1911 г.

Минувший год в церковной жизни Московской епархии характеризовался повышением напряженности и интереса миссионерской и церковно-просветительной работы. Он и закончился миссионерскими епархиальными курсами, слушатели коих не только тем фактом, что их собралось вдвое больше, чем, сколько было предположено, но и особо повышенным, я сказал бы – временами благородно-вдохновенным настроением показали, что вопрос миссионерский назрел, и для церковно-просветительной работы наступает прямо страдное время.

Намеренно мы разделяем две стороны нашего труда: положительное учительство, т. е. вообще церковно-просветительное, и полемическое, миссионерское в узком смысле слова. Так поставлено было дело на курсах миссионерских, так оно поставлено будет на открывшихся в самом конце года, с 29 декабря, курсах законоучительских: таковы теперь требования и указания жизни. Сама миссия, должна состоять не только в «препретельных словесех», без чего, конечно, теперь невозможно обойтись в состязании с противниками, но она должна принять характер органический, т. е. создавать около миссионерского дела живые организации живых людей, те или другие учреждения, призванные к тому, чтобы расширять и углублять дело и влияние миссионера, давать ему помощников из самих мирян на местах, хранить предания дела миссии, будить и создавать в округе интерес и внимание к состоянию и положению Церкви, обуреваемой ныне волнами, пенящимися всякими сектантскими и иными срамотами, и в мужественной, воодушевленной и умелой защите ее.

Москва и Московская епархия до последнего времени находились в сравнительно благополучном положении, в смысле пропаганды сектантства. Здесь коренился раскол главным образом. Но раскол, видимо, изжил себя. За двести слишком лет, сказать по правде, он не дал ни единого выдающегося по силе пастыря, подвижника, вождя, духовного властителя дум и сердец... Это – прямо удивительное дело! Многим в «самоопределении» жизни раскола; – в избрании пастырей, в свободе от всякой церковной административной и бюрократической организации и опеки, в отсутствии всяких стеснений в распределении церковных и приходских средств и капиталов, – многим чудилось и виделось то желанное состоите православной Церкви, при котором она могла бы в безмерно большей степени процвести и обогатиться силами духовными и материальными, чем это было доселе. Но опыт и голос жизни способны убедить какого угодно скептика в противном. Раскол являл вид кое-какой жизни, пока боролся, и злобно боролся за существование; борьбой он и жил, и она ему заменяла положительные основы и источники жизни. Повторяем, даже и при таких условиях он не дал выдающихся людей, кроме единичных фанатиков, фанатики же – не люди срочного продуктивного и продолжительного действования. Этого мало. Казалось, и нам грозили, что с объявлением «свободы совести» раскол сразу покажет свою мощь, застроит всю Русь храмами, поднимет голову, оторвет от православия многих сынов... Случилось и здесь обратное: указы 17 апреля 1905 года и 17 октября 1906 года только подчеркнули бессилие раскола. Несколько небольших вновь построенных храмов, несколько съездов, имевших исключительно демонстративный характер, несколько крестных ходов, имевших то же самое значение, – вот и все, что сделано. Объединение не удалось, даже задор полемический на беседах выдохся. Сила оказалась слабой.

В ином положении сектантство. Оно растет с 1905 года, все прибывая в силе, и связало себя с освободительными и прогрессивными течениями в нашей прессе и в русском обществе. Московская епархия окружена такими местами сектантской пропаганды, которые становятся уже очагами ее. Из Тамбовской губернии оно с силой двинулось на юг Владимирской, захватило Рязанскую губернию; в Петрограде оно крепко засело, в Тверской губернии, развивается неудержимо. При таких условиях натиск на Московскую епархию – это только вопрос времени, и, Москва, наш город, отовсюду привлекающий население, как узел железнодорожных сообщений и торговый центр, становится все более и более городом разноверным. Здесь приволье и для сектантской пропаганды; здесь она вошла в связь даже с пропагандой социализма, которому дает, наряду с экономическими и политическими основами, и религиозное обоснование. Здесь же, наконец, среди множества рабочих, извозчиков, всякого вида служащих, развинченных нервами от ненормальной и бессемейной жизни, от всякого рода эксцессов, неизбежных в огромном городе, находит себе почву и мистическое сектантство, братчество, вид хлыстовщины, приявшей за основу проповедь трезвости, как боевой ход против православия, якобы не только позволяющего, но и одобряющая пьянство... Из Москвы сектантство тянется и в деревню, но очень медленно, потому что деревня в неизмеримо большем количестве сама отдает население свое в город, чем принимает обратно. Но процесс обмена идет, и возвращающиеся на постоянное или временное жительство в деревни рабочие люди разносят заразу всюду; мы видим по местам в епархии пока малочисленные но уже организованные сектантские собрания и общины.

Отсюда понятно, что и работа церковно-просветительная и миссионерская, прежде всего, создается в Москве. Здесь открыты были временные миссионерские курсы, но гораздо важнее курсы церковно-народные просветительные и народно-миссионерские. Они теперь действуют в 26 местах по городу и всюду привлекают множество слушателей. Занятия ведутся путем бесед, а не лекций, по строгой системе, в определенные дни и часы, в удобной обстановке, сопровождаются пением; слушателей везде мы видим избыток. Уже то одно, что «братцы» относятся к этим курсам с ненавистью и пытаются сорвать их, показывает, что курсы ударили по больному месту. Об организации этого дела будут помещены особые статьи в нашем журнале, теперь же нам хочется поставить перед сознанием собратий-пастырей лишь самую идею дела. Нас пугают, что все наши учреждения и собрания будут пусты. Но вот открыли даже для высшей интеллигенция Богословские женские курсы, и они полны; мы получаем просьбы и запросы об открыли таковых же курсов для мужчин-интеллигентов. Открывали народно-миссионерские курсы – и они заполнены народом. Идеже преизбыточествует грех, изобилует и благодать. Много ищущих истины, много преданных сынов Церкви, которых только надобно научить и сплотить около пастырей, и они будут для них незаменимыми помощниками. Пора вводить и положительную катехизацию в приходе, особо для детей, особо для вступающих в брак, для взрослых прихожан в храме. И это будет орудием воспитания народа. Нужно дать ему догму нашего учения, и тогда легко сообщить содержание и приемы полемики. И по этому вопросу выработаны и сообщены миссионерскими курсами надлежащие сведения и составлены нужные книжки. Пока все это – еще в стадии испытания и после законоучительских курсов будет объявлено для всеобщего сведения. Если к этому прибавить братства трезвости и общенародное пение, в помощь коему тоже издана дешевая книжечка, и, наконец, противосектантский катехизис для школ и народа (книжечка издана, и ныне готовится новое лучшее издание), то нам нельзя будет пожаловаться на недостаток средств для положительной и полемической приходской работы.

Незаметно статья моя переходит в отчет по миссионерским курсам. Думается, однако, что этот интерес есть всеобщий интерес пастырей. Жизнь не ждет и зовет на работу; жатвы много. В ожидании и предвидении многих и множайших опасностей для верующего церковного народа со стороны врагов веры и Церкви, постараемся мы, пастыри, в новолетие жизни, непрестанно обновляясь силами, не уставать в нашей великой и ответственной работе воспитания народа, его духовного оздоровления и защиты от волков, ищущих расхитить церковное стадо.

Как бы ни было тяжело и мрачно впереди, мы одно знаем: слово Божие не вяжется, и чем гуще тьма, тем ярче свет Звезды...

С Новым Годом трудов и подвигов в служении Христу, дорогие собратья!

Мы начинаем издавать маленькую монархическую газету «Патриот». Нужда в ней, конечно, сознается всеми москвичами-монархистами, – нужда прежде всего практическая. Нам нужно передавать известия, объявления, заявления, касающиеся всех отделов Союза и Монархического Собрания. Нельзя много злоупотреблять любезностью единственной в Москве монархической газеты «Московские Ведомости», к тому же весьма для немногих доступной по цене и потому мало распространенной среди небогатых, – а таковых множество, – монархистов. Нужда ощущается и в помещении таких статей, которые касаются нашего союзного дела, и которые не всегда могут быть напечатаны в «Московских Ведомостях», хотя бы только по недостатку места, не говоря уже о других причинах.

Думается, что в виду ожидаемого оживления деятельности нашего Союза во время недалеких уже выборов в Государственную Думу газета прямо необходима.

Мы даем ей название: «Патриот». Оговариваемся, какой мы разумеем патриотизм. К сожалению, даже среди правых, патриотизм нередко понимается в смысле европейском, то есть, в сущности, в смысле языческом. Это – национализм животный, зоологический, основанный исключительно на привязанности и любви к своему народу, к своей земле, к своему государству. На чем основывается такая привязанность? Только на том, что все это – свое. Но ведь это – не разумная причина, здесь не высокие побуждения. Так любит все свое и животное.

Христианство поднимает, осмысливает, возвышает, одухотворяет всякое естественное чувство добра и правды. Один древний христианский учитель сказал далее нечто большее: языческие добродетели, по его словам, суть только splendida vitia – блистательные пороки. Таков и языческий патриотизм и национализм, как коллективный эгоизм, – не более. Это мало понимают нынешние националисты в кавычках и без кавычек.

Народ русский есть народ православно-христианский, составляющий царство христианское, имеющее мировое призвание, указанное Промыслом, – призвание сохранить и распространить святую истину православия; народ наш входит в Церковь, гибель его есть потрясение Церкви, следовательно, потрясение мира и человечества есть умаление истины... Служить в этом смысле народу – значит служить Богу, Христу, Церкви, истине, православию, спасению мира и человечества. Патриотизм и национализм тогда – не цель, а средство для высшей цели, для служения вечной истине...

Тогда и самодержавие царей есть Божественное их посланничество, тогда и Царь есть орудие вечной промыслительной воли Божией, тогда Царь роднится и единится с народом высшим и идеальным единением и родством, – родством духовным, высшим, и идеальным равенством, – равенством перед Богом, Его законом и Его миродержавным Промыслом. Царь стоит тогда впереди Своего народа, осуществляя не Свое человеческое право, а исполняя высочайший Свой нравственный долг, как страж, как избранник, как вождь Богоданный для народа, в осуществлении вместе с народом Промыслительных целей и велений Божества. Может ли быть при таком понимании даже мысль об ограничении Царской власти? Самодержавие в таком случае не только неограниченно, но больше того, – оно по природе своей неограничимо.

Отступление от этого мировоззрения русского народа дало нам недавнюю революцию. Но посмотрите: что смяло и аннулировало революцию? Сравните революции, происшедшие, тоже по проискам масонства, в других странах. В Португалии – цареубийство, низвержение династии и рабство англо-еврейскому капиталу бесповоротное. В Турции – низвержение султана, ослабление государства до последней степени. В Персии – изгнание шаха и полная политическая прострация страны. В Китае – изгнание династии и грядущий раздел империи. Разве в этих странах не было монархистов и верных подданных? Сказать так, значит клеветать на людей. Но монархизм был там в сущности или деспотизмом, или абсолютизмом; религиозное начало, его проникавшее, или было подавлено отсутствием мирового предназначения, как в Португалии, или мирового религиозного значения, ибо не может же иметь такового издыхающее язычество Китая или выдохшееся мусульманство.

Россия вышла из революции, по сравнению с этими странами, благополучно: династия остается в силе, Царь пользуется глубочайшей любовью и благоговейным религиозным почитанием народа, об ограничении Царской власти лепечут только оевропеившиеся младенцы-интеллигенты, составлявшие едва приметную часть народа; ни в голову, ни в сердце не укладываются нам чуждые понятия конституцонализма или парламентаризма; Государств. Дума и Совет – суть учреждения Царские, Царю обязанные бытием, от Него в бытии зависящие, – по существу законосоставительные, а не законодательные в европейско-парламентарном смысле.

Чем обязана Россия такой неудаче революции?

Только святому православию, которое живо в народной душе.

Здесь и указание нам того направления, в котором должно нам развивать патриотизм, на чем его основывать, чем оживлять и чем осмысливать.

Здесь же и объяснение того, почему именно против православия и против Церкви устремлены нападки революционных партий России, несомненно, в степени гораздо большего озлобления, чем даже против самодержавия.

Полезное врагу – вредно нам. Зная это, мы и проповедуем тот воцерковленный патриотизм, тот воцерковленный национализм, который всегда отличал мировоззрение московских монархистов и составляет сущность их политического исповедания.

I

Вопрос. Что называется монархией?

Ответ. Монархией называется государство, в котором носителем верховной власти является одно лицо.

Воп. С каких точек зрения можно рассматривать монархию?

Отв. Монархию можно рассматривать принципиально, как известную форму верховной власти в государстве, – во-первых; во-вторых, она может подлежать рассмотрению, как известный факт истории, т. е. исторический.

Воп. В чем состоит первая точка зрения?

Отв. Согласно первой точки зрения, главное внимание должно быть обращено на внутреннюю сущность монархического принципа верховной власти; необходимо выяснить его внутреннюю природу в отношениях к другим силам государства и вывести результаты, которые должны следовать в этих отношениях, в зависимости от самой сущности, самой природы монархического принципа верховной власти. Другими словами, такое рассмотрение монархии должно выяснить, каковы должны быть те формы отношений между верховной властью – монархом и другими силами государства – обществом и управительным механизмом или правительством, – отношений, которые наиболее сродны и обусловливаются самой идеей монархии. Эта точка зрения показывает, в конце концов, чем должна быть монархия в жизни, если она желает быть сама собой.

Воп. В чем состоит вторая точка зрения?

Отв. Вторая точка зрения, историческая, главным образом исследует те конкретные формы монархического типа, какие имели место в истории.

Воп. Какое соотношение существует между монархический принципом и историческими конкретными видами монархии?

Отв. Монархический принцип представляет собой результат работы человеческой мысли, которая анализировала тот материал, какой дала история. В этом смысле, как всякий принцип, и монархический является предметом мышления, которое может быть сильнее или слабее, яснее или туманнее. В историческом процессе его осуществление обусловливается длинным рядом обстоятельств, которые могут быть комбинированы различным образом. В зависимости от таких комбинаций и в виду их крайнего разнообразия, принцип, в своем осуществлении в виде тех или других конкретных форм, претерпевает в них большие или меньшие извращения, в смысле большого или меньшего соответствия между этими формами и внутренней сущностью самого реализующегося в них принципа.

Воп. Если фактически монархический принцип реализуется в истории в извращенных видах, в большем или меньшем приближении к тому, что составляет его сущность, то до какой степени необходимо определение этой его внутренней сущности?

Отв. Определение и точное выяснение его внутренней сущности необходимо потому, что в действительности самые его извращения в исторической практике явились, главным образом, как результат слабого сознания этой сущности и внутренней природы монархического принципа.

Воп. Почему слабая сознательность может быть признана причиной исторических извращений монархии?

Отв. Политическая жизнь народов складывается в зависимости от многих действующих в ней сил, одной из которых, между прочим, является сознательное политическое творчество. Особенность последнего и даже преимущество в отношении силы перед другими состоит в том, что сознание дает возможность изучать условия политической и социальной жизни и направляет их по-своему для достижения тех или других целей. В этом смысле недостаточная сознательность в отношении того, что свойственно и что противоречит природе данного политического принципа, заставляет допускать такие комбинации условий социально политической жизни, какие на самом деле не только не свойственны ему, но по существу даже его искажают. Именно эта недостаточная политическая сознательность в истории стала причиной тому, что идея монархии дала в жизни такие формы, какими она сама оказалась искаженной.

II

Монархия, как принцип государственной верховной власти

Воп. Что такое государство?

Отв. Государством называется высшая форма общественности.

Воп. Что такое общественность?

Отв. Общественность является одним из основных и характернейших свойств человеческой природы.

Воп. В чем состоит это свойство?

Отв. Свойство общественности, присущее человеку, состоит в стремлении его непрерывно вступать во взаимоотношения с себе подобными.

Воп. В каких формах осуществляются такие взаимоотношения и взаимодействия?

Отв. Человек появляется на свет уже членом известной общественной единицы – семьи. Естественная присущая ему слабость и беспомощность делают необходимым неустанное попечение о нем со стороны родителей, тем связывая его с ними на довольно продолжительное время, пока он не окрепнет настолько, что в состоянии будет обходиться без их помощи. В дальнейшем, интересы собственного существования, за которые постоянно ведется борьба, интересы, связанные с необходимостью поддержания своей жизни питанием, интересы самообороны, продолжения рода и т. д., заставляют человека искать союза с себе подобными вообще, не только союза между членами одного и того же семейства, но союза многих семейств между собой. Так возникает несколько более сложная форма общества. Таким образом, самые элементарные потребности человека – питаниея, размножения и самозащиты – уже заставляют его соединяться с другими людьми. С развитием человека растут и его потребности, растет и необходимость их удовлетворения; каждая потребность опять становится пунктом соединения известной группы людей, заинтересованных в ее удовлетворении. Поэтому с развитием человеческих потребностей идет и рост общественности, и человек чувствует себя все крепче и крепче связанным с себе подобными. Наконец, как необходимое заверение такого расслоения общества по группам, сообразно разнообразий растущего в нем интереса и потребностей, и как необходимое условие дальнейшего общественного роста и развитая, возникает некоторая высшая сила, способная к регуляции и объединению всех возможных в данном обществе интересов и возникающих на их основе социальных групп по отношению к человеку вообще. Такой силой и является государство.

Воп. Что является необходимым условием и вместе с тем результатом общественных отношений между людьми?

Отв. Таким условием и вместе с тем результатом общественных отношений является возникающая с возникновением самого общества власть.

Воп. Чем обусловливается возникновение власти в обществе?

Отв. Возникновение власти в обществе обусловливается самой природой отношений человеческого взаимодействия.

Воп. Какова природа этих отношений?

Отв. Отношения взаимодействия предполагают влияние одного члена общественной группы на другого. Каждая личность окружена другими членами данной социальной группы, которые в отношении к ней являются условиями и силами внешними. Вступая во взаимодействие с ними, смотря по обстоятельствам, личность оказывается в состоянии власти и подчинения. Когда нет ни власти, ни подчинения, наступает состояние свободы, но оно уже не есть состояние общественности, ибо общество полно борьбы, являющейся в более грубых или в более утонченных формах. Такая борьба при состоянии общественности является неизбежной потому, что здесь во взаимодействие вступают внутренне самостоятельные единицы⁹².

Воп. Допускает ли факт власти какие-либо возражения?

Отв. Факт власти сам по себе является неизбежным в жизни общества, а потому представляет собой явление естественное, органическое. Ясно при этом, что сам по себе он не допускает никаких ни возражений, ни оценки. Последние же, могут иметь место только в случае, если власть и подчинение рассматриваются в виду тех целей, во имя которых власть становится властью, а подчинение допускает ее воздействие.

Воп. Какие задачи ставятся власти при ее возникновении?

Отв. Элементарной задачей власти является создание и поддержание порядка. В дальнейшем она получает значение силы, в установленном порядке осуществляющей высшие начала правды.

Воп. Чем обусловливается необходимость порядка в отношениях общественности?

Отв. Как всякий процесс вообще, процесс общественного развитая, в каком проявляется жизнь того или другого общества, нуждается в стройности и определенности совершения этого процесса, что и создает известный порядок, и то, что в природе достигается путем функционирования так называемых законов природы, в человеческом обществе составляет задачу власти.

Воп. Возможно ли достижение известного порядка в обществе помимо принуждения?

Отв. Осуществление общественного порядка с необходимостью предполагает наличность принуждения и без принуждения совершенно немыслимо, ибо общество представляет собой кооперацию совершенно самостоятельных органических единиц, способных чувствовать, мыслить, желать – каждый по-своему, и эта способность самостоятельных переживаний со стороны каждого отдельного члена общества вносит в социальную жизнь возможность произвола, в смысле уклонения их воли от воли всего общественного организма. Поэтому в нормальной жизни общества необходимо установление заранее всем известных и для всех обязательных норм, причем обязательность эта обеспечивается исключительно их принудительным характером⁹³.

Воп. Каким образом возникает в обществе власть?

Отв. Общественная власть есть результат самых общественных отношений, отношений взаимодействия между членами общества, в которых всякий влияет на окружающих и в то же время испытывает на себе их влияние. Общество, таким образом, в самом себе находит множество зародышей власти. Поэтому для него нет необходимости создавать власть, но стоит лишь ее признать и ей подчиниться.

Воп. Каким образом происходит установление общественного порядка?

Отв. Первоначально, на низших ступенях общественного развитая, являясь известной определенностью в течение поступков, порядок просто-напросто формулирует фактические отношения между людьми, обусловленные самой природой тех взаимодействий, в какие в данном случае они вступают между собой, сообразно своим силам, способностям, возрасту, полу и т. п. Такая формулировка отношений, естественным образом складывающихся между членами данного общества, является в виде обычая, т. е. того, что «обыкли», привыкли делать.

Воп. Чем является обычай в общественной жизни?

Отв. В общественной жизни обычай является низшей формой общественного порядка, не удовлетворяя вполне этой потребности в порядке.

Воп. Почему обычай не может вполне осуществить необходимый в социальной жизни порядок?

Отв. Обычай не вполне осуществляет необходимый в жизни общества порядок потому, что, во-первых, являясь простой формулировкой фактических отношений каждой данной группы людей, он представляет собой большое разнообразие, в зависимости от случайных и преходящих обстоятельств, и потому недостаточен для объединения всех членов данного социального организма, а также недостаточен для примирения частных и групповых интересов его. Во-вторых, обычай формулирует исключительно то, что есть, но не то, что должно быть, тем самым оставляя неудовлетворенным коренное стремление человеческой природы, требующей высших и общеобязательных норм жизни.

Воп. В каком виде возможно осуществление в общественной жизни этих более широких норм порядка?

Отв. Такие нормы устанавливаются в государственных отношениях, и момент сознания их необходимости является моментом зарождения государственности.

Воп. Какие задачи в отношении общественной жизни ставятся государству?

Отв. Государство призвано к осуществлению в общественной жизни начала правды. Началами правды оно регулирует общественные отношения, примиряя ими всевозможные частные, личные и групповые интересы членов общественного союза.

Воп. В каких формах государством осуществляются начала правды?

Отв. Начала правды осуществляются государством в праве, которое представляет собой формулу справедливости, обусловленной высшими началами правды, ибо справедливо то, что согласуется с правдой.

Воп. Если государство призвано осуществить в общественной жизни высшие начала правды, то какое значение оно получает, благодаря этому, в отношении личности и ее творческой деятельности?

Отв. Каждая личность, входящая в состав членов данного государственного союза, подчиняясь его власти, подчиняется не чему-либо внешнему и чуждому для себя, но как бы частичка своего собственного «я», лучшими его сторонами, ибо подчиняется она этой власти во имя той высшей правды, началами которой государство регулирует общественную жизнь. В этом смысле она является вполне свободной в государственном союзе, ибо подчинение тому, чему сам находишь необходимыми для себя подчиниться, есть проявление высшей свободы. Поэтому нормирование государством общественных отношений не может стеснить личное творчество; наоборот, по самому существу своей природы, оно является его лучшей охраной. То, что государство представляет собой лучшую организацию разумной свободы – общественной и личной, – доказывается теориями самих отрицателей государственности, в которых последние, на место подчинения разумной власти государства, выдвигают или господство сильнейшего – в анархии или подчинение человека стихийными силами – в проектируемом социалистическом строе, проповедники которого предполагают возможность уничтожения принудительной власти государства исключительно в виду того, что жизнь общества, вставленная в рамки коммунистического производства, будет регулироваться этими рамками. Другими словами, подчинение разумными началами отвергается во имя подчинения грубыми силами природы.

Воп. Какую форму общественности представляет собой государство?

Отв. Государство представляет собой «союз членов социальных групп, основанных на общечеловеческом принципе справедливости под соответствующей ему верховной властью»⁹⁴.

Воп. Почему государство определяется как «союз членов социальных групп», а не просто людей?

Отв. Именно как союз членов социальных групп государство определяется потому, что расслоение по группам отдельных членов общества является необходимым и неизбежным условием возникновения государства. Человек родится уже как член известного общественного союза, развитие соединяет его все с новыми и новыми группами, в каких он находит организованную защиту и развитие различных своих интересов. «В государственный союз вступают не просто люди, отдельные, изолированные, не имеющие других интересов, кроме государственных. У людей изолированных не может быть государственных интересов, таким людям государство не нужно и составляло бы для них бесполезное иго. Государственный интерес может явиться только у людей, уже предварительно соединившихся в более элементарные социальные группы и здесь получивших некоторые интересы, требующие согласования и охранения, а равно имеющих потребность обеспечить свою личность от эксплуатации самими же групповыми силами. Для таких людей – для членов социальных групп – государство становится действительно нужно и даже необходимо с того момента, когда переплетаются интересы этих групп, не допуская их разъединиться, но в то же время порождая их взаимную борьбу и эксплуатацию. Тут становится необходимым высший объединительный и примирительный принцип, с соответственной для его задач верховной властью»⁹⁵. Такой социальный материал, из которого может возникнуть государство, представляет собой нация, – общество, объединенное на основах единства духовных и материальных интересов – территории, географических условий, языка, верований, исторических условий развития и т. п.

Воп. Почему в основу государственного союза должен быть положен «общечеловеческий принцип справедливости»?

Отв. Примирять и регулировать частные и групповые интересы возможно, исключительно, исходя из некоторого возвышающегося над ними самими начала; ни частный, ни какой-либо групповой интерес не может лечь в основу этой регуляции. Поэтому государство постоянно стремится обосноваться на высших началах, которые тем универсальнее, тем абсолютнее, чем выше стоит умственный и нравственный уровень организующей данное государство нации, стремящейся в нем осуществить условия существования не сословного, не корпоративного, но общечеловеческого.

Воп. Почему деятельность государства требует верховенства своей власти?

Отв. Верховенства своей власти государственная деятельность требует потому, что стать действительным регулятором общественной жизни государство может только в том случае, если ему будет предоставлена власть, идейно, по своим задачам, возвышающиеся над всеми другими.

Воп. К каким основным элементам сводится государственная структура?

Отв. Основными элементами государственной структуры являются нация или народ и верховная власть.

Воп. Что представляет собой нация в государстве?

Отв. Под именем нации объединяется вся масса групп и лиц, порождающая данный государственный порядок, организуемый верховной властью. Тем не менее, нация и государство не тождественны по своему содержанию: государство есть только один из союзов, связующих членов данной нации, и нация только некоторой частью своего существования живет в государстве, не будучи поглощаема им всецело. Нация не только способна перестраивать формы образуемого ею государства, но способна и пережить его полнейшее крушение и восстановить его много веков спустя.

Воп. Что такое представляет собой верховная власть в государстве?

Отв. Верховная власть в государстве представляет собой конкретное выражение того принципа, который принимается данной нацией, как объединительное начало, и на основах которого она желает строить свою государственность. Другими словами, обще человеческое начало справедливости, осуществить которое в общественных отношениях призвано государство, – в верховной власти находит свое видимое выражение и получает значение реальной силы.

Воп. В каких отношениях находятся между собой эти два элемента в государстве?

Отв. Верховной власти, как это выражено в самом ее имени, принадлежит полнота государственной власти, в силу которой она организует управление нацией. Эта организуемая ею система управления называется правительством. Оставаясь по отношению к верховной власти подданными, по отношению к правительству члены нации являются гражданами.

Воп. До какой степени допустимо смешение верховной власти и правительства?

Отв. Такое смешение совершенно недопустимо, в виду коренной разницы между существом верховной власти и правительства?

Воп. В чем состоит эта разница?

Отв. Верховная власть есть конкретное выражение принципа, принятого данной нацией за объединяющее начало, тогда как правительство является созданием практических условий времени и места.

Воп. В каких отношениях состоят между собой верховная власть и правительство?

Отв. В идеале верховная власть организует систему управления, известную под именем правительства, сообразно с содержанием своего собственного принципа, т. е. принципа, конкретным выражением которого она является. Однако, в действительности не всегда бывает именно так, в виду, во-первых, недостаточной степени сознания своего принципа самой верховной властью, во-вторых, в виду несовместимости практических условий с организацией правительственного механизма на основе данного принципа. В результате подобных обстоятельств правительственная организация может дать место силам и принципам прямо враждебным принципу самой верховной власти⁹⁶. Таким образом, являясь органом верховной власти, правительство, тем не менее, имеет свое самостоятельное существование, хотя источником управительной власти бывает власть верховная.

Воп. Какое различие между верховной властью и правительством существует с точки зрения их внешней структуры?

Отв. С точки зрения внешней структуры верховной власти и правительства, различие между ними сводится к тому, что первая, по природе своей, является единой, сосредоточенной и нераздельной, тогда как власть управительная, будучи основана на специализации или так называемом разделение властей, в то же время допускает в общей организации управительного механизма сочетания различных принципов.

Воп. В чем проявляется природное единство верховной власти?

Отв. Природное единство верховной власти проявляется, во-первых, в том, что в ее основе обыкновенно лежит один из трех принципов всякой власти: монархический, аристократический или демократический, причем субъектом верховной власти может явиться и известная коллективность, но исключительно такая коллективность, которая служит выражением какого-либо одного принципа. Во-вторых, в силу этого единства ей принадлежит полнота государственной власти, в трех ее проявлениях: 1) законодательном 2) судебном и 8) исполнительном, которые являются проявлениями одной и той же силы, в законодательстве установляющей известную общую норму, а в суде и администрации применяющей ее к частным случаям и приводящей в исполнение.

Воп. До какой степени целесообразным является учение современного государственного права о так называемой «ограниченной монархии», допускающее возможность «сочетанной верховной власти» и распространяющее «разделение властей» на власть верховную?

Отв. Ученее это является научно-ложным, ибо не соответствует действительной природе верховной власти. Так, например, Блюнчли говорит о «свободе», проявляющейся в виде контроля подданных над верховной властью. Однако, в том случае, если контроль бессилен заставить верховную власть изменить свои действия, он не имеет решительно никакого смысла. В ином же случае, когда в результате контроля те, кто здесь называются «подданными», имеют возможность заставить того кто здесь называется «верховной властью», действовать иначе, – очевидно, «подданные» на самом деле и являются верховной властью, а то, что называется верховной властью, представляет собой известную правительственную инстанцию, власть управительную, всегда подчиненную власти верховной. Таким образом, в так называемой «ограниченной» или «конституционной» монархии носителем верховной власти является вовсе не монарх, ибо власть его ограничена, но те, кто называются в данном случае подданными, т. е. народ, а, следовательно, здесь мы имеем дело с обыкновенной демократией. Что же касается до «ограниченного монарха», то он представляет собой первого министра, носителя власти управительной, в известных пределах и с известными ограничениями, переданной ему самодержавным народом, ибо в действительности верховная власть юридически ничем не ограничена. «Она не подчиняется ничьему суду, ибо если бы был высший судья, то ему бы принадлежала верховная власть»⁹⁷.

Воп. Какая ошибка в области теоретических рассуждений породила это искажение природы верховной власти в учении об «ограниченной монархии»?

Отв. Это искание основного свойства верховной власти – ее единства – обусловлено смещением понятий верховной власти и правительства, допускающего в своей организации сочетание различных принципов власти.

Воп. Почему власть управительная допускает сочетание различных принципов?

Отв. В каждом обществе постоянно живут несколько принципов власти – и монархический, и аристократический, и демократический, в недрах общественной жизни они постоянно переплетаются между собой, на тысячи пунктов, будучи связаны с государством, ибо верховная власть последнего представляет собой только преобладание одного принципа власти над другими, которые продолжат существовать на низших ступенях общественной лестницы, и возникновение государства знаменует, собой момент возникновения идеи некоторой верховной власти, не уничтожающей частные силы, но их регулирующей и примиряющей. Поэтому искусство управления и состоит именно в том, чтобы разумнее пользоваться уже живущими в обществе элементами власти и на них строить систему управления государством.

Воп. Каким образом проявляется специализация или разделение правительственных властей?

Отв. В силу специализации правительственная власть делится, согласно трем проявлениям государственной власти, на законодательную, судебную и исполнительную.

Воп. Чем обусловливается необходимость разделения правительственной власти на законодательную, судебную и исполнительную?

Отв. Эта необходимость обусловливается тем, что со специализацией властей развивается совершенство правительственного механизма, причем устраняется возможность узурпации самой верховной власти со стороны правительственной, чему примеры мы можем видеть в истории.

Воп. Если полнота государственной власти, безусловно, сосредоточивается в руках власти верховной, то до какой степени необходимым является вообще существование власти управительной?

Отв. Юридически, в идее вся полнота управительной власти принадлежит власти верховной, но на самом деле, фактически, она ограничена своим количественным содержанием, и охватить своим непосредственным влиянием она может лишь ограниченные пределы. Это относится ко всякой верховной власти, каков бы ни был ее принцип: – монархический, аристократический или демократической. Поэтому и является необходимость известного управительного механизма, передающего центральную силу далеко за пределы сферы ее непосредственного влияния, и прямое действие верховной власти заменяется передаточным.

Воп. В каких формах может быть организовано передаточное действие в государстве?

Отв. Передаточное действие может быть организовано или в форме власти служилой, или в форме власти представительной.

Воп. Что представляет собой власть служилая?

Отв. «Власть служилая, в виде всякого рода чиновников, комиссаров и т. п., составляет тот, безусловно, необходимый и полезный правительственный механизм, который служит для передачи и осуществления правящей воли»⁹⁸; однако, в виду того, что составными элементами этого механизма являются люди со своей собственной волей, со своими собственными желаниями и мыслями, передача при его помощи центральной воли за пределы ее непосредственного влияния легко может сопровождаться не только уклонениями, но и прямым извращением ее настоящего направления. Поэтому наилучшее действие есть прямое, и это относится не только к действию центральной власти, но всякой власти вообще, на какой бы инстанции правительственной иерархии она не находилась.

Воп. К каким функциям фактически сводится действие верховной власти в государстве?

Отв. Верховная власть юридически универсальна: если бы она не была универсальной, она не была бы верховной. В организуемой ею системе передаточного действия верховная власть действует посредством своих служилых людей, сохраняя над ними власть и контроль, в силу которых имеет право немедленного уничтожения всего ими совершенного помимо ее воли и указания. Поэтому фактически функции верховной власти сводятся к направлению и контролю относительно организуемого ею правительства.

Воп. Каким образом может быть обеспечен контроль верховной власти над правительством?

Отв. Этот контроль может быть обеспечен путем целого ряда мероприятий.

I. Освобождение верховной власти от непосредственного заведывания мелочами управления, погрязши в которые, она отвлекается от своих специальных функций направления и контроля правительственного механизма.

II. Контроль правительства со стороны самих подданных путем: 1) права апелляции к верховной власти; 2) публичности и гласности действия служебных властей; 3) права обсуждения действия властей в печати, собраниях и т. п.

III. Неоспоримым средством контроля над правительственными учреждениями является система их организации на разнородных принципах, в виде допущения, наряду с бюрократическими учреждениями, общественного самоуправления. В такой системе постоянно действует их взаимная проверка и критика.

IV. Учреждение специального органа контроля⁹⁹.

Воп. В чем состоит передача действия верховной власти посредством представительства?

Отв. Передача действий посредством представительства заключается в том, что лицо или лица, представляющие верховную власть, не исполняют, в противоположность служилым, известное определенное поручение, но, по своему праву, действуют во имя своего доверителя, представляя самую волю его, даже в тех случаях, когда воля эта не может быть заранее известна. Таким образом, в представительстве лицу, представляющему верховную власть, как бы передается все ее самодержавие.

Воп. До какой степени целесообразными должно считаться представительство в качестве орудия передачи действия верховной власти?

Отв. «Чужую волю нельзя представлять, потому что она даже не известна заранее. Никто не может и сам знать заранее, какова будет его воля. Тем более не может этого знать представитель»¹⁰⁰. Таким образом, представительство еще дальше, чем передача действия власти при помощи служилых людей, от достижения поставленной цели.

Воп. Чем же объясняется тот факт, что представительство иногда играет очень видную роль в строении правительственного механизма?

Отв. Представительство большей частью фигурирует в демократиях, и Милль объясняет это приблизительно следующим образом: так как невозможно, чтобы народ непосредственно собирался решать свои дела, если государство переросло размеры маленького городка, то необходимо приходится вместо непосредственного народного правления организовать его из избранных народом представителей. Очевидно, здесь функция верховной власти народа сводится исключительно к избранию своих представителей.

Воп. Нет ли возможности привести в большее соответствие волю верховной власти с действием ее представителей?

Отв. В данном случае может оказаться один способ, а именно – система наказов, когда представители уполномочиваются действовать по наказам, получаемыми ими от представляемых. Но фактически эго не всегда и даже очень редко выполнимо. Так, например, в отношении текущих правительственных дел, которые заранее не могут быть известными, прибегать к наказам невозможно, ибо пришлось бы непрестанно обращаться к избирателями с новыми вопросами, чем деятельность правительства по управлению страной приведена была бы в неподвижное состояние.

Воп. Сколько и каких принципов власти мы знаем?

Отв. Принципов власти мы знаем три:

1) монархический, когда носителем власти является одно лицо;

2) аристократический, когда носителем власти являются несколько лиц;

3) демократический, когда носителем власти является весь народ данного государства.

Воп. Какое взаимоотношение существует между этими принципами?

Отв. Существует убеждение, что принципы эти представляют собой определенную смену явлений – монархия, переходя в аристократию, а последняя, переходя в демократию. На самом же деле, между ними такого отношения неизбежной преемственности вовсе не существует, и переходить эволюционным путем один из них в другой никак не может, допуская лишь простую замену одного другим, которая знаменуется государственным переворотом, но замена эта не есть эволюционный переход одного принципа неизменно в другой определенный, но заменяют они друг друга в неопределенной последовательности. Какой бы принцип ни приобрел в данном обществе и в данную эпоху значение верховного, в этом обществе не уничтожаются и другие принципы. Решительно всегда и во всяком обществе мы замечаем существование власти единоличной, которой подчиняются даже не из уважения именно к данной личности, а потому, что во множестве случаев, по общему сознанию, распоряжаться должен кто-нибудь один. Точно также всегда существует в обществе какой-нибудь слой, которому особенно перед другими доверяют и которому подчиняются не потому, чтобы находили каждое данное лицо его особливо высоким, а по предположению, что в человеке данного слоя имеются сословные способности к управлению, что лица этого слоя имеют особую для того выработку, о которой народ заключает не из видимых ему качеств данного лица, а по принадлежности его к данному слою. Точно также нет общества, даже рабского, в котором не было бы в той или иной формы проявлений: власти демократической, то есть власти целой массы народа, не потому, чтоб она была умна или в каком-нибудь отношении лучше других, а потому, что это – масса, сила, большинство»¹⁰¹. Всё эти виды власти являются совершенно самостоятельными типами, но не фазисами эволюционного развития власти, как таковой, чему доказательства дает история многих народов. Многие из них знали только одну форму верховной власти, другие представляют замену одной формы другой несоответственно вышеприведенной формуле и т. д.

Воп. От каких условий в зависимости стоит признание того или другого принципа власти за верховный?

Отв. Признание известного принципа за верховный в национально-государственной жизни зависит от психологического состояния нации, которым и определяется, какое именно начало, какой именно принцип данная нация склонна положить в основу своей общественно-политической жизни и какому она решается подчиниться.

Воп. Почему признание того или другого принципа власти за верховный обусловливается нравственно-психологическим состоянием нации?

Отв. Государство призвано осуществить в общественной жизни начала правды, которыми оно регулирует общественные отношения – частные, личные, групповые. Очевидно источник всех государственных норм – верховная власть – находится в родственной связи с идейным содержанием того начала, какое данной нацией принимается, как начало абсолютной правды, как высочайшая реальность. Этим-то содержанием обусловливается этический идеал нации, в виде того или другого кодекса моральных требований; им же обусловливается тот принцип, которому нация подчиняет свою общественную жизнь в государстве. Таким образом, признание известного принципа верховным, неизбежно вытекает из общего нравственно-психологического состояния нации, склонной подчиниться именно этому, а не какому-либо другому началу правды, во имя которой она и признает известный принцип верховной властью – источником всякого права. Восходя в своем происхождении к абсолютным началам правды, верховная власть – всегда идеократачна.

Воп. В каком смысле верховная власть является идеократичной?

Отв. Идеократична она в том смысле, что, будучи, по существу своему, неограниченной и определяя собой все нормы и всякое право в государстве, верховная власть сама ограничена содержанием своего идеала, т. е. того начала, во имя которого данная нация подчиняется ее верховенству. Другими словами, являясь юридически неограниченной, не завися ни от каких юридических норм и обладая полнотой всех возможных юридических прав, – нравственно она ограничена в смысле необходимости согласоваться с содержанием народных идеалов, какими держится ее верховенство. В пределах такого согласования она – законна, за его пределами становится узурпацией. Эти пределы не подлежат точной формулировке, но постоянно чувствуются нацией.

Воп. Каким содержанием нравственно-психологических состояний нации обусловливается признание верховенства демократии?

Отв. Когда сознание нации видет основную реальность мира, мировую сущность в материальной, физической силе, естественно, что из таких воззрений неизбежно вытекает признание силы количественной за высшей, объединяющий нацию принцип, какой ею и призывается в регуляции социально-политической жизни. Признание силы количественной, как верховного организующего начала, находит свое выражение, относительно политических форм, в демократии.

Воп. Каким образом возникает аристократия?

Отв. В смысле нравственно-психологического состояния нации аристократия предполагает со стороны нации сознание некоторого разумного закона, управляющая явлениями общественной жизни. В силу такого сознания верховенство признается за немногими «лучшими людьми», способными, по своей природе, указать и осуществить эту социальную разумность. В аристократии нация уже отдает предпочтение силе качественной перед силой физической.

Воп. Каким нравственно-психологическим состоянием нации обусловливается возникновение монархии?

Отв. Если «в нации жив и силен некоторый всеобъемлющий идеал нравственности, всех во всем приводящий к готовности добровольного себе подчинения, то появляется монархия, ибо при этом для верховного господства нравственного идеала не требуется действие силы физической (демократической), не требуется искание и истолкование этого идеала (аристократия), а нужно только наилучшее постоянное выражение ее, к чему способнее всего отдельная личность, как существо нравственно разумное, и эта личность должна лишь быть поставлена в полную независимость от всяких внешних влияний, способных нарушить равновесие ее суждения с чисто-идеальной точки зрения»¹⁰².

Воп. Почему в своей исторической практике монархия далеко не всегда и не полностью являлась истинным выражением национального идеала?

Отв. Если монархия в истории и отклонялась от истинного выражения национальных идеалов, то причиной этого является то обстоятельство, что в социальной действительности явления обусловливаются сложными комбинациями многих условий, из которых главнейшее представляет собой нравственно-психологическое состояние нации, которое и в своем признании высшей, сверх, человеческой силы может стоять на различных степенях нравственной высоты.

Воп. Чем обусловливается нравственная высота психологического состояния нации?

Отв. Обусловливается она высотой религиозных представлений и верований нации, какими с необходимостью определяется и кодекс ее моральных представлений и требований.

Воп. Одной ли религии принадлежит преимущество посредством своего влияния определять степень нравственной высоты нации?

Отв. Действительно, религия одна способна оказывать определяющее влияние на нравственное состояние того или другого народа, ибо, судя на основании фактов исторической действительности, философские системы только тогда становятся действующей силой в истории, когда их положения становятся объектом веры.

Воп. Почему требуется религиозная вера и мало одного рассудочного убеждения для того, чтоб известное положение стало силой, действительной в жизни данной нации?

Отв. Религиозная вера, по одному из ее определений, которые, тем не менее, не уничтожаются одно другим, является верой в сохранение ценности в мире. Ею определяются все ценности, ценность самой жизни и личное достоинство человека. Вера в сохранение ценности за жизнью каждого человека поддерживает его жизнедеятельность, а принципы его личного достоинства и соответствующие оценки предметов и явлений действительности, неизбежно, определяют направление этой жизнедеятельности. Между тем, философская мысль есть плод рассудочной деятельности и, не будучи объектом веры, веры и не требует, допуская лишь критический анализ. Не требуя веры, она и не создает ее, а тем самым и лишается той силы, какая способна быть известным стимулом, направляющим действия и поступки людей¹⁰³.

Воп. Чем обусловливается высота религиозных верований?

Отв. Для человека верующего эта высота обусловливается согласованностью религиозных верований с Божественным откровением; для неверующего критерием этой высоты может быть исключительно высота морального учения. И с одной, и с другой точек зрения, высочайшей формой религии для нашего времени является христианство. Степенью приближения к нему характеризуется высота нравственно-религиозных учений, ибо в нем сосредоточивается абсолютно совершенная истина и абсолютно совершенное добро, которые известны в настоящее время человечеству.

Воп. Если в христианстве мы признаем высочайшую истину и всесовершенное добро, какие только известны человечеству, то какое значение это имеет при оценках монархии?

Отв. Очевидно, высочайшую нравственную высоту представляет собой монархия, построенная на началах христианского учения. Чем ближе, в смысле предлагаемого ею кодекса моральных требований, религия стоит к нравственному учению христианства, тем выше будет стоять возникающая при таких условиях монархия. Чем дальше стоит она от христианства, тем сильнейшие искажения последуют в отношении самой монархии.

Воп. Какое главнейшее искажение монархии известно в истории в связи с религиозным началом?

Отв. Таким искажением является деспотия.

Воп. В связи с какой религиозной концепцией может возникнуть деспотия?

Отв. Деспотия обыкновенно возникает в связи с таким содержанием религиозных верований, по которому или монарх сам является божеством, или же он признается верховной властью во имя не вполне определенной, в нравственном отношении, сверхъестественной силы, которой народ готов покоряться ради нее самой, и которой представителем для него является монарх.

Воп. Почему обожествление монарха влечет за собой деспотичность его власти?

Отв. Деспотия, в результате личного обожествления монарха, возникает потому, что никакого выше себя самого закона он ведь собой, очевидно, не признает. Всякая воля его священна, всякая его воля – закон, хотя бы сейчас он желал одного, а через секунду – совершенно противоположного.

Воп. Почему деспотия возникает тогда, когда власть монарха признается верховной во имя некоторого неведомого всесильного божества?

Отв. В данном случае открывается место деспотии потому, что неизвестно содержание и направление воли божества, которое покровительствует монарху и заставляет всех ему подчиняться. Здесь имеется налицо только сознание некоей сверхчеловеческой силы, но нет истинно-нравственного идеала в связи с этими религиозными представлениями. Но если нет ясного, живо сознаваемого всей нацией нравственного идеала, нет и начала, ограничивающего произвол, ибо власть верховная, по существу своему, может быть ограничена исключительно содержанием выражаемого его нравственного идеала. Когда его нет, от подданных требуется слепое подчинение такому деспоту, пока неведомое божество не уничтожит его и не заменит другим. От этого зависит и порядок престолонаследия в деспотии, где мерилом в нравственной законности власти того или другого повелителя является «успех». При этом, очевидно, такое мирило правды, как «успех», не допускает различия между законной властью и узурпаторской; и нет ничего удивительного, что для поддержания династии прибегают нередко к убийству всех претендентов, а избиение всех братьев султана являлось иногда правилом внутренней политики. Ни о каком долге со стороны монарха в отношении управляемого им народа здесь, очевидно, не может быть и речи¹⁰⁴.

Воп. В зависимости от каких других, кроме религиозно-нравственного начала, условий, стоит возникновение монархии?

Отв. Религиозное начало и отчасти особенности социального строя являются основными условиями, от каких зависят возникновение монархии. Далее, ее возникновение стоит в зависимости вообще от всех условий, способствующих возникновению единоличной власти, какими являются условия, создаваемым ходом внутренней и внешней социально-политической жизни нации. Наконец, чистота монархических форм зависят от степени политической сознательности в стране.

Воп. Каким образом проявляется связь монархии с условиями социальной жизни нации?

Отв. «С развитием гражданского состояния монархия является тем легче, чем элементы гражданской жизни (в виде сложного группового, в зависимости от сложности интересов, какими захвачена данная нация, расслоения ее и развитая зародышей аристократического и демократического принципов власти) сложнее и чем сильнее они каждый порознь развиты. Не желая и не видя оснований к взаимному подчинению, ощущая каждый в отдельности свой собственный raison detre, все эти элементы способны к объединению только некоторым высшим принципом, отвлеченным от их отдельного существования, но не отрицающим их. Таким принципом является легче всего нравственный, человеческий, исходящий из идеи личности, ее прав, ее блага, ее потребностей и т. п. Являясь с таким характером, он выдвигает власть монархическую, как по существу нравственную»¹⁰⁵.

Воп. Каким образом сочетаются в монархии совокупность условий религиозного начала и социального развитая?

Отв. Возникая из комбинации той и другой категории условий, монархия является выразительницей народного нравственного идеала, который вырабатывается в результате применения, реализации народом своих понятий о правде в условиях личной и социальной жизни. Так вырабатывается народный нравственный идеал, тип борца, героя, деятеля, отца.

Воп. Какое значение для возникновения монархии имеют условия внутренней и внешней политики?

Отв. Условие внутренней и внешней политики могут благоприятствовать возникновению монархии, когда в виду необходимости энергии и единства власти, в эпохи национальной самообороны или покорения других народов, возникает потребность сосредоточить власть в руках одного лица. Но не всякая единоличная власть представляет собой верховную, ибо в тех случаях, когда условия внешней или внутренней политики выдвигают единоличную власть, она выдвигается с чисто-служебным характером, как необходимая в данный момент, форма власти, – власти управительной, служебной, но не верховной. Ясно, что, когда минует момент необходимости в такой единоличной форме власти, она может быть упразднена, и действительно упраздняется, если только она не возводится на степень власти верховной нравственными понятиями данной нации. В связи с таким ошибочным признанием и именованием словом «монархия» всякой политической формы, когда во главе государства стоит одно лицо, стоит известное извращение монархического принципа, именуемое абсолютной монархией или прямо абсолютизмом.

Воп. Каким образом власть монарха может быть абсолютной?

Отв. По существу абсолютной может быть только власть демократии, в смысле животной, грубой, неодухотворенной и лишенной высших нравственных идеалов власти, ни от кого, кроме себя самой, не зависящей и самой из себя происходящей. Не признавая никакой высшей над собой силы, народ сам представляет собой эту силу, и власть его абсолютна по природе. Если, в виду, какой бы то ни было необходимости, вся государственная власть передается в руки одного лица, то власть этого лица, по полноте передаваемых самодержавным ему народом прав, является абсолютной. Но абсолютизм единоличной власти не есть условие, делающее ее верховной. Наоборот, верховная власть в чистой, истинной монархии – неограниченна, но не абсолютна, ибо нравственно она ограничена содержанием своего идеала. Абсолютизм единоличной власти указывает на происхождение ее из демократии. Но от своего верховенства народ, не сознающий силы, высшей самого себя, по нравственному состоянию своему, отказаться не может. Он может делегировать свою власть одному лицу, которое, обладая полнотой власти в государстве, явится диктатором, правителем с неограниченной и даже абсолютной властью, но монархом, тем не менее, не будет, ибо не будет субъектом верховной власти, остающейся, по смыслу абсолютизма, при самодержавном народе, так как она неотчуждаемо по существу. Так и было в Риме, в императорский период, когда при возведении на престол императоров все-таки сохранялась хотя бы только видимость избрания их народом, и провозглашалось знаменитое: senatus populusque...

Воп. Каким образом действует политическая сознательность страны в числе условий, определяющих признание монархического принципа верховным?

Отв. Сознательность, с какой и сам монарх, и нация относятся к течению политической жизни, имеет огромное значение для правильности осуществления монархического принципа в качестве верховной государственной власти. Необходимо ясное понимание данного начала власти, понимание источников его силы для сохранения его и развития¹⁰⁶. В истории множество примеров, когда монархии сами подрывали собственную силу, допуская и даже направляя усилия на создание таких условий, какими сами себя они привели к гибели и замене другими политическими формами.

Воп. В чем состоит существо монархического принципа?

Отв. Для того, чтобы один человек мог стать верховной властью для того народа, к которому он сам принадлежит и который во столько раз сильнее всякой отдельной личности, во сколько миллионы сильнее единицы, очевидно, необходима высшая, сверхчеловеческая санкция его власти. Народ отказывается от своей власти не в пользу монарха, как в абсолютизме, но во имя высшей силы, какую он чувствует над собой. Степень нравственной высоты христианских идеалов видит в монахе слугу Божия, подчиненного на своей службе Богу всецело, точно так же, как и всякий подданный, исполняя свой долг семейный и общественный, исполняет малую, возложенную на него Богом миссию. «Такой власти народ подчиняется безгранично в пределах ее Божия служения, т. е. пока монарх не заставляет подданного нарушать воли Божией и, следовательно, перестает сам быть слугой Бога. За этой же оговоркой – верховная власть монарха безгранична»¹⁰⁷, ибо здесь монарх – слуга Божий и подчинен Его воле, исполняя возложенный на него этой божественной волей долг.

Воп. Какова природа монархического принципа власти, как таковой, какими свойствами обладает эта власть?

Отв. Проф. Б. Чичерин¹⁰⁸ замечает: «Всякий образ правления имеет свои выгоды и свои недостатки, проистекающие частью из самой его формы, отчасти из способа пользоваться властью». Это положение многие желали бы применить к монархии.

Воп. Какие же выгоды представляет монархия?

Отв. По мнению Чичерина:

I. Ею наилучшим образом обеспечивается единство власти, а из единства власти проистекает ее сила и прочность.

II. Монархия, по независимости своей, непричастна духу партии, ибо монарх стоит вне частных интересов, и для него все классы, сословия, партии совершенно одинаковы. По отношению к народу он является не личностью, а идеей.

III. Монархия лучше всего обеспечивает порядок.

IV. Нет образа правления более пригодного к совершению крупных преобразований.

V. Крупной личности точно также легче всего проявить на общую пользу свои высокие качества именно в монархии.

Воп. Каковы недостатки, приписываемые монархии?

Отв. Монархии приписывают обыкновенно следующие недостатки:

1) Династичность делает случайным замещение престола в смысле способностей монарха; может родиться гений, но может родиться и бездарность.

2) Ограниченность круга непосредственного влияния монарха в делах управления вынуждает прибегать к системе передаточного действия, при помощи чиновников, которые, действуя именем монарха, легко впадают в произвол.

3) В монархии ограничивается самодеятельность нации, так как над ней организуется всесторонняя бюрократическая опека.

Воп. До какой степени действительны эти упреки?

Отв. Первый из них указывает на обстоятельство не столь важное в деле государственного управления. Что касается двух других, приписывающих монархии склонность к бюрократической опеке нации, то они относятся не к истинной форме монархии, а к ее извращению, которое ранее упоминалось под именем абсолютизма.

Воп. Почему в монархии необходим династический порядок престолонаследия?

Отв. Он необходим потому, что, во-первых, соответствует лучшим образом самому смыслу монархии; во-вторых, потому, что обеспечивает наилучшую выработку носителей верховной власти; наконец, в-третьих, он практически необходим.

Воп. Каким образом династический порядок престолонаследия соответствует смыслу монархии?

Отв. В силу необходимости единства между монархом и народом необходимо, чтобы всегда была личность для замещения престола, личность, не возбуждающая никаких споров и сомнений. От нее требуются прежде всего не таланты, а духовная посвященность предстоящей ей миссии – быть выразительницей нравственных идеалов своего народа; она должна быть проникнута своим долгом и, во имя этих идеалов, Божиим велением, управлять этим народом сообразно началам Божественной правды. Такую личность способна дать только династия.

Воп. Каким образом династия оказывается способной дать такую именно личность?

Отв. Такую личность династия способна дать соответствующей выработкой будущего носителя верховной власти.

Воп. Каким путем происходить эта выработка?

Отв. Эта выработка происходит путем соответствующего воспитания, когда в царствующей семье передается из поколения в поколение, как вековая семейная традиция, задача и долг хранения народных идеалов, подобно тому, как они переходят от отцов к детям в самой нации. Поэтому народ, призвавший монархию к верховенству в своей общественно-политической жизни, сам стремится к династичности престолоноследия; это стремление иногда действует в нации даже в случае фактического прекращения царствующего рода, когда духовно она не допускает такого прекращения, призывая другой род наследовать прекратившемуся. Такой пример представляет русская история¹⁰⁹.

Воп. Почему династический порядок престолонаследия практически необходим в монархии?

Отв. Он необходим потому, что перед монархией открывается особая задача, не имеющая места ни при аристократии, ни при демократии, а именно – задача обеспечения государства непрерывной наличностью носителей верховной власти.

Воп. Почему династичности престолонаследия отдается предпочтение перед принципом личных достоинств, когда монарх занимает престол в силу собственных способностей?

Отв. Порядок престолонаследия сообразно личным достоинствам монарха влечет за собой искажение монархической идеи.

Воп. Почему такой порядок престолонаследия может повлечь за собой искажение самой монархии?

Отв. В случае престолонаследия сообразно личным достоинствам, монархическая идея искажается потому, что искажаются самые отношения между монархом и его подданными. Здесь у всякого способного человека может явиться мысль, что он-то и есть избранник Божий. Отсюда открывается возможность всяких заговоров и переворотов. Очевидно, при таких условиях монарху приходится заботиться не только о благе своих подданных, но и о сохранение собственной власти. Между тем, согласно самой монархической идее, монарху необходимо является свободным от всякого личного стремления к власти и не обязан ею никакой человеческой воле. Этому наиболее соответствует династичность, когда предрешается за сотни и тысяча лет до ее рождения, что эта личность обязана будет нести власть верховенства над известной нацией.

Воп. Почему открывающаяся возможность личной неспособности носителя власти при династическом порядке престолонаследия не представляет собой достаточной причины для предпочтения порядка престолонаследия сообразно личным способностям?

Отв. Средние и даже ниже средних способности носителя верховной власти в достаточно развитом государстве не представляют собой ущерба, ибо в нем вообще способности монарха не являются решающим моментом, между тем, как порядок престолонаследия сообразно личным достоинствам, открывая необходимость избрания, искажает монархическую идею.

Воп. Почему личные способности монарха в развитом государстве не представляют собой решающего значения?

Отв. Личные способности монарха в развитом государстве решающего значения не имеют потому, что в монархии вообще необходима, в виду особенности свойства ее, искусно организованная система управления. Круг непосредственного влияния со стороны монарха, по чисто физическим условиям, весьма ограничен. Поэтому в монархии особенно необходима разумная организация управительного механизма, построенная, кроме того, таким образом, чтобы его организация открывала широкую возможность людям способным и талантливым участвовать, в качестве сил служебных, в управлении государством. При совершенстве управительного механизма, очевидно, вопрос личных способностей монарха не имеет решающего значенья для государства. Безусловно, при плохой системе управления личные способности его становятся, наоборот, моментом решающим. Однако, и они, когда все управление страной представляет собой плохую организацию, недостаточны, чтобы восполнить ее неудовлетворительность. При плохой системе управления, никакие личные способности, никакие личные таланты не выручат. Зато нравственная выработка носителей власти, необходимые для монарха, его нравственное воспитание лучше всего обеспечивается именно династическим порядком престолонаследием. Таким образом, ущерб делу государственного управления, в случае личной неспособности монарха устраним при искусстве организации правительственного механизма, которое и без того существенно необходимо в монархии.

Воп. До какой степени непоправимым злом является ограниченность круга непосредственного влияния монарха в делах управления?

Отв. Прежде чем говорить о неизбежности системы передаточного действия в монархии, в силу того, что, по естественным причинам физической невозможности, круг непосредственного влияния монарха ограничен, следует указать на то, что в этом отношении равны в своей практике все принципы верховной власти, и аристократия с демократией совершенно таким же образом, как и монархия, с той лишь разницей, что по природе своей, монархия является более способной к лучшей организации системы управления и имеет в своем распоряжении больше средств к предупреждению и пресечению чиновничьего произвола, нежели аристократия или демократия.

Воп. Почему монархии свойственно организовать именно лучшую систему управления?

Отв. Именно в монархии может быть лучше всего организована система управления потому, что, будучи физически бессилен заведывать полностью всем делом управления страной, монарх, естественно склонен прибегать к содействию других принципов власти и легко дает им место в системе управления, ибо, являясь их верховным примирителем, он их нисколько не отрицает, а лишь верховно организует как в самой нации, так и в управительной системе, вводя уже существующие в самой нации зачатки организаций власти и повиновения в общую организацию государственного управления. Такое построение управительного механизма на начале сочетания разнородных принципов является наилучшим, открывая широкую возможность национальному самоуправлению везде, где это возможно. С другой стороны, в монархии открывается ничем незаменимое действие монарха по его царской прерогативе, которого лишены, конечно, и демократия и аристократия и которое имеет огромное государственное значение.

Воп. Что такое представляет собой «действие по царской прерогативе»?

Отв. Действие по «прерогативе» противополагается действию по праву. Действие по праву есть действие в пределах юридических норм. Действие по прерогативе есть действие, не противное содержанию юридических норм, но протекающее независимо от них и сообразуясь только с обязанностью монарха – дать торжество высшей правде Божественной. (Ср. закон 3-го 1юня 1907 г.)

Воп. Каково государственное значение действия монарха по прерогативе?

Отв. Государство, в котором монарх сохраняет право действия по своей царской прерогативе, не представляет собой организации, закованной в рамки закона, хотя бы вопреки нарастающим с каждым днем условиям жизни, до тех пор, пока эти рамки не будут переделаны сообразно с этими новыми жизненными условиями. Согласно своему праву прерогативы, самодержавный монарх сохраняет возможность постоянно отвечать жизненным запросам нации, хотя бы они и не вмещались в установленный в данный момент рамки существующего закона, ибо он стоит над законом, вне закона и обладая полнотой власти, способен переделать самый закон. При этом условии государство получает гибкость и наиболее соответствует принципам жизни и развития нации.

«Представим себе момент самого зарождения государства, когда верховная власть явилась для устроения государства, но еще не успела его организовать. В этот момент верховная власть заключает в самой себе все управление, на ней лежит вся целостная обязанность поддержания правды. Власть в ней не разделена: она ставит закон, судит за его нарушение, приводит свое решение в исполнение. В то же время, будучи верховенством нравственного начала, монархическая власть не знает ничего себе неподсудного, раз только в данном обстоятельстве или столкновении, так или иначе, замешан интерес нравственный. Обязанность царя – поддержать правду, а не какие-либо частные узаконения, которых еще нет. Никакое действие, по существу противонравственное, не может ссылаться на то, что закон его не воспрещал. Никакой окончательности решения или давности нарушения права, вообще ничего условного еще не создано. Равным образом нет такого частного права, которое могло бы, утверждаясь на самом себе, отрицать вмешательство действия государственной власти. Такого личного права еще никто не получал. Царь, как верховная власть нравственного начала, смотрит за всеми сам, и никакие отношения общественные, семейные, личные не могут уклониться от надзора нравственного начала, государственно олицетворенного в царе. За сим начинается правильное устроение государства, которого цели состоят в том, чтобы эту общую задачу верховной власти осуществить при посредстве системы законов и учреждений. Государство тем более совершенно, чем полнее в нем достигнута эта цель. Простой глазомер верховной власти, действие по совести заменяется действием ею направляемых и устанавливаемых законов и учреждений государственных, и введенных в государство общественных учреждений, роль же верховной власти сводится к тому, чтобы стать только силой направляющей и контролирующей.

Но полное совершенство учреждений никогда не достижимо. Если бы даже представить себе, что в какую-нибудь данную минуту система законов и учреждений, безусловно, справедливо предусматривает способы охраны и восстановления правды, то, во всяком случае – жизнь изменяется. Естественное право, новые требования обстоятельств и совести расходятся с законами и учреждениями, которые опять делаются отсталыми и несовершенными. Если даже государственные реформы успеют быстро восстановить соответствие между новой жизнью, законами и учреждениями, то все же это сделается не раньше, чем несоответствие обнаружится на практике. Но в эти моменты, пока несоответствие еще не устранено, государство принуждено, поддерживая свой закон, тем самым поддерживать нравственное беззаконие. В эти моменты государство, с точки зрения своих благородных и высоких целей, как бы не существует.

И вот в эти моменты верховная власть обязана снова делать то, что делала, когда еще не успела построить государства: должна делать сама и по усмотрению совести то, чего неспособно сделать государство.

Но так ли редко случаются эти моменты? Конечно, почти невозможно представить, чтобы закон и государство всецело разошлись с требованиями жизни. Но в отдельных пунктах государственной жизни несоответственность закона и учреждений с требованиями действительности замечается в большей или меньшей степени всегда. Сверх того, как бы ни был совершенен и современен закон, он устанавливает лишь средние нормы справедливости, которые постоянно бывают то выше, то ниже средней. Во многих случаях законная справедливость поэтому не совпадает со справедливостью нравственной.

Но в отношении таких случаев государство и закон, с точки зрения идеала, опять как бы не существует. Если то, что государство делает, оказывается справедливо для других, но не для меня, то я имею право жаловаться, что государство для меня не существует. А оно обязано существовать для всех. Здесь опять открывается для верховной власти задача восстановить справедливость лично, своей прерогативой. Таким образом, действие царя по прерогативе верховной власти – неустранимо с принципиальной точки зрения и не может быть поставлено ни в какие рамки. В силу принципиальной невозможности уволить верховную власть от ее обязанности поддерживать правду, она в потребных случаях должна иметь прерогативу личного действия по совести, и подданные должны иметь право апелляции царю по поводу каких бы то ни было запросов и столкновений между собой или с законными государственными учреждениями». («Монарх. Госуд.», ч. IV.)

Воп. Какое место должен занимать монарх в системе управления государством?

Отв. Система управления государством должна быть построена таким образом:

1) Чтобы ни одна из отраслей управления не была принципиально изъята от возможности непосредственного вмешательства верховной власти. Ей принадлежат полнота государственной власти в трех ее проявлениях: законодательном, судебном и исполнительном. Хотя фактически одно лицо не в состоянии осуществить все управление государством, тем не менее, система передаточных властей в правительстве должна быть организована таким образом, чтобы, в случае злоупотребления со стороны тех или других управительных властей, монарх мог непосредственно принять участие в данной области государственного управления. Отсутствие этой возможности свидетельствует об узурпации власти монарха со стороны правительства.

2) В нормальном ходе управления возможно большая часть дел должна быть передоверяема правительственным органам, но под непременным условием законности ведения дел и с законной ответственностью всех инстанций управления. В связи с этим стоит необходимость разумной организации контроля за действием всех правительственных учреждений, к которому привлекаются сами подданные.

3) Для самой верховной власти должна быть обеспечена полнота осведомления, внимательное, компетентное обсуждение и возможно более безошибочное решение в отношении всех вопросов управления и всех нужд национальной жизни. Такая осведомленность может быть обеспечена только правильной организацией связи между верховной властью и правительством – с одной стороны, и верховной властью и нацией – с другой. Первое предполагается в предыдущем, второе может быть достигнуто системой народного представительства, в качестве органа совещательного, законосоставительного и осведомительного. Связь монарха с народом, в форме присутствия около него представительного национального органа, предполагается самой идеей монархии, по которой монарх есть единственный выразитель и представитель духа и идеалов народных, ибо для того, чтобы он мог действительно выражать их, он должен их знать, для чего необходима его постоянная связь с нацией.

4) Наконец, в самом построении управительных органов должны быть соблюдены принципы совершенства их действия.

Воп. В чем заключаются принципы совершенства действия управительных органов?

Отв. Принципы совершенства управительных властей состоят в следующем:

1) В законности действия всех управительных учреждений, деятельность которых должна протекать в установленных законом нормах.

2) Каждая власть должна быть снабжена соответствующими ее назначению полномочиями.

3) Во избежание возможного произвола со стороны властей, путем взаимного их ограничения, они должны быть специализированы, что достигается разделением властей.

4) Каждая власть должна быть ответственна сообразно с получаемыми ею полномочиями, для чего должна действовать под надлежащим контролем.

5) Правительство организуется на началах дисциплины и иерархической подчиненности в непременной связи с осмысленностью исполнения долга; в противном случае, при безличности чиновников, государственный механизм обращается в бездушную машину.

6) В системе управления государством существенно необходимо сочетание сил аристократических и демократических.

7) В связи с сочетанием аристократического и демократического принципов в устроении государственного правления необходимо сочетание учреждений бюрократических с общественными.

8) Необходимо устройство властей, сообразное с целями своего специального действия: во всем, где требуется обсуждение, успешно действуют учреждения, построенным на началах коллегиальности; во всем требующем исполнения применимо начало единоличной власти.

9) Все органы управления должны иметь единый объединяющий их все – центр, ответственный перед верховной властью.

Воп. Каким образом происходит разделение и специализация властей в правительственном механизме?

Отв. Специализация и разделение властей происходит в нескольких направлениях: 1) по способу проявления власти; 2) по предмету ведения; 3) по широте действия.

Воп. Как делится власть по способу своего проявления?

Отв. По способу проявления, она делится на законодательную, судебную и исполнительную.

Воп. Как разделяется власть по предмету своего ведения?

Отв. По предмету своего ведения она делится на министерства; в ведении каждого из них находятся или задачи общественного порядка, или задачи экономические, или задачи защиты государства, или сношение с другими державами и т. д.

Воп. Каким образом происходит деление власти по широте ее действий?

Отв. По широте своих действий правительственная власть разделяется на общегосударственное управление, местное и специальное.

Воп. Что называется бюрократией?

Отв. Бюрократией называется та иерархическая лестница лиц и учреждений, которая служит для передачи влияния монарха по всем направлениям государственного управления, в виду физической невозможности с его стороны влияния непосредственного. Как система передаточных властей, она необходима во всяком государстве и является силой необходимой и полезной до тех пор, пока не узурпирует власти монарха. Бюрократии в монархии соответствует в демократиях, в качестве органа передачи действия, класс партийных политиканов.

Воп. Каким образом происходит бюрократическая узурпация?

Отв. По формулировке Чичерина, бюрократия из удобного орудия власти «может превратиться в самостоятельное тело, имеющее свои собственные интересы и становящееся между монархом и народом. Интерес бюрократии состоит в том, чтобы неограниченно властвовать в административной сфере. Эта цель достигается тем, что обществу дается как можно меньше способов действовать самостоятельно, а от монарха скрывается истинное положение дел. Через это все переходит в руки чиновничества. Самая воля монарха при видимом самодержавии становится от него (чиновничества) в зависимость. В результате водворяется господство официальной лжи, а внизу царит полный произвол»¹¹⁰. Очевидно, здесь по отношению к верховной власти, к монарху, практикуется не меньшая, если не большая, узурпация его власти, чем произвол в отношении народа.

Воп. До какой степени терпимой является власть бюрократии в государстве?

Отв. Бюрократия, как система передаточных властей, безусловно, необходима в государстве и в качестве такой системы представляет преимущества перед другими ее формами. Но это до тех пор, пока она остается только системой передаточных властей, правительством, но не заменяет собой верховную власть, сводя к фикции верховенство монарха.

Воп. При каких условиях бюрократия способна узурпировать власть монарха?

Отв. Бюрократия способна узурпировать власть монарха в том случае, если ему самому усвояется значение только главной управительной власти в государстве. Очевидно, если монарх обладает исключительно полнотой управительной власти, является исключительно верховным управителем государства, то все управление должно производиться лично им самим, а всякое проявление самодеятельности нации в государственном управлении должно почитаться уже узурпацией его власти. Но так как монарх физически не может осуществлять все управление государством сам лично, то приходится прибегать к чиновничеству, которое действует именем монарха везде и повсюду. Однако, по тем же условиям физической невозможности, монарх лишен средств, контролировать лица и учреждения, действующие в управлении его именем. С другой стороны, и само общество не правоспособно не только контролировать действия правительства, но и предавать их огласке и обсуждению публично. Так бывает во всех случаях, когда монарх считается старшим правителем государства, а правительство отождествляется с понятием верховной власти. В действительности власть монарха должна быть тем, что она есть по смыслу самой монархии, а именно – властью верховной. Она-то, верховная власть, вместе с нацией составляет государство. Организуемое ею, в видах управления страной, правительство есть сила служебная, которой народ подчиняется не ради нее самой, а ради верховной власти. Как уже замечено, являясь подданными по отношению к верховной власти, члены нации для правительства суть граждане. Установляя для управления страной закон, монарх правительству поручает следить только за его исполнением. Если монарх не считается только правителем, только первым из бюрократов, и власть его понимается, как власть верховная, охватывающая все силы и все власти, какие порождаются нацией, – все эти силы должны быть одинаково ему близки и допустимы, ибо все они находятся под его верховенством, и хотя бы все государство находилось в ведении общественного управления, монарх не лишается этим своего верховенства. Таким образом, при понимании власти монарха, как власти верховной, другими словами, при правильном понимании самой монархии, общественное самоуправление вполне допустимо, и нет необходимости все управление государством поручать бюрократии. А этим-то и предотвращается ее перерождение из силы необходимой и полезной в силу вредную для государства.

Воп. Но, быть может, в силу принципиального согласия между монархией и принципом общественного самоуправления открывается возможность все управление государством предоставить общественной самодеятельности?

Отв. Хотя принципиально начала общественного самоуправления и не противоречат монархической форме верховной власти, тем не менее, организация всей системы управления страной на началах общественного самоуправления создала бы плохую правительственную систему. Сама жизнь показывает, что оно далеко не везде применимо в государственном управлении, и даже в самых крайних демократиях мы встречаем свой класс чиновников, заменяющих в некоторых областях управления государством самодеятельность общественных сил.

Воп. Где необходимо и уместно в системе государственного управления допущение общественной самодеятельности?

Отв. Оно уместно и необходимо в трех направлениях:

1) В управлении, допускающем прямое действие общественных сил (демократических или аристократических). Везде, где обществу пришлось бы прибегать к передаточному действию, проявление его деятельности становится неуместным.

2) В области законосоставительной деятельности.

3) В области контроля за управлением.

Во всех трех случаях общество является действительной, незаменимой помощью для верховной власти в ее управлении страной.

Воп. В каких формах может последовать введение общественных сил в государственное управление?

Отв. Для введения общественных сил в систему государственного управления могут быть две формы:

А. Создание учреждений в области общественного и сословно-классового управления.

Б. Привлечение общественных сил в самое государственное управление.

Воп. Каким образом должно быть построено общественное управление?

Отв. Общественное управление должно быть построено следующим образом:

I. Ему должен быть предоставлен такой круг ведения, который по существу доступен этому ведению непосредственно, ибо везде, где обществу приходится прибегать к сложной системе представительства, с несколькими инстанциями передаточных выборных властей, общественная власть является фикцией, а действительная власть оказывается в руках особого слоя политиканов.

II. Избрание обществом своих представителей должно быть сословным. «Необходимо, чтобы каждая остальная группа посылала в общее управление только своих членов. Если мы допустим выбор представителей на общегражданских началах, то есть, допустим, чтобы социальные слои поручали свои дела лицам, стоящим вне данного слоя, то все местное управление быстро узурпируется политиканами, и не будет уже иметь достоинств общественного управления... Только кровный член данной социальной группы, связанный с ней бытом, духом и интересами, способен явиться ее представителем»¹¹¹.

III. Все, какие только существуют в данном государстве, социальные группы должны иметь свое представительство в общем управлении.

IV. Везде, где общество является не только с простыми совещательными функциями, но, как, например, в местных органах имеет полномочия решать дела самоуправления и приводить их в исполнение, – количество представителей от разных групп должно быть пропорционально с численным составом их, а также пропорционально их социальной и экономической важности.

V. За всеми действиями общественных учреждений должен быть установлен государственный контроль.

VI. Всякое меньшинство, считающее себя притесненным со стороны большинства того или другого органа общественного самоуправления, должно иметь право апелляции к общегосударственной власти.

Воп. Каким образом при сочетании начала бюрократического с началом общественного самоуправления должны быть распределены функции учреждений общественных и бюрократии?

Отв. В государстве, управительная система которого представляет сочетание начал бюрократического и общественного, общегосударственные функции между учреждениями общественными и бюрократией должны быть распределены следующим образом:

I. Управление местное, сословное и профессиональное должно быть предоставлено общественным учреждениям; бюрократии здесь принадлежат только функции контроля.

II. Все среднее государственное управление должно быть сосредоточено в руках бюрократических учреждений; общественным силам здесь должен принадлежать контроль и совещательное участие.

III. В высшем государственном управлении все исполнительные функции должны находиться в ведении бюрократических учреждений. Что же касается законодательства и контроля, то в них должно быть установлено соответствующее сочетание общественных и бюрократических сил.

Воп. Почему в монархии необходима организация правительственной системы на началах сочетания бюрократических принципов с принципами общественного самоуправления?

Отв. Организация в монархии правительственной системы на началах сочетания бюрократических сил с общественными, необходима, во-первых, как предотвращение узурпации со стороны бюрократии по отношению верховной власти и произвола в отношении народа; во-вторых, как условие, дающее монарху средство контроля за действием правительства; в-третьих, как условие наилучшей организации правительственной системы вообще, ибо разнородность принципов бюрократии и общественного управления, порождая некоторое между ними соперничество, дает место взаимному их контролю, взаимной поправке и обличение всякой ошибки и злоупотребления.

Воп. Почему в монархии необходима организация народного представительства на началах сословности?

Отв. Именно на началах сословности организация в монархии народного представительства необходима потому, что, во-первых, устраняет возможность появления профессионального политиканства, во-вторых, только она способна создать такое представительство, какое необходимо в монархии.

Воп. Что такое представляет собой «профессиональное политиканство»?

Отв. «Профессиональное политиканство» представляет собой своеобразное явление на почве общегражданского общественного строя в демократиях. Оно является формой узурпации народной воли в демократии; подобно тому, как бюрократия в монархии узурпирует власть монарха, власть народа, узурпируется кучкой «профессиональных политиканов».

Воп. Каким образом становится возможной такая узурпация?

Отв. Демократия способна к прямому управлению в очень небольших размерах, а именно – поскольку для граждан возможно непосредственное общение. За этими пределами, за пределами непосредственного общения между собой, они должны кому-нибудь передоверять свою власть. Обыкновенно она доверяется выборным от народа, которые представляют народную волю. Мало того, в огромном большинстве дел управления «народной воли» вовсе и нет, и ее приходится создавать. Этим кто ни будь должен заниматься. Так возникают политические партии, которые создают класс профессиональных политиканов и узурпируют народную власть, потому что во главе народа становятся ставленники той партии, какая на выборах берет перевес.

Воп. Если «профессиональное политиканство» есть явление, имеющее место по преимуществу в демократиях, то каким образом могут существовать опасения относительно возможности его возникновения в монархии?

Отв. Опасения эти уместны в настоящий момент и относительно монархии. Дело в том, что возникновение профессионального политиканства есть явление неизбежное при так называемом общегражданском строе который в настоящее время считается венцом социальной эволюции и насильственное введение которого во всех государствах – и демократических и монархических – считается необходимым.

Воп. Что такое представляет собой общегражданский строй?

Отв. Общегражданский строй, являясь предметом известной социально-правовой теории, представляет собой известную юридическую фикцию, ничего общего с реальной структурой общества не имеющей.

Воп. В чем состоит теория общегражданского строя?

Отв. Согласно формуле Лоренца Штейна, общественное развитие последовательно выдвигает три порядка: 1) строй родовой, 2) строй сословный, 3) строй общегражданский, в котором «значение лица определяется уже не принадлежностью его к тем или иным частным союзам, физиологическим (в строе родовом) или группирующимся около известного интереса (в строе сословном). Оно пользуется полностью права само по себе, как разумно-свободное существо, а так как в этом качестве все люди равны, то начала, определяющие начала общегражданского строя, суть свобода и равенство». Государство здесь «выделяется и образует свой собственный строй, который в свою очередь воздействует на гражданское общество, полагая предел господству частных сил и порабощению одних другими». Естественно при этом, что всякий другой общественный строй, в частности – строй сословный, рассматривается, как невозможный для развитых стран, или, уже во всяком случае, как реакционный.

Воп. Почему теория общегражданского строя представляет собой юридическую фикцию?

Отв. Юридическую фикцию она представляет собой потому, что в реальной социальной действительности нет никакого «общегражданского строя», и формула Лоренца Штейна является ложной с точки зрения действительной эволюции общественного строя.

Воп. Каким образом в действительности происходит развитие общественной жизни?

Отв. Эволюция общественной жизни имеет несколько этапов развития, в виде простого социального строя и сложного социального строя.

I. Простой социальный строй обнимает собой:

1) Патриархальный строй.

2) Родовой строй.

II. Сложный социальный строй обнимает собой:

3) Наследственно и принудительно-сословный строй.

4) Свободно-сословный строй.

Воп. Чем объясняется происхождение юридической фикции общегражданского строя?

Отв. Она появилась с падением европейской монархии, в связи с революционными идеями XVIII в. и знаменитой хартией прав человека. В монархическом государстве общий всем интерес государства объединяется в лице монарха, а потому частные интересы нации свободно могут иметь каждый свою собственную организацию, в вид сословий; с ними-то государство себя и связывает в форме сословного представительства. С падением же монархии приходится государство строить таким образом, чтобы частные интересы не уничтожали «общий всем интерес государства». На место сословного строя юридически вводится строй общегражданский, и сословное представительство, уместное и необходимое в монархии, заменяется представительством общегражданским в народившихся демократиях.

Воп. Чем обусловливается падение западноевропейской монархии?

Отв. Падение западноевропейской монархии явилось результатом ее перерождения в абсолютизм.

Воп. Каким образом может происходить перерождение монархии в абсолютизм?

Отв. Перерождение монархии в абсолютизм связано с усвоением монарху значения первого правителя государства, которому самодержавным народом передана полнота управительной власти и по отношение к которому поэтому всякое проявление народного самоуправления считается узурпацией. Такая постановка власти монарха, который, впрочем, здесь уже не есть монарх, но в сущности лишь первый министр при самодержавном народе, влечет за собой развитие бюрократизма, так как всякое проявление власти в государственном управлении должно исходить от самого монарха, а при физической невозможности этого – передается чиновникам, которые, в силу невозможности контроля за ними со стороны монарха, в конце концов узурпируют самую власть его, создавая средостение между ним и народом.

Воп. Каким образом развитие абсолютизма в Европе привело к падению монархии, вызвав на ее место демократию с ее «общегражданским строем»?

Отв. «Эпоха, предшествовавшая появлению так называемого общегражданского строя, состояла в разложении наследственно-сословного строя», в котором принадлежность к той или другой социальной группе закрепляется рождением, почему он называется принудительно-сословным, в противоположность свободно-сословному, в котором принадлежность к той или иной профессиональной группе определяется свободным выбором профессии со стороны самой личности. «Он разлагался под влиянием двух категорий явлений: во-первых, усиленное умственное развитие, огромный прогресс знаний и развитости личности создал могущественные прослойки лиц, живущих умственным трудом и множеством профессий, развившихся на основе умственного труда. Во-вторых, это же чрезвычайное развитие ума и знаний в соединении с колониальной политикой (им же порожденной) создали небывало быстрое развитие сложной промышленности, совершенно разбившей прежние рамки наследственно-сословной профессиональности и совершенно с ней несовместимой. Несовместимость эта обусловливается необходимостью свободы труда и свободного подбора лиц по способностям к профессии. Прежние сословные рамки совершенно не вмещали этого могучего разнообразия промышленного и умственного творчества. Сословность, в смысле профессиональной бытовой группировки, ничуть не исчезла, напротив, новые группы стали еще сплоченнее, чем прежние, еще более нуждались во внутренней организации, и внутри их еще более проявлялась не одна солидарность, но также и антагонизм, взывавший к посредничеству государства. Но для возможности этого посредничества требовалось поставить государство в связь уже не с прежними, отживающими и уже почти не существующими сословиям, а с новыми кипящими жизнью группами, «классами»¹¹², как их стали называть.

В эпоху, предшествовавшую «общегражданскому строю», государство именно стало в такое нелепое положение, что нормировало жизнь тех классов, которые уже почти не существовали в действительности, и не только игнорировало новые классы, действительно существовавшие, но даже мешало их организации и самостоятельной нормировке отношений даже их внутренними силами.

Монархия, в течение веков регулировавшая жизнь нации наследственно-сословного строя, в это время была окончательно охвачена бюрократическим маразмом – прямым последствием своего перерождения в абсолютизм.

В то время, когда государству руководимому монархией, потребовалась самая живая связь с социальным строем, чтобы удовлетворить его новым потребностям и поставить государственное действие в соответствие с действительно существующими социальными силами и потребностями их, – в это время верховная государственная власть оказалась вне всякого соприкосновения с нацией, охваченная фатальным бюрократическим «средостением».

Такова была совокупность причин экономических, политических и нравственных, вследствие которых рухнула европейская монархия и понадобилось строить новое государство, которое уже поставлено было на почву демократическую и получило исходным пунктом «общегражданский строй», при всей своей фальшивости имевший то оправдание, что действительно, за падением монархии, приходилось создать в государственной власти какое-либо представительство «общего интереса»¹¹³.

Воп. На чем в демократии основан общегражданский строй?

Отв. В демократии верховная власть принадлежит самому народу. Воля Бога и вечного Его нравственного закона здесь заменяется временной и случайной, притом фиктивной и фальсифицированной со стороны «представителей», волей народа. Демократия по существу есть богоборчество, в основе и в окончательных выводах неизбежно атеистична и материалистична. Народ есть Бог. Очевидно, в теории, каждый член нации имеет свою долю участия в общенародной власти, обладает как бы частичкой этой власти, и в этом отношении все граждане равны.

Воп. Как организуется в демократии народное представительство?

Отв. Оно организуется в соответствии с целями, которые народному представительству ставятся в демократии.

Воп. Какие цели в демократии ставятся системе народного представительства?

Отв. Посредством народного представительства в демократии формируется «народная воля» для управления страной. В виду того, что во всяком демократическом государстве, размерами своими превышающем небольшую городскую общину, самодержавный народ лишен возможности фактически ведать дала государственного управления, и в виду того, что масса народная в большинстве случаев совершенно некомпетентна решать государственные дела, относительно которых поэтому у нее не может быть никакой своей «воли», – является необходимость создать такой орган, который представлял бы собой «народную волю» и управлял государством вместо бессильного к этому «самодержавного народа».

Воп. Каким путем образуется в демократии орган, представляющий «народную волю»?

Отв. Он образуется путем выборов народом своих представителей.

Воп. Каким образом происходят эти выборы?

Отв. Они происходят следующим образом. Так как верховная власть государства принадлежит всему народу и у каждого отдельного члена нации, по юридическим понятиям, ее – этой власти – имеется в совершенно равной доле, то выборы происходят пропорционально численности отдельных социальных групп, путем мертвого арифметического подсчета голосов, без внимания к их качеству.

Воп. В какое отношение к социальным силам становится государство при общегражданском строе?

Отв. Имея дело с «общегражданским» строем и выделяясь в нем в совершенно особую область общественной жизни, государство фактически теряет связь с нацией, ибо она реально представляет собой не нивелированную общегражданским строем массу, какой ее считает государство, но организованную в многочисленные, сообразно ее интересам и видам ее творчества, группы. С такой нацией, с таким социальным строем, при общегражданском порядке государство связи не имеет и является силой сторонней для него. Нации предоставляется право организовать политические партии, если она желает обеспечения частных социальных интересов в общегосударственном управлении. Путем этих партий проявляется связь государства с социальными силами.

Воп. Что такое представляют собой политические партии?

Отв. Политические партии представляют собой явление неизбежное при общегражданском строе. Известной группе населения, желающей получить влияние и тем обеспечить свои интересы в представительном учреждении, приходится организоваться в партии, чтобы провести туда своих кандидатов и получить большинство голосов. Для этого ей приходится склонять на свою сторону общественное мнение, вести агитацию печатно и устно и т. д. и т. д. Всем этим занимается партия. Но в виду того, что каждый отдельный член нации обыкновенно имеет свое собственное, профессиональное занятие и часто не имеет, ни времени, ни возможности заниматься делами партии, последние переходят в руки людей, кроме партийной работы больше ничем не занятых и образующих, таким образом, класс профессиональных политиканов, или «правящее сословие бессословного государства». Они проводят в парламент своих кандидатов, они организуют общественное мнение («делают обществу голову», по немецкому выражению), они решают в парламенте государственные дела, в их руках, таким образом, находится все управление государством. Каждая партия имеет свое собственное существование, свои собственные, отдельные от государственных, интересы. Депутат, обязанный своим избранием партии, действует в видах ее интересов, но не избирателей, подает голос под диктовку своей партии, а не по велениям совести. Нация легальным путем совершенно бессильна от них освободиться, так как их власть в государстве, как власть народных представителей, охраняется и штыком, и законом. В результате их владычество может быть свергнуто только народным восстанием. Лучший пример политиканской узурпации представляет собой американская демократия¹¹⁴.

Воп. На каких основаниях можно заключать о фиктивности общегражданского строя?

Отв. Об его фиктивности свидетельствуют факты социальной действительности.

Воп. Каким образом факты социальной действительности могут свидетельствовать о фиктивности общегражданского строя?

Отв. Действительное развитие общества не только не соответствует теории общегражданского строя, но совершенно ей противоречит, так как в настоящей эволюции социальной жизни за средневековым принудительно-сословным строем следовал не общегражданский, а свободно-сословный, какой мы и в настоящее время имеем перед глазами. Что же касается общегражданского, то он остался на бумаге, на которой писаны западноевропейские конституции, а построенные на этой юридической фикции политические формы вызвали собой, как протест против себя со стороны социальной жизни, отрицание самого государства в новейших социалистических теориях. Не успела появиться теория общегражданского строя, относительно которого Чичерин замечает, что после него «ни о каком новом общественном строе не может быть и речи», как вслед за ней раздались голоса, отрицающие самое государство. «Пока не было этого благодетельного «общегражданского» строя, – справедливо замечает Л. А. Тихомиров, – этого «высшего единства», общественные силы терпели и общество, и государство и не считали их столь вредными, чтоб их требовалось уничтожить». Жизнь идет еще далее в своем фактическом отрицании общегражданского строя. Хотя им сословия объявлены вне государства, общественные силы, тем не менее, организуются в новые сословия. На наших глазах идет объединение рабочих в профессиональные союзы, объединение капиталистов и других, вновь возникших и продолжающих возникать, на основах развивающихся интересов, социальных слоев. Не простыми гражданами являются эти новые члены общественных групп в государстве, но стараются захватить влияние на него именно как члены данных групп, – таково действительное строете социальных сил.

Воп. С какими целями существует народное представительство в монархии?

Отв. «Старое государство ничуть не ошибалось, связывая себя с сословною жизнью нации. Но самые сословия стали уже не прежние, а, между тем, абсолютистская идея разобщила государство и общество и отняла у монархии способность почуять интересы новых социальных групп. От этого она и пала. Парламентское же государство вовсе неспособно к объединительной роли. Такая роль принадлежит по преимуществу монархии. Но для этого монархическая политика должна и в сложно-сословном обществе делать то же самое, что делала в простом сословном. Ее великое преимущество перед парламентарным государством именно в том, что монархия не имеет в своей идее тех препятствий к устроению сложно-сословного общества, какие имеет парламентарная система. Монархия не имеет перед собой задачи формировать народную волю, так как сама представляет орган национальной воли. Поэтому монархия не имеет надобности заниматься бесплодным арифметическим подсчетом голосов, стоящих за тот или иной интерес. Она может всецело посвятить свое внимание вопросу о том, что им всем вместе необходимо для гармонического действия»¹¹⁵.

Воп. Какая разница между задачами народного представительства в монархии и в демократии?

Отв. В демократии задачей народного представительства является создание народной воли. Так как верховная власть государства принадлежит там всему народу, и каждый член нации является, одинаково с другими такими же членами, носителем частички этой верховной власти, то необходимо делать подсчет, сколько единиц народной воли приходится на каждого из кандидатов, которые и занимают места в парламенте по большинству голосов. Здесь мы имеем дело с представительством народной воли. В монархии оно не нужно. В виду того, что монархия, представляет собой верховенство народных нравственных идеалов, а монарх есть выразитель национального духа в его возвышенной, нравственной сущности, он должен постоянно находиться в непосредственном общении с нацией, «в атмосфере творчества народного духа, который проявляется иногда в деятельности чисто-личной, иногда в действии общественных учреждений и организаций и в характере представляющих их лиц»¹¹⁶. Монарху необходимо, таким образом, не представительство народной воли, но представительство народного духа, интересов, мнений.

Воп. Каким образом практически может быть достигнута задача организаций такого народного представительства?

Отв. Творчество нации находить видимое свое выражение в строении социальных сил. Чем разнообразнее, шире, богаче национальное творчество, тем сложнее социальные группировки, тем разнообразнее расслоение нации по отдельным социальным группам, так как всякая отрасль народного творчества, соединяя вокруг себя членов нации, образует из них разнообразные социальные группы. Поэтому для того, чтобы монарх состоял в действительном общении с нацией, чтобы он знал все, чем она живет «находился в атмосфере творчества» национального гения, необходимо, чтобы все разнообразные общественные группы, в которых складывается нация, были представлены около него. Это достигается в том случае, если каждая социальная бытовая группа имеет своего представителя – одного или нескольких – в общем объединяющем их около монарха учреждении, т. е. путем сословно-бытовых выборов.

Воп. Может ли монархия «душить» самодеятельность общества и личности, согласно делаемому ей в этом отношении упреку?

Отв. Только недостаточное понимание сущности монархического принципа может вызвать упрек по отношению к монархии в якобы присущем ей свойстве подавлять самодеятельность общественных сил. Монархии, наоборот, свойственно и прямо выгодно, даже неизбежно, допускать и обеспечивать самое широкое развитие национальных сил, которые вместе с тем, как самостоятельные единицы управления, вводятся ею в общегосударственную правительственную систему. Что же касается личности, то ее права, как нравственно свободного и разумного существа, именно в монархии, только в монархии и получают самое широкое признание со стороны государства, так как монархия есть носительница того самого этического начала, которое является сущностью человеческой личности.

III.

Воп. Какое значение монархический принцип имеет в политической области?

Отв. В сфере политической жизни, как форма верховной власти государства, он имеет преимущественное значение перед двумя другими принципами – аристократическим и демократическим.

Воп. Чем обусловливается его первенствующее перед другими принципами значение, как верховной власти?

Отв. Первенствующее значение монархического принципа в ряду других обусловливается его природными свойствами, которые наиболее соответствуют качествам, требуемым от верховной власти и которые получают тем большее значение, чем менее им соответствуют свойства двух других политических принципов.

Воп. Каковы свойства двух остальных принципов власти?

Отв. Оба остальные принципа – демократический и аристократический – по свойствам своим имеют и хорошие стороны, и дурные.

Воп. Каковы хорошие стороны аристократического принципа?

Отв. По формулировки Чичерина, хорошие стороны аристократии состоят в следующем:

1. Хорошо обеспеченный и образованный слой, члены которого смолоду привыкают к государственным делам, развивает в себе способности к управлению.

2. Недостаток способностей одного члена правящего сословия пополняется способностями других.

3. Аристократия лучше всего обеспечивает обдуманность решений (что не всегда бывает у одного лица, а тем более у массы).

4. Аристократия отличается наибольшей привязанностью к преданиям и историческим началам.

5. Аристократия наиболее обладает твердостью и постоянством воли.

6. Аристократия наиболее охраняет юридическую законность.

7. Аристократия в собственной же среде находит надежные орудия исполнения своих решений, не имея надобности искать их у других.

Воп. Каковы слабые стороны у аристократии?

Отв. Слабые стороны ее сводятся к следующему:

1. Недостаток единства власти и внутренние раздоры. Отсюда легкость измены, когда слабая партия или низверженный вожак готовы стать и демагогами, и даже искать поддержки у иностранцев; легки и попытки захватить диктатуру.

2. Дух корпоративности ведет к узости, неподвижности и эгоизму.

3. Аристократия отличается особенной неспособностью к крупным государственным реформам.

4. В аристократии частный интерес сословия для нее дороже народного и государственного.

5. Для охраны своего господства аристократия старается не давать хода развитию и просвещению народа.

6. Аристократия из боязни диктатуры не дает хода высоким способностям и энергии даже в собственной среде. Возвышение отдельного лица, заслоняющего собой остальных, страшит аристократию.

7. Аристократия не только мешает развитию и просвещению народной массы, но боится и ее обогащения и потому старается все богатства страны захватить в свои руки.

8. Аристократия допускает множество злоупотреблений своих членов по отношению к народу. Чванство и самомнение ее делают эти обиды и притеснения особенно чувствительными.

Воп. Пригодны ли эти свойства для верховной власти?

Отв. Все вышеперечисленные свойства совершенно непригодны для верховной власти. Лучшие черты аристократии делают ее очень ценной, только в качестве власти управительной. Что же касается до верховной, то преобладание частного интереса над общим, неподвижность, невозможность обеспечить сильную власть, неспособность к крупным реформам – совершенно делают невозможным возведение аристократии на степень государственного верховенства. Это доказывается и историей, в которой изредка лишь встречаются примеры аристократических республик, которые ко всему остальному представляют образцы весьма неудовлетворительного ведения государственных дел (Венеция, Польша и др.).

Воп. Каковы лучшие стороны демократии?

Отв. Их, в сущности, нет. Мнимо-лучшие стороны демократии сводятся к обеспечению свободы граждан, по мнению Чичерина, к возвышению чувства человеческого достоинства в них, к обеспечению также всенародного общего всем интереса.

Воп. До какой степени в демократии обеспечивается гражданам личная их свобода?

Отв. Сам же Чичерин вместе с тем говорит: «Демократический деспотизм – самый ужасный из всех. Всякий, кто не примыкает к общему течению, рискует поплатиться и имуществом, и самой жизнью, ибо разъяренная толпа способна на все, а воздерживать ее некому. Всякая независимость преследуется, всякая своеобразность исчезает. Я не знаю страны, говорит Токвиль, где было бы менее умственной независимости и истинной свободы прений, нежели в Америке. Результатом ничем не сдержанной воли большинства является шаткость всех общественных отношений».

Воп. Каковы слабые стороны демократии?

Отв. Чичерин их рисует следующим образом. Для решения сложных государственных вопросов нужна способность высшего разряда. Между тем, демократическое начало равенства устраняет начало способности. Все граждане принимают одинаковое участие в верховной власти. А так как высшее развитие всегда составляет достояние очень незначительного меньшинства, дела же решаются большинством, то здесь, верховная власть вручается наименее способной части общества. Глупые здесь дают законы умным, и люди, оказавшиеся неспособными ничего доброго создать в жизни, призываются законодательствовать.

Далее, при демократии безграничное господство получают партии. Хотя борьба между ними, по мнению некоторых, имеет и свои хорошие стороны, но в то же время, в ней «все направлено к тому, чтобы одолеть противников, и для этого не гнушаются никакими средствами. Государственный интерес заменяется партийными целями. Организуется система лжи и ужасающей клеветы, имеющая задачей представить в превратном виде и власть, и людей. Если явный подкуп воспрещен, то косвенный практикуется с полной беззастенчивостью. Организуется особый класс политиканов, которые из политической агитации делают ремесло и средство наживы. Они являются главными двигателями и орудиями на политическом поприщ. Государство становится добычей политиканов»¹¹⁷.

Воп. До какой степени пригодна демократия к государственному духовенству?

Отв. Демократия, в качестве принципа верховной власти, уместна только в тех пределах, в каких является возможность всенародного собрания. Там же, где нет возможности непосредственного заведывания делами государственного управления, и народ передает свою волю «представителям», неизбежно открывается широкое поле для политиканства с его узурпированием народной воли.

Воп. Каковы достоинства монархии, как верховного организующего политического принципа?

Отв. I. Монархия соответствует лучшим стремлениям человеческой природы и является поэтому показателем наиболее возвышенного нравственно-психологического состояния нации, стоя всегда в связи с самыми благородными проявлениями жизни человеческого духа – с религией.

II. Монархия по своей природе, по своим свойствам наиболее соответствует задачам верховной власти, как таковой.

III. Монархии свойственны принципы наилучшей организации правительственной системы.

IV. По отношению к развитию и самодеятельности нации, монархии свойственно обеспечение самого широкого развития свободы, национального творчества и культурного прогресса.

Воп. Каким образом монархия соответствует лучшим стремлениям человека и является показателем наиболее возвышенного нравственно-психологического состояния нации?

Отв. Здесь мы наблюдаем разительное явление. В демократии, при полном отсутствии духа и господстве богоборного и прямо антихристова начала, власть держится большинством, которому и покоряется всякое меньшинство, ибо сила, простая физическая сила – у большинства, и оно, в случае, если меньшинство не покорится ему доброй волей, всегда может заставить его покориться своей силе. Но сила монарха, его физическая сила, во столько раз меньше физической силы всей нации, во сколько раз единица меньше миллионов. Однако, ему принадлежит полнота всей государственной власти. В чем же его настоящая сила? Сила его – в том, что он на своем посту есть слуга Божий, исполняющий Его волю. Чистая, истинная, неограниченная, самодержавная монархия – иной она быть не может, ибо если она чем-либо ограничена, то она уже не верховная власть, каковой является уже та сила, что ее ограничивает, чистая монархия есть делегация от Бога. Во имя подчинения себя Божественной воле, народ безгранично подчиняется воле монарха, твердо сознавая, и будучи уверен, что эта воля монарха никогда не разойдется с высшими велениями Божественного закона, которому он считает себя обязанным следовать в каждом своем шаге. Здесь, очевидно, общенациональное сознание подчиняет начала низшей, по своему нравственному достоинству, физической, количественной силы – сил высшей, нравственной. Для этого нужна соответствующая настроенность. Вот почему один из ученейших защитников монархии утверждает что «главная ценность самодержавия заключается не в его собственных достоинствах, а в том, что оно – симптом известного духовного строя народа»¹¹⁸.

Воп. Каким образом монархия по своим природным свойствам наиболее соответствует задачам верховной власти, как таковой?

Отв. Единство и прочность власти, положение вне партий и частных интересов, высокая степень нравственной ответственности, – ибо юридическая ответственность совершенно неуместна в отношении ни к какой верховной, хотя бы демократической власти, – уверенность в своей силе, способность к обширным преобразованиям и природная склонность к наилучшей организации системы государственного управления – являются неотъемлемыми свойствами монархии и вместе с тем характеризуют самую верховную власть, как социально-политическую силу, обусловливая успешность ее действий в государственном управлении.

Воп. Каким образом монархии свойственны принципы наилучшей организации правительственной системы?

Отв. Монархия, в силу относительной своей слабости для непосредственного управления текущими делами, предрасположена привлекать к участию в государственном управлении все социальные силы, организуя сочетанную из разных принципов управительную власть и тем, утилизируя в государственном деле лучшие свойства всех принципов власти как демократического, так и аристократического наравне с единоличным верховенством.

Воп. Почему монархии свойственно обеспечение самого широкого развития национального творчества и культурного прогресса?

Отв. Монархия есть верховенство того самого этического начала, которое является сущностью всякой личности данной нации, поэтому монархия особенно чутка по отношению к запросам и правам личности, которая в то же время в истории является, как элемент прогрессивный и субъект народного творчества.

Воп. Каким образом личности в истории принадлежит творческое начало?

Отв. Личность в истории представляет элемент прогрессивный, в то время как массы отличаются, наоборот, косностью. И в нравственном, и в умственном направлении развитие человечества совершается путем личного творчества. Нравственный прогресс возможен только для личности, но не для общества, как такового, в которое он проникает через туже личность. Вот почему выражение нравственного идеала требует именно личности в монархии и невозможно в демократии. Умственное развитие выражается в накоплении новых идей, которые зарождаются в процессе тоже личного, индивидуального, творчества. Для появления новой идеи, нового изобретения является недостаточным простое суммирование ранее добытого знания. Новая идея только опирается на данные этого ранее добытого знания, но для ее появления необходима наличность известного творческого начала, в призме которого ранее известные данные дали бы совершенно новые, ранее неизвестные результаты, новые их комбинации. Только по своем уже возникновении в процессе личного творчества, идея делается достоянием масс и содействует их развитию. Но для возможности и плодотворности творчества в обществе необходима достаточно широкая свобода личности.

Воп. До какой степени демократия и аристократия могут обеспечить личную свободу?

Отв. Личную свободу в смысле возможной свободы индивидуальности ни аристократия, ни демократия не в состоянии обеспечить настолько широко, как это возможно в монархии. Об этом свидетельствует история. Даже при абсолютизме, которому делают справедливый упрек в стремлении задавить общественную самодеятельность всесторонней опекой со стороны государства по отношению каждого ее малейшего проявления, уважение к личному достоинству всегда стояло высоко.

Воп. В каких словах можно резюмировать общее значение монархического принципа?

Отв. Монархический принцип, как государственная верховная власть, полнее всего отвечает высшим запросам человека, как существа нравственно свободного и разумного, обеспечивая ему наибольшую широту, в условиях общегосударственного существования, свободного, индивидуального самоопределения.

I

Есть золотое правило практической жизни: никогда не следует терять то, что раз приобретено. Если бы в данный момент тот или другой предмет хозяйства оказывался даже совсем без употребления, умный хозяин не выбросит его вон; он знает, что придет время, когда этот предмет может опять очень и очень пригодиться. Тем более неразумно выбрасывать из хозяйства то или иное орудие, когда оно еще в действии, когда оно долгим опытом показало свою пользу и пригодность, когда его в данное время нельзя заменить ничем лучшим. Ничего нет хуже, как в подобном случае, выходить не из практических соображений и нужд данной минуты, не из опыта жизни и работы, а из капризной решимости узнать и испытать нечто новое, или – еще хуже – из отвлеченных рассуждений и желания экспериментировать на живом деле, без уверенности в том, что эксперименты эти могут пройти для дела с пользой, или, по крайней мере, безвредно.

Все это приходит невольно на мысль в настоящее время, когда, судя по раздававшимся в Государственной Думе и первого, и второго, и даже третьего созыва, речам, близко обсуждение и решение вопроса: быть или не быть в России церковной школе...

Удивительна судьба этой тысячелетней и многострадальной школы: долго она существовала одинокой; единственным светочем в глухих углах по св. Руси светила она народу. Не говоря уже о глубокой старине, в самое последнее столетие жизни России почти никто другой, кроме служителей Церкви, не шел к русскому крестьянину с грамотой и учением, пока существовало крепостное право. И, естественно, никто против церковной школы, против ее существования тогда не возражал и никто с ней не боролся. Больше того: предписания свыше и в царствование Императора Александра Ι-го¹¹⁹, и в царствование Императора Николая Ι-го¹²⁰ настойчиво требовали от духовенства неослабленного подвига учительства в школах. Все, что было грамотного тогда среди русского народа, получало научение в церковных школах. Никто им не помогал, никто за ними не следил и никто ими не интересовался. Однако, из поколения в поколение среди замкнутого в узкий сословный строй духовенства передавались и укреплялись навык и склонность к учительству. Пришла потом пора освобождения крестьян; ясно стало всем, что русскому простому человеку, отныне свободному, нужно, как воздух, школьное образование. Опять православное духовенство впереди всех сословий, без каких бы то ни было напоминаний, с воодушевлением, навеянным великим актом освобождения, отдалось просветительной деятельности. Граф Д. А. Толстой в 1861 году в своем отчете по духовному ведомству засвидетельствовал: «Духовенство обнаружило такие учительные силы, каких тщетно было бы ожидать от какого-либо другого ведомства или учреждения и каким могли бы позавидовать любая из просвещенных стран Европы».

Плоды просветительной деятельности духовенства в этот доземский период налицо: в 1865 году ²/₃ всех приходов России имели уже церковно-приходские школы¹²¹, с количеством учащихся свыше 400 000. Опять не было оказано этим школам никакой денежной помощи, и они были оставлены без всякого внимания и руководства. Опять против них никто не возражал и никто не боролся с ними. В конце 60-х годов явились новые работники на ниве начального народного образования – Министерство Народного Просвещения и земства. Стали открываться министерские и, в большем числе, земские училища. Справедливости требует сказать, что духовенство радостно приветствовало их и всеми силами помогало новому делу. Об этом можно привести свидетельства и министров народного просвещения и, что особенно важно, – самих земских деятелей. В очерке деятельности Пошехонского земства, например, читаем: «В 1866 году в уезде открыто 12 земских школ, из них 9 в домах священников, 1 в доме диакона...; учащими в них назначены священники, 2 диакона, 6 псаломщиков и 2 жены священников»... Большинство ходатайств перед земством об открытии школ исходило от священников. Директор народных училищ Ярославской губернии в отчете за 1876 год говорит: «Духовенство за труд преподавания Закона Божия с самого открытия земской школы отказывается от вознаграждения. Кроме того, многие из духовенства могут быть названы основателями школ». Самые лучшие и благоустроенные свои школы, иногда со зданиями, на собственный счет выстроенными, духовенство дарило земству. Ссылаемся на отчеты земских управ по Ярославской губернии, где фактов подобного рода, указано, не мало¹²². Довольно почитать проповеди проповедников конца 60-х и 70-х годов, чтобы видеть, как духовенство способствовало укреплению земских школ и приветствовало их появление, располагая к ним народ и общественное мнение. Не так отнеслись новые работники к старой школе церковной: ей было объявлено гонение, и она стала таять и хиреть на глазах у всех. Духовенство уступило лучшие свои школы земствам, передавало им здания, школы же, ютившиеся в сторожках и в домах духовенства, постепенно стали закрываться. Только в Киевской епархии духовенство, слишком сжившееся со школами и в прошлой истории борьбы с унией и католичеством, привыкшее видеть в школах оплот православия, не согласилось передать школы в другое ведомство, – не согласилось отойти от дела просвещения. В отдельных случаях наблюдалось такое же явление и в других епархиях. Немало было священников и клириков, которые не могли расстаться со школами и продолжали учительствовать. Школы их не были пусты. И вот, против них было объявлено открытое гонение. В Киевской епархии, при митрополите Арсении, который стал во главе борьбы за церковную школу, не удалось сломить упорство духовенства: оно здесь боролось за них целой корпорацией. В других епархиях выделялись отдельные личности, не желавшие расстаться с дорогим делом. Против них были направлены меры административного воздействия. Доходило дело по местам до того, что священников полицейской властью выводили из школ и применяли к ним взыскания и кары, включительно до арестов и тюремного заключения. Знаменитый Ф. М. Достоевский в «Дневнике писателя» в свое время с горечью отмечал такие случаи.

Упорство духовенства основывалось отчасти на том, что оно уже выработало в себе особую склонность к школьному делу и считало его своим достоянием и неотъемлемым правом, отчасти же и на пастырской ревности, смущенной тем обстоятельством, что земская шкода во многих местах стала обнаруживать открыто противорелигиозное и противоцерковное направление¹²³. Многих священников смущало, например, то, что в числе книг для новых земских и министерских школ, по случайному ли недосмотру, или по злому намерению какого-либо одного лица, не значилось св. евангелие, а так как все книги, не помещенные в каталоге, считались для школ запрещенными, то выходило так, что евангелие изгнано из школы. Не следует забывать, что в то время евангелие впервые было переведено и напечатано на русском языке и впервые стало доступно народу. Поэтому пропуск евангелия в каталог имел особое значение, и, в самом деле, трудно было объяснить его недосмотром и забывчивостью составителей. Тем не менее, упорство духовенства в значительной степени было сломлено, и оно, молча, отступило; к 1884 году осталось только около 5 000 церковных школ (из 21 000, бывших в 1865 году) с 137 000 учащимися. Ушла огромная сила от народного просвещения! Общее число школ в России понизилось, и через 15 лет после 1865 года, к которому относятся вышеприведенные данные относительно числа церковных школ, т. е. в 1880 году, училищ министерских и земских, в общем, было меньше, чем прежде церковных. Подвинулось ли дело народного образования? Едва ли. Не спорим, что школы качественно, в смысле методической проработки учебного материала и количества сообщаемых знаний, улучшились, – это и естественно, так как на их содержание стали отпускаться казенные суммы, и учитель вместо прежних грошей, которые он получал от родителей своих учеников, теперь имел определенный оклад жалованья, а в школах стали выдаваться даровые учебники и учебные пособия. Однако, мы должны сказать, что церковные школы до 1865 года чему-нибудь же учили своих учеников; ведь не могли же они существовать только на бумаге, как это ныне принято утверждать; во-первых, церковная власть в то время не требовала от духовенства открытия школ, и поэтому они не могли значиться для отчетности, в целях выслужиться перед начальством; во-вторых, и это главное, за обучение детей духовенство получало небольшую плату от родителей учеников, что, между прочим, для многих из духовных лиц служило подспорьем к причтовым доходам, а родители, конечно, не стали бы платить за обучение несуществующих учеников в несуществующих школах¹²⁴.

В царствование Императора Александра III-го, но по идеям, уже назревшим в предшествовавшее царствование, и по решению Государственного Совета, состоявшемуся в 1879 году (это нужно хорошо запомнить противникам церковной школы), была воссоздана церковно-приходская школа по Правилам 13 июня 1884 года. Она не вытесняла министерских и земских училищ, а заняла свое особое место. Духовная власть всегда говорила и повторяла, что в нашей бедной просветительными средствами стране, при 60% безграмотных в среде мальчиков, и 75% в среде девочек школьного возраста, для школьной работы всем ведомствам найдется место. Тем не менее, церковная школа, восстановленная в своих правах и в своем существовании, встречена была необыкновенно враждебно со стороны передовой русской интеллигенции. Интеллигенция наша, ничего не говорила против немецких церковных школ; она даже отстаивала тайные школы ксендзов в Западном крае и возмущалась фактами их закрытия со стороны администрации; ничего не говорила передовая пресса и против многочисленных школь при мечетях, поставленных в педагогическом отношении столь низко, что они доже не заслуживают названия школ; прогрессивная печать всегда приветствовала школы сектантские и раскольничьи с их религиозным характером обучения и воспитания, беспощадно осуждала всякие репрессивные меры, направленный в Закавказье против армянских церковно-приходских школ, с передачей их под контроль Министерства Народного Просвещения, ничего не возражала против школ раввинских при синагогах, применявших к детям жестокие наказания во вкусе средних веков и заставлявшим детей-евреев бессмысленно задалбливать человеконенавистнический талмуд. Но удивительное дело, – против православных церковно-приходских школ поведен был интеллигенцией и прогрессивной печатью систематический и столь жестокий и озлобленный поход, что одно это озлобление невольно заставляло видеть в этой борьбе что-то донельзя пристрастное, скрывающее свои настоящие побуждения и вместо них выставляющее, как маску, возражения общепедагогического характера.

Казалось бы, что при любви к просвещению и при искреннем желании видеть как можно больше школ в стране, прогрессивные газеты должны были приветствовать решение церковной власти открывать при церквах школы. Взамен этого школа церковная слышала только одни нападки. В объяснение этого некоторые указывают на то, что школа церковная стала получать крупные отпуски от казны, которые могли бы пойти на усиление просветительной работы Министерства и земств. Но в первые 10 лет после своего восстановления церковная школа не получала никаких крупных отпусков¹²⁵, а между тем нападки на нее в эти годы были даже значительно сильнее, чем в последующее время.

Причина ненависти и клеветнической травли против церковной школы лежала в ее принципе: церковная школа поставила себе целью воспитание народа в духе сохранения церковности и государственности; она открыто объявляла себя противореволюционной силой. И вот она была объявлена знаменем реакции, учреждением ретроградным, врагом прогресса и просвещения. Во вражде к церковной школе объединились все противорелигиозные, противоцерковные, противогосударственные и противорусские, – все отрицательные элементы русского общества, все, что мечтало о разделении русской национальности, о господстве иноверцев, о государственном перевороте, о господстве социалистических и демократических идеалов, столь враждебных религии и церковности. Сюда присоединились российские либералы, в оппозиции правительству полагающие существо своих политических воззрений и часто сами не понимающие, чего им нужно, а также все, увидевшие в церковной школе опасного конкурента в школьном деле или опасавшиеся усиления влияния духовенства на народ и умаления своего собственного влияния и силы в народе. Русская интеллигенция, демократическая на словах, а в основе своей неисцелимо барствующая, всегда смотрела на духовенство, как на плебеев, которых надо держать в черном теле...

Всем этим элементам было за что ненавидеть восстановленную церковную школу, как истинно народную, истинно воспитательную. Она, без сомнения, мешала революционным замыслам и, конечно, надолго отодвинула и значительно смягчила и понизила ту разрушительную волну революции, которая прокатилась по лицу русской земли в 1905–1906 г. и которая не окончила своего пагубного действия и до настоящего времени. В этом и была вина церковной школы, и этого ей никогда не простят приверженцы революции и государственного переворота. Неудивительно поэтому, если левое крыло Государственной Думы, к сожаленью, доселе бывшее в ней столь многочисленным, при первой же возможности обрушилось на церковную школу со всей неудержимою злобой клеветы и ненависти.

Не для таких критиков церковной школы пишутся настоящие строки. Это люди предубежденные, не способные принять истину. Переубедить их невозможно. Партийная стачка, предвзятость и пристрастие обычно наперед решают не судить ненавистное лицо или дело, а осудить. И мы заранее знали, что будут говорить в Государственной Думе о церковной школе левые партии и как решат вопрос об ее существовании. Однако, они будут сохранять декорум справедливости и основательности, играя цифрами и фактами, и этим могут ввести в заблуждение многих таких русских людей, которые хотели бы знать истину и не потеряли к этому способности. Для них и предназначаются настоящие строки.

II

Несмотря на ожесточенные преследования «передовой» русской печати, церковная школа в России за время существования после своего восстановления сделала поразительные успехи. Ниже, по ходу наших рассуждений, мы будем приводить подробные статистические данные о церковных школах. При этом мы будем брать цифры к 1906 году, – к году, когда впервые о них стала судить Государственная Дума. Это тем более необходимо, что и статистика министерских и земских школ обработана только до 1906 года. Ограничимся пока лишь наиболее крупными и общими сведениями.

В 1884 году (год восстановления церковной школы) церковных школ было 5 517 с 137 313 учащимися, в 1905 году – 42 892 с 1 990 508 учащимися, из них: 18 церковно-учительских с 1 272 учащимися, 2 учительско-певч. курс, с 65 учащ., 421 второклассных с 21 698 учащимися, 615 двухклассных с 70 767 учащимися, 24 869 одноклассных с 1 358 420 учащимися, 16 969 школ грамоты с 538 286 учащимися.

Всех учащих лиц в церковных школах всех разрядов состояло: в должности законоучителей 43 678, учителей и учительниц 50 520; причем учителей из членов причта 5 452 особых учителей и учительниц 45 068; учителей, бесплатно обучающих, 4 595 человек.

Из светских учителей и учительниц состояло правоспособных в церковно-приходских школах 22 563 лица, или 81,12%, в школах грамоты – 7 349 лиц, или 43,31%, считая в этом последнем числе кончивших второклассную школу 3 968 чел. обоего пола.

На устройство и содержание всех церковных школ за все время было получено всего 162 356 118 рублей, из них духовенством изыскано и привлечено на нужды просвещения 76 303 276 р.

За счет этих средств (казенных и местных) ежегодно содержалась целая армия учащих лиц, требующая в последнее время на свое содержание свыше 9 000 000 рублей в год.

За счет тех же средств выстроены школьные здания, составляющие в общей сложности ценность свыше 44 000 000 рублей, причем 12 294 здания начальных школ находятся на монастырской и церковной земле.

Земельных участков в пользовании школ, состоит свыше 11 000 десятин, причем наибольшая часть принадлежит церквам.

Школьный инвентарь во всех школах достигает стоимости свыше 3 000 000 рублей.

Книжное имущество в школах (учебники, учебные пособия и книги для чтения) составляют ценность свыше 8 000 000 рублей.

Для народного чтения при церковных школах открыто 31 110 библиотек.

Для содействия внешкольному образованию предлагалось народу до 145 913 чтений в 11 109 школах.

Издательская комиссия Училищного Совета при Св. Синоде пускает в школьное и народное обращение книг, в общем, до 4 000 000 экземпляров в год.

Капитала, пожертвованного специально на церковно-приходские школы, состояло 4 277 980 рублей.

Число церковных школ за первые 23 года существования увеличилось в 8 раз, число учащихся в них – в 15 раз. На каждую одноклассную школу приходилось в среднем 54 ученика, на каждую двухклассную – 115.

Итак, предлежит решить вопрос: оставить, или уничтожить 42 000 школы с 2 миллионами учащихся? И если уничтожить, какому кровожадному кумиру и во имя чего потребовалась такая страшная жертва?

Но прежде остановимся на вопросе: действительно ли предполагается упразднение церковных школ и действительно ли школы эти составляют в государственном нашем хозяйстве такое орудие просвещения, которое нельзя терять и выбрасывать и которого в данную минуту заменить нечем? Ведь в Государственной Думе не желают запретить духовенству, если оно пожелает, открывать школы или продолжать ведение школьного дела на местные средства, а желают только взять из Св. Синода отпускаемый из казны на содержание церковных школ деньги и передать их Министерству Народного Просвещения, в котором и объединить и сосредоточить все школьное дело. На эти деньги – до 10 миллионов рублей – Министерство откроет новые школы, которые и поставит на надлежащую педагогическую высоту, освободив от того «клерикального духа», которым будто бы пропитана церковная школа.

Министерством Народного Просвещения, как известно, внесен в Государственную Думу проект о всеобщем обучении в России, близкий к осуществлению. Дело стоит только за окончательным словом Государственного Совета. Из данных, опубликованных в речи министра народного просвещения, которой он предварил внесение сказанного проекта, видно, что для осуществления всеобщего обучения в России нужно иметь до 250 000 училищ вместо имеющихся теперь 90 000 министерских, земских и церковных школ. Таким образом, церковные школы представляют половину всех существующих в России начальных училищ. Принимая во внимание то обстоятельство, что Министерство в своем расчете потребного числа школ руководствовалось лишь общим числом детей школьного возраста в России, полагая по 50 учеников на школу, и имея в виду, что крестьянство наше расселено по деревням, которые должны будут иметь особые школы, менее чем на 50 учащихся, так как теперь во многих местах крестьяне при содействии и поощрении правительства переходят на хуторское хозяйство, – будет безошибочно сказать, что 250 000 школ, даже сверх существующих 90 000 едва-едва будут в состоянии сделать первоначальное обучение общедоступным. Нам кажется, что цифру школ придется удвоить... Перед нами, следовательно, задача грандиозная. Потребуются огромные средства на школьное строительство, на учебники и учебные пособия, на усиление инспекций. Но главным образом потребуется не менее 300 000 учителей, а по нашим предположениям – не менее 500 000 учителей. Откуда их взять? Не нужно забывать, что имеющее возрасти minimum в 4 раза число начальных училищ потребует соответственного увеличения учебных заведений низших, средних и высших, общеобразовательных и специальных.

И вот, в то время, когда дорога каждая самая незначительная сила духовная или материальная, которая может быть пригодна для школьного дела, нам обещают отстранить от школы до 60 000 священников и диаконов и подвергнуть страшному потрясению 42 000 школ с 2 миллионами учащимися, а кроме того, отбросить от школьного дела местные материальные средства, т. е. взносы церквей, монастырей, братств, попечительств и частных пожертвований, – те взносы, что за время существования церковной школы с 1884 года составили 76 миллионов рублей при 86 миллионах отпуска от казны, не считая неисчислимых жертв, которые несет духовенство натурой, – бесплатным трудом, содержанием и отводом нужных зданий, бесплатными разъездами по школьным делам в уездные и губернские города и т. п. При этом должно помнить, что в последнее время, ежегодная сумма местных поступлений выразилась в устойчивой сумме 6 миллионов рублей в год, и сумма эта, что особенно замечательно, осталась такой же даже в 1905 году, когда народ, вследствие экономических потрясений и по другим причинам, по местам совершенно перестал платить земские сборы, поставив земские школы в крайне затруднительное положение...

Думают, что передача Министерству Народного Просвещения девяти миллионов рублей, которые ныне отпускаются из Государственного Казначейства в пособие церковным школам, на число школь, не повлияет, что Министерство на эти средства быстро создаст то же количество школ, только стоящих качественно выше и чуждых клерикализма. Разберемся в этом вопросе и представим себе картину положения в случае, если такой проект осуществится.

Предположим, что девять миллионов рублей, отпускаемых ныне из Государственного Казначейства в пособие церковным школам, будут переданы в Министерство Народного Просвещения. По проекту Министерства, вводится не принудительно обязательное начальное обучение, а только общедоступное. Предполагается отпускать на всякую школу по 360 рублей в год, при условии, что расходы на здание и содержание школы возьмет на себя местное общество. По такому расчету Министерство может открыть на сказанную сумму 25 000 школ, т. е. почти на 20 000 школ меньше, чем ныне состоит в духовном ведомстве. Но если Министерство будет твердо держаться этого правила, и не пойдет со своей помощью к населению в деле школьного строительства и содержания школ, а равно снабжения их учебниками и учебными пособиями, то ему придется открывать свои училища только в городах и в селениях людных и богатых, которые в состоянии выстроить здания, снабдить их всем необходимым и поддерживать их в исправности. Такие местности и теперь, конечно, имеют уже школы, следовательно, Министерство вынуждено будет закрывать школы именно там, где в них население нуждается, и открывать в тех местах, где особой помощи со стороны казны не требуется. Далее. Новые 25 000 школ потребуют соответствующего усиления инспекции. Таковая Министерству ныне обходится по 30 рублей на школу. Придется, значит, или прибавить 750 000 рублей к девяти миллионам, или уменьшить число школ на две тысячи. При этом, рассчитывая по 360 рублей на школу, мы имеем в виду только школы одноклассные. Следовательно, придется или пожертвовать школами высшего типа (421 второклассных-учительских и 615 двухклассных), или, отчислив на их содержание нужную сумму, еще уменьшить общее число одноклассных школ, по крайней мере, на две тысячи. Итак, мы уже спускаемся до 21 000 школ, которые сможет содержать Министерство Народного Просвещения на девять миллионов рублей вместо 42 000 школ церковных.

Но это расчет, принятый при предположении условий самых благоприятных. Он никогда не осуществится на деле. Правильным и безошибочным будет расчет, основанный на средней стоимости школы, как эта стоимость определяется в данное время. Цифры нам известны. Одноклассное городское училище стоит Министерству в среднем 1 700 рублей в год, сельское – 655 рублей, двухклассное городское – 2 200 рублей, столько же и двухклассное сельское, высшее народное училище стоить 6 000 рублей. Стоимость показана в круглых цифрах ниже, действительных цифр. При таком расчете, если взять за среднее 1 000 рублей на школу, мы получим только 9 000 школ, если же примем во внимание необходимость денежных отпусков на постройку школьных зданий и будем отпускать хоть на 500 школ ежегодно по 3 тысячи рублей (сумма незначительная), то число школ, содержимых на девять миллионов рублей, еще опустится и дойдет до 7 500. Вот что получит Россия вместо ныне существующих церковных школ. Нетрудно видеть, в какой мере поднимется просвещение в стране и в какой степени, начальное образование станет общедоступным. В деле народного образования мы пойдем назад, и потребуется еще четверть века, пока мы относительно числа школ сравняемся с тем, что мы имеем в настоящее время¹²⁶.

Против приведенных соображений могут возразить: церковные школы увеличились в числе, главным образом, благодаря местным средствам, которые могут быть употреблены на школьное дело и после того, как оно будет изъято из ведения духовенства и передано в Министерство Народного Просвещения.

Но если легко оперировать над цифрами, когда отпуск денег идет из казны, то совсем в иное положение мы становимся, когда перед нами столь случайный источник поступлений, как местные средства и пожертвования. Попробуем разобраться по возможности и в этом вопросе.

И прежде всего, нужно поставить вопрос: с отобранием казенного пособия на церковные школы последует ли принудительное запрещение Церкви заниматься делом народного образования, хотя бы и без помощи от казны, или, при условии изыскания местных средств, духовенство по-прежнему сохранит право свободно содержать и вести свои церковные школы? По-видимому, о принудительном отобрании церковных школ у духовенства и о запрещении ему иметь школы, нет и речи: напротив, преобладает мнение, что следует разрешить открытие школ явочным порядком, кому угодно. Трудно поэтому допустить, чтобы Государственная Дума, допуская явочный порядок открытия школ для всех граждан без изъятия, допуская конфессиональные школы еврейские, бурятские, сектантские, немецкие, католические, армянские, мусульманские и т. д., воспретила бы только русскому духовенству иметь свои школы. Но такая постановка дела сразу полагает конец всяким рассуждениям о местных средствах. Там, где такие средства имеются, они и пойдут на церковные, а не на министерские школы. Там, где их слишком мало и недостаточно для содержания школы, они прекратятся или будут направлены на другие благотворительные цели. Только самая незначительная часть их пойдет на министерские училища.

Конечно, число церковных школ сразу значительно сократится и дело церковно-школьное, особенно на первых порах, сильно понизится. Сократится деятельность издательской комиссии, и ежегодно рассылаемой огромной, учебной литературе – до четырех миллионов экземпляров – положен будет конец; церковно-школьная инспекция – епархиальные и уездные наблюдатели, целая армия образованных работников, останутся не у дела и, главное, нельзя будет использовать их Министерству, потому что все эти работники – лица духовные; до 400 зданий второклассных школ, стоящие 20–25 тысяч каждое, или запустеют, или получат другое назначение; до 12 000 зданий начальных школ, находящихся на церковной или монастырской земле, юридически и фактически принадлежащих церквам и монастырям, в случае закрытия церковных школ получат также другое назначение; церковные сторожки, свободные от жилья причтовые дома, частные дома, ныне занимаемые церковными школами, будут возвращены к прежнему употреблению; 4 500 лиц, ныне бесплатно обучающих в церковных школах, и 5 400 учителей из членов причтов, ныне занимающихся в школах, – опять целая армия бесплатных школьных работников отойдет от дела; из 45 000 учителей и учительниц церковных школ большинство пойдут неизвестно куда; 11 000 десятин земли, состоящих в пользовании школ, но юридически принадлежащих церквам, отойдут от школ; огромную часть четырехмиллионного капитала, жертвованного специально на те, или другие церковные школы, в случае смерти жертвователей и закрытия школ придется обратить в собственность церквей, на имя коих деньги были жертвованы; школьный инвентарь, стоящий до 3 миллионов рублей, частью придется распродавать, книжное имущество школ, стоимостью свыше 3 миллионов рублей, 31 000 систематических библиотек, – все это передастся в большей части, за исключением того, что останется в уцелевших школах, в церковные библиотеки.

Перед нами картина полного разгрома дела налаженного, укрепившегося, создавшего около себя десятки тысяч работников, раскинувшего целую сеть зданий и учреждений. Для кого и для чего потребуются такие жертвы? Для чего такой погром? Трудно дать ответ.

Немного меняется картина и в том случае, если, вопреки всяким ожиданиям¹²⁷, духовенству будет прямо и категорически воспрещена школьная работа, а школы церковные со всем их имуществом, со всеми зданиями, земельными участками и пожертвованными капиталами будут принудительно отчуждены, отняты и отданы, как собственность, Министерству Народного Просвещения.

Конечно, духовенство подчинится насилию и не станет грозить, по современному обычаю, вооруженным восстанием. Но думается, всякое правительство, даже самое антихристианское, задумается перед такой страшной и опасной мерой, и остановится в решительный момент... Неужели и в самом деле всему есть предел, кроме насилий во имя либеральных соображений в попечении о свободе.

Допуская и оправдывая подобную меру, что же можно возразить против обратного проекта: отдать принудительно все министерские и земские училища в ведение, распоряжение и собственность духовного ведомства?.. Вся сила решения вопроса в ту или другую сторону, следовательно, будет лежать не в принципиальном значении права и правды, а лишь в случайной группировке лиц и партий, стоящих у правительственного кормила. Но это путь слишком опасный, который приведет не только к полному развалу дела народного образования, но и к крушению самого государства.

Предположим, однако, что принудительное отобрание школ церковных совершится. С материальной стороны, и в этом случай дело мало выиграет. Конечно, в виде единовременного приобретения поступит в распоряжение Министерства ценное приобретение – здания, земельные участки, школьный инвентарь, даже капиталы. Но пожертвований и поступлений в виде ежегодной суммы никакими мерами насилия нельзя, ни создать, ни вызвать, а в них-то и главная сила в деле поддержания училищ. Как велики эти жертвы и как они увеличиваются сообразно тому, обеспечивает ли себя дело из посторонних источников, видно из данных церковно-школьной статистики. В первые 10 лет существования церковной школы, когда она получала от казны самое ничтожное пособие – всего за 10 лет 1 300 000 рублей, местные поступления достигли крупной суммы – 13 000 000 рублей, т. е. на рубль казенного пособия приходилось 10 рублей местных средств. Когда во второе десятилетие казенное пособие значительно было увеличено, местные средства стали выражаться в цифре: на рубль казенный – рубль местных средств, в 8-е десятилетие, когда сумма казенного отпуска еще более возросла, местные средства еще более понизились и стали составлять 75–80 коп. на казенный рубль. Мы говорим здесь, конечно, не об абсолютной сумме местных средств, – она обнаруживала беспрерывную тенденцию к повышению и достигла 6 миллионов рублей в год, – а имеем в виду лишь отношение ее к сумме казенного пособия. Нет никакого сомнения, что местные средства, ныне поступающие на содержание церковных школ главным образом от церквей, монастырей, братств, попечительств и т. п. учреждений, с отобранием церковных школ, и притом насильственным и оскорбительным, прекратятся. Как отнесутся частные лица-жертвователи к подобному явлению, видно из тех заявлений, которые уже ныне поступили в Св. Синод и в Училищный Совет при Св. Синоде: жертвователи, смущенные одними слухами об упразднении церковных школ, заявляют, что они, в случае, если такие слухи подтвердятся, теперь же дают пожертвованным капиталам иное назначение и ни в каком случай не согласны отдать их в распоряжение Министерства Народного Просвещения.

Мы отметили и показали, как, в сущности, немного выиграет, с материальной стороны, дело просвещения народного в случае принудительного отобрания от Церкви школ церковных со всем их имуществом и капиталами: на ежегодное поступление местных средств в той сумме, какая ныне поступает на церковные школы, рассчитывать будет невозможно. Но есть во всем этом другая сторона, внутренняя, чисто-нравственная, – то впечатление, те влияния и настроения, которые явятся плодом подобного насилия. Россия – не Франция. У нас не было, и нет клерикализма. Церковь у нас помогала государственному строению, а не разрушала его. И вот, для верующей и преданной Церкви части русского народа явится совершенно непонятный и ничем не вызванный факт – гонение на Церковь. Духовенство будет оскорблено подобным актом и устранено от просветительного дела. В государственном строении дан будет прецедент насилия, ничем, в сущности, не вызванного, в сфере, особенно требующей чуткости и нежности в воздействии на нее, – в сфере религиозно-церковной. Доселе духовенство, благодаря деятельному участию в деле народного просвещения, вырабатывало и выработало много почтенных и энергичных работников школьных; оно на этой почве сближалось с образованными классами общества. Достаточно сказать, что во всех уездных городах, под председательством местных протоиреев и священников, в уездных отделениях училищных советов работали вместе представители администрации, земства, городов и местного общества. Это поднимало и поднимает престиж духовенства в стране, это же, что, может быть, не менее важно, поднимало и поднимает его и в собственных глазах. Создалась специальная церковно-школьная литература. Явились также писатели-педагоги, как Рачинский и Ильминский, – не говорим уже о многих, еще здравствующих. В короткое время намечена и осуществляется последовательная система школ: грамоты, одноклассных, двухклассных, второклассных, церковно-учительских. Открыты церковно-приходские собрания, церковно-приходские советы, как органы оживления и возвышения приходской жизни, которые в числе первых задач и забот ставят развитие и поддержание местных церковных школ... Бесплатный труд 40 000 заведывающих школами и законоучителей будет насильственно прекращен; здания, уступаемые ныне под церковные школы, принадлежащие церквам, монастырям, членам причтов и частным лицам, будут отданы для другого назначения. Всему этому будет положен конец. Во имя. чего и для чего? Для чего будут принесены эти жертвы? Для чего понадобятся все эти явления жизни: недоумевающий народ, оскорбленное духовенство, озлобленные представители приходов, выбранные в церковно-приходские советы?

В ответ на эти вопросы раздаются различные обвинения против церковных школ. Нужно рассмотреть их положительную и отрицательную сторону, чтобы решить, действительно ли недостатки церковной школы перевешивают ее достоинства и заслуги, и уж так ли они велики, так ли неисцельны, что взывают прямо к ее уничтожению?

III

Очень легко браниться и критиковать. В этом каждый себя считает сильным. Еще легче наперед условиться: не судить о деле, а осудить его. Посему, прежде всего, следует устранить из нашего обсуждения такую именно предвзятую мерку. Постараемся избегнуть и другой крайности: говорить о деле, с целью оправдать его во что бы ни стало. Пусть ясно будут указаны и достоинства и недостатки церковной школы.

К сожалению, мы переживаем такое время, когда то, что одни считают достоинством, другие признают недостатком и даже преступлением. В таком именно положении находится и церковная школа; поэтому и в этом отношении, прежде всего, следует условиться и оговориться.

Если задачей школы ставят не укрепление добрых и благочестивых нравов и навыков, если дух покорности властям в семье, обществе и государстве почитается знаком принижения личности, если требуют от школы воспитания детей в сознании не обязанностей, а прав и в желании отстаивать эти права, хотя бы путем насилия и крови, если стремятся внушить детям нежелание мирного и совместного существования и взаимной работы, на общую пользу всех классов и сословий, а классовую борьбу, основанную на зависти и ненависти, – скажем прямо, если желают видеть в школе орудие и надежное пособие для революционирования масс, та мы наперед должны сказать, что церковная школа для людей, держащихся таких воззрений, безответна и подложит немедленному уничтоженью. Но о всяком явление нужно судить с точки зрения его основной идеи и тех задач, к которым оно стремится, как к идеалу. Именно в отступлении от этого элементарного правила и кроется причина путаницы понятой в обсуждаемом предмете. Церковная школа по своей идее, по своему существу не должна и не может служить делу революции. Осуждать ее за это – все равно, что требовать от священника проповеди атеизма. К прискорбию, такое именно отношение мы и видим к церковной школе. Для многих ее обвинителей и недоброжелателей ее значение, как противореволюцюнного оплота, и есть истинная причина самой злобной ненависти к ней; все прочие обвинения – лишь поводы и прикрытие, а не причины. С точки зрения таких обвинителей, чем церковная школа выше, лучше и ближе к своему идеалу, тем она хуже и вреднее. Разумеется, для таких лиц совершенно «бесполезно что-либо говорить и писать в защиту церковной школы. Мы имеем в виду тех, кто в христианском воспитании детей видит заслугу школы, кто против принципиальной стороны церковной школы, в смысле основ воспитания, ничего не имеет, и кто, если осуждает церковную школу, то осуждает ее не за верность ее принципу, а за отступление от него или недостаточное его осуществлено. Это, прежде всего, нужно иметь в виду, иначе то, что ниже мы поставим в заслугу и в достоинство церковной школе, напротив, будет вменено ей в преступление.

Церковная школа назначена для русского православного народа. Мы утверждаем, что ее идея близка и дорога русскому народу, и только этим объясняем то удивительное явление, что церковная школа при всех материальных лишениях, при множестве неблагоприятных условий для своего существования, при постоянной и озлобленной травле со стороны либеральных и радикальных органов печати, неизменно ширилась и росла количественно и качественно. Когда она восстановлена была в 1884 году, то вынуждена была ютиться в сторожках, в домах причтовых, в наемных квартирах. Это сразу было поставлено ей в вину. Обвинение имело бы основание, если бы при этом прежде существовавшие школы министерская и земская, имевшие прекрасные здания, уничтожались и заменялись бы новыми, церковными, теснившимися в лачужках. Ничего подобного не было, и обвинение само собой отпадает. Бедность – не порок и за бедность не осуждают. С высот сытого миросозерцания либеральных чиновников и земцев, школа бедная была мерзостью, а бедный русской народ, не привыкший жить в хоромах, увидел, напротив, в бедной церковной школе свое родное и близкое детище и сразу же стал с полным доверием отдавать ей своих детей. Этим мы вовсе не хотим приветствовать и идеализировать нищету. Мы только отмечаем факт бедности русского народа и то, что вследствие такой бедности ему не претила церковная школа, не блиставшая с внешней стороны. Будь русский народ богатым, чего и пошли ему Бог, то и его народная церковная школа была бы сразу не бедной, а богатой. Но что школа церковная была по душе нашему народу, видно из того, что через 25 лет после ее восстановления число церковных школ возросло по сравнению с 1884 годом в 8 раз, а число учащихся – в 15 раз и ныне достигло почтенной цифры – 2 миллионов, причем на одноклассную школу приходилось в 1905 году 54,6 ученика, а на двухклассную – 115 учеников. Явление это, красноречивое само по себе, не нуждается в комментариях. Довольно сказать, что в проекте Министерства Народного Просвещения относительно общедоступного начального образования предполагается на одноклассную школу в среднем 50 учащихся... Ясно, что церковная школа уже теперь переросла эту норму и, во всяком случае, упреку в не посещаемости детьми и в недоверии населения не подлежат. Нужно при этом принять во внимание и то обстоятельство, что в общее число школ церковных включены малочисленные школы миссионерские в Сибири, по Волге и на Кавказе, а также школы тех поселений, где число православных незначительно; это обстоятельство, конечно, понижало среднюю цифру учеников в школе, и следовательно, по отношению к чисто русскому православному населению внутри России эту цифру нужно еще увеличить.

Народу нравится в церковной школе то, что она воспитывает детей его около семьи, в родном приходе, в родной деревне, не вызывая в них отвращения к крестьянской деревенской жизни и не возбуждая желания отливать из сел в города. С точки зрения пролетарской, конечно, это – преступление, но с точки зрения нравственной и широко государственной, здесь – несомненная заслуга. Школа церковная не вычерпывает из деревни последних интеллектуальных сил, напротив, оставляет их на месте и тем способствует поднятию, а не принижению местной жизни. Она и привилась, главным образом, в глуши, в деревнях, вдали от проезжих дорог, там, где богатой школе других ведомств трудно устроиться по бедности и незначительности населения. Любопытно и то, что такие места, как Камчатка (23 церковный школы), Туруханск и другие, северные и неприютные места, имеют исключительно церковные школы. За обладание такими местами, по-видимому, ни Министерство, ни земство не склонны спорить с церковными школами.

Народ верующий ценит в детях набожность и церковность и радуется, видя детей своих в храме не немыми, не бездеятельными и не бессознательными посетителями. Народ знает, что в этой связи с религией и храмом лежат залоги семейственности, хозяйственности и нравственной порядочности их детей. Инстинктивное чутье не обмануло народ. Это ясно сказалось в последние три года развития в России революционного движения. Общеизвестен факт, что в этом движении учителя начальных школ министерских и земских были всюду замешаны буквально тысячами. Ими, главным образом, начиналась, продолжалась, да и доселе ведется в деревне революционная агитация. Они устраивали «учительные союзы», которые, как, например, в Кубанской области, были центром и носителями революционной пропаганды. В программе Всероссийского учительского союза Закон Божий исключен из школы. На 2-м делегатском съезде учителей средней школы в 1906 году в этом же смысле состоялось решительное и единогласное постановленье. Были случаи участья в революции и учителей церковных школ, но эти случаи настолько редки, что в собственном смысле являются исключением, которое может быть объяснено только особой эпидемией и безумием последних лет, охватившими Россию. Справедливо ответил один из государственных деятелей наших графу С. Ю. Витте в ответ на заявленное последним обвиненье учителей церковных школ в революционной деятельности: «для перечисления их достаточно пальцев на двух руках; хватит на всю Россию». Впрочем, мысль эта и не нуждается в особом подтверждении; она признана теми, чье свидетельство для нас в данном случае особенно примечательно, – самими революционерами, ибо они не имели бы такой ненависти в церковной школе и ее деятельности, если бы видели в них годное для своих целей орудие.

Мы можем, напротив, указать подавляющее число примеров, которые свидетельствуют о том, что церковная школа всюду являлась надежным орудьем борьбы с революцией. Укажем эти примеры во всех концах России.

В дни погромов, одно время охвативших, как эпидемия, крестьянство, ни одна церковная школа не была тронута. В Саратовской губернии, где погромы помещичьих усадеб были особенно многочисленны, мы видим удивительное явленье. Здесь погромы, главным образом, наблюдались в тех уездах и селениях, где не было церковных школ совсем, или они тонули в подавляющем количестве школ других ведомств. Напротив, в уездах с густой сетью церковных школ и в селениях, где церковные школы имеют первенствующее просветительное значение, погромов не было или они, начинаясь, тотчас же вызывали против себя протест лучшей части крестьянства и протекали сравнительно в самой слабой форме. Таковы уезды: Вольский, Камышинский и Хвалынский, где земства или передали земские школы духовному ведомству, или щедро субсидировали церковные школы, так что церковные школы там являются преобладающим типом училищ. Таковы большие села: Дорофеевка (второклассная церковная школа мужская и одноклассная, очень большая, женская), Карабулак (две церковный школы), обе Саратовского уезда, Вязовка и Колояр, Вольского уезда, Кутьино Петровского уезда (везде имеются школы церковные второклассные, очень людные одноклассные, школ других ведомств совсем нет); небольшие селения: Аряш, Петровского уезда (двухклассная церковная школа с дополнительным учительским курсом и одноклассная школа), Потловка, Сердобского уезда (имеется второклассная школа и прекрасная женская одноклассная – на средства землевладелицы г-жи Рихтер).

В той же Саратовской губернии в то время, когда совершались захваты чужих имений, прекращались взносы казенных и земских повинностей, – в это самое время крестьянские общества и отдельные лица продолжали жертвовать деньгами, земельными участками и проч. в пользу церковных школ. Таковы общества: Садовское, Вольского уезда, постановившее приговором израсходовать 1 500 рублей на церковную школу и дать десятину усадебной земли; то же самое сделало общество селения Змеевки, Сердобского уезда; отпустили деньги на построение церковных школ общества сел. Нового-Чарчима, Кузнецкого уезда, сел. Сухой Терешанки, Хвалынского уезда (по 600 рублей), сел. Новой-Яблонки, того же уезда (1 200 рублей), и т. д. Жители сел. Арпадака, Балашовского уезда, просили устроить у них церковную школу и второклассную и готовы были дать для нее 2 000 рублей деньгами и 3 десятины земли; жители дер. Еременихи, того же уезда, готовы были дать 3 десятины земли и 3 000 рублей и т. д., – и это в годы обеднения народа и земельной тесноты в такой беспокойной губернии, как Саратовская. Чтобы не утомить внимание подробным перечнем сел и деревень, довольно сказать, что в 1905–6 гг. в 30 местах Саратовской губернии крестьяне строили на свои средства здания церковных школ и отводили для них земельные участки. Факт этот сам за себя говорит. Автор настоящей статьи потому и избрал Саратовскую губернию, что ему пришлось ознакомиться с церковными школами Саратовской епархии более или менее подробно. Несомненно, таковы же факты и по другим епархиям, ибо Саратовская епархия не имеет ровно ничего, сравнительно с другими местностями России, что заставляло бы население особенно дорожить именно церковными школами. То же явление, автор наблюдал в Самарской, Симбирской и Курской епархиях, на северном Кавказе и в Закавказье, в Сибири и т. д.

В Закавказье центром революционного движения была Гурия, которая была ареной народного волнения в последние пять лет. Несомненными данными установлено, что в Гурии министерские училища и состоящие при них библиотеки-читальни принимали главное участие в революционной агитации, и учителя этих училищ арестовывались буквально десятками. В 1905–6 гг. движение охватило всю Гурийско-Мингрельскую епархию (Озургетский, Новосенакский и Зугдидский уезды Кутаисской губернии); всюду учителя министерских школ являлись главной революционной силой. В это время из церковных школ оказались замешанными в революционном движении не более 4–5 человек, и это при нищенском вознаграждении учителей церковных школ, при всеобщем бойкоте, который был объявлен им за отказ от участия в восстании. В Тифлисе в 1905 году ученики министерских начальных школ бросали занятия, разрывали Царские портреты, устраивали сходки и выносили постановления о том, чтобы были изгнаны те или иные учителя, чтоб ученикам было предоставлено право избирать и судить учителей. То же повторилось в Кутаисе, Ланчхутах и в других местах Закавказья. Ничего подобного не было по церковным школам, которые спокойно продолжали свое дело. По селениям Закавказья десятками сжигали здания министерских училищ; по отношению к церковным школам были только два подобные случая. И это невзирая на яростную агитацию, направленную именно против церковных школ. На северном Кавказе в Осетии мы видим буквально единичные школы Министерства Народного Просвещения и тут же рядом в 80 приходах насчитываем до 85 церковных школ, буквально переполненных, из них около 19 двухклассных. Полудикое население всюду строило для школ здания, отводило участки земли, давало прислугу и проч. Начиналось сильнейшее волнение среди осетин в 1905 году; агитация революционная здесь падала, как и в Гурии, на почву самую благоприятную: на вековую склонность населения к разбою, возведенному в воззрениях туземцев в некоторый вид удальства и геройства. И все-таки влияние школы церковной, которая в Осетии действовала 50 лет, (школы содержались Обществом восстановления православного христианства с 1859 года), было так благотворно, что анархии и беспорядкам не нашлось места в Осетии. В Сибири в печальные октябрьские дни 1905 года в Благовещенске, в Чите, особенно в Иркутске и Томске начальные городские школы были сплошь увлечены общим революционным движением настолько, что на целые недели прекращали учение. Церковные школы во всех этих городах, как это самолично наблюдал автор настоящих строк в 1905 году, продолжали учение беспрепятственно. Даже на церковно-учительских школах, где учатся взрослые юноши, эпидемии забастовок, отразилась в Иркутске и Томске в степени самой незначительной, по сравнению с учительскими министерскими семинариями, гимназиями и реальными училищами.

Может ли народ не ценить этой заслуги и этого достоинства церковной школы? Думается, что если бы весь русский народ действительно охвачен был самым сильным и всеобщим революционным движением, и тогда бы он настолько сохранил здравый разум, естественное чувство нравственной порядочности и любви к собственным детям, чтобы возмущаться и негодовать при виде участия учащихся не только низших школ, но даже средних и высших училищ в общем политическом движении. Только крайнее безумие может хоть сколько-нибудь допускать и оправдывать подобное позорное и пагубное явление.

Выше уже отмечено, что даже в разгар «освободительного движения», когда под влиянием агитации крестьяне по местам перестали уплачивать всякие взносы, сумма взносов на церковные школы не понизилась. Сопоставьте с этим сведения, опубликованные в газетах, например, – что в Кадниковском земстве Вологодской губернии, приходилось чуть ли не закрывать 30 школ, вследствие того, что крестьяне отказывались платить учителям жалованье, определенно мотивируя свой отказ недовольством по поводу революционной деятельности учителей; что в Ржевском земстве, Тверской губернии, где школы, судя по ревизии 1903 года, оказались складами революционной литературы, учащие земских школ сидели без жалованья; что в Курской губернии большинство уездных земств оказались без средств... и т. д. Вывод вытекает сам собой.

Итак, школа церковная, несомненно, люба русскому народу, как близкая, понятная, родная, истинно народная школа. Она близка ему и потому, что не погнушалась беднотой народной и первая, в виде школ грамоты, явилась в самые глухие, убогие деревни... Бедна и дешева такая школа; ее средняя стоимость – 136 руб. в год (против 655 рублей для министерской школы); ее помещение скудно и убого сравнительно со зданием министерских и земских училищ, иногда отстроенных с большой роскошью. Но нужны ли бедному народу богатые школьные здания? Полезны ли они? Не родят ли они в ученике привычки к непосильному и недоступному для него комфорту? Не почувствует ли он по возвращении из школы домой отвращения и ненависти к своему бедному дому, к своей небогатой семье, к своему незатейливому быту? Не потянет ли его из селения и деревни в город на сомнительное существование пролетария, вечно недовольного, а в отношении строения государственного и народного являющегося элементом самым вредным и разрушительным? На все эти вопросы приходится отвечать только утвердительно...

Скажут: невелика заслуга и той школы, которая желает фиксировать за народом бедность и вытравить в нем стремление к лучшему. Но это обвинение будет недобросовестно. Не эту мысль мы желаем провести. Мы утверждаем, что для бедной русской деревни не нужны школы – дворцы, а нужна школа, которая соответствовала бы по зданию и обстановке идеалу зажиточного, хорошего русского крестьянина, была бы гигиенически здоровой, просторной, опрятной, но не роскошной, чтобы она давала и порождала осуществимые стремления и пожелания у крестьянских детей, а не несбыточные мечтания, которых, кроме тоски жизни и постоянного недовольства, ему ничего не принесут. По народу – школа, по духу народа – дух школы, по идеалам народа – идеалы народной школы. Иначе вы сделаете брешь в народном мировоззрении, порвете с его извечными стремлениями... Может ли удержаться такая школа? А если искусственно она удержится, то полезна ли она? Нет, она будет постепенно производить двойственность жизни, убивать цельность народной души, ослаблять духовную силу народа. Не в том ли и причина нашей слабости, не в том ли причина того, что самая наука нам впрок не идет; что наши школы дошли до последней глубины падения, – не в том ли, что школа наша была искусственной, что не выросла она из недр народного духа, а просто пересажена с чужой почвы... И вышло по поговорке: что немцу здорово, то русскому – смерть...

Стеснение, гонение или насильственное закрытие и воспрещение церковной школы грозит именно усилением разрыва школы с духом народа, со всеми гибельнейшими последствиями такого разрыва.

IV

Принципиальную ценность церковной школы совершенно невозможно отрицать. Можно указывать лишь на практические ее недостатки и на условия существованья, которые мешают правильному развитю церковно-школьного дела. На этих соображеньях мы и остановимся и, взвесив их, увидим, действительно ли сказанные недостатки неисцельны, а условия неблагоприятные неустранимы. Если же ни того, ни другого не наблюдается, то вопрос о церковной школе в ее настоящем положении сводится к постепенному улучшению и реформированию дела, а вовсе не к его полному уничтожению. Таков ход всякого живого дела.

Но прежде всего, вспомним одно соображение, о котором мы говорили вскользь выше. Согласимся, что недостатков церковной школы много и они велики. Это обстоятельство имело бы огромное и решающее значение для ее существования в том случае, если бы церковная школа имела тенденцию вытеснить собой всякую другую школу, если бы она простирала претензии и требования на те казенные суммы, который отпускаются теперь в распоряжение Министерства Народного Просвещения. Этого, однако, нет; церковная школа живет и работает рядом со школами всех типов и всех ведомств, порождая лишь благородное соревнование в этом великом деле; подчеркивая в своей деятельности воспитательные цели, воспитательный элемент, она тем самым напоминает об этом и школам других ведомств. В свою очередь, и сама она, видя превосходство в постановке учебной части в других школах, постоянно вынуждена обращать свое вниманье и на эту важную область. Получается только общая польза. И в настоящее время, желание все школьное дело сосредоточить исключительно в своих руках и собрать все школьные капиталы в свою кассу, мы видим не у церковной школы, ведь высказывались не раз пожелания передать отпускаемые из казны на церковные школы суммы, почему-то в кассу Министерства Народного Просвещенья, хотя бы и без упразднения церковных школ... Таким образом, в стремление к исключительности церковная школа неповинна. Но, существуя рядом с другими типами школ, при свободном соревновании с ними, пусть, же от жизни, а не от мертвых соображений, теория не от умалчиваемых требований неверия или революции она ждет себе приговора. Жизнь же пока, как мы видели, свидетельствует о том, что церковная школа свое Божие и Государево дело делала и делает и со стороны русского народа, и верующей его части, – а эта часть – почти весь народ, – пользуется сочувствием, материальной и нравственной поддержкой. Если бы церковная школа шла в разрезе с народными идеалами и, будучи против воли, искусственно навязана духовенству и населению и держалась только насилием и приказом, она давно была бы пустой, а в последние годы революционного развала погибла бы сама собой. Действительность, однако, показала совершенно иное. И теперь одновременное существование рядом с церковной школой школ других типов предохраняет ее от обвинения в том, что она осуждена самой жизнью. Когда это случится, школа церковная сама собой прекратит свое существование. С этой точки зрения и нужно судить о всех ее недостатках, о всех против нее обвинениях.

Каковы же эти обвинения?

«Школа церковная существует только на бумаге; иначе и быть не может; она заведена приказом по начальству, которое поощрением священников и членов клира наградами и повышениями создало среди них стремление выслужиться, и толкнуло их на путь обмана... Все рапорты и донесения об открытии школ представляют сплошной вымысел; по бумагам числилось сотни школ, в действительности имелись единичные, жалкие, заведенные на случай ревизии школы, чаще всего имеющие подставных учеников, выкраденных из школ министерских и земских, которых обычно и показывают проезжающим архиереям. Школа церковная, поэтому ненавистна самому духовенству и составляет навязанную ему обузу». Что сказать на такое, к сожалению и удивлению, ходячее обвинение?

Создали его в свое время газеты противоправительственного и противоцерковного направления, а теперь его повторяют уже не газеты, – слишком стыдно им существующее выдавать за несуществующее, – а люди, школ церковных не видавшие и составившие мнение о них давно по газетным известиям, которых они никак не могут забыть. На первых порах существования церковных школ, действительно, по местам отмеченное явление имело место. Но против него со всей силой боролось само духовенство, епархиальное начальство, во всяком случае, этого явления никогда не замалчивали в духовном ведомстве, бичевали его и печатно, и административными распоряжениями. Для того, чтоб убедиться в этом, достаточно прочитать епархиальные органы 80-х и 90-х гг., отчеты о ревизиях и поездках по епархиям архиереев и особенно отчеты епархиальных наблюдателей в то время, когда они впервые стали работать по церковно-школьному делу. Явление это, печальное по существу, было, однако, и понятным и естественным. Так начинается всякое новое дело. Духовенство не по своей вине уже 20 лет не занималось в школах, когда вышли известные правила 13 июня 1384 года, снова возлагавшие на него обязанности и права открывать церковно-приходские школы. Выросло целое поколение священников и дьяконов, которым была чужда эта мысль смолоду; мало того, в конце 60-х и в 70-х гг. по ошибочным соображениям графа Д. А. Толстого, число приходов и духовенства было значительно сокращено, дьяконы – эти по преимуществу учителя школьные – были совсем упразднены в приходах, священникам приходилось обслуживать огромные районы с несколькими церквами и селениями, прежде составлявшее нисколько приходов, а теперь соединенные механически в один приход. Приходилось сразу в 1884 году, и восстанавливать прежние закрытые приходы, и назначать вновь дьяконов, и заводить школы. Понятно, что для многих дьяконов, частью по малой подготовленности к делу, которой неоткуда было взять вследствие 20-летнего перерыва в самом существовании церковных школ, частью по обычной немощи человеческой, уклоняющейся от нового труда, притом и не оплачиваемого, – для многих дьяконов дело школьное представлялось трудным, нежелательным и они уклонялись от него всячески, а в случаях, когда уклониться было невозможно, прибегали к ложным донесениям об открытии школ. Несомненно, немало было таких донесений и по карьерным соображениям, из желания выслужиться, со стороны благочинных, священников, дьяконов. Люди – всегда люди. То же ведь наблюдалось и в других ведомствах, в частности и в Министерстве Народного Просвещения. Немало школ числилось только на бумаге так называемых волостных, районных в Сибири, в Закавказье. Автор поименно мог бы указать их по Карсской области, в Елисаветпольской губернии, в Томской губернии – даже всего пять лет тому назад.

Но все эти явления в церковно-школьном деле имели место лишь вначале. Пишущий эти строки был сам учителем и законоучителем церковной школы всего через 3 года после опубликования правил 1884 года, был наблюдателем церковных школ в благочинническом округе, был уездным, епархиальным, потом окружным наблюдателем в четырех епархиях, наконец, в течение шести последних лет обозревал церковные школы в различных епархиях России, по поручению училищного совета при Св. Синоде. Таким образом, за 20 лет перед его глазами прошла история церковной школы. Можно сказать, с начала 90-х годов школы «бумажные» совсем перестали существовать, и теперь их давно совсем нет. Этому способствовало много обстоятельств. Будущие священники в духовных семинариях с 1884 года стали подробно проходить педагогику и дидактику, заниматься в образцовых школах и, поступая в клир, уже вперед знали, что школа в приходе так же необходима, как и храм, что занятия в школе так же для них обязательны, как богослужение. Диаконы стали определяться на места при непременном условии выдержания экзамена на звание учителя и после данных пробных уроков в образцовых школах при духовных семинариях. Но и диаконы-учителя скоро стали замещаться специальными учителями светскими, как только церкви и приходы нашли возможным взыскать, при пособии от казны, средства на уплату им содержания, так что в настоящее время более ³/₄ всех учащих в церковных школах уже не члены причта, а особо приглашенные лица, специальные учителя и учительницы. Наконец, создана была правильная церковно-школьная администрация и особая инспекция: епархиальные училищные советы и их уездные отделения, епархиальные и уездные наблюдатели, а во главе поставлен училищный совет при Св. Синоде, имеющий ныне до 5 лиц центрального инспекторского надзора. Школы «на бумаге» стали невозможны, и их нет уже не менее 20 лет.

Нужно заметить, что много недоразумений в этот вопрос внесли так называемые школы грамоты, которые и доныне, как элемент, так сказать, текучий, могут возникать и упраздняться, давая поводы к нареканиям в бумажном существовании. Это своего рода частные школы, но по закону порученные надзору духовенства. Вот что говорит о них официальная «Записка» училищного при Св. Синоде совета:

«Под названием церковно-приходской школы в первое время значились школы начального обучения не одинаковые по своему строю. Сюда входили школы церковно-приходские, одноклассные, с установленными программами и в известной степени обязательным курсом начального обучения, не ниже курса начального народного училища Министерства Народного Просвещения. Но сюда же причислялись и школы простейшие, для которых объем курса определялся не программами, а знаниями, умением и усердием учителя; это – школы грамоты.

«Никакая другая школа не имеет столько права на признание ее народной, как школа грамоты. Она подлинно – создание самого народа и его бедности. В самом примитивном виде это – почти домашняя школа. В селе или деревне находился грамотей-крестьянин. В зимнее время свой досуг он с охотой посвящал обучению детей. Договаривался с родителями детей о плате за обучение в течение зимы, испрашивал благословение и разрешение приходского священника и начинал дело.

«Особого здания для школы не строилось, а учитель понедельно переходил из одной избы в другую к родителям учащихся: жил у одного, питался у него за столом, а через неделю переходил к другому и т. д. Сплошь и рядом такая школа, пробывшая одну зиму или ползимы в одной деревне, переходила на другую зиму или на вторую половину зимы в соседнюю деревню.

«Плата деньгами была различная, от 70 или 80 к. за зиму с мальчика или девочки до 1 руб. и даже до 1 руб. 50 коп., редко помесячно от 30 коп. Учили тут, с утра и до вечера, на глазах всех домашних.

«Школа эта была прямо школой религиозного воспитания, потому что родители требовали и строжайше следили, чтобы дети здесь учились молитвам, заповедям, читать по церковному и молиться. Само собой понятно, что кроме того дети учились читать и по-русски, считать и писать (последнее не всегда). Были примеры, и нередкие, когда познания самого учителя, его усердие и таланты и помощь священника возвышали школу грамоты до вполне успешной конкуренции с нормальной одноклассной школой.

С самого начала школа грамоты по своему строю, условиям возникновения и существования являлась слишком непостоянной, подверженной многим случайностям: Весьма часто она закрывалась неожиданно или так же неожиданно переходила в другое место без всяких формальных чьих-либо разрешений, что порождало немало недоразумений до так называемых «школ на бумаге»; десятками и даже сотнями они закрывались и открывались. Было время, когда они подвергались преследованию со стороны гражданской власти, как не узаконенные и закрывались полицией.

«Между тем, при бедности нашего крестьянина, при крайней недостаточности у нас училищ для элементарного образования, при разбросанности наших селений на огромных пространствах, часто селений маленьких, в десяток-другой дворов, пока никак нельзя обойтись без маленькой школки, так привычной и так доступной народу.

«Духовенство считало себя вдвойне обязанными взять под свое особое покровительство эту созданную бедным народом школу и приложило старание по мере сил и средств упорядочить ее, помочь ей и средствами, и указаниями, и личным участием в научении детей. Для некоторых школ грамоты удалось устроить особое, хоть небольшое здание или нанять более или менее удобное и постоянное помещение и обставить ее самыми необходимыми школьными принадлежностями; тогда подыскивался сюда и учитель уже не из простых грамотеев, а более сведущий, опытный, с определенным вознаграждением, иногда до 150 рублей в год.

«В 1891 году были выработаны особые правила о школах грамоты, узаконяющие их бытие и устанавливающие некоторую организацию их, с подчинением ответственному ведению и руководительному наблюдению приходского священника. В «Положении же о церковных школах» 1902 года определен даже и курс школы – не менее двух лет, а что особенно важно, – указан повышенный образовательный ценз учителя или учительницы. Этим уже узаконился более определенный тип школы грамоты.

«Число школ грамоты, возросши в 1899 году до наибольшей цифры 21 900, с каждым годом уменьшается, частью за преобразованием их, где к тому представляется возможность, в церковно-приходские; частью за открытием начальных училищ земских или министерских, упразднявших надобность в школах грамоты; частью же, как это особенно резко проявилось в 1901 и 1905 гг., за недостатком средств содержания на месте. Теперь, по последним отчетным сведениям 1905 г., состоит таких школ 16 969 с 588 286 учащимися (в среднем на 1 школу 31 учен.)».

Итак, обвинение в том, что школы церковные существуют только на бумаге, устарело и теперь совершенно несостоятельно. Трудно показать на бумаге два миллиона учащихся и 43 000 школ... Если бы это было в действительности, то и самая вражда к церковным школам прекратилась бы, ибо нельзя же, в самом деле, ненавидеть пустое место... Это было бы борьбой против крепостного права, уже не существующего, или ламентациями по поводу жизни и быта бурлаков, существование которых уже отошло в область преданий.

Правда ли, что церковные школы ненавистны самому духовенству, как насильно и искусственно ему навязанные? Ответом служит внушительная церковно-школьная статистика. Не только трудно, прямо невозможно было бы достигнуть такого успеха дела одним приказом власти, если бы в самом духовенстве не было людей, искренно любящих школьное дело, отдающихся ему со всем увлечением благородного идеализма. Говорить все можно, но тогда нужно признать, что и вера, и православие у нас держатся только приказом власти. Однако, 50 000 храмов по лицу всей России, монастыри, богомоления, множество святых подвижников свидетельствуют о совершенно обратном. Таково же и красноречивое свидетельство 43 000 церковных школ. Если школа министерская имеет своего Ушинского, то и церковная имеет своих Рачинских и Ильминских, если школа министерская и земская могут указать на тысячи безвестных, но беззаветных работников народного просвещения, то церковная школа может указать их гораздо больше. Мы видели и знаем епископов, отдававших десятки тысяч рублей в обеспечение созданных ими школ; мы видели и знаем священников, открывавших в своих приходах по 3, 4 и 5 училищ, отдававших для школ свои дома или помещавших их в своих тесных квартирах. Мы знаем дьяконов, бесплатно, но с величайшим усердием ведущих церковно-школьное дело. Мы знали и знаем окончивших курс духовных академий и семинарий, с увлечением занимавшихся в школах... Вот самая недавняя газетная заметка из жизни духовенства Московской епархии:

«Недавно, 26 сего апреля (1911 г.), нам пришлось быть на скромных, но редких по своей торжественности похоронах сельского псаломщика-учителя А. И. Ильинского. А. И. Ильинский, 29 лет состоял псаломщиком при церкви села Лыткина, Звенигородского уезда, занимая в то же время должность учителя грамоты в том же селе. Школа грамоты у него была собственная, им основанная; с самого поступления на должность псаломщика, будучи молодым человеком, за отсутствием в окружности каких-либо училищ, псаломщик Ильинский сознал необходимость грамотности для детей своего прихода, а потому и начал обучать их без всяких собственных средств, лишь пользуясь материальной помощью на книги и учебные пособия от покойной княгини Н. Б. Трубецкой, которой принадлежало тогда село Лыткино. Так, он в 8-арш. собственной избе, при всевозможных лишениях, потому что означенный приход едва ли не самый беднейший во всей Московской епархии, будучи сам человеком семейным, работал на ниве духовного просвещения целые 29 лет, делая грамотными 15–20 детей ежегодно.

«Мы сами видели малышей, последних учеников и учениц покойного, в церкви умильно молящихся за своего покойного учителя. А когда подошли к его могиле и спросили могилокопателей: «вы, не учились ли у Андрея Ивановича?» то услышали в ответ: «Как же, мы, ученики его, рады, что пришлось заплатить долг своему учителю». Соборное служение, стройное пение сошедшихся родственников и друзой покойного, присутствие за богослужением настоящих и бывших учеников и учениц покойного, а также многих прихожан церкви произвели на нас сильное впечатление, а глубоко прочувствованное слово одного из священников, охарактеризовавшего покойного, как редкого в наше время, при тяжелых внешних условьях, труженика, поголовно заставило всех присутствующих плакать, а нас – в тоже время и радоваться, что еще не перевелись и действуют в темных углах матушки-Руси полезные работники для народа, исполняющие свою работу по призванию».

Конечно, в семье не без урода. Есть священники и дьяконы, ненавидящее школу, но ведь это, большей частью, те «пастыри», которые пошли в свое служение «не ради Иисуса, а ради хлеба куса», те, для которых и прямое священническое служение представляет обузу. Несомненно, и то, что в среде учащих в церковных школах не из членов клира преобладает настроение утилитарное, ремесленническое. Но и это явление, – увы! – обычное для всех сторон жизни. Люди с идеалами и чистыми порывами, работающие с увлечением, обладающие огнем творчества, – всегда и везде редки. Сколько говорили и писали о высоком идеализме земских учителей, и сами они не стеснялись печатно и устно хвалиться своей искренней преданностью делу народного образования. Но вот несколько лет тому назад введена была винная монополия, открылись места сидельцев и сиделиц в казенных винных лавках, с окладами, вдвое превышающими содержание учителя. И что же? На каждое место оказались десятки кандидатов из учителей и учительниц земских школ... Явление это можно было поголовно наблюдать, например, во Владимирской губернии. Идеализм не выдержал даже такого грубого испытания. Думаем, что материальные расчеты и житейские соображения у учащих в церковных школах не выше, чем у их коллег по школам земским и министерским. Что же касается духовенства, то мы глубоко убеждены, что оно в своих не только лучших, но и рядовых представителях глубоко привязано к церковно-школьному делу и почувствует себя униженным и оскорбленным, если от него это дело будет отнято.

«В церковной школе нет подготовленных учителей... Для духовенства, дело школьное, является второстепенным и третьестепенным и даже отвлекает его от прямых обязанностей. Не то в Министерстве Народного Просвещения и в земстве. Там школьное дело – прямое дело, поэтому там мы видим достаточный контингент подготовленных и годных лиц для школьной работы».

Рассмотрим и это обвиненье.

Земство, как и Церковь, школьное дело имеет только в числе других забот и обязанностей, так что с этой стороны оно не имеет никаких преимуществ. Но если для земства трудно связать вместе дело школьное с хозяйственным, пожарным, дорожным и лечебным, то для Церкви не только легко, но прямо необходимо соединить его со своим религиозно-нравственным делом. Было бы, действительно, странным и непонятным, если бы Церковь поступала иначе. Только партийная пристрастность, только неразборчивость политической борьбы могут отрицать за Церковью право и обязанность религиозно-нравственного воспитание подрастающего поколения путем школьного обучения. Вся прошлая история русской православной Церкви, вся история христианской Церкви на Западе, в среде католичества и всех видов протестантства, вся история миссионерского дела во всех странах мира, у всех народов, – вот убедительное доказательство того, что школьное дело для Церкви – не второстепенное, не третьестепенное, а прямое дело, жизненное, вытекающее из самой природы Церкви, из существа ее призвания.

Остается сказать о подготовленности учителей. Если когда, то особенно теперь, в наши печальные дни полного развала министерской школы высшей, средней и низшей, следовало бы помолчать об этом. «Подготовленные» профессора довели университеты до полного уничтожения в них науки; «подготовленные» учителя средних школ совершенно развратили гимназии и реальные училища. В этой области школы светские и духовные сравнялись. Зато в области начальной школы, как мы видели выше, церковная школа оказалась гораздо устойчивее, чем министерская и земская.

Вопрос о «подготовленности» учителей вызван лишь недоразумением. В школах грамоты в 1905 году насчитывалось 43% учителей правоспособных, в церковно-приходских школах 81% учителей имели звание учителя (теперь 100%). О лицах духовных не говорим: священники все по образованно выше министерских и земских учителей. Интересна сравнительная статистика в этом отношении в одной из центральных и наиболее культурных русских губерний – в Ярославской. Перед нами «Вестник Ярославского Губернского Земства» за 1904 год, № 1–2. Здесь помещено исследование обозревателя выставки Северного края, по которому значится: в 1903 году учащих с достаточной подготовкой в земских школах было 67%, а в церковных до 77%! Еще интереснее вопрос: из каких же классов состоят учащие в земских школах? По наследованию самого Ярославского губернского земства: «Начальное образование в Ярославской губернии за 1898/7 учебный год», оказывается, что среди учащих 80% из духовного звания! Выводы ясны. Ярославская губерния – не исключительное явление. То же мы встретим во всех губерниях средней России.

Обыкновенно вопрос переводят на учебную область. Повторяют без конца, что школа церковная ничему не учит что это – школа псалтырная, она живет зубрежкой. Такие, увы, истинно не Божественные речи раздались и в Государственной Думе. Небезызвестный Немирович-Данченко в своих письмах о русско-японской войне договорился даже до того, что неудачу нашу военную приписывал именно тому, что народ наш имеет у себя церковную школу, а японцы – министерскую... В одном селении (Путятинское) в Амурской области агитаторы так настроили такими соображениями крестьян, что те просили о закрытии у них церковной школы, ссылаясь на то, что из-за нее опять русских разобьют японцы... (Они потом три раза меняли приговор и остались, в конце концов, при церковной школе, когда им разъяснили всю нелепость обвинений церковной школы).

Обвинителям такого рода, очевидно, совершенно неизвестны программы церковных школ. Эти программы нисколько не ниже школ земских и министерских; окончившие курс церковных школь держат экзамены на право льготы по воинской повинности не только по тем же программам по которым держат их ученики министерских и земских школ, но и в непременном присутствии представителей от Министерства Народного Просвещения. Статистика показывает, что до 10% общего числа учащихся в церковных школах ежегодно успешно оканчивает курс учения и получает установленные свидетельства. Что особенно важно, и ученики школ грамоты очень часто, наравне с учениками одноклассных школ, выдерживают испытания на льготу по воинской повинности. Мы могли бы привести по епархиям Курской, Саратовской, Самарской, Ставропольской, не мало свидетельств директоров и инспекторов народного просвещения, с похвалой письменно отзывающихся об успехах по учебным предметам, в церковных школах. В Курской епархии в экзаменационных комиссиях в конце года по церковным школам принимал участие и инспектор народных училищ, как непременный член епархиального училищного совета.

Насколько вкоренилось предубеждение против церковной школы, показывает следующий живой и наглядный пример. В 1903 год, совершенно случайно в селении Мцхет был проездом известный сенатор и член Государственного Совета И. ф. Г–ъ, человек, которого уж никак нельзя заподозрить в пристрастии к церковной школе. Имея свободное время, в ожидании лошадей, высокий путешественник из любопытства зашел в местную церковную школу. Ее вел при 80 учащихся инородцев местный псаломщик-учитель. Труд обучения инородцев русскому языку и на русском языке требует большого умения и большого усердия. Петроградский гость был совершенно изумлен, просидев урок в школе, теми успехами, которых достиг учитель. Отблагодарив учителя, он сделал запись о своем впечатлении в книгу для посетителей и заметил: «Я никак не ожидал, что в церковной школе можно достигать таких результатов»(!). Школа была не из выдающихся; таких школ в Грузинской епархии было немало.

Такова сила предубеждения. Чтобы докончить аргументацию по данному вопросу, приведем требования программ министерской одноклассной школы и церковной. В третьем отделении по русскому языку в министерской школе требуется: «Толковое и выразительное чтение с устной и письменной передачей прочитанного. Повторительная и поверочная диктовка. Составление несложных описаний по данному плану и писем по данным образцам».

В школе церковной программа изложена подробнее, но по содержанию тождественна. Выписываем главное и нужное: «Усовершенствование в чтении с обращением особого внимания на выразительность. Чтение статей описательных, повествовательных, географических, исторических и деловых, с устным изложением прочитанного. Выделение основной мысли и плана статьи («толковое» чтение). Предупредительный и поверочный диктант. Письменный пересказ прочитанной статьи... Составление описаний по вопросам учителя. Составление рассказов по данному плану... Составление писем»...

Спрашивается: какая разница?

Берем арифметику. В школе министерской требуется: «Нумерация и 4 действия над числами любой величины. Действия над составными именованными числами. Простейшие вычисления с дробями. Решение устных и письменных задач».

В школе церковной: «Производство действий над числами любой величины. Составные именованные числа и действия над ними. Квадратные и кубические меры. Упражнения над дробями. Задачи и примеры».

Итак, программы, учебники, образовательный ценз учителей, учебные требования в церковной школе нисколько не ниже, чем в школе земской и министерской. Если церковная школа является «псалтырной» потому, что придает первенствующее значение Закону Божию и религиозному воспитанию, то это – такие «недостатки», которых дай Бог побольше для церковной школы.

Когда говорят о недостатках в учебной части церковных школ, то забывают одно; этот недостаток легко и совершенно устраним, лишь только улучшатся материальные средства школ церковных; поэтому Государственной Думе можно устранить недостатки в учебном строе церковной школы не упразднением ее и не насильственной передачей в другое ведомство, а средством самым простым – отпуском потребных сумм на ее содержание. Можем с уверенностью сказать, что если в этом отношении школа церковная будет выведена из состояния пасынка и падчерицы и приравнена к министерской и земской, т. е. если на каждую церковную школу будет отпущено по 360 рублей в год, причем и оо. законоучители получат справедливое вознаграждение за свои труды, то в самое короткое время церковная школа в учебном отношении если не превзойдет школу других ведомств, то будет нисколько не ниже ее.

Большей частью для иллюстрации дурной постановки учебного дела в церковной школе берут школу грамоты. Приведем, свидетельство о деятельности такой школы в новом крае, среди русских поселенцев, – приведем этот свиток, в котором вписано рыдание, жалость и горе, – и мы увидим, что не осуждать нужно убогую эту школу и ее деятелей, а воздать ей благодарный доземной поклон. Речь об епархии Оренбургской¹²⁸.

«У нас в епархии школы церковные поставлены и ведутся крайне плохо: жалко и не стоит терять на них земские средства». Вот каким диссонансом раздался в зале одного заседания один голос. «Школы плохи, поэтому не нужно им помогать, не нужно их улучшать!» Аналогичен и потому одинаков по силе был бы эффект, если бы кто среди ясного и тихого дня сказал «смотрите, какая буря: отворяйте двери и окна». Ведь это суждение так же поражает своим противоречием очевидности и страдает внутренним разладом мысли, как и высказанное в заседании заявление.

«Заглянем в наши церковные школы не мимоходом, не с высоты своего положения, не с быстротой ревизора обширного края и многих учреждений. Осмотрим их внешность и внутреннюю обстановку не с видом только внимания. Послушаем в них преподавание и поверим успехи, стараясь не смущать малых сих своим неожиданным появлением, своим незнакомым и внушительным видом и не всегда понятными вопросами. По внешности получится значительное разнообразие, а внутренний строй окажется, в общем, одинаков во всех этих школах. Мы знаем этих школ до пятидесяти. Перед вашим представлением открывается ряд маленьких домиков, иногда без кровли, или с дерновой крышей, отличающихся от обывательских крестьянских жилищ только отсутствием или пустотой двора и сиротливым видом, а иногда ветхостью, с тусклыми окнами, с покривившимися стенами, при отсутствии фундамента. Вывески на этих домиках иногда показывают, что это – школы грамоты, а чаще убогие хаты эти не трубят перед собой о своем назначении; ведь посетители и без того их знают. Входим внутрь часто по животрепещущим ступеням немудрого крыльца. Довольно темно от тусклых окон, заслоненных более половины спинами учащихся, и душно в малом, низеньком помещении от спертого воздуха. За партами самого неизысканного устройства сидят, поневоле плотно сомкнувшись, дети, нередко в отцовских зипунах и материных или сестриных кофтах. Школа полна настолько, парты так неудобны, что писать крайне трудно. Некоторые школьники, – приходилось не раз наблюдать, – стоят вблизи парт, с книжкой или доской в руке, за неимением места. В пространстве в 2–3 шага, где-нибудь в углу под полатями, помещается бедненько одетый учитель и повешена классная доска, ибо передний угол, как более светлый, нужнее для учеников. Бывало, что так называемая «куть» перед печкой, занималась сиротой-хозяйкой дома и подле стесненного сверху и кругом учителя неизбежно проносились во время занятий горшки и прочий домашний скарб. А в степи, в новых поселках и заимках, случалось спускаться в занесенную снегом хату, отведенную для школы грамоты, как в подземную шахту, и при входе зажигать огонь, чтобы увидеть учеников и учителя, приютившихся в полусветлом переднем углу за классной доской, совершенно затемняющей вход. Школьные помещения – здесь в зависимости от малочисленности недавно пришлого и не обжившегося люда и от отсутствия внешних средств к их удобному устройству. В той же зависимости от количества обитателей хаты – и специальные здания. Возникновение их подобно древним обыденным церквам по быстроте постройки и усердию жителей. Они не отличаются изяществом, но удобны и обширны настолько, что является, возможность отгородить в них маленький алтарь для служения прибывшим священником литургии. Таких новых школ возникло в одном новом крае в один год пятнадцать. Еще появились две-три впоследствии, и больше открывать их негде, потому что каждая заимка не менее 10 дворов уже имеет в этом крае свою школу, представляющую нередко и молитвенный дом. На эти школы грамоты, во внимание к их исключительным условиям, отпускается епархиальным училищным советом сравнительно большее пособие, чем на другие школы грамоты епархии. Но на них не поступало, по крайней мере, за первые два года существования, как и на школы церковно-приходские, ни одной копейки из средств управления краем, хотя обильно отпускались на школы министерские. В этих школах грамоты, по особому ходатайству, учитель получал от совета исключительно высший оклад от 60 до 100 руб., в то время как во внимание к подобным же особым условиям, но без внимания к религиозно-просветительной цели школы этого края, министерская школа низшего разряда при 5–6 учащихся инородцах имела возможность платить учителю 25 руб. в месяц, благодаря щедрости местного управления. А в других местах давно заселенного остального края епархии школы грамоты далеко не получают и тех сумм, какие назначаются школам того степного края, и в большинстве 36 рублей, отпускаемые училищным советом, оказываются нередко единственным источником их содержания¹²⁹. Мы знаем школы грамоты, где учителю было положено от церкви 12 рублей и столько же от совета. Показанная нами картина тесноты, неудобств и убожества, картина, общая для большинства школ грамоты, особенно применима к этим школам, и, однако, в них велось дело обучения грамоте; они не прикрывались. Не правда ли, что картины этих школ неприглядны, особенно по сравнению с благоустроенными на щедрые средства школами? А для лиц, воспитанных в высших сферах, такие нередко встречающиеся картины наших необеспеченных школ грамоты неприятны настолько, что вызывают естественный протест со стороны эстетического чувства и потрясают изнеженные нервы. Колорит этой картины, усиленный сквозь призму субъективную, предрасполагает видеть и внутреннее убожество соответственно внешнему, – и заключение о школе готово. Неуклюжим поклоном учителя-крестьянина дополняется неприятная картина, хотя этот же учитель искренно примет благословение посетителя-священника. Два-три вопроса высокого посетителя (а кто не высок для самой низкой крестьянской среды?) приводят в смущение учителя и учеников: они робеют и немеют, или отвечают невпопад. Дальше быть в этой обстановке элегантному посетителю нельзя; он поверил свои предположения; он удаляется, удрученный убожеством, внешним и, как он убежден, внутренним. Но если посетитель вооружится терпением побыть подольше, посидеть, послушать; если первую робость учителя и учеников он сумеет победить; если он узнает, отчего происходить внешнее, а иногда действительно, и внутреннее убожество, то он избавится от невыгодного мнения о школе грамоты. Он заметит, что и здесь, быть может, не с таким успехом, как в благоустроенной начальной школе, идет то же обучение грамоте; он заметит, что и среди этого убожества непредставительный учитель удовлетворительно ведет дело в скромной программе этой школы: у него удовлетворительно читают по-русски и по-славянски и, часто встречается, поют многое из служб церковных. Такой посетитель узнает, что внешняя неприглядность и убожество – следствие необеспеченности школы, и удивится терпению и самоотверженности учителя, который в большинстве за 3 рубля¹³⁰ в месяц совершает свой труд, как нетребовательный, скромный работник; посетитель откроет смышленость этих жалких на вид детей; он будет приятно поражен тем, что при неудобстве помещения, при бедности библиотеки, при самом скромном образовательном цензе учителя (а часто и без него), – словом, при всех неблагоприятных к ведению школы условиях, успехи школы все же обнаруживаются и дело ее делается.

«А если бы посетителю представилась возможность при своем путешествии, после частых и продолжительных остановок в дымных зимовках полудиких инородцев, заглянуть и в самую убогую школу грамоты, то, по сравнению, он понял бы ее значение, он не только беспристрастно, но вполне сочувственно отнесся бы к этому рассаднику народности и православной церковности. Если бы случилось ему в праздничный день, прямо с пути неожиданно заглянуть в такие степные школы, он был бы потрясен тем общим стройным пением в ней, и ее питомцев и всей толпы и тем единодушием в молитве, какое сказывается в этом дружном пении молитв, которое раздается в степи, среди полудиких нехристиан. У него не хватило бы духу сказать слово в осуждение этой школы, и тут бы он почувствовал ее великое значение, если он сам – русский, сын православной Церкви. Мы имели счастье видеть эти картины и переживать их чувствами. Мы упомянули о школах степной и дикой местности, как потому, что на них по контрасту с окружающим, рельефнее выступает и для слабых глаз, их великое значение (ведь известно, истинная оценка делается по сравнению, но не с тем, с чем сравнивать нельзя), так и потому, что они значительны по количеству в этой епархии и что лицо, высказавшее строгое суждение, если знает церковные школы епархии, то тем более должно было знать эти именно школы населяемого края. Таковы по убожеству внешнему, таковы по своему доброму направлению и значению в большинстве школы грамоты этой епархии.

«Как это ни странно, школа грамоты той епархии, которую мы имеем в виду, нередко становится в ряд, возвышается до уровня по объему и успехам предметов с начальной школой министерской и выпускает своих питомцев со свидетельствами на льготу 4 разряда по воинской повинности. Присутствие на таких испытаниях специалистов другого учебного ведомства служит достаточной гарантией беспристрастия и не дает права подозревать ее руководителей в чрезмерной снисходительности. Если же такая школа грамоты становится обеспеченной в большем против указанного размера, и получает на свое содержание с местными средствами до 120 рублей от епархиального училищного совета, то она пропорционально возвышается и по успехам, и по объему преподаваемого, она более чем оправдывает затрачиваемые на нее казенный средства, жалеть о которых не приходится; она ежегодно делает успешные выпуски своих питомцев, не стыдясь представить их на испытание в школу церковно-приходскую или министерскую; она по скромности только не ходатайствует для себя официального переименования и вывески церковно-приходской школы. Если бы мы могли указать одну только такую школу грамоты с объемом преподавания и успехом начальной школы, то и единичным случаем нельзя пренебрегать в рассуждении об успехах школы грамоты. Но мы знаем целый ряд таких школь грамоты, в которых успех и объем преподавания поставлен выше, чем от них можно требовать, чем требуется официально от их назначения. Официальные отчеты свидетельствуют ежегодно о выпусках из этих школ. А неофициальное, близкое внимательное наблюдение за преподаванием в них, обнаруживаешь самоотверженные, искреннее, полезные особенно по воспитанию, труды немудрых учителей. Остается благоговеть перед делом Божиим в деле скромной деревенской школы грамоты. Честь этой школе и слава!»

«Школы церковные душат формальностями и бюрократизмом». Но здесь надобно припомнить всю бюрократичность школ министерских, чтобы осуждать церковные. Нужно припомнить, как С. А. Рачинскому, профессору Московского Университета, инспектор народных училищ не позволил преподавать в сельской школе, потому что... Рачинский не имел свидетельства на звание начального учителя: профессору Университета после того пришлось выдерживать испытание на это звание в уездном училище!..

В школе церковной, особенно же в школе грамоты, никогда не могло и не может быть ничего подобного. В ней столько свободы в преподавании, в программах, столько приспособленности к местным условиям, в ней и на самые программы, распоряжениями церковно-школьного начальства установлен такой свободный взгляд (как на примерный), что говорить о бюрократизме школы церковной совсем не приходится. Обвинители этого рода, кроме фразы, никакими фактами своих обвинений не подтверждают.

«Школы церковные совершенно не имеют надзора». Вот обвинение, которое раздается гораздо чаще и которое, как всякому с первого взгляда видно, совершенно противоречит обвинению в бюрократизме. Говорить о безнадзорности церковной школы могут только люди, совершенно не знакомые с делом. Училищные советы и их уездные отделения в епархии вполне соответствуют по числу и по обязанностям таковым же губернским советам и их отделениям. Епархиальных наблюдателей церковных школ столько же, сколько и директоров народных училищ, с той только разницей, что наблюдатель, свободный от канцелярских трудов и переписки по назначению и выдаче жалованья учащим, по отчетности в контрольные палаты и проч., – чем завалены директора народных училищ, – действительно разъезжает по епархии и посещает школы. Уездных наблюдателей церковных школ гораздо больше по числу, чем инспекторов народных училищ. Во многих епархиях уездные наблюдатели – священники бесприходные. Присоедините к числу лиц, надзирающих за школами, епархиального архиерея, благочинных, – их до 5 в каждом уезде, – и, наконец, самое главное, местного приходского священника, как заведующего. Есть ли что-либо подобное в земской и министерской школе, где учитель или учительница, часто 17–20 лет от роду, являются и учащими и заведующими, где девушка 17 лет, вышедшая из IV класса прогимназии, по должности заведывающей является в школе начальницей по отношению к законоучителю, часто почтенному и убеленному сединами старцу, духовному отцу целого прихода, во всяком случае, гораздо высшему ее и по образованию, и по службе, и по опыту?

Судя по статистическим сведениям о школах, например, Ярославской губернии¹³¹, подавляющее большинство учащих – люди молодые, в возрасте от 20 до 25 лет. Без прочного и солидного образования, в возрасте, когда человек склонен к увлечениям, к сомнениям, к бурным порывам к свободе, к религиозным отрицаниям и проч., – что положительного может дать народу такая корпорация учителей, оставленная без надзора и предоставленная всецело себе? Что удивительного, что эта среда – самая революционная среда? Учитель земской и министерской школы ничего не видит и впереди в смысла улучшения своей участи. Оттого он озлоблен и при первой возможности совсем оставляет учебную службу. В школе церковной есть для учителя в будущем выход к служению в клире, в сане дьякона и священника, и, чем он усерднее, тем более ему обеспечен этот выход. И в то же время такой выход не удаляет его от школы совершенно.

Где же безнадзорность? Кто знает, как живет земский учитель, что он читает и проповедует народу, каков он по своему нравственному настроению и поведению? Кто его остановит в случае увлечений? Никто. А учитель церковной школы всегда под надзором священника. Весьма возможно, что в этом-то и причина ненависти к церковной школе со стороны тех, которые желают, по выражению Писарева, скорее «поймать таракана» и путем школы вернее и скорее революционировать народные массы и будущих солдат...

Мы разобрали все возражения против церковной школы и видели, что из них нет ни одного такого, которое повелительно требовало бы ее уничтожения. Недостатков в церковной школе, конечно, как и во всяком деле и во всякой школе, очень много, но все они устранимы. И главное средство к их устранению – не суровость суда, не лишение средств содержания, а наоборот, вполне заслуженные церковной школой привет, ласка и забота со стороны государственных учреждений, если они действительно являются государственными, если они будут желать блага народу, умиротворения и просвещения его, если они будут «русскими и по духу», как того желает Государь Император в манифесте 3 июня 1907 года.

V

Но как бы ни отнеслась Государственная Дума к церковной школе, будущее этой шкалы зависит, к счастью, не от Думы и не от какого-либо другого учреждения. Источник жизнеспособности этой школы – в ней самой, в ее связи с Церковью. С этой стороны она неуничтожима, как неуничтожима Церковь. Отвергнет государство церковную школу, – можно сказать, тем хуже для государства, а школа все-таки останется. Если она не погибла в Италии и Франции, если мы видим ее сильной в Германии, Бельгии, в Англии, в Америке и особенно в Норвегии (во всех этих странах на церковную школу отпускаются крупные суммы и со стороны государства), если она процветает даже в турецкой Греции, то тем более она останется в России. Государственная Дума, если решается уничтожить церковную школу, тем показывает только то, что она напрасно называется Государственной Думой, ибо это – мера совершенно не государственная.

В России не было клерикализма. Гонение на школу церковную, как акт недоверия и гонения против самой Церкви, будет первым шагом к насаждению именно клерикализма. К. П. Победоносцев выражался, что в России нет и не должно быть собственно ни церковной, ни земской, ни министерской школы, а есть, в сущности, только школа государственная. В этом смысле субсидия от казны церковным школам была проявлением глубокой государственной мудрости.

Отнимите эту субсидию: школа церковная, конечно, многое потеряет, долго будет болеть, изыскивать средства существования, сократится в числе, быть может, наполовину, но она останется, и уж тогда-то останется она только и исключительно церковной, чуждой государству и от него отделенной. Это ли нужно?

Никакая Дума не может уничтожить религии и Церкви: запросы религиозные и потребность общения в отправлении религиозного служения – вечны. Никакая Дума не уничтожит приходской общины, понимаемой в чисто-религиозном смысле. А если так, то приходская община, самоопределяясь в будущем, не только будет иметь церковно-приходскую школу, но и земскую, и министерскую подчинит и своему влиянию, и своему надзору, ибо для семьи, для родителей, – а они – члены приходской общины, – далеко не безразлично, кто, чему и как учат их детей. В передовых странах Европы все больше и больше сознают, а в Норвегии и Швеции и осуществляют то положение, что управление, заведывание и руководство начальными школами из центра государства или отдельных областей невозможно, что это – право и обязанность, прямой интерес и прямое дело мелкой местной единицы. По отношению к школе, приход в России и будет такой именно единицей. Его может государство не признавать, может не давать ему прав юридического лица и мелкой земской единицы. Но оно не может его уничтожить, как единицы церковной, нравственной, привычной, исторически сложившейся и исторически оправданной. Мы, несомненно, на пути к оживлению прихода. Если ни распоряжение Св. Синода об учреждении церковно-приходских советов, ни собор не дадут приходу организации, то, во всяком случай, это сделает сама жизнь. И теперь, что бы ни говорили, у нас есть приход. Будущее несет ему не уничтожение, а укрепление. Всякое гонение на Церковь, всякий удар, ей нанесенный, будет ее усиливать, будет усиливать и приход, и приходскую церковную школу. Кому же полезно и нужно обратить эту неумирающую силу, доселе бывшую положительной, в силу оппозиционную по отношению к государству? Кому нужен разгром церковно-приходской школы? Кому нужен раздор Церкви и государства? Кому полезно их разделение? Во всяком случай, не людям мира и порядка, не людям, любящим родину и желающим ей блага и процветания.

Государственная Дума, слава Богу, – не все в России. И основные законы, и реальные примеры уже показали, что у нас в России два пути законодательства: один – обычный, через Государственную Думу и Совет, а другой – чрезвычайный, – действие прерогативы Царской самодержавной власти. И мы уверены, мы глубоко убеждены, что Венценосный Покровитель Церкви русской, Блюститель всякого в ней благочиния, не отдаст судьбы Церкви на окончательное усмотрение Государственной Думы и никогда не согласится на уничтожение или ослабление церковной школы.

Воссозданная в 1884 году Его незабвенным Родителем, укрепившаяся в эти четверть века своей жизни и деятельности, оказавшая столько великих услуг делу просвещения и нравственного воспитания русского народа, церковная школа умереть не может.

(к епархиальным миссионерским курсам)

В выяснении догматики таких религиозных направлений, как хлыстовщина, пригодных только для темного, невежественного люда, неспособного к отвлеченной деятельности мысли, первоначальная история секты играет далеко немаловажную роль; здесь тщетны были бы поиски какой-нибудь наперед составленной цельной и законченной системы вероучения, на основании которой и устроилась бы последующая жизнь секты; напротив, здесь система вероучения является уже в конце, когда секта проживает довольно продолжительное время, подвергаясь всевозможным влияниям и случайностям; здесь все догматическое учение и, в частности, учение о Боге развивается и определяется как бы по лицам деятелей, появляющихся время от времени в секте: объявляет, например, себя Данило Филиппович Богом Саваофом – является учение о возможности вселиться Божеству в человека и действовать в нем; появляются далее несколько христов в секте – возникает учение о возможности перевоплощений Сына Божия в людях и т. д. Основания для возникающих таким образом учений подыскиваются уже после, когда появление того или другого учения уже сделалось фактом, получило уже свое жизненное значение. Поэтому, чтобы представить себе ясно и определенно учение хлыстов о Боге вообще, необходимо проследить, хотя в самых кратких чертах самую историю возникновения и развития хлыстовского учения.

В 1631 году крестьянин Костромской губернии, Юрьевецкого уезда, Данило Филиппович, прибывши во Владимирскую губернию и взошедши на гору Городину (в Муромском уезде), объявил себя «превышним Богом Саваофом. По рассказу хлыстов, к нему слетел с неба Сам Господь Саваоф со всеми небесными силами, которые потом снова вознеслись на небо, а Господь Саваоф остался на земле, воплотившись в Даниле Филипповиче, сделавшемся с этого времени «живым Богом».

Из этого рассказа хлыстов уже видно учение их о том, что Бог может вселяться в человека, жить и действовать в нем. Но факт воплощения в Данила Филипповича Господа Саваофа служит только как бы прологом дальнейшего религиозного учения хлыстов. «Живой Бог», пожив среди людей и научив их нравственному закону посредством данных им 12-ти заповедей, умер, и с тех пор, Сам Господь Саваоф уже не сходил на землю и Сам не воплощался ни в ком, но Он положил начало появления среди людей Христа, – Сына Божия. Он «дал божество» и сделал Христом одного из первых Своих последователей – Ивана Тимофеевича Суслова, воплотив в него Божественную силу (не Лицо) – Сына Божия. Суслов и начинает собой целый ряд «христов» среди «людей божиих», как называют себя хлысты. На первых порах явление Господа Саваофа во плоти и учение о возможности перевоплощений Иисуса Христа, хлысты объясняли только упадком веры и благочестия среди людей и необходимостью «подновить» их. Только впоследствии, когда мысль о перевоплощениях Божества успела окрепнуть в сознании хлыстов, – только тогда это учение их приняло вид цельной и определенной теории, для которой уже подысканы были и другие основания, кроме практических соображений о необходимости поддерживать падающее благочестие в людях, – основания и из Священного Писания. В этой-то теории и установлен был ясный и определенный взгляд на Божественное Лицо истинного Господа Иисуса Христа и вообще на Бога, троичного, по учению христианскому, в Лицах.

Так как учение об Иисусе Христе – Сыне Божием занимает самое видное место в хлыстовской догматике, и так как этим учением объясняются и все вообще воззрения хлыстов на Божество, то мы и изложим прежде всего учение хлыстов об Иисусе Христе. Сущность этого учения может быть сведена к следующему: Иисус Христос, по взгляду хлыстов, не есть Бог; Он – такой же простой человек, рожденный по общим законам природы, как и все другие. Но за Его высочайшие нравственные качества, – за святость Его жизни и беспорочность сердца, Он удостоился того, что в душу Его вселился Сам Бог Своей силой – Сыном Божиим, воплотился, жил и действовал в Нем. Этот обожествленный человек Иисус действительно жил и проповедовал, как свидетельствуют об этом евангелия. Он даровал людям нравственный закон и Своим примером научил их высочайшей нравственности, но этим деятельность Его в служении роду человеческому и ограничилась; искупления рода человеческого от греха, проклятия и смерти, как об этом учит православная Церковь, не было, так как в нем, по учению хлыстов, отрицающих первородный грех, не было необходимости. Христос имел Своих последователей, возбудил затем ненависть и зависть Своих врагов, был предан на скорби, страдания, уничижение, был вознесен на крест, умер и воскрес, причем обстоятельства всех этих великих событий земной жизни Господа, уже вопреки евангельским повествованиям, передаются хлыстами в их духовных стихах или «распевцах» в самом искаженном виде. После Своего воскресения Иисус Христос не удалился с земли, не вознесся на небо, как учит православная Церковь,– Он остался на земле и присутствует среди людей, и притом видимыми образом, перевоплощаясь из одного человека в другого. Воплощение, деятельность, страдания, смерть, воскресение, – словом, вся евангельская история Сына Божия повторялись не раз в мире, и в то время, когда эта история кончается в одном избранном в одном христоносителе, она начинается уже в другом.

Что касается учения хлыстов о Духе Святом, то и Он, по учению хлыстов, не имеет личного бытия, но так же, как и Сын, есть Божественная сила, вечно обитающая в людях – в хлыстовских пророках и в самих хлыстах. Бог во Христе явился и является, как Сын, а Христос является в пророках Своих, как Дух Святый. Дух Святый, как поется в одной хлыстовской песне, «во всем помогает, на всякий день, на всякое время»; находится Он на «седьмом небе», но его можно оттуда «сманить» к хлыстам и Он видимо обнаруживает Свое присутствие в действиях и словах хлыстов во время их тайных радений и особенно, в изречениях их пророков.

Таким образом, из всего вышесказанного видно, что Бог, по учению хлыстов, вечно присутствует в мире, среди мира, смешивается с миром и, наполняя Собою все, постоянно видимо открывается в людях по различию Своих тройственных сил (а не Лиц) – то как Отец, то как Сын, то как Дух Святый. В Даниле Филипповиче – как Отец Саваоф, в Христе – как Сын, а Сын в пророках хлыстовских – как Дух Святый. Следовательно, воззрение хлыстов на Божество совершенно пантеистическое, оно напоминает собой тройственный переход абсолютной гегелевской идеи из бытия в небытие, из небытия в бывание и т. д., или учение Спинозы, что Бог и природа суть не что иное, как две стороны одной и той же сущности, одного и того же бытия. Здесь, несомненно, сказывается связь хлыстовства с древними церковными ересями, особенно павликиан, богомилов и друг. Это же пантеистическое воззрение проводит хлыстов также к отрицанию еще одного из главнейших догматов христианских – догмата о троичности Лиц в Боге, превращающегося у хлыстов в учение о тройственности сил в Едином Боге. Мы об этом уже выше говорили.

Таково в общих чертах учение хлыстов о Боге. Если мы будем теперь рассматривать это вымышленное хлыстовское учение сравнительно с богооткровенным учением св. православной Церкви о том же предмете, то увидим, что оно во всех выше указанных пунктах противоречит и Священному Писанию, и Священному Преданию, – единственным вероучительным источником Церкви. В самом деле, на чем основывают хлысты свое учение о необходимости постоянных перевоплощений Бога или, точнее оказать, Сына Божия в людях? Практические соображения, приводимые ими относительно необходимости всегдашнего «подновления» падающего на земле благочестия, мало того, что неприложимы к Богу, как Существу всемогущему, не подчиняющемуся никаким законам необходимости, свободному, премудрому, неприложимы к Нему, как к Существу личному, самосознающему, самостоятельному, – эти соображения наводят еще на неразрешимый с точки зрения хлыстовского учения вопрос, – почему же до пришествия Господа Иисуса Христа на землю, не было этой необходимости перевоплощения Бога, а после Спасителя, давшего людям нравственный закон, духовно обновившего все человечество, сообщившего людям благодатные дары для преуспеяния в вере и нравственности, вдруг явилась эта необходимость? Хлысты и сами сознают всю нелепость и бездоказательность приведенной мысли, и потому стараются подыскать места из Священного Писания, которые при искаженном и совершенно неправильном толковании их будто бы говорят в защиту их учения о необходимости перевоплощения Сына Божия в людях. Такими местами служат для них слова Спасителя, что Он пребывает в том, кто соблюдает Его заповеди (Ин.14:23), вопрос волхвов, – где Христос рождается (а не родился) и др. Но Священное Писание – богодухновенно, оно, верно самому себе, в нем поэтому нет противоречий; посему, не вступая в подробный разбор приводимых хлыстами месть из Священ. Писания, мы в свою очередь укажем только те места из того же Священного Писания, которые прямо говорят против хлыстовского учения о Боге, а в частности о Сыне Божием – Иисусе Христе.

Святый верховный апостол Павел в послании своем к Галатам пишет: «но и аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет» (Гал.1:8). А апостолы проповедали нам не такого Христа, каким представляют Его хлысты. Они проповедали нам Христа, как истинного Господа и Бога, родившегося чудесно наитием Св. Духа, единосущного Отцу, но, однако, самостоятельного, личного – ипостасного, искупившего весь род человеческий от греха, проклятия и смерти. Стоит только вдуматься в начальные строки евангелия от Иоанна: «В начала бе Слово... и Бог бе Слово», чтобы понять учение апостолов об Иисусе Христе. Да и Сам Господь Иисус Христос называет Себя Богом, Сыном Божиим (Ин.5:20–21), и притом сыновство Его Богу не нравственное, как думают хлысты, а Он, по собственным Его словам, есть Сын Божий Единородный (Ин.3:16,18), и притом такой, Который пребывающий в самом лоне Отца (Ин.1:18;5:20).

Если же к этому мы присоединим еще и то, что Свящ. Писание Новозаветное приписывает Иисусу Христу и Божеское естество, и Божеские свойства, и единосуще со Отцем и Духом, то станет вполне ясно, что Он называется Сыном Божиим в подлинном смысле, а не в каком-либо переносном, как думают хлысты. Далее, Христос, Спаситель мира, предсказанный точно и ясно еще в Ветхом Завете, в Которого верует православная Церковь, приходил на землю для искупления растленного грехами и потерявшего возможность примириться с разгневанным Божественным Правосудием рода человеческого, приходил единожды. Наделив верующих благодатными дарами Св. Духа, оставив им в руководство в деле спасения основанную Им Церковь, Христос не ограничил число искупленных Им каким-либо временем, или народом, или местом, – искупление, совершенное Им однажды, имеющее безграничное значение в очах Божиих, умиротворившее вполне, даже с избытком разгневанное Божие правосудие, искупление это вечно, как и Сам Христос Господь вечен и неизменяем – «вчера и днесь той же и во веки» (Евр.13:8), а не перевоплощается, не изменяется, как думают хлысты; искупление это простирается на все времена, следовательно не ограничивается временем, простирается на всех людей, следовательно не ограничивается каким-либо народом, в каком бы месте он ни жил. Итак, все хлыстовские христы суть богохульники и религиозные самозванцы, Христос же, Которого исповедует св. православная Церковь, непогрешимая в своих верованиях, сидит теперь одесную Бога Отца, а вовсе не живет среди людей, в смысле постоянных перевоплощений в них. Он один раз приходил в мир и одна только Дева Мария удостоилась быть Его беспорочной, безмужнею Матерью, как и поет православная Церковь, обращаясь к Богородице: «обрела бо еси благодать пред Богом, ея же никогда же обрате другая... едина бо ты всех царя приимеши во утробе, воплощаема... ты бо едина мати Сына Божия пронаречеся, чистая!» (Служба на Благовещ. Канон на утрени. Ирмосы 1, 5, 6.) Христос есть «единый ходатай Бога и человаком, единый нам искупитель, давый себе избавленье за всех» (1Тим.2:5,6), как исповедует вместе со св. Писанием и св. Церковь в своем Символе веры: верую «и во единого Господа Иисуса Христа Сына Божия... (чл. 2), нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес» (чл. 3). Он есть единый наш Учитель (Мф.23:8), единый Основатель нашего благочестия (1Кοр.3:11), Он един и вечен, как едина и вечна и самая вера наша – «един Господь, едина вара, едино крещение»... (Ефес.4:4–6), и истинное благовествование о Христе есть также едино (Гал.1:8), именно то, которое проповедали нам св. апостолы, осененные благодатью Святого Духа.

Что касается пантеистического воззрения хлыстов на троичность не лиц, а сил в Боге, то нужно заметить, что в подтверждение этого ложного мнения хлысты не найдут ни одного места, ни одной йоты в Свящ. Писании, которым руководится Церковь в своем учении. Напротив, Свящ. Писание ясно говорит о действительной личности и раздельности Трех Божеских Лиц. В подтверждение этого можно сослаться, например, на слова евангелия, говорящего о Крещении Господа: «И крестився Иисус, взыде абие от воды: и се отверзошася Ему небеса и виде Духа Божия, сходяща, яко голубя, и грядуща на Него. И се глас с небесе, глаголя: Сей есть Сын Мой возюбленный, о Нем же благоволих» (Мф.3:16,17). Здесь, очевидно, различаются как Лица – Отец, свидетельствующий с неба о Сыне, Сын, крестившийся во Иордане, и Дух Святый, видимым образом нисходящий на Сына Божия. Еще яснее видны действительность и раздельность Божеских Лиц из обетования Спасителя апостолам: «И аз умолю Отца и иного Утешителя даст вам»... и немного далее: «Утешитель же, Дух Святый, его же послет Отец во имя Мое, той вы научит всему»... (Ин.15:16,26). Здесь ясно и раздельно говорится о всех Трех Лицах Божеских: о Сыне, Который говорит – аз умолю; об Отце – умолю Отца; о Духе Св., Который называется иным Утешителем. Этот Утешитель отличен от Сына – иный, отличен от Отца, ибо будет Им послан, и Сын отличен от Отца, ибо обращается к Нему, как отдельное Лицо.

В частности Священное Писание каждому в отдельности Лицу Св. Троицы усвояет, напр., ведение (Отцу: Μф.11:27; Сыну: Ин.10:15; Духу Св.: 1Кор.2:11), усвояет волю (Ин.5:30; Ин.17:24; Деян.15:28), деятельность (Ин.5:17,19; Ин.5:17,36; 1Кор.12:7,10), – следовательно, усвояет всем Лицам Святой Троицы действительную личность.

Итак, учение хлыстов о Боге совершенно противоречит Священному Писанию и Священному Преданию, – этим вероучительным источникам святой православной Церкви, а потому – совершенно ложно, и ведет последователей своих к погибели.