Глава 4. Методы авторского самовыражения в посланиях патриарха Никона

Проблема авторского самосознания древнерусского книжника в последнее время становится все более актуальной⁷⁰⁵. При изучении конкретных произведений древнерусской письменности исследователи обращают особое внимание на способы и характер авторского самовыражения, на то, как проявляется в произведениях древнерусской словесности авторское «я», каким образом книжник осознает свои цели, эстетические принципы и идеалы, свой труд в рамках традиции⁷⁰⁶. Способы, при помощи которых автор представляет себя читателю, имеют индивидуальные особенности, зависящие от его социального статуса, уровня начитанности и образованности, личного опыта, адресата и цели. Изучение принципов проявления авторского начала в переписке патриарха Никона с современниками представляет немалый интерес.

Потребность патриарха Никона к самовыражению через письменное слово во многом определялась жизненными обстоятельствами его биографии: в сане новгородского митрополита он усмирял восставших новгородцев и перевозил из Соловецкого монастыря в Москву мощи митрополита Филиппа – обо всем Никон подробно информировал царя; заняв московскую первосвятительскую кафедру, Никон принимал личное участие во всех событиях, которыми были насыщены шесть лет его патриаршества; сблизившись с Алексеем Михайловичем. Никон адресовал ему теплые дружеские письма; оставив патриаршую кафедру и удалившись в подмосковный Воскресенский монастырь, Никон вел обширную переписку со своими современниками – недругами и единомышленниками, постоянно привлекая к себе их внимание; осужденный на церковном Соборе, лишенный сана, Никон посылал письма царю из ссылки, надеясь, что он проявит к опальному патриарху милосердие.

Постоянным адресатом Никона был царь Алексей Михайлович. Как автор и книжник патриарх Никон в наибольшей степени проявился в переписке с ним. Внимательно вчитавшись в письма патриарха, составленные в разных традициях эпистолярного жанра (как уже было показано, одни из них тесно связаны с приказным делопроизводством – «отписки», челобитные; другие более открыты по своей структуре и не слишком прочно связаны с канонами деловой письменности – частное и публицистическое послание), нетрудно заметить, что они различаются и по степени проявления в них индивидуального, личностного начала, по количеству и разнообразию привлекаемых источников и способов их обработки, по эмоциональной направленности и «литературности». При соблюдении всех обязательных этикетных элементов патриарх Никон проявляет умение украсить свою речь: наряду с книжными оборотами и образами, ссылками на Священное Писание он не стесняется употреблять разговорную лексику и просторечия; при помощи речевых средств рисует характеры людей, умело строит диалоги; при помощи введения мелких бытовых деталей делает подробные и детализированные описания обстановки и, напротив, демонстрирует емкий лаконизм повествования.

Все эти особенности стиля Никона, которые несомненно свидетельствуют о незаурядности Никона как автора, объясняются, на мой взгляд, двумя причинами. Первая состоит в том, что патриарх Никон обращался к царю, с одной стороны, как к человеку, которого лично знал и с которым определенное время находился в дружбе; и, с другой стороны, как к человеку, который олицетворял собой государство в целом, светскую власть. Каждый раз Никон стремился привлечь к себе внимание царя, однако в зависимости от назначения того или иного письма способы реализации Никоном этой задачи были различными и определялись конкретной ситуацией, в которой оказывался сам патриарх (Новгородское восстание, или пребывание в Воскресенском монастыре в ожидании церковного собора по своему «делу», или ссылка в Ферапонтовом монастыре), целью его посланий (цель новгородских отписок Никона – информировать царя о ходе восстания или путешествия, а цель посланий Никона из Воскресенского монастыря – выразить отношение к происходящим событиям и аргументированно изложить свои представления о свойствах светского правителя и качествах архипастыря) и побуждали Никона-автора преодолевать жесткие рамки делового письма и активно использовать широкие возможности эпистолярного жанра.

Вторая причина кроется в самом патриархе Никоне и связана с пониманием им своего места в жизни, с собственными представлениями о статусе патриарха, с осознанием его роли в конкретной ситуации. Для художественного воплощения представлений о своей персоне Никон использует определенный набор художественных средств и образов.

Анализ содержания и стилистических особенностей разных типов писем патриарха Никона царю позволили мне выделить методы авторского самовыражения, «образы» патриарха Никона, которые определили особенности его повествования, принципы словесного творчества и авторского поведения. «Образы» Никона тесно взаимосвязаны; их совокупность отражает многогранность и противоречивость натуры самого владыки, его реального облика как человека. Наименования, которые даны мной образам авторского самовыражения Никона, условны.

Наиболее интересные сочинения в плане содержания и авторского самовыражения созданы Никоном после оставления им патриаршей кафедры, в самые напряженные периоды его жизни, когда решалась судьба Никона как иерарха Русской Церкви. Совокупность представлений Никона о качествах архипастыря, о которых он высказывался в переписке с царем, не только отразила реальный образ Никона-патриарха, но и скорректировала его авторское поведение. Своеобразие проявления авторского образа Никона-патриарха в переписке с царем и содержание высказываний Никона о качествах правителя и христианского пастыря определяются его устойчивыми представлениями об особой харизме патриарха, полученной через патриаршую хиротонию⁷⁰⁷.

Иже твое благородие изволит, то да сотворит, или во имя Господне приими нас, и дому отверзи двери, да мзда твоя по всему не отменит, якоже есть писано (1664-№ 14, л. 44).

Мнение патриарха Никона о «священстве» и «царстве» достаточно подробно изложено в работах церковных и светских историков, которые в качестве основного источника идей патриарха использовали «Возражение» Никона на вопросы боярина С. Стрешнева и ответы на них газского митрополита Паисия Лигарида, а также некоторые высказывания патриарха Никона, сделанные после 1658 г., содержание которых известно из документов «дела» Никона. Исследователи многократно цитировали гневные реплики и резкие выпады Никона в адрес царя, а вот его высказывания о свойствах и качествах пастыря и светского правителя, которые он делал в посланиях и челобитных царю, практически не привлекали внимание специалистов; возможно, поэтому в историографии XIX – начала XX в. прочно укоренилось мнение об отсутствии определенной логики и последовательности во взглядах патриарха⁷⁰⁸. По мнению современного историка, у Никона «был свой, весьма яркий, образ мира, представленный нам как бы отдельными взмахами кисти, в разное время высказанными тезисами и аргументами»⁷⁰⁹. Никон действительно не излагал свое мнение о патриархе и светском правителе специально и регулярно, а высказывался по этому вопросу лишь по необходимости, по случаю, как правило, выражая свою реакцию на современные ему события и давая оценку поступкам царя. Поэтому рассматривать высказывания Никона о патриархе и царе, сделанные в переписке с современниками, необходимо не только сквозь призму взаимоотношений Никона и Алексея Михайловича, но и с учетом конкретных событий, побудивших Никона выразить свою точку зрения.

Впервые о качествах пастыря Никон написал царю в июне 1652 г. из Соловецкого монастыря, куда он, будучи новгородским митрополитом, ездил за мощами митрополита Филиппа. Успокаивая Алексея Михайловича, который в своем письме к митрополиту переживал о «вдовстве» Церкви, Никон пространно рассуждал: «...всяко имеет Бог и о малых смотрение свое, колико паче о святей велицей соборной церкви святой свой промысл показати имать, и добраго нам, словесным Его овцам, пастыря дати, могущаго изводити честное от недостойнаго... А еже бес пастыря быти надолзе стаду Христову – многая беда от волк есть душетленных»(1652-№ 8, л. 19 об.). По Никону, «добрый» пастырь тот, кто самоотверженно исполняет свой долг и защищает «стадо Христово» от «волк душетленных». После оставления паствы и ухода в Воскресенский монастырь образ «воинственного» пастыря в посланиях Никона больше не возникает. Однако в переписке с царем из Воскресенского монастыря появляется образ пастыря, несущего мир. Это качество пастыря, обоснованное Никоном при помощи новозаветных текстов, специально выделяется в связи с обоснованием им своего возвращения на патриаршую кафедру в декабре 1664 г.: «Приидохом же в кротости и смирении, яко же Господь наш научи мя, глаголя: „Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем* (Мф. II: 29), нося с собою мир, егоже Господь наш Иисус Христос, смирив Себе, преклонив небеса, сниде на землю и снесе его, и остави святым своим учеником и апостолом. И по них по времени священнодействующим во святей Его церкви архиереом, глаголя: „Мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам» (Ин. 14:27). Ко входящим же во град или дом заповеда, глаголя: „В оньже град или дом входите, первие глаголите: „Мир дому сему“. И аще убо будет ту сын мира, почиет на нем мир ваш» (Лк. 10:5–6)» (1664-№ 14, л. 45). Это одно из последних посланий Никона из Воскресенского монастыря по содержанию можно сравнить с одной из первых, составленной в 1659 г., «записок» (так сочинение названо его издателем Н. Субботиным)⁷¹⁰, в которой, отстаивая свое исключительное право участвовать в избрании нового патриарха, Никон четко сформулировал свое понимание места и роли патриарха в Русской Церкви и перечислил качества, которыми, по его мнению, должен обладать архипастырь (1659-№3). Сочинения, как будто отмечающие начало и конец воскресенского периода переписки Никона с царем, демонстрируют эволюцию взглядов патриарха Никона на один из самых актуальных вопросов современности. Отсутствие у «записки» адресата позволяло Никону, говоря о первосвятителе и его свойствах, не связывать свои убеждения с конкретными персоналиями.

Формулируя и обосновывая свои взгляды на патриаршую и светскую власть, Никон демонстрирует владение определенными приемами убеждения своего оппонента, скрытого спора с ним, восходящими к традициям полемической культуры.

Один из способов выражения Никоном своей точки зрения – прямое и безапелляционное высказывание, имеющее декларативный характер, которое может подтверждаться ссылкой на авторитетный источник. Такой принцип Никон использует, например, в «записке», когда утверждает, что от других епископов патриарха отличиет наличие благодати, получаемой при посвящении⁷¹¹: «И егоже божественная благодать изберет на великое архиерейство... И якоже от света восиявает свет, такоже и содержащим божественную благодать приидет на новоизбранново чрез рукоположение, и в первом не умалитца. Якоже и свеща, многие воспаляя свещи, не изменитца от своего света» (1659-№ 3, л. 18). Обращение к текстам Священного Писания не ограничилось у Никона евангельской метафорой света от свечи⁷¹², появившейся в самом начале «записки». Доказывая, что патриарх есть первый и главный среди остальных епископов, Никон вспоминает о том, что епископы при своем поставлении клянутся о полном подчинении патриарху и быть его ревностными последователями, особенно в традициях пастырства, которые завещал Иисус Христос⁷¹³: «И да разрешатца вси архиереи союза клятвенаго, имже кляшеся во избрании на архиерейство коегождо степени во святей соборней великой церкви... в немже и подписашеся своими руками кождо, якоже древний обычай имать церковнаго утвержения. И не имать инако кто помыслити, разве сего, о сем: „Помажы бо. – речи, – вместо себе пророка» (3 Цар. 19:16). И паки: „Не входяи дверми, но прелазя инуди, той тать есть и разбойник; а входяй дверьми – пастырь овцам» (Ин. 10: 1–2) и проче» (1659-№3, л. 18). Именно эти цитаты из Библии подобраны Никоном не случайно. Апелляция к Третьей книги Царств напоминает о ветхозаветном пророке Илие, взятом живым на небо; пророк, как рассказывается в Библии, смело выступил против языческих учений, обличая израильского царя Ахава и еврейский народ, за что подвергся преследованиям; по требованию Бога Илия «помазал» в пророка Елисея, своего ученика и ревностного последователя. Цитата из 10-й главы Евангелия от Иоанна, в двадцати первых стихах которой метафора «пастырь» объясняет нежную и преданную заботу Христа о принимающем Его как Пастыря народе, служит патриарху Никону доказательством его понимания одной из главных функций патриарха. Кроме того, при помощи цитат, демонстрирующих единство библейского учения об архипастырском служении и назначении первосвятителя, Никон обращал внимание современников и на сложившуюся после оставления им патриаршей кафедры ситуацию: отойдя от святительских забот как московский патриарх, Никон не оставил патриаршества и назначил местоблюстителем патриаршего престола Крутицкого митрополита Питирима, который, как полагал Никон, в своем служении должен руководствоваться церковными законами и данной при своем поставлении клятве⁷¹⁴.

Никон считал, что одна из задач патриарха – предостерегать царя, нарушающего права Церкви, от несчастий. В письме 1661 г. из Воскресенского монастыря Никон предупреждает Алексея Михайловича о том, что, если он будет вторгаться в дела Церкви, его постигнет Божий гнев: «Да что больши сего, да Бог тебе терпит! Пишет бо: „Аще кто на Святаго хулит, не имать наставления ни в сий век, ни в будущий» (Мф. 12:32)» (1661-№ 9, л. 248). Предостерегая царя от несчастий, которые могут обрушиться на царство, Никон апеллирует к книгам Священного Писания, где находит рассказы о горестной участи древних царей, причинявших обиды священникам и покушавшихся на церковную собственность, о страшных бедах, случавшихся за это в их царствах. В послании царю 1661 г. таких примеров особенно много. В «Возражении», строя собственную историческую концепцию, базирующуюся на первенствуюшем значении «священства», патриарх Никон описывает отдельные периоды библейской истории, когда за непочитание священства «царство на царство» падало, «под огнем и каменем горящим» погибали города⁷¹⁵. Сравнение фрагментов из этого послания и 26-го «возражения», где Никон особенно настойчиво предупреждает царя о гневе свыше за правонарушения, показывает, что автор предпочитает воздействовать на царя при помощи одних и тех же примеров (жирным шрифтом выделены имена ветхозаветных героев, восставших против священства; подчеркиванием обозначено текстуальное и содержательное сходство фрагментов):

Для послания 1661 г. из Третей книги Моисеевой (Левит) Никон делает обширную выписку о предупреждениях Бога тем, кто не будет выполнять Его законов: «Не слыша ли, твое благородие, в книгах Моисеовых самого Бога глаголюща: „Аще, – рече, – сим не накажетесь, но и пойдете ко Мне в неправде, пойду и Аз противу вам в ярости Моей со рвением, и погублю вы седьмижды, грех ради ваших. И наведу на вы меч, мстя суда заветного...» (ср.: Лев. 26:25 – 39) И не се ли все бысть в нас за грехи?» (1661-№ 9, л. 251). Да и само послание 1661 г. в определенной степени пророческое: Никон рассказывает о видении ему московских святителей, которые предупреждали царя Алексея Михайловича о пожаре в царском дворце за то, что тот «святую и великую Церковь преобидел», «святыя недвижимыя вещи восхитил безстрашием, и несть ему на пользу се», «да возвратит паки» (1661-№9, л. 254). Моровое поветрие, неурожай, народные бедствия – все это, по Никону, результат неправедных действий царя, гнев Божий: «...яко мног гнев Божий того ради навел на ся: двожды мору бывшу, и колико тысещь изомроша и запустеша, и сущих его ныне не имать пред враги своими стати»; «везде плачь и сокрушение, везде стенание и воздыхание, и несть никово веселящася во днех сих» (1661-№9, л. 254, 253). Своеобразным пророческим предупреждением служит в переписке с царем в 1660-х гг. фраза из Евангелия от Луки, появившаяся в послании 1661 г. после серии поучительных примеров из книг Ветхого Завета сначала как цитата: «И что по сих приложим, аще сими воспомяновеньми не умилишись, то аще и все писание предложит ти ся, не имеши веры, по писаному: „Аще Моисеи и пророком не имут веры, то аще кто и от мертвых воскреснет, не имеши веры» (Лк. 16:31). Тем же паки молим: престани, Господа ради, гоня нас, и оскорбляя, и веруя клеветником» (1661-№9, л. 247), затем вложенная в уста митрополита Петра, повторена в виде парафразы: «Он же рече нам: „Судьбы Божии не повелели сему быти, но рцы ты; аще тебя не послушает, то аще кто и от нас бы явился, не послушает»...», а затем с той же целью – предупредить царя о Божьем гневе за оскорбление Церкви и недоверие патриарху Никону – та же цитата появляется в 1667 г., в одном из первых писем из Ферапонтова монастыря: «И аще сими всеми божественными заповедьми и оправдании не увещаешись и, гоня и муча мя, яко пса смердяща или яко худую блоху, не престанеши, то кто тя может увещати? По писаному: „Аще Моисея и пророки не послушают, то аще кто и от мертвых воскреснет, не имут веры»; то аще бы Петр и Павел востали, не имаши увещатися» (1667-№ 2, л. 183).

В посланиях из Воскресенского монастыря Никон выделяет такое качество архиерея, как «вязати и решити»грехи человеческие: власть на это дана от Бога апостолам и их преемникам архиереям, но не царю. В 1659 г. возмущение патриарха Никона вызвало не только описание царскими людьми оставленных им на московском подворье бумаг, но и тот факт, что содержание принадлежавших патриарху документов стало известным царю и его людям. Обличая царя, Никон категоричен: «...худыя моя и смиреныя вещи, иже суть в келье осталися, и писма, в них же много таинство, егоже никому от мирских ведати... Ныне же всего мира иногда бывша аки пас- тыря восхотех грехи и таинества видети, и не сам точию, но и мирским: им же, дерзающем безстрашно, не поставь, Господи, во грех... избран бых яко первосвятитель, и многое ваше, государево, таиньство имех у себя, такожде и инех много: овии требующе совершенаго прощения грех своих, написующе своима рукама и запечатлеюще, подаша ми, да яко святитель, имея власть по благодати Божией, данней нам от пресвятаго и Животворящаго Духа, – власть на земли вязати и решити человеческия грехи, разрешим, ихже // никому иному ведати подобало, мню, ниже самому тебе, великому государю» (1659-№ 5, л. 29 – 28). В послании 1664 г. при помощи евангельских цитат Никон так обосновал это право архиерея: «И не сие точию благодатию Божиею, еже мир даровати кому, но и оставление грехов имамы власть подати. Господу свидетелствуюшу, глаголя: „Приимете Дух Свят: им же отпустите грехи – отпустятся; и им же держите – держатся» (Ин. 20:22 – 23). И еще не до сего, но на земли и на небеси власть имамы вязати и решати. Якоже паки Господь свидетелствует и не просто глаголет: „Аминь бо глаголю вам, елика аще свяжете на земли, будет связано на небеси; и елика аще разрешите на земли, будет разрешено на небесех» (Мф. 18:18)» (1664-№ 14, л. 45). В послании к газскому митрополиту Паисию Лигариду патриарх Никон осуждал поведение царя Алексея Михайловича, который посягал на власть архиерея: «А ихже мы свяжем по данней нам от пресвятаго и животворящего // Духа власти, тех царь разрешает, и ни во что же наше вязание и клятву ставит, и литоргисати велит, и сам с ними сообщается, и на молитвы приходит, преступая апостолская десятое и одиннатцатое правила» (Лигарид, л. 149 – 149 об.). В «Возражении» власть «вязать и решать» Никон кладет в основу церковного суда в чисто церковных делах; в качестве аргументации – та же цитата из 20-й главы Евангелия от Иоанна повторяется неоднократно⁷¹⁶. По заключению М.В. Зызыкина, в «Возражении» патриарх Никон настойчиво проводит мысль об особой природе духовной власти, «получаемой епископатом независимо от власти светской, власти чисто духовной, заключающейся в праве вязать и разрешать грехи, власти, которую может проявить простой священник по отношению к царю. Никон говорит о высоте духовной власти священника, а не только епископа, по сравнению с царской»⁷¹⁷.

Другой способ выражения своей точки зрения, характерный для патриарха Никона, состоит в подборке цитат из Священного Писания, причем содержание цитатного монтажа иллюстрирует то убеждение патриарха, которое находится в соответствии с концепциями особых церковно-государственных отношений, изложенными в памятниках византийской правовой мысли, получивших популярность в России в середине XVII в. в связи с церковно-обрядовыми преобразованиями.

В послании царю 1664 г., в котором Никон обосновывал свое право возвратиться на патриаршую кафедру, при помощи цитат из новозаветных источников он высказал и мысль о том, что архиерей есть преемник апостолов, который в своих словах и делах выражает истину: «Се же написахом твоему царскому величеству не от себе что-либо, ибо: „О себе глаголяй славу свою ищет; ищай же славы Пославшаго, Сей истинен есть, и неправды в Нем несть» (Ин. 7:18). „Несмы бо якоже корчемствующе слово Божие, но от чистоты, яко от Бога, пред Богом о Христе глаголем» (2Кор. 2:17). „Не от прелести, ни от нечистоты, ниже лестию сице глаголем, не яко человеком угождающе, но Богу, искушающему сердца наша» (1Фес. 2:4)» (16б4-№ 14, л. 44). Это мнение патриарха Никона очень напоминает одно из положений Эпанагоги – памятника византийской правовой мысли VIII – IX вв., известного на Руси в изложении греческого иеромонаха Матфея Властаря как Алфавитная Синтагма⁷¹⁸. На славянский (сербский) язык Синтагма была переведена в XIV в. и вскоре стала известной и на Руси⁷¹⁹. По Синтагме, «патриарх есть образ жив Христов и одушевлен, делесы и словеси в себе живописуе истину»⁷²⁰. Исследователи неоднократно писали о знакомстве Никона с идеями этого известного памятника византийского права⁷²¹, ав доказательство того, что Никон знал именно эту формулировку из Эпанагоги об «одушевленном» образе Христа, приводили близкие по смыслу высказывания патриарха из «Возражения» или его бесед с современниками⁷²².

В соответствии с византийскими учениями о патриархе из Эпанагоги находится и мнение Никона о том, что только патриарх может толковать и разъяснять царю некоторые вопросы церковного права. В послании 1659 г. Никон, делая специальные подборки из библейских цитат, объяснял Алексею Михайловичу значение совершенного крутицким митрополитом обряда хождения на «осляти». В начале письма он просил царя «з долготерпением

выслушати, яже и о ихже мя принуди нестерпимо нудимая совесть писать, яже ин никто же се веде» (1659-№ 4, л. 22). Поскольку Никон обращался именно к Алексею Михайловичу, а не к Крутицкому митрополиту Питириму или священному собору, можно предположить, что патриарх достаточно ясно выразил свое мнение об одном из предназначений главного архиерея – его праве толковать царю вопросы, касающиеся церковной обрядности. Между тем в Синтагме Матфея Властаря подобных высказываний, как показал Г.В. Вернадский, нет. В переводе историка 5-я глава 3-го титула Эпанагоги (о патриархе) читается следующим образом: «Патриарх один только должен толковать правила древних (патриархов) и определения святых отцов и положения святых синодов»⁷²³.

Патриарх, по Никону, имеет право обличать царя, поступающего вопреки церковным законам. Историки, посвятившие свои работы «делу» Никона, многократно цитировали заявление патриарха, сделанное весной 1659 г., о том, что он, если услышит о каком-нибудь духовном деле, то молчать не станет, подобно древним отшельникам, писавшим греческим благочестивым царям об исправлении духовных дел⁷²⁴. В Синтагму из Эпанагоги попало высказывание о патриархе, близкое по содержанию к этому утверждению Никона. В своде византийского права читаем, что основная обязанность патриарха заключается в сохранении благочестия и нравственной строгости жизни вверенных ему от Бога людей, а для этого патриарху необходимо быть учительным и смело выступать даже перед царем в защиту церковных догматов: «Блюдение патриарху, прьвее убо, ихъже он Бога приет по благочьсти и чистоте житиа сохранити... Особнаа патриарху, рекше своиствна еже быти учителну еже к всем высокым же и смиренным нетесноместне изравняти се и крот’ку убо быти к всем приступаюштим ему и сьбеседуюштим ученми; обличител’ну же к не покараюштим се; о истине же и о отмьштени предании и сьблюдении правды благочестиа глаголати пред цари и не стидети се»⁷²⁵. Никон, по его признаниям, неоднократно делал царю замечания, будучи уверенный в том, что «еже о истинне кто аще и царю глаголет, не подобает ему гневатися, или отмещати самому себе, или обидети, по 84-му правилу святых апостол, ведяще, яко и тому есть Господь на небеси»⁷²⁶. В послании к Паисию Лигариду патриарх Никон писал: «А мы вин своих пред царем не знаем, разве того, что пишем и говорим о неправдах его, яже ко святым и божиим церквам и ко святым монастырем обнищил и разорил // святыя церкви и монастыри своею силною рукою. И он того ради злобится на нас» (Лигарид, л. 148об. – 149). Царь, по мнению Никона, обязан уважать эту деятельность первосвятителя и не гневаться на него. Становится понятным, почему Никона удивляла реакция царя на его слова и замечания в адрес государя: «Сице и мы, видев братию нашу биеных и жаловався твоему благородию, и ничто же успевши, разве тщеты, укоризны и уничижения неправеднаго...» – писал патриарх Никон царю в декабре 1661 г. (1661-№ 9, л. 243); «Говорил я тебе, великому царю государю, что мучишь нас ради многих напрасно. И то и всяк бедный человек тебе, великому царю государю, пишут и в челобитных, которые сидят по твоему указу в тюрмах и за приставы, и во иных нуждах: бьет челом тот имя<рек>, мучу я живот свой тут и тут, а от ково, и то тебе, великому <царю государю>, II мочно знать и самому, что се глаголемое. <Да ни на ково гнев> твой за то не бывал. А я, хотя так <и говорил> тебе, великому царю государю, правду, только у патриархов и правила такова не подведено, потому что такова правила нет», – это Никон писал царю в июне 1667 г. (1667-№ 2, л. 175 – 176). Именно в письме из Ферапонтова монастыря Никон подробно объяснил Алексею Михайловичу право патриарха обличать царя ссылкой на 84-е правило святых апостолов⁷²⁷, текст которого уже служил Никону аргументом в споре с газским митрополитом Паисием Лигаридом в 27-м ответе ему в «Возражении»⁷²⁸. В 26-м «возражении» Паисию Лигариду и боярину С. Стрешневу, излагая обстоятельства своего поставления на патриаршую кафедру, Никон подчеркивал, что смелое обличение царя – прямая обязанность патриарха⁷²⁹.

Высказывания Никона о свойствах архипастыря в переписке с царем Алексеем Михайловичем можно свести к следующим положениям. Патриарх, по Никону, обладает особой харизмой, полученной через патриаршую хиротонию; он своими делами и словами выражает истину, что дает ему право толковать и разъяснять царю некоторые вопросы о церковной обрядности. Никон уподобляет патриарха Христу как главе Церкви, поэтому в отношениях внутри епископата патриарх занимает первое место. Находясь в строгой подчиненности ему и давая при поставлении клятву верности главному иерарху, епископы лишаются права судить своего патриарха и избирать на его место, т. е. на место живого, нового архипастыря. Идеи Никона не противоречат традиции понимания патриарха как образа Христа, существовавшей в России в XVII в.⁷³⁰.

Идеи патриарха Никона о свойствах и качествах первосвятителя и пастыря, как уже отмечалось, имеют византийские истоки, но содержание взглядов Никона определяется современными ему событиями и обстановкой, сложившейся в результате оставления им патриаршей кафедры. Содержание высказываний Никона свидетельствует о его знакомстве с известным памятником византийской правовой мысли – Эпанагогой. Характер выражения Никоном своих идей в виде безапелляционных, категоричных и декларативных высказываний отчасти можно

объяснить знакомством автора с этим памятником, в котором византийские учения о власти царской и патриаршей изложены в форме правил, лаконичных определений и аксиоматических высказываний.

Между тем главный источник идей патриарха Никона и опора в их аргументации – Священное Писание. Опора на авторитетный источник – один из способов ведения полемики. К библейским текстам апеллировали многие современники Никона, когда рассуждали о качествах христианского пастыря. Так, в 1654 г. Иван Неронов в одном из своих писем к царскому духовнику Стефану Вонифатьеву призывал его учится по текстам Священного Писания, каким должен быть священник⁷³¹. В частном послании к другу – архимандриту Савво-Сторожевского монастыря Никанору, которое в науке носит название «Показание от божественных писаний», Герасим Фирсов писал, что обязанность первосвященника – говорить правду, «истинное»; а главное качество учителя есть разум и премудрость, которые проявляются и в умении убеждать, и в постоянном внимании к «пасомым»⁷³². Соловецкий книжник Сергий Шелонин в «Слове на перенесение мощей митрополита Филиппа» вложил в уста московского митрополита, который обращался с речью к Ивану Грозному, следующие слова: «...аще ли же что согрешиши, подобает нам тебя обличати, сведедельство приводя божественных Писаний, а не молчати. Тебе же сия подобает со смирением и кротостию приимати, и каятися о своем согрешении...»⁷³³. Апелляция к текстам Священного Писания в переписке с царем – главный прием патриарха Никона для раскрытия и подтверждения его представлений о свойствах архиерея. Высказанные в связи с конкретными событиями идеи патриарха Никона получили свое окончательное оформление в жесткой полемике с врагами «священства» – газским митрополитом Паисием Лигаридом, боярином С. Стрешневым, князем Никитой Одоевским и царем Алексеем Михайловичем. В «Возражении» представления Никона о патриаршей власти и свойствах архиерея даны в виде стройной системы взглядов и обоснованы со всей богословской эрудицией автора, который опирался на библейскую и евангельскую историю, творения святых отцов, правила вселенских и поместных законов, византийские учения о власти царя и патриарха. В переписке с царем, которая отчасти предшествовала этой полемике, взгляды патриарха Никона были поданы в виде отдельных положений постепенно складывающейся системы представлений, которая опиралась на традицию Священного Писания и была спроецирована автором на ситуацию, возникшую в связи с его собственным «делом».

А впредь, Господа ради, воздержися не своих изысковати или исправляти (1659-№ 4, л. 19).

Аще и царь еси велий, от Бога поставленый, но правды ради! (1659-№5, л. 24).

Представления Никона о качествах светского правителя, которые можно воссоздать по отрывочным высказываниям патриарха, сделанным преимущественно в воскресенских посланиях в связи с конкретными поступками царя, напрямую связаны с личностью Алексея Михайловича. В переписке с царем до оставления патриаршей кафедры Никон никогда прямо не высказывался о том, какими свойствами, по его мнению, должен обладать царь. Отличаясь исключительной требовательностью в деле церковного благочестия, патриарх Никон призывал и набожного Алексея Михайловича к строгому соблюдению христианских традиций. Патриарх одобрял и приветствовал молитвенные походы Алексея Михайловича по монастырям и регулярное присутствие царя и царской семьи на церковных службах, набожность самодержца и разные проявления его глубокой религиозности. Православность Алексея Михайловича и подчеркнутая религиозность в повседневной жизни были важными доказательствами верности русского царя церковным греческим традициям.⁷³⁴

Высказывания патриарха Никона о царе разделю на две группы: первую образуют те из них, которые связаныс представлениями Никона о том, каким правитель быть не должен, – это, условно говоря, «запреты» для царя; вторая группа объединяет высказывания патриарха Никона об идеальном правителе.

Отношение Никона к царю, как светскому правителю проявляется в характеристике патриархом тех поступков Алексея Михайловича, которые, по мнению Никона, ущемляют права и свободу Церкви. Эти оценки деятельности царя у Никона имеют форму либо кратких и лаконичных высказываний, содержащих просьбу к царю не совершать тех или иных поступков, либо поданы серией риторических вопросов и восклицаний автора, обращенных к царю, либо представляют собой констатацию нарушений царем тех или иных положений церковного законодательства.

Деятельность царя по отношению к Церкви патриарх Никон ограничивает несколькими «запретами».

Касаясь в посланиях к Алексею Михайловичу вопроса об организации и проведении им церковного собора 1660 г., на котором присутствовали в основном русские митрополиты и епископы, и намерении царя созвать новый собор (1666 – 1667 гг.) по «делу» Никона с приглашением к участию в его работе вселенских патриархов, патриарх Никон замечает, что царь не имеет права созывать церковные соборы. Однако нигде в переписке с царем он не обосновывает этого положения. Так, в «перехваченной» грамоте константинопольскому патриарху Дионисию Никон писал: «Но егда повелит избирати и поставляти на архиерейство, избирают и поставляют, и егоже повелит судити судят и осуждают и низвергают» (Дионисий, л. 116 об.). В послании к газскому митрополиту Паисию Лигариду, надеясь обрести в представителе греческой церкви своего сторонника, патриарх Никон подробно описывал подготовительные мероприятия к Собору 1660 г., которые проводило московское правительство, и ведущую роль царя в осуждении опального патриарха: «И собрав царь всех архиереов, яже суть зде, и не сказа им о яже суть выше писано ничто же о нашем отшествии, но сотвори написати скаски лживыми некоими человецы у себя в царских полатах, инех же, и муками устрашая, повелел написать, что бутго волею мы оставили престол с клятвою, еже о неких // глаголетца, яко и мзду архиереом, архимандритом и игуменом царь того ради давал, яко да припишут на мя руки, да не буду я патриархом. Они же, послушавши царя, сотвориша, яко же годно его царскому величеству. И не обретше на мя никакой вины, ниже от меня каков любо ответ о моем отхождении взыскавше, и тако судивше неправедно...» (Лигарид, л. 146об. – 147). Лишь в 8-м и 9-м «возражениях», опираясь на церковное законодательство, патриарх Никон обосновал свое убеждение, запрещающее царю созывать церковные соборы: «Нигде же есть таковое правило, еже царем собирати соборы, паче же себе на отмщение... Аще и в древняя лета благочестивых царей соборы были, но по умолению, а не с повелением, яко же ныне действуется с повелением и нуждею... а не умолением... Да глаголют все, еже он, государь, восхоте, яко же и самое тое их соборное деяние являет, а не от вселенских святых соборех. Множецею выше рекохом и ныне глаголем, иже аще кто чрез правила Седмаго святаго Вселенскаго собора преложит или отложит, да будет проклят»⁷³⁵.

Между тем важнейшей особенностью церковного Собора, на котором бы решалась судьба первосвятителя и предстоятеля церкви, заключается, по убеждению Никона в полном соответствии работы церковного собрания законам Вселенской Церкви. В «записке» 1659 г., предшествовавшей Собору 1660 г., где решался вопрос об избрании нового патриарха, Никон подчеркивал, что избрание должно быт законным, т. е. соответствовать церковным постановлениям: «Аще хощет взыскатися благозаконно и праведно и божественно избрание патриаршеское, да призоветца наше смирение со благоволением честне. И яко божественое дело наченше, соборне и благочестиво да сотворитца избрание» (1659-№ 3, л. 18). В послании 1662 г. Никон просит царя о церковном суде, на котором бы судьба опального патриарха решалась только «по законному разсмотрению»; по поводу приглашения на Собор вселенских патриархов Никон восклицает: «И аще есть истина с правдою, воистину не отметаемся и хвалим твое изволение, яко божествено, аще восхотят сами быти и суде о всех сотворити по божественным заповедем евангельским и святых апостол и святых отец каноном, ей, не отметаемся» (1662-№ 10, л. 77, 69).

Патриарх Никон решительно выступает против суда царя и мирских людей над представителями духовенства. В письме царю об опечатании патриарших бумаг на московском подворье Никон, формулируя свое мнение, использовал традиционный полемический прием: задавая царю риторические вопросы, он сам отвечал на них в запретительной форме. «И дивлюся о семь: како вскоре в таковое дерзновение пришел еси, иже иногда страшился еси на простых церковных причетников суд наносити, якоже и святые законы не повелевают?.. Вскую наша ныне судится от неправедных, а не от святых?.. Не вем, откуду начася, а мню, тобою, великим государем, такие начатки явилися... Ныне же слышу, чрез законы церковныя сам дерзаеши священнаго чину судити. Их же не повелено ти есть от Бога. Возри, Господа ради, на первыя роды, иже чрез законы дерзающе на священное дело о великих» (1659-№ 5, л. 28, 24). Поучительными примерами для царя служили здесь трагические судьбы героев ветхозаветной и византийской истории – царя Озия и греческого царя Мануила.

В письме царю о ссоре с Романом Боборыкиным (декабрь 1661 г.) Никон в качестве поучительных примеров приводит рассказы о людях из библейской истории, которые были наказаны свыше за то, что восстали против священников и божиих пророков (1661-№9, л. 246 – 247). Требуя от царя «...не прикасатися нам, помазаником Божиим, судом и управою чрез каноны» и «...нас, смиреных богомолцов ваших, не обидети, ни на суд Мирский привлачити чрез законы, ниже преобидит в чем-любо», Никон констатирует: «Судят и насилуют мирские судьи архиереов, и архимандритов, и игуменов, и священников, и весь причет церковный» (1661-№ 9, л. 255. 257, 248).

В связи с темой мирского суда над людьми духовного чина Никон вспоминает и о Соборном уложении 1649 г. – книге, называемой им «беззаконной»; в переписке с современниками нападки Никона на Уложение касались всей суммы статей кодекса, ущемлявших, по его мнению, интересы Церкви⁷³⁶. Несмотря на то что, как участник Земского собора 1648 – 1649 гг., архимандрит Ново-Спасского монастыря Никон поставил свою подпись под свитком, став патриархом, он неоднократно требовал от царя «искоренить уложенную книгу», активно выступал против законоположений, ущемлявших права и интересы Церкви⁷³⁷: «и о той проклятой книге нами множицею царьскому величеству говорили есмы, да погубит ю и да держится божественных закон святаго священнаго Евангелия заповеди и правила святых апостол и святых отец и царских законов древних благочестивых царей и по священным правилом святых апостол и святых отец священнаго чина митрополитов и архиепископов и епископов, архимандритов и игуменов, попов и диаконов и весь церковный причет, – да не судят мирския люди и на суд нуждею пред мирских людей да не привлачают» (Дионисий, л. 111 об.).

Соборное уложение 1649 г. санкционировало создание Монастырского приказа, объем и границы юрисдикции которого определяла 13-я глава кодекса. Монастырскому приказу были подсудны духовенство и зависимые от него люди и крестьяне, исключая патриарха и патриарших людей и крестьян, по значительной части недуховных дел, кроме крупных уголовных преступлений. За Церковью сохранялся лишь суд по церковным делам. Смысл организации Монастырского приказа состоял в том, что Уложение установило в качестве общей меры для духовенства, в том числе и монастырей, одинаковую, как и для светских лиц, подсудность по недуховным делам. Такая мера способствовала укреплению самодержавной власти⁷³⁸. «Да у него же, великаго государя, зделан приказ, а назван Монастырьским, – писал патриарх Никон константинопольскому патриарху Дионисию. – А по его царскому величеству в том приказе велено давать суд на патриарха и митрополитов, и архиепископов, и епископов, и на весь освященный чин. А посажены в нем судить мирския люди, а от духовнаго чина никого нет. И в нем судят по его царскому величеству во всяких церковных и монастырьских, движимых и недвижимых вещех» (Дионисий, л. 110). В послании к Паисию Лигариду, рассказывая представителю греческой церкви об отношении светкой власти в России к духовенству, патриарх Никон называет Монастырский приказ «судилищем»: «...на Москве архиереов без избрания архиерейска его (царя Алексея Михайловича. – С. С.) повелением, архимандритов и игуменов ставят и отпущают, и судом, якоже видиши, нас самих, и весь священной чин мирские человецы судят. И глаголется то судилище Монастыръский приказ» (Лигарид, л. 149).

Особенно беспокоил патриарха Никона вопрос о законодательной базе Уложения: «И в уложенной книге написано. А та книга зделана в его царство. А святым божественным евангельским заповедем и правилом святых апостол и святых отец, и царьским законом греческих царей во всем противно. И ныне судят и указывают по ней. И почитают ю паче Христова Евангелия» (Дионисий, л. 110). По мнению историков, занимавшихся выявлением источников Уложения, значительное влияние на главы и отдельные статьи этого кодекса русского права оказало влияние византийское право, дошедшее через Номоканон и Кормчие⁷³⁹. Однако М. Архангельский подчеркивал, что Уложение не «следовало ему рабски, сохраняя самобытность своего взгляда и независимость своей законодательной деятельности»⁷⁴⁰. В послании царю 1661 г. Никон упрекает Алексея Михайловича в том, что он вывел из состава Монастырского приказа представителей духовенства: «Еще же и отца своего святыя памяти великого государя царя и великого князя Михаила Феодоровича всеа Русии и самого себе грамоты и уставы. Изложеная книга, аще и по страсти написаныя многонародного ради смущения, обаче и тамо написано: в Монастырском приказе от всех чинов сидеть было архимандритом, и игуменом, и протопопом, и священником, и честным старцом. И ты все то упразнил!» (1661-№ 9, л. 248). Содержание претензий патриарха Никона к царю в 1661 г. о составе судейской коллегии свидетельствует о том, что представителей духовенства среди судей Монастырского приказа уже не было. Но на самом деле состав Монастырского приказа Соборным уложением 1649 г. точно определен не был. Как установили историки, в первое время вместе с окольничим князем И.А. Хилковым в состав судейской коллегии приказа входили чудовский архимандрит Ферапонт, старец Ново-Спасского монастыря П. Еропкин и сретенский протопоп Петр; но с 1655 г. в ней представителей духовенства не было⁷⁴¹.

Царь не может распоряжаться церковным и монастырским имуществом. Впервые об этом Никон написал царю в 1659 г.: «Слышах бо, якоже дал еси святей велицей церкве, и паки ныне повелел возвратити. Молю тя Господем нашим Иисусом Христом таковых не деяти, понеже сам еси чтеши божественая писания, иже глаголется: „Дайте, – рече, – и дастся» и протчя... А еже преднаписашася, – вся к пользе нам преднаписашась. И паки молю тя, великаго государя, престати от таковых и не уподоблятися речем злым, но паче Божиим... Не начинай, Господа ради, о малых сих, да не в велико нерадение приидеши и прогневавши Господа своего, еще бо имаши многа блага, // ибо от малаго презорства великое возрастает и не сущее свое даем, но Божие Богу. Сего ради и во церкви глаголется: „Твоя от Твоих и Тебе приносяще"» (1659-№ 5, л. 30 – 29). Через два года просьбы Никона к царю сменяются резкими обличениями. Расследование ссоры патриарха Никона со стольником Р. Боборыкиным, проводимое по указу Алексея Михайловича следственной комиссией, состоящей из представителей светской власти, приводит к резкому осуждению Никоном поступка царя; «Откуду ты таковое дерзновение приял, еже сыскивати о нас и судити нас? Которые ли тебе законы Божия велят обладати нами, Божиими рабы? Не довольно ли ти бысть царствия мира сего люди разсуждати вправду, и ни о сем прилежиши, а еже повеление твое, написаное в наказе, взять крестьян Воскресенскаго монастыря, по каким то уставом? Надеюсь, аще и поищеши, не обрящеши, разве беззакония и насилия» (1661-№9, л. 246). В посланиях патриарха Никона 1660-х гг. Алексей Михайлович предстает могущественным монархом, полновластным самодержцем, расхищающим церковное достояние: «К тому же повсюду своим насилием по святым митрополиям, и по епископиям, и святым монастырем без всякого совета и благословения насилием вещи движимыя и недвижимыя емлеши нещадно»; «...и еже церкви Божией и святым монастырем даное в наследие вечное недвижимыя вещи, слободы, села, озера, варницы соленыя, леса многие поотнял и причастника себе Бога не сотворил еси» (1661-№ 9, л. 248, 250). Покушение царя на церковное достояние Никон резко осуждает; самого же Алексея Михайловича как «обидчика» Церкви обличает при помощи псалмов: «Послушай, како на тя Святая Церковь вопиет о возхищеных вещех Давидски, иже реша, да наследим себе святилище Божие. „Боже мой! Положи их, яко коло, яко трость пред лицем ветру. Яко огнь, попаляяй дубравы, яко пламень, пожигаяй горы, тако поженеши я бурею Твоею, и гневом Твоим смятеши я. Исполни лица их безчестия, и взыщут имяни Твоего, Господи! Да постыдятся и смятутся в век века, и посрамятся и погибнут. И да познают, яко имя Тебе – Господь, Ты един Вышний по всей земли». И паки: „Ненавидящий Сиона да будут убо прежде восторжения, яко трава. Ссечет бо Христос выя их усечением вечных мук“. Се, слыша ли твое благородие, како Святая Церьковь на хотящих наследствовати беззаконно?» (1661-№ 9, л. 250)⁷⁴².

Отношение царя к церковному имуществу Никон рассматривал с точки зрения церковных законов. В послании 1661 г. Никон обличает и строго поучает Алексея Михайловича: «Ты же елико сотворил еси за Божиею помощию, не дал еси хвалы Богу, яко же прежде бывший царие по всякой победе воздаваху хвалу Господеви Богу: овии святыя церкви построили, овии святыя монастыри. Ты же ничто же таково сотвори, но и старыя церкви созданныя и монастыри обнищав и ограбив! И не Бога прослави прежде, но сам себе паче меры превознесе» (1661-№9, л. 252). Образец идеальных, с точки патриарха Никона, отношений светской и церковной властей автор находит в древнейшем периоде русской истории: «Тако же и благочестивые царие и великия князи, иже уставили и укрепили православные преданыя законы, еже имут святыя церкви на воспоможение святых апостол и святых отец правилом, еже твое веление разори и ни во что же вмени. От них же есть и ныне в Росии, в дому святыя матере церквам Пресвятыя Богородицы святаго ея Успения, грамоты царския и великих князей и ярлыки ординских царей, как почитали церковь, иже имут паче все в день судный клеветницы быти, яко и невернии, церковных судов сами не судили и в церковное ни во что не вступалися и архиереов не печаловали, и тако писали, да пусь молят Бога непечалным сердцем, молят Бога за нас и за цариц наших и за детей наших, а Бог Святый пожалует нас, и Божия возложения не отнимали, но и сами давали. Такожде много таких грамот по митрополиям, и по архиепископиям, и по святым // монастырем, и по соборным церквам всюду, и до твоего царствия везде хранимо повелением было. Да того ради благодать Божия исполняла и царския обиходы, и мир весь строен» (1661-№9, л. 249 – 250). Яркие примеры взаимодействия князя и Церкви по отношению к церковному имуществу патриарх Никон находит в домонгольском и монгольском периодах нашей истории.

Посягательство Алексея Михайловича на церковное имущество Никон оценивает как оскорбление царем Бога. В систему аргументации своей точки зрения Никон вводит прием видения. В повествовании о чудесном явлении ему усопших московских святителей, которое патриарх включил в послание царю 1661 г., один из старцев сообщает Никону: «Се ныне двор, его же ты купил церковником, и тот царь хочет возхитить и купилище сотворить мамоны ради своея. И не имать порадовали о своем прибытке, но пси имут щенцы своя в нем родити, и бесом радость их многи человеки уморити» (1661-№ 9, л. 254). Никон предупреждает царя, что имущество Церкви, веши, приобретенные для Церкви и посвященные Богу, неприкосновенны. Но если в переписке с царем Никон лишь ограничивается констатацией известных ему фактов проявлений самодержавной власти царя или простым перечислением поступков государя, противоречащих церковным законам, то в «Возражении», рассматривая на обширном материале «преступную» по отношении к Церкви деятельность царя, Никон в полной мере противопоставляет светскому правителю церковный канон⁷⁴³.

В послании царю 1661 г. патриарх Никон отказал Алексею Михайловичу в праве привлекать представителей духовенства к царской службе. Никон категорически возражал против того, чтобы царь принуждал священников и монахов к тяжелой работе, тем более к военной службе: «Дееши без страха Божия и ничим же нас лутче сотворил еси поселян или мирских воин. В латинских ересях написано, яко и сами архиереи их на войну отпускают и сами ходят. И мы до тех дней дожили, что уже воюем, яко и мирстии человецы. Доколе уже нас // самех, твое благородие, не пошлешь на войну?» (1661-№9, л. 250 – 251)⁷⁴⁴. Здесь же патриарх Никон выступал против личного участия Алексея Михайловича в поставлении священнослужителей;с нескрываемой иронией Никон восклицал: «...еже нами слышится, яко по твоему указу и владык посвещают, и архимандрит, и игуменов, и попов поставляют, и в ставильных грамотах пишут равночестна и Святому Духу, сице: „По благодати Святаго Духа и по указу великого государя». Не доволен Святый Дух посвятити без твоего указу!» (1661-№ 9, л. 248)⁷⁴⁵.

При формулировке «запретов» для царя патриарх Никон использовал преимущественно такие приемы убеждения своего оппонента, которые способствовали бы усилению публицистичности и полемической направленности его посланий: это прежде всего прямое обличение, ирония, риторические вопросы, рассказы о видениях. В изложении же своих представлений об идельном правителе, о том, какими нравственными качествами должен обладать царь, патриарх Никон использует такие художественные приемы словесного творчества, которые способствуют усилению дидактического начала в его посланиях. Прежде всего патриарх Никон убеждает своего адресата-царя при помощи текстов Священного Писания; кроме прямых цитат и ссылок на библейские источники, автор использует библейскую топику, образность и символику канонических текстов, разъясняет царю содержание тех или иных библейских высказываний. Представления патриарха Никона о нравственных качествах царя Алексея Михайловича не противоречили и византийским правовым учениям о светском правителе. Согласно идеям Эпанагоги, с которыми Никон, как уже говорилось, был знаком, царь должен быть православным и благочестивым: «Нарочить в православыи и благочьстии дльж’нь есть быти царь, и в рьвении Божии прослуть». Главную цель деятельности царя этот памятник определяет следующим образом: «Кон’ць цару еже благодеати; темь же и благодеатель глаголеть се; и егда оть благодеаниа изнеможет, мнить се погубывша по древныихь царское начрьтание»⁷⁴⁶.

Царь, по Никону, должен следовать «святым законам», в своих деянихопираться на правила божественного писания и обладать важнейшими христианскими добродетелями: «...не уподоблятися речем злым, но паче Божиим» (1659-№ 5, л. 30).

Призывая царя руководствоваться в своих поступках текстами Священного Писания, в 1659 г. Никон предупреждал государя, что «внешнее», «поверхностное», буквальное восприятия заключенной в священных текстах информации лишает поведение человека духовной глубины. Эту истину Никон разъясняет царю, вспоминая об именинах великой княжны Анны Михайловны. По давней, устоявшейся традиции, к праздничной трапезе по поводу важнейших событий в царской семье приглашался и патриарх⁷⁴⁷: «Еже бе иногда во всяком богатстве и единотрапезен бе с тобою, не стыжуся о сих похвалитися, и питен, яко телец на заколение толстыми многими пищами, по обычаю вашему, государеву, егоже аз много насладив, вскоре не могу забыти» (1659-№5, л. 27). Тот факт, что царь в день именин княжны оставил Никона без внимания, не прислал ему по поводу праздника подарков побуждает Никона обратиться к Алексею Михайловичу и побудить его проявить к нему, Никону, чувство духовной любви, христианской любви к ближнему. Свои рассуждения Никон начинает с цитаты, смысл которой сразу объясняет: «Сам ты, великий государь, не не веси божественое писание, чово прежде инех в день судный истязани будем: „Алчен, – рече, – накормисте» (Мф. 25:35). Сие речеся не аки о алчных печашеся Христос, но любовь составляя: понеже не богатый точию се может творить, но и нищей всяк, понеже никто же есть лишаяся дневныя пищи бывает своея, аще и нищь есть. Аще ли бы о нищих печаловался Христос, не бы инде глаголал: „Не печетеся, что ясте или что пиете. Возрите на птица небесныя, яко ни сеют, ни жнут, ни собирают, и Отец Небесный питает их*» (Мф. 6:25 – 26)» (1659-№5, л. 26). Никон повторяет в авторском комментарии ключевое слово из цитаты («алчен»), выстраивает синонимические ряды из слов со значением питания и насыщения, которые постоянно связывает со словами-антонимами со значением социального положения людей «богатый» и «нищий»: «накормисте», «о алчных печашеся», «лишаяся дневныя пищи», «что ясти или что пиете», «Отец Небесный питает». Патриарх Никон постепенно подводит читателя к пониманию значения духовной любви, как «пищи» духовной. Оппозиция «пища тленная» – «пища духовная» в дальнейших рассуждениях Никона проявляется особенно ярко: «Сие и аз пишу не яко хлеба лишаяся, но милости и любве истязая от тебе, великаго государя, и да не посрамишися о и сих от Господа Бога. Аще ли и враг вменен бысть, еже, благодатию Божиею, не бысть никогда вам, великим государем. Но и о вразех речено есть: „Аще враг твой алчет, ухлеби его» (Пр. 25:21: Рим. 12:20). И паки: „Любите враги ваша» (Мф. 5:44: Лк. 6:27)». Любовь к ближнему и милосердие – качества царя, проявление которых не должно зависеть от личного отношения его к людям; патриарх Никон следование добродетелям делает такой же обязанностью царя, как и молитва священника за царя и власть имущих: «Мнози, и врази, и ратоборствующе приемлют благодать вашу. А аз, егда не зело богатился нищетою, тогда паче и паче преумножена ваша милость. Ныне же, Господа ради, всех сих нищ преумножен есмь в молитвах моих о вашем душевном спасении и о телесном здравии. Не забываем и реченое апостолом, иже заповеда молитися первие за царя и всех, иже во власти сущих, яко да даст вам Господь тихо, мирно и безмятежно житие; яко да и мы поживем во всяком благоверии и чистоте» (1659-№ 5, л. 26). Таким образом, по Никону, союз православного царя со священством – важнейшее условие «мира», «благоверия» и «чистоты» жизни; главное же нравственное качество царя – обладание христианскими добродетелями – любовью к ближнему и милосердием. «Святые законы», по Никону, содержат в себе образец поведения царя, а понимание их глубинного духовного смысла способствует формированию нравственных качеств светского правителя.

Образец «идеального» царя Никон находит в Священном Писании, в псалмах царя Давида. Требования ветхозаветного пророка к правителю раскрываются патриархом Никоном при помощи примеров из книг Нового Завета, чем подчеркивается не только общность ветхозаветного и новозаветного учений о нравственных качествах царя, но и то, что духовную основу взглядов Нового Завета на светскую власть можно понять, только учитываямнение ветхозаветных пророков о светской власти: «„Кто бо, – рече Святый Дух усты Давида пророка и царя, – ходяий бес порока, и делая // правду, глаголя истину, иже не ульсти в сердце своем, и не сотвори искренему своему зла, и поношения на ближняго не прият. Творяи сия не подвижется во веки“ (Пс. 14:2 – 3, 5). Сицев царя и пророка устав» (1659-№5, л. 26 – 25). «Идеальный» царь, по Давиду, – незлобивый, царь «правды» и «истины»; патриарх Никон раскрывает эти положения с точки зрения христианских добродетелей; по мнениюпатриарха Никона, «идеальный» царь умеет прощать, милосерден, нелицеприятен, проявляет любовь к ближнему. Однако царь Алексей Михайлович по отношению к самому Никону, как показывает патриарх дальше, этих качеств не проявляет «Аз же ныне паче всех человек оболган тебе, великому, поношен и укорен неправедно. Сего ради молю: претворися, Господа ради, и не дей мне, грешному, немилосердия, которого ли не истяжи моя худыя вещи; убойся глаголющаго: „Имже судом судите – осудитеся, и еюже мерою мерите – возмеритсявам» (Мф. 7:2); „Якоже хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде“ (Лк. 6:31). И еже себе не хощеши – инем не твори! Хощеши, да твои таиньства не по воле твоей ведати станут человецы? Убойся глаголющаго: „Небо и земля мимо идет, словеса же моя не мимо идут“ (Мф. 24:35). И паки ин: „Йота и едина черта не прейдут от закона, Дóндеже вся будут“ (Мф. 5:18). Како не имаши постыдедися глаголющаго: „Блажени милостивы, яко тии помиловали будут» (Мф. 25:45)? Како имаши помилован быти, сам не быв милостив? Како помолишися всегда и оставление долгом испросиши, глаголя: „Остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим» (Мф. 6: 12), и не оставляя никогда же? Како имаши узрети по многим своем и долголетном житии лице Божие, не быв чист сердцем?.. Аще и царь еси велий, от Бога поставленый, но правды ради!.. Умилися, Господа ради, и не озлобляй мене ради, грешнаго, о мне, грешнем, жалящих: вси бо людие твои суть, и в руку твоею суть, и несть избавляющаго их от святыя державы твоея. Сего //ради паче милуй и заступай, якоже учит божественый апостол, глаголя: „Божий бо слуга еси в отмщение злодеем, в похвалу же благотворцем“ (Рим. 13:4), и „Не на лица зряще, суд суди, но праведен суд суди» (ср.: Втор. 1:17; Лее. 19:15)... Да Бог святый оставит многая твоя согрешения» (1659-№5, л. 25 – 23). Монолог патриарха Никона патетичен, чрезвычайно эмоционален и особой ритмикой и «музыкальностью» напоминает ораторскую речь, обладающую определенными принципами ритмической организации⁷⁴⁸. Ораторская напряженность монолога создается за счет синонимических рядов, лексических и синтаксических повторов, благодаря чему авторская речь ритмически организуется. При помощи анафоры, размещения близки в звуковом отношении слов и частей слов патриарх Никон расставляет в своей речи эмоциональные и смысловые акценты. Вот, например, ряды однокоренных слов: «милостивы» – «помиловани» – «помилован» – «милостив» – «немилостив» – «миловати» – «милуй»; «оставление долгом» – «остави долги» – «оставляем должником» – «не оставляя»; а вот звуковые ряды, основанные на лексическом повторе: «суд суди»; «не озлобляй, мене ради, грешнаго, о мне, грешнем, жалящих»; наконец, есть здесь и ряды, построенные на синтаксической связи: «милуй и заступай»; «свободи и возврати»; «умилися... и не озлобляй»; «вси бо людие твои суть, и в руку твоею суть». Упрекая царя в немилосердии к себе лично, Никон постепенно ускоряет темп речи и к концу монолога как будто срывается на крик: благодаря обращениям, восклицательным и вопросительным предложениям, особенно построенным анафорически («Како не имаши постыдедися глаголющаго...? Како имаши помилован быти, сам не быв милостив? Како помолишися всегда и оставление долгом испросиши... и не оставляя никогда же? Како имаши узрети по многим своем и долголетном житии лице Божие, не быв чист сердцем?»), употреблению в основном глаголов и глагольных форм, речь патриарха Никона становится громкой и взволнованной. К середине монолога Никон резко меняет тембр голоса и темп речи: обвинения сменяются поучением; Никон «молит» царя поступать «правды ради», в соответствии с христианскими законами; усиление авторского слова приводит к уменьшению цитат, обличение уступает место дидактике.

Призывая царя к праведному образу жизни, Никон часто напоминал ему об ответственности перед Богом по смерти: «Сам ты, великий государь, не не веси божественое писание, чово прежде инех в день судный истязани будем...?» – спрашивал Никон царя в июле 1659 г. и просил: «Господа ради, прости, да сам Господом прощен будеши» (№ 5, л. 26, 23). Призывая царя согласиться с предложением Никона похоронить боярина Б.И. Морозова в Воскресенском монастыре, патриарх поучал царя: «...несть ино ничто же по отшествии от мира // сего пользующее, якоже милостыня и приношение жертвы» (1661-№ 7, л. 37 – 36). Однако исход последнего суда для царя будет зависеть от поступков, совершенных им при жизни, особенно по отношению к Церкви и патриарху Никону лично. Весной 1659 г., удивляясь, на каком основании царь Крутицкому митрополиту «попусти // священое седалище без совета священаго собора обесчестити», патриарх Никон предупреждал Алексея Михайловича о последствиях этого поступка, противоречащего церковным законам: «Узнает той свою тщету, егда покрывало очное по смерти отимется. И тогда узрит себе праздна божественыя и человеческия славы и своея беды плачющеся, яко житейстии, а не яко светло очима всех виден будет...» (1659-№4, л. 20 – 19; 19). В декабре 1662 г. Никон предупреждал Алексея Михайловича, активно занимавшегося подготовкой церковного собора по «делу» Никона и приглашавшего в Москву вселенских патриархов: «Ты же смотри, благочестивейший царю, не имать ли что от таковых твоих грамот приити на тя, или не будет ли в суде пред Богом и хотящем двигнути тобою вселенский собор. Сия вся разсмотри, благочестиве!» (1662-№ 10, л. 75). Обращаясь к царю из Ферапонтова монастыря в 1667 г., Никон констатировал неизбежность наказания царя Высшим судом, суровость которого определил сам царь своими деяниями: «А что изволи твое благородие, великий царю, монастыри отписать <от> нас и нас не слушать, и грамоты // свои, государевы, взять, несть ми о сем нимало печали, зане возложе то все Господу Богу. Аще неправда твоя будет, Господь Бог будет ти ратник, якоже и сам, тая грамоты подписуя, утвердил еси, и по делом руку твоею воздаст тебе Господь. Аз не хотел было сего, да збудится на тебе, великом цари государе, глаголанное: „В делех руку своею увяз грешник"» (1667-№2, л. 183 – 184). В послании 1661 г. патриарх Никон детально описал сцену посмертного суда над царем и перечислил «судей», пред которыми престанет государь, много лет своими деяниями оскорблявший Церковь: «Тако и на тя от всех родов имут собратися. Первие, Святый Дух, яко обещестил еси и не довольна того силу и благодать сотворил еси без твоего указу. Второе, святии апостоли, иже имут сести на обоюнадесяти престолех, еже чрез правила их дерзаеши повелением своим. К тому же лики святых седьми Вселенских соборов и прочих святых отец, еже исправили и утвердили не преступати, со страшным запрещением, еже: „Аще кто убавит или прибавит» и прочее. Тако же и благочестивые царие и великия князи, иже уставили и укрепили православныя преданыя законы, еже имут святыя церкви на воспоможение святых апостол и святых отец правилом, еже твое веление разори и ни во что же вмени... Сего ради и Бог остави тя и оставити имать, аще не покаешися и не возвратиши взятое от Божиих церквей, паки и грамот еже прежде тебя бывших во святых церквах и во святых монастырех не утвердиши и от возхищения священных вещей не удержишися» (1661-№ 9, л. 249 – 250).

Интересное развитие тема посмертного суда получила в челобитной Никона царю 1663 г.: когда патриарха Никона обвинили в убийстве и избиении людей Ивана Сытина, Никон потребовал от царя справедливого суда над обидчиками (1663-№ 12). При обращении к царю Никон только в начале называет его «великим государем», когда объясняется с ним по делу Сытина; но как только переходит к упрекам в адрес царя и обвинениям в нарушении данной им при поставлениии Никона в патриарха клятвы защищать священство и Церковь, ни разу не называет государя по имени и не титулует. Отсутствие прямых обращений к царю создает эффект незримого присутствия адресата рядом с адресантом, поэтому обращения к царю, высказанные Никоном в виде серии однородных сказуемых, звучат особенно резко и свидетельствуют о высоком эмоциональном напряжении «говорящего»: «Попомни свое обещание во святей велицей церкве на избрании нашем пред Богом, и пред святою Богородицею, и святыми Его ангелы, и всеми святыми Его, каково обещание дал еси нам пред всем священым собором и пред всем сигклитом своим, что было тебе чрез Божественыя святыя Его заповеди евангельския и святых апостол и святых отец

правила ни во что священое не вступатися; еже ныне творишь и над нами неправды великия, клеветников, врагов Божиих, слушаешь и в слух клевету их приемлешь, еще же и всех чинов людей в грех вводишь, еже в патриарше крестовой. Пощадит ли тя Бог, ко всем нам, бедным, мститель всякой неправде обещася быти?» (1663-№ 12, л. 59 – 59 об.). Никон обращается к Алексею Михайловичу не только как к представителю власти, но и как к человеку и хри- стианину, для которого справедливый и истинный суд есть доказательство глубины и чистоты его веры: «...сотвори суд праведен, как имаши сам в день судный ответ о всем дати Судье праведному, Христу Богу нашему, по глаголу Его, яко „имже судиши – осудишися, и еюже мерою мерите – возмерится вам и приложится вам» (Мф. 7: 2)»; «Молю тя, престани от гнева, прочие словеси сам соследуй: „Суд без милости не сотворшим милости« (Иак. 2:13)»; «Едино еще к сим припишу, хотя и тесно: судяй неправедно, имяше сам быти судим праведно» (1663-№ 12, л. 59, 59 об.). Рассуждения Никона, построенные на оппозиции, должны убедить царя, что его земные поступки повлияют на его положение в вечности. Справедливый суд есть подтверждение царем данной им клятвы быть «ко всем нам, бедным, мститель всякой неправде» и «ни во что священое не вступатися», а неисполнение клятвы грозит царю Божьей карой: «Тебе же бедно есть прежде времени гневом Божиим искушену быти, яко мнози восплачются». Сгущение слов с корнем «суд» на протяжении всего повествования определяет главную тему челобитной Никона – суд праведный – и на основе повтора семы «суд» создает семантический ряд: «о суде Божии», «суд праведен», «день судный», «Судье праведному», «судиши», «осудишися». В основе этой лексической цепочки – антитеза: суд царя – суд Бога (суд праведный). В повествовании возникают и другие оппозиции: гнев царя – гнев Бога, «несотворшие» милость – творящие «истину», «судяй неправедно» – «судим праведно».

В желании спасти душу царя патриарха Никона можно сравнить с протопопом Аввакумом, который христианскую идею о спасении души кладет в основу собственного учения о равенстве людей⁷⁴⁹. Главная мысль Четвертой и Пятой челобитных, написанных весной-летом 1669 г., – ответственность перед Богом по смерти⁷⁵⁰. Причины же обращения Аввакума и Никона к царю разные. Ревнители старой веры рассчитывали на понимание царя и обращались к нему за поддержкой: «А сие злое корение исторгнем, тогда нам будет вся благая: и кротко и тихо все царство твое будет, яко и прежде Никонова патриаршества было», – писал Аввакум царю в Первой челобитной весной 1664 г.⁷⁵¹. «Тишина» и «покой» обеспечены «царству», по Аввакуму, освобождением его от Никона и реформаторов. По Никону, «мирно и безмятежно житие... во всяком благоверии и чистоте» наступит при ограничении власти царя в первую очередь по отношению к Церкви; в 1661 г. Никон предупреждал самодержца: «...Бог остави тя и оставити имать, аще не покаешися...» (1661-№9, л. 250). Однако настойчивые призывы о мире идейных противников были адресованы царю Алексею Михайловичу, в котором и Аввакум, и патриарх Никон надеялись видеть царя православного. Успех «врачевания» царской души зависит, как считал Аввакум, только от самого государя: «Все в тебе, царю, дело затворися и о тебе едином стоит. Жаль нам твоея царския души и всего дому твоего, зело болезнуем о тебе, да пособить не можем ти, понеж сам ты пользы ко спасению своему не хощешь»⁷⁵². По Никону, покаяние есть дар Божий: «Бог же Святый да даст тебе благодать и помысле благ, быти смирену и кротку быти, и на вся заповеди Божия зрети, и творити, нас, смиреных богомолцов ваших, не обидети...» (1661-№9, л. 257). И Аввакум, и Никон предлагали Алексею Михайловичу свои программы царского покаяния, основанные на Священном Писании: протопоп надеялся укрепить «некрепкодушие» царя и вернуть его к старой вере; призывая Алексея Михайловича к покаянию, Никон решительно выступал против намерений царя господствовать в делах церковных. Поучая царя от Священного Писания, протопоп Аввакум хотел уберечь как само государство, так и очистить Церковь от «новых законов беззаконных»⁷⁵³; патриарх Никон применял евангельское учение об ограничении царской власти законом Божиим. Позиция патриарха Никона, обличающего при помощи текстов Священного Писания безграничность царской власти, находит параллели в учениях о качествах идеального правителя его современников, соловецких писателей и книжников Герасима Фирсова и Сергия Шелонина. По мнению О.В. Чумичевой, сходство между этими писателями состоит в провозглашении необходимости рамок, пределов произвола; способ обуздания царя они видели только в последовательной верности божественному слову, моральным установлениям веры⁷⁵⁴. В «Слове похвальном митрополиту Филиппу» Герасим Фирсов утверждал «право церкви на роль внутренней оппозиции в случае деспотического правления» и отдавал духовной власти, церкви право вмешиваться в светские дела и учить правителя. Святителю Фирсов вручал право контроля; гарантией этого права, по мнению книжника, являлась свобода от царских указаний, противоречащих истине⁷⁵⁵. В речи митрополита Филиппа, обращенной к царю Ивану Грозному, в «Слове на перенесение мощей митрополита Филиппа» Сергия Шелонина есть такие слова: «...аще ли же что согрешиши, подобает нам тебя обличати, сведедельство приводя божественных Писаний, а не молчати. Тебе же сия подобает со смирением и кротостию приимати, и каятися о своем согрешении...»⁷⁵⁶. По словам протоиерея Льва Лебедева, патриарх Никон отстаивал «свой долг и право обличать царя, как и всех, делающих неправду»⁷⁵⁷.

В переписке с Алексеем Михайловичем патриарх Никон использует и другой способ пастырского воздействия на царя: он предлагает Алексею Михайловичу строить свою жизнь по подобию благочестивой жизни древних правителей, заслуживших за это особую любовь Бога. Патриарх Никон обращается к традиционному приему древнерусских книжников, которые, прославляя великих князей, сравнивали их деяния с деяниями их предшественников в русской и мировой истории и выстраивали длинные ряды образцов-подобий.

Письмо Никона царю, составленное в декабре 1662 г„ начинается со следующего ряда имен великих царей: «Да даст ти Господь в мире сем царствование мирно и безмятежно, яко же Давиду кроткому, и Соломону всемудрому, и Констянтину православнейшому, и Владимиру приснопамятному, крестившему рускую землю, и да приложит ти Господь Бог лета на лета и дни на дни до дне рода и рода, яко же пишет святый Давиде: „Пребывает в век пред Богом милость и истину кто взыщет. Тако пою имени твоему во веки воздати ми день дне“ (ср.: Пс. 60:7 – 9)» (1662-№11, л. 396). Последнее письмо Никона царю из Воскресенского монастыря, адресованное Алексею Михайловичу и новорожденному царевичу Иоанну Алексеевичу, открывается следующим рядом имен: «И да благословит вас, великих государей, Господь Бог сугубым своим благословением благостынным, яко же Давида, Иезекия и Иосия, царей Израилевых, и перваго христианского царя Константина, и подобных ему, и да приложит вам, государем, дни на дни и лета ваши до дне рода и рода» (1666-№ 17, л. 342а). Имена всех этих царей – имена-знаки, вызывающие в памяти ассоциативные ряды, семантически ограниченные деяниями и нравственными качествами упомянутых древних правителей. Имена царей можно разбить на две группы: первую образуют имена древних «израилевых» царей, царей библейской истории – Давид, Соломон, Езекия, Иосия; вторую – царей христианских – Константина Великого и Владимира Святославича. При этом в первом случае Никон желает царю Алексею Михайловичу успехов в царствовании, подобных тем, какими были отмечены правления Давида, Соломона, Константина и Владимира; во втором случае Никон желает царям Алексею и Иоанну божьего благословения «благостынного» – силы духа и мира с Богом, к которому пришли в своем правлении «цари израилевы» и римский император Константин. Замечу и еще одну особенность: имена царей Давида и Константина упомянуты в письмах Никона неоднократно; возможно, по мнению патриарха, именно они являются ключевыми фигурами в мировой истории, покольку аккумулируют в себе те качества правителей, без которых невозможно достигнуть значительных успехов в управлении государством.

Сравнение русских великих князей и царей с Константином Великим и Владимиром Святым имеет в русской письменности свою традицию. Воспринимаемые как идеальные правители, они постоянно привлекались для поднятия авторитета великокняжеской, а затем царской власти. Уже в «Повести временных лет», куда было включено Сказание о хождении апостола Андрея на Русь, в определенной мере отразившее византийскую ориентацию Руси, сам князь Владимир, крестивший Русскую землю, предстает как новый Константин и подобно визатийскому императору именуется «равноапостольным»⁷⁵⁸. Собственную книжную традицию, появившуюся, по наблюдениям А.М. Ранчина, задолго до «Повести временных лет», имеет сравнение равноапостольного Константина и князя Владимира; римскому императору древние книжники уподобляли крестителей славянских государств⁷⁵⁹. В сочинениях русских авторов московские правители также уподоблялись византийскому императору Константину⁷⁶⁰. В России ассоциации Владимира с Константином Великим, по наблюдению Б.А. Успенского, приводила к тому, что Константин, подобно Владимиру, воспринимался как родоначальник русской княжеской династии⁷⁶¹. «Наследником» благоверного царя Константина великий князь Владимир предстает в русских летописях и «Степенной книге»⁷⁶². Образ Владимира Святославича в произведениях русских писателей XVI – XVII вв. использовался, по словам А.С. Елеонской, «для прославления „самодержавства» в целом и правящего монарха в частности»: в генеалогических построениях Романовых киевский князь Владимир является родоначальником новой династии⁷⁶³. Начиная с конца XV в., когда сформировалась теория «Москва – Третий Рим», князь Владимир, как идеал благочестивой деятельности правителей ХVI – ХVII вв., прославлялся в разных жанрах русской публицистики⁷⁶⁴, в предисловиях и послесловиях книг московской печати XVII в.⁷⁶⁵, в агиографии⁷⁶⁶. Представления о том, что родоначальником царствующей династии является креститель Руси – святой князь Владимир, отразились и в московском певческом искусстве, где при воспевании Владимира, как одного из царей православного мира, особо отмечались его заслуги как в земных, так и в духовных делах⁷⁶⁷. Особенно ярко сравнение московских правителей с Константином Великим и Владимиром Святославичем проявлялось в сочинениях, обосновывавших автокефалию Русской Церкви⁷⁶⁸.

О великом князе Владимире как родоначальнике московских венценосцев, которые являются прямыми потомками «превысочайшаго перваго великаго князя Рюрика... великаго князя Владимира Святославича, просветившаго Русскую землю святым крещением...», говорится в «Чине поставления на царство... Алексея Михайловича»⁷⁶⁹. В «Слове в день святаго равноапостолнаго князя Владимира» из «Вечери душевной» Симеона Полоцкого (1683 г.) московский государь изображен прямым, кровным наследником великого киевского князя⁷⁷⁰.

Аналогии между царем Алексеем Михайловичем и византийским императором Константином Великим усилились в середине XVII в. в связи с приобретшей особую популярность в среде русского правительства идеей о вселенской миссии русского православного царя как освободителя всех православных христиан от иноверцев⁷⁷¹. Эта идея была воспринята от греческого духовенства: на православном Востоке московского царя давно называли новым Константином. Приехавший в начале 1649 г. в Москву за милостыней иерусалимский патриарх Паисий в одной из своих грамот сравнивал царя Алексея Михайловича с Константином Великим и призывал его освободить святую Церковь от еретиков⁷⁷². Именно с царем Алексеем Михайловичем связывалась идея освобождения православных от мусульманского ига⁷⁷³. Эта мысль была близка настроениям на Балканах, где широкое распространение в XVII в. получили пророчества о будущем завоевании Константинополя русами⁷⁷⁴. 21 октября 1653 г. в Москве специально для царя Алексея Михайловича переведена на русский язык сочиненная архимандритом критского Успенского монастыря Неофитом «Повесть о Крите острове, как венецияне владели, а потом турки взяли...», в которой автор выразил пожелание увиден и Константинополь, и свой родной Крит освобожденными русским царем, который должен занять трон Константина Великого⁷⁷⁵. 6 ноября 1653 г. незадолго до отезда из Москвы бывший константинопольский патриарх Афанасий (Пателар) составил царю докладную записку –«Слово понуждаемое» к русскому царю, где выразил крепкую веру, что Алексей Михайлович самим Богом призван овладеть Константинополем, изгнав оттуда турок⁷⁷⁶. 22 марта 1654 г. из Мгарского монастыря (недалеко от города Лубны) Афанасий (Пателар) незадолго до своей смерти вновь призывал русского царя к освобождению православных, томящихся под мусульманским игом, упоминая в своей грамоте и о необходимости вместе с гетманом Б. Хмельницким помочь вернуть трон молдавскому господарю Василию Лупу⁷⁷⁷.

В Грамоте о Крестном монастыре, изданной в 1656 г. на московском Печатном дворе, патриарх Никон сравнивал Алексея Михайловича с Константином Великим, возвеличивая деяния московского царя по укреплению русского и вселенского православия⁷⁷⁸. Качественные характеристики, сопровождающие имена князя Владимира – «приснопамятный, крестивший Рускую землю», и римского императора – «православнейший» в переписке Никона с Алексеем Михайловичем из Воскресенского монастыря, означают, что Никон действовал в русле древней и современной ему книжной традиции⁷⁷⁹ выделять в деяниях этих правителей заслуги по сохранению и укреплению православной веры: предлагая Алексею Михайловичу равняться на Константина Великого и Владимира Святого, он призывает царя к сохранению христианских традиций и проявлению в своих поступках такого важного качества светского правителя, как «православность».

Во второй половине XVII в. в условиях все более возраставшего западного влияния проблема сохранения царем Алексеем Михайловичем православия была особенно актуальной. Даже в то время, когда Никон еще занимал патриаршую кафедру, московский государь, по наблюдениям живших при царском дворе иностранцев, «стал подражать Польскому Королю, круг его понятий расширился: он начинает преобразовывать двор, строить здания красивее прежнего, украшать покои обоями и заводить увеселительные дома»; царь поручает своим агентам привести в Россию оптические приборы, гобелены, мебель, музыкальные шкатулки, кружева, столовые приборы, певчих птиц и кареты – вещи, которые трудно было бы увязать с идеалом благочестивого быта православного христианина⁷⁸⁰. Следствием расширения московско-польских отношений и присоединения Малороссии стала полонизация верхушки московской знати. Пригласив «латинствующего» Симеона Полоцкого учителем к своим детям, Алексей Михайлович показывал прочим пример, однако разгневанным патриархом царь был назван «латиномудренником»⁷⁸¹. Тема отношения православной Руси с инославным Западом нашла отражение в сочинениях, созданных во второй половине XVII в. писателями патриаршего круга, поборниками греко-византийской культурной традиции; но особенно ярко идея защиты православия от внешнего вторжения была выражена в книге конца XVII в. «Щит веры», авторы которой последовательно представили историю возникновения и развития конфликта грекофилов и латинствующих в Московском государстве⁷⁸².

Сравнение царя Алексея Михайловича с византийским императором Константином и великим князем Владимиром имело еще одно немаловажное значение: со времен киевского митрополита Илариона, автора «Слова о Законе и Благодати», Константин Великий и Владимир Святой в древнерусской культурной традиции стали образцами правителей, которые особо почитали Церковь и уважали ее права. Сравнивая Владимира с Константином, митрополит Иларион специально отмечал, что отношения великого князя с Церковью строились по образцу, который своими деяниями показал римский император: «Подобниче великааго Коньстантина, равноумне, равнохристолюбче, равночестителю служителемь его! Он с святыими отци Никеискааго събора закон человеком полагааше, ты же с новыими нашими отци епископы сънимаяся чясто, с многым съмерением съвещаваашеся, како в человецех сих ново познавшиих Господа закон уставити. Он в елинех и римлянех царьство Богу покори, ты же – в Руси: уже бо и в онех и в нас Христос царем зовется... егоже убо подобник сыи, с тем же единоя славы и чести обещьника сътворил тя Господь на небесех благовериа твоего ради, еже име в животе своем»⁷⁸³. Законотворчество светской власти основывается на сотрудничестве с Церковью. Более того, Церковь, исходя из имущественных потребностей, не только инициировала правовую деятельность светской власти, но и задала образцы кодификации; в разделении полномочий церковной и княжеской властей византийское каноническое право закрепило приоритет за Церковью⁷⁸⁴.

В «Возражении» патриарха Никона Константин Великий и Владимир Святой предстают «идеальными» правителями, благодаря которым Церковь получила широкие полномочия. Подложная дарственная грамота царя Константина папе Сильвестру и Устав князя Владимира служат Никону неопровержимыми доказательствами проявления уважения этих правителей к Церкви и ее имуществу⁷⁸⁵. Славянский перевод дарственной грамоты царя Константина папе Сильвестру патриарх Никон издал в 1653 г. в составе книги Кормчей и активно использовал опубликованный им текст в дискуссии со своими противниками по вопросу о приоритете церковных канонов над светским законом⁷⁸⁶. Многочисленные и объемные выписки из грамоты в тексте «Возражения» предназначались для нарушителей церковных канонов, и прежде всего для Паисия Лигарида⁷⁸⁷: Никон делал выписки в основном из второй части дарственного документа византийского императора (опуская повествование о духовном возрождении царя, составляющее первую часть грамоты: исповедание веры Константина Великого, рассказ о поразившей его проказе и чудесном исцелении после крещения папой Сильвестром)⁷⁸⁸ и снабжал каждый фрагмент текста источника собственными комментариями и обращениями к оппоненту⁷⁸⁹. В своем полемическом трактате с тех же позиций – уважения светским правителем Церкви и предоставление ей широких полномочий – рассматривает Никон и деятельность русского князя Владимира Святославича. Выписки из Устава князя Владимира Никон неоднократно включает в текст «Возражения»; первая из них следует сразу после выписок из «Вена Константинова»⁷⁹⁰, за которой Никон размещает несколько скомбинированных и перефразированных выписок из Устава Владимира, текстуально близких к разным редакциям этого раннего памятника русского права⁷⁹¹. Таким образом, в сочинениях Никона, созданных в Воскресенском монастыре, упоминание имен христианских царей Константина Великого и Владимира Святославича должны были вызвать у Алексея Михайловича ассоциации с особой деятельностью этих правителей по отношению к Церкви: умножение ее богатств, предоставление широких полномочий и уважение ее прав, а также сохранение ими христианских традиций. Предлагая Алексею Михайловичу именно эти образцы для подобия, патриарх Никон в то же время продолжал заложенные митрополитом Иларионом традиции русской книжности, где проблема чести и славы светского правителя решалась на уровне конкретных задач защиты Русской Церкви от еретиков и иноверцев⁷⁹².

Сравнение светских правителей с ветхозаветными царями в средневековой культуре было характерно для разных ситуаций. В Византии, как и на Западе, монарха при помазании уподобляли царям Израиля. Молитва, которую произносил константинопольский патриарх при венчании на царство, где упоминалось о помазании царя Давида, вошла и в московский чин поставления на престол и предваряла самый обряд поставления⁷⁹³. Рассуждая о происхождении и разделении властей, утверждая, что «архиерей убо подобник Божий» и царя «на царство мира» мажет, что «ина убо власть царю, и ина архиерею, но едина другой преболе, архиерейство... царства, якоже небо земли болши и честнейши есть», патриарх Никон, обращаясь к Алексею Михайловичу, включает в «Возражение» текст молитвы о Давиде, произносимой патриархом при возложении руки на голову царя: «Господи Боже наш, царь царствующим и Господь господьствующим, иже Самуилом пророком избра раба своего Давыда и, помазав того во цари над людми своими Израиля...»⁷⁹⁴.

Перечисление имен ветхозаветных царей в переписке с Алексеем Михайловичем, как правило, сопровождается у Никона качественной характеристикой правителей: Давид «кроткий», Соломон «всемудрый», цари «Иезекия и Иосия» – «цари Израилевы». «Кротость» Давида и «премудрость» Соломона – традиционные характеристики этих самых знаменитых израильских царей, восходящие к содержанию библейских повествований о них⁷⁹⁵.

Ряд имен ветхозаветных царей в последнем письме Никона из Воскресенского монастыря открывает Давид (1666-№ 17, л. 342а). Этот царь не раз ошибался и грешил, однако всегда приходил к Богу с покаянием и мольбой о прощении. Именно потому, что вера Давида никогда не ослабевала, он был угоден Богу. Согласно Библии, Бог даровал обетование Давиду: его династия будет царствовать вовеки. Эго обетование исполнилось в Иисусе Христе, который был прямым потомком царя Давида. Жизнеописание царя Давида учило внимательного средневекового читателя тому, что осознание своего греха и покаяние перед Богом ведет не только к прощению Богом правителя, но и возвышает, прославляет его царство вовеки.

Покаяние и мольба о прощении перед Богом спасала и других ветхозаветных царей, имена которых называет Никон. Иудейский царь Езекия (726 – 697 гг. до н.э.), прославившийся в годы своего правления активной борьбой с идолопоклонством, в конце жизни тяжело заболел, но Бог внял его молитве и дал еще пятнадцать лет жизни (4Цар. 18 – 20; 2Пар. 29 – 32; Ис. 36 – 39). Шестнадцатый царь иудейский Иосия (639 – 608 гг. до н.э.) особенно отличался чистотой жизни и благочестием; при нем был найден свиток законов, который Бог дал Моисею; изучив законы, царь молился Богу со слезами за то, что получил обетование Божьего благоволения и милости, обещая Богу верно хранить все заповеди. В соответствии с законами Иосия провел ряд важных реформ (4Цар. 21, 24 – 23, 30; 2Пар. 33:25 – 35:27; Мер. 22:15 – 16). Помощь свыше неоднократно получал и первый христианский царьКонстантин Великий, которому в видении был явлен Крест Господень на небе. В память об этом событии византийский император изготовил три креста, один из которых при князе Владимире был принесен на Русь. В «Слове о Законе и Благодати» подвигу Константина Великого уподобляется деяние Владимира; а Константинополь именуется Новым Иерусалимом: «Он с материю своею Еленою крест от Иерусалима принесъша и по всему миру своему раславъша, веру утвердиста, ты же с бабою твоею Ольгою принесъша крест от новааго Иерусалима, Константина града, и сего по всей земли своей поставиша, утвердиста веру»⁷⁹⁶.

Не только покровительство свыше и заступничество Бога объединяет всех перечисленных Никоном царей, но и их стремление к укреплению и украшению города Иерусалима, который при царе Давиде стал царской столицей, местом пребывания царского семейства, «градом Божиим», «городом великого Царя» (Пс. 48:2; Мф. 5:35). В царствование Езекия во время нападения ассирийцев на иудеев Иерусалим был чудесным образом избавлен от нападения врагов: ангел поразил 185 тысяч ассирийцев (4Цар. 19:35). Тело убитого в бою царя Иосия для погребения было привезено в Иерусалим, где его горько оплакивал пророк Иеремия (2Пар. 35:30 – 25). Одну из самых знаменитых христианских святынь Иерусалима – храм Гроба Господня – впоследствии первообраз Воскресенского собора Ново-Иерусалимского монастыря патриарха Никона – построил Константин Великий. Призывая Алексея Михайловича подражать деяниям древних правителей, Никон как будто просит царя не оставлять без государева покровительства и внимания Воскресенский монастырь, названный Новым Иерусалимом самим царем при закладке⁷⁹⁷.

Из всех ветхозаветных правителей имя царя Давида встречается в сочинениях патриарха Никона чаше других. В «Возражении» Никон многократно упоминает об этом царе и пророкеи называет Давида только «праведным».Отвечая на свой же вопрос «Кто праведнее Давида?», Никон приводит следующие доказательства «праведности» израильского царя: он не щадил своих преследователей; приходил к покаянию и осознанию своих грехов; много грешил, но и много страдал за свои грехи, а получал прощение у Бога после искренней молитвы к Нему; много писал о суде Божьем и требовал от Соломона, сына своего, строгого соблюдения заповедей Божиих; жил по Богу, и Бог назвал его «мужем по сердцу Моему, иже сотворит вся хотения Моя»⁷⁹⁸. Можно думать, что именно эти качества, присущие ветхозаветному царю, хотел видеть в Алексее Михайловиче и патриарх Никон.

По признанию самого Никона, ветхозаветные правители, как и христианские цари Константин и Владимир, имена которых патриарх перечисляет в одном ряду, прославились и тем, что были особо отмечены Богом за большую любовь к Нему. В посланиях к царю из Воскресенского монастыря (особенно после 1661 г., после ссоры со стольником Романом Боборыкиным) Никон часто ссылается на ветхозаветные примеры благополучия благочестивых царей и несчастий царей нечестивых, которые постигали их самих и их царства. «Первое дело царя, – писал М. В. Зызыкин, анализируя, как патриарх Никон в «Возражении» раскрывает тему праведности царя, – заслужить милость Божию, потому праведность – основа его жизни, а праведност неразлучна со смирением перед Церковью»⁷⁹⁹. В 23-м ответе Никона Лигариду есть тот же ряд имен ветхозаветных и христианских правителей, который патриарх приводит в письмах царю(выделение жирным шрифтом и подчеркиванием сделано мной. – С. С.): «Кто праведнее Давида? И той от греха не избыв, многи напасти пострадав, скончася. Кто ли мудрее Соломона? И сей во гресе умер. Тако и Авия, тако и Езекия, тако и Осия, тако и прочия цари. Но мы печалуемся не о сих, о

них же приобретение имамы велие...»⁸⁰⁰. Цари эти, как писал Никон, осознавая свой грех, «молитвою и верою победиша, царствия содеявше правду, получиша обетования»: «Аще бо с вооруженными тако ополчахуся древний, колми паче ныне подобает? Тако Авраам победи... Моисей фараона потопи... И всю землю взят Иисус... Июда Ханаана и Ферезея победи... Тако и Давид победи враги своя, тако и Соломон, и Езекия, и Озия, донеле же в своих уставах пребывал и священства не преобидел. Тако и Константин, царь Великий и первый христианский, Максентия победи и прочия враги своя. Тако и вси православнии царие, аще идеже оружие требовах, и ополчения, и рати, оружие оставлше, на молитву прибегаху»⁸⁰¹. Раскрывая «праведность» ветхозаветных царей, Никон обращается в своих письмах к царю к соответствующим сюжетам из Библии. Главное качество, которое было присуще всем перечисленным Никоном царям и которое, на мой взгляд, он стремится подчеркнуть, – покаяние. К покаянию и признанию своих грехов призывает Никон и царя Алексея Михайловича.

Тема покаяния получила своеобразное развитие в письме Никона царю, составленном в декабре 1662 г. Патриарх Никон просит у Алексея Михайловича прощение за желание помолится образу Богородицы и повидаться с царем. В начале письма названы два имени ветхозаветных царей – Давид и Соломон. В центральной части послания Никон пересказывает библейский сюжет о том, как царя Давида преследовал и проклинал Семей, но Давид простил своего обидчика и даже просил сына Соломона не наказывать Семея. При помощи обращения к библейским текстам Никон поучает царя, что молитва к Богу о прощении услышана будет лишь в том случае, если прощающий сам научится прощать.

Оппозиция «грех – прошение», пронизывающая все повествование, развивается автором и в социальном, и в общечеловеческом планах: в начале послания патриарх Никон уравнивает себя, как человека грешного, со всеми людьми грешными, выделяя на этом фоне царя, как человека, который не должен демонстрировать свое пренебрежение к грешникам и отлучать их от себя: «А яже писал к тебе, великому государю, второе мое писание и прошение, еже бы нам помолитися пресвятей Богородицы и пресвятому образу ея поклонится, и мощем преподобнаго отца поклонится же, и пресветлое лице твое, великаго государя, видети, и престолу славы царствия твоего поклонится, – в сем погрешил. И не вем, что безместно и непрощенно согрешил пред тобою, великим государем. Таковы вси людие, и мытари, и лихоимцы, еже хотят видети тя <вид...>; един точию аз паче всех человек <грешнейишй> пред // тобою <...> <недостоин> видети <...> и благословити <...>» (1662-№ 11, л. 396 – 397). Но в конце послания Никон уравнивает со всеми людьми и царя как раба Божьего, который, как и все смертные, просит прощения своих грехов у Бога: «Тако и аз тя молю, великаго государя, остави, Господа ради, аще что согреших беззаконно, ради Господа, от всего сердца твоего, да и Господь Бог оставит согрешения твоя тмочисленно, по божественному своему словеси. Аще и царь еси мира, но со всеми человеки раб еси Божий, требуеши и ты от Царя, царьствующаго над цари, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, прощения, инако, вяще сего не могу к милости тя, великаго государя, умолити, аще сим не умолишися» (1662-№ 11, л. 398) (ср. с высказыванием Аввакума: «Господин убо есть над всеми царь, раб же со всеми есть Божий» – протопоп уравнивал перед Богом царя со всеми его подданными⁸⁰²). Как царь хочет прощения своих грехов от Бога, так и Никон нуждается в прощении и милости царя. Примечательно, что на протяжении всего послания применительно к царю Никон использует всего два обращения, восходящие к царской титулатуре: «великий государь» и «благородие»; в конце письма обращение Никона к царю звучит как «твоя кротость»; и этот эпитет, который дважды в этом послании Никон употребил по отношению к царю Давиду, выражает надежду на правильное понимание внутреннего смысла письма⁸⁰³.

В переписке патриарха Никона с царем можно обнаружить еще один способ дидактического воздействия автора на адресата – поднесение ему материальных даров, имеющих глубокое духовное содержание. Для средневекового человека поднесение подарков другому человеку было частью его поведения, обозначающей проявление дарителем важнейшей христианской добродетели – милосердия. Обычай сопровождать письма подарками и традиция сообщать о них в переписке проникли в русскую эпистолографию из Византии⁸⁰⁴. Однако для средневекового человека, воспринимающего мир сквозь призму образов и категорий Священного Писания, любой, даже незначительный, подарок в сознании человека, его получающего, мог приобретать дополнительные смыслы и значения, которым находились подобия в сакральном пространстве Писания, ненамеренно вызывать в памяти ассоциации с высокими образцами и тем самым проецировать события исторического прошлого на современные автору и адресату. Причина обращение Никона к такому способу пастырского воздействия на адресатов его последнего из Воскресенского монастыря послания кроется, на мой взгляд, в стремлении найти наиболее сильный способ воздействия на душу православного царя и членов царской семьи в то время, когда суд над патриархом Никоном уже был неизбежным.

Последнее письмо патриарха Никона из Воскресенского монастыря (1666-№ 17, л. 342а) датируется осенью 1666 г. По содержанию – это частное письмо, в котором автор благодарит адресата-царя за деньги, присланные в монастырь в связи с рождением царевича Иоанна Алексеевича (400 р. Никону и 100 р. братии) и сообщает об отправлении царской семье своих даров: собственного письма икону пророка Иоанна Крестителя – «отсеченую главу его» – новорожденному царевичу и хлеб – всем членам царской семьи.

В соответствии с логикой авторского повествования письмо можно разбить на три части: первая адресована царю Алексею Михайловичу, вторая – царевичу Иоанну Алексеевичу, третья – царской семье. В структуреписьма эти части выделяются самим автором, который дает им относительную самостоятельность: каждая имеет свое начало и окончание, свой набор сведений: «В прошлом, во 174 (1666)-м году августа в 27-й де[нь] по твоему, государеву, указу, был у нас твой, государев, спалник... и да приложит вам, государем, дни на дни и лета ваши до дне рода и рода»; «Ныне слышано нам есть, что новорожденный сын ваш, великих государей, а наше государь царевич и великий князь Иоанн Алексиевич, святым крещением просвещен... Изволи, великий государь, святую икону принять»; «Да своих и брацких трудов... И кушайте, государи, на здравие». Такой составной характер послания отразился и на его форме: письмо не имеет общего завершения, но открывается состоящим из традиционных, этикетных формулировок, характерных для заголовка челобитья монастырской братии царю; как и в начальном протоколе челобитной, находим здесь традиционные элементы – формулу адресата (имя и титул), формулу адресанта с этикетным эпитетом «смиренный» и заменяющую фразеологизм «бить челом» формулу частного письма «Господа Бога молю»: «Великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу. Богомолец ваш, государев, смиренный Никон патриарх со всею братиею о вашем, государеве, душевном спасении и о телесном здравии Господа Бога молю».

В начале послания патриарх Никон желает царю Алексею Михайловичу и его новорожденному сыну Иоанну божьего благословения, каким обладали цари израильские Давид, Езекия, Иосия и христианский царь Константин Великий. Первый в ряду – царь Давид, однако имя его «всплывает» в памяти читателя и при чтении заключительной строки приветствия царям: «и да приложит вам, государем, дни на дни и лета ваши до дне рода и рода». Этот библейский фразеологизм восходит к 7-му стиху 60-го псалма Давида. Таким образом, имя библейского царя и пророка, открывающее ряд имен великих царей, а затем возникшее в результате ассоциативного мышления в конце приветствия московским царям, скрепляет в смысловом единстве предложенный автором ряд имен исторических персонажей. Несмотря на то что расположение имен соответствует хронологии жизни царей, Давид здесь – ключевая фигура.

Вторая часть письма адресована царевичу Иоанну: патриарх Никон посылает ему подарок – икону пророка Иоанна Крестителя собственного письма. Выбор иконографического сюжета объясняется тем, что день тезоименитства царевича праздновался 29 августа, в день Усекновения главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Небесный покровитель царевича Иоанна – одна из ключевых фигур в истории христианства, пророк, посланный приготовить народ к приходу Иисуса Христа. Главное требование Иоанна при обращении к народу сводилось к покаянию и принятию душой Бога⁸⁰⁵. Икона Иоанна Предтечи, написанная патриархом Никоном, сохранилась до наших дней и хранится в государственном историко-культурном музее-заповеднике «Московский Кремль». В центре иконы, созданной в традициях византийской иконографии образа главы Иоанна Крестителя как отдельной композиции⁸⁰⁶, получивших свое развитие в московском средневековом искусстве⁸⁰⁷, изображена чаша с главой святого Иоанна, которой предстоят два ангела. Над чашей – обширная надпись, составленная в назидание царевичу. Текст начинается евангельскими стихами о мученической кончине Иоанна Предтечи, продолжается рассказом о самой иконе, которая «благородному царевичу Иоанну в вечное благословение подносится» ичерез которую «нам же, нищим богомольцем, благодать открывается», а завершается толкованием имени Иоанн. На нижнем поле иконы – дата написания – 28 сентября 1666 г.⁸⁰⁸. Образ царевича был не только крестильным – на изображении блюда находится мощевик с «истинной кровью мученика Иоанна Предтечи», т. е. икона служила одновременно и реликварием. Стремление к соединению святыни и образа, превращение живописного произведения в мощехранительницу восходит к византийской культуре⁸⁰⁹.

Иконографический образ святого Иоанна пророка с усекновенной головой, символически воплощавший собой идею жертвенности царя, был особенно распространен в Московском царстве в XVI в., во время правления царя Ивана Грозного. Заказывая икону «Иоанн Предтеча Ангел пустыни» (царский вклад в Стефано-Махрищский монастырь), в образе своего небесного заступника царь Иван Васильевич видел наиболее яркое выражение.

с одной стороны, мученичества, с другой – апокалиптических ожиданий. Иконографический сюжет пророка и провозвестника Страшного суда, представавшего в виде ангела, который держит в руке чашу с отрубленной головой, был связан с эпохой опричнины. Призыв к покаянию ассоциировался с преступлениями московского государя и царской ответственностью за содеянное, с представлениями о душеочистителыюй миссии государя-«святителя», одновременно мученика и неумолимого судии⁸¹⁰.

Иконографический образ патронального святого царя Иоанна Алексеевича, воплощенный Никоном на иконе, у адресатов опального патриарха мог вызывать прямые ассоциации с современными им событиями, связанными с подготовкой церковного Собора для осуждения патриарха Никона. Призыв к покаянию, выраженный на иконе в образе святого Иоанна Предтечи, символически определял линию поведения светской власти в отношениях с патриархом Никоном, которая ограничивалась следующими аспектами: личной ответственностью царя, жертвенностью и темой суда по смерти. В контексте покаянной темы идея искупительной миссии царских детей за обиды и «преступления», совершенные их отцом, царем Алексеем Михайловичем, против Церкви и патриарха Никона лично, получала в связи с «делом» Никона особое звучание. Не думаю, что патриарх Никон, посылая царевичу Иоанну в дар икону-мощевик, намеренно пытался смоделировать будущее поведение царевича, еще младенца, по хорошо известной в истории Московской Руси модели: подобно его отцу, царю Алексею Михайловичу, признавшему вину Ивана Грозного за смерть митрополита Филиппа, реабилировать в будущем и патриарха Никона, искупив тем самым вину московского государя перед опальным патриархом. Никоном двигало лишь чувство духовной любви к новорожденному царевичу, которого он никогда не увидит и которого ему не довелось крестить, как других детей Алексея Михайловича. Через свой дар патриарх Никон хотел научить наследника царского престола христианской любви во всех ее проявлениях: не случайно надпись на иконе завершается толкованием имени Иоанн, означающего «Господня милость и дар и милосердие». Икона, написанная патриархом Никоном, заняла особое место в пристолпном иконостасе Архангельского собора среди царских икон⁸¹¹.

Как ни парадоксально, но искусственно смоделированная мной ситуация, отдельные детали которой могли непроизвольно возникать в сознании членов царской семьи благодаря подарку патриарха Никона, имела свое реальное воплощение. Только не царевич Иоанн, а царь Федор Алексеевич вернул патриарха Никона из ссылки. Предварительно он написал Никону письмо, в котором называл его патрирхом и своим отцом, просил у него благословения и утешал его известием о скорейшем возвращении из ссылки⁸¹². М.Ю. Люстров рассматривает письмо Федора Алексеевича в традиции царских посланий усопшим святителям⁸¹³. Именно наследники царского престола проявляли особую заботу о Воскресенском Нового-Иерусалимском монастыре. Попечением царя Федора Алексеевича в конце 1670-х гг. возобновилось строительство Воскресенского собора; по велению царя постриженики патриарха Никона записали церковный и монастырский устав в том виде, в каком он был при патриархе Никоне⁸¹⁴; составлена опись церковного, монастырского имущества и книгохранилища⁸¹⁵. На торжествах по поводу освящение Воскресенского собора 18 января 1685 г. присутствовали царь Иоанн Алексеевич, правительница Софья Алексеевна, великая княжна Титиана Михайловна и другие члены царской семьи⁸¹⁶. В XVII в. под главой Воскресенского собора находилась изразцовая надпись, повествующая об основных этапах сооружения храма: «1656. Патриарх Никон и государь царь Алексей Михайлович застрои. 1679. Царь Феодор Алексеевич до сводов воздвиже. 1685. Великие государи цари Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич совершиша»⁸¹⁷. Дети царя Алексея Михайловича и его сестра царевна Татиана Михайловна входили в число самых известных вкладчиков в Воскресенский Ново-Иерусалимский монастырь⁸¹⁸.

На выбор иконографического типа Иоанна Предтечи, который Никон воплотил на иконе, повлияло не только стремление патриарха призвать членов царской семьи к покаянию и нравственному совершенствованию (в этом смысле имя Иоанна пророка коррелирует с перечнем имен царей из первой части послания, и особенно с именем царя и пророка Давида), но и личные переживания, вызванные ожиданием грядущего суда над ним. Тема предстоящих страданий особенно ярко выразилась в том, что Никон послал царевичу не частицу мощей пророка, а часть его крови.

Еще один подарок патриарха всей царской семье «своих и брацких трудов», о котором он сообщает в третьей части своего послания, – пять хлебов: царю Алексею Михайловичу и княгине Марии Ильиничне «два хлеба – един белый, другий ржаный, и чадом вашим, государямъ царевичам, хлеб, и государыням царевнам два хлеба». За время пребывания в Воскресенском монастыре патриарх Никон неоднократно посылал царской семье хлеб. По представлениям славян, хлеб – наиболее сакральный вид пищи, самый позитивно окрашенный символ, который знаменует собой отношения взаимного обмена между людьми и Богом, между живыми и предками; это знак божественного покровительства и защиты от враждебных сил⁸¹⁹. Хлеб – метафора Христа и его учения,

духовной пищи в книгах Нового Завета⁸²⁰ (см.: Мф. 26:26; Мк. 14:22; Лк. 22:19; 24:30; Ин. 6:35, 41, 48, 51)⁸²¹. Посылая царской семье хлеб, патриарх Никон каждый раз придавал символическое значение этому дару. В 1662 г. он сравнил хлеб и две рыбы (содержание подарка само по себе знаково)⁸²² с даром «убогой вдовы», отдавшей последние две лепты на сооружение храма (1662-№11, л. 398)⁸²³. В одном из последних писем из Воскресенского монастыря посылаемые царю пять хлебов Никон прямо уподобил хлебам, которыми Иисус Христос в пустыне накормил голодных людей («Отпустили мы к вам, великим государем, с благословением и смиренными нашими молитвами со икономом иеромонахом Феодосием пять хлебов по образу, иже в пустыне <...> питавшаго Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа...» – 1666-№ 16, л. 36а), а кочаны капусты, положенные в один сосуд, подчеркивают, по Никону, «неразделное единство» царской семьи («Да вам же, государям, на коеждо собство и ипостаси капусты по единому же собству. А за неразделное ваше, государское, по всему единству положили есмы во един сосуд» – 1666-№16, л. 37).

В последнем письме Никон вновь сообщает об отправлении царской семье пяти хлебов, однако аналогий с евангельскими сюжетами он не проводит. Если вспомнить, что это последнее письмо патриарха Никона царской семье, написанное осенью, когда Никон уже знал о неизбежности предстоящего суда, о том, что в Москву уже едут вселенские патриархи, то посылка хлеба приобретает евхаристический смысл: Никон как бы делит хлебный дар по частям, «преломляет» хлеб, подобно тому, как Иисус Христос, зная о предстоящих страданиях и скорой кончине, преломил хлеб, благословил его и раздал ученикам со словами: «Примите, ядите: сие есть тело Мое»; с просьбой впредь творить так в Его воспоминание, Христос превратил праздничную трапезу в прощальную вечерю, напоминающую о Его смерти (см.: Мф. 26:26; Мк. 14:22; Лк. 22:19).

Тема Евхаристии, наиболее ярко проявившаяся, на мой взгляд, в последнем письме Никона царской семье из Воскресенского монастыря, объединила темы покаяния и предстоящих страданий, ответственности по смерти и жертвенности, которые пронизывают все воскресенские послания патриарха Никона к царю. Демонстрируя царской семье свою готовность к суду, в переписке с царем из Воскресенского монастыря патриарх Никон предлагал Алексею Михайловичу программу покаяния, призывал его к очищению грешной души, к жизни в соответствии с православным законом.

А у меня писано... твоего, великого государя, указу к страху им и к повышению твоего царского величества... што оне, кириловские, о твоем, великого государя, указе не зело печалуются и ни во што ставят (1675-№34, л. 217).

Тема нравственных качеств царя неразрывно связана в письмах патриарха Никона Алексею Михайловичу с темой царской чести, защитником которой Никон выступает. В 1671 г., объясняя приставу С. Наумову свое недовольство изображением древа царского рода Романовых в книге Лазаря Барановича «Жезл правления» и защищаясь от нападок пристава в бесчестии царя, патриарх Никон говорил, «что я государей своих не безчещу, но оберегаю их государьской чести; тот безчестит, хто ту книгу составил и напечатал» и «что про ту книгу государю некогда ведать, есть у государя много и без тое книги царственных дел» (1671-№7, л. 200). Это высказывание патриарха о занятости государя «царственными делами», а следовательно, и невозможности правителя знать обо всем, что происходит вокруг, объясняет, на мой взгляд, стремление патриарха Никона, с одной стороны, подробно информировать Алексея Михайловича о людях и событиях, которые, по его мнению, могли нанести вред царской репутации, действовали или высказывались против государевой особы, с другой стороны, детально описывать свое личное участие в конкретных делах к «повышению... царского величества». Для реализации этих задач в своих посланиях и челобитных царю патриарх Никон использует разные принципы изложения – от простого перечня фактов до отдельных сцен-новелл; каждый из них характеризуется своим набором приемов и средств, делающих повествование Никона достоверным и доказательным.

Возможно, потому, что сам Никон понимал выполнение им сначала поручений от царя, а затем и государственных обязанностей во время отсутствия в столице Алексея Михайловича из-за ведения военных действий как помощь государю⁸²⁴ и «работал» государю добросовестно, он после оставления патриаршей кафедры пристально наблюдал за теми людьми, которым Алексей Михайлович доверял выполнение ответственных поручений. Восприятие Никоном чиновника и представителя царя как человека, олицетворяющего в своем служении самого государя и несущего частицу царской чести, находилось в соответствии с представлениями о чести, характерными для русского общества второй половины XVI – первой половины XVII в. Понятие чести в это время «„огосударствливало» человека, лишая его индивидуальной значимости и ценности, приравнивая личное достоинство социальному статусу – ,,чину“»⁸²⁵.

Живя в Воскресенском монастыре, Никон узнавал о деяних и поведении доверенных лиц государя от своих сторонников, среди которых были представители не только духовенства, но и светской власти⁸²⁶; в Ферапонтовом монастыре, несмотря на задачу охранявших Никона людей максимально ограничить его общение с внешним миром⁸²⁷, ссыльный патриарх всегда имел возможность получать всю необходимую для него информацию⁸²⁸.

В письмах к Алексею Михайловичу из подмосковного монастыря патриарх Никон редко называл имена людей, которые могли бы отрицательно повлиять на дело, порученное к исполнению самим царем. Среди немногих – иеродиакон Мелетий Грек: именно этого человека царь Алексей Михайлович дважды, в 1662 г. и в 1664 г., посылал на Восток с письмами-приглашениями вселенским патриархам прибыть на церковный собор по «делу» Никона. Отзывы Никона о Мелетии самые нелестные. Между тем по заключению патриарха Никона, этот греческий иеромонах не слишком отличался от людей из окружавших царя его соотечественников: «А он есть злый человек, на все руки подписывается и печати подделывает, и здесь, не солгу, такое дело за ним было, чаять и ныне есть в Патриарше приказе... Есть у тебя, великаго государя, и мимо такова воришка своих много» (1662-№10, д. 76 – 77). Патриарх Никон опасался, что иеромонах Мелетий, представляя русского царя на Востоке и являясь его доверенным лицом, своим недостойным поведением мог скомпрометировать Алексея Михайловича. Царь, не подозревая того, мог стать жертвой интриг и неосмотрительного поведения человека, которому поручил ответственное дело.

Обвинения Никона в отношении Мелетия были признаны недоказанными, несмотря на то, что у сторонников патриарха имелись документы о ненадежности греческого монаха⁸²⁹, а о самом Мелетии еще до его первой поездки в Константинополь ходили слухи как о человеке хитром и нечестном⁸³⁰; в переписке греческих иерархов с московским царем были представлены факты о неосмотрительном поведении Мелетия в Константинополе в 1663 г., о подделке царских грамот и утаивании огромных денежных сумм, предназначавшихся восточным патриархам⁸³¹.

Однако забота Никона о репутации царя во время поездки Мелетия на Восток в определенной степени была обусловлена и личными целями: опальный патриарх стремился вернуть к себе расположение Алексея Михайловича и, возможно, повлиять на решение собора. Надеясь обрести в лице вселенских патриархов своих сторонников⁸³², Никон опасался, что Мелетий, благодаря своему таланту «на все руки подписываться и печати подделывать», может исказить любой документ по «делу» Никона и повлиять на мнение восточных святителей. Не случайно, по-видимому, патриарх Никон совершил попытку помешать Мелетию добраться до Константинополя⁸³³, а от Алексея Михайловича, принимая решение царя о созыве церковного собора, настойчиво требовал, чтобы предстоящий суд строго соответствовал церковным правилам.

Но была, на мой взгляд, и еще одна причина, по которой патриарх Никон писал царю о Мелетии. Единственным свидетелем, который мог, по словам Никона, подтвердить изложенные в его письме факты, был другой грек – иеромонах Арсений: «А известно то дело Арсению Греку и иным, их же он весть» (1662-№10, л. 77). При патриархе Никоне Арсений Грек организовал греко-латинскую школу в Москве, был справщиком московского Печатного двора и возглавил дело по исправлению книг. После оставления Никоном патриаршей кафедры Арсений занимался описанием патриаршей библиотеки и переводами книг⁸³⁴. Книжная и переводческая деятельность этого образованного греческого иеромонаха, к которому патриарх Никон испытывал нескрываемую симпатию⁸³⁵, была хорошо известна царю: его переводы с греческого легли в основу изданных на Печатном дворе книг «Скрижаль» (1655 – 1656 гг.) и «Анфологион» (1660 г.); в 1656 г. Арсений подготовил новый перевод Требника, дополненный новыми церковными чинопочитаниями⁸³⁶; совместно с архимандритом Святогорского монастыря Дионисием Греком Арсений переводил и популярную у русского читателя Хронику Дорофея Монемвасийского⁸³⁷. Между тем в 1662 г., а именно к этому году относится письмо Никона царю, в приказе Тайных дел против Арсения заведено дело, а через год его сослали в Соловецкий монастырь. Может быть, патриарх Никон надеялся, что показания Арсения против Мелетия смогут вернуть расположение царя к опытному переводчику и редактору, профессиональные качества которого были крайне необходимы московскому Печатному двору в 1660-х гг., когда в соответствии с издательской программой этого крупного издательского центра Московского государства, наряду с созданием полного круга богослужебных книг православной Церкви⁸³⁸, началось серьезное освоение византийского святоотеческого наследия⁸³⁹. Обличая одного грека, Никон спасал другого.

В ссылке окружающий Никона мир ограничился территорией Ферапонтова монастыря, поэтому к новостям о столичной жизни патриарх относился с большим вниманием, особенно если речь заходила о людях из ближайшего царского окружения. Тяжелые условия ссылки вынуждали патриарха использовать тайно получаемые сведения для влияния на царя.

Осенью 1668 г. патриарх Никон написал царю три челобитные, в которых объявил государево «слово и дело». Две из них составлены в первой половине октября (1668-№3, л. 54 – 56; 1668-№4, л. 57 – 58) и отправлены со старцем Флавианом; третья 22 октября отвезена в Москву монахом Мардарием (1668-№5, л. 59а – 60). Судя по содержанию, структуре и употреблению характерных устойчивых фразеологизмов в начальном протоколе («да извещаю вам, великим государем, за собою великое ваше слово» – л. 54; «челом бью да извещаю тебе, великому государю, слово твое великое за собою» – л. 57), первые две челобитные – изветные; третий документ, в котором изложены обстоятельства дела, по форме и содержанию близок к такой разновидности официально-деловой письменности XVII в., как явочная челобитная⁸⁴⁰.

Из последней челобитной известно, что в Петров пост, между 13 и 29 июня, к Никону из Москвы вернулись старцы Палладий и Памва. Они со слов иеромонаха Иоиля рассказали Никону о намерении боярина Богдана Хитрово чародейством завоевать расположение царя Алексея Михайловича (1668-№5, л. 59а – 60). В изложении событий Никон использует стилистические приемы, характерные для явочных челобитных, которые строились как «запись челобитья» и представляли собой «либо заявление о необычайном происшествии или чьем-либо недостойном поведении... либо сообщение о возможности совершения преступления...»⁸⁴¹. Центральная часть челобитной Никона построена как запись слов попа Палладия; сообщение от него Никон передает в форме косвенной речи, в которую в виде прямой речи встроен диалог Палладия с попом Иоилем: «Да он же, поп, в те же поры говорил: „Был, де, я на походе на Кириловском подворье у чернова попа Иоиля, а он, де, тут сидит под началом, скован. И стал, де, меня спрашивать: „Где, де, ты живешь ныне?». И я, де, ему сказал: жил в Воскресенском монастыре, а ныне, де, думаю, опять в Ферапонтов монастырь х патриарху итти. И он, Иоиль, почал говорить: „Меня, де, он не любит, а называет, де, меня колдуном и чорнокнижником, а за мною, де, никак тово нет...“». Затем в этот диалог сначала в виде косвенной, а затем и прямой речи встраивается новый – между Иоилем и боярином Богданом Хитрово: «Да он же, де, Иоиль, говорил мне, де: „И Богдан Хитрой друг и говорил, де, мне, чтоб мне государя очаровать, чтоб государь больши всех ево, Богдана, государь любил и жаловал. И я, де, помня государеву милость к себе, ему, Богдану, отказал». И он, де, мне сказал: „И ты, де, нишкни же». И он, де, Иоиль, молыл Богдану: „Да у тебя, де, литовка то умеет здесь, де, на Москве, и нет ее сильнее». И он, де, Богдан, говорил: „Так, де, и есть. Да лихо, де, запросы велики, хочет, де, тово, чтоб я ныне и женился. И я, де, бы и зделал то, взял ее, да государь, де, не велит. А она, де, говорит: „Я, де, зделаю то, что больши тебя у государя не будет»...» (1668-№5, л. 59а, 60). Ведение диалога от первого лица между разными собеседниками придает достоверность сообщаемым сведениям.

Преступление, «чародейство», которое намеревался совершить Хитрово, могло повлечь за собой большие неприятности для царя лично и государства в целом. Позиция Никона раскрывается в содержании двух изветных челобитных, предшествовавших явочной. В центре этих челобитных – характеристика отношений взволнованного патриарха с приставом и монастырскими властями. Документализм и четкость становятся главными принципами повествования. Важность информации побуждает патриарха подмечать мельчайшие детали происходящего. Никону необходимо показать поведение двух человек, «изменников» – пристава Наумова и келаря Ферапонтова монастыря Макария Злобина, которые не позволяли Никону передать царю важную информацию: «И теме твоему, великому государеву, делу учинил спону великую». В первой челобитной Никон строит повествование как чередование собственных действий и их запретов другими людьми: «И я сотнику и стрельцам велел взять мои лошади, а архимариту и сотнику велел к тебе, великому государю, писать, что у меня слышали. И келарь подъячова не дал. И я говорил сотнику, чтоб за таким великим <делом> ехал он сам и без писма. И сотник хотелехать и без писма... И я говорил, чтоб сотник и стрельцы шли пеши до Кирилова. И он, Степан, и в Кирилов не велел и пускать». Никон передает и дерзкие речи Степана, который, чувствуя себя полноправным хозяином в монастыре, стольнику и стрельцам хвалился: «Моя, де, в том голова»; а препираясь с патриархом, заявлял: «...у меня, де, великое есть дело и на самово на патриарха, и мне, де, то дело надобно отпустить, а то, де, он меня стращает» (1668-№3, л. 55, 56); архимандриту Ферапонтова монастыря и сотнику пристав заявлял, «что „Он (Никон. – С. С.) меня, что малово робенка стращает, я, де, давно ис пеленок, не боюсь, де, тово я“» (1668-№4, л. 58). Такое поведение пристава задевало Никона и он, комментируя выпады Степана, замечал царю: «А ево голова перед твоею горазд не дорога» и: «И я говорил, как вор-изменник, говорил, что ево дело велико, а от чово государева голова гинит, то дело мало!» (1668-№3, л. 55, 56).

Причина дерзкого поведения Степана и отсутствия у него страха перед царем, как считает Никон, – в интригах и тайнах в ближайшем окружении царя. Не случайно в первой изветной челобитной Никон вспоминает о стольнике Иване Образцове, частом госте в Ферапонтовом монастыре. К нему Никон быстро потерял доверие, потому что тот, как считал патриарх, не докладывал о его бедах царю: «А ево, Степана, для тово я ко твоему делу и не призывал, ведая ево измену. И преже сево велел ему и не такие великие дела писать, и он тебе, великому государю, не писывал. И я говорил Ивану Обрасцову, чтоб мою бедность и ево, Степанову, неправду тебе, великому государю, донес. И он, Иван, норовя ему, Степану, ничово тебе, великому, не сказывал. И я с ним, Иваном, не смел и писать» (1668-№3, л. 55). В другой челобитной Никон вновь жаловался царю: «А писать тебе нельзе да и не смею, потому что преже сего сказывал я твои, государева, слова Степану да Ивану Обрасцову и не такие великие дела. И они тебе, великому государю, не извещают» (1668-№4, л. 57). Но больше всего разозлился Никон на Ивана, когда тот не исполнил царский указ и не наказал пристава за издевательства над Никоном: «И, приехав, Иоанн учинил нам свободнее... А ему, де, Степану, велено твое, государево, наказание учинить. И он никакова наказания ему не учинил, только в хлебенной избе часа з два посидел. И он, Степан, немного спустя, почал мучить мене пуще и перваго» (1671-№7, л. 197). Приводя примеры своего недоверия государевым людям, Никон как бы подсказывал царю обратить пристальное внимание на людей, его окружавших⁸⁴².

Боярин Богдан Матвеевич Хитрово был одним из самых известных людей из царского круга; в 1652 – 1655 гг. он возглавлял Земский двор, занимавшийся сбором налогов и пошлин в столице; в ведомстве Хитрово был Оружейный приказ и приказ Новой Четверти⁸⁴³. Иностранные послы тепло и лестно отзывались о деятельном боярине⁸⁴⁴. Серьезным поводом для доноса Никона царю на Б. Хитрово могло послужить неудовлетворенное чувство обиды патриарха на боярина, который в свое время не был наказан за оскорбление патриаршего человека – сына боярского князя Дмитрия Мещерского. В грамотах к восточным патриархам в 1665 – 1666 гг. Никон подробно рассказывал, как это произошло. В начале июля 1658 г., разгоняя толпу, собравшуюся для встречи кахетинского царя Теймураза, Богдан ударил Дмитрия палкой; когда оскорбленный князь сообщил, что он патриарший человек, Хитрово ударил его снова. Патриарх Никон потребовал от Алексея Михайловича наказать боярина, при этом пригрозил царю: «Аще ли судом не восхощешь отмстити без правды биющему нашего человека, то мы данней нам властию от Господа Бога мстим ему, якоже вемы, вправду» (Дионисий, л. 107 об.). Царь делу хода не дал, боярина не наказал, чем усугубил размолвку с Никоном, который через несколько дней оставил патриаршую кафедру. Б.М. Хитрово принадлежал к одной из самых влиятельных боярских группировок, в которую входили и князья А.Н. Трубецкой, Б.А. Репнин, И.А. Хилков⁸⁴⁵. Враждебное отношение Хитрово к Никону могло повлиять на отношение царя к опальному патриарху. Дело в том, что в первые годы ссылки патриарх Никон ждал нового церковного Собора. Об этом свидетельствовал на допросе в Москве 4 декабря 1668 г. живший с Никоном в Ферапонтовом монастыре архимандрит Ново-Спасского монастыря Иосиф. Пересказывая разговоры с Никоном, Иосиф говорил, что собор будет организован по просьбе иконийского митрополита Афанасия⁸⁴⁶. Питая надежды на перемены к лучшему, патриарх Никон, видимо, намеренно писал царю о фактах, компрометирующих его недругов – людей из ближайшего царского окружения, способных повлиять на решения царя о Никоне.

Из Ферапонтова монастыря Никон подробно информировал Алексея Михайловича о ставших известными ему фактах обманов государственными чиновниками царя и приводил примеры нелестных высказываний насельников северных монастырей в адрес высшей светской власти. В челобитных царю Никон часто писал о непокорных царским указам кирилловских старцах: «А знатно то, што они тебя, великого государя, челобитьем своим оглашают и разорителем называют и твой, великого государя, указ уничижают» (1675-№ 36, л. 232). Патриарх Никон, отводя в челобитных царю немало место описаниям своих столкновений с насельниками Кириллова монастыря из-за неточного или несвоевременного выполнения ими царских указов о снабжении его продуктами и вещами, объяснял Алексею Михайловичу, что называл их «изменниками», защищая честь царя: «Да кириловские же власти пишут в отписке своей к стольнику князь Самойлу Шайсупову, бутто я, Никон, на них гневаюся, и злословлю всячески, и называю изменниками. И мы, де, о том не зело печалуемся. А я их безвесными изменниками не называл. А у меня писано, называя их не безвесными изменниками, но твоего, великого государя, указу к страху им и к повышению твоего царского величества. А они пишут в отписке своей, бутто я их изменниками называю безвесными. А они, де, не зело печалуютца о том. А о твоем, великого государя, указе надобно было печаловатися и исправлятися во всем, как твой, великого государя, указ належит, а не не печаловатися. А нам то дело вельми страшно. И не писать о том к тебе, великому государю, не смели, што оне, кириловские, о твоем, великого государя, указе не зело печалуются и ни во што ставят» (1675-№34, л. 217). В 1674 г. Никон предупреждал царя о тяжелых последствиях для его здоровья от вкушения рыбы, присланной с Белого озера, и подробно рассказывал, каким образом происходит заготовка рыбы к царскому столу: «А они, государь, которая твоя, государева, рыба в улове бывает, в сады сажают и пищи им не кладут. И та, государь, рыба в садех помирает многая. И они, государь, выимая из садов ту мертвую рыбу, прикалывают и тебя, великого государя, облыгают, будто, государь, та рыба отколота жывая, а иную они откалывают, // и смердящую и солят. А которую, государь, рыбу к тебе, великому государю, посылают и жывую, и та худа и суха, и к вашему, государеву, кушанью не потребна, потому, государь, что без пищи изсохла. И оттого, государь, не токмо что здравие вашему многолетному здоровью созидаетца, но и болезни многия раждаются. А всякое, государь, жывое естество намнозе жыво и здраво без пищи быти не может. А хто, государь, нездравое тело ясти учнет, тот и сам здрав не будет. Вели, государь, кому ты поверишь, всякую рыбу белуги, осетры и стерляди, которая про тебя, государя, в улове бывает, искусить весом, как она в улове будет, и какова та рыба к тебе, великому государю, дойдет, против того же искушать весом, и тебе, государю, про то подлинно ведомо будетъ»(1674-№23, л. 188 – 189).Никон обвинял государственных чиновников в подлогах, приписках и обмане царя. Так, белозерский воевода Иван Чаплин и сын его, тоже воевода, рыбные места на устье реки Шексны используют для получения личной материальной выгоды, «отдают... рыбным ловцам из оброку не из болшово для своей же безделные корысти. И те, государь, ловцы Шехонские устье запирают накрепко и проходу рыбе из Белаозера в реку Шексну не дают»; поведение воевод причиняет вред и государственной казне, и царю лично: «А ныне, государь, за тем твоему, государеву, рыбному лову великая помешка чинится. А которая, государь, и попадает, и та малая костенички, которую на устье Шексны реки ловецкие сети не держат, вершка в четыре и в пять. И такую мелкую рыбу преже сего на вас, государей, не имывали кроме мерные. А они, государь, и малую рыбу принимают на тебя, великого государя, и пишут в то же в большое число против прежнего» (1674-№ 23, л. 189, 190). Воевода Чаплин-старший служек и крестьян Ферапонтова монастыря, более тридцати человек, как писал Никон царю, во время сенокоса «держит на правеже для своей бездельной корысти, и велит бить влежачь насмерть в нынешнее великое гладное время здешнее и деловую пору» (1675-№ 32, л. 202).

Извет, т. е. донос органам власти о противогосударственном умысле или совершенном уже преступлении, по Соборному уложению 1649 г. был публично-правовой обязанностью, за неисполнение которой назначалась смертная казнь. Так, 2-я глава «О государьской чести и как его, государьское, здоровье оберегать» предусматривала преступления, смысл которых сводился к охране чести государя. По заключению историков, значение этой главы состояло в том, что в ней «дано наиболее полное и концентрированное выражение статуса власти царя как верховного главы государства»⁸⁴⁷. Статья 1-я 2-й главы предусматривала умысел с чьей-либо стороны против жизни и здоровья государя и определяла за это смертную казнь⁸⁴⁸. Требование проводить расследование по известным фактам покушения на государево здоровье и подтверждать их содержались в 12 – 19 статьях 2-й главы. Роль изветчика не ограничивалась только сообщением извета, он был обязан представить необходимые доказательства правоты извета; изветчик подвергался преследованию законом, если «не доведет» извета⁸⁴⁹. Рассуждения, сопровождавшие изветы Никона, служили доказательством противозаконных замыслов и действий государевых людей.

Описывая свое личное участие в защите царской репутации, патриарх Никон обращается к собственно литературной традиции и в рамках уже упоминавшегося мной послания 1671 г. воссоздает отдельную сцену-новеллу, повествующую о прощании Никона с уезжающим приставом Наумовым. Основной ее мотив – опорочивание царского рода, возникший при обсуждении ими напечатанной в 1666 – 1667 г. книги Лазаря Барановича «Меч духовный»: «И первое в книге той написано, в лицех лист: стоит древо, а под ним лежит великий князь Владимер Киевский, и от нево сучье, а по сучью сидят бывшиа великии князи. И смотрих прилежно и видех на иных сучках твой, государев, образ подписан, а против твоего, государева, образа государыни царицы Марии Ильичны образ подписан. Смотрих блаженныя памяти отца твоего, государя царя Михаила Федоровича, и, помнится, не нашол... и я ему, Степану, показав, как так книгу сию, не осмотря, в мир, а в ней неподобно написано, будьте государь наш царь произъшел, а ведомо всюду, что не тово роду. Тот род великих князей пресече Господь, яко же и Саулов, не без правды, знатно то, что за многое прегрешение. И воздвиже Господь Бог, яко же втораго кроткаго Давида, природнаго государя царя Михаила Федоровича, мольбы ради и прошения всего мира. А они непристойно пишут! Государь наш несть от прелюбодеяния рожден, сыне и наследник блаженныя памяти государя царя Михаила Федоровича. Да другое худо, что государыня царица и великая <княгиня> Мария вместо сестры написана. Худо то зделано!» (1671-№7, л. 200). Никон точно подмечает мельчайшие подробности и детали поведения и общения двух собеседников. Степан Наумов, недруг и утеснитель Никона, сначала просится к нему: «...и он, Степан, прощался ко мне в келью для прощения. И я ево, Степана, ту пустил. И, посидя, стали говорить» (1671-№7, л. 199). Эта фраза точно передает атмосферу «беседы»: говорить им, собственно, не о чем, разговор начинается лишь из приличия – и книга оказывается удобным предметом обмена мнениями: «И дошла речь до книг Лазоря Барановича, что розосланы по твоему, государеву, указу по монастырям, а велено, де, за них деньги платить. И та книга // прислана от архиепископа и в Ферапонтов, и мне про нее ведомо учинилося, и я велел тое книгу себе принести, и Степан велел ту книгу принести, и я тое книгу смотрил» (1671-№7, л. 199 – 200). Мирный настрой вскоре разрушен, и автор подробно описывает ссору. Никон спокойно и внимательно читает книгу («И смотрих прилежно»), Степан Наумов, находясь в келии, наблюдает за Никоном, который начинает разговор («А он, Степан, в те поря у меня в келье был, и я ему, Степану, показав, как так книгу сию, не осмотря, в мир, а в ней неподобно написано...»). Степан, «почал: „Та, де, книга свидетельствована на Москве, да сам, де, государь ту книгу ведает, безчестишь, де, государей наших, говоришь"». Никон спокойно говорил, «что я государей своих не безчещу, но оберегаю их государьской чести; тот безчестит, хто ту книгу составил и напечатал». Степан сильнее распалился и «почал шуметь гораздо: „Мне, де, про ето дело извещать на Москве”». На что Никон спокойно «говорил, что про ту книгу государю некогда ведать, есть у государя много и без тое книги царственных дел». Продолжая спор, Никон иронизирует, подшучивая над Степаном: «а ты, де, для тово такую книгу воровскую купил, а я не купливал тое книгу, так почел, и видев неправу, и отдал». Никон сильно разозлил Степана, потому что он, выйдя из кельи и проходя по монастырю, продолжал ругаться, угрожая Никону, «хвалился: „Преселю, де, я ево далее Ферапонтова и теснее”» (1671-№7, л. 200). Как отмечала Е.К. Ромодановская, в методах создания сцены прощания Никона с приставом Наумовым Никон близок тому принципу изложения, который характерен для Аввакума в автобиографическом житии протопопа – сочетание простого хронологического перечня событий с отдельными сценами-новеллами⁸⁵⁰.

Смутное время, по словам Л.А. Черной, «резко возвысило честь царя небесного и его служителей на земле, т. е. честь церкви»⁸⁵¹. Не случайно под пристальным вниманием патриарха Никона находились представители духовенства, занимающие разные ступени в церковной иерархии, – от черного иеромонаха Мелетия Грека до будущего патриарха Иоакима (Савелова).

Личность Иоакима была хорошо известна патриарху Никону. Выходец киевского Межигорского монастыря, где в 1652 г. принял монашеский постриг, в 1657 г. Иоаким по приглашению патриарха Никона поступил иноком в Валдайский Иверский монастырь, где был приставлен к печатному делу, работал над изданием книг. После оставления Никоном патриаршей кафедры, Иоаким был приглашен в Москву и при поддержке Ф.М. Ртищева занял место келаря Ново-Спасского монастыря⁸⁵². В 1664 г. Иоаким стал архимандритом Чудова монастыря, откуда 22 декабря 1672 г. поставлен митрополитом Новгородским⁸⁵³; 23 июля 1674 г. избран и 26 июля возведен в сан патриарха Московского⁸⁵⁴. Именно архимандрит Иоаким был единственным из московских духовных лиц его сана, кто по указу царя постоянно общался с опальным патриархом в Воскресенском монастыре в последние три года пребывания там Никона и был причастен к расследованию некоторых дел по доносам на бывшего патриарха: в 1664 г. он участвовал в допросах свидетелей по «делу Зюзина»⁸⁵⁵, в 1665 г. ездил в Воскресенский монастырь к патриарху Никону, чтобы получить письменное подтверждение патриарха сказанных им ранее слов о том, что он согласен на избрание вместо себя другого патриарха⁸⁵⁶. И если верить самому патриарху Никону, то при уходе в Воскресенский монастырь именно на Иоакима он указывал царю как на своего преемника, которому «за смирение в патриархах быть можно»⁸⁵⁷.

Но в письмах патриарха Никона царю из Ферапонтова монастыря, составленных в начале 1670-х гг., до возведения Иоакима в патриарший сан, содержится совершенно иная его характеристика. Вспоминая отношения с Иоакимом в связи с расследованием в 1666 – 1667 гг. доноса на Никона крещеных евреев Михаила Афанасьева и Демьяна Ивановича Левицкого⁸⁵⁸, патриарх Никон писал: «А в то же время и из нашей кельи молодые чернцы в жидовской ереси и учении были и в казне у меня покрали деньги и платье, и тем им, жидом, помогали. Да им же помогал архимандрит Чюдовской, потому был он, архиман[дрит], у меня в Воскресеньском монастыре и в Ыверском в строителях многое время, и не считан ни в чом. И я хотел считать, и он ушол к Москве, и добрыми людми тебе, великому государю, одобрен, и ты, великий государь, почал жаловать ево, знать» (1671-№7, л. 195).

Недоверие к будущему патриарху, возникшее у Никона в результате личных контактов с ним, подорвали уверенность бывшего патриарха в том, что Иоаким – достойная кандидатура на пост архипастыря. Вероятно, для того, чтобы сделать обвинения в адрес Иоакима убедительными, характеризуя личность Иоакима, Никон выбрал прием, состоящий в перечислении в хронологическом порядке мест служения будущего патриарха, – прием, который использовали и идейные противники Никона, идеологи раннего старообрядчества, когда описывали свое негативное отношение к московскому владыке Иоакиму⁸⁵⁹. По заключению А.С. Елеонской, рассказывая о жизни патриарха Иоакима, Федор Иванов, например, решал обличительную задачу, доказывая в значительной мере с помощью слухов, что Иоаким и ему подобные встают на пути церковного служения «не Бога ради... и не спасения ради души своея, но телеснаго ради покоя и чести»⁸⁶⁰. В 1673 г. Никон вновь выразил свое неприятие к Иоакиму и в оценке его деятельности в определенной степени продемонстрировал близость к своему идейному противнику: «Да он же, Козьма, сказывал, что, де, ты, великий государь, указал Иверской монастырь ведать новогороцкому митрополиту Иякиму. А он, Яким, враг мне и всякие истинны иверским властем и старцам во всем потатчик, потому что он постриженик киевской, Межигорского монастыря, и он их любит, как истинно сродников своих: // что старцы ни зделают, и он потакает им и покрывает для ради гостинцов многих. Изволь, государь, над ними надсматривать кому иному доброму человеку, кроме ево, Якима» (1673-№ 10, л. 119 – 120). Совершенно очевидно, что накануне избрания Иоакима в патриарха Никон пытался подорвать авторитет будущего московского владыки. Скорее всего, патриарх Никон был движим личными целями, опасаясь ухудшения своего положения в ссылке с приходом к власти Иоакима, человека крутого нрава, волевого, с подозрением относящегося к любым независимым суждениям и заявлявшего: «Аз, де... не знаю ни старыя веры, ни новыя, но что велят начальницы, то и готов творити и слушать во всем»⁸⁶¹. Опасения патриарха Никона оправдались. Восшествие Иоакима на патриарший престол обернулось для Никона ужесточением режима его содержания⁸⁶². Более того, сразу после смерти царя Алексея Михайловича Иоаким начал следствие⁸⁶³, которое закончилось переводом опального патриарха в Кирилло-Белозерский монастырь.

Подведу итоги. Способ изложения, при котором реализуется образ Никона – защитника царской чести, тяготеет к документализму. Для доказательства достоверности и правдивости изложенных на письме фактов Никон может ограничиться сухим перечнем событий или дать краткую характеристику своему недругу; описывая событие, Никон подмечает мельчайшие детали поведения людей, приводит точные даты, в изложении использует прямую речь, выстраивает диалог. Сообщения и краткие повествования о своих современниках Никон, как правило, облекает в форму челобитной, которая, благодаря широте содержания и своим внелитературным целям, в наибольшей степени соответствовала сведениям изветного и явочного характера.

Форма защиты царской чести, избранная патриархом Никоном, – информировать царя о том, что ему «некогда ведать» из-за «царственных дел», позволила Никону выявить и обозначить в переписке с царем одну из причин бедствий и несчастий в царствование Алексея Михайловича. Через год ссылки патриарх Никон писал из Ферапонтова монастыря: «Сего ради сугубо приходит плакати – ово своих бед и <зол, ово твоего> ради царствиа, яко такое зло приспе в <твое> царство соделатись, занеже не добра тебе, великому царю государю, похвала. И что потреба многословити? Да не отяхчю слуха твоя, царьская, и напоследок без внимания прочтется пишемое, якоже богословнейший Григорий глаголет: „Ратник есть слуху преумножение слова». Аз убо, о царю, не точию страдати всеизволяю, но и умрети готов есмь правды ради, только бы не во твое царство, якоже и выше рекох» (1667-№2, л. 175). Правление «не по правде» приводит к бедам в государстве («яко такое зло приспе в <твое> царство соделатись») и оборачивается нелюбовью подданных («занеже не добра тебе, великому царю государю, похвала»). Эта мысль патриарха Никона не новаторская: высказанная в ряде произведений Смутного времени⁸⁶⁴, она получила свое дальнейшее развитие и своеобразное преломление в творчестве писателей второй половины XVII в., творивших в условиях формирующегося абсолютизма и прославлявших неограниченную власть монарха – Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, Кариона Истомина. Несмотря на то что патриарх Никон и авторы дидактических панегириков членам царской семьи в оценке деятельности Алексея Михайловича занимали разные позиции, их объединяет мысль о том, что царь несет на себе часть божественной чести, поэтому в своих поступках и деяних он должен руководствоваться божественным словом и в правлении положиться на божественную волю. Подобно тому как патриарх Никон призывал Алексея Михайловича быть подобным в своих деяниях древним израильским царям, Симеон Полоцкий называл Русь «новым Израилем»; Если Никон, сравнивая государя с Владимиром Святославичем и Константином Великим, подчеркивал, что они являются родоначальниками царской династии, а Алексей Михайлович – продолжатель их начинаний в устройстве обоюдополезных взаимоотношений Церкви и государства, то Симеон Полоцкий юному правителю Федору Алексеевичу желал: «...да будеши церкви вторый Константин, или новый Владимир царствию...» В то время как патриарх Никон, беспокоясь о царской репутации, призывал Алексея Михайловича обратить внимание на ближайшее окружение и не прислушиваться к «советникам» из представителей духовенства, «смущающии ваше преблаженство» (1662-№10, л. 77, 76), Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев, Карион Истомин обязывали молодых венценосцев окружать себя только мудрыми советниками, передающими царю божественное слово⁸⁶⁵. Но если поэты царской чести прославляли могущество русского монарха и воспевали русский абсолютизм⁸⁶⁶, то патриарх Никон, защищая царскую честь, обличал вторжение абсолютистского начала во все сферы жизни и в переписке с Алексеем Михайловичем рисовал такой образ царя, который в своем правлении не нарушал бы интересов Церкви; обращаясь к царю, Никон желал ему: «Бог же Святый да даст тебе благодать и помысл благ, быти смирену и кротку быти, и на вся заповеди Божия зрети, и творити, нас, смиреных богомолцов ваших, не обидети, ни на суд мирский привлачити чрез законы, ниже преобидит в чем-любо, священных церквей и монастырей не насиловати. Да не приложит Господь, по писаному, зла славным земли. И тако и да устроит царство твое Господь Бог мирно и немятежно, яко да и мы поживем во всяком благоверии и чистоте о Христе Исусе, Господе нашем, Ему же слава и держава со Отцем и Божественым Его Духом ныне и в безконечныя веки. Аминь» (1661-№9, л. 257).

А бью челом тебе, великому государю, о своей бедности не ложью, всеправдою. И неподобно было такому страднику таких слов непристойных говорить. Знатно, што и до тебя, великого государя, то слово доходит, што ты, великий государь, милостию своею от всяких злых человек наветов боронишь (1675-№ 34, л. 223).

В переписке патриарха Никона с царем редко встречаются характеристики автором его физического и душевного состояния, оценки собственных поступков. Поэтому замечания Никона, относящиеся к его личности, в сочинениях, созданных в традициях деловой письменности, представляют особый интерес.

По содержанию некоторых отписок и челобитных новгородского митрополита Никона царю можно заключить, что уже тогда Никон был человеком честолюбивым и независимым. В 1650 г. по окончании народных волнений в Новгороде митрополит высоко оценивал свое поведение во время восстания: «А тольке бы я о том не стоял – много бы хуже псковского было в Великом Новегороде. И безпрестани за тебя, государя, Бога молили в соборной церкви о избавлении межусобныя брани и в ходы ходил почасту» и «А только бы не так уговаривать – то бы все отчаялись за свое плутовство и на болшое бы худо вдалися» (1650-№ 4, л. 503, 504).

В переписке с царем из Ферапонтова монастыря можно обнаружить особенно много замечаний патриарха Никона о его болезнях и физических страданиях, о неустроенности быта и тяжелых взаимоотношениях с приставами и насельниками северных монастырей: Никон стремился привлечь к себе внимание царя и вызвать у него сочувствие. А форма челобитных, выбранная Никоном для общения с царем, в полной мере удовлетворяла этим задачам: челобитные служили не только для сообщения определенной информации, но и для воздействия «на чувства того лица, к которому обращались с просьбой, жалобой, исковым заявлением»⁸⁶⁷.

Отдельные фрагменты челобитных Никона по стилю напоминают летописные записи с точными датами, именами, последовательным чередованием событий: «В прошлом, государь, во 175 (1666)-м году сослан я, богомолец ваш, в Ферапонтове монастырь наг и бос, и людей мне, богомолцу вашему, никаких обиходных не велено имать, только со мною поехало 2 человека черных попов, да 2 дьякона, да чернец Флавиан. И попы и дьяконы, побыв со мною в Ферапонтове монастыре, по наговору Степана Наумова не захотели жить и ис кельи вышли. А остался со мною один чернец Флавиян. И несколько тот чернец пожыл, и послан к тебе, великому государю, с моим писмом. И тот чернец ко мне и не бывал. А в то же время пришол ко мне поп Варлам да черной дьякон Мардарей. И несколько пожив, Мардарей дьякон отпущон к тебе, великому государю, с моим писмом. И тот дьякон ко мне не бывал же. А со мною остался один черной поп Варлаам. А тот поп слеп. И по се число я, богомолец, на себя и на попа хлебы пек и варил сам» (1672-№8, л. 256). Другой пример: детально и подробно Никон описывает свое случайное падение с лестницы: «И октября, государь, в 22–й де[нь] ходил я, богомолец твой, на поварню есть сварить про себя, и назад и ис поварни идучи в келью, запятся по их же подмосткам за теснину и пал на лесницу, а с десницы выше сажени летел, и розбился весь, ходить и делать ничево не могу» (1674-№ 25, л. 202). Каждый эпизод, отмечающий любое событие, произошедшее в период пребывания Никона в Ферапонтовом монастыре, точно датирован. Несомненно, автобиографизм Никона преследовал в основном эмоциональную цель – вызвать у Алексея Михайловича сочувствие. В этом отношении челобитные Никона близки ранним автобиографическим запискам Аввакума и других деятелей старообрядчества, в стилистическом строе которых явно проступают черты летописного способа изложения⁸⁶⁸ и для которых свойственен ярко выраженный эмоционально-психологический тон⁸⁶⁹.

Одна из магистральных тем в переписке Никона с царем – отношение ссыльного патриарха с приставами. Однако информация о разных приставах представлена неравномерно. Так, о первом из них, Аггее Шепелеве, Никон говорит, кратко и неконкретно, спустя много лет после отезда Аггея из монастыря: «В прошлом, государь, во 175 (1666)-м году сослан я, богомолец твой, в Ферапонтов монастырь. А в приставех был за мною Агей Шепелев. И он, Агей Шепелев, везучи меня, многие мне напасти делал. И о том к тебе, великому государю, преже сего писано. И, привезши, посадил меня в болнишные кельишка. И я в тех кельишках с угару и со всякия нужды едва смертию не скончался» (1673-№ 11, л. 14). О третьем приставе, С. Шайсупове, Никон отзывается с сочувствием; в одной из последних челобитных из Ферапонтова монастыря патриарх просил царя: «Да умилосердися надо мною, грешным, и над приставом, над князь Самойлом Шайсуповым, вели ево переменить: он со всякие нужды помирает, да и меня уморил, потому што нихто ни в чомъ ево не слушают» (1675-№36, л. 235). А вот второму приставу – Степану Наумову – патриарх Никон уделяет много внимания: «...от неправеднаго пристава зело умогаюсь, – жаловался Никон царю в 1668 г. – И ныне обложен есмь от него узы смертными. А преже сего такоже, де, было – уморил напрасно для своего безделья» (1668-№ 4, л. 58). Период, когда при Никоне находится Наумов, был самым тяжелым для Никона. Пристав ограничил передвижение Никона даже по территории монастыря, долгое время не выпускал его из кельи, пресекал любые попытки Никона установить с кем-нибудь контакт; «И он, Степан, приказал сотнику и стрельцам, никово не велел блиско подпускать и дороги х кельям накладывать, и самим стрельцам блиско не велел же ходить. А служек, которых в келью пустил, и трудников – и им грозил всякими страшными прещении, и того ради все не хотят жить, плачют да болезни на себе сказывают, чтоб не жить у меня в кельи. А куда пойдет работник, и за ними ходили всюда. А как послышал Степан перемену себе, и он и трудников не велел пускать вон ис кельи, а слушке не велел в келью ходить, а велел в келье сказать, что, де, слушка болен, а инова, де, послать неково. И так было, покаместа и перемена пришла» (1671-№7, л. 199); Степан, по словам Никона, морил его голодом: «А при Стефане Наумове сидел я, богомолец твой, в келье сам друг с черным попом три годы заперт, ис кельи никуды не выпускал и х келье никому ходить и следу прикладывать не велел, и для покупок по городом и по ярманкам ездит не велел. А для чего к нему пошлешь, и он сказывал служкам: „ешь то, что дадут, не изгиляйся, де“. А по монастырем, которые обиходы хлебные и столовые брал на мое имя, и те обиходы брал он себе и посылал в вотчины свои» (1673-№10, л. 121) (ср. в другой челобитной: «А после Ивана Обрасцова, несколько спустя, по первому своему обычаю нялся, почал всякою нуждею нудить голодом и холодом. О чом ни пошлю ходов, и он, Степан, к себе не пустит. А коли и выглянет в окно, и на нашего посланника кричит, вопит и матерны лает, и бить хочот, и ходить к себе не велит, а говорит: „Полно, де, прихотей тех, пора, де, покинут, ежь, де, что дадут!“ А мне не дают ничово. И те, посланные от нас, приходят от нево, плачючи, и впредь ходит к нему, Степану, для наших нуж не хотят. А у нас ни хлеба, ни соли, ни дров во многия времяна не было». – 1672-№8, л. 257). В посланиях из Ферапонтова монастыря Никон вспоминает о том, как в первый год ссылки Степан насильно закрыл его в келье «с Николина дни, майя с 9–го дни, до Ильина дни на смерть и запасов давать никаких не велел. А у нас только было своих сухарей и круп немного, кое с собою привезли, то и ели; что <хуждее> травы, ея же младую варят во штях, <и то> ел, снить, и борщ, и грибы. И <заповедь> под смертною казнию положил, и стрельцам и к окнам приходить не велел, ни старцам» (1671-№7, л. 197).

Никон не скрывает от царя, что не только приставы, но и насельники северных монастырей, жители окрестных деревень относятся к нему с явной неприязнью: «Да кириловской же архимандрит з братьею и служки их хвалятся ко мне, богомольцу твоему, в келью чертей жыть напустить и на ферапонтовских служек и на служебников, которые по твоему, великого государя, указу у меня в келье были // и есть для всякого послужения, хвалятся же до смерти убить» (1675-№28, л. 164 – 165). Из монастырей Никон получал испорченные продукты: «А что мне, богомольцу твоему, и давали по твоему, государеву, указу и приставов по приказу, и то малою меришкою монастырскою, и те запасы хлебные гнилые и затхлые, ни к чему не годны» (1673-№16, л. 98); «А что и давали они запасу, и то малою монастырскою мерою – их монастырская четверть, а московскую меру – пять четвриков. И тот запас гнилой и затхлой» (1673-№17, л. 102); «А грибов и прислали было таких скаредных и с мухоморами, что и свиньи их не станут есть» (1675-№29, л. 183). Монастырские служки открыто обвиняли патриарха в монастырских бедах. Так, в одной из челобитных царю Никон жаловался на служку Кириллова монастыря Ивашку Олтуфьева, который говорил служке Ферапонтова монастыря Ивашке Кривозубову: «„Кушает, де, ваш батко нас», а имянно про меня. А я, благодатию Божиею, не человекоядец, и людей никово не едал. А бью челом тебе, великому государю, о своей бедности не ложью, всеправдою» (1675-№34, л. 223). В другой челобитной Никон рассказал царю, как монастырские работники даже устроили драку из-за него, патриарха: «И в нынешнем же, государь, во 183 (1674)-м году сентября в 3-й де[нь] ходил я, богомолец твой, под сарай плотнишной для того, чтоб ферапонтовской плотник делал кадки скоряесь, во что солить капуста. А кириловские, государь, плотники, Сенка Терентьев с товарыши, тут же делали неподалеку. И пришед кириловский их нарядчик Васка Андреев почал бранить матерны и ударил ево, Сенку. И я, богомолец твой, спросил ево, Сенку, ково он, Васка, бранит. И Сенка мне сказал, бранит, де, тебя и з делом. А то, государь, дело, у чево они приставлены, твое, великого государя, а не мое» (1674-№ 25, л. 201).

Описания болезненного состояния Никона и его физической немощи – еще одна тема челобитных патриарха Никона царю. В ранних челобитных замечания Никона о его физическом состоянии детализированы, а порой наполнены натуралистическими подробностями: «И есмь ныне болен и наг, и бос, обжогся и обносился до нага, и креста на мне нет третей год; стыдно и во другую келью выйти, идеже хлебы пеку и варю, понеже многие части зазорные непокровены. И со всякия нужды келейныя и недостатков оцынжел, // руки больны, левая не подымается, очи чадом и дымом выело, и есть на них белма, из зубовъ кровь идет смердящая, и есть не терпят ни Горячева, ни студенова, ни кислова, ноги пухнут. И сего ради не могу церковнаго правила править...» (1671-№7, л. 196 – 197). Повторяясь в деталях, описания недугов Никона со временем становятся однообразными, фрагментарными и в определенной степени клишированными: «А я, богомолец ваш, за тем ево, Степановым, караулом одва со всякия нуж не умер. А с тех мест оцынжал, и одряхлел, и своим нужам не могу спострадать. А священник слеп, я же около ево ходил»; «А се за грех мой рука левая больна стала и действовати нисколько не может, пристроить пити и ясти и принести некому» (1672-№8, л. 256, 258). Все чаще Никон говорит о том, что ему самому приходится выполнять тяжелую работу: «А ис Кирилова, государь, монастыря поваришка и присылают – и те не умеют ни спечи, ни сварить; все я, богомолец твой, про себя и пек, и варил и по се число, и, около огня ходя, руки обжег. А ныне я, богомолец твой, устарел – печи и варить не могу» (1674-№24, л. 170а), что он тяжело переносит старость и болезни, страдает от одиночества: «А ко мне и приходу никому нет, и милостыни попросить не у ково; дороги отложены от монастыря далеко, чтоб и глаза наши никово не видели мимо ездящих и ходящих» (1671-№7, л. 197); «А аз зело изнемог же от многих скорбей моих, некому ясти сварить. А здесь таковых людей нет, кои данью и бывают, и те хотят взять, а так не хотят ничово делать, а сказывают, что не умеют... Да и церковных людей, с кем бы церковной обиход исправить. А я ныне один не могу исправлять» (1672-№8, л. 259); «А аз, грешный, за мои грехи затворен в Ферапонтове монастыре, достояния и доходу никаково себе не имею нигде, и испросити милостыни ни от кого не имею, потому што нихто не приближается к месту тому от славных, идеже затворен есмь» (1675-№33, л. 204).

Повествования о взаимоотношениях Никона с приставами и насельниками монастырей, о его болезнях и тяжелых условиях быта несомненно преследовали не только эмоциональную цель – вызвать сочувствие царя и привлечь к себе внимание, но и дидактическую. Именно поэтому в автобиографических заметках Никона можно усмотреть не только реальные факты и события, но и этикетные ситуации, многократно воспроизводившиеся в литературе. Выбирая художественные образы и средства для характеристики своих бедствий, Никон ориентируется прежде всего на житийную традицию; резко противопоставляя себя окружающим его в ссылке людям, Никон оценивает и чужое поведение с точки зрения агиографии.

Характеризуя своих обидчиков, патриарх Никон подмечает мельчайшие детали их речевого поведения, жестикуляции и способов передвижения: они шумны, суетливы и чрезвычайно подвижны: Степан Наумов, «коли выглянет в окно..., и то с великим шумом говорит», шумит «гораздо» (1671-№7, л. 198, 200), «кричит часто в голосы за собаки, и в литавры бьет часто» (1667-№2, л. 184), «на нашего посланника кричит, вопит и матерны лает, и бить хочот, и ходить к себе не велит» (1672-№8. л. 257); Степан груб в общении, говорит с апломбом: «...и он, Степан, ведаете, как отказал: „Что он меня стращает? Я, де, не малой робенок, уже, де, давно ис пеленок, у меня, де, великое есть дело и на самово на патриарха, и мне, де, то дело надобно отпустить, а то, де, он, меня стращает“» (1668-№3, л. 56). Келарь Ферапонтова монастыря Макарий Злобин – «всесовершен вор, без всякого умаления, и зело ми ругается, сложася с приставом. Аще годно есть тебе, великому царю, да будет терплю во имя Господне...» (1667-№2, л. 184); бегают и кричат монастырские служки: «холоп, прибежав на монастырь, кричал», «прибежал стрелец Юрка х крыльцу» (1668-№3, л. 55, 56); «А стрелцы учинились силни... и к приставу приходили с великим шумом, и меня, богомольца твоего, безчестили» (1673-№ 10, л. 121 – 122).

Характеристики, которые Никон дает своим недругам, самые нелестные: так, Степан Наумов «немилостивый» (1672-№ 8, л. 256) и «неправедный» (1668-№4, л. 58); Никон признавался царю: «И я ево, Степана, мучителем и лихоимцом называл, и дневным разбойником. А он, Степан, не терпя моих слов, затворил мене в келье...» (1671-№7, л. 197). Степан в описании Никона – настоящий тиран: «И паче всякого убийцы и душегубца пристав зело зело прелют, и не даст никому милостыни подати, аще прежде сам ударен будет, то и милостыню отимет, и хотящаго милостыню подать обещестит и уранит; а что емлет з городов и из монастырей <для> нас, то сам себе емлет и в дом свой отсылает всякие запасы. А сам безпрестани со псами за заецы. И конюшей двор псарником сотворил» (1667-№2, л. 184). Никон специально подчеркивает, что Степан по своей природе есть человек жестокий: он обижает не только Никона, но и людей, которые имеют лишь косвенное отношение к ссыльному патриарху: «Да и по городам запасов и товаров на мое имя продавать никто не смеет же, потому что исперва у коих людей покупаны про мой обиход запасы всякия и товары, и тем людем пристав Степан Наумов великие убытки учинил» (1672-№9, л. 270). Подчеркивая тяжесть переносимых страданий, Никон сравнивал свою жизнь в Ферапонтовом монастыре с вольным, лишенным всяких запретов и ограничений, порой безнравственным времяпровождением пристава С. Наумова; как издевательство над собой расценивает Никон отношение к нему пристава: «Да он же, Степан, пива без престани варил и вина курил, и в вотчины много запас отпускал; а мне которое и пришлет, и тово есть никак нельзе, горкое да гнилое; такоже, де, и рыбу присылал лежалую и не колотую» (1671-№7, л. 198). Старцы Кириллова монастыря, глумясь над Никоном, в постные дни присылали ему мясные продукты, а в обычные дни отправляли ему продукты, непригодные для употребления в пищу: «И вязигу прислали они чалбушью и севрюжью, вязи самые малые руки и половинчатую, которую двоят надвое; да хмелю прислали с венцом и с листом, что и в квас класти не годится. А о чем, государь, к ним и не писано, и они прислали стяги говяжьи и полти свиные, насмехаючись, про что, государь, в такие святые Великие постные дни не токмо кому около их водится, и словом про то говорит нельзя. А те, государь, мяса коровенька у них биты измореные, а поросята колоты малые ис-под матерей. И из той, государь, их, кириловские, присылки получалбушка одного да вязиги пучок и хмелю образец посылал я, богомолец твой, к приставу князю Самойлу, и кириловского служку, которой те запасы привез, чтоб ево, служку, допросить, он ли те получалбушки, и вязигу, и хмель привез, и, досмотря б, запечатать. И князь Самойло того служку допрашивал. И он, служка, сказал, что те, де, получалбушки, и вязигу, и хмель ис Кирилова монастыря он привез. И князь Самойло тот его допрос записал и получалбушка запечатал своею печатью. И я, богомолецъ твой, того получалбушка, и вязиги пучек, и грибов, и хмелю нынешные присылки и прошлого 182 (1674)-го году их же присылочного хмелю образцы для подлинного свидетельства, запечатав, послал к тебе, великому государю, к Москве» (1675-№29, л. 183). В одной из последних челобитных из Ферапонтова монастыря Никон жаловался царю: «В прошлом, государь, во 183 (1675)-м году писал я к тебе, великому государю, о нужных церковных потребах и о своих бедностех многих на кириловских старцов, что они по твоему, великого государя, указу столовых запасов не дают. А присылали ко мне на задор своему челобитью запас худой и недоброй и коиждо не в подобно время. Писал к ним стольник князь Самойло Шайсупов в прошлом во 183 (1675)-м году, чтобы они прислали ко Благовещениеву дни Пресвятыя Богородицы и к недели Цветной рыбы осетров. И Кирилова монастыря архимандрит и строитель з братьею осетров не прислали, а прислали против твоего, великого государя, указу мяса самые худые и заветреные и не в подобно время. И принимать было у меня в то время некому – время постное, страшное, и класть было их негде. А привезли они, не описався о том. А прежде того, не описався, не важивали. И после того писал к ним пристав князь Самойло Шайсупов, чтобы они прислали по твоему, великого государя, указу столовые запасы недовозные. И Кирилова монастыря архимарит и строитель з братьею стали отказывать. А в отписках своих пишут, што, де, они столовые запасы присылали, и я, де, не принимал. А что я каково запасу у них не принял, и то за неподобством, за худостью принять нельзя. И тех их запасов и образцы к тебе, великому государю, посланы в прошлом во 183 (1675)-м. А в добрых запасех никогда ни в каких отказу у меня к ним не бывало» (1675-№36, л. 229).

Судя по характеристикам, которые Никон давал окружавшим его в ссылке людям, они в сознании патриарха ассоциировались с демоническими персонажами, намеренно наносящими ему физический и моральный вред. По-видимому, не случайно стиль поведения Степана Наумова Никон характеризует как «беснование» (1667-№2, л. 184), а в одной из челобитных царю 1675 г. насельников Кириллова монастыря патриарх прямо именует бесами: «Да и во многие дни великие беды беси творили, являлся овогда служками их, кириловскими, овогда старцами, грозяся всякими злобами, Дóндеже молиты святые говорил над обуреваемыми от духов нечистых домов, и святою водою кропил, и в кельях благодатию Божиею чисто стало от бесовскаго действа. А в окна и нынеча пакостят, как не затворены, овогда зверми страшными являются, грозяся, овогда птицами нечистыми показуются. А кроме Кирилова монастыря ни от ково слов к себе не слыхал таких дурных, и недругов к себе не знаю иных никово. И тебе бы, великому государю, про то было ведомо» (1675-№ 34, л. 219). Болезненно Никон воспринимал сравнение его самого с языческим божеством Астаром⁸⁷⁰, имя которого слышалось патриарху в словах ферапонтовского повара Ларки, служившего у него: «А как строитель Исайя в Ферапонтове монастыре у келейного дела был, и в то, государь, время был поварок их Ларка и ко всякому, государь, делу говорил он, Ларка, о чем я ему молвлю, „добре Астарт“. А в древнем писании идол был некий сидонский Астарт, и которые, государь, ево за Бога почитали, и имя ево величали, и приглашали: ,добро Астарт». А он был не бог, некий демон вселился во идола. И я ему, Ларке, говаривал многажды, что не зови меня Астартом, я благодатию Божиею християнин, а не Астарт, и огражден святым крещением. И он, Ларка, не престал зовучи Астартом. И я жаловался на него строителю Исайю, и строитель смирял ево перед нашею кельею плетми, а не я ево бил» (1674-№25, л. 201).

Сцены столкновений подвижников с бесами – общее место в житиях святых. Традиционная функция бесов в агиографии – искусить святого, испытать его духовную силу. Между тем «бесы», окружающие патриарха Никона, грозятся убить его. Такой тип поведения демонических персонажей характерен для севернорусской агиографии: бесы севернорусских житий испытали влияние народных представлений о нечистой силе⁸⁷¹, встреча с которой порой приводила к гибели людей⁸⁷². В автобиографической «записке», послужившей основой для собственного жития, Епифаний Соловецкий описывал свои рукопашные сражения с бесами, которые его «лютее притужаху..., нападающе, давляху»⁸⁷³. Первый духовный учитель и наставник будущего патриарха Никона, основатель Анзерского скита преподобный Елеазар в описаниях своих столкновений с бесами подчеркивал, что они приходили к нему «с яростию, хотя убити», «скрегчуще зубы и грозяще убийством, глаголы многоразличными устрашая»⁸⁷⁴. Как рассказывается в житии святого, составленном после кончины Елеазара, бес, «злодейственный» и «инех сильнейший быти в злобе», стремился во что бы то ни стало погубить Елеазара⁸⁷⁵.

В традициях агиографии и апостольского служения Богу сам Никон расценивал свое пребывание в Ферапонтовом монастыре как испытание и ставил себя в один ряд с учениками Христа, которые своим поведением во время преследований и унижений давали пример терпения в бедах и испытаниях, молились за своих гонителей и обидчиков. Показательно в зтом отношении первое послание царю из Ферапонтова монастыря, составленное в июне 1667 г., которое начинается с цитаты из Первого послания апостола Павла к Коринфянам и продолжается пересказами отдельных фрагментов из Второго послания апостола Павла к Коринфянам: «Не свое, но апостольское слово понуди мя злострадание зде написати: „Бог ны посланники последния яви, яко насмертники; зане позоре быхом миру и Аггелом, и человеком. Мы убо буи, Христа ради, вы же мудри о Христе мы немощни, вы же крепцы; вы славни, мы же безчестни. До нынешнего часа и алчем, и жаждем, и наготуем, и страждем, и скитаемся, и труждаемся, делающе своими руками. Укоряеми, благословим; гоними, терпим; хулими, утешаемся; якоже отреби миру быхом, всем попрание доселе». Не срамля твое благородие, сия лишу (ср.: 1Кор. 4:9 – 14). Аще и о себе что таково помышлю, истину глаголю, яко вся сия на мне збышась. Якоже и инде той же апостол, крепце похвалюсь о немощех моих, и паки Божий ответ о себе глаголет: сила Божия в немощи совершается. Благоволю и яз в немощех моих и злостраданиих (ср.: 2Кор. 12: 5, 9, 10), зане елико внешний наше человек озлобляет, толико внутренний обновляется (ср.: 2Кор. 4:16)» (1667-№ 2, л. 175). Однако осознание своей жизни в ссылке как подвига терпения и смирения произошло у Никона не сразу; лишь проведя пять лет в заключении, весной 1672 г. Никон признался царю: «А ныне я, богомолец ваше, от многия злобы немилостиваго пристава Степана Наумова смирихся до конца» (1672-№8, л. 256). Первые годы в ссылке патриарх Никон провел в борьбе с самим собой. Смирившись со своим положением, спустя много лет в случившихся с ним бедах он обвинял только себя: «А аз, грешный, за мои грехи затворен в Ферапонтове монастыре» (1675-№33, л. 204). Возможно, именно потому, что долгое время патриарх усмирял свою непокорную и противоречивую натуру, при описании бед и невзгод он уделял значительное внимание не душевным, а физическим недугам.

Если при характеристике своих взаимоотношений с насельниками монастырей и приставами патриарх Никон ориентировался, можно сказать, на агиографическую традицию вообще, то описывая в одной из последних челобитных царю свое жилище и бытовые условия, он, вероятно, стремился сориентировать адресата на конкретный источник: «В прошлом, государь, во 175 (1666)-м году сослан я, богомолец твой, в Ферапонтов монастырь и посажен за караул в больнишныя кельишка, в самое худое место, и тому, государь, осмой год. А кельишка, государь, от церкви далече, благовесту и часов в те кельишка никогда не слышеть, а которая, государь, кельишко и вновь построена подле тех же больнишных кельишек, а поварня брацкая перед теми же больнишными кельишками блиско, а ис той поварни зимою и летом всегда помои и всякое скаредие льют к той болнишной кельишке, и от того скаредия зимою и летом великой смрад бывает (курсив мой. – С. С.). А у меня, богомолца твоего, в новой кельишке и трапеза, и церковь, и в ней, государь, отправляем полунощницу, и утреню, и молебны, и часы, и вечерню, и павечерню» (1674-№20, л. 121а).

Детали и подробности, при помощи которых Никон описывает обстановку вокруг жилых помещений, вызывают ассоциации с мотивом из Жития Алексия человека Божия об издевательствах слуг над святым, когда он жил неузнанным в доме своего отца: «Отроци же по вься вечеры пакости ему деяху, ругающеся: они же пьхахуть его ногами, друзии же заушахуть, инии же пакы, опанице омывающе, възливаху на нь помыя»⁸⁷⁶. Этот традиционный для агиографии мотив есть во всех редакциях Жития Алексия человека Божия⁸⁷⁷. Скорее всего, параллель с сюжетом Жития Алексия Человека Божия, возникшая в описании реальной ситуации, не была случайной и обусловлена особым восприятием этого агиографического памятника в XVII в.; скрытая ссылка на Житие небесного патрона царя Алексея Михайловича появилась в челобитной Никона царю 1674 г. – в то время, когда Житие не только получило особое осмысление, но и была написана Служба святому, изданная в 1671 – 1674 гг.⁸⁷⁸.

В эпоху барокко святой Алексий рассматривался как небесный покровитель царя и членов царской фамилии. Тождество имени царя и святого стало толчком для возникновения в XVII – начале XVIII в. своего рода «Алексиады» – большой группы литературных произведений в прозе, стихах и драматургии, призванной создать лестный для царя аллюзийный образ. Метафорическая ассоциация св. Алексий – тезка-царь служила средством восхваления «земного бога»⁸⁷⁹. Полагаю, что желание вызвать у адресата ассоциации с конкретным источником было особым художественным приемом автора, при помощи которого он в очередной раз пытался оказать дидактическое воздействие на адресата-царя. Судя по всему, патриарх Никон хотел вызвать ассоциации не со всеми сюжетными линиями Жития, а лишь с теми эпизодами, в которых описывалась жизнь святого в доме его отца и взаимоотношения с окружавшими его людьми. Однако оценка агиографического героя и его действий (святого Алексия) в проекции на жизнь реального человека (патриарха Никона) имеет противоположное и даже отрицательное значение. По Житию, все, что произошло с Алексием, случилось по воле Божией: уход из дома, скитания, возвращение домой и пребывание неузнанным среди родных и близких – это сознательно выбранный святым путь служения Богу, уход от суеты жизни: «Излез же ис корабля, помолися Богу, глаголя: „Боже, сотворивый небо и землю и спасе мя из чрева матере моея, спаси мя и ныне от суетнаго сего жития и сподоби мя деснаго стояния, яко ты еси Бог милостив и спасаай тебе славу възсылаем. Отцу, и Сыну, и Святому Духу"»⁸⁸⁰. Именно поэтому все дальнейшие испытания и беды, в том числе и «пакости» слуг в доме отца, Алексий переносил с радостью и терпением: «Видев же человеке Божий, яко диявъльм научением то ему бываете, с радостию, и веселием, и терпением вься приимаше, тьрпя»⁸⁸¹. Поведение патриарха Никона в ссылке совершенно иное; жизнь владыки в Ферапонтовом монастыре можно назвать «сюжетным перевертышем», антижитием по отношению к агиографическому памятнику об Алексии человеке Божии. Судьбу патриарха Никона решил не Бог, а царь. Уже в первом послании Алексею Михайловичу из Ферапонтова монастыря Никон сравнивал себя с житийными героями, стойко переносившими муки и страдания; однако подчеркивал разницу между своим положением и подвигом святых мужей: цель испытаний мучеников высока – во имя Христа и «правды ради»: «С радостию бы, ей, аки <на> всечестный пир изшел и сам выю протяг, не яко нетерпеливу ми бывшу, и своей <смерти> радуючися, но правды ради, зане мнози святии с радостию в муках выя своя преклониша, яко на всечестный брак, на муку, радующеся, идяху»; а патриарх Никон осужден на соборе, созванном царем, и мучим им «без милости» «яко злодей»: «Ты, великий царю, некогда писанием своим проклинал ненавидящих мя, глаголя: „Ей, погибнут вси ненавидящии тя, и скорушит Бог челюсти их, и сами разсыплются, яко прах». Ныне же не вем, что сотворша себе, мучиши мя без милости, яко злодея. Ни я царству твоему что любо сотворша знаю. Сам при испытании моем свидетельствовал, глаголя: „Ты, де, мнишь, я тебя стану мучить, и того ради исповедался и маслом соборовался, и причащался, – не будет, де, тово от Мене». И после тово все не так сталося» (1667-№ 2, л. 183). Именно поэтому, в отличие от святого Алексия, Никон не принимает выпавшие на его долю страдания, как посланные Богом испытания; он противится им, ссорится со своими «мучителями», пытается противостоять им, бурно реагирует на оскорбления и в переписке с царем в мельчайших подробностях описывает поведение окружающих его людей. Противоположное значение получают и мотивы выпадения героя из иерархической ниши, унижения и нищенства, характерные для Жития Алексия человека Божия: ссора с царем, суд, лишение патриаршества и запрет именоваться патриархом – вот основные этапы низложения патриарха Никона, произошедшие при непосредственном участии царя, нищенство, как образ жизни, который патриарх Никон вынужден вести в Ферапонтовом монастыре, противопоставлено добровольному нишенству во имя Христа, которому посвящает свою жизнь святой Алексий.

Прикровенная антитеза «Алексий – Никон», невольно возникшая в описании патриархом условий его быта, по-видимому, должна была внушить Алексею Михайловичу мысль о том, что, во-первых, судьба любого человека в руках Божиих; во-вторых, поступки людей, и царя в том числе, совершаются по воле Божией; и, в-третьих, страдания, беды и испытания, которые по воле Божией выпадает переносить человеку, имеют смысл лишь в том случае, если они посвящены высокой цели – Богу. Тема уравнивания царя со всеми людьми перед Богом неоднократно встречается в переписке Никона с Алексеем Михайловичем: «Аще и царь еси мира, но со всеми человеки раб еси Божий, требуеши и ты от Царя, царьствующаго над цари, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, прощения...» (1662-№11, л. 398). Мотив «сердце царево – в руке Божии», восходящий к притчам царя Соломона, многократно обыгрывается в посланиях Никона Алексею Михайловичу из Ферапонтова монастыря как раз в начале 1670-х гг. В 1671 г. Никон, ожидая от нового пристава С.Шайсупова улучшения содержания в ссылке и надеясь, что распоряжения об этом поступят от царя, признавался Алексею Михайловичу: «А ныне князь Самойло делает все по Степанову же обрасцу, допрашивая стрельцов, как <было> при Степане, а инова указу у себя твоего, государева, у себя не показывает: „Только у меня указу, велено, де, мне у Степана взяти наказ государев. И я, де, у Степана просил наказу, и Степан, де, сказал, что, де, мне наказу не дано. И я, де, о всем писал к Москве, и с Москвы, де, мне указу нету же“. И ныне, после Степановой перемены, не слышится нам никое же лихо елико. А Степан сказывал твою, государеву, немилость и пущее заточение. Тем же и яз зазрех себе от прежде бывших твоих милостях и любви и подражах мудрого наказанию, идеже пишется се: „Яко же водное устремление, тако и сердце царево в руце Божии: аможе возхощет обратить, тамо уклонит и“ (Пр. 21:1). Егда Господь Бог слухом услышит молитву и моление мое и твое сердце укротит, и милость преложит, и сотворит забыти досады моя к тебе, великому государю, и злоречие. Но не имам спомогающаго ми» (1671-№7, л. 201). В 1673 г., благодаря государя за присланные подарки, Никон писал: «И я за вашу государскую премногую милость сугубо и трегубо должен Бога молить. Ныне воистинну познах, яко „услыша Господь глас плача моего; услыша Господь моление мое; Господь молитву мою прият» (Пс. 6: 9 – 10) и преклони // сердца ваши, государевы, к милости (ср.: Пс. 118:36; 112), по Писанию, якоже устремлени есть в одно есть, тако и сердца царевы в руце Божии: аможе аще восхощет обратити, тамо уклонится (ср.: Пр. 21: /)»(1673-№10, л. 118а – 119).

Описание бытовых условий, в которых Никон вынужден жить, и мотив царя – виновника всех бед Никона, могли содержать скрытый намек на одну из главных тем переписки Никона с Алексеем Михайловичем – тему «гордого царя». Особую актуальность эта тема получила в контексте идейной борьбы, развернувшейся во второй половине XVII в.⁸⁸² в связи с усилением интереса к конкретной модели церковно-государственного правления, покоившейся на представлении о «симфонических» отношениях царской и церковной властей⁸⁸³. Темы «гордого царя», падения и возвышения, нищенства и унижения, ставшие любимыми читателями и авторами культуры барокко, легли в основу «Повести о царе Аггее», агиографическую канву которой составили жития святых, чьи «поливалентные» сюжеты и содержали указанные темы⁸⁸⁴. Темы «гордого царя», падения и возвышения в реальных взаимоотношениях патриарха Никона с Алексеем Михайловичем реализуются по-разному: стремление царя уподобится в своих деяниях богу ведет к его духовному падению. Отсюда – повышенное внимание патриарха Никона к одной из главных тем его переписки с царем – покаяния, грядущего суда; Никон часто предупреждал царя об ответственности, которая ждет его в вечности, за земные поступки. Еще в посланиях из Воскресенского монастыря как страшное оскорбление Бога рассматривал Никон тенденцию обожествления личности монарха. Увидев в самодержавной политике царя Алексея Михайловича стремление к самовозвеличиванию, Никон обращал внимание царя на горький опыт библейских правителей, возгордившихся и вознесших себя выше Бога. В середине послания 1661 г., рассуждая о непочтительном отношении царя к Церкви, Никон как бы вскользь обранил: «И не Бога прослави прежде, но сам себе паче меры превознесе», а в конце строго предупреждал царя, напоминая ему примеры из ветхозаветной истории: «Того боятися надобно, иже ныне славою мира сего превозносятся и гордятся, аки безсмертни и аки боги славятся от человек безумных, в сладость приемлют таковыя безумныя глаголы: ты – бог земной. Нас же священное писание учит: „Бог наш на небеси и на земли вся, елико возхоте, сотвори» (см.: Дан. 4:16 – 30). Таковыми безумными глаголы Новходоносор, царь Вавилонский, усладився, царства лишися. Таковыми глаголы Тирский князь превознесся, к нему же Бог Езикеем пророком рече: „И ты, сыне человечь, рцы Тирску князю: ты яко бог вознесь, ты же не си бог, но человек; тако некогда Денница, восиявающая заутра, поставлю, – рече, – престол мой // выше небес и буду подобен Вышнему» (ср.: Иез. 28: 2). И еже име, погуби: вместо Денница тма бысть» (см.: Иез. 28:2 – 19)» (1661-№9, л. 252, 256 – 257). В «Возражении» патриарх Никон обвинял князя Н.И. Одоевского, который предложил считать день рождения царя «великим таинством», нанеся тем самым оскорбление Богу, потому что «во всем приподобил еси человеков Богу»⁸⁸⁵. Возражая против уподобления Алексея Михайловича богу, Никон, как заметила А.С. Елеонская, «смыкался в какой-то степени с писателями-старообрядцами, хотя исходил из других посылок»⁸⁸⁶.

Образ страстотерпца, выявляемый в переписке патриарха Никона с царем, строится автором на традициях агиографии: недружелюбные отношения с окружавшими патриарха Никона в ссылке людьми интерпретированы автором как отношения с бесами – такие сцены традиционное место в житийной литературе; автобиографические заметки автора о его физической немощи и недугах сделаны с целью эмоционального воздействия на адресата-царя. Между тем описания Никоном быта и его реального положения в ссылке были сделаны не ради самовозвеличивания: замечания автора о его физических страданиях должны послужить укором царю, а описания реальной обстановки и условий, в которых живет патриарх, его отношений с приставами и монастырскими властями служат обличительным целям – во всем, что случилось с автором, виновен царь, который своей волей, уподобившись Богу, распорядился жизнью и судьбой патриарха Никона. Поэтому в отличие от святого – героя житийного произведения, который все трудности переносит с радостью и терпением, патриарх Никон недоволен условиями, в которых он оказался в Ферапонтовом монастыре, он постоянно жалуется царю, требует улучшения своего положения, ссорится с приставами и насельниками монастырей; выпавшие на его долю страдания и переживания патриарх Никон расценивает как унижение, издевательство и надругательство над ним. Не по воле Бога он лишен всего, что имел, а по воле царя; испытания не дарованы ему Богом для духовного восхождения и доказательства силы его веры, а устроены царем, чтобы наказать патриарха. Сам патриарх Никон никогда не сравнивал свою судьбу с судьбой конкретных святых или исторических личностей, по воле Бога лишенных всего, а затем Богом возвеличенных; по-видимому, по его личному убеждению, он «выпадал» из подобного ряда святых⁸⁸⁷. Однако ученики патриарха Никона, рисуя духовный облик учителя, сравнивали его с великомучеником Евстафием Плакидой и праведным Иовом Многострадальным. Эпитафия патриарху Никону архимандрита Германа начинается с этих подобий: «Господень образ зде есть и Плакидов, // Ту лежит вторый в терпении Иов, // Един познася Божия любве днесь, // Показание неложное нам весь»⁸⁸⁸. Сам патриарх Никон в своей судьбе находил много общего с судьбами святителей, пострадавших от светской власти, и его главными жизненными ориентирами и историческими подобиями были святители Иоанн Златоуст, Афанасий Великий, Василий Великий и митрополит Филипп. Однако открыто сравнивал, уподоблял свою судьбу и поступки патриарх Никон жизненным перипетиям в основном двух «первообразных» – святителя Иоанна Златоуста и Филиппа митрополита.

...пожалуй меня, богомольца своего, Господа ради, не забуди, государь, моего прошения... (1675-№ 31, л. 195).

Для изложения просьб к царю Никон использует форму челобитной – самого рапространенного в XVII в. жанра деловой письменности, в наибольшей степени подходящего для разного рода прошений.

Структура всех разновидностей челобитных была единой, однако встречались случаи отступления от шаблона, появления в них вставок, приписок. Челобитные Никона не исключение. Наряду с шаблонной формой заголовка [например: «Богомолец вашь, государев, смиреный Никон патриарх о вашем, государеве, душевном спасении и о телесном здравии Бога молю и челом бью за ваше милостивое посещение» (1661-№7, л. 37)], в некоторых челобитных Никона она имеет необычный вид, на содержание которого, вероятно, оказали воздействие формулы частных писем: «Благочестивейшему, <тишайшему>, самодержавнейшему, великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу <всея> Великия и Малыя и Белыя Росии <самодержцу благодать>, милость, мире от <Господа> Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Богомолец ваш, государев, смиреный Никон патриарх, Господа Бога молю о вашем, государеве, душевном спасении и о телесном здравии, и о еже на сопостаты о победе и о одолении» (1659-№6, л. 78а); «Богомолец ваш, государев, смиреный Никон патриарх о вашем, государеве, душевном спасении, и о телесном здравии, и о еже на сопостаты о победе, и о одолении Бога молим з братьею, сугубо за премногую твою и великую милостыню и, моляшеся, глаголем, да исполнит Господь Бог все благое твое хотение...» (1658-№2, л. 79). Подобные приветствия характерны для личных посланий Никона царю, носящих дидактический и ярко выраженный публицистический характер: «Благочестивейшему, тишайшому, самодержавнейшому великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу, во мнозей кротости радоватися и прерадоватися, и здравствовати во многа лета живота! Смиреный ваше богомолец, Никон патриарх, ей, ей, о сих всех Господа Бога молит» (1659-№4, л. 22)⁸⁸⁹.

В некоторых челобитных выражение «Здрав, великий государь, буди и нас, богомольцев своих, в милости своей не забуди» (1661-№7, л. 34) или «Здрав буди, истину творя, на многа лета» (1663-№12, л. 59 об.) вместо формулы конечного протокола завершает обращение к царю. Формула эта пришла из частной переписки.

Фразеологизмы «бить челом» и «Бога молить» под воздействием разговорной речи со временем приобретали значение «благодарить за что-то»; это же значение они имеют и в челобитных Никона: «... Бога молим з братьею, сугубо за премногую твою и великую милостыню...» (1659-№2, л. 79); «челом бью за ваше милостивое посещение» (1661-№7, л. 37); «И паки сугубо Господа Бога молим и челом бьем со всею братиею за твою, государеву, милость, что велел пожаловал выдать свое, государево, жалованье...» (1665-№15, л. 434).

В составе просительной части некоторых челобитных Никона есть специальная формула – придаточное предложение, которое подчеркивало свободу того, кому адресована челобитная, в той или иной степени удовлетворить просьбу челобитчика: «...сколко тебе, великому государю, Бог известить» (1663-№13, л. 259). Эта формула имеет литературную традицию. Напротив, к живой разговорной речи восходят две формулы: первая – «чтоб нам... вкокец не погибнуть» (1663-№13, л. 259), выражающая возможность физической гибели челобитчика или полного его разорения, и вторая – «чтоб нам... было чем препитатися» (1661-№8, л. 128, 129; 1663-№13, л. 259). Формулы книжно-делового характера в их бытовом переосмыслении в соответствии с традицией челобитных⁸⁹⁰ выполняли в текстах патриарха Никона не столько коммуникативную, сколько экспрессивно-эмоциональную функцию.

При оформлении просьбы патриарх старается выдержать требования жанра прежде всего к структуре и формуляру. Начальный протокол челобитных Никона типичен: формула адресата включает в себя имена царя (и других членов царской семьи) и титул; в сочетании с собственным именем адресанта употреблены специальные формулы его социального положения («многогрешный», «богомолец ваш», «смиреный»), являющиеся стилеобразующими и экспрессивно-эмоциональными средствами языка челобитных. Изложение просьбы в челобитных Никона состоит, как правило, из формул-штампов: «умилосердився»; «вся ми оставите», «простите ми» (1658-№1, л. 33, 32); «Господа ради, помилуй... изволь приказать» (1658-№2, л. 81 – 82); «Вели... выдать» (1659-№6, л. 78а); «Вели... сделать» (1663-№13, л. 259). Только в одной челобитной патриарха Никона с братией, отправленной царю из Воскресенского монастыря, четыре варианта просительной формулы, построенные с учетом основных требований жанра: 1)«И ныне молю и прошу со слезы твою премногую милость великаго государя царя и великаго <князя> Алексея Михайловича, Господа <ради> изволь оную святую и священную вещь, еже есть колокол, совершить премногим своим милосердием...»; 2) «Паки молю твое благородие, Господа ради, не презри грешнаго <и> смиреннаго своего богомолца прошения тако, яко же сам от Господа желаешь непрезрим быти»; 3) «Господа ради, помилуй, великий <государь>, II изволь приказать извести изжечь в Звенигороде с тысечю бочок или з две, дабы оная божественая и велика вещь совершилась во святое царство»; 4) «...<вели, Господа> ради, великий государь, отдать, аще и <отнюдь> худы, но вельми потребны...» (1658-№2, л. 80 – 82).

Изложение обстоятельств дела, причин и поводов обращения с просьбой в челобитных Никона полностью соответствует требованиям жанра; казусную часть патриарх начинает, как правило, с датировки («В нынешнем, государь, во 170 (1661)-м году ноября в 1-й день // по вашей премногой милости привез к нам вашего, государева, жалования милостыни Григорей Никифоровичь Собакин три тысечи рублев» – 1661-№8, л. 126 – 1274; «В нынешнем, государь, во 171 (1663)-м году, был челом тебе, великому государю, неведомо какой человек, именем Иван Сытин, что будто я, богомолец ваш, ево крестьян пыткою пытал, а иных, де, и перевешал» – 1663-№12, л. 59; «В нынешнем, во 172 (1663)-м, году ноября в 1–й де[нь] вести, государь, сказывают, что, де, полские и литовские люди идут в твои, государевы, городы...» – 1663-№13, л. 258; «В прошлом, во 174 (1666)-м году августа в 27-й де[нь] по твоему, государеву, указу, был у нас твой, государев, спалник Петр Иванович Матюшкин, и сказал нам...» 1666-№17, л. 342а), или с другого неглагольного зачина, что облегчало изложение сути просимого («Мысль же нашего моления: егда бехом на престоле великого архиерейства царствующего града Москвы, предложение имехом колокол слит с пречюдными вечно явлеными вещми в предидущие роды...» – 1658-№2, л. 79; «Твоя милость великая ко мне, богомольцу вашему. Стрельцы от Савы чудотворца пришли, а порохов нисколько не имеют» – 1659-№6, л. 78а; «По твоему, государеву, указу говорил нам околничей ваш Иван Михайлович Милославской, что волею Божиею изнемогает боярин Борис Иванович Морозов, и любо кая досада к нам была, и нам бы ево простить» – 1661-№7, л. 37), или с глагола сказуемого, за которым следует подлежащее («Отпустили мы к вам, великим государем, с благословением и смиренными нашими молитвами со икономом иеромонахом Феодосием пять хлебов...» – 1666-№16, л. 36а; «Ныне слышано нам есть, что новорожденный сыне ваш, великих государей, а наш государь царевиче и великий князь Иоанн Алексиевич, святым крещением просвещен» – 1666-№17, л. 342а).

Отличительная особенность всех челобитных Никона царю – их повышенная эмоциональность, что определялось спецификой жанра⁸⁹¹. Просить царя Алексея Михайловича о прощении и сочувствии к себе лично, пытаться воздействовать на чувства царя, чтобы возбудить к себе духовную любовь, требовать к себе особого внимания давали право патриарху Никону не только существовавшие много лет между ним и Алексеем Михайловичем дружба и глубокая привязанность, но и знание Никоном характера царя, его человеческих качеств. Этикетные качественные характеристики – «многогрешный», «бедный», «смиренный» и характеристики реального положения Никона – «богомолец ваш», «бывший патриарх», «нищий патриарх», которые сопровождали имя опального патриарха в переписке с царем, просьбам Никона личного характера придавали особую лиричность и откровенность.

Тема личных взаимоотношений патриарха и царя определяет стилистику челобитных Никона и способы авторского самовыражния, при помощи которых формируется образ просителя царской милости.

Просьбы к царю о прощении. Просьбами к царю дать прощение заканчиваются многие послания патриарха из Воскресенского монастыря. Много раз Никон просит царя простить его товарищей и единомышленников: «Умилися, Господа ради, и не озлобляй мене ради, грешнаго, о мне, грешнем, жалящих: вси бо людие твои суть, и в руку твоею суть, и несть избавляющаго их от святыя державы твоея. Сего // ради паче милуй и заступай, якоже учит божественый апостол, глаголя: „Божий бо слуга еси в отмщение злодеем, в похвалу же благотворцем“, и „Не на лица зряще, суд суди, но праведен суд суди“; и иже озлоблении, или малых вин ради, или по оболганию, Господа Бога ради, свободи и возврати. Да Бог святый оставит многая твоя согрешения» (1659-№5, л. 24 – 23); в декабре 1662 г. Никон молит царя: «Тако и аз тя молю, великаго государя, остави, Господа ради, аще что согреших беззаконно, ради Господа, от всего сердца твоего, да и Господь Бог оставит согрешения твоя тмочисленна, по божественному своему словеси» (1662-№11, л. 398).

Особое место в переписке с царем занимает первая челобитная Никона из Воскресенского монастыря, составленная сразу по прибытии туда патриарха из Москвы после оставления им патриаршей кафедры: Никон просит у Алексея Михайловича прощения за свой отъезд. Это письмо глубоко лирично и отражает безрадостное настроение автора; по своей минорной тональности оно напоминает одновременно и плач, и мольбу. Лейтмотивом его становятся слезная просьба о прощении за совершенный поступок и молитва о здравии государей, которые повторяются в начале и в конце челобитной, придавая ей законченный вид по форме и содержанию: «о вашем, государевом, душевном спасении и о телесном здравии Господа Бога, ей, ей, со слезами молю»; и «Да со многими слезами прошу и молю Господа о вашем, государеве, душевном спасении и о телесном здравии». Причину скорого отъезда из Москвы Никон объясняет своей болезнью, и эта мотивировка придает устойчивым формулам личностный оттенок: они характеризуют реальное состояние патриарха Никона – человека больного и находящегося в отчаянии (1658-№1, л. 33 – 32 об.).

Для привлечения к себе внимания и усиления эмоционального строя повествования Никон использует следующие приемы:

1) частое употребление слов со значением греха и прощения, при этом для слов со значением «грех» среди частей речи преимущество отдается прилагательным и существительным, которые характеризуют адресанта (самого Никона), а для слов со значением прощения – глаголам и глагольным формам, которые характеризуют действие и состояние адресата-царя. Прилагательные «грешный» и «многогрешный», характерные прежде всего для разных видов челобитных⁸⁹², в тексте Никона не проявляют своего основного значения («преступивший религиозные законы и заповеди»), а имеют значение «виноватый», «оступившийся», «совершивший ошибку»⁸⁹³. Образ Никона-человека, согрешившего перед царем, который впоследствии будет возникать в других текстах Никона, наиболее ярко проявился в этой челобитной;

2)употребление рядом однокоренных слов с лексическим, звуковым и деривационным (словообразовательным) повтором: «согрешение согрешающих седмьдесять седмерицею»; «оставление дается противу оставлению», «многажды и множицею»; «Прощение кто прося согре//шениемъ, прости, – рече, – и ты, иже в тя согрешшим»; «о мне, грешнем и зело многогрешнем». При четком прочтении этих словосочетаний заметны повторы шипящих и звонких согласных звуков. Повторы участвуют в создании определенного настроения: аллитерации, подкрепленные расширенными созвучиями внутри слов, приобретают специфическую звуковую экспрессивность и способствует появлению определенной ритмизации текста: «Вем бо, вем, яко много и премного много к вам, государем, мое согрешение и велико зело, ему же, ей ей, во истину несть числа». Звуковые повторы нарушают плавность повествования, делают его прерывистым, взволнованным;

3)расположение слов и выражений по принципу их возрастающей силы свидетельствует о высоком эмоциональном напряжении повествования: «простите ми многое к вам, великим, мое согрешение»; «Второе и третие и многажды и множицею прошу»; «яко много и премного много»; «велико зело, ему же, ей ей, во истину несть числа»; «грешнем и зело многогрешнем»; «со многими слезами прошу и молю».

При помощи речевых средств патриарх Никон передает свое настроение и душевное состояние. Имитация плача, повторы слов со значением греха и прощения свидетельствуют не только о ситуации, в которой в действительности находится автор, но и открывают особую грань авторского образа – человека чрезвычайно эмоционального, для которого показать адресату свое неспокойное и взволнованное состояние становится порой важнее, чем просто рассказать о причинах душевных страданий. При формулировке просьб к царю о прошении Никон делает упор прежде всего на свое эмоциональное состояние, прислушивается к движениям своей души.

Просьбы о вещах первой необходимости. В обрисовке образа просителя о вещах первой необходимости патриарх Никон был ограничен сферой деловой письменности, которая средневековыми книжниками не связывалась с настоящей литературой и исключалась из области книжной культуры⁸⁹⁴. Просьбы Никона об улучшении содержания в ссылке либо выражены типичными формулами прошения, характерными для просительной части челобитных: «Здрав буди и нас, сирых, во царствии своем не забуди» (1671-№7, л. 203); «Здрав, здрав, здрав буди со всем своим благодатным домом и нас, убогих своих богомолцов, в милости своей не забуди» (1673-№10, л. 122); «Здрав буди со всем своим благодатным домом и нас в нищете не забуди» (1674-№21, л. 169); «...пожалуй меня, богомольца своего, Господа ради, не забуди, государь, моего прошения...» (1675-№31, л. 195); либо содержат перечень конкретных вещей и предметов, необходимых автору челобитья: «...пожалуй меня, богомолца своего, пришли ко мне святые церковные книги: (далее перечислены книги. – С. С.)... ризы священнические со всем, кандило и святые сосуды с покрывалы, крест благословящей» (1673-№10, л. 120); «Господа ради, пожалуй, великий государь, пришли собольков на нужные потребы – на каптыри, и на рукавицы, и на иные вещи» (1674-№21, л. 169); просьбы патрирха Никона могут быть неконкретными и состоять из традиционного набора типичных формулировок просительной части челобитных: «Сотвори, Господа ради, великий государь, со мною милость, великому государю служащим, единому или двум послужити нужным нашим потребам, хто бы принес пити и ясти, да чем и им сытым и оденым быти... Пришли ныне, Господа ради, в память великия государыни царицы и великие княгини Марии Ильичны» (1672-№8, л. 259).

Одна из первых челобитных Никона из Воскресенского монастыря (1659-№6, л. 78а) содержит несколько просьб Никона к царю: выдать ему два экипажа для поездки в Иверский монастырь, а пришедшим в Воскресенский монастырь стрельцам порох и подарить царевичу Алексею лошадь. По содержанию просьбы об экипажах челобитная датируется до сентября 1659 г., когда патриарх Никон выехал в Иверский монастырь⁸⁹⁵. При формулировке просьб автор использует лексико-фразеологические средства, обладающие определенным эмоциональным воздействием на адресата. Прежде всего это лексика и фразеология обиходно-разговорной речи: существительные с суффиксами субъективной оценки (с уменьшительно-ласкательным оттенком: «лошадка», «коретишка худенькие», «восчишко», «телешка»), словоформы и словесные выражения, характерные для народной речи («завечена было челом», «даром изволочится», «изломалася», «<... сволочить...> не в чем»). При именовании царевича Алексея Никон использует характерную для народно-поэтического стиля метафору «свет»: «...государю моему свету, о святем сыну, благоверному царевичю и великому князю Алексею Алексеевичю». Использование специальных средств деловой письменности, стилистики народной речи в челобитных патриарха Никона, содержащих просьбы к царю личного характера, – осознанный стилистический прием эмоционального воздействия на адресата-царя.

В другой челобитной из Воскресенского монастыря, составленной Никоном совместно с монастырской братией, для формулировки просьб к царю использованы сразу несколько традиций, характерных для этого жанра деловой переписки в XVII в.

В ноябре 1663 г. от имени патриарха Никона и властей Воскресенского монастыря – архимандрита Герасима и наместника иеромонаха Иова была составлена челобитная царю, в которой они жаловалась на скудость в обители и недостаток продуктов, на неполучение из царской казны денежных средств за отданные туда камские соляные варницы и просили доставить в монастырь для обороны осадные орудия (1663-№13, л. 258 – 260). Челобитная коллективная, поэтому структура той ее части, где излагаются сведения, касающиеся конкретных монастырских нужд, полностью соответствует требованиям жанра. Здесь есть начальный протокол с формулой челобитья, в которой перечислены все челобитчики: «Великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу. Богомолцы твои, смиреный Никон патриарх, архимандрит Герасим, наместник иеромонах Иов, Бога моля, челом бьем»; этикетные формулировки просьб: «Милосердый великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, пожалуй нас, богомолцов своих, укажи милостивой свой указ, чем препитатися и кем оберечися на пусте месте, и вели, государь, из своей, государевы, казны выдать свое, государево, жалованье, оброчныя денги за камския усолья, по своему, государеву, слову... И вели, кому нас, богомолцов своих, оберечи. Да вели, государь, нашими и околними людьми острожек сделать, в чем бы было просидеть, и осадных запасов, пушок, и мушкетов, и пороху дать, сколко тебе, великому государю, Бог известить, чтоб нам в безпотребстве тех вещей от сопостат, полских и литовских людей, вконец не погибнуть»; устойчивые словосочетания челобитных-прошений и лексика с уменьшительно-ласкательными суффиксами: «И прискудали до конца, хлеба и денег нет, и что было рухлядишка всякого и скоту, то испродали и издержали на монастырския росходы. А впредь прожить стало нечем, потому что было доходцов денежных с каменских соляных варенок имали по дватцати тысячь пуд соли оброчной...»; «И ныне помираем голодною смертию и со всякой нужи вконец погибаем, и впредь прожить нечем. А время пришло лихое, на пусте месте пропитатца нечем и оберечися неким». Изложение сути дела в центральной части челобитной строится как чередование событий прошлых и настоящих («В нынешнем, во 172 (1663)-м, году ноября в 1–й де[нь] вести, государь, сказывают... А в прошлом, во 171 (1663)-м, году июля в 24-й де[нь] по твоему, государеву, указу в твое, государево, богомолие... И на прошлыя на три годы, на 168 (1660)-й, и на 169 (1661)-й, и на 170 (1662)-й, дано твоего, государева, жалованья медными денгами... А ныне твоего, государева, жалованья не дано за два годы на прошлой, на 171 (1662 – 1663)-й, и на нынешней, на 172 (1663)-й, год»), что является приметой документального стиля официально-деловой переписки, а также способом придать достоверность повествованию.

Если принимать во внимание формальные признаки челобитья, содержание документа и его стилистику, то собственно, челобитная монастырских властей, на мой взгляд, занимает только половину этого документа. Другая часть составлена от имени патриарха Никона и написана от первого лица. Части связаны одним автором – патриархом Никоном и адресатом: обе обращены к царю Алексею Михайловичу. Между тем в разных частях по-разному выражено отношение авторов к адресату: В первой части патриарх Никон – представитель коллектива авторов и просителей царской милости; здесь обращение к царю официально-безличное, социально зависимое. Во второй части он единоличный автор и обращается к царю как человеку, которого давно знает лично и который нарушил данное ему обещание.

Ключевая роль патриарха Никона в составлении челобитной несомненна. Уже в первой части звучит его голос, когда повествование от первого лица множественного числа вдруг переходит в повествованию от первого лица единственного числа: «А в прошлом... году... к нам, богомолцом твоим, прислан быль боярин князь Никита Иванович Одоевской... И по отходе своем... боярин... сказал мне, богомолцу твоему, чтобы без твоего, государева, указу никуды мне из Воскресенского монастыря не отходить. И по се число я, богомолец, живу в Воскресенском монастыре. И прискудали до конца...» Во второй части повествование ведется от первого лица единственного числа и переходит во множественное число только потому, что Никон говорит о себе во множественном числе, придавая значимость своим поступкам: «...так, де, великий государь тебе велел сказать, что не покину тебя во веки, а велел, де, тебе сказать пред святым Христовым образом... и тот святый образ и ныне у нас в келье стоит, пред ним же во вся дни молитвы нашя смиренныя приносим за тебя, великаго государя, и за всех домашних твоих». Тематическое и стилистическое единство челобитной придают и характерные для обеих частей этикетные выражения, близкие по лексическому составу: «укажи милостивой свой указ» – «великий государь, обратися на милость»: «вели, кому нас, богомолцов своих, оберечи» – «великий государь тебя не покинет, велит оберечи».

Вторую часть челобитной царю воскресенских насельников следует, на мой взгляд, рассматривать в русле традиции приложений, в которых перечисляются события, по каким-то причинам не вошедшие в текст основного документа. Жанровую природу подобных приложений к челобитным определяет, по наблюдению А.С. Демина, специфическая «перечневатость» изложения, характерная, например, для «росписей», не имеющих какой-либо установленной формы повествования, или «записок», события которых излагались в приблизительном хронологическом порядке, обычно не имели особого заглавия и, как правило, добавляли факты, изложенные в самом документе⁸⁹⁶. Патриарх напоминает царю о том, как тот трижды обещал Никону «не покинуть» его; при изложении событий Никон не придерживается хронологического принципа.

Первое событие – приезд в Воскресенский монастырь царского «яселничево» Афанасия Ивановича Матюшкина. В июле 1659 г. Никон впервые писал об этом посещении царю. Вспоминая о том, что царь передал патриарху с Матюшкиным свое прощение, Никон упрекал государя в непоследовательности его действий: «Ты же, великий государь, чрез спальника своего Афанасия Ивановича Матюшкина прислал свое милостивое прощение. Ныне же слышу, многа твориши не яко прощеному, но яко последнему злодею» (1659-№5, л. 29). Воспоминания Никона о том же событии в 1663 г. содержат тот же упрек; кроме того, Никон неоднократно повторяет обетные слова царя «не покину тебя во веки», произнесенные Матюшкиным от имени государя перед Христовым образом: «И он говорил твоим, государевым, словом пред Христовым святым образом не единою, ни дважды, но и трижды и множае: так, де, великий государь тебе велел сказать, что не покину тебя во веки, а велел, де, тебе сказать пред святым Христовым образом» (1663-№13, л. 259). Третий раз о встрече с А. Матюшкиным в Воскресенском монастыре патриарх Никон вспоминал в послании царю из ссылки; рассуждая о причинах конфликта с Алексеем Михайловичем, в послании из Ферапонтова монастыря Никон обвинял и упрекал не царя, а себя: «И ты, великий государь, прислал посетити Афанасиа Матюшкина со благими твоими и милостивыми обеты и утешительными словами, что, де, ты, великий государь, не имаши мене оставити, ни презрети и до смерти. И я о той милости не зело порадовался» (1671-№7, л. 194).

Второе событие – приезд самого патриарха Никона в Москву в 1659 г., во время которого, ожидая встречи с царем, Никон виделся с думным дьяком Алмазом Ивановым, сообщившим ему царское слово: «Да как в прошлых годех сказали на Москве татарской приход, и я, богомолец ваш, был на Москве, и думной диак Алмаз Иванов мне сказывал твоим, государевым, словом: поедь, де, живи в своих монастырех, а великий государь тебя не покинет, велит оберечи» (1663-№13, л. 260). Никон неоднократно вспоминал об этой поездке в столицу в других своих сочинениях, но каждый раз обращал внимание на разные обстоятельства: в грамотах ко вселенским патриархам 1665 – 1666 гг. Никон тоже не сообщает о своей встрече с царем, а подчеркивает, что общение с государем состоялось через посредника – дьяка Алмаза Иванова, который его попросту прогнал⁸⁹⁷; в «Возражении» Никон признавался, что виделся с царем, разговаривал с ним, после чего Никон оставил столицу⁸⁹⁸; в «Известии» о Никоне Ивана Шушерииа, составленном патриаршим клириком, получавшим некоторые биографические сведения о своем агиографическом герое от самого патриарха, этот эпизод описан совершенно по-другому: царь и патриарх мирно беседовали, вместе посетили царицу и царских детей, перед расставанием царь одарил Никона богатыми подарками⁸⁹⁹.

Третье событие – приезд царя Алексея Михайловича на освящение деревянной церкви во имя Воскресения Христова в подмосковном монастыре патриарха Никона, которое состоялось 17 июня 1657 г.: «Да как ты, великий государь царь, был на освящении святыя церкви в Воскресенском монастыре, и я тебе, великому государю, говорил, что место добро, да строить нечем, и ты, великий государь, далъ слово свое: ты, де, строй, а мы, де, не покинем...» (1663-№13, л. 260).

Рассказывая об одном и том же событии, в разных сочинениях патриарх Никон в зависимости от цели выделял подходящие для каждого случая подробности и детали, представлял ситуацию с выгодной в данный момент стороны, менял акценты и свое отношение к ситуации. Содержание трех встреч с царем (через посредников или лично), описанных Никоном в челобитной 1663 г., не совпадает с тем, как эти же события описаны в других его сочинениях, однако здесь их объединяет обещание царя ни при каких обстоятельствах не оставлять патриарха; выражение «не покину» – ключевое в повествовании Никона, и оно употреблено автором при изложении трех событий.

Главная цель Никона в этой челобитной – воздействовать на чувства царя, заставить его «обратиться на милость», вспомнив прежние отношения между ними. Никон заверяет царя, что он по-прежнему испытывает к нему искреннее чувство духовной привязанности и верности: «А я ныне за твоим, государевым, словом, хотя умереть рад зде». Поэтому проявление царем милосердия по отношению к Никону лично, возрождение прежних отношений между ними патриарх ставит в ряд таких поступков, за которые царь заслуживает от Бога посмертного воздаяния: «Буде не помнишь слова и обещания своего, на тебе то Бог взыщет, а мне смерть – покой, по писанному», – предупреждает он царя. Пытаясь возродить в царе чувство прежней духовной любви к себе, Никон стремится оградить его от влияния «лихих людей», которые «клевещут» и «лгут» на патриарха: «А что тебе, великому государю, лихие люди клевещут на мя, – ей, лгут. Бог святый истяжет словеса и помышления их в день судный, по писанному: разсмотрят словеса на суде». Ярко выраженная учительная направленность второй части челобитной воскресенских насельников связывает ее, на мой взгляд, и с другой традицией добавлений – к приложениям в посланиях церковно-нравоучительного содержания. Патриарх Никон, являясь автором обеих частей, осознавал их как единый повествовательный комплекс с «многоплановостью» повествования и подробным изложением обстоятельств дела, поэтому патриарх Никон применял в переписке с царем те возможности эпистолярного жанра, которые усиливали тенденцию сближения приложения с основным текстом и выводили челобитные Никона за рамки официально-деловой переписки.

Анализ стилистических и художественных особенностей челобитных патриарха Никона царю из Ферапонтова монастыря, в которых он формулирует просьбы о присылке ему продуктов и вещей первой необходимости, позволяет выявить несколько общих приемов эмоционального воздействовия на адресата, при помощи которых образ Никона – просителя царской милости проявляется наиболее ярко:

1)использование характерных для просительной части челобитных традиционных устойчивых выражений-штампов, обладающих сильным экспрессивно-эмоциональным воздействием на адресата, чтобы подчеркнуть возможность физической гибели самого патриарха Никона и живущих с ним людей. Первая формула (с творительным тавтологическим) – «умереть голодной смертью» – наиболее часто встречается в челобитных Никона при обращении к царю: «сотвори устав моему житию, чем мне питатца впредь, чтоб мне со всякой скудости гладною смертию не умереть» (1673-№10, л. 121); «вели, государь... давать... как у тебя, великого государя, во дворце водитца... чтоб мне, богомольцу твоему, со всякой нужды гладною смертию не умереть» (1674-№19, л. 120); «И тебе б, великому государю, моя бедность не вменилася во грех, и чтоб мне, богомолцу твоему, с недостатков людских за вашим, государевым, жалованием многим запасом голодною смертию не умереть, потому, государь, что некому зделать» (1675-№26, л. 10); «пожалуй меня, богомольца своего, не вели, государь... отпущать, чтоб мне, богомольцу твоему, от тех несведомых тобою грамот напрасною смертию не умереть» (1675-№ 28, л. 164); «Вели, государь, из монастырей для огородного копания и строения давать человека по три или по четыре на лето, чтоб мне, богомольцу твоему, со всякие нужды голодною смертию не умереть» (1675-№ 34, л. 223); «вели, государь, переметами мережными и удными ловить, чтоб мне, богомольцу твоему, з братьею голодною смертию не помереть» (1675-№ 37, л. 237). Формула носит книжный, приказно-деловой характер и, как правило, используется в придаточном предложении. Использование этой же формулы как просьбы указывает на разговорно-бытовую ее трансформацию: «Пожалуй меня, богомольца своего, не вели, государь, меня гладною смертию уморить, вели, государь, свой милостивой указ учинить, чем мне, бедному, безмятежно питатися. Десятой месяц гладною смертию помираем, купить не на што, а взят негде» (1675-№33, л. 204); «И на старость не вели гладною смертию уморить» (1675-№ 36, л. 235)⁹⁰⁰. Употребление данной формулы в настоящем времени для констатации наступившей для патриарха и его людей физической гибели характерно для самых последних челобитных патриарха из Ферапонтова монастыря: «Твое, великого государя, жалованье запасу есть, а зделать некому, и приспешников нет, помираю голодною смертию» (1674-№25, л. 202); «И я, богомолец твой, от тово их недовозного запасу, и з братьею, и с работниками помираем со всякие нужды гладною смертию»; «А по твоему, великого государя, указу ис Кирилова монастыря столовых запасов десятой месяц никаких не дают, и помираю гладною смертию. Увы мне и горе мне!» (1675-№ 33, л. 203, 204); «А мне, богомольцу твоему, без огородных овощей здесь быть нельзе, умереть бес того голодною смертию, потому што купить здесь негде, от городов удалело место пустое» (1675-№ 34, л. 221); «и кормитца мне, богомольцу твоему, нечем, помираю голодною смертию» (1675-№37, л. 237);

2)употребление трафаретных выражений для обозначения своего бедственного положения; прилагательные «бедный», «грешный», «многогрешный», «нищий» – традиционные определения челобитных, характеризующие положение и состояние челобитчика, употребляются Никоном как в их основном значении «находящийся в несчастии, беде», так и в значении «неимущий». Из контекста некоторых челобитных Никона, составленных в ссылке, очевидно, что перечисленные прилагательные употреблены преимущественно в значении «несчастный»: «А меня, бедново, велел заковать и около келей... поставили 7 караулов...» (1668-№3, л, 55); «К тем я, грешной, прихожу и слышати того беснования не могу» (1668-№ 2, л. 184); «Буде я, многогрешной, за грубость свою явился недостоин твоих царьских очей придети...» (1668-№4, л. 58); «Аз же, грешный, и то твое <жалованье> не принял, и теме тебя, великаго государя, прогневал...»(1671-№7, л. 196); «умилосердися о мне, грешнем, и не даждь во смятение ноги твоея...» (1675-№33, л. 204); «Да умилосердися надо мною, грешным, и над приставом, над князь Самойлом Шайсуповым...» (1675-№36, л. 235). В том же значении употреблены и существительное «бедность», и глагол «обнищать»: «И он, Стефан... морил меня так с келейными нашими старцами... И про ту нашу бедность ангелы или Сам Бог тебе, великому государю, известил» (1673-№11, л. 14); «...вели, государь, из Воскресенского монастыря келейные мои книги, церковные и четьи... прислать ко мне, богомольцу твоему, в Ферапонтов монастырь, чтоб мне, богомольцу твоему, от великия бедности и скуки теми священными книгами утешитися» (1674-№20, л. 124); «...смилуйся над моею бедностию и старостию, пожалуй меня, богомольца своего, вели, государь... присылати служек и служебников добрых, и поваров, и приспешников, умеющих понадобью...» (1674-№24, л. 170а); «...писал я к тебе, великому государю, о нужных церковных потребах и о своих бедностех многих на кириловских старцов, что они по твоему, великого государя, указу столовых запасов не дают» (1675-№36, л. 229); «...девятой год за свои грехи седим, лишены тое благодати, не имея таких святых книг, и обнищали есми и духом и словом всячески» (1675-№27, л. 157).

В другом значении, как следует из содержания челобитных патриарха Никона царю, в которых он жалуется на скудость содержания и просит улучшить снабжение его продуктами и вещами, употреблены принадлежащие к разным частям речи характеристики положения Никона в материально-вещественном отношении: «...прислали вы, великии государи, в Ферапонтов монастырь стряпчего своего Козьму Лопухина о моем бедном житии спросить. И я, богомолец ваш, милостию Божиею и вашим, государевым, жалованьем жив есмь» (1673-№10, л. 118а); «И я, надеяся на твою, государеву, милость, для роди своей бедности крестьян задержать велел и запасы против прежние своей челобитные, какова тебе, государю, послана, готовить велел, чтоб мне, богомольцу твоему, со всякие нужды не скончатьца» (1673-№12, л. 26); «Да у меня же, богомольца твоего, нет ни поварка, ни приспешника, все сам варю и пеку. Да я же, богомолец твой, з братьею ободрался и обносился, а шыть, государь, некому и не из чево, и ветхих починить некому жь, своих мастеров нет. И от юности такие бедности не видал... И тебе б, великому государю, моя бедность не вменилася во грех, и чтоб мне, богомолцу твоему, с недостатков людских за вашим, государевым, жалованием многим запасом голодною смертию не умереть, потому, государь, что некому зделать» (1675-№26, л. 8, 10); «А я благодатию Божиею писал к ним истинным целомудренным разумом, бедностию своею согнетаем, не не ведая и не изступая от своего естественнаго разума... А бью челом тебе, великому государю, о своей бедности не ложью, всеправдою» (1675-№34, л. 218, 223); «Како же и сам ты, великий государь, помилован имаши быти, не послушав нищаго своего богомольца?» (1671-№7, л. 202); «Здрав буди со всем своим благодатным домом и нас в нищете не забуди» (1674-№21, л. 169); «Бьет челом нищей твой богомолец Никон патриарх»(1675-№37, л. 237);

3) использование существительных с суффиксами субъективной оценки с уменьшительным значением при назывании преимущественно продуктов питания: «И сиих ради не остави и нас алкати, вели, Господа ради, давать с Шексны реки, з Богословского езу, рыбки длинные, что было дано мне, богомольцу твоему, на препитание в Воскресенском монастыре... Да пожалуй, Господа ради пришли яблочек, сколько тебе, великому государю, Бог известит, а я того благословения Божия седьмой год не едал...» (1673-№17, л. 101), или «Да пожалуй, великий государь, Господа ради, пришли рыбки свежые, какую тебе Бог известит. А здеся, государь, кроме ершов нарочитые рыбы нет»(1675-№26, л. 10), или «А я было ожыдал к себе вашые государские милости и овощей, винограду в патоке и яблочек, и слив, и вишенок, только вам Господь Бог о том не известил» (1675-№27, л. 159), или «Пожалуй. Господа ради, пришли яблочек» (1675-№ 34, л. 223).

Таким образом, просьбы патриарха Никона о личных потребностях материально-вещественного характера оформлены в челобитных царю при помощи традиционных фраз и оборотов, типичных приемов и способов, обладающих прежде всего эмоциональным воздействием на адресата.

Просьбы о монастырском строительстве. Стилистические особенности челобитных Никона царю определяет тема церковного созидания, которая возникает в переписке Никона с царем из Воскресенского монастыря в связи с просьбами о помощи в возведении Воскресенского собора и в челобитных из Ферапонтова монастыря в связи с просьбами Никона к царю о сооружении келейной церкви Богоявления Господня.

Возведение Воскресенского монастыря было важным мероприятием в реализации замысла патриарха Никона о создании на русской земле образа Царства Небесного⁹⁰¹. Будучи еще на патриаршей кафедре. Никон начал сооружение собственных монастырей в подобие образов Святой Земли (во образ Святой Горы – Иверский Валдайский монастырь; во образ престола у моря с поющими Богу праведниками, стоящими на море, – Крестный Кийский монастырь), главным из которых несомненно был подмосковный Новый Иерусалим, в котором слились воедино образы исторической Палестины и Горнего Иерусалима. Архитектурно-богословская программа Никона, объяснявшая строительство Воскресенского монастыря, реализовывалась патриархом в двух направлениях: с одной стороны, воссоздавая под Москвой святые места Палестины, связанные с земной жизнью Иисуса Христа, Воскресенский собор патриарх Никон задумал как топографическую и архитектурную копию храма Господня в Иерусалиме⁹⁰²; с другой стороны, сооружая храм «величиною, мерой и качеством» первообраза, патриарх Никон стремился подчеркнуть главную роль царя Алексея Михайловича в наименовании обители Новым Иерусалимом⁹⁰³. Царскую грамоту, подтверждающую причастность царя к основанию Воскресенского монастыря, Никон поместил в особый ковчежец и положил под крест на месте престола будущего каменного собора Воскресения⁹⁰⁴. Этот факт объясняет, почему царским вкладам в строительство подмосковной обители патриарх Никон придавал особое значение и настойчиво требовал от царя помощи для монастыря.

Летом 1658 г. Никон написал царю о хозяйственных нуждах и просил у него помощи в сооружении Воскресенского собора и вылитии большого колокола (1658-№ 2, л. 79 – 82). Н.П. Гиббенет, издавая текст челобитной⁹⁰⁵, датировал документ летом 1659 г. В пользу 1658 г. можно привести заключительную фразу из письма патриарха: «...<а у нас ты, великий государь, и сам> ведаешь, <место новое>, без окончин быть нельзе» (1658-№2, л. 82). О «новом» месте вряд ли мог писать патриарх, прожив в Воскресенском монастыре ровно год. Кроме того, историческая «летопись», размещавшаяся в верхнем поясе Воскресенского колокола, – именно о нем писал Никон – «зачало святая вещи сей» относит к 1 сентября 1658 г.⁹⁰⁶.

Воскресенский колокол весом в 500 пудов, как и еще 12 колоколов, вылитых при патриархе Никоне для колокольни Воскресенского собора, в настоящее время не сохранился. На лицевой стороне колокола помещался образ Воскресения – Сошествия во ад и текст тропаря «Воскресение Христово видевше...». По сторонам образа были вылиты «персоны» царя Алексея Михайловича, царицы Марии Ильиничны, царевича Алексея и патриарха Никона, держащего в правой руке храм, в левой – колокол: «святые вещи», в определенном смысле тождественные друг другу⁹⁰⁷. Это изображение представляло царскую семью и патриарха Никона как основателей и ктиторов Нового Иерусалима⁹⁰⁸.

Храм Воскресения в подмосковной Палестине сооружался «в меру и подобие» храма Гроба Господня в Иерусалиме и, по замыслу патриарха Никона, призван был воплотить историческую память вселенского православия⁹⁰⁹. По замыслу патриарха Никона, память об Алексее Михайловиче как основателе и ктиторе Воскресенского монастыря должны были сохранить главные монастырские сооружения. Для прославления царя, непосредственно причастного к созданию Нового Иерусалима под Москвой, в челобитных Никона появляется стилистика книжной речи, художественные приемы и образы, восходящие к книжной традиции. Чтобы возвысить деяния московского царя, Никон сравнивал Алексея Михайловича с византийским императором Константином Великим, который создал храм святого Воскресения в Иерусалиме: «Ей ей, верую, яко такожде прославит, напишет Святый Бог и твое святое имя в книге животныя, якоже и Великаго Константина, перваго царя, создавшаго храм Святаго Воскресения, того ради помилуй» (1658-№2, л. 82). Таким образом, причастность Алексея Михайловича к сооружению обители и главного монастырского собора приравнивала московского царя к византийскому императору подобием вклада и его значимостью в дело укрепления вселенского и российского православия. Алексей Михайлович как «второй Константин» становился основателем храма и благоустроителем святынь Нового Иерусалима, подобным святыням христианской Палестины.

Еще одно интересное сравнение есть в челобитной Никона и воскресенской братии. Послание завершается фразой, в которой внимание привлекает возникшая параллель: «Святый Бог» – «твое святое имя». В другом месте Никон говорит, что на колоколе «изообразитися святому <Воскресению и> святаго <вашего царствия светлаго> лица образу и государыни царицы, к сим <же> и иным добротам и написати // ся писмены <святым именом вашим>, государъским, на вечное воспоминание предибудущему роду... и святый царский закон... уставляет написавати...» (1658-№2. л. 79 – 80). В XVII в. в России, когда власть приобретала «особый сакральный статус, особую харизму»⁹¹⁰, в официальной титулатуре царя появилось слово «святой»⁹¹¹; а прямое уподобление царя Алексея Михайловича Богу, государевых дел Божьим стало встречаться в литературе⁹¹². Но только в этой челобитной единственный раз при формулировке своих просьб к царю Никон прибегает к такой трафаретной детали, не вкладывая, по-видимому, в нее понятие «святость», которое могло бы уподобить царя Богу. Прилагательное «святой» в переписке с царем употребляется Никоном всегда рядом с именами Бога («Святай Бог», «Святый Дух»), библейских авторов и пророков («святой Давид»; «святый апостол Иоан Богослов»), названиями церковных предметов и храмов («святый Христов образ»; «святая великая соборная апостольская церковь»; «храм святый Его»; «святой образ»; «святый олтарь»; «престол святый»; «святый стихарь»; «святый крест»; «жертвеник святый»), книг («святый Апокалипсис», «святый церковный закон») и молитв («Святый Символ»).

Просьбы к царю о помощи в сооружении Воскресенского собора патриарх Никон рассматривает с точки зрения проявления Алексеем Михайловичем важнейших качеств и свойств христианина – милосердия, справедливого суда и любви к ближнему. Так, в самом начале челобитной об отлитии Воскресенского колокола патриарх Никон, рассуждая о милосердии царя, помещает фрагмент из Нагорной проповеди: «...молящеся, глаголем, да исполнит Господь Бог все благое твое хотение и по словеси своему: „Блажени бо суть милостивии, яко тии помиловании будут» (Мф. 5: 7)...» (1658-№2, л. 79). Лексические образования с семой милосердия (милости) являются этикетными в частно-деловой переписке и, как правило, сопровождают просьбу автора. Прилагательное «милостивый» или «милосердный» в качестве постоянного эпитета употребляется в этикетном приложении при упоминании имени царя или членов царской семьи. Ключевое слово введенного Никоном новозаветного фрагмента «милостивии» чрезвычайно важно для развития темы милосердия, возникающей с первых строк челобитной. В челобитной возникает оппозиция двух семантических рядов: первый включает корневые повторы со значением молитвы, другой – милосердия. Слова первого ряда всегда употребляются для характеристики действий патриарха Никона и монастырской братии: однокоренные словообразования этого ряда поэтому в основном глагольные («богомолец», «Бога молим», «молящеся», «моление», «молю»). Характеристики молитвенных действий патриарха и монастырской братии построены по принципу их возрастающей силы: «молю и прошу со слезы», «трегубо Господа Бога молим». Лексика другого ряда, в основном это существительные, характеризует поступки царя Алексея Михайловича: «Божиею милостию», «милостыню», «милости твоея», «милован», «милосердие», «милость», «помилуй». Эпитеты, характеризующие качества царя, употреблены в превосходной степени: «от премногия милости», «за премногую твою и великую милостыню», «премногим своим милосердием».

Объясняя царю свое намерение вылить на Воскресенском колоколе изображения царя и членов царской семьи, Никон вновь обращается к Библии: «Такожде и святый царский закон благочестивых царей и воинов, храбровавших по святей православной вере и церкви, уставляет написавати на присное и вечное воспоминание, яко да видевшеия присно поминают и молятся о них Господеви. И <того> ради бывает от Господа приклад благодати, якоже премудрость глаголет: „Праведницы во веки живут и от Господа мзда им“ (ср.: Пс. 36:29, 39) и прочее» (1658-№2, л. 80). Стихи псалма о вознаграждении Богом праведников наглядно демонстрируют царю результат, который ожидает делающего добро правителя, – почитание современниками и потомками. Ссылки на Священное Писание помогают Никону доказать Алексею Михайловичу, что внимание к воскресенским насельникам есть проявление царем христианских добродетелей, возвышающих его душу.

В челобитной 1661 г. патриарх Никон сообщает царю о своем намерении погребсти тело боярина Б.И. Морозова в Воскресенском соборе под Святой Голгофой (1661-№7). Место захоронения боярина символично. В период королевства крестоносцев южная часть храма Гроба Господня в Иерусалиме, послужившего прообразом для Воскресенского храма Ново-Иерусалимского монастыря, использовалась как некрополь: здесь были погребены Готфрид, Балдуин I и члены их семей⁹¹³. В том же назначении намеревался использовать южную галерею Ново-Иерусалимского храма и патриарх Никон: «А только бы хотети тебе, великому государю, душу его строити и вечно прощену и помяновену быти, несть бы полезнее его души было, дабы боярин // Борис Иванович изводился положит в дому Живоноснаго Воскресения при святей Голгофе на месть, идеже есть положен некто халдейский царь, при дверех храма Предтечева, против великих врат, и память бы такова Беликова боярина не престала в век, и Бог бы со святыми душу его, наших смиреных ради молитв и прощения, упокоил его» (1661-№7, л. 36 – 35). Впоследствии же под Святой Голгофой он был погребен сам.

Строительство монастыря и возведение Воскресенского собора патриарх Никон характеризует как свою духовную потребность: «Ничто же тако пользует душа наша, якоже святых церквей создание, якоже Андрей Критский пишет в толковании на святый Апокалипсис: „Аще и церковь изменит еже не быти ей, жертва не престанет от анггела приносима места, того хранителя до скончания мира"» (1661-№7, л. 36). Для царя, который благодаря вкладу становится соучастником строительства, – это возможность проявить христианские качества его души – милосердие, любовь к ближнему и всепрощение. Ход рассуждений Никона следующий. Умирающий боярин Морозов по-христиански прощен самим Никоном: «И мы ево досады к себе не видали, кроме любви и милости. А хотя бы было что, и мы, Христови подражатели есмы, по писаному: „Оставите, – рече, – и оставится вам». И ево Господь Бог простит, яже к нам, яко человеке что-любо согреши. А когда по многодетном житии Господь Бог сошлет по душу его, буде годно вашему благородию, и мы и разрешительную грамоту напишем». «Зболезновать» о нем просит Никон и царя Алексея Михайловича: «Но мы, смиреннии, воследуя твоих милостивых и поболенных о нем словес, что работал он тебе, великому государю, оставя вся, яже жену и дом, и елико по сих, изволь, милостивый государь, и ты о нем ныне зболезновать, обаче несть ино ничто же по отшествии от мира // сего пользующее, якоже милостыня и приношение жертвы» (1661-№7, л. 37 – 36). Вклад царя на строительство обители позволит государю душу боярина «строити и вечно прощену и помяновену быти». Обращаясь к евангельским текстам, Никон убеждает царя, что акт милосердия необходим прежде всего самому дающему: «А во обще воскресение мы, смиреннии, надеяние свое имеем обрести ему со одесную ставшими Судьи нелицемернаго, со всеми обретщимися; к ним же слово Божие имать быти: „Приидете, благословении Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царство Небесное от сложения мира: взалках бо ся, и дасте Ми ясти; возжаждахся, и напоисте Мя; странен, и введосте; наг, и одеясте; болен, и посетисти; в темнице, и приидосте ко Мне» (Мф. 25:34 – 36); и „Елико сотвористе меньших Моих братий – Мне сотвористе» (Мф. 25:40); и „Идут, – рече, – в живот вечный» (Мф. 25:46)» (1661-№7, л. 35). Милосердие есть проявление любви к Богу, поэтому, помогая насельникам Воскресенского монастыря, царь прежде всего спасает свою душу.

Таким образом, в челобитных из Воскресенского монастыря патриарх Никон просит от царя в его поступках по отношению к монастырской братии и к нему лично руководствоваться православным законом. Среди христианских качеств, которые должны характеризовать поведение царя, Никон называет следующие: милосердие, любовь к ближнему, прощение, справедливый суд. Обладание именно этими добродетелями свидетельствует о глубине веры человека.

В челобитных Никона царю из Ферапонтова монастыря просьбы патриарха о строительстве келейной церкви Богоявления порой совершенно лишены риторики, сформулированы четко и сухо. Например, просьбы Никона к царю отлить из оставшейся в Воскресенском монастыре меди колокол и прислать в Ферапонтов монастырь наполнены традиционными формулами и выражениями, из которых состоит просительная часть типичных монастырских челобитных⁹¹⁴: «Да я же, богомолец твой, обещался в Ферапонтов монастырь колокол слить во сто пудов. А в Воскресенском монастыре осталося после меня меди колокольные с тысячю пудов. Милостивый великий государь, вели ис тое меди колокол слить во сто пудов и прислати в Ферапонтов монастырь, чтобы мне в том обещании во лже не быть» (1675-№26, л. 10) и «...против прежняго моего письма, что я, богомолец твой, писал к тебе, великому государю с Козмою Лопухиным, и о колоколе вели, государь, свой, великого государя, милостивой указ учинить» (1675-№29, л. 185). Но когда просьбы Никона прислать в Богоявленскую церковь утварь подкрепляются ссылками на Священное Писание, то типичное прошение о пожертвовании для церкви икон приобретает назидательный характер, а заключительная часть челобитной превращается в своеобразное поучение царю: «Господа ради, украси святую церковь, яко невесту Христову довольным обильством своея благодати, а Господь тебе, великому государю, сторицею ныне и в будущем веце воздаст и украсит тя небесными своими добротами, яко царя. И не преобиди божественныя притчи Евангельския, идеже написано бе о верном и мудром рабе Господни, еже постави господин над домом своим, еже даяти им пищу во время их: „Блажен раб той, егоже, пришед господь его, обрящет его тако творяща. Аминь глаголю вам, яко над всем имением поставит его» (Мф. 24:46 – 47) и прочая. Аще ли же ни то тамо писано есть? Господа ради, сотвори по воли Господа своего и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и не умали от заповеди его, и воздаждь нам противу прошения нашего, аще и сторично не умалится благодать Божия и тебе воздати сторично, зане писано есть: „Просящему у тебе дай, и хотящаго от тебе заяти не отвратися» (Мф. 5:42) и „Елика сотвористе меньших Моих братий – Мне сотвористе» (Мф. 25:40). По тому и разумей, великий государь, что елико сотвориши по моему прошению, Господь своим словом свидетельствует мне сотвористе, и невозможно тебе, великому государю, отрещися того по божественней Евангельской притчи о благоугодившем рабе, емуже заповедано бысть во время раздаяти рабом благо житомерение верно. Господь оного блажит, глаголя: „Блажен раб той, аще обрящет творяща его тако, его же господь ево поставит над всем имением своим» (ср.: Мф. 24:46). Некогда ты, великий государь, таковый глагол пред Господем Богом во святей соборней церкви изнес, что тебе от заповедей Господних не презирати и о всем заповедей Господних слушать. А сие мое малое прошение, Господа ради, не презри, но ускори, яко дело Божие» (1675-№30, л. 192). Напоминания Никоном царю об обещаниях, которые в разное время царь давал ему (о соблюдении православных канонов, как в рассматриваемой челобитной, или о помощи Воскресенскому монастырю, как в челобитной 1663 г.), становятся общим местом в челобитных царю из Воскресенского и Ферапонтова монастырей.

Таким образом, даже в конкретных ситуациях, с которыми связано содержание просьб патриарха Никона к царю, образ автора – просителя царской милости не получает в челобитных опального владыки индивидуальных черт. Для удовлетворения материально-вещественных потребностей Никон выступает в роли типичного челобитчика; формулируя просьбы, он прибегает к традиционным и клишированным элементам челобитных. Призывая царя к содействию в монастарском и церковном строительстве, Никон редко использует книжные образы и сравнения, обращается к святоотеческому наследию и библейским текстам. Но в тех случаях, когда автор обращается к традиционным текстам, дидактическая цель воздействия на царя всегда определяется личными целями патриарха Никона, вызванными необходимостью реализовать в Воскресенском и Ферантовом монастыре его замыслы храмового строительства.

Мы то все ваше государево жалование приняли с радостию и за чад ваши, государевы... должны Бога молить, и... вечно поминать (1673-№18, л. 168).

Среди писем патриарха Никона из Ферапонтова монастыря есть шесть, в которых он благодарит царя и царское семейство за оказанную ему милость. В зависимости от причины, по которой были посланы Никону подарки, послания можно разделить на две группы. Первая включает три письма, в которых Никон благодарит царя за дары, посланные без просьбы патриарха к конкретным событиям: за подарки по поводу вступления царя Алексея Михайловича во второй брак с Наталией Кирилловной Нарышкиной (1671-№6), за меха и одежду к Пасхе (1673-№13) и за деньги на помин души царевича Алексея Алексеевича и на молитвы за здравие царских детей Петра Алексеевича и Наталии Алексеевны (1673-№18). Подчеркивая, что поступки представителей светской и церковной властей находятся в русле традиции в канун праздников или знаменательных событий в царской семье оказывать представителям духовенства милость, а тем, в свою очередь, молить Бога за жертвователей и дарителей, патриарх Никон ограничивается типичными формулами благодарения: «Богомолец ваш, смиренный Никон патриарх... Бога молю, и должное поклонение творю... что вы, великие государи, пожаловали на старость мою. умилосердилися, прислали на шубы мех соболей да мех черной лисей, да байбареку четырнадцать аршин, ииные мои прошения не презрели. И я за вашу государскую премногую милость сугубо и трегубо и до исхода души своея должен Бога молить» (1673-№13, л. 12) и «Да вы же, великие государи, пожаловали прислали с ним же, Кузьмою Лопухиным, родильных овощей, две ковришки пряных пшенишных, да две ж ковришки сахарных, да тысячю двести яблок, да дватцать два арбуза белогороцких и тамбовских. Да во многолетное здравие и в долгие веки // чад ваших, государей наших... двести рублев денег милостыни. Да в успение блаженные памяти сына твоего государева, а нашего великого государя царевича и великого князя Алексея Алексеевича, в вечной поминок двести же рублев денег милостыни же. Мы то все ваше государево жалование приняли с радостию и за чад ваши, государевы, государя царевича и великого князя Петра Алексеевича и государыни царевны и великой княжны Наталии Алексеевны, должны Бога молить, и государя царевича и великою князя Алексея Алексеевича должны вечно поминать» (1673-№18, л. 167 – 168). Стилистику письма, вкотором Никон благодарит царя за свадебные дары, определяет само событие: патриарх поздравляет царя и царицу и благословляет их брак; речь патриарха Никона по содержанию и ритмике напоминает торжественные молитвословия из Чина поставления на царство царя Алексея Михайловича и речь патриарха Иосифа⁹¹⁵; однако источник поздравительного монолога Никон точно определяется – это десять стихов (с 4-го по 13-й) 26-й главы Третей книги Моисеевой: «благословит вас, государей, Господь Бог, и снабдит, и просветит Господь Бог лице свое на вы, и помилует вас, и воздвигнет, государе, на вы, и даст // вам Господь мир, <...> возложит Господь Бог на вы благодать свою обладати паче сверстник ваших над всеми странами земли (ср.: Лев. 26: 6), и предаст вам, государем, вся враги ваша, противящаяся вам, сокрушены пред лицем вашим (ср.: Лев. 26: 7). И благословени вы, государи, будите, внегда входите, и благословени будите, внегда исходите (ср.: Лев. 26:12). И послет Господь на вы благословение в домы ваша и на вся дела ваша, и на ня же возложите руки наша на земли, и открыет вам Господь сокровище Свое благое. Небо даст дождь земли вашей во время свое, и земля оаст плод свой (ср.: Лев. 26: 4–5). Обладаете вы, государе, многими странами, вами же, государи, не обладают. И поставит вас Господь в начале, а не в концы, и будете выше, а не ниже, и будет мышца ваша десна, а не шуия, и поженут 10 ваших воин супротив 100, а 100 поженут тмы (ср.: Лев. 26:8), и не будет, кто устрашают вас» (1671-№ 6, л. 185а – 186).

Вторую группу составляют три письма, в которых Никон благодарит царя и царское семейство, откликнувшихся на его просьбы. Подчеркивая значительность поступков дарителей и придавая сакральный смысл присланным вещам, Никон строит благодарность на парафразе и цитировании библейских текстов. Так, в 1673 г., подробно перечислив пожертвования каждого члена царской семьи, патриарх Никон обращается к книгам Ветхого Завета – Псалтири и Притчам Соломоновым, тексты которых становятся источником его назидательного повествования: «И я за вашу государскую премногую милость сугубо и трегубо должен Бога молить. Ныне воистинну познах, яко „услыша Господь глас плача моего; услыша Господь моление мое; Господь молитву мою прият» (Пс. 6:9– 10) и преклони // сердца ваши, государевы, к милости (ср.: Пс. 118:36, 112), по Писанию, якоже устремлени есть в одно есть, тако и сердца царевы в руце Божии: аможе аще восхощет обратити, тамо уклонится (Пр. 21:1). И паки той же рече: „Милость и истинна – сохранение царю, и престол ево во свидетелство устроитца“ (Пр. 20:28) и помале; путь правды, милостыня, собрание ея – мир, здравие и долгоденствие царю (ср.: Пр. 21:21). И паки: „Даяи нищему взаим дает Богу; и подаянию его сторично воздасться ему и живот вечный» (ср.: Пр. 19:17). И самая истинна, Христос Бог наш, глаголет: „Блажени милостиви, яко тии помиловани будут» (Мф. 5. 7)» (1673-№10, л. 118 – 119). Завершаются рассуждения Никона о царском милосердии евангельской цитатой; патриарх подтверждает, что поступок царей не только соответствует православному канону, но и спасает их души.

В 1675 г. при помощи обращения к текстам Нового Завета патриарх Никон благодарил царскую семью за присланные продукты: «Да вы же, государи, пожаловали прислали своего жалованья на пищу мне, убогому старцу, пять белуг, десять осетров, две шевриги, две лососи свежих. Вочти вам Господь, яко самому тому глаголющему: „Алчен бех, и накормисте» (Мф. 25:35) и „Елико сотвористе меньших Моих – Мне сотвористе» (Мф. 25: 40). Есть же речено Господем: „Егда сотвориши обед или вечерю, не зови друг своих, ни братия твоя, ни сродник твоих, ни сосед богатых, еда когда и тии тя такожде воззовут, и будет ти воздаяние. Но егда твориши пир // или вечерю, зови нищиа, маломощи, хромыя, слепыя, и блажен будеши, яко не имут ти что воздати, воздаст же ти ся в воскресение праведных» (Лк. 14:12 – 14). Тако и сие обеди ваши, государевы, воздадутся в воскресение праведных, и блажени есте, яко имате сии обеди снести во Царствии Божии. Да вы же, государи, прислали десять полотен да пятнатцать платочков. И сие ваше святое подаяние да прострется по пути, вводяи в жывот вечный. Аминь» (1б75-№27, л. 158 – 159).

Особое место в переписке ссыльного патриарха с царем занимает челобитная Никона из Ферапонтова монастыря, в которой автор объясняет символическое значение церковных вещей и богослужебных предметов, пожертвованных Алексеем Михайловичем для церкви Богоявления Господня (1675-№27, л. 154 – 159). Известно, что с 1668 г. в Ферапонтовой монастыре в распоряжении патриарха Никона находилась Богоявленская церковь над Святыми воротами монастыря. После пяти лет ссылки Никон принялся хлопотать о строительстве для него новых келий с отдельным переходом в эту церковь⁹¹⁶. Весной 1673 г. Никон просил Алексея Михайловича: «... пожалуй меня, богомолца своего, пришли ко мне святые церковные книги... ризы священнические со всем, кандило и святые сосуды с покрывалы, крест благословящей»⁹¹⁷. В апреле 1674 г. в Ферапонтовом монастыре был получен царский указ о начале строительства⁹¹⁸, а в феврале 1675 г. со стряпчим Кузьмой Абрамовичем Лопухиным Алексей Михайлович прислал Никону богослужебные книги, церковную утварь и священнические облачения⁹¹⁹.

Текст челобитной, в которой патриарх Никон не только подробно перечисляет каждый предмет церковной утвари, но и дает ему символическое толкование, текстуально совпадает с фрагментами керамической надписи из Воскресенского собора в подмосковном монастыре Новый Иерусалим, названной ее издателями «Сказанием о церковных таинствах»⁹²⁰. Источником всех надписей собора, как установили исследователи, специально изучавшие их содержание в связи с восстановлением надписей вместе с утраченными частями изразцового фриза⁹²¹, были святоотеческие тексты⁹²². Тексты надписей, в настоящее время полностью или частично утраченных, сохранила опись Воскресенского монастыря 1685 г., сделанная дьяком Борисом Остолоповым⁹²³.

Источники надписи «о церковных таинствах» до сих пор оставались невыявленными, хотя попытки их обнаружить неоднократно предпринимались исследователями. Протоиерей Лев Лебедев, видевший в этой надписи ключ к пониманию замысла патриарха Никона возвести «подмосковную Палестину», первым дал подробный богословский комментарий к тексту надписи, однако точного ее источника не назвал⁹²⁴. Г.М. Зеленская считает, что «Сказание о церковных таинствах» составлено патриархом Никоном на основе богослужебных молитв и святоотеческих текстов, вошедших в книгу «Скрижаль», изданную на Печатном дворе в 1656 г.⁹²⁵. На сочинение Германа Константинопольского «Сказание о церкви и рассмотрение таинств» как на один из источников этой надписи в 1663 г. указал боярин Симеон Матвеевич Стрешнев, когда спрашивал Паисия Лигарида: «Не говорит ли святый Герман, патриарх Цареградский, яко просвиромисание образует Вифлиом, и святый престол образует богоприемный Гроб Господень?»⁹²⁶. Между тем как считал Л. Лебедев, текстуальных совпадений надписи с сочинением святителя Германа нет⁹²⁷.

Проведенное мной сравнение текстов надписи и челобитной показало, что в отдельных случаях они действигельно близки по содержанию к толкованиям богослужебных предметов Симеона, митрополита Фессалоникийского (Солунского)⁹²⁸, архиепископа Константинопольского Паисия I⁹²⁹, святоотеческим текстам из книги «Скрижаль»⁹³⁰. Но текстуальную близость надпись и челобитная имеют лишь с одним источником – с заключительной главой сочинения Григория Синаита «О четырех священноначалствиих, и колижды священноначальство глаголется, и елижды разделяется»⁹³¹. Покажу на конкретном примере, что фрагменты челобитной, сочинения Григория Синаита⁹³² и «Сказание о церковных таинствах»⁹³³ обнаруживают между собой содержательное и текстуальное сходство:

Зависимость текстов патриарха Никона от сочинения Григория Синаита очевидна (сходство текстовых фрагментов сочинения византийского писателя со «Сказанием о церковных таинствах» обозначено полужирным шрифтом, с челобитной – подчеркиванием). Книги с сочинениями Григория Синаита и житием подвижника, входившие в круг чтения монастырского книжника⁹³⁴, были хорошо знакомы и патриарху Никону. «Книга Григория Синаита писменая в полдесть», «Книга Григория Синайского, похвальное слово мученику Федору Тирону, в четверть» и «Книга житие Григория Синаицкаго, в полъдесть» хранились в домовой казне патриарха и в 1658 г., после оставления Никоном патриаршей кафедры, были отправлены в Воскресенский монастырь⁹³⁵; сборник со словами и поучениями Григория Синаита в 1661 г. патриарх Никон вложил в библиотеку Воскресенского монастыря⁹³⁶. В описи келейной библиотеки патриарха Никона в Воскресенском монастыре, составленной после его ссылки в Ферапонтов монастырь, значилась «книга Григория Синаита в полдесть, писана уставом»⁹³⁷.

Как можно объяснить тот факт, что при строительстве церквей, которое осуществлялось патриархом Никоном в разных жизненных ситуациях (в Воскресенском монастыре после добровольного оставления патриаршей кафедры и в ссылке в Ферапонтовом монастыре, после осуждения на церковном соборе), он обращается к одному и тому же источнику?

Изразцовая надпись была сделана под сводами по периметру крестовой части Воскресенского собора, начиналась и заканчивалась в алтарной части храма: ее текст предназначался для чтения богомольцами и имел вероучительное значение. «Сказание о церковных таинствах», представляющее собой цельную макроцитату-выписку из сочинения Григория Синаита, поясняет символическое значение храма и алтаря, раскрывает богословский смысл просфоры и некоторых богослужебных предметов, используемых на проскомидии. Керамическая надпись, как и многие архитектурные и иконописные образы Ново-Иерусалимского монастыря, создавалась патриархом Никоном «ко умному боговидению» и служила «всиякому верующему в онь присное поучение»⁹³⁸.

Для «умного боговидения» насельники Воскресенского монастыря собирались на общей молитве. Соборной молитве патриарх Никон посвятил целую главу своего завещания-устава⁹³⁹. Обращаясь к братии Воскресенского монастыря, патриарх Никон писал: «...и потщимся с радостию, и потецем с любовию, предваряюще друг перед другом, и друг друга воздвижуще на славословие Спаса нашего Иисуса Христа; и тако пришедше в божественную и святую церковь, якоже в самом небеси с вышними силами ставше, и не точию телесное благообразие наше показати имамы, но и ум весь собрати со сердечным чювством, и не шепщуще, ни глумящеся, ниже глаголюще...» (241). В учении прп. Иосифа Волоцкого о соборной молитве исследователи усматривают параллели с учением о молитве основателя исихастского движения Григория Синаита и техникой чтения Иисусовой молитвы преподобного старца⁹⁴⁰. Так, например, «собирание ума» и физическое напряжение в руках и ногах – важные элементы в технике чтения Иисусовой молитвы: «... принудь ум из места начальствования, [или из головы], сойти в сердце и удержи его в нем. Поникнув же головой как бы от утомления, а в груди, плечах и шее [от напряжения] испытывая чувствительную боль, мысленно или душевно восклицай непрерывно: „Господи, Иисусе Христе, помилуй мя“. Затем посредством самостеснения и утруждения часто и как бы со скорбным расположением духа всегда имей вкушаемыми постоянно наподобие одной пищи три имени, [только что упомянутые]... Далее, сдерживай дыхание легких, чтобы не дышать без необходимости...» – учит Григорий Синаит⁹⁴¹. Вслед за Иосифом Волоцким и патриарх Никон пишет о возникновении во время чтения молитвы взаимодействия духовного и телесного напряжения: «...но стисни свои руце, и соедини свои нозе, и очи смежи, и ум собери...» (241). Умению сочетать во время умной молитвы физическое и умственное напряжение, прислушиваться к движениям сердца учил и Скитский устав, появившийся на Руси в начале XV в.⁹⁴². В Уставе подчеркивалось, что составители не вводят какие-либо новые правила, но порицают тех, кто не заботится о своем ежедневном «молитвенном делании»: смысл Устава состоял в том, чтобы установленные правила считать необходимыми не только для монахов, но и для всех мирян, которые желают своего спасения⁹⁴³. В отличие от Григория Синаита, учившего технике чтения келейной молитвы, и правил Скитского устава, регламентировавших индивидуальные молитвенные действия, рекомендации Иосифа Волоцкого относились к церковной, соборной молитве⁹⁴⁴. Патриарх Никон, развивая учение волоколамского старца о молитве, предложил насельникам Воскресенского монастыря путь к «благочинию» «своих чювств» и «благостоянию» «внутренних помыслов» – чтение керамических надписей под сводами храма: «...мысль же свою и сердце возьми на небо, и тако со слезами и стенанием милость Божию призывая...» (242). Конечная цель молитвы – духовное единение с Богом в любви к Нему: «Будем заботиться только об одном, – писал, обращаясь к келейникам Григорий Синаит, – чтобы иметь совершающимся в сердце действие молитвы, согревающее и радующее ум и воспламеняющее душу к невыразимой любви Бога и людей»⁹⁴⁵. Составляя тексты для изразцовых надписей, патриарх Никон мог опираться на учение Григория Синаита и о пользе чтения: «Будучи деятелем, говорил Лествичник, прочитывай деятельные Писания. Тебе, выполняющему их [предписания], излишне другое чтение. Всегда читай о безмолвии и о молитве собственно у Лествичника, у святого Исаака, у святого Максима, у Нового Богослова, у ученика его Стифата, у Исихия, у Филофея Синайского и у тех, которые [писали] о том же. Остальные же писания на время отложи, не как отвергаемые, но как не совместимые с [твоей] целью и своим повествованием удаляющие ум от молитвы... [Да не будет] также твое чтение ненасытным, потому что мера – самое лучшее во всем, ни быстрым, медленным или небрежным, но благоговейным, приличным, спокойным, стройным, понятным, разумным, духовным и рассудительным. Укрепляясь при таких [свойствах чтения], ум получает силу и в состоянии крепко молится»⁹⁴⁶. Старец учил, таким образом, что процесс чтения и содержание читаемого должны способствовать молитве. Надо сказать, что исправление через акт чтения, возможность личного совершенствования и молитвенная природа чтения – это черты так называемого «божественного чтения», общие принципы чтения средневековых монахов на Востоке и Западе⁹⁴⁷, составляющие основу культуры чтения в Древней Руси⁹⁴⁸. Тексты керамических надписей из Воскресенского собора направляли помыслы к Богу, и богомольцы «вся земная и тленная от помысла... изгнавше, ниже отнюд земными и тленными и суетными пекущеся...» (242). Григорий Синаит учил и о том, что любое монашеское делание покоится на памяти Божией: «Другой [святой отец] также учит: „Память о Боге монах должен иметь вместо дыхания». Или, по слову иного [аскета], „ты должен иметь любовь к Богу, предвосхищающую собственное дыхание"»; «Дух Святой является в послушании чрез познание и непрерывное призывание Господа Иисуса, то есть через память о Боге»⁹⁴⁹. Соединенные общей молитвой к Богу читатели надписи «о церковных таинствах» в «умном боговидении» становились частью сакрального пространства храма, в котором предметы богослужебной утвари и элементы священнического облачения в литургическом движении приобретали свой истинный смысл⁹⁵⁰.

Составляя челобитную царю, патриарх Никон вновь обратился к сочинению Григория Синаита. В марте 1674 г. из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря Никону была доставлена книга «письмяна в полдесть, в черной коже» с поучениями преподобного старца «да з Дорофеем»⁹⁵¹. Изучение dе visu сохранившихся в собрании рукописных книг библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря сборников с сочинениями Григория Синаита позволило сделать предположение о конкретном экземпляре, с которым, вероятнее всего, работал патриарх Никон⁹⁵². Это рукопись № 89/214 конца XV в.⁹⁵³: на форзаце сборника скорописью XVI в. сделана надпись «Григорий Синаит з Дорофеем»⁹⁵⁴. В качестве доказательства приведу лишь один пример сходства текстов сочинения Григория Синаита «О четырех священноначалствиих, и колижды священноначальство глаголется, и елижды разделяется» из указанной рукописи (л. 135 об. – 144 об.) и челобитной патриарха Никона⁹⁵⁵:

При сравнении текстов (жирный шрифт здесь и в дальнейшем обозначает текстуальное сходство фрагментов. – С. С.) можно увидеть, как работал патриарх Никон с источником.

1) Изменена последовательность источника; Григорий Синаит объясняет сначала символическое значении священнических облачений, а затем церковной утвари; у патриарха Никона – наоборот.

2) Из сочинения Григория Синаита автор выбирает описания богослужебных предметов и деталей священнического облачения, причем только тех, которые присланы ему царем. Пояснений символического значения храма и алтаря, разъяснений богословского смысла просфоры и изложения содержания проскомидии, с совершения которой начинается божественная литургия, в челобитной патриарха Никона нет. Внимание автора сосредоточено на раскрытии духовного содержания и значимости присланных от царя даров.

3) Текстуальная близость сочинения Григория Синаита и челобитной патриарха Никона показывает, что Никон не производил прямой цитации источника, а вводил чужой текст в ткань собственного повествования, слегка перефразируя его.

Кроме вышеприведенного примера (о копье, губе и звезде) есть и другие: «Да ты же, великий государь, прислал священныя ризы, то есть фелонь белообразен – знамение же честных и светлых, и световидных, и от страстей свободных вашых святых душ» (1675-№27, л. 155); ср.: «Фелонь святительскаго устроенна знамение есть честныа и просто и от страстей свободный и световидныя душа» (л. 144 об.). «Стихарь же являет чистоту и световндную действительную доброту вашу телесную» (1675-№27, л. 156); ср.: «Стихарь же являет чистоту и световиднейшую доброту телесную» (л. 144 об.). «Епитрахель же есть, по единому повести образу, ужьнце, имже связаша злодеи Владыку Христа, яко да ваши греси разрешит» (1675-№27, л. 156); ср.: «Епитрахил же ест, по единому повести образу, воуже, имъже связавше злодеи Владыку, распяша»(л. 144 об.)⁹⁵⁶.

4) Патриарх Никон значительно расширил и дополнил пояснения символического значения некоторых литургических предметов и деталей священнического облачения. Источники таких дополнений не всегда можно точно определить, поскольку их содержание – общее место святоотеческих текстов и богослужебных молитв. Вот несколько таких примеров.

Символическое толкование покрывала как «покрова Божия» (1675-№27, л. 155) содержит книга «Скрижаль»: «Покров чаши образует плащаницу, еиже обвишя тело Господне со смирною и алоем, по евангелисту... Покрове блюда есть вместо сударя, иже бе на главе и лице Господни, имже покрыша его в гробе»⁹⁵⁷.

Первая часть фразы о символическом толковании пояса в тексте патриарха Никона восходит к сочинению Григория Синаита: «Пояс же назнаменует ангельское знамение и царское препоясание мужеству и храбрости и скорое против врагов ополчение» (1675-№27, л. 156); ср.: «...по образному же видению есть препоясание царское же и аггелское знамение» (л. 144 об.). А толкование пояса как «препоясание мужеству и храбрости» и «против врагов ополчение» относится скорее всего к набедреннику – четырехугольному украшению на поясе, которое, по Симеону Солунскому, означает «на смерть победу, и нетление нашего естества, и величество Божией крепости, и лукаваго мучительство являет. Тем и образ оружия имать, и на чресле довешивается, идеже силе человека быти сказуют...»⁹⁵⁸.

Начало фрагмента, объясняющего символическое значение поручей, несомненно восходит к тексту Григория Синаита: «С ними же ты, великий государь, прислал нараквицы, иже знаменуют ко благочинию и сопрятанию и от всякого зла удержанию» (1675-№27, л. 156); ср.: «Наруквице же к благочинию и съпрятанию тчию умышлены бышя» (л. 144 об.). А вот его окончание «и от всякого зла удержанию» имеет своим источником какие-то святоотеческие толкования. О поручах-«нарукавницах», символизирующих узы Христовы, писал митрополит Фессалоникийский Симеон: «Глаголемыя же нарукавницы и вседетельство действия Христова образуют, и что свойственными руками священнодействие тела и крови совершил Иисус»⁹⁵⁹; книга «Скрижаль» объясняет символическое значение поручей следующим образом: «Нарукавници являют силу, еюже Христос победи враги своя»⁹⁶⁰. Сам патриарх Никон в «Возражении», объясняя духовное значение этих деталей священнического облачения, объединил известные ему истолкования Симеона Солунского и из «Скрижали»: «По иному образу нарукавницы яже знаменуют вседелное Божие, яко вся дела создания Той сотвори. Сие глаголет и молитва: „Десница Твоя, Господи, прославися в крепости, и руце Твои сотвористе мя“. По другому же образу нарукавницы являют силу, еже Христос победи враги Своя»⁹⁶¹.

5) Пояснения символических значений богослужебных предметов, о которых не упоминается в сочинении Григория Синаита – крест и кадильница, патриарх Никон строит на основе Священного Писания и святоотеческих текстов. Рассуждения Никона о кресте: «Крест же знаменует победа Божия и царей держава» (1675-№27, л. 156) по содержанию близки текстам поучений, звучащих в праздники Кресту; например, на службе праздника Воздвижения Креста Господня и на праздник Происхождения честных древ честного и Животворящего Креста можно услышать: «Крест – хранитель всей вселенней, крест – красота церковная, крест – царем держава, крест – верным утвержение, крест – аггелом слава, крест бесом язва»⁹⁶² или «...крест – победа на бесы, крест – дияволу гонитель...»⁹⁶³. В Слове монаха Дамаскина о кресте, произносимом в третю неделю поста, утверждалось: «. ..зане сей святый Крест есть оружие синое всякому христианину, царей есть победа, церквей есть честь, демонов гонитель и благочестивых хранитель...»⁹⁶⁴.

Для пояснения символического значения кадильницы патриарх Никон обращается к Священному Писанию: «И аще бы ты, великий государь, изволил с сею кадильницею прислати и кадило доброе и благовонное, то есть ливан или фимиян добрый, то бы ты, великий государь, сугубую благодать приял, яко же и древнии людие с кадилом молитвы своя возсылаху Богу, якоже поет Давиде: „Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою» (Пс. 140:2) и прочая, якоже и во Апоколепсии пишется: „И другий Ангел прииде и ста пред жертвенником, имея кадильницу златую; и даны Быша ему кажения, кажения многа, то ест фимиями, да даст от молитв всех святых на жергвеник святый, сущий пред престолом. И взыде дым кажении от молитв святых из руки Ангеловы пред Бога“ (Отк. 8:3 – 4)» (1675-№27, л. 157). При помощи цитат из Священного Писания патриарх Никон раскрывает важнейшее значение каждения благовонным фимиамом для символического нисхождения благодати на молящихся Богу⁹⁶⁵. По «Скрижали», кадильница «являет человечество Христово, огнь, божество и дым вонный фимиама, являет воню Святаго Духа, приходящую напредь, ибо кадилница толкуется радость многая благоуханна, еще же фимиам есть вместо аромат, яже принесоша в погребение Господне, // и смирна, и ливан волхвов, и чистая молитва добрых дел, от них же воня приходит...»⁹⁶⁶.

6) Описание символического значения каждого предмета завершается, как правило, напоминанием о том, что та или иная вещь пожертвована царем Алексеем Михайловичем лично; благодарения Никона царю по стилистике и ритмико-синтаксическому строю напоминают богослужебные молитвы. Такова благодарность Никона за присланные царем подарки: «Да освятит Господь Бог твое предложение, якоже иногда во исходе Израилеве принесеныя сосуды от князей израилевых в сень свидения, освятит Господь, и сподобит тя Господь Бог от подобообразных таковым во царствии мира сего причастника быти пречистаго своего Тела под образом хлеба, и святыя крове под образом вина лознаго. А по многодетном и святом вашем царствии сподоби вас Господь Бог истиннаго хлеба будущего века в чювствии Бога Слова, зане бо той тамо предлежыт доволен, во всяку сладость достойными ядомы, ни закалаем же, ни изъедаем никогда же» (1675-№27, л. 155).

Свои рассуждения о значении покровцев в богослужении Никон завершает такими словами: «...ими же да покрыет и ваше благородие Господь Бог от всех навет вражиих» (1675-№27, л. 155), яркая параллель к которым – молитва иерея после каждения покрова из Чина божественной литургиии: «Покрый нас кровом крылу твоею и отжени от нас всякого врага и супостата, умири живот нас, Господи, помилуй нас // и мир Твой, и спаси душя нашя, яко благ и человеколюбец»⁹⁶⁷.

За кадильницу Никон благодарил государя словами тайной (произносимой священником молча) «Молитвы приношения», читаемой на литургии Василия Великого во время первой просительной ектении (для приготовления священнослужителей и верующих к освящению Святых Даров): «Да приимет Господь Бог и от сего святого дара вашего кажения, яко Авелево всеплодие, // и Авраамово всесожжение, и Самойлова мирна» (1675-№27, л. 156 – 157). Патриарх Никон, видимо, воспроизвел текст молитвы по памяти, из-за чего ее содержание слегка исказилось, ср.: «Призри на ны, Боже, и виждь на службу сию нашю, и приими ю, якоже приял Еси Авелевы дары, Ноевы жертвы, Авраамова всеплодия, Моисеова и Ааронова священства, Самуилова мирная, // яко же приял Еси от святых Твоих апостол истинную сию службу, сице и от рук нас, грешных, приими дары сия в благости Твоей, Господи»⁹⁶⁸.

Трактат Григория Синаита был не единственным источником челобитной патриарха Никона царю. Собранные автором из сочинений святых отцов и молитв истолкования богословского смысла богослужебных предметов доказывали, что в каждом из них заключен глубокий духовный смысл и скрыта палитра символических значений, раскрытие которых происходит лишь в литургическом действии, соответствующем конкретным видам церковных богослужений⁹⁶⁹. А без церковного употребления присланная царем утварь – это только государево «жалованье», дорогой подарок: «Да ты же, великий государь, с ним, Козьмою, прислал ко мне, богомольцу своему, святые сосуды – потир и дискоси, и святое копие, лжицу и звезду, с ними же и святые покрывала. И я твое, великого государя, жалованье приял радостною душею с лобзанием. Да освятит Господь Бог твое предложение..., освятит Господь, и сподобит тя Господь Бог от подобообразных таковым во царствии мира сего причастника...» (1675-№27, л. 155). Поэтому патриарх Никон просит Алексея Михайловича помочь завершить строительство келейной церкви: «Обаче мы добра кадила, то есть фимияма, не имамы, что вложити в кадильницу во всесожжение Господу, ниже место кажения, то есть жертвеника, или обще рещи – церкви. И о сем, Господа ради, милость совтори, вели достроить кириловским старцам домашнюю нашу церквицу, то есть молитвенный храм» (1675-№27, л. 157).

Расширение истолкований символических значений предметов и вещей, которые даны Григорием Синаитом, сделано Никоном и для того, чтобы подчеркнуть глубокий духовный смысл и значимость поступка Алексея Михайловича для спасения государевой души. Церковная утварь и священническое облачение, присланные царем, рассматриваются Никоном как конкретные богослужебные предметы и вещи, чьи скрытые духовные смыслы и значения символизируют разные грани добродетели царя: ризы знаменуют «от страстей свободных вашых святых душ»; стихарь «являет чистоту и... доброту вашу телесную»; Никон показывает, что поступки жертвователей доказывают их любовь к Богу и приводят их к покаянию: «звездицей» «наставит Господь Бог» государей «к свету богоразумия»; «покрывалами» защитит Бог царей «от всех навет вражиих»; «епитрахель» «ваши греси разрешит»; пояс – «против врагов ополчение»; поручи – «от всякого зла» «удержание» (1675-№27, л. 155 – 156). В литургическом действии каждая вещь станет напоминанием о ее дарителе, и молитва священника к Богу станет молитвой о спасении государевой души.

Многие фрагменты челобитной патриарха Никона царю, как выяснилось, не только базировались на текстах, побуждающих читателя к возможности личного богообщения, но и лексикой и ритмико-синтаксической организацией напоминали молитвословия. По замыслу патриарха Никона, сам процесс чтения челобитной включал адресата-царя в так называемый «герменевтический круг» веры и понимания, обусловленный техникой «божественного чтения», построенной на молитве и запоминании – воспоминании, «восстановлении первоначального значения текста». Результат такой структуры чтения – глубокое постижение Писания и нравственное совершествование читающего⁹⁷⁰. Осмысление царем символического значения литургических предметов должно было подтолкнуть его к пониманию духовной глубины его поступка. Вклад Алексея Михайловича на строительство церкви патриарх Никон рассматривает как проявление царем главной христианской добродетели – милосердия. Милостыня на храм знаменует, как писал патриарх Никон в Грамоте о Крестном монастыре, «изобильство душевное же и телесное». Пожертвование на создание церквей и монастырей становится доказательством чистоты веры и любви к Богу дающего, ведет жертвователя к покаянию⁹⁷¹.

Таким образом, текст Григория Синаита о символическом значении храма, алтаря и богослужебных предметов дважды был использован патриарахом Никоном в сходных обстоятельствах строительства церквей, но с разными целями, которые определили и выбор разных текстовых фрагментов из одного источника. В Воскресенском монастыре изразцовая надпись, составленная на основе сочинения Синаита, была частью соборного богослужения и предназначалась всем богомольцам для чтения.

Фрагмент из сочинения Григория Синаита, использованный Никоном в челобитной из Ферапонтова монастыря, был адресован лично царю. Патриарх раскрыл богословский смысл лишь тех предметов, которые царь пожертвовал для домовой церкви опального патриарха. При использовании источника автором упор был сделан на раскрытии духовного содержания поступка царя: представления византийских подвижников о высокой идеально-духовной любви к Богу, достигаемой при помощи соборной молитвы, патриарх Никон перевел в область человеческих добродетелей, проявляющихся в конкретных поступках; патриарх Никон придал этому понятию практическое значение. Текст истолкования Григория Синаита символических значений богослужебных предметов в челобитной царю выполнял двойную роль: подвигал к покаянию адресата-царя и становился основой молитвы челобитчика – патриарха Никона за царя и спасение души Алексея Михайловича.

Аз же ныне паче всех человек оболган тебе, великому, поношен и укорен неправедно. Сего ради молю: претворися, Господа ради, и не дай мне, грешному, немилосердия... (1659-№5, л. 25).

В письмах царю из Воскресенского монастыря пазриарх Никон часто упрекал Алексея Михайловича в том, что царь верит клеветникам и наветчикам, обвиняющим Никона в том, чего он не делал: «Тем же паки молим: престани, Господа ради, гоня нас, и оскорбляя, и веруя клеветником... Посем молим твое благородие на нас, богомолцов, не послушати клеветы от лихих человек // и не прикасатися нам, помазаником Божиим, судом и управою чрез каноны» – восклицал в сердцах патриарх Никон (1661-№9, л. 247, 254 – 255); «...еже ныне творишь и над нами неправды великия, клеветников, врагов Божиих, слушаешь и в слух клевету их приемлешь, еще же и всех чинов людей в грех вводишь, еже в патриарше крестовой» – говорил патриарх царю (1663-№12, л. 59 об.).

Отвечая на обвинения своих недругов в краже церковного имущества, Никон в письмах из Воскресенского монастыря скорее оправдывался, чем нападал на своих обидчиков. Так, в 1659 г. он писал царю: «Елицы же глаголют на мя, яко много ризные казны будто взял, – Бог Святый! Не постави им в грех! (ср.: Деян. 7:60) А аз чист от сих: един сакос взят, и тот недорог, простой; а амофор прислал мне Гавриил, Халкидонский митрополит. И не корысти ради, но егда жив и потреба, молитву о вашем, государеве, душевном спасении и о телесном да сотворю в них, а по смерти на грешное мое тело да положится. И елицы глаголют: казны много взял с собою, – и не взял; но сколько будет издержано в церковное строение, а по времени хотел отдать. И елико казначею дано воскресенъскому во отшествие мое не корысти ради, но да в долгу братью не оставлю, понеже деловцом нечем было росплатиться. А яже иная казна есть, пред очима всех человек: двор Московской строен, тысяч десяток и два и больши стало; насадной завод тысеч в десять стал; тебе, великому государю, 10000 челом ударил на подъем ратным; тысеч з десять в казне налицо; 9000 дано ныне на насад; на 3000 летос лошадей куплено; шапка архиерейская тысяч пять-шесть стала. А инова росходу, Святой Бог весть – елико убогим, сирым, вдовам, нищим. Тому всему книги есть в казне; но о всех каюся» (1659-№5, л. 23). Обращает на себя внимание тот факт, что патриарх Никон, говоря о расходах денежных средств, старается называть точные суммы, потраченные на строительство двора или на различные покупки, отданные монастырской братии или издержанные на хозяйственные нужды; наличие в письме Никона цифр и подсчетов свидетельствует о том, что патриарх, по-видимому, сам контролировал расходы денежных средств. Между тем в этом письме Никон не ставил перед собой задачу отчитаться перед царем о потраченных деньгах; главное для него было обратить внимание царя на компрометирующие Никона слухи и показать свою готовность в случае необходимости защититься и доказать свою невиновность при помощи ссылок на финансовый документ: не случайно Никон ссылается на записи из расходных книг.

Активно доказывать свою невиновность и тщательно фиксировать с целью контроля ведение монастырскими властями хозяйственных дел патриарху Никону пришлось в ссылке. По указу царя главная роль в обеспечении ссыльного патриарха продуктами питания и вещами первой необходимости отводилась Ферапонтову монастырю⁹⁷². В письмах к царю патриарх Никон много раз жаловался на низкое качество и недостаточное количество поставляемых ему из этого монастыря продуктов. Весной 1673 г. Алексей Михайлович отправил в монастырь стряпчего Кузьму Абрамовича Лопухина проверить справедливость жалоб патриарха и собрать документы о расходах на содержание Никона.

8 апреля 1673 г. игумен Афанасий I, казначей и житничий старец Иов представили стряпчему подробные выписки из казенных и записных книг о монастырских расходах на содержание патриарха Никона, приставов и стрельцов с 22 декабря 1666 г. по начало апреля 1673 г.⁹⁷³. Через несколько дней документы стали известны Никону: патриарх заявил, что выписки ложны и обвинил монастырские власти в приписках и подлогах⁹⁷⁴. В июне по указу вологодского архиепископа Симона была сделана опись имущества Ферапонтова монастыря, которая подтвердила завышение счета на содержание Никона, представленного игуменом Афанасием I⁹⁷⁵. А в июле Никон в присутствии двух игуменов (прежнего Афанасия 1 и нового Афанасия II) и всей братии в монастырской трапезе подал приставу С. Шайсупову несколько листов с подсчетами о снабжении его Ферапонтовым монастырем. Игумен Афанасий I после допроса при всех приставах просил у Никона прощения, обвинял казначея и прислужников⁹⁷⁶. В монастыре началось следствие⁹⁷⁷.

Обо всех событиях в Ферапонтовом монастыре патриарх Никон подробно информировал царя. Некоторые челобитные Никона царю, в которых раскрываются обманные действия игумена Афанасия I, напоминают записи хозяйственного содержания. Так, например, в основу челобитной, составленной в июне 1673 г. (1673-№15, л. 43 – 45), патриарх Никон положил составленную им «роспись» о снабжении его Ферапонтовым монастырем в 1666 – 1672 гг. (1673-№14, л. 107 – 109, 110а, 111), которую представил приставу в качестве доказательства злоупотреблений настоятеля Ферапонтова монастыря (в «деле» Никона этот документ назван «Писмом, что дал Никон монах»). «Писмо» и челобитная текстуально совпадают в тех частях, где Никон перечисляет полученные им продукты и вещи в период 1666 – 1672 гг. Сравнение «писма» и челобитной позволяет сделать заключение о том, как была составлена челобитная: к тексту «Писма» Никон добавил типичные для челобитья обращения к царю и титул, начальный и конечный протоколы. Приведу примеры:

Основная цель челобитной – убедить царя в недостоверности представленных ему документов и добиться расследования («Милосердый государь царь... вели, государь, своему... стольнику князю Самойлу Никитичю Шайсупову Ферапонтова монастыря игумена Афонасия и служебных старцов, казначеев и житников, и подкеларников, и сушиленных, и хлебенных по той их выписке допросить, кому они имянем ту казенную рухлядь и хлебные, и сушиленные, и огородные многие запасы, и печеных по хлебу на день на меня давали. А я, богомолец твой, сам у них казенные их рухляди и из житниц хлебных запасов, ржи, овса, ячмени и муки ржаные и овсяные и пшенишные, и солодов, и круп, и толокна ис сушил, и с огороду запасов не имывал» – 1673-№15, л. 45), ее источник – «роспись» хозяйственного содержания – объясняет детальность, строгий документализм повествования, наличие в тексте дат, цифр и имен. Никон строит повествование на основе сравнения данных из документов игумена Афанасия 1 («да у них же, государь, в выписке», «да в их же, государь, выписке», «да в их же, государь, ложной челобитной»), и результатов своих собственных подсчетов. Такой способ изложения делает повествование сухим, предельно точным, убедительным и в определенной степени экспрессивно-эмоциональным.

Несмотря на то, что к началу августа 1673 г. проверка расходов Ферапонтова монастыря на содержание Никона была закончена, патриарх Никон продолжал настаивать на наказании игумена Афанасия I: 9 августа он послал царю новую жалобу на бывшего игумена (1673-№ 16, л. 97 – 98). Никон вспомнил, как в 1652 г. по пути из Соловецкого монастыря он по договоренности с игуменом Афанасием 1 «для ради лехкости» передвижения оставил в Ферапонтовом монастыре запас продуктов, и теперь, спустя более 20 лет, требовал выяснить, куда они делись, и «роспрошат» бывшего игумена об излишках хлебных запасов в Ферапонтовом монастыре, обнаруженных во время проверки⁹⁷⁸. Тот же принцип – подробное перечисление всех видов продовольственных запасов – положен в основу построения и этой челобитной: «И у меня, Никона патриарха, в то время были запасы немалые – твое, великого государя, жалованье и святейшаго Иосифа патриарха благословение: хлебные запасы, мука белая, ржаная и крупичатая ржаная, мука пшенишная белая и мука крупичатая пшенишная же, и сухари ржаные и пшенишные, и крупа грешневая, и пшено толченое, и крупа овсяная, и толокно, и солод, и столовые запасы, рыба – белуги астраханские и казанские и теши, и спины вялые, и солоная, и прутовая семга, и всякая запасная рыба волская и ноугороцкая, и масла коровьи, и постные всякие. И, идучи мимо Ферапонтова монастыря, для ради лехкости оставил я тот запас в Ферапонтове монастыре при бывшем игумене Афонасии» (1673-№ 16, л. 97).

Помимо уже указанных приемов эмоционального воздействия на адресата-царя, убеждения его в своей правоте и достоверности повествования (обилие дат, цифр, подсчетов, ссылки на расходные книги и выписки из них), в челобитных патриарха Никона царю о столкновениях с монастырской братией можно выделить и другие:

Никон часто противопоставляет себя окружающим людям (насельникам монастырей, приставам и стрельцам), чинящим убытки монастырскому хозяйству, и действия своих недругов всегда характеризует как бесхозяйственные, преступные; Никон употребляет глаголы в настоящем времени, показывая постоянство и неизменность действия, или в прошедшем времени со значением присвоения; повтор одних и тех же слов служит автору приемом, при помощи которого он расставляет логические акценты и подчеркивает неизменность своего понимания схожих по содержанию деяний разных людей. О приставе Степане Наумове Никон говорит: «...а что емлет з городов и из монастырей <для> нас, то сам себе емлет и в дом свой отсылает всякие запасы» (1667-№ 2, л. 184); «А по монастырем, которые обиходы хлебные и столовые брал на мое имя, и те обиходы брал он себе и посылал в вотчины свои» (1673-№ 10, л. 121); а вот о приставе Степане Шайсупове: «И он, князь Самойло... из монастыря, государь, всякие запасы хлебные и столовые имал к себе при Степане Наумове втрое и больши, а емлючи, хлеб лишной крошил в сухари, и рыбу сушил, и иные многие запасы, емлючи, ссылал в вотчину свою» (1675-№ 28. л. 160); об охраняющих Никона стрельцах: «Вели, государь, своею милостию оборонить нас и пристава от стрельцов, которые здесь по твоему, великого государя, указу стоят на карауле, сами воруют, бражничают и корчму держат, и всякое неподобное дело творят, и на карауле во всю ночь спят, и часов не бьют, астанешь спрашивать, которой час, докликатца немошно» (1673-№10, л. 121); о настоятеле Ферапонтова монастыря: «А игумен здеся – человеке плохой: какое дело к ним и придет, и он ответу никому никуды дать не умеет и отлыглется мною. И я, богомолец твой, об том посылал к приставу князь Самойлу многажды, чтоб игуменен мною ни о чем не отимался и на меня б ничево не лгал» (1675-№28, л. 163);

2)при передаче разговоров и дословных высказываний недругов использует формы прямой речи: «И я посылал к нему, архимариту, с писмом пятидесятника стрелецкого Ивашка Савастьянова да ферапонтовского служку Ивашка Иванова. И Кирилова, государь, монастыря ведомой бунтовщик чернец Корнило Затворников, вышед из церкви от архимарита, и говорил тем посылщиком: „Писма, де, у вас архимарит принимать не велел, поедьте, де, отколе приехали и болши, де, того иново ничево не дожыдайтеся, до чево, де, ни есть доездите. И знаете ли, де, тюрму Кириловскую?» А как пятидесятник и служка из монастыря от них уехали, и оне, де, кириловские, высылали было за ними и хотели их исбити» (1674-№25, л. 202);

3)Никон использует существительные с суффиксами субъективной оценки с уменьшительным значением в нескольких случаях:

а)в челобитных царю о затянувшемся строительстве новых келий для себя и живущих с Никоном монахов, чтобы показать неквалифицированность рабочих, присылаемых к Никону монастырскими властями, и принизить уровень работы, выполняемой этими людьми: «А Кирилова, государь, монастыря строитель Исаия, и келарь, и старцы твоего, государева, указу слушали худо и присылали нарядчиков самых худых людишек и плотничишков, деревенских мужычишков, которые, государь, и топора в руках держать не умеют, человек по сороку, а в иное время и по двадцати. И те, тосударь, мужыки приходили в понеделник к вечеру, а в субботу рано и пойдут, а по иным, государь, дням половина и розбежатся. А то, государь, сказывали нам их же кириловские нарядчичишка. И за тем, государь, то келейное дело и замотчалося многое время...» (1674-№25, л. 198);

б)в челобитных с жалобами на старцев Кириллова монастыря Никон использует существительные с уменьшительно-уничижительным значением для называния присылаемых Никону продуктов, чтобы доказать неточность в исполнении царских распоряжений относительно снабжения Никона столовыми запасами: «...а рыбенка, когда и уловят на братью, и то мелкая, самая худая, ершишка // да сорожка» (1672-№ 9, л. 269 – 270); «А вместо осетров чатьбышки маленькие присылали» (1674-№19, л. 119); «прислали недоплатных осетриков з десять и то ржавые» (1675-№26, л. 10); «И они, государь, прислали вместо осетров мерных получалбушков мерою по аршину с четью и те сухие, только голова да хвост» (1675-№29, л. 183);

в)с уменьшительно-уничижительным значением употреблены названия предметов, принадлежащих патриарху Никону, чтобы подчеркнуть бедность его положения, в котором он находится по вине старцев Кириллова монастыря: «часишков келейных нет» (1673-№20, л. 121а);

г)наименования населенных пунктов, принадлежащих к вотчинам Ферапонтова монастыря, и проживающих в них людей, чтобы подчеркнуть пребывание их в скудости и запустении: «А Ферапонтов, государь, монастырь в последней нищете, потому что вотчинки за ним неболшие, и крестьянишка обнищали до конца...» (1672-№9, л. 269); «...Ферапонтова монастыря для нашего обиходу и на монастырском зделье крестьянишка безпрестанно с работы не ходят... и Ферапонтова монастыря служек и крестьянишек на Белеозере воеводе в тех подводах на правеже забить не вели» (1673-№11, л. 15, 17); «...Ферапонтов монастырь и монастырская вотчина до конца обнищали и обезконили, и монастырские крестьянишка их от великия скудости и от безконства многие от домов своих врознь розбрелись» (1673-№20, л. 124);

4) Никон строит фразы по приниципу возрастающей силы: «А по монастырем, государь, для одного дела посылаютца по-дважды, и по-трижды, и по-четырежды» (1673-№11, л. 17); «...а в монастыри ко властем пишет пристав о книгах церковных и четих по-двожды, и по-трожды, и болши» (1673-№20, л. 121а); «И те, государь, церкви обложили они великими десятинами втрое и вчетверо, и большы без твоего, государева, указу и без патриарша ведома...» (1674-№22, л. 151); «А в те, государь, в хлебные и в столовые запасы по монастырем власти збирают с крестьян деньгами по тяглу вдвое, и втрое, и больше» (1675-№ 29, л. 182); в челобитных более позднего времени, по сравнению с предшествующими им, при описании одного и того же факта или события Никон увеличивает числа, не только усиливая эмоциональное воздействие на адресата, но и не скрывая свой темперамент: «И игумен Афонасей, стлкався не з большими ворами – чернецами, с казначеем Моисеом да з жытником Иевом, да с чернцом Аврамом, и написали на меня хлебных запасов ложно втрое, и вчетверо, и больши» (1673-№16, л. 98); «И Ферапонтова монастыря игумен Афонасей, сложася с казначеем Моисеом да з житником Иевом, да с чернецом Аврамом, написали выписку ложно втрое, и вчетверо, и вдесятеро, и во сто, и больши» (1673-№17, л. 102); «А в выписи писали, которые у них имал Кузьма Лопухин, впятеро и вдесятеро, и вдватъцатеро, и впятьдесятеро, и во сто, и тысячными числы оболгали тебе, великому государю, меня, богомольца твоего» (1673-№18, л. 168);

5) в качестве одного из постоянных художественных приемов Никон использует иронию: «...по твоему, великого государя, указу велено строить... А Кирилова, государь, монастыря строитель Исаия, и келарь, и старцы твоего, государева, указу слушали худо и присылали... деревенских мужычишков, которые, государь, и топора в руках держать не умеют...»; «И сентября же, государь, в де[нь] Кирилова монастыря строитель Исаия з братьею писали к столнику князю Самойлу, лгучи про тебя, великого государя, будто, де, государь, сказана в сей земле твоя, государева, служба, и у них, де, людьми скудость болшая, и кузнецам, де, крюков, и петель, и закладок, и скоб ковать недосужно, будто, де, они в отпуск служылым людем ружье чистят и починивают. А мне, государь, богомольцу твоему, ведомо, что твоим государским счастием подаровал тебе Господь Бог на врагов победу и одоление, и службы нет. А им, кириловским, о том твоего, великого государя, указу и не бывало, а ружье, государь, они, пушки, и мушкеты, и пищали до того за многое время перечистили, и порох перекрутили, и жытницы вновь строят» (1674-№25, л. 198, 199); «А хорошо б, великий государь, половину их (работников Кириллова монастыря. – С. С.) убавить и тебе, великому государю, в служывый чин взять. А в Кирилове монастыре смирняе бы жыли, и скудости у них тем не будет» (1675-№26, л. 10).

Стремление патриарха Никона тщательно фиксировать множество частных действий и мелких деталей, вести точнейшие подсчеты продуктам и вещам, следить за ведением хозяйственных дел в северных монастырях отражает стиль жизни, тип поведения средневекового человека, воспитанного на русской традиции мудрого отношения к Дому, хозяйству, помещению и его насельникам. В Домострое, памятнике русской культуры, регулирующем средневековый быт, «мир рисуется как замкнутое пространство ,,дома“»; Домострой воспитывает «рачительное хозяйственное отношение к каждому кусочку, к крошечке, к лоскутку»⁹⁷⁹. В спорах с насельниками северных монастырей о снабжении продуктами питания и вещами первой необходимости, о строительстве келий, возведении хозяйственных построек патриарх Никон предстает как домохозяин, как носитель определенного порядка, обеспечивающий свой дом экономически, а его обитателей, нарушающих устновленный чин, обустраивает нравственно.

По-хозяйски домостроительное отношение патриарха Никона к своему отечеству проявилось еще в бытность Никона новгородским митрополитом. В переписке с царем по дороге в Соловецкий монастырь митрополит описал два случая, по которым можно судить о том, что происходшее вокруг себя Никон оценивал как рачительный хозяин, убежденный в том, что установленный чин и определенный порядок пронизывают все сферы жизни человека.

14 марта 1652 г., проезжая мимо Ростова, Никон увидел, что «на озере лежит человек на дороге мертвой, неведомо, зарезан или убит. А того // мертвеца ядят собаки, утробу выели и лице объедено» (1652-№1, л. 4 – 4 об.). Священники и посадские люди рассказали Никону, что тело на дороге лежит давно, а местные жители не погребают его из-за боязни гнева губного Ивана Шамшина, который поклялся, «кто, де, ево (т. е. мертвеца. – С. С.) возмет, и я, де, на том и за кости возму денги» (1652-№1, л. 4 об.). Никон повелел похоронить умершего у церкви Рождества Богородицы на Горицах. Однако Шамшин, узнав об этом, приказал людям, которые совершили захоронение, труп вырыть из земли и принести к съезжей избе, где устроил «виновным» допрос. Рассказывая об этом случае царю, Никон не скрывал обиду на то, что Иван Шамшин его «ни во что поставил»: губной (в современной терминологии – следователь по уголовным делам. – С. С.) нанес Никону личное оскорбление, причем не столько как представителю церковной власти (ведь Никон прекрасно понимал, что на ростовскую митрополию, на территории которой происходили описанные им события, власть новгородского митрополита не распространяется), сколько как человеку. Но главное – из-за этого случайного эпизода у иностранцев могло сложиться искаженное представление о России и ее обычаях: «А мимо, государь, города Ростова всякие странные разных земель люди ездят, и то в зазоре ставят, что собаками мертвых травят. И тебе б, государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея России, про то было ведомо» (1652-№1, л. 4 об.). Митрополит Никон напоминает здесь заботящегося о репутации своего Дома хозяина, который хочет скрыть неприглядные поступки насельников его Дома от посторонних глаз.

В «отписке» царю, составленной по дороге на Соловки, Никон рассказал о своей встрече со стольником Романом Неплюевым, который по государеву указу занимался поисками на Севере месторождений серебра: «...послан на Новую землю для сыску серебреные руды» (1652-№5, л. 6 об.). Поиски месторождений серебряной руды особенно были актуальными для России в середине XVII в., переживавшей сложную финансовую ситуацию (содержание армии, расцвет фальшивомонетничества, обесценивание медных денег, рост цен на продовольствие), определенный выход из которой виделся властям в открытии собственных источников руды⁹⁸⁰. Патриарх Никон предложил Алексею Михайловичу свою помощь. Он рассказал о горе Золотухе, находящейся в Каргопольском уезде, где при великом князе Федоре Иоанновиче было открыто месторождение драгоценных металов и производилась добыча руды. Однако, как продолжал митрополит, сошные люди, работавшие на заводе, были обложены большими налогами и били челом царю. По царскому указу на месторождение был прислан некий дворянин, по инициативе которого разработка руды вскоре прекратилась, заводы стали, людей распустили: «И дворянин, де, государь, взяв у них те поминки, к Золотой горе ездил и, досмотря, того золотаго дела немец, которые золото делали, свел и деловцов распустил. И, приехав, де, государь, к Москве, крестное целованье преступил и сказал, что в той золотой руде впред прибыли не будет. И с тех, де, государь, мест тое золотую руду по скаске тово дворянина делать престали. Да и потому, де, государь, то золотое дело в забвении стало» (1652-№5, л. 7). По-видимому, предложение патриарха Никона возобновить горнорудные разработки так и осталось без внимания царя, поскольку в Москве до середины 1660-х гг. не было квалифицированных мастеров-рудознатцев, которые могли бы дать заключение по найденным породам, а тем более освидетельствовать месторождение. Именно по этой причине прекращались работы на севере Поморья даже в тех случаях, когда месторождения были известны и взяты первые пробы⁹⁸¹. Однако активность Никона, его желание внести свой вклад в разрешение сложной финансово-экономической ситуации, переживаемой российским государством, поражают: «А как, государь, мне, богомольцу твоему, ехать будет ныне с моими святаго чудотворца Филиппа митрополита с Соловков рекою Онегою, а приехав на устье Онежское под порог, покаместа из судов перекладыватца, и порог поднимаючи, будет дни с три и с четыре мешкать. А та Золотая, государь, гора, ис которой делано бывало золото, будет от устья реки Онеги верст за шестьдесят. Мне, государь, богомольцу твоему, до тое Золотые горы, где преж сего делано золото, будет ты, государь, на то изволишь послати, и тое горы и заводу старых, где было копана золотая руда, наперед досмотрети, послать для подлинново ведома можно и чем золотая руда отведать мастера сурмы и виннова камени, и селитры, и что к тому золотому делу годно. Вели, государь, ко мне, богомольцу своему, свой, государев, указ учинити» (1652-№5, л. 7 об.).

Забота о благе отечества для Никона в его бытность новгородским митрополитом была равнозначна заботе хозяина Дома о порядке и достатке в его собственном домашнем хозяйстве.

Художественные образы патриарха Никона, ярко проявившиеся в переписке с Алексеем Михайловичем, являются отражением его реального облика. Благодаря анализу содержания и стилистических особенностей эпистолярных сочинений Никона можно выявить некоторые черты характера патриарха Никона, его личные качества.

Первое, что сразу становится очевидным при знакомстве с эпистолярными текстами Никона, – это то, что автору присущи два разных типа повествования: один тяготеет к точности, четкости, сухости, конкретности документа и прочно связан с законами приказного делопроизводства, которые патриарх Никон, несомненно, хорошо знал и при необходимости применял в переписке с царем; второй тип выходил за строгие рамки делового письма и тесно взаимодействовал с традиционной книжной культурой; многие послания Никона, адресованные его современникам, переполнены ссылками на авторитетные источники, наряду с которыми автор включал в свои тексты народную речь и образность; некоторые послания патриарха представляют собой живой отклик автора на конкретное событие, которое он либо резко критикует и обличает, либо приветствует; ряд посланий адресован Никоном лично царю, поведение которого он оценивает с точки зрения церковного и светского законодательства. Оба типа изложения органично сочетаются в авторском повествовании, и эпистолярные тексты патриарха Никона занимают пограничное положение между книжной культурой и повседневностью, принимая разные переходные формы, отличающиеся друг от друга степенью «литературности»⁹⁸². Однако те послания Никона, которые обнаруживают связь с книжной культурой, в значительной степени тяготеют к двум типам письма, особенно характерным для древнерусского эпистолярного жанра, – посланию-поучени⁹⁸³ и публицистическому посланию⁹⁸⁴. Пограничность между строгим формуляром документа и свободой, предоставляемой различными литературными жанрами, характерная для эпистолярных сочинений патриарха Никона, в определенной степени отражает противоречивость и многогранность натуры патриарха.

Судя по тому, что в переписке с современниками патриарх Никон часто предпочитал деловое письмо и его разновидности, уделял значительное внимание структуре, формуляру, использовал клишированные и типичные

формулы и выражения, можно заключить, что одной из черт его характера была жесткая требовательность как к себе, так и к окружающим людям. По заключению историка Церкви А.В. Карташева, внешний облик патриарха Никона говорил о сильной воле владыки и высокой требовательности как к себе, так и к другим людям: «Все в нем было богатырское. Этот силач сам мог много вынести, многого требовал и от других»⁹⁸⁵. В переписке с царем из Ферапонтова монастыря Никон не скрывал, что его волнует поведение монастырских людей, которые в работе проявляют бесхозяйственность и расточительность, что настоятели расхищают монастырскую казну, что государственные чиновники обманывают царя и причиняют вред его здоровью.

Особую требовательность патриарх Никон предъявлял клиру. В воспоминаниях Павла Алеппского читаем: «От того Бог отступился и тот навлек на себя Его гнев, кто совершил проступок и провинился перед патриархом: пьянствовал или был ленив в молитве, ибо такового патриарх немедленно ссылает в заточение. В прежнее время сибирские монастыри были пусты, но Никон в свое управление переполнил их преступными настоятелями монастырей, священниками и монахами. Если священник провинился, патриарх тотчас снимает с него колпак. Это значит, что он лишен священнического сана... Разгневавшись на многих священников, он по справедливости сбрил им волосы и отправил в ссылку вместе с женами и детьми, чтобы там они окончили свою жизнь в злополучии»⁹⁸⁶. Даже из этих наблюдений греческого архидиакона можно заключить, что суровому наказанию со стороны патриарха Никона подвергались те представители церковной власти, которые своим поведением снижали духовно-нравственный уровень духовенства. Поэтому поведение настоятелей северных монастырей, соборных и рядовых монахов попадало под пристальное внимание патриарха Никона и подвергалось жесточайшей критике: воровство, приписки, подлоги, присвоение монастырского имущества – вот темы, которым посвящены многие челобитные патриарха Никона из Ферапонтова монастыря.

Опальный патриарх предупреждал царя и о появлении среди братии Кирилло-Белозерского монастыря последователей старца Капитона, приверженцев так называемой капитоновской ереси, а также о том, что настоятели обители, зная о еретических настроениях в обители, не проявляют беспокойства. В январе 1675 г. Никон писал царю: «Да у них же, государь, в Кирилове монастыре есть вкладчик Александр Борков, а ереси держится капитанские и неправленые книги называет еретическими, а меня, богомольца твоего, называет антихристом. А я несть антихрист, аще и грешен есмь, но благодатию Божиею совершен христианин и святым крещением просвещен, а антихрист егда во свое время будет, аще что и сотворит – все по привидению и ложным действом. А тебя, великого государя, называет он, Александр, изумившымся и прельстившымся того ради, что ты, великий государь, // святыя книги почитаешь, справленыя с старогрецких. И без всякого воздержания, хто справленыя книги почитает, называет он, Александр, тех еретиками, и свою ересь везде прославляет, и многих учит, и привлачит к своей ереси, и к архимандриту ко кресту для сложения перстов не ходит, и в церковь для тех святых книг не ходит же. А они, архимандрит з братьею, о том к тебе, великому государю, не пишут. А как, государь, та ересь умножится, и у них то же будет, что и в Соловках» (1675-№ 26, л. 9 – 10). Патриарх Никон надеялся, что по его изветам и челобитью государь наведет справедливый порядок в крупнейшем монастыре Русского Севера; его опасения, по-видимому, не были безосновательными: по мнению современных историков, деятельность старца Капитона внесла первые семена раскола в русский народ, а старообрядцы в своих сочинениях прославляли его «подвиги»⁹⁸⁷.

Патриарх Никон был возмущен и самосудом, который чинили настоятели Кирилло-Белозерского монастыря над неугодными им старцами: «А тюрма, государь, их кириловская потому и славна, что многих опалных людей и своих монастырских старцов и служек, в те тюрмы сажают: будет хто им станет говорить по правде, и, выводя они тех людей ис тюрем, сажают в воду, и, тюрмы розтворя, в люди сказывают, будто, де, те тюремные сиделцы убежали. И о том, государь, в прошлых годех тебе, великому государю, многое челобитье и изветы на них бывали. Да как и я, богомолец твой, был на Москве на патриаршестве, и мне, государь, в том на них многие доводные и известные челобитные были же» (1674-№25, л. 202).

От работников, которых предоставляли Никону монастырские власти, патриарх добивался не только беспрекословного исполнения поручений, но и качественного выполнения возложенных на них обязанностей и добросовестного применения имеющихся у них навыков. Никон прогонял монастырских служек и работников, не умеющих хорошо исполнить свое дело⁹⁸⁸. А бездельников и дармоедов, каковыми считал Никон отдельных работников и служек Кирилло-Белозерского монастыря, он предлагал царю отправлять в армию: «А служек у них в монастыре и служебников гораздо много умножилося. А сказывают, что не одна, де, тысеча есть, а все вор вора пуще. А хорошо б, великий государь, половину их убавить и тебе, великому государю, в служывый чин взять. А в

Кирилове монастыре смирняе бы жыли, и скудости у них тем не будет» (1675-№26, л. 10). Патриарх Никон выступал против слишком большого количества служебников в монастыре еще и потому, что это приносит духовный вред монахам, приучает их властвовать, а не смиряться.

Патриарх Никон был нетерпим к случаям превышения государственными чиновниками их полномочий. Из Ферапонтова монастыря он писал царю о самовольных и самоуправных действиях приставов и воевод, о том, что живут они не по заслугам и не в соответствии с тем положением, которое занимали в обществе. Особенно негодовал патриарх, когда описывал царю поведение приставов. Чувствуя себя полноправным хозяином в далекой северной провинции, Степан Наумов жил в свое удовольствие, устраивал «парады» перед женой, регулярно выезжал на охоту, пировал во время постов; а Самойло Шайсупов в Ферапонтовом монастыре организовал своей «приказ», у служек, привозящих в монастырь письма, с каждой «записки» брал деньги, допрашивал любого человека, проезжавшего мимо монастыря: «А приказ он, князь Самойло, зделал без твоего, великого государя, указу, не ведомо для какова дела, и монастырского человека взял в сторожы. А у Агея и у Степана того не было. И игумена, и келаря, и братью, и служек, и крестьяне для своей безделной корысти и не в деле волочит, и прохожих, и проезжих людей в приказ велит приводить и роспрашывает, и записывает, а иных мимо ходяшихмногих и бьет напрасно» (1675-№28, л. 164).

Форма и содержание сочинений патриарха Никона, особенности авторского повествования обнажают другую черту его характера – склонность ко всему монументальному и грандиозному. Сгущение цитат и ссылок на библейские источники, нагромождение примеров из традиционных текстов и цитатные ряды характеризуют многие сочинения патриарха Никона: это и окружные послания пастве, и духовное завещание братии, и «Наставление царю», и дружеские утешительные послания грекам, и «Возражение» на вопросы-ответы Стрешнева-Лигарида, и яркие публицистические послания царю 1660-х гг. Составительский принцип, проявившийся во всех этих текстах патриарха, по-видимому, отражает стремление автора не только содержанием, но и внешним видом, укрупненным, порой громоздким объемом его сочинений произвести особое впечатление на читателей. Компилятивность и перегруженность ссылками на авторитетные источники – черта многих произведений, составленных Никоном в Воскресенском монастыре, когда после оставления московской патриаршей кафедры эмоционально-дидактическое воздействие на царя и поддержка собственных рассуждений авторитетным словом Писания отражали представления Никона об особой харизме патриарха и его важнейшем назначении – поучать и духовно воспитывать паству. Эти литературные особенности эпистолярных сочинений патриарха Никона были продиктованы и стремлением московского владыки вписать свои творения в греческо-византийскую культурную традицию, получившую особую актуальность в связи с усилением в середине XVII в. связей России с православным Востоком. Источниками сочинений патриарха Никона становятся произведения византийских авторов и писателей – Григория Синаита и святителя Василия Великого.

Склонность патриарха Никона к монументальности и грандиозности сооружений прослеживается особенно ярко в его архитектурно-богословских замыслах. Три основанных Никоном монастыря – Иверский валдайский, подмосковный Воскресенский Ново-Иерусалимский и Кийский Крестный – были исполнены по одной иконографической программе: патриарх создавал свои обители как подобие великих святых мест Востока⁹⁸⁹. Никон был не только заказчиком, но и зодчим главных монастырских построек⁹⁹⁰.

Историки в разное время отмечали, что патриарх Никон обладал склонностью ко всему пышному, красочному, праздничному, и это проявлялось в манере патриарха одеваться и окружать себя предметами роскоши. Внешний блеск и роскошные богослужебные облачения патриарха Никона символизировали принадлежность высокому сану; такой тип поведения Никона был связан с его представлениями об особом статусе московского патриарха⁹⁹¹; даже иподиаконы и простые певчие дьяки по большим праздникам одевались в стихари, украшенные золотным шитьем⁹⁹². Сохранившиеся до наших дней личные вещи патриарха Никона представляют собой поистине произведения искусства⁹⁹³.

Переписка Никона с царем показывает, что поведение Никона было адекватно реальному положению владыки и обстановке, в которой он оказывался. Подчеркнутая церемониальность и роскошь даже в повседневной жизни в период пребывания Никона в патриаршем дворце, подражание грекам, увлеченность греческими обрядами были сообразны патриашему достоинству Никона в то время, когда он занимал московскую патриаршую кафедру. Однако личной заинтересованности в материальном обогащении, судя по содержанию переписки Никона с современниками, у патриарха не было. По признанию самого владыки, покидая Москву, он «един сакос взял, и тот недорог, простой; а амофор прислал мне Гавриил, Халкидонский митрополит. И не корысти ради, но егда жив и потреба, молитву о вашем, государеве, душевном спасении и о телесном да сотворю в них, а по смерти на грешное мое тело да положится» (1659-№5, л. 23). Участие патриарха в торжествах и праздничных обедах в царской семье, как и организация патриархом праздничных столов для государя, было частью церемониала, данью многовековой традиции совместных празднований царя и патриарха. Патриарх писал Алексею Михайловичу: «Еже бе иногда во всяком богатстве и единотрапезен бе с тобою, не стыжуся о сих похвалитися, и питен, яко телец на заколение толстыми многими пищами, по обычаю вашему, государеву, егоже аз много насладив, вскоре не могу забыти» (1659-№5, л. 27).

Повседневный быт патриарха Никона в Воскресенском монастыре, а затем и в ссылке был скромен. В монастырской жизни он ценил удобство и уют, келейная же обстановка всегда отличалась простотой, а в скиту – и аскетизмом. О том, чем питался Никон и какими предметами в личном обиходе пользовался, как одевался и в чем нуждался в первую очередь, можно узнать из переписки опального патриарха с царем из Ферапонтова монастыря, куда Никона отправили сразу после церковного собора 1666 г., и при нем не было никаких личных вещей. Лишь в январе 1674 г. патриарх Никон просил царя прислать ему из Воскресенского монастыря «келейные... книги, церковные и четьи, и всякую... келейную рухлядь, и часы», чтобы «от великия бедности и скуки теми священными книгами утешитися» (1674-№20, л. 124). В качестве подарков от царя патриарх в разные годы получал «на шубы мех соболей да мех черной лисей, да байбареку четырнатцать аршин» (1673-№13, л. 12), мех на рукавицы и шапки (1674-№21, л. 169); со своими доверенными людьми царь отправлял Никону деньги, шубы, рыбу (1672-№9, л. 268); по случаю именин царских детей в зависимости от времени года Никону привозили сахарные коврижки, яблоки, арбузы (1673-№18, л. 168). Сам патриарх просил царя о присылке ему вещей и продуктов питания в случаях крайней необходимости, когда северные монастыри, на которых по указу царя лежала обязанность содержать ссыльного Никона, отказывались это делать⁹⁹⁴. В ответ на жалобы патриарха о плохом снабжении его продуктами из Кирилло-Белозерского монастыря царь прислал Никону «роспись» «запасам хлебным и столовым, и сытным, чем... в год сыту быть». Но при просмотре документа обнаружилось, что в нем указаны продукты, которых никогда не бывает в северных краях; Никон изменил «роспись», заменив деликатесные продукты («белуг икры добрые черные, тешь белужьих и тешь межукостных, ореховово масла, патоки добрые и меду сырцу, вишен на квасы и малины, церковного вина, // раманеи и ренского, и прочих подобных тому») на обычные: «...и мы тех запасов убавили, а каких запасов не написано было в росписи, и мы приписали,..» (1673-№18, л. 168 – 169). Скромностью отличался стол патриарха Никона в Воскресенском и Ферапонтовом монастырях; его трапеза соответствовала уставным особенностям, которые он неукоснительно соблюдал всегда. Патриарший клирик Иван Шушерин писал: «Ежедневная еда его (Никона. – С. С.) была такая: вареная капуста с мелкими сухарями, огурцы из огорода и уха из мелкой рыбы (только в дозволенные дни; по средам, пятницам и понедельникам он весь год не ел рыбы, кроме Господских и Богородичных праздников)»⁹⁹⁵. В праздники патриарх Никон употреблял в пищу осетра, белугу, сига, семгу, вязигу, севрюгу, причем просил, чтобы ему присылали рыбу живую или заживо приколотую. Из фруктов любил яблоки; из напитков – квас. Среди продуктов, которые присылали северные монастыри патриарху, часто упоминались грибы, крупы, сухари, редко яйца, масло; Никон варил щи, борщ. Как и в Воскресенском монастыре, патриарх выращивал на своем огороде лук, чеснок, капусту, морковь; держал скот – несколько коров и лошадей.

Много лет длившиеся споры и ссоры опального владыки с настоятелями северных монастырей состояли, как видно из переписки с царем, не в завышенных потребностях патриарха, а в несогласии Никона получать положенное ему содержание деньгами⁹⁹⁶. Кроме того, невыдача продуктов или задержка с их присылкой, изменение их количества или их низкое качество расценивалось патриархом как нарушение северными монастырями царского указа о содержании Никона в ссылке, как неповиновение царской воле, а следовательно, как оскорбление царя и его чести.

По отзывам современников патриарха Никона, он был ярким проповедником. Павел Алеппский в своих воспоминаниях оставил описания двух проповедей патриарха Никона, которые тот произнес 11 марта 1655 г. во время проводов царя Алексея Михайловича в военный поход и 10 декабря 1655 г. при встрече государя, возвращавшегося из похода в Москву. Речи патриарха Никона были насыщены «примерами и изречениями, взятыми у древних: подобно тому, как Бог даровал победу Моисею над фараоном и прочее, и в новой истории: о победе Константина над Максимином и Максенцием и прочее»; греческий архидиакон писал, что монолог Никона состоял из «красноречивых выражений», был «последовательным и неспешным» и был подобен «текущему источнику». Проповедь патриарха Никона, по заключению Павла Алеппского, – это «речь обдуманная, с мудрыми изречениями, последовательная и длинная»⁹⁹⁷. Уверенность Никона в сильном эмоционально-дидактическом воздействии звучащего слова проявилась в том, что устное слово патриарха, обличающее, поучающее и возглашающее истину, подкрепленное ссылкой на авторитетный источник, громко звучало в публицистических и назидательных посланиях царю. Эпистолярные сочинения патриарха отражают особенности его устных проповедей и позволяют реконструировать некоторые риторические приемы, которые Никон мог использовать в своих поучительных речах: помимо многочисленных цитат и ссылок на Священное Писание это, как я уже отмечала выше в связи с описанием авторского образа духовного наставника царя, – традиционные риторические фигуры, которые призваны усилить эмоциональность речи и превратить общение с читателем-слушателем в непосредственный и живой диалог (риторические вопросы и восклицания, обращения к слушателю, разные типы повторов, рифмоподобные созвучия, синонимические ряды, аллитерации и тавтологические звукописи, многосоюзие, повторения с углублением и расширением смысла, возвращения к одной и той же теме).

Слово для патриарха Никона стало неотемлемой частью и церковной архитектуры, живописи. Литургические, исторические, святоотеческие, духовно-назидательные надписи размешались внутри и снаружи Воскресенского собора Ново-Иерусалимского монастыря, на изразцовых иконостасах, были вылиты на колоколах; патриарх Никон созидал Воскресенский собор как храм-проповедь⁹⁹⁸.

Патриарх Никон обладал взрывным характером и был человеком эмоциональным и темпераментным. Протоиерей Георгий Флоровский, давая оценку критической литературе о патриархе Никоне, писал: «О патриархе Никоне говорили и писали слишком много уже его современники. Но редко кто писал о нем бескорыстно и беспристрастно, без задней мысли и без предвзятой цели. О нем всегда именно спорили, пересуживали, оправдывали или осуждали. Его имя до сих пор тема спора и борьбы, но уже не имя, но условный знак или символ. Никон принадлежал к числу тех странных людей, у которых словно нет лица, но только темперамент. А вместо лица идея или программа. Вся личная тайна Никона в его темпераменте»⁹⁹⁹. Многие сочинения патриарха Никона наполнены экспрессией и эмоциональностью. В эпистолярных текстах свои эмоции Никон выражал при помощи словесно-стилистических средств. Излюбленные приемы патриарха Никона, как впервые заметила Е.К. Ромодановская, – ирония и антитеза¹⁰⁰⁰. А форму челобитной патриарх Никон наиболее часто использует в переписке с царем, поскольку главной спецификой этого жанра являлась его повышенная эмоциональность.

Несдержанность в эмоциях, проявлявшаяся в челобитных Никона из Ферапонтова монастыря, – это естественное проявление обострившихся в преклонном возрасте и в тяжелой обстановке ссылки болезней и особенностей психики. Старость и немощь делали Никона слишком требовательным¹⁰⁰¹ и излишне придирчивым к работникам¹⁰⁰². Поэтому не совсем справедливым представляется мне заключение церковного историка И. Бриллиантова о жизни патриарха Никона в ссылке: Никон не склонен был «мирится с положением ссыльного монаха»; свое пребывание в Ферапонтовом монастыре он понимал как «жизнь на покое, ...он хотел создать вокруг себя обстановку, приличную его высокому сану, хотел жить на широкую ногу, как подобало бывшему патриарху, а не простому „старцу"»¹⁰⁰³. Патриарх Никон в любом положении оставался хозяином, устроителем и возделывателем жизненного пространства вокруг себя.

При всей противоречивости личности патриарха, многогранности его интересов и неординарности натуры Никон был прочно связан с традициями русской православной культуры. В своих поступках и деяних он проявлял пастырскую заботу о царе и отечестве, заботился о духовно-нравственном состоянии клира, выказывал широту и щедрость своей души. Раздачей милостыни всегда сопровождались выходы патриарха – это входило в обязанности архипастыря. Но будучи в ссылке, патриарх Никон оказывал помощь нуждающимся по велению сердца, отдавая деньги, которые государь присылал ему: «А что твоя, великого государя, милостыня прислана с Ларионом Лапухиным, и то все изошло, потому должен был многим, а иное олихоимствованым и разореным от Стефана Наумова, с теми поделился» (1672-№78, л. 259). Из другой челобитной известно, что Никон заплатил 200 р. из царской жалованной милостыни в счет погашения монастырского долга доимочных денег на жалование ратным людям: «И я, богомолец твой, не мога их многаго плача и стенания видети, и что твоего, государева, денежного жалованья привез ко мне, богомольцу твоему стряпчей твой, государев, Козьма Лопухин двести рублев, и те, государь, деньги послал я, богомолец твой, к Москве в Монастырской приказ с своим человеком, где им довелося те доимочные денги платить» (1675-№31, л. 195; см. о том же: 1675-№32, л. 201).

Патриарх Никон был склонен к аскетическим подвигам. Пребывание в Анзерском скиту и уединенная жизнь недалеко от Кожеозерского монастыря отвечали духовным потребностям Никона и сформировали будущего патриарха как сурового аскета. В Воскресенском монастыре патриарх Никон надел железные вериги; недалеко от монастыря была выстроена «Отходная пустынь», куда Никон удалялся во время постов на молитву. Именно здесь, в Богоявленской пустыни патриарху Никону были пророческие видения, о которых он писал царю Алексею Михайловичу. Способность к видениям не оставляла Никона и в Ферапонтовом монастыре. Подобно своему духовному наставнику и учителю, преп. Елеазару Анзерскому, патриарх Никон писал иконы, владел искусством резьбы по дереву.

Патриарх Никон по духу и убеждению, образованности и стилю письма – традиционалист. Он был начитан в святых отцах и превосходно знал Священное Писание; Никон прекрасно ориентировался в церковном и светском законодательстве. В то же время патриарх, судя по богатейшей библиотеке Воскресенского монастыря, проявлял интерес к античным авторам, мировой истории, к медицине, астрологии. Однако в эпистолярных текстах Никон никак не использовал своих познаний в этих областях.

Анализ текстов патриарха Никона позволил выявить разные грани его личности, проявившиеся не только в письменном наследии патриарха в виде его авторских образов, но и в его повседневной жизни, личностном поведении, деяних, поступках. Подобно тому как авторские образы на письме отражают отдельные черты характера патриарха Никона, его портретные образы – прижизненные изображения – во внешнем облике патриарха отражают индивидуальные черты личности московского владыки.

Ктитором и основателем Воскресенского монастыря, «начальным фундатором» предстает патриарх Никон на портрете, где он облачен в зеленую мантию и белый клобук; на хартии, которую держит в поднятой левой руке патриарх, слова из ирмоса 9-й песни Пасхального канона: «Светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе возсия»; этот портрет, известный по фото- и литографиям конца XIX – начала XX в., написан не ранее 1656 г.¹⁰⁰⁴. Ктиторский характер носят изображения патриарха Никона на колоколах¹⁰⁰⁵.

Образ патриарха Никона – человека артистичного, изысканного по натуре запечатлен на тафтяной парсуне начала 1680-х гг., созданной по царскому заказу художниками-живописцами Оружейной палаты. На парсуне «личное» написано красками, «доличное» исполнено с применением дорогих текстильных материалов. Лицо и фигура патриарха выполнены в реалистичной манере: пастозные мазки передают взгляд уставших, но строгих глаз, пальцы тонкие с удлиненными фалангами, резкие иконописные пробела делают лицо патриарха моложе¹⁰⁰⁶.

Молитвенный образ патриарха Никона запечатлен на иконе «Господь Вседержитель с припадающими святителем Филиппом митрополитом и патриархом Никоном в саккосах» и на одной из двух икон, стоявших по сторонам Креста с резным изображением Распятия Христова. Икона с изображением двух первоиерархов, припадающих к ногам Спасителя, по чеканной надписи на окладе датируется 1657г.¹⁰⁰⁷ и была написана «повелением и мздою смиреннаго Никона...»¹⁰⁰⁸. Сегодня икона хранится в музее «Новый Иерусалим» (дерево, темпера, 137х87 см). Иконографический тип, представляющий патриарха Никона на втором изображении, – ктиторский в молении. На иконах, писавшихся по обе стороны от Животворящего Креста, в первом варианте композиции изображались слева в рост в повороте ко Кресту святой равноапостольный царь Константин, царь Алексей Михайлович и коле- нопрекпоненный патриарх Никон; справа – святая равноапостольная царица Елена, царица Мария Ильинична. Такие иконы вместе в Крестом в меру Креста Господня были посланы патриархом Никоном в 1656 г. в основанный им Крестный монастырь на Кий-острове в Белом море¹⁰⁰⁹. Икона «Кийский Крест с предстоящими» получила впоследствии широкое распространение¹⁰¹⁰. Другой вариант композиции включал дополнительное изображение справа царевича Алексея Алексеевича. Около 1658 г. такие иконы были написаны по заказу патриарха Никона и присланы в Новый Иерусалим по указу царя вместе с другими иконами, книгами и вещами патриарха Никона, оставившего патриаршую кафедру¹⁰¹¹.

Образ патриарха Никона – преемника духовной власти в Русской Церкви был запечатлен на его портрете, помещенном в домовой церкви патриарха во имя святителей Московских в патриаршем дворце Кремля. В завершении ряда изображений шести русских иерархов, начиная с Иова, Никон велел написать свой портрет «точь в точь, как он есть», «ибо он седьмой патриарх»¹⁰¹². Идея преемственности власти нашла отражение и в книге «Титулярник», изготовленной в 1672 г. в Посольском приказе специально для царя Алексея Михайловича и царевича Федора Алексеевича и содержавшей краткие сведения по русской истории. Внутри этой роскошной рукописи помешались портреты русских князей, царей и высших духовных лиц. Портрет патриарха Никона отразил индивидуальные черты внешности святителя, поскольку мастера, его исполнявшие, не раз видели московского владыку¹⁰¹³.

Образ патриарха Никона, особенно ярко отразивший индивидуальные черты его внешности, особенности характера, запечатлен на самом известном сегодня изображении московского владыки – парсуне «Патриарх Никон с братией Воскресенского монастыря»¹⁰¹⁴. Патриарх Никон изображен стоящим на кафедре, его правая рука – на книге, в левой – двурогий посох с тремя «яблоками». Патриарх представлен физически крупным человеком с непропорциональными чертами лица: небольшие карие глаза близко расположены к большому, мясистому носу, лицо обрамлено округлой густой каштановой бородой, не закрывающей острый подбородок; Никон производит впечатление человека серьезного и сосредоточенного; его взгляд пронзительный и строгий. Патриарх изображен в полном архиерейском облачении: на нем серебристо-жемчужный саккос с желтыми цветами, серебристо-голубой омофор с красными четырехконечными крестами, на голове – митра, на груди – золотая панагия и наперсный крест-мощевик с гравированным изображением Распятия, поручи вишневого цвета, из-под саккоса виден подризник¹⁰¹⁵. Это торжественное, парадное изображение патриарха Никона. Автор, время и обстоятельства, при которых создан этот замечательный портрет, до сих пор обсуждаются в литературе¹⁰¹⁶. Вместе с тем портрет, несомненно, прижизненный; художник передал индивидуальную характеристику лиц и фактуру каждого предмета. Священнические облачения и другие детали написаны с натуры, о чем говорит, в частности, отражающие оригинал изображения четок и золотой панагии, сохранившихся в музее «Новый Иерусалим»¹⁰¹⁷.

Прижизненные изображения патриарха Никона – уникальное для своего времени явление: они не повторяются, каждый раз создаются заново. Художники и мастера-портретисты в своих изображениях патриарха Никона старались запечатлеть и отразить увиденные ими наиболее яркие индивидуальные черты внешности московского владыки, на которые особенно сильное воздействие оказали его характер, поведение, деяния, идейные установки и личностное отношение к жизни. Прижизненные портретные изображения патриарха Никона, как и тексты, им написанные, не только отразили противоречия характера и сложность натуры московского владыки, но и запечатлели в себе «пестроту» русской культуры XVII в. и «бунташной» эпохи, в которую довелось жить патриарху Никону и ярким представителем которой он стал.