Глава третья. Великий вход

В современной литургии великий вход представляет сложное чинопоследование. В центре его лежит перенесение с жертвенника на престол приготовленных Евхаристических Даров – хлеба и вина. Но само перенесение даров сопровождается пением Херувимской песни, во время которого иерей читает тайно молитву «Никтоже достоин», диакон совершает каждение престола, всего алтаря, иконостаса, священника, певцов и всего народа. На архиерейской литургии этому предшествует омовение рук епископом. Затем священнослужители выходят из алтаря северной дверью на солею и, обратясь к народу ири молчании певцов, поминают священноначалие и всех православных христиан. Под пение они входят Святыми Вратами в алтарь. Иерей поставляет дискос и чашу на престол, кадит перед ними, затем испрашивает у сослужащих ему молитв о нем ввиду предстоящего совершения таинства освящения принесенных даров и читает «молитву предложения». Диакон в то же время произносит ектению «Исполним молитву нашу Господеви… О предложенных честных дарех Господу помолимся». Если в совершении литургии участвуют несколько иереев и диаконов, в таком случае весь комплекс молитв и обрядов завершается братским поцелуем иереев и также диаконов.

Все эти компоненты великого входа образовались постепенно, по мере углубления богословского понимания смысла и значения святой Евхаристии, и обряд являлся прежде всего выражением содержания текста. Заметим, что в самих богослужебных книгах – архиерейском чиновнике и иерейском служебнике – литургия именуется Божественной («Божественная литургия» или «Божественная служба»), тогда как прочие церковные чинопоследования этого предиката не имеют.

Основой чинопоследования великого входа было принесение к предстоятелю евхаристических хлеба и вина, растворенного с водой, о чем впервые мы узнаем из Первой апологии св. мученика Иустина Философа († около 165). Мученик описывает две литургии: довершаемую в связи с крещением неофита и воскресную. На первой после крещения неофита его приводили в общее собрание для совместной молитвы как о себе, так и о просвещенном и о всех других всюду находящихся. По окончании молитв происходил обряд братского поцелуя. Затем к предстоятелю приносили хлеб и чашу воды и вина и он произносил над ними «именем Сына и Духа Святого хвалу и славу Отцу всего и благодарение за то, что Он удостоил нас этого». Когда предстоятель кончал молитву, народ отвечал ему: «Аминь». После этого диаконы давали каждому из присутствующих причаститься хлеба, над которым была совершена молитва, и от чаши вина и воды. Диаконы же относили эти Святые Дары отсутствовавшим на Евхаристии для причащения на дому⁴⁴⁶.

Во втором случае молитвенное собрание начиналось чтением Священного Писания. По окончании чтения предстоятель делал наставление и увещание, затем приносились хлеб, вино и вода. Предстоятель читал «молитвы и благодарения сколько он может». Народ выражал свое согласие словом «аминь». Следовало «раздаяние каждому и приобщение даров, над которыми совершено благодарение». Диаконы же носили их к отсутствовавшим на Евхаристии⁴⁴⁷.

Описанная мучеником Иустином Евхаристия является первоначальной стадией этой Божественной службы. Структура ее несложна. Евхаристия апостольского времени здесь уже отделена от агапы и перенесена на утреннее время. В воскресный день она предваряется унаследованным от иудео-христианского богослужения синаксисом, о котором упоминают апостол Иаков (2, 1–4) и апостол Павел (1Кор. 14, 26–40). Молитвы предстоятеля носят характер вдохновенного экспромта. Вход в молитвенное собрание предстоятеля, диаконов и народа, а также принесение к предстоятелю Евхаристических Даров и причащение ими происходят в молчании. Вместе с тем в этой Евхаристии уже наметились компоненты, которые позднее встречаются в том или ином виде в Евхаристии разных христианских Церквей. Это – чтение священных книг, проповедь, общие молитвы, принесение на престол евхаристических хлеба и чаши, их освящение, преломление хлеба и причащение. В течение без малого почти двух тысяч лет существования Церкви они в силу разных обстоятельств подвергались тем или иным изменениям, дополнениям.

В задачу настоящего очерка входит рассмотрение компонентов великого входа: истории Херувимских песен, обряда перенесения даров на престол и сопровождающих его молитв.

Источниками исследования будут публикации манускриптов литургических, гомилетических, эпистолярных и паломнических иерусалимского и константинопольского происхождения, а также славянских. Исследователь будет держаться того метода, которым он пользовался при исследовании истории первой половины литургии. В отдельных случаях ему придется прибегать к косвенным доказательствам из богослужения других Поместных Церквей, когда-то входивших в единую Церковь. Это неизбежно в научных гипотезах.

Ранними иерусалимскими источниками являются:

1. Peregrinatio ad loca sancta, принадлежащее перу западной паломницы Этерии, датируемое последними годами ГУ века.

2. Renowc. PO 163 (Introduction. Aux origines de la liturgie hierosolymitaine. Lumieres nouvelles); PO168 (Edition textes, traduction et notes).

Источниками исследования А. Рену являются манускрипты библиотеки Иерусалимского армянского патриархата № 121 и Парижской национальной библиотеки № 44. Составление первого относят к 417–439 годам, а второго – к 439–450. Кроме того, исследователь использовал армянскую рукопись X века, хранящуюся в ереванском Матенадаране, поскольку сведения этого манускрипта, касающиеся остановок во время всенощного богослужения, совершаемого в Иерусалиме в ночь с Великого Четверга на Великую Пятницу, в большинстве случаев совпадают со сведениями об этом богослужении, сообщаемыми Этерией.

3. Кекелидзе. Иерусалимский канонарь.

4. Рукопись Ленинградской публичной библиотеки № 11 из собрания епископа Порфирия Успенского, представляющая список IX века с манускрипта эпохи, предшествующей времени Феодора Студита, опубликованная прот. К. Кекелидзе в его магистерской диссертации (Литургические памятники. С. 350–372).

Иерусалимская Церковь – древнейшая из всех христианских Церквей. Она ведет свое начало от дня сошествия Святого Духа на апостолов (Деян. 2, 1–41). Первыми членами первой христианской общины были жители Иерусалима и прилегающих к нему селений. Первым епископом иерусалимским был апостол Иаков, брат по плоти Иисуса Христа. После его мученической кончины (около 63 года) преемником ему был поставлен его двоюродный племянник Симеон, скончавшийся в 107 году⁴⁴⁸. В этой «династионности» прямых родственников Господа сказывалось желание юной Церкви следовать веками сложившейся как Богоустановленной традиции, в силу которой израильскими первосвященниками могли быть только потомки по прямой линии от Аарона.

Иаков принимает деятельное участие в работе Апостольского собора, и по его предложению было написано письмо от имени апостолов к антиохийским, сирийским и киликийским братьям из язычников (Деян. 15, 13–29). Свое послание апостол адресует «двенадцати коленам, находящимся в рассеянии» (Иак. 1,1). Говоря о христианском молитвенном собрании, апостол называет его не церковью, как это делали Дееписатель и апостол Павел, а синагогой, греческим словом, ко времени Иисуса Христа прочно закрепившимся за еврейским молитвенным собранием (2,1–4). Слова его «если в собрание ваше» в греческом читаются έάν γαρ είσέλθη εις συναγωγήν υμών. Наконец, среди своих душеспасительных наставлений апостол Иаков советует христианам петь псалмы: «Злостраждет ли кто в вас? да молитву деет; благодушствует ли кто? да поет» (5,13). (Заметим, что апостол Павел рекомендовал коринфским христианам, среди которых много было иудеев рассеяния, составлять псалмы собственного сочинения для общего назидания в молитвенном собрании (1Кор. 14, 26).).

В иудео-христианской среде I и II столетий значение Иерусалима и его епископа ставилось выше [значения] Римской, Антиохийской и Александрийской кафедр. Если те кафедры обосновывали свой авторитет как апостольские, то первым иерусалимским епископом был брат Господень, что было засвидетельствовано апостолом Павлом (Гал. 1, 19) и Дееписателем (Деян. 15, 13 и далее).

Авторитет апостола Иакова был настолько высок, что в христианских кругах сложилось мнение, будто иерусалимским епископом его поставил Сам Христос. Об этом пишет Евсевий⁴⁴⁹ и на это указывают « Π установления апостольские»⁴⁵⁰.

Вокруг Иерусалима концентрировались эсхатологические мотивы. В Ветхом Завете Иерусалим считался местом, откуда произойдет обетованное спасение еврейскому народу (например, Ис. 60, 1–4; Иез. 11, 14–20; 43, 1–7; 44, 1–4; Зах. 8, 1–3 и др.). Свидетельства раннехристианской письменности указывают, что для христиан I и II столетий Иерусалим был местом, где ожидалось Второе пришествие Христово⁴⁵¹, потому что этот город был местом страданий, смерти и воскресения Христова, здесь произошло сошествие Святого Духа на апостолов. Окрестности Иерусалима – Елеон, Вифания, Гефсимания, Вифлеем – были связаны с жизнью Иисуса Христа от Его рождения до вознесения.

Христиане, зная из слов Самого Господа, что Его ученики будут поститься, когда от них будет отнят жених (Мф. 9, 14–15; Мк. 2, 18–20 и Лк. 5, 33–35), и что это совершилось в пятницу, а это был день еврейской пасхи (Ин. 19, 14–16), стали проводить этот день в строгом посте, некоторые же продолжали пост в течение сорока часов⁴⁵². Пост, посвященный страданиям Спасителя, они называли «Пасхой страдания», чтобы таким образом подчеркнуть отличие христианского поста от совпадающей с ним еврейской пасхи. Иерусалимские христиане переживали эти дни с особым чувством, потому что распятие и смерть Господа, Его погребение и воскресение произошли в их городе. Психологически закономерной была потребность посетить в эти дни святые места. Все это для них было доступно, а сами посещения первоначально носили характер частных. Когда же после подавления восстания Вар-Кохбы (135) император Адриан разрушил весь город, а на месте величайшей христианской святыни – у пещеры Гроба Господня соорудил святилище богини Афродиты и запретил евреям под страхом смерти входить в эту часть города, христиане могли продолжать традицию посещения святых мест там, где это было возможно. Это были Елеонская гора и спуск с нее к потоку Кедрон – Гефсимания, поскольку эта территория в черту города никогда не входила. То же можно сказать о юго-западной стороне холма Сион, где был дом первосвященника, и где евреям не запрещалось жить, и где даже имелись синагоги.

В царствование Константина Великого городу было восстановлено прежнее название – Иерусалим – вместо Элия Капитолина, данного императором Адрианом. Все капища языческие в городе и святилище Афродиты с ее статуей были разрушены до основания, мусор был убран до природного грунта. Была найдена пещера, в которой был погребен Христос. Над этой пещерой была сооружена большая ротонда, какие строились над царскими усыпальницами. Восточнее ротонды близ нее была сооружена большая базилика, в которой собирающийся по субботам вечером народ мог до прихода епископа молиться с участием монашествующих священников и диаконов. Была откопана старая цистерна, в которую римские солдаты бросали кресты казненных. Найден был и Крест Христов. Базилика и цистерна были подведены под общую крышу и получили название Мартириум, от греческого слова τό μαρτόριον, что значит «свидетельство». Это название указывало на историчность фактов, сообщаемых евангелистами. Находящаяся невдалеке от цистерны Голгофа оставалась открытой, и на ней был поставлен серебряный крест⁴⁵³.

Не на всех святых местах строительство храмов происходило одновременно. Бордоский путник, посетивший святые места Иерусалима в 333 году, упоминает о базилике, которую император Константин построил на Елеонской горе, где Господь беседовал с учениками после Тайной вечери. «Восходишь на гору Масличную, где Господь перед страданиями учил учеников. Здесь, по повелению Константина, сооружена базилика дивной красоты»⁴⁵⁴. Относительно горы Сион, которая является доя христиан также священной и по преданиям была местом сошествия Святого Духа на апостолов и местом Тайной вечери, Бордоский путник пишет: «Подымаешься на Сион и видишь место дома первосвященника Каиафы»⁴⁵⁵. Но о существовании на Сионе церкви он не говорит. Св. Кирилл, епископ Иерусалимский, в «Огласительных словах», которые датируют 348 годом, упоминает о «Горней церкви» на Сионе⁴⁵⁶. О доме же Каиафы говорит: «Обличит тебя дом Каиафы, настоящим опустением доказывающий силу Осужденного тогда в нем»⁴⁵⁷. Итак, император Адриан, разрушивший город настолько, что по нему можно было проехать плугом, оказался бессильным, чтобы искоренить в нем следы христианского предания. Более того, и 191 году в Иерусалиме состоялся собор епископов, который постановил праздновать событие Воскресения Христова в воскресный день после «Пасхи страдания». Это решение вскоре было принято Александрийской Церковью⁴⁵⁸. В исторической науке оно известно под названием «римской практики» (в отличие от малоазийской. – Я. У.). Генезис же его иерусалимского происхождения обязан традиции паломнического благочестия, на основе которой формировалось само святогробское богослужение⁴⁵⁹.

Отличительной чертой этого богослужения была его стациональность, вызванная вековой традицией посещения в праздники тех или иных святых мест. Богослужение начиналось на одном святом месте, продолжалось на других и на одном из них заканчивалось. Эту особенность позднее воспринял Константинополь с той разницей, что в Иерусалиме наличие святых мест определяло стациональность, Константинополь же, чтобы сохранить существовавшую в Иерусалиме стациональность (а это требовалось заимствованным из Иерусалима богослужением), должен был создать свои святые места, одноименные иерусалимским⁴⁶⁰.

В основу псалмопения, о котором писали апостол Иаков и апостол Павел, была положена дохристианская псалмодия. Один псалмист пел стихи псалма, а народ на каждый стих отвечал одним и тем же припевом. Следы этого пения сохранились в Псалтири, где перед псалмами 110–118 вне текста стоит надпись «Аллилуиа». Это слово, которым народ отвечал на каждый стих, пропетый псалмистом. При пении других псалмов припевом служила фраза «Яко в век милость Его». В 117-м псалме он приписан в конце первых четырех стихов, очевидно, для запоминания его поющим народом. В псалме 135 этот же припев вписан после каждого из 26 стихов, что может быть объяснимо особым назначением псалма в еврейском благочестивом быту. Этот псалом входил в великий халел, которым завершалась пасхальная трапеза⁴⁶¹.

В свете сказанного становится понятным то широкое употребление псалмов, которое удивило Этерию при посещении ею святых мест. Всюду полагалось чтение из Священного Писания, относящееся к данному месту, затем пели соответствующий псалом и завершали это посещение молитвой⁴⁶². Чтение священных книг, пение псалмов и молитва – компоненты синагогального богослужения. Четвертый компонент – толкование Писания при молитвенном посещении святых мест – Этерия не встречала. Очевидно, в нем не было нужды. Но три других компонента являлись обязательными в этом кратком богослужении и были расположены в нем в той последовательности, в какой они занимали место в синагоге в общем строе ее богослужения: чтение, пение и молитва.

Описывая иерусалимское святогробское богослужение, Этерия сообщает некоторые его особенности. Так, на литургии она обратила внимание на исключительно продолжительную проповедь. «Здесь есть обычай, что из всех сидящих пресвитеров проповедует кто желает и после всех их проповедует епископ; эти проповеди бывают всегда по воскресеньям для того, чтобы народ постоянно наставлялся в Писании и в любви к Богу; и пока произносятся эти проповеди, проходит много времени до литургии в церкви, почему ее и не бывает ранее четвертого, а иногда и пятого часа»⁴⁶³ (разумеется восточное времяисчисление, что соответствует по европейскому 10–11 часам утра).

Продолжительная проповедь, в которой принимали участие все желающие священники, своим возникновением была обязана традиции синагогального богослужения, где выступать с толкованием Писания мог каждый совершеннолетний, грамотный и не имеющий пороков речи мужчина.

В описании суточного круга богослужения Этерия постоянно упоминает о пении псалмов с антифонами, например: «В десятый же час (что зовется здесь licinicon, а мы называем вечерней)… поются вечерние псалмы и более продолжительные антифоны»⁴⁶⁴. Что имеет в виду паломница под антифонами, становится ясным из описание ею воскресной утрени. Епископ приходил в храм «с пением первых петухов», т. е. около полуночи. С его приходом открывались двери храма, и народ, ожидавший начала бдения в прилегающей к храму базилике, входил в храм, наполненный благовонием горящего ладана и обилием света от множества горящих лампад и светильников. Утреня начиналась пением трех псалмов. Первый из них пел пресвитер, второй – диакон и третий – кто-либо из клириков. После каждого псалма читалась молитва. Народ на каждый стих псалма отвечал (respondent) стихом⁴⁶⁵.

Этерия не говорит, на все ли три псалма народ отвечал одним респонсором или для каждого псалма был свой респонсорный стих. Возможно и то, и другое.

В исследовании А. Рену представлено стациональное богослужение, которое совершалось в Иерусалиме в ночь с Великого четверга на Великую пятницу. Этерия присутствовала на этом богослужении и указывает точно место и время его начала. «В первый час ночи (по европейскому времяисчислению в восемнадцать часов) собираемся все в церковь, что на Елеоне, потому что сегодня, в эту ночь, предстоит нам великий труд»⁴⁶⁶. Это слова архидиакона, которыми он объявлял о богослужении еще утром, до отпуста литургии в Мартириуме. Конечным пунктом шествия была Голгофа. Здесь оно завершалось «еще до восхода солнца»⁴⁶⁷.

Этерия уточняет, что церковь на Елеоне, о которой объявлял архидиакон, находится над пещерой, куда пришел Спаситель после Тайной вечери со Своими учениками⁴⁶⁸ (Мф. 26, 30; Мк. 14, 26; Лк. 22,39; Ин. 18,1) (как видно из Евангелия, Христос имел обыкновение беседовать с учениками на Елеоне: Мф. 24, 1 – 26, 2; Мк. 13; Лк. 21, 37 и Ин. 8, 1–2). Этерия дает общую характеристику этому богослужению. Она пишет, что собравшиеся пели песни и антифоны, приличествовавшие дню и месту. Читались чтения, чередовавшиеся с молитвами, а также места из Евангелия о беседе Господа с учениками в день, когда Он сидел с ними в этой пещере⁴⁶⁹.

Начало богослужения состояло из пяти трехпсалмий, причем каждое из них объединялось пением одного респонеора. В лекционарах такие трехпсалмия называются гобалами. После каждой гобалы епископ читал молитву, а по совершении пяти гобал полагалось чтение Евангелия.

Первую гобалу составляли псалмы 2-й «Векую шаташася язы́цы», 3-й «Господи, что ся умножиша стужающии ми», 4-й «Внегда призвати ми, услыша мя Бог правды моея».

Респонсором был стих «Князи людстии собрашася вкупе на Господа и на Христа Его» (Пс. 2, 2).

Вторую гобалу составляли псалмы 40-й «Блажен разумеваяй на нища и убога», 41-й «Сице желает душа моя к Тебе, Боже», 42-й «Суди ми, Боже, и разсуди прю мою».

В Иерусалимском и Ереванском лекционарах респонсор сложный: «Слово законопреступное возложиша на мя» (Пс. 40, 9), «Господи, Господи, не остави мене» (Пс. 37, 22). Парижский лекционар указывает только первую половину (Пс. 40, 9).

Третью гобалу составляли псалмы 58-й «Изми мя от враг моих, Боже», 59-й «Боже, отринул ны еси и низложил еси нас», 60-й «Услыши, Боже, моление мое».

Респонсором был стих «Изми мя от враг моих, Боже, и от востающих на мя избави мя» (Пс. 58, 2).

Четвертую гобалу составляли псалмы 78-й «Боже, приидоша язы́цы», 79-й «Пасый Израиля, вонми», 80-й «Радуйтеся Богу помощнику нашему».

Респонсор был сложный «И тии от руки Твоея отриновени быша» (87, 6), «Мы же людие Твои и овцы пажити Твоея» (Пс. 78,13).

Пятую гобалу составляли псалмы 108-й «Боже, хвалы моея не премолчи», 109-й «Рече Господь Господеви моему: седи одесную Мене», 110-й «Исповемся Тебе, Господи, всем сердцем моим».

Респонсором был стих «Глаголаша на мя языком льстивым и словесы ненавистными обыдоша мя» (Пс. 108, 2–3).

Читалось Евангелие от Иоанна. По Иерусалимскому лекционару, чтение начиналось 16-м стихом 13-й главы «Аминь, аминь глаголю вам: несть раб болий господа своего, ни посланник болий пославшаго его»; по Парижскому лекционару – с 30-го стиха той же главы «Егда изыде, глагола Иисус: ныне прославися Сын Человеческий». По всем лекционарам, чтение заканчивалось 1-м стихом 18-й главы «И сия рек Иисус, изыде со ученики Своими на он пол потока Кедрска, идеже бе вертоград, в оньже вниде Сам и ученицы его»⁴⁷⁰.

По прочтении Евангелия все шли с песнопениями вверх, на Имвомон, на то место, откуда Господь вознесся на небо⁴⁷¹.

Конструкция вигилии несложна: гобалы, чередующиеся с молитвами епископа, и в завершение богослужения чтение Евангелия. Раннее происхождение богослужения видно из объединения псалмов в трехпсалмия с одним, общим для трех псалмов респонсором. Единый респонсор для трех псалмов делал более активным участие в пении всего народа, нежели отдельные припевы для каждого псалма. Во втором случае для активного участия в богослужении молящийся должен был знать не пять, а пятнадцать стихов, и ясно себе представлять, к какому псалму следует прилагать тот или другой респонсор. Автор склоняется к тому, что святогробские воскресные псалмы, из которых первый пел пресвитер, второй – диакон и третий – кто-либо из клириков, представляли собой гобалу с одним общим респонсором, потому что иерусалимский храм Воскресения с первых лет его существования имел универсальное значение, как общехристианская святыня и место паломничества из отдаленных стран. В этих условиях требовалось упрощение богослужения, отсюда было более целесообразным употребление одного общего респонсора. Позднее на основе трехпсалмных гобал создались так называемые песненные последования, в которых каждый псалом имел свой респонсор и после каждого псалма произносилась особая молитва⁴⁷². Остается непонятным принцип, которым руководствовались в Иерусалиме в V веке при подборе псалмов. Он напоминает константинопольскую традицию, где тройственность возникала механически путем прибавления к одному антифону еще двух, следующих за ним в Псалтири, что убедительно показал проф. X. Матеос, исследовав историю возникновения трех литургийных антифонов⁴⁷³. Преемства Константинополем от Иерусалима в данном случае не могло быть: был слишком большой интервал во времени между появлением иерусалимских гобал и константипольских антифонов. Первый реалом первой, второй и третьей гобал и заимствованный из этого псалма респонсорный стих в смысловом и эмоциональном отношении соответствовали месту и времени их исполнения и «балансировали» разницу содержания прилегающих к ним псалмов.

Что касается четвертой и пятой гобал, то раннее наличие их в группе пяти гобал сомнительно. Иерусалимский лекционар указывает после посещения места, где были развалины дворца первосвященника и где отрекшийся Петр горько плакал о своем отречении, петь хвалебный псалом 117-й, а затем на пути к Голгофе петь 78-й псалом, начинающийся словами «Боже, приидоша язы́цы в достояние Твое, оскверниша )фам святый Твой». При шествии к Голгофе пение этого псалма было уместным, потому что сделанное императором Адрианом на местах, священных для христиан, нельзя иначе назвать, как их осквернением. Но Елеонская гора и та пещера, которую, по преданию, любил посещать Христос и где Он провел последние часы Своей человеческой свободы, никогда не подвергались осквернению язычников, поскольку эта территория никогда не входила в черту города. Связь данной гобалы с Голгофой подчеркивается в том же лекционаре указанием, что гобалу нужно петь вплоть до прихода на святую Голгофу⁴⁷⁴.

По прибытии туда читалось Евангелие от Иоанна (18, 2–27): начало «Ведяше же Иуда предаяй Его место, яко множицею собирашеся Иисус ту со ученики Своими», конец «Паки убо Петр отвержеся, и абие петель возгласи». С рассветом пели первый псалом из 5-й гобалы «Боже, хвалы моея не премолчи» (Пс. 108, 1) с респонсором «Вместо еже любити Мя, оболгаху Мя, Аз же моляхся». Чтением Евангелия от Иоанна (18,28–19,16а) «Ведоша же Иисуса от Каиафы в претор», конец «Тогда убо предаде Его им, да распнется»⁴⁷⁵ – богослужение заканчивалось. О содержании последнего евангельского чтения Этерия оставила запись, что «то место из Евангелия, где Господь приводится к Пилату, читается и целиком все, что, как написано, Пилат говорил Господу и иудеям»⁴⁷⁶. Остается добавить, что позднее внесение двух последних гобал в группу пяти в начале богослужения могло быть вызвано неизвестными нам богослужебнопракгическими соображениями.

Иерусалимские лекционары являются не только свидетельством широкого распространения в Палестине респонсорного пения псалмов, но вместе с тем показывают начавшийся в V веке процесс модификации респонсорного пения, в результате которого постепенно исчезало пение самих псалмов и место их стали занимать тропари.

Наилучшим свидетельством этого процесса являются записи праздничного, Рождественского, богослужения в упомянутых выше Иерусалимском и Парижском лекционарах. В V веке в Палестине Рождество Христово воспоминалось в один день с праздником Богоявления, торжественное же богослужение совершалось в Вифлееме. 5 января вечером собирались «на месте пастырей», т. е. там, где, по преданию, в ночь Рождества Христова несли ночную стражу стада вифлеемские пастухи и где они первыми услышали ангельскую весть о рождении Спасителя (Лк. 2,8–20)⁴⁷⁷. Здесь совершалась лития, подобная тем, какие Этерии часто приходилось видеть при посещении святых мест. Лития начиналась респонсорным пением 22-го псалма «Господь пасет мя». Этот же стих служил припевом к прочим стихам псалма. Затем пели «Аллилуиа» и 2-й стих из 79-го псалма «Пасый Израиля вонми, наставляяй яко овча Иосифа». По исполнении аллилуиария читалось Евангелие от Луки (2, 8–20) «И пастырие беху в тойже стране бдяще», конец «И возвратишася пастырие, славяще и хваляще Бога о всех»⁴⁷⁸. По окончании, надо полагать, была соответствующая молитва. После нее шествие направлялось в пещеру Рождества Христова. Здесь совершалось продолжительное ночное богослужение, состоявшее из одиннадцати ветхозаветных чтений, чередовавшихся с пением псалмов⁴⁷⁹.

Затем следовала литургия, которая начиналась респонсорным пением 2-го псалма «Векую шаташася язы́цы» с респонсором к нему «Господь рече ко Мне: Сын Мой еси Ты. Аз днесь родих Тя» (7); далее – чтение Апостола (Тит. 2, 11–15): начало «Явися благодать Божия спасительная всем человеком», конец «Да ничтоже тя преобидит», «Аллилуиа» стих 1-й из 109-го псалма «Рече Господь Господеви моему: седи одесную Мене», Евангелие от Матфея (2,1–12): начало «Иисусу рождшуся в Вифлееме Иудейстем во дни Ирода царя», конец «Иным путем отыдоша во страну свою»⁴⁸⁰.

В опубликованном прот. К. Кекелидзе «Иерусалимском канонаре» сохранилось изложение богослужения на праздник Рождества Христова, что позволяет нам проследить дальнейшую историю респонсорного пения псалмов. Как видно из канонаря, в это время празднование Рождества Христова в Иерусалиме (и во всей Палестине) было перенесено с 6 января на 25 декабря. Богослужение, как и в V веке, начиналось «в Пастве», но состав его песнопений несколько изменился. В начале литии «в Пастве» произносили ектению и читали молитву, а затем пели ипакои: гласа 8-го «В вышних слава, на земле мир» со стихами 66-го псалма «Земля даде плод свой; благослови ны, Боже, Боже наш, благослови ны, Боже; и да убоятся Его вси концы земли» (стих 7–8), а также ипакои – «Исайя убо предрече: се, Дева». И опять произносили ектению и читалась молитва. После этих нововведений канонарь указывает прокимен гласа 6-го «Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит», аллилуиарий гласа 2-го «Пасый Израиля» и чтение Евангелия от Луки (2, 8–20), т. е. все то, что было указано и в Иерусалимском и Парижском лекционарах. Но и это старое в канонаре частично изменено. Вместо респонсорного пения 22-го псалма указано петь только первый стих его, который в лекционарах имел значение респонсора и, следовательно, там повторялся несколько раз. В канонаре при этом стихе указана его гласовая принадлежность (глас 6-й), чего в антифонах для народного пения не указывалось. Здесь же ему дано новое название – «прокимен»⁴⁸¹. То же самое произошло со 2-м псалмом, указанным в лекционарах для респонсорного пения на литургии. В канонаре он вообще не упоминается. Даны два стиха из него: «Господь рече ко Мне: Сын Мой еси Ты. Аз днесь родих Тя» (стих 7) и «Проси от Мене, и дам» (стих 8). Для цения их указан глас 2-й, и все это названо прокимном⁴⁸². В ночном богослужении ветхозаветные чтения чередуются уже не с псалмами, а с тропарями⁴⁸³. По лекционарам, за ночным богослужением в Вифлеемской пещере ранним утром следовала литургия. В сочельник же ввиду строгого поста литургия не совершалась. В канонаре указано по приходе в пещеру служить вечерню с чтением паремии, Апостола и Евангелия и литургию⁴⁸⁴, и после этого начинали ночное богослужение с двенадцатью чтениями и утром – литургию. Поэтому в канонаре указано начало богослужения «на месте пастырей» на четыре часа раньше, чем указано оно в лекционарах⁴⁸⁵.

Модификация происходила, по-видимому, в VI веке и была вызвана развитием гимнографии, которая вытеснила пение псалмов. Содействовало этому и распространение в церковном пении осмогласия, которое впервые становится известным в том же VI веке в Сирии⁴⁸⁶. Немалое значение имело также включение литургии и суточный круг богослужения. По-видимому, последнее обстоятельство и вызвало в канонаре включение в состав служб сочельника литургии. Всем этим можно объяснить начало богослужения «на месте пастырей» на четыре часа раньше указанного в лекционарах.

Итак, в VII веке становится известен термин «прокимен» от греческого πρόκειμαι – «предлежу», что указывает на место его в богослужении перед тем или иным чтением священных книг.

Каким же было назначение аллилуиария? В настоящее время аллилуиарий произносится чтецом Апостола, поэтому аллилуиарии помещены в книге «Апостол». В других богослужебных книгах они также следуют за апостольским чтением. Отсюда возникло представление, будто аллилуиарий идейно связан с апостольским чтением.

В литургии аллилуиарий оказался между чтениями Апостола и Евангелия в соответствии с XVII правилом Лаодикийского Собора, согласно которому «не должно в церковных собраниях псалмы совокупляти един к другому, но чрез промежуток по псалме быти чтению». Но, занимая место в литургии между Апостолом и Евангелием и будучи внесенным в книгу «Апостол», он остается идейно связанным с евангельским чтением. Из всех священных книг высочайшим откровением благовестия Христова являются четыре Евангелия. Поэтому уже в IV веке христиане из особого благоговения к Евангелию выслушивали его стоя (об этом в «Постановлениях апостольских» сказано категорически: «Когда читается Евангелие, пресвитеры, диаконы и весь народ да стоят в полной тишине»⁴⁸⁷). Слово «аллилуиа» по существу представляет вербальное выражение эмоций благодарности, подобно тому как слово «аминь» – вербальное выражение абсолютного согласия. Оба слова были унаследованы христианами из быта благочестивых евреев еще в апостольское время. В Откровении апостола Иоанна Богослова «радость на небе о падении Вавилона» и приветствие «Царя царствующих и Господа господствующих» выражены с употреблением этих вербальных выражений благодарности и общего согласия. «После сего я услышал на небе громкий голос как бы многочисленного народа, который говорил: аллилуиа! спасение и слава, и честь и сила Господу нашему! Ибо истинны и праведны суды Его. И вторично сказали: аллилуиа!.. Тогда двадцать четыре старца и четыре животных пали и поклонились Богу, сидящему на престоле, говоря: аминь! аллилуиа!.. И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуиа! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель» (19,1–2, 3.4. 6).

Особое благоговение христиан перед Евангелием, не позволяющее им слушать благовестие сидя, вызвало пение перед евангельским чтением «Аллилуиа». Читатели могли заметить, что как в лекционарах, так и в канонаре VII века в богослужении «на месте пастырей» в первом случае пели респонсорно псалом, затем – аллилуиарий и читалось Евангелие, во втором – ипакои, прокимен, аллилуиарий и Евангелие, но ни в лекционарах, ни в канонаре в данном богослужении чтения Апостола не было.

Это подтверждает сказанное выше о тесной идейной связи аллилуиария с евангельским чтением. След этой древней традиции пения «Аллилуиа» как предъевангельского благодарения Бога сохранился в современном служебнике: «Апостолу же чтому, „Аллилуиа» же певаему, диакон прием кадильницу и фимиам, приходит ко священнику, и прием благословение от него, кадит святую трапезу окрест, и олтарь весь, и священника»⁴⁸⁸.

Из этой рубрики видно, что каждение совершалось во время пения аллилуиария. Св. Герман, патриарх Константинопольский, об идейном значении пения «Аллилуиа» и каждения в это время говорит: «„Аллилуиа» восклицает Давид, говоря: „Господь наш яве приидет, и огнь лицу Его предыдет», – что значит: „осияли вселенную молнии Его евангелистов"… Иначе: „Аллилуиа» есть предвозвестник Евангелия, взывающий: „Господь грядет». <…> В то же время фимиам означает человечество Христа, огонь – Его Божество, а благовонное курение возвещает о предваряющем благоухании Святого Духа»⁴⁸⁹.

Первым константинопольским литургистом по достоинству может быть назван свт. Иоанн Златоуст, творения которого насыщены сведениями ц богослужении его времени. Почивший митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим († 5.9.1978) на основании творений Иоанна Златоуста написал очерк, по которому читатель может составить цельное и достаточно ясное представление об устройстве константинопольских храмов и богослужении в них на рубеже IV-V веков⁴⁹⁰. Но это не исключает новых вопросов, возникающих в связи с темой настоящего исследования. В гомилиях времени своего константинопольского служения (397–404) Златоуст упоминает приношениях за умерших и говорит, что они приносят усопшим великую пользу. «Не напрасно бывают приношения за умерших, не напрасно – молитвы, не напрасно – милостыни. Все это установил Дух, желая, чтобы мы приносили друг другу взаимную пользу. Смотри, тот получает пользу через тебя, а ты получаешь пользу ради него. Ты истратил имущество, решившись сделать доброе дело, – и ты для него сделался виновником спасения, а он для тебя – виновником милостыни. Не сомневайся, что это принесет добрый плод. Не напрасно диакон возглашает: „О иже во Христе усопших, и о иже памяти о них совершающих». Не диакон изрекает эти слова, но Дух Святой, разумею дарование (Его)»⁴⁹¹. Нет сомнения, что Евхаристические Дары приносились к престолу, но этот обряд ничем не выделялся из общего строя константинопольского богослужения, иначе Златоуст где-либо ясно сказал бы о нем. Говоря о литургии верных, он упоминает:

2– отпусты не могущих присутствовать,

3– литанию верных,

4– преподание мира («Мир всем» – «И духови твоему»),

5– молитву благословения (главопреклоненная),

6– «Мир всем» – «И духови твоему»,

7– поцелуй мира,

8– анафору.

Златоуст говорит о псалмопении как о весьма распространенном в константинопольском богослужении. «В церкви всенощное (бдение) и начинается, и продолжается, и оканчивается оно псалмами Давида; утреннее славословие и начинается, и продолжается, и окан чивается оно Давидом»⁴⁹². Богослужение было благочинным. «В церкви всегда должен быть слышим один голос, так как она есть одно тело. Потому и чтец читает один; и сам имеющий епископство ожидает, сидя в молчании; и певец поет один; и когда все возглашают, то голос их произносится как бы из одних уст; и беседующий беседует один» [ср. 1Кор. 14,26–40]⁴⁹³. В беседе на 117-й псалом Златоуст говорит: «В этом псалме есть следующее изречение, которое обыкновенно поет народ: „Сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь» [стих 24]. Оно во многих производит восторг, и потому народ имеет обыкновение петь его особенно во время духовного и небесного праздника (Пасхи)… Отцы заповедали народу петь этот стих как благозвучнейший и заключающий в себе некоторую высокую истину, чтобы он, и не зная всего псалма, получал отсюда совершенное наставление»⁴⁹⁴.

Второй источник – «Беседа о Пасхе и о святых Евхаристиях» Константинопольского патриарха св. Евтихия (552–565 и 577–582). В этой беседе патриарх выражал сожаление, что когда диаконы несут дары на престол и поставляют их на нем, народ в это время по неведению прославляет эти дары как освященные. «Глупо поступают те (разумеются клирики. – Я. JK), которые, – говорил патриарх, – научают народ петь какие-то псалмодийные песнопения (ΰμνον τινά ψαλμικόν), когда священники должны принести на престол хлеб приношения и только что (άρτίως) смешанную чашу. Народ же об этом гимне, который они (клирики. – Я. У) считают подходящим для совершаемого действия, говорит, что ему становятся понятными слова „Царь славы», потому они так и относятся к переносимым предметам, хотя они еще не освящены призыванием первосвященника и если даже то, что поется, представляет что-то другое». В подтверждение своих слов патриарх ссылался на Афанасия Великого, который в беседе с крещаемыми говорил: «Вы увидите левитов (т. е. диаконов), несущих хлебы и чашу вина и ставящих их на стол. И до тех пор, пока не будут закончены прошения и молитва, это не что иное, как простой хлеб»⁴⁹⁵.

Что имел в виду св. Евтихий, употребляя слова «Царь славы»? Эти слова есть в гимне «Ныне силы небесныя», но этот гимн введен был в 615 году при патриархе Сергии, т. е. спустя тридцать с лишним лет после кончины патриарха Евтихия.

Допустим, что гимн во время патриаршества Евтихия существовал, хотя его пение не было узаконено. В этом случае патриарх не мог обличать клириков, потому что на литургии Преждеосвященных приносятся уже освященные Дары. Евтихий же обличал за поклонение неосвященным. Относить слова Евтихия к гимну «Иже херувимы», где есть слова «яко да Царя всех», было бы равносильно признанию, что патриарх был неточен в своих обличительных словах, которые он произносил с кафедры. Отнести слова «Царь славы» к гимну «Да молчит всякая плоть человеча» было бы тоже натяжкой, потому что в этом гимне таких слов нет. Есть слова «Царь бо царствующих и Господь господствующих», и если бы патриарх имел в виду этот гимн, проще было бы сказать «Царь царствующих» – и слушателям было бы понятно, тем более, что фраза «Царь царствующих и Господь господствующих» заимствована из Священного Писания (Откр. 19,16).

Оставим временно вопрос, вызвавший обличительную беседу патриарха, чтобы не отклоняться от обзора константинопольских источников.

Третьим константинопольским источником является «Тайноводство» преп. Максима Исповедника. В этом трактате он говорит о первом входе епископа в храм⁴⁹⁶, о значении входа народа вместе с епископом⁴⁹⁷, о значении чтения Священного Писания⁴⁹⁸, о значении божественных песнопений⁴⁹⁹, о значении возглашения «Мир всем»⁵⁰⁰, о значении чтения Евангелия и последующих тайнодействий⁵⁰¹, о значении чтения Евангелия⁵⁰², о значении закрытия дверей церкви после чтения Евангелия⁵⁰³, о значении входа Святых Даров⁵⁰⁴, о значении поцелуя мира⁵⁰⁵, о значении Символа веры⁵⁰⁶, о значении славословия «Свят, Свят, Свят»⁵⁰⁷, о значении молитвы Господней⁵⁰⁸, о значении песнопения «Един Свят, Един Господь»⁵⁰⁹ и в резюме еще дважды толкует все перечисленные обряды⁵¹⁰. В «спорных и сомнительных» (quaestiones et dubia) он говорит о предложении (προτιθείν) нечетного количества хлебов и чаш на проскомидии (έν τη προθέσει) Тела и Крови Христовых, но не говорит о значении и месте совершения этой проскомидии⁵¹¹.0 вежком входе он говорит: «Входом Святых Тайн (означается) совершеннейшее и таинственнейшее новое учение и познание о Божественном по отношению к нам домостроительстве»⁵¹², но о сопровождении этого входа пением Херувимской не упоминает.

Самое раннее, но довольно обстоятельное сообщение о протесисе и месте его совершения сохранилось в «Завещании» и отражает богослужебную практику второй половины V века. Приношения принимались в особом помещении при храме. Памятник точно указывает место и причину расположения этого помещения. «Пусть диаконикон будет с правой стороны от правого входа, так чтобы евхаристические приношения могли быть проверены»⁵¹³. Проверка имела в виду недопущение приношений от оглашаемых, даже за крещеных их родственников.

Приношения были связаны с поминовением. Священник, находящийся в помещении, где принимались приношения, вместе с протодиаконом и чтецами записывал имена принесших или тех, за кого принесены эти дары, чтобы, когда епископ понесет святыню к престолу, чтец или протодиакон произнесли имена поминаемых, священники же совершали о них молитву (ut, cum ab episcopo sacra offeruntur, lector vel protodiaconus nominet illos in commemoratione, quam pro illis sacerdotes coetusque supplicantes faciunt)⁵¹⁴.

Из дальнейшего контекста видно, что священники находились в том же помещении за завесой, которая отделяла их от места записи имен (locus presbyterorum sit intra velum prope locum commemorationis)⁵¹⁵.

Приношение верными хлебов для Евхаристии и прием этих хлебов в особом помещении при храме клириками, перенесение этих даров на престол с поминовением имен «принесших и ихже ради принесоша» – общевосточный христианский обычай. В V веке в нем «выкристаллизовались» три элемента будущего великого входа: 1) приношение даров народом, 2) перенесение приношений на престол священнослужителями и 3) поминовение принесших и за кого были принесены дары. Константинополь в этом отношении не составлял исключения. Поэтому преп. Максиму не было нужды описывать то, что было известно всем его согражданам. Его более интересовал идейный смысл литургического обряда в целом. Поэтому свой труд он назвал «Тайноводством».

Четвертым источником является евхологион Ватиканской библиотеки, известный под названием Барбериновского № 336 (у Гоара – библиотеки Святого Марка № 77 конца VIII века). Этот евхологион добавляет еще два компонента: пение на великом входе и молитву проскомидии. Исполняемое во время входа песнопение названо таинственным гимном (о μυστικός ΰμνος), чем указывается на его глубокомысленное содержание, а отсюда и на эмоциональное и музыкальное. Второй компонент – молитва проскомидии. Она могла появиться ранее Херувимской как следствие более примитивной стадии развития литургии.

В итоге, говоря об истории литургии, следует сделать вывод, что к концу VIII века в преданафорную часть ее входили:

9 молитвы верных;

10 пение Херувимской песни, в связи с чем совершалось перенесение на престол Евхаристических Даров и что, как правило, входило в обязанность диаконов;

11 молитва приношения, или, что то же, проскомидии, которую читал по поставлении Даров на престол возглавляющий священнодействие епископ или священник;

12 поцелуй мира.

Не исключена возможность, что наряду с этими зафиксированными обрядами существовало каждение лежащих на престоле Даров и умовение рук священнослужителей. Почти полное отсутствие в византийских евхологионах IX века рубрик может быть объяснимо тем, что эти обряды были широко известны и не было нужды вносить указание о них в евхологион, название которого само по себе говорило о нем как о книге молитв.

Центральным пунктом священнодействия великого входа является принесение на престол Евхаристических Даров. В настоящее время хлеб на дискосе несет диакон, а чашу с вином – иерей. В древности в больших храмах, где было много богомольцев и, следовательно, много приношений, в великом входе участвовало несколько диаконов. Они несли хлебы на дискосах и чаши с вином. В некоторых же случаях, когда не было достаточного числа диаконов, в перенесении хлебов и чаш из скевофилакии участвовали и священники. Это отмечено в примечаниях с именем Максима Исповедника к трактату «О церковной иерархии», где говорится, что в Риме «служат при жертвеннике (так называет Максим престол. – К У) только семь диаконов… а другие исполняют какую-нибудь другую службу… Вместе с диаконами предлагают хлеб и пресвитеры; это делается везде, где мало диаконов»⁵¹⁶.

Вернемся к причине недовольства патриарха Евтихия пением «псалмодийных песнопений», какими в его время в Константинополе стали сопровождать принесение Евхаристических Даров на престол. Ключ к пониманию недовольства патриарха открывает нам трактат блаж. Августина «Retractationes» (Августин был сторонником употребления перед причащением псалмодии, а не кратких стихов или тропарей, так как считал, что краткие оффертории или тропари из-за своей краткости могут быть поняты молящимися неправильно). Поводом к выступлению было сообщение о том, что недавно в Карфагене ввели перед причащением пение офертория и что епископ Иларий, которого Августин за его ученость и авторитет среди епископов называл народным трибуном (vir tribuntius), категорически высказался против этого нововведения. Августин приводит слова Илария: «Ut hymni ad altare dicerentur de psalmorum libro, sive ante oblationem, sive cum distribueretur populo quod fuisset oblatum»⁵¹⁷, т. e. «чтобы гимны для алтаря употреблялись из книги псалмов как перед приношением (перед освящением Даров. – Я У), так и при раздаче (при причащении. – Я. У.) народу».

Итак, Августин, цитируя Илария, указывает на Псалтирь как на источник для псалмодийных респонсоров. Обращаясь к этому источнику, мы находим в нем слова «Царь славы», которые упоминал в своей беседе патриарх Евтихий. Это псалом 23-й, где эти слова повторяются и контекст их указывает на шествие: «Возьмите, врата, князи ваша, и возьмитеся, врата вечная; и внидет Царь славы. Кто есть сей Царь славы? Господь сил, Той есть Царь славы» (стихи 7.10).

Первое упоминание о пении стиха «Возьмите, врата, князи ваша» встречается в житии Василия Великого и связано с эпизодом открытия единственного в Константинополе храма, отнятого у православных императором Валентом и переданного арианам. В житии рассказывается, что когда Василий после ночной службы в загородной церкви Мученика Диомида с пением Трисвятого подошел к закрытому храму и перекрестил его, произошло землетрясение, разрушившее крепление дверей. Василий же запел: «Возьмите, врата, князи ваша, и возьмитеся, врата вечная, и внидет Царь славы» – и с этими словами вошел вместе с народом в храм и совершил Евхаристию⁵¹⁸.

Это полулегендарное житие когда-то приписывалось другу Василия Великого Амфилохию, епископу Иконийскому. Неизвестность его автора не снимает значения жития как древнего, поскольку оно в VIII веке было уже переведено на латинский язык. Что касается сюжета, где Василий входит в храм со словами «Возьмите, врата, князи ваша» и совершает Евхаристию, то это составитель жития взял из действительности.

В настоящее время эти стихи можно слышать только в чинопоследовании освящения престола. Здесь они сохранились благодаря связи их с торжественным моментом входа священнослужителей в освященный алтарь. Но в древности входившие в этот момент в алтарь священники вносили и приготовленные в диакониконе Евхаристические Дары для освящения их на престоле.

Так возникла связь между великим входом и торжественным обрядом входа в алтарь при его освящении, а также при его обновлении, которое на Православном Востоке, как видно из трактата Симеона Солунского «О святом храме и освящении его», совершалось из года в год в то число, когда состоялось само освящение храма⁵¹⁹. Русский Православный календарь до настоящего времени сохраняет «Память обновления храма Воскресения Христова в Иерусалиме» – события, которое имело место 13 сентября 335 года; обновление храма Великомученика Георгия в Лидде 3 ноября (IV век); освящение церкви Великомученика Георгия в Киеве 26 ноября (1051–1054).

Заметка блаж. Августина в связи с сообщением епископа Илария по поводу введения в Карфагене вместо псалмодии офертория открыла ученым, о каком «Царе славы» говорил в беседе «О Пасхе и о святых Евхаристиях» патриарх Евтихий. Но остается непонятным, что смущало патриарха в «псалмодийных песнопениях», которые насаждали его клирики и которые нравились народу, хотя то, что пелось, могло представлять что-то другое? Ответ на этот вопрос литуршсты находят в литургической письменности Сирийской Церкви V века.

Здесь прежде всего следует привести толкование великого входа Феодором, епископом Мопсуестийским, сохранившееся в его «Тайноводственных беседах», в сериях гомилий, которые, как полагают большинство ученых, были произнесены им в Антиохии в бытность его пресвитером этой Церкви в течение десяти лет, т. е. до поставления его на епископскую кафедру в Мопсуестию (392)⁵²⁰. «Есть диаконы, – говорил Феодор, – которые приносят этот хлеб… который они устраивают и полагают на благоговейно устрашающий престол, зрелище, устрашающее даже зрителей! В символах мы должны увидеть Христа, Которого сейчас выводят и Он идет на Свои страдания и Который в следующий момент положен для нас на престоле. И когда приношение, которое должно быть представлено, приносится в священных сосудах, дискосах и чашах, вы должны думать, что Христос, наш Господь, идет на страдания, сопровождаемый невидимыми Его слугами, которые также присутствовали во время спасительного страдания и сострадали… И когда они (диаконы) Его выносят, они ставят это на святой престол, чтобы полностью представить страдания. Вот почему диаконы, расстилающие на престоле полотно, представляют этим изображением похоронные пелены… Потом они становятся с двух сторон и опахивают воздухом Святое Тело так, чтобы ничто не упало на него. Этим действием они показывают величие лежащего там Тела… которое свято, благоговейно устрашающе и далеко от всякого тления… Тело, которое вскоре восстанет как бессмертное по природе… Очевидно, там, за гробом, были ангелы, сидящие на камне… И теперь также не должно ли изображать как в зеркале сходство, подобное ангельскому служению? (Диаконы) стоят вокруг и обмахивают своими опахалами… потому что лежащее там Тело есть истинный Господь в своем единстве с Божественной природой. И это должно быть положено с большим страхом, рассматриваемо и сохраняемо в полном молчании потому, что хотя литургия еще не начиналась, все же следует наблюдать за приношением и расположением такого великого и чудесного объекта с воспоминанием и страхом и тихой и спокойной молитвой, ничего не говоря… И когда мы видим на престоле приношение, как если бы Он был положен после смерти в своего рода гроб, глубокая тишина охватывает всех, кто там присутствует, потому что то, что происходит, является благоговейным и они (диаконы. – К У) должны смотреть на это с воспоминанием и страхом, потому что это совершается вновь в литургии… Христос, наш Господь, воскресает, извещая всем об участии в неизреченных благодеяниях. Затем совершается молитва, но не безмолвная, а предвозвещаемая громко пением диакона… После того как он окончит предназначенную ему службу и предостережет всех своим голосом и увещает их к чтению молитвы, свойственной для церковных собраний, в то время как все пребывают в молчании, священник начинает обряд протесиса^520а и прежде всего читает молитву Богу, потому что прежде всех других дел необходим страх перед Богом и ему (священнику. – Н. У) следует начинать с молитвы. Это особенно важно в благоговейной службе, где мы особенно нуждаемся в помощи Божией… Священник заканчивает свою молитву благодарением Господу за великие милости, которые Он предусмотрел для нашего спасения… и за то, что Он дал нам познать эти чудесные таинства. После этого он благодарит Бога за то, что Он сподобил его быть служителем такого вдохновенного таинства. Он также просит помощи Святого Духа, чтобы смог совершить эту службу Божией милостью без дурной совести и без страха какого-либо наказания, поскольку он, будучи бесконечно недостоин такого служения, приближается к вещам, которые выше его самого»⁵²¹.

Народ на эту молитву отвечал словом «аминь». Предстоятель преподавал мир, далее следовал братский поцелуй. Священники мыли руки, возглашали диптихи⁵²², и начиналась анафора.

Толкование Феодора Мопсуестийского было составлено применительно к народной вере. Как правило, народ идет к познанию христианских доктрин через усвоение обрядовой стороны богослужения, и Феодор избрал обряд принесения Евхаристических Даров на престол как наглядное действо, раскрывающее спасительное значение Евхаристии.

В той скромной обстановке, в которой совершался обряд, слушателям Феодора все представлялось полным таинственности: и абсолютная тишина, в которой происходило священнодействие, и большой покров, который закрывал принесенные Дары подобно надгробным пеленам, и диаконы, стоящие у престола и обмахивающие опахалами то, что лежало под покровом. Все это нацеливало слушателей, на восприятие истории страданий и крестной смерти Спасителя. Заметим, что Феодор говорил и о воскресении Христовом («Тело, которое вскоре восстанет как бессмертное по природе»). Но все, что говорилось о страданиях и смерти Господа, слушателями воспринималось непосредственно, благодаря обрядовой стороне совершаемого богослужения. Истина же Воскресения Христова проповеди Феодора оставалась лишенной этой наглядности. К тому же проповедник всюду называл лежащие на престоле и еще не освященные хлебы Святым Телом и даже Господом в Его единстве с Божественной природой (так именно читается это место в английском переводе – because the body lying there is truly Lord by its union with the divine nature)⁵²³.

Кратко суммируя комментарий Феодора на приношение Даров в алтарь, можно сказать, что епископ Мопсуестийский придал этому шествию неизвестный до него в святоотеческой письменности символизм погребального и вместе с тем сакраментальный мистицизм.

Спустя столетие это же толкование встречаем в гомилии другого сирийского епископа – Нарсаи († 502–503)⁵²⁴, написанное стихами⁵²⁵.

«Отставим в сторону… гнев и ненависть

И посмотрим на Иисуса, приведенного, чтоб умереть за нас.

Он идет вперед с диаконами,

Чтобы страдать на дискосе и в чаше.

Это символы смерти Его, которые они несут в своих руках,

И когда они поставляют их на престоле и покрывают их,

Они символизируют Его погребение.

Диаконы представляют не евреев, но стражей,

Которые служили при страданиях Сына.

Он был охраняем ангелами во время страданий,

И диаконы сопровождают Его Тело, которое страдает мистически.

Все священники в алтаре представляют апостолов,

Которые собрались при гробе.

Алтарь является символом гроба нашего Господа,

Завеса над Дарами – символ камня, запечатанного печатью

Священников и солдат.

Диаконы, стоящие по сторонам и размахивающие опахалами,

Являются символами ангелов…

Алтарь – это символ сада Иосифа»⁵²⁶.

Нарсаи в своем мистицизме превзошел Феодора Мопсуестийского. Его слова «Он (Христос) идет вперед, чтобы страдать на дискосе и в чаше» или «диаконы сопровождают Его Тело, которое страдает мистически» можно назвать непонятными и даже, деликатно выражаясь, странными!

Нет ничего невероятного, что вышеприведенные стихи или им подобные дошли до Константинополя и здесь явочным порядком вошли в богослужение и были приняты с интересом как клириками, так и народом, хотя некоторые допускали, что «то, что поется, представляет что-то другое». Патриарх Евтихий возражал против пения этих «псалмодийных песнопений» и резко отзывался о тех клириках, которые учили народ петь их («глупо поступают те, которые научают петь какие-то псалмодийные песнопения»), потому что это новшество шло вразрез с содержанием молитв, предшествующих великому входу и молитве приношения, которую он (патриарх) читал по поставлении Даров на престол. Если он служил литургию Василия Великого, то он читал: «Ты удовли нас силою Святаго Твоего Духа в службу сию, да неосужденно ставше пред святою славою Твоею, принесем Ти жертву хваления» (молитва верных первая); «Ты укрепи нас силою Святаго Твоего Духа в службу сию, и даждь нам слово во отверзение уст наших, во еже призывати благодать Святаго Твоего Духа на хотящия предложитися дары» (молитва верных вторая); «Господи Боже наш, создавый нас… приими нас, приближающихся святому Твоему жертвеннику, по множеству милости Твоея, да будем достойни приносите Тебе словесную сию и бескровную жертву о наших согрешениих и о людских невежествиих; юже приемь во святый и пренебесный и мысленный Твой жертвенник, в воню благоухания, возниспосли нам благодать Святаго Твоего Духа. Призри на ны, Боже, и виждь на службу сию нашу, и приими ю, якоже приял еси Авелевы дары, Ноевы жертвы, Лвраамова всегоюдия, Моисеева и Ааронова священства, Самуилона мирная. Якоже приял еси от святых Твоих апостол истинную сию службу, сице и от рук нас грешных приими дары сия во благости Твоей, Господи» (молитва приношения по поставлении на святом престоле Божественных Даров). Если он совершал литургию Златоуста, то и там он читал: «Приими, Боже, моление наше, сотвори и ы достойны быти, еже приносит Тебе моления и мольбы и жертвы бескровныя о всех людех Твоих; и удовли нас, ихже положил еси в службу Твою сию, силою Духа Твоего Святаго» (молитва верных первая); «Паки и многажды Тебе припадаем, и Тебе молимся, Благий и Человеколюбче, яко да призрев на моление наше, очистиши наши души и телеса от всякия скверны плоти и духа, и даси нам неповинное и неосужденное предстояние святаго Твоего жертвенника» (молитва верных вторая); «Господи Боже Вседержителю… приими и нас грешных моление, и принеси ко святому Твоему жертвеннику, и удовли нас приносити Тебе дары же и жертвы духовныя о наших гресех и о людских неведениих; и сподоби нас обрести благодать пред Тобою, еже быти Тебе благоприятней жертве нашей, и вселитися Духу благодати Твоея благому в нас, и на предлежащих дарех сих» (молитва приношения по поставлении Божественных Даров на святой трапезе).

Молитвы верных и молитва приношения являются продолжением того молитвенного настроя, который подготовлялся пением трех антифонов и сказывался в пении Трисвятого, когда священник, прочитав молитву «Боже Святый, Иже во святых почиваяй», обращался к народу со словами «Приимите Духа Святаго» и церковь в ответ ему «едиными усты и единем сердцем» пела «Святый Боже». Наступающий момент великого входа означал новую ступень молитвенной сосредоточенности.

Процесс модификации респонсорного пения Псалтири коснулся и пения псалмов на великом входе. Принципиальный взгляд, высказанный епископом Пиктавийским Иларием о том, чтобы гимны для алтаря как перед приношением, так и по причащении употреблялись из Книги псалмов, вызвал в восточной половине Церкви появление Херувимских на разные праздники. Те четыре Херувимские, которые в настоящее время употребляются в Православной Церкви: «Ижехерувимы», «Ныне силы небесныя», «Вечери Твоея тайныя» и «Да молчит всякая плоть человеча» – были результатом не декретирования, как это представляется в сообщении Георгия Кедрина о введении пения «Иже херувимы» и «Вечери Твоея тайныя»⁵²⁷, а длительного отбора «молитв на перенос Святых Даров».

В Иерусалимском канонаре, к которому мы неоднократно обращались, имеется ряд тропарей, предназначенных для пения при перенесении Даров на престол. За очень редкими исключениями, при них не указана их гласовая принадлежность, что уже говорит об их раннем происхождении⁵²⁸. В навечерие Рождества Христова и в сам праздник полагался тропарь 6-го гласа «Что Тебе принесу»⁵²⁹. 26 декабря совершалась память царя Давида и Иакова, брата Господня, первого архиепископа. Пели тропарь «Плоть Господня и кровь»⁵³⁰. В Благовещение (25 марта) – «Страшное и славное»⁵³¹, в Сырное воскресенье – «Иже херувимы тайно образующе»⁵³², то же – во второе и третье воскресенья поста⁵³³. В четвертую субботу поста совершалась служба сорока мученикам. На великом входе пели тропарь «Тебе жертву принесем»⁵³⁴. В Пятницу.ваий совершали «память святителей Иоанна и Модеста, воссоздателей Иерусалима»; на великом входе – «святым»⁵³⁵. В Лазареву субботу – «Людие предстоят»⁵³⁶, в Великую Субботу вечером – «Аллилуиа»⁵³⁷, в первый день Пасхи – «Кто Бог велий»⁵³⁸. В Пятидесятницу – «Аллилуиа»⁵³⁹. В Преображение Господне – «Удивишася»⁵⁴⁰. В Успение – «Страшное и славное»⁵⁴¹. В Усекновение главы Иоанна Крестителя – «Тя хвалят воинства»⁵⁴². В Воздвижение Креста Господня – тропарь гласа 8-го «Ангельския лики Тебе славу»⁵⁴³.

Из перечисленных в канонаре праздников и памятей святых самая поздняя по времени установления «память святителей Иоанна Милостивого и Модеста, воссоздателей Иерусалима». Годы патриаршества Александрийского патриарха Иоанна Милости – иого – 609–620, патриарха Иерусалимского Модеста – 614–628 и 633–634'.

Заметим, что список иерусалимских епископов, найденный прот. К. Кекелидзе в Тифлисском церковно-археологическом музее (рукопись № 222 XII века), как и многие каталоги епископов Святого Града, в том числе и список, помещенный архиепископом Сергием в «Полном месяцеслове Востока»⁵⁴⁴, нельзя назвать полным⁵⁴⁵, и автор данного очерка пользуется им не без оговорок. Список заканчивается на имени патриарха Модеста с датой его патриаршества (645–646), но в канонаре годы патриаршества святого Модеста указаны 614–628 и 633–634⁵⁴⁶. Для нас в данном случае важно то, что даты жизни обоих «воссоздателей Иерусалима» приходятся на первую половину VII века, когда традиция пения псалмов с респонсорами уступила место пению тропарей. Тропарь, который в IV-V столетиях предназначался для пения в качестве припева к стихам псалма, с исчезновением псалма оказался на первом месте. В некоторых случаях сохранялся только один стих (см. выше службу Рождеству Христову на «месте пастырей»), где от 22-го псалма остался только респонсор «Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит», а на службе в Вифлеемской пещере от 2-го псалма – его респонсор «Господь рече ко Мне: Сын Мой еси Ты. Аз днесь родих Тя». В даном случае это относится к службе в первый день Пасхи, где в качестве тропаря «на перенос Святых Даров» остался один стих из 76-го псалма «Кто Бог велий, яко Бог наш? Ты еси Бог творяй чудеса» [стихи 14–15]. В службах же древнейших праздников Пасхи и Пятидесятницы в данном списке сохранен древнейший респонсор «Аллилуиа». Здесь уместно напомнить древнейшие указания, касающиеся пасхального богослужения. Offeratur lucerna in templo a diacono, qui dicit: «Gratia Domini nostri cum omnibus vobis», et omnis populus respondet: «Et cum spirito tuo». Psalmos spirituales dicent pueruli, et cantica ad accensionem lucernae. Universus populus psallens voce consona respondeat: «Alleluja«… Paschae solutio fiat media nocte, quae sequitur sabbatum, т. е. «диакон приносит в храм светильник и говорит – „Благодать Господа нашего со всеми вами», и весь народ отвечает: „И со духом твоим». Младенцы поют духовные псалмы и песни, относящиеся к светильнику. Весь народ отвечает, поя: „Аллилуиа»… Окончание Пасхи бывает в середине ночи, которая следует за субботой»⁵⁴⁷.

О глубокой древности этого указания о пасхальном богослужении говорит последняя тирада его. Под окончанием Пасхи здесь имеется в виду древняя «Пасха страдания» – день или дни поста, которые христиане проводили с наступлением дня еврейской пасхи. После полуночи с субботы на воскресенье христиане совершали Евхаристию, и этим священнодействием открывалась Пасха Христова, которая вносила праздничный характер в богослужение до дня Пятидесятницы включительно. Вряд ли случайным было оставление праздников Пасхи и Пятидесятницы без тропаря на великом входе. Скорее всего это была дань благочестия празднику праздников и дню сошествия Святого Духа, так как никакой тропарь не мог выразить тех глубинных чувств, которые выражало «Аллилуиа», разумеется, не однократная и не двухили трехкратная, а многократно поемая всем народом в то время, когда Евхаристические Дары приносились к алтарю.

Более высокая ступень развития херувимских гимнов сохранилась в рукописи Ленинградской публичной библиотеки № 11 из собрания епископа Порфирия. Манускрипт написан на грузинском языке и был опубликован в переводе на русский язык прот. К. Кекелидзе в его магистерской диссертации «Литургические памятники». Рукопись была найдена епископом Порфирием в лавре преп. Саввы Освященного близ Иерусалима.

В рукописи имеется несколько песнопений в честь св. мученика Або, замученного в Тифлисе сарацинами в 786 году, и житие этого святого, написанное в 820 году. Итак, рукопись появилась в первой половине IX века. Но это не оригинал, а список с более раннего манускрипта. Киноварная надпись на поле 119-го листа (на обороте): «Простите, стихиры эти не данного места (дня), ибо подлинник у меня был пострадавший», – дала основание издателю считать эту надпись принадлежащей переписчику, присоединившему службу в честь мученика Або⁵⁴⁸.

Признаками глубокой древности манускрипта издатель считает: 1) простоту, несложность и архаичность месяцеслова, показывающую, что минейный круг церковного года еще не сделал заметного шага вперед на пути своего развития и не получил даже того вида, в каком мы находим его в календарях при служебных Апостолах и Евангелиях ΙΧ–Χ веков; 2) молитвословия и песнопения месяI условной части явно VII-VIII века – периода напряженной гимноI рафической деятельности в главных центрах тогдашнего византийского мира, давший массу стихир, канонов и тропарей, большей частью ныне, к сожалению, неизвестных, которые, размещаясь в порядке месяцеслова, положили основание служебным минеям, сначала кратким – праздничным, какой является и данная рукопись в месяцесловной своей части; 3) триодь данной рукописи, будучи гораздо короче теперешней, древнее времен Феодора Студита; это нидно из того, что в ней нет канонов и вообще песнопений Феодора Студита, а во-вторых, она не знает не только обозначения недель Великого поста, но и того, какое мы находим в древнейших триодях студийских и иерусалимских; она не выделяется даже третьей неделей в смысле теперешней и древнейшей средопостной- Крестопоклонной⁵⁴⁹.

Ниже приводятся молитвы «на перенос Святых Даров». В навечерие Богоявления – гласа 2-го «Видеша Тя воды, Боже, и убояшася славы Твоея»⁵⁵⁰. В сам праздник – «Тебя, Христе, от раба Своего Иоанна во Иордане крестившагося, ангелы славою воспевают»⁵⁵¹. В Неделю мясопустную – «Лики архангел и ангел непрестанным гласом хвалят, славят Троицу единосущную, Свят, Свят, Свят еси, Господи, исполнь небо и земля славы Твоея»⁵⁵². В Неделю сыропустную и в последующие до Входа Господня во Иерусалим – гласа 2-го «Иже херувимы тайно образующе и Животворящей Троице Трисвятую песнь Тебе приносяще, яко да Царя»⁵⁵³. В Неделю ваий – «Во время славнаго пришествия Твоего, егда поставиши престоли и сядеши судити, помилуй мя, взываю к Тебе, Господи»⁵⁵⁴. В Великий Четверг – «Агнец Божий, вземляй грехи мира, днесь жертву приносит Отцу»⁵⁵⁵. В праздник Воздвижения Креста Господня и во все великие праздники – «Тебе страшному и незримому, невидимых Создателю, на незримом престоле седящему, Царю всех, прославляющие празднество, дары приносим. Тебе невидимому по Божеству и незримому светлостию, служат многоочитии херувимы и шестикрылии серафимы, непрестанным гласом взывают и глаголют: „Свят, Свят, Свят Господь, Царь славы""⁵⁵⁶. Последний из приведенных тропарей «на перенос Святых Даров» с незначительным сокращением указан для пения в праздник Богоявления в рукописи № 425 X века, принадлежавшей «Обществу распространения грамотности среди грузин» в Тифлисе: «Емуже на небеси воинства бесплотныя служат, незримый от херувимов и непостижимый серафимами, едине имеяй бессмертие и во свете пребываяй неприступном»⁵⁵⁷.

Количество Херувимских в данном манускрипте значительно уступает списку Иерусалимского канонаря VII века, но текст их отличается большей пространностью сравнительно с Херувимскими канонаря. Пространность текста позволяет сделать общий вывод об их содержании. Общую идейную направленность их можно охарактеризовать как прославление ангелами и архангелами, херувимами и серафимами Триединого Бога, «страшного и незримого, невидимых Создателя, седящего на престоле, Царя всех».

В праздник Богоявления прославляется Господь Иисус Христос, славы Которого убоялись воды и ангелы прославили как принявшего крещение в Иордане от раба Своего Иоанна. Херувимская в Неделю ваий исполнена покаянной молитвы: «Во время славнаго пришествия Твоего, егда поставиши престоли и сядеши судити, помилуй мя, взываю к Тебе, Господи»; а в Великий Четверг прославляется «Агнец Божий, вземляй грехи мира», Который сегодня приносит жертву Отцу. Но эти нюансы покаянного характера не умаляют хвалебного значения Херувимских песней.

Краткий экскурс в область истории образования Херувимских песней от «Аллилуиа» до гимна включительно приводит нас к выводу, что текст четырех существующих в Православной Церкви Херувимских настоящий свой вид получил не сразу. Трудность изучения постепенного формирования этих текстов объясняется тем, что до X века мы вообще не имеем полного текста этих Херувимских, потому что в то время тексты их не записывались, их пели наизусть. Вопрос затрудняется еще тем, что все четыре Херувимские песни предназначены были для непрерывного пения. Каждый гимн представлял собой «единую грамматическую единицу» (проф. Р. Тафт). В XII веке появляется обычай гласного поминовения, что, естественно, вызвало прекращение пения на это время. Но не было согласованности, в каком месте должно быть прервано пение для поминовений. Греки прерывают его после слов των δλων – «всех», славяне – перед словом ώς – «яко», а в кодексе Гроттаферратской библиотеки XIII века, когда-то принадлежавшем игумену Папского монастыря св. Василия Великого в Риме Василию Фаляске, прекращение пения указано после слова προσάδοντες, что соответствует в славянском тексте слову «припевающе». Над второй половиной гимна имеется надпись ετερος ύμνος, т. е. «другой гимн»⁵⁵⁸.

Гимн «Иже херувимы» в Чиновнике архиерейского священнослужения⁵⁵⁹ и в Служебнике⁵⁶⁰ читается так: «Иже херувимы тайно образующе, и Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение. Яко да Царя всех подымем, ангельскими невидимо дориносима чинми, Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа». В служебниках до никоновской реформы текст был: «Иже херувимы тайно образующе и Животворящей Троице Трисвятую песнь приносяще. Всяку ныне житейскую отвержем печаль. Яко Царя всех подъемлюще ангельскими невидимо дароносима чинми. Аллилуиа»⁵⁶¹.

Как дониконовский текст, так и современный мало чем отличаются от греческого, и ни один из них не раскрывает смысла Херувимского гимна вследствие неправильного перевода глагола υποδέχομαι. Глагол имеет много значений, в том числе и «медленно поднимаю», но во всех словарях в первую очередь соответствует русскому «принимаю гостя», «угощаю», «прошу на обед». Такое значение глагола содержится в раннем византийском литургическом комментарии (1055–1063): «Поемый Херувимский гимн побуждает всех с этого времени и до конца священнодействия иметь ум сосредоточенный, могущий изгнать всякую житейскую заботу, чтобы через причащение принять Великого Царя»⁵⁶².

В греческом тексте, которым пользовался наш переводчик, эта досадная ошибка уже была. Существует она там и «доныне». Как видно из Протеории, пение Херувимского гимна богословски рассматривалось как приготовление участников Евхаристии к главнейшему моменту совершаемого богослужения – принятию Святых Тайн. Если «Херувимская песнь побуждает сосредоточивать мысль, могущую изгнать всякую житейскую заботу, чтобы через причащение принять Великого Царя», то сам момент принятия Тела и Крови Христовых – это вершина подвига молитвенной сосредоточенности, когда Великий Царь вселяется в храмину души причастника, чтобы свечерять с ним. В древнейших литургических манускриптах эта разница между приготовлением христианина к Таинству Причащения и причащением Святых Тайн текстуально подчеркивалась тем, что глагол υποδέχομαι употреблялся в причастии множественного числа действительного залога в будущем времени – ύποδεξόμενοι (напр., манускрипт XIII века Badische Landesbibliothek, Karlsruhe (EM. б)⁵⁶³); то же – в иоганнесбергской версии латинского перевода литургии Василия Великого X века, где употреблено suscepturi⁵⁶⁴. Оба источника для меня были недоступны, и я пользовался трудом проф. Роберта Тафта The Great Entrance.

В более поздних источниках этот глагол уже употреблен в причастии настоящего времени – ύποδεξάμενοι. Проф. Тафт объясняет замену причастия будущего времени настоящим тем, что «истинный смысл Херувимского гимна был утерян и его не понимали как относящийся к получению Христа в причащении».

Мнение проф. Тафта подтверждается тем, что у толкователей богослужения XIV и последующих столетий отсутствует толкование великого входа в духе Протеории. Толкователям приходилось изобретать объяснение того или иного обряда. Николай Кавасила, архиепископ Солунский, которому не чуждо было историческое понимание обрядов и причин их возникновения, в «Изъяснении Божественной литургии» писал: «Каждая вещь совершается здесь по настоятельной надобности: она означает или что-нибудь из дел Христовых, из Его деяний, или страданий. Таковы, например, вход в святилище с Евангелием или вход с честными Дарами – то и другое делается по надобности: первое для того, чтобы Евангелие потом читалось, последнее – для совершения жертвоприношения; а то и другое означает явление и открытое вступление Христа в дело служения спасению рода человеческого; одно явление – неясное, неполное, когда Он только начал Себя открывать, другое явление – совершеннейшее, последнее»⁵⁶⁵.

Объясняя значение великого входа, он говорит: «Потом священник, совершив громогласно славословие Богу, идет к Дарам и, благоговейно подняв их на голову, выходит. Это бывает по нужде, ибо надобно внести и положить в алтаре Дары, имеющие быть принесенными в жертву, и притом совершить это сколько можно благоговейно и благоприлично… Это может означать и последнее явление Христа, которым была воспламенена особенно ненависть евреев, и шествие Его из отечества в Иерусалим, в котором надлежало Ему принести Себя в жертву, и въезд Его в город, в предшествии и при хвалебных восклицаниях народа»⁵⁶⁶.

Наш переводчик допустил еще ошибку, приняв артикль множественного числа οί, связанный с последующими причастиями настоящего времени εικονίζοντες и προσάδοντες, за относительное местоимение и написав вместо «мы» «иже».

В переводе на русский язык текст Херувимской будет следующим: «Мы, таинственно изображающие херувимов и поющие вместе Трисвятой гимн Животворящей Троице, оставим все наши житейские заботы, чтобы принять всех Царя». При правильном переводе слова προσάδοντες становится ясным глубокий смысл гимна, который имеет отношение не только к совершаемому обряду перенесения Даров на престол, но и ко всему евхаристическому священнодействию – от анафоры до причащения Святых Тайн включительно. Гимн поучает, чтобы участвующие в Евхаристии, отбросив все житейские заботы, приготовляли себя к принятию через святое причащение Самого Господа, той таинственной вечери с Ним, о которой Иоанн Богослов говорил от лица Самого Иисуса Христа: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3, 20).

Остается сказать несколько слов о последней фразе гимна – «Ангельскими невидимо дориносима чинми». Δορυφόρος – сложное слово от δόρυ («древко копья») и φορέω («ношу») соответствует русскому «копьеносец». Возникает вопрос, каким образом появился этот термин военного значения в Херувимской песни, и не только в данной, но и в гимне «Ныне силы небесныя» («Се, жертва тайная совершена дориносится»). В рукописи Ленинградской публичной библиотеки № 11 из собрания епископа Порфирия неоднократно упоминались ангелы и архангелы, херувимы и серафимы, служащие Богу, поющие Серафимскую песнь, но ни разу не встретилось слово «дориносима» или «дориносится». У Симеона Солунского в трактате Περί της ιεράς λειτουργίας есть термин δορυφορία. Толкуя великий вход, он говорит: «Посему после исшествия оглашаемых, бывает и второй великий вход, знаменующий Второе со славой с неба пришествие Христово. Вот почему он совершается с величайшей торжественностью (μετά δορυφορίας αύτη γίνεται πλείστης) – ради светлости той славы Господней, с которой Он тогда придет»⁵⁶⁷.

В науке существует мнение, что терминология военного значения δορυφορούμενος и δορυφορεΐται вошла в Херувимские песни в Константинополе из церемониала участия императора в великом входе. Император шел впереди процессии, неся в правой руке крест и в левой посох, его сопровождали с двух сторон варяги, несущие секиры на древках, и около сотни вооруженных копьями молодых дворян. Возможно, что в силу того обстоятельства, что в церемониальном шествии императора участвовали военные до варягов, т. е. до имперских телохранителей из иностранных наемников включительно, могло легко произойти смешение терминов δορυφορία и δορυφόρος⁵⁶⁸. Смешение, в свою очередь, могло вызвать у славян слово, в котором первая половина осталась греческой, а вторая [стала] славянской. Так получилось в Херувимской «дориносима», а в «Ныне силы небесныя» – «дориносится». В служебнике 1602 года в Херувимской – «ангельскими невидимо даро носима чинми»⁵⁶⁹. В гимне «Ныне силы небесныя» – «Се, жертва тайная совершена дарми приносится»⁵⁷⁰.

Несколько слов о термине «Херувимская».

В декрете императора Юстина II «Вечери Твоея тайныя» не имеет предиката, тогда как Херувимская названа Херувимским гимном. В Барбериновском евхологионе № 366(77) общо: χερουβίμος ΰμνος⁵⁷¹. В Иерусалимском списке устава Великой константинопольской церкви, опубликованном проф. X. Матеосом, в службе Великого Четверга читаем: «Херувимский и причастный стих, глас 8-й, „Вечери Твоея тайныя днесь». То же и на отпустительный (тропарь. – Я. У.) вместо „Да исполнятся«"⁵⁷². В рукописи Иерусалимской патриаршей библиотеки № 43, наиболее известной в русской литургической литературе под названием «Святогробский типикон 1122 года», есть аналогичное указание: «Вместо Херувимской – глас 8-й „Вечери Твоея тайныя». То же самое вместо причастна – или глас 8-й „Вкусите и видите», или глас 8-й „Телом Божественной трапезы напитанные и кровию Божественнаго сосуда напоенные, познайте Божие преславное таинство, во оставление прегрешений верным дарованное и в жизнь вечную. Аллилуиа»"⁵⁷³. Иерусалимский список устава Великой константинопольской церкви датируется 950–970 годами. Рукопись Иерусалимской патриаршей библиотеки № 43 имеет дату – 1122 год, но в нем имеется сугубая ектения, в которой упоминается как здравствующий патриарх Николай I, который занимал кафедру в 932947 годы⁵⁷⁴. Итак, два документа, синхронные по их записи, подтверждают, что гимн «Вечери Твоея тайныя» заменял в Великий Четверг Херувимскую песнь и причастный стих, а в Константинополе – и отпустительный тропарь литургии «Да исполнятся уста наша».

Тропарь, написанный под непосредственным впечатлением евангельских повествований о Тайной вечери, о предательстве Иуды и его коварном поцелуе и о раскаянии разбойника, имел конечной целью вызвать покаянные эмоции у молящихся. Поэтому он в первую очередь предназначался для готовящихся к святому причащению. Отсюда возникла связь его с Великим Четвергом – днем воспоминания Тайной вечери. Император Юстин II только декретировал то, что могло уже быть принятым в богослужение, и не только в Константинопольском патриархате, но и широко за пределами его. Этот тропарь находят между многочисленными восточными песнопениями, заимствованными Западом. Более того, в X-XI веках версия этого тропаря Cenae tuae mirabili (Вечери Твоея чудныя) оказалась интроитусом и антифоном после чтения Евангелия в мессе Великого Четверга в амвросианском обряде⁵⁷⁵.

Кто был автором этого проникновенного произведения, неизвестно. Как в греческом оригинале, так и в славянском переводе тропарь носит печать глубокого богословствования автора и сохраняет черты классического произведения эпохи Романа Сладкопевца, патриарха Иерусалимского Софрония, Иоанна Дамаскина.

Тропарь начинается обращением к Сыну Божию – учредителю новой Тайной вечери – Евхаристии: «Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими». Заканчивается же он словами благоразумного разбойника: «Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем». В середине автор раскрывает мрачный облик «несытой души» одного из апостолов – предателя Иуды и поставляет ему как антипод предательства раскаяние одного из разбойников.

В греческом тексте эта середина дана в силлабическом стихосложении: ού μη γαρ τοις έχθροίς Σου τό μυστήριον Σου εϊπω, ού φίλημα Σοι δώσω, καθάπερ ο Ιούδας, αλλ᾿ ώς ό ληστής ομολογώ Σου,

т. е.

Ибо я не скажу врагам Твоим тайны Твоей

И не дам Тебе поцелуя, как Иуда,

Но как разбойник исповедаюсь Тебе.

Это то же, что в русских дониконовских служебниках:

Не повем бо врагом Твоим тайны Твоея,

Ни лобзания Ти дам, яко Иуда,

Но яко разбойник исповедаяся вопию Ти⁵⁷⁶.

В богослужебных книгах никоновской реформы в этой «золотой» середине сделаны сокращения в ущерб смыслу, который влагал составитель тропаря на основании евангельских сообщений. Фраза «не повем бо врагом Твоим тайны Твоея» заменена краткой «не бо врагом Твоим тайну повем». Какую тайну Христову мог Иуда поведать Его врагам? Ответ может быть один – указать место, где может находиться ночью Христос, чтобы взять Его «хитростью и убить… но только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе» (Мф. 26, 3–5; Мк. 14,1–2; Лк. 22,1–6).

Сговор об этом между первосвященниками и Иудой уже был (Мк. 14,10–11; Лк. 22,3–5), и Иуда за обещанные ему деньги «обещал и искал удобного времени, чтобы предать Его им не при народе» (Лк. 22, 6). Время после затянувшейся пасхальной трапезы и беседы Иуда нашел подходящим для выполнения своего страшного замысла. Зная обычай Учителя молиться в ночное время в Гефсиманском саду, предатель неожиданно для всех покидает пасхальную горницу, идет к первосвященникам и приводит их стражу в Гефсиманский сад, куда уже пришел Господь со Своими учениками. Здесь Иуда завершает свое предательство поцелуем. Сказав страже «кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его и ведите,осторожно», он подходит к Учителю «и говорит: Равви! Равви! и поцеловал Его. А они возложили на Него руки свои и взяли Его» (Мк. 14,44–46). Вот что имел в виду греческий составитель тропаря, когда писал: «Ибо я не скажу врагам Твоим тайны Твоей и не дам Тебе поцелуя, как Иуда».

Последняя фраза, за которой следует молитва «Помяни мя, Господи», в современной редакции читается так: «Но яко разбойник исповедаю Тя». Глагол «исповедать» в церковнославянском языке имеет широкое значение: 1) «Исповедаю едино крещение во оставление грехов» (10-й член Символа веры); 2) «Исповемся Тебе, Господи, всем сердцем моим, повем вся чудеса Твоя» (Пс. 9,1); 3) Исповедь – самая полная откровенность, искреннее сокрушение о содеянных прегрешениях с решимостью исправиться и надежда на Иисуса Христа»⁵⁷⁷. Читатель может сказать, что в данном случае подходит третье из перечисленных значений. Это верно. Но почему в конце греческой фразы стоит не «исповедаю Тя», а «исповедаюся Тебе» (ομολογώ Σου)? В дониконовском тексте это исповедание усилено еще глаголом «вопити» – «исповедаяся вопию Ти».

Согласно евангелисту Марку, Распятого Христа злословили не только случайные прохожие, но и первосвященники с книжниками, и даже «распятые с Ним поносили Его» (15,29–32). Подтверждает это и евангелист Матфей: «Также и разбойники, распятые с Ним, поносили Его» (27, 44). Евангелист Лука не говорит о том, что оба разбойника поносили Христа. Он сосредоточивает внимание на том моменте, когда один из поносивших прекратил злословие и стал унимать другого злословящего: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал» (23, 40–41). У этого разбойника была искра веры в Бога, и видя, что всеми Поносимый молится за поносивших, он в последние часы своей жизни духовно перерождается. Словами молитвы «помяни мя, Господи, во Царствии Твоем» он исповедался Христу в своем грехе злословия. Это подтверждается и ответом Христа: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» [стих 43].

Слова «исповедаю Тя» не раскрывают того глубокого значения, которое вытекает из слов «исповедаюся Ти» и еще сильнее – из фразы «исповедаяся вопию Ти», где глагол «исповедаться», данный в причастии настоящего времени, усилен еще глаголом «вопити» в первом лице единственного числа настоящего времени и обращен в дательном падеже ко второму лицу в личном местоимении – «исповедаяся вопию Ти».

«Ныне силы небесныя» – третий по счету и по времени появления Херувимский гимн Православной Церкви. В «Пасхальной хронике» под 615 годом читаем: «В тот год, при патриархе Сергии Константинопольском… начали петь после κατευθυνθήτω, когда Преждеосвященные Дары принесут из скевофилакии, после того, как священник скажет „Κατά την δωρεάν του Χρίστου σου», народ сразу начинает „Ныне силы небесныя… Аллилуиа». Это поется не только за постными Преждеосвященными литургиями, но также и в другие дни, когда случается Преждеосвященная»⁵⁷⁸. Текст гимна не требует дополнительных объяснений. Полутреческое и полуславянское слово «дориносится» было разъяснено выше.

Существует мнение, якобы песнь «Да молчит всякая плоть человеча» представляет своего рода уставную принадлежность литургии апостола Иакова. Мнение возникло в силу того, что во всех позднейших изданиях этой литургии песнопение заменяет гимн «Иже херувимы». В действительности же в литургии апостола Иакова «Да молчит всякая плоть человеча» впервые становится известной в Россанском списке (конец XI – начало XII века)⁵⁷⁹. Текст гимна несколько отличается от современного. Вместо фразы «Господь господствующих» стоят слова «Христос Бог наш». Гимн приведен полностью, и за ним имеется надпись: «Другое – Иже херувимы тайно образующе». Возможно, что «Да молчит всякая плоть человеча» было новым песнопением в данном чинопоследовании, поэтому его нужно было записать полностью, тогда как гимн «Иже херувимы» был хорошо известным и было достаточно указать точно его начало. В Мессинском же манускрипте конца X века в литургии апостола Иакова указано только «Иже херувимы»⁵⁸⁰.

Г. Бертониер в труде об исторической предпосылке и эволюции византийского пасхального бдения⁵⁸¹ пишет, что в ряде манускриптов он нашел рубрики, ясно указывающие на пение в Великую Субботу Херувимской песни («Иже херувимы»). Это типикон[ы] Свято-Спасителева монастыря в Мессине (Мессинский кодекс 1131 года (№ Гр. 115))⁵⁸², Туринской национальной библиотеки 1174 года (№ Гр. 216), Гроттаферратской 1300 года (№ Га. I 404), Ватиканской (1292 года) (№ Гр. 1877). К ним проф. Тафт относит еще лекционар Лавры [преп.

Саввы Освященного] 1078 года № 190⁵⁸³. Автор находит возможным отнести сюда же Патмосский список устава Великой Константинопольской церкви, рукопись Патмосской библиотеки № 266IX-X веков, где в службе Великой Субботы читаем: «Псалты – таинственный гимн „Иже херувимы». Причастен же древний „Хвалите» и новый „Воста яко спя Господь, и воскресе спасаяй нас. Аллилуиа""⁵⁸⁴.

Из исследованных Г. Бертониером манускриптов только в двух – в профитологии Синайской библиотеки № 14 XI-XII веков и в Синайской № 1098 1392 года – на литургии Василия Великого в Великую Субботу Херувимская заменена песнопением «Да молчит всякая плоть человеча»⁵⁸⁵.

К этой же группе можно отнести Апостол, привезенный с Востока А. Н. Муравьевым и пожертвованный им Московской духовной академии. Апостол довольно обстоятельно описан проф. И. Д. Мансветовым в его докторской диссертации (Церковный устав), ему же посвятил несколько строк Сергий, архиепископ Владимирский, в «Полном месяцеслове Востока»⁵⁸⁶. Оба ученых пишут об этом Апостоле, не указывая его библиотечного шифра или номера. В настоящее время рукопись хранится в Отделе рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, в составе собрания МДА Фунд. (фонд 173.1) под № 281 (греч. 23).

Обобщая все вышесказанное из истории Херувимской песни, тропаря «Вечери Твоея тайныя» и гимна «Ныне силы небесныя», убеждаешься, что они были так или иначе санкционированы: первые два – декретом императора Юстина II, а гимн «Ныне силы небесныя», – по-видимому, самим патриархом Сергием. В этом смысле надо понимать упоминание в «Пасхальной хронике» имени патриарха Сергия и указания не только года, когда было введено это пение, но и возгласа, после которого начиналось пение. Ничего подобного мы не встречаем в части пения «Да молчит всякая плоть человеча». В целом ряде манускриптов до XIV века в Великую Субботу продолжается пение Херувимской песни. Отсюда создается впечатление неустойчивости этого песнопения в смысле принадлежности его тому или иному празднику или связи его с определенной литургией. В греческом Апостоле А. Н. Муравьева в службе на обновление Великой Божией церкви под 23 декабря читаем: «На литургии вместо „Иже херувимы» поется „Да молчит всякая плоть человеча""⁵⁸⁷.

Стабилизация песнопения «Да молчит всякая плоть человеча» обязана братству св. Саввы в Венеции, издавшему в 1545 году типикон преп. Саввы Освященного. После этого события «Да молчит всякая плоть человеча» становится неотъемлемым песнопением литургии Великой Субботы⁵⁸⁸.

История не сохранила ни имени автора стихиры «Да молчит всякая плоть человеча», ни обстоятельств ее написания. Здесь мы должны обратиться к истории восточной гимнографии. В святоотеческой письменности сохранилось несколько слов, произнесенных в пасхальные праздники. Типикон указывает в Великую Субботу после вкушения благословенных хлебов и чтения Деяний святых апостолов совершать полунощницу с пением канона Великой Субботы. После 3-й песни канона положен седален «Гроб Твой, Спасе». Затем сказано: «И чтется слово святаго Епифания Кипрскаго, егоже начало: „Что сие днесь безмолвие много, яко Царь спит». По 6-й песни кондак и икос Великия Субботы „Бездну заключивый». И чтение от словес Златоустаго, в конец толкования Евангелиа еже от Матфеа или от Иоанна слово воскресно»⁵⁸⁹.

Началом этой гомилетической традиции является открытая К. Боннером в тридцатых годах нашего столетия в фрагментах гомилия на «Пасху страдания» Мелитона, епископа Сардийского († около 190). Гомилия посвящена установлению праздника ветхозаветной пасхи как прообраза искупительной жертвы Христа. Исход евреев из Египта стал возможен благодаря закланию пасхального агнца. «Страдания и смерть Христа освободили христиан от греха и даровали им вечную жизнь. Другой прообраз искупительной жертвы Христа – Исаак, которого Авраам готовился принести в жертву Богу. Исаак был освобожден от своих уз благодаря запутавшемуся в чаще ягненку, потому что он был только прообразом. Христос же был распят на кресте и стал жертвой, потому что Он должен был единожды пострадать и, связанный, освободил нас, подвергнутых смерти. Авраам увидел в кустарнике ягненка, но этот кустарнйк прообразовал крест и то место – Иерусалим, ягненок же – Господа, принесенного в жертву»⁵⁹⁰.

«Огласительное слово святого Иоанна Златоуста во святый и светоносный день преславного и спасительного Христа Бога нашего воскресения» послужило Роману Сладкопевцу темой для сочинения кондака под названием «Торжество Креста», в котором олицетворенный Ад жалуется Велиару (диаволу. – К У.) на то, что «Древо Назорея» вонзило гвоздь в его сердце. Диавол успокаивает Ад и говорит ему: «Это древо, испугавшее тебя, приготовил я… Древом во второй раз я хочу поймать Адама». Диалог продолжается. Вдруг диавол слышит слова распятого Христа, обращенные к разбойнику: «Ты сегодня царствовать со Мною будешь, и со Мной вместе войдешь ныне в рай». Диавол, слыша это, вторично обращается: «Ад! Возьми меня! Ты прибежище мое! Правильны твои слова, которым я не верил». Кондак, как и все поэмы, Роман завершает обращением к Богу: «Вышний и Всеславный Боже, Твой позор нам честью стал… Будем петь Тебе песнями Сионскими, чтобы древо каждый день нам давало свет и блага драгоценные, а потом нас всех привело снова в рай»⁵⁹¹.

Кукулион этого кондака с надписью «кондак» сохранился в службе Крестопоклонного воскресенья после 6-й песни канона: «Не ктому пламенное оружие хранит врат Едемских; на тыя бо найде преславный соуз – древо крестное; смертное жало и адова победа прогнася. Предстал бо еси, Спасе мой, вопия сущим во аде: внидите паки в рай», – и дана первая строфа поэмы как икос: «Три кресты водрузи на Голгофе Пилат, два разбойников и един Жизнодавца. егоже виде ад, и рече сущим доле: О слуги мои, и силы моя! кто воздузив гвоздие в сердце мое, древянным мя копием внезапу прободе? И растерзаюся, внутренними моими болю, утробою уязвляюся, чувства моя смущают дух мой, и понуждаюся изрыгати Адама и сущия от Адама, древом данныя ми, древо бо сия вводит паки в рай»⁵⁹².

Спустя около двухсот лет после этого Иоанн Дамаскин пишет на тему кондака стихиры самогласны гласа 8-го вечерни Великой Субботы:

1) «Днесь ад стеня вопиет: уне мне бяше, аще бых от Марии рождшагося не приял; пришед бо на мя, державу мою разруши, врата медная сокруши, души, яже содержах прежде, Бог сый воскреси. Слава, Господи, Кресту Твоему и Воскресению Твоему».

4– «Днесь ад стеня вопиет: разрушися моя власть, приях мертваго яко единаго от умерших; сего бо держати отнюдь не могу, но погубляю с ним, имиже царствовах; аз имех мертвецы от века, но сей (се) всех воздвизает. Слава, Господи, Кресту Твоему и Воскресению Твоему».

5– «Днесь ад стеня вопиет: пожерта моя бысть держава, пастырь распятся, и Адама воскреси; имже царствовах, лишихся, и яже пожрох возмогий, всехизблевах. Истощи гробы распныйся, изнемогает смертная держава. Слава, Господи, Кресту Твоему и Воскресению Твоему»⁵⁹³.

Слово св. Епифания Кипрского, как показывают начальные слова его «что сие днесь безмолвие много, яко Царь спит», посвящено крестной смерти Богочеловека. Христос, на кресте страдающий, умирающий и как мертвец погребаемый, – таково содержание всех песнопений Великой Пятницы и Великой Субботы. И большая часть их написана св. Феофаном Исповедником. Перечисляю их:

2– «Вся тварь изменяшеся страхом» –

2– я стихира на стиховне утрени в Великую Пятницу и на «Господи,

воззвах» вечерни в тот же день;

3– «Людие злочестивии и беззаконнии» –

1, я стихира на указанных выше службах;-«Господи, восходящу Ти на крест» –

славник на утренней стиховне в Великую Пятницу;

58– «О, како беззаконное сонмище» –

славник на «Господи, воззвах» вечерни в Великую Пятницу;

59– «Тебе одеющагося светом яко ризою» –

на «Слава, и ныне» стиховне в Великую Пятницу;

60– «Днесь содержит гроб» –

78 я стихира на хвалитех в Великую Субботу;

61– «Что зримое видение»-

79, я стихира на хвалитех в тот же день; *

108 «Приидите, видим живот наш во гробе лежащь» –

80, я стихира на хвалитех в тот же день;

109, «Проси Иосиф тело Иисусово» –

111 я стихира на хвалитех в тот же день;

10) «Днешний день тайно великий Моисей прообразоваше, глаголя» –

славник на хвалитех в Великую Субботу и на «Господи, воззвах»

на вечерне в тот же день⁵⁹⁴.

Преп. Феофану, кроме перечисленных 10 стихир в службах Великой Пятницы и Великой Субботы, принадлежат еще каноны и стихиры самогласны для отдельных воскресных служб Великого поста. Но он был не единственным иерусалимским песнописцем, составлявшим песнопения для великопостного богослужения. Проф. И. А. Карабинов, обстоятельно изучивший историю Постной триоди, по этому поводу писал: «Трудно себе представить, чтобы Иерусалим, давший в VIII веке целую плеяду крупных поэтов и массу песнопений для Четыредесятницы и Страстной седмицы, в следующем веке подвергся в этом отношении резкому оскудению. Памяти Страстной седмицы в силу их особенного местного значения должны были служить для иерусалимских песнописцев неиссякаемым источником их вдохновения. Вероятно, имен иерусалимских песнописцев данного периода не сохранилось просто потому, что эти песнописцы были мелкими авторами, выступавшими с небольшими произведениями – стихирами, седальнами и т. п. и притом большей частью написанными на подобен, которые, быть может, выпускались анонимно». О судьбе песнотворчества в последующие столетия проф. Карабинов говорит: «Напряженная песнотворческая деятельность IX века потухла не сразу, а гасла постепенно»⁵⁹⁵.

Стихира «Да молчит всякая плоть человеча» иерусалимского происхождения. Начало ее «Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом», вероятнее всего, возникло под впечатлением «Слова на Субботу Великую» Епифания Кипрского. Фраза «Царь бо царствующих и Господь господствующих» заимствована из Откровения (19,16). В сложении с тропарем «на перенос Святых Даров» в Великий Четверг «Агнец Божий, вземляй грехи мира, днесь жертву приносит Отцу» они составили дополнительное предложение «Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным» к главному – «Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет». Второй литературный период сочинен на основе тропарей «на перенос Святых Даров» в Неделю мясопустную («Лики архангел и ангел непрестанным гласом хвалят, славят Троицу единосущную: „Свят, Свят, Свят еси, Господи, исполнь небо и земля славы Твоея«») и «на перенос Святых Даров» во все великие праздники («Тебе страшному и незримому, невидимых Создателю, на незримом престоле седящему, Царю всех, прославляющие празднество, дары приносим. Тебе, невидимому по Божеству и незримому светлостью, служат многоочитии херувимы и шестокрылии серафимы, непрестанным гласом взывают и глаголют: „Свят, Свят, Свят Господь, Царь Славы»»).

Использование в стихире тропарей «на перенос Святых Даров» из грузинской рукописи палестинского происхождения подтверждает иерусалимское происхождение этой стихиры. Возможно, что она, как и перечисленные выше десять стихир для Великой Пятницы и Великой Субботы, представляет «творение Феофаново», но доказать это невозможно прежде всего потому, что далеко не все рукописи того времени дошли до нас. Во-вторых, переписчики часто спутывали имена творцов, в особенности если творцы начинали свои произведения одинаковыми словами. Так, например, некоторые рукописи приписывают стихиру «Днесь Владыка твари» императору Константину Порфирородному (912–959), другие же – императору Льву VI (886–912), у которого есть подобная стихира, начинающаяся словами «Днесь неприкосновенный существом». Ошибки были и такого рода, когда переписчик, указав имя автора первой стихиры, забывал после нее поставить имена авторов последующих стихир⁵⁹⁶.

Выше было сказано, что впервые стихира «Да молчит всякая плоть человеча» в качестве Херувимской песни в литургии апостола Иакова встречается в Россанском списке XII века, но там слова «Господь господствующих» заменены словами «Христос Бог наш». Это результат адаптации священного текста, которую допускал Константинополь Χ–ΧΙ столетий, чтобы подчеркнуть главную мысль того или иного священного текста. Так, в 6-м стихе 94-го псалма «Приидите, поклонимся и припадем Ему» слово «Ему» было заменено словом «Христу», чем подчеркивалось значение Евхаристии как трапезы Господней, как празднества Богочеловека Христа, в котором каждый – соучастник, если услышит голос стучащегося к нему Сына Божия и отворит Ему дверь, [когда] Христос войдет и будет свечерять с ним и он со Христом (Откр. 3, 20). «Царь царствующих, Христос Бог наш» богословски сильнее выражает мысль о присутствии в Евхаристии Богочеловека – Христа, нежели фраза «Царь царствующих и Господь господствующих»⁵⁹⁷. В итоге получились две редакции стихиры: иерусалимская (неадаптированная) и константинопольская (адаптированная). В первом русском печатном служебнике мы видим обобщение этих редакций. «Царь бо царюющим и Господь господствующим Христос Бог наш происходит заклатися и датися в снедь верным»⁵⁹⁸.

Глагол «происходит» в славянском богослужебном лексиконе имеет широкое значение, например, Происхождение честных древ Животворящего Креста Господня – празднество 1 августа с торжественным выносом креста; Происхождение Святых Тайн – перенесение Даров с жертвенника на престол⁵⁹⁹.

Однократная «Аллилуиа» – древнейший респонсор к стихам 23-го псалма, пением которых сопровождалось принесение Даров на престол. Напомним, что в Иерусалимском канонаре VII века, где даны тропари для пения при перенесении Даров, в двух случаях – в литургии Великой Субботы и в Пятидесятницу – сохранена древняя «Аллилуиа» как респонсор к стихам псалма.

В отдельных случаях могло быть троекратное пение Херувимской. Патмосский список устава Великой церкви, а также и Иерусалимской [Церкви] подчеркивают троекратное пение гимна в первый день Пасхи: «Должно знать, что „Иже херувимы» в этот день поется трижды»⁶⁰⁰.

Процесс перестройки традиции от троекратного пения Херувимской к однократному был связан с развитием мелодики этого гимна. Из истории византийского пения известно, что модификация мелодики от невменной к мелизматической проходила ряд столетий, до XIII века включительно⁶⁰¹. Поэтому не случайно в рукописи Ватиканской библиотеки № 1877, датированной 1292 годом, в литургии Василия Великого в службе Великой Субботы встречаем указание: «И поем Херувимскую трижды, два раза поскору, в третий же медленно». Тот же способ исполнения в том же манускрипте указан и в первый день Пасхи: «Сегодня Херувимская поется трижды, как и в Великую Субботу»⁶⁰². По-видимому, в данном случае мы встречаемся с проблемой сохранения троекратного пения Херувимской в связи с праздничным характером великосубботней литургии Василия Великого при наличии мелизматической мелодии Херувимской. Проблема разрешалась тем, что одну и ту же Херувимскую пели дважды скоро, а в третий раз – медленно.

Когда же однократное пение Херувимской стало всеобщим, тогда указание на троекратность пения этого гимна, написанное одним знаком, указывающим только число раз, было понято как относящееся к слову «Аллилуиа».

Двойственность практики пения однократной или троекратной «Аллилуиа» продолжалась, по крайней мере в Русской Церкви, до XVII века. В первом печатном служебнике 1602 года при Херувимской как в литургии Златоуста, так и Василия Великого указана однократная «Аллилуиа». «Вечери Твоея тайныя» и «Да молчит всякая плоть человеча» пели с троекратной, а «Ныне силы небесныя» – с однократной [«Аллилуиа»]⁶⁰³.

Как сказано было выше, стабилизация вопроса с пением гимна «Иже херувимы» установилась благодаря изданию братством св. Саввы в Венеции в 1545 году типикона с именем преп. Саввы Освященного. До этого времени наряду с многообразием практики в этом отношении автор встретился и с категорическим заявлением. Это манускрипт № 85 1749 года библиотеки Халкинской богословской школы, представляющий список с типикона монастыря Архистратига Михаила, что на «всеславной горе преподобного Авксентия». Устав был дан этому монастырю его ктитором Михаилом VIII, родоначальником последней династии византийских императоров. Годы его царствования – 1261–1282. Следовательно, оригинал Халкинской рукописи был написан в годы правления этого императора. Здесь о службе Благовещению при совпадении праздника с Великим Четвергом сказано: «Некоторые вместо Херувимского гимна поют тропарь гласа 4-го «Вечери Твоея», то же и вместо киноника. Синаксарь же Великой церкви указывает прежде Херувимскую песнь, а когда она будет пропета, тогда – тропарь «Вечери Твоея"… Мы же, следуя нашему типикону, т. е. Святой горы [разумеется гора преп. Авксентия], ничего другого не желаем петь, кроме литургийной Херувимской, также и киноник, указанный на Благовещение»⁶⁰⁴.

Перейдем к самому порядку перенесения Даров, которые до данного момента находятся на жертвеннике. Первоначально перенесение Даров составляло функцию диаконского служения. Это известно из «Апологии» мученика Иустина.

Впервые об участии священников в перенесении Даров говорится в схолии на 3-ю главу трактата Псевдо-Дионисия «О церковной иерархии». Вопрос об авторстве схолий до сего времени остается открытым. Патрологи считают схолии, изданные Минем в 4-м томе его «Греческой патрологии», смесью схолий Иоанна, епископа Скифопольского (Палестина, 536–550), со схолиями Максима Исповедника. Если 3-я схолия, в которой говорится об участии в перенесении Даров к престолу священников, принадлежит Иоанну Скифопольскому, это значит, что участие в перенесении восходит к первой половине VI века; если же она принадлежит Максиму Исповеднику, в таком случае эта дата должна быть перенесена на столетие раньше.

Несмотря на давность схолий, по некоторым литургическим памятникам перенесение Даров на престол как функция диаконского служения существовала до XV века включительно. Согласно илитарию Тифлисского церковного музея XIII века под литерой А после молитвы «Никтоже достоин» иерей читал молитву «Царю Небесный, вождю мудрости, подателю знания, учителю неразумных, защитниче нищих, утверди и вразуми сердце мое, Владыко; даруй ми, Слово Божие, глагол, дабы уста мои немолчно взывали к Тебе, Милостиве. Милостив буди, Милостиве, к припадающим к Тебе». Диакон же во время этой молитвы брал с жертвенника чашу и дискос и, держа их, входил во Святые Врата и ставил на престол. Священник в это время умывал руки и читал молитву: «Господи Боже мой, ниспошли мне силу свыше и укрепи мя в служении сем Твоем, во еже неосужденно предстати святому Твоему и страшному престолу, и приносит Тебе бескровную жертву, яко Твое есть царство, сила и слава, Отца и Сына». Затем становился пред престолом и опускал фелонь. Каждения поставленных на престоле Даров и чтения тропаря «Благообразный Иосиф» илитарий не указывает. Диакон, выйдя из алтаря, произносил ектению «Исполним молитву нашу Господеви»⁶⁰⁵.

В рукописи под литерой Б, которая, судя по почерку, синхронна цитированной, но не имеет начала и потому приводится издателем в подстрочном примечании, сказано, что после молитвы «Никтоже достоин» следует молитва «Царю Небесный, вождю мудрости»; далее читаем: «Окончив молитву сию, священник кладет служебник, опускает фелонь, воздевает руки, устремляет взоры горе и читает тайно с поклонами «Иже херувимы». Если Святые Дары еще не донесены до врат алтаря, он читает «Помилуй мя, Боже». Потом он встречает Святые Дары с левой стороны престола, будучи обращен спиной к северу; диакон же не сразу входит в алтарь, а ждет, пока иподиакон окадит святую трапезу. Принимая Святые Дары, священник опускается на землю и говорит: «Благословен грядый во имя Господне»⁶⁰⁶.

Почти дословно с илитариями церковного музея обряд великого входа излагается в илитарии № 335 Ленинградской публичной библиотеки. Дополнительным является указание на то, что диакон, поставив Дары на престол, покрывает их воздухом. Существенным дополнением является указание относительно сослужащих священников. Они не участвуют в великом входе, но стоят у престола по сторонам его друг против друга. Предстоятель же, умыв руки, становится близ Святых Врат против престола, кланяется трижды и молится: «Господи Боже мой, ниспошли мне силу свыше». Вместе с ним совершают эти поклоны и прочие священники. Но он после третьего поклона дольше других остается в преклоненном состоянии (очевидно, продолжая тайную молитву. – Я. У.). Потом он говорит: «Возвеличите Господа со мною, и вознесем имя Его». Священники ему отвечают: «Дух Святый найдет на тя, и сила Всевышняго осенит тя. Помяни же и нас, владыко». Он отвечает: «Да помянет Господь Бог и вас во Царствии Своем, всегда, ныне и присно». Ему отвечают: «Аминь». Предстоятель еще раз совершает поклон перед престолом. Диакон в это время произносит ектению «Исполним молитву нашу Господеви», которая тайным чтением молитвы приношения внешне разделяется на две половины. Первая – до прошения «Заступи, спаси, помилуй», и вторая начинается этим прошением⁶⁰⁷.

Данные илитарии отличаются от греческих евхологионов и русских служебников. В первом из них нет ни чтения Херувимской священником, ни каждения алтаря, нет каждения Даров по поставлении их на престол. Отсутствует чтение тропаря «Благообразный Иосиф». В илитарии литера Б бывает указ на чтение иереем «Иже херувимы» и на каждение иподиаконом престола перед поставлением Даров, принесенных диаконом. Но нет каждения по поставлении Даров и чтения тропаря «Благообразный Иосиф»:, Это касается всех четырех памятников. По-видимому, в основе илитариев лежит список ранней редакции литургии Иоанна Златоуста, на основе которой составлялись и русские служебники XI-XII веков, в которых нет указания на чтение иереем Херувимской, а также о каждениях и чтении тропаря «Благообразный Иосиф». Единственную особенность русского служебника, известного с именем преп. Антония Римлянина, составляет указание после ектений об оглашаемых раскрывать илитон: «Диак. простирая литон† глаголеть, елико оглашени изидтН-»⁶⁰⁸.

Не могло не отразиться на чинопоследовании литургии появление Диатаксиса, составленного Константинопольским патриархом Филофеем (1362–1365 и 1369–1379), что вызвало смешение дофилофеевских богослужебных порядков с указанными в его Диатаксисе. Как на пример можно указать на расхождение в вопросе о литургических функциях диакона и священника. В Русской Церкви сравнительно с Греческой было мало диаконов, архиерейский же чин литургии имел много общего с иерейским, например, омовение рук во время пения Херувимской.

Возникал такой вопрос: все ли священники имеют право совершать литургию при отсутствии диакона? Впервые этот вопрос был поставлен епископом Сарайским Феогностом перед Константинопольским Собором 1301 года. Собор разрешил священникам служить литургию соборно без диакона с тем условием, что священник, заменяющий диакона, должен произносить ектении в алтаре. Позднее митрополит Киприан запретил это. По этому поводу он писал: «Несть в поповстве ни младости, ни старости, того деля неслично тому быти, а колико бы то было, чтобы попу диаконовати, ино потом будет ни поп не диакон; того деля нелзе тому так быти: поп есть поп, а диакон дьякон»⁶⁰⁹. Отсюда позднее выработалась практика при соборном служении без диакона произносить ектении нескольким священникам. Они же произносят и возгласы.

После возгласа «Яко да под державою Твоею всегда храними» певцы начинали петь Херувимскую, а иерей читал тайно молитву «Никгоже достоин», диакон же кадил престол, горнее место, весь алтарь, иконостас, священника. По совершении каждения священник и диакон читали Херувимскую. В некоторых служебниках указывалось троекратное чтение, в других – однократное, в иных же о ней вовсе не упоминалось. Читали перед престолом или на пути к жертвеннику стихи «Боже, очисти мя», «Создавый мя Господи», «Без числа согреших». Перед поднятием сосудов священник читал «Возьмите руки ваша во святая» и полагал диакону на правое плечо воздух, а на голову – дискос, диакон же держал в правой руке «на едином персте» кадило. Сам йерей нес чашу. Перед ними шел свещеносец.

Идучи от жертвенника на солею, диакон, а за ним и священник произносили формулу поминовения: «Да помянет Господь Бог всех вас во Царствии Своем». Эту формулу они еще раз произносили, стоя на солеё лицом к западным дверям, затем – обратясь «к полуденной стене». Если в храме находился царь, то его поминали формулой «Да помянет Господь Бог благородствие твое». Для епископа была своя формула: «Да помянет Господь Бог святительство твое». В монастырях же была особая формула для настоятеля: «Да помянет Господь Бог священство твое». Подходя к Святым Вратам, читали «Возьмите, врата, князи ваша, и возьмитеся, врата вечная», а входя через Святые Врата, говорили «Благословен грядый во имя Господне; Бог Господь, и явися нам»⁶¹⁰. По некоторым служебникам XV века, священнику указывалось, подходя ко Святым Вратам, говорить: «Возьмите, врата, князи ваша. Господь сил, Той есть Царь славы». Остановившись в Царских Вратах, он продолжал: «В Сионе велий и высок над всеми боги. Отверзите мне врата правды, и вшед в ня исповемся Господеви». Со словами «Се, врата Господня, праведнии внидут в ня», он входил в алтарь. По поставлении Даров на престол читался один тропарь «Благообразный Иосиф», как он положен в Неделю жен-мироносиц с окончанием «Но в третий день воскресе Господь, даруяй мирови велию милость»⁶¹¹.

В монастырях игумен с великим входом не ходил, но принимал святые сосуды, предварительно покадив их, во Святых Вратах. При этом он ничего не говорил⁶¹².

В архиерейских служебниках указывалось во время пения Херувимской епископу читать 50-й псалом, затем, прочитав молитву «Господи Боже наш, освятивый воды Иорданския», благословлять воду и омывать руки с чтением «Умыю в неповинных руце мои». Сослужащие архиерею священники тоже омывали руки. Епископ, прочитав «Иже херувимы», шел к жертвеннику и, благословив крестом сослужащих, совершал отпуст проскомидии. Затем он читал молитву «Благодетелю всех, твари всякия Содетелю» (эта молитва в Евхологионе Гоара надписьшается как ευχή της εισόδου и до XIV века находилась в начале литургии с надписанием «молитва за входящия в церковь»⁶¹³, в XIV веке она была перенесена в архиерейский служебник). Прочитав молитву, епископ шел к престолу. В это время процессия с Евхаристическими Дарами выходила из алтаря. Впереди шли иподиаконы со свечами, потом-диаконы с рипидами, два диакона с кадилами, далее – протодиакон с дискосом на голове, по бокам от него – два диакона с рипидами, за ними – старший священник с потиром, за ним – священники с крестами и потирами. На средине храма дважды останавливались и возглашалось: «Да помянет Господь Бог всех вас во Царствии Своем» и стихи «Возьмите, врата, князи ваша» и «Благословен грядый во имя Господне». На приветствие «Да помянет святительство твое» епископ отвечал: «Да помянет Господь Бог всех» – и, покадив Дары, ставил их на престол со словами «Возьмите, врата, князи ваша», «Подъемлюще ангельскими чинми невидимо Дары вносимы. Ты бо еси Приносяй и Приносимый, Приемлемый и Раздаваемый». Покрыв сосуды, епископ читал «Благообразный Иосиф», молитву «Владыко Господи, животворяй», а при каждении «Ублажи, Господи, благоволением Твоим» (трижды). Следовал обычный диалог. Епископ обращался к сослужащим иереям: «Благословите, отцы святии». Ему священники отвечали: «Многая лета, честный владыко. Дух Святый найдет на тя. Помолись за ны, честный владыко». Епископ говорил им: «Помянет всех вас». Священники завершали диалог: «Буди нам по глаголу твоему». Следовало осенение свечами и пение «Ис полла эти, деспота»⁶¹⁴.

Если русский чин архиерейского богослужения копировал порядок греческого (см., например, чин литургии, привезенный в Москву Вселенским патриархом Афанасием Пателарием в 1653 году), то церемониал участия в богослужении русского царя особой торжественностью не отличался. Поэтому автор переходит к изложению великого входа в константинопольском богослужении, где оно достигало наивысшей торжественности в связи с участием в нем императора.

Как сказано во главе второй, царь, участвовавший в малом входе, по окончании его удалялся в свой митаторий.

Продолжим описание великого входа по тому же источнику. Когда по ходу службы приближалось время перенесения с жертвенника Даров на святой престол, царь облачался в хламиду и шел с чинами кувуклия через правую сторону храма за амвон, причем впереди шли знаменосцы и чины синклита, которые, подходя к амвону, становились в два ряда, так что царь проходил посреди их. Между амвоном и Царскими Вратами стояли уже выщедшие сюда из алтаря священнослужители, предшествуемые диаконами и архидиаконом, с Дарами.

Когда царь подходил к тому месту за амвоном, где стояли подсвечники с зажженными свечами, а за ними – священнослужители со Святыми Дарами, препозит брал подсвечник и подавал его царю. Поклонившись Святым Дарам и взяв подсвечник в руки, царь как депутат⁶¹⁵ и дефензор⁶¹⁶, предшествуемый знаменосцами и чинами синклита, начинал шествие, или великий вход, от средины храма к Святым Вратам. За царем священнослужители несли Святые Дары: протодиакон, или старший диакон, нес дискос с агнцем, служащий архимандрит или протоиерей – чашу, другие архимандриты, протоиереи и иереи – кресты, копие и прочее. Подходя к солее, чины останавливались; знамена, стоявшие на солее, вносились туда же и расстанавливались по обеим сторонам, а стоявшие в храме чины становились на свои места. Царь входил с подсвечником на солею и становился пред Святыми Вратами, отдавал свечу препозиту, который ставил ее или на преграду у Святых Врат, или прямо на солею с правой стороны Святых Врат. Святые Врата в это время были открыты, и в них, ожидая Святые Дары, стоял патриарх, без сомнения, приветствовавший царя поклоном, на который царь также отвечал поклоном. За царем входили на солею и становились здесь пред Святыми Вратами священнослужители с Дарами. Архидиакон кадил царю, патриарху и перед престолом, после чего Дары вносились в Святые Врата, где их принимал патриарх. Прежде всего входил протодиакон с дискосом и, проходя мимо царя, возглашал: «Царство твое да помянет Бог во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков», – а подходя к патриарху с дискосом, возглашал: «Архиерейство твое да помянет Бог во Царствии Своем». Патриарх, принимая от протодиакона дискос, молился о благочестивейшем царе, о духовных и государственных чинах и прочее и относил дискос на святой престол. Таким же образом входил в Святые Врата священнодействующий архимандрит или протоиерей с чашей и, проходя мимо царя, возглашал: «Царство твое да помянет Господь Бог», а подойдя к патриарху, говорил: «Архиерейство твое». Патриарх, принимая чашу, произносил опять молитву за царя и относил чашу на святой престол. С такими же молитвами за царя и патриарха входили другие сослужащие и становились на своих местах в алтаре, после чего патриарх и царь кланялись друг другу и прощались. Патриарх шел к святому престолу, а царь – в митаторий с чинами кувуклия, снимал хламиду и продолжал слушать литургию⁶¹⁷.

В последние века существования империи, когда цари жили во влахернском дворце и оттуда приходили в известные праздники в храм Святой Софии, царь, приглашенный к участию в великом входе старшими диаконами, вместе с ними шел к протесису, где находились приготовленные для перенесения Дары. Стоя вне протесиса, он надевал поверх саккоса золотую мантию и порфировую корону. Когда Дары были переданы патриархом священнослужителям, чтобы нести их, и все духовные чины, участвующие в великом входе, занимали свои места, царь с крестом в правой руке как символом временной его власти и с посохом в левой, что указывало на его место в церковной иерархии как депутата, шел впереди всей процессии на середину храма за амвон, обходил его и по правой стороне подходил к солее. С правой и левой стороны царя шли его телохранители: варяги и знатные юноши в парадном вооружении, а за царем следовали диаконы и иереи с Дарами и другими священными предметами, носимыми во время великого входа. Дойдя до солеи, все останавливались. Один царь проходил через солею до Святых Врат, которые были открыты и за которыми стоял патриарх. Царь и патриарх кланялись друг другу, наклоняя головы, и приветствовали друг друга. Потом царь становился направо у Царских Врат и начинался вход священнослужителей. Прежде всех к патриарху, стоявшему в Царских Вратах, подходил второй из диаконов, державший в правой руке кадило, а в левой – омофор; пройдя к патриарху мимо царя, стоявшего у Святых Врат, диакон кадил царя и, когда царь наклонял голову, возглашал громким голосом: «Да помянет Господь Бог державу царства твоего во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков», – и потом прибавлял: «Аминь». Затем этот диакон подходил уже к патриарху, который целовал омофор, и входил в алтарь боковыми дверьми. Подходя к патриарху, диакон возглашал: «Да помянет Господь Бог архиерейство твое». С такими же возглашениями проходили мимо царя протодиакон с дискосом, первый архимандрит или протоиерей с потиром и т. д.

Когда все входили таким образом, царь становился опять перед Святыми Вратами, в которых стоял патриарх; они кланялись друг другу, и царь уходил опять на свое место, где снимал мантию и слушал литургию⁶¹⁸.

С великим входом связана история происхождения плащаницы. Самое раннее сообщение имеется в рукописи Тифлисского церковного музея № 193 XI века.

Рукопись представляет перевод греческого устава на грузинский язык, выполненный игуменом Афонского Иверского монастыря св. Георгием II Мтацминдели († 1065).

Здесь в изложении чинопоследования часов Великой Пятницы читаем: «В два часа дня [по европейскому времяисчислению около 8 часов утра] звонят; собравшись в церкви, вешают икону Распятия пред иконостасом и зажигают пред ней две свечи»⁶¹⁹. Далее следует изложение чинопоследования часов. Прот. К. Кекелидзе, опубликовавший эту рукопись, в подстрочном примечании пишет: «В рукописи Публичной библиотеки № 171, л. 408, замечено: „Нужно знать, что если обе стороны (разумеются клиросы. – Я. У.) сходятся вместе пред иконой Распятия, тогда каждая стихира на часах говорится три раза в таком виде: первый раз без стиха, второй раз с первым стихом, третий же раз со вторым. Если же по причине множества народа и огромности церкви икону Распятия вешают по обе стороны церкви, каждая стихира говорится по четырежды: первая сторона говорит стихиру, вторая повторяет ту же самую стихиру; затем правая сторона говорит один стих и ту же стихиру. Но лучше, если обе стороны сойдутся вместе, и стихиры будут петы по три раза, как это делается в знаменитых церквах Греции""⁶²⁰. Итак, начало плащанице было положено в греческом богослужении. Когда убирали икону Распятия, об этом в уставе ничего не сказано.

В Афонском Дохиарском монастыре имеется фреска Л 568 года, изображающая процессию погребения Христа. Два ангела-диаконы с кадилами и свечами ведут процессию, их сопровождает ангел-диакон с двумя рипидами и одним малым покрывалом, на котором вышито изображение мертвого Христа, покрывало привязано к плечам диакона. Затем идет ангел-диакон, несущий на голове дискос, на плечах ангела покрывало с вышитым изображением Христа. Несущего дискос ангела сопровождают три ангела-пресвитера. Один несет чашу, второй – дискос на голове и чашу в левой руке и третий – чашу. Затем идет другой ангел-диакон с каким-то неидентифицированным сосудом, еще ангел-священник с небольшим покрывалом, другой ангел-священник с покрытым сосудом (чашей или дискосом), еще ангел-священник с чашей и, наконец, три ангела-священника, несущие на своих головах большой воздух с изображением умершего Христа. Все чаши покрыты небольшой очистительйой тканью, такой маленькой, что сосуды кажутся почти непокрытыми. На дискосах также небольшие покрывала. Но они являются дополнением к двум покрывалам, что на плечах ангелов-диаконов⁶²¹.

Исключительно сложная композиция дохиарской фрески, во многом совпадающая с современным великим входом архиерейской литургии, не могла быть плодом творческой фантазии художника. Ее сюжет был заимствован из действительности. И порядок, в каком идут участники шествия, и их облачения (у диаконов стихари, а у пресвитеров фелони), и даже небольшие покрывала, положенные на плечи диакону, несущему две рипиды, и следующему за ним диакону, несущему на голове дискос, – все это напоминает торжественное шествие на великом входе современной архиерейской литургии.

Так представил в красках этот вход художник второй половины XVI века. Но первоначально покров представлял собой большое покрывало, которым закрывали все чаши и дискосы, поставленные на престоле⁶²². Никаких данных, подтверждающих, что воздух был как-то разукрашен, нет. Обычай употреблять вышитые церковные облачения и ткани появился в Константинополе в период династии Палеологов (ХШ-ХУвека)⁶²³.

Около XIV века появляется вышитый воздух, на котором было изображено мертвое тело Христа. Затем стали добавлять фигуры Богородицы, Иоанна Богослова и Иосифа Аримафейского. Позднее стали вносить в рисунок Никодима и жен-мироносиц, память которых также чествуется в третью неделю по Пасхе.

В данном случае происходило явление, аналогичное тому, какое происходило в Русской Церкви с появлением плащаницы в XVI веке.

В Великую Субботу утром плащаницу выносили из алтаря и совершали перед ней пение Непорочных и прочее последование утрени. В конце утрени по целовании плащаницы ее относили в алтарь и полагали на престол, где она лежала до субботы Святой недели. В этот день после литургии ее относили в ризницу. На престоле оставался антиминс. Антиминсы же у нас имели крест. На некоторых была надпись «Царь славы. ИС.ХС.НИ.КА», на некоторых – еще изображение копия и губы, или «КОП.ТРОСТ». Прот. К. Никольский в исследовании «Об антиминсах Православной Русской Церкви» приводит в качестве иллюстрации 24 антиминса. Первый из них, датированный 1627 годом, имеет изображение Христа, стоящего в открытом гробе. Из раны, которую нанес Ему один из воинов, течет кровь в стоящую рядом чашу. На полях антиминса справа – ангел с копием, слева – ангел с копием, на котором нанизана губка, по углам – четыре евангелиста. Над головой Христа надпись, сделанная Пилатом: «И.Н.Ц.И.» и «ИС.ХС.НИ.КА.»⁶²⁴. В первом печатном Московском антиминсе 1659 или 1662 года дано изображение положения Господа во гроб⁶²⁵; в печатном антиминсе, освященном в 1770 году, – положение во гроб, Богородица и с Нею плачущие Мария Клеопова и Мария Магдалина – у изголовья Христа, Иосиф, омывающий ноги Христу, и на этой же стороне Никодим и плачущий Иоанн Богослов. На втором плане на правой стороне ангел, держащий две рипиды, а на левой – ангел с двумя опахалами, между ними крест, у которого стоит лестница. Выше, над крестом в облаках Бог Отец, ниспосылающий Христу Духа Святого, в углах – евангелисты⁶²⁶.

Постоянные связи между Православным Востоком и Русской Церковью содействовали распространению плащаницы у нас. В Сийском монастыре в Великую Субботу игумен с другими священниками после тропаря на «Бог Господь» выходили на середину храма и, став перед иконой положения во гроб Христа, которая лежала на аналое, пели 17-ю кафизму. Игумен же кадил весь храм⁶²⁷.

В других случаях священник после великого славословия при пении «надгробного» Трисвятого выходил с Евангелием и возглашал «Премудрость, прости», чтец читал тропарь, пророчества и паремию⁶²⁸.

В Иосифо-Волоколамском монастыре великий вход совершался с воздухом, который в это время переносился из большого храма в малый. «При пении стихиры „Преблагословенна еси, Богородице Дево», – говорится в обиходнике этого монастыря, – пойдут со свечами в большую церковь, и пришед поют славословие, и пред воздухом идут помалу тихо и поют „Святый Боже» путь ея (по всей вероятности, во весь путь), а священницы все идут под воздухом»⁶²⁹.

Таким образом, памятники описываемого времени дают нам двоякое описание входа после великого славословия. По одним, священник выносит только одно Евангелие – обычай, имевший место еще во время господства Студийского устава, а по другим – кроме Евангелия выносился «воздух большой», а иногда и малые воздухи.

Сохранилось много больших воздухов, описания которых не оставляют никакого сомнения. «Лета 6964 (1456),читаем надпись на одной плащанице, – милостью Божиею сей воздух сдан бысть благоверным великим князем Василием Васильевичем всея Руси и сыном его великим князем Иваном Васильевичем и благоверною великою княгинею Мариею и сыном благородным князем Юрьем Васильевичем в дом святыя София Премудрости Божьи, в вотчину велики князе Василья, Ивана и Юрья – в Великий Новгород, преосвященному архиепископу владыце Евфимию». Воздух этот длиною с половиной аршина, а шириною 2 аршина⁶³⁰. «Лета 7073 (1565), – читаем надпись на другом воздухе, – в царство благовернаго царя и великаго князя Иоанна Васильевича всея Руси и преосвященнейшем митрополите всея Руссии сделан сей воздух в обитель Пречистыя Богородицы честнаго и славнаго Ея Успения… повелением благовернаго князя Владимира Андреевича, внука великаго князя Иоанна Васильевича». Длина воздуха 3 аршина 9 вершков, ширина 2 аршина вершка. Подобные надписи имеются на воздухах 1545 и 1601 годов⁶³¹. Плащаницы царского пожертвования отличались драгоценностью материала (шелк, бархат) и высоким качеством вышивки.

Кроме плащаниц с изображением погребения Христа, существовали еще плащаницы, или покровы, местночтимых святых. В чиновнике новгородского Софийского собора имеется ряд указаний на ношение во время великого входа плащаницы Иоанна, архиепископа Новгородского: «Несут на переносе плащаницу, образ Иоанна, архиепископа, сенние попы»⁶³²; «а на большом переносе образ на плащанице чудотворца Антония носят священницы»⁶³³; «плащаницу чудотворца Варлаама на перенос»⁶³⁴; «а на переносе несут плащаницу чудотворца Никиты»⁶³⁵. В некоторые праздники носили две плащаницы – святителей Никиты и Иоанна⁶³⁶. Подобные указания имеются и в чиновниках московского Успенского собора, причем здесь носили одновременно две плащаницы – святителей Петра и Ионы: «На литоргии во время переносу носят плащаницы Петрову и Ионину»⁶³⁷; «ино возмут два покрова с Петровы и Ионины»⁶³⁸.

С появлением печатных типиконов стали терять свое значение соборные чиновники, а с ними и ношение на великом входе плащаниц святителей. Те же типиконы имели значение в распространении обряда выноса плащаницы Христовой. Но, к сожалению, издания той поры, когда обряд выноса плащаницы распространялся, оказались противоречащими одно другому. Типикон 1610 года излагал чин выноса в соответствии с практикой Троице-Сергиевой Лавры, а это делало совершение обряда возможным далеко не во всех даже городских храмах⁶³⁹. Издания 1633 и 1634 годов указывали только вход с Евангелием в Великую Субботу, а вынос плащаницы не упоминался⁶⁴⁰.

В типиконах 1641 и 1651 годов наблюдается возврат к прежней русской практике, отраженной в соборных чиновниках. Вынос плащаницы указан в Великую Субботу. «Славословие великое. Таже входит игумен во святый алтарь со иереи и диаконы и облачится во вся священныя одежды, иереи же токмо в ризах; исходит с Евангелием под плащаницею и диаконы с кадилы, обращающеся кадят трижды, предходящим ему со свещами и со двема лампадома, и оба лики поюще Трисвятое надгробное». После Трисвятого «входит игумен с Евангелием в Царския Двери и полагает Евангелие на престол». После утрени «игумен целует образ и братия его»⁶⁴¹.

В издании патриарха Иоакима 1682 года и патриарха Адриана 1695 года вынос плащаницы изложен согласно с типиконами Иосифовских изданий. Он совершается в [Великую] Субботу на утрене, с Евангелием, после великого славословия. Евангелие полагается на престоле, а плащаница – среди храма, «на уготованном столе во образ гроба». Целование же плащаницы положено после утрени⁶⁴².

Богослужебная практика опередила уставные указания о выносе плащаницы в лучшую сторону. Исторический Христос скончался на кресте в пятницу в 9-м часу по восточному времяисчислению, что соответствует трем часам дня по общеевропейскому. Поскольку вечером в этот день у евреев начиналась пасха, а в пасху нельзя было оставлять распятых на крестах, они просили Пилата перебить распятым голени, чтобы ускорить их смерть. Когда же воины подошли с этой целью ко кресту Христа, то увидели, что Он уже скончался. С разрешения Пилата Иосиф с пришедшим Никодимом сняли тело и обвили его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают иудеи. «На том месте, где Он распят, был сад, и в саду гроб новый… Там положили Иисуса ради пятницы Иудейской, потому что гроб был близко» (Ин. 19, 41–42). Итак, Русская Церковь, несмотря на полное отсутствие в Типиконе и Триоди постной в службах Великой Пятницы слова «плащаница», совершает в этот день вынос плащаницы в часы, соответствующие времени исторического погребения Христа.

Перенесение выноса плащаницы с утра Субботы на вечер Пятницы оставило открытым вопрос о времени перенесения плащаницы на престол, о котором в иерусалимских рукописных уставах XVI века было указание: «И абие братия (разумеется после великого славословия и чтения Евангелия в Великую Субботу) целуют Святое Евангелие и воздух, на немже образ положения во гроб Господа нашего Иисуса Христа, також целуют и полагают Святое Евангелие в олтари на святой трапезе, с нимже и воздух полагается на святой трапезе даже и до Фомины недели»⁶⁴³, В силу этого указания одни уносили плащаницу в алтарь после литургии, другие оставляли ее на середине храма до вечера для целования народом, иные же уносили ее перед полунощницей.

Вопрос заключался не во времени перенесения, а в расхождении содержания обряда с богослужением.

Пасхальной утрене предшествует полунощница с чтением канона, первый тропарь которого начинается словами: «Господи Боже мой, исходное пение и надгробную Тебе песнь воспою». И здесь в богослужебной практике установился содержательный обряд перенесения плащаницы на престол с окончанием канона. После кондака «Бездну заключивый» и икоса «Содержай вся на крест вознесеся» открываются Святые Врата и священнослужители выходят к плащанице. Иерей с кадилом и диакон со свечой трижды кадят вокруг плащаницы, когда же певцы запоют на катавасию ирмос 9-й песни «Не рыдай Мене, Мати», плащаницу поднимают и относят в алтарь, после чего Святые Врата закрываются и задергивается завеса. Совершается троекратное каждение вокруг престола. Оно начинается при закрытых Святых Вратах тихим пением священнослужителей стихиры «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех». После первого отдергивают завесу, с вторичным звучность пения усиливается, а по окончании пения открываются Святые Врата. Третье каждение престола совершается с пением половины стихиры «Воскресение Твое, Христе Спасе», народ же продолжает: «И нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». Священнослужители и хоругвеносцы под звон колоколов совершают крестный ход вокруг храма.

Кстати, позволю себе заметить, что троекратное каждение престола при закрытой завесе иерусалимского происхождения. Так начиналась в VII веке пасхальная литургия в храме Святого Воскресения. Служба также начиналась вечером после захода солнца при закрытых дверях храма. Троекратное каждение совершали вокруг кувуклии (часовни Гроба Господня). «В Великую Субботу вечером, когда солнце заходит, епископ, священники и диаконы входят во Святой Анастасис и затворяют за собою двери. Заготовляют три кадильницы и произносят ектению и молитву; епископ влагает в кадильницу фимиам и своими руками совершает каждение. Впереди идет епископ, за ним следуют священники и диаконы и с пением псалма „Воспойте Господеви песнь нову, пойте Господеви, вся земля» обходят кругом церкви. Придя ко входу в алтарь, произносят ектению и молитву с коленопреклонением, причем епископ говорит прокимен: „Ныне воскресну, глаголет Господь, ныне прославлюсь, ныне вознесусь»; стих: „Воспойте Господеви песнь нову». Обходят церковь и поют вторично прокимен: „Буди имя Господне благословено»; стих: „Хвалите, рабы, Господа, хвалите имя Господне». Придя ко входу в алтарь, произносят ектению и молитву и, поя псалом „Воспойте Господеви песнь нову, хвала Его«», обходят третий раз церковь. Возвратившись туда же, у входа в алтарь, произносят ектению и молитву. Епископ воздает лобзание священникам и диаконам. Благословляют свечи и зажигают лампады. После троекратного обхождения святой кувуклии следовала вечерня, пели „Господи, воззвах» со стихирой гласа 8-го „Светися, светися, Новый Иерусалиме́', далее – гимн „Свете тихий», прокимен „Хвали, Иерусалиме, Господа». Затем входили в алтарь и пели псалом „Воскресни, Боже, суди земли». После 10 паремий начинали литургию. Пели тропарь „Христос воскресе»"⁶⁴⁴.

Еще один момент, связанный с великим входом. Во всех случаях, будет ли то архиерейская литургия или иерейская, священнослужители на пути ко Святым Вратам произносили 7-й стих из 23-го псалма: «Возьмите, врата, князи ваша, и возьмитеся, врата вечная; и внидет Царь славы». Вступая же в алтарь, произносили: «Благословен грядый во имя Господне. Бог Господь, и явися нам» (Пс. 117, 26. 27). В служебниках указывалось только начало стихов.

Как известно, стихи из 23-го псалма исполнялись на великом входе еще в ту пору, когда не существовало Херувимских. Их пели с респонсором «Аллилуиа». Их пели (и теперь поют) при освящении храма или престола, а когда-то пели ежегодно в день обновления храма, о чем пишет Симеон Солунский: «Необходимо совершать обновление и каждый год во всяком храме. Обновление надо совершать в благодарность Богу и для обновления благодати в Божественном храме, для большего сообщения нам и сохранение святыни; так установлено древним обычаем, как Евангелие свидетельствует о древнем храме. Об этом пишется во многих местах; об этом говорит и Богослов» (Ин. 10, 22)⁶⁴⁵.

Но как попали в обряд великого входа стихи из 117-го псалма? Н. Одинцов по этому поводу писал: «Вариант этот зашел к нам, можно думать, из земель южнославянских. Основание для такого предположения дает нам сохранившийся до нашего времени служебник, печатанный в 1554 году в Венеции, несомненно, сербского происхождения, в чем убеждает нас как его правописание, так и место его происхождения. В этом именно служебнике мы находим указанный вариант»⁶⁴⁶.

Вполне возможно, что этот обряд вошел в русские служебники из сербского, но происхождение его не сербское, а греческое. Он имеется в илитарии Патмосской библиотеки № 719 XIII века, содержащем литургию Иоанна Златоуста. Здесь читаем: «Во время пения Херувимской иерей уходит в протесис и читает 25-й псалом „Суди ми, Господи» и трижды кадит Святые Дары, говоря: „Царю Небесный, мудрости вождю». Затем, подняв их (Дары. – К У.), – „Вознесу Тя, Господи Боже мой». И берет диакон дискос, а иерей – святой потир, и выходят. Когда же дойдут до Святых Врат, говорят (λέγουσιν): „Возьмите, врата, князи ваша, и возьмитеся врата вечная» (в русском переводе – Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные). Сказав это, ненадолго останавливались, затем, входя, иерей говорил (λέγει): „Благословен грядый во имя Господне. Бог Господь, и явися нам». И поставив Святые Дары на святой престол, говорили (λέγουσι): „Возвеличите Господа со мною», „Яко посреде учеников Твоих явился еси, Христе Боже""⁶⁴⁷.

Литературным источником этого краткого обряда, связанного с великим входом, было окончание гомилии на Святую и Великую Пятницу под названием «Терзания ада», приписываемой Иоанну Златоусту, но у Миня отнесенной к категории Spuria. Вначале проповедник напоминает, что он накануне говорил о том, как Иуда сам пошел к первосвященникам с предложением предать им Иисуса и с каким коварством он предал Его в саду Гефсиманском. Затем он переходит к событиям Пятницы: как первосвященники искали лжесвидетелей, чтобы обвинить Христа в богохульстве, и как предали Его суду прокуратора. Довольно подробно излагает он допросы Пилата, который видел, что у него нет оснований осудить Христа на смерть, и как он пытался освободить Иисуса, но не устоял в этом, и совершилось то, что было предопределено. Поскольку Адам был прельщен деревом, нужно было и потомков Адама спасти деревом. И Бог почил в седьмой день от дел творения, чтобы в седьмой день освободить Адама из ада. Далее он говорит, что смерть Христа сопровождалась знамениями: солнце померкло, земля заколебалась и завеса в храме разорвалась с верхнего края до нижнего. От этих стихийных ужасов ад содрогался, закрыл решетки и поставил железные болты. И вот Господь входит в ад, изгоняет диавола. Ангельские силы присоединяются к погоне. «Смотрите, – говорит проповедник, – двери закрыты, но ангельские силы кричат перед закрытыми дверями: „Бросьте ваши затворы, и пусть будут подняты вечные двери, и Царь славы войдет туда» (см. Пс. 23, 7). Ад изнутри спрашивает: „Кто Он, тот Царь славы?» (23, 8а). Ангелы снова кричат: „Выше проход, и пусть будут подняты вечные двери и Царь славы войдет ими» (Пс. 23, 8). Ад снова спрашивает: „А кто Он, этот Царь славы?» (23, 10а). Ангелы ему отвечают: „Он есть Господин Множеств, Он есть Царь славы» (23, 10b). Ад спрашивает: „Кто Этот, на Которого вы ссылаетесь, и что Ему здесь надо?» Силы (ангельские) продолжают: „Поднимите ваши решетки, и пусть поднимутся вечные двери, чтобы мог войти Царь славы!» И пророки, услышав голос Царя, радуются и ликуют… Все радуются и говорят аду: „Откройте ваши двери, чтобы Царь славы мог войти». И Господь встал и внезапно появился в аду… Пророки пришли, чтобы встретить Его, радуясь и говоря: „Благословен грядый во имя Господне! осанна в вышних!"» (Мф. 21, 9; Мк. 11, 9.10; Лк. 19, 38; Ин. 12,13)⁶⁴⁸.

Эта гомилия датируется 424–425 годами. Источниками ее были Евангелия, апокрифические «Акты Пилата» и «Схождение Христа в преисподнюю» из евангелия Никодима⁶⁴⁹. Вместе с тем большое влияние на гомилию оказало «Огласительное слово Иоанна Златоуста во святый и светоносный день преславного и спасительного Христа Бога нашего воскресения», которое Златоуст заканчивает обращением к аду: «„Где твое, смерте, жало? Где твоя, аде, победа?» [ср. 1Кор. 15, 55] Воскресе Христос, и ты низверглся еси. Воскресе Христос, и падоша демони. Воскресе Христос, и радуются ангели. Воскресе Христос, и жизнь жительствует. Воскресе Христос, и мертвый ни един во гробе. Христос бо, востав от мертвых, начаток усопших бысть. Тому слава и держава во веки веков. Аминь»⁶⁵⁰.

Если толкование великого входа Феодором Мопсуестийским из-за его крайнего натурализма оставляет тяжелое впечатление, то гомилия «Терзание ада» утверждает христианина в уповании жизни вечной. Великий вход – кульминационный пункт литургии как действа и молитвенной сосредоточенности ввиду приближающегося таинства Евхаристии. Все существующие в Православной Церкви четыре Херувимских в тех или иных выражениях напоминают нам об этом таинственном моменте. В гимне «Иже херувимы» Церковь призывает нас отложить всякую житейскую заботу и петь вместе с ангелами Трисвятую песнь и таким образом приготовиться к принятию Христа в причащении Святых Тайн. В тропаре «Вечери Твоея тайныя» испрашивается участие присутствующих в храме в новой Тайной вечере – Евхаристии настоящего дня.. В гимне «Ныне силы небесныя» Церковь призывает приступить к святой чаше с верою и любовью, чтобы быть причастными жизни вечной. В стихире «Да молчит всякая плоть человеча» само священнодействие великого входа указывает нам на присутствие Господа как совершителя Евхаристии.

Это истины общецерковные, и они существовали в Церкви до произнесения неизвестным проповедником гомилии «Терзание ада». Он только оформил их в гомилетическом стиле своей проповеди. Обрядовая сторона великого входа, как он изложен в Патмосской рукописи № 719, служила образным воплощением этих вероучительных истин, как в настоящее время плащаница является образным воплощением истины погребения Христа Спасителя.

Несколько слов о фразе «Благословен грядый во имя Господне», которую в Чиновнике архиерейского священнослужения указано произносить тайно архиерею после того, как он трижды покадит дискос, прежде чем снять его с головы протодиакона.

В XIV-XV веках распространяется «Диатаксис» патриарха Константинопольского Филофея (1354–1355 и 1362 [1364]-1376) как на греческом языке, так и в переводе на славянский. Проф. Н. Красносельцев опубликовал найденный им в Ватиканской библиотеке славянский служебник № 14 конца XIV – начала XV века, в котором не указано произнесение стихов из 23-го псалма, а [указан] лишь [стих] «Благословен грядый во имя Господне. Бог Господь, и явися нам». Этот стих произносили священник и диакон, входя в Святые Врата⁶⁵¹. Другой список – бывшей Московской синодальной библиотеки № 344 (601) (ныне ГИМ, Синод, собр.), переписанный митрополитом Московским Киприаном (1380–1382 и 1390–1406), – также не имеет стихов из 23-го псалма, но сохраняет стих «Благословен грядый во имя Господне. Бог Господь, и явися нам»⁶⁵². В обоих случаях по поставлении Даров на престол читается полностью один раз тропарь «Благообразный Иосиф… но воскресе в третий день, Спасе, даруяй мирови велию милость». Это одна группа диатаксисов.

Вторую группу составят диатаксисы афонских монастырей: Ватопедского № 133 (744), который проф. Красносельцев датирует XIV веком, но не позднее 60-х годов, Пантелеимоновского № 421 1545 года и № 435 середины XVI века⁶⁵³. В рукописях сказано: «И когда дойдут до Святых Врат, иерей входит, медленно говоря: „Возьмите, врата, князи ваша, и возьмитеся, врата вечная; и внидет Царь славы». По поставлении же Даров на престол читает: „Благообразный Иосиф«» до „покрыв положи»«⁶⁵⁴.

Третью группу составляют рукописи Синайской библиотеки № 986 XV века и Александрийской библиотеки № 1070 XVI века. Согласно этим рукописям, «диакон, достигнув Святых Врат, ненадолго останавливается и медленно говорит: „Возьмите, врата, князи ваша, и возьмитеся, врата вечная; и внидет Царь славы». Иерей, отвечая, говорит: „Бог Господь и явися нам. Благословен грядый во имя Господне» и „Благообразный Иосиф» до „покрыв положи» и еще тропари: „Яко Живоносец, яко рая», „Вышняго освященное»«⁶⁵⁵. В Александрийской рукописи двух последних тропарей нет, относительно же обряда (входа) имеется приписка: „Возьмите, врата, князи ваша» теперь не говорится, потому что блаженнейший кир Иоасаф пишет „только Бог Господь и Благообразный»"⁶⁵⁶. .

В другом греческом сборнике (Ватиканской библиотеки № 573, писанном разным почерком в XTV-XVI веках), также имеется диатаксис, не принадлежащий патриарху Филофею, вовсе не зависимый от его Диатаксиса и, по-видимому, употреблявшийся в такой местности, куда влияние Филофеевского устава в XV веке еще не проникло. Здесь читаем: «Когда же достигнут до Святых Преддверий, диакон, войдя, полагает дискос на святой трапезе. Иерей же немного стоит перед Святыми Вратами, говоря „Возьмите, врата, князи ваша» до конца. Диакон же, обратясь, кадит крестообразно иерея, говоря „Благословен грядый», затем – „Помяни и меня, владыко». Иерей же – „Помянет тя Господь Бог». И, войдя, говорит „Благообразный Иосиф» до „покрыв положи». Затем сам поставляет потир на святой трапезе и говорит „Тогда возложат на алтарь Твой». Затем снимает покровцы с дискоса и чаши и покрывает их воздухом. Покрыв же, кадит Дары, говоря „Благословен грядый» и еще „Бог Господь, и явися». Затем – „Благословена слава Господня из дома святаго""⁶⁵⁷.

В греческом евхологионе 1566 года из личной библиотеки проф. А. С. Павлова об этом обряде читаем: «Должно знать, что иерей не должен касаться ногой больных, которые, как это имеет обычай, лежат на средине храма, когда вносятся Дары, потому что очень опасно упасть. Но он может молиться о них. Когда же приходят к Святым Вратам, иерей идет медленнее, предшествующий же диакон ставит святой дискос на святой трапезе. Сам же, обратясь, кадит иерею. Сам же входящий иерей говорит: „Возьмите, врата, князи ваша», – и первый иерей принимает святые (Дары. – Я. У).

Диакон же говорит: „Благословен грядый во имя Господне. Бог Господь, и явися нам«». .

Знаменательна далее приписка: «Должно знать, что в Великой церкви не говорят „Возьмите, врата», но входящий иерей или иереи на солее говорят то же самое: „Благословен грядый во имя Господне»"⁶⁵⁸.

В задачу автора не входило установление классификации вариантов рассматриваемого обряда перенесения Даров на престол. Вряд ли возможна такая классификация вообще. Автор остановился на этом как на материале, иллюстрирующем модификацию данного обряда. К XVI веку, как видим, в Греческой Церкви исчезает чтение стихов «Возьмите, врата, князи ваша», но сохраняется стих 117-го псалма «Благословен грядый во имя Господне. Бог Господь, и явися нам». В таком виде изложен этот обряд в\<Чине Божественных литургий», написанном патриархом Константинопольским Афанасием Пателарием в 1653 году и одобренном прибывшими в Москву для участия в Соборе 1667 года патриархами Паисием Александрийским и Макарием Антиохийским. Но в чине, как принято вообще в манускриптах уставного значения, было написано только начало стиха. «И архиерей изыдет пред Царския Двери, нося омофорий, и кадит святый дискос, и, сотворив метание, глаголя втаи „Благословен грядый во имя Господне""⁶⁵⁹.

При издании в 1677 году «Чиновника архиерейского служения» справщики незначительно корректировали текст патриарха Афанасия. Вместо «и архиерей изыдет пред Царския Двери, нося омофорий» написали: «и архиерей исходит пред Царския Врата» (слова – «нося омофорий» опущены). В следующей фразе «и кадит святый дискос и, сотворив метание, глаголя втай» после слова «дискос» вставили «тршци, по чину». По-видимому, они обращали внимание на мелкие расхождения в константинопольском и московском обрядах и поэтому изъяли «нося омофорий» и вставили о каждении «тршци, по чину», не придав значения тому, что у патриарха Афанасия дана только половина стиха «Благословен грядый во имя Господне»⁶⁶⁰. Если бы они дополнили недостающую часть «Бог Господь, и явися нам», тогда было бы понятно, к кому обращены эти слова и какое значение они имеют во всем контексте обряда великого входа.