ИСПОВЕДЬ XVI. ДУХОВНАЯ АЗБУКА ДЛЯ НОВОНАЧАЛЬНОГО

Беседы преподобного Варсонофия Оптинского, записанные преподобным Никоном Оптинским

Помоги мне, Господи, довести до конца то, что я начал – батюшка, видимо, ко мне расположен, даже очень добр и не­жен. Несколько, раз он утешал меня своими беседами и наставлениями. Спаси его, Господи! Всего записать нет возможности, да я и не запомнил всего, а только отдельные наставления:

– Делайте все сами, что можете, старайтесь не пользо­ваться чужими услугами. В своей келье ничего съестного не держите, всегда аккуратно ходите к трапезе, ибо Господь бла­гословляет скудную пищу и делает ее вкусной. Заметьте, что те монахи и послушники, которые не трапезовали со всеми, а брали пищу себе, хворали и даже умирали.

Господи, один из признаков иноческого жития – всё делать самим, не прибегая к чужим услугам. Мы же все время нарушаем эту отеческую установку, прости нас. Мы забываем, что Ты, Господи, благословляешь скудную пищу и делаешь ее вкусной. Прости нас, Господи, за тяготение к разносолам и поиску пищи вкусной.

– В церковь ходите обязательно и всегда до начала, пер­выми старайтесь прийти. Утреня – одно из самых трудных установлений монастырской жизни, зато и имеет великую силу... За пятисотницу держитесь, как за столп, в ней великая сила. Почему? Это тайна, это закон монашеской духовной жизни.

Господи, мы не находим в себе прилежания ходить в церковь обязательно до начала службы, не стараемся прийти первыми. Прости нас за это разгильдяйство. И труд ходить к утрени почитаем для себя тяжелым и потому великой силы в себе не обретаем. Господи, прости, что к этому труду мы относимся без должного уважения. Господи, пятисотница еще не стала для нас тем столпом, за который надо держаться. Прости, Господи, что, оставляя ее, мы не вникаем в тайны духовной жизни.

– Пейте чай у себя, в келье, к другим не ходите, а будут звать – отказывайтесь. В келье же у себя пейте по три чашки. За трапезой кушайте досыта, но не до пресыщения. Пост и воздержание, необходимые впоследствии, для вас совсем необязательны.

Господи, мы любим ходить по гостям и часто за предлагаемой трапезой вкушаем до пресыщения, прости нас. Господи, прости нас и за то, что пост и воздержание, которые необходимы будут нам впоследствии, на этой стадии своего жития мы применяем к себе утрированно, без всякой меры.

– Краеугольный камень иноческого жития есть терпение, смирение и послушание, с которыми можно применить к жизни и прочие добродетели в телесном отношении. Если есть гордость, все пропало. Так, с одной стороны, для нас гибелен порок гордости, а с другой – спасительно смирение. «На кого воззрю: только на кроткого и смиренного, и трепещущего словес Моих», – говорит Господь (Ис. 66, 2). А иночество есть великое безбрежное море, исчерпать или переплыть его, невозможно.

Это непонятно человеку, не вступившему на этот путь: нужна практика. Перед вами огромная завеса, и вот она начинает с нижнего уголка чуть-чуть приподыматься. Вся земная жизнь, правда, имеет некоторый смысл и цель, главным образом для доставления удобств в земной плотской жизни, по сравнению же с иночеством она ничто, или, лучше сказать, копейка в сравнении с миллионами.

Господи, Ты открываешь нам, что терпение смирение и послушание помогают нам приобрести различные добродетели. Господи, Ты взираешь только на кроткого и смиренного и трепещущего словес Твоих, а мы слабо озабочены иметь эти качества, чтобы привлечь к себе Твое внимание. Прости нас, Господи, и помоги в практике земной жизни эти качества приобретать, ибо без них не спасёмся. Господи, избави нас от порока гордости.

Один известный мне человек, высокообразованный, получивший европейское образование, учился в Московском Университете, и в Лондоне, и в Париже. Поступив в монастырь, он пишет своему мирскому другу, товарищу по учению, что он до сих пор ничего не понимал. Так дивно глубок смысл иноче­ства.

О еще более высоком назначении инока святой апостол Павел говорит, что в будущей жизни будут различные степени блаженства: «Ина слава солнцу и ина слава луне, и ина слава звездам: звезда бо от звезды разнствует во сла­ве» (1Кор. 15, 41). Этих степеней миллиарды, говоря по человеческому разумению, неисчислимое количество, и инокам принадлежит первая. А схимонахи, конечно, достойно своего звания живу­щие, будут в числе Серафимов. Вот как велико назначение инока. Поэтому как должны мы благодарить Бога, что Он привел нас сюда, в Скит.

Дивно глубок смысл иночества, а назначение инока еще выше. И в будущей жизни будут различной степени блаженства. И первая из этих степеней принадлежит инокам, а схимонахи, живущие достойно своего звания, будут в числе Серафимов. Господи, прости нас, что относимся к монахам без должного уважения к их званию, трудам и опыту.

Ни на минуту не подумайте, что вы сами пришли сюда. «Никто не может приити ко Мне, аще не Отец пославый Мя привлечет его» (Ин. 6, 44). От Бога нам дана свобода, и с вашей стороны было лишь свободное произволение. Вы только не противи­лись, когда Он, взяв вас за руку, повел сюда. Господь спасает нас, а не мы спасаемся, но Он, Милосердный, спасает нас при нашем на то желании.

Итак, благодарите Бога. Вы сами видите, как много людей погибает в миру. Сами поразмыслите теперь, за что Гос­подь оказал вам такую милость, что привел вас сюда в монастырь, в наш укромный тихий Скит. Да… Только при помощи Божией можно проходить этот тесный, скорбный путь.

Господи, мы еще не положили в своем сердце мысль, что не можем придти на служение Богу, «если не Отец Небесный привлечет нас». Господь спасает нас, а мы не спасаемся, но Он спасает нас при нашем на то желании. Господи, прости нас, что не умеем благодарить Тебя за оказанную нам милость. Господи, окажи нам помощь при прохождении этого тесного и скорбного пути.

На первый взгляд кажется, что есть какое-то противоречие: с одной стороны, этот путь исполнения заповедей Господних благой, а с другой – он тесный и прискорбный. Да, он тесен и прискорбен, но только для тех, кто вступает на него или по принуждению, без внутреннего расположения, или из-за каких-либо иных целей, кроме спасения души. Для таких он тяжел. А для тех, которые становятся в ряды иноков с твердым, чистым желанием и намерением служить Господу Богу в духе и исти­не, он легок. Правда, бывают скорби, но это облачка на чистом, лучезарном небе.

Путь исполнения заповедей Господних нам кажется тесным и прискорбным, потому что вступаем на него с принуждением без внутреннего расположения, или же из-за каких-либо иных целей, кроме спасения своей души. Прости нас, Господи. Поэтому он для нас тяжел. Господи, помоги нам быть в числе лиц с чистым желанием и намерением служить Тебе, Господу Богу нашему, в духе и истине. И для этого испытать, что этот путь Твой для нас легок.

Вот Вы, Николай Митрофанович, поживёте здесь, если только Господь сподобит нас такой милости, два-три года и увидите, какое блаженство иноческое житие. Вы, может быть, уже заметили, как быстро идет здесь время. Пройдут годы, может быть, десятки лет, а Вам будет казаться, что Вы поступили сюда только вчера.

Я спросил однажды у одного инока, жившего в монастыре пятьдесят лет: «Долгим ли показалось вам время, прожитое в монастыре?» – «Нет, – отвечает он, – мне кажется, что я здесь пятьдесят дней, а не пятьдесят лет. Да и не пятьдесят дней, а пятьдесят минут». Да, очень быстро летит время в монастыре...

Господи, если и мы будем думать и стараться исполнять заповеди Твои, то и для нас время полетит быстро. Но мы думаем об этом мало, а чтобы исполнять – и того реже. Прости нас, Господи.

Никого никогда в свою келью не пускайте без молитвы, пусть сначала пришедший произнесет молитву, и тогда толь­ко впустите его. Выходя и входя в свою келью, кладите четы­ре уставных поклона с молитвами, а вообще всегда навыкайте молитве Иисусовой. Если кого-либо встречаете из братии – всегда кланяйтесь первым, у иеромонаха берите благословение. Смиряйтесь, смиряйтесь, смиряйтесь. Теперь читайте книги, пока нет послушания обыденного, потом некогда будет читать. От чтения книг окрепнет ваше произволение. Евангелие все тайнами повито. Одному оно, положим, открывается на одну сотую сантиметра, другому – на тысячу верст. Одному много, другому мало. Но и малого достаточно для жизни ему.

Господи, у нас, в мирской жизни, нет обыкновения пускать в свою комнату с молитвой. Нет и привычки выходя и входя в свою комнату делать четыре уставных поклона с молитвами. Не навыкаем в молитве Иисусовой. Прости нас, Господи, за нерадение и за отсутствие памяти смиряться. Господи, мы мало читаем книги, потому и не крепнет наше произволение спасаться, а читая Евангелие, мы не углубляемся умом в его тайны. Прости нас, Господи.

В жизни нашей действуют вера, любовь и надежда. Сии три необходимы. Без них наше спасение невозможно.

В Евангелии обладателем веры является апостол Петр. «Ты еси Христос, Сын Бога живаго» (Мф. 16, 16), – исповедует он, когда все, за исключением апостолов, считали Христа человеком. Но и из апостолов он является представителем веры. Любовию обладает более других апостол и евангелист Иоанн Богослов. Представителем надежды является Иаков. Поэтому-то Христос, когда хотел показать Свою славу, преобразился именно перед этими учениками.

Господи, в своей жизни мы не умеем равняться на святых апостолов Петра, Иакова и Иоанна Богослова, обладавших соответственно верой, надеждой и любовью. Прости нас, Господи, что за слабые качества веры, надежды и любви мы не готовы бываем воспринимать славу Твоего Преображения.

Краеугольный камень иночества есть смирение.

Между прочим, батюшка рассказывал нам здесь про од­ного монаха, который обладал не только смирением, но и другими добродетелями: терпением и непрестанной умной молит­вой, произносимой в сердце. Один монах, видя огненный столп от крыши трапезы, пришел в трапезу и увидел сего мо­наха всего в огне, стоящего на коленях и молящегося. Этого монаха, отца Феодота, знает и помнит один скитский монах.

– В Глинской пустыни недавно был рясофорный послуш­ник отец Феодот. Он прежде был солдатом, и за его высокий рост и крепкое телосложение заставили его, когда он посту­пил в монастырь, носить дрова и воду в кухню. Так он до конца жизни и оставался на этом послушании. Был у всех в пре­зрении, спал, где придется: когда на полу, когда на дровах. Никто не обращал на него внимания. Так он дожил лет до семидесяти.

Однажды отец архимандрит Илиодор, человек доброй жизни, придя от обедни, сел у раскрытого окна в ожидании самовара. Прислонившись к спинке стула, он впал в тонкий сон и видит чудный сад, какой-то неземной. И воздух не такой, и растения, и деревья, и плоды на них не такие, как на земле. Одним словом, сад неизреченной красоты. И вот среди сада отец Илиодор видит отца Феодота. «Это ты, отец Феодот?» – «Я, батюшка». – «Как ты здесь?» – «Да это мне дано», – «А что это?» – «Это рай». – «А ты можешь мне дать этих плодов?» – «Могу». Тут отец Илиодор увидал в раю своего отца, и, бросив данные ему плоды, побежал к отцу.

В это время на дворе раздался крик. От этого крика отец Илиодор проснулся, и все исчезло. А на дворе он видит, что за отцом Феодотом бежит повар и бьет его палкой по спине; отец Илиодор остановил истязание отца Феодота, запретив повару бить его. Затем, позвав к себе в келью отца Феодота, отец Илиодор спросил его, где он был. «На кухне, – был от­вет, – я не так дрова положил, ну и повар меня побил. Да что, мне этого мало, я сам виноват. Да мне и больно не было, я надулся, ну палка и отскакивала от меня, мне и не больно». – «Нет, отец Феодот, скажи мне, где ты сейчас был?» – «Да на кухне». – «Встань, отец Феодот, перед обра­зами на колени, и я встану. Я твой духовный отец, скажи мне, где ты сейчас был?» – «Ну если так, то обещайся мне перед Богом, что никому не скажешь этого до моей смер­ти...» Тот обещался. «В раю, да и тебя там видел». Тут отец Илиодор понял, что он видел не простой сон, а действитель­но сподобился видеть рай. «А что, отец Феодот, могли бы очутиться при мне те плоды, которые ты мне дал?» – «Конечно, но, значит, так судил Бог».

Смирение, терпение и непрестанная умная молитва – вот чем обладал отец Феодот. Это такая молитва, о которой мы и понятия не имеем. Заметьте, что все святые, которые удостоились видеть рай, изображали его как неописуемой и неизреченной красоты сад. Оказалось, что отец Феодот был гораздо выше отца Илиодора, хотя первый был послушник, а последний – архимандрит. Но не то важно, какое исполняется послушание, а то важно, как оно исполняется: со смирением, терпением и молитвой.

Да, краеугольным камнем христианской жизни есть смирение. В сочетании с другими добродетелями: терпением и непрестанной молитвой, произносимой в сердце, можно и нужно исполнять всякое послушание в своей жизни. Господи, прости, что мы не держим в фокусе своего внимания память об исполнении своего послушания со смирением, терпением и молитвой. А если не помним, то и не делаем. Прости нас.

Окончил отец Варсонофий тем, что вспомнил своего старца отца Анатолия, которого можно было заслушаться, когда он говорил. Батюшка всегда с великим благоговением вспоминает своего старца-наставника.

«Послушание паче поста и молитвы», – говорил батюшка. – Не смущайтесь, если придется опаздывать или даже пропускать вовсе церковную службу. Открывайте все свои помыслы, особенно те, которые долго вас не будут оставлять. Постепенно нужно проходить иноческое житие, это наука из наук. Как всякую науку нужно проходить, изучать под руководством более или менее опытного в сей науке человека, так и здесь необходимо держаться своего старца. Но «единого достоит вопрошати», – ибо может произойти духовное разделение.

Своих наставников надо вспоминать с великим благоговением, как это делал старец Варсонофий. Мы же при воспоминании о благоговении забываем. Прости нас, Господи. Мы не научены открывать свои помыслы духовнику, особенно те, которые долго нас не оставляют. Христианское житие необходимо проходить под руководством более или менее опытного священника и «вопрошать достоит единого». Господи, прости нас, что наша жизнь не утверждена на этом основании.

– Без веры во что-нибудь нельзя ничего сделать. Посмотрите, почему какой-либо человек, ну хоть ваш брат, желает стать врачом. Потому что он верит в медицину. Каждый из ученых верит в свою науку. И так везде и во всем. Точно так же для христианской жизни необходимо верить в Бога, Христа, Евангелие. «Мы не можем верить, – говорят иные, – нет на то доказательств. Иное дело наука, там все до­казано». Хорошо, но, прежде чем отвергать что-либо, надо исследовать предмет, испытать. Святой Иоанн Богослов прямо говорит, что надо испытывать «дух». Но надо испытывать на практике. Пожить надо по Евангельскому учению и узнать на деле: правда ли, что «блаженны нищие духом» (Мф. 5, 3), «бла­женны кроткие» (Мф. 5, 5), и так далее. Если вы не испытали этого, то не можете и опровергать, не можете утверждать, что Еванге­лие – ерунда. А многие так говорят. Но на Страшном Суде сих людей спросят: «Что, читали ли вы Евангелие?» – И получится обязательно три ответа: первый – «нет», второй – «кое-как», третий – «да читали, конечно, только не поняли». Да, обязательно получатся эти три ответа.

– На первый ответ можно сказать, что они сами виноваты: никто не запрещал читать, напротив, даже просили чи­тать, теперь самих себя вините. На второй ответ почти то же можно ответить. Вот третий ответ более интересен. Эти как бы даже заслуживают извине­ния. Не могли понять Евангелие, то есть поверить, хотя вам был дан ключ разумения: «испытывайте духов, от Бога ли они» (1Ин. 4, 1). Почему вы не хо­тели испытать? Значит вы сами и виноваты. Таким образом, и эти безответны.

Господи, прости нас, что мы недостаточно веруем в Бога. Христа, Евангелие. Мы на практике не умеем испытывать «дух», то есть: живем ли по евангельскому учению и на деле узнаем ли правду, что «блаженны нищие духом, блаженны кроткие» и так далее. Прости нас, Господи. При чтении Евангелия нам дан ключ разумения: «испытывайте дух». Мы виноваты, Господи, что не хотели испытывать дух. Прости нас.

– Если плохо живешь, то тебя никто и не трогает, а если начинаешь жить хорошо, – сразу скорби, искушения и оскорбления.

Необходимо перено­сить смиренно оскорбления, наносимые другими, и вообще скорби.

Показатель плохой жизни – никто тебя не трогает, а хорошей – сразу скорби, искушения и оскорбления. Господи, прости нас: мы не умеем смиренно переносить оскорбления, наносимые нам другими и вообще скорби.

– Монахи, вообще вся наша братия – тоже люди, а раз люди, то обязательно есть и свои страсти, пороки: один гордый, другой злой, третий блудник и так далее. Все эти люди при­шли сюда, в больницу, лечиться – кто от чего, и вылечиваются при помощи Божией. Я это говорю потому, что вы будете ви­деть пороки братии, но надо стараться не осуждать – это у нас девиз. Все люди немощны, у всех есть страсти, мы должны прощать.

Господи, девиз монашеской жизни – стараться никого не осуждать при видении пороков братии, ибо все люди немощны, у всех есть страсти, и мы должны прощать их. Этот же девиз относится и ко всем христианам. Все хотят вылечиться кто от чего, и с помощью Божией вылечиваются. Господи, прости нас, что мы забываем об этом так рассуждать и соответственно поступать. Помоги, Господи, их прощать.

– Вероятно, было у вас, или у ваших родных, или даже у предков какое-либо доброе дело по отношению святого Иоанна Крестителя, если он принял вас сюда к себе.

– А со мной вот что было. В Казани я как-то захотел говеть Великим постом и весь пост пропустил, осталось только три дня. Ну, хоть три дня, да поговеть. Иду и думаю: где же поговеть и исповедаться? У полкового священника мне не хотелось. Где же? И вот смотрю – монастырь, бедный, грязный (по­слушники какие-то отчаянные), наполовину развалившийся. «Это какой монастырь?» – «Ивановский, во имя Иоанна Крестителя». – «Хорошо, можно здесь поисповедоваться?» – «Пожалуйста». Так я там и говел. А потом стал туда часто к службе ходить. Стою иной раз, а помысл мне и говорит: «Смотри, какая бедная, грязная лампадка. Купи новую, по­лучше». Купил, и как-то приятно стало мне смотреть на нее. Потом киот на большую икону купил. И так я полюбил все в монастыре! Воистину: «Где будет сокровище ваше, тут бу­дет и сердце ваше». А сколько радости испытывал я после исповеди и приобщения Святых Христовых Тайн! Вот за какие пустяки святой Иоанн Креститель сподобил меня при­нять в свой Скит.

Господи, и нам дороги слова Писания: «Где будет сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Забота о храме, куда ходим молиться, новая лампада, новый киот на икону, который мы можем купить для храма, – все это добродетели, за которые святой покровитель храма сподобляет своей помощи и посылает испытывать радость после исповеди и приобщения Святых Христовых Тайн. Прости нас, Господи, что мы не выказываем своей благодарности святым за их покровительство.

Когда я зашел в Казани в тот монастырь в первый раз, я спросил, между прочим: «Кто здесь, настоятель?» – «Игумен Варсонофий». Только потом я понял, что это значило: в этом бедном грязном монастыре я увидел образ своего душевного внутреннего состояния.

Господи, мы можем видеть образ своего душевного внутреннего состояния по храму, в который ходим; по его внешнему виду заключать о бедности своей души к проявлению добродетелей. Прости нас, Господи, за это.

Через много лет, когда я принял управление скитом, меня спросили: «Как вы будете содержать скит?» Я отвечал, что и не думаю об этом и не дерзаю, ибо хозяин не я. Я только приказчик святого Иоанна Крестителя.

Господи, через преподобного Варсонофия Ты даешь нам знак, кто управляет обителью или храмом. Прости нас, что мы забываем об этом.

В день памяти святого Игнатия Богоносца, в 8 часов утра, мы пришли к батюшке за благословением идти одеваться в послушническую одежду и, получив благословение, в 9 часов пошли за благословением к отцу ар­химандриту Ксенофонту. Получив от него благословение, мы отправились на могилки к старцам. Взяв от них благослове­ние и помолившись, мы пошли в рухольную.

Примерив и с молитвой надев одежду, мы опять пошли за благословением на могилки к старцам и к отцу архимандриту. Встретили отца Феодосия и взяли у него благословение.

Затем пришли в скит, положили в воротах по три земных поклона, пошли к батюшке. Здесь нас приветствовали келейники и случившиеся из братии. Наконец пришли к батюш­ке, положили земной поклон перед иконами, затем в ноги до земли поклонились батюшке. Батюшка благословил, поцеловал и начал молиться. «Благодарю Тебя, Господи, яко утаил еси от премудрых и разумных и открыл еси та младенцем. Благодарю Тебя, Госпо­ди, что Ты привел сюда сих Николая и Иоанна». Потом молил­ся о том, чтобы Господь сподобил нас проходить сей путь ино­ческой жизни и достигнуть цели. Дал нам четки и сказал:

– Вот вам оружие, нещадно бейте этим невидимых врагов. Прежде всего имейте страх Божий, без него вы ничего не достигнете. Теперь для вас начинается новая жизнь. Хоть вы и жили в Скиту, да все было не то. Теперь везде разговор идет у бесов: «Были почти наши, теперь пришли сюда спасаться, как это можно?» – и тому подобное. Но не бойтесь. Считаю долгом сказать вам про себя: еще в Казани, когда я решил все окончательно бросить и подал прошение об увольнении, я отдавал одному сослуживцу прощальный последний визит перед самым отъездом. Еду на извозчике мимо одной церкви в честь Пресвятой Троицы, на стене которой была икона Спасителя во весь рост, с распростертыми руками. Обыкновенно я благоговейно крестился и более ничего, проходил мимо.

На этот раз я ехал, задумавшись и опустив голову. Поднимаю голову и вдруг вижу эту самую икону, и мне будто кто­-то говорит прямо в сердце: «Теперь ты Мой». Христос, казалось, прямо говорил мне: «Приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененнии и Аз упокою вы..." Никогда от той иконы такого впечатления не было, как тогда. Я умилился, слезы выступили на глазах. Извозчик давно проехал, а перед моими глазами все стоит эта икона. Так это и врезалось в память на всю жизнь.

Господи, мы видим замечательный пример и значение благословения на ношение послушнической одежды. Начиная новую жизнь, надо иметь страх Божий, ибо без него ничего не достигнем. Господи, прости, что всего этого мы почти не имеем.

Прости нас, Господи, и за то, что мы, вступив на церковное служение, не услышали по невнимательности Твой голос, Христе, в сердце своем: «Теперь ты мой». Мы не изменили образа жития своего, чтобы быть Твоими. Прости нас, Господи, за это.

Затем батюшка дал нам обоим три книги: «Кончина праведника – письмо Клавдии Прокулы – жены Пилата», «Материкон – собрание наставлений аввы Исаии инокине Феодоре» епископа Феофана и «О внешнем благоприличии и поведении новоначальных послушников» епископа Игнатия Брянчанинова.

– Вот обоим вместе, ибо вы должны быть едино. Затем батюшка спросил о практической стороне дела в рухольной и у отца архимандрита. Но мы ничего не переговорили с отцом архимандритом: у него скоропостижно скончался келейник отец Иоанн.

Батюшка быстро переспросил:

– Что, что?

Я повторил.

– Да, как верно предчувствие. Уж какой я старец, а все же и через меня бывают откровения. У меня вчера был этот отец Иоанн. Мне, как духовному отцу, все известно про него. Последнее время на него напал бес и довел его до того, что он решил уходить в мир. Пришел ко мне и говорит:

– Благословите уходить.

Я ему отвечаю:

– Разве я могу благословить на такое дело? Представь себе, что ты едешь на пароходе ночью. На море буря, пароход летит на всех парусах. И вот ты говоришь мне: «Благословите броситься в эту бездну и темь...» Вот то же и теперь.

– Да это, батюшка, не то!

– Да, не то, это еще хуже. Сам посуди: с твоим здоровьем ты долго не проживешь, что было, то прошло. Оставайся здесь.

И вот видите, что случилось. Это всегда так. Бесы видят, что человеку недолго жить, вот они и стараются его вытащить из монастыря, надеясь перед смертью погубить и тем столк­нуть в бездну. Одно нарушение обета уже губительно.

Был здесь один случай. Какой-то сын миллионера посту­пил в Скит. Прежде жил он очень разгульно, вскоре ему надоела монашеская жизнь, и он ушел. И какую жизнь влачит этот несчастный теперь?! Ходит в цилиндре с тросточкой по Нев­скому проспекту и более ничего. Но отец Иоанн, слава Богу, умер на кресте. Верую, что спасен.

Господи, и нам необходимо знать, что бесы, когда видят, что человеку недолго осталось жить, стараются вытащить его из монастыря, надеясь перед смертью погубить и столкнуть его в бездну. Одно нарушение обета уже гибельно. Господи, прости нас, что забываем об этом знании и соответственно уступаем искушению нарушить обеты.

Батюшка говорил про смирение:

– И отец Макарий, и отец Амвросий, и отец Моисей, и все наши старцы всегда говорили: «Смиряться, смиряться». Подобно тому, как апостол Иоанн Богослов под конец своей жизни только и говорил: «Чадца! Любите друг друга!» Так и наши старцы твердили: «Смиряться!» Эти две добродетели – любовь и смирение – как бы обуславливают одна другую, равно как теплота и свет. Как огонь невозможно вообразить без теплоты и света, так и здесь.

Господи, блаженные старцы Макарий, Амвросий, Моисей и другие приковывают наши взоры к двум душеспасительным добродетелям – любви и смирению. И если огонь невозможно вообразить без теплоты и света, то и здесь эти добродетели обуславливают одна другую. Господи, прости нас, что этой закономерности мы не осознаем и имеем вредную привычку смирение и любовь проявлять не в одном ключе.

Был у батюшки, удалось побеседовать.

– Сомнения, батюшка, и хульные помыслы у меня.

– Сомнения, равно как блудные помыслы и хулы, надо презирать, не обращать внимания на них. Презирайте их, и враг- диавол не выдержит, уйдет от вас, ибо он горд, не вынесет презрения. А если будете входить с ними в разговоры, ибо все блудные помыслы, хулы и сомнения не ваши, то он закидает вас, завалит, убьет. Верующий человек, любящий Бога, не может хулить, а тем не менее замечает в себе две нити: «любить» и «хулить». Очевидно, что есть еще ка­кая-то сила злая, навевающая сомнения. Заметьте, ведь это – серафимский ум. Поэтому нисколько не удивительно, что он может возбудить, поднять сомнения, да еще какие. Не обращайте на них внимания.

Господи, сомнения, блудные помыслы и хулы мы презирать не умеем, а обращаем на них внимание. Будем презирать их, враг-диавол не выдержит, уйдет от нас, ибо он горд и не выносит презрения. Господи, прости нас, мы не пользуемся презрением диавола, как орудием, чтобы удалить от себя его нападения.

Сколько было искренно верующих людей, которые сильно пострадали от того, что принимали эти сомнения, рассматривали, рассуждали. Возьмите наших писателей: Бе­линского, – какая разница у него в первой и второй половине его жизни. Лермонтов тоже был сильный ум, Турге­нев и другие.

Поэтому надо презирать эти сомнения, и хулы, и помыслы блудные, тогда они вам нисколько не повредят. Особенно если будете открывать их старцу-наставнику. Но открывать их надо не подробно, иначе можно повредить и себе, и старцу. Особен­но блудные помыслы – засыпать скорее, закрыть надо навозом эту смердящую яму, а не копаться в ней.

Господи, и мы принимаем эти сомнения, рассматриваем их, а надо их презирать, и хулы, и помыслы блудные, тогда они не повредят, но открывать их надо не подробно, иначе они повредят и нам, и старцу. Господи, прости, что так не делаем, и особенно блудные помыслы не засыпаем, не закрываем навозом эту смердящую яму. Прости, что копаемся в ней.

– Да вот, батюшка, у одного из братии вижу то, у друго­го – другое...

– Ну, это диавол всегда так. Он иногда нам представляет взгляд брата совсем другим, не таким, какой он на самом деле. Тебе кажется, что брат посмотрел на тебя злобно, оскорбительно для тебя, а на самом деле этого вовсе нет. Так диавол может представить нам что-либо другое.

Вот какой был здесь случай. Был здесь один иеромонах отец Вене­дикт и еще монах отец Арсений, монах хорошей жизни. Он почти не выходил из келии вследствие своей болезни, вел осо­бую жизнь. Однажды идет отец Венедикт к себе в келию, а у крыльца отца Анатолия (Зерцалова) он видит – стоит отец Арсений. Взгляд у него какой-то злобный, враждебный, под благословение не подходит.

Отец Венедикт посмотрел на него и прошел мимо с вели­ким удивлением. Идет он и только что он начал заворачивать за церковь, ему навстречу с совершенно противоположной сто­роны идет отец Арсений. Лицо у него веселое, подходит он под благословение. Отец Венедикт, еще больше удивляясь, спрашивает:

– Где ты был?

– У отца Тимона.

– Как? Я тебя сейчас видел около крыльца батюшки отца Анатолия.

– Это тебе померещилось. Сам видишь, откуда я иду. Тогда отец Венедикт пошел за разрешением сего к батюш­ке отцу Анатолию.

– Ну что же здесь удивительного? Ты иеромонах, и этого-то не знаешь? Это был, конечно, бес в образе отца Арсения, – сказал отец Анатолий.

Да, бывают такие случаи, о них в миру и понятия не име­ют, а здесь они не подлежат сомнению...

Господи, мы должны помнить, что враг-диавол представляет нам взгляд другого человека совсем другим, не таким, каким он является на самом деле. Нам может показаться, что он посмотрел на нас злобно, оскорбительно, а на самом деле этого вовсе нет. Господи, прости нас, что не распознаем козни врага и не подвергаем их сомнению и презрению.

– Ну, а еще что? – спросил батюшка.

– Горд я очень, батюшка, тщеславен.

– Да кто же не горд? Макарий Великий говорит, что у всякого, даже у святого есть что-то гордое. Вот как глубока в нас эта зараза! Не горды только Ангелы – они чисты, да еще те, которые переходят отсюда туда, на небо. А то у всех есть гордость.

Господи, прости и нас за гордость и тщеславие. Глубока и в нас эта зараза.

– Как внутреннее устроение? Имеете ли на устах имя Иисусово?

Я говорю:

– Стараюсь иметь, но очень часто забываю.

– В этом-то и дело, чтобы всегда иметь память о Боге, для этого и молитва Иисусова. Но не удивляйтесь, что все забываете. Надо только стараться. Ведь не сразу вы в Университет пошли, а сначала азбуку выучили, так? Авва Дорофей говорит, что он смотрел на книги как на зверя, а потом очень даже пристрастился к чтению книг. Сначала читал, вероятно, не духовные, а светские книги, а потом перешел на духовные.

Да, так всегда бывает...

Господи, мы свое внутреннее устроение не научились еще связывать с призыванием имени Иисуса Христа, Сына Божия и потому-то оно у нас не меняется на лучшее. Господи, прости нас.

Был схимонах Клеопа в Соловецком монастыре. Он сорок лет провел в уединении на одном необитаемом острове, куда из монастыря ему привозили пищу и ездил духовник. Потом он изъявил желание возвратиться в монастырь. Никто не знал, как он подвизался, какие ужасы претерпевал от бесовской силы, в чем состоял его подвиг. Когда он возвратился, отец архимандрит при духовнике его спросил: «В чем, главным образом, заключалась твоя деятельность, и много ли ты преуспел, скажи нам: мне и твоему духовному отцу?» Он отвечал, что акафисты, все службы – все заменял он Иисусовой молитвой. «И начинаю понимать, чуть-чуть разбирать начальные буквы этого алфавита».

Вот какая глубина! А какое действие Иисусова молитва имеет, о том мы и понятия не имеем. Так вам нечего удивляться. Это приобретается годами и не сразу. В один день это­го невозможно приобрести, хотя и бывают исключения, но общее правило таково.

Господи, каждый из нас хотел бы иметь на устах имя Иисусово, но часто мы забываем о молитве. Это памятование приобретается годами и не сразу. Господи, мы мало употребляем к тому усилий, прости нас и научи «понимать и чуть-чуть разбирать начальные буквы этого алфавита».

Батюшка не один раз мне говорил:

– Первым вашим делом, как только просыпаетесь, пусть будет крестное знамение, а первыми словами – слова молитвы Иисусовой.

Господи, прости нас, мы еще не навыкли этому правилу.

– А что, батюшка, всегда ли нужно перебирать с молитвой четки?

– Обязательно. Всегда имейте четки при себе, за службой в церкви и на правиле они должны быть в руках. Если даже будут смотреть или смотрят, не смущайтесь, перебирайте, тво­ря молитву Иисусову. За обедней внимайте тому, что поется и читается, а молитву оставьте. Вот за всенощной, можете в ход пустить четки, когда не слышите, что читают.

За послушанием, конечно, невозможно перебирать. Когда в келии пишете, читаете, то четки должны быть за поясом. Когда же так сидите, то творите молитву по четкам. При раз­говоре можете говорить про себя: «Господи, помилуй», а мож­но даже и молитву Иисусову...

Вообще, я понял так, что, когда только можно, нужно все­гда творить молитву Иисусову по четкам, а если нельзя – тогда молитва должна быть всегда в уме без четок.

Господи, мы не всегда имеем при себе четки, за службой в церкви и на правиле забываем торить молитву Иисусову. Прости нас. За обедней мы призваны внимать тому, что поется и читается, а молитву Иисусову оставлять. Мы же об этом правиле забываем, прости нас, Господи.

– Ум не может быть без мыслей, как человек не может не дышать. Это его потребность. Но о чем думать? Иной представляет себе блудные картины, услаждается этой «живописью». А вы пришли сюда, искать Бога, и все ищут Бога. Найти Бога – это цель монашеской жизни.

Потом батюшка указал, что можно и жить в монастыре, да не быть монахом.

– Все ищут Бога. Вот и художники в области поэзии, живописи, особенно музыки – все желают найти Бога. Да не так ищут. Как искать Бога? Соблюдать заповеди, особенно сми­рение, поступить в монастырь. Они же не хотели соблюдать заповеди, особенно смирение. Хотели пройти как-либо переулками, поближе, покороче. О целомудрии были весьма скудного понятия. Вот, например, Байрон или Рафаэль – развратнее его трудно найти, а писал Мадонну…

Знаете стихотворение Пушкина «Пророк»? Там он говорит: «В пустыне мрачной я влачился». Пустыня – это жизнь. Он понимал, что жизнь – пустыня. «Влачился», да, прямо-таки ползал всем телом. Далее: «И шестикрылый серафим на перепутье мне явился». Здесь он, может быть, имел в виду себя, не знаю, являлся ему он или нет. Затем Пушкин рисует карти­ну посвящения ветхозаветного пророка. Кажется, говорится, что он постиг и «херувимов горнее стремленье, и гад морских подводный ход». Ангелы чисты, они только «горняя мудрствуют». А в нас есть и «гад морских подводный ход». Эти два течения идут в нас параллельно. Но должно стараться только «горняя мудрствовать». Это не сразу достигается, а только ход гад мор­ских будет все тише, и можно достигнуть того, что будет только одно горнее стремление, а те гады нырнут в бездну и исчезнут. Да, этого можно достигнуть… Вот я вам и говорю: смиряйтесь и сми­ряйтесь. Помоги вам, Господи!

Найти Бога – и наша цель жизни. Чтобы найти Бога надо соблюдать заповеди, смиряться, стремиться к целомудрию; надо «горняя мудрствовать», чтобы «ход гад морских» в нас становился все тише и, наконец, осталось одно горнее стремление, а гады исчезли. Господи, прости нас, что мы мало заботимся о поисках Тебя, Бога нашего, заповеди не соблюдаем, смирения и целомудрия не ищем, «горняя не мудрствуем», даем в своем сердце простор для «гад морских подводный ход». Прости нас.

Очень утешает он меня, недостойного его любви. Я очень лениво исполняю его наставления, вообще живу нерадиво. Вчера почти весь день спал после чая до самой вечерни, ни­чего не прочел. Батюшка все покрывает своей любовью, ка­кие гадости ему про себя ни расскажешь. Сколько раз батюш­ка говорил, что надо встать до службы, даже до звона:

– Колокольный звон изображает глас Архангела. «Блажен, егоже обрящет бдяща». Надо встать заранее, приготовиться, умыться. Главным образом, надо содержать руки в чистоте. Как вы, например, за обедней возьмете грязными руками антидор? Затем, приготовившись, ожидать звона или будильщика и тотчас же идти. А к обедне идите до звона, как только прочтете утренние молитвы.

Господи, мы лениво исполняем наставления духовника, живем нерадиво: не держим руки в чистоте, не приходим к обедне до звона. Прости нас, Господи.

– Чем более монах живет в монастыре, тем больше узнает, тем большему на­учается. Это происходит постепенно. Конечно, Бог, может сразу обогатить нищего. Бывали случаи, что сразу просвещался ум свыше. Возьмите в пример земного царя. Ведь он может, встретив нищего, дать ему несколько тысяч или даже десятков тысяч рублей, и нищий станет богат, хотя до сих пор самый большой капитал его был сорок копеек Так же Господь может просветить разум человека. Одно дело ум, другое – рассуждение. Рассуждение есть дар Божий, как и все вообще у нас есть дар Божий. Но рассуждение выше других даров и приобретается не сразу. Человек может быть очень умным, но совершенно нерассуди­тельным, может удовлетворять самым низменным потребнос­тям, иметь любовниц и даже совершенно не признавать Бога. Есть люди плотские, которые только и живут для чрева, для блуда. Есть люди душевные, эти повыше плотских. И, нако­нец, есть люди духовные.

Господи, бóльшее время жизни ведет нас к бóльшему научению. Особенно важно для нас научится рассуждению. Оно выше всех даров и приобретается не сразу. Господи, прости, мы совершенно безрассудны, когда удовлетворяем самым низменным своим потребностям. Господи, прости, что плотское начало довлеет в нас над душевным и духовным.

Разница между душевными людьми и духовными громадная. Ибо, как говорит апостол: «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что почитает это безумием» (1Кор. 2, 14). Он может познать всякую человеческую мудрость, всякую философию, но духовного рассуждения не иметь.

Господи, и мы не умеем подмечать разницу между людьми душевными и духовными, мы не принимаем того, что от Духа Божия. Прости нас, Господи.

Здесь я напомнил батюшке слова апостола: «Слово бо крестное погибающим убо юродство есть, а спасаемым нам сила Божия есть» (1Кор. 1, 18).

– Да, для них юродство, а для нас, спасаемых, сила Божия. И заметьте, сказано: «спасаемым», а не «спасенным», и «погибающим», а не «погибшим». Иной и не заметит этой разницы сразу, а потом вдруг заметит через некоторое время. Все мы спасаемся, но неизвестно еще, спасемся ли. Также сказа­но «погибающим», ибо они могут обратиться, хотя и стоят на наклонной плоскости, скользя вниз.

Господи, мы еще не научились «слово крестное» воспринимать как «силу Божию». Прости нас, погибающих.

– Каждый день совершается чудо милосердия Божия на мне грешном: почти семидесятилетний старик, и вот, слава Богу, хватает сил на день. Когда я заболел, я думал, что уже более не встану, но встал, отмолили меня. Обо мне во многих мес­тах молились, особенно по женским монастырям. Отмолили.

Господи, мы не научены замечать, как чудо милосердия Божия совершается над нами грешными и у нас хватает сил нести свое жизненное послушание. Прости нас, Господи, за очерствение нашей души. И еще мы не умеем просить и надеяться на молитвы наших доброжелателей. Прости нас, Господи.

Догорает теперь старчество. Везде уж нет старчества, у нас в Оптиной догорают огарочки. Враг ни на что так не восстает, как на старческое окормление: им разрушаются все его сети. Везде он старался его погасить и погасил! Есть монахи исправно живущие, но об откровении помыслов, о старчестве они ничего не знают. Поэтому без старчества во многих мо­настырях осталась одна форма монашеского жития, одна внешность. Иисусову молитву теперь редко кто творит, а что за монашество без Иисусовой молитвы?

Господи, мы мало знаем о старчестве, об откровении помыслов, молитву Иисусову редко творим. Прости нас за это опущение здравого порядка жизни.

При Екатерине II враг воздвиг гонение на старчество. Екатерина II прямо закрывала монастыри, старцы и ученики бежали кто на Афон, кто в западные православные государ­ства. Один из них, Паисий Величковский, бежал на Афон... Ученики его насадили опять старчество у нас и в других оби­телях после того, как позволено было им снова возвратиться в Россию. И старчество процветало, а теперь везде угасло, забыто.

Господи, у нас нет живых «ниточек» связи со старчеством. Поэтому мы испытываем духовное оскудение в своей жизни. Прости нас, Господи, за это.

Враг начинает с невинных вещей, завлекает в грехи. Подымет головную боль да скажет, что надо пойти пройтись, голова и пройдет, ибо душа наша может слышать голоса бесов. Пойдет из келлии по Скиту, подойдет к воротам: «Почему не выйти?» Выйдет. Смотрит: лужайка, скамейка. «Почему не посидеть, здесь очень хорошо!» Сядет, понравится ему здесь. И на следующий день выйдет, и каждый день начнет ходить. Выходит, садится там однажды, и вдруг подходит девочка, начинает заговаривать с ним, он отвечает, познакомились. Вот и идет к себе в келию и думает: «Что же это я делаю?» Опомнился. Идет к старцу и кается. Старец говорит: «Да, это нехорошо, больше не ходи туда, если встретишь где-либо, не кланяйся». Тот слушается старца, и весь злой план диавола рушится.

А план был таков, чтобы свести их вместе, чтобы она забеременела и родила, принудила его выходить из монастыря и жениться. А там в миру завертит его совсем, враг заведет у его жены любовников, он будет ревновать. Наконец застанет жену с любовником и сгоряча убьет его и себя. Вот и пропали, погибли бы три души. А старец все разрушил. Поэтому-то враг и ненавидит старчество, ненавидит место откровения помыслов, самый голос, которым это говорится.

– Да, батюшка, – говорю я, – когда хочу только записать то, что Вам сказать, мне уже становится, легче, я это замечал.

– Да, вы только пишите, а он уже бежит!..

Господи, камертоном, которым определяется уровень христианского жития, является монашество. Только равняясь на него, мы обретаем тот прямой путь, который ведет нас к спасению. А камертоном для монахов является старческое руководство, молитва Иисусова и откровение помыслов. Господи, прости нас: мы мало знаем о старчестве, об откровении помыслов, о творении молитвы Иисусовой. Господи, прости нас, что невинными вещами враг завлекает нас в грехи, заставляет утаивать помыслы, гасит желание иметь старческое руководство. Господи, помоги хотя бы не забывать о необходимости старческого руководства и пробуди в нас желание равняться в своей жизни на правильное монашеское житие и подвиг.

Враг всегда особенно нападает с одной стороны, напирая на какую-либо одну страсть. Например, завлекая в чревоугодие, он не будет в то же время смущать сребролюбием, ибо он этим может разрушить свою работу: пожалуй, человек станет скупиться и для угож­дения чреву. Или, завлекая в сети сребролюбия, он не станет еще напирать на блуд, ибо опять может разрушить свою работу.

Я замечал: с тех пор, как я сказал батюшке про свои помыслы о военщине и о пострижении в мантию, они меня пока не беспокоят; и я помню, батюшка сказал, что они меня оставят, даст Бог. И действительно, оставили, – другие всякие приходят в голову, а этих нет по батюшкиным молитвам.

Господи, мы должны всегда помнить, что метод врага состоит в том, чтобы нападать только с одной стороны, напирая на какую-либо одну страсть. Мы об этом не задумываемся и уступаем этому напору врага. Прости нас, Господи. И еще мы не находим в себе сил для открытия помыслов своему духовнику и тем завлекаемся в грехи. Прости нас, Господи, за нашу неоткровенную жизнь.

Вчера вечером я окончил читать Псалтирь в 8 часов и пошел к батюшке на благословение после всех, и неожиданно для меня опять удалось мне побеседовать с ним. Когда я вошел, батюшка сказал мне сесть на стул под часами и побезмолвствовать, а сам ушел. Через некоторое время, довольно скоро, батюшка пришел и начал занавешивать окна. В окна прямо из-за деревьев светила луна. Уже подряд три-четыре ночи были такие же красивые, как я описывал раньше. Батюшка указал мне на это:

– Видите, какая красота?

– Да, батюшка, а вот когда теперь я иду к себе в келию после Псал­тири, мне все это нравится: и луна, и снег, а когда приду к себе в келию, мне там еще лучше.

– Конечно, в келии лучше.

И прибавил: «А на душе еще лучше!»

Господи, чтение Псалтири помогает и в природе, и дома замечать необыкновенную красоту. Мы редко читаем Псалтирь и потому не умеем радоваться проявлениям Божией милости через красоту природы. Прости нас, Господи.

Потом батюшка начал рассказывать про одного нашего монастырского монаха отца Феодула.

– Живет на кухне монах, совсем простой, может быть, даже неграмотный. Никто о нем ничего не знает. Даже отец архимандрит не знал, чего он достиг душой. Ну а мне, как духовному отцу, из­вестно все. Он постоянно молчал и произносил Иисусову молитву. Все видели, что четки постоянно при нем и всегда в движе­нии, но никто не предполагал, что делается у него внутри. Устную молитву он до того усвоил, что начинал подходить уже к внутренней. Редко мне приходилось с ним беседовать, но когда случалось, это доставляло великое наслаждение. Заболел он и лег в больницу, а я, когда на первой седмице исповедовал братию монастырскую в больнице, зашел к нему, поговорил. Спрашиваю, не хочет ли он чего.

– Нет, батюшка, ничего.

Потом я его опять спросил, не хочет ли он чего.

– Ничего... да вот разве, батюшка, кисленького чего-ни­будь

– Хорошо, – говорю я.

На следующий день принес ему два яблока да два апельсина. И как рад был он! Как мало нужно для монаха! Не то что в миру: там дадут миллион – мало, давай другой. Все хотят забрать. А здесь такой пустяк и столько доставляет радости.

Потом я его как-то спросил:

– Как тебе?

– Да скучно здесь, батюшка, жить!

– Да где же весело? – спрашиваю я.

– Вон там, – указывая на небо, сказал он.

– Да, там весело, если только примут. А ты готов?

– Да то-то и дело, что не готов. Я грешник, хуже всех.

На следующий день прихожу и спрашиваю:

– Не надо ли тебе чего?

– Нет, батюшка, ничего. Единого желаю: разрешитися и со Христом быти (ср. Флп. 1, 23). Помолитесь о мне, батюшка. Далекий, незнаемый путь предлежит мне – благословите, батюшка, идти.

– Бог благословит, иди. Когда будешь предстоять Пре­столу Господню, помяни меня, своего духовного отца.

– Хорошо, помяну, аще буду.

– Ну уж, конечно, если будешь…

Сегодня прибегает послушник и говорит, что отец Феодул скончался. И верую, что пошел в райские селения. Вот как здесь умирают, и как в миру: предавшись сатане, с раздробленным черепом, с проклятием на устах идут они на дно адово. И вот на Страшном Суде узна­ется, кто был разумнее – профессора, ученые, художники или такие простецы, как отец Феодул.

Пример жизни монаха отца Феодула показывает нам какая польза бывает от прохождения Иисусовой молитвы каждым из нас. Он усвоил устную молитву до того, что начал подходить к внутренней, и напоследок дней единственным его желанием было разрешиться и со Христом быть. Это пример как умирают в монастыре. Господи, мы далеки от подобного устроения, прости нас и помоги прийти в разум истины, чтобы на Страшном Суде дать разумный ответ о прожитой жизни.

Потом батюшка посадил меня вместе с собой на диван и сказал:

– Основание монашеской жизни – смирение. Есть сми­рение – все есть, а нет смирения – ничего нет. Можно даже без всяких дел одним смирением спастись.

Когда батюшка говорил мне про смирение, он рассказал следующее:

– В древности одна женщина, еще молодая, как-то попала на необитаемый остров – во время ли кораблекрушения, или еще как, но только она там провела одна, никого не видя, лет сорок. Конечно, одно утешение в молитве – и она начала подвизаться в посте, бдении и молитве, налагала на себя разные подвиги. Потом как-то к острову пристал корабль, и ее взяли с собой. Когда ее привезли, она для проверки своих подвигов отправилась к одному великому подвижнику и говорит: «Пробыла сорок лет одна, и так, и так подвизалась, – скажи, отче, много ли преуспела и приобрела?» – Старец же ее спрашивает: «А, что, принимаешь ли ты хуления, яко благословение?» – «Нет, отче». – «Иди, ничего же не имаши!»

Вот видите, чем испытывается преспеяние. Поэтому я говорю: есть смирение – все есть, а нет смирения – ничего нет. Можно даже, говорят некоторые, спастись одним смирением без всяких трудов.

Господи, основание монашеской жизни – смирение. Им можно спастись даже без всяких дел Глядя на монахов, мы видим, что не спасаемся смирением, у нас его просто нет. Господи, прости нас.

Одно время, когда я был болен, и думал, что уже не встану. Но за меня стали молиться, и мне дана отсрочка. Есть одна блаженная, она видела сон: как будто она подходит к скиту и видит, что меня через святые ворота выводят из скита какие-то жена и муж. «Я, – говорит, – их спрашиваю:

– Куда же вы выводите батюшку?

– В монастырь.

– Зачем же вы его в монастырь? Ведь в монастырь из ски­та только когда кто умрет выносят, а батюшка в скиту нужен. Оставьте его.

– Никак нельзя.

Тогда я начинаю со слезами просить:

– Да оставьте его, пожалуйста... – Тогда муж тот, и жена стали советоваться и решили, что можно оставить, и увели опять в святые ворота в скит».

Это она рассказала Нилусу, а он мне. Ему она рассказала, когда я еще был здоровехонек, за некоторое время до болезни, и говорила, что из этого она заключает, что со мной должно что-нибудь случиться.

Видит Господь, что всех люблю, что всех хотел бы за­ключить в свое сердце, и не тесно там, но что поделаешь? Не хотят некоторые, сами не идут. Да я их и не виню, все это дело диавола, они не виноваты. Были на меня гонения, да Господу вот как угодно было сделать...

По молитвам других даже в смерти может быть дана отсрочка. А мы живем бестолково, и своим служением Богу не располагаем других молиться о нас. Прости нас, Господи, и помоги быть нужным для научения спасению своих ближних.

Что Вы теперь читаете?

– Да вот, батюшка, кончил авву Дорофея, благословите начать Петра Дамаскина.

– Хорошо, начинайте. В этой книге есть непонятные, таинственные места. Там увидите, как святые начинают познавать смысл видимой природы. Им дела нет до видимого механизма вещей, а смысл их они понимают. Подобно тому, как мы пользуемся часами, и нам никакого дела нет до устройства механизма и химического состава их. Или еще, мы едим яблоко, ощущаем приятный вкус и не заботимся о том, какой его химический состав. Да, святые действительно начинают познавать смысл видимой природы. Вы понимаете меня?

– Да, батюшка. Я понимаю так, как говорится в псалме: «Всякое дыхание да хвалит Господа» (Пс. 150, 6).

– Да, да. Конечно, не само творение хвалит Бога: как, например, снег будет хвалить Его? Но он сам собою доказывает славу и премудрость Создавшего его. Также огонь, ветер, град не сами хвалят Бога, а только показывают собою славу, силу и премудрость Господа. А сознательно прославляющим Бога является уже человек, который, познавая творение, прославляет Творца. В этом смысле и сказано: «Всякое дыхание да хвалит Господа».

– А вот некоторые поэты говорили подобное, например Лермонтов: «Когда волнуется желтеющая нива...».

– Да, это стихотворение вы хорошо напомнили мне... да... В таком же смысле вообще всякое творение говорит. Что, например, птицы име­ют свой язык, это даже признают некоторые ученые. Поет соловей – конечно, славит Бога.

Господи, читая духовные книги, мы должны видеть, как святые начинали познавать смысл видимой природы и вникать в то, как «всякое дыхание да хвалит Господа». Господи, прости нас, что, познавая Твое творение, мы не готовы бываем прославлять Тебя, Господа Бога нашего и Творца. Замалчиваем славу Твою. Прости нас.

Теперь повсюду ненавидят христианство. Оно для них есть ярмо, мешающее жить вольно, свободно творить грех. Еще Гете один раз выразился про христианство так: «Только две вещи ненавижу я: клопов и христианство!» Смотрите, какая насмешка, какое кощунство. Когда он умирал, то закричал: «Света больше! Света!» Страшные слова. Значит, на него уже надвигалась адская тьма. Вот так и теперь ненавидят христианство и по смерти идут на дно адово. А здесь, в тиши, спасаются, как, например, отец Феодул.

Про него с самого начала батюшка сказал:

– У него лицо было всегда такое, как в Евангелии сказано про Иисуса Христа, что «Лице Его бе грядущего в Иерусалим» (Лк.9, 53), такое восковое. Он уже и не думал ни о чем мирском, – потерял всякое пристрастие к миру. Такое выражение лица я замечал еще у художников. Например, на одном вечере Майков и Полонский читали свои произведения, и у Майкова оно чуть было заметно, чуть-чуть мель­кало во время его сильного воодушевления. Но вся полнота принадлежит, конечно, инокам…

Господи, и нам приходится видеть, как люди ненавидят христианство, понимая, что оно мешает им вольно жить, свободно творить грех. Такие люди по смерти пойдут на дно адово. Господи, прости нас, что, пересекаясь с такими людьми, мы соблазняемся свободно творить грех. И творим его. Прости, что нет у нас в лице евангельского признака «иметь лицо человека, грядущего в Иерусалим» и мы внутренно его в себе не созидаем.

На мой рассказ о диавольском наваждении батюшка сказа:

– Вот и увидели большее. И чем более будете стараться жить по-монашески, тем более будете испытывать.

Я припоминаю, что во время сего наваждения, когда мне стало страшно, я порывисто начал творить Иисусову молитву, и на первом же слове, лишь я произнес: «Господи», – сразу все прекратилось, хотя, может быть, и на время, я теперь уже не помню. Когда я сказал и об этом, батюшка прибавил:

– Да, и познали силу молитвы.

Господи, во время диавольских наваждений нам сразу же следует творить Иисусову молитву, не забывать о ней, ибо ею прекращается всякое наваждение бесовское. Мы же так не делаем. Господи, прости нас и помоги нам стать людьми, познающими силу молитвы.

Кстати, запишу еще кое-что из наставлений, бывших на исповеди.

– Когда у вас бывают какие-либо мечтания, то вы сами им не противоречьте и не отгоняйте, а просто возьмите да «Камнем» их, а «Камень» есть Имя Христово, Иисусова молитва. Не гордитесь, не тщеславьтесь ни сами в себе, ни перед другими. Сказано: не трубите перед собой и перед другими (ср. Мф. 6, 2), а считайте себя хуже всех и свыкайтесь с мыслью, что вы приговорены к адским мучениям, что вы их достойны и что избавиться от них можете только по милости Божией. Хотя это нелегко, и только святые достигают того, что считают себя достойными адских мучений, и худшими всех считают самих себя.

Господи, при мечтаниях мы не умеем ни противоречить им, ни отгонять их, а просто метнуть в них «Камень», а «Камень» есть Имя Христово, Иисусова молитва. Господи, прости нас, что не утруждаем себя метанием «Камня». Господи, прости нас: мы гордимся, тщеславимся и сами в себе и перед другими, не считаем себя хуже всех и не свыкаемся с мыслью, что мы приговорены к адским мучениям, что мы достойны их и избавиться от них мы можем только по милости Твоей. Прости нас, ибо не считаем себя достойными адских мучений и худшими всех.

Сегодня праздник иконы Божией Матери «Споручница грешных», и у меня в келье праздник, так как батюшка благословил меня иконой Божией Матери как раз «Споручница грешных».

Господи, прости нас: мы не умеем чувствовать в своем доме праздник, когда видим иконы Божией Матери и святых, которым в этот день в храме воздается честь и совершается богослужение.

Еще припомнил, что батюшка говорил о совершенство­вании человеков и духов.

– Бога познавать могут люди по мере того, как будут совершенствоваться еще здесь, на земле, но главным образом в будущей жизни. На небе все бесплотные духи все время совершенствуются, низшие подражая высшим. Самые высшие духи – это Серафимы, но и они не видят Бога таким, какой Он есть на самом деле, хотя каждое мгновение с огромной быстротой идет их совершенствование, и они подражают Богу, насколько им возможно. А Серафимам уже подражают Херувимы и так далее и, наконец, человек подражает Ангелам. Итак, друг другу подражая, все стремятся к совершенству, познавая Бога. Но полностью ни познать, ни увидеть Его никогда не будут в состоянии, ибо Господь Бог есть Существо беспредельное, а все остальные существа, как сотворенные Богом, ограничены.

Господи, для нас еще далека мысль о познании Тебя по мере того, как будем совершенствоваться еще здесь, на земле, Но, главным образом, в будущей жизни. Прости нас за это стояние «издалека» и неготовность совершенствоваться, подражая Ангелам.

Была одна попытка, не только сравняться с Богом, но даже стать выше Его, и окончилась она тем, что этот Серафим стал ниже всех и приобрел сразу все отрицательные качества за свою гордость и дерзость. И вот чем больше здесь живешь, тем все более и более уверяешься, что Господь смотрит толь­ко на кроткого и смиренного. И потому так и ненавидит гор­дость, что это есть диавольская, сатанинская черта.

Господи, научи нас кротости и смирению, и дай нам способность ненавидеть гордость, ибо это есть диавольская черта. Господи, прости нас, что через гордость и дерзость мы приобретаем различные отрицательные качества.

Если Господь захочет вам, например, возвестить что-либо, то Он Свою волю возвещает Серафимам, а они Херувимам и так далее, и уже Ангел-хранитель скажет вам, чтобы выехали в Оптину и остались там. Но на то, конечно, была воля Божия.

Господи, воля Твоя возвещается нам через Серафимов, Херувимов и так далее, а нам уже возвещает ее Ангел-хранитель. Вот почему нам надо молиться Небесным Силам, ибо через них мы познаем волю Божию о нас. Прости, Господи, за то, что не осознаем участие бесплотных сил в нашей жизни и не призываем их помогать нам в христианской жизни.

– Да, – отвечаю я, – у меня спросил один монах: «Как у вас началось желание поступить в монастырь»? А я и не знаю как. Помню, что чаще стал ходить в церковь, читать Еванге­лие, и подобное сему. А как именно явилось это желание – совершенно не могу сказать.

– Да, в вас было всеяно семя, а как семя растет в земле, никто не знает и не может сказать...

Еще припоминаю, как батюшка говорил, что человек дол­жен исполнять заповедь: «Будите святы, якоже Аз свят есмь» (Лев. 11, 45).

Господи, и в нас всеяно семя христианской жизни, и как семя растет в земле, никто не знает и не может сказать. Прости нас, Господи, мы мало об этом размышляем и не благодарим Тебя за него.

Начал читать Петра Дамаскина. Мне нравится эта книга. Это серьезная и глубокая книга, и читать ее быстро я не могу. Я сказал об этом батюшке, и он подтвердил мои слова:

– Эта книга глубже аввы Дорофея. Еще бы, авва Дорофей – это азбука монашеской жизни, хотя, читая ее, можно откры­вать все новое и новое, и для каждого она является сообраз­ной его состоянию. Она имеет берег, и от берега можно хо­дить сначала по колено, потом глубже и глубже. Иной – сразу в глубину.

Господи, мы с неохотой читаем книги аввы Дорофея, Петра Дамаскина. Читая их, можно открывать для себя все новое и новое. Господи, прости нас, что не видим в них берега и не ходим от берега сначала по колено, потом глубже и глубже.

– Есть маленький секрет, чтобы легко вставать к утрене и не просыпать: не осуждать тех, кто просыпает и опаздывает. Если не будете осуждать других, и вам будет, легко... К обедне надо вставать за час до начала. Я думаю, вам полчаса доста­точно, чтобы умыться, одеться и прочесть утренние молитвы, а как зазвонят – начинайте читать синодики.

Господи, мы не знали до сих пор маленького секрета, чтобы легко вставать к утрене и не просыпать: не осуждать тех, кто просыпает и опаздывает. Прости нас, Господи, за то, что осуждаем других и сами опаздываем к утрени.

На мой вопрос о страхе, который находит на меня иногда в темноте, батюш­ка сказал, что это, конечно, вражье:

– Отгоняйте страх псаломским словом, как учили старцы: «От страха вражия изми душу мою...» (Пс. 63, 2).

Господи, когда находит на нас в темноте страх, то надо знать, что это – вражье и отгонять его псаломским словом: «От страха вражия изми душу мою...» (Пс. 63, 2). Господи, прости, что именно так мы забываем делать.

Книги читайте, но не входите в тонкости, не вдавайтесь в анализ, а молитесь Богу, да просветит ум ваш. Мне так ска­зал батюшка отец Анатолий. На мой вопрос: «Почему так?» – Отвечал: «Запутаешься!» Вот так и я говорю вам.

Господи, по слову старца при чтении книг не следует входить в тонкости и вдаваться в анализ. Надо только молиться Богу, да просветит ум наш. Иначе можем запутаться. Господи, прости, что не поступаем по этому совету преподобного.

Если приходится пропустить что-либо из правила, то на следующий день не исполняйте пропущенное, но мне (духовнику) надо сказать, ибо впадете в неоплатные долги. А пропустили, так пропустили, делать нечего.

Случается и нам пропустить что-либо из правила, и кажется нам, что на следующий день надо нам исполнить пропущенное. Но делать этого не следует. Прости нас, Господи, что от неразумной ревности, мы это делаем.

Веруйте, что на пользу, будет вам то, что исполняете за послушание. По вере вашей и я говорю вам то, что для вас потребно. Вот приходят ко мне с верой, и я сам удивляюсь, откуда что берется, вспоминаю прочитанное и слышанное и говорю на пользу по вере вопрошающих. А бывает так, что приходят просто из любопытства, или, когда не имеют цели для пользы душевной, – и тогда я положительно ничего не могу сказать, говорю: «Молись!», – и более ничего.

Господи, мы верим, что на пользу пойдет нам то, что будем исполнять за послушание. Господи, прости нас, что иногда из любопытства вопрошаем духовно опытных людей, а иногда не имеем цели получить от них пользу духовную.

– Великое дело – архипастырское благословение, – сказал батюшка. Сам епископ может быть и грешным, как все люди, но его благословение и молитвы имеют великую силу, как диавол не восставал против вашего поступления в монастырь, какие бы препятствия не строил, чтобы опять столкнуть вас в то вонючее болото, все одолели его святые молитвы…

В Москве как-то раз пришли мы вместе или я один, точно не помню, к Владыке. Он всегда принимал нас очень хоро­шо, так же и на этот раз. Мы переговорили, о чем было нуж­но, и вдруг Владыка говорит.

– Эти дни я все что-то вспоминал вас, и, признаться, даже молился за вас. С вами ничего не случилось особенного?

Теперь я хорошо не помню, только я ответил, что, кажется, ничего. А все может быть, что-нибудь и было... только мы были ограждены святительскими молитвами и ничего особен­ного не почувствовали.

Господи, мы не всегда придаем архипастырскому слову великое значение и от молитв его не воспринимаем великую силу. Господи, прости нас за это.

Книгу святого Игнатия Брянчанинова, том третий, я уже давно окон­чил. Как-то я сказал батюшке, что, несмотря на то, что вообще мне книга понравилась, есть в ней некоторые места, в кото­рых я чувствовал некоторое сомнение, например мытарства, или еще престол на небе, чины ангелов, рай и тому подобное.

– Все это надо духовно понимать, – отвечал батюшка, – это только намек на самую действительность. А некоторые, не понимая, что здесь все сказано в вышнем, духовном смысле соблазняются. Например, на небе пред престолом Бога – завеса, которая раздвинулась, когда подошла к ней блаженная Феодора... Конечно, это надо понимать в другом смысле. Подобно тому, как говорят, что у евреев было на глазах по­крывало. Ведь это не значит, что действительно над всеми евреями было некое вещественное покрывало. Или еще: говорится про Серафимов, что они закрывают лица крыльями. Какие же могут быть у них крылья? Это значит, что они не могут видеть всей славы Божией.

Господи, мы еще не научились многие вещи из духовной жизни понимать духовно, мы не видим в них только намек на самую действительность. Прости нас.

– Батюшка, Вы не раз говорили мне, чтобы я держался за пятисотницу. Что это значит?

– Держаться – значит аккуратно и исправно исполнять ее в положенное время. Вот и отец Амвросий так говорил одно­му из своих учеников – схимонаху Мельхиседеку, который об этом передавал мне сам: «Держись за пятисотницу, как за спасительное вервие, не заблудишься». Почему так? Очевидно, потому, что в ней есть особая сила. Отец Амвросий не открыл нам, какая это сила и в чем она заключается, но можем ду­мать, что в произношении имени Иисуса Христа. Многие думают, что сила в том, что пятисотница ведет свое начало от древних отцов Египта и Палестины...

Господи, мы не умеем держаться за пятисотницу, у нас нет должного навыка аккуратно и исправно исполнять её в положенное время. Прости нас, Господи, что не видим в ней особую силу, которая помогает не заблудиться. Эта сила скрыта в произношении имени Иисуса Христа. Господи, прости, что не видим в имени Иисуса Христа спасающей нас силы Божией.

– А вот, батюшка, когда справляю пятисотницу, всякая глупость в голову лезет, так мысль и скользит по всему, что придет в голову.

– Когда читают всякие другие молитвы, все еще ничего; когда же начинают справлять пятисотницу, сразу нападают помыслы. Враг сразу ополчается. Из этого мы познаем, что пятисотница имеет великую силу, если она столько ненави­стна врагу...

Господи, когда мы будем справлять пятисотницу, то испытаем и мы, как всякая глупость лезет в голову, а мысль скользит по всему, что в голову придет. Это враг сразу же ополчается, атакуя нас помыслами. Не выдерживая этих атак, мы теряем великую силу, которую имеет пятисотница. Господи, прости, что не выдерживаем атаки помыслов и не побеждаем их вниманием в молитве и усердием.

– Батюшка, авва Дорофей, преподобный Петр Дамаскин, епископ Игнатий Брянчанинов – все говорят, что необходимо внимать себе, проверять свою жизнь за день вечером, а за ночь – утром. Благословите Вы мне также проверять себя.

Господи, мы не испрашиваем благословения и не внимаем себе, не проверяем за день прожитый вечером, а за ночь утром. Прости нас, что не желаем проверять себя.

– Бог благословит! Проверяйте себя и кайтесь в согрешениях своих. Конечно, утром припоминать можно только грубые отступления, – например, проспал и опоздал к утрене, осудил за утреней кого-либо, вольно держал себя и тому по­добное, ибо ночь проходит у нас во сне, а у древних отцов она проходила в бдении. Епископ Игнатий говорит: «То, что святые отцы древних времен относят к новоначальным, может теперь относиться только к значительно преуспевшим инокам». Действительно! И вы, должно быть, согласитесь, что теперешнее монашество мало и походит на прежнее.

Проверка своей жизни приводит к познанию своих грехов, познание своих грехов приводит к познанию своей немощи и покаянию, а это приводит, в конце концов, к мысли о Боге и смерти. Поэтому достаточно будет, если мы будем вспоми­нать свои согрешения, проверять свою жизнь и каяться в сво­их согрешениях, бывших за день и за ночь: «Прости мне, Гос­поди, что я оскорбил брата или сделал то-то и то-то».

Господи, прости нас, что не выработана у нас программа познания самих себя и мы ежедневно к ней не прибегаем.

Отогнать помыслы не в вашей силе, а не принять – в ва­шей. Имя Иисусово отгоняет их. А иногда нарочно помыслу попускается беспокоить вас, надо терпеть помысл, не согла­шаясь с ним.

Господи, прости нас, что мы не умеем терпеть помысл, когда ему попускается беспокоить нас, не соглашаясь с ним. Мы именем Твоим, Иисусе, не отгоняем его. Прости нас.

– Батюшка, если пропустишь проверку себя утром или вечером? И если проверяешь себя, то вам все говорить, что было, или нет?

– Пропустил, так пропустил, что делать. Не сразу можно привыкнуть. Цель такой проверки себя – получить навык в этом. Сначала будете пропускать, может быть, по три дня, потом эти пробелы будут все меньше и меньше, и через десять лет вы уже приобретете этот навык – всегда проверять себя. А после проверки говорить мне не надо. Только самое важное, только грубые отступления.

– Например, проспал?

– Да, это важно.

– Или еще пустословие? И самому неприятно, что пустословишь.

– Да, это очень важно. Это в вас начатки внимательной жизни. Когда кто пустословит, тогда он не может внимательно жить, постоянно рассеиваясь. От молчания рождается безмолвие, от безмолвия – молитва, ибо как может молиться тот, кто находится в рассеянии? Внимание себе, вниматель­ная жизнь – цель монашеской жизни. Сказано: «Внемли себе». Молчание, без которого нельзя жить, есть подвиг. Ибо когда кто молчит, то враг тотчас говорит другим: «Смотри, какой он гордец, даже говорить с тобой не хочет». А это вовсе не так. Отсюда скорби. Поэтому, если кто решается на этот подвиг, тот должен приготовиться к скорбям. Да и само молчание не скоро и нелегко дается.

Господи, цель проверки себя – получить навык в этом. Замечать за собой, что мы проспали, пустословили и другое – это очень важно. Это начатки внимательной жизни. Господи, прости нас: мы никак не приучим себя к самопроверке. Когда мы пустословим, то не можем внимательно жить, постоянно рассеиваясь. От молчания рождается безмолвие, от безмолвия – молитва. Внимание себе, внимательная жизнь – цель монашеской и вообще христианской жизни. Сказано: «Внимай себе». Молчание, без которого нельзя жить, есть подвиг. Господи, прости нас, что этот подвиг мы обходим стороной, не готовимся к скорбям.

Оно так высоко и необходимо, потому что «молчание есть тайна будущего века». Кто молчит, тот прямо готовится к будущей жизни. Батюшка отец Макарий это часто говорил: «Посмотрите, все святые молчали: преподобный Серафим Саровский молчал, Арсений Великий молчал, да потому он и Великий, что молчал». Когда преподобного Арсения спрашивали, почему он все время молчит, он отвечал: «Поверьте, братья, что я вас всех люблю, да не могу быть и с вами, и с Богом, поэтому я и убегаю от вас». И Иоанн Лествичник говорит: «Когда я говорил даже о ду­шеполезном, я часто раскаивался, а в том, что молчал, – никогда».

Господи, если «молчание есть тайна будущего века», то мы ее сторонимся и не готовимся к жизни будущего века. Господи, прости нас за небрежение в подготовке к жизни будущей, мы не любим молчание, потому что хотим быть и с людьми, и с Богом; мы не умеем подражать святым, которые любили молчание. Прости нас.

Отец Макарий говорил: «Был великий Арсений, и у нас в России был бы свой Великий Арсений, если бы он пошел другой дорогой. Это – епископ Игнатий Брянчанинов. Это был великий ум!»

Еще в прошлую беседу про Игнатия Брянчанинова батюш­ка сказал:

– Вы не знаете, что было, когда хоронили епископа Игнатия?

– Нет, батюшка.

– Ангелы дориносили его душу и пели: «Архиерею Божий, святителю отче Игнатие». Вот была ангельская песнь...

Я помню, еще до Пасхи батюшка сказал мне:

– Есть еще один скит вроде нашего – на Белом море, за Соловками. Были бы и еще, только старчества нет в них… А у нас здесь благодать. Вот в монастыре все завалены послушаниями, а сюда к нам не хотят, не могут жить в Скиту. То, что для нас самое приятное – сидеть в своей келии, того они не хотят…

Да, поистине, хорошо у нас в Скиту. Начинаю, кажется, понимать батюшкины слова: «Как нам благодарить Тебя, Господи, что Ты оторвал нас от мира и привел сюда?!»

Господи, напоминанием о великих людях каким был епископ Игнатий Брянчанинов, Ты отрываешь нас от мира и делаешь сотаинниками жизни и кончины великого святителя. А у нас почему-то нет чувства благодарности за этот отрыв от мира и углубление в жизнь святой Церкви. Прости нас, Господи.

Вчера батюшка говорил нам про утреню.

– Утреня у нас в Скиту имеет громадную важность. На ней держится вся скитская жизнь, но она также представляет немалую трудность. А для нас, привыкших в миру поздно вставать, это одно из самых трудных положений скитской жизни. Поэтому не надо давать себе поблажки с начала.

«Смотрите, не просыпайте утреню, – говорил отец Анатолий, – это очень опасно. Бывали случаи, что многие от этого уходили и пропадали». Сразу надо браться за это дело, с самого начала.

Господи, наше участие на утрене для нас проблематично, ибо много в ней нам непонятно, а вникать в ее смысл мы не научены. Вот и хочется опоздать. Господи, прости нас за небрежное отношение к утрени.

Вчера я каялся батюшке, что не исполнил правила вследствие усталости.

– Бог простит, – сказал батюшка, – но все-таки нужно укорять себя. Так учили наши великие старцы. При самоукорении это даже приносит пользу. Авва Дорофей, Иоанн Лествичник говорят, что самоукорение есть невидимое восхождение. Подобно тому, как человек не замечает, как он растет, как из маленького становиться взрослым, так и духовный рост человека идет совершенно незаметно для него. Этот невидимый духовный рост человека и есть самоукорение.

Господи, случается и нам оставлять молитвенное правило по усталости, но мы не укоряем себя за это. А самоукорение приносит нам духовную пользу и есть невидимое восхождение. Господи, прости нас: мы редко пользуемся самоукорением.

– Когда я творю Иисусову молитву или справляю пятисотницу, я бываю очень рассеян, мысль так и перескакивает от одного к другому, она везде побывает, только не в словах молитвы.

– А все-таки уста освящаются именем Господа Иисуса Христа, – сказал батюшка.

Господи, случается и нам во время произнесения молитвы Иисусовой замечать за собой рассеяние мыслей, которые перескакивают с одного предмета к другому. Господи, прости, что мысль в это время отсутствует в словах молитвы. И расстраиваясь по этому поводу, мы не напоминаем себе, что уста наши освящаться именем Иисуса Христа. Прости нас, что мысль об этом освящении выпадает из нашего сознания.

Вчера на благословении батюшка сказал мне:

– Диавол вам не даст сделать ни одного шага, за каждый шаг надо бороться. Вы помните, как евреи при постройке храма? – В одной руке – заступ, а в другой – меч? Это вооб­ще сказано про совершение добродетелей. С одной стороны, мы должны исполнять Евангельские заповеди, а с другой – отбиваться от врага мечом, борясь за каждый шаг.

– Батюшка, а как я должен отбиваться, какой это меч?

– У нас один меч – это молитва Иисусова. Сказано: «Бей этим мечом, невидимых ратников, ибо нет более сильного оружия ни на небе, ни на земле». Если вдуматься в эти слова внимательно, страшно подумать, ибо нет более сильного оружия даже на небе. «О имени Иисусове всяко колено поклонится небесных и земных, и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос...» (ср. Флп. 2, 10). Какие страшные времена придут…

Да, молитва Иисусова – вот оружие, а я, окаянный, совершенно забываю про нее. Да, не так скоро дается все истин­но духовное, Божие, как я думал.

Господи, мы забываем, что за каждый шаг нам надо бороться, ибо диавол не будет давать нам его сделать. Господи, прости нас, что забываем о долге исполнять заповеди Божии и отбиваться от врага мечом молитвы Иисусовой. Господи, прости нас за нашу забывчивость. И еще забываем о молитве Иисусовой, как об оружии на диавола. Дай нам, Господи, память, что всё истинно духовное дается не скоро и не легко.

Вечером на благословении я сказал батюшке, что прочел одну статью о молитве Иисусовой епископа Игнатия Брянчанинова.

– Я не знаю, как я жил бы без познаний, которые я там почерпнул. Батюшка, не благословите ли вы по времени и все его сочинения прочесть?

– Да, по времени. Да у него все на одном и том же – на молитве Иисусовой. Какая ширина! Теперь вы видите это. А прежде, может быть, видели вы в монашестве, как и боль­шинство мирских, одну редьку, квас и глубочайшее неве­жество. Да и понятно: «Чашу жизни вкусите и видите, яко благ Господь» (ср. Пс. 33, 9). Да, надо вкусить, и тогда уже увидишь, какое блаженство.

Ангелы могут петь. В житии святого Спиридона Тримифунтского или святого Тихона Амафунтского, не по­мню, говорится, что он один во всей церкви служил. Делает возглас, а ему отвечает хор чудный... То же самое было с одним священником. Тогда в церкви, кроме него, был один по­ляк, который после этого принял Православие, как я вам об этом, помните, рассказывал.

Господи, мы очень мало знаем о молитве Иисусовой, а, тем более, иметь возможность вкусить от плодов её. Прости нас, Господи, за малую любознательность в отношении совершения молитвы Иисусовой.

Пришел вечером к батюшке на благословение. Не успел еще и слова сказать, как батюшка сам начал говорить:

– Все человечество можно разделить на две части: фа­рисеи и мытари. Первые погибают, вторые спасаются. Бе­регите это сознание своей греховности. «Боже, милостив буди мне, грешнику!» (ср. Лк. 18, 13) – вот эта молитва прошла уже почти два тысячелетия. Но смотрите, мытарь хоть и сознает себя грешным, но в то же время надеется на милость Божию. Без надежды нельзя спастись... Господь сказал: «Я пришел спасти не праведных, а грешных» (ср. Мф. 9, 13). Кто здесь разумеется под праведны­ми? Люди, не сознающие своей греховности и все-таки грешные. Но также это сказано про бесов. Ту гордыню, в которой они стоят перед Богом, мы себе даже представить не можем. Мы не можем понять, с какой ненавистью относятся они к Богу. Но «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (Иак. 4, 6). Почему не сказано, что Бог противится блудникам, или завистливым, или еще каким-либо, а сказано, что именно гордым? Потому, что бесовское это свойство. Гордый становится как бы уже сродни бесу.

Господи, мы не бережем в себе чувство своей греховности и не возгреваем в себе надежду на Твою, Боже, милость. Прости нас. Мы также не осознаем той гордыни, с которой бесы предстоят пред Тобою, Боже, с какой ненавистью они относятся к Тебе. Господи, прости нас за гордость, через которую мы становимся как бы сродни бесу.

Один человек говорит:

– Читаю я Псалтирь, но ничего не понимаю. Может быть, мне гораздо лучше положить эту книгу на полку?

А старец отвечает:

– Нет, не надо.

– Почему же? Ведь я ничего не понимаю.

– Зато бесы понимают. Они понимают, что там про них говорится, не могут вынести и бегут. Следовательно, чтением Псалтири мы прогоняем от себя бесов...

Господи, часто и нас смущает помысл: нужно ли читать Псалтирь, если мы в ней многого не понимаем? – Мы, может быть, и не понимаем, но бесы понимают и бегут. Господи, прости нас, что внимаем этому помыслу и оставляем чтение Псалтири.

Еще батюшка рассказал про одну девицу, приехавшую сюда с сестрой и матерью, что она одержима бесовской силой и повредилась умом, хотя её ум, сознание, иногда возвращают­ся, как, например, тогда, когда она была у батюшки и очень просила его, чтобы он спас ее. Батюшка говорит: «Я спасти не могу, спасает один Бог». – «Но через вас же, батюшка», – сказала она.

– Видите, – сказал мне батюшка, – начинает рассуждать, а в гостинице мать свою бранит всякими скверными слова­ми. Такого там шуму наделала! Ругается, кричит, стекла в ок­нах побила. Какая бесовская сила движет ею!

Господи, одержимость бесовской силой может приводить людей к повреждению ума. Нам надо помнить об этом и, при случае, снисходительно относиться к таким людям, понимая, что это не они, а бесовская сила двигает ими. Прости нас, Господи, что мы забываем о бесовской силе, мешающей нашему спасению.

Сегодня память старца отца иеросхимонаха Макария – день его кончины. Батюшка сказал, что в письмах отца Макария разъясняется, как нужно читать и понимать в настоящее время святоотеческие древние писания. И батюшка благословил всем прочитать или жизнеописание, «к сожалению, очень краткое; его жизнь вполне, необъятна», или какой-либо том его писем к монахам. «А то мы его совсем забыли», то есть отца Макария.

Батюшка заповедал нам обращаться молитвенно к отцу Макарию. И ничего не делать самочинно, без смирения и благословения старца, ибо ни пост, ни бдение, ни молитва не приносят пользы, если совершаются без смирения и благословения. «Постом, бдением и молитвою небесные дарования приим». Иным ничем нельзя получить их, другого пути нет, но к этому необходимо нужно, как основание всего, смирение. А у отца Макария и было глубокое великое смирение.

Господи, мы совсем еще не «открыли» для себя жизнеописание отца Макария, а он «постом, бдением и молитвой небесные дарования приим». Господи, прости нас, мы не приобрели ещё, как основание всего, смирение.

На утрени батюшка говорил, что должно иметь любовь друг к другу и удаляться празднословия.

– Пророк Давид сказал: «Оскуде преподобный». Почему же оскудел? Потому что «умалишася истина, суетная глагола кийждо» (см. Пс. 11, 1–3), потому что не говорят о душеполезном, а повсюду празднословие, только и говорят о пустяках.

Господи, мы не имеем любви друг к другу и не удаляемся празднословия. Прости нас. И в наших устах «умалилась истина», и мы говорим не душеполезное, а предаемся пустословию и говорим о пустяках. Прости нас, Господи.

Одному иноку было видение. Стоят несколько монахов и празднословят, и видит он, что между ними и вокруг них бегают грязные кабаны. Это были бесы. Потом увидел он монахов, говорящих назидающее душу, и между ними стояли светлые Ангелы.

Господи, Ты открываешь нам через преподобного Варсонофия, что празднословие привлекает к нам бесов и они, в виде грязных кабанов, шныряют между нами, а говорящие назидающее душу привлекают к нам святых Ангелов. Господи, прости нас, что первый вариант поведения у нас в большем почете, чем второй.

Потщимся, братие, не погублять своих трудов за послушаниями празднословием, а более всего потщимся стяжать смирение. Пророк Давид сказал: «Смирихся и спасе мя Гос­подь». Для спасения достаточно одного смирения. Опять ска­зано в одном псалме: «Виждь смирение и труд мой и остави вся грехи моя» (Пс. 24, 18). Так сказал пророк Давид потому, что истин­ное смирение никогда не бывает без труда.

Господи, мы не прилагаем усердия к тому, чтобы не губить трудов послушания празднословием. Прости нас. И помоги стяжать смирение, помня слова пророка Давида: «Смирихся и спасе мя Господь». Истинное смирение никогда не бывает без труда, а мы про этот труд забываем. Прости нас, Господи.

Я по нерадению позабыл, что батюшка говорил о старцах наших и об отце Льве. Помню только следующее: отец Лев подвергся по клеветам недоброжелателей гонению (он – основатель старчества в Оптиной пустыни), и даже преосвященный Николай, увидев его, окруженного толпой народа, с упреком сказал ему: «Что же ты делаешь?» – «Пою Богу мо­ему, дóндеже есмь!» (Пс. 103, 33), – ответил старец.

Преосвященный уразумел всю глубину этого ответа. Да, батюшка отец Лев пел Богу всем строем своей жизни…

Господи, как же мы далеки от подобного строя жизни, чтобы давать подобный ответ при нападении наших недоброжелателей. Господи, прости нас и дай нам способность петь Тебе, доколе мы существуем.

Еще стоят монастыри, как какие крепости. Будучи еще мирским, я как-то пожил дней шесть в пещерном Черниговском монастыре, что за Сергиевой Лаврой: готовился, исповедовался, насколько это возможно мирянину, и приобщался. После принятия Святых Тайн мне было отрадно, легко на душе. Передо мной лежала Псалтирь в русском переводе. Я раскрываю и читаю: «Кто введет, меня в укрепленный город» (Пс. 59, 11), «во град ограждения» по-славянски. Тогда мне подумалось: да ведь это (то есть монастырь тот) и есть укрепленный город. Потом я посмотрел толкование, и оказалось, что это так.

Господи, «град ограждения» – это монастырь и приходской храм. Здесь мы говеем, исповедуемся, причащаемся. Господи, прости нас, что делаем это неумело, с долей небрежения, и потому не дается нам от Господа легкость на душе.

В миру большинство даже верующих людей не верят в существование бесов, а здесь – это несомненная истина. Вот какой случай рассказал мне однажды батюшка:

Отец Амвросий показал отцу Венедикту (Орлову) бесов таким образом. Накрыл его мантией, потом подвел его к окну и говорит: – Видишь?

– Да, вижу, батюшка, вижу, что идет множество аре­стантов, грязных, изодранных, со страшными зверскими лицами. Батюшка, откуда столько их? Идут, идут, и конца нет, и кто их пустил одних в скит? Вероятно, весь скит оцепили ка­заки? А арестанты эти все идут, идут, расходятся направо, на­лево, за церковь.

– Ну что, видишь, отец Венедикт?

– Да, батюшка, что же это?

– Это – бесы. Видишь, сколько должно приходиться на каждого из братии?

– Батюшка, да неужели?

– Ну, а теперь смотри.

Снова посмотрел отец Венедикт, и уже ничего более не увидал, все было тихо по-прежнему.

Вот видите, против скольких мы должны бороться, но, конечно, Бог попускает борьбу сообразно силам каждого...

Господи, мы не очень-то верим в существование бесов, по крайней мере, практически. И против них мы должны воевать, но этого не делаем. Прости нас.

Господь помогает мне, недостойному, вставать к утрени. Я просыпал утрени редко, по милости Божией.

Однажды, когда я каялся батюшке, что проспал лишнего, час или около этого, не помню, батюшка мне сказал:

– Это вас борет бес уныния. Он всех борет. Борол он и преподобного Серафима Саровского, и преподобного Ефрема Сирина, который составил всем известную молитву «Господи и Владыко живота моего». Смотрите, что он поставил на первом месте: «Дух праздности» – и, как следствие праздности: «уныния не даждь ми». Это – лютый бес. На вас он нападает сном, а на других уже наяву – унынием, тоской. На кого как может, так и нападает. Ведь вы не можете сказать, что находитесь в праздности?

– Да, батюшка, почти нет минуты свободной.

– Ну вот, он на вас и нападает сном. Ничего, не скор­бите.

Господи, борет нас бес уныния и нападает сном, праздностью. Прости нас и помоги не скорбеть при нападении сном.

Как-то вечером на благословении, после исповедания мною моих немощей и прегрешений за истекший день, а, может быть, и за прежнее время, батюшка начал мне говорить о самоукорении.

Из батюшкиных слов я вообще заметил и понял, что нужно укорять себя за свои немощи и смиряться, всячески гнать от себя уныние, расслабление. Что бы ни случилось, унывать не надо, а сказать все старцу.

– Бог простит, – говорил батюшка. – Укоряйте себя. Укорить себя нетрудно, а некоторые и этого не хотят. Перенести укор от брата труднее, а самому укорить себя нетрудно. Хотя если мы и будем укорять себя, но не будем бороться со страстями – будем есть сколько хочется, спать сколько хочется, то такое самоукорение, как незаконное, не принесет пользы. Если же мы укоряем себя, борясь со страстями, хотя и побеждаясь немощью и впадая в согрешения невольно, то такое самоукорение законно. В борьбе со страстями, если и побеждаемся ими, но укоряем себя, каемся, смиряем­ся и продолжаем бороться, мы непрестанно идем вперед.

Нам осталось одно: смирение. Время же суровых подвигов про­шло, должно быть, невозвратно.

Господи, мы не умеем укорять себя за свои немощи и смиряться, не гоним от себя уныние, расслабление. Господи, прости нас, что хоть и укоряем себя, но не боремся со страстями. Мы едим сколько хотим, спим сколько хотим. При таком образе жизни самоукорение не принесет нам пользы. Господи, прости нам такое противоречие по жизни. Открой нам тайну борьбы со страстями, которая состоит в том, что если и побеждаемся ими, но укоряем себя, каемся, смиряемся и продолжаем бороться, то непрестанно идем вперед. Господи, прости, что не углубляемся в тайну самоукорения и не смиряемся.

Батюшка говорил о монашестве:

– Не все монашество заключается в подряснике да каше. Надел подрясник, стал есть кашу и думает: «Я теперь мо­нах». Нет, одно внешнее не принесет никакой пользы. Правда, нужно и носить монашескую одежду, и поститься, но это не все! Лампа, пока не горит, не оправдывает своего на­значения – светить. Пожалуй, ее кто-либо толкнет и разобьет в темноте. Чего же недостает? Огонька! Правда, необходим и фитиль, и керосин, но раз нет огня, если она не зажжена, она не приносит никому пользы. Когда же она зажжена, сразу польется свет. Так и в монашестве: одна внеш­ность не приносит пользы, необходим внутренний огонек. Отец Анатолий говорил, что «монашество есть сокровенный сердца человек».

Задумаемся и мы о монашестве, о его назначении: светить. Лампа, если не зажжена, не приносит никому пользы. Когда же зажжена, сразу же польется свет. Так и монашествующим необходим внутренний огонек. Им для иноков является «сокровенный сердца человек». Господи, прости нас, что не зажжен еще в нас этот огонек.

Вчера на благословении я каялся батюшке, что проспал раннюю обедню в монастыре. На это батюшка ответил:

– Бог простит. Укоряйте себя.

– Батюшка, как же, собственно, надо укорять себя?

– Как укорять? Очень просто. Совесть сразу заговорит, сразу будет обличать, а вам останется только согласиться, что плохо сделали, и смиренно обратиться к Богу с молитвой о про­щении.

Господи, мы не умеем укорять себя: когда совесть заговорит, сразу будет обличать нас, тогда надо согласиться, что плохо сделали и смиренно обратиться к Богу с молитвой о прощении. Прости нас, Господи, что мы так не делаем и себя не укоряем.

– Да, батюшка, сначала станет как бы неприятно. Уко­ришь, обличишь себя, а через очень короткое время забудешь об этом, как будто ничего и не было.

– Хоть минуту, хоть полминуты, а надо обязательно укорять себя так. Наше дело – укорить себя хотя бы на очень короткое время, а остальное предоставим Богу. А ведь были свя­тые отцы, у которых вся жизнь была сплошное самоукорение. Но нам до этого далеко. Когда мы себя укоряем, мы исполняемся силы, становимся сильнее духовно. Это закон духовной жизни.

Господи, нам надо укорять себя обязательно, хотя бы на короткое время, а остальное предоставлять Богу. Когда мы укоряем себя, мы исполняемся силы, становимся духовно сильнее. Это закон духовной жизни. Прости нас, Господи, что мы его не вводим в непременный состав нашей жизни.

Как в нашей телесной жизни мы подкрепляем силы пищей, так и в духовной жизни наши духовные силы подкрепляются самоукорением. Вы только приняли пищу в желудок, а как пища переваривается в питательные соки, как ваше тело питается ими, вы не знаете. Точно так же и в духовной жиз­ни: мы питаемся самоукорением, которое, по учению святых отцов, есть невидимое восхождение, но почему и как – мы не знаем. Это – закон духовной жизни. Когда мы питаемся духовным, мы духовно становимся крепче, сильнее.

А что такое самоукорение? – Смирение. А что такое смирение? – Это риза Божества, по слову Лествичника. Мы касаемся этой ризы тогда, когда укоряем себя...

Господи, мы отмечаем для себя, что в духовной жизни мы должны питаться самоукорением, которое есть невидимое восхождение. Питаясь духовным, мы духовно становимся крепче, сильнее. Самоукорение порождает в нас смирение, а смирение – это риза Божества. Господи, прости нас, что мы не осознаем и практически не касаемся этой ризы через самоукорение.

Я недавно узнал от батюшки, что он писал стихотворения. Одно из них, «Иисусова молитва», мне очень понравилось.

– Здесь нет ничего сочиненного, – говорил батюшка, – все это вылилось у меня из сердца. Вам, вероятно, особенно понравился конец. Это состояние – переход к внутренней молитве в сердце – нельзя передать на словах так, как оно есть на самом деле... Его поймет и может понять только тот, кто сам его испытал... Путь молитвы Иисусовой есть путь кратчайший, самый удобный. Но не ропщи, ибо всякий иду­щий этим путем испытывает скорби. Раз решился идти этим путем, пошел – то не ропщи: если встретятся трудности, скорби – нужно терпеть…

В стихотворении говорится: «И ты увидишь, полный изумленья, иной страны сияющую даль...» Да, именно «полный», то есть все существо человека исполнится изумлением, увидев «иной страны сияющую даль».

Господи, состояние перехода к внутренней молитве в сердце – факт для нас неведомый. Мы его еще не испытывали. Путь молитвы Иисусовой нами еще даже не начат. Потому и ропщем много от скорбей, которые должны испытать на этом пути. Прости нас, Господи, за отсутствие готовности идти самым кратчайшим и удобным путем. И сподоби нас, хотя бы отчасти, увидеть «иной страны сияющую даль» и измениться.

Сегодня в конце литургии батюшка сказал небольшое слово-поучение. Содержание слова было о поведении инока в скиту, особенно в праздники; чтение святоотеческих книг, научающих разуметь заповеди Христовы и тем любить Самого Христа; воздержание от хождения без крайней надобности в монастырь и по келиям: «Сиди в своей келии, и она всему тебя научит».

Господи, и наше поведение в праздники должно быть связано с чтением святоотеческих книг, научающих нас разуметь заповеди Христовы и тем любить Самого Христа. Господи, прости нас, что мы не приучены сидеть в своей комнате (келье), чтобы она всему научила нас, особенно любви к Тебе, Христу и Богу нашему.

– Старайтесь быть всегда готовыми к смерти, ибо смерть близка и к старым, и к молодым, и к монахам, и к мирянам одинаково. Часто она приходит внезапно и неожиданно. Пусть каждый подумает, что будет с его душой.

Господи, мы не готовимся к смерти, не думаем, что она приходит часто внезапно и неожиданно. Прости нас, что не думаем, что будет с нашей душой.

– Состояние до получения внутренней молитвы хаотическое, ужасно тяжелое. Игра на скрипке, если кто умеет играть, очень приятна, но при учении игре на скрипке – убийственные звуки. Так и это состояние есть как бы настройка инструмента, начальные гаммы. Инструмент есть, рояль раскрыт, готов, перед нами ряд белых клавиш… – Игрока нет. Кто же этот игрок? Бог. Нам должно подвизаться, а Господь по обещанию Своему: «Придем к нему и обитель у него сотворим» (см. Ин. 14, 23), – придет к нам, и наш инструмент заиграет.

Про эту музыку часто говорится в псалмах: «Крепость моя и пение мое Господь...» (Пс. 117, 14). «Пою и воспою Господеви…» (Пс. 26, 6), «Пою Богу моему дóндеже есмь…» (Пс. 103, 33). Это пение – пение неизглаголанное, чтобы его получить и идут в монастырь и получают, но один через пять лет, другой через десять, третий через пятнадцать, а четвертый через сорок лет...

Господи, получивший от Тебя внутреннюю молитву уже не может слушать музыку, даже и серьезную. Он непрестанно слышит иную музыку, о которой говорится в псалмах: «Крепость и пение мое Господь…"(Пс. 117, 14), «Пою Богу моему дóндеже есмь» (Пс. 103, 33). Господи, прости нас, мы не испытываем стремления к такой музыке, да и мало употребляем усилий, чтобы через молитву такой навык приобрести. Прости нас, Господи.

Тут мне припомнился мой товарищ по гимназии. Он был человек невысокой нравственности: неприличные разговоры, анекдоты, плохие умственные способности, весь его наружный вид, отношение видимое к религии, его ближайшие сотоварищи, отзывы о нем моих товарищей – все это подтверждало плохое мнение об его нравственности. Однажды он принес скрипку в класс. Надо заметить: он прекрасно играл на скрипке, он был по природе музыкант. Итак, однажды за отсутствием преподавателя вышло у нас свободное время, и этот товарищ мой по просьбе всего класса стал играть. Он играл наизусть, без нот. Лишь только раздались звуки, он весь переменился, в нем не стало заметно обыкновенной легкомысленности, смешливости, он стал серьезен. Это заметили многие.

Вот это я и рассказал батюшке, а отсюда пошел и весь наш разговор.

– Видите, – сказал батюшка, – как может отрешать от земли музыка. Что чувствовал внутренне ваш товарищ, если он даже внешне изменился? Этих его чувств никто не может понять, если сам их не испытает. А если так отрешает от земли музы­ка, то тем более молитва.

Господи, Ты показываешь нам, как отрешает от земли музыка и зовешь нас самим испытать подобные чувства в молитве. Прости нас, Господи, что у нас нет умения отрешаться от земли в молитве и по молитвам преподобного Варсонофия научи нас, как надо это делать.

Сейчас за обедней батюшка сказал краткое слово, напо­миная нам о смысле и значении нашего иноческого призвания.

– Святой Иоанн Лествичник говорит: «Ангелы – свет монахам, монахи – свет миру». Вспомните, что мы должны быть светом миру, что наше грядущее назначение – быть царями и священниками. Вспомните, как милостив Господь, призвавший нас в эту святую обитель. Сами посудите, какие дела мы творили, как жили до призвания нашего сюда, в эту свя­тую обитель.

Господи, мы мало задумываемся о словах святого Иоанна Лествичника: «Ангелы – свет монахам, монахи – свет миру». Мы не помним этих слов, и нет у нас усердия, при воспоминании о них, устремляться их выполнять. Прости нас, Господи.

У епископа Игнатия Брянчанинова есть слова преподобного Исаака Сирина: «Что есть чистота? Чисто­та – есть сердце, исполненное милости о всяком создании. А что есть милостивое сердце? Это – горение сердца о всякой твари, о человеках, о птицах, о животных, о бесах, – словом, о всяком создании».

Господи, мы с изумлением узнаем, что «чистота – это сердце, исполненное милости о всяком создании». Такое сердце исполнено горения о всякой твари: о человеках, о птицах, о животных, о бесах. Господи, прости нас: мы такой чистоты даже понять не можем, не то, чтобы ею исполниться.

Я невольно остановился на словах «о бесах» и спросил об этом батюшку:

– Как можно чувствовать милость к бесам, когда они ищут нашей погибели, когда говорится в псалмах: «Совершенною ненавистью возненавидех » (Пс. 138, 22)?!

– Заметьте, это не сам епископ Игнатий говорит, – отвечал батюшка, – а он приводит только слова преподобного Исаака Сирского. Это единственный святой, который молился о бесах. Но как молился? Можно молиться, чтобы Господь уменьшил их муку, ослабил по неизреченной Своей милости. Но что можно этому великому святому, того нельзя нам. Все птицы высоко летают, но выше всех орел, подобно орлу и святой Исаак парит между святыми. Нам же молиться за бесов опасно.

Знаю одну начальницу общины. Она молилась за бесов. Я предостерегал ее. Она не послушалась и продолжала. Вскоре бесы стали являться ей и благодарить за молитвы о них. Последствием всего этого было то, что она пала с одной сестрой своей обители однополым грехом, а затем стала с этой же сестрой заниматься спиритизмом. Конечно, обе они ушли из общины. Смотрите, как же плохо они кончили.

Господи, нам надо крепко запомнить: что можно великому святому, того нельзя нам. Нам молиться за бесов опасно. Господи, прости нас, если когда-нибудь такая мысль и мелькнет у нас, и мы дадим ей приют в своем сердце.

– Замечайте события вашей жизни, – говорил мне батюшка, – во всем есть глубокий смысл. Сейчас вам непонятны они, а впоследствии многое откроется.

Когда отец Анатолий еще не имел священного сана, к нему кто-то подошел под благословение. Когда мы прочли об этом в записках, то батюшка рассказал про себя, что, и к нему подходили под благословение, когда он не имел еще сана священства.

Господи, мы не умеем замечать события своей жизни и не видим в них глубокого смысла. Прости нас за непонятливость.

Вчера, батюшка, читая письмо какой-то девушки, бывшей у него, рассказал мне про нее следующее. Эта девушка прекрасно играет, она любит классическую музыку.

– Кого вы больше всего любите играть? – спросил ее батюшка.

– Бетховена, Гайдна, – отвечала она.

– А есть музыка еще лучше.

– Какая же? Моцарта?

– Нет, еще лучше.

– Может быть, Баха?

– Нет, нет.

– Какая же, не знаю, – сказала она.

– Музыка души!

– Души? Музыка души? Что ж это за музыка?

– Это покой души. Тот самый покой, про который говорится в Евангелии: «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11, 29–30).

Вот этот самый покой. Изучали математику? Знаете, что такое знак равенства? Ну вот, покой души ­­ (равняется) блаженство. Это – музыка, гармония всех душевных сил.

– Так вот какая музыка!

Господи, мы никогда не задумывались над тем, что есть музыка души, и что она являет собой тот покой, о котором говорит Евангелие: «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Мф. 11, 29). Господи, мы не ищем такого покоя для своей души, не ищем блаженства, музыки, гармонии всех своих душевных сил. Господи, прости, что нет подобной музыки в нашей душе.

– Так она мне понравилась, – продолжал батюшка. Вот придет одна такая, и все позабудешь: и тяжести, и скорби. С другими приходится все говорить «сказку про белого бычка». Вы знаете эту сказку? (Я ответил утвердительно.) Ну вот, а такая душа сразу все поймет… Вы понимаете меня?

– Да, батюшка.

– Я вас за то и люблю, что вы меня понимаете. Есть и еще, которые меня понимают.

Господи, как важно быть человеком, который понимает слова собеседника и старца. Эта понятливость порождает любовь. Прости нас, Господи, что страдаем непонятливостью и не снимаем с плеч духовника тяжести и скорби.

– Весь мир находится как бы под влиянием какой-то силы, которая овладевает умом, волей, всеми душевными силами человека. Одна барыня рассказывала, что был у нее сын. Он был очень религиозен, целомудрен, вообще был хороший мальчик. Сошелся с дурными товарищами и стал неверующим, развратным, словно кто-то овладел им и заставляет его все это делать. Очевидно, что эта посторонняя сила – сила злая. Источник ее – диавол, люди же являются только орудиями, посредством. Это антихрист идет в мир, это – его предтечи. Про это Апостол говорит: «Пошлет им духа заблуждения, духа лестча... зане любви истины неприяша...» (см. 2Фес. 2, 10–12).

Что-то мрачное, ужасное грядет в мир… Человек остается даже как бы беззащитным. Настолько им овладевает эта злая сила, что он не сознает, что делает. Даже внушается самоубийство и совершается. А почему это происходит? Потому что не берут оружия в руки: не имеют при себе Имени Иисусова и крестного знамения. Никто не согласится сотворить молитву Иисусову да крестное знамение: «Это такие археологические древности, совершенно отжившие свой век, ведь мы…»

Господи, весь мир испытывает на себе влияние какой-то силы, которая овладевает умом, волей, всеми нашими душевными силами. Эта сила посторонняя и злая, источник её диавол. Люди же являются только орудиями, средством. Про это апостол говорит: «Пошлет им духа заблуждения, духа лестча… зане любви истины неприяша». И остаемся мы как бы беззащитными, не осознающими, что делаем. Господи, прости нас: в большинстве случаев мы сами виноваты в этом, ибо не берем в руки оружия, не имеем при себе Имени Иисусова и крестного знамения. Прости нас, что не пользуемся этим спасительным оружием.

Постоянно имейте при себе Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного», и открывайте помыслы. Имя Иисусово разрушает все дьявольские приражения, они не могут противиться силе Христовой. Все козни диавольские разлетаются в прах. Почему так и как это происходит – мы не знаем. Знаем только, что это действительно так.

Все святые отцы говорят, что ночь особенно способствует молитве. Силы души как-то не развлекаются. Вообще ночью хорошо молиться...

Господи, прости нас, мы не имеем при себе Иисусову молитву и не открываем помыслы духовнику. Прости и за то, что ночные часы не посвящаем молитве.

Сейчас на благословении я сказал про тщеславные по­мыслы, беспокоящие меня особенно во время келей­ного моего правила:

– Я стараюсь читать, по возможности, не спеша и вникая в смысл читаемого. Часто вот и приходит такая мысль, что будто я читаю, и кто-либо из родных или знакомых слушает меня и даже видит, хотя я их и не вижу. При этой мысли я начинаю более вникать в смысл читаемого, иногда даже прибавляется чувство, вообще я начинаю читать лучше. И мне представляется, что слушающие остаются довольны моим чтением, – вот это я батюшке и сказал.

– Да, это тщеславие, с которым надо бороться. Не принимайте этой мысли.

– Как же мне это не принимать?

– Не принимать – значит не обращать внимания. Этот бес не сразу отстанет. Не обращайте внимания. А если вы видите, что начинаете читать лучше и с большим чувством, то обращайтесь к Богу с благодарением и с самоукорением. Тог­да этому бесу нечем будет попользоваться от вас, и он уйдет. Но не совсем, он вас не оставит и на следующий раз опять пожалует. Да, у монаха все время идет брань в помыслах!

Господи, тщеславные помыслы и нас посещают на домашней молитве. Господи, прости нас за это тщеславие и помоги, Господи, обращаться к Тебе с благодарением и самоукорением, чтобы избавиться от этих помыслов.

Преподобный Иоанн Лествичник считает тщеславие не отдельной страстью, а присоединяет его к гордости. «Тщеславие, усилившись, обращается в гордыню. Тщеславие делает то, что безголосый начинает петь, ленивый становится ретивым, сонливый становится бодрым» и тому подобное. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, замечая это, удивляется лукавству, хитрости и злобе этого беса. И как все святые избегали тщеславия, как осторожно они к нему относились!

Господи, мы узнаем для себя новое о тщеславии. Мы узнаем, что оно, усилившись, обращается в гордыню. Оно делает с нами невероятные вещи: безголосые мы начинаем петь, будучи ленивыми, мы становимся ретивыми, будучи сонливыми, мы становимся бодрыми. Господи, мы постоянно замечаем в себе эти душепагубные превращения и можем только удивляться лукавству, хитрости и злобе этого беса. Прости нас, Господи, за склоненную перед тщеславием нашу голову.

Батюшка благословил поминать, то есть записать в свое поминание, каждому из нас непрославленных подвижников, известных своей жизнью.

– Это великое дело. Не столько они нуждаются в наших молитвах, сколько мы – в их молитвах. И если мы за них молимся, то они сейчас же отплачивают нам тем же.

Господи, великое дело поминать каждому из нас непрославленных подвижников, известных святостью своей жизни. Если мы за них молимся, то они сейчас же отплачивают нам тем же. Господи, прости нас, что многие подвижники не внесены в наши помянники, и мы не поминаем их.

Батюшка говорил, что надо знать наизусть тропарь «Заступница усердная» (Казанской Божией Матери) и читать его ежедневно. Затем псалом 90-й «Живый в помощи Вышняго» читать также ежедневно, а молитву «Богородице Дево, радуй­ся» утром и вечером читать по 12 раз. Эта молитва имеет так­ же великую силу: ее надо читать каждый час не по одному разу, но отец Амвросий говорил, что «читать за дневные 12 часов – утром, а за вечерние – вечером.

Господи, с чувством изумления узнаем от старца, что каждый день нам необходимо читать тропарь «Заступница усердная», псалом 90-й и молитву «Богородице Дево, радуйся», которую необходимо читать за дневные часы 12 раз – утром и за вечерние – 12 раз вечером. Господи, прости нас, что такого порядка на молитве мы часто не придерживаемся и на практике просто их не читаем.

– Женщина без веры жить не может. Или она после временного неверия опять скоро возвращается к вере в Бога, или же начинает быстро разлагаться. Другое дело мужчина: он может жить без веры. Окаменеет совершенно, станет соляным столбом, – таким окоченелым и живет. А женщина так не может.

Господи, жизнь без веры – невозможна, ибо неверие женщину быстро разлагает, а мужчину превращает в соляной столп. Прости нас, Господи, что не возвращаемся к вере при отступлении от неё или же живем окаменелыми. Знаем, что то и другое плохо, помоги нам обрести живую веру в Тебя, Господи.

– Вы знаете, какой для меня день 17 декабря?

– Нет.

– В этот день я оставил Казань в 1891 году, чтобы уже более никогда в нее не возвращаться. Сегодня память трех отроков, вышедших из печи невредимыми. И меня Господь сподо­бил уйти из мира, который тоже есть печь страстей, именно в этот день. Отроки были брошены в печь за то, что не хотели поклоняться идолам, поэтому Господь и вывел их из печи не­вредимыми. Также и мы, монахи – и я, и вы – вышли из мира, конечно, потому, что не хотели поклоняться идолам. А идолы там везде расставлены: идол блуда, идол гордости, чревоугодия и так далее. Будем молить Господа, да сподобит Он нас Царства Своего Небесного. А там красота, которую воистину и «око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша...» (см. 1Кор. 2, 9).

Господи, Ты открываешь нам, что мир – это печь страстей. Отроки были брошены в печь за то, что не хотели поклоняться идолам, поэтому и вывел их Господь из печи невредимыми. А идолы в мире везде расставлены: идол блуда, идол гордости, идол чревоугодия и так далее. И мы, живя в миру, очень часто им поклоняемся. Прости нас, Господи, за это и сподоби нас Царства Твоего Небесного и видения его неизреченной красоты.

Однажды батюшка с Преосвященным Кириллом, пора­женные чудным видом в лунную ночь в Казани, невольно перешли к разговору о вечной, нетленной красоте в Царстве Небесном. «А там-то как?! А там-то как, Павел Иванович?! – гово­рил Преосвященный Кирилл.

– И теперь, конечно, наслаждается он там, чего мы здесь даже вообразить не можем себе. Блажен­ная душа! С ним я любил побеседовать… Да вот и с вами поговорить доставляет мне все-таки утешение...

Господи, как же мало мы рассуждаем о вечной, нетленной красоте в Царстве Небесном. Прости нас за это, Господи. И ещё, Господи, прости нас, что не являемся собеседниками, которые доставляют своему духовному отцу утешение.

Батюшка не раз говорил мне, что к нему приходят «блаженные души». Да и вообще при разговоре неоднократно употреблял это выражение. А вчера батюшка объяснил мне, почему он называет их блаженными.

– Я их называю блаженными, по­тому что у них есть великое сознание своей немощи, грехов­ности, и при этом сознании – твердая вера в Бога.

Господи, блаженные души это те, которые имеют великое сознание своей немощи, греховности, и при этом сознании – твердую веру в Бога. Господи, прости, что мы не так понимаем этих людей и вкладываем в это наименование оттенок насмешливости и пренебрежения, тогда как они заслуживают глубочайшего уважения.

А также недавно говорил следующее:

– Был человек богат – стал вдруг нищим. Это тяжело, но поправимо. Был здоров, стал больным, и это поправимо, ибо и с нищим, и с больным есть Христос. А потеряешь веру – ве­ликое несчастье. Оно тем ужасно, что нет у человека никакой опоры.

Господи, потерять веру – великое несчастье, ибо с потерей веры мы теряем опору в жизни. Прости нас, Господи, что мы не умеем пожалеть такого человека и помолиться, чтобы над ним умилостивился Христос.

20-го декабря 1908 года скончался великий светильник земли Рус­ской – протоиерей отец Иоанн Кронштадтский. После панихиды батюшка сказал краткое слово об отце Иоанне.

– Отец Иоанн Кронштадтский был светильником «горяй и светяй», он имел дар вы­сокой внутренней молитвы. Его деятельность была так вели­ка, что только удивляешься, как могло выносить это его сла­бое тело. И вспоминаются слова Апостола: «Сила Божия в немощи совершается». (2Кор. 12, 9).

Господи, мы редко вспоминаем слова Апостола: «Сила Божия в немощи совершается» (2Кор. 12, 9). Господи, прости, что этими словами мы не укрепляем в себе и в людях веру в помощь Божию.

Замечено, что люди высокой духовной жизни обыкно­венно отходят из этой жизни на день памяти такого святого, который в свое время подвизался подобным, сродным по­двигом или имел одинаковый с ним дар. Так и отец Иоанн скончался в день памяти святого Игнатия Богоносца, кото­рый был родоначальником Иисусовой внутренней молитвы... Помолимся по силе о упокоении его души...

Господи, Ты открываешь нам, что святой священномученик Игнатий Богоносец является родоначальником внутренней Иисусовой молитвы. А мы, не зная этого, не молимся ему о научении нас этой молитве. Прости нас, Господи, что мы не увлечены подобным, сродным ему подвигом молитвы.

Батюшка привел мне текст из Евангелия:

– Апостол Филипп уверовал в Господа и возвестил благую весть о Христе Нафанаилу, но тот не поверил. А когда Господь сказал ему: «Прежде даже не возгласи тебе Филипп, суща под смоковницею видех тя» (Ин. 1, 48), – и он уверовал. Господь, видя веру его, «рече ему: «Зане рех ти, яко видех тя под смоковницею веруеши, больша сих узриши» (Ин. 1, 50). Эти слова относятся ко всем, и я вам говорю: «Больша сих узрите».

Это начало очищения ума, когда человек начинает видеть то, чего прежде не замечал, чего и другие не замечают, чего он даже и не предполагал. Господь постепенно снимает покров с внутренних очей.

Господи, Ты возвещаешь благую весть о Христе разным людям, желая, чтобы они уверовали во Христа. Ты посылаешь им очищение ума, чтобы видеть то, чего они прежде не замечали, чего и другие не замечают, чего они даже не предполагают. Господи, прости нас, что не заботимся об очищении ума, ожидая, что Ты, Боже правый, снимешь покров с внутренних очей наших.

Вот Георгий Затворник, хотя он и был в глубочайшем затворе, но переписку имел, и вот что однажды писал: «Я прежде читал светские книги, но теперь решил не чи­тать; там красивые слова, красивые мысли... и больше ниче­го. А Священное Писание все тайнами повито...» Да… Там глубина, там смысл неисчерпаемый. Всего уразуметь нельзя. Подобно тому, как можно снимать с луковицы сначала одну чешуйку, затем другую, третью и так далее – вот также и в Священном Писа­нии: уразумел человек один смысл, за этим смыслом есть дру­гой, более глубокий, за вторым – третий и тому подобное. Вот как Господь просвещает разум Своих подвижников.

Господи, и для нас Священное Писание повито тайнами. Господи, прости, что мы не умеем видеть в нем глубину и смысл неисчерпаемый! Господи, просвети наш разум к пониманию закона Твоего.

Как-то батюшка говорил мне о том, что в Библии, кроме внешней стороны, есть еще и внутренняя, то есть что поми­мо голых фактов есть глубокий прообразовательный смысл этих же самых фактов. Этот смысл открывается по мере очи­щения ума человека.

Так, например, переход евреев через Чермное море прообразовал собою новозаветное крещение, без которого никто не может войти в Царство Небесное.

Господи, мы не ищем в Священном Писании глубокого прообразовательного смысла и не работаем над очищением ума своего. Прости нас, Господи.

Этот факт – переход через Чермное море – действительно был. Дело было так. Евреи подходят к морю. Сзади их преследует фараон со всем воинством, с других сторон пустыня – может быть, и есть проход, но через дикие племена, что представляет немалую опасность. Одним словом, евреи в очень стесненном положении. Что делать? Куда идти? И вот Моисей получает от Бога извещение (Исх. 14, 13–16) и ударяет по морю жезлом. Он ударил и как бы начертал прямую линию в вертикальном направлении. Море расступилось до дна, и евреи по дну моря, как посуху, начали переходить между двумя стенами вод. Сколько верст так они прошли по дну моря, не знаю, но все-таки их переход продолжался не час, не два, а более продолжительное время.

Итак, евреи сначала сошли на дно моря, потом стали подниматься на другой берег, а фараон с войском решился преследовать их по дну моря. Таким же образом начали сходить на дно моря египетские войска, а евреи уже начали выходить. Наконец все евреи вышли, а египтяне погрузились. Тогда Моисей получает опять от Бога повеление ударить жезлом. И он ударил так: взял обеими руками жезл и, держа его в горизонтальном положении, ударил им в сторону, повелевая таким движением сомкнуться водам. И действительно, воды сомкнулись, и все египетское войско с фараоном во главе погибло в водах. «И не един от них избысть» (см. Исх. 14, 28).

Так вот все это было и составляет внешнюю сторону факта. А внутренний смысл таков. Первое движение Моисеева жезла начертало вертикальную линию, а второе – горизонтальную. Обе линии вместе составляют крест. Понимал ли это Моисей, исполнивший в точности Божие повеление? Надо полагать, что понимал – единственный человек из всех ветхозаветных.

Господи, Ты открываешь нам, что в Библии, кроме внешней стороны, есть еще и внутренняя, которая имеет прообразовательный смысл этих же самых голых фактов. Господи, прости нас, что не очищаем ум свой и поэтому внутренний смысл библейских событий нам едва-едва приоткрывается.

Вся совокупность этих событий, как я уже сказал, прообразовала Таинство Крещения. Человек при крещении погружается в воду и ос­тавляет в купели, которую прообразовало Чермное море, всю свою греховность: оттуда он выходит совершенно чистым, свя­тым. Таким образом, фараон с воинством означает на­силующий человека грех, власть диавола, ибо до крещения, то есть до искупления человека Христом, все были под властью диавола, независимо от праведности их жизни. Крещением человек освобождается от всего этого, как израильтяне избавились от фараона, выйдя из моря в безопасности от погони.

Господи, вся совокупность событий, связанных с переходом евреев через Чермное море, прообразовала Таинство Крещения. В купели Крещения, которую прообразовало Чермное море, мы оставляем всю свою греховность и выходим оттуда совершенно чистыми, святыми. Господи, прости нас, что не сохранили эту чистоту в своей жизни и были захвачены насилующим нас грехом.

Однажды, когда я беседовал с батюшкой, он, между про­чим, объяснил мне один текст из Евангелия от Луки: «И проходит сквозь безводные места, ища покоя, и не обретает». (Лк. 11, 24).

Что разумеется здесь под «безводными места­ми»? Души людей слабых, порочных, не имеющих никаких добродетелей. Диаволу неинтересно соблазнить, навести на грех такого человека, для которого грешить не только мыслью и словом, но и делом, есть дело обыкновенное. Такого человека он вводит в грех без всякой борьбы, как, обыкновенно, он действует в миру.

Господи, мы разумеем себя в числе «безводных», то есть душой слабых, порочных, не имеющих никаких добродетелей. И грешить для нас не только мыслью и словом, но и действием – дело обыкновенное. Господи, прости нас, ибо по этой причине враг вводит нас в грех без всякой борьбы.

Наконец он опять решается возвратиться к тому человеку, из которого он исшел, и приходит... Когда он исшел из этого человека, человек ощутил умаление борьбы со страстями; они его как бы перестали тревожить. И он предался рассеянности, перестал внимательно следить за собой, впал в беспечность. Вот в таком-то состоянии его и находит, возвра­тившись к нему, диавол. Видя его не готовым к борьбе с собой, пользуясь его беспечностью, диавол идет и берет с собой еще семь духов злейших себя, и «вшедше живут ту, и бывает человеку тому последняя горша первых…» (Лк 11, 26) Поэтому всегда надо внимать себе.

Господи, когда диавол оставляет нас, мы ощущаем умаление борьбы со страстями, они перестают нас тревожить. Тогда мы предаемся рассеянности, перестаем внимательно следить за собой, впадаем в беспечность. Господи, прости нас, что таким состоянием мы создаем в себе благоприятные условия для прихода в сердце диавола, и не одного его, но еще и семи духов, злейших его. И бывает нам «последняя горша первых».

Не помню хорошо, кажется, батюшка говорил, что такой человек, по утишению страстей, дал место в себе гордости, что и способствовало тому, что он пришел, наконец, в такое бедственное положение.

Господи, по утишению страстей мы склонны давать в себе место гордости и тем приходим, наконец, в такое бедственное положение. Господи, прости нас, что через гордость и беспечность мы делаем себя «местом безводным», не имеющим никаких добродетелей.

Сравнительно недавно батюшка рассказал мне следующее:

– Хочу рассказать вам про одного англичанина... Не знаю, занимаются ли современные англичане подобными вопроса­ми... Так вот, однажды сидел этот англичанин и пристально глядел в окно. Вдруг он говорит:

– Теперь мне это понятно!

– Что тебе понятно? – спросила его жена.

– Теперь мне понятно, – сказал он, – как наши тела пос­ле всеобщего воскресения мертвых будут прозрачны.

– Почему же это тебе стало понятно? – спросили его.

– Вот, – отвечал он, – я гляжу на стекло и думаю: ведь стекло прозрачно, тогда как его составные части: земля, уголь и другие – вовсе не имеют этой прозрачности. Поэтому и тело человека, обратившееся по его смерти в прах и землю, по Божию велению может восстать в ином, нетленном, светлом виде.

Господи, и нам понятно объяснение англичанина о прозрачности тела человека, обратившегося по его смерти в прах и землю. По Божию повелению оно может восстать в ином, нетленном, светлом виде. Господи, прости нас, что не помним «последняя своя» и не думаем, как это может быть.

Недавно батюшка рассказал мне следующее:

– Я в гимназии учился хорошо, шел первым по классу. Были у нас тогда полугодовые репетиции. Я сдал все хорошо и, приехав домой, размышлял, что я буду читать, вообще строил в своей голове различные планы, ибо свобод­ного времени было около двух недель: с 24 декабря по 7 января. Пришел, сел за стол. Передо мной лежала бумага. Я беру перо и пишу: «Возрождение». Что такое? Какое возрождение? И начинаю писать далее: «Давно, в дни юности минувшей...» А мне тогда всего было пятнадцать лет.

Давно, в дни юности минувшей,

Во мне горел огонь святой.

Тогда души моей покой

Был безмятежен, и живущий

В ней Дух невидимо хранил

Ее от злобы и сомненья,

От пустоты, тоски, томленья,

И силой чудною живил.

Но жизнью я увлекся шумной,

Свою невинность, красоту,

И светлый мир, и чистоту

Не мог я сохранить, безумный!

И вихрем страстных увлечений

Охваченный, я погибал...

Но снова к Богу я воззвал

С слезами горьких сожалений.

И Он приник к моим стенаньям

И мира Ангела послал,

И к жизни чудной вновь призвал,

И исцелил мои страданья.

Не чудо ли это? Мне было всего пятнадцать лет, а я на­писал вперед всю мою жизнь…

Господи, когда-то в юности минувшей и в нас горел огонь святой. Тогда покой нашей души был безмятежен, и Дух Святой невидимо хранил ее от злобы и сомненья, и силой чудною живил.

Господи, и мы, увлекшись жизнью шумной, не смогли сохранить свою невинность, красоту, и светлый мир, и чистоту. Прости нас, Господи, за то, что охваченные вихрем страстных увлечений, мы погибаем. Господи, помоги нам с слезами горьких сожалений взывать к Тебе. И мира Ангела пошли, и к жизни чудной призови, и исцели наши страданья, Господи.

Беседуя, старец коснулся духовной монашеской жизни, смирения, и высота смирения как бы чуть-чуть показала себя моему внутреннему человеку. Батюш­ка для выяснения монашеской жизни взял пример из жизни святого Иоанна Дамаскина. Батюшка передал мне известную историю отсечения и исцеления его руки.

Когда дамасский калиф увидел, что над Иоанном совершилось чудо, то уверовал в Бога, познал невинность Иоанна и предлагал ему прежнее место при дворе своем. Но Иоанн отказался и просил только одного, а именно: чтобы пустили его в иноческую обитель. Делать нечего, и калиф отпустил его. Тогда Иоанн отправился в обитель святого Саввы. Приходит и объявляет о своем желании посвятить себя иноческой жизни. Его, конечно, принимают и отдают в послушание старцу. Старец, принимая его, спрашивает:

– Зачем ты пришел сюда? Ты ищешь чудных откровений, видений, высших таинств? Нет, еще рано, ты недостоин. Сначала тебе надо приобрести смирение.

Иоанн же отвечает:

– Одного ищу я – спасения души своей.

– Да, но сначала тебе надо приобрести смирение и послушание.

– Я на все готов.

– Так, хорошо. Вот тебе послушание: не смей отселе ни­чего писать.

Иоанн ничего не возражал и перестал писать, хотя и не­легко ему это было, ибо он не мог писать и в защиту святых икон. Наконец, он не вытерпел и написал чин погребения, который полностью принят Церковью и до сих пор совер­шается нами. Тогда старец сказал Иоанну:

– Так. Ты ослушался. Иди и чисти за это везде отхожие места.

Иоанн смирился и пошел исполнять новое послушание и, вероятно, немалое время исполнял его.

Так как же вы полагаете? Старец по глупости и грубости наложил на Иоанна таких два тяжких послушания? Великая мудрость была у старца. Смысл всего становится ясным из первых слов, которые сказал старец, принимая Иоанна. Он поставил смирение выше всего, ибо оно поставляет имеющего его выше всех. Святые отцы называют смирение ризою Божества. Смирение – первое условие спасения: только им мы и можем спасаться.

Господи, покажи и нам высоту смирения, покажи её нашему внутреннему человеку через размышление о жизни святого Иоанна Дамаскина. При поступлении в монастырь, отданный в послушание старцу, он услышал: «Сначала тебе надо приобрести смирение и послушание. Вот тебе послушание – не смей отселе ничего писать». А когда ослушался и написал чин отпевания, то получил новое послушание: чистить в монастыре все отхожие места, и он немалое время исполнял его, проявив смирение. Господи, и нам следует уяснить себе, что смирение выше всего. Святые отцы называют смирение ризою Божества. Смирение – первое условие спасения: только им мы можем спасаться. Господи, прости нас: мы не поставляем смирение выше всего в своей жизни, не видим в нем «ризу Божества».

Далее батюшка, насколько помню, в связи с этим говорил:

– Этот путь унижений, смирения и терпения тяжел. Мно­гие за него брались, решались идти им и не выдерживали. Хотел идти этим путем и епископ Игнатий Брянчанинов и не выдержал. Ведь он был и в Оптиной. Хотя он и считается наставником современного монашества, ибо желающий понять сущность монашества в настоящее время без его сочинений этого сделать не может (его сочинения дают ясное понятие об иночестве), а все-таки он не Арсений Великий. Правда, святой, а все же не Арсений. У нас сохраняется пре­дание, что батюшка отец Лев сказал про епископа Игнатия Брянчанинова:

– Если бы пошел иным путем, то он был бы второй Арсений Великий.

Господи, тяжесть пути унижений, смирения и терпения устрашает нас, и мы не решаемся идти им. Прости нас.

Батюшка во время разговора в первый раз назвал меня сво­им «сотаинником». Я этого не ожидал и не знаю, чем мог это заслужить. Спаси, Господи, батюшку! Я все более и более на­чинаю видеть, что батюшка – великий старец. И, к моему сожалению, батюшка все чаще и чаще говорит о своей смер­ти, что дни его «изочтены суть». «Я совершенно один, – говорил как-то батюшка, – а силы слабеют».

– Мы, я и батюшка отец Амвросий, все вместе делали, друг друга утешали в скорбях. Приду да скажу: «Батюшка, отец Амвросий, тяжело что-то». – «Ну что тяжело? Те­перь все ничего. А вот придут дни...» Да, а теперь-то они и пришли. Монахов много, много хороших, а утешать некому. Теперь я понял, что значит: «Придут дни...»

Господи, мы не прилагаем усилий к тому, чтобы духовный наставник наш наименовал нас своим «сотаинником». Господи, прости нас, что вместе со своим наставником не делаем все вместе, друг друга не утешаем в скорбях.

Недавно батюшка сказал мне следующее про монашество:

– Монашество – есть блаженство, какое только воз­можно для человека на земле, выше этого блаженства нет ничего. И это потому, что монашество дает ключ к внутрен­ней жизни. Блаженство внутри нас, надо только открыть его. Полное блаженство – на небе, в будущей жизни, но ниж­няя ступень его – на земле. В той жизни оно только про­должается.

Господи, Ты открываешь нам важную истину: монашество есть блаженство, ибо дает ключ к внутренней жизни. Господи, прости нас, что мы еще не готовы проникнуть в эту тайну, и не озабочены созиданием в себе блаженства.

Немощи – это ничего, если укоряем себя и смиряемся. А то вот многие на небо лезут, подвиги накладывают на себя, а смиряться не хотят. Смиряйтесь, смиряйтесь! Да, скажу я вам, брат Николай: не хотят смиряться. Это – язва, язва современного монашества...

Господи, сознавая свои немощи, мы не укоряем себя и не смиряемся ими. Господи, прости нас, что мимо наших ушей проходит старческий призыв к смирению.

– Вам, брат Николай, не раз уже говорил и еще скажу: приходит мне мысль – все бросить, уйти в какую-нибудь келию. Страшно становится жить, страшно. Только боюсь сам уйти, а посоветоваться не с кем. Если бы жив был батюшка отец Варнава, то поехал бы к нему, но его уже нет. А сам бо­юсь: боюсь, как боится часовой уйти с поста – расстреляют. В таком положении начинаешь понимать слова пророка Давида: «Спаси мя, Господи!» Если взять только эту часть фразы, то само собой разумеется, что никто не хочет погибе­ли и не говорит: «Погуби меня, Господи». Все и всегда могут сказать: «Спаси мя, Господи». Но он прибавляет далее: «Яко оскуде преподобный» (Пс. 11, 2).

Не к кому обратиться, Господи, спаси меня. Только теперь мне становится понятным: почему бежали святые отцы от мира, а ведь именно бежали... И хотелось бы и мне убежать в пустыню.

Господи, другой раз и нам хочется бросить все и уйти куда-нибудь, оттого что страшно становиться жить и не с кем посоветоваться, как преодолеть приходящий помысл. Боязно нам самовольно уйти с жизненного пути, как часовой боится уйти с поста. Господи, прости нас за эти помыслы, которые мы пригреваем в своем сердце и через них оскудеваем. Господи, научи нас понимать слова пророка Давида: «Спаси мя, Господи, яко оскуде преподобный».

Незадолго до этого, как-то вечером, батюшка сам, не по моему вопросу, а сам начал говорить:

– Прежде я не понимал, что делается в миру, а теперь, когда приходится мне сталкиваться с ним, он поражает меня своей крайней сложностью и безотрадностью. Правда, бы­вают радости, но они мимолетны, мгновенны. Да и какие это радости? Самой низкой пробы. А у нас блаженство, даже не­множко как бы похоже на рай. Бывают, конечно, и скорби, но это временно. Хорошо, кто заботится о внутренней, созерца­тельной жизни, ибо она даст ему все.

Господи, прости нас, что, живя в миру, мы ищем радости самой низшей пробы, а блаженство, о котором знает монашество, нам мало доступно. Господи, прости, что не заботимся мы о внутренней созерцательной жизни и не стремимся к возрождению в нас духовных основ жизни и блаженства.

– Блудные и другие помыслы не будут поставлены вам в грех, если вы не услаждаетесь ими.

– Да я, батюшка, не то, чтобы услаждаюсь, а как бы несколько медлю, не сразу отгоняю, как бы не соображаю, что должно противиться.

– Прогонять помыслы, противиться им могут только святые, а нам от них надо бегством спасаться.

– Да я, батюшка, когда очнусь, начинаю творить Иисусову молитву.

– Вот про это-то я вам и хотел сказать: раз у вас нет своих сил бороться с помыслами, то будем призывать Господа Иисуса, и имя Его будет прогонять от вас помыслы. В грех они, как я уже сказал, поставлены не будут. Например, разве вы виноваты, что, когда отворили дверь келии, вас охватил ветер и засыпало снегом. Никакой в этом вины нет. Но раз вы видите, что вам не под силу идти при такой вьюге, то можно спастись только бегством, то есть захлопнуть дверь. А дру­гой, покрепче, он, пожалуй, и пойдет по этой вьюге. Но нам до та­ких далеко. Они могут, подобно Давиду, выходить на едино­борство, но не с голыми руками. Заметьте, с чем вышел Давид на Голиафа? С камнем. А что означает «камень»? «Камень же бе Христос!» (см. 1Кор. 10, 4). Вдумайтесь-ка в это. Значит, и он не один вышел на борьбу, а с «Камнем».

Господи, когда наседают на нас помыслы, противится им могут только святые, а нам следует призывать имя Господа Иисуса, и оно, своей силой, будет прогонять от нас помыслы. Давид вышел на Голиафа с камнем. «Камень же бе Христос». Господи, прости нас, что мы этот «Камень» не держим под рукой, и как только помыслы нападут на нас, мы не готовы бываем употребить этот «Камень» против них.

В этот же вечер батюшка говорил мне:

– Нам, то есть стоящим на таком посту, несущим такое послушание, нельзя отдыхать. Сегодня я очень плохо себя почувствовал и думаю: «Надо отдохнуть, лягу». «Брат Никита, – говорю я, – сегодня не будем отпирать женскую половину, в первый раз за три года. А я лягу, и часов до трех не будите меня». Лег, а помысл говорит: «А может быть, там пришла какая-нибудь раба Христова со скорбью или другой какой насущной нуждой своей, как же так? Надо отпереть». По­звал брата Никиту, сказал, чтобы он открыл, а сам встал, вскоре вся слабость прошла. А там, действительно, пришли те, которых надо было принять. И вот как Господь подкрепляет в таких случаях.

Господи, пример старца Варсонофия показывает нам, что он жил жизнью приходящих к нему людей, их скорбями и нуждами, для них открывал двери своей кельи, и Бог давал ему силы преодолевать собственные немощи. Господи, мы мало живем нуждами людей, отказываем им в помощи, не «носим немощи немощных» и потому оскудевают наши силы. Прости нас, Господи, что собственные немощи ставим выше немощей других.

Подобные же происшествия батюшка рассказывал и раньше. Например, батюшка не мог совершенно читать при огне вследствие страшной рези в глазах. Когда батюшку по­святили во иеромонахи, он заявил, что при огне служить не может, а отец архимандрит отвечал, что Бог поможет. И дей­ствительно, батюшке была дана возможность служить при огне. А теперь даже при огне пишет, читает и вообще имеет воз­можность работать, так как этого требует его поло­жение.

Господи, при появлении определенных трудностей в несении послушания и мы нередко говорим, что не можем этого сделать. Вот тут-то и надо напомнить себе, что Бог поможет. Господи, прости нас за слабую веру в Твою помощь, которая приходит ко всякому делающему в надежде выполнить волю Божию о себе.

Однажды батюшка говорил мне:

– За советом надо обращаться к одному кому-нибудь. То, что я сейчас говорю, чрезвычайно важно, и блаженны те, кто это знает. Бывает так, что придет кто-нибудь в Оптину, посо­ветуется с одним, потом с другим, иногда у трех-четырех побывает. Каждый советует по-своему, и у вопрошающего полу­чается смущение: он не знает, как поступить, чьему совету последовать. А нужно было спросить у того, к кому он перво­му пришел, и что тот посоветует – принять во внимание, счи­тая это за волю Божию.

Господи, Ты открываешь нам через старца, что за советом надо обращаться к кому-нибудь одному, а не ко многим. Господи, прости нас, что вопрошая первого, не принимаем во внимание его совет, и не считаем его за волю Твою, Боже.

– Ни у меня, ни у вас, конечно, нет в мыслях расстаться друг с другом. Но, право, хорошо помереть в такие годы, ког­да душа ваша еще не очерствела, и у нас в Скиту…

– Да, – говорю я, – мое желание – остаться навеки в Скиту и лечь здесь в могилу. Но только преподобный Иоанн Лествичник говорит, что «неочистившиеся, аще желают смер­ти, поступают безумно...».

– Зачем же желать вам смерти; право желать этого предоставляется мне. А все может случиться: у Бога свои расчёты, и кого из нас раньше потребуют отсюда – неизвестно.

Господи, мысль о том, чтобы умереть, когда душа еще не очерствела, безусловно, мысль ценная. Ценна и другая мыль: «неочистившиеся, аще желают смерти, поступают безумно» (преп. Иоанн Лествичник). Господи, прости нас, что эти мысли еще не стали твердым достоянием нашей души.

– В Казани был архиепископ Афанасий. Про него много чудесного рассказывали. Например, когда он только что при­ехал в Казань, он поспешил в Кафедральный собор. Отслужив обедню, молебен и сказав краткое слово, он начал благослов­лять народ. В общей массе, в толпе, подходит также какая-то барыня. Он благословляет ее, а руку целовать не дает. Она подумала, что он сделал это, спеша окончить благословение. Но все же она опять подошла под благословение, и опять он, благословив, не дал поцеловать руки. Она подходила к нему несколько: раз, и повторялось то же. Тогда она говорит ему: «Владыка святый, неужели я такая грешная, что недостойна поцеловать у вас руку?» – «Вот еще, – говорит преосвящен­ный, – у меня рука словно у мужика». Барыня покраснела, поняв, что преосвященный узнал ее мысли, ибо он сказал то, что она подумала, подходя под благословение. Было и еще много подобных случаев, доказывающих его прозорливость.

Господи, подходя под благословение к священнослужителю, нам необходимо сосредотачивать внимание на самом благословении, а не на рассматривании ничего постороннего по отношению к этому благословению. Господи, прости нас, что иногда видим не руку епископа, а руку мужика и, тем самым, лишаем себя плодов духовных, через благословение подаваемых.

Характерная черта многих святых: позвать гостей, радушно принять их и угостить – замечалась и у преосвященного Афанасия. Он любил в праздники позвать к себе гостей. Так и было однажды. После обедни сразу из церкви с гостями он приходит к себе.

Господи, для общения с людьми характерной чертой для нас должна стать: позвать гостей, радушно принять их и угостить. И еще с ними побеседовать. У нас этот обычай еще не упрочился и, особенно, в праздники мы этого не делаем. Господи, прости нас за это отсутствие радушия по отношению к людям.

Попив чайку и несколько побеседовав с го­стями, преосвященный предложил им пообедать. Приказав келейнику подавать обед, он с гостями сел за стол. Подают огромную, прекрасно приготовленную щуку. Посмотрев на нее, Владыка говорит:

– Ее кушать нельзя, она проклята...

Все несколько удивленно посмотрели на преосвященного.

– Она проклята, ее есть нельзя, – повторил Владыка. Призывает келейника и приказывает убрать ее со стола. Тот даже не решается убрать. Тогда преосвященный велит позвать повара. Тот приходит. Владыка смотрит на него и, замечая завязанный палец, спрашивает:

– Что у тебя с пальцем?

– Порезал нечаянно, Владыка святый.

– А что ты при этом сказал?

– Простите, Владыка, я сказал: чтобы ты была... нехо­рошо сказал.

– Ну, вот видишь, теперь ее есть нельзя. Эту бросьте, а другую надо приготовить.

Вот видите, даже проклятие про­стого человека – повара, так сильно действует.

– Собственно, батюшка, – спросил я, – непонятно, как это узнал владыка Афанасий, и почему нельзя после проклятия есть?

– Проклятие повара произвело в рыбе какие-то измене­ния, которые преосвященный заметил своими прозорливыми очами. Вследствие этих изменений нельзя стало кушать рыбу. Этим объясняется, почему в миру, в богатых домах, в самых дорогих кушаньях нет того вкуса, который мы ощущаем в наших кислых щах: там все делается без молитвы, с руганью и проклятиями, а у нас в монастыре с молитвой и благословением.

Господи, беседа старца Варсонофия показывает нам как надо относиться к проклятию даже простого человека, ибо оно (проклятие) производит какие-то изменения в том, что проклинают. Господи, прости нас, что считаем проклятие за ничто и не отказываемся от кушаний, приготовленных без молитвы, с руганью и проклятием.

В заключение всего запишу слова батюшки, сказанные мне однажды: «Духа держитесь! Дух животворит – буква убивает» (ср. 2Кор. 3, 6).

Господи, мы не имеем прилежания «держаться Духа», чтобы Он животворил нас. Прости нас, Господи, за отсутствие памяти об этом наказе и неготовность к тому, чтобы Дух нас животворил.

Вчера была память святого. Варсонофия и батюшка был именинник. На днях батюшка говорил мне, что он, будучи в Казани еще мирским, очень любил становиться в Соборе око­ло мощей святого Варсонофия. Когда у батюшки начало появ­ляться желание богоугодного жития, он часто обращался к свя­тому Варсонофию, как бы предоставляя на его решение, какой путь жизни избрать ему. И угодник Божий не оставил втуне молитву с верой к нему прибегающего и указал батюшке ино­ческий путь и даже сподобил его принятия при пострижении своего имени.

Господи, нам, когда мы желаем богоугодного жития, тоже следует обращаться к святому, чье имя мы носим, предоставляя на его решение выбор жизненного пути. Господи, прости нас, мы не придерживаемся такого благочестивого обычая и часто остаемся в неведении, как поступать в жизни.

– В Казани, когда была поставлена в первый раз на сцене опера «Гугеноты», я был в одной ложе в театре с некоторыми моими хорошими знакомыми. Я очень любил оперу. Внезап­но напала на меня тоска, а в душе как будто кто-то говорил: «Ты пришел в театр и сидишь здесь, а если ты сейчас умрешь, что тогда? Господь сказал: «В чем застану в том и сужу...» Уйди скорее из театра... С чем и как предстанет душа твоя Богу, если ты сейчас умрёшь?» Мне стало страшно. Я вполне согласился с этим внутренним голосом и думаю: «Надо уйти». Тогда начинает говорить другой голос: «А что скажут твои знакомые? Да стоит ли обращать внимание на всякий пус­тяк...» Опять первый голос: «Иди, иди скорее, твои знакомые сейчас забыли о тебе, а потом можешь что угодно сказать на их вопросы».

Началась борьба, но первый голос взял верх, и я решил уйти. Тихо поднялся со стула, едва слышными шагами добрался до двери, быстро закрыл ее за собою и быстро пошел к выходу. С лестницы почти бежал. Быстро надел пальто, вы­бежал на улицу, крикнул извозчика и полетел домой. Только тогда, когда я уже вошел в свой уютный номерок, я свободно мог перевести дыхание. Здесь я решил уже никогда не ходить в театр и действительно не ходил.

Потом об этом, как и обо всем, с течением времени я по­забыл. Затем прошли годы, я снова вспомнил... и захотелось мне узнать, какое число было тогда, чья была тогда память. Я справился и узнал, что тогда было 4 октября, память святителей Гурия и Варсонофия, Казанских чудотворцев...

Господи, да ведь это меня святой Варсонофий вывел из театра. Теперь я думаю: какой глубокий смысл в событиях нашей жизни, как она располагается точно по какому-то осо­бенному таинственному плану.

Господи, мы часто не задумываемся о том, какой глубокий смысл сокрыт в событиях нашей жизни, как она располагается точно по какому плану, особенному и таинственному. Господи, прости нас, что не задумываемся о глубоком смысле, сокрытом в событиях нашей жизни, не выявляем святых, которые помогают нам в это время и не благодарим их.

Батюшка рассказал мне про то, что в 1870 году, когда поджигали город Оренбург и выгорело семь восьмых его, мать батюшки со своей сестрой и с ним, тогда еще Павлом Ивановичем, со всем домом и имуществом были чудесно спасены от пожара.

– Для пожара был выбран ветреный день, – говорил батюшка, – ветер быстро разнесся по большей части города. Адское пламя уже надвигалось на наш дом. Тогда мы положи­ли на повозку свои пожитки и выехали за город, а незастра­хованный свой дом мы оставили на волю Божию. Была ночь. Мы скрылись за уцелевшую часть вала, построенного во вре­мя Пугачева и даже ранее. Что делать? Старушка мать встала на молитву: «Господи, спаси нас». – И я встал и говорю: «Матерь Божия, спаси нас...»

И вдруг ветер переменил направление, пламя полетело в другую сторону. Наша часть города уцелела...

Прошло два-три месяца, разговор о пожаре не умолкал в городе. И однажды некто Силин сказал:

– Вы спрашиваете, почему уцелела эта часть города? Да вот почему: кто-то живет монахом, да еще, быть может, в монас­тырь поступит, вот ради него и спас Господь эту часть города.

Я тогда еще не думал о монашестве, и поэтому только улыбнулся на слова этого человека, но потом не раз вспо­минал их. Он сказал истину про меня... Видите, как дорого Господу монашество.

Господи, для нас звучит откровением, что ради проживания в городе живущего по-монашески Господь спасает эту часть города от пожара. Господи, прости нас, что мы не знаем эту истину и до конца не разумеем сколь дорого Господу монашество.

Я помню, как батюшка сказал мне:

– В человеке заключается три части: тело, душа и дух. Это видно из слов Богоматери, сказанных ею на приветствие праведной Елизаветы: «Величит душа моя Господа, и возрадовался дух мой о Боге, Спасе Моем». Здесь очень ясно видно разделение: одно – дух, а другое – душа, а что тело и душа суть две различные части – это очевидно. И заметьте эту последовательность: начинает хвалить Господа душа, и от этого приходит в веселие и начинает радоваться дух. Это относится ко всякому человеку, когда он молится или прославляет Бога. Молитва начинается при посредстве сил души, и ум прислушивается к словам молитвы. Затем смысл молитвы как бы затрагивает дух человека, и дух, вынужденный Божественной силой молитвы, возрадуется...

Я постарался припомнить то, что говорил тогда батюшка но не знаю, верно ли я передал это.

Господи, и нам надо заметить для себя последовательность: начинает хвалить Господа душа, и от этого приходит в веселие и начинает радоваться дух. Это относится и к нам, когда мы начинаем молиться и прославлять Бога. Господи, у нас не всегда эта последовательность сохраняется: мы не умеем умом прислушиваться к словам молитвы и воспринимать смысл молитвы. Прости нас, Господи. И дух наш не вынуждается Божественной силой молитвы радоваться. Прости нас, Господи.

Батюшка говорил мне о том, какая борьба была у него в душе, когда послали на войну в Муллин. Когда батюшке объявили о назначении, он почувствовал всю трудность этого послушания, но не отказался, а принял его как от руки Господней, хотя оно было плодом недоброжелательства некоторых.

– Здоровье мое было плохое. Как поеду, – думал я, – куда такому хилому старику проехать несколько тысяч верст… Я думал, что не доеду… Затем были в уме и другие мысли, а именно: «Как ты будешь отправлять требы, крестить младенцев, когда ты ни разу еще не крестил? Как ты будешь отпевать усопших, когда ты ни разу еще не отпевал? Как ты будешь ладить с начальством и врачами, если они будут над тобой издеваться? Как ты сразу из скита впадешь в многолюдство, да еще в женское общество сестер милосердия? (Батюшка говорил, что все эти мысли были бесовскими клеветами.) Как на твое здоровье повлияет климат, к которому ты не привык? И прочее и прочее..."

Но я только отбивался молитвой Иисусовой. Когда я это пересилил, враг переменил свои действия, он начал возбуждать к клеветам на меня едущих со мной... Это было очень тяжело... Так продолжалось до Харбина.

Когда мы получаем назначение на другое, часто неожиданное послушание, то, хоть и принимаем его как от руки Господней, но избежать «наезда» помыслов нам не удастся. Они теснятся в голове и от них можно отбиться только Иисусовой молитвой. Господи, прости нас, ибо мы не отбиваемся от них силой сладчайшего имени Иисуса Христа, Сына Божия.

Когда же я был отправлен в Муллин, я избавился от «гонящих мя», свободно вздохнул и попал словно в рай. Одна природа чего стоит: синие горы, леса, степи с миллионами цветов. Между мной и окружающими установились простые дружественные отношения. Главный врач оказался хохол, и все другие были истинно русские люди и верующие, в том числе, конечно, сестры милосердия (некоторые из них и сейчас относятся письменно к батюшке). Хорошо мне там было.

Я думаю: несмотря на то, что для батюшки все слагалось так неблагоприятно, он, будучи верен добродетели послу­шания, получил возмездие. Много скорбей понес батюшка. Враг сильно ополчился, но Божия Благодать не оставляла ба­тюшку.

Господи, среди многих скорбей мы не умеем хранить верность добродетели послушания. Господи, прости нас, что не видим, как враг ополчается на нас и не возгреваем в себе надежду на помощь Благодати Божией.

– Молитва бывает, – говорил батюшка, – во-первых – устная, во-вторых – внутренняя, сердечная, в-третьих – духовная. Внутреннюю, сердечную, молитву имеют весьма немногие, а имеющие духовную молитву встречаются еще реже. Духовная молитва несравненно выше внутренней сер­дечной. Имеющие ее начинают познавать тайны природы, они смотрят на все с внутренней стороны, постигают смысл вещей, а не внешнюю их сторону. Они постоянно бывают охвачены высоким духовным восторгом, умилением, их гла­за часто источают слезы. Их восторг для нас непонятен. Доступный нам восторг самых великих художников, в сравнении с их духовным восторгом, есть ничто, ибо он душевнее.

Господи, мы понимаем, что Ты открываешь нам эти молитвенные высоты, чтобы увидеть сколь мы не готовы к ним, чтобы мы уважали и по-особому ценили тех, кто их достиг и может нам передать свой опыт. Господи, прости, что мы мало подвизаемся в первых двух видах молитвы и потому не готовы знакомиться с третьим. Прости, Господи, что не вымаливаем себе наставника, обладающего духовной молитвой.

Просвещение научное может быть усваиваемо всеми народами без различия, но нравственное просвещение и чистота свойственны только христианину...

Господи, прости нас, мы плохо усваиваем нравственное просвещение и чистоту и поэтому мало подтверждаем свое христианское звание.

В монастыре достигнуть нравственного усовершенство­вания удобнее, чем в миру... Как в миру, так и в монастыре волнуют человека страсти, но в миру с наслаждением преда­ются страстям, если не на деле, то в слове и мысли, а в монастыре идет борьба против влечения страстей, за что и получа­ется от Господа награда и нравственное очищение...

Господи, до нас с трудом доходит мысль: в миру мы с наслаждением предаемся страстям, если не на деле, то в слове и мысли. Прости нас за это, Господи. В монастыре же в это самое время идет борьба против влечения страстей, за что и получается от Господа награда и нравственное очищение. Господи, прости нас, что редко посещаем монастыри, не перенимаем в них опыт борьбы со страстями и лишаем себя награды от Господа за нравственное очищение.

Преподобный Серафим Саровский говорит, что кто в монастыре не творит молитвы Иисусовой, тот не монах... и страшно подумать, что добавляет: «...тот обгорелая головеш­ка...». Да, необходимо иметь какую-нибудь молитву, хоть са­мую маленькую.

Господи, прости нас, ибо мы со всей справедливостью можем попасть в разряд людей, именуемых «обгорелой головешкой»; прости, что не творим Иисусову молитву, хотя бы в самой малой мере.

Вчера одна молодая девушка, служившая в горничных в Калуге, принесла батюшке подарок: крест медный и бар­хатные, вышитые серебром воздухи.

– Сердце умиляется, – говорит про нее батюшка, – эта девушка лет восемнадцати. Она была у меня в 1905 году. Побывав в Оптиной, она возымела намерение когда-либо еще побывать и принести мне подарок. Для этого она реши­ла накопить денег. Получает она теперь на один рубль более прежнего: пять рублей в месяц. Целых три года она копила деньги. Наконец накопила и привела в исполнение свое же­лание, а именно: съездила в Киев помолиться у Печерских чудотворцев и у других киевских святынь и купить там подарок для батюшки Варсонофия в Оптину. Крест купила за семь рублей, а воздухи за десять рублей, всего, значит, сем­надцать рублей, да еще самая поездка в Киев обошлась руб­лей двадцать. Выходит – тридцать семь рублей, а в Оптиной еще проживет, израсходует, и сама блаженствует.

– Теперь я спокойна, говорит, взяла благословение у Киевских угодников Божиих, сделала подарок батюшке.

Конечно, принята Богом ее жертва.

Господи, умиляется сердце старца при виде усердия юной девушки, возымевшей намерение когда-либо еще побывать в Оптиной и принести ему подарок. Она не только возымела желание, но и осуществила его, поэтому и была принята её жертва. Господи, прости нас, что благочестивых намерений у нас много, но не хватает настойчивости и терпения доводить их до конца.

Сегодня Духов день. Очень мне понравилось за обедней то, что в двух-трех саженях от храма на яблоню сел соловей и пел. И как же он пел! Было слышно в храме. Сколько про­стоты, сколько самой чистой поэзии.

Господи, умение восхищаться природой, слышать в пении соловья простоту и чистую поэзию не совсем нам присуще. Прости нас, Господи, что даже в праздничные дни наша душа не настроена на простую радость и чистую поэзию.

– Лица людей святой благочестивой жизни имеют на себе отпечаток этой святости. Эти лица имеют ту особенность, что, при взгляде на них, они как-то поражают и производят силь­ное впечатление. И даже по прошествии продолжительного времени не забываются. Таких людей видел я. Однажды я подумал, не видение ли вижу, ибо было что-то неземное.

Господи, прости нас, что на лицах благочестивых людей Ты, Господи, редко сподобляешь видеть и для себя отмечать отпечаток этой святости. Господи, прости, что лица этих людей не поражают нас и не производят сильного впечатления.

Я недавно просил у батюшки благословения выписать цветочных семян и посеять у себя под окном. Батюшка благословил, сказав, что эта моя мысль – самая невинная. Батюшка тоже любит цветы, и прежние старцы любили. Отец Анато­лий, кажется, сам участвовал при рассаживании цветов.

Я с детства любил цветы. Бывало, сам копал грядки, клумбочки для цветов. Сажал, сеял, пересаживал. А иногда даже и воровал цветы у бабушки, за что мне в один прекрасный день и попало.

Господи, мы мало любим цветы, не горим желанием посадить их под окном или на подоконнике. Господи, прости нас за это безразличие к цветам.

Батюшка всегда ложится с четками, надев их на руку. Однажды пришли к батюшке на благослове­ние только что поступившие и одевшиеся послушники. Между прочим батюшка сказал:

– Никогда не ложитесь даже без четок, пусть они непременно будут при вас.

Я одно время спал без четок, а потом стал опять с четка­ми, по примеру батюшки. А теперь я узнал, наверное, что нужно ложиться, с четками.

Господи, прости нас, что ложимся спать, не надев четки на руку, ибо если молимся по ним, то и спать надо с ними.

Недавно у батюшки была одна девица, к которой батюшка относился очень хорошо. Насколько была возможность, батюшка беседовал с ней, исповедовал. Он оставлял ее еще побыть в Оптиной, но она спешила куда-то и поэтому уехала в Духов день. Перед отъездом она пришла к батюшке. Батюшка принял ее очень ласково и хорошо простился с ней. Вдруг вскоре после ее ухода приходит с гостиницы мальчик и приносит письмо от этой девицы. Батюшка читает письмо и не может понять, ради чего она написала подобное письмо. Ей показалось, что батюшка очень холодно, даже с ненавистью простился с ней, она очень расстроилась и, наконец, решилась написать батюшке, пока не уехала, прося объяснить причину этой ненависти. Батюшка тотчас написал ей утешительное письмо, а мне сказал:

– Вот видите, что диавол делает! Он может беседующим или встретившимся представить лица друг друга совершенно иными, не такими как в действительности. Это нужно и нам всем всегда помнить, ибо враг пользуется этим для того, чтобы поселить между людьми – братьями или друзьями – ссору, раздор, ненависть.

Господи, Ты открываешь нам, что диавол, строя нам козни, может беседующим или встретившимся людям представить лица друг друга совершенно иными, чем в действительности. И делает он это для того, чтобы посеять между ними ссору, раздор, ненависть. Господи, прости нас, что мы не умеем различать его козни и идем на поводу у него: гневаемся, ссоримся, ненавидим.

Как-то батюшка сказал мне:

– Все несут свой крест, и вы несете свой крестик, хоть и одним пальчиком, а все-таки несете. Несение креста необходимо потребно для спасения всякому христианину, а не только монаху. Да, все крест несут и несли. Даже вочеловечившийся Бог нес крест, и Его крест был самый тяжелый, как заключавший в себе кресты всех людей. И заметьте: Бог несет крест, а человек (Симон Киринейский) помогает тем, что берет от Него крест и сам несет его. Значит, и мы, неся свои кресты, помогаем Господу в несении креста, то есть готовимся быть Его слугами на небесах в лике бесплотных духов. Какое высокое назначение!

Господи, через старческое назидание Ты полагаешь в наш ум мысль о крестоношении. Мы, неся свои кресты помогаем Тебе, Господи, в несении креста и, тем самым, готовимся быть Твоими слугами на небесах в лике бесплотных духов. Мы же, Господи, эту мысль не держим в уме своем и не готовимся быть Твоими слугами. Прости нас, Господи, за то, что не помогаем тем, кто берет от Тебя крест и сам несет его. Пример Симона Киринейского ещё не оказывает на нас своего благостного воздействия. Прости нас.

Когда батюшка говорит о молитве Иисусовой, я всегда чувствую некоторое воодушевление и интерес. Так было на днях: «Был в Петербурге митрополит Гавриил. Жил он хорошо. Он много читал о молитве Иисусовой и сам несколько раз зани­мался ею, но, несмотря на это, все же у него были какие-то недоумения и сомнения относительно молитвенного подвига.

Господи, при разговорах о молитве Иисусовой мы не всегда чувствуем в себе некоторое воодушевление и интерес. Имеем мы и некоторые недоумения и сомнения относительно молитвенного подвига. Прости нас за это, Господи.

Тогда он задает своим близким вопрос:

– Кто может разрешить мне мои сомнения и указать на главное условие успеха в молитве?

Ему отвечают:

– Владыка святый, позовите монаха отца Клеопу, он вам, пожалуй, кое-что скажет.

– Едва ли, – говорит владыка, – ведь он необразован­ный. Верую, что он хорошей жизни, но мне нужно не то... Ну а все же пусть придет.

Позвали к нему отца Клеопу.

– Ты кто будешь?

– Грешный Клеопа.

– Садись.

Тот, молча, садится. «Да, это, должно быть, действительно монах», – подумал митрополит.

– Я тебя позвал для того, чтобы спросить тебя, в чем заключается главное условие успеха в молитве? Можешь ли ты мне на это дать ответ?

– Успех в молитве достигается терпеливым пребыванием в молитвенном подвиге. Враг всячески, старается оторвать подвижника от молитвы Иисусовой. С этой целью он борет и справа и слева. То внушает мысли, что не стоит трудиться, ибо все равно ничего не достигнешь, смотри, мол, сколько времени ты трудишься и еще ничего не достиг.

Или борет с другой стороны, внушая мысли, что ты уже достиг святости, что уже не надо творить молитвы Иисусовой, что это совершенно лишнее. Также и подобные им помыслы будут бороть подвижника с целью сбить его с молитвенного пути, но он должен терпением побеждать их, то есть терпеливо продолжать начатый подвиг молитвы и не прекращать его ни в коем случае, – это сказал отец Клеопа, зная хорошо эту борьбу из личного опыта.

Услыхав от отца Клеопы эти мудрые слова, Владыка обнял его, поцеловал и сказал:

– Ты в одну минуту разрешил все мои недоумения и вопросы.

Вот что значит опытное знание. Итак, в молитвенном подвиге главное – это терпение...»

Господи, и нам важно знать главное условие успеха в молитве, который достигается терпеливым пребыванием в молитвенном подвиге. Врагу хочется оторвать нас от молитвы Иисусовой, внушая, с одной стороны, что не стоит трудиться, ибо все равно ничего не достигнешь, раз до сего времени многого не достиг. А с другой стороны, внушая, что мы достигли уже святости и не надо творить молитвы Иисусовой, что это уже лишнее. Господи, мы часто побеждаемся этими помыслами и сбиваемся с молитвенного пути. Прости нас, что не побеждаем их терпением и приостанавливаем начатый подвиг молитвы.

Сегодня я, грешный, сподобился исповедать свои грехи. После исповеди Батюшка сказал мне:

– Почаще пускайте Волгу, она все смоет и промоет. А Волга – это смирение, которое очищает всякую греховную душу.

Господи, какая светлая мысль: пускать Волгу в свою жизнь! Оказывается воды Волги – это смирение, которым очищается всякая греховная душа. Господи, мы виноваты перед Тобой: любим этими водами любоваться, а в свою душу не пускаем их. Прости нас, Господи: мы исповедь не используем как условие для пуска очистительной воды.

Затем я вспомнил, что иногда у меня бывают помыслы, осуждающие батюшку или ропщущие на него. Я сказал это батюшке. Он, вы­слушав, сказал:

– А вы отвечайте на это помыслу: «Это не мое дело, за это старец отвечает, а не я».

Господи, исповедуем и мы, что иногда бывают у нас помыслы, осуждающие духовника или ропщущие на него, и что мы не умеем отвечать помыслу: «Это не мое дело, за это старец отвечает». Прости нас, Господи, за отсутствие сопротивления нездоровым помыслам.

– Ум, – говорил как-то батюшка, – есть сила самодвижная, но от нас зависит, что ей дать. Подобно тому, как жернов вертится сам, а от человека зависит, что под него подсыпать: пшеницы, ржи или семя какой-либо ядовитой травы. И мука выйдет – или хорошая, или ядовитая – сообразно тому, что положено. Так вот и ум, он все переработает, но давать ему нужно только хорошее.

Господи, Ты одарил нас самодвижным умом, который можно сравнить с жерновом, который все может перемолоть. От нас же зависит, что под него подсыпать: пшеницу, рожь или семя ядовитой отравы. И мука выйдет сообразно тому, что положено. Господи, прости нас, что мы часто под него высыпаем не самое лучшее, и качество муки получается не сообразное жизни праведного.

– Батюшка, я вот замечал, что чтение книг безбожных, и вообще несогласных с моим миросозерцанием, хотя и не изменяет моих взглядов, но все же оставляет какой-то осадок.

– Да, – отвечал батюшка, – святые отцы и наши старцы советовали читать книги своего направления и чтением еще больше укреплять и развивать свое убеждение.

Господи, по совету святых отцов нам следует читать книги своего направления и чтением еще больше укреплять и развивать свое убеждение. Прости нас, Господи, что мы так не делаем и читаем книги, несогласные с нашим мировоззрением.

Уезжая, батюшка говорил, чтобы я во время его отсутствия занялся собой. Как-то на днях я каялся батюшке, что проспал утреню. На это батюшка ответил:

– Укоряйте себя, Бог простит. А вот когда я уеду, вы уже не просыпайте. Входите в прежние рамки. Займитесь это вре­мя собой... Побезмолвствуйте... Просыпание утрени и другие немощи происходят от недостатка решимости. Надо сделать во что бы то ни стало, тогда Господь помогает за такую реши­мость. Вот, например, вы решили оставить мир, и Господь помог вам, и вы его оставили. И так во всяком деле и всегда.

Господи, мы не занимаемся собой: и то опаздываем на утреню, то совсем пропускаем ее и не укоряем себя за это. Прости нас, Господи, за недостаток решимости при посещении богослужений, да и в каждом нами совершаемом деле. Господи, помогай нам в наших благих намерениях и делах!

В воскресенье на литургии читалось Евангелие вос­кресное и пророку Елисею. Это Евангелие кончается словами: «Он же (то есть Иисус Христос) прошед посреде их, идяше» (Лк. 4, 22–30). Батюшка пояснял:

– В сегодняшнем Евангелии говорилось, что евреи разъярились на Господа, возвели Его на гору «да быша Его низринули. Он же прошед посреде их, идяше». Что же это значит? По отношению к Гос­поду Иисусу смысл ясен, то есть что иудеи до того разъярились на Него, что хотели Его сбросить с горы, но Он, пройдя среди них невредимо, пошел далее своим путем. А по отношению к нам это имеет другой смысл, а именно: разъяренные евреи обо­значают страстные помыслы, которые тщатся ввергнуть нас в бездну. Но ум наш проходит сквозь них невредимо, и, пройдя, оставляет их сзади себя, и идет вперед и вперед, приближаясь к Горнему Иерусалиму – Царству Небесному. Заметьте, не только проходит сквозь, них, но идет и далее...

Господи, «разъяренные евреи» – страстные помыслы – стремятся ввергнуть нас в бездну. Господи, прости, что ум наш не всегда проходит их невредимо и не идет вперед, приближаясь к Горнему Иерусалиму.

Георгий, Задонский Затворник, пишет про себя, что он, еще будучи в миру, был идеалистом, всюду искал красоты. Он и сам был красив. Познакомившись с одной красавицей, он даже сделал ей предложение, на что она согласилась. И кажется, в ту же ночь он видит сон: как будто перед ним стоит красавица, каких он никогда не видел, перед которой та, ко­торой он сделал предложение, – ничто. И он в изумлении говорит: «Кто ты? Как твое имя?» – «Мое имя – целомуд­рие», – и он просыпается. «Так вот она где, красота! Ничего мне не надо». – И он удалился в затвор, все презрев.

Да, иногда Господь вразумляет и при помощи чувственных образов. Георгий Затворник в миру искал красоты, но искал там, где ее нельзя найти, не понимал он, что надо искать ее в совершенно ином, а Господь этим сном поставил его на путь истины.

Господи, открой и нам ту красоту, имя которой «целомудрие». Господи, прости нас, что ищем в миру красоты, там, где ее нельзя найти. Господи, помоги искать её совершенно в ином – в целомудрии, чтобы сказать: «Так вот она где, красота!» И поставь нас на путь истины.

Недавно батюшка говорил мне о молитве Иисусовой. Сочинения епископа Игнатия Брянчанинова необходимы, они, так сказать, азбука, слоги. Сочинения же епископа Феофана Вышенского суть уже грамматика, они глубже. Их даже преуспевшие читают с некоторым затруднением.

– Недавно один иеромонах, – сказал батюшка, – спрашивал о молитве Иисусовой и просил меня указать книги. Я ему ответил. Он, видно, хочет познать эту молитву из одно­го чтения. Необходимо познать ее личным опытом, надо при­ступить к ней самому. Молитва Иисусова, – продолжил батюшка, – безбрежное море. Невозможно исчерпать его. Не­возможно всего описать в книгах. Многие начинают, но мало кто кончает. Поэтому мало имеющих внутреннюю молитву. Это великое делание теперь почти совсем забыто... Никто о нем даже не беседует.

Господи, нам хочется читать книги о молитве Иисусовой, но из одного чтения ее не познаешь. Ее необходимо познавать личным опытом, надо приступить к ней самому. Господи, прости нас, что про это великое дело мы почти совсем забываем.

Мы слишком отвлеченно думаем об адских муках, вслед­ствие чего и забываем о них. В миру совсем забыли об этом. Диавол всем нам внушил, что ни его (то есть диавола), ни адских мук не существует. А святые отцы учат, что обручение геенне, все равно как и блаженство, начинается еще на зем­ле, то есть грешники еще на земле начинают испытывать адские муки, а праведники – блаженство... только с той разни­цей, что в будущем веке и то и другое будет несравненно сильнее.

Господи, прости нас, что отвлеченно думаем об адских муках и даже совсем забываем о них. Прости нас, Господи, что таким образом, мы обручаемся геенне и еще на земле испытываем адские муки.

Батюшка говорил о том, как опасно уходить из монастыря, и в заключение рассказал такие два случая. Пер­вый, кажется, современный, то есть бывший, может быть, лет пять-десять назад.

«Один богатый купец имел сына, этот сын поступил в одну из святых обителей, но не ужился в ней и ушел в мир, то есть из чертогов царских – в вонючее болото. Вскоре после ухода он женился и жил с женой и детьми в своем доме. Потом он понял, чего лишился, но было уже поздно. И вот однажды удалось ему как-то достать у старьевщика старый, рваный послушнический подрясник. Принес он подрясник домой и в большие праздники удалялся в самую дальнюю комнату – моленную, надевал этот подрясник и предавался горькому плачу, вспоминая свое житие в святой обители.

И вот еще: однажды в баню пришел какой-то человек с маленьким сыном. Разделись. Отец сел на лавку, а сын все смотрит ему на спину. Тогда отец спрашивает сына:

– Ты что смотришь мне на спину?

– У тебя на спине, папа, какое-то черное пятно.

Тогда отец понял, что невинному чистому младенцу были открыты глаза, и что это черное пятно не что иное, как параман, ибо он прежде был монахом...»

Господи, опасно нам уходить из монастыря в мир, даже мыслями. Такой уход можно уподобить уходу из чертогов царских в вонючее болото. И когда мы это осознаем, то не удержимся, чтобы не предаться горькому плачу, и помня, что остается на теле человека, бывшего раньше монахом, черное пятно – своеобразная память о парамане, который он носил, будучи монахом. Господи, прости нас, что не сочувствуем тем людям, которые ушли из монастыря, и не разделяем с ними их скорби.

...Недавно, когда я провожал батюшку в монастырь, мы, по обыкновению, зашли на могилы старцев. Поклонившись старцам, батюшка указал рукой на памятник, стоящий прямо за главным алтарем Введенского храма. Потом спросил меня:

– Я вам рассказывал об этом памятнике?

– Нет, – ответил я.

И батюшка мне рассказал следующее: «Давно это было, кажется, еще при старцах отце Льве и отце Макарии. Однажды в Оптину приехала моло­денькая девушка именем Варвара, красавица собой. Ей очень понравилась Оптина. Но все же нужно уезжать, и она поехала со своей матерью из Оптиной. Едут, а по дороге из Козельска несут на кладбище гроб. В гробу лежит молодая девушка.

Тогда был обычай (едва ли он теперь сохранился), что девушку на кладбище всегда должны нести тоже девушки. С этой целью, когда одна такая умирала, собирали отовсюду девушек, одевали их в белые одежды, украшали цветами, тоже белыми. Они все вместе брали на руки гроб, тоже белый и украшенный белыми цветами, и несли его сами на кладбище. Вот такая похоронная процессия и встретилась на дороге этой девице Варваре. Она, полная восхищения от этой картины, воскликнула:

– Вот счастливая, вот счастливая!

Мать удивилась этим восклицаниям и говорит:

– Что ты, глупая. Я тебя повезу в Москву и Петербург. Там ты будешь у меня первой красавицей на балах.

Но дочь не слушала ее, пораженная этой белой похорон­ной процессией.

Приехали они домой, но чистая девушка почувствовала себя чужой среди блеска и роскоши и захотела опять в Опти­ну. Наконец отпросилась и поехала. В Оптиной она поговела, приобщилась и собралась уже ехать домой. Села в тележку и поехала, но когда стала спускаться к реке Жиздре, лошадь вдруг понеслась и прямо в Жиздру. И когда выловили девуш­ку, она была уже мертва.

Собрались на совет старцы: что делать и где хоронить эту девушку. И решили похоронить ее за главным алтарем, дав ей первое место в своей пустыни за великую ее любовь к Опти­ной. Вот какая девица Варвара. Видите, как Бог слышит мо­литву и видит восторг чистой невинной души, не огрубевшей в земных удовольствиях. Она сочла только счастием, а Гос­подь исполнил ее желание...»

Господи, этот случай, рассказанный старцем, показывает нам, что Ты слышишь молитву и видишь восторг чистой невинной души, не огрубевшей в земных удовольствиях. Господи, прости нас, что мы не заботимся о чистоте и невинности своей души и огрубеваем в земных удовольствиях. Господи, прости нас, что не имеем столь великой любви к месту подвигов святых, какое имела эта невинная девушка.

Рассказал мне батюшка и про отца архимандрита Моисея: «Однажды мужичок привез в Оптину целый воз яблок для продажи, ибо тогда еще в Оптиной не было яблок, то есть садов. Отец Моисей вышел к мужичку и спросил:

– Какие это яблоки и какая цена?

Мужичок, думая, что отец Моисей не понимает толку в яблоках, хотел обмануть и отвечает:

– Это – «Добрый крестьянин», яблоки – первый сорт.

Отец Моисей видит, что это недозрелая антоновка, и говорит:

– Как, как они называются?

– «Добрый крестьянин».

– Да этого крестьянина не Антоном ли звали?

Мужичок понял, что отец Моисей узнал сорт яблок, и в смущении отвечает:

– Простите, батюшка, значит, мне обратно ехать?

– Зачтем? Позови ко мне отца эконома.

Когда тот пришел, отец Моисей приказал ссыпать яблоки в подвал, а мужичку дал ту цену, какую он запросил с самого начала...»

Господи, когда мы видим, что нас желают обмануть при покупке, то не умеем хранить спокойствие и доброжелательность, как это делал старец отец архимандрит Моисей. Господи, прости нас за отсутствие в нас святого благоразумия.

Однажды батюшка говорил, что по любимым игрушкам в детстве можно узнать будущий нрав человека.

– Это бывает так всегда. Конечно, есть отступления от общего правила, когда, например, гордый. Дерзкий человек поступает в монастырь и силою благодати становится кротким, незлобивым. Но общее правило таково, и я лично делал опыты. Однажды взял я трех маленьких детей и повел их в игрушечный магазин. Там я попросил положить на прилавок игрушки, а детям сказал, что можно выбирать только одну игрушку каждому. И каждый ребенок после некоторых колебаний и сомнений выбрал себе игрушку. Первый взял гармонию, это означало, что в нем сидит художник, любитель красоты; второй взял солдата, это означало его будущий сильный характер; третий взял раскрашенную резиновую лягушку-жабу, это означало его низменные наклонности. Выросли эти дети, и на каждом из них оправдалось это правило. А на последнем особенно, ибо он мне за мою любовь к нему отплатил «как следует», нечего сказать.

Господи, оказывается, по любимым игрушкам детства можно узнать будущий нрав человека: сидит ли в нем художник, или сильный характер солдата, или же – низменные наклонности. Господи, прости нас, что мы не очень наблюдательны за поведением людей и теряем с ними бдительность.

6 сентября батюшка рассказал мне про отца игумена Вениамина Наифской пустыни, что около Казани. Рассказ был о том, что в отношении ученика к старцу главное – вера ученика.

– Если спрашивают с верой, то Господь по вере спрашивающего и открывает ему Свою волю. Даже мирские священники по вере обращающимся к ним открывали волю Божию. Святые отцы говорят, что если с верой спросить младенца, то и через него Бог откроет Свою волю. А если спрашивать с испытующим духом, то Бог внушит и пророку сказать ложь.

Господи, Ты открываешь нам об отношениях ученика к старцу: в них главное – вера ученика. И мы, если вопрошаем с верой, то Ты, Господи, по вере вопрошающего, открываешь нам Свою волю. Господи, прости нас, что более с испытующим духом мы вопрошаем духовников и старцев и поэтому Бог скрывает от нас Свою волю.

Я вам не рассказывал про отца игумена Вениамина, как он, не имея никого, к кому бы мог обратиться за советом, решил спросить у первого встретившегося ему младенца. Давно у него было желание построить колокольню в обители, а средств и благодетелей не было. Тогда он решил пойти в ближайшую деревню и у первого младенца спросить: строить колокольню или не надо. Идет, проходит около версты и видит, что идет женщина с маленькой девочкой. Когда они приблизились к нему, он, благословив их, спрашивает девочку:

– Как тебя зовут?

Та отвечает:

– Мася.

– Сколько тебе лет?

Она отвечает, что ей чуть ли не тридцать миллионов лет, а мать сказала, что ей около четырех лет.

– Ну хорошо, так скажи мне: строить мне колокольню или нет?

– Штрой (то есть строй).

– Спаси тебя Господи, деточка, – сказал отец игумен и возвратился в обитель. В этот же день приказал, он нанимать рабочих, приготовлять леса и вообще сделал надлежащие распоряжения. На следующий день приходит к нему какой-то подрядчик и говорит:

– Вот, батюшка, явилась у меня мысль пожертвовать вам в обитель заготовленный у меня кирпич – один миллион штук, только смущаюсь я тем, что вам некуда будет употре­бить.

А отец игумен и говорит:

– Спаси вас Господи, ведь я начал строить колокольню, и кирпич очень нужен.

– Ну вот и слава Богу, – отвечает подрядчик, – так я вам сегодня же начну перевозить кирпич.

И пошло дело, и выстроил хорошую колокольню. Вот ви­дите, что значит вера...

Господи, вера и нам помогает делать дела Твои. Для этого надо только с верой вопросить хотя бы младенца. И Ты откроешь нам Свою волю и окажешь помощь при её исполнении. Господи, прости, что не имеем надлежащей веры в делах своих.

Вспомнил батюшка те времена, когда в чудные лунные ночи он имел возможность ходить по скиту:

– Хорошо бывало тогда у меня на душе, отрадно и покой­но. Похожу по скиту и возвращаюсь потом в келию свою. А в келии у меня было всегда чистенько, перед иконами сияет лампадочка, а в окно смотрит поющая и ликующая ночь, наполняя мою келейку синим светом... Да, бывают в жизни иногда такие минуты, что их никак нельзя передать на словах. Я не могу передать вам на словах то блаженство, какое я тогда испытывал, необходимо самому это почувствовать... Вот и теперь такая же поющая и ликующая ночь.

Господи, как же важно для нас иметь чуткую и отзывчивую душу при виде красоты природы, от которой отрадно и покойно на душе. Господи, прости нас, что мало трудимся над тем, чтобы испытывать блаженство от созерцания поющей и ликующей ночи, от чистоты в своей комнатке, от сияния лампадочки.

Я пошел от батюшки с каким-то тихим, хорошим настроением. Быть может, батюшка поведал мне часть своих чувств, высоких и святых, насколько можно было передать их на словах и насколько могла их воспринять моя душа.

Выйдя от батюшки, я пошел тихо и остановился на перекрестке перед колокольней, облитой лунным светом. Я залюбовался этой картиной. Дубы и сосны стояли неподвижно, получив от лунного света какую-то особенную красоту. Все молчало в безмолвии своем, поя хвалебную песнь Вседержи­телю Богу. И я стоял безмолвно и неподвижно, как бы боясь нарушить эту тишину. Наконец я пошел в келью и встал на молитвенное правило…

Господи, нас не так часто посещает тихое и хорошее настроение от тех чувств, высоких и святых, которые мы слышим от духовно опытных людей и насколько их может воспринять наша душа. Господи, прости: мы не умеем любоваться красотой и безмолвием ночи, мы не умеем услышать как в безмолвии своем все поет хвалебную песнь Вседержителю Богу. Прости нас, что после открывшихся переживаний, мы не встаем на свое молитвенное правило.

Батюшка говорил, что «сущность нашего иноческого жития – борьба со страстями... и нельзя самочинно проходить путь иноческой жизни...».

Господи, мы забываем, что суть монашеского жития – это борьба со страстями. Прости нас, Господи, что не боремся со страстями и самочинно проходим путь своей христианской жизни.

Однажды батюшка сказал мне:

– Вы поступили в скит через святителя Трифона. Это – великое дело. Конечно, в лице его действовал своими мо­литвами святой мученик Трифон. Вы должны ему молиться каждый день. Быть может, вы его какой-нибудь потомок, свя­тые зорко следят за своим потомством. Ведь вы знаете, какая благодать дана святому мученику Трифону. Он охраняет от злых духов.

– А вот, батюшка, я прочел его житие перед первым моим приездом в Оптину. Оно мне понравилось, но то место, где повествуется, что святой приказал бесу явиться в лице черной собаки, мне тогда не понравилось, ибо я тогда этому не очень верил. Я имел о духах самое отвлеченное и строго невещественное понятие. И вот что я сейчас вспомнил: когда я жил у отца Кирилла (умер иеросхимонахом Кириаком), еще в первый мой приезд в Оптину, явился один из запоздавших посетителей. Было часов 9–10, когда он подошел к гостинице и видит, что дверь заперта. Тогда он постучал ко мне в окно и попросил, чтобы я ему открыл. Я пошел открывать, но не взял с собой огня, а была темная весенняя ночь (Великим постом было дело).

Я отворил дверь и жду, когда придет этот постоялец, чтобы запереть дверь опять, и вдруг, вижу, что из тьмы как бы отделяется тьма, и двигается ко мне, и входит на лестницу уже в виде черной собаки средней величины, наклонившей голову немного набок, медленно переступает она лапами по ступе­ням и идет к двери. Я в страхе захлопнул дверь, и все исчез­ло. Через несколько секунд вошел постоялец, я ему, конечно, не сказал ни слова.

– Господи, – сказал батюшка, – Господи, – и, помолчав, продолжал: – Всегда захлопывайте дверь, когда к вам будет приходить эта собака. А она будет приходить, она не оставит вас, еще много раз придет к вам...

Господи, мы не молимся святому мученику Трифону, а ведь он охраняет нас от злых духов. Господи, прости нас за это и за то, что о духах имеем самое отвлеченное и строго невещественное понятие. А они, оказывается, могут приближаться к нам в виде черной собаки. Сохрани нас, Господи, от прихода подобной собаки.

За обедом батюшка сказал очень краткое слово:

– Считаю долгом напомнить вам, братия и отцы, в этот день, день памяти святого Иоанна Богослова, что необходимо всякому христианину, а наипаче облаченному в иноческий чин, иметь мир с Богом и людьми. Святой Иоанн Богослов говорит, что человек не может любить Бога, если не любит своего брата, что такой человек «ложь есть». Поэтому, братья, напоминая вам эти слова святого апостола Иоанна Богослова, я прошу вас не таить злобы в сердце своем на кого-либо, а иметь мир и любовь к ближним.

Это была главная и единственная мысль во всем кратком слове.

Всякому христианину необходимо иметь мир с Богом и людьми. И какую страшную ошибку допускаем мы, когда желаем любить Бога, не любя ближнего. Господи, прости нас, что не любя брата, думаем любить Тебя, Бога нашего. Такая мысль ложна. Прости нас, Господи, за неё.

Батюшка сказал, что­бы я прочел из «Невидимой брани» о четырех страшных и последних искушениях, бывающих перед смер­тью. Надо знать их и готовиться к ним...

Господи, мы еще не знакомы с четырьмя страшными и последними искушениями, бывающими перед смертью. А их надо знать и готовиться к ним, чтобы отразить их. Это четыре главных искушения: колебания веры, отчаяние, тщеславие и разные образы, в какие облекаются демоны, и какие представляют отходящим из сей жизни. Господи, прости нас, что мы ничего не знаем об этих искушениях и остаемся неготовыми к ним.

Батюшка прочел мне немного из своего дневника и сказал:

– Я писал тогда каждый день и перечитывал свой дневник так: приходит, положим, 20 августа или другое число, и я беру все свои дневники и прочитываю то, что думал, чувствовал и делал в то же число и месяц в другие годы. Великое дело – так следить...

Господи, мы не научены вести дневник своей жизни, потому нам и нечего перечитывать каждый год, чтобы увидеть о чем мы думали, что чувствовали и делали в то же число и месяц другого года. Господи, прости нас, что не внимали себе и не размышляли о прожитой жизни.

«В 1888 году, 17 сентября, я видел сон, будто входит ко мне в номер старец и, указывая на часы, спрашивает:

– Сколько времени?

Я отвечаю, глядя на часы:

– Полчаса седьмого.

Старец опять:

– Сколько времени?

Я отвечаю:

– Полчаса седьмого.

Старец опять:

– Сколько времени?

Я даже в некотором раздражении:

– Полчаса седьмого.

Старец:

– Через три года в этот день и час ты умрешь.

И я просыпаюсь, подхожу к окну, отдергиваю занавеску, беру стоящие на столе часы и смотрю: они показывают 35 минут седьмого. Я был поражен: вот какие еще сны бывают, соответствующие действительности. И подумал я: надо исправлять свою жизнь.

Проходит два года, уже и третий подходит к концу, наступил уже сентябрь, месяц. Значит, скоро умру. Поехал я тогда в Раифскую пустынь. Приехал я туда 13 сентября, в день обновления храма Воскресения. Была пятница. 14 сентября – Воздви­жение Креста, а тогда как раз на новую колокольню подымали крест, и подумал я: не мой ли это крест возносится? 15-го было воскресенье. Я подготовился и 17-го числа приобщился Свя­тых Христовых Тайн, но не умер. Пришел к себе в гостиницу в номер, и думаю: не поступить ли в святую обитель? И начал подыскивать себе место. И в этот же день 17 сентября 1891 года я получил от отца Амвросия благословение поступать в скит (смерть для мира). Это было его последнее благословение; Смотрите, как все премудро происходило».

Господи, нам тоже Ты посылаешь мысль: надо исправлять свою жизнь, потому что и наша смерть не за горами. Господи, прости, что медлим в деле исправления своей жизни и помоги опыт этой подготовки к исправлению взять из жизни старца Варсонофия.

«Все это предзнаменовало то, что предстояло мне в духов­ной жизни: 13 сентября – обновление храма, это значило, что мне надо прежде обновить храм свой душевный. Затем 14 сен­тября – Воздвижение Креста, то есть что когда храм обнов­лен, то на него надо воздвигнуть крест, крест духовной жиз­ни. Это воздвижение бывает и общее и частное. Оно бывает с каждым человеком, но многие, прожив всю свою жизнь, не заметили ничего подобного. И, наконец, 15 сентября было воскресенье, то есть когда на мой душевный храм воздвигнут крест и душе остается только воскреснуть к духовной жизни». Затем батюшка говорил о тех скорбях, которые он пере­носил, будучи послушником, и на которые он в душе своей отвечал так:

– Лучше умру, а не уйду из скита.

Господи, сподоби нас приспособить к своей жизни план размышления, что нам предстоит сделать в своей духовной жизни: сначала обновить храм наш душевный, затем воздвигнуть над ним крест духовной жизни и, наконец, когда на наш душевный храм воздвигнут крест, то душе остается только воскреснуть к духовной жизни. Господи, прости нас: мы не работаем над собой по этому плану и не готовимся к перенесению скорбей, которыми враг хочет отвлечь нас от указанного плана.

К батюшке был не расположен скитоначальник отец Иосиф, будучи раздражаем по действу диавола другими. Зная это, я спросил:

– Как же вы относились к отцу Иосифу?

– Я относился к нему как к своему начальнику, на все брал у него благословение, например выйти из скита и прийти. Я только перестал открывать ему помыслы, а стал откры­вать их отцу Венедикту, и то решился на это не иначе как с благословения отца Иосифа. Я веровал, что через него, как через поставленного на сие место, действует благодать.

Господи, примером жизни старца Варсонофия Ты ставишь нам на вид как следует себя вести, если начальство не расположено к нам, будучи раздражаемо по действу диавола другими. Господи, помоги нам понять, что главным остается в этом случае закон послушания: все делать с благословения начальствующего и даже испросить у него благословение открывать помыслы другому духовнику.

– Если Богу угодно и вы займете какое-либо начальствен­ное положение в монастыре, то знайте, что это – тяжелый крест. Отец Амвросий говорил: «Монаху простому нужен тер­пения воз, а настоятелю – целый обоз».

Господи, если Тебе угодно будет возложить на нас начальственный крест, то помоги нам помнить слова старца Амвросия: «Монаху простому нужен терпения воз, а настоятелю – целый обоз». Господи, прости, что этот «обоз терпения» мы не запасаем и не берем из него необходимую порцию в различных жизненных обстоятельствах.

Затем батюшка говорил, как побеждать страсти, чтобы приобрести чистоту сердца: для этого необходимо читать Жития святых и современных подвижников, как живые яркие примеры борьбы со страстями, и вообще читать святоотече­ские писания...

Господи, старец Варсонофий учит нас побеждать страсти ради чистоты сердца, читая Жития святых и жизнеописания современных подвижников, отыскивая в них живые примеры борьбы со страстями, и читать другие святоотеческие писания Господи, прости нас, что читаем их не с этой целью, а чаще и совсем не читаем их, все нам некогда. Господи, вразуми нас как нам вымолить у Тебя прощение.

Как-то после бдения я сказал батюшке, что с трудом выстоял службу. Батюшка спросил:

– По какой причине? – Я говорю:

– По телесной немощи.

– Да, – говорит батюшка, – а иногда уходят из храма из-за помыслов. Это, конечно, неразумно. Враг поднимает брань помыслов с целью вывести из храма. Не должно поддаваться врагу. В большинстве случаев у молодых бывают блудные помыслы, а у старых – помыслы гнева, воспоминания старых обид. Враг как бы говорит: «Ты помнишь, такой-то вот тебя оскорбил, а ты смолчал, ни слова ему не сказал. Эх, ты! А ты ему вот то, и вот это сказал бы». – Иногда от подобных помыслов человек весь вспыхнет от гнева. Надо бороться.

Господи, нередко помыслы уводят нас из храма. Господи, прости, что поддаемся им: или блудным, или гневным, или вспоминаем старые обиды, и не боремся с ними.

Я спросил батюшку:

– Может ли быть Иисусова молитва в человеке страст­ном?

– Может, – отвечал батюшка, – может, но вот как: в пер­вый период молитвы Иисусовой страсть, действуя в человеке, побеждает его, а во второй период при всяком возбуждении страсти человек побеждает страсть. Страсть остается в чело­веке до самой смерти, и бесстрастие может быть только относительное. Это мы можем видеть из того, что многие подвиж­ники (например, преподобный Иаков), проведя жизнь в подвигах, впадали в грех.

Господи, в нас, страстных, молитва Иисусова может быть: в первый период молитвы Иисусовой страсть, действуя в нас, часто побеждает нас, а во второй период при всяком возбуждении страсти мы можем побеждать ее. Господи, прости, что мы не усвоили себе этого закона молитвенного и при неудачах бываем искушаемы оставить эту молитву.

Я помню, в Казани был блаженный Николушка. Он говорил, обращаясь к людям доброй жизни: «Как покойники-то? Спят?» Я тогда не понимал смысла этих слов, и понял их только здесь, в скиту, и удивился глубине смысла их. Он страсти называл покойниками. Покойник лежит, значит, существует, а не исчез, ибо мы его видим. Так и страсть в про­ходящем молитвенный подвиг и достигшем уже внутренней молитвы подобна покойнику.

Господи, существует у духовных людей обычай называть страсти «покойниками». Покойник лежит, значит, существует, а не исчез, ибо мы его видим. Так и страсть. Господи, прости нас, ибо наши «покойники» еще живы и досаждают нам своими «наездами», и мы уязвляемся ими.

Я спросил:

– Непарение мысли, то есть внимательность, при молит­ве считается первым даром в любом случае или это касается только молитвы Иисусовой?

Батюшка ответил, что только молитвы Иисусовой.

Господи, Ты открываешь нам ценное наблюдение делателей Иисусовой молитвы – считать внимательность первым даром только Иисусовой молитвы. Прости, Господи, что этого дара мы у Тебя не выпрашиваем и непарение мысли не считаем для себя обязательным.

– Спрашивают, как легче спастись? Один только смиря­ется, а не трудится, а другой только трудится целый день на всех послушаниях, а другой только смиряется – с таким вопросом обратились к преподобному Варсонофию Великому, а он от­ветил (я говорю, конечно, приблизительно к его словам): «Чадо, ты не так ставишь вопрос. В псалме сказано: «Виждь смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя…» Отсюда ясно, что истинное смирение никогда не бывает без труда, а истинный труд никогда не бывает без смирения: одно долж­но быть необходимо сопровождаемо другим, иначе мы не будем получать никакой пользы. А если будем и трудиться и смиряться, как сказано в псалме: «Виждь смирение мое и труд мой», то получим награду – оставление грехов, как сказано: «...и остави вся грехи моя». Поэтому необходимо упражняться и в том и в другом».

Господи, Ты приковываешь наше внимание к двум составляющим наше спасение: к истинному смирению, которое никогда не бывает без труда, и к истинному труду, который никогда не бывает без смирения. Господи, прости нас, что мы не упражняемся в том и другом.

Читали с батюшкой об Иисусовой молитве. И батюшка заповедал мне творить молитву Иисусову устную и на военной службе, но хранить эту тайну, не открывая ее никому, не уча никого, хотя, быть может, и будут встречаться люди хорошие.

– Теперь решают так, – говорит батюшка, – молись не молись – все равно не достигнешь молитвы. Теперь прошли, дескать, те времена. Это, конечно, внушенная диаволом мысль. Иису­сова молитва необходимо нужна для входа в Царство Небесное. Многим неполезно иметь внутреннюю молитву, ибо они мо­гут возгордиться этим. Поэтому молящему­ся, но не достигшему внутренней молитвы, Бог дает ее или перед смертью, или даже после смерти, ибо и по смерти идет рост молитвы Иисусовой. Когда я это прочитал, я усомнился: вер­но ли я это понимаю? И начал искать подтверждения этому и нашел во многих творениях святых отцов, а также и у Паисия (Величковского). А теперь мы прочитали еще и здесь (в кни­ге «На горах Кавказа»).

Господи, Ты открываешь нам, что Иисусова молитва необходима для входа в Царство Небесное. Прости нас, Господи, что не усердны в молитве и бываем склонны возгордиться. Вот и уходит от нас внутренняя молитва. Прости нас.

Вчера на бдении батюшка говорил нам слово вместо поучения.

– Сегодня, – говорил батюшка, – Святая Церковь празднует в честь святых Бесплотных Сил Небесных, в лике которых святой Архистратиг Михаил занимает одно из первых мест. Я помню, когда я был еще новоначальным послушни­ком, был какой-то праздник, и скитская братия была в монастыре. Когда все стали подходить ко кресту после обедни, я слышу, что стоящий около меня человек, нагнувшись к маль­чику, по-видимому, своему сыну, говорит:

– Вот смотри: идет ангельский чин.

Эти простые слова очень повлияли на меня. Да, действительно, монах должен быть подобен Ангелу.

Святой Иоанн Лествичник говорит, что вместе с монахами борются и Ангелы, то есть что монаху в борьбе со страстями и диаволом помогают Ангелы. Бывший прежде Ангел – Денница, а ныне отверженный, падший злой дух – диавол – везде и всегда старался и старается посеять злобу, вражду и всякое возмущение. Он воздвиг гонение на христиан, он породил массу ересей, он воздвигал всякие немирствия и беспорядки, и ныне он старается посеять то же самое и, увы, часто ус­певает.

Господи, для нас целое открытие, что монах должен быть подобен Ангелу, ибо ему в борьбе со страстями и диаволом помогают Ангелы. Диавол всегда и везде старается посеять злобу, вражду и всякое возмущение, он воздвигает всякие немирствия и беспорядки. Поэтому и необходима нам помощь Ангелов. Господи, прости, что плохо молимся бесплотным силам, чтобы они боролись за нас с демонами.

Ко мне приходят вести, что один ропщет или скорбит на другого, а один обижен другим. Ко мне приходят с жалобами. А что я отвечаю таким? Конечно, одно: надо помириться; пойди, попроси прощения, поклонись... Некоторые, к сожалению, медлят, и проходит иногда значительное, время во вражде. Это не должно быть так, честные отцы и братия. Монах должен быть исполнен любви к Богу и ближнему. Что такое монах? Монах есть исполнитель всех заповедей Божиих. А все заповеди сводятся к двум: 1) «Возлюби Бога всем сер­дцем твоим, всей душею твоею и всей крепостию твоею» (Мф. 22, 37) и 2) «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (ср. Мф. 22, 39). Эти две заповеди совмещают в себе весь закон и заповеди Божии.

Ангелы на небесах преуспевают в любви. Вся жизнь монаха должна быть – любовь. Наши великие старцы: отец Лев, отец Макарий, отец Амв­росий, отец Анатолий – действительно имели эту любовь. А какой чести и славы сподоблялись они еще при жизни их за эту любовь, можно видеть из следующего. Когда батюшка отец Анатолий по приглашению отца Иоанна Кронштадтского поехал для соборного служения с ним и когда началась литургия, то отец Иоанн увидел, что с отцом Анатолием служат два Ангела. Неизвестно, видел ли их сам отец Анатолий или нет, но отец Иоанн ясно видел их...

Господи, мы не всегда готовы пойти, попросить прощения, поклониться тем, кто ропщет или скорбит на нас или обижен, чтобы восстановить мир. Господи, прости нас. Ведь мы, христиане, живущие в миру, как и монахи, должны быть исполнены любви к Тебе, Богу нашему, и ближнему, стать исполнителями всех заповедей Твоих. Прости нас, Господи, что жизнь наша не наполнена делами любви к Тебе, Богу нашему и к ближним.

Я счел нужным напомнить вам именно в этот день о высо­ком назначении монаха... Да будет между нами, согласие, и любовь. Старец преклонных лет отец иеросхимонах Игнатий, скончавшийся лет двенадцать назад, говорил мне так: «В мое время вся Оптинская братия отличалась взаимным согласием и любовью, а в особенности скитяне». Постараемся, братие, и мы следовать этому...

Господи, и нам необходимо помнить о высоком назначении христианина, хранить между собой согласие и любовь. Господи, прости нас, не имеющих взаимного согласия и любви.

Иногда выражают мне некоторые свое желание высшей монашеской жизни, высших подвигов. А что может быть выше прощения обид, оскорблений, терпения скорбей и не­мощи братской? Вы, вероятно, помните случай из жития пре­подобного Пахомия. К нему приходит инок и говорит: «Авва, благослови меня, я хочу предать себя на мучение, дабы иметь му­ченический венец». А преподобный Пахомий говорит: «Нет, отче, советую тебе оставаться в обители, нести всю тесноту иноческого жития и немощи собратий и отрекаться от своей воли, – и это вменится тебе в мученичество».

Видите, значит, всякий монах, терпящий все благодушно, имеет мученический венец!

Батюшка говорил, что смирение и любовь – самые высокие добродетели и должны быть отличительной чертой всякого монаха.

Господи, когда мы прощаем обиды, оскорбления, терпим скорби и немощи ближних, мы отрекаемся от своей воли и это вменяется нам в мученичество. Господи, мы забываем об этом, не терпим все благодушно. Господи, прости нас за отсутствие стремления получить мученический венец, проявляя смирение и любовь в отношениях с ближними.

Говорил батюшка, как трудно ему приходи­лось, когда он был рясофорным монахом, какие были на него гонения:

– Я все это говорю вам для того, чтобы показать, что нам нужно надеяться только на Бога. Иногда приходилось так, что впору уходить из Скита. Но я решил: лучше умереть, нежели уйти. Я имел твердую надежду на Бога и Его Пречистую Ма­терь... И кто тогда мог подумать, что этот всеми уничижаемый послушник через несколько лет будет игуменом скита и стар­цем?.. И предполагать этого нельзя было, но раз такова воля Божия, то так и вышло, никакие препятствия не помешали. Не напрасно сказано в псалме: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в них же несть спасения» (см. Пс. 145, 3), а надейтесь на Бога. Толь­ко эта твердость и вера помогли мне перенести все это. Но при всех этих скорбях Господь неизреченно утешал меня. Любил я читать святых отцов, а в особенности Псалтирь, – и какие глубины иногда открывались мне. Так вот я вам и говорю: всегда надейтесь только на Бога_, но никак не на человека. Тогда всякое зло будет отпадать от вас, как отрубленная ветка.

Господи, нам в несении своего жизненного креста необходимо надеяться только на Тебя и на Твою Пречистую Матерь. Господи, прости нас, что не имеем твердости и веры в перенесении скорбей и помоги надеяться только на Тебя, чтобы всякое зло отпадало от нас как отрубленная ветка.

Хочется записать одну из бесед с батюшкой о молитве Иисусовой. Когда я пришел к батюшке под впечат­лением прочитанного в книге «На горах Кавказа», батюшка сказал:

– Я долго не мог понять, что такое соединение ума с сердцем. В сущности говоря, это означает соединение всех сил душевных воедино для устремления их всех к Богу, что невозможно при разъединенности их. Этот закон единения я усматриваю не только в молитве Иисусовой, а везде. Какую, например, имеют красоту нота или звук, взятые в отдельнос­ти или в беспорядке? Можно сказать, никакой. Но эти же самые звуки в произведениях гениальных композиторов дают нам воспринять великую силу и красоту. Про живопись и дру­гое я уже не буду говорить...

Господи, нам трудно понять, что такое соединение ума с сердцем. Старец Варсонофий открывает свое понимание сущности этого соединения. Оно означает соединение всех сил душевных воедино для устремления их к Богу. Господи, прости нас, что силы душевные у нас по большей части разъединены и поэтому не устремлены к Тебе. Господи, прости нас, что не умеем пользоваться законом единения не только в молитве Иисусовой, но и везде.

Ум, когда упраж­няется в чтении Священного Писания, молитве и тому подоб­ном, очищается от страстей и просветляется. Когда же он погружен только в земное, то он становится как бы неспособ­ным к пониманию духовного.

Господи, мы мало упражняем ум в чтении Священного Писания, молитве и тому подобном и по этой причине не даем ему возможности очищаться от страстей и просветляться. Господи, прости, что погружением только в земное мы делаем свой ум как бы неспособным к пониманию духовного.

Страсти легко побеждать в помыслах, но когда они пе­рейдут в слова и дела и укоренятся, то – очень трудно, почти невозможно...

Господи, прости нас, мы не ищем победы над страстями в помыслах.

17 ноября батюшка рассказал нам с отцом Никитой, как ровно двадцать лет назад, 17 ноября 1889 года, он чуть не умер. В августе 1889 года числа 26–28-го, батюшка был в первый раз у отца Амвросия.

На желание батюшки поступить в монастырь отец Амвро­сий посоветовал ему дослужить до пенсии, то есть еще два года прослужить, и тогда поступать, а пока жить в миру бого­угодно и до Рождественского поста, то есть с августа до 15 ноября, поговеть четыре раза. Это батюшке показалось странным и непонятным: почему так?

Господи, мы довольно часто теряем из вида мысль, что нам надо жить богоугодно и говеть. Прости нас.

Но все было исполне­но, и вот 17 ноября батюшка вдруг почувствовал себя дурно, послали за доктором и за священником.

– А мысль мне говорит: ты сейчас умрешь. Я только об одном молил Бога, чтобы приобщиться Святых Тайн. Ужас смерти овладел мной. Наконец приходит священник. Начал меня исповедовать, я ничего не могу сказать, только: «Грешен, грешен». Священник сделал мне несколько вопросов, разрешил меня и приобщил. Я успокоился, хотя доктор сказал, что до утра едва ли доживу.

Господи, редкий из нас переживал ужас смерти. Острая необходимость исповедаться и причащаться Святых Тайн еще не стала достоянием нашего сознания. Господи, прости нас, что не вспоминаем «последняя своя» и не готовимся к переходу в жизнь иную.

«Я лег на кровать, накрыли меня одеялом, и я остался один. Вдруг слышу, словно какой-то голос с неба: «До-о-он…н…», – это уда­рили к утрени в женском монастыре, а в душе моей кто-то сказал: «Будешь жив...» Мне стало отрадно, и я уснул. Наутро мой денщик приходит и поднимает осторожно с головы моей одея­ло, думая увидеть меня уже умершим, а я ему говорю:

– Ты что, Александр? Денщик обрадовался и говорит:

– Да Вы живы, Ваше Высокоблагородие?!

– Да, жив, – отвечаю, хотя после этого и лежал два месяца, борясь со смертью. Я просил раскрыть дневное Евангелие и прочесть мне его. Александр взял и начал читать притчу о бесплодной смоковнице: «Во грядущее лето посечеши ю, аще не сотворит плода» (Лк. 13, 9). Я и подумал, что, действительно, я – бесплодная смоковница, хотя и полагал раньше, что имею разные добродетели, потому что был по внешности исправен. И ре­шил я переменить свою жизнь. Ждал я смерти и на следую­щий год в этот день, но остался жив, и ныне уже прошло двадцать лет с того времени...

Когда я был еще послушником, я начал искать подтверждения сему, ибо это говорит только один преподобный Симеон. И вспомнил текст Евангелия: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5, 8). Если переставить слова, выходит так: Бога узрят только чистые сердцем.

Господи, необходимо и нам задумываться на предмет нашего соответствия «бесплодной смоковнице», хотя и имеем разные добродетели, потому что по внешности мы исправны. Господи, прости нас за наше бесплодие, очисти наше сердце, чтобы мы могли чистым сердцем видеть Тебя.

Внутренняя молитва Иисусова и есть соединение ума и сердца для устремления к Богу...

Запишу слова преподобного Симеона Нового Богослова о внутренней молитве Иисусовой: «Если кто не соединится с Господом Иисусом здесь на земле, то и никогда не соединится с Ним». Это мы с батюшкой прочитали в книге «На горах Кавка­за», в том месте, где говорится о необходимости молитвы Иисусовой. «Это страшные слова», – говорил батюшка.

Господи, внутренняя молитва Иисусова важна для нас соединением ума и сердца для устремления их к Богу. Господи, мы эту цель не ставим перед собой, когда произносим слова этой молитвы. Господи, прости нас, что не доискиваемся этого смысла и не страшимся слов святых: «Кто не соединится с Господом Иисусом Христом здесь на земле, тот и никогда не соединится с Ним».

Я думал, что если бесы могут внушать нам мысли, и если душа может слышать слова бесов, то бесы видят и слышат наши мысли. Но батюшка сказал, что это не так.

– Бесы могут нам внушать мысли, но не могут знать, приняли ли мы их или нет. Поэтому они делают так: внушают нам мысль и смотрят на лицо, желая по его выражению узнать, как отнеслись мы к этим мыслям.

Это мне многое открыло и сделало понятным.

Господи, старец открывает нам, что бесы не могут знать, приняли ли мы или нет внушенные ими мысли, но они смотрят на наше лицо, пытаясь понять, как мы отнесемся к их мыслям. Прости нас, Господи, что не следим за своим лицом и выдаем себя на поругание бесам.

– Я помню, когда я был маленький, – рассказывал батюшка, – у нас была картина в доме. Она изображала следующее: стоит Петр Великий, а перед ним на коленях моло­дой человек, около которого стоит его отец, приговоренный к ссылке в Сибирь за какое-то преступление. Этот молодой человек просит Петра I освободить его отца, потому что он стар, не сможет перенести тяжких трудов, кроме того, в нем нуждается семья.

– Лучше меня сошли в Сибирь вместо отца, ибо я молод, силен и свободен, – сказал юноша.

Петр Великий прослезился и сказал:

– Освобождаю этого отца за то, что у него есть такой сын.

Так мне рассказал про эту картину мой отец и учил меня молиться за него. Да и вообще учил он меня молиться. Возьмет, бывало, меня и поставит с собой и велит прочесть «Богоро­дицу», «Царю Небесный» и еще что-либо. Учил меня читать 90-й псалом, и я его тогда выучил наизусть в один день. Ко­нечно, я и теперь молюсь за него каждый день.

Господи, мы не учим своих детей молиться о нас, как это делал отец преподобного Варсонофия, и заступаться за нас пред Тобою, Боже. Прости нас, Господи, что не научили своих детей каждый день молиться о нас. Прости нас, что не помним каким именно молитвам нас научили отец и мать.

Батюшка говорил мне о покойном отце Анатолии, великом старце.

– Он любил Бога, как только можно было Его любить! И это чувствовалось всякому, кто к нему приходил...

Господи, мы не подражаем в любви к богу, как это делал отец Анатолий, великий старец. Аромат этой любви чувствовал всякий, кто к нему приходил. Господи, прости нас, что не развиваем в себе обоняние на присутствие в нашей жизни духовной любви к Богу святых.

Батюшка указывал на поучения преподобного аввы Дорофея как на прекрасные, по­учающие нас внешнему и внутреннему монашеству:

– Сначала надо приобрести внешнее монашество или монашеское ученичество, но на этом не останавливаться, а идти далее. Вот преподобный авва Дорофей и учит, как соединять одно с другим. Внутреннее монашество есть очищение сердца от страстей при содействии молитвы Иисусовой.

Господи, нам важно знать о соединении внешнего и внутреннего монашества. Авва Дорофей учит, что внутреннее монашество есть очищение сердца от страстей при содействии молитвы Иисусовой. Господи, прости нас, что не пользуемся молитвой Иисусовой для очищения сердца от страстей.

Припоминается мне батюшкина беседа о господине Погожеве, известном более под псевдонимом Поселянин. Он пишет статьи духовно-нравственного содержания.

– Вы себе представить не можете, какая громадная разница между теперешним его лицом и прежним. Ничего нет общего!

Я помню, был он у нас в скиту за трапезой лет пятнадцать-семнадцать назад. Я сидел в уголке около портрета отца Паисия Величковского, а он сидел на первом месте около иеро­монаха. Я залюбовался им. Не подумайте, что я говорю про телесную красоту, нет, я говорю про внутреннюю красоту, ко­торая выступала наружу в выражении его лица и даже во всех его движениях.

Было лето, окна в трапезной были растворены. Он сидел как раз перед окном, спиной к читающему. Помню, подали уже второе или третье, он скушал две-три ложки и, положив лож­ку, устремил свой взгляд в окно. И чувствовалось мне, что смотрит он на храм, на чудные сосны, затем поднимает взор все выше и выше, в голубые небеса с мыслью о великом и бесконечном Боге. Я подумал тогда: «Господи, каким же должен быть внутренний мир этого человека?!»

Господи, мы не умеем любоваться внутренней красотой человеческа, которое выступает наружу в выражении его лица и даже во всех его движениях. Эта красота чувствуется и во взгляде. Господи, прости нас, мы не умеем любоваться внутренней красотой человека, не умеем замечать явных признаков этой красоты. Прости, что не умеем задуматься: «Каким же должен быть внутренний мир этого человека?»

До тех пор я уже знал его по сочинениям, а тогда и просто полюбил его. Я попросил у отца Иосифа благословения познакомиться с ним, и отец Иосиф прислал его ко мне в келию, и там была у нас беседа с ним первая и последняя.

Вот я ему и говорю теперь, когда он был у меня:

– Вы помните тогдашнюю нашу беседу?

– О да, она вся у меня здесь. – Он прижал руки к сердцу.

– Помните, я тогда говорил о внутреннем, или, как его называют иногда, о мистическом монашестве, которое вам, собственно, и нравится... Так вот поступайте к нам в Скит, вам еще не поздно. Но только не думайте, что сразу, нужно на небо возлетать и мертвых воскрешать. Нет, сначала нужно упражняться во внешнем монашестве, перешагнуть его. А приступать сразу ко внутреннему нельзя, нужно потерпеть всякие скорби, унижения и озлобления, и внутри себя от диавола, и совне от неразумных собратий. Сначала нужно прой­ти весь искус. Иногда даже будете чувствовать отвращение и ненависть к монашеской жизни. Нужно испытать борьбу со страстями, стяжать смиренное о себе мнение и многое другое. Поступайте к нам в скит, дам вам келию. Будете ночью выхо­дить любоваться чудным звездным небом... И сами посудите, что принес вам мир? Какую получите вы от него пользу?

– Хорошо. Теперь я буду приезжать в Скит. Ну а если я поступлю в Скит, то меня заставят бревна таскать, а я этого не могу...

– Нет, вас не заставят бревна таскать прежде всего потому, что вы не сможете ни одного бревна поднять. Послушание всегда дается сообразно с силами.

Видите, вот какие у него в этом дикие понятия о монашеской жизни, хотя про монашество он всю жизнь писал. А поче­му? – потому что не проходил личным опытом монашеской жизни.

Господи, прости, что, не имея правильного представления о монашеской жизни, мы судим о ней поверхностно, не испытываем личным опытом внутренних и внешних основ монашества, не пытаемся ими изменить свою жизнь.

Когда батюшка кончил говорить, я спросил:

– А что нужно относить к внешнему и что к внутреннему монашеству?

– Над этим вопросом потрудились много и епископ Игнатий, и епископ Феофан. Епископ Игнатий написал об этом отдельную статью во втором томе, а епископ Феофан от­дельную книгу «Внутренняя жизнь». Внешнее монашество – это упражнение в подвигах: пост, бдение, сюда же относится исправное по внешности посещение церковных служб, трез­венность и прочее. А внутреннее монашество – это борьба со страстями, очищение сердца.

Господи, будем также знать, что внешнее монашество – это упражнение в подвигах поста, бдения, исправного по внешности посещения церковных служб, трезвенность и прочее. А внутреннее монашество – это борьба со страстями, очищение сердца. Господи, прости нас, мы весьма мало уделяем внимания и сил, чтобы обе стороны подвига присутствовали в нашей жизни.

Однажды, перед вечерними молитвами, батюшка сказал так:

– Долго я не понимал слов псалма: «Глас Господа, пресецающаго пламень огня» (Пс. 28, 7). И уже в монастыре я подумал так: на земле мы имеем огонь, пламень которого имеет и жар, и свет. Но между адом и раем огонь разделяется так: свет нахо­дится в раю и веселит праведников, а жар без всякого света жжет грешников в аду, ибо пишется, что бездна адского пла­мени находится во тьме, и даже грешник не может видеть никого другого... Господи, спаси и помилуй!

Господи, «глас Твой пресецает пламень огня». Господи, прости нас, что не знаем этой истины и не готовим себя к восприятию света, который находится в раю и веселит праведников. Господи, спаси и помилуй нас.

Адские муки, несомненно, существуют, и эти муки будут вещественны. Души праведников и грешников имеют даже одежду. Например, ведь святители являлись в святительских одеждах. Там, может быть, будут города и тому подобное. Все видят адские муки в условиях земного существования, только там будет не это грубое тело, а более тонкое, вроде газообразного. Но все это будет до Страшного суда, а что будет после него, того никто не знает, даже Ангелы. Это тайна...

Господи, у нас нет спасительного страха перед адскими муками, а ведь они будут вещественны. Господи, прости нас за непонимание того, что «там» ожидает нас. Чем хочешь накажи нас, Господи, здесь, только помилуй там.

Батюшка прилег немного отдохнуть, а я сел читать «Отечник» епископа Игна­тия Брянчанинова.

– Вы хорошо сделали, что стали читать эту книгу. Она составлена так: епископ Игнатий выписывал то, что отвечало на волнующие иноческие вопросы. С этой стороны этот труд его незаменим. Многие недоумения, долго волновавшие кого-нибудь, сразу разрешаются какой-либо выпиской.

Господи, прости нас, что редко берем в руки «Отечник» епископа Игнатия Брянчанинова и тем самым лишаем себя разрешения многих недоумений, случающихся в духовной жизни. Господи, подружи нас с этой замечательной книгой.

Была у меня беседа с батюшкой...

Когда скончалась моя мать, я не поехал ее хоронить, я был уже в скиту, а поручил все сделать одному доверенному лицу. После ее похорон мне переслали тысячу рублей, и я решил эти деньги дать отцу Иосифу на вечный помин роди­телей.

Я был тогда уже рясофорным. Не знаю почему, меня записали на главную таблицу, как и следует по сумме вклада, как раз после отца Иосифа. И я и все, конечно, слышали, как всегда поминали: «Иеромонаха Иосифа, монаха Павла» и далее. И вот мне помысл говорит:

– Ты будешь после него начальником и старцем, ты бу­дешь его преемником...

Я отвечаю:

– Как я могу им быть, когда я всеми унижаем, презираем, гоним и неспособен по болезни глаз?

Проходят годы, я остаюсь таким же бедным послушни­ком... Проходят годы, настает японская война, и я еду на вой­ну, по назначению за послушание, и говорю своему помыслу:

– Ну вот, как же я буду старцем? Когда возвращусь?

Потом оканчивается война, и я возвращаюсь в скит. Когда приезжаю в скит, то узнаю, что отец Иосиф так заболел, что до утра даже, кажется, не доживет... И действительно, меня назначают духовником, старцем и начальником скита.

Вот я и говорю вам, что нет ничего случайного в жизни нашей. Даже то, что кажется пустяком, имеет свой смысл... Но если бы я не был начальником скита, вас бы не приняли в скит...

Я никому не говорил никогда, а вам скажу: когда я был у отца Варнавы, он мне многое предсказал, и многое уже исполнилось. Он сказал мне:

– Будут тебе все кланяться. Будешь жить и творить молит­ву Иисусову.

Господи, ничего нет случайного в нашей жизни. Даже то, что кажется пустяком, имеет свой смысл. Мы же не всегда этим случайностям придаем надлежащее значение, связанные с Твоим, Господи, Промыслом. Прости нас, Господи, и помоги предсказанное отцами с трепетом и благоговением удерживать в нашей памяти, жить и творить молитву Иисусову.

На благословении я сказал батюшке, что замечаю в себе рассеянность и нерадение. Когда я это сказал, батюш­ка прижал мою голову к своей груди, положил свою руку и накрыл своей полумантией, и, осеняя меня и мою голову кре­стным, знамением, прочитал псалом 90-й – «Живый в помо­щи Вышняго».

Господи, случается и нам замечать в себе рассеянность и нерадение. Поэтому, когда это случается на благословении у духовника нам надо об этом ему сказать. Господи, прости, мы на благословении этого не говорим и потому не получаем молитвенного от него подкрепления в своей немощи.

В день памяти преподобного Макария я был у батюшки. Батюшка сел на диван и посадил меня рядом, как раз под портретом отца Макария. Я читал книгу «На горах Кавказа»: Эта книга написана с целью уяснить же­лающим заниматься молитвой Иисусовой – путь ее прохож­дения, цель и плоды.

Между прочим, я прочел там место о том, что хорошо трудиться на молитвенном пути, созерцая «несозданную красоту» Бога в тишине, удаляясь от всякой суеты. Это место очень глубоко, и я прочел его батюшке. Батюшка ответил, что это, вероятно, из творений преподобного Макария (19-я беседа).

Господи, книга «На горах Кавказа» написана с целью уяснить желающим заниматься молитвой Иисусовой – путь её прохождения, цель и плоды. Господи, прости нас, что мы с этой книгой не знакомы или едва знакомы, так что не знаем и не можем трудиться на молитвенном пути, созерцая «несозданную красоту» Бога в тишине, удаляясь от всякой суеты. Господи, прости нас.

– Сегодня память преподобного Макси­ма Исповедника.

– Обратили ли вы внимание на кондак этому святому?

Я говорю:

– Нет.

– Дайте сюда Псалтирь. Читайте.

Я начал:

– «Свет трисиянный, всельшийся в душу твою, сосуд избран показа тя, всеблаженне…»

– Здесь говорится про молитву Иисусову, – прервал мое чтение батюшка, – теперь дальше читайте.

– «Являюща Божественная концем неудобопостижных разумений ты сказуяй, блаженне, и Троицу всем, Максиме, воспроповедуй ясно пресущную, Безначальную».

– Ну вот, теперь понятно, почему отец Амвросий под подушкой имел творения святого Максима Исповедника. Его творения очень глубоки и таинственны.

Господи, через святого Максима Исповедника Ты открываешь нам, что он является нам «концом неудопостижных разумений Божественных и Троицу всем воспроповедуяй ясно». Господи, прости нас, что мы не прибегаем к помощи Преподобного, когда встречаются нам «неудобопостижные разумения».

Батюшка добавил:

– Прежде было так: кто замечал, что он нужен обители, тот смирялся и более всех, а теперь лишь заметят, что ну­жен, – возгордится, и тронуть его нельзя.

Господи, сколь важно для нас наблюдение старца Варсонофия, говорящего об одной особенности жизни в монастыре и храме: «Кто замечал, что нужен обители или храму, тот смирялся и более всех, а теперь лишь заметит, что нужен – возгордится, и тронуть его нельзя». Господи, прости нас, что полностью подпадаем под эту меру о возгордении и ведем себя недостойно.

– И еще сказал батюшка:

– Да, вот теперь мне становится понятным, как прежде жили старец и ученик единодушно. Как старец говорил с уче­ником, так я только с вами говорю.

– Глубокая истина. Ученик должен быть всегда при стар­це, который должен знать и чувствовать все, чем дышит и что переживает ученик. При многолюдстве это невозможно. Не потому ли такой преданный ученик, как епископ Игнатий, покинул своего старца, отца Льва?

Господи, мы редко и неглубоко задумываемся, как единодушно прежде жили старец и ученик. Ученик должен быть всегда при старце, который должен знать и чувствовать все, чем дышит и что переживает ученик. Господи, прости, мы так не говорим со своим духовником. У многих из нас нет этого спасительного чувства ученичества. Мы преимущественно самоучки, слушать никого не желаем. Прости нас.

Батюшка говорил о страстях и особенно о блудной, о том, что блудная страсть и сребролюбие одинаково сильны, от них никто не застрахован, хотя, конечно, каждому возрасту соот­ветствует преимущественно одна страсть. У старых – обык­новенно скупость и сребролюбие, а у молодых – блуд.

Господи, каждому возрасту, говорит старец, соответствует преимущественно одна страсть. У старых – скупость и сребролюбие, а у молодых – блуд. Господи, прости, что эти страсти поднимают в нас свою голову и сильно досаждают нам, а мы слабо с ними боремся.

Я спросил батюшку:

– Вы мне сказали, что молитву Иисусову за церковной службой надо творить только тогда, когда не слышишь, что читают, или когда плохой чтец, так что трудно разобрать. Так­же и относительно пения. Когда вы мне это говорили, то спе­циально упоминали, что так учил отец Амвросий. Но вот я прочитал у епископа Игнатия и у преподобного Серафима Саровского, что надо молитву Иисусову творить за службой все время. Здесь я чувствую разногласие, а потому хочу по­нять, как примирить между собой оба эти учения?

Господи, нам известно, что молитву Иисусову за церковной службой надо творить только тогда, когда не слышишь что читают или поют. Другое мнение – что молитву Иисусову надо творить за службой все время. Господи, прости нас, что не знаем как примирить эти два учения между собой. И помоги разобраться в этом.

Прежде всего, каждый учит по своему личному жизненному опыту. Кроме отца Амвросия так учили отец архимандрит Моисей и отец Макарий. А, несомненно, они были опытны и имели внутреннюю молитву. Затем, одно приличествует новоначальному, другое – уже приобретшему внутреннюю молитву. Имеющему внутреннюю молитву молитва так же свойственна и ес­тественна, как дыхание. Что бы он ни делал, молитва у него идет самодвижно, внутренне. Так и за службой в церкви мо­литва у него идет, хотя он в то же время слушает, что поют и читают. Этого не понимал ученик одного старца и просил его разъяснить, как же это так: и слушает, и молитву творит. Старец спросил:

– Скажи мне, брат, что мы сейчас делаем?

– Беседуем.

– Да. А скажи, мешает ли нашей беседе то, что мы ды­шим?

– Нет.

– Ну вот, так же и молитва идет у тех, кто стяжал молитву внутреннюю. Она им так же естественна, как и дыхание. По­этому сказано: «Молитва да прилепится дыханию твоему». Даже когда человек спит, молитвенное действие не прекраща­ется у него в сердце по слову: «Аз сплю, а сердце мое бдит». Но этого мы не имеем. Мы просыпаемся и не имеем даже на устах имени Господа Иисуса.

Господи, Ты открываешь нам, что новоначальному приличествует молитва внешняя, словесная, а уже приобретшему внутреннюю молитву – соединять ее с дыханием. Господи, прости нас, что мы мало уделяем внимания качеству нашей молитвы и почти не следим, чтобы наша молитва прилеплялась к нашему дыханию. Господи, прости нас и за то, что не приучаем свое сердце быть бдительным пред Тобой.

– Теперь скажу и о службах. Наша молитва не получила еще такой собирательной силы. Наши мысли не имеют еще сосредоточенности. Мы еще не можем так глубоко вникать в молитву Иисусову, а поэтому мы за службой, если будем тво­рить молитву, то будем плохо слушать, что читают и поют, да и в самой молитве будем окрадываться рассеянностью и по­лучится, что ни к тому, ни к другому не пристали. И ничего не выйдет.

Господи, прости нас, ибо молитва наша не получила еще собирательной силы. Наши мысли еще не имеют сосредоточенности. Мы еще не можем глубоко вникать в молитву Иисусову, а поэтому и за службой плохо слушаем, что читают и поют. И в самой молитве рассеянность крадет у нас внимание и благоговение к Тебе. Прости нас, Господи.

Внимать словам читаемого и поемого легче, нежели охранять себя от расхищения мыслей во время молитвы Иису­совой. Поэтому и следуйте этому правилу. Конечно, иногда бывает, что полезнее человеку творить молитву, нежели слушать службу, вследствие каких-либо внутренних обстоя­тельств. Здесь надо иметь рассуждение.

Господи, Ты еще открываешь нам тайну молитвенного делания: она состоит в том, что внимать словам читаемого и поемого легче, чем сохранять себя от расхищения мыслей во время молитвы Иисусовой. Господи, прости нас, что не имеем соответствующего рассуждения при воплощении этого правила в жизнь.

Я сказал батюшке, что мне приходят тщеславные помыслы, что я буду то старцем, то игуменом и прочее.

– Да и я так думал, – ответил батюшка, – желать этого не следует, а, конечно, все может быть, и поставит вас Господь на это место, а возможно, что и укроет вас где в келии. Но, простите меня Господа ради, я считаю последнее выше.

Господи, нас постоянно беспокоят тщеславные помыслы, говорящие о занятии нами начальственных должностей. Прости нас, Господи, что эти помыслы переходят у нас в желание занять какую-либо из них, а нам лучше бы иметь в сердце мысль, что Ты, Господи, укроешь нас где-либо в келье.

Еще батюшка говорил мне:

– Всякому человеку нужно претерпеть время искушения и борьбы – тяжелое болезненное состояние... Про эти муки говорится в псалме: «Объяша мя болезни яко рождающая», и далее: «и извел мя еси на широту» (см. Пс. 17, 20). «Женщина, когда приходит время рождения, испытывает сильные боли, а когда родит, радуется, ибо родился человек в мир» (Ин. 16, 21). Так и всякий человек, рождаясь духовно в новую жизнь, испытывает болезнь, пока еще не вышел «на широту». Кто не испы­тал этих рождающих болезней в миру, до монастыря, то ему необходимо испытать их в монастыре. И вам это предстоит, ибо вы не испытали этого в миру.

– А в чем заключаются эти болезни?

– В борьбе со страстями. Страсти будут восставать. На кого-то блудная страсть напала, конечно, по действу диавола, а на вас, может быть, гнев – на всех будете сердиться. Или еще мания величия и прочие страсти. И враг вас не оставит: если победите одну страсть, воздвигнет другую и так далее. Здесь нужно терпение. Нужно терпеть самого себя, а не слагать оружия. Терпение необходимо.

– Вот видите, через какие горнила приходится проходить монаху на иноческом пути с начала и до конца. Вот тут-то и нужна молитва Иисусова, и без нее ни одна душа не выдер­жит. Пока я жив, – сколько продержит меня Господь, – вам ничего, а когда меня не будет, вы будете предоставлены само­му себе. Поэтому запасайтесь терпением заранее. А созерцанием всего этого не смущайтесь и не унывайте. Раскройте преподобного Феодора Студита и увидите, что все это и тогда было. А теперь научайтесь терпению.

Господи, нам необходимо претерпеть время искушения и борьбы – тяжелое болезненное состояние. Чтобы это осуществить – нам нужна молитва Иисусова, а без нее ни одна душа не выдержит. Господи, прости нас, что не настроили себя на долготерпение во время испытания и скорбей. Прости и за то, что не помогаем себе претерпеть до конца нам посылаемые испытания с помощью Иисусовой молитвы.

Неоднократно приходилось мне слышать от батюшки, как он говорил мне и другим:

– Лицемерие, двойственность, лукавство вообще погрешительны, а на монашеском пути – это погибель. Надо твер­до идти по пути, никуда не сворачивать, не служить «и нашим и вашим».

Господи, Ты открываешь нам, что лицемерие, двойственность, лукавство – погрешительны и доводят нас до погибели. Господи, прости нас и сохрани от служения «и нашим и вашим».

Батюшка говорил мне о том, как он переносил скорби, когда был послушником, рассуждая так:

– Должно быть, я достоин всех этих скорбей. Значит, все они нужны, чтобы смыть с меня гордыню и прочие страсти.

Переносил батюшка скорби, никому не говоря о них, не жалуясь, стараясь не озлобляться на обидчиков.

Мало только перенести оскорбления, надо позаботиться и о том, чтобы не озлобиться на нанесшего оскорбление.

Господи, и нам надо переносить скорби, рассуждая так: «мы достойны всех этих скорбей, они нужны, чтобы смыть с нас гордыню и прочие страсти». Господи, прости нас, что нет такого рассуждения в нашем сердце. Господи, прости, мы без конца жалуемся на причиняющих нам их и не стараемся не озлобляться на обидчиков.

Открывал батюшке свои помыслы. Сначала сказал свои оплошности, бывшие за день, потом ска­зал, что иногда приходит помысл, особенно за службой, на правиле, что монашеская жизнь безотрадна, идет день за днем, и главное – ожидать впереди нечего, все те же службы, та же трапеза и прочее.

– Это один, из самых ядовитых помыслов, – сказал батюшка. – Монах все время должен быть как бы «в муках рождения, пока не придет в меру возраста совершенства Христова». А пока еще жив наш ветхий человек, он и дает себя знать всякими страстями, тоской, унынием... И что теперь для такого человека отяготительно, то впоследствии будет для него вели­ким утешением, например хождение к службам и утрени. Тогда применимо будет к такому человеку псаломское слово: «Возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Пс. 121, 1). Тогда уже в нем будет все исполнено светом и радованием о Господе.

– Вы хорошо сделали, что сказали мне этот помысл, он многих заклевывал, так и уходили из обители...

Господи, и об оплошностях своих мы говорить не любим, и помысл о безотрадности христианской жизни от себя не гоним, прости нас. Мы все время находимся как бы «в муках рождения, пока не придем в меру возраста совершенства Христова». Господи, прости нас, что наш ветхий человек продолжает давать о себе знать страстями, тоской, унынием, мы тяготимся хождением к службам и утрени. Мы еще не «веселимся о рекших нам: в дом Господень пойдем». Прости нас и исполни все светом и радованием.

– Иногда бывает, – говорю я батюшке, – что, читая что-либо, никак не могу понять, что читаю, – я говорю не про внутренний смысл, а про внешний. Словно какой туман найдет: читаешь, перечитываешь и ничего понять не можешь.

– Тогда нужно, – отвечал батюшка, – закрыть книгу, сесть и сотворить сто молитв Иисусовых. Можно и встать, и даже поклоны положить, а можно и по скиту пройтись с молитвой Иисусовой.

Господи, иногда бывает, что читая что-либо, мы никак не можем понять, что читаем. Словно туман какой найдет: читаем, перечитываем и ничего не понимаем. Господи, прости нас, что так у нас бывает, а мы не преодолеваем свое невосприятие прочитываемого с помощью молитв Иисусовых, отдыха и прогулок.

Как-то батюшка сказал:

– Вход в рай, в вечное блаженство, открывается не наши­ми трудами и добрыми делами, а заслугами и искупительной жертвой Спасителя Христа, Бога нашего. Прежде всего, это совершается через Таинство Крещения, которым смывается первородный грех Адама, и человек становится способным к принятию Божественной Благодати Господа Иисуса Христа, которой мы вводимся в жизнь вечную. А наши добрые дела, то есть совершение Евангельских заповедей, нужно только как доказательство нашей любви к Господу, ибо сказано в Евангелии: «Любяй Мя, заповеди Моя соблюдет» (Ин. 14, 15). Без любви к Господу невозможно блаженство, нельзя войти в рай, обязательно спросят: «А ты любил Господа?» – «Любил». – «А чем ты это докажешь?» – «По силе моей, сколько мог, исполнял заповеди Божии, которые и есть доказательство любви». – «Ну, иди».

Господи, со слов старца Варсонофия вход в вечное блаженство, в рай, открывается не нашими трудами и делами, а заслугами и искупительной жертвой Спасителя Христа, Бога нашего. А наши добрые дела – это совершение Евангельских заповедей – это доказательство нашей любви ко Господу. Без нее невозможно блаженство. Господи, прости нас, что любим Тебя, но мало, ибо заповеди Твои не соблюдаем.

А если бы вход в рай открывался не заслугами Спасителя, то тогда (не) могли бы войти в него язычники, магометане, евреи и прочие. Поэтому мы должны надеяться не на свои дела, а на милосердие Божие...

Господи, прости нас, что чаще надеемся на свои дела, а не на милосердие Твое.

– Одна мысль постоянно стоит передо мной, – сказал батюшка, – как спасти мне свою душу? Нет во мне ничего доброго. Вам все известно: получаю благодарственные пись­ма, да и лично получаю благодарности. Но я тут ни при чем. Это действует на них через меня Благодать Божия по вере их... Только здесь, на этом месте я познал все свое падение и греховность. Ну, ничего, ничего нет доброго! Прежде я думал, что что-нибудь да имею, а теперь вижу – ничего. Это я не только говорю, но и сознаю себя именно таким. Это не одни слова. И благодарю Бога, что хоть это сознание своей греховности есть. И надеюсь, что по Своему милосердию Господь спасет меня: не уничижит сердца сокрушенного и смиренного.

Господи, старцем нам дан пример, как смотреть на себя перед лицом Божиим: не видеть в себе ничего доброго, а видеть как действует на людей через нас Благодать Божия по вере их. Господи, прости нас, что не всегда сознаем свою греховность и не благодарим тебя, что спасаешь нас Своим милосердием.

Утешаюсь я еще словами отца Анатолия – великого стар­ца: «Ничего не имеет грешный Анатолий, разве, только кто вздохнет о нем к Богу?» И я искренно прошу всех помолиться обо мне и вас прошу: помолитесь. Я сравниваю себя с моими предшественниками: старцами отцом Макарием, отцом Амвросием, отцом Анатолием – и вижу все свое ничтожество, а до других, поверьте, мне дела никакого нет...

Господи, и нам надо научиться утешению, которым утешался старец отец Анатолий. Он говорил: «Ничего не имеет грешный Анатолий, разве, только кто воздохнет о нем к Богу» Господи, мы не приучены себя сравнивать с отцом Макарием, отцом Анатолием, отцом Амвросием, великими старцами и поэтому не видим свое ничтожество. Господи, прости нас за отсутствие интереса к познанию самих себя.

Самый труд­ный пост в Скиту – это первая седмица Великого поста. Но и она, по милости Божией, не особенно отяготительна для меня. Кроме того, помогает сознание, что велики дни сии, что иначе и быть не может. И удивляюсь я тому, что делал я раньше, нарушая святой пост, не понимая и не сознавая его святости и необходимости. Мне часто приходилось слышать от батюшки, что «от невоздержания всякое зло происходит», что «пост возбуждает к молитве».

– Мы познаем силу поста и его значение хотя бы из того, что он как-то особенно ненавистен врагу: приходят ко мне, на совет и на исповедь – сове­тую соблюдать святые посты. Со всем соглашаются, а как дело коснется поста: «не хочу, не могу» и прочее. Враг так воз­буждает, не хочется ему, чтобы соблюдались святые посты.

Господи, старец Варсонофий нас учит понимать великость святого поста, сознавать его святость и необходимость. Вот слова старца, говорящие об этом: «От невоздержания всякое зло происходит», «пост возбуждает к молитве», « мы познаем силу поста и его значение хотя бы из того, что он как-то особенно ненавистен врагу». Господи, прости нас, что не хочется нам соблюдать постов и тем козням врага противиться.

Батюшка говорил, что доживем мы до страшных времен, но что Благодать Божия покроет нас.

Однажды я сказал батюшке:

– Пока вы живы, я всегда могу спросить, что читать и как читать. Ну а когда вас не будет, что тогда? Что мне читать и в каком порядке читать? Ведь обратиться не к кому… Вот я и хотел вас спросить об этом, не можете ли вы указать мне порядок чтения?

– Здесь быть определенного ничего не может. Общее правило такое: вначале надо прочесть книги, учащие о деятельной жизни, а потом уже о созерцательной... Вас Сам Господь будет учить...

Господи, мы должны знать общее правило чтения: вначале надо прочесть книги, учащие деятельной жизни, а потом уже созерцательной. И молиться. И Ты, Господи, нас Сам научишь. Господи, прости, что не готовим себя понимать научение, которое исходит от Тебя через духовно-опытных людей.

Недавно батюшка сказал мне:

– Вы знаете, какая у диавола тактика? Вам это надо записать. Он, зная, что какой-либо человек имеет грех более или менее тяжкий, старается, чтобы человек в нем не покаялся. С этой целью он всячески умаливает степень тяжести греха, внушая такие мысли: «Это не важно, Бог тебе это простит…» – и тому подобное. И даже старается, чтобы человек забыл об этом грехе. Но когда этому человеку удается как-либо исповедовать этот грех духовнику на исповеди, то диавол всячески увеличивает его тяжесть, внушая, что грех этот настолько велик, что даже Бог никогда не простит его. И старается привести человека в уныние и отчаяние. Видите, как хитер враг. Он отлично знает, что исповедью смываются все грехи, поэтому и не допускает человека до исповеди, а если он исповедуется, то враг всячески смущает.

Господи, мы, читая или слыша о тактике врага, мешающего нам исповедоваться, склонны о ней быстро забывать. Прости, что соглашаемся забыть о грехе, желая оттянуть исповедь, умаляем степень тяжести греха, не распознаем хитрости врага и уклоняемся по этой причине от исповеди. Прости нас, Господи и за борение смущением, которое мы часто не выдерживаем.

Батюшка рассказал, что, когда он был маленький, лет семь-восемь, ему очень понравилось житие преподобного Малха, память которого 26 марта. Однажды после чтения этого жития отец сказал ему, что, если он будет любить Бога, Гос­подь спасет его от видимых и невидимых врагов. И в этот же день, 26 марта, батюшка был пострижен в рясофор.

Господи, то, что любили святые, надо любить и нам. И нам надо прочесть житие преподобного Малха, память которого 26 марта. А прочитав его, понять: почему того, кто будет любить Бога, Господь спасает от видимых и невидимых врагов. Господи, прости нас, что узнав об этом спасении, что называется, авансом, мы не готовимся познать это личным опытом.

Недавно батюшка рассказал следующее:

– Приходит ко мне однажды мирской человек и обращается с таким вопросом:

– Как проходить путь Божий? Как ему научиться? Скажите мне это в немногих словах. – Я даже несколько задумался. Что же ему сказать? А потом и говорю:

– Ты читал Псалтирь?

– Читал.

– Ну так вот там сказано: Господь научит кроткия путем Своим» (Пс. 24, 9). Значит, прежде всего надо знать, что учит путям Господним Сам Господь, но учит не всех, а только тех, кто кроток, кто смиряется. Так вот и ты смиряйся, будь кроток, и Господь тебя не оставит и Сам научит, как проходить путь Господень, и в чем он состоит.

– Спаси Господи, батюшка, вы мне все разъяснили, – сказал мне он тогда и ушел.

Господи, мы тоже озадачены вопросом: как проходить путь Божий? И получаем от старца ответ: этому Ты, Господи, Сам учишь, но не всех, а только тех, кто кроток и смиряется сердцем. Господи, прости нас, что знание как проходить путь Твой мы не связываем с успехами в кротости и смирении.

Батюшка сказал мне так:

– Смиряйтесь, смиряйтесь. Вся наука, вся мудрость жиз­ни заключается в этих словах: «Смирихся и спасе мя Господь». Смиряйтесь и терпите все. Научитесь смирению и терпению, а в душе мир имейте. Поверьте, у кого в душе мир, тому и на каторге рай...

Господи, Ты даешь нам знать всю науку и мудрость жизни, заключенную в словах: «Смирихся и спасе мя Господь». Господи, мы хотим научиться смирению и терпению, имея в душе мир, но у нас не всегда это получается. Прости нас и помоги исправиться.

– Прежде я говорил вам и теперь повторяю: смирение – это всё. Есть смирение – всё есть, нет смирения – ничего нет. Вы получили рясофор. Это не есть какое-то повышение, как, например, в миру, когда дают офицерский чин. Там получивший чин считает своим долгом гордиться этим повышением. А у нас не так. На монашеском знамени написаны слова: «Кто хочет быть большим, да будет всем слуга» (см. Мф. 20, 26; Мк. 10, 43). Смиряйтесь и смиряйтесь… Теперь вас больше будет утешать Благодать Божия, но и враг будет больше озлоблять.

Господи, нам надо помнить, что на монашеском знамени начертаны слова: «Кто хочет быть большим, да будет всем слуга». Нам надо смиряться и тогда Благодать Божия всё более будет утешать, а враг будет озлоблять. Господи, прости нас, что не смиряем себя и не желаем быть всем слугой.

– Припомните, как вы поступали в монастырь, какие препятствия строил вам враг, чтобы не дать вам возможности поступить в святую обитель. Но Богу угодно было, чтобы вы поступили в монастырь, и враг как бы ослабил свою борьбу с вами, вас стала более утешать Благодать Божия. А теперь враг опять с большей силой будет нападать на вас. Поэтому предупреждаю вас – будьте готовы к скорбям и искушениям. Надо терпеть…

Господи, нам очень полезно припомнить какие препятствия нам строил враг, чтобы не дать возможности выполнить свое желание поступить в святую обитель. Господи, прости, что готовность к скорбям и искушениям еще не созрела в нас, и мы не готовы к терпению их. Прости нас.

Затем батюшка приветствовал нас с пострижением и начал благословлять не по старшинству, а кто как стоял. И когда всех благословил, пожелал нам всяко­го успеха и сказал, чтобы зашли к отцу Иосифу на благосло­вение, что мы и сделали. Отец Иосиф только благословлял и давал листочки.

Далее я поклонился у церкви до земли. И на­конец, я пришел в свою келейку, сотворил поклоны поясные и земные и возблагодарил Создателя за Его ко мне милости.

Господи, по окончании всего процесса вхождения в монашеский чин или вступления в должность церковно и священнослужителя, мы забываем и оставляем невыполненными те уставные поклоны, которыми благодарим Тебя, Создателя нашего, за Твои к нам милости. Прости нас, Господи, за нарушение традиций вступления на путь, ведущий к служению Тебе.

– Батюшка, года полтора или два тому назад вы дали мне по моей просьбе листики со стихотворением: «Молитва Иису­сова». Я говорю: «Зачем так много?» А вы мне ответили: «Я хочу, чтобы вы шли этим путем, то есть молитвой Иисусовой». Потом я говорю вам: «Вы мне дали эти листики и сказали, чтобы я шел этим путем, а одет я в подрясник 29 января, в день памяти святого Игнатия Богоносца». А вы мне ответили: «Больше сих узриши».

– Право, я совсем об этом забыл. Конечно, на вас теперь действует особая благодать... Вот и продолжайте путь молитвы Иисусовой...

Господи, старец Варсонофий большое внимание уделяет памяти тех святых, которые приходятся на тот или иной день. Это побуждает его делать особые замечания о судьбе человека. Отсюда – «больше сих узриши». Господи, прости нас, что мы не обращаем на это своего внимания и не вносим соответствующие уточнения в свою жизнь, пополняя ее содержание святыми истинами.

Я уже говорил вам, что монашество есть внешнее и внутреннее. Миновать внешнее нельзя, но удовлетвориться им одним тоже нельзя. Одно внешнее без внутреннего даже приносит вред. Внешнее монашество можно уподобить вспахиванию земли. Сколько ни паши – ничего не вырастет, если ничего не посеешь. Вот внутреннее монашество и есть сеяние, а пшено – молитва Иисусова, которая освещает всю внутреннюю жизнь монаха, дает ему силу в борьбе, в особен­ности она необходима при перенесении скорбей, искушений.

Господи, нам делается понятным осмысление внешнего монашества через уподобление его вспахиванию земли, а внутреннего – сеянию, где зерно – молитва Иисусова, которая освещает всю внутреннюю жизнь человека. Господи, прости нас, мы не заботимся о вспахивании земли, и о качестве сеяния, чтобы воспринять себе силу для борьбы со скорбями и искушениями.

В Великую Субботу перед Светлой за­утреней батюшка мне и говорит:

– Вы, быть может, заметили, что я теперь стал к Вам стро­же. Мне, когда я был пострижен в рясофор, отец Анатолий в свое время сказал так: «Теперь для вас начинается новая жизнь. И какое дает себе направление и настроение монах в первое время по пострижении в рясофор, то останется у него до гроба».

– Вот как, – я говорю, – а я думал, что настоящая монашеская жизнь начинается с пострижения в мантию.

– Да, время пострижения в рясофор имеет великую важность в жизни монаха. Поэтому вам надо быть теперь особенно внимательным к себе и избегать смехотворства. Батюшка сказал, что, когда он был послушником, всеми го­нимым и презираемым, настроение его было более радостное и светлое, чем теперь... Теперь ему приходится читать иные книги – книги душ человеческих.

Господи, можно провести параллель между пострижением в рясофор и облачением чтеца или певца в стихарь. И тогда к облаченному в стихарь можно будет отнести слова старца отца Анатолия: «Теперь для вас начинается новая жизнь. И какое даст себе направление и настроение алтарник в первое время по облачении в стихарь, такое у него останется до гроба». Господи, время облачения в стихарь имеет великое значение для церковнослужителя. Господи, прости нас, что мы не относимся к этому факту серьезно и не начинаем быть особенно внимательными к себе, не избегаем смехотворства, не воспитываем в себе смирение. Прости нас.

Однажды батюшка спросил меня:

– Когда вас постригали в рясофор?

– 16 апреля.

– Каких святых?

– Святых мучениц Ирины, Агапии и Хионии.

– Что значат эти имена?

Я посмотрел:

– Агапия – любовь, Ирина – мир, Хиония – снежная.

– Это значит, что вы должны иметь, по слову Апостола, мир и святыню со всеми. Кроме этих добродетелей – мира и любви – должны очиститься от страстей, то есть убелиться. А Хиония – значит снежная. Вот и вам надо очистить свою душу, чтобы она была белоснежная, как сказано в псалме: «паче снега убелюся» (Пс. 50, 9). А что дальше сказано? «Слуху моему даси радость и веселие». Это есть предвкушение блаженства по мере очищения, а потом уж и «возрадуются кости смиренные». Здесь в псалмах тонкая после­довательность...

Господи, старец Варсонофий дает нам урок, как надо воспринимать имена угодников Божиих, приходящихся на наши памятные даты. Так, если продолжим сравнение пострижения в рясофор с облачением алтарника, или чтеца, в стихарь, то с 16 апреля, когда мы облачены были в стихарь, мы должны будем иметь мир и святыню со всеми. Кроме этих добродетелей мира и любви, мы должны очиститься от страстей, чтобы наша душа стала белоснежной. Господи, прости нас, что мы не озадачены переменой своей жизни, если нам благословили носить священную одежду.

Томительное, часто безотрадное состояние, предваряющее получение молитвы Иисусовой внутренней, не бывает обязательно с каждым... Но общий порядок стяжания молитвы Иисусовой тот, что достигают ее трудами и скорбями, в числе которых имеет себе место томительное состояние духа.

– В Казани, когда я был еще на военной службе, митрополит Петербургский Анатолий прислал мне только что вышедшую из печати книгу: «Откровенные рассказы стран­ника». Я прочитал ее и говорю себе: «Вот еще путь спасения, самый краткий и надежный – молитва Иисусова. Надо при­нять это к сведению».

Достал я себе четки и начал Иисусову молитву. Вскоре начались разные звуки, шелесты, удары в стену, в окно и прочие явления. Их слышал не только я, но и мой денщик; Мне стало страшно и ночевать одному, я стал звать к себе денщика. Но эти устрашения не прекратились, и я через четыре месяца не выдержал и бросил занятия молитвой Иисусовой, Потом я спрашивал отца Амвросия об этом. Он мне сказал, что не должно было бросать.

Господи, Ты открываешь нам общий порядок стяжания молитвы Иисусовой: достигают ее трудами и скорбями, в числе которых имеет место томительное состояние духа. Господи, прости нас, что не хватает у нас мужества заниматься стяжанием молитвы Иисусовой до конца, не оставляя ее.

Между прочим батюшка объяснил нам, что значат слова псалма: «Молнии и дождь сотвори». Под молнией разумеется гнев Божий на людей за грехопадение их в лице праотца Адама. И этот гнев продолжался до воплоще­ния Христа Спасителя, когда была дарована людям благодать, которая в псалме названа «дождем».

Господи, Ты «молнии и дождь сотвори». Под молнией нам надо понимать гнев Божий на людей за грехопадение их в лице праотца Адама. Под дождем нам надо разуметь благодать, которая была дарована нам Иисусом Христом. Господи, прости нас, что не разумеем этих слов псалма и не углубляемся в понимание его смысла.

Беседовали с батюшкой о молитве Иисусовой. Он задал мне вопрос:

– Какой признак Промысла Божия о человеке?

– Непрестанные скорби, посылаемые Богом человеку, суть признак особого Божия промышления о человеке. Смысл скорбей многоразличен: они посылаются для пресе­чения зла, или для вразумления, или для большей славы.

Отсюда перешли уже к молитве.

– «Ее начало – тесный путь». Но приобретение внутренней молитвы необходимо. Без нее нельзя войти в Царство Небесное. Одна внешняя, устная, недостаточна, а внутреннюю получают весьма немногие. Вот некоторые и говорят: «Какой же смысл творить молитву? Ка­кая польза?» Великая! Ибо Господь дает молитву молящемуся, только не надо ее оставлять.

Господи, признак особого Твоего промышления о человеке – это непрестанные скорби, посылаемые нам. Смысл скорбей многоразличен, но приобретение внутренней молитвы необходимо. Прости нас, Господи, за оставление молитвы Иисусовой.

Был у нас в скиту иеромонах Михаил. Он творил молит­ву, это я знаю, хотя и не входил с ним ни в какие отноше­ния. Когда он скончался и все ушли из его кельи, я обра­тился к нему и говорю: «Батюшка, батюшка. Помолись ты за меня». И вдруг я вижу: он улыбнулся. Сначала я испугал­ся, а потом ничего. И это была такая улыбка, которую я никогда не забуду… Он читал Псалтирь. Я подошел к ана­лою, взял Псалтирь и развернул, где у него была закладка, то есть, где он кончил. Последний псалом в жизни он читал 117-й. Там говорится: «Отверзите мне врата правды, вшед в ня исповемся Господеви» (Пс. 117, 19). Так может говорить душа, обретшая внутреннюю молитву...

Господи, наше желание обрести внутреннюю молитву, и никогда ее не оставлять, несет нам великую пользу. И чтение Псалтири при ее поддержке открывает нам новые глубины понимания Священных текстов. Так, слова 117-го псалма (ст.19): «Отверзите мне врата правды, вшед в ня исповемся Господеви», – воспринимаются нами как слова души, обретшей внутреннюю молитву. Господи, прости нас, что мы не углубляемся во внутреннюю молитву, и душа наша не получает благодати к разумению Писаний.

Батюшка делал мне напоминание, что со сном надо бороться.

– Надо иметь желание и решение встать, тогда вы вста­нете вовремя. А если нет желания и решения встать во что бы то ни стало, то если бы над тобой колокольня была, и то проспишь.

– Кроме того, молитесь своему Ангелу-хранителю, а так­ же святому Варсонофию Тверскому и Казанскому, которому дана благодать помогать от многоспания.

Господи, для нас тоже важно напоминание, что со сном надо бороться. А для этого надо иметь желание и решение встать, тогда встанем вовремя. Господи, прости нас, что в огромном большинстве случаев мы таких желания и решений не имеем. А также мы не молимся своему Ангелу-хранителю и святому Варсонофию Тверскому и Казанскому. Господи, прости нас: мы этого не делаем, а оказывается это очень важно.

И еще говорил мне:

– Я вам и раньше говорил, что нужно приходить к служ­бам до звона, чтобы звон заставал вас уже в храме. Почему так? Потому что в это время Матерь Божия входит в храм. Это я читал где-то прежде. Потом читал про Киевского отца Паисия... Это был подвижник монах, юродствовавший. Од­нажды он пришел к вечерне, отзвонили. В храме нет никого, Пономарь, оправив все, вышел из храма. Остался он один. Вдруг он слышит шелест, как будто кто идет. Он посмотрел и видит Величественную Жену высокого роста в сопровожде­нии святого апостола Петра и еще кого-то. Она оглянула храм и произнесла такие слова: «К вечерне отзвонили, а монахов нет». Затем, обратившись к отцу Паисию, благословила его, осенив широким крестным знамением, и пошла из храма, по­дымаясь в то же время от земли. Отец Паисий вышел за Ней из храма, провожая ее взглядом. Она поднималась все выше и выше, пока не исчезла совсем из глаз отца Паисия...

Когда и отец Анатолий – великий старец – обращался к отцу Макарию, то он ему тоже сказал, что необходимо ходить к службам до звона, что это очень важно.

– Почему? – спросил отец Анатолий.

– Потом скажу, – отвечал тот и через несколько лет ска­зал: – Потому что в это время Божия Матерь входит в храм.

Господи, по завету старцев нам нужно приходить к службам до звона, чтобы звон застал нас уже в храме. Это очень важно, ибо в это время Божия Матерь входит в храм. Господи, прости нас, что мы об этом не думаем и не готовим себя к Ее встрече.

Сегодня батюшка мне сказал:

– Дал бы Господь пожить мне еще хотя до вашей мантии, чтобы вы укрепились в духе. Есть мантия вещественная, есть мантия духовная. Надо, конечно, укрепляться в духе.

– А в чем же состоит это укрепление в духе? – спросил я.

– В самоотвержении ради Господа Иисуса Христа. В отвержении чего бы то ни было. Во вменении всего, яко уметы ради Господа. Это очень сложная психика духовной жизни.

Господи, нам необходимо укрепляться в духе, то есть укрепляться в самоотвержении ради Господа Иисуса Христа. В отвержении всего чего бы то ни было ради Господа. Господи, прости нас, мы еще даже не приблизились к этой тайне духовной жизни.

Я заметил, что пятисотница умиротворяюще дей­ствует на душу. Однажды я встал на совершение пятисотницы недовольный чем-то, с некоторым ропотом, осуждением и неразлучным с ним самооправданием. Когда же я кончил ее, то почувствовал в теле некоторую усталость от поклонов, а в душе умиротворение.

Господи, для нас ценно замечание, что пятисотница благотворно действует на душу. Господи, прости нас, что не пользуемся её умиротворяющим действием на душу.

Батюшка сказал:

– Когда я учился, нас посылали в кузницу делать под­ковы. Там я видел, как мастер, сделав для ружья какую-то часть, начал ее закаливать, чтобы она не испортилась, когда ее будут пускать в дело.

Так вот и я хотел бы закалить вас, ввиду ожидающих вас впереди скорбей и искушений от демонов-бесов, от человеков, от соблазнов мира, которые вы должны будете перенести, пока не выйдете на широту христианской любви и свободы.

Господи, каждый из нас нуждается в закаливании в виду ожидающих нас впереди скорбей и искушений от демонов, от людей, от соблазнов мира, которые мы должны будем перенести, пока не выйдем на широту христианской любви и свободы. Господи, прости нас, что мы обманчиво думаем, что будто бы без закаливания мы сможем достичь означенной любви и свободы.

Я начал чи­тать книгу «На горах Кавказа» о молитве Иисусовой. Между прочим я прочел следующее: «Иноку, решившемуся прохо­дить молитвенный подвиг, предстоят немалые труды, посто­янные и многолетние, а также и разные скорби, но придет время, когда молитвенник увидит «Утро Воскресения Христо­ва» и получит отраду. Как только я прочел это, батюшка и говорит:

– Вот вы сейчас говорили, что всегда будут скорби. Да, но внутреннее состояние человека будет уже другое...

Я понял так, что хотя скорби и будут, но достигший мо­литвы будет их переносить легко, ибо с ним будет Христос, Который будет наполнять неизреченной радостью сердце по­движника, и эту радость о Господе не пересилит никакая скорбь.

Господи, мы должны знать, что если решаемся проходить молитвенный подвиг, то нам предстоят немалые труды, постоянные и многолетние, а также и разные скорби. Но внутреннее состояние человека будет другим. И хотя скорби и будут, но при наличии молитвы их переносить будет легко, ибо с нами будет Христос. Господи, прости нас, что не готовимся проходить молитвенный подвиг и труды, с ним связанные. Господи, будь с нами и наполни неизреченной радостью наши сердца, чтобы никакая скорбь не пересилила эту радость о Тебе.

– Пятый том сочинений епископа Игнатия, – говорил батюшка, – заключает в себе учение святых отцов применительно к современному монашеству и научает, как должно читать писания святых отцов. Очень глубоко смотрел епископ Игнатий и даже, пожалуй, глубже в этом отношении еписко­па Феофана. Слово его властно действует на душу, ибо исходит из опыта...

Господи, святитель Игнатий учит нас в своем пятом томе, как должно читать писания святых отцов. Слово его властно действует на душу, ибо исходит из опыта. Господи, прости нас, мы редко заглядываем в этот том святителя и не перенимаем его опыт в чтении святых отцов.

Батюшка говорил:

– Первый от Господа дар в молитве – внимание, то есть когда ум может держаться в словах молитвы, не развлекаясь помыслами. Но при такой внимательной, неразвлекатель­ной молитве сердце еще молчит. В этом-то и дело, что у нас чувства и мысли разъединены, нет в них согласия.

Господи, первый от Тебя дар в молитве – внимание, когда ум может держаться в словах молитвы, не развлекаясь помыслами. Но сердце при такой молитве еще молчит, Господи, прости нас, что мы не выпрашиваем себе дара внимательной молитвы, ибо чувства и мысли у нас разъединены, нет в них согласия.

– Вторая молитва – второй дар – это молитва внут­ренняя, то есть когда мысли, чувства в согласии направле­ны к Богу. До сих пор всякая схватка со страстями оканчива­лась победой страсти над человеком, а с этих пор, когда молят­ся ум и сердце вместе, то есть чувства и мысли в Боге, страсти уже побеждены. Побеждены, но не уничтожены, они могут ожить при нерадении. Здесь страсти подобны покойникам, лежащим в гробах, и молитвенник, чуть только страсть зашевелится, бьет ее и побеждает.

Господи, второй от Тебя дар в молитве – это молитва внутренняя, мысли и чувства в ней в согласии направлены к Тебе, ум и сердце в ней молятся вместе и страсти побеждены, но не уничтожены. Господи, прости нас, мы очень малый труд прилагаем, чтобы внутренняя молитва возобладала нами. И наши чувства и мысли, в Тебе сосредоточенные, побеждали бы наши страсти.

– Третий дар есть молитва духовная. Про эту молитву я ничего не могу сказать, здесь в человеке нет уже ничего земного. Правда, человек еще живет на земле, по земле ходит, сидит, пьет, ест, а умом и мыслями он весь в Боге на небесах. Некоторым даже открывались служения ангельских чинов. Это молитва – молитва ви́дения. Достигшие этой молит­вы видят духовные предметы, например состояние души че­ловеческой так, как мы видим чувственные предметы, как будто на картине. Они смотрят уже очами духа, у них смотрит уже дух. Постоянно ли они находятся в видении или по вре­менам – не знаю. Они не говорят о том, что видят, редко открывают другим свои видения. Как-то, помню, батюшка говорил, что схимник называется «молитвенником за весь мир».

Господи, третий от Тебя дар молитвы – это молитва ви́дения. В человеке уже нет ничего земного, умом и мыслями он весь в Боге на небесах. И смотрит он очами духа, потому и видит духовные предметы, как будто на картине. Господи, прости нас, что не упражняем ум и мысли пребывать в Тебе на небесах и за то, что много в нас всего земного.

После откровения помыслов батюшка сказал:

– Святые отцы учат: со всякой страстью борись, но от блуда спасайся бегством... Да, а нам приходится почти от вся­кой страсти спасаться бегством. Под бегством здесь разумеет­ся не буквально бегство: ощутил в себе блудную страсть – так и уходи из обители. Нет, под бегством разумеется имя Госпо­да Иисуса, молитва Иисусова, ибо сказано: «камень прибежище заяцем». Под зайцами разумеются все робкие и смиренные, которые не могут бороться со страстями своими силами...

Господи, старец Варсонофий открывает нам учение святых отцов: со всякой страстью борись, но от блуда спасайся бегством. Под бегством мы должны разуметь Твое, Господи Иисусе, имя, молитву Иисусову, Ибо сказано: «камень прибежище заяцем». Зайцы – это мы, робкие и смиренные, не могущие бороться со страстями своими силами. Господи, прости нас, что мы об этом приеме борьбы со страстями знаем мало, или совсем ничего не знаем и потому не делаем его для себя необходимым.

Сегодня день кончины старца отца Макария. Пятидесятилетний юбилей со дня его блаженной кончины. После трапе­зы батюшка сказал нам краткое слово.

– На каждом из нас лежит обязанность подражать тем святым, имена которых мы носим. Батюшка отец Макарий носил имя преподобного Макария Египетского, житие кото­рого сейчас читалось. Вы слышали, когда читали, как сказал преподобному диавол: «Ты мало спишь, а я вовсе не сплю; ты много постишься, а вовсе не ем. Одним ты меня побежда­ешь». – «Чем?» – спрашивает святой. «Смирением», – отве­чает диавол.

– Вот эту-то добродетель смирения, подражая житию сво­его святого, и положил в основание своего подвига наш приснопамятный старец Макарий. Ибо если смирение необходимо для всех христиан вообще, то для иноков в особенности. Есть смирение – все есть, нет смирения – ничего нет. Смиренный высок перед Богом, хотя бы он был и совершенно неграмот­ный.

– У отца Макария в письмах постоянны напоминания о смирении. Будем почаще заглядывать в них и учиться смире­нию сперва из книги, а потом, по милости Божией, понемно­гу будем вводить его и в свою жизнь... Да поможет нам Гос­подь молитвами приснопамятного старца отца Макария и да утвердит в этой высокой добродетели смирения.

Господи, Ты напоминаешь нам, что на нас лежит обязанность подражать тем святым, имена которых мы носим. Так, например, старец Макарий Оптинский подражая житию своего святого, положил в основание своего подвига добродетель смирения. «Есть смирение – все есть, – говорил он, – нет смирения – ничего нет». Господи, прости нас, что мы не подражаем ему в смирении и помоги учиться смирению сперва из книги, а потом, по Твоей милости, научи вводить его и в свою жизнь.

Недавно батюшка сказал мне:

– В Евангелии сказано: «молитесь за врагов ваших» – и действительно, враги наши, желая нам досадить и сделать что-либо злое, делают это исключительно по своему нерасположению к нам, но по большей части своим злом пресекают еще большее зло, которое грозило нам.

Например, один человек, узнав про другого, что тот хочет жениться на хорошей девушке, написал ложное письмо этой девушке, в котором всячески очернил его, и этим расстроил партию. Проходит несколько лет, и этот человек, который хотел жениться, ушел в монастырь Богу служить.

А если бы он женился, то, будучи связан, не мог бы этого сделать. Вот и спрашивается, что клеветой принесено: вред или польза? – Конечно, польза – клеветник оказался этому человеку благодетелем.

Господи, мы, по Евангелию, должны молиться за врагов наших. Ты, Господи, попускаешь им сделать нам злое для того, чтобы своим злом они пресекли еще большее зло, которое грозило бы нам в будущем. Господи, прости нас, что не видим пользы, которую Ты собираешься дать нам, попуская совершиться злому замыслу наших врагов.

Я прочел у епископа Феофана в «Пути ко спасению», что надо отыскивать в себе главную страсть. Я подумал и не смог остановиться ни на какой страсти. Я сказал об этом батюшке, и он мне ответил, что «надо молиться, чтобы Господь открыл эту главную страсть, сам ее не найдешь. А найти ее очень важ­но, для того чтобы знать, куда направить свои силы, то есть знать, с какой страстью нам надо преимущественно бороться».

Господи, помоги нам отыскать главную страсть в себе. И помоги, Господи, знать, куда направить свои силы, чтобы этой главной страсти навязать борьбу за свое спасение. Господи, прости нас за то, что эта страсть еще не стала для нас очевидной, и что мы еще не подыскали способов борьбы с нею.

Сегодня день моего рождения, мне исполнилось двадцать два года. Батюшка служил. В конце обедни, когда батюшка вышел с Крестом Животворящим, сделав отпуст, он сказал:

– Честные отцы и братия, вот я с Животворящим Кре­стом в руках прошу и умоляю вас прекратить между собой неудовольствия. Неудовольствия, если не сказать вражда, увеличиваются. Если это так в миру, то да не будет сего между нами в обители. Первая заповедь – любовь. Апостол Павел сказал: «Если я говорю языками ангельскими и человечески­ми, но любви не имею, то я – ничто; если я имею дар проро­чества, а любви не имею, то я кимвал звенящий». Любовь выше всего. Я вам решил это напомнить в день памяти святого Иоанна Богослова – апостола любви. Не останавливайтесь на одной внешней исправности, хотя и она нужна, но главное – это искоренение из сердца страстей, в особенности злобы...

Господи, через старца Варсонофия Ты напоминаешь нам и умоляешь, что надо прекратить между собой неудовольствия и вражду. Этим мы нарушаем первую заповедь, заповедь о любви. Не будем останавливаться на одной внешней исправности, хотя и она нужна. Главное же помоги, Господи, искоренить из сердца страсть злобы. Господи, мы виноваты перед Тобой, можно сказать, купаемся в неудовольствиях друг к другу и доводим их до вражды. Прости нас и умножь в нас любовь друг к другу.

Батюшка сказал по поводу читанного на трапезе о талантах:

– В Евангельской притче о талантах сказано, что один раб закопал свой талант, данный ему от Бога, в землю. Некото­рые понимают слова «закопал в землю» буквально, как есть. Весь свой талант, данный Богом, человек употребил исключительно на приобретение земного, суетного, тленного – ни­чего для жизни будущей, вечной он не приобрел. Так, напри­мер, профессора, ученые, если они ограничились только научными знаниями, ничего не делая полезного для своей души, то, конечно, они зарыли свой талант в землю. А вы, оставив весь этот тлен, ушли во святую обитель, значит, не зарыли свой талант. Это я говорю вам для укрепления вашего...

Господи, и у нас бывают минуты и часы жизни, когда мы готовы бываем «закапывать в землю» свой талант, полученный от Тебя. Это значит, что данный Тобою талант мы употребляем на приобретение земного, суетного, тленного и ничего для жизни будущей не приобретаем. Господи, прости нас, что, занимаясь житейскими полезными делами, мы ничего не сделали полезного для своей души.

– А вот, батюшка, в поучении, которое я читал, сказано, что если человек имеет возможность или дар проповедовать, учить и этого не делает, то, значит, он зарывает талант в зем­лю. А из Житий святых и современных подвижников извест­но, что многие, например преподобный Арсений Великий, имели возможность учить и проповедовать, но молчали по смирению. Как это примирить со сказанным в поучении?

– Кому что дано: кому деятельность, кому безмолвие, даров Божиих много. Преподобному Арсению дано было равноангельское житие – служить Богу в безмолвии. Другие, наоборот, служат Богу в кипучей деятельности. Но уподобляются зарывающим свой талант те, которые отказываются от того, куда их поставляют, согласно воле Божией. Например, преподобный Серафим Саровский отказался от настоятельства, и что же? Едва не впал в отчаяние, перенес великие скорби и искушения. Ему потребовалось подъять на себя ве­ликий подвиг – трехлетнее стояние на камне, чтобы побороть эти искушения. Вот что значит отказываться.

Так вот и я стою на этом месте. Боюсь отказываться. Отец архимандрит говорил мне: «А перенесете ли вы то, что может случиться, если Вы откажетесь?» Вот я и стою…

Господи, Ты открываешь нам, что уподобляются зарывающим свой талант в землю те, которые отказываются от того послушания, на которое их поставляют, согласно воле Твоей. Господи, прости нас, что мы не боимся отказываться, когда нам дают новое послушание, и не задумываемся о тех последствиях, которые будут ожидать нас в результате отказа: справимся ли мы с ними?

Еще батюшка рассказывал мне, какие у него были скорби и как Господь всегда избавлял его Своей Благодатью.

– Это я вам говорю для того, чтобы поселить в вас веру в Господа, потому что вам придется ее впоследствии показать. Одна у меня надежда – на Бога, истинно говорю вам: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческие...»

Господи, во время скорбей нам никогда нельзя забывать про Благодать Твою, которой Ты избавляешь нас от скорбей. Господи, прости нас за забывчивость и посели в нас веру в Тебя, Спасителя нашего, которую впоследствии нам нужно будет показать.

Еще как-то батюшка сказал, мне:

– Вы поступаете в монашество при самых благоприятных условиях, потому что позже будут вам великие скорби, но вы их перенесете, ибо уже окрепнете, и они послужат для про­славления имени Божия и для получения венцов...

Господи, нам говорится Тобой о подготовке, при теперешней Твоей милости, к великим скорбям, которые нам придется переносить и которые послужат нам для прославления Твоего святого имени и для получения венцов. Господи, прости нас, что мы не готовим «духовный запас» веры, терпения и исповедания Твоего имени, чтобы мужественно переносить скорби во славу имени Твоего.

Иногда из слов и дел батюшки я вижу, насколько мне доступны мудрость и рассуждение батюшки, вера в Бога, надеж­да на Его милость и другие иноческие добродетели, а я истин­но нищ и убог есмь. Далеко не всегда сознаю я это, но бывают минуты. Господи, даждь мне смирение.

Господи, мы не задумываемся, насколько нам доступны мудрость и рассуждение нашего духовного руководителя, его вера в Бога, надежда на Его милость и другие добродетели, не осознаем мы собственную нищету и убогость. Господи, прости нас за это и даруй нам смирение.

Как-то батюшка сказал мне, что отец Макарий – великий старец – через каждые три года перечитывал авву Дорофея и «Лествицу» и находил все новое и новое, ибо рос духовно. Перечитывал их и батюшка, и мне сказал, что надо через каждые три года перечитывать их. Батюшка благословил мне прочитать житие преподобного Никодима, Кожеезерского чудотворца (3 июля), а потом благословил начать изучение устава Богослужения. Батюшка прибавил, что это нужно для всякого послушника. За разрешением недоумений батюшка благословил обращаться к отцу Кукше, а в пособие взять из библиотеки книгу Булгако­ва. Праздники батюшка благословил употреблять на чтение, так как это единственно свободное у меня время, но благо­словил делать и проходки по скиту или за скитом, сказав, что это для меня будет полезно.

Господи, и нам полезно перечитывать через каждые три года авву Дорофея и «Лествицу». Господи, прости нас, что не придерживаемся такого порядка и не перечитываем этих книг для своего духовного возрастания.

Читал письма старца Макария. Батюшка говорил мне, что­бы в один день я не брал разных книг: то ту, то другую, а чтобы читал что-либо одно.

Господи, прости, что не читаем что-либо одно, а набираем в один раз много книг.

Я спрашиваю батюшку:

– Исповедь и откровение обязательно должны быть у одного лица или можно у одного исповедоваться, а другому открывать помыслы?

– Конечно, исповедь – одно, откровение помыслов – другое. Святые отцы пишут: когда не к кому обратиться, то избери себе единодушного брата и ему открывай свои по­мыслы. Помыслы можно открывать даже не имеющему свя­щенного сана... (отец Иосиф, отец Нектарий).

Господи, Ты даешь нам знание, что исповедь – это одно, а откровение помыслов – другое. Помыслы можно открывать даже единодушному брату, не имеющему священного сана. Господи, прости нас, что не умеем делать ни того, ни другого.