Географическое описание Аравии

Современная Турецкая карта Аравии

Изображенная на прилагаемой турецкой карте Аравия занимает юго-западный полуостров Азии, так называемый Аравийский полуостров, находящийся между 12° и 30° с. ш. и между 35° и 60° в. д. от Гринвича³, или между 50° и 76° от Ферро. Соединяясь на севере с европейско-азиатским материком, Аравийский полуостров находился в непосред­ственной близости к Сирии, Палестине, Финикии и Ассиро-Вавилонии; с восточной стороны Персидский залив доставлял Аравии удобное сообщение с древним Мидо-Персидским государством и в то же время, соединяя ее с Индийским океаном, открывал путь в богатую Индию; на за­паде, при посредстве Аравийского залива, Apaвия примыкала к древнему Египту и Эфиопии. Узкий перешеек соединял Аравию с берегами Средиземного моря, вокруг которого раз­вивалась древняя цивилизация.

Более точные границы Аравии указывает известный мусульманский ученый конца 13 и начала 14 в., Абульфеда: «Человек который бы хотел проследовать по границам Аравии и который отправился бы от Айлы (Акаба) на юг, по берегу моря, имел бы море на правой руке и проехал бы последовательно через города: Мадиан, Янбо, Альбараэ, Джидду. Затем, вступив в Емен, он проехал бы через города Зебид и Аден. Далее он ехал бы по Емену, имея впереди восток, а справа – море, как прежде, и проехал бы по берегу Дафару (Зафару) и по берегу Махры. Затем, направляясь к северу и продолжая иметь справа море, он оставил бы берег Махры, проехал бы через Оман, поравнялся бы с островом Аваном и посетил бы Алькатиф, Кадеме и Басору (Бостра). Потом он сделал бы поворот и, удаляясь от моря, направился бы к востоку: Ефрат находился бы у него на правой руке, и он последовательно миновал бы города: Альсиб, Куфу, Ану, Рахабу и Балес; он путешествовал бы по границам Алепской провинции, затем проехал бы через Саламию и Бель­ку и прибыл бы в город Айлу, из которого отправился»⁴.

Древние европейские географы, со времен Птоломея (ум. в 161 г. по Р. Хр.), разделяли Аравию на три части; Каменистую Аравию, Занимавшую северо-западную часть Аравии, лежа­щую на юг от Палестины и обнимавшую так называемый Синайский полуостров; Пустынную Аравию, лежавшую к северо- востоку от Каменистой, с городом Пальмирой; Счастливую Аравию, составлявшую южную и юго-западную части Аравийского полуострова, с городами: Меккой, Мединой, Аденом и др.⁵ Но такое деление Аравии, удержанное средневековыми геогра­фами, не отвечает действительному положению полуострова и объясняется недостаточным знакомством этих географов со страной, которую они описывали с чужих слов⁶.

Со времени арабских завоеваний Аравия сделалась более известна, и мусульманские ученые, имевшие особый интерес изучать Аравийский полуостров, известный у них под именем «Джезирату-ль-араб» т. е. Полуостров арабов, при­нимали другое деление Аравии. Так, Альмадайни (ум. в первой половине 9 века по Р. Хр.) делит Аравию на следующие пять частей: Тегама, Неджед, Хиджаз, Аруз и Емен. По объяснению этого автора, Тегама⁷ находится на юге Хиджаза, а Неджед⁸ лежит между Хиджазом и Ираком. Что ка­сается Хиджаза, то это – гористая страна, простирающаяся от Емена до Сирии. В ней находятся Медина и Оман⁹. Аруз¹⁰ есть тоже, что Ямама – страна, доходящая до Бахрайна. Альмадайни объясняет название Хиджаз тем, что он слу­жит разделом между Надждом и Тегамой и добавляет, что Хиджаз расположен от Медины до Табука и от Меди­ны до Куфинской дороги. Страна, лежащая дальше на восток, до территории Бассоры, принадлежит к Наджду. К Хидажзу, напротив, относится страна между Мединой и Меккой до отло­гости Арджа (махбатуль-ардж). Страна, лежащая дальше в направлении к Мекке и к Джидде, составляет часть Тегамы.

Известный багдадский ученый путешественник (943–968 гг. по Р. Хр.) Ибн-Хаукал принял другое деление Аравии, именно: 1) Хидзаж, в котором заключается Мекка, Медина и Ямама; 2) Наджд (или возвышенную часть) Хиджаза, про стирающийся от Хиджаза до Бахрайна; 3) открытые равнины (бадия¹¹) Ирака, Джезиры и Сирии; 4) Емен, в котором заключается Тегама, Наджд, Ямама, Оман, Махра, Хадрамаут, территории Санаа и Адена и большое число других округов. Сообразно этому, Емен заключает местности, расположенные от Альсеррайна (на Красном море) через территорию Елемлем до вершины горы Таифа, равно как Наджд от Емена до Персидского залива, с восточной стороны «Иемен, прибавляет Ибн-Хаукал, занимает почти 2/3 всего полуострова». Хиджаз занимает местность, находящуюся между Альсеррайном на берегу Красного моря до Мадиана, затем заходит к востоку через Альхиджр до горы Тай, на плоскогории Емамы. К Наджду принадлежит страна, находящаяся между Емамой в окрестностях Медины, до территории Бассоры и до Бахрайна. Равнины Ирака (бадияту-ль-Ирак) содержат страны от Аббадана до Хайбара, вдоль Наджда и Хиджаза. Под именем равнин Джезира (бадияту-ль-Джезира) нужно понимать страну, простирающуюся от Хайбара до Балеса, Таймы и Вади ль-кора (долины деревень). Наконец, равнины Сирии (бадияту-ль-Шам) заключают страну от города Балеса до Айлы, против Хиджаза и возле территории Табука. Ибн-Хаукал говорит также, что, по мнению некоторых ученых, знакомых с предметом, Медина входит в Наджд, а Мекка – в Тегаму Емена¹².

Береговая линия Аравийского полуострова, по словам Реклю, почти прямая и придает ему почти правильную геометрическую фигуру продолговатого прямоугольника¹³; общий рельеф полуострова отличается такой же почти правильностью, как и очертания береговой линии. Горные цепи, выдвигающиеся вдоль береговой линии, замыкают на востоке юге и западе правильным валом (высотой в некоторых местах до 2000 метров) находящуюся внутри них возвышенность, центром которой служит Надж (высокая страна), по обе стороны от 25° с. ш.

При неопределенности северной границы Аравийского полуострова, площадь его определялась и до сих пор опреде­ляется различно. Ибн-Хаукал вычисляет собственно окруж­ность Аравии таким образом; от Аббадана до Бахрайна месяц, до Омана месяц, от Омана до Махры месяц, от Махры до Адена месяц, от Адена до Джидды месяц, от Джидды до гавани Альджохфа три перехода, от Альджохфы до Альджара также три перехода и от Альджара до Айлы 20 переходов. Абульфера прибавляет, что от Айлы до горы Шарата (Ашшарат)¹⁴ считается около трех переходов, от Шарата до Белькаа около трех переходов, от Белькаа до машариков¹⁵ Хаурана почти шесть переходов, от машариков Хаурана до территории Дамаска около трех переходов, от машариков Дамаска до Саламиа около четырех переходов, оттуда до Балеса около семи переходов, от Балеса до Куфы около 20 переходов, от Куфы до Бассоры около 12 переходов и от Бассоры до Аббадана почти два перехода¹⁶.

Площадь Аравийского полуострова Гельвальд определяет в 2 750 000 кв. км., Реклю в 3 100 000 кв. км., считая в том числе и Синайский полуоствов¹⁷; в Энциклопедическом словаре проф. Березина поверхность Аравии определяется около 48.000 кв. миль¹⁸, а в словаре проф. Андриевского – в 3 156 000 кв. км.¹⁹. В «Живописном путешествии по Азии» (перев. Е. Корша) длина Аравии определяется в 600 миль, ширина – в 500 миль, вся поверхность до 80 000 кв. миль с 12 мил. жителей. Более двух третей всей поверхности Аравии занимают степи (С.-Петербург 1840 г. Т. 6, стр. 261).

По своему географическому положению вообще, по устрой­ству поверхности, по климату, флоре и фауне, Аравийский полуостров принадлежит в одно и тоже время, как говорит Реклю, к Азии и Африке, как переходная ступень между этими двумя частями света; по контурам, по направлению гор, по климатическим условиям, – это преимущественно Африканская земля; по скату же своих потоков, по смежности с бассейном Ефрата, на протяжении с лишком 1000 километров, это, напротив, одна из стран Азии²⁰. Крайнее сходство природы обоих берегов Красного моря дает ученым основание предполагать, что на месте этого моря и Аденского залива произошел некогда разрыв поверхности материка от вулканических причин, на действие которых ясно указывают с одной стороны вулканические острова Красного моря, а также – вулканический пояс, идущий от Хаурана до окрест­ностей Мекки (Гельвальд). В указанной родственности природы Аравии с Азией и Африкой нужно видеть одну из причин, давшую исламу, возникшему на Аравийском полу­острове, возможность успешного и широкого распространения на обоих названных материках старого света, как об этом красноречиво говорит современное распространение этой религии.

В Коране очень мало сведений о населенных пунктах Аравии: во всей этой книге названы всего четыре города – Мекка, Медина, Саба и Табук. При полной запретности священной области для иноверцев и при физической затруднительности путешествий по Аравии, только немногие европейцы, с огромными лишениями и большим риском, решались проникать в некоторые области ее и оставили описания своих путешествий, описаний виденных ими местностей и вообще наблюдений и пережитых впечатлений. Замечательней­шие из них: Нибур К. (1733–1815 г.), путешествовавший по Емену в 1763 г., Бурхгарт (1784–1817 г.), Пальгрэв (1826–1388 г.), Хургронье, живший в самой Мекке в 1884–5 г.г. и немногие другие. На основании этих путешествий и других авторов, можно составить довольно ясное представление о населенных пунктах Аравийского полуострова.

В Каменистой Аравии встречаются развалины древних городов с христианскими памятниками. Это – древняя Петрея, получившая свое название от главного города Петры, славившегося своей торговлей и богатством, потому что он на­ходился на большом караванном пути из Емена в Сирию и др. страны. Это – позднейший Хиджр, упомянутый в Коране. Исторические сведения об этой части Аравии сообщаются во 2 главе настоящего издания. В этой же области находились Айла (Эла, Села, позднейшая Акаба) и Бостра (позд. Бассора).

Пустынная Аравия (Наджд), тянущаяся к востоку от Хиджаза, возвышенна, гориста и малодоступна. Страна эта была известна при царе Соломоне по городу Тадмору (Пальмира). Особую известность приобрела эта область в 18-м столетии, когда Абдул-Ваггаб основал секту Ваггабитов, угрожавшую правоверному исламу²¹ и до сих пор озабочивающую турец­кое правительство.

По берегам, омываемым Персидским заливом, расположены торговые города: Кувейт, Рас-аль-Кейма, Кятиф и Маскат. Близ Кятифа устроена бухта и производится добыча жемчуга. Маскат, главный город Омана, окружен садами и финиковыми деревьями и славится своей пристанью. Он ведет большую торговлю со всеми другими городами Персидского залива и с Индией. К северу от Маската находится приморский город Сахар с хорошей пристанью.

Вдоль южного берега Аравии располагается область Гадрамаута, составляющая вместе с Оманом и Еменом древнюю «Счастливую Аравию». Вдоль этого берега находится несколько хороших пристаней, а внутри полуострова тянутся известные в Коране (46:20) пески Ахкаф, среди которых жили древние Адяне (см. гл. 3). В древнее время в южной Аравии были известны города: Наджран, Магриб (Саба, Сабот, Зафар, Шаджар, Хаджар и Санаа, главный город плодоносного округа.

Юго-Западную часть полуострова, на запад от Гадрамаута, занимает Емен, описанный Нибуром, после его путешествия по этой области в 1763 году. Город Аден считается главной пристанью на южном берегу Аравии.

По берегу Красного моря с юга к северу расположены Саид и Моха (Мокка), считающийся главным складочным местом кофе, произрастающим в окрестностях города. К западу от Мокки лежит город Таас, изобилующий пшеницей и плодами. К северу от Мокки расположена хорошая пристань Ходейда, торгующая кофе, а далее к северу же находится пристань Джидда, ведущая в святую область Хиджаза. В этой пристани ежегодно высаживаются на аравийский берег многочисленные мусульманские богомольцы (хаджии), следующие в Мекку (др. Макораба) морским путем. Недалеко от Мекки находится известный в жизни Мухаммеда Таиф. Другой более северной пристанью для богомольцев служит пристань Янбуг (Янбо), из которой они направляются в другой священный город мусульман Медину, древний Ятсриб (Ятриппа греч. географов). Недалеко от Медины находились еврейские поселения: Хайбар, Фадак, Тайма (Вадиль кора).

Оба священные города мусульман (Мекка и Медина) находятся внутри полуострова, расположены в низменностях, окруженных горами и трудно доступных с моря и суши. Только в прошлом году до Медины была проведена желез­ная дорога от Дамаска.

Севернее Янбуга, на том же берегу находится пристань Ваджи с укрепленным замком (Аль-ваджи каласы), славя­щаяся хорошей питьевой водой и запасом съестных припасов. К северо-западу от этого укрепления, в пустыне находится Табук известный в истории Мухаммеда²², и залив Акаба с городом того же имени (древ. Айла, Эла, Села), в котором стекаются богомольцы, следующие в Аравию из Сирии и Египта. Из этого пункта еврейский царь Соломон отправлял свои торговые суда в Офир, на юго-западе полуострова²³.

Колыбелью ислама была собственно Хиджазская область с двумя большими ее городами: Меккой – родиной Мухаммеда и Мединой – городом смерти его, в котором он был похоронен и где до сих пор находится его могила. Название «Хиджаз» означает собственно «страну раздела» или потому, как говорит Риттер, что Хиджазские горы отделяют при­морскую область от внутренних плоскогорий, или потому, что эта область отделяет Сирию от Емена, или наконец потому, что поверхность Хиджаза разрезана горными цепями на не­сколько отдельных долин. Горные вершины этой страны не высоки (до 2000 метр.); гранитные формации и горные породы вторичного происхождения, прерываются потоками лавы. Осо­бенного внимания заслуживают встречающиеся здесь поющие и издающие звуки горки. Это – так называемая музыка песков, известная и в других местностях Аравийской пустыни. Основатель ислама, как известно из его биографии, неодно­кратно слышал голоса, которым придавал сверхъестественное происхождение. Скаты хиджазского плоскогорья в некоторых местах очень пологи, и поверхность в общем рельефе не представляется гористой. Хребет «Джебель-кора», проходящий на востоке от Мекки, в предгорьях своих, со стороны моря возвышается от 500 до 1000 метров; перевал этого хребта, через который, по узкой тропинке, нужно подняться, чтобы попасть в ближайший к Мекке и хорошо известный в первоначальной истории ислама город Таиф, стоит на высоте около 1600 метров, а гора Бени-Суфьян на юго-востоке полуострова возвышается не менее, как на 2000 метров. К самой Мекке, лежащей на покатости, в равнине, спускаю­щейся на запад к городу Джидда, подъем весьма незначи­тельный. С гор по дну оврага, между глыбами гранита, пробиваются ручейки, которые от осенних дождей так иногда увеличиваются, что заливают улицы Мекки и внут­ренность двора Каабы, а по дороге к Джидде образуют селевые потоки, в которых тонут хаджии и вьючные животные. Земледелия и садоводства в Мекке и окрестностях нет. Пищевые продукты здесь привозные. Так рассказывали авто­ру Ташкентские хаджии, возвратившиеся из Мекки.

Емен почти сплошь состоит из гористого плоскогорья, по которому, параллельно Красному морю, тянутся горные цепи, составляющие продолжение Хиджазских гор. Город Сана лежит на высоте 2130 метров. В долинах склоны гор обработаны террасами и покрыты красивой зеленью. В продуктах земледелия и садоводства оседлые жители этой страны всегда находили главный источник своего благосостояния, но для кочевой жизни здесь нет больших удобств.

К характеристике всего западного побережья Аравийского полуострова нужно добавить и то еще, что горные хребты его состоят из пород вулканического происхождения и что непра­вильности в береговой линии, во многих местах круто поднимающейся от морского берега, обязаны разрыву почвы, под влиянием вулканических причин.

Южный берег Аравийского полуострова, имеющий протяжение почти в тысячу миль, большей частью довольно низменный, усеян вулканическими горками и постепенно подни­мается во внутрь страны террасами, имеющими не более 1000 метров высоты. По другую сторону этой горной цели поверх­ность снова понижается по направлению к большой внутренней равнине. Находящиеся в центре Аравийского полуострова горы Наджда тянутся до горных цепей, расположенных по берегам Красного моря; в них встречаются кратеры и застывшие потоки лавы. Здесь в области «Харра»²⁴ находится пустыня и каменистая часть полуострова. К востоку от Мадианской земли находится другая вулканическая местность (Харра), из которой арабы добывают базальтовые ступки и жернова. На северо-востоке от Медины, близ города Хайбара, находится так называемая «Огненная Харра», вулканическая деятельность которой проявлялась еще во времена исторического периода Аравии, именно – по преданию – за шесть столетий до Мухаммеда, а также – в правление второго халифа Омара. Известная в истории жизни Мухаммеда гора Оход²⁵ принадлежит также к вулканическим. Буркхарт в своем путешествии из Мекки в Медину имел случай заметить несколько местностей, казавшихся ему вулканическими. Что касается до Харры Мединской, то она расположена приблизи­тельно в 8 верстах к востоку от этого города Буркхарт приводит следующий рассказ об извержении, предшествуемом землетрясением, в 654 г. от Гиджры (1256 по Р. X.): «Мухаммед сказал, что час, то есть конец мира, ознаме­нуется огнем, который от Хиджаза будет виден до Сирии и который обольет шеи бассорских верблюдов светом». Вскоре после смерти Мухаммеда, в халифатство Омара, было, как говорит, извержение. Что касается извержения 1256 года, то огонь, по некоторым рассказам, показывался в продолжение трех месяцев. Мединские женщины пряли по вечерам при свете этого огня. Огонь выходил с северной стороны, двигаясь подобно муравью. Он пожирал камни и все, что ему попадалось на пути: только дерево противостояло ему. Два человека, приблизившиеся к огню, не чувствовали боль­шого жара; но, когда один из них погрузил стрелу в землю, железо расплавилось; когда он погрузил стрелу другим концом, перья ее сгорали, но дерево осталось невредимым. Все думали, что свету – конец, и все умы обратились к Богу. Начальник Медины, в надежде умилостивить гнев неба, поспешно отменил нисколько обременительных пода­тей и освободил своих рабов. Верно то, что через неко­торое время мединская мечеть стала жертвой страшного пожара и что татары взяли Багдад и ниспровергли халифат. Оба эти события были сочтены мусульманами за предостережение неба. – Огонь расплавил горы, находившиеся на его пути. Долина Шаза была завалена лавой. Вода, не имея более стока, стала прибывать и образовала озеро, берега которого терялись из виду; казалось, что это – Нил во время разлива. Впоследствии долина еще раз была завалена лавой и опять очистилась от нее²⁶.

В промежутке горных кряжей Заиорданской страны, Идумеи и различных Харр на западе, горы Шаммар на юге и равнин Ефрата на востоке заключается огромное прост­ранство в полмиллиона с лишком кв. километров, называемое «Аравийской пустыней» (Бадиату-ль-араб) Большая часть этого пространства представляет собой степь, на которой кочующие бедуины находят в изобилии траву для своих стад; но, за исключением таких пространств остальная поверхность представляет собой отчасти каменистую, отчасти песчаную пустыню, по которой знаменитый предводитель армии Мухаммеда Халид (в 634 г.) совершил небывалый ни ранее, ни после поход в Тадморский оазис, где и разбил византийские войска.

На три стороны (за исключением западной) от горы Шаммара и Наджда простираются пустынные песчаные простран­ства (Нафуд), составляющие продолжение большой Аравийской пустыни, простирающейся на юго-восток между Надждом, Хадрамаутом и Оманом и занимающей почти четверть всего полуострова. Северная окраина этой пустыни камениста и напоминает покинутый водами берег, а остальная часть песчаная, покрытая крупным песком красного, почти малинового цвета, придающего ей вид кровавого или огненного моря, на поверхности которого от действия ветра поднима­ются «пламенные волны», приводящие в содрогание путешест­венника²⁷. Под влиянием ветров, дующих с севера на юг, а равно под влиянием вращательного движения земли, пески, отставая от земного вращения, перемещаются здесь от востока к западу и образуют волнообразные возвышения, достигающие в некоторых местах до ста метров в высоту. Вот что говорит позднейший английский путешественник по Аравии, Дж. Пальгрэв об этой местности; «Мы шли по гро­мадному океану сыпучего красноватого песка, казавшемуся безграничным и покрытому громадными песчаными кряжами, которые тянулись от севера к югу, параллельно один другому, волна за волной. Каждый холм имел двести или триста футов средней высоты, отлогие берега и круглую вер­шину, изборожденную во всех направлениях причудливыми ветрами пустыни. В глубине ущелья среди этих холмов, путешественник чувствует себя как бы заключенным в душную песчаную яму, обставленную горячими стенами со всех сторон. Взбираясь на склон их, он видит внизу обширное море, вздымающееся под напором муссона и раз­дробляемое поперечным дуновением на мелкие краснознойные волны. Нет ни убежища, ни отдыха для глаз или членов среди этих потоков света и зноя, льющихся с высоты и отражаемых внизу с таким же нестерпимым блеском.

«Прибавьте к этому утомительность пути в длинные летние дни. Мы подвигались с трудом или лучше – переби­рались в брод по жидкой и жгучей почве на спотыкавшихся и полуодурелых верблюдах, засыпая ночью только на не­сколько прерываемых часов и не имея днем никакого отды­ха, по совершенному отсутствию пристанища. У нас было мало запасов пищи, а еще менее питья, и при том теплая и утратившая свой цвет вода в бурдюках быстро убавлялась не столько от употребления, сколько от испарения. Верти­кально падавшее солнце жгло до того, что одежда, багаж, попоны, – все принимало горелый запах и едва допускало прикосновение. Шумная веселость бедуинов скоро истощилась; рассеянные в беспорядке, кто впереди, кто сзади, они продолжали свой путь в молчании, прерываемом только гневным ворчанием верблюдов при частом понукании своих погонщиков»²⁸.

Кроме этих песчаных бугров, в Аравийской пустыне встречаются еще глубокие воронкообразные пропасти (фульджи), глубину которых новейшие путешественники по Аравии определяют от 70–80 до 240 метров глубины. На севере Хадрамаута до сих пор сохранилось еще название песчаной пустыни Аль-ахкаф, упомянутой выше.

Песчаная пустыня Аравии в северной своей части, при всей своей безжизненности, не совершенно лишена раститель­ности: весной среди песков в ней, кроме кустарника гота и дикого виноградника, в достаточном количестве растут сочные травы, и кочевники по целым неделям кормят ими свои стада, но зато сами могут довольствоваться только вер­блюжьим молоком, как на больших песчаных пространствах Средней Азии (кара-кумы, и кызыл-кумы), кочующие со своими стадами киргизы и туркмены проводят весну, находя среди песков достаточно корма для своего скота. Как ни странно, представлять себе, чтобы такие безжизненные простран­ства могли производить возвышенное впечатление на человече­ский дух, однако несомненно, что арабы, по отзывам европейских путешественников, страстно любят жить в пустыне, где они чувствуют себя вполне довольными, как и наши среднеазиатские кочевники на просторе почти голой степи чув­ствуют себя гораздо свободнее и бодрее, чем вблизи культурных местностей.

В отношении орошения Аравийский полуостров почти исключительно зависит от юго-западных муссонов, которые приносят иногда на его поверхность дожди; но эта влажность значительно растрачивается на своем пути от экваториальных морей через обширный африканский материк, так что на долю собственно Аравии остается немного ливней, чтобы поддерживать в ней растительность. В Аравии совсем нет рек в нашем смысле; там реки заменяются горными потоками. В горах значительное количество воды удерживается из облаков долее и изливается оттуда или в виде постоянных источников и ручьев, жадно поглощаемых накаленной почвой; по мере удаления от гор эти благодетельные струи живительной влаги быстро уменьшаются и теряются наконец в равнинах в виде небольших струек. В конце марта и в начале апреля арабский земледелец получает несколько ливней, которые и поддерживают его земледелие и садоводство. Не без причины на эти ливни обращено внимание в Коране: «Пусть обратит человек взор свой на то, чем питается он. Мы (т. е. Бог) проливаем воду ливнями, потом заставляем землю растрескиваться трещинами, выращиваем на ней хлеб, виноград, овощи, маслины, пальмы, сады, обильные деревами, плоды и злаки, в продовольствие вам и скоту вашему» (гл. 80, ст. 24–30). И в другом месте: «Мы (т. е. Бог) ниспосылаем с небес благословенную воду: ею Мы возращаем сады, хлеб на нивах, высокие пальмы для пропитания людям; ею оживляем омертвевлую страну (гл. 50, ст. 9–11). Ливни выпадают обыкновенно в сильную жару, наступающую в разных местах полуострова в разное время года, соответственно различным географическим условиям этих местностей: в Хиджазе, например, дожди преимущественно выпадают в декабре; в Емене – в конце июня и июле, в Омане – в декабре и январе. Но вообще получаемой из атмосферы влажности в Аравии далеко недостаточно для всех нужд ее жителей: «Часто, читаем у Реклю, населения ждут по целым неделям и даже месяцам живитель­ной воды; то и дело смотрят на небо, вопрошают ветер и все явления атмосферы; обычные дела прерываются; даже война приостанавливается между племенами. Все жители деревни, от мала до велика, собираются где-нибудь на открытом месте, чтобы внимательно следить за облаком, образующимся на горизонте, и когда оно разрешится дождем, когда вода заструится в оврагах и песчаное ложе наполнится быстрым потоком, собравшаяся толпа приветствует это событие пес­нями и радостными криками. Народ бежит в перегонку с наводнением, образуя кортеж, сопровождающий давно желан­ный поток, точно какое-нибудь божество.

«Но при выходе из гор земледельцы располагают лишь частью выпавшей с неба воды. Где начинаются пески и каменистые пространства пустыни, там потоки исчезают. Неко­торые из них снова выходят на поверхность в низинах или лощинах и образуют оазисы, когда вода не насытилась солью в недрах земли; есть и такие, который скопляются в озера, постоянные или временные, в глинистых впадинах. Когда вода в этих бассейнах испарится, одни из них являются белыми от покрывающего их соляного налета; другие, которые были наполнены пресной водой, представляют лишь бурую поверхность опорожненного водовместилища, избо­рожденную правильными трещинами; но с небольшого расстояния виден еще свет, отражающийся как бы от жидкой площади: нигде мираж воды не является чаще и не производит более полной иллюзии, как в тех местах, где есте­ственно нужно было рассчитывать найти воду, то есть в бассейнах высохших гор; можно сказать, что, испаряясь, озерная поверхность оставляет по крайней мере свой образ»²⁹.

Аравия – одна из знойных стран земного шара, в которой часто от солнечного зноя даже камни трескаются и распадаются. Солнечное лучеиспускание в пустыне настолько велико, что бедуины, дорожащие своей обувью, вынуждены бывают надевать после полудня обувь, так как прикосновение босых ног к песку чрезвычайно болезненно, – до такой степени он накаляется солнечными лучами, – а более темные камни бывает невозможно взять в руки даже в перчатках. Вследствие сильного нагревания, частицы камней расширяются и несколько удаляются одна от другой; ночью эти частицы охлаждаются и снова сближаются, чтобы днем, под солнечными лучами, разъединиться вновь. Но так как нагревание в пус­тыне гораздо сильнее охлаждения, то с течением времени в каменной массе образуются щели, которые облегчают работу дождевым ливням. После этого совершенно понятно, почему Мухаммед, описывая перед своими слушателями райское блаженство, так часто и увлекательно говорил, что в райских садах будут протекать ручьи свежей, чистой воды и под. В такой жгучей атмосфере даже туземцы страдают всякого рода недугами, в числе которых слепота особенно часто поражает прибрежных жителей полуострова; только население Наджда, благодаря значительной высоте его поверх­ности, более счастлива и пользуется здоровым климатом. К числу тяжелых климатических условий Аравии относятся сильные и разрушительные ветры, как например, иссушающий, смертоносный самум³⁰. Европейские путешественники описывают ужасающие картины, какими сопровождаются движения ветров в Аравийской пустыне. Так у С. Ворисгофера мы находим следующие строки:

«После полудня первые завывания бури потрясли воздух. Песок поднялся, как серый колеблемый ветром парус, столбом взвился к небу и посыпался на людей и животных, вызывая невыносимый зуд в коже; за первым порывом ветра последовал второй; верблюды потупили головы и оста­новились. Начальник каравана подал знак передовым всадникам, и весь поезд остановился; бедуины закутали лица, обвязали животным головы и стали снимать с них вьюки. Все шептали молитву…

«Присматривайтесь хорошенько к туземцам, – шепнул сэр Аустин своим, – и подражайте им во всем. Они в точности исполнили его совет. Каждый из бедуинов лег ничком на песок рядом со своим верблюдом; завывание бури смешивалось с голосами, бормо­тавшими молитвы, а по временам раздавались крики ужаса, когда массы песку грозили засыпать и задавить кого-нибудь из несчастных. Никто не видал друг друга, никто не решался поднять голову. В каждую скважину проникала раскаленная пыль, возбуждая невыносимую жажду, головокружение и обморок. В воздухе раздавался грохот и вой ветра, но среди живых существ наступила гробовая тишина, не прерываемая ни криком верблюдов, ни воем собак; люди цепенели от ужаса при сознании своей безусловной беззащит­ности. Иоганн впал в полусознательное состояние; ему грезился родительский дом, и он не знал, что так невыно­симо жгло его глаза –слезы ли, горячей волной подступавшие к горлу, или раскаленная пыль? Какой жалкий, ужасный конец! Он припоминал, что в древности целая римская армия была засыпана самумом; ведь и теперь могло повторить­ся тоже самое. Через него беспрестанно проносились горячие волны. Сколько времени продолжалась эта пытка? Он потерял сознание времени и ему показалось, что прошла целая вечность. Мысли путались, как в горячке, все смешивались в один смутный хаос. Дыхание становилось все тяжелее, воспаление рта и горла все усиливалось, и Иоганну казалось, что приближается смерть. Другие испытывали то же самое. Доктор лежал, как мертвец, с посиневшим лицом, и не мог пошевельнуться. Бедуины выдерживали с гораздо большим успехом. Али-Сиаб (?) поднял голову и огляделся. Не убежать ли ему теперь? Он тихонько выпрямил­ся во весь рост; буря все еще бушевала, но порывы ветра стали реже и слабее. Бедуин стряхнул с себя песок, окликнул своего верблюда и уже хотел вскочить на него, но несколько товарищей тоже встали; он увидал перед собой несколько озлобленных лиц и услыхал жестокие слова. Несчастный уныло опустил руки и покорился своей судьбе. Наконец, люди стали постепенно подниматься из песка, но доктора и Иоганна пришлось с трудом приводить в чувство»³¹.

Другой путешественник рассказывает, как в июне 1862 года они были застигнуты в пустыне самумом:

«Мы постепенно подвигались вперед, как однажды случилось приключение, которое чуть не положило конца и путешествию, и путешественникам. Это был самум. Было около полудня, – полудня летнего солнцестояния на безоблачном небе Аравии, раскинувшемся над опаленной пустыней, когда внезапные и жгучие порывы ветра начали дуть с юга; в то же время удушливость воздуха усиливалась с каждым мгновением, так что я и мой товарищ спрашивали друг друга: что бы это значило и что может из этого выйти? Мы повернулись, чтобы спросить проводника, но тот уже укутал свое лицо плащом и, припав к шее своего вер­блюда, не отвечал ни слова. Его товарищи, двое шераратских бедуинов, сделали тоже и также молчали. Наконец, после неоднократных вопросов, проводник, вместо того, чтобы отвечать на них прямо, указал на маленькую черную палатку, находившуюся, к счастью, в не дальнем расстоянии впереди нас, говоря: «позаботьтесь, чтобы ваши верблюды не остановились и не легли». Затем, дав своему собственному верблюду несколько сильных ударов, он вновь погрузился в молчание.

«Мы с беспокойством смотрели по направлению к палатке: она была еще во ста, или более шагах от нас. Между тем порывы ветра становились все жарче и сильнее, и нам стоило большого труда заставить своих верблюдов идти вперед. Горизонт быстро потемнел до фиолетового цвета и, казалось, охватывал нас, подобно занавесу, со всех сторон, тогда как в то же время, удушающее дуновение точно из какой-то огромной печи, обращенной своим жерлом как раз на нашу дорогу, непрерывно обдавало нас зноем среди этого сумрака. Наши верблюды, несмотря на все наши понукания, начали беспокойно вертеться и склонять колени, чтобы лечь. Самум сильно действовал на них.

«Разумеется, мы последовали примеру своих арабов, укутав свои лица, и ударами и пинками заставляли шатав­шихся верблюдов идти вперед, к единственному близкому пристанищу. Атмосфера была так сильна, зной был до того жгуч, что казалось, сам ад поднялся из земли и хлынул на нас сверху. Но мы еще имели время, и в тот момент, когда ядовитый ветер достиг наибольшей силы и сосредо­точенности, мы уже все лежали, растянувшись внутри шатра, укутав головы; мы почти задыхались, но находились в безопасности. Наши верблюды лежали точно мертвые, вытянув свои длинные шеи на песке.

«При нашем прибытии мы нашли в шатре одинокую бедуинку, муж которой, со своими верблюдами, находился в отсутствии. Не говоря ни слова, проводник растянулся на полу. Все молча последовали его примеру.

«В таком положении мы оставались около пяти минут, во время которых чувствовали только сильный жар, точно раскаленное докрасна железо медленно двигалось над нами. Затем стены палатки начали трепетать от возвратившихся порывов ветра, и это было признаком, что самая худшая сторона самума миновала. Полумертвые от истощения, мы встали и открыли свои лица. Мои товарищи были похожи более на трупы, чем на живых людей; таков же, вероятно, был и я. Однако, несмотря на предостережение, я не удержался от того, чтобы не выйти из шатра – посмотреть на верблюдов; они все еще лежали пластом, точно убитые. Воздух все еще был сумрачен, но скоро просветлел до своей обычной ослепительной ясности. Во все продолжение действия самума атмосфера была совершенно свободна от песка и пыли, так что я не в состоянии объяснить ее стран­ной темноты в это время»³².

Обилие влаги в атмосфере является, по словам Реклю, первым преимуществом климата Емена, а затем более умеренная, вследствие влажности, температура. Население более высоких местностей пользуется постоянно умеренным климатом, тогда как в низовьях раскаленный песок жжет ноги путников. Естественные продукты этих более высоких областей также сильно отличаются от производства степей и соответствуют иному образу жизни обитателей:       до некото­рой высоты над уровнем моря проникают еще кочевники- пастухи со своими стадами, но выше (некоторые террасы под­нимаются на 2000 и более метров, а хребты на 3000 метр.), на склонах обитают уже земледельцы, живущие исключитель­но от плодов земных. Для правильного земледелия им приходилось задерживать воду на склонах, устраивать резервуары и подземные акведуки. Такой тяжелый и упорный труд поддерживал и содействовал развитию умственных сил населения. Труд оседлых жителей хорошо вознаграждался: произведения земли, даже дикие растения служили дорогими предметами торговли с дальними странами, и это содейство­вало благосостоянию населения и повышало уровень цивилизации. Эта область Аравии с давних пор славилась растениями, выделяющими ароматические вещества и ценные смолы, а также лекарственными растениями. С самых древних времен из юго-западной Аравии вывозили в другие страны: александрийский лист, кассию, мирру, ладан³³, камедь и Celastrus edulis, употребляемый в качестве кофе и опьяняющий, как гашиш, но в более слабой степени. Кроме того, там же разводились разные пряности и красильные вещества³⁴.

Из хлебных растений на плоскогорьях Аравии успешно возделываются: пшеница, кукуруза, рис, просо, чечевица, а из садовых растений: виноград и разные плодовые деревья и кустарники, как например: гранаты, померанцы. Хлопчатник и сахарный тростник также известны Аравии. Но в Хиджазе самым ценным и распространенным деревом была и остается финиковая пальма, имеющая в этой области более ста разновидностей. Она, вмеcте с виноградом, доставляет жителям любимую приятную пищу. По преданию, основатель ислама, уроженец Хиджаза сказал: «финиковое дерево – ваша мать». В одном месте Корана основатель ислама, рисуя картину домашнего довольства, рассказал следующую причту о двух человеках: одному из них Бог возрастил два сада из виноградных лоз и обсадил их кругом пальмами, а между ними засеял нивы. Оба сада приносили плоды, в которых не было никакой порчи. Внутри садов Бог повелел протекать реке… И сказал хозяин этих садов своему другу, разговаривавшему с ним: «Я богаче тебя имуществом и счастливее семейством» (гл. 18, ст. 31–32).

Финиковая пальма много раз упоминается в Коране «Из плодов пальм» –говорится в этой книге – «вы достае­те себе упоительную влагу и прекрасную пищу: в этом знамение для людей рассудительных». (Гл. 16, ст. 69). Чтобы представить все выгоды, доставляемые пальмой жителям пустыни, нужно иметь в виду, что каждое финиковое дерево дает в среднем 600–800 фунтов плодов. Цветение его начинается обыкновенно в конце декабря, а созревание плодов продолжается с июля до ноября. Из 100 частей плода 10 частей приходится на косточку, 5 – на кожицу и 85 на плодовое мясо. В 100 частях финиковой мякоти за­ключается: 30 частей воды, 36 сахара, 23 белковых веществ, 1 часть клетчатки, 0,75 лимонной кислоты и других минеральных веществ и особенно так называемого кумарина, которому финики обязаны своим превосходным вкусом.

«Арабы приготовляют себе из фиников весьма разно­образные блюда: плоды употребляются ими как в свежем виде, так и в сушеном, вяленом и вареном. Финики остаются свежими в течение трех месяцев, и так как их период созревания весьма различен для разных сортов, которых здесь насчитывается более шестидесяти, то и блюда бывают весьма разнообразны. Bcе европейские путешественники, посетившие оазисы, как Фогель, Барт, и др. единогласно подтверждают, что опытные хозяйки-аравитянки готовят из фиников в течение месяца ежедневно разные блюда, так что ни одно блюдо ни разу не повторяются в течение сказанного времени.

«По словам известного исследователя центральной Аф­рики – Рольфса, самым любимым блюдом арабов-пустынножителей являются свежие финики, которые они обмакивают в растопленное сливочное масло: но подобная роскошь доступ­на только наиболее самостоятельным; лица же среднего достатка заменяют сливочное масло сывороткой из-под сбитого масла (пахтаньем), которой они запивают съедаемые плоды: самые бедные запивают водой для утоления возбуждаемой финиками жажды. Пока семья араба обедает, собаки поодаль дожидаются, когда им кинут порченные или недозревшие плоды, которые они с жадностью съедают; для овец и коз приготовляется лакомый корм, состоящий из толченых финиковых косточек. Этим же кормом питаются в Сахаре лошади, ослы и верблюды.

Часть плодов в вяленном виде, предварительно освободив от косточек, укладывают в корзины, плотно сжимают и, таким образом, получается «финиковый хлеб» – чрезвычайно вкусные лепешки, легко сохраняющиеся в течение многих лет. Продающаяся в Каире арабами, так называемая, «финиковая колбаса» есть не что иное, как финиковый хлеб, к которому жители пустыни примешивают известную часть сладкого и горького миндаля. Наконец, высушенные до твердого состояния финики арабы превращают в муку, которую едят просто, сварив на воде или же с прибавлением ячменной муки и масла. Из этой муки и оливкового масла арабы пекут оладьи, соусом к которым служит сироп или, вернее, сгущенный сок из свежевываренных фиников.

«Верхушечные почки и цветочные чашечки также идут в пищу: изрубленными, – с приправой оливкового масла, их едят под названием «пальмовой капусты», а сваренными со сгущенным финиковым соком они являются любимым блюдом, которое арабы называют «пальмовым сыром».

Наконец, молодые побеги на самой вершине короны весьма вкусны, напоминают орехи. Если к этому прибавить, что сушеные и размолотые ядра финика дают весьма вкусный кофе, то обзор пищевого значения этой пальмы будет исчер­пан, но не будет закончен обзор прочих полезных применений, какие находит себе это удивительное растение.

«Окруженный безбрежной и безжизненной пустыней, по которой вечно несутся песчаные волны, движимые ветром, и где кроме неба и песка, ничего нет, араб-пустынножи­тель естественно явился бы вполне беспомощным, если бы не существовали эти пальмы. Не только пищу себе и корм для животных добывает человек с одного и того же дерева, но и всю обстановку. Из огромных и крепких листьев он изготовляет себе всю домашнюю утварь, ковры, циновки и попоны; из стебельных волокон и тоненьких стеблей вьют веревки, вяжут мешки и сумки, приготовляют прочную ткань холст и нитки. Из сшитых листьев образуется навес и крыша над домами, которые строят из пальмового же дерева. Из древесных волокон приготовляют мочалу, которую здесь, в этой страшной по температуре стране, приходится беспрестанно применять при купании; из них изготовляются также невода для рыбной ловли, плетутся сандалии и туфли, а подошвы для них выделываются из пальмовой коры. Отсюда ясно, что арабы не даром называют это дерево «Божьим благословением»³⁵.

Кроме пальм в Аравии встречаются: гада, таль, исбая, акация, лиственница, чема, а также мярх, гафар, маслина, смоковница, тамаринд, бананы, виноград и гранаты³⁶. Опи­сывая прелести райской жизни, Мухаммед говорил: «Тем, которые боятся Господа своего будут иметь два сада, обильные деревами… Но кроме тех двух есть еще два сада – темно-­зеленые и в обоих два многоводные источника… В обоих плоды, пальмы, гранаты». (Гл. 55, ст. 46–68). – Наконец, зерна кофейного дерева, растущего в окрестностях Мокки, составляют также предмет торговли; и современные арабы охотно разводят это дерево, но арабам эпохи Мухаммеда кофе не был известен³⁷.

Бедность флоры Аравийского полуострова отражается и на бедности его фауны. Диким зверям нет достаточной пищи в Аравии и убежища в обширных открытых пространствах полуострова; тем не менее в Аравии были известны: из хищных зверей – львы, леопарды, гиены и лисицы, а из диких травоядных – каменный баран, козерог, антилопы, газели и дикие ослы; из домашних животных в Аравии с давних времен разводились: овцы и козы, составляющие целые стада кочевников, а также коровы; но особенно славились: верблюды и ослы, а позднее – лошади³⁸. В Омане водятся самые быстрые дромадеры, а в горах Гадрамаута верблюды, отли­чающиеся особенной смышленостью. Порода верблюдов в Аравии имеет очень много разновидностей, но все они одинаково любимы местными жителями, потому что они удовлетворяют всем потребностям жителей, не только как вьючное, но и как верховое животное. На верблюдах оседлые арабы вы­езжали даже на войну, Реклю приводит арабскую легенду, по которой «верблюд и финиковая пальма были сотворены Богом из той же земли, как и Адам; они были в земном раю вместе с первым человеком, они будут сопровождать его также и в будущий мир, как это символизировал древний обычай, требовавший, чтобы верблюда оставляли умирать с голоду подле могилы его умершего хозяина. Этот жестокий обычай не соблюдается более со времен Мухаммеда; но если араб теперь уже не приобщает верблюда к своей смерти, то он заставляет его делить с ним существование, допускает его к своим празднествам и даже к религиозным обрядам; когда толпа пилигримов собирается у подошвы горы Арафат, с высоты верблюда раздаются поучения пропо­ведника. Первая мечеть была построена на том месте, где легла на ночлег верблюдица пророка во время бегства его из Мекки в Медину – события, от которого мусульмане ведут свое летосчисление (хиджра). Новорожденного верблюжонка араб носит на руках: «у нас родился ребенок!» радостно кричат члены семьи, как будто дело идет о появлении на свет нового сочлена, человеческого младенца: за ним также заботливо ухаживают, как за родным сыном или дочерью; ему навешивают на шею амулет, чтобы отвра­тить от него дурной глаз. Никогда араб не ударит своего верблюда; на ходу он подбадривает его только голосом и пением; он говорит с ним, как с товарищем, и рассказывает ему длинные истории и сказки; он никогда не позволит оскорбить его и смотрит как на личную обиду, на всякое браное слово, сказанное его любимому животному. Как брат в семье, верное животное может сделаться причиной родовой мести: кровь верблюда требует крови чело­века. Шестьсот имен и эпитетов по Бурхгарту, тысяча по Шардену, – обозначают и прославляют верблюда. Араб пустыни платит свой долг признательности животному, без которого он не мог бы бежать в пустынные пространства и сохранить свою гордую независимость. Если бы у него не было верблюда, он тоже подпал бы под иго завоевателей; без верблюда и араб был бы принижен до уровня тех презренных феллахов, которые пашут землю на берегах Нила или Оронта»³⁹.

Наряду с верблюдом в Аравии, как вьючное живот­ное, считается осел, а как верховое – лошадь. С арабским ослом, по физическим качествам и по смышлености, не может идти в сравнение наш туркестанский осел, а «араб­ская лошадь» известна всему миру⁴⁰. По словам гр. Врангеля, чистокровные лошади не имеют более благородного представителя, чем чистая арабская лошадь; она стоит на границе между естественными и культурными расами и, в качестве благороднейшего животного в мире, одинаково приводит в восхищение и естествоиспытателя, и знатока лошадей, и поэта… В глазах арабов лошадь самое благородное из всех животных и потому она пользуется почти таким же уважением, как знатный человек, и большим, чем обыкновен­ный смертный… Она необходима арабу в жизни, для существования; с помощью ее он кочует, путешествует; верхом на ней пасет свои стада; благодаря ей блистает в битвах, на празднествах, общественных собраниях; араб живет, любит и умирает на своем коне. Любовь к лошади – чув­ство, врожденное арабу, особенно бедуину; он всасывает с молоком матери уважение к этому животному. Это благород­ное создание – самый надежный товарищ воина, самый верный слуга властелина, любимец всего семейства. Вот поэтому-то араб и наблюдает за лошадью с тревожной заботливостью, изучает ее нрав, потребности, воспевает ее в стихах, прославляет в песнях, находит в ней самый приятный предмет блюда. «Когда Творец пожелал создать коня – поучают арабы – Он сказал ветру: Я хочу, чтобы от тебя родились существа, назначенные для того, чтобы носить Моих поклонников. Это существо должно быть любимо и почитаемо Моими рабами. Оно должно внушать страх всем тем, которые не слушаются моих заповедей». И Бог создал лошадь и воззвал к ней: «Я создал тебя совершенной. Bcе сокровища земли лежат перед твоими глазами. Ты будешь повергать под свои копыта Моих врагов и носить на спине Моих друзей. Ты будешь седалищем, с которого будут возносить ко Мне молитвы. По всей земле ты должна быть счастлива и почитаема больше вcех остальных созда­ний, так как тебе будет принадлежать любовь господина земли. Ты должна летать без крыльев и побеждать без меча» … Хорошо воспитанная породистая арабская лошадь неутомима.

Блент, хорошо знакомый с качествами арабской лошади, говорит:

«Арабская лошадь – смелый скакун, может быть, самый смелый во всем свете» … Вот какие похвалы арабы расточают своей лошади: «Не говори, что это животное – моя лошадь; скажи, что это – мой сын. Она бегает быстрее бурного ветра, быстрее, чем взгляд скользит по равнине; она чиста как золото; ее взор ясен и зрение так остро, что она видит волосок в темноте; она догоняет на бегу газель; орлу она говорит: «я мчусь по воздуху так же, как ты». Когда она слышит пение девушек, то ржет от радости, а свист пуль подымает ее дух; из рук женщин она выпрашивает себе подачку, а врага бьет копытами в лицо. Когда она может бежать по желанию сердца, то проливает из глаз слезы радости. Для нее все равно – чисто ли небо, или бурный ветер пылью застилает солнце, так как благородный конь презирает ярость бури. На этом свете нет лошади, ей равной. Она несется с быстротой ласточки; она так легка, что могла бы танцевать на груди твоей воз­любленной, а та не ощутила бы ее тяжести. Поступь ее так спокойна, что на полном скаку ты можешь выпить на ее спине полную чашку кофе, не пролив ни капли. Она понимает все, как сын Адама: ей не достает лишь языка»⁴¹.

За такие выдающиеся качества арабские лошади считаются друзьями своих хозяев и никогда не видят от них ниче­го, кроме ласки и доброго слова; за то и конь никогда не лягнет своего хозяина и не сбросит его, а в минуту опас­ности не щадит себя. В древней арабской поэзии конь занимает если не первое, то одно из самых видных мест. И это понятно; древний арабский рыцарь (Фарис) без коня немыслим, и все его подвиги безусловно обязаны превосходным качествам этого благородного животного.

Из птиц в Аравии известны: орлы, соколы, коршуны, вороны, удоды, а также – горлицы, куры и фазаны; но самое видное место принадлежит страусу, этому верблюду в царстве птиц. Перья страуса составляют ценный предмет торговли. Из пресмыкающихся и насекомых в Аравии водятся также: змеи, ящерицы, скорпионы, пауки и саранча. Последнюю бедуины охотно употребляют в пищу (ср. Еванг. рассказ о пище св. Иоанна Предтечи).

Из металлов в Аравии добывались золото⁴², железо, медь, позднее свинец, а из драгоценностей – жемчуг, яхонты и кораллы.

Отправление товаров к разным торговым пунктам производилось караванным способом при помощи верблюдов, характерно называемых «кораблями пустыни». Основатель ислама и сам принимал участие в караванной торговле, сначала вместе со своим дядей, а потом, как доверенный первой своей жены Хадиджи. Путешествия эти познакомили Мухаммеда с религиозным и политическим состоянием Аравии, а также и с природой страны. Родясь внутри полу­острова, он во время своих торговых путешествий доходил до береговых границ Аравии; путешествия дали ему много новых мыслей. Пользуясь во время своей жизни верблюдом, Мухаммед отдавал должное значение и водяному пути, считал море благодеянием Божьим для арабов: «Бог отдал во власть вам море, говорится в Коране, чтобы из него вы питались свежим мясом, чтобы доставали из него украшения для себя, какие есть на вашей одежде. Видим, как ко­рабли с шумом рассекают море, чтобы доставить вам блага от Бога и побудить вас к благодарению» (гл. 16, ст. 14; ср. гл. 34, ст. 13). В другом месте он поучает неверующих картиной волнующегося моря: «Дела неверующих подобны мраку над морской пучиной, когда волны покрывают ее, поднимаясь одна над другой, а над ними туча; слои мрака один другого темнее, так что протянувший свою руку едва видит ее (гл. 24, ст. 40). Или, вот более полная картина природы Аравии, как изобразил ее Мухаммед в Коране: «Бог творит скот: от него вам теплая одежда и другие полезные вещи; от него вам также и пища; от него вам приятность в то время, когда вечером загоняете его в стойла, и в то время, когда утром выпускаете его на пастбища. Вам переносит он тяжести в те страны, в которые вы могли бы достигать только с усилием для себя. Господь ваш истинно благ, милосерд. Он творит коней, мулов, ослов, чтобы вам ездить на них и щеголять ими. Он творит и то, чего вы не знаете… Он посылает с неба воду: от нее вам питье, от нее растения и трава, на которой вы пасете стада свои. Ей возвращает Он для вас хлебные посевы, маслины, пальмы, виноградные лозы и всякие плоды; в этом знамение для людей размышляющих. Он поставил на службу вам день и ночь, солнце и луну; звезды служат вам по Его повелению: в этом знамения для людей рассуждающих. Что рассеял Он для вас на земле! Как разнообразна она своими цветами! В этом знамение для людей понимающих. Во власть вам Он дал море чтобы из него питались вы свежим мясом, из него доставали себе украшения, какие на вашей одежде. Видишь, как корабли с шумом рассекают его, чтобы доставить вам благотворения Его и возбудить вас к благодарности. Он поставил на земле горные твердыни, чтобы она с вами не колебалась; реки и дороги, чтобы ходить вам прямыми путями. Горные вершины вместе со звездами указывают вам прямые пути. Так, ужели Тот, Кто творит, таков же, как тот, кто не творит? Ужели вы не понимаете этого? Если станете перечислять благодеяния Божии, то вам вполне не исчислить их» (гл. 16, ст. 5–18).

Заимствована из соч. «История человечества» Винклера, Нибура и Шурца (т. 3). Перев. Под редакцией В. Вл. Бартольда и В. А. Тураева.