Период II. Александроневская славено-греко-латинская семинария 1726–1788

После Новгородского архиепископа Феодосия архимандритом Александроневского монастыря определен советник св. Синода Петр Смелич, родом Серб, бывший архимандритом московского Симоновского монастыря. По Высочайшему повелению Императрицы Екатерины I Алексеевны, объявленному в летнем доме Ее Величества 10 ноября 1725 года, он ввел в Александроневской школе преподавание греческого и латинского языков и переименовал ее Славено-греко-латинской семинарией, с ближайшим назначением образовать достойных служителей св. Церкви. Монастырь обязался содержать на своем коште пятьдесят воспитанников, которые частью собраны вновь из священно и церковнослужительских детей, частью отобраны из наличных учеников, а остальным предоставлена свобода избрать род жизни или оставаться в семинарии на своем содержании

Для преподавания греческого и латинского языков, по Высочайшему повелению, определен в 1726 году Афанасий Скяда, родом Грек из Кефалонии. С 1720 г. он служил при кавалерии в обер-аудиторском чине; потом по слабости здоровья переменил службу, перешел из военной коллегии в синодальное ведомство и определен учителем греческого языка в московское типографское училище, на место Софрония Лихуда, с жалованьем по 200 руб. в год (1722 г. 9 мая). В это время прибыл в Poccию голштинский герцог Христиан Август и изъявил желание осмотреть патриаршую ризницу и библиотеку. Св. Синод по этому поводу поручил своему ассессору, игумену Афанасию Кондоиди, привести в порядок библиотеку, а Скяде–описать греческие рукописи. В следующем году описание было окончено и Скяда удостоился получить за него Высочайшее благоволение Государя Императора Петра I-го и от св. Синода 50 рублей в награждение²⁰. Между тем в 1725 г. греческая школа переведена в Московскую академию и учителем на место Скяды определен типографский справщик Алексей Барсов. Скяда остался было без места, но вскоре, именно 10 ноября того же года, Высочайшим изустным указом Императрицы Екатерины I Алексеевны был определен в Александроневскую школу «для обучения младых отроков на еллинском и латинском диалектах», с обязательством содержать в школе учение, по своему званию, как надлежит доброму и доверенному человеку, на 3 года. Начальство монастыря поручило ему управление школой, и так как он был уже известен своими учеными и библиографическими трудами, то ему поручено было, сверх занятий по школе, привести в порядок и описать монастырскую библиотеку и пополнить ее книгами, какие он найдет полезными для учебного заведения. Неизвестно, в какой мере он исполнил последнее поручение; по крайней мере, описания Александроневской монастырской библиотеки им не сделано. Прослуживши, по условию, три года, с 20 января 1726 г. по январь 1729 года, Скяда оставил семинарию, но перед отправлением в отечество предложил монастырю купить для библиотеки собранные им в бытность в России около 90 книг на греческом, латинском, французском и немецком языках, которые и куплены за 60 рублей²¹. Годовое жалованье Скяде состояло из 400 руб. деньгами, 10 сажен дров и одной вари пива в 7 четвертей. По Высочайшему повелению куплен был для него особый дом, в котором он и жил с семейством.

В то же время, как на класс греческого и латинского языков определен Скяда, для преподавания арифметики и геометрии, по прошению архимандрита Петра, прислан из инженерной роты директором ее генералом от фортификации Декулоном воспитанник Иван Соснин. Вместе с должностью наставника он исправлял, по поручению монастырского начальства, должность префекта школы. Жалованья ему полагалось по 60 р. в год. Но в 1729 г. и он оставил семинарию, прослужив 3 года.

Обученные ими священнослужительские дети распределены по епархии; а из подьяческих детей, трое молодых пищиков–Афанасий Никитин, Ефим Фадеев и Филат Филатов, по обучении арифметике, геометрии, плангеометрии и стереометрии, определены к монастырскому архитектору для обучения гражданской архитектуре на монастырском содержании. Остальные, в надежде скорого приискания учителей, оставлены до времени в монастыре под ведением канцелярии: «понеже ныне семинария»–сказано в определении канцелярии об оставшихся без назначения семинаристах – «учительми для обучения детей потребных наук еще не удовольствована, и доколе удовольствована будет, обучаться им – Артемону Волкову, Ивану Голубцову, Василью Жегачеву, Петру Лодейщикову, Михаилу Симонову, Ефиму Конюхову, Степану Брызгалову, Семену Глотову, Федору Трифонову и Петрову – твердейшего и лучшего письма и приказных дел в Невской канцелярии за добрым надсмотрением, и в церковь Божию в воскресные, праздничные и прочие торжественные дни для чтения и пения, а в семинарию, где повсегда иметь трапезу и ночлег, по вся дни для учета арифметики и пения с первого часа по полудни ходить и обучаться им до вечера неотменно.»

По поводу просьбы Петрова об увольнении его от монастыря, канцелярия ответствовала: увольнение ему Петрову от монастыря не чинить, ибо воспитан он и учен чтению и пению и письму и арифметике монастырским коштом, за что надлежит ему монастырю отслуживать.

Школа оставалась без учителей до 1733 года. Семинаристы занимались канцелярскими и другими монастырскими делами, протверживая, под руководством подьячих, старые уроки грамматики и арифметики. Между тем, в 1732 г., по Высочайшему повелению составлен был в св. Синоде доклад о содержании Александроневского монастыря с находящейся при нем семинарией и подан в Кабинет Ее Императорского Величества для утверждения. Штат семинарии в отношении к числу воспитанников оставлен прежним; но на содержание ее положена определенная сумма деньгами из монастырских доходов и определенное количество хлеба. Для обучения положено быть при семинарии трем учителям – греческого, латинского и русского языков.

Штат монастыря не был утвержден Императрицей. Св. Синод, по словесному указу Ее Императорского Величества, сделал распоряжения о возобновлении только школы на основании, показанном в штате. Духовное начальство, по силе Высочайшего повеления, должно было озаботиться собранием детей священно и церковно-служительских в школу и приисканием им наставников. Для этого здешнее духовное правление в 1733 г. составило подробную ведомость всех священнических, диаконских и пономарских детей С.-Петербургской губернии, от 7 до 18 лет, которые подлежат определению в школу. В эту ведомость включено 79 человек. Синодским указом от 10 сентября предписано было отобрать их у отцов и доставить в семинарию. Отцы являлись с детьми в монастырь неохотно, так что, по синодским указам, духовное правление не раз должно было возобновлять свои требования. Многих, записанных в ведомость, трудно было отыскать, потому что они поопределились, кто–пономарями при церквах, кто – писцами в окружных конторах и присутственных местах. Сбор шел медленно: в марте 1736 г. явившихся было только 19 человек, а неявившихся – 60. К полугоду доставлены еще 24 человека, но, по освидетельствовании их, только трое оказались удобными к учению.

Насчет учителей архимандрит Петр представлял св. Синоду, что можно найти хороших наставников в Киевской академии. Вследствие этого св. Синод поручил Киевскому митрополиту Рафаилу Заборовскому избрать и выслать в Невскую семинарию четырех учителей. Между тем, до времени учителем латинского языка и смотрителем семинарии определен иностранец Адам Селлий.

Этот благородный муж, послуживший духовному образованию в нашем отечестве и известный своими учеными трудами для российской истории, был родом датчанин из шлезвигского города Тондера и по первоначально принятому им исповеданию– лютеранин. Славный богослов своего времени Франциск Буддей, которого Селлий слушал в Иенском университете, своими уроками заронил в его душу сомнение в истине лютеранского учения; с того времени вопрос веры сделался для него живым вопросом. Селлий тогда же хотел заняться ученым исследованием оснований лютеранского учения, но обстоятельства отвлекли его от занятий этим предметом. Около 1722 г. он прибыл в С.-Петербург и сначала занимался здесь преподаванием – был учителем в с.-петербургской школе, заведенной Феофаном Прокоповичем на Карповском подворье, потом в Москве при гимназии, а после возвращения в С.-Петербург жил при Академии Наук. Отсюда архимандрит Петр пригласил его в Александроневскую семинарию, поручив ему (в июле 1734 г.) преподавание латинского языка и управление школой. В 1737 г. Селлий выбыл из семинарии и определился секретарем при графе Лестоке; но склонность к ученым трудам заставила его переменить место. Он снова поселился в Александроневском монастыре и предался изучению русской истории–церковной и гражданской. Незадолго перед своей смертью он исполнил свое давнее желание–усыновил себя православной Церкви, принявши имя Николая; в 1745 г. марта 27-го пострижен в монашество и назван Никодимом²²; а в 1746 г. скончался и погребен в Александроневском монастыре. Памятником ученых и литературных трудов его остались многие сочинения по разным предметам, потому что он обладал большой ученостью; некоторые из них, преимущественно относящиеся к истории российской Церкви, доселе не потеряли своей цены²³.

В то время, как Селлий обучал воспитанников Александроневской семинарии латинскому языку, под его руководством старшие воспитанники этой же семинарии обучали младших своих совоспитанников первоначальным предметам: русскому чтению и письму, арифметике и пению; а сами в то же время обучались толкованию латинских авторов и живописи.

Набор воспитанников из разных состояний, даже самых низких, не мог быть полезным для юношей, приготовляющихся па служение Церкви. Служительские дети, вступая в школу, вносили в нее свои грубые привычки и допускали шалости, часто несовместимые с возрастом и неизвинительные. Селлий не раз должен был прибегать к самым строгим мерам для наказания или исправления виновных и отвращения зла от их сверстников. Один из подобных воспитанников, Степан Брызгалов, три недели по лености притворялся больным: «но я его – пишет Селлий – служительским хлебом и розгами в прежнее здоровье привел». Брызгалов простер свои шалости еще далее: «он – продолжает Селлий в своем донесении архимандриту лавры –«публично людем, в здешней слободе живущим, доношение на меня показал: что я его неверно учил, что он у меня позабыл больше, нежели научился, что я его братским хлебом не кормил и пр. Того ради укрепляю я ему теперь получше ученые вещи плетьми, дабы он их не позабыл». Понятно, что основание этой укоризны на Селлия было в его иностранном происхождении и вероисповедании.

Но строгий с грубыми, ленивыми и непокорными учениками, Селлий был кроток с лучшими воспитанниками по прилежанию и благонравию. «Прилежнейших и послушнейших учеников–говорит он, заключая означенное донесение – якоже моих братий возлюблю и им какой-нибудь пользы сыщу».

Вначале 1736 года архимандрит Петр посвящен в епископа Белгородского. Из Киевской академии, неизвестно почему, не прислали наставников. Поэтому, преемник Петра, архимандрит Стефан Калиновский, переведенный в настоятели Александроневского монастыря из ректоров Московской академии, должен был вновь озаботиться приисканием наставников. Выбор его пал на обучавшихся у него студентов Московской академии Григория Феодоровича Кременецкого и Андрея Степановича Зертис-Каменского, которые дали прочное устройство Александроневской семинарии. Оба они, до поступления в Московскую академию, обучались в Киевской²⁴, а Зертис-Каменский, кроме того, и в Львовской академии, славившейся своим порядком и ученостью. Следовательно, они были, как нельзя лучше, приготовлены для образования новоучреждавшейся семинарии и усвоения ей всего хорошего, что они видели в лучших училищах того времени. С 1-го апреля 1736 г. они вступили в отправление своих должностей. В этом же году, при увольнении из школы прежних воспитанников, набраны новые – большей частью из детей священно- и церковно-служительских.

Кременецкий и Зертис-Каменский решились в обучении следовать определенному порядку: производить обучение тому или другому предмету в известный срок, начиная с простейшего и постепенно возводя учеников к высшему образованию. Когда одни обучились чтению, письму и пению, их начинали обучать латинской и греческой грамматикам, переводам и арифметике; на место их в низший класс поступали новые воспитанники и когда эти последние оканчивали первоначальные предметы, их переводили в следующий класс, а тех еще в высший. Кременецкий и Каменский переходили из одного класса в другой вместе с воспитанниками и к 1740 г. довели их до риторики. В 1740 г. 29 мая, когда Императрица Елизавета Петровна изустным указом соизволила потребовать из Невского монастыря известие о семинарии–на каком основании она учреждена, сколько должно быть семинаристов по штату и сколько их на лицо, каких людей дети, каким наукам обучаются и на какой счет содержатся: то означенные наставники доносили Ее Величеству, что «семинаристов на лицо 85 человек; а семинаристы эти при нас с 1736 года обучаться начали и сейчас обучаются – одни по-русски читать, писать и петь, другие–латинской и греческой грамматике, переводам и арифметике, третьи– пиитике, риторике, географии и истории и имеют потом поступить к некоторым началам еврейского языка, также философии и богословия. Понеже тые наипаче диалекты и науки приличны духовному чину и удобнейший способ подают к достодолжному исполнению звания их»²⁵. В низших классах, под руководством Гавриила и Амвросия, обучали воспитанников чтению, письму и начаткам латинского диалекта – старшие воспитанники этой же школы.

В каком объеме и каким порядком преподавались в семинарии науки после Гавриила и Амвросия, можем судить только по самым ограниченным сведениям об этом времени, рассеянным там и здесь в официальных памятниках и частных сочинениях. Из описания семинарии, сделанного в 1775 году бывшим воспитанником Киевской академии В. Рубаном²⁶, видно, что в классе богословском преподаваемы были: богословие догматическое, нравственное, сравнительное или обличительное (богосл. полемика) и истолковательное (библ. герменевтика); в философском – логика, психология, метафизика и нравственная философия; в риторике – красноречие и поэзия. Из прочих наук преподаваемы были: общая история, reorpaфия, арифметика и геометрия и языки: еврейский, греческий, латинский, французский и немецкий.

Высочайшим указом 27 августа 1784 г., данным св. Cиноду, повелено было усилить в духовных семинариях преподавание греческого языка, как в рассуждении того, что книги священные и учителей православной греко-российской Церкви на нем писаны, так и потому, что знание этого языка многим другим наукам способствует. Знающим греческий язык повелено отдавать, при определении воспитанников на убылые места, предпочтение перед теми, кто ему не учился²⁷.

Способ преподавания наук в духовных училищах определен был следующими правилами Духовного регламента: «определенным и добрым учителям приказать, чтобы они сперва сказывали ученикам своим вкратце, но ясно, какая сила есть настоящего учения, грамматики, например, риторики, логики и прочая; и чего хочет достигнуть через то или другое учение, чтоб ученики видели берег, к которому плывут, и лучшую бы охоту возымели и познавали бы повседневную прибыль свою, також и недостатки. В частности, о преподавании богословия: чел бы учитель богословский Священное Писание и учился бы правил, как прямую истую знать силу и толк Писаний, и вся бы догматы укреплял свидетельством Писаний. А в помочь того дела чел бы прилежно святых Отец книги, да таковых Отец, которые писали о догматех, за нужду распрь в Церкви случившихся, с подвигом на противные ереси.... К тому же зело полезны деяния и разговоры вселенских и поместных Соборов. И от таковых учителей при Священном Писании не тщетное будет учение богословское. А хотя и может богословский учитель и от новейших иноверных учителей помощи искать: но должен не учитися от них и полагаться на их сказки, но только руководство их принимать, как они от Писания и от древних учителей доводов употребляют, наипаче в догматах, в которых с нами иноверцы согласны суть; а, однако доводам их нелегко верить, но посмотреть, есть ли таковое в Писании или в книгах отеческих слово, и тую ли имеет силу, в какой они приемлют. Многажды бо лгут господа оные и чего не бывало приводят»²⁸.

Число и порядок классов были следующие: 1) инфима или информатория, 2) фара, 3) грамматика, 4) синтаксима, 5) поэзия, 6) риторика, 7) философия и 8) богословие. Судя по тому, как распределены были учебные предметы в этих классах, можно сказать, что первые четыре класса – инфима, фара, грамматика и синтаксима – соответствовали приходским и уездным классам теперешних наших духовных училищ, а последние четыре – семинарским классам.

«Во вторник, четверг и субботу – продолжает Рубан, описывая здешнюю семинарию – всех классов ученики ходят к литургии, а 2, 3 и 4 часы обучаются нотному пению. Чтобы благопристойную в юношеские сердца влить способность к проповеданию слова Божия, ученики богословия, чередуясь с учителями, каждое воскресенье говорят при Его Преосвященстве (а иногда и без него) проповеди. В школе каждый месяц отправляются диспуты. А ученики философии и риторики в каждую субботу в 7 часов пополудни в семинарской зале, при собрании всех воспитанников и наставников, в присутствии ректора, префекта и других посторонних слушателей науколюбивых, читают русские и латинские речи с кафедры, а пииты – стихотворения наизустъ; притом, чтобы и застенчивость не овладела сердцами юношей, и чтобы яснее можно было видеть успехи, ученики низших классов экзерцитуются при том же собрании. Два ученика синтаксимы и грамматики, выйдя на средину того же зала, говорят разговоры на русском и латинском, а другие иногда на греческом, французском и немецком диалектах. После них еще два ученика информатории выходят на те же места и читают наизусть катехизис и сокращенную св. историю. Выслушав эти перемены, ректор пересматривает всех классов журналы или замечательные листы, потом читает, если можно, каждого ученика, а особливо учеников риторики, пиитики и диалектов недельные упражнения, кто сколько и как успел; причем каждому особо отдается похвала или противное тому. Наконец всем говорится краткая речь о надобности или пользе наук, о союзе наук с добродетелью и что всякая наука красна только добродетелью, или о другом чем, служащем к одобрению прилежных и возбуждению сонливых – тем и оканчивается собрание. Продолжение этого порядка, говорит Губан, столько полезно, что юноши, впрочем, простейшего и сельского воспитания, в краткое время, без всякого телесного наказания, снискивают то, чего в долгое прежде время получить было невозможно».

Императрица Елизавета Петровна, бывшая еще Великою Княжною, посещая Невский монастырь, всегда удостаивала приглашать к себе наставников семинарии иеромонахов Гавриила и Амвросия²⁹.

В 1743 г., когда Она после коронации изволила прибыть из Москвы в С.-Петербург и 1-го июля посетила Невский монастырь: то воспитанники семинарии, по распоряжению преосв. Никодима, епископа С.-Петербургского, встречали Ее у монастырских ворот в особо приготовленных на этот случай красных епанчах, с венками на голове и лавровыми ветвями в руках и таким же порядком сопровождали при Ее отшествии из монастыря. При этом Императрица соизволила повелеть, что как будут в Александроневской семинарии диспуты, то не править их без Высочайшего Ее Императорского Величества присутствия. Но так как скоро последовало окончание философского курса и, по обыкновению, были приготовлены для диспутов темы философического содержания: то Императрица удостоила их Своим Высочайшим посещением, прибыв вместе с Наследником престола, Великим Князем Петром Федоровичем³⁰. Темы эти или, как в старину называли их, конклюзии сообщаются для любопытства в особом приложении³¹.

В 1763 г. 10 июля Императрица Екатерина II Алексеевна повелела св. Синоду назначить ученого иеромонаха в гимназию, учрежденную при лютеранской кирхе, для обучения православных воспитанников закону Божию. Св. Синод на первый раз назначил к этой должности ученого иеромонаха из братства здешнего монастыря Иеремию. В жалованье ему назначено 250 р. в год, из сумм Коллегии экономии, положенных на Духовный департамент. В 1764 г. Иеремия умер и на его место определен семинарский префект, иеромонах Арсений Верещагин, с оставлением в прежней должности. С тех пор это место занимаемо было почти исключительно здешними ректорами и префектами.

Ректоры и префекты семинарии, равно и наставники, состоявшие в духовном чине, составляли и говорили проповеди как по собственному желанию, так и по назначению от епархиальной власти. В 1746 г., когда св. Синод сделал запрос Александроневскому монастырю, почему нет в нем особого проповедника, то здешняя канцелярия отвечала, что на жалованье проповеднику не положено особой суммы: но в Господские праздники, высокоторжественные и викториальные дни проповеди сказывают самоохотно здешней семинарии ректор и префект без награждения из монастырской казны³². Особенными случаями к сказыванию проповедей, вне монастыря, были торжественные собрания дворянства через каждое трехлетие для выбора судей, приемы и выпуски воспитанников и воспитанниц в учебных и воспитательных заведениях³³ и другие случаи.

Кроме того, ректоры и префекты в воскресные и праздничные дни изъясняли воспитанникам катехизис и дневные чтения из Евангелия. Для этого воспитанники всех классов собирались перед литургией в семинарском зале, – куда открыт был вход и сторонним лицам, любителям духовного просвещения, – и, выслушав предложенное объяснение, отправлялись потом в семинарскую церковь к слушанию литургии. Здесь воспитанники, чередуясь с учителями, говорили проповеди своего сочинения, наперед приготовленные и одобренные к произношению ректором³⁴.

В 1741 г. Киевопечерская лавра вознамерилась вновь напечатать Четьи-Минеи св. Димитрия митр. Ростовского³⁵. Но так как Высочайшим указом 5 октября 1720 года повелено было ей не печатать никаких книг, ни прежних ни новых изданий, не объявя об этом в Духовной коллегии и не взяв от нее позволения: то она и испрашивала на это разрешения у св. Синода. Св. Синод позволил печатать , приказав только «оныя книги жития св. Отец, прежде издания в печать, архимандриту с другими учеными и в Св. Писании и в церковных историях искусными людьми со всяким опасным смотрением достоверно освидетельствовать нежели что в них как Св. Писанию, Духовному регламенту и состоявшемуся октября 5 дня 1720 года³⁶ блаженной и вечно достойной памяти Государя Императора Петра Великого и посланному из св. Синода 1727 года ноября 6 числа указу³⁷ противное сыщется, так и не достоверное и церковными учителями и историками веры достойными не утвержденное, но весьма сомнительное окажется: то такую сомнительную и вероятия не достойную историю отметить в конце жития Святого, о котором идет история, или (ежели возможно будет) исправить. Что же касается до просодии и наречия, в том во всем согласить с великороссийскими книгами непременно. Також и каталог или собрание по алфавиту житий Святых по именам и дел их и прочих вещей к ведению достойных сочинить и на конце всякой книги напечатать»³⁸. Тимофей Щербацкий, бывший в то время архимандритом лавры, медлил делом, отзываясь разными предлогами, но главным образом тем, что не имеет ни достаточного числа способных людей, которым бы можно было поручить это дело, ни всех древних книг, с которыми нужно сверять жития Святых; потому что во время пожара, случившегося в 1718 г., библиотека Киевопечерской лавры сгорала вся без остатка. Св. Синод, не желая остановить этого дела, не удовлетворился означенным ответом и поручил архимандриту Тимофею составить и прислать реестр книг, которые принадлежат к свидетельству Четьих-Миней, в надежде, не отыщутся ли они в библиотеках синодальной и типографской (ук. 30 июля 1753 г.). Но, между тем как это дело производилось, архимандрит Тимофей посвящен был в митрополита Киевского и за епархиальными делами и частыми болезнями не мог быть особенно внимательным к делу, совершенно для него постороннему. Преемник его архимандрит Иосиф Оранский не долго управлял Печерским монастырем. Новый архимандрит Лука Белоусович весьма озабочен был изданием Четьих-Миней, но не мог подвинуть его вперед; потому что был неученый. Из прежних сподручников Тимофея, которые занимались, под его руководством, пересмотром Четьих-Миней, проповедник иеромонах Фома Гирчич выбыл в Троицкую Cepгиевy лавру в префекты Московской академии; другой – архидиакон Манассия Максимович, за неимением времени и средств, отказался от этого труда; только немногие замечания их пересланы в св. Синод для соображений при дальнейшем производстве дела. Между тем нужда в издании Четьих-Миней оказывалась все более и более настоятельной. Митрополит Черногорский, Скендерский и Морского Берега, экзарх Сербского престола, Василий Петрович прислал доношения в св. Синод и Государственную коллегию иностранных дел с просьбой, об ускорении этого издания: «понеже славенского нашего языка сербский, болгарский, далмацкий и кроацкий народы, из которых (кроме нашей Черной Горы) под игом турецким между магометанами, а другие в Римской империи и Венецианской республике промеж папежцами и прочих ересей иноверцами иноверцами состоят, все душевно желают таковых книг достать, только не имеют откуда, a эти книги оным славенским нашим народам весьма на пользу есть, по той причине – как выше явствует, что у них, за жительством их в протекциях иноверцев, никаких училищных школ не имеется и только из оных бы житий святых Отец себе утверждать наивыше могли: того ради прошу для пользы благочестивого нашего народа и особенно меж неверными и еретиками пребывающими, ради сильнейшего их к православию подвига и утверждения, о печати учительных книг против папежцов и жития святых Отец». Чтобы удовлетворить этому желанию православных, св. Синод вознамерился издать жития Святых от своего лица и поручил пересмотр их для нового издания, под своим непосредственным наблюдением, двум духовных особам, именно проживавшему в то время в Санкт-Петербурге Новгородской семинарии ректору и Антониева монастыря архимандриту Иоасафу Миткевичу, вместе с ректором здешней семинарии иеродиаконом Никодимом Пученковым. Чтобы они могли беспрепятственнее заниматься этим делом, св. Синод поместил их на Васильевском острове на Новгородском подворье, увеличив оклады их жалованья³⁹ на счет тех мест, где означенные книги будут печататься, и обязал их представлять Ему помесячно выписки с своими замечаниями. Для соображения им даны были Аннотации на прологи учителя соборного иеромонаха Стефана Прибыловича⁴⁰, выписки, присланные прежде того из Киевопечерской лавры, замечания синодального члена, Ростовского митрополита Арсения, о некоторых местах Четьих-Миней, требующих исправления, и необходимые учительные и исторические книги. Ноября 6-го 1755 г. они вступили в это дело и к маю следующего 1756 г. рассмотрели первые шесть месяцев, а к октябрю окончили и другую половину. – Что касается до приведения текста Четьих-Миней в согласие с великороссийским наречием, то этот труд сначала поручен был исправителям. Но когда оказалось, что он только затрудняет их, отнимая время и отвлекая внимание от более важных предметов, то его поручили справщикам Московской типографии, в которой производилось печатание Миней, «с таким наказом, чтоб ни в чем проронки и неисправности быть не могло; также где имеют положенные из библейского состава места, оное согласить и исправить во всем против ныне вторично напечатанного библейского состава». Cв. Синод от своего лица присовокупил предисловие⁴¹ с объяснением: «какого ради винословия те Минеи-Четьи св. Синодом были исправляемы⁴², дабы не подать причины к сомнению некоторым из читателей, которые сказать могут: можно ли кому после святителя Димитрия, мужа великого разумом и учением, святостью жития, напоследок нетлением и чудесами прославленного, исправляти что либо?»–«Всякому благочестивому читателю,–сказано в предисловии – вспомянуть должно следующее: после Евсевия, достовернейшего мученических деяний писателя, были другие, из его описаний свои книги составившие. После тех был блаженный Симеон Метафраст, собиравший из всех свои описания. Есть же достоверные и сильные доказательства и свидетельства ученых мужей, что после Метафраста в новейшие времена были писатели, которые его сочинения вновь прибавляли, внося в оные ово другие, от него неписанные повести, ово жития мужей, в новейшие времена богоугодно поживших. Кому же благоразумному и в чтении не только исторических, но и всякого рода книг, искусившемуся неизвестно, что все недостатки и погрешности в книгах от этого происходят? Всякому, в прочитании и исправлении чуждых дел упражняющемуся, одно кажется недостаточное, другое пришлое, а третье совсем и ненужное; а напротив того свое, хотя совсем бесполезное, кажется быти лучшее и полезнейшее. Кто же в то время, когда еще не было печатного художества, стал таковым к исправлению чуждых сочинений охотникам указать, чтоб они не по своему произволу их переделывали? Это несчастие, как другие, можно сказать всем, так более всех историческим книгам приключилось. Этому же злоключению подвержены были и достовернейшие житий Святых описания, сочиненные Евсевием и Метафрастом. От этих источников произошли многие невероятные и сомнительные о житиях Святых повести и не могли не произойти в те времена, в которые науки в Греции и во всей Европе презрены и как в пепле погребены лежали, в который невежество и суеверие общими силами устремясь на человеческий разум, помрачили его и правды с неправдой распознать не допускали. Это все добре видел блаженный Макарий митрополит Московский, потрудившийся в написании Миней-Четьих, и ведая то, что он только собиратель прежде его написанных повестей, не почитает их за непреложные догматы веры и за такие описания, которым вопреки ничего сказать нельзя, но последнему роду оставляет их на рассмотрение и исправления просит»⁴³. «Ему подражая и святитель Христов Димитрий со всяким смиренномудрием признает свои в первой книге учиненные недосмотрения и погрешности и, исправив сам их, другие в книгах его обрестись могущие отдает на рассмотрение и исправление церковное⁴⁴, зная, что всякие исторические правды одна другую превзойти могут достовернейшими доказательствами.»

Вместе с Четьими-Минеями св. Синод вознамерился издать от себя в общее назидание Печерский Патерик, но также наперед подвергнув его самому внимательному рассмотрению. Необходимость исправления его, как и Четьих-Миней, возникла из того, что переписчики, a частью может быть и собиратели Патерика, внесли в него, под видом преданий, некоторые мысли и сказания, несогласные с церковным учением и чуждые первоначальным составителям житий Святых, помещенных в Патерике, преп. Нестору и блаженным Симону и Поликарпу. Лучший способ исправления, как и предположено было св. Синодом, состоял бы в сличении Патерика с древнейшими его списками. Поэтому св. Синодом 1746 г. мая 5 определено было: «в Киевопечерской лавре и в других киевских монастырях, не отлагая ни малого времени, всеприлежнейше справясь отыскать книги Патерика самые оригинальные, какие только где-либо сыскаться могут, и, отыскав их, в св. Синод с должным, чьих они рук писания, засвидетельствованием и с известием, в котором именно году тот Патерик начат печатать и с какого оригинала, отправить при доношении». Но в Киевопечерской лавре не нашлось ни оригиналов Патерика, ни известий о его печатании, по причине пожара, истребившего всю лаврскую библиотеку в 1718 г⁴⁵. Поэтому св. Синод поручил тем же известным уже нам ученым людям духовного чина, архим. Иоасафу и иеродиакону Никодиму, произвести пересмотр Патерика таким же точно порядком как перед этим сделано было ими рассмотрение Четьих-Миней. В октябре 1756 года они окончили этот труд и представили в св. Синод свои замечания, по которым и был исправлен текст Патерика, при издании его в 1759 году⁴⁶.

Так как до 1736 года в семинарии обучали только первоначальным предметам, то не было необходимости в собрании книг для высшего образования; а когда надобилось что учащим, то они пользовались книгами из монастырской библиотеки. Но, со времени назначения на учительские должности Гавриила и Амвросия, круг наук распространился и приобретение разных книг сделалось необходимым для наставников и воспитанников семинарии. Поэтому Гавриилу и Амвросию поручено было от монастыря покупать необходимые для занятий их книги на русском и иностранных языках. Следствие этого позволения видим в 1738 году, когда Кременецкий и Каменский доносили канцелярии, что, по их поручению, англичанином Иоанном Андреевым Киновым доставлены в семинарию выписанные нарочно из Липска, по данному реестру, 200 экземпляров схоластических книжиц, именно: географий Целяриевых 50, Цицероновых Епистоларум адфамилиарес 50, Виргилиев 50, Овидиевых Тристиум 50 же: всего ценою на 140 рублей 30 коп. В том же году куплены в С.-Петербургской лавке 25 книг на русском диалекте, называемых атласы, на 58 руб. 75 коп⁴⁷.

Но кроме этого семинарская библиотека получила приращение еще другими способами. Так в 1741 г. по именному Высочайшему указу передано в Александроневскую семинарию собрание книг и рукописей, оставшихся после Новгородского архиепископа Феофана Прокоповича. Еще прежде приобретена покупкой небольшая библиотека Скяды, относящаяся к классической литературе и сродным с ней предметам. По смерти Никодима Селлия, духовный отец его, префект Амвросий Зертис-Каменский передал в семинарскую бибиотеку некоторые рукописные сочинения его на русском, латинском, немецком и датском языках, которые, впрочем, не уцелели до настоящего времени.

Высочайшим указом 1740 года повелено было соединить с семинарской библиотекой монастырскую для пользы семинарии. Хранителями ее были здешние иеромонахи.

1) Гавриил (Григорий) Кременецкий, из здешних учителей, в 1739 г. вступил в монашество и в следующем наименован ректором семинарии. В 1748 г. произведен в архимандрита Московского Новоспасского монастыря и пожалован членом св. Синода. После был архиепископом С.-Петербургским (1762–1770). Скончался митрополитом Киевским в 1783 г.

2) Никодим (Никита) Пученков, иеродиакон, из воспитанников и учителей здешней семинарии, с 1745 г. В 1755–1756 г. занимался, вместе с ректором Новгородской семинарии, архимандритом Иоасафом Миткевичем, пересмотром Четьих-Миней и Патерика Печерского к новому изданию, а по окончании этого труда поступил в братство Хутынского монастыря, куда Иоасаф назначен был настоятелем. Последующая судьба его неизвестна.

3) Сильвестр Страгородский, иеромонах, из префектов семинарии, с 1756 г.; в июне следующего года, с Высочайшего соизволения Императрицы Елизаветы Петровны, отправился на год в Москву для поправления здоровья, расстроенного постоянными школьными трудами, и получил из сумм синодального хозяйства 300 р. на путевые издержки; но это путешествие едва восстановило его силы. По возвращении он взял отпуск еще на два года, с тем чтобы быть и в Киеве; но по приглашению своего благодетеля Амвросия Зертис-Каменского, бывшего епископом Переяславским, остался в его епархии и в 1760 г. 5 марта произведен в архимандрита ставропигиального Высокопетровского монастыря⁴⁸; в 1761 г. декабря 23 рукоположен в епископа Переяславского и, по Высочайшему повелению, участвовал в Комиссии о составлении штатов для духовенства и духовных училищ; в 1768 г. переведен в Крутицкую епархию. Скончался на покое в Москве 19 окт. 1802 г.

4) Исаия Германовский, архимандрит, из префектов семинарии, с 1766 г.; в 1770 г. выбыл в Киев.

5) Вениамин Румовский-Краснопевков, архимандрит, из префектов семинарии, с 1770 г.; в 1774 г. 13 июля посвящен в епископа в Олонец; оттуда в 1775 г. 1 апреля переведен в Архангельск; из Архангельска в 1798 г. 26 октября в Нижний Новгород; в 1804 г. 11 ноября Всемилостивейше пожалован архиепископом. Скончался 16 марта 1811 г.

6) Иоанникий Орловский, архимандрит, из префектов семинарии, с 1744 г. Будучи ректором, он преподавал еще два года философию, а в 1776 г. сентября 9 принял богословский класс. В 1782 г., по случаю открывшейся настоятельской вакансии во второклассном Солотчинском монастыре, Рязанской епархии, состоялось определение св. Синода от 15 июля: «архимандрита Иоанникия за долговременные его в ректорском звании труды, по неимению сейчас других вакансий, перевести на первый случай во второклассный Солотчинский монастырь, обнадежа его определением впредь на настоятельскую вакансию высшей степени»⁴⁹. Впрочем, он скончался в этом же монастыре в 1802 г.

7) Вениамин (Василий) Багрянский, родом из Москвы, священнический сын, обучался до философии в Московской академии и ректором Геннадием рекомендован: отменных перед прочими успехов, в понятии остроумен, в памяти превосходен; в 1766 г. по Высочайшему именному повелению отправлен был в Лейденский университет, где обучался философии, математике и истории, языкам еврейскому, греческому и французскому; по возвращении в Poccию в 1776 г. пострижен в монашество и определен префектом и учителем философии в Новгородской семинарии; в 1782 г. произведен в архимандрита и определен ректором Александроневской семинарии; в конце следующего 1783 г. переведен в Новгородскую семинарию ректором и учителем богословия. Скончался в 1814 г. 8-го июня, в сане епископа Иркутского.

8) Иннокентий Полянский, с 1 января 1784 г. определен из префектов Московской академии, с возведением в сан архимандрита и тогда же назначен присутствующим в С.-Петербургской дух. консистории; 6 июля избран в члены Императорской Российской Академии; в 1785 г. исправлял чреду священнослужения и проповеди Слова Божия; в 1788 г. 8 мая рукоположен в епископа в Воронеже, где и скончался 15 апреля 1794 г.

1) Амвросий (Андрей) Зертис-Каменский, вступил в монашество в 1739 г., а в 1740 г. наименован префектом семинарии. Трудолюбивое исполнение обязанностей звания, особенное искусство в проповедании Слова Божия и добродетельная жизнь сделали его достойным высших наград. В 1748 г. Государыня Императрица Елизавета Петровна Высочайшим указом, данным св. Синоду, повелела посвятить его в сан архимандрита ставропигиального Воскресенского Новоиерусалимского монастыря, с пожалованием в члены св. Синода. В 1753 году Амвросий рукоположен в епископа Переяславской епархии, ближайшей к Воскресенскому монастырю, в котором он остался настоятелем, для приведения к концу монастырских построек; в 1761 г. переведен на епархию Сарскую и Подонскую, октября 7 пожалован архиепископом; а в 1768 г. переведен в Москву, где принял мученическую смерть от изуверной черни во время моровой язвы, 16 сентября 1771 г.

2) Сильвестр (Симеон) Страгородский, родился в 1725 г. от священника придворной Благовещенской церкви в Царском Селе Игнатия Гаврилова. Императрица Елизавета Петровна, бывшая тогда Великою Княжною, воспринимала его от купели. В 1736 г. он был отдан в Александроневскую семинарию и, по смерти родителя, содержался на скудные средства матери, получая небольшую помощь от префекта Амвросия Зертис-Каменского. К этой скорби присоединилась глазная болезнь, которая заставила его в 1743 году, до окончания курса, выйти из семинарии⁵⁰. Получив малое облегчение, он опять вступил в семинарию, был в ней учителем низших классов и дошел до риторики; в 1748 г. при пострижении в монашество наименован Сергием, но после из признательности к С.-Петербургскому архиепископу Сильвестру Кулябке, который был к нему очень расположен, принял его имя; в 1753 г. определен префектом семинарии, а в 1756 – ректором.

3) Иоанникий Святковский, иеромонах, из учителей здешней семинарии, с 1756 г.; в 1758 г. произведен в архимандрита Новгородского Вяжицкого монастыря; отсюда переведен в Юрьев, где и скончался.

4) Гавриил Огинский, иеромонах, в 1758 г. cинодальным членом Сильвестром, архиепископом С.-Петербургским, вызван из Черниговской семинарии, в которой был десять лет учителем и проповедником, и определен на класс философии; в 1760 назначен префектом семинарии; в 1762 г. января 16 произведен в архимандрита Антониева Сийского монастыря (Арх. губерн.), определен ректором семинарии и присутствующим в консистории.

5) Арсений Верещагин, иеромонах, из здешних воспитанников, принял после Гавриила философский класс; в 1762 г. переведен на богословский и определен префектом семинарии; в 1764 произведен в архимандрита Спасоярославского монастыря; в 1773 г. декабря 22, из ректоров Тверской семинарии, рукоположен в епископа Архангельского в большой церкви Зимнего дворца, в присутствии Императрицы Екатерины II Алексеевны. Скончался в 1779 г. в С.-Петербурге, в сане Ростовского архиепископа и в звании члена св. Синода.

6) Исаия Германовский, родом малороссиянин, пострижен в монашество 1753 г. в кафедральном Борисоглебском монастыре Черниговской епархии и был в тамошней семинарии учителем риторики и пиитики; в 1759 г. преосв. Сильвестром, архиепископом С.-Петербургским, вызван в С.-Петербург и определен учителем риторики, а вскоре потом и философии; в 1764 г. назначен префектом семинарии; в 1765 г. произведен в архимандрита Староладожского Николаевского монастыря; в следующем определен ректором семинарии.

7) Вениамин Румовский-Краснопевков, иеромонах, из учителей здешней семинарии, с 1768 г.; в 1770 году произведен в архимандрита и определен ректором семинарии.

8) Иоанникий Орловский, иеромонах, в 1774 г. марта 2 определен из ректоров Рязанской семинарии; в том же году произведен, в архимандрита и сделан ректором семинарии.

9) Иннокентий Полянский, родился в 1753 г. и обучался в Рязанской семинарии; в 1773 г. пострижен в монашество и определен префектом семинарии; в 1778 г. 14 августа переведен префектом в здешнюю семинарию, а отсюда в 1782 г. августа 18 префектом в Московскую академию.

10) Николай Киждобрянский, родом славяно-серб, из военного звания, учился свободным наукам в западных академиях и православному богословию в Киевской академии; потом, в сане священника, проходил наставническую должность в училище, состоявшем при Карловатском митрополите Павле; по овдовении пострижен Карловским митрополитом Викентием в монашество, а Молдавским митрополитом Гавриилом, к которому перешел для обучения воспитанников apxиерейской школы, возведен в сан архимандрита; в 1781 г. перешел в Новгородскую семинарию; в 1782 г. митрополитом Гавриилом вызван в С.-Петербургскую на класс философии и геометрии и определен настоятелем Кириловского монастыря; в следующем году переведен опять в Новгород префектом и учителем философии; но в 1784 г. снова вызван в С.-Петербург и обучал философии, геометрии и немецкому языку; в 1788 г. переведен ректором в Новгородскую семинарию и определен настоятелем Антониевского монастыря; в декабре 1790 г. вызван был в С.-Петербург на чреду священнослужения и для присутствия в консистории и, в бытность в С.-Петербурге, преподавал в семинарии экспериментальную физику, сохраняя звание ректора Новгородской семинарии, в 1791 г. 22 августа переведен в Иверский монастырь⁵¹.

Иван Максимов, Артамон Волков, Василий Жигачев, Федор Шелковников и Иван Голубцов, крестьянские дети, обучившись в Александроневской семинарии славянскому и русскому чтению, письму, арифметике; и толкованию латинских авторов, были при ней учителями первоначальных предметов. Шелковников, по выходе из семинарии, определен был священником к приходской Благовещенской церкви здешнего монастыря.

Федор Заозерский и Алексий Гусс из духовного звания – упоминаются учителями в 1736–1743 годах.

Афанасий Ив. Пельский, с 1736 г. по 1745 г. обучался в здешней семинарии, и, бывши студентом богословия, обучал в низших классах латинскому языку; в сентябре 1745 года переведен в Московскую академию учителем греческого языка; в 1754 г. из учителей риторики определен в Московскую типографскую контору товарищем директору, в ранге синодского секретаря; в 1764 г., «за добропорядочную и беспорочную службу и что старее его в Сенате и Синоде из секретарей нет» пожалован чином надворного советника; в 1768 г., по смерти директора типографии Юрьева, занял его место; 1775 г. пожалован чином коллежского советника; скончался в 1784 г.

Василий Алексеев обучался и был учителем до 1760 года; 6-го января этого года определен дьяконом к Морскому Богоявленскому собору; потом был при нем священником и протоиереем; в 1772 г. переведен в Петропавловский собор протоиереем же и сделан членом консистории; в 1775 г., за отсутствием св. Синода в Москву, был членом временно учрежденной в С.-Петербурге Синодальной конторы.

Антоний (Александр) Румовский, иеродиакон, из здешних воспитанников, определен в 1762 г. учителем физического класса; в 1763 г. переведен законоучителем в Сухопутный кадетский корпус; в 1770 г. в звании архимандрита Вяжицкого монастыря – проповедником в Московскую академию, в 1774 г. рукоположен в епископа Переяславского; в 1776 г. переведен в Астрахань и учредил в ней семинарию для детей духовного звания; в 1785 г. пожалован архиепископом. Скончался в 1786 г. ноября 10-го⁵².

Петр Славянский, из здешних воспитанников, с 1762 г. учитель немецкого языка; в 1765 г. посвящен во дьякона к церкви св. Симеона Богоприимца.

Иван Григорьев упоминается учителем грамматического класса в делах 1772 г.

Иустин (Иван) Трипольский, протоиерейский сын из Полтавы, учился в Киевской академии и был там учителем в низших классах; в 1772 г. перешел в здешнюю епархию и определен учителем Александроневской семинарии; в 1773 г. пострижен в монашество: но когда и куда выбыл неизвестно.

Николай Приморский, из здешних воспитанников, упоминается в 1773 году.

Евгений (Емельян) Романов, иеродиакон, обучался в Новгородской семинарии; по окончании курса в 1766 г. вступил в монашество, определен учителем в здешнюю семинарию и обучал истории и географии; в том же году переведен иеродиаконом в Сухопутный кадетский корпус, где преподавал Закон Божий и российскую и славянскую грамматику; в 1800 г. 15 января, из архимандритов Троицкого Колязина монастыря, пожалован епископом в Кострому, где и скончался в 1811 г.

Петр Иванов, по окончании богословского курса в Новгородской семинарии, перешел в здешнюю епархию – за не приисканием места⁵³. Архиепископ Гавриил определил его учителем в здешнюю семинарию, в которой он и преподавал сперва немецкий язык и поэзию, потом красноречие, а с 9 сентября 1776 г. – философию.

Прохор Игн. Формыцин, также из студентов Новгородской семинарии, перешел в здешнюю епархию и семинарию в 1774 г. и проходил инспекторскую и учительскую должность в разных классах; скончался священником лейб-гвардии Измайловского полка.

Мартын Як. Клевецкий, обучался в здешней семинарии до риторики. В 1766 г. по именному Высочайшему повелению послан был в Лейден для высшего образования и, вместе со своими товарищами, заслужил хорошие отзывы от тамошних профессоров Шультенса, Алломонда и других; по возвращении в Россию в 1772 г. определен в здешнюю семинарию учителем истории, географии и греческого языка. Последующая судьба его неизвестна. В 1773 г. в С.-Петербурге напечатано составленное им «Руководство к географии с употреблением земного шара и ландкарт и с приложением генеральных правил арифметики»⁵⁴.

Петр Розанов, с 1754 г. обучался в Московской славяно-греко-латинской академии; в 1766 г., по именному Высочайшему повелению, послан был в Геттинген и обучался в тамошнем университете разным наукам и языкам у знаменитых профессоров Гольмана, Ахенваля, Гаттерера, Вальхия, Аша и Бекмана; по возвращении в Россию испытываем был в присутствии всех членов св. Синода и некоторых академиков в успехах и, вследствие одобрительного отзыва их, Высочайшим именным указом утвержден в степени магистра словесных наук, с жалованьем по 400 рублей в год из Коллегии экономии; после этого обучал в Александроневской семинарии французскому и немецкому языкам и математике; в ноябре 1776 г., по представлению св. Синода, награжден чином коллежского архивариуса; в 1780 г. уволен из семинарии для поступления в гражданскую службу.

Николай Воробьев, из здешних воспитанников, учитель высших классов, с 1779 года. В 1783 г. за рачительное исправление учительской должности награжден, по ходатайству М. Гавриила, чином коллежского протоколиста.

Матвей Башилов, из воспитанников и учителей здешней семинарии, в 1782 г. вышел в С.-Петербургское епархиальное ведомство и скончался протоиереем Вознесенской церкви, что при адмиралтейских слободах. Сверх епархиальных отличий службы – камилавки, золотого наперстного креста и палицы, имел Высочайше пожалованный орден св. Анны 2 степени.

Никита Захаров, из здешних же воспитанников, проходил несколько времени комиссарскую и учительскую должности при семинарии; в 1783 г. определен священником и законоучителем в Сухопутный кадетский корпус на место протоиерея Ивана Красовского. Скончался протоиереем Троицкого собора.

Стахий Ив. Колосов, по окончании курса обучал латинскому, греческому, французскому и немецкому языкам; в 1784 г. произведен в священника к церкви 1-го кадетского корпуса; в 1798 г. в протоиерея; в 1799 г. сделан членом С.-Петербургской духовной цензуры; в 1809 г. пожалован орденом св. Анны 2 степени, в 1818 г. митрой, в 1826 г. алмазными знаками ордена св. Анны 2 степени. За ученые и учебные труды принят в члены Императорской Российской Академии, Конференции С.-Петербургской Духовной Академии и С.-Петербургского духовного Цензурного комитета. Скончался протоиереем кафедрального Петропавловского собора, при котором находился с 1809 г.

Николай Вас. Музовский, по окончании курса, был учителем в Александроневской семинарии; в октябре 1786 г. м. Гавриилом рукоположен в священника к походной миссионерской церкви в Дрездене; в августе 1791 г. переведен в Турин и вскоре затем в Триест, в сентябре 1803 г. в Венгрию к российской церкви, устроенной в Буде над гробом в Бозе почившей Великой Княгини Александры Павловны, Эрцгерцогини Австрийской, помощником к протоиерею А. А. Самборскому, бывшему духовником покойной Великой Княгини; в 1809 г. возвратился в Россию. Впоследствии имел счастье быть духовником Их Императорских Величеств блаженной памяти Государя Императора Николая Павловича и Государыни Императрицы Александры Федоровны, украшаясь в то же время званием члена св. Синода, обер-священника Главного Штаба и отдельного гвардейского корпуса и – протопресвитера придворных соборов. Имел ордена российские: св. Анны 1-й степени, св. Владимира 2 степени и св. Александра Невского и Прусский–Красного Орла 3-й степени. Скончался в 1848 г.

Иннокентий Дубравицкий, из учителей Новгородской семинарии, в 1783 г. взят на класс риторики; но через два года опять переведен в Новгород, пострижен в монашество и сделан префектом семинарии.

Епифаний (Елпидифор) Легонин, обучался в Новгородской семинарии и с 1774 г. в Московской академии, где с 1783 г. сам был учителем латинского класса; в 1784 г. вытребован в здешнюю семинарию на класс риторики; в 1786 г. пострижен в монашество; в 1788 определен префектом семинарии.

Число воспитанников семинарии в разные времена было не одинаково: в 1735 г.–35 человек; в 1739 г.–88; в 1741 г.– 108; в 1744 г.–74: в том числе в богословском классе 10, в философском 6, в риторическом 19, в пиитическом 18, в грамматическом 21; в 1762 г.–73, именно–в богословском классе 7, в философском 8, в риторическом 13, в пиитическом 12, в грамматическом 14, в фаре 20. В этот счет входят 1) дети священно- и церковнослужителей здешней епархии, 2) разночинцев и монастырских служителей, 3) временно обучавшиеся здесь Новгородские и 4) Псковские семинаристы.

1) Число первых с 1736 года становится значительнее числа служительских детей. С наступлением каждого приемного срока в семинарии, консистория окружным указом предписывала всем закащикам и духовным правлениям, чтобы они высылали в школу священнических, дьяконских и церковнических мужского пола детей своего округа с семилетнего возраста и выше. Однако же до позднего времени сохранялся обычай, что священники городских и сельских приходов, обучив сыновей грамоте, оставляли их пономарями при тех же церквах, где сами находились; а дьяконы и дьячки, надеясь скорее иметь в детях помощников своему хозяйству, выключали их, еще смолоду, из духовного звания и определяли в крестьянство.

2) Из детей разночинцев и монастырских служителей не многие оканчивали полный курс, но большей частью выходили из низших классов обучившись чтению, письму и арифметике в такой степени, какая необходима для писца в присутственном месте, управителя в небольшом имении и купеческого приказчика в торговых заведениях. Число их в школе было в разные годы не одинаково: в 1736 г. на 56 человек духовных, 27 служительских; в 1748 г. на 50 человек церковнических детей 20 служительских. В то же время обучались присланные из тайной розыскных дел канцелярии два калмыка и один поляк Антон Пашкевич, перемещенный до окончания курса в Московскую академию. В 1748 г. св. Синод прислал в семинарию из японского народа Матомайца Лебедева для обучения российской грамоте и наставления в христианской вере. В 1747 г. старший иеромонах конвента Виленского Сошествия св. Духа, Мельхиседек Богданович, подал в св. Синод просьбу пана Гавриила Котельницкого, мещанина и купца Виленского, благочестивой восточной Церкви сына, об определении в Александроневскую семинарию сына его Григория, чтобы по малолетству униаты не сманили его к себе, как сманили его старшего брата. По указу св. Синода молодой Котельницкий принят был в семинарию и успешно проходил науки⁵⁵.

3) О Новгородских семинаристах. Новгородская семинария учреждена в 1706 г. митроп. Иовом. Первыми учителями в ней были греки Лихуды. После них ученье продолжалось с одинаковым успехом до смерти Иова, последовавшей в 1716 г. Но как преемники его, по званию членов св. Синода, имели пребывание большей частью в С.-Петербурге: то и надзор за училищем был для них неудобен. Поэтому в 1728 г. Новгородская семинария была закрыта, а вместо нее Новгородский архиепископ Феофан Прокопович учредил школу в С.-Петербурге, на своем подворье: это была лучшая школа своего времени как по внутреннему устройству, так и по предметам обучения. Здесь преподавались славянское чтение, латинский язык, грамматика, риторика, логика, римские древности, арифметика, геометрия и география; кроме того, воспитанников обучали рисованию, нотному пению и инструментальной музыке. Манштейн в записках о России говорит, что архиепископу Феофану поручено было Императором Петром I-м завести в России добрую академию и Феофан учредил, при собственном доме, школу, вследствие этого желания великого Монарха. Государь сам посещал ее и благодарил учредителя за любовь к отечеству и старание. Манштейн прибавляет, что из нее посланы были молодые люди в иностранные университеты, но, отправившись в иностранные государства, одни там и остались; а которые возвратились в Россию – не получили тех качеств, какие необходимы воспитателям юношества.

По смерти Феофана, последовавшей 8 сентября 1736 года, школа его поступила в ведение Кабинета Ее Императорского Величества. Вследствие Высочайшего именного указа от 22 марта 1738 г. воспитанники ее, в числе 21 человека, помещены в Невскую семинарию для дальнейшего обучения, с таким предписанием, что хотя они будут жить в этой семинарии, но чтоб как в житье, так и в пище от прочих тамошних семинаристов были отменены. Трое из них, Иван Богданов, Григорий Теплов и Яков Зверев, как старшие, должны были обучать других своих товарищей, а остальные 18, под их руководством, обучаться высшим наукам. Впрочем, эти учители недолго оставались с ними. Богданов, по определению св. Синода, отправлен был в Московскую академию учителем; в 1742 г. поступил в справщики Московской синодальной типографии, а в следующем скончался. Теплов Григорий Николаевич в октябре 1740 г. поступил в Академию Наук переводчиком. В этой должности он возымел охоту к естественной истории, которой и выучился с успехом под руководством профессора Аммана. В 1741 г. произведен в адъюнкты и Самой Императрицей Елизаветой Петровной избран был в надзиратели молодому графу Кир. Григ. Разумовскому для сопутствования ему в чужие края. По возвращении в Россию, когда граф сделан был в 1745 г. президентом Академии Наук, Теплов много содействовал ему в преобразовании академии и, по его поручению, составил Новый академический регламент. Впоследствии, когда Разумовский пожалован был малороссийским гетманом, Теплов определен к нему советником; потом был статс-секретарем при Императрице Екатерине II и в этом звании членом Высочайше учрежденной Комиссии о церковных имениях, наконец – сенатором. Скончался в 1779 году марта 30, в чине тайного советника. Имел ордена св. Александра Невского и св. Анны 1 ст. Погребен на старом Лазаревском кладбище в Александроневской лавре⁵⁶. Зверев в 1741 г. поступил в св. Синод архивариусом. – Об остальных в 1741 г. последовал Высочайший указ из Кабинета: «Понеже оставшиеся после бывшего Феофана архиепископа Новгородского семинаристы отосланы в Троицкий Александроневский монастырь, из которых, как известно, многие летами уросли и за тем уже их к дальнейшим наукам употреблять невозможно: того ради в Кабинет рассуждено этих семинаристов св. Синоду рассмотреть, и кого из них куда по способности определить надлежит, об этом представить в Кабинет.» Вследствие этого разбора трое, по нежеланию продолжать науки, отпущены на родину в Малороссию, где отцы их были мещанами; пять человек – Иван Львов и Сергей Львов Ростовцевы, Иван Дмитриев, Герасим Степанов, Антон и Иван Калмыковы, по собственному желанию продолжать науки и вступить в духовное звание, остались в Александроневской семинарии; Андрей Емельянов выпросился в Киевские школы, по близости к родине своей Миргороду; Алексей Соловьев, Нестор Дмитриев и Феодор Светлый отпущены, по их желанию, в дом синодального члена, Новгородского архиепископа Амвросия, для продолжения наук и поступления в духовное звание; Протасов и Котельников – дети рядовых, первый лейб-гвардии Семеновского, второй лейб-гвардии Преображенского полка, изъявили желание продолжать учение в Академии Наук и впоследствии оба были действительными членами Императорской Академии Наук и Российской Академии. Протасов Алексей Протасьевич, избранный в академики по физическому классу (с 1751 г.), заведовал выбором статей из иностранных газет для русских ведомостей и книг для перевода на русский язык и сам участвовал в переводе Естественной истории Бюффона; а по званию члена Российской Академии, учрежденной Императрицей Екатериной Великой в 1783 г., для составления Словопроизводного русского словаря, под председательством княгини Дашковой, занимался предварительным рассматриванием трудов сочинителей Словаря. Скончался в 1796 г. Котельников Семен Кириллович, избранный академиком математического класса, также с 1751 г., был главным библиотекарем и надзирателем над кунсткамерой и кабинетом академии и участвовал в составлении всех шести частей Российского словаря⁵⁷. Максим Богданов поступил в Сухопутный госпиталь для изучения хирургии. Ульян Калмыков в Академию Наук в приказной чин. Иван Иванов Ибрим в С.-Петербургскую внутреннюю портовую таможню⁵⁸.

4) О Псковских семинаристах. В 1741 году присланы были в здешнюю семинарию, по распоряжению Стефана Калиновского, епископа Псковского и архимандрита Александроневского монастыря, 25 человек Псковских семинаристов, которые проходили здесь курс учения. Но когда и куда они выбыли, не имеется сведений.

Так как ближайшим назначением семинарского образования было приготовление воспитанников к достойному прохождению священнического звания: то и распределение их к местам, по окончании курса, соответствовало этой цели. По духовным узаконениям они имели первое право на лучшие епархиальные места перед своими неучеными сверстниками. Духовным регламентом определено было: «Всем повсюду известно буди, что где будет человек ученый во академии и от академии свидетельствованный, того на степень духовную или гражданские чести не может упредить неученый с великим штрафом для власти оной, которая бы инако сделала»… «Которые семинаристы по совершении учения угоднейшие покажутся к делу духовному, и они б у епископов были ближайшие ко всяким степеням властительским паче прочих...»⁵⁹. С другой стороны, Высочайшим указом Императора Петра I (21 января 1723 г.) повелено было как в С.-Петербурге, так и в Москве, и в прочих местах к знатным церквам, также и в обретающиеся лейб-гвардии и армейские полки производить в священство из ученых в школах. Но в 1747 г. этот путь затруднен был указом 23 июля, коим повелено было производить в священники не ранее 30, а в дьяконы не ранее 25 лет. Воспитанники, окончившие курс моложе положенных лет, лишались ожидаемой награды за труды, а сироты нередко оставались без пропитания. К несчастью первый курс здешней семинарии окончился в самый год издания указа. Студенты, выпущенные из семинарии, обратились с прошением к св. Синоду устроить их судьбу, и описали самыми мрачными красками свое беспомощное положение: «Где нам нижайшим правильных лет дожидаться? У родителей, или сродников? Но тех большее нас число не имеет. Рукоделием кормиться? Но того не обучались. Куплями ли промышлять? Но и на две лепты почти у всех нас не наберется. А хотя у одного и другого из нас и родитель сыщется, но и сам он насилу пропитания имеет: как же кормить столь возрастного сына, от которого и сам себе в такие лета надеялся помощи, станет? При семинарии уже ни сяк – ни так оставаться и тридесяти лет дожидаться вовсе немочно. Ибо и так уже бедственное школьническое житие паче меры наскучило, вне которого может быть давно уже иной честное себе заслужил прокормление. И так мы нижайше, вместо чаянного за труды дванадесятилетные награждения, Бог весть с какой надеждой остаемся. В монахи пострижения нет; в священники без всякого изъятия по тридесяти лет требуется; в диаконы желаемого прихожаны голосу не достает; в дьячки или пономари стыдно и весьма обидно и кроме посмеяния от всех, – а наипаче от тех, которые за тупостью к учению или другим коим недостатком отставлены от семинарии или и ногою в ней не бывали, и давно по местам таковым определены благополучно себе живут в совершенном жития стане, – больше нет чего надеяться. Как впредь быть и что делать–и сами не ведаем. Отчего и тем, которые в классах обретаются, уповательно, что охота к ученью крайне ослабеет»⁶⁰. Вследствие этого неудобства строгость постановления ограничена, в отношении к лицам, получившим образование в академиях и семинариях, так что самое образование их заменяет в случае надобности, недостаток указанных лет для священника или диакона. В видах подобного же соглашения справедливости с снисхождением, здешние архипастыри, без крайней нужды, не производили воспитанников по окончании курса прямо в священники, но в диаконы, и только с продолжением времени возводили их на высшую степень – священство. В 1770 г. св. Синодом снова было подтверждено, дабы, при определении на места, учившиеся были предпочитаемы неученым. «Почитая за долг свой», сказано в Синодском указе от 13 августа, «всякое прилагать старание не только о распространении полезных наук и о содержании учрежденных для того училищ в возможном порядке, но более чтобы в этих училищах в пользу Церкви учившиеся студенты, взирая на известный трудов своих конец, больше поощряемы тем были оказывать похвальные свои в учении и поведении успехи, следственно потому и не оставлены б они были без достойных мест и без пристойного по их учению содержания, св. Синод повелевает: чтобы по регламенту и прежним указам учившиеся достойные неучившимся в произвождении в священные чины были предпочитаемы неотменно; и для того, в случае какой-либо священнической или дьяконской вакансии, письменно справкой требовать от семинарии... не имеется ли достойных, учение свое окончивших или оканчивающих студентов, которые бы показанные места занять достойны были, и если таковые окажутся, то их предпочтительно и производить; а хотя бы которые совершенных лет и не достигли, но они находятся в вышних школах и имеют скоро окончить учения своего круг, за таковыми и без производства в священный чин могут места утверждаемы быть, по пастырскому епархиальных архиереев рассмотрению»⁶¹.

Об исключаемых из семинарии особое распоряжение: «Что касается до непонятных учеников, которые к продолжению наук никакой о себе надежды не подают: таковых долговременно в школах не держать; и которые из них окажутся за неимением способных дарований или за болезнями к учению неспособны, а в пороках и побегах не бывали, оных производство к местам оставить на рассмотрение преосвященных архиереев»⁶², Заслуживает внимания и следующая мера: преосв. Феодосий, архиепископ С.-Петербургский, усмотря, что воспитанники Даниил Венедиктов из Петергофа и Захар Евсевиев из Копорья за тупостью ума неспособны к высшим наукам, приказал отослать их в здешнюю духовную консисторию, и там взять с них подписки, чтоб они научились чухонскому языку ради необходимо случающихся в здешних странах нужд. При этом обещано им, что если они научатся и в совершенном знании оного опробуются, то не только диаконского, но и священнического чина в свое время будут удостоены.»⁶³ Были ли еще случаи употребления подобной меры – неизвестно.

Почетнейшие из воспитанников Александроневской семинарии в епархиальном ведомстве:

Петр Сем. Гусс, из здешних воспитанников, был с 1757 г. ключарем, с 1762 г. протоиереем кафедрального Петропавловского собора в С.-Петербурге и членом консистории.

Иван Ив. Панфилов, обучался в Вологодской и здешней семинариях; в 1753 г. из риторического класса произведен в диакона к Успенскому собору на Петербургской стороне, отсюда переведен священником к Морскому Богоявленскому собору, а в 1762 г., по Высочайшему изволению Императрицы Екатерины II Алексеевны, изъявленному в присутствии Ее Величества при освящении Морского собора, произведен в протоиерея. В 1774 г. Императрица пожаловала его Своим духовником и в то же время членом св. Синода и протоиереем Московского Благовещенского собора. По уважению к этим почетным званиям Императорская Российская Академия, при открытии своем в 1783 г., приняла его в свои члены. Скончался в 1794 году.

Савва Ис. Исаев, обучался в здешней семинарии в 1744– 1753 гг. и по окончании курса проходил служение в разных местах духовного ведомства; в 1783 г. избран в члены Императорской Российской Академии во второе ее заседание после открытия; в 1795 г. пожалован духовником Императрицы Екатерины II Алексеевны и в то же время протоиереем Московского Благовещенского собора и присутствующим в св. Синоде. Скончался в 1800 г.

Василий Гр. Григорьев, по окончании курса в семинарии, был священником при Академии Наук и потом при церкви Мраморного дворца. При открытии Императорской Российской Академии принят в нее действительным членом и участвовал в составлении Словопроизводного российского словаря.

Василий Сем. Данков, священник приходской Благовещенской церкви и потом придворный протоиерей, известен как член Императорской Российской Академии, которой принят был в 1792 г.

Михаил Самойлов, придворный протоиерей, перевел на русский язык Иудейские древности соч. Иосифа Флавия, 3 части. Перевод этот имел несколько изданий.

Сергей Феод. Краснопевков, духовник блаженной памяти Государя Императора Александра Павловича, протопресвитер и синодальный член; обучался в Александроневской семинарии с 1755 по 1765 г.; скончался 4 мая 1808 г. В литературе известен переводом на русский язык Сокращенного изъяснения послания св. апостола Павла к римлянам. М. 1801.

Из учителей и студентов Александроневской семинарии многие поступали священниками, а из средних классов причетниками к церквам наших заграничных миссий. Духовное и гражданское правительство избирало на эти места предпочтительно образованных людей, которые, как в своем поведении, так и в обращении и сношениях с образованными людьми иностранных государств, могли бы быть достойными представителями нашего духовенства. Назовем имена некоторых здешних воспитанников, проходивших служение в священническом звании в знатнейших городах Европы при русских миссиях и министрах:

Александр Львов, находился при церкви Похвалы пресв. Богородицы в Стокгольме с 1748 по 1751 г. По возвращении в Россию за отличное прохождение своего служения произведен в протоиерея к Исакиевскому собору.

Трифон Тим. Кедрин – из семинарии посвящен был в диакона приходской Благовещенской церкви Александроневского монастыря; но в 1773 г. м. Гавриилом послан в Берлин священником и там скончался в 1782 г. Князь Долгоруков, бывший в то время посланником в Берлине, извещая правительство о смерти Кедрина, просил, чтоб на место его прислан был другой священник, «которого поведение сделало бы столько же много чести российскому духовенству, как и умершего священника». М. Гавриил избрал на его место студента здешней семинарии Гавриила Сем. Данкова. В том же году он отправился в Берлин; в 1799 г., по особому правительственному распоряжению, выехал в Дрезден, в 1800 г. января 17 в Мекленбург-Шверин, откуда переведен был в Париж; но в том же году возвратился в Россию и пожалован духовником Ее Высочества Великой Княгини Елены Павловны; в 1802 г. удостоился награждения из Высочайшего кабинета золотым наперсным крестом на алой ленте. Напечатаны переводы его: 1) Гимназический или семинарский наставник учащегося юношества. Спб. 1781 г.; 2) Созерцание превосходнейших писателей латинского языка, соч. Боррихия. Спб. 1783 г.

Алексей Абрюцкий, по окончании семинарского курса, в 1783 г., произведен в священника к Стокгольмской миссии; в 1803 г. пожалован золотым наперсным крестом; в 1806 г. возвратился в Россию и определен протоиереем Благовещенской церкви, что на Васильевском острове.

Диомид Плахинский, по окончании курса в здешней семинарии в 1788 г., рукоположен в диакона, а в 1790 в священника, и проходил служение в разных местах и ведомствах; в 1802 г. отправлен в Копенгаген к тамошней миссионерской церкви на место священника Павинского и там скончался в 1814 г.

Николай Вас. Музовский. (См. о нем выше на стр. 43).

В церковники к заграничным церквам выбираемы были воспитанники средних семинарских классов, преимущественно знающие иностранные языки и честного поведения. Из здешних воспитанников отправлены были: в 1741 г. в Стокгольм из риторического класса Галактион Повенков; в 1751 г. в Лондон из философского класса: Михаил Путиловский, Максим Черенковский, Лука Иванов и Михаил Пермский. Последний, по возвращении в Россию, в 1753 г., вступил в Московский университет для продолжения наук; в 1765 взят в Морской кадетский корпус учителем английского языка и составил для кадетов Английскую грамматику, которая и напечатана в 1766 г. Он также перевел много книг с английского языка на российский; скончался в 1770 году; – в 1752 г. в Стокгольм из риторического класса Андрей Жарков; в 1786 г. в Дрезден из риторического же класса Иван и грамматического Андрей Степановы.

Очень многие из воспитанников, до окончания и после окончания курса, поступали по распоряжениям начальства и собственному желанию в другие средние и высшие учебные заведения.

По регламенту Академии Наук, составленному в президентство графа К. Г. Разумовского и Высочайше утвержденному 24 июля 1747 года, при Академии учрежден университет, в состав которого предположено было собрать до 30 воспитанников из российских училищ, где президент за лучшее усмотрит. Президенту угодно было в первый раз образовать институт из воспитанников Александроневской и Новгородской семинарии и Московской академии, поровну из каждого училища. Насчет выбора воспитанников св. Синод предписал местным просвященным, чтобы они собственно духовных воспитанников, как обучающихся в надежду священства, имели ввиду для собственных нужд церкви, а в Академии Наук выбирали прежде всего разночинцев и только в случае недостатка, и то за крайней нуждой, выбирали и из причетнических детей. Но и это показалось обременительным для здешней малолюдной семинарии и епархии; поэтому преосвященный Феодосий, архиепископ С.-Петербургский, представил св. Синоду набрать для Академии воспитанников, вместо здешней, из какой-либо другой семинарии, показывая на вид, что здесь не из кого выбирать: «Студенты, которые слушают богословие, в богословских лекциях далеко произошли и летами уже не молоды; человек семнадцать мальчиков, которые обучаются грамматике, почти еще на апробации только содержатся и к выбору не годятся. И так только те, которые в пиитике и риторике (ибо сего года философия в Александроневской семинарии не преподается, потому что не доспели еще ученики как летами, так и учением к слушанью оных) находятся, человек с одним тридцать, – буде то еще угодно будет профессорам из сих выбирать, – к выбору могли бы быть представлены; да и они нужны для епархии». Но президент Академии Наук настоял на своем, представляя св. Синоду, что в силу Высочайшего соизволения он намерен был всех тех 30 человек взять из Александроневской семинарии: «ибо оные здешние ученики обыкновения знать и поступки иметь могут лучше, нежели других, гораздо отдаленных отсюда семинарий. Однако же рассуждая, чтоб тем одну помянутую семинарию не отягчить представил выбрать из трех семинарий по препорции»⁶⁴. По силе такого настоятельного требования из Александроневской семинарии выбрано 10 человек, из богословского, риторического и пиитического классов. Некоторые из них приобрели после хорошую известность в ученом мире:

Степан Як. Румовский, поступивший в университет из риторического класса, определен был по окончании курса адъюнкт-профессором Академии, на место известного несчастной кончиной Рихмана, и для усовершенствования в математических науках был послан в Берлин к знаменитому математику Леопарду Эйлеру; по возвращении оттуда произведен был в ординарные профессоры астрономии (1763 г.) и занимал одну после другой важнейшие должности по ученому ведомству – инспектора классов при корпусе Чужестранных единоверцев (1775–1782 г.), вице-президента Академии Наук (1800), члена Главного правления училищ и попечителя Казанского университета (1803). Скончался в 1812 г. После него осталось много сочинений и переводов по истории, математике и астрономии⁶⁵.

Иван Барков, товарищ Румовского по семинарии и университету, был при Академии Наук переводчиком. Из сочинений его известны: 1) Описание жизни князя Антиоха Кантемира и примечания на его сатиры. Спб. 1762 г. 2) Сокращение российской истории от Рюрика до Петра Великого, не издано. Он также перевел стихами: Горациевы сатиры (Спб. 1763 г.) Федровы басни (Спб. 1764 г.), Гольбергову Универсальную историю (Спб. 1766 г.) и много других мелких сочинений. Скончался в 1768 г.

В 1762 г. Коллегия Иностранных дел представила Сенату свое предположение – завести у себя учеников китайского и манчжурского языков, избрав их из здешней или иной семинарии, чтобы со временем можно было иметь из них исправных переводчиков. По изъявлении согласия на это со стороны духовного правительства, в Коллегию поступили по собственному желанию два здешних воспитанника Яков Коркин из пиитического и Яков Полянский из грамматического классов. В 1770 г. было другое подобное требование и в этот раз изъявили желание обучаться восточным языкам ученики здешней семинарии, Яков Соколов из пиитического и Василий Полянский из грамматического классов⁶⁶.

3) В комиссию об учреждении народных училищ в Российской империи

В Комиссию об учреждении народных училищ вытребовано в 1782 –1786 гг. из здешней семинарии столько воспитанников, что высшие классы почти опустели и м. Гавриил затруднялся в приискании достойных и способных людей к занятию священнических и диаконских мест по здешней епархии.

1) Предположив одной из первых для себя целей учредить народные училища в столице, Комиссия, в самый год (1783 г.) своего учреждения, вытребовала, с Высочайшего соизволения, двадцать воспитанников из Александроневской семинарии для приготовления их к учительским должностям в столице. Приготовление это продолжалось недолго, так что в феврале следующего года они были уже размещены к учительским должностям.

2) После этого Комиссия озаботилась устройством училищ в прочих городах империи. Чтобы доставить преподавателей во все города империи при открытии в них училищ и обеспечить их, по этой части, на будущее время, Комиссия положила открыть в С.-Петербурге особое училище, под названием Главного народного. Но для наполнения его способными людьми потребованы и отправлены были из духовных семинарий 142 человека, в том числе 16 воспитанников из Александроневской семинарии. Насчет качеств требуемых воспитанников было предписано, чтобы они были не моложе 18 лет, одарены хорошей способностью и прилежанием, были хорошего поведения и при некотором запасе основных сведений в арифметике, грамматике, катехизисе, истории, геометрии и физике, имели некоторый дар сообщения, который учителю в ученике легко можно приметить из ответов на его вопросы. Следовательно это были лучшие воспитанники духовных семинарий, уступленные Комиссии по желанию общего блага – скорейшего народного образования⁶⁷.

3) К 1786 году Высочайшие Ее Императорского Величества предположения достигли до такого успеха, что Комиссия об установлении народных училищ нашла возможным открыть в этом году главные народные училища в 25 губерниях. Но как нужно было вместе с ними ввести и учет нижних классов: то, по представлению Комиссии, Высочайшим Именным указом повелено было вытребовать 40 человек из здешней и других самых ближайших духовных семинарий, которые через три месяца могли бы навыкнуть способу, для преподавания присвоенному. Во исполнение Высочайшего повеления св. Синод предписал архиереям тех епархий, из которых назначено было доставить требуемых воспитанников, выбрать из риторики или философии таких, которые бы были не весьма малолетны и сколько по дарованиям в науках, равно и по благонравию себя отрекомендовали противу прочих достойнее и в учительское звание способнее⁶⁸. Из здешней семинарии отправлены для этой цели два воспитанника Ефим Беглинский из философии и Василий Иванов из риторики.

4) В 1786 г. от Главного народного училища отделена Учительская семинария, в которой введен новый способ обучения, заимствованный от Венских нормальных школ. Для усвоения этого способа духовным училищам, по Высочайшему повелению, высылаемы были в учительскую семинарию воспитанники духовных семинарий и, между прочими, Александроневской. В 1786 г. из здешней семинарии посланы Иван Дубковский и Петр Орлов из философского и Прокопий Погостицкий из риторического класса.

В 1786 г. Медицинская коллегия представила св. Синоду, что по новому штату ее, Высочайше утвержденному в 16-й день июля этого года, для удобнейшего снабжения Российской империи искусными врачами умножено число лекарских учеников при трех медицинских училищах. Но так как Высочайше утвержденными правилами положено было для укомплектования этих училищ принимать молодых людей знающих латинский язык, то коллегия нашла самым надежным и удобнейшим средством к получению таких людей приглашение из духовных академий и семинарий и просила св. Синод о беспрепятственном увольнении воспитанников, желающих в Медицинскую коллегию, обнадеживая с своей стороны, что они всегда будут принимаемы беспрепятственно, начиная с 1787 года, в три срока: в январе, мае и сентябре месяцах. Так как число духовных воспитанников постоянно умножалось и требование было уважительно, то св. Синод разрешил на этот и будущие разы отпуск академических и семинарских воспитанников, достигших до риторики, философии и богословия, в Медицинскую коллегию. Заботливость св. Синода о своих воспитанниках постановила только одно условие, чтобы местные духовные власти, при отпуске воспитанников в медицинские училища, назначали в их аттестатах крайние сроки, необходимые для поступления их в коллегию, с тем, что если кто из них в тот срок не будет принят в число медицинских учеников: то они не оставались бы во вредной обществу праздности и не определялись ни в какие другие науки, но возвращались в свои прежние духовные училища⁶⁹. Вследствие этого распоряжения многие воспитанники как здешней, так и прочих семинарий переходили в медикохирургические училища и некоторые из них приобрели себе на этом поприще весьма хорошую известность. Из Александроневской семинарии в один год (1788) поступили в здешнюю Медикохирургическую академию: Константин Приморский из философского класса, Лев Логиневский, Алексей Лапшин и Иван Черенцовский из риторического и Кондрат Ильяшев из пиитического.

В 1788 г. студент богословия Григорий Бенедиктов выпросился из здешней семинарии в Императорский Московский университет для высшего усовершенствования в науках, и был принят.

В 1765 г. обер-прокурор св. Синода, д. с. с. Мелиссино предложил св. Синоду Высочайшую волю, состоящую в том, чтобы «из обучающихся в семинариях учеников, которые дошли уже до риторики и как в понятии хорошую о себе подают надежду, так и в честных поступках перед прочими взяли преимущество, избрать десять человек для отправления их в Англию, чтобы в университетах Оксфордском и Кембриджском, в пользу государства, высших обучаться могли наук и восточных языков, не выключая и богословия. А чтоб они, находясь в тех местах, в порядке себя содержали, избрать инспекторами двух человек таких, которым бы о помянутых студентах попечение, с надеждой ожидаемой от них пользы, поручить возможно было». В указе к м. Гавриилу св. Синодом подтверждено было избрать таких воспитанников, «которые перед прочими сверстниками во всем имеют преимущество и хорошую подают о себе надежду, наиболее в том, что они, будучи в Англии, как в иностранном государстве, через наиприлежнейшую свою к наукам охоту заслужат похвальное себе имя и употребленный на тамошнее их содержание казенный кошт не напрасно потрачен будет; а летами были бы от шестнадцати до восемнадцати, а если в котором усмотрится особенная острота и к наукам охота, то хотя и до двадцати лет»⁷⁰. Для этой цели из Александроневской семинарии выбраны два лучших воспитанника: Мартин Клевецкий и Семен Матвеевский; из Московской академии–Алексей Левшинов, Василий Багрянский и Петр Розанов; из Троицкой – Михаил Быков, Дмитрий Новиков и Иван Наумов; из Новгородской– учитель Мина Исаев и студенты – Василий Антонский и Егор Андреевский; из Тверской–Прохор Суворов. Кроме этих самоохотно вызвались к продолжению наук учители Московской академии Василий Никитин и Крутицкой семинарии Дмитрий Семенов Руднев. При увеличении числа студентов и распоряжение о них переменилось: они разделены были на три разряда: Суворов, Матвеевский, Левшин и Быков с инспектором Никитиным посланы в Оксфорд; с ними же отправлен назначенный по Высочайшему повелению, для обучения восточным языкам, состоявший при статс-секретаре Г. Н. Теплове, чиновник Александр Буховецкий; Розанов, Новиков, Смирнов и Андреевский с инспектором Рудневым посланы в Геттинген, где были поручены для ближайшего надзора и руководства профессору и секретарю Королевской Академии Наук Иог. Фил. Мурре (Murray); остальные–Клевецкий, Наумов, Багрянский и Антонский с инспектором Исаевым отправлены в Лейден. Все они, преимущественно Семенов, Розанов и Левшин, заслужили отличные похвалы английских и немецких профессоров; но не все выдержали трудный курс высшего образования. Самым благоприятным образом кончилось ученое путешествие тех студентов, которые отправлены были в Геттинген. По возвращении в Россию в 1772 г. Семенов, Розанов, Новиков и Андреевский помещены были на время в Александроневском монастыре и в октябре 1773 г. в залах Александроневской семинарии испытываемы были в приобретенных познаниях в присутствии членов дух. комиссии: Гавриила Петрова, архиепископа С.-Петербургского, Иннокентия Нечаева, архиепископа Псковского, т. с. Григория Теплова и Петра Чебышева, академиков Штелина, Крафта, Лаксмана, инспектора Академической гимназии Бакмейстера и конректора Штриттера. Со стороны комиссии испытание производимо было через иеродиакона Евгения Булгара, бывшего после Славянским архиепископом. По окончании экзамена, комиссия всеподданнейше представила Императрице, что «инспектор и трое студентов неравную в каждой науке показали между собою способность, поскольку неравная каждого из них склонность и прилежание к той или другой науке были; однако же все они оказали во всех генерально языках и науках довольное знание, и каждый из них к чему особенно по склонности прилежал, в том показал особенное искусство». Почему комиссия заключила о них, что они «могут быть употреблены в отечестве с пользой, только бы постоянно могли остаться на пути ученых людей и, обучая других, сами еще могли бы углубиться в науках, так как это единственный способ быть им совершенно учеными людьми. Ибо и все ученые в свете люди сделались славными в своих профессиях не от профессорских лекций, но продолжая собственным трудом и прилежанием первое руководство, полученное от знатных наставников. С другой стороны, оставаясь на этом пути, они и другим преподадут в обучении систему точно такую, какой у знатных людей долговременно обучались сами.» Особенному вниманию Ее Величества комиссия представляла инспектора Семенова, который получил похвальные отзывы от лучших немецких профессоров – Гаттерера, Михаэлиса, Федера и Гейне, и за свои труды для Российской истории, которой посвятил преимущественно последнее время пребывания за границей, принят был от тамошнего Королевского Исторического Института в число корреспондентов или внерядовых членов (extraordinariorum sodalium). Вместе с этим комиссия представила на Высочайшее благоусмотрение Государыни Императрицы свое мнение, заключавшееся в том, чтобы при Московском университете, который учрежден на таком же основании, как все европейские университеты и состоит из трех факультетов: философского, юридического и медицинского, открыть, по образцу тех университетов, еще четвертый, богословский факультет, под особенным управлением св. Синода и собственным покровительством Ее Императорского Величества, и определить туда профессорами как этих студентов, возвратившихся из Геттингена, так и тех, которые имеют возвратиться из Лейдена и Оксфорда, если эти последние окажутся столько же достойными, как их Геттингенские товарищи. Комиссия предполагала вызывать в оный лучших воспитанников семинарии, получивших уже первоначальное образование, а из него производить не иначе, как в учители семинарии и в духовный чин, в надежде, что таким средством в духовном чине окажутся со временем многими науками просвещенные люди и способные к чтению книг на многих языках. Но чтобы в то же время почтить древность Московской академии, учрежденной в 1682 г. при Царе Феодоре Алексеевиче и утвержденной царской грамотой, комиссия предполагала соединить оба училища, учрежденные для духовенства, в одно и назвать Академией. Государыня Императрица, с благоволением приняв доклад комиссии, именным Своим указом 15 ноября 1773 г. поручила ей составить проект нового духовно-учебного учреждения, а предполагаемых для него учителей Высочайше утвердить, согласно удостоению комиссии: Семенова в звании профессора словесных наук и церковной истории; Розанова, Новикова и Андреевского в звании магистров словесных наук, с назначением жалованья Семенову по 600 рублей в год, Розанову по 400, а прочим по 350 рублей. Сверх этого каждому пожаловала на исправление первых нужд треть определенного им жалованья. До определения к местам они отданы в ведение св. Синода и помещены в Александроневском монастыре, под надзором Гавриила, С.-Петербургскаго архиепископа.

Продолжение этого дела заключается в том, что при составлении нового штата Московской академии, предпринятом Духовной комиссией по именному Высочайшему повелению от 17 февраля 1775 г., определено было и на счет Богословского факультета: каким порядком и на каком основании ему быть. План этого учреждения, вместе с новым штатом учителей и учеников Московской академии, и при них разного звания служителей, представлен был в Высочайший кабинет Ее Императорского Величества 25 октября 1777 года: но утверждения на него не последовало⁷¹.

Преосв. Гавриил, принимавший участие в этом деле, по званию члена Комиссии о церковных имениях и депутата со стороны св. Синода в Комиссии о составлении Нового уложения, в связи с этими предположениями об учреждении высшего учебного заведения по духовному ведомству, испросил в 1788 г. Высочайшее соизволение на образование Главной или Учительской семинарии в С.-Петербурге для приготовления наставников в духовные училища Новгородской митрополии и прочих епархий, где вновь открываемы были семинарии, или где в прежде основанных семинариях был недостаток в учителях.

Ученые же возвратившиеся из иностранных университетов распределены к разным местам духовного и гражданского ведомств: но судьба их была не одинакова. Руднев-Семенов в декабре 1774 г. определен был в Московскую академию префектом и профессором философии; в следующем году вступил в монашество с принятием имени Дамаскина и был ректором академии, с 1782 г. епископом Севским, с 1783 г. Нижегородским; скончался на покое в 1795 г. – Андреевский принят архиепископом Гавриилом в Новгородскую семинарию учителем философии и там скончался. Новиков скончался в Акександроневском монастыре вскоре после экзамена. О Розанов см. выше на стр. 42. Посланные в Англию и Лейден возвратились не в одно время и не с одинаковыми успехами и надеждами. Левшин, Быков, Клевецкий и Наумов возвратились через 5 лет пребывания за границей, не выслушав полного курса наук по разным приключившимся болезням, в 1772 г. и определены: Левшин, который рекомендован на преимущественное перед другими место, в Московский Благовещенский собор священником и был после при нем протоиереем; Иван Наумов в Московскую академию учителем еврейского и греческого языков: скончался иеродиаконом при Академии Художеств в 1776 г.; Быков в Троицкую семинарию, где и умер; Клевецкий в здешнюю (см. о нем выше на стр. 42). Антонский и Багрянский возвратились в 1775 г. и определены – первый в Московскую академию, где через два года скончался; последний в Новгородскую семинарию (см. о нем выше на стр. 42). Смирнов скончался в Геттингене во время обучения, а инспектор Исаев, ученый с отличной надеждой, при возвращении в Россию – в Мангейме. Инспектор Никитин, по возвращении в Россию из Англии, определен в Морской кадетский корпус профессором и потом инспектором; с 1783 г. был членом Императорской Российской Академии. Суворов, при отъезде из Англии в 1775 г., удостоен от Оксфордского университета диплома на звание действительного магистра наук–чести необыкновенной там для иностранцев и единственной, и определен в Морской кадетский корпус для обучения кадетов математике, мифологии, географии, английскому языку и словесности; был после Никитина инспектором корпуса в чине подполковника и имел орден Св. Владимира 4 степени; после многих перемен был ординарным профессором высшей математики в Императорском Московском университете (1810–1814); скончался в 1815 г., оставив довольно собственных сочинений и переводов⁷². О Матвеевском и Буховецком не нашлось сведений.

По представлению св. Синода, Высочайшим указом января 9-го 1741 года, разрешено было постригать в монашество семинарских воспитанников, окончивших свое учение, желающих и к тому достойных, к определению по епархиям, как для обучения ставленников, так и к наставническим должностям в духовных училищах. По силе этого указа, впрочем с особенного Высочайшего на этот случай разрешения, в 1748 г. пострижены шесть окончивших курс воспитанников здешней семинарии, из которых некоторые проходили уже учительскую должность: Никита Пученков – в монашестве Никодим, Симеон Страгородский – в монашестве Сильвестр, Петр Приморский–в монашестве Порфирий, Ефим Ильяшев – в монашеств Епифаний, Иван Московский – в монашестве Иларион, Герасим Созонов – в монашестве Галактион. Впоследствии многие из воспитанников по окончании курса вступали в монашеское звание и были оставляемы при семинарии и определяемы законоучителями в кадетские корпуса, а иные вступали в братство здешней лавры и провинциальных монастырей. Перед пострижением в монашество учители и студенты не были обременяемы трехлетним искусом, как это требовалось Духовным регламентом от вступающих в монашеский чин⁷³: «за обстоящею в таковых учительных людях нуждою», как выражаемо было в Синодских определениях по этому предмету. При том же, по указу св. Синода от 15 октября 1733 года, самое учение в школах вменяемо было им в трехлетнее искушение к пострижению.

С определением штата Александроневской семинарии в 1726 г. на нее назначена была особая сумма, выручаемая монастырем от платы за места, отводимые для погребения знатных горожан. «На содержание профессору и грамматисту и сторожу в жалованье и школьникам на одежду собирать деньги за погребательные в Невском монастыре места». Школа должна была вести свою экономию, а монастырь, отпуская содержание наставникам и воспитанникам, вел расчет с общим итогом суммы, отпускаемой на семинарию. Для этого положено было завести при школе приходорасходные книги. Распорядителем хозяйства назначен подьячий Иван Прокопьев сын Кондратьев. Но так как доходы монастыря по этой части были не велики и не постоянны, то и содержание школы было затруднительно. Ученики получали содержание от монастыря самое бедное, а наставники часто оставались без жалованья.

В 1732 г. последовало Высочайшее утверждение семинарского штата и вместе с этим на содержание школы определено выдавать из вотчинных монастырских доходов денег по 1607 рублей и по 42 четверти хлеба в год. Но и это не привело экономию школы в порядок; потому что с одной стороны не было правильной выдачи денег, а с другой не было строгой раздельности между хозяйством школы и монастыря.

С продолжением царствования Императрицы Анны Иоанновны, когда духовное и монастырское начальства были устранены от заведывания принадлежавшими им недвижимыми имениями, содержание духовных училищ предположено было обеспечить назначением для них определенных окладов. В 1738 г. июня 9-го Высочайше повелено было св. Синоду войти в рассуждение: «1) какое число где школьников содержать, по числу имеющихся в епархиях церквей; 2) чему их обучать; 3) сколько и каких наук учителей содержать и откуда определять; 4) какие для учения их книги и инструменты иметь и откуда их получать; 5) какое жалованье учителям и ученикам на пропитание в год положить, и какой пищей им довольствоваться и откуда оную получать, и сколько где лекарей для пользования больных, с их медикаментами, и на каком жаловании содержать: и о всем том основательный штат учинить. И чтобы столь нужнейшее дело наискорее начато и в действо произведено быть могло, для того надлежит, оставя другие не очень важные дела, об этом трудиться и окончать, и для Всемилостивейшей Ее Императорского Величества апробации в кабинет подать⁷⁴».

Во исполнение Высочайшего указа, по собранию из епархий нужных справок, сочинены были обстоятельные штаты для всех духовных училищ. Но поскольку на содержание этих штатов требовалось значительное количество ежегодной суммы: то они оставлены без утверждения и только на первый случай снабжены были ежегодными денежными окладами Новгородская и Александроневская семинарии; прочие ж остались на прежнем основании по Духовному регламенту. На содержание Александроневской семинарии повелено отпускать в год по 1971 руб. Таким образом содержание ее отделено от содержания монастыря и производилось из Коллегии экономии, учрежденной Императрицей Анной Иоанновной для заведывания церковными имуществами.

Жалованье наставникам до 1742 г. производилось из сумм монастыря и было неодинаково в разные годы; в 1737 г. Кременецкий и Каменский получили: первый 150, последний 100 руб.; – в 1740 г. оба по 220 руб.; но Каменскому сверх того 100 руб. за преподавание начал греческого языка; – в 1742 г. Кременецкий 300 р., а Каменский 250, прочие по 25 руб. и по шести четвертей хлеба. О семинаристах в 1740 г. было донесено Ее Величеству, что они все содержатся от монастыря и одеваются тоже, исключая небольшого числа священнических и диаконских детей, которые одеваются от отцов. Общая сумма семинарского прихода хотя была определена в 1607 р., но никогда не доходила до этого количества. Из канцелярии монастыря не выдавалось более пятидесяти рублей в один раз; а так как эта сумма для целого заведения не составляет многого: то просьбы возобновлялись часто, но иногда без успеха. Начальство семинарское волей-неволей входило с монастырем в неприятности и нередко должно было отказывать воспитанникам в вещах первой необходимости. За содержание Новгородских семинаристов прислано из кабинета Ее Императорского Величества 2903 р.; за Псковских присылали деньги из тамошнего архиерейского дома.

Императрица Елизавета Петровна возвратила духовенству церковные имущества, поручив заведывание ими Канцелярии синодального экономического правления⁷⁵. Вместе с этим содержание школы перешло опять в заведывание монастыря. Жалованье наставникам и деньги на содержание воспитанников выдаваемы были из казенной конторы, после настойчивых просьб, с самой строгой экономией. Чтобы судить об ограниченности средств, представляем извлечение из дела о смене расходчика Василья Жегачева. В 1747 г. ректор Иеромонах Гавриил и префект Амвросий доносили монастырской канцелярии. «В Василье Жегачеве, который был у приходу и расходу при Александроневской семинарии, довольное число лет не непорядочно, ныне крайней нужды в реченной семинарии нет; понеже и без него может обойтись, было б только чем… На его место усмотрен и определен от нас студент Александр Лебедев, которому Александроневская канцелярия да соблаговолит как книги приходные и расходные на этот год, так и что б было что в эти книги записывать – из казенной конторы денег на необходимые хотя нужды по препорции выдать; понеже в поминаемой семинарии никаких уже денег не имеется, а вновь как бумаги и чернил, так пищи и обуви, рубашек и прочего одеяния непременно надобно. Февр. 11 дня 1747г.» По справке в монастырских книгах в даче на семинарию оказалось: в 1745 г. марта 23 100 р.; 5 июня 50 р., 30 сент. 100 р. и 12 декабря 100 р.; в 1746 г. 14 марта 100 р., 10 авг., 5 сент., 9 ноября и 8 дек. – 170 р., а в нынешнем (1747 г. Февраля 20) дачи на оные семинарские расходы денег не значится⁷⁶.

В 1762 г., по именному Высочайшему указу Императрицы Екатерины II Алексеевны, учреждена из духовных и светских лиц Комиссия для приведения в ясность количества доходов, получаемых с церковных имуществ, и составления штатов архиерейских домов, монастырей и духовных училищ⁷⁷. В 1765 г. января 4 комиссия доносила Императрице, что «о содержании семинарий особливые штаты делаются с немалым рассмотрением, которые хотя вскоре и окончатся, однако же по ним действие самое начато не иначе быть может, как с сентября месяца наступившего года, чтобы потому иметь довольное время для учреждения надлежащего строения и приискания достойных учителей». Поэтому комиссия представила выдать из Коллегии экономии, вновь открытой в 1762 году, – на содержание семинарии только до сентября месяца, за две трети, 22951 р. 57 коп. Утвердив этот доклад, Императрица повелела дополнить примерно назначенную сумму до 25 тысяч. Из этой дополнительной суммы на долю здешней семинарии, по соразмерности с ее окладом, прибавлено единовременно 117 р. 28 к. Между тем 11 августа 1765 г. последовал Высочайший Именной указ Коллегии экономии: «пока совершится новое учреждение о всех епархиальных семинариях, о которых Мы теперь прилагаем непременное попечение, то повелеваем продолжать старое оным содержание впредь до указу». Общая сложность всей суммы, положенной на этот предмет, простиралась до 40,000 рублей. В этом числе на содержание Александроневской семинарии определено 2146 рублей 90 1/2 копеек. Но как число училищ и духовных воспитанников умножалось, то сумма на содержание училищ вскоре возвышена до 77,431 руб. 27 1/2 коп. Из нее на содержание Александроневской семинарии, Высочайшим указом 2 марта 1784 г., повелено было прибавить к прежнему ее окладу по 2353 руб. 2 1/2 коп. в год, начиная с 1 января 1784 года⁷⁸. Таким образом общая сложность семинарской суммы возросла до 4500 рублей.

Воспитанники все, без исключения, пользовались казенным содержанием и квартирой, а бедные сверх того платьем, обувью и бумагой.

Первоначальная школа помещалась возле монастыря, в особом здании по северную сторону Черной речки. Но, с умножением числа воспитанников это помещение оказалось неудобным, тем более, что и здание устарело и близость слободских дворов не благоприятствовала школьным занятиям. Поэтому в 1739 году архимандрит лавры Стефан, епископ Псковский, вместе с братией присудили: «вместо старого семинарского дому, который по немалой части уже обветшал, также покоями и пространством стал скуден, и стоит возле самых слободских – служительских и мастеровых людей дворов при самой перспективной (Невского проспекта) улице, откуда шум и драки и песни бесстыдные, наипаче в праздничные дни пьяные обоего пола люди по улице бродят и в семинарию заходят, еще же и построен на низком, болотном и весьма неугодном месте, от чего частые в семинарии болезни случаются, – построить вновь семинарский дом, вне слобод, на особо отделенном и на то очищенном и уготованном месте за монастырским конюшенным двором.» В том же году и начата постройка при настоятеле, епископе Стефане, и наместнике Досифее, а в 1741 году окончена⁷⁹.