Объяснение первого послания святого Апостола Павла к Коринфянам

Святой Златоуст говорить на это место (1Кор. 2:1–5): «Почему проповедники простые, стесняемые и гонимые победили гонителей? Не потому ли, что они внушали веру Духом? Это и значит явление Духа. Но так как есть ложные силы, каковы волшебные, то Апостол устраняет эту мысль, не просто говорит: «мы, но наперед Духа, а потом – силы, чем выражает, что все сделанное совершено Духом».

Ап. Павел был хорошо известен Коринфянам, однако он называет себя призванным на апостольство. Это, конечно, сказано было в виду того, что некоторые легкомысленно унижали его достоинство. Были еще и другие цели указания на свое призвание, напр. напоминание о трогательной чудесности этого призвания и особенности его, состоявшей в том, что Ап. Павел призывался проповедовать среди язычников, коими прежде были многие из коринфских Христиан, а равно из тех, кои находились в других местах.

Писец послания и сотрудник Ап. Павла, Сосфен, сопоставляется в послании наравне с Апостолом не по действительному его равенству с великим Апостолом языков, а по смирению самого Апостола Павла, Апостол называет Христиан священными и даже святыми (ср. 16:15), потому что вселившаяся в них, чрез крещение и другие таинства, благодать Святаго Духа очистила их от грехов и призвала к святости. Они поверили этому призванию. И это вменилось им в оправдание, так что в послании к Ефесеям Апостол говорит: благодатию есте спасени чрез веру (2, 8).

Благожелания Коринфянам благодати и мира – обычные наивысшие пожелания; но в это время Коринфяне особенно нуждались в них по тому нравственному состоянию своему, которое подвигло Апостола к написанию им послания и которое выражалось в недостатке среди них достодолжного мира, так что они как бы лишились благодатного духа с его многоразличными проявлениями; этого, впрочем, он не высказывает сразу.

По слову блаженного Феодорита «благовременно пожелал им Апостол благодати и мира, как разделившимся и бывшим в раздоре друг с другом; подателем же благодати и мира представил не Отца только, но и Сына, доказывая сим равенство Отца и Сына». К сему наш толковник (Преосв. Феофан) присоединяет: «это обычное во всех посланиях слово. Но как Апостол не скучает поминать его во всякий раз, не должно и нам лениться освежать при сем в уме своем то благое помышление, что всякое благо нисходит к нам от Бога Отца чрез Господа Иисуса Христа во Святом Духе».

Воздавая Богу благодарение за дарование Коринфянам благодати, Апостол с одной стороны восхваляет их, как удостоившихся этого величайшего Божественного дара, а с другой – в этом самом полагает основание для своего дальнейшего суждения о их состоянии. Из великого множества даров благодатных Ап. Павел указывает прежде всего на обогащение их словесными и умственными сведениями о всех предметах Христова учения. Из сего он потом выводит, что Господь, так обогатив их, не оставит их своею благодатною помощию и впредь, так что они спокойно могут ожидать и страшного судного дня Господня. Но чтобы заслужить это, должно исправиться.

Проповедь о Христе Апостол назвал свидетельством», потому что она возвещена, как живое свидетельство достовернейших лиц и удостоверена множеством яснейших доказательств, из коих одни заключались во внутренних душевных чувствах уверовавших во Христа, а другие во множестве чудес и знамений, коими сопровождалась Евангельская проповедь. Предсказывая слова Апостола, святой Иоанн Златоуст говорит: «не внешнею философиею и внешним поучением, но благодатию Божиею вы научились догматам истины и утвердились во свидетельстве Господнем». Дарования же Божия нераскаянна (Рим. 11:29).

Благодать и мир в Коринфе нарушались спорами о достоинстве учителей веры Христовой. Нельзя думать, чтобы Коринфяне делились на партии по именам лиц, упоминаемых здесь, однако несомненно, что они, привыкшие издавна делиться по именам разных философов и риторов, склонны были придти к подобного рода разделению и теперь, причем некоторые могли поставлять на один уровень Христа и Его Апостолов.

По поводу слов Апостола: «я Павлов; я Аполлосов» и проч. святой Иоанн Златоуст замечает: «Коринфяне не говорили так ни о нем (святом Павле), ни о Петре, ни об Аполлосе; но он показывает, что если и таких лиц не следует ставить в такое к себе отношение (как главу и исключительного учителя), то тем более других... Таким образом он только применительно перечисляет эти имена, чтобы скорее исцелить их болезнь. Притом делает речь свою менее неприятною, не упоминая по имени разделявших церковь».

Обличая непригодную в Христианстве склонность к разделению по именам учителей веры, Апостол показывает, что в Христианстве всю силу Божию составляет И. Христос, пострадавший для нашего спасения, которое Он приходил совершить по воле Отца и совершает по благодати ниспосланного Им Духа Святого, почему самое первое и важнейшее действие, которое совершается над уверовавшими, (крещение) совершается только во имя Святой Троицы. Напоминая им о единстве крещения, Апостол показывает, что всех Христиан должны одушевлять одни мысли и чувства. По слову св. И. Златоуста этим «ясно показано, что честь, какую воздавали Коринфяне своим учителям, никому не может принадлежать, кроме Господа».

Переходя к себе и подобным лицам, Апостол возвещает, что не дает никакого повода к разделению и то обстоятельство, кем совершено крещение того, или другого лица, потому что в деле вступления в Христианство, с человеческой точки зрения, труднейшее дело не крещение, а благовестие, подготовление к нему. Таким образом Ап. Павел, воссылая Богу благодарение за то, что крестил не многих, не только не унижает этим крещения (и совершителей его), но даже возвышает, а вместе с тем устраняет и всякую возможность находить в нем самом повод к разделениям, так как разделение по крестителям в Христианстве по-видимому может представляться имеющим большее значение, нежели разделение по достоинству учителей, так ценившихся греками, искавшими мудрости в выражении ее словом, которое нередко подавляло мысль и внутреннее содержание (чего, конечно, не могло быть в Христианстве, сила коего не в слове, а в деле спасения).

Учение о Распятом за грехи наши есть учение, исполненное величайшей премудрости, но его внутренняя сила и значение в его сущности, а не в тех или иных выражениях, поэтому оно непонятно для людей совершенно чуждых тех представлений, понятий и чувств, которые заключены здесь и которые столь несогласны и даже противоположны понятиям и чувствам людей, живущих по-мирски, что им это учение кажется странным и даже безумным.

Непонимание христианского учения мирскими людьми произошло от того, что любители мудрости (философы) не познали Бога Всемогущего, Творца и Промыслителя, как Высшую Премудрость (Ср. Рим. 1:18–28). Мудрость мира оказалась несостоятельною, поэтому Бог, посылая Единородного Сына Своего на страдания за грехи людей, явил такое дело милости Своей, которое понятно всякому, даже детям, но для мира и это оказалось непонятным. По изъяснению святого Иоанна Златоуста, «Апостол говорит здесь о естественном богопознании и богопочтении... Пред нами открыл Бог великую Свою книгу – премудро-устроенный мир. Свидетельство здесь о Боге так очевидно, что Его как бы осязать можно... Так как мир не хотел познать Бога посредством этой премудрости, то он научил мнимым буйством (простотою) проповеди, не чрез суждения, а чрез веру... Так он погубил премудрость».

Проповедь о Христе распятом Евреям казалась посрамляющим их обстоятельством, потому что многие еще из них ждали Мессию в виде могущественного Царя, имеющего не только освободить их от чужеземной власти, но и могущественного повелителя всей вселенной, которую он покорит им силою необычайных знамений и чудес, настойчиво, но напрасно требовавшихся от И. Христа. И вместо всего этого, раздалась проповедь о вере в распятого на кресте Мессию. Это «скандал», говорили Евреи, выражаясь на языке образованных Эллинов (Греков). Образованные же Эллины искали мудрости, состоявшей в логических умозаключениях и красноречивых доводах и рассуждениях. И вдруг им проповедуется бесхитростная вера в Господа Иисуса, пострадавшего за избавление наше от греха, проклятия и смерти вечной. Все это было так далеко от их убеждений, взглядов и понятий, что они не находили возможности попять все это и называли все это безумием. Между тем, как для тех, кто уразумел и принял веру о Распятом, она была величайшею силою, победившею мир, и наивысшею мудростию, в которой разрешаются все важнейшие теоретические вопросы, а вместе и все жизненные затруднения и высшие стремления.

Так как пред всемогуществом Божиим и полнотою премудрости Его ничтожны самые великие человеческие силы и лучшие умы, то очевидно, что самое незначительное проявление Божественной силы и премудрости Его могущественнее и вернее самого полного проявления человеческой силы и разума. Отсюда понятно, почему избранниками для благовестия о распятом Христе оказались люди чуждые человеческой мудрости, незнатные и немощные. Они своею внешнею простотою и своим личным худородством, соединенным с внутренним величием, наглядно показали суетность надежды людей мира на мирскую силу и человеческую мудрость. Вот почему в заключении Апостол советует не превозноситься ничем плотским: ни силою материальною, ни прирожденными достоинствами, ни талантами, ибо все это происходит от Бога, а главное – мало приводит людей к познанию Высшей Силы и Высшей Премудрости, и даже отвлекает от них.

Бог, как Творец и Промыслитель, был всегда Высшею Премудростию, но в последние лета Премудростию Божиею явился по преимуществу Единородный Сын Божий чрез милостивое оправдание грешных людей, дарованное принятием Им на Себя ответственности за виновных (в чем милость и истина сретостася, правда и мир облобызастася), а еще более освящением их дарами благодати и, наконец, избавлением их от смерти и приведением к вечной жизни. Вот это – истинная, благоплодная и высшая Премудрость, которою можно и похвалиться, как и хвалился Ап. Павел, говоря: «мне же да не будет хвалитися, токмо о кресте Господа нашего» (2:2). А святой Иоанн Златоуст замечает, что «кто научился хвалиться Господом, тот никогда не будет превозноситься, но всегда будет смиряться и за все благодарить Бога».

Подобно другим Апостолам, Павел проповедовал в Коринфе, в простоте возвещая Евангелие. Эта простота требовалась самым предметом учения и новостию его проповедования, а также и тем, что неуместное никогда мирское красноречие и мудрование в Коринфе, где давно привыкли к красноречию и всякой философии, не были бы действенными особенно в устах Апостола Павла, пребывавшего в страхе от воздвигнутых на него гонений (Ср. 2Кор. 12: 10). Апостол трепетал от бедствий, как человек немощною плотию облеченный; но как Божий слуга он не переставал проповедовать и в страхе, и тем более не делал ничего недостойного, а только то, что клонилось к славе Божией.

Вся сила проповеди Ап. Павла в Коринфе была не в красноречивых словах сильной критики множества философских учений, чем обыкновенно начинали свое учительство новые философы, а во внутреннем действии твердой веры и неотразимой силе убеждения, нередко сопровождавшихся чудесами, которые лучше всяких слов и рассуждений действовали на обращающихся. «Впрочем, говорит святой Иоанн Златоуст, Апостолы убеждали не одними знамениями, но и беседами, только слова их больше получали силы от знамений, а не от красноречия».

Указав глубокое различие между человеческою мудростию (философиею) и Христианством, Апостол учит, что и в Христианстве есть мудрость, и притом наивысшая (премудрость), но к изучению ее могут приступить только уже усовершившиеся в начальных и основных истинах Христианства, которые не могут уже смешивать истинную премудрость христианскую с кажущеюся мудростию языческою, сменяющеюся по векам и господству тех или иных философов, или последователей их. «Князьями века сего, говорит св. И. Златоуст, он называет не бесов, как думают некоторые, но людей, облеченных отличиями и властию и почитающих ее чем-то важным, философов, риторов и писателей, которые часто обладали властию и была народными правителями. Князьями века сего называет их потому, что власть их не простирается далее настоящего веха».

Самою же главною силою, действующею на сердца верующих, было содержание апостольской проповеди. Апостолы возвещали о том, чему никто еще из самых выдающихся философов не учил никогда. Мало того: это учение, состоявшее в проповеди о спасении через страдания за нас И. Христа, было давно открыто, как величайшая тайна Премудрости Божией; но мудрецы мира сего не познали этой тайны и не приняли ее» как откровенную. Указав как на разительное доказательство неуразумения этой тайны – на распятие Иисуса Христа, Апостол прежде всего говорит, конечно, о князьях и вождях Иудейского народа, по вместе с тем отчасти и о греко-римлянах, имевших своего представителя в суде над И. Христом, а именно Пилата. По изъяснению св. И. Златоуста, «Премудрость Божия, проповеданная Апостолом, называется тайною потому, что мы созерцаем в ней не то, что видим: но одно видим, а другому веруем. Таково свойство наших тайн. Иначе взираю на них я, иначе неверный. Слыша о крещении, он представляет одну воду; а я вижу не только видимое, но и невидимое: очищение души, совершаемое Духом».

И Апостолы не сами дошли до учения о спасения людей. Им Бог открыл эту тайну чрез Св. Духа Своего, Которого послал Апостолам а чрез них дарует откровение этой тайны и всем верующим посредством таинств и других священных способов. Производя, таким образом, и всю силу христианского учения от Духа Божия, Апостол показывает непреложную верность сего учения, его величие, полноту и глубину, так как Духу Божию, как Единосущному с Отцом и Сыном, все открыто также, как собственному человеческому духу открывается все то, что находится в душе самого человека. По слову св. И. Златоуста, здесь «Апостол Павел воздает нам честь, показывая, что мы не только научились, и притом вместе с Ангелами, но и научились от Самого Духа. Вместе с тем он показывает и важность знания, давая разуметь, что если бы нам не открыл это Дух, ведущий тайны Божии, то не познали бы и мы... Бог благоволил хранить это дело в тайне. Посему мы имели нужду в таком Учителе, который бы знал это дело ясно. Таков и есть Дух Божий. Дух бо испытует вся, и глубины Божия. Здесь слово испытует означает не неведение, а точное ведение. Такое же выражение он употребляет и о Боге, когда говорит: испытаяй же сердца весть, что есть мудрование Духа (Рим. 8:27)». «Сказав же о совершенном ведении Духа, показал, что оно равно ведению Божию, как ведение человеческое самому себе, и доказав, что мы познали все от Него, Апостол продолжает: яже глаголем»... Показывает, что «мы столько мудрее язычников, сколько Платон (философ) отстоит от Святого Духа. Они имеют своими учителями риторов, а мы – Святого Духа».

Указавши высочайший духовный источник христианской проповеди в Духе Божием, Апостол разъясняет, почему несомненно истинные тайны христианского учения не легко воспринимаются мирскими людьми, руководящимися низшими побуждениями, вытекающими не из высших потребностей духа, а из инстинктов и потребностей внешних душевных чувств и стремлений нашей низшей душевной жизни. Высшие же интересы духа понятны и важны только для людей не заглушивших в себе высших стремлений духа, который по его особенностям представлялся, как особая часть существа человека, резко отличная не только от тела, но и от одушевляющего его жизненного начала, называемого душею. Святой И. Златоуст так изображает разность дара ведения христианского и темноты язычника и вообще человека, не имеющего веры в Бога и во все предметы духовного мира. «Видящий видит все и даже то, что относится к невидящему, а что к нему (к видящему) относится, того не видит никто из невидящих. Так и здесь, мы знаем и свое, и все то, что относится к неверным, а они нашего не знают. Ибо мы знаем каково свойство предметов настоящих и каково достоинство будущих, что будет с миром впоследствии, каковое понесут наказание грешники и чем будут наслаждаться праведники; знаем, что блага настоящие не имеют никакого достоинства, и обличаем ничтожность их, а будущие вечны и неизменны. Духовный знает все это, и то, каковое понесет наказание человек душевный в жизни будущей, и то, чем будет наслаждаться верующий; а душевный не знает ничего такого». По изъяснению Пр. Феофана, «душевный человек – тот, кто познать все хочет своим умом, и то только признает истинным, что ему кажется таковым, – кто жизнь свою и все начинания свои устрояет собственными своими способами, на них одних опираясь, как на прочной основе, – кто целию жизни поставляет покой и счастие земные, и все обращает в средство к тому, – кто так привык к осязаемому и чувствуемому, что невидимое и духовное не считает и существующим.– При такой противоположности требованиям духовной премудрости Божией настроения душевного человека, очень естественно, что последний не принимает ничего из требований первой. Невместимы для него вещания Духа, юродством кажутся они ему, и он ничего в них понять не может. Чтобы понять и уразуметь духовное и узреть в нем мудрость, для этого необходимо душевному человеку перестать быть им, или по крайней мере возжелать сего».

Апостолы и другие проповедники христианского учения были духовными, но не в том только смысле, что они руководились высшим началом своей души – духом, но и потому, что они в возможной для людей степени знали Христа Спасителя, уразумели его учение и, кроме того, имели в себе Духа Божия, Который глаголал чрез Пророков и действовал на умы и сердца Апостолов. Посылая Апостолов на проповедь, И. Христос говорил: «не вы бо будете глаголюще, но Дух Отца будет глаголяй в вас» (Мф. 10:20). Обещая же послать Духа Святого им, Он говорил: «Той вы научит всему и воспомянет вам вся, яже глаголах вам». Отсюда понятно, что Апостолам было открыто и все то, что могли постигать люди душевные и что свойственно уразумевать только людям духовным, а потому они могли свободно обсуждать все, а душевные люди могут судить только с своей узкой точки зрения и потому могут часто ошибаться; следовательно, им лучше не рассуждать самостоятельно о духовном, но искать лиц, которые бы могли просветить и наставить их во всем, что для них самих не доступно. Изъясняя слова святого Апостола: «ум Христов имамы», святой И. Златоуст говорит: «так как Апостол выше сказал, что Дух открыл нам то, дабы кто не отверг Сына, присовокупляет, что и Христос открыл, выражая не то, будто мы знаем все, что знает Христос; но что все наше знание не есть человеческое, и потому подверженное сомнению, но есть знание ума Христова и духовное... Мы знаем то, что в уме Христовом, чего Он хочет, и что открыл нам... И Христос Сам доказательством совершенного дружества представляет то, что Он открыл нам тайны: не ктому, говорит, вам глаголю рабы: вы друзи Мои есте: яко вся, яже слышах от Отца Моею, сказах вам, т. е. вверил вам (Ин. 15:14–15)... Видишь ли, как разнообразно Апостол опровергает внешнюю мудрость и показывает, что духовный человек знает больше и лучше»?

Кроме неправильного взгляда на силу христианской проповеди, Коринфяне неправильно еще смотрели на достоинство проповедников. Различив в человеке (во 2 гл., ст. 14–15) дух и душу, Апостол здесь говорит о действии в людях третьей части их полного состава, а именно плоти, которая особенно часто вводит человека в грех, и находит, что Коринфяне не только душевны, но и плотяны, а потому еще очень недуховны. По-видимому, некоторые из Коринфян, руководясь обычными у них взглядами, не особенно высоко ценили апостольскую проповедь, когда она передавалась просто, без прикрас риторических и философских. И напротив, они ценили выше ту проповедь, которая отличалась красноречием (Деян. 14:18). Может быть отчасти это имел в виду и Апостол, называя Коринфян плотяными. Вообще же Коринфяне по греховности своей были плотяны, а также и потому, что далеко не вдруг все восприняли Христианство во всей его полноте учения и святости жизни. Но чтобы новообращенным не показалось это унижением их, Апостол называет их младенцами о Христе и говорит, что применительно к их новоначальному пребыванию в вере христианской, он предлагал им и учение, сообразное с их слабою восприемлемостию, поступая в данном случае как нежно любящая мать, или многоопытный воспитатель. В чем состояли недостатки Коринфян, а именно: зависть, споры и разногласие, ради коих Апостол назвал Коринфян плотскими, – это видно из дальнейшего указания на споры о преимуществах учителей веры. Споры эти возникли из обычного у греков отношения к учителям. Св. И. Златоуст при этом решает вопрос о том: «как Апостол называет Коринфян плотскими, когда они имели столько дарований духовных и сам он так их похвалял в начале»? И отвечал: «точно также, как были плотскими те, о которых говорил Господь: «отступите от Мене, не вем вас, делающие беззаконие» (Мф. 7:23). Следовательно и тот, кто совершал знамения, мог быть плотяным. И если бы благодать всегда искала достойных, то не было бы ни крещения, ни совершения тела Христова, ни приношений. Бог действует и чрез недостойных, и благодать крещения нисколько не терпит вреда от жизни священника... Человек ничего не приносит в них (в таинства) от себя, но все это есть дело силы Божией; Он действует на нас в таинствах». Этот взгляд на служителей Христовых, как на орудия божественного промышления, раскрывает Апостол и далее.

Говоря о разделении Коринфян на партии по учителям, ап. Павел опять называет Коринфян плотскими, как смотрящих с низшей человеческой точки зрения, тогда как здесь нужно смотреть на всех, как на служителей Божиих, или как на работников, делающих различные дела, какие кому поручает творить Владыка-Господь на Его святой ниве (Царствия Божия), Им Одним возращаемой и для Него пожинаемой (Мф. 13:40). Кроме нивы, Коринфские христиане еще сравниваются с зданием, глубочайшею основою которого служит Сам Иисус Христос; Апостолы же сравниваются с строителями, из которых один полагает основу, другой дальнейшую кладку, но не иначе, как сообразно с начальною основою, тем более, что эта основа есть вместе с тем содетельная и содержительная Божия Премудрость и Сила, Которая делает церковь непреклонною, недвижимою. И в обыкновенных зданиях основанием определяется объем, план и характер здания, если его строит мудрый архитектор, тем более строгое единство и согласие должно царить в устроении живых зданий, душ человеческих. Таким образом, сравнением церкви с зданием на едином основании (Христе) Апостол внушает Коринфянам, а чрез них и всем христианам, что, при создании внутренней храмины нашей, прежде всего и более всего должно сообразоваться с Основою, на Которой зиждется в нас царствие Божие, с тем, что требует от нас высший наш Архитектор, а потом слуги Его. «Будем строить», говорит святой И. Златоуст, «на этом основании и держаться на нем, как ветвь на лозе виноградной, и пусть не будет никакого разделения между нами и Христом; ибо, если отделиться, то немедленно погибнешь. Будем же прилепляться к Нему, и прилепляться делами: ибо соблюдаяй, говорит, заповеди Моя, той во Мне пребывает (Ин.14:20–21)». Ап. Павел, сравнивая себя с мудрым строителем, полагающим основание (ст. 10), по-видимому многое приписывает себе. Но по замечанию преосв. Феофана, «здесь не та мысль, что он называет себя премудрым, тут только сравнение. Сила мысли не в мудрости строителя, а в прочности основания и в том, что это основание единственное. Это предопределенное основание, как разъясняет Апостол далее, есть И. Христос, Которого краеугольным камнем называли пророки (Ис. 28:16), Сам Он (Мф. 21:42) и святые Апостолы (1Пет. 2:4).

От Основателя Церкви, Господа Христа, Апостол переходит к разного рода строителям, а также и к их работе, ценности ее, причем определяет все чрез сравнение ее с разными материалами: драгоценными и малоценными, устойчивыми и неустойчивыми (напр. пред силою огня). Это последнее дает возможность Апостолу провести сравнение исторически, от начала работы до окончания и расчета за работу. Еще прежде Апостол говорил, что каждый работник получит награду по своему труду (ст. 8). Здесь же он это различие определяет частнее, сравнивая труд одних с многоценным и не гибнущим, а очищающимся в огне золотом, труд других с серебром, дорогими камнями, а работу иных с деревом, сеном и соломою, которые в огне не только сгорят сами, но могут причинить погибель и принесшим их к огню. Понятен урок, вытекающий из сего для строителей Церкви Божией в Коринфе, а равно и повсюду. Очевидно, что истинное и усердное попечение о спасении христианских душ примется Господом, как многоценное сокровище, собранное ими чрез разумное употребление данного им таланта, а ложное учение и небрежное руководство душ окажется не только бесполезным, но крайне опасным и даже гибельным, особенно если это созидание душ составляет жизненный долг, напр., пастырей и учителей. Впрочем, и всякий христианин есть храм Божий, и потому каждый должен наблюдать за собою, как он созидает свое спасение. Католики в конце ст. 15, в словах: сам же спасется, такожде якоже огнем, видят основание для учения о временных муках в чистилище. Но всякий непредубежденный может видеть, что о муках в чистилище ни здесь, ни раньше не было ни слова, ибо доселе сравнительная речь велась о вознаграждении за строительство и о строителях; и сравнение, находящееся в конце 15 стиха, есть не более как часть целостной картины, которая посему должна пониматься только в приложении к общему значению ее. Вместо изобретения лжеучений, католические учители подумали бы лучше: не вносят ли они сено и солому в устроение Церкви Божией, а также и о тех угрозах, которые возвещаются таким строителям ап. Павлом в стихе 17. Относительно слов: спасется, такожде якоже огнем, преосв. Феофан замечает: «место это темно и подало повод к разным толкованиям. Слово спасется означает, что он останется цел: домик его сгорит, а он не сгорит, не уничтожится. Что же будет с ним? Слова: такожде якоже огнем – указывают на сравнение. Возьмем это сравнение и получим: спасется так же, как спасаются те, которых огонь захватывает в доме... Иной пробежит почти не опаленный, другие в разных степенях опаления, а иной так и останется в огне. Подобное сему будет и с теми, коих на огне суда домики погорят. Одни пойдут в огонь, другие получат иные разные степени наказания; а иные и помилованы будут».

Возбуждая взаимное сердечное уважение христиан друг к другу, в целях взаимного направления их к освящению и спасению, Апостол напоминает Коринфянам, что христиане составляют из себя не простое здание, но святой храм, в котором живет Дух Божий; посему, кто развращает христиан какими-либо ложными толками, а тем паче лжеучением, тот не только не созидает сего храма, но вносит в него разрушительные материалы, могущие служить к его унижению и осквернению, тогда как в нем, как храме Божием, должно быть только святое и вечно неразрушимое. Понятно, что разорители и осквернители должны понести кару соответственную и важности храма Божия и дерзости дела их. «Этот храм, говорит ап. Павел Коринфянам, – вы. Пока Апостол был среди их, то они созидались право; Аполлос продолжал дело Божие тоже в духе Павла, верно, безукоризненно. Но когда Аполлос отбыл оттуда, там поднялись более других образованные и говорливые, и выступили в качестве вождей. На них-то Апостол и метил, говоря о разорении храма Божия, но делает это пастырски-премудро, не упоминая их лично, поставляя дело так, что, как они, так и другие могли видеть, какое страшное дело они начинали, сами не разумея всей великой его опасности.

Ближе обращаясь к непризванным руководителям, мнящим о себе, как мудрецах, Апостол высказывает резкую правду о той мудрости мирской, которую очень высоко ценили Греки вообще и Коринфяне в частности. Он называет ее безумием, по сравнению с истинною Бож. мудростью, и словами Иова говорит, что она служит для мнимых мудрецов средством к обнаружению их хитрости, запутывающей их. В послании к Римлянам ап. Павел говорил о суетных мудрецах мира сего, что они глаголющеся быти мудри, объюродеша (1: 22), поэтому желать и стремиться быть мудрым в смысле Эллино-римском, с христианской точки зрения, значит желать быть безумным, и наоборот: кто хочет быть мудрым в христианском смысле, тот не должен стесняться тем, что его будут считать глупым с человеческой точки зрения, чуждой высших начал и стремлений. Этому соответствует совет Апостола быть мудрыми на добро и простыми на зло (Рим. 16:19. Ср. 1Кор. 1:19–24). По мысли св. И. Златоуста, мудрость мира богоборна, а потому «она не только не помогает (в достижении последней цели жизни человеческой), но еще служит препятствием; следовательно ее нужно оставить, как вредную... Впрочем, Апостол не довольствуется собственными доказательствами, а приводит еще свидетельство: писано бо есть: запинаяй премудрым в коварстве их (Иов. 5:13)... Слова: погублю премудрость – выражают совершенную ее бесполезность; а слова: запинаяй в коварстве их... показывают силу Божию. А когда беспредельная премудрость произносит о них такой суд и представляет их такими, то какого другого требовать доказательства крайнего их безумия? Так как они употребляли мудрость свою на то, чтобы обходиться без Бога, то они дошли до того, что сами не знали, куда деваться; следовательно чрез нее и уловлены... Оказались хуже рыбарей и неученых; и в них стали нуждаться»...

Поразив заблуждения Коринфян и словами резкой правды о предметах любимых ими причинив им не малое огорчение, направленное к исправлению их, Апостол в заключении благостно возвещает им, что все те предметы и лица, к которым они питают такое уважение, все принадлежат им, и не только они, но и все видимое и невидимое, жизнь и смерть, настоящее и будущее может служить им спасительными средствами, но только в том случае, когда они будут вполне принадлежать Христу, Который, как Единородный Сын Божий, царствует теперь в Церкви Своей и на небе, а в будущем Ему покорится и все. Таким образом, чтобы не лишиться ничего дорогого и иметь все, нужно позаботиться пребывать всегда Христовым и Божиим, а не Кифовым, или Аполлосовым, Павловым и т. под. Об этом заботился и Сам Христос Спаситель наш. Вот почему Он молился Отцу: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут (Ин. 17:21). «Это и начало уже действоваться и действуется», как замечает один толковник. «Но теперь дивное сие дело совершается сокровенно, в яве же придет, когда исполнится другое прошение Господа: Отче, ихже дал еси Мне, хощу, да идеже есмь Аз, и тии будут со Мною (Ин. 17:24)» (Преосв. Феофан).

После раскрытия общих понятий, на основании коих должно судить об Апостолах и их деятельности, Апостол Павел научает Коринфян и самому суждению, определяет для него границы, указывает предостережение. Прежде всего он внушает им смотреть на Апостолов, как на самостоятельных учителей (подобных, напр., основателям философских школ). Этим он как бы умаляет свое достоинство, но, определяя свое назначение быть строителями, т. е. многоразличными выполнителями великого и таинственного дела спасения людей, наивысшего домостроительства Божия, он очень возвышает себя, впрочем не лично, а как верного Богу слугу и приставника Его, поставленного Им для службы среди язычников, и потому обязанного дать отчет Богу, а не им. Посему, если они осмеливаются судить о нем, не имея права на это, то он не придает значения этому суду их. Следовательно: они должны оставить свое суждение об Апостолах, как бесполезное дело и как принадлежащее не им, а Богу. Мысль о своем отчете Богу подала Апостолу повод сказать и об ответе пред Богом всех, при чем в особенности он отмечает дела злые, обыкновенно совершаемые во мраке и неизвестности, а также и мысли сердечные, которые еще менее известны, чем дела совершаемые во тьме. Все, все обнаружится тогда и никто не укроется тогда с своими самыми сокровенными думами и намерениями, за которые также будет воздаяние по действительному достоинству, а не по тому приговору, который произносят теперь люди, часто судящие о многом по видимости, а не по глубокому и многостороннему рассмотрению дела. Останавливаясь на обличении Апостолом осуждения других, св. И. Златоуст говорит: «Не знаю, каким образом между другими родами зла вошло в природу человеческую зло испытания и неуместного осуждения ближних, которое и Христос обличил, когда говорил: не судите, да не судими будете (Мф. 7:1). Оно не доставляет даже никакого удовольствия, как другие грехи, а ведет только к неприятностям и наказанию. Между тем мы, будучи сами виновны в бесчисленных грехах и имея в глазах своих как бы бревно, тщательно разбираем грехи ближнего, которые не более сучка (Мф. 7:3). Так было и у Коринфян. Мужей благочестивых и богоугодных они осмеивали и отвергали за неученость их, а виновных в бесчисленных пороках уважали за их красноречие... По двум, или лучше по трем причинам суд наш не бывает правым: во первых потому, что хотя бы мы ничего не знали за собою, мы не безвинны пред судом Обличающего грехи наши с точностию; во вторых потому, что большая часть дел остается для нас неоткрытою и неизвестною; в третьих потому, что многие из действий других кажутся нам добрыми, но совершаются не с добрым намерением... Люди не могут видеть всего; это возможно только для одного недремлющего Ока; людей мы можем обмануть, но Его – никогда. Посему не говори: мрак и стены окружают меня; кто видит меня? Есть и Тот, Который проникает до души же и духа, членов же и мозгов (Евр. 4:12)».

Доселе Апостол вел речь безлично, теперь же он объясняет, что сказанное относилось к суждениям, какие произносились Коринфянами друг о друге; о себе же, Аполлосе и Кифе упоминал только для примера. Из Коринфян же судили друг о друге вероятно по преимуществу те, которые имели чрезвычайные дары. Изобличая неуместность превозношения таковых, Апостол напоминает им, что они все, чем превозносятся, получили от Бога, следовательно Богу же должны воздавать за то славу, а не себе. А к другим должны относиться так, как Апостол научил их в этом самом писании, а именно не присваивать себе права суда над ними, принадлежащего Богу и избранным слугам Его – и совершителям тайн Божиих, которым сказано было: Имже отпустите грехи, отпустятся им: и имже держите, держатся (Ин. 20:23). Кроме греха осуждения, Коринфяне впадали еще и в самообольщение. Видя в себе плоды возрождения, они прониклись самодовольством и, не помышляя о должном совершенстве, думали, будто уже настало вполне Царство Христово, и потому возгордились. Изобличая это легкомысленное отношение к христианству, Апостол, конечно, не без цели употребляет сравнения, взятые из мира обыденной жизни: насытились, обогатились. Он научает их смотреть на благодатную жизнь, не как на внешнюю, а как на духовную, совершенство которой достижимо не так скоро, как пища или богатство, и полнота обладания совершенством будет только в вечном царстве славы, которого должно достигнуть многими скорбями и трудами, в чем и служат для всех примером святые Апостолы, а Коринфяне вообразили, что они уже достигли совершенства. По слову святого И. Златоуста, «совершенство – в будущем; довольствоваться же малым, это знак слабой души; при малом считать себя богатым свойственно душе болезненной и жалкой; благочестие ненасытимо; при начатках считать себя получившим все и только еще в начале дела – достигшим конца, свойственно детскому рассудку». В словах: се сыти... святой И. Златоуст видит иронию, но, останавливаясь на словах: и о дабы воцарилися... говорит: «Ирония кончилась; Апостол выражает действительное к ним расположение... А чтобы и эти слова не показались ирониею, продолжает: да и мы быхом с вами царствовали. Тогда, говорит, и мы в вами получили бы это благо». По замечанию блаж. Феодорита, здесь «Апостол выразил безмерность своего смирения, в намерении своею скромностию смирить их гордыню». Относительно же превозношения святой И. Златоуст говорит: «Положим даже, что ты достоин похвалы, что ты действительно имеешь дарования, – и тогда тебе не следует высокомудрствовать... Достоинства твои не от тебя, но от благодати Божией. Укажешь ли на веру, она от призвания; укажешь ли на отпущение грехов, на дарования, на способность учительства, на добродетели, – все ты получил оттуда... Следовало бы смиряться, потому что данное принадлежит не тебе, но Давшему».

Показывая в себе и других Апостолах пример злострадания за веру Христову, Апостол сравнивает свое положение с положением приговоренных к смерти, которые, конечно, не только не чувствуют в себе самодовольства и превозношения (как чувствовали некоторые гладиаторы), а напротив глубоко терзаются мыслию о приближающейся смерти. Приговоренные к смерти, как злодеи, всеми считаются низкими, презренными, о них все боятся сказать доброе слово, злословить же их и даже оскорблять все считают похвальным. Всякая самая низкая работа для снискания насущной пищи и даже голод, жажда, нагота и тому подобные бедствия считаются у сих людей обычными явлениями. Так было с Апостолами, так бывает и со всеми более или менее совершенными христианами (2Тим. 3:12). Из Коринфян же некоторые думали напротив, что они, сделавшись христианами, может быть из числа рабов, получили внешние преимущества, которыми следует гордиться. Вразумляя таковых, чрез указание на свое состояние, Апостол вместе с тем касается и общего недуга Коринфян хвалиться мирскою мудростию и внешнею силою, при чем поставляет их в сравнение с собою и прочими Апостолами, которые не только не превозносились мудростию и силою, но напротив считались (мирскими мудрецами) безумными и нисколько не оскорблялись этим, как и тем, что сильные земли считали их за ничтожества, прах земной. Под Ангелами, для которых Апостолы были предметами позора (зрелища), можно разуметь и добрых и злых Ангелов, так как борьба, которую вели они с разных сторон, была предметом внимания для тех и других, ибо дело, за которое боролись они, имеет мировое значение. Ангелы добрые радуются, видя победоносную борьбу Апостолов и всех верующих во Христа, а злые ухищряются на большее посрамление их. Вот почему в другом своем послании ап. Павел говорит: несть наша брань к крови и плоти, но к началом, и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6:12).

Впавши в превозношение, Коринфяне как бы отступили от указанного им руководства. Поэтому Апостол поставляет пред ними примеры, прямо противоположные их поведению. Примерами злострадания за веру богато и ветхозаветное время, но Апостол указывает Коринфянам такие примеры в лице святых Апостолов и даже в самом себе, как более знакомом и близком им лице, как их наставнике отце, которому они должны уподобляться по силе духовного рождения от него, так как это рождение гораздо сильнее соединяет чад с возродившими их отцами по духу, чем это бывает по силе естественного рождения. Хотя в этой задушевной речи Апостола не было ничего оскорбительного, однако он, имея в виду ее резкую прямоту, счел должным оговориться и заявить о своей отеческой любви, по силе и власти которой он так говорил им. Назвав Коринфян детьми, а себя отцом, Апостол, чтобы не дать повода им подумать о нем более, чем должно, напоминает им, что, как крещение и просвещение христианскою верою совершается не во имя разных наставников, которых может быть множество, во имя Единого Господа Спасителя нашего, так и жизнь христианская должна быть подобна Его многострадальной жизни, ибо несть раб болий Господа своего (Ин. 15:20).

Чем далее, тем определеннее и яснее показывает Апостол разные недостатки Коринфских христиан, а вместе с тем и резче возвышает обличительный пастырский голос свой, исполненный негодования и угроз. Как на особенный недостаток их он указывает на гордость. И так как гордость проистекает из ложного мнения о своих достоинствах, то он обещается проверить эти достоинства их, наперед однако заявляя, что достойна уважения только духовно-нравственная благодатная сила, а не та мнимая сила, какую признавали Коринфяне, напр., в красноречии. Все это говорилось Апостолом, как благим и мудрым учителем, для того, чтобы изменить Коринфян и направить их на истинный путь еще до пришествия своего. Для сего же он наперед послал и Тимофея. Так делают и мудрые правители, посылающие к верным своим подданным вестников, для подготовления их к достойной и радостной встрече себя. Только неверные и лукавые рабы нуждаются в неожиданном явлении имеющих власть над ними. Если так бывает в обычном мудром правлении, то в духовном руководстве предупредительные меры кротости и любви еще необходимее. С ними-то и спешит ап. Павел к Коринфянам, хотя, по-видимому, некоторые из них нуждались в крутых мерах, как, напр., кровосмесник, о котором ведется речь далее. По изъяснению же святого И. Златоуста, Апостол восстает здесь преимущественно против гордящихся красноречием, и потому он представляет Апостола как бы так говорящим Коринфянам: «Теперь поприще и время не риторов, а Апостолов, возвещающих истину и подтверждающих ее знамениями, которые совершаются силою Духа... Таким образом, если превозносящиеся ныне хотят быть великими, то, когда приду, пусть покажут, имеют ли они такую же силу, а не выставляют мне пышность красноречия, потому что это искусство не служит нам ни к чему».

Низложив душевные пороки, гордость и самомнение, Апостол переходит к обличению более очевидных пороков, начиная с особенно преступного вида прелюбодеяния и переходя к другим порокам, происходящим из того же корня развратно-коринфской жизни. Но вместе с сим Апостол не оставляет обличения и гордости Коринфян, так как душевное превозношение, не смотря на явное противоречие с плотскою греховною низостию, часто гнездятся вместе. Еще прельщая первую жену вкусить запрещенного плода, диавол в то же время поселял в ней и духовную гордость, говоря, что будете, яко бози, ведяще доброе и лукавое. И в кровосмеснике некоторые толковники видят человека, талантами которого гордились. Но Апостол, считая его уже по существу греха отделившимся от церкви, не обращается лично к нему, а ко всем христианам Коринфским, обличая их равнодушие и холодность к такому нетерпимому в церкви грешнику. И так как они ничего сами не сделали для обуздания его противонравственного поведения, то он уже сам побуждает их отлучить кровосмесника от церкви и тем свергнуть его в ту область, где властвует исконный князь мира, древний человекоубийца, мучащий свои жертвы, по мере их преданности ему и по силе Божественного попущения. Кровосмесник преимущественно грешил телесно, а потому и наказанию подлежал телесному – измождению плоти, чтобы злой дух овладел телом его и измождил его, так что это есть врачевство, а не казнь. По слову святого И. Златоуста, «подобное было с праведн. Иовом, хотя не с одинаковою силою: там для славнейших венцов, а здесь для разрешения от грехов; дабы сатана наказал его злокачественными ранами, или другою какою болезнью». Изможденная плоть ослабила бы узы греха и дала бы простор духу покаяться. Таким образом, хотя грешник по-видимому и наказывается, но вместе с тем ему открывается возможность ко спасению, чем, как известно, он и воспользовался, совершенно раскаявшись в своем великом грехе.

Обличив явного прелюбодея, Апостол далее обличает и других, и вообще всех, не оставивших языческой порочной жизни. Эту порочность он называет старой закваской. И это сравнение весьма верно, ибо, как от самого малого количества закваски делается квасным все тесто, так и от малого остатка языческой греховности могла извратиться вся жизнь Коринфских христиан. В противоположность греховной закваске, христиане должны представлять из себя новый состав, подобный тому, который делался в праздник Еврейской Пасхи, состоявшей во вкушении чистого агнца с опресноками, в память избавления от рабства Египетского и во образ спасения от греха чрез закланного за грехи всего мира Агнца Христа. Святой И. Златоуст говорит: «как пред лицем пасхального агнца у Израильтян ни в одном доме не оставалось ничего квасного, так и у нас пред Лицом нашего Агнца Пасхального, Христа Господа, не должно быть ничего греховного и страстного... Безквасность означает то, что верующему надобно быть свободным от всякого греха».

Преподавая правила христианского отношения к явным грешникам, Апостол внушает не иметь общения с ними. Прежде (в стихах 2–5) Апостол писал удалять их от себя, а теперь он внушает не сообщаться с ними. Но это значило бы, что христиане должны сами удалиться, так как им невозможно было не входить в сношения с язычниками, которые все были грешники. Поэтому Апостол разъясняет, что его запрещение касается только явных грешников из числа христиан, и притом с ними не входить только в теснейшее единение, выражающееся, напр., во вкушении пищи, особенно же пищи таинственной. «Апостол определяет: считать таковых чуждыми общества христианского, чтобы от них не заразиться, не окваситься... Для предотвращения этого общего расслабления и велит Апостол пресекать общение с такими лицами. Общество христианское должно быть чисто. Как скоро кто впадает в грехи, должен быть извергаем. В первые времена грешники и были извергаемы; и те, которые, раскаясь, искали снова общения, хотя были принимаемы, но подвергались строгим испытаниям и должны были пройти несколько степеней покаяния, чтобы быть принятыми опять в полное общение. Это была апостольская мудрая дисциплина. Умножение грешников сделало ее невозможною» (Преосв. Феофан).

Что касается до язычников, то, по слову блаж. Феофилакта, Апостол говорит как бы так: «Они вне моих законов. Неуместно законы Христовы возлагать на тех, кои не суть от двора Христова. Ибо елика закон глаголет, сущим в законе глаголет» (Рим. 3:19). «Но дабы кто не вывел заключения, что язычники останутся безнаказанными, он указывает на другой суд – страшный. Говорит это, дабы устрашить внешних и вместе утешить своих, и дабы показать, что это временное наказание избавляет от вечного и бесконечного, как и в другом месте сказал: ныне судими наказуемся, да не с миром осудимся (1Кор. 11:32)». По изъяснению преосв. Феофана, «сквозь все это отделение проходит мысль, что христиане сами должны блюсти свое общество в чистоте и святости и, в случае появления кого-либо неподходящего под уровень с другими в сем отношении, изгонять такого из общества судным порядком, и притом своим внутренним». Ту же мысль он видит и в заключительном изречении Апостола: измите злаго от вас самех, заимствованном из книги Втор.17:7: "злаго – не кровосмесника только, но и всякого злого, всякого явного грешника».

Установив внутренний суд – церковный, святой ап. Павел обличает христиан за тяжбы пред неверными, причем выражает желание, чтобы взаимною уступчивостию христиане предотвращали всякия тяжбы, как вообще дела, не соответствующие христианскому долгу терпения обид и притеснений. Неуместность суда христиан у язычников Апостол прежде всего доказывает глубоким нравственным отличием их от язычников, ибо христиане святы, или по крайней мере освящены и обязаны в крещении соблюдать всякую правду и делать всякое добро, а язычники неправедны, поэтому они всегда готовы к пристрастному и неправому суду. Следовательно, недостойно христианам ходить для суда в языческие судилища. Далее Апостол говорит, что у христиан всегда найдутся свои люди, которые могут праведно обсудить всякое дело, а потом открывает, что христиане будут судить мир (языческий) и даже ангелов (неверных). Относительно сего последнего святой И. Златоуст говорит: «судить будут святые не садясь и требуя отчета, но тем, что осудят, как и Господь сказал: царица южская восстанет и осудит род сей; и мужие ниневитстии восстанут и осудят род сей... (Мф. 12:41). Если мы окажемся верующими, а они неверующими, то им невозможно будет сослаться на неведение». А блаж. Феодорит о суде над ангелами говорит: «Апостол назвал ангелами демонов потому, что они древле были ангелами. Осудят их святые потому, что, будучи обложены плотию, заботились о божественном служении, они же в бестелесном естестве возлюбили лукавство». В суде же христиан у язычников он видит тройную вину их: «во первых, что верный судится; потом, что судится с единоверным, а что всего хуже, судится у судии неверного». Эти вины указывает и Апостол, но только в ином порядке.

Выходя из обличаемого факта, Апостол устанавливает для христиан такой образ поведения, который совершенно устраняет всякия тяжебные дела. Он напоминает христианам их обязанности переносить все обиды и лишения, исключающие возможность нанесения обид и лишений, особенно своим же братьям-христианам. В нанесении обиды, по слову святого И. Златоуста, «два преступления, или лучше три, даже четыре. Одно то, что не сносят обиды; другое, что сами обижают; третье, что ищут суда у неправедных; четвертое, что поступают так с братом. Ибо не равно судятся грехи, когда они совершаются против кого-нибудь, встретившегося случайно, или против собственного члена (брата); в последнем случае обнаруживается больше бесстыдства: там оскорбляется одно естество, а здесь и самое сердце.

Обличение за тяжбы было вызвано одним из многих непорядков в жизни Коринфских христиан. Покончив с ним, Апостол опять возвращается к обличению блудной и вообще чувственной жизни, направляя свое слово к самим грешникам и угрожая им лишением царства Божия. И так как некоторые грешники, по гордому самомнению, не сознавая всей опасности своего положения, воображали, что Царство Божие составляет их неотъемлемое достояние (4:8), то Апостол говорит: не льстите себя, т. е. не обманывайтесь, будто грех ничего не значит. По слову св. И. Златоуста, «Апостол здесь разумеет некоторых, говоривших, как и ныне многие говорят: Бог человеколюбив и благ, Он не мстит за преступления, нам нечего бояться, Он никогда не накажет ни за какой грех». Как ни нелепы такие мысли, однакож все грешники всегда их держат... Только когда, по милости Божией, начнут каяться, сознают, что были в обмане, и ясно видят, что у Бога милость милостию, а правда правдою... «Раскрывши грешникам глаза, закрытые лестию, Апостол перечисляет их по родам, подобно тому, как делал выше, когда изгонял их из общества христианского (5:10)... Два рода перечислено грехов: похоти плотской в самых срамных видах, и любостяжания, со всеми неправдами» (Пр. Феофан). Все эти грехи указаны были Апостолом не потому, чтобы он знал их за Коринфянами, но чтобы предостеречь их от этих пагубных грехов. С тою же целию он напоминает им и о просвещении их крещением и об освящении миропомазанием и другими таинствами. По изъяснению св. И. Златоуста, Апостол говорит как бы так: «подумайте: от каких зол Бог избавил вас, сделав вас чистыми? Н только ли? Нет, но и освятил; и это не все, но и оправдал, и обогатил бесчисленными благами. Итак, возлюбленные, зная это и представляя величие дарованных нам благ, будем жить благочестиво, соблюдая себя чистыми от всех исчисленных грехов».

Приступая к обличению некоторых частных грехов плотоугодия, состоящих в излишестве и нарушении Богоучрежденного закона о браке, Апостол устанавливает с одной стороны границы возможного удовлетворения естественных стремлений (да не обладав буду от чего), а с другой – указывает высшую цель – духовно-нравственную пользу. Апостол как бы говорит так: «пользуйся всем... Но пользуйся в пределах пользы. Но как мы не тело только, но и душа, то надо добавить: в пределах пользы для души... Если же взять во внимание порядок жизни благодатной; то само собою останется одно только существенно необходимое, все же другое будет не на пользу» (Пр. Феофан). Относительно другого ограничения смысл слов Апостола, по изъяснению св. И. Златоуста, следующий: «ты властен есть; сохраняй же свою власть и смотри, чтоб не сделаться рабом этого пожелания. Кто надлежащим образом пользуется им, тот властен над ним, а кто предается ему неумеренно, тот не имеет власти, но становится рабом неумеренности. Если ты невоздержен, то не ты имеешь власть над чревом, а оно над тобою имеет власть». В частности же Апостол поражает чревоугодие полною бесцельностию, так как в будущей жизни, где ни женятся, ни посягают (Мф. 22:30), не будет и пожеланий чрева. Следовательно, готовящийся к будущей жизни должен привыкать не к чревоугодию, а к воздержности, посему разумно поступают те, которые постепенно умаляют свою пищу и вообще отрешаются от всех порядков здешней жизни, чтобы перейти в другую никакими связями несвязанными.

Против блуда, как греха особенно распространенного в Коринфе, Апостол говорит очень пространно. Отчасти против него он говорит и в следующей главе, преподавая правила о брачной и девственной жизни. И здесь он прежде всего выставляет высшие побуждения к удалению от грехов этого рода, а именно: единение Христиан с Богом, предстоящее им восстание для вечной жизни и обитание в них Духа Божия, как бы в храмине, а потом и другие побуждения: неприличие и постыдность общения с блудодейцею, гибельность нарушения целомудрия и осквернения тела, последствием которого бывает оставление его Духом Святым и вселение в него духа тьмы – злобы. Телесно-духовное единение Христиан с Господом основывается частию на создании нас Господом Творцом, частию на событии воплощения Богочеловека-Христа, сделавшегося Главою всего тела Церкви Его, по отношению к Которой мы разные члены. Сочетание наше со Христом, хотя касается и тела нашего, но главным образом связующая сила коренится в духе, управляющем всем существом Христианина. Кто духом соединен со Христом, тот естественно делается не только едино тело, но и един дух с Господом. Понятно, что такой решительно уже не может отдаться кому-либо, кроме Господа. В какое близкое отношение входят прелюбодейцы – это открывается уже из одного того, что они входят в союз, подобный браку, о коем еще древле было сказано, что в нем бывают два в плоть едину... Как происходить чрез блудодеяние осквернение всего тела, это открывается из того великого извращения природы, которое совершается здесь и которое столь часто сопровождается самыми погибельными последствиями для тела и души этого рода грешников.

Как сам Апостол, так и его изъяснители особенно останавливаются на рассмотрении высших побуждений к плотскому воздержанию. Напр., св. И. Златоуст говорит: «тело создано не для того, чтобы ты жил невоздержно и блудодействовал, равно как и чрево не для того, чтобы ты предавался чревоугодию, но чтобы оно служило Христу, как Главе, и Он был Господь телу. Устыдимся же и устрашимся, что мы, удостоившись такой чести, соделавшись членами Его, бесчестим себя пороками... Если тело наше член Христов, а Христос воскрес, то и тело, без сомнения, последует за главою своею». К сему Преосв. Феофан присоединяет: «возбуждая помышление о светлости тела воскресшего Господа, Апостол заставляет представить, в какой светлости воскреснет тело наше, и в этом уготовляет сильнейшее побуждение к беганию блудодеяния, омрачающего душу и тело. Представление светлости будущего тела у всех подвижников служило сильным побуждением к тому, чтобы сколько можно утончать его, и особенно не допускать похотных возбуждений. Когда кто из них благодатию Божиею сподоблялся того, что в нем погасала и замирала похоть, то об нем говорили, что он прежде всеобщего воскресения вкусил силы его. Некоторые из них, при пробуждении благодатных движений, во время молитвы, иногда становились все светлыми; у иных руки, воздетые к небу. Это все осязательные знамения вкушения ими силы будущего воскресения... Христианское тело чисто, свято и сродно телу Христову, находясь в таинственном с ним сочетании. Блудная же страсть делает тело мрачным и срамным; когда же блуд совершается, мрачность делается непроницаемою и смрадность неприступною. Но плотские люди этого не видят и не ощущают: это видят и ощущают люди духовные и Ангелы... Блужение совсем отторгает от Господа: ибо мрачному и смрадному нельзя уже быть едино с Господом». Из сего понятно, почему Апостол говорит: бегайте блудодеяния, т. е. с поспешностию и безвозвратно удаляйтесь от сего порока, как самого низкого и постыдного.

Доселе Апостол заимствовал высшие побуждения к удалению от блудодеяния из мысли о сочетании Христиан с И. Христом. Теперь он возвещает, что мы находимся в духовно-таинственном единении со всею Святою Троицею, так как Бог Отец, Владыка всех созданий Его, послал в мир Единородного Сына Своего, чтобы Он драгоценною кровию Своею искупил грешных людей от рабства диаволу, а Дух Святой, как домостроитель, приводит заблудших рабов в дом Божий, сочетал их со Христом и чрез благодатные Свои дары, подаваемые в святых таинствах, душу каждого созидает в духовное жилище для работы Богу всеми силами души и тела, как всецело принадлежащих Богу по происхождению, искуплению и возрождению.

По поводу слов Апостола: несте свои... св. И. Златоуст говорит: «это не только служит обличению, но и побуждает к добродетели... У нас много бывает порочных пожеланий, но мы должны воздерживаться, потому что мы не свои, а куплены ценою... Мы продали плоть свою диаволу, а Христос, видя это, исхитил и освободил ее от злой власти его; посему она принадлежит уже не нам, а Освободившему ее... Ты уже не имеешь власти над плотию, на удовлетворение порочных пожеланий, а только на исполнение заповедей Божиих». В словах Апостола: прославите убо Бога... толковники видят заключение всего сказанного против плотоугодия вообще. И один из них говорит: «кто трезв, целомудрен, воздержен, трудолюбив и готов на всякого рода дела, телом совершаемые во исполнение заповедей, тот прославляет Бога в теле своем. Кто всегда помнит Бога и прославляет Его великое благодеяние, во искуплении нас явленное нам, кто, сделавшись причастником Духа, духовное проходит жительство во исполнении заповедей Божиих и во всех подвигах богоугождения, тот прославляет Бога в духе своем» (Пр. Феофан).

О браке и безбрачии Апостол пишет в ответ на вопрос о сем Коринфян. Отвечая на вопрос сначала кратко, он учит, что прекрасно девство, но многие не могут снести его, а потому общею нормою жизни должна быть брачная жизнь, девство же может быть уделом только способных к тому. Это то же учение, которое возвестил и Сам Иисус Христос. По поводу заявления о том, что лучше не жениться, Он ответил: могий вместити да вместит (Мф. 19:12). Св. И. Златоуст говорит: «если ты ищешь блага самого высшего, то лучше совершенно не сочетаваться с женщиною; если же ищешь состояния безопасного и сообразного с твоею немощию, то вступай в брак. Самою причиною дозволения брака он побуждает брачных к воздержанию». Таким образом, хотя общим внешним правилом должен быть брак, однако внутренним законом жизни должно быть воздержание. Вот почему девство выше брака, как более соответствующее внутреннему духу христианской жизни. Но так как девство не для всех возможно, то остается так устроить брачную жизнь, чтобы она была возможным выражением духовных христианских отношений и служила средством приближения всех к возможной полноте их совершенства. Это и раскрывает святой Апостол далее.

Преподавая супругам советы относительно брачного сожития, Апостол прежде всего заповедует им руководствоваться взаимным долгом супружества, не превышая его и не разрушая, но укрепляя его возрастающею любовию, которая начинается расположением и переходит в готовность жертвовать всем для любимого лица. Отсюда понятен дальнейший совет Апостола о такой взаимной преданности супругов, по которой ни один из супругов не властен над собою, но рабы друг другу. Из сего св. И. Златоуст выводил такой совет: «когда ты видишь, что блудница искушает тебя, то скажи: мое тело принадлежит не мне, но жене. То же пусть говорит и жена». По поводу же слов Апостола: не лишайте себе друг друга... он замечает: «жена не должна воздерживаться против воли мужа, и муж не должен воздерживаться против воли жены... Всему должно предпочитать единодушие; оно всего важнее». Но так как Апостол во время поста, для усердия в молитве, заповедует воздерживаться и прекращать воздержание для предотвращения злого соблазна от диавола, то Пр. Феофан говорит: «если опасности нет, то можно воздержание и продолжать. Видно, что Апостол хотел бы, чтобы воздержание держали будто закон, а сходились только уступая крайней необходимости, которая определяется не пожеланиями, а естеством, и даже не естеством, а благоразумием». Все это предметы таких тайных отношений, для которых нет и не может быть частных определенных законов. Но так как Коринфяне были младенцами в вере и жизни христианской, то Апостол и дает им отечески-мудрые советы, предупреждая однако, что ими должно пользоваться не как всеобщими божественными законами, одинаково обязательными для всех, но как советами, сообразными с главными христианскими заповедями.

Испытывая на себе приятные и благотворные плоды безбрачия, Апостол выражает желание, чтобы все были подобными ему девственниками. Но он знал, что это желание его не исполнимо во всей его целости, и потому он тем, кто не может снести девство, советует лучше вступать в брак. Сущность дела, таким образом, в силах, или дарованиях каждого. «Под дарованием же здесь, по изъяснению Пр. Феофана, разумеется не естественное расположение, а меры благодатного возбуждения духовной жизни. У иного так возбужден и укреплен благодатию бывает дух, что он заставляет сразу умолкнуть всем душевно-телесным требованиям; у другого, хотя сильно выдаются требования духа, но и низшие потребности подают свой голос, и ему надлежит еще борьба, чтобы совсем предаться духовной жизни; у иного и то и другое не менее сильно, и ему остается только так устроиться, чтобы требования духа стали на первом месте и всем заправляли, допуская свою меру удовлетворения и души с телом». Но спрашивается, зачем же Апостол выразил желание: да будут все люди, как он? Затем, что он хотел предложить совет о безбрачии не вступавшим в него, или овдовевшим. Но так как это дело не легкое, то он и представляет себя в образец преодоления трудностей безбрачия, зная, сколь благотворно действуют примеры, часто возбуждающие к подражанию, как бы по некоторому невольному влечению.

Преподав существенные мысли о браке и безбрачии, Апостол теперь учит о нерасторжимости брака, будут ли оба супруга Христиане, или только один из них. Учение это по отношению к Христианам возвещается как повеление Господне, известное еще в Ветхом Завете; а лицам состоящим в смешанном браке, – как личный совет, так как для неверного лица повеление Господне не могло иметь обязательной силы.

Повелевая жене не оставлять мужа, а мужу не отпускать жены, Ап. Павел, как будто дает предпочтение мужу. Но очевидно, это не более как обычный образ представления формы развода, практиковавшегося тогда. Что Апостол ни в чем не унижает жены пред мужем, это с очевидностию открывается из слов о благоволении неверной жены на сожитие с христианином супругом. Указав относительно нерасторжимости брака Христиан одно высшее основание, в повелении Господнем, Апостол приводит несколько оснований в пользу нерасторжимости брака смешанного. Первое основание заключается в освящении неверного члена брачного союза, другое – в освящении детей. Далее говорится о пользе пребывания в том внешнем положении, в котором кто находится, и, таким образом, не только не разрушается, но и поддерживается общий порядок семейной жизни. И Христиане избавляются от многих важных нареканий. Святой И. Златоуст говорит о сем: «так сказал Апостол для того, чтобы жена (верная) не опасалась сделаться нечистою от сожития с таким мужем (неверным, и обратно). Напротив, чистота жены верной превозмогает нечистоту мужа неверного, равно как и чистота верного мужа превозмогает нечистоту неверной жены. В подобном же смысле святятся и дети от смешанных браков. Блаженный же Феодорит, по поводу слов Апостола: аще ли неверный отлучается... замечает: «сказанное Апостолом не противоречит учению Господню, но поясняет его. Ибо, говорит, спасительная проповедь не смятение вводит в жизнь, а напротив того, домогается паче истинного и боголюбивого мира.

Мысль о пребывании в том положении, в котором кто призван к вере, служит основою учения о нерасторжимости брачных союзов, а вместе и всяких других союзов, непротивных духу христианской жизни. Святой И. Златоуст о сем говорит: «каждый в каком призван звании, в том и оставайся. Призван ли ты в супружестве с женою неверною? оставайся с нею, не изгоняй жены из за веры. Призван ли рабом? Не печалься и оставайся рабом. Призван ли необрезанным? Оставайся не обрезанным. Уверовал ли, будучи обрезанным? Оставайся обрезанным. Все это не служит препятствием благочестию». В частности же, относительно рабства он говорит: «как обрезание нисколько не приносит пользы и необрезание нисколько не вредит, так равно и рабство и свобода. Но дабы показать это как можно яснее, Апостол говорит: но аще и можеши свободен быти, больше поработи себе (χρησαι), т. е. тем более служи... Знаю, что некоторые утверждают, будто слова: больше поработи себе, сказаны о свободе, и объясняют их так: если можешь сделаться свободным, то освободись. Но такая мысль была бы совершенно противна намерению Павла; утешая раба и доказывая ему, что рабство не причиняет никакого вреда, он не стал бы повелевать ему искать свободы. В отношении же ко Христу, говорит, тот и другой равны: как ты раб, так и господин твой. Когда же раб бывает свободным, оставаясь рабом? Когда он освобождаясь от страстей и душевных болезней, не предается корыстолюбию, гневу и другим подобным, страстям». II наоборот, когда свободный бывает рабом? Когда он служит людям в чем-либо худом, в чревоугодии, корыстолюбии, или честолюбии. Такой человек, хотя и свободен, хуже всякого раба. Вот пример того и другого. Иосиф был рабом, по не рабствовал людям, ибо не покорился госпоже; она же напротив, хотя была свободна, но оказалась ниже всякого раба». Ныне у нас нет рабов, но есть слуги и господа, начальники и подчиненные. Данные уроки относятся ко всем Христианам, занимающим различные положения в обществе. Для наибольшего убеждения Христиан в сохранении своего внешнего положения, Апостол говорит, что он учит сему Христиан повсюду. Это сообщение имеет великое значение как в историческом смысле, так и в церковнопрактическом, по отношению к установлению общих для всех Христиан порядков жизни, не идущих в разрез с прочими господствующими порядками, насколько последние не противны духу христианской веры. По замечанию блаж. Феофилакта, «Апостол сказал это для того, чтобы Христиане, узнав, что имеют и других (Христиан) общниками подобного порядка жизни, тем усерднее расположились к покорности постановлению Апостола».

Раскрывая пространно взгляд на безбрачие, Апостол снова сначала сообщает общее учение, относящееся к этому взгляду, а потом преподает некоторые частные правила.

Первое общее положение Апостола то, что девственники должны так же оставаться в своем положении, как и находящиеся в брачном союзе равно как овдовевшие, или иначе, как отрекшиеся от брака.

Другая основная мысль Апостола та, что лучше быть в безбрачии, чем в браке. Эту мысль он доказывает во 1-х личным убеждением, которое он находит правильным, потому что он призван возвещать правую жизнь Самим Господом; – во 2-х тем, что брачная жизнь, трудная вообще, была особенно трудная во время установления церкви; далее идут намеки на опасности гонений, на трудности религиозного усовершенствования и проч. Как и прежде, Апостол говорит о девстве в форме совета. По слову блаж. Феодорита, Апостол говорит как бы так: «не ввожу закона, но предлагаю совет. Ибо и Господь, узаконив сообразное с естеством, только как совет предлагает то, что выше естества... Говорит: мне, не потому, что сомневается, что девство добро и наилучшее из благ, но чтобы совет не обратился в закон, выразил будто сомнение». А блаженный Феофилакт пишет: «хорошо и очень хорошо человеку воздерживаться от брака, но не потому, чтобы брак был нечист, а по причине трудностей и прискорбностей брачного состояния. И потом под печалию плоти он разумеет заботы и попечения, неизбежные в брачном состоянии; от которых свободны бывают безбрачные.

Вступающие в брак, между прочим, питают надежду на устроение долговечного счастия, но Апостол, провидя, какая трудная жизнь предстояла первенствующим Христианам, говорит о скоротечности жизни вообще и для Христиан того времени в особенности, из чего выводится мысль о том, что и в браке находящимся невозможно будет помышлять о вкушении мирского счастия, а тем более несвоевременно стремиться к браку пребывающим в девстве. Апостол говорит: время прекращено... преходит бо образ мира сего. По изъяснению блаж. Феофилакта, оба эти выражения означают одно: «здешняя жизнь стремится к концу, близко окончание настоящего века... Чтоб на предыдущие слова: скорбь имети будут таковии, не сказал кто: но будут иметь и удовольствия, Апостол отсекает чаяния удовольствия тем, что представляет время прекращенным. Все идет к разложению, царство Христово приблизилось, в него предлежит переселяться, так что, если и возможно какое удовольствие, то оно мгновенно и только увеличит скорбь... И не только о женах, но и ни о чем другом не должно нам слишком много заботиться... Одним словом скажу: пользующиеся миром да будут, как не пользующиеся, как будто ничего не имели. Ибо пристрастие иметь к мирскому и томить себя о том заботою – не есть пользование миром (употребление его), а злоупотребление им». К сему Пр. Феофан присоединяет: «время прекращается, преходит образ; нам-то что? То, что с этим будет сопряжено такое всех поражение, что все про все забудут: мужья про жен, жены про мужей, радостные про радость, печальные про печаль, а все пользующиеся какими-либо благами мира про эти блага. Как во время испуга видя не видят, слыша не слышат: так будет в это время. А оно вот-вот, на дворе уже почти. Так когда тут до женитьбы?! Когда тут до утех и удовольствий?... Таким образом словами время прекращено Апостол поставляет в такое же настроение, в какое поставляет и Господь, говоря: бдите, яко не весте, в кий час Господь ваш приидет (Мф. 24:42). Кто восчувствует сей час Господень, тот уже не остановится ни на чем земном, а весь перейдет в тот мир, где ни женятся, ни посягают».

Со стороны чисто религиозной, для угождения Богу, безбрачие удобнее тем, что оно освобождает человека от семейной многопопечительности, дает человеку возможность более сосредоточиться на духовном своем состоянии и постоянном служении Богу. Поэтому девственное служение Богу более благообразное, более возвышенное, так как «черты богоподобия скорее и полнее могут отпечатлеваться на девственной душе, нежели не познавшей сласть брака». Оттого, по замечанию Пр. Феофана, «брачные никогда не могут дойти до такой степени совершенства духовного, как безбрачные». «У девственника душа свободна от излишних и неразумных заботь, и он, сколько возможно, подражает будущей жизни» (Феодорит). Но блаж. Феофилакт замечает: «недовольно быть святою телом, надо быть святою и духом... Посему, когда увидишь, что какая-либо дева, восприявшая девство, вдается в мирские попечения, знай; что ничем не разнится она от замужней. Павел точно определил черты, по которым их различать должно, – это не брак только и безбрачие, но многопопечительность и беспопечение». «Ибо не иначе возможно нам пребывать постоянно в служении Богу, как избежать житейских уз» (Феодорит).

Прилагая свои общие мысли и частные взгляды к отдельным обстоятельствам, Апостол дает отцам совет о девах, чтобы они, при возможности, держались лучшего, т. е. содействовали пребыванию их дочерей в девстве, не стесняясь обычным взглядом на этот предмет язычников Коринфских, которые напротив считали более приличным всякой взрослой деве выходить замуж. И Апостол не охуждает сего обычая, даже советует держаться его, когда это признается нужным, но только требует, чтобы все было взвешено, так чтобы окончательное решение дела было основано на полном убеждении правоты этого решения, причем существенное внимание должно быть обращено на согласие с сим решением того, кого она касается. «Выдать деву замуж есть дело благоразумия житейского, а не выдавать есть подвиг и добродетель. Если отцу такое одобрение, сколь большого одобрения достойна сама решающаяся девствовать», говорит Пр. Феофан.

Те же сочувственные к безбрачию взгляды Апостол внушает и вдовам, называя пребывающую во вдовстве блаженнейшею, «ибо как девство лучше первобрачия, так первобрачие или однобрачие – второбрачия» (Феофилакт). Равно также и вдовам Апостол разрешает вступать в брак, в чем блаж. Феодорит видит ясное обличение последователей Новациан, которые, вопреки Апостольским законам, осуждали второй брак. Достойно замечания, что Апостол разрешает вступать во 2-й брак о Господе, т. е., по изъяснению блаж. Феодорита, «за верного, благочестивого, целомудренно, законно». Законность эта определялась церковию, чрез которую получалось и благословение на союз, по образу союза Христа с церковию. Это соблюдалось и относительно дев, но Апостол счел особенно необходимым сказать это вдовам, которые в первый брак вступили без сего благословения, по языческим порядкам.

После подробного раскрытия учения о девственной непорочности и телесном целомудрии, Апостол столь же обстоятельно научает Коринфян духовному целомудрию веры, внушая им удаляться от идолов вообще и от вкушения идоложертвенного в частности.

По сообщению Св. И. Златоуста, «многие Коринфяне, зная, что не входящая в уста сквернит человека, а исходящая (Мф. 15:17–18), и что идолы, т. е. дерева и камни, не могут ни вредить, ни приносить пользу, употребляли такое совершенное знание неблагоразумно к вреду другим и себе. Они входили в капища, участвовали там в трапезах, и таким образом производили гибельные действия. Ибо те, которые еще боялись идолов, не научились презирать их и потому принимали участие в тамошних вечерях, видя, что и совершеннейшие делают то же, получали от того великий вред; ибо они касались предлагаемого не с таким расположением, с каким совершенные, но как к идоложертвенному, чем и поддерживалось идолослужение, вместе с тем и сами совершенные впадали в немаловажный грех, оскверняясь бесовскими трапезами». Сказанные Коринфяне, рассуждая отвлеченно, безотносительно, можно сказать, имели верный взгляд на идолов. Апостол, вполне соглашаясь с ним, возвещает в высшей степени выразительно учение о Едином Боге (никтоже Бог ин, токмо един), единстве Единородного Его Сына, Господа Спасителя нашего Иисуса Христа и суетности мнимых богов; но вместе с тем он научает, что таковый верный взгляд на идолов, взятый не отвлеченно, а в практическом его приложении, – во вкушении идоложертвенного и в отношении к другим, на виду которых совершается это вкушение, будет не только неверным, но и недостойным Христианина. Христиане обязаны иметь в виду влияние своих мнений и действий не на самих себя только, но и на других, так как для Христиан основным руководительным началом жизни должно быть не знание, а любовь, потому что знание часто ведет к превозношению и разделению, любовь же всегда – к созиданию и укреплению. Любовь же Христиане должны питать прежде всего к Богу, а потом к людям. Но оба эти вида любви не согласны со вкушением идоложертвенного. Поэтому, кто вкушая идоложертвенное, думает, что он поступает по знанию, то он ошибается, так как он оказывается незнающим основного Христианского закона любви, и вообще неимеющим полного ведения, которое зависит от Бога и любви к Нему. В этом учении Ап. Павел является воспроизводящим учение Самого Иисуса Христа, Который говорит: Аше кто любит Мя, слово мое соблюдет (Ин. 14: 23), – а также очень сходным с Иоанном Богословом, который учил: Всяк любяй от Бога рожден есть, и знает Бога, а не любяй, не позна Бога, яко Бог любы есть (1Ин. 4:7–8). «Знание имеет нужду в любви», говорит святой И. Златоуст. «Кто любит, тот, как исполняющий главнейшую из всех заповедей, хотя бы и имел какие-либо недостатки, при помощи любви скоро может приобрести знание; а кто имеет знание, не имея любви, тот не только ничего не приобретает, но часто теряет и то, что имеет». А блаж. Феодорит, как бы заключая мысли Апостола, пишет: «много потребно нам ведения, и в настоящей жизни приобрести совершенное ведение есть нечто невозможное. Посему, возлюбим Бога, чтобы сподобиться Его о нас промышления. Это и выразил Апостол в словах: кто любит Бога, тот познан бысть от Него, т. е. сподобляется Его попечения», или как говорит блаж. Феофилакт, «соделывается знаемым Богу, получает от Него знание, хотя и при этом имеет его несовершенным».

Останавливаясь на известном изречении Апостола о единстве Божества, толковники наши по преимуществу сосредоточиваются на выяснении равночестного достоинства Отца и Сына. Так напр. святой И. Златоуст говорит: «Бог (Отец), скажешь, назван единым (Богом); следовательно имя Бога не свойственно Сыну. Но смотри и о Сыне сказано то же самое и Сын назван единым Господом; однако мы не говорим, что поэтому имя Господа свойственно Ему одному. Как то, что Сын называется единым Господом, не препятствует Отцу быть Господом, так и то, что Отец называется единым Богом, не препятствует Сыну быть Богом и таким же Богом, как Отец». Тоже усматривается и в словах: Имже вся, и мы Тем, относимых к сотворению и спасению. «Мы от Бога двояким образом: по бытию и по вере. То же надобно разуметь и о Христе; ибо чрез Него род человеческий приведен из небытия в бытие, и от заблуждения к истине» (Златоуст).

Показавши неблаговидность вкушения идоложертвенного по отношению к самому виновнику этого необдуманного действия, Апостол теперь показывает его неблагоприятное действие на других, на не имеющих верного взгляда на идолов, на не твердых в преданности Христианству и вообще на немощных, соблазняющихся этим двусмысленным поступком умников. Особенно пагубное действие производит этот необдуманный поступок на немощных и неутвержденных в вере. Эти люди могли во вкушении Христианами идоложертвенного видеть прямую измену Христианству и, следуя за другими, действительно изменять Христианству. И погибали эти несчастные, идя за людьми, которые вкушали идоложертвенное, совершенно не думая изменять христианской вере. Однако они делались главными виновниками погибели немощных. Предостерегая таковых от вкушения идоложертвенного, Апостол говорит: блюдите же, да никако же власть ваша преткновение будет немощным... биюще их совесть... во Христа согрешаете... По объяснению святого И. Златоуста, «Апостол говорит блюдите, возбуждая в Коринфянах опасение, стыд и решимость не делать этого. Не сказал: разум ваш сей, или совершенство ваше, что означало бы больше похвалу; но: власть, чем выражалось более их бесстыдство, дерзость и гордость. Не сказал братиям, а: немощным – из братии, увеличивая виновность их тем, что они не щадят даже немощных и при том братий... «Владыка твой не отказался умереть за него, а ты не обращаешь на него никакого внимания, не хочешь воздержаться для него даже от нечистой трапезы, но попускаешь ему погибнуть после того, как совершено его спасение, и, что всего тяжелее, из-за пищи». Они грешат (этим) против Христа: во 1-х потому, что касающееся рабов Его Он усвояет Себе; во 2-х, подвергшиеся биению составляют тело Его и члены Его; в 3-х, биющие (совесть немощных) по гордости своей разрушают дело, которое Он совершил Своею смертию.

Указание Апостола на личную готовность держаться великого постничества, только бы не подать повода к соблазну, с одной стороны служит примером постнического подвига, с которым несовместимо вкушение идоложертвенного; а с другой стороны, научает воздержности во всем, что так или иначе может повредить делу утверждения Христианства. Но, чтобы кто не подумал, что Апостол только словом учит воздержности, а не делом, он напоминает далее те черты своей деятельности среди Коринфян, которые ясно показывают его всяческую осторожность в неподавании ни чем соблазна. По слову святого И. Златоуста, ап. Павел «поступает как отличный наставник, в себе указывая пример тому, чему учит... Если соблазняет брата моего что-нибудь, зависящее от моей власти и дозволенное, я буду воздерживаться и от этого, не один и не два дня, а всю жизнь... Не сказал далее: да не погублю, но даже только: да не соблазню брата моего. Подлинно, крайне безумно – тех, о которых Христос так печется, что благоволил умереть за них, считать столь презренными, чтобы не воздерживаться для них от пищи. Это не только относится к Коринфянам, но, можно сказать, и к нам, которые пренебрегаем спасением ближних и произносим: какое мне дело, что такой- то соблазняется и такой-то погибает? Это поистине сатанинская жестокость и бесчеловечие».

Желая обосновать обязательность своего примера воздержания, Апостол указывает на свое достоинство Христова благовестника, в котором Коринфяне, как обращенные им ко Христу, не могли сомневаться, так как они не только слышали слово его и видели великие чудеса, совершенные им, но и в самих себе носили разные благодатные общие и чрезвычайные дары, явившиеся в них по вере, возвещенной Апостолом. Если столь силен был Апостол, то он не менее был и свободен, чем те, которые, умствуя мнимо свободно, вкушали идоложертвенное. Указывая на свое апостольское достоинство, в другом послании Коринфянам, Апостол пишет: знамения апостольская содеяшася в вас во всяком терпении (2Кор. 12:12). И здесь Апостол переходит к той же поучительной мысли о его подвижническом терпении, проявленном в воздержании от пользования тем, на что он имел полное право.

Поучительные примеры воздержания Апостол указывает в том, что он не пользовался пропитанием от тех, кому он благовествовал, а также не пользовался теми удобствами проповеднического путешествия, которое некоторые Апостолы совершали с супругами (напр. Петр, Филипп и др.) и благочестивыми спутницами, и наконец в том, что он ручною работою (преимущественно деланием покровов на палатки) снискивал себе все необходимое для существования. По сообщению блаж. Феодорита, «как за Господом следовали жены, так и за Апостолами следовали жены, которые показывали в себе горячую веру, привязаны были к их учению и содействовали божественной проповеди».

Обстоятельно доказывая право свое на пользование содержанием от учеников, Апостол ссылается на житейские обычаи, употребляет разные сравнения, из коих некоторые берутся из Свящ. Писания Ветхого Завета. Но все эти доводы приводятся только за тем, чтобы показать, что он имеет право пользоваться и однако не пользовался, потому что пользование могло послужить во вред делу спасения многих и отнять у него достоинство подвига воздержания, за который он ожидает себе венца. Примеры и сравнения Апостола очень разнообразны. Он сравнивает Апостолов и с воинами, и с пастырями и с садовниками, кои все пользуются за свой труд возможным содержанием: оброком, млеком, плодами. Должны также иметь свое вознаграждение и проповедники истин веры. Это естественное право доказывается законом, по которому должно было обязательно питать волов, которые, ходя по току, устланному снопами пшеницы, тем самым молотили ее (Втор. 25:4) и в то же время могли есть. По слову святого И. Златоуста, «Апостолы были и воины, и земледельцы, и пастыри, имевшие дело не с землею, не с бессловесными животными, не с чувственными врагами, а с разумными душами и с бесовскими ополчениями»... «От сеяния Апостол переходит к молотьбе, и тем внушает, как велики труды учителей, которые и пашут и молотят»... Закон о незаграждении уст вола молотящего означает ни что иное, как то, что трудящиеся учители должны получать вознаграждение».

Новые доводы относительно права на вознаграждение за труд апостольского учительства основываются на мысли о высоком достоинстве оного, на постановлении ветхозаветного закона и, наконец, на явном повелении Господа, сказавшего, что делатель достоин мзды своея (Мф. 10:10; Лук. 10:7). Но все эти доводы заканчиваются тем, что Апостол, несмотря на столь великое множество оснований для его права жить на счет Коринфян, однако не пользовался этим правом, дабы, как говорить И. Златоуст, «не причинить ни малейшего замедления и остановки в распространении слова». Достойно замечания еще то, что Апостол не пользовался содержанием от Коринфян, несмотря на свое скудное состояние (См. 4:11; Ср. 2Кор. 11:8). Хотя это воздержание Апостола обусловливалось местными обстоятельствами, а именно тем, что в Коринфе, как и во всей Греции, вообще почти все учители жили на счет своих учеников, причем иные как бы порабощали их, но у апостола Павла были и особенные основания к этому воздержанию, к которому не все обязываются, как видно из наставлений Спасителя Его ученикам.

Разъясняя, в чем и как может быть сделано препятствие распространению проповеди, в случае принятия им вознаграждения от Коринфян, Апостол указывает на возможность нареканий, могущих ронять его святое апостольское достоинство. Нарекание это могло выражаться уже в одном сопоставлении Апостола на ряду с прочими учителями, которые обыкновенно учили Коринфян для снискания себе жизненных средств. Резко отстраняя возможность такого унизительного взгляда на проповедников Христианства, равносильного обречению их на смерть, Апостол как бы опасается противного, а именно: не подумал бы кто-либо, что он слишком заботится о награде себе, и говорит: аще благовествую, несть ми похвалы... Но, чтобы с другой сторон, не подумал кто, что он вообще не заслуживает почтения, он опять указывает па безмездность своего благовестия и рабскую покорность воле Божией, по которой он совершал это дело как долг, обязанность; а не по личному произволению возвещал нравившееся ему учение, как делали Платоники, Циники, Стоики и другие философы, учившие во свое имя. Изъясняя это, святой И. Златоуст восклицает: «что может сравниться с проповеданием? Оно уподобляет (благовестников) Ангелам. И однако, так как оно для них есть обязанность и долг, а безвозмездное проповедание есть дело добровольного усердия, то в этом отношении последнее больше первого».

По замечанию блаж. Феодорита, «обо всем этом распространился Апостол, пытаясь и Коринфян, которые худо пользовались знанием, небоязненно ели идоложертвенное, – заставить отказаться от худого права»..., как сделал сам он, напр., чрез безмездное учительство, предпринятое им в виду бо́льшего успеха проповеди и большей пользы слышащих.

И от многого другого отказался Апостол ради спасения обращаемых, или иначе говоря, он поработил себя всем своим слушателям, чтобы так или иначе всех привлечь ко Христу. По слову св. И. Златоустого, ап. Павел говорит как бы так: «я не только не брал и не пользовался своим правом, но еще подвергал себя рабству, и рабству разнообразному и всестороннему»... «Видишь ли величайшее снисхождение, как он, будучи под законом Христовым и соблюдая высочайший закон, был для неимеющих закона (язычников) как без закона, для Иудеев, как Иудей, являясь в том и другом отношении совершеннее и выше всех? Так поступай и ты: не думай, что ты падаешь, если, будучи высоким, делаешь для брата что-либо уничиженное. Это не значит падать, а снисходить, ибо кто падает, тот лежит и сам едва может встать; а кто снисходит, тот и восстанет с великим приобретением, подобно как Павел снисходит один, а восставал со всею вселенною... Он как врач, как учитель, как отец снисходят – первый к больному, второй к ученику и третий к сыну для пользы их, а не для вреда; так и Павел».

Делая приложение вышеизложенного к Коринфянам, Апостол научит их твердо помнить ту конечную цель, к которой они должны стремиться. Но подобно тому как стремящиеся к цели своей участники на разного рода ристалищах, которыми так славен был Коринф, подвергают себя воздержанию для легкости бега; так и Христиане, спешащие получить венец правды в жизни вечной, должны быть воздержны, каковым и был ап. Павел, возбуждавший и других к скорому и удобнейшему прохождению христианской арены жизни и сам текший по ней с надеждою на успех только при воздержании вообще и порабощении тела духу в частности, иначе все пропадет, как пропадает труд невоздержного участника боя, не умеющего наносить врагу метких ударов и часто бьющего не врага, а воздух. Не так поступает боец, тщательно приготовившийся к борьбе и знающий способы и средства наносить врагу меткие и страшные для него удары. Такой несомненно победит врага. Так побеждают врагов спасения христианские подвижники, воздерживающиеся от всего препятствующего успеху борьбы с плотию, миром и диаволом. Св. И. Златоуст спрашивает: «что значит: от всех воздержится? И отвечает: «т. е. не так, что от одного воздерживается, а в другом грешит, но воздерживается и от чревоугодия, и от сладострастия, и от пьянства, и от всех вообще страстей... Воздерживаясь совершенно от всего, они (участники ристалищ) занимались только своим подвигом... Так бывает при внешних подвигах, то тем более должно быть здесь, где больше щедрости... и самые награды гораздо выше подвигов». Обращая потом внимание на слова Апостола: умерщвляю тело мое и порабощаю..., он представляет Апостола говорящим так: «все терплю; но кроме того принимаю на себя и тот великий труд, чтобы жить воздержно... Не думайте, что я успеваю в этом без труда; нет, это для меня подвиг, воздержание и борьба с природою, которая непрестанно восстает и домогается свободы, но я не уступаю, а укрощаю и подчиняю ее с великими усилиями... (Но сказал: уничтожаю, или мучу, потому что плоть не есть враг, но умерщвляю (наношу удары) и порабощаю, что свойственно господину, а не врагу, учителю, а не злодею, пестуну, а не противнику)». Не думайте будто для вашего спасения достаточно того, что вы уверовали: если мне, который проповедовал, учил, обратил тысячи людей, недостаточно этого для спасения, когда сам себя не буду вести безукоризненно, то тем более вам».

Переходя опять к порицанию образа действий, несовместимого с добродетелью воздержания, а именно – к порицанию употребления пищи идоложертвенной, ап. Павел прежде всего указывает на страшный пример наказания Евреев за участие в идолослужении, а потом выясняет, что все идоложертвенное есть бесовское, из чего Христиане должны ясно видеть, сколько небезразличное дело – вкушение идоложертвенного.

Пример Евреев Апостол приводит потому, что «бывшее с ними, по слову блаж. Феодорита, есть образ совершающегося у нас. Ибо море уподоблялось купели, облако – благодати Духа, Моисей – иерею, жезл – кресту, перешедший море Израиль – крещаемым, а преследующие Египтяне представляли собою образ демонов, сам же Фараон служил изображением диавола... Манна прообразовала Тело Господа, а вода Кровь Господа, из ребра Коего источилась кровь и вода». Изъясняя, как Евреи крестились в Моисея, св. И. Златоуст говорит: «так как Апостол желает сблизить прообраз с истиною, то называет и прообраз именем истины», т. е. говорит: в Моисея, а разуметь под сим надо не его, а Господа, как ниже говорит: пили от духовного камня, камень же бе Христос» (Феофан). «Не камень по естеству своему источил воду, иначе он источал бы ее и прежде, но все это делал некоторый другой, духовной камень, т. е. Христос, Который постоянно сопутствовал им и творил все чудеса; потому и говорит: последующего)... И таким образом сближает прообраз с истиною» (Златоуст).

Несмотря па множество милостей и даров Божиих Евреям, они однако были наказаны, когда уклонились от Бога и увлеклись низкими похотями чревоугодия, сластолюбия и т. под. Не тем ли более наказаны будут Христиане, отвращающиеся от Христа чрез участие во вкушении идоложертвенного? Но словам преосв. Феофана, в примере Евреев «Апостол указывает причину, влекшую Коринфских умников к трапезам из идольских жертв... Он дает им намек войти в себя и посмотреть, точно ли высшие взгляды мирят их с жертвенным мясом, а не чревоугодие? Так же весьма часто и у нас многие прикрываются мнимо высшими взглядами при нарушении разных уставов церкви, а между тем по большей части делают это по любви к разного рода низким удовольствиям. Так и богоотступники Евреи, сливши тельца и принесши ему жертву, наелись, напились, стали петь песни и всячески веселиться (Исх. 32:6). Но к Коринфянам особенно мог подходить другой пример, указанный Апостолом, так как в Коринфе процветало идолослужение, соединенное с развратом, в какой впали Евреи, когда они приносили жертву Ваалу (Чис. 25). Выводя из всех примеров общее заключение, св. И. Златоуст говорит: «нужно не только страдать, но и переносить все случающееся мужественно и с полным удовольствием, а если сего не будет, то наказание постигнет ропщущих», как оно постигло Корея, Дафана и Авирона, пожранных землею (Чис. 16) и другими Божественными наказаниями. Страшны были наказания Евреев, служащие наставлением для Христиан, так как в них сосредоточивается вся цель домостроительства Божия о спасении людей; но еще ужаснее будут наказания отступников от Христа, ибо они будут без конца, (так как вместе с наказанием их кончится и век этой жизни и настанет жизнь вечная).

Убеждая Коринфян твердо и неуклонно пребывать в вере христианской, Апостол опять напоминает им страшные примеры грешников Евреев, часто сражаемых смертию, а также и мнимо сильных борцов, самонадеянно выступавших на борьбу, без должных предосторожностей! Такими мнимо могучими борцами были те из Коринфских Христиан, которые дозволяли себе участие во вкушении идоложертвенного, не видя в этом никакого вражеского действия, а между тем, как намекал Апостол раньше, и как он раскрыл далее, участие во вкушении идоложертвенного равносильно участию в идолослужении, а оно есть служение бесам. Но диавол и его споспешники – бесы не сами непосредственно действовали на слабых Христиан, но чрез язычников родных и знакомых, которые привлекали Христиан ко вкушению идоложертвенного, то ласками, то насмешками; вот почему Апостол и говорит, что их постигло искушение только от людей, человеческое, а не диавольское, о котором предсказывал еще Апостолам Сам Иисус Христос (Лк. 22:31). Это сильнейшее искушение Христиан настало после, когда открылись всеобщие на них гонения. Чтобы не устрашить Коринфян представлением этих гонений, Апостол утешает их надеждою на помощь Божию, которая впрочем, по замечанию св. И. Златоуста, всегда необходима, ибо «не только искушений превышающих силы наши, но и человеческих мы не можем переносить без помощи свыше». Что же делать? То же, что делает человек, не чувствующий силы противостать врагу. Он убегает от него. Так и первенствующие Христиане должны были убегать от всего относившегося до идолослужения, как дела в высшей степени пагубного, как опасных сетей диавола.

Апостол не вдруг раскрыл всю адскую бездну зла, заключающегося в идолослужении, как учреждении бесовском. И теперь, раскрывая весь ужасный смысл участия во вкушении идоложертвенного, он не прямо выражает его, но возбуждает духовный смысл Христиан и постепенно приводит их к сознанию участия в нем диавола, чрез сопоставление идольских жертв с Тайною жертвою Тела и Крови Господней и с жертвами, приносившимися истинному Богу Израилем. Как Христиане, приобщаясь хлеба и вина, священно-таинственно принимают Тело и Кровь Христа и входят в общение с Ним, а вместе и во взаимное общение, и как входили в духовное общение все участники во вкушении ветхозаветных жертв: так несомненно входят в общение и участники жертв идольских. Но во имя кого бывает это общение? По мнению язычников, во имя богов, а по сознанию Христиан, не во имя Божие, следовательно во имя противника Его, а высший противник Божий диавол. Следовательно, кто служит многим богам, тот служит бесам, или вообще диаволам. Но Апостол это умозаключение высказывает положительнее, так как он сначала утверждает, что язычники бесам жрут, а потом уже прибавляет: а не Богови. Таким образом, мысль о идолослужении, как служении бесам, не есть только умозаключение, но откровенная истина, проливающая великий свет на всю жалкую историю языческих суеверий и жертвоприношений, состоявших часто из человеческих жертв: невинных детей и избранных юношей и дев. Поистине это было демонское внушение!

Кратко и так сказать мимоходом говоря о Таинстве Причащения, Апостол однако не преминул сказать о его глубочайшем смысле и значении, по которому оно существенно отличается от всех жертвоприношений. Назвав его Евхаристиею, он показал, что здесь чрез священное благословение бывает таинственное пресуществление хлеба в Тело Господне и вина в Кровь, почему причащающиеся входят в теснейшее единение с Господом и сами составляют из себя единое тело церкви, глава коего есть Христос. И все это представляется как истина всем Христианам известная, как дело общепринятое. Отмечая мысль Апостола о единении Христиан, святой И. Златоуст говорит: «как хлеб, составляемый из многих зерен, делается единым, так что хотя в нем есть зерна, но их не видно, и различие их неприметно, по причине их соединения: так и мы соединяемся друг с другом и со Христом. Ибо мы питаемся одним и тем же Телом... дабы отложив прежнюю мертвенную плоть, мы утотовились, посредством этой трапезы, в жизнь бессмертную» (Злат. на 1-е посл. к Коринф. изд. Петерб. Дух. Академии, часть 2, стран. 31).

По-видимому между прежде сказанным учением об идолах и о жертвах им и настоящим взглядом Апостола есть некоторое различие, но на самом деле этого нет.

Святой И. Златоуст так представляет Апостола говорящим в данном месте: «отклоняю вас от идолов не потому, чтобы они могли причинить какой-либо вред, или имели какую-нибудь силу, они ничто; но хочу, чтобы вы презирали их... Жертвы приносятся не твоему Господу. Зане яже жрут язы́цы, бесам жрут, а не Богови. Не обращайся же к тому, что противно Богу... Цель приносящих жертвы и свойства лиц приемлющих оные (т. е. бесов) делают предлагаемое нечистым... Не хочу, чтобы вы имели какое-нибудь общение с нечистыми силами».

Показавши затем нравственную невозможность общения Христиан с идолослужением, Апостол устрашает дерзких страхом ревности Божией о своей славе, которую Он не дает никому; а того, кто возбудит эту ревность своею изменою, того Он сокрушит, как были сокрушены те, коих подобным образом предостерегал от измены пророк Моисей (Втор. 32:21). «Начав с меньшего (рассуждения), Апостол дошел до самого главного (низложения гордости). Последнее могло быть принято скорее, после того, как душа слушателей смягчилась прежними доводами» (Златоуст).

Вполне избежать употребления идоложертвенного в то время было невозможно, поэтому Апостол предлагает некоторые частные указания, предваряя их некоторыми общими правилами, а именно, что во всем нужно искать пользы и притом преимущественно не своей личной пользы, а ближнего.

По изъяснению блаж. Феофилакта, Апостол как бы говорит (Христианам) так: «не на одно то смотри, что ты вкушаешь с чистою совестию, но и на то особенно, назидает ли это ближнего твоего»... Но этого назидания нельзя было ожидать от вкушения идоложертвенного в публичных местах, а потому можно сказать, что Апостол положительно запрещает вкушать идоложертвенное в капищах.

Другого рода дело – вкушение на дому всего продаваемого на рынке, хотя бы здесь случилось что-либо идоложертвенное. Здесь может быть вкушаемо все, без опасения, в силу того нравственно-религиозного сознания (совести), что все принадлежит Богу и, как Его дар, может служить на пользу людям. Таким же сознанием можно руководствоваться и находясь за трапезою неверующих. Но когда здесь кто-либо укажет на что-нибудь, как на идоложертвенное, тогда нужно устраниться от вкушения, не вследствие изменения убеждения относительно принадлежности всего Богу, но чтобы немощному Христианину не послужить худым примером, а язычнику не подать повода худо подумать о христианских убеждениях и правилах и тем не унизить высокого достоинства Христианства вообще. Святой И. Златоуст, как бы приводя все сии мысли Апостола к подобающему заключению, толкует: «что значат слова: почто хулу приемлю, о нем же аз благодарю? Я, говорит, благодарю Бога, что Он столько возвеличил меня и поставил столько выше иудейского унижения (ибо у них: не коснися и проч.), что ничто не может вредить мне; язычники, не зная моего любомудрия, будут подозревать противное и скажут: Христиане желают нашего: они лицемерны, хулят бесов и отвращаются от них, а к трапезам их стекаются; что может быть неразумнее этого?... Итак, не принимай пищи, когда тебе скажут, что она идоложертвенная. Христос даровал тебе благодать, столько возвеличил тебя и поставил выше всякого вреда не для того, чтобы подавать повод к худой молве о тебе, и не для того, чтобы теми самыми преимуществами, за которые ты благодаришь, столько оскорблять других, что они могут хулить».

В качестве другого более высокого руководственного правила Апостол предписывает во всем поступать так, чтобы все действия направлялись к славе Божией. Это правило было указано Самим И. Христом (Мф. 5:16). В нем указывается возможность к устранению всех возможных нарушений достоинства Христиан, при сношении их с неверующими, а вместе с тем внушается и то, как они могут благотворно действовать на всех, когда все будут устремлять к высшей цели, – а именно к славе Божией.

«Прекрасно Апостол все это, – и сидеть, и ходить, и беседовать, и наставлять, – совокупляет во едино, чтобы во всем поставить для себя одну цель – Божию славу» (Феодорит).

На личный свой пример Апостол указывает уже вторично, конечно, для того, чтобы живее воздействовать на решимость Коринфян действовать в сношениях с неверующими не по эгоистическим взглядам и желаниям, но по общехристианским началам и стремлениям, направляемым к сохранению единства и возвышению церкви. Но чтобы кто не подумал, что Апостол пример свой выставляет, как самостоятельный, на подобие того, как делали это языческие учителя (философы), он возводит Коринфян к наивысшему образцу для всех – Христу, Который, как замечает блаж. Феодорит, «иначе беседовал с Иудеями, а иначе с Апостолами, иное предлагал совершенным, а иное несовершенным». Так, подобно своему Небесному Учителю, руководствовал своих пасомых и ап. Павел. И многие внимательно слушали его, в точности исполняли его наставления и вообще твердо помнили преподанное им его примером и наставлениями, что и подало ему повод к похвале их. Но не все и во всем умели выражать общие христианские взгляды в частных действиях обыденной жизни и даже в чисто христианских установлениях. Вот почему, кротко воздав хвалу исправным, Апостол вскоре обращается пространно с обличением к нарушителям разных порядков (а именно: относительно покровения головы и благоповедения на вечери любви).

По-видимому очень неважным нарушением естественного порядка было то, что некоторые из Коринфских Христиан, подражая язычникам, отращали длинные волосы, а жены – ходили с непокрытою головою. Но Апостол, смотря на это с строго христианской точки зрения, учит, что нарушать естественные и установившиеся порядки, служащие выражением естественной благопристойности, не только не полезно, но и вредно. По обычаю, Апостол выводит частную мысль об отдельном виде христианского поведения мужчин и женщин из основного их отношения, определяемого сравнительным отношением Бога Отца ко Христу, Который есть глава мужу, служащему главою жене. Здесь, как говорит наш толковник (пр. Феофан), «твердое начало для рассуждения выставляется в лествице подчинения, какая устрояется во Христе Иисусе, по домостроительству спасения». Здесь муж берется как глава и представитель семейства... Не присвоили ль жены в Коринфе себе равенства с мужами и во всех отношениях, зная, что во Христе Иисусе несть мужский пол ни женский?... Апостол ставит их в свой чин. И крещены вы одинаково, и дар Святого Духа в миропомазании получили одинаково... и наследие царства обетовано вам одинаково; но при всем том не забывайте, что глава жене муж... Во Христе Иисусе обычная подчиненность жены к мужу не нарушается». «Излагая эту лествицу подчинения, он не определяет, но только наводит на мысль о подчинении жены мужу с христианской точки зрения». «Если во всей этой речи мы примем слово: глава, в одном и том же смысле, то жена будет ниже мужа столько, сколько муж ниже Бога-Слова. А это кто может допустить?» говорит святой И. Златоуст.

Указывая частные основания неблагопристойности смешения полов даже по внешнему виду, Апостол говорит, что как мужу неприлично во время молитвы быть с покрытою головою, так жене срамно – быть с непокрытою, потому что это все равно, что быть остриженной или обритой, так как, по изъяснению святого И. Златоуста, «жена, имея обнаженную голову, произволением своим, отвергла и естественное покрывало (волосы); если же она не лишена волос, то это дело природы, а не ее; следовательно, как обритая имеет обнаженную голову, так и она. Для того Бог и повелел природе прикрывать голову волосами, чтобы жена научившись от природы и сама покрывалась». В другом же месте он говорит: «мужу и жене надо много знаков, одному власти, а другой подчиненности, между прочим и тот, чтобы жена покрывалась, а муж был с обнаженною головою. Если же таковы знаки, то оба они погрешают, если нарушают благочиние и заповедь Божию, если преступают собственные пределы, муж ниспадая до унижения жены, а жена возвышаясь своим внешним видом пред мужем». Что особенно делало неприятным в Коринфе нарушение этого естественного порядка, так это – то, что некоторые лица позволяли себе эти нарушения общепринятых приличий порядочности и скромности в самые святейшие минуты молитвы и вдохновенных назиданий, которых в первенствующей церкви сподоблялись, как мужи, так и жены, как это было напр. с дочерьми ап. Филиппа и другими, во исполнение слов пророка Иоиля: прорекут сынове ваши и дщери ваши видения увидят (Иоил.2:28).

Второе основание неприличия превратного отношения мужа и жены к покровению головы заключается в зависимости жены от мужа, установленной Богом. Сначала создан был по образу Божию муж, потом как бы по его образу создана жена, которая по сему есть облик мужа, как он отображение славы Божией. Жене повелено быть в подчинении у мужа и печатию этого ее отношения служит покрывало. По замечанию святого И. Златоуста, муж не должен покрываться не только потому, что имеет главою своею Христа, но и потому, что имеет власть над женою. Когда же власть имеющий приходит к царю, то он должен иметь на себе знак своей власти... То же самое должно сказать и о жене: и для нее бесчестно не иметь знаков своей подчиненности». И по порядку творения мужу принадлежит первенство, а также потому, что жена сотворена в силу потребности для мужа быть в обществе с подобным себе человеком.

Наконец, так как некоторые жены снимали покрывала с голов своих не по желанию только сравняться с мужчинами, но по некоторым другим, еще менее извинительным причинам, то Апостол возбуждает в них прирожденное женщинам чувство стыдливости чрез напоминание об Ангелах, всегда предстоящих нам и в то же время близких к Богу, чтобы постоянно свидетельствовать о нескромности помышлений наших.

Особенно часто общепринятый порядок нарушался женщинами; потому-то Апостол им преимущественно и преподает свои наставления и их наиболее смиряет. Но чтобы кто не имел в его словах основания к унижению женщин пред мужчинами, он говорит о великой важности жен, заключающейся в равенстве их пред Богом и в том, что все мужи (кроме первого) произошли от жены, как все от Бога. В заключение Апостол обращается к общему смыслу всех и говорит, что порядок, устанавливаемый им, не только естественный и необходимый по природе, но и общепринятый во всей Церкви Божией, а потому спорить против него невозможно. «Если тогда противоречили этому закону, то теперь приняла и сохраняет его вся вселенная», говорит святой И. Златоуст. Таким образом, вселенское распространение христианских обычаев есть одно из самых важнейших доказательств необходимости соблюдения этого рода обычаев. Вот почему еще издревле все скромные жены считали и считают необходимым покрывать голову свою в присутствии мужчин. Только ложная свобода приводит некоторых к обычаю противному сему и весьма пагубному, ибо «враг иногда чрез одно лице наделает зла целым сотням» (Феофан).

От собраний для вкушения идоложертвенного, Апостол в своей речи перешел теперь к христианским церковным собраниям, и от одного непорядка, замеченного здесь, переходит к другому, бывшему у Коринфян, при участии за священною христианскою трапезою, которая в Коринфе, как и во всех первенствующих церквах, бывала после совершения Евхаристии за Литургиею, по примеру иерусалимской церкви, где этому так много способствовало то, что у всех Христиан там было все общее (Деян. 2:44–46). Прежде всего Апостол отмечает дух разделения, неуместно вносимый Коринфскими Христианами в их церковные собрания... Чтобы сильнее воздействовать против этого коренного нарушения характера вечери любви, Апостол называет эти разделения ересями, выражая этим словом не разномыслие в догматах (что принято теперь разуметь под ересью), но разделения относительно столов (блаж. Феофилакт). Впрочем, если понимать мысль Апостола о неизбежности разделений (ересей) и шире, то и в таком случае она была глубоко-трогательною, так как ею вносился дух мира в среду разделявшихся, по каким бы то ни было причинам, ибо всякие разделения, кроме вреда, могут приносить и пользу, как напр., в данном случае ту, что оставшиеся верными духу христианского общения – оказались испытанными в своей твердой преданности правилам веры, потому что при этих разделениях на партии и даже мелкие кружки семейные, или сословные, – им мог быть дан урок терпения, и – случай к их доброму влиянию. Еще большее действие может производит ересь в собственном смысле. Но это не значит, чтобы Апостол появление ересей считал нужным. Он говорит только о неизбежности разделений и указывает благоприятный выход из него: быть более искусным, очищенным, как очищается сребро и золото в своих горнилах искушения (1Пет. 1:7). Так представляет неизбежным появление соблазнов и Сам Иисус Христос, но вместе с тем угрожает страшным горем соблазнителям (Мф. 18:7–8).

Далее, Апостол обличает недостаток в Коринфянах сознания существенного характера вечери, как трапезы не обычной – домашней, а Господней, совершавшейся в храме Божием, на подобие того, как Евреи вкушали остатки от жертвоприношений при скинии и храме, причем за этою трапезою никто не мог участвовать из неверующих. И время вечери любви, после причащения Святых Таин, также делало эту вечерю – святою трапезою Господнею, как бы продолжением тайной вечери, подобно тому как еврейская пасхальная трапеза продолжалась и после вкушения пасхального агнца, прообразовавшего Агнца – Христа. Из понятия о вечери любви, как трапезе Господней, прежде всего вытекает та мысль, что все принесенное для нее принадлежит уже не принесшим, а Господу, поэтому и распоряжаться этим должны лица от Господа поставленные. Коринфяне же не переставали считать принесенное своим и стремились потреблять все только сами, от чего одни (бы) пресыщались и упивались, а другим (бедным) не доставалось ничего. Кроме общей непорядочности и греховности, здесь еще являлось нерадение о храме, а также и презрение к бедным. Очевидно, все это не могло быть оставлено без сильных обличений; но Апостол видимо щадит виновников, павших вероятно так по неосмотрительности и недоразумению, а потому он и довольствуется тем, что поставил им на вид все их неблагопристойности. «Он уже сильно тронул их, доказав важность вины их, и как превосходнейший врач употребляет врачевство, соответственное ранам... С другой стороны, он преимущественно старался сделать их кроткими к бедным, посему и сам беседует с ними кротко» (Св. Златоуст).

Возвышая Коринфян до полного понимания значения вечери любви, он говорит им о таинстве Тела и Крови Господней, совершение которого предваряло сии вечери, и преподает при этом многие истины веры и упования христианского, указуя предварительно на образ божественного установления таинства. Этот образ указывается Апостолом одинаково с евангелистами (Ср. Мф. 27, Мк. 14, Лк. 22, Ин. 13), причем ап. Павел как бы объединяет сказания их. Но он еще сообщает, что ему было о сем особое сказание от Господа. Вот почему как в Литургии Святого Василия Великого, так и в Литургии И. Златоуста образ установления Таинства Причащения воспроизводится почти с буквальною точностию изображения его, сделанного здесь ап. Павлом.

Вместе с воспроизведением образа установления Таинства, воспроизводятся и все почти те глубокие истины веры и упования, которые открыты были тогда к словах Господа.

Как на существенную из сих истин толковники в особенности обращают здесь внимание на то, что таинство Тела и Крови Господней было живым выражением Нового Завета, который также, как прежний Завет, заключался чрез пролитие крови (Исх. 24:8) и должен состоять в верности Христу до готовности пролить за Него кровь свою, особенно же тогда, когда это необходимо сделать для воспоминания о том, как Он пролил Свою кровь для избавления нас от рабства миру, греху и диаволу и приведения нас к Богу Отцу.

Выводя отсюда то назидание, какое хотел сделать Коринфянам ап. Павел, святой И. Златоуст представляет его говорящим как бы так: «если ты приступаешь (к таинству) для благодарения (Евхаристии), то не делай ничего недостойного благодарения, не посрамляй брата своего, не презирай алчущего; не упивайся, не оскорбляй церкви... Христос преподал вечерю равно всем... Хлеб был преломлен равно за всех, и соделался Телом равно за всех. Сие творите в Мое воспоминание. А ты что делаешь? Совершаешь воспоминание о Христе, и презираешь бедных и не трепещешь? Когда ты совершаешь воспоминание по умершем сыне, или брате, то совесть замучила бы тебя, если бы ты не исполнил обычая и не пригласил бедных, а совершая воспоминание о своем Господе, ты не хочешь даже поделиться трапезою». А наш толковник обращает при сем внимание на то, что воспоминание о животворящей смерти Господней бывает именно чрез причащение Тела и Крови и потом восклицает: скак преступно непричащение! Как не извинительно нечастое причащение... Христиане (как бы) хотят заглушить весть о смерти Господа» (пр. Феофан).

О достойном приступании к таинству Тела и Крови Господней Апостол говорит, имея ту же общую цель – упорядочение церковно-богослужебной жизни и отклонение Христиан от неблагопристойностей. Вот почему святой И. Златоуст, изъяснивши повинность недостойно причащающихся пред Телом и Кровию Господа, в том смысле, что они как бы закаляют Его и проливают кровь его, он прибавляет: «как тогда пронзавшие Господа пронзали не для того, чтобы пить, но чтобы пролить кровь Его; так поступает и тот, кто приобщается недостойно... И подлинно, не недостойно ли приступает тот, кто презирает алчущего и посрамляет его...» «Скушав за обедом что-нибудь приятное, ты остерегаешься, чтобы дурным кушаньем не испортить прежнего; а приняв Духа предаемся удовольствиям... Должно быть воздержным и до причащения и после... Главное же благо в том, чтобы приступать к тайнам с чистою совестию. Не довольствуясь сказанным прежде, он присовокупляет: да искушает себе человек, как он говорит и во 2 послании: себе искушайте (2Кор. 13:5). Если мы не приступаем к чувственной трапезе, страдая горячкою и приливом дурных соков, дабы не подвергнуться смерти, то тем более нам не должно касаться этой трапезы с порочными пожеланиями, которые хуже горячки». Эти слова служат прекрасным объяснением того, как вкушающие тайны, без понимания силы их, сами подвергают себя осуждению на смерть, которая, конечно, постигает не всех одинаково скоро; но во всяком случае недостойное причащение не может остаться без воздаяния, которое в Коринфе совершалось даже с очевидною ясностию в болезнях многих и в смерти некоторых. Но чтобы Христиане не вывели отсюда каких-либо совершенно превратных заключений, Апостол указывает средство к избежанию суда, а именно сознание своего ничтожества пред Богом и опасение прогневать чем-либо таким, что может нас сделать недостойными Его священнотайной вечери. Наконец, если и постигнут нас наказания, то мы не должны отчаиваться, так как наказания эти суть вразумления, посредством коих Бог хочет отвлечь нас от дел ведущих к осуждению на вечную муку, вместе с не познавшим Господа миром, страстями коего увлекались Коринфские Христиане, как ходившие на вкушение идоложертвенного, так и те, кои с жадностию вкушали свои приношения на вечери любви.

Научая, как должно вести себя на вечерях любви, Апостол прежде всего советует Коринфянам иметь терпение во вкушении, ожидая пока будут иметь возможность разделять трапезу бедняки; далее научает есть без жадности, не для простого насыщения, или даже утоления голода, но с сознанием христианского священного значения сей трапезы, как духовного общения с братиями. Посему, кто просто хочет есть, тот может сделать это дома, не нарушая святости храма Божия и всего того, что в нем постепенно установлено в благоприличном порядке Апостолами, не столько впрочем письменно, сколько чрез беседу и устные наставления.

О чрезвычайных дарах благодатных ап. Павел пишет потому, что эти дары в Коринфе даны были во множестве, особенно дар языков, который так высоко ценили Греки вообще, а Коринфяне в частности. Некоторые дарами этими превозносились, иные спорили о превосходстве их, другие неправильно пользовались ими. Желая устранить все это, Апостол и пишет подробно о духовных дарах, выясняя их смысл, показывая их источник, цель, достоинство и проч.

Показывая необходимость духовных даров, Апостол обращает внимание Христиан на бессловесность идолов, к которым язычники стекаются тоже как бессловесные. Идолы – сребро, злато. Уста имут и не глаголят... говорил еще древний пророк (Пс. 113:13). В Христианстве же не только Бог есть Бог живой и Его Апостолы благоглаголивые проповедники, но и все верующие в разной мере обладают разными духовными дарованиями, из коих дар языков было особенно частым. Были и у язычников прорицалища, но прорицания их не имели духовного характера и определенного содержания. Вдохновенные же христианские пророки и благовестники говорят не иначе, как по внушению Духа Божия и существенным признаком их речи служит то, что они говорят в честь и славу Иисуса Христа, так что, если кто выступает с проповедию, как обладающий духовным даром, и говорив что-либо против Христа Спасителя, то это вернейший признак лживости этого дара. Таким образом, Апостол внушает Христианам смотреть на духовные дары, как на знамения истины Христианства. Блаженный Феодорит говорит: «когда большая часть людей была порабощена демонской прелести, невозможно было бы сим невежественным и живущим в нищете людям так легко уверовать и дознать истину, если бы не открывалась явственно божественная благодать и не представляла чудес, как бы в поручительство за истину веры». А святой И. Златоуст обращает при сем внимание на ясно указываемую Апостолом разность пророков от прорицателей и говорит: «в капищах идольских, когда кто бывал одержим нечистым духом и прорицал, то как бы ведомый и связанный был увлекаем духом и нисколько не сознавал того, что говорил. Прорицателю свойственно быть в исступлении, терпеть принуждение и насилие, увлекаться и неистовствовать, как бесноватому. А пророк не таков, но он говорить все с трезвою душою и здравым рассудком, зная: что он говорит... Намекая на все это и тому подобное, Павел сказал: ведомы ведостеся». Другой признак истинности или лживости прорицателя есть исповедание Господа Иисуса Христа, или хула на Него. Во многих случаях одержимые духом искусительным лжепророки могли исповедать Господа Иисуса, а еще чаще они обличали бесовский характер своих чудес – хулою на Него.

Говоря о различии духовных даров, Апостол прежде всего указывает основание сего различия в различии церковных потребностей, для удовлетворения которых они открываются, а потом показывает, что это различие объединяется в Едином источнике этих дарований – Святом Духе, а также в единстве тела церкви, по отношению к которой все различные носители даров тоже, что в теле разные его органы, все составляющие собою целое тело и все с разной стороны служащие на общую пользу всего тела. По слову святого И. Златоуста, «Апостол прежде всего вразумляет здесь того, кто получил меньший дар и потому скорбит». Имея это в виду, он представляет Апостола умозаключающим следующим образом: «итак, если один есть даровавший, и данное тебе есть дар, и явление Духа может быть от Него, и это наиболее полезно тебе, то не скорби как будто бы ты презрен. Не в безчестие тебе, не для унижения тебя пред другими Бог поступил так, но из снисхождения к тебе и желания тебе пользы».

Перечисление даров дается полное и совершается оно по сродству и различию их, чтобы показать их разнообразие и полноту. Первый дар, указываемый Апостолом, есть премудрость, т. е. возможно полное понимание Христианства, соединенное с способностию возвещать о нем для всех, второй – простое ведение, третий – вера, способная и горы переставлять (Мф. 17:20), четвертый – дар исцелять больных, пятый – сила не только врачевать и проявлять милость, но и совершать наказания (1Тим. 1:20), шестой – пророчество, седьмой – уменье различать истинных духоносцев от лживых и сила обличать последних, осьмой – дар говорить на разных языках и наконец девятый – способность изъяснять сказанное.

По слову блаж. Феодорита «эти различные дары, как различные потоки, но источник несомненно один», т. е. Святой Дух, Который разделяет их по мере сил носителей и по своему промышлению. Останавливаясь на этой последней мысли, святой И. Златоуст говорит: «как об Отце Сын говорит, что Он воскрешает мертвых и живит, равно и о Себе Самом, что Он их же хощет живит (Ин.5:21); так и Дух, здесь говорится, что Он вся действует: якоже хощет» (Ср. 1Кор. 2:11).

Глубоко верное и обстоятельное сравнение устройства церкви, вмещающей разнообразные дары, с телом, составленным из разных членов, – поучительно во многих отношениях.

Что не случайно и не напрасно берется Апостолом сравнение церкви с телом, он доказывает это тем, что все Христиане по вере во Единого Христа крестятся единым крещением, в котором всем подается одинаковая оправдывающая от грехов сила Духа Святого и все также одинаково получают, после крещения, дар Духа Святого – укрепляющий в жизни духовной (ст. 13), И различные чрезвычайные благодатные дары, подаваемые Духом Святым от Бога Отца, не нарушают этого единства, так как они все исходят из одного источника и сходятся в общей цели своего служения благу церкви Божией.

Достойно замечания, что сравнение членов церкви с членами тела проводится Апостолом всячески: и положительно (ст. 12, 18), и отрицательно (15–16), и посредством показания разумности, красоты и полезности доказываемого (22–26), и невозможности и даже нелепости противного (17, 19, 21).

Ближайшим образом его сравнение церкви с телом выражает ту мысль, что как члены тела, при их множестве, составляют одно, так и носители даров благодатных, как члены церкви Христовой должны составлять посредством любви единое целое, каждый служа общей жизни церкви своим даром. Второю существенною мыслию, вытекающею из сего сравнения, служит учение об одинаковой необходимости и равноценности всех даров для полноты жизни церкви, не смотря на кажущееся резкое различие их, соответственное различию членов тела, отправляющих свое частное, назначение и имеющих общее назначение – служить на пользу целого тела, особенно на пользу тех членов, которые кажутся почему-либо недостаточно обезопашенными или нарушающими достоинство всего тела вообще. Так и в церкви те носители благодатных даров, кои имеют их в меньшей мере, могут пользоваться попечением о них других носителей даров более высоких. Таким образом, как в нормальном теле не может возроптать никакой член на свое положение или состояние, но все спешат служить друг другу и всему телу, так должно быть общее довольство и взаимная помощь и в членах церкви вообще и в носителях различных благодатных даров духовных в частности. Наконец, как невозможно членам тела выдти из своего состояния и выполнить несвойственные им отправления или занимать другое место, потому что каждый член совершает свои отправления не по случайному положению своему, но по предусмотренному плану Премудрого Творца нашего: так необходимо должно и каждому члену церкви совершать свое дело, сообразное с дарованием, по вере во вседетельную и вседержительную Премудрость и благость Промыслителя Бога, Спасителя нашего Иисуса Христа и Совершителя Духа, Единого Виновника всех даров.

Как бы заключая мысль Апостола, блаж. Феодорит говорить: «итак, возлюби всякий дарованное; ибо если Бог разделил частям тела действующие силы, то не остающийся в положенных пределах прямо идет вопреки положившему сии пределы».– «Как восхотел высочайший художник, так и сделалось; ибо Он хочет так, как полезно. Если же не должно быть пытливым касательно членов в нашем теле, то тем более в церкви», говорит святой Иоанн Златоуст.

Делая применение предыдущего указания различных даров и учения о единстве источника и цели их, Апостол говорить, что Коринфяне, хотя и не составляют из себя всего тела Христова – всей вселенской церкви, однако и они представляют из себя тело (поместную церковь), имеющее все органы, и потом указывает девять родов различных церковных служений, соответствующих девяти вышеуказанным дарам. Носители этих служений во 1-х Апостолы, во 2-х пророки, в 3-х учители, далее чудотворцы вообще и целебники в частности, милостивые заступники, пастыри, говорящие на разных языках и (по некоторым текстам) толковники оных (по латинскому переводу Вульгаты – interpretationes sermonum). Некоторые из сих носителей благодатных даров были прямо поставленными на свое служение, как определенное и всем известное в церкви (Ср. Еф. 4:11), а потому Апостол прямо и называет носителей их; другие же служения были менее определенны и потому они различаются только по различию даров. Нельзя также не заметить, что здесь носители даров указываются по различению высоты их даров. И «так как, по слову св. Иоанна Златоуста, перечислением даров Апостол опять показал великое различие между ними и возбудил болезнь тех, которые получили меньшие дары, то наконец, после того как представил множество доказательств на то, что они не слишком унижены, обращается к ним с весьма сильным обличением и говорит: еда вcu Апостоли? и проч.». «По мысли, что имеющий большее часто не имеет того, что ты имеешь, хотя бы это было меньшее. Как не всем Бог даровал великие дары, так Он поступил и с меньшими, даровав не всем все. А сделал Он это для того, чтобы внушить великое согласие и любовь, дабы каждый, имея нужду в ближнем, теснее соединялся с ним».

Любовь – это не то что прочие дары, из которых одни даются тем, другие другим, а не все всем, но – это есть дар всеобщий». Это даже не дар в том смысле, как прочие дары, но необходимое условие к получению всех их. Это высшая христианская сила духа. Имеющий ее не может роптать на малость своих дарований и не будет завидовать другим. Имеющий любовь имеет возможность получить все высшие дары. Словом, любовь – это высший путь жизни, указываемый и восхваляемый Апостолом для всех Христиан, стремящихся к получению больших благодатных даров; так для христианской любви нет границ усовершимости. Что любовь именно такова – это Апостол обстоятельно раскрывает далее, а теперь только приглашает к достижению ее, и тем окончательно успокаивает недовольных меньшими дарами, так как открывает им свободный путь к достижению не только высших даров, но и полной совокупности христианского совершенства (Кол. 3:14).

Сказавши в конце предшествующей (12) главы, что кроме необычайных даров есть еще другие дары и притом высшие, ап. Павел здесь указывает такой высший дар в любви, служащей наивысшим средством или вернейшим и кратчайшим путем к царству Божию. Так как Коринфяне смотрели на все дары сравнительно, то и Апостол говорит о любви сравнительно. Прежде всего он сравнивает любовь с даром языков, который особенно ценили Греки, и вообще высоко смотрели на словесную речь. Смотря на язык, как на проявление звуков, Апостол сравнивает бессердечную речь с монотонным звоном меди и неопределенною трескотнею бубна, или трещотки. Попятно, что орудия таких звуков ничтожны. Но этого мало. И самые совершенные, самые духовные выражения мыслей, как напр. ангельские, и те не могут придать истинного достоинства бездушной речи. Следовательно, если бы кто, подобно прор. Исаии, Даниилу и другим, услышал то мысленное славословие, посредством которого песнословят Бога Ангелы и беседуют между собою, и сумел бы передать словом людей их красоту речей, но без всякого выражения любви, то и в таком случае дар этот был бы не высоким, сравнительно с даром любви, даром внутренно-духовной силы жизни, тогда как словесная передача мыслей есть дело внешнее. По замечанию св. Иоанна Златоуста, «Апостол, говоря о языке ангельском, не приписывает Ангелам тела, но выражает следующее: хотя я буду говорить так, как обыкновенно беседуют Ангелы между собою, без любви я ничто, и даже тягостен и несносен».

Не только дар языков, но и самые высокие дары не имеют значения без любви, как напр. дар предведения, дар прозорливости и широкого ведения всех возможных тайн природы и духовной жизни, дар крепкой веры, дар милосердия и даже дар полнейшего мужества, готового на все жертвы мученичества. Здесь мысль Апостола заключается не в том, что обладающие такими дарами не имеют близости к Богу, а в том, что можно иметь эти дары и не иметь любви; между тем недостаток любви лишает достоинства все эти дары, тогда как при ней они все получают великое достоинство. Отсюда понятно, что имеющие разные дары, но не имеющие любви совершенно напрасно тщеславятся ими, как бы по-видимому ни велико было внешнее значение проявления этих даров. Напр., о имеющих дар пророчества без любви еще Сам Иисус Христос сказал: мнози рекут Мне во он день: Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы, многи сотворихом? И тогда исповем им: яко николиже знах вас: отъидите от Мене делающие беззаконие (Мф. 7:22, 23). Как можно иметь мученическое мужество и быть чуждым любви, это показал Саприкий, непростивший друга своего Никифора пред самым мучением и отрекшийся от Христа в то время, когда преклонил голову на отсечение. Так же могут быть ничего незначущими для вечной жизни дела милосердия и нестяжательности и вообще самая по-видимому исправная жизнь, если нет в них любви. «Надлежит знать», говорит блаж. Феодорит, «что Праведный Судия взирает не только на праведное дело, но и на цель сего дела. Многие весьма многое делают ради славы человеческой».

Определивши значение любви сравнительно с благодатными дарами и проявлениями их, Апостол изображает самые проявления любви, причем указывает как отрицательные ее проявления, так и положительные. Первое свойство, которое должен иметь любящий, указывается в долготерпении, коим исчерпываются первые заповеди Спасителя, а именно: самоуничижение, смирение и кротость. По слову св. Иоанна Златоуста, долготерпение – корень всякого любомудрия; посему и Премудрый говорит: долготерпелив муж мног в разуме (Притч. 14:29). Далее указывается милосердие, т. е. сочувствие ко всем ближним и особенно страждущим, равно как и к счастливым, – без зависти и заботы о себе. К своему положению любовь относится основательно, делая добро степенно, без шуму, не паря высоко(не превозносясь) и не надмеваясь горделиво, напротив – считая все добрые дела свои ничтожными. Любовь по ее сущности, особенно ясно определенная возлюбленным учеником Иисуса Христа, Иоанном, еще не могла быть вполне доступна Коринфянам, как новоначальным христианам, поэтому ап. Павел по преимуществу изображает любовь, как отвержение всех страстей и отчасти как совокупность совершенств. Это и понятно. «Благо любви есть для нас чаемое благо, которое вселяется в нас только по изгнании всех страстей». Святой Исаак Сириянин любовь называет раем, который на острове среди моря. Туда еще плывем мы. Но, когда бы доплыть!

Далее Апостол говорит, что любовь не бесчинствует, т. е. во всем, что кажется бесчестным, поступает с высоким христианским достоинством, не гнушаясь ни чем из честного и святого, как бы оно ни казалось для других унизительным, ибо любовь ищет не своей славы, а того, к кому она относится. Но гнева, зла и неправды она не допускает до себя, хотя и сносит и даже прикрывает словом любви слабости и недостатки других, не разглашая о них.

Напротив же, ко всему доброму, истинному любовь относится с радостию, доверием, надеждою на успех добра, почему охотно переносит всякие неприятности и препятствия, какие бывают на пути. Высший образ такой любви представил в Себе Иисус Христос. И Апостолы, всю жизнь свою посвятившие возлюбившему их Христу, также были образцами такой любви. В частности такую любовь явил и Павел Апостол, так возлюбивший ближних, что готов был за них отказаться и от жизни вечной (Рим. 9:3).

Как бы снова возвращаясь к сравнительному определению значения любви, ап. Павел показывает ее преимущество пред другими в том, что она постоянна, вечна. Тогда как дары: пророчества, способности говорить на разных языках и познания потеряют свое значение в жизни будущей, так как там все сделается открытым; – любовь не только не потеряет своего значения, но напротив будет достигать высшего удовлетворения в Боге и во взаимной любви всех праведных. Относительно будущего Апостол не определяет много. Сего не определяет вполне даже и тайнозритель Иоанн Богослов, говорящий: не у явися что будем (1Ин. 3:2). Но ап. Павел, желая сделать для Коринфян вполне доступною мысль о видоизменении будущего познания нашего, приводит пример, в коем настоящее наше ведение сравнивается с младенческим, которое, как известно каждому по личному его опыту, далеко не таково, как то, которое бывает в зрелости. То же выражает Апостол и в сравнении познания предмета чрез отражение его в зеркале и чрез непосредственное воззрение на него. В зеркале всегда отражаются предметы только с одной стороны, тогда как при непосредственном взгляде можно видеть весь предмет. К сему еще Апостол присоединяет, что мы тогда все познаем, как и мы познаны. По изъяснению св. Иоанна Златоуста смысл сих слов не тот, будто мы познаем Его (Бога) так, как Он нас, но как Он Сам снисшел к нам ныне, так и мы достигнем до Него тогда, узнаем многое такое, что ныне сокровенно, и сподобимся блаженной беседы и премудрости».

Хотя в будущей жизни престанут вера и надежда, так как вера перейдет в созерцание, надежда в обладание уповаемым, только любовь останется любовию, однако Апостол не говорит об отмене веры и надежды, так как они, в сравнении с чрезвычайными дарами, более важны и необходимы. Без веры невозможно угодити Богу (Евр. 11:6); надеждою мы спасаемся (Рим. 8:24). Поэтому Апостол говорит только, что ныне пребывают вера, надежда и любовь. Апостол отдает предпочтение любви, как добродетели, совмещающей в себе и корень веры и плоды упования, но вместе с тем, ставя рядом веру и надежду, он показывает их великое достоинство, как вообще, так и по сравнению с другими дарами, чрезвычайными.

Показавши в 13-ой главе общее значение чрезвычайных даров, бывших в Коринфской церкви, ап. Павел теперь определяет сравнительное значение дара пророчества и дара языков и, указывая преимущества первого, научает, как должно пользоваться им, а также и даром языков. Вероятно, некоторые злоупотребляли даром языков, так высоко ценившимся у Еллинов.

В качестве основного руководства в употреблении даров. Апостол указывает на любовь, которая подскажет, что для членов церкви благопотребнее. Ревность христианская должна направлять все к тому, чтобы все духовное имело преимущество пред внешним. Из сего понятно, что дар языков, как чисто внешний дар, должен уступить первенствующее значение дару пророчества. Под пророчеством же Апостол разумеет не один только дар предсказывать будущее, но вообще дар говорить назидательно, «с откровением помыслов людских и обнаружением тайно совершающегося» (по Феодориту). Поэтому, с пророками могли сравниваться и имеющие дар языков, но только в том случае, когда они могли разъяснять сказанное на незнакомом языке (по Феодориту). Из сего видно, что иногда имевшие дар говорить на незнакомом языке и сами не вполне понимали то, что говорили. Однако, Апостол из-за этого не отвергает божественности сего дара, ибо и ослица некогда проглаголала человеческим языком. Тем более ценен дар Божий в устах человека, как глас чудной хвалы Богу; но со стороны общецерковной пользы несравненно важнее пророчество, всецело служащее к возбуждению веры, утешению, укреплению. «Видишь ли, говорит святой Иоанн Златоуст, с которой стороны Апостол доказывает превосходство этого дарования? Со стороны его общеполезности и везде он предпочитает то, что приносит пользу многим. А те, скажи мне, разве на людям говорили? Людям; но не в назидание, не в увещание, не в утешение. Иметь вдохновение одинаково свойственно обоим, и пророчествующему и говорящему языками; но первый, т. е. пророчествующий, имеет преимущество пред последним в том, что он еще полезен слушателям. Говорящих же языками не слышали и не понимали не имевшие сего дара».

Чтобы не огорчить кого-либо из числа злоупотреблявших даром языков, Апостол говорит, что было бы не хорошо, если бы например он сам пришел и стал говорить среди них на непонятном языке, чего конечно не могло быть и не было, как хорошо знали они. Далее Апостол, убеждая не злоупотреблять даром языков, показывает, что и бездушные предметы, служащие средствами для выражения человеческих мыслей и чувств, и те издают звуки понятные, напр. свирель, гусли, труба, а еще более человеческая гортань, выражающая в членораздельных звуках и словах бесконечное множество понятий. Как же органу Духа Божия, имеющему дар языков, не позаботиться об уменьи изъяснять произносимое ими, для более полной пользы церковной? Блаж. Феофилакт, останавливаясь на словах Апостола: аще не глаголю или в откровении, или в разуме, или в пророчествии, или в научении, так изъясняет эти апостольские указания на разные виды проповедания, бывшего в первенствующей церкви: «в откровении, т. е. то, что обычно говорить получающим откровения от Бога, куда относится и то, если в присутствии всех открываемы бывают помышления каждого; в разуме, т. е. то, что могут говорить имеющие ведение и излагающие слушающим тайны Божии; в пророчестве, т. е. сказывая то, что было, есть и будет: пророчество всеобъемлющее откровения; в научении, т. е. в виде учительного слова, когда идет беседа о добродетели, о догматах».

Убеждая Коринфян, обладающих даром языков, позаботиться и о даре истолкования, ап. Павел завещавает молиться о сем Господу, Единому раздаятелю всех даров, причем научает молиться не на чуждом языке, а на попятном для всех, так как в противном случае и сам молящийся не участвует всею душею своею в молитве, а только лишь отчасти, а другие (малосведующие миряне) и вовсе не могут принимать участия, потому что они не могут даже откликнуться на возглас молитвы кратким молитвенным: аминь, т. е. истинно, да будет. Видно, что не с пользою пользовались даром языков некоторые из предстоятелей церковных даже в молитве общественной.

Указывая для таковых пример в себе, Апостол припоминает им, что он не пользовался без действительной нужды даром языков, хотя он имел его в чрезвычайной степени, что и доказал своею проповедию разным народам. Вместе с злоупотреблением даром языков некоторые из Коринфян злоупотребляли и многоглаголанием, в коем не давали себе глубокого отчета. Обличая это, Апостол внушает, что при общественной церковной молитве гораздо полезнее сказать несколько слов поучительных для присутствующих, нежели множество их без участия ума своего и без всякого участия других. При изъяснении слов 19 стиха св. Иоанн Златоуст вопрошает: что значит: умом моим глаголати, да и ины пользую? Говорить то, что понимаю, что могу истолковать и другим, говорить внятно, поучать слушателей... Везде он ищет одного – общей пользы. Хотя дар языков был необыкновенным, а дар пророчества обыкновенным, древним, и принадлежал уже многим, между тем, как тот стал известен только в первый раз, однако Павел считал его не очень вожделенным для себя, потому что искал полезнейшего». Здесь достойно еще упомянуть, что, по замечанию одного нашего толковника, «ум плод имеет, когда, понимая что, передает то другим, и тем пользу им доставляет» (Преосвящ. Феофан).

Хотя неуместность беседы в церкви на непонятных языках была с достаточною ясностию обличена, однако Апостол, не надеясь вдруг отклонить Коринфян от их заблуждения, довольно резко обличает его, представляя, что они в данном случае являются как бы детьми, которые очень часто малое и ничтожное предпочитают великому и важному. Посоветовавши им быть детьми в том, что касается совершения зла (ср. Рим. 16:19), Апостол приглашает их быть более глубокими и мудрыми в том, что касается высшей духовной жизни, требующей непрерывного и полного усовершения, так как, по учению древних пророков, в даре языков преимущественно нуждаются те, кто не верует в Бога, или отклонились от Него, а не те, которые веруют, что может быть наглядно очевидным даже для самого простого человека и даже постороннего, при входе его в такое собрание христиан, в коем все бы говорили. Понятно, что такой непорядок (бывающий до ныне в синагогах Еврейских) не может быть терпим ни сам по себе, ни по своей непригодности.

Что касается до произнесения назидательных речей (пророчеств), то они, хотя бы произносились и всеми, как явление вполне естественное и понятное, не могут произвести ничего, кроме благоприятного воздействия, особенно когда речи эти будут многоразлично действовать на душу вошедшего в церковь: обличая его, вразумляя, утешая и спасая. Богодухновенное, разумное слово на всякого непредубежденного воздействует конечно так, что он обратится к Богу, даже из язычества, как сие и было со многим, напр. с послами святого Владимира в храме святой Софии. Но попятно, для сего необходимо, чтобы и пророчества произносились в стройном порядке, которому и научает Апостол далее.

Показавши неуместность беспорядочности в церковных собраниях, ап. Павел преподает правила для употребления в церкви дара языков и дара пророчества. В качестве общего основания для обладателей тем и другим даром, он предлагает благую цель – назидание ближних, помимо коей ничто не должно иметь места в церкви. В частности, обладателям дара языков он советует пользоваться своим даром по очереди, и только тогда, когда есть возможность изъяснить произнесенное на чуждом языке. Иначе же, должно лишь в уме своем возносить Господу то, что дано от Него, как дар для молитвы ума и сердца.

Также советуется соблюдать порядок и пророкам, причем один за другим могут говорить только два-три, а прочие должны внимать их речам и отчасти размышлять о том, от Бога ли они (2Кор. 11:13). Когда кому-нибудь будет дано необычайное откровение, то он может высказаться, а потом опять должен предоставить речь прерванному. И так, с течением времени, могут говорить все получившие дар вдохновенного учительства, но не иначе, как в порядке, так как без соблюдения его невозможно согласие, мир и тишина, так необходимые при молитве Богу мира и любви. Так Апостол учил молиться Коринфян; так же он учил и других, во всех церквах.

Представляя все великое богатство духовных дарований, о коих здесь упоминает святой ап. Павел, Иоанн Златоуст говорит: «Церковь тогда была небом; Дух все устроил в народе: руководил и вдохновлял каждого из предстоятелей... А теперь не то... Говорю это, имея в виду не дарования... но жизнь и добродетель». Если так говорил святой Иоанн Златоуст, то нам ли недостойным удивляться, что среди нас невидно чрезвычайных даров?!

Сказавши об участии в церковных собраниях избранных Богом мужей, Апостол относительно жен заповедует, чтобы им решительно было запрещено говорить в церкви, основывая это запрещение на их отношении к мужьям, как главам, коих они могут спрашивать о делах веры дома, и на том, что такой обычай установился во всех церквах. По слову св. Иоанна Златоуста, «здесь Апостол не увещавает, не советует, а повелевает со властию, приводя о том и древний закон. Какой? К мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет (Быт. 3:16). Видишь ли мудрость Павла, как он привел такое свидетельство, которое повелевает им не только молчать, но и молчать со страхом, и притом с таковым страхом, с каким надлежит безмолвствовать рабе? Если же они таковы должны быть в отношении к мужьям, то тем более в отношении к учителям и отцам, и общему собранию церкви. Им должно слушать, что следует, а о сомнительном спрашивать у мужей дома».

Наконец, стараясь внедрить в умы и сердца читателей все сказанное, Апостол напоминает им, что он говорит им не от себя, а они покорились Господу добровольно, посему добровольно должны и принять советуемое. Сводя же все сказанное воедино, он заповедует, чтобы менее полезному не возбранять (дару языков), а о приобретении более важного (дара пророчества) ревностно заботиться, главное же: во всем должен быть указанный Апостолом порядок, соответственный внутреннему смыслу христианского богослужения.

Апостол Павел, сообразуясь с духовными нуждами Коринфян, постепенно входит в суждение о всех важнейших истинах и установлениях христианских, раскрывая и обосновывая их настолько, сколько требовалось это обстоятельствами их веры и жизни. Приступая в 15-й главе к раскрытию важнейшего христианского учения о воскресении мертвых, Апостол предваряет свое учение ссылкою на то, что он вообще возвещает им то же самое учение, которое возвещал и устно и которое они приняли охотно и по силе веры в которое они начали уже и дело спасения своего, так как без веры в него невозможно быть и называться христианином. Очевидно, что мысль о мнимом принятии некоторыми Коринфянами христианства была не без причины, но Апостол не открывает вдруг этих заблуждающихся, из которых одни совершенно не верили воскресению мертвых, а другие только недоумевали.

Соответственно глубочайшей важности учения о воскресении, Апостол раскрывает его последовательно, утверждая сначала несомненность воскресения Христова (3–11 ст.), потом строит на сем основании разные доказательства всеобщего воскресения (–34); далее изображает его (–53) и наконец выражает чувство торжества над смертию и возбуждает к тому же христиан (–58). Св. Иоанн Златоуст, разъясняя, почему Апостол так обстоятельно поучает о воскресении мертвых, говорит: «Коринфяне разногласили касательно учения о воскресении; так как в нем заключается вся наша надежда, то диавол сильно восстает против него, и иногда совершенно отвергал воскресение, а иногда говорил, что оно уже было (2Тим. 2:17). Такое учение внушал им злой бес, желая не только отвергнуть воскресение, но и представить баснею все совершенное для нас. Ибо, если бы поверили, что нет воскресения тел, то он мало по малу убедил бы, что и Христос не воскрес, а отсюда далее вывел бы, что Христос не приходил и не совершал того, что Он совершил. Такова злоба диавола! Но святой Павел всегда открывал такие сети его и преследовал козни его (2Кор. 2:11). Так и здесь он открывает все лукавство диавола, показывает все хитрости его. Говорит же об этом предмете после других потому, что он есть самый важный и составляющий для нас все» (Бес. Злат. на 1-е посл. к Кор. Изд. С.-Петерб. Дух. Акад. 1863 г. ч. II, стр. 304–306).

О смерти Господней Апостол замечает, что она была за грехи наши и совершилась по Писанию, т. е. по предвечному совету Божию, открытому в пророчествах и прообразах ветхозаветных. Той язвен бысть за грехи наши и мучен за беззакония наша, предсказывал пр. Исаия (Ис.53:5). По Писанию совершилось также и погребение Христово (ср. Мф. 12:40; Ис. 53:8), а равно и воскресение Его (Пс. 15:10). Но так как сомневающиеся в воскресении были вероятно по преимуществу из Еллинов (ср. Деян. 17:32; 2Тим. 2:17), то Апостол на ветхозаветных доказательствах не останавливается долго, но обращается к более близким свидетельствам о воскресении Христовом: он указывает пять явлений Христа воскресшего и шестое явление ему самому. Из сих явлений особенно достойно внимания явление Петру, о коем не упоминается в Евангелии, но которое существенно было необходимо для него прежде других. Св. Иоанн Златоуст замечает, что «кто первый исповедал Его Христом, тот справедливо первый удостоился видеть и воскресение Его. И не поэтому только Христос явился прежде всех одному Петру, но и потому, что Петр отрекся Его; дабы совершенно утешить Его». Ап. Павел мог слышать о явлении Господа воскресшего Петру от него самого. Замечательно также свидетельство о явлении Господа более чем 500, свидетельство коих могло быть важно в особенности потому, что большая часть из них были живы в то время, когда писал Апостол, сам, быть может, видевший их. Далее Апостол говорит о явлении одиннадцати, или по принятому счету двенадцати Апостолам (ср. Ин. 20:21), ап. Иакову (которого, по слову Иоанна Златоуста, Он Сам поставил Епископом Иерусалимским), всем прочим Апостолам (бывшим тогда в числе 70).

Чтобы кто не подумал, что ап. Павел говорит о воскресшем Господе Спасителе с чужих только слов, он наконец говорит о явлении Христа ему, причем, выставляя свое отклонение от истинной церкви (чрез название себя извергом) и то, что он был гонителем первых последователей Христа, этим самым придает особенную силу своему свидетельству, как свидетельству лица, не только не близкого прежде ко Христу, но и враждебного Ему.

Умиляясь пред величием благодати Божией, проявленной на нем, он называет себя меньшим из всех Апостолов, но чтобы из-за сего кто не пренебрег его свидетельством, он обращает внимание читателей на присутствие и в нем благодати Божией, явно открывающейся во множестве успешных трудов его и в частности в тех плодах их, которые возрастали чрез веру самих Коринфян. И наконец убеждает их принимать предметы веры, не на лица зря, а по существу этих предметов и несомненной достоверности их.

Останавливаясь на словах Апостола, в которых он очень смиренно говорит о себе, преосвящ. Феофан говорит: «коснувшись себя и своего призвания, Апостол не мог удержаться, чтобы не остановиться на этом и по своему чувству смирения и благодарности и по цели, с какою приводил свидетельство воскресения. Гоних церковь, говорит, и потому Апостолом не стою именоваться. Сильное выражение смирения; но между тем, если прежде гнал церковь, а теперь стал проповедником веры, основанием которой служит воскресение Христово, то для всякого отсюда выходило наведение: верно этот гонитель имел поразительное удостоверение в воскресении, когда из гонителя сделался проповедником веры. Это наведение придавало свидетельству Павла о воскресении Христовом высшую цену пред всеми другими, оно и их возвышало и венчало собою».

Утвердив истину воскресения Христова, как несомненную, Апостол Павел смело приступает ко всякого рода выводам из нее, показывая с полною ясностию, что эта истина ведет к непререкаемому признанию другой истины, а именно: всеобщего воскресения. Всякие же противоположные сему выводы должны подрывать эту важнейшую из христианских истин, а вместе с тем ниспровергать и все христианство. Следовательно, кто христианин, тот непременно должен быть чужд всяких сомнений относительно будущего воскресения мертвых. Посему, если некоторые, как, напр., Именей и Филит (2 Тим.), а равно и неверующие Еллины (Деян. 17:12) говорят, что воскресения мертвых нет, то они не веруют в воскресшего Христа; но кто верует в Его воскресение, тот не может не веровать и в воскресение всех; поэтому естественно спросить таковых: как же мог воскреснуть Иисус Христос, когда другие не могут воскреснуть никогда? И с другой стороны: для чего было воскресать Иисусу Христу, если Он не имел, по подобию Своему, возвести от смерти к жизни вечной и всех верующих в Него? В таком случае приходится отказаться от веры в воскресение Христово! Но это значит отказаться от всего христианства: это значит признать тщетною всю Евангельскую проповедь, все пережитое и перечувствованное, всю благодатную жизнь, явившуюся в Коринфянах в столь великом разнообразии духовных даров. Мало сего: отвергать воскресение Христово и всеобщее воскресение значит представлять Апостолов лжесвидетелями, возводить хулу на Самого Бога, воскресившего Христа и пославшего Апостолов благовествовать о сем, и наконец представлять, что и дело искупления от грехов не совершилось, так как главная победа над отцом зла – диаволом была явлена чрез сошествие Христа во ад и воскресение; а если победы сей не было, то и умершие христиане служат беззащитными жертвами ада. Остаются, может быть, какие-либо земные надежды христианские? Но Апостол раньше показал, что у христиан нет славных земных надежд, а только труды и подвиги, так что с этой стороны они самые несчастнейшие из всех людей (ср. гл. 4:9–13). Таким образом неверие в воскресение Христово и всеобщее воскресение приводит к самым разрушительным, опасным и безотрадным выводам. К совершенно иному ведет вера в воскресение, как показывает Апостол далее.

Воскресение Христово было первым явлением этого рода. Будучи человеком, Он не видел тления, но воскрес к жизни новой: так, подобно Ему, могут воскреснуть и другие, тем более, что как Отец, так и Сын, их же хощет, живит. Воскресший Иисус Христос явился пред Богом Отцем на подобие того, как приносились ко храму Божию начатки, яко хлеб сладкий Богу принесеся; но если созрела одна нива и часть ее могла быть принесена в жертвенное приношение, то равно также могли быть принесены Богу в живую жертву плоды ее. Христос же был перворожден из мертвых (Кол. 1:18) и воскрес; понятно, что за Ним должны воскреснут и все следующие по Нем, в том порядке, который будет определен каждому (в своем чину) сообразно с его достоинством, ибо одним из воскресших будет сказано: «приидите», а другим: «отыдите»...

Истина всеобщего воскресения открывается и из того, что смерть вошла чрез человека же. Как чрез Адама все впали в смертность, так чрез Родоначальника новой жизни все получили способность восставать от смерти к жизни. Как смертию Адама положено начало смерти всех, так воскресением Христа проложен путь к воскресению всех.

По воскресении и суде всеобщем настанет конец благодатного царства, которое закончится тем, что все верные члены его войдут в царство славы, а противники (Мф. 24:46; 2Сол. 1:9) его преданы будут мучению вечному, ибо до того времени, пока не будет одержана полная победа над представителем и защитником зла, не может явиться жизнь вечная, так как прежде должен быть связан и наказан главный виновник смерти, потом упразднится самая смерть, и затем уже Глава благодатного царства возвратит данную Ему Отцом власть на небеси и на земли и откроется непосредственное Царство всей Пресвятой Троицы, и тогда будет Бог всяческая во всех. И теперь мы о Нем живем, движемся и есмы (Деян. 17:28). Но эта жизнь Божия различно совершается в людях неведущих Его и различно в чтущих Его, приобщающихся святого Тела и Крови Христовой, и еще более различно в Ангелах и Архангелах... Отсюда понятно, что в будущей жизни будет в нас Бог и мы в Боге приискренне, ибо мы тогда будем, по выражению церковной песни, истее причащатися Царствия Его. Преосвящ. Феофан говорит о сем: «когда все облекутся в нетленные тела, тогда и с человечеством Спасителя сочетаются полнее, а чрез Него и с Божеством приискреннее. Господь Спаситель, как Глава, все тело спасаемых проникнет и с Собою сочетает, а оно все чрез сочетание с Его человечеством к Божеству ближе, живее и существеннее прикоснется. Вот это и есть: будет Бог всяческая во всех».

В ст. 29 приводится один из доводов необходимости веры во всеобщее воскресение, заключающийся в том, что, если не веровать в воскресение, то нет смысла и креститься, а если крестятся, то должны веровать в воскресение, потому что крещение есть образ смерти (в погружении) и восстания к жизни (в изведении из глубины воды). Это восстание к жизни должно совершиться пред началом жизни будущего века, когда мы чаем совершиться воскресению мертвых. Бот почему Апостол и говорит о крестящихся, что они крестятся мертвых ради. Объясняя это довольно темное тесто, св. Иоанн Златоуст говорит: «припомните прежде, что мы делаем, приступая к святому крещению. Мы исповедуем пред тем принесенные с неба догматы, в числе коих произносим и следующее: верую в воскресение мертвых. В такой вере мы и крещаемся». Таким образом креститься мертвых ради – значит – креститься для будущей жизни.

Мысль о крещении с верою в славную будущую жизнь тесно соприкасается с мыслию о страдальческой жизни Христа на земле, а потому Апостол и переходит к ней теперь, как к новому доводу необходимости веры во всеобщее воскресение. Апостол говорит о трудах и страданиях своих, так как они были особенно велики и он должен был бы в особенности уклоняться от них, если бы он не стремился к венцу небесному, но все, что говорит он о себе, очевидно, относится и ко всем христианам, как это видно из сказанного раньше (в 19 ст. и далее в 30 ст.). Для доказательства полной несостоятельности и нелепости лжеучения отвергающих будущее воскресение мертвых, св. Апостол указывает на ту погибельную пропасть, к которой привело бы это лжеучение. Неверие в воскресение привело бы к отрицанию добра, не достигающего цели в настоящей жизни, повело бы к пагубному разгулу чувственной жизни, низвело бы человека до диких животных страстей, побудило бы его говорить, как говорили тунеядцы во времена пророка Исаии: сотвориша радость и веселие, закалающе тельцы го жруше овцы, яко ясти мяса и пити вино, глаголюще: до ямы и пием, утре бо умрем (Ис. 22:13). Если же безумны и нелепы последствия, к которым ведет отрицание будущего воскресения, то, без сомнения, безумно и нелепо самое это лжеучение, из которого естественно проистекают эти пагубные для человека последствия.

То нелепое заключение, к которому приходят неверующие в будущую жизнь, происходит не столько от действительного рассуждения их, сколько от обаяния и как бы опьянения страстями греховной жизни, от которой происходит забвение Бога, а с тем вместе и жизни будущей (Лк. 8:14; Иак. 4:1), чего, конечно, никак не должно бы быть в христианах, получивших откровенное ведение о Боге и божественном домостроительстве спасения людей. Не малое влияние в образовании такого легкомысленного взгляда оказывает и дурное сообщество, нравы и обычаи и в особенности обольстительные беседы людей хитрых и злых. Понятно, что христиане не только не должны впадать в такие искушения и обольщения, но и всегда бодрствовать над собою и своими мыслями, чтобы не привзошло в душу нашу что-либо, могущее отвратить ее от Бога и веры в воскресение мертвых и жизнь будущего века.

Отстранив все сомнения в непререкаемую истину воскресения, ап. Павел теперь открывает: как и в каком виде воскреснут тела умерших. Он говорит, что воскресение тел умерших совершится силою Божиею, на подобие того, как из семени, посеянного в землю, рождается новое, но только не голое зерно, а облеченное в соответственное его роду и виду живое тело. Св. Иоанн Златоуст, видя в сравнении Апостола ясное обличение неверующих, говорит: «смотри, как самые выражение его соответствуют настоящему предмету: не оживет, говорит, аще не умрет. Не употребляя выражений, относящихся к семенам, как-то: прозябает, произрастает, согнивает, истлевает, он приводит соответствующие плоти нашей: не оживет, аще не умрет, что свойственно не семенам, а телам. И не сказал: оживет после того, как умрет; но что выражает более, потому оживет, что умрет. Из чего другие выводили заключение против воскресения, – то самое он обращает в доказательство воскресения. Подобным образом и Христос ясно показывает то же самое, когда говорит: аще зерно пшенично пад на землю не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, плод мног сотворит (Ин. 12:24)». Разъясняя потом внутренний смысл сего сравнения, св. Иоанн Златоуст говорит: «сеем голое зерно; из него уже после возрождается новый колос с новою пшеницею. Спрашивается, как сей колос относится к зерну посеянному? Он тот же с ним и не тот же: тот же потому, что одного существа с зерном; не тот же потому, что он лучше; существо осталось то же, но явилось большее благолепие, и он восстал в новом виде. Так и будущее тело будет то же, но явится в совершеннейшем виде». Что же именно будет лучшего в будущем теле нашем, на это Апостол отвечает дальше.

И на земле есть разные виды тел: у рыб, птиц, животных, у человека. И в видимом небе есть разные тела: солнце, луна, звезды, также различные по своему составу и виду. Так будут различны и тела воскресших от их настоящего достоинства. Теперь тело наше тленно, немощно, душевно (т. е. исполнено страстей греховных), а тогда оно будет нетленно, сильно, духовно (т. е. бесстрастно). «Посмотри на тела небесныя, столь светлые, неизменные и никогда нестареющие (говорит св. Иоанн Златоуст), и веруй, что Бог может и тленные тела сделать нетленными и гораздо лучше видимых». Обращая затем внимание на различие указанных Апостолом разных тел земных и небесных, св. Иоанн Златоуст вопрошает: «чему же мы научаемся отсюда? Тому, что хотя все праведники будут в царстве небесном, но не все получат одинаковое блаженство; и грешники, хотя все будут в геенне, но не все будут одинаково мучиться». Указываемые Апостолом черты различия будущего тела от настоящего сосредоточиваются в его духовности, и это отчасти уже открывается теперь, а именно в телах святых. Тела святых, в час сильного возбуждения их духовной жизни, просветлялись, подобно просветлению Спасителя на Фаворе; и свет этот видим был для других. И животные покорствовали им, обоняв в них воню тела Адамова, каково оно было до падения». То же представляет раскрытие зрения до способности видеть далекое и скрытое, слуха до способности слышать пение ангельское. «Все сие, проявляющееся в телах святых, облагодатствованных, не нынешнему веку принадлежит, а будущему» (Феофан).

Корень различия тел естественных зависит от родового семени их. Тот же закон простирается и на людей. Они произошли от Адама, одаренного живою душею (Быт. 2:7), и потому настоящее тело их душевное; а будущую жизнь они получат от последнего родоначальника жизни Христа, в Котором всегда почивал Дух Божий (Ис. 11:2, 3; 61:1; ср. Лк. 1:35), и потому, как рожденные от Него, они будут иметь тело духовное (ср. Рим. 8:11). Еще яснее открывается это из того, что Адам был сотворен из земли, а Иисус Христос, как Сын Божий, сошел с неба. Отсюда понятно, что как по первому родоначальнику мы были земными, так по второму – небесными. Но этого последнего мы еще должны постепенно достигать, совлекаясь ветхого, греховного человека и облекаясь в нового, чрез оправдание Христом и освящение Духом (Еф. 4:22). По изъяснению одного толковника, «образ перстного есть смерть, а образ Небесного – воскресение; в смерти – образ Адама, ибо он был первой причиною того, что стали умирать все другие. А в воскресении и нетлении – образ Христа, ибо Он первый воскрес, победив смерть, и чрез то всему роду человеческому даровал воскресение и нетление» (см. у преосвящ. Феофана стр. 538).

Освободившись от греха, дух наш, как данный от Бога, может войти в Небесное Царство, но земное тело наше – грубое, грузное, готовое всегда распасться, не может быть там, тем более, что оно и тленно. Таким образом, все сказанное о видоизменении нашего тела необходимо требуется по самому составу и устройству нашего тленного тела, которое для вечной жизни должно сделаться нетленным, что и совершится во время всеобщего воскресения.

Предсказывая будущее наше преображение, Апостол говорит, что оно коснется всех – живых и мертвых, совершится быстро, мгновенно, как только раздастся голос божественного вестника. Образ этого изменения есть великая тайна, но мы видим многие подобия ее в произрастании напр. растений, в видоизменениях насекомых (гусениц), в весеннем обновлении природы; пророку же Иезекиилю было показано особенное поразительное видение воскресения тел (гл. 37:1–12), и многие святые удостаивались представлять подобие будущего воскресения мертвых посредством созерцаний. Но мы грешные должны не о том заботиться, чтобы представить ясно сей образ будущего видоизменения, но молиться, чтобы Господь удостоил нас облещись в образ славы Его, а не совлещить его и видоизменившись сделаться жертвою вечных, нескончаемых мук. А для сего мы должны распинать тело свое с его страстями и похотями и тем уготовлять его к будущему бесстрастному, вообще духовному бытию, которому так противоречат многие попечения наши о теле и об удовольствиях его, тщетно нами искомых.

Первым плодом будущего видоизменения тел будет уничтожение смерти, а вторым – победа над адом и диаволом. Вместе с тем уничтожится сила греха и все те орудия или средства к возбуждению или ограничению его, какие были, напр., закон совести и откровенный, ныне проходящий до разделения души и духа, членов же и мозгов и судящий мысли сердечные (Евр. 4:12). Тогда праведницы просветятся яко солнце, а грешники будут соблюдаться в муках (Мф. 13:43), – поэтому тогда будет царствовать один закон правды Божией, о чем предсказывал еще прор. Даниил, говоря: приведется правда вечная (Дан. 9:24). Мысль о законе Апостол, может быть присоединил отчасти и для того, чтобы низложить баснословные речи Иудеев о вечности закона (вошедшие потом в Талмуд и другие книги Евреев).

Победа над грехом, смертию и диаволом совершится вполне в конце времен, но она уже началась чрез Спасителя нашего и совершается нами по мере преуспевания в святости жизни, дарованной нам чрез Иисуса Христа, а потому мы должны всегда приносить за нее благодарение Богу и Христу Спасителю и жить, как подобает возлюбленным чадам Божиим, смело отражая все наветы и восстания вражеские (как напр., различные толки неверующих и заблуждающихся) и преуспевать в подвигах, заповеданных Господом, зная, сколь велика награда уготована нам от Господа в славной жизни будущей, которой и да сподобит всех нас Бог благодатию Своею.

В заключительной главе ап. Павел преподает заключительные наставления, распоряжения, приветы – благожелания. Первое из них есть распоряжение о заготовлении милостыни для иерусалимских Христиан, терпевших от Евреев всякие притеснения и даже разграбление имений. Наставление это многознаменательно, ибо Апостол повелевает совершать его в первый день после каждой субботы, т. е. в день воскресный и тем выражать чувство безграничной благодарности к Богу, воскресившему Христа и даровавшему в Нем залог и нашего общего воскресения. Таким образом, те убеждения, мысли и чувства, которые Апостол так усиленно внедрял в Коринфянах пред этим (в 15-ой гл.), теперь он советует возбуждать и возгревать в себе чрез взаимное проявление любви, как добродетели всем доступной и для всех, по мере возможности, обязательной. Вот почему Сам Иисус Христос учит, что о ней первее всего истяжутся люди на суде страшном (Мф. 25:26). Не напрасно Апостол упоминает о научении сей добродетели Галатян. О ней он возвещал и Римлянам (Рим.15:25), всех возбуждая чрез это к соревнованию и убеждению в легкости ее. Но, чтобы добродетель эта была, действительно, легкою для всех, он советует Коринфянам отлагать доброхотные пожертвования по мере усердия, в каждое воскресенье, имея для сего особые сокровищницы, так как тогда еще не было того церковного благоустройства, какое учредилось впоследствии. Достойно замечания, что Апостол советует производить сбор до него и говорить, что сбор этот может быть послан в Иерусалим с избранными от них, а он даст им письма и отправится сам с ними только в том случае, если это будет необходимо, или прилично. Он видимо всячески держит себя вдали от прикосновения к собранному, чтобы не подать преткновения кому-либо (ср. 10: 32). Так поступали и все Апостолы, говоря: не хорошо нам, оставив слово Божие, служити трапезам (Деян. 6:2).

В уведомлении о посещении Коринфян Апостолом достойно замечания в особенности то, что он обещается быть у них не мимоходом, как у Римлян, но желал бы, чтобы Господь позволил ему и перезимовать у них. Так он считал Коринфян близкими себе и так он дорожил пребыванием с ними, как детьми своими! Времени от Пятидесятницы, которую он желал провести в Ефесе, до зимы Коринфской очень много, а путь не очень далек был, хотя и труден, ибо он хотел пройти сухопутно – чрез Македонию. Однако, в Ефесе ап. Павлу не пришлось провести Пятидесятницу, ибо та широкая дверь благовестия, о которой он говорил, имея в виду готовность многих принимать христианство, открылась пред ним ранее, так как многие противники христианства нашли себе орудие в лице среброковача Димитрия и Апостол поспешил к Коринфянам и пробыл у них зиму и с милостынею от них поспешил во Иерусалим (Деян. 20:16). По поводу последних слов 9 стиха святой Иоанн Златоуст вопрошает: «если дверь велика, то откуда супротивнии? От того самого и много противников, что велика вера, многие готовы принять веру. Злой бес никогда так не свирепствует, как когда видит, что многие из его сосудов расхищаются. Посему и мы, когда захотим совершить что-нибудь великое и отличное, будем смотреть не на то, что дело представляет много труда, а на его пользу».

Задолго до пришествия своего, ап. Павел послал в Коринф ученика своего Тимофея, одного из 70 Апостолов, бывшего потом епископом в Ефесе, чтобы он устно и самым делом направлял Коринфян на истинный путь спасения (1Кор. 4:17). Но, узнавши, сколь многие апостольские трудности предстоят Тимофею в Коринфе, ап. Павел советует относиться к нему с полнейшею любовию, послушанием и оберегать его, как человека в высшей степени дорогого для благовестия, от всяких опасностей и бед, как со стороны неверующих, так и со стороны заблуждающихся. Затем он наказывает проводить его на встречу ему, чтоб он мог сообщить Апостолу все, что так необходимо было знать ему для личного воздействия на Коринфян. Об Аполлосе Апостол сообщает вероятно потому, что Коринфяне желали бы видеть его у себя. И Апостол не был против этого, но сам Аполлос не мог придти к Коринфянам по другим своим делам. Все эти сообщения показывают, как любовно, дружественно беседует Апостол с своими духовными детьми. Он делится с ними и своими радостями, и горем, и думами, и намерениями. Только самой горячей и преданной любви свойственно говорить так. По замечанию св. Иоанна Златоуста, «Апостол все открывает Коринфянам, как друзьям». В частности же относительно того, что было сказано об Аполлосе, он говорит: «дабы не сказали (Коринфяне), что это только отговорка и предлог, присовокупляет: придет же к вам, егда упразднится. Таким образом, он и его оправдал и их, желавших видеть его (Аполлоса), успокоил надеждою на его прибытие».

Явивши в себе самом любовь к Коринфянам и преподавши им подробное учение о даре любви (в 13 гл.), Апостол теперь еще раз напоминает о сей добродетели, как основной, могущей их и вдохновить, и укрепить, и утвердить, как в вере истинной, так и в святой жизни, чуждой всяких несогласий, споров и пререканий, нарушавших любовь и мир многих Коринфян. По изъяснению св. Иоанна Златоуста, «Апостол говорит им (Коринфянам): бодрствуйте, как спящим, стойте, как колеблющимся, утверждайтеся, как малодушным, вся вам любовию да бывают, как неимеющим взаимного согласия. Одно направлено против обольстителей, именно: бодрствуйте, стойте; другое – против оскорбителей, именно: мужайтеся: третье – против возбуждающих несогласия и распри, именно: вся вам любовию да бывают, которая есть союз совершенства, корень и источник благ... Если бы любовь не была пренебрегаема, то они не гордились бы... не судились бы... не тщеславились бы духовными дарованиями».

Как всегда, так и особенно во время нестроений, великое благотворное значение имеют не многие лица, а избранные, сильные крепостию веры и христианскою мудростию. Были такие крепкие столпы и среди Коринфян. Их-то и указывает Апостол в лице Стефана, домашних его и подобных им – Фортуната и Ахаика, за которыми и повелевает Апостол следовать, как за действительными христианами, стремящимися к пользе церкви и содействующими спасению членов ее; а противников их отстраняться, как людей вредных и опасных. Чтобы еще более придать значения сим лицам, Апостол говорит о великом своем удовольствии от общения с ними, тем более, что они представляли в лице своем всех истинных христиан Коринфских. Стефан был крещен самим ап. Павлом. Его, как человека особенно верного, присылали к Апостолу Коринфяне, и Апостол теперь, посылая его, обращает на него особенное внимание их, очевидно с тем, чтобы они имели его в качестве предстоятеля, каковыми были также рекомендуемые Фортунат и Ахаик, причтенные к лику 70 Апостолов (память их 4 января).

Приветствия от всех церквей и в особенности от некоторых избранных членов их, посылаемые Апостолом, имеют многоразличное значение. Они, во 1-х, говорят о тесном союзе веры и любви христиан и о взаимном их соучастии, так что, хотя послание составлял сам ап. Павел, а переписывал Стефан, но и прочие члены церкви Ефесской и других церквей, бывшие тогда близ Апостола не были в неведении относительно отправления ап. Павлом послания к Коринфянам. И это имело великое значение не только для того времени, но и для наших времен, когда многие злонамеренные особенно старательно, хотя и тщетно, стараются подвергнуть сомнению все основные и первоначальные источники нашей веры. Как бы предвидя подобные вражеские нападения на подлинность писании апостольских, ап. Павел всячески оградил достоверность своего писания к Коринфянам.

Да будет отлучен до пришествия Господа.

Последние 4 стиха были написаны рукою самого ап. Павла. Обыкновенно он писал своею рукою: Благодать Господа нашего... Но здесь он это молитвенное свое благословение предваряет грозным завещанием любви ко Господу Иисусу Христу, причем угрожает отлучением от церкви, ибо Господь пришел (маран-афа). Значит, кто не любит Христа, тот не верить в совершенное Им спасение, а потому он и не христианин. Если же он называется Христианином, то совершенно напрасно; его должно отделить, как повелевалось отделить и кровосмесника, совершенно не отвечавшего самым основным требованиям христианской жизни. По слову св. Иоанна Златоуста, ап. Павел «одним этим изречением приводит в страх всех тех, которые делали члены свои членами блудницы, которые соблазняли братию вкушением идольских жертв, назывались по именам людей, не веровали воскресению; и не только приводит в страх, но и указывает им путь к добродетели». Но, чтобы не подумал кто-нибудь, что Апостол угрожает по гневу, он уверяет в искренней любви своей к ним и тем еще более возбуждает в них любовь и страх лишиться и любви Господней и любви учителя своего. Возлюбим и мы возлюбившего нас Господа, чтобы и на нас не пала угроза Апостола, но, напротив, чтобы удостоились и мы благодати Господа нашего Иисуса Христа, причастия Святого Духа и любви Бога-Отца. Аминь!