Глава IV. Поповщина

По своему учению, поповщина занимает среднее положение между беспоповщиной и православною Церковью. Признав возможность заимствовать попов, а впоследствии и митрополита, от православной Церкви, она, в силу последовательности, должна была изменить или совсем отвергнуть некоторые пункты учения первоучителей раскола, строго хранимые беспоповцами. Так как принятие священных лиц от церкви антихристовой было бы нелепостью, то поповцы, за некоторыми исключениями, изменили учение о греко-российской Церкви, как царстве антихриста, а о самом антихристе учат, как о лице, определённом, имеющем прийти при кончине мира. Затем, относительно священства говорят, что оно безусловно необходимо в церкви, потому что без него невозможны другие таинства, а без таинств нельзя получить спасение. Но так как священство возможно только в том случае, когда есть епископство, а последнего у них не было, то, чтобы оправдать себя и свою практику (принятие беглых попов), они придумали учение о возможности существования Церкви Христовой без преемственного епископства с одними священниками и то случайными, бежавшими от другой, по их мнению, еретической церкви. Но это учение было основано исключительно на частных примерах, оправдывалось нуждою и вело к отрицанию самого священства; поэтому в конце ХѴIII ст. явилась новая теория, доказывающая, что по поставлению священников поповщинская церковь имеет епископов в лице епископов православной Церкви, к которой относится как церковь малого града или веси к Церкви соборной, кафедральной. Затем была придумана теория о временном сокрытии благодати священства в кладезь еретичества и восстановления её в Церкви Христовой по примеру превращения Ветхозаветного жертвенного огня в воду во время плена Вавилонского и воспламенения его после плена. Наконец, в последнее время придуманы ещё новые доказательства, в которых то изменяется самое понятие о Церкви, то доказывается изменяемость и преклоняемость Церкви и возможность одновременного уклонения всех епископов от истинной веры, при чем указывается на то, что будто бы св. апостолы впали в грубое и страшное неверие воскресению Христову⁶⁹.

По церковным правилам, те еретики, крещение которых «не принято», не могут быть принимаемы с прежней хиротонией, а те, которые принимаются в «сущем сане», не могут быть перекрещиваемы; поэтому поповцы отменили постановленное первыми расколоучителями правило о перекрещивании приходящих в их общество от православной Церкви. Наконец, у многих из них мало-по-малу ослабел фанатический взгляд первых расколоучителей на обряды православной Церкви; некоторые признают имя Иисус именем Христа Сына Божия, четвероконечный крест крестом Христовым и т. п.

Сообразно с указанными основными чертами учения, поповцев занимали главным образом два вопроса: 1) о чиноприёме беглых попов и 2) о приобретении епископа. Неодинаковое решение их послужило причиною разделения поповщины на частные толки, из которых два главных: беглопоповщинский и приемлющих австрийское или Белокриницкое священство.

Беглопоповщинский толк получил своё название оттого, что последователи его принимают к себе для совершения треб и богослужения попов, бежавших от православной Церкви. По своему происхождению, этот толк представляет собою первоначальный вид поповщины. На первых порах центрами беглопоповщины служили Дон, Керженец, Ветка и Стародубъе, а со второй половины XVIII ст. – Рогожское кладбище и Иргисские монастыри.

На Дону раскол появился очень рано. Распространителями его здесь были священноинок Иов и игумен Досифей. Первый из них, родом литвин, ещё при п. Никоне пристал к расколоучителям. Опасаясь преследования, он удалился сначала в Курскую губернию, где в 1669 г. основал монастырь Льгов, а потом (ок. 1672 г.) – на Дон, взяв с собою 130 человек чернецов и бельцов. Там, на берегу р. Чиры (в 50 верстах от впадения её в Дон) он основал два монастыря – мужской и женский, в 2 верстах друг от друга, и построил церковь, но, за смертью († 1680 г.), не успел освятить её. После Иова прибыл сюда игумен Досифей, один из распространителей раскола в Поморье, и в 1685 г. был избран в настоятели. По просьбе учеников Иова, он освятил церковь (в 1686 г.) и служил в ней в течение 2-х с небольшим лет. При нём Чирская пустынь достигла цветущего состояния. В церкви ежедневно совершались все службы; иноческая жизнь была упорядочена; вокруг монастыря были разведены пашни и построены мельницы. Такое благоустройство Чирской пустыни, а особенно церковь, привлекали в неё множество иноков, бельцов и стариц. Многие приходили с Руси, много постригалось из местного казачества. В 1688 г. Досифей, вероятно, из-за боязни быть открытым, бежал с некоторыми последователями за Астрахань и поселился на реке Куме, где и умер († ранее 1691 г.). Другие последователи его тогда же утвердились на реке Медведице, а некоторые засели в крепостях близ Тамбова и Козлова и производили отсюда разбои. Неизвестно, кто были преемники Иова и Досифея, но известно, что раскол, посеянный ими на Дону, не прекращался. Кроме Чирской пустыни было основано несколько новых пустынь, а старцы и попы, не имевшие своих пустынь, жили среди казаков и деятельно распространяли раскол⁷⁰. В 1705 г., когда число донских раскольников значительно увеличилось сосланными туда стрельцами и бродягами, они произвели бунт в Астрахани. Не подлежит также сомнению и то, что донские раскольники принимали деятельное участие в Пугачёвском бунте.

Раскол на Керженце. В Нижегородской губ. раскол появился рано. Первыми распространителями его здесь были иеромонах Авраамий и монах Ефрем Потёмкин. Они действовали ещё во времена п. Никона. С течением времени сюда стали стекаться раскольники со всех концов России, а после стрелецких казней – многие стрельцы с жёнами. Ютились они в лесах чернораменских, а особенно по рекам Керженцу и Бельбашу. Иночествующие селились «скитами», а мирские «починками»; вскоре на Керженце образовалось много скитов и деревень. Из числа скитов в первоначальной истории раскола наиболее известны: Онуфриев, Сафонтгев, Лаврентиев. Скиты были мужские и женские; мужские управлялись «отцами» или старцами, а женские – «матерями» или основателями скитов. Скиты одного и того же толка находились под начальством одного лица. Дела, касающиеся всех скитов, решались на общих собраниях. За отсутствием храма, все требы, не исключая венчания, совершались в избах и клетях беглыми попами и иеромонахами, из числа которых старейшими были: священноиноки – Дионисий шуйский, Софоний соловецкий, Сергий ярославский и беглые попы – Трифилий вологодский и Исидор козмодемьянский. Причащали запасными дарами, которых у Дионисия было значительное количество. За получением «причастия» приезжали на Керженец издалека. Керженские старцы разъезжали по разным городам и селениям, пропагандировали раскол и распространяли славу о Керженце. Во время нижегородской ярмарки сюда приезжали раскольники из дальних мест, покупали книги и приобретали попов. Таким образом, в конце XVII и нач. XVIII в. Керженец стал видным центром поповщины, хотя внутренняя жизнь далеко не соответствовала его внешней славе. Пьянство, разврат и всякое «беззаконное житие», соперничество из-за преобладания, споры о вере, кончавшиеся избиением и «клятвооблаганием» и т. п. имели здесь место в столь широких размерах, что сами раскольники иногда спешили бежать отсюда. Здесь произошло и первое разделение поповцев. Начало этому разделению положили споры из-за догматических писем протоп. Аввакума. Письма эти, в грубой форме обличения на дьякона Феодора, были присланы Аввакумом в Керженские скиты из Пустозерска на имя старца Сергия с припиской: «прими сие вечное евангелие, не мною, но перстом Божиим писанное». В них он высказал мысли чисто еретические. Так, о Святой Троице утверждал, что Она имеет разные три естества или существа и что Христос сидит на четвёртом престоле, соцарствуя Св. Троице; что в воплощении Сын Божий сошёл в утробу Св. Девы не существом, а только благодатью; что Христос, по воскресении из мёртвых, сходил во ад плотью. Кроме того, о четвероконечном кресте выражался, что он есть только сень креста, а не истинный Христов крест. Не смотря на очевидную неправильность этих мыслей, в числе керженцев нашлись защитники их. Особенно жарким защитником был старец Онуфрий, основатель скита его имени. Он со своими последователями читал эти письма за церковною службою, написал икону Аввакума и начал ей молиться. Но большинство керженцев говорили, что в письмах Аввакума содержится «зловерие», и убеждали Онуфрия с единомышленниками оставить их. Начались споры. Керженцы переписывались с Москвой, собирали соборы, но Онуфрий стоял на своём, а последователи его раз во время собора выбежали даже с ружьями на своих противников. Один из его приверженцев, Иерофей, написал 25 статей, подтверждающих мысли Аввакума, ходил по базарам, деревням и всюду проповедовал Аввакумово еретическое учение. Авторитет писем особенно поддерживался тем, что их писал страдалец, а вникнуть в содержание их приверженцы писем не хотели: они только кричали: «за три разные существа умру: у меня их и огнём из души не выжжешь»! «Ежели оставить письма Аввакума, то надо оставить и евангелие». Не так поступали противники этих писем. На основании слова Божия и святоотеческих писаний старались они доказать еретичество Аввакумова лжеучения, а указаниями на вещественные памятники и обычаи церковные – святость и досточтимость четвероконечнаго креста. Однако убеждения их не действовали. Правда, Онуфрий, при конце своей жизни, дал обещание не держать спорных писем, но примирение между враждующими сторонами произошло уже после его смерти, в 1717 г., когда был подписан мировой свиток, в котором все отрекались от Аввакумовых писем. Таким образом волнения из-за этих писем прекратились. Однако, обнаружившиеся во время них несогласия по обрядовым вопросам не только не прошли бесследно, но и повели к выделению особого толка, известного под именем Дьяконова согласия или дьяконовщины. Произошло это следующим образом.

Один из противников Онуфрия, бывший московский житель, переселившийся в Городец, Нижегородской губ., Тимофей Лысенин, человек светлого ума, энергичный, много начитанный, стал высказывать о форме креста Христова мысли несогласные с общим учением раскола. Вскоре у него явились единомышленники и возражатели. Вследствие этого на Керженце началась новая борьба, почти одновременно с первой. Для вразумления Лысенина с единомышленниками в 1709 г. керженские старцы созвали собор, но Лысенин остался при своём убеждении и потому решено было не иметь с ним и его единомышленниками никакого общения. Тогда последние выделились в особую общину, которая получила название «лысеновщины». На стороне Лысенина оказались несколько предводителей скитов и в том числе дьякон Александр. Последний сначала служил в пригороде Костромы Нерехта, а потом перешёл в раскол и поселился в Керженском ските Лаврентия, где ввёл особый способ каждения (два раза прямо, а один поперёк). По смерти Лаврентия, Александр сделался настоятелем его скита, а когда присоединился к Лысенину, то, как человек, носивший священный сан, стал во главе толка, который после этого называется то «лысеновщиной», то «диаконовщиной». Число последователей диаконовщины росло. Видя это, керженские руководители раскола обратились за разрешением спорных вопросов к ветковскому попу Феодосию; диаконовцы со своей стороны написали объяснение, которое повезли на Ветку поп Димитрий и дьякон Александр. В ответ на это Феодосий написал керженцам послание, в котором уверял их, что Димитрий и Александр склонились на его убеждения, именно: признали трисоставный, т. е. восьмиконечный, крест истинным крестом Христовым и дали ему в том клятвенное обещание, и что крестообразное диаконово каждение есть действительно уставное. Однако, и по возвращении на Керженец, поп Димитрий и диакон Александр продолжали учить по-прежнему; поэтому борьба как устная, так и письменная, продолжалась даже после смерти диакона Александра (казнён в 1720 г.), только перенесена была на Ветку, куда бежали многие керженцы вследствие энергичной миссионерской деятельности Питирима, еписк. Нижегородского.

Начало расколу на Ветке положили священники: Козьма, бежавший из Москвы в конце 70-х годов XVΙΙ ст. и Стефан из Белева (Тульской губ). Они сначала поселились в Стародубье, но около 1682–1685 гг., когда из Москвы последовал стеснительный для стародубских раскольников указ, перешли польскую границу и основались на острове Ветке, куда вслед за ними перешло много раскольников. Образовалось несколько селений, в которых попы Козьма и Стефан совершали все службы, кроме литургии. Когда же эти попы умерли, то сюда переселился иеромонах льговского монастыря Феодосий и служил пять лет. Он уговорил ветковцев построить церковь, но, за смертью († в 1710–11 г.), не успел освятить её. Преемник его, иеромонах Феодосий из г. Рыльска, Курской губ., распространил эту церковь, достал из Калуги старый иконостас с царскими дверьми и освятил церковь в 1695 г., при участии беглых попов Александра и Григория, на антиминсе, привезённом известной ученицей Аввакума – старицей Меланьей. После этого Ветка начала быстро возвышаться. Спокойная безопасная жизнь, присутствие церкви и некоторые другие удобства манили сюда не только раскольников, но и православных, почему-либо тяготившихся своим положением на прежнем месте, и вот целые толпы разного люда – раскольников, беглых солдат, крестьян, преступников и т. п. устремились сюда, так что число обитателей Ветки вскоре достигло 30–40 тысяч человек. Отсюда беглые попы, монахи и монахини разносили запасные дары по всем поповщинским скитам, городам и селениям. Здесь же они принимали в раскол и получали разрешение на отправление разных треб для беглоповцев. Так. обр., Ветка сделалась как бы метрополией беглопоповщины. Но вскоре положение её изменилось. В 1733 г. императрица Анна Иоанновна особым манифестом приглашала ветковцев вернуться на родину, обещая им полное прощение; в следующем году приглашение было повторено не раз, но ветковцы не согласились на предложение. Тогда, по повелению императрицы, полковник Сытин окружил Ветку войском: жители её (около 40 000 человек) были схвачены и разосланы по местам их прежнего жительства, или в ссылку, а жилища и скиты сожжены. Но этим существование Ветки не кончилось. Через несколько лет она достигла почти прежнего состояния. Вместо прежней церкви была построена новая, ещё благолепнее. Вокруг неё было выстроено две обители: мужская и женская с значительным количеством обитателей и появились беглые попы – настоятели Дионисий, Иван Фёдоров, Лазарь, схимник Григорий, иеромонах Валериан, и замечательнейший между ними Михаил Калмык. На Ветке опять закипела деятельность, но – ненадолго. Грабежи и разбои, совершавшиеся около неё, обратили на неё внимание правительства. Ветковцам опять неоднократно было посылаемо приглашение вернуться на родину, при чем обещалось не только прощение, но и значительные льготы: однако предложение не было принято. Тогда, по распоряжению императрицы Екатерины II, генерал-майор Маслов явился с военною командою в Польшу, окружил Ветку (в 1764 г.) и захватил здесь около 20 000 человек, которые большею частью были отправлены в Сибирь на поселение. После этого разорения Ветка уже не могла оправиться.

Раскол в Стародубье. После второго разорения Ветки, вместо неё стали возвышаться слободы стародубские, в которых само правительство поселяло многих раскольников. С Ветки переселился сюда поп Михаил Калмык, сюда же была перенесена и ветковская церковь. В Стародубье, таким образом, основалось до 17 слобод, которые управлялись волостною конторою, находившеюся в слободе Климовой. В этих слободах находились четыре монастыря, 17 церквей и 16 публичных часовен. Главный монастырь был мужской Покровский, построенный около церкви, перевезённой с Ветки. Этим монастырём, а также женским Казанским (в 3 верстах от Покров.), управлял поп Михаил Калмык, считавшийся верховным отцом поповщины. Кроме него было немало и других беглых попов в Стародубье, но они не пользовались почти никаким уважением. Их обыкновенно нанимали слобожане за известную плату и заставляли делать все по своему усмотрению, а в случае неудовольствия, перепродавали. Вместо попов нередко исповедовали, причащали и отправляли богослужение простые иноки и старцы. Монахи и монахини жили свободно, а потому разврат, подкидывание детей, детоубийство были у них обычным явлением. Кроме поповцев в Стародубье жили и беспоповцы, но они не имели особенного значения в истории беспоповщины и число их сравнительно с половцами было значительно меньше.

Рогожское кладбище. Во время чумы 1771 г. поповцам было отведено место для кладбища на восточной окраине Москвы, в Рогожской ямской слободе. Тогда же им было дозволено устроить часовню для отпевания умерших. По прекращении чумы, кладбище это превратилось в поповщинское монастырское общежитие и стало известно под именем Рогожского кладбища. В течение первых 20 лет в нём были выстроены три каменных часовни (одна очень обширная) с алтарями, украшены богатыми иконами древнего письма и снабжены великолепною утварью. Впоследствии там было настроено много жилых домов – палаты для призреваемых, сиротский дом с училищем для рогожских подкидышей, приют для приезжающих, здание для конторы, канцелярии, библиотеки, богатой редкими книгами, и для архива, десятки частных домов и женские обители. Число обитателей Рогожского кладбища считалось сотнями, а прихожан в Москве и её окрестностях – десятками тысяч. Материальное благосостояние кладбища было прекрасное: капиталы его считались миллионами.

Раскол на Иргизе утвердился благодаря милостивому указу императрицы Екатерины II, которым она приглашала раскольников, бежавших из России, вернуться в отечество, обещая им полное прощение и разные льготы. Некоторые из раскольников, действительно, вернулись на родину, поселились по реке Иргизу (Саратовской губ.) и основали несколько слобод, возле которых вскоре появились скиты. Из числа последних более известны три мужских – Авраамиев, Пахомиев и Исаакиев, и два женских – Маргаритин и Анфисин. Первые три основаны в 1762 г., а последние – в 1774 и 1783 гг. Вначале скиты эти не представляли собой сколько-нибудь видного центра раскола: не мало было таких скитов в Саратовском краю и раньше, но вскоре они значительно возвысились. Строгая аскетическая жизнь скитников невольно привлекала к ним окружающее население: многие стали приходить сюда за советами и за решением недоуменных вопросов, некоторые селились здесь и, таким образом, число скитников увеличилось. Вследствие этого явилась нужда в молитвенных домах, и настоятели скитов принялись строить часовни. С постройкой часовен, известность Иргиза распространилась далеко. Эта известность ещё более увеличилась с прибытием сюда (в 1776 г.) зарубежного выходца инока Сергия, с именем которого связано представление о «строении» иргизских скитов.

Биографическия сведения относительно Сергия темны и недостаточны; обстоятельства его появления на Иргизе совершенно не выяснены. Известно, что он был сын московского купца Петра Юршева, одного из главных виновников смерти московского архиепископа Амвросия, и в мире назывался Симоном. После смерти отца, Симон удалился в раскольнические скиты (в Московской губ.) и в одном из них принял пострижение, с именем Сергия. Здесь он был пойман правительством и в числе других скитников посажен в тюрьму, но бежал оттуда и скрылся на Ветке. Воспользовавшись милостивым указом императрицы Екатерины II, Сергий вернулся в отечество и отправился на Иргиз, где поселился в ските Исаакия. Своей начитанностью, трезвостью и практическим умом он вскоре снискал себе расположение скитников и те, после смерти своего настоятеля Исаакия, избрали его настоятелем. Сергий, хотя неохотно, но согласился. Сделавшись настоятелем, он составил для братии устав общежития, завёл общую трапезу и стал изыскивать способы построить вместо часовни церковь. Старания его увенчались успехом: в 1780 г., с дозволения саратовских властей, к часовне, построенной ещё Исаакием, был пристроен алтарь и новая церковь освящена во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы. С этого времени скит Исаакиев получил название Верхнего Введенского монастыря и в нём открылось совершение литургии. В есть о формальном разрешении для Иргиза богослужения по старому обряду быстро разнеслась по России. С Урала, Дона, Волги, Невы и Сибири потянулись сюда вереницы богомольцев. Одни шли на поклонение святыням, веря легенде, будто места для построения иргизских скитов указаны были основателям самим Богом и будто на Иргизе, как и на Керженце, почивают нетленные мощи подвижников; другие шли сюда для получения запасных даров. Значение Иргиза быстро росло. Тесная Введенская церковь не могла более вместить богомольцев и потому в 1783 г. была выстроена новая церковь во имя Успения Божией Матери, после чего и самый скит получил название Верхне-Успенского монастыря, а в 1804 г. переименован в Преображенский. По примеру Сергия, и другие настоятели Иргизских скитов построили у себя церкви, отыскали священников и открыли общественное богослужение. По Иргизу основались новые раскольнические селения; скиты наполнялись все новыми и новыми скитниками. Таким образом в непродолжительное время Иргиз сделался одним из самых значительных центров поповщины.

Во всех иргизских скитах (как мужских, так и женских) порядки были монастырские. Во главе каждого стоял настоятель, выбиравшийся «братией» (одного или всех скитов) на бессрочное время. В глазах гражданского начальства он был ответственным лицом за всю «братию» и утверждался в своей должности сначала земским исправником, потом удельной конторой, а с 1828 г. – губернатором. Ближайшими помощниками его были казначей и уставщик. Первый заведовал хозяйственной частью, вёл судебные и письменные дела монастыря и т. п., а другой следил за выполнением церковного устава, заведовал ризницей и творил суд и расправу над церковными преступниками. Кроме них, в помощь настоятелю, избирались ещё 10 соборных старцев; но они не имели почти никакого влияния на монастырские дела. Монастырская братия состояла из иноков, схимников и бельцов. Кроме того, в скитах было много временных посетителей: приезжих богомольцев и беглых попов, принимавших здесь исправу, а потом рассылавшихся за условную плату по разным раскольническим обществам. Собственно, при монастыре находилось не больше 3–7 священников, наиболее скромных и степенных. Они поочерёдно отправляли повседневную службу и совершали требы. Круг богослужения был очень обширен: вечерня, каноны и повечерие – до ужина; отпустительные молитвы на сон грядущий – после ужина; утреня, часы, обедня – до обеда, а под праздники – всенощное бдение, продолжавшееся часов по 7. Во время службы все присутствовавшие должны были стоять чинно, стройными рядами, и класть поклоны в положенное время. В столовую отправлялись по известному знаку, читали там определённые молитвы и садились за стол с благословения монаха, а один из иноков читал четьи-минеи. В монастырских школах, очень многочисленных по числу учеников, обучали чтению, письму, пению и рисованию (собственно копированию заставок, заглавных букв и др. украшений, употреблявшихся в старинных рукописях).

С материальной стороны иргизские монастыри были вполне обеспечены, так как получали громадные доходы от хлебопашества, скотоводства и т. а., а особенно от беглых попов и доброхотных подаяний, поступавших или прямо от богомольцев, или чрез особых сборщиков. Но с увеличением материальных средств, иргизские иноки совершенно забыли о духовном подвижничестве: церковными службами стали тяготиться, общей трапезой гнушаться, постничали только при посторонних и для посторонних; пьянство и разврат, особенно во время уборки хлеба и больших праздников, сделались обычным явлением.

Внешнее процветание и значение Иргиза особенно увеличилось с решением вопроса о чиноприёме беглых попов. Так как на первых порах во глав е беглопоповщины стояла Ветка, то вопрос этот был решён там. Решался он различно. Сначала ветковцы перекрещивали всех приходящих к ним, значит, и иереев, при чем одного погрузили в полном священническом облачении, чтобы благодать хиротонии не улетела на небо. Потом стали совершать перекрещивание только для вида, именно: над принимаемым совершали весь чин крещения, за исключением погружения крещаемого в воду, и помазывали своим миром, отворачивая для этого ризы, но не снимая их, чтобы не снять священства. При иеромонахе Феодосии этот способ принятия был совершенно оставлен и заменён миропомазанием (вторым чином). За отсутствием настоящего мира, Феодосий употреблял миро, сваренное им лично. Наконец, в некоторых местах ветковцы принимали третьим чином, т. е. чрез отречение от ересей. У рогожцев было в обычае принимать таких лиц вторым чином. А так как мира не было, то решили сварить его. В 1777 г. купили они необходимые вещества и устроили мироварение. Главным зачинщиком и распорядителем этого дела был поп Василий чебоксарский. Сам он читал над кипевшим миром архиерейские молитвы, другие попы стояли вокруг него, а бывший дьячок Фёдор Михайлов мешал варившееся миро большою мешалкой. Наварили они мира слишком 2 пуда и стали распространять между поповцами. Но не все поповщинские общины приняли это миро. Особенно сильно воспротивился стародубский поп Михаил Калмык с иноком Никодимом. В своих письмах на Рогожское кладбище они убеждали рогожцев оставить свои затеи; но те твёрдо стояли на своём. Наконец, решено было составить собор в Москве для рассмотрения этого вопроса и тесно связанного с ним вопроса о принятии в раскол. Собор этот начался в конце 1779 г., а кончился в начал е 1780 г. На нём присутствовали депутаты из Керженца (Иона Курносый), Стародубья (поп Михаил Калмык и инок Никодим), Иргиза (Сергий) и других обществ. На первом заседании рассуждали о том, как смотреть на действия предков: могут ли они быть приняты во всегдашнее, обдержное правило? Например, на Ветке попы Стефан и Кузьма перекрещивали приходящих от русской церкви, в других местах перевенчивали, священников принимали без миропомазания, а мирян – через миропомазание и вождение вокруг купели с водою: законны ли такие действия? На этот вопрос представитель московского общества Димитрий Фёдоров ответил: «незаконны». Тогда решено было рассуждать впредь на основании Божественного писания, а не обычаев предков, между собою несогласных. На следующих заседаниях предметом рассуждений были два вопроса: а) перемазывать или нет попов, приходящих от великороссийской Церкви и б) признавать ли законным вновь сваренное миро? Доказать незаконность сваренного рогожцами мира было нетрудно, и сами они скоро согласились с этим. Относительно же чиноприёма беглых попов происходили долгие и жаркие споры. Ссылаясь на существующий обычай, рогожцы и большинство других поповцев стояли за приём вторым чином. Чтобы придать этому заявлению бóльшую силу и значение, на соборе читали «Историю о бегствующем на Керженце священстве», писанную Ионой Курносым⁷¹. В этой истории говорилось, будто сам Павел Коломейский заповедал принимать священников православной Церкви чрез миропомазание. Но противная сторона, во главе с иноком Никодимом, утверждала, что беглых священников следует принимать третьим чином, т. е. чрез отречение от ересей, если же вновь миропомазывать их, то вновь нужно и рукополагать. Обе стороны остались при своём мнении, и собор кончился непримиримою враждой споривших. Рогожцы получили название перемаземцев (а собор 1779 г. – перемазанского) и нашли себе последователей в скитах керженских, иргисских и отчасти между стародубцами.

После перемазанского собора Стародубье упало в глазах перемазанцев и лишилось привилегии снабжать раскольнические общины попами. Инок Сергий решился воспользоваться этим обстоятельством для возвышение Иргиза. Держась сам учения о перемазывании, он и другим старался доказать необходимость его. Но так как мира настоящего не было, то стал проповедовать, что истинная «исправа» беглых священников возможна только на Иргизе, в церкви Успения, потому что здесь только неизменно сохранилось апостольское учение, правильное священноначалие и такое же совершение таинств; значит, она только, как святая церковь, имеет право, «по нужде или смотрительству времени, допускать пременение закону». Это право не самовольно похищено ею, но принадлежит искони. Церковь всегда различала закон «обдержный», постоянно действующий, от закона «смотрительнаго», представляющего исключение из общего правила. Мысль эту Сергий подтверждал разными примерами из церковной жизни. Так, по общим правилам, крещение должно совершать священнику, но по нужде можно совершить его и мирянину; литургию, по правилам, следует совершать в освящённых храмах, а некоторые святые совершали её в домах, даже без антиминса; исповедь принимают только священники, но, в нужных случаях, принимают её и иноки; вообще церковь отвергает еретическое священство, как безблагодатное, но, в случае нужды, принимала его. Так и теперь. По нужде, можно довольствоваться попами, бежавшими от великороссийской церкви, но нельзя принимать их неисправленными; истинная же исправа может быть только в «соборной» церкви Успения на Иргизе. Хотя соображения Сергия до очевидности натянуты, искусственны и малоубедительны, однако мысль его о необходимости «исправлять» беглых попов на Иргизе была принята поповцами. С этого времени Иргиз заступил место Стародубья и сделался митрополией поповщины. Здесь исключительно стали принимать беглых попов в раскол и рассылать по разным поповщинским общинам. Рассылка эта в последние годы царствования Екатерины II, а особенно при Павле I и в начале царствования Александра I, производилась совершенно свободно. В Пермскую губ. беглые попы посылались толпами; а поповцы отдалённых мест постоянно обращались к правительству с ходатайством о формальном разрешении брать священников с Иргиза и некоторые получали его.

26 марта 1822 г. был издан секретный указ «об оставлении у раскольников беглых священников, если они до своего побега не учинили уголовного преступления». Это ещё боле усилило беглопоповство. Теперь раскольники свободно стали обращаться к православным священникам и увлекать их к себе, прельщая выгодами и независимостью. Прельщённые и увлечённые ими прельщали других, иногда беспорочных до того времени, священников. Особенно соблазнительно действовала безнаказанность беглых попов за совершенные ими преступления. Число беглых священников в некоторых епархиях очень умножилось. Беглые попы явились даже в Москве. На Рогожском кладбище их бывало по 12. Они были совершенно независимы друг от друга, при каждом был свой дьячок и певчие, в ограде кладбища они имели дома, выстроенные от общества, получали большие доходы, жили в довольстве и наживали большие капиталы. Лишние попы продавались иногородним обществам раскольников. Число прихожан Рогожского кладбища быстро увеличивалось и к 1825 г. достигло 68 000 человек.

Лужковское согласие. В то время как большинство поповцев с радостью приняло дозволение правительства иметь у себя беглых попов и не смущалось требованием вести метрики, некоторые из них, более фанатичные, стали сомневаться в истинности такого дозволенного священства. Особенно их смущало требование вести метрики. При том же они привыкли к тайному священству, какое, по их убеждению, в нынешнее антихристово время только и должно быть. По таким соображениям, поповцы стародубского посада Лужки признали необходимым держаться по-прежнему только тайного священства и не вести метрик. А так как другие беглопоповцы приняли дозволенное священство, то лужковцы признали их еретиками и отделились от них в особое, так называемое, лужковское согласие. В начале своего отделения они не имели единомышленного священника; поэтому, чтобы исправить чрез миропомазание первого, явившегося к ним, беглого попа, они обманом пригласили к себе для этой цели попа от беглопоповцев, а после совершения последним чиноприятия, сами простолюдины приняли того исправленного попа в своё общество уже по третьему чину, заставив его произнести проклятие ересей. Таким образом и явилось у них своё, лужковское священство. Их попы стали принимать приходящих к ним попов вторым чином, а поповцев – третьим.

Сравнительно с дьяконовцами лужковцы смотрят на православную церковь более враждебно, так как приняли некоторые, свойственные беспоповцам, мнения. Так, они учат, что антихрист уже царствует в мире и что не следует приносить на проскомидии просфору за царя. С отменой правил 1822 г., лужковское согласие ослабело, но не уничтожилось: кроме посада Лужки оно имеет последователей на Дону, в Курской губ., на Урале и в некоторых иных местах, а также за границей, в Молдавии.

а) Искание архиерея. Соблазнительная, порочная жизнь беглых попов и сознание, что церковь без епископа быть не может, невольно наводили поповцев на мысль приобрести себе «древлеправославнаго» епископа, который мог бы снабжать их законнопоставляемым священством. У раскольников издавна ходили слухи о существовании в каких-то далёких и неведомых странах епископов «древлеправославных», не принявших Никоновых новшеств. Предпринимались и попытки к отысканию таких епископов, но – безуспешно. Тогда поповцы решили поискать между православными епископами такого, который согласился бы, подобно беглым попам, перейти к ним, приняв известный чиноприём, или же рукоположить представленного ими кандидата. Первая такая попытка была сделана в 1730 г. ветковцами и дьяконовцами, жившими в Стародубье. Не рассчитывая на успех у русских епископов, они обратились к ясскому митрополиту Антонию с просьбою поставить им епископа. В Яссы был отправлен и избранный на епископство казначей Покровского ветковского монастыря инок Павел. Просьба эта. вследствие приезда (в 1731 г.) константинопольского патриарха Паисия II, была повторена последнему. Тот согласился исполнить её, если только вновь поставленный епископ даст клятвенное обещание во всём последовать учению православной Церкви. Ветковцы не нашли возможным принять это условие, и потому дело прекратилось. Не смотря на эту неудачу, поповцы не оставили своего намерения, а продолжали искать епископа. Поиски их скоро увенчались успехом.

Спустя 2 года после ясской неудачи, у них действительно явился епископ, по имени Епифаний. Этот Епифаний, по фамилии Реуцкий, человек тёмного происхождения, был киевский монах, пользовавшийся расположением киевского архиепископа Варлаама Ванатовича, который посвятил его в иеромонахи и сделал, по одним сказаниям, игуменом Козельского монастыря, а по другим – экономом архиерейского дома. Он не отличался трезвой жизнью и целомудрием и был даже заподозрен в похищении денег Козельского монастыря. Опасаясь суда, Епифаний бежал из Киева. Но потом снова вернулся сюда и, по благосклонности архиепископа, был допущен к занятиям в его канцелярии. Пользуясь этим положением, он украл принадлежавшие киевскому архиепископу печати и составил на имя ясского митрополита Георгия подложные письма: одно от имени киевского архиепископа – с просьбою поставить Епифания во епископа, а другое – от имени Чигиринских граждан, будто бы желающих иметь его епископом. Посредством этих подложных документов, скреплённых краденными печатями, и при помощи подарков, он успел уговорить митрополита Георгия и получил архиерейство (22 января 1724 г.); но вскоре был взят русским правительством, лишён сана, незаконно полученного, и сослан в Соловецкий монастырь. Отсюда Епифаний бежал и хотел пробраться за границу, но опять был пойман, высечен плетьми, лишён монашеского звания и приговорён к ссылке. Тогда ветковские раскольники, внимательно следившие за ходом его дела, отбили его у конвойных солдат, увезли на Ветку и приняли (в 1734 г.) в качестве действительного епископа. Но Епифаний епископствовал у них недолго. Вскоре сами они возымели сомнение относительно его, и между ними начались взаимные неудовольствия. Неизвестно, чем бы окончились эти неудовольствия, если бы Епифаний дольше пожил на Ветке; но в 1735 г., при разорения Ветки, он был схвачен русским правительством и препровождён в Киев, где скоро заболел и умер в соединении с православною Церковью⁷². Кроме Епифания у раскольников было ещё два лжеепископа – Афиноген и Анфим.

Афиноген был иеродиакон Воскресенского монастыря (Новый Иерусалим). Настоящее его имя было Амвросий. Назвавшись священноиноком Афиногеном, он в 1749 г. прибыл в Стародубье, заслужил расположение попа Патрикия, настоятельствовавшего здесь, и был допущен к отправлению священнических треб. Заметив, что неудача с Епифанием нисколько не охладила желания раскольников приобрести себе епископа, он, как человек ловкий, задумал воспользоваться благоприятными для него обстоятельствами и стал осторожно распространять слухи о своём архиерействе. Когда слухи произвели своё действие, он открыто объявил себя епископом и сочинил целую историю о своём посвящении в епископский сан. Чтобы не попасть в просак, некоторые раскольники стали наводить о нем справки; но пока справки наводились, Афиноген, живший преимущественно в раскольничьих селениях по берегам Днестра и Буга, успел наставить раскольникам попов и дьяконов. Когда же обман обнаружился, то Афиноген бежал за границу, принял католичество в Каменец-Подольске, женился и поступил в военную службу (в 1753 г.).

В тесной связи с историей Афиногена стоит история третьего раскольнического лжеепископа Анфима. Анфим был монах Кременского монастыря на Дону. Он был человек быстрого ума и довольно начитанный, но в высшей степени своенравный, упрямый и гордый. Сначала Анфим выдал себя за священника и стал отправлять священнические службы в построенной им церкви, но потом, не довольствуясь поповством, захотел сделаться епископом. Для получения епископства он нарочно ездил к Афиногену, но тот посвятил его на первый раз только в архимандриты. Получив это звание, Анфим начал действовать по-архиерейски и многих поставил «в причет церковный». Некоторые раскольники стали укорять его за это. Тогда он решился непременно добиться архиерейства и снова обратился к Афиногену с просьбою об епископстве. Тот согласился, но, в виду распространившихся слухов о своём самозванстве, не нашёл возможности лично поставить его. Поэтому условились, чтобы поставление было совершено заочно: в назначенный день, именно в великий четверг 1753 года, тот и другой должны были служить литургию и в обычное время Анфим должен быть возложить на себя архиерейские одежды, а Афиноген – прочесть молитвы на поставление епископа. Анфим исполнил условие в точности; между тем Афиноген был уже в это время католиком и польским жолнером. Когда слух о мнимом поставлении Анфима разнёсся, то над ним стали смеяться. От стыда и досады он бежал за реку Днестр и дальше – в Молдавию, в Добруджу и за Кубань, чтобы основаться где-нибудь в качестве русского епископа. В то же время, чувствуя нужду в исправлении своего странного посвящения в епископы, он обращался к нескольким православным епископам с просьбою «навершить прежнее поставление или вновь рукоположить его», и в этом, по его собственному свидетельству, успел: Даниил, митроп. Браиловский, будто бы рукоположил его во епископа «Кубанского и Хотинския Раи». В разных местах его, действительно, принимали за епископа, но затем, заподозрив в обмане, изгоняли с бесчестием. Наконец, некрасовцы поймали его в одном месте, связали руки и ноги, посадили в куль и бросили в реку Днестр.

Со смертью Анфима, раскольники в течение XVIII в. неоднократно пытались приобрести себе епископа. Так, в 1765 г. в Москве происходило совещание поповцев и беспоповцев о том, нельзя ли, по нужде, поставить епископа самим, рукою митр. Ионы или какого-либо другого святителя, по примеру поставления киевского митрополита Климента (1147 г.), главою Климента, папы римского. Но эта святотатственная затея не только не была приведена в исполнение, но даже усилила вражду между безпоповцами и поповцами. После этого они обращались к грузинскому архиеп. Афанасию с просьбою о поставлении епископа, приглашали к себе в епископы некоторых русских архипастырей и в том числе св. Тихона Воронежского, наконец, ходатайствовали пред гражданскою властью о дозволении принять им архиепископа на тех же условиях, на каких существовали беглые попы, но с тем, чтобы он был совершенно независим от православной иерархии, имел свою консисторию и пользовался правами, предоставленными живущим в России лицам инославных исповеданий. Но все эти попытки кончились неудачно. Межу тем, вследствие снисходительных отношений правительства к расколу, в попах не только не было недостатка, но далее явился избыток. Поэтому мысль о собственном епископе была на время оставлена поповцами.

б) Оскудение бегствующего священства во второй четверти XIX в. С наступлением царствования Николая I, положение беглопоповщины совершенно изменилось. Издан был целый ряд ограничительных мероприятий, направленных к прекращению беглопоповства. Так, постановлено было: переезды беглых попов из уезда в уезд запретить; отнюдь не дозволять раскольникам принимать к себе новых беглых священников; ни в каком случае не дозволять оставаться в Москве раскольническим священникам, приезжающим из других мест, а ещё менее допускать исправление ими треб и временное пребывание на Рогожском кладбище; воспретить раскольникам производить над поступающими к ним беглыми священниками «исправу»; беглых диаконов немедленно высылать за караулом к их архиереям для поступления с ними по законам. Кроме того, церковною и гражданскою властью были приняты меры к прекращению самых побегов священников. Такие мероприятия повели к «оскудению бегствующего священства» во всей поповщине, не исключая даже Иргиза и Рогожского кладбища.

в) Решение приобрести архиерея; хлопоты по учреждению архиерейской кафедры в Белой Бринице, условие с митроп. Амвросием и принятие его в раскол. Опасаясь полного оскудения бегствующего иерейства, поповцы пытались сначала восстановить дозволенный указом 1822 г. способ приобретения беглых попов, но безуспешно. Тогда более предприимчивые из поповцев отправились за границу на поиски древлеправославных епископов, другие же остановились на мысли приобрести собственного епископа. Мысль эта обсуждалась в Москве на Рогожском кладбище, в присутствии представителей Ветки, Иргиза, Керженца, Стародубья, поволжских и других городов, и хотя встретила сильных противников в партии купца Царского, считавшего более удобным снова ходатайствовать пред правительством о восстановлении правил 1822 г., но нашла и горячих защитников, во главе которых стояла богатая фамилия Рахмановых. Не придя к определённому решению, собравшиеся послали депутацию в Петербург к тамошним поповцам во главе с Сергеем Громовым. Последний, будучи хорошо знаком со многими высшими лицами, обратился за советом к шефу жандармов Бенкендорфу. Тот ответил, что правительство не согласится на то, чтобы поповцы явно могли принимать к себе беглых попов; но если у них будет своя иерархия, то власть, быть может, снисходительнее отнесётся к их попам. Громов принял к сердцу этот совет и усердно принялся за приискание людей, на которых с полным доверием можно было бы возложить поручение – приискать древлеправославного епископа и учредить старообрядческую архиерейскую кафедру. Поиски его увенчались успехом: такой человек нашёлся в лице инока Лаврентьева монастыря Петра Васильева Великодворского, известного в истории раскола под именем Павла Белокриницкого.

Пётр Великодворский был сын волостного писаря Валдайской подгородной слободы, известной под названием Зимогорского Яма; родился он в 1808 году. Одарённый от ·природы замечательными способностями, Пётр Великодворский рано выучился грамоте и красивому, чёткому письму, страстно любил чтение книг духовного содержания и этим чтением воспитал в себе наклонность к религиозной мечтательности, наконец, отличался редкой предприимчивостью и настойчивостью в осуществлении предприятий. Получив (в 1835 г.) предложение Громова отправиться на поиски «древлеправославнаго» архиерея, он счёл его за указание свыше и энергично принялся за дело. Ближайшим и неизменным советником и сотрудником его был инок Серковского (в Бессарабии) монастыря Геронтий, в мире Герасим Колпаков, человек практического направления, много раз путешествовавший за сборами на свой монастырь. В 1836 г. они отправились к пределам Персии на поиски архиерея. По пути зашли в некоторые раскольничьи монастыри (в Стародубье), в одном из которых Пётр Великодворский принял монашество и наречён Павлом. Путь их лежал через Кавказ. Но в Кутаисе, вследствие собственной неосторожности, они были арестованы и под конвоем отправлены на место жительства. Эта неудача не смутила их. Весной 1839 г. они отправились на новые поиски, но другим путём, – чрез австрийскую границу.

Перейдя границу, Павел и Геронтий остановились в буковинском раскольническом селении Белой Кринице, в существовавшем здесь ничтожном и крайне бедном монастыре, чтобы выправить заграничные австрийские паспорта на чужие имена для путешествия по востоку, но потерпели неудачу и остались в монастыре на всю осень и зиму (1839–40 г.). В это время им удалось узнать, что белокриницкие липоване⁷³ имеют полученную в 1783 г. от императора Иосифа II грамоту, которой даны им разные привилегии и в том числе свободное исповедание их веры с правом иметь собственное духовенство. Такое благоприятное положение липован подало Павлу мысль учредить старообрядческую архиерейскую кафедру в Белой Кринице. Расположив к этой мысли липован, Павел и Геронтий начали свои хлопоты пред австрийским правительством. Назвавшись природными липованами, 14 февраля 1840 г. они подали в черновицкий крайзамт (уездное начальство или правление) первое прошение о дозволении липованам иметь своего епископа в Белокриницком монастыре. Крайзамт, по разным соображениям, принял прошение и просителей с особенною благосклонностью. Но подозревая, что из губернии, куда была препровождена просьба липован, потребуют полных и точных сведений относительно Белокриницкого монастыря и оснований, на каких он существует, нашёл нужным, в интересах самих просителей, потребовать от них подробного изложения истории монастыря, его назначения и принятых в нем правил общежития, – всех вообще сведений о внешнем и внутреннем его устройстве с точным изложением и самого вероучения липован.

Получив такое требование, Павел немедленно приступил к его исполнению и вскоре написал Устав Белокриницкого монастыря. Этот устав состоит из семи глав и заключения. В первой главе излагается догматическое учение раскольников⁷⁴,

во второй – история Белокриницкого монастыря с указанием средств, которыми он располагает, с 3-ей главы начинается собственно изложение монастырского устава. Здесь говорится: 1) «о времени божественного последования служб», т. е. когда начинается и сколько времени продолжается каждая церковная служба в монастыре и 2) о монастырском управлении, где с точностью определён состав монастырского управления и частные обязанности каждого из должностных лиц. Далее заслуживает внимания шестая глава «о принятии приходящих в монастырское общежительство и об обете иноческом», в которой помещены очень строгие правила относительно желающих поступить в монастырское общежительство. Наконец, в 7-й главе говорится о странноприимстве и гостеприимстве. В заключение автор излагает основания, почему буковинским раскольникам необходимо иметь своего епископа.

В июле 1841 года Устав был подписан должностными монастырскими лицами и представлен в крайзамт, а тот вместе со своим представлением отправил его во Львов, в губернское правление. Но здесь, благодаря, между прочим, указаниям тогдашнего православного буковинского митрополита Евгения Бакмана, раскрывшего истинную цель замыслов Павла и Геронтия и сообщившего верные сведения о личности самих просителей и их уловках для достижения цели, просьба липован была принята не благоприятно. Решено было не только отказать просителям, но и самый монастырь Белокриницкий, как незаконно существующий, уничтожить. Тогда Павел, по совету черновицкого начальства, решился перенести дело на апелляцию в Вену. Составлен был «рекурс» на Высочайшее имя; для подачи его поехал сам Павел в сопровождении инока Алимпия Милорадова, в мир е Афанасия Зверева, мещанина Полтавской губ., человека ловкого, отважного и горячо преданного расколу. По просьбе черновицких чиновников, венский адвокат Дворачек, хорошо образованный юрист, славянин, свободно говоривший по-русски, тщательно исправил их «рекурс» и всюду сопровождал их в качестве переводчика. Кроме того, на их сторону стали иезуиты, имевшие большую силу у австрийского правительства и пользовавшиеся особенным покровительством вдовствовавшей императрицы-матери. Хорошо понимая, что можно извлечь во вред России из утверждения прочного гнезда расколу заграницею, они сблизились с буковинскими раскольниками и взяли их под своё опытное руководство. Для успеха дела они посоветовали Павлу с Алимпием сделать значительное пожертвование в пользу благотворительных учреждений, находившихся в непосредственном управлении вдовствующей императрицы. Те исполнили этот совет и таким образом заинтересовали императрицу в свою пользу⁷⁵. Вскоре была испрошена им аудиенция у императора Фердинанда и его наследника, и высших сановников империи. После этого дело быстро пошло вперёд: губернское решение после нового, чисто формального следствия, было отменено и 6 сентября 1844 г. император подписал декрет, которым утверждалось существование Белокриницкого монастыря и дозволялось липованам привезти из-за границы (но только не из России) своего епископа, который поставлял бы им необходимое для них духовенство, имея местопребывание в монастыре Белокриницком.

После издания декрета, Павлу необходимо было заняться отысканием епископа для раскольников. Прежде всего он, в сопровождении того же Алимпия, отправился в славянские земли, в надежд е отыскать там древлеправославного епископа, но вскоре вернулся ни с чем. Тогда решено было отправиться на восток. Долго путешествовали Павел с Алимпием по восточным странам – Палестине, Сирии и Египту, но нигде не нашли древлеправославного епископа. Впрочем, Павел мало и надеялся на это; поехал же он туда в тех видах, чтобы можно было дать решительный ответ раскольникам, верившим в существование древлеправославных епископов, что таких епископов нет; 2) лично узнать, какое крещение – поливательное или погружательное – употребляется у тамошних христиан, потому что с этим связан был вопрос о принятии самой хиротонии, и 3) не привлечь внимания русского консульства. Главное внимание его было обращено на Константинополь, где проживало много безместных епископов. Ещё в первый свой приезд в Константинополь, на пути в Сирию, по рекомендации казака-некрасовца Осипа Гончарова, он вошёл в сношение с Садык-пашей (Чайковским) и др. польскими эмигрантами, которые, из-за желания навредить России, приняли живейшее участие в белокриницком предприятии, изъявили готовность помогать ему и тогда же посоветовали искать епископа именно в Константинополе между безместными епископами. Отпуская Павла на восток, они даже обещали ему навести необходимые справки. И действительно, когда он вернулся в Константинополь, указали ему двух архиереев. Имя одного осталось неизвестно, а другой был босносараевский митрополит Амвросий.

Амвросий родился в 1791 г. Он был сын священника румелийскаго города Эноса. По окончании курса богословских наук, в 1811 г. был поставлен в священники, но вскоре овдовел и принял монашество (в 1817 г.). Пройдя некоторые низшие должности, он сделался протосингеллом великой Церкви, а в 1835 г. был возведён в сан митрополита на босносараевскую кафедру. Защищая народные интересы, он вошёл в столкновение с турецкими властями и, по их настоянию, в 1840 г. был отозван в Константинополь. Здесь он поступил в разряд безместных архиереев и должен был вести жизнь среди унижений и лишений всякого рода. Положение его было ещё тем тяжелее, что он имел женатого сына Георгия, не имевшего никаких занятий.

Узнав о тяжёлом положении Амвросия, Павел, при посредстве серба Огняновича, знавшего русский и греческий языки, вступил с ним в переговоры и вёл их чрезвычайно хитро и осторожно. Он не только изображал ему материальные выгоды, ожидающие его с поступлением на архиерейскую кафедру в Белой Кринице, но и старался доказать, что, с поступлением к ним, не нужно будет изменять православной веры (чего Амвросий особенно боялся): напротив, потребуется соблюдать «древлеотеческое» православие во всей строгости и только переменить некоторые греческие обряды на другие, соблюдаемые у старообрядцев, да принять в духовные отцы себе их священника. А о том, что ему необходимо будет проклясть мнимые ереси православной Церкви и подвергнуться особому чиноприятию, как еретику, Павел до времени умалчивал. Однако, сначала Амвросий не поддавался на его убеждения и отвечал решительным отказом, но затем, уступая настоянию своего сына, объявил, что согласен заключить договор о занятии Белокриницкой кафедры. 15 апреля 1846 г. договор был подписан. По этому договору, старообрядцы обязывались содержать Амвросия и платить ему по 500 червонцев в год, сыну его купить дом в Белой Кринице; Амвросий же, со своей стороны, обязывался поступить в староверческую религию, учинить законное присоединение, исполнять монастырский устав без нарушения и поставить себе преемника.

Чрез месяц после этого, Павел, с помощью Чайковского и прочих друзей, секретно вывез Амвросия, переодетого в казацкое платье, из Константинополя и отправился с ним в Вену. Целый месяц они ехали и испытали немало огорчений. Злая судьба как будто нарочно преследовала Амвросия: разные, крайне опасные для него, случайности следовали одна за другою. Раз дело дошло до того, что он, боясь быть узнанным, «влез в скотские ясли и хотел закопаться в навоз и овчие объеди».

По приезде в Вену. Амвросий с Павлом представились своим высоким покровителям и испросили аудиенцию у императора: везде им был оказан любезный приём. Представляясь императору, Амвросий подал ему прошение о дозволении немедленно вступить в должность верховного пастыря староверческих обществ, при чём представил архиерейскую ставленную грамоту и подлинную записку патриаршей канцелярии, дозволяющую отслужить литургию в одной из константинопольских церквей и тем самым доказывающую, что Амвросий не был лишён сана и не находился под запрещением. Император, принявши бумаги, обещал, по справке, удовлетворить его просьбу. Но прошло три месяца, а справки не приходили из Константинополя. Наконец, Павел чрез эрцгерцога Людвига и иезуитов добился того, что Амвросию дозволено было отправиться в Белокриницкий монастырь и там до окончательного решения его дела, отправлять святительские обязанности. 12 окт. 1846 г. Амвросий прибыл в Белую Криницу и был встречен с подобающею торжественностью. Однако общее впечатление было не в пользу его, потому что он благословил народ обеими руками, что у раскольников считается новшеством, а сын его Георгий и серб Огнянович пропели греческим напевом исполлаэти деспота, чего липоване никогда не слыхали.

Спустя две недели после встречи Амвросия, происходило торжественное принятие его в раскол. Но предварительно был составлен собор, на котором после сильных споров, решено было принять Амвросия чрез миропомазание. Тот, видя безвыходность своего положения, должен был согласиться на это. На другой день после собора (28 окт.) происходил самый чиноприём, который состоял в следующем: сначала Амвросий, стоя против царских дверей, проклял велегласно русским языком все ереси (славянский чин проклятия ересей был написан для него греческими буквами); затем он удалился с беглым иеромонахом Воскресенского (Новый Иерусалим) монастыря Иеронимом в алтарь для исповеди. Но последний не знал греческого языка, а первый – русского и потому исповедь, по словам одного очевидца (Онуфрия), ограничилась тем, что они только «уповательно посмотрели друг на друга». В заключение Иероним помазал Амвросия мнимым миром, отверз царские двери и объявил достоинство митрополита, засвидетельствовав в особой грамоте, что он «тщательно испытал глубины сердца» его; а потом сам митрополит вышел из алтаря чрез царские двери в архиерейском облачении и, взяв в руки дикирий и трикирий, стал осенять народ⁷⁶.

Согласно своему договору с Павлом и Алимпием, Амвросий, по исполнении «надлежащего чиноприятия», должен был «неотлагательно поставить в наместники себе другого архиерея», который был нужен для обеспечения у раскольников-старообрядцев дальнейшего существования священства в полном трёхчинном устройстве. Поэтому главною заботою учредителей белокриницкой иерархии было избрание и поставление нового липованского епископа, и вместе, наместника белокриницкой митрополии. Однако, прежде этого признано было необходимым посвятить некоторых лиц в низшие степени – диакона и священника, потому что они необходимы при архиерейском служении. Первым ставленником был инок Серковского монастыря Ефросин, посвящённый во диакона чрез день после принятия Амвросия в раскол, а вторым – настоятель Белокриницкого монастыря Геронтий. После этого приступили к избранию наместника митрополии. Кандидатами на эту должность были избраны Геронтий, Нифонт, казначей Белокриницкого монастыря (из русских выходцев), и старый липованский дьяк Киприан Тимофеев. Самое избрание происходило по жребию. Жребий пал на Киприана Тимофеева, который предварительно был пострижен в монахи с именем Кирилла, затем быстро проведён по низшим иерархическим ступеням и 6 янв. 1847 г. поставлен во епископа майносского⁷⁷, наместника белокриницкой митрополии. До своего посвящения он относился крайне враждебно к новоучреждённой иерархии и потому мало обещал ей хорошего. Правда, после посвящения взгляд его на эту иерархию изменился, но исключительно из-за славы и денег. Слабый и бесхарактерный от природы, невежественный и мало развитый, он был впоследствии игрушкой враждебных в расколе партий, действовал сообразно их требованиям, постоянно противоречил себе, из-за выгод готов был поступить противозаконно и, наконец, дошёл до какого-то нравственного отупения и крайне утратил свою репутацию.

В августе того же года Амвросий, по просьбе турецких некрасовцев⁷⁸, поставил для них епископа Аркадия († 1859 г.), наименовав его епископом славским. Этот Аркадий, по фамилии

Лысый (иначе Доронеев), был из крестьян Кишиневской губ. 16 лет от роду он ушёл за границу. Вернувшись оттуда, жил в Лаврентьевском монастыре и отсюда ходил на восток отыскивать древлеправославных архиереев. По возвращении оттуда, поселился сначала в Молдавии, а потом в Славе. На первых порах своего епископства Аркадию пришлось испытать много неприятностей от противников белокриницкого священства. По их проискам, он был посажен турецким правительством в тюрьму. Освободившись от заключения, как ни в чём не повинный, он был признан правительством за епископа и мог уже свободно отправлять епископские обязанности.

Между тем, до русского правительства стали доходить слухи о появившемся в Австрии раскольническом епископе. Слухи эти вполне подтвердились, когда был арестован, по распоряжению императора Николая Павловича, Геронтий, приезжавший в Москву для ознакомления главарей московских поповцев с новой иерархией и для приобретения необходимых для митрополии церковных и иных принадлежностей. Тогда оно потребовало у австрийского правительства объяснений. В то же время Св. Синод обратился к константинопольскому патриарху с каноническим посланием, в котором просил его принять меры к возвращению Амвросия или подвергнуть его церковному осуждению; константинопольский патриарх, также чрез австрийское министерство, обращался к Амвросию с посланием. Вследствие этого от Амвросия потребовали письменных объяснений и вызвали из Белой Криницы в Вену, а затем, по настоянию министра иностранных дел князя Метерниха, решено было удалить его из Белой Криницы. Ему было предложено или возвратиться в Константинополь к патриарху, или же отправиться в ссылку. Амвросий выбрал последнее и в 1848 г. был отправлен на жительство в г. Цилль (в Штирии), где и умер в 1863 г. в соединении с православною Церковью. Белокриницкий же монастырь велено было запечатать, что и исполнено в марте того же года.

Вскоре после удаления Амвросия и запечатания Белокриницкого монастыря, в Австрии произошёл государственный переворот; во главе нового правительства стал покровитель буковинских раскольников гр. Коловрат Алимпий, в качестве депутата от Белокриницкого монастыря, обратился к нему с просьбой о возвращении Амвросия в Белую Криницу и распечатании монастыря, но просьба эта была оставлена без последствий. Тогда раскольники самовольно открыли монастырь и стали отправлять в нём церковные службы, а в управление делами вступил наместник Белокриницкой митрополии Кирилл, который в 1849 г. был возведён в сан митрополита белокриницкого.

Главною задачею Кирилла было упрочение и распространение белокриницкой иерархии между раскольниками. Поэтому, он прежде всего позаботился поставить себе наместника. На этот пост был избран Онуфрий, в мире Андрей Парусов (из крестьян Ярослав, губ.) († 1894 г.), человек здравомыслящий, с прямым и открытым характером, добросердечный, пользовавшийся любовью и уважением всех знавших его старообрядцев. 28 авг. 1848 г. он был рукоположен Кириллом во епископа браиловскаго. Ему предназначено было заведовать, от лица Кирилла, делами раскольников, живущих вдали от митрополии, преимущественно – молдавских, влахийских и турецких.

В то же время, вследствие умножения славской паствы, необходимо было поставить нового епископа для раскольников-некрасовцев. Пользуясь этим случаем, белокриницкие власти, чтобы оказать внимание Аркадию и вместе с тем упрочить его зависимость от нового митрополита, решили возвести его в сан архиепископа и в Славе учредить архиепископию, а в епископа майносскаго, на место Кирилла, подыскать достойного кандидата. С этою целью Онуфрий браиловский с иноком Павлом в 1850 г. прибыли в Славский скит. Аркадий согласился быть архиепископом, и потому к учреждению архиепископии в Славе не было препятствий. Однако, будущего епископа нашли более удобным поставить не для Майноса, а для Тульчи, тем более, что жившие там старообрядцы просили об этом Аркадия. Кандитатом на эту кафедру был избран Алимпий († 1859 г.). 27 сент. 1850 г. Аркадий вместе с Онуфрием поставил его во епископа, наименовав епископом тульчинским, а на другой день сам возведён был в сан архиепископа.

В 1853 г. и для молдавовлахийских раскольников (число их простиралось до 20 000 человек) был поставлен особый епископ, по имени Аркадий, названный васлуйским (Васлуя – город в Молдавии), саратовский уроженец, человек полуграмотный и фанатичный. Он разъезжал по епархии и наставил много попов. Сначала правительство относилось к раскольникам строго и Аркадий должен был разъезжать секретным образом. Но после соединения Молдавии и Валахии в одно княжество Румынское, положение раскольников изменилось к лучшему. Они открыто стали совершать свои церковные службы. Местные гражданские власти оказывали Аркадию архиерейские почести. В 1860 году Аркадий был даже утверждён правительством в звании архиепископа Молдавии.

В 1851 г. открылась русско-турецкая война. В конце 1853 года войска наши готовились переправиться чрез Дунай и обрушиться на пограничные некрасовские селения. Некоторые из некрасовцев сочли необходимым удалиться подальше от места военных действий: но епископы их, Аркадий и Алимпий, остались на своих местах. Однако, чтобы не оставить свою паству во время странствия без верховного пастыря, Аркадий поставил для неё ещё епископа, по имени тоже Аркадия († 1868 г.). Этот Аркадий, в мире Андрей Родионов Шапошников, был родом из Черниговской губернии. Женившись на вдове, он почему-то оставил жену и принял иночество. В народе он слыл человеком «дюжесловным и начитанным», а по внешнему виду – «брадатым»; был великий ревнитель раскола и строгий блюститель обрядов, отличался твёрдым, настойчивым характером; но в то же время был горд, самолюбив и склонен к любостяжательности, почему и не пользовался симпатией австрийцев. Аркадий сначала затруднялся поставить его во епископа, как женатого на вдове, но потом, «ради трудных обстоятельств времени», согласился и в 1851 г. рукоположил его, наименовав «епископом странствующих христиан». Сделавшись епископом, Аркадий с несколькими семействами удалился на берега Босфора, где спокойно провёл время военных действий. Между тем Аркадий и Алимпий, как беглые русские подданные, были арестованы, отправлены в Россию и заключены в суздальский Спасо-евфимиев монастырь. По окончании военных действий, Аркадий возвратился с берегов Босфора в Славский скит и принял титул экзарха славскаго; на место же Алимпия в Тульчу был поставлен послушник Аркадия Дорофеева Иустин (из русских выходцев), человек добрый, общительный и довольно начитанный.

Распространяясь за границей, белокриницкая иерархия скоро проникла и в Россию. Первым лжеепископом здесь был Софроний, в мире Стефан Жиров, московский мещанин. Он был человек весьма неглупый и ловкий, но совершенно потерявший совесть. До своего архиерейства Софроний занимался извозом и продажею беглых попов. Рассказывают, что одного из них, имевшего при себе много денег, он утопил, а деньги взял себе и убежал в Белую Криницу. В декабре 1848 г. Кирилл постриг его в монахи, под именем Софрония, и произвёл в низшие священные степени, а 3 янв. 1849 г. поставил во епископа симбирского, с правом производить попов для всех русских старообрядцев. Софроний, как и следовало ожидать, оказался архиереем совершенно негодным, невыносимым даже для раскольников: он смотрел на своё звание, как на средство наживать деньги и ставил попов не иначе, как за плату и под клятвенным обещанием делиться с ним половиною доходов. В виду этого московские раскольники-поповцы начали добиваться, что бы он удалился в свою епархию – Симбирск, а себе стали подыскивать другого кандидата в епископы. Но пока они искали, в Москву прибыл другой лжеепископ – Антоний.

Антоний, в мире Андрей Илларионов Шутов, был крестьянин Московской губернии. По рождению он принадлежал к православной Церкви, но по влиянию фабриканта Гучкова, у которого жил в услужении, перешёл в федосеевство и в конце 30-х годов поступил на Преображенское кладбище на должность казначея. В конце 1860 г. Антоний уехал из Москвы в Пруссию в беспоповский монастырь, устроившийся на средства Преображенского кладбища иноком Павлом (Прусским), а отсюда – в Австрию, в Климоуцы, селение смежное с Белой Криницей. Здесь, по убеждению Павла Белокриницкого, он перешёл в поповство и в 1853 г. (3 февраля) был произведён Кириллом в сан епископа Владимирского, после чего немедленно отправился в Москву, где и основал своё главное местопребывание. В Москве приняли его с радостью, но радость эта была преждевременна. Без особых природных дарований, без образования, с остатком беспоповских убеждений, Антоний во всем действовал в видах своих личных интересов, жертвовал ради них истиною и под конец жизни сделался неисправимым, «самоуродливым страшилищем».

По прибытии в Москву, Антонию пришлось вступить в упорную борьбу с Софронием, который ни за что не хотел уступить ему места заправителя делами русских старообрядцев. Напрасно Кирилл писал ему увещательные послания: он упорно стоял на своём. Но вести борьбу с Антонием в Москве Софронию было не по силам; поэтому он удалился на Урал и там начал высказывать раздорнические мысли не только по отношению к Антонию, но и к самому Кириллу. Об Антонии говорил, что он – двукрещенец, а потому священство его незаконно; о митрополии же замечал, что там миро варили по новому чиновнику и старых книг там нет. Встретив сочувствие своим мыслям, Софроний задумал устроить собственную иерархию и хотел даже восстановить патриаршество. Кандидатом в патриархи был избран казак Яков Бреднев. В 1854 г. он вместе с Виталием уральским, ещё в 1852־ г. рукоположенным им во епископа, действительно, поставил Якова Бреднева в патриархи, и затем сам был возведён в сан митрополита казанского, а Виталий – в сан митрополита новгородского. Чтобы положить конец таким беззакониям, Антоний издал окружное послание, в котором изложил все законопреступные деяния Софрония. Послание это имело полный успех: Софроний принёс раскаяние; самочинные его степени были уничтожены, и сам он был оставлен епископом без кафедры. Но когда узнал об этом Кирилл, то лишил и епископского звания.

Кроме борьбы с Софронием, Антоний на первых порах не заявлял себя ничем особенным. До 1855 г. он действовал робко и большею частью скрывался в безвестности; с этого же времени начал действовать смело и открыто. Главною его заботою было распространение белокриницкой иерархии и увеличение числа её представителей. В течение своего архиерейства он учредил 12 епархий и поставил до 15 архиереев, а попов, если верить его жизнеописателю Швецову, несколько сотен, и этим много содействовал утверждению и распространению белокриницкого священства между русскими раскольниками. Но в то же время Антоний произвёл немало смут и раздоров среди приемлющих белокриницкую иерархию. Во 1-х, будучи по своим убеждениям беспоповцем, он начал делать распоряжения в духе беспоповства: строго запретил священникам приносить на литургии просфору за царя, требовал признания Аввакума, Лазаря, Никиту и др. святыми страстотерпцами, наконец, заставлял перекрещивать младенцев, крещённых по какому-нибудь случаю православными священниками. Во 2-х, пользуясь своим местопребыванием в Москве и правом заведования делами всех русских раскольников, он возмечтал о себе слишком много и обнаружил попытки усвоить себе титул архиепископа московского. Возмущённые его поведением в этом деле, прочие австрийские епископы восстали против его возведения на московскую кафедру. Для рассмотрения дела и прекращения вражды, а также для решения вопроса о замещении московской кафедры, из Белой Криницы был прислан в Москву с большими полномочиями тогдашний наместник белокриницкой митрополии Онуфрий, при посредстве которого и было решено дело о московской кафедре. Антонию велено было удалиться во Владимир, а на место его, в качестве управителя делами старообрядцев, решено было избрать другого епископа. Но вследствие несогласия между раскольническими иерархами, избрания этого не последовало. Антоний остался в Москве, а в управление делами вступил Онуфрий.

В начал е 1862 г. прибыл в Москву житель Стародубья, дьяконовец Илларион Егоров Кабанов, называвший себя убогим Ксеносом, человек умный и начитанный. Видя, что многие не только поповцы миряне, но и вновь поставленные священники и епископы их, напр., Антоний Шутов и Конон († 1884 г.) новозыбковский, держатся беспоповщинского мнения о наступлении царства антихриста, имя Спасителя Иисус признают именем иного бога, антихриста, четвероконечный крест – сенью креста Христова, кумиром, мерзостью запустения и т. п., надумал очистить старообрядчество от этих учений. С этою целью он и устно, и письменно старался доказать неправильность их, а в бытность свою в Москве умолял Онуфрия и других белокриницких иерархов издать соборное определение об уничтожении их. Те сначала не соглашались на это, но затем согласились и поручили ему составить, при содействии московского начётчика Семёна Семёнова, окружное послание. Он с радостью принял поручение и вскоре представил на рассмотрение «духовного совета»⁷⁹ солидное по объёму сочинение. 24 февр. 1862 г. оно было подписано всеми находившимися в Москве белокриницкими епископами и издано в форме «Окружнаго Послания единые, соборные, апостольския, древлеправославно-кафолическия церкви».

Содержание Послания, следующее. После обращения к чадам древлеправославной церкви, автор рассматривает 10 беспоповщинских тетрадок и, как несогласные с словом Божиим, признает «ложными и церкви чуждыми». Затем, в 10 пунктах излагает положительное учение, что истинное священство и бескровная жертва пребудут до скончания века, что это священство находится в великороссийской и греческой церкви, а стало быть и у них старообрядцев, потому что источник священства заимствован ими у греков. Развивая потом частнее свой взгляд на греко-российскую Церковь, Илларион Егоров говорит, что она верует под именем Иисуса в того же Сына Божия, как и они; признает четвероконечный крест за образ «креста Христова», излагает учение об евхаристии, молитве за царя, о лице и времени пришествия антихриста, о дне и часе кончины мира. По своему характеру, суждения об этих предметах были близки к учению православной Церкви; в них ясно сквозила мысль, что греко-российская Церковь ничуть не отступила от православия. Но, в таком случае, сам собою являлся вопрос – почему же старообрядцы отделяются от неё? Автор послания понимал необходимость ответа на этот вопрос и решил его в том смысле, что вины непоследования пастырям русской церкви – важные и благословные – заключаются в клятвах собора 1667 г. и в порицаниях, какие были высказаны в полемических книгах на «старые» обряды. Кроме того, он упомянул о каких-то «новодогматствованиях» русской церкви, но в чем они состоят, не сказал.

Окружное Послание имеет весьма важное значение в истории современного раскола. С одной стороны, оно вызвало между приемлющими белокриницкую иерархию сильные волнения и раздоры, которые не прекратились до настоящего времени и повели к разделению этого толка на два враждебных лагеря: приемлющих Окружное Послание и не приемлющих, а с другой – подорвало все основы старообрядчества. Не видя ереси там, где видели их Аввакум, Лазарь, Никита и др. расколоучители со своими последователями, и признавая православную Церковь ни в чём не отступившею от чистоты православия, оно тем самым осуждало их за отделение от Церкви, а вместе с ними осуждало и все старообрядчество.

Вскоре после издания Окружного Послания, поповцы поняли, что оно направлено не против беспоповцев, а против них самих и их предков, – что, приняв его, они обманулись. Поняли это и сами епископы, подписавшие Окружное Послание, и стали от него отказываться; однако нашлись и защитники Послания. Между теми и другими началась борьба. Раньше всех выразили своё недовольство Окружным Посланием калужские старообрядцы. Они говорили, что, с принятием Послания, не будет никакого различия между православными и старообрядцами и не из-за чего будет отделяться от православной Церкви. В Стародубье сильным противником Окружного Послания явился добрянский поп Григорий, который рассылал письма в Москву и другие места, убеждая тамошних старообрядцев не принимать Послания. Вскоре к числу недовольных пристал также лжеепископ Софроний, хотя не столько по убеждению, сколько по личной ненависти к Антонию. Он прямо называл Окружное Послание «еретическим нововведением и предательством великороссийской Церкви» и распространял свои мысли в Оренбургском крае и в Поволжье.

Мало того, вместе с попом Григорием он жаловался лжемитрополиту Кириллу и просил его от имени московских старообрядцев, недовольных Окружным Посланием, прибыть в Москву. Таким образом недовольство росло. Кроме людей фанатичных, возмущённых теми уступками, которые сделаны в Окружном Послании в пользу православной Церкви, к числу противников Окружного Послания примкнули все те, которые стояли за право мирян в деле управления церковными делами и отвергали оное потому, что оно исходило от имени епископов, с обязательным требованием верить и думать так, как велят они. Наконец, личное недовольство Антонием, подписавшимся под Окружным Посланием, ещё более увеличивало нерасположение к последнему. Противники Окружного Послания, желая противопоставить авторитету подписавших Окружное Послание более сильный авторитет, привлекли на свою сторону белокриницкого митрополита Кирилла и привезли его (в начале 1863 г.) в Москву.

По прибытии в Москву, Кирилл сначала предложил вопрос об избрании на московскую митрополию епископа, который бы управлял всею старообрядческою церковью; таким епископом был избран Антоний Владимирский; но Кирилл не согласился на это, выслал своего наместника Онуфрия из Москвы, прекратил сношение с русскими старообрядческими епископами и объявил, что он сам вступает в управление российскою церковью. После этого он издал (24 февраля 1863 г.) грамоту под названием «Объявление об уничтожении Окружного Послания», под которой, кроме него, подписались Софроний (бывший симбирский) и Антоний (Шутов).

Эта грамота вызвала сильное противодействие со стороны приверженцев Окружного Послания и послужила началом образования двух партий: окружников и противоокружников. Илларион Егоров написал на неё сильное опровержение, под заглавием: «Омышление о грамоте, названной объявление об уничтожении Окружного Послания», а недовольные Кириллом епископы и миряне- окружники стали просить его выехать из России обратно в митрополию. Кирилл уехал; окружники взяли перевес, но – ненадолго. Вскоре было получено от «австрийцев» Павловского посада (Богородского уезда) и Стародубского посада Воронка заявление, что многие из-за Окружного Послания не доверяют церковным учителям и потому необходимо его уничтожить. Вследствие этого заявления епископы в своём определении от 26 июля 1863 г. отменили обязательность Окружного Послания и предоставили его на добрую волю каждого. Но противники этим не удовлетворились. Между тем Кирилл составил в Белой Кринице собор, на котором утвердил акт против Окружного Послания. Деяния этого собора были представлены Амвросию. Тот, не зная ничего ни об Окружном Послании, ни о произведённых им распрях, утвердил их своею подписью. Узнав об этом московские окружники отправили от себя к Амвросию послов, которые разъяснили ему смысл послания, рассказали о незаконных действиях Кирилла в Москве и убедили отказаться от подписи под актами белокриницкого собора. Мало того, Амвросий написал два послания: одно на имя Антония с благодарностью за издание «Окружного Послания», другое – на имя Кирилла с порицанием за обман и с угрозою запрещения, если белокриницкий акт не будет уничтожен. Таким образом окружники опять восторжествовали. Но вскоре Кирилл прислал грамоту, в которой заподозрил подлинность подписи Амвросия под его посланием; пошли толки о подделке подписей, и вражда между окружниками и противоокружниками ещё более усилилась. Противоокружники вздумали даже поставить в Москву, с помощью Кирилла, епископа из своих единомышленников и обратились к Кириллу с просьбою об этом; тот «за довольные сребренники» дал своё согласие. Между тем об этой затее узнал Антоний и, чтобы расположить окружников в свою пользу и тем остановить выбор другого епископа, 23 февраля 1864 г. издал «Объявление попечителям Рогожского кладбища и всем православным христианам», что он подтверждает определение Кирилла об уничтожении Окружного Послания. Но это Объявление нисколько не изменило положения дела: противоокружники не оставили мысли об особом епископе и вскоре нашли кандидата, – это был Антоний, в мире Афанасий Климов, крестьянин села Иванищева (Московской губ.), человек полуграмотный, с трудом читавший книгу. В первой половине 1864 г. он отправился в Белую Криницу и был посвящён здесь в сан диакона. Но так как некоторые из белокриницких жителей хотели воспрепятствовать посвящению его в дальнейшие степени, то рукоположение во священника и епископа «богоспасаемаго града Москвы» было произведено (24 июля 1864 г.) в местечке Сокольницах (близ молдавской границы). Этот Антоний известен под именем Антония 2-го или Муравлевского (по имени Муравлева, главы тогдашних московских противоокружников). Поставление его было самым важным и по своим последствиям самым гибельным для раскольников-австрийцев событием в истории борьбы между окружниками и противоокружниками. С этого времени австрийская иерархия распалась на две половины окружническую и противоокружническую; во главе одной стал Антоний Шутов, а во главе другой – Антоний 2-й, которые сразу же вступили в бранную переписку. Каждый из них доказывал, что соперник его взошёл на престол незаконно: один ссылался на авторитет Кирилла, поставившего его, а другой на то, что был уже утверждён в звании архиепископа московского русскими старообрядческими епископами.

Впрочем, дело не ограничилось личной враждой, а вскоре последовало разделение догматическое. Начало ему положил Софроний. Живя на Урале, он в 1864 г. стал распространять следующее лжеучение: «господствующая ныне в России церковь верует во иного Бога, Иисуса Христа, рождённого восемью годами позже Спасителя мира Иисуса, Христа; под именем Иисуса должно подразумевать сына погибели – антихриста. Составители Послания впали в ересь, именно: в нем заключается 120 ересей». В 1866 г. некоторые из уральских раскольников-австрийцев прибыли в Москву и рассказали об этом учении собору епископов. Те признали его ложным и богопротивным и просили Софрония, бывшего в то время в Москве, прийти на соборное разглагольствие, или прислать кого-либо вместо себя. Софроний прислал Давида Антипова, гусляка, который высказал то же учение, что и Софроний, при чем прибавил, что четвероконечный крест не имеет никакой силы и что совершаемое в великороссийской церкви под этим крестом жертвоприношение есть агнец неправедный. Некоторые из московских «австрийцев», возмущённые этим учением, обратились к Кириллу с просьбою высказать своё мнение по поводу учения Давида Антипова. Тот утвердил это учение и послал в Москву две грамоты: одну на имя Антония «старого», а другую – на имя Антония «нового». В первой сам Антоний и все защитники Окружного Послания подвергались отлучению, как еретики, с которыми не следует иметь никакого общения; а во второй – Антонию «новому» предоставлялись все права московского епископа, повелевалось устроить Духовный Совет из трёх иереев и 6 мирских старшин и предписывалось поставить нового архиерея для обеспечения иерархии. Таким образом разделение австрийского толка фактически совершилось. Вражда и раздоры все более и более усиливались. В 1868 г. на «вселенском соборе» в Белой Кринице, под председательством самого Кирилла, после спора и шума окружники объявили, что не помирятся с противоокружниками до тех пор, пока те не откажутся от своих еретических мудрований, и уехали обратно. После этого Аркадий славский и другие заграничные лжеепископы-окружники, в целях примирения партий, решились было пожертвовать Окружным Посланием и подписали грамоту, написанную Давидом Антиповым, в которой Окружное Послание уничтожалось и проклиналось, а оба Антония признавались законными епископами. Но против такой уступки решительно восстали русские окружники, и дело кончилось тем, что обе партии обособились в отдельные секты – окружников и противоокружников, стали считать друг друга еретиками и переходящих принимать 3-м чином.

Между тем Кирилл, неожиданно для всех, перёшел на сторону окружников и послал в Москву «мирную грамоту», в которой семилетнюю распрю сваливал на врага рода человеческого – диавола; говорил, что те, которые признают в имени Иисус иного Бога, противоречат свящ. Писанию и порочат чистоту церкви и что такое учение противно даже здравому разуму, а в заключение просил окружнических епископов простить его. Те, конечно, простили его, а противоокружники писали ему обличительные послания, перестали за него молиться, отложились от него и на присланные из России деньги устроили особую церковь. «Мирная грамота» Кирилла в Москве была подписана окружническим духовенством и затем отправлена для подписи Пафнутию казанскому и Иову кавказскому. Первый охотно подписал её, но второй отнёсся к ней не сочувственно, так как не соглашался со сказанным в ней относительно имени Иисус, и предлагал составить новую примирительную грамоту, в которой об имени Иисус было бы умолчано. На его сторону стали донские раскольники и образовали особую партию полуокружников. Но эта партия не выделилась в особое согласие, а слилась с окружниками, чему много содействовало то обстоятельство, что среди последних вместе с искренними приверженцами Окружного Послания, есть немало неискренних, мнимых, от души желающих уничтожения Окружного Послания и совсем не разделяющих выраженных в нем взглядов на православную Церковь.

На первых порах во главе неискренних окружников стоял Антоний Шутов. Как беспоповец по убеждениям, он не сочувствовал Окружному Посланию и при всяком удобном случае готов был отказаться от него. Когда же из-за Окружного Послания начались раздоры и все попытки к примирению с противоокружниками окончились неудачей, то он особенно стал настаивать на уничтожении Окружного Послания. В противоположность ему одним из самых ревностных защитников Окружного Послания явился Пафнутий казанский († 1890 г.). Он был человек рассудительный и начитанный, умел хорошо писать, но не обладал живою речью. Увидев двусмысленные, а потом и явно враждебные отношения Антония к Окружному Посланию, Пафнутий сразу же принял оное под свою защиту. Затем, когда возникла борьба между окружниками и противоокружниками, Пафнутий постоянно являлся горячим сторонником первых и для защиты их интересов предпринимал поездки за границу, в Австрию и Турцию, на собиравшиеся там соборы по делу Окружного Послания. В то же время он не переставал обличать Антония Шутова: писал письма и целые сочинения, в которых обличал его лжеучение и разные антиканонические действия, запечатлённые беспоповским характером. Когда же умер Антоний († 1881 г.) и место его занял Савватий, то Пафнутий, чтобы стать во главе раскольнической иерархии, начал заискивать пред влиятельными в расколе лицами и угодничество своё довёл до того, что готов был пожертвовать и даже жертвовал Окружным Посланием, за которое так долго ратовал и, таким образом, стал из искреннего окружника не искренним.

По смерти Антония, во главе неискренних окружников стал Савватий († 1898 г.), в мире Степан Левшин, уроженец Тагильскаго завода, Пермской губернии, человек ограниченного ума, малосведущий и неначитанный. При своей бесхарактерности, он не имел никакого значения у московских старообрядцев и являлся послушным орудием в руках влиятельных лиц в расколе. Не имея никаких твёрдых убеждений, он с окружниками был окружник, а с неокружникам и – неокружник. Правда, при нем были попытки примириться с противоокружниками, посредством уничтожения Окружного Послания, но он принимал в них только пассивное участие. Так, в 1884 г. противоокружники подали на имя его и духовного совета «прошение о примирении». В ответ на это прошение духовный совет 1 декабря 1884 г. издал «объяснение», в котором говорилось, что соборные определения об уничтожении Окружного Послания (24 февраля 1863 г. и 1 ноября 1865 г.) до настоящего времени никаким соборным определением опровергнуты не были и потому считаются действительными. Но «объяснение» это, как данное уклончиво, не удовлетворило ни противоокружников, ни искренних окружников. Первые на собор е 22 мая 1885 г. посмеялись «коловратности» окружников и подтвердили прежние определения о приёме их не иначе, как третьим чином. В свою очередь и искренние окружники остались очень недовольны действиями совета. Особенно сильно восстал против уступок противоокружникам Сильвестр балтский, друг и почитатель Иллариона Егорова, человек начитанный и самостоятельный. В своём письме духовному совету, он торжественно объявил, что убеждён в истинности Окружного Послания и что с ним «многие из духовных и мирских станут за святую истину, изложенную в Окружном Послании, и, в случае его уничтожения, неминуемо заявят протест московскому духовному совету и тогда «последняя лесть будет горше первой»! Относительно же прошения о примирении заявил, что принять его значит «отворить дверь к богохульству и крестохульству» и не только уронить себя в глазах всех благочестивых и благомыслящих людей, но и дать правительству невыгодное о себе мнение, как о сообщниках и единомышленниках людей, не молящихся за предержащую власть. Но письмо это было получено духовным советом уже после издания «объяснения». Когда Сильвестр узнал об этом, то прислал, в форме обширного послания, новый протест против той сделки, на которую пошёл духовный совет в видах примирения с противоокружниками. К этому посланию искренние окружники отнеслись с радостью, а неискренние – с недоброжелательством. Дальнейшие попытки к примирению окружников с противоокружниками вели только к усилению раздора. В 1891 г. окружники посредством происков в полиции добились изгнания из Москвы противоокружнического епископа Иова. В 1898 г. Савватий определением раскольнического собора был лишён звания Московского архиепископа и вскоре умер. После его смерти некоторые пытались было возвести на Московскую архиепископию, Онисима (в монашестве Арсения) Швецова, человека умного, начитанного и преданного расколу, но противники его выставили против него обвинение в содержании еретических учений⁸⁰ и «собор» отверг его кандидатуру, а избрал Иоанна Картушина (из донских казаков). Однако друзья Швецова и после этого продолжали работать в пользу его кандидатуры на московскую архиепископию. К тому же и обстоятельства слагались благоприятно. Картушин, в 1900 г. письменно отрёкся перед полицией от своего звания. Так как, по 62 апост. прав., отрёкшийся не имеет права священнодействовать, между тем Картушин продолжал ставить попов и дьяконов, то многие из его пасомых встревожились, а партия Швецова подняла даже вопрос о соборном суде над ним. Не смотря на эти раздоры, окружники все более и более усиливаются; количество лжеархиереев растёт. Так, в 1903 г. у них поставлен во епископа нижегородского и костромского один из даровитейших учеников Швецова Иннокентий Усов, заявивший себя многочисленными трудами на пользу раскола (особенною известностью пользуется его сочинение «Церковь Христова временно без епископа»); последний поставил единолично во епископа канадского Михаила (Семенова), бывшего архимандрита профессора Спб, духовн. академии, перешедшего в раскол в 1907 г. и ныне ратующего за старообрядцев.

После смерти Антония 11 († 1876 г.), у противоокружников остался один только епископ – Иосиф нижегородский, который и поселился в Москве. Вскоре он поставил для противоокружников двух епископов – Герасима в Коломну и Кирилла в Балту, а на московскую кафедру не возводил никого, рассчитывая сам занять её. Но противоокружники, соблазнявшиеся некоторыми слабостями Иосифа, не захотели иметь его преемником Антония, а указали на зуевскаго попа Игнатия, как человека вполне достойного занять московскую кафедру; но Иосиф воспротивился этому и даже запретил Игнатия в священнослужении. Последний обратился с жалобой на него к Герасиму и Кириллу, которые и разрешили его от запрещения. Отсюда началась сильная вражда между Иосифом и Кириллом⁸¹, которая вскоре дошла до того, что Кирилл произнёс анафему на Иосифа, а Иосиф – на Кирилла. Противоокружники недоумевали, за которым из своих епископов следовать, и для прекращения вражды между ними созвали в 1884 г. собор из духовных и мирских лиц. Когда Иосифа стали обвинять здесь в разных преступлениях, то он бежал с собора и уехал из Москвы в Нижний Новгород. После его удаления, собор продолжался; на нем решено было рукоположить епископа на московскую кафедру, что Кирилл и исполнил в том же году, поставив в епископы Пафнутия, в мир е Прокопия, крестьянина Московской губернии. Но Иосиф созвал собор (11 окт.) в Москве, на котором решено было не признавать Пафнутия за епископа и предать его вместе с Кириллом отлучению. Мало того, Иосиф поставил для Москвы особого епископа – Иова. Но Иов, вопреки его ожиданиям, вошёл в соглашение с Кириллом и Пафнутием; последний даже уступил ему епархию московскую, а сам принял в управление епархию саратовскую. Иосиф, считая себя главою противоокружников, признал эти распоряжения незаконными и произнёс отлучение на Кирилла, Пафнутия и Иова. Те, в свою очередь, после неоднократных попыток к примирению, созвали в Москве собор (в окт. 1886 г.), на котором подвергли его извержению из сана. Но Иосиф не только не подчинился этому решению, но, пользуясь отсутствием Тарасия бессарабского († 1887 г.), принёс последнему жалобу на соборное решение. Тот стал на его сторону и составил в Москве собор (в июне 1886 г.), на котором постановлено было: 1) извержение Иосифа и его сторонников (на соборе 31 окт.) признавать недействительным 2) всех участников того собора за неправильное постановление подвергнуть отлучению и 3) управление московской епархией, впредь до избрания нового епископа, поручить Иосифу. Таким образом, противоокружническая иерархия окончательно распалась на две половины; во главе одной стали Кирилл балтский и Иов московский, а во главе другой – Иосиф нижегородский. Обе партии относятся друг к другу враждебно. Сторонники Кирилла составили даже собор (в октябре 1893 г.), на котором постановили не иметь общения в молитве с приверженцами противной партии и принимать их в своё согласие не иначе, как с отречением от ересей.

С «оскудением бегствующего священства» и положение беглопоповщины крайне ухудшилось, беспорядки в ней увеличились. Богослужение и требы стали совершаться с крайнею небрежностью; крестили по несколько младенцев зараз, свадьбы венчали пар по 10–20 – «гуськом», исповедовали всех вместе: дьячок читал названия грехов по Потребнику, а присутствующие должны были говорить: «грешен, хотя бы грех был не свойствен полу и возрасту, и затем поп читал разрешительную молитву; погребение совершалось «заочно», – «по почте» или «с оказией» и т. д. Впоследствии положение беглопоповщины было ещё хуже: под именем беглых попов у них появлялись лица, набранные из разного сброда. В виду этого одни из беглопоповцев (правда, немногие) иногда обращались к православным священникам за совершением треб, а у других исправление треб получило беспоповщинский характер. Наконец, некоторые из них, живущие в Черниговской губ., на Дону и в других местах, решили, что, по нужде можно всегда обходиться без попов. Поэтому они уполномочили своих уставщиков (отсюда название – поповцы, управляемые уставщиками) крестить детей, исповедовать и причащать больных какими-то запасными дарами, сводить браки по благословению родителей, с совершением молебного пения – вообще приняли все беспоповщинския мнения, только не перекрещивают приходящих от православной церкви.

Впоследствии правительство ослабило свою строгость по отношению к беглым попам: последние теперь довольно свободно могут отправлять требы у беглопоповцев. Вследствие этого случаи бегства священников увеличились и беглопоповщина опять окрепла. В настоящее время последователи беглопоповства очень многочисленны в Донской, Курской, Черниговской, Тульской, Нижегородской и Пермской губерниях.

Что касается австрийского священства, то, не смотря на внутренние неурядицы среди его последователей, оно все более и более увеличивается в числе своих членов. Поэтому австрийских попов можно встретить везде и всюду, то в качестве совершителей треб и богослужения, то миссионеров раскола, и все они состоят под ведением своих архиереев, количество которых сильно растёт. В настоящее время их архиерейские кафедры существуют в обеих столицах (в Москве даже архиепископия), а также в Н.-Новгороде, Казани, Вятке, Симбирске, Самаре, Саратове, на Дону, на Кавказе, на Урале, в Сибири и во многих других местах. В некоторых епархиях на лицо состоят по два архиерея – окружнический и противоокружнический. Оплот австрийского толка представляет Рогожское кладбище, которым завладели окружники, а лжеиерархическое средоточие находится в Белой Кринице. На Рогожском кладбище в последнее время воздвигнуто много новых каменных зданий, великолепно отделаны обе часовни, алтари распечатаны, организован целый штат попов и диаконов и совершаются торжественным архиерейским служением церковные службы, на которых иногда присутствуют и лица высокопоставленные. Некоторые из австрийских попов и архиереев, в целях пропаганды австрийщины, усердно занимаются литературной деятельностью, помещая свои статьи в специальных старообрядческих журналах: «Церковь», «Старообрядец» и др. Благодаря всему этому толк приемлющих австрийское священство является самым распространённым из существующих толков. Последователи его составляют не менее ²/з общего количества всех раскольников старообрядцев и находятся в большинстве губерний как Европейской, так и Азиатской России, и заграницей. Больше всего их в Московской губ. с её знаменитыми Гуслицами (в 80 вер. от неё), откуда, главным образом, набираются попы, в Саратовской, Самарской, Нижегородской, Оренбургской, Донской, Калужской, Черниговской, Кишинёвской и некоторых других губерниях.

Во второй половине XIX ст. в расколе, кроме австрийской иерархии, появилась ещё новая иерархия, Беловодская. Происхождение её стоит в тесной связи с раскольническими рассказами о «древлеправославных» епископах, якобы существующих в неких местах. В конце ХVII в. у раскольников было твёрдое убеждение, что где-то на востоке есть православные архиереи, а во второй половине ΧVΙΙΙ ст. появилось и распространилось. сочинение беспоповца Марка топозерскаго (Топозеро-раскольнический скит в Архангельской губ.) «Путешественник, сиречь маршрут в «Опоньское царство», в котором рассказывается, что в Японии – «Опоньском царстве», что стоит на океане море, называемом Беловодие, существует благочестивая церковь, с патриархом антиохийского поставления, митрополитами и епископами «асирского поставления». В том же XVIII и XIX столетиях некоторые проходимцы уже выдавали себя за попов, поставленных в Опоньском царстве, а в 70-х годах последнего столетия обер-офицерский сын из православной семьи, Антон Савельев Никульский, назвавшись «смиренным Аркадием», объявил себя рукоположенным в Беловодье в «архиепископа всея России и Сибири». В доказательство справедливости своих слов Аркадий указал на «ставленную гранату», подписанную Беловодским патриархом Мелетием, королем «камбайско-индостанско-индийскаго» царства Григорием Владимировичем, 38 митрополитами, 30 архиепископами. 24 епископами, носящими титулы всех почти известных городов, 38 архимандритами и 27 игуменами монастырей, также разделённых по материкам и островам различных частей света. В первое время он архиерействовал в Сибири и в северо-восточном, прикамском районе Европейской России, а затем отчасти в губерниях, расположенных около Петербурга. Около 1879–1880 г. Аркадий имел в Сибири значительное число последователей: рукоположил несколько попов и «переставил, т. е. вновь рукоположил 2 попов австрийского поставления. Затем он распространял своё учение в губерниях Вятской, Пермской и Самарской. В 1885 г. был арестован и по приговору Окружного суда в г. Бугульме, Самарской, губ., был присуждён к 100 рублей штрафа за присвоение «не принадлежащего ему звания архиепископа всея Руси и Сибири». После избавления «от уз», главной резиденцией Аркадия служила Пермская губ., в особенности дер. Першаты, и село Крым-Сарай Самарской, губ., откуда он ездил и в другие губернии для поставления попов, освящения церквей, часовен и т. д., но в 1902 г. умер.