VI. Отшельник

«Три обета составляют сущность иноческой жизни: обет целомудрия, обет послушания, обет произвольной нищеты. Цель этих обетов та, чтобы отрешением от мира и его удовольствий, отсечением своей воли дать свободу духу и телу – всецело посвятить себя на служение Богу. Священны узы семейные для человека, созданы и блага временные. Но священнее союза семейного – союз с Богом; дороже, бесценнее благ временных – блага вечные. Чтобы легче оторвать себя от связей земных, чтобы лучше оградить себя от искушений, какие представляют богатства, удовольствия и слава мира, иноки избирают местом жительства пустыни, откуда и получили свое наименование монахов, или уединенных. Кто не испытал сладости уединения? Кто не знает, что только в тишине уединения созревают высокие мысли, укрепляется дух для великих подвигов? Люди самые пристрастные к удовольствиям мира ищут отдыха в уединении; самые заботливые о снискании благ временных и славы земной в тишине уединения соображают и измышляют для этого средства. Но в деле спасения душа тогда только начинает жить для Бога, когда мир для нас опустеет...

Иноки, чтобы оградить себя от всех искушений мира, поселялись в безлюдных пустынях, в глуши лесов или темных пещерах. Одни строгие отшельники совсем удалялись от общества людей и в самых необитаемых местах или совершенном затворе проводили жизнь свою в беседе с одним Богом. Были подвижники, которые в течение тридцати, сорока и более лет не видали ни одного человека. Другие жили по два и по три в недальнем расстоянии друг от друга, два раза в неделю в субботу и воскресенье сходились вместе для общего богослужения. Иные жили целыми обществами, имея общие определенные уставом и труды и молитвы, и пищу. Но у всех одно было общее стремление – распять плоть свою со страстями и похотями, стать выше себя, выше своей чувственности.

Добровольные мученики, они ежедневно умирали для Бога. Велик и свят подвиг предать тело свое в руки мучителей за исповедание имени Христова. Но менее ли потребно мужество: каждый день, каждый час умерщвлять свое тело, отсекать всякую нечистую мысль? В трудные, решительные минуты жизни более напрягается сила души, и во время великих испытаний человек чаще выходит победителем, нежели в малых ежедневных искушениях. Сколько нужно терпения, чтобы сохранить всегда душу и тело чистыми от приражения греховных движений!

Эта святая, высокая жизнь иноков с самого начала монашества возбуждала внимание благочестивых христиан. В их жизни представлялся живой пример того совершенства христианской жизни, какое указывается в евангелии. Не громом побед и завоеваний, не потоками крови и опустошений они стяжали себя вечную память, но сокровенным деланием во Христе, борьбой с греховной природою и врагом спасения; их подвиги сопровождались только их слезами и воздыханиями, а на прочих людей они старались только низводить благословение свыше. Это был неземной мир среди этого мира, изумляющий величием своего духа и жизни, дающий разуметь, какую чудную силу являет природа человеческая, какая власть и могущество заключены в душе и теле человека, когда он весь проникается силою благодати Христовой!»⁵¹.

Так говорит историк, описатель древнего подвижничества на православном Востоке. Но удаляясь от мира, святые пустынножители не были совершенно безучастны к тому, что происходило в мире. Они являлись, покидая безмолвие пустыни, среди мира во времена тяжких общественных бедствий, утешая, подкрепляя и оказывая посильную помощь во времена опасных ересей, волновавших Церковь, с сильным словом вразумления и обличения. Не боясь гнева грозных властителей, они ходатайствовали за опальных. Так, благодаря, предстательству св. отшельников, Антиохия была спасена от тяжкой кары, грозившей ей от разгневанного Феодосия. Русский обычай печалования имеет свой корень в глубокой древности... Правительство, легионы, крепости пали перед напором варварских полчищ, но преклонились перед высшим духовным авторитетом.

На этот раз мы расскажем о подвиге одного восточного отшельника, своим самопожертвованием положившего конец гладиаторским зрелищам, одному из самых темных пятен на совести исторического человечества.

Западная половина Римской империи вверена была Феодосием управлению его несовершеннолетнего сына, слабого Гонория. Эта была вялая, ко всему на свете равнодушная натура. Верховая езда и стрельба из лука вначале несколько занимали его, но потом оказались утомительными, и он все свое внимание сосредоточил на разведении и откармливании кур, проводя сонливую жизнь в стенах дворца. А гроза была близка... Феодосий скончался в январе, но еще раньше истечения зимы поднялись готы и смело обнаружили свои враждебные замыслы, давно таившиеся в их свирепой душе. На этот раз во главе их стал отважный, непоколебимого мужества герой Аларих. Начались опустошительные набеги, разгром и пожары городов, разорение целых провинций. Пожар войны появился, наконец, в самой Италии; римляне, как некогда во времена Аннибала, спешили укрепить стены вечного города; сам Гонорий едва избежал позорного плена...

Мужество, распорядительность и отчасти коварство Гонориева руководителя, доблестного полководца Стилихона, однако, на этот раз спасли Италию и Рим от полного разорения.

После удаления варваров из Италии римский сенат обратился к Гонорию с почтительным приглашением отпраздновать в столице мира победу над готами. В течение последних ста лет римляне только три раза удостоились присутствия своих государей. Тем с большим великолепием готовились они теперь встречать царственного гостя. Все предместья и улицы от Мильвийского моста до Палатипскаго холма были запружены народом, восхищавшимся блеском триумфального шествия. Взоры всех прикованы были к великолепной колеснице, на которой подле императора вполне заслуженно находился недавний победитель готов – Стилихон. Шествие медленно подвигалось к роскошной арке, нарочно воздвигнутой для столь торжественного события. Но не идольская жертва на этот раз была завершением триумфа. В течение своего пятимесячного пребывания в Риме император старался показать себя усердным христианином, часто посещая гробницы апостолов.

Давно уже не видали в Риме столь грандиозных зрелищ цирка. В день игр все население было с утра на ногах. Происходили свалки и страшная давка у входов. Но вот все на местах и нетерпеливо ждут начала игр. По толпе пробегает глухой шум, подобный гулу волнующегося моря. Глаза всех обращены на сводообразные загражденные канатом ворота, за которыми, топая и фыркая стояли лошади, предназначенные к бегу. По данному знаку канат падает, и колесницы стремительно врываются в ристалище. Вскоре, однако, густое облако пыли скрывает их с глаз зрителей. Со всех сторон поднимается невообразимый крик. Сотни тысяч зрителей по всем рядам мест для сиденья, раскинувшимся вокруг на необозримом пространстве, потрясаются одной всех охватившей страстью, доходившей до неистовства. Если бы взглянуть со стороны на это напряжение, досаду, бешенство, восторг и порывистость движений, можно было бы подумать, что видишь перед собой толпу умалишенных. Неотступно следя глазами за колесницами, зрители ударяют в ладоши, кричат изо всех сил, наклоняются вперед, машут одеждами и платками, простирают вперед руки, как бы желая достать ристалище, подгоняют криками лошадей своей партии, соскакивают с мест, скрежещут зубами, грозятся, спорят, бранятся, проклинают, издают крики восторга и победы, плачут и смеются, падают в обморок... Но вот первая колесница достигает цели... Новые, потрясающие воздух крики, точно шум ревущей бури, точно пронесся страшный ураган... За ристаниями следовали звериная травля и охота. Но вот настают гладиаторские бои...

Тщетно ратовали против этих отвратительных зрелищ лучшие люди из язычества, гремели со своих кафедр христианские проповедники... Несколько сот, а может быть, и несколько тысяч несчастных, все еще убивались для потехи черни ежегодно в больших городах империи; римляне, точно так же, а может еще больше, чем в других местах, наслаждались этим кровавым и варварским зрелищем. На этот раз один христианский поэт обратился к Гонорию с трогательными увещаниями искоренить своей властью отвратительный обычай, так долго не уступавший ни голосу человеколюбия, ни авторитету религии. Тщетно! Бои гладиаторов были внесены в программу торжеств... Мало того, придуманы самые дикие и сумасбродные способы, чтобы придать еще более возбудительности бесчеловечным играм.

Громадный амфитеатр снова полон беснующегося народа, снова бессмысленно льется потоками человеческая кровь, несутся ужасные стоны раненых и умирающих, но тем больше беснуются зрители, заглушая все своими неистовыми криками и точно пожирая арену кровожадными, налившимися кровью и точно готовыми выскочить глазами. Но вдруг происходит нечто совсем неожиданное. Бедно одетый инок бросается в среду сражающихся гладиаторов и начинает разнимать их... Толпа мгновенно притихла, пораженная неожиданностью явления, и среди внезапно наступившей тишины раздаются из уст отшельника грозные слова обличения с призванием кары небесной и проклятия против нераскаянности и упорства в ужасном злодеянии... Невозможно описать, что произошло потом. Весь амфитеатр точно взревел одним адским криком негодования и злобы, огромная толпа зрителей бросилась, как бурный поток, на арену, вполне напоминая собой разъяренных зверей. Трудно было видеть, что происходит в этом хаосе, в невообразимой свалке... И когда толпа отхлынула, на арене остался растерзанный и обезображенный труп инока. То был св. Телемах, восточный отшельник...

Однако на этот раз спета была лебединая песнь гладиаторским боям. Население Рима опомнилось и ужаснулось. Гонорий поспешил издать законы, навсегда отменявшие человеческие жертвоприношения...