В хождении в церковь

Моя обязанность – согласовать свою жизнь и поведение со внушениями слова Божия непременно располагает и побуждает меня оставлять в известные дни свое жилище и с усердием и радостию спешить в храм Божии для совокупной и общей молитвы. Где все должны собираться, туда и мне надобно спешить. Присутствие при общей церковной молитве необходимо мне, чтобы не показать в себе странного и вредного отчуждения от Церкви Божией: такое отчуждение всегда есть признак или гордости, которая не может и неумеет блюсти единение духа в союзе мира с Церковию (Еф. 4:3), или детского легкомыслия или безпечности. Необходимо и важно для высшего славословия Бога и Святых: чем многочисленнее это славословие, тем оно величественнее и достойнее Бога. Необходимо для усиления и освящения моей молитвы, которая одна сама по себе скудна и слаба, но в общении с другими, в храме, исполненном молитвенным благоуханием, она согревается, восполняется и усиливается. Со мною – во храме молитвы, может быть предстоит и такой, ради коего Бог приемлет и мою молитву и на меня простирает свое невидимое благословение, как некогда Господь благословил Лавана ради Иакова, Пентефрия ради Иосифа. Необходимо, чтобы мне воспитывать и укреплять в себе дух благочестия, которой во храме Божием, среди собрания единоверных мне, под влиянием живого примера и действия, могущественнее насаждается во мне и обращается в благочестивый навык, необходимый, чтобы, любить свое и быть достойным членом Церкви и Отечества.

Но я много грешу в нарушении священного моего долга: приходить во храм Божий и едиными устами и единым сердцем со всею Церковию молиться Господу. Оправданием моего небывания при общей молитве может служить только действительная невозможность, – например, по слабости здоровья или делам крайней необходимости. Я же лукаво, мудрованиями плоти, обыкновенно извиняю свой грех нехождения в храм Богослужения общественного. Извиняю и внутренним нерасположением или невлечением, которого и никогда не будет, если не управлять собою: расположение к молитве часто возникает во время самой молитвы. Извиняю и неудобством в тесноте благоговейно молиться, – для этого надо быть безприхотнее и смиреннее, быть жертвою Богу, а не себе требовать жертвы от Бога. И недостатками церковного благочиния, чтения и пения; – для этого надобно иметь более порядка внутрь себя, и воспитывать себя в духе веры и Церкви Православной. Пороками и недостатками ближних, кои бывают во храме, а ведут себя не похвально, но их поведение было бы, быть может, и еще укоризненнее, если бы не вращались они в дому Божием. Притом видимые пороки и недостатки таковых ближних часто бывают простительнее нечестия и безобразия моих мыслей и убеждений, – моего внутреннего развращения, прикрываемого горделивым видом искусного поведения.

Я согрешаю, не бывая в известные дни, без всякой важной причины, во храме общей молитвы; а равно согрешаю, если бываю при Богослужении, но не столько для молитвы, сколько для своего разсеяния. По своему легкомыслию не редко обращал я святое место присутствия Божия и время общественного Богослужения в средство своих, прихотей и страстей; приходил не излить и освятить душу свою пред Господом, но полюбоваться: тогда мое пребывание во храме при Богослужении было не во славу имени Божия; ибо тогда я был разсеян и внутренно – в мыслях своих о стороннем и не богоугодном, и внешне – в своих блуждающих взорах. И еще порочнее бывало разсеяние мое во храме, при Богослужении, если я с другим подобным себе непрестанно разговаривал, сопровождая этот неуместный разговор и смехом, и насмешкою, и частыми озираниями и колеблющимся стоянием. Таким разсеянием своим я преогорчал Господа, нарушая долг своего благоговения к Нему, потребного всегда и особенно во храме во время совершаемой молитвы и жертвы. Возмущал и ближних, подавляя молитвенный их дух своим неблагоприличием и неблагоговением. Крайне унижал и себя самого, выказывая своим видимым разсеянием чрезмерное легкомыслие, внутреннюю пустоту и не умея различать священное и божественное от суетного и мирского. Оскорблял и Церковь своим невниманием к её молитвам и возгласам, и своим неучастием в них. Например, Церковь вопияла: «премудрость прости, главы ваша Господеви приклоните, приидите поклонимся, молимся Тебе, Боже наш» и прочее, а я стоял облокотясь, преклоняя мысли и взоры к предметам отдаленным, сторонним и соблазнительным.

Внешнее мое разсеяние при молитве сопровождалось часто неблагоприличием в знамении креста и поклонении. Хотя бы сии наружные знаки молитвы проистекали от полноты молитвенного чувства, но при всем своем внутреннем достоинстве, странно видеть, если я иногда, по разсеянности делаю безостановочное и как бы судорожное движение рукою у персей своих, для знамения креста, или безстановочно многократное кивание головою, при поклонении молитвенном. Выражение благочестия особенно должно быть благоговейно и благопристойно; по неблагопристойности внешней не редко осуждается и унижается истинное величие святыни.

Бывало у меня разсеяние при Богослужении и невольное, т.е. уклонение моих мыслей ко злу, вопреки моей воле, ко злу часто для меня страшному, которого я боюсь и не могу удалить от своих мыслей. Такой невольно греховный помысл не есть ли сокровенное действие лукавого на мой дух? Духу свойственно волновать мой дух, и притом возможно ли, чтобы мысль греховная, при коей я возмущаюсь, страшусь и страдаю, невольно сама собою, без стороннего влияния вторгалась в меня и властвовала над мною, вопреки моей воле? При таком внутреннейшем искушении, попускаемом, может быть, для моего смирения и подвига, я грешил, если не употреблял усилий для противоборства своему внутреннему искушению, и даже попускал ему развиваться и усиливаться. При невольном внутреннейшем и искусительном помысле мне надлежит для подавления его всемерно отвлекаться от предмета, коим внутренне я занят, и устремить взоры и слух мой на священнодействия Церкви.

Если разсеяние мое во храме молитвы есть оскудение моего благоговения и даже разсудка, то всякое разсеяние, – и собственно мое, и мое вместе с другими, и мое невольное и неприязненное, бывало для меня источником многих иных грехов моих при Богослужении, оскорблявших Бога и ближних. От разсеяния при молитве общественной, от невнимания к ней и непонимания её состава и течения во мне рождалась нетерпеливость, – препятствовавшая мне благоговейно присутствовать до окончания Богослужения, участвовать в молитвах и таинствах и вместе с другими скромно и неспешно выходить из храма Божия. По своей легкомысленной нетерпеливости, безпокоя и огорчая других, я иногда теснился и проторгался, и когда же? даже и при высочайшем таинстве мира и любви, чтобы поскорее причаститься Святых Тайн! Теснился и проторгался, чтобы прежде других приложиться к иконе, ко кресту. По своей легкомысленной нетерпеливости я уходил от проповеди, и нарушал приличие; ибо прилично ли отвернуться от того, кто хочет или начал уже мне говорить? По своей легкомысленной нетерпеливости я часто спешил из храма ранее других, несколькими минутами, без всякой причины недождавшись благословения Божия, коим Церковь при конце Богослужения всегда напутствует нас, произнося: «Христос истинный Бог наш помилует и спасет нас».