Biografia. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

«Скажу имя Твое братьям моим».

«Геронтисса^* Гавриилия была монахиней Православной Церкви, ставшая международно-известной за ее единственный дар, как Духовной Наставницы.

Ее характеризовал духовный и одаренный ум, который никогда не тускнел с возрастом. Она помогала другим с энтузиазмом и горячим желанием, не считаясь со временем. Однако сверх всего она обладала редкой способностью вразумлять приходящих к ней для наставления.

По внешности она была небольшого роста, но очень живая. Сохранила до конца жизни юношескую свежесть и лучезарность, которая отражалась на всех, и свидетельствовала о внутренней во Христе ее жизни».

(Canon E. Every, 1992)

Этими словами описал в немногих строчках блаженнейшую геронтиссу Гавриилию один из ее старых друзей, английский мыслитель, богослов и эллинофил Е. Эвери. Они познакомились в Константинополе, когда он обучался на богословском факультете в Халкии (Rum Ruhban Mektebi, как называли его турки), и дружба их продолжалась более семидесяти лет. Во всем этом периоде они неоднократно встречались в Англии, Палестине и Греции, и он является, пожалуй, одним из весьма не многих людей, знавших ее в течение такого большого отрезка ее жизни.

Аврилия Папайанни родилась 2/15 октября в Константинополе. В детстве росла в Городе, в Фанари^**. Отец ее, Илья Папайанис, от Сотироса и Василики, был представителем французской фирмы Messagerie de France и состоятельным лесоторговцем. Мать ее была Виктория Христаки Папайанни, дочь врача Христакиса, лечившего султана. Он наградил его за службу большим владением в Северной Греции, селением Лофи (Холмы), близ Флорины. Виктория была и внучкой Харисиоса Д. Мегданиса, мыслителя, священника, члена Гетерии^***, писателя и учителя Козанской Школы, которой он и подарил свою Византийскую библиотеку.

На фотографии мы видим слева Александра, маленькую Аврилию, Василику и Полину со своими родителями.

Примерно 1904 год...

Ее крестил митрополит Герман Стринопулос. Крестным был Василий Антониадис, друг семьи, писатель и ректор Богословского факультета Халкии, который и подобрал имя ее.

Она была благодатной девочкой, исполненной любви ко всем. Отец и трое братишек, более старших по возрасту, питали к ней слабость. Но с матерью ее связывало нечто особенное. Для нее было невозможно оставаться вдали от

матери.

С детства она жила в атмосфере любви родителей и братишек. Когда пришла пора идти ей в школу, в первый день вернулась домой с плачем и упала в объятия матери. Нипочем не могла вынести разлуки с ней. «Не посылай меня

туда! Боюсь!» И так пропустила она один год, оставаясь дома, имея на коленях двоих любимых и неразлучных котят – Супаса и Мупеса.

Из окна смотрела она на проходящих пешеходов, зимой на заснеженный город и весной на цветущие деревья. И жизнь текла. В один год, когда семья осталась и на осень в Халкисе, подумали поместить ее на время в местную школу. Однако она убежала из нее, предпочитая каждое утро с отцом садиться на корабль до города и каждый вечер возвращаться назад. Море часто штормило, корабль сильно качался, раз вверх, раз вниз. Кружилась голова... «Аврилия, как поплывем?» Принимая соответствующий вид, с каменным сердцем она говорила: «Чудесное путешествие! Какое прекрасное море!» Не смогла жаловаться, т. к. и слышать не хотела о местной школе.

В дни, когда усадьба Папайанни «принимала», радость маленькой Аврилии была велика. Как только звонил колокольчик, просила она свою мать позволить ей пойти открыть и принять гостей. Разговаривала с ними, говорила им все новости за неделю, узнавала о них, и, едва услышав шаги матери по лестнице, бежала ее извещать! С раннего возраста проявилась ее общительность. Постоянно угождала всем...

Старшая сестра Василика впервые заговорила с ней о Боге. Вместе с притчами, которые она читала, говорила ей истории из Евангелия и из Ветхого Завета. Однажды она сказала ей, что Бог «везде Сый», и все, что бы мы ни делали, Он видит... Маленькая Аврилия, которой было тогда 4–5 лет, растерялась и дрожащим голосом спросила: «И если пойду и закроюсь в том шкафу, найдет меня?» «Да», – говорит она. «Хорошо, а если стану маленькой-маленькой и войду в спичечный коробок? И там меня увидит?» «И там». Тогда она поняла: жизнь есть серьезное дело и что мы не можем постоянно выдумывать в голове всякие вещи, но должны быть хорошими детьми, потому что нас видит «Тот, Кто везде»! Тотчас она заплакала и бросилась в объятия сестры. «Значит, Он идет! Я пропала!!!»

В другой раз она убила муху. И тогда с серьезным видом ее спросила Василика: «Можешь ли ты, Аврилика, сделать муху?» – «...» Что сказать? «Знай тогда, что нельзя уничтожать ничего того, что не можешь вновь создать!» Это произвело большое впечатление на ребенка. Такое, что она всю жизнь помнила и не могла наступить и на муравья.

Училась она в женской гимназии, и дома особо брала уроки французского английского с иностранными учительницами, так же как и уроки музыки и пианино. Зимой, иной раз, она «строила», как говорила нам, различные недомогания, бронхиты, плевриты и другие, и таким образом могла больше времени проводить с любимой своей матерью. В детстве, говорила она своей подруге юности Елене Вирву, чтению предпочитала любование природой и игры. Когда, однако, поступила в гимназию, стала более серьезной и прилежной. Читала и много внешкольных книг. Говорила нам, что с тех пор она полюбила древних, из которых отличала в течение многих лет Эпиктетоса – читала его почти ежедневно в молодости. Он, говорила она нам, приготовил ее для «да будет воля Твоя».

Из всех уроков, опять говорила она своей подруге, любила декламацию, которой мы все наслаждались до глубокой ее старости. Декламировала с особой радостью древних и новых, французов и англичан. Выступали слезы, когда ее слушаешь.

Очень любила и географию. На картах оставляла, говорит, мечту свою о путешествиях во все те различные далекие и незнакомые страны. В конце концов мечты ее стали действительностью, когда она буквально пропахала всю Землю безчисленными своими путешествиями, которые совершила рядом со Христом.

Проходили годы, счастливые, радостные. Она любила весь мир, и весь мир любил ее. Пока однажды, ей было тогда 15 лет, одна учительница не сказала ей, что нашла, что она не имеет сильного характера, потому что, говорит, не

делала различия и любила и добрых и злых. Не имела, по ее мнению, суда, критического духа! Педагогика...

Домой вернулась встревоженная. Идет в библиотеку, открывает Антигону Софокла, открывает наугад, и взгляд ее падает на стих 523, на фразу, которую он говорит Креонту: «Не родился ненавидеть, но любить».

Она получила ответ, который ей очень подходил. Так продолжала она любить одинаково всех и не принимала в расчет несчастную учительницу. Слава Богу!

«Но где ты находить всю эту любовь?», – спрашивала ее пятьдесят лет спустя Елена Вирву. «Где ты нашла столь много, что обнимаешь весь мир?» И та ответила: «Я чувствую, что несмотря на все испытания, выпавшие на мою жизнь, я была, как все мы, возлюбленным чадом Божиим и моих близких. Поскольку была самой младшей дома, отец, мать и братишки оказывали мне исключительную любовь. Так и я от этой любви и примера научилась любить. Подумай, что я стала послушной, в то время как таковой не была, чтобы не огорчать их, и, кроме того, я поняла, что то, что они просили, было то, что требовалось».

Исходя из этого, говорила она нам, что, когда родители не отдают всей любви детям, или когда сами они не имеют любви между собой, нельзя ожидать, чтобы вышли хорошими и послушными несчастные их дети: закончат, спутавшись с плохими компаниями или наркотиками, или с чем-либо другим.

«С течением времени я все более понимаю, почему Господь дал мне такую удивительную Мать. Потому что она была для меня Любовь, и ни что другое. Поэтому я могу и люблю всех и вся... «писала она своему старому другу Y. Hanegbi в 1955г.

Семья Папайаниса жила в собственном доме а Таксиме, в Пера. Летом переезжали на отдых загород в Халкис. (Там председателем инспекционной коллегии был их дедушка, Сотирис Папайанис, как сообщает Акилас Милас в своей книге " H Calkh twn Prigkhponhswn » (фотография). С. Папайанис был тем, кто первым провел телеграф в Халкис, а позднее на Святую Гору. Был послом в Вене.)

Помню, рассказывала она, что в одни из тех летних каникул в любимой Халкиде – ей было тогда 8 лет – получила она урок жизни. Учительницей на этот раз была ее соученица, Мария.

В те годы одним из детских развлечений были прогулки на ослах. Итак, однажды, получив разрешение матери, она спросила Марию, не хочет ли она совершить прогулку.

«А... Не знаю... Если хочешь... Подожди меня, пойдем после обеда, потому что сейчас... знаешь... не могу...» В конце концов прогулка сорвалась. Конечно, она расстроилась, но что делать? Через несколько дней снова: «Мария, мама говорит, что мы можем поехать на лодке. Придешь?» «Увижу... Сейчас не могу...» Не состоялась лодочная прогулка. Девочка опять расстроилась, до тех пор, пока однажды не поняла в чем разгадка... Сразу изменила тактику. «Мария! Иду кататься на осле. Пойдешь? Я скоро ухожу». «Подожди меня! Не уходи! Я иду немедленно!» Тот же самый прием испытала через несколько дней с подобным успехом: «Мария! Животные пришли. Ухожу. Пойдешь ли гулять?» «Иду, подожди меня!»

Помню, как смеялась она, когда рассказывала нам об этом с неповторимым ее даром описания. «Дети мои, – говорила нам, – так бывает в жизни. Нужно отправляться и не ждать другого... придет не придет. Бог не призывает нас по двое, по трое. Всегда зовет нас лично и в конкретный момент. Увы нам, если не последуем за Ним в тот час, ожидая какого-нибудь спутника! Потеряем единственный благоприятный момент, время».

После гимназии она ушла продолжать образование в агротехническую школу в Швейцарии. Любовь свою к растениям, деревьям, цветам пронесла она до конца жизни и передала приходящим к ней. Она буквально «говорила» с ними, и часами можно было наблюдать их общение.

Как-то она сказала нам, сколько ее утешал один кипарис на дворе обители в Вифании. Среди ее очень небольшого количества сувениров я нашла маленькую веточку его. В другой раз, когда духовное ее чадо приехал паломником в Константинополь, она велела пойти поприветствовать сначала кипарис слева на выходе из Святой Софии!

И грядет 1923 год. Обмен населением застал ее со всей семьей в Салониках. Там она поступает в Аристотелев Университет в качестве слушательницы на философский факультет и посещает уроки Д. Гликоса, Г. Апостолакиса,

М. Триандафилидиса и Ал. Делмузоса. Она была второй студенткой, учащейся в Греческом университете.

На лето семья Папайаниса выезжала в Цифлики, в Лофусы, пригороды Флорины, где юная «Аврилия обучала даром детей села письму и чтению», как говорила Елена Вирву.

В один год она тяжело заболела. У нее поднялась высокая температура, и близкие ее беспокоились. Неожиданно среди ночи, когда все спали, слышит она в своей комнате тяжелую поступь, что-то как металлический звук. И затем рука потянула занавес от комаров. Это был юноша, странно одетый. Говорит ей шепотом: «Не бойся. Завтра будешь здорова», и пропадает... Она вскрикнула, прибежала мать посмотреть, что случилось. Когда услышала описание странного посетителя, перекрестилась, сказав: «Слава Тебе, Господи!» Светало. Наступало 26 октября, память святого Димитрия Солунского, и жар спал...

Проходили годы. В 1932 году она имела другой духовный опыт с иконой Господа. Он продолжался всю ночь. Было извещение идти в Афины, далеко от возлюбленного домашнего окружения. «Ушла от своих, с непреодолимым

мужеством отправилась на жизненный подвиг, работать, жить одной», – пишет Елена Вирву, подруга ее из Салоник, с которой она была связана в годы войны в Лондоне.

В Салониках же она получила и другое Извещение. Как-то сидела она на балконе на морском берегу Миаули и смотрела на море и на корабли. Повернулась и сказала как бы самой себе: «Так и меня однажды корабль возьмет далеко... в другую далекую Страну...»

Говорила об уходе своем в Англию в 1938 г.

Как только она добралась до Афин, первой заботой ее было найти работу. В объявлениях прочитала, что требовалась молодая работница в анарротирио^**** в Кифисийском районе Афин. Пошла, схватилась за работу. Однако, каждый вечер слышала крики и палку. Через 15 дней ушла с 500 драхмами в руке. Это была психиатрическая клиника, одна из стольких, куда позднее посылал ее Господь сопровождать больных многие годы.

Следующая работа была старшей сестрой в частной клинике (Н. К.). К сожалению, у владельца и директора был один из худших характеров. Однажды, когда он вел себя к ней неподобающе, она поставила его «на свое место».

С тех пор он начат вести против нее систематическую войну. Преследовал, часто оскорблял. Она же проявила большое терпение.

Однажды умирающий больной, попросил причаститься. Помощник-врач спрашивает ее, что делать, и та решилась известить иерея. Он очень удивился: «Вы действительно хотите, чтобы я пришел? Никогда не звали священника в эту клинику!»

Приходит иерей, и причастил больного. Вскоре зазвонил телефон. Это был директор, которому сообщили, и он был вне себя. «Что? Приводили попа причащать умирающего?» «Да», – отвечает она. «По какому праву? Кто вам разрешил?» Вне себя, директор зовет помощника и начинает неописуемое сквернословие против них.

Однако через три дня большое зло упало на клинику. Одна за другой смерти за одну неделю! Директор и все сотрудники растерялись. Когда говорил с ней, наклонял голову. Наконец не выдержал, приглашает ее в свой кабинет.

«Вы, сестра, имеете хорошие отношения с ними...» «С кем?» «Вот... С попами... Давайте, позовите кого-нибудь придти к нам сделать освящение, потому что не знаю, что здесь происходит!» Итак, она бежит к батюшке. «Что? – говорит он. – К нему? В эту клинику? Смеетесь, сестра?» Невозможно убедить батюшку. «Но он сам здесь, да простит меня Бог». Берет почти насильно иерея и приводит в клинику. Все готово для освящения. Директор со скрещенными руками следит... Заканчивается освящение, уходит батюшка, и на другой день начались чудеса! Смерти прекратились!

Один год оставалась она в этой клинике, но однажды утром ушла. Директор вновь стал невыносим.

И где опять искать работу, как не по объявлениям. На этот раз пошла она учительницей английского и французского к одной девочке.

И пришел 1937 год. Были дни Метаксаса^*****...

«Кто Мне служит, Мне да последует, и где Я, там и слуга Мой будет».

(Ин. 12, 26).

Она ощущала, что нужно было ехать дальше, в Англию... Однако в Лондон визу не дали. В то время она узнала, что в Париже была международная выставка, и решила попытаться добраться оттуда до Лондона. Взяла билет. Родные с тяжелым сердцем провожали ее до корабля. «Как поедет она к чужим? Но у Аврилии была сильная неистощимая душа, она ничего не боялась...», – пишет Елена Вирву.

На корабле, стоя на планшире, слышит сзади разговор. Оборачивается и видит девушку. «Вы не из Города^******?» «Да, как вы узнали?» «По разговору».

Они были вместе в течение всего путешествия. Девушка имела адрес одной маленькой гостиницы в Массалии. Когда прибыли, поехали туда. Все происходило благополучно. В гостинице их ожидала блестящая встреча со знакомым депутатом, приехавшим на выставку в Париж. Она говорит ему: «Поеду в Лондон». Он говорит: «Невозможно, тебе не дадут визу». «И все-таки увидишь, что мне ее дадут», – отвечает она с уверенностью.

Действительно. Идет в английское консульство. С присущим ей благородством и исполненным доброты лицом попросила консула. «Хотя и приехала я сюда на выставку, но очень хотела бы посетить и вашу прекрасную страну. Не могли бы вы дать мне визу на 15 дней?» «Конечно», – говорит ей консул, – «и... сделаю вам на три месяца, потому что за две недели вы не успеете посмотреть ничего!»

Депутат и девушка из Города, ожидавшие ее, когда увидели спускающуюся с улыбкой на лице и паспортом в руке, не поверили своим глазам.

Достойно удивления, сколь немного, как мы увидим, ей потребовалось просить консульства и консулов в своей жизни, полной путешествий.

Новый путь для нее был открыт.

Ей было 40 лет, и у нее была всего-навсего одна бумажная английская лира.

Приключения во Христе еще только-только начинались...

Лондон! Первую ночь провела она в гостинице YMCA (XEN). Другую и весь день в маклерской конторе для учителей и помощи на дому; нашла предложение места гувернантки. Это была семья Henry Mara, имевшая двоих детей 8 и 10 лет, которых она бралась учить французскому. «Мы евреи, может быть, вас это смущает?», – сказала ей госпожа по телефону. Что ее смущает? На другой день в полдень они должны были взять ее на автомобиле.

На следующий день утром расплатилась она за свою ночевку единственной «бумажной лирой». Теперь уже она была практически без денег. Полдень. Взяв чемоданчик, вышла она на угол улицы, ожидая новых своих работодателей.

Прождала целых два часа! Терпеливо и без волнения! Она знала уже, что Бог ее не оставит. Искушения были и проходили, как и все другие, которые пришли или придут.

Действительно, пришел автомобиль, взял ее и уехал...

Она уезжала на новую свою работу.

Удивительно, что, когда они стали подругами с госпожой Mara, та сказала ей, что начинало нарушаться согласие, но, увидев ее терпение, они устыдились и не посмели ничего сказать ей. «Ангелы за делом», – скажет она нам... С этими двумя детьми сохранила она почти до конца дружеские связи и переписку.

Говорила Елена Вирву: «Когда она приехала в Англию, оказавшись в течение 8 лет изолированной от Войны, там тогда Христос стал для нее Действительностью, Путеводителем. Постепенно евангельское учение стало для нее

практикой, жизнью. Она не позволила себе откладывать деньги в банк. Когда один раз друзья сильно на нее надавили, дабы обезопасить свою жизнь, она было заплатила первый взнос. Однако, когда поняла, что она сделала, прекратила и не стала продолжать».

Как-то раз она говорила нам, что, когда ее принимали на работу, попросили номер счета в банке. Когда же она сказала, что не имеет, т. к. банк ее... на Небе, они улыбнулись и сказали: «Э, с таким Банком, полагаем, мы можем

вполне вас принять!»

Следующая работа была у пожилой англичанки Miss Florence Bright – она была ранее актрисой и театральной писательницей, знаменитой суфражисткой^******* с широкой деятельностью в борьбе за избирательные права женщин, личный друг Бернарда Шоу; но теперь уже с больными ногами, прикована к кровати. Нужно было за ней ухаживать. Через два месяца первое исцеление, которое состоялось, было на этой госпоже. Она смогла пойти на празднование

20-й годовщины «Права голосования женщин», переступая без палки. И еще она не начинала занятий по физиотерапии. Другой был Исцеляющий, поэтому она не придавала себе никакого значения.

Кроме того, до конца своей терапевтической деятельности, все, кто ее близко знал, слышали, как она часто говорит о «старом английском методе». За этим выражением скрывался всегда многоценный этот Дар Божий. Дар, который искони скромно хранило Православие, без известных вопиющих «харизматических» звуков трубы.

В доме госпожи Bright она делала все работы, кроме приготовления пищи. Госпожа эта была вегетарианкой, поскольку принадлежала к Обществу друзей животных, основанному Бернардом Шоу. Вместе с ней, и с тех пор, стала по необходимости и та вегетарианкой. И, о чудо, чувствительное ее здоровье – она перенесла серьезный плеврит в ранней молодости стало железным, и, несмотря на тяжелую работу и все те мучительные 8 лет в сыром климате Лондона, ни разу не заболела. Говорила нам, что комната ее была настолько сырой, что одна стена была зеленой от толстого слоя плесени, которую она скоблила ножом. И однако...

В скором времени, видя, что она могла бы иметь и другую работу в послеобеденные часы, искала и нашла место учительницы иностранных языков для двоих детей.

Однажды, идя к детям, она проходила мимо лечебницы. Надпись гласила Chiropodist. Входит и спрашивает, какая это специальность. Ей говорят, что это медицинская специальность для ног.

Тогда ее знакомый русский богослов Николай Зернов, как только узнал об этом, спросил, что привело ее избрать эту науку, а не богословие, с помощью которого она могла бы говорить с сердцами людей. Та ответила своей излюбленной поговоркой: «Through the feet to the heat...» (Посредством ног в сердце). Когда он снова спросил ее через 20 лет, она сказала: «Николай, то, что я делала тогда, уже ушло. Теперь иду прямо в сердце!» Слава Богу!

Вначале занятия казались ей легкими. Она еще не поняла, что в первый год нужно было изучать и сдавать экзамены и по общим предметам медицины.

Однако она не ушла. Занималась и работала с утра до полудня. Одновременно взяла на себя клинику одного врача, который ушел на фронт. Все говорили, что она поступила рискованно, нисходя в сердце Лондона, в погибель. Так же говорили и когда попросили ее поработать в одной клинике в пригороде Лондона.

Однако вера ее всегда была велика. «Она не обращала внимания на бомбы и каждый вечер спала на своей кровати, как будто не было никакой опасности», – писала Елена Вирву. «Параллельно предлагала», – продолжает она, – «свои услуги даром братьям киприотам, которые напряженно работали на заводах и фабриках и по причине целодневного стояния на ногах страдали ногами». Это приношение подарило ей в 1954г. приглашение на Кипр, как мы увидим ниже.

С Божией помощью она справилась и получила диплом. В 1946 году стала членом общества английских массажистов ног (Certified Member of the Society of Chiropodists) с номером диплома 71/1946. Он помог ей, придавая силу и уверенность в этих столь неблагоприятных обстоятельствах. Диплом этот явился большой ступенью в ее жизни.

Теперь уже она была независима. С работой в руках она могла ездить по просторам Земли, через границы, без забот и без денег.

Теперь открывались новые духовные горизонты. Начиналось ежедневное соприкосновение с болью. Начиналось одновременно и Служение с человеческой душой. Больные члены были только предметом, поводом. Этот диплом

явился для многих причиной к отверзению глаз души.

Теперь уже благодаря ее «затвору», который подарила ей, не желая, Miss Bright (см. «Скажи, Мать»), действовало прикосновение и с ним открытие другого (человека). Господь предназначал ее для прослушивания, для облегчения и исцеления тела и души. Она была физиотерапевтом и во Христе психотерапевтом.

В начале 1939г. ей представляется единственный благоприятный случай. Ей предлагают сопровождать душевнобольную девушку в Грецию. Как только она прибыла в Афины, приехала в Маруси, где жили в то время ее родители. Оставалась две благословенные недели в семейной атмосфере, которая ее так укрепляла. Возвращается в Лондон, и через несколько месяцев начинается Вторая мировая война.

Приходят трудные годы с бомбардировками и их последствиями. Каждый вечер, в часы затемнения и воздушной тревоги, когда все спускались в подвалы, она, после дневной усталости, бежала и утешала больших и малых. Плиткой чая, утешительным словом, ухаживанием и облегчением. В то время одна еврейская подруга ее из Салоник, S. Scapa, нуждалась в ее поддержке. Она была потрясена потерей семьи в гитлеровских лагерях и испытывала страх, не позволявший ей спуститься в убежище. В такие часы, и пока вновь не завоет сирена, шагали они по пустынным улицам Лондона. Аврилия постоянно с ней говорила и утешала. Этого Сильвия не забывала никогда. До 1987 года они переписывались. От Елены Вирву мы знаем, что когда она не бежала ради других, то спала на своей кровати... «Но не спустишься ли ты в конце концов в убежище?», – говорила она ей, и та отвечала: «Если захочет Бог, чтобы нашла меня бомба, то она найдет меня, куда бы я ни пошла», – и так спала спокойно среди всего того зла.

В те годы ей посчастливилось познакомиться со своим будущим духовником, достославным архимандритом (и потом епископом) Иаковом Вирвосом. С его сестрой, Еленой Вирву, которая спасла столько ценных сведений о ее жизни, сохранили они редкую дружбу вплоть до 1987 года, когда та умерла после многолетней болезни.

Эта самая подруга рассказала нам два веселых случая, показывающие особый юмор, которым она обладала даже среди самых трудных обстоятельств.

Несмотря на все бомбардировки, жизнь текла своим чередом и неиссякаемый ее юмор был всегда жизнерадостным. Итак, однажды, когда она работала в лечебнице одного английского ортопеда и заботилась о ногах некой английской дамы, произошел забавный случай. В то время эта английская мэм почувствовала необходимость нарушить молчание. «Вы француженка, милочка?» – «Нет, – ответила она, – Я гречанка». «Греция с нами в этой ужасной войне?» «Нет», – говорит она с очень серьезным видом. – С... Гитлером». «Надо же?», – добавляет с тяжелым вздохом английская дама. «Мы сражаемся одни, у нас нет друзей...» Как только пациентка ушла, врач, бывший в соседней комнате и слышавший всю беседу, недоумевая и смеясь, спросил, почему она сказала ложь. «Но что же ей сказать? Все газеты и радиопередачи кричат о борьбе Греции, а она спрашивает, с кем мы!» И оба рассмеялись.

В другой раз другая пациентка того же врача снова задала ей вопрос: «Вы француженка, милочка?» – «Нет, я гречанка». – «Вы не скажете, греки носят ботинки или ходят босые?» – «Скажу вам, – говорит она очень серьезно, – 2000 лет назад мы были самые культурные люди на Земле, и бродили босиком в сандалиях. С тех пор мы потеряли нашу культуру, подражая другим народам, и сейчас уже, к сожалению, и мы носим ботинки!» Врач в соседней комнате на этот раз не смог сохранить английской флегмы и разразился смехом.

За несколько недель до отъезда из Англии ей предложили британское гражданство, но она не приняла.

В 1945 году заканчивается война. Все начинают посылать помощь в Грецию. Среди них UNRA и многие иностранные миссионерства. По благословению епископа Фистирского она берется за обучение деятелей, которые уезжают в Грецию. Преподает греческий и французский языки.

Вскоре она возвращается в Грецию с квакерами, которые основали в районе Салоник Американскую сельскохозяйственную ферму и Школу домоводства (American Farm School) для детей Македонии. Вместе с ней Charlie House

(см. «Скажи, Мать», история с комитетчиком) и Sydney Loch. Там в этом году было посажено деревцо в память ее.

Там она преподавала язык, но вскоре стала директрисой. Каждую субботу изучала с детьми Священное Писание, а в воскресенье сопровождала их в православную сельскую церковь. Все ей служили. ...Среди них отметила она девочку с проблемой слуха, Олию мою, как она называла ее до конца жизни. Из Uttar Kashi Индии в 1958 году писала она своему еврейскому другу Yehundä «Олия моя, с ее любовью, терпением и нежностью, всегда меня радовала. С первого дня, как я узнала ее, здесь и 13 лет в Школе домоводства квакеров в Салониках...»

Это самая любимая ее подруга, ученица и сотрудница, Олия моя, как привыкли называть ее и мы, рассказывала нам: «Я возвратилась из Англии с квакерами, которые предоставили помощь. Я познакомилась с ней, как с директрисой Школы домоводства в районе Салоник, около аэродрома. Это была школа, куда принимали девушек из различных сел Македонии. Она не давала специальности, но учила ведению хозяйства. Просто помогала девочкам получить знания, как заботиться о детях, работать в поле, ухаживать за животными. Она преподавала языки и каждую субботу Евангелие. Была сладкая, очень сладкоречивая, с улыбкой и любовью. Она была у нас как мать, и мы, как цыплята, бегущие к своей маме, как только она приходила, все вместе бежали к ней, «Госпожа... госпожа... госпожа, Аврилия!» Так ее называли тогда... Она поставила меня на ровную дорогу. Она постаралась внушить мне уверенность в себе, т. к. я плохо слышала, и обо мне заботились все ученицы. Она водила меня к врачам. Помогла мне сделать операцию в больнице, которая называлась «Забота», – даже была в консилиуме. И когда мы приехали в Афины, она продолжала одинаково заботиться обо мне и стараться».

В то время она познакомилась с Ka Loch, известной в Уранополе в связи с производством ковров.

В 1947 году возвращается в Афины. Открывает свою лечебницу на улице Мессалии. «У нее была большая и хорошая клиентура. Даже Фридерика приходила лечить свои ноги», – добавляет Олия Ст.

О ней и ее целительном даре быстро узнали.

Как говорила Елена Вирву, «она убивалась на работе, т. к. не только лечила им ноги, но каждый исповедовал ей свою боль, беду, горе, и она давала всем советы и наставления. Была как тайный советник для всех. Как-то раз, когда

она гостеприимно приняла меня в своей лечебнице, я видела, как она выходила, убитая работой. «Но, в конце концов, – говорю ей, – я слышу, что ты говоришь и говоришь, не понимаешь разве, что то, что ты делаешь, тебя изматывает?» «Что поделать?, – отвечала она. – Думаешь, зачем сюда приходят многие? Чтобы высказать свою беду. И немного ради ног...» Видишь, к ней относились с доверием, и она лечила душу вместе с телом. Она получала тогда, помню, 500 или 600 драхм в день. До вечера у нее не было денег! «Ты с ума сошла, что ты делаешь?» – говорила я ей. «Вот, знаю и я...», – отвечала она.

Платила за слепого квартплату, безработному купила костюм. Я сама видела это в те дни. Подумай, сколько же она сделала. Говорю ей: «Тебя узнали и пользуются». И что она ответила? – «Не могу не давать, когда меня просят». –

«Э, тогда... – говорю, – если не держишь денег, зачем же тебе столько трудиться?» Действительно, она работала с 9 утра до 6 вечера, без перерыва. Когда один уходил, шла она на кухню, выпивала стакан молока и снова за работу. Мирской жизни у нее не было. Только разве сходит на какой-либо концерт, или летом на древние Трагедии. Имела 5–6 хороших друзей и близких».

У нее были и действительно нуждающиеся пациенты, о которых она заботилась даром. Помогала сиротам и безработным.

«Просящему у тебя дай...»

Говорит Олия Ст.: «Она помогала многим людям. Когда мы были вместе в лечебнице, я поняла, что она обучала двоих юношей в Англии. Оплачивала им расходы. Поэтому она чисто говорила: «Не справляемся». Я не знаю, чему

она их обучала. Знаю только, что, когда они закончили обучение, пришли однажды утром и ее благодарили. Мы делали много благодеяний».

Сама Геронтисса рассказала нам однажды историю десятилетнего мальчика, сегодня он самый известный адвокат в Афинах, который страдал плоскостопием и приходил на физиотерапию. Через некоторое время, когда она сама увидела, что мальчик стал ходить лучше, спрашивала, как он чувствует твои ноги, и тот все время отвечал: «Еще не чувствую их здоровыми». Но однажды она поворачивается и говорит: «Э, теперь уже больше не могу ничего сделать для тебя!» И малыш не удержался и рассмеялся... «Знаете, с каких пор я стал здоров? Со второго раза, но вам не говорил, потому что мне хорошо здесь. Дома у нас все крики, да ссоры...»

«И если бы я услышала жалобы от детишек!», – говорила она часто.

1949 год, супруга английского посла Lady Norton поручила ей 11 детей, жертв Гражданской войны, сопроводить их в International Help for Children в Лондоне. В английских газетах того времени, которые показала нам Елена Вирву, на первых страницах поместили фотографии. Греческое посольство приняло их с большой любовью. Она оставалась с детьми один месяц в Surrey. Потом их гостеприимно приняли на два других месяца различные английские семьи.

Деятельность ее велика, и путешествия ее становились бесчисленными уже с того времени. «За весь период, в который была у нее лечебница, – добавляет Олия Ст., – уезжает она со многими миссиями туда и сюда. В 1949г. уехала с миссией с греческими сиротами в Англию. Помню, как мы вместе пришли в английское посольство сдавать фотографии детей. Вместе с ней была англичанка, немая и слепая девочка, о которой она взяла на себя заботу... Все время то приезжала, то уезжала. То ее принимали, то она принимала и устраивала. Исполняла многие поручения, о которых я не знала, поскольку она о них не говорила. Только когда возвращалась, звонила мне по телефону, чтобы я пришла повидаться».

Вернувшись из Англии с сиротами в Афины, продолжает она работать в своей лечебнице. Часто, однако, бывает в Лондоне, сопровождая больных.

Осенью 1949 г. вновь уезжает в Америку. Может быть, тогда (если нет, то в начале 60г.) знакомится она с Роуз Кеннеди, Мартином Лютером Кингом и его матерью. От нее самой («Скажи, Мать», О знаменитых людях) мы узнаем, что она занимается со слепыми, среди которых был один гаитянин.

В 1950 году уезжает опять с английской слепо-немой девочкой в Америку. «Она была полна решимости, – пишет старая ее еврейская подруга Sylvia Scapa, – дать английской девочке образование в специальных учреждениях. Она много старалась. Девочка была очень умной, но нигде ее не принимали».

Среди других учреждений приехали они в Perkin''s Institute for the Blind в Watertown и Бостоне, в заведение Hellen Keller. Познакомилась даже с самой слепо-немой Keller. (Она с соответствующей помощью, которую получила от Ann Sullivan и благодаря благоприятнейшему стечению обстоятельств смогла учиться в университете Radchliff и стать писательницей).

Она жила с английской девочкой один год, и в результате та приобрела посредством осязания и благодаря любви полный контакт с окружающей средой. И даже научилась изготовлять тряпочные куклы. Но в конце концов после многих, но безплодных попыток они возвратились в Афины. Сегодня уже эта англичанка, к сожалению, находится в психлечебнице... Помню, она говорила нам, что видела жестокость в человеческих отношениях в учреждениях, во всех пределах земли. Считала, что многие «трудные» люди как бы избираются работать для немощных и слабых существ, таких как инвалиды или дети.

«Несчастную мою англичаночку, – писала она в 1958г. Yehunda, – обработали еще и там. Она настоящая мученица в этом мире!»

В ее лечебнице было изображение Рукомойника, чтобы смотреть на него во время работы. Это было и время молитвы, поэтому она никогда не говорила в эти минуты. Говорила молитву и «Царю Небесный» и выслушивала проблемы. Когда заканчивала лечение, тогда говорила. В зале ожидания висела репродукция картины Дюрера двух молящихся рук (фотография).

В 1953 г. она писала Елене Вирву: «Когда я потеряю свою мать, снова приеду в Англию. Ее климат мне подходит. Десять лет такой напряженной работы, и никогда я не болела, как ты помнишь...» И вот, годом позже Господь повел ее в совершенно противоположном направлении. Она уезжала «навсегда», как думала, в неизвестную ей Индию, которую в конце концов так полюбила, и где ее так сильно полюбили.

И приходит 1954г. – веха в ее духовной жизни. Было 24 марта, день, когда ушла в другую жизнь ее мать, с которой она была связана редкой любовью. Она сама говорила Елена Вирву: «С того часа, как я родилась, вдохновенным моим Наставником, силой, которая меня формировала, была моя собственная мать, создание безмерной любви. Богатство и глубина этой любви ее, постоянное влияние светлого ее примера сделали то, что я стала любить все, а наиболее Бога, всех и вся».

Там было чудо. В том месте, где эта единственная безграничная материнская любовь истощалась, гасла перед Любовью Господа. Эта мать давала возлюбленному своему чаду от всей души свое материнское благословение в Путь. «Ступай, дитя мое. Я буду тебя ждать. Не беспокойся. Ступай!» Она говорила нам, что всегда так она провожала ее в каждое путешествие до последнего дня своей жизни.

Для нее только начиналось великое испытание веры во Христа.

В письме, которое послала ей много лет спустя французская ее подруга и подвижница, 85-летняя мать Мария, описывается нечто таинственное и замечательное. Кажется, что видишь, как поднимается между строк Пламя Его, от которого уже выросли крылья у сердца за спиной.

«То, что произошло с того дня до сих пор – прежде всего к Славе Божией, а также – триумф вашей Веры... Таким образом, Господь в который раз на пути тех, кто живет во Христе, оставляет единственный зажженный зеленый свет непреклонного доверия, несмотря на всех «пожарников»... осторожных... разумных... и мудрых мира сего».

«Аще возьму криле мои рано и вселюся в последних моря, и тамо бо рука Твоя наставит мя, и удержит мя десница Твоя».

(Пс. 139. 9–10).

И пришло 24 марта 1954г. День, в который Господь упокоил ее мать, самый решающий, самый значительный, самый болезненный. Она говорила: «День нашего отхода, день внутреннего моего кризиса, это был день, оборвавший последнюю связь, которая связывала меня с нормальной вещественной жизнью на этой Земле. Я умерла. Я была уже мертва для мира. Единственным следующим шагом, открывающимся передо мной, был решительный шаг к осуществлению: «Иди, продай имение свое и раздай нищим», и: «Следуй за Мной!» Но куда? И неожиданно пришло Извещение... ИНДИЯ. Именно она! Мое предопределение! Но до сих пор у меня не было никакого контакта с Индией, кроме врожденного уважения, которое мы, как эллины, имели к древним и священным культурам, и сознания, что индусы, как и эллины, располагали той душевной утонченностью, которую дарует Доброделание. Еще я знала, что и там есть мудрецы, которые и в наше время посвящают жизнь свою целиком Богу».

Такая огромная перемена совершилась в ней. В одну ночь – Откровение, за несколько минут – Умирание. Увидела, как она говорила, саму себя мертвой, рядом с мертвой своей матерью.

В ту ночь у нее был один из самых напряженных и значительных духовных опытов жизни. Всю ночь она не спала, потому что иконка Господа излучала Свет... ослепительный Свет. Она не осмеливалась высунуть голову из-под покрывал, которыми была укутана. Внутренний голос сказал ей... ИНДИЯ. Одновременно было чувство, что она слышала слова Евангелия, те, какие сказал Господь ученикам: «Лучше для вас, чтобы Я пошел, ибо если Я не пойду, Утешитель не придет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам» (Ин 16, 17) и: «Следуй за Мной».

Через 24 года, 25.3.78, писала она Yehunda, своему еврейскому другу: «...24 марта и в следующие два дня (26 марта день арх. Гавриила) я видела Свет, который меня побудил оставить все и последовать за Ним. С тех пор каждый год в этот день я принимаю важное Известие... Дивен Бог. Научает нас всему.

В соответствии с нашим расположением. Иного просто. Иного сильным влечением. Иного другим способом... »

Как она говорила, мать открыла ей путь. Та самая, которая была, для нее связью с любовью Божией, советником, наставником в трудностях. Она ушла бы, если бы действительно была воля Божия в любую чужую страну, чужую

среди чужих. С Путеводителем Господом.

В молитве она просила у Господа удостоверения, некоего знака, который бы показал ей, что Индия была действительно ее Путем, а не фантазией. Потому что, как она сама говорила, до того дня ничего духовного ее не связывало с этой страной, никакого «поиска», что стало немного позже модой.

Удостоверение пришло через три дня. В лице незнакомого молодого человека тридцати трех лет, который постучался в дверь ее лечебницы и был похож на индуса. Однако, Cameron, так звали его, был британец, квакер из Западной Индии, и только что приехал из Вены по рекомендации общих знакомых. В Афинах он был случайно и уезжал через несколько дней в Индию на поиски своих корней и предков. Конечной целью его были Гималаи. Она сразу же поняла, что это было то удостоверение, которое просила у Господа.

Она попросила его подождать, пока развяжется и продаст имущество, т. е. сосуды лечебницы и книги. Она намеревалась ехать вместе. Cameron тут же согласился, сказав «да» на ее предложение, и охотно принялся за устроение путешествия.

Этот ответ его был решающим для нее, для всей ее жизни. «Это «да», – говорила она, – было важным моментом в моей жизни. Т. к. я поняла, что так же охотно и я должна говорить Самому Господу и всем всегда».

Первая подруга, кому она написала, была Елена Вирву, которая оставалась еще в Англии. «Ухожу навсегда и не буду писать никому другому». Это письмо вызвало невыразимую боль в душе подруги. «Было так, как будто нас разделила смерть. Аврилия на восток!.. На горячее солнце, что так не любила. Убегая к восточному солнцу... без денег, в незнакомое, только со своим искусством, которое знала, одна, с Путеводителем Богом...»

Прошел месяц... Новость стала известна. Друзья начали возражать. Однажды, – как рассказывала Елена Вирву, – она получает письмо от старого своего сотрудника, квакера, и который, как только узнал, что она собиралась уезжать из Афин и продать все и менять жизнь, написал ей между прочим, что это не что иное как дезертирство, бегство и что не находит правильным ее решение оставить мир.

Т. е. классическое возражение против Отправления.

Она задумалась, что ему написать, что ответить?

В ту же ночь она видела странный сон. Она видела зеленый луг и повсюду маленькие мышки и много мышиных ловушек. На краю луга он увидела много зданий: дома, магазины, банки, кинотеатры. Вдруг падает яркая полоса света и освещает банк, и она видит, что маленький мышонок проскакивает через щель и убегает далеко.

На следующий день садится отвечать, и пишет о сне и прибавляет: «Я – тот мышонок, который убегает. Плохо ли это?»

В своем следующем письме он пишет, что этот ее сон удивил его, и просит помолиться, дабы и ему когда-нибудь поступить также!

Она собиралась в Индию... Начала продавать мебель и оборудование лечебницы. «Когда я продала все и рекомендовала другим свою квартиру, все поверили, что я сошла с ума, или что повредилась со смертью моей матери. Для меня, однако, когда я ощутила, что руки матери, всегда меня благословлявшие во Имя Его, отдали мои немощные руки в Его НАВСЕГДА, это было самое легкое, что я могла сделать, чтобы найти Путь, который ведет к Богу», – писала она Y. Hanegbi.

Едва она успела все продать, приходит приглашение. Ее приглашают в Вену на семинар молодежи. Подошла минута сказать теперь «Да». И она сказала. И таким образом их дороги (с Камероном) разошлись. Потому что, как она всегда подчеркивала, Господь нас зовет по одному.

Уезжая, взяла с собой только две книги. Евангелие и книгу, которую ей подарила в последний момент подруга, слышавшая, что она уезжает в Индию. Ее написал весьма известный в то время индус, гуру Шивананда.

На семинаре она встретила двух христиан, индийских студентов. Спросила их: «Жив ли этот человек?» Они говорят ей: «Да». Зачем же попала эта книга к ней в руки? На следующий день пошла вместе с ними в индийское посольство, не получит ли она там визу, но не смогла ее получить. Однако она не придала этому никакого значения. Она хорошо знала, что когда-нибудь ее получит. Знала свое предназначение.

Через две недели она уезжает из Вены и, через Швейцарию и Италию, попадает в израильский порт Хайфа. Ей пришло новое приглашение приехать туда. Поехала и работала в качестве добровольца в Кимбуц до середины октября. Там она познакомилась с еврейским писателем Y. Hanegbi. Их дружба и переписка продолжалась целых 38 лет, до конца ее жизни, до 1992 г.

Любопытно, рассказывала она друзьям, что когда она прибыла в Палестину и вновь встретилась с Cameron С. , то познакомилась с известным профессором университета доктором Bergman. Когда в какой-то момент беседа вращалась вокруг книг, он сообщил ей об одной книге. Как вы думаете, о какой? Шивананда. На нее произвел большое впечатление интерес профессора, и она захотела подарить ему книгу, данную ей подругой... В какой-то момент, говорила Елена Вирву, он повернулся и сказал ей: «Чувствую, что вы извещены Незнакомцем. Верю, что поэтому вы ощущаете эту силу, ведущую вас в чужую страну».

Подобное достойное удивления повторилось в Hosts House, где она жила в первом Кимбуце. В комнате находилось несколько книг этого писателя!

Она поняла, что это были признаки, которые должны были последовать. Она должна была когда-нибудь встретиться с этим человеком и познакомиться.

Пока она была в Кимбуце, пришло приглашение на Кипр, очевидно от знакомых времен войны в Лондоне, где она и оставалась один месяц.

В городах Фамагуста и Никосия она работала с больными и заимела много новых друзей, как свидетельствовал ее дневник. Затем, в конце ноября, она оказалась в Ливане.

Между тем, приходит письмо из индийского консульства с известием, что ее прошение о визе не принято. Однако, как будто некая сила толкала ее, и она продолжает упорно свое шествие. Уезжает в иорданский Амаллон. Декабрь.

Там, когда она задумчиво сидела на вокзале, снова как будто ее нечто подтолкнуло, и она вошла в индийский магазин, который назывался Indian Emporium. Спрашивает служащего, не знает ли, как можно получить визу в Индию через Багдад. Тот, как только она заговорила о книге Шивананды, с охотой проявил желание и отсылает ее к своему брату, который, о чудо, был служащим в индийском консульстве!

Виза в руках. Друзья и знакомые не верят! «Ты, наверное, знала заранее, поэтому никогда не беспокоилась». И та: «Нет, уверяю вас, просто я привыкла видеть чудеса, какие творит Господь на каждом шагу».

Путь снова открыт. Она едет автобусом через Ливан в Багдад. По дороге много раз оказывает помощь больным в различных постоялых дворах, где останавливалась. Она была единственной европейкой, единственной женщиной.

Подумай! Достойно удивления, как писала Елена Вирву, что на каждой станции ей предлагали, если пожелает, войти в маленькие мечети при постоялых дворах, помолиться. Действительно, невероятно в наше время фундаментализма.

Удивительно и почтительное выражение их благодарности за все, что она дала для них и для их близких.

Только что наступил 1955 год. Она все время ощущала уже близкий голос Индии.

Писала Елене Вирву: «На автобусе мы пересекали пустыню день и ночь... Много пыли, отсутствие воды, много больных. Однако ничто меня не останавливало. Я была счастлива в моей вере. Много раз находила удобный момент позаботиться о больных на разных остановках, которые мы делали на постоялых дворах на несколько часов. Я осознавала, что язык не является единственным способом общения между людьми. «Сострадание» имеет большее значение, чем язык, и поэтому оно было самым лучшим Языком. По дороге многие европейские миссионеры, врачи и другие спрашивали меня, как я решилась поехать так, без рекомендации и знакомства, в Индию, не зная следующего своего шага... Но я только одно знала, что мне нужно было ехать и притом ехать одной...»

Надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут – и не устанут, пойдут – и не утомятся.

Ис 40, 31

Прибывает в Ирак. Первая остановка в Багдаде. Оттуда опять на автобусе – Basra, Khurramshahr... Там, – говорила она нам, – самый большой солнечный диск, величественнейший закат солнца, самый царственный «Свете тихий», который она видела в своей жизни. Оттуда пересекает Ирак и прибывает в феврале в Тегеран.

На другой день, идя по его улицам, она остановилась у витрины книжного магазина. Одна книга привлекает ее внимание. «Проходи со Мной» некоего Peter Patrick. Входит в магазин, ей дают книгу, она открывает, бросает взгляд

на введение и что же видит? Подпись Шивананды. Теперь нет никакого сомнения, что Индия начнется оттуда. Русский полковник, находившийся в то время в книжном магазине, изъявил желание дать ей рекомендательное письмо. Она отказалась: «Мое рекомендательное письмо – Вера». Пока она жила в Тегеране, ходила в православный храм на проспекте Рузвельта и познакомилась с греческим иереем о. Георгием Гропатисом.

Уезжает из Тегерана по направлению к Персидскому заливу, но ей не удалось проехать в Индию. Ей посоветовали не ехать через Афганистан, поскольку было опасно, и она возвратилась опять в Тегеран. Через несколько дней вновь отправилась. Meshed, Birjan... В Zahidan едет в гостиницу. Какая радость! Это была греческая гостиница! Она принадлежала Георгию Калфидису. Была большая радость, ибо и они были константинопольцы!

Не знаю, как бывает, но в ее записных книжках тех времен можно прочитать сотни имен иранских, иорданских, иракских, еврейских, ливанских, египетских, пакистанских, индийских, европейских и американских... Должно быть, более чем 500!

Если ты не родился или не жил за пределами своего отечества, трудно тебе понять это, и очень легко приобрести ревность боязливого. Ты боишься потерять свою духовную самостоятельность и целостность. На протяжение ее жизни некоторые, может быть, задавались вопросом: как возможно иметь дружбу со столькими иностранцами? Нет ли здесь ереси? Однако, как очень характерно сказал и митрополит Ливанский, Преосвященнейший Георгий (Khodr): «Мы, христиане, бываем в опасности только от своих немощей». И в ее случае, как увидим, те, кто «подвергся опасности», были бесчисленные иностранцы, которые с помощью Божией увидели в конце Свет Истины.

Из Zahidan она прибывает в Пакистан, в Карачи. Оттуда Hyderabad. Следующая станция, и какая Станция – это Индия! Был май 1955 г.

Где бы воссиял свет Твой, Господи,

если не на седящия во тьме!

«Так да светит свет ваш перед людьми...»

(Мф 5,16)

Первую ночь она провела в гостинице квакеров на улице Rajpur, 24 в Дели, которую ей порекомендовали американские друзья в Афинах. На утро ее ожидал... музыкальный

сюрприз! И какой! Она услышала с улицы, что кто-то напевает песенку, которая тогда была в моде... Она подумала, что заболела после этих изнурительных месяцев. Открывает окна, и что же видит? Индийского студента из Secunderabad, Говинда (Govind), приезжавшего в Элладу вместе с другими – для оказания помощи, какую посылал тогда весь мир пострадавшим после землетрясения нашим островам, – и приходившего в ее лечебницу!

Он, со своей стороны, узнал, что приехала гречанка первая миссионерка, и поспешил ее приветствовать. Но мог ли он себе представить, что эта гречанка когда-то вылечила его ногу в Афинах. Была большая радость у обоих. Это была встреча из тех, которые не забываются. Было так, как бы сама Индия приняла ее. Это было утро, которое показало день.

В Дели в те дни она, как говорила нам, завела важные знакомства. Важные для последующей миссионерской ее деятельности в различных учреждениях по всей стране. Через два дня, 16 мая, встречает своего знакомого швейцарца Pierre Oppliger. Он сразу же приглашает ее в студенческий лагерь, где и остается на две недели. Через Р. Oppliger знакомится с Alfred Knauss и с величайшим лепрологом того времени англичанином Paul Brand, редким человеком и замечательным хирургом, который оставил свое имение и замечательную карьеру в Лондоне и приехал в Индию работать в больницу для прокаженных в Мадрасе. С этим лепрологом она вновь встретится в 1959г., когда приедет уже из Индии, чтобы рассказать ему о своем «методе» по вдохновению.

Проявилась непосредственно рука Божия. Потому что все эти имена были важны для всей ее деятельности в Индии. В Индии за все пять лет и благодаря воистину неслыханному ее образу жизни одна, без денег и всегда с «да» по

любви к ближнему она узнала и познакомилась со многими личностями. Почти со всеми известными тогда гуру, у которых были западные последователи и имелись монастыри (и лечебницы), как Asram Sivananda (Школа Шивананды) в Уттар Прадеш, Asram Aurobindo в Pondicherry, в Школе Ганди, в Govind Asram в Уттар Каши (где и получила извещение о монашестве и наставление поехать в Landour (см. «Скажи, Мать», Извещение о монашестве). Она встречалась с великими иностранными миссионерами, такими как Билли Грэм, и очень известным и любимым ею методистом, миссионером Стэнли Джонсом (Stanly Jones), общественными деятелями, такими как Рамачандра, врачами, среди которых выделялся доктор Синха (Sinha), лепрологами, кроме знаменитого Поля Брэнда, о котором мы сообщали уже выше. Адвокатами, политиками, как Неру и дочь его Индира Ганди... Людьми исключительной жизни и деятельности, как всемирно известный лауреат Baba Amte, махараджами, писателями, поэтами, как Рабиндрат Тагор, французским монахом Dom Le Saux, известным как Абишиктананда (Abishiktananda), который посвятил всю свою жизнь, молясь за свой народ, и многими другими...

Ее записные книжки полны таких разнообразных имен, которые производят впечатление! Имена со всего мира, из всякого племени и религии, знаменитых или незначительных, но для которых любовь к Другому очищает деятельность и жизнь.

И, как писала она Baba Amte в июле 1956г.: «Я приехала в Индию и узнала мудрецов и их философию. Но ощущаю, что я приехала и стала некой «связью» с западными, которые сюда приезжают. Один молодой американец, с которым я познакомилась несколько дней назад, проявил большой интерес к твоему Делу и напишет тебе... Может быть, мы будем иметь какой-нибудь хороший результат. Однако, брат мой, воля Божия одна: мы оба следуем за Ним и там встретимся...»

Бог послал ее в Индию. Тогда она еще не знала для чего. Но важно следующее. Все индусы и западники, которые с ней знакомились, видели и познавали в ее лице совершенно другой образ жизни ( biwth ). Они увидели и узнали Православие во всей его аскетичности и смирении и глубокой Духовности, каким оно сохраняет ее столько веков до сих пор. Восточные увидели некий другой Запад. И западные свой Восток, о котором не подозревали, что он существует. В самом деле, какой другой «миссионер» отождествит себя так с людьми, которым служил? Кто ел, пил, ездил или спал, как ели, пили, ездили или спали они сами? Кто? Почти все «миссионерословящие» и той эпохи (как их называл блаженнейший старец Хризостом Папасарадопулос) жили в особых условиях там, куда они приезжали, в хороших гостиницах, с особой едой, и путешествовали всегда удобно, чтобы они могли заботиться лучше о «своих» Черных или о «своих туземцах». Каких «своих»? Да, но потому и прохождение ее оставило глубокий след. Приношение служилось не свысока, поэтому и действовало (не раня), не оскорбительно. Она для всех становилась всем.

Православие преподавала не проповедями, но объясняла его сердечно, без слов, примером жизни, каковую они видели.

Когда в 1973 году рекомендовала она Бабе Амте сестру Марию из Аргентины, желавшую послужить прокаженным в его больнице в Anand Wan, то писала ему: «...Она не «миссионер», она как ты и я. Просто любит людей. И она совершенно противоположного образа действия, как ведут себя миссионеры...»

* * *

Через несколько дней она отправилась в Гималаи, в сопровождении двух индийских адвокатов, с которыми ее познакомил Pierre Oppliger. Высоко, к истокам Ганга, в джунгли. В одну из самых замечательных ее остановок в Индии, в первое место, в больницу, где принесла она свой первый во Христе труд – безвозмездно. Теперь она была уже без денег и потому абсолютно покорна воле Божией. Без переменчивых решений и заключений. Без собственной воли, без возможности передвижения или предпочитания. Как говорила: «Меня привел Господь в Индию без денег, чтобы увидеть величие Его и Славу, увидеть своими глазами, как Он о нас заботится, когда мы предаемся совершенно в Его руки. И все это я видела в каждом своем шаге во все индийские годы и с тех пор и до ныне не перестаю удивляться делам Его...»

...Чтобы они видели ваши добрые дела, и прославили Отца вашего Небесного (Мф 5, 16).

Итак, первая ее остановка ашрам Шивананды, Divine Life Society. Прибыла 24 мая 1955г., ровно через 14 месяцев после своего возрождения. Ее встретил сам Шивананда с улыбкой. «Добро пожаловать потомку Пифагора!» – сказал он. Она рассказала ему про свое путешествие, продолжавшееся 11 месяцев. Он подивился сказанному, но более всего ее вере, которая поддерживала ее на всем пути, и показывала ей следующий шаг. На другой день утром он предложил ей посидеть вместе с ними и принять их маленькую лечебницу, а также поучить некоторых монахов и монахинь практике физиотерапии. Монахам и монахиням было около 80 лет. Все с бритыми головами и посвящены своему гуру, как богу, каковым они его считали.

Она уже имела крышу и пищу (рис, зелень, йогурт каждый день), и новый образ жизни ее имел две оси: абсолютное нестяжание, и "да» в служении ближнему.

Этот образ жизни, эта вера и предание себя в руки Его, это лечебное служение, это смирение составило целую эпоху. Она осталась в памяти индусов, которые знали ее как Лиля из Греции (Lila of Greece) как народный материнский образ – a National Mother Figure, как характерно говорила ее подруга Sylvia Scapa.

«Во все эти годы, начиная с 1955 года, она объехала почти всю бескрайнюю Индию, – говорила Елена Вирву, – и узнала, ответила, принесла свои услуги и свою любовь всем. Всех находила хорошими. Она даже думала, что будет

жить там всегда и что там окончит свою жизнь. Работала не за деньги, никогда не думала о деньгах. И однако никогда не голодала... Познала гостеприимство индусов. Они предлагали ей свое гостеприимство, как только понимали

великое ее сердце и какая у нее душа... Они принимали ее за свою, за родственницу...»

Нужно иметь действительно великое сердце, сердце по Христу, чтобы это почувствовал другой, и притом когда этот другой другого языка, отечества, религии.

На следующий день утром, с двумя своими спутниками, индийскими адвокатами из Дели, она пошла на прогулку в лес. Вдруг видит под деревом сидит неподвижно человек. «Он так сливался с деревом и с землей, – рассказывала она Еленe Вирву, – что нелегко его было различить... На меня это произвело такое впечатление, что я сказала своим спутникам. Говорю: «Посмотрите на человека...» Но те приняли меня за ненормальную, потому что они его не видели. Я опять говорю им: «Подойдем поближе», – и тогда увидели и они... Э, с тех пор они, бедные, приняли меня за нечто исключительное... Потому что сами йоги, как этот человек под деревом, считают большим достижением, когда их не могут видеть остальные! Откуда им знать, что в нашей аскетичности это – обычное дело...»

Итак, ей поручили маленькую лечебницу. Она заботилась и лечила случающихся местных паломников. Первое ее переживание было об умершем младенце одной индианки. Он умер на руках у мамы при многодневном путешествии пешком. Ей сказали, что его бросят по их обычаю в Ганг. Ее переживание произвело большое впечатление на всех. «Подумайте! Приехал иностранец от пределов земли оплакать этого-младенца», – сказал тогда всем Шивананда.

* * *

В ашраме Шивананды она жила и работала в первый раз семь месяцев. (На фотографии она среди индусских монахов и гуру Шивананда). В этот период монастырь даже издал книгу по ее искусству физиотерапии с ее текстом и фотографиями ее рук при различных приемах.

Она видела многих приходящих: европейцев и американцев в основном протестантов, «целующих» индуизм. Но и они ее видели. Христианку, приехавшую не для того, чтобы стать последователем индуизма. Гречанку, одетую в белое. И это, как мы увидим ниже, действовало отрезвляюще в бесчисленных случаях «ищущих» христиан, приехавших в эту страну искать Того, Кого уже имели.

Воистину любопытно! На фотографии женщина слева, как писала она 24–9–1958 Бабе Амте из Landour незадолго до отъезда из Индии, «Pmt. Kumundini из Secunderabad, ученица Шивананды и одна из самых богатых женщин Индии. В 1958 году она купила 51 гектар земли и предлагала мне сотрудничать в учреждении «Кров прокаженных». Будет предоставлять жилье, пищу, медицинское обслуживание скитающимся прокаженным. Все это она будет делать для Шивананды...»

В Индии, куда бы она ни приехала, к ней подходили иностранцы. Все эти «ищущие» интересовались ею. Спрашивали. И она была именно там, где нужно... Кроме того, Извещение, которое она получила и которому последовала, было «для овец погибших дому Израилева». «Эти иностранцы – евангельские «погибшие» – направляются в Индию. Обычно эта тяга связана с гордостью стать известными, в то время как им это не удавалось, когда они оставались в своем Предании, на Своей Родине», – писала она Бабе Амте 15–4–1964 из Sat Tal.

С «погибшими» она сталкивалась на каждом шагу. Вспоминает Mad. Bachon, ее старая французская подруга: «Помню, что она рассказывала, как тогда, когда была в Индии и работала в больнице, случилось проходить там восходящей в то время (звезде) Sai Baba. С ним было несколько американцев, которые восхищались его магическими «играми». Он делал перемещения и материализацию различных предметов из золота и серебра. Когда увидел ее, то дал ей только лишь несколько галек из реки. Кажется, он увидел в ней духовность и абсолютно не смог ничего сделать... Через много лет я видела ее в Афинах, как она «воскресила» увядшие цветы в вазе с удивительной естественностью. Наклонилась над ними, что-то прошептала и поцеловала их. Когда же я вскоре опять их увидела, живыми, то не поверила своим глазам...»

(Прежде чем закрыть скобки об этом, называющем себя богом и мессией, человеке, расскажем этот веселый случай, о котором нам говорила она сама. Может быть, это случилось в тот же самый день. Этот человек угощал свою

очарованную компанию чем-то наподобие лукума, который он приготовлял из речного песка. Все его сторонники восхищались и ели с большим благоговением... «благословения». Она сидела рядом и беседовала с иностранкой, он подошел угостить ее! Она же с самой невинной улыбкой отказалась: «А если он снова станет песком в моем желудке, что будем делать?»).

В этом монастыре Шивананды в ежедневной программе у них было несколько часов молчания, изучение священной их книги Веданты, странноприимство, периодическое призывание имени бога их, священные последования

(пунджа) с гимнами, поклоны, каждение фимиама. После своих последований они раздавали «благословенную» еду верующим...

Она увидела в индийских службах многое сходство с древними греческими службами. Видела каждения, изваяния, слышала псалмопения и колокольчики. И говорила: «Это же еще до Христа. Но Индия вполне готова для Православия!»

Она надеялась, что когда-нибудь Православие снизойдет туда, может быть, из России. Так она говорила.

Однажды она беседовала с протестантским миссионером, который осуждал индусов, видя, как они, несмотря на свою бедность и голодных своих детей, бросают в «огонь Вома» пшеницу и другие плоды. «Позор, – кричал он, – дети не имеют поесть!» И та говорила ему: «И в Элладе, при немецкой оккупации, когда народ умирал на улицах от голода, лампады горели день и ночь. Я понимаю их. Это их вера».

Однако с первых дней ее удивило то, что в индийской философии гуру считается его учениками и верующими как воплощение божие. Они имеют его как человеческого идола, падают и кланяются ему, и в честь его совершают священнослужения, как и те, кто делает так же и другим своим богам. Помню, она рассказывала нам, в каком трудном положении она оказалась в день рождения Шивананды, когда было много праздничных мероприятий и пришли сотни «верующих». В какой-то момент ей почтительно предложили выпить из таза с молоком, где только что вымыли... ноги гуру их!!! Молниеносно она призвала Господа дать ей ответ. И ответ пришел. Просто опустила свои руки в молоко. Когда же ее спросили, почему же она не выпила, как все остальные, то с очень серьезным видом ответила (чтобы вовсе их не поранить): «Так мы делаем в нашем отечестве...» Действительно, она была ужасно находчивой до конца своей жизни!

Но это лицеслужение ( proswpolatreia ) приходило в противоречие с Истиной Христовой внутри ее. Она говорила Еленe Вирву: «Я видела строгую аскезу, пост, нестяжание, отречение от родного окружения. Но видела и многие излишества... Поклоняются гуру, как богу... И он принимает это... верит, что он – бог. Однажды я спросила одного из них: «Как вы соглашаетесь с этим?» И он ответил: «Не можем нарушить народную традицию»!»

Она думала, что пришла пора уезжать. Однако денег не было, потому что после 24 марта 1954г. так повелел ей Господь. Она должна была ждать приглашение. Ничего более она не могла поделать. Но в молитве для нее был ясен путь: она была здесь временно. «Те, кого я узнала в этом индийском монастыре, не были враждебны по отношению к христианству, говорила она Еленe Вирву, многие знали некоторые стихи из Евангелия, уважали Учение Христа, но, естественно, не легко им было изменить веру. Было совершенно явно влияние христианских миссионеров, особенно в (личности) Рамы Кришны.

Характерен случай с учеником Шивананды, Чиванандой, тогда еще простым монахом, а теперь игуменом в своем ашраме. Как увидим, однажды она дала ему «Добротолюбие», которое на него произвело сильное впечатление... Он говорил ей, что не знал, что в христианстве есть внутренняя духовность и аскетичность! Подумай, каким они видели христианство! Должно быть, он был под большим впечатлением от «Добротолюбия», поскольку несколько лет спустя просил ее, если можно, посетить Святую Гору. В конце концов он посетил ее и был потрясен тем, что открылось для него на Западе. (См. Биография, Новый Иерусалим.)

2–10–1968, когда она была в Новом Иерусалиме, Чивананда писал ей: «...Письмо Ваше доставило мне великую радость, потому что я разделил с Вами воспоминания тех дней, исполненных благодати, когда жил среди нас досточтимый Guruden (т. е. Шивананда). Ваш приезд и пребывание здесь 20 лет тому назад было источником вдохновения для многих из нас, которые тогда были и моложе. Ваш дух служения и энтузиазм в служении ближнему вызвал большой и непосредственный отклик в сердце возлюбленного нашего гуру Шивананды. Для нас было возвышающим опытом видеть духовные отношения, которые развились между нами, несмотря на наше различие.

Вы напомнили нам наличие несомненной связи, которая существует между: греческой и индийской культурой. Поэтому Вы никогда не были для нас Чужой!.. Еще я вспоминаю год Вашего приезда. Помню Вашу деятельность в

лечебнице ашрама, Вашу заботу о прокаженных Dhalwala и Uttar Kashi...»

Тогда же произошел и случай, связанный с возобновлением паспорта, срок которого истекал, как будем читать ниже. И тот замечательный «случай-урок» с обезьянками и бананами (см. «Скажи, Мать», D, Сто долларов). Тут произошла и столь значительная ее встреча с Аланом (см. «Скажи, Мать», A. Alan), которая стала началом их дружбы, окончившаяся его крещением... Это событие, безусловно, изменило позицию Шивананды по отношению к ней. Оно, может быть, стало причиной, за которой последовали любопытные явления в ущерб ей, каковые она описывала нам однажды, после нашей настоятельной просьбы.

Пожалуй, следует их знать читателю.

Однажды ночью, находясь в своей комнате во время молитвы, она открывает глаза и что видит? Кровать была в другом месте. Снова закрывает глаза и продолжает молитву. Вскоре вновь открывает их и смотрит в окно. Луны уже

не видела. «Я ослепла, говорила она Еленe Вирву. В тревоге я продолжала усиленно молиться. В какой-то момент меня охватил сон... Когда утром проснулась, видела! Тогда я поняла, что мне что-то сделали... Когда встретила в

зале Шивананду, он спросил, хорошо ли я спала. Да, говорю ему, очень хорошо! Он пристально посмотрел на меня, пошел и говорил дальше с монахиней, которая писала что-то на пишущей машинке, и снова приходит ко мне и задает мне тот же самый вопрос, смотря странно на монаха, который был позади меня... И опять я говорю ему: «Да, очень хорошо, слава Богу». Он снова посмотрел на меня задумчиво, не сказав более ничего... Через несколько месяцев я узнала, что они что-то такое делают с призыванием лукавых духов, чтобы запугать нежелательных иностранцев, или чтобы «очаровать» других, дабы они остались там навсегда. Знаю одну немку, которая сошла с ума от того, что ей сделали... Через несколько дней сам Шивананда пришел и предложил мне комнату на верхнем этаже, т. к. мне дали комнату... по ошибке! Но я не согласилась. С тех пор все стали смотреть на меня с любопытством... Чувствовали, что Некто Сильнейший меня защищал, а я – что пора уезжать...»

* * *

В декабре поехала она в Dehra Dun, в школу для совершеннолетних слепых (Adult Blind Center), где обучала практике физиотерапии с поистине чудесными результатами. На Рождество Христово возвращается в ашрам Шивананды. На этот раз только по случаю, временно, как всегда, как везде. Теперь перед ней открывалась другая дорога. Следующий ее шаг приведет ее в Warora, в Anand Wan, в поселение прокаженных, которое недавно основал великий общественный деятель Baba Amte. Начиналось новое сотрудничество, новое Служение, глубочайшая дружба с ним самим, его женой и двумя их детьми. Семья Амте стала ее семьей. В своих письмах в 1986г. они писали: «Приезжай опять в Индию, приезжай в свою семью...»

Это были люди Божии с любовью, мечтой и посвящением себя идеальному Служению страждущему. Поэтому они были так связаны и почитали друг друга. Семья Амте служила Христу в лице Прокаженного, хотя и не были они христиане, хотя и не знали Его. И для этого Служения они послушались (слова): «Продай имение свое и дай нищим... и иди, следуй за Мной». И они последовали за Ним немедленно, не зная Его, в джунгли (см. «Скажи, Мать»).

Хотя и имели двух младенцев.

Хотя и имели много имущества.

b. В больнице для прокаженных Бабы Амте

...и вот прокаженный.

(Мф 8, 2)

«Любопытно, что в то время как человек часто разыскивает Божественное Вдохновение в разрушенных или древних храмах, он не может его найти в человеческих душах... Как жаль!..» Об этом же думала и говорила она Еленe Вирву в то время, когда в жгучий, пронизывающий до костей мороз, ее везла ночью в джунгли Центральной Индии, в Warora, повозка, запряженная волами. На ней была единственная одежда, белое летнее платье, как медицинский халат, которое стало ее нарядом в эти пять лет в Индии. Индус, молча управлявший волами, не говоря ни слова покрыл ее ноги толстым шерстяным одеялом. Может быть, он часто так делал с больными селения прокаженных, когда доставлял их в Anand Wan. Дорога была очень непривычна и ночь очень черная.

Был новый 1956 год, и начиналось новое служение ее с прокаженными Индии.

* * *

В первый раз она пробыла в Anand Wan два месяца. «Но в эти два месяца, – говорила она Еленe Вирву, – я поняла, что в человеческих руинах существует гораздо больше вещей, которыми восхищаешься, которые сохраняешь и любишь, нежели те, что (находишь) в величественнейших каменных руинах... Мужество, Вера, Терпение, Выдержка и, сверх всего, Надежда и Радость могут укорениться и расцвести в более разрушенном человеческом сердце, если ему будут даны благоприятные условия, если ему будет дана Любовь».

И продолжает: «Многочасовое путешествие поездом меня очень утомило. Поездка на воловьей повозке, несмотря на ночной холод, не ободрила меня. Но в тот момент, как я вошла в сделанный на скорую руку «дом» Baba Amte, усталость моя прошла, и дух мой возвеселился в атмосфере простого теплого домашнего уюта. Не было официального приветствия и классического западного рукопожатия... Но добрейшая улыбка на лице Baba Amte, при встрече, говорила сердцу моему гораздо больше, чем горячее «добро пожаловать». Все это время госпожа Ка Amte стояла молча сзади него, держа на руках младенца, который, как я узнала позже, не был ее, но одной прокаженной женщины из «Селения»... Они растили его в своем доме вместе со своими детьми, чтобы предостеречь от заражения от больной мамы. В то время оба их мальчика спали.

На следующее утро Baba Amte водил меня вокруг Поселения и рассказывал, как оно создавалось. На самом деле это была история его жизни. В качестве адвоката он направился в Warora. Все время, пока он там был председателем муниципального совета, интересовался общественной деятельностью. Чтобы лучше узнать образ и условия труда рабочих муниципалитета, он сам работал в течение многих месяцев в общественных туалетах уборщиком. Однажды, спустившись в туалет для уборки, увидел человека, лежащего на полу. Он был на последней стадии проказы и все тело его было покрыто язвами. Несмотря на то что он чувствовал сострадание, ничего не мог сделать. Прошел мимо, как мимо многих других... Но в противоположность всем остальным, не мог выкинуть его из мысли, забыть вид его, и то чувство, какое ощутил. Лицо этой человеческой развалины преследовало его день и ночь, пока он не понял, что не успокоится душа его, если не сделает чего-либо для облегчения боли тысяч жертв этой страшной болезни, которую столь справедливо индусы назвали Maharoga. Так родился Anand Wan... Правительство предоставило ему достаточное количество стремм земли в джунглях, и с помощью пожертвований друзей и знакомых дело пошло.

Начало было с несколькими больными, которых он разместил в одной палатке, и с одной хромой коровой. Ничего ободряющего...

Прежде чем начать бороться с проказой, он боролся со стихиями природы. Земля полна змей, скорпионов и всякого рода пресмыкающихся. Собак его часто похищали ночью голодные тигры. Нужно было рубить деревья, кусты, удалять огромные камни. Здесь поистине было Дело, которое требовало мужества, веры и терпения в чрезвычайной степени... Но у Baba Amte и его сотрудников были эти три добродетели! И сегодня вид, который представляется перед глазами посетителя, совершенно иной. Вместо джунглей простираются перед ними зеленые поля, которые содержат и питают селение прокаженных. Вместо палаток и бараков сейчас он видит дома. В коровниках у них теперь 40 коров и 60 волов, и они им приносят хороший доход молоком, которое продают. В первое время сам Baba Amte и его жена ухаживали за животными. Сейчас уже двое исцеленных прокаженных заботятся. Теперь это дело совершается под эгидой махараджи Sewa Samiti и имеет филиал в Warora и окрестностях. В Anand Wan сегодня нашли приют 112 больных. Из-за границы прибывают многие тысячи за год. Могло быть намного больше, если бы имелись удобные средства доставки, однако до сего дня любая просьба (по этому вопросу) отклонялась. Только бедные вклады больных и дары друзей помогают продолжению дела. Но Anand Wan – не только одна больница для прокаженных. Здесь больные лечатся не только от болезни тела, но в равной степени от страшной болезни души, которая столь часто ее сопровождает – чувства одиночества, которое является результатом общественного изгнания и которое, в свою очередь, рождает отчаяние...

Очень часто случается еще, что исцеленных прокаженных отвергает их семья! Так произошло и с медсестрой, которая помогает Baba Amte.

Для всех этих несчастных отверженных существует всегда один дом – Anand Wan. Здесь они не просто лечатся, но и восстанавливаются. Это видно по их улыбающимся лицам и их радостным песням, которые слышны весь

день... Все это и другое показывает, что Anand Wan есть действительно «Дом Радости», как говорит индийское название, его. Не просто имя, но факт...»

* * *

Ясно, что она почувствовала глубокое уважение и удивление перед таким Посвящением. Их сразу объединила любовь и служение. В Anand Wan она увидела Христа в Прокаженном. Ему служила. «Я приехала в Индию без конкретной причины... как ты знаешь, весь мир моя родина. Все без исключения создания Божии меня интересуют не только прокаженные», – писала она из Дели.

Каждый день она с любовью заботилась и молилась. Каждый день, когда она очищала зараженную гангреной плоть, Он делал ужасную их вонь благоуханным запахом и дарил ей «Радость Мою» и это было явно видно. Кто

там ее видел, понимали, кто ее узнавал, брал нечто от ее Веры и становился оптимистичным и более смелым, потому что Вера ее была передающейся и сносила своим прохождением всякий страх, беспокойство и сомнение: всякое оспаривание Промысла Божия.

Из письма к другу Yehuda мы узнали подробности относительно ее жизни в больнице для прокаженных:

Anand Wan, 10–1–56

«...Тело мое переносит душу весь день, и ночью она находит Бога... Здесь я не говорю языком, но больных, похоже, это не трогает... Потому что я прикасаюсь к ним. Прикасаюсь (к людям) из касты «неприкасаемых» и Проказы. И когда я отрезаю ножницами гангренные пальцы их, славлю Бога, что у них бесчувственные члены. Когда по вечерам читаю Священное Писание, порой заползают змеи, скорпионы и ящерицы... И тогда нужно прерывать чтение, вставать и выбрасывать их вон...

Поднимаюсь в 5 ч. утра и выхожу из комнаты в 6, чтобы встретить Солнце. Потом пью стакан воды с лимоном и съедаю один банан. Потом принимаюсь за работу. Удивляешься, что может сделать массаж и простое смазывание вазелином! Затем очищаю язвы у прокаженных. После этого иду к источнику и таскаю воду или стираю одежду. В полдень обед и Молчание и Восхищение до 3. Потом час английского языка с двумя мальчиками Baba Amte. Единственный час в сутки, когда говорю. Потом на два часа работа в молочном отделении.

При закате, опять я в Присутствии Божием. Потом выходит луна, а я еще недвижима. Потом иду в свою комнату. Ужин. Чтение Свящ. Писания, Сосредоточение, Молитва. Сон. Кончилась бумага и нет места. Напишу тебе другое письмо. Пишите мне».

Промысел Божий и предстательство и руководство Ангелов, которых она обычно призывала, были единственной защитой. Однажды ночью ее позвали из отдаленной деревни к больному. Послали пастушонка с повозкой привезти ее. Молча продвигались они по черным джунглям. Вдруг в темноте сверкнули два блестящих огонька. Это были глаза пестрой тигрицы, смотревшие на них в нерешительности. «Сохранили Ангелы, – говорила она нам, – и тигрица прошла мимо...»

* * *

Вера и огромная Свобода, которые ей даны, не могли удерживаться внутри ее. Где бы она ни проходила, они переливались через край и увлекали. Вдохновляли и воодушевляли. В один из тех дней она писала своему возлюбленному другу: «Находи брешь в стене твоей тюрьмы и удирай! Для тебя весь мир будет Свобода, и тогда ты откроешь, что только Любовь (все) измеряет. И где есть Любовь, даже и то, что ты отрезаешь пальцы ног и рук прокаженных, съеденные гангреной и мышами, бывает минутой благословения, и Солнце восходит в твоем сердце, и из тебя выскакивает «Благослови, душа моя, Господа» пророка Давида».

Ее связь с семьей Amte была одной из самых глубоких и духовных. Об этом свидетельствовала переписка, начавшаяся в 1956г. и прекратившаяся в декабре 1990г., ее поддержка в каждой проблеме здоровья «Брата» до и после 1971г.,

когда больной Baba Amte был перевезен в Лондон. На это Дело она воодушевила десятки, сотни своих друзей и знакомых по всему миру. Письма ее свидетельствуют об удивительной активизации под ее влиянием политиков, благотворителей, ученых, работников искусства. Она часто говорила нам о сыновьях Amte, Vikas и Prakash, Сократе и Платоне, как они согласились, чтобы она их называла. Должно быть, они испытали на себе великую любовь этой Гречанки, поскольку захотели иметь нечто греческое на себе... Она знала их с 5 и 6 лет. У нее было много изнурительной работы, но она находила время и учила их английскому. Позже, опять из писем, узнаем, что она интересовалась и школой, а потом университетскими и последипломными их занятиями. Сегодня они оба заслуженные ученые, один врач, а другой ветеринарный врач-эколог, с семьями, достойные продолжатели Дела великого отца своего.

Как-то раз приехала Sylvia Scapa, молодая тогда американо-еврейский химик из Салоник, с которой они познакомились при бомбардировках Лондона.

В письме к Baba Amte 1–10–1956 из Дели, где работала в центре трудотерапии на улице Queensway, она пишет: «...Silvia всегда проявляла интерес к Индии и к прокаженным. Я же приехала без особого интереса к Индии или прокаженным... Ощущаю своей Родиной всю Землю, и всех людей – братьями... Через несколько дней она приедет к вам. Я ее уже обучила поездами третьего класса и «отдыхом» в залах ожидания на вокзалах. Итак, она уже готова к любым трудностям».

В письме 1992г. сама Sylvia Scapa пишет нам: «Я видела, что все миссионеры кипятят воду для питья и, несмотря на это, часто болеют дизентерией. С другой стороны, Лиля и я пили из различных источников, и даже из реки Ганг,

и ничем не болели. Но я видела, что каждый раз она крестила ее и говорила: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» и давала мне пить и сама пила...»

В феврале 1956 г. она приезжает в Lucknow, куда ее пригласили обучать персонал и лечить больных психиатрического центра, основанного миссионерами-методистами^********, и где директором был швейцарский преподаватель Boss.

Там она встречает Lalita, несчастную девушку, которую описывает ниже в своих беседах (см. «Скажи, Мать», А, О неудачах), и которая благодаря ей стала православной монахиней, доктора Norell, доктора Charles и доктора Sinha, с которым ее связывала, как и с его женой, дружба, продолжавшаяся до смерти в 1991г. Его вдове, госпоже Ка Сина мы обязаны письмами их, которые она любезно прислала нам.

В Lucknow встречается она в первый раз и с методистом, великим американским миссионером Стэнли Джонсом. Тогда именно на его вопрос, какова ваша цель в жизни, она ответила: «но... возлюбить...» Он был тот, кто сказал ей,

что можно быть хорошим человеком, но не хорошей христианкой, потому что, говорит, она не знала диалектов Индии. Тогда она дала ему прекрасный ответ о пяти языках (см. «Скажи, Мать», Пять языков). В другой раз он сказал ей:

«Помолитесь, сестра моя, да даст нам Бог и другую благодать... » И та, поднимая руки к небу движением, которое мы делаем, когда хотим собрать воду дождя, ответила ему: «Но, брат мой, дождит Бог благодать Свою! Дождит!» (Grace is pouring down, brother! It is pouring down!) На него произвела большое впечатление эта христианка. Такое, что несмотря на то, что сам он принадлежал к другому исповеданию, пригласил ее несколько лет спустя, как монахиню уже, в Америку и Канаду говорить протестантским слушателям в великом турне, которое он совершил вместе с ней. Он дал ей тогда большую свободу в выборе темы! Она говорила нам, что все проявляли большой интерес, особенно к молитве Иисусовой. После этого путешествия он снова приглашает ее. На этот раз на работу в Sat Tal, на Семь Озер, в христианский Центр приема иностранцев, которые ездили к индуистам. Подобные Центры основали и ее знакомые английские миссионеры Murray Rogers и Bede Grifiths.

Пока она была в Lucknow, ее приглашает и Университетская ортопедическая больница преподавать физиотерапию больничным сестрам.

В марте и апреле она снова посещает с двумя врачами Boss и Norell больничку в ашраме Шивананды. Там 5 мая происходит ее встреча с Аланом, встреча из самых удивительных и интересных, и впоследствии встреча и знакомство их с Иудиф Гранди, голландской миссионеркой, «госпожой в шлеме».

Но где бы она ни ездила, ум ее в Anand Wan и говорит она об Anand Wan! 6–1–1957 пишет она Baba Amtë «Когда возвращусь в Anand Wan, запрусь на 48 часов в своей комнате, буду приходить только обедать и снова уходить в

свою комнату. С тех пор как я приехала в Индию, никогда так много я не говорила о проказе, никогда не показывала столько фотографий, никогда не рассказывала столь многим историю Вашей жизни!»

Удивительно, что при каждом шаге, с каждым новым или старым знакомством она заботится и старается с помощью Божией посылать людям материалы, оборудование.

Письма ее говорят о холодильниках, лекарствах, джипе, тракторе, покрывалах от комаров, игрушках для детей прокаженных и о детских приютах их, кроватях, строительных материалах, вате, антисептиках, молочном порошке...

для американцев и европейцев, которых она рекомендует и посылает туда. Чтобы стало известно в остальной Индии и во всем мире великое это Дело Любви. Организует контакты и помощь от международных организаций, таких как WHO (Международная Организация Здоровья), UNICEF и Международный Красный Крест.

Через излияние сердца Baba Amte в его письме 1961г., мы можем ощутить глубочайшую любовь, которую Господь вложил в ее (сердце) для великого этого Дела.

Anand Wan , 25–10–1961

Возлюбленная, дорогая сестра моя Лиля!

Очень благодарен за Ваше доброе письмо. Я преисполнился радости, когда получил перевод на 2.500 долларов от генерального секретаря финансов Ка. Keating P.W.F. в Вашингтоне... Пора написать и Ка. Marsh... Но любовь твоя к

человечеству – та, которая спасет находящихся в тревоге... Потому что текущий год – год, исполненный наводнений и голода для нашей страны. Anand Wan испытывает серьезный кризис голода по причине катастроф... Но выше средств и сил существует Сила, которая называется Любовь и Сострадание... Я уже думаю все оставить и поехать в Гималаи... Возлюбленная сестра моя, мечты не лошади: приходят и уносятся. Если бы возлюбленная, деятельная, посвященная моя сестра жила в Индии, я бы смог осуществить их... Только ты могла бы бегать по селам и городам... Молю тебя, возвращайся в твою семью, в великую семью твою, в Anand Wan... Брат твой нуждается в твоей заботе, в твоем Извещении... Прииди утешь твою сестру, жену мою. Прииди упокой детей твоих, Сократа и Платона... Приезжай в Anand Wan, исполни нас твоим Благословением...

«Кто же сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небесном».

Она стала широко известной. Занимается, главным образом, язвами прокаженных и преподаванием физиотерапии больничному персоналу многочисленных больниц. Ее приглашают из города в город, из учреждения в учреждение. Она пересекает обширную эту страну из края в край. Путешествует любыми средствами. Поездами (всегда третьего класса), автобусами, воловьими повозками. Без отдыха, без мысли об усталости. Потому что, как говорила она нам, кто любит, не устает. Можно удивляться ее силе, жизнестойкости и вере, каковой одарил ее Бог. И подумать только, что тогда ей был 61 год и что она жила с юношеским ритмом и почти в «походных» условиях...

И это было только начало пути. Продолжение последовало с тем же ритмом в Америке и в Африке, и снова, во второй раз, в Индии, на этот раз как монахиня...

Зимой и летом она жила и служила в белом платье с короткими рукавами и в объездивших весь мир сандалиях. Что касается пищи, то она была очень умеренной. Рис, chapati, йогурт, сухие плоды, чечевица. «Не хлебом единым жив будет», – говорила она часто.

6–1–1957 писала она Baba Amtë «Здесь очень холодно. На улице народ ходит и смотрит на меня, как на нечто странное: я бегаю в белой одежде с коротким рукавом. Страшно продувает, но... я не тело, не разум, и не являюсь его

представлением о холоде и о тепле... Слава Богу!»

В марте 1957г. находим ее в Гандигархе, в Пунджабе. Она работает в Saket, учреждении для слепых детей. Ее рекомендовали Шивананда и великий общественный деятель Рамачандра. В рамках трудотерапии обучает их (детей) физиотерапии. 8–3–1957 пишет Baba Amtë «Здесь существует такая же любовь к детям, но и много денег, т. к. дело поддерживается женами махарадж и принцессами и высшим общественным классом. Детей десять, в возрасте 10–12 лет. Некоторые не могут владеть руками, а также ходить. Мы играем с мячом и в другие игры. Каждое утро учитель их проводит с ними школьные уроки. Управляющий присылает каждый раз после обеда автомобиль, который отвозит меня в Красный Крест, где я преподаю физиотерапию бесчисленным больничным работницам: госпожам и девушкам... Здесь я более полезна для Anand Wan. Если же Бог вновь приводит меня в контакт с этим общественным классом, которого я, после того как родилась, постаралась избегать, то, значит, есть причина...

Читай (Евангелие) от Луки 5, 27–33 и 6, 20–24 и увидишь, что ты последовал по правильному пути, и что твои больные не имеют во мне нужды... Сестра Amte! Теперь уже ты стала и здесь всем известной с приемными «детьми» твоими, детьми Прокаженных. Как я тебе говорила, куда ни приезжаю, более красиво, чем там, где я была. И это делает меня столь счастливой... Вот и здесь, в Sacet очень все красиво...»

Прежде чем выехать из Sacet, говорила нам, она получила крепкий «урок» от Ангелов. Слепые дети схватили кошку и постарались применить на несчастном животном приемы физиотерапии, которым они научились... На следующее утро кошка подохла от жестокого обращения. Она очень разгневалась от этого насилия. Через несколько часов свалилась больной с температурой 40! Однако уразумела урок! В чем виноваты дети? Она виновата, что не предупредила это, и что вошла в помыслы осуждения. Температура почти сразу же пропала!

Вскоре, 27 марта, начинается ее самая большая поездка, которая заканчивается 6 мая, через сорок дней. Она отправляется вместе с общественным деятелем Рамачандрой, советницей американского посольства и другими учеными в турне по Индии. Jaipur, Ahmadabad, Gandhi Ashram, Бомбей, Poona, Uruni, Kanshan, Madura, Trivendrum, Bangalore, Мадрас, Cuttuck, Pondicherry, Калькутта, Shanti Niketan, Patna, Banaras, Allahabad, Кашмир и многие другие города внутренней Индии. Однако путешествует всегда третьим классом, остальные – первым.

«Каждый день посещаем по крайней мере десять учреждений... Ночами сплю в поезде. Какое чудо, что я еще жива! Одну и единственную ночь имела роскошь поспать в зале ожидания одного вокзала, – пишет она Yehunda Hanegbi, и добавляет: – Никогда я не ощущала усталости, делая что-либо для Бога. Другие могут подумать, что я заболею или умру или иные бессмыслицы... Я ничем не болела и была всегда спокойна и счастлива».

21 апреля была наша Пасха. Она смогла ее праздновать в греческой православной церкви, где священником был святой батюшка, как она говорила нам.

27–9–1957 она встречается с Baba Amte и вместе они едут в Дели, где она будет работать в OTI (Occupational Therapy Institute), Институте трудотерапии. Он же продолжает ехать до Бомбея, но через день заболевает и посылает

ей телеграмму. Она спешит в Nagpur и помещает его в больницу. Каждое утро ездит в больницу, а вечером спит в зале ожидания вокзала. В течение пятнадцати дней. Там произошел чудесный случай и разговор с начальником вокзала, (см. «Скажи, Мать», А, Mpampa Amte – Баба Амте).

Однако дорога приводит ее снова в Дели, куда ее пригласили на Съезд гигиенического питания и физической терапии, который организовал доктор Sen (и за несколько лет перед тем вдохновил сам Ганди). Из Дели 23–10–57 она посылает прекраснейшее письмо Baba Amtë «...Знаю, что за любым случаем скрывается Воля Его. Да будет... ибо всегда это лучше, чем что бы то ни было другое, что можно себе представить или ожидать... Ты это знаешь лучше. Ты в Его руках и в безопасности. Он даст тебе Силу Свою, чтобы ты смог сделать и многое другое для детей Его бедных... Он даст тебе возможность сделать следующий шаг, и всем остальным, которые будут помогать твоему Делу, дабы преуспевала душа их... Хочу сообщить тебе новость об Уттар Каши (имеется в виду строящаяся новая больница для прокаженных). Доктор Sen решил принести Богу свои труды, кроме денег, которые подарил... На деньги [госпожи] Ка Сингх можно построить мою комнату и на деньги [госпожи] Да Сен – загородную лечебницу для лечения гнойных прокаженных... Позаботься приехать в Дели прежде 17 ноября, когда состоится Международный съезд вегетарианцев. Там встретимся с Альбертом Швейцером. Сейчас ему 80 лет, и он в первый раз приезжает в Индию. Будет замечательно! Подумай... Два Швейцера! (Примеч. В конце концов Швейцер не приехал). Yehunda приезжает в конце декабря. Первой его остановкой будет Anand Wan. 1 марта придут первые деньги из Америки для больницы прокаженных в Уттар Каши! ...Меня позвали на две недели работать в Poona... Вот-вот получишь холодильник и рацию...»

Активность ее была невероятной. Она представляет план доктора Sen Индире Ганди и проталкивает план Baba Amte о Prebatorio, в Дели... Убеждает с помощью Baba Amte общественного деятеля Рамачандру о строительстве новой больницы для прокаженных в Уттар Каши...

Из другого письма с почтовым штемпелем 22–8–57 из Bankheri в Хашангабаде, где она гостила у подруги и сотрудницы Esther Close, узнаем, что она отправляется в Уттар Каши, где надеется остаться жить и работать навсегда... Так она верила...

d. В Уттар Каши

«Вот на горах стопы благовестника, благовествующего мир».

(Наум 1, 15).

Мы в 1958 году. После целых четырех лет напряженной работы и огромного приношения Индия ее вознаграждает. Она останется совершенно одна на 11 месяцев в Гималаях у истоков Ганга, там, где никогда не ступала нога европейца. Недалеко от села, где был большой монастырь индуистских монахов, Govind Ashram.

Местность была неповторимая. Господствовало величие Божие и влекло к молитве. Она жила в возлюбленной Тишине, ожидая волю Божию и не имея абсолютно никакой заботы. Имелся, конечно, план о новой больнице для прокаженных, которую бы ей построили, но еще точно ничего не было.

В этой тишине Господь приготавливал ее сердце к принятию следующего Извещения – Зова монашества, – которым был и этот Зов тишины, ставший с тех пор единственным, несмотря на все ее внешние передвижения. Она находилась в Молитве и Молчании. Только редко случайный нищий или больной прерывал ее одиночество. И потом снова возвращалась она в Тишину...

Говорила она отцу Илие Мастройаннопулосу: «Я говорила: Ах! Вот пришел бы какой-нибудь христианин, да жил бы здесь и да служил бы Богу нашему в этих местах... » И Господь услышал, и, действительно, через четыре года

пришел другой человек Молитвы... Это был французский аскет Dom Le Soux, известный в тех местах под именем Абишиктананда, пришел и принес свою жизнь, молясь о сем Народе. (Примеч. Американский старец Adityanada, см. Приложение).

* * *

И здесь благодать Божия покрывала каждый ее шаг. Ведь она никогда ни о чем не заботилась, поскольку верила Тому, Кто сказал: «Не заботьтесь». Однажды ее позвали из отдаленного селения к больному. В письме ее из Уттар Каши к Baba Amte в 1958г. мы читаем: «...Отправилась пешком в 4.30 ночи и добралась с помощью Божией в Duna к 9 часам утра, после девятимильного пути. Со светом луны, а потом восхода шагала я по замечательной местности, где господствовала река, несущаяся вниз».

В тот день, когда она шла столько времени до своего назначения, случилось чудо промысла Божия. Было и одно напоминание... Ей стало жарко, и она захотела пить. Но воды она не взяла с собой. Воды Ганга бежали далеко внизу

в ущелье. Не было возможности спуститься в пропасть. Она продвигалась вперед, пока не оказался перед ней родничок свежей воды. Она попила, утолила жажду и решила положить знак камнями, чтобы вновь найти его при возвращении. Может быть, снова захочется пить...

Пришла в селение, занялась больными и потом пошла назад. После достаточного времени ходьбы в джунглях снова захотела пить. Однако нигде не видела знака, который она положила. И вдруг, вот камни которые она сложила в круг! Слава Богу! Идет, наклоняется попить. Но что же видит? Не было родника! Только сухая земля! «Буду знать, как заботиться! Ступай вниз! Кто ты, чтобы заботиться? Не говорит ли Господь: «Я буду заботиться», – говорила она нам, когда рассказывала об этом.

Жаждущие! Идите все к водам.

Исайя 55, 1.

В тот период она жила в гостинице для проезжающих паломников, которой управляла молодая индийская вдова, в dramsalla, как он называется по-индийски. Он был на лесном склоне Ганга, в очаровательной местности. Подробности мы можем услышать от нее самой ниже (см. «Скажи, Мать». Pio poln ap o, ti axizonme – Намного больше того, чего мы достойны). Она отдавала много времени для молитвы, и, как говорила, спускалась часто вниз к Гангу и пела то, что в первый раз услышала в этих местах: «Слава Тебе, Показавшему нам свет». Программу дня ее узнаем из письма, посланного оттуда Amte. «Жизнь моя жизнь пустынника, и ничего более не делаю. Встаю в 4 утра и сижу молча, слушая только птиц. В это время еще темно, солнце встает в 6.45. В 6 завтрак: две чашки чая и овес. Потом спускаюсь к Гангу. Между 8 и 9 Священное Писание. В 9 час урока английского с ребенком госпожи, хозяйки постоялого двора. Потом иду на почту и потом обедаю на весь день: стакан молока, чечевица, две лепешки хлеба и помидор. В 12 съедаю полдник. Сразу после этого снова чтение Свящ. Писания, затем прогулка. С 6 до 8 молчание. С 9 до 4 запираю дверь...»

* * *

Скоро, однако, тишина прекратилась. Стало приходить все больше народа прося помощи. Лечебницы не было в тех местах. Израненные ноги, больные уши, глаза, травмы, головная боль... Не было ваты, бинтов или антисептиков.

Однако ее подруга (госпожа) Ка Vellodi, жена министра, порекомендовавшая ей эту корчму, снабжала ее частенько из Дели.

Как она нам очень часто говорила, она была всегда молчаливым зрителем собственной жизни. 10–3–58 писала Yehudä

«С 1938г., когда я отправилась в Англию одна с Богом, слежу, как зритель, за своей жизнью. Но теперь ощущаю, что и тело мое не участвует. В страшную жару путешествовала я без воды или утреннего горячего питья, целыми

днями. Также и в январе в холоде Дели обходилась летней одеждой и ничего не ощущала. Что касается плохого или хорошего отношения людей, это мне безразлично. Смотрю на свою жизнь, как смотрю фильм... Всякий день слышу

о мучениях и трагедиях жизни, и вижу больных, что все они больны, поскольку ум их болен, и я позволяю рукам своим, прикасаться к больным телам их, и мир узнает, что я делаю, и проявляет интерес... Я настолько счастлива, что мертва для всего этого; если на самом деле ты мертв для мира, но однако же живой... Еще мне нет дела до того, что со мной случается, т. е. то, что случается с Ав. Папайанни, с Лилей, с доктором Lila, с Mataji, как им нравиться меня называть, или какое бы то ни было другое имя имеет это человеческое создание, которого никто не знает, кроме Бога. Когда приезжаю на новое место, меня там ожидает радость открытия тех, кому Он хочет, чтобы Я дала им от Его любви, тех, кого Он уже назвал Своими. Мое путешествие в этих местах вызывает недоумение. Я для них первое белое создание, которое они когда-либо видели».

Помню, она говорила нам, что младенец одной индианки из того места, как только ее увидел, заплакал. Он никогда не видел столь... бледного человека!

* * *

21–3–58 писала она Baba Amtë «...Итак, сижу тихо и жду, в буквальном смысле. Я никогда не ощущала столь глубокого смысла этого слова. Несмотря на то, что мы, люди, проводим жизнь нашу ожидая. Когда автобуса, когда письма, когда друга, обеда, поезда, и в конце... чтобы выйти из тела. Как говорит и любимый твой поэт: «Я Странник в этом мире и буду пребывать Странником, пока белые и дружеские крылья Смерти принесут меня в Жилище мое, на прекрасную мою Родину. Там, где Свет и Мир царствуют, я буду ждать других Странников, избежавших сетей Времени...» (Халиль Гибран).

Итак, жду и вижу около 10 больных каждый день. Большинство с больными глазами... Приходят прокаженные издалека, 18–25 миль. Есть предложение организовать Кров для «падших» женщин. Увидим... Во всяком случае, все, что будет делаться с больницей для прокаженных, будет совершаться под эгидой Maharogi Seva Semiti, ибо, как ты знаешь, не хочу иметь никакой собственности в этом мире...»

20–4–58 продолжает: «Что касается настоящего, живу одна и в уединении, когда освобожусь от больных... В жизни у меня только один идеал – образ жизни, который я обнаружила давно у Фомы Кемпийского^********* и у брата Лаврентия. По этому образу я надеялась жить здесь в Индии. Однако в глубине души, может быть, есть мысли о монастыре. Но поскольку я еще не готова, сижу здесь и жду... Прочитав вчера «Деяния Апостолов», стих 4:34, я поискала и нашла в своем сердце такого христианина. Ты и Yehunda пришли мне на ум! И подумать только, что никто из вас двоих не является христианином по именованию! Странно... Однако говорит и Камерон: имею «гордость» не принимать денег от богатых, но принимаю их очень легко от бедных. Знаешь, верю, что если мы будем принимать деньги от богатых, то их никогда не будет обличать совесть, дабы они увидели Истину и изменили свою жизнь и мысли...»

Из другого торопливого ее письма Baba Amte, посланного по почте из Уттар Каши 19–5–58 узнаем и другие подробности о больнице прокаженных, которую для нее готовили:

«Возлюбленный брат мой, Amte... Получила письмо, где мне сообщают, что CARE (Американская Помощь) сделала

нас представителями и распределителями для сел... Я буду представлять также и Международный Красный Крест в этом районе... Министр Lucknow, посетив меня вчера, сказал, что мы можем начать строительство. Др. Sen подарил 1200 рупий и вчера мы вырыли и заложили основание первого здания. Жаль, что надвигающиеся дожди нас задержат. Через несколько дней вышлю тебе запечатанный перевод на 1200 рупий... Напишу Virginia, чтобы они расходовали деньги, которые им прислали до сих пор. Я уверена, что найдем и других дарителей. Shri Kishore приезжает в июне. Вместе отправимся и на работу по социальному обеспечению...»

Она заботится не только о плане будущей больницы для прокаженных, которая будет принадлежать Baba Amte. Где бы она ни была, нигде не забывает о его детях. 27–5–58 писала она своему «Сократу», Викасу Амте, которому было тогда около 10 лет: «Ты меня очень обрадовал тем, что сказал, что когда вырастешь, придешь сюда ко мне работать вместе. Молюсь, чтобы быть мне еще живой! Здесь очень жарко днем и очень холодно ночью. Столько птиц! Тысячи! Просыпаюсь в 4 утра и хожу по комнате до 8 ч. Ганг очень холодный в это время года. Посылаю тебе 13 марок для твоей коллекции. Полагаю, что у тебя нет таких... С любовью к тебе и домашним».

Эта любовь никогда не изменялась. Она не переставала проявлять заботу об этих детях. Из ее писем мы узнаем, что она часто интересовалась об их образовании, книгах, занятиях. Но и они не переставали ее любить, писать и приглашать к ним даже почти и до конца ее жизни. В письме, посланном из Афин 16 лет спустя, в декабре 1974г., писала она уже врачу, своему «Сократу», др. Викасу: «Когда я умом в Индии, то ощущаю, что отец твой представляет собой Силу и Энергии ее, мать твоя Любовь и Терпение ее, ты светлое ее Будущее. Любовью, какую ты ощутил ко всем этим больным, как только едва стал входить в жизнь, сердце твое настолько соединилось с ними, что, помню, такой вот мальчик, ты хотел быть Боже сохрани как они, чтобы можно было тебе дружить с ними и любить их без ограничения... Возлюбленный мой Vikas, ты благодаришь меня за то, что я научила тебя английскому языку? Мне нужно тебя благодарить. Я это делала не для того, чтобы тебе помочь. Я любила тебя и люблю настолько, что должна была так делать, чтобы мне можно было, поговорить днем с тобой. Это был только способ...»

* * *

В монастырь Govind ее звали временами, когда появлялась необходимость оказать первую помощь или когда нужны был ее руки.

Однажды началось строительство маленькой больницы для прокаженных...

Деньги дали доктор и госпожа Ка Sen и многие другие деятели и знакомые. Строили маленькую больницу и для нее самой маленькую комнату на склоне. Житель соседней деревни, имевший магазин и торговавший чаем, предложил свои услуги обеспечить ее скромным питанием. Она бы только заботилась о язвах прокаженных и «разговаривала» бы с ними на немом языке любви, на котором она умела столь хорошо говорить!

Но пока с мизерными средствами, которыми располагает, устраивает она «походную» больницу. И благодать Божия помогала, и результаты были удивительными. Однажды ей принесли мальчика 6-ти лет, у которого по всей коже были страшные чирьи. У нее ничего не было, кроме вазелина, и немного аспирина. Но она очень хотела что-нибудь сделать... Помолилась... Растерла аспирин, смешала с небольшим количеством вазелина и помазала больное тело.

Через несколько дней ребенок ушел со своими родителями. На лицах радость.

Полностью исцелился! «Это была боль родителей и плач ребенка, которые привлекли благодать Божию». Так сказала она, как и всегда говорила, когда благодать Божия совершала чудеса ее руками.

10–6–58 она писала: «Большинство прокаженных приходят с ожогами на руках по причине нечувствительности, какой страдают. Почти у всех красные опухшие лица, с искаженными пальцами и нервными болями. Пока помогаю им под деревом... Я предлагаю устроить Кров для детей до 4 лет от прокаженных родителей в заброшенном ашраме Шакти. Увидим...» И 10–7–58 выражает ему беспокойство своих индийских друзей: «Мне говорят, что Фиветиане ( oi Qibetianoi ) могут убить меня, не зная, что у меня нет денег...»

Начинает проявляться воля Божия. По попущению Божию срывается план о больнице прокаженных. 12–7–58 в коротком письме она пишет: «Управляющий телеграммой известил нас вчера немедленно прекратить строительство и

подыскать другое место. Это произошло после нажима Shri Goswani, весьма известного общественного деятеля, друга многих «крепких», который купил землю в том районе и, конечно, не желал бы иметь рядом такую клинику, а также и вблизи ашрама Шакти, где скоро опять-таки намеревается покупать участок... Как-нибудь нужно будет сказать Богу, т. к. он противился (слову): «Болящих исцеляйте» и «взалках бо, и даете Ми ясти...» Что касается нас, дорогой брат, то этого не было в Плане Божием... Я вспомнила, что ты сказал мне однажды: «Я так же ненавидим, как каждый прокаженный». Но, как сказал Христос: «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел». И сейчас я спрашиваю себя: какая работа существует для меня? Не хотела бы я быть «рабой негодной», несмотря на то, что Ф. Кемпийский говорит, что тогда только мы можем увидеть «поистине», кто мы... Диоген, кажется, еще разыскивает о Человеке...»

«Случайно» в те дни приходит смотритель гостиницы и возвещает, что ей следует оставить бедную комнату, которую она занимала. Вместо этого ей предложили... пещеру на берегу Ганга. Однако предоставим ей самой сказать

нам все подробности ниже (см. «Скажи, Мать». Намного больше того, чего мы достойны).

29–7–58 она написала о своем отъезде Yehundä «С того дня, как я приехала в Индию, все старались мне помочь начать что-нибудь. По интуиции я знала, что ничего не получится... Министры, большие господа, друзья, Красный Крест, больницы... В конце концов дали без санкции кусок земли и заложили фундамент для комнаты. Назвали его Lilá's grave, Лилин гроб. Я приняла это за шутку... Вскоре все прекратили. Не хотели чужого, и тем более прокаженных...

Пришел Суали из соседнего монастыря и говорит мне «удивленно»: «Не вижу, чтобы преуспевал Лилин гроб». Я говорю: «Такова воля Божия, чтобы остаться мне ни с чем...» «Ты очень умна», – ответил он мне».

Во все индийские годы у нее было только одно чтение. Священное Писание. Читала каждый день. После работы. Обычно на спальном мешке и на кровати, под накидкой от комаров, которая была и единственной ее роскошью, как она говорила нам. Но не только не была роскошью, но была единственной по-человечески защитой от скорпионов, змей и всякого рода страшных той страны. Она зажигала свечку и читала. И приходил всегда один «уполномоченный» мышонок, влезал на накидку и там делал... всякие безобразия! Его безпокоило, видите ли, чтение! (Она наконец соорудила тряпочный «второй потолок» из покрывала от комаров, и освободилась от ночного смущения). Однако чтение со светом маленькой свечи начало портить зрение. Через несколько лет она заболевает катарактой. Но и это станет поводом увидеть нам снова чудо Божие.

* * *

Как писала она 20–1–56 Yehuda, одна американка, которая была проездом в ашраме Шри Ауробиндо, дала ей тогда, когда она сама работала там, книгу, которая произвела на нее впечатление. Содержанием ее была переписка французского монаха-кармелита^********** 17-го века. Этот монах всегда держал ум свой прилепленным к Богу, и название книги было «Практика присутствия Божия».

Итак, однажды, когда она шла там, в Уттар Каши, по лесу около Ганга, думала о памяти Божией, как говорят наши отеческие писания. Вдруг она почувствовала, что рядом с ней идут молча два человека. Это были Фома Кемпийский и брат Лаврентий, тот монах-кармелит.

Прошло три года с того дня, как она прибыла в Индию. Из Ришикеша в Ананд Ван, и оттуда в Уттар Каши. Одна глава закрывалась, а другая скоро откроется.

10–8–58 она снова пишет Yehudä «Я все еще в Гималаях. Ганг не дает мне никуда ехать. Мост Darassu унесен водой. Здесь очень красиво. Сверчки, птицы. Будят меня в 4, порой и в 2ч. ночи, и тогда я встаю. Все это зелено и Мир...»

* * *

Но в последующие дни пришло Извещение о монашестве. Путь был яснейший. Нужно ехать в Ландур и послушать одну иностранку для следующего шага. (см. «Скажи, Мать»).

Изумление было великое. Во-первых, потому что она никогда не задумывалась всерьез о монашестве и не знала ни одного монастыря. И во-вторых, потому что считала, что Господь, как сама говорила, «был доволен той жизнью, какую она проводила». Извещение снова приходило два раза. Теперь объяснялся срыв плана о больнице для прокаженных... Теперь она понимала план Божий.

Однако денег не было, и она не имела возможности отправиться. Сидела и ждала, что Бог укажет способ. И указал через неожиданное посещение французской подруги ее, которая была монахиней-индуисткой, Дагии (Ntdagiaz) которая и стала поводом к ее отъезду...

Она очень полюбила Индию. Верила, что здесь закончится ее жизнь. Полюбила и была любимой. И если бы имела деньги, не было причин уезжать. Была уверена, что так продолжалась бы ее жизнь.

С трудом она могла бы представить, что ей предстоит другой путь.

16–8–58 пишет она Baba Amtë «Если это воля Божия, то уезжаю с Дагией (позднее Каруна) в следующий понедельник в Ландур. Прибудем в тот же день вечером и на следующий день будем Ришикеше. Надеюсь 20-го быть в Ландуре...»

Однако за несколько дней до приезда Дагии попустил Господь случиться нападению темных сил. Произошло много ужасного и невероятного. Но что произошло, произошло, как всегда бывает, после того как предшествовала благодать Божия.

Однажды, в полдень, она молилась. И приняла Видение, некое Посещение.

Предоставим ей самой описать это. Когда она нам рассказывала, мы, не прерывая ее, слушали, затаив дыхание. Был поздний вечер, двери заперты, в доме в Афинах, 28 января 1986г... Мы записали ее рассказ, не подозревая, что она

скажет, и она не знала об этом. Молюсь, чтобы она простила...

Геронтисса: Волосы Его темно-коричневые. Кожа Его пшеничная. Я имела этот опыт... Но только досюда. Только Глаза Его видела. Только Глаза и Лоб видела... Незабываемые... Не от мира сего... Каштановые, исполненные Жизни и Света. Как будто не было необходимости говорить. Были только Глаза, и они были очень близко к моим. Столь близко, что я подумала на мгновение, что смотрю в зеркало... но они не были моими. Они были Его... Только Глаза. Эти Глаза незабываемы и явились в минуту моей жизни, когда действительно я имела необходимость в чем-то сверхмирном... Я была тогда на Гималаях, где жила в Уттар Каши одна целый год. Тогда, когда случился этот топот, который меня преследовал и гнал уехать, и все это, знаешь... Прежде чем произошло все то ужасное, тогда я видела Его... И была не ночь. Был день. Я лежала и на мгновение закрыла глаза, и это случилось. Но я не задрожала и не недоумевала. Но у меня было чувство: «Какая это Защита!» – и я приняла это за великую Защиту и уже ничего не боялась. Поняла? Так было...

Д.: И сладкие были Глаза?

Геронтисса: Да. Очень и очень. Такое выражение я не видела в мире. Не смеющиеся. Нежные. Нежнейшие. Как будто покрывали они всю твою душу и все твое существо. Но только Глаза... Не видела Лицо... Однако у меня было чувство, что это был Он...»

Но последовало, как она говорила, страшное «нападение», натравленное из соседнего монастыря. На следующий день, опять в полдень, она услышала страшный и грозный шум, который привел в возмущение абсолютно тихую местность. Такой, что походил на топот многочисленных лошадей. В другой раз она, может быть, и задрожала бы. Однако на сей раз была совсем недавняя Благодать, какую она почувствовала накануне. И она поняла. Она стала нежеланной. Вероятно, призывание Имени, существование другой духовности и присутствие ее беспокоило те нехоженные места.

Неожиданный приезд Дагии был от Бога. Как только та приехала, то заболела дизентерией. Она лечила ее несколько дней. Потом Дагия попросила ее сопровождать в... Ландур для лечения.

После Извещения прошли дни, и из-за всего того, что произошло, не сразу пришло ей на ум название (города) Ландур. И тут она осознала! «Велий еси, Господи, и чудна дела Твоя!» Свое переживание она сама живо описывает ниже (см. «Скажи, Мать». М, Mhnuma Kalogerikhz – Извещение о монашестве).

Те места в Уттар Каши были очень опасными, по ним не ступала нога европейцев. Им дали шестерых сопровождающих и повозку с мулом для больной Дагии. Перед ними лежали бесконечные часы хода пешком.

Прибывает в Ландур. На следующий день сопровождает Дагию к зубному врачу. Тот, как только узнал, что она гречанка, сказал, что, во что бы то ни стало, он должен познакомить ее с одной знакомой, которая служила в Греции.

Получив «Да», он в тот же день познакомил их.

Это была американка Нелла Грэхем Кук, которая была гостеприимно принята о. Феодосием в монастыре Воскресения Лазаря в Вифании! Путь ее снова был радостным, продиктованным: Вот Я безошибочно вел ее к следующему шагу.

Нелла сидит и пишет отцу Феодосию. Если будет на то воля Божия, он ответит ей. Но до этого она ждет. Как увидим, ответ запоздал прийти.

Тем не менее, как всегда, нет денег, нет крыши, нет работы. И поэтому она отзывается на всякое приглашение и едет на любое Дело во славу Его. Итак, ожидая, она получила приглашение. Его сделала индийская вдова Smt.

Kumundini, одна из богатейших женщин в своей стране. Она потеряла недавно сына и хотела что-нибудь сделать ради Бога. Познакомились они у Шивананды в 1955 г. Она была его ученицей, и тот посоветовал ей основать больницу для прокаженных (см. «Скажи, Мать»).

Последние месяцы в Индии

8 октября 1958г. находим ее в Секундерабаде в Бегимпете. В ожидании она сказала «Да» для новой больницы прокаженных. Она писала Baba Amtë «Один был Уттар Каши для меня. Никогда не перестану благодарить Бога за те 6 месяцев абсолютного одиночества впервые в моей жизни, т. к. теперь знаю, какая должна быть моя жизнь. С тех пор не имеет никакого значения, где и что я делаю... В настоящее время, как, в Гандигархе, работаю весь день в больницах, обучая и делая физиотерапию...» Не прекращает она заботиться издалека о больнице Baba Amte. Едет в Lucknow, встречается с министром здравоохранения. Координирует, и опять встречает-провожает различных иностранцев, добровольцев в Anand Wan. 9–2–59 снова пишет ему: «Ах! Как бы я желала, чтобы были и другие «электрические кабели», подобно тебе, в этой стране, которые заботились бы о прокаженных!»

24 февраля приезжает ненадолго в больницу в Anand Wan. Вскоре приходит и другое приглашение. Неожиданное. И происходит от Алана, молодого австралийца, который и сам, как столько других юношей, познакомившихся с

ней в те индийские годы, стал потом православным (см. «Скажи, Мать», Алан). Присылает ей и деньги на билет.

Снова ожидает она, что покажет Бог. Во всяком случае, она не успела уехать в Австралию, т. к. между тем пришел ответ от отца Феодосия из Вифании. Но деньги Алана частично ушли на оплату билета на самолет.

Но пока она все счастлива как всегда в Секундерабаде. До последнего момента в Индии продолжает свою деятельность. Ездит в разные больницы. В Викарабад, в Веллар мадрасский, в Дели.

В Дели она встречается с Индирой Ганди. 11–3–59 пишет Baba Amtë «В четверг поехала в Дели. В субботу меня пригласили на обед, где был также и отец ее, Неру, и Комисса Маунтбатен с дочерью... Думаю, что он скоро пришлет тебе трактор и остальное, что обещал...»

Друзья и некоторые сотрудники начали между собой сбор пожертвований, чтобы доплатить, сколько нужно, за ее билет. Индийские, американские, английские, французские друзья... Среди них и методист, американский миссионер Стэнли Джонс.

На этот раз нужно было лететь самолетом в Иорданию. Визу же не дали ни в Иран, ни в Ирак. Ни для транзита. «Мир стал бедным», писала она Yehunda.

Она уезжала из Индии, но у нее была небольшая неуверенность из-за того, что не знала, как устроит ее Бог.

Во все эти годы она лечила прокаженных в больнице Anand Wan у Baba Amte и в стольких других, и Господь вразумил ее об одном методе, изобретении, который, хотя и был простым, многим болеющим псипремой ног помогал вставать и ходить. Итак, она уезжала и не успела описать этот свой «метод» величайшему лепрологу мира в то время, англичанину Полю Брэнду.

Она часто говорила нам: «Всякое сердечное «Ах», всякое желание того, что бывает по любви Божией, через некоторое время, я уверена, исполнит Господь».

Так и произошло. На прощальном обеде, устроенном ее друзьями в Дели, Господь дал по сердцу ее.

За столом рядом с ней сидел индийский врач. Он признался ей, что заразился проказой и что уже началось оцепенение рук, и что единственная надежда была поехать в Мадрас к Полю Брэнду! Однако ему нужен был сопровождающий до больницы, поскольку никто из его семьи не знал об этом. Не могла ли она поехать с ним? Ее «Да», то «Да», которое всегда отдавало жизнь ее в руки Божии, оно сделало то, что было исполнено ее недавнее «Ах». Десять дней, с 17 по 29 апреля она находится в Велоре мадрасском, в Христианском медицинском колледже-госпитале, где лечит больного проказой врача, которому была сделана операция 23 апреля. С ним она все 24 часа в сутки и спит на соломенном коврике на балконе его комнаты, потому что тогда, как говорила, сопровождающий считался личным слугой и, как таковой, не имел права на больничную кровать... Но, что ее беспокоило Господь «устроил», и она наконец встретилась с Полем Брэндом. Это имело значение, и после она... не существовала, как говорила.

Итак, она сообщила о своем «открытии» Полю Брэнду, и тот не только выслушал с интересом, но и осуществил его с удивительными результатами. Было нечто очень простое. Она использовала яды горечавки^*********** – в то время это стало известно в Индии как «голубая больница доктора Лили» в сочетании с изобретенными ею «подушечками», которые помогали прокаженным ходить, без необходимости иметь гипсовые повязки, всегда выдававшие болезнь их.

С больным врачом она осталась и после больницы. Поначалу она думала, что потребуется только три недели. Но было не так. 5–5–59 пишет она своему брату Baba Amtë «Теперь мы поняли, что самый чувствительный период, от которого зависит и успех операции, есть от момента, когда удалятся гипсовые повязки. Тогда «новые» руки не должны делать абсолютно никакой работы, кроме специальных упражнений. Так, нужно, чтобы кто-нибудь его одевал, мыл, служил в течение всех четырех недель. Видишь, что это была воля Божия и не зависит от моего произволения. Никто другой не мог бы ему помочь, т. к. никто не знает о его болезни. Стало жарко. Сейчас я нахожусь с больным в гостинице XEN Одновременно хожу в больницу и работаю на язвах с больными прокаженными. Уже все увидели результаты (действия) ядов горечавки, и помощники Поля Брэнда постоянно делают записи... Надеюсь, что ты скоро приедешь с ним познакомиться, посмотришь и операцию. Истинное вышивание. На каждый палец пересаживается новая ткань от жил. Чудо! Сейчас, когда он сам временно отсутствует, операции делает молодая индийская врач, сидя на инвалидной коляске. Когда она училась, заболела полиомиелитом, и молила Бога помочь ей, чтобы продолжать делать что-нибудь для людей... Она – исключительный хирург».

Стоит прочесть письмо, которое прислал он ей позже: «Я был рад получить новости о Вас после стольких лет. Продолжаю использовать Ваш метод, который Вы показали нам тогда в Индии. Пробуем, конечно, и другие методы, но то, что Вы делали больным со страдающими и бесчувственными членами, было для меня всегда примером. Буду очень рад, если мы сможем однажды встретиться и поговорить о новых наших опытах...»

Проходят недели. Она видит перед своими глазами Чудо Божие до вчерашнего дня мертвые, «сухие» руки прокаженного врача вновь ожили!

До последней минуты ее зовут на новые Служения. Еще прежде окончания служения больному проказой врачу, ее просят поехать принять на себя заведование больницей для прокаженных Cheshire в Dehra Dun. Однако Иордания ждала...

Индия начинает отдаляться. Из Дели 3 августа 1959г. она посылает последнее «индийское» письмо семье Amtë «Когда вы получите это письмо, я уже уеду из Индии. Завтра вылетаю из Карачи и прибываю, если хочет Бог, в Бейрут на рассвете. К полудню надеюсь оказаться в Иерусалиме... Как остро я ощущаю наше расставание. Когда-нибудь, я уверена, Бог даст, мы снова встретимся. Никогда не забуду прощание с больными в Anand Wan. Пусть всегда излучается Любовь из сердец всех вас, Сократа, Платона, Аристотеля, Ренуки, Вирили, Баба и над всеми, Sadhana!.. Ваша сестра Лиля».

Она уехала из Индии. Ощущала горечь расставания, но знала, как пишет в стихотворении пролога, что Бог везде, и что старое обрящется в новом. 4 августа 1959г. она отправляется встретиться опять с Неизвестным монашеским образом жизни в Вифании.

Прошло пять лет с тех пор как она пошла, продала, и последовала... Все эти годы она была без всякого обеспечения, без этой «гарантии», какую ищет немощный, когда начинает что-либо делать... И, однако, ни одного дня она не оставалась без крова, или голодной. Ни дня без работы для Христа. Ни дня без Промысла, Заботы и наставления Его.

Помощь ее была от Господа, сотворшаго небо и землю. Потому что ни минуты не заботилась сама о себе. Оставалась Ему послушна всегда. Стала цветком сельским Божиим, благоухающим непрестанно Благоуханием Христовым и петухом Небесным Его, который приносил из светлых чертогов Господа нашего каждое утро извещение победоносной Любви Его.

Приехала Чужая, но до отъезда узнала всех и была узнана всеми. Осталась в сердцах всех как Lila of Greece, Лиля из Греции.

Так закончилась эта великая глава жизни той, кто, как первопроходец сердца и духа, прошел там, где никогда не осмелились пройти многие. В свободном и нестяжательном служении Любви, которую с кровью сердца держала она далеко от всякой человеческой мелочности. Так, с помощью Того, Кто всегда был ее Путеводителем, обошла она тот подводный камень, который столь часто сажает корабли и самых благородных намерений наших на мелководье обывательщины. От нее самой мы узнали только десятую часть ее приношения и ее деятельности. Славим Бога за письма, которые сохранили старые ее друзья. Без них мы бы почти ничего не знали.

Индия прощалась со своей Mataji Lila, с Матерью Лилей, как ребенок с доброй мамой, от которой он видел только любовь.

«При отъезде из Индий сам Неру преподнес ей только то, что она могла принять: гирлянду цветов на шею...» (Л. Сарийанни).

В этой стране, как и в других, мать Гавриилия чтила веру в Господа нашего, покоряя высочайшие вершины, которые могут достигнуть с Его помощью христианские идеалы. Мы все христиане и не христиане, эллины и иностранцы, но особенно православные, глубоко благодарны ей за Подвиг ее. Получила ли она какую награду, это знает лишь Господь наш...

В Вифании она оказалась не ожидая того. С высоких Гималаев, через Ландур, вслед за своей вожатой... Как рассказывает она сама, она получила Извещение ехать в этот город и ожидать такого-то человека, который ее поведет (см. «Скажи, Мать», Извещение о монашестве). Этим человеком была американка Нелла Грэхем Кук, которая некогда была с любовью принята в Вифании отцом Феодосием. Достойно удивления вмешательство Божие, когда мы предаемся на Его волю! Почти невероятные события... Без веры покажутся простыми «совпадениями», «случайностями», или что бы то ни было другое мог бы подумать в качестве объяснения плененный или невнимательный ум.

И самое трогательное, что деньги на авиабилет собрали и ей подарили индийские друзья! Индия, столь ее возлюбившая, теперь провожала и посылала ее на следующий великий шаг. Говорили ей: «Вместо того, чтобы отнести эти деньги в наш храм, возьми их ты, чтобы идти туда, куда идешь ради Бога твоего...» Кто может так сделать для Чужого? Кто без любви?

Еще достойно внимания, что денег хватило не только на ее билет, но и на билет Камерона, того человека, который постучался в ее двери на улице Массалии 28 марта 1954г., говоря, что уезжает туда, куда уезжала она, в Индию. Он уехал первый из Индии.

Многие друзья и знакомые посещают Вифанию. Среди них Мария-Анжела Ребиллард, французская общественная деятельница, из Cluny южной Франции, методист Стэнли Джонс и старая ее подруга из Лондона Елена Вирву, которая гостит довольно долго. Последняя предлагает, несмотря на ее возражения, начать собирать сведения и записи о ее жизни, имея в виду некую книгу. Она не успела ее завершить.

Итак, подруга пишет:

«Из Индии, где она жила пять лет, которую исколесила почти всю, где встретилась и познакомилась и преподнесла свои услуги и свою любовь всем тем людям... где намеревалась жить и окончить свою жизнь на тех горах, у истоков Ганга... эта Аврилия, которую знали как Lila ofGreece, ибо работала не за деньги и никогда не помышляла о деньгах, и, однако, никогда не голодала... узнала гостеприимство тех людей, когда они поняли великое ее сердце и душу и принимали ее за свою... Это Аврилия; некогда внутренний Голос сказал ей: поезжай в монастырь... Она изумилась, потому что никогда не помышляла о монашестве, никогда не занималась усердно уставами нашей религии. До сих пор религией ее был Христос, Любовь. Но как бы она и не хотела об этом думать, Голос, который ею всегда руководил, усиливался... Она говорит им: уезжаю... Им было невозможно поверить, настолько они считали ее своей... «Но как ты поедешь? У тебя нет денег», – говорили они. И та отвечала: никогда не было, и однако же путешествовала по всей Индии. Бог велит мне ехать, Он даст мне и деньги... И деньги собирают ей друзья, и она прилетает на самолете, и у нее осталось еще 400 лир, которые она отдала здешнему игумену, отцу Феодосию, раз она не нуждается в деньгах...

Мы отдали дар Богу, чтобы она жила у Него, как петухи Небесные, которых она каждое утро выходит кормить, и видишь, как прилетают к ней воробьи, как только она позовет их...»

В Вифании она жила послушницей три года. Вначале она была для всех загадкой. Думали: «Приехала из Индии... Столько лет жила там среди всех этих иноверцев... Может быть, она усвоила иные обычаи?»

Плохо ли хорошо, но отец Феодосий попросил одного агиотафита^************-архимандрита сказать о ней свое мнение. Через несколько дней тот взял ее с собой на освящение, какое хотел совершить, и по дороге задавал ей различные вопросы. Не ела ли она чего-либо подозрительного, чего-либо идоложертвенного... Когда получил ответы, какие хотел, они возвратились в обитель. «В порядке, Геронта, все в порядке!», – крикнул он из окна автомобиля старцу Феодосию, стоявшему в этот момент в воротах обители. Она сделала вид, что не поняла, что произошло. Но когда старец промолчал на ответ архимандрита, он сказал ей об этом.

Сначала она делала только физическую работу. Дворы, поливку, пока не вывихнула правое плечо при выкачивании воды ручным насосом, который находится на дворе, и нуждалась в лечении...

В недавней паломнической поездке по Святым местам мы имели возможность сфотографировать ее келию, кипарис на дворе, который ее «утешал»...

Видим насос и настенное изображение архангела Гавриила в церкви. В этом именно месте она всегда сидела на (уставных) последованиях и получила «урок», как сама говорила нам (см. «Скажи, Мать»).

Нам представился благоприятный случай поговорить немного с игуменьей, но, к сожалению, из-за множества паломников, она не успела достаточно рассказать о нашей Геронтиссе...

В обитель она прибыла 5 августа 1959г. Это был великий шаг и огромная перемена жизни. От жизни продолжительного служения ближнему – к общежительной молитве. От постоянного передвижения, какое делал ей Бог – к постоянству места. От постоянного неизвестного шествия на завтра – к безопасности и повторению вчерашнего. От перемены людей и мест – к ограниченному житию в конкретных стенах обители.

Это по-видимому. Однако для нее самой образ жизни в этой перемене был другим. 22–12–60 писала она Yehundä «Для меня, когда я приехала сюда в монастырь, было как будто бы я снова вернулась в мир, после всех этих месяцев на горе в Уттар Каши, возле Ганга. Может быть, я ощущаю то, что ощутили Адам и Ева, когда ниспали из Рая, как недостойные. Итак, я была недостойна Молчания. Оно даруется только освященным душам. Как я осмелилась его пожелать?»

Через некоторое время отец Феодосии поручает ей канцелярию (должность секретаря) обители. Это послушание дает ей возможность часто восходить в Иерусалим на почту. Мало-помалу начинает она опять физиотерапию. Однако ей уже поручили заботу и лечение пожилой монахини. Как мы увидим ниже (см. «Скажи, Мать»), у нее было это послушание до конца пребывания в монастыре. Это явилось еще одним поводом услышать нам от нее самой, как любовь преобразует всякую трудность в благословение, которое вновь возвращается к давшему (см. «Скажи, Мать»).

Елена Вирву продолжает попытки собрать данные о жизни своей подруги. «С понедельника...» – единственный ответ, который она получает... И так от понедельника к понедельнику... все откладывается начало. Никогда нет времени. Т. к. послушания постоянно сменяются одно за другим. И добавляет: «Проходят понедельники, проходит время... никогда нет свободного времени для Аврилии. Никогда не говорит «Нет» в любой работе... Все бегут к ней и все от нее ждут... несмотря на изнурительную работу, какую на нее накладывают... дважды она недоумевает, для чего привел ее сюда Бог, и потом сама тебе отвечает, что нужно еще пройти испытание, и очиститься... Те, кто приходят и

видят ее и знают о ее великом духовном и душевном достоинстве, недоумевают. Все видят, в какое место она приехала, ибо, как сама говорит, ничто ее не искушает... любая работа, всякое смирение, всегда все делает благодарно с улыбкой и любовью для всех и вся... На все остальное смотрит как на театр: как будто не существует для нее... Имеет свое мнение...»

Вначале, естественно, друг, знавший тебя в миру, не может понять, что такое монашество, недоумевает или даже возмущается монашеским образом жизни. Трудно уразуметь духовную пользу уничижения. Но для того, кто стремится к аскезе, все, что бы ни сделали «воспитатели» его, ему полезно, и даже в их отсутствии. Апостолом Павлом написано в Послании к Римлянам: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу».

Елена Вирву продолжает: «Аврилия приехала в монастырь... Она служит всем. Ее ставят качать воду и поливать огород и цветы, мести дворы, мыть полы в большой церкви, ухаживать за пожилыми, и, поскольку она никогда не говорит «нет», тем более ее нагружают... Мытье тарелок, протирание кухонной посуды, переписку Старца, почту и покупки в Иерусалиме...

Но вместо того, чтобы огорчаться о самой себе, она радуется, потому что в то время как она думала о себе, что преуспевает духовно, этим Бог показывал ей, сколько еще нужно очищаться, смиряться и терпеть...

Конечно, не питается хорошо. В Индии ела фрукты, молоко; здесь постится, фрукты редкие в монастыре... Рыбные и бакалейные продукты не ест... Но говорит: «Бог, приведший меня сюда, знает. У Него Своя причина». И когда заболела ее рука от насоса, сказала мне: «Пройдет». Тогда одна маленькая монашенка с Кипра не позволяла ей мыть одной в церкви и помогала ей».

Но жизнь ее не переставала иметь миссионерский характер. Даже и из монастыря любовь и иностранные языки открывают двери во внешний мир.

«Между тем, ей присылают продукты, поскольку она знает иностранные языки, на адрес различных миссий, которые раздают помощь различным благотворительным учреждениям... и они им привозят столько продуктов, что

склады наполнились сыром, икрой, маслом и многим другим...» – добавляет ее подруга.

Но не только это. При содействии приезжего англичанина Е. Томпсона она переводит на английский язык синаксарь святой Ирины Хрисоваланды^{*************}.

В другой день приходит американский методист-миссионер Стэнли Джонс повидаться с ней. Спросил ее, нет ли в чем нужды. «...И я ответила, что я уже не одна, но нас восемнадцать, и нам нужна новая одежда. Позже прислал мне 20 лир и записку. Он писал, что чувствует промысел сделать что-либо для посвященных людей, каковыми являются монахини, и что он очень рад, что она попросила его об этом», – писала она Baba Amte 1/14–12–59. Стэнли Джонс гостил в Вифании. Он опять принес ей билет, снова до Индии. Она поблагодарила и отказалась. Еще не наступило время для переездов.

В Индии ее звали Лиля из Греции. Теперь в Вифании ее зовут Аврилия из Индии... Но любовь не различает... страны. И здесь она отдает сердце свое всюду. В монастыре и вне монастыря. Она часто оказывает, где требуется, первую помощь и лечение, в русском монастыре на Горе Елеонской, окрестным жителям и солдатам, там расположенным.

Из другого письма 3/19–8–60 к Baba Amte читаем: «Каждое утро работаю в американской больнице для детей-инвалидов. Я их очень полюбила...» Относительно этого Елена Вирву опять сообщает нам: «...и еще делает как врач в селе

и в армии, которая расположилась, вне монастыря и в монастыре... Бегут к врачихе... У одного рука, у другого нога, третий с головной болью, и так без конца... и поднимается, и спускается, и бежит... Аврилия здесь, Аврилия там... и опять Аврилия... «Но до чего ты дошла!», – восстаю я однажды и говорю ей. И она говорит: «Почему ты гневаешься? Сейчас услышишь и Пицирику, и та позовет Аврилию! (маленькая курица, которая была у одной монахини-великосхимницы; она заходила в церковь и забиралась на стол, за каждым обедом). Говорю тебе, что на все это я смотрю как в театре. Бог, ты видишь, любит меня и привел меня сюда через Индию! Там я приобрела бесстрастие, и меня не искушает уже, если меня даже хуже станут уничижать. Там я научилась быть служанкой Бога и людей. Если бы я приехала сюда прежде чем попасть в Индию, может быть, была бы как и ты и восставала бы на все то, что сейчас трогает тебя. Если же тебе удастся победить это, ты будешь очень счастлива...»

«К сожалению, – ответила я, – я отстаю от тебя как земля от Неба...» В конце концов, однако, добавляет Елена Вирву, она меня убедила, т. к. у нее великая душа и она знает, как разбудить спящие души других...

Монашеская жизнь тяжела для тех, кто заключается в монастыре, не удалив еще страсти и плохие привычки. Но в монашеской жизни Аврилии все по воле Божией... Это она видит в себе, это исполняет буквально, это и любовь...

И я спросила ее: «Но где ты находишь всю эту любовь? Где ты находишь ее, столь великую, что обнимаешь весь мир? Родилась что ли с этим даром?» – «Да, – ответила она, -ибо я чувствую, что несмотря на испытания, выпавшие

в моей жизни, я была возлюбленным чадом Божиим прежде, и потом своих близких. Когда мы были вынуждены уехать из многолюбимого нашего Города, с любимого нашего острова Халкиса, начались перипетии и перевертыши жизни, но мы научились любомудрствовать, иметь терпение и не возмущаться, раз и в наши годы должны были опрокинуться мечты, которые 500 лет держали Эллинов. Эллинов с верой в Бога и в Родину...»

* * *

Однако Бог, приведший ее из Индии в Вифанию для дальнейшей аскезы, Он же снова извел ее оттуда, чтобы ехать на следующее служение... Она говорила, что так делает Господь, когда увидит, что цикл «уроков» завершен успешно.

В конце 1960 г. брат ее Александр присылает ей билет, и она едет в Афины.

14–11–60 писала она Yehudä «Мой брат, твоя жена и моя сестра Полина думали приехать сюда и, поскольку не смогли, прислали мне билет. Через три дня после того как я приехала домой в Маруси, мой брат заболел. Будет в больнице до 15 декабря. Буду ожидать вместе с ними и Новый Год, чтобы оказаться в Вифании к Рождеству Христову по старому стилю. Какая превосходная (вещь) эта любовь! Как только мы встретились с братишками, то почувствовали, что как будто никогда не разлучались. Теплота всегда та же».

Она возвращается в Вифанию на другой год. В апреле 1962г. уезжает, чтобы снова вернуться 11 июня 1966г. на четыре последних месяца.

Связи Геронтиссы с Вифанией никогда не прерывались. До 1991г., когда почил старец Феодосии (27 августа), она вела с ним переписку.

Как говорили нам близкие ее друзья, брат ее часто присылал помощь, так же как и сестра ее, каждый месяц. Все шло на общее употребление. Старец даже посетил их в Маруси, чтобы поблагодарить. Но и сама она не переставала заботиться о монастыре, где произошло, по ее словам, как Лазаря, «воскрешение» ее, и она надела рясу.

В апреле 1962г. она уезжает из Вифании в Константинополь. Пришло письмо от Марии-Анжелы Rebillard, французской общественной деятельницы, которая посетила ее в монастыре. Она писала, что Вселенский Патриарх Афиногор искал православную монахиню для поездки во Францию. Сразу говорит «Да», берет благословение и отправляется. Ей 65 лет. Едет автобусом, сидя бесконечные часы на складной скамейке между рядов сидений. Приезжает в Фанари, берет благословение Патриарха (который лично знал ее семью), и он посылает ее ехать во французский Taize, недалеко от Cluny, в качестве православного присутствия. Там уже была православная церковь и несколько православных священников.

Едет туристическим пульманом, бесплатно. Через 7 дней прибывает в Париж, где ее встречает Мария-Анжела. На следующий день добирается до места назначения, знакомится с французским протестантом, братом Роджером

Шутцом. Позднее он дает ей рекомендацию в женское сестричество Grandchamp.

В Taize она живет не долго, т. к. вскоре православная миссия отбывает.

Любопытно, что никогда она не любила совместные молитвы, хотя имела друзей и связи с людьми других конфессий. Это мы видели своими глазами, когда она жила в Афинах. Ей звонили инославные монахини и говорили: «Мы

приедем, вместе помолимся...» «Я не молюсь голосом, и никогда с компанией. Одна, или в церкви, говорила она им. Приезжайте, однако, попьем прекрасного чайку, и вы расскажете новости», – отвечала она.

Несмотря на то, что она жила и ездила и действовала среди разных конфессий и религий, но не имела и следа синкретизма^{**************} в духовной жизни и в темах Службы. И это сугубо чтили ее спутники. Помню, как она говорила, что,

когда она поехала в большое турне по Америке и Канаде, подходили в конце дня, когда она была обычно очень усталой, и говорили ей: «Теперь, сестра, мы выйдем немного развлечься, и оставим тебя в покое». Однажды кто-то сделал

даже непочтительный комментарий о нашей Богородице. (Кто называл только имя Ее при некоторых протестантах, может понять.) Она подождала несколько минут и, взяв руководителя в сторонку, говорит ему: «Брат мой, сожалею, но я должна тебе сказать, что с завтрашнего дня я не буду с вами». Тот смутился и расстроился, потому что никогда не видел такого выражения лица ее. И тогда она объяснила: «Не могу слышать такие слова о Той, Которую больше всего люблю после Христа». Конечно, были попрошены прощения, и с тех пор не повторялось ничего подобного.

Но предварительно она едет в Берн, в Швейцарию. Там, на одной лекции ее четки стали поводом к тому, что ей сделал приглашение американский миссионер Стэнли Джонс. Он познакомился с ней в Индии в феврале 1956 г., тогда, когда все звали ее сестра Лиля, опять увидел ее в 1961 г. в Вифании как послушницу Аврилию, и теперь снова видел ее уже как монахиню Гавриилию. Он стал расспрашивать ее о четках, и предложил поехать вместе в турне по Америке и Канаде, говорить протестантам о православной аскетике и о молитве, об Иисусовой молитве: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя...»

Невероятно, но истина! В православной колонии Бостона состоялось большое собрание, где с большой радостью их встретил архиепископ Иаков. Она берет благословение у архиепископа и 22 июня 1962г. отправляется в эту большую поездку, продолжавшуюся два с половиной месяца, по 12 штатам Америки и Канаде... Перед очень большой аудиторией американцев и канадцев, в первый раз видевших православную монахиню, она дала православное исповедание, говорила о чудесах Божиих, какие видела на каждом шагу... О многом сказала им. Что не должно быть никакого «почему?»... что не должно быть никакого «но»... Не только в нашем отношении к Богу, но и по отношению к другим. От этой поездки, которая осталась незабываемой, существует несколько прекрасных слов о Богородице, посте и другие.

15–2–66 писала она своему еврейскому другу Yehudä «Помню, как я ездила со Стэнли Джонсом по 12 штатам Америки и Канаде... Однажды я была в Миссисипи; поднявшись на платформу я говорила перед аудиторией 300–500 человек о любви Божией... и народ видел маленькую грешную фигуру, облаченную в черную рясу, в «хитоне», которая пришла из столь далеких веков, и слушал... и когда я прекратила говорить, подошел молодой пастор и сказал: «Вы бывали когда-нибудь в суде? Вы обратили внимание, что свидетели люди, которые могут проходить незаметными? Не характеризуют, не судят. Просто «выкладывают» то, что видели и слышали... Так и вы... Мы увидели в первый раз православную монахиню. Вы не судили, не осуждали, не характеризовали... В первый раз в моей жизни я ощущаю, что должен что-нибудь делать. Не внешнее, но внутреннее. Теперь я понял, что «вы есте свет миру...» Теперь я понял, насколько наше «Я» живое, и мы не можем абсолютно ничего делать правильно...»

Тогда родилась мысль стать чем-либо для христиан, которые ездят в Индию «искать». Эта мысль созрела наконец и осуществилась в Sat Tal (см. ниже). 31 октября она возвращается на пароходе во Францию. Оттуда едет через

Швейцарию, где познакомится в Берне с диаконисой Марфой и со шведкой Ильзой Фриндберг, которая подарит ей драгоценный подарок. Четки, подаренные ей великим Старцем Амфилохием Патмосским. Она продолжает свой путь. Бельгия, Дания, Швеция, Германия и Австрия, и возвращается в апреле 1963 г. в Афины.

У нее с собой четки старца Амфилохия и новое приглашение, на которое следует дать ответ. В период поездки по Америке Стэнли Джонс, видя невероятное впечатление, какое она произвела на многочисленную аудиторию, пригласил ее поехать с ним в новое путешествие, в Sat Tal. В возлюбленную Индию, куда думала, что уже никогда не вернется. Можно было бы вновь увидеться со своей любимой «семьей»... Нужно было принять во внимание и другое мнение. Старец ее был далеко. С кем бы посоветоваться?

И тогда на молитве пришел ответ. Четки! Четки старца Амфилохия... И к нему поедет, его спросит!

Итак, она едет на остров Патмос^{***************} вместе с сестрой Фомаидой, которая когда-то приехала из Вифании и которая до сих пор была у прп. Мелетия на Кифероне^{****************}. В лице отца Амфилохия (фотография) она нашла то, что искала Старца с обширной любовью, с любовью к миссионерству. Он стал ее исповедником вплоть до своей смерти 16 апреля 1970г.

«Годами я молился, чтобы приехали монахини, как вы, с желанием поехать, побежать на миссионерство». Этими словами он встретил их. Там, на Патмосе, в обители Благовещения, в день Живоносного Источника, в церкви святого Антония, они исповедались и он дал им малую схиму, благословение на миссионерство и на поездку в Индию, дабы ехать в качестве православного присутствия в Sat Tal.

И все это через четки, которые подарила ей шведская подруга! Ибо одно приносит другое. Потому что своим «Да», которое она говорила с 1954г. до конца жизни, не утратила по своей воле свое «Нет», план, какой был для нее у

Господа. Какая замечательная истина, но как трудно и как говорят легко бывает, когда начинаешь так говорить...

После многих путешествий по Дании, Швеции, Германии, Швейцарии и Австрии снова отправляется она 8 мая 1963г. в Индию. Сердце сжато от волнения. Она вновь увидит свою возлюбленную Индию, всех друзей, свою «семью», семью Амте, прокаженных в Anand Wan, то, чем была для нее эта страна все эти годы.

Однако, она беспокоится. Как примут ее теперь, когда она надела рясу черного цвета, который никто не любит в Индии? Будет то же самое, или они не будут чувствовать себя столь удобно?

В Дели она случайно встретила двух индусских монахов из ашрама Шивананды. «Теперь ты настоящая наша сестра. Теперь мы еще более ощущаем тебя нашей. Ты в рясе, и мы в рясе».

Помню выражение ее глаз и явное волнение, когда говорила нам, что в тот раз она взяла с собой бутылку с водой из реки Иордан. Всякий раз, когда представлялась возможность, она останавливалась на мостах через Ганг и выливала понемногу [эту воду], говоря при этом, кто знает какую молитву!

Дели, потом Патна, Варора в Anand Wan, где вновь видится со своей «семьей», с семьей Амте. Наконец она добирается к месту своего назначения в Sat Tal, в Семь Озер, одно из прекраснейших мест в Индии, в Nainital.

Вскоре приезжает и отец Лазарь (на фотографии с о. Лазарем диакониса Марфа и православные индусы). Строится православная церквушка. В первый раз совершается в этих местах православная Божественная литургия. Посетители европейские протестанты и немного христиан-индусов. Отец Лазарь будет приходским священником и исповедником. В белой рясе и большой простоты (которой удивились и мы в 1989г. в обители Святого Покрова Эгинской, куда приезжал повидаться с ней) он оставался 7 лет, работая и вдохновляя своим учением и глубиной мудрости. У него был помощник, англичанин отец Давид, который позднее стал настоятелем православного храма в Богородичном центре в Walsingham в Англии.

«...Отец Лазарь – это душа нашей Церкви здесь. Служит каждый день. Индусы особенно любят нашу Божественную литургию», – писала она к Yehuda.

И к Baba Amtë «Посылаю вам опять свою любовь из Индии. Как? Почему? Не спрашиваю. Я нахожусь по воле Божией здесь, где я потребовалась... «Работа моя» – принимать посетителей и молиться, о чем я просила Бога, когда была в Уттар Каши». И продолжает 9 декабря 1963г.: «Сестра моя, Sadhana, если бы ты знала, как наполнены дни мои. Готовлю, стираю белье, вижу народ...»

Ежедневная жизнь в Sat Tal, так, как определил о. Лазарь, была очень проста. Просыпались в 5ч. утра. Молчаливая утренняя молитва. Чтение Евангелия, молчаливый завтрак, послушания. Днем один час изучения Свящ. Писания и соответствующая беседа, два часа молчания. Это держала она один месяц, май.

Потому что, пока она в Sat Tal, очень часто вклиниваются поездки в Европу.

Мы находим ее в Афинах 24–9–64 на лечении своей сестры, Полины. Потом снова Швейцария, Франция. В начале мая 1965г. едет в Англию. Там у нее произойдет благословенная встреча. Она поедет в Эссекс и увидит старца Софрония [Сахарова]. Как она сама говорила, он сделал ей предложение остаться там в качестве игуменьи женского сестричества. Она не могла принять такое ответственное поручение. Ангелы постоянно ее перемещали, как говорила она. Мы увидим, что позднее она откажется и от другого подобного предложения. На этот раз на Синае.

Следует Швеция, Германия, снова Афины, Иерусалим, Тегеран... И снова Дели, Хайдерабад, Бомбей, Sat Tal...

Все эти поездки происходят по приглашениям. Она сопровождает больных, или ее зовут провести беседу, рассказать о Православии. Всегда с тем непроизвольным «Да». Это знали те, кто приглашали. Как она сказала «Да» одним, так снова скажет «Да» другим, где бы ее ни попросили. Только непременно, конечно, должна была быть цель по Богу, как она говорила, и, конечно, билет для этой безденежной монахини и паломницы Земли Его!

За несколько месяцев до отъезда из Sat Tal 1–4–66 писала она к Baba Amtë «Правительство Индии продлило мне визу только до 20 августа. Это я принимаю как знак от Бога, что уеду из вашей страны. Поэтому хочу вас увидеть еще раз в августе, перед отъездом, и потом namaste (индийское приветствие) навсегда, и я поеду в свою келию в Грецию». Она имела в виду Новый Иерусалим, который указал ей старец Кирилл Тамбаксис.

Переписка с отцом Кириллом Тамбаксисом, агиоритом, продолжалась. Она началась со времени, когда она была еще мирянкой в Уттар Каши. Из Sat Tal она продолжила ему писать. Однажды она получает его письмо: «Когда вернешься в Элладу, поезжай в один монастырек, где живут пять святых душ. Мама с тремя дочерьми, которые все одновременно постриглись в рясу, и с ними еще одна, беженка с Черного моря после резни 1922г. Монастырек называется Новый Иерусалим и находится в Куваре Аттикийской, на незначительном расстоянии от Афин, как они мне пишут».

22–5–66 она пишет Yehundä «Полагаю, что Ангелы опять меня «футболят» и что скоро уеду из Sat Tal». Уже с середины 1966г. Господь попускает, и у нее обнаруживается катаракта в левом глазу. Это было «благословение», с которым она уехала из Индии. Отсюда и далее ее ожидал Новый Иерусалим, Африка и все остальное.

Она уехала в Афины 4 октября 1966г. И с тех пор уже не возвращалась в Индию.

«И сказал мне Ангел, говоривший со мною».

(Зах. 1, 9)

Когда она прибыла в Афины, подверглась операции на глазе. Она писала: «У меня была 100% слепота в левом глазу. Когда состоялась операция, «стал свет». Какой удивительный опыт жизни быть зрителем этой операции и увидеть новый свет глазом, который оперируется, врачей, его зашивающих, сильный свет хирургической... Я была так счастлива, так благодарна милости и любви Божией за этот дар, что почувствовала глубоко в сердце: «иди, и больше не греши». Это я почувствовала так сильно, так истинно, что ощущаю себя новым человеком!»

Операция состоялась в больнице «Всеблаженный», в которой неоднократно лечилась ее семья и она сама.

Как бывает при таких операциях, удаляется поврежденная линза. Когда три года спустя произошло заражение в здоровом глазу (в правом), понадобилось, чтобы офтальмолог закрыл его повязкой. Несмотря на это она не переставала видеть! «Невозможно!», – сказал ей врач.

И однако было! Левый глаз с помощью Божией воссоздал утраченную линзу. В этом удостоверился и он сам! Как мы увидим и ниже, подобное чудо вновь сотворила Любовь Божия и великая ее вера в 1990г.

На выздоровление она приехала и постучалась в дверь свящ. обители Благовестницы Новый Иерусалим. И дверь открылась.

12–7–66 писала она Yehudä «...пять монахинь молились, да приедут и другие. Однажды одна из них видела во сне пророка Илию, и он сказал ей: «Пришлю вам рабу Божию, и вас будет шесть...» И когда я пришла, направленная

странным образом одним старцем-агиоритом, они приняли меня с любовью... Все последования совершаются молча, по четкам...»

Эти монахини были исключительные души. Жили просто и очень смиренно по уставу исихастов^{*****************}. Многие часы молчания, посты, бдения, последования с молитвой... И здесь, как и в Уттар Каши, а потом в Sat Tal, и в других местах, куда ее приводил Господь, она обретала всегда условия для жизни исихаста...

И Она не могла себе этого представить, чтобы здесь существовал такой Рай.

В другом своем письме она продолжает: «Православное монашество напоминает древнюю Элладу. В наших монастырях нет узких или темных проходов, как в западных средневековых монастырях. Наши монастыри имеют светлые келии, построенные всегда около цветочных клумб».

Ангелы сделали ей просто «передышку», и это ощутили и другие монахини. В глубине они знали, что она была с ними временно. Прошли месяцы, прежде чем на горизонте показалось хотя бы одно Приглашение!

Она вела большую переписку, но, поскольку почтальон не приходил в монастырь, ее получали по адресу своих сестер в Маруси. Мы нашли открытку, которую ей прислал о. Лазарь из монастыря Ставровуниу на Кипре. Он писал: «Преподобнейшая во Христе сестра Гавриилия. Возмогай во благодати Господа нашего Иисуса Христа. Получил Ваше послание на днях, и прошу извинения за мою медлительность. Очень рад за Ваш приезд в исихастирий и желаю Вам мирной в нем жизни... Передайте мое благословение почтенной игуменье и остальным сестрам, и особенно сестре Фомаиде. С любовью Христовой, отец Лазарь, иеромонах обители Ставровуниу, Кипр».

Много народа приезжало и приходило в монастырь. Друзья и бесчисленные знакомые. Приходили на день-два покоя и тишины и снова уезжали. Приезжали и архиереи из Америки. Приезжал отец Лев Жиле и отец Лазарь Мур. Приезжал отец Фотис Контоглу, который очень хотел с ней познакомиться. Он многое слышал о ней от их общей подруги Ка Кириакопулу.

Еще приезжал монах-индуист Чивананда, теперешний игумен в ашраме Шивананда. «Добротолюбие», которое она ему порекомендовала в Индии, вызвало в нем горячее желание познакомиться с аскетами на Святой Горе! Геронтисса помогла ему поехать. В письме, посланном 2 октября 1968г., он говорит: «Всегда живет во мне воспоминание о последних наших встречах в Афинах и Найроби. Буду с благодарностью вспоминать то, что Вы сделали, чтобы я смог посетить священные монастыри Афона и познакомиться с великими и святыми теми монахами, которые живут жизнью покаяния и молитвы... Прошу Вашего благословения и молитвы, как и молитв насельниц, монахинь Вашего священного монастыря Нового Иерусалима. Прошу Вас передать им мои братские приветствия и мои благословения, да имеют они всякое духовное благословение в своей жизни. Пусть свет Божий излучается от Вас самой и от сестер Ваших, монахинь. Да живете вы всегда прославляя Его Пришествие каждое мгновение вашей жизни. Пусть Божественная Река безостановочного воспоминания Его безостановочно течет среди вас...»

Куда бы она ни приезжала, то же самое явление. Рекомендовала друзей, несла помощь и потом... отправлялась на следующий шаг! Так она оставляла при своем прохождении единственный знак, как бы бегущий неуловимый весенний ветерок. Так было до конца ее земной жизни.

В начале марта приезжает одна американка по рекомендации общего знакомого в Индии. Она хочет научиться практической физиотерапии у Геронтиссы, т. к. думает поехать и предложить свои услуги прокаженным индусам.

Начались уроки, и когда пришла пора экзаменов, при посредничестве ее брата, Александра Папайанни, взяли благословение старца Херувима обители Параклита в Оропосе и поехали в русский дом престарелых в Илиуполе, где она была административно ответственной. (Александр Папайанни помог перенести туда очень большую икону-портрет прп. Серафима Саровского со Святой Горы, которая украшает с тех пор церковь этого учреждения.)

В письме к Yehuda 18–3–67 читаем: «Можешь представить мою радость быть здесь и делать физиотерапию пожилым этим людям. Я прикасаюсь к ним – поскольку это есть цель физиотерапии – говорю им о разном, и мы смеемся, и вижу, что печальные их лица совершенно изменяются. Грустная истина, что эта перемена только преходящая. Т. к. истинная радость приходит только от нас. Как только ухожу, как будто не раздавала вместе с ними Радость Его. Вспоминаю слова Христа: «Радость Мою даю вам, не как мир...»"

Вскоре приходит первое приглашение. Она будет сопровождать три месяца одну больную в Лондон, Изабеллу Папагеоргиу. В те дни разразилась шестидневная война в Израиле и Египте. 12–6–67 она пишет еврейскому своему другу Yehudä «Читай Исайя 41:10: «Да даст Бог свет свой сильным этой земли».

Был 1968 год. Она находилась еще в прекрасном монастыре Нового Иерусалима. В тот период она сотрудничала с отцом Антонием Римским, делая переводы статей для прихожан. Однажды он попросил ее, если хочет, поехать в Африку, в Кению. «Если можете, возьмите и подругу, мы нуждаемся в помощи». Как описывает и она сама ниже, поехала и одна госпожа, которая только что потеряла мужа и приехала в этот монастырь зажечь свечку и рассказать о своей боли. Это была Ка Пенелопа Кацеа. Поговорили, обменялись адресами и вскоре, в феврале, оказались вместе в Найроби! «Лик» Ангелов в действии так охарактеризовал, искушая ее, брат Александр способ, каким она увлекала других на Дело в любую точку земного шара.

В письме, посланном ею Yehuda перед отъездом, читаем: «Никогда я не помышляла ехать в Африку. Но никогда мой разум не играл роли в том, что касается Пути Его». Там уже работал очень известный и святой Работник, блаженнейший отец Хризостом Папасаронтопулос. Как только она приехала, он поручил ей канцелярию. Она взялась делать консультации по гигиене с матерями. Немного позже отправилась и нашла 35 кандидатов-бедняков из окрестных кварталов для изумительной и скорейшей программы изучения языка для неграмотных совершеннолетних американца Фрэнка Лауваха. Называлась она Each One Teach One, т. е. Каждый учит другого.

Об этой программе ей говорил английский доктор Саддлер, который только что приехал из Танзании и который пригласил ее на международный съезд AFROLIT, проходивший в те дни в Найроби.

В письме к подруге и сотруднице, миссионерке Хариклии Зисиму 28–6–68 она писала: «С 9 по 19 июля буду участвовать в международном съезде, который занимается образованием неграмотного народа. Есть метод одного американца, который отдал большое состояние для этой цели. По этому методу за 3–4 недели совершеннолетние неграмотные научаются читать и писать на родном языке.

Несколько дней назад я посетила министерство здравоохранения, и мне предложили посетить правительственные больницы для прокаженных и преподавать медицинским сестрам и врачам способ лечения язв, на котором я специализируюсь. Но прежде должен завершиться съезд...»

С отцом Антонием Римским и отцами Павлом и Амфилохием с Патмоса и двумя другими иереями они совершали продолжительные поездки по селам, крещения в реках, катехизации. Старец Хризостом был неутомим... «Пойдем, Геронтисса!.. Мы стали посмешищем!», – говорил он, и они отправлялись.

Христос был в Индии. Христос был и в Африке. Христос повсюду. Везде Сый. В записках, которые составляла ее старая подруга Л. Сарийанни, читаем:

«Самая замечательная перемена с ней началась, когда она приехала в Африку. Она писала, и из писем я ощутила рану и покорность Африки. Я не переставала говорить ей, что Иисус Христос имел некое африканское измерение... Да, писала она, здесь Христос африканец... Она говорила о свящ. миссии, о кенийцах, которые приняли Православие, и я трепетала от счастья вместе с ней... Потому что с ней все принимает другое измерение... Она писала, что ненависть, какую чувствуют к ним многие белые, есть не что иное как страх, страх, что у них похитили нечто, им не принадлежавшее... Она писала, что Бог благословил Африку всеми богатствами и благами. Все им дал. Поэтому, говорила она, африканцы нуждаются лишь в немногом, поэтому они счастливы и при самом малом... Она была очень счастлива в Африке, впрочем, где она не была? Писала мне: «приезжай»...

Видела и неправду, но не говорила. Оправдывала всегда и говорила, что, если попустил Господь, так должно и быть... Поведение некоторых белых ее ранило, но более и за них самих... Она чувствовала, что уже должен был пройти колонизаторский образ мыслей и исцелятся раны ее.

Дочь моя Христа, ей было тогда 10 лет, слышала об этих ранах Африки. Когда она возвратилась и мы поехали повидаться, то она сказала: «Скажи мне, бабушка Гавриилия, ты не веришь, что африканцы достаточно переболели от

нас, белых? Зачем мы меняем им веру?» И та ответила: «Христа, дорогая, и ты забываешь о будущем? Они хотят забыть, забыть, забыть и вылечиться... И потом, не мы их зовем – они приходят». – «Ты думаешь, бабушка Гавриилия, что православными они будут болеть меньше?» – «Да, потому что чем больше Света, тем больше человек наполняется Христом...» – «Тогда хорошо. Но пошли туда. В своей молитве Ангелов, чтобы африканцы больше не болели». Помню,

Гавриилия тогда очень растрогалась. Она сказала, что великая вещь быть благочувствительным к человеческой боли и чувствовать уважение к свободе другого. Она научила нас, что Боль есть та, которая позволяет Свободу.

Помню, она писала о крещениях в реках Кении и Танзании. О крике, о надежде, толкавшей африканцев к крещению. Православие было для них Воскресением, отречением от прошлого... Я была столь счастлива, т. к. знала, что куда бы она ни приезжала, где бы ни проходила, она имела Божественный дар разрывать цепи, пробуждать ото сна людей... И потом, утром, зазвонил телефон, это была она. Только что вернулась из Африки. Привезла мне самое прекрасное, что имела Африка: черное Распятие из Танзании. Оно было резное. Оно говорило, с одной стороны, о всей Боли Мира, и с другой о всей Победе Жизни, которую Он принес. Христос из Танзании, из Африки... Оттуда, где она была сама, дабы «воспевать» Надежду и Любовь к африканским своим братьям, сказать им, сколько Христос любит детей, которых имеет в Африке».

Приехало много друзей и знакомых помочь делу миссионерства. Среди них Лазарь Мур, английский православный иеромонах Русской Церкви, который жил и работал многие годы в Индии.

29–6–68 она писала: «Приехал отец Лазарь; Вчера сказал незабываемую проповедь. Здешние греки слушали его с большим вниманием и приглашали к себе домой. Надеюсь, что Вы познакомитесь с ним, если он поедет через Грецию. Я не верю, что опоздаю вернуться. Всегда Бог посылает мне кого-нибудь в свое время, и потом ведет меня на следующее...»

Познакомилась она и с супругами послов Греции и Индии. В последнее время ее часто приглашали в церковь святых Безсребренников. На фотографии мы видим с отцом Овандием из Уганды отца Афанасия и двух жен послов. Она говорила нам, что частое посещение церкви греческим послом привлекло и других соотечественников приходить чаще к святым Безсребреникам в Найроби.

Много нужды. Прикосновение здесь, улыбка там, участливая слеза подальше, облегчение еще дальше. И опять те «пять языков» монахини в белом апостольнике говорили сердцем, как тогда там в Индии, как везде. Как она писала, несмотря на народные проблемы, улыбка была на всех лицах. Даже и на лицах детей с припухшими животами и красноватыми от авитаминоза волосами. Даже на потрескавшихся лицах мзедонцев^{******************} ( Mzedwn ), похожих на скелетов дедушек и бабушек Африки.

Кто ездил в священную миссию (как миссионер) знает, что значит хотеть дать много и не иметь средств. Но он еще более прочувствовал то, что значит пойти дать, и в тот же момент получить от того, кто по-видимому не имеет, ощутить свою собственную бедность и в тайне страдать.

Африка, как и все страны, которые были ограблены, имеет величайшее Богатство Босоногого и Алчущего Христа, Которого оставили за собой, убегая, пираты, потому что их мутные глаза не смогли различить Его и их продажные

воровские сердца не смогли Его полюбить.

«Путь заповедей Твоих текох, егда расширил еси сердце мое».

(Пс 118. 32).

Из Африки она уехала в конце 1969г. Снова приезжает в Новый Иерусалим, где однажды получает письмо от старца Феодосия Вифанийского. Он просит ее приехать и пожить, сколько она хочет, в монастыре. «Да» она говорила всегда, если приглашение сопровождалось билетом. Но Старец не прислал билета, и она сказала, что покажет Бог. Через несколько дней приходит в монастырь одна ее иностранная подруга и объявляет, что хочет стать православной. Это Скоцеза Сесилия П. Прежде чем стать монахиней-иностранкой, эта подруга сказала: «Хочу быть как и ты. Православной и монахиней в Вифании. Хорошо бы и ты поехала со мной на некоторое время».

Она приносит билет, и в январе 1970г. они уезжают в Израиль, в монастырь в Вифании! В конце концов, она живет с ней год. В 1971г. находим ее в Лондоне, где лечится «брат ее», Баба Амте.

На следующий год, в 1972г., она встречается с Преосвященнейшим Иринеем (Кисамским и Селинским)^{*******************}. Сразу удивила его. Через несколько дней она едет в США. Там в каждом приходе она спрашивала об обществе критян. Говорила им с большим вдохновением об их иерархе и убедила немедленно начать сбор пожертвований. Деньги потекли на Крит ручьем.

Когда вскоре она возвратилась в Грецию, Владыка зовет ее приехать. Она поедет, и тот попросит сопровождать его в Германию, где он хочет принять пастырство православного стада. Конечно, она скажет снова «Да». Они едут 2 февраля в Бонн. Она будет жить на улице Lennestr, 15. В письме от 28–5–72 к Баба Амте мы читаем: «Мир и радость Христова с вами. Представьте, что только две недели назад получила ваше письмо, которое следовало за мной из Иерусалима, Греции, Америки, снова Греции и оттуда в Германию... Теперь я нахожусь в Афинах с больными братишками... Была в Германии с одним замечательным человеком Божиим с Крита, он теперь архиепископ в Бонне. Как и Ты, возлюбленный Амте, считает, что не только одни мы должны гордиться местом, где родились, но что и место наше когда-нибудь будет гордиться нами.

Он сделал много замечательного. Технические школы, дома престарелых, школы для немых детей... Все это на пожертвования народа. Каждый день предоставляет столовую на 1200 человек».

Многое мы узнали от нее самой относительно ее деятельности, которую она старалась умалить, чтобы не выделяться. Она постоянно принимала тех, у кого были проблемы и кто хотел увидеть Владыку, и ходила часто в больницы посещать больных греков. В то время православных церквей было не много. Служба совершалась в инославных христианских храмах, которые предоставляли другие Церкви. Помню, как она рассказывала, что они отправлялись с Владыкой на поезде в разные города, где были греческие работники. С маленьким чемоданчиком со священными сосудами в руке, он говорил ей: «Пойдемте, Геронтисса! Великая Церковь Христова отправляется!»

21 мая телеграмма от брата, где сообщил, что он и сестра находились в больнице. С билетом, который он прислал ей, она немедленно едет в Афины, 17–6–72 пишет к Yehuda подробно: «Неисповедимы пути Господни... Как прервано мое пребывание в Германии! И все же в последнее время я ощущала, что кончилось мое «время». Представь, что без причины я стала собирать свои сумочки. Послала и рясу в чистку. Мне было очень жаль уезжать. Так же и Владыке. Но пришли новые люди помогать за три дня до телеграммы, которую послал брат...»

Через некоторое время приходит новое приглашение из Индии. Снова от Стэнли Джонса. Она говорит «Да». Через несколько дней приходит неприятная весть. Стэнли Джонса неожиданно доставили в миссионерскую больницу в Barreilly. 30 января 1973г. он умирает.

1973 год она в Афинах. Весь этот период она заботится о больных: посещает или сопровождает их. «Многие друзья болеют и находятся в больницах. Меня просят, и я еду и сижу с ними. Кроме часов, посвящаемых благодарению Господа, я ничего более не делаю. Отец Лазарь лежит в больнице Красного Креста с серьезным кровотечением».

Народ уже узнал ее. Все приходили к ней за помощью и поддержкой. Телесные и душевные болезни, большие и малые, богатые и бедные. В связи с таким стечением (народной) боли ее французская подруга Мадлен Бэкон пишет: «Все, у кого были проблемы со здоровьем, шли к ней. Желали, чтобы она сопровождала их заграницу. В Англию, Швейцарию, Америку... Порой случалось, что ее просили об этом на одну и ту же дату! Тогда она молила Ангелов дать решение. И вот! Приходила третья с еще более серьезным предложением...»

И приходит 1974 год. Выходя из больницы, куда она приезжала навестить больного, поскальзывается в грязи и ушибает свою правую ногу. Пишет Yehudä «...к счастью, проходила машина, остановилась, но меня не взяла, т. к. ехала в другом направлении. Я позвала Ангелов... Подъехал грузовик с водителем, настоящим ангелом, и невестой его, также настоящий ангел! Привезли меня домой, подняли и положили на кровать и уехали... Через час пришли мои братишки, и, чтобы их не огорчать, я ничего им не сказала. Пишу тебе из отделения для выздоравливающих. В ноге перелом... Ни о чем не думаю, кроме как о любви Божией. Ничего не желаю. Я так благодарна Господу... В настоящее время у людей столько проблем и они хотят утешения, так что моя комната стала, как была когда-то моя лечебница... Приходят и рассказывают о своей боли и что у них на сердце... Бог да благословит их...»

К этому периоду относится и беседа ее об Исповедании Веры (см. «Скажи, Мать»).

Позже, к концу июля находим ее в Каламате в небольшом древнем монастыре 13 века, в Belauidiez , куда приезжали две подруги мирянки. Это маленький оазис нашего времени, как она описывает его. Она пробудет там до начала октября. Это был год, когда разразилась новая трагедия на Кипре. 8–9–74 она писала Хариклии Зисиму: «Сегодня праздник Богородицы^{********************}. Молюсь, да пошлет Господь Свет Свой на головы начальников земли, которые работают для сил тьмы, и гибнет человечество. У нас были прекрасные собрания с отцом Лазарем. Каждый понедельник в 7.45 утра бывают молебны о Кипре в церкви Всех Святых, позади родильного дома «Грек», с отцом Илией Мастройаннопулосом. Очень умилительные. Просим, если не можете приехать, все молитесь в это время. В субботу ездили с госпожой Ка М., отцом Лазарем, сестрой Ксенией к святому Иоанну Охотнику, к святому Иоанну Карейскому ( Karea ) и к прeп. Потапию в Лутраки. На другой день ездили в Халкиду, где провели благословенный день. Отсюда о. Георгий Капсанис отправился с двенадцатью своими послушниками в обитель Григориата на Святой Горе».

В 1975 г. она снова едет в Иерусалим и в Вифанию. Там во время молитвы ей часто приходит на ум Синай, обитель святой Екатерины. Однажды она видит эту обитель живо, как в кино, хотя она никогда еще не бывала там.

На следующий год, на Пасху 1976г., она удостаивается побывать у святой Екатерины. Там ее ждет большое удивление. Ее встречает старец Софроний, как будто бы ее знал. И однако она никогда с ним не встречалась! Он говорил ей и приводил подробности последней их... прошлогодней встречи. Вспоминал, о чем говорили, и многое другое. И наконец спрашивает: «Геронтисса, как ты приезжала? Автобусом?» Она приезжала «в духе», не автобусом... Когда сказала старцу Софронию, что это было ее первое посещение свящ. обители, то Старец понял. С тех пор и до конца его жизни в больнице «Благовещение» в 1986г. между ними существовала глубокая духовная связь.

28 ноября 1976 г. она сопровождает двух монахинь, сестру Маркеллу и сестру Павлину, в Швейцарию. Она познакомилась с ними в Марфомариинском санатории в Новом Ираклионе, куда она приезжала после перелома ноги. Везде происходили встречи, которые были не чем иным, как началом следующих ее поездок.

Ей удалось с помощью «Ангелов» достать бесплатно билеты на самолет. После ужасной грозы над Альпами, они прибыли к месту назначения... через Амстердам! «C верою и иностранными языками все бывает!», – часто говаривала она.

Одна лечилась в Давосе, другая в Василии. В этой связи она пишет Yehuda в день Рождества Христова: «А мне на восьмом этаже видно только небо и в глубине горы. Мне разрешили быть с больной от 10 до 12 утром и от 5 до 7

вечером. Все остальное время: молитва, уединение, служба и... счастье. Здесь, в Василии^{*********************} я на самом деле ощутила в сердце приход Царствия Божия... Это Рождество принесло много даров в мою душу...»

В 1977г. она продолжает сопровождать больных в Англию и Швейцарию. В промежутке отдыхает у родных своих и в Новом Иерусалиме. Постоянно делает новые знакомства и постоянно знакомит своих знакомых между собой. И Бог продолжает делать чудеса Свои... «Никогда я не сказала «Нет». Ехала, куда меня звала нужда ближнего, говорила она отцу Илие Мастройаннопулосу. Везде меня вела рука Божия. Не я ездила. Ангелы меня вели. Всегда у меня была уверенность Божия, и призыв Священного Писания: «Не надейтесь на человека...""

В 1978 г. находим ее в Афинах. Она живет на улице Патисион, 259 с инвалидкой Марией, страдающей multiple sclerosis и прикованной к кровати.

В июле находим в обители Святого Покрова на о. Эгина, за десять лет до того, как она снова придет туда в 1989г., на год.

В сентябре она проездом живет в Вене несколько недель. Там произошел один забавный случай между ней и ее родственником. Однажды они спустились на улицу купить хлеба. «Не понимаю, говорит он, как ты можешь жить

без денег...» – «Могу, отвечает она, как могут птицы небесные. Бог взялся меня питать...» – «Хорошо, – говорит он, оставшись при своем убеждении, – жди меня здесь, пока я схожу за хлебом, и потом поговорим». Когда он вернулся с хлебом, видит, что она держит в руках банкноту! «Где ты нашла ее? Кто тебе дал ее?» – «Вот, говорит она смеясь. Когда я стояла здесь на тротуаре и ждала тебя, остановился возле меня некий незнакомый господин, вежливо поздоровался, дал мне эту банкноту и ушел. Так бывает всегда. Понял теперь? Это для тебя было!»

Из Афин, из дома Марии, 5 декабря она окажется на Синае, в Фаранском оазисе. Ее пригласил архиепископ Синайский, преосвященнейший Дамиан, прося принять игуменство женского сестричества. Она скажет «Да», но сделает снисхождение, как временное. Ведь ей уже 80 лет!

От того периода в Фаране сохранилась кассета с ее прекрасными словами, (см. «Скажи, Мать». Gia touz Agiouz Aggelouz – о святых Ангелах) из диалога с монахиней Екатериной.

В марте 1979 г. она снова находится в Афинах. Тогда она встретится со старцем Агафангелом, который предложит ей квартиру на улице Мидии, Дом Ангелов, который стал приютом для многих из нас.

В 1979г. после многих путешествий, она оказалась временно в гостях в доме одной своей знакомой. Но, как сама говорила, страннолюбие не означает причисление к штату. Тогда Ангелы, как она обычно говорила, нашли ей крышу. Ей предложили, как бывает только в настоящих сказках Божиих, квартиру, принадлежавшую старцу Агафангелу Михаилидису, которую он когда-то использовал в качестве приюта для сестричества молодых богословов.

«Ее деятельность и духовное влияние, – пишет Эдвард Эвери, – стала известной в Афинах и в других городах. У нее были посвященные друзья во всем мире. В Америке, Англии, Индии и в других местах. Многие люди нового поколения, мужчины и женщины, хотели бы с ней познакомиться и побыть в ее обществе.

Ее личная и не связанная «пастырская» деятельность была, по православным монашеским воззрениям, чем-то новым и странным для некоторых – монах обычно затворен в своем монастыре».

...Рассказывает ее духовное чадо...

* * *

«Если увидишь разумного, ходи к нему с раннего утра, и пусть нога твоя всегда отирает пороги дверей его».

(Прем. Сирах. 6, 36).

«После Радио Сити повернете направо на улицу Пароса, пройдете ул. Дросопулоса и снова свернете направо на ул. Мидии. У дома номер 7 нажмите кнопку звонка с надписью Сестричество Богословов «Благодать"».

Я никогда не представляла, что встретилась бы с монахиней. Монахи меня не волновали особенно, т. к. до сих пор у меня было о них отрицательное мнение. Однако, когда мы поговорили по телефону за три дня до этого, что-то в ее голосе меня обрадовало. Был четверг, послеобеденное время, и я только что освободилась от работы. Ждала с неизъяснимым нетерпением.

В тот момент новое входило, без моего ведома, в мою жизнь.

И пришло тогда на согбенных ножках очень светлое создание, какого я никогда не видывала. Остановилась в прихожей, нажала кнопку открывания входной двери многоэтажки... «Можно?.. Добрый вечер, я Д., звонила вам в воскресенье». Где ей было меня узнать так учитывая, как я была одета, да еще против света с ее слабенькими глазками... Она открыла дверь... и ты входила, хорошо не осознавая, «даром», в Дом Ангелов и в ее сердце. Она широко раскрыла обе руки и, как будто бы расстались с ней давно, приветствовала тебя:

«У-у... Добро пожаловать! Добро пожаловать!»

Это была первая неожиданность ее любви. С первого момента ты чувствовала себя как дома. Как будто она ожидала тебя или знала тебя давно. К тому же, как она говорила, для нее не было незнакомых. Все были ее знакомыми и друзьями... Итак, ты входила и сразу вдыхала этот очень легкий воздух, вот как бы ты была не в Афинах. Как будто тебя оторвали от земли и перенесли в какой-то нереальный мир. Тишина, спокойствие. Т. е. это то, что ты прежде всего познаешь. Пахло разлившимся умиротворяющим благоуханием, и ты спрашивала себя, куда ты пришла...

Ты пришла в Дом Ангелов и Мира. Кто-то обрел этот мир и щедро его расточал. «Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся», – говорит преп. Серафим Саровский.

Все новое. Все тебе кажется там и освященным, и благословенным. Неодинаковые стулья, взятые взаймы столики, обшарпанные стены, свистящие калориферы, коридор, которым едва пройдешь в дом, даже и тот! Все ненасытно впитывает твое сердце, и сразу все это любишь. И спрашиваешь себя, как может быть, что тебе все это кажется идеальным, совершенным. Вроде того, как если бы все окутало невидимое облачко и все пришло в соответствие. Но что ты еще знаешь подобное этому? Может быть, знаешь что-нибудь, кроме этого? Ты только что примчалась из своего маленького «Я-града» во всесветлый «Ты-град» и в данный момент немножко спятила... Если бы не было той, кто принял тебя, самой гостеприимной Хозяйки, какой ты никогда не знала, наверняка спятила бы.

«Дом Ангелов» – так мы его окрестили – был старая квартира, которую ей предоставил святой батюшка Агафангел Михаилидис (благой Ангел, как она его называла, когда говорила о нем). Это была крыша для студентов богословия из епархии, но потом, с годами, она оставалась незанятой, и в один прекрасный день он отдал ей ключи с благословением сделать небольшой оазис для ищущих Христа.

И благословение Старца подействовало.

Дом этот на улице Мидии с 1978 по 1989г. стал для сотен, а может и более, домом, куда ты приезжал и обретал надежду, которую потерял, решение, о котором не додумался. Любовь, которую искал, мир, которого добивался,

жизнь, какую просил. Совет, утешение, телесное и душевное врачевание. Ответ в духовном твоем искании, наставление. Часто – страннолюбие, и непременно много новых во Христе друзей.

Но, сверх всего, твои глаза видели близко человека Божия. Ты видел некоего, кто последовал за Господом и возлюбил Его во всей долготе и широте своей жизни. В каждом человеке, которого Он знакомил с ней. Может быть поэтому, кто встречал ее, ощущал зов Его. Как будто все существо ее становилось благословенным зеркальцем, которое отражало на глубину твоего сердца нечто от Света Его, который согревал тебя, снимал напряжение, и казалось, что ты становился лучше, чище, просветленнее. Когда ты был рядом с ней, не имел недоумений, проблем или тревоги. Это оставалось таинственно вне, на тротуаре. Время останавливалось и не измерялось более. Не существовало гудков и помех. Действовал Бог и я на Земле. Любовь и я на Земле. Потому что она имела Божественный этот дар быть прозрачной: как чистейшее стекло, когда на него смотришь, то забываешь, что смотришь из окна. Может быть, это и подразумевалось под тем излюбленным ее: «поскольку я не существую...» – как говорила она улыбаясь, хотя это было самой труднодоступной вершиной аскезы.

Дом был всегда исполнен небесной тишины, и ты молчала и теряла часть своей непрозрачности... Не хотела, чтобы снова измерялось время, потому что там был светильник горящий и светящий и вы хотели веселиться до времени во свете его... Поэтому куда тебе идти потом из Дома Ангелов? В какое другое место от славословия, от благодарения, молитвы?

«Милуеши же всяческая, яко вся можеши и презираеши грехи людские к покаянию». Уходя из Дома Ангелов хотелось, чтобы Господь даровал тебе добродетель, каковую ты не имел, и стер бы грехи твои с одежды души. Потому что сейчас ты увидел Человека и горишь желанием вновь обрести утраченный капитал. Ты вдруг чувствовал себя и был, как нашедший большую добычу, и веселился!

Потом, первая пришедшая мысль – друзья, которые еще не знают ее и которые не знали еще, что существует этот Дом Ангелов! И начинаешь об этом говорить и объявлять. Потому что «любящие Его, да будут как солнце, восходящее во всей силе своей» (Суд 5, 31) и невозможно тебе молчать, не имеешь такого права в это бедное время и особенно в этом бедном городе! Помню, она говорила как-то, что любовь – это когда ты делишься и советуешь друзьям, и что горе тебе, если не делаешь так, потому что никогда не знаешь, как действует Господь... Одна англичанка, православная ее подруга, дала ей прозвище «the introducer», т. е. «та, кто советует».

Итак, ты объявляешь:

«Мы нашли Геронтиссу!»

«Мы нашли Старицу!»

«Истинный Старец есть пророческий образ, а не ученый чиновник, обыкновенно иеромонах, но может быть женатым священником какого-либо прихода, или простой монах, или лаик, живущий в мире» (Ф. Каллисиас Диоклиас).

Тебя поражало, что это была Старица (т. е. женщина). Потому что тебя приучили иначе, ты слышал другое. Но теперь ты видел, что «нет», и радовался вдвойне за «добро зело» всего Творения. Во всяком случае, от кого ты слышал

в наше время, что есть и сегодня Аммы^{**********************}? А особенно в Афинах 1984 года?

И однако ж, в Дом Ангелов пришли и нашли покой малые и большие, мужчины и женщины всех возрастов из Америки и Европы. Иностранцы и эллины со всех мест Греции и из каждого квартала или района Афин. Иерархи и иереи. Монахи и монахини. Лаики и миряне. Всех возрастов, от месячных до девяностолетних... Ты видел православных и атеистов. От работников искусства до ученых. От геологов до учителей каратэ. От умеренно до очень заблудших. От масонов, оставивших свои ложи, до астрологов, возвратившихся из своего «путешествия»... Иной раз некоторые, кто не понимают, какую цену имела для них и для нас ее беседа с ними, испытывали неудобство, или беспокойство подобно брату «блудного».

Сколь отрезвляющей была она для всех нас, заблудших овец... Сколь ниспровергающим для всякой полуправды знакомство с ней.

В Дом Ангелов ты входила как в домашнюю Церковь, как говорил в одном своем письме преосвященнейший Кисамский и Селинский Ириней. Ты переносился в другую эпоху. В благословенную Катакомбу.

В наши малые и большие собрания входили все. И дети, и взрослые. Мужчины и женщины. Мы там жили более живо.

Слава Богу, не было в Доме Ангелов – и как они могли бы выдержать рядом с ней – тех введенных безрадостных гетто, с надменными и страшными расовыми различиями, или же обособленных кругов со скрытым маразмом... Все – вокруг Христа, одного круга и живые, все братья – так она нас называла. И мы прославляли Бога за этот голубой оазис среди туч нашего времени.

Вся человеческая боль была там. Разводы, болезни душевные и телесные – СПИД, наркотики, души, смятые различными экзотическими религиями и парарелигиями. Истерзанные и забытые жизни, плачущие и безутешные. Разочарованные сторонники ловких «наставников», прозревшие ученики различных «бесед», «групп», «учителей» и им подобных «искателей» псевдоистины. Все в невероятном обращении. И та, когда они уходили и она закрывала за ними дверь, дрогнувшим от волнения голосом возсылает «Слава Тебе, Показавшему Свет», которого тебе никогда невозможно забыть.

Мы никогда не видели и не были знакомы со столь разными людьми! И скажи: как поместились столько людей в одном сердце, в одной молитве? Странным и удивительным для нас было то, что столь многих покрывала ее

любовь, которую ощущали мы все без исключения и с полной уверенностью, что каждый из нас имел особое место в ее великом сердце. И подумать только, что в доме сем она жила только десятую часть своей жизни. Можем представить теперь, какую любовь она отдала и получила за 94 года, которые прожила на этой Земле.

В Дом Ангелов ты никогда не входила ранее двенадцати часов дня. Потому что Безмолвие ее начиналось поздно вечером, с уходом последних, обычно срочных, посетителей, и заканчивалось в полдень.

Она была исихастом, и Бог дал ей дар жить в безмолвии даже в самых непригодных и невыгодных условиях. Так как Дом Ангелов был на первом этаже и через окно влетал весь мусор, выхлопные газы и внезапные оглушительные звуки выхлопов неспокойного города.

Ночью были Бог и она на земле. Кого она вложила в свое сердце за день, тех оставляла теперь, как говорила, у ног Христа. Их она отдавала Его любви, и для нее уже наступил час сердца и молчания.

Однажды она сказала нам, что самая большая молитва, какую можно совершить о ком-либо, та, когда можешь сказать Господу, положа руку на сердце: «Я люблю его, да будет воля Твоя в жизни его».

Мы, во всяком случае, никогда не знали человека, который был бы и аскетом, и исихастом, и миссионером. Не забуду стыда, какой я почувствовала, когда увидела ее зимой в поношенном, выгоревшем хлопчатобумажном подряснике, без всякой шерсти, и в тех своих благословенных кругосветных и тысячу раз залатанных сандалиях, в то время как на мне было столько шерстяного и я была почти на половину ее моложе. А как умеренно она ела. С легкостью соблюдала посты и тридневье^{***********************}. Еще как она совершала бдения (столько раз мы видели нетронутой ее кровать все эти годы), поездки внутренние и заграничные. Как жила и выдерживала страдания и боль, холодную свою келию с единственным сломанным калорифером, или духоту от облака выхлопных газов, которые, в то время как нас угнетают, ее не трогают, и она кажется свежей. Когда ее спрашивали, как она живет с таким облаком или на жаре, то отвечала смеясь, что крылья Ангелов самый изумительный кондиционер. Один раз она сказала нам, что нет ничего более непригодного, чем человек Божий, занимающийся своим телом, теплом или холодом. Понятно, что никто из нас не осмеливался заниматься измерением температуры. Во всем она «не существовала», как столь просто говорила она улыбаясь. Для нее соответствующее изречение преп. Нила Синайского было образом жизни (см. «Скажи, Мать», О «Не существую»). Ежедневно она жила^{************************} среди нас так легко и с такой простотой великую эту аскетическую добродетель Мертвости (не существования для мира перев.). Поэтому, может быть, и мы никогда не сжимались рядом с ней, несмотря на наш младенческий возраст.

Послеобеденное время было посвящено миссионерству, огромной переписке или посещению больных. В 5 начинались свидания, о которых договаривались за несколько дней до того, как имелась необходимость в ее совете. В 7 она продолжала служение по телефону до 9, а порой и до поздна, потому что почти никто не уважал ее рабочего времени. К тому же сама она тебе позволяла это!

Одно из особенных ее служений было слушание. Она говорила, что мы очень мало знаем в наше время, что такое слушать другого. Мы обычно предпочитаем слушать себя, когда говорим, притом и когда спрашиваем!

«Как три Божественных Лица живут внутри, и Одно для Другого, так и человек – созданный по образу Троицы бывает действительное лицо, только смотря на мир глазами других, делая своими радости и печали других» (Ф. Каллистос Диоклиас).

Духовные чада ее не давали ей даже поесть одной. Тот суп, который был ее ужином, ела она холодным. Так как тогда «много было приходящих и отходящих, так что и есть им было некогда». И когда на другой, после полного посетителей, день я сидела на стуле и у нее сорвалось: «Ах, устала я», то я увидела на ее лице такое серьезное и характерное выражение, которое показывало, что произошла какая-то ошибка. Итак, я спросила. Она вздохнула и сказала огорченно: «Как жаль, дитя мое, что не знаешь еще, что такое «любить». Кто действительно любит, не устает». Тогда тебе ничего не остается, как нагнуть голову и попросить помолиться о тебе. Кто сотворит и научит, имеет всякое право...

Когда я впервые вошла в Дом Ангелов в тот благословенный вечер 1 марта 1984г., ей было 86 лет, но она казалась намного моложе. Ходила и приходила очень легко и молча. Сначала она приносила тебе угощение: апельсиновый сок и «лукум для детей», или нежирные коровки, домашние сладости, приготовленные ей друзьями.

Должны были пройти целых три года, прежде чем она допустила меня к водопроводной раковине, поскольку, как говорила она, я не умела стирать! Ибо все служения проходили только через ее руки. Помню, однажды зазвонил колокольчик и она не позволила мне пойти встретить посетителя, которым была девочка. То же самое получилось и при уходе ребенка. И когда я спросила: «Почему ты не разрешила мне проводить ее?», – сказала: «Для того, кто по образу и по подобию, неужели не встану, дитя мое?» Естественно, я онемела. Потому что не видела человека с таким смирением, с таким чувствованием Его в нас, во всех, в десятилетней девчушке...

(На фотографии обратите внимание на белый халат, который она надела на подрясник, чтобы взять на руки малыша. Она говорила, что черная одежда поглощает жизнеспособность, когда мы носим ее на голое тело.

«...Куда бы она ни посмотрела, всюду находит Христа и радуется вместе с Ним. И радость эта преобразует все человеческие планы и программы, решения и действия, и делает всю ее миссию Тайной обращения мира к Тому, Кто есть Жизнь мира...»

(А. Шмеман).

Таким именно был для всех Дом Ангелов. Он был неким приглашением для обращения к Нему... Он стал нашей школой. Кто из нас знал ее тогда, научились первой грамоте и получили первые уроки.

Слово ее было всегда из Священного Писания, незамедлительное, ощутимое и освобождающее. Практическое, никогда не теоретическое или проповедническое. Мы просили объяснить нам, где и почему мы падаем или болеем, и она выявляла причины. Однако нужно было сперва попросить ее об этом, т. к. по смирению она никогда не учила непрошено. Каждый день мы ощущали на себе ее руководство, когда сильное, когда легкое. И самая горькая истина из ее уст воспринималась терпимо. «Лицом к лицу» с нашим несчастьем и с нашим малодушием: никогда она не была легковесной. Падаем, и она была там, чтобы поднять нас. И потом объясняла нам, по какой причине мы поскользнулись, с такой мудрой тонкостью, что ты верила, что несмотря на твое поражение, все пойдет хорошо «в другой раз». Господь был Врачующий и Перевязывающий, об этом знали наши сокрушения, и сердце таинственно становилось мужественным, и славило Его.

Она была неповторима как учитель и наставник. Была благословенной выметальщицей. Увлекала тебя в сердечный ради Христа танец, опьяняющий как радость, может быть подобная той, которая заставила Пророка-царя танцевать. И ты следовала. На немногого или навсегда. И жила в каком-то другом мире, с другим ритмом и с другими ценностями. Она отменяла с удивительной простотой собственную волю, и ты чувствовала себя, странное дело, всесчастливой! К тому же она никогда не проповедовала Послушание, как бы мертвую букву. Никогда не требовала. Помню, она говорила: «Что толку в послушании без любви? Зачем делать из тебя робота? Цель – любовь. Потому что любовь, смирение, терпение, послушание – синонимы. Не слушаюсь, люблю», – говорила.

И какой бы кривой палкой ты ни был, кто из нас не такой, выпрямлялся, не понимая этого. Помню, когда я столкнулась однажды с такой (палкой), задалась вопросом: «Но как она его терпит?» Через несколько дней вновь

его увидела. Не узнать... Сидел рядом с ней с преобразившимся лицом, казавшимся таким прекрасным, почти ангельским. Сидел сбоку ее, словно беззлобный ребенок, сидящий рядом со своей любимой матерью. «Но как вы так сделали?», – спросила я, как только мы остались одни. «Что сделала? Ничего не сделала... Бог это делает. Нам достаточно любить нашего противника». – «А кривизны?», – спросила я. – «...И тех, кого считаешь кривыми палками, потому что внутри они не такие! Знаешь, как только их полюбишь, что-то изменяется. Я тебе уже говорила, что любовь – бомба, и все злое разрушает».

Это было истинное чудо Божие. Любовь, преобразующая все. Как в той бабушкиной сказке, где любовь одной принцессы преобразила лягушонка и сделала его таким, каким он был всегда прекрасным принцем. Много раз я спрашивала себя, как ей удалось, что она видела так глубоко. И так далеко. Как будто бы читала и каждую скрытую твою мысль. И снова не могла объяснить, как она отвечала на твое недоумение и на твое желание, прежде чем их выскажешь.

Помню, в первый раз, когда пришла я в Дом Ангелов, исполненная неведения и вопросительных знаков в душе, после того как мы поговорили немного, она пошла в свою келию и принесла мне фотокопию старого издания книги

«Познание непознаваемости». Это был ее первый подарок, и я исполнилась ужаса и волнения, т. к. подозревала, что этот ее дар будет иметь значение. Вскоре она встает и выходит из комнаты, так у меня появляется возможность открыть ее украдкой и посмотреть, о чем идет речь! Открываю случайную страницу, читаю несколько строк, не понимаю, о чем говорится, и снова поспешно закрываю, т. к. слышу ее шаги по коридору: «...Слушай, чадо, дело так, так и так». Т. е. она разрешила в ту минуту конкретное мое недоумение, которое у меня было!!! Не забуду то немного загадочное и слегка улыбающееся выражение лица ее, когда она увидела, что я смутилась. Это, вероятно, у нее было обычным. Кто звонил по телефону, или за несколько дней до прихода письма, она знала, от кого оно было и что написано. Или когда предстояло с нами случиться чему-нибудь значительному, нам об этом предсказывала. Конечно, всегда с каким-либо вводным словом: «считаю», «полагаю», «представляю», или «подумай, что...», чтобы не прослыть прозорливой.

Очень часто, когда искала кого-нибудь по телефону и не находила, то в течение некоторого времени тот сам звонил совершенно неожиданно. Или когда была большая необходимость поговорить с кем-нибудь другим, она звонила ему немедленно и тот был изумлен, т. к. только что вошел в дом! Порой звонила она нам именно в то время, когда мы переживали трудную минуту или когда нас мучил отрицательный помысел, и сразу утихал шторм, прежде чем успевало разволноваться сердце. Одно ее духовное чадо избавился в последний момент от гнева, готового разразиться в нем, благодаря «случайному» ее звонку. Она позвонила ему, говорит он, чтобы спросить, кто сказал такое-то изречение из Отечника, которое опять совсем «случайно» имело непосредственную связь с его гневом! «Близ тебе глагол зело...»

То же самое происходило и с неодушевленными предметами. Если она имела нужду в чем-то, это что-то приходило тем или иным образом с одним из ее чад или по почте.

Как прекрасно себя чувствуешь, когда через несколько месяцев «сыноположения» начинаешь привыкать к этому образу и благодати, в которой текла жизнь, когда ты была вместе с ней в Доме Ангелов! И понимаешь, что она подразумевала, когда говорила: «Что похоже на сказку – это действительность, тогда как все остальное, что мы представляем действительностью, таковой не является».

В Доме Ангелов всегда были цветы. Их приносили друзья поблагодарить ее, т. к. знали, как она их любила. Мы видели поразительную заботу любви о растениях. Однако одного мы не могли понять: того, что в глубине мы ее расстраивали. «Вы приносите их мне, когда они еще живые, а потом, когда увядают, оставляете меня их погребать».

На улице на тротуаре были отдельные деревца. Любопытно, что одно из них, то именно, которое было напротив ее келии, было почти в полтора раза выше и кудрявее, чем все остальные. Однажды случайно она сказала, что каждое утро она «говорила со своим деревцем». Другой раз она сказала, что, если мы устанем в дороге, нужно стать рядом с деревом, ухватиться руками за ствол и что «оно благодарно даст вам немного силы, от той, какую ему дает Бог».

Ее чадо, Д., музыкант, говорил нам об одной забавной истории, снова относящейся к ее любви и связи ее с деревьями. Сам он посадил несколько кипарисов на своей усадьбе. Но через несколько дней ему предложили работу на Кипре на все лето. Что делать? Соглашаться? И если да, то как останутся кипарисы без поливки?

Пошел он в Дом Ангелов и сказал ей. «Поезжай и там поднимайся и поливай каждый день другое деревцо и Бог напоит твои».

Так он и делал, к удивлению всех сослуживцев, в течение трех месяцев таскал воду и поливал деревце за городом.

Прошло лето. Он возвратился в Грецию. Приезжает на дачу. Что же видит? Кипарисики были одна радость и подросли и все тут!

С одинаковой любовью она смотрела и на насекомых. Помню, летним вечерком налетели комары через окно. Один кружился возле меня с плохими намерениями. Я постоянно отгоняла его и, наконец, дала ему разок и убила.

«Зачем, дитя мое? Он поесть хотел. Что искал? Только одну каплю крови, и потом оставил бы тебя в покое!» Я уверена, что она простирала свои руки, когда слышала, что они «пищат» от голода по вечерам...

Но Дом Ангелов был и домом святого Сампсона Странноприимца. Здесь сочеталось служение лечения с таким страннолюбием. И широко открывалось окно в Православие. Там Странник видел то, чего у него не было и что сугубо желал бы иметь, а Православный богатство, какое ему вручено и о котором он, может быть, не знал.

В Доме Ангелов происходили и различные «несуразицы». Однажды вечером, было уже поздно, кто-то позвонил в квартирный звонок. Подталкиваемая, вероятно, Господом, она сделала то, чего никто никогда не делал в такой поздний час ночи. Открыла дверь. В дверях показался очень высокий африканец. Она подняла голову, чтобы получше его разглядеть, и сказала: «Добро пожаловать». Он вошел в Дом, прошелся по комнатам. Она угостила его шоколадкой, он сказал ей «спокойной ночи» по-английски и ушел. Она закрыла дверь и ушла в свою келию.

На следующее утро зазвонил телефон. Управляющая многоэтажкой, очень благородная госпожа, художница, очень беспокоилась, потому что ночной посетитель звонил во все звонки и поднял на ноги всех! «Никто ему не открыл. Знаете, это был наркоман, мне так сказали в отделении. Не представляю, если вы ему откроете!» «Знаете... я открыла ему, но он оказался неплохим человеком. Вошел, вышел, сказал мне «спокойной ночи» и ушел». Снова Ангелы на деле!

Ангелы ее, однако, давали нам «уроки» в этом Доме. И даже незабываемые...

Помню, однажды она послала меня в Кастели, на Крит. Когда я ехала в автобусе, входит и садится рядом со мной девушка, греко-американка, которую я видела недавно в Доме. Ее звали, думаю, Иоанна. Она казалась не в своем

уме. Начала говорить мне о своей жизни и потом понемногу стала обвинять Геронтиссу. Я буквально онемела... Прошло время, я уехала с Крита, о ней забыла. Едва возвратилась в Афины, пошла Домой, к Геронтиссе, по которой соскучилась. Едва вхожу, что же вижу? Иоанну! Геронтисса мобилизовала двух из чад своих найти ей дом, т. к. ей негде было жить. С помощью Божией нашелся и дом. Оставалось одно, найти такси, которое бы забрало ее вместе с четырьмя ее чемоданами, которые она оставила в Доме. Я изъявила желание пойти вызвать такси. Не столько по благородным намерениям, сколько из-за желания, чтобы она поскорее оставила в покое Геронтиссу, которую укоряла! Нашлось и такси, и уехала Иоанна и чемоданы ее из нашей жизни. «К добру», – сказала я без стыда.

Возвращаюсь в квартиру. Дверь была еще открыта. Геронтисса сидела на маленьком канапе, который был в прихожей. Смотрела на противоположную стену. Там висела копия иконы «Господь на Троне». Я не поняла, что случилось, потому что была еще «не в себе» от духовного негодования.

Час сидела она так. Потом обращается в мою сторону с глазами, красными от слез, и дрогнувшим от волнения голосом говорит: «Ах! Как я полюбила бедную Иоанну!» Я поняла, что она «знала». Мне было стыдно, что на меня

смотрит Господь со стены напротив. Мне было стыдно и на нее смотреть. Я наклонила голову, взяла ее руку и поцеловала. Я недостойна была иметь такую Геронтиссу...

Мы встали. «Давай пойдем теперь, почитаешь мне Евангелие», – говорит она. Каждый вечер мы его читали. Однако в тот вечер, когда она открыла и дала мне Новый Завет, «случайно» читали пятую главу от Луки. Когда я дошла до стиха 8, я потеряла дар речи. «Увидев это, Симон Петр припал к коленям Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный».

Я очень стыдилась Господа в тот вечер.

В Доме Ангелов я стыдилась Его и еще много, очень много раз.

Слово, утешение, страннолюбие, лечение. Все во славу Божию. Мы видели своими глазами, что все творит чудеса и приводит к Обращению и Возвращению. Но так нежно и смиренно! Так определенно! Потому что каждый день

и каждый гость был «временем сотворити (Господеви)».

Говорит П. Евдокимов: «Время, которое переживаешь сейчас, человек, которого ты встречаешь сейчас и здесь, дело, какое ты совершаешь в этот настоящий момент, они всегда самые значительные во всей твоей жизни». Она так жила и знала это, как немногие. Чтила время, т. к. была человеком трезвения. Знала священность времени и места и что они могут открыть целое окно в Вечность.

В ее руках был необыкновенный дар. Часто мы видели своими глазами, как она целительно действует на больных и на нас самих. Одним прикосновением и молитвой немедленно проходила боль, и ты чувствовала в том месте внутреннюю теплоту. Конечно, она настаивала, что помогала повязка или подушечка, которую она накладывала на больное место. Однако мы понимали, что их она использовала как бы предлог по смирению.

Однажды я увидела обе ее руки красными. «Ничего нет, дитя мое». И потом, вскоре, как бы говоря сама с собой, добавила: «Ах, как бы я хотела, чтобы пришел кто-нибудь больной сейчас». Это было от благодати Божией. Не прошло и пяти минут, позвонил звонок. Поспешно вошла ее духовное чадо и принесла какие-то покупки. По ее приветствию мы поняли, что у нее с утра болит горло. Простым прикосновением Геронтиссы боль прошла за минуту! Я не могла поверить своим глазам! Когда та ушла и закрылась дверь, мы пошли на кухню. Она открыла кран и поставила руки под воду. Она говорила однажды, что в Индии приходили моменты, когда руки ее горели огнем, и тогда она опускала их в таз с холодной водой. И это было одним из даров Святого Духа, который она прилежно скрывала.

Как не огорчиться, когда слышишь, как некоторые христиане повсюду трубят о своих «исключительных» дарованиях. «Несчастные люди!», – как бы сказал Он. Слава Богу, Православие знает, как хранить свои сокровища от воплей неразумных. Мы, во всяком случае, всякий раз, когда уходим или расстаемся на немного, хотим, чтобы она перекрестила нас и дотронулась обеими руками до головы, болеем ли – не болеем. Берем и благословение ее! Что еще надо? Летаем!

Но когда опять уходили, и дверь Ангелов закрывалась за нами, сердце сжималось. Выходим на улицу, и там, зимой-летом, нас ожидает благословенное изумление. В окне ее келии любимая ее фигура с той улыбкой Любви, которую порой она не сдерживает, потому что болеет. Ожидала, когда мы обернемся на углу улицы Мидии, и тогда она поднимала руку и нас благословляла знамением Креста. Возлюбленная Божия, наша многолюбимая...

Как архондаричная^{*************************} она была неповторима. Все, что было хорошее в ее аскетичной кухонке, она приносила незабываемым образом. Чего бы прежде всего ты хотела? Знаменитого черного бульона пятницы, который был не что иное, как тарелка супа, полная горячей воды, ложка мармаита (нечто, в роде массы зелени) и сверху гренки? Не было во всем мире более вкусной вещи! Или того же овощного супа с йогуртом. Так же было вкусно, чего бы она ни приносила. Потому что, когда еда приготовлялась ее благословенными руками, у тебя набегали слезы, видя священнодействие любви. «Лучше блюдо зелени и при нем любовь..."(Притч 15, 17).

Для некоторых остались незабываемыми те субботние завтраки после посещения церкви святого Луки. Тогда освобождался ее шкафчик от всего самого изысканного, что в нем было и не было. Печенье, мармелад, душистый черный чай, пирожное и все хорошее, что приносили ей друзья, а особенно ее Олия. Ничего не оставляла для себя, на потом.

Угощения были всего лишь на две лепты на ее столе Любви.

Бедняжка Божия угощала. Никто не уходил голодным.

Представь...

Когда у нас опять была радость и благословение повидаться с ней наедине, мы знали, что будем переживать редкие минуты. Обычно они бывали ранним вечерком, иной раз одновременно с телефонными разговорами. Так, многие

фразы оставались висеть в воздухе. Но пока она говорила по телефону, мы тайно вынимали блокнотики и, как воры, делали записи того, что она нам сказала.

Всякий раз они были и более откровенными. И когда она говорила, мы молчали и внимательно вслушивались в глубину слов, затаив дыхание, не дай Бог, иссякнет родничок, который в тот час струился на нас. Было некое священнодействие под голубым светом улицы, проникающим через окно, или перед красным отсвечиванием электропечки, обогревавшей всегда ночные посиделки. Благословенные вечера! Нет слов... Ибо они были драгоценные дары Христовы, таинственные, незабываемые, неповторимые.

Помню, она говорила... и потом молчала... И снова говорила... И это было ее священное молчание, как будто некий мистический диалог, который она вела с твоим Ангелом Хранителем. И снова слышался ее голос, и с ним приносилось нечто, как свет. И снова молчала... Но ты любил такое молчание, потому что оно было не такое, как другие, и потому, что оно действовало на тебя воскресительно и было как откровение.

Из Дома Ангелов она уехала вместе со своими Ангелами. «Геронтисса Ангелов» – как ее прозвал в одном своем письме владыка Ириней.

Уехала в понедельник 17 апреля 1989г. в обитель святого Покрова на Эгине, и Афины опустели. «Кто ищет воли Божией, тот имеет наставниками Ангелов» (авва Исаак Сирин).

На Эгине Преосвященнейший митрополит Ириней предоставил ей келию, принадлежавшую священной обители святого Нектария Святого Покрова. Это был малый Рай.

Она имела прекрасный храм, посвященный Святому Покрову Богородицы, три келии, мастерскую и превосходный сад. Из окна видна вся Палэохора, древняя столица острова Эгина с бесчисленными церквушками и древней Архиепископией с келией святого Дионисия Эгинского. На Божественную литургию мы ходили в дивный собор святого Нектария. Честная игуменья и все сестры священной обители окружили ее с первой минуты большой любовью. Любопытно, что наша Геронтисса уже гостила в святом Покрове в середине 70-х годов, тогда, когда страдала переломом ноги и нужно было ехать куда-нибудь для выздоровления. Она была принята с трогательной любовью маленьким женским сестричеством с тремя монахинями, жившими там. Помню, она описывала нам подробно уход, какой они ей оказали.

Почти все знакомые Геронтиссы приехали повидаться с ней в святой Покров. Ежедневно у нее был народ. Благословен грядый во Имя Господне... Радость ее, как всегда и везде, была великой. Ей нравилось это место, этот «зал ожидания Неба», как она говорила. В числе первых благословенных посещений было посещение Преосвященнейшего Иринея, который приехал из своей митрополии в Кастели Критском. Мы только слушали и смотрели. Они говорили о Германии и о делах на Крите. О молодежи и об Афинах. Атмосфера была столь благословенной, столь легкой и свободной от условностей, что думал, что видел двух соратников, беседующих о сражениях, которые они выиграли. Через некоторое время нам принес благословение Святой Горы неожиданным посещением наш старец отец Дионисий Микройаннанитис, приехавший на поклонение к святому Нектарию.

Через несколько месяцев он снова приехал со своим старцем, отцом Герасимом Микройаннанитисом, гимнографом Великой Христовой Церкви.

Старец Герасим издавна знал лично Александра Папайаниса – брата Геронтиссы с той поры, как он поддерживал связи с канцелярией в Карее и с монополией лесоматериала Святой Горы.

Благословение было сугубое, и было редкое духовное наслаждение слышать двух старых монахов, родившихся почти век назад, беседующих о той эпохе и о близких.

"Венец старцев – многосторонняя опытность и хвала их страх Господень« (Прем. Сирах. 25, 8).

Они уже более не встречались. Прощание их было навсегда. Немного позднее, в декабре 1991г. и в марте 1992, исполнились их дни, и они оба ушли из этого мира.

Но к святому Покрову приезжали не только клирики и монахи. Приезжало много старых друзей. Приезжали и иностранные туристы. И даже некоторые случайные греческие хиппи.

Помню, однажды после полудня, в час, когда мы совершали вечерню в церкви, пришла одна компания ребят 20–25 лет. У них была внешность, совершенно отличающаяся от людей, каких обычно мы видим в нашей Церкви. Неаккуратная одежда, неопрятные длинные волосы, борода, сумка через плечо... Сидели со скрещенными ногами на стульях около церкви, с зажженными сигаретами, и слушали чинопоследование. Мы их заметили только тогда, когда закончилась вечерня и мы вышли.

«Добро пожаловать, дети. Вы давно здесь? Почему не вошли?», – сказала она им. Ноги сразу же «раскрестились», побросали сигареты на землю, застенчиво переминались, и четверо, встав, подошли ее приветствовать.

Вынесли угощения, завязался разговор. Я не слышала, о чем они говорили. Она попросила меня принести из ее келии четыре деревянных крестика из маслины со святых мест. Она отдала их с молитвою, и они ушли.

На следующий день, снова во время вечерни, явился один, самый «волосатый» из них. Вошел и сел в самом заду. В конце исследования я вышла из церкви и пошла приготовить угощения. Когда вернулась с подносом, они сидели еще молча, один возле другого, смотря на иконостас золотисто-красного цвета от заходившего солнца, которое проникало через открытую церковную дверь. Я остановилась у церкви и не могла на них наглядеться. Мне казалось, что уже давно продолжался этот таинственный молчаливый разговор, который они вели внутри в Любви и Благодати Божией. Вдруг молодой человек прервал молчание и начал говорить. Я не различала, что они говорили. Она потом говорила, что его звали Яннис, он расписывал иконостасы, когда не было денег, и ему нравилось спать по ночам в пустых развалинах древней Архиепископии. Однако на ее лице я видела то выражение, какое она имела, когда «вступала в заговор» со своими Ангелами о каком-нибудь чаде Божием. Я поняла, что нечто важное случится в жизни Янниса.

Прошло два месяца. К концу лета, когда я поливала в саду, в наши двери постучал какой-то молодой человек. «Открой, если хочешь», – говорит он. Открываю и вижу незнакомого Янниса. Постриженного, аккуратно одетого, умытого, чистого и с лицом, которое буквально светилось! Что случилось? Она посылала его на Святую Гору к старцу Паисию. Тот послал его пойти исповедаться, и с тех пор Яннис отбросил все старое – наркотики и др.

Из всей компании в тот вечер только Яннис услышал «час, когда Он стучит».

К святому Покрову приезжал и Преосвященнейший митрополит Иерофей вместе с игуменьей монастыря святого Нектария, Геронтиссой Ириной и сестрами обители. Однажды сестра Владыки повезла нас к святому Мине, в монастырь, исполненный жизни и молодости. Геронтисса Фекла, игуменья обители, и все сестры полюбили Геронтиссу нашу с первой минуты. Благодаря этой атмосфере любви, сохранились многие слова, которые были записаны на завтраке у них в архондарике.

Прошли благословенные месяцы, пока нечто неожиданное не изменило нашу жизнь.

Любимая всеми нами Геронтисса серьезно заболела. Ее поразила болезнь Hodkin, рак лимфоузлов. После наших настойчивых просьб, она соглашается показаться врачу. В конце концов, думаю, что вряд ли он ее осмотрел, т. к. они вышли из ее келии буквально через три минуты. Очевидно, она сказала ему, что ни о каком лечении речи быть не может.

Проходит еще месяц, и боли стали невыносимы. Однако она не жалуется, не говорит ничего. Весь день держит деревянный Крест на левом своем ухе. Много не говорит, не ест и, вероятно, совсем не спит.

Нужно ложиться в больницу. Звонит в Панмакаристо (Всеблаженный), в ту самую больницу, откуда ушли в иной мир оба ее братишки, и дождливым вечером 21 февраля мы отправляемся в Афины. В середине пути, как только подошли к тому маленькому островку чаек, послышался звук, как от сломанной ветки... Мы уже не вернемся на Эгину.

«...Изнеможе, Ты же совершил ecu ю».

(Пс 67, 10).

В Панмакаристо по ходатайству сестры Екатерины ей дают отдельную комнату, 133. Делаются первые исследования, и намечается биопсия^{**************************}. Результаты – положительные. Болезнь Ходкина в прогрессирующей стадии. Лечение

не могут начать, т. к. она сама не соглашается ни с какой терапией.

Прошел уже месяц, и о ее болезни узнали. Некоторые близкие друзья и чада ее приезжают и посещают ее. Каждый по десять минут. Прощаются. «Доброй встречи в Раю», -желает она всем. Всех утешает, но печаль их не скрыть. «Полагаю, что только я такой человек, который присутствует на своем погребении прежде смерти», – писала она сердечному другу Yehunda.

Несмотря на боли, она пребывает, как говорил наш старец отец Дионисий, видевший ее, в постоянном славословии. На ее лице виден бело-голубой отсвет. Глаза ее смотрят мимо всего и дальше всего. Она спокойна, серьезна, аккуратна. Она уходит от нас, и мы просто смотрим в замешательстве, что она удаляется от нашего берега.

«Что у вас, Геронтисса?» – «Ничего. Просто так. Слава Богу», – отвечает с мудрой улыбкой. «Что делаете?» – «Ничего, читаю на стенах комнаты весь день и всю ночь, что пишут Ангелы огромными буквами – Да будет воля Твоя, яко на Небеси и на земли».

Каждая минута, которую она переживала с немой болью, напоминала те листики, какие мы растираем в руке и делаем им боль, чтобы они благоухали. Так и она, тем испытанием, какое проходила в руке Божией, возсылала некую

«воню благоухания духовного», которое разливалось вокруг нее, даже и по холодным коридорам больницы.

Через комнату 133 проходили врачи и больничные сестры, разносчики еды и уборщики и брали ее благословение, несмотря на то, что на дверях ее было написано: «Вход запрещается». Потому что и эта ее комната стала «Комнатой

Ангелов».

9 апреля она вышла из больницы и впоследствии гостила в доме сестры Августины в Нижнем Илиуполе.

Тянутся тяжелые дни. Мы не можем смотреть, как она страдает. Лимфатические узлы на шее и около уха набухли как большой орех и причиняли ей боль. Она ничего не говорит. Ни на что не жалуется.

Конец приближается. Приближается и Пасха. Она всегда хотела уйти с «Христос воскресе...» «Вот возьмет ее Господь теперь», – думали мы.

В Великую субботу 14 апреля 1990г. мы идем в соседнюю церковь святой Параскевы. После «Воскресни, Боже...» она причащается. Возвращаемся домой. Входим в комнату, и она снимает свой платок. «Дай мне сюда твою руку», –

говорит она. Нерешительно я подаю ее. Боюсь, как бы не причинить ей боль. Боюсь притронуться и к опухоли, которая похитила ее у нас так жестоко.

Своей рукой она берет мою и направляет к месту болезни. Туда-сюда по шее, с нажимом и настойчиво. «Но что это?», – вскрикнула я. «Куда пропали железы?» Как Фома неверующий, щупаю, ощупываю... Ничего нет!!! Рак исчез во время Божественной литургии! Во мгновение ока! Поскольку так благоизволил Господь! Конечно, нет слов. Что они могут сказать, бедные?

Глас, беда, радости, славословия, благодарения, телефонные звонки друзьям... Маленькое торжество... «Изнеможе, Ты же совершил ecu ю...» Христос воскресе! Воистину воскресе!

Испытание ее продолжалось ровно 40 дней.

«... Ступай, покажи себя...»

Через несколько дней снова мы пошли в Панмакаристо. Тайну хранили. Сидим в кабинете сестры Екатерины. Она показывает ей чудо... «О, Боже мой! Слава Тебе!»

Приходит первый врач, господин П. Джорджис, которого она особенно любила. «Доктор, я пришла, чтобы вы посмотрели, как мои дела». Механически он исследует ее шею. Вдруг вижу, руки его упали, отнялись. Тихим голосом ему удается произнести: «Или вы святая, или Бог вас очень любит... Что бы там ни было, прошу, помолитесь за нас и за нашу больницу», – и сидит, наклонившись на стуле. То же самое повторилось и с директором клиники господином Анулисом и хирургом г. Пападопулосом, который ей сделал микрооперацию биопсии.

«А теперь куда мы пойдем, Геронтисса?», – спросила я. «От сего дня и до Пятидесятницы (день Св. Троицы) будем говорить непрестанно «Царю Небесный» и иметь уши открытыми». Так и было. В день Пятидесятницы пришло Известие. Одно слово: ЛЕРОС.

На остров она прибыла 25 ноября 1990г. в день святой Екатерины. (Через пять лет в монастыре святых Ангелов (на о. Лерос) началось строительство церкви Святой (Екатерины). В этой церкви, если хочет Господь, может быть последнее земное жилище ее.)

Преосвященнейший митрополит принял ее с уважением и любовью. Каждая их встреча была благословением и для нас. Он всегда находил время и при каждой своей поездке на Лерос приходил и виделся с ней. Они говорили о многом. О Господе, о Богородице, об Ангелах. Всегда спрашивал, не имеет ли она в чем нужды. Вспоминал о ней в каждый праздник. В 1991г. на праздник Сретения он прислал ей открытку: «Многоуважаемая Геронтисса. Много у нас чтения, но это не слово Божие. Много у нас строек, но это не Дом Божий. К счастью, что на Леросе вы нам напоминаете об этом своим присутствием, словом и любовью. За это я вам благодарен и признателен».

Куда приезжала Геронтисса Гавриилия, везде ее окружала и обнимала любовь, которую вложил Господь в сердца ее чад. Во всей ее жизни.

На Лерос приезжали некоторые из ее чад. Сестра Кассиания П. из Афин, сестра Констнация Баббингтон Смит из Англии, и многие другие братья из Афин. Приезжал отец Симеон агиорит, монахиня Августина из Фарона, монах Михаил из Америки и монах Александр из Австрии. Она продолжает переписку со своими чадами. Она уехала из Афин, но любовь ее продолжает их покрывать. В письме Л. Сарийанни об этом читаем:

17–12–1990

«Возлюбленная Гавриилия.

Нет у меня ничего иного дать тебе, кроме моей любви и утешения, какое я ощущаю, когда мысль моя летает с тобой, или когда пытаюсь схватить твой взгляд, который всегда теряется в Небесах, в сердцах, в Ангелах.

Сказать, что ты уехала и оставила пустоту? Это было бы неправда! Как говорить о пустоте, когда возлюбленное твое присутствие живет во мне вместе со всем тем, что ты дала мне за все эти годы... Достаточно подумать о тебе, чтобы найти ответ, который ищу.

Я просила Христину купить Рождественскую открытку, чтобы отослать тебе. «Ты не хорошо думаешь, сказала она, бабушка Гавриилия не имеет нужды в таких пустушках, какие продают. Скажи только, что ее любишь. Этого довольно!""

В августе 1991г., за семь месяцев до ее погребения, приехали со Святой Горы наш старец о. Дионисий Микройаннанитис вместе с о. Спиридоном.

Она говорила своей подруге X. Зисиму: «Сестра моя Хариклия, вместо четверых, приехали ко мне двое». – «Что ты хочешь сказать мне?» – «Хочу объявить тебе благодарность. Приехал наш старец со Святой Горы о. Дионисий М., и они подняли меня на стуле, т. к. я не могу ходить, монах о. Спиридон и диакон о. Мелитон, и отнесли в церковь «Крепостная», и постригли меня в великую схиму, с именем, как и в малой, Гавриилия».

Никогда не забуду выражение ее лица, когда они спускали ее вместе со стулом по крутой лестнице крепости. Оно было очень спокойным. Руки ее не держались за ручки стула, а держали четки. Вот как бы она была в своей келии. Другой бы в ее возрасте, может быть, испытывал бы некоторое беспокойство. Но она имела абсолютное доверие к Богу и Ангелам Его... «На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою». Там высоко, в церкви Богородицы «Крепостная», всего лишь несколько метров далее того места, где сейчас гроб ее, в присутствии о. Никодима, о. Мелитона, и Ф. и М. Мора, 13 августа она была пострижена в великую схиму.

В те дни они много говорили со старцем. Вместе с ними мы ездили при последнем ее выходе из келии в местность «Святой Петр», где они дали свое благословение для создания монастыря. Через два года по благословению нашего митрополита там начала строиться свящ. обитель святых Ангелов.

На Леросе она жила уже в безмолвии. Немного говорила по телефону, многие часы молчания, и только в субботу и в воскресенье утром видела народ. Приходили и брали ее благословение многие жители острова. Мужчины, женщины, дети, даже и младенцы. Они спрашивали, и она неустанно отвечала. Она приводила им бесконечные примеры из своей жизни в Индии и во всех других странах, и мы вновь слушали эти любимые нами истории, как бы слыша их в первый раз. Как будто у них была некая своя жизнь, которая нам открывалась всякий раз сначала, как нескончаемо раскрываются лепестки бессмертного многолиственного таинственного цветка.

Однако дни и месяцы уходили безвозвратно. Сердце знало, но мы изгоняли мысль о расставании. Выражение ее лица было очень серьезным. Говорила она мало.

Слова уже обременяли.

Каждое мгновение измерялось, ибо было измерено.

Она уходила...

Когда уйду из этого мира,

Как, когда проходит лодка

– как говорит поэт –

Не оставляет никакого следа на воде,

Так и я...

Но у меня нет угрызений. Это так! Безстрастие!

Если бы Господь захотел,

Мог бы сделать из меня другую вещь.

Но Он идет впереди, а я бегу за Ним

И смотрю на Его чудеса!

Я только зритель.