Единое на потребу. Проповеди, слова, речи, беседы и поучения. Том 3

Цель настоящего торжественного собрания высокой и досточтимой публике, собравшейся здесь, известна. Сейчас имеют быть прочитаны черты из жизни приснопамятного основателя Алтайской миссии отца архимандрита Макария, которому со дня рождения сегодня исполнилось сто лет.

Позволяю себе предпослать этому чтению несколько объяснительных слов о том поле деятельности, на которое Промыслом Божиим поставлен был приснопамятный отец архимандрит Макарий, о плодах его деятельности и о настоящем положении того дела, над которым трудился этот достоблаженный муж.

Семя Царствия Божия, посаженное отцом Макарием, прозябло, выросло и стало древом, широко раскинувшим свои ветви не только по горам и дебрям Алтая, но и за пределы его – в соседнюю степь Киргизскую.

То, что было при основателе миссии единично или считалось немногими единицами, теперь возросло в десятки, сотни и тысячи.

Деятелей на ниве Алтая при отце Макарии перебывало в разное время в качестве сотрудников его, разных названий, пятнадцать, в том числе два лица женского пола; а ныне число их возросло до семидесяти пяти, в том числе: епископ, игумен, двадцать священников, пять диаконов и сорок восемь в звании псаломщиков, учителей и учительниц, и сверх того два монастыря, содействующие миссии в служении ее святому делу. Из одного первоначального стана Улалинского², простиравшего действия свои на всех инородцев Бийского и Кузнецкого Алтая, образовалось теперь двенадцать в Алтайской и четыре в Киргизской миссиях.

Вместо одной походной церкви, устроенной в одном из помещений архимандрита Макария, теперь едва вмещающем в себя одних местных школьников, существует уже 49 церквей и молитвенных домов. Вместо двух-трех селений теперь миссия Алтайско-Киргизская имеет в своем ведении 192 селения, улуса и деревни, в них 3721 дом, в том числе русских 1661 и инородческих 2060, сверх того разных форм и наименований юрт новокрещеных 1247. Число крещеных, заключавшееся при отце Макарии в 675 душах, теперь возросло в 19216 душ обоего пола, в том числе оседлых инородцев 4591, и кочевых (по названию) 14655. Вместо одной, первой, основанной отцом Макарием школы теперь открыто 49 школ и училищ; вместо единственного ученика, отрока Василия, о преждевременной кончине которого отец Макарий так много скорбел, теперь число учащихся возросло (инородцев 624, русских 544) до 1168.

Внешний быт насельников Алтая и внутренний характер их постепенно изменяется к лучшему. Тогда как прежде ни у одного алтайца не было теплой избы³ – все они жили в дымовых юртах, – теперь явились целые селения новокрещеных с русскими домами. Смотря на новокрещеных, стали строить дома и некрещеные. В прежнее время новокрещеные стыдились и даже боялись являться среди некрещеных алтайцев в русской одежде, а теперь, смотря на новокрещеных, и некрещеные начинают носить русскую одежду.

Разорительный калым⁴ постепенно выводится: у некрещеных обязательный, у новокрещеных он составляет дело добровольного соглашения. Рабские отношения жены к мужу сменяются гуманно-свободными, по учению Христовой веры. Полная небрежность алтайцев о воспитании детей заменилась в христианских их семействах заботой о научении детей грамоте и молитвам, доброй жизни и внешнему благоприличию.

Рисуя светлыми красками картину Алтая, мы не станем скрывать теней и темных пятен на светлом фоне ее. Говоря о христианском просвещении и культурном развитии Алтая, мы далеки от намерения утверждать, что он достиг желаемого совершенства в этом отношении. Нет, у него еще многого недостает; он только, задняя забывая, в предняя простирается (Флп.3:13): стараясь забывать старое, стремится вперед к новому, доброму, святому и полезному.

Если бы кто пожелал лично ознакомиться с нравственно-религиозной и бытовой стороной Алтая, обновляемого чрез православно-русскую культуру, и захотел бы сделать это мимоходом или чрез спрос первого встречного, то нашел бы там, пожалуй, меньше достоинств, но больше недостатков. Но если он захочет быть в суждениях своих беспристрастным и в приговоре справедливым, то, обратив внимание на те условия, в каких находятся насельники Алтая, легко извинит недостатки и достоинствам придаст особенную цену. Исследователю Алтая, желающему верно оценить труд и дело основателя миссии и последующих благовестников веры, вводителей и распространителей там доброй русской жизни, мы предложили бы совет: вступая в Алтай, на время забыть о Руси. Он должен помнить, что шестьдесят лет назад здесь ничего не было русского: ни храмов святых, ни домов русских, не видно было ни лица, ни одежды русской, не слышно и слова русского. Здесь был нетронутый, полудикий, кочевой, языческий Алтай. Если исследователь будет здесь искать только того, что обычно встретить в русских селах или деревнях, то он мало найдет здесь такого, что составляет красоту сел и деревень, и разочарование будет подобно тому; какое чувствует человек, когда пред глазами его падает и разбивается вдребезги ваза с цветами, которыми ему хотелось полюбоваться.

Алтай мы назвали бы местом контрастов: здесь и дивная высота заоблачных гор, и страшная глубина дебрей со стремительным течением пенящихся вод, куда при взгляде одном кружится голова. Здесь подавляющее мысль человека величие творения рук Божиих – и поразительная ничтожность дел рук человеческих. Здесь и чудная красота природы, и крайняя неприглядность жилищ кочевников и отвратительная неряшливость домашнего обихода их. Здесь богатство сокровищ внутри земли – и крайняя бедность насельников ее. Здесь смешение европейского с азиатским, русского с монголо-татарским, христианского с языческим. Там видеть можно и прекрасные храмы с внутренним изящным украшением, и убогие дома молитв, в которых место иконостаса завешено кусками дешевой материи с прикрепленными к ней бумажными изображениями священных ликов. В одной и той же местности вы увидите и водруженный миссионером крест – и шаманом вывешенную на шесте кожу жертвенного животного. В центре Алтая увидите русский дом, с тесовой кровлей и крашеными окнами, а рядом избушку без сеней и крыши, сделанную неискусной рукой новокрещеного. В другом месте рядом с домом стоит юрта бревенчатая или берестяная: это значит, что здесь новокрещеный домовладелец желает жить по-русски, но не может скоро расстаться и с юртой кочевника, в которую он и переходит с наступлением лета.

Такую противоположность встретить можно и в жизни новообращенных. Там есть новокрещеные, неопустительно посещающие храм Божий, соблюдающие посты и другие уставы Православной Церкви, – но есть и такие, которые не исполняют ни того ни другого. Есть кочевники, служащие в сане священников, диаконов; есть посвятившие себя иноческой жизни или паломничеству по святым местам – но есть и такие, которые еще не расстались с бытом и обычаями кочевников.

Есть селения, где церковь полна молящимися и школы учащимися, – но есть и такие, где отсутствует то и другое.

Что можно вывести из всего сказанного? То, что миссия продолжает исполнение начатой основателем ее просветительной задачи, но далеко еще не кончила ее; что алтайцы стремятся к объединению с православной русской семьей, но не вполне и далеко не все достигли этого. Что можно ожидать в будущем для Алтая? При Божием благословении и при благоприятных обстоятельствах весь Алтай станет православным, а чрез то и русским, и это время не весьма далеко – может быть, придет скорее, чем сколько прошло от основания миссии, если только переход из язычества в христианство совершаться будет в таких размерах, в каких был доселе.

Но этого может и не быть. Могут произойти и на Алтае столь же печальные явления, какие были, и теперь еще есть, в приволжских краях. Мы говорим о массовых отпадениях крещеных инородцев в магометанство⁵. Та же опасность может угрожать и Алтаю. Мусульманство, как враг христианского просвещения, явилось уже и на Алтае и заметно начинает выступать на поле брани. Его здесь прежде не было, но оно прокралось сюда почти незаметно, недавно, в лице торгашей, оседло поселившихся на Алтае и тайно проповедующих язычникам ислам. Если заранее не будут приняты действенные меры против этого скрытного, коварного, в то же время и энергичного врага, то миссия встретит большие затруднения в исполнении своей просветительной задачи на Алтае, а православно-русской народности грозит опасность быть подавленной мусульманско-татарской. Такую же опасность ожидает для себя и Киргизская миссия со стороны бухарских и татарских торговцев, во множестве распространяющих в Киргизской степи вместе с товаром мусульманские книжки и закрепляющих в мусульманстве тех самых киргизов, которые еще недавно официально заявляли о нежелании своем принимать к себе татарских мулл и строить мечети. Враг христианства и соперник русской народности среди алтайцев и киргизов не дремлет – не будем спать и мы. Он действует дружно – будем единомысленны и мы, чтобы успешно отразить его. Постараемся угасить огонь в искре, чтобы он не обратился в пламень и не сожег того дела, над которым, по почину приснопамятного отца Макария, трудились многие и которое должно быть дорого для всякого сына Церкви и родного нам отечества.

У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон. (1Кор.3:14–15).

Юная Алтайская Церковь прошла чрез великий огнь испытаний – нужд, скорбей, клеветы и других напастей – и не потерпела от этого ущерба; значит, она строилась прочно, притом не из таких горючих материалов, как дерево, сено и солома, а из золота, серебра и камней драгоценных, потому что только такого рода здания, по слову Апостола, могут устоять при испытании их огнем (1Кор.3:12–13). Поэтому, на основании слов Апостола, архимандрит Макарий, как строитель Божия здания, то есть Церкви Христовой на Алтае, заслуживает похвалы здесь, на земле, и награды там, на небесах (1Кор.3:14). Преемники этого первого алтайского миссионера продолжали дело строения Божия на основании, положенном сим последним. Одни из них руководились в своем делании примером основателя миссии как его ученики и очевидцы, другие – как восприявшие уже начатое от первых деятелей на Алтае и как слышавшие о способах действований от живых еще тогда очевидцев отца Макария. Если некоторыми и употребляемы были как бы некие иные способы действования, то этим не уничтожались прежние, а только усовершались в одном и том же духе и направлении. Таким образом, развитие миссионерского дела среди алтайских инородцев есть развитие того зерна, которое положено было архимандритом Макарием. Как мудрый архитектор, отец Макарий положил основание или, вернее, начал дело строения Церкви Божией на едином основании, которое есть Христос (1Кор.3:11). А говорят, кто хорошо начал, тот половину дела сделал. От благоразумного строителя требуется, во-первых, добросовестность, во-вторых, искусство и наконец, в-третьих, употребление наилучших материалов и способов строения. Позволительно теперь рассмотреть, в какой мере обладал этими качествами основатель Алтайской миссии.

Добросовестность, требуемая от строителя, предполагает в обладающем этим качеством самоотвержение и смирение, именно: чтобы строитель не искал своей личной пользы, а угождал Тому, Кто избрал его и поставил на дело строения, и искал не своей славы, а славы Домовладыки его, то есть славы Божией. Достойно ублажаемый отец Макарий чистотою своей совести настолько дорожил, что, когда нужно было высказывать правду, он делал это смело, не взирая на лицо человеческое, хотя бы за это ожидали его огорчение и гонение. Он был поистине муж самоотвержения и смирения. Чтобы оставить почетное звание мужа науки, начальника учебного учреждения, откуда лежал ему путь к почести высшего звания, и удалиться в смиренную иноческую обитель – для этого потребно немало самоотвержения. Затем оставить и эту мирную обитель, давшую ему приют, идти на дело проповеди Евангелия в такую страну, которая многих пугала одним своим именем, как страна изгнания, не пользовавшаяся доброй славой своих насельников, больше известная только суровостью своего климата; идти туда почти без средств, нужных для дела, которому подвижник отдавал себя; идти, даже не имея в виду определенного места пребывания; посвятить себя на дело совершенно новое, в назначенном месте еще никем не начатое – значит, без предшествовавшего какого-либо опыта; пуститься в страну дальнюю, неприветливую, не обладая для сего достаточной крепостью телесных сил, – для всего этого требовалось большое самоотвержение. Таковому самоотвержению в отце Макарии соответствовало и смирение. На место своего служения архимандрит Макарий не вступил с важностью, приличествовавшей ему как преемнику апостольского служения, как мужу, по званию своему стоявшему выше других в роде своем, но явился в смиренном виде истинного служителя Христова, знавшего одну проповедь – о Христе распятом, искавшего одной славы – Христовой. Чтобы сделать удобоприемлемой высокую проповедь о смирении Христовом и послушании до смерти, проповеднику нужно было спуститься в глубь смирения, с высоты мужа высокообразованного снизойти до уровня младенчествующих слушателей, быть простым, как эти дети, простым и в слове, и в жизни.

Отец Макарий, как верный домоправитель, добросовестно поступал и в употреблении тех материальных средств, какие впоследствии поступали в его распоряжение на потребности миссии. Составив с немногими сотрудниками своими одну общину по утвержденному архипастырем уставу, он учредил в ней общежитие: у него с подчиненными ему членами общины было все общее. Оберегая материальные средства на дело Божие, он из них весьма немногое употреблял на свои личные потребности: одевался так просто, что смиренная, долго носившаяся одежда его иногда для неразумных служила предметом глумления.

Архимандрит Макарий, как строитель Божия здания, в достаточной мере обладал и искусством строения, как вторым качеством, требуемым от доброго строителя. От искусного зодчего требуется, чтобы здание было устроено целесообразно, по намеченному плану. Имел ли отец Макарий при вступлении своем на апостольское дело служения определенный, заранее составленный план, неизвестно. Но несомненно, что таковой был начертан им впоследствии, в особом сочинении его, известном под названием: «Мысли о способах к успешному распространению христианской веры между евреями, магометанами и язычниками в Российской державе». Этот план носит в себе отпечаток не только высокого ума и опытного знания, но и духовной прозорливости. Что требуется в этом проекте от миссионеров, сотрудников и сотрудниц его, от целого миссионерского института, то отец Макарий старался хотя отчасти осуществить в своей миссионерской деятельности. Некоторые предначертания его получили свое осуществление впоследствии. Отец Макарий, проектируя, например, что для иноверцев, просвещаемых христианским учением, должно быть переведено слово Божие на родной их язык, и сам положил начало таковым переводам. Требуя, чтобы дети крещаемых были обучаемы грамоте, притом не одни мальчики, но и девочки, он то сам, то чрез сотрудников обучал детей грамоте, притом такими способами, какие сведущими людьми и впоследствии признаны наилучшими. В миссионерских школах почти изначала обучаются грамоте не только мальчики, но и девочки. Отец Макарий признает возможным, полезным и желательным, чтобы в деле миссионерского служения принимали участие лица всякого звания, пола и состояния, и в миссии как при нем, так и впоследствии наравне с юношами – сотрудниками его, взятыми им из Духовной семинарии, служили и старец благочестивый из поселенцев, занимавшийся домохозяйством миссии, и старица, ухаживавшая за больными, и образованная девица, обучавшая детей грамоте и приготовлявшая лиц женского пола к крещению; рядом с женатым священником служил вдовец-священник и иночествующий иерей. Всем было свое место и свое дело. «Если не можешь быть ловцом человеков, – говорил отец Макарий, – то лови рыбу для питания ловцов человеков».

Порядок речи нашей требует теперь сказать несколько слов о тех духовно-нравственных материалах и способах строения, какие употреблял основатель Алтайской миссии при строении здания Божия на Алтае. Материалами для такого рода строений, по мнению толковников Писаний Апостольских⁷, служат учение и жизнь проповедников. Кто преподает учение не чисто, из корыстных побуждений, кто боится за слово истины, неприятное для слушающих, потерпеть порицание, кто потворствует страстям слушателей, как делали это лжеучители, тот, по изречению апостольскому, строит здание из дерева, сена и соломы (1Кор.3:12–13). Кто налагает на других бремена тяжелые и неудобоносимые, а сам и перстом не хочет двинуть их (Мф.23:4); кто одному учит, а другое делает; кто учит только словами, а не нравами своими – тот строит из непрочного, горючего материала, и дело его при испытании огнем сгорит. Не из такого материала строил здание миссии воспоминаемый ныне основатель ее. Излишне здесь говорить о чистоте его учения, вполне согласного с православной истиной, потому что неправомыслящий веропроповедник не мог бы быть терпим в звании и служении миссионерском. По характеру своей проповеди отец Макарий принадлежал к разряду тех церковных и народных учителей, которые обладают редким даром преподавать учение в такой форме и такого содержания, какие соответствуют месту, времени и степени приемлемости слушателей. Людей простых он учил просто, удобопонятно, для требующих высшего любомудрия он способен был преподать таковое с такой увлекательной силой духа, с таким изяществом слова и обилием содержания, что иногда, подобно Павлу апостолу, начав беседу с вечера, он оканчивал ее к утру (Деян.20:7), приковывая к себе внимание высокообразованного общества слушателей, забывших о часе своего ночного покоя. Где говорил отец Макарий, там слово его, как благодатное, на многие годы запечатлевалось в сердцах его слушателей. Впрочем, художественное слово архимандрит Макарий употреблял редко, только в исключительных случаях. Сам будучи мужем высокого образования, он, подобно тому же Апостолу, проповедь свою не полагал в препретельных⁸ словах мудрости человеческой (1Кор.2:4), но возвещал силу, мудрость и благость Божию речью простой, удобной для понимания всякого рода слушателей, не боясь за это быть порицаемым от тех, кто ищет в словах проповедника не назидания себе, а чесания своего слуха. Отец Макарий не искал себе славы умножением количества крещаемых в ущерб нравственным их качествам; осторожно прибегал для этого даже к законным мерам, могущим если не ускорить крещение иноверцев, то по крайней мере остановить противодействие этому, исходившее со стороны языческих властей, а иногда, к сожалению, из христианской среды. Он искал в этом деле, как и везде, прежде всего славы Божией и, ожидая помощи свыше, денно и нощно трудился в деле научения крещаемых истинам православной веры и доброй жизни христианской; он желал, чтобы это первое, хотя и малое стадо новопросвещенных соделалось поистине достойным наследия Царства Божия и чтобы эти первокрещеные своей твердой верой и доброй жизнью послужили как бы доброй закваской для других, имеющих креститься впоследствии.

Таков был первый алтайский миссионер по своим высоконравственным качествам: самоотвержен, благоразумен, во всем верен, как и верный раб Домовладыки.

Остается теперь показать вашему мысленному взору благие плоды апостольской деятельности основателя Алтайской миссии среди инородцев Алтая. Дело Алтайской миссии, начатое первым ее миссионером, отцом Макарием, при Божией помощи стоит твердо, развиваясь стройно и благолепно. Доказательством сказанного может служить следующая сравнительная статистика Алтайской миссии, из которой можно видеть, с одной стороны, какова была миссия при ее основателе, а с другой – какова она теперь.

При архимандрите Макарии всех деятелей миссии в течение его двенадцатилетнего служения было от 15 до 18, а теперь их стало 89; церквей и молитвенных домов было три, а теперь – 55; вместо трех станов теперь стало 12; количество селений возросло до 192, и в них домов инородческих 2686; количество крещеных при архимандрите Макарии было 675, а теперь их стало 20 770; вместо одной-двух школ теперь стало 47, и в том числе катехизаторское училище, в котором приготовляются будущие деятели миссии; всех учащихся 1025, в том числе мальчиков 790 и девочек 235. Сверх того, в катехизаторском училище обучалось 177 мальчиков.

Совершая празднование в память основателя Алтайской миссии по случаю исполнившегося пятидесятилетия со дня кончины его и помолившись о упокоении души в Бозе почившего отца Макария, молитвенно пожелаем дальнейшего преуспеяния начатому им делу на Алтае.

В настоящую минуту выразим наши молитвенные благожелания словами той молитвы, какою научены молиться миссионеры в клети сердца своего:

Господи! Господи, положивый душу Твою за спасение всех человек! Яко Господин жатвы Твоея, изведи делатели многи на жатву Твою, изведенным же даждь дух молитвы, дух любви Твоей, дух смирения, терпения и разума. Даждь им благовествовати силою многою, во исполнение Евангелия Твоего. Да укрепится и возрастет желание возжелавших вспомоществовати нам делами любви благотворящей. Да умножатся пособники наши. Благодеющим нам воздаждь Твоими благословениями, живым подаждь здравие и благоденствие, усопших со святыми Твоими в вечных селениях упокой. Ненавидящих и обидящих нас прости, Владыко Человеколюбие, просвети их сердца, вразуми их умы. Всем же нам, кровию Твоею искупленным, ведущим и еще не ведущим Тя, даруй свет разума святаго Евангелия Твоего. Ускори призвати и соединити всех во едино стадо Твое зде, на земли, и сподоби пребыти им с Тобою во веки неразлучными во свете Отца Твоего и Бога нашего, Ему же с Тобою и Святым Духом слава и держава во веки!

Моисей, обреченный на смерть в своем младенчестве, но взысканный милостью Божией, был воспитан при царском дворе, на руках царской дочери, в добре и довольстве (Исх.2:1–10). Несмотря на это, он не забывал своих братьев, живших в Гесеме⁹: он посещал их, видел их страдания и старался помогать им в тяжких бедствиях. И в жизни нашей мы обретаем с указанным периодом жизни Моисея некоторое сходство. И мы были взысканы милостью Божией и получили возможность жить в большем добре и довольстве, чем здесь, на Алтае, – хотя и там, среди кажущегося добра и довольства, нет недостатка в трудах, скорбях и заботах. Тем не менее страна эта остается для нас в воспоминаниях наших самой дорогой, как вторая родина, а жители Алтая – как наши братья. Мы храним Алтай незабвенным в памяти, думая о нем и наяву в молитвах наших, и даже в сонных видениях нередко предносится нам этот прекрасный край; для нас это в некотором смысле Моисеев Гесем.

Продолжаем библейское сказание о Моисее. Однажды, посещая своих братьев по крови в их Гесеме, он увидел египтянина, бившего еврея. Заступился Моисей за своего единоплеменника и убил египтянина (Исх.2:11–12). Если хотите, то и здесь укажем на египтянина: это – сатана, держащий в рабстве обитателей Алтая и часто нападающий на тех из них, кто восхотел бы освободиться от его власти. Но где Моисей, который поразил бы этого духовного египтянина? Было бы безумием для нас, крайне слабых и убогих, уподоблять себя пророку Божию. Но так как Моисей, в то время как поразил египтянина, не был еще призван Богом к его высокому служению в качестве вождя израильского народа и пророка Божия, то не будет крайним неразумием, если мы, призванные на великое служение освобождения от власти сатаны насельников Алтая, чтобы сделать их народом Божиим, станем на некоторое время возле будущего вождя Израилева, выступившего на защиту своего единоплеменника. Убийством египтянина давалось знать еврейскому народу, что Господь дарует ему освобождение чрез Моисея, но народ не понял этого, и, когда на следующий раз Моисей хотел примирить ссорившихся братьев своих, один из них сказал ему: кто поставил тебя... судьею над нами? (Исх.2:14). Не говорят ли и теперь духовным вождям и пастырям своим некоторые из освобожденных их служением от власти сатаны: «Что вам за дело до нас?» – слова неразумия и неблагодарности! Далее о Моисее сказано, что, убоявшись преследования за убиение египтянина, он удалился в другую землю (Исх.2:15). Но это удаление было временным; во время пребывания в чужой стране Моисей был призван на служение великому делу освобождения народа израильского. По повелению Божию Моисей, возвратившись к своему народу, освободил его из рабства, вывел из Египта, погубил фараона в водах морских и после сорокалетнего странствования по пустыне привел его к земле обетованной, текущей медом и млеком.

О, если бы и нам даровал Господь радость видеть любезный нашему сердцу народ алтайский освобожденным от духовного плена сатаны и приведенным в Церковь, как евреи к горе Синайской, а оттуда в Царство Небесное, как в землю обетованную!

Но где Моисей, который бы мог совершить это? Нет того великого Моисея Боговидца – но жив и присносущен Тот, Кто избрал и поставил Моисея быть освободителем порабощенного египтянами народа. Жив Господь Иисус Христос, обещавший вечно пребывать с избранными Им апостолами (Мф.28:20), а в лице их и с преемниками их – пастырями и учителями Церкви, которые, подобно Моисею, поставлены призывать и изводить людей из рабства диавола в свободу чад Божиих (Рим.8:21), из тьмы греха и заблуждений к свету богопознания. Моисей служил прообразом Христа, имеющего освободить род человеческий из плена диавольского, а поставленные Христом апостолы и благовестники, пастыри и учители продолжают дело Христово Его силой, властью, Его благодатью. Каждый благовестник в своем месте есть как бы Моисей народа израильского, поскольку он совершает миссионерское служение – дело освобождения язычников из рабства демонослужения. Для освобождения язычников Алтая послан был как бы новый Моисей народа израильского – блаженной памяти архимандрит Макарий, а после его преставления дело служения его вверено преемникам его даже до дня сего. И Моисей не мог один исполнить возложенного на него Господом поручения, потому Господь и дал ему помощников, и прежде всего брата Аарона (Исх.4:14–15,7:1); потом поставлены были иереи, левиты и иные сотрудники разного рода. И здесь, на Алтае, для великого дела миссионерского служения призваны и поставлены иереи, диаконы, учителя и другие сотрудники разного рода, а со всеми ними, по неложному Своему обещанию, Сам Христос (Мф.28:20), на Которого мы все уповаем, что Он, действуя чрез нашу немощь, силен поразить духовного египтянина – сатану и освободить от плена его и остальных язычников Алтая, как освободил уже половину их чрез служение миссии и привел во Святую, Соборную и Апостольскую Церковь, являя им чрез вразумительные знамения и чудеса свидетельство о непрестанном пребывании в ней. Любовь ваша да простит наше дерзновение привести на память Моисея и как бы поставить свое убожество рядом с этим великим пророком и освободителем народа израильского из плена египетского. Мы хотели показать только этим ту любовь, которую носим в душе своей к Алтаю и насельникам его, как и Моисей имел любовь к Гесему и жившим в нем братьям своим по плоти, показать наше горячее желание скорее видеть обитателей Алтая освобожденными от служения сатане, как освобожден был Богом народ израильский.

Права и обязанности миссионера в отношении к молодым воспитанникам, определяемым в миссионерские станы на должности псаломщиков, учителей и толмачей¹⁰

Успех в обращении от неверия к вере, от заблуждения к истине в мере весьма значительной зависит от количества проповедников веры и истины: для многой жатвы потребно делателей много. Посему забота об умножении числа веропроповедников есть забота об успехе проповеди. Божественная мудрость уподобила первых веропроповедников соли, долженствующей осолить вселенную, с таковым притом предостережением, что если соль сия потеряет силу, то уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям (Мф.5:13). Из сего усмотреть можно, что успех евангельской проповеди зависит не от количества только, но и от качества веропроповедников. Известно изречение христианской мудрости: «Или не учи, или же нравами учи».

Для приготовления делателей на жатве, вверенной попечениям Алтайской миссии, существует Бийское катехизаторское училище. Состав учащихся в этом учреждении должен образоваться и ежегодно восполняться главным образом из воспитанников миссионерских школ.

Нужным считаю поставить в известность отцам миссионерам те условия, которые должны быть соблюдаемы ими при выборе питомцев, назначаемых для образования в катехизаторское училище.

1. Они должны быть хорошо известны миссионеру как лица, не испорченные нравственно и с успехом кончившие курс в начальной миссионерской школе.

2. Питомцы должны быть снабжены выписками из метрических книг о рождении и крещении (таковые выписки могут быть присылаемы заведующему катехизаторским училищем и после, только во всяком случае до выпуска воспитанника из училища).

3. Как поступающие в училище, так и родители их должны быть предуведомляемы, что пансионеры обязаны по выходе из училища оставаться в распоряжении миссии и на служении, какое будет им указано, в течение не менее шести лет.

Обучение в начальных школах должно происходить по программам, изданным Училищным советом при Святейшем Синоде.

В школах инородческих, где обучаются исключительно инородческие дети или где преобладает большинство таковых, начальное обучение должно происходить по алтайскому букварю и первой после азбуки книге для чтения, с постепенным обучением и чтению русских книг, назначенных для русских начальных и церковно-приходских школ.

Особенное внимание отцов миссионеров должно быть обращено на воспитанников, которые по выпуске из катехизаторского училища будут определяемы в миссионерские станы на должность учителей или псаломщиков и толмачей.

Помня, с одной стороны, слова древней мудрости: Кто любит своего сына, тот пусть чаще наказывает его, чтобы впоследствии утешаться им (Сир.30:1), с другой – изречение апостольское: Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали (Кол.3:21), миссионер относится к воспитаннику, поступившему в стан его для служения, как пресвитер-старец к своему ученику и сыну по духу, как воспитатель к воспитаннику. Посему он заботится о нем по преимуществу пред своими пасомыми, поминая печальные последствия беззаботности пастырской в отношении к тому юноше, которого святой апостол Иоанн вверил некоему епископу¹¹. Миссионер печется как о благоустроении внешней жизни воспитанника, так и о соблюдении нравственной непорочности его. Он постепенно приготовляет из сего юноши служителя Церкви, себе помощника, а впоследствии, может быть, – преемника.

Особенное внимание юноши должно быть обращено на его сердце, его внутреннюю жизнь, ибо от сердца исходят и помышления и дела злые (Мф.15:19; Мк.7:21). Ему нужно учиться делом исполнять советы мудрости: познай себя; себя испытывай (2Кор.13:5).

Поскольку похотливость, страсть к вину и курению табака получаются инородцами с самым рождением, то отец миссионер приложит особенное попечение о том, чтобы предостеречь юных от возникновения в них этих страстей – то добрым советом, то страхом, а более всего – воспитанием и поддержанием в юноше чувства страха Божия и нравственного самосохранения.

Миссионер принимает на себя особый труд попечения и о дальнейшем умственном развитии юного клирика упражнением его в тех занятиях, начало которых было положено при его воспитании в училище. Воспитанник, поступивший на должность псаломщика или учителя, должен петь все то, чему он учен был, как из церковных обиходов, на славянском и на алтайском языках, так и из сборника песнопений («Лепты»), назначенного для домашнего пения. Он должен упражняться не только в чтении, но и в импровизации внебогослужебных собеседований, в составлении письменных отчетов о своих занятиях, ведении журналов – как классного, так и путевого; в переложении на алтайский язык назидательных статей, составлении статистики, в записывании разных эпизодов из жизни крещеных и некрещеных, их нравов, обычаев, верований и т. п. Вообще должно быть обращено внимание на развитие в юноше и наблюдательности, и аккуратности во всем.

Все записи псаломщик или учитель должен представлять местному миссионеру для прочтения и препровождения к начальнику миссии.

Юность строптива, говорит святитель Златоуст, она требует многих приставников. Для юношеского возраста нужны строгость – как бы узда и угроза – как бы железная цепь. Для молодости нужен смиряющий труд, как молодому коню узда, и утомление, рассуждает тот же святитель. Блаженной памяти первоначальник Алтайской миссии отец архимандрит Макарий, как говорит живое предание никогда не дозволял, чтобы кто-нибудь из служащих при нем сидел без дела, а особенно – из молодых.

Для юных наших катехизаторов, учителей и псаломщиков отдыхом от дела должно служить не бездействие, а перемена одного дела на другое. Если в будни он утомился от непрестанного занятия в школе, то в праздник отдыхом должно служить занятие вне школы: участие в собеседованиях внебогослужебных, посещение жилищ новокрещеных с учениками для обучения молитвам, назидательного чтения, пения церковных песен и кант, но непременно – с благословения миссионера как старца своего, под его руководством и наблюдением, дабы это занятие не послужило благовидным предлогом к насаждению и развитию пороков, свойственных юношескому возрасту. После зимних продолжительных занятий для молодого клирика-учителя отдыхом должны служить летние поездки для оспопрививания, бесед среди новокрещеных, живущих вне стана, а также и некрещеных.

Я предложил некоторые черты нравственного и умственного воспитания молодых деятелей миссии, зная, что действительность никогда не достигает совершенств идеала. Но для успеха и то хорошо, если все миссионеры будут иметь в виду один мысленный образ совершенства, стремиться к одной цели, для достижения которой употреблять средства, испытанные и одобренные мудрой опытностью отцов и учителей наших.

Подведем итоги сказанного:

1. Для многой жатвы, нам врученной, нужны многие делатели.

2. Делатели должны обладать добрыми качествами, дабы быть солью земли необуявшею.

3. Забота о приготовлении таковых делателей из юных питомцев миссии лежит на пресвитерах-веропроповедниках.

4. Отношения между миссионерами и делателями из воспитанников миссии должны быть проникнуты духом христианского взаимного служения, связаны союзом апостольской любви с одной стороны и беспрекословного доверия и послушания с другой.

5. Но юность строптива, а потому требует узды и цепи.

6. Молодых воспитанников нужно оберегать от праздности как матери всех пороков, юношеских похотей, винопитием и отчасти табакокурением возбуждаемых и поддерживаемых, картежной игры, а также чванства и щегольства. Но приучать их нужно и словом и примером к усердной домашней молитве – матери добродетелей, к чтению Священного Писания и нравоучительных книг, а также аккуратности и наблюдательности.

Отцы миссионеры, возлюбленные братья и сослужители о Господе, не оставят эти советы, как нечто ненужное, но примут их «к руководству» и время от времени будут закреплять в памяти повторительным чтением.

Топография и природа Алтая. – Его обитатели. – Труды миссионеров. – Успехи и препятствия к тому

Нам предоставлено сказать слово об отце архимандрите Макарии. Мы будем говорить о нем постольку, поскольку его многоплодная деятельность касалась Алтайской миссии, где Промыслом Божиим он был поставлен для сеяния первых семян евангельской проповеди среди обитателей Алтая.

Развитие миссионерского дела среди алтайских инородцев есть развитие того зерна, которое положено было архимандритом Макарием. Как мудрый архитектор, отец Макарий положил основание или, вернее, дело строения Церкви Божией на едином основании, которое есть Христос (1Кор.3:11). А говорят, кто хорошо начал, тот половину дела сделал. От благоразумного строителя требуется, во-первых, добросовестность, во-вторых, искусство и наконец, в-третьих, употребление наилучших материалов и способов строения. Позволительно теперь рассмотреть, в какой мере обладал этими качествами основатель Алтайской миссии. Добросовестность, требуемая от строителя, предполагает в обладающем этим качеством самоотвержение и смирение, именно: чтобы строитель не искал своей личной пользы, а угождал Тому, Кто избрал его и поставил на дело строения, и искал не своей славы, а славы Домовладыки его, то есть славы Божией. Достойно-ублажаемый отец Макарий чистотой своей совести настолько дорожил, что, когда нужно было высказывать правду, он делал это смело, невзирая на лицо человеческое, хотя бы за это ожидали его огорчение и гонение. Он был поистине муж самоотвержения и смирения. Чтобы оставить почетное звание мужа науки, начальника учебного учреждения, откуда лежал ему путь к почести высшего звания, идти на дело проповеди Евангелия в такую страну, которая многих пугала одним своим именем, как страна изгнания, идти туда почти без средств, нужных для дела, которому подвижник отдавал себя, идти даже не имея в виду определенного места пребывания, посвятить себя на дело совершенно новое, пуститься в страну дальнюю, неприветливую, не обладая для сего достаточной крепостью телесных сил, – для всего этого требовалось большое самоотвержение. Токовому самоотвержению в отце Макарии соответствовало и смирение. На место своего служения архимандрит Макарий не вступил с важностью, приличествовавшей ему как преемнику апостольского служения, но явился в смиренном виде истинного служителя Христова, знавшего одну проповедь – о Христе Распятом, искавшего одной славы – Христовой.

Архимандрит Макарий, как строитель Божия здания, в достаточной мере обладал и искусством строения, как вторым качеством, требуемым от доброго строителя. От искусного зодчего требуется, чтобы здание было устроено целесообразно, по намеченному плану. Имел ли отец Макарий при вступлении своем на апостольское дело служения определенный, заранее составленный план, неизвестно. Но несомненно, что таковой был начертан им впоследствии в особом сочинении его, известном под названием: «Мысли о способах к успешному распространению христианской веры между евреями, магометанами и язычниками в Российской державе». Этот план носит в себе отпечаток не только высокого ума и опытного знания, но и духовной прозорливости. Что требуется в этом проекте от миссионеров, сотрудников и сотрудниц его, от целого миссионерского института, то отец Макарий старался хотя отчасти осуществить в своей миссионерской деятельности. Отец Макарий, проектируя, например, что для иноверцев, просвещаемых христианским учением, должно быть переведено слово Божие на родной их язык, и сам положил начало таковым переводам. Требуя, чтобы дети крещаемых были обучаемы грамоте, притом не одни мальчики, но и девочки, он то сам, то чрез сотрудников обучал детей грамоте. В миссионерских школах почти изначала обучаются грамоте не только мальчики, но и девочки. Отец Макарий признавал возможным, полезным и желательным, чтобы в деле миссионерского служения принимали участие лица всякого звания, пола и состояния. И в миссии как при нем, так и впоследствии наравне с юношами – сотрудниками его, взятыми им из духовной семинарии, служили и старец благочестивый из поселенцев, занимавшийся домохозяйством миссии, и старица, ухаживавшая за больными, и образованная девица, обучавшая детей грамоте и приготовлявшая лиц женского пола к Крещению; рядом с женатым священником служил вдовец-священник и иночествующий иерей. Всем было свое место и свое дело. «Если не можешь быть ловцом человеков, – говорил отец Макарий, – то лови рыбу для питания ловцов человеков».

Порядок речи нашей требует теперь сказать несколько слов о тех духовно-нравственных материалах и способах строения, какие употреблял основатель Алтайской миссии при строении здания Божия на Алтае. Материалами для такого рода строений, по мнению толковников Писаний Апостольских (см. прим. 7), служат учение и жизнь проповедников. Кто преподает учение не чисто, из корыстных побуждений, кто боится за слово истины, неприятное для слушающих, потерпеть порицание, кто потворствует страстям слушателей, как делали это лжеучители, тот, по изречению апостольскому, строит здание из дерева, сена и соломы (1Кор.3:12–13). Кто налагает на других бремена тяжелые и неудобоносимые, а сам и перстом не хочет двинуть их (Мф.23:4); кто одному учит, а другое делает; кто учит только словами, а не нравами своими – тот строит из непрочного, горючего материала, и дело его при испытании огнем сгорит. Не из такого материала строил здание миссии воспоминаемый ныне основатель ее. Излишне здесь говорить о чистоте его учения, вполне согласного с православной истиной, потому что неправомыслящий веропроповедник не мог бы быть терпим в звании и служении миссионерском. По характеру своей проповеди отец Макарий принадлежал к разряду тех церковных и народных учителей, которые обладают редким даром преподавать учение в такой форме и такого содержания, какие соответствуют месту, времени и степени приемлемости слушателей: людей простых он учил просто, удобопонятно. Для требующих высшего любомудрия он способен был преподать таковое с такой увлекательной силой духа, с таким изяществом слова и обилием содержания, что иногда, подобно Павлу апостолу, начав беседу с вечера, он оканчивал ее к утру (Деян.20:7), приковывая к себе внимание высокообразованного общества слушателей, забывших о часе своего ночного покоя. Где говорил отец Макарий, там слово его, как благодатное, на многие годы запечатлевалось в сердцах его слушателей. Впрочем, художественное слово архимандрит Макарий употреблял редко, только в исключительных случаях. Сам будучи мужем высокого образования, он, подобно тому же Апостолу, проповедь свою не полагал в препретельных словах мудрости человеческой (1Кор.2:4), но возвещал силу, мудрость и благость Божию речью простой, удобной для понимания всякого рода слушателей, не боясь за это быть порицаемым от тех, кто ищет в словах проповедника не назидания себе, а чесания своего слуха. Отец Макарий не искал себе славы умножением количества крещаемых в ущерб нравственным их качествам, осторожно прибегал для этого даже к законным мерам, могущим если не ускорить крещение иноверцев, то по крайней мере остановить противодействие этому. Он искал в этом деле, как и везде, прежде всего славы Божией и, ожидая помощи свыше, денно и нощно трудился в деле научения крещаемых истинам православной веры и доброй жизни христианской; он желал, чтобы это первое, хотя и малое стадо новопросвещенных соделалось поистине достойным наследия Царства Божия и чтобы эти первокрещеные своей твердой верой и доброй жизнью послужили как бы доброй закваской для других, имеющих креститься впоследствии.

Говоря об отце Макарии и основанной им миссии, нельзя не сказать нескольких слов об Алтае, от которого миссия получила свое название и где она совершает свое служение.

Что такое Алтай?

Алтай – цепь горных хребтов, покрытых то снегами, то каменными насыпями, то карликовыми деревьями – березой в виде кустарника, то густым хвойным лесом. Алтай есть продолжение величайших в свете Гималайских гор в Индии.

Кто знаком с горами Швейцарии или Кавказа, тот может составить понятие об Алтае. На Кавказе есть Эльбрус, покрытый вечным снегом, – и на Алтае есть так называемые Катунские столбы: это высочайший пункт Алтая, покрытый вечным снегом.

Отсюда получает начало многоводная и быстротечная река Катунь. Катунь в соединении с Бией составляют Обь, одну из величайших рек Сибири, несущую свои воды в Северный океан. Горные хребты Алтая отделены один от другого широкими долинами, глубокими падями или тесными ущельями. С вершин горных хребтов стекает множество рек и речек, большей частью весьма быстротечных. Некоторые реки падают с гор каскадами; таких водопадов особенно много в горах, окружающих Телецкое озеро.

В лесах Алтая водится много зверей, крупных и мелких, начиная от оленей, лосей и маралов и оканчивая соболями, лисицами и другими мелкими зверьками. Там же, в лесах Алтая, добываются кедровые орехи. Все это составляет предмет промысла туземцев. В недрах Алтая сокрыто много сокровищ в виде золота, серебра и ценных камней. Но человек стал извлекать эти сокровища для того больше, чтобы осквернять этот дар Божий, бросая его в грязь и благо худых страстей своих. Впрочем, не умолчим о том, что Алтай посылает дары от своих сокровищ и нашим царствующим городам. Так, в Исаакиевском соборе две драгоценные колонны, а также и в Воскресенском храме – суть дары Алтая¹².

Кем заселен Алтай? Изначала в нем обитала неведомая доселе чудь¹³, оставившая после себя только могильные памятники, а потом там поселились и теперь обитают инородцы монгольского и татарского племени. Первые из них называют себя алтайцами – «алтай-кижи», то есть алтайский житель, вторые – татарами или черневыми, то есть лесными, жителями – «тиш-кижи»¹⁴. Русские называют первых, то есть жителей горного Алтая, калмыками, но инородцы никогда не называют себя этим именем. Инородцы монгольского племени, живущие в горном Алтае, вышли из Монголии, где они составляли часть союзных племен, известных под именем ойротов. Приняли они русское подданство при императрице Елизавете Петровне¹⁵.

Инородцы татарского племени, называемые черневыми татарами, составляли часть Сибирского Кучумова царства, завоеванного казаками под предводительством Ермака¹⁶. Все эти инородцы вели кочевой образ жизни, занимались (и теперь некрещеные исключительно занимаются) скотоводством и звероловством. Никаких ремесел у них нет. Алтайцы по вере – шаманисты. Они веруют в два начала: доброе и злое, поэтому и божества их есть добрые и злые. Последних они из страха более чтут, чем первых. Тем и другим приносят кровавые жертвы. Насколько Алтай величествен и прекрасен по своему внешнему виду, с его подоблачными горами, сопками, скалами, холмами, покрытыми то хвойным лесом, то цветущими весной кустарниками, с его быстротечными и многоводными реками, речками, водопадами, – все это, как дело рук Божиих, прекрасно, – настолько же он невзрачен, убог, принижен как дело рук человеческих, как место обитания бедных людей, непригляден своими юртами, то берестяными, то войлочными, то бревенчатыми, непривлекательными снаружи и нередко отвратительными внутри – в дыму, в грязи, где ничто не моется, не чистится. Этим-то людям, долго сидевшим во тьме и сени смертной, воссиял свет Христова Евангелия.

Сказав несколько слов об отце архимандрите Макарии, об Алтае, мы считаем неизлишним сказать нечто о миссионерском служении, о трудностях этого служения, о препятствиях, какие миссия встречает в своей деятельности, и о той помощи, в которой нуждается и которую иногда обретает.

Служение миссионерское, как служение апостольское, есть более всего ряд скорбей, болезней и трудов. Трудно вообще пастырское служение, а миссионерское – по преимуществу.

Мы не говорим уже о трудностях миссионерских путешествий, которые доводится совершать редко в экипаже, никогда в вагоне, но нередко пешком, на лыжах, часто верхом, на лодке, под дождем, иногда в снежную метель. Все это – болезни и труды для тела. Но есть страдания большие – страдания души.

Миссионер – страдалец: он страдает душой в начале служения своего от среды, в которую он попадает: там нет ни родной семьи, ни родного общества, ни привычной для него жизненной обстановки. Среди инородцев, сперва чуждых для него по языку, по обычаям, чужой и для них, он чувствует иногда ужасную истому от одиночества; он не обретает здесь человека, с которым мог бы поделиться своим горем, поведать свою скорбь и в дружеском или братском разговоре найти для себя некоторую отраду. Нередко вершины гор или пещеры были свидетелями горючих слез, которые приходилось там проливать скучающему миссионеру, а наипаче юному, одинокому.

Он страдает за юную паству свою, которая ему вручена, и это бывает тогда, когда новокрещеные, еще не утвердившиеся в вере, хромают на оба колена, то стараясь научиться воспринятой ими новой вере, то уклоняясь к старым, языческим обычаям.

Особенно миссионеру больно бывает тогда, когда в юное стадо его вторгаются волки, желающие похитить какую-либо овцу или разогнать стадо.

Эта болезнь особенно чувствительна бывает тогда, когда таковыми волками являются свои родные люди, наши соотечественники, притесняющие новокрещеных, развращающие их или старающиеся возбудить в пасомых недоверие к пастырю.

Немалую тугу для миссионера составляет недостаток материальных средств; таковой недостаток и всегда чувствителен, особенно для семейных, и в начале существования миссии миссионеры буквально нищенствовали. Мы застали то время, когда юным делателям на Алтае приходилось все делать своими руками: и огород садить, и хлебы печь, и даже пол мыть. Одежда у них была столь убога, что когда они были посылаемы в ближайший город по делам миссии, то городские жители тотчас узнавали явившегося по одежде его, что он из миссии: на подоле ремки, рукава дырявы, сапоги таковы же. Вот миссионер отправляется в путешествие. Чем он тогда питается: утром – чай с сухарями, днем – сухари с чаем, вечером – опять чай с сухарями, иногда, для разнообразия, чай с толокном.

Скорбь великую причиняли миссионерам те препятствия, какие ставили им враги православия – власти языческие, а еще более представители нашей православной русской власти. В преданиях миссии сохранилась память о печальных фактах противодействия ее просветительной деятельности среди инородцев со стороны представителей власти. Так, в биографии отца Макария упоминается о некоем Серебренникове, который, услышав, что одно семейство готовится креститься, приказал объявить главе этого семейства, что если они крестятся, то будут взяты в солдаты и приписаны в крестьянское сословие¹⁷. Напуганная этим семья скочевала куда-то далеко. О другом некоем начальнике мы знаем, что он хотел стереть миссию с лица земли, а миссионеров бросить в грязь позора чрез клевету на них.

Препятствия успеху проповеди миссия встречала и со стороны низкого уровня развития инородцев и материальной их необеспеченности. «Умственные способности их так мало раскрыты, – свидетельствовал отец архимандрит Макарий, – что кажется, будто они не чувствуют и души в себе; весь круг помыслов и желаний их, надежд и опасений их, радостей и печалей их ограничивается телесными нуждами. Что с ними делать миссионерам? Удовольствоваться одной проповедью? Но не многие из них соглашаются слушать ее, а таких еще менее, которые бы сколько-нибудь понимали ее: начнут ли говорить им о небе – они думают только о хлебе и после проповеди заводят речь о том, что у них в самом деле нет хлеба. Подойти ли к больному? Говорить ли ему о душе, о вечных мучениях, о рае? В ответ на это он показывает раны на теле своем и, томным взором смотря на проповедника, спрашивает: «Эмь барба?» – «Нет ли лекарства?» Итак, что с ними делать?» Миссионеры стараются идти навстречу всем этим нуждам инородцев, и это составляет залог успеха их проповеди.

Как ни трудна, как ни прискорбна жизнь миссионеров, сколь ни многочисленны препятствия, встречаемые миссией в своем служении, но не всегда эта жизнь была без отрадной, и при множестве препятствий часто являлась благовременная помощь, иногда оттуда, откуда не ожидалась. Если от людей не было помощи, то благодать Божия, по обетованию Господа, поспешествовала веропроповедникам и слово их утверждала, как и проповедь апостольскую, последующими знамениями (Мк.16:20). Приведем один из множества случаев в этом роде.

Благодать Божия с очевидной ясностью проявлялась иногда в чудесном исцелении одержимых болезнями чрез Таинство Крещения. Так, чуйский инородец Чоочы много лет страдал неизлечимой болезнью – расслаблением всего тела. Сколько он ни умолял богов чрез своих шаманов, сколько ни приносил кровавых жертв, никакой помощи не получал. Услышав от миссионера проповедь о Христе – Целителе душ и телес и Спасителе человеков, Чоочы стал склоняться мыслью к принятию Крещения. Но долго колебался, пока наконец получил особенное вразумление во сне и в духе своем призыв к вере во Христа. Он решился ехать в миссию. Путь был далекий, более двухсот верст, чрез горы и бурное Телецкое озеро. Но, твердо решившись исполнить свое намерение, он при помощи родных собрался в путь. Спутники усадили его на коня и поддерживали его с обеих сторон. Вера болящего совершила чудо. На первом же привале Чоочы почувствовал облегчение. Далее он ехал один, без поддержки. В Улалу, главный стан миссии, он приехал почти здоровым. Здесь он крещен был с именем Симеона. Приобрел икону святого великомученика Пантелеимона, получил елея от иконы с мощами святого целителя и возвратился домой здоровым. С этого дня он переродился телом и душой. Стал усердно молиться Богу со всей семьей, возжигал пред иконами свечи. Он стал усердным проповедником веры среди своих. Собирал к себе новопросвещенных. Если кому случилось захворать, то все вместе молились за болящего, и Господь, по вере их, давал исцеление. Семен Чоочы и раз, и два удостоился особенного, видимого проявления благодати Божией: то в явлении света от иконы во время ночной молитвы, то в ощущении особенного благодатного благоухания.

Все это способствовало утверждению веры и благочестия среди этого крайне уединенного уголка Алтая. Все обитатели этой местности приняли святое Крещение. Все они усердно молятся дома, приезжают в церковь и каждый год неопустительно исполняют долг говения, собираясь для этого к миссионеру издалека, иногда зимой, всегда на верховых лошадях; матери возят при этом и своих грудных младенцев, укладывая колыбель их на седло пред собой.

Так исполняются над этими людьми слова Писания: Где бо имел свет Твой возсияти, токмо на седящия во тьме, Господи, слава Тебе!¹⁸

Миссия не всегда была лишена и человеческой помощи. В лице московского протоиерея, ныне покойного, Николая Лаврова¹⁹ Алтайская миссия имела в первые десятки лет своего существования единственного печальника и кормителя. Отец Николай ходил по стогнам Москвы, собирал милостыню для миссии и собранное посылал туда.

После него Православное миссионерское общество приняло на полное свое попечение не только Алтайскую, но и другие миссии²⁰, и само правительство, особенно в старые времена, оказывало свою помощь и покровительство не только миссионерам, но и крещающимся инородцам. Так, в первые годы миссии предоставлено было право пользоваться для своих разъездов бланками на бесплатное взимание подвод. Приемлющим святое Крещение закон давал льготу от платежа податей на три года, и это не было, конечно, задабриванием простецов для привлечения их к вере, а было проявлением любви христианского правительства и облегчением крещающимся перехода к другой, оседлой жизни, как бы в вознаграждение тех лишений, какими сопровождается обычно переход инородца из среды своих единоплеменников в чуждое дотоле для них христианское общество.

Теперь подведем итог плодотворной деятельности миссии и представим сравнительную таблицу состояния миссии при основателе ее, отце архимандрите Макарии, и в настоящее время.

Итак, миссия в течение восьмидесяти трех лет служения, при всех лишениях, скорбях, препятствиях от чужих и своих, при скудости средств, успела сделать, при помощи Божией, многое как в деле просвещения инородцев Алтая (верой и учением), так и обрусения их (приучением к оседлой жизни и чрез школы).

Несмотря на это, ей остается еще много дела на Алтае. Труд миссионеров увеличился от наплыва переселенцев. В последнее время, после объявления разного рода свобод, враги России и Православия стараются восстановить языческий Алтай и разрушить то великое дело, над которым трудилась миссия так долго и так терпеливо. Не без постороннего влияния из Монголии стал вторгаться бурханизм²¹, которым хотят заменить православное христианство, обещая алтайцам восстановить не существовавшее их царство возвращением им сказочного Ойрот-хана²².

Миссии предстоят все большие и большие труды. Деятельность ее расширяется и в отношении к проповеди Евангелия среди некрещеных, и в утверждении новопросвещенных в вере и благочестии чрез церковную и внебогослужебную проповедь, а также путем миссионерских школ и устроением внешнего быта новокрещеных.

Средства же в последние годы стали умаляться по причине умаления таковых в Православном миссионерском обществе.

Впрочем, в минувшем году миссия обрадована была крупным пожертвованием чрез благотворительницу М.А.Черкасову в размере 33 405 рублей на просветительные и строительные нужды миссии.

В текущем году московские обители оказали великую помощь миссии, пожертвовав на нужды ее до 10000 рублей. От члена и казначея Православного миссионерского общества И.А.Колесникова²³ поступило на строительные нужды Алтайской миссии 5000 рублей.

Да воздаст Господь великой милостью Своей всем содействующим успехам православного благовестничества!

Если бы кто захотел помочь великому и святому делу распространения православного христианства среди язычников, то мог бы свои пожертвования передавать здесь в местный миссионерский комитет или влагать в кружки, существующие при каждой церкви.

Господь, обещавший воздаяние и за чашу студеной воды, поданной во имя Его (Мк.9:41), силен воздать сторицей за всякую жертву, сделанную для того великого дела, за которое Он благоволил приходить на землю, пожить, пострадать, воскреснуть и учредить Церковь, с которой обещал пребывать до скончания века (Мф.28:20).

Досточтимому собранию прочитаны были некоторые черты из жизни основателя Алтайской миссии отца архимандрита Макария. Позволяю себе присовокупить еще несколько слов о том поле деятельности, на которое Промыслом Божиим поставлен был приснопамятный миссионер, о плодах его деятельности и о настоящем положении дела, над которым трудился этот достойноблаженный муж.

Семя Царствия Божия, посеянное архимандритом Макарием, прозябло, выросло и стало древом, широко раскинувшим свои ветви не только по горам и дебрям Алтая, но и за пределы его – в соседнюю степь Киргизскую и к племенам, обитающим на границах Китая.

Алтайская миссия выделила из себя, как ветвь, Киргизскую миссию, теперь получившую самостоятельное бытие. В настоящее время к проповеди алтайских благовестников стали склонять слух племена хотя и подвластные Китаю, но соседние и родственные алтайцам. То, что было при основателе миссии единично или считалось немногими единицами, теперь выросло в десятки, сотни и тысячи.

Деятелей на ниве Алтая при отце Макарии перебывало в разное время, в качестве сотрудников его разных названий, пятнадцать, а теперь число их возросло до ста двух, кроме начальника миссии.

Из двух первоначальных станов – Улалинского и Майминского, простиравших свою деятельность на весь Алтай, образовалось теперь шестнадцать станов, и предположены к открытию два новых стана вблизи границ китайских. Вместо одной приходской церкви, устроенной в одном из помещений отца архимандрита Макария, существует теперь семьдесят церквей и молитвенных домов²⁴. Православная паства миссии, заключавшаяся при отце Макарии в 675 душах, теперь возросла до 38000²⁵. Вместо одной домашней школы теперь открыто более 52 школ с 1153 учащимися. Внешний быт насельников Алтая и внутренний характер их, благодаря влиянию миссии, постепенно изменяются к лучшему. Тогда как прежде ни у одного алтайца не было теплой избы – все они жили в дымовых юртах, теперь явились целые селения новокрещеных с русскими домами. Смотря на новокрещеных, стали строить дома и некрещеные. В прежнее время новокрещеные стыдились и даже боялись являться среди некрещеных алтайцев в русской одежде, а теперь, смотря на новокрещеных, и некрещеные начинают носить русскую одежду.

Но особенно благотворное влияние на шаманский Алтай оказывает распространение русской грамотности. В недавнее время язычники из подражания миссионерским школам стали заводить у себя школы на свой счет, приглашая в них учителей из питомцев миссионерских школ и изъявляя желание, чтобы детям их преподавали и христианское вероучение.

Рисуя светлыми красками картину Алтая, мы не станем скрывать и темных пятен на светлом фоне ее. Говоря о христианском просвещении и развитии обиходной жизни Алтая, мы далеки от намерения утверждать, что он достиг желаемого совершенства в этом отношении. Нет, у него еще многого недостает. Он только, задняя забывая, в предняя простирается (Флп.3:13): стараясь забывать старое дурное, еще только стремится вперед – к новому доброму, святому и полезному.

Алтай мы назвали бы местом контрастов: здесь и дивная высота заоблачных гор, и страшная глубина дебрей со стремительным течением пенящихся вод, при одном взгляде куда кружится голова. Здесь подавляющее мысль человека величие творения рук Божиих – и поразительная ничтожность дел рук человеческих. Здесь и чудная красота природы, и крайняя неприглядность жилищ кочевников с отвратительной неряшливостью домашнего обихода их. Здесь богатство сокровищ внутри земли – и крайняя бедность кочевников на поверхности ее. Здесь смешение европейского с азиатским, русского с монголо-татарским, христианского с языческим. Там можно видеть и прекрасные храмы с внутренним изящным украшением, и убогие дома молитвы, в которых место иконостаса завешено кусками дешевой материи с прикрепленными к ней бумажными изображениями священных ликов. В одной и той же местности вы увидите и водруженный миссионером крест, и шаманом вывешенную на шесте кожу жертвенного животного. В центре Алтая увидите русский дом с тесовой кровлей и крашеными окнами, а рядом – избушку без сеней и крыши, сделанную неискусной рукой новокрещеного. В другом месте рядом с домом стоит юрта бревенчатая или берестяная: это значит, что здесь новокрещеный домовладелец желает жить по-русски, но не может скоро расстаться и с юртой кочевника, в которую он и переходит с наступлением лета.

Такую противоположность можно встретить и в жизни новообращенных.

Там есть новокрещеные, неопустительно посещающие храм Божий, соблюдающие посты и другие уставы Православной Церкви, – но есть и такие, которые не исполняют ни того ни другого по немощи своей. Есть кочевники, служащие в сане священников, диаконов; есть посвятившие себя иноческой жизни или паломничеству по святым местам – но есть и такие, которые не расстались еще с бытом и обычаями кочевников.

Есть селения, где церковь полна молящимися, а школы учащимися – но есть и такие, где отсутствует то и другое.

Что можно вывести из всего вышесказанного? То, что миссия продолжает исполнение просветительной задачи, начатой основателем ее, но далеко еще не кончила ее; что алтайцы стремятся к объединению с православной русской семьей, но не вполне и далеко не все достигли этого.

Что можно ожидать в будущем для Алтая? При Божием благословении и при благоприятных обстоятельствах весь Алтай будет православным, а чрез это и русским, и это время, быть может, не весьма далеко: может быть, придет скорей, чем сколько прошло от основания миссии, если только переход из язычества в христианство будет совершаться в таких размерах, в каких совершался доселе.

Но этого может и не быть. Могут произойти и на Алтае такие же печальные явления, какие были (и теперь еще не кончились) в приволжских краях. Мы говорим о прекращении новых крещений и массовых отпадениях от православия. И на Алтае могут сложиться обстоятельства так, что не только переход язычников в христианство и обрусение алтайцев может остановиться, но вместо того начаться и постепенно увеличиваться отпадение от православия.

На наших глазах были случаи, что в некоторых местах Алтая на время прекращалось крещение язычников и крещеные уходили в другие места, где жизнь для них была бы более благоприятной.

Враги христианства на Алтае и ныне те же, что были в дни первобытного христианства и в последующие века, даже до последнего времени.

Это, во-первых, сильные властью и богатством туземные язычники, которые не раз воздвигали гонения на своих христианских единоплеменников за принятие ими православия. Но это дело обычное и для двадцативекового христианства не удивительное.

Более прискорбно было видеть юным христианам Алтая врагов своих в лице новых братьев по вере: это домашние враги, и, к стыду нашему, таковыми являются наши кровные соотечественники. Это – те русские, у которых бог – чрево их (Флп.3:19). Это те представители русской гражданственности, которые только по имени русские, христиане только по рождению и более ни по чему: они находят для себя честь быть выше всякого суеверия, каковым едва ли не считают и христианство. Они в угоду язычникам, чтобы добиться от них того, что им нужно, не прочь иногда участвовать в их жертвоприношениях. Они готовы одобрять остающихся в язычестве за их твердость в вере своих отцов и порицать обратившихся в христианство, признавая это как бы отступничеством. При этом не обходится иногда без намеков на крещеных, что они-де приняли православие по побуждениям якобы не вполне чистым. И вот таковые-то соотечественники наши, к смущению новокрещеных, допускали глумление язычников над святыней христианской. Бывали такие люди, которые одобряли снесение крестов, поставленных среди стойбищ, где среди язычников жили и христиане. Некоторые в присутствии язычников открыто объявляли себя сторонниками их, с готовностью охранять их старые религиозные обычаи, гнусные или разорительные.

Но так действует только безумие, которое может замедлить, но не остановить дела Божия. Слова его могут огорчать деятелей, ослабить их, но не обессилить.

Немало опасности для Алтая со стороны мусульманства и буддизма. Первое в лице мулл и разных торгашей старается проникнуть в Алтай из наших среднеазиатских и приволжских краев; второй – буддизм – надвигается из китайской Монголии в лице буддийских лам.

Враги православия и русской народности на Алтае и в других местах веропроповеднической деятельности не дремлют – будем бодрствовать и мы. Они действуют дружно – объединимся и мы, чтобы успешно отразить противников. Миссионеры суть пионеры русского православия – не будем оставлять их одних в трудной их борьбе: их поражение – наше поражение, их устойчивость – наша честь, знамя православия – знамя России. Поможем носителям этого знамени держать его твердо и высоко.

Будем помнить заветы наших предков, умевших стоять даже до крови за Русь святую, за веру православную. В былые времена где являлся русский человек, в лице ли казака или промышленника, там являлись и символы православия: часовня, церковь и священник. Где явилось то или другое, там оно оставалось навсегда, росло и множилось, но не погибало и не умалялось. Вся Сибирь – свидетельница этого. Поможем благовестникам мира и спасения на Алтае угасить огонь в искре, чтобы он не обратился в пламень и не сожег того дела, над которым, по почину приснопамятного архимандрита Макария, трудились многие, которое должно быть дорого для всякого сына Церкви и родного нашего отечества. Будем молиться за них и за дело их служения, будем и помогать им в их материальных нуждах, которые возрастают по той мере, как развивается их дело просвещения инородцев евангельским учением и объединением их с русской семьей чрез привитие к ним добрых сторон русской обиходной жизни и воспитание их детей в одном духе и правилах с русскими детьми.

Вчера совершилось празднование в честь святителя Димитрия, митрополита Ростовского, в храме, посвященном его имени. Тогда же был и годовой праздник Братства, состоящего под благодатным покровительством этого святителя, православия ревнителя и раскола искоренителя²⁶. Обычное собрание братчиков, долженствовавшее быть вчера, отложено до настоящего дня. Уповаем, что истинные чада Православной Церкви не откажутся сегодня посетить братское собрание в назначенном для того месте, чтобы внести свои имена в число братчиков для участия в просветительной деятельности Братства: кто личным трудом, а кто – посильными приношениями на нужды Братства; действительные братчики, сотрудники и ревнители придут в собрание, чтобы выслушать отчет о состоянии Братства и принять участие в слушании о делах его.

Из самого наименования противораскольнического Братства видна его задача. Можно было бы предполагать, что в делах Братства примут участие все чада Православной Церкви. Но, к сожалению, в наше время среди православных христиан можно встретить немало таких, которые, не содействуя и не сочувствуя задачам сказанного Братства, желали бы и в других ослабить усердие к делу.

Некоторые, например, говорят: «Для чего заботиться об обращении раскольников? Ведь и они, во-первых, христиане такие же, как и православные; во-вторых, они по-своему набожны и обладают многими добрыми качествами, каковые якобы не всегда можно встретить среди православных; в-третьих, отличаясь трудолюбием и воздержанием, они отбывают государственные и общественные повинности более исправно и живут более зажиточно, чем православные».

Рассмотрим эти суждения и, сколько позволит время, дадим на них ответы.

1. «Для чего-де обращать в православие раскольников: ведь и они христиане!»

Правда, и они именуются христианами. Но не всякий, носящий это имя, спасается, как и не всякий говорящий... «Господи! Господи!», войдет в Царствие Небесное (Мф.7:21). Спасение возможно только для тех, кои, именуясь христианами, хранят правую веру и творят добрые дела.

Хранительница же правой веры есть Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь. Не признавать этого значило бы отрицать богооткровенную истину.

А раскольнические и вообще сектантские общины не составляют Церковь, ибо Церковь, по исповеданию Символа Веры, есть Едина, как единое тело под единой Главою – Христом, оживляемое единым хлебом жизни; у ней едина вера, едино Крещение (Еф.4:5). А у раскольников-старообрядцев нет такого единства – у них множество: разделение на толки и секты.

Церковь – Святая, ибо освящается благодатью Святого Духа, подаваемой в Таинствах. А у раскольников нет освящающей благодати, или нет Таинств; а Таинств нет потому, что нет законных строителей Таинств, преемников апостольских – епископов и пресвитеров.

Церковь – Соборная, или Вселенская, ибо она объемлет всех верующих всех мест и всех времен. Верные совокуплены в Церкви Божией, как члены в одном теле, имеют общее участие в Божественной литургии и в церковных Таинствах, которые совершаются в Церкви. Все мы одним Духом крестились в одно тело... и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих (1Кор.12:13–14). Церковь именуется Вселенской и потому, что она приемлет все евангельское и апостольское учение, все правила семи Вселенских и пяти Поместных Соборов, а не часть того или другого; признает всеобдержным²⁷ учением (догматами) то, чему все веровали и везде веровали.

А у раскольников-старообрядцев нет соборности – у них разрозненность: одни с другими общения не имеют ни в пище, ни в молитве, и одна секта другую проклинают. Они не участвуют в Божественной литургии и святых Таинствах, следовательно, не принадлежат к членам тела Христова. Они – отломившиеся от древа ветви, засохшие и уготованные для огня (Ин.15:6). Евангельское и апостольское учение они принимают не все и толкуют то и другое по своему разумению, а не так, как истолковывали богоносные отцы и как толкует вообще учащая Церковь. Хотя они, старообрядцы, и хвалятся старыми книгами, но не все, напечатанное в них, они принимают, а только то, что кому нравится, и толкуют так, как кому хочется.

Наконец, символьная²⁸ Церковь есть Апостольская Церковь, ибо в ней от апостолов пребывает другдругоприимательное²⁹ преемство иерархии, в ней и учение апостольское. А раскольнические секты не имеют такого признака истинной Церкви, ибо нет у них ни иерархии, от апостолов получившей начало, нет и чистоты апостольского учения, но «прение между ними, имена их от их учителей новых», что составляет, по старопечатному катехизису³⁰, признаки, по которым узнаются еретики.

Итак, у раскольников нет Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. А где нет таковой, там нет и правой веры, там нет и спасения. Следовательно, глаголемые старообрядцы доколе не возвратятся к Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви, дотоле не могут иметь надежды на спасение. Об этом свидетельствуют и те старопечатные книги, которые они принимают. Так, в «Большом катехизисе» сказано: «Как при потопе все, кто с Ноем в ковчеге не были, утопли, так и в день судный, все, кто ныне в Церкви святей не будут, тии во езеро оное огненное ввержени будут»³¹.

По пятому правилу Гангрского собора, «если кто-либо учит невозбранно пренебрегать домом Божиим и бывающими в нем собраниями – да будет под клятвой». Следовательно, раскольнические наставники, творящие сие, не сущу с ними пресвитеру по воле епископа³², по названному правилу состоят под клятвой.

Где же обретается Соборная Церковь, если ее нет у именуемых старообрядцев?

Нам, православно верующим, твердо известно, что таковой по всей справедливости именуется Восточная Церковь, с которой Всероссийская имеет неразрывную связь. И раскольники могут знать о сем, если захотят верить своим старопечатным книгам. Так, в «Книге о вере» говорится, что Восточной Церкви правда, как солнце, сияет, что «греки по древнему обычаю в своей вере стояху, и стоят, и такою и ныне исповедают, якоже и во она времена». Поэтому именующиеся старообрядцами, отделяясь от Российской Церкви, отделяются от Греко-Восточной, а отделяясь от сей последней, они отделяются от Вселенской Церкви, вне которой нет спасения.

2. Говорят: «Раскольники-старообрядцы по-своему набожны и отличаются добрыми качествами более, чем православные».

И евреи по-своему набожны, и у мусульман есть своего рода благочестие, и у буддистов есть изнуряющие плоть свою. Но следует ли из этого, что все войдут в Царство Божие и что, вопреки прямому изречению Спасителя, им не нужны ни проповедь Евангелия, ни Крещение?³³

Если среди раскольников есть по-своему набожные, то гораздо более таковых найдется среди православного многомиллионного населения. Поэтому несправедливо отдавать расколу преимущество благочестия пред православием. Кому неизвестно, сколько среди православных есть прославленных Богом чудесами и нетлением мощей угодников Божиих, живших после отделения мнимых старообрядцев от Церкви: таковы, например, святители Митрофан, Иннокентий, Димитрий, Тихон. Но, известно также и то, что у раскольников нет таковых Богом прославленных праведников.

Еще отцы первых веков заметили, что еретики, отделяющиеся от Церкви, нередко отличались особенным воздержанием и другими качествами, и оставили нам об этом такое суждение: если и тысячу добродетелей совершат они, отделяющиеся от Церкви, не будет им пользы. Грех раскола – разделение Церкви – столь тяжек, говорит святитель Златоуст, что не может его смыть и мученическая кровь. «Ничто так не оскорбляет Бога, – говорит он, – как разделения в Церкви. Хотя бы мы совершили тысячу добрых дел, подвергнемся осуждению не меньше тех, которые терзали тело Его, если будем расторгать целость Церкви. Первое совершено было для пользы всего мира, хотя и не с тем намерением, а последнее не доставляет никому никакой пользы, напротив, составляет великий вред. Сказанное мною относится не к начальствующим только, но и к подчиненным.Один святой муж сказал нечто такое, что могло бы показаться дерзким, если бы не им было сказано. Что же именно? Он сказал, что такого греха не может загладить даже кровь мученическая»³⁴. Чтобы иметь правильную оценку набожности мнимых старообрядцев, должно иметь в виду и те пороки и преступления, за которые некоторые из них караются правосудием. А для этого взглянуть нужно в наши тюрьмы, чтобы видеть там в числе преступников разных вероисповеданий и этих мнимо набожных людей, заключенных сюда по подозрению или по обвинению в таких преступлениях, каковы убийство, насилие, противление власти и разного рода подлоги. А сколько среди них найдется таких пороков, за которые закон не карает и которые сами раскольники не считают грехом, например: разврат, пьянство, недоброжелательство, вражда к людям другой секты или толка, а к православным особенно.

3. Говорят: «Раскольники-старообрядцы, отличаясь трудолюбием и воздержанием, более исправно отбывают разного рода повинности и живут более зажиточно, чем православные».

Несправедливо усвоять одним раскольникам то, что свойственно евреям и другим иноверцам и, без сомнения, православным. Если раскольники оказываются иногда более исправными, чем в соседстве с ними живущие православные, то это не имеет отношения к их вероисповеданию. Иногда они, действительно, являются более исправными и услужливыми в глазах представителей власти. Но эти преимущества в них кажущиеся и могут быть объяснены естественным желанием сектантов своей исправностью и услужливостью в глазах начальства отвлечь внимание последнего от неисправностей другого рода, за которые они должны опасаться. И в самом деле, тот, кто представителей Церкви и власти, в силу своих сектантских убеждений, называет слугами антихриста, может ли искренно и доброжелательно служить им? Тот, кто стал бы утверждать противное, показал бы свое незнание духа раскола.

Кажущаяся зажиточность именуемых старообрядцев зависит отнюдь не от превосходства нравственного учения их, ибо в этом и сами они не признают за собой отличия от православных, а от особых бытовых, общественных и земельных условий. Например, это обусловливалось, во-первых, тем, что многие из последователей аввакумовской старины издавна заняли в Сибири лучшие места, более благоприятные для сельского домохозяйства³⁵. Иногда эти заселения происходили с вытеснением туземцев и насилием для православных. Во-вторых, это зависело от сплоченности раскольников данной местности, единства их интересов и взаимопомощи, что свойственно вообще сектантским обществам. В-третьих, старообрядцы, составив из себя замкнутые общества, управляемые даже в общественных делах начетчиками и влиятельными чем-либо ревнителями раскола, не стеснялись, да и теперь не стесняются употреблять принудительные и карательные меры против тех, кто стал бы уклоняться от исполнения принятых ими правил и обычаев секты. Наконец, в-четвертых, некоторые из раскольников, укрываясь от взора правосудия, позволяли себе для обогащения своего употреблять запрещенные законом способы.

Некоторые хотят видеть преимущество старообрядческого раскола перед православием в устойчивости их в нравах и обычаях русской народной жизни, в верности их преданиям русской старины и за уклонение от всего этого к новизне хотят возложить вину как бы на православие. Какая несправедливость! В чем виновно здесь православие? Мы не утверждаем того, что все старое хорошо, не одобряем неразумного и упрямого стояния за все старое, что могло бы служить иногда препятствием к развитию государственной и общественной жизни. Но можно ли безусловно хвалить и эту неразумную погоню за всякой новизной, приходившей к нам от иноземцев? Конечно нет, и Церковь не учила этому. Не учители Церкви внушали то отчуждение от Церкви, которое допустила некоторая часть нашего образованного общества; не Церковь научила некоторых членов верхних слоев общества отделиться от простого народа в его религиозной жизни – например, сидеть дома или идти в цирк или театр, когда простой народ идет в храмы, совсем забыть о тех днях, в которые коренной русский народ по преданию Церкви постится, жертвовать, иногда много, на сооружение памятников и ничего не давать на устроение и поддержание храмов, давать щедрые подарки лицедеям, актерам и актрисам, и ничего – служителям Церкви; не от учителей Церкви вошел обычай в среду образованного общества украшать жилища свои всякого рода портретами и изгонять святые иконы и вообще священные изображения, без молитвы и крестного знамения есть и пить и изгонять многие благочестивые обычаи православной старины. Напротив, пастыри и учители Церкви в словах и писаниях своих выражают глубокое сожаление об отчуждении от Церкви названной части русского общества и желание возвращения ее к благочестивым обычаям Церкви, что доставило бы великую радость всем истинным ревнителям православия, а для ревнителей старины устранился бы соблазн, служащий для них поводом к отделению от Церкви.

Итак, попечение о возвращении в лоно Православной Церкви уклонившихся от нее требуется столько же любовью к Церкви, сколько желанием истинного блага нашему отечеству, для которого православие составляет одну из существенных свойств русской народности и весьма важное условие к сохранению единства и прочности существования нашего дорогого отечества.

Православные христиане, сотворите, Христа ради, святую милостыню! Быть может, кто-либо спросит, кому подать милостыню? Подайте ее Самому Христу. Как это сделать? Сам Христос примет вашу милостыню, если вы направите ее на дело Христово. Какое это дело? Это то дело, ради которого Господь наш Иисус Христос приходил на землю, ради которого Он принес Себя в жертву, то есть пострадал и умер на кресте. Это дело спасения погибающих в незнании истинного Бога. Это дело призвания неверных к истинной вере. Всех, кто не знает истинного Бога, кто не верует во Христа, Он, Господь, назвал овцами, которые не Его двора. И этих овец Он обещал привести в Свою ограду (Ин.10:16). Ограда же Его – Святая Церковь.

Собирать рассеянных овец, то есть неверных приводить к вере, Господь поставил святых апостолов: сперва двенадцать, потом семьдесят, а также многих благовестников.

Посылая на проповедь во весь мир Своих апостолов, Господь наш Иисус Христос благоволил дать обещание, что кто принимает их, апостолов, и тех, кого Он пошлет, тот помогает апостолам, тот принимает Его Самого (Ин.13:20). Кто помогает апостолам, тот помогает Самому Христу. Кто отказывается принимать посланных Им, тот отказывается от Него Самого. Кто не собирает со Христом рассеянных овец Его, тот как бы разгоняет их, тот идет против Христа (Лк.11:23).

Из этого видно, сколь тяжкий грех будет на том, кто не захотел бы собирать со Христом овец, то есть кто заведомо отказался бы помогать в деле призвания неверующих к вере Христовой.

Что же нужно делать, чтобы не оказаться виновными в этом грехе? Нужно помогать тем, кому поручено Господом дело собирания овец Его. Не всякий может быть проповедником веры среди неверных: не все – апостолы, не все – благовестники (1Кор.12:29), но помогать этим проповедникам должен всякий верующий во Христа.

Где же эти проповедники веры и где те овцы, которых они собирают?

В нашей русской стране доселе еще находится много некрещеных разных племен. В числе их и наши соседи: татары, алтайцы и киргизы. Вот это и есть рассеянные овцы, блуждающие как бы вне ограды, вне Церкви Христовой. Призыванием их к вере во Христа и приведением в ограду Церкви чрез Крещение занимаются особые веропроповедники, называемые миссионерами. У алтайцев есть особые миссионеры, составляющие миссию Алтайскую, у киргизов – киргизские миссионеры, или миссия Киргизская, у бурят – миссии Иркутская и Забайкальская. Есть еще и другие миссии для других народов вне нашего отечества. Алтайской миссией, при помощи Божией и при материальной помощи христолюбивых людей, крещена из язычников половина всего инородческого населения в горах Алтайских. У Киргизской миссии поле проповеднической деятельности шире, чем у Алтайской. В округе Киргизской миссии число некрещеных измеряется не тысячами, а сотнями тысяч. Но дело миссионерское там только что начинается. Успех этого дела впереди. Он будет зависеть от умножения деятелей, то есть миссионеров и сотрудников их, а также от денежных и других материальных средств, какими будет пользоваться миссия. Средства же тогда только будут умножаться, когда в православном народе возгреется усердие ко святому делу евангельской проповеди. Возгревать таковое усердие в других должен каждый христианин, получивший возможность сознавать важность, пользу и душеспасительность миссионерского дела, то есть всякий знающий о миссии и всякий слышавший о ней.

Дело миссий Алтайской, Киргизской и других расширяется, нужды их увеличиваются. Нужны там деятели: миссионеры, переводчики и учителя. Приготовляют этих деятелей для себя большей частью сами же миссии. Для этого они открывают у себя школы и училища. Но для открытия и содержания этих приготовительных учреждений для миссионерского дела нужны средства немалые.

Для миссионеров требуется содержание. Этого содержания не могут давать новокрещеные, а тем более не станут помогать миссионерам язычники. Его должны дать православные христиане.

Для школ нужны учителя и учебные книги. А это требует также многих средств.

Для научения новокрещеных вере и жизни христианской нужны книги, напечатанные на их родном языке, чтобы они могли скорее понять и усвоить христианское учение. Вот и опять нужны средства для оплаты за напечатание книг.

Крещение принимают иногда многосемейные или престарелые, а также больные и бесприютные. Всем им нужна бывает помощь на первый раз. А и это опять требует новых средств от тех миссий, ибо кроме миссий помочь им некому.

Итак, кто пожелает помогать Христу в собирании овец в ограду Церкви, тот пусть окажет свое содействие поставленным от Него проповедникам веры, которые имеют заботу и несут труды для просвещения христианским учением язычников и магометан.

Православные христиане! Окажите вашу любовь ко Христу: помогите нашим миссиям в их нуждах вашими посильными приношениями на дело Христово.

Если бы кто пожелал сотворить такую милостыню ради Христа, тот мог бы передать свое приношение назначенным для сего собирателям или влагать в учрежденные для сего при церквах кружки.

Кто пожелал бы обстоятельнее узнать о миссионерском деле, тот может спросить о нем у местных священников. Пусть каждый делает приношение от своих праведных трудов. Пусть каждый жертвует по своим силам, не от скорби, не от туги сердечной, а охотно, ибо добровольно дающего любит Бог (2Кор.9:7).

Дающий пусть также помнит изречение Писания: кто сеет скупо, тот скупо и пожнет; а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет... Бог же силен обогатить вас всякою благодатью, чтобы вы, всегда и во всем имея всякое довольство, были богаты на всякое доброе дело (2Кор.9:6,8).

Беседа в улалинскам храме Алтайской миссии

К двум памятным для нас могилам в настоящем году присоединилась третья. Первые две могилы заключают останки первых двух начальников миссии: достоблаженного архимандрита отца Макария и приснопамятного отца Стефана (Ландышева)³⁶, а последняя сокрыла в себе недавно кончившего земное свое поприще незабвенного для всех нас Преосвященного архиепископа Владимира, бывшего третьим начальником Алтайской миссии³⁷. Все три могилы для всех христианских обитателей Алтая должны быть дороги потому, что заключают в себе останки просветителей и благодетелей этого некогда темного края. Не говорим о других деятелях миссии, также почивающих в могилах и также любезных для нас, – не говорим потому, что много времени понадобилось бы для того, чтобы повествовать о них. Скажем только о тех троих, которые составляли как бы душу той птицы, которая летит на восток, и дай Бог, чтобы это образное наименование Алтайской миссии сбылось и эта миссия пронесла бы свет Христов на соседний восток и на юг, в великое, но темное царство хиннов³⁸. Не говорим о других деятелях миссии еще и потому, что успех или неуспех в миссионерском деле, как и во всяких других предприятиях частных или общественных, зависит главным образом от того, кто стоит во главе таковых, подобно тому как благополучное плавание корабля много зависит от опытного кормчего или как успех или неуспех военного дела приписывается военачальнику, хотя у него, несомненно, было немало и сотрудников. Каждый из трех поименованных начальников миссии оставил глубоко назидательные уроки или своим высоконравственным характером, или своей мудрой и опытной деятельностью по управлению делами миссии.

Отец архимандрит Макарий был муж высокопросвещенный не одной наукой, но и Божественной благодатью, которая проявлялась в нем иногда даром прозорливости. В нем явственно почил дух премудрости, дух разума, страха Божия и ревности о славе Божией. Мудрость его выражалась в способности изыскивать, благовременно и уместно употреблять средства к осуществлению плана, им же мудро в уме предначертанного, по исполнению своего дела служения. Таковыми средствами для успеха миссионерского дела служили: неустанная проповедь, живое, благодатное и общедоступное слово, многообразная попечительность о благоустроении новопросвещенной паствы и разного рода благотворительность. Страх Божий обитал в нем от дней юности, а ревность о славе Божией была по преимуществу отличительной чертой его характера.

Отец Стефан был продолжателем начатого отцом Макарием. Он шире расчистил то поле миссионерства, на котором начал трудиться отец Макарий, засеял его новыми семенами миссионерской проповеди; он основал новые пункты для миссионерской деятельности, устроил новые здания для жительства миссионеров, усердно заботился о приобретении и умножении средств для дальнейшего существования миссии, в чем много способствовал ему незабвенный благодетель и сотрудник миссии московский протоиерей отец Николай Лавров (см. прим. 19), имя которого любезно и памятно для миссии. Отец Стефан тщательно охранял и поливал ту духовную ниву, которую насадил отец Макарий. Отличительной чертой характера отца Стефана была простота, общедоступность и многопопечительность о благоустроении внешнего быта новокрещеных. Двери дома отца Стефана были для всех открыты с утра до ночи. На первых порах миссионерства как для улалинцев, так и для обитателей других новокрещеных селений он был и пастырем, и судьей, и правителем. С утра до вечера к нему постоянно приходили и уходил с просьбами, с жалобами, с горем и нуждой. Один просил хлеба, другому нужна была одежда, третьему корова для малолетних детей. Тот жаловался на обидевшего его соседа, другой просил помочь ему выручить родных детей из рук некрещеных родственников, третий заявил обиду на сельского начальника – и всех их выслушивал отец Стефан и старался удовлетворить каждого.

Отец Стефан свято хранил завет предместника и учителя о благотворительности. Благотворительность тогда тесно связывала юную миссионерскую паству с пастырями – миссионерами. Без нее и невозможно было бы благоуспешно совершать дело благовествования: кроме миссионеров, новокрещеным некому было помогать. А они, новокрещеные, были один другого беднее, один другого жалостнее; обидчиков у них было много, а заступников, кроме миссии, не обреталось. Приходилось не только помогать хлебом, одеждой, домашним скотом, но и строить избы, для того чтобы усадить семьи новокрещеных на одном месте, поближе к церкви, прикрепить их к месту, дабы они не возвращались в стойбища некрещеных.

Нужда заставляла миссионеров быть и врачами не только духовными, но и телесными для своей новопросвещенной паствы. И таковую обязанность несли добровольно не только миссионеры, но и жены их. Отец Стефан в этом отношении был образцом для всех. У него лежала на столе куча лечебников разного рода, гомеопатических и аллопатических³⁹; аптека его скоро истощалась и пополнялась новыми и свежими лекарствами; к отцу Стефану шли за лекарством не только улалинцы, но и обитатели соседних сел, деревень и аилов⁴⁰, иногда издалека. Благодаря этому новокрещеные легко отставали от необходимой для некрещеных потребности камлать⁴¹ над больными. А это обстоятельство многих спасло от разорения, сберегло их имущества и способствовало улучшению материального их быта.

Отец Стефан усердно заботился об исходатайствовании разного рода льгот для новообращенных, защищал от притеснения со стороны их некрещеных соплеменников, а особенно их волостных начальников.

Много в жизни отцу Стефану пришлось перенести горя. Справедливо можно сказать о нем, что это муж труда, скорби и болезней. Вечная память ему!

Более свежа память о незабвенном Преосвященном Владимире, как свежа и могила его. Почивший архипастырь, Преосвященный Владимир, усугубил все то, что сделано было предместниками его. Он открыл новые станы в Чуе, Чолышмане, на Мрассе; устроил новые храмы, завел новые школы. Нет стана, в котором не осталось бы памятника его благотворной деятельности. Улала должна благодарно вспоминать его за этот обширный и благолепный храм, им выстроенный, за этот благозвучный колокол, с немалыми усилиями им приобретенный чрез московских благотворителей; Улала должна помнить недавно почившего начальника миссии за этот детский приют и больницу, за это училище, им расширенное, с сохранением тех комнат, в которых обитал отец Макарий, где помещалась его походная церковь и где служили его сотрудники⁴². О Преосвященном Владимире напоминать будет этот дом, назначенный для помещения начальников миссии, в котором он жил сам и его преемники и в котором устраивались ежегодные братские собрания миссионеров. Улала должна помнить его заботу о благоустроении ее общественной жизни, не забывать тех огорчений, какие ему довелось терпеть от неблагодарности некоторых грубых людей.

Еще живы свидетели того, как некогда архимандрит Владимир, озабочиваясь осушкой одной из улиц, на которой стояла всегда непроходимая грязь, начал сам, со своим служителем, копать водосточную канаву, и благодаря его почину канава устроилась, грязь осушилась; долго стоял, и теперь, быть может, стоит, этот памятник самоличной работы почившего начальника и архипастыря.

Чемал должен помнить поминаемого архипастыря устроением при нем нового храма. Чопош⁴³ должен благодарно вспоминать о нем как о своем просветителе и строителе храма с прекрасным иконостасом, принадлежавшим прежде одной княжеской домовой церкви в Москве. Здесь, в Чопоше, устроен им дом для миссионеров и школа.

Мыюта не забудет об архимандрите Владимире как о строителе в ней нового храма и миссионерского дома. Урсулу будет напоминать о нем также новый храм и миссионерский дом со школой. Для мандюрекской церкви-школы им собственноручно составлен план. Мрасский стан обязан ему всецело устроением и открытием.

Почившим архипастырем, в первых летах управления его миссией, было приложено много попечения о благоустроении Николаевского женского монастыря, бывшего сначала общиной. Для обеспечения ее существования им был учрежден в ней свечной завод. А в последние годы жизни его, уже во время пребывания его на Казанской кафедре, на его средства начата постройка в этой обители нового каменного храма.

Не забудут о нем и Кебезенский стан и село Александровское, где при нем устроены были новые храмы.

Венцом благотворной деятельности отца архимандрита и вековечным памятником о нем должно признать то, что при нем положено начало преемства епископского служения с учреждением кафедры в городе Бийске и в лице его соединение должности начальника миссии со званием Бийского епископа. При нем местопребывание начальника миссии перенесено из Улалы в город Бийск, где им устроено архиерейское подворье, ставшее центральным пунктом миссии, и при нем – домовая церковь.

Наконец, в бытность почившего архиепископа Владимира начальником Алтайской миссии открыта Киргизская миссия, с подчинением ее тому же начальнику Алтайской миссии.

Если отличительной чертой первоначальника миссии, отца архимандрита Макария, было духовное помазание, переложение Священного Писания с еврейского на русский язык и начало перевода некоторых частей Священных книг на язык алтайских инородцев, если преемник его, отец Стефан, отличался простотой и общедоступностью и попечением о благоустроении внешнего быта новокрещеных, то третий начальник миссии, отец архимандрит, а потом Преосвященный епископ и архиепископ Владимир, справедливо должен быть наименован благоустроителем миссии во всех отношениях. Различаясь некоторыми, свойственными каждому особо качествами нравственного характера и внешнего образа своей деятельности, все поименованные нами начальники миссии имели и нечто общее, свойственное всем им. Вся жизнь их в миссии была рядом скорбей и труда, которым они трудились во благовести Христовом. Да будет же жизнь этих первых трех начальников миссии для преемников их служения и продолжателей начатого ими дела назидательным уроком, ободрением и утешением, а для облагодетельствованной ими паствы среди гор и долин Алтая – наставлением и побуждением к непрестанному о них молитвенному и благодарственному воспоминанию. Да будут из рода в род памятными эти три могилы: архимандрита Макария, протоиерея Стефана и архиепископа Владимира. Да воспоминаются молитвенно имена и сотрудников их: игумена Акакия, протоиерея Николая и Василия и других, имена коих, вписанные в синодик миссии, да напишутся и в книге вечной жизни по благодати и милости Господа нашего Иисуса Христа, имя Которого они проповедовали среди темных обитателей Алтая, на котором теперь ясно воссияла благодать Господня.

Господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? (Мф.13:27).

Молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою. (Мф.9:38).

Наша епархия изобилует плевелами, выросшими на чистой ниве Православной Церкви. Не сегодня и не вчера, не год и не два тому назад враг человека начал сеять эти плевелы. Наша северная тайга, долы и дебри Алтая и широкая степь Кулундинская издавна привлекали к себе последователей разных раскольнических толков и сект, искавших себе простора и свободы для своих молений и радений. Бегавшие, ни единому же гонящу (рус.: когда никто не гонится) (Притч.28:1), странники и другие ревнители мнимой старины поселялись на излюбленных ими местах, подальше от православных церквей. Чрез постепенное приселение единомысленных себе они образовали большие, часто богатые селения. Так было в другом и в третьем месте. Из этих центров раскола разного рода начетчики, наставники и наставницы сеяли свои плевелы лжеучения полной рукой даже и на ленивую землю (невспаханные места), и урожай почти всегда был хороший. Не будем разъяснять, каким образом расколоучители совращали православное население, какие способы употребляли они для такого совращения, – это дело более или менее всем известное. Это было в те времена, когда в епархии, как и вообще в Сибири, церквей было весьма мало; когда священники могли посещать своих прихожан только однажды в год, а иногда даже через два или три года; когда православная паства оставалась почти без всякого духовного окормления; когда пастыри не могли знать всей своей паствы, не могли пересчитывать своих духовных овец и узнавать, все ли они нравственно здоровы. А между тем расколоучители похищали овец из стада одну за другой; православная паства год от года умалялась; овцы одна за другой заражались и умирали для Церкви, переходя на сторону раскола. Когда пришло время выделить православную паству и подвести счет раскольников, то число сих последних оказалось чрезмерно великим. Те, которые прежде считались православными, оказались издавна тайно принадлежавшими к расколу или уклоняющимися в раскол. В некоторых местах почти все православные сибиряки и доныне более или менее заражены духом раскола. Раскол стал проникать даже и в города и обратил на себя внимание тех, кому это дело следует ведать. Тогда стали возникать в разных местах империи противораскольнические миссии. Приснопамятный архимандрит Павел Прусский⁴⁴ и другие расколоведы и ревнители православия своими изданиями ознакомили миссионеров с учением представителей раскольничьих толков и сект, снабдили их книжками, заключающими в себе обличения этих лжеучений. Для борьбы с расколом и в Томской епархии открыто было противораскольническое Братство святителя Димитрия, а затем назначены были миссионеры епархиальные и окружные, а также избраны и сотрудники для них в каждом округе епархии. Братство стало собирать средства для содержания противораскольнической миссии, открывать школы в местах, заселенных раскольниками. Миссионеры, учителя и многие приходские священники стали входить в беседы с уклоняющимися в раскол и их начетчиками, а в то же время и православные были утверждены в истинном учении Церкви. Последствием этого было то, что православные, жившие среди раскольников, заметно ободрились; распространение раскола среди православных сразу приостановилось: не только стали уменьшаться совращения, но даже уклонившиеся в раскол начали возвращаться в лоно матери – Святой Церкви. Обратилось из раскола немало и начетчиков. Братство не только подвело довольно верный счет раскольникам в пределах епархии, но почти поименно узнало и главнейших деятелей раскола. Пособниками миссии и Братству явились и православные переселенцы из внутренних губерний Европейской России, волной хлынувшие в Сибирь и осевшие во множестве в Томской епархии⁴⁵. Стали строиться новые церкви; в прежних захолустьях появились большие православные поселки с молитвенными домами и школами, Густо сидевший раскол стал редеть, а в некоторых местах совсем исчез. Переселенцы благотворно воздействовали на сибиряков. Хладнотеплые по вере, прежде не посещавшие храмов, сибиряки, смотря на переселенцев, теперь стали чаще и Богу молиться, и в церковь ходить чаще чем прежде, и детей в школу отдавать, а устаревшие в расколе стали уходить в более глухие места тайги и гор Алтая, где, вероятно, также встретятся или с миссионерами, или с сотрудниками их, с твердыми в православии переселенцами. Колебавшиеся в вере, оставаясь в сожительстве с православными переселенцами, мало-помалу стали возвращаться в ограду Святой Церкви.

Переселенцы, увеличившие труд православного пастырства, потребовали новых усилий и расширения круга деятельности также и со стороны противораскольнического Братства. С православными переселенцами прибыло в Сибирь и осело в нашей епархии много раскольников, которых стали навещать расколоучители из Европейской России; в то же время стали появляться и разного рода сектанты: молокане, субботники, хлысты и другие; труд миссии еще более увеличился. Сектантство потребовало особенных миссионеров. Да и приходскому духовенству понадобилось дать в руки оружие для борьбы с усилившимся расколом и появившимся сектантством, дотоле почти неизвестным здесь, снабдив его (духовенство) необходимыми сведениям по той и другой отрасли обличительного богословия. Дело Братства и миссии стало живым делом, потребовавшим частых сношений между членами их, обсуждения возникавших вопросов и разрешения недоумений. А для этого понадобился особый печатный орган для миссий епархии. Он и дарован теперь в виде приложения к епархиальному органу печати⁴⁶. Но и этот миссионерский орган печати не может вполне удовлетворить всем потребностям миссионерства. Во многих деятелях явилось живое сознание потребности общего епархиального миссионерского съезда – как для обсуждения общих вопросов миссионерства, так и для разрешения недоумений каждого из деятелей Братства; понадобилось личное общесовещательное свидание миссионеров и сотрудников их, по образцу миссионерских съездов, бывших в некоторых городах Европейской России.

И вот при Божией помощи, благодаря благоприятно сложившимся обстоятельствам, явилась возможность устроить в нашем епархиальном городе таковой съезд миссионеров, куда каждый из прибывших проповедников веры принесет свою нужду, свою печаль, свое недоумение. Каждый будет делиться своими знаниями, своими опытами. Предлежащее дело, для которого собрались миссионеры, есть дело Божие. А таковое дело может совершаться благоуспешно только при Божием благословении и содействии. А Божие содействие приобретается молитвой. Дело православия не есть дело только защитников православия, а вместе с тем и дело всякого правоверующего: всякий сын Церкви должен не только сохранять православное вероучение во всей чистоте, но и заботиться, чтобы вера православная и другими сохранялась в таковой же правоте и распространялась среди неверующих или неправоверующих. Поэтому на всех верующих лежит обязанность содействовать этому возможными для них средствами. А так как одним из могучих средств, способствующих обращению заблудших на путь истины, служит молитва о спасении их, и это средство для всякого верующего во всякое время удобоисполнимо, то будем все молиться, чтобы Господь извел делателей на дело Свое (Мф.9:38; Лк.10:2), чтобы изведенным на делание сие даровал дух терпения и благоразумия, чтобы Господь умножил пособников этому святому делу и утвердил желание возжелавших вспомоществовать миссионерскому делу делами любви благотворящей, чтобы благодеющим Он воздал Своими благословениями, живым подал здравие, усопшим – упокоение. Да соберет Господь воедино всех рассеянных овец Своих, дабы, по обетованию Его, было едино стадо и един Пастырь (Ин.10:16)!

Не мир пришел Я принести, но меч. (Мф.10:34).

Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь. (2Кор.10:4).

С мечом шел на Христа иудей, чтобы взять и предать Пилату на распятие (Мф.26:47; Мк.14:43; Лк.22:52). Мечом гонения терзали Церковь Христа цари Рима. С мечом слова восставали на нее мудрецы мира древние и новые. Мечом раздора и разделения наносил рану Церкви ересиарх Арий с полчищами следовавших за ним еретиков и раздорников. И до сегодня этот меч не вложен в ножны его, и доднесь Церковь Христова на земле пребывает воюемой. Но, претерпевая нападения, она сама не оставалась и не остается беззащитной. Она всегда ратовала данным ей оружием и доднесь ратует, а выставляя своих ратников на борьбу с противниками, Церковь и доселе пребывает на земле воинствующей.

Чем назвать и настоящее собрание поборников за истину православия, как не ополчением Церкви, а каждый член этого собрания не есть ли ратник церковного ополчения? Поводом для этого собрания не послужило ли сознание потребности благоустроить духовное ратование в пределах местной Церкви, дать ратникам оружие для борьбы и научить их надлежащим образом пользоваться этим оружием? Какое же оружие дает Церковь своим ратникам? – Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом (2Кор.10:4). Это, во-первых, тот обоюдоострый меч, которым пророчественно вооружает Псалмопевец праведников, говоря: и меч обоюдоострый в руке их (Пс.149:6). Позволительно спросить: почему меч обоюдоострый? Не потому ли, что указано и двоякое значение и употребление его? Господь, предрекая ученикам о том испытании, какому они должны подвергнуться вскоре от нападения врагов, дал им совет взять меч (Лк.22:36). Конечно, не о вещественном мече говорил Он тогда, так как таковой меч Он повелел Петру вложить в ножны его, когда он, вооружившись этим мечом, отсек ухо Малху (Мф.26:51–52). Но если вещественный меч оказался непригодным для самозащиты, то гораздо нужнее был тогда другой меч, которым Господь внушал вооружаться. Этот меч – молитва: бдите и молитеся, да не внидете в напасть (Мф.26:41). Если бы Петр вооружился этим мечом, то, быть может, и не впал бы в напасть, какая постигла его и вызвала в нем потом горькие слезы раскаяния.

Итак, вот наш меч, вот одна сторона его. Этим мечом молитвы мы и вооружим себя и будем его носить при себе постоянно. Великое дело – усердная молитва об успехе дела. По выражению именитого миссионера, блаженной памяти митрополита Иннокентия⁴⁷, молитва не только способствует к изысканию средств, но сама есть средство для благоуспешного исполнения миссионерского служения. А другой почивший архипастырь-миссионер говорил: «Если миссионеры будут усердно молиться, то и содействие властей им не понадобится». Эту мысль он не считал своей, но как бы внушенной особенным образом. Почему же молитве усвояется такая сила? Конечно, потому, что она низводит на дела благовествования ту благодать, которая сильна разрушить всякую твердыню: она делает слово проповедника, иногда само по себе простое, действенным, покоряющим сердца слушателей в послушание Христово. Это живое и действенное слово составляет другое лезвие обоюдоострого меча (Евр.4:12). И действительно, апостол Павел, облекая христианина во всеоружие, советует восприять меч духовный, а таковым мечом он именует слово Божие: возьмите... меч духовный, который есть Слово Божие (Еф.6:17). Таковый меч благоволил употреблять Сам Божественный Подвижник, когда Он имел духовную брань с искусителем. Сатана трижды приражался к Нему с искушениями, и трижды Богочеловек отражал нападения его мечом глагола Божия (Мф.4:3–10). Впоследствии, когда книжники и фарисеи вопрошали, искушали Его, чтобы уловить Его в слове, Он опять отражал их глаголом Божиим и им же поражал их, делая их безответными (Лк.20:26). Он преподал им, а в лице их всем неведающим, недоумевающим и сомневающимся Свое Божественное наставление исследовать Писания (Ин.5:39). Этим мечом глагола Божия вооружены были святые апостолы, им они низлагали всякое превозношение, восстающее против познания Божия (2Кор.10:5). С этим оружием, заключающимся в книгах, они ходили всюду. Принеси... книги, – заказывал святой Павел Тимофею относительно своих книг, оставленных им в одном месте (2Тим.4:13). Этим оружием поражали лжеучителей богоносные учители Церкви. Этим мечом отражали нападения невидимых врагов святые подвижники.

Святой Апостол, определяя силу слова Божия, говорил, что оно живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого (Евр.4:12). Вот этим-то мечом вам, христолюбивые ратники, и нужно всегда вооружать себя, эту-то сторону обоюдоострого меча вам и нужно всегда иметь готовой: Слово Христово да вселяется в вас обильно (Кол.3:16). Непрестанно упражняйтесь в чтении слова Божия. Пусть не пройдет у вас ни единого дня, когда бы вы не прочитали прежде всего положенного на этот день чтения из Евангелия и Апостола. Такое чтение, неопустительно ежедневное, нужно не для того только, чтобы помнить слова евангельского или апостольского учения, но для того, чтобы напитаться духом этого учения, чтобы в душе вашей, как в сокровищнице, всегда готово было слово учения, наставления, ответа для всякого вопрошающего. Часто читайте и учительные книги, чтобы вам иметь возможность свободно вести беседы с заблуждающимися, недоумевающими, чтобы вы могли благовременно и уместно сказать слово благопотребное, не справляясь с книгой или по крайней мере долго не отыскивая его.

Есть еще оружие, которое ратники Святой Церкви могут употреблять для защиты истины православия в борьбе с отступниками от Церкви. Это – та чудодейственная благодать Божия, которая всегда, даже до дня сего, присуща Святой Православной Церкви. Как Господь наш Иисус Христос указывал неверующим иудеям на дела, каких никто другой не делал (Ин.15:24), как на свидетельство о том, что Он пришел от Бога и говорил то, что слышал от Отца, так и служители Церкви могут указывать на чудеса, совершающиеся в Православной Церкви, каковых нет в иных обществах христианских, разоривших союз с Православной Церковью, как на свидетельство того, что Церковь Православная обладает полнотой истины. Как проповеди апостольской Господь поспешествовал и утверждал ее последующими знамениями (Мк.16:20), так и ныне Церковь может указывать на эти знамения и чудеса как на свидетельство Божие о том, что Дух Божий пребывает с нею. Это – чудесное спасение царственной семьи во время крушения поезда⁴⁸; это – прославление нетлением и чудесами мощей новоявленного святителя и чудотворца Феодосия Черниговского⁴⁹; это – чудесное спасение иконы Знамения Пресвятой Богородицы в городе Курске⁵⁰; все эти знамения, совершившиеся в последнее десятилетие истекающего столетия, не обратили ли на себя взоров благоговения даже иноверных христиан почти всего мира, для которых мысль о мире всего мира и единении Церквей стала теперь не так далекой, как прежде? Вы и сами теперь свидетели того, что наши братья по плоти, отделившиеся от Святой Церкви около двухсот тридцати лет тому назад и злословившие ее по неведению, теперь заметно стали изменять взгляд свой на нее к лучшему. И эта перемена стала происходить как будто с той именно поры, когда мы менее всего стали опираться на человеческую помощь, оставили эти плотские оружия прежнего воинствования. Впрочем, эта человеческая помощь и те оружия прежнего воинствования были нужны как плотина, сдерживающая напор быстрого потока, готового увлечь своим течением все встречающееся на пути, как было во время арианства и потом магометанства.

Мы говорили доселе об оружии, какое нужно иметь Христову ратнику для борьбы с противниками истины и спасения. Но вот святой Апостол советует воинам Христовым облекаться и в броню для того, чтобы быть неуязвимыми для стрел вражеских: облекитесь в броню праведности (Еф.6:14). Броня, или кольчуга, в которую облекались воины в военное время, составлялась из колец железных и стальных. Апостольская броня состоит из правды или, что то же, из дел праведности⁵¹: это все то, что составляет праведность, делает человека праведным. Праведность составляет все внешнее и внутреннее богопочтение, соблюдение всех обрядов и уставов Церкви; праведность составляет соблюдение постов; праведность составляет хождение в церковь, благоговейное стояние в храме, на молитве, правильное (истовое) совершение внешних знаков молитвы: правильно перекреститься, правильно поклониться, в установленное время положить поклон; воздержание от излишнего употребления вина, безусловное уклонение от соблазнительных игр, воздержание от крайне соблазнительного курения, отуманивающего голову и запахом своим выдающего виновного еще издалека; неприкосновенность к порокам корыстолюбия, вымогательства, несправедливости, буйства, брани, злословия и т. п., нетерпимых даже и в мирянах, а тем более в духовных лицах. Ратнику Церкви необходимо носить на себе эту броню правды и наблюдать, чтобы она всегда была целой, чтобы ни одного кольца не выпало из этой кольчуги, ни одного дела праведности не было опущено. Иначе может случиться, что вражья стрела именно в это незащищенное место и попадет и поразит броненосца. Говоря прямо, противник Церкви, заметив в сопернике своем какой-либо нравственный недостаток или нарушение какого-либо устава Церкви, свои стрелы обличения и будет прямо направлять на этот недостаток в миссионере – может заставить его молчать, сказавши ему в ответ на все его доказательства защищаемой им истины, на все увещания краткий евангельский ответ: врачу, изцелися сам (Лк.4:23).

Итак, досточтимые отцы и братья, будем помнить, что мы – ратники Церкви Христовой, но оружия нашего воинствования не плотские, но, тем не менее сильные Богом (2Кор.10:4). Наши оружия – молитва и слово Божие; наша броня – броня правды, которую нам нужно хранить во всей целости, чтобы опущением одного дела праведности, по слабости или по небрежности, не подать соблазна немощным совестью братьям, за которых Христос умер, помня страшную угрозу на соблазнителей (Мф.18:6; Мк.9:42; Лк.17:1–2). Будем стараться проводить нашу жизнь так, чтобы безупречным житием заграждать уста тех, кои, не чуя в глазе своем бревна, желают изъять сучец из глаза брата своего. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф.5:16).

Беседа на Деяния святых Апостолов, главу 16, стих 9

И было ночью видение Павлу: предстал некий муж, Македонянин, прося его и говоря: приди в Македонию и помоги нам. (Деян.16:9).

Много милостей явил Господь роду человеческому. Безмерно много Он благодетельствовал, и доныне благодеет каждому из нас. Венец всех благодеяний есть то, что Он ради нас не пощадил Сына Своего Единородного (Ин.3:16; Рим.8:32), но предал Его в искупительную жертву за нас. Безмерна любовь Сына Божия и беспредельно велика Его милость к нам. Он благоволил прийти к нам на землю, искупить нас Своими страданиями, пролил кровь Свою за нас. Но и сего не довольно было для Его любви. Он не только пролил кровь Свою, но и дал нам Свое Тело в снедь и Кровь в питие, чтобы питать нас Собою. Он чрез это явил нам, что любовь Его к нам выше всякой любви, выше любви матери к своему дитяти. Ибо мать кормит дитя только млеком своим, а Христос питает нас Телом и Кровью Своею. Едва ли какая мать решится источать кровь свою, чтобы влить ее в жилы своего дитяти немощного, дабы сообщить ему жизнь свою. А Христос источил кровь Свою на кресте и дарует ее нам для того, чтобы с ней дать и жизнь причащающимся ее, и жизнь не временную, а вечную; чтобы чрез Кровь Свою и Тело Свое всех заключить в Себе, всех носить в Себе и в то же время обитать во всех и таким образом всех объединить и с Собой, и друг с другом, составив единое тело под именем Церкви и соделавшись Сам Главою этого вселенского тела. Но и сего мало: Он восхотел дать людям, искупленным Им и любящим Его, Свое Тело и Кровь как залог будущих благ, несравнимо больших и лучших, чем те, которые получают верующие в Него здесь, на земле. Здесь они получают только начатки этих благ – освящение, мир и радость, а там все это они получают в несравнимо большей и лучшей мере: там получат то, чего око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1Кор.2:9).

Вот дары любви Христовой к нам.

Чем воздадим мы за это? Дадим то, что можем и чего Он желает от нас. А Он желает, чтобы мы помнили Его любовь и за любовь платили бы взаимной любовью и благодарностью к Нему. Он хочет, чтобы мы любили друг друга, как Он возлюбил каждого из нас (Ин.13:34,15:12). Он хочет, чтобы мы и другим желали спасения, как и Он желает, чтобы все спаслись и в познание истины пришли (1Тим.2:4).

Братья христиане! Несмотря на то что искупительная жертва принесена Христом Спасителем за всех людей, плодами ее могут пользоваться только те, которые веруют во Христа, принадлежат к созданному им телу – Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви, которые вошли в общение со Христом чрез причащение Его Тела и Крови. Значит, не верующие во Христа и не принадлежащие к Святой Православной Церкви не могут пользоваться плодами искупления, совершенного Господом нашим Иисусом Христом. А таковых на всей земле и в отечестве нашем остается еще много. Сюда принадлежат язычники и магометане. В числе их и наши соседи: татары, алтайцы, киргизы, буряты, тунгусы, остяки и другие, а также и вне пределов нашего отечества японцы, китайцы. Все они имеют нужду в проповеди о Христе и о созданной Им Единой Святой Церкви. Ибо как могут язычники уверовать во Христа, если не услышат о Нем? Кто будет им проповедовать о Нем, если не будет для этого послан кто-либо? (Рим.10:15). Итак, нужны посланники для проповеди о Христе. В нашей Православной Церкви есть такого рода проповедники, называемые миссионерами. У алтайцев есть особые проповедники, составляющие Алтайскую миссию, у киргизов – Киргизская миссия, у бурят – Иркутская и Забайкальская; у японцев своя миссия, и Китай уже принял к себе православных миссионеров.

Алтайской миссией, при помощи Божией и при материальной помощи христолюбивых людей, крещена из язычества половина всего инородческого населения в горах Алтайских. У Киргизской миссии поле проповеднической деятельности шире, чем у Алтайской. В пределах Японии для миссионеров впереди стоит целое государство. А Китай – кто измерит это необъятное поле для сеяния слова Божия! Среди киргизов дело миссионерское только начинается, в Японии – благоуспешно продолжается, а в Китае оно также только начинается. Полный успех дела в этих странах еще впереди. Он будет зависеть от умножения деятелей, то есть миссионеров и сотрудников их, а также от денежных и других материальных средств, какими будут пользоваться миссии. Средства же эти будут умножаться, когда в православном народе согреется усердие к святому делу евангельской проповеди. Возгревать такое усердие в других должны не одни пастыри церковные, но всякий истинный христианин, получивший возможность сознавать важность, пользу и душеспасительность миссионерского дела, то есть всякий знающий о миссиях и всякий слышавший о них. Дело миссий Алтайской, Киргизской и других расширяется, количество крещающихся ежегодно умножается, нужды миссий увеличиваются. Там нужны деятели: миссионеры, переводчики, учителя и другие пособники миссионеров. Приготовляют этих деятелей для себя большей частью сами же миссии. Для этого они открывают у себя школы и училища. Но для открытия и содержания этих приготовительных учреждений для миссионерского дела нужны средства немалые.

Для миссионеров требуется содержание. Этого содержания не могут в достаточном количестве давать новокрещеные, а тем более не стянут помогать язычники. Его должны дать наши русские православные христиане.

Для школ нужны учителя и учебные пособия. А это требует также многих средств. Для научения новокрещеных вере и жизни христианской нужны книги, напечатанные на их родном языке, чтобы они могли скорее понять и усвоить христианское учение. Вот и опять нужны средства для уплаты за напечатание книг.

Крещение принимают иногда люди многосемейные или престарелые, а также больные и бесприютные. Всем им нужна бывает помощь на первый раз. А это опять требует новых средств от тех же миссий, ибо кроме миссий помочь им некому.

Итак, кто хочет выразить любовь и благодарность ко Христу Спасителю за Его любовь и милость к нам, тот пусть послужит Его великому делу призвания язычников ко спасению чрез миссионерскую проповедь.

Братья христиане! Окажите таковую любовь вашу ко Христу в настоящий день, назначенный для собирания пожертвований на нужды православных миссий. Помогите миссиям вашими посильными приношениями на дело Христово.

Если бы кто пожелал сотворить такую милостыню ради Христа, тот мог бы передать свое приношение посылаемым для этого собирателям таковой милостыни или влагать свои жертвы в кружки, существующие при церквях.

Кто пожелает сделаться ежегодным благотворителем миссий, тот может вписать свое имя в число членов Православного миссионерского общества. Желающие узнать обстоятельнее о миссионерском деле могут спросить об этом местных священников. Пусть каждый делает приношение от своих праведных трудов. Каждый да жертвует по своим силам, не от скорби, не от туги сердечной, а охотно, ибо добровольно дающего любит Бог (2Кор.9:7).

Дающий пусть также помнит изречение Писания: кто сеет скупо, скупо и пожнет; а кто сеет щедро, щедро и пожнет... Бог же силен обогатить вас всякою благодатью, чтобы вы, всегда и во всем имея всякое довольство, были богаты на всякое доброе дело (2Кор.9:6,8).

Православные христиане! Нам дано счастье пользоваться благами трех сокровищ. Первое из этих сокровищ – православие веры, второе – православие народа, третье – православие царя. Счастливы мы, что принадлежим к той Церкви, которая одна во всей вселенной сохранила во всей чистоте истину древнего апостольского и соборного православия. Свидетельство об этой истине, которой обладает Церковь Православная преимущественно пред другими Церквами и обществами христианскими, она имеет в себе самой. Свидетельствуют о неизменном хранении ею истины апостольской и святоотеческой и посторонние свидетели – чуждые нам по вере иноземные народы. Самые враги православия, не находя в Церкви Православной ничего достойного порицания, упрекают ее иногда только в том, что составляет ее похвалу, ее преимущество. Это преимущество Православной Церкви пред другими Церквами и обществами христианскими составляет ее неизменное хранение всего, что содержала Апостольская Церковь и что восприяла она от Церкви семи Вселенских Соборов. И не люди только свидетельствуют об истине православия, которой обладает Православная Греко-Российская Церковь, но и Сам Бог многократно и многообразно засвидетельствовал знамениями и чудесами, совершавшимися и доднесь совершающимися в Церкви Православной. Это открытие нетленных и чудотворных мощей святителя Феодосия Черниговского, это не объяснимое никакими естественными законами и потому чудесное спасение иконы Знамения Пресвятой Богородицы в городе Курске не представляют ли для непредубежденных умов и неожесточенных сердец достоверных свидетелей нашего времени о православии Греко-Российской Церкви? Итак, счастливы мы, что имеем честь именоваться и действительно быть православными.

Не менее счастливы мы и тем, что находимся в стране, которая издревле называлась Русью православной, и теперь принадлежим к той части русского народа, которая сохраняет во всем неразрывную связь с древней святой Русью: мы принадлежим к той Руси, которая окормляется богоучрежденным священноначалием с тремя степенями священства, то есть епископами, священниками и диаконами; к той Руси, которая тщится сохранять древние православные обычаи, правила и уставы Церкви, а уклоняющихся от таковых или перенимающих обычаи от западных неправомыслящих христиан не одобряет. Мы принадлежим к той части святой Руси, которая сохраняет все семь Таинств, чрез которые верным подается спасительная благодать Божия, а не два и не одно только Таинство, как это стало с некоторого времени у той части русского народа, которая отделилась от собора православных епископов и чрез то лишилась шести Таинств, оставшись при одном Крещении, совершаемом вне Церкви, а потому и не спасительном.

Наконец, счастливы мы и тем, что состоим под могучей, богохраиимой и Богом прославляемой державой царей православных, из которых благополучно ныне царствующий благочестивейший государь император с высоты престола своего благоизволил во всеуслышание заявить, что хотя иноверные племена, населяющие великую русскую землю, безвозбранно могут чтить Господа Бога по своему обряду, но что царь и царица вместе с русскими людьми выше всего чтут и любят родную Православную Церковь⁵².

Обладая сокровищами православия, с Православной Церковью, православной народностью и православным царем, мы, православные, должны не только сами пользоваться этим сокровищем, но и привлекать к участию в пользовании им и других – тех, кто не имеет этого сокровища, или, имея его, не дорожит им, или, что хуже того, уничижает его, как бы стыдится того, что обладает этим сокровищем, и даже малодушно отрекается от обладания им. А таковых людей немало на Руси не только среди иноверных и иноплеменных, но, к сожалению, и среди природных русских. Из них некоторые, гоняясь за земными выгодами и водясь суетным желанием принадлежать якобы к руководящему слою общества и в то же время опасаясь прослыть за отсталых людей, стыдятся выражать свою принадлежность к православию чем-либо; немало жертвуя иногда на то, что не относится к интересам православия, или щедро жертвуя на предметы суетности земной, они ничего не дают, когда приглашаемы бывают к приношениям на пользу Церкви, на устроение храмов, на распространение православия среди иноверцев или среди уклонившихся в раскол или сектантство. Другие, ревнуя о мнимой старине, мнимо древнем православии, оставили истинное православие, не только не имеют общения с православным пастырством и с истинно православным обществом, но и злословят Церковь Православную, а с ней все православное и всех православных, не исключая даже и царя православного.

Из сказанного сейчас видно, что в современном русском обществе наблюдается два рода отступничества от православия: одно – в высшем слое, другое – в низшем. Кто из них заслуживает большего осуждения, а кто большего сожаления и большего попечения – ответ на это даст нам святое Евангелие. Когда Спаситель и Господь вождей народа израильского и последующий за ними народ уподобил слепцам, ведущим за собой слепцов же, и когда вожди этого народа обидчиво вопросили Его: неужели и мы слепы? – тогда Господь благоволил дать таковой ответ: если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас (Ин.9:40,41). Итак, мнящиеся быть зрячими, но не уразумевающие истины Божией подлежат большей ответственности, чем заблуждающиеся по невежеству своему и потому заслуживающие большего сожаления. Судя по-человечески, сии последние требуют особенной заботливости о просвещении их, как подающие больше надежды на спасение, так как и они сами дорожат спасением души. Со стороны ревнителей православия должно быть оказано участливое отношение и забота о просвещении такого рода людей, между прочим и потому, что многие из них введены в заблуждение по их простоте, то есть по незнанию истины, и таковые легко могут быть возвращены в лоно святой матери Церкви, как только пред ними будет ясно представлена истинность Церкви Православной и лживость раскольнических и сектантских учений.

В среде нашего простого православного народа, пребывающего в союзе с Церковью, немало находится таких людей, которым, вследствие их крайней простоты и недомыслия, грозит опасность быть совращенными в раскол или сектантство разного рода расколоучителями. В последнее время заботу об охранении православия от пропаганды раскола и обращении совратившихся в раскол приняло на себя Братство святителя Димитрия, митрополита Ростовского. Братство это неуклонно идет к осуществлению своей задачи около четырнадцати лет. Что могло сделать оно за этот период времени, при немногочисленности своих членов, а потому и скудности средств, то оно, без сомнения, сделало. Дальнейший успех его деятельности будет зависеть от степени сочувствия к нему православно-русского общества. Позволительно надеяться, что православно-русские люди, истинные сыны Церкви и отечества, не откажут в этом сочувствии, что они выразят делом свое желание послужить великому делу спасения своих заблудших собратий. Если не всякий может и должен поднять на себя труд миссионерства, то всякий, по мере своего избытка, может помочь делу миссии материальными пожертвованиями. Всякое приношение, как бы мало оно ни было, если только оно дано от доброго произволения, будет многоценно в очах Божиих: доброхотно дающего любит Бог (2Кор.9:7).

В пределах нашей епархии находится около восьмидесяти восьми тысяч последователей разных сект и раскольнических толков, враждебно относящихся к Святой Православной Церкви. Если эти десятки тысяч ополчающихся против Церкви можно назвать ратью, то таковая рать не настолько мала, чтобы можно было ею пренебрегать; а если домыслим, что все эти удаляющиеся от Церкви лишены надежды получить вечное спасение, которое дороже всего в мире, что за каждого из них пролита искупительная кровь Христова, плодами которой они не могут пользоваться, то признаем, что каждый из них заслуживает того, чтобы позаботиться о возвращении его в недра Святой Церкви, чтобы он получил надежду на спасение, так как вне Церкви нет этой надежды.

Восьмидесятивосьмитысячная рать, ополчающая против Святой Церкви, кроме многочисленности своей обладает еще и некоторого рода устойчивостью. Эта устойчивость ее основывается, с одной стороны, на продолжительности существования раскола (он существует около 233 лет), с другой – на многочисленности и сплоченности во вражде к Церкви руководителей раскола. Представляя некоторого рода привлекательность для людей простых и вообще близко не знакомых с внутренней жизнью раскола, общество раскольников представляет также и своим внешним видом кажущуюся благоустроенность. Исполнение внешних обрядов, как остаток древнего, истинного благочестия русского народа, взаимопомощь последователей старообрядчества и сектантства, нередко бьющая в глаза внешняя зажиточность раскольнических общин многих располагают смотреть на раскол не только снисходительно, но и благосклонно, и этот благосклонный взгляд на раскол и сектантство у некоторой части нашего общества существует и даже упорно держится, несмотря на то что этой внешней благовидностью раскольнических общин прикрывается их внутреннее неблагообразие; за этим внешним довольством скрываются внутренние тревоги и сомнения, заставляющие некоторых переходить из секты в секту; за исполнением внешних обрядов скрывается пренебрежение главнейших догматов веры и самые грубые суеверия, начиная с отречения от Церкви и злословия ее, доходящего до богохульства, и оканчивая самосожиганием; рядом с внешним благочестием спокойно уживаются самые гнусные пороки: разврат, пьянство, клятвопреступничество, иногда и убийство.

Для противодействия расколу и сектантству в их распространении, для ограждения православных от совращения в раскол и возвращения совращенных в раскол опять в лоно святой матери Церкви в епархии существует Братство святителя Димитрия, митрополита Ростовского. Оно совершает свою миссионерскую деятельность уже пятнадцать лет.

Зная давность существования раскола, его многочисленность, его устойчивость, естественно вопросить: имеет ли Братство святителя Димитрия достаточные средства и силы к исполнению своей высокой задачи? Есть ли надежда на спасение погибающих чрез возвращение их в лоно матери Церкви?

Благодарение Богу! Ответ на таковые вопросы может быть дан утвердительный.

Какими же средствами обладает Братство для достижения своих целей?

Прежде всего на его стороне стоит истина Православия, а истина есть таковая сила, которую ничто в мире одолеть не может: она сильнее всякой сильной рати, ее не одолевает сила владык земных; сила истины могущественнее «злата и булата». Иногда враги истины для сокрытия ее усиливаются смешивать ее с ложью, но, сколько они ни делают этого, истина всегда выйдет наверх.

Православие есть истина, а где истина, там и всякое благо, там и спасение. Раскол есть заблуждение; ложь, по мудрому изречению нашего народа, ходит на кривых ногах: рано ли, поздно ли, заблуждение обличится при свете истины. Истина христианства восторжествовала над заблуждением язычества, истина православия одержала победу над множеством ересей; на восточное православие, как на свет с Востока, начинают обращаться взоры Запада, обложенного мглой искаженного христианства. Истина православная должна восторжествовать и над заблуждениями раскола.

На чем основывается надежда торжества Православия? На словах Божественной Истины: всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится (Мф.15:13). Раскол, как плод заблуждения, не может назваться насаждением Бога истины, а потому он должен искорениться. Церковь же, с присущей ей истиной Православия, как создание Христово, возрастала, возрастает и будет расти: ее не одолеют, по отеческому изречению одной старопечатной книги, ни грехи, ли мучители, ни сам сатана, ибо к ней относится обетование, что врата ада не одолеют ее (Мф.16:18). Это – обетование Того, Чьи слова не прейдут, хотя небо и земля прейдут (Мф.24:35 и др.). Церковь Христова, по словам Златоуста, «паче небесе утвердися».

Кроме своей внутренней силы, наше Братство обладает и некоторыми внешними средствами для достижения своих целей; так, оно год от году усовершается в своем внутреннем благоустроении. Число деятелей Братства – миссионеров и сотрудников – увеличивается и в настоящее время возросло до восьмидесяти пяти. Братство получило право иметь свою типографию, свой орган печати, при посредстве которых оно может входить в сношение не только со своими членами, но и с органами печати других подобных братств, а также с руководителями и последователями раскола. Братство имеет свои школы, своих нарочито приготовленных учителей. В последнее время оно учредило особые миссионерские комитеты для тех благочиннических округов, в которых существует раскол. Задача этих комитетов та, чтобы распространять миссионерскую деятельность Братства на каждый приход, зараженный расколом.

Наконец, Братство имеет утешение пользоваться в своей благотворительной деятельности сочувствием православного общества, которое начинает охотно приходить на призыв его о помощи ему доставлением материальных средств.

В настоящем собрании благосклонному вниманию братчиков и других посетителей собрания будут предложены:

1) отчет о деятельности Братства;

2) отчет о денежных средствах его.

Наконец, будет сделано приглашение всем собравшимся здесь к посильным приношениям в пользу Братства.

Рука дающего не оскудеет. Кто сеет скупо, тот скупо и пожнет; а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет. Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением; ибо доброхотно дающего любит Бог. Бог же силен обогатитъ вас всякою благодатью, чтобы вы, всегда и во всем имея всякое довольство, были богаты на всякое доброе дело (2Кор.9:6–8).

Братия! если кто из вас уклонится от истины, и обратит кто его, пусть тот знает, что обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов (Иак.5:19–20).

В настоящий день в прилежащем к этому храму зале имеет быть годовое собрание местного комитета, или отделения, Православного миссионерского общества.

Деятельность Православного миссионерского общества главным образом направлена на то, чтобы собирать средства на содержание православных миссий и миссионерских учреждений. Миссии же имеют своей задачей призывать к вере Христовой язычников и мусульман, обитающих в пределах нашего отечества, а также и за пределами его.

Успех миссии много зависит от успеха Общества по собиранию средств. С этой целью Православным миссионерским обществом, с разрешения Святейшего Синода, назначен сбор пожертвований во всех церквях империи в Неделю Православия. У землепашцев есть изречение, что один весенний день кормит зимний месяц. У миссионерского общества таковым весенним днем, днем сеяния, является день сбора в Неделю Православия. Если успех миссии зависит от успеха сбора, то успех сбора стоит в зависимости от количества сочувствующих миссионерскому делу. Сочувствие же является тогда, когда среди общества распространяются в широких размерах сведения о деятельности миссии, вводится в сознание народа важность вообще миссионерского дела, как дела Божия, дела, для которого совершена искупительная жертва Спасителем мира. Таковое сознание важности миссионерского служения и обязанности для всякого христианина деятельно помогать этому делу по мере сил своих может быть внушаемо и распространяемо среди православного народа путем живого слова или чрез печать. Поэтому благотворителем миссии может считаться не только тот, кто жертвует что-либо на миссионерское дело, но и тот, кто распространяет сведения о миссиях, их задачах, их нуждах и тем возбуждает сочувствие к делу. Когда возбуждено будет такое сочувствие, тогда последует за ним готовность содействовать этому делу возможными для каждого средствами. Такого рода готовность у некоторых людей выражается в желании посвятить жизнь свою на служение этому делу; иные уделяют часть своего имущества для Христова дела, некоторые – часть своих добытых трудами и потом средств, хотя иногда и скудных.

Есть достоверный рассказ о том, что некая женщина, инородка, услышав призыв проповедника к пожертвованиям на миссию, тут же сняла, с себя платок и отдала его сборщику. Если бы кто не имел решительно никаких средств для пожертвования на это святое дело, тот может послужить ему своей молитвой об успехе дела. Молитва об успехе миссионерского дела, по выражению знаменитого нашего американского миссионера, покойного митрополита Иннокентия, не только содействует умножению средств на миссионерское дело, но и сама есть могучее средство, обеспечивающее успех дела.

Итак, будем помогать делу проповеди Евангелия среди язычников и мусульман каждый по своим силам: кто личным трудом, кто призывом других к апостольскому служению или к пожертвованиям на это дело, кто личными материальными средствами, а все – молитвами, да изведет Господь делателей на жатву Свою (Мф.9:38), да умножит пособников им, да укрепит желание возжелавших содействовать им делами любви благотворящей, да призовет в Царствие Свое народы, не познавшие еще Единого Бога, во Святой Троице славимого, и соединит их Святой Своей Соборной и Апостольской Церкви.

Богомудрые архипастыри, возлюбленные о Господе сопастыри и сотрудники!

Мне предоставлена честь говорить пред этим досточтимым собранием. Избираю предметом речи моей то, что, по моему убеждению, наиболее нужно для целей настоящего собрания. В основу речи моей полагаю слова Господа: жатва многа, делателей же мало (Мф.9:37). Как тогда, когда произнесены были впервые эти слова, была жатва многа, а делателей мало, так и теперь дело не изменилось. Жатва многа и теперь. Посмотрите, как она созрела и ждет жателей. Зерна налились и высыпаются, а хищные птицы собирают и уносят их. Жатва многа, а делателей мало, да и эти немногие как бы страшатся приступить к делу, ибо не знают, как вести его. На собравшихся здесь лежит долг обсудить это и, при помощи Божией, изыскать делателей для нивы Божией, указать способы для благоуспешного делания на этой ниве.

Нужно ли объяснять, что таковую ниву составляют те люди, или вернее те племена, которые, обитая в пределах нашего отечества, а также и вне пределов его, еще не познали Бога истинного, не вошли в Церковь Христову, а также и те, которые хотя познали Христа и были чадами Церкви, но уклонились от истины и оставили спасительный ковчег Церкви: обольщенные лжеучителями, пошли вслед за ними искать истины вне Церкви.

На пастырях Церкви, как преемниках апостольского служения, лежит долг проповедовать Евангелие во всем мире; они же обязаны хранить вверенную им паству от волков, губящих ее (Деян.20:29). Вот основание для учреждения внешней миссии – сонма веропроповедников среди мусульман и язычников, а также для учреждения института миссионеров противосектантских и противораскольнических – института, составляющего внутреннюю миссию.

Я буду говорить о внешней миссии – противоязыческой.

Успех в обращении от неверия к вере, от заблуждения к истине в мере весьма значительной зависит от количества проповедников истины. Для многой жатвы требуется и делателей много. Посему забота об умножении числа проповедников есть забота об успехе проповеди. Божественная мудрость уподобила первых веропроповедников соли, долженствующей осолить вселенную, с таким притом предостережением, что, если соль эта потеряет силу, то она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям (Мф.5:13). Из этого усмотреть можно, что успех евангельской проповеди зависит не от количества только, но и от качества веропроповедников. Известно изречение христианской мудрости: «Или не учи, или же нравами учи».

Итак, для миссионерского служения среди язычников и мусульман нужны делатели, и многие: в таком количестве, чтобы число их соответствовало количеству обращаемых; притом такие деятели, которые могли бы учить не словом только, но и нравами своими. Где взять веропроповедников? Скажет ли кто: «Нужно клич кликнуть – в православной Руси найдутся-де люди, желающие посвятить себя на миссионерское служение, как находятся избранники, ради Бога оставляющие дом, семью, имущество и уходящие в обители для подвигов иночества».

Что ответим на это? Недостатка в призывном кличе, кажется, нет, но не все, точнее сказать, немногие слышат этот клич, а откликающихся на него еще менее. И вот по-прежнему остается жатва многа, делателей же мало. Значит, опять и опять нужно молить Господина жатвы, да изведет делатели на жатву Свою (Мф.9:37–38). Но, кроме призывного клича, кроме молитвы и призвания деятелей на поле миссионерства, не следует ли что-либо делать и нам самим, на которых лежит долг заботиться об изыскании таковых делателей? Когда первые богозванные благовестники Евангелия – святые апостолы кончили свое служение, то преемники их, пастыри Церкви, сами снаряжали и посылали веропроповедников для проповеди язычникам. А некоторые учреждали особые училища для миссионерских целей. Я разумею Александрийское огласительное училище святого Кирилла⁵³. Не следует ли и нам обратить особенное внимание на таковой способ приготовления деятелей для миссионерства? Не следует ли и нам озаботиться учреждением училищ, исключительно с миссионерской целью, училищ как низших, так и средних? А может быть, придет время, когда нужно будет и высшее учебное заведение – миссионерская академия. Говоря о миссионерских училищах, мы разумеем не такие учебные заведения, какие существуют у нас, общеобразовательные и специальные, – нет, миссионерские училища должны быть не учебными только, но и воспитательными заведениями. И эта последняя цель должна иметь преимущественное значение. Миссионерские училища должны воспитывать деятелей для миссии: оттуда должны выходить и катехизаторы, и клирики-чтецы, и певцы для отправления богослужения на инородческих языках; там должны приготовляться и диаконы-проповедники, и пастыри-миссионеры.

Весь строй жизни таковых миссионерских институтов должен быть приспособлен к тому, чтобы питомцы их без колебаний направляли себя исключительно на миссионерское служение, чтобы, выйдя из миссионерского института, они смело и умело могли приниматься за то дело, на которое будут поставлены.

Как на идеал такого учреждения я указал бы на миссионерский институт, проектированный блаженной памяти основателем Алтайской миссии архимандритом Макарием. Но если бы идеальный миссионерский институт и получил когда-либо осуществление, то не иначе как только в далеком будущем. А нам нужно дело делать теперь же. Нам нужны начальные школы для приготовления деятелей миссии теперь же. А для этого нужно прежде всего разрешить вопросы:

1. Какие должны быть такого рода школы? Сколько их и где им быть?

2. Какой системы держаться при обучении инородческих детей грамоте?

3. Какая транскрипция пригоднее при употреблении русского алфавита?

4. Какого алфавита держаться предпочтительно в тех случаях, если у инородцев уже существует свой алфавит?

Что во всех миссиях для всех инородцев должны быть заводимы начальные школы, об этом не может быть спора. Что касается средних учебных заведений специально миссионерского характера, то это требует особого обсуждения. В настоящее время в пределах нашего отечества существуют четыре миссионерских училища с программой средних учебных заведений:

1) Казанская учительская семинария для приволжских (мусульман и язычников) татар, черемис и чувашей;

2) Ардонская семинария для Кавказа;

3) Бийское катехизаторское училище для Алтая;

4) Иркутская церковно-учительская миссионерская семинария.

При существовании этих специальных для некоторых миссий средне-учебных заведений требуется ли еще какое-либо учебное заведение, общее для всех миссий, с более широкой программой, подходящей к программе высших учебных заведений, притом с таким назначением, чтобы в такое учебное заведение могли поступать окончившие курс в миссионерских средне-учебных заведениях не только инородцы, но и русские, желающие посвятить себя на миссионерское служение?

Обсуждение этого вопроса также подлежит настоящему собранию досточтимых представителей Сибирского миссионерства.

Мы приступаем к великому по своей задаче делу и в то же время по исполнению своему весьма трудному: найти делателей для распространения Царства Божия на земле. Как Божие дело, оно и исполнено может быть только при содействии благодати Божией. Не потому ли и сказано было Верховным Устроителем Царства Божия на земле: молитеся Господину жатвы, яко да изведет делатели на жатву Свою (Мф.9:38)!

Итак, приступая к нашим занятиям и начав их общей молитвой, будем сопровождать их таковою же каждый про себя, в клети своего сердца, умоляя премудрости Наставника и смысла Подателя, да утвердит и вразумит наши сердца совершить порученное нам дело во славу святого и покланяемого Его имени, к созиданию Его Святой Церкви, на пользу и во спасение наших соотечественников, пребывающих вне спасительного ковчега Церкви.

Преосвященнейший Владыко и возлюбленные о Господе отцы и братия!

Шлю вам новолетний привет и молитвенные пожелания от Господа в наступивший новый круг вашего святого и великого служения делу просвещения сидящих во тьме язычества, невежества и косности обитателей гор, долин и дебрей Алтая и утверждения в вере и во всяком доброделании тех, кто уже вышли из тьмы язычества, озарены светом евангельского учения, введены в ограду Святой Церкви и пребывают во взаимной любви и послушании своим пастырям.

По установившемуся обычаю вы, возлюбленные, собрались вместе, чтобы поблагодарить Господа за милости Его к дорогой всем нам миссии, чтобы поведать друг другу, что сотворил Господь чрез ваше служение во вверенных вам станах, среди новых и старых христиан, чтобы поделиться радостями и скорбями, рассказать о своих нуждах, получить помощь, утешение и укрепление в братских беседах, во взаимном братском сочувствии. У каждого из вас, вероятно, не было недостатка в скорбях, поводах к унынию и печали, доводивших некоторых из вас до мысли оставить многотрудное миссионерское служение и перейти на более якобы легкую службу. Главная же печаль у всех вас была та, что скудость ваших материальных средств готова была перейти в нищенство, когда вам стало известным, что средства содержания миссии, а следовательно, станов ваших, школ, приютов, семейств ваших и каждого из вас лично сократились наполовину вследствие оскудения средств Православного миссионерского общества. Но Господь Своими неисповедимыми судьбами предотвратил эту великую печаль с ее последствиями – распадением и уничтожением того дела, над созданием которого миссия трудится восемьдесят лет. Высшее церковное правительство признало возможным обеспечить содержание миссионеров назначением им жалования от казны, а равно и содержание миссионерских школ отнести на те же средства, которыми пользуются и церковно-приходские школы епархий. После всего этого понятна радость тружеников миссии – миссионеров, их сотрудников, катехизаторов, учителей и учительниц миссионерских школ.

Но розы не бывают без шипов и радости – без печали. Для миссии явилась новая, небывалая печаль. Неожиданно почти явился на Алтае так называемый бурханизм (см. прим. 21); проповедники его, в лице ярчыларов, стали распространять его среди язычников; начались переходы из язычества в новую веру. Враг стал сеять плевелы и среди пшеницы: началось смущение, колебание и даже отпадение новокрещеных. Но, слава Богу, это последнее скоро остановилось, и отпадшие стали возвращаться в лоно матери Церкви. А враг все еще не дремлет Он старается произвести смуту и разделение среди новопросвещенной паствы миссии. Под влиянием некоторых наших соотечественников, единокровных и даже единоверных нам, но поддавшихся духу времени, в юную алтайскую паству стал проникать дух свободомыслия, желания отделиться от русской православной семьи, основать новое инородческое антирусское и антицерковное общество. К крайнему сожалению, враги Церкви и отечества избрали своим орудием для развращения новопросвещенных христиан некоторых питомцев миссии, ею просвещенных, но возгордившихся, отпавших и сделавшихся орудиями враждебной миссии и Церкви пропаганды. Эти отступники, избрав своими орудиями ложь и клевету, чрез лживую печать клевещут на свою мать – миссию, не стыдясь марать свое гнездо. Бог им да будет Судия!

Все это да послужит вам, возлюбленные, новым побуждением твердо стоять на страже дома Божия, не унывать, но, постоянно молитвенно призывая помощь Божию, с неослабевающей ревностью совершать свое великое дело просвещения Алтая светом евангельского учения и утверждения в вере и благочестии новопросвещенной вашей паствы.

Помогай Бог всем вам во всяком добром начинании и делании! Благодать Господа, утешающая, укрепляющая и наставляющая, да будет со всеми вами! Прошу любовь вашу не забывать и нашу любовь к вам и молитвенно помогать нам совершать вверенное нам служение, доколе есть день (Ин.9:4).

С Божиим благословением открывая настоящее досточтимое собрание комитета Православного Миссионерского общества, считаю себя сугубо обязанным начать доклад о миссионерской деятельности комитета и Алтайской миссии осведомлением о достохвальной апостольской деятельности в Бозе почившего 3-го сего февраля проповедника веры во языцех японских Высокопреосвященного архиепископа Николая⁵⁴.

Имея в виду предполагаемый обстоятельный доклад о почившем в ближайший воскресный день на обычной внебогослужебной беседе в этом зале, в настоящие минуты я боюсь утруждать досточтимое собрание продолжительностью слова об этом апостоле Японии; ограничусь кратким перечнем периодов его многотрудной и многоплодной, высокой и самоотверженной жизнедеятельности. Буду говорить словами высочайшего рескрипта, данного на имя почившего архиепископа Николая по случаю его пятидесятилетнего юбилея⁵⁵.

По получении в 1860 году высшего богословского образования он, повинуясь голосу призвания, принял постриг и назначение на должность настоятеля церкви при Императорском Российском консульстве в Хакодате⁵⁶. Получив во время следования к месту служения напутственное благословение приснопамятного просветителя Восточной Сибири архиепископа Камчатского, впоследствии митрополита Московского Иннокентия⁵⁷, он по прибытии в Японию с ревностью, достойной подражания, без страха пред угрожавшими ему опасностями, добровольно и всецело посвятил себя проповеданию Евангелия. Обширна была та нива, на которой ему предлежало сеять доброе семя, но велика была и вера его в помощь Божию. И Господь увенчал успехом благовестнические труды его. В 1870 году открылась возможность учредить в Японии православную Духовную миссию⁵⁸, которой он управлял сперва в сане архимандрита, затем, с 30 марта 1880 года, в сане епископа, с 24 марта 1906 года – в сане архиепископа Японского.

С распространением православия среди японцев совершалось под его мудрым руководством и благоустроение Православной Церкви Японской. Созидание храмов Божиих, заведение школ и семинарий и организация благотворительности – все это составляло предмет его неусыпной попечительности. С поистине апостольской ревностью предпринимал он ежегодно продолжительные и соединенные с разного рода затруднениями поездки по обозрению его юной паствы, приобретая новых чад, благодаря, поучая и назидая пасомых и направляя их духовно-религиозное развитие к совершенствованию, ибо глубокой и искренней верой, высокой жизнью, неустанным трудом, бескорыстной благотворительностью и всеобъемлющей любовью он открыл себе доступ к сердцам пасомых.

В дни тяжелых испытаний, ниспосланных отечеству нашему⁵⁹, он явил высокоучительный пример самоотверженной любви православно-русского пастыря. В лице его плененные воины русские обрели любящего отца, сострадающего друга-брата и духовного наставника; иные же из них, коим суждено было сложить свои кости на чужой земле, имели утешение получить пред смертью его архипастырское напутствие в вечность. Ему же православная Русь обязана тем, что кости скончавшихся в рассеянии сынов ее ныне собраны в братские могилы и что на дорогих России могилах воздвигаются храмы Божии и возносится молитва об упокоении преданных долгу даже до смерти героев⁶⁰.

Господь благословил святительские и миссионерские подвиги. Да будет полувековое миссионерское служение его живым поучением для современных и высоким примером для грядущих проповедников Евангелия. В монаршем благоволении к трудам и заслугам Высокопреосвященного архиепископа Николая пред Церковью и отечеством он всемилостивейше сопричислен был к наивысшему ордену святого равноапостольного князя Владимира первой степени⁶¹. Перечислив кратко апостольские труды почившего, приглашаю высокое и досточтимое собрание почтить память этого славного проповедника веры и первого архипастыря Японской Церкви Высокопреосвященного архиепископа Николая молитвенным возглашением ему вечной памяти.

В ряду различных местностей нашего обширного отечества, выдающихся в том или другом отношении, по всей справедливости одно из первых мест принадлежит Алтаю. Действительно, этот благодатный край, с самого времени присоединения его к России в XVII веке, играл и играет важную роль и заслуживает полного внимания со стороны всякого любознательного человека по своему высокому значению в физическом, экономическом и этнографическом отношении; но значение Алтая еще более увеличилось с начала тридцатых годов XIX столетия, когда он, с открытием действий Алтайской Духовной миссии, стал одним из главных центров распространения православной веры Христовой и утверждения просвещения, русской национальной цивилизации и гражданственности среди тысяч различных инородцев Сибири, пребывавших и доселе пребывающих во мраке языческих суеверий и грубого невежества. В виду столь великого значения Алтая как для России вообще, так, в частности, для Сибири и Томской губернии, в пределах которой он находится⁶³, более или менее основательное знакомство с величием и красотой его природы, разнообразием и богатством его природных произведений, образом жизни, нравами, обычаями и степенью религиозно-нравственного развития коренного его населения представляется полезным и, во всяком случае, нелишним для всех, кому дорого все то, что составляет украшение отечества, что по своей высокой важности в материальном и религиозно-нравственном отношении может служить предметом похвальной гордости истинных сынов России и Православной Церкви. Но следует согласиться, что громадное большинство русского населения вообще и даже многие из сибиряков или имеют едва смутные представления об Алтае, или же только слышали о его существовании, но не могут похвалиться сколько-нибудь определенным и обстоятельным знанием этого богатого и важного края. Правда, в настоящее время у нас существует уже довольно богатая литература об Алтае: немало написано о нем как специально ученых, так и популярных статей и сочинений, составлено брошюр, рассеяно во многих периодических изданиях, сборниках и отчетах интересных и ценных описаний, записок, заметок, статистических и других сведений. Но уже само обилие и разнообразие письменных источников для ознакомления с Алтаем – источников нередко или слишком специальных по содержанию и изложению, или сравнительно дорогих по цене, а потому недоступных или малодоступных для обыкновенных читателей – служит серьезным препятствием к тому, чтобы всякий желающий мог получить путем чтения более или менее отчетливое понятие о природе и населении Алтая. Цель настоящей статьи состоит в том, чтобы выбрать из разнообразных статей и сочинений об Алтае и изложить в общедоступной форме то, что, по нашему мнению, представляет особенно интересного и важного этот обширный и замечательный край в физическом, экономическом и этнографическом отношении, и, в частности, указать просветительное значение Алтая и тем дать возможность нашим читателям, которые не знакомы с Алтаем ни лично, ни по книгам, составить о нем сколько-нибудь определенное понятие⁶⁴.

Название свое Алтай получил, по всей вероятности, от тюркского слова «алтын-тау», что означает «золотые горы»; это древнее название ясно указывает на богатство Алтая драгоценным металлом. Русский Алтай, составляющий юго-восточную часть Томской губернии, по своему названию имеет два смысла. В тесном или собственном смысле под этим именем разумеется гористая область, имеющая своими границами: на севере – верхнее течение реки Томи и реку Обь от соединения рек Бии и Катуни, на северо-востоке – границу Енисейской губернии, на юго-востоке и юге – государственную границу, отделяющую Российскую империю от Китайской, и, наконец, на западе – реки Иртыш и Алей. В обширном смысле название Алтая применяется, особенно в Сибири, не только к горам и холмам Алтайским, но и к тем равнинам, которые служат для них основанием, вообще ко всей области, входящей в состав трех округов Томской губернии: Барнаульского, Бийского и Кузнецкого. Говоря об Алтае, мы будем иметь в виду только Алтай в собственном смысле, или Алтайские горы.

Поверхность и природа Алтая отличаются разнообразием, красотою и величием. Система Алтайских гор состоит из множества различной высоты горных цепей, которые тянутся большей частью по направлению от северо-запада к юго-востоку. Высокие горные цепи, по местному названию белки (название дано, как видно, вследствие снежной белизны гор), соединяются между собою неправильными поперечными хребтами. Среди горных возвышенностей на всем пространстве Алтая разбросаны более или менее значительные по обширности и глубине углубления, составляющие долины алтайских рек и речек или образующие ущелья и вместилища для горных озер. Все пространство, занимаемое Русским Алтаем, представляет обширную площадь, обнимающую около 2500 квадратных географических миль, или 122000 квадратных верст⁶⁵, и по своей величине почти в три раза превосходящую Швейцарию. По резким различиям в очертании поверхности и природе Алтая последний для удобства обозрения можно разделить на три главные части: 1) Юго-Восточный, или Центральный, 2) Западный, или Степной, и 3) Северо-Восточный Алтай, или Чернь.

1. Главная масса горных цепей находится в юго-восточной части Алтая, почему эта часть и называется Центральным Алтаем. Здесь расположены самые высокие хребты; здесь среди горных цепей лежат и высочайшие плоскогорья Алтая, откуда берут начало главные реки, входящие в систему реки Оби. Центральный Алтай представляет три выдающиеся по своей высоте плоскогорья: Укэк⁶⁶, Чуйское и Джувлукульское. Особенного внимания по своей грандиозности заслуживает плоскогорье Укэк. Оно возвышается на 7800 футов, или более чем на две версты⁶⁷, над уровнем моря и простирается по направлению от запада к востоку верст на десять. Этот край в течение круглого года безлюден; даже летом здесь часто идет снег и реки покрываются довольно толстым слоем льда. С севера, востока и юга плоскогорье Укэк окаймлено, как бы веером, высокими снежными горами, и только с запада оно открыто. На южной окраине плоскогорья возвышается снежная группа гор Куйтун, или Аргутский хребет, откуда берут начало река Аргут, текущая к северу и вливающаяся в реку Катунь, и река Белая Бухтарма⁶⁸, впадающая в Иртыш. В северной части плоскогорья возвышается замечательная по высоте горная масса, известная под именем Катунских Столбов (белков), которая с трех сторон совершенно отделена от остального Алтая рекой Катунью. Река Катунь – одна из главных рек Алтая, длиной около 380 верст, дающая вместе с рекой Бией начало реки Оби, – огибает с трех сторон Катунские Столбы и течет на север, впадая недалеко от города Бийска в реку Обь. Над Катунскими горами царит высочайшая вершина Алтая – гора Белуха, представляющая вид двух сахарных голов⁶⁹ ослепительной белизны и почти равной высоты – более чем на три версты (до 11000 футов)⁷⁰. Как показывает само название, Белуха покрыта вечным, никогда не тающим снегом. С нее скатываются два ледника: один в долину реки Берели, впадающей в реку Бухтарму, а другой в долину реки Катуни. Особенно замечателен Катунский ледник, простирающийся в долину до двух с половиной верст: он представляет массы льда, смешанного с грязью и обломками камней; повсюду между этими массами журчат горные потоки, по временам запруживаемые сваливающимися глыбами льда и камнями; конец ледника изрыт самыми причудливыми по форме пещерами, сводами, холмами. В Катунском леднике особенно живописен ледяной грот, из которого вытекает река Катунь и который в различные времена года меняет свой вид, обращаясь, например, летом в громадную пещеру. Главные воды плоскогорья Укэк собираются в русле реки Аргута, или Архыта, и текут на север – в долину реки Катуни. На пути течения реки Аргута цепь белков, окружающая плоскогорье с севера, как бы разорвана диким и глубоким ущельем; сюда-то и устремляется Аргут, превращаясь в сплошную пену и производя шум, подобный раскатам отдаленного грома. На запад от Катунских Столбов лежит горный хребет Холзун, а на север – Тергютинские или Тергентинские белки⁷¹.

Чуйское плоскогорье окружено со всех сторон высокими горами: Чуйскими, Сайлюгемскими, Айгулакскими и Курайскими. Оно обширнее Укэка – до 60 верст в длину, но ниже его, так как поднимается только до 6000 футов⁷². Это плоскогорье не так сурово, как Укэк, и на нем возможна человеческая жизнь; здесь бродят со своими стадами инородцы Алтая, и на берегу реки Чуи, впадающей в Катунь, в деревянных избах живут приказчики русских купцов, ведущих торговлю в Алтае и в Монголии.

К северо-востоку от Чуйского плоскогорья, за Курайским и Чулышманским хребтами, на самой границе с Китаем лежит высокое плоскогорье, на котором рассеяно множество озер, в том числе большое озеро Джувлу-куль⁷³, возвышающееся над уровнем моря на 7920 футов⁷⁴. Плоскогорье это до 30 верст длины и выше Укэка. Природа здесь еще суровее, чем на последнем: мелкие озера плоскогорья круглый год покрыты льдом, берега же больших озер летом бывают усыпаны ледяными иглами, которые производят своеобразный шорох при каждом новом набеге волны; леса на плоскогорье нет, исключая некоторые скаты гор, опушенные карликовой березой, листья которой так мелки, что скорее напоминают бруснику, нежели наш березовый лист.

Кроме трех главных плоскогорий с окружающими их хребтами, на северо-запад от хребта Тергютинского, по западному направлению от реки Катуни, лежат более низкие плоскогорья (Абайское, Канская степь), окруженные горными хребтами, которые уже не достигают таких исполинских размеров, как в юго-восточной части центрального Алтая. Здесь тянутся хребты: Коргонский, Семинский и Талицкий. Это уже последняя северная цепь Центрального Алтая; за нею к северу почти до самого города Бийска тянутся предгорья Алтая, переходящие в Сибирскую низменность. В этой области Алтая природа менее сурова, и здесь возможно земледелие. Белки Семинский и Талицкий летом бывают свободны от снега, а на Коргонских белках, высота которых достигает до 7600 футов⁷⁵, только на северной стороне лежит вечный снег. Из этих гор берут начало река Урсул, вливающаяся в Катунь, и река Чарыш, текущая на запад и нижней половиной своей долины относящаяся уже к Западному Алтаю. Из долин, лежащих в пределах Центрального Алтая, особенно замечательна долина реки Катуни. Река Катунь извивается в широком ущелье между горами и плоскогорьями; она берет, как сказано выше, начало в горе Белухе и течет сначала на юго-запад, потом на север, затем на восток и наконец прямо на север, принимая на пути множество притоков. Как долина Катуни, так и побочные с ней многочисленные долины удобны для земледелия; здесь не только хорошо родится рожь, но даже вызревает и пшеница. Несмотря на это, оседлое население долины незначительно.

2. Западная часть Алтая представляет обширную равнину, испещренную многочисленными горными грядами, постепенно мельчающими и переходящими в каменистую степь. Если приближаться к Алтаю с запада, по Барнаульскому тракту на Семипалатинск, то сначала заметны небольшие холмы, а вдали на горизонте виднеется синева предгорий Алтая. На расстоянии верст семидесяти путешественник с дороги уже может ясно различить три ряда гор: ближайший состоит из невысоких гор – Вострухи и Игнатихи; за ним поднимается более высокая гора Синюха (около 4500 футов⁷⁶), за которой в дали выставляются еще более высокие Тигерецкие белки (около 6000 футов⁷⁷). На юг от Тигерецких гор лежит самый высокий в этой части Ивановский белок, возвышающийся на 6780 футов⁷⁸. Западная часть Алтая представляет несколько значительных долин. С северо-запада на юго-восток тянется долина реки Чарыша, берущего начало, как сказано, в Центральном Алтае. Эта долина разрезает полосу северо-западных предгорий Алтая на две различные половины. К северо-востоку от реки Чарыша Алтай оканчивается крутым склоном гор, опушенным густой чернью, то есть смесью лиственниц, елей и кедров. Этот-то черный склон и виден из города Бийска на горизонте за равниной, которая расстилается к югу от города. К юго-западу от Чарыша лежит область небольших гранитных и порфировых гор, покрытых сосновым лесом и составляющих отроги Тигерецких белков. Долина Чарыша есть одна из прекраснейших и плодороднейших долин Алтая. Эта часть Алтая, населенная довольно густо русскими оседлыми крестьянами, богата прекрасными и величественными картинами природы. Разорванные гранитные скалы, капризно нагроможденные друг на друга; голые громадные каменные глыбы, живописно декорированные густой зеленью кустарников, жимолости и диких роз; вековые сосны, укрепившиеся корнями в пазах между глыбами и взбирающиеся чуть не на вершину скал; карнизы скал с висящими и колеблемыми ветром плетями крыжовника и ломоноса, увенчанного пучками серебряных прядей, – все это дает восхитительный ландшафт.

В области этой же юго-западной долины Чарыша находится небольшая, но величественная долина реки Коргона, на левом берегу которого, в десяти верстах от впадения его в Чарыш, устроен известный шлифовальный Колыванский завод. Коргонская долина принадлежит к немногим местностям Алтая, которые производят поражающее впечатление. Вся эта долина представляет чудную картину бешено несущегося, ревущего Коргона с мрачными нависшими скалами. Едва ли можно найти другой какой-нибудь горный поток, который бы несся с таким шумом и яростью, что заглушает всякий другой звук. Верстах в восьми от Колыванского завода лежит величественная горная вершина Синюха, на которую летом взбирается множество посетителей Алтая и с которой представляется прекрасный вид. Здесь точно так же, верстах в шестидесяти от Колыванского завода на запад, лежит и самое замечательное по своей оригинальной красоте Колыванское озеро. Длина озера простирается до трех с половиной верст, а ширина до двух верст; оно находится на высоте 1170 футов⁷⁹. На берегах Колыванского озера возвышаются громадные скалы самой причудливой формы, высотою до ста саженей⁸⁰, состоящие частью из красноватого, частью из серого гранита. Скалы эти представляются в виде громадных глыб, нагроможденных друг на друга и готовых по-видимому каждое мгновение обрушиться; без преувеличения можно сказать, что эти скалы принимают всевозможные фантастические формы, в которых найдешь сходство и с древними замками, и с развалинами готических зданий, и даже с животными и людьми. Живописные скалы высоко выступают из окружающих их зарослей сосен, берез, рябин и черемухи.

Южнее Чарышской долины лежат долины впадающих в Иртыш рек: Убы, Ульбы и Бухтармы. Прекрасные места в нижней части долины реки Убы, удобные для земледелия, уже давно привлекли в эту часть крестьянское население, а в верхней части, богатой растительностью, находится множество пасек. Долина реки Ульбы, берущей начало в Ивановском белке, замечательна по существующему в ней Риддерскому серебряному руднику⁸¹. Риддерский рудник, расположенный вблизи Ивановского белка, – единственное большое селение на Алтае, которое находится в таком близком расстоянии от белков, что езды нескольких часов достаточно для того, чтобы путешественник мог достигнуть и познакомиться с горной флорой Алтая.

Бухтарминская долина есть самая большая на западном Алтае: она тянется в длину до трехсот верст и по своей величине занимает второе место, после Катунской долины, на всем Алтае. По верхней части эта долина принадлежит к Центральному Алтаю, так как начало ее лежит у плоскогорья Укэк между двумя горными исполинами – Белухой и Куйтуном; в нижней части Бухтарминская долина, проходя между юго-западными предгорьями Алтая, соединяется с долиною Иртыша при впадении реки Бухтармы в последний близ крепости Усть-Бухтарминской. Благодаря тому что верхний конец долины лежит у высочайшего плоскогорья Алтая, а нижний среди незначительных по высоте гор, происходит такое разнообразие в характере растительности и ландшафтов, что ни одна долина на Алтае не представляет таких контрастов, как долина Бухтарминская. Горные скаты, покрытые лиственничным лесом; террасы с густой и высокой травой, из-за которой не видно человека; быстрые горные реки, опасные для перехода; шумящие водопады; живописные озера, окруженные горами, со сверкающей иногда вдали белизной возвышающейся над всем Белухи, – таковы картины восточной части долины Бухтармы. В западной части долина принимает уже степной характер: ее горы безлесны, а по горным террасам растет низкая, выгорающая в середине лета трава. В верхней части долины климат суровый, часто идет дождь и град, а в нижней, на западе, ниже впадения в реку Бухтарму реки Берели, климат мягче, и долина становится удобною для земледелия. Бухтарминская долина и соединяющаяся с нею с севера, от Катунских Столбов, небольшая долина реки Берели представляют более других удобный путь для путешественников, желающих осмотреть эти исполинские и грозно-величественные белки Центрального Алтая.

3. Северо-Восточный Алтай, известный под названием Черни, обнимает обширное пространство, ограничиваемое с запада рекой Катунью, с юга – горами Айгулакскими и Чулышманскими, с востока – границами Китая и Енисейской губернии и с севера – верхним течением реки Томи. Весь этот край покрыт большей частью незначительными по высоте горными хребтами и отрогами, по склонам которых раскинулась чернь – густой, дремучий лес, состоящий из хвойных деревьев: лиственниц, елей и кедров – и придающий местности издали темный, как бы черный вид. Чернь встречается и в Центральном, и в Западном Алтае, но только узкими полосами, покрывая северные скаты окраинных белков, например Коргонских, Семинских, Тигерецких. Настоящая же чернь простирается вокруг Телецкого озера и к северо-востоку от него, то есть в Северо-Восточном Алтае. Здесь по склонам гор деревья растут такой чащей, что открытые виды редко встречаются. Хотя нижние части древесных стволов от глухоты леса голы, без ветвей и хвои, но путник видит перед собой только частокол из голых стволов да валежник, лежащий в хаотическом беспорядке: высокие стволы, отломанные от корня, лежат своими вершинами на ветвях соседних деревьев в разнообразных направлениях; другие лежат на земле, до половины уже вросшие в почву и покрытые сверху мхом; от иных остались только гнилые обломки, свидетельствующие о направлении, в котором лежало дерево. Зелени здесь не видно; под ногами кругом расстилается коричневого цвета мох, а вверху только видны сухие сучья. Где скат горы круче и, следовательно, почва доступнее для солнечных лучей, там гнездятся кустарники черной и красной смородины; а если скат еще круче, он покрывается зарослями альпийских роз. С таких круч открывается суровый и угрюмый вид: гребни гор, покрытые щетиной хвойного леса, как будто хребты огромных свиней, тянутся внизу перед глазами зрителя один за другим. По рассказам, среди таких непроходимых лесов черни попадались иногда совершенно неведомые начальству селения, в которых жили старообрядцы, тщательно скрывавшиеся от надзора властей, еще недавно преследовавших их за веру.

Северо-Восточный Алтай можно подразделить на две части, или Черни, – Кузнецкую и Телецкую, отличающиеся между собой по степени дикости и суровости природы и недоступности края. Кузнецкая Чернь, или Кузнецкий край, обнимает северные предгорья Алтая, орошаемые двумя большими притоками реки Томи – Кондомою и Мрассою (Мрас-су). Эти предгорья, составляющие собою отроги горного хребта Алатау, отделяют долины Кондомы и Мрассы и, упираясь в левый, южный берег реки Томи, тянутся вплоть до Кузнецка. Кондома, впадающая в Томь у самого Кузнецка, и Мрасса – далее на восток от Кондомы, как две родные сестры, протекают через всю Кузнецкую Чернь. Кондома течет спокойно по мелким порогам, причудливо извиваясь между гор, покрытых чернью, а Мрасса бурно мчится среди диких и голых утесов по руслу, заваленному огромными глыбами, представляющими в обыкновенную воду непроходимые пороги. Кузнецкий край покрыт дремучими лесами, но в ложбинах и долинах, особенно по реке Кондоме, встречаются небольшие русские деревеньки вперемешку с татарскими и разбросаны в одиночку юрты инородцев, известных под именем черневых татар.

Гораздо более дикий и малодоступный край представляет Телецкая Чернь, лежащая на юг от верховьев Кондомы и Мрассы. Здесь долины большей частью сдавлены отвесными скалами, с которых нередко падают живописные водопады; реки пересечены множеством порогов; на горных скатах, куда сворачивает путешественник, чтобы обойти недоступную часть речной долины, его встречает лесная чаща, заваленная буреломом, или каменное болото. Этот суровый край изборожден горными хребтами и отрогами и изрыт многими долинами и ущельями, реками и озерами. Из рек более замечательны: Чулышман, берущий начало из озера Джувлу-куль в Джувлу-кульском плоскогорье, река Чульга, река Башкаус, впадающая в Чулышман и составляющая с ним одну реку, вливающуюся в Телецкое озеро, и река Бия, текущая на север из Телецкого озера. В этой части Алтая особенного внимания заслуживает Телецкое озеро, которое у алтайских инородцев носит название «Алтын-кёль» или «Алтын-нор», что значит «Золотое озеро». Дикари рассказывают следующий миф, послуживший поводом к такому названию озера. Однажды в старину на это пустынное озеро зашел какой-то человек; он был ужасно голоден, искал хоть какой-нибудь пищи и, несмотря на то что в руках у него был огромный кусок золота, не мог на него купить даже нескольких зерен ячменя для утоления голода. Тогда этот голодный человек, поняв все бессилие дорогого металла, в бешенстве отчаяния бросил золотой кусок в темные воды глубокого озера и проклял его.

Телецкое озеро лежит в огромной расселине, образовавшейся среди гор и пересекающей хребты по направлению с юга на север. Высота озера над уровнем моря простирается до 1700 футов⁸²; длина достигает до 60 верст, ширина на юге – до 6 верст, на севере – до 500 саженей и при истоке из него реки Бии – до 150саженей⁸³; глубина озера точно не исследована, но есть места, где она доходит почти до одной версты. Озеро в верхней, северной части замерзает в ноябре, а остальное – в январе или совсем не замерзает, так как лед разбивается ветрами; ото льда оно очищается в марте и апреле месяце. Берега озера не менее живописны, чем берега Фирвальдштетского озера Швейцарии: они состоят из скал, то отвесно падающих над водой, то вдающихся в озеро длинными, достигающими до одной версты мысами. Западный берег озера круче, особенно в южной части, а восточный – положе. Если ехать вдоль по озеру с верхнего его конца, то глазам представляются вдали высокие горы, уходящие в туман, а ближайшие горы бросают резкую тень на поверхность воды и симметрично разделяют границы берегов; по мере движения вперед выдвигаются мысы и береговые скалы, причем камни как бы выходят или вырастают из воды; встречаются громадные деревья с вывороченными корнями, висящие над утесами; с берегов на всем пути несется в озеро множество рек и протоков, которые, падая с недоступной крутизны, часто образуют водопады, издали кажущиеся блестящими жемчужными нитями. Некоторые водопады несутся с высоты трех-четырех тысячи футов⁸⁴, имея отвесное падение иногда в 20 саженей и более. Над водопадами с боков склоняются громадные подмытые скалы сланца, обнаруживая массивные каменные ребра. Хвойный лес из лиственниц и елей, покрывающий своей щетиной крутые хребты мысов и скал, особенно с северной, суженной части озера, придает ему вид сурового величия; иногда на отвесных скалах как бы висят гигантские деревья, которые, падая в воду потоков, образуют причудливые мосты. В южной половине, где озеро шире, вид его приветливее и ландшафт просторнее; темный цвет воды северной части, обусловливаемый густой тенью высоких скалистых берегов, здесь переходит в зеленый; вода, не загороженная скалами, нагревается больше; здесь видна уже жизнь: стаи птиц чаще и чаще виднеются по берегам. На юго-западном берегу озера вдали на горизонте выставляется величественный и грозный Алтын-тау («Золотая гора») – высочайшая снежная гора, которая с высоты около 8300 футов⁸⁵ спускается прямо в озеро. Алтын-тау у местных инородцев считается священной горой; они называют ее «отцом гор и озер» и говорят, что она всегда наказывает смертью тех, которые осмеливаются осквернить святыню восхождением на вершину Алтын-тау. В последнее время некоторым из ученых путешественников после неимоверных усилий удалось вскарабкаться на священную гору алтайцев⁸⁶. С высоты Алтын-тау Телецкое озеро, видное на всем своем протяжении, представляет самый очаровательный вид; отсюда же видны и отдаленные айгулакские и чуйские снежные вершины, лежащие на юг по крайней мере за двести верст.

На юг от Телецкого озера тянется долина впадающей в него реки Чулышмана. Долина эта представляет узкую расщелину, образовавшуюся как будто от какого-нибудь переворота. Над долиной, как и над озером, высятся отвесные скалы и крутые хребты, с которых с шумом низвергаются пенящиеся водопады. В долине Чулышмана, верстах в трех от озера, устроен стан Алтайской Духовной миссии.

Северный конец Телецкого озера загибается на запад и сужается; течение, которое почти незаметно вдоль всего озера, здесь усиливается и постепенно переходит в реку Бию. Бия на протяжении тридцати верст, от истока до селения Кебезень, течет в теснине: сначала между отвесными стенами из сланца, а затем между довольно высокими гранитными горами; плавание судов в этой части реки Бии очень затруднительно по причине многих порогов; верстах в девяностах от города Бийска горы превращаются в невысокие береговые утесы, и затем река течет в мягких берегах и становится судоходною. Река Бия, длина которой простирается до двухсот верст, не доходя немного до Бийска, сливается с рекой Катунью, и обе вместе образуют реку Обь. Когда-то путь из Бийска к знаменитому Телецкому озеру проходил по реке Бие, но в настоящее время существует кратчайшая дорога, которая идет через Улалу на селение Кебезень и может быть сделана в три дня.

Берега Телецкого озера мало населены: в северной части встречаются бедные селения новокрещеных инородцев, а по пути от Улалы к озеру попадается много крестьянских пасек, проникших до самого озера; западный берег озера, вследствие недоступности, вовсе не населен; на южном берегу и южной части восточного берега обитают немногие инородцы-кочевники. Оседлых поселений на Телецком озере вовсе нет.

Часть Алтая, лежащая на восток от Телецкого озера, почти совершенно необитаема и весьма мало исследована.

Кузнецкой Чернью собственно и оканчивается Алтайский край на севере. Плоские горные отроги, лежащие далее на север от Кузнецка почти до самого Мариинска, хотя и находятся в связи с Алтаем, но по характеру поверхности и природе резко отличаются от него. Эти отроги, покрытые густым хвойным лесом, известны под названием тайги и к Алтаю не принадлежат.

После частного описания поверхности и природы Алтая бросим взгляд на общий вид этой поверхности и различные климатические условия Алтая. Вид поверхности различных местностей Алтая, смотря по их высоте и положению, отличается резкими противоположностями. Западные предгорья Алтая окружены степью; степная каменистая почва производит низкорослую траву, которая уже в половине лета выгорает, оставляя поверхность почти голой. В хорошо орошаемых лощинах земля покрыта зеленеющими лугами, но для жителя голых, однообразных степей с их тусклым колоритом и гладкими равнинами эти густые высокие травы, волнуемые ветром, как поверхность вод, в первое время представляют отчасти неприятное зрелище: движение злаков, которые беспрестанно то наклоняются, то выпрямляются, видоизменяя свою окраску, производит у непривычного нечто вроде морской болезни.

Совсем другими климатическими условиями характеризуются глубокие долины, лежащие между высокими горами Алтая. Зимой они завалены глубоким снегом; летом на них выпадают обильные дожди и росы; обилие влажности вызывает на склоне гор богатую растительность – как древесную, так и травяную. Распределение растительности в долинах Алтая зависит от совокупности нескольких условий: высоты над уровнем моря, положения и крутизны склона. На склонах хребтов Алтая можно различать по отношению к климату и растительности три пояса: нижний, средний и верхний. Первый пояс, составляя нижние части долин, открывающихся в Сибирскую низменность, представляет удобства для оседлой жизни. На самом дне долины обыкновенно протекает река или речка, берега которой покрыты редким лесом из березы, черемухи, бузины, калины, жимолости; нижние бока долины представляют горные скаты, нередко порезанные открытыми в долину логами (оврагами), опушенными точно так же черемухой, бузиной и другими кустарниками. Весной эта часть долины покрывается богатой растительностью: на дне долины появляется множество разнообразных цветов, а на скатах видны местами вертикально спускающиеся в долину большие белые полосы – это логи, курчавый лес которых осыпан ароматическими белыми цветами черемухи; кустарники и цветочные травы по очереди цветут, можно сказать, в продолжение всей весны и лета. В верхней части нижнего пояса растительность выше и роскошнее: всадники, едущие по неизмятой траве, видят только головы друг друга; некоторые растения поднимаются даже выше головы всадника.

Второй, средний, пояс состоит из черни, или густого леса хвойных деревьев: лиственницы, ели и кедра. На верхней окраине черни лес становится реже, ель и кедр остаются внизу, а на горы поднимается только лиственница, последние ряды которой распределяются врассыпную и по большей части состоят из голых стволов.

Третий, верхний, пояс – пояс высоких плоскогорий и белков – не имеет уже леса и заключает в себе так называемую «альпийскую» растительность, которая состоит из некоторых видов трав и цветов, а также зарослей можжевельника и карликовой березы. Более всего украшают этот пояс альпийская фиалка, альпийский желтый мак и лютик. Цветы высоких гор Алтая замечательны тем, что легко уживаются с холодом: среди лета их иногда заносит снег, но это нисколько не портит их красоты; не мешают им заканчивать свое цветение даже кусочки льда, в которые обращаются от холода капли воды, скопившиеся в цветочной чашечке. Самые высокие гребни гор покрыты вечным, никогда не тающим снегом, а ниже линии вечных снегов лежат болотистые пространства, усеянные каменными глыбами и известные потому под названием каменных болот.

В пределах Алтая нижний пояс простирается приблизительно до высоты 4200 футов, средний лежит между 4200 и 6500 футами, и пояс альпийской растительности – между 6500 и 7500 футами над уровнем моря⁸⁷. Что касается линии вечных снегов, то она неодинакова: на скатах, обращенных к северу, она ниже, чем на южных, подверженных непосредственному действию солнечных лучей. На последних она достигает высоты около 8500 футов⁸⁸, то есть на 1000 футов выше, чем средняя высота линии вечных снегов на остальных скатах Алтайских гор.

Такова природа Томского Алтая. Разнообразие, красота и величие видов, а равно прекрасный и здоровый климат многих местностей привлекают сюда летом немало посетителей, преимущественно из населения соседних городов, как с целью отдохнуть от душной, суетной городской жизни и запастись силами среди роскошной и благодатной природы Алтая, так и для ознакомления с этим во многих отношениях интересным краем, так что Алтай представляет для жителей сибирских городов, в особенности для тех, которые прибыли в Сибирь из Европейской России, то же самое, что и Швейцария для европейцев. Из множества замечательных местностей Алтая более всего посещается нижняя долина реки Чарыша, богатая роскошными картинами, где находятся известный Колыванский завод, знаменитое Колыванское озеро, поражающая впечатлением долина ревущего Коргона, высокая гора Синюха, с которой открываются зрителю разнообразнейшие и прекраснейшие алтайские виды.

Отличаясь разнообразием, красотою и величием природы, Алтай не менее замечателен и в экономическом отношении. Алтайские горы и долины представляют такие неистощимые и разнообразные богатства царства растительного, животного и минерального, что по всей справедливости эта область заслуживает названия «золотого», благодатного края. Природные богатства Алтая уже с XVII века – времени присоединения его к России – начали привлекать сюда русское население, так что в настоящее время более девяти десятых населения Алтайского края состоит из русских поселенцев и переселенцев. Вся промышленность на Алтае, пользование его природными богатствами главным образом находится в руках этого пришлого русского населения, составляющего алтайское крестьянство. Сообразно распадению Алтая на разные пояса разнообразятся и промыслы алтайского населения. Теплые долины, орошаемые во множестве текущими с горных вершин ручьями и речками, представляют самые удобные места для земледелия, скотоводства и пчеловодства; в черни и ее верхних окраинах население занимается сбором кедровых орехов и звериным промыслом; горы Алтая, богатые металлами и минералами, служат к развитию горнозаводской промышленности. Некоторыми из этих промыслов занимается и коренное население Алтая – алтайские инородцы, большая часть которых, впрочем, ведет жизнь кочевую и преимущественно живет скотоводством и звероловством.

Земледелие составляет одну из самых главных и верных отраслей сельской промышленности на Алтае. Плодородие почвы и прекрасный климат в долинах гор и предгорий Алтая, особенно в западных частях Бийского и Кузнецкого округов, делают этот край житницею, можно сказать, всей Сибири. Главными предметами земледелия здесь служат: пшеница, рожь, овес, ячмень, конопля, греча и просо. Пшеница преобладает над рожью и составляет на Алтае обыкновенное хлебное зерно, за исключением, конечно, более холодных местностей. Пашни располагаются на возвышенных местах, особенно те, на которых сеют пшеницу. Когда едешь по алтайской долине, нивы представляются четырехугольными огромными желтыми платками, разостланными по горам. Обилие дождей на Алтае и отсутствие засух служат причиною того, что неурожаев в алтайских долинах почти не бывает, между тем как в прилегающих к этому краю равнинах урожаи бывают непостоянные: то бывает такой обильный урожай, что крестьяне не успевают убрать хлеба с полей, то вследствие засухи случается совершенный неурожай. Впрочем, нужно заметить, что до настоящего времени земледелие на Алтае, как и вообще в Западной Сибири, производится почти первобытными способами и если дает богатые урожаи, то исключительно благодаря необыкновенному плодородию почвы.

Земледелием занимаются не только алтайские крестьяне, но даже и инородцы, особенно те из них, которые усвоили себе оседлую жизнь. Кочевые инородцы занимаются хлебопашеством очень мало и притом ведут его самым допотопным способом. Землю они взрывают обылом – вроде закругленной мотыги⁸⁹, сеют пшеницу и ячмень. Уборку этих хлебов они производят точно так же, как обыкновенно производится уборка льна: растение выдергивается с корнем, затем хлеб связывается у колосьев в небольшие пучки попарно и вывешивается на жердях на солнце для просушки. Спустя неделю или более, смотря по состоянию погоды, высохшие пучки берут в руки и держат над разложенным на пашне огнем так, чтобы солома сгорела, а в руках остались одни колосья, которые, наконец, бьют палками и очищают зерно. Для сохранения зерна на пашне же врываются в землю четыре столба, которые настилают жердями аршина на два от земли⁹⁰; на эту настилку ставят огромные короба из бересты, которые наполняют зерном и затем прикрывают жердями, берестами и землею. В таких воздушных амбарах, вмещающих до двадцати пяти пудов⁹¹, хлеб сохраняется отлично.

Несмотря на то что земледелие на Алтае может служить самым богатым источником благосостояния населения этого края, оно не представляет тех выгод, каких можно было бы ожидать. Одним из главных препятствий к улучшению быта земледельческого населения служит отдаленность рынков для сбыта сельских произведений и отсутствие удобных путей сообщения, вследствие чего сельскохозяйственные продукты сбываются по низкой цене, а часть их нередко вовсе не имеет сбыта. Так, в Бийске – главном рынке для сбыта сельскохозяйственных произведений Алтая – цены на них стоят обыкновенно очень невысокие: пшеницу кубанку⁹² скупщики покупают по 25–30 копеек, пшеницу сибирку по 15 копеек, муку ржаную по 12–15 копеек, овес по 7–10 копеек, масло конопляное до 3 рублей, льняное до 2 рублей, подсолнечное – до 4 рублей 50 копеек за пуд. У многих крестьян хлеб по несколько лет лежит в «клуньях», или копнах; случается, что некоторые клуни стоят по двадцать и более лет. Впрочем, при неурожаях в соседних с Алтаем равнинах, как и естественно, резко изменяются цены и на хлебные произведения Алтая, возвышаясь против обыкновенного вдвое, втрое и более. Пшеница, скупаемая барышниками, в значительном количестве отправляется на запад – в Тобольскую губернию и пограничные с нею округи Пермской губернии, где существует много мукомольных мельниц, а отсюда мука идет далее – в Европейскую Россию.

Роскошная растительность долин Алтая дает возможность местному населению держать много домашнего скота: лошадей, коров, овец, свиней и другого. Скотоводство служит верным источником сельского благосостояния: лошади употребляются для полевых работ и для перевозки руды и других тяжестей и кладей; коровы и овцы дают мясо, сало, молоко, масло, шерсть, кожи как для домашнего потребления, так и для продажи. Скотоводством в значительных размерах занимаются преимущественно инородцы, кочующие в южных долинах Алтая. У богатых инородцев бывает до сорока табунов лошадей; каждый табун состоит из одного жеребца и около тридцати кобылиц. Инородцы держат много и овец; некоторые хозяева имеют стада, состоящие из нескольких тысяч голов. Овцы алтайские – монгольской породы и отличаются от киргизских: они не имеют курдюков, а только небольшие жировые наросты около хвоста; цвет их не рыжий, как у киргизских, а белый, за исключением головы, которая бывает густого черного цвета; благодаря такой окраске алтайское стадо овец издали имеет вид белого пятна, усеянного черными крапинками. Алтайская овца меньше киргизской, мало дает молока, но зато мясо ее вкуснее и шерсть мягче; мягкостью шерсти она превосходит не только киргизских овец, но и все простые русские породы. Для скота инородцы иногда косят и сено; так как зимой снега бывают очень глубоки и стога пришлось бы отрывать из-под снега с большим трудом, то они не мечут сено в стога, а вьют траву в длинные жгуты, которые развешивают на деревьях для просушки и сохранения.

К сожалению, и скотоводство на Алтае, как и вообще в Западной Сибири, по степени развития далеко не соответствует растительным богатствам края. Относительно ухода и содержания скот находится в небрежении: нередко круглую зиму он принужден сам себе добывать пищу из-под снега; запасы сена на зимнее время делаются у немногих, и притом незначительные; чума и другие повальные болезни едва не ежегодно свирепствуют в некоторых местах. Неудивительно, что от бескормицы и болезней гибнут тысячи скота. Цены на продукты скотоводства, как и на хлебные произведения, стоят довольно низкие: например, мясо коровье продается от 80 копеек до 1 рубля, масло коровье от 4 до 6 рублей за пуд. Важными предметами для торговли с Европейской Россией из продуктов скотоводства служат масло, кожа и сало.

Во всех местах Алтая, где есть чернотравье или большетравье – так называют алтайские крестьяне растительность горных долин, в отличие от низкорослой травы степей, – более или менее распространено пчеловодство. Эта отрасль сельской промышленности особенно развита в пределах Бийского округа. Пчеловодство на Алтае большей частью пасечное. Пасеки устраиваются вдали от селений, обыкновенно в поперечных долинах или логах, отличающихся глубиною, часто в очень живописных местностях, около журчащей речки, течение которой скрывается в глухой чаще из берез, черемухи, бузины, гороховика⁹³ и других кустарников, любимых пчелами. Пчеловодством занимаются не только алтайские крестьяне, но и инородцы, особенно живущие в Кузнецком округе по реке Антропу, которая впадает в Кондому. Здесь у некоторых инородцев количество ульев доходит до тысячи. Пчеловодство начало развиваться на Алтае с конца XVIII века. Рассказывают, что полковник Аршеневский⁹⁴, выписав в 1793 годы ульи из России, первый основал пасеку в Усть-Каменогорске, а отсюда благодаря прекрасным местным условиям пчеловодство скоро распространилось по Алтаю. Впрочем, в восточной части Алтая, именно около Телецкого озера, с незапамятных времен по настоящее время пчелы водятся и в диком состоянии; местные инородцы давно уже знакомы с этими полезными насекомыми. Нередко большие убытки причиняют пчеловодам медведи: желая полакомиться медом, они опрокидывают ульи и лапами смешивают соты и пчел, а для того чтобы избежать ужаления пчел, они съедают последних вместе с медом и воском. Для сохранения ульев от этих непрошеных гостей на пасеках развешивают старое платье или ставят чучела.

Кроме пчеловодства, то есть разведения пасек, на Алтае немало занимаются так называемым пчелованьем, или отыскиванием в дуплах деревьев диких пчел. Случается, что в течение весны некоторые находят до двадцати колодок таких пчел. Для приплода эти пчелы считаются самыми лучшими: они нередко в одно лето дают до пяти хороших роев.

Алтайский мед, благодаря своему тонкому аромату, славится повсюду; он является важным продуктом для домашнего употребления и для торговли. На Алтае мед составляет одно из самых любимых лакомств тамошнего населения; его употребляют в пищу как чистым, так и во всевозможных смесях: мед с маком, малину с медом, медовое варенье и т. п. Избыток меда представляет довольно важный предмет торговли. Некоторые хозяева имеют до двух тысяч колодок пчел, а есть такие деревни на Алтае, в которых собирается в хороший год до трех тысяч и более пудов меду. Из одной Бухтарминской долины, как известно, вывозится ежегодно до двенадцати тысяч пудов меду. Цены на продукты пчеловодства стоят сравнительно с российскими довольно невысокие: мед продается от 4 до 6 рублей и воск от 18 до 20 рублей за пуд.

В тех местностях Алтая, которые богаты чернью, прибыльным промыслом для сельского населения служит сбор кедровых орехов. Кедровые орехи обыкновенно собираются в августе. Еще начиная с осени предыдущего года опытные промышленники могут делать довольно верные заключения относительно степени урожая орехов на будущий год. Когда сбивают орехи, на кедрах уже есть маленькие шишки, которые должны поспеть в будущем году; эти молодые шишки называются озимью; по количеству озими и можно судить, каков будет следующий урожай. Урожай кедровых орехов бывает непостоянный; случаются промежутки в несколько лет, когда орехов вовсе не бывает.

Алтайские жители с нетерпением ждут месяца августа. Сначала какой-нибудь охотник, возвратясь из черни, приносит с собой до десятка шишек, которые тотчас и расходятся по рукам его родных и знакомых, а слух о том, что орехи уже поспели и что год урожайный, пробегает по всей деревне. В ближайшее воскресенье мужчины одеваются в замшевое платье из кожи диких коз, так как всякое другое платье разрывается о сухие ветви кедров, вешают на шею рябиновые палки, называемые бойками, для сбивания шишек, садятся на лошадей и отправляются в чернь; в деревне остаются только женщины, старики и дети. Вечером кедровщики возвращаются из черни с мешками, наполненными кедровыми шишками, которые тотчас же являются предметом лакомства для всей деревни: на всех завалинах щелкают орехи; дети, отправляясь в поле на игры, берут с собой запас шишек; улицы покрываются скорлупой и чешуей, подобно тому как в Пасху красной скорлупой яиц. Так бывает в тех деревнях, которые находятся недалеко от черни. Но весть о том, что орехи уже поспели, скоро облетает и отдаленные деревни. Тогда крестьяне различных местностей, иногда за несколько сот верст, спешат в чернь; здесь они проводят целые недели, занимаясь сбором орехов, и вывозят последние караванами. Кедровый лес оживляется: всюду слышен говор, шум и стук срубаемых ветвей и даже целых деревьев; песни и веселый смех оглашают угрюмую чернь. Вообще время сбора орехов – самое оживленное и веселое на Алтае. Смотря по свойствам почвы, кедры бывают или низкие, коряжистые, или высокие, прямые; первые гораздо удобнее для сбора орехов, так как на них сучья начинаются с самого низу, и кедровщикам легко взобраться на дерево. Чтобы влезть на прямой кедр, нижние сучья которого лежат высоко, обыкновенно срубают вблизи молодую ель или пихту, приставляют ее к стволу кедра так, чтобы верхушка ее достигала до нижних сучьев кедра, и затем взбираются по ней как по лестнице на самый кедр с бойком на шее. Промышленник, добравшись до первых ветвей с шишками, усаживается на сучья и начинает колотить бойком по концам ветвей, на которых находятся шишки, расположенные по две, по три, по четыре и более вместе. Жители Алтая приучаются с детства лазить по кедрам, и многие приобретают в этом деле такую ловкость, что, если нужно бывает перейти на другое дерево, они, не спускаясь на землю, раскачивают ветвь, на которой стоят, и перескакивают на соседний кедр. Впрочем, несмотря на всю ловкость и цепкость, какими обладают кедровщики, нередко в этом промысле бывают и несчастья: смельчаки, вследствие неосторожности или непредвиденной случайности, падают со страшной высоты и платятся жизнью или здоровьем.

Количество орехов на кедрах бывает неодинаково; хорошие кедры дают до двух пудов чистых орехов. Крестьяне ближайших деревень увозят шишки с собой домой и там добывают из них орехи для продажи; крестьяне же отдаленных деревень занимаются этим в лесу на месте сбора шишек. Добывание орехов из шишек производится следующим образом. Собранные шишки складываются в кучу, в которой они преют для того, чтобы орехи лучше отстали от покрывающей их чешуи. Когда орехи после выпарки ослабнут в своих гнездах, их вылущивают посредством катка и терки. Каток употребляется в этом случае точно такой же, как и для катания белья⁹⁵, то есть продолговатый валек с рубцами на нижней стороне; теркою же называется доска около одного аршина длины и пол-аршина ширины⁹⁶ с такими же рубцами, как и на катке, вырезанными на верхней стороне доски. Шишки кладут на терку, бьют по ним катком и растирают по терке, так что орехи выходят из чешуи. Для того чтобы очистить их от последней, употребляют полукруглое лукошко, или ночовку. Ночовку наполняют смесью из разбитых шишек и трясут, придерживая один край ниже другого; орехи скатываются к одному боку, а чешуя, лежащая наверху, сгребается и сбрасывается рукою. Наконец, орехи провеивают, чтобы совершенно очистить от чешуи, и сушат – для продажи на воздухе, а для собственного употребления в печи, в корчагах⁹⁷. Купцы, заготовляющие для продажи большие массы орехов, устраивают в черни овины для их сушки.

Сбором орехов занимаются не только крестьяне, но и некоторые из инородцев Алтая. Тысячи алтайского населения добывают себе средства к пропитанию благодаря сбору орехов, которых вывозят из Алтая для продажи сотни тысяч пудов; в одном городе Бийске в урожайный год ссыпается до ста тысяч пудов, а в неурожайный до тридцати тысяч пудов. Орех из черни, лежащей по реке Бие и в окрестностях Телецкого озера, бывает крупнее и считается более вкусным, чем орех, собираемый на запад от реки Катуни. Из Бийска орехи отправляются зимою гужем на Ирбитскую ярмарку. Цена кедровых орехов на месте доходит до одного рубля за пуд.

Нужно заметить, что некоторые из промышленников очень небрежно и бесцеремонно обращаются с кедрами, обивая вместе с шишками и озимь и даже срубая для более легкой наживы сами деревья, от чего происходят недостаточные урожаи орехов и постепенно уменьшается этот выгодный промысел.

Алтай, со своими девственными лесами и неприступными скалами, служит жилищем для множества млекопитающих диких животных. Здесь водятся: медведи, волки, лисицы, рыси, выдры, соболи, горностаи, зайцы, белки, сурки, козули, маралы, лоси и многие другие представители царства животного. Благодаря обилию и разнообразию диких животных на Алтае местное население издавна занимается там звериным промыслом. Особенного внимания заслуживает охота на соболей и алтайских оленей, известных под названием маралов.

На соболиный промысел охотники отправляются с половины сентября. Места, где водятся соболи, лежат на верхней окраине черни, под самыми белками, а потому охотникам нередко приходится уходить от своих жилищ за сто и более верст и оставаться в безлюдных местах по несколько месяцев; ввиду этого они берут с собой на все время необходимое количество съестных припасов, а на горах имеют постоянные избушки самого простого устройства. Ловля соболей производится двумя способами: или капканами, которые ставят на проложенных соболями дорожках, или особого рода ловушками, называемыми кулёмами. Дорожка соболя состоит из ямок или колодцев, в которых он, скача, ставит сначала обе передние ножки, потом обе задние; в такую ямку ставится капкан и покрывается тонким слоем снега, который обваливается под соболем, и лапа последнего захватывается пружиной. Кулема есть род загородки с приманкой внутри и системой шестиков (рычагов) в отверстии, как у мышеловки. Для приманки подвешивают обыкновенно убитого рябчика, тетерю и т. п. Соболь, зачуяв добычу, лезет в отверстие, сдвигает шестики, причем верхний шестик выпадает и прижимает его к порогу загородки. Охота на соболя сопряжена со многими трудностями и опасностями; так, соболевщикам нередко угрожает на белках голодная смерть, когда запасы истощились, а продолжительные бураны не позволяют своевременно спуститься в долину. Но, несмотря на все трудности и опасности, соболиный промысел представляет много привлекательного, и записные охотники с трудом могут дождаться назначенного к выходу из деревни дня и даже плачут от нетерпения. Лучшие соболи добываются в южной части Алтая.

Из других зверей особенно выгодна охота на маралов, рога которых высоко ценятся китайцами. Внутри рогов марала, преимущественно в концах отростков, число которых бывает до шести, заключается студенистое вещество, столь дорого ценимое китайцами, что эти рога составляют важный предмет в нашей торговле с Китаем. Эссенция, приготовляемая из этого вещества, как верят китайцы, служит самым действительным средством едва не от всех болезней; впрочем, достоверно, что, приложенная к ранам от порезов, разрывов и т. п., она чрезвычайно скоро заживляет их. Как бы то ни было, но эти рога во множестве покупаются в Китай, а также в Хиву, Бухару, Ташкент; за пару хороших рогов скупщики дают промышленникам до 50 рублей, тогда как в Китае они продаются вчетверо и впятеро дороже. В последнее время алтайские крестьяне начали разводить домашних маралов, и даже разведение их предпочитают разведению лошадей. Действительно, это жвачное животное послушнее лошади, меньше ест сена, лишь бы ему прибавляли соли в корм; притом рога самца, которые обыкновенно отпиливаются весной и вырастают ежегодно, приносят дохода столько же и даже более, чем стоит годовая работа лошади; наконец, мясо и кожа марала имеют также значительную экономическую ценность. Впрочем, нужно сказать, что звериный промысел среди крестьянского населения Алтая постепенно падает; причинами тому главным образом служат, с одной стороны, увеличение оседлого населения, обращающегося к более верному и менее опасному промыслу – земледелию, а с другой – уменьшение зверей.

В настоящее время звероловство составляет один из главных промыслов алтайских инородцев, достигших в деле звериной охоты изумительной ловкости и искусства. Охотятся обыкновенно зимою, когда мех на каждом звере пушнее и, следовательно, ценится дороже. Необходимою принадлежностью инородца-охотника служат лыжи: на них он быстро летит с высокой горы, извиваясь, как змея, между деревьями. В самый короткий зимний день обыкновенным бегом охотник проходит на лыжах до шестидесяти верст, но если нужно бывает перехватить зверя, то он может пробежать в день от ста до ста пятидесяти верст. Любимой охотой инородцев, живущих в черни, служит охота на медведя, который залегает на зиму в густых лесных чащах. Охотятся на медведя с ружьями самого первобытного устройства, но, несмотря на то, есть среди инородцев такие охотники, которые на своем веку убивают по сто пятьдесят и даже по двести медведей. Некоторые охотники черни за истребление большого количества медведей носят название «Медвежья смерть». Медвежье мясо инородцы употребляют в пищу. Кроме медведей, инородцы охотятся за лисицами, белками, рысями, козулями и другими. Небольшую часть добытой пушнины они сдают в ясак, или подать⁹⁸, а остальную продают скупщикам или выменивают на предметы, необходимые для хозяйства и охоты.

Но самым главным источником благосостояния Алтая служат минеральные богатства гор. Богатства эти издавна играют важную роль в истории края вследствие обилия и доступности своей; им обязан Алтай развитием сосредоточенного здесь горного промысла и возрастанием колонизации. Минеральные богатства Алтая, по всей вероятности, были известны еще в самой глубокой древности: и теперь повсюду на Алтае встречаются следы древних горных работ или копей, приписываемых какому-то неизвестному народу, который среди ученых носит общее название чудь. На основании некоторых признаков можно полагать, что этот народ, составлявший первобытное население Сибири в доисторические времена, стоял на самой низкой степени развития, но умел уже добывать металлы из недр земли. Добывание металлов в Сибири задолго до ее присоединения к России между прочим доказывается тем, что новгородцы, проникнув за Урал, еще в XI веке стали вывозить из Сибири золото, серебро и медь и сбывать их в бедной тогда металлами Европе. Разработка золота на Алтае в отдаленнейшие времена подтверждается как остатками древнейших рудников, так и раскопками, при которых находят в земле различные вещи и украшения, сделанные из драгоценных металлов; найден даже в земле скелет рудокопа, подле которого отыскан кожаный мешок, наполненный богатой золотой рудой.

Добывание металлов на Алтае собственно русскими началось с первой половины XVIII века. В 1723 году известный горнозаводчик Акинфий Демидов, после долгих и трудных поисков, нашел медную руду около Колыванского озера⁹⁹. Так как днем открытия руды было воскресенье, то и самые промыслы стали называться Колывано-Воскресенскими; это название долго сохранялось за всем округом, известным в настоящее время под именем Алтайского. Вскоре устроен был первый на Алтае плавильный завод на реке Белой при подошве горы Синюхи, названный Колыванским¹⁰⁰. Немного спустя стали открывать многочисленные руды и в других местах, вследствие чего потребовалось устройство и новых заводов. В 1744 году на месте Змеиногорска открыты были богатейшие залежи серебра, и в 1747 году все Колывано-Воскресенские заводы, а вместе и весь нынешний Алтайский округ сделались собственностью Кабинета ее императорского величества, и доходы с рудников стали поступать в кассу этого Кабинета. Частным лицам положительно было запрещено разрабатывание золота и серебра на Алтае. С переходом заводов и рудников в ведение Кабинета к ним приписано было несколько деревень с крестьянами, закрепощенными к заводам и обязанными бесплатно отправлять горные работы; освобождение этих крестьян совершилось 19 февраля 1861 года вместе с отменой крепостного права в России. В 1799 году на месте Колыванского завода, невыгодного по недостатку топлива, устроена была гранильная фабрика, известная и до сих пор прекрасными изделиями из алтайских яшм и порфиров¹⁰¹. В 1830 году все Колывано-Воскресенские заводы были переданы в ведение Министерства финансов; около этого времени к добыче серебра и меди присоединилось добывание золота, открытие которого в северных предгорьях Алтая составило эпоху для этого края, так как оно привлекло в дикие и пустынные местности Алтая массу частных предпринимателей и положило прочное основание частной золотопромышленности. В 1834 году Колывано-Воскресенские заводы переименованы в Алтайские и снова поступили в ведение Императорского Кабинета, собственностью которого состоят и по настоящее время.

Главными предметами горного промысла на Алтае служат: золото, серебро, медь, свинец, железо, каменный уголь и породы ценных камней, прекрасно принимающих политуру. Металлы получаются главным образом из руды, которая состоит из разложившихся каменных пород и металлических частиц. Руда добывается из рудников при помощи шахт или колодцев, иногда на глубине более ста саженей; из рудников она перевозится на плавильные заводы, откуда получается уже чистый металл. Главное управление горнозаводской промышленности Алтая сосредоточено в городе Барнауле, лежащем вдали от Алтайских гор при реке Барнаулке, недалеко от впадения ее в Обь.

Из рудников, разрабатываемых в Западном Алтае, особенно замечательны Зыряновский, Риддерский, Чудак. Зыряновский рудник, лежащий в Бухтарминской долине, представляет, можно сказать, средоточие рудничного дела на Алтае. В этом руднике, занимающим площадь около шестисот квадратных верст¹⁰², находится множество месторождений различных металлов. Рудник открыт был в конце прошлого столетия¹⁰³ простым охотником Зыряновым, в честь которого и носит свое название. Главным предметом добывания в Зыряновском руднике служит серебро, которого здесь добывается почти половина всего количества, получаемого на Алтае, то есть около трехсот пудов¹⁰⁴ в год; руда так богата серебром, что в некоторых местах из одного пуда руды получается до десяти золотников серебра¹⁰⁵. При разработке серебра немало получается и свинца. Риддерский рудник, названный так по имени горного инженера Риддера, который первый исследовал в конце прошлого столетия месторождения сереброносной свинцовой руды, лежит около Ивановского белка и есть самый важный из алтайских рудников по производству свинца. Рудник Чудак, находящийся недалеко от Усть-Каменогорска, открыт недавно; он получил свое название оттого, что открыт на месте старых копей древнего сибирского народа – чуди. Рудник этот особенно богат медью.

Руды, добываемые в Западном Алтае, очищаются на принадлежащих Императорскому Кабинету плавильных заводах: Барнаульском, Змеиногорском, Локтевском, Павловском (среброплавильные) и Сузунском (медноплавильный).

В северных предгорьях Алтая, лежащих в Кузнецком округе и составляющих так называемый Салаирский край, находятся богатые рудники, изобилующие золотом и железом; в Западном Алтае металлы эти получаются в незначительном количестве. Руды Салаирского края обрабатываются на казенных заводах: Гавриловском и Гурьевском. В этом крае особенно развит способ добывания золота из золотых россыпей. Правительство представляет разработку россыпей частным предпринимателям, или «старателям», которые добывают и промывают золото на собственные средства, с тем условием, чтобы все добытое ими золото сдавалось в казну по 3 рубля 50 копеек за золотник.

Вообще со времени открытия алтайских рудников в течение полутораста лет Алтай дал серебра до ста шестидесяти тысяч и золота до двух тысяч четырехсот пудов, всего на сумму до двухсот двадцати миллионов рублей. Нужно, впрочем, сказать, что горный промысел на Алтае, некогда очень обширный и выгодный, в последнее время стал приходить в упадок; количество добываемых металлов ежегодно уменьшается. Причина этого печального факта главным образом заключается в том, что издержки по добыванию и очистке руд со времени отмены крепостной зависимости начали увеличиваться из года в год, так как с этих пор труд рабочих стал оплачиваться; к тому же расходы по производству ежегодно возрастают вследствие того, что приходится предпринимать дорогостоящие работы по добыванию руды на слишком больших глубинах, по осушке и проветриванию шахт, а в таких работах не имели потребности первые рудокопы, получавшие богатую руду на поверхности или на незначительной глубине.

Алтайский край кроме металлов весьма богат и каменным углем. В Кузнецком округе находятся неистощимые залежи этого минерального топлива, которые тянутся на громадном расстоянии. Толщина пластов каменного угля доходит в иных местах до трех саженей¹⁰⁶, причем встречаются залежи, состоящие из нескольких пластов; попадаются и такие громадные пласты, толщина которых достигает до тридцати саженей. Количество каменного угля в Кузнецком крае так велико, что если бы ежегодно добывать его по пятьдесят миллионов пудов, то запаса хватило бы на тысячу лет¹⁰⁷. Но в настоящее время в Кузнецком каменноугольном бассейне добывается угля только не более трехсот пятидесяти тысяч пудов в год. Столь незначительная добыча каменного угля частью зависит от обилия лесов на Алтае, благодаря чему большинство алтайских заводов отапливается дровами, и частью обусловливается недостатком удобных путей сообщения и отдаленностью мест потребления горючего материала от тех мест, где он добывается.

Наконец, на Алтае процветает промысел, состоящий в искусной отделке различных пород дорогих камней. Для выделки вещей из каменных пород существует знаменитая шлифовальная Колыванская фабрика, находящаяся, как выше сказано, на месте бывшего самого старейшего Колыванского завода. По соседству с Колыванской фабрикой, или заводом, добываются самые разнообразные и красивые породы камней, принимающих прекрасную политуру, как то: гранит, порфир, яшма, мрамор и другие. Из этих камней на заводе выделываются превосходные вещи, украшающие музеи Петербурга, Москвы и других европейских столиц, куда они присылались в подарок русскими государями. Не говоря уже о мелких изделиях, здесь нередко приготовляются громадные вещи, требующие огромных цельных камней, как, например, колонны, вазы, камины и прочее. Крупные каменные вещи Колыванской работы очень дороги, так как на них затрачивается очень много труда. Так, ваза, стоящая в Эрмитаже и имеющая более сажени в диаметре, сделана из цельного куска порфира, весившего до семисот пудов¹⁰⁸; выделкою ее завод, на котором работало до трехсот человек, занимался три года, и, несмотря на незначительную плату рабочим и даровой материал, она обошлась на месте до десяти тысяч рублей. Порфир, из которого сделана эта ваза, представляет одну из красивейших горных пород; он состоит из темно-зеленых полос, перемежающихся с серовато-зелеными и белыми; кроме того, масса полос испещрена золотыми крапинками, что еще более усиливает красоту камня в шлифовке.

Вот каковы природные богатства Алтайских, или Золотых, гор! Не говоря о минеральных богатствах, разработка которых в настоящее время падает и не так выгодна, как прежде, хлебопашество, скотоводство и отчасти пчеловодство служат и будут служить богатым и неистощимым источником благосостояния алтайского населения. Алтай и без залежей различного рода руд может прокормить население гораздо большее теперешнего, не превышающего четырехсот тысяч человек, из которых собственно рудничным и заводским промыслом заняты не более десяти тысяч человек, а считая с возчиками руд – не более пятнадцати тысяч. Богатый чернозем Алтая, по словам одного ученого путешественника, дороже золота, – нужны только руки и знание, чтобы добывать и надлежащим образом пользоваться богатыми дарами благодатного края. Отсюда предметом первой важности должно служить заселение скудно населенной алтайской области. Но это заселение необходимо должно сопровождаться улучшением путей сообщения, распространением народного образования и развитием правильных торговых сношений. Само собою понятно, что для развития края в экономическом отношении полезно и нужно, чтобы железные дороги прошли всю Сибирь от Уральского хребта до Великого океана. Тогда Алтайский край вполне сблизится и сольется с остальной Россией; тогда в Кузнецк и Бийск, вместо трех-четырех недель теперешней езды, можно будет приехать из России в пять-шесть дней; тогда населятся и оживятся пустынные обширные места благодатного Алтая.

Население обширного Алтайского края состоит из двух различных по происхождению и неравных по численности частей. Главную массу обитателей Алтая составляет русское население – выходцы или потомки выходцев из внутренних губерний России; и только не более как одна десятая часть всего населения состоит из коренных жителей. Хотя русское население по своей численности и развитию и занимает первое место на Алтае, но ввиду того, что это население немногим отличается от своих европейских собратьев, мы коснемся его только отчасти, отметив важнейшие моменты истории русской колонизации на Алтае и некоторые бытовые особенности алтайских крестьян, главное же внимание остановим на коренном населении Алтайского края.

Русское население Алтая составляют поселенцы и переселенцы из европейских губерний России. Алтайский край, со своими горными заводами и привольными местами, издревле был заманчивым убежищем всех беглых из внутренних губерний России, всякого рода пришлых людей, которых еще указом 12 мая 1747 года повелено было приписать – и действительно приписывали – к Колывано-Воскресенским заводам¹⁰⁹. Но с увеличением народонаселения Алтая колонизация этого края была воспрещена правительством, так как считалось вредной для казенной горнопромышленности¹¹⁰. Однако благодаря, с одной стороны, необыкновенному плодородию почвы и прекрасному климату в алтайских долинах, а с другой – недостатку хороших земель и различным неблагоприятным бытовым условиям некоторых местностей Европейской России тысячи переселенцев отваживались, несмотря на запрещение, селиться на Алтае. Русские крестьяне, преимущественно из губерний Тамбовской, Воронежской, Пензенской, Уфимской, выстраивали себе простые избушки в каком-нибудь захолустье Алтая, где нередко многие из них жили по целым годам неизвестными начальству, продолжая уплачивать подати в местах своего рождения; потом они обживались в новом крае, и самая продолжительность их пребывания давала им достаточные права на владение землей. Особенно большую ловкость в овладении заповедными землями обнаружили так называемые старообрядцы: в настоящее время они имеют довольно большое число многолюдных селений, окруженных цветущими полями, и составляют более одной пятнадцатой части всего русского населения Алтая. Старообрядцы обыкновенно начинали тем, что, никого не спрашивая, поселялись на месте, которое им нравилось; когда местный чиновник приказывал им удалиться, они упрашивали его повременить до тех пор, пока получится ответ на посланное будто бы прошение их на высочайшее имя. В следующем году ответ, как и естественно, оказывался неполученным, а между тем на новом месте выстроены домики, скошены травы, сжат и собран на гумна хлеб. В конце концов благодаря изворотливости и настойчивости старообрядцы успевали получить законным порядком те права, которые сначала были захвачены ими самовольно, и превращались в «старых сибиряков». С 1865 года со стороны правительства состоялось разрешение беспрепятственно селиться на Алтае русским переселенцам, и с этого времени пришлое население Алтайского края быстро возрастает, несмотря на трудности, которые приходится преодолевать крестьянину-переселенцу. Великим благодеянием для Алтая служит то, что там вовсе нет гражданских и политических ссыльных. В настоящее время крестьянское население Алтая простирается до четырехсот тысяч человек, в том числе старообрядцев около двадцати пяти тысяч. Русское население преимущественно занимает северо-западные и юго-западные окраины Алтая.

Если сравнить жизнь русского крестьянина на Алтае с жизнью крестьян Европейской России, то нельзя не заметить значительной разницы между ними во внешнем быту и обстановке. Алтайский крестьянин живет при гораздо лучшей обстановке, чем собрат его во внутренних губерниях России. Алтайские деревни обнесены обыкновенно особой изгородью, так называемою поскотиной; за поскотинами по горным скатам разбросаны пашни отдельными участками для каждого хозяина. Поскотина устраивается для того, чтобы охранять пашни от скота, который в ней свободно ходит без пастуха. Избы крестьян состоят из двух половин: собственно избы и горницы; в избе русская печь и полати, а в горнице иногда голландская печь, а чаще русская, сбитая из глины, но зато размалеванная. Непременной принадлежностью горницы служит кровать с высоким пологом, зеркало с наброшенным на него полотенцем, сундуки, прикрытые коврами; передний угол занят иконами, между которыми первое место отведено большой, в аршин длины, плащанице. Дома некоторых крестьян, особенно из старообрядцев, больше походят на городские дома, чем на деревенские жилища Европейской России: в чистых, покрытых обоями комнатах можно найти красивую мебель, драпировки, шелковые оконные занавески, даже произведения искусства. Женщины у алтайских крестьян ходят в платьях, а не в сарафанах; обувь у женщин состоит из башмаков, а у мужчин – из кожаных сапогов и бродней¹¹¹; лапти известны только по слуху. Рассказывают анекдот, что какой-то переселенец из России однажды оставил в поле след своих лаптей; сибирские крестьяне приняли этот след за след невиданного зверя и целой деревней ходили выслеживать этого зверя с ружьями и другим оружием. Вновь прибывшие переселенцы, известные в Сибири под названием новоселов, в первое время резко отличаются по образу жизни от обжившихся крестьян: живут, как и прежде, в черных избах¹¹², носят холщовую одежду, едят черный хлеб и т. п. Но через несколько лет обилие даров алтайской природы дает им возможность завести необходимый для сибирского крестьянина самовар, ежедневно пить чай, иметь к чаю белый хлеб и мед и прочее. Главнейшим занятием алтайских крестьян служит земледелие; скота они держат в изобилии; многие с выгодой занимаются пчеловодством и огородничеством.

Коренное население Алтая, известное под общим именем алтайских инородцев или просто алтайцев, простирается до сорока тысяч душ обоего пола и по своему происхождению принадлежит к монгольскому племени, находясь в племенном родстве со всеми сибирскими татарами, несмотря на то что последние много изменились под влиянием принятого ими магометанства и от соседства с русским населением. Алтайские инородцы преимущественно обитают в Центральном или Юго-Восточном Алтае и в северо-восточной Черни. Они носят различные местные названия, данные им их русскими соседями, а именно: 1) алтайских калмыков, 2) чуйских калмыков, или теленгитов, 3) телесов¹¹³, 4) телеутов, 5) кумандинцев и 6) черневых татар. При этом нужно заметить, что название калмыков самим алтайцам неизвестно, а дано им русскими еще в прошлом столетии по ошибке – не по языку и племенному родству с калмыками, но по некоторому сходству в одежде и обстановке. Точно так же и название черневых татар употребляется только русскими; сами же они называют себя «туба», «тубалоры»¹¹⁴.

Калмыки и черневые татары по численности составляют главные инородческие племена на Алтае. Алтайские калмыки, теленгиты и телесы – ближайшие представители монгольского племени на Алтае. Они ведут пастушескую кочевую жизнь и считаются самыми честными из обитателей Азии. Алтайские калмыки, называемые также алтайцами-ойротами, кочуют по берегам реки Катуни и ее притокам; по управлению они делятся на семь дючин (волостей), из которых одна находится на восточном берегу Катуни, а остальные шесть – на западном, по рекам Урсулу и Кану; каждой дючиной управляет зайсан (старшина из туземцев), и во всех семи дючинах считается около двенадцати тысяч душ обоего пола.

Чуйские калмыки, сами себя называющие теленгитами, известны также под названием двоеданцев¹¹⁵. Они занимают Чуйское плоскогорье и соседние с ним долины, делятся на две дючины, управляемые зайсанами; число теленгитов простирается до двух тысяч. Эти мирные люди не так давно были в одно и то же время подданными и России, и Китая; для них как будто не существовало государственной границы, и они до 1869 года – нового разграничения между Россией и Китаем – платили за раз дань двоим господам, почему и сохранили за собой название двоеданцев.

Телесы, или телецы, – очень незначительное племя; они кочуют на южной стороне Телецкого озера и по реке Чулышману; самое озеро носит свое название от этого племени.

Телеуты – рассеявшееся племя алтайцев. Еще в XVII веке часть южных алтайцев вследствие внутренних раздоров между собой оставила Центральный Алтай и спустилась в Сибирские низменности по рекам Иртышу и Томи. В настоящее время алтайские телеуты, называющие себя теленгитами, живут оседло в Кузнецком округе близ реки Бачата, а небольшая часть не очень давно переселилась в Улалу и Мыюту – миссионерские селения в Бийском округе. Телеутов считается на Алтае до четырех тысяч; большинство их приняли христианство, и только не более четвертой части состоят в язычестве; но как те, так и другие живут совершенно по-русски, в больших деревянных домах, и одеваются как русские крестьяне; некоторые из них занимаются торговлей и даже ездят на Ирбитскую ярмарку. Язык телеутов совершенно сходен с языком калмыков алтайских и чуйских.

Вверх по течению реки Бии, за Енисейской волостью, живет небольшое племя кумандинцев; они ведут оседлый образ жизни.

Наконец, в северо-восточной части Алтая, в так называемой Черни, обитает самое многочисленное из алтайских инородческих племен – племя черневых татар. Такое название дано им русскими по занимаемой ими местности, покрытой хвойным лесом и чернеющейся издали. Происхождение черневых татар сомнительно: одни относят их к финскому племени, а другие – к монгольскому¹¹⁶. Действительно, по наружному виду черневые татары отличаются от алтайских калмыков, телеутов и теленгитов и имеют более сходства с чухнами Финляндии, чем с представителями монгольского племени; но язык и религиозные верования их имеют много общего с языком и верованиями алтайских калмыков. Поэтому можно думать, что и они монгольского корня, только татарско-монгольский тип, господствующий на юге Алтая, приближается на севере к типу европейскому. Черневые татары в большинстве ведут жизнь кочевую; число их на Алтае простирается до двадцати тысяч, из которых около четырнадцати тысяч относятся к Кузнецкому округу и разделяются на двадцать две волости кочевых и семь волостей оседлых инородцев, а около шести тысяч кочуют в Бийском округе около Телецкого озера, разделяясь на семь волостей.

Кроме официального деления по дючинам и волостям, алтайские инородцы разделяют сами себя на множество родов, или «сёоков» (сёок – «кость»). Каждый род ведет свое начало от какого-нибудь отдаленного предка, память о котором затерялась, а осталось одно только название. Сеоки свято сохраняются алтайцами, хотя и разбросаны на громадных пространствах: один и тот же сеок можно встретить и в Сибири, и на берегах Волги, и в Китайской империи. Где бы ни встретились инородцы, незнакомые между собой, они после обычного приветствия прежде всего спрашивают друг друга: «Какой кости?» Если окажется, что оба одной, то они с видимым удовольствием заводят братский разговор и расстаются как родные. Члены одного сеока оказывают помощь и защиту своему сородичу, хотя бы никогда раньше не были знакомы, предпочтительно пред членами другого рода, даже давно знакомыми; всякая просьба сородича исполняется, несмотря на то что его видят в первый раз в жизни: если ему нужно табаку, пороху, нож и т. п., незнаемый до сих пор «брат» ему все подарит обязательно. В силу такого родства браки между членами одного сеока не допускаются.

Различаясь по названиям, алтайские инородцы представляют много общего между собой в отношении наружного вида, быта, образа жизни, нравов, языка и религиозных верований и обрядов. Впрочем, между инородцами южными (алтайскими и чуйскими калмыками, телесами) и северными (черневыми татарами) есть некоторые бытовые особенности, которые зависят главным образом от местных условий и частью от влияния соседнего русского населения.

Господствующий тип алтайских инородцев: средний рост, сухопарость; плоское лицо, расширенное на месте скул; небольшой лоб; нос без переносицы, от его расстояние между глазами кажется большим; узкие и длинные глазные щели; черные, жесткие, густые и длинные волосы; у мужчин или естественное отсутствие бороды, или оголение подбородка посредством выдергивания редких волос; голова гладко выстрижена до темени, на которому южных алтайцев и телецких черневых татар оставлен пук длинных волос, заплетенных в косу. Новокрещеные из южных алтайцев и татары Кузнецкой Черни стригут волосы на голове в кружок, как русские мещане, и косы не носят. Женщины-алтайки заплетают две косы, которые, будучи соединены на концах, висят ниже пояса; девицы заплетают три, пять, семь кос – непременно нечетное число. Ноги алтайцев большей частью кривые от их привычки часто ездить верхом на коротких стременах и от сидения на полу с поджатыми ногами; походка – с перевалом из стороны в сторону, с широким шагом от привычки ходить на лыжах. Тело алтайцев засаленное, прокоптелое и никогда не мытое. Впрочем, у алтайских калмыков встречаются иногда каштановые волосы и голубые глаза, а среди кумандинцев лица приближаются к типу кавказскому.

Одежда алтайцев отличается простотой и незатейливостью, у южных алтайцев летняя мужская одежда состоит из рубахи с широкими рукавами, косым воротом, который никогда не застегивается, и коротких штанов, едва покрывающих колена, с прочным шнуром около талии, один конец которого едва не достигает до земли; чем виднее шнур из-под короткой рубахи, тем наряд считается красивее. В жаркие дни рубашка совсем снимается, и алтаец остается в одних штанах. Сверх рубашки, если нужно, надевают халат с широкими рукавами из бумажной материи, украшенный каймами и нашивками. Зимой для тепла одеваются или в кафтаны, сшитые из мягкой кочмы¹¹⁷, или в бараньи шубы, непременно белой шерсти. Эти одежды надеваются одна на другую; чем ближе к телу, тем они короче. Обувь зимой и летом состоит из кожаных остроносых сапог без каблуков, с широчайшими голенищами; за правое голенище как у мужчин, так и у женщин заткнут кисет с табаком и трубкой. Алтайцы курят все, без различия пола и возраста; даже грудным детям матери иногда суют в рот трубку. Поверх одежды инородцы подпоясываются ремнем, на котором на отдельных ремешках привешиваются нож в ножнах и огниво в кожаной оправе с сумочкой для кремня и трута; без этих принадлежностей алтаец не бывает никогда. На голову надевают высокую меховую шапку с загнутыми краями или околышем из мерлушки, соболя, лисицы и с плоской яркого цвета втульей¹¹⁸ с разноцветным кружком посередине и двумя лентами, которыми завязывается околыш. Из-под шапки висит коса, к концу которой нередко привязывают медную пуговицу или другое что-нибудь блестящее. Женщины одеваются, как и мужчины, в рубашки, штаны, сапоги и шапки, но вместо халата они носят «чегедек» – весьма красивый женский костюм из бумажной материи, преимущественно синего цвета, обшитый галуном и парчой, с огромными китайскими пуговицами. Зимой чегедек надевается на шубу. Если косы служат украшением женской головы вообще, то алтаянок в особенности: по всей косе у них насажены медные пуговицы, концы кос должны быть непременно ниже пояса, и, если коса недостаточно длинна по природе, прививают к косам шнуры из конской гривы или из шерсти. Косы соединены между собой нанизями из пуговиц и раковинок в несколько рядов, так что у франтихи вся задняя часть покрыта как бы панцирем, который при малейшем движении шумит и гремит. Серьги употребляются большей частью медные или оловянные; к ним приделываются на шнурах подвязи, соединенные с косами. Околыш на шапках щеголих можно встретить из шеек диких селезней. Вместо шапок у женщин близ Телецкого озера встречается изредка род кокошника с широко разведенными концами.

У алтайцев северных рубаха гораздо длиннее и делается из пеньки¹¹⁹; на халат (кендырь¹²⁰) употребляют большей частью толстый холст (рядной); воротник халата непременно вышит разноцветной шерстью. Головы у черневых татар Кузнецкого округа покрываются или картузами, или шапками с остроконечной втульей и высоким околышем; женщины шапок не носят, а повязываются платками, завязывая концы на затылке; в девичьих косах, кроме пуговиц, встречается стеклярус, бисер и маленькие, с наперсток величиной, колокольчики, возвещающие издали о шествии франтихи.

Все кочевые инородцы, раз надев рубашку, никогда ее не моют и не снимают до тех пор, пока она не изорвется в ленты. Оседлые инородцы, исключая женщин в Кузнецком округе, носят костюм русский. Телеутки Кузнецкого округа отличаются синими и, преимущественно, красными чулками, а зимою высокими красного сукна острыми шапками. Кочевые инородки вместо траура носят наизнанку вывороченные шубы.

Жилищами южных алтайцев служат обыкновенно войлочные юрты или конические шалаши, прикрытые корой лиственницы. Войлочная юрта красивее и предохраняет лучше от воздушных перемен, чем крытая древесной корой. Южный алтаец любит простор, и потому аулы (селения) их состоят не более как из трех-пяти юрт, принадлежащих ближайшим родственникам. В средине аула, на том месте, где ночует скот, бывает непросыхающее навозное болото. Внутри алтайской юрты грязно и поразительно бедно; нет того обилия деревянной мебели, раскрашенных божниц, деревянной и медной посуды, какие встречаются в монгольской юрте, или тех красных юфтовых сум и обитых жестью сундуков, которыми любят обставлять переднюю часть юрты киргизы. Дверью юрты служит шкура животного или кочма; пол выстлан бобовидным пометом мелкого скота; против дверей у стены навалено несколько мешков с разным имуществом. Среди юрты находится очаг, на котором поддерживается и зимой и летом, и днем и ночью неугасаемый огонь. Дым поднимается вверх и уходит в оставленное в центре юрты отверстие, конечно в то же время расстилаясь и по внутренней части юрты; от постоянного дыма вся внутренность юрты, а равно вещи и лица, в ней находящиеся, бывают закопчены. Непривычному человеку после ночи, проведенной в юрте, долго нельзя открыть глаз на свежем воздухе от сильной рези; даже и у привычных к дыму алтайцев весьма много больных глазами. Вокруг огня на корточках помещаются полунагие хозяева юрты с совершенно уже нагими роющимися в теплой золе детьми и посторонние, если есть; тут же, в юрте, помещается и молодой скот – ягнята и телята; некоторым членам семейства приходится спать ночью, прислонившись к теплой спине бычка. В юрте находятся и все вещи незатейливого обихода алтайца: грубые идолы и амулеты, ружья, капканы, кухонная посуда, конская сбруя и прочее.

Юрты северных алтайцев составляют уже переход к избам и по внешнему виду, и по внутреннему устройству. Юрта черневого татарина представляет квадратный, около двух саженей, бревенчатый сруб высотой не более одной сажени, без окон, с двумя отверстиями: одним – в стене, для двери, другим – в потолке, для выхода дыма. Возле двери, у той же стены, помещается очаг, сбитый из глины, а к нему часто прилаживается сделанная из прутьев и обмазанная глиной полукруглая труба, которая подвешивается к краю дымового отверстия в потолке. Вдоль остальных трех стен идут широкие, низкие лавки, покрытые берестой. Левая половина юрты женская: тут обыкновенно сидит хозяйка дома за работой, тут она спит, тут же помещается на лавке или полке и вся домашняя посуда. Лавка против двери и очага предназначается для гостей, а также и та, которая идет направо от двери, только последнее место считается менее почетным. Один из углов правой стороны юрты всегда занят жерновами, на которых мелется мука, и другим скарбом – вроде курятника с курами, колоды с золой для выделки кож, туясьев¹²¹ с водой и прочего. Пол юрты большей частью настлан досками с оставлением земляного круга около очага. Таким образом, юрта северных алтайцев отличается от бедной избы только тем, что в ней нет потолка с особой кровлей и настоящей печи. Впрочем, зажиточные инородцы, особенно принявшие крещение, строят и настоящие русские дома с крытыми сенями, со стеклянными окнами, с настоящей печью и скамьями около стен; в таком доме имеется и чистая, светлая горница, и вся обстановка, до самых мелочей напоминающая настоящую русскую избу, в которой нет и духа татарского, – только хозяйка и дети ни слова не говорят по-русски. Нужно заметить, что алтайцы, имеющие русские избы, не бросают и юрт: в ряд с избой всегда стоит и юрта. Хозяева не живут здесь и только, вспоминая добрую старину, иногда варят чай или сидят на корточках около очага с трубками в зубах, поминутно сплевывая; в юртах же они любят и спать, так как здесь нет клопов, которых в домах, проконопаченных мхом и содержимых грязно, весьма много.

Северные алтайцы более склонны к общественной жизни, чем южные. Они живут аулами от семи до двадцати юрт. Название аула большей частью дается по имени старшего в роде, например аул Санабая, аул Пайдоры, аул Сарки. Если же несколько родов живут в одном месте, то селение называется уже не аулом, а улусом. Улусы большей частью носят названия речек, при которых они расположены, или называются по отличительным местным особенностями, например улус Осиновский, Сосновая Гора, Красный Яр и т. п.

Алтайские инородцы употребляют пищу самую простую и притом в умеренном количестве. Главною пищей южных алтайцев служит молоко в различных видах: сырое, творог, сыр, масло, кумыс, сверх того – ячмень и мясо. Ячменная жидкая каша называется «кочо» и составляет их ежедневное блюдо; она варится в котле утром на целый день. Из мяса самое любимое – конина, которую, впрочем, едят только богатые люди; дичь – маралов, козуль, лосей – едят только осенью и зимой, когда бывает охота на этих животных; птиц не стреляют, находя, что добыча не стоит затраты пороха. Рыбы южные алтайцы не едят и думают, что она не насыщает, а напротив, усиливает голод. Мясо варят в котле, а также жарят, воткнув на палку, причем едят полусырое. Сваренное мясо выкладывают на разостланную шкуру и едят руками, без соли. Самым любимым напитком алтайцев служит кумыс, из которого путем выпаривания приготовляют и более крепкий напиток – араку, вроде нашей водки. Между алтайцами очень развито употребление чая; чай пьют кирпичный¹²², который достают от монголов с Чуйской меновой ярмарки. Вместо сахару в чашку с чаем подсыпают поджаренную ячменную муку – толкан. Бедные заменяют чай высушенными листьями некоторых дикорастущих растений.

Северные алтайцы, обитающие в глухой черни, довольствуются самым скудным пропитанием. В этом отношении они представляют большую разницу с кочевниками южного Алтая. Кочевник имеет табуны лошадей, коров, овец и коз; может съесть в один присест полбарана; может целый день тянуть кумыс и араку; напротив, обитатель лесов почти не знает скотского мяса, да не всегда имеет и молоко, а питается скудными запасами ячменя, мелкой рыбой, наловленной в речках, а так же корнями диких растений – кандыка и сараны. Почти ежедневное его кушанье – тутпаш: утром, вечером, гость ли приедет, сегодня, завтра, целую жизнь – все тутпаш да тутпаш. Кушанье это приготовляется так: в кипящую в котле воду бросаются катышки из пресного ячменного теста и развариваются; через несколько минут кушанье готово и прямо с пылу употребляется в пищу. Самый лакомый тутпаш состоит из кусочков того же теста, разваренных в молоке или в воде с прибавлением мяса или мелкой рыбы. Где неудобство черни исключает возможность держать хоть одну корову, там вовсе нет молока, и оно заменяется водой. Подспорьем к этой скудной пище служит чай, который у северных алтайцев, как и у южных, находится во всеобщем употреблении. Не кумысом утоляет жажду черневой татарин, а простой водой, к которой примешивает поджаренную ячменную муку с солью – толкан. Эта болтушка здесь в таком употреблении, как и кумыс у южного алтайца. Гости ли приедут, сам ли хозяин возвратится откуда-нибудь или просто навернется в юрту заезжий человек – хозяйка тотчас насыпает в чашку толкана с солью, кладет ложку и подает приезжему вместе с туясом воды; гость сам наливает в чашку воду и разболтав муку ложкой, пьет, затем передает чашку с остатками осевшей на дно муки следующему гостю, который наливает из туяса свежей воды, разбалтывает и пьет; и так ходит по рукам круговая чаша, пока все не напьются досыта.

И здесь, как вообще у всех инородцев, любимейший напиток арака – водка-самосидка из ячменя, которой они предаются со всей страстью: готовы за нее, кажется, отдать все на свете и забыть самих себя. Но в черни нет того непробудного и поголовного пьянства, какое встречается в течение целого лета у южных кочевников Алтая. У обитателей черни мало или вовсе нет молока, недостаточно и хлеба для этой цели; южный алтаец пьет араку всегда, а черневой татарин – только при случае, по временам.

Алтайские инородцы вообще не пекут хлеба; оттого они слабосильны и к земледельческим трудам малоспособны; дети их от употребления одной жидкой пищи обыкновенно обладают отвислым брюхом. Оседлые инородцы употребляют такую же пищу, как и русские крестьяне, хотя у них и есть некоторые национальные блюда.

Образ жизни и занятия алтайцев южных и северных благодаря местным условиям не одни и те же. Южные алтайцы ведут кочевой образ жизни, и главнейшим занятием их служит скотоводство. Каждый хозяин-кочевник имеет более или менее значительные стада лошадей, коров, овец и коз. Кроме скотоводства, некоторые из них занимаются еще звероловством и в самых малых размерах хлебопашеством. Жизнь кочевников проходит однообразно. Мужчины ничего почти не делают – они едят, курят, пьют и спят; только осенью и зимой некоторые из них отправляются на охоту за соболями, маралами, козулями и другими дикими животными, и то не столько по нужде, сколько по страсти к охоте. Все домашние работы лежат исключительно на женщинах: они утром и вечером доят коров и кобылиц, поят телят, варят обед, шьют на всех домашних обувь и одежду, делают кумыс и араку, заготовляют дрова, нося на своих плечах повалившиеся от ветра деревья, оседлывают и навьючивают коней, отправляют, за отсутствием мужчин, подводы; само собой разумеется, что они же смотрят и за детьми. Надзор за скотом поручается старшему сыну или младшему брату хозяина, но это труд легкий, состоящий в том, чтобы раз в неделю посмотреть, не отошел ли табун далеко от юрт. Коровы, овцы и козы пасутся без присмотра и к ночи сами возвращаются в аул. Единственным неприятелем алтайца служит волк, наносящий ущерб стадам; конокрадство в Алтае, как и во всей Монголии, – неизвестное преступление.

Главнейшим занятием северных алтайцев служит земледелие. С наступлением лета начинаются полевые работы и исполняются целой семьей, которая иногда и переселяется на место этих работ. Хлебопашество ведется самыми первобытными способами и в таких незначительных размерах, что не удовлетворяет и скромной потребности в насущном хлебе: к концу зимы черневому татарину приходится покупать хлеб для пищи, а весной на семена. Само собой разумеется, что часть хлебного запаса идет и на приготовление араки. Черневые татары преимущественно сеют ячмень и, реже, пшеницу, а на низких местах коноплю и табак. Табак для инородца едва ли не дороже хлеба, составляя предмет первой необходимости. Для посева этого необходимого растения расчищают где ни попало небольшие участки земли; но при неумении обращаться с этим требовательным растением получается не табак, а какая-то трава. Летом же обитатели черни целыми семьями отправляются в лес копать коренья: кандык, сарану, колбу¹²³ и рвать чай¹²⁴: природа сама производит эти питательные растения, которые служат подспорьем в пище и подчас очень лакомым блюдом. Кандык и сарана, при недостатке хлеба, не только заменяют его как пищу, но и служат материалом для приготовления неоцененной для инородцев араки.

В реке Кондоме и горных речках, впадающих в нее, в изобилии водится рыба, но инородцы ловят ее преимущественно голыми руками и редко – самыми незатейливыми снарядами. Крупная рыба, как, например, щуки и хайрюзы, заготовляется впрок: ее ловят и сушат на солнце или провяливают в дыму очага.

В промежутки времени, свободные от полевых и других работ, инородец улучит денек-другой, чтобы съездить в лес надрать коры и бересты. Береста особенно ему необходима, потому что из нее приготовляется вся домашняя посуда: туясья от самого маленького до огромного, ков, чашки, коробки и множество других вещей. Быстро, ловко, красиво и практично ведется работа из бересты привычными инородцами при помощи одного только ножа.

У северных алтайцев, подобно тому как и у южных, женщина обречена на тяжкую работу, словно ломовая лошадь, и должна нести исключительно на своих плечах все занятия по хозяйству, все домашние работы, в то время как муж ее шатается в лесу, по гостям или беспечно сидит в юрте, покуривая трубку.

Кроме обычных занятий для удовлетворения необходимых насущных потребностей, черневые татары занимаются еще пчеловодством, сбором кедровых орехов и охотой за пушным зверем, каковые промыслы вполне обеспечивают материальное существование инородца и, будучи переведены на деньги, дают ему возможность платить ясак (см. прим. 98), приобретать все, чего он сам не может произвести, и, наконец, дают тот избыток, который может быть отложен.

Черневые татары в большинстве ведут кочевой образ жизни, но они не кочуют с места на место в том смысле, как кочуют со своими стадами южные алтайцы. Только появившаяся в улусе смертность или другое какое несчастье заставляет его бросать насиженное место и бежать на новое; только нашествие хищников – русских кулаков вынуждает его покинуть родные пажити и угодья и забраться в глубь лесов. Для южного кочевника кочевка составляет приятное развлечение, праздник; для обитателя черни она является неволей, бедствием, которое гонит его, с которым бороться у него нет сил.

Оседлые и новокрещеные инородцы ведут образ жизни, близкий к быту русских крестьян: они привыкают к правильному земледелию и огородничеству.

Нравы алтайских инородцев, живущих вдали от постороннего влияния, отличаются патриархальностью. Честность, прямодушие, миролюбие, гостеприимство, привязанность к преданиям и обычаям старины – выдающиеся черты как южных, так и северных алтайцев. Обман и воровство между ними редки и строго караются; различные договоры и обязательства друг другу основываются исключительно на честном слове и взаимном доверии; отдельные роды и племена живут мирно, без вражды и распрей, спокойно пользуясь своим имуществом и угодьями. Но наряду с хорошими чертами характера алтайцев стоят и отталкивающие, которые, впрочем, могут быть обусловливаемы дикостью и грубым невежеством их. Поразительное неряшество, нечистоплотность – отличительная черта алтайцев всякого пола и возраста; невообразимая грязь и вонь составляют неотъемлемую принадлежность всякой юрты, бедной и богатой; мужчины и женщины никогда не моются, даже думают, что это вредно и приносит несчастье. Беспечная праздность, грубое пьянство и жесткое обращение с женщинами – главные пороки мужчин-инородцев.

Язык алтайских инородцев, в основе тюркский, в некоторых свойствах склоняется к киргизскому и заключает много слов монгольских. Такая смесь, вероятно, произошла оттого, что предки нынешних алтайцев составляли собой множество племен, находившихся в постоянных связях – то дружественных, то враждебных – с разными кочующими племенами. В языке алтайцев можно различить два наречия: северное и южное. Южным наречием говорят алтайские и чуйские калмыки, телесы, телеуты и кочующие близ Телецкого озера черневые татары; северным наречием говорят остальные черневые татары и кумандинцы. Впрочем, у всех племен, в каждой волости есть некоторые особенности в языке, но они незначительны, так что знающему два главных наречия можно свободно объясняться со всеми алтайскими инородцами.

По религиозным верованиям алтайские инородцы идолопоклонники, а по религиозным обрядам – шаманисты. По их верованиям, миром управляют два божества: доброе, светлое – Ульгень и злое, темное – Эрлик. Ульгень столь добр и милостив, что неспособен сам сделать что-либо неприятное и вредное для человека. Впрочем, в понятиях алтайцев светлое божество Ульгень является менее ясным и определенным, чем представитель зла и тьмы Эрлик. В народных преданиях и сказках Ульгень выступает и действует мало; его образ жизни, характер, внешняя обстановка, принадлежности власти слабо очерчены народной фантазией. Напротив, образ злого Эрлика ярко рисуется как в многочисленных сказках, так и в шаманских мистериях, которыми сопровождаются жертвоприношения алтайцев. Нужно вообще заметить, что религиозные верования алтайцев не имеют определенного характера, и свойства богов их представляются в беспорядочном смешении. Так, даже Эрлик, образ которого обрисован более ясно и определенно, с одной стороны, представляется веселым, простодушным и легковерным богом: его изображают с румяным лицом, подобно русскому Яриле; он не прочь выпить – на этом шаманы часто его ловят и, подпоив бога простой вонючей аракой, ловко располагают в свою пользу. С другой стороны, тот же Эрлик представляется существом злым, беспрестанно старающимся наносить вред людям, насылающим на них беды, болезни и смерть, жадным до жертвоприношений; фантазия алтайцев представляет этого бога ездящим на быке со змеей в руках вместо плети, которой он стегает людей, встречающихся ему на пути. Ульгень и Эрлик – два начала противоположные: местопребывание первого считается на небе, а второго – на земле и под землей; первому приносят в жертву животных светлой масти, второму – темной; при жертвоприношениях первому животное обращают головой к востоку, а второму – к западу.

Кроме главных божеств есть еще множество других духов, подчиненных главным и пользующихся большей или меньшей известностью среди алтайцев. Таков, например, Яючи-хан, творец младенцев, известный по всему Алтаю. Кроме богов, общих у всех алтайцев, каждый род (сеок) имеет еще собственного фамильного бога, и каждая семья – бога юрты, пената¹²⁵. Не довольствуясь множеством божеств, обладающих более или менее обширной властью, алтайцы, кроме того, обоготворяют все предметы физической природы. По их верованиям, всякая гора, всякая река, всякое озеро, всякое ущелье имеет своего духа, своего ээзи (буквально – хозяина). Хозяин ущелья – то же, что у нас домовой; как от расположения и благосклонности домового зависит здоровье скота и домашних, так и у алтайцев умножение скота и здоровье детей зависит от того, понравились ли хозяину ущелья отец и мать семейства. Если хозяин ущелья доволен своими жильцами, он делает свое ущелье плодородным: травы растут густые, скот сыт, водопой обильный и хороший. Точно так же от хозяина озера или реки зависит хороший улов рыбы, от хозяина горы – хороший промысел на соболя и других диких животных. Для олицетворения божеств делаются грубые идолы из дерева, бересты и кожи, а также куклы из тряпок; иногда изображение бога намалевывают на плитах, врытых одним концом в землю. Особых мест для внешнего богослужения – капищ – у алтайцев нет.

Средствами для выражения почитания добрых богов и для умилостивления или задабривания злых служат или складывание куч из камней, или навешивание на палках или деревьях узких и длинных тряпок, или, чаще всего, жертвы. Ульгеню приносят жертву редко, потому что он и без того добр. Впрочем, каждый женатый человек в течение своей жизни должен три раза принести жертву этому богу. Жертвой бывает конь, обыкновенно светлой масти; назначенный в жертву конь пользуется особым почетом и уходом, к гриве его привязывается красная лента, и женщинам не дозволяется садиться на него. Время приношения жертвы – преимущественно весна или осень; место жертвоприношения – чаще всего березовый лес. Участие в этом празднике могут иметь только мужчины; впрочем, есть и пить идоложертвенное могут и женщины. Эрлику, как злому псу, при всяком его нападении приносятся жертвы; жертвоприношения эти совершаются и в юрте, и на дворе, и на могилах, вообще в тех местах, где происходило несчастье. Ульгень и Эрлик, несмотря на противоположные свойства свои, нередко по отношению к человеку действуют дружно и согласно, или, по выражению самих алтайцев, «имеют одни двери». Так, Ульгень, ожидая и долго не получая от человека надлежащей жертвы и в то же время по своей доброте не способный наказывать, извещает Эрлика, чтобы тот наказал невнимательного человека; тогда виновный должен вдвойне платить дань, то есть исполнить требование Ульгеня и умилостивить Эрлика. Эрлик, получив весть от Ульгеня, приказывает распорядиться Кагыр-хану – старшему своему слуге, духу, имеющему власть над каждой юртой; Кагыр-хан передает непочтительного человека во власть той или другой враждебной силы. Если человек, получив наказание, не исправляется, тогда наказание за наказанием следуют до самой смерти; если же он принесет положенную жертву Ульгеню, тогда должен еще принести дары за хлопоты Эрику и Кагыр-хану. Когда все будут удовлетворены, Кагыр-хан посылает своих слуг прекратить враждебные действия на человека, о чем Эрлик в свою очередь извещает Ульгеня.

Посредником между богом и человеком, гадателем, распорядителем при жертвоприношениях является шаман, которого алтайцы называют «кам». Камами бывают не только мужчины, но и женщины. По поверью алтайцев, камы не принимают этой должности добровольно, а родятся с непреодолимым стремлением «камлать», то есть кудесничать. Звание кама не есть наследственное: сын кама не всегда бывает камом, точно так же не всякий кам имеет отца-кама, но все-таки расположение к камланью до известной степени прирожденно по наследству и отражается если не в сыне, то во внуке или племяннике кама. Позыв к камланью обнаруживается тем, что человек не может спокойно выносить зрелища камланья, и даже при отдаленных звуках бубна с ним делаются конвульсии, которые со временем настолько усиливаются и становятся невыносимо мучительными, что вступление в должность кама становится необходимым. Впрочем, человек, имеющий прирожденное расположение к камланью, с большим трудом может иногда отбиться от нежелаемой должности, насильно подавляя в себе обнаруживающуюся наклонность и стараясь избегать тех случаев и мест, где происходят камланья, но это отбивание от должности дорого стоит: избираемый делается от того или безумным, или уродом, или замучивается и умирает от тяжких припадков.

Вновь поступающий в камы идет обыкновенно в ученики к одному из старых камов, изучает напевы и гимны, приобретает бубен и посвящается в звание кама. Если позыв к камланью проявляется в члене семейства, в котором нет вовсе камов, алтайцы думают, что, наверно, кто-нибудь из предков этого семейства был камом. Все камы считают себя потомками одного кама, который первый на земле начал камлать и был искуснее и могущественнее нынешних камов.

Орудия, при помощи которых камы совершают свое служение, суть бубен и орба¹²⁶. Бубен бывает величиной от трех четвертей до аршина в диаметре¹²⁷ и состоит из обода, обтянутого с одной стороны кожей; внутри обода, под кожей, укреплены две поперечины, пересекающиеся между собой. Одна поперечина, идущая сверху вниз и сделанная из дерева, служит каму вместо ручки, за которую он держит бубен; эта поперечина иногда имеет на конце вверху изображение рожи с пуговицами вместо глаз; эта рожа означает первого кама, родоначальника всех камов. Ручка немного ниже рожи пересекается другой поперечиной, состоящей из железного прута, на котором привешены железные побрякушки. На наружной стороне кожи бубна обыкновенно намалевываются небо, радуга, солнце, месяц, звезды, кони, гуси, кам на коне, земля. Орба есть деревянная колотушка, обтянутая войлоком и звериной шкурой шерстью вверх; этой колотушкой кам при своем священнодействии ударяет в бубен; на одном конце орбы навешиваются засаленные узкие тряпки, колечки или цепочки.

Священнодействие кама, или камланье, большей частью совершается после заката солнца, пред горящим костром. Сначала бубен нагревают над огнем, чтобы кожа натянулась и звук бубна был громче; потом бросают в огонь можжевеловые ягоды и брызгают в воздух молоком. Кам надевает на себя особый плащ и шапку. Плащ этот, называемый у южных алтайцев маньяком, сзади и спереди увешан жгутами различной толщины и пучками ремней; жгуты сшиты из разноцветных материй, бывают толщиной от пальца до руки и изображают собою змей; некоторые из этих змей изображены с глазами и разинутой пастью; на спине и боках плаща нашито множество железных погремушек. Шапка кама обшита раковинами и совиными перьями. У северных алтайцев кам камлает в обыкновенной одежде, только голову перевязывает платком, чтобы при кривляньях волосы не лезли в глаза. Некоторые камы камлают с открытыми глазами, но большая часть – с закрытыми. При камланье камы обыкновенно приходят в состояние исступления или экстаза; впрочем, случается, что иногда они и шарлатанят, злоупотребляя доверчивостью присутствующих при камланье.

Жертвоприношения каждому божеству отличаются одно от другого приемами и продолжительностью действий кама. Камланья бывают простые и кровавые. Камланье без кровавой жертвы происходит следующим образом. Кам, одевшись в священные одежды, берет в руки бубен, садится у костра и начинает ударять в бубен орбой, сопровождая удары пением известных призываний и гимнов. Удары бывают то редкие, то частые, напоминающие как бы топот лошадиных ног. Кам вдруг вскакивает с места и начинает бить в бубен стоя и плясать или, вернее, кривлять тело и мотать головой, потому что он пляшет, не сдвигая ног с одного места. При быстрых движениях головы совиные перья, украшающие голову кама, быстро носятся в воздухе; точно так же змеи, или жгуты, которыми увешан плащ, то рассыпаются вокруг тела кама, то вновь собираются вместе, образуя в воздухе змеевидные движения. Помощник кама, которым у кама-мужчины бывает большей частью его жена, а у кама-женщины ее муж, усердно подсыпает в огонь можжевеловые ягоды, чтобы дым увеличивал одурение пляшущего. По временам кам как бы затихает; он садится на землю, удары в бубен становятся редки, бубен тихо колышется в руках кама, побрякушки перекатываются с одного края железного прута на другой и производят какой-то таинственный шорох. Если кам обладает сильным голосом, то далеко в ночной тиши разносится его песня. Пение кама иногда вдруг прерывается криками кукушки, рычанием медведя, шипением змеи или разговором каких-то неестественных голосов и на непонятном языке – это значит, что кам очутился в обществе духов, голосам которых он сам подражает. Затем вдруг опять следует взрыв бешеного камланья: удары беспрерывно сыплются в бубен, кам быстро потрясает телом, голова его кружится в воздухе; наконец он быстро, как волчок, вертится на одной ноге, а жгуты вытягиваются в воздухе почти горизонтально. Если юрта, в которой происходит такое камланье, мала, то от движения воздуха, производимого одеждой кама, потухает огонь костра; угли и искры разлетаются по темным углам юрты; дети от страха начинают плакать, а взрослые в испуге кричат и произносят слова вроде русского заклинания «чур меня». Иногда кам в конце такого припадка неистовства бросается на людей, скрючив пальцы в виде лапы хищного зверя, оскалив зубы и издавая глухое ворчание, или падает на землю и начинает грызть лежащие у костра и накалившиеся камни. Утомленный, он останавливается; ему подают трубку. Покурив и успокоившись, кам начинает рассказывать, что он видел и что предвидит в будущем для каждого. Окончив предсказания, он снова бьет в бубен, и этим заканчивается камланье.

В важных случаях, когда, например, камланье производится с целью испросить у богов исцеление сильно больного, приносятся в жертву богам домашние животные; такие жертвы приносятся нередко и просто для испрошения милости богов. Из кровавых жертвоприношений главную роль играют жертвоприношения в честь главных божеств – Ульгеня и Эрлика.

Камланье в честь Ульгеня отличается особенной сложностью и продолжительностью. Прежде жертвоприношения выбирают место и жертву для него. Для жертвоприношения ставится новая юрта, которая покрывается войлоками и коврами; среди юрты ставят небольшую свежую березу, вершина которой высовывается сквозь дымовое отверстие юрты; на этой березе делаются по длине зарубки, означающие ступени, по которым кам будет подниматься на небо, к Ульгеню. Число зарубок бывает девять или двенадцать – сообразно тому, сколько существует небес по верованию тех или других из алтайских племен. Нарочно выстроенная для жертвоприношения юрта бывает больше и выше обыкновенных юрт и дверью обращена к востоку. Впереди юрты делается из бересты круглое гнездо, вышиной и шириной около полуаршина¹²⁸, изображающее скотский пригон; в отверстии гнезда ставится силок из березовой палочки с петлей из конских волос. Приготовив место, избирают и животное для жертвоприношения. Берут несколько лошадей светлой масти; на спину лошади ставят чашку и ударяют лошадь плетью; лошадь от удара вздрагивает, и чашка падает на землю. Если чашка упала вверх дном, значит, лошадь негодна для жертвы, а если чашка стала на дно, то животное годно. Если в жертву предназначается кобыла, то чашку кам предварительно вымывает ее собственным молоком. Затем особый прислужник кама держит избранную жертву за повод, а кам машет над ней березовым прутиком, означая этим, что он прогоняет душу жертвенного животного к Ульгеню. Когда все готово для жертвоприношения, кам берет в руки бубен и орбу и начинает камланье. При сильных ударах в бубен кам призывает стихами различных духов, подчиненных Ульгеню, а затем Эрлика с подчиненными ему духами, и призываемый дух откликается – конечно, устами самого же кама – на призыв, и кам, подставляя бубен вниз дном, принимает в него летящего невидимого духа. После нескольких подобных призываний кам выходит из юрты, садится на чучело, изображающее гуся, и машет руками, представляя себя летящим на высоту. Мнимое летание имеет целью согнать из верхних сфер мира душу предназначенной в жертву лошади. Потом кам, как бы сойдя с высоты, бегает вокруг юрты, будто стараясь загнать кого-то в ее двери. Все зрители принимают участие, помогают каму и кричат: «Гай, гай!» – как обычно кричат, когда загоняют лошадь в пригон. Таким образом при общих стараниях невидимая лошадь вгоняется в юрту, прямо в гнездо, означающие пригон. Кам, запыхавшись, вбегает тоже в юрту, бросает бубен в сторону зрителей и всовывает руку в приготовленный силок. Это значит – конь пойман. Кам начинает храпеть, скакать, брыкаться и прочее, подражая коню, у которого шея сдавлена арканом. Брошенный в публику бубен должен быть пойман на лету кем-нибудь; если же он упадет на землю, значит, душа лошади вырвалась; тогда снова повторяется комедия ловли лошади. Окончательно поймав невидимую лошадь, ее окуривают можжевельником, и затем уже приступают к закланию действительной, живой лошади, выбранной посредством чашки.

Процесс заклания жертвенного животного по своей жестокости отвратителен. Обреченное в жертву животное ведут в поле к выбранной заранее не имеющей никаких повреждений березе, ставят головой к востоку и завязывают морду веревкой; затем привязывают по веревке к каждой ноге и, положив на спину толстую жердь, растягивают ноги в стороны, придавливая жердь к земле, и таким образом ломают спинной хребет. Все отверстия в теле лошади затыкают травой, чтобы не выпустить крови. Шкуру с замученной бесчеловечным образом лошади снимают как бы для чучела, оставив неповрежденными голову и ноги от колен до копыт; язык выдергивают. Кожа животного с оставшимися при ней цельными голенями и головой надевается на длинную жердь, заостренный конец которой продевается чрез ноги сквозь голову и выходит в рот. Острый конец жерди укрепляется в березовый столб с развилиной наверху, а нижний утверждают на земле так, чтобы шкурка висела над приготовленным заранее жертвенником. Шкуру вешают головой на восток. Мясо убитого животного варят и съедают с различными церемониями; кости, разделенные по суставам, выкладывают там же, где вывешена шкура, и вместе с последней предоставляют гниению. Этими действиями заканчивается камланье первой ночи.

В следующую ночь, с вечера, начинается второе действие, означающее восхождение кама по очереди на все небеса. Это восхождение изображается тем, что кам ставит одну ногу на нижнюю зарубку, сделанную на березе, поставленной среди юрты, потом приседает к земле и начинает стучать в нее краем бубна как бы с целью проломить отверстие для входа на небо; после того он неистово бегает по юрте, бешено ударяя в бубен. Подобные действия повторяются до тех пор, пока кам успеет побывать на всех девяти (у северных алтайцев) или двенадцати (у южных алтайцев) небесах, то есть по очереди вставить свою ногу во все зарубки, сделанные на березе. Эта простая история восхождения на небо разнообразится множеством сцен и приключений, которые случаются с камом во время прохождения им небесных пространств. То кам отнимает у злых духов трубку табаку, гоняется за ними, прицеливается в них бубном, как из ружья; то невидимая лошадь, на которой кам ездит по небу, просит пить, – в таком случае прислужник кама дает последнему чашу с водой с обыкновенным при поении лошадей посвистыванием, и кам жадно пьет воду, по временам всхрапывая подобно коню; то кам подобострастно представляется воображаемому божеству Яючи, но тот недоволен, что его отрывают от занятий (он творит младенцев), начальнически вскрикивает, и кам отскакивает к стене юрты; но, собравшись с духом, он снова приближается к сердитому богу и под конец все-таки добивается разговора с ним и получает от него много предсказаний о будущем. Взойдя на последнее небо, кам является в жилище Ульгеня. От Ульгеня он узнает, приятна ли жертва или нет и почему, какова будет погода, каков сбор орехов, урожай хлеба и лов зверя, а также и то, не требует ли от кого-нибудь Ульгень новой жертвы. Новая жертва почти всегда требуется: так как кам обыкновенно человек бедный, ничем не занимающийся, то вполне естественно, что вместо толкана (поджаренной ячменной муки) дома ему приятнее есть самую жирную конину, какую он только сам выберет у своего соседа: на своей должности он сыт и пьян. После восхождения на последнее небо кам прекращает камланье; у него берут бубен и орбу, но кам все еще тянется к бубну и что-то бормочет, показывая, будто не в силах сразу выйти из состояния исступления; наконец он протирает глаза, разглаживает волосы, опускает руки, выжимает пот из рубашки и, как бы возвратившись из далекого путешествия, здоровается со зрителями приветствием: «Здорово ли поживаете?». Вторым действием камланье иногда и заканчивается, но большей частью окончание бывает на третью ночь, в которую все присутствующие предаются повальному пьянству: опорожняются огромные берестяные туясы в рост человека, наполненные кумысом, аракой и брагой.

Камланье богу Эрлику некоторыми частностями отличается от камланья в честь Ульгеня. По представлению алтайцев, Ульгень обитает на самом верхнем небе, а Эрлик – под землей, а потому в камланье последнему кам должен изобразить свое путешествие в подземный мир, в жилище Эрлика. Путь к Эрлику длиннее, чем путь к Ульгеню, так что камланье длится от сумерек едва не до утренней зари. Сначала кам представляет свой выезд из аула на невидимом коне в сопровождении духов; он едет на юг, переваливает через Алтай, проезжает Китай, проезжает «желтую степь, по которой не пролетала сорока», проезжает еще какую-то «бледную степь, через которую ворон не пролетал». На пути чрез эти скучные места кам предлагает сопровождающей его дружине из духов для развлечения запеть песню; сидящая в юрте вокруг камлающего кама молодежь подсаживается к нему и подтягивает песню. На конце пути чрез степь кам встречает железную гору; рассказывая об этом присутствующим, он изображает усилия человека, взбирающегося на гору; дойдя как бы до вершины горы, кам испускает глубокий вздох облегчения. Перейдя через гору, кам поклоняется ей, по шаманскому обычаю приложив сжатые ладони рук ко лбу. Затем кам едет далее на своем невидимом коне и достигает места, где край земли постоянно то сходится, то расходится с краем неба; кам делает прыжок, затем тихо бьет в бубен и тяжело вздыхает в знак того, что ему удалось проскочить не раздавленным между движущимися краями неба и земли. Здесь он видит горы костей – это кости камов и коней их, раздавленных при переходе чрез столь опасное место. Затем кам едет далее и подъезжает к отверстию, ведущему в подземный мир. Спустившись под землю по «трубе земли», кам попадает в подземное царство. Проехав по ровной местности, он встречает в подземном царстве море, чрез которое протянут один волосок; кам изображает, как он проходит по этому волоску: он шатается, притворяется падающим и удерживающим равновесие. На другом берегу моря каму представляются мучения грешников. Он видит человека, пригвожденного ухом к столу, – этот в жизни любил подслушивать; другой повешен за язык – это клеветник; третий окружен напитками и яствами и, мучимый голодом и жаждой, не может их достать, так как они при доставании удаляются, – это терпит муки скупец и т. д. Наконец кам подъезжает к жилищу Эрлика. Вход в юрту злого бога стерегут две свирепые собаки и привратник; кам умилостивляет их подачками и тогда уже беспрепятственно входит в жилище Эрлика. Изображая свое посещение Эрлика пред присутствующими, кам отходит к дверям юрты, в которой происходит камланье, и начинает медленно подходить к воображаемому Эрлику, будто бы сидящему против дверей; пройдя некоторое расстояние от двери к передней стене юрты, кам вскрикивает: «Кто ты такой?» Окружающие должны понимать, что это крикнул Эрлик на дерзкого кама, осмелившегося не спросясь забраться в подземное царство. Вместе с криком невидимого Эрлика из уст его выходит мнимый ветер, который и отбрасывает кама опять к дверям юрты; но кам снова начинает подходить к Эрлику – медленно, робко, подобострастно, сгибаясь в три погибели – и тихо рекомендуется: «Я кам такого-то племени, такого-то рода, живу на такой-то реке, пришел просить о том-то по поручению такого-то». Эрлик снова гневно вскрикивает, и кам опять отскакивает к дверям юрты. Эта сцена повторяется до трех раз. Наконец Эрлик умилостивляется и соглашается выслушать бедняка; он спрашивает кама: «Птицы пернатые не залетают сюда, когтистые звери не заходят; как же ты, черный вонючий жук, попал сюда?» Кам повторяет свое звание, имя отца, свое имя и прочее. Затем он подносит Эрлику вино, хорьковые шкуры и указывает на заколотого ему в жертву быка; Эрлик пьет вино, – конечно, так должны понимать окружающие, а на самом деле кам только протягивает чашку с вином в воздух по направлению, где сидит воображаемый Эрлик, и затем выливает вино в собственное горло. После нескольких выпитых чашек Эрлик пьянеет; это заметно по тем фразам, которые кам произносит от его имени. Подвыпив, Эрлик становится добрее, злое сердце его размягчается, он шлет свое благословение лицу, от которого приносится камом жертва, обещает приплод скота, указывает даже кобылиц, которые должны родить жеребят, и вообще дает благоприятный ответ применительно к обстоятельствам приносящего жертву через кама. После аудиенции у Эрлика кам возвращается из подземного царства, но поднимается на землю уже не на коне, а на гусе; изображая это, кам ходит по юрте слегка подпрыгивая, как будто он летит и порхает, и в свою речь между прочим часто вставляет подражание гусиному гоготанью. Наконец кам возвращается домой; камланье затихает; утомленный странствователь садится на подостланный войлок; кто-нибудь из окружающих берет из рук кама бубен и, ударив по нему три раза, ставит его к стене; кам протирает глаза, как бы просыпаясь.

Камланье в честь Эрлика совершается для освобождения человека от болезней и угрожающей смерти. Верование о близком отношении Эрлика к болезням и смерти человека находится в прямой зависимости от поверий алтайцев относительно души человеческой, происхождения болезней и смерти. По представлению алтайцев, человек имеет две души: одну – «тынь», которая только поддерживает жизнь тела и которая одинакова у человека с животными, другую – «суне», которая обладает разумом и свойственна только людям. Во время сна человека разумная душа его оставляет тело и бродит по свету, а в теле остается только душа животная. Случается, что после сна, когда человек должен пробудиться, бродившая душа не может возвратиться в тело человека или потому, что не нашла дороги в свое тело, или же потому, что ее во время бродяжничанья где-нибудь задержали. От разъединения разумной души с телом и происходят, между прочим, болезни; если же отсутствие этой души слишком продолжительно, то связь животной души с телом разрывается, и человек умирает. Насильственное задержание блуждающей во время сна души алтайцы приписывают злому Эрлику. Зная привычку душ человеческих бродить по ночам, Эрлик каждую ночь высылает двух своих слуг, которые и ловят бродящие души; схваченные души уносятся в подземное царство, где Эрлик и запирает их. Поэтому, когда кама призывают к больному человеку, первое дело его состоит в том, чтобы определить, отчего болен человек: оттого ли, что душа его без посторонней помощи не может найти дорогу в свое тело, или оттого, что она находится в заточении у Эрлика. В первом случае задача кама легка: стоит только указать душе потерянную дорогу, вправить ее в тело; во втором – нужно принести жертву Эрлику, совершить поездку в подземное царство, отвезти подарки кровожадному богу и умилостивить его.

Из камланий в честь второстепенных богов особенно комическими сценами отличается камланье богу Наме, который называется иначе Яик-хан («царь потопа») и соответствует, по народным преданиям, библейскому Ною. Алтайцы призывают Яик-хана между прочим в том случае, когда у кого-нибудь не ведется скот. По их верованиям, скот не ведется оттого, что умершие родственники живых хозяев уводят с собой скот в жилище мертвых; чтобы воротить уведенный скот обратно на землю, нужно молиться Яик-хану, который посредством потопа даст возможность освободить скот из царства мертвых. В этом случае камланье состоит в следующем. Кам представляет, что он приходит будто бы в жилище душ умерших родственников семейства, у которого камлает, разговаривает с ними, потчует их вином и напаивает допьяна. В разговорах и песнях кам изображает, как умершие, напившись, поют песни, веселятся, пляшут и т. п., как затем внезапно в жилище их является потоп, посланный Яик-ханом, как души умерших приходят в смятение и ужас, а кам, пользуясь удобным случаем замешательства хозяев, угоняет у них скот; как умершие кричат, заметив обман, и посылают вслед за камом погоню. Чтобы умершие, с которыми кам был знаком во время их земной жизни, не узнали его и не заподозрили его намерение, кам прежде камланья вымазывает свое лицо сажей; если же они станут догадываться и спрашивать его, не пришел ли он от живых родственников, то кам уверяет их, что даже и не знает тех, о ком они говорят.

Камланья другим божествам, а также камланья у разных алтайских племен в существе дела одинаковы и если отличаются от описанных, то только некоторыми частностями, вводными сценами. Вообще камланья составляют почти все внешнее богопочтение алтайцев и заменяют для них общественное богослужение. В радости и горе, в счастье и несчастье, при успехе и неудаче – во всех тех случаях жизни, когда человек чувствует потребность обратиться к божеству для выражения своей благодарности или для испрошения высшей помощи, алтаец призывает кама и чрез него вступает в общение с божеством и удовлетворяет религиозную потребность. На камланье у того или другого хозяина юрты обыкновенно стекаются жители не только своего, но и соседних и даже отдаленных аулов: это в некотором роде праздник для тех местностей, где совершается камланье; других праздников религиозного характера у алтайцев нет. Нужно заметить, что кроме великого вреда в нравственном отношении – поддержания и укрепления в народе суеверий, развития пьянства и т. д. – камланья также причиняют большой ущерб алтайцам и в материальном отношении: приносящий жертву должен дать каму и гостям обильное угощение как яствами, так и напитками, а при общей бедности алтайцев подобные угощения, естественно, неблагоприятно отзываются на их экономическом благосостоянии.

Что касается религиозных преданий или мифических сказаний алтайцев о происхождении и первобытной истории мира и человека, то нужно заметить, что они в общем имеют много сходного с соответствующими библейскими повествованиями. В последние десятилетия часть устных преданий алтайцев была собрана и записана отцами миссионерами Алтайской Духовной миссии. Для ознакомления с алтайской мифологией мы передадим содержание более важных из них.

1. Миф о творении мира. Когда не было ни неба, ни земли, существовал один только бог добра и света – Ульгень. Он реял, подобно летучей мыши, над безбрежным морем (библейская бездна) и не имел твердого места, на котором мог бы стать. Но вот Ульгень ощутил внутри себя голос: «Впереди хватай! Впереди хватай!» – и, произнесши вслух эти слова, простер руки и охватил выдавшийся из моря огромный камень. Вдруг из моря же вышла Аг-эне («Белая мать») и сказала Ульгеню: «Что придет тебе на мысль творить, скажи только: «Я сделал, совершилось» – так и будет, а не говори: «Я сделал, не совершилось»». Сказав эти слова, Аг-эне скрылась и более никому никогда не являлась. Тогда Ульгень, ощутив в себе мысль, сказал: «Да будет земля!» – и явилась земля; затем произнес: «Да будет небо!» – и небо стало и т. д. В течение шести дней Ульгень творил мир, а седьмой день спал. Во все продолжение творения он пребывал на Алтын-тау (Золотой горе). Всех миров во вселенной, вместе с нашим миром, создано Ульгенем сто; каждый из этих миров имеет свое небо, свою землю и свой ад. Небо и земля нашего мира самые меньшие.

2. Миф о создании людей. Когда еще не было в мире людей, Ульгень увидел в море плавающую подобно льду массу, а на ней приросший слой глины, по составу сходный с человеческим телом. Ульгень снял прирост с плавающей массы и, сказав: «Пусть будет человек!», дунул ему в ухо, и бездушное тело стало живым. Ульгень назвал первого человека «Эрлик» («мужественный») и оставил его; но человек, осмотревшись кругом и никого не видя, сам пришел к Ульгеню. Эрлик сначала был товарищем и как бы родным братом Ульгеню, а после стал желать сравняться с ним и даже сделаться выше своего творца, с завистью начал думать о том, чтобы самому сотворить таких же и даже лучших тварей, каких сотворил Ульгень. Таким образом Эрлик все более и более отдалялся сердцем от Ульгеня, охладевал к нему и наконец сделался врагом как Ульгеню, так и всем тварям его. На место отпавшего Эрлика Ульгень создал себе другого товарища, богатыря Мандры-шире, с тем, чтобы он всегда находился с Ульгенем и противостоял враждебному Эрлику. Кроме этих первых людей, Ульгень сотворил множество других людей, слуг себе, которых поселил в различных созданных им мирах. В нашем мире на нашей земле Ульгень создал за раз семь человек мужеского пола и при них семь деревьев, по дереву на каждого. Тело человека создано Ульгенем из глины, а кости – из камыша; дуновением в уши он ввел душу в созданное тело, а дуновением в нос – ум. По сотворении семи человек и семи деревьев Ульгень, не сходя с места, создал таким же образом еще восьмого человека и восьмое дерево, поместив их на горе Алтын-тау. Сотворив людей и деревья, Ульгень в течение семи лет ждал, что из них будет, станут ли они умножаться; чрез семь лет он увидел на каждом из деревьев по семи отпрысков, а число людей нисколько не увеличившимся. Он сказал: «Почему это так? Дерево умножает, а человек нет». Тогда восьмой человек, поставленный на Алтын-тау, ответил ему: «Откуда произойдут и от чего умножатся, когда нет женщины?» Ульгень сказал ему: «Ты знай («сенбиль») и алчущего, ты знай и сытого, ты знай и болящего, ты знай и умирающего, ты знай и живущего, ты знай и злого; иди теперь к семи, а я приду чрез три дня» – и с этими словами удалился от сотворенных людей. Восьмой человек пришел с Золотой горы к остальным людям и начал творить женщину точно так же, как и его самого творил Ульгень. Во время творения к нему пришла от Ульгеня собака с письмом, в котором было написано: «Будь твое имя Майдере; ты знай голову всего (то есть будь во главе, управляй всем на земле)». На третий день, когда тело созданного руками Майдере нового человека – женщины было уже готово, но оставалось еще бездушным и когда Ульгень, согласно своему обещанию, шел к людям, Майдере побежал навстречу идущему богу, поручив стеречь свое неоконченное творение собаке. Этого только и ждал злой Эрлик: в отсутствие Майдере он пришел к начатому последним творению, дунул ему в нос из железной трубы о семи ладах и дул в оба уха, играя на железном музыкальном инструменте о девяти язычках, – и вот в тело, созданное Майдере, вошли душа и ум, но не вполне человеческие: душа злобная, как змея, на семь ладов, и ум на девять разноголосых языков; вдобавок и тело первосозданной женщины было смрадное. Между тем Майдере, встретив Ульгеня, сказал ему: «Ты сказал мне: «Ты знай...» В надежде на это я создал человека – женщину, но души в нем нет еще; велишь ли творить или нет?»Ульгень сказал ему: «Беги назад, иди скорее!» Майдере, прибежав и увидев своего человека уже живым, сказал приставленной для охранения собаке: «Собака так собака и есть! Зачем ты допустила Эрлика, как он обманул тебя?» Собака в оправдание ответила: «Эрлик сказал мне: «Я дам тебе шубу, которой будет достаточно до смерти; летом тебе не будет жарко, а зимой не будет холодно»». Тогда Майдере сказал собаке: «Одежда, в которой зимой не будешь мерзнуть, будет шерсть, которая на тебе вырастет» – и изрек проклятие собаке: «Питайся ты человеческим пометом, изношенной и брошенной обувью, падалью и тому подобным, в юрте с человеком не живи, а на улице и карауль снаружи; пусть человек бьет тебя; если провинишься, смерть тебе – удавление». По слову Майдере так и стало, между тем как прежде того собака жила и ела вместе с человеком, не имела ни шерсти, ни когтей, понимала ясно слова человека и сама могла хорошо передавать ему свои мысли и чувства. После проклятия собаки Майдере призвал семь сотворенных вместе с ним мужчин и сказал: «Кто из вас возьмет эту женщину?» Когда никто из них не дал ответа, Майдере подводил за руку одного за другим трех мужей к женщине, но они, отозвавшись презрительно о новом творении, убежали на Золотую гору. Между тем в это время подошел к тому месту сам Ульгень. У одного из четырех оставшихся мужей он взял из ребер обоих боков по две косточки и сотворил из них жену, которую и отдал этому человеку, получившему от Ульгеня имя Таргын-нама. Затем всем живым существам, находящимся на земле, Ульгень сказал: «Кому какие ягоды, растения и прочее нравятся, тот то и ешь», а Майдере он сказал: «Что захочешь творить: скот ли, зверей ли, людей ли – меня не спрашивай, сам твори». Сказав это, Ульгень удалился на Алтын-тау. Майдере остальных трех мужей, за исключением Таргына, назвал по имени и назначил им быть своими писцами. Место, где был сотворен человек и где он жил до своего грехопадения, называется Аруунь-сюдюнь и находится, как и библейский рай прародителей, на востоке.

3. Миф о проклятии Эрлика и грехопадении людей. Непосредственный правитель нашего мира, Майдере, повелел своим трем писцам написать и передать Эрлику такой приказ: «Приди и возьми твою женщину и уйди с нею прочь, а если не возьмешь, то я и ее, и тебя прогоню в землю между двумя морями, где не светит солнце и куда не достигает свет луны». Один из писцов отнес этот приказ и отдал Эрлику, но Эрлик ответил: «Не я сотворил этого человека; я только пробовал, что будет с ним, когда я дуну в него; я дунул в него, и он стал живым; я не возьму ее, она не мной сотворена». Тогда Майдере собрал всех людей, народившихся от одушевленной Эрликом женщины, и прогнал как ее со всем ее родом, так и самого Эрлика в землю между двумя морями, где не светит ни солнце, ни луна. Хитрый и злой Эрлик скоро возвратился из места заточения подземным путем и, выйдя к людям, хотел схватить их души и унести с собой. Но верховный Ульгень, предвидя это, раньше его пришел в Аруунь-сюдюнь (земной рай) к людям и, кликнув всех так, чтобы его услышали, взял в свою руку души всех людей и унес с собой на Алтын-тау. Эрлик, придя в рай с целью завладеть душами людей, увидел, что они уже в руках Ульгеня, и не мог ничего сделать. Майдере также ушел с Ульгенем на Золотую гору. За ослушание и коварство Ульгень проклял Эрлика, сказав: «Пусть слуги Эрлика не умножаются и не уменьшаются до конца века». Эрлик ни с чем воротился в свое подземное жилище и, видя, что его слуги не прибывают, окончательно озлобился против Ульгеня. Чтобы повредить людям, он снова пришел в рай и на каждом из деревьев и растений, имеющих съедобные плоды, прибавил к находящимся еще плодам наполовину своих плодов, сказав: «Кто будет есть мои плоды, тот меня будет есть, и я войду в того человека». Кроме того, Эрлик тут же сам произрастил еще одно дерево с плодами, сказав о нем: «Сколько бы людей ни ело плодов с моего дерева, все они будут мои». Майдере, придя чрез три года с Золотой горы в земной рай посмотреть на людей, увидел, что все деревья повреждены Эрликом и что даже насаждено им новое дерево. При помощи своих трех писарей он согнал со всех деревьев слуг Эрликовых, принявших вид плодов, и прогнал их вместе с Эрликом в мрачную страну между двумя морями.

Между тем, отправляясь вместе с писарями своими против Эрлика, Майдере дал приказание змею, чтобы тот в их отсутствие хранил чернильницу Майдере, заткнув ее собою. Когда Майдере, прогнав Эрлика с его слугами до их царства, возвратился в рай, то нашел, что змей лежит, как и прежде, на отверстии чернильницы; но, посмотрев в нее, увидел, что она пуста, и спросил змея: «Кому ты отдал чернила?» Змей ответил: «Жена Таргына (человека, получившего созданную Ульгенем жену) взяла, сказав, что ты приказал взять». Майдере, призвав жену, спросил: «Ты ли взяла чернила?» Она ответила: «Муж мой велел взять по твоему приказанию; я взяла и отдала ему». Майдере спросил Таргына, а он ответил: «Нет, жена сама принесла мне». Таким образом, жена и муж слагали вину друг на друга. Поводом к обману послужило то, что жена еще раньше съела ягоду с дерева посаженного Эрликом, еще и теперь известного на Алтае под названием уюнгаш (то есть «ягода жены»). Вместе с ягодой вошел в нее злой дух и представил ей призрачно образ мужа, велевшего взять чернила и принести к нему. Тогда Майдере изрек проклятия змею, мужу и жене. Он сказал змею: «Будь для всех людей отвратителен и страшен, так, чтобы глаза не глядели на тебя; пусть ворон клюет твою голову, пусть собака отрывает и съедает хвост твой; если встретишься с человеком, пусть он бьет тебя по голове, пусть снимает с тебя кожу навыворот, и тело твое пусть лежит, извиваясь, на солнце и иссыхает». Мужу сказал Майдере: «Все дела твои пусть будут для тебя трудными; пусть грудь твоя страдает чахоткой; дети, родившиеся от тебя, пусть будут воры и плуты, лжецы и негодяи; пусть тебя наказывает начальник, под властью которого ты будешь находиться; да отвратится от тебя бог за грехи твои; да отвратится от тебя начальник за преступления твои; пусть кости и суставы твои страдают ломотой; пусть болят глаза твои; хлеб твой да не будет тебе в сытость; одежда твоя да не будет тебе украшением». Наконец, жене сказал: «При рождении детей пусть постигнут тебя три сильные болезни: пусть будет боль в твоей печени, сердце, и легкие твои пусть страдают от кашля; если внутренность твоя прорвется, то умри; если же не прорвется, роди, но сильнее всех болезней пусть будет это деторождение». После проклятия Майдере изгнал мужа и жену из рая в другую землю – землю знойную, где нет ни деревьев, ни камней, никакой тени; три мужа, писари его, остались на прежнем месте, а сам он ушел на Алтын-тау, к Ульгеню.

4. Миф о происхождении смерти на земле. После изгнания из рая люди скоро размножились, а смерти не знали, и если бы так оставалось дольше, то на земле было бы очень тесно. Ульгень определил послать смерть на землю. Для этой цели он послал на землю одного из слуг своих – Яра-Чеченя, чтобы он объявил людям определение Ульгеня и положил всякому живому созданию предел жизни. Яра-Чечень собрал всех тварей и каждому роду назначил свой век, причем самый долгий век определил рыбам, сказав по приказанию Ульгеня, чтобы из одной рыбы выходило по восьмисот рыб и чтобы век их продолжался до восьмисот лет. Посланный Ульгеня, рассудив, что если люди не увидят умирающего, то не будут знать, как умирают, нашел нужным показать им смерть на самом деле. Он взял саблю и, ударив ею человека по шее, отсек ему голову, но человек еще не умер и ходил на ногах. Потом он отрубил у него обе ноги по колена, но человек ухватился руками за землю; наконец он отсек обе руки, и тогда уже человек умер. До этого времени между людьми не было ни раздоров, ни драк, ни убийства, а после того они стали враждовать между собой, производить драки и совершать убийства. Но, несмотря на определение слуги Ульгеня, кому, когда и как умереть, слуги Эрлика, приносящие беды и напасти, нападают на людей, причиняют им вред и ускоряют смерть. Со времени появления смерти на земле особый прислужник Ульгеня, по имени Тепкара, собирает души умерших людей в Аруунь-сюдюнь – земной рай, где люди жили до грехопадения, и здесь души хранятся до всеобщего суда; впрочем, души праведников уносятся отсюда в особое место, находящееся близ горы Алтын-тау, на верху которой находится престол Ульгеня.

5. Миф о кончине века. Чем больше будет продолжаться век земной, тем мир будет делаться грешнее. По мере умножения грехов на земле Ульгень все более и более удаляется вверх от человека, смердящего грехом, делается холоднее к людям и затыкает уши, чтобы не слышать молитв их, а Эрлик из преисподней поднимается выше и выше и приближается к своему слуге, богатырю Карашу, стоящему под верхним слоем земли. Таким образом, Эрлик при конце века приблизится к самой земле, а злой Караш выйдет на поверхность земли. Караш, придя на землю к Тепкаре – слуге Ульгеня и хранителю душ умерших людей, будет спорить с ним о людях; на помощь Карашу выйдет на поверхность земли другой богатырь Эрлика – Керей, чтобы непременно завладеть людьми. Тогда Ульгень, сжалившись над людьми, пошлет с неба своего главного богатыря – Мандры-шире. Между тем как Тепкара будет вести борьбу с Карашем, Мандры-шире будет рвать в куски тело Керея, от чего Керей застонет. Эрлик, услышав стон Керея и узнав, что слуга его не может устоять против Мандры-шире, сам выйдет на поверхность земли и убьет этого богатыря, посланного Ульгенем. Тогда Ульгень пошлет на землю своего высшего человека, непосредственного правителя нашего мира Майдере, сказав ему: «Иди и не сражайся, а только уговаривай людей, чтобы не преклонялись Эрлику, хотя он и будет склонять их к себе и мучить; смотри же: разгневавшись, не убей Эрлика или кого-нибудь из его богатырей, это тебе будет грех; пусть Эрлик убьет тебя – тебе это не будет больно и страшно: я приду, и ты воротишься назад». Майдере, сойдя с неба, будет уговаривать людей чтить Ульгеня и весьма многих склонит на свою сторону. Эрлик, видя это, замучает тех, которые не будут преклонятся ему, и, разъярившись на Майдере, скажет: «Я имею силу и тебя убить мечом» – и поразит его. Кровь Майдере, брызнув, обагрит всю землю, и тотчас от тела и крови его вспыхнет пламя, которое взойдет на небо. Тогда сойдет с неба сам Ульгень и, ударив в ладоши, воскликнет: «Встаньте, мертвые!» От клича и дыхания Ульгеня мертвые встанут с телами своими: земля, огонь, вода, звери и рыбы отдадут назад взятое ими. Из уст Ульгеня выйдет пламя и воспалит всю землю. Земля не истребится от огня, а только сгорит верхний слой земли – черный и нечистый, по которому ходил злой дух; чистая, подобная белой глине земля, находящаяся под верхним слоем, останется целой, и из нее Ульгень создаст новую землю. Вместе с черной землей сгорит сам Эрлик, вся его сила и предавшиеся ему люди; все они, сгорев, сделаются бестелесными злыми духами. Ульгень проклянет их, сказав: «Ты, Эрлик, со всей твоей силой иди в преисподние пропасти адские, и люди, предавшиеся тебе, пусть летят за тобой, как мошки». Злые будут вечно мучиться в преисподней, а верные Ульгеню останутся с ним и будут блаженствовать в жилищах его.

Вот главнейшие религиозные мифы алтайских инородцев, изложенные в том виде, как они записаны собирателями их – отцами миссионерами, лицами, близко знакомыми с религиозными воззрениями и преданиями алтайцев.

Для более полной обрисовки внешней и внутренней жизни алтайцев считаем нелишним остановиться на их свадебных обрядах и обычаях, представляющих немало характерного и интересного. Свадебные обычаи у южных алтайцев отличаются патриархальной простотой и местной поэзией. Молодой человек, задумавший жениться, засылает несколько человек в качестве сватов к родителям избранной им невесты. По прибытии в юрту один из сватов становится на колени пред отцом невесты и в цветистой, образной речи просит его благосклонно принять сватовство. Во время своей речи сват, не вставая с колен, держит пред отцом невесты набитую табаком трубку, обратив ее к нему чубуком. Другой сват в то же время держит наготове зажженную древесную губку, чтобы тотчас же зажечь трубку, если отец невесты протянет к ней руку, чтобы взять. Это – общепринятый знак, что предложение не противно и сватовство непременно состоится. При этом случается, что отец невесты, желая поддержать свое достоинство, не тотчас протягивает руку к предлагаемой трубке и как будто не соглашается принять предложение, ссылаясь или на мать невесты, или на то, что нужно предварительно посоветоваться с братьями и т. п. Как скоро родные невесты изъявят согласие, приступают к переговорам относительно калыма (выкупа невесты деньгами и скотом). Сват соглашается на все беспрекословно, и тогда сейчас же закуривается трубка мира и согласия. Первый сват встает с колен, а другие, стоявшие доселе неподвижно, проворно подают кумыс и араку, и начинается пирушка: круговая чаша весело и быстро переходит из рук в руки, ведутся шумные разговоры. Попировав приличное время, сваты в таких же цветистых выражениях, как и в начале сватанья, прощаются со всеми и отправляются к жениху, которому передают о принятии предложения и об условиях относительно рода и количества калыма. Само собою разумеется, что и здесь дело не обходится без пирушки.

Когда все готово для свадьбы, в назначенный день происходит обряд прощального благословения невесты в доме родителей и переезд ее к жениху. В день отъезда невесты в юрту отца ее собираются ее родные, подруги, знакомые и просто любопытные; юрта бывает битком набита народом. Отец и мать невесты напутствуют [ее] благословениями и наставлениями, как жить в чужой семье и прочее. Затем входят в юрту семь престарелых мужей, нарочито приглашаемых для совершения обряда благословения невесты. Обряд этот, называемый по-алтайски «аглыш-сез», состоит в следующем. Невеста кланяется в землю пред домашним очагом, в котором в это время непременно должен гореть огонь; потом кланяется в ноги отцу и матери и говорит: «Очи великого Ульгеня да видят меня; солнце и луна, вам голова моя; семь старцев, благословите меня». Тогда каждый из семи старцев по очереди, один за другим, в поэтических стихотворных речах высказывают всевозможные благожелания невесте. По окончании обряда благословения невеста с особенной церемонией отправляется в юрту жениха. В день отъезда два молодых человека от жениха (дружки) верхами подъезжают к юрте невесты; каждый из них держит в руках по небольшой березке с прикрепленной к ней занавеской. Для невесты подают особую оседланную лошадь. Дружки едут по обеим сторонам невесты, держа пред нею прикрепленные на березках занавески, для того чтобы она не могла видеть ни дороги, по которой едет, ни юрты жениха, прежде чем войдет в нее. Невесту из родного аула обыкновенно сопровождает большой поезд, состоящий из ее родных и знакомых. По прибытии в юрту жениха невеста кланяется огню очага, кладет в него кусок мяса и кусок масла и вместо жертвоприношения брызжет на огонь брагой. Свадьба заканчивается пирушкой у жениха.

У северных алтайцев невесты большей частью воруются, подобно тому как это делалось и у предков наших – славян. Жених, подговорив невесту и получив от нее как бы в задаток платок, по взаимному условию приезжает за нею на хорошем верховом коне, в сопровождении своих приятелей – холостых молодых людей. Невеста выходит из дома родителей в условленное место, ее подхватывают, сажают на приготовленного коня и мчатся в улус жениха. В этом поезде повод невестиной лошади держит непременно в своих руках жених. По прибытии в женихов улус невесту сдают на руки матери или ближайшим родственникам жениха, а на другой день приготовляют особенную палатку для молодых, называемую «одах». Одах состоит из девяти тонких березок длиной около десяти аршин с очищенными от комля сучьями, а наверху оставленными в виде метелки. Вершины всех березок связываются вместе, а комли разводятся в разные стороны, вследствие чего получается остов юрты или шалаша с венком из березовых листьев. Остов этот покрывают берестой с помощью веревок, но с одной стороны оставляют отверстие для входа. Когда одах готов, в него входят жених с невестой. Жених прежде всего здесь должен развести огонь в очаге: огня нельзя принести в одах извне. Пока жених добывает огонь при помощи огнива, невеста, стоя в дверях одаха, оделяет медными кольцами как тех, которые строили одах, так и вообще всех присутствующих. Для этих подарков девушки с малолетства запасают кольца и накопляют их ко времени выхода замуж до сотни и более штук. Одах, или зеленая юрта, стоит три дня; молодые пребывают в нем безвыходно. По прошествии трех дней юрту разбирают. По случаю супружества бывают пиршества у жениха и родных невесты, с которыми молодые вскоре после брака примиряются. На брачных пиршествах главную роль играет арака, которая приносится со всех сторон: каждый из родных мужа и жены и из гостей везет или несет с собой туяс этой живительной влаги. На пиршествах пьют, поют, пляшут, устраивают игры и бега на призы вроде платка, халата, сапогов и т. п. Свадьбы большей частью играются весной.

Естественное следствие супружества – рождение детей – у алтайских инородцев происходит при стечении народа, криках и ружейной стрельбе. Имя новорожденному дает глава семейства, большей частью такое, какое носит тот, кто первый войдет в юрту после разрешения беременной. Имена алтайцев означают какие-нибудь предметы, например Мултык – «ружье», Сара-быш – «желтая голова». У северных алтайцев встречается уже много имен русских, как то: Иван, Николай, Педор, Петрука и прочие. Если у кого дети скоро умирают, то новорожденному стараются дать имя как можно хуже и неблагозвучнее, в надежде, что с дурным именем человек будет долго жить. Огня из юрты, где есть новорожденный младенец, не дают посторонним в течение сорока дней, а если желают особенного счастья новорожденному, то и в течение целого года.

Для обращения в православие алтайских инородцев в 1830 году открыта особая Алтайская Духовная миссия, которая в шестидесятилетний период своего существования успела оказать важные услуги Церкви и отечеству. Прежде чем говорить о просветительном значении миссии на Алтае, средствах и результатах ее деятельности, мы кратко коснемся ее истории.

До учреждения Алтайской Духовной миссии обращение инородцев Алтая в христианство хотя и было, но в самом малом количестве, и притом обращались только оседло живущие инородцы Кузнецкого округа; южные же алтайцы почти все были идолопоклонники. Первым проповедником Евангелия среди черневых татар, кумандинцев и калмыков, основателем и первым начальником Алтайской миссии был известный отец архимандрит Макарий, который по всей справедливости может быть назван апостолом Алтая. Отец архимандрит Макарий, в миру Михаил Яковлевич Глухарев, родился 8 ноября 1792 года; отец его был священником города Вязьмы Смоленской губернии. По окончании семинарского курса Михаил Яковлевич был определен учителем в Смоленское Духовное училище, но здесь прослужил только один год. В 1814 году он как один из лучших студентов семинарии был вызван для поступления в только что открытую Петербургскую Духовную академию, ректором которой в то время был знаменитый Филарет, впоследствии митрополит Московский¹²⁹. Этот великий святитель был в полном смысле наставником и руководителем Михаила Яковлевича, которого он полюбил преимущественно пред прочими студентами за его трудолюбие, отличные успехи, в особенности за его любовь к изучению истории и языков, а всего более за его благочестие и добрую нравственность, которыми он отличался пред другими. По окончании академического курса со степенью магистра богословия Михаил Яковлевич посвятил себя учебно-воспитательной деятельности по духовному ведомству и с 1817 года по 1825 год последовательно был преподавателем и инспектором в Екатеринославской и ректором в Костромской семинариях. На двадцать седьмом году своей жизни, в 1818 году Михаил Яковлевич принял монашество с именем Макарий. Стремясь к уединенной жизни, отец Макарий в 1825 году оставил духовно-учебную службу и удалился на покой – сначала в Киево-Печерскую Лавру, а затем, в том же году, в Оптино-Богородицкую пустынь Курской губернии.

Известный своим переводом Библии с еврейского языка на русский, отец архимандрит Макарий благодаря своему богословскому образованию и познаниям в еврейском, греческом, латинском и новых языках, а равно и знакомству с различными высокопоставленными и влиятельными лицами мог бы занять видное место в рядах нашей церковной иерархии, но он с редким самоотвержением променял более громкую известность на жизнь в алтайских лесах, в среде грязных и бедных алтайцев. Отец архимандрит Макарий из Оптиной пустыни явился в Сибирь на призыв Преосвященного Евгения, архиепископа Тобольского¹³⁰ (нынешняя Томская епархия входила тогда в состав Тобольской), и в 1830 году открыл действие Духовной миссии на Алтае.

Сначала деятельность Алтайской миссии была обращена только на инородцев Бийского округа, но уже в следующем, 1831 году в круг просветительных трудов ее вошли инородцы и Кузнецкого округа. С самого начала своей апостольской деятельности отец архимандрит Макарий обратил все свое внимание и заботы на правильное и рациональное ведение миссионерского дела. Прежде всего, хорошо понимая, что одно только внешнее обращение язычников в христианство, крещение десятков и сотен неверующих без основательного научения их истинам веры и нравственности христианской не имеет важного значения, он, по крайней мере на первых порах, заботился не о количестве обращенных, а о том, чтобы обращения были более прочные; чтобы однажды обращенных в христианство не приходилось впоследствии снова приводить к вере Христовой; чтобы вновь обращенные, хотя и в малом числе, были истинными христианами и служили примером и живой проповедью для своих собратьев-язычников. Затем, в тех видах, чтобы не действовать через переводчиков, отец архимандрит Макарий тотчас же по прибытии на Алтай прилежно занялся изучением инородческих языков и переводом на них важнейших христианских чтений и молитв. Эта переводческая деятельность Алтайской миссии, начатая ее основателем, впоследствии приняла обширные размеры и немало способствовала и способствует просветительным целям миссии. Далее для распространения грамотности среди инородческого населения отец архимандрит Макарий устроил в пределах миссии школу для обучения мальчиков и девочек. Наконец, он словом и делом старался о насаждении среди кочевников Алтая русской культуры и гражданственности, приучая их к оседлой жизни и оседлым занятиям, так что уже при нем появилось на Алтае несколько инородческих селений. Вообще отец архимандрит Макарий всем своим сердцем, всей душой отдался основанной им миссии и апостольским трудам; два раза ему предлагали быть епископом, но он, не желая расстаться с дорогой миссией, предпочел остаться архимандритом-миссионером. Слабость телесная и недуги вследствие непосильных трудов заставили его искать покоя, и он, согласно прошению, удалился в Волховский Троицкий монастырь Орловской губернии, где и скончался 18 мая 1847 года. Отец архимандрит Макарий управлял Алтайской миссией в течение двенадцати лет и восьми месяцев, с 1830 по 1843 год. Преемником его был отец протоиерей Стефан Ландышев¹³¹, состоявший начальником миссии с 1844 по 1865 год; с 1865 по 1883 год начальство над миссией перешло к отцу архимандриту Владимиру, произведенному в сан епископа Бийского, викария Томской епархии, впоследствии епископу Томскому и в настоящее время епископу Нижегородскому¹³². С 1884 года по настоящее время начальником миссии состоит Преосвященный Макарий, епископ Бийский, викарий Томской епархии.

Преемники основателя миссии отца архимандрита Макария в общем вели и ведут миссионерское дело в том же духе и направлении, как было и при первом ее начальнике. Когда отец архимандрит Макарий оставил миссию, она уже была достаточно организована. Центральным пунктом миссионерской деятельности, резиденцией ее начальника сначала был Сайдыпский форпост, затем селение Майма, потом селение Улала и с 1879 года по настоящее время город Бийск. С расширением круга деятельности миссии для большего удобства вести дело обращения язычников и утверждения в христианстве новокрещеных потребовалось по мере надобности основывать особые местопребывания миссионеров в самих кочевьях инородческих и оттуда распространять миссионерскую деятельность. В настоящее время обширный район Алтайской миссии, обнимающей весь Центральный и Северо-Восточный Алтай, разделен на несколько частей, называемых миссионерскими отделениями, со станом или резиденцией священника-миссионера в каждом отделении. В состав этих отделений входят селенья, улусы и аулы, населенные главным образом инородцами – как крещеными, так и некрещеными, а также и русскими крестьянами, поселившимися в пределах миссии. В каждом стане миссионера есть церковь и, большей частью, школа; церкви, молитвенные дома и школы устроены и в некоторых селениях. Число отделений, церквей и школ, весьма ограниченное при первом начальнике миссии, возросло и возрастает при его преемниках. По последнему отчету миссии за 1889 год, кроме центрального пункта в городе Бийске, в ведении начальника миссии находилось двенадцать отделений: Улалинское, Чемальское, Мыютинское, Черно-Ануйское, Катандинское, Урсульское, Чуйское, Чулышманское, Кебезенское, Макарьевское, Кондомское и Мрасское. В пределах и ведении миссии находятся два монастыря: мужской Чулышманский (на реке Чулышмане) и женский Николаевский (близ селения Улалы). Во всем районе миссии находится церквей и монастырей тридцать четыре, училищ тридцать четыре; кроме того, больница и детский приют. К личному составу миссии, кроме ее начальника, который вместе заведует и Киргизской миссией, принадлежали: один протоиерей (он же был и помощником начальника миссии), одиннадцать священников, три диакона, восемь псаломщиков, двадцать три учителя, четыре учительницы и два толмача. Разноплеменная паства миссии в отчетном году состояла из ста шестидесяти семи селений, улусов и аулов с 7081 русским и 15 474 инородцами обоего пола; в районе миссии оставалось инородцев-язычников 16 706 человек обоего пола. Алтайская миссия содержится на средства, главным образом отпускаемые от Православного миссионерского общества.

Деятельность Алтайской миссии обширна и разнообразна: она направлена на распространение христианства среди инородцев-язычников, на религиозно-нравственное просвещение и воспитание новокрещеных и на улучшение их внешнего быта. На основании миссионерских отчетов мы покажем, каких результатов и какими мерами миссия достигла в деле улучшения внутренней и внешней жизни инородческого населения Алтая.

1. Начиная с основателя миссии отца архимандрита Макария, члены ее всегда считали и считают одной из главнейших своих обязанностей проповедь Евангелия среди язычников, обращение их ко Христу. Для этой цели предпринимаются ими частые поездки по Алтаю в кочевья инородцев-язычников; поездки эти совершаются как начальником миссии и священниками-миссионерами, так и другими лицами, принадлежащими к составу миссии. Разъезды по горам и ущельям Алтая, большей частью верхом и в некоторых местах по горным карнизам, сопряжены с великими трудностями и опасностями, но, несмотря на это, они необходимы: чем больше поездок миссионеров, тем больше и обращений. Поездки начальника миссии имеют главным образом характер общемиссионерский и производятся с целью руководства и наблюдения за общим ходом миссионерской деятельности в пределах всей миссии. Священники-миссионеры для проповеди Евангелия язычникам по несколько раз в год объезжают свои отделения, проезжая в общей сложности ежегодно от двадцати пяти до тридцати тысяч и более верст; сюда не включаются их частые поездки для исправления христианских треб у своих прихожан. В проповеди слова Божия язычникам принимают участие также миссионерские псаломщики, учителя и особенно оспопрививатели, которые пользуются каждым удобным случаем для благовествования. Результаты проповеднических трудов миссии нельзя не признать если не вполне блестящими, то, во всяком случае, значительными и утешительными: так, при первом начальнике миссии, отце архимандрите Макарии, из язычников было обращено в христианство 675 человек, при втором начальнике – до 5000 человек, при третьем – 6679 человек, и, наконец, при настоящем начальнике миссии число новообращенных ежегодно простирается до 500–600 и более человек. Благодаря проповеднической деятельности миссии в настоящее время почти половина инородцев Алтая, обитающих в пределах миссионерского района, обращена в православие, а именно: по последнему отчету число крещеных инородцев достигает 15474, а некрещеных остается 16706 человек обоего пола. Таким образом, если принять во внимание те трудности, с которыми должна была бороться миссия в первый период своего существования вследствие новизны дела и недостатка способных к проповеди лиц, а равно и от препятствий, какие она встречает и по настоящее время, то следует признать, что в деле распространения христианства среди алтайских инородцев миссия оказала значительную услугу Церкви приобретением для нее нескольких тысяч новых чад.

2. Обращая инородцев в православие, миссия в то же время употребляет все зависящие от нее меры и средства к утверждению их в вере, религиозно-нравственному образованию и воспитанию. Средствами для просвещения новокрещеных служат: богослужение и Таинства, церковные и внебогослужебные проповеди и собеседования, учебно-воспитательные заведения и книги на туземном языке.

Во всех отделениях миссии, как сказано выше, есть храмы и молитвенные дома, в которых в воскресные и праздничные дни совершается православное богослужение священниками-миссионерами. Особенное внимание миссии обращается на то, чтобы крещеные инородцы исполняли христианский долг исповеди и святого причастия. Священники-миссионеры во время Великого поста посещают одно за другим все селенья, аулы и улусы своего отделения, совершая для говеющих богослужение, исповедуя и приобщая их Святых Таин. Кто не успеет говеть в своем селении в приезд миссионера, тот приглашается в ближайшее селение, куда приезжает миссионер, или в стан миссионера. Вообще миссионерами принимаются все меры к тому, чтобы этот христианский долг был исполнен по возможности всеми новокрещеными. Говенье в миссионерских приходах непременно сопровождается обучением говеющих молитвам и наставлениями чрез устное слово или чрез чтение духовно-нравственных статей и житий святых на инородческих языках. Кроме общественного богослужения, новокрещеных приучают и к домашней молитве. Молитвам обучают их при всяком удобном случае: и при крещении, и во время говения, и в церквах, и в домах; учат молитвам и священники-миссионеры, и младшие члены миссии, нарочно для того посылаемые в селения крещеных инородцев; случается, что и сами новокрещеные учатся молитвам друг от друга. По свидетельству начальника миссии Преосвященного Макария, который во время своих поездок по миссионерскому округу всякий раз испытывает новокрещеных в знании православных молитв, оказывается, что инородцы-христиане знают молитвы удовлетворительно.

При всех церквах миссии неопустительно во время богослужения читаются или произносятся соответствующие времени и обстоятельствам проповеди и поучения. Проповеди читают по печатным книгам или сами миссионеры, или, по их поручению и указанию, псаломщики и учителя местных школ. Для смешанной паствы читаются поучения по очереди: в один праздник – на русском языке, а в другой – на инородческом; иногда в один и тот же день читаются два поучения: одно псаломщиком для инородцев, а другое священником для русских. Поучают паству не только по книгам, но очень часто и устно; говорить устные поучения умеют не только миссионеры, получившие систематическое образование, но и самоучки или лица, вышедшие из миссионерских школ грамотности, так как устной, импровизированной проповеди миссионера научает действительная нужда – необходимость такой проповеди в юртах.

Назидательные чтения и собеседования ведутся в широких размерах и во внебогослужебное время. Еще основатель миссии отец архимандрит Макарий, имел обычай приглашать к себе или собирать в чей-либо дом новокрещеных инородцев и русских селения Улалы; он беседовал с ними о предметах, относящихся к вере и нравственности, а также и к их житейским нуждам, пел сам и учил собравшихся пению церковных песнопений и духовных кантов. В летнее время такие беседы иногда происходили и под открытым небом. После оставления отцом архимандритом Макарием миссии домашние собеседования, не имевшие правильной организации, на время прекратились, но они возобновлены были в Улале в 1855 году. Когда был устроен особый дом для Улалинского училища, праздничные внебогослужебные собеседования стали постоянными и происходили в нем; здесь на собраниях читались жития святых, а в антрактах между чтениями пелись церковные песнопения и духовные канты. Из Улалы праздничные домашние собеседования распространились постепенно во всех станах и происходят в училищных домах; чтение религиозно-нравственных книг, живая назидательная беседа и пение составляют их необходимую принадлежность. Кроме праздничных собеседований в помещениях миссионерских школ, широкое распространение имеют также собеседования, которые ведутся учителями по домам и юртам новокрещеных не только в праздники, но и в будничные дни.

Для образования инородцев, в частности для воспитания и подготовки будущих деятелей миссии, в ведении Алтайской миссии существует довольно значительное число учебно-воспитательных заведений, устроенных и содержимых на средства миссии, как то: катехизаторское училище, женское училище, начальные школы и детский приют. Все учебно-воспитательные заведения миссии носят характер церковно-воспитательный и состоят в тесной связи с Церковью. Миссионерская школа есть по преимуществу церковная школа, училище веры и благочестия: здесь учатся и молятся, читают и получают назидание. Воспитанники школ являются не только всегдашними посетителями богослужения, но и участниками в нем посредством чтения и пения, так что в пределах миссии нет такого стана, в котором бы пел за богослужением один псаломщик.

Катехизаторское училище существует в городе Бийске – резиденции начальника миссии и находится под его личным наблюдением; оно открыто с целью давать высшее образование инородческим детям, предназначаемым на должности катехизаторов, переводчиков и учителей, могущих быть впоследствии миссионерами как в пределах своей миссии, так, по вызову, и в других сибирских духовных миссиях. Программа преподавания в этом училище довольно обширная: здесь преподается церковная история, пространный катехизис, катехизаторство (приспособительно к миссионерским целям), алтайский и русский языки в письменных переводах и импровизациях, необходимые сведения по психологии, педагогике и дидактике, церковный устав и пение. При катехизаторском училище имеется пансион для бедных детей; кроме того, при нем же находится начальная школа, руководимая заведующим катехизаторским училищем. В последнем отчетном году в катехизаторском училище обучалось семьдесят два воспитанника, в том числе шестьдесят три пансионера, а в начальной школе при училище – сто сорок восемь мальчиков, в том числе шестнадцать пансионеров. Состав служащих при катехизаторском училище, кроме иеромонаха, студента Духовной академии, заведующего училищем и школой, состоял из двух учителей. В настоящее время катехизаторское Алтайское училище преобразовано: мнением Государственного совета, высочайше утвержденным 27 марта 1890 года, лицам, служащим и учащимся в означенном училище, предоставлены права наравне с начальствующими, учащими и учащимися в мужских Духовных училищах.

Женское училище находится в селении Улале; обучение и заведование училищем принимают на себя сестры женского Николаевского монастыря; здесь девочкам преподается грамота и элементарные знания, а также практически учат их домашнему хозяйству и женским рукоделиям.

Число начальных школ в пределах миссии ежегодно возрастает: при основателе миссии была открыта только одна школа, при его преемнике – четыре, при третьем начальнике – до двадцати, а в настоящее время число начальных школ, за исключением женского училища и школы при катехизаторском училище, достигает до тридцати двух. В начальных школах под руководством миссионерских учителей и учительниц и ближайшим наблюдением священников-миссионеров обучаются дети обоего пола, как русские, так и инородческие. Более способные и благонадежные инородческие воспитанники начальных школ по окончании здесь курса учения поступают для довершения своего образования в катехизаторское училище.

Для наглядного обучения методам школьного преподавания учителя и учительницы миссионерских школ в сентябре 1888 года имели в городе Бийске учительский съезд; для практического ознакомления с приемами обучения и школьными порядками учителя в течение нескольких дней ходили в городские мужские школы, а учительницы – в женские; уроки пения велись при катехизаторском училище.

К числу учебно-воспитательных заведений миссии следует отнести и детский приют, существующий в Улале для бесприютных инородческих детей. Приют этот помещается в больничном доме; в него поступают дети, начиная с грудных; заведование приютом, уход за детьми и воспитание их находятся в руках сестер Николаевского монастыря. При приюте, как выше сказано, устроено женское училище.

Чтобы судить о результатах деятельности учебно-воспитательных заведений миссии, приведем числовые данные из последнего отчета: во всех миссионерских училищах в 1889 году обучалось 754 мальчика и 246 девочек; окончило курс с правом на льготу по воинской повинности 54 мальчика¹³³.

Благодаря трудам миссии положено начало инородческой письменности на Алтае, на первое время, как и естественно, по преимуществу переводной. Соответственно главным целям миссии почти все произведения алтайской инородческой письменности носят религиозно-нравственный характер. Начиная с основателя миссии отца архимандрита Макария, сделавшего лично несколько переводов с церковно-славянского и русского языков на алтайский, и при его преемниках членами миссии издавались и издаются книги и брошюры, заключающие в себе перевод избранных мест из Священного Писания Ветхого и Нового Завета, чинопоследований богослужения и Таинств, акафистов, житий святых, толкований, бесед, поучений, назидательных рассказов и прочего. Кроме книг переводных, в литературе алтайской есть несколько и оригинальных произведений, каковы: 1) три поучения: на Новый год, о посте и в день памяти отца архимандрита Макария; 2) духовные канты: «О Страшном Суде», «Плач души грешной при разлуке с телом», «О сотворении мира, грехопадении и искуплении», «Об Иосифе Прекрасном»; 3) назидательные рассказы: а) «Разговор русского петуха с алтайским филином» (о шарлатанстве алтайских камов), б) «Зверолов и пахарь» (о преимуществе земледелия перед звериным промыслом), в) «Спор чая с водкой» (о вреде пьянства), г) «Лягушка и сыгырган¹³⁴» (о труде и праздности) и д) «Тетерев и курица» (о самонадеянности)¹³⁵. Кроме книг для отправления богослужения и назидательного чтения, членами миссии составлены два важных труда по филологии алтайского языка, а именно: 1) грамматика алтайского языка со словарем и 2) алтайско-аладагский и русский словарь¹³⁶. Последнее произведение есть плод многолетних трудов старейшего и известного в литературе члена-миссионера, бывшего помощника начальника миссии отца протоиерея В.И.Вербицкого¹³⁷.

Кроме книг и брошюр уже изданных, в руках миссии находится немало сочинений и сборников, вполне готовых уже к печати, а потому есть основание надеяться, что труды миссии относительно распространения и развития инородческой письменности на Алтае не прекратятся и на будущее время.

Кроме писателей-переводчиков русского происхождения, Алтайская миссия воспитала в своих учебных заведениях переводчиков и из среды самих инородцев. Из среды же самих инородцев явился благодаря миссии и первый талантливый писатель и поэт алтайский, телеут по происхождению, священник Михаил Чевалков, составивший вышеупомянутые оригинальные рассказы, поучения и канты.

Теперь благодаря деятельности миссии новокрещеные инородцы имеют возможность на своем родном языке молиться Богу в церкви и дома, по своим книгам учиться, читать и петь. По свидетельству членов-миссионеров, алтайцы любят чтение: крещеные инородцы часто сами приглашают к себе воспитанников школ и просят их почитать, за что угощают чаем и поощряют похвалами; неграмотные с умилением слушают, когда учителя, воспитанники и вообще грамотные читают по праздникам или в будни по вечерам в юртах назидательные рассказы, жития святых и т. п.

Вообще нужно признать, что распространение христианства среди алтайцев оказало заметное благотворное влияние на их умственное и нравственное развитие. Благодаря хождению в церковь, частым беседам и чтению книг расширился умственный кругозор крещеных инородцев: вместо грубых суеверий и невежества среди них постепенно распространяются и укореняются истинные понятия о Боге, природе и человеке. Вместе с христианством распространяется и грамотность на Алтае: между крещеными инородцами грамотные считаются тысячами, между тем как среди инородцев-язычников грамотных нет. Христианство постепенно облагораживает и нравы алтайцев: дикие выходки и жестокость в семейной жизни, бесчеловечное зверство по отношению к животным составляют довольно редкое явление между крещеными инородцами; нет у них того повального пьянства, какое замечается у некрещеных, особенно летом. Впрочем, как всегда и везде, и среди крещеных инородцев есть такие, которые не вполне отрешились от языческих суеверий, и даже такие, которые только носят имя христиан, а живут не лучше язычников.

3. Наконец, заботясь о религиозно-нравственном возрождении и усовершенствовании инородцев, Алтайская миссия заботится отчасти и об улучшении их внешнего быта и насаждении среди них русской культуры и гражданственности. Крещеные алтайцы под влиянием советов и примеров миссионеров мало-помалу начинают оставлять кочевой, бродячий образ жизни и приучаются к оседлости. Со времени открытия миссии число оседлых инородческих селений на Алтае ежегодно возрастает. Некоторые из инородческих селений по своему устройству не уступают лучшим русским селам. Первое место в ряду инородческих селений на Алтае занимает Улала – селение, долгое время бывшее резиденцией начальника миссии и затем его помощника. Улала расположена при впадении речки Улалы в реку Майму – правый приток реки Катуни, в восьми верстах от последней и в девяносто пяти верстах от города Бийска. Место под это селение выбрано основателем миссии отцом архимандритом Макарием, который и провел здесь значительную часть своей жизни на Алтае. Улала представляет хорошенькое село, скрывающееся в тесной долине между лесистыми горами. В середине села, вокруг церкви с высокой колокольней, расположены здания миссии: дома миссионеров, больница с женским училищем и детским приютом, мужская школа и прочие. Жителей в Улале насчитывается до тысячи четырехсот человек обоего пола, из которых более одной трети грамотных. Улалинские инородцы живут безбедно, занимаются земледелием, скотоводством и пчеловодством. Они живут в домах, которые содержатся не только чисто и опрятно, но иногда даже и изысканно: в горницах встречается городская мебель, на стенах развешаны картины и гравюры в рамках, на окнах расставлены цветы. Инородцы умеют не только готовить русские щи и другие блюда, но и напечь к чаю сладких печений, а на зиму наварить медового варенья. В аулах и улусах кочевых инородцев не только новокрещеные, но и некрещеные, особенно в последнее время, начинают устраивать вместо холодных и дымных юрт теплые русские избы, нередко с русской же баней, между тем как до открытия миссии на инородческом Алтае не было ни одного селения, ни одного дома, за исключением разве заимок¹³⁸ русских торговцев и пасечников.

Домашняя обстановка, хозяйство и занятия крещеных инородцев постепенно изменяются к лучшему и принимают характер национально-русский. В жилищах новокрещеных начинают являться чистота, порядок и опрятность вместо той отвратительной грязи и вони, какие поражают глаз и нос непривычного посетителя юрт некрещеных кочевников, даже наиболее богатых. Инородцы-христиане начинают привыкать к земледелию и огородничеству, не гоняются за неверным и опасным звериным промыслом; по примеру русских они занимаются ремеслами, например выделывают замшу, и торговлей.

Миссионеры, псаломщики и учителя нередко своим собственным примером благотворно влияют на улучшение внешнего быта инородцев. Так, например, один из миссионеров, прибыв в свой стан, задумал приучить инородцев между прочим к разведению огородных овощей, для этой цели он устроил у себя небольшой огород, в котором насадил картофель, капусту и прочее. Инородцы недоверчиво смотрели на работы миссионера; но когда овощи поспели и миссионер на глазах инородцев приготовил из них кушанье и дал попробовать самим инородцам, то они нашли новую пищу очень вкусной, и миссионеру небольшого труда стоило убедить недоверчивых дикарей последовать его примеру, так что скоро у тех самых инородцев, которые питались почти одним ячменем, явились разнообразные и вкусные блюда из овощей.

Новокрещеные алтайки мало-помалу также усваивают себе русское хозяйство и рукоделья: готовят кушанья, делают хозяйственные запасы, моют белье, приучаются ткать, шить, вязать и прочее. Так, по свидетельству мыютинскаго миссионера, инородки-христианки его отделения ежегодно напрядают до тридцати тысяч пасм¹³⁹ ниток для себя и для продажи некрещеным алтайцам. Немалую услугу улучшению домашнего хозяйства и развитию рукоделий оказывает женская улалинская школа, которая практически воспитывает для инородческих семейств хороших хозяек и искусных рукодельниц.

Под влиянием христианства и при содействии миссии улучшается материальное и физическое состояние алтайских инородцев. Уже одно то обстоятельство, что новокрещеные освободились от разорительного камланья, много способствует их благосостоянию. Язычество в том виде, как оно существует у алтайцев, ведет к разорению и нищете, как это сознают и сами инородцы. Невежественный алтаец в случае болезни или несчастья обращается к каму; не помог один кам – он зовет другого, пока беда или сама собою пройдет, или совсем сгубит его, или, разорив до совершенной нищеты, отнимет всякую возможность давать какую-нибудь жертву. Никакое бедствие так не разоряет Алтай, никакой мор не истребляет столько скота, как камланье. Во время болезни камланье составляет непременный долг всякого алтайца; считается признаком невнимания к больному, если его родственники не пригласят для него кама. «Один старик, – свидетельствует миссионер, – говорил, что, когда у него хворала жена, камы съели до шестидесяти лошадей, а мелкого скота он и не считал; по милости камов он совсем разорился, а жена его все-таки умерла». Если принять во внимание, что камы живут почти исключительно на счет других и что число этих мнимых посредников между богами и человеком сравнительно довольно велико – например, десять камов на тысячу пятьдесят восемь душ обоего пола некрещеных инородцев в Мыютинском отделении, то вполне понятно, какое великое благодеяние приносит Алтаю христианство между прочим и тем, что освобождает коренных обитателей его от этого разорительного суеверия.

Для того чтобы те из новокрещеных, которые еще недостаточно тверды в вере, не прибегали для лечения болезней к камам, миссия, насколько может, подает правильную медицинскую помощь больным, и притом не только крещеным, но и язычникам. На средства миссии в Улале существует больница, в которой бесплатно лечат престарелых и трудных больных. Большая часть миссионеров лечит как своих прихожан, так и ближайших к ним некрещеных инородцев лекарствами, получаемыми из миссионерской аптеки; в случае надобности в станы миссионеров командируется из города Бийска фельдшер для лечения инородцев, а во время поездок по Алтаю начальника миссии этот фельдшер непременно сопутствует ему. Псаломщики и учителя, обучавшиеся в катехизаторском училище, занимаются прививанием оспы инородцам. В прежнее время от оспы инородцы вымирали целыми аулами, и болезнь эта у них считалась страшным бичом, с которым не смели бороться и камы, имеющие будто власть лечить все болезни за исключением оспы; в настоящее время даже и язычники обращаются к оспопрививателям, отдавая предпочтение им перед камами.

Наконец, миссия немало способствует внешнему благосостоянию новокрещеных и своею благотворительной деятельностью: она ежегодно расходовала и расходует значительные суммы на улучшение быта крещеных инородцев: на устройство жилищ, развитие хлебопашества и т. п.; в годины народных бедствий (неурожая, мора) миссия выдает хлеб на посев и деньги на скот или испрашивает помощь от известных ей благотворителей; воспитывая в пансионе и приюте инородческих детей, миссия заботится об устроении их быта, когда приходит пора для семейной их жизни, и прочее.

Таковы результаты деятельности Алтайской Духовной миссии и средства ее к достижению этих результатов. Конечно, миссией сделано уже немало для улучшения религиозно-нравственного, умственного и внешнего состояния алтайских инородцев, но она могла бы сделать еще более, если бы не было тех препятствий, с которыми ей приходится бороться в своей просветительной деятельности. Действительно, в пределах миссии в настоящее время находится еще более половины инородцев-язычников, которых нужно обратить и просветить; даже и из новокрещеных есть немало таких, которые нуждаются в научении и утверждении. Далее, число миссионерских школ, по-видимому значительное, не может быть, однако, признано вполне достаточным для такого обширного района, как Алтайский миссионерский округ. Поэтому неудивительно, что во множестве миссионерских селений, улусов и аулов нет ни одной школы, ни одного грамотного инородца; встречаются и такие факты, что дети после обучения в миссионерской школе в домашней жизни среди невежественных собратьев постепенно забывают русский язык и многое из того, что было приобретено ими в школе. Наконец, нельзя не заметить и того печального явления, что наряду с новокрещеными, усвоившими себе русскую культуру и гражданственность, есть много и таких инородцев-христиан, преимущественно в отдаленных от миссионерских станов аулах и улусах, которые живут, как и единоплеменные им язычники, в юртах, бедно и грязно, ведут бродячий образ жизни, хлебопашеством не занимаются, о жизни русских людей не имеют никакого понятия. Вообще следует сказать, что для алтайских инородцев требуется сделать еще много, что нужно употребить немало средств и трудов для желанного просвещения и обрусения их. Если миссия в шестидесятилетий период своего существования довела только до половины, а не до конца свое великое и святое дело на Алтае, то виною этому служит не недостаток усердия и умения членов миссии, но некоторые обстоятельства, от нее не зависящие, устранение которых составляет предмет горячих желаний всех тех, кому дорого и близко дело миссии.

Главнейшим препятствием для достижения миссией желанных результатов служат местные условия – физические и социально-бытовые. Обширный миссионерский округ на Алтае по своему климату и особенностям страны представляет важное препятствие успеху просветительной деятельности миссии. В течение года едва ли найдется три месяца, в которые было бы возможно и удобно совершать миссионерские поездки по улусам и аулам кочевников. Такие поездки в зимнее время крайне трудны, а во многих местах совсем невозможны: в Кузнецкой черни конного пути зимой вовсе не бывает, путешествие возможно только на лыжах по глубокому снегу; в южном Алтае точно так же зимой почти нельзя ездить, за невозможностью найти корм для лошадей и теплые помещения для ночлега миссионера: в юрте и для привычного алтайца неприятно, а для здоровья непривычного человека крайне вредно. Ранней весной поездки по Алтаю почти невозможны по причине разлива горных речек и бескормицы для лошадей. Только с июня миссионеры могут начать свои поездки; но и летние поездки соединены со многими неудобствами. В тех местах, где инородцы занимаются скотоводством, в течение всего лета происходит почти непробудное и поголовное пьянство; миссионеру здесь приходится иметь дело только почти с женщинами и детьми; впрочем, большинство и женщин в это время мало свободны, так как ежедневно заняты выкуриванием вина из молока. Июль и август обыкновенно употребляются инородцами на полевые работы, а с половины сентября многие из них отправляются на звериный промысел.

Чтобы устранить препятствия, представляемые особенностями алтайского климата и страны, необходимо увеличить число членов миссии и устроить в густо населенных местностях, вблизи кочевьев некрещеных инородцев, новые станы или по крайней мере теплые миссионерские дома. Миссионеры или их помощники, живя в соседстве с инородцами-язычниками, могли бы во всякое время года при всяком удобном случае заниматься евангельской проповедью среди неверных и распространять истины веры и нравственности между новокрещеными, недостаточно утвержденными в вере Христовой; они же могли бы обучать инородческих детей и грамоте и вообще знакомить алтайцев с русской жизнью. Алтайская миссия всегда сознавала и сознает недостаток личного состава своих членов, постоянно изыскивает способы и средства к увеличению числа проповедников и учителей, но не имеет в своем распоряжении необходимых материальных средств к осуществлению своих желаний и предначертаний.

Еще более сильное препятствие успехам миссионерской деятельности представляет само население, среди которого миссия совершает свое служение, причем ей приходится вести тяжелую борьбу не только с коренным населением Алтая, но и с пришлым русским населением.

Инородцев, обитающих в пределах миссионерского округа, по происхождению, характеру и образу жизни можно разделить на четыре группы, которые по степени готовности их к принятию православия и русского быта располагаются в следующем порядке: телеуты, черневые татары, кумандинцы и калмыки. Наибольшее сопротивление христианской проповеди представляют алтайские калмыки вследствие своей изолированности от доброго христианского населения, сплоченности и сильного влияния родовых старшин – зайсанов и их помощников – демичей. Противодействие алтайских зайсанов и вообще родовичей проповеди Евангелия на Алтае, начавшееся с первых дней существования миссии, не прекращается и по настоящее время. В делах миссии есть много засвидетельствованных фактов, как зайсаны, демичи и поощряемые их примером некрещеные инородцы допускали в отношении к желающим принять святое Крещение и крещеным инородцам разного рода несправедливости, преследования и жестокие насилия. Одной из главных причин, удерживающей инородцев от крещения, по признанию их самих, служит страх их пред своими некрещеными начальниками, так что инородцы-язычники, когда после предварительной проповеди, выслушанной ими с полным вниманием и сочувствием, предлагают им принять Крещение, обыкновенно отвечают: «Пусть крестятся наперед наши старшие, тогда и мы все пойдем за ними». Вредное влияние родовых старост-язычников в деле распространения православной веры представляется очевидным из того факта, что в тех волостях, где зайсаны христиане, ежегодный процент крещеных увеличивается, а под управлением некрещеных зайсанов язычество имеет подавляющее преобладание над христианством. Зайсаны имеют для себя особенный интерес держать массы единоплеменников во мраке язычества и невежества, так как они опасаются в противном случае потерять свое обаяние власти и силы, которыми пользуются и хвалятся в среде своих подчиненных, выдавая себя за каких-то князьков. Звание зайсанов у калмыков наследственное и сохраняется пожизненно, а потому власть их в своей волости почти неограниченна и подчиненные относятся к ним с раболепством, боясь и думать о протесте на несправедливые действия своего начальства. Под влияньем зайсанов, инородцы иногда оказывают упорное сопротивление проповеди христианской: при появлении проповедников они или разбегаются, или, застигнутые врасплох, упорно молчат на все их вопросы, приветствия и благожелания. Для устранения этого важного препятствия – явного противодействия и враждебного отношения зайсанов-язычников к проповеди Евангелия – желательно было бы между прочим, чтобы должность зайсанов на всем Алтае была выборная, на известный срок, и выбор лиц не ограничивался бы известными родами, а производился бы из всех родов того или другого племени в пределах волости; при этом в тех волостях, где есть достаточное число крещеных инородцев, выбор начальника должен производиться непременно из крещеных. Можно с уверенностью сказать, что пока не изменится порядок и образ местного инородческого управления на Алтае, миссия необходимо будет встречать великие препятствия со стороны тех самых инородцев, просвещение и обрусение которых составляет ее коренную задачу.

Наконец, немало вредят успехам миссии некоторые и из русских поселенцев Алтая. Между русскими крестьянами, переселившимися на Алтай, большинство состоит или из враждебных Православной Церкви раскольников, самовольно и обманом поселившихся на Алтае еще до 1865 года, или из соседних с Алтаем крестьян, ищущих легкой наживы обманом и насилием среди простодушных инородцев. Православных, прямо переселившихся на Алтай из густонаселенных губерний Европейской России, на Алтае немного, и из них пока еще не составилось ни одного поселка в соседстве с инородцами.

Насколько вредно влияние на инородцев со стороны некоторых русских выходцев, показывает следующий факт. В Урсульском отделении есть новая русская деревня Туякта, состоящая десятков из трех семейств – выходцев не из дальних зауральских стран России, но из окрестностей самого Алтая. Не успели новые жители устроиться, как открыли у себя три кабака, при помощи которых и стали обирать падких до вина алтайцев. Деньги, шкуры, скот, арканы, узды – все тащит теперь калмык в «новую деревню», чтобы добыть вина. Многие, пропив свое, тащат и чужое; отсюда воровство, драки, увечья, тяжбы. Но этого мало. Новодеревенцы надумали захватить у калмыков табуны скота даром, под предлогом потравы хлеба, нарочно посеяв его среди самого густого калмыцкого населения (на реке Шебелик); при этом на некоторых нивах, подавших повод к захвату скота, был хлеб только воображаемый: нивы были вспаханы и заборонены, но, для избежания лишнего расхода, зерном не засеяны.

Есть вообще русские селения в соседстве с инородцами, состоящие не более как из десятка домов, но имеющие два-три кабака. На вопрос, предложенный одному из целовальников подобной деревни: «Не убыточно ли торговать при такой конкуренции в таком маленьком селении?», этот ответил: «Нет, там кругом орда, шибко берут».

Какое отталкивающее действие на некрещеных кочевников производят неразборчиво допускаемые на Алтай русские переселенцы – раскольники или подонки православных обществ, можно видеть из следующего отзыва о русских, сделанного одним язычником миссионеру и записанного последним. На вопрос, почему он не принимает доселе крещения, инородец между прочим ответил: «Потому, что вы, христиане, своею жизнью не превосходите нас: если наша жизнь худа, то и ваша не лучше. Вот два года уже, как мы живем бок обок с русскими крестьянами, и что же? Добра от них мы не видали, а зла приняли столько, сколько и сам дьявол, служением которому вы попрекаете нас, не делает нам. Так, дьяволу мы отдаем свой скот добровольно, когда нам вздумается и сколько вздумается, да, наконец, мясом животного сами же и пользуемся. А ваши крестьяне самовольно, за раз обобрали весь наш лучший скот. Кроме того, сколько мы видим наглого обмана при покупке у них разных вещей? Да и побоев напрасных немало приняли от них. Думается, что и другие христиане таковы же, и оттого нет желания быть христианином». Таким образом, русские новоселы на Алтае в большинстве своем не только не способствуют просвещению и обрусению алтайцев, но производят то, что из презрения к этим подонкам русского общества коренные жители Алтая готовы ненавидеть все русское: не только быт русских, язык, но и самую их веру. Поэтому великим благодеянием для Алтая было бы, с одной стороны, строгое запрещение и преследование продажи вина в русских селениях, расположенных в соседстве с кочевьями инородцев, а с другой – воспрещение селиться вблизи инородцев междугорным и подгорным бийским крестьянам, которые или нетерпимы и в своем обществе, а потому и бегут из него, или при избытке своей земли ищут какого-то простора и легкой наживы, или, наконец, из раскольнического фанатизма стремятся к «матери-пустыне» и здесь являются врагами Православной Церкви.

Тем не менее колонизация инородческого Алтая, заселение его русскими крестьянами – конечно, осмотрительно и в надлежащих размерах – несомненно, желательно и может принести большую пользу инородческому населению. Необходимо только, чтобы переселенцы были действительно новоселы, то есть переселившиеся прямо из густонаселенных губерний Европейской России, и непременно православные, а не раскольники или сектанты. Полного обрусения инородцев Алтая можно достигнуть только чрез православное русское крестьянство. Стоя на низкой ступени культурной жизни, алтайские инородцы, говоря вообще, готовы и достаточно способны к восприятию русского быта и гражданственности как более лучшей формы жизни; все алтайцы точно так же признают превосходство христианства пред своей «черной верой» и готовы к принятию его как высшей веры. Как на пример можно указать на старокрещеных оседлых инородцев, которые чрез два-три поколения настолько обрусели, что ни по быту семейному и общественному, ни по чертам лица уже не отличаются от русских.

Из всего сказанного о природе и населении Алтая нетрудно видеть, что он представляет одну из замечательнейших местностей нашего обширного отечества: Западный и отчасти северный Алтай, населенный исключительно русскими, помимо изобилия минеральных богатств, благодаря только прекрасному климату и плодородию почвы является благодатным, золотым краем и несомненно мог бы стать житницей по крайней мере всей Западной Сибири; нужно только, как сказано выше, позаботиться о развитии производительности и разумном пользовании природными богатствами Алтая, а также об устройстве удобных путей сообщения и торговых пунктов для сбыта излишка продуктов местной производительности. Центральный и северо-восточный Алтай, населенный инородческими племенами с их своеобразным бытом, нравами, воззрениями, представляется интересным и важным в этнографическом отношении. Но для того чтобы сделаться чисто русским краем, инородческий Алтай нуждается в посторонней помощи – в нравственной и материальной поддержке со стороны самих русских: устройство достаточного количества православных храмов и церковно-приходских школ, увеличение образовательных и материальных средств Алтайской Духовной миссии, искренние отношения к инородцам, основанные на справедливости и братской любви, в непродолжительное время могут сделать некогда дикий, но теперь начавший возрождаться, способный к восприятию русской культуры и просвещения инородческий Алтай не только истинно русской страной, но и важным пунктом распространения православия и национального русского духа среди других многочисленных и разноплеменных инородцев Сибири. Алтайская миссия сделала и неослабно делает свое великое и святое дело на Алтае, – остальные сыны Православной Русской Церкви и отечества должны помочь ей окончить его.

Μ.М. [Макарий-миссионер]

С развитием миссионерства в пределах Восточной Сибири ежегодно возрастающий христианский элемент инородцев возбудил антагонизм в язычествующих их родовичах. Фанатично охраняя свой национальный культ язычества, опасливо сторонясь от влияния православно-русской цивилизации и ревниво оберегая свои личные интересы, родовые старшины иркутских и забайкальских бурят воздвигли систематическое преследование на христианство, в единоплеменной им среде возникать начавшее. Бесконтрольность власти этих старшин, в силу национальной изолированности своей мало поддающейся прокурорскому надзору, с одной стороны, с другой – бесправность и беззащитность преследуемых ими новокрещеных поставили последних в невыносимо тяжелое положение, заставившее одних – слабых в вере – скрывать от родовичей свое христианство, других – искать защиты и покровительства у миссионеров как естественных посредников между ними и гражданской властью, доступ к которой помимо своих волостных старшин они по многим причинам не могли иметь. Между представителями миссии и местной администрацией началась переписка, породившая социально-вероисповедный вопрос, из провинции перешедший в столицы и ставший предметом разноречивых суждений и правительственных лиц, и разных органов печати.

Газеты антицерковного направления вместе с некоторыми представителями сибирской администрации стали на сторону инородцев-язычников. Другие же, иного направления, вместе с представителями миссии и лицами, специально посвятившими себя изучению крещеноинородческого вопроса, высказались за покровительство тем инородцам, которые в христианском просвещении и русской цивилизации ищут единения с русской семьей. В сферах министерства решение вопроса то склонялось на сторону последних, то опять останавливалось, оставляя положение дела status quo ante¹⁴¹, смотря по тому, какого мнения в данное время держались администраторы, стоявшие во главе сибирских управлений.

После многих видоизменений инородческий вопрос последней фазы, заключавшей в себе мероприятия по ограждению новокрещеных инородцев от притеснений со стороны языческих их властей, имел такое надписание: «О допущении к инородным управам и родовым управлениям представительства от инородцев-христиан».

Это относилось к инородцам Восточной Сибири. Но так как инородцы и Западной Сибири в пределах Алтайской миссии находятся в таких же бытовых и правовых условиях, как и в Восточной, то в видах всестороннего обсуждения и наибольшей правильности решения сего вопроса в законодательном порядке потребованы были (в 1878 году) сведения о положении новокрещеных инородцев от окружных исправников Тобольской и Томской губерний и от членов Алтайской миссии как представителей интересов новокрещеных и, путем личных допросов, от самих новокрещеных инородцев. Но поскольку последний способ дознания потребовал бы много времени, а сведения требовалось доставить в непродолжительном времени, то ближайшая к инородческим властям администрация запросила требуемые сведения от тех же языческих властей в следующей форме: не притесняют ли они, зайсаны, новокрещеных, вверенных управлению их, и если притесняют, то какие факты могут представить в подтверждении сего? Легко догадаться, какого ответа должно было ожидать на вопрос в такой оригинальной форме.

Что касается миссионеров, то на основании известных и частью указанных ими фактов враждебного, обидного и несправедливого отношения волостных старост к новокрещеным инородцам все миссионеры Бийского округа (то есть безусловное большинство) признавали необходимость допущения к инородческим родовым управлениям представительства от инородцев-христиан. Особое мнение представил только миссионер протоиерей Вербицкий (см. ссылку 137), действовавший в пределах Кузнецкого округа, где новокрещеные инородцы в данное время, притом в пределах его действий, находились относительно в более благоприятных условиях, чем единоплеменники их в Бийском округе, о чем сказано будет ниже.

Но еще ранее этого, в 50-х годах, вопрос о разбирательствах дел, возникающих между крещеными и некрещеными инородцами, рассматривался в сферах томской губернской администрации. Так, в 1857 году томское епархиальное начальство на отказ губернского правления (за № 3460 от 17 декабря 1857 года) в выборе помощников зайсанам и демичам из крещеных инородцев алтайских – отказ ничем немотивированный¹⁴² – сделало следующий отзыв: «Представление миссионера протоиерея Ландышева относительно необходимости определения помощников некрещеным зайсанам, старостам и демичам из крещеных инородцев для разбирательства дел, касающихся крещеных инородцев, не может быть неосновательным, потому что весьма несообразно с естественным порядком, чтобы крещеные, состоя под защитой православного правительства и законов, управлялись одними некрещеными местными начальствами, без участия крещеных, в чем достаточно убеждают многоразличные опыты». Вслед за этим протоиереем Стефаном Ландышевым, по требованию епархиального и губернского начальств, были сообщены факты, подтверждающие неправосудие некрещеных местных начальств против крещеных в разбирательстве их дел между собой. Но, к сожалению, вся эта переписка к желанным результатам не привела.

В видах уяснения настоящего вопроса нужным считаем сделать краткий очерк быта, языческого обычного права и управления инородцев, в среде коих действует Алтайская миссия.

Алтай заселен инородцами монгольско-татарского племени, говорящими наречиями татарского языка. Около ста лет прошло со времени принятия алтайцев в подданство России (см. прим. 115). Сначала все алтайские инородцы причислены были по управлению к Кузнецкому округу, а со времени преобразования Бийского укрепления в город Бийск юго-западная часть Алтая отчислена к Бийскому округу¹⁴³. По образу жизни алтайцы разделяются на кочевых, живущих в юртах, покрытых войлоком, берестом¹⁴⁴ или лиственничной корой, летом в одном месте, а зимой в другом, и оседлых, живущих в избах. Семь волостей алтайских, называемых дючинами, две чуйские волости и четыре волости черневых татар, населяющих Бийский Алтай, ведут исключительно кочевую жизнь. Две кумандинские волости с некоторого времени живут полуоседло, в домах. Инородцы Кузнецкого округа живут частью в избах, частью в юртах.

Некрещеные инородцы алтайские, как Бийского, так и Кузнецкого округов, все идолопоклонники шаманского суеверия.

Разделенные на волости, или дючины, инородцы эти управляются родовыми старостами: в Кузнецком округе под названием башлыков, а в Бийском – зайсанов. Те и другие утверждаются в должности губернским начальством. Должность эта в Бийском округе наследственна и пожизненна, а в Кузнецком, бывшая прежде таковою же, в настоящее время благодаря благоразумным распоряжениям окружных исправников трехлетняя, по выборам, преимущественно из крещеных инородцев. Волостные старосты в обоих округах имеют себе от трех до пяти помощников по управлению и сбору податей, под именем демичей; по числу помощников каждая волость разделена на участки; в каждом участке имеется несколько сборщиков податей, под именем шуленгы, а у чуйцев – бошко; демичи заведует всеми делами своего участка: он и подати собирает, суд и расправу творит, он и голос подает за свой участок без согласия и ведома последнего при решении дел, касающихся всей волости. В тяжебных делах недовольные решением демичи аппелируют к зайсану, что бывает, впрочем, редко. Не возбраняется с просьбой обращаться и прямо к зайсану, если сей живет ближе демичи. Дела, касающиеся всей волости, решают все демичи с зайсаном во главе; прочие члены общины, в силу стадности своей, в большинстве случаев не имеют своего мнения, при голосовании отвечают обыкновенно: «Про то знают старшие» или «Как демичи, так и мы». Дела особой важности или касающиеся нескольких или всех волостей обсуждаются собранием всех зайсанов и демичей, иногда при полицейском чиновнике. Со времени организования христианских общин из новокрещеных инородцев – сперва при станах миссии, а потом в других удобных для заселения местах – по инициативе Алтайской миссии для ведения общественного порядка избирались новокрещеными из среды своей сельские старшины, поначалу никем не утверждавшиеся. С увеличением населения через рождение и колонизацию из вновь крещеных и русских гражданское начальство признало необходимым ввести в этих миссией основанных селениях порядок избрания и утверждения старшин из новокрещеных по образцу русских селений. Опасаясь таковым нововведением дать повод неблагонамеренным людям распространять толки, могущие смутить новокрещеных, начальство обратилось в этом деле к посредничеству миссии же, чтобы она силой своего нравственного авторитета склонила новокрещеных самих обратиться к гражданской власти с просьбой о том, чтобы избираемые ими сельские старшины утверждаемы были в этой должности полицейским управлением и чтобы таковым старшинам выданы были печати. Само собой, миссия с полным сочувствием отнеслась к приглашению гражданской власти, и благодаря ее посредничеству в настоящее время почти во всех значительных селениях новокрещеных имеются сельские печати и формальным порядком утвержденные старшины. Такое нововведение вызвало протест со стороны языческих зайсанов.

При решении всякого рода дел, исключая уголовные, родовые старосты и их помощники руководствуются языческим обычным правом. В видах регламентирования обычного права алтайцев генерал-губернатор Западной Сибири несколько лет назад поручил бийскому окружному исправнику собрать материалы такового по примеру, сделанному в Киргизской степи; но о результатах такого поручения ничего не известно.

Право народного суда по народным обычаям в руках языческих властей Алтая бывает особенно эластично, когда разрешаются спорные дела между инородцами крещеными и некрещеными; в таких случаях народные обычаи, по суду языческих властей, никогда не бывают на стороне христиан. Явная несправедливость зайсанских судов в отношении к новокрещеным вызвала со стороны последних протесты к гражданским властям, которые иногда в силу прискорбного предубеждения против распространения христианства на Алтае, как было в половине пятидесятых годов, а иногда за множеством дел должного внимания на протесты новокрещеных не обращали, а на ходатайство миссии за обиженных смотрели как на вмешательство ее не в свое дело.

Инициатива смены зайсана и выбора нового принадлежит демичам, а сих, в свою очередь, утверждает и сменяет зайсан. В силу такого порядка зайсаны мирволят демичам, демичи – зайсанам. Так как демичи почти исключительно бывают из язычников, то и выбор в зайсаны всегда падает на язычника, даже и тогда, когда треть или около половины волости состоит из христиан. И наоборот: зайсаны, будучи язычниками, выбирают демичей из язычников же, а тех демичей, кои принимают христианство, лишают должностей.

Несменяемость и кастовость волостных начальников – у киргизов под именем султанов, у алтайцев – зайсанов и башлыков, допущенная правительством как уступка в политических видах, наделавшие у киргизов много беспорядков и правительством там уже отмененные¹⁴⁵, у кузнецких инородцев замененные выборным началом, у алтайцев держатся упорно благодаря стойкости «родовичей». Эта стойкость или, справедливее, упрямство зайсанов получает силу свою, с одной стороны, в невозможности для полицейской власти, по обширности алтайского района, иметь надлежащий надзор над действиями зайсанов и тем парализовать их неограниченный деспотизм в крае, с другой – в недостатке энергии гражданских чиновников, не всегда стоящих на высоте своего назначения. Частая смена лиц, поставляемых для контроля над действиями родовых старост и их помощников в Алтае, слишком эгоистический взгляд на свою профессию некоторых из представителей русской власти в инородческом крае унизили их и ослабили в глазах инородцев обаяние их власти до минимума. Это раз. С другой стороны, несменяемость зайсанов, упрямое отстаивание ими дикой старины алтайской, сопротивление распоряжениям администрации, касающимся благоустроения края, поставившие их в мнении инородцев на высокий пьедестал князьков и окружившие их ореолом защитников народных интересов, поддерживают в этих чванливых «родовичах» множество пороков, как то: взяточничество, грабеж, неправду, обкрадывание народных капиталов, крайнюю беспечность в отношении к истинным народным интересам, укрывательство уголовных преступлений, глумливые отзывы о бессилии гражданской власти и неудержимое, безобразное пьянство.

Народные обычаи, какими руководствуются зайсаны и демичи при разбирательстве дел инородцев, возникли на исторической почве языческого Алтая. В силу религиозности характера своего многие из таковых обычаев, обязательные для язычника, оскорбительны для религиозного чувства христианина. Таковы обычаи свадебные, семейные, бракоразводные. При решении дел подобного рода зайсаны, естественно, должны были руководствоваться и в отношении к новокрещеным существующими обычаями, вполне языческими или с религиозно-языческой подкладкой, что вызывало со стороны миссионеров справедливые протесты по заявлению новокрещеных, которые были слишком слабы, чтобы самим входить в судебное препирательство с этими своего рода князьками, по народной своей пословице: «Соок-была мелжешкен кулагы-жок, пийбиле мелжешкен бажы-жок» («Спорить с морозом – быть без ушей, спорить с начальством – быть без головы»).

Впоследствии, с умножением новокрещеных, языческие зайсаны и демичи, справедливо признавая себя некомпетентными при разбирательстве дел, имеющих религиозный характер, – благоразумнейшие из них, – отсылали новокрещеных к миссионерам и христианским обществам, образовавшимся из новокрещеных инородцев. Иные же отказывались от разбирательства всякого рода просьб новокрещеных, презрительно говоря: «Вы не наши; идите, косматые собаки, просите себе суда, где знаете». Где же искать им таковой суд? У гражданского начальства? Но возможно ли это инородцу, живущему где-нибудь в кузнецкой тайге, за Телецким озером, в прикитайском Кожегаче и тому подобных местах? Подать письменное заявление? Но кто ему таковое напишет? И тем более кто по адресу доставит? Не случится ли по пословице: «Пока солнышко взойдет, роса глаза выест»?! К своим христианским обществам? Но такие, так сказать, только вчера получили санкцию своему существованию. К миссионеру? Начальству миссии? Но и они юридического права на сие не имеют, хотя de facto¹⁴⁶ в силу необходимости должны бывают нести на себе тяготу третейского разбирательства среди новокрещеных христиан, за что, как за вмешательство и присвоение себе судебной и административной власти, не раз подвергались всякого рода несправедливым нареканиям со стороны призванных и непризванных судей.

Ненависть языческих властей Алтая к христианству и обрусению выразилась фактами преследования желавших принять святое крещение и гонения крестившихся, жестокостью своей напоминающих времена христианского мученичества.

Из известных фактов преследования новокрещеных инородцев со стороны их языческих властей усмотреть можно, что зайсаны, демичи и поощряемые примером сих некрещеные инородцы допускали в отношении желающих принять святое крещение и крещеных инородцев разного рода несправедливости, например желающих креститься преследовали и мучительными пытками заставляли отказываться от своего намерения: 1) крестившихся возвращали в стойбища некрещеных, где, продерживая их от трех до семи лет, доводили их до забвения христианства и отречения от него; 2) или же пытками принуждали их отрекаться от христианства; 3) заставляли есть идоложертвенное; 4) иногда в присутствии полицейского чиновника срывали с христиан кресты и плевали на них; 5) позволяли себе в присутствии новокрещеных смеяться над воспринятой ими святой верой, 6) кощунствовать над святыми иконами, 7) угрожать разорением церкви; 8) разлучали супругов; 9) отбирали у мужей жен; 10) крестившихся лишали общественных должностей; 11) отбирали у них имущество; 12) жестоко наказывали розгами (иногда до ста ударов) 13) и нагайками; 14) морили голодом; 15) подвергали пыткам до уродования рук и ног; 16) бывали случаи убийства новокрещеных и захвата их имущества; 17) взыскивали с новокрещеных излишние подати; 18) на жалобы новокрещеных на насилие, им причиняемое, зайсаны не обращали внимания, 19) а иногда самих жаловавшихся подвергали наказанию. Таким преследованиям подвергаются новокрещеные не только за принятия ими святого крещения, но и за содействие крещению других.

Гражданская власть, как бы условившись с языческой, одно время, в лице некоторых своих представителей, не особенно благосклонно смотрела на распространение христианства на Алтае и вследствие сего не всегда оказывала законное содействие миссии в деле утверждения там христианства; новокрещеных смущала, к удовольствию некрещеных, распоряжениями своими приписать кочевых новокрещеных, вопреки их желанию и существующему ясному закону, к крестьянским волостям или к оседлым управам и вместе с этим наложить на новокрещеных большие подати, чем сколько платят некрещеные¹⁴⁷.

Для характеристики ненормальных отношений властей земской полиции к миссии, отнимавших много времени на бесполезную и неприятную переписку и парализовавших ее действия, позволяем себе привести эпизод из жизни основателя миссии покойного архимандрита Макария.

В одной из местностей Алтая четыре инородческих семейства, изъявившие желание принять святое Крещение, после надлежащего оглашения и обучения молитвам отцом архимандритом Макарием оставлены были им на месте их жительства по случаю встретившейся ему надобности отлучиться куда-то надолго. Земский исправник¹⁴⁸, враждебно относившийся к отцу Макарию, узнав о приготовленных им к крещению семействах, в проезд свой чрез кочевья последних внушил им, чтобы они архимандриту не верили и не крестились, ибо крещеных молодых людей будут отдавать в солдаты, престарелых и женщин – в заводские работы. «Узнав об этом, – присовокупил исправник, – я нарочито приехал сюда, чтобы предупредить вас. Если же вы не послушаете меня, то, уверяю вас, старших из вас замучу до смерти и тут же закопаю в землю». Напуганные этим инородцы немедленно скочевали в другие места, оставив свое намерение креститься.

Этот факт враждебного отношения представителя христианской власти к первому проповеднику Евангелия на Алтае, послуживший образцом для языческих властей, не раз повторялся в истории миссии в разных видоизменениях. Особенно скорбны страницы истории миссии второй половины 50-х годов, когда гражданская власть совокупно с алтайскими родовичами положила в намерение «стереть миссию с лица земли».

В настоящее время миссия хотя со стороны русской администрации не встречает открытого противодействия себе, тем не менее отношения родовых старшин и их помощников как вообще к делу распространения христианства на Алтае, так и к новокрещеным не перестают оказывать свое парализующее действие. Из путевых записок членов миссии усматривается, что одной из главных причин, удерживающих язычников от крещения, по сознанию последних, служит опасение их преследований со стороны некрещеных их начальников, вследствие чего инородцы-язычники на призыв к крещению, даже после проповеди, выслушанной ими с искренней верой и теплым сочувствием, отвечают: «Пусть крестятся наперед наши старшие, тогда и мы все пойдем за ними» или «Если бы царь приказал, то мы все крестились бы» – конечно, прибавим мы, не по страху гнева царева, а по тому справедливому убеждению, что в силу такой царской воли, ясно выраженной, зайсаны не осмелились бы препятствовать крещению своих подчиненных.

Вредное влияние родных старост-язычников в деле распространения православной веры особенно заметно в тех местностях, где эти родовичи имеют свое местопребывание. Так, из статистики численного отношения крещеных и некрещеных инородцев усматривается, что наименьший процент крещеных находится в стойбищах, расположенных по рекам Урсулу, Песчаной и Аную с притоками их, где среди наиболее густого населения имеют свои кочевья семь некрещеных алтайских зайсанов со множеством таких же демичей. Напротив, наибольший процент крещеных падает на те местности, где живут крещеные зайсаны или инородцы находятся почему-либо вдали и вообще вне сферы влияния своих языческих начальников. Таковы кузнецкие и бийские черневые татары и чулышманские инородцы Чуйских волостей.

В минувшем году начальник миссии при посещении миссионерских станов и кочевьев некрещеных инородцев встречал радушный прием и сочувственное внимание к проповеди в стойбищах черневых кузнецких и бийских инородцев, где волостные старосты – христиане, а при проезде чрез кочевья инородцев, состоящих в ведении некрещеных зайсанов семи алтайских дючин, не получил здесь даже законного содействия в путеследовании.

В одном месте языческими зайсанами хотя и собраны были люди для заготовления подвод для Преосвященного со свитой, но лишь только некоторые из катехизаторов, бывших в свите его, хотели было начать обычные во время путешествия собеседования с язычниками, как по знаку, данному одним из зайсанов, большая часть их, уже приготовившихся к слушанию проповеди, сели на коней и поскакали прочь. Что такой побег сделан этими алтайцами не по собственной воле и не по нежеланию их слышать проповедь, а по распоряжению своего языческого начальника, это из того видно было, что убежавшие, не в дальнем расстоянии остановившись, немало времени смотрели с любопытством, что будет далее и не последует ли нового распоряжения о возвращении их. Это было у алтайцев Бийского округа.

Но вот недавние факты подобного рода из истории миссионерства в том самом Кузнецком округе, где протоиерей Вербицкий заявлял было об отношениях башлыков к инородцам в районе его действий настолько удовлетворительных, что для него не было нужды желать изменения к лучшему. Во время одной из поездок своих по кузнецкой черни этим самым миссионером обращены были к святой вере и крещены в большом количестве инородцы одного улуса¹⁴⁹, по отдаленности своей бывшего дотоле малодоступным для проповеди этого миссионера. Жители ближайшего к сему улуса, подчиненного одному из кузнецких башлыков, не решались последовать примеру своих соседей, несмотря на приглашение миссионера и, как оказалось впоследствии, собственное даже желание их. На следующий год в проезд бывшего начальника миссии, еще в сане архимандрита, жители этого улуса прислали к нему от себя депутацию с заявлением о своем желании принять святое Крещение от него самого и приглашением ему приехать к ним, для чего присланы были ими и свои лошади. Объяснения показали, что желание гарантировать свою безопасность от преследования некрещеного башлыка побудило этих инородцев воспользоваться настоящим приездом начальника миссии для принятия от него святого Крещения, в том справедливом убеждении, что голос простого миссионера не будет достаточен для защиты их от мстительности своего начальника, вопреки желанию которого они решились креститься.

В дальнейшем путеследовании своем начальник миссии, проезжая мимо одного инородческого улуса, встречен был здесь волостным старостой-язычником, тем самым, в ведении коего состояли вышеупомянутые инородцы. Стоя впереди подчиненных своих, поставленных рядами, и указывая на них, староста хвастливо сказал начальнику миссии: «Это – мой народ; ни они, ни я креститься не будем».

Значение этого заявления понятно. Пока этот староста оставался на должности, никто из подчиненных его не смел креститься.

Трудами бывших ревностных миссионеров протоиерея Вербицкого и иеромонахов Тихона и Антония, при Божием благословении, в том же Кузнецком отделении появилось в последние годы сильное движение язычников к христианству: русские пионеры-поселенцы туда не являлись, в видах обрусения у них земель не отнимали, новокрещеных повертывать в крестьяне никто не покушался, домашние инородческие власти их были издавна на срок выборные и почти все крещеные. Но и тут, где случался начальник язычник, особенно если еще кам, – дело получало другой вид. Именно этой причине обязаны были оба последних миссионера клеветническими, хоть и бесплодными, доносами на них будто бы от общественников, а на деле главным образом от того же вышеупомянутого башлыка, имевшего в то же время доходное занятие языческого кама. В последний раз он жаловался, когда уже не был башлыком, а секретно воспользовался печатью своего преемника для приложения к своему доносу, якобы от должностного лица.

Когда епископ Владимир, посетив Кондомское отделение (в июне 1882 года), подъехал к границе Мрасского, недалеко от впадения реки Кобырзы в реку Мрассу, то вот какая картина представилась ему. На пустынном берегу лесистой Мрассы значительное собрание язычников, разделенных на две группы: одна – из мужчин, женщин и детей, в спокойном состоянии духа, с доверчивым, добрым выражением на лицах; другая – из одних мужчин, поставленных чинным рядом, с каким-то командиром впереди, с выражением на лицах какого-то напряженного состояния душевного. Первая группа со своим новоизбранным башлыком – убежденные миссионером к принятию святого Крещения и ждущие принять оное от руки епископа. Другой группы предводитель – вышеупомянутый отслужившийся башлык, но не перестававший служить язычеству в вольной, но хлебной для него должности кама. Встревоженный тем, что вот один за одним его кормильцы уходят от него в Святую Церковь, он собрал теперь остаток их, напугал их, как сумел, и теперь готов отстаивать их за собой до последней возможности в этот для него решительный час. Едва только успел епископ Владимир сойти с коня и подойти к берегу Мрассы, как из этой группы раздался (уже, очевидно, ранее заученный) отзыв: «Мы не хотим креститься». Так как не хотящих не крестят и побудителем нехотения был старый башлык, то начальник миссии, побеседовав несколько со всеми, особенно занялся было беседой с ним, но давний жрец идольский остался глух ко всем увещаниям. Зато из казавшихся покорными его послушников некоторые тут же согласились принять святое Крещение и вместе с прочими уже на другом берегу Мрассы по оглашении, вместе с новым башлыком своим, были крещены епископом Владимиром в холодных водах мрасских.

Удержанные старым башлыком-камом от крещения, остававшиеся язычниками до того времени, пока власть крещеного старосты получила действительную силу, а ореол величия некрещеного предместника его в глазах язычников стал исчезать, в текущем году, после девятидневного пребывания у них нового миссионера с проповедью, приняли святое Крещение, и наконец после всех крестился и упомянутый кам-башлык.

Со времени поступления алтайских инородцев под власть России до открытия действий Алтайской миссии Алтай в культурном отношении стоял неподвижно на той степени одичания, на которой был и до русского подданства. Только с 1830 года, когда свет Евангелия при служении миссии озарил ущелья и дебри Алтая, стала постепенно исчезать мгла язычества и изменяться к лучшему быт алтайцев. На месте летних и зимних кочевок со множеством вывешенных кож идоложертвенных животных появились селения новокрещеных алтайцев по образцу русских сел и деревень, с христианскими храмами и молитвенными домами. Холодную и дымную юрту заменила теплая русская изба, нередко с русской баней. Русская одежда, русская пища, русский семейный и общественный быт – все это, принятое новокрещеными взамен своего дико-национального, свидетельствует о желании христиан-алтайцев слиться в одно с православной русской семьей. А это множество христианских школ во всех пунктах Алтая, даже в таких глухих и недоступных, как ущелье Чулышмана и кузнецкая тайга, с русским языком, с большим процентом учащихся – не только детей обоего пола, но и взрослых лиц; способность и усиленное желание питомцев этих школ не только по-русски читать, но и мыслить и чувствовать по-русски и жить по-христиански; эти лучшие воспитанники сих школ¹⁵⁰, отлично усвоившие все русское, но без презрения к родному; многие из них, оженившиеся на русских, воспитывающие детей в духе вполне русском, с похвалой, достойной лучших питомцев русских школ и училищ, проходившие и проходящие служение в звании учителей, переводчиков, псаломщиков, диаконов и священников, – все это не говорит ли убедительно, что Алтаю, выведенному из тьмы язычества, спасенному от поглощения магометанством и ламаизмом, как случилось с киргизами и иркутскими бурятами¹⁵¹, предлежит светлая будущность в ассимилировании русской семье, если мы, русские, сами не оттолкнем от себя этих новопросвещенных братий наших нашим безучастным, нередко презрительным отношением к ним, глумлением над некоторыми внешними их недостатками, над их одеждой, туалетом, беспощадным осуждением этих младенцев веры за нарушение уставов о посте, пище и прочем, если вместо защиты и покровительства им в пределах справедливости отдадим их на поругание и угнетение их языческим властям, против них и против всего русского предубежденным и озлобленным. Это предубеждение и озлобление языческого Алтая, во главе всегда были зайсаны, демичи и вообще влиятельные люди под именем «лучших людей», своего рода интеллигенция, к голосу коей прислушивается и вторит ему и языческое общество, началось с первых годов распространения на Алтае православия и введения русского культа при посредстве миссии и колонизации русскими крестьянами. Предубеждение алтайцев против всего русского вытекало не из сознания превосходства своего, племенного, а более из страха воинской повинности, которую несет человек русский из любви к своей вере, царю и отечеству. Озлобление же возникло вследствие обнаружения, под влиянием христианской среды, тех злоупотреблений, какие допускали несменяемые зайсаны и демичи, и вследствие неприязненных отношений, в какие поставили себя переселившиеся в Алтай подонки русских крестьян, особенно раскольники.

В видах обрусения инородцев и политического обезопасения окраин Алтая, по мысли одного из сибирских администраторов, признано необходимым заселение Алтая русскими. Необдуманно произведенные опыты осуществления такой мысли на Алтае показали непрактичность этого мероприятия как могущего привести к результатам совершенно противоположным.

Населяющие Алтай инородцы, по своей немногочисленности и мирному характеру, не представляют никакой политической опасности – это с одной стороны; с другой, стоя на низкой ступени культурной жизни, алтайские инородцы, говоря вообще, готовы и достаточно способны к восприятию обрусения, как высшей формы бытовой жизни. Далее, как все вообще язычники шаманского суеверия алтайцы признают превосходство христианства пред своей «черной верой» и готовы к принятию его как лучшей веры. Иначе говоря, алтайцы обладают всеми элементами для тесного сближения с русским народом. Как на пример можно указать на старокрещеных оседлых инородцев, чрез два-три поколения настолько обрусевших, что ни по быту семейному и общественному, ни по чертам лица не отличаются от русских. За ними идут и недавно крещеные из кочевых инородцев.

Оседлые и кочевые инородцы – старо- и новокрещеные – делаются русскими не по внешнему только виду, усвоению себе русского языка, русской одежды, вообще внешней бытовой стороны, но восприятием в себя всего существа русского человека, со всей полнотой его внутренней жизни, его плоти и крови. Для такого инородца русский народ в полном смысле свой родной народ.

Такого единения инородцев с русскими нельзя достигнуть одним внешним приближением к ним русского элемента путем колонизации. Таковое, как показывают печальные опыты Казанского края (см. прим. 151), и при весьма близком пространственном отношении к инородцам, но при условиях неблагоприятных может возбуждать в последних не симпатию, а совершенно противоположное чувство и привести не к единению, а к совершенному отчуждению. В Алтае, при неразборчивом допущении сюда русских переселенцев, большей частью из раскольников, всегда враждебно и презрительно относящихся к языческим обитателям края, колонизация сектантами, в фанатизме своем беззастенчиво, в слух язычников и новокрещеных произносящими хулы на Православную Церковь и тем смущающими умы простодушных, может только отталкивать инородцев, направляя их симпатии к соседнему монгольскому буддизму или к киргизскому магометанству. Какое отталкивающее действие производят на некрещеных кочевников Алтая неразборчиво допускаемые в Алтай русские переселенцы, большей частью раскольники, можно видеть отчасти из следующего факта, записанного в отчете Алтайской миссии за 1882 год. Демичи Сазай, с аила¹⁵² которого начал урсульский миссионер свою проповедь, на вопрос его, почему он доселе не принимает крещения, несмотря на многократное слышание от него истин веры, отвечает: «Вы говорите: угодные Богу люди – христиане, ради своей истинной веры, а неугодные – мы, татары, по нашей ложной вере. Я же думаю так: или все мы, и язычники, и христиане, одинаково хороши пред Богом, или все равно худы». – «Почему так?» – «Потому что вы, христиане, жизнью своей не превосходите нас, язычников. Если наша жизнь худа, то и ваша не лучше. Вот два года уже, как мы живем бок о бок с русскими крестьянами. И что же? Добра мы ни от одного из них не видали, а зла приняли столько, сколько и сам дьявол, служением которому вы попрекаете нас, не делает нам. Так, дьяволу отдаем мы свой скот добровольно, по собственному выбору, когда нам вздумается и сколько вздумается; да, наконец, мясом жертвенного животного сами же и пользуемся. А ваши крестьяне самовольно, за раз, обобрали весь наш лучший скот. Кроме того, сколько видим самого наглого обмана при покупке у них разных вещей?.. Да и побоев напрасных немало приняли от них. Думается, что и другие христиане таковы же. Оттого-то и нет желания быть христианином».

Полного обрусения инородцев Алтая можно достигнуть только чрез православное христианство. Православие, проложив инородцам путь к внутреннему общению с русскими в духе веры, развив и облагородив их чрез воспитание и образование, приведет их и к кровно-родственному единению с русской семьей чрез родственные связи. Заключаем так на основании опыта. В пределах Алтайской миссии есть много инородцев, женившихся на русских, а из служащих при миссии инородческих детей многие, поступив в духовное звание, взяли себе жен из русских семейств духовного и других сословий. Дочери новокрещеных стали женами псаломщиков и священников чисто русской крови. Эти случаи, поначалу исключительные, год от году повторяясь чаще, начинают получать значение обычая, обязательного и для некрещеных.

Если для органически тесного единения инородцев с русскими необходимо обрусение первых чрез православное христианство и семейные связи с последними, то на православном русском правительстве лежит нравственный долг содействовать таковому обрусению и устранять препятствия к сему. Поскольку православие составляет самый существенный элемент обрусения, то должны быть устранены все препятствия к распространению оного среди язычников.

Первым и главным из таковых препятствий служит враждебное и обидливое отношение родовых старост-язычников к новокрещеным; посему таковое должно быть изменено мероприятиями не в административном только, но и в законодательном порядке, чтобы не оставалось места произволу.

Мерами к устранению враждебного и обидливого отношения языческих старост к новокрещеным могут быть следующие:

– ограничить деспотизм родовичей заменой пожизненной власти определенным сроком службы на общих положениях;

– на должность зайсана и башлыка по преимуществу избирать из крещеных. Там, где хотя однажды был выбор зайсана или башлыка из крещеных, преемники его обязательно должны быть навсегда из христиан;

– вследствие новых бытовых условий, вероисповедных, семейных и общественных, в какие поставлены инородцы с распространением в среде их православия, должны быть узаконены новые положения по организации православных сельских инородческих обществ и управлению их.

Желание таковых мероприятий вызывается следующими соображениями.

1. Отмена наследственности и пожизненности волостных старост.

A. Донынешнее положение наследственности и пожизненности власти зайсанов отдаляет от сближения сим порядком управления кочевых инородцев от обруселых инородцев (оседлых) и от коренных русских людей.

Б. Дело существенной необходимости – законными мерами стремиться к объединению инородческого элемента с коренным русским элементом. Между тем зайсаны привыкли смотреть на себя как на каких-то владетельных князьков, а на вверенных их управлению инородцев как на свой особый народ. Понятны вытекающие отсюда последствия: внутри волости своей – самоуправство, жестокость, при совместном суде – к своим пристрастие, а со стороны подчиненных – крайнее раболепство, боязливость протеста на неправильные действия зайсанов.

B. Тем более такое положение дела неуместно в настоящее время, что рассматриваемым правом пользуются зайсаны только Бийского округа, тогда как в Кузнецком округе башлыки выборные, поставляемые независимо от наследственности по роду и притом не пожизненно, а на определенный общим положением срок.

Г. Выбор из ограниченного числа родовичей, ограничивая возможность выбирать лучших людей, поневоле заставляет ограничиваться выбором личностей кое-каких.

2. Зайсаны и башлыки по преимуществу должны быть из крещеных.

Каков бы ни был инородец новокрещеный, он стоит выше некрещеного, ибо: а) уже самым крещением он просвещен, а язычник, в силу своих шаманских суеверий, личность темная; б) принятием своим православного христианства как господствующей религии в России новокрещеный инородец признает себя русским, а не татарином и старается по возможности сделаться русским человеком по самому своему внешнему виду; в) ему же естественно желать и содействовать, по крайней мере не противодействовать обращению в православие и обрусению прочих кочевых инородцев, тогда как зайсаны и демичи – язычники, признавая шаманство свое татарской национальной верой и по другим причинам, не могут сочувствовать ни крещению, ни обрусению инородцев; а подчиненные им, зная это несочувствие, иногда из одного страха удерживаются от перехода в христианство и даже скорее готовы входить в общение с татарами-мусульманами; г) в прежнее время инородческие власти были языческие по необходимости, когда все инородцы были язычники; но теперь, когда во всякой дючине (волости) калмыцкой и волости татарской насчитывается значительное число крещеных инородцев, есть из кого выбирать в сии должности; д) было бы делом для самой чести русской веры неправомерным держать православных христиан под управлением темных язычников. Если признано нужным выбирать в волостные начальники тоже православных в таких русских волостях, где смешаны православные с раскольниками, тем более этот порядок должен быть утвержден в дючинах и волостях инородцев между некрещеными и крещеными. Между тем в безусловном оставлении власти за язычниками сами язычники признают со стороны православной власти не веротерпимость только (законную, конечно), но холодное равнодушие к успехам христианской цивилизации в их среде или даже видят признание властью православной того, что каждый должен оставаться в своей родной вере или неверии, и потому, принимая, например, веру христианскую, инородец как бы изменяет своему закону, имеющему санкцию от государственной власти.

3. Ежегодно увеличивающийся элемент православных инородцев через рождение и обращение из язычества и, соответственно тому, численно умаляющийся языческий элемент требуют, вследствие изменения условий жизни общественных, религиозных и семейных отношений между крещенными и некрещеными, по управлению своему новых положений.

Потребность такого изменения давно сознается и в сферах местных администраций. Составляемы были по сему вопросу и проекты. Положительных сведений о судьбе таковых проектов мы не имеем. В архиве миссии сохранилась копия одного из последних проектов (по нашему мнению, лучшего других), составленного в конце 70-х годов одним из местных чиновников. По содержанию сего проекта епископом Владимиром, бывшим начальником миссии, сделан отзыв.

Тем же начальником миссии в отчете о миссиях за 1882 год высказаны и желания мер, могущих благоприятствовать обращению и обрусению алтайских инородцев и относящихся к преобразованию управления инородцев.

За всем тем, не считая себя вполне компетентными по рассматриваемому вопросу, тем более не принимая на себя непосильного труда подробной разработки проекта по устройству управления инородцев, в настоящее время мы считаем нужным высказать по сему вопросу свое мнение, основанное на выводах многолетнего наблюдения, исследования, личного расспроса и справок у лиц сведущих.

1. Численный состав инородческих волостей Бийского и Кузнецкого округов вообще весьма незначителен; посему, в интересах административных и экономических, количество волостей может быть сокращено соединением двух или нескольких в одну, например из четырнадцати волостей Бийского округа образовать пять, а из девяти Кузнецкого – четыре волости. И при таком сокращении волостей на каждую из них придется средним числом только около трех тысяч душ. Таким образом, из семи дючин алтайских калмыков, четырех волостей черневых татар, двух Кумандинских и одной Тогульской волости образовать бы: а) Чуйскую волость, в которую вошли бы инородцы нынешних двух Чуйских волостей; б) первую кочевую Алтайскую волость по Урсульскому и Селишскому бассейну; в) вторую таковую же волость по Ябаганскому и Ануйскому бассейну; г) Черневую по правому берегу Катуни до Кумандинских улусов и д) Кумандинскую из нынешних двух Кумандинских и второй половины Тогульской волости.

Из кочевых волостей Кузнецкого округа: Тагатских первой и второй половины, Ближнекарганской, Ачкештимской, Кондимско-Шелькальской, Кондомско-Итеберской, Кирецкой, Едеевой, Мрассо-Изушерской – образовать следующие четыре кочевые волости: Кондомскую – по Кондомскому бассейну, Тагайскую, Мрасскую, Ачкештимскую.

2. Селения новокрещеных должны быть приписаны к тем кочевым инородческим волостям, в районе которых они находятся. Кочующих некрещеных приписать к ближайшим от их юрт инородческим селениям для порядка; а где нет таковых вблизи, там по несколько юрт ближайших считать за один инородческий улус с сельским старостой, выбранным и утвержденным надлежащим порядком.

3. Здание для помещения волостного правления каждой волости должно быть устроено в христианском селении или в предполагаемом для оседлого заселения месте.

4. Начальники волостей безусловно должны быть выборные (зайсаны, башлыки, старосты – дело не в имени).

5. При зайсане для разбирательства дел должны быть судьи, два или три. При разбирательстве же дел новокрещеных, если зайсан или судьи их будут некрещеные, право суда предоставить сельскому старшине с обществом, к которому принадлежит новокрещеный, а в случае нужды приглашать старшин из ближайших селений новокрещеных.

6. Зайсаны по преимуществу, если не безусловно, должны быть выбираемы из крещеных. В случае выбора зайсана из некрещеных при нем должен быть кандидат из крещеных как защитник интересов последних.

7. В селениях новокрещеных выборный старшина утверждается на общих основаниях. Сельские старшины получают все права, какими доселе пользовались демичи (помощники зайсанов) и есаулы (помощники башлыков), должность которых посему должна быть упразднена.

8. Волостной староста, сельские улусные старшины имеют первый волостную, последние сельскую печать.

9. Во всякой волости должен быть непременно свой писарь, а в селениях и улусах по возможности хотя у нескольких по одному.

Рассмотренные нами административные и общественные стороны инородческого вопроса на Алтае в отношении к православию имеют тесную связь с другими его сторонами – земельной и переселенческой.

Последние стороны инородческого вопроса, явившиеся не так давно, действуя в связи с первыми, усилили вредное влияние сих последних на дело распространения и утверждения православия на Алтае.

Считаем нужным сделать посему некоторые разъяснения.

И раньше положение новокрещеных алтайцев было в разных отношениях неудобно. По происхождению кочевники, они также, как остающиеся в язычестве, право имеют на пользование землей, но, собирающиеся в одно место на той же земле для оседлой жизни, они не получают никакого надела, даже в пользование им не отмежевывается какая-либо определенная доля земли, а, как и другие на Алтае, составив одно селение, они занимали около него сколько надобно земли. При умножении их требовалось больше земли; но, с одной стороны, их же властвующие родичи-язычники не давали им свободы владения, с другой – вселяющиеся в Алтай русские, считая земли нерусскими занятые пустолежащими, сперва стесняли, а потом иногда и совсем вытесняли новокрещеных с занятых земель и даже посельев; управы на это нигде не оказывалось... Затем умножились по Алтаю селения миссионерские и деревни русские, развилось движение по Алтаю, поездки начальства, рассыльных; потребовались от новокрещеных незнакомые некрещеным кочевникам повинности, труды и расходы на писарей сельских, на земские квартиры, поправку дорог, постройку и поддержку мостов, ледянок для скоропостижно умерших; проезжает чиновник – новокрещеные должны дать для его сопровождения толмача; умрет скоропостижно татарин – его кладут в ледянку в их селении; надо и караул. Все это и тому подобное и раньше давало властным, корыстным ревнителям язычества и врагам христианства основание указывать, во вред последнему, и крещеным и некрещеным инородцам на преимущества положения последних перед крестившимися и поддерживать молву, будто для того и крестят, чтобы сперва сделать оседлыми¹⁵³, «подвести под управы», потом поворотить в крестьяне и брать в солдаты... В противодействие этому миссионерам хоть и трудно, но все еще кое-что сказать можно; а вот есть другие обстоятельства, по поводу которых им приходится быть почти безответными. Причиной их – русские люди, христиане, или, если угодно, это ставший модным так называемый «переселенческий вопрос» вообще и в частности «заселение Алтая русскими». По идее, по первоначальному проекту – дело благовидное, цель по-видимому добрая: «На Алтае простор, на Руси теснота, на Алтае – чуть не Италия, ключи кристальных вод журчат на каждом шагу (конечно, не зимой), роскошные оазисы на плодородных долинах (?!) и т. п.; тут-то, без пользы для государства, на одной из незащищенных окраин России прозябает ничтожное число бродячих инородцев, в большинстве некрещеных; надобно дать исход европейско-русскому стеснению – открыть русским вход в Алтай. Они будут эксплуатировать эту обширную территорию с пользой для государства; они станут живой стеной на этой далекой окраине; кстати, они же (только они, а отнюдь не веропроповедники нарочитые – миссионеры) своим поселением там обратят тамошних язычников в христианство, успешно, скоро и сполна их обрусят и объединят их с господствующим в государстве элементом». Сколько «хороших» слов! А сколько правды?

Территория Алтая принадлежит Кабинету его величества¹⁵⁴. Был закон: не допускать поселения русских в калмыцких стойбищах Алтая (см. прим. 110), и кабинет через орган власти своей – Алтайское горное правление и при содействии полицейской власти не допускал русских селиться на Алтае, хотя и безуспешно, потому что, вопреки существовавшему закону и вопреки предписаниям, повторениям, запрещениям Горного правления и Кабинета, настояниям, угрозам полицейским, на Алтае уже поселилось несколько тысяч русских. Разрешила потом и подлежащая власть русским селиться в некоторых пунктах калмыцких стойбищ, и они стали законно селиться, хотя, случается, и в не назначенных пунктах... Не будем распространяться в доказательствах того, что многие из числа вышеозначенных тысяч переселенцев не только не помогали обращению иноверцев, но прямо ему противодействовали или по враждебному православию раскольническому духу своему, или, при вере православной, примером худой жизни своей и своими нехристианскими поступками порочили православную веру и тем вредили ее успеху среди иноверцев. То же надобно сказать и об обрусении. Сии жители и частые посетители Алтая для своих личных, низшей пробы интересов сами обалтаивались в отношении разговорной речи, так что алтайцам при частых встречах и сношениях с русскими едва ли приходилось несколько слов, кроме непечатных, услышать на русском языке, тем менее ознакомиться через них с русской речью... Считаем нужным указать на следующий факт: куда приходят и сходятся на жительство к новокрещеным русские, особенно в местах, давно «обогретых» миссией и под ближайшим попечением миссии находящихся, там приходится не инородцам у русских учиться истинам веры и благочестивым обычаям православия, но русским у инородцев; а миссионеры вынуждаются охранять инородцев новокрещеных усиленными мерами пастырскими от недобрых обычаев, приносимых в среду юнохристианской паствы старорусскими людьми, и сих последних с трудом отвращать от этих обычаев...

Но мы, собственно, хотим и должны сказать здесь о том, как стала в самом деле осуществляться недурная мысль о законном заселении Алтая русскими и какие из того выходят последствия для обращения иноверцев и их обрусения. Сперва заметим нечто о самой территории Алтая. Впрочем, достаточно одного вполне авторитетного голоса господина Семенова¹⁵⁵ (в Императорском географическом обществе, речь по поводу трехсотлетнего завоевания Сибири): основанные на научных данных, серьезные заметки его должны охладить пыл горячих ревнителей алтайской колонизации. Если, говорит он, широкие равнины подгорьев Алтая – Бийского, Барнаульского и Кузнецкого округов здешней житницы, не так блестящи прочностью и долговечностью своего плодородия, какими их рисуют иногда, и не могут вместить столько нового населения, сколько иным думается, то что сказать о теснинах Алтая, обрамленных снежными белками, площадь которых или состоит из солончака, или поднимается на уровень бесплодия или ранних летних морозов? По сделанному в прошлом году опытными сельскими хозяевами исследованию¹⁵⁶, для земледельца-крестьянина в вышеупомянутых плодороднейших у нас местностях, при теперешней системе хозяйства и свойствах почвы, требуется теперь и еще надолго потребуется не менее 25 десятин¹⁵⁷. Исключив же в Горном Алтае неудобные места – скалы, отвесные обрывы, снежные горы, то болотистые, то мерзлые горные площади, сухие, каменистые или солончаковые низины и т. п. – и имея в виду вышеозначенную норму, на сколько душ придется разделить плодородный остаток? Вместо того чтобы населять, точные цифры не скажут ли: надобно выселять? Если же теперь потребности в выселении не замечается, то потому, что живут там не ревностные и исправные хлебопашцы, а пока с неразвитыми еще житейскими потребностями, в большинстве беззаботные кочевники-скотоводы. Но это мимоходом. Дело в том, что когда проектировалось заселить Алтай русскими, то сперва предполагалось заселить его а) православными крестьянами, притом б) из густонаселенных мест России; потом, пожалуй-де, допускать и раскольников, только не в селения миссионеров; а в окончательной редакции проекта сказано: «Вообще русских подданных» (значит, и магометан, и жидов, скопцов?). До последнего пока дело не дошло, но вышло, а) что из прямых выходцев из европейских губерний России не составилось ни одного нового поселка, но б) стали выходить в Алтай или такие прежние выходцы из России, которым в приволье бийского и барнаульского земледелия показалось уже тесно, или же, в безусловном большинстве, те же соседние, сибирские крестьяне, то раскольники, в теснинах Алтая ищущие простора старой вере, то подонки православных обществ, ищущие «в орде» легкой наживы обманом и насилием, а не честного и другим примерного труда и доброй жизни. Но пусть частные факты и живые свидетели говорят.

Вот на Усть-Туякте, в восемнадцати верстах от Онгудая¹⁵⁸, вверх по реке Урсулу, целая новая русская деревня, состоящая из тридцати семейств, – выходцы не из дальних зауральских стран многонаселенной Руси, а тут же, из-под Камня¹⁵⁹. Эти так называемые пионеры русской цивилизации на Алтае не успели еще вполне устроиться на новом месте жительства, но горькие плоды водворения их здесь уже оказываются. «Кто бы мог подумать, – замечает урсульский миссионер в своих записках, – что новая Туяктинская деревня свое появление на свет Божий ознаменует открытием у себя трех тайных кабаков?»¹⁶⁰ Однако это факт. И теперь помянутые заведения благополучно существуют, усердно конкурируя между собой в искусстве обирания падких на вино татар. Деньги, шкуры, арканы, узды – все это не заботящийся о завтрашнем дне калмык тащит теперь в «новую деревню» вина ради. Многие, покончивши со своим, тащат и чужое. Отсюда – взаимное воровство, ссоры, драки, доходящие до увечья, тяжбы. Но где же и исчислить все то зло, которое принесло с собой вино, это избранное пришельцами средство для эксплуатации своих меньших братий! Но тут еще не конец повести деяний новодеревенцев. Торговля вином, как ни выгодна для этих искателей легкой наживы, оказалась, однако, делом не всякому из них сподручным. И вот большинство их решается на новое средство, скорее ведущее к желанной цели... Это – захват у татар крестьянами многих табунов скота за потраву хлеба, нарочно посеянного среди самого густого калмыцкого населения (на реке Шебелик¹⁶¹). При этом особенного внимания заслуживает следующее обстоятельство: в числе нив, давших повод к захвату калмыцкого скота, были и такие, на коих хлеб был только воображаемый: это нивы возделанные (вспаханные и забороненные), но ни одним зерном не засеянные – незасеянные для того, чтобы выросший хлеб не сделался жертвой калмыцких табунов, возделанные же ради благовидного предлога к захвату этих самих табунов (скот-де калмыцкий все всходы хлебные уничтожил...). Эти проделки туяктинских крестьян обнаружены онгудайцами, принявшими теплое участие в судьбе своих соседей калмыков, вследствие чего и часть скота, отнятого у последних, возвращена. За всем тем убытки крестьян от потравы хлеба возмещены в десять раз оставшимся на их руках калмыцким скотом в количестве двухсот голов, половина которого обращена уже и в деньги через продажу проезжим купцам. Обиженные калмыки тщетно искали защиты своих прав у ближайшего своего начальства – таковой не последовало и доселе.

Вот деревня Усть-Кажа в Макарьевском отделении. Первопоселенцы ее – выходцы из России, хоть не дальней (Пермской губернии), – основали эту деревню вопреки предписанию Кабинета его величества и настоянию местной полиции. Из 78 душ в 1882 году только в трех семьях нашлось 18 душ, исполнивших долг православного христианства – причастия Святых Таин; прочие отмечены «по наклонности к расколу», на деле – сущие раскольники. Не они ли заменят миссионеров в распространении православной веры между язычниками? Таковы же и их соседи в деревне Каже: из 284 душ русских переселенцев, частью из ближайших мест, частью Пермской же губернии, только 80 душ (с малолетними 92) дети Православной Церкви, прочие считают их, православных, слугами антихриста, святые иконы – лопатами и т. п.

Вот еще новая деревня в Черноануйском отделении миссии на реке Белом Ануе: дворов десять, а заводили по два – по три кабака. На вопрос, предложенный епископом Владимиром одному из целовальников белоануйских, не убыточно ли ему при такой конкуренции в такой маленькой деревне, получен был ответ: «Нет, там кругом орда, шибко берут». Только благодаря усиленным настояниям миссионера белоануйцы, как оказавшиеся в его приходе, вынудились было не иметь кабаков (для просвещения орды), но надолго ли – сказать нельзя.

Довольно этих фактов, чтобы убедиться, сколь неблагоприятный элемент для обрусения инородцев Алтая представляют наплывшие туда пионеры русской цивилизации и представители просветительного христианства и какое отталкивающее действие производят они на коренных жителей Алтая, из презрения к этим подонкам русского общества готовых ненавидеть все русское: не только их быт, язык, но и веру их.

Поэтому в отношении к русским новоселам на Алтае желательно, чтобы они были а) действительные новоселы из густонаселенных мест Европейской России, а не те же междугорные и подгорные бийские крестьяне, или в своем обществе нетерпимые и из него бегущие, или, при избытке своей земли, еще какого-то простора ищущие, или к «матери-пустыне» из-за раскола стремящиеся, чтобы таким образом не выходило вместо умножения капитала перекладывание тех же монет из одного кармана в другой, проще – фиктивное заселение просторного Бийского округа; б) действительно православные: как бы либерально ни смотрел кто-либо на раскол, никак нельзя подумать, чтобы он захотел заселением Алтая раскольниками намеренно создать препятствие обращению иноверцев в христианство или содействовать обращению их из язычества в так называемое «древнее православие», то есть в раскол, а таковы именно рано или поздно должны быть последствия либерального заселения Алтая хотя бы русскими, но раскольниками; говорим это на основании наглядного, многолетнего опыта своего; в) Алтай, прежде исключительно занятый кочевьями инородцев, хоть и теперь не густо заселен, но отнюдь не есть пустолежащий и, по свойствам почвы своей и строению геологическому, как замечено выше, может принять в себя новое население гораздо меньшее того, сколько указывает на географической карте циркуль и сколько насчитывает руководимая им арифметика. Поэтому расселение русских должно быть делаемо крайне обдуманно. Должны быть избраны и назначены и самые пункты осмотрительно, и не как только математические точки на карте (как это было сделано по недавнему проекту), но около этих пунктов (будущих поселков) своевременно должно быть отмежевано определенное количество земли для русских, без стеснения для инородцев. Надобно, чтобы обе стороны ясно и определенно видели, что достается одним и чем неизбежно должны поделиться другие, чтобы не было никаких недоразумений, чтобы и новоселы не брали лишнего, на что только падает их охотливый глаз, что стремится захватить широкая рука, и старожилы не считали бы занятие угодий новоселами противозаконным, самовольным захватом, теперь уже небезобидным, а впереди – конца не имеющим, не злобились бы на них до непримиримой, постоянно усиливающейся вражды, из-за земельных столкновений с русскими не развили бы в себе до непоправимой крайности упорную, слепую антипатию ко всему русскому: к русскому быту, к русскому языку, к русскому правлению, к русской вере, а видели бы в них добрых соседей, правда, несколько потеснивших прежних обитателей в прежнем их просторе, но желающих с ними жить не только без обиды, но и с готовностью быть чем можно полезными; г) организуя для поселенцев сельскую и волостную администрацию и суд, не бросать их на произвол судьбы в религиозном отношении или не возлагать этого бремени на тех же немногих миссионеров, на плечах которых и без того есть своя тяжесть; тем невозможнее причислять новоселов к ближайшим (?) приходским церквам на расстоянии не одной сотни верст. Иное дело – принадлежать к волости и за 150 верст, иное дело – посещать свою приходскую церковь и обращаться за неотложными требами к своему духовному отцу хотя бы за 50–80 верст. Если попечительное правительство считает неубыточными некоторые материальные жертвы на переселение ввиду будущей большей пользы от лучшего материального быта переселенцев, то жертвы на благоустройство их религиозного положения, которым обусловливается материальное и от которого может быть польза во всех отношениях для туземцев, среди коих они поселяются, весьма могут быть сделаны и не будут слишком значительны, но будут весьма полезны; то есть необходимо, заселяя Алтай русскими и делая то, что нужно для них как крестьян, делать в то же время и то, что необходимо для них как православных христиан. Именно: назначать для них приходских священников с пособием в содержание от казны, хотя бы на первый раз прихожан и недоставало до нормального числа: значение этих священников не исключительно приходское, а в своем роде миссионерское и государственное. В противном случае все эти новоселы, хотя бы сперва и православные, оставаясь без пастырей, составят готовый контингент для раскола...

Вот что желательно для доброго успеха в обращении инородцев и утверждении обращенных. Если бы сие исполнилось, приложилось бы и все прочее: а) язычники, особенно власти их, искренно или неискренно твердившие, тогда не станут твердить, что миссионеры уловляют их в христианство для того, чтобы привести к крестьянству и солдатству, не станут смеяться над обратившимися, что они крестились вот, а несут большие тягости, и тем отвращать других от обращения; не в состоянии будут насильственно, угрозами, наказаниями удерживать некрещеных в язычестве, стоять за целость языческой особенности в правах, суде, обычаях, а крещеных держать в загоне, притеснять и обижать; не станут колоть глаза примерами православных русских, что вы-де хуже нас (такова-де, стало быть, и вера ваша), ссылаться на раскольников, что-де вот они русские же, а не советуют нам идти в вашу веру, под власть антихриста; напротив, будут иметь больше побуждений не только к мирному сожительству, но и объединению с новокрещеными, а через них и с русскими людьми, переходить к оседлой жизни, отдавать детей в школы для обучения русскому языку и грамоте и всем этим и тому подобным становиться ближе и восприимчивее к высшим истинам святой веры и открывать дорогу к большему среди них успеху евангельской проповеди; б) миссионеры, освобожденные от приходской службы умножающимся на Алтае русским, получат большую свободу и досуг не только для проповеди язычникам, но и для научения новокрещеных взрослых и детей в церкви и школе; само собой подразумевается, что они должны быть снабжаемы достаточными средствами для частого посещения иноверцев в их кочевьях и новокрещеных в их селениях.

Е.Μ. [Епископ Макарий.]

С поступления в должность церковнослужителя миссии в 1855 году до пострижения в монашество и рукоположения в иеромонаха в 1861 году я, по назначению начальника миссии, занимался несколько времени (около трех лет) при Улалинском отделении обучением инородческих детей русской грамоте, церковному пению, чтением для народа духовно-нравственных книг по домам и сказыванием поучений в церкви; отчасти помогал начальнику миссии в письмоводстве; учился татарскому языку и впоследствии, при помощи инородца Михаила Васильева Чевалкова, занимался переводом на татарский язык духовно-нравственных сочинений. Несколько времени Чевалков помогал мне в переводах без всякой платы, единственно из желания доставить этим духовно-нравственную пользу своим крещеным единоплеменникам. Но, так как эти занятия со мной были в ущерб домохозяйству Чевалкова, то впоследствии я назначил ему небольшую плату из моего жалования и притом с условием заниматься переводами в более свободное для него время. В течение зимы 1860 года переведено нами: 1) «О вере и жизни христианской» святителя Геннадия; 2) «Краткая Священная история Нового Завета»; 3) сделан опыт перевода литургии на татарское наречие; 4) переведено несколько молитв и псалмов. Составлены вновь: 1) огласительные поучения для приемлющих святое Крещение, более пространные, чем прежде составленные отцом архимандритом Макарием; 2) катехизические поучения на десять заповедей. Не ручаюсь, что все наши переводы и собственные сочинения на татарском языке вполне удовлетворительны; впрочем, опыт показал мне, что при внятном и правильном чтении те и другие могут принести новокрещеным слушателям пользу весьма немаловажную. Думаю, что за неимением других, лучших в этом роде переводов и сочинений полезно было бы даже напечатать эти опыты. При помощи руководства к изучению татарского языка, составленного миссионером священником отцом Василием Вербицким (см. прим. 137) и назначенного к напечатанию, всякий вновь вступающий в службу при здешней миссии мог бы с большей удобностью доставлять желаемую пользу инородцам, научившись читать на их языке по печатным книжкам. Издание книжиц духовно-нравственного содержания на языке туземном могло бы способствовать к распространению грамотности и образования между крещеными инородцами. По книгам на родном языке, для них понятном, они стали бы учиться с гораздо большей охотой, чем по книгам на языке русском, которого они не понимают или который с трудом понимают. Да позволено будет сказать подобное и касательно богослужения, которое для новокрещеных при здешней миссии совершается на церковно-славянском языке. Язык этот, малопонятный и для русского простонародья, для иноплеменных здешних христиан вовсе непонятен. Из них не найдется и третьей части таких, которые бы понимали разговорный русский язык. Несколько понимают церковно-славянский язык только те из крещеных инородцев, которые живут в станах, лежащих на границе Алтая с Русью, где, при множестве русских поселенцев, господствует русский язык и где христианство утвердилось тому несколько десятков лет; и это можно сказать только об одном главном и древнейшем по времени основания стане – Улалинском. Что касается до прочих, например Урсульского, Чемальского и Кебезенского, то там из сотни едва ли найдется один новокрещеный, понимающий десяток богослужебных слов. Не это ли между прочим удерживает новокрещеных в нравственном невежестве и производит холодность к вере и богослужению? Не оттого ли весьма многие новокрещеные неохотно посещают храм Божий, стоят в нем без внимания и выходят оттуда с пустой душой, особенно если миссионер не может сказать им слова назидания или даже прочитать кратких молитв на туземном наречии? Без сомнения, богослужение было бы плодотворнее для новокрещеных, если бы оно отправляемо было на понятном для них языке.

Ежедневные занятия мои переводами с Чевалковым продолжались с 1 октября 1860 года до марта 1861 года, то есть до времени вытребования меня в Томск для пострижения в монашество. По рукоположении меня в иеромонаха в марте месяце, возвратившись в Улалу, я по распоряжению начальства миссии на Пятой неделе Великого поста отправлял богослужение в улалинской церкви; пятьдесят говельщиков были исповеданы мною и приобщены Святых Таин. На следующей неделе отправлял богослужение для новокрещеных деревни Билюли¹⁶³, исповедовал и приобщал их Святых Таин. Говение для новокрещеных поистине великий подвиг: чтобы выстоять великопостное богослужение, не понимая ни чтения, ни пения церковного, и не высказать при этом ропота, для сего требуется терпение немалое. Впрочем, снисходя немощи этих младенцев веры, мы сокращали богослужение, восполняя это чтением Священной истории и назидательных поучений на туземном языке. Исповедав всех говевших в Билюле и приобщив их Святых Таин, мы собрались домой; дороги уже испортились, речки от снеговой воды поднялись; при переезде через реку Сюульту¹⁶⁴ коня подо мной сбило с ног и понесло вниз; я упал в воду, но, слава Богу, кое-как выбился на берег, хотя весь измок до нитки и иззяб; на дороге попалась нам теплая избушка пасечника; высушившись и обогревшись тут, мы отправились далее и благополучно доехали до Улалы. На Шестой неделе исповедовал и приобщал Святых Таин говевших в Улале. Здесь же отправлял богослужение в первые дни Страстной недели, а в последние и первый день Пасхи – в Майме. С 24 апреля и до 23 мая жил в Улале, продолжая прежние мои занятия. 23 мая по распоряжению начальника миссии я послан был в Чемальское отделение миссии для сослужения миссионеру иеромонаху отцу Иоанну [Смольяникову]. По отъезде отца Иоанна в Томск мне поручено было заведование этим отделением. Кроме отправления богослужения и треб для новокрещеных, я занимался здесь в течение второй половины этого года обучением детей русской грамоте, письму и церковному пению. Семеро учеников постоянно посещали училище – это дети обрусевших инородцев; остальные пятеро – дети кочевых новокрещеных, – при всем старании нашем возбудить и поддержать в них охоту к учению, ходят в училище редко: родной очаг и дымная юрта для них привлекательнее наших подарков и книжной мудрости. По праздникам, а иногда в простые дни при посещении новокрещеных обучаем их молитвам, истинам веры и жизни христианской.

В первых числах июня я ездил в кочевья некрещеных, живущих по реке Чемалу. Сначала татары смотрели недоверчиво, когда я раскинул вблизи их палатку; потом собрались ко мне и разговорились. На расспросы их, куда я еду и зачем тут остановился, я ответил, что мы имеем повеление ездить по Алтаю для проповедования слова Божия, что мы никого не принуждаем принимать христианскую веру, но учим и крестим только тех, кои сами желают этого. Между тем я предложил посетителям угощение; за чаем поразговорились; сперва была у нас речь о красоте природы и величии окружавших нас гор; потом мы перешли и к беседе о Творце природы, Его величии, превышающем всякое сравнение, и о ничтожестве идолов. Гости слушали, верили, сознавали превосходство христианства пред язычеством, уподобляли себя бессмысленным животным, но оставить старое, хоть и худое, и принять новое, превосходнейшее, выше меры их; жизнь во мраке заблуждений для них любезнее святой истины. Собеседники ушли от нас со словами; «Может быть, и мы, как Бог даст, когда-нибудь крестимся». От них я поехал в аил кама Тумчугаша. Слышно было, что этот кам многим высказывал свое желание служить Единому истинному Богу, но удерживался страхом, что бесы его задавят, если перестанет служить им. Раскинув палатку вблизи юрты Тумчугашевой, прихожу к нему; висевший впереди камский бубен и неуклюжие идолы с медными глазами дали мне случай завести речь о Боге.

– Вероятно, это боги, которым вы служите? – спрашиваю их.

– Да, – отвечали хозяева с заметным стыдом за своих богов.

– И вы думаете, что эти деревянные боги ваши могли сотворить это прекрасное небо, и звезды, и горы?

– Не знаю, – отвечал Тумчугаш, – мы татары, живем как скотина, ничего не знаем.

Я воспользовался этим ответом кама, чтобы высказать приблизительно к его понятиям учение о едином Боге, Творце неба и земли, о человеке, его падении и искуплении, о необходимости крещения, о втором пришествии Христовом и Страшном Суде, Тумчугаш слушал внимательно и сам в свою очередь доверчиво рассказал бывшее ему будто бы откровение о мучении грешников; он говорил, что всякий человек по смерти должен проходить по узкой, как ступня человека, тропинке, лежащей над пропастью; что грешники не могут пройти по этой тропинке и падают в пропасть, где и мучаются достойно по грехам своим: иное мучение для убийцы, иное для вора, иное для блудника; иной повешен за ребро, иной за язык и прочее; тут же он будто бы видел участь двух крещеных своих родственников, из коих один, живший получше, получил и лучшую участь против другого, который не соблюдал христианских заповедей. «И я крестился бы, – прибавил Тумчугаш, – да боюсь, бесы меня задавят; я непременно умру, как только приму христианскую веру». – «Отчего же ты так думаешь?» – спросил я. «Оттого, что так бывало со многими крещеными; недавно и мой родственник крестился; я сказал ему, что скоро умрет, и он помер, его задавил бес». На это говорю Тумчугашу, что бес не имеет власти над человеком, который искренно обратится к Богу и надеется на Него, разве только сам человек по крещении оставит Бога и отдастся бесу. Потом говорю о силе креста и крестного знамения, привожу в пример святых Киприана и Иустину и рассказываю событие, недавно случившееся в Алтае; это событие передал мне крещеный при миссии инородец с Улалы К.А.Чевалков, который был при этом действующим лицом.

«В первый год крещения моего, – рассказывал Чевалков, – случилось мне быть в аиле некрещеных; хозяин и хозяйка аила были камы. Настала ночь. Перекрестившись, я лег спать, а хозяйка начала камлать; раздирающий душу звук бубна навел на меня страх; отвернувшись к стене, я стал креститься и читать известные мне молитвы; хозяйка камлала долго, вертелась около огня, выбегала на улицу и бегала кругом юрты, потом вошла и, тяжело вздохнув, села.

– Ты что за человек? – спрашивает меня.

– Такой-то крещеный.

– Это что такое у тебя?

– Ничего нет. А что?

– Нет, у тебя есть что-то, чего бесы очень боятся; ты видел, сколько я камлала, звала сюда бесов, они явились, но в юрту не идут. У тебя есть что-то светлое, страшное для них.

Тут я вспомнил, – говорил Чевалков, – что это светлое крест, которого, слыхал я, бесы боятся; и с этого времени больше убедился в истине христианской веры и в могуществе Иисуса Христа над бесами.

О подобном событии слышал я от инородца М.В.Чевалкова, который пересказывал также слышанное им от очевидца. Один кам, знаменитый у алтайцев, имея тесное общение с бесами, которые сообщали ему разные сплетни¹⁶⁵. В один вечер в юрту кама собралось много любопытствующих; в числе их было несколько русских и один новокрещеный. Русские полюбопытствовали узнать через кама, что у каждого из них делается дома. Бесы скоро приносили им известия, оказавшиеся впоследствии, как уверяют, справедливыми. Кам загадал по очереди и на новокрещеного. Но бесы, усердно служившие другим, не стали служить этому. Кинутый камом в полу новокрещеного орбы (см. прим. 126), не коснувшись даже одежды последнего, отскочил назад. Кам кинул в другой раз – и повторилось то же, только теперь орбы, проскочив назад через огонь, разбросал горящие уголья. Кам кинул в третий раз – и, к ужасу присутствовавших, орбы, только долетев до новокрещеного, взвился вверх и выскочил в отверстие юрты, куда выходит дым, и упал на улице. В объяснение этого происшествия должно сказать, что новокрещеный увлекся в преступное гадание примером старших братьев-христиан не зная важности этого греха, и потому Господь и допустил это посрамление беса для славы Своего имени и вразумления младенствующих в вере.

Но возвратимся к Тумчугашу. Вероятно, он сам испытывал силу креста и потому по окончании моего рассказа, обратившись к своим домашним, сказал, указывая на меня: «Он говорит правду». Поговорив с ним долго и о многом, мы расстались дружески. Я пожелал ему милости Божией, а он проводил меня словами: «Да поможет нам Бог!»

Возвратившись из этой поездки, через несколько дней я ездил навестить некрещеных, живущих при устье реки Аноса, но там нашел одни пустые юрты. Аносцы перекочевали на лето в другое место, потому в тот же день я возвратился домой.

11 июня во вторник после праздника Святой Троицы я отправился в кочевья алтайцев, живущих по реке Кендырме. Немного не доехав до этих аилов, встречаюсь я с татарином.

– Ты куда едешь? – спрашивает он меня.

– К вам.

– Так тебе нужны подводы?

– Нет, я у вас поживу.

Татарин, подозрительно посмотрев на меня, сказал:

– Ты абыс (священник), так тебе нужно жить при церкви, а зачем ездить к нам, татарам?

– Мы имеем повеление от Бога и великого государя проповедовать вам слово Божие.

Татарин понял, в чем дело, и повернул назад в свой аил. На пути, не успев уговорить меня словами, он стал меня стращать: то пугал моего коня, то прилаживался сдернуть меня с него арканом, то, показывая дюжий свой кулак, спрашивал: «Тебе это надо?» – «Сам знаешь, – отвечаю ему, – в твоей воле теперь убить меня или побить, только знай, что тебе за это будет грех пред Богом и вина пред царем».

– Не езди к нам, а то там тебя убьют.

– Умереть мне не страшно, только не было бы тебе худо за меня.

– Ну, так поезжай, если хочешь быть побитым или убитым, а я поеду наперед и поговорю там.

С этими словами Гурюш (так звали татарина) поскакал вперед. Приезжаю и я в аилы их; вблизи юрт раскидываю палатку, развожу огонь, а мальчика ямщика (это был единственный мой спутник) посылаю в юрту Гурюша узнать, что там делается, и сказать ему и домашним, что если сделают мне зло, то ответят пред судом. Мальчик исполнил поручение и уехал домой. Еще страшнее мне стало, когда остался я один. Сижу в раздумье у огня; из-под горы показался молодой татарин; подъехав ко мне, он поздоровался, я пригласил его сесть и дал ему хлеба. Это был сын Гурюша; я прошу его не пускать сюда пьяного своего отца, тот дал в этом слово и, поговорив немного, уехал. Вечером подошли ко мне еще четыре молодых калмыка. Они обменялись со мною приветствиями, и потом один из них, раскурив трубку, давал мне, как гостю; я, поблагодарив его, отказался и предложил им чаю; они стали доверчивее и развязнее. Разговор завязался с обеих сторон. От житейского речь перешла к вере. Говорю им об истинном Боге, рассказываю о чудесах Иисуса Христа. Это их заинтересовало. Рассказ о бессилии бесов, о том, как некогда у Спасителя они просили позволения войти в свиней, возбудил в простодушных слушателях смех над демонами, коих алтайцы так боятся и которым из страха приносят жертвы. В заключение говорю им о Страшном Суде Христовом, воскресении мертвых, мучении грешных и блаженстве праведных. Это заметно подействовало на них сильно и заставило хоть несколько призадуматься о безотрадной загробной участи, какая ожидает их как некрещеных. Довольно посидев, они ушли, пожелав мне спокойной ночи. На прощанье один из них спросил меня: «Ты разве не боишься ночевать здесь один? А если придет к тебе бес?» – «Бог не отдаст крещеного человека во власть беса, – отвечаю ему, – да и бес сам не пойдет к нему, потому что у нас есть страшная для него оборона – крест и крестное знамение, коего бес страшится».

Настала ночь. Признаюсь, страх при мысли о неприязненных соседях не давал мне уснуть до самого рассвета. Наутро приходит к моей палатке Гурюш с сыном; дружески поздоровавшись, я усаживаю их к чаю. Гурюш извиняется и просит меня забыть нанесенное им мне оскорбление. Мы помирились и подружились. За чаем завожу с ним речь о Боге и святой вере. Гурюш слушал и возражал, потом попросил у меня лекарства себе от глазной болезни; я дал, но нельзя было ожидать от этого пользы, потому что Гурюш постоянно пьет вино, что и было причиной его болезни. Он сделался ко мне столько добр, называл меня своим другом и, уходя от меня, обещал прислать сына своего нарубить мне дров. К вечеру я навестил одну юрту и нашел в ней во всем нечистоту отвратительную; хозяева дико посмотрели на меня на приветствие мое не отвечали, на вопросы молчали или отвечали отрывисто и неохотно. Немного посидев у них почти молча, я со скорбью вернулся в свою палатку. Ночью опять не спалось; опасаясь пьяных татар, я ушел в глубину леса, но там страшно от зверей и беспокойно от насекомых, и потому опять я пробрался к палатке, где едва уснул на рассвете. Поутру с проповедью слова Божия я обошел несколько аилов, между прочим навестил юрту Чеческа, брата Гурюшева. Хозяин с почтением посадил меня около себя; по просьбе его я дал больному его сыну гомеопатическое лекарство. Довольно посидев и поговорив о нужном, я пригласил Чеческа к себе в палатку; он обещался и пришел. Подошел и брат его Гурюш. Угощаю их чаем. Подвыпивши, Гурюш дружелюбно болтает обо всем; Чеческ молчит и по временам унимает его. Но у Гурюша не держится язык. «Друг! – говорит он мне. – Тебя хотят связать, как беглого, и представить в суд; но я не выдам тебя, пока ты здесь, не дам ни ремня, ни веревки связать тебя».

– С чего же они, не посмотрев вида, почитают беглым человека, который не имеет никаких признаков беглеца?

– Это правда; впрочем, я боюсь за тебя: как бы в самом деле они не сделали тебе зла, а ты один, будь же осторожнее.

– Зло их падет на их же голову.

– Э, пьяные – дураки, – сказал Чеческ, до того молчавший, – мало ли что говорят.

Этим разговор наш прекратился. Гости посидели довольно; впрочем, завести разговор о Боге или вере я никак не мог: Гурюш был пьян, а Чеческ был молчалив; на вопросы отвечал отрывисто и сам не вдавался в расспросы, опасаясь вызвать меня к разговору о вере; и я считал за лучшее не говорить много об этом теперь, а ожидать удобнейшего времени, когда они будут доверчивее и откровеннее. В продолжение десятидневного пребывания моего у татар кендырменских при постоянном проповедовании слова Божия я успел достигнуть того, что они перестали дичиться меня и бегать от проповеди. Положив намерение, если Бог благословит, побывать у них еще и предоставив всесильной благодати Божией возрастить посеянное с трудом и страхом, я возвратился домой.

Последние дни июня и первые июля проведены мною дома в занятиях по церкви, дому и училищу, в посещении и лечении больных, которых во всякую пору бывает довольно, в обучении новокрещеных молитвам, вере и жизни христианской. В половине июля ездил я в Улалинский стан миссии для занятия переводами при пособии М.В.Чевалкова. 1 августа Преосвященнейший Порфирий¹⁶⁶ прибыл в Улалу, а 4-го в Чемал, где 5 августа, совершив Божественную литургию, благоволил присутствовать при совершении мною Таинства святого Крещения над калмыком 5-й Алтайской дючины¹⁶⁷ Степаном Тарманашевым, который наречен во святом крещении Порфирием, и быть его восприемным отцом. К вечеру в тот же день его Преосвященство изволил выехать в Мыютинское отделение миссии.

8 августа с церковнослужителем миссии Феодором Миртовым и новокрещеным Афанасием Павловым я выехал в аилы некрещеных, живущих по реке Аюле. Аюлинцы не были так дики, как кендырменцы; слово Божие слушали с доверием и усердием. 9-го числа вечером мы отслужили здесь под открытым небом всенощное бдение, а 10-го утром молебен с акафистом святителю Николаю. Некрещеные во множестве собрались к нам и, сидя у огня, молча слушали богослужение. Днем мы навещали юрты их. Одной больной женщине, по просьбе мужа ее, я дал лекарство; они пригласили было кама и убили животное для жертвы бесам, от коих, по их понятию, бывают болезни; жертвенное мясо доедали при нас в ущерб хозяину и без всякой пользы для больной; мы воспользовались этим случаем поговорить с собравшимися о бессилии бесов и всемогуществе Бога христианского. Данное лекарство назавтра же принесло больной заметное облегчение. После другого лекарства больная могла уже выехать на работу. В эту поездку не было новых приобретений для Церкви Христовой, но по крайней мере аюлинцы услышали имя Христово и стали доступнее для проповеди слова Божия на другое время.

С 1 по 14 сентября я жил в Улале, занимаясь продолжением прежде начатых переводов. По пути из Улалы навещал новокрещеных, живущих в русских деревнях и состоящих в ведении Чемальского отделения миссии. В Чемале меня дожидалась одна больная, некрещеная татарка, с мужем. Во время продолжительной и тяжкой болезни много она жертвовала бесам без всякой пользы. Камы объявили ей, что она не выздоровеет, пока не принесет в жертву бесам последнюю обещанную скотину. Жаль было ей расстаться с этим последним своим достоянием, тогда как надежда выздоровления была в ней слаба; больная по совету крещеных родственников, решилась обратиться за помощью к нам. Я дал ей лекарство, и через несколько дней болезнь стала ослабевать; но больная была нетерпелива: ей хотелось, чтобы застарелая ее болезнь прошла в одну неделю. Я уверял ее, что этого не могу сделать и просил ее потерпеть недели две; к тому же я затруднялся в выборе лекарства для этой больной, которая, казалось, стыдилась высказать свою болезнь. Разведав через одну крещеную женщину болезнь этой пациентки обстоятельно, я дал ей лекарство, прося подождать облегчения через несколько дней. Но бес мутил ее; ей запала мысль, что она не вылечится дотоле, пока не принесет в жертву бесу обещанную скотину, и потому, не выждав и одного дня после принятия лекарства, отправилась к каму но, почувствовав вскоре облегчение, она не стала камлать; впрочем, обманув беса, она не сдержала обещания, данного и Богу: теперь она уже здорова, но о крещении не поминает.

Вскоре после этого присылал за мной кам Тумчугаш – лечить его сына: мальчик страдал удушливым кашлем (круп) и был близок к смерти. Я дал лекарство и согласился навещать его почаще; но дым и холод в юрте мешали целительной силе лекарства. Я советовал отцу больного перевезти мальчика к нам, где ему будет теплее и нам удобнее следить за ходом болезни; отец согласился; рад был этому и мальчик, но мать и жена кама скорее согласны были положить бедняжку в гроб, нежели отдать в руки крещеных; мальчик тайно от них сказал мне об этом и просил увезти его как-нибудь. Тумчугаш уехал на промысел; уезжая, он наказывал отдать сына, если приедут за ним. Но старуха не только не согласилась отдать его – не дозволила даже больному взять от меня хлеб. Дав мальчику в последний раз лекарство, я больше не беспокоил старуху моим посещением. Слышно было, что мальчик стал выздоравливать и ходить за водой, спускаясь и поднимаясь на довольно большую гору, но опять захворал и помер. Я еще не имел случая видеться с Тумчугашем, чтобы напомнить ему, что бесы, коим он служит, могут только губить людей и временно и вечно и что только истинный Бог может миловать и спасать. В это же время один новокрещеный, по просьбе своих некрещеных родственников, пригласил меня съездить в аилы их полечить больных детей. Две ночи я провел в юртах, оглашаемых стоном и плачем малолетних больных; у одного из них от продолжительной болезни остались в теле только кости да кожа. О последствиях этого лечения я не имел достоверных слухов.

В половине ноября пришел в наш стан больной татарин Тозыяк. Болезнь его была так сильна и опасна, что я, не смея обнадеживать его облегчением при пособии лекарств, посоветовал ему искать исцеления у того единственного Врача, в руках Коего болезни и здоровье, смерть и живот. Тозыяк дал слово креститься и просил полечить его сколько могу. Он сдержал свое слово и с именем Григория уже крещен; Господь, Которому он себя предал, не посрамил его надежды. Григорий наполовину поправился в телесном здоровье и радует нас искренним обращением ко Христу: он ревностен к церкви Божией, усердно молится и с большим вниманием слушает слово Божие.

Ноябрь и декабрь проведены в занятиях по училищу, церкви и домохозяйству, а в последних числах декабря я исправлял прежний перевод литургии на татарский язык и переводил последование часов при пособии переводчика М.В.Чевалкова.

1 января. Новокрещеная девочка Пелагия приходила к нам с жалобой на своих братьев, теснивших ее будто за то, что она стала учиться грамоте. Братья, вероятно, опасались, чтобы сестра их, выучившись грамоте, не отказалась от жениха, за которого была просватана ими, по калмыцкому обычаю, еще в младенчестве. По просьбе братьев волостной их чиновник хотел наказать девочку розгами, и только бегство из юрты спасло ее от неминуемого позора. По просьбе нашей русское чемальское общество поспешило защитить Пелагию от незаслуженного позора и притеснения.

2-го числа. Является новокрещеный Доман с горем и жалобой другого рода: недавно приезжавший зайсан Чеберек распустил молву между новокрещеными, что те из них, которые пользовались трехлетней льготой от платежа податей, будут отдаваемы в солдаты (см. прим. 147). Благодаря доверчивости новокрещеного не много нужно было усилий успокоить его так же скоро, как легко он был встревожен.

3-го числа. Приехал из Улалы переводчик Михаил Васильевич Чевалков для продолжения занятий по переводу богослужебных книг на калмыцкий¹⁶⁹ язык, и начались училищные занятия. Я оставил за собой преподавание Священной истории и церковного пения, а обучение чтению и чистописанию разделил между сослужащими мне инородческими детьми Димитрием Куйрюковым и Иоасафом Чевалковым, из которых первый утвержден в должности церковнослужителя при Чемальском отделении миссии.

4-е по 6-е числа. В утренние часы мальчики обучаемы были чтению, в послеобеденные – чистописанию и пению. Накануне праздника Богоявления совершено вечернее богослужение и обряд водоосвящения. Для новокрещеных, не понимающих русского языка, предложено поучение на родном их языке о силе креста и святой воды и объяснено значение праздника. Предстоящие с благоговением пили святую воду и уносили ее с собой для освящения домов.

7-го числа. После литургии с крестом и священной водой мы посещали аилы новокрещеных. Сказанное мною накануне поучение о силе креста слушатели не оставили без внимания; возвратившись домой, они озаботились оградить аилы свои от демонов изображением над дверями креста. Один из новокрещеных, поставивший над дверями своими деревянный крестик, объяснил нам, почему предпочел деревянный крест писанному: последнего, сказал он, бес может не заметить и зайти в юрту, а деревянный, без сомнения, для него будет виднее и страшнее.

9-го числа. Приходила вдова калмычка и объявила желание принять святое крещение, но при этом требовала, чтобы ей по крещении выдано было известное количество денег или доставляемо было содержание ей с семейством в течение года. Мы не согласились на ее условие, оскорбительное для святой веры, объяснив, впрочем, что по крещении она получит право на пособие, только не в возмездие за крещение, а ради Бога и во внимание к ее сиротству. Подумав, она отказалась от крещения. Вечером мы служили всенощное бдение, во время коего рассказано было для русских слушателей житие святых Ксенофонта и Марии¹⁷⁰.

10-го числа. Отслужив литургию, собираюсь ехать в главной стан миссии – Улалу, куда приглашено все миссионерское братство ко дню блаженной памяти основателя Алтайской миссии отца архимандрита Макария¹⁷¹.

12-го числа. Прибыл в Улалу, где пробыл двадцать дней, занимаясь между прочим исправлением прежде сделанных переводов. В общем собрании миссионеры обсуждали и решали разнообразные вопросы, касающиеся служебной и экономической части миссии. По части переводов богослужения на татарско-калмыцкий язык был обсуждаем вопрос: какое слово на татарско-калмыцком языке наиболее прилично для названия Третьего Лица Святой Троицы? Понятие о духе как разумной и совершенно бестелесной личности у калмыков нет; ни Бога, ни Ангелов они не называют духами; для выражения понятия о духе доселе употребляемо было калмыцкое слово «тит», но это ни больше ни меньше как только запах приятный или неприятный и никогда не предполагает понятия о разумности и совершенной бестелесности. Приличнее было бы назвать дух словом «тын», как употреблено это слово в переводах татарских (казанских) и якутских, но по понятию наших калмыков «тын» значит «жизнь» или «животная душа», равно свойственная животным, как и человеку; здесь опять недостает понятия о свободе и разумности. По мнению переводчика М.Чевалкова, с коим и я был вполне согласен, понятие «дух» приличнее выражать по калмыцки словом «сагыш». Хотя «сагыш» не имеет того обширного значения, как русское «дух» и греческое «πνευμα» (кои выражают и чистейший Божественный дух, равно как и подлежащие телесным чувствам запах и ветер), но это слово вполне выражает понятие о нравственной свободе и разумности¹⁷² и потому более других прилично для названия Третьего Лица Святой Троицы¹⁷³. По общем обсуждении этого вопроса хоть и допущено употреблять в показанных случаях слово «сагыш» вместо «тит», но до введения его во всеобщее употребление еще далеко, потому что на стороне прежнего стоит давность и привычка употребления.

5 февраля с церковнослужителем Димитрием Куйрюковым я возвратился в Чемал. В отсутствие наше девочки перестали учиться грамоте: новокрещеные родители их употребили все возможные меры, чтобы охладить в них усердие к учению¹⁷⁴.

15–19 мая жил в Улале, занимаясь окончательным исправлением перевода литургии на калмыцкий язык и переписыванием набело. Здесь же оглашена и крещена калмычка Тошла – это та самая, которая в январе ушла от нас, не согласившись на условия крещения. Ее привез ко мне в Улалу недавно крещеный Иосиф, уговорив ее принять христианскую веру и быть его женой. Иосиф сам учил ее молитвам и убедительно просил меня не отлагать ее крещение, потому что домашние обстоятельства и малолетние дети его нетерпеливо ждут к себе мать-домохозяйку, а наступающий пост может надолго отвести и даже расстроить их бракосочетание; и у Тошлы давно ходила в голове мысль о крещении, но она отлагала свое крещение, расстраиваемая родственниками; Иосиф поручился, что сам будет учить жену свою по крещении, если она не успеет что выучить до крещения. Во внимание к его просьбе Тошла была крещена с именем Елены, и Иосиф верно исполнил свое слово: он усердно учит все свое семейство молитвам и христианской жизни, чаще других посещает храм Божий и усердно исполняет христианские обязанности.

20-го числа, в день Святого Духа, я выехал из Улалы в деревню Билюлю.

21-го числа выехал из Билюли; стоит ненастье; промочило до нитки; в аилах на дороге переменил подводы; на счастье, проводник был со мной весьма словоохотлив; в разговорах с ним время текло скоро: он то заучивал русские слова, хотя язык и сильно изменял ему в произношении этих слов, то расспрашивал меня, то сам отвечал на мои вопросы. «А кто ваш зайсан?» – спросил я у проводника, утомившись преподавать ему уроки русского языка. «Теперь Козмай, а прежде Корту, – отвечал он. – В прошлом годе я служил у зайсана вестовым и видел вас¹⁷⁵ в проезд на Онгудай. Помните ли, как зайсан приказал раскинуть для вас палатку и принес одеваться вам лисью шубу?» – «Помню». – «В ту ночь меня зайсан побил». – «За что?» – «А вот за что: жена его приказала подать ей вина; я налил и, по обычаю нашему, поднес ей стоя на коленях; она приказала мне петь песню; боясь разбудить ее мужа, я отказывался петь; она настояла – и я запел; зайсан пробудился, осердился и стал бить меня. Я поберегся и поудержал его руку; он больше раздражился и приказал меня высечь; что с ним сделаешь? Кому станешь жаловаться? Его ведь все боятся и начальники уважают; он сказал нам, что он получил чин и кафтан с золотым поясом, и с той поры он стал для нас хуже».

«А видали ли вы царя?» – спросил меня проводник, наговорившись о своем зайсане и перебрав все власти. Я ответил утвердительно; на лице проводника выразилось изумление; он покачал головой: «А где вы его видели? В доме?» – «Нет, в церкви, – ответил я, – он молился Богу; ведь он и сам молится Богу, и желает, чтобы все подданные его молились Тому Истинному Богу, Которому он молится». – «Мы и молимся Тому Небесному Богу, Которому молится великий государь», – отвечал проводник. «Нет, друг, не одному Богу молитесь вы; вы чтите Ульгеня, приносите жертву Эрлику, кланяетесь горам и водам – все это не истинный Бог; Ульгень и Эрлик, по вашим сказкам, были богатыри; люди их боялись и по смерти стали приносить жертвы, как теперь и вы боитесь злых камов и по смерти чтите их для того, чтобы они не делали вреда. Истинный Бог – один, Которого вы не знаете; Он приходил на землю, родился от Святой Девы и жил среди людей; Его имя Иисус Христос; Он на земле творил чудеса и учил, как нужно людям жить, чтобы по смерти взойти на небо; чтобы спасти людей от диавола и смерти, Он Сам Себя предал на страдания и смерть; когда пречистое тело Его было во гробе, Он сошел в ад и вывел оттуда всех добрых и веровавших в Него людей; на третий день Он воскрес и явился людям, и из тех людей, коих Он вывел из ада, многие воскресли; после воскресения Иисус Христос пребывал на земле сорок дней и потом вознесся на небо, а ученикам Своим велел идти ко всем народам, учить и крестить: кто крестится – будет спасен, а кто не поверит – будет осужден; ученики Его пошли по всему миру, учили и крестили, силою Иисуса Христа изгоняли бесов, исцеляли больных и воскрешали мертвых». – «А теперь есть такие люди, кои бы могли воскресить мертвого и исцелить больного?» – спросил мой собеседник. В ответ я указал ему на нетленные тела угодников Божиих как источники бесчисленных чудес, говорило новоявленном чудотворце святителе Тихоне, Иннокентии и других как живых свидетелях всеобщего воскресения и в заключение рассказал ему о Страшном Суде, блаженстве праведных и мучении грешников. Выслушав все это с углубленным вниманием, спутник сказал: «Я никогда этого не слыхал, и наши камы не говорят так, как говорите вы; от ваших слов страшно мне стало». – «Это оттого, что мы говорим слова Божии, которые проникают сердце, – сказал я, – а ваши камы от себя выдумывают и обманывают вас; они обманом живут и питаются; они служат диаволу, а диавол обманщик и камов научает обману; а мы говорим, как написано в слове Божием». – «Это правда, – сказал проводник, – камы нас обманывают; у них нет книг: что выдумают от себя, то и говорят; а у вас есть слово Божие». Разговор наш на минуту прекратился; но у молодого спутника моего мысль о великом русском государе лежала в душе наряду с мыслью о Боге; внимательно выслушав учение о Боге, он возобновил прерванный разговор о царе и долго заучивал произношение августейших имен: Александр Николаевич и Мария Александровна. Разговор наш кончился, когда мы уже стали подъезжать к деревне. Вечером я прибыл в Чемал.

22– го числа. Крестил двух младенцев.

23-го числа. Отслужив литургию и приобщив младенцев Святых Таин, после обеда отправился в Мыюту.

24-го числа. Помолившись Богу, с миссионером Арсением, церковнослужителем и толмачом отправились с проповедью Евангелия по аилам калмыков. При реке Тыткескен, раскинув палатку, остановились на ночлег.

25-го числа. Приехали в аилы, стоящие при реке Короту, и оттуда поспешили застать вечерню в Урсульском стане миссии. Заведующий станом иеромонах отец Смарагд, перед нами приехавший из поездки в какие-то аилы, принял нас радушно. Уже было поздно; усталая плоть требовала отдыха.

27-го числа. Втроем отправились осматривать ближайшие к селению насыпи и камни с иероглифическими изображениями. Перед нами обширная долина, со всех сторон окаймленная горными хребтами; по местам виднеются груды камней, собранных, как надобно полагать, рукой человеческой, но что сокрыто в глубине их – кости ли павших на поле битвы во времена междоусобий населявших этот край племен, или зарыты сокровища вместе с трупами несчастных их владельцев, которые, не желая сдаться в руки врагов, решились живыми зарыться под грудой земли и камней, как гласят народные сказания, или это только семейные могилы древних обитателей этого края, – достоверно не известно; некоторые полагают, что насыпи и ямы сделаны золотопромышленниками, но это сомнительно, потому что каменные насыпи есть и в таких местах, где грунт земли совсем не каменистый. Насыпи не везде имеют одинаковую форму: некоторые круглы, иные квадратны, а другие продолговаты; большая часть из них по окраинам окаймлена вертикально поставленными камнями; в ряду этих камней, составляющих кайму насыпи, возвышается один, а где два камня и больше вышиною в полтора и два аршина¹⁷⁶ с изображением лица человеческого. В урсульской долине мы видели особенно замечательные подобными фигурами два камня: один из них представляет фигуру человека, держащего в правой руке чашу, а другой – такую же фигуру без чаши¹⁷⁷.

28-го числа. Утром выехав из Урсула, остановились в аилах при речке Каракол; пока спутники приготовляли чай и кашицу, я обошел несколько юрт; в одной из них был больной старик. На вопрос мой, чем он хворает, больной, рассказав свою болезнь, не утаил и того, что камлал несколько раз, но бесполезно. Я присоветовал ему помолиться Единому истинному Богу, во власти Коего жизнь и смерть, здоровье и болезнь человека. Старик ответил на это, что от них церковь далеко, они туда не ходят, да и не умеют молиться. «Господь живет и слышит молящегося Ему на всяком месте, – сказал я. – Если хочешь молиться Ему, то призывай Его в сердце твоем или выйди из юрты, взгляни на небо и скажи от души: «Боже Иисусе Христе! Помоги мне!» Старик, выслушав затем рассказ мой о чудесах Спасителя, Его смерти, воскресении, вознесении на небо, втором пришествии, Страшном Суде и необходимости крещения, спросил: «Как зовут Бога, о Котором ты говоришь, чтобы мне молиться Ему?» Я именовал ему Иисуса Христа. Больной несколько раз повторил за мной Божественное имя. Доверие и внимание его вызвало меня на продолжение беседы о вере и жизни христианской. И как-то легко говорится там, где окружают усердные слушатели. Идя в юрту, нередко думается, с чего начать речь, о чем и как говорить. И где нет веры и усердия слушателей, там сидишь как связанный; при усердии же их само собой находится что сказать и мысли непридуманно облекаются в приличную форму выражения. Тогда невольно вспоминается заповедь Спасителя: Не заботьтесь, как или что отвечать, или что говорить (Лк.12:11). Предоставив всесильной благодати Божией возрастить полезное, мы отправились далее по течению реки Урсула. Путь лежал через довольно широкую долину, окаймленную с севера и юга горными хребтами; дорога широка и гладка, можно бы ездить и в экипаже, но алтайцы не любят экипажной езды, не заводят и нужной для этого сбруи. Влево от нас катится шумный Урсул; справа по отлогой и ровной долине – могилы с каменистыми насыпями, по окраинам коих одиноко стоят безмолвные памятники минувшего с иероглифическими изображениями. В некоторых местах насыпи были когда-то разбираемы и представляют в середине довольно глубокие ямы; мы спускались в одну из этих ям – на дне ничего нет, кроме скопившейся дождевой воды. На пути разбросанно стоят несколько юрт. В глуби Алтая юрты по большей части войлочные, тогда как в черни и окраинах Алтая юрты делаются из березовой или лиственничной коры.

Сменять коней рано; мы на время остановились в первых встретившихся юртах. Чтобы не потревожить хозяев юрт и не помешать своей цели, мы нашли предлог своей остановки, поручив толмачу достать из сумы сухарей. Зашли в одну из юрт и, поменявшись с хозяевами обычным алтайцам приветствием, сели. Гостеприимство у алтайцев дорого ценится, и не попотчевать приезжего чем Бог послал неприлично. Трубка табаку составляет у них главное угощение, прежде всякого взаимного приветствия между хозяином и гостем. Нам предложили трубку – мы отказались; но гостеприимной хозяйке-старушке хочется чем-нибудь угостить почтенных людей: нам наливают водки, сделанной из молока, и подают мне. Ничего не принять из руки хозяина значило бы нарушить закон гостеприимства; я принял чашку и не отведанною передал отцу Арсению; от него, также не отведанною, чаша перешла к толмачу, который, выпив ее, подал хозяину свою трубку. Кончив этот церемониал и поделившись с хозяином своими сухарями, завели с ним разговор о насыпях, виденных на дороге; от насыпей речь перешла к идолам, висевшим в передней стороне юрты, от них – к благовествованию о Христе Иисусе. Простодушные хозяева слушали внимательно, подтверждали наши слова, во всем соглашались, но на вопрос, не желают ли креститься, ответили молчанием. Довольно поговоривши, мы отправились далее.

Остановились на ночлеге при реке Урсул, недалеко от вершины речки Кенги. Раскинув палатку и подкрепившись чаем и кашицей, навестили юрты: отец Арсений с толмачом ближние, а я – дальние. В юртах были одни женщины и дети; с этим недоверчивым и боязливым народом трудно разговориться и о житейских предметах, а разговора прямо о вере лучше и не начинать, иначе от вас или уйдут из юрты, или постараются перебить речь шумом и говором между собой. Почти молча обошедши несколько юрт, я возвратился в палатку; кажется, и у спутника моего было не более успеха: он возвратился прежде меня. Ночной мрак уже спустился в долину; загорелись звезды; небо чисто; ветер дует приятной прохладой; усталая плоть просится на отдых. Помолившись, мы легли и скоро заснули, убаюканные шумом вод быстрого Урсула.

29-го числа. Утро. Все вместе еще обошли юрты с сетью слова Божия. На этот раз мы были посчастливее вчерашнего: в одной бедной юрте, поразговорившись, нашли случай и для проповеди. Добродушный хозяин был столь ласков, что проводил нас до нашей палатки. Кони были уже готовы. Поручив толмачу с церковнослужителем складывать дорожный багаж, с отцом Арсением пошли вперед. В полдень остановились при речке Иоло. Зашли в одну юрту. В передней стороне лежал больной хозяин юрты; слева висел камский бубен с погремушками и уродливым изображением идола; у огня спал кам-старик; на жердях развешано мясо животного, уже принесенного в жертву, – обстановка представляла удобный случай для разговора с хозяином, который при входе нашем встал и приветливо пригласил нас сесть на постланную кожу. Кам и болезнь были началом разговора. Хозяин, кажется, и сам не слишком расположен к камам: он с заметным удовольствием слушал, что говорено было нами не в пользу их, и иронически посматривал на притворившегося спящим старика. Разбудив его, хозяин сказал: «Вставай-ка, почтенный, нехорошо спать: вот ваши братья приехали». – «Нет, друг, – говорили мы хозяину, – между камами и нами ничего нет общего; мы – служители Святого Бога, а они – слуги злых демонов; они враги Богу, потому что служат диаволу, и не могут быть нашими братьями». – «Правда! – сказал хозяин. – Вы служите Богу, а камы – диаволу». Каму было стыдно; не сказав ни слова, он вышел из юрты. Когда мы предложили хозяину лекарство против его болезни, он не согласился принять его, опасаясь, не было бы это противно бесу и не стал бы он за это мучить его. На прощанье мы пожелали хозяину милости Божией, а каму посоветовали оставить свое шарлатанство в угоду диаволу и снискивать себе пропитание честными трудами.

Посетив и другие юрты, мы отправились далее. Едем тихо, в разговорах и наблюдениях время течет скоро; погода прекрасная, местность чрезвычайно разнообразна и живописна. Любознательный спутник мой – член-корреспондент Общества испытателей природы¹⁷⁸ – то и дело останавливается либо сорвать цветок или сломать ветку кустарника, либо рассмотреть камешки, которые здесь своеобразны и не встречаются в других местностях. Здесь можно встретить березу-ерник¹⁷⁹, растущую в виде кустарника, лиственницу-урода, которая в двадцать-тридцать лет вырастает не более двух-трех аршин¹⁸⁰ в высоту; попадалась какая-то птица, длинноногая, с высокими на голове перьями вроде рогов и с такими же перьями под шеей в виде бороды; те и другие птица может по произволу прижимать и распускать. Вечером мы спустились в обширную долину, орошаемую двумя реками: Каном и Ябаганом. Солнце уже было за горой; ехать далее поздно; по берегу речки разбросанно стоят несколько аилов; здесь, раскинув палатку, мы остановились на ночлег.

30-го числа. Утром посетив юрты с благовествованием о Христе, отправились далее. На пути оттуда, спасаясь от дождя, заехали в юрты и здесь улучили сказать слово о спасении. В полдень остановились при реке Шиберты. Тут стояли долго и, пользуясь вниманием и любознательностью слушателей, говорили много. В одной юрте одна калмычка между прочим спросила: «Вы говорите, что болезни происходят от грехов, – отчего же хворают и мучаются младенцы, которые не знают никакого греха?» В ответ мы изложили ей учение о первородном грехе, приспособительно к ее понятиям. Отсюда поехали мы долиной, орошаемой рекою Кан. Канская долина отделена от ябаганской горной возвышенностью, которая живописно тянется с севера на юг, где и соединяется с прочими горами, составляющими кайму обеих долин. В долине далеко виднеются во множестве разбросанные юрты. Покатости гор опушены лесом, в долине же нет ни одного деревца, трава весьма мелкая, так что едва можно щипать коню; смотря на множество пасущихся здесь табунов, удивляешься, отчего они здесь тучнее, нежели в других, более обильных травою местах; толмач наш объяснил это солонцеватостью грунта земли.

На закате солнца остановились в юртах зажиточных калмыков; попытались и здесь посеять слово Божие, но терние богатства не дало места в сердцах слушателей для семян глаголов о жизни вечной; потому мы поспешили на ночлег в юрты, отстоящих от этих верст на десять. Было уже темно, когда мы раскинули палатку и, подкрепившись чем Бог послал, скоро уснули.

31-го числа. Утром посетили юрты со словом о Страшном Суде, воздаянии праведным и нескончаемых мучениях, назначенных для идолослужителей и нераскаянных грешников. Поручив церковнослужителю и толмачу складываться, мы с отцом Арсением отправились пешком в ближайшие юрты. Здесь одна добродушная вдова-старушка жалобой на свое сиротство вызвала нас к речи о всеобщем свидании на Страшном Суде и к рассказу о загробной участи двух супругов, которые, при противоположных характерах на земле, и по смерти получили воздаяние один в месте светлом и блаженном, а другая – в адском огне.

К полудню мы приехали в аилы при реке Моты-ялапай. Множество развешанных кож жертвенных животных свидетельствовали о зажиточности усердных чтителей бесов. Хозяин юрты, где мы остановились, сопутствовал нам по всем юртам, в кои мы заходили; он жарко защищал своих камов и суеверие своих отцов, но не находил опровержений против доказательств, выставляемых нами в обличение его заблуждения. К вечеру приехали в Черно-Ануйское отделение миссии. Настоятеля стана иеромонаха отца Акакия не было дома. Временно проживающий здесь купец господин Смирнов радушно принял и успокоил нас.

3 июня приехали мы к некрещеным телеутам Тудрешевым, в Черно-Ануйском отделении миссии. Старик и три сына его живут в домах и исправно ведут домохозяйство. Мы остановились в доме среднего брата – Чорноя. Отец Арсений бывал у них и сказывал мне, что Тудрешевы недоступны для проповеди; они считают для себя личным оскорблением, когда высказывают им преимущество христианства перед их суеверием. Я ознакомился с Чорноем благодаря его болезни, от которой он не мог избавиться ни камланием, ни своими домашними средствами. Посоветовавшись с отцом Арсением, мы дали ему лекарство; мать попросила лекарства и для дочери своей, которая также давно хворает. Тут был и старик Тудреш. Познакомившись, мы разговорились, ведя беседу так, чтобы незаметно придти к речи об истине и заблуждении и оттуда к христианству и язычеству. Старик и Чорной, увлекшись в разговор, не заметили расставленной для них сети слова Божия. Внимательно выслушав благовествование о Христе Иисусе, старик сказал: «Вы говорите правду».

До мыютинского стана осталось недалеко, нам хотелось поспешить туда на ночлег; но, на беду, у Тудрешевых в табунах не находилось смирных, по нас, коней, и хотя Чорной и выхвалял смирение двух лошадей, но быстрый взгляд и полнота тела их стращали нас, так что мы согласились лучше идти через гору пешком, предоставив толмачу вести коней в поводу, пока усмиреют. Прошедши около пяти верст, мы спокойно сели на коней и благополучно прибыли в Мыюту. Погостив у отца Арсения один день, 5 июня вечером я возвратился в Чемал. Здесь все, слава Богу, благополучно. Воспитанники Иосиф и Димитрий занимались без меня, один – обучением мальчиков грамоте, другой – недавно крещеной женщины Елены молитвам. По праздникам служили вечерню и часы.

12 июня. Отслужив молебен, с Иосифом и Афанасием, новокрещеным из киргизов, я отправился с проповедью к калмыкам, кочующим от нас в верстах в тридцати; на берегу речки Чепоша раскинули палатку. Встревоженные калмыки нарядили к нам из своих аилов депутацию, во главе которой был демичи (старшина); почтительно поздоровавшись с нами, посланные спросили: куда едем, для чего здесь остановились с палаткой и не нужно ли нам что-нибудь? Мы объяснили им, что цель нашего приезда к ним – мир и желание знакомства с ними, и наделили их сухарями. Посидев немного, они ушли. Остался один слепой калмык с провожатым; слепой этот бывал у нас в Чемале за лекарством. Долго он сидел у палатки, с доверенностью и наивной простотой слушая нашу проповедь. Слышно было, что он имеет намерение креститься.

13 июня. Утром обошли еще несколько юрт. Здешние калмыки не так легко знакомятся с нами; при посещении нашем они стараются уклониться от всякого разговора, вероятно боясь подать нам повод к объяснению о вере. Только в трех юртах нам посвободнее было говорить со слушателями о едином на потребу. Один из калмыков сопровождал нас из юрты в юрту, внимательно слушал учение об истинном Боге. В последней из юрт он завел речь и о своем желании принять крещение; это первый случай для меня слышать в юрте от калмыка такую речь. Высказав намерение свое принять христианство, он не утаил и того, что его удерживают от оного родственные связи, привычка к месту жительства и сознание своего бессилия содержать христианскую веру. Довольно поговорив с ним, я возвратился в палатку. Следом за мной пришел и этот калмык, а за ним помянутый слепой. Опять началась речь о болезнях и камах и исцелениях больных при мощах новоявленного чудотворца святителя Тихона. Слепой между прочим говорил: «Вот если бы ваши священники могли исцелить мои глаза, то я бы уверовал и крестился». Мы, посоветовав ему обратиться с верою и мольбою к всесильному Богу христиан, указали на некоторых новокрещеных, которые с принятием христианства исцелились от болезней, неисцелимых дотоле ни камланием, ни лекарствами. Долго и о многом говорил я с этими собеседниками, и они, оставляя меня, сказали: «Нет Бога более Бога русского».

После полудня с Афанасием поехали в аилы, стоящие от нашей палатки верст на семь. Погода прекрасная, спутник мой говорит без умолку, но у меня на душе как-то тяжело. Думаю: что говорить и как действовать среди этого беспечного и неподвижного народа? Столько сделали переездов и говорили – и нет ни одной души, которая бы вняла гласу проповеди! И что можем сделать, если не будет с нами Господь поспешествующий и слово утверждающий? Всуе труд благовествующих, если Господь не даст гласу их силы и Сам не возглаголет в сердцах призываемых из тьмы в царство света!

Подъехав к юртам, мы вошли в ближайшую. Хозяин почтительно пригласил меня сесть на толстый обрубок. У него в гостях новокрещеная дочь с мужем, которые подошли ко мне принять благословение. Благословив их и обменявшись с хозяином обычным вопросом и ответом: «Что нового?» и «Нет ничего», я сел. Пока хозяин выполнял с гостями церемониал алтайского гостеприимства, юрта мало-помалу наполнялась любопытными посетителями. Разговор между гостями и хозяевами кончился; очередь за мной. Выслушав ответ хозяина на вопрос мой о названии и значении предметов его суеверного чествования, висевших в передней стороне юрты, я передал присутствующим христианское учение о Едином вечном Боге, живущем во свете неприступном. В юрте тихо; на лицах слушателей выразилось любопытство и внимание; говорить легко и свободно. Речь перешла к камам и камланью. Пользуясь алтайскими пословицами, на основании здравого рассуждения и слова Божия я выставлял на вид неосновательность того главного заблуждения калмыков, что всякая болезнь происходит от непосредственного влияния бесов, без отношения к воли Божией, к нравственному и физическому состоянию человека, и что для спасения от диавола одно средство – разорительное жертвоприношение. Заключив речь пожеланием присутствующим, чтобы Бог просветил их ум и обратил их на служение Себе, я пошел в другую юрту. Афанасий и новокрещеный остались тут. Посетив юрты, возвращаюсь к своему спутнику. Подходит один из новокрещеных, сидевший в юрте, и говорит: «Как вы вышли из юрты, татары и говорят: «Мы никогда не слыхали таких речей; откуда это абыс (священник) знает то, чего не знают и наши камы? Он говорит все правду; слова Божии падают на сердце и трогают до слез»».

Солнце было уже невысоко над горами; мы поехали с Афанасием назад. «Батюшка, – завел разговор Афанасий, – я едва удерживался от смеха, когда ты говорил татарам о камах». – «Отчего же?» – спросил я с удивлением. «Мне смешно было над камом, который сидел возле тебя. Когда ты говорил о том, как камы обманывают народ, ему так было стыдно, что он не смел глаз поднять, и, посупившись в землю, он то бледнел, то краснел, а пот то и дело выступал у него на лице. Когда ты вышел из юрты, хозяин, обратившись прямо к нему, сказал: «Вот как вы нас обманываете! А мы, неразумные, верим вам; выходит же, что ваши слова все ложь; вот те говорят правду так правду, потому что говорят, как написано в книгах Божиих; и слушать-то их сладко». Кам не отвечал на это ни слова. И долго татары говорили об этом между собою». Мы возвратились в палатку, когда солнца уже не видно было из-за горы. Подкрепившись кашицей, сели у огня; сухие дрова горят ярко, ночь тихая, небо ясно; Афанасий рассказывает про обычаи и обряды киргизов; пороптал на камов-обманщиков и на новокрещеных, которые верят камам, и расположился спать около пылающего костра; мы с Иосифом вошли под палатку, и все скоро заснули.

14 июня. Посетили юрту, где живут больной и отец его; это доброе семейство. Я рассказал больному о чудесах, совершающихся при мощах святителя Тихона и других угодников Божиих, о всемогуществе и благости Бога христианского. Больной попросил у меня священного елея от чудотворной иконы Божией Матери, от которого исцелилась в Улале девица Μ.Ф.П., долго страдавшая болезнью глаз; но у меня его не было. Больной обещался побывать ко мне в Чемал за лекарством и, если Бог поможет в болезни, обещался креститься. Мы были во всех юртах; на этот раз делать было нечего, и мы возвратились в Чемал.

15 июня. Посещал чемальских больных, в том числе и одного новокрещеного, который уже давно хворает водяною болезнью и, слышно, в аиле своего некрещеного брата приглашал кама для жертвоприношения бесу. Введенный в обман отцом лжи, бедняк потерял уже трех животных без всякого облегчения. Несколько раз навестив больного, я убеждал его отстать от разорительного камланья и обратиться с молитвой к Богу и святым угодникам. Но больной, ожесточенный духом тьмы, и слушать не хотел доброго совета. После многих убеждений он едва согласился исповедоваться и приобщиться Святых Таин. Святое причащение произвело в душе его ощутительную перемену: он сделался спокойнее и набожнее, часто посылал за мной, прося то совета, то лекарства или молитвы. Умер в покаянии кончиною христианина.

16 июня. Литургия. Вместо причастна Иосиф Чевалков читал краткое жизнеописание святой мученицы Акилины¹⁸¹. Для новокрещеных я рассказал житие святой Серафимы¹⁸² и говорил о камланье. После обеда посещал юрты новокрещеных и беседовал с народом, собиравшимся к нам в дом¹⁸³.

8–18 июля. Ездили в Улалу для свидания с достопочтеннейшим начальником миссии отцом протоиереем Стефаном Ландышевым, отправлявшимся в Москву.

19 [июля]. Возвратившись в Чемал, с церковнослужителем Димитрием Куйрюковым и новокрещеным Александром выехали к калмыкам, кочующим по речкам, впадающим в реку Катунь с правой стороны. Первый ночлег сделали в аилах при реке Чемале. Вечером к палатке собралось несколько калмыков. Для смелости, говорили они, принесли с собой водки, которая в летнее время у калмыков не переводится. Гости говорили, слушали и выпивали; говорили и слушали и мы. Подвыпивший калмык всегда откровеннее и смелее: он сам выскажет то, чего не выспросишь у трезвого. Выслушивая их трактаты о вере, мы противопоставляли им христианское вероучение. О мироздании один из собеседников говорил между прочим следующее: «Творчество принадлежит отчасти Богу, отчасти Эрлику, то есть сатане. Все хорошее создано Богом, а худое Эрликом. При создании Эрлик старается портить и искажать все прекрасное, созданное Богом. Когда Бог создал тело человека и еще не дал ему доброй души, приставил для хранения тела человеческого собаку, не имевшую на себе шерсти. Эрлик обманом выпросил у собаки доступ к телу, обещаясь дать ей за то необходимую для зимы шерсть; собака согласилась, и Эрлик, предупредив благого Творца, вдохнул в тело человеческое свою злую душу, – вот начало греха и смерти в роде человеческом! Животом владеет Бог, а смертью Эрлик. Эрлику нужно приносить жертвы для того, чтобы он преждевременно не лишал жизни человека. Бог творит лошадь с густой гривой и благородной осанкой; Эрлик хочет подражать Ему, но у него выходит верблюд; Эрлик с презрением плюнул на это уродливое создание, и от этого верблюды имеют много слюны и плюются». Было уже далеко за полночь, когда собеседники ушли от нас. Наутро, посетив их в аилах, мы отправились далее. К вечеру остановились в улусах, расположенных по речке Бие, впадающей в Катунь. Калмыки пьяны, но встретили нас радушно. Некоторые из них благодарили нас за лекарства, которые мы давали им при посещении их аилов в прошедшем году и которые, по словам их, принесли им пользу. И теперь один из пришедших просил себе лекарства, обещаясь креститься, если Бог облегчит его болезнь. Для серьезных разговоров с посетителями было не время, потому что все они более или менее были пьяны; потому, посоветовав им идти в аилы свои проспаться, мы стали служить вечерню.

20 июля. Утром калмыки собрались опять. Мы предложили им обычную проповедь. Слушатели, при видимом внимании к слову и сознании преимущества христианства пред своим суеверием, далеки от мысли о крещении. Таков вообще характер всех алтайцев. Еще не бывало, кажется, примера, чтобы алтаец, услышав проповедь о Христе, тотчас последовал гласу благодати, зовущему его ко спасению; даже при желании креститься он не вдруг решается на это, но ждет случая, который поставил бы его в необходимость принять святое Крещение. Семейная неприятность, болезнь, или несчастье, или крайняя бедность всего чаще возбуждают его от нравственной дремоты. Алтайцы более или менее сознают преимущество христианства пред своим суеверием и не прочь бы креститься, даже большими обществами, но только тогда, когда бы царь велел креститься или подали бы в этом пример их начальники, а без того как ни убеждай каждого калмыка отдельно, убеждение остается большей частью без последствий. Само собой, здесь не идет речь о недоведомых судьбах Божиих и всесильной благодати Божией, действующей выше соображений человеческих.

Около полудня мы отправились далее. Путь лежал по берегу Катуни. Алтай весьма богат сказками и легендами; многие местности в нем известны по народным сказаниям о геройских подвигах алтайских богатырей минувших времен. По одной из таковых местностей лежал настоящий наш путь. Здесь проводник указывал нам камень с небольшим углублением наподобие стопы человеческой; это, говорил проводник, отпечаток богатырской ноги; с этого места богатырь кинул камень в летевшее стадо гусей; брошенный камень упал на расстоянии двухсот верст в чуйской местности; товарищ богатыря перекинул сюда из чуйской местности камень такой же величины. Недалеко отсюда проводник указывал нам остатки моста, строенного богатырем, – это каменные берега Катуни, значительно выдавшиеся с двух противоположных сторон.

Не менее интересна алтайская легенда о названии рек Бии и Катуни. Обе реки согласились когда-то пуститься в бег, с условием, чтобы прежде прибежавшая к назначенному месту получила титул господина, а запоздавшая осталась с названием женщины. Путь для Бии был гладок: нет на дороге ни гор, ни камней; ровненько пустилась она в путь. Катунь привстала, натужилась, рванулась, стрелой понеслась вперед, ломая на пути скалы и раздвигая горы. Но как ни была бойка, а в борьбе с преградами проиграла время. Соперница уже дожидалась ее на месте. Горько стало Катуни! В досаде она еще напрягает силу, кидается на сопутницу и пересекает ее пополам. Но условие свято, и Бия получает титул господина («бий»), а Катунь остается с оскорбительным для ее геройства именем женщины («кадын» или «катын»).

К вечеру мы приехали в едиганские улусы. Калмыки собрались к нам во множестве, лишь только мы раскинули палатку. Угостив их чаем и сухарями, мы благовествовали им о Христе Иисусе. В сумерках посетили еще несколько аилов; трем больным дали лекарства. Вечером приходили еще несколько человек слушать рассказы о истинной вере.

21 июля. Утром обошли с проповедью остальные юрты, в коих не были вчера. Любопытные следовали за нами из юрты в юрту. Навестив всех, отправились далее. На ночлег остановились в улусах при реке Каинзаре. Пока спутники раскидывали палатку, я зашел в ближайшую юрту. Впереди на почетном месте висел камский бубен; хозяин – кам и вместе шуленга (сборщик податей) – предложил мне сесть возле себя. В юрту между тем собралась толпа любопытных. Кам сам начал разговор вопросом о создании мира. Рассказ мой об этом он слушал весьма внимательно, по временам возражал или указывал на сходство своих легенд с христианским учением. Долго говорили мы, и кам изо всех сил бился, чтобы не ударить лицом в грязь пред суеверными слушателями; но слово Божие победоносно. Ложь при свете евангельском была так очевидна, что кам невольно сознался в своем заблуждении. Разговор наш кончился смехом присутствующих над покрасневшим от стыда камом. Опасаясь ожесточить собеседника, я пригласил его к себе напиться чаю. В этих стойбищах мы прожили сутки, благовествуя о Христе Иисусе. Оттуда проехали в кочевья, расположенные по речке Куби. Благовествовавше здесь немного, мы поспешили домой, потому что запас наш истощился. В доме нашем, остававшемся запертым, случилась небольшая неприятность. Какой-то несчастный позавидовал нашей скудости и, забравшись в окошко, обшарил везде, ища денег. К счастью, на ту пору у меня оставалось только три рубля, которые и были унесены вором.

1–11 августа. Жили дома, занимаясь письмоводством и обучением мальчиков пению. Ездить с проповедью по аилам некрещеных было бы бесполезно, потому что все калмыки теперь заняты полевыми работами.

12–17 [августа]. Ездил навестить достопочтенного о Христе собрата миссионера отца Смарагда и в братском общении разделить скудость его пустынного праздника – Успения Пресвятой Богородицы, имени Коей посвящен урсульский храм.

22-го числа ездил в Мыюту напутствовать захворавшего соседа – миссионера священника отца Арсения.

26 [августа]. Дома меня дожидалась одна больная женщина из новокрещеных. По истерике и конвульсиям ее, происходившим вследствие колики в животе, суеверные родственники признали болезнь ее действием беса, и еще день-два – и к ним явился бы кам с предложением изгнать беса и требованием разорительной для бедных платы. Мы успели предупредить шамана, дав больной лекарство, которое вскоре оказало благодетельное действие. Горе миссионеру, вовсе незнакомому с медициной, но не легче и сколько-нибудь сведущему, но лишенному необходимых средств. Не имея возможности сколько-нибудь облегчить страдания больного, крещеный ли то или некрещеный, напрасно миссионер будет и убеждать его не обращаться к шаманам, без помощи которых, по мнению суеверных, нельзя спастись от беса, произведшего болезнь. Калмык не пощадит и последнего своего достояния на жертву бесу и на уплату шаману, часто за одно только обещание облегчения. Выходящему на поприще апостольское необходимо иметь в одной руке Евангелие, в другой лечебник; то и другое недолжно оставлять ни дома, ни в пути¹⁸⁴.

7 ноября. Я возвратился в Чемал из Улалы, где пробыл две недели. Остававшийся дома церковнослужитель Димитрий К. и товарищ его Иосиф Ч. сказывали, что ночью 29/30 октября они напуганы были стуком камского бубна, который слышан был разными лицами в одно и то же время в разных сторонах. В одну ночь стук был столь силен, что дрожали окна нашей кельи. Испуганные церковнослужители зазвонили в колокол, но со звоном усилился и стук бубна. Нельзя предположить, что в это время камлал кто-либо из калмыков, потому что стук слышан был некоторыми не более как в сорока саженях от нашего дома, иными – под окнами пустого дома миссии, стоящего на берегу Катуни вблизи того места, где похоронены некогда жившие тут камы, а некоторые слышали стук вдали, на устье Чемала, но и там нет никакого жилья. Подобные страхования в Чемале не редкость.

13 ноября. Приходила одна калмыцкая дочь, девица, для принятия святого Крещения; скрывшись от родной семьи, она шла пешком до нашего стана и, боясь, чтобы родные не увезли ее назад, просила поскорее возложить на нее крест. В церкви она произнесла отречение от своего суеверия и обещание до смерти принадлежать Церкви Христовой. Отец ее и мать не замедлили явиться за ней. При крещеных свидетелях и перед родителями оглашенная повторила свое отречение от суеверия отцов своих. Трудно сердцу родительскому так неожиданно расстаться с единственной дочерью! Два раза отец и мать возвращались с дороги проститься со своею дочерью и силой слез и убеждений возвратить ее в родной аил. Мать подходила к окну комнаты, в которую скрылась от нее дочь, и со слезами уговаривала ее снять с себя крест и русскую одежду, обещаясь скоро приехать к ней со всеми родными. Слезы матери падали на сердце любимой и любящей дочери. Оглашенная стала колебаться, чувство привязанности к родным по плоти заметно стало иметь в ней перевес над высшими стремлениями духа. Выйдя из комнаты, оглашенная плакала; плакала над нею и мать. «Сними с себя эту одежду и погоди носить крест», – говорила мать. Оглашенная окончательно растерялась. Забыв труд и горе, понесенные ею на пути из родного аила, и забыв свое обещание Богу, она с видимым волнением сняла с себя крест и молча подала его мне. Напомнив ей суд Божий, ожидающий клятвопреступника, мы отпустили ее со скорбью, но и с надеждой в душе, что Придяй взыскать заблудшее рано или поздно взыщет и это горохищное овча¹⁸⁵, чтобы привести к Отцу Своему.

Вторая половина ноября и декабрь проведены в обычных служебных и домашних занятиях. Обучением мальчиков чтению и чистописанию занимались церковнослужитель Д. Куйрюков и Иосиф Чевалков с похвальным усердием и терпением. Уроки по Священной истории и церковному пению преподаваемы были мною.

1 декабря 1866 года. С новокрещеным Николаем выехали к татарам, живущим по реке Чулышману и остановились в юрте калмыка Карагата. Вечером обошли несколько юрт; в одной из них, пользуясь вниманием слушателей, благовествовали об истинном Боге, Творце неба и земли.

2 декабря. Приехали в юрту калмыка Чергея, на реке Улагане, впадающей в реку Башкаус с правой стороны. Народу было много; хозяин большой охотник поговорить и послушать. Во время вечерней беседы с ним с достаточной подробностью изложено было мною учение о пришествии на землю Сына Божия для спасения людей от диавола и вечных мучений. Истину христианской веры мы доказывали между прочим тем, что христианская вера написана в книгах по научению Божию святыми людьми, и как было за несколько тысяч лет назад, так веруем и ныне. Старик говорил: «Это правда, у вас и китайцев вера написана в книгах, а у нас нет книг; что скажут камы, тому и верим». Он сравнивал христианскую веру с китайской, считая ту и другую одинаково справедливыми. Мы при этом старались внушить своим слушателям, что между верою христианской и китайской есть существенное различие, что первая есть вера истинная, а вторая – ложная. Старик, обращаясь к слушателям, говорил: «Хорошо было бы, если бы все это помнить! Стоит того, чтобы слушать и помнить!» До глубокого вечера хозяин и двое из слушавших заучивали число лет от сотворения мира и от пришествия Сына Божия на землю до настоящего времени.

В той же юрте 3 декабря историю о сотворении мира и о пришествии Сына Божия на землю я еще раз прочитал по книге. Хозяин спросил: «Сколько теперь народов, верующих в Иисуса Христа?» Я перечислил ему все христианские народы. При отъезде хозяин подарил нам овчинку, взамен которой мы отсыпали ему немного соли и дали лист бумаги.

Того же дня после полудня мы приехали в юрту калмыка Тадын; он вместе и кам; у него мы расположились ночевать. Вечером после долгих и напрасных стараний завести речь о предметах веры христианской я успел наконец склонить внимание моих собеседников в свою пользу и, после краткого объяснения сущности христианской религии, предложил им, как единственное средство избавиться от диавола, обращение ко Христу. На это хозяин и хозяйка (также кам) сказали: «Если мы крестимся, то диавол убьет нас». На слова мои о силе креста и имени Христова, которого бесы трепещут, и что бес не приближается туда, где с верою призывается имя Христово и ограждаются крестным знамением, если бы даже кам и призывал бесов, камы, удивляясь этому, говорили: «Мы не пробовали камлать при христианах и не знаем, правда ли это». Спать мне пришлось под двумя бубнами, которые висели над моей головой. Перекрестившись, я заснул, но ночью слышались мне легкие удары в бубен; не знаю, что это: обман ли это слуха, или что другое.

4 декабря. Приехали мы на реку Каракудюр, впадающую в Башкаус с левой стороны, в юрту бедной вдовы Чоолу. Здесь три юрты; живут бедные. Здесь говорилось многое, потому что слово растворялось верою слушающих; в одной из юрт было камланье. Народу было довольно. Говорить с ними был полный простор. Когда я рассказал историю сотворения мира и искупления людей, слушатели просили меня еще повторить для тех, которые пришли после; между ними был и сам кам. По желанию их я несколько раз повторил рассказ, чтобы они могли запомнить слышанное.

15 декабря. Мы прибыли в юрту Темея на реке Чуе. Вечером народу к нему собралось много. Один старик особенно был любопытен и разговорчив. Тут были и новокрещеные. Проповедь о Христе слушали внимательно.

17 декабря. Приехали мы в юрту Аильчи (на реке Каракудюр). Вечером набралось народу много. Говорили о народах, о царях, о китайцах, о войне, о планетах и прочем. После того одним из собеседников был предложен вопрос о кончине мира. В ответ на это я рассказал о признаках второго пришествия Христова. С особенным вниманием и удовольствием слушали они учение Иисуса Христа о любви. После беседы один из слушавших сравнивал христианское учение с вероучением китайским и монгольским, Хормуста¹⁸⁷ с Иисусом Христом. Распространенное ламами учение Будды алтайцы помнят; но они охотно слушают и христианское учение, и оно, без сомнения, утвердится между ними, если только чаще будет проповедуемо у них.

20 декабря. Мы возвратились в монастырь. Здесь во время моей поездки крещено отцом Платоном девять человек. По приезде моем крещено мною еще три человека.

25 декабря. На праздник Рождества Христова приходили в церковь многие из новокрещеных с вечера. Так как жилища их отстоят от монастыря довольно далеко, то многие из них остались ночевать в монастыре, чтобы не проспать утрени, а другие уходили в ближайшие к монастырю юрты и дома новокрещеных. После вечерни, которая для них была совершена на татарском языке, рассказана была им история праздника несколько раз. Чтобы они могли яснее усвоить слышанное, после рассказа мы заставляли их самих повторять одно и то же несколько раз, пока можно было увериться, что все они вполне поняли и усвоили событие праздника. После литургии все новокрещеные напоены были в монастыре чаем.

29 декабря. Я выехал опять в стойбища татар, живущих выше Чулышмана по реке Улагану. Здесь, как слышно было, более десяти лет скрываются между татарами трое новокрещеных. Одного из них по имени Павла-Аильчи, я отыскал в настоящую поездку. Он скрывался на высокой горе, в густом лесу. Пробираясь к его юрте, мы с ямщиком едва не попали на стрелу, поставленную татарами для лова зверей. В нескольких шагах от нее навстречу нам попал татарин, хозяин стрелы, объяснил нам опасность, которой мы едва не подверглись, и довел до юрты Аильчи. Аильчи, как было сказано, жил среди татар более десяти лет. Он женился на татарке и прижил с нею шестерых детей. Я пожил у Аильчи, говорил с ним об истинном Боге и убеждал воротиться опять к крещеным. Аильчи дал слово весной переехать в Чулышман, а жена его креститься, но просил меня теперь прислать им с попутчиками ячменя. За другими новокрещеными я послал нарочного человека, но тот не застал их дома.

1867 год

3–11 января. Происходил выбор новокрещеного бошки Никиты в демичи¹⁸⁸ для управления новокрещеными чулышманцами, по предписанию господина исправника. Необходимость избрания демичи из новокрещеных осознана начальством вследствие жалоб новокрещеных на притеснения и оскорбления от некрещеных своих начальников, которые самовольно лишали их прав, какими они пользовались в своем обществе до крещения (так, например, новокрещеного Никиту некрещеный демичи удалил от должности бошки за обращение его в христианство), были несправедливы к ним в судах, останавливали и наказывали желающих креститься. Татары этому избранию сильно противились. Они никак не предполагали, чтобы презираемые ими крещеные их собратья могли пользоваться особенным покровительством начальства, и потому предписание господина исправника избрать для жителей Чулышмана демичи из крещеных было тяжелым ударом для их гордости, почему старшины народа решились ехать к зайсанам, надеясь при их содействии остановить распоряжения господина исправника. Несмотря на то воля начальства была исполнена и Никите вверено управление новокрещеными. Другое предписание господина исправника относительно выдачи крестившимся детям татар принадлежащего им наследственного имущества исполнено без большого сопротивления со стороны последних, к радости новокрещеных, нашедших себе защиту в христианском начальстве, и к немалой досаде презиравших их татар.

13 января. Начато обучение детей, прерванное по случаю праздников и хлопот о выборе для новокрещеных демичи.

14 января. Отправлял у новокрещеных всенощное бдение, по-татарски; после богослужения беседовал с ними о жизни христианской, о состоянии отшедших душ по смерти и об Ангелах Хранителях. Последнее они слушали с особенным вниманием, и удовольствие свое, что у них есть невидимые и сильные поборники против злобы диавола, они выражали жестами.

16 января. С послушником Иосифом, которому поручено обучение детей, отправились в училище. Дети разбирают хорошо всякое слово, составленное из тех букв и слогов, которые они учили. Мальчик Николай, недавно получивший наследство от своего дяди, особенно любил писать счет своего имущества, состоящего из тридцати трех скотин. Находившиеся тут новокрещеные удивлялись богатству Николая и его умению вести счет своего имущества.

18 января. Один из новокрещеных привел к нам мальчика, который, сказав матери, что он едет в гости к крещеным родственникам, открыл новокрещеному о своем желании креститься. Что побудило его оставить мать и, как говорил он, ради Бога идти к людям незнакомым, я не мог дознать. На жестокое обращение с ним матери своей он не жалуется, а напротив, высказал, что и она, из жалости к нему, скоро сама придет креститься. Мы оставили его у себя до прихода матери. На другой день она действительно пришла за ним и увела его домой, так как он сам, соскучившись, захотел того.

20 января. Послушник Иосиф приехал из училища и объявил мне, что новокрещеный Андрей не отпускает детей учиться. Вечером я поехал в деревню Казакову узнать о причине перемены в мнении Андрея. На вопрос мой Андрей отвечал: «Какая польза будет детям от учения? Они нужны для матери, которой некому помогать в работах». (Он говорил неправду, потому что дети малолетние и для матери плохие помощницы.) «Сюда приезжал один новокрещеный из Урсула, – продолжал Андрей, – и говорил, что там девочек не учат. Потому-то я и боюсь, как бы детей, выучив грамоте, не отобрали куда-нибудь». Объяснив Андрею пользу обучения грамоте и сказав между прочим, что в Улале и девочки учатся грамоте, я просил его оставить детей учиться хотя из послушания к своему священнику, который всегда учит их только добру. Андрей не стал более прекословить и согласился. чтобы дети продолжали начатое ученье. Вечером я показывал детям картинки из Священной истории; объяснение их они уже знают.

21 января. Утром вместе с Иосифом учил детей. Вечером приобщал больную жену новокрещеного слепца Макария. В юрте у них, кроме железной чаши и чашки ячменя, полученного от нас, нет ничего. Больная лежит на голой земле и одета лоскутками изношенной шубы; в головах лежит полено. Напутствовав больную Святыми Тайнами, я с послушником Иосифом служил всенощное бдение в училище. Дети и новокрещеные пели. По возвращении домой больной были посланы кочма и одеяло.

22 января. На литургии новокрещеные были почти все. Было прочитано поучение о заповедях Христовых по-татарски.

В феврале по делам службы выехал в Улалу – главный стан миссии.

В течение марта, апреля и первой половины мая, живя в Улале, я исключительно занимался составлением татарско-русской азбуки для инородческих детей под руководством достоуважаемого начальника миссии отца архимандрита Владимира и переводом на татарский язык последования Крещения и воскресного всенощного бдения.

В половине мая со студентом Томской семинарии А.А.Завадовским и толмачом выехал из Улалы.

24 мая прибыли в Благовещенский монастырь, накануне праздника Вознесения Христова. Вечером совершено было всенощное бдение.

25 мая. Праздник Вознесения Господня. К литургии собралось народу много, почти полная церковь. Новокрещеных толосов¹⁸⁹ уже более ста человек. Богослужение совершалось частью на русском, частью на татарском языке. После литургии для новокрещеных сварен был чай, который пили они или, лучше сказать, хлебали ложками на монастырском дворе, усевшись в кружок. После братской трапезы со студентом Завадовским мы посетили новокрещеных. Они живут в двух местах: одни в деревне Казаковой, находящейся от монастыря в трех верстах¹⁹⁰, на левом берегу реки Чулышмана, а другие далее от них в шести верстах вверх по Чулышману. Казаковских новокрещеных можно назвать оседлыми в том смысле, что они зимой не переезжают на другое место. Для некоторых из них выстроены дома, и скота у них немного, потому нет необходимости перекочевывать с места на место. Верхние новокрещеные побогаче казаковских. У некоторых из них найдется более сотни одного рогатого скота. Кочевка для них почти необходимость. Вновь крестившиеся охотнее селятся у верхних новокрещеных, потому что около них бедному летом можно пропитаться удобнее. Настаивать, чтобы все новокрещеные жили вместе, ближе к церкви, пока невозможно, потому что это послужило бы немалым вредом для их скотоводства. Во все воскресные дни дальние и ближние приходят в церковь неопустительно, без предварительного зова и напоминания о празднике, значение коего они понимают едва ли не все. Дети приходят иногда заранее, с вечера.

В праздник Вознесения Господня мы навестили, как сказано было выше, казаковских новокрещеных. Они собрались к нам в юрте Андрея. На вопрос мой: «Не забыли ли они молитв?» – отвечали: «Нет, помним». Мы заставили некоторых из них прочитать выученные молитвы, что и исполнили они весьма удовлетворительно. Затем мы объяснили им историю настоящего праздника и приступили к изложению десяти заповедей. Напившись с ними взятого с собой чая, возвратились домой.

28 мая. Новокрещеные, по обычаю, пришли к литургии в монастырь. На всенощное бдение они сюда не приходят, потому что возвращаться домой ночью через реку небезопасно, а оставаться в монастыре неудобно. Сверх того, бдение, совершаемое по уставу монастырскому, довольно продолжительно, для новокрещеных кажется отяготительным. Потому вечернее богослужение для них совершается отдельно, в училищном доме, на татарском языке. К литургии же они всегда собираются в монастырь. В настоящий день во время литургии новокрещеным было объяснено значение некоторых молитв и песнопений, совершаемых во время литургии, с кратким наставлением, как должно стоять в церкви, особенно во время важнейших священнодействий Божественной литургии.

4 июня. Праздник Пятидесятницы. Литургия совершена большей частью на татарском языке. После трапезы с толмачом отправились к новокрещеным, живущим в дальней деревне. Пред вечером новокрещеные собрались все и, сев на траве в кружок, дружно и громко повторяли за мной десять заповедей Господних. Учение продолжалось около часа. После заучивания на память объяснено было значение каждой заповеди отдельно. Некоторые из стариков при изучении первой и второй заповедей говорили: «На что нам другие боги! Мы их оставили и теперь веруем единому Господу Богу». На четвертую заповедь один из старцев сделал замечание, что праздничная работа не бывает прочна. Пятая заповедь особенно нравилась родителям, у которых есть дети, потому они произносили эту заповедь с особенной выразительностью. Седьмую и восьмую заповеди некоторые произносили таким тоном, который обличал их согрешения против этих заповедей.

5 июня. Утром с новокрещеными повторено учение десяти заповедей. Совершено освящение воды, которой окроплены все юрты. Днем собраны были одни дети; после повторения заповедей они учились петь. Призваны были и те из недавно крещеных, которые нетвердо знают молитвы; они учились до самого вечера и дали слово доучить молитву после нас. Одна из женщин на вопрос мой, молится ли она дома по утрам и вечерам, отвечала: «Как же, все мы молимся и утром, и вечером, и перед принятием пищи. Нам теперь и спится спокойнее, не являются во сне курюмеси, как бывало прежде; некоторые из нас теперь видят во сне, что вы приходите к нам с книгой, читаете и учите нас». Вечером опять собирались все, и после повторения заповедей преподано было им краткое христианское вероучение. Один из слушателей между прочим спросил: «Если прежде создания неба и земли ничего не было, а был только один Бог, то на чем же Он стоял?» В пояснение того, что для Бога не нужно места, где бы Ему жить, как живут люди, я представил ему тот пример, что и дух человеческий также не имеет нужды в точке опоры. Находясь телом в одном месте, человек может духом своим носиться везде. «Это правда, – заметил другой из новокрещеных, – вот, например, я теперь здесь, а мыслью могу быть у союнцев, ходить и торговать там; и Бог также, как дух, находится везде».

Вечер тихий, теплый и отрадный. Приятна жизнь среди новокрещеных – младенцев веры, которым Отец Небесный благоволит открывать тайны Своей премудрости.

6 июня. Возвратились в монастырь. Студент Завадовский учит детей тщательно. Они читают Священную историю по-татарски и учатся писать. Из учившихся зимой пять мальчиков взяты родителями для работ; теперь учатся только четыре девочки и один мальчик.

7 июня. Занятие переводом на татарский язык воскресных Евангелий и отправка новокрещеных за монастырским хлебом к заозерному анбару. Вечером один из новокрещеных приходил просить совершить молебствие о даровании дождя, потому что хлеб на полях от засухи начинает подсыхать. Я посоветовал ему пригласить с собой всех новокрещеных и придти на молебен в церковь.

8 июня. Переведены на татарский язык ектении, Евангелие, Апостол и молитвы, читаемые на молебне во время бездождия.

9 июня. Переведено Евангелие к будущему воскресному дню и исправлен прежний перевод «Слова на исход души» Макария Александрийского¹⁹¹.

10 июня. Со студентом Завадовским занимались грамматикой. Вечером в деревне Казаковой служили всенощную. Все предстоящие Пели нестройно, но довольно бойко.

11 июня. В воскресный день, после литургии и трапезы, с толмачом Никитой ездили к верхним новокрещеным. Разделив собравшийся народ на две партии, с одними повторяли заповеди, а других учили молитвам. Затем, прочитав слово Макария Александрийского об исходе души с объяснением непонятных мест и отслужив вечерню, возвратились домой.

12 июня. Совершено молебствие по случаю бездождия. Со святой водой и иконами обошли по полям в сопровождении собравшихся новокрещеных.

13 июня. Небольшой дождь оросил иссохшие поля. Богу слава!

14–17 июня. Был дождь; хлеб стал оживать. Переведено Евангелие к следующему воскресному дню.

22 июня. Написано житие святого Трифона по-татарски. Вечером я был в деревне Казаковой. Новокрещеный Андрей, выслушав рассказ о чудесах святого Трифона, сказал: «Истинно, силен и милостив Господь к тем, которые с верою призывают Его! Мы с женой сами видели на себе милость Божию. Это было нынешней зимой. С женой мы ездили к татарам, живущим при озере Телецком. Лед был тонок. Когда мы возвращались домой с сумами, наполненными ячменем, лед под нами провалился, и сумы упали в воду; сами мы успели выскочить на лед, но вытащить сумы из воды было невозможно. Провожавшие нас некрещеные родственники оставили нас, боясь провалиться, советовали и нам оставить сумы, чтобы самим не погибнуть. Жаль нам было хлеба! Тогда я вспомнил истинного Бога Иисуса Христа и, перекрестившись, сказал: «Господи Боже наш Иисусе Христе! Мы на Тебя надеемся, помоги нам». После этого мы с женой осторожно взялись за сумы и так легко вытащили их из воды, как будто кто-нибудь снизу приподнял их. Кто, как не Господь Иисус Христос, Которого мы призвали с верою, помог нам здесь? После крещения мы много раз видели милость Божию на себе и на всем доме своем!»

16 июля. Вечером ездил к дальним новокрещеным. Между прочим некоторые из новокрещеных говорили: «Благодарение Богу, мы живем после крещения благополучно, видим на себе милость Божию; в нуждах и болезнях наших помогает нам Бог. Только некрещеные наши соседи стараются всячески досаждать нам».

17 июля. Оглашена некрещеная жена новокрещеного Сергея-Куйбука и наречена Мариною. Она изъявила желание креститься частью по убеждению мужа своего, частью по совету новокрещеных, говоривших ей, что животворящие Тайны Тела и Крови Христовой, послужившие для некоторых из них спасительным врачевством против болезней, могут исцелить и ее от недуга, если она уверует в Иисуса Христа и примет святое Крещение. Мучимая болезнью Марина желала Крещения как обыкновенного врачевства против своей болезни, мало заботясь о недуге души своей и о достойном приготовлении к принятию святого врачевства. Нужно было объяснить и убедить ее в том, что Крещение и святое Причащение бывают спасительны для души и, аще Господь изволит, целительны для тела только верующего и кающегося грешника. Марина стала учиться и приготовляться к крещению.

6 августа. Ездил к новокрещеным, учил оглашенную. Марина, мучимая болезнью и не сумев дождаться крещения, хотела уже обратиться к каму за помощью, но новокрещеные убедили ее оставить это намерение и предаться воле Божией. Марина послушалась и просила меня по крайней мере окропить ее юрту святой водой, что и было исполнено.

19 августа. Оглашенная Марина привезена мужем своим в монастырь для крещения. Молитвы она выучила. На вопросы о вере отвечала удовлетворительно.

23 августа. Она крещена и во время литургии приобщена Святых Таин. Весь день была весела, на болезнь не жалуется.

30 августа. Повенчаны свадьбы новокрещеных, присланных для сего из Улалы, миссионером священником Иоанном Смольяниковым.

1 сентября. Оглашена калмыцкая девица Ширалу и наречена Елизаветой. Это невеста одного новокрещеного мальчика Трофима, высватанная за него матерью еще в детстве его. Калыма за нее уплачено 70 подо (подо стоит 4 рубля серебром; 70 подо равняется 280 рублям¹⁹²). Мать жениха, нуждаясь в помощнице по домохозяйству, взяла высватанную за сына невесту с согласия родителей последней и хотела уже, по обычаю калмыков, поселить ее с малолетним женихом в особо устроенной для них юрте, но посланный от нас толмач объяснил ей, что крещеным так делать нельзя. Поэтому старица привела невесту к нам и просила крестить ее, с тем чтобы по крещении, до совершеннолетня жениха, поселить у себя в юрте для пособия в домашних работах. Елизавета крещена 9 сентября.

2 сентября. Новокрещеная женщина Анастасия, сильно страдавшая воспалением печени, спазмами в груди, перевезена из юрты к монастырю. В юрте лежать ей было холодно, и новокрещеные отказались служить ей во время болезни, считая ее бесноватой, потому что она в беспамятстве иногда уходила в воду, иногда бродила ночью по лесу, а иногда взбиралась на гору. Через две недели она стала поправляться. Сегодня она рассказала сон. «Недавно виденная мною во сне женщина (говорила Анастасия), которая тогда помазывала меня какой-то мазью и обещала мне выздоровление, сегодня опять явилась мне во сне. На голове ее было покрывало, которое спускалось на руки и закрывало их до кистей. Лицо было необыкновенной красоты. Подойдя ко мне, она утешала меня, говоря: «Не плачь и не скорби. Я жалею всех сирот, и тебя мне жаль, что ты так страдаешь». Видя сострадание ко мне, я заплакала. Потом она сказала мне: «Ты слушайся меня и исполни обещанное. Не ходи по людям и не ешь, чего не следует есть. Не подражай тем новокрещеным, которые живут худо, не слушай их худых советов. Я не люблю тех крещеных, которые живут худо». Что могла я понимать, то говорила она мне по-русски, а прочее по-татарски».

13сентября. Оглашена калмычка Орыжак и наречена Любовью.

Новокрещеный Сергей Куйбук приходил в монастырь просить у нас сохи и коней для распашки новой земли под пашню, обещаясь за это попахать несколько для монастыря. Просимое ему обещано с тем условием, чтобы он, вместо монастырской пашни, попахал своим новокрещеным собратьям.

В нынешнее лето урожай хлеба у чулышманских новокрещеных был неодинаков. У тех из них, которые сеяли хлеб на землю, вспаханную сохою, урожай хлеба большей частью хорош, а на полях, вскопанных абылом, как водится у большей части здешних калмыков, хлеб погорел от засухи.

В течение сентября крещены мною в Благовещенском монастыре две инородки.

Обучением детей занимался студент-семинарист Анемподист Завадовский. Учащихся было четыре девочки. Прочие дети, учившиеся в прошедшую зиму, весной взяты были родными домой.

В течение 1867 года по октябрь крещено мною из чулышманских язычников 18 человек; кроме того, иеромонахом отцом Платоном крещено 34 человека. Всего – 52 души обоего пола.

Преосвященный Макарий, епископ Томский и Семипалатинский, воспользовавшись пароходным сообщением, существующим между Обь-Енисейским каналом и городом Томском, в 1892 году во второй раз посетил одну из самых отдаленных и по путесообщению неудобных местностей епархии – часть Нарымского края по течению реки Кети. Из Томска Преосвященный отбыл 23 июня в пять часов вечера на пароходе «Фортуна», который принадлежит управлению Обь-Енисейского канала. Ему сопутствовали два священника (один из них регент), протодиакон, два диакона (певчие), псаломщик (также певчий) и келейник. Главной целью путешествия было посетить остяков, живущих в верховьях реки Кети, причем к 29 июня предполагалось прибыть в село Кетное, куда на Петров пост собираются обыкновенно для говения остяки.

На следующий день пароход подошел к деревне Колпашевой. У пристани собрался народ. Впереди толпы стоял священник; это был, как оказалось, местный благочинный. Преосвященный, сойдя с парохода, преподал благословение народу и направился в молитвенный дом. Народ следовал за ним с пением Достойно есть. В молитвенном доме Преосвященного ожидали местный причт и два священника из ближайших церквей. После обычной встречи Преосвященный отслужил молебен святым апостолам Петру и Павлу, в честь которых построен молитвенный дом. Так как в нем не могла поместиться и половина собравшегося народа, то молебен был отслужен перед входом в него, в ограде. После молебна Преосвященный взошел да крыльцо и обратился к многолюдной толпе с речью. Упомянув о том, что воспоминаемый в тот день Предтеча Господень от чрева матери исполнился Духа Святого и не пил вина и никакого хмельного пития, Преосвященный наставлял избегать употребления спиртных напитков. После речи народ стал подходить к владыке под благословение, а один из священников занялся испытанием учеников местной школы в знании Закона Божия. Хотя мальчики не могли дать толковых объяснений на вопросы и связно передать какой-либо библейский рассказ, но утешительно было и то, что они твердо и бойко читали некоторые молитвы и правильно отвечали на отрывочные вопросы из Священной истории.

На другой день утром Преосвященный отправился в дальнейший путь вверх по реке Кети. Ехали пустынной местностью. Во весь день не видно было никаких следов человеческого жилья. Вечером было отслужено всенощное бдение по случаю явления Тихвинской иконы Божией Матери. 26 числа в пять часов утра для нагрузки дров пароход остановился у небольшой деревни Усть-Речки (до двадцати домов). На берегу, в ожидании Преосвященного, стояли местные жители числом до пятидесяти человек. Несмотря на раннюю пору, Преосвященный вышел к ожидавшему его народу и стал объяснять происхождение воспоминаемого в этот день события. Затем, когда было приготовлено необходимое к богослужению, Преосвященный в сослужении местного благочинного и священника отслужил водосвятный молебен. После молебна, преподав жителям деревни Усть-Речки благословение, Преосвященный вошел на пароход, который и отплыл далее.

Пароход остановился у села Кетного. На берегу собралось до полутораста человек – мужчин, женщин и детей. Они видимо знали о приезде Преосвященного. Когда владыка вышел на берег, вся толпа пала на колени. Преподав народу благословение, Преосвященный обратился к нему с речью. Между встречавшими было много детей. Воспользовавшись этим случаем, он в простых, удобопонятных словах разъяснил им о взаимных отношениях детей и родителей. Был отслужен водосвятный молебен. За молебном народ читал молитвы за Преосвященным и на прошения великой ектении пел: «Господи, помилуй». После молебна Преосвященный пригласил народ петь. Мужчины пели: «Пресвятая Троице, помилуй нас»; женщины: «Пресвятая Богородице, спаси нас». Благословив затем молившихся, Преосвященный, в сопровождении поющего народа, вернулся на пароход. С трапа он еще раз благословил крестьян. Многие из них пали на колени. Они долго еще оставались на берегу, смотря вслед удалявшемуся пароходу.

Вторую половину дня, ночь и весь следующий день Преосвященный и его спутники плыли безостановочно, не видя селений. Вечером 27 числа, накануне воскресного дня, было отслужено всенощное бдение. В девять часов того же вечера пароход остановился у пристани против юрт Широковых. Когда Преосвященный сошел с парохода, стоявшие у пристани остяки подошли к нему под благословение. «Откуда вы?» – спросил их Преосвященный. «Из нижних юрт, – отвечали остяки, – Ганьшиных, Савиной». – «Зачем приехали?» – продолжал спрашивать владыка. «Тебя видеть». – «А что вам нужно от меня?» – «Может, отслужишь молебен». Стали приготовляться к молебну. Между тем Преосвященный начал спрашивать остяков молитвы. Одна остячка прочитала молитву Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, другая – Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя. «А знаете ли, Кто это Отец, Сын и Святый Дух?» – спросил владыка. Остяки молчали. Преосвященный объяснил им это. Затем он научил всех остяков произносить молитву Во имя Отца и Сына и Святаго Духа с положением на себе крестного знамения. Тут доложили, что для молебна все готово. После молебна, когда прикладывались ко кресту, Преосвященный произносил молитвы: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя; Слава Отцу и Сыну и Святому Духу; Пресвятая Богородице, спаси нас. Эти молитвы за владыкой повторяли остяки. Так как описываемое происходило накануне воскресенья, то владыка объяснил остякам, откуда произошло празднование этого дня, и вкратце преподал им учение об искуплении.

Затем, преподав остякам благословение, Преосвященный возвратился на пароход. Утром в обычное время была отслужена обедница, в конце которой служащим священником был прочитан «Троицкий листок»: «До конца терпи». Через час после обедницы Преосвященному благоугодно было устроить религиозно-нравственное чтение: на трапе было поставлено несколько скамеек и стульев, были приглашены пассажиры и некоторые из служащих парохода. Чтение началось пением молитвы Царю Небесный. Были пропеты псальмы¹⁹⁴ Димитрия Ростовского, содержание которых предварительно было объяснено Преосвященным, и прочитано две статьи. Священник Павел Соколов прочитал «Троицкий листок»: «Мужья и жены», а благочинный Ерлексов – рассказ из действительной жизни под заглавием «Гроза» из «Воскресного дня». Чтение закончилось пением Достойно есть.

Вечером накануне Петрова дня было отслужено всенощное бдение. Пароход остановился у села Кетного. Выйдя из парохода и благословив народ, Преосвященный направился в местный молитвенный дом; за ним шел народ и пел Достойно есть. После обычной встречи и вечернего богослужения Преосвященный вышел на амвон и стал учить остяков молитвам. Сначала он произносил сам, а потом заставлял повторять за собою слушателей. При этом многие молитвы были объяснены им. Остяки легко и скоро усваивали молитвы, довольно правильно произносили их, почти не испытывая никакого замешательства. Преосвященный не преминул также преподать говельщикам несколько приличных случаю наставлений. Он говорил о необходимости усердной молитвы, о взаимном прощении обид и прочем. Назидательная беседа владыки тянулась до полуночи.

29 июня Преосвященный, в сослужении трех священников, совершил в молитвенном доме Божественную литургию, за которой причастил Святых Таин всех говевших остяков. Во время службы и причащения остяки держали себя необыкновенно чинно и с должным благоговением. После литургии Преосвященный раскрыл причастникам важность совершенного над ними Таинства и наставлял, как следует жить, чтобы оказаться достойным преподанных в Таинстве Пречистого Тела и Крови Христовых.

В тот же день вечером было отслужено всенощное бдение, а на следующий день, в воспоминание двенадцати апостолов, совершена литургия. После всенощного бдения, по благословению Преосвященного, благочинный беседовал с остяками о главнейших событиях из священной истории Ветхого и Нового Завета. Беседа происходила около молитвенного дома на открытом воздухе. Здесь-то воочию пришлось увидеть, как мало знают остяки русский язык и какого труда стоит посвящать их в подробности православно-христианского вероучения. Ломаный, неправильный и в высшей степени неточный разговор остяка еще можно понять нам, русским, но понять остяку нас – едва ли возможно. Слова, выражающие отвлеченные понятия, совершенно недоступны его пониманию, и их даже нельзя объяснить на наглядных образах или примерах. Бедная, скудная природа, окружающая остяка, дает весьма недостаточный материал для его мысли и языка, так что ему многое неизвестно, что знает каждый русский простолюдин. Поэтому во время беседы благочинному волей-неволей приходилось подолгу останавливаться на одном и том же предмете и тщательно следить за тем, правильно ли понят смысл его рассказов. За литургией, вместо причастного стиха, он рассказывал о втором пришествии Сына Божия на землю. Через час после литургии остяки были приглашены благочинным для обсуждения приходских дел. На собрании они изъявили, между прочим, согласие доставить лес для возобновления сгоревшей церкви. По поручению Преосвященного ученики местной церковно­приходской школы (два мальчика и одна девочка) были подвергнуты легкому испытанию. Они знали и довольно правильно читали некоторые молитвы, как например: Во имя Отца... Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий... Богородице Дево... Достойно есть... Но они не могли объяснить этих молитв; не объяснили также, что выражает перстосложение для крестного знамения, и весьма плохо разбирали печатный текст. Это зависело от того, что занятия в школе велись всего один месяц. Заведовавший всем делом обучения священник по служебным обязанностям надолго должен был отлучиться в города Нарым и Томск; к этому присоединился еще пожар церкви и смерть псаломщика – единственного его помощника, так что священнику пришлось одному нести все обязанности по приходу. В настоящую пору указанных неудобств школа испытывать не будет. Вновь назначенный псаломщик уже прибыл к месту своего служения; из епархиального училищного совета прислано достаточное количество книг и других необходимых пособий; остальное школа без затруднений может приобрести на местные средства.

Утром 2 июля в три с половиной часа Преосвященный со своими спутниками направился на пароходе к Обь-Енисейскому каналу и через несколько часов прибыл на стан Ломоватый. В Ломоватом не было лошадей, а потому путешественники на двух лодках отправились в следующий стан, Веселый, до которого приходилось проплыть не менее верст двенадцати. Это путешествие стоило больших трудов. Русло реки во многих местах было загромождено деревьями, свалившимися с берегов, покрытых густым лесом. Гребцы то и дело должны были выходить на берег и, чтобы дать возможность пройти лодке, вытаскивать из воды валежник. Иногда приходилось пролагать себе путь с помощью топора – разрубать деревья, которые нельзя было вытащить. Вскоре из Веселого навстречу выехала лодка, на которую все и пересели. В Веселом Преосвященного ждала толпа рабочих человек в сто, которая и приветствовала его пением Достойно есть. Благословив рабочих, владыка отправился в дом, отведенный для инженера. В семь часов вечера перед домом инженера Преосвященный отслужил водосвятный молебен, после которого преподал народу назидание.

4 июля из Веселого Преосвященный отправился на лошадях в Ильинский стан, в котором находится главная квартира начальника работ. До него надо было проехать пятнадцать верст. Рабочие этого стана вышли навстречу Преосвященному с иконой святого Александра Невского, в честь которого предположено построить на канале храм.

Вместе с рабочими были и все начальствующие лица. На площади стана был поставлен стол для молебна и помост. Кроме молебна, вечером Преосвященный совершил всенощную, а на другой день обедницу. После обедницы был отслужен снова молебен с водосвятием и, по просьбе начальника работ, был освящен только что отстроенный шлюз. Освящение совершал сам Преосвященный. Через час после обедницы на открытом воздухе было устроено для народа религиозно-нравственное чтение. Преосвященный предварил его изустной беседой, в которой изложил пред слушателями сказание о явлении Божией Матери воспоминаемым в тот день святым Афанасию Афонскому и Сергию, Радонежскому чудотворцу. Чтение, по обычаю, прерывалось пением псальм Димитрия Ростовского и кантов из «Лепты». В заключение народу розданы были «Троицкие листки» и брошюры религиозно-нравственного содержания. Преосвященный выразил желание, чтобы на стане была основана народная библиотека для религиозно-нравственного чтения. Как бы в залог и благословение этого дела он вручил начальствующим стана несколько духовно-назидательных брошюр.

В час дня Преосвященный со своими спутниками прежним порядком отправился в обратный путь. Погода стояла хорошая. Плыть на лодках было теперь гораздо легче, чем раньше. В девять часов вечера сели на пароход «Фортуна». На другой день с рассветом тронулись в путь.

Плавание по реке было, впрочем, замедлено. Вода в ней успела значительно понизиться, и из воды во многих местах торчали так называемые карчи¹⁹⁵. Боясь наткнуться на них, пароход по ночам останавливался. Ночь на 8 июля застала путешественников около Пановой; отсюда до Кетского сухим путем было всего 20 верст. Преосвященный пожелал отслужить там литургию, и на другой день утром отправился туда. Литургия была совершена в семь часов при многочисленном стечении народа, собравшегося из соседних деревень. Просторная церковь не могла вместить всех молящихся. Для назидания народа после литургии было устроено внебогослужебное собеседование. Оно шло при личном участии Преосвященного. Владыка дал собравшимся изустное наставление о христианском воспитании детей, говорил также против сквернословия. Певчие пропели несколько кант из «Лепты», а отец благочинный прочел рассказ о явлении Казанской иконы Божией Матери.

В восемь часов вечера Преосвященный прибыл к селу Тогурскому. Здесь, как и всюду, народ во множестве собрался к встрече Преосвященного, тем более что время было праздничное и крестьяне были свободны от работ. Приняв благословение от владыки, они с пением Достойно есть шли за ним до самого храма. После обычной встречи Преосвященный вышел на паперть и преподал народу назидание.

Расставаясь с жителями села Тогурского, Преосвященный раздал им «Троицкие листки» и брошюры; затем, посетив дом священника, вернулся на пароход. На дальнейшем пути Преосвященный посетил Колпашево и село Молчановское, не упустив здесь случая преподать народу наставление. В Молчановском обращали на себя внимание ученики местной школы. Они давали прекрасные ответы на все вопросы, которые предлагались им по Закону Божию и Священной истории.

10 июля в десять часов дня Преосвященный благополучно возвратился в город Томск.

Начальником миссии в отчетном году совершена была поездка в отдаленнейшие места Нарымского края, по притокам Оби. Последний пункт посещенных в настоящую поездку местностей по Тыму лежит от города Нарыма в 108 верстах, а по реке Васьюгану в 444 верстах.

О Нарымском крае писано было много. Край этот можно назвать достаточно исследованным в географическом, этнографическом, антропологическом и отчасти в религиозном отношениях. С научной целью нарымские инородцы были посещаемы в разное время: Кастреном¹⁹⁷, Финшем¹⁹⁸, членами Томского статистического комитета¹⁹⁹ и Западно-Сибирского отдела географического общества²⁰⁰. Весьма обстоятельные сведения напечатаны были и в «Томских епархиальных ведомостях» за последние годы. В 1888 году в Нарымском крае был доктор философии Карл М.Папай из Будапешта.

К тому, что сказано о нарымских инородцах, мало можно прибавить нового.

Нарымские инородцы доселе не входили в округ действий Алтайской миссии. Только в последнее время миссия, в лице начальника, стала ознакамливаться с ними. В отчетном году миссией приняты на воспитание два остяцких мальчика с миссионерской целью в будущем.

Для миссионерских целей имеет особенное значение изучение языка и религий инородцев, подлежащих ведению миссии.

На изучение языка и религиозного состояния остяков начальником миссии и было обращено внимание в совершенные им поездки в Нарымский край. Первая поездка сделана была в 1887 году. Плодом ее было собрание материалов к изучению языка обских инородцев. В отчетном году обращено было внимание на васьюганских инородцев, имеющих свой язык, особый от языка обских и кетских инородцев.

Инородцы Нарымского края, известные под общим названием остяков, учеными исследователями (Кастрен, Папай) не все признаются за остяков, а только часть; большинство же относятся к племени самоедов. Именно: обитающие по берегам Оби, а также и по притокам ее с правой стороны Кети и Тыму, признаются за самоедов, и только живущие по Васьюгану, до реки Нюрольки, по языку и типу лица – настоящие остяки. Доктор Папай последних только назвал братьями своими²⁰¹.

Никакое племя нарымских инородцев не называет себя ни остяками, ни самоедами, но каждое называется по той реке, на которой живет. Так, обские называют себя чумыль-куп – «чумской человек», или колду-гуп – «обский человек» («Колд» – Обь). Васьюганских они называют кыт-куп – «кытский человек», а кетских – кет-киль-гуп («Кет-киль» – река Кеть, «кун» или «гуп» – человек), «кетско-речной человек». Васьюганские себя называют кантыгы-яг – «кантынский народ». Не указывается ли этим на прежнее отечество и родство васьюганских с кондинскими остяками? Обских васьюганские называют ас-яг («Ас» – Обь, «яг» – народ) – «обский народ». Это название перешло в русском языке на всех обских инородцев следующим образом: «ас-яг» переделано в «астяг», а из «астяга» стал «остяк».

Самоедов Кастрен и Миддендорф²⁰² считают племенем, происшедшим от смешения финнов с монголами, а остяков настоящими финнами.

Язык самоедов (обских, кетских и тымских) имеет много поднаречий, в общем сходных между собой; но между самоедами (обскими инородцами) и остяками (то есть васьюганскими) в языке нет ничего общего.

Лучшим показателем в этом отношении служит счет: обские самоеды считают так: один – «окыр», два – «шидаг», три – «нагур»,четыре – «тет», пять – «хумблаг». А у остяков васьюганских счет следующий: один – «ий», два – «каткан», три – «колам», четыре – «нилле», пять – «вет». Васьюганские остяки родственны сургутским; разность в языке у тех и других весьма незначительная. Правдоподобно предположение некоторых этнографов Нарымского края, что весь Васьюган заселился от девяти семей, пришедших сюда с реки Юган²⁰³, впадающей в Обь почти против Сургута. Это было еще тогда, когда только что основался Сургутский городок и казаки облагали всех остяков обременительными поборами²⁰⁴. Эти девять семей бежали от этих притеснений казаков на лыжах, прямо через леса и болота, и дошли до реки Васьюган, где ныне находится село Васьюган. От этих девяти семей и разродились все жители по реке Васьюгану до самого устья реки Нюрольки; оттуда же до самого устья Васьюгана живет уже другое племя обских инородцев, которые и говорят совершенно отличным от них языком.

Признается всеми за факт, что инородцы Нарымского края не размножаются, но быстро вымирают. Мы слышали от старожилов, что такое вымирание совершилось и на их глазах: они помнят, что несколько десятков лет тому назад инородцев в их местности было вдвое больше. Впрочем, Григоровский²⁰⁵ в своем описании Васьюганской тундры племя васьюганских инородцев не признает вымирающим, как другие вообще северные инородческие племена. По его статистике, васьюганских инородцев в 1862 году было мужского пола 460, женского – 394, а в 1882 году мужского – 391, женского – 335. В двадцатилетний период времени убыло мужского пола – 69, женского – 59.

По официальной статистике 1888 года, весьма близкой к действительности, в чем убедились мы лично своею записью, васьюганских инородцев считается: мужского пола – 259, женского – 243, обоего – 502. Значит, в шесть лет убыло мужского – 132, женского – 92, обоего – 224. Следовательно, васьюганские остяки вымирают.

Все инородцы Нарымского края – христиане. О времени крещения последних язычников мы не нашли записей даже в архивах старейших местных церквей (в тымской церкви метрические книги существуют с 1808 года). О крещении детей своих инородцы заботятся сами, хотя крестят их иногда по рождении через год, два и более.

Инородцы, как тымские, так и васьюганские, во всю свою жизнь остаются почти вне пастырского воздействия на них. Живя вдали от церквей, те и другое инородцы приезжают в свою сельскую церковь только однажды в год: одни в село Тымское к Троициному дню, а другие в Васьюганское около того же времени (в начале мая). В это время инородцы со всеми семьями выезжают из урманов (тайги) и зимних юрт; говеют в своих церквах, но Святых Таин приобщаются немногие. По словам тымского священника, в причащении отказывали инородцам в прежнее время сами священники из опасения, что инородцы не соблюдут себя чистыми от осквернения идоложертвенной и другой нечистой пищей. В настоящее время священники относятся снисходительнее к этим младенцам веры.

Для васьюганских инородцев нравственною сетью и соблазном, отвлекающим их от исполнения христианского долга приобщения Святых Таин, служит кабак в селе Каргасокском. Весной, как только настанет половодье, Васьюганские инородцы собираются к Айполовским юртам, где находится хлебный магазин. Здесь они уплачивают долги и набирают хлеба вновь. Кабака здесь нет, и они могли бы здесь поговеть и получить пастырские наставления в вере и жизни христианской, если бы здесь явилась возможность выстроить молитвенный дом.

В Айполовских юртах существует и кладбище, где инородцы погребают умерших своих, привозимых ими из зимних жилищ своих и из урманов, где нет удобных мест для погребения. Из Айполовских юрт часть инородцев возвращается в верховья Васьюгана и притоки его, где они проводят лето и зиму, а часть из них спускается на лодках в села Васьюганское, Каргасокское и Тымское.

Все нарымские инородцы, как христиане, для исполнения духовных треб обращаются к священникам; имеют в домах своих на почетном месте иконы, молятся пред ними и возжигают свечи, носят шейные крестики; все называются христианскими именами. Один молодой остяк говорил нам, что он и на промысле чтит праздники и молится Богу, обращаясь к небу. Один старик в Айполовых юртах по поводу увещания не воздавать божеской чести юнкам (демонам) сказал: «Об этом давно нам говорят, а мы все не слушаем». Остяки знают важнейшие праздники, называют их русскими именами, а для некоторых есть особые народные названия. Так, праздник Рождества Христова называется у них Колета. Замечательно, что у алтайских инородцев этот праздник называется также Коледа, и наш простой народ в некоторых местах Европейской России совершает в это время колядование. У остяков в праздник Коледы делают из теста изображения разных животных и птиц и ставят их на полках с иконами.

Кто у кого перенял: алтайцы и остяки не переняли ли коледу от русских? Или русские заимствовали ее от татар – родни алтайцев? Или не переняли ли остяки от алтайцев, как заимствовали от них названия: кан – «царь», камчи – «плеть» и другие слова? Или же, наконец, алтайцы и остяки не узнали ли о коледе от какого-либо общего предка? Впрочем, у остяков для праздника Рождества Христова есть другое название: Торым-котыл – «Божий день». Крещение называется «Торым инки вагылта котыл» (буквально: «Бога на воду нести праздник») – «хождение на воду с иконами», или «лог вагылта котыл» – «праздник конских бегов». Благовещенье называют Лавещенье или «Пень патыльта котым» (буквально «ложка мерзнуть день») – «день, когда замерзает в ложке вода». Название это заимствовано, вероятно, из русской приметы, что если в Благовещенье вода в ложке замерзнет, то простоит после сего еще сорок утренников. Пасха называется «Христос иль валгым котыл» (буквально – «Христос воскрес праздник»), то есть праздник Воскресения Христова. Еще называют этот праздник лон-котыл – «день гусей», потому что около этого времени прилетают гуси. Троица – «Ливана пирьнальта котыл» (буквально: «с ветвями молиться день») – «день, когда молятся с ветвями». Петров день – «Васик питта котыл» (буквально: «утки летят день»).

Нарымские инородцы чтут праздники ничегонеделанием в эти дни, а некоторые возжиганием свечей перед иконами и поклонами без молитв (которых не знают) или какой-либо импровизированной молитвой вроде следующей: «Золотой Бог! Мать и Отец! Мне зверя пошли!» – «Сарни Торум! Иссым-ыб игам! Мана вайка мий!»

Наряду с христианскими праздниками у остяков бывают общественные собрания для жертвоприношений и молитв, по обычаю старой языческой демонолатрии²⁰⁶. Местом этих собраний служат кумирни, где помещаются идолы, большей частью грубо сделанные, а также некоторые деревья, признаваемые священными. Те и другие находятся в урманах, или глухих местах.

В верховьях реки Тыма, по словам одного тымского жителя З-го, находится амбар, в котором стоят идолы: один мужского пола, другой женского, третий идол стоит у дверей в качестве караульного; идолы одеты в рубашки, шубы, платки; то же самое развешено над ними на жердях. Все это – приношения поклонников. На столике перед идолом есть деньги, до 15 рублей, две кольчуги, из них одна изъедена ржавчиной, другая целая. Последнюю З-й через начальство препроводил в Томский университет. Там же, в верховьях Тыма, были колдуны, но теперь остался только один. По словам этого же З-го, остяки обращаются к колдунам, когда нужно, и платят им за труд, но для церкви приношений якобы не делают. Они не хотели принять участие в устройстве кладбища при тымской церкви вместе с русскими.

В селе Васьюганском одно из чтимых деревьев находится у самого села. Недавно нарымский благочинный во время посещения Васьюганской церкви в беседе с инородцами между прочим убеждал их оставить чествование этого дерева как дело богопротивное. Инородцы дали обещание и исполнили. Но только вместо указанного дерева они выбрали другое, более развесистое. По справке оказалось, что на следующий год на старом дереве новых приношений не было, но новое щедро увешано было новыми привесками. И обещание исполнено, и старый обычай сохранен. В настоящую нашу поездку, быв в селе Васьюганском, мы в церковной беседе также касались этого предмета, убеждая инородцев срубить соблазняющее их дерево. Обещание дано, но не всеми охотно. Приезжие являлись к нам просить освобождения их от обязанности участвовать в срубке дерева, так как-де до чужого дерева им нет дела, в своем месте они будут беречься.

К кумирням и деревьям инородцы собираются для молитв и жертвоприношений. Общественные жертвоприношения совершаются во время общественных бедствий, например во время эпидемических болезней, продолжительного разлива рек, малого улова рыбы, и вообще для успеха в промыслах. Тогда целым обществом обращаются к шаману; назначается место для служения, предмет жертвоприношения; заколается животное или приносится вещественная жертва, состоящая из платков и кусков разной материи, денег, промысловых снастей. Посредниками между народом и демонами бывают шаманы или колдуны. Шаман, совершая моленье, сидит, обратившись лицом к иконам (если это бывает в доме). Кроме алтайского бубна, остяк употребляет домбру или балалайку²⁰⁷; произносит имя Божие и имена бесов-юнков. Когда шаман приходит в экстаз, то начинает вскрикивать. Присутствующие вторят ему и затем умолкают, а шаман продолжает моленье. Жертвоприношения и моления бывают вечером, продолжаются иногда заполночь. Животные заколаются без мучения, как у алтайцев. По окончании всего шаман объявляет волю духов. Остяки, как и алтайцы (язычники), почитают лесных духов, водяных, степных и т. п. В честь их делают разного рода приношения. Так, на пути от села Тымского к Пергамаджиным юртам есть сосновый бор; при въезде в него местность значительно возвышается. При самом подъеме на это возвышение (сажени на три) на деревьях сделаны проезжающими остяками привески из ленточек. Это то же, что у алтайцев ялама²⁰⁸. Остяки называют такие привески коз-ыдымба («коз» – приклад, «ыдымба» – привешен). Приклад сделан в честь Маджил-лоз (урманного духа).

Чествуемые усердным призыванием, приношениями и поклонениями, демоны обретают власть над чтителями и держат их в заблуждении осязательным проявлением перед призывающими их своего присутствия. Нельзя назвать сознательным обманом шаманов и кудесников и плодом расстроенного воображения их кудесничество, о котором ходит много рассказов. Обские колдуны (кэтцыен) и шаманы (кедычин) и васьюганские йолы (шаманы) совершают, видят и слышат то же, что делают, видят и показывают, слышат и до слуха других доводят алтайские камы или спиритские медиумы. Корреспондент Западно-Сибирского отделения Географического общества Григоровский²⁰⁹ как очевидец рассказывает о том, как обский колдун инородец Мазотка при посредстве призываемых им духов открыл потерявшиеся вещи крестьянина Егора, обратившегося к Мазотке с просьбой поворожить. «Мазотка принял нас радушно, – говорит Григоровский, прибывший к нему с крестьянами Егором и Сидором. – Мазотка, выслушав предложение Сидорки поворожить нам и рассказ Егора о покраже, согласился испытать свои силы, не узнает ли он чего-нибудь от лозов²¹⁰. Затем он вышел на улицу, затворил сам снаружи ставни всех окон и припер их подставками. Воротясь в избу, он объяснил нам, что его надобно связать чем-нибудь по рукам и по ногам и положить посреди пола; потом, когда огонь будет погашен, мы во все время сидели бы на своих местах, не шевелясь и не разговаривая; тогда он будет скликать своих лозов, и они унесут его на то место, где спрятаны хомуты, и покажут ему вора. Но чтобы мы сидели молча до той поры, когда он опять потребует зажечь огонь. Егор предложил Мазотке на такую дальнюю дорогу выпить стакан водки, на что тот и согласился, а так как в доме не нашлось ни стакана, ни рюмки, то выпил чайную чашку с удовольствием; но на предложение Егора выпить еще одну отвечал, что он лучше выпьет после, с устатку. Семья Мазоткина вся выбралась из дому и ушла в соседний дом. В избе остались только я с Егором, Сидоркою и Мазоткою, дверь заперли на крюк. Мазотка был в одной синей дабовой²¹¹ рубахе и, встав посредине избы, предложил Егору связать себе руки и ноги. Егор снял с себя опояску и связал Мазотке позади руки, закрутил их так, что без посторонней помощи невозможно было снять с себя эти путы или развязать их. Потом, положив его на пол и взяв опояску с Сидорки, завязал ею ноги Мазотке. Мы трое сели рядом на лавке, а Мазотка связанный лежал на полу. Я, как сидевший ближе всех к столу, загасил свечу, и мы остались в темноте. При всеобщем молчании и тишине только были слышны наши дыхания и самого Мазотки, лежащего посредине на полу; потом Мазотка начал бормотать что-то – сначала про себя, а потом громче и громче. Вначале я не мог понять ничего из слов его, но потом, вслушиваясь, я понял, что он сзывает к себе лозов, так как он произносил слова «квыоргын-лоз», «логан-лоз», «конан-лоз», «мерги-лоз» (медвежий лоз, лисий лоз, собачий лоз, лоз ветра) и приказывал им нести себя туда, где находятся покраденные вещи, и показать ему вора. Три раза произносил он свои заклинания, потом перестал, и в гробовой тишине темной комнаты только слышались тяжелые дыхания Мазотки. Вдруг вверху на подволоке²¹² избы послышалось ворчание медведя, немного погодя лай лисицы, визг собаки, щекотание сороки, уханье филина. Все это было чрез небольшие промежутки времени и продолжалось несколько раз. В это время опояски сами собой спали с рук и с ног Мазотки и какою-то невидимою силою были брошены в лицо Егора, со всеми узлами, которыми он завязал их, не развязанные, но просто снятые. Наверху в самой трубе послышалось бряканье вьюшки, которой закрывается труба. В гробовом безмолвии и темноте только слышны стали наши затаенные дыхания, дыхания же самого Мазотки не было слышно. В потьмах не было видно ничего, каждый из нас напрягал только слух, и каждый чувствовал присутствие других, как бы те ни затаивали свое дыхание, а Мазотка в это время как будто совсем не был тут или уже лежал бездыханный, как мертвый труп. В этом безмолвии прошло около получаса. Вдруг наверху опять раздались те же ворчание медведя и крики других животных, также постепенные, и вместе с этим мы услышали и дыхание самого Мазотки на полу, как слышали его прежде. Наверху все смолкло; Мазотка попросил зажечь огонь; я чиркнул спичку, и комната мгновенно осветилась, свечка загорелась, и мы увидали Мазотку, лежащего на полу. Весь он был в поту, и даже рубашка на нем была вся мокрая. Между тем на полу зимой в этакой курной избе никак невозможно было вспотеть, потому что пол был щелеватый и понизу часто ходил холодный ветер. Мазотка встал и сел на лавку к столу, как усталый. Минут десять отдыхал он, отдувался, как будто после какой тяжелой работы, потом сказал Егору, что хомуты его украл высокий, черноволосый, худощавый крестьянин, еще молодой, с черными бровями и карими быстрыми глазами. Ну, одним словом, описал вполне Филёнку, описал и полушубок его, у которого правая пола внизу замарана дегтем, что ли, и бродни его, решительно все приметы так, что в описании его нельзя было не узнать Филёнку, хотя Егор вовсе не сказал ни Мазотке, ни Сидорке, кого он подозревает в этой краже. Мазотка сам узнал вора и подробно описал его.

Потом Мазотка взял со стола бутылку, налил полную чашку вина и, не переводя дух, выпил с устатку; затем, обратившись к Егору, сказал ему: «Против дома вора этого стоит амбар, за амбаром крутой обрыв берега, где нанесло много снегу; тут под снегом, где лежит для приметки брошенная палка, и лежат твои хомуты, там и найдешь их теперь». Егор тотчас же достал из кармана рублевый билет и передал его Мазотке в благодарность за его труды и ворожбу и предложил еще выпить водки. Мазотка с устатку, как говорил он, опростал всю бутылку, подав, впрочем, одну полную чашку Сидорке, но, узнав, что у Егора есть в запасе еще бутылка, пошел с ними и к Сидорке.

Я спрашивал его, что было с ним после того, как связали его и погасили огонь? Он отвечал, что лозы носили его туда, где была покража, и показали, как вор украл хомуты, как нес их с собою, где спрятал и какую положил заметку, чтобы самому найти их. На вопрос же мой, почему он так устал и так вспотел, он ответил: «Этого я не могу сказать; только тут бывает тяжело, очень тяжело». Более этого ответа я не мог уже ничего добиться от него. Или он не смел, или не умел высказать, или таился от меня.

На другой день Егор пошел к старшине, рассказал ему все о нашей поездке и ворожбе и просил собрать людей, чтобы при них найти покражу. Люди собрались, пошли и действительно в указанном месте нашли зарытыми в снегу и занесенными еще снегом три хомута, а поверху того места брошенную и воткнутую в снег половину изломанной оглобли.

Подозревать какой-либо обман в действиях Мазотки совершенно невозможно, потому что здешние инородцы народ простой, откровенный и не так еще излукавились, как их соседи крестьяне. Да и обман скорее можно подозревать на представлениях фокусников – профессоров магии и сеансах новейших спиритов; здесь же никак невозможно быть обману. Егор даже не сказал ему, кого подозревает, а он описал вора подробно, и по его описанию прямо было можно назвать его, и указал место, где спрятаны вещи. Сам Мазотка участвовать в краже не мог, да он и не вор, все знают его за честного человека. По сознанию самого Мазотки, какая-то сила перенесла его на место действия и показала ему всю сцену кражи. Если Мазотка был искусный чревовещатель и умел вполне подражать и ворчанию медведя, и визгу собаки, и голосам других животных, то все-таки в темноте и общем безмолвии, когда слух наш был напряжен за недостатком работы зрению, не утаил бы он от нас своего дыхания, да и где ему увидеть место и сцену кражи. Откуда эта усталость и этот обильный пот, вымочивший на нем всю рубашку на холодном щелеватом полу, где просто ходил сквозной зимний ветер? Может быть, в это время сам он повергается в летаргический сон, лежит совсем без дыхания, словно мертвый труп, и сцены представляются ему как будто наяву; но как напустить на себя такой магнетический сон? Решительно непонятно. Поневоле скажешь: «Есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам»».

Нам по поводу сейчас рассказанного думается: нехорошо делает Мазотка, что, будучи христианином, ведет дружбу с демонами, являющимися ему под разными видами и именами; не лучше его делает и Егор – тоже христианин, притом русский, обращающийся к колдуну-инородцу.

Но Мазотка инородец, полухристианин, полуязычник; он грешит по неведению. Егор хотя и русский, но в деле веры он тот же. Мазотка – остяк, и он не ведает, что творит.

Рассказчик Григоровский – человек с высшим образованием; он, как видно из слов его, человек верующий и на колдовство Мазотки имеет верный взгляд, но и он поступил едва ли вполне благоразумно, если, решившись из любопытства присутствовать при акте вызывания духов, не разъяснил ни Мазотке, ни Егору, как христианам, как должно смотреть на всякого рода колдовство и как он сам смотрит на поступок Мазотки, Егора и свой собственный.

Наши путешественники, из любопытства заставляющие шаманов и колдунов совершать при себе демонолатрические действия и не дающее себе труда разъяснить суеверным инородцам значение таковых, не утверждают ли не знающих истинной веры в суеверии? Нам грустно было слышать рассказ о каком-то туристе, который будто бы, убедив остяка показать ему кумирню, по входе в нее и рассмотрении всего, что ему нужно было, принес в жертву идолу, тут стоявшему, несколько копеек, которые присовокупил к прочим жертвенным приношениям, лежавшим на столике пред идолом, и преподал остякам наставление без опасения держаться веры своих предков. По его заказу остяк сделал ему и идола, может быть подобие того, которому туристом воздана была почесть. Без сомнения, остяк и не догадался, что заказчику нужен истукан не для поклонения, а для других каких-либо целей.

Мы слышали в селе Васьюганском, что один русский человек по совету колдуна повесил на прокудливом дереве²¹³ несколько аршин ситцу в жертву духу, и лихорадка якобы оставила его. Если так делают русские, притом не из числа простецов, то чего ожидать от остяка?! Кто знает, в день Суда не выйдет ли этот остяк менее виновным, чем русский, а потому и бит будет меньше того, кто, обладая большим знанием, соблазнил единого от малых братий своих?

Конечно, и остяк, как христианин, не может не сознавать, что его идолослужение – грех. Если он не имел возможности узнать этого от священника или от кого-либо другого, то не могла не говорить ему об этом совесть. Иначе он не стал бы прятать своих идолов и скрывать свое чествование их. Не из одного же преследования он таит свое демонослужение! Свидетельством тому, что инородцы не боятся преследования за соблюдение языческих обычаев, служит вышеупомянутое дерево около села Васьюгана.

Обские инородцы очень мало знакомы с христианским вероучением, а у тымских и васьюганских эти познания ничтожны. На вопрос, кто истинный Бог, отвечают почти все: «Никола». О Лице Христа Спасителя они ничего не знают. Инородцы выражали особенное удивление, когда слушали от нас разъяснение, что Иисус Христос несравненно больше Николы, как царь выше слуги своего. В каждом инородческом доме есть икона святителя Николая, которую домохозяева чтут боголепно.

Хотя путешественники и уверяют, что у каждого остяка есть в кармане истуканчик, которого они чтят угощением, если бывает удачный улов, а в противном случае наказывают; но мы этого не слыхали ни от самих остяков, ни от русских, близко стоящих к инородцам и хорошо знающих их сокровенную жизнь. Остяки суеверны, как есть суеверные и среди нашего простого народа. Тем не менее остяки более христиане, чем язычники, и из среды их вышло бы много истинно благочестивых людей, если бы они имели счастье быть поставленными в такие же благоприятные условия, в каких находятся инородцы других мест, например алтайцы, то есть если бы среди них было более церквей и школ с пастырством и учительством, чем сколько существует теперь. Если остяки мало знают православие, то не больше знают они верования и языческих предков своих. Ошибся бы тот, кто подумал бы, что инородец действительно столько знает из своей мифологии, сколько пишут о том наши ученые исследователи. Таким знанием обладают весьма немногие, так же точно, как в нашем народе не много найдется рассказчиков русских былин и легенд о ведьмах, леших, домовых и т. д. Из среды встречавшихся нам инородцев мы нашли только одного, который мог рассказать предание о сотворении земли. Записав этот рассказ, мы тогда же сделали и надстрочный перевод его. Передаем тот и другой дословно. Имя рассказчика его Данило Максимов из юрт Варгананжиных.

Сначала вода была. (Алынтеля инк тыгаган.) Бог был бог, (Торам тыгаган торам,) Он говорит: «Землю сотворить хочу». (Юг тулугувул: «Мых тата койвыл».) Гагара сказала: «Я тебе земли принесу». (Тахтан ясильглигас: «Ма нума мых тулым».) Гагара сныряла, принесла земли. (Тахтан лахтындыманна, тугаста мых.) Бог эту землю разбросал: от этого и земля произошла. (Торам тю мых арыхрыкытыгас: тулыла ба мых татас.) Диавол-гагара взад-вперед посмотрел: вниз пройти отверстия нет богу. (Юнг-тактан иле-жог игытыякаст: ил мента пульт интым торома.) Говорит: «Ты этого посоха конец возьми; я вниз пройду». (Тулугувул: «Нум ти сох пункан тугу вий; ма ил минлим».) Бог посоха конец прочь взял; после этого диавол-гагара вниз сошел и доныне там живет. (Торум сох пунук тугу выгаста; тулыла ба юнг-тактан ил миныс и моча тат улавул.)

Когда остяк передавал нам эту легенду, один из сопровождавших нас лиц сказал, что подобный рассказ есть и у русских, только в русской легенде диавол является в образе не гагары, а гоголя²¹⁴. Притом гоголь-диавол отдал Богу не все количество принесенной со дна морского земли, но часть ее утаил у себя во рту; украденная земля начала увеличиваться, и вор-диавол едва не задохся.

Замечательно, что и в алтайской легенде, перешедшей от монголов, при творении мира первоначально является безбрежный океан. Бог носился над ним в образе черного гуся. С ним был и еще некто, в образе такого же гуся. Бог послал его принести земли со дна морского. Посланный так же, как и в русской легенде, часть земли утаил и чуть не задохся. Легенда, одинаковая по главной мысли, варьируется у четырех народов (остяков, русских, алтайцев и монголов), разделенных между собой непроходимой бездной языка, пространства и религиозных верований. Спрашивается: кто у кого перенял? Не указывают ли эти варианты одной легенды на один первоисточник их? Кстати сказать, мы немало удивлены были, когда услышали у васьюганских остяков названия некоторых предметов, заимствованные из алтайского или общетюркского языка. Таковы слова: канн – «царь», камчи – «плеть», шайтан – «диавол». Два первых слова употребляются в живом языке алтайских инородцев, а последнее у татар кузнецких и тобольских и киргизов. Для остяков (васьюганских) не было особой нужды заимствовать эти слова от других, потому что для названия этих предметов у них есть свои слова: так, царь или король у них называется «орт»²¹⁵, а плети у них если есть, то недавно стали входить в употребление; в прежнее же время, вероятно, не было, ибо не было лошадей, для которых употребляется плеть. Если плеть, как надо полагать, заимствована остяками от русских, то с предметом перешло бы и название русское, а не татарское. И для диавола у остяков и самоедов есть свое название; следовательно, не было нужды заимствовать имя предмета из чужого языка. Заимствование названных слов (а может, есть и другие) наводит на предположение, что остяки когда-то были под властью ханов. Но каких: монгольских или ойротских, владевших племенами, обитавшими по берегам (правому и левому по течению) Оби от Бийска до Томска или даже до Нарыма, или же тобольских, во времена Ермака бывших под властью Кучум-Хана?²¹⁶

Главные пороки обских инородцев пьянство и разврат. Первое разоряет, а второе растлевает их. Все или почти все, что остяк добудет посредством звериного или рыбного промысла, он пропивает в первом кабаке или у первого виноторговца, конечно тайного. А последних, к сожалению, бывает весьма много. Некоторые торговцы на лыжах или нартах далеко выезжают навстречу инородцам, когда последние отправляются из своих зимовок, зимних и летних промыслов к сборным пунктам для сдачи ясака, покупки хлеба и продажи добытого ими на промыслах. Весной, выбравшись с семействами своими к сборным местам, остяки начинают пить, и пьют все повально: мужчины, женщины и дети. Если выйдет весь запас вина у местных торговцев, то инородцами делается складчина между целыми волостями, отправляются доверенные для покупки вина в других местах, опять начинается попойка и продолжается до тех пор, пока все и каждый не пропьют все что можно пропивать. Пьяные остяки любят и драться; женщины не только не уступают мужчинам, но иногда сами и начинают ссоры и драки с мужьями.

Браки у остяков совершаются в раннем возрасте: жених на пятнадцатом и шестнадцатом году, невеста на тринадцатом и четырнадцатом. До исполнения церковного совершеннолетия они живут невенчанными. Некоторые и до смерти не успевают повенчаться. По реке Тыму мы встретили в одной избушке старика, который держал у себя подобную себе старуху вместо жены, совсем не думая о венчании. По отзыву каргасокского священника, васьюганские инородцы сплошь и рядом живут с чужими женами без венчания. Принимаемые священником пастырские меры оказываются недейственными. Приглашает венчаться безмездно – и на это не идут. По отзывам сведущих лиц, ранние браки инородцев вызываются необходимостью: почти у всех нарымских инородцев мужчин больше, чем женщин; вследствие этого родители спешат женить своих сыновей как можно ранее, чтобы не упустить подходящую невесту, которая высватывается поэтому иногда в детском возрасте; калым уплачивается за нее весьма рано.

Известная заразительная болезнь²¹⁷ между остяками сильно распространена. Нам случалось слышать, что между инородцами трудно найти здоровый, незараженный организм, чистое от язв тело. Самый по-видимому здоровый мужчина подобен червоточному или гнилому дереву.

Не это ли служит причиной того, что остяки все вообще имеют бледное лицо?

У Григоровского сказано, что остяки до того легко смотрят на целомудрие женщины, что будто бы предпочитают закон гостеприимства закону нравственной чистоты жен и дочерей. Это неверно. Опозоренная дочь бесчестит родителей. Незаконнорожденное дитя – позор для дома. В назначении калыма нравственная чистота невесты имеет большое значение. Следовательно, и материальный интерес заставляет родителей охранять нравственность своих детей.

Остяки вообще бедны. Причиной бедности их служат падкость к вину и леность. Если остяк не на промысле, то он лежит день, лежит неделю, лежит месяц, не ударивши палец о палец. В доме муж-остяк лежебок, но зато неустанно работает его жена. Она делает и за себя, и за мужа: она и шьет, и моет, пищу готовит и дрова рубит, на промысел мужа снаряжает и собак накормит и запряжет, мужу трубку закурит и подаст, починит ему и обувь, и одежду, и снасти.

Отправляясь в урман на зимний промысел, остяк берет с собой жену и всю семью. Домашнего скота у васьюганских остяков весьма мало, и тот разводится недавно; у тымских совсем нет, исключая собак. При отправке на промысел складываются все пожитки на нарту; если есть грудной ребенок, то он упаковывается в люльке²¹⁸, которая полагается на нарте или несется остячкою на себе.

В нарту впрягаются собаки. Рядом с собаками, для управления ими и нартой, идет на лыжах хозяин или хозяйка.

Остяки тымские и васьюганские не держат много собак по недостатку корма для них. Для нарты достаточно трех, много – четырех собак, а недалеко могут везти и две. В поездку по реке Тыму в Ноготких юртах для опыта нам запряжены были в нарту две собаки; собаки роста небольшого, везут хорошо; повинуясь хозяйскому голосу, они, где нужно, употребляют особое усилие, когда нужно – останавливаются и дожидаются, пока опять будет дан знак к отправке. Когда готовились запрягать собак, они выражали визгом и лаем свое удовольствие, вероятно потому, что им наскучило долгое сиденье на привязи у своей конуры. Одна из собак, более сильная и злая, особенным лаем выражала неудовольствие на то, что хозяйка разлучила ее с подругами, оставив незапряженной. Собак останавливают криком «Элля!», погоняют и разнимают – «Пурчь!». Собаки во время пути часто перепутываются, ворчат и грызутся. Управляющий нартой распутывает их и разнимает.

Прибыв в урман, остяк с семейством своим располагается здесь на зиму, а иногда на несколько лет. Жилище они устраивают себе здесь следующим образом: накалывают досок (дранья), ставят их конусообразно; вверху устраивается отверстие для дыма. Поверх дранья накладываются пихтовые ветви для того, чтобы снег не проникал в шалаш.

Летом на промысле и рыбной ловле устраиваются балаганы. Для этого втыкается в землю два ряда тонких жердочек, длиною аршин шесть²¹⁹, параллельно один ряд другому; промежуток между ними аршина четыре-шесть – это будет ширина шалаша. Жердочки аршина на два от земли надрубаются (конечно, заранее) так, чтобы каждую можно было удобно нагнуть, не переламывая. Параллельно стенкам посередине во всю их длину кладут на кольях (с развилинами вверху) перекладинку. Эта перекладина от земли должна быть аршина на четыре или пять; к перекладинке пригибают надрубленные жердочки, из которых образовались параллельные стенки шалаша; пригнутые к перекладине жердочки стенок образуют крышу на два ската. Все это покрывается берестой. Две стенки шалаша и кровля готовы; остаются непокрытыми еще две стороны; из них одна назначается для входа, а другая заставляется и закрывается наглухо.

Главнейшие промыслы остяков рыбный и звериный. Снасти и орудия для промыслов: сети, жарлицы, ружья, луки, лучки, чарканы²²⁰. Для езды употребляются: лошади и сани (седел нет), собаки и нарты, лыжи и лодки.

На зимнем промысле мужчины стреляют зверей, ставят лук (йогол) на медведей, лисиц, оленей и зайцев. Стрелять из ружья умеют и женщины, некоторые даже удачнее мужчин; они ставят также, как и мужчины, ловушки-чарканы (петав-амыта) на горностая, колонка и белку; зайцев промышляют луками, больше женщины. Когда остяк убивает оленя, то жена переносит мясо убитого в стан.

В церковном отношении Васьюганская и Тымская тундры делятся на три прихода: 1) от верховья Васьюгана до юрт Варганаджиных все жители считаются прихода Васьюганской церкви; 2) от юрт Варганаджиных по Чижанке и до устья Васьюгана жители причисляются к приходу каргасокской церкви; и 3) жители по реке Тыму от верховья до устья принадлежат к приходу тымской церкви.

Васьюганская тундра в административном отношении делится па три волости: 1) Лариатскую – от устья Васьюгана до устья реки Нюрольки, 2) Васьюганскую – от реки Нюрольки до верховья Васьюгана, Чертанлы и Ягыл-Яха и 3) Чижаночную – от устья реки Чижанки до верховья ее. По тымской тундре – одна волость того же имени, разделенная на две половины.

Каждая волость управляется волостным старостой, который подати собирает и сдает; суд и разбирательство дел производится им вместе с обществом только во время сборов; писарей у них нет. Сельских судов не бывает, ибо и сел нет. Поссорившиеся и подравшиеся не ищут суда, а сами мирятся. Воровства и грабежа нет. По отзывам наблюдателей, остяки помогают друг другу во время голода и общественных бедствий. И семейную жизнь остяк проводит мирно. Муж напрасно не обижает свою жену, а последняя беспрекословно исполняет все свои обязанности. Детям особенного религиозного воспитания не дается: они всему сами учатся подражанием своим родителям. Молитв никаких не знают, многие не умеют правильно сделать на себе крестного знамения.

У остяков жена называет мужа своего по имени, чего у алтайских инородцев не допускается. Но когда жена становится матерью сына или дочери, то оба родителя получают новое имя по имени первенца с прибавлением к нему названия отца или матери. Например, если жена Федорова родила дочь Ульяну, то с этого времени она называет мужа своего уже не Федором, а Ульян-ас, то есть «Ульянин отец», и сама получает имя «Ульянина мать». Под этими новыми именами отец и мать слывут не только в семье своей, но и в обществе. Если бы даже Ульяна прожила на свете только день, то имя ее все-таки навсегда остается при семье. Братья и сестры этой Ульяны зовутся детьми не Федоровыми, а Ульянасовыми.

При встрече после долгой разлуки родные и знакомые дают друг другу целование. Встречающиеся начинают разговор вопросом: «Что нового?» – «Кайл-етжи?» (собственно: «Какие слова?»). «Кар-эт кайл-этжи?» – «Что нового на реке?» (буквально: «На реке, то есть Оби, какие слова?»). «Коннегат кайл-этжи?» – «Что нового на берегу?» (берег противополагается реке в значении всего прибрежного пространства).

От переводчика нашего Л.П.Шушкова мы слышали следующий разговор о свадебных обычаях остяков (Васьюганских).

В дом родителей невесты из женихова дома посылается сват. По трости в руках, с которой входит сват в дом невесты, родители последней узнают о намерении пришедшего и встречают его, по требованию свадебного этикета, не как гостя, а как просителя. Оставаясь в том положении, в каком находились при входе свата, родители невесты как бы не обращают на него внимания. Разговор начинает сват объяснением цели своего прихода. Родители невесты отвечают ему, не вставая со своих мест, лежа или сидя. Принято на первый раз отказывать свату или назначением чрезмерно высокой цены за невесту побудить его прийти в другой раз, а самим этим временем воспользоваться для совещания между собой о размерах калыма. Сват уходит в свою квартиру и является на следующий день. Начинается торг о калыме, идет сбавка до условной цены. По окончании сватовства жених приходит со своими в дом невесты для рукобитья. После одеванья невесты одна из родственниц ставит жениха среди избы, задом к иконам, обходит около него трижды, помахивая на него платком. То же делает и с невестой. Затем обоих сажают за стол, и начинается угощение. Если невесту нельзя венчать по несовершеннолетию или другим причинам, то отдают ее невенчанной.

Остяцкие селения называются юртами. Юрты, или селения, состоят из небольшого числа домов. В Тымских волостях только одни юрты состоят из шестнадцати дворов, затем одни из семи, одни из шести, большинство из одного или двух домов. В Васьюганской волости наибольшее число дворов двенадцать (в Айполовых юртах). В селе Васьюганском инородческих домов три, крестьянских три, разночинцев три дома (священника, псаломщика и вахтера). Затем в двух селениях, или юртах, по шесть домов, в двух по пять, в трех по четыре, в остальных по три, по два и по одному.

Дома устраиваются у некоторых подобно русским, с печами, лавками и полками для икон. Большинство – по подобию устрояемых у кумандинских или черневых татар Бийского и Кузнецкого округов: вместо потолка делается крыша скатом на две стороны, на нее набрасывается земля с дерном. В избе на правой стороне близ двери находится камин; устройство камина такое же, как у бийских и кузнецких инородцев, именно: на основании, сбитом из глины, ставится чувал²²¹, сделанный из прутьев и обмазанный с обеих сторон глиной; чувал выводится на верх крыши. В остяцких избах, имеющих камины, устраиваются впереди нары, которых нет у бийских и кузнецких инородцев. Беднейшие инородцы устраивают себе вместо дома землянки, называемые «карамо».

Васьюганские инородцы (остяки) живут зажиточнее тымских. У васьюганских можно найти и самовар, и посуду; питаются они хлебом и рыбой; имеют по одной и по две лошади и нескольких собак; одеваются в русскую одежду. Тымские живут чрезвычайно бедно. В жилищах их царят холод, голод и болезни. В дверях большие щели, через которые свободно прорывается холодный воздух; через пазы дует ветер; окно, единственное, состоит из льдины. Одно преимущество имеют остяцкие жилища перед алтайскими: у них нет клопов. Питаются тымские почти исключительно рыбой и мясом добытых зверей. У тымских инородцев нет ни лошадей, ни коров, есть только собаки. На Алтае есть предание, что у черневых татар Бийского округа, а может быть, и Кузнецкого прежде также не было ни лошадей, ни коров.

Встают довольно рано: холод подымает; остячка затапливает камин; умываются, а некоторые и молятся перед иконами, в праздники зажигают свечи восковые. После принятия пищи молятся, а до еды не молятся. Остяк ест, хотя и впроголодь; остяк спит или в карты играет, если есть сосед; остяк ничего не делает; остячка же с утра до вечера в трудах и заботе: кормит мужа, кормит детей, кормит собак и лошадей, ездит по дрова, рубит и колет их; за водой сходит и скот напоит, одежду и обувь сошьет и починит, в отсутствие мужа и лук поставит на зайца или лисицу. Столько дела у остячки, и ниоткуда ни похвалы ей, ни награды. Да и сама она едва ли замечает, что всему дому госпожа и кормилица.

Весна. Пока вода поднимается, остяки ловят рыбу. В половодье, до июля, ничего не делают. В июле васьюганские сено ставят, но немного. С августа начинается рыбная ловля до льдов. После рекостава отправляются в урманы для промысла на зверей, живут там до Николина дня (6 декабря). После этого до масленицы – полное безделье. С масленицы отправляют в урман для лова лосей, оленей, медведей, остаются там до ледохода.

Собрание сведений о религиозно-нравственном и экономическом состоянии нарымских инородцев и материалов к изучению их языка не составляло единственной цели поездки начальника миссии и предмета занятий его в это время.

Здесь, как и везде, имелось в виду, притом главным образом, наставление и утверждение полуязыческих инородцев в вере и жизни христианской.

Выслушивая рассказы инородцев из мифологии их языческих предков, начальник миссии тут же преподавал рассказчикам и слушателям понятными для них способами изложения историю миротворения, искушения и будущего назначения человека. Для не знающих русского языка употребляем был переводчик.

Почти во всяком селении и доме, где приводилось останавливаться для перемены лошадей или на ночлег, начальником миссии совершаемы были вместе с инородцами пред святыми иконами, при возжженных свечах, краткия молитвы, на этот раз переложенные как на остяцкий, так и на самоедский языки.

Во время преподания присутствующим пастырского благословения инородцы продолжали произносить за переводчиком одну из этих кратких молитв. В настоящую поездку переведен был и Символ Веры. Пособниками в этом были: переводчик – нарымский мещанин Шушков и сами инородцы. В тех местах, где не было времени для преподания слушателям учения о вере христианской в форме рассказа, сообщалось это в сжатой форме Символа Веры, который инородцы повторяли за произносившим его по тетради.

Начальник миссий Томской епархии

епископ Макарий

В1884 году Преосвященный Макарий, епископ Томский, в письме своем к одному из московских протоиереев, ныне умершему (отцу Иоанну Рождественскому), сообщает между прочим следующее:

«Обращение пелинцев (жителей «прилавок»²²³ или правобережьев Телецкого озера, у туземцев известных под именем Пеле²²⁴) было делом благодати Божией, воздвигшей из этих камней берегов Телецкого озера чад Церкви Христовой. Пелинцы сами свидетельствуют, что обращены они не усилиями человеческими, а силою Божией, через людей действовавшей. К палатке нашей подошла старушка, по-видимому лет шестидесяти-семидесяти. Взгляд веселый, лицо улыбающееся. На вопрос наш о летах ее она ответила, что ей не больше пятидесяти лет, но ее состарила многолетняя болезнь, от которой Господь освободил ее с того дня, как она приняла святое Крещение. Это была женщина Тыдыш. Мы пожелали от нее самой слышать рассказ об исцелении, и она поведала следующее:

«Много лет я хворала: то ломотой в ногах и руках, то болями в животе. Для избавления от болезни духи насильно принуждали меня камлать. Сопротивляясь им, я иногда падала на землю, чтобы удержать язык от речей, а руки и ноги от невольных движений; тогда бесы чревовещали во мне, распоряжаясь моим языком как хотели, заставляя говорить то, чего я прежде не знала. Услышав от отца Михаила слово Божие, вместе с другими я вздумала креститься, но отложила намерение до возвращения моих сыновей, отправившихся в Кемчик. Когда с такими мыслями пришла я домой, бесы всю ночь не давали мне покоя: чревовещая во мне, они с упреком говорили мне моим языком: «Ты издавна чтила нас, зачем же хочешь принять теперь другую веру? Если не веришь нам, то узнай справедливость возвещаемого нами вот по чему: твои сыновья, отправившиеся к сойонцам²²⁵, уже возвращаются и подъезжают к своей границе; завтра вечером приедут домой»».

Наутро Тыдыш пришла к отцу Михаилу и, рассказав о ночном приключении, прибавила: «Я знаю плутню бесов: сколько раз они обманывали меня в течение моей жизни! И теперь они прорекают о скором возвращении сыновей моих для того, чтобы я верила им (бесам). Теперь они сказали, может быть, и правду для того, чтобы вперед лучше было обманывать меня. Довольно для них; теперь уже не обманут: крести меня скорее». Так как уже наступила ночь, то отец Михаил Чевалков сказал, что крестить ее будет завтра. Старица сказала: «Я и домой не пойду, пока ты не окрестишь меня». Тогда отец Михаил возложил на нее крест; сказав: «Не бойся, теперь бесы не приблизятся к тебе», и Тыдыш ушла. На следующий день она приходит и говорит: «Сегодня я благополучно провела ночь. Если бесы так боятся креста, то когда приму Крещение, совсем убегут от меня». В этот день она просвещена была святым Крещением, с принятием которого получила исцеление от насилия диавольского и от телесного недуга, постоянно мучившего ее.

«Здешние жители теперь ради меня и крестятся, – прибавила Тыдыш, – ибо сами увидели силу Божию!»»

В 1891 году улалинский катехизатор С.Аргоков в проповедническом журнале своем описывал следующее замечательное знамение проявления благодати Божией при совершении Таинства Крещения над одним семейством. Восьмидесятидевятилетний старец, из алтайцев, на закате дней своих крестившийся наперед сам, а потом уговоривший к тому жену и сыновей своих, присутствуя при крещении семейства своего, удостоился видеть следующее необычайное явление. В то время, когда совершено было над крестившимися пострижение власов, которые по обычаю с воском были опущены в купель, церковь озарилась как бы солнечным светом. А день был пасмурный. Старец с удивлением взглянул вверх и увидел нисходящий оттуда как бы огненный свет, наполнивший собою купель. Чтобы ближе рассмотреть явление, он подошел к купели, также изнутри озарившейся светом. Здесь увидел он как бы шар или, как называл он, яйцо света, спускавшегося на дно. В это время катехизатор, подойдя к старцу и считая любопытство его неуместным, велел ему отойти от купели. Старец, конечно, повиновался, но подумал: таковой свет, вероятно, является всегда, и все его видят; почему же я не заметил его, когда сам крестился, и почему теперь мне не позволяют смотреть на этот свет? Вероятно, потому, решил он тут же в своем уме, что постороннему человеку подходить близко к купели не следует. При возвращении домой старец, размышляя о виденном и припоминая, что при собственном его крещении не было замечено им такого света, решился спросить о случившемся в ближайшем селении у старокрещеных своих единоплеменников, и здесь только узнал, что он видел видение Божие. Слух об этом разнесся в окрестности, и катехизатор нарочито виделся со старцем, чтобы от него самого слышать и записать событие.

В 1893 году про особенный случай проявления чудодействующей благодати Божией при обращении язычников рассказывает в своих записках миссионер Бачатского отделения. Вот собственный его рассказ: «В настоящем году, 27 июня, я был приглашен в дом болящего язычника Перши Тодышева для совершения над ним Таинства святого Крещения; по приходе моем в дом означенного инородца нашел его безнадежно больным, так что он не в состоянии был переворотиться и подняться без посторонней помощи; но так как он был в здравом уме, то я скорее приступил к совершению над ним Таинства. Пока я читал огласительные молитвы, он, едва дыша, лежал на болезненном одре; когда пришло время совершать Таинство, то два человека, с трудом поднявшие его, посадили на стул и с обеих сторон поддерживали его; я через обливание совершил Крещение; когда же настало время нести его вокруг купели, то он, к удивлению всех присутствовавших, сам поднялся со стула и, опираясь несколько на других, обошел трижды вокруг купели, после чего более он уже не садился до самого окончания чина Крещения, по совершении которого он был напутствован Святыми Тайнами; по приобщении Святых Таин он попросил есть, и с тех пор новопросвещенный Пантелеймон начал быстро поправляться и в настоящее время совершенно здоров и бодр и неопустительно в каждый праздник посещает храм Божий».

В 1879 году в новокрещенском селении Ильинском, что в Черно-Ануйском стане, проживал один слепой старик, новокрещеный телеут, лет за шестьдесят от роду; миссионер любил послушать его, когда он, бывало, станет рассказывать про старые годы. Однажды он между прочим рассказал миссионеру следующее: «Я шестнадцати лет крестился... Меня крестил еще первый миссионер, архимандрит Макарий (Глухарев), в деревне Куягане. Прежде я было убежал от него в Кузнецкий округ, – бес меня потащил туда: все боялся, чтобы не окрестили меня. Пятеро суток без хлеба бежал: попросить где-нибудь боялся, чтобы не связали да не окрестили бы. Вот какая глупость была. Когда же мать моя окрестилась, тогда она просила отца Макария и меня разыскать и представить к ней. По распоряжению отца Макария меня через полицию представили обратно к матери. Мать велела мне креститься; я послушался ее и крестился. Но через год я ослеп и вот до сего дня не вижу света Божия. Горькие дни были для меня тогда. А тут еще, как нарочито, вскоре после этого и мать моя умерла; братья еще раньше отделились от нас; я вдруг остался круглым сиротою. Беда, горе! Что тут делать? Я затосковался: первое – от болезни мне было горько, а второе – от жалости по матери тоска меня давила. Вот раз ночью лежу и думаю: Я теперь слепой и круглый сирота, люди меня не примут, куда я должен деваться?.. Нет! – сказал я сам себе. – Не надо мне и жить на свете, пойду и я умру!» С этой мыслью я взял пояс, вышел на двор и стал ощупывать жердь под навесом, чтобы повеситься. Но в эту минуту вдруг напал на меня какой-то страх, и я как будто кем-то оттолкнут был или как бы кто за волосы оттащил меня от жерди. Тогда я вошел в избу, лег и думаю: «Ну, когда Бог меня страхом отогнал от смерти – не дал мне удавиться, так я знаю теперь, как умереть: я не буду есть ничего и умру с голоду». Вот и стал с этого времени ничего не есть: пища лежит, люди добрые принесли, а я не ем: «Пускай лежит, а я не буду есть», – думал я. Вот прошло уже девять дней. Я крайне весь истощился и изнемог силою, но все-таки лежал и ждал смерти, а есть от тоски да от тошноты как будто бы и не хотелось мне тогда. А все враг это меня смущал; я это уже после понял. Наконец в последнюю ночь вдруг как будто бы кто разбудил меня от сна, ровно бы толкнул меня кто; я встал, и так легко на душе моей стало, такая радость на сердце почувствовалась, что я до сего времени не могу забыть! Сейчас стал я есть и пить – и забыл про скорбь свою так, как будто бы ее и не было у меня. И вот уже шестьдесят лет живу на свете, а Бог меня все хранит. Слава Богу, что Он не допустил сатане погубить меня тогда; слава Богу, что Он меня и теперь слепого хранит от всякой беды. Я теперь спокоен... Слава Богу!..»

Исполняющий должность псаломщика Чулышманского стана Алтайской миссии из инородцев Яков Игнатьев Кумандин письмом своим на алтайском языке на имя игумена Макария (ныне епископа Томского) известил об исцелении одной больной новокрещеной женщины, Усть-Башкаусского селения, в Чулышмане. Вот содержание этого письма в русском переводе:

«1880 года дочь жившего в селе Башкаусе (новокрещеного) Андрея Тайзака Любовь, будучи беременною, говела на Шестой неделе Великого поста. После сего, 7 апреля, когда она страдала муками рождения, отец Михаил (миссионер) приходил к ней исповедовать и приобщить Святых Таин. Затем 13 апреля, будучи в страшных припадках и беспамятстве, она прощалась с людьми и говорила без смысла. На следующий день, 14 апреля, когда я городил огород, пришла ко мне сестра ее Вера. Я спросил: «Какова ваша больная?» Она сказала: «Умирает; поди посмотри, пока не умерла». Я сказал: «Что я могу сделать, посмотрю ли ее, или не посмотрю? Вы лучше пойдите попросите помощи святого великомученика Пантелеимона» – и затем рассказал ей об исцелении одного смертельно больного. После того сестра (другая) больной, Ольга, приходила просить священника отслужить молебен святому Пантелеимону, великомученице Варваре и преподобномученице Евдокии. В этот день больная, будучи без ума, говорила: «Через два дня пребудет к нам в юрту икона святого Пантелеимона, тогда я исцелюсь». 15 апреля вечером, когда настала пора спать, больная лежала как мертвая, без дыхания, тело охладело, на лице была бледность, как у мертвой. Родители ее, считая дочь свою уже умершею, потому только отложили до утра омовение тела ее, что в юрте было много мужчин. Наутро, 16 апреля, они заметили на лице ее признаки жизни и в теле – теплоту, потому (отец больной) Андрей с женою, двумя дочерьми и зятем, придя к отцу Михаилу, стали просить его, говоря: «Отслужите для нас молебен святому Пантелеимону». Отец Михаил сказал: «Вы ведь недавно служили, для чего же вам еще молебен?» – «Батюшка, – сказал Андрей, – ради Бога отслужите! Она (больная) нам покоя не дает, говорит, что если мы не отслужим за нее святому Пантелеимону молебен, то она нас потребует на тот свет; поэтому мы весьма боимся и пришли сюда, оставив даже и юрту пустую». – «А она (больная) жива?» – спросил отец Михаил. «Чуть жива», – ответили они. Отец Михаил сказал: «Без людей не ушла бы она да не утонула?» – «Нет, она подняться не может, и теперь она то ли жива, то ли нет; а если и жива, то все-таки не жилица она здесь». Отец Михаил сказал: «Если она так безнадежна, то для чего и молебен служить?» Ответили: «Если умереть, так пусть уж поскорее умирает, а если выздоровеет, то скорее бы выздоравливала». Отец Михаил сказал: «Как усердно меня просите, так усердно с верою и Бога просите». Сказав сие, он пошел в церковь. Во время служения молебна ему пришло на мысль дать им изображение святого Пантелеимона. Вручая им по окончании молебна изображение святого Пантелеимона, отец Михаил сказал: «Эту икону пронесите над больной, дайте ей приложиться к ней и потом поставьте ее у себя в юрте». Андрей, увидев это, с удивлением сказал: «Вот, правду сказала она, что через два дня принесут сюда изображение святого Пантелеимона!» Когда они с иконой входили в дверь юрты, с больной сделалось сильное содрогание; а когда пронесли над ней икону и, дав больной приложиться к ней, поставили ее на место, послеродовой послед вышел, лицо больной просветлело, и она вкусила пищи. В первый день Пасхи она уже разговаривала и узнавала людей. В пятницу на Пасхе я ходил навестить ее, она в это время спокойно сидела. Я спросил ее: «Помнишь ли ты что-нибудь, когда хворала?» – «Нет, ничего не помню. Стала же помнить с этого времени, когда получила исцеление». – «Не видела ли ты чего в то время, когда была в беспамятстве?» – «Нет; не помню. Но на Пасхе в один день, когда я от сильной боли лежала и плакала и потом заснула, святой Пантелеимон, явившись, гладя меня по голове, сказал: «Не бойся, дитя, время выздоровления твоего не приспело». Я проснулась и узнала, что это сон».

Получившая исцеление Любовь Тайзакова приезжала в Улалу принести благодарение своему небесному исцелителю (приписка к сообщению Кумандина)».

Священник Михаил Васильевич Чевалков (1817–1901) более семидесяти лет посвятил служению Алтайской Духовной миссии. Родился он в селе Карасук неподалеку от Бийска. В 1824 году Чевалковы перебрались в Улалу. Род Чевалковых относится к племени телеутов, живших на территории современного Беловского района Кемеровской области.

Сам отец Михаил никогда не посещал учебные заведения. Обучался он в повседневной практике, находясь около сотрудников миссии, где его использовали в качестве проводника, извозчика и переводчика. Миссия, приучая алтайцев к оседлости, организовала изучение ремесел, и Михаил охотно овладел кузнечным, плотничным, столярным, кожевенным мастерством. Он был знатоком Алтая, его языка, народного творчества, обычаев и нравов своего народа.

В 1844 году М.В.Чевалкова зачислили в штат миссии на должность толмача (переводчика), в каковой он состоял двадцать пять лет. В миссии сложились благоприятные условия для литературного роста Чевалкова; он прошел прекрасную филологическую школу, участвуя в переводе на алтайский язык Священного Писания. Чевалков начал вести подвижническую жизнь, перенес много испытаний, горя, забот, тягот, много послужил распространению христианства на Алтае, преодолевая отчуждение и непонимание не только со стороны чужих, но и в своей собственной семье. Тем не менее он не сошел с избранного пути. М.В.Чевалков был знаком почти со всеми учеными-исследователями, посетившими Горный Алтай при его жизни. Это не могло не сказаться положительно на его трудах. Благодаря этим связям он познакомился с русской классической литературой и попробовал свои силы в области художественного перевода.

Миссионеры очень высоко ценили работу молодого переводчика, который доходчиво и художественно переводил православную литературу, ездил по урочищам и селам, обращал в православную веру своих соотечественников, преодолевая многочисленные трудности.

В 1860 году М.В.Чевалков познакомился с молодым ученым-лингвистом, востоковедом В.В.Радловым, представлявшим Русское географическое общество. Встреча была знаменательной для обоих, а сотрудничество – плодотворным. Чевалков сопровождает Радлова в поездке по Горному Алтаю. Материалы, собранные в путешествии, легли в основу десятитомного свода фольклора под названием «Образцы народной литературы тюркских племен...» (1866–1907). Первый том «Образцов народной литературы» посвящен народной поэзии алтайцев. Записи текстов отличаются большой точностью (то есть они записывались строго научно), передают тонкие особенности языкового строя. Достичь такого совершенства записи ученому помогло знание разговорного алтайского языка. Некоторые материалы Радлову продиктовал М.В.Чевалков. По просьбе В.В.Радлова М.Чевалков написал «Чоболкоптун jуруми» («Житие Чевалкова», 1866). Этот автобиографический очерк, вошедший в первый том «Образцов народной литературы», стал первым оригинальным произведением алтайской литературы. В своем повествовании Чевалков реалистически раскрывает мир Алтая XIX века, описывает жизнь алтайских племен во всем этнографическом своеобразии, их быт, уклад, обычаи и верования. Язык и стиль произведения впечатляют своей простотой, ясностью изложения, образностью, гибкостью и лексическим богатством.

Позже семидесятичетырехлетний отец Михаил создал вторую редакцию автобиографии, внеся существенные изменения в текст. Он переадресовал это произведение своим детям, включил в него описание событий, происшедших после 1860 года. В 1894 году в журнале «Православный благовестник» был помещен первый перевод произведения на русский язык. Перевод был сделан святителем Макарием (Невским) и получил заглавие «Памятное завещание».

Произведения отца Михаила Чевалкова пользовались большой популярностью среди алтайцев. «Его стихи и рассказы стали любимым чтением на Алтае», – свидетельствовали деятели Алтайской миссии. Собранные им фольклорные материалы имеют большое научное значение для исследователей алтайского фольклора и в наши дни.

Деятельность отца Михаила как миссионера по существу еще не изучена. Произведения его при жизни издавались в Петербурге (1866), Казани (1872, 1881), Томске (1883), Москве (1894). «Памятное завещание», аллегорические поэмы, стихи, притчи и наставления отнюдь не исчерпывают его творческое наследие: до сих пор неисследованными остаются его переводческие работы, переложения...

Отец Михаил Чевалков прослужил в миссии долгие годы. В 1863 году он был награжден за свою деятельность золотой медалью. В 1870 году его возвели в сан диакона, в 1877 году он удостоился сана священника и до конца своей подвижнической жизни оставался верен избранному в юности пути. В 1877 году его назначили миссионером в одно из самых отдаленных мест – Чулышманское отделение миссии, где он прослужил двенадцать лет.

В 1889 году в возрасте семидесяти двух лет отец Михаил Чевалков был освобожден от миссионерской должности и уволен за штат. Последние годы прожил в селе Онгудай Урсульского отделения миссии, где и скончался в 1901 году.

Статья опубликована на сайте Национальной библиотеки

Республики Алтай имени М.В.Чевалкова

Дочери мои: Матрена, Мария и Елена! Вам троим передаю описание жизни моей, как завет мой на память вам и потомству вашему.

Дети мои! Я происхожу из рода мундусов, из племени белых телеутов²²⁷; имя отца моего – Андраш, отец Андраша – Клемеш, у этого отец Семеек, у Семеека отец – Сёогош, его отец Сеперек, отец Сеперека – Чёбелёк. При Сепереке предки наши добровольно перешли в подданство Белого царя и стали платить алман (дань). Я, потомок их, до семнадцати лет был «черной веры» (язычником); отец и мать дали мне имя Киприан²²⁸. К этому времени я был женат²²⁹. Имя матери моей – Каброж, а отца ее звали Кульбесь. Этот Кульбесь был правителем в своем обществе (бием²³⁰); он был из рода (кости) тюуты, из кештымского племени²³¹. Вот, дети, я написал о моих предках, чтобы вы не забыли!

Теперь расскажу вам то, что я слышал от старых людей. В старые времена был Тёрбёт, ойротский хан, который владел четырьмя племенами: это было тогда, когда шестьдесят тысяч телеутов Золотой Орды жили между собой в мире. После этого произошел между этими четырьмя племенами раздор, и они стали между собой воевать.

Вследствие этого ойротский хан удалился во владения кункерского хана. Оставшиеся после него султаны и мурзы, собрав каждый подвластных себе людей, перекочевали в разные земли, ища для себя спокойного места. Оставшаяся от них небольшая часть народа жила по обеим сторонам Иртыша. Телеуты же жили по обеим сторонам реки Ак-Умара (Оби), но и они не стали жить между собой в мире. От постоянных войн и число их весьма уменьшилось; вследствие этого их постоянно тревожили, с одной стороны, монголы, предводительствуемые Чадаком, а с другой – «черные киргизы» (кара-казак). Тогда телеуты, предводительствуемые Мамымгом и Балыком, пришли в Кузнецк и просили начальника города (терё-бій), говоря: «Мы желаем платить дань Белому царю, чтобы под его покровительством жить в этой земле». Тогда был мой предок Сеперек, сын Чёбелёка. От него произошли Чевалковы, живущие теперь в Улале и в Бачате. Отец мой родился в Бачате. Его родители и братья переселились в местечко Карасу (теперь село Карасук), недалеко от города Бийска. Отец мой был тогда десяти лет. Их было пять братьев: старший Калан, моложе его Егор, моложе Егора мой отец Андраш, моложе этого Устёпко, за ним Ярас. Отец их Клемеш, а мать Кеелешь. Я родился, когда они жили в Карасуке. Оттуда родители мои, когда мне было семь лет, переселились в Улалу. Там вместе с нашим было всего четыре двора. Спустя два года в Улалу переселился некто Афанасий Коншин с женой и тремя сыновьями. Они были мещане. У этого мещанина младший сын был Иаков, мой ровесник. С Иаковом я вместе играл и учился русскому языку. Он, по обыкновению своему, дома пред принятием пищи молился, обратившись в передний угол. Так же молился и после принятия пищи. Удивляясь этому, я спросил Иакова: «Зачем ты молишься пред принятием пищи и после принятия?» Он ответил: «Пред принятием пищи мы у Бога просим благословения, а поевши, благодарим Бога». Услышав это и видя такой богоприятный обычай, я осудил свои обычаи и сказал сам себе: «Ты, когда хочешь есть, не просишь благословения Божия и, когда наешься, не поблагодаришь Бога – наешься и отойдешь, подобно псу; не чтишь Бога, дающего тебе пищу». Я скорбел в душе, что таковая вера наша нехороша. Тогда мне было девять лет.

Еще однажды мы пошли с Иаковом вдвоем, где находился их пчельник. Поиграв, мы легли на спину вверх лицом и смотрели на небо. Я спросил Иакова: «Что там есть на небе?» Иаков сказал: «Там есть Бог». Я спросил его: «А как имя этого Бога?» Иаков ответил: «Иисус Христос. Он создал всех людей, какие есть на земле, разного рода скотов, зверей и птиц. Теперь Он находится на небесах». Я спросил: «А этот Бог видит ли нас оттуда?» Иаков ответил: «Он видит и нас, и все, что мы делаем днем и ночью. Кто Ему молится, Он тех любит, а кто не молится, тех не любит». Затем я еще спросил: «А что он сделает с теми людьми, которых не любит?» Он сказал: «Я слышал от матери моей, что тех людей, которых Он не любит, Он пошлет в огонь и тьму».

После этого я стал скорбеть в душе и осуждать сам себя. Когда родители мои камлали²³² и если в это время заходил кто-нибудь из русских, мне становилось стыдно перед ними. Когда отец мой посылал меня пасти коров, то я иногда поднимался на Тугаю (Утту-Кая)²³³ и, встав на камень, на котором рос бадан (трава, которая употребляется вместо чая), и обратившись лицом к востоку, кланялся, произнося имя Иисуса Христа. Так я кланялся; какие же молитвы следует произносить, не знал, но только повторял многократно: «Боже, Иисусе Христе, не оставь меня, возьми меня к Себе!»

Дети мои! Теперь и издалека мне это место кажется прекрасным, и до сих пор оно не изглаживается из памяти моей.

Припоминаю еще: в один день я пришел к товарищу своему Иакову, сижу у них, и вот входят к ним два человека в черных одеждах, на головах шапки с накрышкой. Я, увидев их, хотел бежать, но один из них остановил меня, посадил возле себя и дал мне пирожок с красной смородиной. Я сижу и думаю: есть или не есть? Он, погладив меня по голове, спросил: «Как твое имя?» – «Киприан», – ответил я. Он сказал: «Я тебе расскажу одну повесть, а ты сиди да хорошенько слушай». После этого, положив мне на плечо руку, он сказал: «В старые времена был большой кам Киприан; он уходил на горы, чтобы изучать там бесовское ученье и чернокнижие. Изучив все это, он мог делать что хотел, но только не мог бесовскими чарами одолеть одной крещеной девицы по имени Иустина. Удивляясь этому, он спрашивал у своих главнейших бесов, служивших ему: «Доселе вы могли делать («кубултуп» – превращать, показывать вид чего-нибудь, делать посредством превращения) все, что хотели; как же теперь вы не можете одолеть этой девицы?» Слуги его сказали ему: «Мы боимся Бога ее, так что не только к ней самой, но даже к дому ее не можем подойти». Услыхав это, кам пришел к этой девице и спросил: «В какого ты Бога веруешь?» Иустина рассказала ему об Иисусе Христе. После этого кам Киприан крестился и после крещения стал великим священником (архиереем), Божьею силою совершил многие чудеса, а теперь, после смерти своей, пребывает в вечном блаженстве, во свете Божием».

Я, выслушав этот рассказ, спросил: «Что ты за человек? Как тебя зовут?» Он, улыбаясь, сказал: «Я священник по имени Макарий; ты крестись, и будешь как Божье чадо; некрещеные никогда не войдут в свет Божий, но с диаволом будут, пойдут в тьму и огонь, откуда не выйдут никогда!» После этого он начал рассказывать, что будет верующим в Бога и что неверующим. Я, слушая его рассказы, едва мог удерживаться от слез. Желал бы и креститься, но боялся родителей. Я был тогда одиннадцати лет. Когда мне миновало двенадцать и поступил тринадцатый год, родители мои высватали для меня невесту. Мать в тот же год умерла от горячки. После смерти любимой матери моей мне доводилось меньше смеяться, но больше плакать. Так я с плачем провел два года. В течение этих лет я сам и коров доил, и белье мыл, сам и приготовлял всякую пищу. На третий год отец женил меня на высватанной невесте. Мне было тогда шестнадцать лет. Жители Улалы в это время начали принимать крещение. Когда вместе с нами еще два семейства не желали креститься, то отец Макарий сказал: «Вы – некрещеные; если будете камлать, живя среди крещеных, то они будут соблазняться. Поэтому если не желаете креститься, то возвратитесь в свое место, в Кузнецк». Поэтому отец мой меня с женой передал тестю моему и отправил в Бачат²³⁴. Так мы отправились в путь, и, когда стали удаляться от родного места, я не мог удержаться от слез. На третий день, когда горы Алтая скрылись из глаз, мы выехали в степь. И думал я про себя: зачем ты не крестился? Зачем, не боясь Отца Небесного и убоявшись отца земного, переселяешься в Бачат?

Весной в тот год, когда мы приехали в Бачат, в один день я сидел на горе Елбай, и скорбно было у меня на душе. В это время ко мне подошел Каймак, сын Органа, и сказал: «От этой Шанды²³⁵ за десять верст находится Бачатская волость, там есть церковь; завтрашний день туда собирается много народу – завтра праздник Муколы (Николы) – батюшки; поедешь ли туда?» Я сказал: «Дороги не знаю, а то поехал бы». Каймак сказал: «Из шандинских туда многие поедут; разве не поедешь с ними?» Я обрадовался, оседлал коня. Туда отправлялось много женщин, и я поехал с ними. Я не мог их догнать, потому что конь подо мной был плохой. Так я один приехал в Бачат. Знакомых, у которых я мог бы остановиться, у меня там не было. Еду один по улице, а у самого на глазах слезы. Встречается дядя мой Чёнош (Ченот) из большого улуса и говорит: «Ты, племянник, на праздник приехал?» – «Да, на праздник». И он поехал со мной. Приехали к дому крестьянина Клемешева и остановились у него, и я и он. Заблаговестили. Я спросил у дяди: «Что это?» – «В колокол звонят, чтобы народ собирался в церковь», – ответил он. (А я до этого церквей не видывал.) Так мы с дядей пошли в церковь. К нам сбоку подошел какой-то человеки пошел вместе с нами в церковь. На верхушке шапки его – бумажные кисточки, одет в сюртук, на плечах бумажные цветочки. Я, увидев его, спросил у дяди: «Это не абыз (священник) ли?». Дядя сказал: «Это – дурачок Евсей». Я спросил: «А он никому вреда не сделал?» Дядя отвечал: «Нет, этот человек никому зла не сделает». Так он вместе с нами и вошел в церковь и с нами же вместе остановился у дверей церковных. Когда мы молились, он часто взглядывал на меня и улыбался. Стоявшие передо мной люди были выше меня, и я из-за них не мог видеть, что было впереди. Стоявшие возле меня некрещеные телеуты кланялись, не полагая на себе крестного знамения, и я так же молился. В это время в передней части церкви слышно было пение многих людей, славивших Бога. Это пение услаждало мое сердце до слез. Выйдя из церкви, мы с дядей отправились в квартиру, там пообедали. Тогда дядя сказал мне: «Ты что, племянник, так повесил голову; о чем ты скорбишь?» Я ответил: «Скучаю на чужой стороне». Он сказал: «Здесь есть заседатель из наших телеутов – добрый человек, пойдем к нему; у него есть варган²³⁶ – он нам поиграет на нем». Отправились. Он привел нас в горницу и спросил у дяди: «Чей это сын?» Дядя ответил: «Это мой племянник, приехал с Алтая». Заседатель сказал: «Его надо грамоте учить». Дядя сказал: «Он тоскует по родине; поиграйте для него». Он стал нам играть на варгане. Я слушал; еще стало мне тоскливее, и я прослезился. После этого заседатель угощал нас чаем, налил рюмку вина, а дядя выпил две. От него мы возвратились домой. Вспоминая о своей родине, я говорил сам себе: «Зачем ты, не приняв этой веры, где такое прекрасное пение, переехал сюда, в Бачат?»

Я скорбел и плакал. Теща моя, видя мои слезы, говорила: «О чем ты тоскуешь и грустишь, сын мой? Не пренебрегает ли тобой жена? Ты мне скажи». Я сказал: «Нет, она мною не пренебрегает; я все думаю о своей родине». Теща сказала: «Осенью поедем в гости в Улалу, – скоро отец твой приедет сюда». От тоски я захворал и пролежал около недели. Когда я лежал в болезни, в это время вошел в дом мой отец, одетый в белую рубаху, в черной шляпе на голове. Увидев его, я заплакал. Отец сказал: «О чем ты плачешь, сын мой?» Я сказал: «Ты переселяешься сюда жить, а я поеду опять в Улалу креститься». Отец мой, видя меня плачущим, и сам прослезился и сказал: «Если ты хотел креститься, сын мой, то зачем же не сказал там?» Я ответил: «Я побоялся говорить тебе об этом». А теща сказала: «Я свою дочь возьму назад». Я ответил: «Если хотите взять, сами знаете».

Через неделю после этого мы отправились назад в Улалу. Многие из наших родственников, придя проводить нас, плакали о нас как о покойниках. «Ты, Андраш, – говорили они, – послушался молодого сына своего, едешь креститься, – теперь ты нам не родня». Мне неприятно было слышать их причитание. Мы отправились и через пять дней прибыли в Улалу. Осенью того года крестились. Я наречен был Михаилом, отец мой назван Василием, жена моя Александрой, сестра моложе меня – Еленой, следующая за нею – Анной, а самая младшая – Марией. У меня был еще брат Ерок, моложе меня семью годами. Он после рождения своего, когда было ему два месяца, отцом моим был отдан в сыновья старшему брату его, у которого детей не было. Когда он достиг десятилетнего возраста, его отдали учиться грамоте; назван он был Адрианом: они крестились прежде нас.

На левом берегу реки Улалы находился дом Михаила Ащаулова. Отец Макарий купил его и жил в нем. Мы жили на правой стороне Улалы. Брат мой, по обычаю, ходил к отцу Макарию учиться грамоте. Я, видя, что он учится грамоте, скорбел об этом, говоря в себе: «Мой младший брат научится грамоте, будет знать слово Божие и по нему разуметь, что добро и что худо. А теперь я буду всех хуже и глупее». Так я скорбел и молился в сердце своем: «Боже мой, Иисусе Христе, да будет воля Твоя! Если это мое желание учиться грамоте угодно Тебе, то Ты Сам вразуми и научи меня!»

В одно время я, дав корм скоту, отправился к отцу Макарию. Он мне рассказывал о Боге; я слушал это, и рассказы его были для меня слаще меда. Рассказы его неизгладимо запечатлелись в сердце моем. С тех пор я, подобно пчеле, которая нашла готовый мед, каждый день вечером приходил к отцу Макарию. Часто посещая отца Макария, я просил его келейных, чтобы они учили меня грамоте. Они ответили: «Ты приходи к нам днем, мы будем тебя учить вместе с братом твоим». Так я два дня сряду ходил учиться. Отец мой спросил меня: «Куда ты ходишь?» Я ответил: «Хожу все к отцу Макарию учиться грамоте». Отец мой сказал с гневом: «Довольно, если младший брат твой научится, а ты знай свое дело; грамоте учатся ленивцы, – тебе лень работать; люди смеются над тобой, и мне самому человека два говорили: «Ты сына своего учишь лениться, вот он ходит к абызу, учится грамоте»». После этого я тайно от отца и от жены своей пошел в «чулан» и там наплакался. Потом я сказал брату моему Адриану: «Когда будешь приходить обедать, приноси с собой букварь». Адриан так и сделал. Сходив домой пообедать, он заходил к нам и читал букварь. Когда я молча сидел возле него и смотрел вместе в букварь, отец мой сказал: «Ты что сидишь? Работы не работаешь, а только портишь глаза?» Поэтому я, исполняя в доме работы, слушал чтение; как изучают песню, так я слухом изучал чтение азбуки. Когда отца дома не было, я просматривал слова и узнавал их, спрашивая объяснение у брата; но всех слов я разбирать не мог.

В одно время пришел десятник и велел мне отвезти отца Макария в Майму; я запряг две лошади, подъехал к дому отца Макария, захожу – отец Макарий связывает в кучу около тридцати букварей. Я стал просить у отца Макария: «Отец Макарий! Благословите мне один букварь!» Отец Макарий улыбнулся, подошел ко мне и сказал: «Ты – женатый и семейный человек; разве имеешь свободное время учиться грамоте?» Я ответил: «Если Бог вразумит, то научусь». Отец Макарий взял один букварь, подошел ко мне и сказал: «Если ты из этого букваря разберешь три слова, то я благословлю его тебе; но если не разберешь, то теперь не дам». Я хотя и плохо разбирал, но начал читать на память. Отец Макарий, выслушав, спросил: «Кто тебя учил?» Я ответил: «Никто не учил. Я сам научился; когда Адриан читал букварь, я, занимаясь работой, прислушивался и заучил». Отец Макарий сказал: «Ты не говори, что сам научился; если Бог не поможет, то человек сам ничего не может сделать и ничему не может научиться; поэтому, когда ты хочешь что-нибудь делать, говори: «Господи Иисусе Христе, да будет воля Твоя! Если Тебе угодно мое начинание этого дела, то даруй Твое благословение». И тогда, если Богу угодно, что хочешь делать, Он непременно тебе поможет в этом; а благословение Божие проси с верой, а когда попросишь, надейся, что Бог непременно даст; и если прошение твое Бог исполнит, то не думай в сердце своем: «Я сам это сделал». Если ты подумаешь, что это от тебя самого сделалось, то диавол расхитит семена твоего доброго дела, подобно птице, уносящей семена пшеницы». Преподав это наставление, он положил свою руку мне на голову и стоял молча. После того благословил мне тот букварь. Получив этот букварь, я с великой радостью спрятал его за пазуху. Когда я вынес вещи в таратайку, отец Макарий вышел и сел, сказав: «Вези меня в Майму». Пока мы доехали до Маймы, он все учил меня. Возвратившись домой, я спрятал букварь под сарай. После этого, отправляясь на работу, я брал букварь с собой и дорогой учился разбирать слова. Если замечал, что кто-нибудь едет мне навстречу, то я, еще издали увидав его, прятал мой букварь за пазуху; а когда он проезжал, то я опять продолжал учить. Иногда я просил брата указывать мне, а иногда вечером, тайно от отца, уходил к отцу Макарию и учился у его келейных.

В один день вечером я пришел к отцу Макарию. Когда я зашел, отец Макарий вышел, подошел ко мне навстречу и спросил меня: «Ну что, научился ли грамоте?» Я ответил: «Слава Богу! Немного знаю». Он мне вынес книгу Ветхого Завета и заставил меня из нее прочитать. Я прочитал строк пять. Он обратил взор свой к небу и сказал: «Да благословит тебя Господь от Сиона, сотворивый небо и землю!» Сказав это, благословил эту книгу мне. После этого за руки подвел меня к стулу и посадил, а сам сел возле меня и начал мне повествовать слово Божие. Он сказал: «Кто терпит горькое, тот найдет сладкое; кто плачет, тот будет радоваться; ты не обижайся, что люди оскорбляют тебя, не питай ненависти к тем, которые сделали тебе зло и довели тебя до слез. Господь за нас, грешных, сошел с небес на землю и претерпел за нас крестные страдания, но не мстил Своим мучителям. Так, Бог наш Иисус Христос Своими страданиями, Своей кровью искупил нас от вечной смерти и огня неугасимого. Кто ради Бога претерпит скорбь, тот сим путем Божиим достигает Его блаженства, ибо Бог сказал: Возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф.16:24 и др.), и еще сказал: «Кто ради Меня душу свою погубит, тот найдет ее» (Мф.10:39 и др.)». Выслушав эти слова, сладчайшие меда, я возвратился домой как бы после обильного обеда. Когда я пришел домой, отец спросил: «Где ты был?» Я достал из-за пазухи книгу и, показывая ее, сказал: «Я ходил к отцу Макарию; он дал мне эту книгу и велел учиться». Отец сказал: «Ну-ка, почитай». Я начал ему читать с запинками. Отец мой, послушав, сказал: «Уж если ты столько знаешь, то, пожалуй, на свободе учись». От этих слов светло и радостно стало у меня на душе, подобно тому как в темную ночь осветит огонь или в пасмурный день покажется солнце.

Получив столь отрадное для меня благословение отца моего, по вечерам, дав скоту корм, я стал ходить к келейным отца Макария, чтобы продолжать учение. Когда у них не было свободного времени, я после напрасных ожиданий возвращался домой.

Там был один вдовый священник по имени Василий. Он мне много раз говорил: «Что, у тебя дома дела нет, что ли, что ты шатаешься сюда?» Слушая эти упреки, я возвращался домой со слезами, говоря сам себе: должно быть, я такой уж несчастливец, что встречаю себе в этом такие препятствия.

Еще: в один день я пришел к отцу Макарию. Он тогда пил чай. Я подошел к нему, получил благословение, потом отошел назад и стал у двери. Отец Макарий сказал: «Садись там на стул». Я поклонился и сел. Он налил мне чаю. Я стал пить. Он спросил меня: «Каков? Хорошо ли живешь?» Я сказал: «Слава Богу, хорошо». Он еще спросил: «По утрам молишься ли Богу?» – «Молюсь же», – отвечал я. «Так ты молишься же? Значит, ты лениво молишься. Ты так не молись, но молись вот как: войди в сердце свое и молись Богу втайне. Когда ты будешь так молиться, то Отец Небесный даст тебе Царствие Небесное яве; когда же молишься, стой со страхом, как будто видишь пред собою Бога; молясь же, говори так: «Боже мой, Иисусе Христе, спаси меня грешного! Много я соделал грехов пред лицом Твоим, спаси меня! Ты незримо для меня видишь меня, знаешь помышления сердца моего!»» После этого он встал, взял в руки Евангелие и, стоя предо мною, сказал: «В этой книге написано житие Самого Бога и Его учение, а также дела и учение учеников Его. Ты каждый день читай отсюда по одной главе. Если ты будешь читать отсюда с верою, то ты подобен будешь слышавшему слово из уст Самого Бога». Сказав это, он перекрестил меня, дал поцеловать книгу и благословил ею меня. Приняв это благословение, я с великой радостью и облегчением пришел домой, как будто найдя самоцветный дорогой камень. Эту книгу я показал отцу. Отец сказал: «Если у тебя есть смысл разуметь слово Божие, то по этой книге ты будешь учить других, а если нет, то она будет напрасно валяться в доме. Теперь молись Богу, да поможет тебе Бог!»

Эта книга была напечатана на двух языках: на одной стороне по-русски, а на другой по-славянски. Да дарует Господь, сотворивший небо и землю, блаженство и свет отцу Макарию, чрез которого я сподобился такого блага и счастья, ибо я, подобно птице, собирающей зерна, по наставлению его, научаясь заповедям Божиим, стал проводить дни в радости. Иногда же в моем сердце начинали забываться благодеяния Божии; тогда я, подобно птице, у которой истощились зерна, собранные ею в пищу себе, опять приходил к отцу Макарию, и он опять насыщал, услаждал и согревал меня словами Божиими. Так я в продолжение трех лет ходил к отцу Макарию, подобно пчеле, нашедшей для себя готовый мед. Иногда, когда я делал что-нибудь противное Богу, он заставлял меня плакать, ставя меня на колени, чтобы молиться Богу. Да дарует ему Господь Бог свет и блаженство! Не худому он учил меня, но только доброму и полезному для души моей.

Однажды я пришел к отцу Макарию. У него сидели Осип Наурчаков и Павел Сурочаков. Отец Макарий, увидев меня, подошел ко мне и, благословив меня, посадил на стул. Они трое переводили житие Иосифа, а я сидел в стороне. Переводя это житие на алтайский язык, они не могли подобрать для перевода русского слова «ибо». Отец Макарий подошел ко мне и спросил: «Как по-вашему сказать «ибо»?» Я ответил: «Вы мне скажите пример». Он представил пример. Я сказал: «Это по-нашему значит «тезе»». Отец Макарий, призвав послушника Стефана Васильевича, сказал: «Наставь-ко «желтый» (самовар): будем на радостях чай пить; много лет не обретаемое слово теперь нашлось!» После этого отец Макарий сказал мне: «В свободные дни ты приходи ко мне – мы вдвоем будем переводить житие Иосифа; тебе это будет полезно и будешь изучать Священное Писание». После этого я в свободное время приходил к отцу Макарию до тех пор, пока кончили перевод жития Иосифа. По окончании этого перевода отец Макарий благословил меня образом святителя Митрофана и сказал при этом: «С этого дня ты будешь моим толмачом для перевода слова Божия». С этого времени я служил у отца Макария толмачом около пяти лет. Мы вдвоем переводили молитвы, а также перевели несколько и из Евангелия. Однажды в ночное время во время занятия переводом Евангелия отец Макарий закрыл глаза и, положив руки на стол, сидел. Я подумал, что он заснул. Он так неподвижно сидел около часа; потом открыл глаза и, показывая на устье речки Улалы при впадении в реку Майму, сказал: «Нет ли там ключика (маленькой речки)?». Я сказал: «На той стороне Маймы есть речка, которая никогда не мерзнет». Он сказал: «Там нужно поставить избушку». После этого, по прошествии еще недели, он таким же образом, посидев и открыв глаза, спросил, указывая рукой туда же: «Нет ли там ключика?» Я ответил: «Там есть речка, которая никогда не мерзнет». Он сказал: «Там надо поставить избушку». Я подивился этим вопросам его. Это было зимой. По прошествии зимы, весной, после Троицы, я пришел к отцу Макарию. Он, шутя, сказал мне: «Богатые люди на пирах вино пьют; а мы, бедные, на пиру будем чай пить», потом прибавил: «Если вместо вина будешь чай пить, то будешь здоров»; после этого угостил меня чаем и сам пил. Напившись чаю, он сказал: «Пойдем в поле, походим». Мы вышли, прошли по берегу Маймы против острова. Здесь на берегу острова рос черемуховый куст. Отец Макарий, остановившись под этим черемошником, сорвал один листик и долго рассматривал его, перевертывая на обе стороны. Я подумал в себе: «Этот отец Макарий ровно ребенок, еще ничего не видавший: рассматривает листок дерева и дивится, как будто в первый раз видит». Когда я так думал, отец Макарий сказал: «В этом листике есть и жилки, и семечки, нужные для самого дерева; кроме того, есть еще и внутреннее устройство, которого глаз человеческий не может видеть. Все это полезно для самого дерева, и всему так быть повелел создавший Бог». После этого он долго говорил мне в наставление. Потом пришли мы к устью Улалы, при впадении в Майму. Когда мы пришли сюда, он сказал: «На той стороне нет ли ключика?» – и, поднявшись на пальцах, внимательно рассматривал: нет ли на той стороне ключика? Я ответил: «Там есть ключик». В том месте, где мы остановились, был остров Улалы; вода тут была небольшая. Я хотел было положить через нее «переход» (дерево), но отец Макарий остановил меня и сказал: «Ничего». Потом отец Макарий сказал: «Там на ключике нужно поставить домик». И дал мне пятирублевую синюю бумажку, сказав: «Это тебе нужно будет». Оттуда мы возвратились домой. Потом, благословляя меня, он сказал: «Ты завтра приди ко мне чай пить». На следующее утро я опять пришел, и, напившись там чаю, опять пошли туда же. Отец Макарий, остановившись на том же месте, с которого мы вчера смотрели, и, опять приподнявшись на пальцы ног, рассматривая, сказал: «Там нет ли ключика?» Я ответил: «На той стороне Маймы при подошве горы есть ключик, который не мерзнет». Он сказал: «Там надо сделать маленькую избушку» – и с этим дал мне десятирублевую красненькую бумажку, говоря: «Это тебе нужно будет». Затем мы возвратились домой. Когда пришли к дверям, он благословил меня и велел идти домой. Придя домой, я удивлялся случившемуся. С того времени доныне это не изглаживается из моей памяти, и я не понимаю: для чего он меня опрашивал об одном и том же несколько раз?

Однажды отец Макарий, отслужив обедню, пришел домой. В это время один человек, приехавший из Маймы, зашел к нему. Отец Макарий с гневом сказал ему: «Зачем ты сегодня, не почитая праздника, нечистым приходил в церковь? Разве нет для тебя других дней, кроме этого?» Тот стоял молча и потом сказал: «Виноват я». Отец Макарий сказал: «Очисти свой грех и вперед так не делай».

Еще в один день вечером, напившись чаю, отец Макарий сказал Михаилу Петровичу (один из послушников): «Ты пристрастием своим к деньгам стал уподобляться Иуде, а Степан Васильевич (Ландышев, впоследствии протоиерей и начальник миссии) будет миссионером». Такой отзыв отца Макария о Михаиле Петровиче Негритском я слышал дважды. Он был сын священника. Возвратившись к отцу, женился, потом был диаконом, после этого, судившись с управителем, лишился диаконского сана и стал торговать. Вскоре после этого я слышал, что он умер.

Еще однажды в Великий пост во время говения в церкви народу было много; некоторые приехали из деревни Ерихалки. В числе их был старик Андрей Табакаев. Этот старик, после приготовления к причащению Святых Таин, стоя в церкви, увидел таракана, ползущего по полу, пошел за ним и задавил его. Отец Макарий, увидев это, прогневался и сказал старику: «Это Божие создание, оно идет для своей надобности, а ты – разумный человек, не заботясь о себе, зачем сделал злое дело? Поговей же еще неделю, а потом приступи к причащению Святых Таин». И старик это исполнил.

Отец Макарий вечерний чай пил всегда вместе со всеми теми, кто только находился в его квартире. Чай он пил, ходя на ногах. Так он, прохаживаясь взад и вперед, в это время преподавал находившимся свои наставления, а мы все сидя слушали внимательно, не оглядываясь по сторонам. Однажды отец Макарий, по таковому обычаю своему, говорил слово назидания из Священного Писания. Когда Михаил Петрович оглянулся к дверям, отец Макарий, перестав говорить, подошел в передний угол и остановился. Так, молча, стоял он там долго. Потом, подойдя опять к нам, спросил Михаила Петровича: «Ты что увидал там у дверей?» Михаил Петрович ответил: «Я смотрел, как бежала там мышь». Отец Макарий сказал: «Тебе Господь повелел, чтобы ты трудился по заповеди Его, чтобы ты помышлял о Нем день и ночь, а ты разве не хочешь учиться Его заповедям? Смотри на эту мышь и учись у нее. Она, исполняя заповедь Божию, ищет себе пищи, а ты не желаешь разве насытить свою душу добрыми делами?» После этого он заставил его молиться Богу, а нас отпустил каждого на свои работы.

Однажды Павел Сурочаков, стоя в церкви сзади всех, над чем-то рассмеялся. Отец Макарий был в алтаре. Выйдя оттуда, он вызвал Павла от двери и сказал ему: «Люди ходят в церковь для того, чтобы плакать или радостно хвалить и славить Бога, а ты пришел смеяться. Не уходи же отсюда, не поплакавши», и поставил его на колени, заставив класть поклоны до конца службы.

Еще однажды некоторые из улалинцев отправились в Ерихалку на праздник в Николин день. Там они пили вино и пиво. Возвратились домой некоторые через два дня, а некоторые через три. Когда они возвратились и под воскресенье пришли к вечернему богослужению, – в это время служил отец Анастасий, – отец Макарий, увидев, что сказанные люди пришли в церковь, и похвалив их за это, сказал: «Я радуюсь, что вы были на празднике святителя Николая, ибо вы ездили туда чествовать его; ради этого вы потили своих лошадей и сами терпели холод. Святитель Николай будет молиться о вас». Потом он спросил их: «А вы там молились ли святителю Николаю; был ли там священник?» – «Нет», – ответили они. Отец Макарий спросил их: «Может быть, там есть молитвенный дом в честь святителя Николая?» – «Нет», – отвечали они. Отец Макарий зашел в алтарь, потом опять вышел и сказал: «Я ранее радовался, а теперь от скорби плакал бы, если бы были слезы. Горе мне! Я ранее радовался, предполагая, что вы ездили чтить святителя Николая, а вы ездили, чтобы прогневлять его. Вы допьяна пили вино, пили пиво, извергали блевотину, вы сквернословили, доходили до бесчувствия на радость бесам. Вы ездили, чтобы осквернить досточтимый праздник святителя Николая». После этого он всех их заставил класть земные поклоны, и они молились до конца службы.

Когда отец Макарий был в Майме, то там учился грамоте один крестьянский мальчик. Этот мальчик привезен был из деревни Кокши²³⁷; когда настало пахотное время, отец приехал за ним и увез его. Зимой отец его, Алексей Замятин, опять привез его. Вместе с мальчиком они приняли благословение от отца Макария. Отец Макарий этому Алексею сказал: «Ты зачем этого мальчика давал опрыскивать водой?» Замятин ответил: «Когда он хворал, одна старушка «попрыскала» на него водицей». Отец Макарий сказал: «Что же, он выздоровел, когда «попрыскали» водицей?» Замятин сказал: «Когда попрыскали водицей, стало легче, и он выздоровел». В это время я был тут. Отец Макарий сказал: «Ты прогневил Бога и осквернил свое дитя. Зачем ты дал окропить сына своего бесовской водой?» Замятин сказал: «Старушка наперед освятила воду, потом окропила». Отец Макарий сказал: «А какой священник освящал ее?» Алексей ответил: «Та старушка прочитала молитвы над водой и подула на нее». Отец Макарий ответил: «Ты веришь этой старухе? Не беса ли она призывала на воду?» Замятин сказал: «Если бы это было от беса, то мальчик не выздоровел бы, а когда окропили его этой водой, он выздоровел». Отец Макарий сказал: «Есть бес, который принимает вид доброго. Этот бес многих ловит на уду свою и делает своими рабами, и когда товарищ его производит в каком-либо человеке болезнь, этот притворно добрый бес говорит товарищу: «Освободи этого человека от болезни; оставь его: после мы всех их введем в обман, и они всегда будут нас призывать. Они не будут верить Богу, но будут близки нам». Так хвалятся таковые бесы. Обманутые ими люди будут вместе с ними в аду. Зачем ты сына своего осквернил этой бесовской скверной?» После этого отец Макарий поставил его на поклоны.

Когда улалинцы начали креститься, то один старец, некто Борис Кочаев, оставался некрещеным. Отец Макарий долго его уговаривал. Каждую неделю он ходил в его дом и рассказывал ему о Боге. Борис стал с ненавистью смотреть на отца Макария, когда он приходил к нему. Однажды, когда Борис сидел у дверей своего дома, пришел к нему отец Макарий и, сев возле него, по обычаю, начал говорить ему о Боге, Борис, ненавидя его, говорил ему напротив. Отец Макарий долго сидел и говорил с ним. Не сумев его убедить, отец Макарий сказал: «Я тебе желаю добра, чтобы на твою главу низошла благодать Господня. Много раз беседовал я с тобой, но ты, кажется, не желаешь сей благодати Божией. Теперь не я, а ты будешь виноват. Мне Бог повелел говорить тебе, и я много говорил тебе о Боге, о Его правде, о Его благости; обо всем говорил тебе. Ты говоришь: «Слух мой не принимает таких слов»; теперь вместо счастья от Бога придет к тебе несчастье, вместо милости падет на голову твою гнев Божий». Сказав это, он погладил его по голове и ушел. С тех пор отец Макарий уже не ходил в его дом. По прошествии месяца у этого Бориса пропали из ящика четыреста рублей денег. Через два месяца вымер у него весь скот, а его было сто десять голов. Из всех лошадей остался у него чалый двухлетний жеребенок. Этот Борис Кочаев, бывший богачом, в один год обеднел. Бегая от крещения, он переселился в Бачат. Потеряв там последнее имущество, приехал назад и поселился в Монгойте. По недостатку в скоте, находясь в таком бедственном положении, опять перекочевал в Улалу. Здесь он крестился. Этот Борис дожил до ста тридцати семи лет и умер крещеным; имя ему было дано Василий.

В один день вечером отец Макарий у себя в доме с послушниками своими, напившись чаю, пели из «Лепты». Я тогда еще грамоте не учился. Я с удовольствием слушал их пение. По окончании пения отец Макарий подошел ко мне и спросил: «Здоров ли сын твой Григорий?» – «Здоров», – ответил я. Отец Макарий сказал: «Отчего твой мальчик так красив?» Я молчал. А он прошел в передний угол, потом воротился назад и, став возле меня, сказал: «Если у тебя будут дети, отдашь ли ты их на служение Богу?» Я ответил: «Если будут двое, я одного отдам». Отец Макарий сказал: «Ты говори: если Богу угодно будет, то всех отдам!» Сказав это, он спросил послушника Степана Васильевича: «Ты слышал? Вот он обещал, что если будет у него двое детей, то одного из них он отдаст на служение Богу». Он благословил меня.

Возвратившись домой, я нашел сына своего больным, а на следующий день он отошел ко Господу. Когда он помер, я пришел к отцу Макарию, и, только что я вошел в двери, он спросил: «Здоров ли Григорий Михайлович?» Я сказал: «Отошел к Богу». Отец Макарий перекрестился и сказал: «Слава Богу!» А мне сказал: «Ты не скорби: он за тебя будет Богу молиться; ты же после будешь радоваться. У Бога осталось милостей еще не дарованных больше, чем сколько дано».

Еще однажды вечером я пришел к отцу Макарию. Отец Макарий с псаломщиками, с Анастасием и отцом Василием в одной комнате пили чай. Подав мне чаю, отец Макарий сказал: «Ну-ка, толмач, масляные глаза, – пей чай». Я начал пить. Он мне еще сказал: «Ты не постригай свои волосы». И я с того времени отпустил свои волосы. Отец мой, заметив это, сказал: «Почему ты не подстригаешь свои волосы?» Я ответил: «Мне так велел отец Макарий». Отец мой сказал: «Нехорошо смотреть; такие волосы носят шорцы (инородцы Кузнецкого округа)». После этого я опять стал подстригать свои волосы. Когда пришел я к отцу Макарию, он сказал: «Ты, кажется, воруешь свои волосы».

И еще однажды вечером я пришел к отцу Макарию. Он преподавал нам наставление и слово Божие. Когда я начал уходить с бывшими у него людьми, он сказал мне: «Я хочу просить тебя у отца твоего; не желаешь ли ты быть моим?» Я сказал: «Буду, если отец благословит». После этого в один вечер он призвал отца моего и долго продержал его у себя. Отец мой, придя от него, сказал: «Говорит, отдай мне сына своего, и потому долго меня продержал. Я сказал, если желаешь, возьми Адриана, а отец Макарий настаивал, чтобы тебя взять. Если я тебя отдам, пойдешь ли ты?» Я сказал: «Он меня хочет везти в Россию». Отец сказал: «Пусть Адриан едет: у него нет жены и детей».

Когда я служил у отца Макария толмачом, отец мой начал гневаться на меня, говоря: «Ты постоянно ходишь к отцу Макарию и оттого плохо работаешь». После этого, когда усыновивший Адриана отец его – Николай – помер, Адриан возвратился к родному отцу и стал жить с нами. Отец, надеясь на младшего сына, меня отделил от себя²³⁸. Это случилось так. В один день я собрался ехать рубить дрова; надел на себя два армяка и сижу; а отец говорит мне: «Куда это ты собрался ехать?» Я ответил: «В лес рубить дрова». Отец сказал: «Если хочешь рубить, так руби себе». Я ответил: «Кому же, как не себе, – разве людям рубить буду?» Отец сказал: «Ведь я приказал тебе для себя рубить; а ты разве думаешь, что я велю рубить для людей? У тебя все абыз на уме: ты к нему постоянно ходишь, а дела хорошенько не делаешь; теперь отойди от меня и живи особо». Я сказал: «У меня нет ни дома, ни хлеба, куда я пойду?» Отец отвечал: «Ты молодой человек; сам найдешь себе хлеба и выстроишь дом. А если сам не сможешь, то выстроит тебе твой абыз». После этого я не мог ничего проговорить, сидел и плакал. Отец сказал: «О чем ты плачешь? Сегодня же пойди, ищи себе место». Я сказал: «Если ты мне ничего не дашь – как же я буду жить?» Отец сказал: «Я женил тебя, уплатив калым за жену; чего же еще я тебе дам? Уходи в этой одежде, в которой сидишь». Я ответил: «Дай мне по крайней мере чашку да ложку». Отец сказал: «Ничего не дам». И, отдавая мне мою шубу, сказал: «Кроме этого, ничего тебе не достанется». Я, взяв в руки эту шубу и возвращая ее отцу, сказал: «Эта шуба не будет для меня хлебом и домом; возьми ее назад; вместо этого дай мне твое благословение». Отец заплакал. Посидевши, встал и благословил меня образом Иисуса Христа. Получив родительское благословение, я пошел и, выпросив у свояка своего Александра Пояркина амбар, стал там жить. Четыре дня я плакал, сердце мое сжалось от горя; я скорбел, не зная, за какую бы мне работу приняться. На пятый день призвал меня отец Макарий. Когда я пришел, отец Макарий сказал: «Что твое лицо так мрачно? Что случилось?» Я, не сказывая о том, что отделился от отца, ответил ему: «Нет, ничего не случилось; не знаю». Отец Макарий посмотрел несколько времени, взял Евангелие, положил на стол и сказал: «Будем теперь переводить из этой книги». Я подошел и сел. Отец Макарий говорил мне из этой книги, а я переводил на алтайский язык. Позанявшись несколько этим переводом, отец Макарий опять меня спросил: «Что дурное ты сделал? Не утаивай от меня; тебя видно по лицу; ты что-то, кажется, сделал». У меня захватило дыхание, и я не мог ничего выговорить; потом, заплакав, сказал: «Отец меня прогнал, не дав мне ничего». Тогда отец Макарий встал и сказал: «Слава Богу! Если родной отец тебе ничего не дал, то даст тебе Отец Небесный. Не испытав горького, не поешь и сладкого; не испытав холода, не оденешься в теплое; поплачешь вечером – будешь радоваться утром». Сказав это, он спросил: «Ты теперь где живешь?» – «У Александра Пояркина в амбаре». Тогда отец Макарий дал мне четыре пуда муки. На другой день велел мне купить чашек, ложек и дал для этого десять рублей. Получив это, я купил у Андрея Щетинина сколько нужно чашек, ложек. На третий день, позвав меня, дал мне горшок и топор. После этого купил мне кобылицу серую. Прошло еще около месяца – и он купил для меня у Ермолая Шабалина дом, амбар и дворы. С той поры в свободное время я стал ходить к отцу Макарию и заниматься переводом слова Божия на алтайский язык, не переставая также и работать.

В один день меня позвали с пашни. Прихожу – сидит много людей. Отец Макарий, благословив меня, сказал: «Я теперь еду в Россию, назад не возвращусь; вы за меня, грешного, молитесь человеколюбцу Господу Иисусу Христу. Я вас не забуду и буду за вас молиться». Сказав это, он прослезился. Мы, видя его слезы, не могли удержаться и заплакали. Когда мы плакали, отец Макарий сказал: «Не плачьте, братие: у нас у всех отец Иисус Христос; не будем от Него отлучаться. Если мы от Него отлучимся, то это будет и худо, и горько. Тогда будет такое горе, что люди непрестанно будут плакать, и никто не утешит; будут непрестанно скрежетать зубами, и никто не избавит их от этой скорби. Вы думаете, что я ухожу от вас и уже никогда не увижусь, а я думаю, что увидимся с вами в Царствии Небесном. Молитесь друг за друга, любите друг друга, ибо Бог есть любовь. Он всех любит; так и вы всякого человека любите, как себя. Я желал бы, чтобы вместе с вами жить на небесах». Когда он сказал это, из глаз его брызнули слезы. Видя его слезы, и мы не могли удержаться и плакали. Отец Макарий сказал: «Теперь вашим отцом будет отец Степан. Я оставляю его вместо себя и призываю на вас Божие благословение. Пусть он учит вас во имя Божие всякому добру. Как вы меня слушали, так и его слушайтесь». Так отец Макарий до самого отъезда учил нас доброму, подобно тому как отец, умирая, дает наставление своим детям. Он уехал. Мы, оставшись после него, плакали, подобно сиротам, лишившимся своего отца.

Когда отец Макарий уехал в Россию, я стал прилежно заниматься пашней. Когда все ровные места выпахались, а в косогорах пахать было трудно, то я скорбел об этом. У кого лошадей было много, тем было легко, ибо те могли много и запрягать для пашни, а я мучился, ибо лошадей у меня было мало. В это время в одну ночь я не мог заснуть, думая, какой бы способ изобрести и какую соху бы сделать, чтобы удобно можно было пахать в косогорах. И вдруг мне придумался в мыслях моих этот способ так ясно, как будто я вижу глазами. Я немедленно устроил такую соху, попробовал пахать – легко даже для двух лошадей. Подымаемые такой сохой пласты земли отваливались свободно по склону косогора²³⁹. При таком устройстве сохи она могла двигаться по одной борозде. Я весьма радовался и благодарил Бога.

После этого я поставил мельницу. Эта мельница работала хорошо. Я радовался и благодарил Бога. Научился я также и железо ковать; потом научился выделывать сыромять; учился и столярному искусству; научился и тес пилить; научился и оспу прививать. Все эти ремесла могли бы быть мне полезными, но они не сделали меня богатым, потому что мысли мои все двоились.

Однажды позвал меня к себе отец Степан и сказал: «Будем переводить слово Божие; будь моим толмачом. Я тебе в год буду платить по сорок рублей». Я ответил: «Я имею жену и детей; сорока рублей для меня мало». Отец Степан сказал: «Ты так поживи на первый год, а далее я каждый год буду прибавлять тебе». И я служил у него толмачом в течение четырех лет. Но в течение четырех лет мне было прибавлено только десять рублей. И так во время этого четырехлетнего служения моего в должности толмача мы занимались переводом слова Божия. Когда кто-либо приходил креститься, то я, с благословения отца Степана, учил их по-алтайски молитвам и рассказывал им о святой вере; а иногда отец Степан сам говорил им по-русски, а я переводил. Через два года после этого приехал из Кузнецка один чиновник по имени Николай Иванович Ананьин²⁴⁰. Он, остановившись у отца Степана, позвал меня к себе. «Я занимаюсь собиранием сведений о нравах инородцев одного с вами языка, их песнях и камлании. Такие сведения у меня собраны о кузнецких инородцах, но для перевода их на русский язык способного человека там не нашлось. Услышав, что ты умеешь переводить, я позвал тебя: займись со мной переводами». Я ответил: «Я служу у отца Степана толмачом и не могу располагать сам собой; попросите отца Степана». Он сказал: «Я тебя у него выпросил, и он обещал отпустить тебя». В это время отец Степан вышел из двери другой комнаты и сказал мне: «Я еду в Бийск, а ты позаймись с ним переводом». И так я с этим Ананьиным более недели переводил легенды на русский язык. Когда воротился отец Степан, Ананьин сказал: «Ты мне напиши о верованиях здешних инородцев, их песни, повести и предания, какие есть от прежних времен». Сказав это, он дал мне два целковых²⁴¹ и уехал. Все, что я писал об этом, я передавал отцу Стефану, а он почтой посылал Николаю Ивановичу. На другой год он опять приехал и взял меня с собой в город Бийск. Там я прожил девять дней, занимаясь переводом. Он мне дал за это три целковых и уехал. После этого, по прошествии трех месяцев, отец Стефан получил бумагу о том, чтобы я ехал на подводах в Кузнецк, и я через пять дней приехал к Ананьину. Там прожил около двух месяцев. Кончив переводы, я возвратился домой. Николай Иванович дал мне десять целковых. С тех пор я его не видал, а он мне говорил: «Я тебе буду помогать деньгами», но ничего от него я не получал.

Когда я возвратился из Кузнецка, была весна. В эту весну в Улале вода была весьма большая. Был какой-то праздник; в этот день собрались ко мне молодые люди; я их учил петь церковные песни. В это время вдруг дом мой затрещал; некоторые поэтому, засмеявшись, сказали: «Много народу собралось сюда, не может держать и трещит», а другие сказали: «Не вода ли подходит?» – а вода в реке Улале была ровна с берегами. Тогда Илья Корольков сказал: «Я пойду посмотрю». И лишь только он отворил дверь, изба навалилась на сторону; тогда некоторые выбежали через дверь, а другие выскочили чрез окошки, а вещи, какие были в избе, вытаскали через окна. Дверями вытащили только один ящик. Так как народу было много, то они не дали разнести водой бревна, но повытаскали их на берег. Тем не менее, так как все-таки некоторые бревна унесло, а многие были уже гнилы, то снова поставить избу было невозможно. Итак мы в этот день пели, а вечером плакали. Я лишился избы. На следующий день пришел я к отцу Степану со слезами. Отец Степан в счет моего жалованья купил мне у Михаила Наурчакова недоделанную избу. Летом я ее перевез и поставил.

Однажды отец Степан послал меня с миссионером отцом Арсением к кузнецким телеутам-шорцам. Мы, ночевав в дороге, на следующий день приехали в село Енисейское к волости. Когда я там сидел в доме у ямщика, вошел какой-то человек, поцеловал мою руку и сказал: «Здравствуй, ангел Божий!» Он говорил это много раз и всякий раз целовал руку. Я спросил: «Где ты живешь?» Он сказал: «Я приехал издалека». – «Как зовут тебя?» Он сказал: «А ты разве не узнаешь меня? Я тебя видел в бачатском селе в церкви». Когда он сказал это, я узнал его. Это был тот, с которым мы встретились, когда я ехал с дядей моим на праздник святителя Николая и дядя мой Ченот сказал: «Это дурачок Евсей». Узнав его, я спросил: «Не ты ли Евсей?» Он мне что-то сказал, но я не понял. Он скоро вышел. Я удивился этому, и с тех пор он не выходит из моей памяти.

С отцом Арсением мы оттуда отправились и через три дня прибыли в Кузнецк. Там прожили один день. Оттуда поехали в аилы шорцев, вверх по реке. Эти шорцы живут как русские, их избы и одежды такие же, как и у русских, только женщины носят другую одежду. В домах у них есть образа, а у некоторых есть и камские бубны. Увидев это, я спросил: «Ведь вы крещеные? Зачем же это у вас стоят камские бубны?» Они ответили: «Мы хотя и крещеные, но как можем жить без камлания?» Я спросил: «А вы молитесь Богу по русскому обычаю?» – «Как же, молимся». Я спросил: «Как именуете вы Бога?» – «Никола-батюшка, еще Илья-пророк», – ответили они, а иные сказали: «Иисус Христос также Бог». Я сказал: «Один Бог – Иисус Христос. Кроме Него, нет Бога, а святитель Николай и Илья-пророк – не боги: они были угодники Божии; теперь они пребывают в светлом, прекрасном и радостном месте». Некоторые из них сказали: «Мы слышали, что Иисус Христос истинный Бог, но мы немного Ему молимся». Я побеседовал с ними несколько об истинном Боге. Спросил я также у них: «В этом селении все крещеные?» – «Да, все крещеные», – ответили они. «А священники учат вас молиться Богу?» – «Иногда учат». – «Чему же вас учат священники?» – «Учат молиться Богу». – «Только?» Они ответили: «Чему же еще нас учить! Мы русского языка вполне не понимаем, а жены наши и дети и совсем не знают».

Мы прожили в этом селении один день; на следующий день, когда ехали мы вверх по Мрасе²⁴², встретился нам один человек, который вез на волокуше бересту. Лошадь под отцом Арсением испугалась и начала бить²⁴³. Мы не могли догнать и поймать ее. Когда лошадь мчалась, отец Арсений упал, нога завязла в стременах, и он несколько времени был влачим по земле; потом освободился. Когда мы подошли к нему, чтобы поднять его, он сказал: «Погодите, не троньте – я полежу немного». Я спросил: «Каково? Благополучно ли?» Он ответил: «Благополучно». Мы поймали его лошадь, посадили его и поехали дальше. Приехали в аил, называемый Мыс. Я спросил тамошних шорцев: «Вы, кажется, крещеные? Знаете ли вы Бога?» – «Знаем», – ответили они. «Как зовут Бога?» – «Иисус Христос»; а другой сказал: «Микола». После этого я им рассказал о Боге и о святителе Николае.

Потом приехали мы в один аил, находившийся выше по реке Мрасе. Имя этого аила я забыл. В этом месте рос густой черный лес по обеим сторонам дороги. Тут живет ямщик, который возит заводские подводы. Мы остановились у него. В это время пришли два человека. Я спросил у них: «В этом месте у вас, кажется, нет пахотной земли? Чем же вы питаетесь?» Они ответили: «Весной мы ловим рыбу и сплавляем ее на лодках в Кузнецк, продаем ее там, на деньги покупаем хлеб и назад возвращаемся лодкой на шестах. Некоторые из нас продают мед и покупают хлеб; богатые занимаются торговлей». Поговорив со мной, они ушли домой. Отец Арсений сказал: «Ты здесь походи по домам. Если встретишь некрещеных, побеседуй с ними, сколько умеешь». И я посетил шесть домов. В некоторых домах я видел образа, а в других бубны и спросил: «Отчего это у вас в некоторых домах находятся образа, а в других бубны?» – «Ведь мы не русские, у которых нет камов, – отвечали они. – Когда придет горячка, то как жить без камланья». Я побеседовал с ними о десяти заповедях, о святой вере. Выйдя оттуда и идя по улице, я встретил двух человек, которые стругали тес, а двое сидели возле них; и я сел с ними. И те, подойдя, сели возле меня и спросили: «Ты откуда приехал?» Я сказал, где и на какой реке я живу, куда и для чего мы ездим. Пока мы так разговаривали, из проходящих мимо по дороге собралось к нам около двадцати человек. Я спросил их: «Вы все крещены?» Они отвечали: «Здесь все крещены». – «Знаете ли, как зовут Бога?» – «Знаем». – «Кого же вы призываете, когда молитесь?» Они ответили: «Молимся Миколе-батюшке, также пророку Илии». Я сказал: «А Иисусу Христу молитесь?» Они ответили: «Об Иисусе Христе мы слыхали, но хорошенько о Нем не знаем». Я спросил: «Разве священник вас не учит?» Они ответили: «Священник сюда приезжает, соберет сбор и немедленно возвращается домой». Я спросил: «Итак священник вас не учит?» Они ответили: «Как же он будет учить нас, когда мы не знаем по-русски?» Тогда я им рассказал обо всем, начиная от Адама до рождества Христова, а также рассказал и о воскресении мертвых, о втором пришествии Христовом, о Суде живых и мертвых. Они сказали: «В старину, при наших предках, какой-то священник приезжал сюда с военными людьми, окрестил их и возвратился домой. Мы – потомки этих крещеных, ничего не знаем, колеблемся в ту и другую сторону. У нас нет человека, который бы научил нас слову Божию. У кого же нам научиться? Поэтому мы и держим камов для камланья». Я сказал: «Вы не верьте, что говорят вам камы: камы и сами не знают истинного Бога; обманываемые диаволом, они камлают вам». Они сказали: «Мы исстари чествуем жертвами землю, на которой живем, воду, небо; как же мы теперь осмелимся оставить чествование их?» Тогда я рассказал им о Боге, как Он словом исцелял больных, воскрешал мертвых. И, вставши, отправился на свою квартиру. Когда я шел по улице, то встретил около тридцати человек, которые плыли на лодке вниз по Мрасе, занимаясь ловлей рыбы. Увидев их, я остановился и подождал на том месте, где следовало им вытаскивать невод. Когда они вытаскивали невод, я заметил, что они рыбачили в три невода. В том, который был вытащен сперва, оказалось восемь тайменей, в следующем за ним окуни, щуки, а в третьем чебаки²⁴⁴. Кроме этой, другой рыбы я не видал.

После этого, когда я возвратился в квартиру, мы отправились с отцом Арсением на лодке вниз по Мрасе и приехали в селение, находившееся выше Кузнецка, ибо там оставался наш экипаж. Отсюда мы приехали в Кузнецк. Ночевав там, через день приехали к бачатским телеутам. Там среди этих телеутов мы встретили некоторых родившихся уже от крещеных, но родители воспитали их некрещеными и сыновей своих поженили, а дочерей выдали за некрещеных. Мы их не узнали бы, но здесь жил некто Александр, новокрещеный. Его крестил отец Стефан. Этот Александр пересчитал нам всех, которые родились от крещеных, но оставались до старости некрещеными. Мы там спросили: «Почему они не крестились, когда их родители крещены?» Александр ответил: «В прежние времена, когда приезжал сюда священник, чтобы крестить детей крещеных, то они почему-то не давали их крестить. Это оттого, что они как крестились, так никогда и не слышали учения о святой вере и, живя среди некрещеных, не знали сами веры, не дозволяли и детей крестить. Теперь родители их померли; у детей их есть дети, и они также остаются некрещеными». Тогда мы собрали и спросили их об этом; они ответили: «Почему мы знаем, от крещеных или от некрещеных мы родились; мы и сами то не знаем», а иные сказали: «Правда, мы слыхали об этом от родителей наших». Тогда я побеседовал с ним о Боге, о святой вере Божией. На третий день мы крестили тут тридцать человек. Один не стал креститься, ибо он был кам. Мы прожили тут три дня, поучили их вере и возвратились домой.

По возвращении оттуда²⁴⁵, послужив еще несколько времени толмачом, так как получаемого мною небольшого жалованья недоставало на хлеб и на одежду для четырех детей моих, я перестал быть толмачом и начал торговать. Благодаря Бога, питался этим, а в свободные дни переводил на алтайский язык из Святого Писания и читал это не знающим русского языка. Любители слова Божия приходили и слушали. После этого я нанял двух человек и со своей женой и с зятем отправился на Телецкое озеро ловить рыбу. Выехав из дома, мы прибыли на речку, называемую Иша. Там один чиновник, по фамилии Сосунов, собрав общество трех зайсанов, занимался разбором судебных дел. Собравшийся народ, человека по два и по три, стояли своими станами под деревьями. Когда я приехал к ним, один алтаец, по имени Суулук, сказал мне: «Слава Богу, что ты приехал; эти тубинцы²⁴⁶ помогают своим ворам. Они, кажется, подружились с начальником и разбирают мое дело; на моей стороне никого; Бога ради вы мне помогите. Их толмач нашего языка хорошо не знает». Я пересказал об обиде его начальнику; начальник приказал удовлетворить его. Тубинцы хотели меня побить, говоря: «К чему ты вступаешься в наши дела?» Но когда пришел казенный толмач Карбышев, они остановились. Тубинцы подобны стаду без пастуха: кто у них богат, того они и почитают, как начальника, а кто беден, те, как запуганные рабы, боятся суда. У них бедняки не приносят жалоб на обиды, боясь суда. Когда я спросил: «Почему вы не объявляете суду о ваших обидах?» – они ответили: «Как просить суда тому, у кого нет больших табунов скота и денег в сумах!» Они боязливы, как зайцы, и молчаливы, как рыба. «Мы народ с законом незнакомый, что мы можем знать? Начальникам нашим нравятся речи только тех, кто добывает черного соболя и убивает жирного зверя».

Я там ночевал; на следующий день мы отправились к крещеным инородцам, живущим в селении Инырге. Когда я хотел взойти в домы новокрещеных, то нашел их пустыми, ибо новокрещеные не живут в избах, выстроенных им миссионерами, а устроили себе берестяные юрты, где и живут, сидя около огня, разведенного посредине. Я спросил: «Отчего это вы не живете в домах, а сидите в таком дыму и портите себе глаза?» Они ответили: «Мы не умеем жить в русских избах и устраиваться внутри их по-русски не умеем; для нас лучше эти берестяные юрты, где можно и покурить, и толкан²⁴⁷ изготовить». Я сказал: «Пашете ли вы землю, как русские?» Они ответили: «Мы сеем хлеб, возделывая мягкую землю абылами (мотыками), а некоторые работают у русских за то, чтобы они им немножко посеяли хлеба». Я сказал: «Почему вы сами не устраиваете сох и не пашете?» Они ответили: «Не умеем, потому что не научены этому». Я сказал: «Вы ленитесь учиться; если бы вы пахали землю, как русские, то за хлеб не впали бы в долги». Они ответили: «Хорошо бы, если бы могли устроить русскую соху и пахать землю. Правда и то, что мы ленимся». Я сказал: «Вы хлеба много не сеете, русскую работу не работаете, откуда же вы находите подать для царя и хлеб для себя?» Они ответили: «Когда наступает лето, мы приготовляем сено для скота; когда бывает урожай ореха, мы обираем орехи; когда приходит осень, мы занимаемся звериным промыслом». Я спросил: «А много вы приобретаете от сбора орехов и звериного промысла?» Они ответили: «В урожайный для орехов год достаточно добываем себе на хлеб, а когда не родятся орехи, то от одного звериного промысла едва остается на подати. А те, у которых не достает на подать царскую, те нанимаются к русским в работу на год».

Расскажу теперь о том, что водится у них в местах их жительства. Кругом – черный лес²⁴⁸, покрывший все пространство до снежных вершин гор. Река Инырга, вытекающая с запада, впадает в Каракопшу²⁴⁹; исток этой Инырги берет свое начало из горы, называемой Ая («скала»). Живущие около этой горы тубинцы приносят ей жертвы. Тубинцы говорили мне: «В старину, когда приходили войной монголы, то богом нашим, спасшим тогда от них предков наших, была вот эта гора со скалой, и мы теперь каждое лето приносим ей жертвы. И теперь она со своими растущими на ней орехами и добычей дает нам и хлеб, и подати». Я спросил: «Эта гора, называемая Черной скалой, как избавила предков ваших от нашествия монголов?» Они ответили: «Когда монгольское войско преследовало народ наш и он, взойдя на эту гору, принес ей жертву, то она стала непроходимым и как ночь темным лесом (черной). Тогда монголы, не сумев найти дороги, возвратились домой».

Вершина реки Каракопши выходит из снежных гор с юга и впадает в Бию версты четыре пониже Кебезеня. В Каракопшу впадает река Уймень; вытекает она с зимнего солновосхода²⁵⁰ горы, а с зимнего солнозаката выпадает Сарыкопша²⁵¹ и впадает в Каракопшу повыше Инырги; а река Пыжа вытекает с зимнего солнозаката и впадает в Бию повыше Кебезеня. Все эти реки вытекают со снеговых гор, находящихся между Бией и Катунью. Все они рыбны и от устья до вершины испещрены серыми камнями (по берегам) и черным лесом. На них растет: кедр, пихта, береза, осина, тополь, желтый, белый, красный и черный тал²⁵². Около устья реки растут сосна, черемуха, рябина, калина, малина, черная и красная смородина, акация, пищальник (бузина), собачьи ягоды²⁵³, старый тал, оскорь²⁵⁴, алагак (пестрая курица), ель, тая (трость)²⁵⁵, таволожник, сёоскос, терновник, боярка²⁵⁶, жимолость.

Теперь скажу о животных, по шерстям их. Более всех водятся: бурундук, белка, колонок, горностай, сурок, землеройка, водяная крыса²⁵⁷, три рода мышей, водяная мышь, хорек (хомяк), лисица, заяц, дикая коза (антилопа), марал, рысь, медведь, белый олень, лось, соболь, пищуха (сеностав), росомаха. Перечислю и рыб: таймень, щука, кускуч, налим, хайрюз²⁵⁸, балбак-баш, урюп, тилмай.

В Инырге мы прожили три дня, потом спустились к устью Копши²⁵⁹ и там ночевали. На следующий день, переправившись через Бию, приехали в Кебезень и там ночевали. Там было три двора русских и два дома новокрещеных. По речкам, вытекающим из гор с восточной стороны от Кебезеня, кочует тиргешское (кергешское) племя. Эти тиргешские инородцы народ честный – воровства у них нет. Здесь в Кебезени мы прожили до весны. После праздника Пасхи я отправился искать диких пчел; нашел девять колодок; эти девять колодок дали одиннадцать роев, а всего в этом году стало двадцать колодок. После этого, прожив до Ильина дня, мы отправились на Телецкое озеро для рыбной ловли. Там мы около месяца ловили сельдей; всего поймали около сорока пудов²⁶⁰. Обитающие здесь тиргешцы каждый день по ночам неводят рыбу. Их невода в длину имеют не больше десяти саженей²⁶¹, и такими короткими неводами они добывали рыбы больше нашего, а у нас невод был пятьдесят саженей. Это потому, что они когда неводят, то одни из них веревки, которыми привязан невод, тащат по дну, придавливая их ногами, а другие, стоя в лодках, двигаются на шестах. От этого их невод захватывает рыбы более, чем наш: мы однажды вытащим закинутый невод – они в это время успеют закинуть трижды; вследствие этого и улов у них был удачнее. На дресве²⁶², в том месте, где они вытаскивают невод, они разводят огонь и сидят, ожидая невода. Всякий раз, когда вытащат невод, они садятся и закуривают трубки.

Во время пребывания моего здесь я выслушал у них следующую песню:

Как прекрасно золотое озеро

Со своим расстилающимся белым туманом!

Как вкусна рыба его,

Которой кормит оно народ свой!

Как прекрасны горы его,

Покрытые сплошь черным лесом.

Как тучны стада зверей его,

Коими оно питает народ свой!

Когда у нас истощился весь запас, то мы с женой отправились на лошадях в Кебезень, пробыли там два дня и, изготовив запасов, отправились опять к озеру. По пути заехали в юрту Тадужека, жившего на берегу озера. В юрте сидел один старик с седой трясущейся головой. «Дед! Сколько тебе лет?» – спросил я. Старик сказал мне: «Девяносто лет». Я спросил: «Сколько же еще ты, старец, проживешь?» Старец сказал: «Сын мой! Долго ли уж мне теперь жить? Может быть, сегодня умру, а если не сегодня, то завтра. Разве ты не видишь меня? Я сижу на самом краю могильной ямы, сижу и каждый день жду смерти». Я сказал: «Ты ожидаешь смерти, а после смерти где будешь жить? Расскажи мне, почтенный старец». Старик сказал: «Откуда мне знать, сын мой? Мы выросли, как полевые звери; вот вам-то лучше это знать, ведь вы читаете Божьи книги и беседуете с Богом». Я ответил ему: «Пожалуй, я расскажу тебе из Божьей книги; поверишь ли ты?» Старик сказал: «Чему же больше верить, как не Божьему слову?» И я сказал: «Един Бог – Иисус Христос, Который создал небо и землю, и птиц летющих, и зверей бегающих, и все дышащее, и всех людей. Кроме Него, никакого Бога нет; кто в Него не верует, тот не может войти в Его блистающий свет, исполненный блаженства, ибо Бог есть величайший свет, величайшее благо. Свет Его никогда не меркнет, блаженство Его никогда не оскудевает, но существует всегда, вечно и превечно. Те люди, которые в Него не веруют, не могут жить в Его блаженном свете». Тогда старик сказал: «И мы тоже веруем в Азу²⁶³». Я сказал: «В какого же бога вы веруете, как имя его, скажи мне». Старик сказал: «Мы поклоняемся и жертвы приносим Алтай-хану, Небу-хану²⁶⁴, а также приносим хлебные жертвы высоким горам и рекам, которые кормят нас, как матери». Я спросил: «Кто же из них больше всех?» Старик ответил: «Больше всех отец всех Богатый Ульгень, а за ним Эрлик²⁶⁵». Я сказал: «Итак, ваша душа которому из них достанется?» Старик ответил: «Мы пойдем к общему отцу, прадеду Эрлику». Я сказал: «А прочие-то так ни с чем и останутся?» Старик рассмеялся и сказал: «Весь этот народ произошел от отца Эрлика; конечно, к нему и пойдут, ибо от него произошли все люди; мы потомство его; где он будет; там и мы». Я сказал: «Эрлик – не бог, и Ульгень – не бог; един Бог, создавший все видимое и невидимое, есть Иисус Христос, а все прочие не боги. Вы поклоняетесь горам и водам – они не боги, но творение Истинного Бога. Поэтому вам, вместо того чтобы поклоняться твари, следует поклоняться Господу Богу Иисусу Христу, создавшему эти горы и воды, и за все Его благословлять». Старик сказал: «Как же Ему надобно молиться?» Я ответил: «Боже мой, Иисусе Христе, Ты создал всякую реку, все высоты гор, Ты создал и небо, и землю, и все, что в них; Ты благословен! – так надобно молиться». Старик замолчал, а я еще сказал: «Если бы кто-нибудь устроил человеку дом, полный всяких сокровищ, то получивший его кого бы за это стал благодарить: стал ли бы он дом благодарить или того, кто дал этот дом?» Старик ответил: «Конечно, не дом же будет благодарить, а того, кто дал этот дом». Я сказал: «Почему же вы приносите благодарение небу и земле и всему, что на них есть, а не благодарите Бога, Который создал их?» Старик ответил: «Мы подобны зверям, которые живут и растут в поле: что мы знаем? Вот вы это знаете, которые держите в руках Божии книги и с Богом беседуете». Я сказал: «Ты крестись и будешь как чадо Божие: Бог даст тебе блаженный свет». Он сказал: «Если хочешь ты крестить меня, то скажи мне, что значит крещение» – и, сказав это, прибавил: «Я думаю, что если и не крещусь, но по твоему наставлению буду молиться Христу Богу, то буду угоден Богу». Я ответил: «Сам Бог сказал: кто не родится снова от воды и Духа, то и не войдет в свет Божий, в Царство Небесное». Старик ответил: «Как же это от воды родиться? Скажи мне, сын мой». Я ответил: «Истинный Бог Иисус Христос за грехи всех народов сошел с небес на землю и во чреве Святой Девы принял на Себя тело человеческое; был распят на кресте, умер, в третий день воскрес из мертвых и потом, пожив на земле сорок дней, восшел на небеса; поэтому когда человек во образ тридневной смерти и погребении троекратно погружается в воду во имя Божие, то он снова рождается от воды и от Святого Духа; таким образом возрожденная душа человека сияет Божиим светом, уподобляясь Богу, ибо сей крестившийся человек облекается во Христа; поэтому он делается подобным Сыну Божию». Старик сказал: «За какую же вину некрещеные люди не войдут в свет Божий?» Тогда я рассказал ему все, начиная от Адама, о их грехопадении, о рождении Иисуса Христа, о том, как Он страдал, как, по воскресении в третий день, в сороковой день восшел на небеса, как опять придет на землю в последний век судить живых и мертвых. Старик, все это выслушав со вниманием, сказал: «Сегодня или завтра я умру, сын мой; здесь без священника кто меня окрестит?» Я ответил: «С попутным человеком я пошлю к священнику письмо, а ты пока здесь учи молитвы». Старик сказал: «Ты мне дай свой крест, который будет для меня Божиим знаменем». Я возложил на него свой крест и несколько поучил его молиться Богу. Отправившись оттуда, я прибыл в свой стан на озеро. Когда я добывал там рыбу, из Кебезени отец Стефан прислал за мной человека звать к себе. Когда я приехал, он сказал: «Когда я хотел крестить этого старика, которого ты приготовлял ко крещению, то он мне сказал: «Я дотоле не крещусь, пока не придет тот, кто дал мне крест»; поэтому-то я послал за тобой». Тогда я спросил у старика: «Почему ты от этого священника не крестишься?» Старик ответил: «Этого священника я прежде не видывал и удержался креститься, думая, не хочет ли меня крестить какой-нибудь ложный священник». Я сказал: «Это наш старший улалинский священник отец Стефан». Он сказал: «Ну, крестите». И отец Стефан окрестил его, назвав его Петром.

На следующий день отец Стефан вместе со мной приехал в мой стан к озеру. В тот день, когда мы приехали, работники мои, собирая дрова около стана, нашли дерево с пчелами. Оттуда мы получили около пуда меду. На следующее утро отец Стефан дал мне несколько крестов, сказав: «Я даю тебе благословение и эти кресты, чтобы ты давал их тем, кто пожелает креститься». После этого отец Стефан отправился обратно в Улалу.

В один день, когда я в своем стане сидел и пил чай, пришли два человека. «Здорово!» – «Здорово», – ответил я. «Что нового?» – «Нет ничего». – «Много рыбы добываете?» – «Ничего, добываем. Куда вы едете, братцы?» – «Только досюда. Есть хочется; нет ли сухарей?» – спросили они. «Есть; погодите, я вам испеку рыбы; с сухарями есть ее хорошо». Я испек им рыбы и дал. Они стали разговаривать со мной помягче. Я спросил: «Вы откуда едете?» – «Отсюда мы поедем в Чулышман», – отвечали они. «Какая у вас нужда в Чулышмане, что вы так торопитесь, оставив добычу орехов?» – спросил я. Они ответили: «Едем туда по необходимости». Я спросил: «Какая же такая необходимость?» Один из них ответил: «В прошедшую зиму у меня умер отец, а у этого товарища умерла жена, – для этого мы и плывем в Чулышман; там есть кам Ниас; хотим привезти его, чтобы он очистил нечистоту наших юрт». Я спросил: «Какая же это нечистота в ваших юртах?» Они ответили: «У нашего народа есть верование, что когда умрет кто-либо, то в той юрте, где он умер, остается его нечистота – его «алдачи» – ангел смерти, и он, говорят, возьмет еще душу, если его не изгонят при помощи сильного кама, и он, говорят, унесет и всех остальных людей». Я сказал: «Разве среди тиргешцев не нашлось кама, который бы мог его выгнать?» Они ответили: «Во всей этой черни нет кама, который был бы так же силен, как чулышманский кам Ниас». Тогда я начал им говорить: «Бог Иисус Христос, Который мог создать небо и землю, Он один может очистить человека от скверны и изгнать от него беса; кроме же Его, никакой кам человека очистить не может». Они сказали: «Да ведь наши камы, когда изгоняют бесов, тоже призывают бога». Я сказал: «Какого же бога призывают ваши камы?» Один из них сказал: «Отца всех Богатого Ульгеня, а также призывают хозяина земли и воды». Я сказал: «И землю, и воды, все видимое и невидимое, все живущее, все, что на этом свете есть, создал истинный Господь Бог в шесть дней, и после всего сотворил отца всех народов Адама. Кроме Него, никакого другого Бога нет. Тот, в кого вы веруете, именуя его богом, – не Бог. Бог не земля, не небо, не месяц и солнце, не гора высокая, не воды морские и что-либо такое подобное этому. Истинный Бог – Иисус Христос: Он всегда был, всегда есть и всегда будет». При этом один из них, молодой, сказал: «Вы мне расскажите об этом Адаме, которого вы назвали отцом всех людей. Я вам сегодня ночью поневожу рыбы». Я ответил: «Если я поленюсь говорить слово Божие тому, кто вопрошает о том, то мне будет грех, ибо Бог сказал: «Грядущего ко Мне не изгоню вон» (Ин.6:37). Поэтому если я поленюсь говорить слово Божие желающему слушать его, то будет мне грех, а если кто, выслушав слово, не поверит ему, то ему грех». Он ответил: «Почему не верить тому, что говорит человек, научившийся из Божией книги?» После этого я рассказал ему все, начиная от Адама до рождества Христова, а затем о последнем веке и о воскресении мертвых и Страшном Суде. Стало уже смеркаться. Этот молодой инородец остался ночевать у меня в стане, а другой пошел ночевать в другую юрту. После этого молодой инородец в продолжение ночи неводил вместе с нами; на утро Тибан (так звали инородца) сказал: «Через два дня я приведу сюда своих домашних; вы побеседуйте с ними о Боге». Я ответил: «Почему не побеседовать, – приведи». Итак Тибан не поехал к чулышманскому каму, а отправился к своим домашним. Приехавший вместе с ним товарищ его по имени Чал отправился к чулышманскому каму Ниасу, а Тибан поехал к своим домашним.

Чрез три дня на четвертый он приехал ко мне, взяв с собой мать, сестру и младшего брата. Как только они приехали, я им испек рыбы, а сам говорил с ними из Божьего Писания, и они с удовольствием слушали эту беседу мою. Настал вечер, и они ночевали у нас. На утро Тибан сказал: «Сегодня помочь²⁶⁶ у зайсана Орожока, – мы пойдем к нему на помочь; как бы меня после люди не побили за то, что я хочу креститься; вы после придите посмотреть меня». Сказав это, Тибан с домашними отправился к зайсану на помочь. Когда я, надев ружье, отправился на их пашни, где они жнут хлеб, стрелять рябчиков, то встретил около тридцати человек, которые жали ячмень. Некоторые из них жали серпом, а другие, вырывая хлеб с корнями, прижимали его к земле ногами и резали ножом. Я сказал: «Почему вы так мучаетесь, а не жнете хлеб серпами?» Они ответили: «Среди нас есть такие, которые от рождения не брали в руки серпа, поэтому по старому обычаю мы выдергиваем хлеб и отрезаем корни ножами». Я сказал: «Разве нельзя научиться жать серпом?» – «Если бы кумандинцы не привезли к нам для продажи серпов, то у нас не было бы и этих. Мы привыкли делать по старым обычаям, поэтому когда бываем у русских, то забываем купить серпы». После этого я опять возвратился в стан. Солнце закатилось за гору. От зайсана Орожока на лодке прибыли ко мне два человека и сказали: «Вас зовет к себе зайсан; поедете ли к нему?» Я вместе с женой сел в лодку и отправился к зайсану. Когда мы пришли, то нашли там около сорока человек пьяных; посредине разложен огонь, а на нем поставлен треножный очаг с большим котлом, в котором варились цельные кости животных. Зайсан, заметив приход наш, взял нас за руки и посадил на войлок (шердек²⁶⁷), где и сам сидел; потом, взяв мех с вином, поставил его перед нами, говоря: «Вот мое приобретение». По обычаю их я, приняв это в руки, сказал: «Принял, выпил, угощайте этим других»²⁶⁸. Зайсан, позвав одного молодца, сказал: «Угощай этим». Молодец начал наливать нам из меха и подавать. Мы с зайсаном пили, а жена моя не пила. В это время вынули мясо в большие деревянные блюда и начали есть. Я посмотрел и увидел, что никто из них не мыл рук и начали глодать кости, держа их своими грязными руками. Когда сало с мяса, смешавшееся с грязью рук, текло по рукам, они ладони облизывали языком, а пальцы клали в рот и обсасывали. Пили и вино.

Настала темная ночь. Некоторые стали петь, а другие драться. У иных были оторваны косы, иные дрались головнями. Подравшись, они, как малые дети, опять стали вместе пить и курить, забыв всякий гнев. Посидев несколько времени, опять начали шуметь. А потом, смотрю, они хотят бить того Тибана за то, что он хочет креститься. Тибан, взглянув на меня, сказал: «Ради Бога на небе и царя на земле я хочу креститься, – они меня за это хотят бить; ради Бога вступитесь за меня». Тогда я сказал: «Вы его не троньте; если вы побьете его, я подам бумагу в суд». Зайсан сказал: «Добром говорите и не троньте его». После этого некоторые из них начали Тибана обнимать и целовать, а другие просто сели. В это время Тибан вышел и отправился домой. Я подождал и, так как он не возвращался, то и сам также отправился в свой стан. Приезжаю, а Тибан сидит здесь в стане. После того как мы возвратились в стан, прошло полчаса времени, и вслед за нами приехали на лодке восемь человек. В это время Тибан лежал, сняв с себя обувь. В числе восьми один был демичи Данила. Он сказал Тибану: «Тебя зайсан зовет, обувайся скорей, поедем». Тибан сказал: «Что хочет со мной зайсан делать ночью? Не поеду я». Они сказали: «Зайсан хочет тебя поставить демичей вместо отца твоего». Тибан ответил: «Если зайсан хочет меня делать демичей, то зачем выслал за мной целый полк? Вы хотите возбудить против меня зайсана за то, что я хочу креститься, – не поеду я!» Тогда они стали надевать на него обувь. Тибан снял и бросил обувь. Данила сказал: «Мы тебя свяжем и повезем». В это время мы лежали и смотрели, что будет. Они откуда-то достали веревку и начали Тибана связывать. Тибан закричал, говоря: «Бога ради, освободите меня от них». Тогда я сказал зятю моему и работникам: «Выгоните их нагайкой». Зять мой Иаков с работниками поднялись со своих мест, а те люди, подобно испуганным животным, разбежались. Некоторые сели в лодку, другие побежали берегом. После ухода их мы спокойно заснули. На следующий день опять от зайсана приехали люди: восемь женщин и четверо мужчин. Они сказали Тибану: «Ты, Тибан, – человек полезный для общества; мы тебя хотели поставить вместо отца твоего демичей; ты, кажется, удаляешься от нас; теперь если ты крестишься, то мы – не родня тебе; конечно, и твое сердце станет для нас другим». – «Разве я умирать хочу, что удалюсь от вас и изменю расположение сердца моего к вам? Разве я после, крестившись, забуду вас и улечу, как птица, и убегу, как зверь, от вас? Что вы плачете о мне?» И женщины некоторые плакали, а некоторые бранили его, а некоторые говорили; «С чего ты это, брат, вздумал креститься? Разве у тебя хлеба недоставало? Разве у тебя одежды не было? Или родные тебя обидели? На что ты осердился, оставляешь нас и хочешь креститься? Если ты в чем-нибудь нуждаешься – не скрывай, скажи нам: во всех нуждах твоих мы поможем тебе; ведь вот здесь все твои родственники, – разве тебе не жаль их? Оставь, брат, намерение твое». Тибан сказал: «Я раз уже задумал: вверху – Бог, внизу – царь, и вам уж меня к себе не возвратить. Лучше отправляйтесь домой и ко мне не приезжайте». Тогда все заплакали. Тибан, видя плачущих свою мать, сестру и братьев, не мог удержаться и сам заплакал. После этого Тибан сказал: «Ну, теперь посылай бумагу к священнику; пусть приедет крестить нас». На другой день я возложил на этих четырех кресты, которые дал мне отец Стефан. Чрез три дня приехал ко мне в стан Мирон Кулашев из села Майминского²⁶⁹, которое недалеко от Улалы. Я написал письмо отцу Стефану и послал его с Кулашевым. После отправки письма прошло около месяца; приехали из Улалы отец Василий и отец Смарагд и крестили их. Тибан наречен был Иоанном, а мать его Анной, сестра Евдокией, младший брат Симеоном. Кроме них крестили еще пять человек, а всего было девять.

После этого я с женой своей, двумя работниками и зятем отправился в Чулышман, на пути занимаясь торговлей и рыбной ловлей. Проплыв по озеру по направлению к вершине его от Арту-Аша около пяти верст, мы ночью здесь остановились ловить рыбу. Когда мы хотели вытаскивать невод, то он задел и остановился и нисколько не подвигался. Тогда мы развели на берегу огонь, несколько посидели, потом еще потянули – и также не трогается. В носу лодки нашей была железная коза²⁷⁰, на которой раскладывался огонь. Мы развели тут огонь, подплыли к неводу и заметили, что в глубине и не видно невода, а виднелись только концы его. Когда мы потянули за конец, который был на виду, то не могли сдвинуть невод. Мы потеряли надежду и сели к огню погреться. В это время я весьма скорбел в душе и стал в сердце своем молиться святителю Николаю. Чрез некоторое время в сердце моем внезапно как бы воссиял свет. Мне стало отрадно. Все в скорби сидели молча. Я, с радостью поднявшись, сказал: «Ну, ребята, вставайте: святитель Николай поможет нам; будемте тащить теперь невод». Трое мы потянули, и невод свободно пошел. Рассмотрели невод – и в нем не оказалось ни одной дыры. Тогда работник мой, по имени Степан, закричал: «О Боже, Боже! Тебе да будет благодарение! Никола-батюшка, ты нам помог!» В эту ночь мы больше не стали неводить, а я, не сумев заснуть от волнения, говорил сам себе: «На этом берегу озера ты поставь часовню во имя святителя Николая»²⁷¹.

После этого мы поплыли правой стороной озера по направлению к реке Камге и достигли устья одной речки, называемой Яйлю-аш, впадающей в Телецкое озеро. Место здесь – плоскогорье, покрытое большей частью мелким березником. Я спросил артуашских жителей: «Отчего здесь по Яйлю-ашу растет этот густой и красивый березник?» Они сказали: «Прежде здесь жили тиргешцы; потом начали многие из них умирать от горячки. Спасаясь от этого, они переехали ниже по Телецкому озеру на Арту-аш, где и живем мы по обеим сторонам Бии. Этот густой и красивый лес вырос на прежних пашнях наших отцов».

После этого мы приехали на Камгу и там ночевали. Она впадает в Телецкое озеро с летнего солнцевосхода²⁷². Левая сторона ее до самой тайги²⁷³ покрыта лесом. Вершины тайги покрыты снегом с серо-каменистыми прогалинами. На правой стороне – голая высокая тайга, испещренная лишь по местам выросшим на ней лесом. На этих горах, говорят, водится много медведей, оленей, сохатых, маралов, а в Камге, говорят, водится много рыбы и выдры, а также много и соболей. В лесу около речек, говорят, много пчел. Мы, пробыв там, на устье Камги, два дня, поехали далее правым берегом озера и встретили недалеко от конца озера высокий камень, выходящий из воды, и проехали на лодке в промежуток, образовавшийся посредине этого камня. Тёолёсы (местные жители) называют его Раздвоенным камнем²⁷⁴. Говорят, что в старые времена монгольское войско, ехавшее на плоту мимо этого камня, погибло в волнах во время бури на озере. Мы встретили на пути реку, падающую со скалы (водопад). Эта скала, с которой она падает, высока. Когда мы, проезжая здесь мимо, разговаривали, то голоса человека нельзя было слышать от шума вод. Шум при падении воды подобен сильному ветру. Едем мы далее: с восточной стороны падает в озеро еще река; по обеим сторонам ее высокие горы и скалы. Чрез эту реку невозможно переехать на лошади. Название ее Копша (см. прим. 259); в вершине ее снежная тайга. Недалеко от устья этой реки мы остановились ночевать. На следующий день приехали к тёолёсам, живущим при речке Чюлюше²⁷⁵. Там мы ночевали; я купил двенадцать пудов орехов по пятнадцать копеек пуд. При Чюлюше находится двенадцать юрт. Пашни жителей находятся между частыми пнями. Я спросил: «Почему вы не пашете на ровных местах, а среди таких пней?» Они ответили: «Мы стали бы пахать и на чистых местах, но там земля жесткая, мотыкой возделывать ее трудно; в тех местах, где мы предполагаем возделывать землю, года за три наперед вырубаем густой мелкий лес. Когда этот валежник пролежит года три, то под ветвями его трава сгнивает. Сверх того и собирающиеся тут мыши-землеройки копают землю, и она становится мягкою». Я спросил также: «В этих местах выпадает ли глубокий снег?» Они ответили: «В этом месте, начиная от середины гор книзу, снег не выпадает, а если какой год и выпадает, то не бывает глубок; а тот снег, который выпадает по берегам речек, снедает ветер, поэтому у нас здесь стоят на зимовке овцы и козы».

Едем далее. Показались устья Чулышмана, впадающего в озеро²⁷⁶. Намереваясь доехать туда, чтобы ночевать, мы стали грести поскорее, но прежде, чем мы успели доехать, настала ночь и стало темно. В устьях Чулышмана в двух местах показался огонь; нам хотелось доехать туда, и мы поплыли ночью. Когда мы стали приближаться к тому месту, где виден был огонь, то лодка наша остановилась на мели, не доплыв до берега. Мы поворотили назад на глубину озера и стали искать русло Чулышмана, где он впадает в озеро; между тем озеро сильно стало волноваться от поднявшегося ветра, и мы, плывя около мели, едва нашли русло Чулышмана. Весьма обрадовались мы и благодарили Бога. Поднявшись немного вверх по самому Чулышману, мы вышли на ту сторону берега, где виден был огонь. У огня никого не было, но дров собрано много. Люди, услышав наши голоса, убежали. В этом месте я острогой заколол двух тайменей. Одного из них сварили и съели. На следующий день, когда мы поднимались на шестах вверх по Чулышману, то встретили на острове две решетчатые (кирэгэ) юрты²⁷⁷. Намереваясь побывать в этих юртах для торговли, мы расположились на дресве недалеко от них и сварили чай. Из юрты подошли к нам два человека, старик и старуха. Поздоровавшись с нами, спросили: какой у нас товар? Я ответил: «Даба, полотно, а также есть и соль». Они сказали: «Берите товар и заходите к нам в юрту»; и мы принесли товар в юрту, а старик принес войлока на две одежды и положил это возле нас. Положив это возле нас, он из моего товара взял две лощанки²⁷⁸ и положил в передней стороне юрты. Я, не зная их обычаев, спросил у него: «Сколько вы даете за эти два куска полотна?» Они сказали: «Ты, вероятно, еще не торговал в этих местах и не знаешь торговых обычаев здешних жителей. За эти два куска лощанки я отдал тот войлок, который положил возле тебя. У наших жителей таков обычай, что когда начинают торговать, то делают это молча и не спрашивают о цене, но про себя оценивают товар и обмениваются. И я про себя сделал оценку и рассчитал, что полученное мною от него не будет невыгодно, но даже копейки на две будет пользы».

Возвратившись в свой стан, сели в лодки и опять стали подниматься на шестах вверх по Чулышману. Когда отъехали мы от устьев Чулышмана верст семь, встретили там пять юрт и вышли на песчаный берег вблизи этих юрт; заходили в эти юрты и торговали там по их обычаю. За одну овчину мы отдали около фунта²⁷⁹ соли; за маралью кожу две руки (мера) лощанки. Производя таким образом торговлю, мы зашли в юрту одного тёолёса. Здесь находились два камских бубна и сидели две женщины и один мужчина. Поздоровавшись и поговорив кое о чем, я спросил: «Здесь в юрте, кажется, две женщины, – отчего же детей нет? Один здесь мужчина – для чего же здесь два бубна?» Мужчина ответил: «Я взял две жены, но детей не имею: не знаю, то ли бог не дает, то ли сам я бесплоден. Мы со старшей женой оба камы и сделали для себя два бубна; хотя и камлаем усиленно, но пользы нам нет». Тогда я спросил: «Какого бога вы призываете во время камланья?» Они ответили: «Когда камлаем, призываем и семь гор, землю и воды, и отца всех Богатого Ульгеня, а также Эрлика». Тогда я рассказал им все, начиная от создания неба и земли до последнего века. Они внимательно слушали рассказ о святой вере.

В этом стане мы прожили шесть дней. Когда мы делали лодку, то женщина-кам каждый день приходила к нашему стану, спрашивала и со вниманием слушала о Боге и о вере христианской. Я рассказывал ей всякий раз, как она приходила. Если бы тогда был здесь священник, то они, кажется, готовы были бы креститься. Женщина эта говорила мне: «Вы крестите кого-нибудь?» Я ответил: «Крестят только священники». Имя этой женщины было Тойчин, а мужа ее звали Кучинек. Эта Тойчин после крестилась, и ее имя было Наталия.

Сделав лодку, опять стали на шестах подниматься по Чулышману; приехали к устью речки, называемой Каэрылык, и там ночевали. На следующий день производили торговлю с тамошними тёолёсами; еще ночевали и на следующий день у одного тёолёса по имени Пырын, выпросили две лошади, отправились вместе с женой на устье Башкауса, впадающего в Чулышман, чтобы там поторговать. Приезжаем туда; стоят около тридцати решетчатых юрт. Здесь мы продали весь остальной товар.

Теперь расскажу, где тёолёсы сохраняют свое имущество. Имущество их находится в пещерах скал, вдали, где никто не бывает. Если они хотят с тобой производить торговлю, то говорят: «Если вы хотите торговать как следует, то приезжайте через два дня, а я приготовлю вам, что есть получше из моего имущества». Когда же спрашивают у них: «Откуда же придут ваши товары?» – то они отвечают: «Наш народ имущество свое дома не хранит, но кладет в горных пещерах, закрывая камнями; что похуже, оставляют дома». Когда я спросил: «Зачем же вы прячете имущество далеко в пещерах?» – они отвечали: «Таков обычай наших предков, ибо в старые времена, когда бывали войны, все жители прятали свое имущество в пещеры и закрывали камнями. Теперь и мы так же скрываем наше имущество».

У чулышманских тёолёсов богатые люди имеют по две жены; старшая жена сидит дома и распоряжается слугами, а младшая на дворе управляет скотом, а также заботится об изготовлении дров, варит пищу. Старшая жена сидит впереди, а младшая здесь не сидит.

По обеим сторонам Чулышмана и Башкоуса тянутся высокие скалистые горы; путь по берегу этих рек каменистый и имеет много бомов²⁸⁰. В этих горах водятся следующие звери: дикая коза, марал, лось, козел (антилопа), медведь, кабарга, рысь, волк, олень, росомаха, барсук, сурок, бурундук, заяц, сеностав, землеройка, мыши, белка, колонок, суслик, горностай, хорек, соболь, летяга, выдра, водяная мышь, лисица. В реке Чулышман водятся: таймень, щука, хайрюз, кускуч, налим, а в озерах в вершине Чулышмана рыбы осман²⁸¹ и хайрюз. В Башкоусе водится хайрюз, а в озерах у вершины реки осман и хайрюз. Кроме этих, другой рыбы там нет. В Телецком озере водятся: таймень, щука, кускуч, налим, сельдь, крупная (сероватая) сельдь, окунь, чебак, стерлядь, одор (мелкая рыбка). Кроме этой, другой рыбы здесь нет.

Разложив на три лодки купленные нами вещи, мы спустились к низовьям Чулышмана и остановились на ночлег на берегу озера. Отправившись оттуда, ночевали у устья реки Аю-кечпесь («Медведь не переплывет»)²⁸². Там пробыли один день и прибыли к тому месту, где неводили. На следующий день отправились вниз по Бие. По пути останавливались в одном месте и неводили одну рыбу. Невод у нас задел за лесину, бывшую на дне реки, и я, не сумев его отдеть, весьма скорбел. Поэтому, привязав веревки невода к дереву, стоявшему на берегу реки, сами стали варить и пить чай. В это время я вспомнил о том, как у нас задевал невод на озере и как помог нам святитель Николай. Поэтому я, в надежде, что святитель Николай поможет и теперь, стал про себя молиться. На душе у меня стало светло; я возрадовался, встал и говорю зятю своему Иакову: «Зачем же мы скорбим? Тот, кто помог нам на озере освободить задевший невод, он же поможет нам и теперь». Иаков сказал: «Правда, почто же мы забыли святителя Николая?» Сказав это, он вместе со Степаном сел в лодку, поплыл, подплыл к неводу, и когда потянули, то невод тотчас всплыл кверху; тут мы увидели, что дерево, за которое задел невод, была пихта с тремя сучьями. Все эти три сука переломились так, как будто они перерезаны были пилой. Самый большой из них имел толщины около трех с половиной вершков²⁸³. Мы смотрим, не гнилые ли они, – нет, крепки. Тогда работник Степан сказал: «Здесь одного сука не переломят пять человек; это Бог перерезал пилой». Сказав это, стал благодарить Бога. С того времени и доселе я помню это и дал обещание поставить на берегу озера в честь святителя Николая молитвенный дом.

Поплыли дальше вниз и, доехав до того места, где прежде нашли диких пчел, здесь ночевали. На следующий день прибыли в Кебезень.

Дети мои! Расскажу Вам про жизнь черневых людей, как я видел их в молодости моей, а вы посмотрите, каковы они стали в ваши времена, и тогда скажете, что прежняя жизнь их была не такова, как теперь. Прежде они были дики, ничего не знали. Есть пословица старых людей: «Озо чыккан кулактан сон чыккан мюусь узаир», то есть: «Рога, которые растут позднее, длиннее ушей, которые вырастают раньше». Это изречение истинно, и оно непременно так сбудется. Черневой народ составляет четыре волости (зайсанства): Тиргешскую, Кузенскую, Юсскую, Комдошскую²⁸⁴. Все они живут в черни. Пищу их составляют ячмень, пшеница и ярица²⁸⁵; пшеницы и ярицы сеют мало. Ячмень высушивают и толкут в ступе, чтобы освободить от мякины, которую провеивают веялкой, мелют на ручном каменном жернове и делают толокно²⁸⁶, разводят его в воде, в молоке и пьют. Пьют толокно также и с чаем. Пшеницу и ярицу также высушивают, трут на басмаке²⁸⁷, делают муку, которую разводят в воде, месят лепешки и варят в горшке, который ставят в горячую золу, и потом едят. Летом доят коров, молоко кипятят, потом ставят в котле, пока остынет. На следующий день снимают сливки, сливают это в мех, сшитый из коровьей кожи. Когда устоится и начнет киснуть, то взбалтывают его мешалкой. После этого наверх поднимаются маслянистые части. Их снимают рукой и делают из них лепешки, а скисшее молоко сливают в котел, закрывают деревянной крышкой, скважины замазывают глиной. У крышки наверху находится отверстие; в это отверстие вкладывается один конец трубы (деревянной дугообразной), щели замазываются глиной, а другой конец трубы вставляется в устье кувшина. После этого под котел кладутся дрова. Вскисшее молоко начинает бурлить и кипеть и через трубу стекает в кувшин. И так выходит вино. Его постоянно пробуют таткугуром²⁸⁸. Если натечет много вина, то оно бывает слабо. После этого снимается с котла крышка, творог сливается; слив творог в холщовый мешок, привязывают его на палку и весят (подвешивают). Сыворотка к утру вся стекает; мешок потом снимают, творог из него высыпают на кожу, разбивают волосяной щеткой, сушат и делают сырчики («аарчи»), а сделанные из маслянистых частей лепешки называются «курут». Этот курут нанизывают на нитки и подвешивают. Когда отправляются на промысл, то приготовляют из этого для себя «азык» (запас). Аарчи (дорожные лепешки) кладут в высушенный скотский пузырь, вливают туда масла, потом замораживают и сберегают это также на запас. Когда на зимний запас колют скотину, то, очистив скотский пузырь, кладут в него мелко искрошенное мясо, взятое от всех частей зарезанной скотины, и замораживают. Зимой, когда захотят есть мяса, от этого пузыря отрубают часть топором, кладут это в суп с крупой и варят. Когда варят мясо, то его не доваривают и едят сыроватое, а суп, когда сварится, снимают с огня и, не закрывая, остужают его. Когда он остынет и из котла начинают лакать собаки, их бьют и отгоняют; потом из этого же котла наливают и сами едят. Когда спрашивают у них: «Зачем вы едите то, что уже ели собаки?» – то они отвечают: «Собачья морда чистая, только шерсть поганая». При принятии пищи они рук не моют; кровь животных едят сваренной. Иногда наливают кровь в скотскую кишку и, связав оба конца, пекут и едят. Когда хотят пить вино, то обмакивают в него пальцы и брызгают в переднюю сторону и к дверям юрты и потом пьют. Когда спрашивают у них: «Для чего вы кропите вином?» – то они отвечают: «Мы наперед приносим богам нашим кропление, а потом сами пьем». Когда бывают в поле, то пред принятием пищи также делают кропление горам и водам. Когда спрашивают у них: «Для чего вы это делаете?» – они отвечают: «Мы делаем кропление хозяину земли и воды».

Одежды их большей частью войлочные. Войлок приобретают они из Алтая, Чулышмана и Кемчика²⁸⁹. Обувь их изготовляется: головки из самоделанной кожи, а голенища из холста. Они хотя и имеют обувь из булгайры (юфти)²⁹⁰, но надевают ее только тогда, когда отправляются в гости. Когда же отправляются на промыслы, то надевают обувь с холщовыми голенищами, обвивая ноги потничной травой (ойонгот²⁹¹). Когда она отсыреет, то высушивают ее пред огнем.

Большую часть домашних работу них исполняют женщины. Даже когда женщины бывают и беременны, и тогда они носят дрова на себе. Некоторые же подвозят их лошадью. Для этого они привязывают дерево на веревку, один конец ее обматывают за переднюю луку седла и волоком подтаскивают лесину. Саней и телег делать они не умеют. Зимой собирают дрова на лыжах. На промыслы ходят также на лыжах. Чашек никогда они не моют. Когда спрашивают их: «Почему вы не моете чашек?» – они отвечают: «У нас нет обычая отмывать счастье, какое дает бог. Наши люди говорят, что кто моет чашки, у того скот бывает неблагополучен». Если вымыть в речной воде посуду, в которой было молоко, то, говорят они, у скота не будет счастья (то есть не будет удоя в молоке). На ущербе месяца чужим людям молока не дают, а некоторые не дают и в новомесячье. Но кто хочет пить у них в юрте, тому дают. «Так не уйдет из юрты чистота», – говорят они. Некоторые не дают огня в чужие юрты. Если в пятый день новолуния кипятят или варят молоко на огне, от которого нужно дать другим, то они не дают молоку кипеть через край, потому что, говорят они, если молоко прольется на огонь, то скотина потеряет свое молоко. Некоторые не продают скота на ущербе месяца, а во время полного ущерба луны ничего чужим не дают. Если в это время отдать скотину, думают они, то вместе с нею уйдет и счастье в скоте (плодовитость скота). Когда хотят кому-либо дать что-нибудь, и в это время кто-нибудь позовет с левой стороны, то не станут давать: счастья-де не будет. Когда кто-нибудь умрет, то в этот день никому ничего не дают.

Когда я ехал обратно от Телецкого озера в Улалу и мы переезжали через высокий перевал, то с нами были и черневые люди. На вершине этого перевала были складены в кучу (обого) древесные ветви. Сказанные инородцы сошли с лошадей, привязали на кучи ленточки, а другие – волосы, выдернутые от лошадей; некоторые же бросили на верх кучи древесные сучья. После этого они поклонились куче. Увидевши, что они делали, я спросил: «Для чего вы, сделав привязки к древесным ветвям, сложенным в эту кучу, поклонились ей?» Они ответили: «Кто ничего не положит на кучу или не поклонится ей, тому худо будет или самому, или его лошади; мы кланяемся хозяину этой горы». Я спросил: «Как же зовут хозяина ее?» Они ответили: «Должно быть, хозяин ее есть хозяин земли и воды»; а некоторые сказали: «Про это знают побольше камы». После этого я во время пути рассказал им об Истинном Боге, сотворившем все – и небо, и землю. Они ехали вокруг меня до самой Салаганды (селение). Оставив их, я приехал оттуда в Карасук. Там недалеко от дороги на чистом месте собралось много народу. Я, увидев их, подъехал к ним и увидел, что среди их стоит молодая кобылица; один человек держал ее за повод, а другие привязывают к четырем ногам четыре веревки. Я сошел с лошади и стал смотреть. В это время четверо стали растягивать в разные стороны четырьмя веревками ноги кобылицы. Кобылица упала вниз на брюхо; тогда люди положили на хребет ее большую жердь, на концы жерди село много людей. Нос и рот кобылицы обмотали веревкой и стали завертывать клячем. Кобылица стала задыхаться; перестала дышать; живот вздулся. Я смотрел, пока она издохла; потом сказал: «Зачем вы убиваете животное такой мучительной смертью?» Они сказали: «Так приносим жертву отцу всех, Ульгеню; иначе жертва не будет приятна». Я сказал: «Истинный Бог такого закона не давал. Бог создал для человека лошадь, чтобы он ездил на ней и чрез нее исполнял свои работы, для того, чтобы люди за это благодарили Его. Вам бы следовало благодарить Творца Бога за таковые благодеяния его, а вы как бы злословите Бога, оскорбляете Его, мучительно убивая животное, которое Он дал вам. Птице Бог дал крылья, и птица, летая, бережет свои крылья, не выдергивает из них перья; когда загрязнятся – моет их в воде; а лошади, которых дает Бог, не крылья ли человека? Ужели у вас недостало разума настолько, насколько имеет его птица?» Они ответили: «Нам дано такое повеление от бога». – «Если так определил Бог, то покажите мне ваши книги, я посмотрю». Они молчали.

Ночевал я на берегу речки, недалеко от них. На следующее утро, смотрю, кожу кобылицы с копытами и с головой они сняли целиком и целиком же повесили на длинный шест по направлению к востоку; в рот засунули сена; ноги с копытами висели, опустившись вниз. Увидев это, я пошел на то место, где происходило камланье, и сказал: «Сегодня вы еще более насмеялись над Богом, чем вчера». – «Как так?» – сказали они. Я ответил: «Вы как бы так говорите Богу: «Вот лошадь, которую Ты нам дал; мы распяли ее, задушили ее, убили, содрали кожу с нее; теперь, чтобы выразить всю нашу злобу, мы повесили кожу ее на дерево, заткнули рот ее сеном; теперь смотри». Не так ли вы поступаете с Богом? Бог придет в последний век с небес от востока солнца на землю судить живых и мертвых. Какой же вы тогда дадите ответ Богу?» Они ответили: «Таков у нас обычай», – и разошлись по юртам, а я отправился и в полдень приехал в Улалу.

После этого я в продолжение трех лет ездил торговать в те места (в Чулышман и Чернь). Возвращаясь оттуда, дома исправлял свои дела. Прежде, когда я служил толмачом у отца Степана, я отдал всех моих дочерей учиться грамоте монахине Евдокие. Получив благословение от отца Степана и наше, с Божиим благословением они стали учиться. Улалинцы же осмеивали нас, говоря: «Чевалков отдал дочерей своих учиться, чтобы сделать их писарями; теперь они будут писарями и в Быстрянской волости, и в Кокшинской», – говорили они, насмехаясь; а особенно богатые сильно осмеивали нас. Некоторые говорили: «Какая польза для женщины учиться грамоте?» А другие: «Нет и такого обычая, чтобы женщины учились грамоте». Иные же говорили: «Ты детей своих не учишь рукодельям, – кто их возьмет?» Когда жена моя говорила мне об этом, смущаемая разными толками, то я возражал ей: «И женщины, и мужчины – все Божие создание; всем нужно знать закон Божий; если мы оставим свое намерение, боясь людских насмешек, то над нами диавол будет смеяться. Они не дурному чему учатся; зачем ты обижаешься? Те, которые смеются, будут плакать». Когда я ей рассказал о том, что Бог не оставляет тех, кто учится доброму, то жена моя сказала мне: «Монахиня говорила мне, что наши дети учатся успешно; я этому радуюсь». В это время, когда отец Степан и матушка Евдокия стали в народе хвалить наших дочерей, то и прочие стали отдавать своих девочек учиться. Вследствие этого и те, кто смеялся, также стали отдавать своих детей учиться. Из улалинских прежде всех грамоте стали учиться наши дочери. Когда они окончили ученье, я стал их учить петь из «Лепты». Каждый день вечером я учил их петь, выходя с ними на улицу и садясь на крыльце. Сестры мои, слыша это, приходили и пели вместе с детьми моими. Тогда я сказал им: «Если в какой вечер я буду учить петь детей из «Лепты» и буду подпевать на кларнете, тогда вы, слыша звук кларнета, приходите к нам петь». Они так и делали, как я сказал. Поэтому они, как только услышат звук кларнета, стали приходить ко мне учиться. В один день, когда я учил петь из «Лепты» сестер и детей моих, проходивший мимо нас Павел Тюдюнеков сказал: «Отец, что ли, умер у вас, или мать умерла, что вы каждый день по вечерам воете? И слушать-то нехорошо». Я сказал ему: «Если тебе слушать не нравится, то ты здесь в нашем месте и не живи, а живи в своем Алтае. Мы в своем месте пением хвалим Бога». Он ушел с ропотом. Впоследствии этого Павла Тюдюнекова алтайцы убили, ибо он был богатый человек.

Когда я таким образом учил по вечерам петь, то и народ по окончании работ своих стал приходить ко мне. Я им рассказывал жития святых; не знавшим русского языка говорил по-алтайски. В это время в нашу миссию приехал студент. Я в субботу вечером пошел в церковь молиться. Там увидел я его, читающего в церкви, и спросил у бывших тут: «Как зовут этого чтеца?» – «Михаилом Андреевичем», – ответили они. Я подумал про себя: «Я с ним познакомлюсь; может быть, он мне поможет». После этого я долго не мог с ним увидеться. Однажды, когда, возвратившись с работ вечером и собрав поющих, я пел с ними, Михаил Андреевич проходил мимо нас, прислушиваясь к пению. Так он прошел взад и вперед несколько раз. Я, видя его каждый день, подумал: этот чтец, должно быть, любит петь. Еще однажды вечером, когда мы собрались петь, сказанный чтец потихоньку проходил мимо нас. Я его пригласил: «Михаил Андреевич! Идите сюда!» Он как будто обрадовался, подошел и поздоровался. Я сказал: «Вы с нами попойте». И он стал петь с нами. Пели около часа. После этого, напившись чаю, все разошлись по домам. Я сказал: «Михаил Андреевич! Приходите к нам, когда услышите пение». Он дал обещание, простился и ушел. После этого, когда мы собирались на крыльце нашего дома петь, Михаил Андреевич приходил и пел. По окончании пения читал нам из Священного Писания. Чрез некоторое время он сказал: «Поющих из «Лепты» нам надобно научить петь церковные песни». Я про себя порадовался этому и сказал: «Мне и самому хотелось бы учить детей моих, но я хорошенько не умею петь; вы, Михаил Андреевич, поучите их». Он сказал: «Хорошо, в свободное время я буду учить». После этого он в свободные дни стал приходить к нам и учить церковному пению. Дети мои научились скоро, а с ними научились и сестры мои. Я радовался этому. С этого времени Михаил Андреевич стал любезным для меня, знакомым и товарищем. До прибытия его в миссию я весьма скорбел и думал: «Вот если бы в нашу миссию приехал какой-нибудь псаломщик. Здесь хотя псаломщики и есть, но они ленятся учить людей пению. Поэтому народ в церкви не поет. Новокрещеные русского языка вполне не знают; в церкви все молитвы совершаются по-русски, поэтому новокрещеные, стоя в церкви, дремлют и ленятся ходить в церковь. Вот если бы были священные книги на алтайском языке». Эта моя скорбь была как бы моей молитвой пред Богом. Я слышал много раз, как учившиеся петь дети и сестры мои говорили: «Этого Михаила Андреевича как будто Бог нам прислал». Я, слыша эти речи, весьма радовался и, думая про себя, говорил: «Дети мои, как видно, весьма желают учиться». Михаил Андреевич усердно продолжал обучать пению. Дети мои, таким образом, научились хорошо петь церковное пение. Тогда Михаил Андреевич сказал: «Теперь они могут петь в церкви. Я попрошу на это благословение отца Степана, чтобы он благословил их петь». Я сказал: «Прилично ли женщинам петь в церкви?» Михаил Андреевич сказал: «Бога должны прославлять пением все – и мужчины, и женщины». После этого отец Степан, призвав детей и сестер моих к себе, дал им благословение петь в церкви. И они с тех пор стали петь. Отцы и матери, смеявшиеся прежде над нами, теперь как бы стали стыдиться, что их дети ничего не знают, и с тех пор стали отдавать их учиться. К тем, которые сами не отдавали детей, я приходил и рассказывал им, что нужно, и таким образом убеждал их отдавать детей учиться грамоте. Некоторые дети, встречаясь со мною, говорили: «Нам хочется учиться, да родители не отпускают. Ты попроси у них за нас»; и я ходил и выпрашивал их у родителей, чтобы отпустили учиться грамоте. В это время увеличилось и число учащихся, и изучаемое. Учивший пению Михаил Андреевич в то время жил в училище. Когда я приходил к нему, он угощал меня чаем. Я посмотрел, что он ест: одни картошки – больше ничего. Жаль мне его стало, я стал его приглашать к себе и угощать. Таким образом мы в это время стали переводить из священных книг на алтайский язык, и с этого времени он стал изучать алтайский язык. Около двух лет он не мог научиться, но потом вдруг стал понимать язык. Я удивился этому и сказал: «Вы не могли научиться алтайскому языку, а теперь, кажется, вдруг научились ему!» Михаил Андреевич ответил: «Мне Матерь Божия помогла». С того времени мы стали учить других пению (по-алтайски). Михаил Андреевич начинал пением, а потом читал жития святых, потом опять пел. Таким образом, люди во множестве стали собираться каждый день; особенно же в праздничные дни собиралось полное училище. До этого новокрещеные не знали ни учения о Боге, ни житий святых. Михаил Андреевич учил усердно, и новокрещеные, дотоле спавшие, как бы пробудились. После такого усердного ученья Михаил Андреевич вскоре стал монахом-священником. Имя его Макарий. Он стал усерднее прежнего учить. Мы с ним двое перевели многое из священных книг. Через некоторое время перевели литургию. Я в течение более двух лет занимался с ним переводами без всякой платы.

Большую часть года я занимался торговлей и работой. В один день, когда я возвратился оттуда, где я торговал, приехал в Улалу архиерей и остановился в доме отца Степана; меня позвали туда, показали архиерею; я, приняв от него благословение, пошел было назад, но архиерей сказал: «Ты, Чевалков, почему не служишь в миссии толмачом?» Я сказал: «Платы, которую я получал за служение, недоставало на хлеб и одежду нам двоим с тремя детьми». Он спросил: «Сколько ты получаешь платы?» Я сказал: «Пятьдесят рублей». Тогда он сказал отцу Степану: «Конечно, пятьдесят рублей мало; надо прибавить ему», – и спросил меня: «Если прибавить еще семьдесят рублей, довольно ли будет?» Я ответил: «Один год послужу толмачом». Архиерей благословил меня. С того времени я стал служить толмачом. С упомянутым выше иеромонахом Макарием я, по званию толмача, переводил священные книги. После этого мои дети стали мне говорить: «Мы замуж не пойдем, до смерти будем служить Богу. Если бы где был монастырь, мы стали бы там жить». О таковом желании заявляли вместе с ними и другие; всего было одиннадцать девиц. Все они были грамотные. Я говорил им: «Вы, не видав монастыря, вероятно, думаете, что там жить легко; наперед испытайте себя: можете ли перенести или нет?» Они говорили: «Матерь Божия поможет нам». За среднюю мою дочь стал свататься у меня сын одного богатого человека из Бачата, по имени Александр. Я сказал дочери: «За тебя сватается сын богатого человека; выдать ли тебя?» Она ответила: «Не пойду, какой бы богатый человек ни сватал. Я когда-нибудь пойду в монастырь и там буду жить до смерти». Я не решился отдавать ее силою²⁹². После этого я стал говорить отцу Макарию об этом желании девиц, много раз высказываемом ими. Отец Макарий сказал: «Пусть они наперед испытают себя и молятся Богу». После этого отец Макарий научил их читать каждый день утреннее и вечернее правила и указывал им, как нужно жить, чтобы Богу угодить. После этого они собирались для молитвы у меня в доме и, совершив правило, расходились по домам. С каждым днем у них усиливалось желание молиться Богу. Так как у меня была одна комната, то это меня стесняло. Вследствие этого я купил для них особую избу и перевез ее на устье Улалы, при впадении ее в Майму, для того чтобы там удобно было завести им и огород. За год до постановки этой избы к нам в Улалу привезли икону Божией Матери Мальков²⁹³ и Суслонов. Они поставили эту икону в церкви и, зайдя к отцу Степану, пили чай и говорили: «Мы эту икону Божией Матери везли в Макарьевское село и приехали сюда повидаться с вами». Отец Степан сказал: «Разве вы ее туда везете?» Мальков сказал: «Мы и сами не знаем; в Томске Домна Карповна²⁹⁴ сказала нам: «Эту икону Божией Матери увези в Мию на Алтае. Она будет там для них Матерью Владычицей». Мия – не значит ли миссия?» – говорили они. – «Вот для этого мы и приехали сюда; а также думаем: не значит ли это Макарьевское село, которое находится недалеко от Бии?» Отец Степан сказал: «Пойдемте в церковь и помолимся Божией Матери; положим два жребия на два места, а после молитвы посмотрим жребий и узнаем, в каком месте оставить икону Божией Матери». И так они написали жребии на два места и положили их к иконе Божией Матери. После этого вынули жребий, и вышло на улалинскую миссию. Они не поверили; еще раз положили жребии и помолились, посмотрели – и опять вышло на Улалу. Мальков и Суслонов тогда заплакали и сказали: «Да будет воля Божией Матери».

Когда Мальков из Улалы собрался ехать домой, отец Макарий сказал ему: «Здесь в Улале есть девицы; они другой год служат Богу молитвою». Мальков обрадовался и сказал: «Пусть эти девицы напишут бумагу и, подписавшись, дадут мне ее; я похлопочу за них перед большими людьми». Тогда подписались одиннадцать девиц и одна вдова. Мальков послал бумагу к высшим властям. Оттуда получено было благословение и бумага, что им дана будет земля. Улалинцы сильно гневались на меня за это: «Какие законы ты это выдумываешь? Разве хочешь монастырь здесь устроить и сдвинуть (выжить) нас с этого места? Хочешь отнять у нас нашу землю? Сделать нас монастырскими служителями? Зачем ты перевез и поставил там избу? Мы не дадим тебе там ставить ее». Я сказал: «Хоть бы и в самом деле здесь был монастырь, вашей земли у вас не отнимут, возьмут ту землю, которая находится за вашей землей. Там казенная земля». После этого я поставил на мох до полов перевезенную избу²⁹⁵. Выше один поднять не мог. В таком положении она находилась полтора месяца. Я хотел было нанять, но мне отвечали: «Говорят, что общество постановило, что того накажет розгами, кто наймется поставить твой дом на мох». Я хотел было нанять людей из другой деревни. В это время пришла бумага от майминского старшины, в которой говорилось, чтобы прибыло туда улалинское общество, что туда приехал межевщик осмотреть границы земли между Улалой и Маймой. Улалинское общество собралось и отправилось в Майму. Межевщик сказал им: «Вы выберите из среды вашей человека, знающего грамоту, неопороченного и верного, пусть он будет доверенным вашим, чтобы указывать грани вашего села». Улалинцы, не находя такого человека, пришли ко мне и сказали: «Ты не будешь ли доверенным нашего общества, чтобы указывать нашу грань? Мы из среды своей не находим знающего человека». Тогда я сказал: «Я много раз служил обществу. Довольно для меня этой истомы. Никто из вас столько не служил для общества». Они сказали: «Мы знаем, что ты много служил по делам общества; если у тебя есть какая-нибудь работа, мы заработаем тебе обществом, а если не веришь, то дадим от себя подписку». Я сказал: «Мне нужно поставить на мох избу, которую я вывозил». Они ответили: «Мы обществом в один день поставим и землю наверх набросаем». Вследствие этого я в тот же день отправился к межевщику в Майму и в один день кончил указание границ и возвратился домой. На третий день собралось общество; поставили мою избу и набросали на потолок земли. Я сказал им: «Спасибо». Когда возвратились они домой, я сел у избы и поплакал, думая: «Верно, этот дом угоден Божией Матери, ибо общество прежде запретило даже наниматься строить его, а теперь, по милости Матери Божией, сердце людей смягчилось, и вот они сами поставили этот дом. Да будет воля Божия». С такими чувствами я возвратился домой. По прошествии недели из деревни Одус-Тёбё (Устюба) приехал крестьянин Пихтовников, и я его подрядил покрыть дом тёсом; он покрыл его в течение недели.

По окончании работ, когда я сидел у этого дома, из-под яра (берега реки) вышел священник и подошел ко мне. Я посмотрел – незнакомый мне священник. Он поздоровался и сказал: «Я – священник Иоанн Смольянинов». Я принял от него благословение. Он спросил: «Ты зачем на этом месте построил дом?» Я сказал: «Здесь место хорошо огород завести». Он сказал: «Кто тебе позволил поставить здесь дом?» Когда он это сказал, то мне тотчас припомнились давно сказанные слова отца Макария. Поэтому я сказал: «Приказал строить прежний отец Макарий. Он, стоя под этим яром, дал мне тогда денег». – «Хорошо», – ответил он. После этого я устроил печку. Тогда девицы, посвящавшие себя на служение Богу, сказали: «Мы боимся жить там одни сами по себе – среди нас нет никого старшего; вы поставьте возле этого дома для себя особую избу и сами там живите, и мы не будем опасаться». Вследствие этого я построил себе там избу. Там прожил я два года. Богомолицы-дети каждый день утром и вечером исполняли молитвенные правила. Одна из моих дочерей заведовала молитвенным правилом; некоторые по окончании молитвы отправлялись ночевать домой и на следующий день опять приходили.

На второй год из России приехала монашка по имени Анастасия. Она стала управлять ими и руководить молитвенным правилом. До прибытия этой монахини приехал межевщик отводить землю. Улалинцы смутились и на сходке стали меня бранить: «Ты назло обществу хочешь отрезать монахиням землю. Теперь мы здесь не будем жить, – переселимся». Я ответил: «Не вашу землю будут брать; в бумаге написано, чтобы нарезать свободную землю, начиная от Уахты». Но они моих слов не слушали, кричали, готовы были побить меня и бранили. Я, отойдя от них, возвратился домой и сказал жене: «Мне хочется чаю пить, поставь самовар». Сказав это, со скорбью на душе, постлав на полу, лег. И вижу: комнату мою наполнили алтайцы (некрещеные язычники), все в черных одеждах, окружили меня и стали кидаться на меня. Я не мог пошевелиться с места и смотрел на них, а жена моя, вижу, ходит вокруг самовара. В это время явился возле меня прежний отец Макарий: «Зачем ты боишься их? У них силы нет; они легче хмеля; ты вот так дунь на них». Сказав это, он дунул на этих черных людей, и все вылетели в окно, подобно листьям хмеля. Смотрю дальше. Жена моя ставит на стол самовар. Я спросил у нее: «Сюда алтайцы заходили ли?» – «Нет, не заходили», – ответила она. Тогда я встал, напился чаю и рассказал виденное мною отцу Макарию. Иеромонах отец Макарий сказал: «Иди скорей домой, я приду к вам», – и в скором времени, вслед за мной, пришел и совершил моление Божией Матери.

Вскоре после этого пришел десятник сказать, что меня зовет межевщик. Когда я хотел войти к нему, то общественники меня остановили и сказали: «Ты будь доверенным от общества; завтра для монастыря будут отрезать землю». Я удивился и сказал: «Я этого надлежащим образом не знаю. Меня звал межевщик». Сказав это, я зашел, поздоровался и сказал: «Наши общественники хотят меня сделать своим доверенным». Межевщик засмеялся и сказал: «Ты с ними не ссорься; Бог Сам знает, а они и сами не знают, что делают: ссорятся с тобой из-за того, чтобы не давать монастырю земли, а тебя же просят быть своим доверенным. Это Бог им вложил такую мысль. Ты – доверенный от монастыря, чтобы принимать землю. Как же они хотят сделать тебя своим доверенным? Пусть общественники найдут доверенного из своей среды, а ты не скорби: Бог поможет». Этот межевщик, пока кончил нарезку земли, питался только сухим хлебом с водой. Так он прожил три дня. Когда я давал ему приготовленную пищу, то он не ел, говоря: «Это – Божие дело; мне следует поститься: жить на земле мне осталось немного. Я путешествовал на поклонение мощам святых». На ночлеге он мне рассказал много назидательных повестей. Начертив план земли, он отправил его к начальству. На второй год приехал другой межевщик и поставил столбы.

Однажды, когда общественники на сходке составляли приговор, чтобы меня сделать старшиной, приехал к ним один чиновник. Выйдя из экипажа, он спросил у собравшихся людей: «Есть ли здесь миссионерский толмач Михаил Чевалков?» Тогда староста Селифан, указывая на меня, сказал: «Вот он». Чиновник, подойдя ко мне, сказал: «Прошедшую зиму я послал тебе из Петербурга письмо, чтобы ты поехал вместе со мной на китайскую границу и был моим толмачом. Получил ли ты это письмо?» Я ответил: «Такого письма я не видал». Он сказал: «Я писал начальнику миссии, чтобы ты никуда не отлучался и находился дома». Сказав это, он взял меня и пошел к отцу Степану; здесь он спросил у него: «Я посылал письмо, чтобы Чевалков находился дома, дошло ли оно до вас?» Отец Степан ответил: «Я хотел сказать Чевалкову, но забыл, потому что у меня дела много». Чиновник сказал: «Отпустите его со мной». Отец Степан ответил: «Он теперь не служит у меня толмачом. Общество хочет его сегодня поставить старшиной». Чиновник спросил меня: «Правда ли, что тебя хотят поставить старшиной?» Я ответил: «Вы видели, что народ собрался и пишут приговор; они пишут о том, чтобы меня поставить старшиной». Чиновник, напившись чаю, потребовал к себе старосту и сказал: «Чевалков должен по казенной надобности быть при мне толмачом и сопутствовать меня на китайскую границу. Имя его известно и в Петербурге; он мне нужен; вы напишите приговор, что он освобождается от должности старшины». Тогда они поставили старшиной Константина Чевалкова. Я, пробыв дома два дня, отправился с Принцем (фамилия чиновника)²⁹⁶. Наперед мы обозревали и собирали сведения о кумандинских и черневых инородцах; на ночлегах я рассказывал им из Священного Писания. Оттуда по берегу реки Бии мы прибыли в Кебезень; там продневавши, отправились на Телецкое озеро; на Телецком озере при Артуаше ночевали. Собиравшемуся там народу я рассказывал о Боге. Чиновник сказал: «О чем ты рассказываешь этому народу?» – «О Боге», – ответил я. Чиновник сказал: «Если не лень – говори: это не худо». Оттуда мы отправились далее на лодке; сделав два ночлега, прибыли на устье Чулышмана, при впадении в озеро. Там на Кырс-ае²⁹⁷ семь человек соёнцев²⁹⁸ занимались торговлей. Они сказали: «Мы здесь живем седьмой день; здешний народ не позволяет нам ехать дальше. В этом Кырс-ае китайский чиновник анбын поставил здесь обою (насыпь из камней) и сказал: «Я у вас здесь возобновил прежнее китайское обою. Из русской земли без ярлыка чрез это место (нашу землю) пусть никто не проезжает». Теперь мы и хотим возвратиться домой», – говорили соёнцы. Чиновник мой сказал: «Если эти люди и нас не пропустят, то как мы поедем? Они, кажется, нам и подвод не дадут». Я ответил: «Я найду способ проехать; завтра же утром мы поедем отсюда вверх». Чиновник мой сказал: «Ты их не раздражай: это по виду дурные люди». Я ответил: «Нет, они боязливый и смирный народ; я прежде бывал у них». В это время собралось сюда до тридцати человек тёолёсов. Я сказал им: «Дайте нам подводы». Они ответили: «Вы куда едете?» – «Едем в верховья Чуи», – ответил я. «Сюда приезжал из китайской земли большой чиновник анбын, отрезал эту землю и сказал, чтобы от устья Чулышмана вверх русский народ не проезжал; поставленное им обою находится вот здесь, на Кырс-ае». Я сказал: «Из русских чиновников кто-нибудь был с ним?» Они ответили: «Нет; были одни китайские чиновники и юрганы²⁹⁹». Я сказал: «Если так, то это значит, что они украдкой отрезали землю Белого царя. Ведь землю два государя делят между собой, поэтому должны быть чиновники и от Белого царя; как же китайский анбын своей властью отрезал землю, принадлежащую Белому царю?» Они ответили: «От анбына есть и бумаги о нарезке земли: одна бумага у чулышманского бошки Тоарги, а другая у демичи Сомокака, живущего в Коо». Я сказал: «Пошлите людей, чтобы привезли эти бумаги». Они послали человека; мы напились чаю и легли спать. Наутро, смотрим, возле огня сидит народу больше вчерашнего. Я подошел к ним. Они сказали: «Бумаги привезли ночью; будете ли теперь смотреть?» Я взял бумаги в руки, немного посмотрел и пошел в стан. Придя сюда, сел и стал смотреть, потом положил бумагу в карман. Спустя немного времени они пришли вслед за мной и спросили: «Прочитали ли вы эти бумаги?» Я сказал: «Читал». – «Что же написано?» – спросили они. Я наугад сказал: «В этих бумагах о нарезке земли не говорится; а написано здесь, чтобы готовы были подводы, запасы, чтобы народ собрался и ожидал». Тогда они сказали: «Мы неграмотные, почем мы знаем?» Когда они стали после этого просить бумаги назад, я ответил им: «Я вам не дам – это фальшивые бумаги; теперь поедем в верховья Чуи и там покажем их зайсанскому писарю, а от вас пусть едут с нами два бошки». Во время этого разговора Андрей Густавович Принц вышел из палатки и спросил: «О чем вы разговариваете?» Я рассказал все, о чем мы говорили. Он сказал: «Бумаги не отдавай им назад». Когда я не стал отдавать, то они отправились в свой стан, а мы сели и стали чай пить. Чиновник мой сказал: «Что теперь делать?» Я ответил: «Просить подводы». Он сказал: «Если не дадут, драться нельзя, возвратимся озером назад». Я ответил: «Вы смотрите; они не будут меня бить; они народ смирный». Сказав это, я закричал им, чтобы они пришли к нам, и они все к нам подошли. Чиновник мой был человек молодой. Он ушел в палатку. Я сказал тёолёсам: «Выдадите нам подводу?» – «Мы давать вам подводы боимся государя нашего». Я сказал: «Да ведь вы живете на земле Белого царя, на его земле пашете. Если вы не дадите подводы чиновнику, который назначен от Белого царя, то мы, не уезжая отсюда, пошлем человека с бумагой в Бийск. Если оттуда придут с силою, то что вы будете делать?» Они ответили: «Мы боимся, чтобы начальник наш анбын, осматривавший обою, не обвинил нас в том, что мы пропустили русского чиновника». Тогда я сказал им: «Вы не будете виноваты, а виноват будет начальник ваш анбын, ибо почему он поставил пограничный знак, не имея на то приказаний от двух государей?» После этого я призвал упомянутых Антонова, Лучшева и двух братьев Тузиковых с работниками, ехавших к соёнцам для торговли, и раскидал вместе с ними обою. Тёолёсы молчали, а я сказал: «Приготовьте скорей подводы». Они немедленно приготовили подводы и закололи нам на запас черную овцу. Мы поели и отправились. Через три дня прибыли в Кош-Агат (Кожегач)³⁰⁰; провожавшие нас ямщики были бедные люди. На ночлегах я давал им сухарей, и они были ко мне ласковы. Когда я спросил у них: «Ваш анбын много получил подарков от народа?» – они ответили: «Взял около семидесяти лошадей и много лисиц и соболей». Я спросил: «Как он говорил, за что брал это?» Они ответили: «Говорил, за то, что я вам земли отрезал». Мы ночевали на Кожегаче. К нам собрались все чуйские старшины и почетные люди и остановились станом недалеко от нашего стана. Начальник мой сказал мне: «Побываем в юртах у зайсанов». Тогда я от общества попросил лошадей. С чиновником мы отправились в юрту зайсана Чичкана. Чичкан зайсан угощал нас чаем. Посидевши, я начал говорить о пограничных знаках, которые поставил анбын в Кырс-ае. Зайсан сказал: «Этот анбын, пока был здесь, объел здешний народ до разорения. Он говорил, что теперь издан какой-то новый закон». Я сказал: «Вы лучше перейдите в подданство к Белому царю, чем быть всегда объедаемыми китайцами». Зайсан ответил: «Если бы Белый царь принял нас, то мы перешли бы к нему». Я ответил: «Эта земля, на которой вы живете, принадлежит Белому царю; ведь вы для этого платите ему и калан³⁰¹. Поэтому вам легче будет давать подать в одну сторону, чем на две. Анбын, коль скоро уже раз нашел на вас, так каждый год будет поедать вас». Зайсан ответил: «Завтра я соберу всех лучших и почетных людей и приду с ними в ваш стан, а вы с ними поговорите». После этого разговора мы возвратились на ночлег в свой стан. На следующее утро к нам собралось много людей. С ними прибыл и зайсан Чичкан. Чиновник мой из палатки не выходил, он писал там бумаги. Собравшемуся народу я разъяснил обман анбына и в заключение сказал: «Анбын и юрганы обманом каждый день собирают с жителей Чулышмана на запас себе по сорок голов скота. Из них съедая на день только по три, остальное продают тамошним жителям (китайцам). Такое поведение их ужели не разорительно для вас? С чулышманского общества они взяли около семидесяти лошадей, обещая им нарезать земли, и сверх того взяли много лисиц и соболей. Это ли благорасположение к вам анбына? Ведь они хотят, обглодав вас дочиста, передать вас ни с чем (одни только души) Белому царю. Вы теперь напишите все, что делал у вас анбын, и подайте бумагу старшим его начальникам. Тогда вы узнаете всю его правду и ложь». Тогда они сказали: «Мы посоветуемся», – и потом, разведши огонь под тальником, долго там сидели и совещались. В это время чиновник мой позвал меня пить чай. Я зашел в палатку и пил вместе с ним чай. Он сказал мне: «О чем вы с ними разговаривали?» Я рассказал все, что я им говорил. Чиновник спросил: «А согласны ли они?» Я ответил: «Они там собрались посоветоваться между собой». Напившись чаю, я пошел туда, где они сидели. Они сказали: «Если Белый царь нас не примет, то нам не остаться бы виноватыми пред обоими государями». Я сказал: «Ведь земля, на которой вы живете, принадлежит Белому царю; поэтому чего же вам бояться? Вы дайте слово перейти к Белому царю, а этот чиновник пошлет к государю бумагу; тогда два государя посоветуются между собой». Они сказали: «Что будет, то и будь, – перейдем к Белому царю» – и все дали мне руки. Тогда я пришел и сказал моему начальнику: «Они дали мне руки, что перейдут к Белому царю». Чиновник, услышав это, засмеялся и сказал: «Неужели в самом деле они хотят перейти?» – и больше ничего не сказал.

Мы, ночевав здесь, приехали в одни сутки к пограничному знаку «Соок». Там мы встретились с одним чиновником и ночевали. На следующий день на обратном пути ночевали в дороге. На четвертые сутки прибыли в Яйлю-аш. Оттуда через двое суток приехали в Кайрылык. Когда я из Кайрылыка собрался ехать домой, начальник мой дал мне шестьдесят семь рублей.

Другой год я у себя дома занимался кузнечной работой. В это время от губернатора³⁰² пришла ко мне бумага. Когда я бумагу взял в руки, зашел ко мне отец Акакий. Отец Акакий сказал: «Эту бумагу губернатор писал в Бийске при мне. Он велит тебе ехать в село Алтайское и там дожидаться его. Он тебя хочет иметь у себя толмачом и взять тебя с собой на Кожегач. Ты завтра утром скорей поезжай туда; в этой бумаге писано, чтобы тебе дали подводы». Поэтому я в следующий день приехал туда и ожидал у квартиры, где должен остановиться губернатор. Через час прибыл губернатор. Выйдя из экипажа, он зашел в дом и потом вскоре опять вышел из дому и спросил у общественников: «Нет ли здесь Чевалкова?» Я сказал: «Вот я здесь». Он сказал: «Иди сюда». Когда я подошел к нему, он поздоровался со мной, взял меня за руку и повел в комнату. Здесь он сказал мне: «Минувший год ты ездил на Кожегач?» Я ответил: «Ездил с Принцем». Он улыбнулся и сказал: «Ты там взял в плен две волости, а теперь поедем туда, чтобы, удостоверившись, написать об этом. Тебе самому нужно и быть толмачом. Есть ли у тебя лишняя одежда?» Я сказал: «Я взял». – «Хорошо», – ответил он. После этого мы отправились и через двое суток прибыли в Ангудай³⁰³. На улице собралось много алтайцев и зайсанов их. Губернатор сказал мне: «Здесь два человека судятся между собой; пойди разбери между ними дело; там есть зайсаны, пусть они слушают; когда кончишь разбирательство, приди и скажи мне». Лишь только я вышел на улицу, казенный толмач Карбышев, выйдя к народу, сказал зайсанам: «Губернатор приказал, чтобы этот толмач Чевалков разобрал тяжебные дела. Где здесь Таак и Курман Чернов? Пусть Чевалков разбирает их дело». Я, выслушав их спорное дело, Курмана Чернова обвинил, а Тааку передал шесть лошадей. После этого пришел и рассказал об этом губернатору, губернатор Лерхе вышел и спросил у зайсанов: «Нравится ли вам такое решение дела?» – «Нравится», – отвечали зайсаны. Губернатор сказал: «Напишите же мне бумагу, что вы согласны с таким решением». Они написали и приложили свои печати.

Отправились из Ангудая, мы прибыли в Кожегач в четверо суток. Дорогой я скорбел в душе своей: «Что, если чуйские зайсаны откажутся и скажут, что мы не давали слова перейти в подданство Белому царю? Ведь мне будет худо!» – со страхом думаю я. По прибытии в Кожегач мы остановились в доме Гилева. Там в это время собирались чуйские зайсаны, почетные люди и общественники. Губернатор, сойдя с лошади и поставив меня возле себя, сказал им: «Узнаете ли вы этого человека?» Они ответили: «Мы его видали много раз». Губернатор спросил: «В прошедший год он что вам говорил?» Они ответили: «Говорил нам, чтобы мы перешли к Белому царю». Губернатор спросил: «И вы обещались перейти?» Они ответили: «Если Белый царь примет нас, то перейдем; в этом мы дали и руки этому толмачу». Губернатор сказал: «Теперь желаете ли перейти?» – «Желаем», – ответили они. Тогда на душе у меня стало светло и я весьма обрадовался. Губернатор же сказал заседателю Судовскому: «Ты перепиши весь этот народ и вели зайсанам приложить свои печати». На следующий день прибыли для свидания с губернатором китайские военные чиновники. У них было два толмача, и у нас два толмача; всего нас, переводчиков, было четверо. На другой день один юрган, прибывший после военных чиновников, сказал: «Тот юрган, который обманывал чуйский народ, обещав им нарезать земли, не доезжая досюда, на дороге удавился». На следующий день утром рано я увидал, что китайские солдаты, сделав из камней большую насыпь и став около нее, совершали молитву. Молились около получаса. После этого губернатор, увидав меня, сказал: «Ты, Чевалков, что сегодня видел во сне?» – «Во сне ничего не видал, а так видел, как китайский отряд делал насыпь из камней и совершал моления». После этого губернатор, собрав купцов (русских), пригласил их пить чай и сказал им: «Сколько вы здесь лет торгуете, а у вас здесь нет молитвенного дома, куда бы можно было прийти Богу помолиться. Здесь нужно устроить церковь. Посоветуйтесь между собой и устройте. Вот и монголы-язычники по своей вере, устроив обою, совершают молитвы, а вам, исповедующим святую веру, не стыдно ли перед этими людьми, держащимися черной веры? Я сделаю приклад денег на основание церкви, а вы остальное между собой соберите и выстройте церковь!» После этого по подписке пожертвовали кто сколько мог. Гилев обещался заведовать постройкой и, чего не достанет, дать от себя. Таким образом там устроилась церковь.

Мы там прожили трое суток, а на четвертый день стали подыматься вверх по речке Ял-Агаш³⁰⁴. Когда подъезжали к вершине речки, то увидели, что вся долина от горы до горы (от берега до берега) была покрыта сплошным льдом. По этому льду лежала дорожка, усыпанная землей. В это время была середина лета и стояли жаркие дни, но, несмотря на такую жару, лед нисколько не таял. Когда мы ехали по этому льду, в одном месте увидели большой провал. Отдав свою лошадь провожатым, я подошел посмотреть и оказалось, что толщина льда в этом провале была около пяти аршин³⁰⁵, а пустота под этим льдом около двадцати саженей³⁰⁶. Внизу этой пустоты видны были деревья без коры: лиственница и пихта. Я спросил у тамошних обитателей: «Когда растает этот лед?» Они ответили: «И наши-то предки не видывали, чтобы этот лед таял. Это, должно быть, так стоит спокон века». Губернатор сказал: «В прежние времена в этом месте было тепло, вследствие этого и росли деревья; теперь с каждым годом поверхность земли охладевает; впоследствии через тысячу лет река Чуя превратится в лед, который и летом не будет таять».

Едем далее. В одном месте земляной провал. Под землей пустота; толщина слоя земли около аршина, под ней лед толщиной около аршина; на поверхности земли зеленая трава; под льдом же земли вовсе нет – одни камни. Губернатор сказал: «Пространство между землей и камнями зимой было наполнено водой. Эта вода подымала землю вверх; когда настал мороз, вода обратилась в лед; когда же стало тепло и нижняя часть льда, бывшего под землей, стала таять и, обратившись в воду, стекла, то вследствие этого и образовалась пустота. Теперь оставшийся лед никогда не растает». После этого мы поехали к Ажу (перевалу)³⁰⁷. Я увидел здесь льдины, отколовшиеся от ледяных гор. Самые большие из этих льдин величиной были с холм. Переехав через перевал, мы спустились в Язадырь. Оттуда спускаясь вниз, достигли речки, называемой Адаган. Переехали через нее на плоту. Далее реку Коксу переехали на лошадях. Там ночевали. После этого сделали ночлег среди кустарника, находившегося вниз по течению речки Аржана. Отправившись оттуда, прибыли на ночлег в деревню Фыкулку³⁰⁸. На следующий день губернатор дал мне семьдесят шесть рублей, и я возвратился домой.

По возвращении домой на следующий день когда я шел по улице в дом моего отца, то встретил на дороге много собравшихся людей. Проходя мимо них, я увидел, что два человека приготовляют розги. Я воротился и, подойдя, спросил: «Кого хотите наказывать?» Они ответили: «Феклисту». – «Что худого она сделала?» Они ответили: «Ругала мать свою». Я сказал: «Ее мать мачеха. Были ли свидетели, которые слышали, что она ругала ее?» Кандидат (по старшине) ответил: «Есть два свидетеля». – «Спрашивали ли вы у свидетелей?» – «Нет, не спрашивали», – ответил он. «Почему же не спросили?» Кандидат ответил: «На что свидетели? Сама мать говорит». Я сказал: «Она не родная мать, а мачеха. Доколе не услышу от свидетелей, мачехе не поверю. Сердце мачехи бывает жестоко. Кто свидетели? Позовите их сюда: выслушаем их». Вызвали двух свидетелей, отделили их один от другого и сделали допрос. Они ответили: «Феклиста говорила: «Чего ты боишься послать ко мне ночевать дочь свою? Когда мужа моего дома нет, то мужчины ко мне не заходят». Больше этого она ничего не говорила», – сказали они. Поэтому Феклисту не наказали и отпустили домой. В тот же день вечером одна женщина по имени Екатерина, придя ко мне, сказала: «Я только что услышала о твоем возвращении и пришла к тебе; заходила к Феклисте и видела ее, как она со слезами в землю молится Богу, и, когда спросила ее: «Что с тобой случилось?» – она ответила: «Молю Бога за Михаила Васильевича: он меня избавил от розог; если бы не он, высекли бы меня»». Сказав это, Екатерина поклонилась мне в ноги и сказала: «Кандидат обвиняет моего сына Николая в том, что он будто бы украл матку (пчелиную), и велит заплатить шесть рублей. Бога ради допросите вы. Я сыну своему верю. Он в эти дни никуда не ходил». Я, подумав про себя, сказал ей: «По чему я буду знать белизну или черноту его (прав он или виноват)? Он молодой парень; может быть, и правда, что украл. Не знаю, как я помогу ему». Екатерина со слезами сказала: «Если бы сын мой отлучался в поле, то и я не поверила бы ему. Я сказал: «Если вы правы, то вот завтра будет обедня, и ты с сыном приди в церковь. Когда обедня будет оканчиваться, то вы помолитесь Богу, чтобы он правого оправдал, а вора открыл; а если виноваты, то и не молитесь, – вдвое виновнее будете». Я потому им сказал, чтобы они не молились, если виноваты, чтобы по этому можно было догадаться. На следующий день я увидал у обедни Екатерину с сыном. Когда кончилась обедня, они поставили две свечи. Отец Иоанн служил молебен, и я вместе молился за них, говоря: «Оправдай, Господи, правого и открой виноватого».

Когда они возвратились из церкви домой, Екатеринин сын Филипп, придя ко мне, сказал: «Когда я один сидел дома, пришел ко мне Федор Самташев и сказал: «Двух маток я украл; Николай Александрович, не зная этого, берется за тебя. Когда я жил в работниках в Черге, то воровал много маток, и ни один человек не знал этого; я украл этих двух маток». Сказав это, он стал в избе скакать. Когда он скакал там, подобно сумасшедшему, я думал было засвидетельствовать о нем, но никого тут не было. Что теперь мне делать? Если и объявлю обществу, он отопрется (откажется)!» Тогда я сказал: «Это Бог не дает ему покоя и заставляет говорить. Он к тебе опять придет. Ступай ты скорее домой, позови надежных человека четыре и посади их в подполье. Этот Федор не утерпит, опять придет к тебе, и ты спроси у него: «Как ты украл маток у Николая Александровича? Куда ты девал их?» Бог его пошлет к тебе для того, чтобы он сказал». Филипп исполнил по моему совету, и, когда он тайно спрятал людей, Федор Самташев опять пришел и стал хвалиться. Тогда сидевшие в подполье люди вышли оттуда, говоря: «Слышали!» Федор Самташев тут же откровенно рассказал об украденном, и общество, совершив над ним суд, приговорило его заплатить три рубля и наказать двадцатью пятью розгами.

Дети мои! Когда желаете оправдать правого, молитесь Богу, просите Его помощи, ибо Он Судия Праведный, и сами не подвергнетесь неправедному осуждению. Молитесь Судии – Праведному Богу, и Он оправдает вас. Не мыслите зла человеку, обвинившему вас. Не обижайтесь, если придется быть неправедно обвиненным. Блаженны вы будете на том свете (на истинной земле)! Если здесь, на земле, претерпите скорбь, то получите на небесах блаженное воздаяние.

Когда я служил толмачом у отца Степана, в это время по речкам, впадающим в Майму с обеих сторон, жило много некрещеных. Когда я просился у него, чтобы бывать у них для проповеди об истинном Боге, то он говорил: «Ты мне нужен будешь; когда-нибудь на свободе оба поедем». Так мы в течение многих лет и не могли собраться к ним. От этого я в мыслях своих не мог успокоиться. В это время прибыл ко мне один человек с вершины Маймы, где жили некрещеные, и сказал: «Вас зовут к себе демичи Мотко и Табышту, чтобы вы привили детям их оспу». Я сказал отцу Степану о том, что они меня зовут. Отец Степан благословил меня ехать, и я с большой радостью отправился, куда меня звали. Прибыв туда, я обошел все юрты и прививал оспу и в каждой юрте рассказывал об Иисусе Христе, истинном Боге. Когда обходил осматривал оспу, то опять рассказывал о том же. Вскоре после этого дети Табышты крестились, а затем крестилась жена Тарбагана с двумя сыновьями. Мотко демичи остался некрещеным до самой смерти, а жившие ниже его (по речке) все крестились.

На следующий год приехал ко мне человек из Карасука и также звал к себе прививать оспу. Моя лошадь в это время была в поле. Я поленился ее искать и отправился в Карасук пешком. Там обошел все юрты и привил оспу и по пути стал проповедовать учение об истинном Боге. Тамошние жители дали мне лошадь. На этой лошади я ездил прививать оспу жителям селения Инырги. И там также попутно проповедовал слово Божие. И в другой раз когда ездил туда, то говорил тоже. По прошествии этого в следующее лето крестилось много народу, ибо я всякий раз когда бывал там по своим надобностям, то заходил к ним в юрты и рассказывал о святой вере. Богу угодно было не оставить эти мои путешествия напрасными. Теперь из тамошних жителей некрещеных осталось немного.

Еще однажды я, отправившись в Карасук для рыбной ловли, заходил в юрту одного некрещеного по имени Кадик. Там сидело много некрещеных. Кадик, увидев меня, сказал: «У вас голова стала уже седеть». Я сказал ему: «Если б человек не старел, а лошадь не тощала, то и небо не поколебалось бы, и земля не разрушилась бы». Кадик сказал: «Как же небо поколеблется и как земля разрушится?» Я сказал: «В последний век вся тварь изменится. Истинный Бог Иисус Христос придет на землю судить живых и мертвых и пошлет Своих святых Ангелов. Тогда они, стоя на воздухе, вострубят в трубы; земля разрушится, небо поколеблется, и вся тварь изменится». Кадик сказал: «Нет ничего крепче камня, – ужели и он изменится?» Я сказал: «Кто создал огонь?» – «Бог создал», – ответил Кадик. «Ужели же Бог, создавший этот огонь, который растапливает камни и превращает в пепел, не совладает с камнем? Если Бог мог создать это, то Он может и делать с этим, что хочет. Он все может. Всякое творение Он создал. Созидая все из ничего, Он сказал: «Да будет это», и стало то по слову Его. И в последний век как скажет, так и будет. Чему не велит быть, то и не будет». Кадик замолчал, а я после этого стал рассказывать ему о создании неба и земли и всего, что в них есть, до последнего века; рассказал также, какие мучения будут некрещеным и грешникам, какое блаженство будет верующим во Христа и живущим по заповедям Его и как это блаженство на том свете будет постоянно увеличиваться. Рассказ этот сидевшие там люди слушали со вниманием. Дети Кадика впоследствии стали крещеными.

Еще однажды я приехал к некрещеным, жившим в Сюульте; там было тринадцать юрт. Я обошел эти юрты с проповедью об истинном Боге. Настал вечер, и я там ночевал. На следующий день опять ходил и рассказывал. Жители сказали: «Мы, живя здесь, ничего не можем принять в ум свой, а когда посмотрим да послушаем, то начинаем и подумывать». После этого я возвратился домой, но мысль моя не давала мне покоя, и я опять поехал к ним и опять им рассказывал. Тогда они сказали: «Мы теперь не свободны, а когда окончим летние работы, то сами поедем в Улалу и там будем креститься». После того они не приезжали около двух лет. Поэтому я еще в одно время был у них. Там прожил два дня; рассказывал им начиная от создания мира до последнего века. На другой день, помолившись Богу, всех их собрал в одно место и сказал им: «Я вам много рассказывал учение об истинном Боге. Все вы это слышали. Кто слышал и не поверил и в Бога не уверовал, тот будет сугубо виновен. Таковые люди чем оправдаются на том свете? Таковым Бог скажет: «Я к вам посылал Моего человека, знающего Меня и Мои заповеди; вы слышали от него о Моем имени и о Моих заповедях; слышали также и о благости Моей. Почему же вы пренебрегли Мной? Не Я ли вас создал? Зачем вы возненавидели Меня?» Что тогда вы ответите? «Я сошел с небес, чтобы вас на небеса возвести; Я предал Себя на мучения, чтобы вас искупить от мучений, которым нет конца; Я три дня пробыл мертвым, чтобы вас освободить на том свете от вечной смерти и мучений по власти диавола; Я страдал на земле, чтобы вы на небе были живы, добры, чтобы вы на том свете радовались и блаженствовали; Я подвергался на земле злословию, чтобы вас соделать славными на небесах; Я жил на земле, не имея места, где главу преклонить, дабы вас соделать обитателями небес; Я пролил кровь Свою, чтобы очистить и омыть все грехи ваши. Зачем вы презрели столько милостей Моих? Я возлюбил вас более, чем мать любит детей своих, а вы и не думали обо Мне, когда были в теле. Теперь идите от Меня, проклятые, в геенну огненную на ужасные мучения». Что вы скажете тогда?» Тогда некоторые сказали: «Мы когда-нибудь уверуем в Бога и крестимся. Вы приезжайте сюда со священником; кто захочет из нас, тот и крестится». Тогда я послал в Улалу письмо. На следующий день приехал отец Иоанн, крестил около двадцати человек, а остальные впоследствии также крестились.

После этого я ездил к некрещеным, живущим в местности, называемой Эмери, и там рассказывал об истинном Боге. В течение трех лет тамошние все крестились. Еще однажды я убедил креститься Кочкорана с двумя сыновьями и с детьми их. У сыновей его я был крестным отцом. Старший сын его Василий сказал мне: «У меня нет лошади; ружье мое находится у одного человека по имени Каака, который живет в Паркынае. Не могу я туда доехать; дай мне, крестный отец, лошадь съездить туда». Я спросил: «Много там народу?» Василий сказал: «Более десяти юрт».Тогда я с радостью сказал: «Вместо тебя я съезжу». Он весьма обрадовался и сказал: «Если вы поедете, то он побоится, не будет держать и отдаст ружье». На следующий день я отправился к Кааке в Паркынай. Там много юрт. В течение дня я обошел эти юрты и говорил жителям начиная от создания неба и земли до последнего века. Они следовали за мной в каждую юрту. К вечеру зашел я в юрту Коордёк-Поя, где жил Каака, и там ночевал. На следующий день, взяв с собой Кааку, я приехал в Улалу. Каака, будучи востребован для расплаты за Васильево ружье и не имея, чем заплатить, стал жить у меня за плату. Я каждый день помаленьку разговаривал с ним. Он, слушая меня, сказал: «Я хочу уверовать в Бога, но что я буду делать, если не станет креститься невеста, которая у меня высватана? За калым я работал тестю моему двенадцать лет». Я сказал ему: «Если она не крестится, то за твои работы взыщем плату». Каака крестился и назван был Арсением. Вскоре после этого я отправился к невесте, которую высватал Каака, и сказал ей: «Каака крестился для Бога; я приехал теперь за тобой». Она сказала: «Я не говорила ему, чтобы он крестился; я не буду креститься». Поэтому я стал требовать от отца ее уплаты за то, что Каака работал ему двенадцать лет. Отец невесты, Алтайчи, сказал: «Я человек бедный, чем заплачу я? Но если я крещусь, то и дочь моя крестится и тогда пойдет за того, за кого просватана». Я сказал: «Скажи всем братьям своим, чтобы и они крестились ради Бога». Алтайчи собрал к себе всех братьев. Я в продолжение ночи рассказал им о благости Божией, о том блаженном свете, в каком пребывать будут крещеные, и о страшных мучениях, какие назначены для некрещеных. Они слушали это с удовольствием. На следующее утро отправились со мной в Улалу двенадцать мужчин. После обучения их молитвам в течение двух суток отец Акакий крестил их. Оставшихся дома женщин и детей отправился крестить отец Степан. Остальные крестились на второй год, так что из них некрещеных не осталось ни одного человека. Всех крестившихся было около пятидесяти человек.

Однажды я отправился искать пчел по долине, что около юрт, находящихся в верховьях реки Улалы. Найдя там одну лесину с пчелами, я остался ночевать в юрте одного некрещеного – Кайбаша. Там находилось пять юрт. Я обошел эти юрты, рассказывая о Боге. Один сирота по имени Тадужек изъявил желание креститься, и я его привез в Улалу для крещения. За ним крестилось около двадцати человек. Остальные крестились через два года.

Когда отец Макарий Невский был в Чемале, я ездил к нему переводить Евангелие и некоторые псалмы. В один вечер, лежа на полу и разговаривая с отцом Макарием, я увидел, что в дверь вошли три человека и, поднося к устам моим какую-то книгу, сказали: «Это сладко, – съешь». Я съел, начиная с одного угла до средины, а они сказали мне: «Довольно с тебя и того, что ты съел», и после этого они вышли. Я смотрел, но ничего проговорить не мог, а отец Макарий что-то говорил про себя, находясь на постели. Пока эти три человека давали мне есть книгу, в это время видны были мне и окна, и отец Макарий, но не знаю, спал ли я в это время или нет; и до сего времени я дивлюсь этому. После этого я жил там еще около месяца. Отец Макарий каждый день учил детей грамоте и около часа времени обучал церковному пению. Когда он служил в церкви, то дети, не имея с собой, кто бы руководил ими в пении, не могли петь стройно. Отец Макарий сказал мне: «Привези сюда своих детей и поживи с ними около месяца: здешние попоют с ними и научатся». После этого я привез свою жену и детей и жил здесь около месяца. Когда настало время сенокоса, все мы возвратились в Улалу. После этого учащиеся в Чемале стали петь одни. Кончив мои работы, я после этого приезжал сюда уже один.

Когда отец архимандрит Владимир стал начальником миссии и жил в Улале, то я служил у него толмачом. С ним я много раз ездил на Алтай, в Чую и в Чулышман. Беседы отца архимандрита об истинном Боге я переводил язычникам. С каждым годом крещающиеся умножались. Он много помогал бедным. В свободное время я с позволения его занимался рыбной ловлей. Однажды я рыбачил вверх по Майме. Там встретился мне человек с седеющими волосами; поздоровавшись, я спросил его имя. «Имя мое Тискенек», – ответил он. «Где живешь?» – «Счастливо жили мы в Чепоше, а теперь плачем в Караголе». Я спросил: «Зачем же вы оставили место счастливого вашего пребывания и зачем переселились на место плача?» Он ответил: «Нужда заставила перекочевать. Было у нас родное место, где жили спокон века отцы наши, а теперь русские «чашечники» (раскольники) приехали к нам, стали драться и выгнали нас, отняли у нас наши пашни и сенокосные места». Я сказал: «Кто невинно плачет от обиды, тот будет после радоваться; впрочем, тогда будет радоваться, когда будет просить Бога и получит помощь». Тискенек сказал: «Они выстроили себе дома – теперь что с ними делать!» Я сказал: «Они обманули начальство, которое заведует этой землей, что будто бы Чепош пустое место и жилья там нет, – не так ли?» Тискенек ответил: «Откуда мне знать? Вот если бы нашелся способ выгнать их оттуда!» Я сказал: «Если Бог поможет, способ для этого найдется». Тискенек ответил, «Что лучше того, если бы Бог помог, но где есть такой Бог?» Я сказал: «Истинный Бог, многомилостивый, человеколюбивый, внемлющий молитве праведных и утешающий обиженных, есть Иисус Христос». Тискенек ответил: «Как мы будем молиться, когда мы не знаем имени истинного Бога и как просить Его?» Я сказал: «Если бы вы были крещеные, то знали бы. Есть священники, Богом поставленные, они заботятся о душах всех людей. Они желают людям делать добро, обиженным помогать, оказывать милость душам их, плачущих утешать, заботиться, чтобы души их по смерти были угодны Богу». Тискенек, взглянув вверх, на небо, сказал: «Господи Боже! Если бы Ты соделал нам милость, то мы стали бы Твоими». Я сказал: «Передай братьям своим то, что я тебе сказал». Тискенек ответил: «Они не послушают слов моих; вы сами приезжайте и повторите им». Я возразил: «Вы скажите старшему у нас священнику (начальнику миссии), и он пошлет меня в ваши юрты».

После рыбной ловли, возвратившись домой, я рассказал отцу архимандриту, что слышал. Отец архимандрит дал мне благословение, и я, взяв двух поющих детей моих, отправился в Карагол. Там было двенадцать дворов. Поставив возле них свою палатку, я стал там жить; но из местных жителей никто не подходил к нам близко. Каждый день, когда я заходил к ним в юрты, старших у них все не было дома. В это время они жали хлеб; домой хотя и возвращались, но возвращались поздно. На следующий день они вставали рано и отправлялись на пашни. И я не мог с ними увидеться и поговорить. Так прошло много дней. Запасы у нас истощились, поэтому мы собирали грибы, варили их и ели. Дети мои готовы были плакать, думая о возвращении домой. В один день вечером, когда мы пели по-алтайски «Достойно есть яко воистинну», подошел один мальчик, сел возле огня и слушал. Мы дали ему немного сухарей. На второй вечер пришли три мальчика; мы дали им чаю с сухарями. На третий вечер, когда мы пели, с этими тремя мальчиками пришла одна женщина. Я поговорил с этой женщиной об истинном Боге и Его милосердии. На следующее утро пришел Тискенек и спросил: «Вы, кажется, уже давно здесь живете; виделись ли с вами мои братья?» Я сказал: «Я давно сюда приехал; они приезжают с пашни ночью, а утром опять уезжают на пашню. И так я не могу с ними увидеться и побеседовать». Тискенек сказал: «У нас есть брат по имени Каланак; мы его слушаем, что он ни скажет. Он дома лежит больной, сходите к нему и хорошенько расскажите ему о Боге и об истинной вере. Если он уверует в Бога и крестится, то все здешние двенадцать дворов уверуют в Бога», и Тискенек отправился на пашню. Запасу у нас осталось только на один день. По слову Тискенека я зашел в юрту Каланака. Он лежал больной. Увидев меня, Каланак встал с постели своей. Я поздоровался с ним; а он, поздоровавшись, сказал: «Вы здесь прожили, кажется, более десяти дней; по какой надобности вы здесь так долго живете?» Я сказал: «Я не по своей надобности живу здесь, но терплю здесь холод и голод, чтобы помочь здешним жителям. Теперь у меня запасу достанет только на один день. Я приехал сюда, чтобы здешним жителям сделать приятное для них добро, но они с пашен возвращаются ночью, а утром рано опять уезжают на пашни». Каланак сказал: «Ужели вы сюда приехали с намерением сделать нам добро? Вас старшие послали?» Я сказал: «Меня послал старший священник-архимандрит; он мне сказал: «В Караголе слышно блеяние Божиих овец, лишившихся своего местожительства; как бы их не похитил здешний волк диавол и после смерти они не попали бы в адскую огненную бездну». И он послал меня для того, чтобы я рассказал вам это на родном алтайском языке». Каланак сказал: «Я слышал об истинной вере от отца Макария Чемальского, который умеет говорить по-телеутски. Вы мне расскажите обстоятельнее об истинном Боге». Сказав это, он лег на постель и стал слушать. Я рассказал ему, сколько умел, об истинном Боге, об истинной вере. Каланак, призвав всех своих братьев, сказал: «Этот человек с грамотными детьми своими приехал сюда для нас. Они терпят здесь голод, и не для того приехали, чтобы сделать нам зло, но чтобы сделать добро и душам нашим, и нам самим. Мы приносим диаволу скот наш, данный нам от Бога. Когда приезжает от начальства городовой, то и на один день закалываем для него двухлетнего теленка. Городовые некоторых из нас бьют нагайками, а если что увидят хорошее, отнимают; а эти люди, которые приехали к нам сделать добро, голодают здесь. Заколите для них из нашего скота теленка лет трех; кроме того, дайте руки ваши в том, что уверуете в Бога; не противьтесь, говоря: «Не будем в Бога веровать», – худо после будет вам». После этого был приведен и заколот трехлетний бык, и они дали руки в том, что желают креститься.

Я написал все, что было, и все, что слышал, и послал к отцу архимандриту. На другой день к нам привезли с собою много запасу Иван Васильевич (Солодчин³⁰⁹) и Яков Степанович (Конинин) и врач Алексей Димитриевич (фельдшер Воинов), и мы, начавшие было унывать, теперь ободрились. Терпевшие голод теперь стали досыта питаться хорошей пищей. Каждый день мы пением славили Бога; каждый день тамошние жители, возвратившись с работы, приходили к нам и учились молитвам. Обучая молитвам, мы рассказывали им и об истинной вере. Отец архимандрит приехал через шесть дней. Прибыло также много людей из Чемала и Улалы. В течении трех дней крестили шестьдесят три человека, а жившие в другом месте крестились после. Впоследствии чепошские крестьяне возвратились на свои места, а новокрещеные купили у них избы и стали в них жить. Вскоре после того там построена была церковь. Отец Макарий стал жить там. Он учил их истинной вере, а детей обучал грамоте; некрещеных, живших вблизи Чепоша, привел в истинную веру. Я приезжал к нему и помогал.

Однажды я приехал в Чепош. Обучая тамошних жителей, одному старцу за вину его я сделал выговор. Когда старец возвратился домой, я лег на пол, чтобы немножко отдохнуть. Немного вздремнувши, вижу – какой-то человек, встав возле меня, сказал: «Ты – человек молодой; зачем бранишь и укоряешь старшего себя? теперь с этих пор ты старшим себя так не говори». Сказав это, стал невидим. Я тотчас поднялся с того места, где лежал, осмотрел избу во все стороны и, никого не найдя, тотчас вышел на улицу – и там никого не было видно. Я удивился; и когда вошел в дом, пришел отец Макарий, и когда ему рассказал то, что слышал, он принес ко мне и показал одну книгу; я почитал и узнал, что это Послания апостола Павла. Там было написано: старшего себя не укоряй и не злословь (1Тим.5:1). С тех пор это не выходит из памяти моей.

Еще однажды я приехал в Чепош, жил там три дня, занимался с отцом Макарием переводом из Священного Писания. В один день, когда я отдыхал на полу, то увидел стоящего у ног моих Ивана Васильевича Солодчина. Он сказал мне: «Скорее возвратись в Улалу: мы там будем вдвоем рассказывать ученикам из Священного Писания, и сам-то ты поучишься, чтобы знать это». (В это время я не мог ни пошевелиться на том месте, где лежал, ни слова сказать в ответ.) Сказав это, он вышел на улицу. Я вскочил и тотчас вслед за ним так же вышел на улицу, посмотрел – никого не видно; а Иван Васильевич был в это время в Улале. Через два дня после этого я возвратился в Улалу. На другой день по возвращении моем отец архимандрит сказал мне: «Хорошо, что ты скоро возвратился; завтра Иван Васильевич Солодчин будет ясно рассказывать ученикам из Священного Писания, и ты там слушай: научишься и будешь знать». Я до сих пор дивлюсь виденному в Чепоше.

Весной этого года отец архимандрит Владимир, отправляясь в Россию, сказал мне: «Что ты доселе делал, того и после не оставляй; Бог тебя не оставит – пропитает тебя; работы Господу Богу еще не будут скудны». Сказав это, он благословил меня и отправился. Некоторые из новокрещеных остались от него со слезами. После этого, когда отец Макарий отправился в Россию, новокрещеные спрашивали у меня: «Куда отправился отец Макарий?» Я сказал: «Он поехал в Россию». Некоторые сказали со слезами: «Теперь, когда он оставил нас, кто будет учить, руководить нами?» Я, видя их слезы, и сам не утерпел, заплакал.

Когда отец Макарий уехал с отцом архимандритом, я занимался переводом житий святых. В это время мне не стали давать денег, и я скорбел о том, что у меня ничего не было ни есть, ни пить. Сверх того, жена моя каждый день роптала на меня, говоря: «Ты неотлучно жил со священниками, не имея себе покою, а теперь умрешь с голоду, – не грех ли тебе будет, что ты заставишь детей своих голодать и плакать». Такой ежедневный ропот ее был для меня прискорбнее самого голода. Когда я так скорбел, приближался праздник Пасхи. Жена моя сказала: «Вот три дня осталось до Пасхи; скажи мне: радоваться ты будешь в Пасху или плакать? Люди в Пасху радуются и веселятся, а мы с детьми будем скорбеть и нуждаться». Я сказал: «Кто плачет, тот будет после радоваться и веселиться». За два дня до Пасхи с печалью на душе я смотрел в окно; в это время один седобородый старец подъехал к нашим воротам и стал выходить из саней. Я вышел к нему и поздоровался, а он сказал: «Я тебе привез пшеничной муки, – куда высыпать?» Я спросил: «Кто мне послал муку?» Он ответил: «Я привез вам свою муку». Я спросил: «Ты продаешь муку? Почем?» Он ответил: «По семьдесят копеек». Я сказал: «Ты, должно быть, озяб, зайдем в избу». Он зашел в дом и сел около дверей. Я сказал: «Пей с нами чай». Он ответил: «Я чай не пью». Пока мы пили чай, все молчали. Посидев так, он сказал: «Куда муку высыпать? Пойдем высыплем». Я сказал: «У меня денег нет – что я тебе дам?» Он ответил: «Я денег и не прошу; после, как приеду, возьму». Свесили муку и ссыпали. Оказалось семнадцать пудов. Я сказал: «Зайди в избу погрейся; там вдвоем и поговорим с тобой». Я зашел в избу, сел у окна и смотрю: он сел в сани и отправляется домой. Я побежал за ним, догнал и спросил: «Как тебя зовут?» Он сказал: «Ярасим (Герасим)»; больше ничего не сказал и поспешил уехать. Я остался, удивляясь этому. После этого он за деньгами не приезжал. С тех пор прошло много лет, и я не забываю случившегося и дивлюсь этому.

После этого накануне Пасхи Александр Степанович (Конинин, местный житель) принес нам говядины больше пуда, и мы, благословляя Бога, провели Пасху в радости и веселье. Когда стала истощаться мука, данная Герасимом, некто Борисов, заседатель, просил меня принять его к себе на квартиру. Я сказал: «Если хотите занимать оба этажа и будете платить по восьми целковых, то живите». И он перешел к нам с семейством жить, а я не стал нуждаться в пропитании. Вскоре после этого я получил сорок целковых, присланных из России отцом Макарием, затем вскоре получил еще сорок целковых, присланных отцом архимандритом Владимиром. Жена моя радовалась. Я, видя радость ее, сказал: «Не говорил ли я тебе, что кто работает Богу, с голоду не умрет? Узнала ли теперь ты это?» После этого рассказал ей о Боге и из житий святых.

Двадцать пять лет я служил в миссии толмачом и переводил Священное Писание на алтайский язык. За это в 1863 году я получил в награду от благоверного императора Александра Николаевича золотую медаль. После этого до шести лет еще служил толмачом; а на седьмой Преосвященный Платон, епископ Томский и Семипалатинский, приехав в Улалу, сказал мне: «Завтра на обедне я тебя рукоположу во диакона, – приготовься к завтрашнему дню». Услышав это слово, я вышел как бы обвиненный в чем и возвращался домой со слезами. В таком положении лежавшие на дороге щепы в глазах моих казались большими. Когда я пришел домой, жена моя сказала: «О чем ты плакал?» Я ответил: «Завтра архиерей меня хочет поставить во диаконы». Сказав это, я стал к окну и плакал, опершись руками о косяки. Жена сказала: «Глупый ты! Что ты смотришь туда? Не хочешь ли бежать в пихтач? Молись и проси у Бога: Он тебе поможет». Тогда я подумал про себя: у меня нет ни рясы, ни подрясника; в один день когда успеешь это сшить? Архиерей дожидаться не будет, скоро уедет домой. Я уже двоился мыслями: не остаться ли мне тем, чем я был? В это время в мою ограду заехал торговец и стал отпрягать лошадей. Вскоре пришел и отец Макарий. Он купил у купца люстрину³¹⁰ и, отдавая мне, сказал: «Пусть дети сошьют тебе из этого подрясник – завтра тебе это нужно будет». Я ничего не мог сказать в ответ на это. После этого в тот же час пришел ко мне один ученик и сказал: «Тебя зовет отец архимандрит». Когда я зашел к отцу архимандриту Владимиру, он благословил мне рясу. Я, подобно человеку, у которого связаны руки и ноги, возвратился домой. Через час Иван Васильевич Солодчин дал мне шляпу, говоря: «Диакону следует носить шляпу; это тебе завтра нужно будет». Тогда я подумал про себя: верно, от Божьего определения не убежать. Вечером я прочитал правило; утром встал рано и также прочитал правило. После этого поехал в общину; там меня сделали диаконом. После этого мне стало легко. Благодать Духа Божия вразумила меня. Через семь лет сделали меня священником-миссионером. Через два года дали набедренник; в тот же год наградили скуфьей.

Того же года 1 сентября меня отправили в Чулышман, чтобы я там был миссионером. В Чулышман я ехал шесть дней. Там я, посещая каждую юрту, ознакомливался с некрещеными, рассказывал о Боге и о святой истинной вере. Мое пребывание там не было напрасным. При Божьей помощи многие уверовали в Бога. В течение десяти лет более тысячи язычников стали чадами Божьими. Некоторые из них одержимы были недугом беснования. С принятием крещения они получали полное выздоровление. Некоторые из них были связываемы по рукам и ногам. Сила Божия разрешала узы диавола, и они доселе пребывают здоровыми. Некрещеные, видя милость и силу Божию, обращались к Богу с твердой верой и крестились. Во время болезни они служили молебны святому Пантелеимону и Божией Матери. Иногда, затрудняясь дальностью пути к священнику, новокрещеные собирали к себе побольше людей и все вместе молились за больного, и Бог милостиво внимал их твердой вере и молитве. Больные иногда в тот же день выздоравливали. Если больной после молитвы в один или два дня не выздоравливал, то они узнавали по сему, что наступил день его кончины, и посылали за священником. Видя их столь твердую веру, я весьма радовался.

Приехав в Чулышман, я до двух лет обучал новокрещеных всему тому, что нужно было для них: и сани делать, и телегу устраивать, и соху направлять, и избу строить, и тес пилить; обучал и другим делам домохозяйства. Каждую неделю по ночам, доколе не приходила пора спать, я собирал их в училище и беседовал с ними. После этого учил их молитвам и отпускал домой. Молодым людям, приходившим из Алагана³¹¹, Башкоуса и Чедры, я дарил буквари. Поучив их немного, хвалил за успех и отпускал домой. Прежде всех учился Николай Майзам. Получив от меня букварь, он ходил с ним в каждую юрту и понемногу обучал. Посылал я к ним также учителя Андрея Паяркина, и он ходил по юртам, обучал помаленьку букварю и, когда они выучивали азы, возвращался домой. Изучившие букварь обучали этому и других. Научившихся таким образом было более ста человек. С тех пор они стали учить друг друга.

Однажды я отправился к некрещеным, жившим в местности, называемой Копуш. Там было три юрты. Зашел я в одну из них и увидел: в передней стороне юрты, где стоят сумы с имуществом, лежит букварь. Я спросил: «Кто учится по этому букварю?» Одна молодая женщина сказала: «Я училась». Я заставил ее прочитать; прочитала она хорошо. «Кто тебя учил?» – спросил я ее. «Николай Майзам немного учил; а иногда прошу знающих людей, чтобы они показали мне». Я похвалил ее, говоря: «Отсюда ты, узнав истинного Бога, будешь чадом Его». Она сказала: «Для того я и учусь, чтобы быть чадом Божиим». Я сказал: «Если будешь твердо верить в Бога и крестишься, то будешь счастлива, дочь моя». После этого я рассказал ей о Боге и благости Божьей. На другой год она крестилась, а с ней крестились семнадцать человек.

Однажды я отправился в вершину Башкоуса; там крестил девять человек; заходил в юрту некрещеного язычника Семеена, побеседовал с ним о Боге. Посидев, я взглянул в переднюю сторону юрты и увидел: там на сумах, в которых хранится имущество, разостлан плат; а на нем лежит букварь. Я спросил: «Кто это из вас учится грамоте?» Семеен сказал: «Николай Майзам, который с вами ездит, он дал это нашим ребятам. Теперь учатся у меня два сына; один из них хорошо разбирает. Теперь они уехали к соёнцам; вот если бы они были дома, то вы послушали бы их».

Живя в Чулышмане, я каждый год в январе ездил в Улалу на общее собрание миссионеров. В Улалу ездил я чрез Телецкое озеро на лодке. Это озеро зимами бывает весьма бурно и днем, и ночью. Берега этого озера окаймлены горными утесами, так что нельзя ни на лошади проехать, ни пешком пройти, а на озере была страшная буря. Переезжая чрез это бурное озеро, я два раза милостью Божьей был сохранен от смерти. Однажды, на обратном пути из Улалы в Чулышман, переезжая озеро, мы доплыли до Кугана³¹². Далее этого ехать было нельзя; мы вошли в пещеру и там прожили шестнадцать суток. Озеро страшно волновалось. Запас наш стал истощаться; мы стали употреблять его помаленьку. Двое спутников моих плакали. Я, видя их слезы, укреплял и утешал их, а в то же время тайно от них ночью молился, прося у Бога помощи. Милосердый Господь услышал нашу грешную молитву – не дал нам умереть. На семнадцатый день волнение озера стало утихать. Мы помолились Богу и отправились на лодке. В дороге ночевав одну ночь, прибыли в Чулышман. После этого два дня питались только чаем.

На другой год опять, на обратном пути из Улалы в Чулышман проезжая озеро, в той же пещере провели двадцать суток. Запасу у нас осталось дня на два, а может, и того менее. Работники мои и псаломщик готовы были плакать, а я опять тайно от них молился. В один день, поднявшись рано, я посмотрел и вижу, что озеро ночью замерзло. Я попробовал лед около берега и нашел, что поднять человека не может. Еще ночевали; смотрю – озеро крепко замерзло; а ветер дул попутно по направлению к Чулышману. Мы взошли на гору и оттуда увидели, что озеро замерзло верст на двадцать, а далее на таком же пространстве не замерзло. Мы, не имея возможности провести лодку до того места, где озеро не замерзло, из палатки нашей сделали к лодке парус и столкнули лодку на лед, и когда стали двигать ее по льду, то она легко пошла. По мере того как усиливался ветер, лодка двигалась быстрее и быстрее. Мы уже стали ее сдерживать, а для этого привязали к ней веревки; с обеих сторон лодки, сдерживая за веревки, мы бежали вслед за нею. Когда прибыли к тому месту, где вода не замерзла, мы сварили и напились чаю. После этого, когда мы спустили лодку на озеро и поплыли, вдруг поднялся ветер с туманом и снегом. На озере поднялась большая буря. К тому же и берега были не видны. Мы сбились с пути. В таком беспомощном положении мы отдались в волю Божию, не стали грести и дали лодке свободу. Когда ветром забило нашу лодку в сплошной лед, спутники мои стали кричать и плакать. Некоторые говорили: «Дно Золотого озера будет гробом, где лягут наши кости». Повторяя это, они легли на дно лодки; а волны со льдом били лодку с обеих сторон. Я весьма опасался, что лодку скоро разобьет. Сверх того, плач спутников моих трогал мое сердце, и я весьма скорбел. В это время в мыслях моих мне представился как бы воочию святитель Николай и припомнилась мне его помощь в прежнее время, ибо он, когда я неводил прежде, дважды мне помог. Тогда я дал обещание поставить в честь него на берегу озера молитвенный дом. С того прошло уже много времени, а я обещания своего всё еще не исполнил. Вспомнив теперь об этом, я стал молиться святителю Николаю, говоря: «Если теперь спасен буду от смерти, то здесь, на берегу озера, в честь твоего имени поставлю молитвенный дом». Между тем лодка наша вошла в лед почти на тридцать саженей³¹³. С каждым напором ветра она двигалась все дальше. Помолившись святителю Николаю, я увидел, что лед от носа нашей лодки начал раздвигаться надвое. Впереди лодки озеро очистилось от льда (узкой полосой) до самого того места, где уже не было льда, и впереди открылся путь, подобно просеке среди густого леса. Лед шел против ветра. При виде такого чуда жар проник тело мое; я был в трепете; гортань онемела, и я долго ничего не мог проговорить. Потом сказал спутникам: «Вставайте, не плачьте – Бог нам помог». Они поднялись и молча перекрестились. Я направил нос лодки в очистившееся от льда место, и лодка сама туда стала двигаться. Работники мои взяли весла и хотели было грести, но я запретил им это – запретил для того, чтобы они видели милость Божию: мы нисколько не греблись, а лодка сама, будто двигаясь на веслах, плыла и вышла изо льда. Мы оглянулись назад: открывшаяся дорожка, которую мы проехали, опять сошлась в массу сплошного льда. Пока мы стояли в раздумье, по какому направлению нам теперь плыть, пространство очистилось от тумана и снега и показались берега Бели; туда мы и направились плыть водою. Так, по милосердию Божию, с помощью святителя Николая мы вышли на берег Бели. Пока там варили и пили чай, никто из нас ни одного слова не проговорил. Чрез некоторое время я сказал: «Ребята! Видели ли вы это чудо?» Жена моего работника ответила: «Если кто из нас скажет, что в этот день я не видал чудесной помощи Божьей, да накажет того Бог». Другие сказали: «Конечно, это чудо мы не забудем во всю жизнь нашу». В тот день ночевавши, при Божией помощи переправились через озеро и вышли в Кырсае, что на устье Чулышмана. Пока доехали до дома, мы чувствовали на душе скорбь, как будто обвиненные в чем. На второй год, исполняя мое обещание, я выстроил во имя святителя Николая молитвенный дом, в котором есть и престол. Пока строился этот дом, все язычники, там жившие, уверовали в Бога и крестились. Некоторых из них крестил Преосвященный Макарий. Всех крещеных там более сотни.

В Ак-Корыме³¹⁴ жили некрещеные – более десяти юрт. Они жили от моего местожительства в расстоянии около двадцати верст. В течение пяти лет я много раз бывал у них, беседовал с ними о Боге, о Его благости, о Его чудесах; рассказывал, начиная от Адама до последнего века. Они говорили: «Такие беседы мы слышали здесь от миссионера Макария, говорившего по-алтайски. Хотя он и правду говорил, но мы не смеем оставить веру нашу которую мы унаследовали от предков». Еще говорили: «Мы боимся, что если мы крестимся и примем другую веру, то земля и вода, Богатый Ульгень и духи, которым мы приносим жертву, прогневаются на нас и будут делать нам зло. И что за нужда нам креститься? Новокрещеные хотя ходят в церковь и молятся Богу, но они живут не лучше, не богаче нас». Слыша от них такие слова, я говорил им: «Из новокрещеных самый беспомощный, бедный имеет чудесное, никогда не оскудеваемое имущество, – поэтому он богаче самого богатого из вас». Затем беседовал с ними о неоскудеваемом Небесном сокровище. Некоторые из них стали колебаться в мыслях и говорили: «Может быть, когда-нибудь мы и крестимся, но теперь пока нет у нас такого желания». Видя их колебания, я стал посылать к ним по праздникам псаломщика Якова, и он ездил к ним, беседовал с ними. Однажды на третий день праздника Пасхи я послал к ним Якова для беседы. Через сутки он прислал ко мне письмо: «Здешние жители почему-то стали в разговорах со мною грубы, некоторые вовсе не слушают моих бесед; я хочу воротиться домой». Прочитав это письмо, я пришел в волнение; разгорелось мое сердце. Я зазвонил в колокола; сбежались новокрещеные, большие и малые, и тревожно спрашивали: «Что случилось?» Я сказал: «Подымите иконы Спасителя, Божией Матери и святых и отправляйтесь вверх по Чулышману к крещеным, живущим в Коо. Там переночуйте; утром рано я приеду туда. Там я обойду жилища новокрещеных, а потом будем кропить святой водой те юрты, которые объяты огнем бесовским, чтобы угасить этот огонь». Новокрещеные в недоумении спрашивали: «Чьи же юрты горят?» Я сказал: «Увидите, когда будете там». Собралось много людей, подняли святые иконы и отправились к новокрещеным в Коо. Прибыли туда уже ночью. Я помолился Богу, на следующий день встал рано, приехал туда и обошел с молитвою все юрты новокрещеных. Потом местного старшину послал к некрещеным жителям Ак-Корыма, заказав ему: «Ты поезжай к жителям Ак-Корыма и передай им слова вернее; передай: «Меня послал к вам священник сказать вам, что с ним невидимо идет к вам Царь царей и Его Сын и Его слуги; идут они к вам, имея о вас великое попечение. Пусть соберутся все – и старые и молодые – и выйдут на берег Чулышмана и встретят их с почетом. Пусть не затворяют дверей юрт своих, чтобы не прогневался на них Сын Царя». Скажи, что так велел сказать священник». Сказав это, я велел старшине повторить эти слова несколько раз, чтобы он не забыл, и, благословив его, сказал: «Ты не говори, что сюда принесены иконы». Старшина Яков отправился. Мы, напившись чаю, подняли святые иконы и отправились к ним с пением «Христос воскресе». Приближаясь, увидели, что аккорымские язычники – старые и малые, одевшись в лучшие одежды, стоят на берегу Чулышмана, ожидая нас. Когда мы приблизились, некоторые стали на колени. Я, видя, что они так встречают и кланяются, прослезился и стоял несколько времени, не сумев проговорить слова. Потом через некоторое время сказал: «Если хотите быть счастливы, то указывайте дорогу в ваши юрты». Сперва повел нас к себе Чадан; день уже склонялся к вечеру; до юрты Чадана было около версты. Когда мы шли туда с пением, все некрещеные шли по обеим сторонам святых икон. Прибыв в юрту Чадана, я сказал: «Где поставить эти святые иконы на ночь?» Чадан сказал: «Поставить их в нашей юрте неприлично, ибо в юрте стоят поганые идолы; пусть ночуют в новой деревянной юрте, внутренность которой чиста; я соберу войлоки и покрою ими верх юрты». Сказав это, он принес войлоки и закрыл верх. Мы занесли туда, в эту юрту, святые иконы и поставили там. Некрещеные, выйдя навстречу, все заходили в эту юрту и с удовольствием рассматривали святые иконы. Я, показывая им образ Спасителя, сказал: «Вот образ Иисуса Христа, Сына Царя царствующих. Я вам прежде говорил о Нем и о Его благости, – вы тогда пренебрегали Им. Он невидимо здесь пребывает и весьма жалеет вас, желает, чтобы вы не были слугами диавола, а стали детьми Его, имеющими право получить от Него наследство. Он желает, чтобы вы не попали в ад на мучение вместе с диаволом, но получили нескончаемое блаженство на небесах. «Я ваш Господь Бог, – говорит Он, – пусть не будут у вас иные боги, кроме Меня». Он желает, чтобы вы не поклонялись ничему, что под небесами или на земле и что под землей, ибо все, что есть на небе, все, что на земле, – Его создание. «Я Господь Бог, сотворивший все; придите ко Мне все, и Я упокою вас». Некогда Господь Бог, возносясь от земли на небо, ученикам Своим дал заповедь: «Идите во весь мир и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто уверует и крестится, тот спасен будет, а кто не уверует, тот осужден будет». По заповеди Божией я много раз приходил и беседовал с вами об Истинном Боге и об истинной вере, но вы не веровали в Истинного Бога; теперь Бог как бы Сам пришел к вам в Своей иконе. Он Сам здесь невидимо стоит между нами». Затем я рассказал им об Иисусе Христе все, начиная от рождения Его до кончины века. Они, выйдя из юрты, собрались вдали от нас на чистом месте, сели в кружок, курили и около получаса разговаривали между собой. Затем, придя к нам, сказали: «Мы все веруем в Бога и хотим креститься. Когда вы будете нас крестить?» Я сказал: «Бог ждет вас каждый час; сейчас записывайте ваших крестных отцов, крестных матерей и ваши имена». И они стали записывать свои имена, своих крестных отцов и матерей. Диакон и псаломщик, сидя каждый отдельно, записывали до самой полуночи. Всех записавшихся было тридцать восемь человек. Наутро мы учили их молитвам; между прочим я сказал: «В прежние времена уверовали в Бога в один день сорок человек. Один из них отрекся от Бога и тотчас помер, а тридцать девять человек не отреклись от Бога, и на главы их сошли с небес светлые венцы. Один из язычников, видя это, сказал: «Из сорока человек, уверовавших в Бога, один отрекся, и я видел, что венец, который послан был ему от Бога, опять поднялся на небо. Итак, чтобы осталось полное число сорока человек, вместо отрекшегося от Бога я верую в Него». И он действительно уверовал в Бога³¹⁵. Теперь у нас до сорока недостает двух. Если бы сегодня крестилось сорок человек, то они уподобились бы тем сорока». Они сказали: «Кажется, у нас два человека найдется». Сказав это, они сходили в одну юрту и привели одну девицу; а потом пришел еще один больной. Тогда они сказали: «Теперь, по милости Божьей, стало сорок человек; еще к соёнцам уехали четырнадцать человек, и они, когда возвратятся, крестятся». Мы здесь ночевали, а наутро окрестили их во имя Отца и Сына и Святого Духа. Они проводили нас, неся святые иконы, до самой переправы через Чулышман, и мы с пением «Христос воскресе из мертвых» возвратились домой. Вскоре после этого я послал им псаломщика поучить их молитвам. В непродолжительном после этого времени и остальные жители уверовали в Бога и крестились.

Когда я приезжал в Улалу на собрание миссионеров, то, пожив здесь около недели, ездил к своим бачатским телеутам, жил там более месяца, потом возвращался в Чулышман. Так было около четырех раз. Всякий раз, когда я приезжал туда, крестил тамошних язычников и учил их истинной вере. Прежде чем я начал к ним ездить, новокрещеные жили вместе с некрещеными, уподобляясь тем людям, которые платят две дани. Таких людей для меня учить было труднее, чем новокрещеных. В следующие годы учить их мне стало полегче, ибо всякий раз, приезжая к ним в Великий пост, я заставлял их говеть и в это время обучал их истинной вере и заповедям Божиим и жить сообразно этому учению. Они много раз говорили мне: «Если бы здесь выстроили церковь и поставили к нам священника, который мог бы учить нас на родном нашем языке, то мы не стали бы колебаться и уклоняться на злое»; а я им говорил: «Если вы истинно так думаете, то Господь даст вам то, в чем вы нуждаетесь, ибо Господь не отказывает тем, кто просит угодное Ему». Таковые желания дошли до Бога: теперь они имеют у себя каменный храм³¹⁶ и священника, знающего телеутский язык. Богу да будет слава во веки веков!

Дети мои! Это описание моей жизни я передаю вам как завещание для того, чтобы вы работали Господу более, чем сколько я работал Ему. Даю вам мое благословение, которое да будет на детях детей ваших из рода в род, из века в век.

Детям моим – наследникам

Пусть будут уроком для них эти слова,

Пусть будут наставлением от рода до рода.

Не выходи на брань, держа в руках петлю,

Чтобы не попасть тебе в беду, которой не забыть.

Не выходи на ссору, держа в руках нож, –

И не будешь плакать, попав под дело.

Щекотливый язык держи за оградой –

И не будешь горевать, попав в беду.

Держи язык свой под гортанью,

И не будет тебе стыдно и на вешнем льду.

Не давай свободы-воли языку на тихом плёсе,

И не будешь моргать глазами и плакать.

Не многословь громко – и не придет после страх на тебя.

Не клевещи на человека – и не будешь после печалиться.

Да не исходит из уст твоих нечистое слово,

И не будешь предан великому мучению.

Сквернословца не любит Бог

И предаст его мучению, из которого не выйти.

Долгая рука

Не бери у людей лишнего –

И не попадешь в горькую беду.

Не протягивай своих рук –

И избегнешь будущих мук.

Не подымай руки на того, кто укорил тебя,

И не придет к тебе беда из рукава.

Пусть не жадничает рука твоя –

И не будут проклинать тебя люди.

Держи руки на работе,

Принуждай их гнуться.

Гибкая рука созидает (устрояет),

А не гибкая портит.

Твори руками милостыню,

И будешь после радоваться.

Хвастливый герой не разбогатеет

Не будь хвастлив геройством,

И будь воздержан при довольстве.

Горделивый герой смирится,

Он потеряет голову – и не будет его.

Сокращается жизнь того, кто хвалится силою,

И он не увидит света солнечного.

Не хвались чином пред старшими тебя.

Не тщеславься своим преимуществом.

Старшим будь послушен.

Что услышишь, помни.

Пред сановником будь смирен.

Не будь дерзок и увертлив.

Пред начальником твоим будь кроток,

Послушливо склоняй пред ним голову,

Наставления его слушай,

Не будь напыщен и дерзок.

Удовлетвори желание его и почитай его.

Не будь честолюбив и непокорен.

Пред начальником не возносись;

Знанием твоим не хвались.

Пред людьми не красуйся;

Поминай последняя твоя и смирися.

Пред народом не показывай своего господства –

И не будешь осмеян и посрамлен.

Не притворяйся и не извивайся, как змея,

И не будешь злословим невинно.

Не обольщай людей своей ложной добротой –

И не испытаешь печали от злословия.

Не гордись ни властью, ни богатством,

Живи, как Бог определил,

Не будь высокоумен –

И не подвергнешься великим мукам.

Не замышляй зла на человека –

И не постигнет тебя зло.

Злоумышленник будет проклят

И пойдет во ад, в огненную тьму.

Дети мои!

Плоть моя и кости мои ослабли,

Я жду пришествия Вестника.

Жизнь моя сократилась.

Долго ли еще проживу, не знаю.

Силы мои ослабели.

Долго ли продлится день мой, не знаю.

Путь жизни моей сократился.

Слова речи моей истощились,

Огонь очей моих стал гаснуть...

Помышления задерживаются в груди моей.

Много я пережил печалей.

Истощились мои рассказы.

Бодрость моя стала оставлять меня.

Я стал подобен пленнику.

Не быть мне вечно бессмертным.

Жду я дня моей смерти.

Да будет воля Бога, Творца моего,

Его власть принять меня.

Не отступая от Него, я молюсь:

«Боже, Создатель мой, не оставь меня!»

Помышляя о последнем моем, прошу:

«Очисти согрешения мои, Боже!»