Кирилл Александрийский

Кирилл, архиепископ александрийский, святой отец и учитель Восточной церкви первой половины V столетия († 444). Его имя и вся церковно-общественная и литературная деятельность тесно связаны с известным в истории христианской церкви противонесторианским движением, жизненным нервом которого были долгие споры о лице Христа, как Искупителя и Спасителя мира, о способе соединения в единой личности Христа божеской и человеческой природ. Значение и положение святого Кирилла Александрийского вполне справедливо приравнивается к положению святого Афанасия Великого. Как этот последний был главным действующим лицом в великую эпоху противоарианских споров, так и святой Кирилл Александрийский был главным вдохновителем церковного самосознания во времена несторианских движений, сменивших собою арианскую смуту. Замечательно, что и на этот раз доминирующее значение принадлежало александрийской церкви в лице ее видного представителя, каким действительно и был святой Кирилл Александрийский и по своей административной, и, главным образом, по литературной деятельности. Святой Кирилл Александрийский – безусловно, великий отец Восточной церкви. О его жизни до времен выступления в 412 году в звании архиепископа александрийской церкви нам известно очень мало. Сохранились только краткие сведения, что он приходился племянником знаменитого Феофила, архиепископа александрийского, и еще в молодости прекрасно изучал Священное Писание и творения лучших представителей христианской учености – Дионисия Александрийского, – Афанасия Великого, Василия Великого, Амфилохия Иконийского, Аммона Адрианопольского, Иоанна Златоуста (о чем свидетельствуют многочисленные выдержки из творений указанных отцов в его сочинениях). Некоторое время он был строгим подвижником нитрийских монастырей (письмо 25 к Кириллу Исидора Пелусиота). По желанию Феофила, Кирилл вступил в клир Александрийской церкви, среди которой пользовался большой популярностью, как назидательный проповедник. Когда в 412 году скончался Феофил, александрийские христиане предпочли Кирилла всем прочим кандидатам и выразили желание видеть его архиепископом Александрийской церкви. Таким образом, в 412 году началась его церковно-общественная деятельность в звании епископа. По своему характеру она разделяется на два периода: а) донесторианский, до 428 года, обнимающий первые семнадцать лет его епископского служения, и б) несторианский до 444 года, – года его смерти, – посвященный, главным образом, на борьбу с Несторием и его ересью.

Еще до борьбы с несторианством, святой Кирилл Александрийский проявил энергичную административно-научную деятельность. Глазным образом, он боролся с новацианством (Сократ, Ц. И. VII, 7), иудейством и язычеством. Особенно упорна была его борьба с язычеством, которое в данное время пользовалось покровительством александрийского префекта язычника Ореста и вдохновлялось философской деятельностью известной Ипатии, женщины-философа. Ипатия, находившая административную поддержку в Оресте, считалась оплотом язычества и вызывала чувство недовольства в христианском населении. Это чувство негодования нередко отливалось в форму открытых столкновений между язычниками и христианами. Во время одной демонстрации Ипатия была убита. Некоторые историки (Шрекк, Толанд, Арнольд и другие), на основании свидетельств древнего языческого писателя Дамасция, считают самого Кирилла Александрийский непосредственным вдохновителем убийства Ипатии, но другие более беспристрастные ученые (Коппалик; смотреть подробнее в его сочинении: Cyrillus von Alexandrien: eine Biographie nach den Quellen gearbeitet, 1881) совершенно оправдывают Кирилла Александрийского в непосредственном и даже косвенном участии в убиении Ипатии, считая это злодеяние делом так называемых параволанов, – этих членов погребальной общины, которые наряду с выполнением погребальной профессии отличалась крайнею разнузданностью своих нравов и являлись постоянными участниками всевозможных возмущений. Замечательно, что историк Сократ (в Церковной Истории), при своем враждебном отношении к Кириллу Александрийскому, оправдывает его в убийстве Ипатии. Ни разу не возводили на него вину в этом злодеяния и все его многочисленные несторианские оппоненты, старавшиеся отыскать темные стороны в его жизни и деятельности. Кирилл Александрийский действовал в борьбе с язычеством, а равно – с иудейством и новацианством исключительно мирными средствами нравственного воздействия путем слова и убеждений.

Уже в донесторианский (до 428 год) период Кирилл Александрийский написал целый ряд сочинений, которые обнаруживают в нем недюжинные литературные таланты и глубокую богословскую эрудицию. Главное внимание Кирилла Александрийский за этот период было обращено на изучение Священного Писания. Кассиодор (Eib. de inst. div. lit. t. II, p. 508 год) и Никифор Каллист (Hist, eccles. кн. XIV, гл. 14) свидетельствуют, что Кирилл Александрийский объяснял в своих трудах все Священное Писание. Если объединить всю экзегетическую литературную производительность святого отца, то она сводится к следующим результатам: 1) «О поклонении Богу духом и истиною» – трактат в 17 книгах (Migne gr. t. LXVIII), в котором раскрывается главная мысль, что Христос отменил закон Моисея только в букве, а не по духу; характеризуя в последовательном изложении таинственный духовный смысл всех постановлений Моисеева обрядового закона, святой отец представляет связную историю божественного домостроительства нашего спасения. 2) «Изящные изречения» (Γλαφυρὰ у Migae gr. t. LXIX, col. 1–678 ) – сочинение (в 13 книгах), составляющее продолжение предыдущего трактата; в нем, на основании Пятикнижия Моисея, делается попытка представить связную историю ветхозаветной церкви от Адама до Иисуса Навина, с оттенением выдающихся фактов ветхозаветной истории, характеризующих христианскую идею божественного домостроительства о спасении людей. Эту же идею проводит он и в дальнейших истолковательных трудах. 3) «Толкованиях на книги пророка Исаии» (Migne gr. t. LХХ), 4) «Толкованиях на 12 малых пророков» (на Захарию и Малахию у Migne gr. t. LХХII, col. 9–364, а на остальных 10-ти в LХХI томе) и 5) «Толкованиях на Псалмы»» (Migne gr. t. LXIX, col. 699–1247), по 19-й Псалом включительно. Все эти толкования сохранились в полном виде. Известны также отрывки его толкований и на другие ветхозаветные книги – на пророка Иезекииля, книги Царств, Песнь Песней, пророка Иеремии, Варуха и Даниила (Migne gr. t. LXIX, col. 679–1294; t. LXX, col. 1451–1462). Из новозаветных книг сохранились толкования на Евангелия Луки и Иоанна (из 12-ти книг последнего имеются ныне только 7-я и 8-я ¹⁰ Migne gr. t. LXXIII-LXXIV, col. 9–756), а в незначительных отрывках также толкования на Евангелие Матфея, на Деяния Апостольские, на послания Апостола Павла к Коринфеям (первое и второе), к Евреям и Римлянам, на соборные послания Ап. Иакова, Петра (первое и второе), Иоанна (первое) и Иуды (Migne gr. t. LXXIV, col. 758–1024). Во всех своих толкованиях Кирилл Александрийский придерживается александрийского метода: усматривает не только исторический, но и духовно-таинственный смысл. В новозаветных толкованиях особое внимание обращает на уяснение учения о лице Сына Божия, что вызывалось, конечно, потребностями противоарианской борьбы.

Этими же потребностями было вызвано написание им и специальных догматико-полемических трактатов, из которых теперь известны следующие три: 1) «Сокровище учения о Святой и Единосущной Троице» (Migne gr. t.LXXV, col. 9–656), 2) «Семь собеседований о Святой и Животворящей. Троице» (Migne gr. t. LXXV, col. 657–1124) и 3) «Книга о святой и Животворящей Троице» (Migne gr. t. LXXV, col. 1124–1146). В этих произведениях главной темой служит раскрытие учения о Божестве Сына Божия и Святого Духа против лжеучения Евномия и духоборцев. Особенно ценны его рассуждения по вопросу о Святом Духе. К ним обращаются очень часто католики для доказательства своего учения о Filioque, хотя самое обоснование филиоквистических тенденций не выдерживает строго научной критики (смотреть об этом в сочинении † профессора А. Ф. Гусева, Старокатолический ответ на наши тезисы по вопросу о Filioque, и пресуществлении, Казань 1903 стр. 77 сл., где можно найти и католическое, а также старокатолическое, толкование мест из сочинений святого Кирилла Александрийского, по вопросу о Filioque). Первое и третье из указанных сочинений по преимуществу положительного характера: они посвящены выяснению основ положительного христианского учения о Сыне и Святом Духе. Третье же сочинение – полемического содержания и посвящено критике евномианских положений. Между прочим, «Сокровище учения…» замечательно еще в том отношении, что в нем проглядывают первые проблески позднейшего схоластицизма: здесь целый ряд подразделений – вопросов и ответов, мельчайших доказательств и обоснований.

С момента распространения в обществе несторианских заблуждений (с 428 года) начинается второй и последний период жизни и деятельности святого Кирилла Александрийского. Борьба с несторианством и его заблуждениями с этих пор поглощает все внимание святого отца до самого конца его жизни. Святой Кирилл начал борьбу с Несторием – лишь только прошла первая молва об его заблуждении, лишь только его злополучные речи, произнесенные в Константинополе в порицание термина «Богородицы» (Θεοτόκος), проникли в Египет, в различные египетские монастыри и произвели здесь среди монахов сильную смуту. Александрийский пастырь, блиставший своим богословским образованием, умом и начитанностью и в то же время отличавшийся неусыпной пастырской деятельностью и энергией, сразу заметил своим тонким умом, что в основе нападок Нестория на термин «Богородица» лежит вовсе не простое недомыслие, а целая доктрина, посылки которой заключают в себе положения, противные общему духу христианского миросозерцания. И вот, желая предостеречь от лжеучения Нестория весь христианский мир и, в частности, монахов подчиненных ему египетских монастырей, он посылает одно за другим свои первые противонесторианские сочинения во все концы римской империи. Прежде всего, он предостерегает от ереси особым окружным посланием, которое прямо предназначалось монахам нитрийских монастырей. Далее так называемое пасхальное послание, которое ежегодно рассылалось александрийским епископом в силу постановления никейского собора (325 год), с извещением о дне празднования Пасхи, точно также содержало в себе подобное предостережение. А после того как св. Кириллу Александрийскому сделалось известно, что Несторий не только не прекращал своей пропаганды, а, напротив, сделал даже поручение пресвитеру Фотию написать особое опровержение на указанные выше послания, получившие в это время широкое распространение, – тогда св. Кирилл Александрийский нашел нужным сделать предостережение уже самому Несторию и с этой целью написал ему дружественное письмо с указанием на его неправомыслие.

Конечно, во всех этих случаях, – как показывает самый тон указанных посланий, – александрийский пастырь руководился благими целями: он желал предостеречь от вновь нарождающегося заблуждения, в смысл которого, может быть, – особенно на первых порах – проникали очень немногие. Нельзя думать, что оппозиция Кирилла в данном случае носила личный характер. До выступления Нестория со своим заблуждением Кирилл Александрийский находился с ним в дружеских отношениях, и когда получил известие об избрании (в 428 году) Нестория на кафедру Константинополя, то выразил письменно свое чувство восторга по поводу такого избрания. Словом, ясно, что Кирилл Александрийский действовал бескорыстно. Но в Константинополе при дворе на дело взглянули иначе. Там на внутренние мотивы деятельности Кирилла Александрийского обратили менее всего внимания и выказали недовольство по поводу того, что Кирилл своими посланиями производит в церкви новые смуты. Были недовольны главным образом тем, что только что установившееся в церкви спокойствие – после упорных арианских споров – снова нарушается. Конечно, подобное недовольство двора было произведено не без участия Нестория, который в виду надвигающейся на него бури прежде всего должен был и, конечно, счел нужным заручиться симпатиями двора по отношению к себе и антипатиями – по отношению к Кириллу Александрийскому. Пущены были в дело и обычные в данном случае наговоры. Нашлись и какие-то обвинители святого Кирилла Александрийский из числа лиц, проживавших в Константинополе и недовольных его распоряжениями, как патриарха, в сфере компетенции александрийской церкви. Кратко сказать, началась все та же интрига, невинной жертвой которой был одно время и Афанасий Великий.

Когда святой Кирилл Александрийский получил известие из Константинополя о подобном положении дела, то счел необходимым снова заявить себя защитником истины и противником заблуждения. В данном случае он снова написал Несторию второе письмо; в очень сдержанном широколюбивом тоне, автор убеждал здесь своего противника оставить соблазн и отказаться от своих заблуждений. При этом Кирилл Александрийский в очень подробных чертах излагает и свои положительные воззрения по затронутому Несторием вопросу и подтверждает их ссылками на Священное Писание и на произведения христианской письменности. Несторий со своей стороны обвинял святого Кирилла Александрийского главным образом в том, что он сам-де является еретиком и проводит по затронутому вопросу взгляды Аполлинария. По мнению Нестория, Кирилл Александрийский говоря об ἕνωσις καϑ̛ ὑπόστασιν якобы утверждает теснейшее – до безразличия – соединение и слияние двух природ во Христе. В виду этого Кирилл Александрийский в данном письме и старается, между прочим, показать несправедливость такого обвинения со стороны Нестория. Кирилл Александрийский ясно показал своему противнику, что он говорит об ἕνωσις не в смысле κρᾶσις, не в смысле поглощения в единой личности Христа особенностей как божеской, так и человеческой природы, а лишь в том смысле, что эти природы нельзя представлять себе разделенными до полного разобщения, при котором только и можно говорить о чисто внешнем механически-нравственном сочетании природ, как это выходит с точки зрения учения Нестория.

Святому Кириллу Александрийскому в то же время необходимо было так или иначе оправдаться и перед двором и рассеять все предубеждения его, навеянные по поводу несторианского движения; посему он счел за лучшее обратиться и к представителям державной власти с особыми посланиями. И вот, одновременно с вышеуказанным письмом (вторым) к Несторию, он написал свои три книги о вере (Migne gr. t. LXXVI, col. 1133–1420), – это свое первое более или менее обширное произведение по поводу несторианского лжеучения. Данное сочинение, представляющее подробное изложение собственно вероучительной стороны несторианских споров, с приведением доводов «за» и «против», и было отослано (в 430 году) в Константинополь императору Феодосию II, при чем первая книга предназначалась специально для самого императора, а две последние – его супруге Евдокии и трем сестрам – царевнам: Пульхерии, Аркадии и Марине. Однако Кирилл Александрийский не только не достиг цели этим своим сочинением, но даже возбудил в императоре еще новое неудовольствие, между тем женская половина двора была более отзывчивой на призыв истины и приняла явно сторону святого Кирилла Александрийского. Той порой Несторий продолжал сеять свои семена и приобрел себе довольно многочисленную партию приверженцев, которые, если и не вполне разделяли его собственные воззрения, то, по крайней мере, были рьяными противниками положений святого Кирилла Александрийского. Особенно Дорофей, митрополит Мизийский, дошел в своем противоборстве Кириллу Александрийскому до крайних пределов и даже предал анафеме всех, дерзающих исповедовать святой Деву Богородицей. Такой дерзкий поступок последователя Нестория произвел удручающее впечатление на православную партию, и многие епископы константинопольского диоцеза прямо и решительно отложились от Нестория, покровительствовавшего Дорофею. Таким образом, обстоятельства борьбы Кирилла Александрийского и Нестория еще более осложнились. К этому времени, можно думать, и относится еще новое произведение Кирилла, под заглавием: «Пять книг против Нестория» (Migne gr. t. LXXVI, col. 9–248), в котором он поставляет своей целью еще раз опровергнуть все те заблуждения, которые были высказаны Несторием в его собственных речах. В этом сочинении святой Кирилл Александрийский особенно подробно касается как опровержения положений несторианских доктрин, так – равным образом – и изложения и выяснения своих собственных воззрений, которые он по-прежнему обстоятельно обосновывает на свидетельствах Священного Писания и святоотеческой литературы.

Благодаря всем этим произведениям святого Кирилла Александрийского – с одной стороны – и речам Нестория – с другой стороны – уже и Восток и Запад познакомились, наконец, и с характером споров и с сущностью затронутых вопросов. Словом, теперь каждый уже мог разобраться в истине и сообразно со своими убеждениями примкнуть к той или другой партии. И, действительно, в данный момент весь христианский мир, как и во времена арианских споров, явно был разделен на два противоположных лагеря. Во главе православных действовал святой Кирилл Александрийский, а во главе противной партии – Несторий с целым сонмом иерархов, все больше представителей антиохийского школьного богословия; среди последних особенно выдавался блаженный Феодорит, епископ Киррский, знаменитый богослов той эпохи, бывший некоторое время для несторианцев ученым оплотом.

Когда, таким образом, для самого Кирилла Александрийского и для всех его оппонентов стало ясно, что соглашение между враждебными партиями не может быть достигнуто путем одной только переписки и литературной полемики, – вся эта борьба переносится уже на почву административных мероприятий, к которым литературная полемика между сторонами является лишь простой иллюстрацией и добавлением.

Прежде всего, святой Кирилл Александрийский завел сношения по спорным вопросам с римским папой Целестином, которому он вместе со своим письмом, подробно излагающим суть дела, представил строго обоснованные положения своих собственных взглядов по затронутому вопросу. Обратился к Целестину и Несторий. Но римская церковь, по рассмотрении дела, решительно встала на сторону взглядов Кирилла Александрийского и осудила Нестория, пославши ему увещание оставить свои заблуждения в десятидневный срок. Вслед за римским собором составился поместный собор в александрийской церкви, на котором дело было решено точно также не в пользу Нестория. По представлению Кирилла Александрийского, а равно и Целестина Римского, такие же соборы должны были составится в Антиохии и Иерусалиме. Состоявшийся антиохийский собор под председательством Иоанна антиохийского, хотя и не высказался «за» Кирилла Александрийского, но все-таки нашел нужным сделать предостережение Несторию относительно крайностей его учения.

Однако Несторий, несмотря на все эти заявления со стороны соборов римского, александрийского и антиохийского, продолжал упорствовать и своими речами разжигал страсти константинопольского населения. При таких обстоятельствах святой Кирилл Александрийский, вслед за решением александрийского собора, и послал своему упорному противнику третье письмо, уже не от своего лица, а от лица александрийского собора, и со своей стороны присоединил к письму двенадцать анафематизмов, то есть двенадцать положений, к которым сводились все заблуждения Нестория, с опровержением самых положений. Эти анафематизмы так же, как и все предшествующие сочинения святого Кирилла Александрийского только еще более разожгли страсти и самого Нестория и его последователей. По поручению Нестория явились даже опровержения на эти анафематизмы, написанные Андреем Самосатским и Феодоритом Кирским; из них особенно последний выступил рьяным противником положений святого Кирилла Александрийского. Сам Несторий, между прочим, выступил пред лицом константинопольского населения с обличительной речью, направленной точно также против Кирилла Александрийского. И замечательно, что все эти противники александрийского богослова одинаково ставили ему в упрек сродство его учения с воззрениями Аполлинария. Вот почему святой Кирилл Александрийский со своей стороны нашел уместным снова выступить против своих оппонентов со словом обличения и защиты, и на этот раз написал в защиту своих анафематизмов и в опровержение упрека в аполлинаризме одно за другим три сочинения, из которых одно было направлено против Андрея Самосатского (Ἀπολογητικὸς τῶν δώδεκα κεφαλαίων), другое предназначалось в опровержение доводов Феодорита Киррского (Ἐπιστολὴ πρὸς Εὐόπτιον πρὸς τὴν παπὰ θεοδωρίτου κατὸς τῶν δώδεκα κεφαλαίων ἀντίῤῥησιν), а третье было послано уже впоследствии к отцам ефесского Вселенского Собора (Ἐπίλυσις τῶν δώδεκα κεφαλαίων Migne. gr. t. LXXVI col. 293–312; 315–386; 386–452), в качестве разъяснения к вышеуказанным анафематизмам.

Таким образом, представители двух противоположных богословских направлений не достигли соглашения ни путем литературно-полемических сношений, ни путем поместно-соборных административных решений. В виду этого та и другая партия одинаково обратились к мысли о созвании Вселенского Собора, который и был составлен 431 года в Ефесе. С 431 года, именно с момента собрания третьего Вселенского Собора, противонесторианский спор вступает в новый фазис своего развития. Теперь решение спорных вопросов отдается уже на компетенцию вселенского голоса церкви. Казалось бы, что такая, по-видимому, решительная, исключительная мера должна была бы разом закончить дело и подавить несторианское волнение. Но в действительности оказалось совсем иначе. История деяний ефесского Вселенского Собора и затем история последующих богословских споров представляют из себя позорище самой ожесточенной борьбы между двумя враждебными богословскими партиями. Только уже к концу тридцатых годов церковный мир был, наконец, восстановлен. Мы не будем следить за всеми перипетиями противонесторианской борьбы, за всеми фазисами ее развития, а скажем только, что святой Кирилл Александрийский во всей этой борьбе был строгим охранителем начал православного учения и, подобно святому Афанасию Великому, для торжества истины не останавливается на полумерах ни перед какою личною опасностью. Ему, как и святому Афанасию Великому, пришлось выдержать сильную оппозицию со стороны самого императора, перетерпеть даже заключение под стражу вместе с другими представителями православия (Мемноном Ефесским), но все же в конце концов выйти победителем из продолжительной и частью неравной распри. И эта победа была в значительной степени результатом его литературных произведений, которые он по-прежнему продолжал писать для разъяснения истины. Когда Кирилл Александрийский ехал еще в Ефес в сопровождении пятидесяти иерархов подчиненного ему Египта, то он из города Родоса писал к своему александрийскому клиру два письма, в которых он просил у него молитв, могущих подкрепить его силы в предстоящей борьбе с врагами истины. Подобные, сильно действующие, послания святой Кирилл Александрийский писал и в последующее время и при том не только в Александрию, но и в Константинополь. А в Ефесе он уже сам лично – с живым словом – выступал пред лицом ефесских граждан и пред лицом целого сонма иерархов, собравшихся на Вселенский Собор, с целью рассеять те спорные вопросы, которые были предметами занятий ефесского собора и которые, вообще, составляли предмет спора в данный момент.

Таких ефесских речей в настоящее время известно семь. Все они частью догматического содержания и стремятся, с одной стороны, к опровержению несторианских положений, а с другой – к защите православного учения. Так как его противники по-прежнему продолжают обвинять его в прикосновенности к заблуждению Аполлинария, то он не раз направляется в этих речах и против указанных обвинений, высказывая опровержение и осуждение аполлинарианской ереси. Таким образом всеми этими речами святой Кирилл Александрийский ясно давал понять, что его собственные воззрения по затронутому вопросу не имеют ничего общего как со взглядами Нестория, так и со взглядами Аполлинария. Несомненно, что результатом этой богословской борьбы святого Кирилла Александрийского было то, что на его сторону склонилось большинство представителей ефесского собора (числом около 200), его взгляды были признаны православными, а воззрения Нестория объявлены еретическими и достойными осуждения. Но замечательно, что представители несторианской партии, несмотря на все эти довольно ясные осуждения святым Кириллом Александрийским аполлинарианства, еще долгое время продолжали разглашать об его еретичестве. Главным предметом нападок с их стороны в данном отношении по-прежнему продолжали служить его пресловутые «анафематизмы», в которых он, по их мнению, явно допускал неясность мыслей, граничащую, по их убеждению, с мнениями ереси Аполлинария. Вот почему и святой Кирилл Александрийский не умолкал и уже после окончания заседаний ефесского собора, в отповедь своим литературным противникам, написал в разное время еще целый ряд полемических произведений; из них в настоящее время известны следующие: «О воплощении Бога Слова» (Migne gr. t. LXXV, col. 1413–1420), – очень коротенькое, но в то же время очень выразительное сочинение, в котором в форме вопросов и ответов он решает вопрос о тайне воплощения; далее, сочинение под заглавием: «О единстве Христа» (Migne gr. t. LXXV, col. 1253–1362), в котором святой Кирилл Александрийский, – на том основании, что Христос есть Сын Божий и Сын Давидов, – признает общение свойств человеческого и божественного естества в единой божественно-человеческой личности Христа; потом – сочинение под заглавием: «Рассуждение с Несторием» (Migne gr. t. LXXVI, col. 249–256), – это маленькое произведение, специально посвященное решению того вопроса, что Мария есть не человекородица, а Богородица. К этому последнему сочинению прямо примыкает еще трактат, под заглавием: «Против тех, которые не желают признавать святую Деву Богородицею» (Migne gr. t. LXXVI, col. 256–292). А в своем специальном труде под заглавием «О воплощении Единородного» (Migne gr. t. LXXV, col. 1369–1412), святой Кирилл Александрийский обращает свое внимание на раскрытие общих библейских названий, которые прилагаются к личности Христа и так или иначе освещают вопрос об Его воплощении.

Несмотря на то, что святой отец во всех этих произведениях высказался с достаточной ясностью, – для предубежденного против него Феодосия виновность Кирилла Александрийского в произведенных смутах и даже приверженность к ереси Аполлинария продолжали казаться фактом несомненным. Вот почему святой отец в то время, когда император освободил его из заключения и дал ему возможность отправиться к своей пастве, нашел благовременным еще раз попытаться раскрыть истину пред очами самого императора и оправдать свои собственные убеждения, а также оттенить заблуждения Нестория. С этой целью он написал лично к самому императору свое второе апологетико-полемическое сочинение под заглавием: «Апологетическая речь к благочестивейшему царю Феодосию» (Migne gr. t. LXXVI, col. 453–488). Каков был в частности результат данного сочинения, – неизвестно; но, тем не менее, несомненно, что к концу 30-х годов отношения императора к святому Кириллу Александрийскому явно изменились, и сам «Александриец» предстал пред его очами в своем истинном виде. Феодосий теперь уже заметно склоняется на сторону Кирилла Александрийского и предпринимает целый ряд административно-дипломатических мер, направленных к тому, чтобы привлечь к его воззрениям всех враждующих с ним представителей антиохийской партии. Да и сами антиохийцы (Феодорит Киррский, Иоанн Антиохийский), утомленные в долгой борьбе с призраками неправославия святого Кирилла Александрийского, к концу 30-х годов, видимо, переменяют свои взгляды на своего противника. Итак, всеисцеляющее время произвело, наконец, свое благодетельное воздействие и обе противные партии подали друг другу руку примирения. И замечательно, что святой Кирилл Александрийский в момент этого примирения представлял из себя торжествующего победителя.

Он, со своей стороны, согласился на признание антиохийского символа, составленного отцами антиохийской партии, но только потому, что он был вполне православным исповеданием веры в божественно-человеческое лицо Искупителя мира, но в то же время Кирилл Александрийский не отказался от своих сочинений и в частности от своих «анафематизмов», а также и от осуждения Нестория, как еретика. Отцы же антиохийской партии (Иоанн, Феодорит, Павел Емесский и другие) должны были признать не только самое исповедание веры святого Кирилла Александрийского, особо составленное им и посланное в Антиохию, как образец истинно-православной веры, но еще подписаться под осуждением и самой личности Нестория. Последний, – как известно, – в 435 году, был единогласно и уже окончательно осужден всею христианскою церковью и должен был в полной безызвестности закончить свою жизнь († в 440 году). После всех упорных трудов святой Кирилл Александрийский должен был, наконец, насладиться, результатами достигнутого им торжества истины и в мире и спокойствии дожить остаток дней своих. И в этот предсмертный период своей жизни он успел написать новое замечательное произведение, которое на этот раз было посвящено общему опровержению взглядов знаменитого императора Юлиана-богоотступника. Юлиан умер еще в 363 году и плодом своей богоотступнической, направленной против христианства, литературной деятельности, оставил обширное произведение под заглавием: «Речи против христиан». Теперь это сочинение почти все утрачено (за исключением, незначительных отрывков, изданных Neumann), но тогда – во времена самого Юлиана – имело большое распространение среди общества и заключало в себе очень обстоятельное и резкое опровержение христианства, притом главным образом на основании источников самого же христианского вероучения. Несомненно, оно производило очень много соблазнов не только среди язычников, но и среди самих христиан, однако до времен святого Кирилла Александрийского оно не было опровергнуто представителями христианской веры.

Только святой Кирилл Александрийский, – спустя целое полустолетие со времен его выхода в свет, – написал на него (вероятно, в 433 году, а, по мнению Барония – в 439 году) обширное, обстоятельное и сильное опровержение в двадцати книгах, под заглавием: «Об истинной религии христиан против Юлиана» (Migne gr. t. LXXVI, col. 557–1064). Из числа двадцати книг этого сочинения до нашего времени сохранились в полном виде только первые десять книг, посвященные опровержению первой части (из 3) указанного сочинения Юлиана. Этот противник христианства, главным образом упрекал христиан в том, что они не следуют ни закону Моисееву, ни учению философов, при этом старается доказать превосходство философского языческого учения как пред ветхозаветным, так и пред новозаветным учением. По его мнению, несостоятельность христианства явствует еще и из того, что между основами его учения – именно между Ветхим и Новым заветом – существует полное противоречие. Для доказательства этого положения Юлиан приводит целый ряд выдержек из текста Священного Писания Нового и Ветхого заветов, причем выказывает чисто внешнее буквальное понимание этого текста, которым он пользуется большей частью в форме отрывочных бессистемных положений. Ввиду этого и святой Кирилл Александрийский значительную долю своего сочинения отводит выяснению подлинного смысла приводимых Юлианом мест Священного Писания, и на основании внутреннего значения их доказывает возвышенность христианского вероучения и превосходство его пред языческой философией.

Сочинение это было посвящено самому императору Феодосию и за свои внутренние и внешние качества заслужило похвалу современников. Даже блаженный Феодорит – его антагонист – превозносил это сочинение своими похвалами, и, между прочим, частью на нем основал свое примирение со знаменитым александрийцем. – Кроме означенного апологетического сочинения, святой Кирилл Александрийский в последние годы своей жизни написал еще полемическое произведение, направленное против заблуждения антропоморфитов, этих лжеучителей, которые имели ложное представление о существе Божием, не лишенном, будто бы, некоторой телесности, и не верили в то же время в освящающую силу божественных даров, оставляемых до следующего дня. Против этих лжеучителей, распространявших свое учение главным образом среди монахов горы Каломонской, святой Кирилл Александрийский и написал свое произведение под заглавием: «Против антропоморфитов» (Migne gr. t. LXXVI, col. 1065–1132). Фесслер (Instit. part. II, 563 sq.) считает сочинение неподлинным, но без достаточных оснований. – Значительная доля литературной производительности отлилась у Кирилла также в форму обычных церковных бесед и писем. Из множества речей, о которых упоминают его современники, до нашего времени сохранилось 46. Из них 29 так называемых пасхальных посланий или пасхальных речей (Migne gr. t. LXXVII, col. 391–396) были написаны им в качестве обычных пастырских посланий, обычно рассылавшихся александрийскими пастырями пред праздником Пасхи. Большинство других речей посвящено решению различных догматических вопросов и, между прочим, вопросу об отношении естеств в личности Христа и о названии Марии Девы Богородицей. Таким образом, многие из речей святого Кирилла Александрийского (особенно семь вышеупомянутых ефесских бесед) прямо и непосредственно примыкают к его противонесторианской полемико-догматической деятельности.

Что касается писем святого Кирилла, то их всего сохранилось до нашего времени 68. Из них некоторые только в отрывках; большая часть на греческом языке, а незначительная часть в переводе на латинском языке (Migne gr. t. LXXVII, col. 9–390). Все письма главным образом составляют отзвук полемической противонесторианской деятельности Кирилла Александрийского и имеют весьма важное значение, как исторические документы, могущие пролить значительную долю света на противонесторианскую эпоху христианской жизни. Многие из них не лишены значения и в догматическом отношении, в особенности те три письма, которые были написаны святым Кириллом Александрийским к Несторию, а также и те, которые составляют результат его переписки с Иоанном Антиохийским, Феодоритом и другими антиохийскими отцами. Среди такой многотрудной деятельности и протекла жизнь святого Кирилла Александрийского, этого главного деятеля бурной противонесторианской эпохи. Святой александрийский пастырь, один из достойных преемников святого Афанасия Великого, умер по одним данным в 444 году (вероятно, 9 июня), а по другим – в 445 году (28 января). Латинская церковь чтит его память 28 января, а православная 8 июня и 18 января (Acta sanct. Bolland. in 28 Jan).

Святой Кирилл Александрийский при всем обилии своей литературной производительности, имеет главное и выдающееся значение, как литературный противник еретика Нестория. Его противонесторианские сочинения, посвященные детальному выяснению догматического вопроса об образе соединения двух естеств в единой личности Богочеловека Христа, составляют целую эпоху в истории христианской мысли, причем в решении данного вопроса святой Кирилл Александрийский имеет для христианского самосознания особый авторитет. Высокое уважение к нему древней церкви, как учителю веры по данному вопросу, засвидетельствовали сами Вселенские Соборы. 3-й – ефесский и 4-й – халкидонский – Вселенские Соборы два послания святого отца к Несторию и одно (4-е) к Иоанну Антиохийскому признали правилом веры для всех времен.

Спрашивается: если богословская деятельность святого Кирилла по суду последующего общего христианского самосознания была признана православной, то почему же она встретила такую сильную оппозицию в самый момент разгара несторианской борьбы, притом со стороны таких представителей христианской мысли, каким был особенно ученейший Феодорит Киррский? Почему потребовалась столь упорная борьба двух довольно многочисленных партий – партий александрийцев и партии антиохийцев, – прежде чем восторжествовала истина Кирилловых воззрений? Да ужели и самые враги Кирилла были безусловно ослеплены и выказали полную несправедливость по отношению к этому святому отцу, когда обвиняли его в аполлинарианских заблуждениях?

Разгадка несторианской распри двух враждующих лагерей – александрийцев и антиохийцев, – а вместе с тем и ответ на все выше поставленные вопросы скрывается, прежде всего, в самом характере и направлении этих двух богословских школ. Школа александрийская, – к составу которой принадлежали Кирилл Александрийский и целый ряд его последователей, развивала свои воззрения, главным образом, на почве платоновского идеализма, а школа антиохийская, – к составу которой принадлежали Иоанн Антиохийский, Феодорит Киррский, сам Несторий и прочие, – наоборот, особенно питалась реализмом Аристотеля. Отсюда вполне естественно, что главным определяющим началом богословствования александрийцев была абсолютная идея божества, антиохийцы же, наоборот, на первый план выдвигали отношения божества к миру, так сказать, реально-внешнюю сторону божественной жизни. В частности, в решении вопроса об отношении естеств в личности Христа Спасителя, александрийская школа всегда особенно рельефно оттеняла божественную сторону и при этом выдвигала мысль о строгом единстве двух объединенных природ Христа, ἕνωσις καϑ ὑπόστασιν, как выражается святой Кирилл Александрийский, а антиохийская школа, наоборот, всегда преимущественное внимание сосредоточивала на человеческой природе Христа и выдвигала на первый план идею строгого различия (διαίρεσις) между Его природами. При одностороннем развитии указанного принципа, александрийская школа естественно предрасполагала, а, в случае перехода в крайность, и действительно приводила своих последователей к таким мистическим воззрениям на взаимное отношение и соединение двух естеств во Христе, при которых человеческое естество понималось далеко не во всей полноте и истине атрибутов действительной Его человечности: – человеческое естество Христа при крайнем развитии основного принципа александрийского богословия, действительно, представлялось им умаленным в существенных своих свойствах и униженным в своей субстанциальности, или же и существенно измененным и преображенным в какой-то иной высший вид бытия. Как бы то ни было, но еретические воззрения Аполлинария, а затем Евтихия были именно такими крайностями, которые развились на почве александрийского богословия.

В понятии и учении Кирилла Александрийского о взаимном отношении и соединении во Христе двух естеств, конечно, не было подобных крайностей. Но при неустановившейся еще точной богословской терминологии и в пылу полемики против несторианства, стремившегося возвести человеческое естество Христа на степень самостоятельной и отдельной от Его божества личности, и у Кирилла Александрийского не раз срывались с языка такие фразы, в которых критика слов и рассудочная диалектика, присущая богословам антиохийской школы, могла усмотреть своего рода крайности, приближающие богословие Кирилла Александрийского к заблуждению Аполлинария. Так, например, святой Кирилл Александрийский нередко употреблял такие выражения, как: «два естества в Иисусе Христе составляют одно», или: «божеское и человеческое существо само по себе, до соединения своего в Иисусе Христе, существенно различны, но в соединении и по соединении своем составляют одно существо». Конечно, для подозрительных антиохийцев, всегда ревниво и подозрительно относившихся к превыспренным созерцаниям александрийской школы, все эти и подобные выражения святого Кирилла Александрийского легко могли показаться выражением учения о сорастворении и слиянии естеств до уничтожения их особенностей. И мы знаем, что такие не совсем точные фразы Кирилла Александрийского, в последствии времени, действительно, послужили для монофизита Евтихия исходным пунктом и опорой монофизитских его мечтаний. Да и в «анафематизмах» святого Кирилла Александрийского, которые были направлены им прямо и непосредственно против крайних мнений и выражений Нестория, и которые, вследствие этого, были составлены, большей частью, в форме противоположения двух, одно другому противных предложений, – вполне естественно (уже в силу одностороннего направления их, особенно при крайней сжатости мысли) встречались и такие положения (например, во 2 и 3 анафематизмах), где богословами Востока, принадлежащими к антиохийской школе, предчувствовался страшный и ненавистный призрак монофизитства. Отсюда и возникли те бурные споры, которые составляют душу несторианских движений. И святому Кириллу Александрийскому нужно было много и долго объясняться, чтобы успокоить встревоженное воображение ученых богословов Востока и довести их до сознания, что его воззрения не заключают в себе ереси, а что ересью является учение Нестория.

Впрочем, нужно заметить, что и самое учение Нестория, а, следовательно, и мировоззрение Феодора Мопсуетийского, послужившее для него основой, не были лишены некоторой доли истины. Хорошую и здравую сторону несторианства составляла именно идея неслиянности естеств во Христе, – та идея, которая и была так дорога антиохийским богословам и из-за которой они вели столь упорную борьбу с призраками монофизитства у Кирилла Александрийского. Антиохийцы были настолько наэлектризованы идеею неслиянного отношения двух природ в личности Христа, что за нею не видели – и не видели очень долго – того крайнего развития, какое получила эта идея в доктрине Нестория. Словом, обе враждующие партии долго боролись взаимно с призраками: с одной стороны – с призраками несторианства, а с другой стороны – с призраками аполлинаризма и монофизитства. Но как святой Кирилл Александрийский был менее всего аполлинарианином, так и антиохийцы – особенно Феодорит, Андрей Самосатский, Иоанн Антиохийский, – не были несторианами в собственном смысле этого слова, а боролись только за идею неслиянности естеств, – за ту именно идею, носителем и защитником которой в ее чистом и нетронутом виде – представлялась им и самая личность Нестория. Что, действительно, антиохийцы (Феодорит, Иоанн Антиохийцы) были чужды крайних взглядов Нестория, за исключением одной только его идеи о неслиянности естеств, – показывает уже самый символ этих антиохийских отцов, составленный в 435 году, – тот символ, с которым согласился и святой Кирилл Александрийский, и который, таким образом, послужил соединительным мостом к примирению александрийцев и антиохийцев.

Впрочем, немаловажное влияние на поддержание споров оказала также и самая личность святого Кирилла Александрийского. Кирилл был племянником Феофила Александрийского, – этого честолюбивого, гордого иерарха, стяжавшего себе печальную память осуждением святого Иоанна Златоуста. Сам Кирилл, вместе со своим дядей, тоже принимал очень деятельное участие в деле осуждения этой уважаемой антиохийцами личности. Естественно, что антиохийцы, к которым принадлежали Иоанн Антиохийский, Андрей Самосатский и Феодорит, – не могли не относиться к личности святого Кирилла Александрийского со значительной долей предубеждения и не видеть в нем деятельного продолжателя ненавистного им Феофила. Конечно, подобное предубеждение по отношению к личности Кирилла Александрийского, – честного, гуманного, самоотверженного, стойкого защитника истины ради самой же истины, – было неосновательно. Но, как бы то ни было, нужно было время, чтобы изгладить те неприятные впечатления, которые соединялись для антиохийцев с мнением об Иоанне Златоусте этого знаменитого борца истины.

Наконец, нельзя не отметить и того факта, что святой Кирилл Александрийский уж слишком энергично и рьяно взялся за дело искоренения ереси Нестория. А эта энергичность его деятельности – особенно при существовании двух вышеуказанных главных причин – точно также не могла не возбуждать значительной доли неудовольствия в подозрительных антиохийцах.

Значение Кирилла Александрийского в догматическом отношении главным образом сосредоточивается в учении о боговоплощении, – в учении об отношении и способе соединения в единой личности Христа божеской и человеческой природ. Раскрытие данного учения обусловливалось в его творениях противоположной точкой зрения Нестория.

Несторий объективную и реальную сторону в личности Христа усматривает в раздельном существовании самых природ Его; причем единство их он допускал, только в мысли и представлении. Святой Кирилл Александрийский, наоборот, считал реальным самое единство природ, а различие их представлял чем-то идеальным, мыслимым. Отсюда стремление выставить как можно рельефнее и отчетливее единство личности Христа при различии природ в ее объективной реальности – и составляет центр тяжести всех его богословских изысканий по данному вопросу. В этом отношении его значение в истории христианского вероучения можно приравнять к значению Аполлинария, только с тем различием, что у последнего стремление выяснить истину единства личности Христа, при существовании двух природ, разрешилось ересью: Аполлинарий в конце концов – в погоне за идеей единства лишил человеческую природу Христа целости и полноты, и признал в ней только тело человеческое и душу, а дух, или разум заменил в ней Божественным Словом. Святой Кирилл Александрийский избег этой крайности Аполлинария и установил такую точку зрения на вопрос, при которой истина единства личности Христа не идет в разрез с признанием целости и полноты как божественной, так и человеческой природ. Следовательно, он установил такую точку зрения, которая исключала также и крайность учения Нестория. Последний, увлекаясь идеею различия природ во Христе, настолько разобщил их что в конце концов превратил их в два самостоятельные лица, – и Христос, таким образом, оказался у него двухприродным и в тоже время двухличным существом.

Кирилл же Александрийский, – повторяем, – наоборот, мыслил две природы во Христе в таком тесном, нераздельном, строго гармоническом сочетании и единстве, что имел полное право говорить только о единой личности Христа Искупителя. По его собственным словам, чрез непостижимое соединение и объединение двух разносущных и неподобных природ образовалась единая личность. Мы знаем, – говорит он, – только единого Христа и Господа Иисуса, Сына Божия, который в одно и тоже время есть и Бог и человек. Единство Бога и человека в личности Христа настолько совершенно и неразрывно, что в Нем Единородный и Перворожденный является одним и тем же; Единородный так же, как и Логос, рожденный из существа Бога Отца, соединились настолько тесно, что мы должны исповедовать Христа не только «Богом по существу, но и человеком по плоти». При этом нельзя мыслить ни о каком разобщении этих природ; так что Еммануила ( – это любимое наименование святой Кирилл Александрийский употребляет для обозначения единой богочеловеческой личности Христа – ) нельзя уже более представлять себе в отдельности ни Богом, ни человеком, а только Богочеловеком. Правда, для обыкновенного сознания человека и после своего соединения природы Христа кажутся еще двумя различными сущностями, но уже настолько тесно связанными одна с другой, что должны представляться в то же время единым целым, сохраняющим только особенности той и другой. Следовательно, это единство природ должно понимать не в том смысле, что между ними произошло полное смешение, полное слияние и поглощение одной природы другой, – как это допускал в приложении к теории Кирилла Александрийского его противник Несторий. Подобного слияния и смешения природ в единой личности Христа святой Кирилл Александрийский совершенно не допускал. Что это действительно так, – доказывает в значительной степени его учение о неизменяемости божественного существа. Бог неизменяем по природе, следовательно, и Сын Божий, Божественное Слово, соединившись с человеком, – Христом, не мог слиться с человеческою природой последнего до степени полного смешения, полного поглощения божеской природы человеческой природой. Что Бог, даже в том случае, когда снизошел до человеческой природы и сделался таким образом плотью, не перестал быть Богом; что он, сделавшись человеком, все равно остается сам по себе Богом, при том Богом абсолютным, вечно и неизменно тожественным, – это положение составляет, можно сказать, главный и существенный пункт во всей теории святого Кирилла Александрийского, – такой пункт, к которому он возвращается и который защищает всякий раз, когда его противники упрекают его в допущении мысли о слиянии и смешении природ.

Если же, таким образом, святой Кирилл Александрийский был чужд идеи сорастворения божества с человечеством, то есть идеи поглощения божества человечеством Христа, то он был чужд и как раз обратной крайности, именно идеи поглощения человечества Христа божеством Божественного Слова, – как это выходило с точки зрения умозрений Аполлинария. По учению святого Кирилла Александрийского, человек Христос, сделавшись Богом, не перестал быть в то же время и человеком в полном смысле этого слова, в полном составе его природы. Если мы допустим и признаем справедливым противоположное мнение, граничащее с заблуждением Аполлинария, то тогда, – по мнению святого Кирилла Александрийского, – нужно будет признать призрачным и самое воплощение Бога Слова, тогда потеряет истинный смысл и самое дело искупления; следовательно, тогда нужно встать на докетическую точку зрения. Таким образом, святой Кирилл Александрийский одинаково твердо держался как того положения, что Христос есть истинный и совершенный Бог, так и того положения, что он есть столь же истинный и совершенный человек.

Правда, аполлинаристы, при таком понимании общего состава единой личности Христа, могли поставить святому Кириллу Александрийскому в упрек то, что в данном случае признание целостности двух природ во Христе должно повести к мысли о двухличности, о двухипостасности Христа; словом, они могли изобличить его в крайности несторианства. Но святой Кирилл Александрийский, постоянно имея в виду подобное возражение и с целью опровергнуть и отвергнуть крайность несторианского представления о двухличности Христа, открыто и ясно заявлял в своих сочинениях, что двойственность полных и совершенных природ должно представлять себе тесно объединенною в единой личности Христа. Такое объединение, – по его мнению, – нужно представлять не только в мысли, в идее, – как этого хотел Несторий и как это выходило с точки зрения его общих посылок, – но именно объединением и единением реальным, при котором с личностью Христа нельзя соединять представления о двух, но только об одном Христе. Христос составляет единое лицо и именно единое лицо Богочеловека; причем и двойственность природ и единство лица во Христе, – по мнению святого Кирилла Александрийского, – нужно мыслить совершенно реально.

Признавши, таким образом, положение о реальном объединении в личности Христа двух реально существующих природ – божеской и человеческой, святой Кирилл Александрийский, вполне естественно, должен был провести также мысль о реальном общении свойств этих двух присущих Христу природ.

Но, однако, в данном случае мы встречаемся уже с таким пунктом учения святого Кирилла Александрийского, при котором он чувствовал большое затруднение и, видимо, сам опасался, как бы ему при своем учении о единстве личности Христа, не впасть в противоречие с самим собою. Если Бог родился, как человек, то не может ли показаться в то же время, что, в виду тесного общения человека с Богом, и родился-то точно также сам Бог, то есть Бог по Своему божеству? Ведь, если единство, как такое, может быть истинно реальным и существенным только тогда, когда все, прилагаемое к Богу, мы должны относить в то же время и к человеку, – то не следует ли отсюда прямо и естественно заключение, что все, чем обладает человек и что свойственно ему по природе, должно с таким же правом быть отнесено и к Богу? Но святой Кирилл Александрийский, насколько решительно допускает выражение «Богородица» в его полном догматическом значении в приложении к личности святой Девы Марии, насколько решительно полагает это выражение в основу всех своих догматических построений – настолько же осторожно он умалчивает о том, чтобы признать рождение Бога по существу при посредстве святой Девы. Во многих местах своих сочинений он прямо и решительно восстает против той мысли, что Сын Божий, будто бы, только при посредстве Марии в первый раз родился. Рождение Бога Слова по божественному естеству нельзя мыслить в акте рождения Христа Девою Марией уже по одному тому, что признание такого рождения прямо противоречило бы вечности и неизменяемости божественного существа. Таким образом, как в приложении к Сыну Божию нельзя говорить, что Бог родился по божественному существу, точно так же нельзя говорить в приложении к нему и того, что Бог страдал, умер, возрастал, был обрезан и прочее. Во всех этих случаях святой Кирилл Александрийский выражается, что Бог страдал, как человек; Бог умер, возрастал, был обрезан и так далее, как человек.

Но, – спрашивается, – если Богу нельзя приписывать того, что свойственно Христу, как человеку, то не значит ли это уничтожать единство и общение свойств двух присущих Христу природ? Не значит ли это уничтожить жизненность основного принципа всей христологии святого Кирилла Александрийского? Святой отец устраняет силу этого возражения указанием самого момента, когда Сын Божий соединился с человеком Иисусом. По его общему положению, таинство воплощения имеет две стороны: идеальную и реальную. До момента зачатия Девою Сына Христа Божественный Логос еще только в идее, в представлении Божественного разума имел совершить воплощение; тогда, – стало быть, – и самое соединение Логоса со Христом было еще только идеальным, умопредставляемым, промыслительным в тесном смысле этого слова, οἰκονομικός, как он выражается. После же зачатия святой Девою человека-Христа совершилось уже реальное соединение Логоса со Христом; только с этого момента Сын Божий вступил в тесное существенное общение с рожденным сыном Марии и составил с ним единую личность Богочеловека. Следовательно, только с этого момента существенно-реального объединения двух природ – божественной и человеческой в единой личности Христа – наступило и самое общение свойств той и другой природы.

Утверждая положение о богочеловечестве Христа, святой Кирилл Александрийский должен был решить также и специальный вопрос о способе ипостасного соединения божества и человечества. Разрешить вполне эту непостижимую тайну, – по его мнению, – невозможно, но приблизить, хотя несколько, к человеческому сознанию можно. Поэтому святой Кирилл Александрийский обращается к некоторым аналогиям и при помощи их старается, насколько возможно, выяснить, каким именно образом Бог и человек соединились между собою в одну ипостась Сына Божия, не разделяя и не сливая при этом своих разных природ. Между прочим, он сравнивает ипостасное единение с отношением огня к горючим материалам. Огонь неразрывно соединяется с горючим веществом, так что отделить его совершенно невозможно; но, при этом единении огня и вещества, оба элемента все-таки остаются совершенно различными, так что, ни огонь не есть вещество, ни вещество не есть огонь. Подобно этому неразрывному и неслиянному единению огня и вещества, святой Кирилл Александрийский и думал представить себе единение и сближение божества и человечества во Христе. Само собою понятно, что грубый пример не мог точно выяснить подлинной мысли церковного учения. Огонь уничтожает горючее вещество, между тем как божество Спасителя не уничтожает Его человечества, а только соединилось с ним в такое же неразрывное единение, в каком находятся между собою огонь и вещество горящего светильника. Чтобы точнее выразить свою мысль о возможности неизменного существования соединенных воедино природ Спасителя, святой Кирилл Александрийский обращается еще к другой аналогии, – к сравнению этой истины с истиною соединения тела и души в единстве личности человека. Душа и тело человека составляют в нем две сущности, совершено различные, которые, сохраняя все свои особенности и свойства, в то же время тесно соединены между собою, но при том так, что взаимно не поглощают друг друга. Точно так же нужно мыслить и способ сочетания и единения природ в лице Спасителя. Они составляют едино в личности Христа, они – ἕνωσις καϑ ὑπόστασιν, но в то же время они нераздельно-неслиянны между собою и, таким образом, не претворяясь одна в другую и не поглощаясь взаимно одна другою, составляют собственно две природы, а не одно общее претворенное существо. Спаситель жил совершенно человеческою жизнью; следовательно, Его человеческая природа от соединения с божеством не потерпела никакого изменения, не сделалась какою-либо другою в сравнении с общею человеческою природой, так что все необходимые человеческие отправления нашей природы были в той же мере присущи человечеству Сына Божия, в какой они присущи и нам. В Нем не слились и не отожествились божество и человечество, а остались разными природами, каждая со своими естественными свойствами, так что как свойство тела нельзя представить в Слове, Которое было в начале, так, наоборот, – и свойств Божества нельзя мыслить в природе плоти. Соединенные во едино природы Христа существовали, хотя и неразрывно (ἀδιαιρετῶς) в силу ипостасного единства божества и человечества (ἕνωσιν καϑ ὑπόστασιν), однако и неслиянно (ἀσυγχίτως) в силу их совершенного различия по сущности и свойствам.

Таким образом, в противоположность учению своего противники Нестория, святой Кирилл Александрийский настаивал на той мысли, что Иисус Христос есть истинный и совершенный Бог, а в противоположность аполлинарианской точке зрения, в которой его самого обвиняли антиохийцы, – он утверждал, что в лице Иисуса Христа истинный и совершенный Бог вступил в единение с истинным и совершенным человеком.

Но противники святого отца усматривали в такой постановке и формулировке учения неразрешимые противоречия; самый факт воплощения – в смысле учения святого Кирилла Александрийского – им представлялся невозможным. Основания этой невозможности сводились собственно к следующим трем положениям: а) воплощение унижает собою божество; б) оно подвергает страданию Бесстрастного и в) оно ограничивает вещественными формами плоти Беспредельного. – Святой Кирилл Александрийский разрешает все эти возражения. Касаясь первого из них, он совершенно законно ставит следующий вопрос: в чем же, собственно, нужно усматривать это унижение? Если бы мы предложили этот вопрос древним гностикам, то они, конечно, уверили бы, что божество унижается от соприкосновения с принципом зла – материей, и потому вполне согласились бы дать Спасителю не материальное, а какое-нибудь другое, особенное тело. Святой Кирилл Александрийский эту гностическую точку зрения, отчасти присущую аполлинарианам, а отчасти и Несторию, опроверг указанием полной бесцельности такого рода воплощения. По его мнению, чтобы действительно исцелить больного, нужно, конечно, давать лекарство не здоровому, а самому больному; больным же был человек; следовательно, и в воплощении нужно было воспринять Богу для уврачевания обыкновенную человеческую природу. В противном случае и самое дело искупления потеряло бы свое реальное значение и само по себе было бы делом призрачным и не достигающим цели. И, наоборот, если бы дело искупления было совершено не самим воплотившимся Богом, а только человеком – носителем божества, – то тогда и самое искупление было бы невозможно, потому что оно представлялось бы только делом человеческим, и имеющим лишь нравственную силу и принудительность.

Впрочем, противникам святого Кирилла Александрийского казалось унизительным не столько то, что Бог воплотился, сколько то, что Он повиновался повелениям, подчинялся человеческим законам и нес крест. В этом они видели крайнее унижение божества и вместе с тем препятствие к Его воплощению. Но святой Кирилл Александрийский замечает, что в факте истинного и ипостасного соединения Бога с человеком проявилось вовсе не унижение, а, напротив, необычайное действие божественной силы, которое вполне справедливо составляет предмет вечного удивления для всех разумных веществ. Вот почему все проповедники христианства указывают преимущественное чудо таинства воплощения в том, что Бог явился во плоти, что Слово стало плотью, и явило, таким образом, преизбыток Своей божественной силы. Итак, воплощение не унижает божества, потому что под кажущимся покровом унижения с невыразимою силой сияет Его вечная слава.

Но если самый факт воплощения не унижает божества, то не унижается ли божество тем, что оно в данном случае, принявши истинную плоть человека, должно жить изменчивоq жизнью этой плоти и потому само должно как бы страдать и измениться? В таком виде противники святого Кирилла Александрийского выставляли второе возражение против его учения о воплощении Слова.

Разбирая это второе возражение, святой Кирилл Александрийский, прежде всего, попытался установить точное понятие страсти, страдания. По его мнению, страстью нужно называть далеко не все то, что обыкновенно называется этим именем. Обыкновенно мы называем страстными все изменения, какие происходят в нашей жизни и природе: рождение, голод, жажду, печаль, гнев, сон, смерть и так далее, между тем как все эти действия природы не могут быть страстными. С этой точки зрения святой отец и рассматривает самые факты человеческой жизни Спасителя, на которые указывали, как на унижающие божество факты страсти. По мнению святого Кирилла Александрийского, в рождении Бога Слова, а равным образом и во всех действиях, и проявлениях усвоенной им человеческой природы, как «действиях природных», нет ничего унижающего достоинство божественной сущности. Постыден только порок, а не природа; следовательно, только общение с пороком было бы недостойно Божества. Вот почему, отвергая причастие Слова Божия пороку, святой Кирилл Александрийский в то же время не усматривал ничего невозможного и унижающего для божественного Слова в самом факте Его воплощения и в самом обитании Его в человеческом теле. Тем более что и самое рождение, по его мнению, совершилось абсолютно бесстрастно и непорочно. Следовательно, высота божества вполне сохранилась и в человеческом рождении Спасителя.

Опровергнувши два указанных возражения, святой Кирилл Александрийский касается далее и третьего возражения, по которому воплощение Бога Слова, будто бы, должно вести к ограничению беспредельного Бога. Впрочем, святой Кирилл Александрийский опровержением этого возражения занимается очень мало в виду его крайней нелепости в самой его основе; да это возражение и вообще было неприложимо к учению святого отца. Последний, проводя мысль об ипостасном единении в личности Христа двух естеств, и не думал даже говорить об ограничении божественного естества. По нему, Бог Слово как до воплощения, так и по воплощении одинаково есть беспредельный и неограниченный Бог. А чтобы прояснить возможность пребывания в конечном человеке беспредельного Бога, святой отец снова обращается к сравнению этого пребывания с отношением души к телу. Тело, противоположное духу по своей природе, строго ограничено своими материальными очертаниями и постоянно находится в известных пределах; между тем дух, свободный от всяких материальных очертаний, хотя и связан неразрывно со своим материальным телом, однако, имеет полную возможность своей мыслью выступать за пределы своего ограниченного бытия, возноситься до небес, погружаться в бездны, проходить всю шпроту вселенной. Действительно, на основании этого примера можно сделать вполне верное предположение, что если ограниченная по своей природе душа, несмотря на свою связь с определенными очертаниями тела, все-таки до некоторой степени представляется безразличною по своей мысли, то тем более безграничное в собственном смысле божество, несмотря на свое соединение с человечеством, должно быть безграничным не только в мысли, но и по природе.

В тесной логической связи с христологией святого Кирилла Александрийского находится его учение о таинстве евхаристии, которое служит теперь предметом оживленного спора между старокатолическими и православными богословами (смотреть у профессора П.П. Пономарева Учение святого Кирилла об евхаристии в «Православном Собеседнике» 1903 г., стр. 659–736). Как и в христологии, святой Кирилл Александрийский оттеняет по преимуществу духовную сторону таинства, но в то же время ясно и очень определенно учит о реальном присутствии истинного тела и крови Христовых в евхаристических дарах. Особенно важное место, где изображаются учение святого Кирилла Александрийского во всей полноте и ясности, находится в Толковании на Евангелие Матфея (Migne gr. t. LXXII, col. 452). «Господь ясно сказал: сие есть тело Мое и сия есть кровь Моя, чтобы ты не счел того, что видишь, просто за образ, но чтобы ты знал, что предлагаемое тебе, несомненно, превращается (μεταποιεῖσϑαι) неким таинственным образом в тело и кровь Христа. Приобщаясь их, мы воспринимаем в себя животворящую и освящающую силу Христа. Ибо должно, чтобы Он чрез Святого Духа, как прилично Богу, сорастворялся в нас действительно с нашими телами чрез святую Его плоть и драгоценную кровь, что мы подлинно и получаем в животворящем благословении как бы в хлебе и вине с тою целью, чтобы мы не смущались, видя предлагаемые плоть и кровь на святых церковных жертвенниках». Таким образом ясно, что мысль о простой только консубстанциации (в духе старокатолического учения) совершенно неприложима к учению об евхаристии святого Кирилла Александрийского.

проф. Л. Писарев.