II. Царица Ирина и междуцарствие

Когда не стало в живых царя Феодора Иоанновича и когда утихла первая скорбь о почившем, патриарх и бояре, предстоявшие у смертного одра его, тут же приговорили присягнуть единственному лицу царского семейства, самому близкому к почившему царю, носившему царский титул, царице Ирине Феодоровне, происходившей из рода бояр Годуновых. Все с ревностью исполнили этот священный обряд, целуя крест в руках патриарха. За патриархом и боярами Москва и все города присягнули царице Ирине Феодоровне. Всё государство признало её права на власть и вручило ей власть неограниченную, самодержавную. Управление государством стало совершаться именем царицы: от её имени отдавались приказания и указы, на её имя присылались бумаги, в церквах молились на ектениях за царицу.

Но вскоре печальная столица узнала, что вместе с Ириной вдовствует и трон Мономахов, что венец и скипетр лежат на нём праздно, и что Россия, не имея царя, не имеет и царицы: „царица Ирина Феодоровна на великих своих государствах Российского царствия не изволила быть, а изволила, по своему обещанию, оставить превысочайшую честь и славу и высоту Великороссийского государства и восприяти иноческий ангельский образ». Царица отказалась принять самодержавную власть, не пожелала остаться на осиротевшем престоле и объявила бесповоротное решение своё уйти в монастырь и стать инокиней.

Эта весть поразила Москву. Святители, дума, дворяне, воинство и „многочеловечный народ» собором, „с великим воплем и неутешным плачем» молили царицу, милости просили и били челом, чтобы не оставляла их в ужасном сиротстве, но государыня осталась непреклонна. Много раз приходили к ней и били челом, но она не согласилась остаться на престоле, и в девятый день по кончине царя Феодора Иоанновича царица Ирина выехала из Кремлёвского дворца в Новодевичий монастырь и там постриглась в инокини и приняла новое имя Александры. Россия осталась без главы.

В Москве открылось междуцарствие и началось искание царя. Тревога и волнение охватили всех.

Немедленно закрыты были границы государства, чтобы никого через них не впускать и не выпускать. Не только набольших дорогах, но и на тропинках поставили стражу, опасаясь, чтобы никто не вывез вестей из Московского государства в Литву и к немцам. Купцы польско-литовские и немецкие были задержаны в Москве и в пограничных городах, Смоленске, Пскове и других, с товарами и слугами, и весь этот люд даже получал из казны хлеб и сено. Официальные гонцы из соседних государств также содержались под стражей и по возможности скоро выпроваживались пограничными воеводами обратно за московскую границу. Гонцу Оршинского старосты в Смоленске не дозволили даже самому довести до водопоя лошадь, а о том, чтобы купить что-либо на рынке, нечего было и думать. Боялись московские люди и того, что соседние государства задумают воспользоваться междуцарствием в Москве и откроют военные действия. В городах от украин принимались спешные меры. Смоленские стены спешно достраивали, свозя на них различные строительные материалы тысячами возов. К двум бывшим в Смоленске воеводам присоединили ещё четырёх. Усиленный гарнизон Смоленска не только содержал караулы в самой крепости, но и высылал разъезды в её окрестности. Во Пскове также соблюдали величайшую осторожность и также обновили состав начальствующих лиц.

Словом, Московское государство готовилось ко всяким случайностям и старательно оберегалось от постороннего вмешательства и соглядатайства. Избрание царя должно было совершиться не только без постороннего участия и влияния, но и втайне от посторонних глаз.

Узнав об отречении царицы Ирины от престола и о пострижении её в иночество, народ московский собрался в Кремле. Государственный дьяк и печатник Василий Щелкалов вышел к собравшимся и предложил принести присягу на имя боярской думы. Но никто не хотел и слышать об этом.

– Не знаем ни князей, ни бояр, – ответил народ, – знаем только царицу; ей мы дали присягу и другой не дадим никому: она и в черницах мать России!

Печатник посоветовался с боярами, снова вышел к гражданам и сказал, что царица отказалась от престола и оставила свет, и что народ должен присягнуть боярам, если не хочет видеть государственного разрушения. Тогда единогласным ответом было:

– И так да царствует брат её, Борис Феодорович.

Никто не дерзнул противоречить сему восклицанию. Немедленно, всем собором, патриарх с духовенством, боярами и народом пошли в Новодевичий монастырь, куда вслед за царицей, часто стал удаляться и брат её, Борис Феодорович Годунов. Там патриарх Иов, говоря, именем отечества, просил царицу-инокиню Александру благословить своего брата на престол, потому что при покойном царе „он же правил и всё содержал милосердым своим премудрым правительством по вашему царскому приказу», просил исполнить тем волю Божию и народную, утишить колебание в душах и в государстве, отереть слёзы Россиян, сирых, беспомощных, пока ещё не уведали враги, что „царствие ваше безгосударственно» и престол Мономахов вдовствует. Патриарх обратился к Борису, просил его принять царство, называл его свыше-избранным для возобновления царского кореня в России, прямым наследником трона после зятя и друга, обязанного всеми успехами своего царствования Борисовой мудрости. Борис отвечал отказом:

– Мне никогда и на ум не приходило о царстве. Как мне помыслить на такую высоту, на престол такого великого государя, моего пресветлого царя? Теперь бы нам промышлять о том, как устроить праведную и беспорочную душу пресветлого государя моего, царя Феодора Ивановича, о государстве же и о земских всяких делах радеть и промышлять тебе, государю моему отцу святейшему Иову патриарху, и с тобой боярам. А если моя работа где пригодится, то я за святые Божие церкви, за одну пядь Московского государства, за всё православное христианство и за грудных младенцев рад кровь свою пролить и голову положить.

На эту речь патриарх отвечал обширной речью, в которой обвинял Бориса в излишней скромности, даже неповиновении воле Божией, которая столь явна в общенародной воле; доказывал, что Всевышний уготовал ему ироду его навеки веков державу Владимирова потомства, Феодоровой смертью пресечённого; напоминал о Давиде, царе иудейском, Феодосии Великом, Маркиане, Михаиле Косноязычном, Василии Македонянине, Тиверии и других императорах византийских, неисповедимыми судьбами возведённых на престол из ничтожества, сравнивал их добродетели с Борисовыми, убеждал, требовал, и не мог поколебать его твёрдости. После этого патриарх много раз наедине упрашивал Бориса, и пред народом умолял его, даже со слезами, принять державу Русского царства, угрожал ему строгим ответом за ослушание воле Божией и за оставление отечества сирым, и всё напрасно: Борис решительно отрёкся от престола.

Тогда решено было отложить избрание царя до окончания сорокоуста по царе Феодоре и до открытия великого земского собора, на который должны были съехаться в Москву со всей Русской земли все духовные лица, которые на великих соборах бывают, весь царский синклит всяких чинов, служилые и всякие люди.

Собор должен был собраться в Москве через шесть недель по кончине царя Феодора, а тем временем государством правила дума, советуясь с патриархом в делах важных. Указы по-прежнему писались именем царицы Александры, и на её же имя получались донесения воевод.

Тревога и беспокойство росли с каждым днём в сердцах русских людей. Однако Москва и вся Россия в тишине ожидали развязки необычайного положения.