Беседа в четвертую неделю святого Великого поста

Сказана в Петрозаводском кафедральном соборе в 1831 году

Сей род ничимже может изыти, токмо молитвою и постом.

Мк.9:29.

Обратим теперь, слушатели, особенное внимание на слова, кои составляют, можно сказать, печать описываемого в сегодняшнем евангельском чтении события, силу того евангельского сказания, – на слова, кои ныне отдельно взяли мы из чтения. Минуя историю о минувшем, повторяем ныне, братия, относительно к себе самим по времени настоящего собеседования, тот пребывающий во веки и всегда действенный глагол Божий, что молитва и пост могут спасать людей от действий духа злобы самых ужасных и жестоких; когда бы ни были средства сии употреблены, как христианское милосердие со стороны ближних, при всем бессилии тех самых людей, для которых христианское пособие нужно. Чрезвычайные случаи ужасны, но и редки! Не будем однако ж обольщать себя, братия, и совершенной безопасностью. Супостат наш диавол, – говорит Слово Божие, – «яко лев рыкая, ходит иский кого поглотити»¹⁸⁸; а действия его, как духа, – невидимы, тонки и обольстительны. Довольно и обыкновенных его козней. В самой природе у нас остается еще множество пагубных склонностей, давно засланных сюда сил врага, противу коих надобно нам подвизаться. По сему-то Спаситель наш, христиане, заповедал нам молитву и пост не на чрезвычайные только случаи жизни, но положил оные в Завете Своем в ряду постоянных обязанностей наших по вере. Нет нужды распространять здесь слово о необходимости и важности таких обязанностей: вы сами, слушатели благочестивые, свидетельствуете о них делом лучше всякого слова. Многочисленные собрания ваши в доме молитвы, череды говеющих на каждой седмице святого поста, сами собой с какой-то стройностью составляющиеся, должны, как и надобно быть в городе правительственном, должны послужить примером для всех пределов паствы. Куда в ней ни отлучаюсь я от вас по долгу служения¹⁸⁹, везде воспоминание мое о ваших здесь собраниях сопутствует мне, как Ангел-утешитель, подавая повод приносить и инуда в душе моей благожелание, чтобы везде так было, как здесь! В большее однако ж соутешение общее, ваше и мое, побеседуем ныне – не о силе поста и молитвы, ни тем менее, о необходимости их, но – только о союзе, какой находится взаимно между молитвой и постом, дабы видеть, как лучше и спасительнее исполняются они в совокупности, или лучше, дабы наиболее порадоваться о том, как хорошо уже делаете вы!

Понятие о союзе между молитвой и постом не есть примечание, как бы случайно извлекаемое теперь из одного только слова Писания, положенного в основание беседе; хотя и в одном каком-либо слове Господа заключается достаточное основание всякой истине. Истину, теперь примечаемую, ясно внушает Писание Божие на многих местах ни словами, и примерами. «Да пребываете в посте и молитве», – говорит оно негде¹⁹⁰: «бдите и молитеся», – убеждает инде¹⁹¹. Сии же самые понятия взаимно совокупляет оно в изображении благочестия праведных, сказывая, напр., что они постом и молитвами служили Богу¹⁹². Те же выражения писатель книги Деяний Апостольских употребляет в описании Богослужения Апостолов: напр., «служащим им Господеви и постящимся, рече Дух Святый»¹⁹³ и пр.; «Тогда постившеся и помолившеся – отпустиша их»¹⁹⁴ и пр.; и «помолившеся со постом, предаша их Господеви»¹⁹⁵ и пр. Пример Илии, сколько мощного молитвой, которая заключала небо и отверзала, столько же крепкого постом, который наложил он на себя и на землю: пример Моисея, который в четыредесятидневном единобеседовании с Богом столько же времени пребыл не ядый, ни пияй; пример Самого Законоположника нашего, христиане, Господа Иисуса Христа, Который перед вступлением в открытое служение роду человеческому благоизволил приготовить Себя сорокадневным пребыванием в пустыне, – месте лишений и молитв: – сии великие примеры научают нас, – не говорим уже теперь, сколь нераздельно соединены между собой в истинном благочестии пост и молитва, но – сколь наиболее необходимо такое соединение их для нас, людей обыкновенных, слабых, требующих, поистине, не одной, но многих и соединенных сил в служении Богу или устройстве своей жизни!

Подлинно, братия мои, мы не только состоим из двух природ, духовной и телесной, но и видим, непрестанно чувствуем в себе, – не скажу, что «дух убо бодр, плоть же немощна», каковое состояние есть уже состояние людей, возвышенных по крайней мере одной половиной своего существа, состояние избранных Христовых¹⁹⁶, но, – что плоть, как сказано для Галатов, «плоть похотствует на дух, дух же на плоть; сия же друг другу противятся»¹⁹⁷. Когда таково состояние наше, то для усмирения сей внутренней брани, для приведения всего существа нашего в стройность, что составляет на языке разума совершенство, а на языке сердца – благополучие, нужно действовать вдруг на обе природы наши, на душевную и телесную. К улучшению первой служит молитва, второй – пост, к благоустройству всего существа нашего – то и другое совокупно.

Казалось бы, что приятнее, что удовлетворительнее для духа нашего молитвы, составляющей стихию, пищу, – все для существа происхождение небесного, и к небу стремиться всегда долженствующего? Что из вещей земных, составляющих так называемые удовольствия, принесет самодовольство бессмертному духу нашему, когда и истощившиеся в изобретениях мудрецы, равно как и в наслаждениях оными счастливцы, говорили, что все здесь суета сует, одно крушение духа¹⁹⁸? Думает ли кто из нас удачнее открыть истинное благополучие там, где доселе все опыты веков находили одно самообольщение? – но и не испытала ли иногда, в златые часы или спокойствия или сокрушений, душа каждого из нас, братия, что настоящие блага – не для ней, не испытала ли с такой же почти очевидностью, с какой видим опыты разлучения душ от телес, непрерывные прехождения их в иной мир? И потому, что, еще говорим, казалось бы, сладостнее и удовлетворительнее для души нашей того состояния, когда она еще и в теле сем, коим привязана к земле, обращается к небесам, возносится туда, и дарованными ей по образу и по подобию Божию чувствами достигает Самого источника жизни и блаженства, и погружается в Нем, как дуновение в безднах воздуха, или – нет! – еще беседует с Богом то благодарениями за великие милости, то исповеданиями своих согрешений, то молениями о прощении оных, то испрашиваниями помощи для препровождения жизни здешней, то славословиями величия и чудес Отца Небесного! Но вемы, скажем словами великого Павла каждый за себя¹⁹⁹, вемы чтo закон, закон общения души нашей с Богом, духовен есть: аз же плотян есмь, продан под грех. – Не еже бо хощу доброе, творю: но еже не хощу злое, сие соделоваю. Еже хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю. Соуслаждаюся закону Божию по внутреннему человеку: вижду же ин закон во удех моих, противувоюющ закону ума моего, и пленяющ мя законом греховным. Что таким образом сказал великий Апостол о человечестве, приняв на себя как бы общее лице всех нас, коим, действительно, каждому говорить так надобно, то в раздельности и собственно касательно возвышения мыслей наших к Богу непрестанно видим мы на опыте в себе самих. Хотим утренневать к Богу, предварить лице Его во исповедании: но сколь часто плоть не может воспрянуть из-под своей тяжести! Едва раскрываются отверстия ее, для проницания через них души устроенной; и – они снова затворяются, снова заключают душу в темноте своей! Преодолеваем рабу, стаем в присутствии Господа здесь или на всяком месте владычества Его: но сколь не редко немощи плоти еще вопиют со своими требованиями, с сетованием, даже с ропотом; и – молитва или через меру сокращается, или происходит с рассеянностью, даже со скукой, в грех, по крайней мере без умиления, без плода! Оставим уже говорить, что сии немногие часы, посвящаемые душе и Богу, далеко недостаточны освятить все остальное, – занятия наши и время, даже и то время, которое проходит в бездействии, – как бы требовал такого освящения долг служения Богу истинного. Минуты очищений, и – сколько осквернений! Источник известен. Сия самая слабость плоти, сия самая тягость ее, сие самое накопление в ней разнородных нечистот роскоши, лености, сладострастия, гнева, зависти и иных делают то, что и в чистую стихию души, в каком состоянии должна бы она быть по крайней мере на молитве, проторгается разновидный дух или хлада или нечистоты, подобно как заражается и самый чистый по себе воздух от близости мест злосмрадных или холодных. Некто из подвижников, впрочем только так именующихся, спросил однажды подвижника истинного, Пимена великого: «как приобрести мне страх Божий?». Пимен сказал ему с обычным для праведников смиренномудрием, ставя т.е. и себя в то же состояние, о коем говорить нужно для других: «Как можно нам приобрести страх Божий, когда чрево наше как сырная лавка и как бочка с мясом или с рыбою?».

Итак для очищения души, для воскриления ее к Богу, нужна, братия, и чистота или легкость тела. Вы уже упреждаете слово мыслью, что средством к тому есть пост. Так, воздержание производит ясность в мыслях и сердце; ни мысли не помрачаются, ни сердце не отягчается тогда излишними парами, исходящими из нашего чрева. Самые члены тела бывают легче, когда тело не обременено излишеством пищи или пития. Истина видимая, осязаемая, чувствуемая! Не то ли в особенности требуется и при телесном врачевании, чтобы с лекарствами соображен был самый образ жизни, известная ограниченность в пище, питии и покое?

Поспешим видеть, что как для молитвы нужен пост, так для поста нужна молитва. Поскольку воздержание есть дело нравственное, дело богоугождения, а не случая и необходимости; то оно было бы делом только плоти, истинной тяжестью для плоти нашей, и притом тяжестью напрасной, ежели бы не воодушевлял нас в подвиге поста дух, дух благочестия, возношения себя к Богу. Иначе пост был бы, говорим, делом плоти. Кому из слушателей Евангелия не довелось заметить, как Господь наш строгие пощения фарисеев, в ином духе исполняемые, относил по внешности к телесным только работам их по закону, но внутренности – даже к страстям честолюбия, гордости, скверноприбытчества и другим? Страсти, хотя и обольстительно, конечно, услаждали для фарисеев трудность пощений. Но если они собственно и вредят подвигам благочестия; то одни пощения сами по себе, подлинно, могут сделаться тяжкими, скучными, бременем для немощной нашей плоти. Но оживите их духом истинного благоговения, соедините труды плоти с деятельностью душевной, с возношением мыслей и сердца к Богу; и сия слабая плоть будет тогда в состоянии умножить, распространить подвиги воздержания, даже с удовольствием особого рода, делаясь и сама легчайшей, телом, как сказал Апостол, духовным²⁰⁰. Тогда-то приходит в исполнение слово Господа, яко «не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе исходящем изо уст Божиих»²⁰¹. Тогда-то открываются во всей своей силе те изумительные подвиги постников, о которых сказывают нам священные наши книги. Там, у подвижников, сокращению трапезований обыкновенно соответствовало распространение молитвословий; что предлагает и нам, братия, ныне Св. Церковь во дни Великого поста. Продолжительны церковные службы; должны быть малы обеды. Если бы «стояния» здесь в доме молитвы показались для некоторых длинными, то можно сказать, что и самый пост есть не столько подвигом, сколько средством или пособием к подвигу, состоящему собственно в очищении души, в воспитании человека внутреннего, в возвышении духа нашего к Богу. Иначе не весьма ценен, повторю, всякий плотский подвиг. Никакого телесного подвига не имеют бесплотные духи; и однако ж это не препятствует одним из них, Ангелам, быть совершенно добрыми, другим, демонам, – постоянно злыми. Словом, – когда подвиг плоти, которой облечен дух наш, подвизающийся еще в исторжении себя из зла, должен быть делом богоугождения; то он должен быть не иначе, как с искренней любовью к Богу. Велик он, но – тогда, когда, по выражению Пророка-Царя²⁰², все кости наши, не одни уста, чего не одобрял Спаситель²⁰³, все кости наши рекут: Господи! Господи! Иначе труд напрасен. И аще предали тело мое, во еже сжещи е, – говорит Апостол, – любве же не имам, ни кая польза ми есть²⁰⁴, – любве, которой истинный признак есть общение с тем, кого любим.

Итак молитва и пост, пост и молитва у человека христианина то же, что у птицы крылья. Птица об одном крыле, каково бы оно ни было, подняться на высоту не может, тогда как при обоих поднимается с удивительной легкостью и быстротой. Так и христианин, полагая восхождение в сердце своем к Богу, тщетно стал бы утомляться в подвиге молитвы без поста, если бы то было и возможно, равно как и – в подвиге поста без молитвы; тогда как при содействии молитвы и поста со всей легкостью воспаряет он горе, на верх совершенства в благочестии. И потому истинный любитель благочестия должен помнить такой закон взаимных отношений между средствами к успеху в благочестии, сей путь восхождения к Богу. – Хочешь истинно молиться, и – постись; хочешь истинно поститься, и – молись!

Известно, что не редко порываются, даже с пламенным желанием, к исполнению дел веры и те из нас, братия, которые пробуждаемся в совести своей только по временам: но гораздо реже того сколько-нибудь подвигаемся вперед в исправлении себя – от чего? От того, что ставим в виду своем только предмет или цель и не употребляем средств, кои к достижению их назначены от единого Подвигоположника Господа Бога, или употребляем не так, как назначено. А кто же из вас может положить иные основания, иное устройство, иные соотношения между природами вещей или истин, кроме тех оснований, которые дал им Создатель, и которые он охраняет Своим Промыслом? Иначе поступать значит требовать невозможного, как то не редко и можно услышать при рассуждениях о делах благочестия: «кто убо может спасен быти?» У человек, подлинно, сие невозможно есть, сказал Спаситель: «от Бога же вся возможна»²⁰⁵. Начните и вы, страшащиеся подвигов благочестия, или сетующие среди их, начните дело так, как учредил Бог, станьте на тот путь, который указан в Его Слове, прибегните к Его помощи, поставя даже грехом надежду на собственные силы; и – вы не только увидите, что иго заповедей Господних благо и легко, но и сами с радостью возмете его на себя²⁰⁶. По крайней мере, не станем судить пока о нем по собственным нашим понятиям, кои отстоят от Божиих, как восток от запада.

Из среды вас, братия-христиане, не предполагаю я ни единого, кто не возжелал бы исполнять долг благочестия, предстоящему времени святого поста и молитв принадлежащий, долг – и с его правилам или средствами. В особенности же пастырски успокаивается дух мой на тех из христиан, которые постоянно разделяют в пост со Св. Церковью часы общественных молитвословий ее, и, без сомнения, помнят заповеди поста в домах своих, – на вас, кто считает за непременное и в сей год принести истинный плод покаяния – исповедаться и приобщиться святых Таин во освящение души и тела. «Елицы правилом сим жительствуют, – скажу с Апостолом, – мир на них и милость, и на Израили Божии»²⁰⁷! Аминь.