судом и подвергать своему наказанию¹⁰⁶. Частные виды его, по церковным правилам, следующие:

1) Жена, оставившая своего мужа и сожительствующая с другим (св. Вас. Вел. пр. 9).

2) Муж, отступивший от жены и взявший другую (то же правило; сн. 21 и 17).

3) Нарушившая обет девства подлежит вине прелюбодеяния (св. Вас. Вел. пр. 18, 60 и 20).

4) Жена мужа отлучившегося и пребывающего в безвестности прежде удостоверения о смерти вступившая в сожитие с другим – прелюбодействует (Вас. Велик. пр. 31; сн. 36).

5) «Вступивший в брак по отнятии у него чуждыя жены за первую да будет обвинен в прелюбодеянии» (свят. Вас. Велик. пр. 37)¹⁰⁷.

6) Живущая с прелюбодеем есть прелюбодейка во всё время сожития (свят. Вас. Велик. пр. 39; сн. 22 и собора Неокесар. пр. 2).

7) Жена, оставленная своим мужем без правильно совершенного развода, должна оставаться безбрачной; если же она вступает в брак с другим, то прелюбодействует и она, и взявший ее (св. Вас. Вел. пр. 48).

8) Совокупление браком людей, состоящих между собой в родстве, подлежит епитимьи прелюбодеяния (свят. Вас. Вел. прав. 68).

Примеч. Здесь разумеется не самое ближайшее родство: ибо 67 правилом святой Василий Великий выделяет отсюда кровосмешение брата и сестры, определяя для него епитимью убийц.

Особенные виды прелюбодеяния, по учению святого Григория Нисского, составляют скотоложство и мужеложство (пр. 4).

Тяжесть первого, по правилу 16-му Анкирского собора, определяется возрастом и семейным положением лица, совершившего этот грех. Менее строго наказывается учинивший его прежде 20 лет возраста, более строго – достигший двадцатилетнего возраста и притом женатый; строжайшему наказанию подвергается перешедший пятидесятилетний возраст и женатый (сн. пр. 17 и св. Вас. Велик. пр. 63; о мужеложстве см. святого Василия Великого правило 62).

e. Кровосмешение. Святым Василием Великим определяются следующие виды этого греха:

1) Единокровных брата и сестры (как убийство. Прав. 67).

2) Брачные сопряжения, заключенные вообще в возбраненном для сего церковью родстве (как прелюбодеяние. Правило 68), а именно:

а) по родству единокровному: между братом и сестрой разных отцов, но одной матери, и наоборот (прав. 75).

б) Взявший в сожитие двух сестер, хотя бы другую по смерти первой (пр. 78, сн. 87). Покаяние назначается здесь под условием расторжения такого брака (Неокесар. соб. пр. 2).

в) По родству двухродному или свойству: мужа с сестрой жены.

г) Вознеиствовавший на свою мачеху подлежит тому же правилу (75), как и вознеиствовавший на свою сестру (пр. 79).

f. Блуд. C точки зрения церковного законодательства этот грех определяется, во-первых, как удовлетворение похоти, соделанное с кем-либо без обиды другому, и этим существенно отличается от прелюбодеяния (Григ. Нисск. прав. 4): это общее понятие греха – по существу. Но чаще блудом называется:

1) Незаконная связь мужа со свободной от брака женщиной (св. Вас. Вел. пр. 21).

2) Блудодействуют отроковицы, вышедшие замуж без воли отца (пр. 38).

3) Рабы – без воли господина (пр. 40) или вообще обладающего ими: но только до прощения и примирения с последними (пр. 42).

Таков этот грех в своем простом виде, представляющем суду лишь вопрос о большей или меньшей степени падения грешника. Более сложным по соприкосновенности других вопросов, представляющихся суду, является:

а) Блуд, соединенный с похищением¹⁰⁸ (насилием) женщины, обрученной уже другому или еще не обрученной. Само действие преступное судится по общему закону (отлучением на 4, 5, 7 или 9 лет), но здесь возникает вопрос: что следует сделать с похищенной и растленной девицей? Правила Апостольские повелевают, чтобы виновные в причинении насилия девам еще не обрученным брали их себе в замужество и тем заглаживали их бесчестие и свое преступление (Апост. прав. 67). Правила IV века определяют: дев, похищенных кем-либо после обручения их с другими, возвращать прежде обручившим их (Анкир. соб. прав. 11). Правилами святого Василия Великого обручившемуся предоставляется право после похищения его обрученной или взять ее себе, или же отпустить. Что же касается необрученной и похищенной, то выдача её в замужество за похитителя или кого другого предоставляется воле её родителей или попечителей (св. Вас. Вел. пр. 22; срав. пр. 30).

б) В понятие блуда входит, далее, и постоянное сожитие вне брака двух свободных лиц (св. Вас. Вел. пр. 25 и 26). Брак в этом случае сам собой еще не заглаживает прежде содеянного греха; он должен быть омыт покаянием (пр. 25). Достойно особенного внимания правило 26-е св. Василия Великого; оно говорит: «Блуд не есть брак, и даже не начало брака. Посему совокупившихся посредством блуда лучше есть разлучати, аще возможно. Аще же всемерно держатся сожития, то да примут епитимью блуда. Но да оставятся в сожитии брачном, да не горше что будет». Смысл этого правила будет вполне ясен, если принять во внимание тот особенный вид брачного сожития, который, по римскому законодательству, обозначается словом concubinatus. Это «постоянное сожительство двух лиц разного пола имело вид супружества, но не было супружеством, и хотя сожительницы не пользовались правами законных супруг и дети их не были признаваемы законными, однако же, это делалось с ведома правительства по предварительному объявлению ему об этом, если сожительство было между свободно рожденными; а между вольноотпущенными не требовалось и этого объявления и, во всяком случае, не почиталось преступным. Святые отцы и сами христианские императоры старались искоренить этот обычай, но только уже в IX веке император Лев Философ совершенно уничтожил его. Святой Василий Великий не признает такого сожития не только супружеством, даже и началом брака, а осуждает как постоянное любодеяние и требует расторжения его»¹⁰⁹.

Относительно виновных в этом грехе клириков существуют особые постановления; так:

1) Низший церковнослужитель, прежде брака смесившийся со своей обручницей, по отлучении на один год от службы может быть принят в клир в чтеца, но лишается права на возведение в высшие степени (св. Вас. Вел. прав. 69).

2) А без обручения совершенное – это преступление влечет за собой решительное удаление от служения церкви (св. Вас. Вел. пр. 79, сн. 6).

3) Священнослужитель же (дьякон, пресвитер, епископ), обличенный или усмотренный согрешившим в любодеянии, извергается от сана, в которой бы степени не был (св. Вас. Вел. пр. 70, сн. 32; Неокесар. соб. пр. 1, 3).

4) Впавшая в блуд (с язычником) дьяконисса, кроме того что навсегда удаляется от служения церкви, подвергается еще и епитимьи блуда (т. е. семилетнему удалению от причащения Святых Тайн. Св. Васил. Вел. пр. 44).

g. Любостяжание. Этим наименованием обозначается то порочное направление воли, которое обнаруживается нарушением имущественных прав ближнего для удовлетворения личных корыстолюбивых желаний. С Евангельской точки зрения этот грех равняется греху идолослужения и называется корнем всех зол (I Тимоф. VI: 10; Карф. соб. пр. 5). Так смотрит на него и церковное законодательство рассматриваемого времени, различая, однако ж, в нем виды более и менее тяжкие. Так, по учению святого Григория Нисского, к видам этого порока относятся следующие преступления:

1) Татьба, подразделяющаяся на разбойничество и подкопание [тайное похищение] (св. Григ. Нисск. пр. 6; сн. св. Вас. Вел. прав. 61).

2) Лихва или рост и разного рода обманы с целью присвоения чужого имущества или – выражаясь словами святого Григория – «приобщение к своему стяжанию чужого чрез некое преобладание, хотя бы то было под видом договора» (пр. 6, сн. I Всел. соб. пр. 17, Карф, соб. прав. 5 и 21, Лаод. соб. 4, Апост. пр. 44).

3) Гробокопательство. Оно разделяется на два вида: простительное и непростительное. Основанием для этого различения служит вопрос о том, была ли поругана при этом честь праха усопшего через обнаружение гроба с целью похищения драгоценных вещей (украшений, закопанных с умершим) или нет – похищены вещи, находящиеся поверх гроба, например, камни памятника (св. Григ. Нисск. пр. 7).

IV. Брачные дела

Дела этого рода содержат в себе и такие элементы, которые не входят в область церковного законодательства, а составляют естественное содержание светского гражданского права и потому подлежат ведению гражданского суда. Брак есть, бесспорно, основание общественного благосостояния и потому может быть рассматриваем как учреждение гражданское, предъявляющее вступающим в него требования и обязательства, которые они должны выполнять как члены общества и государства. Вступление в брак соединено иногда бывает с изменением личных и по состоянию принадлежащих прав и преимуществ для лица, вступающего в брак (например, рабы с сенатором и наоборот). Вступление в брак соединяется иногда с вопросом о праве собственности, перенесением этого права с одного лица на другое, вообще затрагивает имущественные, следовательно, чисто гражданские права брачующихся. Тем более это нужно сказать о расторжении и разводе, когда выступает на очередь вопрос о воспитании детей, рожденных от такового брака, вопрос о наследстве и т. п.

С каких же сторон брачные дела подвергались церковному суду рассматриваемого времени?

а) С точки зрения церковного законодательства брак есть та́инственный союз двух свободно соединившихся лиц разного пола, устрояемый и укрупняемый благодатью Святого Духа через благословение церкви. Отсюда, как преступление против брака, она считает гнушение им как делом нечистым. С особенной силой выражает это собор Гангрский в следующих правилах:

«Аще кто порицает брак, и супругов верных и благочестивых сожитие порицает, яко не могущих внити в царствие, да будет под клятвою» (пр. 1).

«Аще кто о пресвитере, находящемся в супружестве, рассуждает, яко недостоин причащатися, когда он совершает литургию, да будет под клятвою» (пр. 4).

«Аще кто девствует или воздерживается, удаляясь от брака, яко гнушающийся им, а не ради самыя доброты и святыни девства, да будет под клятвою» (пр. 9).

«Аще кто из девствующих ради Господа будет превозноситися над бракосочетавшимися, да будет под клятвою» (пр. 10).

«Аще которая жена оставит мужа и отъити восхощет, гнушаяся браком, да будет под клятвою» (пр. 14).

б) Брак есть свободный союз двух лиц: отсюда тяжким преступлением является насилие, учиненное деве со стороны мужчины, например, похищение её. Анкирский собор и святой Василий Великий определяют, чтобы девы, похищенные уже по обручении их с другими законными женихами, возвращаемы были этим последним, которых в свою очередь также не принуждают брать похищенных от них невест (Анкир. соб. прав. 11; свят. Вас. Велик. пр. 22, 30).

Но и свободный выбор находит себе, однако ж, ограничения, нарушение которых влечет за собой если не расторжение брака, то, по крайней мере, церковное наказание. Сюда принадлежат:

α. 1) Разность религии (христианской, иудейской и языческой) и вероисповедания (православного и еретического) служит препятствием к законному церковному браку (Лаод. соб. пр. 31)¹¹⁰. Это общее правило допускает, однако ж, следующие два ограничения:

Во-первых, брак православного с иноверным или еретиком может состояться, если только последний даст обещание присоединиться к православной церкви (соб. Лаодик. прав. 31 и IV Вселенск. соб. прав. 14)¹¹¹.

Во-вторых, браки, уже совершенные между такими лицами до вступления их в общение с православной церковью, по вступлении одного из них не расторгаются под условием воспитания в православной вере детей, рожденных от такого брака (IV Вселен, соб. прав. 14)¹¹².

2) Вступление в брак девиц- дочерей без согласия родителей (свят. Вас. Вел. прав. 38).

3) Рабы – без воли её господина (св. Вас. Вел. прав. 40).

4) Вдовы – после шестидесятилетнего возраста (свят. Васил. Велик. прав. 24 и 41).

β. Относительно клириков свобода брачного союза ограничивается следующим образом:

1) Из всех клириков одни только чтецы и певцы могут вступать в брак по вступлении в клир: отсюда брак пресвитера или дьякона, а также дьякониссы, влечет за собой удаление их от священнодействия, а последнюю – от служения (Неокесар. соб. прав. 1, IV Всел. соб. прав. 15; сн. Апостольское правило 26).

2) Мирянин, жена которого явно обличена в прелюбодеянии, не может быть принят в клир. «Аще же по рукоположении мужа впадет в прелюбодейство, то он должен развестись с нею. Аще же сожительствует, не может касатися служения, ему порученного» (Неокесар. соб. прав. 8).

3) «О пресвитере, по неведению связавшемся браком, определено, что пресвитерским седалищем пусть пользуется, от прочих же пресвитерских действий да удержится» (свят. Вас. Велик. прав. 27).

4) Клирики, которым дозволено вступать в брак, отнюдь не должны жениться на иноверных или еретичествующих (Лаодик. соб. прав. 10); детей своих не должны совокуплять браком с еретиком, иудеем и язычником, разве только если они обещают перейти в православие (IV Всел. соб. прав. 14., Лаодик. соб. прав 10).

Примеч. Относительно нравственных качеств жены клирика сделаны подробные указания в Апостольских правилах: 17, 18 и 19.

γ. Свобода выбора ограничивается, затем, возбраненными для брака степенями родства, ибо такой брак считается уже не браком, а тяжким нравственным преступлением – кровосмешением (см. выше).

δ. Наконец, церковь допускает только первый, второй и, с обязательством понести узаконенную епитимью, третий брак; четвертый брак есть уже многобрачие – тяжкое преступление (св. Васил. Велик. прав. 50, 4, 80).

В том случае, если (первый) муж находится в безвестной отлучке, законный брак его жены с другим возможен только по получении достоверного известия о его смерти (свят. Васил. Велик. прав. 31).

Из вступивших уже в брак без этой предосторожности заповедуется оказывать снисхождение тем, мужья которых отлучились во время войны: поскольку здесь более вероятно заключение о смерти (свят. Вас. Велик. прав. 36).

в) Брак есть союз нерасторжимый; отсюда являются преступниками перед церковью все те лица, которые произвольно нарушили этот союз или осквернили святость его: это преступление есть прелюбодеяние.

Положение это, однако ж, небезусловно. Брак может быть расторгнут при нарушении следующих двух условий – правильности его совершения и сохранения взаимной верности со стороны супругов. Когда о несоблюдении этих условий заявляется и приносится на это жалоба, брак по дознании расторгается. Отсюда церковному суду подлежат дела бракоразводные. Основным законом для развода браков служит изречение Спасителя: «Всяк отпущаяй жену свою, разве словесе прелюбодейна, творит ю прелюбодействовати»¹¹³. Однако же, на практике церковного суда закон этот не прилагался во всей широте, но ограничивался в пользу крепко укоренившегося обычая. Снисходя к этому обычаю, святой Василий Великий должен был написать следующее: «Соблудивший (муж со свободной от брака) не отлучается от сожительства с женой своей и жена должна принять мужа своего, обращающегося от блуда; но муж оскверненную жену изгоняет из дома своего. Причину сему дать нелегко, но так принято в обычае». Св. Василия Великого прав. 21, Неокес. собора прав. 8).

Отношение церковного суда к светскому при первых христианских императорах. Определение этого отношения церковным законодательством. Пределы и предметы церковной подсудности по законодательству римских императоров от Констанция до Юстиниана. Точнейшее определение церковной юрисдикции, ее самостоятельность и независимость от светской. Различие ее от посреднической юрисдикции собственно епископского суда (episcopalis audientia), в качестве особенной привилегии усвоенного епископам гражданскими законами. Обозрение этих законов. Заключение.

Из представленного выше изложения предметов церковного суда IV и V вв. видно, что церковная подсудность нисколько не сокращалась в своих пределах; напротив, в развитии частных видов тех общих преступлений, которые определены были уже в предшествовавшие века, достигла весьма значительной полноты, точнейшим образом определилась и формулировалась. После признания христианской веры в римском государстве церковь нисколько не изменила характера и направления в образе своих действий против непокорных ей членов, выработавшемся путем предшествовавшей судебной практики. Свободно распространяя свое влияние на подданных обширнейшего государства, имевшего свое законодательство, свои судебные и правительственные учреждения, церковь как будто и не обращала внимания на то, что у государства есть суды и судьи, что существуют определенные законом роды наказаний для пресечения и отмщения преступлений, и продолжала также бдительно следить за жизнью своих членов, назначать свои собственные наказания, предписывать свои особые правила дисциплины совершенно так же, как и в то время, когда она была предоставлена исключительно самой себе, когда государство не хотело вовсе знать, что законно и что правильно с ее точки зрения, когда она была не более, как религиозным обществом, отдельным вероисповеданием среди других религиозных обществ и вероисповеданий Римского государства.

Но нет никакого сомнения в том, однако ж, что с признанием христианской веры господствующей в Римской империи, государство продолжало так же жить самостоятельной жизнью, как жило и прежде: его судебные учреждения так же продолжали действовать и среди людей, сделавшихся теперь из язычников христианами. Светский уголовный суд, например, по-прежнему привлекал к ответственности и преследовал воров, разбойников, убийц, прелюбодеев и пр. Это – преступления и против нравственных, и против государственных законов, и только государственная власть имеет у себя достаточно средств уничтожить весь внешний вред, причиненный обществу и государству подобными преступлениями. С другой стороны, теперь и каждый христианин как полноправный член государства и гражданин имел право и не имел никаких побуждений отказываться от этого права искать себе покровительства светской власти и правды в светских судах. Сама церковь, наконец, нередко обращалась за содействием к светской власти и к светскому суду и даже некоторыми правилами своими (например: Антиох. собора 5, Карфагенского 104) прямо и положительно передавала некоторых преступников после своего суда суду светскому.

Итак, с признанием церкви господствующей в Римской империи лицом к лицу стояли два суда, из которых каждый, кроме своей собственной, специальной юрисдикции, считал себя вполне правоспособным произносить свои приговоры и по некоторым из тех дел, которые считал своей неотъемлемой принадлежностью – другой. К такому выводу мы необходимо должны прийти после обозрения вселенского законодательства церкви IV и V веков.

Верен ли, однако же, в действительности наш вывод? Было ли на самом деле так, что одно и то же лицо, за одно и то же преступление судимо было двойным судом (церковным и светским) и несло двойное наказание?

Строго говоря, было бы излишне даже и ставить эти вопросы в виду только что изложенного нами церковного законодательства, ясно усвояющего церковному суду право исследовать глубину и важность каждого греха, не различая – уголовное то преступление или чисто церковное, и, соответственно сему, назначать то или другое наказание, которое открыто должен был нести каждый христианин, не желавший порвать всякой связи с церковью. Но мы вынуждены поставить эти вопросы в виду мнений весьма известных в нашей небогатой и только что зарождающейся канонической литературе исследователей, которые утверждают наш широкий вывод только в первой его части, да и то значительно суживая ее; вторую же – почти положительно отвергают. Так, Неволин говорит следующее: «Суду церковному могли подлежать все преступления против мирских законов, как скоро те же действия признавались преступными и по церковным законам. Но церковное наказание всегда имело своей целью только исправление грешника и сохранение церкви в чистоте посредством отсечения от нее негодного члена, почему состояло в епитимьях, более или менее строгих, и в отлучении от церковного общения. Церковь не присуждала гражданских наказаний, и церковное наказание не сопровождалось гражданскими последствиями. Юстиниан постановил, что если преступное действие, подлежавшее рассмотрению церковного суда, было преступлением и по законам государства, то преступника должно было в таком случае препроводить к гражданскому начальству, которое обязывалось, исследовавши его вину по своим законам, подвергнуть его определенному в них наказанию¹¹⁴. Как все главнейшие преступления против веры и чистоты нравов были в Римской империи признаны также преступлениями против законов государства, запрещены под страхом уголовных наказаний и преследовались мирской властью¹¹⁵, то внешней суд церкви по преступлениям мирян, сюда относящимся, не мог иметь и не имел обширного круга действия. Римскими законами в этом отношении было постановлено только следующее; Аркадий, Гонорий и Феодосий предоставили епископам право пресекать церковной властью совершение обрядов языческого богослужения¹¹⁶. По закону Гонория и Феодосия люди, занимавшиеся волхвованием, должны были жечь свои книги перед епископами под страхом, в противном случае, определённого наказания¹¹⁷. Юстиниан дал епископам власть производить исследование об азартных играх и пресекать их, препровождая виновных для наказания к гражданскому начальству»¹¹⁸.

Может быть, для времени послеюстиниановского это было и так, но что касается более раннего времени, и именно времени Аркадия, Гонория и Феодосия, то с таким взглядом на дело примириться, по нашему мнению, невозможно. Главной опорой для Неволина служит то, что преступления против веры в то время будто бы признаны были уже и преступлениями против светских законов, и таким образом они будто бы переходили вместе с тем исключительно в ведение светского суда и выходили из ведомства церковного суда. Но мы знаем, например, что по распоряжению Константина Великого последователей Ария велено было преследовать светской властью и уголовными наказаниями, но знаем также, что первоначальный приговор об этой ереси и принимавших ее лицах произнес не светский уголовный, а церковный епископский, сначала епархиальный (в Александрии), а потом соборный (в Никее) суд. То же самое должно сказать относительно несториан и евтихиан или монофизитов. Уголовный светский суд здесь, действительно, выступает во всей своей силе, но – только уже после решения и процесса на внешнем церковном суде, и имеет дело уже не с членами православной церкви, а с исключенными из неё арианами, несторианами и монофизитами, которые лишены даже и права именоваться христианами¹¹⁹. Вообще, что и миряне, как и клирики, прямо подлежали ответственности перед формальным, внешним судом церкви, должно быть признано несомненным, как скоро мы припомним, что к числу преступлений, подлежавших этому внешнему церковному суду, относились преступления против веры (ереси и расколы) и против дисциплины (общение с отлученными от церкви и т. п.). Светский суд никогда не судил мирян по этим преступлениям прежде суда церковного.

Но этого мало. Мы имеем неопровержимые доказательства в пользу того, что церковный суд IV и V вв. привлекал к своей ответственности мирян и по (уголовным) преступлениям: прелюбодеянию, убийству, волшебству, воровству и т. п. А именно: святой Василий Великий, исчислив грехи – мужеложство, скотоложство, убийство, отравление, блуд, прелюбодеяние, идолопоклонство, клятвопреступление, воровство и волшебство – в 71 правиле говорит: «Прикосновенный к которому-либо из вышереченных грехов и не исповедавший, но обличенный, да будет под епитимьей столько же времени, на сколько подвергается делатель зла» (сн. 74 правило). Святой Григорий Нисский относительно таких же тяжких грехов ясно дает разуметь, что суд церковный назначает свои наказания не только раскаявшимся грешникам, но и обличённым и нераскаивающимся (см. пр. 4), и Неволин признает за церковью право отсекать от церкви негодного её члена; а это, само собой, предполагает церковный внешний, формальный процесс с обвинителем, свидетелями, уликами и доказательствами, служащими к обличению виновного, но упорствующего и не сознающегося в своей вине. Мы не можем, поэтому, согласиться и со следующим объяснением этих правил Преосвященным Иоанном, епископом Смоленским, которое в настоящем случае согласуется со взглядом Неволина: «Многие преступления, неявно быв сделаны и минуя суд внешний, гражданский, становились известными только суду духовному через исповедь, и это, между прочим, побуждало церковный суд усиливать строгость духовных наказаний для тех, которые избегали казней гражданских; а церковь не всегда подвергала падших открытому покаянию. <…> Притом, когда преступления обнаруживались не судебным порядком, а только исповедью, то церковные наказания не сопровождались гражданскими последствиями (а по Неволину они вообще, т. е. никогда, не сопровождались гражданскими последствиями), так что покаяние и отлучение от Святых Тайн не лишало еще человека прав его звания и состояния»¹²⁰.

Нет, не через исповедь, а через формальное исследование тяжкого греха, составлявшего с точки зрения светского законодательства уголовное преступление, вследствие заявления частной жалобы или обвинения церковный (а не духовнический) суд назначал свои открыто исполняемые наказания: так гласят положительным языком церковные правила IV и V веков!

Мы согласны сделать и еще объяснение, примиряющее даже и внешнюю законность одновременного существования двух различных судов по одним и тем же, например, уголовным преступлениям, а именно: в римском праве многие преступления, строго караемые церковным судом, иногда вовсе не считались преступлениями или считались, по крайней мере, дозволенными действиями. Например, конкубинат по римским законам вовсе не преступление, а по церковным правилам это – блуд, и притом тягчайший из видов этого греха. Невольное убийство – не преступление по римским законам, а по церковным – преступление, за которое полагается епитимья, и для мирянина преграждается доступ в клир. Присоединим сюда и то еще обстоятельство, что римские судебные учреждения за это время далеко не отличались любовью к правосудию, а между тем, частный обвинитель поставляем был в такие тяжкие условия и обязательства относительно доказываемого им обвинения, что опасение в невозможности представить достаточно доводов и улик удерживало многих в это время от принятия на себя обязанности обвинителя, а потому и преступления часто могли оставаться безнаказанными со стороны светской власти. Между тем, предстоятели церкви, в особенности же предстоятели ревностные (а таковых было немало за рассматриваемое время), не могли равнодушно смотреть на такую безнаказанность в своей церкви и потому охотно принимали обвинения на преступников в своих церковных судах или же по собственной инициативе, «по подозрению», сами привлекали к ответственности подозреваемых ими лиц и врачевали их церковными наказаниями.

Но и этого для нас мало, если мы хотим верно понимать церковные правила. В них именно выражается то общее положение, что всякое упорство в грехе со стороны члена церкви есть преступление и как таковое подлежит открытому церковному суду. Церковный суд имеет дело не с уголовными преступлениями, а с тяжкими грехами; правда и то, что он не сопровождается иногда (да хотя бы и всегда) гражданскими последствиями для осужденных, но это не препятствует ему быть формальным, открытым, внешним судом. Это – его существенные свойства и существенный, отличительный характер; им проникнуты и все правила IV и V вв., имеющие своим предметом определение церковной подсудности, и это есть черта, которой церковный суд IV и V вв. совершенно отождествляется с церковным судом древнейшего времени и непосредственно – с судом апостольским.

При этой общей всему церковному законодательству идее с положительной ясностью выступает, однако же, в нем и та мысль, что каждый грешник, как скоро он является гражданским преступником, должен подлежать гражданскому суду, и приговор этого суда должен быть обязателен для всех, т. е. и для самой церковной власти. Последняя в этом случае оставляет за собой право только ходатайства за подсудимых или осужденных и прибегающих к её защите, в особенности тех, о которых она сама знает как о неимущих, слабых умственно или физически и не могущих потому найти себе правосудие.

Сказанные положения подтверждаются следующими данными:

I. В 104-м правиле Карфагенского собора, изданном по поводу насильственных действий донатистов, читаем, между прочим, следующие рассуждения: «Итак, поскольку епископский и мирный образ действования на таковых употреблен и они, не могши отвещати против истины, обратились к нелепым насильственным поступкам, так что многих епископов и многих причетников (да умолчим о мирянах) стеснили наветами и в некоторые церкви вторгнулися, а в другия также вторгнутися покушались: то царскому человеколюбию предлежит попещися, чтобы кафолическая церковь <...> была ограждена их промышлением. Сие многократно и повелениями самих вышереченных благочестивейших самодержцев осуждено было. Посему против неистовства оных отщепенцев просим дати нам божественную помощь (не необычайную и не чуждую святым писаниям. Ибо Апостол Павел, как показано в истинных Деяниях Апостольских, соумышление людей безчинных препобедил воинскою помощью). Итак, мы просим о том, да неукоснительно подается охранение кафолическим чинам церквей в каждом граде и разных местах, прилежащих к каждому владению. Подобает вкупе о сем просити благочестивейших самодержцев, да соблюдают закон, изданный блаженныя памяти отцем их Феодосием, о взыскивании по 10 фунтов золота с еретиков, рукополагающих и рукополагаемых, такожде и с владельцев, у которых будете усмотрено собрание их».

76-м правилом (того же собора) постановлено: «Послати от нашего собора граматы к начальствующим в Африке и приличным признано просити их о вспомоществовании общей матери, кафолической церкви, в томе, случае, когда власть епископов бывает пренебрегаема в городах, т. е. чтобы они с начальственным полномочием и попечительностию <...> сделали исследование о происшедшем во всех местах, в которых Максимилианисты овладели церквами, такожде и о тех, которые ими отторгнуты».

5-м правилом Антиохийского собора постановлено: «Аще усмотрен будет отлученный от священнодействия церковным судом пресвитер, возмущая церковь и воставая противу ея: то, яко мятежник, да будет укрощаем внешнею, (т. е. светскою) властию» (сн. Карф. соб. пр. 64).

Затем здесь до́лжно принять во внимание все те правила, которыми церковь возбраняет состоящим в клире обращаться в светские суды по своим делам. Но что же говорят эти правила? В 9-м правиле IV Вселенского собора сказано: «Аще который клирик с клириком имеет судное дело, да не оставляет своего епископа и да не прибегает к светским судилищам». Карфагенского 15-е: «Кто бы ни был, епископ, пресвитер, дьякон, или причетник, аще имея возникшее дело в церкви обвинительное, или тяжебное, отречется от церковнаго суда, и восхощет оправдатися пред судилищами светскими, – лишается своего места, хотя бы и в пользу его последовало решение» (сн. Карф. соб. пр. 117).

Прямой смысл этих и подобных им многих других правил тот, что все духовные лица по делам у них между собой возникающим не имеют права обращаться в светские суды: в противном случае лишаются своих мест и становятся в церкви простыми мирянами. Не следует ли отсюда, что этим последним, т. е. мирянам, только должен быть открыт вход в светские суды?

Из представленных сейчас правил мы выводим следующие общие положения об отношении церковной власти к светскому суду по вопросу о границах между церковной и светской подсудностью.

1) Церковная власть сама непосредственно сносится с светской уголовной или гражданской властью после того, как признанные виновными её судом прибегают к насилиям и своими тайными собраниями и скопищами причиняют явный вред церкви и обществу.

2) Она сама предает светской власти даже и духовные лица, которым строго воспрещает самим обращаться к светскому суду, – когда они не подчиняются её суду и, мало того, являются виновными в преступлении «мятежа и народного волнения» (Карф. соб. пр. 64)¹²¹.

3) Запрещая клирикам судиться в светских уголовных и гражданских судах, она ничего не говорит о мирянах и тем самым, очевидно, признает за ними полное их право на то (хотя, конечно, отсюда еще не следует, что она тем самым исключает их из своей подсудности).

Мало того, если мы поставим здесь такой вопрос: а как должно вести такое уголовное дело, в котором подсудимыми являются не клирик с клириком, а клирик с мирянином, и последний вызывает клирика к светскому, например, уголовному суду, то окажется, что на этот простой естественно рождающийся вопрос мы не найдем никакого ответа в церковных правилах. Что же означает это молчание? Без сомнения то, что в таком деле церковная власть считала себя не вправе давать какое-либо определение, ибо она в этом случае нарушила бы пределы своей юрисдикции и вторглась бы в чуждую ей область. «Мы просили благочестивейших царей, чтобы человеколюбие их узаконило ни одному из тех судей, на которых лежит обязанность заботиться о делах только гражданских, как не судить клириков, так вообще под предлогом попечения о церквах ничего не предпринимать впредь против братии», – писали отцы Сардикийского собора по делу св. Афанасия¹²². Различие и самостоятельное существование церковной и светской юрисдикции выступают здесь довольно ясно.

II. Едва ли не с самого начала признания церкви господствующей в Римской империи в ней появляется учреждение экдиков (церковных). Но что такое экдик? Главной обязанностью этого учреждения сами законодатели-отцы выставляют именно ходатайство в суде за кого-либо. «Действование Фавстина (епископа Римского) было покровительство паче, нежели суд и ходатайство, паче экдику свойственное, нежели справедливость изследователю (судье) приличная»¹²³. Экдик действительно был ни чем иным как поверенным, церковным адвокатом в светских судах (Карф. соб. прав. 109) по делам церкви и, в особенности, по делам убогих и бедных, «непрестанно стужающих церкви своими жалобами» на притеснения богатых (Карф. соб. прав. 86).

Затем, по привилегии, данной государственной властью, епископы сами становились защитниками светского правосудия, будучи «уполномочены надзирать над тюрьмами и человеколюбивым в них содержанием заключенных¹²⁴, <…> осведомляясь от заключенных о причине их заключения, наблюдать, чтобы дела их были решаемы гражданскими властями в назначенные законом сроки. Вместе с первейшими гражданами епископ наблюдал, чтобы провинциальные начальники не препятствовали гражданам в совершении юридических актов, зависящих от доброй их воли, пресекал притеснения, какие могли быть ими сделаны в настоящем случае, способствовал свободному и законному изъявлению ими своей воли и о притеснении доносил императору¹²⁵. Епископ также вместе с городским начальством наблюдал, чтобы чиновники, производящие взыскание с должников, не требовали от них излишнего обеспечения, и судил о достаточности или недостаточности представляемого по разным случаям обеспечения¹²⁶, наблюдал вместе с городским начальством, чтобы судьи и чиновники их не брали излишних пошлин по случаю отправления суда и о виновных в том доносил императору¹²⁷. Сверх всего этого было постановлено, что если бы кто по делу гражданскому и уголовному не получил правосудия от провинциального начальника, то он мог обратиться к архиепископу области. В таком случае делом архиепископа было убедить начальника провинции оказать просителю правосудие. Если бы, несмотря на это убеждение, начальник провинции не оказал правосудия, то архиепископ должен был лицу, не получившему правосудия, дать от себя грамоту к императору, от которого уже зависело по рассмотрении дела подвергнуть начальника провинции заслуженному наказанию»¹²⁸.

Полагаем, что представленные нами данные достаточно говорят в пользу того, что светскому суду церковная власть отдавала все предметы суда, ему всегда принадлежащие, и если за те же самые преступления, за которые виновный томился в темнице или удаляем был в ссылку, налагала свои наказания и судила своим судом, то действовала так не в ущерб светской судебной власти отнятием у неё её подсудимых, а относясь к ней с полным уважением. Дело только в том, что суд её имел совершенно другие цели, характер, точку зрения на преступления и сами меры, против нарушителя законов употребляемые.

Вопрос теперь в том, считала ли себя церковная власть обязанной производить каждый раз формальное исследование того греха, который уже был исследован и получил свой приговор как уголовное преступление? Или же, приняв этот приговор, она сообразовала с ним и свой собственный? На основании вышесказанного трудно дать на это один общий ответ. Потому что, с одной стороны, мы имеем положительные свидетельства о том, что церковь нередко брала под свою защиту уже осужденных лиц – следовательно, суд её не согласовался с судом светским, – и она нередко признавала невинным того, кто объявляем был виновным, и наоборот. С другой стороны, имело место нередко, без сомнения, и то явление, что тяжкий уголовный преступник, уличенный светским судом, приходил в сознание своего греха и таким образом сам предупреждал формальный суд церкви полным раскаянием во грехе своем, и таким образом церковное правило о наказании (епитимьи) применялось на тайном суде, на исповеди.

Доселе, однако же, мы только приближались к решению вопроса о границах между гражданской и церковной подсудностью, но еще не определили этих границ. Мы можем сказать теперь только, что по всем вообще судебным делам церковь и государство стояли тогда в отношении одна другое взаимно восполняющих: там, где переставала действовать первая, начинало другое, и наоборот. Церковь судила ереси, расколы, нарушение дисциплины между клириками и мирянами и изрекала о них свои приговоры; государство следило за исполнением этих приговоров и вооружалось всей своей карательной властью, когда само замечало или когда на то указывала ему церковная власть: например, что её приговоры пренебрегаются, что осужденные восстают против неё, как наглые мятежники. Точно так же, с другой стороны, государство судило все те преступления, которые предусмотрены были его законами, и назначало свои уголовные наказания. Но поскольку светский суд сосредоточивался преимущественно на внешней, юридической стороне преступления и не обязан был проникать во внутреннее, нравственное значение преступления для самого преступника с целью воздействия на его душу (на её исправление) и поскольку этот суд своей формальностью и не всегда безопасными для лица потерпевшего от преступления условиями обвинения нередко удерживал частные лица от ведения процесса о тех или других преступлениях, которые таким образом и оставались безнаказанными, то для церкви открывалось всегда широкое поле деятельности к обузданию и исправлению преступников, успевших избежать светского правосудия, и одних таким образом доводить до чистосердечного раскаяния и возвращать к общению с церковью, других навсегда удалять из неё.

Но очевидно, что такое взаимное отношение церковной и светской власти необходимо предполагает более или менее ясно сознаваемые границы, в которых должна действовать одна и не вторгаться другая и наоборот. Что касается самой церкви, то она предшествовавшей практикой уже достаточно уяснила сферу своей деятельности и сама по себе не нуждалась ни в каких узаконениях, напротив, указывала государям римским на свое право и на случаи нарушения этого права со стороны органов светской власти. Но нельзя, конечно, сказать этого о самой светской власти, которая лишь постепенно, по мере соприкосновения с церковью по судебным делам, уясняла и определяла свои отношения к ней и обозначала пределы её и собственного своего свободного действования. Рассмотрим же, насколько выяснились эти отношения и как велик предоставлен был круг судебной деятельности церкви со стороны государственной власти за рассматриваемое время.

Вопрос о праве церкви производить суд по возникающим в ней делам предстояло разрешить, прежде всего, тому же из римских императоров, которому церковь обязана своим новым положением в государстве – Константину Великому. Не имея ни одного законодательного памятника по этому вопросу от этого именно императора, мы имеем, однако же, достаточное количество данных для того, чтобы сказать, что этот император действительно занят был вопросом о судебной власти церкви и в своих отношениях к ней установил одно общее правило, которому строго и следовал. Два великих явления в церковной жизни этого времени – раскол донатистов и арианская ересь – служили и полем, и мотивами для первого христианина-императора в определении отношения государственной власти к церковной. История того и другого явления представляет непрерывный ряд судебной деятельности собора-суда, в которой перед судьями-епископами предстояли в качестве подсудимых епископы, пресвитеры, низшие клирики и миряне, а предметами судопроизводства служили обвинения самые разнообразные. Судьям приходилось исследовать и произносить приговоры о разнообразнейших преступлениях – проявлениях человеческой воли и человеческих страстей, оттенявшихся, однако, одним общим колоритом: борьбы за истину религиозного и церковного убеждения.

Благодаря именно этому последнему обстоятельству местом действия и служил церковный суд-собор: собор в Александрии, собор в Арелате, в Риме, Тире, Медиолане, Сардике и т. д., хотя на этот собор обращали свои взоры с одинаковым вниманием и церковь, и государство. Будь это в предшествовавшие времена, враждовавшие партии Доната (или Майорина) и Цецилиана и не обращаясь к римскому императору нашли бы себе решение и приговор внутри самой церкви: собор епископов и решил бы дело так или иначе. Но теперь сторона, преимущественно желавшая себе победы и в то же время всего менее имевшая на своей стороне правды, задумала воспользоваться расположением императора к церкви и призвать его в судьи по делу церковному, именно: решить вопрос о том, кто из епископов – Цецилиан или Донат – имеет право занять епископскую кафедру Карфагенской церкви. Константин отвечал на это тем, что препоручил решить дело собору епископов Галлии вместе с епископом Римским¹²⁹. Неудовлетворенные решением этого собора, донатисты снова обратились к императору с жалобой на действия собора, будто бы допустившего уклонения от правильного порядка судопроизводства и произведшего даже волнения в народе против них, донатистов. Император и на этот раз отвечал тем, что приказал наместнику своему в Африке на общественных подводах собрать в Арелат всех обвинителей Цецилиана и представить их на собор епископов, которые и должны были пересмотреть это дело¹³⁰. И решение этого собора не удовлетворило донатистов. Они снова обратились с апелляцией к императору. Тогда-то последний, возмущенный такой наглостью, произнес следующие характеристические слова: «О, неистовая дерзость бешенства! Приносят апелляцию точно так же, как обыкновенно ведется у язычников!»¹³¹ И только уже вынужденный¹³² волнениями донатистов, этот всегда заботившийся о мире церкви император решился наконец вызвать к себе ту и другую сторону, обещая отправить в ссылку Цецилиана, если он уличен будет хотя бы в одном из взводимых на него обвинений, чего однако же не состоялось по неявке на этот призыв донатистов.

Итак, при самом первом столкновении государственной и церковной власти первая решительно отказалась от своего права решать церковные дела¹³³. Она открыто заявила, что гражданские судьи (judices) не имеют права рассматривать споры, возникающие между епископами, когда требовавшим этих судей каждый раз указывала на собор епископов. Далее, она открыто объявила, что на суде собора может быть принесена апелляция к собору же, но не к императору, как это бывает в делах обыкновенных граждан – sicut in causis gentilium fieri solet.

Но с особенной ясностью выразилось это воззрение Константина на церковные дела, как подсудные только епископской власти, в его поступке с жалобами, поданными ему духовными лицами на Никейском соборе. Вот повествование Созомена об этом:

«Многие из священников, как обыкновенно бывает, собрались туда будто для борьбы за собственные дела и думали иметь время поправить то, что огорчало их лично. Всякий из них, за что-нибудь порицая других, представлял царю прошение, в котором излагал нанесенные себе обиды. И так как это легко случалось каждый день, то царь повелел, чтобы к назначенному времени все объявили, в чем обвиняют (других). Когда же данный срок наступил, он взял представленные просьбы и сказал: «Для этих обвинений будет свое время – день великого суда и будет судья – Бог, имеющий тогда судить всех; а мне, человеку, не подобает брать на себя выслушивание дел, в которых и обвиняющие, и обвиняемые суть священники. Ибо они отнюдь не должны поставлять себя в такое положение, чтобы подвергаться суду другого». Сказав это, царь повелел рукопись каждого оставить без рассмотрения и просьбы сжечь»¹³⁴.

«Нельзя смотреть на этот поступок Константина, – говорит Риффель, – как на следствие мимолётного великодушного чувства или как на умный расчет в эту столь торжественную минуту, когда он находился в среде великого множества православных епископов, чтобы делом своей царской милости приобрести себе любовь и расположение их. Нет, это был принцип, убеждение, что их высокое положение требовало такого именно образа действования. В силу этого убеждения он и отклонял от себя исследование представленных против епископов обвинений, в чем бы они ни состояли, и только уже потом, когда собор возвестил ему свой приговор о недостоинстве обвиненных, он приводил этот приговор в исполнение, присоединив к отлучению от церкви и ссылку – гражданское наказание»¹³⁵.

Итак, принимая во внимание эти данные, мы можем вывести следующее общее положение: всякий спор, стоящий в связи с делами веры, следствием которого являлись хотя бы и гражданские правонарушения, должен быть исследуем и решаем только епископами и притом так, что их приговор не допускает изменения. Таков был взгляд императора Константина Великого, оправданный им самим делом.

Скоро за тем наступившая борьба церкви с арианами и в особенности борьба с ними святого Афанасия вполне подтверждает этот вывод.

Обвинители святого Афанасия требовали, чтобы он был низложен с епископской кафедры как недостойный её: вопрос чисто церковный, значит, естественно подлежащий суду собора. Но на чем основывалось это обвинение в недостоинстве? Трудно исчислить все те преступления, которые возводимы были на святого Афанасия его врагами. Главные из них были действительно таковы, что при действительной виновности в них святой Афанасий не мог быть достойным не только епископской кафедры, но и дальнейшего пребывания в среде гражданского, благоустроенного общества. Его обвиняли в убийстве, в насилии и нападении на совершавшего литургию священника, похищении и в сношениях с врагами империи¹³⁶. Произвести суд по всем этим обвинениям Константин предоставил, однако же, самой церкви, т. е. собору епископов, выражая участие свое лишь тем, что доставлял для епископов общественные подводы, посылал предписания к своим провинциальным чиновникам о наблюдении тишины и порядка, необходимых для беспрепятственной деятельности собора. С какой ясностью выражал Константин различие между судом церковным и светским и свое право производить только последний можно видеть из слов его письма к святому Афанасию: «Поскольку столько нелепости в сем деле, то пусть знают: таков мой суд и таково мое произволение, что если предпримут они что-либо подобное, то уже не по церковным, но по гражданским законам, самолично выслушаю дело и тогда найду, что они оказываются действующими разбойнически не только против человеческого рода, но против самого божественного учения»¹³⁷.

Строгое отделение церковного суда от светского, проведенное Константином Великим, уже по необходимости должен был выдерживать и сын его, Констанций, хотя, покровительствуя арианам, он и дозволял себе и своим чиновникам насильственные вторжения в церковные суды. Как глубоко проникло в сознание современников основное начало разделения той и другой подсудности, которого держался Константин, можно видеть из того противодействия, какое оказано было Констанцию со стороны представителей и защитников церковно-судебной власти. В Милане папа Ливерий с примерной стойкостью открыто перед Констанцием защищал исключительное положение церковного суда, хотя за свое прямодушие и должен был поплатиться ссылкой¹³⁸. Иларий Пуатьесский настоятельно убеждал Констанция положить конец всякому вмешательству в дела клириков, какое позволяли себе его чиновники. «Да попечется и определит Милость Твоя, – писал он Констанцию, – чтобы повсюду и все судьи, которым вверено управление провинциями и которые обязаны иметь попечение и наблюдать за делами только общественными, не касались того, что относится к области религии, и впредь не только не присвояли себе права, но и не думали, что могут судить дела клириков»¹³⁹.

И действительно, как бы ни расположен был лично действовать в этом случае Констанций, как бы он внутренне ни относился к этим заявлениям сторонников церковно-судебной власти, формально, как представитель государства и законодатель, он должен был издать следующий закон: «Милости нашей законом запрещаем обвинять епископов в судах (светских), дабы способ к обвинению их не был беспрепятственным для злых людей, если они думают, что кротость епископов сделает их безнаказанными (за должные обвинения). Посему, если кто имеет какую-либо жалобу на епископа, пусть представит ее другим епископам, которые и должны дать надлежащий суд всем (желающим обвинять)»¹⁴⁰.

Мы не будем рассматривать тех обстоятельств и побуждений, которые вызвали этот закон и упрочили за ним всю обязательную силу для последующего времени; не будем рассматривать и того влияния, какое произвел этот закон на современные ему церковные дела: ко вреду православных или ариан направлен был он – это дело истории. Для нас же он важен как закон, взятый сам по себе, как формула, в которую должен был облечь император свое распоряжение, непосредственно касавшееся одного из важнейших вопросов церковного суда, именно: вопроса о его пределах, который в настоящем случае и разрешен изъятием из подсудности светской всех высших лиц церковной иерархии – епископов, отнесением их к кругу лиц, подчиненных церковному суду и притом по всякого рода обвинениям. Этот закон есть по времени первый в ряду других законов христианских императоров, так или иначе решавших вопрос о церковной подсудности.

Представляемое им широкое и довольно неопределенное решение этого вопроса вызвало скоро потом другой закон, содержащий ту же мысль, но выраженную более точно и глубже обоснованную: это закон императора Валентиниана I (364–375). Правда, этого закона нет в кодексе Феодосия, но он сохранился в настолько же несомненном относительно исторической подлинности и достоверности, как и этот источник, именно в послании святого Амвросия, который, как известно, был сначала наместником (в Милане) императора Валентиниана I, а потом и епископом, и который несколько позднее писал императору Валентиниану II следующее: «Блаженной памяти отец твой не только устно высказал, но и законом постановил, что в деле веры или какой-либо церковной должности суд производить должен тот, кто и в должности, и в правах равен и не различается (от подсудимого); ибо эти именно слова рескрипта, которые означают, что он хотел, чтобы священники (епископы) судимы были священниками (епископами). Он хотел также, чтобы и в том случае, когда бы епископ был обвиняем и в других делах, и если бы подлежало исследованию дело нравственности, право исследования принадлежало епископскому суду»¹⁴¹.

Сходной чертой этого закона с предыдущим является то, что тем и другим суду епископов усвояется власть карательная, а именно – принимать, выслушивать и решать дела по обвинению (si argueretur episcopus), и что этому суду подлежат епископы. Затем, разность, и весьма заметная, состоит в обозначении и разграничении предметов суда (causa fidei и causa morum), чего нет в первом и, наконец, в более основательном, чем в первом, отводе церковному суду, или – точнее – изъятия из светского суда не подлежащих ему лиц.

Строго выдерживает эту же точку зрения в дальнейшем определении церковной подсудности и следующий, вскоре за этим появившийся, законе Грациана (376, 378 г.): «Судный обычай (порядок) в гражданских делах должно соблюдать и в делах церковных; именно, чтобы всякие несогласия (dissensiones) и легкие проступки (levia deliсta), относящиеся к области религии, выслушивались собором епископов области на своем месте с изъятием отсюда уголовного производства (actio criminalis), подлежащего обыкновенным или чрезвычайным судьям или светлейшей власти (префекту преторий)¹⁴².

Этим законом в первый раз предметы церковной подсудности обозначены техническим термином – negotia ecclesiastica – и под ним выделены из области гражданских судных дел. Кроме того, предоставлением церковному суду легких проступков и изъятием из его ведения уголовного производства (т. е. из круга дел, требующих сего производства) настоящий закон значительно дополняет и определяет, если только не прямо ограничивает, широкий и неопределенный объём выражения causae morum, допущенного предшествовавшим законом.

Поводом к изданию этого закона послужило следующее обстоятельство. Прискиллиане – секта, выродившаяся из гностических и манихейских заблуждений и имевшая своим отечеством Испанию, перешла отсюда и в соседнюю ей Галлию. Её безнравственное учение и её безнравственный культ угрожали опасностью не только церкви, но и государству, и не могли не обратить на себя внимания епископов. На многих соборах учение прискиллиан было осуждено, и изданы законы, которые должны были противодействовать его распространению. Епископы находились в сомнении, как поступать им с людьми, которые не только отпали от правой веры, но и делались виновными в тяжких преступлениях против общественной нравственности. Отсюда явился их запрос к императору, и ответ на него состоял в том, что заблуждения относительно церковного учения, точно так же и легкие проступки, должны быть исследуемы епископом округа (dioecesis) с его духовенством, но собственно преступления должны быть передаваемы светской власти, которая и должна их рассматривать, или через обыкновенных судей, или же через таких, которые назначаются для того императором особо¹⁴³.

В тесной связи с этим законом по своему содержанию стоит закон Гонория (399): «Каждый раз, когда дело касается религии, должны судить епископы; прочие дела, которые подлежат обыкновенным судьям или входят в круг законодательства о гражданских преступлениях, производятся по (гражданским) законам»¹⁴⁴. Дела, подлежащие ведению светских судов, здесь прямо противопоставляются делам, касающимся религии, которые подсудны другому, одновременно с ними существующему и совершающемуся не по гражданским законам, суду. Как же широка отведенная этим законом область дел, подлежащих церковному суду, обозначаемая выражением de religione? Без сомнения, должно считать это выражение за краткое общее обозначение тех предметов, которые точнее определены законами предшествовавших императоров: Феодосия, Грациана и Валентиниана I (дела веры и нравственности) и которые в то время были хорошо известны. Иначе трудно понять, каким образом нашло себе доступ в законодательство столь неточное и само по себе неопределенное выражение¹⁴⁵.

Доселе, как мы видели, гражданское законодательство направлялось к разграничению пределов светской и церковной подсудности главным образом по отношению к самим её предметам. Естественно поэтому спросить теперь: как же понимать это разграничение в отношении к подсудным лицам? Одних ли епископов из всего церковного клира закон выделяет из ведения гражданских судов по означенным делам? Или слово «епископ», допущенное первым и вторым из вышеизложенных законов, является здесь как случайное, как незаметно вкравшаяся неточность, или же, наконец, – как необходимое, вызванное силой самих обстоятельств, при которых изданы были эти законы и в силу которых требовалось разрешение вопроса о подсудности только епископов по означенным делам? Следующие три закона решительно устраняют эти вопросы, положительно выделяя из ведомства светского суда все духовные лица.

Первый из этих законов, приписываемый еще Феодосию Великому, является приблизительно около 384 года¹⁴⁶. По поводу злоупотреблений некоторых епископов, на которые жаловались императору потерпевшие от них клирики, как это видно из слов самого рескрипта Феодосия, он писал на имя египетского префекта следующее: «Постоянным законом утверждаем, чтобы никто из епископов или тех, которые служат церковным потребностям, не был привлекаем к судам обычных или чрезвычайных судей. Они имеют своих судей и ничего общего с сими публичными законами, впрочем относительно того только, что касается церковных дел, которые надлежит решать епископской властью. Итак, кто бы из вышеозначенных лиц ни возбудил судебное производство, касающееся христианской веры, должен вести дело пред тем судьёй, который в своих пределах состоит начальником всех священников, т. е. всей Египетской области (куда адресован рескрипт). Посему, досточтимая власть твоя, когда случится какое-либо из таковых дел, благоразумно последует (в исполнении решения) имеющему власть в священных делах Тимофею епископу (Александрийскому), избранному по общему суду всех»¹⁴⁷.

Итак, в делах церковных власть суда и наказания принадлежит совершенно особенному, не имеющему ничего общего с гражданскими законами, церковному учреждению – духовному суду. Ему принадлежит особый круг предметов (церковные дела) и лиц (епископы и все носящие обязанности церковного служения); светская власть ограничивается в отношении к этому учреждению только исполнением его приговоров.

Еще яснее определяет самостоятельность церковного суда в подлежащей ему области предметов и лиц и отношение к нему светской власти и её суда закон императора Гонория, изданный в 412 году. «Клириков должно обвинять не иначе, как только пред епископами. Посему, если епископ, пресвитер или дьякон и каждый низшего места служитель христианского закона каким-либо лицом будет обвиняем пред епископом (в другом месте он и не может быть обвиняем), то тот, кто предпримет на себя этот похвальный труд (обвинения), будет ли он муж благородный или почтенный каким-либо достоинством, да ведает, что должен представить доказательства (в пользу своего обвинения), подкрепленные документами. Если же, напротив, кто представит против сих лиц обвинение бездоказательное, тот пусть знает, что по силе этого закона он подлежит лишению собственной чести, дабы чрез потерю её (бесславием своим) уразумел, что нельзя безнаказанно вредить чести другого. Ибо насколько справедливо отдалять от церкви запятнавших себя епископов, пресвитеров, дьяконов и прочих, если доказаны взводимые на них обвинения, чтобы после сего, презираемые и уничиженные, они не считали суд (actio) обидою для себя: настолько же справедливым должно быть, кажется, сочтено и то, что мы повелели воздавать умеренное отмщение за терпящую невинность. Посему епископы должны исследовать таковые дела при многих свидетелях и с ведением судебных актов [протоколов]»¹⁴⁸.

Так как по смерти Гонория все доселе изданные постановления императоров в пользу церкви и клира уничтожил было тиран Иоанн своими противоположными им предписаниями, то свергнувший его законный император Валентиниан III поспешил снова восстановить все, прежде данные относительно церкви постановления. В 425 году издан был следующий закон: «Привилегии всех церквей (или клириков, по Готофреду not. d.), уничтоженные тираном нашего времени, снова восстановляем во исполнение обещания, т. е. чтобы все, что установлено было божественными императорами или чем владели все и каждый предстоятели в управлении церковными делами, сохраняемо было под угрозой наказания за святотатство (за нарушение) неизменного во всю вечность. А клириков, которых несчастный похититель власти предписал безразлично предавать светским судьям, возвращаем епископскому суду. Ибо непристойно, чтобы отправляющие божественную должность были подчинены решениям временных властей»¹⁴⁹.

В своем указе Валентиниан выставляет на вид в особенности то действие похитителя власти, как заслуживающее порицания, по которому духовные лица безразлично (indisсretim) должны быть обвиняемы в светских судах. Отсюда по отношению к предшествовавшему времени должно заключить, что некоторые дела клириков разбирались в светских судах, а другие – в церковных. Что же касается привилегий, которые здесь возвращает церковному суду Валентиниан, то к ним следует отнести: а) приведение в исполнение решений, постановляемых епископами, и b) расширение круга деятельности церковного суда включением в него некоторых преступлений клириков, которые должны бы, по гражданскому праву, быть преследуемы обыкновенным судебным порядком в узаконенных судебных учреждениях.

Итак, за целое столетие (355–425) мы встречаем семь императорских законов, относящихся к церковному суду. Мало того, и эти семь законов касаются церковного суда только с одной его стороны, со стороны предметов и лиц, ему подлежащих. Все они направлены главным образом к тому, чтобы точнее определить или разграничить сферу действия церковного суда от сферы суда светского (уголовного). Следовательно, сам факт самобытного существования церковного суда на ряду со светским в глазах греко-римских законодателей представляется столь несомненным, что они и не считали нужным утверждать за ним право на существование и ограничивали всю свою законодательную власть лишь установлением правильных отношений между двумя существующими в государстве и совершенно разнородными судебными учреждениями. Да, суды по Евангелию, по Священному Писанию, по церковным канонам и, отличные от них, суды обычные или чрезвычайные, совершавшиеся по гражданским законам, действовали тогда одновременно и в глазах современников имели за собой такие неотъемлемые права, нарушить которые не считал для себя возможным и законодатель всесветного государства.

В каких же пределах должна была, по изданным от него законам, совершенно независимо действовать церковно-судебная власть?

Прежде всего, сюда относились так называемые causae eссlesiasticae – дела церковные, под которыми следует разуметь первую из вышеизложенных нами групп преступлений – преступления против веры¹⁵⁰ (si quae sunt ex quibusdam dissensionibus... ad religionis observantiam, или ad christianam sanctitatem... pertinentia. См. Законы 3 и 5-й).

Затем дела или преступления против церковных должностей и обязанностей службы, когда подсудимый подвергается судебной ответственности не как частное преступное лицо, но как епископ, пресвитер, дьякон или просто служитель церкви (causae ecclesiastici alicujus loci, см. закон 3-й): это – преступления второй из указанных нами групп, преступления, в тесном смысле или собственно церковные¹⁵¹. В этом случае светское законодательство никак не могло не выделить такие дела из светской подсудности, не противореча одному из основных начал своего судоустройства: ne quis non senator de Romano senatore judiсaret, и еще более потому, что такие дела не имеют ничего общего с гражданскими законами, а потому и не могут быть судимы на основании этих законов.

Наконец, в качестве особенной привилегии, духовные лица освобождались от светского суда по некоторым преступавшим против нравственности (causae morum), или легким проступкам (levia delicta)¹⁵². Обвиняемые в них духовные лица также подлежали церковному суду.

Итак, от церковного суда теперь, по-видимому, формальным образом через государственное законодательство отрезана была обширная область уголовных преступлений как мирян, так и духовных лиц. Но потерпел ли что-либо от этого церковный суд? Отнюдь нет. Напротив, он много приобрел даже в том отношении, что теперь уже формально был признан его авторитет самой государственной властью. Его решения по делам веры и церкви в своем исполнении уже не ограничивались действием одной только церковной власти: сама государственная власть признала их для себя обязательными и, в силу этого признания, обязывалась оказывать всякое содействие своими собственными средствами как решениям, вышедшим от неё самой, т. е. имеющим с последними равное значение для членов государства.

Что же касается того, что законодательство государства оставило за светским судом право уголовного производства по уголовным преступлениям клириков и мирян, то и в этом отношении церковный суд не утратил из своих прав также ничего. И в предшествовавшие века, церковь, ограничивавшаяся в этих делах только своим судом и своими наказаниями, не освобождала и не могла освобождать своих преступников от судебной ответственности перед светским, тогда еще языческим, уголовным судом. То – общеизвестный факт, что христианские апологеты первых веков христианства нередко просили языческих императоров о дозволении христианам защищаться в судах по взводимым на них мнимым преступлениям политического и уголовного свойства, и высказывали полнейшую готовность выдавать своих преступников, если бы таковые находились среди них, для наказания, которого, по законам, они заслуживали. Точно так же и теперь, предоставляя гражданский суд над ними светской, христианской уже власти, церковь и намерения не имела отказаться от права и своей обязанности произносить по этим же делам свой, церковный, суд. Церковное законодательство этого времени не только не сочло нужным исключить из своего круга наказаний и из подсудной ему области преступлений убийства, волхвования, отравления, прелюбодеяния и прочие тяжкие преступления, но еще с большей полнотой и точностью определило различные виды и случаи их и соответственные им степени церковных наказаний, как это мы уже видели. «Разумно и праведно признал он (1-й Вселенский собор), что какие бы ни возникли дела, они должны оканчиваемы быть в своих местах. Ибо отцы судили, что ни для единыя области не оскудевает благодать Святаго Духа, чрез которую правда (δικαιοσυνη) иереями Христовыми и зрится разумно, и содержится твердо; и наипаче, когда каждому, аще настоит сомнение о справедливости решения ближайших судей, позволено приступати к соборам своея области и даже вселенскому собору», – писали отцы Карфагенского собора¹⁵³.

Ясно и решительно усвояет себе церковь право суда: 1) над всеми делами, каким-либо образом требующими обнаружения или восстановления (попранной) правды; 2) внутренний источник своей власти – Божественное полномочие, благодать Святого Духа; 3) органов этой власти – иереев Христовых и, наконец, 4) внешнее распределение судебных учреждений и отношения их, начиная от ближайших и восходя до последнего, наивысшего на земле органа божественной власти – Вселенского собора.

И нельзя не признать за этим исповеданием церкви того, что оно фактически оправдалось на глазах всего человечества истинно вселенским судом, производившимся знаменитыми отцами церкви этого славного времени и не щадившим ни вельмож, ни пап, ни патриархов.

Haряду с этим собственно церковным судом, основывающимся на дарованной от Христа апостолам и их преемникам власти вязать и решить, и который церковь совершала независимо от того, признавала за ней это право или нет государственная власть, наряду с этим судом с первых веков церкви имел обширное применение третейский, или точнее – посреднический суд, получающий свое полномочие от самих же тяжущихся.

Внешними причинами, укоренившими между христианами обычай обращаться к посредническому суду по делам гражданским, были следующие:

1) Нежелание первооснователей церкви, апостолов, выносить в мир языческий те разногласия, ссоры и неудовольствия вообще, которые рождаются из мелких, корыстных и эгоистических интересов между слабейшими членами церкви, и таким образом поддерживать, если не усиливать, невыгодное вообще мнение язычников о христианском обществе, о вновь зарождающейся церкви. Действительно, что могли подумать язычники, которым хорошо было известно постановление законодательства о посредническом суде, о новом религиозном обществе, которое проповедует братство, любовь и мир как основные начала общественной жизни, и среди которого, в то же время, не найдется человека, которого бы по его честности и благоразумию могли выбрать себе в посредники тяжущиеся и таким образом воспользоваться правами закона, которыми пользуются даже они, язычники, развращенность которых обличает это вновь появившееся религиозное общество? «Неужели не найдется между вами ни одного разумного, который бы мог рассудить между братьями своими? К стыду вашему говорю это», – слышим мы из уст святого апостола Павла (1 Коринф. VI, 5).

2) Были серьёзные опасения за чистоту христианской веры и христианского убеждения членов церкви для истинных предстоятелей её, если бы первые стали обращаться к языческому гражданскому суду со своими тяжбами. Императором Диоклетианом было, например, постановлено, чтобы при каждом римском трибунале был поставлен языческий алтарь и чтобы никто, не принесши жертвы богам, не имел права представлять свой иск и таким образом искать себе правды¹⁵⁴.

После того, как Римское государство сделалось христианским, эти внешние основания, конечно, рушились: теперь гражданские суды сделались христианскими, следовательно, за твердость и чистоту веры христиан не было причин опасаться. Но оставались во всей силе внутренние основания, которые побуждали первых христианских императоров поддерживать этот обычай между христианами и утверждать за епископами и другими духовными лицами право посредническим судом решать всякие гражданские тяжбы, а именно:

а) Такой суд по своей простоте значительно сокращал время судопроизводства и устранением излишней формальности для многих облегчал доступ найти себе правду.

b) В древней церкви епископ всегда избираем был самой церковью – клиром и народом. Он был избираем как честнейший, благоразумнейший и вообще достойный особенного уважения человек; ясно, что его приговор заслуживал себе доверие и уважение как со стороны тяжущихся, так и от каждого постороннего человека больше даже, чем формальный приговор официальных судей, следовавший после долгой тяжбы, в особенности между сильным и беспомощным, богатым и бедным.

Древнейший из законов, утверждавших за епископами и вообще духовными лицами право производить посреднический суд по гражданским тяжбам, приписывают еще императору Константину Великому. По словам Созомена, законом этим дозволялось тяжущимся обращаться к суду епископов, если они пожелают оставить гражданские суды, и решение епископов должно было почитаться наравне с решением императоров (т. е. не допускающим апелляции); а начальники провинций и их чиновники (officiales) должны были таковые решения приводить в исполнение¹⁵⁵.

С таким же правом посреднического суда предоставляют епископу власть решать денежные дела или вообще тяжбы и императоры Аркадий и Гонорий. «Если кто хочет по согласию (ex consensu) судиться у предстоятеля священного закона, то таковым не должно запрещать этого, и пусть они судятся у пребывающего там по обычаю добровольно избранного посредника. Ибо нельзя и не должно полагать препятствие тем, о которых будет известно, что, по взаимному договору, они явятся к означенному исследователю добровольно»¹⁵⁶.

Этот закон издан в 398 году. Немного спустя Гонорий снова издал закон следующего содержания: «Епископский суд должен почитать всякий, кто изберет для выслушания своего дела священника, и его суждению мы повелеваем оказывать такое же уважение, какое необходимо оказывается тем властям, на которые не дозволяется апелляции, и, дабы не оставалось тщетным епископское исследование, на обязанности гражданских судей должно лежать приведение в исполнение решения епископа». Этот закон издан в 408 году¹⁵⁷. Нетрудно усмотреть, что этими законами утверждаются следующие три положения:

а) епископы (и клирики) могут судить гражданские дела не иначе, как в качестве обеими сторонами избранных посредников;

b) на решение их посреднического суда апелляция не допускается;

с) светские судьи должны приводить в исполнение решение этого посреднического суда.

Позднее Валентиниан III несколько ограничил применение вышеозначенных законов для епископского посреднического суда, постановив необходимым для него условием, чтобы стороны, желавшие решить дело у епископа, представляли письменное удостоверение их желания, которое обязывало бы их вполне подчиняться постановленному затем решению под угрозой, в противном случае, штрафа для нарушителя. Вот текст этого закона, известного под именем новеллы Валентиниана III: «Часто возникают несогласия по поводу епископского суда; поэтому, в предупреждение дальнейших жалоб, необходимо в настоящее время сделать о нем законное постановление. Итак, когда между клириками возникает распря и самим враждующим будет это угодно, епископ да имеет позволение судить, имея в виду, однако же, их взаимное на то согласие (praeeunte tamen vinculo compromissi). Это допускает наша власть и для мирян, если они будут выражать на то свое согласие. Но мы не допустим им быть судьями иначе, как если только будет наперёд изъявлена на то воля тяжущихся с представленным налицо условием», поскольку известно, что епископы и пресвитеры не имеют права суда по законам (т. е. гражданского, основывающегося на гражданских законах) и на основании постановлений Аркадия и Гонория, содержащихся в Феодосиевом кодексе, не могут производить судебных исследований о других предметах, кроме касающихся религии¹⁵⁸.

Впрочем, на эту новеллу Валентиниана, которую Бароний называет недостойной христианского императора, точно так же, как и на вышеупоминаемый закон Константина, следует смотреть лишь как на временное постановление, не вошедшее впоследствии в Юстинианов кодекс, и потому едва ли имевшее значительное применение в практике¹⁵⁹. И в последующее, как и в предшествовавшее ему время посреднический суд епископов и некоторых клириков имел широкое применение и не был стесняем никакими репрессивными мерами со стороны гражданского правительства. Вот какой общий закон встречаем мы в Юстиниановом кодексе: «Относительно судных дел (aсtiones) повелеваем, чтобы они необходимо производились только благочестивейшими епископами или митрополитами, или святыми соборами, или святейшими патриархами, если они касаются дел церковных; если же случится спор о делах гражданских (сivilium rerum controversia sit), дозволяем, чтобы желающие представляли жалобы епископам; но не желающих не принуждаем, если они хотят лучше обратиться к гражданским судам»¹⁶⁰.

Этот и предшествующей ему законы важны для нас преимущественно в том отношении, что в них определённо и резко различается собственно церковный суд от суда посреднического, хотя тот и другой представляются производящимися – епископами.

В заключение мы считаем неизлишним представить некоторые свидетельства из самой практики посреднического епископского суда, чтобы доказать, какое широкое применение имел он в рассматриваемое время.

«Амвросий, впоследствии епископ Медиоланский (374–397), первоначально в качестве императорского наместника в Милане обладал полной (светской) юрисдикцией. Чудным божественным веленьем благородный, всеми любимый и уважаемый, наместник был избран клиром и народом в епископа. Хотя новый епископ сложил с себя прежнюю должность наместника, верующие, тем не менее, и после того обращались к нему с своими процессами в полной уверенности, что он, как опытный законовед, правильно рассудит в качестве посредника их дела. Блаженный Августин, бывший тогда профессором в Милане, в своей „Исповеди“ повествует нам между прочим и о том, как сильно было у него желание говорить с епископом Амвросием пред своим обращением к христианству, когда душа его была полна сомнениями. „Но, – говорит он, – я не мог спрашивать его о том, чего хотел, потому что отягчали его толпы народа со своими мирскими тяжбами, которые он ревностно старался уладить и я, таким образом, не мог открыть своих сомнений и получить от него их разрешение. Немного затем времени, какое оставалось у него, он употреблял для поддержания тела – пищей и души – чтением¹⁶¹.

Не легче было от этих тяжб и самому блаженному Августину, когда он сделался епископом Иппонийским. В своем сочинении О рукодельи монахов (написанном около 400 г.) он очень сильно настаивает на том, чтобы все монахи занимались рукоделием, и в заключение, отвечая на возражение монаха – почему же сам он не занимается рукоделием, если оно так хорошо и полезно, – говорит следующее: «Этим мы не налагаем на вас бремени, которого сами не могли бы снести. Взгляните на труды, которыми мы, епископы, так обременены, что иногда от них и телесно страдаем, и обратите внимание на господствующий теперь обычай в церкви, на служение которой мы назначены, вследствие которого нам не остаётся нисколько времени для рукоделия. С спокойною совестью призываю я во свидетельство Господа Иисуса, что – если уж зашла речь о том, что для меня приятно – я с большею охотою посвятил бы рукоделию все назначенные для того часы, как это положено в хорошо устроенных монастырях, имея возможность остальное время свободно уделить чтению и молитве или занятию Священным Писанием, чем терпеть столько беспокойств от запутанных тяжб других людей, которые я должен или решить законным образом, или уладить добровольным, полюбовным соглашением. Но эти труды налагает на нас апостол (Павел) и не по своей воле, но по воле Того, который говорил чрез него (Христа). Хотя мы не видим, чтобы эти труды предпринимал и сам апостол, но это в действительности и не могло примириться с его постоянными апостольскими путешествиями. И не сказал он: если имеете мирские дела, представляйте их нам (апостолам), или: поставляйте нас судьями, но: изберите в посредники наименьшего из круга церкви и предоставьте ему решить это. <...> Следовательно, – продолжает Августин, – разумнейшие и добросовестнейшие верующие, остававшиеся на месте, а не те, которые при его апостольских путешествиях переходили с места на место, должны были, по воле апостола, исследовать такие тяжбы. Посему мы и не встречаем того, чтобы Павел и подобные ему входили в то, от чего мы не можем отказаться, хотя бы сами были так ничтожны; потому что, где недостаёт благоразумнейших людей, там пусть лучше будут ничтожные люди посредниками, чем переносить дела христиан к светским, языческим судам. Между тем, мы несём эти тяжкие труды не без утешения от Господа, но в надежде на вечную жизнь, в которой получим обещанную награду за претерпение до конца. Потому-то мы и поставлены от Господа на служение церкви и в особенности слабейшим членам, да не попустят они совершить ещё большее зло, оставаясь, однако, в том же теле Христа, Которому и мы сами принадлежим и служим. Я умалчиваю о других бесчисленных церковных заботах, которым никто не поверит, кто их не испытал; если бы то дозволяла мне моя епископская должность, по истине я с большей охотой стал бы заниматься рукоделиями вашими, нежели тем, что я должен делать по своей должности»¹⁶².

Слова эти, вышедшие из уст знаменитого учителя церкви, остроумного мыслителя и деятельного человека, ясно говорят о том, как трудна была для епископа обязанность посредника-судьи, как часто приходилось исполнять ее и что, несмотря на то, епископы в то время не уклонялись от неё ради заповеди апостола Павла, или лучше Самого Христа, через Павла возвещавшего волю Свою. Слова эти объясняют далее, почему именно епископы обыкновенно избираемы были в посредники по делам гражданским: к этой обязанности призывались люди, известные своим благоразумием и добросовестностью (sapientes, fideles et sancti), но эти качества по преимуществу отличали епископов, так как при избрании епископа, столь обычном в древней церкви, эти качества предпочтительно перед всеми другими ценились избиравшими.

Из представленных здесь примеров епископской деятельности в качестве добровольно избранных сторонами посредников видно, что епископы отправляли эту должность сами лично. Но в истории церкви этого времени встречается пример, показывающей, что епископ мог поручать эту обязанность своим клирикам и даже мирянам. Историк Сократ рассказывает, что в начале V века Сильван, епископ Троадский во Фригии, заметил, что его клирики пользуются тяжбами судящихся как источником доходов; вследствие этого он перестал назначать их судьями¹⁶³. Когда же искавшие суда стороны представляли ему свои письменные прошения (bibellos, τα βιβλια), он отсылал их к какому-либо благонадёжному мирянину, которого любовь к правде он знал, и поручал ему исследование дела. Через это он приобрёл себе великую славу¹⁶⁴.

Учение Апостольских Постановлений о церковном суде. Свидетельство святого Игнатия Богоносца о церковной иерархии. Свидетельство о церковном суде Тертуллиана и святого Епифания. Учение святого Киприана, епископа Карфагенского, о единстве церковно-судебной власти в церкви и границах церковного суда каждой области. Епархиальный суд по церковному законодательству IV и V вв. Особенности правил Карфагенского собора.

Если отсутствие данных истории и церковного законодательства о соборном суде за II и первую половину III-го века¹⁶⁵ может ещё возбуждать сомнение в действовании его в эти времена (за отсутствием поводов к тому), то относительно епархиального суда подобное сомнение исчезает тотчас же, как только мы обращаемся к древнейшим источникам церковной литературы послеапостольского периода времени.

С простотой, вполне соответствующей состоянию первоначальной церкви, Апостольские постановления изображают, однако, церковный суд как вполне правильно устроенное учреждение, опирающееся на твёрдое основание (Священное Писание). Какими бы простыми, безыскусственными и несложными ни казались нам средства правосудия и способы действования лиц, производящих суд, в них изображаемый, – при всем том мы выносим из чтения этого памятника ясное представление об образе церковного суда этого отдалённого от нас времени и можем дать ответы, приблизительно, на следующие вопросы относительно устройства церковного суда: кем производится суд? Кто в среде лиц, составляющих судебный персонал, заправляет ходом процесса? В каких отношениях к этому главному лицу стоят другие? Кто постановляет приговор и назначает наказание? Как далеко простирается власть этого суда? и т. п.

Вот места, выбранные из Апостольских постановлений и решающие эти и другие, имеющие близкое отношение к ним, вопросы.

1) «На судилище (δικαστηριον) пусть присутствуют с вами (епископами)¹⁶⁶ и дьяконы, и пресвитеры, судя как люди Божьи со справедливостью и нелицеприятно. Когда же войдёт то и другое лицо, у которых есть тяжба, то пусть каждое станет посреди судебного места, и вы, выслушав их, праведно произнесите мнения¹⁶⁷, стараясь обоих сделать друзьями прежде приговора (αποφασις) епископа, чтобы суд против согрешившего не сделался гласным, потому что епископ и на судилище имеет одобрителем и свидетелем суда Христа Божия»¹⁶⁸.

2) «А мнение произносите не о каждом грехе одинаковое, но каждому сродное, со многим благоразумием обсуживая каждое прегрешение, как малое, так и великое. <...> И одних подвергай только угрозам, других – подаяниям нищим; тем назначь строгие посты, а других, по великости преступления их, отлучи»¹⁶⁹.

3) «Если вы (епископ, пресвитеры и дьяконы) судите нелицеприятно, то разузнавайте обвинителя, свидетельствовавшего против ближнего своего ложно, и покажите, что он клеветник, ябедник, убийца, что он мутит всё злыми спорами, непостоянен в словах, сам противоречит себе. <...> Такого ты, епископ, отлучи от церкви, как убийцу брата»¹⁷⁰.

4) «Епископ, потщись быть чист делами; знай образ свой и достоинство своё, ибо имеешь образ Бога между людьми для начальствования над всеми людьми. <...> Ибо вам, епископам, сказано: «Елика аще свяжете на земли, будут связана на небесех, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех». Итак, суди епископ со властью, как судит Бог. <...> Посему, сначала осуждай виновного по власти, потом привлекай его к себе милостью»¹⁷¹.

5) «Если же и церкви не послушает, да будет он тебе, как язычник и мытарь – не принимай уже его в церкви как христианина, но удаляй от неё как язычника. Но если он пожелает каяться, то прими его, ибо язычника или мытаря церковь принимает в общение тогда только, когда каждый из них раскаивается в прежних нечестиях»¹⁷².

6) «Дьякон о всём доносит епископу как Христос Отцу; впрочем, что может, пусть исполнит сам, приняв власть от епископа, как Господь от Отца творение мира и промышление. Дела же важнейшие (τα δ'υπερογκα) епископ да судит. Между тем, да будет дьякон и уши, и очи епископа, его уста, сердце и душа, чтобы епископ имел попечениe не о многих делах, но о важнейших только (τα κυριωτερα), как и Иофор советовал Моисею, и не неугоден был совет его [Исх. XVIII, 19]»¹⁷³.

7) «Епископ извергает всякого клирика, достойного извержения, исключая епископа; ибо только сего не может он извергнуть один»¹⁷⁴.

Представленные здесь места из Апостольских постановлений ясно и определённо обозначают:

1) Церковное судилище или место судебного производства.

2) Облечённое властью лицо, которому все остальные подчинены, повинуются и помогают по его воле – судящего епископа.

3) Второстепенные лица, доносящие ему о делах, присутствующие в судебном заседании и помогающие епископу в исследовании подлежащего его суду дела, качеств обвинителя, подсудимого и свидетелей.

4) Предметы суда, разделяющиеся на более и менее важные – самые разнородные дела и преступления и лица, подвергающиеся суду и наказанию епископа, миряне и клирики до пресвитера включительно (forum personale et reale).

5) Разные виды наказаний; принадлежащих епископу: строгий выговор (угроза), подаяние милостыни, строгий пост, отлучение от церкви, извержение из сана.

Нетрудно видеть, как несложно устройство церковного суда по Апостольским постановлениям. Кто производит суд? Епископ церкви, один только епископ: другого здесь не представляется. Следовательно, имеется в виду суд епархиальный, хотя этого наименования в приведенных местах Апостольских постановлений и не встречается. Как далеко простирается его судебная власть? По каждому преступлению произносятся здесь приговоры; но эта, по видимому, безграничная подсудность тотчас же определяется, как скоро мы обращаем внимание на лица, подлежащие этому суду: епископ извергает всякого клирика, достойного извержения, исключая епископа, ибо только сего не может он извергнуть один. Следовательно, единолично епископ не имеет права судить дела, в которых подсудимым является епископ: эти дела судятся не одним епископом. Итак, один епископ судит всех мирян и клириков до пресвитера включительно по всем их делам, как бы важны они ни были.

Вот признаки, по которым мы относим суд Апостольских постановлений к тому виду церковного суда, который принято называть епархиальным. Но здесь, однако же, рождаются вопросы, на которые мы уже не находим в Апостольских постановлениях никакого определенного ответа, хотя эти вопросы имеют весьма близкое отношение к вопросу о пространстве власти епархиального суда, а именно: может ли епископ судить каждого, безусловно, клирика, например, поставленного епископом другой церкви или епархии? Ответа на этот вопрос в Апостольских постановлениях не находим. Может ли один епископ извергнуть чужого клирика, достойного извержения, и именно за преступление в его епархии совершенное и им именно усмотренное? И этого вопроса Апостольские постановления не разрешают. Поэтому все наше обобщение относительно пределов епархиального суда, начертанного в Апостольских постановлениях, должно быть выражено в такой общей форме: в них начертан образ суда церкви, имеющей одного епископа и неопределенное число пресвитеров, дьяконов, иподьяконов, чтецов и певцов, дьяконисс¹⁷⁵ и мирян, которые все по всем своим преступлениям подлежат суду одного епископа.

Относительно состава или органов судебной власти приведенные выше места ясно и определенно высказывают следующие общие положения:

Судебная власть во всем вышеуказанном её объеме принадлежит одному епископу.

В частности:

1) Ему одному доносится (дьяконом) обо всех делах церкви, и от него одного зависит начать по поводу их судебное производство.

2) Он один только во время судопроизводства совершает действия, выражающие власть судьи или её требующие: «подвергай угрозам, назначь строгие посты», «отлучи», «прими его» и т. п. Он один только произносит приговор (αποφασις), после которого суд прекращается, и обвиненный становится известным всей церкви.

3) Он один лишает сана или должности (равно как рукополагает и назначает) всех лиц, находящихся при церкви, которые все ниже его по сану и по власти: равного или высшего ему лица нет в церкви (или епархии).

4) Безусловно ли один епископ производит суд (в епархии)? Безусловно в том отношении, что нераздельно один обладает всей судебной властью, но сам акт обнаружения этой власти – процесс суда – епископ производит в присутствии и даже при содействии дьяконов и пресвитеров, им же возведенных в должность и его же единоличному суду подлежащих.

Значение этих вспомогательных епископу второстепенных лиц в составе церковного суда мы рассмотрим подробно и особо впоследствии, теперь же нам предлежит разрешение следующего вопроса: в каком отношении стоят к этому учению Апостольских постановлений о судебной власти епархиального епископа другие памятники церковной литературы послеапостольского времени? Подтверждают ли они это учение?

Необходимость постановки этого вопроса оправдывается, с одной стороны, общим требованием исторической критики поверять данные одного источника другими, ему современными, с другой – тем взглядом на Апостольские постановления, по которому они относятся к более позднему времени, и, наконец, тем протестантским и довольно распространенным и пользующимся благосклонным приемом даже в нашей канонической литературе взглядом на устройство первенствующей церкви, по которому в ней не было будто бы строгого разграничения степеней иерархии, и церковная власть (и в частности, право суда) принадлежала будто бы если не всей церкви как общине, то, по крайней мере, некоторой части ее – старейшинам или пресвитерии, по которому, одним словом, устройство первенствующей церкви было если не строго общинное, демократическое, то, во всяком случае, аристократическое¹⁷⁶.

Обильным источником для нас в этом случае является пользующееся всеобщим уважением учение о церковном устройстве святого Игнатия Богоносца, ученика апостольского, изложенное им в посланиях к разными церквам. В этих посланиях с удивительной ясностью раскрываются, однако же, следующие, между прочим, два общих положения:

1) Начальственные лица в церкви – епископ и пресвитеры, им обязаны повиноваться, исполнять их волю и оказывать подобающее уважение все прочие члены церкви.

2) Епископу принадлежит исключительное положение в церкви: один он, собственно, начальник в ней, его власти подлежат и без его воли не могут делать ничего и сами пресвитеры. Вот, для примера, места из посланий его, раскрывающие эти положения:

а)      «Надлежит вам, – пишет святой Игнатий в послании к Ефесянам, – согласоваться с волей епископа, как, впрочем, вы и поступаете. Ваше достопочтенное, достойное Бога пресвитерство так согласно с епископом, как струны в гуслях. Оттого вашим единомышлением и согласной любовью прославляется Иисус Христос. Так и вы, все до одного, составляйте хор, чтобы при согласном настроении, посредством единомыслия, единодушно начав хвалебную песнь Богу, согласно пели ее. <…> В самом деле, если я в короткое время свел такое дружество с вашим епископом, (дружество) не человеческое, а духовное, то сколько, думаю, блаженнее вы, соединенные с ним так тесно, как церковь с Иисусом Христом, и Иисус Христос с Отцом, дабы все было стройно, чрез взаимное единение. Никто не обольщай себя! Кого нет у жертвенника, у того нет и хлеба Божия. Притом, если молитва двоих (Mф. XVIII, 19) имеет весьма великую силу, то сколько сильнее должна быть молитва епископа и целой церкви? Посему, кто не ходит в общее собрание, тот уже возгордился и осудил сам себя, ибо написано: Бог гордым противится (Притч. III, 34). Постараемся же не противиться епископу, чтобы не оказаться нам непокорными Богу»¹⁷⁷.

«Кто чем более видит в епископе молчаливости, тот тем более должен бояться его. Ибо всякого, кого посылает Домовладыка для управления Своим домом, нам должно принимать так же, как Самого Пославшего. Из сего видно, что и на епископа должно смотреть, как на Самого Господа. Впрочем, сам Онисим (епископ) чрезвычайно хвалит благоустроенное о Боге поведение ваше»¹⁷⁸.

Церковь и епископ не противополагаются здесь как два совершенно отдельных понятия: одно без другого они немыслимы и, только соединяясь вместе, составляют церковь, нет церкви без епископа, и наоборот. Мысль, что епископ в деле управления церковью есть единый наместник Христа, обнаруживается в учении святого Игнатия с полной ясностью.

b) Пресвитеры и дьяконы занимают в церкви также особенное положение, и им, как помогающим епископу в управлении церковью, христиане должны оказывать всякое уважение и повиноваться, но, вместе с тем, и сами они с остальными верными должны повиноваться епископу и без воли его ничего не делать. Вот ясные места об этом:

«Необходимо, чтобы вы ничего не делали без епископа, как, впрочем, вы и поступаете. Но повинуйтесь также и пресвитерству как апостолам Иисуса Христа. <...> И дьяконам (служителям таинств Иисуса Христа) должно всячески угождать; ибо они – служители не яств и питий, а церкви Божьей»¹⁷⁹.

«Убеждаю вас, старайтесь делать все в единомыслии с Богом под управлением епископа, председательствующего на месте Бога, пресвитеров, занимающих место собора апостолов, и дьяконов, сладчайших мне, коим вверена служба Иисуса Христа. <…> Да не будет между вами ничего такого, что могло бы разделить вас, но будьте в единении с епископом и председящими во образ и учение нетления».

«Посему, как Господь ничего не делал без Отца, ни Сам Собой, ни через апостолов (Ин. V. 19, 30), будучи в постоянном единении с Ним, так и вы ничего не делайте без епископа и пресвитеров, и не пытайтесь совершать что-либо отдельно, если бы вам иное и представилось основательным»¹⁸⁰.

«Я удостоился видеть вас в лице богодостойного епископа вашего Дамаса и достойных пресвитеров Васса и Аполлония, и сотрудника моего дьякона Сотиона, которого я желал бы иметь при себе, потому что он повинуется епископу как благодати Божьей и пресвитерству как закону Иисуса Христа».

«И вам надобно не пренебрегать возрастом епископа, а по воле Бога Отца оказывать ему всякое уважение, как поступают, узнал я, и святые пресвитеры ваши, которые не смотрят на раннее, по видимому, поставление его в епископа, а как богомудрые повинуются ему. Но не ему они повинуются, а Отцу Иисуса Христа, общему епископу всех. Итак, в честь Того, Который возжелал его, вам надобно повиноваться ему без всякого лицемерия, потому что не сего видимого епископа обманывает такой, но лжет пред Невидимым. В подобных делах все относится не к плоти, а к Богу, видящему тайное»¹⁸¹.

Или вот общее и точное определение значения в церкви её иерархии: «Что такое епископ, как не лицо, имеющее главное начальство и власть над всем, сколько то возможно посильному подражателю Христа Бога? Что такое пресвитерство, как не священный собор, советники и сотрудники епископа? Что такое дьяконы, как не подражатели ангельских сил, служащие ему (епископу) чисто и непорочно, как святой Стефан – блаженному Иакову, Тимофей и Лин – Павлу, Анаклит и Климент – Петру? Итак, кто не повинуется им, тот человек совершенно безбожный и нечестивый; тот презирает Христа и его установление»¹⁸².

Взаимное отношение членов церкви к этим чинам иерархии и с ними вместе к епископу святой Игнатий изображает так: «Начальники должны повиноваться кесарю, воины – начальникам, дьяконы – пресвитерам как высшим священнослужителям, пресвитеры, дьяконы и прочий клир со всем народом, и воинами, и начальниками, и кесарем –епископу, епископ – Христу как Христос Отцу, и таким образом во всем сохранится единство»¹⁸³.

Таково устройство церкви и внутренние отношения её членов одних к другим и всех вместе к епископу. После столь ясного учения святого Игнатия о епископской власти в церкви и отношении к ней клира и мирян является полное и вполне достаточное основание считать и такое выражение её в производстве церковного суда, какое представляется по Апостольским постановлениям, строго соответствующим внутреннему устройству и управлению церкви того времени.

Совершенно согласно с Апостольскими постановлениями изображает церковный суд и Тертуллиан (писатель II века). В своей апологии он, между прочим, говорит следующее: «Мы собираемся, чтобы читать Священное Писание, из которого, смотря по обстоятельствам, почерпаем необходимые для нас сведения и наставления. Святыми словами мы воспитываем веру, укрепляем надежду, утверждаем мужество, никакими распрями не мешая учению наставников. Тут же происходят увещания, исправления и приговоры божественные (censura divina). Ибо суд производится со строгим исследованием (nam et judicatur magno cum pondere) и с уверенностью в присутствии Божьем¹⁸⁴; а потому, то служит уже явным предзнаменованием будущего осуждения, если кто проступками своими заслуживает быть отлученным от общения в молитвах, в собраниях и других священных соотношениях. Председательствуют¹⁸⁵ старцы, достигая таковой чести не куплей, но испытанным своим достоинством; дело Божье (res Dei) ценой золота не продается»¹⁸⁶.

Что под общим и неопределенным выражением Тертуллиана председательствуют старцы (seniores) нужно разуметь не кого иного, кроме епископа и его клира, как то мы видели в Апостольских постановлениях, можно видеть и из других мест той же апологии и других сочинений Тертуллиана, по которым право учительства и управления в церкви принадлежит не каким-либо старейшинам, а именно епископу, пресвитерам и дьяконам. «В церкви – истинное учение, преподанное апостолами, в ней – освящающие человека священнодействия и нравственно-воспитательное управление (disciplina)¹⁸⁷. Для учительства¹⁸⁸, для совершения священнодействий¹⁸⁹ и управления¹⁹⁰, в ней существует иерархия, состоящая из первосвященника (summus saсerdos), то есть епископа, пресвитеров и дьяконов¹⁹¹; различие между ней (ordinem) и народом установила власть церкви и честь освящения, при сопричислении (освящаемых лиц) к клиру»¹⁹².

История сохранила нам и некоторые примеры отлучения от церкви еретиков, появлявшихся во II веке, которое (равно как и принятие их снова в церковь) совершаемо было именно епископом в присутствии его клира и мирян и точно так, как предписывают это Апостольские постановления. Один из таких примеров (уклонение в ересь исповедника Наталия и принятие его в церковь епископом Зефирином) мы уже видели выше¹⁹³. Другой – более древнего периода времени, именно века мужей Апостольских, передает вам святой Епифаний о еретике Маркионе. Вот подлинные слова св. Епифания¹⁹⁴:

«Маркион родом был из Понта, именно же из Елено-понта, из города Синопа, как говорит множество ходящих о нем слухов. Первое время своей жизни он подвизался в девстве, ибо был монашествующим, и был сын епископа нашей святой вселенской церкви. По прошествии некоторого времени впадает он в растление с какой-то девицей и, обольстив девицу, лишает и ее, и себя надежды, а за содеянное растление изгоняется из церкви своим отцом. Ибо отец его был из знаменитых по преизбытку благоговения и весьма тщательных об истине и был украшением епископского служения. Много умолял и просил Маркион своего отца о покаянии, но не получил просимого: ибо горько было достоуважаемому старцу и епископу не только то, что сын пал, но что и ему нанес стыд. Посему, когда Маркион не получил от него лестью, в чем имел нужду, то, не вынеся осмеяния от многих, бежит из своего города и приходит в самый Рим после кончины Игина, епископа Римского: это был девятый от апостолов Петра и Павла. Сошедшись с оставшимися еще в живых старцами из учеников апостольских, Маркион просил о принятии в общение. Но никто не оказал ему снисхождения. После того, возбужденный ревностью по той причине, что не получил предстоятельства, равно как и входа в церковь, умышляет против самого себя и находит себе убежище в ереси обманщика Кердона».

Итак, теория и практика церкви I и II веков дают вам вполне определенные свидетельства о составе и власти епархиального суда. По этим чертам он вполне соответствует выведенным нами из учения апостолов общим началам церковного судоустройства, а именно:

1) Судья есть в то же время и лицо, облеченное властью над подсудимым, и в других отношениях есть его начальник; суд есть только отрицательное выражение единой божественной власти.

2) Суд епископа в его епархии обладает всей полнотой исправительных и карательных мер, церковных наказаний по всем преступлениям и относительно всех, подведомственных ему, преступных лиц.

Но, обозревая свидетельства Апостольских постановлений, мы заметили уже, что они не дают разрешения следующих вопросов:

а) Может ли епископ судить вообще каждого клирика (или мирянина), например, принадлежащего епархии другого епископа?

б) Может ли епископ за преступление, совершенное в его епархии клириком иной епархии, извергнуть последнего из сана?

Полное и основательное решение этих вопросов, а именно: через точное определение отношений между церквами, возникающих по судебным делам, и вполне согласное с Апостольскими правилами, мы находим в учении святого Киприана, епископа Карфагенского, последовательно проведенное им в его судебной практике.

По поводу низложения Фортуната и его сообщников (пресвитеров и некоторых мирян), отверженных за свои преступления и, главным образом, за возмущение против своего епископа от общения с церковью, и которые пришли в Рим, надеясь достигнуть там разными происками своего восстановления, святой Киприан писал к папе Корнилию между прочим следующее:

«Все мы, епископы африканских церквей (на поместном соборе), постановили, и это справедливо и законно, чтобы дело каждого выслушивалось там, где совершено преступление; а так как всякому из пастырей вверена своя часть стада, которой он должен управлять и которой должен руководить, имея отдать отчет Господу в своей деятельности¹⁹⁵, то управляемые нами не должны бегать туда и сюда, не должны нарушать согласия епископов своим лукавым и лживым поведением, но обязаны там вести свое дело, где могут иметь и обвинителей, и свидетелей своего преступления. И разве только не многим отчаянным и потерянным людям может показаться малой власть епископов, поставленных в Африке, которые уже судили о них, и их совесть, связанную многими узами преступлений недавно осудили по всей строгости своего суда. Дело их уже расследовано, уже состоялось о них и решение, а приговор священников не должен навлекать на себя упреки в легкомысленной изменчивости и непостоянстве, когда Господь учит и говорит: буди слово ваше: ей, ей, ни, ни (Mф. V, 37). Если число тех, которые в прошлый год судили их соединить с пресвитерами и дьяконами, то при суде и расследовании было¹⁹⁶ тогда больше, нежели сколько, по-видимому, находится их теперь в союзе с Фортунатом»¹⁹⁷.

В этих словах представлено определенное и твердое основание для суждения о распределении церковно-судебной власти между различными частями целой церкви и указаны носители или органы этой власти с их характеристическими свойствами, определяющими их взаимное отношение как низших к высшим и наоборот.

а) Пространство действий церковного суда определяется границами известного округа. Всякое преступление подлежит, прежде всего, суду церковной власти в том округе, в котором оно совершено. А так как каждому епископу вверена своя часть стада (или целой Вселенской церкви), которой он должен управлять, или – что то же – так как первый самостоятельный округ с собственной и независимо действующей в нем церковной властью есть епархия (παροικια), управляемая своим епископом, то по каждому преступлению первой степенью суда должен быть суд местного епископа.

b) Затем, то же самое преступление может подвергнуться исследованию и решению во второй раз – на суде епископов той области (διοικησις), в которую входит как составная её часть епархия местного епископа, в которой совершено преступление; здесь же оно получает и свое последнее, окончательное решение. Исследование и решение его в другой церковной области не имеет никакой силы, так как власть епископов одинакова в каждой области. «Только немногим отчаянным людям может показаться (на столько) малой власть епископов, поставленных в Африке», что решение их суда может быть отменено епископами, поставленными в Риме.

с) Ограниченный этими внешними (территориальными) пределами, по внутренней своей силе церковный суд не ограничивается никакими преступлениями, если только они совершены лицами, подчиненными церковной власти (т. е. одного или нескольких епископов, собора).

d) Наконец, звание судьи не есть что-либо отдельное от известной иерархической степени (епископа): где есть последняя, там необходимо соединяется и первое. Суд над означенными в вышеприведенном письме Киприана лицами производили епископы; им принадлежало как расследование преступления, так и приговор о них, хотя при этом присутствовали пресвитеры и дьяконы. Судебная власть, как исключительно епископу принадлежащая, ясно обнаруживается и по точному буквальному смыслу выражений святого Киприана, и по непосредственной связи её вообще с церковной властью целой епархии или паствы, которая самим Господом вверена епископу, на котором одном лежит вся ответственность за такое или иное употребление этой власти.

Таково теоретическое обозначение пределов церковно-судебной власти, в которых она должна быть усвоена, по учению святого Киприана: а) епархиальному епископу и б) собору епископов области. Это определение, составленное нами на основании вышеприведенных слов святого Киприана, и заключим его же собственными словами: «Ведь не от чего другого произошли ереси и родились расколы, как от того, что не оказывают повиновения священнику Божьему и не признают наместником Христовым в церкви одного священника и судью, поставленного на известное время. <...> Епископ в церкви и церковь в епископе; и кто не c епископом, тот и не в церкви»¹⁹⁸.

Оправдывается ли эта теория судебной практикой III-го века? Оправдывается ли она и практикой самого святого Киприана? Ответить на эти вопросы необходимо, потому что и в практике святого Киприана, и других епископов этого века, встречаются, действительно, некоторые особенности судопроизводства, по-видимому, не вполне соответствующие представленной теории и потому требующие с нашей стороны разъяснения.

Так, обо всех осужденных или только подвергавшихся суду своих пасомых Киприан говорит как об осужденных не им единолично, но вместе с другими епископами. Судебный приговор над пятью пресвитерами, возмутившимися против него во главе с раскольником Фелициссимом, святой Киприан называет своим и своих товарищей-соепископов. «Относительно того, что у нас постановлено по делу некоторых пресвитеров и Фелициссима, товарищи наши послали для твоего (папы Корнилия) сведения за собственноручной подписью к тебе письмо, из которого ты узнаешь их мнение и приговор»¹⁹⁹. Это писал святой Киприан уже после того, как суд над этими лицами произведен был собором епископов, состоявшимся под его председательством в Карфагене в конце мая 251 года. А ранее этого, когда еще предполагалось только произвести этот суд, святой Киприан писал, что он сделает это не прежде, как получит возможность созвать и своих соепископов, и ограничил свои действия по отношению к подсудимым одной лишь предварительной мерой (временным удалением их от священнодействия). «До моего возвращения те из вас (карфагенских пресвитеров), которые по безрассудству <...> не обращают внимания на человека, пусть хотя убоятся Бога, зная, что в случае дальнейшего упорства их в тех же делах я употреблю наказание, заповеданное мне Господом, именно: временное запрещение священнодействия с тем, чтобы впоследствии, когда, по изволению Божьему, станем снова собираться вместе в недра нашей церкви, подвергнуть их дело исследованию пред нами, пред самими исповедниками и пред всем народом»²⁰⁰.

Суд над Новатом, одним из этих пресвитеров, но по преступлениям только его одного (главным образом по делу об убийстве им беременной жены), предполагалось произвести также собором епископов в присутствии карфагенского клира: «по настоянию братьев, наступал уже день исследования, и мы занялись бы его делом, <...>но он (Новат) предварил суд священников произвольным удалением, как будто предупредить приговор значит избежать наказания»²⁰¹.

Так действовал сам святой Киприан, который в теории, как мы видели, так решительно защищал право епископа единолично судить всех своих пасомых без различия их положения в церкви.

Так же поступил и епископ Александрийский Димитрий в суде над пресвитером своей церкви знаменитым Оригеном. Когда нужно было вызвать Оригена из Кесарии, Димитрий действовал единолично, послав к нему свою грамоту со своим дьяконом²⁰², а когда нужно было произвести суд над ним, Димитрий созвал епископов своей митрополии²⁰³.

Суд над римским пресвитером Новацианом, современником Новата Карфагенского, папа Корнилий также производил на соборе, состоявшем из 60-ти епископов со множеством пресвитеров и дьяконов²⁰⁴.

На основании этих данных не следует ли ограничить юрисдикцию епархиального епископа III века тем условием, что пресвитера он мог судить не один, а вместе с несколькими соседними епископами, как это впоследствии было установлено двумя правилами Карфагенского собора?.

Действительно, во всех указанных случаях подсудимыми являются пресвитеры. Но, с другой стороны, не следует, конечно, оставлять без внимания и тех обстоятельств, при которых должны были производить суд три вышеупомянутые епископа, а вместе с тем и обходить другой вопрос, а именно: не эти ли обстоятельства и были главной причиной, побудившей упомянутых епископов действовать против подсудимых так, а не иначе, и что пресвитерское звание последних само по себе не имело здесь никакого значения?

а) Не подлежит сомнению, прежде всего, тот факт, что во всех вышеупомянутых судных делах рядом с собственно судебным процессом совершался и процесс личной борьбы между подсудимыми и судьями. Пять пресвитеров карфагенской церкви были личными врагами святого Киприана, при самом избрании его на епископскую кафедру ставшими во враждебное к нему отношение²⁰⁵. Поднятое ими дело было не что иное, как противодействие епископским распоряжениям с целью подорвать уважение к святому Киприану в среде исповедников и народа: самые низшие средства употребляли они для того, чтобы привлечь расположение исповедников в свою пользу и, в то же время, вооружить их против святого Киприана²⁰⁶. Предпринимая судебное исследование преступлений своих пресвитеров, святой Киприан должен был считать на их стороне и многих исповедников, так горячо любимых народом. Притом дорога в Рим, где в это время за смертью епископа во главе церкви стоял клир, на первых порах была открыта более для этих пресвитеров, чем для святого Киприана, который принужден был выслушивать оттуда упреки и укоризны, исполненные неприязни и едкой иронии²⁰⁷. Действуй Киприан единолично по праву и своему твердому убеждению, что в своей епархии он один временный наместник Христа и судья, он очень легко по наветам осужденных и сам мог бы подвергнуться нареканию в лицеприятии и несправедливости своего суда и произвести, вопреки своему глубокому убеждению, разногласие между пастырями церкви, столь вредное для её блага. Между тем призывая к участию, а, следовательно, и к разделению ответственности в собственных действиях своих соепископов, Киприан справедливо и канонически обеспечил неприкосновенность своего решения. Ибо, в самом деле «только немногим отчаянным и потерянным людям может показаться малой власть епископов, поставленных в Африке», настолько малой, что их решение могут проверять епископы, поставленные вне Африки, хотя бы в самом Риме.

Папа Корнилий равным образом видел, и не мог не видеть, в Новациане личного врага, если не соперника на кафедру – врага, который не был чужд намерения огласить возведение Корнилия на епископскую кафедру незаконным (Письмо XXXV, стр. 128, 129).

В деле Оригена личные столкновения епископа с знаменитым ученым, экзегетом, проповедником, пресвитером и его покровителями, Иерусалимским и Кесарийским епископами²⁰⁸, служили также очень сильным побуждением придать приговору значение соборного.

b)      Нужно ли доказывать, что сами дела, по которым привлекались к суду все вышеозначенным лица, были так важны, что выходили за пределы власти епархиального епископа? По делу о пяти пресвитерах святой Киприан писал: «Это другое гонение, другое преследование. Пять этих пресвитеров не что иное, как пять зачинщиков, которые недавно соединились, было, с правителями в подписи повеления, имевшего целью поколебать веру нашу и извращением истины опутать смертоносными ковами доверчивые сердца братьев. И теперь тоже, и теперь злоумышление пяти пресвитеров, соединенных с Фелициссимом, опять направлено к пагубе спасения, к тому, чтобы не обращаться с молитвой к Богу, чтобы отвергший Христа не умолял Того, Кого отверг, чтобы виновный в преступлении не приносил покаяния, чтобы не умилостивлять Господа через епископов и священников, но по оставлении священников Господа, вопреки Евангельскому благочинию, постановить новое предание святотатственного устава; чтобы, тогда как мы, а равно и исповедники, и римские клирики, и все епископы, поставленные в нашей области и за морем, однажды согласились не постановлять ничего нового по делу о падших, доколе не соберемся вместе и по взаимном совещании не произнесем суда, с одной стороны, согласно с благочинием, а с другой – растворенного милосердием, чтобы и тут противодействовать нашему решению и возмутительными замыслами ниспровергнуть все священническое достоинство и власть»²⁰⁹.

По делу Новациана прежде решения его на Римском соборе областные пастыри рассуждали отдельно, каждый в своей епархии, о том, что надобно делать, и только после таких совещаний «наконец постановлено для всех правило: Новациана и других, вместе с ним превозносящихся и решившихся одобрять братоненавистную и бесчеловечную мысль его, считать отлученными от церкви; напротив, братий, по несчастью падших, исцелять и врачевать средствами покаяния»²¹⁰.

Наконец, по делу Оригена, кроме определения и решения некоторых догматических вопросов, впоследствии действительно бывших предметом исследований Вселенского Собора, нужно было решить и собственно церковно-практические: должно ли Оригена подвергать столь тяжкому наказанию, как извержение из пресвитерского сана, когда совершенное им преступление (самооскопление), служившее главным основанием к такому приговору, находило много смягчающих вину обстоятельств как в самой высоконравственной личности подсудимого, так и в том, что оно было следствием увлечения, а не преднамеренного сопротивления Евангельскому учению и церковному закону. Не более ли самого Оригена виновны в его посвящении рукополагавшие его епископы? и т. п.²¹¹ «Какие после того произошли движения, – замечает Евсевий, – какие по случаю сих движений предстоятелями церкви постановлены были правила – изложение всего этого потребовало бы особой книги»²¹².

с)      Нельзя оставить без внимания, наконец, и того обстоятельства, что все три епископа, практику которых мы рассматриваем, были облечены правами митрополитов. Призвание к участию в их епархиальных делах ближайших и подведомственных им епископов было и в последующее время явлением обычным, в особенности, когда эти дела были выходящими из ряда обыкновенных²¹³.

Итак, принимая во внимание все эти обстоятельства, мы приходим к заключению, что суд вышеозначенных епископов должен был совершиться при исключительных, чрезвычайных условиях; дела, бывшие предметом этого суда, касались не одной какой-либо епархии (в которой возникали), но нередко целой области или даже поместной церкви. Пресвитерское же звание подсудимых здесь является как совершенная случайность, не имеющая в этом случае никакого значения. На этом основании и рассмотренные нами данные нельзя считать свидетельствующими об ограничении юрисдикции епархиального епископа III века.

Кроме того, в письмах святого Киприана есть и положительное свидетельство о том, что помимо таких чрезвычайных обстоятельств в обыкновенных делах и притом простой епархиальный епископ (а не митрополит) действовал единолично и независимо именно в отношении суда над пресвитером. «Ты извещаешь, – от имени собора писал святой Киприан к епископу Фиду, – что товарищ наш Ферапий преждевременно и слишком поспешно даровал мир бывшему когда-то пресвитеру Виктору прежде принесения им полного покаяния. <...> Дело это сильно смутило нас: так как мир дарован ему с нарушением важности нашего определения, <...> дарован без прошения с его стороны и без одобрения народа при отсутствии всякой настоятельной немощи и нудящей необходимости. Впрочем, после долгого рассуждения, мы признали достаточным сделать товарищу нашему Ферапию выговор за этот безрассудный поступок его. <...> Между тем мы не сочли нужным отнимать мир, однажды каким бы то ни было образом дарованный священником Божьим, и потому позволили Виктору пользоваться предоставленным ему общением»²¹⁴.

Отношение двух самостоятельных инстанций – епархиального суда (одного епископа) и собора – в этом примере обнаруживается довольно ясно и определенно.

Таково теоретическое и практическое определение границ епархиального суда и его главного органа – епископа в III-м веке. И если отсутствие других исторических данных не дает нам возможности представить еще и другие примеры, оправдывающие столь ясные и решительные положения святого Киприана, высказанные им по поводу разных недоумений, возникавших в церковно-судебной практике его времени, то не будет большой ошибкой признать, что именно продолжительная и постоянная практика епархиального суда была причиной того, что правила о нем IV и V веков отличаются в высшей степени определенным, положительным характером, которым и обладает только законодательство, опирающееся на выработанные самой жизнью начала, а не вводящее в нее нечто новое, дотоле неизвестное.

В этих правилах, прежде всего, высказывается как общеизвестная обыкновенная истина, что епархиальный суд всецело принадлежит в епархии одному только епископу: суд епархиальный и суд одного епископа – выражения тождественные на языке правил. «О тех, которых епископы (каждый порознь) удалили от общения церковного, принадлежат ли они к клиру или к разряду мирян, должно в суждении держаться правила, которым постановлено, чтобы отлученные одними не были приемлемы другими. Впрочем, да будет исследоваемо, не по малодушию ли, или распре, или по какому-либо неудовольствию епископа подпали они отлучению. И так, дабы о сем происходить могло приличное исследование, за благо признано, чтобы в каждой области дважды в год были соборы: чтобы все вообще епископы области, собравшись воедино, исследовали таковые недоумения, и таким образом достоверно оказавшиеся несправедливыми против епископа основательно всеми признаны были недостойными общения, доколе не заблагорассудит собрание епископов произнести о них более снисходительное решение»²¹⁵.

«Аще некие за неприличные вины осуждены святым собором или собственными епископами, Несторий же и его единомышленники покусились возвратить им общение с церковью или степень священства, да будет им сие бесполезно»²¹⁶.

«Аще который клирик с клириком имеет судное дело да не оставляет своего епископа и да не прибегает к светским судилищам. Но сперва да производит свое дело у своего епископа, или, по изволению того же епископа, избранные обеими сторонами да составят суд. А кто вопреки сему поступит, да подлежит наказаниям по правилам»²¹⁷.

Также ясно в правилах выражается затем и то, что епископу одному в епархии принадлежит все церковное управление.

«Святой собор заблагорассудил: не без исследования допускати обвинителей, ниже позволяти всякому приносить обвинения на правителей церкви: но аще кто принесет на епископа некую частную жалобу (денежную), то не принимати в рассуждение <...> лица обвинителя»²¹⁸.

«Каждый епископ имеет власть в своей епархии, и да управляет ею с приличествующею каждому осмотрительностью и да имеет попечение о всей стране, состоящей в зависимости от его града, и да поставляет пресвитеров и дьяконов, и да разбирает все дела с рассуждением. Далее же да не покушается что-либо творити без епископа митрополии, а также и сей без согласия прочих епископов»²¹⁹.

Далее, судебная власть епископа в его епархии признается правилами абсолютной, не подлежащей никаким условиям и ограничениям; приговор его не теряет для подсудимого своей обязательности и силы, хотя бы он был произнесен «по малодушию, распре или какому либо неудовольствию епископа». Только высшая судебная инстанция – собор епископов области – может произвести приличное судебное следствие о епископском суде:       никто другой в самой епархии или вне ее не может его исследовать, и подпавший этому суду должен подчиниться и решению его, иначе он теряет право переносить дело в высший суд. «Аще обрящется некий епископ, склонный ко гневу (что в таковом муже не должно имети места), и внезапно быв раздражен на пресвитера или дьякона восхощет изринути некоего из церкви: подобает предохранение употребити, да не тотчас таковый будет осуждаем и лишаем общения. Все епископы рекли: извергаемый да имеет право прибегнути к епископу митрополии той же области. <…> А епископ оный, праведно или неправедно извергший таковаго, благодушно сносити должен, да будет исследование дела, и приговор его или подтвержден будет, или получит исправление. Но прежде, нежели тщательно и верно исследованы все обстоятельства, отлученный от общения до рассмотрения дела не должен присвояти себе общения»²²⁰. Из правила ясно, что и такой поспешный приговор епископа тотчас же вступает в силу, как только он произнесен, хотя осужденный имеет право непосредственно затем обратиться с обжалованием его к митрополиту. Епископы, которым предложен был такой, по-видимому, особенный, исключительный случай произнесения приговора, сослались, однако же, на общий порядок подачи апелляционных жалоб, принятый в то время в церкви²²¹.

Наконец, правила точно различают в делах, возникающих между епископом и ему подчиненным, во-первых, жалобу на приговор епископа и, во-вторых, обвинение на него (по церковным) или иск (по денежным) делам. Дела первого рода ясно обозначены в вышеприведенных правилах 5-м Вселенского собора и 14-м Сардикийского; дела второго рода – в 6-м правиле II Вселенского и 9-м IV Вселенского, которое говорит: «Аще который клирик с клириком же имеет судное дело, да не оставляет своего епископа. <…> Аще же клирик со своим или со иным епископом имеет судное дело, да судится на областном соборе».

Таковы основные начала устройства епархиального суда по церковным правилам IV и V веков. В частности пространство власти епархиального суда определяется следующим образом:

1) Пространство судебной власти епархиального епископа определяется пределами страны, от града его зависящей; в этих пределах епископу подсудны хорепископы, пресвитеры и все низшие его клирики и миряне. «Аще кто своим епископом отлучен от общения церковного, такового другим епископам не <…> примати. <...> То же определение да соблюдается для мирян, и для пресвитеров, и для дьяконов, и для всех состоящих в клире» (Антиох. собора прав. 6).

«О тех, которых епископы по каждой епархии удалили от общения церковного, принадлежат ли они к клиру или к разряду мирян, должно в суждении держаться правила» (I Всел. соб. прав. 5; сн. Карфаг. собора прав. 37 и др.).

2) Епископу принадлежит вся полнота карательных и исправительных мер, начиная от временного отлучения от церкви и до извержения из пресвитерского сана. «Аще который пресвитер или дьякон, изверженный от сана своим епископом» (Антиох. соб. прав. 4 и 12). «Аще который епископ или пресвитер приимет в общение праведно изверженных за свои преступления из церкви, да будет и сам повинен равному осуждению с уклоняющимися от правильного приговора своего епископа» (Карф. соб. прав. 9; сн. I Всел. соб. прав. 5).

3) Что касается предметной подсудности, то правилами в отношении клириков безразлично предоставляются суду епископа всякие их преступления и дела, даже гражданские (иски); относительно же мирян епархиальная подсудность основывается на общих началах церковной подсудности и ограничивается только местом. «Аще который клирик с клириком же имеет судное дело, да не оставляет своего епископа» (IV Всел. соб. прав. 9). Под судным делом, по толкованию Зонары, здесь разумеются вообще всякие дела, т. е. и обвинения, и иски (δικας και υποθεσεις)²²². Карфагенского собора правило 15-е говорит: «Рассуждено, чтобы кто бы то ни был из епископов, или пресвитеров, или дьяконов, или причетников, аще имея возникшее в церкви дело обвинительное или тяжебное, отречется от церковного суда и восхощет оправдатися пред судилищами светскими, лишался своего места, хотя бы и в пользу его решение последовало. И сие по делу обвинительному, по делу же тяжебному, да лишается того, что приобрел по решению дела, аще хощет удержати место свое».

4) Заключенный в эти пределы епархиальный судья-епископ действует полновластно, и его распоряжения должны быть почитаемы неприкосновенными как со вне – со стороны епископа другой епархии, так и изнутри – со стороны самого подсудимого и всякого другого лица.

В первом отношении неприкосновенность епархиального суда правила ограждают, с одной стороны, запрещением другому епископу принимать в общение мирян и клириков, отлученных своим епископом²²³; с другой – запрещением переносить дело, решенное епископом, в светские суды и даже к императору²²⁴.

Во втором отношении неприкосновенность епархиального суда ограждается строгим запрещением осужденному нарушать самовольно, т. е. до принесения оправдания на высшем суде, постановленный приговор²²⁵; затем – запрещением кому бы то ни было защищать от наказания клирика, осужденного за какое-либо преступление²²⁶.

Такое устройство епархиального суда в IV, V и последующих веках было всеобщим в Восточной и Западной церквах. Различные соборы, вселенские и поместные, одинаково и именно так определяли пространство и внутренние пределы юрисдикции епархиального епископа. Только три правила Карфагенского собора представляют одну особенность в этом отношении, а именно – предписывая епархиальному епископу производить суд над пресвитером не одному, а вместе с 6-ю соседними епископами, и над дьяконом – с 3-мя избираемыми с его согласия подсудимым.

Так правило 12-е: «Аще который епископ подвергнется некоему обвинению и по великим затруднениям не можно будет собратися многим епископам: то дабы он долго не оставался под обвинением, да слушают его на суде двенадцать епископов, пресвитера – шесть епископов и свой, а дьякона– три».

Правило 14-е: «Рассуждено, чтобы из Триполи ради скудости страны один епископ приходил для местоблюстительства в собор, и чтобы там на суде слушали пресвитера пять епископов, а дьякона – три, как выше речено: явно же есть, яко председати будет свой епископ».

Правило 29-е: «Аще пресвитеры или дьяконы обвиняемы будут: то по собрании узаконенного числа из ближних мест избираемых епископов, которых обвиняемые воспросят, то есть при обвинении на пресвитера – шести, а для дьякона – трех, вместе с сими собственный обвиняемых епископ исследует принесенные на них обвинения с соблюдением тех же, как и о епископе, правил касательно дней и сроков, и исследования, и лиц обвиняющего и обвиняемого. Дела же по винам прочих клириков местный епископ да рассмотрит и окончит» (сн. прав. 37 и 139-е).

Относительно особенности этих правил существуют различные мнения толкователей. Но прежде рассмотрения их считаем нужным со своей стороны заметить следующее: эти правила имеют однородными себе несколько других правил того же Карфагенского собора, а потому, прежде нежели обращаться к толкованиям их, необходимо сопоставить их с этими однородными правилами и, так сказать, найти объяснение их из них же самих. Таковы:

Правило 10-е: «Аще который пресвитер, от своего епископа осужденный, вознесшись надмением неким и гордостию, должным быти возмнит отдельно приносити Богу святые дары, <...> таковый да не будет оставлен без наказания. Собор рек: аще который пресвитер противу епископа своего возгордясь сотворит раскол: да будет анафема».

Правило 11-е: «Аще который пресвитер в своем поведении осужден будет²²⁷ (καταγνωσθη): таковый должен соседним епископам возвестити, дабы они выслушали дело, и дабы чрез них примирился он со своим епископом. Аще же сего не сотворит, но, надмеваясь гордостию, удалит сам себя от общения со своим епископом и, вместе с некоторыми произведя раскол, принесет Богу святое приношение: таковый да будет находящимся под клятвою, и да лишится своего места, впрочем с рассмотрением, не имеет ли справедливые жалобы на епископа»²²⁸.

Правило 37-е: «Определено такожде, чтобы, когда пресвитеры и дьяконы и прочие низшие причетники по возникшим у них делам жалуются на суд своих епископов (т. е. епархиальных, каждого порознь), выслушивали их соседние епископы и, чтобы с согласия собственных их епископов, прекращали возникшие между ними неудовольствия приглашенные ими епископы. Того ради, аще и от сих к высшему суду восхотят принести дело: да не переносят в суды по ту сторону моря, но к первенствую-

<Отсутствуют 172-я и 173-я страницы оригинала – прим. эл. редакции.>

он: «некоторые, соглашая правила Карфагенское с Антиохийским, говорят, что по Антиохийскому правилу дело о пресвитерах и дьяконах в первый раз производит и решение полагает собственный их епископ; Карфагенское же правило дает им дозволение искать себе суда у бо́льшего числа епископов в том случае, если они обжалуют приговор, постановленный о них их епископом» (275).

В объяснении 12-го правила Карф. собора А. Иоанн в своем «Опыте курса церковного законоведения» говорит: «По древним церковным правилам епископа должен был судить собор всех областных епископов под председательством митрополита (Ап. 74, I Всел. 5; II Всел. 6; Антиох. 14, 15 и др.), а пресвитеров и дьяконов всегда судили местные их епископы. Только в случае недовольства решением этого суда дозволялось обращаться к посредству других епископов или к высшему суду собора (см. те же правила и Антиох. 6, 20; Сардик. 13, 14 и др.). Собор Карфагенский то же определяет в других своих постановлениях (прав. 37.); а в настоящем (12-м) правиле он имеет в виду те случаи, когда для суда над епископом не было возможности составить полного собора по каким-нибудь препятствиям или когда сами дела по свойству своему не требовали созвания такого собора, а могли быть решены и меньшим числом епископов. В таких случаях собор определил число епископов от шести (для суда над пресвитерами) до трех (для суждения дьяконов), кроме епископа епархиального, а судить самого епископа предоставил двенадцати архиереям» (Разд. II. 139, 140).

«В Африканской церкви апелляционные суды, – говорит Дрей, – введены были около IV века, и в первый раз собором, бывшим под председательством Грата (348 г.), который (прав. 11) дозволяет каждому клирику, имеющему жалобу на своего епископа, подавать апелляцию к трем, шести другим епископам»²²⁹.

«В 12 Карфагенском правиле не находим мы основания, – говорит Андрей Шагуна, – к отступлению от 4 Антиохийского, и в нашем убеждении основываемся на 9 правиле IV Вселенского собора, который был 32 года спустя после Карфагенского и который также говорит о епископском суде и именно предписывает клирикам не оставлять суда своего епископа. Из 4 Антиохийского правила и из 9 правила IV Вселенского собора мы получаем твердый базис епископского суда, от которого апелляция восходила потом к митрополиту. 12-е Карфагенское правило употреблялось в Африке, но не употреблялось в других церковных областях. Думаем, что отцы IV Вселенского собора, сознавая неудобоисполнимость 12 Карфагенского правила для всех областей церкви, подтвердили своим правилом Антиохийское»²³⁰.

Таковы мнения более или менее известных толкователей церковных правил. Все они одинаково говорят об особенности вышерассмотренных правил Карфагенской церкви как отличных от правил общих всей церкви и в самой Карфагенской церкви данных только на особенные случаи – когда трудно бывает собрать многих епископов. Мнения Зонары, Пидалиона, преосвященного Иоанна и Дрея притом ясно говорят, что эти правила имеют в виду не епархиальный суд, 1-ю инстанцию для пресвитеров и дьяконов, но суд, следующий за приговором епархиального епископа, а таковым, высшим епархиального, судом, по общим правилам церковного судоустройства является соборный суд епископов, служащий для клириков 2-й судебной инстанцией и 1-й для епископа.

Принять это мнение как согласное с другими вышеуказанными правилами Карфагенского же собора побуждают нас еще и следующие соображения.

1) Правила 37 и 139, как позднейшие, должны быть предпочтены 12 и 29-му, между тем в них точно такой же суд, т. е. состоящий из соседних епископов, набранных подсудимыми и решающих дело с согласия епархиального епископа²³¹, имеет место уже после осуждения пресвитера или дьякона их епархиальным епископом.

2) Правилами 12 и 29-м установляется суд общий для епископа с пресвитерами и дьяконами (разность только количественная): между тем, таковым судом по основным правилам церковного судоустройства, действовавшим и в Карфагенской церкви, является только собор епископов под председательством митрополита, и именно в качестве 1-й инстанции для суда над епископом и 2-й – для пресвитера и дьякона. А потому есть прямое основание предполагать, что отцы собора (Карфагенского), сокращая состав этого суда для епископа ради опасения, чтобы обвиняемый епископ долго не оставался под обвинением, и в виду трудности собрать многих епископов, в силу последовательности сократили этот состав до шести и трех и для пресвитера, и дьякона.

3) К этому побуждает нас и мотив, которым руководились отцы Карфагенского собора в издании 12 правила и который указан в этом правиле, а именно: «Если по великим затруднениям не можно будет собратися многим епископам, то дабы он (епископ) долго не оставался под обвинением – да слушают его на суде дванадесять епископов, пресвитера – шесть епископов и свой, а дьякона – три». По отношению к епископу правило действительно достигает этой цели: скорее и легче созвать 12 епископов, нежели полный собор, как этого требует обычный порядок судопроизводства; между тем как по отношению к пресвитеру и дьякону правило только затрудняет и осложняет обычный епархиальный суд – если он именно здесь имеется в виду. Таким образом, во второй своей части правило как бы противоречит мотиву, в нем самом указанному.

Наконец, если даже толковать эти два правила и в смысле осложнения состава собственно епархиального суда, то особенность эта все-таки будет оставаться местной особенностью Карфагенской церкви, вызванной положением и обстоятельствами, из которых в правиле и указано одно – великие трудности²³². А потому, как скоро не имеют места эти обстоятельства, не имеет силы и само правило, и дела о преступлениях пресвитеров и дьяконов подчиняются общему порядку судопроизводства, т. е. в первой инстанции производятся единолично епархиальным епископом.

За исключением трех вышеуказанных правил, как будто не согласующихся с основными началами судоустройства, общими всей церкви и представляющими епископа не иначе, как единственным судьёй и правителем в епархии или «стране, от града его зависящей», все прочие правила Карфагенского собора совершенно сходны с правилами всех других церквей в том, что судебную власть по каждой епархии усвояют только епископу и никому из прочих духовных лиц низших степеней. Как само исследование дела и признание виновности или невинности подсудимого, так и следствие обвинительного приговора – церковное наказание осужденного – всеми правилами согласно усвояются одному епископу, на него одного слагается и вся ответственность за несправедливое судебное действие. Так правило 11-е говорит: «Аще который пресвитер в своем поведении осужден будет (епископом): таковый должен соседним епископам возвестити, дабы <...> чрез них примирился он со своим епископом. Аще же сего не сотворит, <...> да будет находящимся под клятвою, и да лишится своего места, впрочем, с рассмотрением, не имеет ли справедливой жалобы на епископа» (Ср. I Всел. пр. 5).

«А епископ оный, – гласит 14-е правило Сардикийского собора, – праведно или неправедно извергший такового (пресвитера), благодушно сносити должен, да будет исследование дела, и приговор его или подтвержден будет, или получит исправление».

«Аще который пресвитер или дьякон, презрев своего епископа, отлучит сам себя от церкви и начнет творити особые собрания и поставит жертвенник, а призываемый епископом не покорится, не восхощет ему повиноватися, и, быв призываем единожды и дважды, не послушает: таковый да будет совершенно извержен из своего чина и отнюдь не может до служения допущен быти, ниже паки восприяти прежнюю свою честь. Аще же упорен будет, возмущая церковь, и восставая противу ея: то, яко мятежник, да будет укрощаем внешнею (т. е. светскою) властию» (пр. 5 Антиох. собора).

Церковное законодательство даже не представляет и возможным, чтобы низшие епископа духовные лица могли когда-либо заявить законное или даже только облеченное в законную форму притязание на раздел или ограничение епископской власти по управлению им епархией. Достойно замечания в этом случае встречающееся в правилах Карфагенского собора упоминание о некоторых пресвитерах «надменных и безумных», которые «подъемлют выя свои противу собственных епископов, пиршествами и злонамеренными советами возбуждая народ к тому, чтобы он, по бесчинной приязни, их самих поставил правителями». Но о них замечается, во-первых, что «замыслив такое дело и многократно быв приглашены прийти на собор, отрекаются, боятся, да не обнаружатся их нелепости» (прав. 64). Следовательно, сами эти пресвитеры отрицают возможность путем законного суда оправдать такое поведение и сознают, что это есть дело не их права (εξουσια), а их нелепость. Во-вторых, в том же правиле предписывается, с одной стороны, «да со властию изгоняются они открыто, и самый престол первенствующих епископов да отвергает их». Это значит, что сам епархиальный епископ по своему лишь суду имеет право изгнать их, и на этот суд они уже лишаются права апеллировать. Мало того, предписывается еще, чтобы от них отнимались не только занятые ими (незаконно) округи, но и те церкви, к которым они законно определены, и притом отнимались не иначе, как у мятежников властью светских начальников. Это значит, что они не имеют положительно никакого права соперничать и судиться по таковым делам со своим епископом, как и всякие возмутители и мятежники, против которых призывается по правилам светская власть, (см. пр. 104; ср. Антиох. собора 5-е).

Но это не значит, чтобы пресвитеры безусловно устранялись от участия в делах церковного управления вообще, следовательно, и в тесно связанной с ним отрасли его – церковного суда, и, отправляя свои пастырские обязанности, должны были оставлять епископа одиноким в этой тяжелой многотрудной и разнообразной сфере церковного служения. По церковному законодательству епископ есть средоточие и видимый источник церковной власти, к которому возводятся и от которого исходят на всю епархию правительственно-судебные действия, производимые им и непосредственно, и через различные органы, получающие от него полномочие и состоящие у него в полной зависимости как его сотрудники и помощники. Такими сотрудниками епископа в делах, имеющих близкое отношение к церковному суду, указываются в правилах именно пресвитеры.

Так, по правилам Карфагенского собора, пресвитеры в отсутствии епископа и с его разрешения примиряют кающихся с церковью в случае смертной опасности последних. В какой зависимости от епископа они должны делать это – лучше всего можно видеть из самих правил. «Примирять с церковью кающихся открыто да не будет позволено пресвитеру» (пр. 6), но «аще кто, находясь в опасности жизни, будет просить о примирении себя со святым олтарем в отсутствии епископа, то пресвитер по приличию должен вопросить епископа, и так, по его разрешению, примирити находящегося в опасности» (прав. 7-е).

В таком же точно духе делает постановление Карфагенский собор и в другом своем правиле: «Кающимся время покаяния по различию грехов да назначается судом (κρισει) епископов: пресвитер же без воли епископа не разрешает кающегося, разве во время належащия нужды в отсутствии епископа. На всякого же кающегося, аще преступление его было явное и гласное, смущающее всю церковь, да возлагаема будет рука (епископа) в притворе храма» (пр. 52).

Кроме этих правил есть и еще два, свидетельствующие о том, что в церковной практике пресвитеры пользовались довольно значительным авторитетом, простирающимся до отлучения от церкви мирян и даже чтецов. «Законное дело соделали пресвитеры в веси Гемине, – читаем в 14 правиле святого Феофила Александрийского, – яко Кирадию, причинявшую обиды и не хотевшую прекратити неправду, они отлучили от собрания церковного. Но поскольку я удостоверился, яко она, врачуя порок свой, желает принята быти в общение с церковью, то потщись (пишется епископу) расположити ее, да первое престанет от неправды, и привести ее в покаяние, и таким образом, аще уразумеет, яко к закону Божию обращается, желая быти в церковных собраниях, то разреши ей быти в оных купно с народом верных».

Тот же святой отец свидетельствует, что пресвитеры простирали власть свою и над низшими клириками: «Об Иакове надлежит быти исследованию. Аще он, будучи чтецом, явился виновным в преступлении любодеяния и от пресвитеров извержен, а потом приял рукоположение, то да извержется от своего степени, впрочем, по тщательном исследовании, а не по единому подозрению, происшедшему от наушничества и злословия. Аще же не обрящется повинным, да пребудет в клире. Ибо не должно внимати суетным нареканиям» (прав. 6).

Из этих двух правил видно, что в случае беспорядков, допущенных мирянами, или тяжких преступлений со стороны низших клириков, сельские пресвитеры имели право принимать противодействующие сему меры, соединенные с известными наказаниями, хотя формальное исследование таких беспорядков и преступлений и окончательный суд по ним предоставляемы были исключительно епископу.

Четырьмя представленными выше правилами и исчерпывается все церковное законодательство IV и V вв. относительно участия пресвитеров в судебных делах епархиального епископа. Чем же объяснить отсутствие других правил в законодательстве, столь обширном и подробном в других отношениях, в особенности когда, как увидим ниже, церковно-судебная практика, современная этому законодательству, и практика предшествовавшего времени ясно свидетельствует об участии клира в судебных делах епископа? Насколько правильно и как далеко должно простираться это участие?

Нам кажется, что и тот, и другой вопрос можно разрешить на основании даже только этих четырех правил. Ибо в них, с одной стороны, достаточно ясно и точно определяется характер действий пресвитеров (высших членов епископского клира) – полная зависимость их от воли епископа: вот граница, через которую преступить они не могут во всех отношениях, следовательно, и в судебных делах; от воли епископа зависит – поручить им более или менее. С другой стороны, в этих правилах указывается ясно и точно и граница правоспособности пресвитеров по исполнению возлагаемых на них поручений, преступить которую уже не может и сам епископ, обладающий правом поручения. А именно: открыто примирять с церковью кающихся и назначать время покаяния согрешающим пресвитер, безусловно, не имеет права; это – принадлежность епископского сана. Только в свое отсутствие и в случае смертной опасности кающегося епископ может поручить пресвитеру тайно разрешить кающегося. Но, очевидно, епископ не может в своем присутствии поручить пресвитеру такого дела, которое сопровождается для члена церкви отделением его от неё или лишением церковной степени, т. е. не может поручить полного производства церковного суда. Отсюда все участие пресвитера должно быть только служебным и не должно простираться далее производства судебного следствия, от тщательности и правильности которого зависит правильность приговора (обвинительного или оправдательного), который изрекает уже сам епископ и ответственность за который падает уже на него одного. Правильность этих выводов надеемся подтвердить теми данными судебной практики, которые свидетельствуют об участии клира в судных делах епархиального епископа и исследование которых составляет предмет следующей главы.

Что такое так называемая «пресвитерия» древней церкви? Значение пресвитеров и дьяконов в епархиальном судопроизводстве по Апостольским постановлениям. Отношение пресвитеров и дьяконов к епископу и наоборот в делах церковного управления вообще, на основании писем и практики святого Киприана. Участие пресвитеров и дьяконов в судебном производстве в IV и V веках.

Все встречающиеся в церковной истории II–V вв. факты церковного судопроизводства неопровержимо свидетельствуют о том, что оно совершалось в Древней церкви так же открыто и всенародно, как и общественное богослужение, и как в последнем, так и в нем принимала участие, поэтому, вся церковь. И это очень естественно, ибо церковный суд есть такое же дело Божье, божественное установление, назначенное ко благу членов церкви, как и самое богослужение. Отсюда нет ничего удивительного, если древнее церковное судилище (δικαστηριον, tribunal) представляло собой ту же самую картину восседающего в передней части храма клира и предстоящего ему народа, какую представляло и богослужебное собрание: клир действовал, народ так или иначе отвечал на эти действия. «Председательствующие старцы», упоминаемые Тертуллианом и составляющие судейский персонал, т. е. епископ, пресвитеры и дьяконы по изображению Апостольских постановлений располагались таким образом: епископ занимал высшее и среднее седалище, или престол (θρονος), по обеим сторонам его на низших престолах (δευτερου θρονου) полукругом сидели пресвитеры, и им предстояли ловкие и проворные дьяконы. Этот-то образ восседающего в общем собрании верных клира и дал повод к древней метафоре – духовная корона, венец церковный, круг пресвитерства²³³, которой обозначалось кафедральное духовенство и которая была в обычном употреблении во II, III, IV и V вв. Когда же целью общего собрания верных служило не богослужение, а какое-либо дело церковное или церковный суд, тогда этот «круг пресвитерства» получал наименование синедриона, сената или совета церковного²³⁴ или же просто «пресвитерства»²³⁵.

Итак, устройство древнего епархиального суда по церковным памятникам представляется не иначе, как в форме церковного собрания и заседающего в нем совета церковного.

На такую же тесную связь клира со своим епископом указывают и отцы IV века, когда говорят о своих пресвитерах и дьяконах.

Златоуст: «Те, которые управляют с нами кораблем, готовы потопить корабль»²³⁶.

Григорий Богослов: «Кто поверил бы, что те, которые занимают вторые престолы во святом храме, этот блистающий и начальствующий над народом сенат, были не добры ко мне?»²³⁷

Нельзя, однако же, представлять дело так, будто бы пресвитеры с самого начала церкви составляли в ней такое же учреждение, каким является в позднейшие времена в Римской церкви кафедральный капитул, составляющий отдельное и довольно независимое от епископа епархиальное учреждение, как это представляют западные ученые²³⁸. За все рассматриваемое нами время эта так называемая «пресвитерия» является только в двух видах. 1) Как совокупность всего наличного при епископской церкви состава пресвитеров и дьяконов, сидящих подле своего епископа. В таком виде мы встречаем ее в вышеприведенных свидетельствах Апостольских постановлений, Игнатия Богоносца и Тертуллиана. 2) Как собрание пресвитеров и дьяконов, стоящее во главе церкви и действующее без епископа во время его отлучки или после его смерти, или, наконец, по его поручению.

Главное участие пресвитеров и дьяконов в епархиальном судопроизводстве по данным церковно-судебной практики относится к исследованию предлежащего суду дела, испытанию качеств подсудимого, обвинителя и свидетелей. Далее, они же принимают участие в состязании с обвинителем при его допросе, стараются примирить тяжущихся и сделать их друзьями прежде приговора епископа. Они же, наконец, подают и свои мнения касательно судящихся, как бы свои убеждения или советы, и в этом смысле могут быть названы советниками епископа, в этом смысле им усвояется совещательный голос (выражаясь современным языком)²³⁹. Так представляется дело в Апостольских постановлениях. В высшей степени замечателен способ выражения предписаний их там, где речь идет о действовании пресвитеров и дьяконов и епископа. Относительно тщательного, всестороннего и беспристрастного исследования и обсуждения дела, Апостольские постановления обращают речь к епископу, пресвитерам и дьяконам вообще, относительно же назначения наказания или произнесения приговора (αποφασις, decretum) – исключительно к одному епископу. «Выслушав их (судящихся), праведно произносите мнения (ψυφος), стараясь обоих сделать друзьями прежде приговора епископа, дабы суд против согрешившего не сделался гласным. Разузнавайте обвинителя, свидетельствовавшего ложно против ближнего своего, и покажите, что он клеветник, ябедник, убийца, что он мутит все злыми спорами, непостоянен в словах, сам противоречит себе. Такого ты, епископ, отлучи от церкви». «A мнение произносите не о каждом грехе одинаковое, но каждому сродное, со многим благоразумием обсуживая каждое прегрешение. <...> И одних подвергай только угрозам, других – подаяниям нищим, тем назначь строгие посты, а других, по великости преступления, отлучи»²⁴⁰.

Подобное же отношение пресвитеров и дьяконов к епископу в делах суда высказывается в следующих словах письма папы Корнилия к святому Киприану, епископу Карфагенскому: «Когда Урбан и Сидоний исповедники пришли к нашим пресвитерам, утверждая, что Максим исповедник желает также возвратиться вместе с ними в церковь, то чтобы не поверить им безрассудно, <...> мы захотели из собственных их уст, при личном их признании, выслушать то, что передавали они нам через своих посланных. Явившись и будучи от пресвитеров допрошены о поступках своих, они уверяли, что по коварному обольщению увлеклись в раскол и допустили возложить руки на Новациана как бы на епископа. По передаче мне всего дела я заблагорассудил собрать пресвитеров (причем находилось и пять епископов), дабы, составивши собор, общим согласием определить, что должно наблюдать в отношении тех лиц»²⁴¹.

Ревностный и горячий защитник единства церкви и нераздельности епископской власти святой Киприан в своей практике никогда, как сам он свидетельствует, ничего важного не предпринимал без совета и согласия своего клира и народа. «Я положил за правило, – писал он к своему клиру, – ничего не делать по одному своему личному усмотрению без совета вашего и без согласия народа. Но когда по милости Божьей приду к вам, тогда сообща, как требует того взаимная честь рассудим и о том, что сделано, и о том, что нужно сделать»²⁴². Со своей стороны и пресвитеры свидетельствуют о своем близком участии в делах церкви. «В столь важном деле (о падших), – писали к Киприану римские пресвитеры и дьяконы, – мы согласны с тем, что и ты утверждал, именно, что прежде нужно дождаться мира церкви, а потом уже, составив общей совет с епископами, пресвитерами и дьяконами, исповедниками и твердыми в вере мирянами, рассудить о вере падших»²⁴³. Эта взаимная честь (епископа к клиру и наоборот) выражалась и в переписке между епископами отдельных церквей тем, что послание писалось от имени епископа и его пресвитеров и дьяконов, точно так же как и адресовалось на имя епископа с пресвитерами и дьяконами²⁴⁴.

Но, с другой стороны, такое почетное возвышение, такое близкое участие пресвитеров и дьяконов в делах, подлежащих собственно власти епископа, обусловливалось его волей и подчинением со стороны клира. Мы уже видели, как святой Игнатий определяет отношение клира к епископу – «как посланного Самого Домовладыки-Христа», епископа должны бояться все»²⁴⁵. И тот же святой Киприан, в силу личного своего убеждения приглашавший клир и даже народ к участию в делах церковных, неоднократно, лишь представлялся к тому повод, выражает перед ними свое право и власть, исключающие всякое их разделение с низшими и неповиновение со стороны последних. «Хотя бы упрямая и гордая толпа непокорных (не исключая и пресвитеров) и ушла, однако церковь не отступит от Христа, а ее составляет народ, приверженный к священнику, и стадо, послушное своему пастырю. Из этого ты должен уразуметь, что епископ в церкви и церковь в епископе, и кто не с епископом, то и не в церкви»²⁴⁶.

То есть, как вообще во всех делах церкви, так равно и в суде её, строго противоположные по своим правам стороны составляют только епископ и его паства как начальник и подчиненные, а не епископ и пресвитеры с дьяконами. Отсюда нас не должны затруднять разрешением следующие, например, вопросы: безусловно       ли обязателен для епископа в судном деле совет пресвитеров и дьяконов для того, чтобы приговор его получил силу и свое надлежащее действие? Или: имеет ли право епископ привести в исполнение судебный приговор, относительно которого между ним и его советом произошло разногласие и который, следовательно, явился не по общему согласию всех пресвитеров и дьяконов? И т. п. Вопросы эти разрешаются сами собой: пресвитеры и дьяконы могут, конечно, не соглашаться с приговором своего епископа, могут обвинять его в несправедливости его действий, но не иначе, как перед высшей его властью, перед собором епископов²⁴⁷. Но ни они, ни сам подсудимый не имеют никакого права считать постановленное епископом решение не имеющим действительного и обязательного значения и силы.

Для большего уяснения судебных прав и отношений пресвитеров и дьяконов к епископу и наоборот посмотрим, в какие отношения они становятся между собой, когда действуют изолированно, отдельно один от других. А это сделать очень удобно при помощи писем того же святого Киприана, который более года пребывал в отсутствии от своей церкви, хотя, в то же время, и не оставлял свойственного ему ревностного попечения о своей пастве, производя свои распоряжения через пресвитеров и дьяконов Карфагенской церкви.

Эти взаимные отношения выразились таким образом:

1) Со стороны пресвитеров и дьяконов. Они составляли теперь (в отсутствии святого Киприана) для Карфагенской церкви высший наличный орган церковной власти; должны были исполнять и за себя, и за своего епископа все, что требовало церковное управление (письмо 27-е), так чтобы отсутствие епископа не повлекло за собой никакого ослабления ни в благочинии, ни в распорядительности (письмо 6-е). Уполномоченные от епископа властью не принимать в общение с церковью падших во время гонения до тех пор, пока они не пройдут всех определенных правилами степеней покаяния, они в силу этой власти строго наблюдают за кающимися и отлучают от общения с собой даже пресвитера (Гая Дидденского), задумавшего нарушить предписание епископа (правило 18, стр. 66). Но все это Карфагенский клир производит не как самостоятельный орган, а как посредник между епископом и его подчиненными, в числе которых состоит и он сам. Уполномоченный от епископа правами наместничества (письмо 83), он обязуется в то же время ничего не делать без воли уполномочившего, а обо всем немедленно извещает его и отдает подробный отчет во всех текущих делах церковного управления. Мало того. В случаях особенной важности или в обстоятельствах, поставляющих его в недоумение и сомнение касательно применения к делу данного полномочия, клир Карфагенский не осмеливается действовать прямо и непосредственно, но или советуется с ближайшими епископами (состоявшими в округе Карфагенской митрополии), воспользовавшись их прибытием в Карфаген (письмо 18), или же обращается со своим недоумением через послание к своему епископу и ждет от него ответа²⁴⁸. Только получив требовавшееся разъяснение, клир действует уже решительно в силу данного предписания, извещая опять подробно епископа о своих действиях. Так было поступлено с Фелициссимом открыто приставшими к нему пятью пресвитерами и мирянами: Авиндом, Репостом, Ириной, Павлой, Софронием и Соллиассом (письмо 33-е). Словом, во всех действиях клира Карфагенского, вполне законно исправляющего свои обязанности и пользующегося в должных границах своей властью и своими правами, повсюду заметна нерешительность, робость, колебание, опасение подвергнуться ответственности за неточное исполнение распоряжений своего начальника и желание сложить с себя данное полномочие. Напротив, те из клира, которые, по своей давней вражде к епископу, не хотели добросовестно исполнять свои обязанности и думали, пользуясь отсутствием его, возбудить против него недоброжелательство в исповедниках и народе, уже совершенно отделяются от церкви и объявляют себя открытыми его врагами, в то же время опасаясь возвращения святого Киприана и препятствуя этому всеми мерами, чтобы хотя бы таким образом отдалить время суда над собой за свои противозаконные, но зато вполне самостоятельные, действия (письмо 34, стр. 121–128).

2) Со стороны епископа. Правда, что и со своей стороны святой Киприан ничего не хочет делать и не делает тайно от своего клира и от народа, вверенного его попечению. Даже такое незначительное применение своей власти, как поставление во чтеца (например, Целерина), побуждает его довести о том до сведения клира. Но при всем том нельзя не видеть, с какою ясностью возникает при этом образ высшего и единственного в своей пастве начальника, ясно сознающего свое право и границы своей власти, хотя и далекого от того, чтобы всюду давать о себе знать как о начальнике! Киприан возводит на высшую степень клира известного ему, как и всей Карфагенской церкви, исповедника Нумидика и прямо причисляет его к избранному своему Карфагенскому клиру, т. е. к пресвитерству, давая только известие последнему о таковом действии. «Знайте, – пишет он к клиру и народу, – что Господь удостоил нас наставить Своим внушением, чтобы сопричислен был к сонму карфагенских пресвитеров Нумидик и в клире заседал с нами. <…> Он будет содействовать процветанию столь кротких и смиренных мужей в нашем почтенном собрании» (Письмо 32). С другой стороны, он со властью и безбоязненно, без опасений, что в клире его не останется ни одного верного ему члена, предписывает удалиться из этого «почтенного собрания» всем, кто осмелится нарушить его распоряжения, основанные на справедливости и правилах церковной дисциплины²⁴⁹. Когда противодействие вышло даже от весьма известных в Карфагенской церкви исповедников, каковым был, например, Лукиан, исповедников, которых не решался судить сам святой Киприан, он, тем не менее, тоном увещания дает им понять, что они несправедливо поступают, и указывает правильный образ действования, именно: чтобы они представляли на будущее время свои прошения и желания пресвитерам и дьяконам, а через них и епископу, и чтобы «для дарования по их прошению мира подождали удобного и благоприятного времени»²⁵⁰. Не отвечая на высокомерное письмо Лукиана лично ему, Киприан в то же время предписывает своему клиру, в противоположность незаконным притязаниям этого исповедника, ненарушимо хранить дисциплину и верно следовать его указаниям.

Если в письмах Карфагенского клира ясно звучал тон подчиненных, не решавшихся по собственной воле, по собственному убеждению предпринять что-либо без ведома и воли своего начальника, то в письмах святого Киприана всюду заметен тон начальника, вполне сознающего свое право, свою ответственность за свои действия, а также и то, что его посредники и помощники по церковному управлению ничего не должны творить без его ведома и воли. Вот почему, следя внимательно за тем, не превышают ли они дарованной власти исправлять все, что они могут исправлять в его отсутствие, святой Киприан, в то же время, следит и за точным исполнением со стороны клира его собственных обязанностей. В своих письмах к исповедникам он жалуется, например, на то, что некоторые пресвитеры и дьяконы совершенно не радят о своей обязанности, издревле на них лежащей – «вразумлять и руководить советами мучеников, что всегда прежде исполнялось, что некоторые из пресвитеров, <...> не помышляя даже о будущем суде Господнем и настоящем своем предстоятеле-епископе, чего не было никогда и при наших предшественниках, присвояют себе все с поруганием и презрением к предстоятелю»²⁵¹.

Представленных доселе свидетельств, полагаем, вполне достаточно для правильного понимания значения епископа и пресвитера в делах церковного управления III-го века. Принимая во внимание общеизвестность того факта, что ни всей древности, ни в особенности древности церковной, не была известна современная строгая разграниченность судебной власти от административной, мы полагаем совершенно излишним объяснять, что в те же самые, а не в иные какие-либо отношения стали бы епископ и пресвитеры и непосредственно при самом расследовании и решении, и при самом процессе судного дела. Во время годичного пребывания своего вдали от своей церкви и её пресвитеров, святой Киприан как епархиальный епископ произнес не один заочный судебный приговор и непосредственно, например, своим 34-м посланием «к народу о пяти пресвитерах, приставших к возмущению Фелициссима», которое автор жизнеописания святого Киприана справедливо называет не «письмом», а «обнародованием отлучения главных раскольников от церкви» (стр. XLVI), и посредственно – через своих наместников-пресвитеров. Но ни одного такого приговора не произнесли эти последние от себя лично, своим именем или – точнее – собственной властью. Может быть, нам возразят на это, что ни на одно из вышеупомянутых отлучений от церкви и других наказаний нельзя смотреть, как на судебный приговор, что это не более чем административная мера, дисциплинарное взыскание; но мы, стоя на точке зрения самого Киприана как епархиального епископа, не можем согласиться с таким мнением и утверждаем, что при каждом из этих приговоров выражалась положительно карательная судебная власть, действовавшая на основании высшего, божественного полномочия и на основании строго взвешенных доказательств виновности этих лиц. И действительно, собор 66-ти епископов, собравшийся под председательством святого Киприана вскоре по его возвращении из самоизгнания к своей церкви не мог отменить и не отменил этих приговоров. Он только проверил и подтвердил высшим ему присущим авторитетом безусловной для поместной церкви неизменяемости её определений те доказательства виновности осужденных епархиальной властью и те основания и мотивы к осуждению их, какие имел в виду и выражал ранее святой Киприан.

Несколько в ином виде представляется деятельность клира в то время, когда а) сам епископ подвергается осуждению за какие-либо преступления, или b) когда церковь остается вдовствующей, т. е. во время от смерти епископа и до вступления его преемника. Здесь клир действует вполне самостоятельно до назначения нового епископа: на нем лежит ответственность и забота о благосостоянии вдовствующей церкви.

а) Важным памятником литературы в первом отношении служит письмо святого Киприана «к клиру и народу испанскому», написанное им по следующему поводу:

Двое из испанских епископов, Василид и Марциал, запятнали себя во время гонения (вероятно, Декиева) покупкой известной записки (libellus) у судей, освобождавшей их от пытки. Василид сознавался, кроме того, еще в другом тяжком грехе – хуле на Бога, и сам добровольно отказался было уже от епископской кафедры, между тем как Марциал не думал о раскаянии и предавался невоздержанию в обществе язычников, и потому оба они подпали извержению. Это, однако ж, не помешало им снова потом искать своих кафедр: они успели обмануть Стефана, епископа Римского, который действительно и согласился возвратить им епископство. Тогда испанские церкви, где означенные лица были епископами, отправили в Карфаген свои послания, которыми просили святого Киприана принять участие в их делах. Киприан, по рассмотрении их просьбы и обстоятельств дела на своем соборе, написал им ответ, содержавший соборное решение о справедливости извержения этих епископов²⁵². Из этого письма видно, что клир от своего имени и от лица всей церкви имеет право обращаться с жалобой на своего епископа в случае совершения им явного преступления к высшей церковной власти и что на его обязанности лежит забота о церкви и ответственность за её благосостояние в подобных обстоятельствах. Означенные в письме клирики, от одной церкви – пресвитер, от другой – дьякон, обращаются с жалобой к суду Карфагенского епископа с выражением своего мнения, что их епископы, несмотря на восстановление их Стефаном, не должны по своим преступлениям удерживать за собой епископский сан. И святой Киприан от лица собора находит справедливым их мнение, хвалит их ревность в вере и исправлении своих обязанностей относительно благосостояния их церкви, называя их «беспокойство» при таком её положении сколько справедливым, столько же и неизбежным и обязательным²⁵³.

b) Больше данных сохранилось для нас относительно значения пресвитеров и дьяконов в церкви, остающейся без епископа в промежуток времени от смерти одного до назначения другого епископа. В таком именно положении мы находим в рассматриваемое время церковь Римскую, в течение более чем года остававшуюся без епископа от смерти папы-мученика Фабиана до июня 251 года. Это время прямо совпадает с гонением Декия и годичным удалением святого Киприана от своей церкви, именно когда вопрос о принятии падших занимал многих пастырей и многие церкви. Прежде всего, послушаем, как определяли свое значение в церкви сами пресвитеры. Важнейшим документом в этом отношении служит письмо римских пресвитеров и дьяконов к клиру Карфагенской церкви по поводу удаления из неё святого Киприана, скрывавшегося от гонения. Превратно истолковывая это удаление, римский клир дает карфагенскому клиру наставление, как ему вести себя в этом будто бы одинаковом с Римской церковью положении (т. е. вдовствующей церкви). «От иподьякона Кременция, пришедшего к нам от вас, мы узнали, что благословенный папа Киприан по известным обстоятельствам скрылся. Хорошо же он сделал, лицо такое важное и в такое время, когда нам предстоит брань, которую Бог попустил в мире, <…> когда нам как предстоятелям и наместникам пастыря, обязанным хранить стадо, если окажемся нерадивыми, угрожает опасность услышать то же, что сказано было нашим предшественникам, бывшим столь нерадивыми, что мы погибшего не взыскали, заблуждающего не обратили, не обязали сокрушеннаго, а между тем млеком их питались и волною их одевались (Иезек. XXXIV, 1–4). Да и сам Господь, исполняя написанное в законе и пророках, так учит нас сему: «Аз есмь Пастырь добрый». Посему мы желаем, возлюбленнейшие братья, чтобы вы обрелись не наемниками, а добрыми пастырями, ибо вы знаете, что если не будете убеждать братьев наших стоять непоколебимо в вере, в таком случае весьма опасно, чтобы в конец не сокрушилось братство, безрассудно увлекающееся к идолопоклонству. И не словами мы только убеждаем вас к тому; нет, вы можете узнать от многих, которые к вам отправляются от нас, что мы все это при помощи Божьей и делали, и делаем. Итак, видите, братья, что и вам нужно делать то же самое, дабы и падшие, вразумляясь вашим убеждением, в случае нового преследования явились исповедниками и таким образом могли загладить прежний грех свой. Нужно исполнять вам и другие лежащие на вас обязанности, которые и мы вам передали, т. е. если бы впадшие в искушение сие начали смущаться такой слабостью и, раскаявшись в своем проступке, пожелали общения, то таковым всячески надобно помогать. <...> Да будет вам известно, что Вассиан пришел к нам и вместе с тем просил вас, имеющих ревность Божью, разослать по удобным случаям список с письма его ко всем, кому можно, или напишите даже свое письмо, или отправьте нарочитого посла, чтобы все твердо и непоколебимо стояли в вере»²⁵⁴.

Итак, во главе Римской церкви, не имеющей епископа, стоят пресвитеры. От имени своего они отправляют послание к другой поместной церкви, просят послать копию с него всем, кому можно послать. Присвояя себе право охранения и наблюдения над паствой своей церкви и основываясь в этом на Священном Писании, они советуют и пресвитерам другой церкви исполнять те же обязанности предстоятелей и пастырей церкви, которые словом и делом исполняют сами. Между этими обязанностями взыскание погибшего, обращение заблуждающегося и обязание сокрушенного таковы, что необходимо соединяются с правом употребления всех предоставленных церкви средств в противодействии отрицательным явлениям в церковной жизни и к поддержанию в ней дисциплины, т. е. с правом употребления исправительных наказаний. И это действование римских пресвитеров не заслуживает отрицания и со стороны такого строгого ревнителя и поборника единой епископской власти для каждой отдельной церкви, каким является в своих письмах и в своей деятельности святой Киприан. В двух ответных письмах «к пресвитерам и дьяконам римским» он не только не выражает ни тени упрека за какое-либо превышение власти со стороны этих пресвитеров, но и вполне одобряет такой образ действий. Извещая затем о своей собственной деятельности, относящейся к церковному управлению (письмо 14), он говорит: «Я решился согласиться с вашим мнением, чтобы не было разности в нашем действии (относительно принятия падших в церковь)», и только «дела прочих (падших, не искупивших своего падения страданием за Христа), хотя бы и получивших свидетельства от мучеников, я приказал прямо оставить и отложить до нашего прибытия, чтобы потом, когда Господь дарует мир и мы, предстоятели, во множестве соберемся вместе, могли каждое из этих дел по совещании с вами обсудить и исправить»²⁵⁵. В следующем за тем письме к ним святой Киприан пишет: «Письмо ваше к клиру, полученное мной, пришло благовременно, так же, как и письмо блаженных исповедников. <...> В этих письмах содержится полная сила Евангелия и твердое знание закона Господня. И нам, которые здесь трудимся и всеми силами веры противостоим напору негодования, много помогло ваше слово: это прибыль свыше, потому что, прежде чем дошло к вам недавно мной писанное письмо, вы возвестили нам, что в вашем мнении по закону Евангельскому вы твердо и единодушно сходитесь с нами²⁵⁶. Вообще, в своих сношениях с римскими пресвитерами и дьяконами, святой Киприан соблюдает к ним уважение, приличное наместникам и местоблюстителям епископа. К ним он посылает как свои собственные, так и послания к нему других епископов и мучеников, имеющие важное значение и близкое отношение к собственным его делам и делам Карфагенской церкви; их мнение и их послания он повелевает своему клиру всенародно читать как мнение Римской церкви точно так же, как повелевает читать послания епископов, например, епископа Калдония²⁵⁷.

К сожалению, во всей этой переписке римского клира с карфагенским мы не встречаем свидетельств о деятельности в строгом смысле судейской, и потому все значение пресвитеров, в отсутствии епископа, должны ограничить наблюдением за текущими делами церковного управления.

В церковно-судебной практике IV и V вв. встречаем также несколько примеров производства епархиального суда в присутствии пресвитеров, дьяконов и всего клира.

Так, в начале IV века, в Александрийской церкви один из главных пресвитеров Александрии, имевшей под своею властью парохию, т. е. приход, известный Арий начал распространять нечестивое учение о Сыне Божьем. «Александр, епископ Александрийский, составивший собрание из пресвитеров и тех епископов, которые находились в Александрии, произвел о том формальное дознание (quaestionem habet) и тщательно исследовал дело и отказавшегося покориться истине Ария изгнал из церкви». Так представляет дело святой Епифаний. Котельер на основании одной древней рукописи сообщает и еще некоторые интересные сведения относительно этого предмета. Именно, когда Александр захотел разослать по другим церквам окружные послания против Ария, то предварительно созвал всех Александрийских пресвитеров и дьяконов, а также и тех, которые находились в Мареотиде – местечке или пригороде Александрии – для того, чтобы они прочитали эти послания и своими подписями выразили свое согласие об отлучении Ария. «Отсюда следует, – замечает Бингам, – что хотя лишение сана есть дело собственно епископа, но, для придания ему большей торжественности, признавалось нужным согласие на него пресвитеров и дьяконов»²⁵⁸.

Точно также папа Сириций (в конце IV в.) для обсуждения заблуждений Иовиана созвал пресвитеров, дьяконов и прочих клириков и с общего с ними совета исследовал его учение и изгнал его из церкви. «Знайте, – писал он затем к Медиоланской церкви, – что пред собранным клиром стало явно его учение, противное нашему учению, т. е. закону христианскому. Вследствие этого последовало единое решение всех нас, как пресвитеров и дьяконов, так и всего клира, что Иовиан, Авксентий и прочие остаются осужденными на всегдашнее отлучение от церкви». Получивший это послание Амвросий Медиоланский составил собор из епископов своей области и, подтвердив на нем отлучение Иoвиана, так отвечал папе: «Кого осудила святость твоя, знай, что те осуждены по твоему суду и у нас»²⁵⁹.

Подобным же образом поступил епископ Птолемаидский Синезий, осудив Андроника, префекта города Пентаполия за богохульство его. В присутствии своего клира он изобличил гнусные его преступления (crimina) и затем с согласия клира произнес приговор об изгнании его из церкви²⁶⁰.

Очень важное свидетельство о судопроизводстве V века представляет следующая жалоба клириков Эдесской церкви на их епископа Иву. «Некто Авраамий был дьяконом нашей церкви. Когда схвачен был некоторый чародей Иоанн, которому Авраамий был друг и сообщник, последний пред почтеннейшим нашим епископом и всем клиром, собранным выслушать (его) дьякона Авраамия, уличен был и признался, что он соучастник Иоанна, за что и подвергся наказанию отлучения, был презираем всеми и преследуем долгое время. После этого, он (Ива), не знаем чем убежденный, так как не удалось никакое оправдание со стороны его (Авраамия), покушался рукоположить его епископом города Батена. Когда же этому воспротивился бывший тогда архидьяконом его, он рассердился; и (таким образом) тому, кто достоин был смерти, сам собою присудил быть епископом, а того, кто указывал на смятение народа и говорил, что это несправедливо, лишил места, отлучил и изгнал из церкви»²⁶¹.

Доселе представленные свидетельства из церковной практики об участии пресвитеров и дьяконов в делах епархиального управления и суда довольно ясно и согласно утверждают следующее:

1. Они не составляют какого-либо особенного самостоятельного, замкнутого в себе самом коллегиального учреждения, – «пресвитерии» – нуждающегося для своих сношений с епископом и паствой в каких-либо внешних посредничествах. Они, как и прочий клир, каждый раз являются по призыву епископа и составляют собрание для выслушания дела.

2. Их значение в судебном процессе относится, главным образом, к судебному следствию: они выражают свои мнения о подсудимом, хотя епископ может и не принять их во внимание как в последнем из представленных случаев.

3. Но собственно производит суд в их присутствии, назначает виновному наказание и постановляет приговор, в особенно важных случаях принимающий форму письменного акта, один епископ. Пресвитеры и дьяконы выражают при этом свое согласие на приговор (иногда выраженное их подписями), но оно не имеет значения, обязательного для епископа, приговор которого во всяком случае остается в своей силе.

4. Вследствие этого ответственность за производство суда и произнесенный приговор лежит на одном епископе, и, в случае его обжалования, к суду привлекается только епископ. «Кого осудила святость твоя, – писал к папе Сирицию Амвросий Медиоланский, – знай, что те осуждены по суду твоему и у нас», хотя суд был производим этим папой в присутствии пресвитеров, дьяконов и всего клира.

Сверх того, нужно принять во внимание еще и то, что все вышеприведенные свидетельства о такой торжественной обстановке епархиального суда относятся только к митрополитским церквам, имевшим многочисленный клир. Что же касается обыкновенных епархий, то в них не может быть и речи о пресвитерии по той причине, что число пресвитеров могло доходить в них до одного. Нельзя по этому поводу не вспомнить здесь достопамятного пререкания (окончившегося, впрочем, обоюдным удовлетворением), возникшего между отцами Карфагенского собора по поводу предложения председателя его, епископа Аврилия, о том, чтобы на будущее время постановить правилом, что епархиальные епископы не должны отказываться отдавать первенствующим епископам своих пресвитеров, которые будут признаны достойными возведения в епископский сан. Епископы Нумидий и Епигоний отвечали на это полнейшим согласием, но епископ Постуметиан возразил: «А если кто имеет одного только пресвитера, неужели и сего должно отнять у него?» Аврилий отвечал: «По милости Божьей епископ может поставить многих пресвитеров, пресвитер же, к епископству способный, не удобно обретается, а потому кто и единого только пресвитера имеет, но достойного епископства, тот и этого должен отдать для рукоположения». Постуметиан сказал: «Но если один епископ имеет множество клириков, то не должно ли это множество другого оказать помощи мне?» «Подлинно так, – отвечал Аврилий, – как ты помог другой церкви, так имеющий большее число клириков будет побужден из числа их уделить тебе для рукоположения» (Карф. собора прав. 66).

Вот подлинное свидетельство церковного правила о составе епархиального клира при епископе V века. Такой епископ как, например, Постуметиан, конечно, не лишался права производить у себя суд потому только, что имел у себя одного пресвитера, если только и этого единого не должен был отдать митрополиту для рукоположения во епископа, и по необходимости должен был производить и производил суд по встречающимся у него делам решительно без пресвитеров, один, как то и определено церковными правилами, относящимися к епархиальному судоустройству.

Вот почему, между прочим, церковное законодательство IV и V вв. при определении органов судебной власти епархии всюду говорит только об одном епископе: он есть существенно необходимое учреждение для каждой церкви, без него невозможен и церковный суд. Между тем, пресвитеры и дьяконы не необходимы для церковного суда: они могут и участвовать в нем, помогая епископу – сущность судебной власти последнего не изменится, не изменится она и в том случае, если они отстранены будут от участия в суде.

Приведенное выше правило Карфагенского собора важно в настоящем случае не только тем, что признаёт действительным явлением в церкви одного пресвитера при епископе; но и тем, что ясно дает понять, как нередко и в то время епископы нуждались в достойных клириках и должны были обращаться в этом случае за помощью к другим церквам, хотя и имели за собой право и власть по своему усмотрению возводить в священный сан каждого из своих подчиненных. Таким образом, увеличение или уменьшение состава клира всегда зависело от самого же епископа, и потому возможно, что один епископ охотно увеличивал состав своего клира, например, поставлял многих пресвитеров и производил свой суд с большой торжественностью, другой – напротив – к этому не был расположен или не имел на то возможности по недостатку в достойных лицах. Говоря это, мы имеем в виду: а) уже известный нам поступок епископа Троадскаго Сильвана, поручавшего гражданские тяжбы, с которыми к нему обращались, мирянам и устранившего от этого дела своих недостойных клириков, и б) епископа Мартина, который поручал своим пресвитерам исследование гражданских дел, чтобы самому всецело предаться в уединении богомыслию²⁶².

Итак, пресвитеры как вспомогательные епархиальному епископу правительственно-судебные органы действуют в этой должности не иначе, как по власти, данной им епископом как его уполномоченным, и посему не разрывают внутреннего единства церковной власти: центром и видимым источником церковных прав, которыми они наделяются, служит епархиальный епископ. Отсюда основное отличие судебной власти епископа состоит в том, что он получает ее непосредственно при рукоположении в сан епископа, тогда как пресвитеры – посвящением в свой сан получают только, так сказать, правоспособность к принятию известного круга юридических обязанностей, получают только возможность к прохождению той или другой должности. Но, чтобы эта возможность перешла в действительность, нужно еще особенное полномочие епископа. О пресвитере Нумидике святой Киприан писал своему клиру, что этот исповедник возводится им, епископом, не только в сан пресвитера, но и причисляется к сонму карфагенских пресвитеров с правом заседания в общем «почтенном собрании». В практике святого Киприана мы встречаем даже такой случай, что он избрал в помощники себе и поставил на некоторое время наместниками своими только 4-х лиц: двух подведомственных ему епископов (Калдония и Геркулана) и двух пресвитеров [Рогациана и Нумидика]²⁶³ 3). Таким образом, если между епископом и его пресвитерами должно необходимо признать основное различие по их иерархической степени, то с этим вместе и так же необходимо должно признать и основное различие, совершенно соответственное, и по их юрисдикции. Первый не только вполне самостоятельно может в силу своего сана управлять церковью и судить всех её членов, но может призвать к вспомоществованию себе в осуществлении своей власти и вторых. Эти последние, напротив, не могут независимо от епископа ни сами непосредственно что-либо делать по церковному управлению и суду, ни тем более поручать полученное от него полномочие другим как своим доверенным.

Соборный суд в III веке. Пределы судебной власти областного собора под председательством митрополита. Автономия церковных областей по судебным делам. Особенности суда над Павлом Самосатским. Областные и окружные соборы IV и V вв. Их подсудность и состав лиц. Значение митрополита в судебных делах церкви. Участие пресвитеров и дьяконов в соборном судопроизводстве. Нотарии.

Судя по естественному ходу вещей, без сомнения, было бы слишком много ожидать, что во II-м и III-м веке почти непрерывных гонений жизнь церкви представит нам строго определенные правила и образцы приложения к делу верховной судебной власти, требующей для этого частых епископских соборов. Как запрещенное политически общество, церковь с величайшими усилиями могла только охранять вверенное ей учение и дисциплину и нередко вынуждаема была сознаваться, что ей невозможно поддерживать внешнее общение и сношения не только между своими отдельными частями (поместными церквами), но и между членами одной части, например, когда епископ был разобщаем со своей епархией и паствой и только посредством своих приближенных или через свои послания должен был делать распоряжения касательно своих епархиальных дел.

Но, тем не менее, при всех этих неблагоприятных внешних обстоятельствах для обнаружения её верховной власти, при всех трудных внешних препятствиях к составлению соборов, примеры церковно-судебной соборной практики III века неопровержимо свидетельствуют, что церковь преодолевала эти препятствия и осуществляла присущую ей власть во всей силе там, где это было нужно. Примеры эти имеют для нас тем более важное значение, что дают возможность видеть, каким образом и в какой мере церковь употребляла в дело дарованную ей власть суда вполне независимо от влияния государственной власти, сама собой, своими собственными средствами.

На первый взгляд могут показаться даже чрезвычайно простыми, в полном смысле безыскусственными, не управляемыми никакой предварительно начертанной теорией эти способы и средства её высшего правосудия. В самом деле возникает в известной епархии недоуменный вопрос касательно веры, является опасный и влиятельный противник существующего порядка жизни и управления, или просто представляется новый и трудноразрешимый вопрос в церковной практике – и вот епископ шлет послание другому, этот в свою очередь следующему и т. д., и из разных мест приходят в один город епископы, сообща разрешают эти недоуменные вопросы, наказывают возмутителя общепринятого порядка и затем снова восстановляется обыкновенное течение церковной жизни. Чего проще, чего естественнее эти способы взаимной помощи между людьми, которые испытывают и терпят общее гонение, общее бедствие, сближающее и самые отдаленные между собой лица? Или, точно так же, однажды решенный вопрос и на время успокоивший умы снова потом поднимается; решение, дотоле удовлетворявшее всех, становится недостаточным, неполным; являются новые лица, предъявляющие новые стороны прежнего вопроса, не принятые тогда во внимание: и вот снова собирается собор, снова епископы отдельных стран сходятся в одно место, и тот же вопрос решается в другой раз и уже – полнее. Всё, по-видимому, просто, безыскусственно, возникает само собой и определяется обстоятельствами, случаем и средствами, внушаемыми блaгopaзyмиeм.

При всем том, не слишком глубокого анализа этих фактов достаточно, однако же, для того, чтобы усмотреть здесь не просто случай, не одно требование обстоятельств, не один расчет благоразумия. Например, в 1-й половине III века Карфагенский собор, состоявшийся под председательством Доната из 90 епископов, осудил за разные преступления епископа Привата Ламбезитанского и лишил его епископского сана. «За мерзкие жертвоприношения и другие явные преступления» собором из 9 епископов осуждены были Иовиан и Максим, и в 251 году многими епископами в другой раз были отлучены от церкви²⁶⁴. Вот для примера два факта. С первого же на них взгляда ощущается потребность спросить: что могло побудить 90 епископов собраться в такое трудное время в Карфаген, чтобы осудить там недостойного епископа? Почему именно в Карфаген? Почему два последних лица судились в первый раз 9-ю епископами, а в другой – многими?

Из Апостольских правил мы уже знаем, что в них выставлены два требования, предъявленные епископам: 1) «подобает им знать первого в них и признавать его, яко главу» (пр. 34); 2) «епископ, от людей доверия достойных обвиняемый в чем-либо, необходимо сам должен быть призван епископами» (прав. 74). Зная эти правила, нетрудно ответить, почему именно в Карфаген собралось до 90 епископов и что могло побудить их собраться в одно место.

Вот убедительное свидетельство апостольского происхождения правил. Они действовали уже в середине III века и имели значение и силу древнего, никем не оспариваемого правила и обычая.

Итак, соборы составлялись неслучайно, и епископы действовали на них не просто по своему усмотрению и благоразумно, но исполняя твердо укоренившиеся правила, имевшие уже такую силу, что иных правил и порядков нельзя было и вводить и придерживаться, не возбудив против себя общего отпора со стороны предстоятелей церкви.

К таким твердо укоренившимся правилам, касающимся соборного суда, относится, прежде всего, то, по которому дела каждой области или каждого народа, разбираются и оканчиваются только в пределах её и не переносятся в другую²⁶⁵.

Во главе епископов, управляющих каждый порознь своей епархией, стоит первый епископ, который и созывает соборы в своей стране, занимая на них председательское место, и у которого в подчинении находятся все прочие епископы области.

Таких отдельных областей, обнаруживших даже своей судебной практикой в III веке свою автономию, можно указать до пяти. Так, церковь Карфагенская, как это можно видеть из писем святого Киприана, стояла во главе отдельных церквей, находившихся в других частях провинции Африки – именно Нумидия и Мавритания, и карфагенский епископ для этой африканской области был тем же, чем римский для Италии, то есть её митрополитом. Отдельные области, каждая со своим митрополитом, составляли затем церкви: Александрийская, Антиохийская и церкви Малой Азии.

Каждое определение собора епископов такой области имело обязательную силу для всех епископов, состоящих внутри нее, и не могло быть нарушаемо ни одним из подчиненных им клириков и мирян²⁶⁶.

Неприкосновенность судебных приговоров, исходивших из таких областных соборов, со стороны каждой другой области была (также) строго охраняема первенствующими епископами, которые с этой целью сносились между собой в видах взаимного охранения автономии своей церкви и независимости одной от другой. Так, отказав в слушании дела вышеупомянутых лиц: Привата, Иовиана и Максима, которые после этого отправились в Рим, надеясь там осуществить свои намерения, Киприан отправил по этому случаю туда послание, на основании которого римские пресвитеры и дьяконы действительно и отказали этим лицам в общительной грамоте²⁶⁷. Затем в письме своем к Корнилию по поводу всех этих раскольников, появлявшихся в Карфагенской церкви и намеревавшихся в Риме оклеветать святого Киприана и тем лично оправдаться, последний писал: «Зачем они (Фортунат, Фелициссим и другие) являются и возвещают о постановлении у себя лжеепископа наперекор епископам? Или им нравится то, что они сделали, и они коснеют в своем преступлении, или если не нравится и они раскаиваются, то знают, куда им нужно обратиться: все мы постановили, чтобы дело каждого выслушивалось там, где совершено преступление»²⁶⁸. Рим, со своей стороны, также ревностно старался сохранить свою автономию и право внутри пределов своей области оканчивать всякое судное дело, преграждая осужденным доступ искать суда и оправдания в других областях, своими посланиями к митрополитам. Так, по делу о пресвитере и исповеднике Максиме, обратившемся к православной церкви от раскола Новациана, папа Корнилий писал к Киприану, что по выслушании исповедников Урбана и Сидония, утверждавших, что Максим желает возвратиться вместе с ними к церкви, и после решения этого дела «надлежало, как следовало, сообщить все это дело народу, дабы все знали о присоединении к церкви тех самых, которых столь долго с соболезнованием видели заблудшими и потерянными. Мне кажется, – продолжает папа, – тебе следует, возлюбленный брат, послать это письмо и к прочим церквам, дабы все знали, что обман и предательство этого раскольника со дня на день упраздняется»²⁶⁹. Далее, тот же самый папа по делу о самом Новациане отправил подробное послание к Антиохийскому епископу Фабию²⁷⁰. Но с особенной ясностью выразилось это стремление к охранению пределов судебной власти областного собора в деле испанских епископов Василида и Марциала, которое послужило поводом к несогласию между святым Киприаном и Римским епископом Стефаном. Как мы уже видели выше, осужденные собором епископов своей митрополии Василид и Марциал обратились в Рим и, склонив там на свою сторону епископа Стефана, возвратились к своим церквам и хотели по-прежнему управлять ими, тогда как на место Василида там рукоположен уже был епископ Сабин. Святой Киприан, к которому по этому поводу обратились испанские церкви двух изверженных из сана епископов, совершенно отклонил вмешательство папы в это дело, как не подлежащее его власти²⁷¹, и, не считая даже нужным сноситься с ним по этому делу²⁷², решил его окончательно на своем соборе, отписав к означенным церквам следующим образом: «Тщательно надобно хранить и соблюдать то, что по Божественному преданию и апостольскому примеру соблюдается у нас и во всех почти странах: для правильного поставления все ближайшие епископы должны собраться в ту паству, для которой поставляется предстоятель, и избрать епископа. <...> Мы знаем, что так поступлено и у вас при поставлении нашего товарища Сабина: ему было дано епископство, и на него были возложены руки вместо Василида²⁷³. <…> И этого поставления, правильно совершенного, не может уничтожить то обстоятельство, что Василид, по обнаружении его преступлений и по разоблачении его совести собственным его признанием, отправившись в Рим, обманул брата нашего Стефана <...> и упросил его о несправедливом возвращении на епископство, которого был лишен так законно. <...> Очевидно, что такие люди (Василид и Марциан) не могут начальствовать в церкви Христовой и не должны приносить жертвы Богу»²⁷⁴. Эта достопримечательная аргументация в пользу самостоятельности церковной власти (судебной и правительственной) для каждой отдельной области и отдельно взятая, по нашему мнению, служит достаточным доказательством того, что, по крайней мере, для Римской и Карфагенской церквей эта каноническая истина уже достаточно выяснилась в III веке их практикой.

Но такое же точно отношение между отдельными епархиями мы видим и в других церквах, именно – в Александрийской, Антиохийской и Малоазийских. Как митрополита Александрийской церкви, вмещавшей в пределах своих провинций Египет, Ливию и Пентаполь, Димитрий в суде над Оригеном, несмотря на сильное покровительство последнему со стороны палестинских епископов, считал себя вправе низложить Оригена, ими рукоположенного, и таким образом окончить этот процесс единственно властью собора епископов своей области. О Павле Самосатском (епископе Антиохийском) отцы собора, его осудившего, в своем окружном послании говорят, что в подчинении у этого епископа «было много епископов ближайших городов и селений, что он многим из своих пресвитеров и дьяконов помогал скрывать многие смертные грехи, в то же время сам зная о них и не обличая их, чтобы таким образом эти люди были обязаны ему и, страшась за самих себя, не смели обвинять его, когда бы словом или делом нанес кому обиду»²⁷⁵.

В пределах каждой такой церковной области должно рассматриваться и оканчиваться всякое дело, т. е. при общей подсудности всякого рода преступлений, областному суду подсудны и все лица от мирян до епископов включительно. При этом, каждое дело может быть рассматриваемо не только однажды, но и дважды, как это особенно ясно из дела Иовиана и Максима, первоначально осужденных десятью, а потом, в другой раз, многими епископами, и из дела Оригена, рассматривавшегося двумя соборами. Дело Василида и Марциала законным порядком (ибо вмешательство папы было незаконное) рассматривалось также дважды: в первый раз на месте епископами, рукополагавшими Сабина, второй раз – в Карфагене, на бывшем там под председательством святого Киприана соборе, где и получило окончательное решение. Впрочем, ясного разграничения судебных инстанций и порядка движения по ним судного дела за это время точно определить невозможно. Несомненно только, что областной собор епископов под председательством первого епископа или митрополита окончательно решал всякое судное дело частной церкви. «Разве только не многим отчаянным и потерянным людям может показаться малой власть епископов, поставленных в Африке, которые уже судили о них, и их совесть, связанную многими узами преступлений, недавно осудили по всей строгости своего суда. Дело их уже расследовано, уже состоялось о них и решение, а приговор священников не должен навлекать на себя упреки в легкомысленной изменчивости и непостоянстве, когда Господь учит и говорит: «Буди слово ваше: ей, ей, ни, ни"». (Mф. V. 37)²⁷⁶.

Здесь мы и могли бы остановиться в определении пределов высшей церковно-судебной власти, признав высшей степенью (инстанцией) её в III веке областной собор как судебный орган, оканчивающий всякое судное дело; но сам факт судопроизводства над Павлом Самосатским, некоторые особенности в составе судей по его делу заставляют сказать, что в настоящем случае церковь представила более высший, нежели областной, местный собор, судебный орган.

Особенности этого судебного процесса обусловливались уже самим предметом, подлежавшим исследованию, и, затем, личностью подсудимого. С одной стороны, дело шло о защите основного догмата христианского учения – веры во Иисуса Христа как Сына Божьего, по Божеству равного Отцу, ибо Ему приписывались только свойства Сына Человеческого; с другой – предстояло подвергнуть судебной ответственности высокопоставленное церковное лицо, с митрополичьей кафедры возглашавшее эту ересь. Это был епископ Антиохии, предстоятель церквей всего Востока, который имел власть на своем областном соборе найти средство дать отпор каждому отдельно взятому соседнему областному собору или отдельному соседнему митрополиту (например, Киприану, Стефану), и который с таким высоким положением в церкви соединял личное искусство в диалектике и пользовался значительным влиянием в сношениях со светской, хотя еще и языческой, властью. От церкви требовалось, поэтому, выставить против него таких же высоких предстоятелей на защиту своего краеугольного камня и притом не иначе, как соединенных на одном соборе. И действительно, из разных стран, по свидетельству Евсевия, епископы поспешно собрались в Антиохию. В числе их знаменитейшими в то время были: епископ Кесарии Каппадокийской Фирмилиан, пастыри Понтийских епархий (братья Григорий и Афинодор), предстоятели Тарсийский, Иконийский, Иepycaлимский, соседний с ним Кесарийский и многие другие. Отправлено было пригласительное послание и к епископу Александрийскому, святому Дионисию, но он, извиняясь старостью и телесной слабостью, отказался от личного присутствия на соборе и изложил свое мнение по этому делу посланием (во время собора он и скончался). Собравшиеся епископы вместе со своими пресвитерами и дьяконами часто сходились в одно место и в каждом заседании рассматривали отдельный вопрос. На последнем из таких заседаний Павел открыто изобличен был в ереси, низложен и отлучен от общения церковного. Соборные деяния записаны были со всей точностью скорописцами и, по свидетельству Евсевия, сохранялись и до его времени. Свой судебный приговор вместе с изложением обстоятельств, предшествовавших и сопровождавших судебный процесс, отцы собора сообщили окружным посланием всем церквам, обязав предстоятелей их обменяться обычными общительными грамотами с поставленным вместо низложенного Павла епископом Домном²⁷⁷.

Эта особенность в составе судей, которыми были совершенно сторонние для Антиохии епископы: Кесарийский (в Каппадокии), Понтийский, Иерусалимский и Кесарийский (в Палестине), сообщает Антиохийскому собору такие свойства, которые ставят его выше собора епископов одной области, о котором мы доселе говорили, так что в III веке отменить его решение мог бы только один Вселенский собор. Эту важность своего определения ясно сознавал и открыто выразил сам этот собор, непосредственно за осуждением Павла распорядившись о поставлении ему преемника и только давший о том известие всем другим церквам своим окружным посланием.

Вот исторические данные III-го века об устройстве высших церковных судов. В сущности, устройство их очень простое. Составные его элементы: митрополит или старейший между епископами церковной области, который созывает ближайших епископов и назначает место и время собора, затем епископы, приглашенные митрополитом и иногда являющееся со своими пресвитерами и дьяконами.

Определение или решение собора скрепляется подписями всех епископов, в нем участвовавших, и затем оповещается церковная область, а иногда и другие области.

Если встречается какой-либо повод к новому пересмотру решенного собором дела, то митрополит созывает новый собор и на нем решает дело окончательно.

Наконец, примером Антиохийского собора разрешается для нас вопрос о суде над митрополитом, и церковь обнаруживает новое, дотоле небывалое, высшее церковное судебное учреждение – собор епископов разных областей с митрополитами этих областей.

Эти общие положения, извлеченные нами из частных примеров судебной практики III века, в течение IV и V веков подтверждены точными правилами Вселенских соборов. Мало того, на них можно смотреть, как на семена или зародыш той довольно сложной организации различных видов церковного суда, которую, однако же, в стройном порядке и постепенности представляет нам церковное законодательство IV и V вв.

Здесь, прежде всего, автономия каждой отдельной области в судебных делах определена самым решительным образом. Так, 1-й Вселенский собор своим 5-м правилом подтвердив 32-е Апостольское правило о том, чтобы отлученные одним епископом не были принимаемы другими, определил, чтобы для исследования правильности этого отлучения (если оно подвергается подозрению) в каждой области происходили соборы епископов этой области, «чтобы все вообще епископы области, – продолжает правило, – собравшиеся воедино, исследовали таковые недоумения» (Сн. послание Африканского собора к Келестину, папе Римскому). Несколько позднее Никейского собора то же самое повторил и собор Антиохийский, также ссылаясь на Апостольское (34-е) правило. «В каждой области епископам должно ведати епископа в митрополии начальствующего и имеющего попечение о всей области: так как в митрополию отовсюду стекаются все, имеющие дела». Сказав затем, чтобы никто из епархиальных епископов ничего не осмеливался делать превышающего его власть, правило то же самое узаконяет и для митрополита: «Далее же пределов (своей епархии) да не покушается что-либо творити без епископа митрополии, а также и сей без согласия прочих епископов» (прав. 9).

Вторыми более обширными союзами, на которые делится вся вселенская церковь, служат округи (διοικησις, dioeсesis), состоящее из нескольких областей или митрополий. Каждый такой округ есть вполне самостоятельное целое, не зависимое от другого ему подобного; высший судебный орган его, равно как и правительственный, составляет окружной собор под председательством старшего из митрополитов (впоследствии патриарха). Из таких отдельных округов или диоцезов правилами IV и V веков узаконяются следующие: Римский, Александрийский, Антиохийский, Иерусалимский и Константинопольский²⁷⁸. Такой же самостоятельностью относительно церковной юрисдикции пользовался и Карфагенский округ, как увидим ниже.

Такой округ составляет в собственном смысле частную церковь, которая есть единственно компетентная решительница дел, возникающих внутри нее, вследствие чего и не допускается в её дела вмешательство другой церкви. Каждая из них носит на себе одна ответственность за соблюдение общих начал церковного устройства, которыми охраняется видимое и духовное единство всей кафолической церкви и посредством которых каждая поместная церковь отражает в себе всю кафолическую церковь. Эти-то общие начала и служат, вместе с тем, основанием возможности полного согласия между частными церквами в суждении о том или другом уклонении от общей нормы какого-либо предстоятеля частной церкви, что мы и видим во вселенских соборах этого времени, служивших, между прочим, и последней апелляционной инстанцией по церковно-судебным делам.

Что же это за общие начала или нормы, обязательные для каждой церкви и именно относительно соборного суда?

1. В каждой области ежегодно должны собираться дважды в году соборы, по возможности из всех епископов области, которые должны общим мнением разрешить всякий церковный вопрос и всякое недоумение (I Всел. соб. прав 5). При этом епископам, по какой-либо уважительной причине не имеющим возможности явиться на собор, вменяется в обязанность заблаговременно изъяснить это своему митрополиту (Карф. соб. прав. 87).

Примеч. Это положение, конечно, не исключает возможности и чрезвычайных соборов, требующихся особенными обстоятельствами церкви.

2. В каждой области должен быть отличаем первый епископ или митрополит, без ведома которого не должно производиться никакое дело, превышающее власть епархиального епископа. Он созывает соборы и на них председательствует. «Но никому да не будет позволено составлять соборы самим по себе, без тех епископов, коим вверены митрополии» (Антиох. соб. прав. 20). «Совершенный же собор есть тот, на котором присутствует с прочими и митрополит» (прав. 16-е).

3. Когда митрополичий собор не придет ни к какому определенному решению, то митрополит долженствует призвать епископов из другой митрополии и этот «множайший собор» должен постановить какое-либо решение (Антиох. 14-е).

4. Областной собор есть вторая, высшая епархиального суда, степень или инстанция и низшая по отношению к собору окружному, который в качестве третьей судебной инстанции решает все дела (II Всел. соб. 6-е).

Соответственно этим общим положениям относительно соборного судоустройства, правилами предписывается и частнейшее определение подсудности и состава соборных судов.

1. Областному митрополичьему собору подсудны все дела, по которым к суду привлекается епископ. Здесь должно различать два случая: епископ может быть привлекаем к суду или в качестве подсудимого, вследствие частного обвинения или по инициативе митрополита как его начальника, по преступлениям и проступкам против благоповедения и должности, или же – в качестве судьи, приговор которого обжалован (причем, конечно, возможно и обвинение в намеренной несправедливости его суда). Подсудность его областному собору ясно указывается в правилах: II-го Вселенскаго – 6-м; Антиохийского – 14, 15 и 16-м; Сардикийского – 5 и 13-м и IV-го Вселенского – 9-м.

В высшей степени замечательно в этом отношении 90-е правило святого Василия Великого, составившееся из двух его посланий к подчиненным ему епископам, написанных по поводу дошедших до него слухов о том, что эти епископы берут деньги с рукополагаемых ими. «Простите мне, – заключает он эти послания, – яко первее аки не верив, потом же, аки поверив, угрожаю. Аще кто после сего моего послания что-либо таковое соделает: да отступит от здешних олтарей и пусть ищет, где бы мог он покупати дар Божий. Ибо мы и церкви Божии и таковаго обычая не имеем». «Я знаю, – пишет об этих посланиях Томассин, – что св. Василий писал это к епископам, которые легко подвергаются клеветам завистников, предоставляя на собственный их выбор – или оправдать себя от развеянных о них толков, или прекратить с ним общение, если сознают себя виновными. Ибо то вне всякого сомнения, что митрополиты, которые по праву своему всегда были председателями областных соборов и которые по рукоположению почитались отцами (parentеs) епископов и превосходили их судебной властью, всегда могли подвергать их суду. Qui habet ordinandi, habet et judicandi potestatem, – было аксиомой древнего права. А то было законом, то было освящено обычаем, что всех епископов области рукополагал митрополит»²⁷⁹.

К подсудности же этого областного собора относятся, далее, дела, возникающие между епархиальными епископами: «Аще в коей области кто-либо из епископов имеет дело с братом своим и соепископом: никто из них да не призывает в посредники (επιγνομος, то же, что judex) епископов из иныя области», – читаем в 3-м правиле Сардикийского собора (сн. Карф. 134, 135).

Примеч. Когда тяжба возникает между епископами двух разных областей, то судей назначает тот митрополит, в области которого находится место, подлежащее спору (Карфагенского собора правило 135).

Предметами, подсудными окружному собору, служат все вообще апелляционные дела, т. е. решенные уже епархиальным судом и после оного областным собором (II Всел. собора прав. 6). Кроме того, в качестве 1-й инстанции он решает дела, возникающие по обвинению митрополита кем-либо из его подчиненных.

В церковных правилах (Восточной церкви) мы встречаем, правда, только одно, 1-е правило III-го Вселенского собора, ясно усвояющее этому окружному собору право раcсматривать в качестве суда 1-й инстанции этот последний случай. «Аще который областный митрополит (μιτροπολιτης της επαρχιας), отступив от святого и вселенского собора, приложился к отступническому сонмищу, или по сем приложится, или Келестиево мудрование приял, или приимет: таковый против епископов своей области (επαρχια) что-либо отнюдь не может, яко отныне собором от всякого церковного общения уже отверженный и недействительный. Но еще и рассмотрению тех самых епископов области и окрестных митрополитов, православно мудрствующих подлежати будет для совершенного извержения его из сана епископского». Между тем, в церковно-судебной практике этого времени встречается много процессов, сюда относящихся. Наиболее характеристическим из них нам представляется следующий, довольно ясно обнаруживающий права митрополита IV и V вв.

В 397 году, на соборе Туринском (Tauriniensis) рассматривалась тяжба епископов II-й Нарбонской провинции с Проклом, епископом Массилийским. Последний предъявлял свои притязания на права митрополита II-й Нарбонской провинции на том основании, что он именно: а) рукополагал священной хиротонией всех епископов этой области и б) что от источников его церкви текут к ним ручьи Евангельской истины. Епископы же этой провинции возражали, что он, Прокл, как епископ другой области не может быть их митрополитом. Этот собор, составившийся по просьбе Галльских епископов, тяготившихся этим спором, постановил, что для блага мира и согласия церквей следует, чтобы права митрополита принадлежали только Проклу лично, но не его кафедре, и чтобы до конца своей жизни он начальствовал над ними как митрополит, рукоположивший их к тем церквам, которые некогда были причислены к его области. «Чтобы сам Прокл, – продолжает собор, – как благочестивый отец почитал сосвященников своих как сынов, а священники упомянутой области почитали его, как добрые сыны своего отца». «Из двух церковных законов, – объясняет Томассин, – а) что тот, кто рукополагает, есть отец и правитель тех, которых чрез возложение рук он некоторым образом приобрел себе, и б) что митрополитом области должен быть хоть епископ, который имеет свою кафедру в той же самой области, – собор предпочел своим определением первый»²⁸⁰. На том же Туринском соборе рассматривался давний спор о правах митрополита между Арльским и Виенским епископами, и собор присудил это право тому из них, кто может доказать, что за его городом остаются права гражданской митрополии²⁸¹. Но бо́льшая часть процессов этого рода сохранилась для нас в Деяниях IV Вселенского собора. Однако же, из этих процессов мы узнаем, что их решал не областной собор (в строгом смысле), а лишь несколько епископов под председательством патриархов Антиохийского или Константинопольского. Но рассмотрение правил, относящихся к этому новому в церковном судоустройстве IV и V вв. учреждении (патриаршему собору), послужит предметом следующей главы.

II. Относительно состава соборного суда правилами предписываются следующие положения:

1) Областные соборы не имеют никакой важности, если составляются без ведома и присутствия митрополита. Самим по себе епископам даже положительно запрещается их составлять (Антиох. соб. прав. 20, 16). Отсюда, желающим быть выслушанными на областном соборе вменяется в обязанность относиться с просьбой лично к митрополиту, который и созывает собор (Сардик. соб. прав. 14, IV Всел. соб. прав. 19).

2) Митрополит грамотой вызывает в суд обвиняемого и побуждает его к явке, если он медлит своим прибытием (Карф. соб. прав. 88).

3) Митрополиту принадлежит право определять сроки и отсрочки по предъявленным от обвинителя или от обвиняемого прошениям о том (Карф. соб. пр. 28).

4) Митрополиту принадлежит право в известных случаях назначать из подведомственных ему епископов, судей или рассмотрителей дела (επιγνομος), что особенно уместно в делах тяжебных (например, о границах епархий (Карф, соб. прав. 135).

Здесь естественно рождается вопрос: допускал ли соборный суд так называемый отвод судей по какому либо подозрению к ним со стороны подсудимого? Ясный ответ на этот вопрос находится в 1-м правиле святого Кирилла Александрийского. Прося Антиохийского патриарха Домна поручить кому-либо из подчиненных ему митрополитов производство суда по делу епископа Петра, святой Кирилл говорит: «Аще восхощет он (епископ Петр), судитися с теми, кои возлагали на него преступления: то да судится по принятому обычаю пред твоим благочестием, в соприсутствии, то есть, подчиненных тебе благочестивейших епископов, кроме тех, которых не приимет как им подозреваемых»²⁸². Вообще церковное законодательство этого времени заботливо предупреждало могущее возникнуть в подсудимом подозрение насчет беспристрастия к нему судей, с одной стороны, предоставляя подсудимому право избирать судей по его личному усмотрению²⁸³, с другой – давая ему полную возможность обжаловать постановленное решение и при этом возбуждать вопрос: «Не по вражде ли или пристрастию его осудили, или некоим угождением прельщены были» (Карф. соб. пр. 16).

Кроме митрополита в составе судей (judex, δικαστης, или рассмотрителей – επιγνομος) соборного суда входят епископы исключительно. В этом отношении в основе церковного судоустройства действовало, кажется, кроме основного начала древнего церковного права: qui habet ordinandi, habet et judicandi potestatem, еще другое начало древнего римского права: ne quis non senator de Romano senatore judicaret²⁸⁴. Правда, 5-е правило Сардикийского собора в состав судей включает и пресвитеров Римского папы как деятельно участвующих в рассмотрении судного дела во 2-й и даже 3-й судебных инстанциях, но это же правило прямо называет их «заступающими место пославшего их», следовательно, допускает их к этой должности единственно в качестве заменяющих лицо папы, произносящих мнение не от себя лично, а от имени уполномочившего их²⁸⁵. Подобных примеров епископского полномочия, данного пресвитерам, архидьяконам и просто дьяконам в деяниях вселенских соборов встречается очень много. Но собственно самостоятельная судебная власть (αυθεντια) усвояется исключительно епископу (Карф. соб. пр. 78).

Случаи деятельного участия пресвитеров в соборном судопроизводстве III-го века по делам епископов, именно: Оригена в деле епископа Берилла²⁸⁶ и Малхиона в изобличении Павла Самосатского ²⁸⁷, не говорят против нас решительно ничего. Ни Ориген, ни Малхион не были судьями этих епископов, а действовали на суде только в качестве ученых и ловких диалектиков по приглашению настоящих судей-отцов собора (а второй, может быть, и в качестве обвинителя). Окончив свое поручение так или иначе, они затем не имели уже права принимать участие в постановлении решения. И ныне мы видим, что суд призывает ученых экспертов из всех сословий и принимает к сведению их мнения: но кто же скажет, что эксперт есть судья? – Так и те пресвитеры.

То правда, что в Древней церкви суд происходил открыто и торжественно, хотя к концу рассматриваемого нами периода эта открытость и ограничивалась по временам²⁸⁸: на нем присутствовали не только клирики, но и простые миряне. Нет ничего удивительного, поэтому, если пресвитерам и дьяконам даваемо было позволение сидеть перед предстоящим народом, и они заседали, но не в качестве судей.

Что в качестве служебных лиц суда пресвитеры, дьяконы и иногда чтецы присутствовали на соборе, и присутствие их почиталось даже необходимым, как об этом свидетельствует практика IV и V веков – это иное дело. Еще в III веке при производстве суда над Павлом Самосатским присутствовали скорописцы: в IV и V вв. под именем нотариев они являются постоянно присутствующими при соборном судопроизводстве, и на обязанности их лежит вся письменная часть судопроизводства, а также приглашение к суду подсудимых пресвитеров, дьяконов и мирян, равно как свидетелей и других прикосновенных к делу лиц, производимое ими по требованию судей.

Как показывает само их наименование (nota – значок, метка), это были, прежде всего, не что иное, как наши стенографы; у них, как и у последних, существовал свой особенный способ письма условными знаками или фигурами, обозначавшими целое слово, составленное из многих слогов. Это искусство в IV и V веках преподавалось обыкновенно вместе с первоначальным обучением юных клириков в школах, устрояемых при епископских домах. Нередко, особенно способный и замеченный епископом, такой школьник еще в отроческих летах был определяем им на должность чтеца и нотария, заведовавшего письменными делами епископа – частными и общественными. Несколько таких примеров указывает нам Томассин.

«Вот что говорит епископ Еводий в письме к Августину об одном отроке, поставленном им в чтеца и нотария: он быстро писал знаками (strennus in notis), умея в то же время и красиво писать, и обнаруживал такую любовь к чтению, что сам побуждал меня к тому в часы ночи: нередко в полночь, когда все безмолвствовало, он сам читал для меня. О святом Епифании, впоследствии епископе Тичинском (Ticinensi), Эннодий говорит, что 8-ми лет поставил его в чтеца и что в 16 лет он вполне усвоил нотариальное письмо и мог быстро писать под диктовку. «Скоро усвоивши сокращенный способ письма нотариев и различные фигуры, обозначавшие (каждая) множество слогов, он превосходил всех, будучи определен в число писавших под диктовку и продолжал заниматься этим искусством даже и тогда, когда сам мог бы безупречно диктовать другим. Время и труды его сделали то, что, достигнув 16-тилетнего возраста, он и в эти юные годы подавал седые советы»²⁸⁹.

Однако же, тот и другой были не столько нотарии, сколько избранные ученики своих епископов. О том же отроке Еводин говорит, что он не хотел оставлять чтение до тех пор, пока совершенно не усваивал прочитанного, но принимался за него в третий и четвертый раз и не отступался, пока не отыскивал в нем того, чего хотел.

Эти ученики-нотарии отличаются от тех нотариев-пресвитеров и дьяконов, которых мы встречаем на всех важнейших судебных процессах этого времени. Здесь (в суде) они уже – необходимый институт, нередко заявляющий себя как верное и надежное орудие правды, которую готовы для своих целей совершенно извратить враги ее. Это были уже не простые ученики и свободные труженики, но облеченные значительными обязанностями и ответственностью должностные лица церковного правосудия. Им вверяемо было составление и хранение «деяний» собора (протоколов) и всех письменных документов, относившихся к судопроизводству, под ответственностью за неисправность и злоупотребления²⁹⁰.

Судебные акты или – выражаясь языком того времени – «памятные записи», «памятники веры» составляли самый важный и самый главный предмет деятельности нотариев во время самих судебных заседаний. На суде присутствовало несколько нотариев²⁹¹, из которых бо́льшая часть носила сан дьякона; всего реже встречаются чтецы. Между ними всегда отличаем был первый из нотариев – пресвитер или архидьякон. Обыкновенными атрибутами, неразлучными со званием нотария, являются «записные дощечки» и «сумки с писчими тростями»²⁹². На этих дощечках со стенографической точностью записывались не только собственно состязательные прения и мнения, выражаемые каждым порознь епископом, но и отрывочные фразы, восклицания одобрения и порицания, которые слышались со стороны заседавших судей, равно как и всё вообще, что происходило на суде. По окончании судебного заседания с этих дощечек все записанное переписывалось на особый свиток, в который, кроме того, вносились и разные письменные документы, читанные в суде, например, «обвинительные записки», призывные к суду грамоты, судебный приговор и прочее. Таким образом, «памятники веры» в одно и то же время совмещали в себе и то, что ныне называется протоколом или журналом заседания, и стенографическую запись судебного процесса. Начинались они, обыкновенно, обозначением консульства, месяца и числа, в которое происходило заседание, далее обозначалось место судебного заседания и имена всех присутствовавших на соборе епископов, а затем, по порядку, и всё, что происходило на суде. Составленные таким образом памятники веры скреплялись подписями нотариев, участвовавших в составлении их, и отдавались на хранение первому из нотариев²⁹³ как формальный юридический документ. Осужденный и желавший подать апелляцию имел право получить от нотариев копию с этих записей, засвидетельствованную так же их подписями²⁹⁴.

Кроме обязанности составления памятных записей, нотарии исполняли иногда и обязанности послов, отправляемых судом с грамотой к подсудимому для приглашения его явиться в суд. Обязанностью их и в этом случае было доставить суду с буквальной точностью ответ подсудимого, что мог сделать, действительно, только нотарий при помощи своего искусства. Этот ответ составлял иногда одну из важнейших улик против обвиняемого, а между тем, по отвлеченности своей, был таков, что «едва ли кто из знаменитейших риторов мог бы точно передать его теми же самыми словами», – как доносил один из послов, отправленных к Евтихию²⁹⁵.

Первый из нотариев выделялся между другими и по тому участию, какое он принимал в самом ходе производства судебного следствия. Так, он исправлял иногда должность секретаря суда, читал по повелению епископов или председателя их документы, относившиеся к делу, например, грамоты императоров на созвание собора, символы веры и запечатленные авторитетом отеческого предания различные сочинения о спорных предметах веры, как руководительные начала и нормы для оценки учения, подлежавшего исследованию. Нередко и сам он делал лично от себя предложение собору о прочтении той или другой, имевшейся у него под рукой, бумаги, относившейся к делу. На Эфесском соборе (III-м Вселенском) заседания против Нестория открылись докладом Александрийского пресвитера и нотария Петра, коротко изложившего возникновение и ход дела до поступления его на настоящий собор. Затем, он от себя предлагал собору прочитать отрывки из разных сочинений отцов церкви, выбранные им предварительно²⁹⁶. Вообще из всего хода Эфесского собора видно, что этот «первый из нотариев» изучил предварительно все данные к предлежавшему судебному разбирательству и на самом соборе немало содействовал своими указаниями раскрытию заблуждений Нестория.

Наконец, на обязанности этого же «первого из нотариев» было – знать всех присутствующих и отсутствующих при судопроизводстве лиц, прикосновенных к делу, как то: судей, обвинителей, свидетелей и т. п. К нему председатель обращался с требованием представить или пригласить на суд нужных лиц.

Судебная власть собора под председательством патриарха или экзарха «великия области». Особенность Африканских церквей, не имевших патриарха. Попытки римских пап на присвоение наивысшей в церкви судебной власти. Вселенский собор как высший орган церковно-судебной власти на земле.

Наряду с окружным собором, имевшим власть оканчивать всякое судное дело частной церкви, уже с начала IV века церковными правилами узаконяется еще особый вид церковного суда – собор под председательством патриарха, представляющий высшую, третью степень церковного суда, так же как и окружной собор. Собор Сардикийский, подтвердив основное начало церковного управления, что епископы не должны без всякой причины переходить из одной области в другую, 3-м правилом узаконяет: «Аще в коей области кто-либо из епископов имеет дело с братом своим и соепископом: ни который из них да не призывает в посредники епископов из иныя области. Аще же кто из епископов в некоем деле окажется осуждаемым, но возомнит себе не неправое имети дело, а праведное, да и паки возобновится суд: то, аще угодно вам, любовию почтим память Петра апостола, и да напишется от сих судивших к Юлию, епископу Римскому, да возобновится, аще потребно, суд чрез ближайших к той области епископов и да назначит он рассмотрителей дела». Еще яснее права римского епископа над всеми западными (исключая африканские) митрополиями выражены в 5-м правиле этого же собора: «Аще будет на которого епископа донос, и епископы окрестные, собравшись, низложат его со степени, а он, перенося дело, прибегнет к блаженнейшему епископу Римской церкви, сей же восхощет вняти ему и признает праведным возобновити исследование дела о нем: то должно и сие положити, да благоволит написати к сопредельным той области епископам, дабы они тщательно и с подробностью вникнули во все обстоятельства и, по убеждении в истине, произнесли суд о деле. Аще же кто востребует, чтобы дело его паки выслушано было и, по прошению его, заблагорассуждено будети римским епископом от себе послали пресвитеров: да будет во власти сего епископа <...> послати заступающих место пославшего. Или же, аще достаточным признает бывшее раcсмотрение» (2-е), «…и решение дела о сем епископе: да учинит, <...> что ему заблагорассудится» (См. прав. 4).

Из этих правил ясно открывается, что видоизменение верховного областного судебного учреждения состояло в упрощении или, точнее, сокращении количественного состава судей. Вместо того чтобы епископу, апеллирующему на своего митрополита, обращаться к ежегодному областному собору, он мог прямо обратиться к своему патриарху, который и решал его дело на своем соборе под личным своим председательством, или же назначал суд из епископов сопредельной апеллирующему области и своих уполномоченных. Так же точно должны были поступать тяжущиеся митрополиты, равно как и каждый в чем бы то ни было обвинявший своего митрополита. Кратко и категорически всю постепенность видов судебных инстанций окончательно выразил IV-й Вселенский собор в 9-м своем правиле: «Аще который клирик с клириком же имеет судное дело: да не оставляет своего епископа. <...> Но сперва да производит свое дело у своего епископа (епархиальный суд). <…> Аще же клирик со своим или со иным епископом имеет судное дело: да судится на областном соборе (под председательством митрополита – 2-я инстанция). Аще же на митрополита области епископ или клирик имеет неудовольствие: да обращается или к экзарху великия области (διοικησις), или к престолу царствующего Константинополя и пред ним да судится».

Нельзя, однако же, думать, что в других церквах, кроме Римской, ранее IV-го Вселенского собора такая обширная юрисдикция патриарха не была известна. Еще в 383 году святой Григорий Богослов в послании к Нектарию, архиепископу Константинопольскому, писал, что он сам может по церковным законам в силу своей власти, полученной при посвящении, решить спор о том, какому митрополиту подчинены известные епархии²⁹⁷. Что в таком же отношении к Антиохийскому епископу стояли области, находившиеся в этом округе, мы видим из процесса между Фотием, митрополитом Тирским, и Евстафием, епископом Беритским, оспаривавшим у первого права митрополита над некоторыми прилежащими к городу Бериту епархиями на том основании, что Берит был сделан гражданской митрополией. Когда же IV-й Вселенский собор, которому Фотий представил это дело, выразил то мнение, что власть митрополита основывается не на прагматических грамотах императоров, а на божественных канонах, то Евстафий прямо сослался на соборное определение, «под которым подписался и Максим, епископ Антиохийский»²⁹⁸. Мало того, еще ранее эта власть Антиохийского епископа засвидетельствована была грамотами Кирилла Александрийского и Прокла Константинопольского, данными некоему Афанасию, епископу города Перры, на имя Домна, епископа Антиохийского. Дело в том, что этот Афанасий жаловался, будто он был насильно изгнан из своей церкви своим клиром, и что в недоброжелательстве к себе он подозревает и своего митрополита. Обманутые этим Кирилл и Прокл и дали ему грамоты свои к епископу Антиохийскому. «Афанасий говорит, – писали архиепископы, – что некоторые из подчиненных ему клириков были столько самовластны, что устранили его от священства. <...> А так как неуместно клирикам делать такия дерзости против своих епископов, <...> то да благоволит Святость Твоя, если далеко от Антиохии тот город, который получил в управление упомянутый благочестивейший епископ Афанасий, поручить кому-либо исследование своими грамотами. <...> Афанасий говорит, что подозревает и того, кто получил теперь митрополитское право в том округе, из которого он сам. И <...> нечего жалеть, если нужно устранить от суда над ним тех, кого он подозревает»²⁹⁹. Вследствие этих грамот Домн действительно поручил исследовать дело Афанасия Иерапольскому митрополиту Панолвию, затем пересматривал и сам лично на Антиохийском соборе³⁰⁰.

В словах грамоты и действиях Домна ясно обнаруживается та же самая власть Антиохийского епископа в его округе, какую Сардикийский собор усвояет Римскому епископу. Последний случай показывает, кроме того, что епархиальный епископ имел право обращаться за судом прямо к патриарху, если подозревал своего митрополита в пристрастии.

Из приведенных слов святого Григория Богослова открывается, что в основании судебной власти патриарха над всеми лицами его округа лежит то же самое начало, на котором основывается и власть митрополита в отношении к епископам его области, а именно – его право на своем соборе назначать митрополитов. «Каждый митрополит вышеупомянутых областей (Понтийской, Асийской и Фракийской, подчиненных Константинопольскому патриарху) с епископами области должны поставляти епархиальных епископов, как предписано Божественными правилами. А самые митрополиты вышеупомянутых областей должны поставляемы быти Константинопольским архиепископом по учинении согласного, по обычаю, избрания и по представлении ему онаго» – читаем в 28-м правиле IV Вселенского собора. Но право рукоположения, совершаемое властью независимой, действующей внутри целого округа, усвоено было еще I-м Вселенским собором, кроме Антиохийской и Римской церквам, Александрийской, Иерусалимской и некоторым другим (см. правило 6-е). На этом же правиле основывалась в защите своей автономии и церковь Карфагенская против притязаний Римского епископа³⁰¹. Далее, 6-м правилом II-го Вселенского собора и епископу Константинопольскому усвоены права, равные с Римским. Таким образом, за рассматриваемое нами время можно различить шесть самостоятельных церквей, внутри которых каждое судное дело могло проходить три инстанции³⁰².

Из этих шести церквей только Карфагенская не имела патриарха или экзарха, и старейший между её епископами – Карфагенский, наряду с другими, пользовавшимися правами и честью митрополитов, ограничивался скромным титулом первого епископа или первенствующего в области. Может быть, притязания Римского епископа, обнаружившиеся еще в предшествовавшем веке, послужили сильнейшим мотивом к тому, чтобы не следовать примеру других церквей в учреждении патриаршества; во всяком случае, она узаконила своими правилами два следующих положения: а) епископ первого престола не должен присвоять себе никакого другого наименования, например, экзарха иереев, верховного священника и т. п. (прав. 48-е). б) Последней судебной инстанцией должен быть общий собор епископов всей (провинции) Африки. «Аще кто из епископов подвергнется обвинению: обвинитель да представит дело к первенствующему в области (к митрополиту – по терминологии восточных церквей), к которой принадлежит обвиняемый, и да не будет обвиняемый отчужден от общения, разве когда, быв призван к ответу грамотою, не явится в суд избранных судити его. <...> Аще же пред всецелый того лета собор явитися не восхощет дабы, по крайней мере, тамо дело его окончено было: то имеет быти cужден, как произнесший приговор сам против себя» (Карф. соб. прав. 28). Этот всецелый, ежегодный собор и оставался на всё последующее время в Карфагенской церкви высшей инстанцией, заменявшей собой собор патриарший. Некоторое время общий собор всей Африки был таким же постоянным собором, т. е. ежегодно, в определенное время составляющимся собором, как и областные соборы. «Подтвердити подобает на сем святом соборе, чтобы по правилам Никейского собора ради церковных дел, которые нередко отлагаются со вредом для народа, каждогодно был созываем собор, на который бы все, занимающие первые в областях кафедры, присылали от своих соборов двух, или сколько изберут, епископов в местоблюстители, дабы составившееся таким образом собрание могло имети совершенное полномочие»³⁰³.

В числе правил Карфагенского собора мы находим даже специально указывающее на сам способ составления такого собора и дающее через это ясное понятие о многочисленном его составе. В правиле 87-м читаем: «Каждый раз, когда надлежит собратися собору, (должны) благовременно приходить на оный епископы, которым не препятствует ни старость, ни болезнь, ниже какая-либо тяжкая необходимость: и да извещаются первенствующие, каждый от своей области, о всех епископах, в двух ли или трех местах составляются собрания их, и от каждого из сих частных собраний поочередно избираемые, неотменно да приидут ко дню собора. В случае какого-либо препятствия, избранный должен известить о том своего первенствующего» (Карф. соб. прав. 87).

Место этого собора, по силе 63-го правила Карфагенского собора, назначалось каждый год в новой области, поочередно, чтобы таким образом каждая из областей Карфагенской церкви удостаивалась чести видеть в своих пределах общий собор.

Тем не менее, однако же, право председания на этом общем соборе принадлежало Карфагенскому епископу; ему же принадлежало и право назначения чрезвычайного собора (например, по случаю представления посольства на Вселенский собор), и право приглашать грамотами на этот собор всех епископов Карфагенского округа. Словом, все предуготовительные собору действия, сама инициатива собора, так сказать, принадлежала епископу Карфагенскому, который в этом отношении был то же, что митрополит в Восточных церквах. Но, с другой стороны, не нужно забывать, что по отношению к целому округу (Африканскому) это был первый митрополит между другими митрополитами (например, Нумидийским и Мавританским), и если бы мы вздумали на этом основании сравнивать его с экзархом или патриархом, то сделали бы большую ошибку: вот почему далее инициативы собора он сам по себе уже ничего не мог сделать без разрешения собора, и во время совещаний соборных все его преимущество ограничивается правом председания и правом давать собору предложения, принятие или непринятие которых зависит, безусловно, от мнения епископов. Это можно заметить отчасти по тону, каким высказывает свои предложения Аврилий, епископ Карфагенский (председатель соборов, правила которых образовали собой кодекс Африканский, принятый Вселенской церковью), и каким выставляются возражения против них (например, епископа Постуметиана в правиле 66-м). Но наиболее ясно выражаются оба высказанные сейчас положения посланием Капреола, епископа Карфагенского, к III-му Вселенскому собору. В нем выражается, что а) Карфагенский епископ должен был по силе пригласительной императорской грамоты послать на Вселенский собор «благоустроенное посольство», состоящее из епископов, избранных общим голосом. Между тем, на основании такой грамоты он, как митрополит, имел право лично избрать более способных епископов³⁰⁴. б) Он хотел разослать по всем епархиям обычные грамоты и созвать собор, дабы избрав на нем некоторых епископов, отправить их на собор³⁰⁵. Вообще, можно, кажется, совершенно справедливо за Африканской церковью отметить ту существенную черту, отличающую ее от церквей Восточных, что в ней равенство всех митрополитов имело положительный перевес над преимуществами кафедры, между тем как в церквах Восточных происходило наоборот. Здесь, например, и первый митрополит не мог без собора назначить посольства на Вселенский собор, и лично от себя решился отправить только послание и своего дьякона³⁰⁶; там патриарх иногда назначал для решения тяжбы между епископом и его клириками очень немногих лиц, ему починенных³⁰⁷.

Таковы виды церковного суда в каждой частной или поместной церкви по законодательству IV и V вв. Но здесь естественно рождается вопрос: кто же судит патриарха за его личные преступления? Или: куда имеет право апеллировать недовольный патриархом или окружным собором? Собор Карфагенский, правда, ясно и решительно запрещает переносить судное дело за пределы Африки и именно в Рим (пр. 118-е) и повелевает его оканчивать в самой Африканской области на общем её соборе (прав. 139-е); но распространяет ли Карфагенский собор эти правила и на митрополита Карфагенского? Отвечать на это категорически мы не имеем права, если, с одной стороны, не хотим выходить из пределов точного понимания её канона, с другой – противоречить действительному факту перенесения из её области судного дела Цецилиана, епископа Карфагенского. Что же касается Восточных церквей, то в каноне их мы решительно не находим никакого ответа на этот вопрос: напротив, находим, что перед ним-то и остановился этот канон. Последней степенью в ряду судебных инстанций 9-е и 17-е правила IV Вселенского собора поставляют «экзарха великия области», или Константинопольского патриарха, и этим прекращают ряд судебных инстанций.

По-видимому, вопрос решается сам собой, если рассмотреть его аналогично вопросу о суде над митрополитом и апелляцией на митрополитский собор. Продолжая эту аналогию, мы получим в результате такой вывод: патриарха (лично) судят другие патриархи, как равные ему по степени иерархии; от поместного собора апелляция восходит ко вселенскому³⁰⁸.

И действительно, в церковной практике этого богатого разнообразием явлений церковной жизни времени выступал на вид и этот вопрос и нашел себе такое именно разрешение, предварительно устранив, однако, притязания римских пап на верховную над всей церковью юрисдикцию.

Обстоятельства церкви в первое время её победы над язычеством, по-видимому, благоприятствовали таким притязаниям; но тем решительнее было их поражение, случившееся в конце рассматриваемого периода времени.

Первый случай, удовлетворивший этим притязаниям, представила Карфагенская церковь. В 311 г. здесь образовался раскол. В самом центре Африканской церкви – Карфагене – явились вдруг два митрополита: Цецилиан, избранный клиром и народом, и Донат, которого выставила против Цецилиана партия недовольных им епископов. Не успев ничего сделать для себя в Карфагене, последние обратились к императору Константину с просьбой дать им судей из Галлии. Император исполнил их просьбу и в своей грамоте к Милтиаду, папе Римскому, назначил суд по делу Цецилиана в Риме под его председательством и в сообществе трех Галльских епископов: Ретиция Августунского, Матерна Кёлнского и Морана Арльского, присовокупив свое желание, чтобы та и другая стороны были выслушаны «по крайнему разумению, сколько возможно согласнее с священным законом»³⁰⁹. Собор папы правдиво решил это дело в пользу Цецилиана, и это решение подтверждено было Арелатским собором, вторично рассматривавшим его по просьбе Донатистов³¹⁰.

Так произошло перенесение судного дела из одного округа в другой, и именно в Римский. Правдивое решение его там оправдало это уклонение от одного из основных начал церковного судоустройства.

Подобное же этому явление совершилось в Александрийской церкви спустя недолгое после того время. Арианские волнения, жертвой которых со стороны православных был святой Афанасий, архиепископ Александрийский, еще более возвысили в глазах всего христианского мира папу Юлия, мужеством и правдивостью своей заставившего устыдиться врагов православия. Тогда как собор в Тире (провинции Египта), собравшийся по делу святого Афанасия, равно как и спустя некоторое время собор в Милане, действовали явно несправедливо, не остановившись даже и перед мерами насилия и угнетения, папа Тиберий, преемник Юлия, также как и последний, выступил на защиту православия и угнетенной невинности и не поколебался принести в жертву справедливости даже личную свободу³¹¹.

Опять судное дело перенесено за пределы поместной церкви в другую, и именно в Римскую, и здесь только нашло себе справедливое и во всем остальном согласное с церковными правилами исследование и решение.

Удивительно ли после этого, что в своем послании к восточным епископам, осудившим святого Афанасия, папа Юлий со справедливой укоризной принимает тон правдивого и строгого судьи их действий и выставляет одной из причин дотоле происходивших смут то, что они, вопреки древнему апостольскому преданию и обычаю, не обратились, прежде всего, к нему, епископу Римскому, в особенности в деле, касавшемся Александрийского епископа? «Суды церковные не по Евангелию уже производятся, возлюбленные, но домогаются заточений и смерти. Если и подлинно, как говорите, была в них какая вина, то по церковному правилу, а не так надлежало произвести суд; надобно было написать ко всем нам, чтобы таким образом всеми произнесено было справедливое решение. Ибо страдали епископы, страдали не малые какие церкви, но те, которыми Апостолы лично правили. Почему же не написано было к нам, особенно о церкви Александрийской? Или не знаете, что было это обыкновение – прежде писали к нам, и здесь уже решалось, кто прав? Итак, если падало какое подозрение на тамошнего епископа, надобно было написать к здешней церкви. <…> Не таковы Павловы постановления, не так предали отцы; это – иной образ действования; это – новое предначертание»³¹².

Уже и здесь рядом с законными требованиями церковного правосудия открыто выставляются притязания на признание за Римским престолом права судить дела патриархов в самом Риме. Папа Целестин (V-го века) пошел гораздо далее, пытаясь на деле осуществить то, что Юлий высказывал только письменно. За разные преступления общий собор Африки осудил на отлучение одного пресвитера – Апария. Последний обратился к папе и нашел у него благосклонный прием, выхлопотав даже грамоту этого папы, и с епископом Фавстином, папским послом, явился снова в Африку. Здесь, на соборе Карфагенском, Апарий был совершенно изобличен в тяжких преступлениях и извержен, несмотря на заступничество Фавстина, оскорблявшего собор своей надменностью. В своем ответном послании к Целестину отцы Карфагенского собора прямо и решительно отвергают притязания его на право решения дел, ему неподсудных: «Итак, впредь не позволяйте по просьбе некоторых посылать сюда ваших клириков исследователями, и не попускайте сего, да не явимся мы вносящими дымное надмение в церковь Христову». И в основание этого требования они излагают глубоко обоснованное и хорошо уже известное нам основоположение церковного права о самостоятельности церковных округов по судебным делам. «Отцы судили, что ни для единой области не оскудевает благодать Святого Духа, чрез которую правда иереями Христовыми и зрится разумно, и содержится твердо, и наипаче когда каждому, аще настоит сомнение о справедливости ближайших судей, позволено приступати к соборам своей области и даже ко вселенскому собору. Разве есть кто-либо, который бы поверил, что Бог наш может единому токмо некоему вдохнути правоту суда, а бесчисленным иереям, сошедшимся на собор, откажет в оном? Притом, как будет тверд заграничный суд, пред который необходимые лица свидетелей не могут представлены быти, то по немощи, или от телесного сложения, или от старости, то по многим другим препятствиям? О том, чтобы некие, аки бы от ребра твоей святыни были посылаемы, мы не обретаем определения ни единого собора отцов. Ибо, что прежде от вас чрез того же соепископа Фавстина прислано было к нам, аки бы из постановлений Никейского собора, того мы никак не могли обрести в вернейших списках правил сего собора, с подлинников снятых, которые мы получили от святейшего Кирилла, нашего соепископа Александрийской церкви»³¹³.

Подобные же притязания и такое же отклонение их последовало и немного спустя – при папе Зосиме по делу монаха Целестия, горячего приверженца Пелагия³¹⁴.

Еще с большей смелостью выразились притязания папы в деле Константинопольского патриарха Нестория. Получив подробное донесение о ереси Нестория и о его упорстве увещаниям святого Кирилла, епископа Александрийского, папа Целестин на своем соборе осудил ересь Нестория и его самого отлучил от церкви под условием, впрочем, если он в течение 10 дней по получении папской грамоты не откажется от своего учения. Тон этой грамоты так сильно проникнут духом горделивого притязания на главенство в христианской церкви, и эти притязания выражены с такой внешней правильностью формального церковного судопроизводства, что мы позволяем себе представить здесь сам оригинал ее. Вот, между прочим, слова грамоты, обращенные к самому Несторию: «После того, как брат Кирилл двумя своими посланиями хотел вывести тебя на прямой путь, я хочу дать знать тебе, что после первого и второго его вразумления³¹⁵ и после этого моего обличения, которое, как видишь, есть уже третье, ты совершенно отлучен и от епископского престола, который ты вместе с нами занимаешь, и от всего общества христиан, если скоро не исправишь своего злого учения, если не возвратишься на тот путь, который есть Христос, как Он называет Себя. Тяготимый отчаянием, ты злобно поднял оружие против Того, Кто в доме Своем поставил тебя как верного и умного раба, выше всех своих слуг. <...> Видим, что яд на устах твоих, что слова твои полны клятвы и горести (Псал. XII, 9), когда ты начинаешь говорить о Том, Кто есть самая сладость. Где тут пастырская заботливость? <...> Рассмотри внимательнее, в какое ты себя поставил положение: тебя вызывают на суд, на тебя доносят, тебя осуждают. <...> Ужели думаешь, что мы будем щадить тебя?» Все это, однако, Несторий еще мог бы считать за братское увещание, хотя резко и сильно выраженное, но заключение папской грамоты, действительно, могло только озлобить Нестория, такого же патриарха, как и папа, но не тронуть. «Так верно знай, что нами постановлено такое определение: если ты не будешь учить о Христе Боге нашем так, как верует Римская, Александрийская и вся Вселенская церковь и как до тебя в совершенной правоте веровала святая церковь в Константинополе, и если ты, в продолжении 10-ти дней, считая это время со дня, в который получишь это извещение, не отречешься от нечестивого нового учения, которое стремится разделить то, что – по указанию Священного Писания – соединено, дав такое исповедание торжественно и письменно: то будешь отлучен от всякого общения с кафолической церковью. Письменный акт нашего суда на тебя со всеми хартиями мы послали с сыном нашим, дьяконом Посидонием, к священному иерею Александрийскому и моему соепископу, который передал нам об этом полные сведения, чтобы он был нашим местоблюстителем и, исполняя это дело, объявил наше определение и тебе, и всем братьям: потому что все должны знать это дело, так как оно имеет отношение ко всем»³¹⁶.

Так писал папа к самому Несторию. Но этого мало. Он писал таким же тоном законного судьи и к константинопольскому клиру, объявляя ему еретиком и отлученным от церкви его епископа и поручая ему надзор за церковью, как будто уже не имеющей своего епископа. «Теперь надобно нам обратить слово наше к вам, клирики, и ко всем вам, принявшим освящение для служения Богу. Но кто-нибудь из вас скажет, что нами не соблюден порядок. И мы хотели говорить прежде с вами, как требовал этого церковный чин; но нас сильнее озаботило состояние тех, которых спасение есть общее наше дело»

Побуждая их затем к терпеливому перенесению притеснений со стороны Нестория примерами святых и в частности первомученика Стефана и указывая на недавний подвиг Афанасия Александрийского, папа продолжает: «Он изгнан гонителем Арием, но возвращен Господом. <...> Оттуда (т. е. из Александрийской церкви) он был изгнан, а в наших странах он нашел себе убежище. В самом деле, здесь он снова восстановлен был в своем достоинстве и обрел покой общения при нашем престоле, при котором находят себе защиту все исповедники кафолической веры. <...> Вам теперь мы поручаем там ваших больных, когда врач сам в болезни. Но и ему мы желаем помочь, если есть еще возможность». А между тем к этому посланию папа прилагает и свой решительный приговор против Нестория, который мы привели уже выше³¹⁷.

Как ни справедливы были суждения папы о вере и о самой ереси Нестория (это признал и следовавший затем Вселенский собор), но приговор папы о низложении Нестория и об отлучении его от церкви есть прямое противоречие церковным правилам. После первого, второго и третьего увещания епископ может извергнуть из сана своего пресвитера (Апост. прав. 31, Антиох. соб. прав. 3), но нигде и никогда дотоле не было примера, чтобы низлагал епископ епископа. Притом же первое и второе увещания, о которых говорит папа, следовали со стороны лица, которого в неприязни к себе подозревал подсудимый: со стороны же папы не было сделано ни одного увещания, а прямо последовало решительное осуждение и угроза привести свой приговор в исполнение не далее, как через десять дней по получении папской грамоты.

Само собой разумеется, что угроза папы не могла быть приведена в исполнение, и Несторий был низложен и отлучен не через 10 дней по прибытии в Константинополь папской грамоты, а уже после того, как святой Кирилл снесся по этому делу с Антиохийским, Иеpyсалимским и другими епископами, и после того, как собравшийся Вселенский собор троекратным приглашением Нестория явиться на суд и троекратным его отказом на то убедился в виновности Нестория и на этом каноническом основании изрек о нем соборный приговор.

Итак, по-видимому, мы приведены в необходимость заключить, что власть суда над патриархом принадлежит только Вселенскому собору: в самом деле, не только Нестория, но и Македония, и Диоскора осудил Вселенский собор; приговор святого Флавиана над Евтихием проверял также Вселенский собор. Но мы воздерживаемся от такого вывода на том основании, что во всех этих случаях главным предметом собора служила не личность патриарха, а поднятый им вопрос веры. Все (четыре) вселенские соборы этого времени имели главным своим назначением утвердить веру православную, изложить истинное учение церковное, отделив его от ложных человеческих мудрований, которые стремились привнести в нее упомянутые ересиархи. Ни ересь несторианская, ни ересь Диоскора или Македония не были местным или частным учением какого-либо из сих патриархов или имели местом своего возникновения и образования одну какую-либо частную церковь: в таком случае они и были бы осуждаемы только частной церковью. Нет, Вселенский собор являлся уже тогда, когда волнение умов, поднятое ересью, становилось всеобщим и вынуждало предстоятелей различных церквей предпринимать те или другие меры; когда вопрос – на чьей стороне истина – был вопросом не одной какой-либо частной церкви, но всех церквей. Такой характер и значение имели и те ереси, которых главными виновниками были вышеупомянутые патриархи, и только благодаря этому они удостоились чести быть выслушанными Вселенским собором. Поэтому в вопросе о суде над патриархом правильный вывод будет тот, что его судит не папа, но и не Вселенский собор (хотя последний и может, конечно, по известным обстоятельствам):       и тот, и другой имеют свою особенную область деятельности, первый – ограниченную пределами его округа, второй – неограниченную на земле никакими условиями. Всё, касающееся церковной жизни, как то: вопросы веры, дисциплины и нравственности, он имеет власть окончательно и безапелляционно разрешать и предписывать для исполнения каждой поместной церкви. Говоря кратко, Вселенский собор содержит в себе всю наивысшую церковную власть – законодательную, правительственную и судебную. Сохранившиеся до нас подробные записи деяний III-го и IV-го Вселенских соборов представляют нам весьма много процессов самых разнородных, нашедших себе окончательное разрешение здесь или властью собора переданных на разрешение местной церковной власти. Это – то значение Вселенского собора, т. е. как высшего церковно-судебного органа, и налагает на нас обязанность представить существенные отличия его от соборов, доселе нами имевшихся в виду.

Первой отличительной чертой судебной власти Вселенского собора от других, поместных, и служит его неограниченность; но кроме того, он существенно отличается от них и по своему составу, и по способу его составления или созвания.

1) Относительно состава он отличается, прежде всего, присутствием на соборе всех верховных представителей церкви: это есть в собственном смысле вся церковь, воедино собравшаяся и повинующаяся Единой Божественной Главе – Христу, невидимо действующему Духом Святым через избранных Своих отцов собора. Представитель народа – император – прежде самого действования собора уже преклоняет главу свою как послушный сын перед имеющими последовать соборными определениями и затем является первым исполнителем сих определений настолько, насколько он имеет в своей власти средств для их исполнения. Он присутствует на соборе лично или через своих местоблюстителей, но он не решает вопросов веры: он только слушает, вопрошает, поучается; он содействует беспрерывному и беспрепятственному течению соборной деятельности, издавая указы и грамоты, приглашающие епископов на собор и обеспечивающие безопасность и спокойствие их как во время пути, так и во время пребывания на месте собора. «Желая содействием своим уврачевать это зло (разномыслие церквей), я немедленно собрал всех вас, – говорит собору император Константин, – радуюсь, видя ваше собрание; но думаю, что мои желания тогда только совершенно исполнятся, когда увижу, что все вы оживлены единым духом и блюдете общее мирное согласие, которое вы, как посвященные Богу, должны внушать и другим. Не медлите же, о други, служители Божьи и благие рабы общего Владыки и Спасителя нашего; не медлите в самом начале рассмотреть причины вашего разногласия и разрешить все спорные вопросы мирными постановлениями. Через это вы совершите дело, приятное Богу, и доставите величайшую радость мне, вашему сослужителю»³¹⁸. Светское величие и преобладание здесь добровольно слагаются перед служением церкви, общей матери всех христиан; непобедимый император торжественно объявляет себя сослужителем смиренных епископов и просит принять его в их священный собор. «Да приимет меня честнейший собор вашей святости! – восклицал на соборе тот же император, – не заключайте для меня врата святой церкви, нашей чистой и общей всех матери. Хотя мой ум считает несвойственным себе изведывать совершеннейшую чистоту кафолической веры, однако ж побуждает меня принять участие в вашем совете и ваших рассуждениях»³¹⁹.

И не своему авторитету приписывает император обязательную силу соборных постановлений и определений, когда призывает к повиновению им своих подданных; напротив, сам он первый торжественно объявляет себя обязанным повиноваться им. «Признанное единогласно тремястами святых епископов есть не что иное, как мысль Самого Сына Божия, особенно когда в умах столь великих и многих мужей присутствовал Дух Святой, Который открыл им Божественную волю. <...> Итак, восприимем веру, которую даровал нам Вседержитель Господь!»³²⁰

Здесь присутствуют верховные представители всех частных церквей, патриархи и митрополиты со своими соепископами (или их местоблюстителями). Отстранение одной какой-либо церкви от представительства на соборе уже отнимает у него характер вселенского, неперерешаемого. Это явно обнаружилось теми смутами, какие возникли после первых заседаний III-го Вселенского собора, происходивших без присутствия антиохийских епископов: соборные решения, постановленные в этих заседаниях, едва не утратили всей своей силы, когда явился Иоанн Антиохийский и изъявил притязание на то, что будто бы без его согласия собор открыл свои заседания. Поэтому, здесь нет особенного преимущества личному авторитету или какой-либо частной церкви или кафедре перед другой (например, Римской перед Антиохийской). Все значение Римской церкви перед прочими сводится только к первенству ее: за представителями её в большинстве случаев оставалось председание на соборе, за ними оставалось первое слово в произнесении мнения или сентенции. Во всём прочем она такая же поместная церковь, как Антиохийская, Александрийская и др.; решение и приговор собора получают авторитет неизменяемых только подтверждением всех присутствовавших на соборе отцов, скрепленные их подписями.

II. Сам способ составления или собрания Вселенских соборов существенно отличается от способа составления прочих соборов. Право назначать его не принадлежит лично или по кафедре ни одному из предстоятелей частных церквей. Его назначает император, хотя и не по собственной инициативе, но повинуясь настояниям или исполняя просьбу епископов³²¹ Особенные какие-либо преимущества, исключительно принадлежащие одной церкви, а тем более её предстоятелю (например, епископу Римскому), здесь также не имеют себе места. На призыв императора, который в настоящем случае является как голос или орган всех пасомых к пастырям, равно обязаны отвечать все церкви и с полной готовностью, без замедления представить собору своих уполномоченных или свое «благоустроенное посольство», с другой стороны, отказ в этом равно одинаково налагает на каждую из них тяжкую ответственность. Эта мысль так ясно выражается в каждой из таких призывных грамот императоров, что мы считаем достаточным представить здесь только один образец их из опасения в противном случае бесполезных повторений.

«Мы уверены, с одной стороны, – читаем в грамоте Феодосия и Валентиниана, – что каждый из боголюбезнейших священнослужителей, узнав, что сим определением нашим святейший собор учреждается ради церковных и вселенских дел, постарается прибыть и подать посильную помощь делам, столь необходимым и споспешествующим Богоугождению. С другой стороны, мы, так много заботящиеся об этом, не перенесем равнодушно ничьего отсутствия. Да и никакого не будет иметь оправдания ни перед Богом, ни перед нами тот, кто не поспешит тотчас прибыть к назначенному времени в указанное место. Ибо, кого призывают на священный собор и он не спешит с готовностью прибыть, у того явно совесть нечиста»³²².

И сами предстоятели частных церквей вполне понимали всю тяжесть ответственности за свою неявку на собор и отказ на призыв императора. «Я желал, благочестивейшие братья, – писал Вселенскому собору (III-му) Карфагенский епископ Капреол, – чтобы при настоящем положении дел созван был ваш досточтимый собор, и нам хотелось бы отправить на сей собор не достойное слез извинение, но благоустроенное посольство, состоящее из нескольких собратий и епископов ваших, избранных общим голосом. Но разные причины воспрепятствовали исполнению сего нашего желания. <...> Но хотя вследствие таких обстоятельств мы никаким образом не могли отправить к вам торжественное посольство, однако ж, из уважения и во исполнение установленного в церкви порядка, назначили к вам, досточтимые братья, сына нашего дьякона Везулу с сим оправдательным посланием. <...> Усерднейше прошу вас, взяв во внимание (наши) бедственные обстоятельства, приписывать наше отсутствие не гордости или небрежению, но именно этому стеснительному положению нашему»³²³.

Общим правилом, определявшим количественный состав Вселенского собора и руководившим императорами при составлении ими призывных грамот на собор, было то, чтобы по возможности являлись на собор все митрополиты или епископы областных митрополий. Что же касается епархиальных епископов, то число их определялось по каждой митрополии усмотрением митрополита. «Святость твоя, с какими угодно будет тебе боголюбезнейшими епископами церквей, находящимися под управлением твоей святости, которых ты признаешь способными и опытными в учении православного благочестия, пусть поспешит прибыть в город ... ко дню ... календ», – вот общая формула таких грамот³²⁴.

Это, по-видимому, случайное правило относительно состава Вселенского собора на самом деле имеет глубокое основание в самой сущности церковной власти, которая принадлежит не исключительно одному какому-либо престолу или частной церкви, но одинаково проявляется в каждой области, ибо в каждой из них одинаково присутствует благодать Святого Духа, источника этой власти. «Разве есть кто-либо, который бы поверил, что Бог наш может единому только некоему вдохнуть правоту суда, а бесчисленным иереям, сошедшимся на собор, откажет в оном?!»

То же самое нужно сказать и относительно места собора. Для существа дела оно не имеет никакого значения, и его выбор обусловливается преимущественно внешними удобствами. Незначительный городок Никея был особенно приятен не только Константину Великому, но и императору Maркиану, желавшему сделать его местом III-го Вселенского собора именно потому, что в нем было больше cредcтв – среди мира и тишины решить великие вопросы веры и церкви.

Вообще, если для областного или патриаршего соборов представляется одним из существенных условий преимущественное на нем положение митрополита или патриарха, то основным началом Вселенского – исключение всяких преимуществ, равное и одинаковое участие и действование каждой поместной церкви в общецерковном деле. Это основной принцип Вселенского собора, и он строго проводится во всех его моментах.

Форма и порядок епархиального судопроизводства по Апостольским постановлениям. Свидетельства о соборном судопроизводстве III-го века.

В предыдущих отделениях нашего исследования были выяснены два обстоятельства, имевшие чрезвычайно важное значение для способа судопроизводства церкви в первые века, в особенности для судопроизводства епархиального. Мы видели, с одной стороны, что епархиальному суду принадлежит чрезвычайно широкая и весьма разнообразная область преступлений и дел; с другой – при этой обширной и разнообразной подсудности вся судебная власть сосредоточивается в одном лице епархиального епископа. При таком положении епископу приходится одновременно являться и действовать в качестве судьи и по гражданским делам (клириков), и по делам и преступлениям церковным, и, наконец, по обвинениям в тяжких нравственных преступлениях. Каждый из этих родов дел требует, конечно, особенных приемов и способов производства, что – при частом и многочисленном повторении их – делает должность судьи чрезвычайно трудной и обременительной. Естественно поэтому ожидать, что епархиальное судопроизводство не представит нам сложной процедуры и строго разграниченных форм и порядков по разным видам преступлений, а скорее представит более или менее краткий и однообразный процесс, более или менее общий для всех дел, независимо от их материи. В пользу такой общности или единообразия формы производства суда могло служить еще и то обстоятельство, что епископ и при отправлении должности судьи не должен был оставлять основной задачи своего служения – заботы о спасении вверенных ему людей, или паствы, а, следовательно, и в своих подсудимых видеть в то же время и своих пасомых. Положение его в этом отношении совершенно отличное от положения всякого иного судьи, а потому и не удивительно, что оно придавало и особенный характер его судопроизводству. В самом деле, имея в виду свое пастырское служение, не должен ли был епископ и во время самого судопроизводства обращать свое серьезное внимание, прежде всего, на саму личность подсудимого и обвинителя, а потом уже исследовать и решать их дело? Не должны ли были занимать епископа преимущественно сами тяжущиеся, а не предмет тяжбы, поставившей во враждебное отношение двух братьев?

Действительно, высокое уважение к личности подсудимого, забота о взаимном примирении и соглашении судящихся (где и на сколько позволяли это обстоятельства и предмет судного дела) до формального приговора, оглашавшего их всей церкви; затем полное обеспечение защиты для обвиняемого и строгое отношение к достоинству его обвинителя и свидетелей – составляют особенный характер канонического судопроизводства, ясно отличавшегося в сознании отцов IV и V века³²⁵. В этом, без сомнения, неопровержимое доказательство его самобытного образования, независимого от светского судопроизводства, при всем их сходстве и при всей соприкосновенности их по делам, подлежавшим и церковной, и светской юрисдикции, как то бывало во второй половине рассматриваемого периода времени (в IV и V веках), хотя начало этого образования историческими данными возводится к очень древнему, апостольскому времени. Так довольно подробные наставления о церковном судопроизводстве находятся уже в Апостольских постановлениях, и наставления эти всюду точно обоснованы на Священном Писании Ветхого и Нового завета. Не только теорию доказательств, но и само устройство суда составитель Апостольских постановлений хотел, по-видимому, образовать решительно по форме ветхозаветного, насколько оно сохранилось в священных книгах. Относительно светского судопроизводства сделана им только одна ссылка и то мимоходом, с целью побудить церковного судью к бескорыстному и правдивому отправлению его обязанности³²⁶.

Во всяком случае, образ епархиального судопроизводства по этому церковному памятнику изображается в следующих чертах:

Прежде всего, здесь различаются две формы: а) простейшая, состоящая, с одной стороны, в обыкновенном епископском или пастырском увещании без всяких наперед предписанных правил и приемов действования, но изменяющаяся смотря по обстоятельствам совершения преступления и личному характеру грешника, с другой – приближающаяся к открытой, происходящей перед всей церковью, исповеди, имевшей место в древней церкви; затем, б) более сложная форма открытого, в собственном смысле состязательного процесса между судящимися сторонами, производимого по предначертанному порядку, за соблюдением которого должен следить и который должен охранять судья. Первая форма в свою очередь является или совершенно особенной, отдельной, самостоятельной, или же входит в последнюю как её составная часть.

Свои судебные заседания церковь начинает с первого дня недели в виду того, чтобы к следующей субботе окончить всякие несогласия и неудовольствия, обыкновенно являющиеся по поводу столкновений в спорном деле и во время судебного разбирательства³²⁷. Кроме епископа с его пресвитерами и дьяконами в судилище [δικαστηριον]³²⁸ присутствует и народ. Тяжущиеся, или подсудимый с обвинителем, являются в судилище после, вводимые туда по приказанию епископа дьяконами³²⁹, и становятся на середине, как постановил и закон Моисеев. Когда суду предлежит дело тяжебное, денежное или рассмотрение личной обиды, процесс совершается коротко и начинается непосредственно за изъяснением дела. Он начинается увещанием и убеждением к примирению. Если же, впрочем, один из тяжущихся окажется «мягким, тихим чадом света», а другой – жестоким, дерзким, любостяжательным, то сей, по дознании, что он таков, подвергается епитимьи, несет наказание братоненавистничества. Пресвитеры и дьяконы разъясняют тяжущимся дело, стараясь примирить их и сделать друзьями прежде приговора епископа, «дабы, – присоединяют Апостольские постановления, – суд против согрешившего не сделался гласным (μη εξελθοι επι γης κρισις κατα αμαρτησαυτος)» ³³⁰. «Но надлежит, чтобы оскорбления, причиненные друг другу, примиряли не судьи, но сами те, кои имеют их у себя»³³¹. Когда примирение не может состояться, то епископ произносит приговор³³².

При производстве дела по обвинению в каком-либо преступлении, прежде начатия судебного следствия, в присутствии обвиняемого и обвинителя, производится тщательное исследование нравственных качеств и предшествовавшей жизни того и другого. О первом исследуется: сего ли первого обвиняет он, или и на других возводит он обвинения, и не от недовольства ли или от привычки к судебным препирательствам (φιλονεικια) он утруждает суд и теперь своим обвинением? Исследуется также и образ его жизни³³³. Когда исследование покажет, что он «добросовестен», суд переходит к свидетелям, которых должно быть не менее двух, и разузнает о них «таковы ли и они»? «Ибо часто случается, что и двое, и большее число свидетельствуют о зле и согласно утверждают ложь». Между тем, от свидетелей требуется, чтобы они были «кротки, негневливы, справедливы, любовны, целомудренны, воздержны, не злы, верующие, благочестивые»; если же они не таковы, их свидетельство не принимается, хотя бы они и казались согласными в обвинении³³⁴. Исследуется, наконец, образ жизни и нравственные качества подсудимого. Ибо, если были за ним и прежде дурные дела, то они делают более вероятным и настоящее обвинение против него, впрочем, правосудие должно вспомоществовать ему, если есть к тому возможность: «ибо может случиться, что некогда он действительно согрешил, но в том преступлении, в котором его оговаривают теперь, он не виновен»³³⁵.

Второй момент судебного процесса составляет выслушивание доказательств обвинителя и обвиняемого. При этом судья должен соблюдать беспристрастие и спокойствие: преждевременный гнев на подсудимого, быть может невинного, может только убить его и так же неуместен на суде, как пристрастие и лицемерие. Выслушивание доказательств той и другой стороны должно быть производимо непременно в личном их присутствии, одностороннее исследование (μονομερως) т. е. выслушивание одной только стороны, есть крайняя несправедливость³³⁶. Относительно способа ведения состязаний между сторонами на основании Апостольских постановлений можно сказать только, что они представляли вообще довольно продолжительные и горячие препирательства и что появление на суде искусных обвинителей, для которых обвинение было профессией или любимым занятием (φιλονεικια), побуждало и самих церковных судей иногда вступаться в прения сторон и направлять течение их, когда одна из сторон стремилась удалиться от прямого пути и затемнить дело. Это ясно, с одной стороны, из следующего места Апостольских постановлений: «Если вы (епископ и дьяконы) судите нелицеприятно, то разузнавайте обвинителя, свидетельствовавшего против ближнего своего ложно, и покажите, что он клеветник, ябедник, убийца (в нравственном смысле), что он мутит все злыми спорами, непостоянен в словах, сам противоречит себе в известиях и уловляется словами собственных уст, ибо таковой сам ставит себе крепкую сеть – собственные уста»³³⁷. С другой – можно видеть из того, что этим же лицам предписывается в судебных делах обладать искусством «сведущих мастеров серебряных дел», тонко отличающих поддельные монеты от настоящих³³⁸.

За выслушиванием сторон следует третий момент судопроизводства – заключение о виновности или невинности подсудимого на основании выяснившегося прениями преступления и назначение наказания.

При этом возможны, конечно, два случая: или оправдание, или обвинение подсудимого. В последнем случае ему назначается наказание, причем на обязанности епископа лежит строгое внимание как в отношении личного характера наказуемого, так и относительно качества совершенного им преступления. «Вникая тщательно, произносите мнения против уличенного осмотрительные и твердые, а если после отлучения он попросит прощения, припадет к епископу и исповедует, что согрешил, то принимайте его»³³⁹. «Приговор произносите не о всяком грехе одинаковый, но каждому сродный, со многим благоразумием осуждая каждое прегрешение, как малое, так и великое. <...> И одних подвергай только угрозам, других – подаяниям нищим; тем назначь строгие посты, а другим, по великости преступления их, отлучи»³⁴⁰.

Во втором случае, когда, несмотря на все доводы обвинителя, подсудимый будет признан невинным в возводимых на него преступлениях, а обвинитель окажется клеветником, вся тяжесть наказания обрушивается на него. «Такого ты (епископ) отлучи от церкви как убийцу брата. Потом, спустя время, если он скажет, что кается, назначь ему посты, а после сего прими его чрез руковозложение, предостерегши его, однако, чтобы опять не возмутил кого-либо»³⁴¹.

Таков в общих чертах, по Апостольским постановлениям, порядок и ход процесса на церковном суде как таком действии церковной власти, последствием которого для осужденного является лишение известных прав церковных (для клирика и мирянина), а для всей церкви – изменение к нему прежних отношений, прекращение с ним общения – полное или неполное.

Кроме Апостольских постановлений мы не имеем других источников для изложения епархиального судопроизводства во II и III вв. Из свидетельства Тертуллиана мы узнаем только, что суд производился вообще со строгим исследованием преступлений (judicatur magno cum pondere). Далее довольно ясно можно заметить из других исторических данных, что приговор епископа почитался твердым и не легко изменяемым, так что ходатайство Маркиона, отлученного своим отцом-епископом, не было уважено учениками апостольскими в Риме, что исповеднику Наталию нужно было свидетельствоваться собственными язвами, чтобы получить прощение у Римского епископа и возвратиться к общению с церковью.

Еще скуднее наши сведения относительно порядка и способа судопроизводства на соборном суде III-го века. Те исторические данные, которые так или иначе касаются церковного суда этого времени, или совершенно умалчивают о самом ходе судебного процесса, или же выражаются о нем в самых общих чертах и как бы мимоходом. Тем не менее, однако, эти данные имеют важность в том отношении, что представляют судебное производство делом довольно обычным и совершавшимся довольно однообразно.

Так, относительно постановления приговора эти свидетельства довольно согласно говорят, что он постановляем был всеми епископами собора, выражался в форме письменного акта, утвержденного их подписями. В своей «Библиотеке» Фотий, со слов Оригенова апологета Евсевия, говорит: «Димитрий вместе с несколькими епископами египетскими лишил его (Оригена) и священства, и они подписали этот приговор (αποφασις), предварительно одобрив его своими мнениями»³⁴². Отсюда видно, что Димитрий, как председательствовавший на соборе, выразил свое мнение о лишении Оригена священства; на это мнение каждый из присутствовавших епископов выразил свой отзыв; после сего приговор был изложен письменно и подписан теми епископами, которые его одобрили³⁴³. О некоторых соборных решениях этого времени известно, что они утверждались не только общим согласием епископов, присутствовавших на соборе и под ними подписавшихся, но и другими епископами, не являвшимися лично на собор, но через свои послания выражавшими свои отзывы о разбиравшемся деле. В конце своего послания к Фабию, епископу Антиохийскому, папа Корнилий прилагает список тех епископов, которые приходили в Рим и осудили безумие Новациана: «Здесь он обозначает и имена их, и кто какой епархией начальствовал. Упоминает также об епископах, не приходивших в Рим, но подтвердивших мнение прочих своими грамотами, причем, равным образом, обозначает их имена и названия тех городов, откуда грамоты были присланы»³⁴⁴.

Относительно способа ведения следствия на соборном суде есть прямое указание на то, во-первых, что при выслушивании обвинения обращалось внимание на личность обвинителя и свидетелей: от лиц недостойных доверия обвинение не принималось. «Когда послы Новациана, произнося в собрании христиан (Карфагенской церкви) хулы и возмутительные речи, неотступно требовали от нас и народа публично выслушать то обвинение, которое они намеревались представить и доказать: то мы почли несовместным с достоинством нашим допускать, чтобы добрая слава товарища нашего, уже избранного, посвященного (епископа Корнилия) и заслужившего от многих похвалу и одобрение, была долее поносима злоречивыми устами завистников», – читаем в 35-м письме святого Киприана. Далее, судебное следствие обращалось не только к самому преступлению, но также к обстоятельствам его совершения и побуждениям к нему обвиняемого. Так, излагая отчет о своих действиях относительно падших в послании своем к епископу Антонину, Киприан говорит следующее: «…(мы желали) внушить им, что они долго должны приносить покаяние и сокрушенно просить отеческой милости и что надобно исследовать вины, побуждения и обстоятельства каждого из них. Все это содержится в свитке, где по главам прописаны все решения»³⁴⁵. По преступлениям против веры, когда исследованию подлежал вопрос, касавшийся вероучения, следствие первоначально направляемо было к самому предмету преступления, а потом уже и к лицу, которым было совершено. Мы имели уже случай представить пример исследования учения епископа Берилла, после которого этот последний признал свое заблуждение, и суд над ним этим и окончился³⁴⁶. Осуждение Павла Самосатского последовало только на последнем из целого ряда судебных заседаний, исследовавших отдельные вопросы веры, возбуждаемые его еретическим учением³⁴⁷. Прежде чем в Риме составился великий собор для суда над Новацианом и поднятым им вопросом о падших, областные пастыри рассуждали отдельно каждый в своей епархии о том, что надобно делать, результатом каковых соборов и явились на Римском Великом соборе грамоты отсутствовавших епископов и полное осуждение Новациана³⁴⁸. Прежде чем в Карфагене составился в 252-м году собор по делу Фелициссима и пяти пресвитеров, также поднявших вопрос о примирении с церковью падших, святой Киприан вел уже письменные сношения по этому вопросу со многими соседними епископами и написал отдельную книгу «О падших»³⁴⁹.

При нескольких преступлениях одного лица исследовалось первоначально главное, и если оно было вполне доказано и влекло за собой совершенное осуждение лица, прочие преступления не подвергались следствию. От притеснений и обид Павла Самосатского, по выражению отцов Антиохийского собора, все стенают и скорбят про себя, «однако же эти отцы считали излишним подвергать следствию человека, который не держится вселенского смысла»³⁵⁰.

Встречается, наконец, свидетельство и о том, что процесс начинался не непосредственно за появлением жалобы или обвинения, но после некоторого промежутка времени, и день исследования – cognitionis dies – назначался предварительно. «По настоянию братьев наступал уже день исследования, и мы занялись бы его (Новата) делом, но он предварил суд священников произвольным удалением»³⁵¹.

Таковы исторические свидетельства о соборном судопроизводстве III-го века.

Очевидно, что на основании только этих свидетельств нельзя составлять заключение о несовершенстве или неразвитости соборного процесса III-го века, равно как, с другой стороны, и нет возможности составить полный его образ. Но, судя по позднейшим свидетельствам церковного законодательства и судебной практики, нельзя сомневаться в том, что в III-м веке точно действовал определенный порядок судопроизводства, по крайней мере, относительно главных и существенных его моментов. В самом деле, если уже в начале IV-го века папа Юлий и святой Афанасий так ясно изобличали уклонения от канонического судопроизводства, допущенные Тирским собором³⁵², то очевидно, что это каноническое судопроизводство в то время было уже хорошо известно всем этим лицам и что оно было выработано в более раннее время, так что в IV веке было уже обычным. Во всяком случае, совокупляя доселе представленные данные относительно церковного судопроизводства II и III-го веков, мы получим следующие общие положения его:

1) В церковном судопроизводстве различаются две формы: простейшая, состоящая в склонении подсудимого к самообличению и имеющая целью врачевание согрешившего. К этой же форме судопроизводства подходит и исследование гражданских тяжб, направленное, главным образом, к примирению тяжущихся. Затем – более сложная форма обвинительного производства, выдерживающая три основных момента в движении процесса: а) исследование личности обвинителя, свидетелей и обвиняемого; б) судебные состязания и поверка доказательств обвинения и защиты; в) постановление приговора и назначение наказания подсудимому или обвинителю, не доказавшему своего обвинения.

2) Относительно личности обвинителя на церковном суде имеют место ограничения, касающиеся его вероисповедания – он не должен быть еретик – и его нравственных качеств. Имеет также значение и то, в первый ли раз выступает он с обвинением, или же и прежде принимал на себя эту обязанность. Последнее обстоятельство не исключало, впрочем, для него возможности пользоваться своими правами и во второй раз, и в следующие. За исключением вышеупомянутых условий обвинителем имеет право выступать каждый христианин.

3) Судебный процесс мог быть начинаем и без подачи частного обвинения, но по инициативе самой церковной власти (таковы процессы карфагенских раскольников: Оригена, Павла Самосатского и другие).

4) Судебное следствие и судебный приговор совершаются непременно в личном присутствии обвинителя и обвиняемого.

5) Способ судопроизводства – открытый, совершающийся перед всей церковью в храме, устный и состязательный.

6) Со стороны судей при производстве судебного следствия обращается внимание как на сущность самого преступления, так равно на нравственные качества обвиняемого, обстоятельства совершения преступления и побуждения, по которым совершено им преступление, наконец, его отношение к совершенному преступлению, т. е. раскаяние в нем или же упорство и несознание своей вины.

7) Постановление приговора и назначение наказания на епархиальном суде принадлежат одному епископу, хотя судебное следствие он производит при содействии своих дьяконов и пресвитеров. От епископа же зависит смягчение уже назначенного наказания и принятие в общение отлученного его приговором.

8) На соборном суде приговор и наказание определяются всеми епископами собора и утверждаются их подписями.

9) Почти во все моменты формального судопроизводства входит как составная и существенная его часть первая форма суда – увещание. Вследствие этого иногда осуждалось только самое преступление, лицо же, его совершившее, по признании себя виновным, освобождалось от наказания (разумеем суд над епископом Бериллом).

Выдерживаются ли эти основные начала в церковном судопроизводстве IV и V-го веков?

Судопроизводство по делам гражданским и церковным. Правила относительно личности обвинителя. Теория доказательств. Свидетели. Лица, неспособные к свидетельству. Письменные доказательства. Доказательства per indicia.

Правилами церкви IV и V веков, прежде всего, проводится точное различие производства суда по делам гражданским, ведение которых перед церковным судом (епархиальным или соборным) обязательно для духовных лиц, и производства суда по делам церковным (πραγματα εκκλησιαςικα) или по преступлениям против нравственности при обвинителе.

Как на епархиальном, так и на соборном суде процесс по делам гражданским представляется более кратким и простым, чем процесс по делам церковным. Он начинается непосредственно за подачей прошения или изъяснением иска. При этом вести процесс (конечно, с духовным лицом) может всякое лицо, будет ли то православный христианин, язычник, иудей, еретик или отлученный от церкви. Между тем, по делам церковным, равно как и по обвинениям в тяжких преступлениях, суду предписывается прежде начатия самого следствия обращать строгое внимание на личность обвинителя и выставленных им свидетелей (равно как предписываются и особенные постановления касательно подачи обвинения и сроков явки подсудимого и обвинителя к разбирательству дела). «Святой собор стекшихся в Константинополе епископов заблагорассудил: не без исследования допускати обвинителей, ниже позволяти всякому приносити обвинения на правителей церкви, но и не всем возбраняти. Но аще кто принесет на епископа некую собственную, то есть частную жалобу, как-то в притязании им имения или в иной какой потерпенной от него неправде: при таковых обвинениях не принимати в pасcyждeние ни лица обвинителя, ни веры его. Подобает бо всячески и совести епископа быти свободною, и объявляющему себя обиженным обрести правосудие, какия бы веры он ни был. Аще же взводимая на епископа вина будет церковная: тогда подобает рассмотряти лицо обвинителя»³⁵³. «Явно есть, – говорится в 28-м правиле Карфагенского собора, – яко аще во время движения дела в суде епископов опорочено будет лицо доносителя, то не должно принимати от него обвинения, разве токмо пожелает он рассмотрения своего собственного, а не церковного дела». Относительно самого способа ведения иска (υροθεσις) как на епархиальном, так и на соборном суде правилами не предписывается никакого обязательного порядка производства для судьи, а даже ясно выражается мысль, что иск ведет сам истец: «Аще который клирик с клириком же имеет судное дело (πραγμα – дело вообще, церковное или гражданское), да не оставляет своего епископа и да не прибегает к светским судилищам. Но сперва да производит свое дело (αλλα προτερον την υποθεσιν (иск) γυμναζετω παρα τω ιδιω επισκοπω³⁵⁴) пред своим епископом».

Наконец, епископ (или собор епископов) может поручить все судопроизводство по частным делам тяжущихся добровольно избранным сторонами судьям: «по изволению епископа избранные обеими сторонами да составят суд»³⁵⁵. При этом предписывается только, чтобы число избранных судей было нечетное, так чтобы возможно было решение дела по большинству голосов, именно: один или три³⁵⁶.

Производство по делам церковным осложняется, прежде всего, особенным порядком исследования личности обвинителя, правилами относительно сроков и отсрочек производства следствия по неявке к суду обвиняемого или обвинителя, достоверности свидетельских показаний, постановления приговора и т. п.

Относительно обвинителя церковными правилами точно определено следующее:

1) Суд должен обращать строгое внимание на лицо обвинителя и потому, прежде начатия судебного разбирательства поданного им обвинения, исследовать общественное о нем мнение: «От клириков или мирян, доносящих на епископов или на клириков, не принимати доноса просто и без исследования, но предварительно исследовати общественное о них мнение»³⁵⁷.

2) В частности, обвинение по церковным делам решительно не принимается:

а. От еретиков, язычников и иудеев³⁵⁸.

б. От лица, находящегося под отлучением, будет ли то клирик или мирянин³⁵⁹.

в. От всех рабов (Карф. соб. прав. 144).

г. От отпущенников, доносящих на их прежних господ (то же правило).

д. От тех, на ком лежит пятно бесчестия, то есть, от позорищных³⁶⁰, и от лиц к срамным делам прикосновенных (то же правило).

е. От тех, которые предварительно сами подверглись доносу и не оправдались еще от обвинения (II Всел. соб. прав. 6).

ж. От тех, которых гражданские законы не допускают к доносам о преступлениях (Карф. соб. прав. 144-е).

По действовавшему в то время гражданскому праву лица, от которых не принимались обвинения, разделялись на два разряда: от одних обвинение безусловно не принималось, от других не принималось обвинение только против известных лиц.

К первым относились: женщины, несовершеннолетние, воины, высшие чиновники, бесчестные, то есть осужденные за клевету или ложные доносы, не имевшие никакой собственности, дети, желавшие обвинять без согласия отца семейства, подкупленные для обвинения и, наконец, находящееся под судом по обвинению более тяжкому чем то, в котором они желают обвинять других.

Ко вторым относились: родственники по прямой лиши, именно дети против отцов и дедов и наоборот, вольноотпущенные против бывших их господ, наконец, те, которые по каким бы то ни было отношениям почитались домашними людьми (familiares) обвиняемого, а также и рабы против своих господ³⁶¹.

3) Судопроизводство в делах по обвинениям епископов, а также пресвитеров и дьяконов происходит следующим порядком:

Обвинитель представляет жалобу или обвинение к первенствующему в области (если дело идет о суде над епископом) или епархиальному епископу (по делам других духовных лиц), и суд призывает обвиняемого в назначенный день явиться для оправдания; епископ вызывается грамотой митрополита (Карф. соб. прав. 28 и 29).

При этом обвиняемому дается один месяц для приготовления к оправданию, и в течение этого месяца ни он, ни его обвинитель не лишаются общения (те же правила).

По истечении месяца обвиняемый может пользоваться и еще льготным месяцем, если представит «истинные и необходимые причины, препятствовавшие ему явиться к ответу против того, что на него представлено». Затем, по прошествии другого месяца, он уже лишается общения, доколе не оправдается на суде по обвинению (те же правила).

Обвиняемый, не явившийся в течение года для оправдания, осуждается заочно. «Аще же пред всецелый того лета собор явитися не восхощет, дабы по крайней мере, тамо дело его окончано было: то имеет быти сужден, как произнесший приговор сам против себя» (те же правила и 90-е). Обвиняемого епископа побуждает к прибытию на окружной собор также митрополит своей грамотой (Карф, соб. прав. 88).

Обвинитель во все дни рассмотрения дела имеет общение, если никуда не отлучался. Если же удалится и скроется, то он отлучается от общения, а обвиняемый им возвращается к общению. Впрочем, у обвинителя не отнимается свободы к доказательству обвинения своего, если только он докажет, что отлучался по необходимости (Карф. собора прав. 28–29).

4) Место для судопроизводства назначается там, где имеет жительство обвиняемый. Но из опасения «некоего насилия от беспокойного многолюдства в том месте, где находится обвиняемый», дозволяется по просьбе обвинителя или обвиняемого «избрать ближайшее для себя место, где бы не было ему трудности представить свидетелей, и там оканчивается дело» (Карф. соб. прав. 39).

5) Если во время движения дела будет опорочено лицо обвинителя, то он лишается права продолжать обвинение (Карф. соб. прав. 28, 29).

6) Если при многих обвинениях и нескольких обвинителях против одного лица выставленное первым обвинение не будет доказано, то прочие обвинения остаются без рассмотрения (Карф. соб. прав. 145).

7) Обвинитель должен доказать свое обвинение в присутствии обвиняемого доводами и аргументами. Чем же руководствовался церковный суд IV и V веков при оценке представляемых сторонами доказательств?

В одном из своих полемических сочинений (о Святом Духе) святой Василий Великий, доказав истинность догматов, исповедуемых православной церковью, их древностью, говорит в заключение: «Итак, аще мы как бы на суде при недостатке письменных доказательств представили в пользу нашего дела множество свидетелей, то не получим ли от вас оправдывающего приговора? Я так думаю. Ибо при двою, или трех свидетелях станет всяк глагол. Аще укажем вам и на долговременность, ясно свидетельствующую в нашу пользу: то не явимся ли пред вами право глаголющими, яко прение не может успешно быть против нас? Ибо древние догматы некоторым образом внушают благоговение, представляя в своей древности как бы в некоей седине досточтимый вид»³⁶².

Из этих слов ясно открывается, что система юридических доказательств того времени представляла собой ряд отдельных частей, которые или в отдельности, или в совокупности взятые, представляли собой вполне достаточное основание для произнесения приговора. Выражаясь ученым языком должно сказать, что суд церковный времен святого Василия имел свою теорию доказательств.

В составе этой системы или теории доказательств на церковном суде IV и V вв. имели силу следующие частные доказательства: 1) собственное сознание подсудимого; 2) показания свидетелей; 3) письменные документы; 4) давность и некоторые другие.

1) Собственное сознание подсудимого почиталось важнейшим доказательством, равносильным всем остальным, взятым вместе. Ибо всё обличение при помощи этих последних употребляемо было только тогда, когда недоставало сознания подсудимого. Это основное правило церковного судопроизводства весьма ясно выражено было еще Апостольским 74-м правилом: «Епископ <...> обвиняемый, <…> аще предстанет и признается или обличен будет: да определится епитимья». Из многочисленных правил IV и V-го вв., выражающих то же основное начало, для примера представляем следующее: «Прикосновенный к которому-либо из вышереченных грехов и не исповедавший, но обличённый, да будет под епитимьею столько же времени, на сколько подвергается епитимьи делатель зла»³⁶³. «Возбудивший сам себя к исповеданию грехов, как уже начавший врачевание своего недуга тем самым, что решился по собственному побуждений быти обличителем своих таин и как показавший знамение своего изменения к лучшему, да будет под епитимьею более снисходительною: а уловленный во зле или по некоему подозрению, или обвинению невольно обличенный, подвергается продолжительнейшему исправлению»³⁶⁴.

Особенно замечательно в этом отношении 147-е правило Карфагенского собора: «Аще епископ глаголет, яко некто ему одному исповедал свое преступление, а тот не признается: то епископ да не обращает себе в обиду того, что не полагаются в сем на него единого. Аще же речет, яко по возмущении совести своей не хощет имети общение с не признающимся: то доколе отлученного по сему случаю не приемлет в общение свой епископ, дотоле сего епископа да не приемлют в oбщeние прочие епископы; да тем паче блюдется епископ, да не глаголет о ком либо, чего перед другими не может утвердити доказательствами».

2) Другим средством, через которое обвинение делается основательным, доказанным и достаточным для постановления обвинительного приговора над подсудимым, служит показание достоверных свидетелей. «Аще <...> душевный некоторый грех обретен будет в некоем лице, и будет обличен двумя или тремя свидетелями: таковый да будет исключен из клира», – читаем во 2-м правиле I-го Вселенского собора.

Правда, что по силе этого правила число свидетелей (не менее двух) назначается только для суда над духовными лицами, но это, однако же, не означает, будто для суда над мирянами достаточно и одного свидетеля – это было бы явным противоречием только что приведенному выше 147-му правилу Карфагенского собора, в котором ясно утверждается, что свидетельство одного лица, даже и епископа, не имеет силы доказательства, было бы противоречием и слову Божию, и всему древнейшему преданию церкви³⁶⁵. Такой способ выражения рассматриваемого правила легко объясняется контекстом правила, определяющего способ действования относительно лиц, рукоположенных в церковный сан «от языческого жития недавно приступивших к вере и краткое время оглашенными бывших». Вообще, число свидетелей не менее двух или трех в рассматриваемое время признавалось как достаточное для доказательства обвинения. «Из многих свидетелей трое здесь на лицо, а трое принимаются и канонами, и законами», – говорили судьям обвинители Ивы, епископа Эдесского³⁶⁶.

Затем, основное начало древнего церковного судопроизводства, по которому показание принималось от свидетелей не прежде, как будут известны их нравственные качества, в настоящем периоде времени точно определено было положительным указанием лиц, от которых свидетельство (по крайней мере, против духовных лиц) не принимается.

К таким лицам относились:

а) Язычники, еретики, иудеи, раскольники, отлученные от церкви, изверженные от сана и находящиеся под судом, доколе сами не оправдаются (II Всел. соб. пр. 6).

б) Все вообще лица, от которых не принимаются доносы (Карф. соб. пр. 146)³⁶⁷.

в) Все те, которых доноситель представит из своего дома (Карф. соб. прав. 146).

г) Несовершеннолетние, т, е. имеющее менее 14 лет от роду (то же правило).

Вообще, правила (о доносителе и свидетелях) были соображены с гражданскими законами того времени в применении этих законов к церковным делам, как замечает и сам Карфагенский собор (прав. 144). А гражданские законы, кроме указанных здесь людей, не допускали еще к свидетельствам бедных³⁶⁸ против богатых, родителей и детей друг против друга, расточительных и развратных детей, лишенных родителями наследства, глухих, немых и проч. и еще свидетеля единоличного, кто бы он ни был, хоть самое важное лицо в государстве³⁶⁹. Только в отношении к возрасту законы принимали свидетельство не менее как в 20 лет³⁷⁰.

Таковы церковные правила относительно достоверности свидетельских показаний как юридического доказательства.

Полагаем, что не послужит в ущерб интересу дела то, если мы теперь представим из церковно-судебной практики рассматриваемого времени пример того, как церковный суд пользовался свидетельскими показаниями, снимая со свидетелей допрос.

Обыкновенно право допроса, прежде всего, принадлежало судье, который начинал его тем, что удостоверялся в имени, звании и образе жизни и занятий свидетеля, затем предлагал вопросы касательно подлежавшего исследованию дела. Дозволялось также и обвинителю, и другим, прикосновенным к делу лицам, предлагать свидетелю вопросы: вообще перекрестный допрос был обычным приемом судебного следствия того времени.

Вот начало допроса, произведенного святым Флавианом, архиепископом Константинопольским, по делу о Евтихии, обвинявшемся епископом Евсевием на Константинопольском соборе.

«Святейший Флавиан сказал: «Здесь ли тот, о котором ты сказал?» Нотарии сказали: «Здесь». Флавиан: «Пусть станет на средине!» (Свидетель становится). Флавиан: «Как тебя зовут?» Отв. «Авраамий». Воп.: «Какого ты удостоен сана?» Отв.: «Я пресвитер в Евдоме у твоей святости». Воп.: «Слышал ли ты, что говорил благочестивейший епископ Евсевий?» Отв.: «Да, клянусь стопами ног твоих!» Воп.: «Что такое?» Отв.: «Пресвитер и архимандрит Мануил посылал меня к пресвитеру Астерию известить его, что пресвитер и архимандрит Евтихий присылал ему статью о вере и убеждал его подписаться под ней. Объявил он это с тем, чтобы пресвитер Астерий известил об этом вашу святость». Евсевий: «Так как он (Евтихий) осмелился сделать это не только в монастыре пресвитера Мануила, то я прошу послать и в другие монастыри и узнать наперед, посылал ли он и туда для подписи статью о вере» и т. д.»³⁷¹.

Образцом перекрестного допроса на церковном суде V-го века может служить следующий отдел из процесса между нотариями Константинопольского архиепископа Флавиана и адвокатами Евтихия, уличавшими первых в подделке деяний Константинопольского собора³⁷².

«По прочтении (отрывка из деяний Константинопольского собора) дьякон Константин (поверенный Евтихия) сказал: «Просим спросить их, слышали ли они это?» Знатнейший патриций сказал: «Пусть и Феофил по обнародовании его показаний скажет, сознает ли он, что он это слышал или говорил?» И когда почтеннейший пресвитер Феофил вышел на середину, то сказал: «Я и пресвитер Мама, посланные святейшим архиепископом и святым собором, ходили в монастырь Евтихия, и точно <...> это самое, что (сейчас) прочитано, мы слышали из уст почтеннейшего мужа (Евтихия) и не сделали ни прибавления какого-нибудь, ни опущения». Константин: «Он (Феофил) не слышал ничего другого?» Патриций: «Кроме того, что объявил ты, ничего другого ты не слышал?» Феофил: «Он (Евтихий) говорил: я следую и изложениям отцов; это он говорил». Патриций (поверенным Евтихия): «Чего еще требуете?» Дьякон Константин: «Просим, чтобы спрошен был и господин Мама». Патриций: «Пусть и почтеннейший Мама объяснит, что знает». Елевсиний (другой поверенный Евтихия): «Он (Феофил) показал, что Евтихий говорил: следую и изложениям отцов; и это не внесено в документы (в деяния собора)». Патриций (Феофилу): «Почему вовсе не содержится в документах то, что, как сказанное Евтихием, ты после прибавил в своем показании?» Феофил: «Он сказал и другое, клянусь стопами ног ваших, чего я не помню, а что помню, то я объявил». Патриций: «Почему в то время ты вовсе не включил этого в документы?» Елевсиний: «А выше он еще сказал, что он ничего ни прибавил, ни убавил из слов Евтихия». Феофил: «Я сказал то, что слышал из уст самого архимандрита. Если же хотят, чтобы я сказал больше, то я не слышал (больше)». Патриций: «Пусть дает показание и пресвитер Мама, как сказано». Мама: «Ради стоп ваших, пусть прочтется показание, данное тогда, потому что я забыл его». Патриций: «Пусть прочтутся слова его из документов, чтобы, по прочтении их, он сказал, что он слышал, по его сознанию». Мама (по прочтении и его показания): «Это так, клянусь стопами ног ваших; я показал то, что прочитано и больше ничего не показал». Константин: «Думаю, что сказанное господином пресвитером противоречит само себе, сколько видно из прочитанных объяснений Феофила и Мамы». Патриций: «Разве в документах говорится иначе?» Елевсиний: «Нет, клянусь стопами ног ваших!» и так далее»³⁷³.

В церковно-судебной практике этого времени встречается и пример письменного одобрительного свидетельства от целого общества клириков в пользу обвиняемого (повальный обыск): это – свидетельство клириков Эдесской церкви в пользу их епископа Ивы, которое было читано в Берите при исследовании там дела его и приложено к деяниям (протоколу) этого судебного процесса³⁷⁴.

3) В числе письменных документов, имевших значение судебных доказательств, в церковных правилах указываются следующие:

а) Акты или постановления соборов, утверждающие права митрополита на известные епархии. Так на основании древнего акта, хранившегося в Нумидийском архиве, Карфагенский собор утвердил митрополитское достоинство за епископами Нумидии и Мавритании. «Да сохраняется право первенствующих епископов Нумидии и Мавритании на основании Нумидийского письменнохранилища и списка престолов. Потом угодно было всем епископам, подписавшим определения сего собора, чтобы список престолов и первоначальное постановление нумидийское находились и у первого престола, и в митрополии Константине»³⁷⁵.

б) В 12-м правиле IV-го Вселенского собора указывается еще на письменный документ, на так называемые «прагматические грамоты», на основании которых некоторые епископы хотели разделять одну область на две митрополии и предвосхитить себе права митрополитов. Собор, однако же, не признал этих документов за достаточные доказательства³⁷⁶.

В церковно-судебной практике этого времени письменные документы в качестве доказательств, имели весьма важное приложение в процессах по делам веры. Таковыми документами служили, с одной стороны, символы веры, сочинения отцов и учителей церкви, соборные определения и т. п.; с другой – сочинения обвиняемого: его беседы, поучения и послания. Весь процесс против Нестория на III Вселенском соборе состоял почти из чтения таких документов, на основании которых и осуждено было его лжеучение³⁷⁷.

В спорных делах о границах епархий и митрополий имела значение давность обладания известных правом и древнее обыкновение, соблюдавшееся в поместных церквах. Это отчасти можно видеть из представленных выше правил Карфагенского и IV-го Вселенского соборов. Но с особенной ясностью давность обладания как доказательство изображается в 8-м правиле III-го Вселенского собора. Вот это правило: «Дело, вопреки постановлениям церковным и правилам святых Апостол, нововводимое и посягающее на свободу, возвестил боголюбезнейший соепископ Ригин и сущие с ним благоговейнейшие епископы Кипрския области, Зенон и Евагрий. Чего ради <...> аще и древнего обыкновения не было, чтобы епископ града Антиохия совершал поставления в Кипре, как письменно и словесно возвестили вам благоговейнейшие мужи, к святому собору пришедшие: то начальствующие во святых Кипрских церквах да имеют свободу без притязания к ним и без стеснения их, по правилам святых отец и по древнему обыкновению, сами собою совершати поставление благоговейнейших епископов. То же да соблюдается и в иных областях, и повсюду в епархиях: дабы никто из боголюбезнейших епископов не простирал власти на иную епархию, которая прежде и сначала не была под рукою его или его предшественников. <...> Итак, святому и Вселенскому собору угодно, чтобы всякая епархия сохраняла в чистоте и без стеснения с начала принадлежащие ей права, по обычаю издревле утвердившемуся».

На этом же основании I Вселенский собор утвердил права епископов Александрийского, Римского, Антиохийского и Иерусалимского на начальствование их в тех округах. «Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте и в Ливии и в Пентаполе, дабы Александрийский епископ имел власть над всеми сими. Понеже и Римскому епископу сие обычно. Подобно и во Антиохии, и в иных областях, да сохраняются преимущества церквей»³⁷⁸.

Относительно права на владение известным количеством приходов, состоявших на окраинах епархий, IV-м Вселенским собором определено было право давности в 30 лет. Эти приходы «…должны неизменно пребывати под властью заведывающих оными епископов: и наипаче, аще в продолжении тридесяти лет, бесспорно имели оные в своем ведении и управлении. Аще же не далее тридесяти лет был или будет о них какой спор: то да будет позволено почитающим себя обиженными начати о том дело пред областным собором»³⁷⁹.

133-м правилом Карфагенского собора срок давности обладания местом, приобретенным епископом, вследствие обращения этого места к единению с православной церковью, определен в три года. «Аще кто <...> обратил какое место к кафолическому единению и в продолжении трех лет имел оное в своем ведении и никто онаго не требовал от него, то после да не будет оное от него взыскуемо, если притом в сие трехлетие существовал епископ, долженствующий взыскать, и молчал» (Карфаг. соб. пр. 133).

5) Кроме всех вышеизложенных родов доказательств на церковно-судебной практике этого времени употреблялись еще доказательства, выводимые из обстоятельств совершенного преступления, разных следов его (вещественных доказательств), подозрения, подтверждающегося последующими или предшествовавшими поступками подозреваемого, хотя и не прямо относящимися к совершённому преступлению, словом, те доказательства, которые по древнему римскому праву технически обозначаются выражением: argumenta per indicia³⁸⁰.

Так почти всё обвинение против святого Афанасия основывалось на такого рода доказательствах. Его обвиняли в убийстве и волшебстве: кроме множества лжесвидетелей представлена была в суд рука мнимо убитого им клирика Арсения, будто бы найденная у святого Афанасия, которому она была нужна при его занятиях волшебством. Святому Афанасию не было возможности опровергнуть такое, по видимому, очевидное доказательство иначе, как представив и со своей стороны argumentuin per indicia. Целый год он разыскивал этого тщательно скрываемого обвинителями его живого Арсения и когда, наконец, отыскал его, смело явился в суд. Когда, в виду лежавшей руки и наглых показаний обвинителей и свидетелей, все присутствовавшие на соборе были уверены в виновности и осуждении святого Афанасия, он велел приближенным своим привести Арсения, закрытого плащом. Спросив затем обвинителей о том, знают ли хорошо они Арсения, он, открыв лицо его, спросил обвинителей, это ли Арсений, в убийстве которого теперь обвиняется он, Афанасий. Смутив такой неожиданностью своих врагов, святой Афанасий приготовил им еще другую: показывая порознь сначала одну, а потом другую, обе руки Арсения, он сказал, обращаясь ко всем присутствовавшим на соборе: «Арсений, как видите, жив и имеет две руки: а место, откуда отсечена третья, пусть покажут мои обвинители!» После этого обвинители, воспользовавшись общим смущением на соборе, скрылись. Затем, не менее замечательно и другое обвинение против святого Афанасия: его обвиняли в том, будто он учинил нападение на пресвитера Исхираса во время совершения последним литургии и при этом разбил святой потир. Возражение святого Афанасия, что пресвитер Исхирас не мог совершать литургии, так как по точному списку всех клириков Мареотиды такого Исхираса не оказывалось, не было принято, и в Мареотиду назначена была особая комиссия для исследования дела на месте преступления³⁸¹.

Довольно оригинальный и допустивший также доказательство per indicia в судебное следствие процесс встречаем мы в IV-м веке на западе. Перед епископом Веронским была обвиняема своим зятем одна девственница Индиция в прелюбодеянии. Однако ж, обвинитель, подав обвинение, скрылся. Злые языки между тем взялись за свое дело и произвели в городе шум об этом соблазнительном деле. Напуганный волнением, Веронский епископ распорядился произвести суд об Индиции без обвинителя на основании телесного осмотра через сведущих жен и показаний свидетелей. Но Индиция обратилась с жалобой на это к Медиоланскому епископу Амвросию как к митрополиту, который отменил решение Веронского епископа, оправдал Индицию и от имени собора сделал выговор судье за его поспешное и неправильное решение³⁸².

Многие из обвинений против Ивы, епископа Эдесского, и епископа Дaниилa могли быть необходимо доказываемы таким же способом (т. е. per indicia)³⁸³.

Вообще, виды доказательств, употреблявшихся на церковном суде IV и V-го веков, естественно должны были разнообразиться при разнообразии дел и преступлений, на нем рассматривавшихся, а также и при разнообразии лиц, являвшихся в качестве обвинителей. Но церковное законодательство не предписывает какой-либо сложной теории искусственных доказательств и ограничивает требования свои в этом отношении теми же простыми, естественными доказательствами, которые употреблялись и в более древнем церковном судопроизводстве, постановляя только, что при отсутствии этих доказательств обвинение несостоятельно.

Таковы основные начала церковного судопроизводства, общие как епархиальному, так и соборному суду. В прочих моментах епархиальное и соборное судопроизводство различаются между собой, и потому рассмотрение их составит предмет следующей главы.

Две главные формы епархиального судопроизводства: сокращенная и полная. Право епископа увеличивать и уменьшать степени церковного наказания, определенного правилами. Обязанность епископа сообразоваться при назначении наказания с нравственным состоянием и образом жизни и поведения грешника. Основные начала соборного судопроизводства. Отвод судей. Две формы соборного судопроизводства. Судопроизводство при обвинителе. Вызов подсудимого к суду. Постановление приговора.

Сопоставляя различные церковные правила, в которых говорится о судебной власти епархиального епископа, нетрудно усмотреть два способа приложения её к потребным случаям. В одних правилах говорится об отлучении мирян от общения с церковью и об извержении из сана духовных лиц как о действиях, совершающихся лишь после очень краткого их предваряющего производства, иногда сле-

<Отсутствуют 274-я и 275-я страницы оригинала – прим. эл. редакции.>

…ет все признаки и всю силу правильного и законного судебного приговора. Изверженный в силу его клирик не имеет права служить и находиться в общении; дерзнувший нарушить его другой епископ подвергается от собора наказанию по обыкновенному в правилах порядку.

По 14-му правилу Сардикийского собора извержение из сана пресвитера и дьякона производятся епископом без предварительного следствия: внезапно, быв раздражен на пресвитера или дьякона. И хотя правилом не одобряется такой образ действий епископа, тем не менее, раз совершившийся акт его судебной власти остается в своей силе и с точки зрения правила имеет значение приговора (αποφασις), отменить который может только высшая епархиального епископа власть.

По 10-му правилу I-го Вселенского собора в промежуток времени между совершением преступления и наказанием его должно быть произведено дознание.

Повод привлечения к суду клирика состоит в том, что он рукоположен с ведома или по неведению рукоположившего незаконно, с явным нарушением церковного правила (Апост. 62). Может случиться, конечно, что такой клирик будет священнодействовать долгое время, не привлекаемый никем к суду; но лишается сана не иначе, как по произведении «дознания». Кем и как возбуждается такое дознание, видно из 6-го правила Феофила Александрийского. И в случае, здесь указанном, рукоположение, по-видимому, совершено с нарушением церковного правила (Апост. 61), по силе которого духовное лицо должно быть лишено сана. Но клирик, упоминаемый в правиле, долгое время пользовался правами своего сана: ибо предшественник настоящего епископа, епископ Аполлон, говорит, что в его время не являлось против этого клирика ни одного обвинителя. Но вот потом, спустя некоторое время, стали слышаться заявления, что этот клирик незаконно носит сан: епископ должен, вследствие этого, произвести «дознание» по всей форме вышеизложенного обвинительного процесса. Именно необходимо, чтобы при этом явился достоверный обвинитель, который должен доказать преступление на основании показаний достоверных свидетелей. Смотря по тому, оправдает ли клирика это следствие или же обвинитель докажет свое обвинение, епископ должен сообразоваться и в своих дальнейших действиях по отношению к этому клирику, т. е. извергнуть его из сана или же оставить в клире.

Такова вторая форма епархиального судопроизводства, узаконяемая правилами IV и V-го веков для суда по делам духовных лиц, возникающего по поводу частного обвинения. Но церковное законодательство равно одинаково узаконяет для епархиального епископа и первую форму сокращенного судопроизводства, в особенности в тех случаях, когда преступление требует суда и приговора без отлагательства и, в видах блага церкви, требует немедленного пресечения.

Но в какой бы форме ни производил епископ суд свой, он обязывается соблюдать при постановлении приговора и назначении наказания следующие правила:

а) При назначении наказания епископ должен строго сообразоваться с правилами, в которых точно определены последствия для клириков, обличенных в тяжких преступлениях. Есть грехи, быв обличены в которых, духовные лица неизбежно удаляются от священнослужения (Карфаг. соб прав. 36)³⁸⁴.

b) При этом епископу вменяется в обязанность обращать внимание на обстоятельства совершения преступления и побуждения, по которым они совершены, чтобы не почесть неизбежно удаляющим от священнослужения такого преступления, которое при тщательном его рассмотрении не оказывается таковым. Нельзя по этому случаю обойти молчанием следующие слова канонического послания святого Афанасия Великого к епископу Руфиниану, просившему совета об образе действования по отношению к клирикам, увлеченным в арианскую ересь. «Поскольку благолюбиво и церковно (как и прилично твоему благочестию) вопрошал ты о увлеченных нуждою, но не развращенных зловерием, и желал чтобы я написал к тебе, что положено о них на соборах и повсюду: то ведай, господин мой вожделеннейший, яко <...> постановлено <...> всюду, чтобы падшим и бывшим предстателями нечестия³⁸⁵ являти снисхождение кающимся, но не давати им места в клире, а не бывшим самовластными делателями нечестия, но увлеченным нуждою и насилием, давати прощение, и имети им место в клире, наипаче, когда они принесли достойное веры оправдание и сие учинено, по-видимому, с неким благоусмотрением: ибо таковые утверждали, что они не совращались в нечестие; но дабы некоторые, соделавшись нечестивейшими, не расстроили церквей, почли за лучшее уступити насилию и понести бремя, нежели погубити народ. Говоря сие, они и по нашему мненью говорили достойное приятия: ибо в извинение себя представляли и Аарона, Моисеева брата, который уступил в пустыне преступному требованию народа, но имел извинение в намерении, дабы народ не возвратился в Египет и не остался в идолослужении. Ибо представлялось вероятным, что пребывая в пустыне, он может престати от нечестия: но вошедши в Египет, усилить и возрастить в себе нечестие. По сей причине разрешено допускати таковых в клир, так как прельщенным и насилие претерпевшим дается прощение»³⁸⁶.

с) Назначенное наказание епископ может и ослабить, смотря по расположению кающегося. Например, за вступление в брак монашествующее лицо подлежит по правилу отлучению от церковного общения; впрочем, «определили мы, – присоединяется в правиле, – местному епископу имети полную власть в оказании таковым человеколюбия» (IV Всел. соб. прав. 16). Пресвитеры и дьяконы за принесение жертвы идолам лишаются по правилам священнослужения вообще, «но аще некоторые из епископов усмотрят в таковых (дьяконах) некий труд, или смирение кротости, и восхотят нечто более дати или отъяти: да будет сие в их власти» (Анк. соб. прав. 1 и 2).

d) По отношению к мирянам епископ должен при назначении наказания сообразоваться с предшествовавшей и последовавшей за совершением греха жизнью, а также наблюдать образ покаяния или обращения согрешившего и сообразно с тем уменьшать или увеличивать время покаяния. «Епископское дело есть разсудити о сем, такожде и прочую жизнь каждаго испытати» (Анкир. соб. прав. 7; сн. 9). «Епископы имеют власть, испытав образ обращения, человеколюбствовати или большее время покаяния приложити. Паче всего да испытуется житие, предшествовавшее искушению и последовавшее за оным, и тако да размеряется человеколюбие»³⁸⁷. «Которые со страхом и слезами, и терпением, и благотворениями обращение являют делом, а не по наружности, тех по исполнении определенного времени слушания прилично будет приимати в общение молитв. Даже позволительно епископу и человеколюбнее нечто о них устроити»³⁸⁸.

Таковы церковные правила IV и V веков, определяющие правильные способы епархиального судопроизводства. Нетрудно усмотреть в них следующее общее начало. Судопроизводство осложняется, смотря по важности вины подсудимого и положению, занимаемому последним в церкви. Суд над пресвитерами и дьяконами, обвиняемыми в тяжких преступлениях, совершается с соблюдением всех требований обвинительного порядка производства; суд по менее важным преступлениям и без обвинителя производится более сокращенным способом (но при предварительном увещании); суд по преступлениям мирян – и еще более кратким: главная сила здесь в исследовании нравственных качеств и состояния души согрешившего.

Так как соборный суд по составу лиц есть учреждение коллегиальное, то и соборное судопроизводство отличается от епархиального, прежде всего, следующими своими основными началами:

а) Все судопроизводство здесь принадлежит всем вообще епископам, сошедшимся на собор; все они обладают равным правом голоса (каждый порознь), «чтобы все епископы области, сошедшиеся воедино, исследовали (таковые) недоумения» (I Всел. собора правило 5).

б) Приговор постановляется также по общему согласию всех епископов собора: «чтобы основательно всеми признаны были недостойными общения, доколе не заблагорассудит собрание епископов произнести о них более снисходительное решение» (то же правило).

в) При разногласии мнений епископов областного собора относительно виновности или невинности подсудимого епископа, митрополит приглашает епископов другой области и при участии их постановляется решение (Антиох. собора правило 14).

г) Впрочем, подсудимый епископ имеет право отвода подозреваемых им в пристрастии епископов, и собор должен исключить их из числа судей³⁸⁹.

д) Епископ подвергается наказанию извержения из сана не иначе, как посредством приговора многих епископов, (а не двух или трех), произносимого в присутствии подсудимого³⁹⁰.

е) Последнее положение не устраняет, однако же, возможности постановления и заочного приговора, при упорстве подсудимого явиться на суд.

Это особенно ясно открывается из тех правил, которыми изображаются случаи сокращенного судопроизводства, которое имеет место также и в соборном суде, а именно:

1) Когда епископом произведено будет явное и бесчинное превышение своей власти и предвосхищение прав другого епископа. «Епископ, аще никем не быв призван, вне порядка пойдет для рукоположения некоторых и для устроения церковных дел, до него не принадлежащих: то все содеянное им да будет недействительно, и он за бесчиние свое и безрассудное начинание да понесет приличное наказание чрез немедленное извержение из своего чина святым собором»³⁹¹.

2) Суду же собора непосредственно, без формального обвинения (возможность которого, конечно, не устраняется) подлежит и епископ, не принимающий начальствования над епархией, к которой назначен он. Отлучается за это от общения и остается под отлучением до тех пор, пока, быв понуждён, не примет служения, или пока собор епископов не постановит о нем другого какого-либо решения³⁹².

Собор Карфагенский в 59-м своем правиле представляет и сам пример приложения этих правил к действительности.

«Кресконий, епископ Рекенского села, презрев народ своей паствы, вторгнулся в церковь Векенскую и даже доныне, многажды быв увещеваем по правилам, не восхотел оставити сию церковь, в которую вторгся. О сем возвещенное выше мы слышали как достоверное и по заповеданному нам просим вашего благоволения преподати нам разрешение, да будет позволено нам по требованию необходимости, для укрощения его, приступити к начальнику страны по повелениям славнейших царей, дабы не восхотевший покоритися кроткому увещанию вашей святыни и исправити нетерпимое, немедленно остановлен был властию правительства».

«Аврилий епископ рек: по соблюдении установленного обряда, таковый да не признается принадлежащим собору, аще кротко прошен быв вашею любовию, отречется оставити место, им восхищенное: понеже своим презорством и непокоривостью подпал светской власти».

Ясно из этих правил, что собор епископов вправе произвести, с соблюдением установленного обряда увещания, совершенное извержение епископа из сана, если он упорствует в своем бесчинии.

Соборный суд по частному обвинению начинается тем, что обвинитель представляет письменное прошение о выслушании его обвинения и при этом прилагает сами пункты обвинения за собственноручной подписью. Суд производит ему допрос относительно его имени, звания, имени обвиняемого им и предмета обвинения; затем последний вопрос о том, настаивает ли он на своем обвинении. Вопросы и ответы заносятся в протокол, сюда же заносится и его собственноручная обвинительная записка³⁹³. По допросе обвинителя суд предлагает ему отправиться к обвиняемому и даже настойчиво требует этого³⁹⁴, чтобы наедине побеседовать с ним и уговорить его к примирению, насколько это возможно по самой сущности преступления (например, вопросы о вере, личные обиды и т. п.). Если же обвинитель отказывается от этого предложения и твердо настаивает на своем обвинении, суд вызывает обвиняемого к оправданию. С этого момента обвиняемый подлежит следующим ограничениям в своих правах:

1) Он не имеет права во все время судопроизводства сам выступать в качестве обвинителя (II Всел. соб. пр. 6), а также 2) в качестве свидетеля (Карф. соб. пр. 146).

3) Не явившись для оправдания в установленный срок, он лишается церковного общения впредь до оправдания на суде (Карф. соб. пр. 28).

Вообще состояние обвиняемого рассматривается в каноническом праве как пятно, бремя, от которого по возможности скорее должен освободить себя обвиняемый.

В день, назначенный для судопроизводства, процесс начинался вызовом или приглашением подсудимого предстать на суде. Этот вызов производился через послов, которым вручалась призывная к подсудимому грамота: и то, и другое на церковно-судебной практике составляло необходимую часть «канонического судопроизводства»³⁹⁵. Обыкновенно послами были отправляемы духовные лица, и притом не менее двух, равной степени с подсудимым (к епископу – не менее двух епископов³⁹⁶, к пресвитеру – не менее двух пресвитеров). Таких послов мы встречаем при всех важнейших процессах IV и V вв., например, в процессах святого Златоуста, Нестория, Евтихия, Диоскора и других³⁹⁷. Призывную грамоту послы должны были вручить подсудимому непременно в собственные его руки и принести от него, по возможности, точный ответ, а также передать собору и все то, что он скажет при этом. С этой целью с послами отправляем был иногда и нотарий³⁹⁸. О возвращении послов обыкновенно докладывал первый из нотариев³⁹⁹, после чего судьи обращались к ним с предложением – рассказать по порядку все, что выслушали они от подсудимого в ответ на призыв суда. На это послы, каждый отдельно, с мельчайшими подробностями передавали весь разговор свой с подсудимым, а также сообщали собору обо всех обстоятельствах, при которых приходилось им находить себе доступ к обвиняемому. Эта настойчивость послов – непременно видеть подсудимого лично и непременно самому ему передать призывную грамоту и затем строгая ответственность их за неточное донесение собору слов подсудимого – объясняется тем, что их показания за упорством подсудимого явиться на суд служили формальной против него уликой: при постановлении заочного приговора суд основывался на них как на свидетельских показаниях⁴⁰⁰. Таким образом, этот обычай имел в действительности очень важное значение для судей, доставляя им возможность всегда выполнить то основное начало церковного судопроизводства, по которому приговор постановляется не иначе как на основании показания двух или трех свидетелей.

После третьего вызова собор считал себя вправе переходить к следующему моменту судопроизводства – следствию, хотя бы подсудимый и не являлся.

Конечно, нельзя сказать, чтобы судебное следствие происходило всегда по одной какой-либо установленной форме и всегда следовало одному неизменному порядку. Поэтому и церковное законодательство ограничивается только общим постановлением, чтобы обвинение было основательно доказано указанными им средствами⁴⁰¹, предоставляя порядок применения их к данному случаю самому суду. Напрасно стали бы мы отыскивать и в данных церковно-судебной практики такое единообразие в движении судных дел. И в гражданских судах движение судного дела нередко обусловливается предметом, судящимися лицами и разными обстоятельствами; то же самое нужно сказать и относительно церковного процесса. Дела веры, особенно новые учения, возбуждающие вопрос о несогласии или прямом противоречии их истинному учению церкви, требуют иного образа судебного действования, нежели дела нравственности, предпочитая, например, всем другим доказательствам – письменные (символы веры, творения святых отцов, соборные постановления, сочинения подсудимого); дела в собственном смысле церковные, например, преступления клириков по должности, споры о правах кафедры – опять несколько иного способа судопроизводства и т. д. Иногда из самого состязания судящихся дело раскрывается весьма ясно, так что не требует пояснения допросом свидетелей, и суд непосредственно за ними постановляет решение⁴⁰². Иногда, напротив, дело весьма значительно осложняется оттого, что являются новые обвинители и свидетели по одному и тому же делу, или же открывается необходимость переисследовать дело на самом месте преступления⁴⁰³. Иногда судящиеся сами ускоряют дело, лично явившись на суд и приготовив предварительно все необходимые для судопроизводства данные, иногда же замедляют своей неявкой, отсрочками и т. д.

Судебное следствие разрешалось непосредственно происходившим за ним постановлением приговора. Но сколько можно судить по фактам судопроизводства, изображенным в Деяниях Вселенских соборов, искреннее сознание подсудимым своей вины имело при этом столь важное значение, что могло дать делу совершенно иной, неожиданный исход, именно: не       церковное наказание осужденного, чего следовало бы ожидать от следствия, окончившегося полным обличением подсудимого, а его примирение с церковью, с которой он доселе враждовал. Предположим, что подсудимый вполне обличен, так обличен, что и сам он увидел невозможность дальнейшего сопротивления в своем упорстве и принес чистосердечное раскаяние в своем заблуждении; тогда он получает или совершенное прощение, или – если преступление так велико, что делает неизбежным лишение подсудимого известных прав⁴⁰⁴ – церковное наказание имеет здесь своим назначением только преподать согрешившему врачевство и не простирается далее того, что влечет за собой само преступление⁴⁰⁵. «О, если бы он (Евтихий), придя сюда и сознав свое заблуждение, раскаялся! Господь наш Иисус Христос радуется о спасении погибших и Сам первый идет искать заблудшую овцу (Лук. XV). Посему, посланные теперь почтеннейшие пресвитеры Мама и Феофил, отдав ему посланную от нас к нему вызывную грамоту, пусть убедят его придти на наш святой собор, соблазняемого не только обвинительными против него записками, представленными боголюбезнейшим епископом Евсевием, но и донесениями благочестивейшего пресвитера и экдика Иоанна и почтеннейших дьяконов Андрея и Афанасия о том, что он худо мыслит и упорствует в этом. Если же он придет сюда, отвергнет прежнее свое нечестие и признает истинную веру и изложит святых отцов наших, тогда он получит прощение, какое обыкновенно даем мы раскаивающимся», – говорил председатель собора по делу Евтихия, святой Флавиан⁴⁰⁶. «Мы ожидали, что достопочтеннейший Несторий придет на собор и раскается во всех богохульствах, какие он изрыгал своими устами со времени своего посвящения, и будет просить прощения у Святого собора, хотя и весьма опасно даровать ему прощение: ибо этот человек, своими проповедями возмутивший всю вселенную и поколебавший благочестно содержимую в церквах веру, не заслуживает прощения. <…> Поистине, мы удивились жестокосердию этого человека, ибо он не раскаялся и не восплакал о том, что дерзнул говорить против величия и достоинства общего нашего Спасителя Христа»⁴⁰⁷, – писал от лица собора святой Кирилл Александрийский к константинопольскому клиру о Нестории. «Все мы согрешили! Все мы просим прощения!» – восклицали некоторые епископы на IV-м Вселенском соборе, когда они вынуждены были сознаться, что по страху подписали несправедливое осуждение на святого Флавиана на Эфесском соборе⁴⁰⁸.

Сам способ постановления приговора состоял в том, что председательствующий высказывал предварительно свое мнение, или же спрашивал мнения всех епископов, заседавших на соборе, которые, каждый отдельно, и высказывали свой приговор. Затем из этих отдельных мнений составлялся один общий письменный приговор, содержавший сущность преступления, наказание за него и мотивы к нему, который скреплялся собственноручными подписями всех епископов собора.

Относительно внешней обстановки судопроизводства IV и V-го веков встречаются следующие свидетельства церковно-судебной практики: 1) Соборный суд происходил при закрытых дверях; обвинитель и свидетели были вводимы в заседание суда по разрешению и распоряжению последнего⁴⁰⁹. Из лиц непричастных к делу присутствовали, кроме судей и нотариев, разве только ближайшие к ним их клирики или жители одного с подсудимым города, например, при Кирилле, архиепископе Александрийском (на III Вселенском соборе), – Египетские монахи; при Евтихии – монахи его монастыря и Константинопольские клирики.

2) Местом судебных заседаний является теперь в большинстве случаев не храм, а особенная «судебная палата епископии»⁴¹⁰. Посередине её обыкновенно полагалось святое Евангелие, перед которым и давались свидетельские показания, и происходило все судоговорение⁴¹¹. «Ваше благочестие обещало созвать монастыри и нас с ними и, положивши святое Евангелие, разобрать дело между нами обоими», – так обыкновенно обращались тяжущиеся к суду. Может быть, это заменяло присягу, от которой духовные лица были освобождены: «Не знаем, чтобы до этого времени епископы давали клятву!» – отвечали епископы светским судьям, требовавшим от них присяги в суде по делу о нотариях святого Флавиана; без присяги же давали свои показания и эти нотарии⁴¹².

Исполнение приговора со стороны церковной власти следовало непосредственно за его произнесением, если только подсудимый не выражал тут же, на суде, намерения перенести дело в высший суд. Но какие права предоставлялись ему в этом случае, судебная практика не говорит ничего. «Почтеннейший епископ Флавиан, – писал в своей апелляционной жалобе Евтихий, – не сказал ни одного слова о моей апелляции к вашей святости и не постыдился седин моих. <...> Но, как имеющий власть все решать касательно веры одному и не предоставлять вашей святости никаких прав такого суда, он осудил меня, отлучил, как он думал, от церкви, лишил, как он сам полагал, священства, воспретил общение Божественных Таинств и вслед за тем удалил меня от начальствования монастырем»⁴¹³. Только относительно осужденных епископов было постановлено правилом, чтобы в случае заявления ими намерения перенести дело в высший суд на их место новые поставлялись не прежде, как дело получит окончательное решение на этом высшем суде⁴¹⁴.

Когда осужденный был приговорен к наказанию заочно, к нему был посылаем особенный, письменный краткий приговор; затем отправлялось послание, содержавшее решение, к той церкви, к которой принадлежал осужденный. В важных случаях отправлялись ко всем церквам окружные послания. Когда же церковный суд обнаруживал кроме других и политические преступления, особенно crimen Majestatis, то вместе со своим приговором отправлял донесение о том к императору, на его усмотрение. Так доносил (хотя и ложно) о святом Златоусте собор под председательством Феофила Александрийского: «Поскольку Иоанн, будучи обвинен пред нами в разных преступлениях, отказался явитися для своего оправдания, то он и присужден по законам (церковным) к наказанию низложения. Но обвинительные акты заключали и преступления об оскорблении величества, а мы не уполномочены произносить суда о них, то Ваше Величество благоволит издать надлежащие повеления, чтобы низложенный не только был удален от церкви силой, но и понес наказание за оскорбление величества»⁴¹⁵.

Узаконение апелляции вообще. Число и виды апелляционных инстанций по делам мирян и клириков и по делам епископов. Лица, от которых не принимается апелляция. Особенности порядка апелляционного судопроизводства.

Недовольный приговором первого суда, подсудимый имеет право обратиться к высшему суду и просить в другой и даже в третий раз выслушать его дело. Древнее установление апелляции не подлежит сомнению. Еще Апостольскими правилами узаконены были апелляции на решения епархиальных епископов. Но в определении видов апелляционных судов Апостольские правила на этом и остановились. В течение III-го века мы видим уже примеры апелляционного судопроизводства и по делам епископов⁴¹⁶. Церковными правилами IV и V-го веков сделано довольно много точных постановлений относительно видов апелляционных судов, порядка подачи апелляционных жалоб и порядка судопроизводства по этим делам.

Прежде всего, относительно апелляции вообще, здесь ясно утверждается мысль, что высший суд должен вновь рассмотреть дело по просьбе подсудимого или обвинителя, недовольных низшим судом, с целью удовлетворить правосудие, которое, по их заявлению, было нарушено или не вполне обнаружено первым судом намеренно или ненамеренно со стороны судей. Высший суд, проверяя низший, действует хотя и вследствие желания лица, недовольного судом, и главным образом даже по его указаниям относительно отдельных пунктов судебного следствия; но он не должен в то же время упускать из виду и всех других частей следствия, на которые хотя и не указывает апеллирующий, но которые имеют ближайшее отношение к указанным от него и так или иначе их объясняют. Вследствие этого вторичный пересмотр дела посторонними для первых судей лицами не есть что-либо бесчестное и оскорбительное; этот высший суд, имея высшие, бо́льшие полномочия, пересматривает приговор низшего как третье, стороннее лицо, которому, без сомнения, яснее могут быть видны ошибки, допущенные низшим судом, чем этому последнему. Такое воззрение церковного законодательства на апелляцию служит основанием того, что и сам судья, на которого приносится жалоба, не только не устраняется от пересмотра своего дела вместе с другими, но и прямо предполагается как член суда этой высшей инстанции. В одном только случае апелляция получает невыгодный для этого судьи оборот – именно когда апеллирующий докажет, что на прежнем суде находило себе место личное пристрастие или вообще явно злонамеренные действия в отношении к подсудимому или обвинителю. «Аще от каких бы то ни было судей церковных судное дело перенесено будет к другим судьям церковным, имеющим высшую власть, да не будет никакого нарекания тем, коих приговор отменен будет, аще не могут быти обличены, яко или по вражде, или по пристрастию судили, или некоим угождением прельщены были»⁴¹⁷.

Относительно разных видов апелляционных судов правила IV и V-го веков, прежде всего, неоднократно подтверждают апостольское установление, что недовольные приговором своих епископов обращаются к ежегодным областным соборам и здесь оканчивают свои дела. «О тех, которых епископы, по каждой епархии, удалили от общения церковного, – принадлежат ли они к клиру или к разряду мирян – должно в суждении держаться правила⁴¹⁸, которым постановлено, чтобы отлученные одними не были приемлемы другими. Впрочем, да будет исследоваемо, не по малодушию ли или распре, или по какому-либо подобному неудовольствию епископа подпали они отлучению. Итак, дабы о сем происходити могло приличное исследование, за благо признано, чтобы в каждой области дважды в год были соборы: чтобы все вообще епископы области, собравшиеся воедино, исследовали таковыя недоумения; и, таким образом, достоверно оказавшиеся несправедливыми против епископа, основательно всеми признаны были недостойными общения, доколе не заблагорассудит собрание епископов произнести о них более снисходительное решение»⁴¹⁹. То же самое подтверждает и Антиохийский собор в 20-м правиле: «К сим соборам да приступают пресвитеры и дьяконы и все почитающие себя обиженными и от собора да приемлют суд».

Из этих правил ясно видно, что для мирян и клириков до пресвитера включительно, по всем их делам существуют две узаконенные инстанции. Это основное установление церкви было всеобщим в IV и V веках и всегда служило основанием при разрешении споров о подсудности между отдельными округами. Так на нем основывали свою независимость от римского папы отцы Карфагенского собора. Нельзя, однако же, безусловно ограничивать движение судебного процесса только этими двумя моментами и не допускать третьего пересмотра дела или на общем окружном соборе, или на соборе патриаршем. Ибо могло случаться, что епископ, на которого подавалась апелляция, состоял в дружеских отношениях с митрополитом и иными епископами области, и, таким образом, для подсудимого могло казаться подозрительным и это второе рассмотрение дела его, а между тем церковными правилами не возбраняется устранять от суда не только епископов, но и митрополита, каковой отвод и утверждался патриархом. Противно церковным правилам поступил бы только тот клирик или мирянин, который, обойдя своих областных епископов и соборы своего округа, обратился бы с апелляционной жалобой к собору епископов иного округа⁴²⁰ или в светские суды⁴²¹, или непосредственно к Вселенскому собору⁴²².

Тройное рассмотрение дел духовных лиц до пресвитера включительно положительными правилами установляет и Карфагенский собор, полагая между епархиальным судом и областным собором под председательством митрополита еще инстанцию – суд ближайших епископов, избранных изъявляющими неудовольствие на приговор своего епархиального епископа и с согласия последнего. «Аще пресвитеры, дьяконы и прочие низшие из клира по имеющимся у них делам недовольны решением своих епископов (первая инстанция): то соседние епископы да слушают их и прекословия их да разрешают, избранные ими по согласию собственных их епископов (вторая инстанция). Аще же и от них восхотят перенести дело в высший суд: то да переносят токмо в Африканские соборы или к первенствующим своих областей (третья инстанция)»⁴²³.

Суд по делам и обвинениям епископов производится также в двух инстанциях, хотя дело может подлежать рассмотрению также три раза. Такими судебными инстанциями служат соборы: областной (под председательством митрополита) и окружный собор – «бо́льший собор великия области», или – по несколько позднейшему праву – собор под председательством патриарха. Ясные узаконения об этом излагаются в следующих правилах:

1) «…(обвиняющим епископа) святой собор повелевает, во-первых, представити свое обвинение всем епископам области и пред ними подтверждати доводами свои доносы на епископа, подвергшегося ответу (первая инстанция). Аще же епископы соединенных епархий, паче чаяния, не в силах будут восстановити порядок по взводимым на епископа обвинениям: тогда обвинители да приступят к бо́льшему собору епископов великия области, по сей причине созываемых» (вторая инстанция)»⁴²⁴. Совершенно согласно с этим правилом и правило 12-е Антиохийского собора, по которому епископу, изверженному собором, если он желает апеллировать, предписывается «обратитися к бо́льшему собору епископов, и то, в чем мнится быти прав, предложит множайшим епископам, и от них прияти исследование и окончательный суд».

Возможность третьего пересмотра дела в этих инстанциях объясняется правом митрополита назначать для суда над епископом нескольких ближайших к обвиняемому епископов, решение которых он затем имеет право отменить собором, состоящим под его председательством. Таким образом, судное дело прежде окружного собора может быть пересмотрено дважды в одной и той же области. Примеры такого двойного рассмотрения одного и того же судного дела мы видим еще в III-м веке, и именно в одной области и под председательством одного митрополита⁴²⁵. «Обыкновенный порядок судопроизводства над епископами в древние времена был таков, что преступления их или обвинения и жалобы на них от других сперва были рассматриваемы соборами нескольких епископов (ближайших) по назначению митрополитов. Отсюда дело могло перейти к бо́льшему собору, областному, под личным председательством митрополитов, или еще могло быть перенесено к полному собору окружному⁴²⁶.

В позднейшее время, при учреждении патриаршества, таковой способ движения дела был обычным способом, и сам патриарх с подчиненными ему епископами решал дело епископа уже во второй раз, именно когда епископ представлял ему жалобу на решение судей, от него назначенных⁴²⁷.

На три судебные инстанции по делам епископов, следующие в указанном выше порядке, указывает и собор Сардикийский в своем 5-м правиле. «Аще будет на которого епископа донос, и епископы окрестные собравшись, низложат его с его степени (первая инстанция), а он, перенося дело, прибегнет к блаженнейшему епископу Римской церкви, сей же восхощет вняти ему, и признает праведным возобновить исследование дела о нем: то должно и сие положити, да благоволит написати к сопредельным той области епископам⁴²⁸, дабы они тщательно и с подробностью вникнули во все обстоятельства и, по убеждении в истине, произнесли суд о деле (вторая инстанция). Аще же кто востребует, чтобы дело его паки (και παλιν) выслушано было и по прошению его, заблагорассуждено будет Римским епископом от себя послати пресвитеров: да будет во власти сего епископа, поколику за лучшее и должное признает и определит для суждения вместе с епископами послати заступающих место пославшего (третья инстанция). Или же аще достаточным признает бывшее рассмотрение и решение дела о сем епископе: да учинит, что благоразумнейшему его рассуждению за благо возмнится».

В объяснении к этому правилу преосвященный Иоанн говорит: «Епископы по древним правилам в своих винах или в тяжбах с другими, также по жалобам от клириков или мирян, были судимы областными соборами под председательством своих митрополитов (Апост. прав. 74; I Всел. соб. прав. 5; II Всел. прав. 2, 6 и друг.). Но переносить суд из одной области в другую во всяком случае запрещалось (Антиох. 15; Карф. 37). Что касается до трех изложенных правил Сардикийского собора, то надобно припомнить, что как Сардикийская церковь, где был собор, входила в округ Римского патриархата, так и весь собор состоял из западных епископов под председательством епископа Кордубского в Испании, принадлежавшей также к округу Западной церкви. Епископ Римский, как первенствующий на Западе, имел начальственное влияние на церковные дела всего Запада, подобно как Александрийский – на дела церквей Египетских, Антиохийский – Сирских, а Цареградский – на дела всего Востока, что в отношении ко всем этим епископам было признано вселенскими соборами и подтверждено правилами (I Всел. 6; IV Всел. 28). Таким образом, собор Сардикийский не в противность тем правилам признаёт некоторые особенные права Римского епископа по делам церквей западных: именно, собор допускает апелляцию к Римскому епископу от судебных дел епископов западных с правом нового рассмотрения этих дел после определений соборных»⁴²⁹.

От обычного в восточных церквах порядка судопроизводства по апелляционным жалобам эти правила отличаются тем, что усвояют Римскому епископу власть посылать своих пресвитеров-легатов на областные соборы епископов и вместе с последними пересматривать и решать апелляционным порядком судные дела, тогда как в восточной церкви патриархи (Антиохийский и Константинопольский) обыкновенно поручали дела епископов своего округа производить сначала митрополитам, а потом пересматривали их на соборах под личным своим председательством.

Вообще, ограничение судного дела тремя судебными инстанциями в IV и V веках сознавалось как основное начало церковного судопроизводства, нарушение которого было излишне и бесполезно для выяснения дела. «Мое дело не требует дальнейшего суда, – писал в своей апологии святой Афанасий Великий по восстановлении своем на Сардикийском соборе, – оно уже решено, и не один раз, не дважды, но более. В первый раз, в моей собственной области Египетской (на Тирском соборе), чрез ближайших 100 епископов, в другой раз – в Риме, более чем 50-ю епископами; в третий раз – на великом соборе в Сардике; и эти решения одобрили более чем 300 епископов из различных областей от Египта до Далматии, Паннонии, Италии, Африки. Испании, Гaллии и Британии. А то, что столь многими епископами было исследовано и решено, снова исследовать и решать было бы поистине излишним, дабы таким образом не дать повода всегда снова начинать исследование и не сделать процесс без конца»⁴³⁰. Из этих слов ясно обнаруживается то основное начало церковного судопроизводства, без сомнения общее с гражданским, по которому каждое дело, если оно разрешено, может быть снова привлечено к исследованию не неограниченное число раз: ограничение находит себе место в 3-м приговоре⁴³¹. Кроме этого обычного всей церкви порядка судопроизводства по апелляциям, правилом (107-м) Карфагенского собора право окончания сомнительного дела усвояется и суду избранных сторонами судей, на который апелляции уже не полагается. «Аще случится перенесение дела в высшей суд, и недовольный первым решением изберет судей, купно же с ним и тот, против которого требует он нового суда; то после сего никоторому из них да не будет позволено перенесение дела в иной суд».

Ясно выражаемое церковными правилами право каждому недовольному приговором своего епископа клирику и мирянину обращаться с жалобой к соборному суду⁴³² и каждому епископу, недовольному решением собора епископов области, – к суду собора множайших епископов⁴³³ отнимается у этих лиц, если со стороны их будут нарушены некоторые условия, касающиеся апелляционного порядка судопроизводства. Эти условия касаются: а) судей и б) подсудимых, на которых и от которых апелляции не принимаются.

К первым принадлежат: «собор великия области» или окружной собор⁴³⁴, а по позднейшему праву – собор под председательством патриарха⁴³⁵.

Судьи, избранные самими тяжущимися по их добровольному согласию, в качестве первой или второй инстанции рассматривавшие дело (Карфаг. соб. прав. 17 и 107).

Только Вселенскому собору принадлежит безусловное право подвергать пересмотру решение каждого окружного или патриаршего собора. Судебная практика церкви этого времени показывает, однако же, что и вселенские соборы тщательно охраняли при этом права патриарших судов, предоставляя самим же патриархам произвести исследование и окончательный суд по тем делам, которые вселенский собор рассматривал по жалобам недовольных этими патриаршими решениями⁴³⁶.

К лицам, от которых апелляция не принимается церковными правилами, относятся следующие:

1) Епископ, изверженный от сана собором, пресвитер и дьякон – своим епископом, если который-либо из них дерзнет совершать какую-либо священную службу, епископ ли по прежнему обычаю, или пресвитер, или дьякон⁴³⁷. «Это не значит того, чтобы осужденным своими властями не давалось никакого права апелляции или права обращаться к суду высшего начальства и от него искать оправдания, если только, разумеется, они сознают себя неправильно осужденными и могут доказывать это законным порядком. Как правила самого Антиохийского собора, так и всех других, всегда дают такое право подсудимым (I Всел. 5, II Всел. 6, IV Всел. 9; сн. Антиох. 6, 12, 14); но собор Антиохийский лишает сего права только тех, которые или прежде исследования и решения о них высшего суда, или уже по дознании их виновности и при явных преступлениях сами себя оправдывают и непокорствуя законной власти и суду хотят насильственно удержать на себе свой сан и действовать его правами. Такие по справедливости лишаются своего сана навсегда и не допускаются до оправдания, как постановил потом и II-й Вселенский собор, и другие⁴³⁸. Хотя бы даже суд местной власти был несправедлив и невинность осужденного несомненна, однако ж, правила повелевают оставаться ему под наложенным запрещением дотоле, пока высшим судом он не будет вполне оправдан»⁴³⁹.

2) Не принимается апелляция от тех из епископов, пресвитеров и дьяконов, которые, пренебрегши установленный правилами порядок принесения апелляций от меньшего собора к большему, дерзнут просить царя о пересмотре своего дела (Антиох. прав. 12)⁴⁴⁰.

Относительно самого способа ведения апелляционного процесса правилами, как мы уже видели, предписывается строгая постепенность в движении судного дела: сперва оно рассматривается у епископа епархии, затем на областном соборе и, наконец, у патриарха (IV Всел. 9). При объяснении этого правила Вальсамон ставит такой вопрос: «А иной спросит: если бы клирик не захотел судиться с своим соклириком у собственного епископа, но стал бы обвинять его пред митрополитом – теряет ли он свое дело, как он потерял бы оное, если бы привлек своего противника в светский суд? Решение: не потеряет своего дела, потому что вел оное не в светском суде, но будет подвергнут епитимьи по настоящему правилу».

Если по делу епископа апелляционная жалоба на первый суд выходила от обвинителя, то этот обвинитель предварительно вторичного выслушания его обвинения обязывался письменно понести одинаковое наказание с обвиняемым, если бы, по производству дела, оказался клевещущим на обвиняемого епископа⁴⁴¹.

Главнейшими доказательствами, на которых апеллирующий основывал свою защиту и уличал в несправедливости первый суд и на которых высший суд основывал решение свое, служили письменные акты или деяния прежнего суда⁴⁴². Но, вместе с тем, суд прибегал к допросу как обвиняемого и обвинителя, так равно и самого епископа или епископов, судопроизводство которых рассматривалось. Ответы последних служили при этом апелляционном судопроизводстве весьма важным средством для проверки правильности показаний апеллирующего и подлинности актов судопроизводства, на которых последний основывал свою апелляцию. Вообще, апелляционное судопроизводство совершалось в присутствии как сторон и их свидетелей, так и судей, на приговор которых подавалась апелляция, и собор постановлял иное решение не иначе, как тщательно рассмотрев все подробности первого судопроизводства и решительно убедившись в справедливости жалобы апеллирующего⁴⁴³.

Отношение церковного судопроизводства IV и V-го веков к церковному судопроизводству предшествовавшего времени. Сходные черты римского обвинительного процесса и церковного судопроизводства IV и V-го веков.

Уже из самих церковных правил, относящихся к судопроизводству, довольно ясно обнаруживаются те источники, на основании которых церковное законодательство IV и V-го веков разрабатывало различные постановления свои касательно этого предмета. С одной стороны, и по преимуществу даже, церковные правила опираются или на правила более древние, именно Апостольские, или на церковные обычаи, соблюдавшиеся в тех или других церквах. Таково большинство из рассмотренных правил I и II-го Вселенских соборов и правила собора Антиохийского. Есть, с другой стороны, краткое указание на то, что церковное законодательство по некоторым частям судопроизводства сообразовалось с действовавшим тогда светским правом. Таковы некоторые правила Карфагенского собора и отчасти – IV-го Вселенского. Некоторые данные церковно-судебной практики этого времени также не оставляют сомнения в том, что в церковном процессе этого времени заметны некоторые элементы, указывающие на близость его к римскому обвинительному процессу. Поэтому, чтобы правильно представить церковный процесс этого времени, нам остается указать, в каком отношении находится он к судопроизводству церкви предшествовавшего времени и через это определить отношение его к римскому обвинительному судопроизводству.

Принимая во внимание черты церковного судопроизводства II и III-го веков, указанные нами выше, можно, кажется, с полной уверенностью сказать, что все они встречаются и в церковном судопроизводстве IV и V-го веков. С другой стороны, не может быть сомнения в том, что церковными правилами IV и V-го вв. многие части судопроизводства точнее определены, полнее развиты и установлены приемы и формы соборного судопроизводства, о котором мы имеем так мало сведений из данных III-го века. Но насколько новы, насколько независимы были от норм судопроизводства III-го века эти постановления соборов позднейшего времени? Трудно и опасно отвечать на этот вопрос категорически именно потому, что о церковном процессе III-го века мы не имеем таких полных сведений, какие имеем относительно процесса IV и V-го веков. Более полные данные, может быть, раскрыли бы перед нами и то, что узаконили относительно внешних приемов соборного судопроизводства правила IV века как общеизвестный обычай и порядок, выработавшийся ранее. То уже несомненно, что все постановления относительно обвинителя, количества и качества свидетелей, личного присутствия обеих сторон на суде при исследовании дела, какие мы встречаем в законодательстве церкви и её судебной практике IV и V-го веков, были применяемы и на церковном суде III-го века. Там мы не встречали, правда, обвинительной записки libеllus accusatorius, не встречали судебного протокола как общей и необходимой принадлежности соборного судопроизводства, не встречали и нотариев как необходимых чиновников суда⁴⁴⁴. Не встречали равным образом и такого подробного и формального допроса свидетелей, какой был господствовавшим в церковном суде V-го века; но все это, очевидно, нисколько не изменяет сущности тех требований и значения свидетельских показаний, какие соединялись с понятием о свидетелях как в V-м, так и в III-м веке. Тем более это нужно сказать о тех существенных требованиях церковного процесса, которые мы видели одинаково и в III, и в V веках: о допросе обеих сторон в личном их присутствии, а не при посредстве поверенных, о заочном постановлении приговора только в случае упорства со стороны подсудимого явиться на суд после третьего вызова; нет ничего неосновательнее, как полагать, что эти важные начала судопроизводства начали действовать в церкви только в IV и V веках и не были известны прежде, что церковный суд обязан в этом отношении исключительно римскому праву или, точнее, его постановлениям о контумации и прокураторе. Все эти постановления известны были на церковно-судебной практике во II и III-м веках: в Апостольских постановлениях ясно говорится, что церковный суд непременно должен происходить в присутствии той и другой стороны, что исследование дела не должно быть односторонне (μονομερως); и святой Киприан не менее ясно говорит, что «избегать суда еще не значит избегать и наказания». Но, что всего важнее, судебный процесс V-го века сохранил следующие существенные черты, замеченные нами еще в процессе, образовавшемся непосредственно во времена Апостолов и за ними следовавшие века.

В обоих сравниваемых процессах выдерживается полная независимость судей от светского права в способе оценки преступления, назначении наказания и, наконец, характере отношений их к подсудимым.

а) Преступление исследуется отдельно от суда над лицом, его совершившим (первое может быть вполне осуждено при полном прощении второго). В делах веры это сходство обоих процессов особенно очевидно и поразительно. И здесь, и там употребляется один приём: первоначально изыскиваются те ясные места из Священного Писания или свидетельства Церковного Предания, которые служат общим основанием (критерием), и потом с ними сравнивается исследуемое учение. Нередко трудность найти такие общие основания, которые можно было бы провозгласить как для всех неизменно определенный догмат, была причиной того, что прежде формального суда церкви представители её власти и на предварительных соборах, и в частной переписке, и даже, наконец, в отдельных своих сочинениях старались разработать те данные Священного Писания и Предания, которые изображали бы образ кафолического исповедания веры так ясно и неопровержимо, что после этого они могли мужественно изобличать на открытом суде все ухищрения врагов православия. Таковы, например, сочинения святого Кирилла Александрийского и послание Римского папы Льва, читанное на IV Вселенском соборе.

b) Увещание преступника или тяжущихся к раскаянию, исправлению или примирению с противником – этот Евангельский, предварительный братский суд как составная часть формального суда церкви в процессах того и другого времени выдерживается с строгой последовательностью. В процессе позднейшего времени и на самого обвинителя возлагается обязанность идти к обвиняемому и наедине убедить его к примирению, и только в случае положительного – со стороны последнего – упорства обвинитель получает право действовать против него на открытом внешнем суде всеми дозволенными ему средствами.

с) Отличительный характер церковного суда как дела Божья (res Dei), но через посредство людей совершающегося, и проявляющийся, с одной стороны, в том, что судьи и подсудимый во всех своих действиях признают единственно обязательным авторитет божественного закона как руководителя своего, с другой – в том, что преступление рассматривается как грех перед Богом, приносящий притом же вред и самому преступнику, и целой церкви (соблазн) и, соответственно этому, наказание налагается сколько с целью уничтожить соблазн, столько же и с целью вспомоществовать душе грешника: этот карательный и в то же время нравственно-воспитательный характер одинаково должен быть усвоен как процессу II и III, так и процессу IV и V веков.

Где же точка соприкосновения церковного процесса IV и V веков с римским обвинительным процессом, в то время еще имевшим применение в светских судах, хотя уже и допускавшим много элементов инквизиционного, более и более усиливавшегося в то время, процесса?

Такой точкой соприкосновения 144-е правило Карфагенского собора указывает действования церковного суда относительно исследования личности обвинителей и свидетелей; письменные акты процессов, рассматривавшихся на вселенских соборах этого времени, представляют некоторые черты сходства (впрочем, весьма отдаленного) в первом моменте судопроизводства, или, лучше сказать, в действиях, составляющих предварительное судопроизводство.

Но относительно первого пункта сближения того и другого процессов должно сказать, что здесь в церковный процесс не привнесено ничего существенно нового, чего не указано было бы еще Апостольскими постановлениями. Все, что мог заимствовать церковный процесс у светского относительно обвинителя и свидетелей должно быть сведено единственно к более точному и определенному указанию лиц, не способных к обвинению или свидетельству, ибо в общих чертах это указание сделано было уже Апостольскими постановлениями независимо от римского права. Поэтому в определении этой части судопроизводства церковь не выходила из пределов своих источников, т. е. Священного Писания и Апостольского предания, а шла по пути их: римским правом она пользовалась лишь настолько, насколько оно представлялось пригодным для точнейшей формулировки того, что ей завещано было первооснователями её права. В высшей степени замечательно в этом отношении послание пресвитеров Мареотиды к Тирскому собору, в котором они излагают несправедливые действия комиссии, исследовавшей там дело о мнимом разбитии потира и нападении пресвитера Макария на совершавшего будто бы литургию пресвитера Исхираса. Жалуясь на то, что они, пресвитеры, не были при этом допущены к свидетельству, между тем как язычники и враги обвиняемых (Макария и святого Афанасия) охотно выслушивались следователями, эти пресвитеры писали: «Но вы, возлюбленные отцы, знаете, как и нас учили, что свидетельство врагов не имеет силы (εχθρων εκ ισχει μαρτυρια; это – постановление римского права). <...> Суд, согласный с Священным Писанием (κατα τας αγιας γραφας) требует, чтобы обвинитель одинаково с обвиняемым присутствовал при исследовании дела»⁴⁴⁵ и т. п. Правила судопроизводства, на которые здесь указывается, были общими как церковному, так и римскому процессу: однако же пресвитеры Мареотиды, точно так же как и папа Юлий⁴⁴⁶, говорят о них как о правилах церковного, канонического судопроизводства, совершаемого κατα τας αγιας γραφας⁴⁴⁷.

Мало того. В этом отношении следует усматривать не столько влияние римского права на церковное, сколько их взаимодействие. Ибо несомненно также известно, что несколько позднее и римское право считало в числе неспособных к обвинению отступников от веры, еретиков, иудеев, точно так же и тех, которые прежде являлись обвинителями против невинных⁴⁴⁸: это прямое извлечение из церковного права, введенное в светское, римское. Насколько самостоятельно в этом отношении действовало церковное право можно видеть из того, что по римскому праву совершеннолетие свидетеля определялось не менее, как в 20 лет, тогда как по церковному оно полагалось в 14 лет⁴⁴⁹.

Для нагляднейшего представления того, что было усвоено из римского обвинительного судопроизводства в церковном процессе V-го века относительно предварительного производства и на что обыкновенно указывают как на заимствование из римского права⁴⁵⁰, мы представляем в общих чертах эти моменты римского обвинительного судопроизводства.

В римском обвинительном процессе различались две главные части, разделявшиеся одна от другой более или менее значительным промежутком времени, именно: действия предварительные, или предуготовительные к главному производству, и затем – главное судопроизводство.

Эти предварительные действия происходили иногда в течение довольно долгого времени, но, во всяком случае, каждый обвинительный процесс, прежде чем раскрыться во всех подробностях своих на открытом суде, должен был предварительно пройти следующие частные моменты.

1) Начало процесса состояло в том, что желающий обвинять должен был обратиться к претору (или судье квестии) как к председателю судебного учреждения и в общих чертах изложить ему свою просьбу о желании обвинять известное лицо. Такая просьба называлась postulation. Указание личности обвиняемого для суда имело то значение, что он таким образом мог предварительно удостовериться в том, что предъявивший себя обвинитель имеет полную правоспособность к обвинению известного лица, а не принадлежит к разряду тех, которые не допускаются к обвинению безусловно или только против известных лиц.

2) При этом суду могло представиться затруднение, которое он должен был теперь же разрешить, именно: могло явиться несколько обвинителей, а не один; между тем, по римскому праву по одному и тому же делу допускался к обвинению только один обвинитель. Акт судопроизводства, разрешавший это затруднение, т. е. избиравший из нескольких одного обвинителя как преимущественно перед прочими удовлетворявшего всем требованиям закона, назывался divinatiо. Этот акт производился уже не одним претором, но всем персоналом судей и по всей форме процесса

3) Следовавший за этим после незначительного промежутка времени акт назывался nominis или сriminis delatio. Он состоял в точном определении личности обвиняемого и сущности самого преступления. А потому, если два предыдущих акта могли происходить и без присутствия обвиняемого, то теперь это личное присутствие почиталось настолько необходимым, что суд делал ему формальный вызов (citatio), и только в случае отказа обвиняемого явиться по этому вызову суд считал себя вправе переходить непосредственно затем к главному судопроизводству.

4) Предположим, что обвиняемый явился к nominis delatio: тогда происходил опять новый акт, interrogatio, состоявший в том, что обвинитель предлагал обвиняемому вопросы, имевшие целью уяснить главные пункты целого обвинения, от которых впоследствии обвинитель не мог уже отказаться. Это выгодно было, конечно, и для обвиняемого, который теперь же мог знать все главные пункты обвинения на него и их обоснование и таким образом мог надлежащим образом приготовиться к опровержению их⁴⁵¹.

5) Непосредственно за interrogatio следовали – inscriptio и subscriptio обвинителя. Как скоро обвиняемый представил ответы на вопросы обвинителя (или же решительно отказался отвечать), председательствующий (претор или судья) должен был занести в протокол, по крайней мере, главные пункты обвинения – inscriptio – и правильность протокола удостоверить собственноручной подписью обвинителя – subscriptio. Содержание этого протокола или, по-нашему, обвинительного акта, (libellus accusatorius) имело важное значение для дальнейшего судопроизводства, ибо суд обязывался производить исследование только по означенным в нем пунктам и не выходить из пределов обвинения.

Должно заметить, впрочем, что inscriptio и subseriptio могли и не составлять отдельного акта судопроизводства, потому что обвинитель мог еще при postulatio изложить письменно всё содержание обвинения и только в случае его неудовлетворительности, по требованию судей, обязывался снова составить его.

Последним актом предварительного судопроизводства служило nominis receptio. Претор или судья квестии теперь формально и публично объявлял, что против известного лица представлено обвинение в таком-то преступлении и таким-то лицом. С этого момента привлекаемый к ответственности становился в полном смысле в положение обвиняемого (reatus). Это положение соединялось обыкновенно с лишением обвиняемого некоторых прав на всё время судопроизводства. Именно, кроме того, что он не мог во всё это время являться на суд в качестве свидетеля и обвинителя, он не имел права переходить на высшие должности (если был чиновник); а равно и не мог быть избран на какую-либо должность, хотя бы и зачислен был уже в кандидаты на избрание. Последнее очень естественно: ибо, по римскому праву, обвиняемый чиновник во время исполнения им обязанностей службы не мог быть вытребован к суду; притом, если бы избираемый действительно был утвержден в должности во время судопроизводства по его делу и это судопроизводство окончилось бы обвинительным о нем приговором, процесс уничтожил бы таким образом всё дело избрания. Вместе с nominis receptio назначался обыкновенно и день исследования обвинения или главного судопроизводства. Этим актом и прекращались все предварительные действия обвинительного процесса⁴⁵².

Но так было в эпоху полного развития и процветания обвинительного судопроизводства, во времена постоянных квестий (quaestia perpetua). В эпоху империи, и именно во время, падающее на IV и V века, когда в древний обвинительный процесс уже вошло довольно много элементов инквизиционного судопроизводства, это предварительное судопроизводство значительно сократилось и упростилось. Древние – postulatio, divinatio и даже interrogatio как отдельные части судопроизводства – более уже не существовали. Оставались только nominis delatio, inscriptio и subscriptio и nominis reception; но и эти три члена весьма часто не разделялись один от другого, а, напротив, иногда так перемешивались между собой, что их можно было считать различными более по имени, чем по существу дела⁴⁵³.

Церковный обвинительный процесс также представлял собой две главные части, разделенные между собой более или менее долгим промежутком времени, которое назначалось для приготовления обвиняемого к оправданию. Но здесь эта первая часть судопроизводства ограничивалась только принятием от обвинителя его записки, допросом относительно его имени, сущности обвинения и имени обвиняемого. И все это производилось в такой простой и краткой форме, что в ней можно усмотреть только самое отдаленное сходство с римскими postulatio, interrogatio, nominis receptio, inscriptio и subseriptio и т. п.⁴⁵⁴

По римскому праву в этот промежуток времени между предварительным и главным судопроизводством обвиняемый подвергался лишению свободы или аресту, который представлял следующие виды:

1) Custodia libera или домашний арест, состоявший в том, что подсудимый был отдаваем под надзор какому-либо важному чиновнику и под личной ответственностью последнего мог свободно проживать в собственном доме.

2) Custodia militaris. Этот род ареста применяем был к подсудимым, обвиняемым в более или менее тяжких уголовных преступлениях. Он введен был при императорах и состоял в том, что обвиняемый отдаваем был на руки одному или нескольким (по закону 2-м) солдатам, которые под тяжкой уголовной ответственностью обязаны были во всякое время по требованию суда представлять ему на лицо арестованного. Характер ареста этого рода видоизменялся по различию лиц арестованных и преступлений, в которых они обвинялись. Иногда арестанту предоставляема была довольно значительная свобода: под присмотром солдата он мог свободно заниматься своим обычным домашним делом⁴⁵⁵; иногда же (когда обвиняемый представлялся слишком подозрительным), строгость ареста простиралась до того, что он заковываем был в кандалы и притом так, что его правая рука приковывалась к левой солдата, и в таком положении он должен был проводить даже ночи⁴⁵⁶.

3) Но более употребительным был арест, известный под именем custodia publica. Он состоял в том, что обвиняемый заключаем был в общественную тюрьму, находившуюся под присмотром особенного чиновника – commentariensis. По Юстинианову праву надзор за этими тюрьмами вверялся также и епископу⁴⁵⁷.

По отношению к самому способу ареста – по римским законам дозволялось производить его во всякое время, даже ночью, и во всех местах, за исключением храмов и статуй императоров. Впрочем, при особенно тяжких преступлениях, например, crimen majestatis, убийстве, прелюбодеянии и других, не допускалось и этого ограничения⁴⁵⁸.

В некоторых, впрочем, чрезвычайно редких, случаях вместо ареста допускалась отдача на поруки; при этом граждане должны были внести известный залог поручительства, которого они и лишались в случае побега обвиняемого, уплатив кроме того и определенный штраф⁴⁵⁹.

Истинно канонический суд, конечно, не допускал никаких арестов, и только со стороны врагов православия иногда были употребляемы аресты, за которые церковная власть всегда строго осуждала. Так, пресвитер Макарий, которого обвиняли на Тирском соборе, вместе со святым Афанасием заключен был в тюрьму на всё время производства следствия в Mapеoтидe. И сама комиссия этих следователей взяла с собой солдат. Евсевий Дopилeйcкий жаловался IV-му Вселенскому собору, что на соборе в Эфесе, бывшем под председательством Диоскора, совершались постоянные притеснения и что весь процесс производился в присутствии воинской стражи. Обвинители Диоскора, Феодор и Исхирион, правда, заявляли собору, чтобы заключены были под стражу как Диоскор, так и обвиняемые с ним, но на эти требования отцы собора не отвечали⁴⁶⁰. В деяниях собора Тирского по делу Ивы, епископа Эдесского, говорится: «Мы (епископы) назначили слушание, и когда трибуном и нотарием Дамаскием приведены были к нам обе стороны…» и т. д.⁴⁶¹ – на основании чего можно думать, что Ива и его обвинители находились под надзором трибуна. Но в том же процессе Ивы мы находим только простое запрещение прикосновенным к делу лицам отлучаться из Антиохии (где вторично рассматривалось это дело), впрочем, под условием, что если кто удалится прежде окончания дела, то подвергнется церковному наказанию⁴⁶².

Итак, повторяем, собственно канонический суд весьма далек был от каких бы то ни было полицейских мер. Единственные исполнительные и служебные ему чиновники были дьяконы и нотарии, которые не могли, конечно, производить арестов. «Если дело вести так же, как в Тире (по делу святого Афанасия), то церковные суды уже более не суды Евангельские, а суды ссылки и смерти», – слышим мы из уст папы Юлия⁴⁶³.

Есть, наконец, и еще один пункт, на который обыкновенно указывают как на свидетельство влияния римского обвинительного судопроизводства на церковное – это так называемое citatio или вызов обвиняемого к суду. Но между этим citatio и тем вызовом обвиняемого к суду, какой определен для канонического суда еще 74-м Апостольским правилом, сходства еще менее, чем в указанных доселе частях римского и церковного процессов.

Мы уже видели, с какой целью и с каким уважением к личности обвиняемого происходил этот вызов к суду по каноническому судопроизводству. По римскому же обычному порядку этот вызов производился через одного особенного чиновника, герольда или глашатая, который являлся к дому обвиняемого и трижды громким голосом произносил вызов его к суду. В позднейшее время вошло в обычай публиковать письменно этот вызов, особенно в том случае, если суду было известно, что вызываемый находится в отлучке. Но, тем не менее, вызов через глашатая этим отнюдь не устранялся⁴⁶⁴.

Вообще, о значении римского обвинительного судопроизводства для церковного нужно сказать, что последнее явилось в IV веке как самобытное, оригинальное и отличное от римского судопроизводство и как таковое продолжало существовать и в последующее время, хотя в некоторых своих частях и приспособлялось к римскому обвинительному процессу. Единственное, что церковный процесс прямо заимствовал у римского, это: нотарии, судебные протоколы и обвинительный акт. Но, конечно, это заимствование не изменило природы и характера канонического суда.

Дело об Афанасии и Савиниане, епископах Перрской церкви, рассматривавшееся в трех судебных инстанциях. Сходство с этим процессом другого процесса по делу Ивы, епископа Эдесского, и характеристические его моменты. Процесс Евтихия на Константинопольском соборе под председательством святого Флавиана. Заключение.

Заканчивая наше исследование тех данных относительно церковного суда первых веков христианства, которые представляли нам церковное законодательство и судебная практика этого времени, мы представляем здесь несколько процессов из пятого века, подробно сохранившихся для нас в деяниях вселенских соборов. Делаем это, с одной стороны, для нагляднейшего объяснения того, что доселе высказывалось нами в общих чертах как заключение, как мысль, отвлеченная от фактов; с другой – для того, чтобы фактически оправдать верность сделанных нами обобщений. С этой целью в изложении этих процессов мы будем держаться, по возможности, ближе к подлинным актам самого судопроизводства, сохранившимся в вышеупомянутых деяниях вселенских соборов.

I) Процесс между епископами Афанасием и Савинианом.

При всей своей занимательности процесс этот представляется довольно запутанным и сложным; тем не менее, в изложении его мы будем соблюдать ту постепенность, с какой раскрывался он перед отцами IV Вселенского собора, на котором он рассматривался в четвертый раз.

В одно из заседаний этого собора явился епископ Перрской церкви Савиниан и представил собору два прошения: одно на имя императоров Валентиниана и Маркиана, другое – на имя самого собора. То и другое содержания одинакового. Савиниан объясняет в них, что он, долгое время смиренно и тихо занимавшийся хозяйством киновии одного многолюдного монастыря, совершенно для себя неожиданно вдруг рукополагается митрополитом и несколькими епископами во епископа Перрской церкви на место низложенного за разные преступления епископа Афанасия. Однако же, этот последний, избегая законного суда в своей области и перед своим архиепископом (Антиохийским), удалился на собор Эфесский, бывший под председательством Диоскора, архиепископа Александрийского (впоследствии осужденного еретика), и отсюда по распоряжению последнего вошел в церковь Перрскую, изгнав из неё его, Савиниана, законно рукоположенного туда. Упомянув далее о любви к нему жителей города Перры, которые сожалеют и скорбят об изгнании его, Савиниан просит собор исследовать его прошение.

На соборе присутствовал и епископ Афанасий.

Сановники (заступавшие на соборе место императоров) обратились к этому последнему с вопросом, что скажет он в свое оправдание. Афанасий отвечал: «Мое дело началось давно; его выслушивали блаженной памяти Кирилл (Александрийский) и Прокл (Константинопольский) и написали ясные постановления в мою пользу Домну, архиепископу Антиохийскому, который и обещался их исполнить; но когда затем он услышал о смерти Кирилла Александрийского, то отказался, вызвав меня к себе на суд. Я отвечал ему, что готов остаться при постановлениях, данных этими архиепископами, но что если он хочет требовать чего другого, то я не послушаюсь вызова. Со своей стороны, я обвинил тогда тех, которые злоумышляли против меня, но обвиненным мной не велели присутствовать на суде. Итак, я прошу, если угодно вашей власти, прочитать грамоты архиепископов».

Сановники согласились на прочтение этих грамот.

В них содержался братский совет этих архиепископов Домну обратить внимание на многотерпящего от своих клириков Афанасия и, если самому архиепископу покажется трудным по отдаленности его кафедры произвести исследование на месте (в городе Перре), то поручить это дело кому-нибудь из подведомственных митрополитов. При этом архиепископу Домну поставлялось на вид, что по словам Афанасия он так много терпит от своих клириков, что собор, слушая его, пролил слезы, что эти клирики, и ранее отличавшиеся дерзостью, которую воспитало в них неразумное снисхождение к непотребным их проступкам прежнего епископа, теперь дошли до того, что самовольно изгнали своего епископа и его экономов и даже исключили имя его из церковных диптихов. Затем указывалось архиепископу Домну и на то, что Афанасий подозревает в нерасположении к себе и своего митрополита, и потому он не сожалел бы о том, что придется (и должно) устранить от суда над Афанасием его митрополита.

Выслушав это, сановники спросили: «Что было сделано после этих посланий?» Савиниан указал на собор Антиохийский, тот самый, который оговаривал в начале процесса Афанасия, и просил прочитать деяния этого собора.

Последуем и мы за чтением актов этой второй судебной инстанции. Они раскрывают перед нами следующее.

В церкви Антиохийской, в портике летней судебной палаты епископии составился собор. И когда сели святейшие епископы: Домн (архиепископ) самой Антиохии, Феодор Дамасский и другие (26), нотарий и дьякон Татиан сказал: «Перрские клирики и теперь снова подали вашей святости прошения на почтеннейшего епископа Афанасия, <...> и если твоя святость прикажет, я прочитаю их.

– Где подавшие прошения?

– Татиан: они вне (палаты).

– Домн: пусть войдут.

– Татиан: явился Исаакий, подавший прошения.

– Домн: один Исаакий подал прошения, или и другие вместе с ним?

– Татиан: один Исаакий подал прошения.

– Домн: пусть скажет Исаакий, он ли подал прошения?

– Исаакий: да, я прошу твою святость.

– Домн: прочитай их. (По прочтении): так как упомянуто и об иподьяконе Иоанне, то пусть войдет и он.

– Татиан: здесь иподьякон Иоанн.

– Домн: в присутствии их прочитай прошения, все совокупно. (По прочтении их): когда мы передали суд блаженному Панолвию, бывшему тогда митрополитом той области, чтобы он выслушал это дело, какие были последствия?

– Татиан: я имею послание от самого блаженнейшего Панолвия, чрез которое он сообщил об этих последствиях.

– Домн: прочитай и его. (По прочтении): есть у тебя копии с отказов почтеннейшего епископа Афанасия?

– Татиан: у меня под руками и копии, и подлинники. Я получал их от почтеннейшего митрополита Иерапольского.

– Домн: пусть будут прочитаны подлинники по порядку»⁴⁶⁵.

По прочтении их почти все епископы (за исключением 4-х), каждый отдельно, высказали по этому поводу свои мнения, в общем совершенно сходные. Из них мы узнаем следующее:

1) Панолвий, епископ Иерапольский, весьма благосклонно относился к Афанасию, который даже называл его своим другом; 2) на Афанасия представлено было его клириками множество обвинений; 3) он трижды поэтому вызываем был к суду и все-таки не явился; и, наконец, 4) в своих ответах на призыв трижды с клятвой отказывался от епископства и заклинал поставить на его место другого. Вследствие этого епископы, теперь бывшие, решили, что если Афанасий и к другу своему не явился на суд, значит, делал это по своей нечистой совести, и если трижды отказывался от епископства, то теперь не имеет никакого основания поднимать вопрос⁴⁶⁶ о Перрской кафедре.

Далее следовал допрос свидетелей, не вполне сохранившийся в деяниях этого собора. Из него можно, однако же, видеть, что после троекратного отречения своего от епископства Афанасий первоначально удалился из Перры в свое поместье, в деревню, потом в город Самосат, затем снова в Перру и, наконец, в Константинополь, и что в течение этого времени он совершил три рукоположения.

Затем, по предложению Феодора, епископа Дамасского, прочитаны были вышеупомянутые грамоты Кирилла и Прокла, и по прочтении их все епископы, опять каждый порознь, произнесли свои мнения о действиях Афанасия. Сущность их состоит в следующем: епископ Афанасий оклеветал своих клириков пред архиепископами Кириллом и Проклом: ибо, троекратно отказавшись от епископства и не явившись на суд по представленным против него обвинениям, отправился в далекое путешествие добровольно, а не изгнанный своими клириками, как это говорил он в Константинополе.

После этого Домн сказал: «Помнится, когда мы получили грамоты боголюбезнейших епископов Прокла и Кирилла, я вызвал сюда и его, и епископов области, чтобы исследовать обстоятельства этого дела. Итак, пусть будут прочтены оба послания».

Пo прочтении их следовал опять допрос свидетелей⁴⁶⁷, по окончании которого епископ Феодор заявил: «Ужели то, что сказано, недостаточно наполнило соблазнами слух всех?»

– Домн: что должно быть сделано по усмотрению вашего святого собора⁴⁶⁸?

– Епископ Феодор: если бы епископ Афанасий дорожил мнением о себе, то он не избегал бы исследования взведенных на него обвинений, и, тем более, когда судопроизводство передано было блаженнейшему Панолвию, бывшему епископу Иерапольскому, который, как сам Афанасий неоднократно высказал в своих грамотах, был ему другом и благосклонно был расположен к нему. Но он трижды отказался от епископства Перрского письменно, чрез свои грамоты, которые он посылал к блаженнейшему Панолвию и в которых умолял о том, чтобы получить покой. Но он не исполнил этого, а совершив длинное путешествие, утруждал слух святейших и боголюбезнейших архиепископов Прокла и Кирилла, не сообщив им ничего верного. И после этого, неоднократно быв вызываем то святейшим отцом нашим и архиепископом господином Домном, то святым собором – снять с себя взводимые на него обвинения, он не хотел прибыть. Итак, что определяют церковные постановления? Того, кто обвиняется в каких-нибудь неуместных поступках и, будучи вызываем в третий раз, не явится, лишать той чести, какую он имеет. Но оказывается, что упомянутый Афанасий не трижды только, а часто был вызываем, и не оказал послушания и не хотел отвечать на взводимые на него обвинения. Поэтому я присуждаю лишить его священства по церковным постановлениям и утверждаю, что боголюбезнейший епископ Иерапольский, господин Иоанн, должен как можно скорее законно рукоположить епископа для Перрской церкви, чтобы город этот, освободившись от волнений и смут, бывших в нем в продолжение этих двух лет, достиг наконец мирного состояния.

Прочие епископы, каждый порознь, высказали одинаковые с этим мнения.

– Домн: мне неприятно было произносить такое мнение против епископа. Но так как святому собору угодно было по справедливости лишить епископства по церковным постановлениям Афанасия, обвиненного во многих и великих преступлениях и постоянно уклонявшегося от суда и исследования дела, то и я утверждаю это и соглашаюсь с общим мнением всех, признавая его лишенным священства, и предоставляю боголюбезнейшему епископу Иоанну и благочестивейшим епископам той области рукоположить вместо него другого епископа во святую Божью церковь Перрскую.

Так окончилось производство суда по этому делу во второй инстанции.

По выслушании актов этого судопроизводства сановники обратились к тем из присутствовавших на IV Вселенском соборе епископов, которые подписались под приговором, сейчас изложенным, и просили их выйти на середину и сказать, за что они лишили священства Афанасия.

На середину вышли семь епископов, и из них Феодор сказал:

– Клирики Перрской церкви подали обвинения против него; будучи вызываем, он не явился, говоря, что имеет некоторых врагов; и во второй раз, будучи вызываем, не явился. Когда же сделан был ему третий вызов, и он отказался придти, то, по канонам, произнесено было определение о низложении его.

Прочие епископы дали показания, согласные с ним.

Сановники обратились к Афанасию с вопросом, почему он отказывался явиться на троекратный вызов. Афанасий отвечал:

– Потому, что сам судья Антиохийский был мой враг. Прошу прочитать об этом и открыть истину. Клирики ушли, и сами они, нехотя, решили.

Перед отцами собора сановники выразили такое мнение: Савиниан, как правильно рукоположенный и устраненный от суда (на Эфесском соборе), должен оставаться епископом города Перры. A Афанасий, низложенный за непослушание, до времени должен оставаться в покое. Но потом патриарх Антиохийский Максим (преемник Домна) и его собор должны произвести исследование о тех, которые уже сделали обвинение против Афанасия, и о всяком другом, прикосновенном к этому делу. И если он будет ясно уличен во всем, что взведено на него уголовным и гражданским порядком, то пусть он будет лишен не только епископства, но и подвергнется общественным законам. Но если он не будет уличен в этих обвинениях, то пусть останется епископом города Перры, а Савиниан будет сохранять только епископскую честь и будет получать содержание, какое определит Максим, архиепископ Антиохийский. Все это исследование произвести не более, как в течение 8-ми месяцев.

Отцы вполне одобрили это решение⁴⁶⁹.

Кратко представленный, постепенный ход этого процесса будет следующий.

На своего епископа Афанасия клирики Перрской церкви представили Домну, Антиохийскому архиепископу, обвинение. Домн поручил исследовать дело Иерапольскому митрополиту Панолвию, в области которого находилась Перрская епархия. На троекратный вызов митрополита Афанасий отвечал отказом и в суд не явился, заявляя, впрочем, что он желает добровольно отказаться от епископства. Что вследствие этого постановил епископ Панолвий и что сделали клирики Перрской церкви – мы не знаем; но что касается Афанасия, то он и не думал отказываться от епископства и удалился в долгое путешествие. Затем, воспользовавшись смутными обстоятельствами церкви, он отправился в Константинополь, застал там святого Кирилла Александрийского и Прокла Константинопольского и в надежде на их авторитет и на то, что они, выслушав его, восстановят его в епископстве, оклеветал перед ними своих клириков. Но эти архиепископы, выслушав его, ограничили, однако же, свое покровительство Афанасию только тем, что дали ему свои грамоты на имя Домна Антиохийского. Получив эти грамоты, Домн пригласил к себе епископов Иерапольской митрополии и самого Афанасия, но последний не являлся. Наконец Домн, может быть, вследствие собственного своего желания окончить дело Перрской церкви, может быть, внимая неотступным просьбам клириков Перрской церкви, решился, наконец, созвать собор в Антиохии по этому делу. Собор состоялся, но Афанасий на троекратное приглашение явиться для оправдания против представленных на него обвинений отвечал отказом, и потому собор постановил лишить его епископства и поручил рукоположить преемника ему Иерапольскому митрополиту. Рукоположен был Савиниан; между тем Афанасий отправился в Эфес, и там на разбойническом соборе, бывшем под начальством Диоскора, успел оклеветать и своих клириков, и своих епископов, и добился своего восстановления на Перрскую кафедру, которую вскоре и занял, изгнав оттуда Савиниана. Последний бесполезно просил правосудия у Диоскора и обратился, наконец, к IV-му Вселенскому собору, который действительно сделал постановление в его пользу, поручив, однако же, окончательный приговор постановить Антиохийскому архиепископу Максиму.

II) Совершенно сходный и почти одновременный с вышеизложенным встречаем мы в Деяниях Вселенских соборов и другой процесс, именно: процесс четырех клириков Эдесской церкви с их епископом Ивой.

Дело началось с того, что четыре клирика подали на епископа Иву прошение и обвинительные записки императорам, которые через трибуна и нотария Дамаския и поручили исследовать это дело двум митрополитам (Ива был митрополит) – Фотию Тирскому, Евстафию Беритскому – и епископу Уранию. Явившись в Тир (в Финикии), означенные судьи успели примирить обвинителей с обвиняемыми, и этим дело на время окончилось. Но немного спустя эти же обвинители снова обратились с просьбами об исследовании дела к Домну, патриарху Антиохийскому. Последний собрал в Антиохии собор, на который из четырех обвинителей явились только два, а другие два отправились в Константинополь и там у святого Флавиана выпросили себе грамоту, которой дело поручалось снова исследовать вышеупомянутым митрополитам и епископу Уранию, но не в Тире, а в Берите. Между тем, Домн уже рассмотрел у себя это дело и за неявкой двух обвинителей и за недостаточностью улик, представленных двумя наличными обвинителями, решил дело в пользу Ивы.

В Берит явились, однако же, все четыре обвинителя, и здесь, в присутствии обвиняемого, снова исследовалось дело. Решение последовало опять в пользу Ивы.

Обвинители еще раз захотели испытать счастье выиграть тяжбу, явившись на Эфесский разбойничий собор. Не допущенный к исследованию дела Ива действительно был осужден этим собором. Но он после этого сам обратился с просьбой к IV-му Вселенскому собору. Последний, рассмотрев деяния соборов Тирского, Беритского и Антиохийского, оправдал Иву⁴⁷⁰.

Замечательнейшим моментом в движении этого процесса представляется судебное следствие, совершенное в Берите епископами Фотием, Евстафием и Уранием в присутствии трибуна и нотария Дамаския и Евлогия, дьякона Константинопольской церкви.

Заседание открылось заявлением Дамаския, что по прошению четырех клириков Эдесской церкви, поданному императорам, вышеозначенные епископы должны выслушать это дело, что ему, Дамаскию, поручено доставить сюда обе стороны, которые и состоят налицо. Заседавшие епископы выслушали затем и саму императорскую грамоту. По прочтении ее и Евлогий, константинопольский дьякон, со своей стороны заявил, что по просьбе четырех обвинителей Флавиан, архиепископ Константинопольский, также поручил исследовать вышеозначенным епископам дело Ивы и что обе стороны здесь присутствуют.

Судьи обратились к Иве с предложением рассказать, что сделано было против этих обвинителей на прежде бывшем Антиохийском соборе.

Самуил (один из обвинителей) возразил, что прежде нужно перевести на сирийский язык то, что говорил Флавиану Домн Антиохийский по поводу их дела, для епископа Урания.

Нотарии предложили назначить переводчиком для епископа Урания некоего Мару, знавшего сирийский язык, и, после того как это предложение одобрено было судьями, последние снова обратились к Иве с предложением рассказать о том, что сделано было по его делу в Антиохии.

Ива рассказал следующее: «Четыре здесь предстоящие (обвинители) обратились к архиепископу Домну с обвинениями на меня, и он приказал нам сойтись. Но поскольку тут наступила Пятидесятница; то он приказал сойтись нам спустя один день после того и в то же время снял с них отлучение, которому подверг их я под условием, впрочем, если только они никуда не выдут из Антиохии прежде, чем дело окончится. Двое (Самуил и Кир), прежде чем мы вступили в город, оставили его и ушли в область, а Евлогий и Мара остались. Потом, когда собрался собор (там немало было епископов), Домн приказал читать жалобу. Жалоба была прочитана; в ней оказалось четыре обвинителя, а между тем налицо были только два. Он спросил: где же другие из вас? Они отвечали: не знаем, должно быть отправились в Константинополь.

Судьи: ты, вероятно, знаешь намерение того святого собора: окончательно ли он осудил их, или произнес это определение под сомнением?

– Ива: я не могу знать сокровенного, но думаю, что собор произнес решительное их осуждение. Если же вам кажется на основании их показания, что собор не осудил их, то ваше дело судить.

– Судьи: имеет ли твоя святость под руками акты, учиненные на святом соборе?

– Ива: имею, и они лежат здесь.

– Судья: пусть нотарии прочтут ту часть актов, которая говорит об удалившихся, чтобы нам знать, что сделано.

– Самуил (обвинитель): просим вашу святость оказать нам справедливость, чтобы наша сторона сохранила полное право на подобающее нам защищение против заявления почтеннейшего епископа Ивы и против того, что приказано прочитать.

– Судьи: мы не для того приказали читать, чтобы наперед осудить тебя.

– Самуил: так как то, что делается, делается последовательно и часто заставляет нас поднимать другие вопросы, а не эти: то мы и попросили сохранить нам права оправдания, и поэтому мы вступаем в спор и доказываем, что мы не подлежим ни осуждению, ни отлучению; но то, что сделано епископом нашим, Ивою, сделано вопреки порядку и канонам.

– Судьи: пусть будет прочитана указанная часть актов.

Следует чтение актов, вполне подтверждающих показание Ивы.

– Самуил: прошу прочитать подписи епископов, там обретавшихся, и внести их в акты.

– Судьи: пусть будут прочитаны подписи епископов и присоединены к документам.

Прочитано десять подписей.

– Судьи: рассуждение боголюбезнейшего и святейшего отца нашего, архиепископа Домна, известно. Итак, поданная вчера жалоба пусть будет прочитана и присовокуплена к актам.

Прочитывается жалоба Самуила и прочих обвинителей к Фотию и Евстафию против Ивы. В ней высказано: 1) общее обвинение на Иву и его брата, епископа Даниила; 2) что обвинители обращались с просьбой к императору и архиепископу Флавиану исследовать это дело, и они поручили его произвести вышеозначенным епископам (Фотию, Евсевию и Уранию); просьба подписана четырьмя обвинителями.

– Самуил: просим перевести это на сирийский для Урания и просим рассказать его о том, что он слышал об этом деле от Флавиана, так как последний при нем в Константинополе получил об этом письмо, писанное Домном к Флавиану.

– Судьи: все, как ты домогался, Мара переведет Уранию на его язык.

Мара перевел; после этого:

– Судьи: пусть теперь и нам скажет почтеннейший Мара, что сказал на своем языке благочестивейший епископ Ураний.

– Мара: вот что он сказал: письмо было прочитано при патрициях; и так как они возмутили собрание, то мы лишили их общения. Впрочем, я поставлен судьей и не могу быть свидетелем.

– Ива: Домн в своем письме не упомянул о них как осужденных однажды?

– Судьи: мы уже говорили, что рассуждение благочестивейшего Домна известно. Пусть будет снова прочитана жалоба.

– Судьи (по прочтении ее): поданная вами жалоба содержит какое-то общее обвинение. Поэтому каждый из вас изложит письменно – в чем он имеет обвинить и на каких пунктах хотел настаивать.

– Самуил: мы устно выскажем по порядку пункты перед вашей святостью. Начнем с этого пункта…

– Судьи (перебивая): каждый пусть собственным голосом заявит, настаивает ли он на обвинении по поданным пунктам.

– Самуил, Мара, Евлогий и Кир: я настаиваю.

– Судьи: пусть будут прочитаны все пункты, и таким образом мы исследуем каждый.

– Самуил: просим, чтобы они и в акты были внесены.

– Судьи: пусть будут внесены эти пункты.

После этого читана была обвинительная записка⁴⁷¹.

– Судьи (по прочтении ее): если в одном пункте излагается обвинение, угрожающее опасностью душе, то исследование прочих мы почитаем излишним⁴⁷². Итак, что открыто воспрещено канонами и законами, на том и настаивайте. Но нашему мнению, священнослужитель, во-первых, должен иметь правую веру: во-вторых, воздержан и не изменять благочестию ради денег. Если вы можете доказать преступность кого-нибудь в этом, то изложите собственными устами.

– Самуил: мы просим, как и просили, исследовать каждый пункт по порядку. А имеет ли первый пункт такую важность, чтобы удовольствоваться им одним и оставить без исследования другие – в этом ваша власть, а мы ей покоримся.

– Судьи: важнейшими нам представляются три: и их, если можете, докажите.

– Мара: сначала мы ставим пункт о вере, а другие ставим (после).

– Судьи: предложив вам доказать эти три пункта, мы еще не отказались от исследования прочих.

– Мара: пункт о вере мы ставим прежде.

– Судьи: что имеешь ты сказать о вере?

– Мара: произнося проповедь, он сказал: «Не завидую Христу, сделавшемуся Богом, ибо насколько сделался Он, сделался и я».

– Судьи: пусть благочестивейший епископ Ива признается прежде, говорил ли он это?

– Ива: анафема говорящему это и клевещущему; я этого не говорил; нет!

– Самуил: у нас есть свидетели этого; мы просим, чтобы они, вызванные вами, отвечали и собственным голосом заявили, не слышали ли они, когда он говорил это.

– Ива: я дозволю рассечь себя десять тысяч раз, чем говорить эти слова: нет, мне даже не думалось это.

– Судьи (обвинителю): ты говоришь, что боголюбезнейший Ива сказал это в церкви?

– Самуил: он говорил это пред всеми клириками накануне праздника Пасхи, раздавая собственноручно кое-что для праздника: обыкновенно он при этом беседует.

– Судья: за сколько времени, полагаешь ты, благочестивейший епископ Ива сказал это?

– Самуил: есть года три, не менее. Было говорено и другое, и, если угодно, мы и то докажем.

– Судьи: Кто, однако же, те, которые могут засвидетельствовать это?

– Самуил: есть много, ибо он говорил пред всем клиром. Из них трое здесь; а трое принимаются и канонами, и законами. А если нужно больше, то мы сообщим имена и других, и они по вашему приказанию явятся.

Ива возразил на это, что его клир состоит из двухсот человек, которые подали письменное заявление и Домну, и настоящим судьям о том, что этих слов он, Ива, не говорил. Эти же три свидетеля – его враги и друзья обвинителей.

– Самуил: наше дело доказывать; мы и представляем доказательства того, что было; и не дело благочестивейшего Ивы свидетельствовать о себе самому или через других.

– Судьи: назови поименно свидетелей, слышавших это.

– Самуил: это дьякон Давид, дьякон Мара и дьякон Савва, муж мудрейший между сирийцами.

– Ива: и Мара был с ними в Антиохии, и в Константинополь отправлялся с ними обвинять меня. Кроме того, Мара по справедливости отлучен своим архидьяконом за оскорбление одного пресвитера.

После этого обвиняемый и обвинитель в объяснениях между собой удалились от главного предмета, и потому судьи снова обратились к вопросу о свидетелях по вышеупомянутому обвинению.

– Судьи: мы спрашивали вас (обвинителей), в церкви ли Ива учил тому, о чем вы говорите? И вы сказали, что он учил об этом в присутствии всего клира – в столовой комнате епископии, «поэтому, как каноны и законы установили, только в случае недостатка приводить определенное число свидетелей; а в настоящем случае не недостаток, а избыток, то необходимо спрашивать не только тех, которых указали вы и которых Ива, однако ж, устраняет как своих врагов, но и других, принимавших в то время от него благословения».

– Мара: может быть некоторые и не знают, что слышали, но те, которые в точности знают это – известны: и их-то мы поименуем.

– Судьи: сколько в то время было там пресвитеров?

– Мара: не знаем.

– Судьи: при раздавании благословений присутствовал, вероятно, весь состав почтенных клириков?

– Евлогий: точно так; но некоторые, если бы и хотели прийти и говорить, то не пришли, боясь его козней...

– Судьи: не думаем, чтобы кто-либо, имея пред глазами страх Божий и веру, решился в угоду людям пренебрегать собственным спасением. Поэтому, если, по словам вашим, было множество клириков, когда поучал Ива, то мы не принимаем голосов трех свидетелей, которых подозревает Ива.

– Самуил: как, можно привести целый клир в свидетельство?

– Евлогий: когда мы были в Антиохии, они составили изложение похвал, носили его по клирикам, чтобы они подписали его. Некоторые из клириков – 15 или 18 – не хотели было подписать их, но он их отлучил и изгнал из церкви, так что они боялись после того войти в город, и мы должны были до сего дня содержать их для свидетельства.

Ива объяснил, что он, услышав о том, что Самуил и Кир подали на него жалобы, действительно сказал своим клирикам, что если кто с ними будет находиться в общении во все время до окончания дела, тот будет отлучен. Некоторые, действительно, отделились, уязвленные своей совестью.

– Судьи: сколько было таких, которые сами отделились?

– Ива: есть около 15, или       немного более, которые сами отделились, а я не отделял их.

– Мара: никто не отделялся       сам,       кроме меня одного и пресвитера Самуила и т. д.

Почти непосредственно за сим Мара выставил другое обвинение против Ивы, сказав, что он блаженного Кирилла Александрийского называл еретиком. Ива на это отвечал, что он, действительно, прежде соединения церквей и до истолкования Кириллом своих слов, называл его еретиком; но что он действовал в этом случае согласно со своим экзархом и восточным собором. После же, когда состоялось соединение церквей и явилось истолкование Кириллом его 12-ти глав против Нестория, и он примирился с Иоанном Антиохийским, он (Ива) имел общение с Кириллом и даже переписку. В доказательство этого Ива ссылался на письменный документ, а именно на свое письмо к Маре Персу, которое действительно было на соборе прочитано и подтвердило показание Ивы. Затем последовало чтение свидетельства, или «Похвал Эдесских клириков». Здесь и прерывается это во многих отношениях важное судебное следствие, происходившее на церковном суде⁴⁷³.

III) В обоих вышеизложенных процессах мы не видели, однако же, самого первого момента судопроизводства: ибо в том и другом суд имел дело уже с известными ему лицами, с известным уже прежде предметом обвинения. Точно так же доселе мы видели, что на суде присутствовали обе стороны: и обвинитель, и обвиняемый. Процесс Евтихия на Константинопольском соборе, который мы намерены теперь изложить, представляет этот именно двоякий интерес для нас: он производился в первой инстанции и первоначально без присутствия обвиняемого. Рассмотрим же теперь этот процесс и для этого войдем (мысленно) в «судебную палату (Константинопольской) епископии» V-го века.

Под председательством Константинопольского архиепископа Флавиана в ней заседает собор епископов. Предметом собора служит дело одной из церквей, подчиненных Константинопольскому архиепископу (Лидийской). В последнее из заседаний этого собора один из заседавших епископов выходит на середину и умоляет собор прочитать его записку и поместить ее в памятники деяний. Флавиан приказывает своему нотарию, пресвитеру Астерию, прочитать записку епископа. То был Евсевий, епископ Дорилейский, и записка его следующего содержания:

«Я просил Евтихия, пресвитера и архимандрита, дабы он не предавался такому исступлению ума, чтобы <...> дерзнуть произносить языком хуления против Спасителя Христа и называть еретиками тех, которые считаются в числе святых, и нас – последователей их веры. Но он не перестает отрицать благочестивые догматы православия, отметаться от святых отцов и меня, который никогда не был подозреваем еретиком, а напротив, всегда сражался с еретиками, защищал, сколько позволяли мои силы, православную веру, пребывая в вере 318-ти святых отцов, собиравшихся в Никее, и пребывая верным тому, что постановил собор Эфесский (III-й Вселенский), и что мудрствовал и изложил святой Кирилл Александрийский, Афанасий, Григорий, Григорий и Григорий, и Аттик, и Прокл, святые епископы. Умоляю и прошу вашу святость не оставить без внимания моей просьбы: но прикажите Евтихию, пресвитеру и архимандриту, явиться на ваш святой собор и защищаться в том, в чем я обвиняю его. Ибо я готов обличить его, что он притворно носит имя православного и совершено чужд православной веры: дабы, когда он будет обличен мною, исправились те, которые были совращены им, а православная вера явилась побеждающею. <...> Евсевий, епископ святой Божьей церкви Дорилейской, подавший эту записку, подписал своею рукою».

– Флавиан: прочитанное удивляет нас, потому что взводит такую укоризну на почтеннейшего пресвитера и архимандрита Евтихия. Однако, твое благочестие пусть сходит к нему и побеседует с ним о вере, и если в самом деле найдешь его мудрствующим неправо, он будет вызван святым собором и станет защищаться.

– Евсевий; я прежде был ему другом и не один раз, не дважды, но много раз приходил к нему по этому делу, но он оставался непреклонным. Итак, заклинаю вас Господом, пошлите к нему, чтобы явившись и будучи уличен мною, оставил свое учение: так как многие заражены им.

– Флавиан: пусть уступит нам твое благочестие и опять потрудится сходить в монастырь, побеседует с ним, о чем следует и что относится к примирению.

– Евсевий: это невозможно, чтобы я, после того как часто ходил и не мог убедить его, опять отправился к нему и услышал хульные слова; но пусть удостоит ваша святость послать к нему, чтобы он явился. Ибо я не согласен, чтобы это дело осталось неисследованным.

– Святой собор сказал: надлежало бы тебе успокоиться убеждениями нашего архиепископа, но так как ты остаешься непреклонным, то пусть твоя записка занесена будет в памятники для исследования дела. А пресвитер Иоанн с дьяконом Андреем пусть отправятся к Евтихию, прочтут поданную на него записку и попросят его явиться на сей святой собор и защищаться, потому что он обвиняется не в маловажной вине.

Так окончилось первое заседание по делу Евтихия.

В следующее заседание Евсевий Дорилейский предложил собору прочитать некоторые отрывки из сочинений святого Кирилла Александрийского и деяний III-го Вселенского собора для доказательства того, что сам он (Евсевий) верует точно так, как излагали учение о воплощении Иисуса Христа эти отцы⁴⁷⁴.

– Евсевий (по прочтении этого): я убежден, что я мудрствую точно так, <...> и прошу вашу святость быть согласными с тем, что прочитано, дабы все знали, что кто отвергнет эти изложения, тот враг кафолической церкви и чужд священного собрания.

– Флавиан: необходимо и благочестиво согласиться нам с тем, что правильно определено. <...> Каждый из присутствующих боголюбезнейших епископов пусть изложит свое мнение и свою веру в памятных записках деяний.

Вследствие этого каждый из епископов, отдельно, стал высказывать свое исповедание веры⁴⁷⁵.

– Евсевий (после этого): так как некоторые из епископов пребывают здесь, в городе, и, однако же, здесь не присутствуют, то я прошу напомнить им, чтобы, узнав то, что сделано, сами заявили свою волю.

Флавиан приказал известить о том епископов, находившихся в городе, прочитать им бывшие деяния собора и потребовать от них письменного изложения веры.

Так окончилось второе заседание.

Третье заседание открылось предложением Евсевия: вот уже четвертый день прошел, как я сделал заявление вашему собору о том, что Евтихий искажает догматы. Прошу, чтобы посланные к нему сказали: какой ответ получили они от него?

– Флавиан: пусть скажут нотарии, кто был тогда послан?

Нотарии отвечали, что посланы были пресвитер Иоанн и дьякон Андрей, и что оба они здесь.

– Флавиан: пусть предстанут они пред святым собором и пусть скажет сперва почтеннейший пресвитер и экдик Иоанн, ходил ли он вызывать пресвитера и архимандрита Евтихия, видел ли его и что от него слышал.

Иоанн объяснил (довольно подробно и многословно), что по повелению собора он ходил в монастырь к Евтихию, прочитал ему вместе с Андреем обвинительную записку, вручив ему копию с нее, указал имя обвинителя и сказал, что его вызывает собор для оправдания. Евтихий на это отвечал, что у него издавна положено за правило никуда не выходить из монастыря, что Евсевий ему враг и из неприязни обвиняет его; он готовь согласиться с изложением святых отцов Никейского и Эфесского соборов и обещал подписать их толкования, но что если встретится у них в некоторых словах что-нибудь ложное и погрешительное, то этого он, Евтихий, и не отвергает, и не одобряет, а исследует одно Писание как твердейшее отеческих толкований. После воплощения Бога Слова он поклоняется одному естеству, естеству Бога, воплотившегося и вочеловечившегося. Потом прибавил, что на него высказана клевета, будто говорил он, что Бог Слово принес с Собой плоть с неба, и что он невинен в этой клевете. А что Господь наше Иисус Христос состоит из двух естеств, соединившихся ипостасно, этого он не встречал у святых отцов, а если и встретит, то не примет этого. Далее он исповедал, что родившийся от Девы Марии есть совершенный Бог и совершенный человек, не имеющий плоти, единосущной нам.

– Флавиан: это слышал ты один или и отправленный с тобою Андрей?

Иоанн дал на это утвердительный ответ, и потому Флавиан обратился к Андрею с требованием рассказать, слышал ли он то, что сейчас сказал его предшественник.

Андрей подтвердил слова Иоанна. Последний заявил после этого, что при их беседе с Евтихием присутствовал еще один дьякон (Афанасий), вследствие чего подвергнут был допросу и последний; он подтвердил показание Иоанна.

По окончании допроса Евсевий заявил: из показаний этих трех свидетелей ясно, что Евтихий имеет нечестивое мнение, противное изложениям святых отцов. Впрочем, он просил собор снова вызвать Евтихия.

Флавиан на это сказал: «О, если бы он, придя сюда и сознав свое заблуждение, раскаялся! <...> Впрочем, почтеннейшие пресвитеры Феофил и Мама пусть отправятся к нему и представят ему соборную грамоту, убедив его придти на собор, соблазняемый и обвинительными записками, и донесениями Иоанна, Андрея и Афанасия, и что если он придет сюда и отвергнет свое учение, то получит прощение, какое дается раскаивающимся».

– Евсевий: пусть ваша святость наперед прикажет прочитать высказанную от собора вызывную грамоту, чтобы внесена была в памятные записки.

Флавиан дал на это согласие, и прочитана была следующая грамота:

«Святой и великий собор, благодатью Божьей находящийся в христолюбивом и царствующем Константинополе, новом Риме, почтеннейшему пресвитеру и архимандриту Евтихию.

Ныне мы вызываем тебя этим вторым вызовом чрез почтеннейших пресвитеров Маму и Феофила придти без замедления на святой собор для оправдания; ибо ты обвинен боголюбезнейшим епископом Евсевием в том, что ты мудрствуешь противно вере и кое с кем говорил об этом. Итак, без всякого отлагательства явись на собор, дабы ты как избегающий личного обвинения не подвергнулся наказаниям божественных правил. Неразумно в оправдание себя говоришь, что ты решился не выходить из монастыря, когда тебя обвиняют в таких вещах».

Когда с этой грамотой ушли вышеозначенные пресвитеры, Евсевий заявил собору, что он слышал, будто бы Евтихий разослал по монастырям статью, которой приготовляет монахов к мятежу, и в доказательство этого указал на пресвитера Авраамия как знавшего об этом деле. Вследствие этого Флавиан приступил к допросу Авраамия, который действительно показал, что Евтихий посылал статью архимандриту Мануилу, убеждая подписать ее. На основании этого Евсевий просил, чтобы послано было несколько лиц разузнать по монастырям, действительно ли Евтихий рассылал свою статью о вере. По просьбе Евсевия посланы были пресвитер Петр и дьякон Патриций в монастыри, находящиеся в городе; пресвитер Риторий и дьякон Евтропий – в монастыри, находящееся в Сиках; пресвитеры Павел и Иоанн – в монастыри, находящиеся в Халкидоне.

В это время нотарий и архидьякон Аеций доложил собору о прибытии вторичных послов от Евтихия. Будучи спрошены тем же порядком, как и их предшественники, они объяснили следующее: когда они подошли к жилищу Евтихия, то встретили около него множество монахов, которые сказали, что их архимандрит болен и не может принять, поэтому они передадут ему, что им от него нужно. Когда же послы на это не согласились, монахи ушли к нему и вышли оттуда с каким-то монахом Елевсинием, который также объявил, что Евтихий болен, и если им нужно что сказать ему, то он передаст. Но когда они объявили, что этого нельзя сделать, так как они имеют вручить архимандриту вторую вызывную грамоту от собора, то монахи смутились, пошептались о чем-то между собой и снова ушли к Евтихию, который после того и принял послов. По прочтении грамоты он сказал, что положил за правило не выходить из монастыря, и на просьбы послов отвечал, что он не изменит своему правилу, и просит собор не беспокоить его третьим посольством, потому что он не обратит на него внимания. Затем он давал какую-то бумагу для передачи собору, но послы отказались принять ее.

Выслушав такой ответ, Евсевий заявил требование – вызвать Евтихия на собор, хотя бы даже против его воли. Собор не согласился на это и ограничился тем, что отправил новое посольство к Евтихию из двух пресвитеров и одного дьякона с вызывной грамотой (такой же формы, как и предыдущая) и окончил заседание.

На следующий день соборное заседание открылось тем, что нотарий Асклепиад возвестил собору о прибытии каких-то монахов от Евтихия и архимандрита Авраамия, которые просят дозволения войти. Им это было дозволено.

На вопросы Флавиана, кто они и за чем пришли, один из них, архимандрит Авраамий, отвечал очень дерзко, что они присланы Евтихием, который болен, и «твоими молитвами не спал целую ночь, стеная, – добавил он, обращаясь к Флавиану, – не спал и я, когда стенал он, потому что он призвал меня для этого с вечера и поручил мне сказать нечто господину архиепископу».

– Флавиан: мы подождем, не будем настаивать. От Бога зависит даровать здравие, а наше дело – ожидать его выздоровления. <…> Мы – дети человеколюбия, а не жестокости.

– Авраамий: клянусь стопами ног твоих, он объявил мне и нечто другое: если меня спросишь об этом, я скажу.

– Флавиан: как можно, спрашиваю тебя, когда обвинен один, говорить за него другому? Еще более мы подождем, не будем настаивать. Пусть он придет сюда; он придет к отцам и братьям, которые его знают, доселе еще пребывают в любви с ним. <...> Мы – люди; многие из великих соблазнились и по неразумению и невежеству увлеклись, думая, что они правильно мудрствуют. Раскаяние не приносит стыда; но постыдно упорствовать в грехе. <...> Пусть он придет; исповедует свое согрешение и анафематствует его; мы простим его за прошедшее, а в будущем он обезопасит нас и святой собор тем, что будет мудрствовать согласно с изложениями святых отцов. <…> Так должно сделать, прошу тебя. Прежде, нежели ты его узнал, я уже знал его; и прежде, нежели он тебя узнал, он уже знал меня.

– Авраамий: это так, клянусь стопами ног твоих!

– Флавиан (после того как все встали): вы знаете ревность обвинителя! Самый огонь кажется ему холодом по причине ревности о благочестии. Это ведает Бог. Я убеждал и просил, говоря: подожди, прошу тебя! Когда же он стал настаивать, что я должен был делать? И неужели я желаю расточить вас? Да не будет этого. Не более ли я желаю собрать вас? Расточать свойственно врагам, а отцам свойственно собирать.

На следующий день заседание открылось докладом нотария Аеция о прибытии послов, отправлявшихся к Евтихию с третьим вызовом.

На вопрос Флавиана первый из послов, пресвитер Мемнон, показал, что Евтихий, прочитав вызывную грамоту, объявил, что вчера он посылал архимандрита Авраамия объявить от лица его архиепископу и собору, что он согласен с изложениями Никейских и Эфесских отцов.

– Евсевий на это возразил: он намерен теперь согласиться? Я обвинил его не за будущее, а за прошедшее. Теперь, если некоторые поднесли ему какое-нибудь изложение, говоря: по необходимости согласись, подпиши, – то неужели (поэтому) я побежден?

– Флавиан: никто не позволит ни тебе отступиться от обвинения, ни ему не оправдываться в прошедшем.

– Евсевий: прошу меня не осуждать за это слово. Ибо я имею достовернейших свидетелей, при которых он учил и проповедовал превратно, и пробовал спорить с ним; не однажды, не дважды, а очень часто я убеждал его мудрствовать правильно, и он все-таки не перестал. Скажи заключенным в тюрьме: отныне не разбойничайте, и они обещаются.

– Флавиан: никакого осуждения не может быть твоей святости за сделанное тобою обвинение, хотя бы он тысячу раз обещался подписать изложение святых отцов. Ибо, как мы уже несколько раз говорили, он должен наперед быть уличен в том, в чем обвинен, и потом оправдываться.

Эти объяснения прервал Мемнон, добавляя предыдущее свое показание, что Евтихий просил передать архиепископу и собору, что он просит их дать ему отсрочку на одну неделю.

Затем Флавиан обратился к прочим послам с вопросами о том, что говорил им Евтихий – и они подтвердили показание Мемнона.

Евсевий обратил внимание Флавиана на то, что нужно допросить пресвитеров, посланных в разные монастыри для исследования о статье Евтихия, и Флавиан обычным формальным порядком допросил их. Из этого допроса обнаружилось, что Евтихий посылал действительно статью свою, в которой будто бы изложены сочинения Кирилла Александрийского и деяния Эфесского собора, именно архимандритам Мартину и Фавсту, но что последние не согласились подписать ее. Притом, когда последний просил ее прочесть, дабы сверить с имеющимися у него списками этих деяний, посланные Евтихия не дали ему этого сделать и ушли. Архимандриту Иову Евтихий статьи не прислал, но говорил, что на днях пришлет к нему статью архиепископ и просил, чтобы он не соглашался подписывать ее.

По окончании этого допроса Евсевий, указав на все доселе приведенные улики против Евтихия, показания послов к последнему и к архимандритам монастырей, заявил, что Евтихий достаточно изобличен и что он просит поступить с ним по канонам как с производящим мятеж и мудрствующим противно вере.

Флавиан на это отвечал, что Евтихий действительно уличен в том и другом и что поэтому его теперь же следовало бы подвергнуть канонической епитимьи, лишить начальства над монастырем и священства; но для полного исследования дела он дарует Евтихию требуемую отсрочку, дабы, когда он придет, был изобличен лично. «Если же, – заключил он, – пресвитер и архимандрит Евтихий, вопреки собственному обещанию, не явится во второй день следующей недели, т. е. 22-го числа настоящего месяца ноября, то окончательно будет лишен и пресвитерского сана, и начальства над монастырем».

В промежуток между этим и последним, только что назначенным, заседанием по делу Евтихия, происходило еще одно, в которое Евсевий сделал два заявления: во-первых, чтобы к следующему заседанию вытребованы были необходимые для него лица: пресвитер Нарсес, архимандрит Максим и дьяконы Константин и Елевсиний – монахи Евтихия, о чем Флавиан и сделал распоряжение нотариям; во-вторых, что послы к Евтихию, Мама и Феофил, не всё, как узнал после он, Евсевий, передали собору из того, что говорил с ними Евтихий о вере, и потому требовал, чтобы эти пресвитеры перед святым Евангелием сказали все, что они слышали от Евтихия, – что Флавиан действительно и исполнил⁴⁷⁶.

Когда в назначенный в предшествовавшее заседание день под председательством Флавиана опять собрался собор в судебной палате епископии, нотарий и пресвитер Acтерий доложил: назначенный день настал, и боголюбезнейший епископ Евсевий стоит у дверей и просит позволения войти.

– Флавиан: пусть войдет; (когда он вошел) дьяконы Филадельфий и Варолл пусть идут и поищут почтеннейшего пресвитера и архимандрита Евтихия, пришел ли он согласно своему обещанию, и позовут его на собор.

Посланные возвратились и доложили, что искали везде, но не нашли Евтихия. Посланы были другие два дьякона с той же целью, которые спустя немного времени возвратились и известили собор, что они нигде не видели Евтихия, но узнали, что он намерен придти с великим множеством воинов, монахов и префекторских служителей. Действительно, собору недолго пришлось дожидаться Евтихия. Пресвитер Иоанн доложил, что Евтихий пришел со множеством воинов и монахов, которые желают отпустить его не иначе, как с условием, что мы обещаемся оставить его личность неприкосновенной; тут же стоит и силенциарий Магнус, который желает войти как посланный императором.

– Флавиан сказал: пусть войдут.

И когда они вошли, то Магнус заявил, что он имеет объявить им бумагу императора; собор согласился прочитать ее, что Магнус и сделал. В ней говорилось, что на предстоящем собрании по желанию императора должен присутствовать патриций Флоренций. После чтения последовали возгласы в честь императора, и затем Флавиан, высказав полное свое желание видеть на соборе испытанного в вере Флоренция, присовокупил: «Узнаем и от пресвитера Евтихия, желает ли он, чтобы Флоренций присутствовал?»

– Евтихий: делайте, что угодно Богу и вашей святости. Я поручаю себя вам.

После этого явился по приглашению и Флоренций, и собор, приказав обвинителю и обвиняемому стать на середине, приступил к чтению актов предшествовавших заседаний. Но чтение продолжалось недолго и было прервано на том месте, где излагалось учение святого Кирилла Александрийского о воплощении Иисуса Христа.

– Евсевий: клянусь стопами вашими! Он не исповедует этого; но, вопреки этому, и мудрствовал, и учил всякого, к нему приходящего.

Флоренций предложил отцам собора, не угодно ли им спросить Евтихия, согласен ли он с этим.

Евсевий возразил, что должно быть предварительно прочитано все это деяние и что он непременно уличит Евтихия в неправомыслии. Потом он заявил собору свое опасение, чтобы Евтихий не согласился теперь на принятие изложения святым Кириллом учения и потому просил, чтобы собор судил Евтихия именно за его прежний образ мыслей, а не за настоящий. Когда Флавиан успокоил Евсевия насчет его напрасных опасений, то последний обратился к Евтихию с вопросом, исповедует ли он вместе с блаженным Кириллом соединение двух естеств в одном лице и в одной ипостаси или нет.

– Флавиан: слышал ты, пресвитер Евтихий, что сказал твой обвинитель? Скажи же, исповедуешь ли ты соединение двух естеств?

– Евтихий: так, из двух естеств.

– Евсевий: исповедуешь ли ты, господин архимандрит, два естества после воплощения, и признаешь ли, что Христос единосущен нам по плоти, или нет?

– Евтихий: я пришел не рассуждать, а внушить вашей святости, как я мудрствую. А как я мудрствую, написано в этой бумаге. Прикажите прочитать ее.

– Флавиан: читай сам.

– Евтихий: не могу.

– Флавиан: почему? Ты ли изложил, или это изложение другого? Если твое, то читай сам.

– Евтихий: мое изложение, а слововыражение – равное тому, какое у святых отцов.

– Флавиан: каких отцов? Говори сам собою; что за нужда тебе в бумаге?

– Евтихий: я верую так: поклоняюсь Отцу с Сыном и Сыну с Отцом и Святому Духу с Отцом и Сыном. Исповедую, что плотское пришествие Его совершилось из плоти Святой Девы, и что Он совершенно вочеловечился ради нашего спасения. Так я исповедую пред Отцом, Сыном и Святым Духом, и вашею святынею.

– Флавиан: исповедуешь ли ты, что Один и Тот же Сын, Господь наш Иисус Христос, единосущен Отцу по Божеству и Единосущен Матери по человечеству?

– Евтихий: поручив себя вашей святости, я сказал, как я мудрствую об Отце и Сыне и Святом Духе. Ни о чем другом еще меня не спрашивайте.

– Флавиан: исповедуешь ли ты теперь, что Христос из двух естеств?

– Евтихий: исповедуя Бога моего, Господа неба и земли, я до сих пор не позволял себе рассуждать о его естестве; признаюсь, я доныне не признавал прежде, что он единосущен нам.

– Флавиан: ты не признаешь Его единосущным Отцу по Божеству и единосущным нам по человечеству?

– Евтихий: до сего дня я не признавал тело Господа и Бога нашего единосущным нам; но святую Деву исповедую единосущной нам и исповедую, что от неё воплотился Бог наш.

– Флавиан: итак, единосущна ли нам Дева, от которой воплотился Владыка Христос?

– Евтихий: я уже сказал, что Дева единосущна нам.

– Евсевий: если Матерь единосущна, то и Он: ибо Он назван Сыном человеческим. Итак, если Матерь единосущна нам, то и Он единосущен нам по плоти.

– Евтихий: я согласен со всем тем, что вы теперь говорите.

– Флоренций: когда Матерь единосущна нам, то, без сомнения, и Сын единосущен нам.

– Евтихий: до сего дня я не признавал этого; ибо так как я исповедую самое Тело Божье, – вникнул ли ты? – то я не признавал тело человека телом Бога, а человеческим телом, и исповедую, что от Девы воплотился Господь; если же должно признавать Его и единосущным нам, то я и это признаю, господин; и кроме того исповедую Его единородным Сыном Божьим, Господом неба и земли, владычествующим и царствующим вместе с Отцом, с Которым Он восседит и прославляется. Вначале я не говорил, а теперь говорю это, потому что ваша святость так сказала.

– Флавиан: следовательно, ты по необходимости, а не добровольно исповедуешь истинную веру?

– Евтихий: теперь, господин, я точно таков. До сего часа я боялся говорить, так как я знаю, что Господь есть Бог наш, то и не позволял себе рассуждать о естестве Его; а так как ваша святость дозволяет и учит этому, то говорю.

– Флавиан: мы не вводим новостей, но так изложили отцы; и как изложена ими вера, так и веруем, и желаем, чтобы все пребывали в этом, и не было никакой новизны.

– Флоренций: признаешь ли ты Господа нашего, родившегося от Девы Единосущным и из двух естеств после воплощения, или нет?

– Евтихий: исповедую, что Господь наш состоял из двух естеств прежде соединения, а после соединения исповедую одно естество.

Святой собор сказал: «Тебе должно ясно исповедать и анафематствовать все, противное читанным теперь догматам».

– Евтихий: я сказал вашей святости, что прежде сего я не признавал, а теперь, так как ваша святость учит этому, признаю и следую отцам. И в Писании ничего ясного не нашел я об этом, и не все отцы говорили это. Если я стану анафематствовать, то – увы мне! – я буду анафематствовать отцов моих.

Святой собор, вставши, воскликнул: «Анафема ему!»

– Флавиан: пусть скажет святой собор: чего достоин присутствующий и не исповедующий ясно правую веру и не желающий согласиться с рассуждением сего святого собора, а упорствующий в своем извращенном и худом мнении?

– Селевк (епископ Амасийский): он достоин низложения; впрочем, все зависит от человеколюбия вашей святости.

– Флавиан: если бы он, исповедавши собственный грех, убедился анафематствовать свое учение и согласиться с нами, следующими изложениям святых отцов, тогда, по справедливости, он удостоился бы милости; но так как он упорствует в своем заблуждении, то подвергается каноническим епитимьям.

– Евтихий: я признаю это, потому что вы теперь приказали; однако ж, не анафематствую. Ибо, что я признаю, то признаю по истине.

– Флоренций: скажи, признаешь ли ты два естества и единосущие нам?

– Евтихий: я читал писания блаженного Кирилла, святых отцов и святого Афанасия: они признавали два естества прежде соединения, а после соединения и воплощения они признавали уже не два естества, а одно.

– Флоренций: скажи, исповедуешь ли ты два естества после соединения?

– Евтихий: прикажите прочитать писания святого Афанасия, и вы узнаете, что ничего подобного он не говорил.

– Василий (епископ): если ты не признаешь двух естеств после соединения, то признаешь смешение и слияние.

– Флоренций: не признающий из двух естеств и два естества верует неправо.

Весь святой собор, встав, воскликнул: «По принуждению нет веры! Многая лета императорам! Вера наша всегда побеждает! Он не согласен – зачем убеждать его?»

– Флавиан: из всего, и из бывших убеждений, и из теперешнего его собственного сознания открывается, что Евтихий, бывший пресвитер и архимандрит, страждет заблуждением Валентина и Аполлинария и неизменно следует их злохулениям. Не устыдившись нашего убеждения и внушения, он не захотел согласиться с истинными догматами. Посему, воздыхая и оплакивая совершенную его погибель, мы о Господе нашем Иисусе Христе, им злословимом, определили отчуждить его от всякой священнической службы, общения с нами и начальствования над монастырем. Пусть все те, которые после этого будут разговаривать или сходиться с ним, знают, что и сами они будут повинны епитимьи отлучения, как не уклонявшиеся от беседы с ним⁴⁷⁷.

Если три вышеизложенные процесса самим делом показывают, какой полный, точно определенный во всех своих частях, организм представляло собой в церкви V-го века учреждение, называемое церковным судом, то, с другой стороны, своим исследованием мы, надеемся, доказали, что такая законченность, такая полнота и определенность церковного суда явились прямым следствием узаконений Спасителя и апостолов, постепенным, хотя и очень быстрым, путем практики предшествовавших веков и сообразовавшегося с ней церковного законодательства. Без сомнения, большее число достоверных исторических данных яснее указало бы последовательные ступени того усложнения и определения, с какими он является в V веке, ибо в своем исследовании мы нередко должны были делать оговорку, что тот или другой момент в истории церковного суда раскрыт нами далеко не с той полнотой, какая принадлежала ему в действительности, но лишь настолько, насколько нам позволяли данные истории и церковного законодательства. Указать точно, что такая именно черта в церковном судопроизводстве замечается только с такого-то времени, такой-то порядок или прием судопроизводства входит в употребление с такого-то века – мы не имели возможности. Отрывочные сведения, сообщаемые нашими источниками относительно церковного суда II и III-го веков, были едва достаточны для того, чтобы при помощи их можно было постоянно удерживать путеводную нить в изыскании образа и признаков церковного суда этого отдаленного от нас времени.

При всем том, из рассмотренных нами данных мы выносим твердое убеждение в том, что церковный суд V-го века сохраняет неразрывную внутреннюю связь с судом I-го века или судом апостольским. Связь эту составляет сходство во многих однородных и существенных свойствах, неотъемлемых как от суда V-го века, так и

<Отсутствуют 344-я и 345-я страницы оригинала – примечание эл. редакции.>

мирянином или епископом, и назначить соответственное ему наказание. Мы не встречаем времени, в которое церковь оставила бы незамеченным какое-либо преступное явление в человеческой жизни, против которого она не отозвалась бы своим судом. Ни в века внешних неблагоприятных для неё обстоятельств, ни в век торжества своего над язычеством она не оставляла своего воззрения на преступление как на грех против Евангелия, который неизбежно должен подлежать божественному суду ее, какой бы высокой степени совершенства ни достигало гражданское право судьи. Потому-то, с увеличением внешних пределов её и с усилением разнообразия человеческих преступлений, являвшихся среди членов церкви, увеличивался, осложнялся и разнообразился и её кодекс преступлений и наказаний.

В церковном судоустройстве мы постоянно видим два, не перестававшие никогда действовать, основные органа церковно-судебной власти: епархиального епископа и собор епископов.

Первый, как единый судья и наместник Христов во вверенной от Него пастве, по всем делам производит суд и произносит приговоры именем Божьим, и на суд его не имеет власти никто, кроме собора епископов, к которому принадлежит и сам он, и который прекращает всякие неудовольствия, возникающие между епархиальным судьей и подвергшимися его приговору. В воле епархиального епископа состоит, придать ли суду своему вид торжественного открытого акта, совершаемого им в присутствии и с участием его сослужителей и подчиненных клириков, или же единолично, но строго правильно произносить приговоры свои над согрешающими. И с таким полновластием епархиальный судья является пред нами и в апостольских писаниях, и в церковных правилах V-го века.

С другой стороны, полное равенство в судебных правах каждого епископа со всеми остальными, взятыми отдельно, и равенство каждой отдельной церковной области и каждого отдельного округа с каждой другой областью или с округом – служат основным началом соборного судоустройства церкви I–V веков. Как на отдельном соборе, как бы велик он ни был, каждый епископ имеет равное с каждым другим епископом право голоса, так что все судопроизводство и приговор собора усвояются не одному какому-либо или некоторым только епископам, но всем епископам, составляющим собор, так и соборы каждой церковной области и каждого церковного округа имеют совершенно равные, одинаково присущие каждому из них, права. Ни один собор одной области не может изменить соборного приговора другой области, точно так же и собор одного округа не может изменить решения собора другого округа. Это основное начало церковного соборного судоустройства открыто возвещается и в правилах V-го века, когда в среде самих епископов является градация чинов от епархиального епископа и до патриарха или экзарха «великия области»: митрополичьи и патриаршие соборы зиждутся на том же основном начале соборного судоустройства.

Наконец, и в отношении к церковному судопроизводству мы встречаем одни и те же общие начала его, действующие одинаково как в I-м, так и в V-м веках. Все предписания Спасителя и апостолов относительно обвинителя, подсудимого, свидетелей и судебного приговора, все существенные моменты судопроизводства, начиная от простого братского увещания согрешившего и оканчивая торжественным оповещением вины его перед всей церковью, равно одинаково соблюдаемы были как в I-м, так и в V-м веках. Обличение виновного перед всей церковью достигает высшего своего обнаружения в III-м веке – в суде над Павлом Самосатским, а в IV и V-м веках – во вселенском суде над многими еретиками того времени, производившемся на вселенских соборах.

Что же касается тех особенностей судопроизводства, которые в IV и V веках являются как воспринятые от римского обвинительного судопроизводства, то большая часть из них составляет не более, как только дополнение тех существенных частей церковного судопроизводства, которые известны были и употреблялись в церковно-судебной практике уже в предшествовавшее время. Они не составляют собой совершенно новых элементов, несродных церковному суду, ибо касаются только личности обвинителя и свидетелей и точнее определяют качества, обусловливающие их правоспособность, что в общих и менее определенных чертах было известно церкви и предшествовавшего времени. Только учреждение нотариев, протокола и обвинительного акта следует отнести к прямому заимствованию из римского обвинительного судопроизводства, но и это заимствование было вполне приспособлено и согласовано с общими требованиями церковного судопроизводства и существенных изменений в нем не произвело.

Так действовал и развивался этот церковный forum externum; действовал и развивался как самобытное на земле Божественное учреждение, имеющее и свою основу, и свой источник, и свою твердую норму в апостольском писании и предании.

Те, которые утверждают, что не в духе христианства всякий формализм и внешние стеснительные условия для религиозной жизни и деятельности, и о церковном формальном суде говорят как о человеческом учреждении, непримиримом с началами христианской любви и свободы, забывают об учреждении на земле церкви Христовой и её Божественной власти, имеющей целью и назначением руководить жизнью и деятельностью людей на пути их к нравственному совершенству и спасению. Сам Христос ясно отделил церковь как внешнее, видимое учреждение, имеющее назначением своим охранять и осуществлять на земле союз Бога с человеком, даруя ей власть, выражающуюся и положительно, и отрицательно – власть «вязать и решить».

Те, которые обращают внимание на второстепенное в древнем церковном суде, – формальности его производства, имеющие действительно сходные черты с римским обвинительным судопроизводством – забывают или намеренно опускают из внимания внутреннее их различие, внутренний характер и назначение, по которому одно и то же по внешности требование мотивируется совершенно иначе.

Церковный суд сохранил свой основной характер дела Божьего – res Dei – и в V веке, когда усвоил в свое производство некоторые черты римского обвинительного процесса, сохранил и свое назначение служить торжеству любви и мира в отношениях членов церкви. Со всей строгостью и нещадно карая преступление и упорных неисправимых грешников, церковный суд в то же время со всей снисходительностью относится к лицу согрешившего, но показывающего расположение к обращению. И если там, где церковный соблазн требует для его пресечения строгой кары, суд церкви отлучает и извергает из сана недостойных её членов и служителей, то там, где есть возможность примирить между собой тяжущихся и враждующих сделать друзьями, он с отеческой ревностью испытывает над ними предварительно все меры увещания, терпения и любви и потом уже отлучает. «Аще согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его между тобою и тем единым. Аще тебе послушает, приобрел еси брата твоего: аще ли тебе не послушает, пойми с собою еще единого или два: да при устех двою или триех свидетелей станет всяк глагол: Аще же не послушает их, повеждь церкви: аще же и церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь. Аминь бо глаголю вам: едина аще свяжете на земли, будут связана на небеси: и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех». (Mф. 18:15–19).