Чин и метод. Священный метод

«Всякому житию свой чин и свое время»

Прп. Исаак Сирин¹⁰²⁷

Нетрудно заметить, что «в наше время в сознании значительного числа людей, занимающихся духовными и богословскими предметами, царит некая путаница»¹⁰²⁹.

И это неизбежно, когда у людей отсутствует опыт углубленной молитвы, когда сознание их не преображено умно-сердечным деланием. Много общих слов о высоких целях и возвышенных состояниях слышно от наших пастырей, но цель от этого не становится ближе. Множество проповедей и книг посвящено общим положениям и рассуждениям о молитве, но она у нас от этого не становится глубже¹⁰³⁰.

Ни пастыри, ни доступная нашему пониманию аскетическая литература, как правило, не дают столь желанной конкретики – необходимых практических указаний, непосредственного руководства в области умного делания. Нам «не указывают путь и метод», тот самый «аскетический исихастский метод», который и является прямым, магистральным путем к стяжанию созерцательного дара и прижизненного обожения¹⁰³¹.

И вот результат: «современные монахи отвращаются от трезвенного созерцания и сердечной молитвы». Часто даже понятия не имеют о подвиге внутреннего делания¹⁰³².

А если монашество не владеет священным методом трезвения и умного безмолвия, не познало благодатного соединения ума с сердцем, не живет дыханием самодвижной молитвы, – то что же тогда остается мирянам, для коих монахи призваны стать тем светом, стяжать который инокам надлежит от ангелов?

Остается с прискорбием констатировать: «Многие люди ходят в храмы, но не многие живут во благодати Духа Святого. Много людей крещеных, но не много знающих сокровенную духовную жизнь»¹⁰³³. Уровень духовности и элементарной просвещенности в современном обществе настолько занижен, что на истинно духоносных подвижников возводят хулу, а высший путь к духовному совершенству объявляется ересью и прелестью¹⁰³⁴.

И вот прп. Иосиф Исихаст вынужден предупреждать своих чад в миру: «Не рассказывай многим то, о чем я тебе пишу, ибо людей века сего это не занимает». Когда «им говорят об умном делании и молитве, они думают, что речь идет о какой-то ереси. Таковы, к сожалению, люди нашего лукавого времени»¹⁰³⁵.

Но, вместе с тем, надо признать, обстоятельства несколько изменяются. Сегодня нам явлены писания того же прп. Иосифа Исихаста, а также старца Емилиана Симонопетрского и некоторых других богодухновенных отцов, чье слово указывает нам и путь, и метод – тот самый «аскетический исихастский метод». И, стало быть, уже невозможно оправдываться тем, что нас якобы недостаточно просвещают¹⁰³⁶.

Вот и мы, сообразуясь с насущным требованием «указывать путь и метод», по мере наших сил рассмотрим в этом разделе вопросы молитвенной практики. Постараемся восполнить, насколько это возможно, недостающее по различным причинам в других источниках¹⁰³⁷.

Однако надо предупредить: эта часть книги предназначена не для всех. В отличие от остальных изданий серии «Путь умного делания», призванных ознакомить и подготовить, раздел «Чин и метод» предназначен тем, кто как раз уже подготовлен. Здесь материал для тех, кто не поверхностно воцерковлен, но глубоко погружен в церковную жизнь, для кого молитва Иисусова это не исполнение правила, но стержневая и неотъемлемая часть повседневного бытия, для кого святоотеческое учение не только литература и не просто теория, но – содержание и смысл его собственной жизни.

Особенность этого материала в том, что его усвоение зависит от личного духовного опыта. При его недостатке, при отсутствии практики в этой области есть опасность неверного понимания, неточных интерпретаций смысла написанного¹⁰³⁸.

Проявим же осторожность, «чтобы читающий, оказавшись не понимающим того, что читает, не почел написанного не имеющим смысла»¹⁰³⁹. Точнее, не исказил бы его невольно, нанося тем самым себе духовное повреждение.

Готовность к стяжанию умной молитвы вызревает, в частности, как плод всесторонней аскезы – «умерщвления сердца для мира», без чего человеку не овладеть собственным вниманием, не приручить его. А без этого, как известно, и «краешком губ не сможем испробовать умной молитвы»¹⁰⁴⁰.

Тех, кто еще обучается навыку Иисусовой молитвы, мы отсылаем к другим нашим книгам¹⁰⁴¹, памятуя завет отцов: «Великое зло – преподавать какое-либо высокое учение тому, кто еще находится в чине новоначальных и по духовному возрасту – младенец»¹⁰⁴². Здесь же, в разделе, посвященном исихастскому методу, начиная с главы «Первый фронт», обращаемся к тем, кто вполне утвердился в молитве, обрел проверенный временем опыт, достаточный для того, чтобы без опасения приступать к занятиям умным деланием¹⁰⁴³.

Есть среди нас натуры торопливые, увлекающиеся, кому обычно не терпится заполучить скорые результаты, кто склонен опрометчиво браться за то, к чему еще не вполне готов. А способны ли мы самостоятельно определить собственную готовность? Тот, кто достаточно опытен и разумен, понимает, что – нет. И потому он обратится за советом и благословением, причем далеко не к любому священнику, но постарается отыскать духовно зрелого, авторитетного пастыря и, что особо актуально ныне, не чуждого святоотеческого духа.

Преждевременный подвиг не бывает полезен, а часто оказывается губителен, поскольку «всякому житию свой чин и свое время... Всякому делу свой порядок, и всякому роду жизни известное время. Кто прежде времени начинает то, что сверх его меры, тот ничего не приобретает, а только усугубляет вред себе»¹⁰⁴⁴.

Нам предписана осторожность, будем ныне без дерзостной торопливости вникать в отеческое учение и в меру сил овладевать практическим навыком. А в свое время наступит пора, когда и мы обретем духовную безопасность, когда придем в меру тех, о ком сказано: «старцы уже пережили время осторожности и извлекают пользу из чего только захотят»¹⁰⁴⁵.

Прежде чем приступить к конкретным вопросам практики, здесь, в главе «Священный метод», кратко скажем об особенностях пути умного делания, о существе исихастского метода, поговорим об угрозе прелести, о специфике аскетических текстов и о причинах присущей им скрытности в отношении технической стороны молитвы.

В очередной раз встречаемся с проблемой терминологии. Имеется ряд близких по смыслу выражений, которые иногда используют как синонимы, а иной раз их же наделяют самостоятельным значением, что вносит некоторую смысловую размытость и путаницу. Это такие понятия, как: исихастский путь, или метод; внутренний подвиг; путь духовного, внутреннего, или умного, делания; путь хранения ума, или умно-сердечного трезвения, или же священнобезмолвия; а также: психофизический метод, или метод художественной молитвы. И тому подобное.

На самом деле часть этих выражений, действительно, синонимы, а часть – понятия разного плана или масштаба: одни имеют широкий обобщающий смысл, другие более узкое значение, третьи указывают на конкретные частности. Попробуем внести ясность.

Общее понятие первого уровня – это так называемый внутренний подвиг, или, что то же самое, исихастский путь. Это то магистральное направление в православии, в котором богословие исихазма получает свое практическое воплощение, тот самый «путь и метод, то есть аскетический исихастский метод»¹⁰⁴⁶, указанный нам святыми отцами, в частности в Добротолюбии. На этом особом духовном пути подвижник ведет разностороннюю работу сразу в трех направлениях: над телом, душой и духом.

Когда из трех этих направлений отдельно рассматривается последнее, то к нему применимо более узкое конкретизирующее понятие второго уровня – именно эта специфическая деятельность, эта духовная работа и называется умным деланием (noerav pràxi»)::. Синонимы: умно-сердечная молитва, или трезвение; хранение, или бодрствование, ума; блюдение сердца; сердечное, или умное, безмолвие; тайное поучение; священнобезмолвие и подобные. Все эти выражения указывают на особую духовную практику, цель которой – соединение ума с сердцем, стяжание непрестанной сердечной молитвы, восхождение к созерцанию.

И уже как понятия третьего уровня используются термины психофизический метод, или метод художественной молитвы. Здесь обычно имеются в виду конкретные технические приемы, которые применяют в молитвенной практике при занятии умным деланием. В том же смысле иногда употребляют выражение исихастский метод, имеющее двойственное значение, так как оно же часто подразумевает внутренний подвиг вообще, путь исихазма в целом.

Обозначенная тема обширна, многопланова и претендует на отдельное издание. В этой главе предлагаем лишь краткий ее обзор.

* * *

Два пути – долгий и краткий – ведут человека к единению с Богом. На тот или иной из них вступает православный подвижник в соответствии со своим призванием. Первый условно именуется в аскетике путем внешнего подвига, второй – путем подвига внутреннего. Различает их прежде всего то, что первый ограничивается традиционной аскезой, тогда как второй помимо этого дополняется практикой умного делания.

Выражение внешний подвиг, как и его синонимы – подвиг телесный, внешнее, или телесное, делание, телесное упражнение и тому подобные – традиционны для аскетической литературы¹⁰⁴⁷.

Это понятие подразумевает весь спектр подвижнических трудов, таких как пост и все виды воздержания, любое рукоделие, работы на послушаниях, все виды аскезы, благочестия и деятельных добродетелей. Это также богослужение, молитвенное бдение, все формы молитвенных правил и молитвословий¹⁰⁴⁸.

Все это, вкупе с трудом покаянным, необходимо в свою меру каждому мирянину и иноку ради спасения собственной души¹⁰⁴⁹.

Если же, сверх того, христианин посвящает свою жизнь занятию умным деланием, если занят стяжанием умно-сердечной самодвижной молитвы по методу исихастов, то таковой становится на путь подвига внутреннего. О преимуществах и предпочтительности именно этого «внутреннейшего» пути для стремящихся к духовному совершенству многое сказано нашими отцами¹⁰⁵⁰.

И иногда сказано весьма категорично. Таковы, например, суждения древних: «Если внутреннее делание не поможет человеку, то напрасно он трудится во внешнем»¹⁰⁵¹.

Также «прп. Исаак телесное делание без умного назвал подобным неплодной утробе и сосцам сухим, ибо к познанию Бога, сказал он, приблизить оно не может... И многие святые отцы говорили так, и все согласны в этом... Так и блаженный Филофей Синаит, говоря об иноках, только внешнее делание имеющих, по простоте же не ведающих мысленной брани и небрегущих об уме, повелевает молиться о них и научать, чтобы как они от исполнения злых дел удерживаются, так в еще большей мере очищали бы ум, который есть зрительная [созерцательная] сила души»¹⁰⁵².

По известному изречению прп. Агафона, инока Египетского Скита: «Телесное делание – только лист; внутреннее же, то есть умное, – это плод»¹⁰⁵³. Страшное слово приводит при том святой: Всяко убо древо не творящее плода добра посекается и во огнь вметается¹⁰⁵⁴. Такое «изречение произнес этот святой против всех, не хранящих ума, а уповающих на одно телесное делание... Страшно, отец, твое изречение!». И потому «все тщание наше должно быть о плоде, то есть о хранении ума» в сердечном трезвении¹⁰⁵⁵.

По учению прп. Паисия Молдавского, «умную молитву нельзя рассматривать в качестве одного из возможных молитвенных методов, полезных, но не обязательных для духовной жизни христианина». На самом деле это единственно истинный путь, ибо в идеале «каждый христианин... призван иметь... обоженное человеческое естество»¹⁰⁵⁶.

О том же говорят отцы и нашего века: «Нельзя себе представить Православие вне исихастской традиции. Исихазм – квинтэссенция Православного предания. Исихазм – основа догматико-богословских решений Вселенских соборов как пути очищения, просвещения и обожения во Святом Духе»¹⁰⁵⁷.

Примечательно слово современного афонского старца¹⁰⁵⁸. «Традиционно все отцы делились на два лагеря: тех, кто идет по пути телесного подвига и внешнего делания, и тех, кто следует по пути умного делания. Можно, конечно, выполнять и так называемую «черную работу», работу грузчика [телесный подвиг], и это неплохо: делатель внешних подвигов тоже получит награду. Но старец Иосиф Исихаст нашел более короткий путь, который доступен каждому. Именно поэтому нам не будет никакого оправдания – и прежде всего мне, – если мы не последуем этому пути»¹⁰⁵⁹.

Тем не менее во все времена моменты подъема духовной жизни сменяются затяжными периодами снижения и упадка, когда путь умного делания предается забвению, оставаясь сокровенным уделом одиночек. Так, «прп. Григорий Синаит, живший в XIV столетии, когда прибыл на Афонскую Гору, то нашел, что многочисленное монашество ее не имеет никакого понятия об умной молитве, а занимается лишь телесными подвигами, совершая молитвы лишь устно и гласно»¹⁰⁶⁰.

Точно в той же ситуации оказался прибывший на Афон спустя четыре столетия прп. Паисий Молдавский. Та же картина наблюдалась в нашем недавнем дореволюционном прошлом: «У нас в России господствует телесный подвиг, а о душевном [духовном] почти утрачено само понятие»¹⁰⁶¹.

Тем более усугубляется кризис духа в последние времена. В наши дни «сатане удалось извратить дух подвижничества и подменить его внешним» подвигом, «тогда как настоящая цель монашества – обожение. Монашество призвано делать нас причастниками Божественных энергий – таков его богословский и онтологический смысл, – но вместо этого сегодня оно сводится к внешней деятельности», и это «ведет человека к ложной духовности», что «свидетельствует о разложении монашества, чего давно и добивался сатана»¹⁰⁶².

* * *

Итак, путь внутреннего подвига признается святыми отцами высшим, преимущественным направлением в православии¹⁰⁶³.

В чем же заключаются его преимущества? Чем путь исихаста выше подвига внешнего – пути более широкого, общеизвестного, общедоступного, более, так сказать, популярного?

Евангелие учит «о состоянии спасения и о состоянии христианского совершенства»¹⁰⁶⁴, что соотносимо с двумя подвижническими путями. Если спасение души от вечной погибели достижимо на пути внешнего подвига, то на пути подвига внутреннего помимо спасения обретаются дары духовного совершенства¹⁰⁶⁵.

Последнее есть полная реализация потенций человеческой природы, когда сотворенный по образу Бога достигает Его подобия, когда молитва становится созерцанием Бога и потустороннего мира, когда обоживающая благодать еще при жизни человека преображает его тварное естество.

Для спасения души человеку необходимо достичь ее очищения от греховных страстей¹⁰⁶⁶. Происходит это при завершении деятельного периода духовной жизни¹⁰⁶⁷.

Между тем внешний подвиг требует для очищения стольких трудов и усилий, что на это едва хватает целой жизни, – и, в лучшем случае, подвижнику удается одолеть только деятельный период. На дальнейшее духовное возрастание у него просто не остается земного времени, а главное – не имеется тех внутренних ресурсов, которыми человек обогащается лишь на пути умного делания.

Внешний подвиг, как было сказано, путь долгий, бесстрастие на этом поприще часто достигается уже на смертном одре в горниле очистительной болезни¹⁰⁶⁸.

А иной раз благодатное состояние обретается уже за гробом, когда Господь освобождает душу от страстей в процессе перехода ее в вечность¹⁰⁶⁹.

Второй путь, как более краткий, к бесстрастию приводит быстрее, так как использует умное делание – «способ обращения ума в сердце для более легкого и скорого очищения ума и сердца... Этот способ молитвы очищает скорее всех остальных»¹⁰⁷⁰. Он позволяет завершить деятельный период не к концу жизни, но ранее, «намного быстрее», оставляя время и силы на дальнейший рост¹⁰⁷¹.

К тому же на этом пути подвижник вооружается особыми дарами благодати. Открывается перспектива стяжать совершенство, то есть пройти два или все три периода духовной жизни: обрести высшее просвещение в созерцательном богообщении, достичь определенной меры прижизненного обожения¹⁰⁷².

Шанс на такой духовный рост появляется у тех, кто посредством умного делания сподобился соединения ума с сердцем и тем самым введен в обновленное состояние сознания¹⁰⁷³.

В результате преображенный организм исихаста становится максимально восприимчивым к действию благодати, предуготовленным ко вхождению в созерцание, к божественному просвещению¹⁰⁷⁴, к усвоению прочих вышеестественных дарований.

Краткость этого пути обусловлена его прямизной. Магистраль внутреннего подвига, ведущая напрямую ко вратам Царствия, которое внутрь нас есть¹⁰⁷⁵, избавляет от лишних небезопасных блужданий по окольным извилистым тропам внешнего делания, позволяет «не тратить время на бесплодные поиски»¹⁰⁷⁶.

Что же конкретно позволяет внутреннему подвигу быть столь эффективным? Во-первых, принцип целостного развития, всесторонней одновременной работы надо всем телесно-душевно-духовным составом. Во-вторых, таинство соединения ума с сердцем по методу исихастов.

Существенное отличие исихастского метода в том, что он образует целостную систему всестороннего гармоничного развития личности, в отличие от внешнего подвига, где дисбаланс неизбежен, так как при одностороннем упоре на аскезу остается недоразвитым духовное начало.

Путь исихаста основан на выверенной стратегии, это одновременная работа на всех направлениях. Это очищение от страстей на уровне всех трех организмов – телесного, душевного и духовного; это исцеление трех сил души – желательной, раздражительной и мыслительной; это молитвенный подвиг на трех фронтах – в келье, в храме и в повседневной жизни. Если одно из направлений остается непроработанным, то неминуем общий застой, утрата динамики на пути к совершенству. И «только в гармоническом развитии и равновесии» всех этих начал реализуется в полноте наше предназначение¹⁰⁷⁷.

Работа над телесным организмом – это аскеза в широком смысле и прежде всего всестороннее самоограничение, все виды воздержания и утеснения плоти. Это способствует исцелению желательной силы, волевого начала. Сам по себе этот путь медленный, трудоемкий, но все же, хоть и с большими затратами, он ведет к частичному очищению естества.

Однако все это не имело бы смысла без работы над организмом душевным, без исцеления раздражительной силы, что достигается через стяжание смирения и прочих душевно-нравственных добродетелей. А преимущественно – через воспитание в себе любви к ближним¹⁰⁷⁸.

Путь к этому в основном лежит через страдание, через то, что называется терпением скорбей¹⁰⁷⁹.

Кому-то попускается через собственную мучительную болезнь обрести сострадательность и доброе отношение к ближним. Но, кроме этого, всем дается в качестве скорби понести два подвига: послушания и общежития. Оба поприща неизбежно проходят все. Если для инока это его монастырь или скит, то для мирянина – семья, соседи, работа, общество.

Послушание закономерно связано со страданием. Отсекать свои желания и потребности во исполнение воли чужой означает сокрушать свою самость, ущемлять свое эго. Это всегда болезненный, мучительный процесс для людей горделивых, эгоистичных, каковыми мы все являемся¹⁰⁸⁰.

Аналогично действует на душу принцип общежития, когда мы вынуждены считаться с другими, жертвенно, бескорыстно служить окружающим. Это значит чем-либо поступаться и ущемлять себя. Ведь наибольшая заповедь зеркальна, одна ее часть – возлюби Господа Бога – отражает всегда другую: возлюби ближнего твоего¹⁰⁸¹. Поэтому наши наставники заповедуют руководствоваться стержневой идеей: «Любовь к Богу – это боязнь обидеть, причинить боль близким людям»¹⁰⁸².

В любом коллективе разнообразие в характерах, намерениях, поступках невольно вызывает взаимное неудовольствие, непонимание, обиду, раздражение, осуждение. Душевная работа над собой требует сдерживать собственные проявления и, сохраняя мир и благодушие, терпеть особенности и немощи других. Необходимо, преодолевая свои чувства, не задевать других, сглаживать всякое трение, снимать взаимное напряжение, со всяким смиренномудрием и кротостью и долготерпением, снисходя друг ко другу любовью¹⁰⁸³.

Чтобы исполнить это практически, требуется усилием ума, чувства и воли сместить свой фокус восприятия реальности, увидеть мир таким, каков он есть фактически. То есть не моделировать мысленно ближнего, ожидая, чтобы он был таким, как мне хочется, но воспринять его, как он есть, позволить ему оставаться самим собой. Таким, как Бог его сотворил, как жизнь его обработала, принять его как безусловную данность со всеми его «причудами»¹⁰⁸⁴.

Учась взирать на окружающих беспристрастно, мы начинаем движение ввысь – к вершинам бесстрастия, к заповеданному Отцом сыновству¹⁰⁸⁵.

Тогда не остается почвы для конфронтации, разочарования, недовольства. Мир окружающий обретает черты гармонии, а внутренний – благой покой¹⁰⁸⁶.

Такой труд души – это брань с гордыней. Процесс трудоемкий, долгий, бывает делом тяжелым, даже мучительным. Страдание происходит от угнетения нашей самости, ущемления эгоизма. Но тем это и целительно для души. В то же время, если мы не радеем о чистоте и здравии душевного организма, если отстаем на этом поприще, то окажемся не способны к занятию умным деланием. При недостатке зрелости на уровне душевном духовного роста ожидать не приходиться. Душа еще не готова к соединению ума с сердцем, не созрела для восприятия благодатных даров, не способна их удержать.

Третье направление во внутреннем подвиге – очищение духовного организма, преображение мыслительной силы. Решению этой высшей задачи служит умное делание как таковое. Полноценное исцеление и полная чистота ума и сердца достигаются не иначе как посредством умно-сердечной молитвы¹⁰⁸⁷.

* * *

Сказано древними: «Душу укрепляют любовь и воздержание, а ум-дух – молитва чистая и созерцание духовное»¹⁰⁸⁸. И еще: «Всему человеку следует очиститься, дабы сделаться достойным божественного озарения. Тело очищается воздержанием. Помышления и пожелания душевные очищаются любовью, а ум – молитвой»¹⁰⁸⁹.

«Не неради о любви и воздержании, – говорит прп. Максим Исповедник, – ибо они очищают страстную часть души». А именно: «раздражительную силу души обуздывай любовью; вожделевательную умерщвляй воздержанием; мыслительную воскрыляй молитвой, и свет ума никогда не помрачится в тебе»¹⁰⁹⁰.

Особого внимания заслуживает учение свт. Григория Паламы¹⁰⁹¹.

«Противостоя закону греха¹⁰⁹², – учит святитель, – мы изгоняем его из тела, вселяем ум управителем в телесный дом и устанавливаем с его помощью должный закон для каждой способности души и для каждого телесного органа». Владея волей, мы контролируем, что именно и в какой мере позволительно нам воспринимать и проявлять. «Действие этого закона называется воздержанием». Так, через аскезу, врачуется желательная сила души.

В чувственной части души воспитываем «наилучшее состояние, которое носит имя любовь». Тем самым преобразуем раздражительную силу. Мыслительную «способность души мы тоже совершенствуем, изгоняя все, что мешает уму стремиться к Богу, и этот закон именуем трезвением». Так через умно-сердечное делание очищаем и исцеляем духовный организм.

И тогда тот, «кто воздержанием очистит свое тело», кто «силой Божией любви сделает свою волю и свое желание опорой добродетелей», а трезвящийся ум свой «в просветленной молитве отдаст Богу, – тот получит и увидит в самом себе благодать, обещанную всем, кто чист сердцем»¹⁰⁹³.

В русле этой традиции учат и наши современники. Если «сила желания очищается воздержанием», а «раздражительную силу врачует любовь», то «умная [мыслительная] сила очищается трезвением, которое есть непрестанное внимание к своему уму и рассуждение помыслов, то есть отсечение мыслей и чувств, внушаемых врагом». В целом же «для очищения и освящения всех сил служит молитва»¹⁰⁹⁴.

Из описанных направлений внутренней работы остановимся на последнем – на врачевании духовного организма. Умное делание своей ближайшей целью поставляет воссоединение ума с сердцем-духом и стяжание самодвижной умно-сердечной молитвы. При этом происходит основательная перестройка всего душевно-духовного устроения, обновляется состояние нашего сознания. Такое не достигается стихийно, самодеятельными средствами, тем более не приходит само собой, без планомерной, систематической работы. Для чего и существует традиционный метод исихастов. Его детальному изучению посвящены последующие главы книги, здесь же начнем с общих стратегических принципов.

Прежде всего метод требует вести занятия молитвой поочередно в разных внешних условиях. Мы называем это сражением на трех фронтах. На первом фронте мысленной брани закладывается само каменное основание¹⁰⁹⁵ нашей победы, созидается фундамент, без которого духовная храмина не устоит¹⁰⁹⁶. Это уединенная келейная молитва. Затем открывается второй фронт, когда во время богослужения возводятся нерукотворные стены сердечной обители. Наконец, на поле битвы третьего фронта ограждаем душу защитной кровлей, подвизаясь во все оставшееся время суток, в процессе всех занятий, включая и труд, и отдых.

Таким образом «весь живот свой», всю полноту нашего бытия мы «Христу Богу предадим» в круглосуточном молитвенном подвиге, в денно-нощном богослужении. Только так созиждется умно-сердечный град ограждения¹⁰⁹⁷, защищенный и укрепленный, в недрах которого Господь изливает нам милость Свою¹⁰⁹⁸.

Смысл в том, что на каждом из фронтов, по мере выработки навыка умно-сердечной связи, прилагаются свои специфические усилия, так как ум и рассудок в разных условиях взаимодействуют между собой по-разному и молитва должна укореняться во всех состояниях сознания¹⁰⁹⁹.

Каждый раз обучение идет на ином уровне, по-своему питая и развивая умную деятельность, на каждом дается нечто недоступное на другом. Везде отрабатываются свои задачи, отвоевывается свой плацдарм. Поэтому рост идет всесторонний: молитвенный опыт, получаемый на одном фронте, углубляется на другом и закрепляется на третьем. Каждый вид молитвенной практики дополняет и помогает совершенствоваться другому. Для полноценного развития ума-сердца-духа необходимы все три рода деятельности, без этого ум не сможет твердо держаться в сердце, не подготовится к соединению.

Так что можно усердно упражняться в молитве на протяжении целого дня, но если нет работы на прочих фронтах, то едва ли удастся когда-нибудь выти на умно-сердечный уровень. И, напротив, если освоить первый фронт и второй, но не радеть на третьем, то молитва будет слаба и ускользнет из сердца.

Конечно, когда вокруг тишина, нет суеты, помех, то молитвенное состояние приходит само, молитва удерживается легко, кажется, так и будет. Но сменится обстановка, приступят люди, поднимется шум, разыграются чувства – и где же наша молитва?..

Первый фронт келейных занятий при его особых условиях, недоступных в других ситуациях, позволяет предельно активизировать ум, максимально напитать его энергией; только здесь, как нигде, возможно познакомиться с исихией, уловить ее начальное действие, научиться ее удерживать; здесь закладывается закваска, тут засевается то, что потом прорастает и взращивается в течение всего дня; тут получаем духовный импульс жить и дальше в чувстве богоприсутствия.

Поэтому если выйдем из кельи пустыми, с неутружденным умом, то останемся безоружны перед обступившим нас миром. Удержать молитву круглые сутки – «это невозможно осуществить... если мы не будем испрашивать благословения Божия с утра, чтобы дух этой утренней молитвы руководил нами весь день»¹¹⁰⁰.

Когда после келейного правила приходим на службу в храм, то ступаем на поле брани второго фронта. Если в келье мне удалось войти во внутренний покой исихии, то в богослужение я войду в своей наилучшей духовной форме, неся в сердце умственную тишину, готовый к чистому восприятию и сердечной отдаче в соборной молитве. Келья собрала и заострила внимание, ум предочищен в келейном трезвении, запущена инерция молитвенного круговращения, которое «продолжает сопутствовать человеку» и далее¹¹⁰¹.

В храме нам предстоит развить дело, начатое в уединении. Служба дает свои совершенно особенные условия и возможности, недоступные в иных обстоятельствах. Если не воспользоваться ими в плане освоения умного делания, то восполнить утраченные преимущества будет нечем. Задача здесь в том, чтобы найти сочетание и равновесие между молитвой соборной и своей личной, умно творимой, Иисусовой.

Это требует специфического внимания и умственного напряжения. Обучаются этому постепенно. Надо так совмещать оба делания, чтобы молитвы шли параллельно, без ущерба как для богослужебной, так и для личной. Последняя должна полноценно осознаваться, но, в то же время, не мешать полноценному же участию в службе, никак от нее не отвлекать.

Третий фронт открывается перед нами, когда вступаем в повседневную жизнь. На улице, в транспорте, в рабочем коллективе, на всевозможных послушаниях, при всех семейных делах и заботах, при любых занятиях в течение всего дня и мирянин, и инок призваны удержать внутреннюю молитву, преодолевая все виды внешних помех, препятствий, соблазнов и искушений, которые на этом фронте имеют более явные, грубые формы, чем на других.

Иногда можно заметить, что держать молитву среди толпы, дел и шума как будто легче, чем в тихом уединении. Такое ощущение возникает по той причине, что наша молитва в этих условиях бывает очень поверхностной, рассеянной, машинальной, потому и кажется, что идет легко. Достичь молитвы по-настоящему внимательной, углубленной, устойчивой к активным внешним помехам удается не скоро, как плод большого труда и опыта. В основном достигается это уже на сердечном уровне, после соединения ума с сердцем.

Если в келье мне удалось глубоко войти в молитвенное состояние, если, поддержанное на службе, оно еще более оживотворилось, то из храма я выхожу в наиболее благоприятном состоянии духа. Задан импульс дневному подвигу, я готов к столкновению с миром, к брани за сохранение молитвенного настроя души, дабы жить в нем, не утрачивая благодать, не расставаясь со Христом.

Молитвенный призыв должен звучать из сердца, прорываясь сквозь окружающий шум, разговоры, внешнюю суету, – все это молитва должна перекрыть, преодолеть, как бы перекричать. Она должна противостать всему, что неизбежно отвлекает, рассеивает внимание при нашей занятости делами, и каждое наше действие она должна освящать призываемой благодатью.

В таком сопротивлении внешним помехам молитва крепко укореняется, получает силу, закалку. И «тогда глубоко пустишь корни, как деревья, которые чем сильнее дует ветер, тем глубже укореняются»¹¹⁰². По принципу от противного, как объясняли подвижники древности: «молиться меня научили бесы». Или как буря, научившая утопающих в лодке апостолов вопиять о спасении ко Христу и так останавливать бурю¹¹⁰³.

Вот и мы, посреди гудящей толпы, в грохоте автотрасс и метро, среди потока событий, проблем, скорбей и забот, должны научиться так призывать Его, чтобы Он приходил и останавливал эту бурю. Не ту, что вокруг, а ту, что поднимается внутри нас. Тогда мы непотопляемы. Из своей внутренней точки покоя и равновесия будем в мире и тишине наблюдать за бушующим вокруг океаном мира, оставаясь ничуть не затронутыми этой стихией.

Без закалки и без запаса прочности молитва не устоит в трезвении не только под натиском бури, под шквалом внешних раздражителей, сильных и ярких внешних впечатлений, под напором демонических нападений, но она не удержится и в самых благоприятных условиях – в уединенной тиши, при отсутствии брани. Ибо тот, «кто при трудах и рукоделии» не утвержден крепко в умном делании, «тот, встав на молитву, никак не может справиться с умом своим... непрестанно обращающимся к тем предметам, которые привлекали его к себе до времени молитвы»¹¹⁰⁴.

Итак, молитва сердечная зарождается в тишине и покое первого фронта. На втором мужает и вызревает. Боевое крещение получает на третьем, в преодолении брани, трудов и скорбей. Молитва, чтобы стать молитвой сердца, должна быть выстрадана.

Первое реальное достижение в подвиге священного безмолвия – на пути умного делания – это соединение ума с сердцем, изменяющее по действию благодати душевно-духовный организм на онтологическом уровне. Отсюда открывается способность подлинного умно-сердечного трезвения, а это – всеоружие Божие¹¹⁰⁵, это возможность уверенно побеждать в мысленной брани, надежно обороняться от вражеских прилогов, созидать и хранить чистоту ума и душевного организма.

Дело в том, что если мы безоружны, то обоживающая благодать, обретаемая в причастии Святых Тайн, в прочих таинствах и подвижнических трудах, слишком быстро нами утрачивается по причине страстных движений ума и чувств, избежать которых мы не способны. Вновь и вновь мы как получаем благодать, так и теряем. Она не успевает вполне совершать очистительное священнодействие в нашей душе. Решение этой проблемы как раз и находится в стяжании самодвижной сердечной молитвы с сопутствующим ей умным трезвением¹¹⁰⁶.

Только облекшись во всеоружие, мы способны вполне исполнять заповеданное: Не прикасайтесь к нечистому, и Я прииму вас¹¹⁰⁷. К тому же при воссоединении ума с сердцем оживляется и активизируется дух человеческий – сердцевина нашего естества, вместилище Божественной благодати. Дух привлекает к себе и аккумулирует богоданные силы, которые, в свою очередь, вершат в душе таинство очищения – исцеления страстных начал души: раздражительной и желательной сил¹¹⁰⁸.

Потому и сказано: «Священная умная молитва, совершаемая точно по учению богоносных отцов, благодатью Божией очищает человека от всех страстей»¹¹⁰⁹. Такова уникальная привилегия внутреннего подвига по методу умного делания, при котором усвоение и очистительное действие благодати совершается наиболее интенсивно и плодотворно¹¹¹⁰.

Все это позволяет почитать умно-сердечную молитву деланием священным, именовать ее молитвой «божественной, в сердце умом священнодействующей», а сам путь и подвиг – «священным методом умного трезвения и безмолвия», учением о том, «как должно умом в сердце священнодействовать эту божественную Иисусову молитву»¹¹¹¹.

Еще одна причина величать метод священнобезмолвия и сердечную молитву делом священным и божественным в том состоит, что познания в этой области имеют богооткровенную природу¹¹¹².

Исихастский метод не есть изобретение человеческое, именно поэтому учение о нем возникало и возрождалось в разное время в разных местах. Будучи открыт людям Богом, метод хранится на протяжении всего исторического пути христианства, он не может быть предан забвению, так как при утрате живых носителей или письменных источников Господь вновь открывает эти знания людям¹¹¹³.

Надо только напомнить и подчеркнуть, что столь возвышенные эпитеты, как божественная и священная, относятся не к простой молитве Иисусовой, а именно к умно-сердечной, совершаемой по исихастскому методу – в слиянии ума с сердцем-духом. Надо отличать такое священнодействие от общеустановленной Иисусовой молитвы, прибегать к которой призваны все без исключения христиане по евангельской заповеди Христа: просите во имя Мое¹¹¹⁴.

Умное делание и общепринятое занятие Иисусовой молитвой – вещи различные. Но не для всех это очевидно. Поэтому уточним.

Иисусова молитва выделяется среди прочих кратких молитвословий, принятых в нашей Церкви, рядом свойств, в частности своей универсальностью. И иноки, и многие миряне исполняют четочное правило, проходят пятисотницу, Иисусовой молитвой заменяют пространные молитвословия и целые богослужения, ее надлежит держать за работой и рукоделием. Занятия ею могут быть углубленными, постоянными, интенсивными, но все это еще не является умным деланием. Так можно молиться всю жизнь, но при этом к умному деланию так и не приступить. Чаще всего именно это и происходит.

Вот и учебное пособие по антропологии дает определение не точное: «Основу умного делания составляет Иисусова молитва»¹¹¹⁵. Основа, однако, в другом. Строго говоря, молитва Иисусова – это инструмент, орудие труда умных делателей. Само же делание, как таковое, начнется тогда, когда человек, получивший устойчивый навык в словесной молитве Иисусовой, приступит к особой духовной практике, используя тот самый метод, который нам предстоит изучать. А когда обретется плод этой практики – дар соединения ума с сердцем, – тогда не только Иисусовой, но любой другой молитвой человек способен молиться умно-сердечно.

Основу же метода составляет святоотеческое богословие обожения и аскетическое учение исихазма, суть коего, напомним, в чем состоит: в разграничении умственной и рассудочной деятельности, в воссоединении энергии ума с его сущностным началом – духом, в возвращении нашего естества к утраченному Адамом состоянию, в обожении тварной человеческой природы.

* * *

Практика умного делания, в зависимости от методики, имеет два основных направления. На первом ставка делается на интенсивное наращивание количества Иисусовых молитв, входящих в суточное правило. Это требует подсчета, учета и к тому же постоянного форсирования нагрузки, что наносит некоторый ущерб качеству внимания и вносит элемент механистичности. Контроль над количеством молитв обременяет лишней заботой, отвлекает ум.

Казалось бы мелочь, но это, тем не менее, мешает полностью оторвать внимание от внешних действий, полностью отдаться мыслечувством Богу. Так что этот путь к слиянию ума и сердца бывает долгим и трудоемким. Избирают его по большей части те, кто склонен по своему устроению ко внешнему, телесному подвигу. Широко известный пример такого метода наглядно дан в «Откровенных рассказах странника».

Второе направление – это более сложный, утонченный, но и более совершенный метод. Он ближе людям с творческой натурой, склонным к рефлексии, тяготеющим к самоанализу, самопознанию. Основан он на принципе управления вниманием. Преимущество его в том, что здесь нет подсчета молитв, нет принудительных нагрузок, – все усилия сосредоточены на вхождении внутрь и соединении ума с сердцем. Метод позволяет с помощью художественных приемов полностью упраздниться от внешних дел, освободить внимание, целиком погрузиться в себя и всю силу ума собрать в молитве.

Именно этот, второй подход будет рассматриваться в нашей книге.

Термин психофизический¹¹¹⁶, или, как принято в русской традиции, художественный метод молитвы, или же просто художество, подразумевает комплекс технических приемов по управлению вниманием и требований к внешним условиям при занятии умным деланием. Совокупность таких мер и приемов являет собой специнструмент, которым метод вооружен, которым он оперирует и который служит отверзению сердца, вхождению умом в его глубины, стяжанию и поддержанию умно-сердечной молитвы¹¹¹⁷.

В аскетических текстах обычно упоминается лишь о трех-четырех психофизических, или художественных, приемах: низко сесть, склонить голову, сдержать дыхание, ввести ум в сердце путем дыхания. Это первые шаги для начинающих. Однако, чтобы с пользой их применить, нужны подробности, детали, руководство к действию, которых во всех этих текстах недостает¹¹¹⁸.

Кроме того существуют и другие приемы для тех, кто продвигается в умном делании дальше, глубже. Они образуют целую систему, включающую в себя контроль над телом, над внутренним состоянием, над окружающей обстановкой¹¹¹⁹.

Роль художественных приемов в молитвенной практике значительна, они помогают решить целый спектр задач. Приемы названы психофизическими, поскольку используют взаимозависимость телесного и душевного начал. Через это, благодаря союзу внутренних сил, задействуется, вовлекается в молитвенный процесс духовный организм¹¹²⁰.

Как известно, «физическое состояние всегда сказывается на психике», – эта закономерность и «лежит в основе исихастского метода». Овладев приемами, «можно добиться большей сосредоточенности в молитве», стать, в конечном итоге, подлинным хозяином своего внимания, ума, рассудка¹¹²¹.

Понятно, однако, что такая практика требует определенного художества, то есть искусства, мастерства владения своим организмом, которое основано на знакомстве с антропологией, на знании некоторых законов нашего естества¹¹²².

Следуя принципу гармонии, исихаст учится вовлекать в молитву весь свой природный состав по завету: прославляйте Бога и в телах ваших, и в душах ваших¹¹²³, согласуясь с заповедью о любви – молитвенно славить Бога всею крепостию¹¹²⁴, то есть всеми духовно-душевно-телесными силами, задействовав все энергетические центры своего организма¹¹²⁵.

Задача умного делателя войти в молитвенное состояние «во всей своей целостности и единстве»¹¹²⁶. Этому и содействует использование соответствующих приемов, которые привлекают к участию в молитве «весь вообще психофизический состав человека»¹¹²⁷.

Такая духовная работа ведет к «одухотворению естественных процессов» организма. А следствием этого являются радикальные перемены в состоянии сознания, что открывает уникальную возможность выйти на уровень прямого живого богообщения¹¹²⁸.

* * *

Очевидно, что метод стяжания сердечной молитвы, как «величайшее из великих делание», есть наука мудреная. А любая наука требует научения¹¹²⁹.

Если молиться на уровне словесном способен всякий, то выйти путем умного делания на уровень сердечный, постичь эту «науку из наук» без изучения и обучения не удается¹¹³⁰.

Тем не менее приходится и читать, и слышать мнение о том, что молитва словесная может «сама со временем перейти в умную и в сердечную». Достаточно, мол, в простоте подвизаться и когда-нибудь молитва «сама придет». Отчасти мысль верная. Но в каком только смысле?¹¹³¹

Молитва сердца – подлинная, духовная – не достижима собственной силой, она дается по действию благодати. В этом смысле, действительно, она приходит сама, так как не мы, а только Сам Бог соединяет наш ум и сердце. Но когда и с кем происходит такое?

Только после того, как к такому соединению мы полностью подготовили свой организм душевно-телесный. Подготовка же заключается в том, чтобы отъединить от рассудка ум, обучить его схождению в сердце, обрести в этом деле устойчивый навык и, насколько возможно, предочистить сердце молитвенным трезвением. Это наш труд, то, что проделать должны мы сами. Только тогда подействует благодать, соединяющая ум и сердце. Чтобы молитва пришла сама – чтобы Сам Бог ее даровал – мы сами сначала должны провести все подготовительные работы¹¹³².

А для этого отнюдь недостаточно пребывать «в простоте» и неведении. Как и действовать наугад, самочинно, не ведая начертанного отцами маршрута¹¹³³.

Необходимо знать метод, понимать стратегию, правильно использовать соответствующие приемы, трудясь над этим целенаправленно и грамотно. Ведь «художеством святые отцы называют эту святую молитву потому, что как живописи человек не может научиться сам собой без искусного художника, так и этому умному деланию молитвы без искусного наставника нет возможности обучиться». Однако во времена упадка духовной жизни случается «немалое оскудение... истинных наставников»¹¹³⁴.

И тогда, как учат те же святые отцы, «искусным наставником» нашим становится книга. О чем и позаботились те самые «искусные художники», знавшие путь, способные его указать и предвидевшие грядущее обнищание духа¹¹³⁵.

* * *

Первая цель на пути исихаста – восстановление умно-сердечной связи, от сотворения естественно присущей человеку, но утраченной им вследствие грехопадения. Ясно, что без хорошо отработанной методики едва ли возможно произвести столь серьезные преобразования в организме. И в этом главное назначение метода. Он нужен «для собирания человеческого естества в его устремленности к Богу... для сопряжения умной молитвы с биологическим ритмом человеческой жизни»¹¹³⁶.

Связывая в молитве телесное и душевное начала, метод художества позволяет молитве проникнуть в самую глубь нашего естества, пронизать самую ткань нашей жизни. Такая молитва, став органично присущей частью нашего существа, становится самодвижной и неотъемлемой. Она не останавливается ни в этой жизни, – ибо, пока мы дышим и пульсирует кровь, пульсирует и молитва, – ни в будущей, так как образует одно целое с нашим духом.

Святые отцы в своих текстах не посвящают нас в детали метода, однако в общих чертах о его назначении сказано ими достаточно. Так, прп. Марк Подвижник предлагает нам «дивный метод духовный, не нуждающийся в телесном труде», но требующий «внимания ума и мысли», метод, позволяющий «обращать в бегство вражеские полчища»¹¹³⁷.

Прп. Павел Латарский говорит, что обучает методу, отлучающему от страстей, дающему силу отвращать всякое приражение и отражать любые прилоги¹¹³⁸.

По учению прпп. Каллиста и Игнатия, этот «метод, или прием, потому установлен, что мы не можем еще чисто и непарительно молиться». А «от постоянства в употреблении данного метода приходим к стяжанию чистой и непарительной молитвы». Это «естественный метод вхождения внутрь сердца вниманием чрез дыхание с творением при сем молитвы Иисусовой», и «метод сей немало способствует к сосредоточению помышлений ума»¹¹³⁹.

Как пишет свт Игнатий Кавказский, любой заинтересованный человек «найдет в Добротолюбии... наставление о художественном ввождении ума в сердце при пособии естественного дыхания», и это есть «механизм, способствующий достижению умной молитвы»¹¹⁴⁰.

* * *

Размышляя над назначением психофизического метода, вспомним о том, что любая молитва обычно сопровождается некими внешними действиями, которые не только выражают наши переживания, но и призваны помочь настроить на молитву душевный организм, оживить чувства, поддержать молитвенное состояние. Это, например, поклоны, крестное знамение, коленопреклонение, возжигание лампад и свечей, воззрение на иконы, лобзание святынь.

Как организовано храмовое богослужение? Здесь делается все, чтобы создать молитвенный настрой, помочь сосредоточиться в молитве и «всякое житейское отложить попечение», чтобы полностью оторвать ум от всех земных дел и повседневных забот, забыть о мирской буре, бушующей за стенами храма. Здесь нам помогают собрать и заключить внимание в пределах храма, в рамках богослужения. Этому, в частности, содействуют различные внешние атрибуты службы, само убранство храма, специальные организующие наше внимание меры, призванные помогать молитве. В частности, по ходу службы меняется режим освящения, сменяются песнопения, действия служителей и так далее. Все эти внешние вспомогательные средства влияют на внутренний настрой, фиксируют внимание на богослужении, погружают в него. Форма влияет на содержание – на состояние души.

Однако на службе мы не имеем возможности полностью углубиться в самих себя, войти в молитву глубокую, личную, так как храмовое действо удерживает внимание на себе. Что и необходимо для соборной молитвы. Возможность же собрать все умственные силы внутри себя и научиться входить умом в сердце появляется при уединении в келье. И вот здесь, так же как в храме, нам нужны подобные организационные меры, внешние вспомогательные средства, влияющие на внутреннее состояние, помогающие максимально собрать, сосредоточить и удержать в себе ум. Эту роль и выполняет психофизический метод, художественные приемы¹¹⁴¹.

Различие в том, что здесь мы погружаемся еще на один шаг вглубь: на службе внимание нужно собрать внутри храма и в соборной молитве, а в келье – внутри самого себя и в личном богопредстоянии. И тут также от формы зависит содержание – настрой духа.

Умная молитва – делание более тонкое и углубленное, нежели молитва соборная или словесное молитвословие. Потому и вспомогательные средства потребны более утонченные, интимные.

Вместо стояния у аналоя, вместо поклонов – сидячая поза и неподвижность. Вместо взгляда, направленного на икону или свечу, – мысленный взор устремляется внутрь себя. Вместо того чтобы внимать чтецу или пению, внимание уделяется внутреннему слову, дыханию, сердцебиению. Песнопения заменяются тишиной, а светильники – темнотой¹¹⁴².

* * *

Назначение художественных приемов это прежде всего помощь. Перед нами стоит задача серьезная, сложная – изменение собственного естества. При этом ум сам собой не отъединится от рассудка, сам по себе не сойдет из головы в сердце, тем более не сможет там удержаться без наших вспомогательных усилий. Для овладения умным деланием, для стяжания молитвы сердечной нам нужно «уметь воспользоваться телом», чему и помогает исихастский метод¹¹⁴³.

Помощь всегда есть деятельность прикладная, сопутствующая некоему основному деянию, которым в данном случае является действие Божественной благодати. Только Богу под силу удержать неудержимый ум и таинственным образом соединить его в духе с сердцем. И этому таинству «художество помоществует», оно есть вспоможение, содействие благодати Святого Духа. Так что художество – инструмент подсобный, «метод разработан святыми отцами только как некоторое подспорье»¹¹⁴⁴.

Тем не менее такой помощник незаменим, в союзе с ним, как было сказано, решается целый спектр задач. В чем же конкретно заключается помощь? Ради полного уяснения существа дела укажем на основные моменты.

С помощью метода, посредством художественных приемов мы учимся управлять вниманием: концентрировать, локализировать его, владеть им. Метод помогает обнаружить свое сердечное место и, со временем, найти вход в сердце¹¹⁴⁵.

Без вспомогательных средств нам трудно собрать собственное внимание, не под силу удержать его в себе, сложно сосредоточить и «заключить ум в словах молитвы», не позволяя ему парить вовне. Особенно актуально это для начинающих¹¹⁴⁶.

Но и для подвижника с опытом не просто справиться с мысленной бранью, когда ум «неудержимо рвется в рассеянность». Бывает, что без поддержки художества не удается одолеть мечтания, отсечь воспоминания¹¹⁴⁷.

Каковы бывают труд и брань ради завоевания молитвы, известно из многих свидетельств самих подвижников¹¹⁴⁸.

Приемы помогут противиться мысленным искушениям, когда, сминая молитву, обрушивается шквал отвлекающих помыслов и ум, колеблясь под их натиском, не справляется, не готов устоять. И не только в келье, в течение всего дня человек нуждается в помощи. Поддержка приемов бывает нужна, когда слишком сильны помехи извне, когда занятость внешним делом, работой или окружающие нас раздражители захватывают внимание, распыляют его, не дают сосредоточиться в параллельной делу молитве.

Особо значительна и ответственна роль приемов в стяжании умно-сердечной молитвы. При их посредстве удается вывести ум из области головы, направить его в грудь, в сердечное место, удерживать его там. Так ум обучается отъединению от рассудка, приучается к самостоятельной жизнедеятельности. А когда образуется навык и это становится устойчивой нормой, тогда приходит черед молитвы умной.

Метод художества помогает достичь состояния исихии, иными словами, способствует привлечению благодати. И первые признаки исихии как раз говорят о том, что веяние благодати коснулось ума. Обретенная умственная тишина открывает доступ к мысленному трезвению, к преуспеянию в брани. Здесь приемы метода становятся орудием противоборства всякому приражению и служат поддержанию чистоты ума.

Применяя метод, человек закрепляет умно-сердечную связь, подготавливает организм к благодатному преобразованию, к тому, чтобы Дух Святой в свое время ввел ум в соединение с сердцем. Через это открывается выход на уровень молитвы сердечной.

Нужда в приемах художества и после этого не отпадает. Они остаются подспорьем в поддержании, развитии и углублении молитвенного дара. Поддержка полезна не только на начальных подступах к молитве, но нужна и для «совершенных мужей»¹¹⁴⁹.

Так, например, прп. Силуан Афонский любил использовать приемы художества и продолжал их применять, несмотря на то, что был одарен непрестанно текущей молитвой¹¹⁵⁰.

Метод часто служит опытным делателям как вспомогательный инструмент для стимуляции молитвенных состояний. Ведь это случается со всеми: в какой-то миг внимание ослабевает, становится неподвластным; охладевает чувство, истощившись в борьбе с прилогами; рассеивается ум; молитва начинает безнадежно ускользать.

Как и многие другие отцы, не расставался до конца жизни с методом художества известный карульский отшельник схимон. Никодим (Мушкарин)¹¹⁵¹.

Когда обволакивает душу усталость, когда угасающая молитва суха и бездушна, художество помогает раздуть искру затухающих чувств. Наработанные приемы открывают второе дыхание: возгревается охладевшее сердце, возбуждается память Божия, оживляется молитвенный настрой духа.

А бывает, становится нестерпимо скучно, кажется все бессмысленным, ненужным, бесцельным, нет стимула, нет вдохновения продолжать молитву. От равнодушия наступает некое отупение, мрак уныния начинает подбираться к душе, инертность и вялость связывают молящегося по рукам и ногам. Тут опять, вспомнив некоторые приемы, можно за них ухватиться и держаться как за опору.

В такие моменты сосредоточенность на технике приема помогает нам устоять, так же как веревочные петли, свисающие с потолка, в которые подвижник продевает руки, чтобы на бдении не падать от усталости. Техническая сторона делания в такой ситуации активизирует внимание, увлекает, затем подкрепляет, а за этим приток энергии дает стимул продолжить брань. Так, отталкиваясь от начала телесного, физического, оживляем психическое и в результате вершим труд духовный.

Возгревание и поддержание молитвенных состояний – услуга полезная, но от метода художества можно ожидать значительно большего. Одно дело приемы для начинающих, иное – для преуспевших. Не случайно именуется метод священным. Опытный в умном делании, практикуя его, готовит почву своего сердца для выхода на уровень созерцательный.

Первый шаг к этому – всецелая вовлеченность в молитву всего физического состава, когда молитвенный зов начинает звучать из всего естества, становясь мольбой духа, души и тела. Молитва истинная зарождается по достижении полной целостности естества, в единстве всех трех человеческих организмов, при гармоничном участии всех трех сил души. Это то устроение, из которого ум в духе возводится в созерцание и позволяет состояться полноценному богообщению.

А восходить на эту головокружительную высоту помогает методика исихастов, предлагающая техническую поддержку, аппаратное обеспечение тем, кто намерен в духовной области действовать профессионально, без потуг на стихийную самодеятельность.

* * *

Психофизический метод востребован бывает далеко не всеми и нужен бывает не всегда. В нем вовсе не нуждаются личности, одаренные сверх обычного, «получившие благодатную молитву по особенному смотрению Божию, скоро и не общим путем»¹¹⁵². Такие, например, избранники, как прп. Паисий Молдавский или прп. Порфирий Кавсокаливит. Но это случаи редкие, исключительные¹¹⁵³.

Встречаются также люди по природе духовно талантливые, которые, начав с художества, вскоре его совсем оставляют. Удержание ума в сердце им и так дается естественно и легко, в умную молитву они входят «с пол-оборота», а включение в сферу внимания всего тела происходит спонтанно, без помощи приемов.

Так, например, свт. Игнатий Кавказский признавался: «Для себя я держусь, когда держусь, единственно заключения ума в слова молитвы: все прочее является, когда является, само собой»¹¹⁵⁴. То есть ему достаточно было внимательной молитвы, чтобы естественным порядком входить в глубокие состояния. Впрочем он не поясняет, какой опыт этому предшествовал и чем он обязан методу художества, с которым, безусловно, был знаком.

Еще один пример одаренности, когда простой мирянке было дано непроизвольно входить в глубокую молитву без всяких познаний и методик: «Приезжала в Оптину одна молитвенница, которая занимается молитвой Иисусовой более тридцати лет. Она говорила о себе: я не знаю, где у меня сердце; но бывает, когда творю молитву Иисусову, нахожусь в таком состоянии, что все кости мои рекут: Господи, кто подобен тебе!»¹¹⁵⁵

Те, кто обычно прибегают к помощи метода, тоже нуждаются в этом не постоянно. Когда под действием чувственного побуждения молитва сама начинает звучать в уме, когда настрой души, переживания или размышления естественным порядком вводят в молитву, то никакой надобности во вспомогательных приемах, конечно, не возникает. Когда молитва по мановению Божьему овладевает сердцем и не отпускает его, подчиняя себе весь психофизический организм, тогда человек, конечно, не вспоминает о методах и приемах.

Бывают ситуации, когда молитва пошла сама без содействия с нашей стороны, без какого-либо художества, – импульс к тому дается по Божьему произволению. Но дальше недостает наших собственных сил, чтобы держаться на той орбите, куда вывела нас благодать. Чувственная вспышка угасает, инерция, двигавшая молитву, ослабевает. В этом случае вспоминаем о методе, призываем на помощь приемы художества, они теперь пригодятся не для запуска, а для поддержания затухающей, ускользающей из ума молитвы¹¹⁵⁶.

Заметим, наконец, и то, что психофизическая техника может иногда мешать молитве. Проблемы возникают у тех, кто преувеличивает значение метода и уделяет внешней стороне дела чрезмерное внимание. Тогда невольный акцент на самоконтроле и самоанализе задает крен в область рационального, – разумеется, в ущерб «умному чувству сердца», в котором «и тени нет рассудочной мысли». Это может «впоследствии стать непреодолимым препятствием к чистой молитве»¹¹⁵⁷.

Как справится с этой помехой, как избежать? Об этом разговор пойдет впереди¹¹⁵⁸.

Художеством из художеств, то есть наивысшим из искусств¹¹⁵⁹, признают святые подвижники исихазма практику умного делания и детище ее – умно-сердечную молитву¹¹⁶⁰.

Как метод стяжания дара такой молитвы, так и само «художественное делание умной молитвы» требуют известного мастерства, являются своеобразным искусством. Поэтому справедливо «божественные отцы это мысленное делание молитвы называют художеством», поясняя, что «сия священная умная молитва есть художество духовное»¹¹⁶¹. Такое определение дают ей святые Иоанн Лествичник, Никифор Монах, Исихий Иерусалимский, Каллист и Игнатий Ксанфопулы и другие искушенные в этой науке отцы.

Умное художество – это искусство владения прежде всего своим умом, мастерство управления вниманием, а затем и всем психофизическим организмом. Это также искусное владение вспомогательной техникой – аскетическим методом сведения ума в сердце, приемами, готовящими ум к соединению с сердцем, помогающими стяжанию, усвоению, поддержанию сердечной молитвы, обретению дара молитвы самодвижной.

Это творческая работа по восстановлению исконной умно-сердечной связи. Задача – помочь уму нащупать свойственное его природе и некогда утраченное место обитания в сердце. По мере наших усилий ум, наконец, вспоминает о своем предназначении и сам находит место сердечное, узнает в нем свое родовое гнездо и, упокоившись в нем, входит в единение с духом.

Хотя все это совершается таинственно силой Божией благодати, она, тем не менее, не станет чудотворить без нашего соучастия. От нас ожидаются усилия, так как умственная энергия сама собой не устремится к сердцу. Ум нуждается в принуждении. И метод художества служит приманкой и в то же время крючком, отцепляющим ум от рассудка, завлекающим и побуждающим его пасть в объятия сердца.

Здесь термин художество, то есть искусство, раскрывается еще одним смысловым оттенком, указывая на художественные приемы, как на действия искусственные, принудительные, в отличие от естественных, происходящих непроизвольно. Ум может сойти в сердце естественным образом, когда его туда привлечет благодать. Но если этого не происходит, мы искусственно, с усилием, с понуждением сводим его в сердце посредством технических приемов.

И это необходимо. Если, бездействуя, ожидать пассивно, пока молитва «пойдет сама», то, сокрыв талант в землю, потеряем и то, что имеем. Нам заповедано понуждение, ибо нуждницы – употребляющие усилие – получают молитву. Благодать не иначе как силой берется¹¹⁶².

Искусство делателя в том, чтобы сначала принудить ум спускаться в область духовного сердца. Для этого нужно найти физические привязки, телесные ориентиры, за которые внимание сумело бы зацепиться и таким образом привлечь в то же место ум. Мастерство на следующем этапе заключается в том, чтобы, уловив физическое ощущение, оттолкнуться от него, как гимнаст от трамплина¹¹⁶³, и вознести внимание в сферу духовную, возводя таким образом к Богу ум¹¹⁶⁴.

* * *

Художество, как искусство, есть поприще созидания, творчества. И такова художественная молитва: «Молитва – есть творчество, творчество высочайшее, творчество по преимуществу»¹¹⁶⁵. Высочайшее и «бесконечное», так как возводит выше всех прочих искусств и наук к реальному богообщению¹¹⁶⁶.

Хотя мы ведем речь о методе, о системе, надо учитывать, что этот метод не вмещается в некую жесткую схему, не предлагает стереотипного, строгого алгоритма действий. Он дает нам только опорные точки, указывает исходные положения, а далее от нас ожидается творческий подход. А поскольку это творчество синергийное – соработничество духа и Духа, – то оно выходит за грань построений обычной логики, за пределы обычного представления о методологии.

Приемы художества предполагают гибкий, вариативный подход. Характер внутренней работы зависит от внешних условий, меняется на разных фронтах мысленной брани, где по-разному взаимодействуют между собой ум и рассудок. Приемы всегда подстраиваются под основную задачу: вырабатывать устойчивый навык умно-сердечной связи, помогать уму твердо удерживаться в сердце.

Многое обусловлено субъективными факторами – каждая индивидуальность неповторима: «Различия между людьми столь велики, сколь велико расстояние между вершиной горы и дном моря. Особенностям характеров, здоровья, условий жизни нет числа»¹¹⁶⁷.

Сколько людей – столько путей, столько же и нюансов в исихастской методике. «Бог, ради пестрого разнообразия в устроении наших душ, по благости Своей сотворил соответственное множество путей, приводящих в вечные обители... Каждый, избрав подходящий себе путь... сможет занять на небесах чаемое место в вечной славе»¹¹⁶⁸.

Соответственно этому разнообразию уместен творческий поиск. Меняться может тактика, практика, подбор художественных приемов. Мастерство в молитве не достигается без учета особенностей места, времени, обстоятельств, без учета душевного устроения индивида¹¹⁶⁹.

* * *

Итак, художество – означает искусство, а искусства не бывает без творчества. Поэтому психофизический метод не есть застывшая форма. Вообще, к форме молитвы нельзя относиться формально. Отцы всегда находились в поиске, опытно открывая приемы и методы. Оставлено и нам право на разумную интерпретацию.

Конечно, начинающим необходимо строгое послушание наставнику, духовнику. Было бы полным безрассудством действовать в новоначалии без совета с опытными людьми, экспериментировать с самодеятельными изобретениями. Но в свое время, утвердившись в делании, человек обретает в определенной мере творческую свободу и нащупывает дальнейший путь, опираясь на личный опыт. Тогда становится возможным обучение по книгам, через которые нас «тайно научают божественные отцы», – как сказано ими самими¹¹⁷⁰.

Об этом слово прп. Иоанна Синайского: «Если ты собственным опытом научился художеству молитвы, то слово мое для тебя понятно»¹¹⁷¹. Прп. Исаак Сирин подтверждает – приемы и методы постигаются самостоятельно, и только на практике: «Кому желательно дознать сие, тот пусть... приступит к этому самым делом; тогда сам собою дознает сие и, конечно, не потребует учителя. Ибо говорят: сиди в келии, и это само по себе научит тебя всему»¹¹⁷².

Характерно высказывание свт. Григория Паламы: «Все имеющие духовный опыт только смеются над людьми, которые не из опыта, а из своего разумения выводят» собственные суждения. Тогда как «в таких делах учитель не разум, а труд и добытый трудом опыт, который приносит полезный плод»¹¹⁷³.

Но, разумеется, при всем этом наша относительная свобода в поисках приемов и методов имеет свои законные границы. Подлинное творчество всегда канонично. Все виды церковных искусств, богослужебная жизнь, как и жизнь Церкви вообще, – все зиждется на твердыне канонов.

В данном случае критерием каноничности служит святоотеческое Предание. Углубленное знакомство с ним дает возможность сверяться с опытом отцов, держаться в русле традиции. Такую практику в отношении технических приемов свт. Феофан возводит в принцип: «Держусь преданий древнеотеческих»¹¹⁷⁴.

Однако здесь возникает затруднение: как же ориентироваться на древние писания, когда они, как известно, столь скрытны в отношении техники молитвы?

Конечно, если некий конкретный прием не упомянут в житийной и аскетической литературе, это еще не означает, что он чужд отеческому учению. Важно, чтобы он соответствовал духу традиции, был бы по существу не чужд Преданию. Определяется это тем, насколько данная практика отвечает заданной цели, помогает ли войти в русло традиции или уводит в сторону от нее. Иначе говоря: от плод их познаете их¹¹⁷⁵.

По плодам, по результату, через личный опыт сердечной молитвы выверяется качество любого приема – насколько он помогает и не препятствует ли основному делу – стяжанию и поддержанию молитвенного состояния¹¹⁷⁶.

Если прием позволяет явственно ощутить духовную пользу, значит этот от рода «преданий древнеотеческих». В чем это выражается? Основным показателем будет ощутимая помощь в таких деланиях, как отделение ума от рассудка, сведение ума в сердце и удержание его там, стяжание и поддержание состояния исихии, управление вниманием и эффективное противоборство прилогам.

Вот пример. Некоторая опытность в сердечной молитве позволит убедиться в том, что попытки держать внимание при молитве Иисусовой в области рта, на языке, на губах или же нащупывать пульс на запястье не только не помогают стяжанию сердечной молитвы, но, напротив, препятствуют этому. Или другой эксперимент: те, кто держат внимание ниже места сердечного, с опытом убедятся, что вместо молитвы впадают в совершенно иное состояние. И так далее.

Творческий подход требует постоянного здравого рассуждения. На разных этапах молитвы появляются новые задачи, соответственно, по мере преуспеяния в молитве, гибко меняется техника и приемы художества. Например, упомянутое запястье: если начинающему искателю умной молитвы внимание, направленное к рукам, будет помехой, то человек, уже утвердившийся в сердечном делании, может с пользой направить внимание на конечности, когда разучивает прием, вовлекающий в молитву все тело¹¹⁷⁷.

Подводя итог, повторим, что отцами изложены лишь отправные точки, самые основы художественного метода, а его практическое применение предполагает многообразие интерпретаций¹¹⁷⁸.

В связи с этим подчеркиваем, что всякий прием и пример, которые нам предстоит обсуждать, следует воспринимать как одну из возможных версий, как допустимый вариант, не исключающий другие подходы.

Художество молитвы, или искусство богообщения, заключается, с точки зрения метода исихастов, в умении сочетать в психофизическом равновесии мастерство владения телесным организмом с живой, естественной, непосредственной обращенностью души к Богу.

Известную роль в этом играют художественные приемы. Однако, при всей их полезности в возгревании и оживлении молитвы, все они, вместе взятые, бессильны заменить само живое молитвенное чувство сердца¹¹⁷⁹.

Обращение к Богу реально, истинно и угодно Ему тогда, когда оно изливается в неподдельно живом, по-детски искреннем и доверчивом чувстве, сообразуясь с Его же заветом: Иже аще не приимет Царствия Божия яко отроча, не имать внити в не¹¹⁸⁰.

Движущей силой умного делания должен стать животрепещущий порыв души ко Христу, когда человек «произносит умную молитву из глубины себя с огромным благоговением и крайним вниманием... когда произносит ее из глубины сердечной с теплой верой, с безмерным смирением, премногим благоговением, с чистым сердцем и живой надеждой»¹¹⁸¹. Существо всего делания именно в этом. Без этого приемы художества обратятся в бессмысленные манипуляции, молитва без этого будет мертва и к богообщению не способна. Ибо «в чем состоит существо Нового Завета Божия к нам?.. В живом общении с Богом... Главный пункт – живое общение»¹¹⁸².

Молитва жива, когда мысль возносится горе’ силой искреннего чистосердечного чувства. Тогда возможна живая связь с Тем, Кому она адресована, – связь ощутимая, взаимная, меняющая качество нашего бытия. Можно сказать, что живое обращение – это и есть самый главный прием в художественном молитвенном творчестве. Это так, поскольку «богоуподобление и богопознание могут в действительности осуществиться только при живом общении с Богом»¹¹⁸³.

Что значит живость и искренность в молитвенном обращении? Это прежде всего естественность, когда позволяем себе свободно отдаться тому чувству, которое в данный момент возникает в душе, проникнуться им, не пытаясь искусственно себя возбуждать, нагнетать эмоциональный настрой. Надо дать волю естественно возникающим переживаниям во всем их спектре: от скорби и покаянного плача до радости и слез благодарности. Разумеется, все это при смиренном настрое духа.

Но, как известно, бывают моменты, когда от усталости, или под действием страсти, или по ухищрению врага в душе ощущается опустошенность, бесчувственность, холодность, безразличие. Тогда опять нужна та же естественность. Предстанем пред Господом такими, каковы мы сейчас есть, исповедуемся искренне в своей немощи, теплохладности, признаемся, что не имеем ни страха Божия, ни покаянного укора совести, ни капли слезной. Такая чистосердечная открытость уже будет первым шагом к оживлению молитвенного духа.

Есть у этого дела и другая сторона, не менее важная. «Подвижничество, аскетическая борьба означают предстояние пред лицом Божиим»¹¹⁸⁴.

Обращаясь к Богу, необходимо иметь чувство Его живого присутствия, взывать к Нему, говорить с Ним, как с живым, находящимся здесь – прямо передо мной, со мной, во мне. Отдавая себе отчет, что Он меня сейчас видит, слышит, чувствует каждое мое внутреннее движение¹¹⁸⁵.

Стоя «пред очами Божиими, пред Ним находясь, будем соделывать наш» подвиг «и молитву, зная, что ни пост, ни псалмопение, ни молитва сами по себе не могут нас спасти, но спасает совершение их пред очами Божиими»¹¹⁸⁶.

Следуя завету поколений подвижников, «стой на молитве твоей, как бы ты стоял пред Самим Богом». И «точно – ты стоишь пред Ним!»¹¹⁸⁷

Так было принято учить в традиции священнобезмолвия, так и нам, подвижникам последних времен, надлежит усвоить: во внутреннем делании «самое главное» – это пребывать в «ощущении присутствия Христа»¹¹⁸⁸.

Однако живое ощущение богоприсутствия начинающим, как правило, не знакомо, его нет в нашем опыте. Это чувство нам не подвластно, так как дается оно по действию благодати. И дается не сразу, но по мере молитвенного опыта. Но и опыт не даст гарантии постоянства этого чувства, – все переменчиво и неустойчиво в пределах деятельного периода. Как же быть, что делать, когда нет подобающего настроя души?

Пока отсутствует чувство, остается одно: довериться разуму. Опираясь на нашу веру, постараемся глубже осмыслить и принять как аксиому факт реального присутствия здесь и сейчас вездесущего Бога. Это отчасти, конечно, процесс рассудочный, но иначе пока не получится. Нам нужно отчетливо осознавать ту истину, что Господь близ нас есть, что стоим пред очима Твоима¹¹⁸⁹. Приложим умственное усилие в осознании связи имени Бога с Его ипостасью, связи нашего призывания Бога с Его близостью к нам¹¹⁹⁰.

Именно усердное осознание своего реального предстояния Богу живому ведет к обретению живого чувства богоприсутствия¹¹⁹¹.

Что здесь никак не требуется, так это помощь воображения. Убережемся от всех попыток что-то представить, как-то простимулировать душевный настрой, искусственно вызвать в себе желаемые ощущения.

Нет нужды что-то придумывать, никаких фантазий не требуется, и именно потому, что Господь уже здесь, был и есть. Нужны только вера и искреннее, хотя бы лишь умственное пока, признание этой реальности. Ведь мы молитвенно призываем Бога не потому, что Он от нас далеко, не для того, чтобы Он снизошел со Своей недосягаемой высоты. Напротив, своим духовным усилием мы оживляем свой собственный дух, сами себя возводим в пространство надмирное, приближаясь тем самым к Нему, с тем чтобы суметь, наконец, ощущать, подлинно переживать Его живое присутствие.

Иллюзии для этого не нужны, представлять себе Бога не требуется. Его бытие объективный факт, и «нет никого другого, кто был бы ближе, чем Бог»¹¹⁹².

Мы со Христом евхаристически сотелесны и духом породнены, энергийно Он в нас обитает, сотворяя обитель в нашей душе¹¹⁹³, пронизывая все естество. Ни с кем на земле у нас не может быть более близкой, тесной, интимной связи. Осознать это, суметь пережить – значит войти со Христом в живое общение. Все дело в этом, в том, «чтобы я сам предстоял лицу вездесущего Бога... Вот, в чем мой подвиг»¹¹⁹⁴.

Иногда нам навязывают некие стереотипы, исходя, разумеется, из благих побуждений и предполагая помочь, но в результате лишь потакают зарождению предрассудков. В частности, у многих людей представление об Иисусовой молитве, об умном делании невольно увязывается с опасением впасть в прелесть. Да, такая опасность действительно существует. Но надо учитывать, что риску подвержен любой человек, какую бы молитву он ни практиковал. Прельщаемых всегда хватало среди тех, кто читал только акафисты и псалмы, даже не слышав ни о какой умной молитве. Не меньше шансов прельститься у тех, кто вообще не считает нужным молиться.

О прелести достаточно сказано в других наших изданиях, там можно найти нужные подробности¹¹⁹⁵. Здесь, не вдаваясь особо в детали, рассмотрим основные пять видов прелести, раскинувших свои сети на пути умного делателя, а также повсюду за пределами этого пути. Укажем пять основных причин духовной болезни, выделим типы жертв этой порчи, напомним, кто наиболее уязвим, находясь под прицелом изощренного, никогда не дремлющего противника.

* * *

Гордыня – корневая страсть, без которой не обходится ни один вид прельщения; это питательная среда для всех духовных недугов, но можно обособить случаи ее прямого действия, когда пораженный ею человек пленяется демонической силой и низвергается в глубокое падение, терпя полный крах на пути подвига, ибо «гордость и самость далеки от спасения»¹¹⁹⁶.

Самый уязвимый контингент – это люди, не прилагающие усилий к обучению у Того, Кто смирен сердцем¹¹⁹⁷. Дефицит смирения, подобно иммунодефициту, оставляет душу беззащитной, и ее неизбежно поражает вирус гордыни. Душевно недужный страдает от осложнений в виде тщеславия, высокомерия, своенравия. Душа гордеца, как метастазами, пронизана всеми оттенками самости: самоуверенностью, самонадеянностью, самодостаточностью, самодовольством, самомнением, самоволием, самоугодием, самолюбием.

С таким диагнозом человек заведомо обречен пребывать в глубоком самообмане, что и есть состояние прелести. Тяжесть недуга в том, что нельзя помочь: самонадеянный сам себе бог и не нуждается в помощи Бога, – «гордый никогда ее не ищет»¹¹⁹⁸.

Самообман из-за завышенной самооценки приводит к самочинию, – сам знаю, что мне делать, – отсюда противление и неспособность к послушанию. Так «самодовольство прекращает всякий духовный прогресс»¹¹⁹⁹, заводит в полный тупик и уводит в плен. «Не возмечтай о себе много... Иначе предан будешь мысленным врагам»¹²⁰⁰.

Напротив, через преодоление самости, обретается благая способность послушливости и дар смиренномудрия, благодаря чему такой человек вверяется «бездне Божественной милости»¹²⁰¹.

На эту тему отцами оставлено множество наставлений. Нас предупреждают: «самовольный не в состоянии избегнуть самомнения, за которым обычно и следует прелесть»¹²⁰². «Самоволие и гордыня самочинников суть причина бесовским прелестям и всякому душевному вреду»¹²⁰³. Прелесть «поражает, главным образом, своевольных, своенравных»¹²⁰⁴. Отсюда происходит настоятельная необходимость подвизаться в молитве «всегда под надзором духовника»¹²⁰⁵.

К подверженным тому же виду прельщения можно отнести так называемых простецов, людей из рода нерассудительных. Они попадаются в западню по невежеству, по легкомыслию, по лености. Обычная причина – пренебрежение поучением, недоверие наставникам, скудность теоретических познаний. В основе их заблуждений та же гордостная самонадеянность: мол, чего там изучать, сам как-нибудь разберусь. Или: молиться по-простому надо, в простоте, а Господь когда-нибудь даст и благодатную молитву. И тому подобное.

Кто сам себе авторитет, тому советы не нужны. Не желая вникать в писания отцов, изучать теорию, традицию, самочинники предпочитают идти наугад, действовать по собственному усмотрению. Не ведая о хитростях врага, не зная о ловушках, они попадаются на самые примитивные приманки: невольно вовлекаются в игру воображения и незаметно для себя соскальзывают в тьму самообмана. Капкан прелести захлопывается. Невежество наказуемо¹²⁰⁶.

Невежество опасно, поскольку «умная молитва трудна для понимания и тем более для стяжания... Те, кто в этой молитве следуют своему помыслу, не имея никакого божественного извещения, не могут не впасть в какую-либо диавольскую прелесть, за исключением тех, кто чрезвычайно смиренномудр и при помощи божественного просвещения избегает сатанинских козней»¹²⁰⁷. Ибо «смирение хранит подвизающегося в молитве от всякой прелести, возникающей у самочинников»¹²⁰⁸.

Легкомыслию сродни еще одна, замешанная на гордыне, черта характера: поспешность, суетность, нетерпеливость. Тщеславие подстегивает в желании как можно поскорее стяжать хотя бы что-то из духовных дарований. По недалекости ума человек торопливый хватается за то, что где-то слышал или прочитал и, не разобравшись в сути дела, начинает эксперименты, воображая, как он станет большим молитвенником за весь мир. Снедаемый духовной корыстью, он жаждет поскорей заполучить сердечную молитву, а затем немедленно начать учить других. Такие люди имеют шанс основательно повредиться и умом, и духом¹²⁰⁹.

Стремление стяжать молитву благодатную, минуя долгий, трудный деятельный путь, приводит к краху: «Желавшие приступить к созерцанию прежде деяния впали в многоплачевную прелесть»¹²¹⁰.

Можно перефразировать: желающие стяжать молитву умную прежде твердого опытного освоения словесной рискуют неминуемо прельститься. Преждевременность – довольно распространенная ошибка, веками побуждавшая отцов не предавать письму детали метода, дабы уберечь от беды опрометчивых ревнителей. Об этой опасности настойчиво предупреждают наши наставники¹²¹¹.

Механизм падения неподготовленного человека совершенно понятен. Торопливый подвижник, не знающий, как безошибочно найти сердечное место, не готовый удерживать в сердце ум, не способный оживить энергию духа, не готовый к соединению мысли с духовным чувством, – когда таковой попытается заняться умной молитвой, неизбежно столкнется с ее профанацией. Его усилия приведут лишь к тому, что вместо духовной энергии непроизвольно задействуются душевные чувства. Молитва, вместо очищения души от страстей, обратится в нечто противоположное: разогретые эмоции начнут возбуждать страстную чувственность.

К чему это обычно приводит? Воспаляется воображение, появляются специфические душевно-телесные ощущения, которые неискушенный экспериментатор заранее готов принять за действие благодати. И снова тот же финал: захлопывается капкан прелести¹²¹².

Отцы строго заповедуют не ждать никогда даров от Бога, избегать положительной самооценки и лишь признавать собственное недостоинство. Лучшая защита от прелести – смирительная рубашка самоуничижения¹²¹³.

«Человек не впадает в прелесть, когда думает, что он в прелести»¹²¹⁴. И напротив: «Когда человек думает, что все у него хорошо, тогда на самом деле – нехорошо»¹²¹⁵. Помня свое ничтожество, не дерзнем «никогда искать, желать и просить себе святости»¹²¹⁶.

«Начало прельщения ума – тщеславие»¹²¹⁷. Свою змеиную главу эта страсть поднимает, как только почует повод – когда мелькнет едва приметный помысл: а я ведь занят чем-то особым, не многие призваны к такому деланию... Когда замаячит желание показать другим, как молюсь, как лихо кладу поклоны... И вообще – я начитан, неглуп, кое-что из себя представляю...

Но: кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя¹²¹⁸.

Гордостный настрой души подталкивает к тому, чтобы как-то выделиться, придумать хоть что-то, да свое, оригинальное, вместо того чтобы смиренно и послушливо следовать традиции. Сочиняются собственные теории, богословские толкования, изобретаются свои особые, но сомнительные приемы овладения молитвой¹²¹⁹.

И это невзирая на увещания отцов: «Смотри не возмечтай о себе много и не измысли своих способов к борьбе... Иначе предан будешь мысленным врагам»¹²²⁰. Тем не менее известны «многие случаи неумения пользоваться художественными приемами Добротолюбия, что часто приводило к прелести», вынуждая «писателей церковных часто предупреждать и предостерегать... особенно от придуманных каждым своих приемов»¹²²¹.

К чему сомнительное новаторство, когда многовековой «опыт показал, что определенные положения очень пригодны к деланию умной молитвы и успеху в ней», а стало быть, «какая нужда отступать от них или изобретать новые?»¹²²²

Тем не менее новшества появляются¹²²³.

Так, иногда советуют молящимся «сосредотачивать внимание на движении губ». Говорится, «что молитва затем сама найдет место» в сердце¹²²⁴. Мотивируют это тем, что «внимание при движении губ... во время молитвы создает молитвенный навык», и со временем «само сердце притянет к себе ум»¹²²⁵. Поэтому, мол, «старцы последнего времени советовали новоначальным стараться держать при молитве ум не в сердце, а на губах»¹²²⁶.

Заметим, что именно «старцы последнего времени», но отнюдь не святые отцы¹²²⁷.

Этот предрассудок, грозящий прельщением, давно уже изобличил свт. Феофан Затворник. «Держать ум на губах или на конце языка» или «стоять вниманием при устах – это новая выдумка, нигде у святых отцов не встречаемая». То была идея некоторых валаамских старцев, уличенных святителем в прелести¹²²⁸.

Свт. Феофан не одинок в своих оценках, их подтверждает расследование, проведенное на Валааме свт. Игнатием Кавказским в 1838 г., когда выявились случаи глубокой прелести среди старцев подвижников¹²²⁹.

Описанный прием плох тем, что препятствует соединению ума с сердцем, так как закрепляет противоположный навык удержания ума в области головы, «при устах», а отнюдь не в сердце. Кроме того, сосредоточенность внимания в районе головы, тем более на устах, как ничто другое, способствует закреплению и развитию молитвы словесной. Закрепляя ее, теряем шанс приблизиться к молитве умной, а развивая, рискуем сойти с прямого пути, соскользнув на тропу псевдомолитвы вообразительного типа, заводящей путников в дебри прельщения.

Вот еще один, уже выше упоминавшийся, неудачный прием. Нам советуют: «большой палец правой руки нужно держать на кисти левой и ориентироваться по пульсу»¹²³⁰. Так якобы будет полезно для привития молитвы сердечной, это поможет увязать ее с сердцебиением. Увы, так мы, напротив, отрабатываем навык держать ум подальше от сердца, заставляя внимание опускаться к конечностям. И этим, опять-таки, прямо препятствуем стяжанию умно-сердечной молитвы.

Можно указать и на такой пример. Рассказывает одна из искательниц умной молитвы: «Открыла для себя свой метод. Очень простой. Во время работы за компьютером включить запись Валаамского монастыря: 1000 молитв. Тут уж вниманию никуда не деться»¹²³¹.

Опять свой метод. И опять мимо цели. Внимание и вправду не денется никуда, кроме устремленности вовне, туда, где источник звука, – за пределы нашего тела. Тогда как сказано: «Тем, кто решился внимать себе в исихии, обязательно нужно возвращать и заключать ум в тело», в орган, который «мы называем сердцем»¹²³². Это сказано тем, кто решился стяжать молитву сердечную. Не надо им «открывать свой метод», им надо использовать метод святых – удерживать ум в своем теле, в сердце, всеми средствами его к этому приучая.

Слушать молитвы в записи занятие, конечно, благочестивое. Но если иметь в виду умное делание, то должно понимать, что тем самым мы тренируем внимание пребывать вовне, вне сердца, приучаем ум держаться словесного уровня. То есть опять всеми силами препятствуем стяжанию умно-сердечной молитвы.

Да, молитва, как было сказано, есть настоящее творчество и как таковое не приемлет застывшие, окостеневшие формы¹²³³. Но при этом творческий поиск имеет границы дозволенного, некий предел, егоже не прейдут¹²³⁴. Духовное творчество, как и жизнь Церкви в целом, регламентируется каноном, а критерием каноничности в нашем случае является святоотеческая традиция. По этому эталону выверяется любая находка, каждый прием.

В практическом применении это проверка, насколько данный прием способен помочь в сведении и удержании ума в сердце, готовит ли он ум и сердце к соединению в духе, способствует ли стяжанию исихии, дает ли силы к победе в трезвении, помогает ли упредить противника и распознать симптомы прельщения.

Да, «могут у каждого с разумом обучающегося умной молитве быть и свои собственные пособия», но только «не противные святоотеческим и безвредные»¹²³⁵. Прием сомнительный может увлечь в ошибку и неприметно затянуть в трясину прелести. Сказано: «Станем верить тому, что отцы нам передали. Ибо мы не мудрее отцов и ни в чем не точнее учителей»¹²³⁶. Сказано также, что истинной бывает молитва, «совершаемая точно по учению богоносных отцов»¹²³⁷. Отсюда сформулированный свт. Феофаном канонический принцип: «Я держусь преданий древнеотеческих, а новоизобретенных приемов не могу принимать»¹²³⁸.

* * *

Воображение – всем хорошо известный враг, искуситель и соблазнитель, основное препятствие на пути к настоящей молитве. Часто подпитывается гордыней, так как именно «побуждаемый тщеславием ум пытается описать Божество в каком-либо лике или виде»¹²³⁹. То есть вообразить, сфантазировать – создать иллюзию, фикцию. Значит, заведомо увести от истины, подсунуть ложь и обман.

Главная беда в том, что наша способность воображать с успехом эксплуатируется врагом. Она оказывается основным проводником демонической силы, инструментом воздействия, а в случае пленения и доведения до бесоодержимости – инструментом управления человеком¹²⁴⁰.

Механизм прельщения в этом случае достаточно прост. Люди определенного склада, считающие себя достойными даров благодати, уже заведомо склонны принять некий воображаемый образ за заслуженное ими послание свыше¹²⁴¹.

Вот почему «очень печально слышать, что священники учат своих духовных чад во время молитвы в уме представлять образ Спасителя, или Божией Матери, или какого-либо святого. Такой способ молитвы неправильный, даже вредный». И не только духовно, но и психически вредный: «Знаю, что, которые так молились, повреждали свои головы и ходили лечиться к докторам»¹²⁴².

Здесь может возникнуть недоумение. Видения, галлюцинации – это нечто редкое, необычайное, чуждое повседневной жизни рядового христианина; мы, люди обычные, молимся простым и обычным образом, какое это имеет к нам отношение?

Однако проблема касается всех. Пре’лестное состояние далеко не всегда связано с галлюцинозом, но от этого оно не менее патологично¹²⁴³.

А вот риск уклониться в него как раз не столь велик у стяжавших молитву умно-сердечную, как у молящихся молитвой словесной – простым и обычным образом. Вот почему с учением о трех образах молитвы должен бы ознакомиться каждый впервые берущий в руки Молитвослов¹²⁴⁴.

В реальности все неизбежно начинают с молитвы словесного уровня, и именно поэтому риск всегда для всех остается¹²⁴⁵.

Здесь в безопасности только тот, кто сумеет максимально сдерживать работу воображения, имея при этом самое скромное о себе мнение и смиренную послушливость духовникам, наставникам, руководителям. Тогда есть шанс уберечься от прелести, хотя бы и навсегда оставаясь со словесной молитвой¹²⁴⁶.

Но если дать волю воображению, если позволить этой способности «обогащать» свой молитвенный опыт, то со временем молитва словесная искажается, неудержимо перерастает в псевдомолитву вообразительную¹²⁴⁷.

Это уже деформация сознания, особое состояние, которое проявляется в двух видах, – это и есть первый и второй образы молитвы из трех, описанных у прп. Симеона, так называемые мечтательная и головная молитвы¹²⁴⁸.

С самого начала это уже легкая форма прелести, возможно, сразу не столь опасная, но в своем развитии чреватая тяжелыми повреждениями. Оба вида мнимой вообразительной молитвы прямо связаны с мечтательностью, оба – продукт воображения. Обоим присуще свойство словесного уровня – порабощенность ума рассудком. Общее для них и то, что в лучшем случае оба бесплодны, не ведут к духовному росту. В худшем же – «нас просто прельщает дьявол»¹²⁴⁹.

Но есть и различия между этими двумя тупиками.

Для молитвы мечтательной характерна направленность внимания вовне, когда оно устремляется, например, к иконе, к любым внешним объектам, а также к иллюзорным образам, витающим где-то во внешнем пространстве. Например, когда вспоминаем в молитве знакомых и мысль улетает куда-то по направлению к ним. Или же ум возводится вместе с очами к воображаемым небесам, силясь представить обитающих там небожителей¹²⁵⁰.

Кому-то такая игра фантазии покажется безобидным делом. Но не святым отцам, по мысли которых мечтательная лжемолитва вменяется человеку в грех¹²⁵¹.

Насколько серьезен вопрос, связанный с направленностью внимания, с местонахождением ума, видно из отеческого учения, когда нас предупреждают о том что, ум, молящийся вне сердца, есть «бесовское изобретение, порождающее безумие»¹²⁵².

По всем этим причинам все пишущие об умном делании так или иначе указывают на сердце как на единственный надежный бастион для молящегося ума¹²⁵³.

Второй вид молитвы, именуемый головной, отличается от мечтательной прежде всего «сосредоточением внимания в головном мозгу»¹²⁵⁴. Умственный взгляд не устремляется куда-либо в наружное пространство, энергия ума концентрируется в основном в области головы – лба или висков или, с помощью неудачных приемов, в районе рта. Что еще характерно: если в молитве мечтательной преобладает начало эмоциональное, то в головной – рассудочное.

Но, несмотря на различия, оба вида молитвы сходны в главном своем губительном свойстве: при длительном постоянстве заводят своих адептов в иллюзорный мир ложных образов и идей. В сущности, не столь важно, в какой сфере плодятся мечтания, – витают ли мысли на призрачных небесах или гнездятся в собственной голове, – в любом случае это обманчивое воображение, в любом случае «мечтатель с первого шага... подчиняется произвольно влиянию сатаны»¹²⁵⁵.

Еще один общий признак заключается в том, что при ложной молитве с «разгоряченным воображением» является и ложная помощь. Тогда «человек делается очень способным к усиленному посту и бдению», вообще к необычайной выносливости, к гипертрофированной аскезе. Это значит, что «к состоянию самообольщения... диавол присоединил свое, сродное этому состоянию действие»¹²⁵⁶.

Некоторые приверженцы вообразительной молитвы к обольщению готовы заранее и не нуждаются ни в каких чудесных видениях. Пребывая в мечтательном помрачении, они ухитряются принять свои словесные молитвословия за действие умной молитвы, а душевные порывы за духовное проявление молитвы сердечной. Трудно сказать, что здесь более способствует самообману – невежество или тщеславие¹²⁵⁷.

Но это только начало, здесь даже не требуется «помощь» врага. А вот следующий шаг к падению – явный галлюциноз – совершается уже не без поддержки сил тьмы. Натуры восторженные, впечатлительные, доверчивые, романтичные, склонные к сентиментальности, экзальтации, увлекшись молитвой вообразительной, первыми попадаются в эти сети.

Неожиданно во время молитвы появляются психофизические спецэффекты: разного рода свечения и мерцания, подвижность иконных изображений, какие-либо постукивания и прочие странные слуховые, вкусовые и обонятельные ощущения, чувствительность к неким энергетическим полям и излучениям. И подобное в этом роде¹²⁵⁸.

При более тяжких случаях демонского воздействия могут являться в полусне или почти наяву усопшие сродники, близкие люди, могут являться образы святых, ангелов или демонов. Эти призраки могут вступать как бы в живое общение¹²⁵⁹.

Как только такое случается, надо бить тревогу: прелесть приблизилась. Но еще не пленила нас. Пока это стадия искушения. От нас зависит: войти в него, обмануться или отвергнуть, проигнорировать. Одержимость прельщением начнется с того момента, как эти явления будут приняты за реальность, за действие благодати, за ее дары или за наши собственные подвижнические достижения.

Еще более грозное поражение терпит жертва «мнимого созерцания фантастического», когда игра собственного воображения или бесовские проделки принимаются за созерцательную молитву. Одно то, что прельщаемый счел себя готовым и способным к созерцанию, уже говорит о поврежденном гордыней сознании¹²⁶⁰.

И опять не обходится без того, что гордость замешана на невежестве. Знай человек азы аскетики, имей представление об уровнях молитвенных состояний, не допустил бы и помысла о созерцании, понимая, что в деятельном периоде войти в созерцание в принципе невозможно¹²⁶¹.

Если же он возомнил, что деятельный период им уже преодолен, то тут сугубая прелесть. Те, кто в реальности преодолел, кто вступил в благодатный период, те таким образом не ошибаются и не прельщаются.

Профилактикой прелести будет стремление к реальной встрече с Богом в Духе, отказ от поиска эмоциональных переживаний, необычных ощущений, мистических явлений и откровений, от ожидания каких-то зримых и ощутимых знамений¹²⁶².

К тому же нельзя забывать, насколько рискованно опираться на свои собственные оценки необычных состояний, переживаний. Надо искать опытных немолодых духовников для обсуждения и совета.

И, безусловно, объявим полный бойкот воображению. Будем добиваться безвидности ума, когда в нем только одно звучит – молитва, объятая исихией. В молитве главное, чтобы помимо нее «ум не мыслил ничего совершенно. Здесь заключается центр сущности всего делания. Невозможно, чтобы прельстился человек, молясь таким образом. Никогда прелесть не сможет войти в такой ум»¹²⁶³.

* * *

Физиология. Всем нам, людям излишне рациональным и не слишком духовным, свойственна склонность акцентироваться на вещественном, предметном, материальном аспекте любого явления. Это закономерно, ибо живущие по плоти о плотском помышляют¹²⁶⁴. Это естественно при нашей рассудочности, ибо работа рассудка основана на чувственном опыте. Отсюда почти неодолимая тяга вложить руку в язвы гвоздинныя, без чего я не иму веры¹²⁶⁵. Отсюда и самая распространенная ошибка у практикующих метод художества: крен в сторону телесного, физического, осязаемого. И это в столь одухотворенном делании, как молитва.

Используя художественные приемы, мы часто непроизвольно начинаем увлекаться внешней, связанной с физиологией, стороной дела, энергия внимания перенаправляется от обращенности к Самому Богу на сам механизм этого обращения. Мы оставляем главное – дело Марии, беседу с Богом, переключаясь на служебное дело Марфы, которая только прислуживает¹²⁶⁶. Такое смещение акцента от содержания к форме умерщвляет нашу молитву. Если забота о внешнем преобладает над мыслью и чувством, то тут уже не молитва, а некая физиотерапия¹²⁶⁷.

Как только на первом плане внимания начинает доминировать техника, а живое обращение уходит на второй, а значит уже не будет живым, то надо сразу же спохватиться, остановиться. Иначе погрузимся в самообман, полагая, что пребываем в молитвенном общении с Богом, на самом же деле будем заняты собственным телом. Если в таком заблуждении все же окажемся, то значит уже самообмануты – попали в плен прелести¹²⁶⁸.

Известный Карульский пустынник иеросхимонах Феодосий, оставив своему сподвижнику отцу Никодиму старческий завет умно молиться по методу художества, добавил: «Только не привязывайся к нему, не давай ему, самому по себе, никакой особой цены, а считай его простым способом-орудием твоим для собрания ума своего и приведения в чувство сердца. А благодатной силы к тому ожидай от Бога, дающего молитву молящемуся»¹²⁶⁹.

Отцами многих поколений указывалось на главное лекарство от прелести: покаянный дух – залог «безопасного пользования художественными приемами»¹²⁷⁰.

С физиологией связано еще одно искушение, теоретически всем известное, но о нем необходимо лишний раз упомянуть. Многие отцы предупреждают о том, что молящийся «должен следить за умом, чтобы он не уходил ниже сердца», тем более «в нижнюю часть живота», но «пусть держит ум неподвижно в верхней части сердца»¹²⁷¹.

Тем не менее от людей малоопытных приходится слышать глубокомысленные высказывания в том роде, что место концентрации внимания совсем не должно заботить, а самое главное, мол, это держать ум в словах молитвы и держаться за покаянное чувство.

Такое легкомыслие и доводит некоторых до беды. Разумеется, в молитве на первом месте осмысление и правильные чувства, иначе это и не молитва, а некий языческий ритуал. Но важно знать и правильное место локализации внимания. О том, к чему ведет направленность ума вовне и собранность его в районе головы, уже достаточно сказано. Теперь напомним, что бывает при спуске внимания ниже сердца¹²⁷².

Суть уясняется, например, из писем прп. Анатолия Оптинского. «Много раз предупреждал... отнюдь не спускай внимания вниз. Иначе блудная страсть замучит». Поначалу «это не прелесть, а дело естества, происходящее от неправильного умного делания». Но если эти ощущения принять «за благодать, тогда была бы прелесть». Потому «не спускай вниз внимания, а держи ум в сердцевине сердца... Держись этого правила и не погибнешь. Молитвы же не оставляй». И помни, что, «если внимание ума нисходит ниже сердца, тогда возбуждается плотская страсть».

«Пишешь, что во время молитвы у тебя бывают плотские движения и скверные хульные помыслы. Должно быть, ты внимание держишь внутри очень низко» от сердца. «Ежели молящийся держит внимание ума ниже, тогда и бывает движение плоти». Поэтому «молитву не спускай книзу. Держи вверху сердца. А то потужишь. Если начнется у тебя внизу теплота, то старайся перевести ее наверх или по крайней мере в середину сердца». А «блудные помыслы [во время молитвы] есть верный признак прелести»¹²⁷³.

То были отеческие упреждения и наставления, теперь на примере из дневника афонского пустынника посмотрим на это искушение в действии.

«Во время вечерни занимался умной молитвой второй час в сутки. Сначала молитва шла обычно, потом в груди стала ощущаться теплота. С продолжением молитвы она увеличивалась, потом стала ощущаться и ниже груди, в нижней части живота, с примесью нечистого, блудного ощущения, привлекающего туда своею сластью сердце и внимание ума, но без помыслов.

Знакомый с этим смущающим совесть ощущением, я всячески силился отвлекать от него внимание ума, ограждал себя страхом, что это вражье искушение, силился удерживать внимание ума над сердцем мало повыше левого соска. Это помогло на время, но потом теплота и волнение усилились, и я стал уже малодушествовать, как бы не произошло и невольное наружное осквернение. Но помысл внушил: держи неотступно ум ко Господу и произносимому в глубине сердца Его святому и всесильному имени и не бойся, Сам Господь будет бороться за тебя.

Воодушевленный... я так и делал некоторое время и постепенно стал чувствовать, как мокротная сласть уже не привлекала как прежде внимания ума... Наконец все утихло... Продолжил молитву с благодарностью Господу»¹²⁷⁴.

Упомянутая старцем теплота бывает и сама по себе, без каких-либо нечистых ощущений, искусительным поводом к самообману. Проблема в том, чтобы уметь распознать характер этого ощущения, а он бывает двояким. Теплота, как чисто телесное действие, может ощущаться по естественным физиологическим причинам. Но бывает и духовная теплота, возникающая под действием благодати. Пока не хватает опыта в различении этих явлений, рекомендуется, во избежание обмана, решительно пресекать всякое подобное ощущение или полностью его игнорировать¹²⁷⁵.

Из множества наставлений на эту тему выберем несколько строк из рукописи афонского пустынника.

«При упражнении молитвой не надо думать, что кровяная теплота в сердце бывает только от благодати». Нет, чаще «это естественно приключается от напряжения внимания к сердцу. Если такой жар усилится, надо ослабить внимание... или переменить место [сосредоточения внимания] несколько подалее [и выше] от сердца, чтобы не было прилива крови к нему». Но при этом «молитву оставлять не надо, какой бы жар ни случился, а только должно ослабить напряжение... и перевести внимание на другое место... Так же надо поступать, когда жар пойдет в нижнюю часть живота и в почки».

Если же кто примет естественную теплоту за происходящую «от Божией благодати, то этот человек от доверия к такой своей мысли попадает в прелесть. Теплота Божественная не жар причиняет, но согревает сердечные чувства души, усиливает любовь к Богу, надежду и веру к Нему; появляется умиление, сокрушение духа и плач, утешающий в скорби»¹²⁷⁶.

Заметим, что умиление тоже различается по своему происхождению, и путать душевное чувство с духовным не менее опасно. «Ведь прелесть как раз и есть подмена духовного душевным»¹²⁷⁷. Что же касается теплоты, то характерный признак отличия в том, что под воздействием благодати ощущается не столько согревающий эффект, а, как ни парадоксально, скорее освежающий¹²⁷⁸.

* * *

Внешний подвиг. По наблюдению людей опытных, прелесть «поражает, главным образом, своевольных, своенравных и тех, кто предпочитает внешнее делание внутреннему»¹²⁷⁹. Тут вновь прямая, откровенная связь с гордыней: когда у человека, несвободного от тщеславия, появляются какие-либо, пусть мизерные, плоды телесного подвига, то сразу же возникает повод быть довольным собой и самоутвердиться перед другими.

Потому отцы упорно твердят нам: «Не измеряйте свое духовное преуспеяние строгостью поста, обилием слез и продолжительностью молитв: это может привести вас к прелести»¹²⁸⁰. «Высокое ценение сих внешних приемов в ущерб духовному устроению молитвы – причина и начало прелести»¹²⁸¹. Обманное чувство самодостаточности может возникать как следствие усердного и тщательного исполнения устава, распорядка, правила. Конечно, «правила нужны... Но не надобно полагать при исполнении оных, что в них-то и есть наше спасение. Это уже скорее гордость, которая к прелести ведет»¹²⁸².

Но возникает вопрос: почему же прельщение по преимуществу угрожает именно внешним делателям? Разве плоды подвига внутреннего менее ценны, разве дают меньший повод к самодовольству? Казалось бы, скорее наоборот.

Ответ, между тем, на поверхности. Плоды внешнего подвига человек получает в основном от своих трудов, от собственных усилий в аскезе, что и соблазняет к завышенной самооценке. К тому же, часто ревнителям не по разуму с готовностью подсобляет демон. Нечистая сила легко подмешивается к силе человеческой, усиливая телесный подвиг до гипертрофированных форм. Как известно, враг может помочь человеку не есть, не спать, подниматься в воздух и прочее совершать сверх обычных его возможностей. Зараженный тщеславием ухитрится и это зачислить в собственные заслуги.

С другой стороны, плоды подвига внутреннего это всегда дары благодати, а не результат своих усилий. Но стяжать благодать не получится без сугубо смиренного устроения. Если строго поститься может и не смиренный, то соединение ума с сердцем даруется благодатью душе подготовленной, достаточно предочищенной от тщеславия. А гордецу не приблизиться к благодати, она от него ускользает. По этой причине внутренний делатель менее уязвим.

Враг, конечно, и здесь постарается вклиниться. Но поскольку благодать не человеческая сила и демоническую энергию к ней не подмешать, то враг вместо этого изобретает подделки – имитирует благодатные действия. На такие обманы может попасться и внутренний делатель. Так что известный риск всегда остается.

Телесные подвиги под водительством демонической силы, многообразные случаи падений и гибели в избытке описаны в житиях и Патериках. Напомним некоторые из них.

Так, например, некий «египетский инок... первоначально впал в высокоумие, потом, по этой причине, попал под особое влияние лукавого духа... Вспомоществуемый демоном, он достиг столь бедственного преуспеяния, что становился босыми ногами на раскаленные угли и, стоя на них, прочитывал всю молитву Господню Отче наш». Несчастный полагал, что получил сей дар от Бога «за чистоту и высоту своей подвижнической жизни». На самом деле «тут действовал сатана, основываясь на самообольщении человека... действовала бесовская прелесть»¹²⁸³.

Прп. Кассиан Римлянин повествует об иноке, проводившем «самую уединенную и постническую жизнь», но погибшем от бесовского обольщения. «Демоны, усмотрев, что инок обращал мало внимания на свое развитие духовное, но устремил все внимание на телесный подвиг и дал ему, а следовательно и себе, цену, начали представлять ему сновидения, которые по злохитрости бесовской сбывались на самом деле». Наконец, завоевав доверие, «демон, разумеется в образе ангела, дал совет иноку принять иудейство», дабы поучаствовать «в блаженстве иудеев, что инок без малейшего промедления и исполнил»¹²⁸⁴.

Рассказывается также о строгом подвижнике старце Ироне. Ревность его в посте и воздержании дошла до того, что он перестал праздновать Пасху, «чтобы не нарушать своего правила». Тут уже сатана счел его готовым к дальнейшим «подвигам» и явился ему, конечно, в образе ангела света. Кончилось тем, что старец в помрачении ума бросился в колодец, поверив демону, будто выйдет оттуда живым¹²⁸⁵.

«Мне случалось, – рассказывает свт. Игнатий Кавказский, – видеть старцев, занимающихся исключительно усиленным телесным подвигом и пришедших от него в величайшее самомнение, величайшее самообольщение. Душевные страсти их – гнев, гордость, лукавство, непокорство – получили необыкновенное развитие. Самость и самочиние преобладали в них окончательно. Они с решительностью и ожесточением отвергали все душеспасительные советы и предостережения духовников, настоятелей, даже святителей»¹²⁸⁶.

Поучительна история подвизавшегося в XIX веке на Валааме и едва избежавшего погибели отца Евдокима. Он «уповал достигнуть духовного преуспеяния одними внешними подвигами». Однако они никак «не приносили существенных плодов монашеской жизни... Страсти томили его. Он не находил себе покоя» и, наконец, впал в отчаяние: «лукавые помыслы склоняли его к самоубийству, советуя броситься со скалы в залив». Спасло его то, что рядом оказались истинные подвижники. Старцы наставили его на путь внутреннего делания, и «отец Евдоким, монах внешний, но искренний и готовый ради спасения» на все, понял и принял «науку отцов». Началось его возрождение и духовное преуспеяние. Впоследствии он стал известным, почитаемым духовником¹²⁸⁷.

Иначе закончилась история схимника оптинского скита Вассиана. Он был типичным «монахом внешним» и «проводил самую суровую жизнь» с чрезвычайно строгим постом, спаньем на голой земле и тому подобным. «Полагая дело спасения более во внешности», он вовсе не заботился о внутреннем делании, об очищения сердца от страстей. Такое подвижничество привело к полному умопомрачению. Одержимый завистью и злобой, схимник стал гонителем оптинского старчества, которое считал колдовством. Он писал клеветнические доносы и анонимки местному епископу и в московскую тайную полицию, оболгал преподобных отцов, спровоцировав большую смуту и нестроение в обители¹²⁸⁸.

* * *

Варлаамизм, или антиисихазм. Этот вид прелести, а также ереси, свое название получил от имени Варлаама¹²⁸⁹.

Суть явления в неспособности людей душевного устроения понять то, что находится «вне области душевных категорий, но в области духа»¹²⁹⁰. Явление закономерное¹²⁹¹.

Нездоровые формы оно принимает, когда человек не готов смириться с ограниченностью своих возможностей и, под влиянием гордыни, отказывает в праве на существование иной, неизвестной ему реальности.

Для прельщенного характерна агрессивная критика, переходящая в хулу, в частности на Иисусову молитву, на умное делание, на исихастское учение в целом, на святоотеческое богословие и на подвижников святой жизни.

Здесь уместно напомнить о феномене, хорошо известном в аскетике задолго до Варлаама: те, кто начинают уличать в прелести и хулить праведников, как правило, сами обнаруживают признаки поражения этим духовным недугом. Обычный порядок таков: «За чрезмерной гордостью следует прелесть, за прелестью – хула»¹²⁹².

Нужно напомнить современным варлаамитам, что анафема Константинопольского Собора 1341 года распространяется до скончания веков на всех нынешних и будущих противников святоотеческого учения, изложенного свт. Григорием Паламой¹²⁹³.

Анафематствован также всякий будущий варлаамит, покусившийся хулить священную умную молитву – делание и делателей ее. Он «погибнет вовеки с проклятым Варлаамом – еретиком Калабрийским, первым похулителем на священную сию Иисусову молитву, егоже Церковь Божия соборне трижды предала анафеме... сими словесы: Варлааму и Акиндину, и последователем, и преемником их анафема трижды»¹²⁹⁴.

Впрочем, все это началось задолго до Варлаама, Самого Спасителя гнали не вмещавшие слово Его и хулившие: беса и’маши¹²⁹⁵. Случалось это и во все последующие века. «Всякий раз, как человек дерзал говорить о непосредственном богообщении, его подозревали в прелести»¹²⁹⁶. Достаточно вспомнить гонения от своих и от чужих на прп. Серафима Саровского.

Вот и в наше время обвинению в прелести, уничижительной критике и глумлению подвергались подвижники высокой духовной жизни, такие как Иосиф Исихаст, Харалампий Дионисиатский, Порфирий Кавсокаливит, Софроний Эссекский, как и некоторые книги, посвященные Иисусовой молитве, умному деланию, созерцательному опыту. А ведь ныне почти все из этих гонимых уже причислены к лику святых¹²⁹⁷.

Впрочем, сам уровень такой критики и степень заблуждений самих критиков обычно таковы, что серьезному обсуждению не подлежат. Далеко нынешним антиисихастам до ученого Калабрийца¹²⁹⁸.

Но все это неудивительно. Как тогда рожденный по плоти гнал рожденного по духу, так и ныне¹²⁹⁹. «Дух свободы во Христе, присущий опытному, созерцательному богословию, всегда встречается с недоверием. Большинство обвинений в адрес старца Софрония, да и старца Иосифа Исихаста, исходят из непонимания уровня, на котором они говорят. Их рассуждения, описания их состояний – изначально вне области душевных категорий, но в области духа. Когда, не имея хоть в малой мере подобного опыта, который только и дает возможность адекватно воспринять духовную реальность, пытаются проецировать эту реальность на душевный план, конечно же, получается пре’лестная картина: ведь прелесть как раз и есть подмена духовного душевным»¹³⁰⁰.

С варлаамизмом связан еще один особый вид духовного недуга – прелесть прелестебоязни. Скажем об этом странном заблуждении словами современных столпов духовного подвига.

«Распространено одно невежественное мнение от искyсителя: если кто-нибyдь творит Иисусову молитвy, то боится, как бы не впасть в пpелесть, хотя как pаз это и есть пpелесть»¹³⁰¹. И еще: «Кто боится попасть в прелесть от Иисусовой молитвы, тот уже в прелести»¹³⁰².

Умное делание сегодня «многие не только не хотят исследовать, изучать, заниматься им, но, если и услышат, что кто-нибудь о таком говорит, сразу враждебно восстают против него. И считают его безумным и глупым, ибо житие говорящего не похоже на их жизнь»¹³⁰³.

Сами монашествующие признают, что, «к сожалению, в наши дни встречаются монахи, считающие умное делание причиной прелести. И хуже всего то, что они настойчиво стараются отговорить и отвратить от истинной духовной жизни тех, кто к ней стремится, вместо того чтобы смиренно сказать: не знаю»¹³⁰⁴.

Признаться в незнании, как всегда, не дает горделивая самость, уязвленное самолюбие: как так, я тридцать лет в монастыре, двадцать пять в постриге, да и в священном сане сколько... И я чего-то не знаю? Или, что же, я в чем-то неправ? Но я академию окончил...

Когда возникает нечто, выходящее за рамки собственного понятного и обустроенного мирка, у личности, ограниченной самодостаточностью, это вызывает паническую реакцию: прелесть и ересь!

А иной противится пониманию и других готов запугать по причине элементарного самооправдания. Внутренний подвиг отвергается и осуждается ради защиты собственного бездействия, лености телесной и умственной. Ради покоя душевного отвергается дело духовное. Более широкий путь внешнего подвига, словесной молитвы, поверхностного знакомства с вероучением кажется предпочтительным, как более легкий, простой, доступный и безопасный.

Поскольку таких прелестебоязных вокруг нас и даже среди нынешних пастырей оказывается большинство, то наставники предупреждают: «Не рассказывай многим то, что я тебе пишу» об умной молитве¹³⁰⁵.

Тут может возникнуть вопрос: не окажется ли публикация данной книги отказом следовать такому совету духоносных наставников? Думается, нет, здесь не должно быть опасений. Судя по посещаемости нашего сайта и по тому, как расходятся в продаже скромные тиражи наших изданий, круг читателей и вообще людей, интересующихся этой тематикой, крайне ограничен. Настолько, что при всем желании не удалось бы рассказать об умной молитве многим, так как поистине «людей века сего это не занимает».

Сказано отцами: «Прелести не бойтесь»¹³⁰⁶. Ибо «прелесть не от умной Иисусовой молитвы, а от неправильного действия или доверия себе по вражескому обольщению», которое, например, «обманывает, что теплота естественная – это от благодати»¹³⁰⁷.

Встречается расхожее профанное мнение, будто к умной молитве можно приступать только по очищении от страстей. Конечно, из-за угрозы прельщения. И даже не замечают очевидной нелепости такой мысли. По этому поводу сказано: «Вам писали, что надо прежде страсти очистить», но это «относится к высокой созерцательной молитве», а эта деятельная, «простая молитва, могущая, однако ж, привести к молитве высокой», именно она и очищает от страстей¹³⁰⁸.

Известно, что «прелесть имеет начало от высокоумного мнения и самочиния», а исцеляет от них «смирение, исследование Священного Писания и совет духовный, но не уклонение от обучения умному деланию... Не следует нам избегать умного делания, ибо оно не прелесть нам приносит, а наоборот, открывает умные очи к различению и познанию прелести, которую никто не может понять вовеки, не обучившись этому священному умному деланию, хотя бы он был и превеликий постник и безмолвник»¹³⁰⁹.

Ну и «что же? Молитва ли причина прелести? Никак!» Напротив, «будучи духовным художеством... священная умная молитва... действуемая Божией благодатию, очищает человека от всех страстей, возбуждает к усерднейшему хранению заповедей Божиих и от всех стрел вражиих и прелестей хранит невредимым»¹³¹⁰.

Итак, «прелести не бойтесь»¹³¹¹. Ибо «сердечная молитва прелести не боится... Совершаемая внутри сердца круговая молитва никогда ее не боится»¹³¹². Именно метод умного делания есть путь, «вводящий в пристань бесстрастия и избавляющий от страха прелести или падения от козней бесовских»¹³¹³. Эту мысль подтверждают многие, молитва сердечного уровня признается святыми отцами самым надежным и незаблудным путем подвига¹³¹⁴.

Опасности в основном поджидают на уровне молитвы словесной, на подступах к умной, там, где наиболее велик риск забрести в дебри вообразительной псевдомолитвы. А уже «при молитве сердечной ум, как только войдет в сердце, сразу освобождается от тьмы, тотчас становится мирным, успокаивается, радуется, услаждается, останавливается¹³¹⁵, очищается»¹³¹⁶.

Когда на сердечном уровне обретается самодвижность, когда «сердце само начнет творить молитву... – это и есть непрелестный путь умной молитвы»¹³¹⁷.

Так что «относительно умной молитвы... не может быть сомнений, и прелесть не может возникнуть из-за нее, поскольку внутри сердца нерассеянно призывается Имя Христово и Он очищает нас от тьмы и ведет к свету». А вот «другие способы могут быть опасны, ибо к ним легко приближается мечтание и в ум входит прелесть... Кроме круговой умной молитвы, все другие виды молитвы¹³¹⁸ могут со временем извратиться, когда теряется простота и человек начинает одобрять сам себя»¹³¹⁹.

Аскетические тексты, как известно, крайне немногословны в отношении священного метода, а подробности и детали, связанные с техническими приемами, в них вовсе отсутствуют. По этому поводу доводилось слышать самые неубедительные домыслы, а некоторых это обстоятельство смущает, отпугивает, вызывая недоверие к самой идее внутреннего подвига. Попробуем разобраться в мотивах, побуждавших отцов к молчаливости. Укажем на четыре основные причины этого феномена. Хотя все они взаимосвязаны, как производные от первой основной причины, рассмотрим их по отдельности ради лучшего понимания общей картины.

* * *

Великая тайна – так говорит о методе сердечной молитвы прп. Паисий: «Эта молитва называется святыми искусством из искусств... Эта молитва, а лучше сказать, сердечное делание... где она творилась и процветала... там искусство творения этой молитвы хранилось, как великая и неизреченная тайна, ведомая одному Богу и делателям ее»¹³²⁰.

Внутреннее ведение – гносис изотера¹³²¹ – сокровенное учение, хранимое от посторонних и любопытных взглядов по принципу: не пометайте бисер ваших пред свиниями¹³²². Сдержанность духовных писателей вполне оправданна и понятна, ибо, как сказано, мы проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную¹³²³. Потому «прикрыто молитвенное таинство от любопытства и легкомыслия»¹³²⁴. По этой причине исихастские тексты малоинформативны в отношении практических деталей, подробности опущены, дается лишь общий контур учения.

Передавая знания о методе, отцы писали «не все то, что видели у старцев и слышали от них», но «иное скрыв, иное прикрыв, да не дадим святая псом¹³²⁵». Однако так писали, чтобы суть была «ясна для тех, кои идут вслед своих старцев тою же дорогой», то есть для посвященных в тему, в практическое делание¹³²⁶.

Потому «отчасти и писали», чтобы «было вполне ясно для знающих это делание по опыту, а от незнающих сокрыто»¹³²⁷. Писали с учетом случайных, неподготовленных читателей, ради их же пользы соблюдая принцип: «При изложении учения... чего вместить не могут, то предлагай загадочно»¹³²⁸. Писали, памятуя слово нашего общего Учителя: вы теперь не можете вместить¹³²⁹.

Отсюда сложность прочтения и правильного понимания отеческих трудов по этому предмету. Учение, «прикровенно изложенное»¹³³⁰, искусство, которому «тайно научают божественные отцы»¹³³¹, оно и постигается особым образом. Писания исихастов бесполезны для кабинетного изучения, не поддаются рассудочной аналитике – это ведет лишь к профанации. Они раскрывают свои подтексты и познаются во всей глубине только посредством практики, через молитвенный опыт¹³³².

Иначе говоря, углубление знаний зависит от правильности и успешности в молитвенном делании, так как именно это ведет к стяжанию благодати. А по мере ее обретения ее же содействием приоткрываются сокрытые смыслы учения. Приоткрываются через совет с наставником или с собратьями, через молитвенное чтение писаний, через непосредственное личное вразумление Духом Святым. Отсюда наставление прп. Исаака: «Кому желательно дознать сие, тот пусть» на практике «проходит умное делание»¹³³³.

И еще есть закон духовного обучения, основанный на Писании. Искатель знаний пусть его запомнит: Просящий получает, и ищущий находит. А для наставников он звучит так: Просящему у тебя дай¹³³⁴.

Пока не просят о самом главном, признавался прп. Иосиф Исихаст, то значит «нет готовности души» и значит не получат самых главных наставлений. «Чтобы получить знание, они должны попросить, и тогда я им отвечу. Иначе мы будем наугад только бить воздух...¹³³⁵ Даже Господь не велит отвечать, когда тебя не спрашивают, а говорит: просящему дай. Не говорит: не просящему... А тем, кто не просит, им более полезно, когда мы за них молимся, чтобы они пришли в чувство. Тогда и они спросят. И тогда мы с легкостью, с радостью и любовью подадим им от подаваемого нам Богом»¹³³⁶.

* * *

Устная традиция. Вторая причина в основном обусловлена исторически, но имеет отношение и к сокровенности «великой и неизреченной тайны».

В древности не было недостатка в живых носителях знания, повсеместно обучавших новоначальных священному методу, поскольку «это всесвятое делание умной молитвы просияло во многих местах, где пребывали святые отцы, и много тогда было учителей этого духовного делания»¹³³⁷.

Так, например, уже в III веке прп. Антоний Великий, завещая «ученикам своим тщательнейшее упражнение молитвой Иисусовой... говорит о ней как о предмете, не нуждающемся в каком-либо объяснении». Спустя десять столетий, прп. Никифор Монах о поиске сердечного места говорит, как о вполне всем «известном предмете» и опускает подробности, «по той причине, что в те времена не встречалось нужды в этом наставлении»¹³³⁸.

Наставников на всех хватало, и основные принципы метода были общеизвестны, – соответственно, и нужды в их письменном тиражировании не имелось. У отцов древности учение о художественной молитве «предполагалось настолько общеизвестным, что они не считали нужным постоянно о нем упоминать», предавая бумаге. Так же и позднее, например, у свт. Григория Паламы «не встречается подробного описания приемов художественной молитвы... Такая задача представлялась ему излишней вследствие всеобщей известности умного делания»¹³³⁹.

При обилии опытных руководителей учение передавалось непосредственно, в прямом личном общении послушника со старцем. Таким путем сообщалось все, что касается конкретных приемов и овладения тонкостями духовного искусства. Поэтому, опять-таки, не возникало нужды что-либо записывать, составлять трактаты.

Традиция устной передачи учения была наиболее оптимальной. Во-первых, это уберегало от метания бисера пред теми, кто мог бы попрать его ногами¹³⁴⁰, во-вторых, личный контакт позволял наставнику распознавать и учитывать индивидуальные особенности ученика, а значит, каждого вести его собственной уникальной стезей. В-третьих, исключались случаи неправильного понимания и произвольного истолкования метода, от чего никто не застрахован при изучении письменных источников.

Творчество, при обучении ему, требует и к самому обучению творческого подхода. И здесь передача знаний из уст в уста, от сердца к сердцу – наилучший метод. Тем более в отношении духовной практики – дела особо личного, интимного. Старец, видя душевное устроение и меру зрелости ученика, находит к каждому свой подход для живой передачи опыта.

Со временем периоды духовного упадка, гонений, разорений и оскудения наставников вынуждали отцов предавать свои знания бумаге. В результате «отцы изложили в книгах святое учение, исполненное премудрости Святого Духа, об этой божественной умной молитве». И «это устроилось по особенному Божию Промыслу, чтобы божественное делание не пришло во всеконечное забвение»¹³⁴¹.

* * *

Прелесть. Веской причиной молчания отцов была предосторожность. Опасения всегда вызывали неподготовленные, но самонадеянные энтузиасты как среди мирян, так и среди иноков, пытающиеся преждевременно приступать к занятиям умным деланием, что, естественно, могло приводить к ошибкам и к прельщению.

Проблему иллюстрирует мысль прп. Паисия Молдавского по поводу издания его переводов, в частности Добротолюбия. Святой старец признается в письме: «Из-за печатного издания книг отеческих... боюсь и трепещу», что они будут доступны «всем вообще православным христианам... подобно прочим книгам», и как бы «последствием этого не стала прелесть тех, которые самочинно, без наставления опытных, научатся по ним деланию умной молитвы». Ибо «молитва эта есть меч духовный, на заклание врага Богом нам дарованный, но для неискусно действующего им есть опасность – да не обратит его на заклание самого себя. Под молитвой же этой имею в виду... художественно умом в сердце совершаемую»¹³⁴².

Из тех же опасений свт. Феофан Затворник допустил сокращение в трактате прп. Симеона Нового Богослова «О трех образах внимания и молитвы», удалив из текста описание «внешних приемов». Мотивировалось это тем, что они «иных соблазняют и отбивают от дела, а у других покривляют самое делание» и что «сии приемы, по недостатку руководителей, могут сопровождаться недобрыми последствиями»¹³⁴³.

Опасения не беспочвенные. Это подтверждает опыт свт. Игнатия Кавказского, инспектировавшего в 1838 году Валаамский монастырь. Многочисленные случаи тяжелого прельщения были обнаружены там не только среди начинающих послушников, но и среди старцев пустынников. В своем рапорте святитель, в частности, рекомендует: «Не давать новоначальным книги Добротолюбия, как по самому назначению своему имеющие исключительно одностороннюю цель: священное трезвение и умную молитву – делания, приличные преуспевшим» и «неприступные для новоначальных, служащие для сих последних наиболее причиной прелести»¹³⁴⁴.

Однако повторим здесь вновь ради напоминания: «Молитва ли причина прелести? Никак!.. Но самочиние и гордость самочинников служат причиною бесовских прелестей и всякого душевного вреда»¹³⁴⁵.

* * *

Хула. Уже обсуждавшийся как вид прелести и ереси варлаамизм будет и тут помянут недобрым словом. Это еще один из поводов к сокрытию жемчужин истинного знания от посторонних, так как пораженные этим недугом стремятся не только попрать ногами своими святыню, но и растерзать вас¹³⁴⁶.

Всем известна история Варлаама Калабрийского, но на нем она не закончилась, она продолжается и по сей день, и нашему времени тоже достались свои местечковые варлаамиты¹³⁴⁷.

Ныне «по причине невежества путь святых отцов оказался вменен ни во что и из-за недостатка рассуждения стал называться путем прелести». А «тех, кто идет по нему» эти невежды безрассудные «называют прельщенными»¹³⁴⁸.

Но не с Варлаама эта история и начиналась. За семь столетий до него прп. Исаак Сирин по поводу умного делания пишет: этот «способ молитвы... нахожу я справедливым не объявлять, и ни устным словом, ни письменными начертаниями не изображать чина сей молитвы, чтобы читающий, оказавшись не понимающим того, что читает, не почел написанного не имеющим смысла», а приняв за бессмыслицу, не предал бы святыню профанации, глумлению и хуле¹³⁴⁹.

Показательна история смуты XVIII столетия, противостать которой довелось прп. Паисию Молдавскому. Святой старец подробно описал эту прискорбную историю. Напомним о ней небольшим отрывком.

Некий «монах, философ суетоумный... по действию диавольскому столь сильно вооружился хулой на эту святую молитву, что и древних треклятых еретиков, Варлаама и Акиндина, хуливших эту молитву, несравненно превзошел. Ибо он, ни Бога не боясь, ни людей не стыдясь, столь страшные, срамные и скверные хулы устремил на эту святую молитву, на ревнителей и делателей ее, что и для слуха человека целомудренного они нестерпимы. Кроме того, на ревнителей этой молитвы он воздвиг столь великое гонение, что иные, оставив все» бежали из тех краев. «Иные же, будучи скудоумными, от его развращенных словес в такое безумие пришли, что и некоторые свои отеческие книги в реке Тясмин потопили, привязав к ним кирпичи... Когда же, не довольствуясь устной хулой, он умыслил ее записать, тогда по Божию наказанию ослеп на оба глаза, и такое его богоборное намерение было пресечено»¹³⁵⁰.

Надо добавить, что именно это событие побудило прп. Паисия «бояться и трепетать» и повергло его в сомнения относительно публикации Добротолюбия. Он опасался издавать свой перевод массовым тиражом, хорошо зная уровень духовной просвещенности современного ему общества, зная также уже упоминавшуюся нами закономерность: «За чрезмерной гордостью следует прелесть, за прелестью – хула»¹³⁵¹.

* * *

Однако во времена духовного обнищания, в периоды, когда утрачиваются знания о пути внутреннего подвига и прерывается живая передача традиции из-за недостатка опытных наставников, тогда приходится выбирать между необходимостью уберечь от прелести некоторых или лишить спасительного учения многих. Видим, что святые отцы выбирали в пользу спасения большинства, радея о том, «чтобы божественное делание не пришло во всеконечное забвение»¹³⁵².

Решается издавать Добротолюбие прп. Паисий, он не пожалеет об этом и вскоре признается: «Меня охватывает... радость, так как уже не будут преданы всеконечному забвению эти книги и ревнители смогут с большим удобством приобретать их»¹³⁵³.

Прп. Василий Поляномерульский в предисловии к первому изданию трактата прп. Исихия пишет: «Ныне же, когда обучение этому пришло в крайнее забвение и небрежение и многие начинают ратовать справа и слева и развращать этот внутренний путь и стараются сверху и снизу засыпать его землей, чтобы сделать его окончательно никому не известным, – существует необходимая потребность об этом писать и приложить написанное к святой книге Исихия Иерусалимского, в которой находится не другое что, как только разумение и наставление на путь священного умного делания»¹³⁵⁴.

Из-за опасений соблазна малоопытных читателей долго не издавалась рукопись «О действиях сердечной молитвы», передающая опыт прп. Василиска Сибирского. На широкую публикацию, наконец, решились по благословению старца Никодима Карульского: «Неразумно из-за такой боязни лишать истинных охотников духовного делания. Пусть все знают о молитве Иисусовой, хотя и единицы займутся всерьез этим святым подвигом и, достигши непрестанной молитвы, будут вымаливать свихнувшихся, а то ведь все погружаются в тину нерешительности... Надо смело говорить об Иисусовой молитве с художественным приемом»¹³⁵⁵.

Что же наше время? Оно особое во многих отношениях. Как никогда прежде, слово апостола обретает реальные черты: Дети! последнее время¹³⁵⁶. Сегодня пора собирать по крупицам и публиковать все, имеющее духовную ценность, пока сохраняется еще такая возможность. По мере сил это и делается: «В наши дни, слава Богу, многие говорят об умной молитве и издают невероятное число книг на эту тему»¹³⁵⁷.

А вот как прп. Иосиф Исихаст объясняет свои мотивы написания трактата «Духодвижная труба». Путь умного делания стал «в наши дни труднопроходимым и тернистым из-за недостатка путников, хотя в древние времена все богоносные отцы шли этой дорогой. Поэтому и я... ради пользы моих братий предпринял этот малый труд, повинуясь Божию повелению» и «вознамерился записать собственные косноязычные речи, ибо, если окажется это полезным хотя бы одному брату, будет мне от Господа награда за труд»¹³⁵⁸.

О самом исихастском методе и о молитве Иисусовой сегодня уже написано много, опубликовано все, что отцами сказано о приемах художества, никаких «тайн» в этом отношении давно не осталось. Но если в общих чертах все известно, то остается насущная потребность разобраться в деталях, которые в писаниях отцов остаются «за кадром».

Сегодня, при полном почти отсутствии опытных наставников, особенно важно правильно уяснить практический смысл всех нюансов метода, понять, как правильно пользоваться техническими приемами. Такие исследования нам жизненно необходимы – нам, призванным не уклоняться от внутреннего делания из-за малодушных страхов или ложного смирения, но дерзновенно посвятить себя подвигу и при этом суметь уберечься от ошибок и заблуждений¹³⁵⁹.

Известно, что «это величайшее из великих делание становится достоянием многих или, скорее, всех наипаче чрез научение», а для этого «необходимо искать наставника незаблудного»¹³⁶⁰. Эту мысль повторяют отцы веками: «Поскольку приносить умом в сердце Богу таинственную жертву молитвы есть духовное искусство, то без обучения, как прежде сказано, это невозможно». А значит, «невозможно умному деланию молитвы обучиться без искусного наставника»¹³⁶¹. «При изучении науки из наук – молитвы нужно самое верное руководство, нужны величайшее благоразумие и осторожность»¹³⁶².

Обрести опытного, надежного проводника по тернистому пути умного делания и раньше было не всегда просто, а в наше время практически нереально. Особенно если учесть, какие требования святые отцы предъявляют к пастырю: «Не всякому человеку открывай свои помыслы, а только тем, о которых знаешь, что они духовны, ибо много сетей у диавола»¹³⁶³. А что значит личность духовная? Если это понятно, то понятно, каковы у нас шансы обрести достодолжное руководство, учитывая, что и сами пастыри умудряются из умной молитвы устраивать пугало: без благодатного наставника, мол, грозит неминуемая прелесть.

У этой проблемы две стороны, и первая требует задаться вопросом: а знаем ли мы, как искать наставника? Не видя вокруг духоносных старцев, можно жить ожиданием, надеясь, что когда-то они как-то появятся. Но святые учат другому. Велено «искать наставника незаблудного», но сказано: «если нет на виду такого, то надо искать, не жалея трудов»¹³⁶⁴. Вопрос не в том, где найти наставника, а в том, какие силы души необходимо вложить, чтобы вымолить этот дар у Бога.

Есть закон: настоящий наставник дается, когда он востребован по-настоящему. Этот дар надо выстрадать, выплакать, доказать, что нуждаемся в нем, – доказать упорным трудом молитвенным. Он дается по заповеди: толцыте, и отверзется вам. Однако хотя и обещано, что всяк бо просяй приемлет, но далеко не всякий толкущий¹³⁶⁵ получает дар в том виде, в котором он ожидает. И тут мы касаемся второй стороны проблемы наставника.

«Если все же не обретаем» наставника незаблудного, то, как сказано в известном трактате, «Бога призвав, в сокрушении духа, со слезами смиренно Ему помолившись, делай, как я тебе расскажу»¹³⁶⁶. И далее автор излагает свое поучение.

Таким образом прп. Никифор, бывший некогда наставником свт. Григория Паламы, читателям своим предлагает в качестве наставника собственные писания. Тем самым научая нас, при отсутствии живых носителей знания, брать в руки книгу и избирать себе в руководители святых отцов.

В последующие века, при все более оскудевающей духовности, все более утверждается эта традиция. «Не живые человеки были моими наставниками, – признается сам ставший выдающимся наставником свт. Игнатий, – ими были почившие телом, живые духом святые отцы»¹³⁶⁷. Нам советуют: «За неимением близ тебя живых, опытных в духовных подвигах старцев, избери переселившихся на небо и прославленных Церковью святых мужей»¹³⁶⁸.

Кто как не святые и Дух Святой, вещающий через них, в полном смысле этого понятия есть наставники духовные, наставники незаблудные. Но учиться по книгам не означает ограничиться их прочтением, – учение постигается через личный практический опыт при усилии воплотить прочитанное. Тогда Сам Господь подает разумение по принципу: Тогда отверзе им ум разумети Писания¹³⁶⁹. Так подаются силы к деятельному исполнению Его заповедей, так же дается помощь при обучении внутреннему деланию: приоткрываются смысловые глубины учения, проясняется, что именно делать, как действовать.

Что же сами наставники говорят об этом виде наставничества? Окинем взглядом несколько столетий.

Прп. Василий Поляномерульский: «Если невозможно обрести старца, опытного словом и делом по примеру святых отцов и хорошо знающего отеческое писание, то должно наедине в безмолвии всеми силами стараться иметь духовный совет из учений и наставлений святых отцов, вопрошая о всякой вещи и добродетели»¹³⁷⁰.

Прп. Паисий Молдавский: «Если же не найти наставника опытного и искусного в этой божественной умной молитве, ибо в нынешнее время... искусные наставники этому деланию окончательно исчезают, то не следует отчаиваться из-за этого... Возложив всю надежду на Бога, в совете со своим духовным отцом... нужно с верой и любовью повиноваться, вместо живого наставника, учению наших преподобных отцов, просвещенных Божией благодатью, которые до тонкостей научают этому божественному деланию. Из их писаний надлежит обучаться этой молитве. А благодать Божия, по молитвам тех же святых, непременно вразумит и наставит, как незаблудно научиться этому божественному делу»¹³⁷¹.

Говорит старец Паисий и о мотивах, подвигнувших отцов взяться за перо и бумагу: «Некоторые из святых отцов, когда увидели, что истинные и непрельщенные наставники этого делания стали почти исчезать, то, дабы не исчезло и само истинное учение о том, как приступать к этой мысленной молитве, они описали, движимые Духом Божиим, начальную практику: как следует обучаться новоначальным входить умом в сердечную область, как творить там умом молитву истинно и непрелестно. Это их божественное учение и нужно предложить на рассмотрение»¹³⁷².

Когда в молодости прп. Паисий «смирился с мыслью, что не сможет найти духовного наставника, чтобы жить так, как мечтал, он вверяет свое духовное образование наставничеству Писания и писаний отцов, которых продолжает изучать» до конца жизни. «Вчитываться в Священное Писание и писания отцов денно и нощно – вот его ответ на отсутствие опытных духовных наставников». Став сам наставником, старец завещает пасомым: «Ныне, когда нет больше людей, просвещаемых непосредственно от Бога, необходимо положиться на Писание и учение отцов, чтобы не впасть в соблазн, обольщаясь собственной мудростью»¹³⁷³.

С теми же наставлениями он обращался к своим собратьям: «Молю и прошу святыню вашу, весь собор святой обители вашей: имейте ревность Божественную и веру несомненную к книгам отеческим и к учению, в них находящемуся, то есть к Писанию Божественному, и к разуму всех вселенских и всей Святой Церкви учителей»¹³⁷⁴.

В письме к игумении Марии (Протасьевой), которая испрашивала совета по обучению умной молитве, старец пишет: «Прилежно и с великим вниманием и испытанием читай в отеческих книгах о молитве, одним умом совершаемой в сердце... Если ты, с Божией помощью, из учения святых отцов получишь о ней истинное представление, то понудь себя на ее делание... и получишь от этой молитвы великую пользу»¹³⁷⁵.

Свт. Игнатий Кавказский: «В наше время, когда уже почти невозможно встретить удовлетворительного наставника для этих предметов, подвижник должен пробираться сам, ощупью, при руководстве писаниями святых отцов, в сокровищницу знаний духовных и так же ощупью сам выбирать из них свойственное себе»¹³⁷⁶. Сами «святые писатели... заповедают по причине недостатка в наставниках обращаться к чтению отеческих писаний... Святые книги, составленные святыми отцами Православной Церкви, суть в наше время единственная стезя, по которой можно добраться к истинному свету – Христу»¹³⁷⁷.

Ныне «руководство словом Божиим из книги, а не из живых уст, то единственное руководство, которое нам предоставлено... Нет духоносного наставника и руководителя, который непогрешительно указал бы путь спасения, которому желающий спастись мог бы вручить себя со всею уверенностию!»¹³⁷⁸ Это актуально «особенно в наше время... Когда отеческие книги остались нам в единственное средство руководства... Когда беструдное получение какого-либо духовного знания от человека – редко, когда должно доискиваться в книгах до каждого такого познания и потом усмотреть в книгах же порядок, постепенность духовных знаний, деланий, состояний»¹³⁷⁹.

Старец пустынник иеросхимонах Феодосий Карульский по поводу предостережений Добротолюбия об опасности занятий художественной молитвой без опытного наставника разъяснял: «Это было сказано применительно к тем временам, когда кругом были наставники такого делания, а в наше время более подходяще правило Никифора Монаха... По нужде, когда нет наставника-руководителя, можно употреблять предложенный Никифором Монахом способ умно-сердечной молитвы при помощи Божией», то есть по его же писаниям и учиться¹³⁸⁰.

Прп. Иосиф Исихаст: «Такие учителя, которые обладали деланием и опытом, исчезли, поэтому-то и происходят прельщения, падения и вообще всяческие опасные затруднения... Постарайся найти себе такого учителя, который бы наставил тебя на этот превосходный путь. А если не найдешь, то верно следуй путем отцов», указанным их деяниями и писаниями. «Тогда у тебя будет и много спутников и не будет опасности прельститься»¹³⁸¹

* * *

«Наставник – Сам Бог и божественное чтение творений преподобных отцов» – сказано выдающимся учителем, возродителем традиции умного делания прп. Паисием Молдавским¹³⁸². Как известно, сам преподобный так и не сподобился обрести наставника, который повел бы его путем внутреннего подвига, хотя он жаждал этого от самой юности. Тщательно, но тщетно искал он руководства на родине и за ее пределами, обходил монастыри и скиты Малороссии, Молдовлахии и Святой Горы.

Известно и то, к чему Господь привел его такими путями – прп. Паисий утвердил и распространил опытно выверенный принцип: при отсутствии старцев «иметь для себя наставником Бога и учение святых отцов», подвизаясь с единомысленными собратьями и «повинуясь друг другу»¹³⁸³ по принципу брат от брата помогаемь, яко град тверд¹³⁸⁴.

Сам принцип, конечно, не нов. Еще прп. Исаак наставлял желающих встать на путь внутреннего подвига: «Кому желательно дознать сие, тот пусть... последовательно проходит умное делание. И когда приступит к этому самым делом, тогда сам собою познает сие и, конечно, не потребует учителя», ибо Божия благодать сама всему научает¹³⁸⁵.

Заслуга старца Паисия в том, что, руководствуясь принципом «наставник – Сам Бог», он насадил великое, широко разветвленное древо учеников и последователей, ростки которого дотянулись до XX столетия. Возрожденная им традиция, его колоссальный опыт дают нам руководящую идею: в любое время для каждого доступен единственный истинно незаблудный Наставник. Наш собственный труд духовный и опыт необходимы, но не сами по себе ценны, а тем, что они приводят к Наставнику истинному, Который далее Сам ведет.

Этот принцип навсегда утвердился в традиции подвижников умного делания. «Многие древние отцы были делателями и учителями и один другого назидали и укрепляли, теперь же, по оскудении таковых, если кто возревнует о деле Божием, то наиболее сама благодать вразумляет и помогает ему»¹³⁸⁶.

«Благодать Божия непременно, молитвами святых отцов, без всякого сомнения поможет и наставит, как научиться этому божественному молитвенному деланию»¹³⁸⁷.

«Молитва учителя не требует, она сама учитель: ты только прислушайся к ней и точно исполняй требования ее, и она поведет тебя своим мановением и покажет, что надо делать»¹³⁸⁸.

Тому же учат подвижники нашего времени: «Молись так, как тебя вразумляет Бог»¹³⁸⁹. Благодать Божия «просвещает наш ум... Когда она придет, тогда сама учит человека»¹³⁹⁰.

«Молитва есть творчество»¹³⁹¹, творчество синергийное – совместное с Богом. Пути и методы разнообразны, индивидуальны, свою спасительную стезю каждый находит через личный опыт, обретаемый во Христе. Он Сам нас ведет, «Он наставляет на этом пути каждого, как Сам пожелает и как Ему угодно»¹³⁹².

И действительно, «тогда наставник больше не требуется. Становится учителем сам наш внутренний человек¹³⁹³»¹³⁹⁴. Ведь «каждый человек получает свое дарование от Бога, дабы видеть Его. Каждому человеку Бог раскрывает, как Его увидеть. Несомненно, существует бесчисленное множество способов видеть Бога... Прибегай то к одному, то к другому способу, как тебя научит опыт, сам ум» и Сам Бог¹³⁹⁵.

Каким же именно образом обучает Бог, как это может происходить на практике? Пути, как было сказано, разнообразны, и «Он наставляет каждого, как Сам пожелает», иногда совершенно чудесным путем, иногда прикровенно, а иногда открыто. Есть случаи, когда для обучения Господь посылает ангела или святого, а может Сам вразумить во сне.

Например, как то было в Каппадокии в 1890 году, – ангел явился наяву в образе монаха, чтобы научить крестьянина Мисаила и его дочь умной молитве. Затем стал обучать их односельчан, наглядно показывая метод и технику. «К концу третьей ночи, как только закончил молитву» ангел-монах «пропал из виду»¹³⁹⁶.

Можно найти описания случаев благодатного обучения в афонской рукописи XIX века. Так, некоему монаху Бог, видя его искреннее устремление, «послал во сне ангела», и тот «истолковал брату сию умную и сердечную молитву... ясно и наглядно показал», что нужно делать. Ангел посещал его «и два, и три, и много раз», напутствуя: «Ты видел, как я произношу молитву, таким же образом твори ее и ты»¹³⁹⁷.

Другой святогорец, нуждавшийся в наставлении, однажды, молясь, «пришел в созерцание» и «увидел пред собою двух ангелов, несущих открытую книгу под названием Добротолюбие. Ангелы пальцем указали брату то место в книге, где говорится об умной молитве, что монах должен при каждом вдохе медленно и очень чисто проговаривать одну молитву. Брат, прочитав это изречение, снова пришел в себя»¹³⁹⁸.

Так же и прп. Иосиф Исихаст рассказывает в своих письмах о неком подвижнике, которому во сне являлся старец и наставлял его, и укреплял, и даже исцелял¹³⁹⁹.

Это напоминает рассказы нашего Странника, тоже обучавшегося подобным образом. «Вижу во сне, будто я в келье покойного старца моего и он толкует Добротолюбие... Начал я отыскивать сказанное наставление... Старец сам перевернул несколько листов, сказал: «Вот оно»... Все, что старец говорил, я внимательно слушал и старался как можно тверже и подробнее помнить»¹⁴⁰⁰.

* * *

На фоне недостатка наставников умной молитвы, помимо прелестебоязни, в наше время возникло еще одно странное мнение. Некоторым кажется, что занятие умным деланием – привилегия исключительно монашествующих и никак не подобающее мирянам.

Однако в действительности все иначе. Настоящие наставники, хоть изредка, но все же появляются, и один из выдающихся среди них – прп. Иосиф Исихаст – в своем учении имел четко обозначенную концепцию: «Для монахов стаpец Иосиф выше всего ставил хpистоподpажательное послушание. Для мирян отдавал предпочтение умной молитве»¹⁴⁰¹.

Конечно, соединение ума с сердцем, стяжание сердечной молитвы – задача общая для монахов и для мирян, но есть различие в подходах к ее решению. И сейчас нам важно подчеркнуть тот момент, что «предпочтение умной молитве» – это удел мирян. Умное «трезвение не есть привилегия одних подвижников, созерцателей, но и всех тех, кто имеет сознание, пользующееся миром сим, как не пользующееся¹⁴⁰²»¹⁴⁰³. И это точка зрения самих исихастов, и коренится она в глубинах древности¹⁴⁰⁴.

По свидетельству прп. Паисия Святогорца, «есть миряне, живущие очень духовно. Они живут, как подвижники... Слава Богу, в мире много таких душ... Я знаю одного главу семьи, который постоянно творит Иисусову молитву, где бы он ни находился. Этот человек всегда имеет в своей молитве слезы. Его молитва сделалась самодвижной».

Другой пример. Простой рабочий Янис, которого старец Паисий «научил творить за работой Иисусову молитву», достиг такой меры, что после кончины являлся во сне монахам и «смог помогать другим из жизни иной». Знал старец Паисий еще одного рабочего, – этот портовый грузчик обладал такой молитвой, что смог воскресить из мертвых нераскаянного грешника. И оживший прожил пять лет в покаянии. Когда этот рабочий приехал к старцу, то на лице его прп. Паисий «увидел сияние и понял, что он жил очень духовно»¹⁴⁰⁵.

Иногда удивляются, что свт. Феофан Затворник учил сердечной молитве обычных домохозяек. Например, он пишет простой мирянке: «Непрестанную молитву, в сердце умом совершаемую, поставьте целью, которой надо добиваться»¹⁴⁰⁶.

Но вот свидетельство современного исихаста: «С большей легкостью преуспевают в умной молитве женщины, благодаря самоотречению и послушанию, которое оказывают своему духовному наставнику»¹⁴⁰⁷. И это подтверждается жизненным опытом: «В миру множество людей, главным образом женщин, которые трудятся в молитве, несмотря на то что у них мирские попечения, дети, работа и множество других обязанностей»¹⁴⁰⁸.

На самом деле для мирянина бывает доступна не только сердечная самодвижная молитва, но даже высшие степени духовного опыта – созерцательные состояния. «Каждый крещеный член Церкви имеет возможность достигнуть дара созерцания», ибо «оно имеет универсальный характер, относится к каждому христианину»¹⁴⁰⁹.

И сам свт. Григорий Палама «подчеркивает, что исихазм есть дело всех христиан». А по слову прп. Паисия Молдавского, «каждый христианин, крещаемый и причащающийся... призван иметь такое же, как Богородица и Ее Сын, обоженное человеческое естество... Великий учитель умной молитвы смиренно зовет каждого на этот путь»¹⁴¹⁰.

Со слов прп. Паисия Святогорца известно, что он лично знал некоего мирянина, по профессии адвоката, который так серьезно занимался Иисусовой молитвой, что достиг высших молитвенных состояний, редко доступных даже отшельникам. Этот городской подвижник мог восходить в глубокое созерцание и в этом состоянии погружаться в сияние Фаворского света.

Старец Паисий рассказывал также об одной тайной подвижнице из большого города Янина. Она работала продавщицей в киоске и никогда не оставляла молитву. «Ум этой рабы Божией часто бывал восхищаем в созерцание». Покупатели не могли, конечно, понять, что с ней происходило, думали, что она повредилась умом и впадает в прострацию. Пока эта избранница Божия пребывала в глубокой созерцательной молитве, покупатели сами брали из киоска, что нужно, и оставляли деньги¹⁴¹¹.

Известный греческий старец Иероним Эгинский вспоминал, что на его духовное становление большое влияние оказал некий выдающийся молитвенник. Это был простой крестьянин, женатый семьянин, имевший детей, который «проводил дни и ночи в молитве». Раз в неделю он поднимался на окрестную гору, где, воздев к небу руки, входил в созерцательную молитву. Так, не двигаясь с места, «он мог оставаться с простертыми руками в коленопреклоненной молитве на протяжении двух дней»¹⁴¹².

По свидетельству нашего современника, ученого богослова, ему довелось встретиться в одном местечке под Салониками с простым сельским священником и двумя церковными смотрителями, «людьми неграмотными, наипростейшими». С изумлением он услышал от них, что во время литургии они нередко созерцают Фаворский свет и что для них в этом нет ничего необычного. В ответ на расспросы они пытались объяснить: «Ну тот свет, он не солнечный, смотришь после него на солнце, и тебе кажется, что ты смотришь на тьму. Этот свет, когда нисходит, начинаешь все видеть совершенно по-другому, начинаешь видеть совсем другие вещи, разные события, состояния, настоящее, прошлое, будущее».

Ученый признается: «Меня это так растрогало, оказалось, что я сидел между простецами, которые имели опыт, подобный святым Григорию Паламе и Симеону Новому Богослову»¹⁴¹³.

Отдельные намеки, указывающие на существование некоего метода, или особой практики умно-сердечного делания, можно встретить начиная с писаний самых ранних отцов. Однако какого-либо системного изложения такого метода в памятниках первого тысячелетия не сохранилось. Лишь в трактате прп. Симеона Нового Богослова «О трех способах молитвы», который датируется XI столетием, появляется первое дошедшее до нас конкретное, хотя и крайне лаконичное, упоминание о художественном методе молитвы¹⁴¹⁴.

Здесь впервые дано общее представление о комплексе психофизических приемов и о требованиях к внешним условиям, которые помогают вводить и удерживать ум в сердце, способствуют соединению ума с сердцем, содействуют стяжанию сердечной молитвы и ведению мысленной брани.

В дальнейшем, но гораздо позднее, встречаем еще три источника. Преподобные отцы XIV века Никифор Монах¹⁴¹⁵, Григорий Синаит¹⁴¹⁶, Каллист и Игнатий Ксанфопулы¹⁴¹⁷ отчасти пересказывают в своих писаниях упомянутый текст прп. Симеона, отчасти дополняют его некоторыми подробностями. Кроме того, отдельные пояснения находим в Триадах свт. Григория Паламы¹⁴¹⁸.

Вот, собственно, и все, что оставили нам византийские святые отцы – краткое, всего в несколько строк, описание метода у прп. Симеона и отдельные, дополняющие его, скупые детали у его последователей. По существу – один исходный текст и несколько комментариев. Хотя по различным признакам ясно, что метод известен был едва ли не всем выдающимся подвижникам, что существовал он от самых начал христианства, распространялся и совершенствовался. Однако в письменном наследии древних отцов эта тема представлена крайне сдержанно.

О причинах этого уже говорилось¹⁴¹⁹, теперь же подчеркнем, что все, написанное и сказанное по поводу художественного метода во все последующие за XIV столетием времена является не более чем интерпретацией материала из четырех указанных византийских текстов. Например, наши выдающиеся русские исихасты Нил Сорский, Паисий Молдавский, Василий Поляномерульский, как и святители XIX века Игнатий Кавказский и Феофан Затворник, в своих писаниях ничего принципиально нового не говорят от себя по этой теме. Они лишь пересказывают и истолковывают, в чем-то иногда дополняя, учение, представленное в первоисточниках. То же самое можно сказать в отношении прочих авторов¹⁴²⁰.

И, тем не менее, все аскетические писания, и предшествующие, и последующие византийским исихастам, очень важны для нас и требуют изучения. В том числе писания современных подвижников Афона, Греции, России и других стран. Дело в том, что в аскетических текстах рассыпаны ценные крупицы знаний. Это различные штрихи и детали, связанные с практическим опытом подвизавшихся. Такой материал, внимательно исследованный, сверенный с трудами других отцов, сопоставленный с практикой ныне здравствующих делателей, осмысленный через личный молитвенный опыт, позволяет раскрыть основные принципы художественного метода и в доступной мере творчески его применять.

Вот что в связи с этим писал прп. Паисий Молдавский: «Вышеупомянутые святые отцы, как показано, представляют новоначальным вполне ясное учение и опыт обучения умному деланию. А от их учения можно уразуметь учение и прочих святых об этом делании, хотя и более прикровенно изложенное»¹⁴²¹.

Письменное предание промыслительно сохраняет самое необходимое, чтобы в нужное время восполнить недостающие знания. Как показывает опыт поколений подвижников, для того и оставлены нам в отеческих книгах эти краткие упоминания о технической стороне дела, чтобы в периоды духовного оскудения, при недостатке учителей, искатели молитвы могли, при содействии Духа Святого, восстанавливать исихастский метод умного делания.

Приведем теперь, в переводе со славянского Добротолюбия, изданного прп. Паисием, интересующие нас отрывки из упомянутых текстов византийских первоисточников, с тем чтобы в дальнейшем их рассмотреть¹⁴²².

* * *

Прежде всего обращаемся к прп. Симеону Новому Богослову. Это самый ранний по времени публикации и наиболее краткий текст, дающий представление о технике художества. Здесь найдем не то чтобы описание метода, но скорее намек на основные отправные точки.

«Сядь в некоем уединенном и тихом месте в одиночестве, в каком-либо углу и, затворив дверь, собери свой ум от всего временного и суетного, а также прижми к груди подбородок и внимай в сердце умом, туда же взирая телесными очами, и немного сдерживай дыхание, дабы удержать там ум. Попытайся найти умом место расположения сердца, и пусть ум пребывает в нем неотлучно. Сначала встретишь там тьму непроглядную и противление. Но постепенно, если будешь упражнять внимание ума день и ночь постоянно, то обретешь – вот чудо! – непрестанную радость. Ибо ум, таким образом подвизаясь, установится в месте сердечном и тогда обретет там такое, что и не видано, и не ведомо»¹⁴²³.

Таким образом этот текст представлен в первом российском издании Добротолюбия 1793 года. Перевод с древнегреческого на церковнославянский осуществлен прп. Паисием Молдавским с венецианского издания 1782 года и имеет репутацию безупречного¹⁴²⁴.

Однако иногда возникают опасения, что перевод мог пострадать от синодальной цензуры и что редакторы «не совсем верно интерпретировали» текст прп. Паисия, допуская сокращения, привнося «ослабление точности богословской и аскетической терминологии»¹⁴²⁵.

Чтобы рассеять подобные сомнения, обратимся к венецианскому изданию, с которым работал прп. Паисий¹⁴²⁶.

Дословный перевод интересующего нас фрагмента снимает все вопросы, показывая полную идентичность оригинала и текста, опубликованного в славянском Добротолюбии¹⁴²⁷.

* * *

Далее обратимся к писаниям прп. Никифора Монаха. Текст немного подробнее предыдущего, и – прежде всего – автор замечает: «Нужно найти не прельщенного наставника. Когда таковых не имеется, то требуется искать усерднее. Если все же не обретаем, то, Бога призвав, в сокрушении духа, со слезами смиренно Ему помолившись, делай, как расскажу тебе»¹⁴²⁸.

Из такого вступления уясняется, что метод художества предназначен для начинающих, которые не имеют наставника в молитве и вынуждены обучаться по отеческим книгам¹⁴²⁹.

Далее излагается метод, где уже сказанное ранее прп. Симеоном несколько детализируется: говорится о двух способах вхождения умом в сердце.

«Известно, что дыхание наше есть движение воздуха. Итак, сядь и, собрав свой ум, проведи его путем дыхания через ноздри по направлению к сердцу. Направляй и понуждай его сойти в сердце по ходу вдоха. После вхождения в сердце приучи ум свой не скоро выходить оттуда. Утвердившись в сердце, уму не следует оставаться в молчании и бездействии, но надлежит непрестанно произносить: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! – и не умолкать никогда. Таким образом смиряя ум, сохраняем его неуловимым и неприкосновенным для вражеских прилогов.

Если же изрядно потрудившись, не сумеешь войти в область сердца, как было указано, то делай, как скажу тебе, и, с помощью Божией, обретешь искомое. Известно, что словесная способность человека связана с грудной областью. Ибо внутри груди при молчащих устах мы собеседуем сами с собой, читаем молитвы, псалмы и прочее. И вот этой способности позволь, освободившись от всякого помысла, что при желании вполне возможно, произносить про себя: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! И понуждай себя так внутренне возглашать постоянно, замещая любую иную мысль. Ежели устоишь в таком делании, то, как было сказано, со временем через это, вне всяких сомнений, откроется тебе вход в сердце, что мы и сами познали на опыте»¹⁴³⁰.

* * *

В Творениях прп. Григория Синаита интересующие нас поучения помещены в главах «О безмолвии» и в трактате «О том, как безмолвствующему надлежит сидеть при молитве». В описаниях художественного метода здесь появляются новые детали.

«С утра, сидя на скамье вышиной в одну пядь¹⁴³¹, низведи ум из области головы в сердце и удерживай его там. Напряженно склонившись, утруждая до болезненности согбенные грудь, плечи и шею, непрестанно взывай умно-сердечно: Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Пребывай при этом в самоутеснении и утруждении ради поддержания покаянного духа».

«Иногда утруждения ради надо сидеть на скамье, иногда же на время прилечь на подстилке, ради отдохновения. Сидеть же надлежит терпеливо... Склонившись и ум собрав в сердце, если оно уже раскрылось, призывай на помощь Господа Иисуса. Претерпевай усердно боли в плечах и болезненное утомление головы, взыскуя с ревностью в сердце Господа».

«Иногда же Дух Сам влечет к Себе ум, водружая его в глубине сердца и освобождая от привычки к скитанию».

«О том, что дыхание нужно сдерживать, свидетельствует Исаия Отшельник и многие другие отцы... И Симеон Новый Богослов говорит: убавляй понемногу носовое дыхание, дабы дышать не резво». «Сдерживай дыхание легких, чтобы не дышать усердно, ибо оживленное движение воздуха возле сердца омрачает ум, рассеивает мысли и изгоняет ум из сердца».

«Если заметишь возникающие в уме нечистые помыслы, исходящие от лукавых духов, то не внимай им, но, замедляя, насколько можешь, дыхание, ум заключай в сердце и призывай Господа Иисуса часто и терпеливо, тогда скоро сокрушишь и истребишь прилоги, невидимо поражая их Божественным именем»¹⁴³².

* * *

И, наконец, прпп. Каллист и Игнатий. В своем труде «Художество и правило» они дают наиболее развернутое истолкование метода¹⁴³³.

Вначале они пересказывают текст своего предшественника: «Прежде всего, прилично будет изложить художественный прием блаженного Никифора – естественный метод вхождения вниманием внутрь сердца чрез носовое дыхание, что способствует сосредоточению ума... Итак, сядь в келье безмолвно, собери свой ум и направь его путем носового дыхания...» и так далее¹⁴³⁴.

К пересказу святые отцы добавляют ряд подробностей, которые рассредоточены в разных главах их текста. Приведем интересующие нас фрагменты.

«Желающему заниматься умным трезвением, тем более новоначальному, подобает во время молитвы сидеть в тихом и темном помещении, поскольку это способствует естественному сосредоточению ума и собранности мысли... Добавим, что во время молитвы всегда, тем более при исполнении правила, желающий заняться умным трезвением в сердце, особенно новоначальный, должен сидеть в углу безмолвной и темной кельи. Так заповедуют и тайно научают божественные отцы и учителя, опытные в этом всеблаженном делании. Ибо видение окружающих предметов естественным образом отвлекает, улавливает и рассеивает ум. Посему, затворившись, как сказано, в тихой и затемненной келье, препятствуем парению ума и рассеянию через зрение. Таким образом ум, хотя и невольно, понемногу успокаивается и собирается в себе. Как говорит Василий Великий: ум, не развлекающийся внешним и не растекающийся чувствами по миру, к себе возвращается»¹⁴³⁵.

«В безмолвии должен новоначальный проводить дни и ночи, то есть в поминании Господа Иисуса Христа, а именно: в молитве, непрестанно вводимой в сердце, как было говорено, тихо вводимой носовым дыханием, и вновь также изводимой, при сомкнутых устах, без какой-либо прочей мысли или воображения... И вновь возвращаться к молитве, хотя и претрудное это делание, до тех пор, пока ум не навыкнет легко пресекать парение, всецело припадая ко Господу Иисусу Христу»¹⁴³⁶.

«Сядь на малой скамье в тихой и затемненной келье и, собрав ум свой от обычного внешнего кружения и скитания, сведи его тихо через носовое дыхание внутрь сердца и молитву держи: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! Вместе с дыханием соединяй и вводи неким образом и молитвенные слова, как говорит св. Исихий: с дыханием носовым соедини трезвение, и имя Иисусово, и память смертную, и смирение»¹⁴³⁷.

«Молитва, со вниманием и трезвением совершается, как было сказано, внутри сердца, без всякой иной мысли и какого-либо воображения. Словами: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий – ум безвидно и безгласно возносится к Самому призываемому Господу Иисусу Христу. Словами же: помилуй мя – он возвращается и движется к себе самому, ибо не может еще о себе не молиться. Когда же ум опытно усовершенствуется в любви, тогда уже всецело устремляется ввысь к Самому Господу Иисусу Христу, прияв явное извещение о помиловании»¹⁴³⁸.

«Если приучим ум вместе со вдохом входить внутрь, тогда на деле познаем, что, как только ум сходит в сердце, так отвергает всякий помысл и становится одинок и наг, ни о чем не помышляя, кроме призывания Господа нашего Иисуса Христа. И напротив, выходя оттуда и обращаясь вовне, поневоле рассеивается на многие помышления»¹⁴³⁹.

«Это делание совершается умом, с помощью Божией благодати, через сердечное, чистое и нерассеянное одномыслимое¹⁴⁴⁰ призывание с верой Господа нашего Иисуса Христа, а не просто через вышеописанное воздействующее на наше естество художество, использующее дыхание, или за счет только сидения в безмолвном и темном месте. Нет! Художественный метод разработан святыми отцами только как некоторое подспорье в собирании ума, дабы вернуть его от обычного скитания и, как было сказано, внимать себе. Отчего ум научается молиться непрестанно, чисто и нерассеянно»¹⁴⁴¹.

В дальнейшем мы будем обращаться к анализу приведенных текстов по мере углубления в соответствующую тему. Пока же приведем самые общие замечания.

Описания художественного метода, как видим, крайне скупы. Собственно, нам даны только очертания и намеки, примерная схема. Потому не случайны слова в тексте прпп. Каллиста и Игнатия: «тайно научают божественные отцы»¹⁴⁴². Действительно, прикровенное изложение метода утаивает значительные детали и требует дополнительных поисков, что достижимо не иначе как через личный опыт. Тогда практические тонкости, сокрытые от читателей, начинают приоткрываться упорным делателям. По мере усилий в неложном подвиге благодать Божия постепенно отверзает толкущему¹⁴⁴³ умные очи, восполняя недостающее и совершая таким образом «тайное научение» – в соответствии с личным устроением и духовным возрастом человека.

Это означает, что в деле воплощения метода нам оставлен некий простор для творчества, дано право на интерпретацию предложенных отцами схем. То есть метод предполагает индивидуальный подход, допускающий определенное разнообразие в деталях, ибо «у каждого человека свой опыт общения с Богом»¹⁴⁴⁴.

Это мы и встречаем на практике. Обратим внимание, например, на то, сколь различно может пониматься в греческой и в русской традиции указание византийских текстов на сдерживание дыхания. При этом отметим, что разница в подходах вполне оправдана по ряду причин, в частности обусловлена психофизическими особенностями разных этнических групп.

Греки, в том числе на Афоне, часто буквально следуют совету сдерживать дыхание и делают остановку между вдохом и выдохом, прерывая на время процесс дыхания. Хотя такая техника связанна с принуждением, с усилием и вызывает напряженность, но при определенных условиях свою пользу приносит. На Руси, однако, этот совет традиционно понимался иначе¹⁴⁴⁵.

А именно: не задержать, но стеснить дыхание, то есть слегка притормозить его темп и интенсивность, дышать медленно, тихо, спокойно и без насильственных остановок. Такой подход для наших подвижников более эффективен и способствует стяжанию исихии, «приведению себя в состояние тишины и собранию ума от скитания»¹⁴⁴⁶.

Можно упомянуть еще один случай разномыслия. Некоторые отцы иногда не советуют сочетать Иисусову молитву c биением пульса. Вот как, например, учил прп. Ефрем Катунакский: «Не cледует молитву соединять с ударами сердца. С сердечным местом – да, а с ударами – нет»¹⁴⁴⁷. Прп. Серафим (Романцов) также «советовал сочетать молитву с дыханием, но не связывать искусственно слова молитвы с биением сердца, считая, что, когда будет нужно, сама молитва найдет этот ритм»¹⁴⁴⁸.

В то же время большинство подвижников как раз говорят о том, насколько полезно прислушиваться к сердечному ритму, сочетая молитву с пульсом.

Подобные расхождения в порядке вещей, здесь нет противоречий. Метод один, но воплотить его в деле каждому надлежит по-своему. Одно дело – общие принципы учения, другое – индивидуальный опыт. Сколько людей – столько путей. Поэтому никакие приемы обычно не бывают полностью универсальны. Ведь кому-то и концентрация на сердце может быть противопоказана просто по медицинским соображениям.

Надо еще учитывать и то, что приемы неизбежно разнятся в зависимости от субъективных предпочтений конкретного наставника. Старцы – люди разные не только по своему устроению, но и по тому, какую школу они прошли. Кто-то из них знает один-два приема, которым был в свое время обучен или которые получил в дар от Бога. Он и станет обучать всех и каждого только этому. Другой ищет сам и многое познал опытным путем, но учит только тому, что ему понятней и ближе. Третий старец особо одарен и имеет способность вести каждого своим уникальным путем, так как Бог открывает ему, что подходит тому или иному ученику, с учетом его характера и особенностей организма¹⁴⁴⁹.

В результате каждый старец обучает в какой-то мере по-своему, и исихастский метод на практике воплощается во множестве путей, направлений, подходов, традиций. О чем и свидетельствуют отцы самых разных эпох¹⁴⁵⁰.

«Не всегда все подвижники, ныне или в древности, одним и тем же путем шествовали»¹⁴⁵¹. На пути подвига «каждый находит свой образ молитвы в соответствии со своими чувствами и нуждами»¹⁴⁵².

Благоразумие требует учитывать такие вещи и из всего прочитанного или услышанного отбирать индивидуально подходящие рекомендации, нащупывая в творческом поиске соответствующие своему устроению детали метода. И помнить: отеческие писания требуют не формального по букве прочтения, но понимания в сопоставлении с личным опытом. Святоотеческое наследие предполагает творческое восприятие.

Здесь кстати мысль известного афонского подвижника старца Иерофея Дидаскала. Комментируя писания прп. Симеона Нового Богослова, он замечает: «буквально следовать книгам нельзя»¹⁴⁵³.

Простой пример. Возьмем фразу из приведенного выше текста Григория Синаита: «Если заметишь возникающие в уме нечистые помыслы, исходящие от лукавых духов, то не внимай им»¹⁴⁵⁴. Читающий с рассуждением и мало-мальски опытный в молитвенном делании человек поймет, что здесь недостаточно ограничиться буквальным прочтением, – в кратком слове святого ему приоткрывается развитие его мысли. Ему ясно, что в молитве нельзя внимать не только нечистому, но любому, даже самому благовидному, помыслу, что отсекать надо всякий, хотя бы от ангела приходящий, прилог, иначе молитва будет потеряна. Не говоря уже о том, что в обычае падших духов являться именно в образе ангела света.