375. Слово в день Благовещения

И даст ему Господь Бог престол Давида отца его, и воцарится в дому Иаковли во веки (Лук. I. 32–33).

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

Прииди, воцарися, Царь блаженства и славы! Без Тебя – «мир... во зле лежит» (1Иоан. V. 19); мрак Египетский распространяется и угрожает всей земле; Твои враги рыкают, яко скимны, или беспечно засыпают на трупах добыч своих; остальные капли елея догарают, кажется, в лампадах бдящих рабов Твоих и своим мерцанием освещают повсемественную полночь. Поспешай, Жених чистых душ! взыди, Солнце правды! воцарися, Царь блаженства и славы!

Давно уже бедствия человечества призывали таким образом Избавителя. Наконец ожиданный веками день приближается. Сокрушенный скипетр Иуды, совершение седмин Данииловых, молва о предопределенном судьбою новом царстве, имеющем начаться от Иудеи, распространившаяся между самыми язычниками, предварительно возвещают о Нем; Ангел приносит непосредственное о грядущем Семени обетованном предсказание; блаженная Дева готовится быть его материю; чающие избавления во Иерусалиме исполняются нетерпеливости.

Но что последует за сим ожиданием! Великий преемник Давидов родится в низком семействе древоделя; возрастет в бедности; проведет чудесную жизнь свою в бедах и напастях; на минуту признают его Царем, и вскоре, вместо престола, воздвигнут для него крест. Он сам едва не отречется, по-видимому, от короны Давида, отца своего: «царство мое несть от мира сего» (Иоан. XVIII. 36).

При сем виде, порок снова воздымает чело; малодушие падает; вера и добродетель воздевают руки к небу и призывают утешение.

Свете тихий святыя славы! Посли луч твой рассеять мглу безпокойных мыслей, да видим хотя зарю надежды, во тме седящие.

Истина, слушатели, не должна быть ужасна любителям истины: пoелику «совершенная любовь изгоняет страх» (1Иоан. IV. 18). Да внемлем любовию; тогда и грозный для слуха глас ее будет сладок для сердца нашего. «Царство мое, – говорит Истина, – несть от мира сего» (Иоан. XVIII. 36). Я не отвергаюсь царства, которое неотъемлемо принадлежит мне: только это не есть мир. Оно в мире, но не от мира. Я имею малое стадо, но которое от Востока рассеяно до Запада, от Юга до Севера. Я имею обширнейшее владычество, но которого средоточие выше всех столиц мира. Во храме, в чертоге, в хижине я нахожу верных себе; в хижине, в чертоге, даже во храме я вижу врагов моих. Князь тьмы объемлет своею властию большую часть подсолнечной: «Аз же поставлен есмь Царь от Отца светов над Сионом, горою святою его, возвещаяй повеление Господне» (Псал. II. 6–7). Повеление Господне, Божие слово есть мой скипетр; слышащие и хранящие оное – слуги моего царствия. До времени, которое Отец положил во своей власти, слово сего царства сокрыто внутрь его, и оно не отделено безопасными границами. Мир, как царство тьмы, не видит его; но всегда противоборствует ему, как царству света. «Царство мое несть от мира сего» (Иоан. XVIII. 36).

Слышите, как единый глагол устрашает и ободряет, поражает и укрепляет; или, лучше, прежде ободряет и укрепляет, потом устрашает и поражает. «Царство мое» – вот надежда укрепляющая! «Несть от мира сего» – вот страх поражающий. Какое прозорливое попечение о немощи нашей! Какое мудрое руководство к великодушию! Прежде нежели открывает причину беспокойства, указует на источник утешения; представляет уже совершающуюся победу, и тогда поставляет в сражении; подает щит, и после наносит удар. Что же медлим? Преодолеем искушение, даруемою нам силою, – изгоним страх любовию. Христос царствует: что может быть сего вожделеннее! «Господь воцарися, да радуется зем­ля» (Псал. XCVI. 1). Нет нужды, что еще «облак и мрак окрест его» (Псал. XCVI. 2), что его царство не всегда имеет довольно чувственного великолепия; что иногда как бы поглощается царством тмы. Довольно: «Господь воцарися, да гневаются лю­дие» (Псал. XCVIII. 1), сколько хотят. Пусть нетерпеливость негодует, нечестие издевается, злоба ярится. Пусть мятется мир: это его несчастие, что он не удостоивается иметь толь великого, толь благого Владыку, – христианам почто смущаться? «Любящим Бога вся поспешествуют во благое» (Рим. VIII. 28).

Так, христиане, сии временные противности царства Христова и его, так сказать, изгнание от мира, иногда явное и грубое, иногда тонкое и хитрое, суть такие события, которые предопределил человеколюбивый Бог в пользу любящих его человеков. Он искушает их, яко злато в горниле, дабы приять их наконец, яко всеплодие жертвенное. Мир есть то горнило, в котором огнь искушений, постепенно разрушая плоть, очищает сокровище духовное и возвышает цену его пред очами неба. Если небесный Царь требует свободного и сердечного себе служения, если Он созидает царство чад и братий, то удивительно ли, что не покупает нашего повиновения видимыми выгодами, что не порабощает нас опасением близких уронов, а уносит от взоров наших свою награду, и даже выставляет иногда пред нами некоторые неприятности, чтобы дать нам непринужденнее и бескорыстнее избрать его Владыкою нашего сердца? Если вере даруется благодать и вечность упованию, то не нужно ли отдалить видение, чтобы дать место вере и упованию? Если «кроткие должны наследовать землю» блаженства (Матф. V. 5), то на земле испытания нет ли причины терпеть окрест их дерзких и притеснителей? Если любовь к Богу, чтобы мы были Его достойны, должна взять в нас верх над всякою другою, то не обязаны ли мы Ему тем, что Он облегчает нам исполнение сей должности, делая нашим врагом прелестный мир, который так трудно перестать любить?

Прииди, отважный мудрец, который мнит судить судящего всей земли: скажи нам, как бы ты поступил иначе? «Я отдал бы и земные блага тем, которые достойны небесных». Умолкни: ты человек, твои мысли, твои желания тебя обличают. Не такова воля Того, Кто творит избранных своих «причастниками Божественного естества» (2Петр. I. 4). Он желает им Божественного счастия – счастия превращать зло во благо, препятствия в средства, и не иметь надобности в земле на пути к небу. «По крайней мере, самая любовь христианская не заставляет ли желать, чтобы те, которые не суть от мира, были от него исхищены, дабы не иметь опасности прикасаться его нечистоте?» О, сия любовь христианская, однако еще не Христова. Ты любишь христиан; Христос – и христиан и человеков. Ты благоприятствуешь верным; Он печется о всех. Ты хощешь соблюсти сущих его; а Он чрез своих приобресть и тех, которые не суть его. Он окружает свет тмою для того, чтобы мало-помалу, сколько можно, просветить и тму; позволяет сынам света смешиваться с сынами неприязненными, дабы и сим подать случай «приять любовь Божию, во еже спастися им» (2Сол. 2:10). Если бы царство света отделилось так, чтобы ни одна искра не падала из него в царство тмы, то что был бы мир, как не ад, и что сталось бы с теми несчастными, коих Христос теперь и не числит своими, так как еще не распявших плоть со страстьми и похотьми, но и не отревает в надежде их исправления?

Предположим на минуту возможность такового совершенного разделения сынов царствия от сынов века сего. Вообразим, например, что Христос внезапно явился бы в сем храме, подобно как некогда в Иерусалимском, и нашед здесь, как там, «продающих и купующих» (Матф. XXI. 12), продающих фарисейское благочестие и покупающих славу ревностных служителей Божества, продающих свою пышность и покупающих удивление легкомысленных, продающих обманчивую лепоту взорам и покупающих обольщение сердцу, приносящих в жертву Богу несколько торжественных минут и хотящих заплатить ими за целую жизнь порочную, – всех сих, немедленно, навсегда извергнул бы отселе, да не творят дома молитвы домом гнусной купли, и, как недостойных, отсек бы от сообщества истинно верующих... Какая надежда осталась бы тогда сим изгнанникам? Покаяние? Но кто бы научил их ему? Кто бы уверил, что еще может оно быть принято? Кто бы поддержал в постоянном его совершении? Без наставления, без возбуждений, среди соблазнов, будучи непрестанно влекомы стремлением житейского моря, они совсем были бы потеряны для царствия Божия, так как и оно для них. Ныне, если совесть их усыплена, то пробуждает ее наставление; когда наставление не действует, пример добродетели влечет за собою; стыд исправляет; самая благопристойность, принуждающая до некоторой степени подражать действиям благочестия, есть уже род наставления в нем. Посему-то Сеятель небесного семени повелел рабам своим отсрочить разлучение своея пшеницы от плевел, доколе все созреет: «оставите расти обое купно до жатвы» (Матф. XIII. 30).

Правда, плевелы, кажется, иногда слишком тучнеют и чрезмерно теснят пшеницу: но не будем обманываться пустою наружностию; не будем завидовать тучности, которая скоро будет тучною пищею огня. Сколь прискорбно для плоти слышать, что царство Христово не есть от мира сего, столь низко было бы ревновать лукавнующему миру сему. Он не царствует, но рабствует. Если исключить от него тех, которые всем его званиям предпочитают звание христианина, то в нем останутся одни рабы, – рабы честолюбия, рабы злата, рабы чрева, рабы сладострастия, и все вместе, рабы самолюбия. От чего иначе все они так спешат переходить от приобретения к приобретению, от удовольствия к удовольствию, от чести к чести, если не от того, что каждый в настоящем его состоянии слишком чувствует свое рабство?

Отврати, верующая душа, очи твои, еже не видети суеты; обратися в покой твой, и в тайне ищи тихаго, безмятежного царствия Божия в себе самой. «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лук. XVII. 21). В живой вере, и в твердом уповании, в чистой совести, в ангельской любви – здесь царствие Божие. Здесь Христос второе зачинается, рождается, обитает, владычествует. В сем Божественном царстве нет никаких бед, ни глада, ни жажды, ибо Царь наш питает рабов своих «манною сокровенною» (Откр. II. 17); ни скорбей и уныния, Он есть радость; ни болезней и смерти, – Он есть жизнь; ни гонений и угнетения, «идеже бо дух Господень, ту свобода» (2Кор. III. 17). Небесное дыхание сего Духа, освежая воздух души, разливает в ней сладкую воню мира. Сердце – сие море великое и пространное, которое так часто волнуют бури, наполняют гады бесчисленные, и коему змий бездны ругается, сокрушает волны свои о камень постоянства, и в кротком стремлении своем изображает единое вожделение, «насыщуся, внегда явитимися славе Тво­ей» (Псал. XVI. 15). Здесь всегда ясное небо: ни тучи сомнений не закрывают света Божия, ни гром гнева его не потрясает слуха внутреннего. Поле деятельности покрывается златыми класами, которые чем более теплота любви наполняет и возращает, тем более преклоняет долу смирение. Какое зрелище! Се новое небо, и земля новая! Се малый мир, сокращающий в себе высочайшия красоты великого!

Все сие – начало блаженства; скоро – бесконечность! Теперь оно в меру; скоро без меры! Сие заря утренняя; скоро день невечерний! Сие бдение полночное; скоро торжество брачное!

Да приидет, «да приидет царствие Твое» (Матф. VI. 10), Царь славы, Жених бессмертия: сперва царствие Твое в сердце наше, и потом сердце наше в царствие Твое. О сем Дух Твой ходатайствует в нас воздыханиями неизглаголанными; о сем взывает Церковь, Невеста Твоя; они возбуждают и нас приближаться к Тебе, несмотря ни на какия препоны. «И Дух и Невеста глаголют: прииди, и слышай да глаголет: прииди!» (Откр. XXII. 17). Аминь.