Труды митрополита Киевского Евгения (Болховитинова) по истории Русской Церкви

Содержание

Предисловие

Введение

Предисловие

Предлагаемый вниманию читателей церковно-историографический труд начат был нами в 1887 г. и составлен большею частию в Казани. Но в виду недостаточности тамошних научных средств, а главное отсутствия рукописей митрополита Евгения, мы во второй половине минувшего года и начале настоящего, благодаря просвещенному содействию Казанской духовной Академии, предприняли поездку в Киев, Москву и С.-Петербург. Таким образом, для нас явилась счастливая возможность воспользоваться новыми, дотоле неизвестными не только нам, но отчасти и исторической науке, материалами, находящимися в библиотеках: Киево-Софийского собора, Киево-Печерской Лавры, Киевской духовной Академии с существующим при ней церковно-археологическим музеем, Киевской духовной семинарии, Московскою Румянцевского музея, Московского главного архива Министерства иностранных дел, Общества Истории и Древностей Российских при Московском университете, Московской духовной Академии, Московской Синодальной Типографии, Императорской Публичной, С.-Петербургской духовной Академии и Св. Синода.

Не претендуя на всестороннюю полноту исследования, автор, говоря о том или другом труде м. Евгения по истории русской церкви, имел целию показать: процесс составления и печатания его, предшествующую литературу предмета, в нем разрабатываемого, источники и пособия, какими располагал при этом ученый иерарх, отношение к ним последнего, характер самого труда и его значение в свое и последующее время. Нечего и говорить, что не все эти вопросы одинаково удовлетворительно решены нами по отношению к каждому церковно-историческому труду высокопреосвященного Евгения, многое зависло тут от наличных материалов. Особенно не легко дается решение последнего вопроса о значении трудов митрополита Евгения по истории русской церкви для дальнейшей ее разработки, об их месте в нашей историографии. В этом случае мы не считали нужным штудировать и сравнивать всегда и все статьи, заметки и монографии, какие только появлялись в печати после покойного киевского митрополита по изученным им предметам нам представляется достаточным взять для сравнения более важные из них и при том ближайшие к настоящему времени и сослаться, в случае нужды, на признанный ученый авторитет. Говоря о значении Евгениевских трудов в свое время, мы старались стоять на точке зрения современников и, где возможно, говорить их языком. При пользовании обширною перепискою м. Евгения мы тоже старались сохранить его язык, его речь, как интересное выражение его мыслей, взглядов и вообще его духовного строя.

12 марта 1889 г.

Введение

Несколько слов об Евгениевском юбилее в 1807 г. и о литературе нашего предмета. Воспитание в Болховитинове интереса к занятиям историею русской церкви. Воронежская семинария. Московская духовная академия и Московский университет. Новиковский кружок. Просветительные движения Екатерининской эпохи. H. Н. Б.-Каменский. Служба Е. А. Болховитинова в Воронежской семинарии. Его «Российская история». Первые труды по истории русской церкви. Второе издание «Описания жизни преосв. Тихона». (Москва. 1820 г.). Иерархическое направление в нашей церковной историографии. Отношение к нему Болховитинова. Остальные церковно-исторические труды последнего, составленные в Воронеже. Переезд его в Петербург, и принятие там, монашества с именем Евгения. 0бзор работ Евгения по истории отечественной церкви, написанных им в С.-Петербурге, Новгороде, Вологде, Калуге, Пскове и Киеве, с указанием отношения его к местным архивам, и библиотекам и к собранию своей собственной библиотеки. Несколько слов о плане нашего сочинения.

«Нетерпеливо жду вашей таблицы российской церковной истории... Это любимый мой предмет».

(Письмо м. Евгения к В. Г. Анастасевичу от 4 нояб. 1814 г., – Др. и П. Россия, 1880 г., т. 18. с. 358).

23 февраля 1887 года исполнилось ровно 50 л. со дня смерти одного из тех русских передовых людей, которые с самого начала текущего столетия дружно принялись за разработку тогда еще очень юной науки отечественной истории и энергическим трудам которых так много обязаны последующие ученые, посвятившие свой труд и свое время той же самой науке. Мы разумеем знаменитого Киевского митрополита Евгения Болховитинова, славную память которого достойным образом почтили в юбилейный день 18 дек. 1867 г. (род. 18 дек. 1767 г.) – Императорская Академия Наук, не задолго пред тем праздновавшая юбилеи Ломоносова и Карамзина, Славяно-русское отделение Имп. Археологического общества, Московское общество любителей российской словесности, Киевский университеты Воронеж и Вологда. Гораздо ранее этого дня, а особенно к самому этому дню и в разное время после него в наших – светских и духовных – периодических изданиях и отдельными брошюрами появилось довольно почтенное количество статей о преосвященном ученом; а в минувшем году вышла даже целая, объемистая книга г. Шмурло – «Митрополит Евгений, как ученый. Ранние годы жизни. 1767–1804» (Спб.). В ней и указано все то, что до сих пор написано о покойном иерархе (стр. III–LXVI), а также и материалы для его биографии, заключающиеся в обширной переписке Евгения с разными лицами (стр. LXVII–LXXXV). Мы имели yжe случай высказаться по поводу этой солидной книги¹ и вчастности отметить пробелы, допущенные автором в перечне писем, как писанных самим ученым Архипастырем, так и адресованных к нему. Не повторяя сказанного (см. стр. 586–588), нам хотелось бы в настоящий раз сделать еще несколько дополнений касательно Евгениевской переписки, на основании розысканий, произведенных нами после уже появления в печати нашей статьи. Сначала укажем письма отпечатанные, a затем письма, находящиеся еще в рукописях. К числу первых относятся: 1) два письма к м. Евгению С.-Петербургского митрополита Серафима от 17 марта и 22 мая 1834 г. (Н. Барсов, – «Материалы для биографии Иннокентия Борисова, архиеп. Херсонского и Таврического», вып. 1, Спб., 1884 г., стр. 22–25); 2) письмо к Евгению архиепископа Ярославского Филарета (Амфитеатрова) от 7 янв. 1837 г. (Н. Барсов, – «Письма Филарета, митр. Киевского… к Иннокентию, архиеп. Херсонскому», Киев, 1884 г., стр. 2); 3) два письма м. Евгения к М. П. Погодину², и 4) два письма к Евгению И. М. Снегирева от 7 дек. 1834 г. и 27 апр. 1835 года³. К категории рукописных писем принадлежат: 1) три письма м. Евгения к И. М. Снегиреву от 13 июля 1834 г. (на которое отвечал Снегирев 7 дек.), от 14 окт. 1835 г. и 3 февр. 1836 г. (Моск. Архив Министерства Иностр. Дел, папка № 1426); 2) письма Воейкова к Евгению от 8 ноябр. 1816 г. (там же); 3) два письма Евгения к Воейкову от 29 окт. и 24 нояб. 1816 г. (там же)⁴; 4) письмо Евгения к А. Н. Оленину от 10 марта 1822 г. (там же)⁵; 5) копия с письма к Евгению Иосифа Добровского, из Праги (на лат. яз.), от 4 мая 1829 г. (там же); 6) письмо Евгения к П. М. Строеву от 28 апр. 1827 г. (Моск. Рум. Музей, бумаги Строева, № 2249)⁶; 7) десять писем м. Евгения к Я. И. Бардовскому, 11 июля 1819 г.–6 сент. 1822 г., (собрание автографов Рум. Музея, № 101)⁷; 8) 130 писем м. Евгения к В. Г. Анастасевичу, относящиеся к 1813, 1815. 1816, 1817 (одно), 1818, 1819, 1820 и 1830 (одно) годам⁸; 9) два письма м. Евгения к ректору Моск. д. Академии Кириллу, впоследствии епископу Каменец-Подольскому, от 29 июня 1822 г. и (кажется) от 1824 г. (библ. Моск. дух. Академии, не нум.); 10) два письма Евгения к какому-то Его Высокопреосвященству (может быть архиеп. Ярославскому Филарету или Архиеп. Тверскому Гавриилу Розанову) от 16 апр. 1833 г. и 27 дек. 1884 г. (там же)⁹; 11) 19 писем (или точнее записочек) Евгения к Дм. Марковичу (на франц. языке), касающиеся главным образом вопроса о слав. Библии (Рум. Музей, собрание бумаг Полторацкого); 12) черновое (плохоразборчивое) ответное письмо Розенкампфа м. Евгению на письмо последнего о значении кормчей книги в рус. Законодательстве (там же, собрание бумаг Анастасевича, № 914); 18) письмо Евгения к Розенкампфу от 22 янв. 1828 г., на французскому языке (Императорская Публичная библиотека, собрание автографов, не нум.), 14) письмо Евгения к А. Б. Козадаеву от 27 дек. 1828 г. (там же); 15) его же письмо к М. А. Баранову от 26 апр. 1822 г. (там же); 16) два письма Евгения к А. И. Ермолаеву от 31 янв. 1810 г. и от 28 июня 1821 г. (там же); 17) письмо Евгения от 27нояб. 1811 г. к какому-то Казанскому архимандриту, едва ли не Епифанио, ректору старой Каз. Академии (там же); 18) письмо Евгения к графу М. М. Сперанскому от 17 февр. 1826 г. (там же); 19) его же письмо к гр. Д. И. Хвостову от 4 авг. 1807 г. (там же); и 20) копия с двух писем гр. H П. Румянцева к м. Евгению от 19 янв. и февр. 1822 г. (там же, собрание бумаг В. Г. Анастасевича, без №). Кроме этих писем в переписке Евгениевской упоминаются: письма нашего преосв. Историка – к Ильинскому, автору «Исторического описания г. Пскова»..., Спб. 1790–1795, ч. I-VI (в письме к Анастасевичу от 9 февр. 1820 г.), и Салтыкову, президенту Общества Соревнователей (в письме к Анастасевичу от 4 февр. 1819 г.); письма к нему самому – от Бутурлина, из Флоренции (в письме к Анастасевичу от 18 окт. 1815), Адеркаса (в письме к Анастасевичу от 13 мая 1811 г.), Казанского «Владыки» Амвросии Протасова (в письме к Анастасевичу от 29 апр. и 13 мая 1819 г.), из Казани от о. Епифания, ректора Акаддаи к Анастасевичу от 17 окт. и 17 нояб. 1815 г.), и от Ходаковского (в письме к Анастасевичу от 25 нояб. 1819 г). Наконец Архиеп. Тверской Гавриил Розанов писал Архиеп. Херсонскому Иннокентию от 20 окт. 1836 года о м. Евгении, что он де «удостоивает меня писем своих и мои приемлет» (Твер. епарх. вед., 1884 г., № 14)¹⁰. – Из других материалов, необходимых биографу покойного Киевского святителя и опущенных г. Шмурло, можем указать на этот раз: на резолюции преосв. Евгения, печатающиеся в настоящем году на страницах Вологодских епарх. ведомостей, на бумаги В. Г. Анастасевича, хранящиеся в Румянцев. Музее (№№ 912–914), на бумаги прот. И. И. Григоровича (Моск. Рум. Музей, № 1346), на «Четыре письма гр. Н. П. Румянцева к И. И. Мартынову» (там же, № 55), на 5 писем его же Анастасевичу (там же, автографы) и на письма гр. Д. И. Хвостова к какому-то Христофору Осиповичу (Моск. Императорский исторический музей, № 1 )¹¹. Конечно, есть немало материалов и в огромных портфелях, оставшихся после смерти Н. П. Румянцева и хранящихся теперь в Музее его имени¹², но, по временным правилам музея, мы не получили позволения ознакомиться с этими любопытными материалами...

Кроме названного труда о высокопреосв. Евгении, г. Шмурло почти одновременно с ним издал «Библиографический список литературных трудов Киевского м. Евгения Болховитинова», вып. 1 (Спб.), захватывающий 1785–1803 года¹³. Вместе взятые, эти работы молодого ученого настолько полно и обстоятельно рисуют ученую деятельность нашего автора в «ранние годы его жизни», что нет никакой надобности возвращаться к тому, что составляет их содержание. Вот почему мы совсем вычеркиваем из своего сочинены приготовленный было нами краткий очерк того же периода из жизни м. Евгения и начинаем свое исследование прямо с 1801 г., причем, однако, находим нелишним указать во введении и то, что было сделано Евгением по истории русской церкви до этого года. В последнем случае нам придется отчасти пользоваться работами г. Шмурло, отчасти дополнять их.

Ранее этих работ, именно в 1885 г., Д. А. Сперанский напечатал в «Русском Вестнике» три статьи под заглавием – «Ученая деятельность Евгения Болховитинова, м. Киевского» (№№ 4, стр. 517–581, 5, стр. 161–200, и 6, стр. 644–705), в которых представил обзор этой деятельности до последних годов жизни покойного Архипастыря. Нельзя сказать, чтобы автор ничего не давал для предпринятого нами исследования. Но мы, во 1-х, всюду предпочитали пользоваться первоисточниками, во 2-х, г. Сперанский не имел под руками массы рукописного материала, и в 3-х, наконец, следя преимущественно или даже исключительно за внешнею стороною ученой деятельности м. Евгения, за процессом составления им тех или иных его работ, он опускает из виду характер последних, их достоинства и недостатки и их значение в то и последующее время.

Еще ранее труда Сперанского существовала другая монография, близкая к нашему исследованию, – это: Ученые труды преосв. Евгения Болховитинова, м. Киевского, по предмету русской церковной истории, свящ. Николаевского (Христ. Чт., 1872 г. № 7, стр. 375–430). Написанная довольно живо и по наличности материалов того времени обстоятельно, эта небольшая монография С.-Петерб. профессора далека, однако, от того, чтобы во весь рост нарисовать м. Евгения, как историка русской церкви. Знакомя читателя с общим характером Евгениевских церковно-исторических трудов, о. Николаевский мало или вовсе не касается их подробного анализа со стороны содержания и со стороны обнаружившихся в них приемов автора. Вкоротке указав на обстоятельства, вызвавшие Евгения на поле, исторической ученой деятельности, он почти вовсе не коснулся условий, побуждавших Евгения и помогавших ему заниматься то одним, то другим предметом из обширной области отечественной церковной истории, не познакомит читателя с интересною и весьма длинною историею происхождения некоторых трудов преосвященного. Мало обратив внимания на предшествовавшее и современное Евгению состояние русской исторической науки, проф. Николаевский тем самым не совсем рельефно оттенил значение его работ и не отмежевал им достойного места в нашей историографии. He будем отмечать других, детальных пробелов в статье о. Николаевского, – скажем лишь, что она не в состоянии удовлетворить того, кто хотел бы знать покойного Киевского митрополита, как церковного историка. Между тем высокопреосв. Евгений вполне заслуживает, чтобы его знали главным образом с этой стороны, так как он в своей научной деятельности был историк русской церкви по преимуществу.

Имея в виду пополнить этот пробел в нашей ученой литературе, мы первее всего поговорим о тех влияниях, под которыми из Евгения вышел историк вообще и историк русской церкви в частности, и с этою целию коснемся обстоятельств нескольких первых годов его жизни.

Было бы напрасною попыткою искать зародыша в Евгении интереса к истории во влиянии на него семьи, в среде которой он прожил всего лишь 9 с небольшим лет (1767–1777 гг.) и глава которой, священник Алексей Андреевич, едва ли и сам был любитель истории, – по крайней мере об этом мы не имеем свидетельств ни в одной биографии Болховитинова. Едва ли также можно категорически утверждать, что история обратила на себя серьезное внимание маленького Евфимия (мирское имя будущего митрополита) за время его семилетнего пребывания в духовной Семинарии родного Воронежа, где он начал обучаться прямо со 2-го – синтаксического – класса в январе 1778 г. Утверждение или отрицание в данном случае возможно было бы только при существовании архивных известий о занятиях Болховитинова в эту школьную пору. Но таковых до нас не сохранилось¹⁴. История, однакож, преподавалась в Воронежской семинары. Ей учился Евгений у иеродиакона Транквиллина в синтаксическом классе. Но что это был за курс истории, того мы не знаем. Одно можно сказать, что то не был курс церковной истории, преподававшейся в тогдашних семинариях только в богословском классе¹⁵; да не был курс и русской гражданской истории, в то время еще неизвестной нашим семинариям; остается общая гражданская история, которую, вероятно, и изучали воронежские семинаристы. Старался ли и мог ли Транквиллин возбудит в своих маленьких слушателях интерес к истории, это для нас опять неизвестно. Очень может быть, что если не преподаватель, то самое содержание предмета, независимо от его хорошей или дурной постановки, привлекало к нему внимание некоторых даровитых учеников, к числу которых бесспорно принадлежал и Евф. Болховитинов. – Покончив с синтаксическим классом, Евгений занимается далее риторикою и поэзиею – в риторическом классе (с 1782 по 1784 г.) и философиею в философском, – пока в сентябре 1785 г. не поступает в Моск. Академию. Здесь, как и в Семинарии, мы тоже не видим его за занятиями историею. Посланные сюда «обучаться философии и богословию, а паче греческому языку... в надежду учительства»¹⁶,•Болховитинов и занимался, конечно, главным образом, этими науками. Кафедры истории русской церкви в ту пору в Академии еще не было, она учреждена м. Платоном Левшиным уже в 1805 г.¹⁷, – существовала лишь кафедра одной всеобщей церковной истории, слушание которой и могло возбуждать или поддерживать в молодом студенте интерес к исторической науке. Обучаясь в Академии, любознательный Болховитинов в тоже время слушал еще лекции в Университете. Здесь всего ближе к истории стояли чтения И. М. Шадена, бывшего профессором «Нравоучения, Прав естественного и народного и Политики»¹⁸. Чрез них он «старался поддержать в слушателях любовь и уважение к охранительным началам и недоверчиво относился к Монтескье за его равнодушие к монархии которая была политическим идеалом Шадена»¹⁹ Это недоверие к великому французскому мыслителю поселилось навсегда и в Евгении, что одно уже красноречиво говорит за влияние на него московского профессора²⁰. С другой стороны ничем иным, как этим влиянием можно объяснить ту добрую память, какую Болховитинов сохранил о Шадене: Шаден, как известно, завел при Университете пансион, где воспитание велось, без сомнения, в том же направлении, в котором предлагались и чтения, и Евгений в письме к Македонцу от 22 окт. 1803 г. называет этот пансион «славным», рекомендуя его, как лучшее воспитательное заведение²¹, из которого, заметим кстати, вышел знаменитый Карамзин. Посещая аудиторию Шадена, будущий Архипастырь имел возможность узнать о таких материях, о которых ничего не говорила ему духовная школа и которые (естественное право и Политика или государственное право) преимущественно пред другими науками располагают пытливый ум человека (особенно молодого) к занятиям минувшими судьбами государств и народов. Это расположение, полагаем, приобрел или усилил в себе и наш восприимчивый юноша. – В то же время студент Болховитинов не мог не заинтересоваться деятельностию Новиковского кружка, тогда уже весьма широкою. В кружок этот, близко стоявший к Моск. Университету, входили многие учащиеся в последнем, и под руководством Н. И. Новикова занимались переводами на русский язык разных иностранных книг, печатавшимися «Компаниею Типографическою». Первый перевод Евгений сделал в сотрудничестве со «студентом богословия» Л. Павловским, если не с Ф. Ф. Розановым, – переведено было «Краткое описание жизней древних философов, сочиненное г. Фенелоном, архиеп. Камбрийским». (M. 1788 г.). В «предуведомлении» к этому «Описанию» переводчики прямо заявляют, что они «предприяли» свой труд, «ободряемы будут примерами других». За настоящим переводом следует длинный ряд других Евгениевских переводов, которые он делал и в Москве, и в Воронеж», куда вернулся на службу из столицы, и которые нам нет надобности перечислять, как не имеющие ни малейшего отношения к истории русской церкви и носящие характер филологический, философский и (с сантиментальною окраскою) литературный²². Если же мы заговорили о них, то во 1-х, с целию показать отзывчивость молодая Болховитинова на нужды эпохи, а во 2-х, подчеркнуть близость его к тому кружку людей, которым руководить знаменитый патриот того времени Н. И. Новиков и который, так сказать, дышал литературною атмосферою. Очень может быть, что именно этой близости Евгений обязан отчасти тем интересом к истории русской литературы, который с особенною силою обнаруживается в составленных им Словарях духовных и светских писателем. Как к лучшему знатоку этой истории, а равно и теории словесности обращались к Евгению впоследствии времени: Г. Р. Державин и профессора – казанский Городчанинов и киевский Максимович, предлагая ему разные вопросы, на которые он охотно отвечал (иногда целыми рассуждениями, напр. о лирической поэзии). Весьма вероятно, что интерес к своей родной литературе, кроме товарищеского Новиковского кружка, воспитывался у Евгения под влиянием еще издательской и литературной деятельности самого Новикова, отпечатавшего в 1772 г. свой «Опыт исторического словаря о российских писателях и собиравшего свою знаменитую Вивлиофику, первое издание коей (в 10 томах) вышло еще в 1778–1775 гг. а второе (в 20 т.) выходило в 1788 по 1796 г. Нельзя при этом забывать и влияния тех просветительных начал, которые охватили русское общество в царствование «великой» Екатерины, заставили его всмотреться в себя, оглянуться назад, и повысили национальное самосознание. Нет никакого сомнения, что московские студенты были знакомы с этими началами и сами (но крайней мере в лучшей своей части) были увлечены потоком просветительного движения. Одним из ручейков его было дотоле еще незнакомое России и весьма сильное движение в сторону науки отечественной истории, всего более способствующей развитию в нации самосознания. Для нее работают: 1) ученые корпорации – Академия Наук, издавшая с 1767 по 1795 г. до 8 различных летописей, в 1770–1775 – «Известия Византийских историков, объясняющие российскую историю»... Штритера (ч. I–IV), на латинском языке и в сокращенном переводе Светова на русском, а с 1786 г. принявшаяся за издание «Продолжения» Древн. Российской Вивлиофики (оконч. было в 1801 г. выпущено 11 частей), и (с 1771 г.) Вольное Российское общество при Моск. университете, самым деятельным членом которого был все тот же Новиков; и 2) несколько частных лиц – Байер, Миллер,. Щербатов, Болтин, Елагин, Эмин, Голиков и сама Императрица Екатерина. Теперь увидела свет Божий и «История» В. H. Татищева, до сих пор в рукописи хранившаяся под спудом. Теперь, более чем когда-либо прежде, таже Академия Наук хлопочет об изучении России в этнографическом, географическом и естественном отношениях, снаряжая в разные концы ее разных сведущих людей. Теперь же всего легче было увлечься наукою русской истории каждому образованному человеку, чуткому к движениям переживаемой им эпохи. Ничего нет мудреного, если ею увлекся (хотя и не всецело) и студент Болховитинов, – благо что он познакомился в Москве с человеком, стоявшим весьма близко к тогдашнему научно-историческому движению. Человек этот – Николай Николаевич Бантыш-Каменский²³. Ученик и ученый наследник знаменитого в нашей историографии Гер. Фр. Миллера, собравшего и издавшего так много материалов для науки русской истории вообще и истории русской церкви в частности, Каменский сам увлекся делом своего учителя и также энергично рылся в архивной пыли, отыскивал там, разбирал и описывал разные (тоже) исторические материалы, делал им реестры, каталогизировал их, иногда систематизировал их в своих трудах, богатых фактическим материалом, хотя и бедных критическою мыслью, собирал такие же материалы в других (кроме Москвы) местах России, пользуясь своим обширным знакомством, с преосвященными архиереями, и теми и другими делился с Новиковым для его Вивлиофики. В годы студенчества Болховитинова Бантыш занимал уже (с 1786 г.) место своего умершего (1788 г.) учителя, состоя Начальником Моск. Архива Коллегии (впоследствии Министерства) Иностр. Дел. «О заслугах его для этого Архива и русской исторической науки красноречивее всего говорит то обстоятельство, что и сегодня каждый занимающийся в гостеприимном здании на Воздвиженке ежечасно с признательностию памятует мрачного старика, обильно пользуясь отчетливыми описями дел, сделанными этим неутомимым работником в конце прошлого века. Он был полным Господином своего Архива». Под такими, полными правды, словами проф. Кочубинского²⁴ мы с своей стороны может только подписаться. Как «муж просвещенный и сведущий в отечественной древней истории, В.-Каменский в 1804 г. был избран почетным членом только что основанного тогда Общества Истории и Древностей Российских»²⁵. Сам преосвященный Евгений называл его впоследствии «первым (по времени) систематическим библиографом»²⁶. Его библиографическими познаниями и средствами он, как увидим впоследствии, воспользовался при составлены своих словарей; к нему же адресуется за помощию при сочинении «Исторического изображения Грузии в политическом, церковном и учебном ее отношении» (Спб. 1802 г.)²⁷ и при своих работах над Мстиславовою грамотою²⁸. Оба – и Бантыш и Евгений – занимаются историею российской иерархии и историею унии (о чем речь впереди), русскими дипломатическими посольствами²⁹ и историею Киевской академии³⁰. Евгений, подобно Каменскому, тоже не переставал всю свою жизнь рыться в архивах, вблизи которых ему приходилось жить. А состоя библиотекарем Воронежской семинарии (с сент. 1789 г. по июнь 1790 г.), он пересматривает документы прежде всего относительно самой библиотеки, собирает их, приводит в порядок и заключает в одну особую книгу; затем oбpaщает внимание на диссертации и другие школьные сочинения, собирает и их, переплетает, составляет, им каталог или реестр» и проч.³¹, – словом, делает тоже (хотя и в меньших размерах), что и В.-Каменский в своем Архиве. Известно, что преосв. Евгений приложил свои руки и к библиотекам Александроневской академической и новгородской Софийской. – Имея все это в виду, все точки соприкосновения ученой деятельности Бантыша и Болховитинова, всякий согласится с нами, что последний попал под сильное влияние первого. Из некоторых писем Каменского к воронежскому епископу Тихону III мы узнаем, что он доставлял нашему студенту разные книги и «оказывал много других пособий» (Николаев, стр. 49). Вероятно, также, что он знакомил его с кругом своей деятельности, ее целями и задачами, тем самым заинтересовывал впечатлительного юношу, знакомого уже с научно-историческим движением эпохи и подготовлял из него энергического пособника этому движению, – пособника, усвоившего в большей части своих работ характер и направление своего руководителя, который, как известно, сам позаимствовался направлением у Миллера. Недаром же впоследствии времени, когда м. Евгений был уже в могиле и когда, стало быть, удобно было оглянуться на всю его ученую деятельность, хорошо и лично знакомый с ним М. П. Погодин сказал о нем, что «это был русский Миллер»³²

Таким образом ничтожная историческая подготовка на семинарской скамье, над которой, впрочем, мы не отказываемся поставить и знак вопроса, и несколько большая в академической аудиторы, Новиковский кружок и сам Н. И. Новиков, проф. Шаден, сильное движение в сторону науки отечественной истории, H. И. В.-Каменский – вот те влияния, которые обусловливали зарождение и развитие в молодом Болховитинове интереса к исторической науке вообще и русской в частности, – интереса, обнаружившегося вскоре по приезде Евфимия Алексеевича в родной Воронеж, куда он вернулся из Москвы в конце 1788 года.

Заняв место учителя воронежской семинарии, Болховитинов в числе других многих предметов, преподававшихся им в разное время, стал преподавать и церковную историю, но не русскую, а общую, дотоле, как и первая, вовсе не входившую в курс этой семинарии. «Прежде чем приступал он к изъяснению церковной истории, пишет г. Николаев, он вообще показывал правила, на каких писателях особенно должно основывать сию историю и какие должно иметь предосторожности в разборе и в доверии их повествованиям, – выбирал же самые повествования из известных по нашей церкви историков и из деяний соборов. Лекции Болховитинов приготовлял на русском языке с обстоятельным всего нужного объяснением, приводя в «доказательство приключения» свидетельства оригинальных писателей и церковных историков сперва восточной церкви, а в пополнение и других. При этом не опускал из виду хронологии и синхронизма» (стр. 54). Как видно, молодой преподаватель серьезно относился к преподаваемому им предмету. Доказательством этого служат еще оставшиеся после него: 1) Церковная всеобщая история, выбранная из Мосгеймовой, а исправленная и пополненная из других писателей, преподаванная студентам воронежской семинарии и Александроневской академии³³; 2) Рассуждение о знаниях, пособствующих исторической науке, (1794 г.) – землеописании, летосчислении и времяноразделении; 3) Рассуждение о необходимой связи церк. истории с богословским учением и предосторожностях в выборе церковных историй (1795 г.) и 4) Рассуждение о причинах несогласий христианской веры (1792 г.)³⁴. К какому году относится «Церковная всеобщая история», в рукописи не указано; в автобиографии же своей автор относит составление ее к 1790–1792 гг.³⁵. Если это правда, в таком случае мы должны констатировать важный для нас факт, что Болховитинов принялся за церк. историю вскоре по приезде на родину и, без сомнения, под влиянием воспитанного Москвою созваны важности этой науки. Но влияние это еще осязательнее сказалось в другой работе отзывчивого на запросы времени юноши, стоящей уже вне связи с классными его занятыми, чего нельзя сказать о вышеназванных его трудах. Мы говорим о недошедшей до нас «Российской истории» Болховитинова. Будучи окончена к сент. 1792 г., она была начата по меньшей мере в 1791 г. A ознакомление с материалом должно быть отнесено к еще более раннему времени т. е. к времени близкому к студенчеству Евгения, когда он имел возможность облюбовать и некоторые исторические книги. Несколько небесполезных для нас подробностей составления Российской истории сохранили письма Болховитинова к О. И. Селивановскому³⁶, его «сотоварищу и приятелю»³⁷. «Историю Российскую, писал он в сент. 1792 г., нетрудно пересмотреть вновь и прислать к вам (в типографию, заведенную Селивановским); но и на это еще надобно дать время». Пользуясь выговоренным, так сказать, временем, вооруженный историческими книгами (Татищева, Щербатова и др.), Болховитинов, действительно, просматриваешь и переделывает свою прежнюю, черновую работу, о чем через три месяца, именно 13 янв. 1793 г. и сообщает своему другу в Москву: «О Российской истории теперь я не могу еще сказать ни слова. Отделавши две эпохи, т. е. до нападения татар на Россию, я пришлю к вам для просмотрения. Кажется, хочется мне ею похвалу заслужить, когда удастся. Некоторые приятели уже апплодируют мне. Но я на них не очень полагаюсь. Теперь я весь обкладен историческими книгами». Книги эти энергичный автор частию мог находить в Воронеже, где существовал тогда литературный кружок, некоторые, вероятно, привез с собою из Москвы по окончании курса и во время поездки туда в 1792 г.³⁸ и некоторые получал оттуда же чрез Б.-Каменского и Селивановского. Так, Селивановский в августе (3 числа) 1793 г., исполняя просьбу своего приятеля, посылает ему какие-то три книги «Продолжения Вивлиофики», выходившего, как мы уже упоминали, с 1786 по 1801 г. Он же, очевидно хорошо знавшие вкусы бывшего своего товарища, по академии, без всякой просьбы со стороны последнего, отправляет к нему около того же времени Никоновскую летопись, издававшуюся, в 8 ч., с 1767 во 1792 г.; но Болховитинов предупредил его, успев приобрести даже самую последнюю часть летописи (может быть, во время поездки в Москву)³⁹, – так он дорожил новыми историческими материалами. Однако, как им горячо молодой историк взялся за свою работу, он все-таки ее не кончил⁴⁰, – мало того, навсегда покинул ее и более уже к ней не возвращался. Очень может быть, что некоторою причиною этого послужили недостаток материалов и нужных пособий и положение провинциального работника: если при настоящих путях сообщения и при нынешних удобствах передвижения всевозможных книг и пользования ими в многочисленных, обширных и упорядоченных библиотеках зачастую не бывает возможности провинциальному историку воспользоваться всеми нужными источниками и пособиями, то нечего уже и говорить про конец прошлого столетия в этом отношении. И как в наше время некоторые историки, живущие в провинциях, находят для себя более удобным разработывать местную истории, так и Болховитинов от «Российской истории вообще обращается к истории Воронежского края и его деятелей, не переставая, впрочем, работать и по части преподаваемых им предметов. Теперь-то (и только еще теперь) и начинается ряд трудов Евгения по истории русской церкви («Российская история» – истории гражданская, а не церковная). 19 апр. 1794 г. ему пришлось говорить «слово» над гробом своего епископа Иннокентия (Полянского), которое он вскоре и отпечатал «с присовокуплением (к нему) краткого летописца преосвященных воронежских» (М. 1794 г., стр. 23–27). Этот летописец и открывает собою длинную вереницу Евгениевских церковно-исторических работ: в 1799 г., издавая свое «слово» вторично, Болховитинов «умножил» летописец «наипаче», прибавив биографические сведения о двух преосвященных (Мефодии и Афанасии) и несколько расширив объем сведений об остальных местных архиереях. Но еще ранее, именно в 1796 г., он печатает составленное им в том же, а быть может еще в 1795 г., «Полное описание жизни преосв. Тихона, бывшего прежде епископа кексгольмского и ладожского, и викария новгородского, а потом воронежского и елецкого, собранное из устных преданий и записок очевидных свидетелей, с некоторыми историческими сведениями, касающимися до новгородской и воронежской иерархий». (Спб.). На стр. 16–18 этого «Описания», в примечаниях «для любопытных, особливо воронежской паствы, читателей предлагается краткий именный список преосвященных оной епархии», представляющий извлечение из «летописца» 1794 г. и сообщающий только год вступления известного архипастыря на воронежскую кафедру и год его кончины. Что касается новгородской иерархии, о которой Болховитинов заговорил потому, что св. Тихон по происхождению новгородец и там некоторое время епископствовал, то автор не представляет полная имянного списка тамошних преосвященных, а сообщает лишь небольшие сведения о тех из них, кои имели какую-нибудь связь с новгородскою духовною семинариею – этою alma mater св. Тихона, – как начальники или учители ее, равно и о самой семинарии, ее основании и первой судьбе (стр. 4–6, 8–9), причем обнаруживает знакомство с «Моск. любопытным месяцесловом» на 1775 г. и «Опытом» Новикова. Кроме сведений о новгородской семинарии, в «Описании» читатель найдет сведения и о семинарии воронежской. – Спустя 20 лет слишком, именно в 1820 г., Евгений выпустил «Описание» повторным изданием; были, затем, и другие издания, указанные у г. Шмурло⁴¹, – но их касаться мы не станем, а лишь поделимся с читателем тем, что нам удалось найти новая относительно 2-го издания в письмах преосв. автора к В. Г. Анастасевичу. 9 февр. 1820 г. он просит последнего «справиться у Глазунова, сколько изданий было сочинений преосв. Тихона Задонского и когда какие». Цель этой просьбы выясняется в следующем письме от 24 февраля: «Моя Псковская история конченная покоится пока до последнего пересмотра, потому что умолен заняться 2-м изданием жизнеописания преосв. Тихона Задонского. Но досадую, что я, имев у себя все его сочинения, подарил в Калуге, а во Пскове (где в это время архиепископствовал Евгений) отыскать не могу. Я уже просил вас достать из лавки Глазунова (издателя оных) записку о всех изданиях, когда какая книга и в какой типографии вторично или третично напечатана, а о первом издании я имею записку. Не найдете ли и у Сопикова в каталоге последней части? Еще присовокупляю просьбу: пришлите мне оглавление статей в его книге, мною изданной, «Остальные сочинения»⁴², ибо я забыл, а книги не имею. Эта ваша мне услуга не трудна, a мне весьма нужна». К 9 марта Евгений получил от Анастасевича «записку о Тихоновых сочинениях»; а 19 марта просит его купить у Глазунова «Остальные сочинения» и «не сказывать ему, что (он) подготовил новое издание жизни преосв. Тихона, – ему это будет больно для первого ему принадлежащего»; при этом опять высказывает желание, чтобы Анастасевич «взял» у Глазунова «записку о всех изданиях, когда и в какой типографии каждое, издание было. У Сопикова даже ошибки в годах». Извещая 9 апр. о получении «Остальных сочинений» и повторив ту же просьбу по отношению к Глазунову, наш историк продолжает: «жизнеописание (Тихона) у меня кончено и даже переписано набело; а есть ли что получу от вас вдобавок, то можно приписать над строками. Я намерен к вам же препроводить сию тетрадь для исходатайствования цензуры; а печатать буду в Москве на щет Задонского монастыря, ибо по просьбе тамошнего архимандрита я и поправлял сие второе издание». 16 апр. Евгений благодарит Анастасевича «за Глазуновскую записку», с которой-де «прибавил уже, что следовало, в тетрадь», и снова повторяя свое обещание послать эту последнюю на его имя, просит его «немедля передать ее в светскую цензуру, яко историческое сочинение, и постараться о скорейшем подписании к печати. В 16-м примеч. сей тетради сделана ссылка якобы на описание Задонского монастыря на конце книги; но сего описания еще нет и буду ждать из монастыря. Можно и после исходатайствовать на оное цензуру». 4 мая преосвященный шлет «спасибо» своему другу «за отсылку тетради о Тихоне в цензуру» и прибавляет: «по выпуске оной пришлите ко мне: а я отправлю прежде в Воронеж к владыке. Пусть они сами договариваются с московскими типографщиками» (ср. письмо от 11 мая). 28 мая шлет второе «спасибо за выхлопотание цензуры Тихонова жития, мною уже полученной; но не знаю-де, кто на ней чертил карандашем, вы ли или цензор, иное как-будто дельно, а иное пустошно». К 20 сент. «Описание жизни и подвигов преосв. Тихона, еп. Воронежского» было отпечатано (в Москве, в тип. Селивановского). 12 ноября два экземпляра этого «Описания» Евгений посылает своему помощнику Анастасевичу и просит один из них «подарить г. Гречу» с оговоркою: «если он вздумает огласить сию книгу в своей Библиографии, то должен примолвить, что 1) прибавленное при конце краткое историческое сведение о Задонском монастыре взято из Истории российской иерархии и пополнено Задонского монастыря архимандритом Самуилом; 2) что книга сия издана не на продажу, а на раздачу в самом монастыре; 3) в издании сем много нового и исправнейшего пред первым». Сравнительно с первым изданием большею новостью является здесь сейчас упомянутое «сведение о Задонском монастыре» (стр. 113–116) с приложением списка его настоятелей (стр. 117–120)⁴³ и «описание всех (а не некоторых, как там) сочинений» св. Тихона (стр. 100–111).

Но не указанными только трудами сослужил Евгений службу родному краю и местной церковной истории. В конце 90-х годов он составил, а в 1800 г. отпечатал еще «Историческое, географическое и экономическое описание Воронежской губернии, собранное из исmopий архивских записок и сказаний» (Воронеж). В описание это вошло и «Описание Воронежской епархии» (стр. 167–219), ее монастырей и некоторых церквей (стр. 68–74, 93–96, 129, 139–141 и 150), причем довольно много места отведено биографиям преосвященных, сведения о коих здесь гораздо полнее, чем в трех предшествующих работах того же автора. Приятную особенность как этой; так и предшествующей работы, составляем то, что обе они, как видно из самых уже заглавий, составлялись, между прочим, на основании рукописного материала, найденного автором в архивах. Тоже, впрочем, следует заметить и о «Летописце преосвященных воронежских» (1794 г.), в котором, говоря о погребении м. Пахомия в воронежском Благовещенском соборе, Болховитинов цитует тоже какой-то «летописец» (этого собора?), без сомнения рукописный. Он, таким образом, еще на родине принимался розыскивать и обработывать архивный материал, что придает особенную цену его историческим трудам и что он не перестает делать почти во всю свою жизнь. Вместе с этою счастливою привычкою Евгений привыкает обзаводиться различными корреспондентами, которые своими сообщениями материалов помогли ему теперь⁴⁴ и еще более станут помогать впоследствии. На родине же определяются до некоторой степени и характер и направление трудов нашего историка. По характеру своему – это преимущественно «описания», то краткие, то обширные, где автор дает более фактов и цифр, чем объяснения или освещения их. По направлению – это труды исторические, частнее церковно-исторические, иерархические. Иерархическое направление церковно-исторических трудов ведет свое начало с ХѴІІ ст.,⁴⁵ но более всего оно принадлежит второй половине XVIII ст., когда сравнительно много стало появляться в печати различных росписей епархий, монастырей и церквей, (иногда) с описанием их, списков, росписей и каталогов преосвященных, с биографическими сведениями о них, и описаний или «исторических сведений» относительно наших духовных школ. Первою печатною статьею иерархического направления была «Роспись епархиям Всероссийской Империи, и какие провинции, города и уезды к каждой епархии принадлежат», отпечатанная Ф. Г. Миллером в его «Ежемесячных сочинениях» (1757 г., т. V, апр). В последних же, а также в «Старине и Новизне»⁴⁶, в «Моск. любопытном месяцеслове» на 1775 1776, 1794, 1795 и др. года, в Древней Российской Вивлиофике⁴⁷, в «Российском Географическом Лексиконе» (1788 г.) и проч. отпечатано было и много других иерархических статей. Как отдел, статьи эти входили и в отдельные монографии, каковы напр. «Опыт Казанской истории» Рычкова (1767 г.), «Описание С.-Петербурга» Богданова (1779 г.) и «Описание Курского наместничества» (М. 1786 г.). Были, наконец, специальные издания с тем же направлением: «Историческое описание Московского Успенского собора» протоиерея Левшина (1783 г.), «Краткое историческое описание Киево-Печерские лавры» (1791 г.), «Опыт исторического словаря о всех в истинной православной греко-российской вере святою, непорочною жизнию прославившихся святых мужах», М. 1784 г. и друг. Все или почти все эти статьи и монографии могли быть известны нашему молодому историку, и здесь, нам кажется, нужно искать объяснение тому направленно которое характеризуем церковно-исторические труды м. Евгения и которым он, кроме того, мог позаимствоваться у Н. Н. Б.-Каменского, так много занимавшегося историею российской иерархии. Что Евгений еще в Воронеже увлекся этим направлением, о том свидетельствуют еще: приготовленный им здесь,⁴⁸ но почему-то ненапечатанный (напечатан с дополнением в 1803 г.), «Памятный церковный календарь"⁴⁹ и его собственный экземпляр⁵⁰ «Московского любоп. месяцеслова» на 1796 г., хранящийся теперь в Киевской семинарской библиотеке (в отделе «Смесь»). На корешке и первых белых местах этого последнего Болховитинов делает для себя краткое извлечение из «Подробного исторического описания Архангельской епархии, помещавшегося в «Моск. любоп. месяцеслове» на 1705 г., – извлечение, касающееся основания епархии, тамошних преосвященных (главным образом), количества монастырей и прошлого семинарии; затем делает несколько поправок и дополнений в самых иерархических статьях (страницы 109–120, 122–125,127–130 и 143–155) и, наконец, на последнем белом листе помещает краткие сведения (без сомнения, заимствованные) о Троице-Сергиевской семинарии и управлявших ее ректорах, причем список последних постепенно пополняет (на что указывает разный цвет чернил) и доводит до 1803 г.

Не ограничиваясь приготовлением к печати и печатанием своих собственных исторических трудов, Болховитинов руководил трудами и других воронежских, писателей или по крайней мере исправлял их. Так, с поправками его руки сохранилась в библиотеке Киево-Соф. собора за № 181 «История Воронежской семинарии», составлявшаяся в 1796 г. Основательно констатируя участие в составлены ее преосвященного Евгения, г. Шмурло не прочь считать последнего даже автором этой истории (Митрополит Евгений, как ученый стр. 167–170). Но сам Евгений в своей автобиографии ни словом не обмолвился о своем авторстве, тогда как не забывает сказать о принадлежности ему более мелких работ. – В той же Киево-Софийской соборной библиотеке за № хранится переводная «Всеобщая хронология знаменитых мужей, прославившихся искусствами, науками, изобретениями и сочинениями во всем свете от начала мира до наших времен. С показанием: 1) времени основания и заведения всех академий, университетов и знатнейших коллегий; 2) книг, коими наипаче прославились в ученом свете сочинители оных и какие самые лучшие были издания сих книг; 3) какие из сих книг переведены на российский язык и когда напечатаны. Т. 1., ч. 1. Переведена и собрана в воронежской семинарии» (в 1793–1795 гг.). Посмотрев эту «хронологию» с заключающимися в ней Евгениевскими пометами и целыми добавлениями (касательно древне-русских летонисцев) и имея в виду, что в корпорации воронежской семинарии не было тогда другого человека, который мог бы руководить переводом и редактировать его, мы вполне согласны с г. Шмурло, который и на этот раз весьма основательно доказал деятельное участие в переводе энергичного Болховитинова (стр. 141–145). Настоящий перевод, как показывает самое его заглавие, преимущественно библиологического характера и потому до некоторой степени обнаруживает въего инициаторе – Евгение – будущего автора «Словарей писателей» – духовных и светских, мысль о составлении которых мы относим к воронежскому периоду его ученой деятельности⁵¹. С другой стороны, прибавления к переводу относительно летописателей – Иоакима Кopcyнянина, Нестора. Сильвестра, Нифонта, Иоанна и Киприaнa – дают нам лишнее основание утверждать, что Болховитинов еще на родине был серьезно занят наукою отечественной истории. Но наука эта или, частнее, наука русской церковной истории еще более овладела его вниманием, когда он, навсегда покинув родной Воронеж, переселился в С.-Петербург, а оттуда в Новгород, Вологду, Калугу, Псков и Киев.

Поездку в С.-Петербург Е. А. Болховитинов задумал в конце 1799 года, с целию переменить священническую рясу на монашескую мантию и имя Евфимия на имя Евгения. Ближайшею причиную такой решимости была смерть (в авг. 1799 г.) жены и (ранее) детей протоиерея Болховитинова⁵². С понятным чувством сердечной боли оставляет он свою родину и в феврале 1800 г. чрез Москву отправляется в незнакомую ему северную столицу. В Москве, куда Болховитинов прибыл 15 февраля⁵³, встречается он с Н. Н. Б.-Каменским, может быть, даже живет у него, и от него получает рекомендательное письмо к С.-Петербургскому архиепископу Амвросию Подобедову⁵⁴, с которым (письмом) и пускается в дальнейший путь. «Марта 1-го приехал я в Петербург, пишет Болховитинов Г. А. Петрову. 2-е число употребил на то, чтобы инкогнито походит по Петербургу, 3-го явился в Невский и того же числа определен академии префектом и учителем философии и красноречия; а 4-го переселился я в монастырь и вступил в должность. Четыре дня только погулял я бельцом, а 9 марта монахи… в утреню одели меня в черную рясу, мантию и клобук. Имя я себе выбрал Евгений. 11-го владыка наш в обедню возложил на меня митру, крест и палицию. И так я теперь Евгений, архимандрит Зеленецкого монастыря»⁵⁵ 13 мая 1802 г. Евгений сообщал Македонцу, что он «с 6 апр. учит уже не философии, а богословию»⁵⁶. Кроме того, новый префект академии преподавал и церковную историю (общую). Хотя об этом ни слова не говорит г. Чистович в своей «Истории С.-Петербургской духовной академии» (см. стр. 131), но говорит за то заглавие известной уже нам рукописи церковной истории, хранящейся в библ. Киево-Соф. собора (см. выше стр. 16), и другая рукопись, находящаяся теперь в библ. Академии Наук и тоже составленная по Мосгейму, – это: «Церковная история, читанная студентам Александровской духовной академии Высокопреосвященным Евгением Болховитиновым, м. киевским и галицким, в бытность его префектом Александровской духовной академии в 1802 г.» (л. 1–128 in qu., 249 §§; доведена до VIII в. по Р. Хр.). Научая и развивая своих слушателей с кафедры, Евгений хотел, чтобы они работали и во внеклассное время. С этою целию он ввел в академии обычай публично прочитывать рассуждения или диссертации, отчасти нанисанные студентами, чего, как сам признавался⁵⁷, ранее «в Петербурге не бывало». Мало того, – сам же он стал давать темы для диссертаций и руководить составлявшими последние. Таким образом были составлены и отпечатаны: 1) Историческое исследование о соборах российские церкви, читанное в публичном собрании Спб. Александроневской академии 1803 г. января 8 д. кандидатом богословия Михаилом Сухановым. (Спб. 1803 г.); 2) Рассуждение о соборном деянии, бывшем в Киеве 1157 г. на еретика Мартина, читанное 1804 г. января 21 д. кандидатом богословия Иваном Лавровым» (1804 г.); 3) Рассуждение о книге, именуемой «Православное исповедание веры соборные и апостольские церкви восточные», сочиненной киевским митрополитом П. Могилою, читанное 1804 г. января 25 дня кандидатом богословия Алексеем Болховским» (1804 г.); 4) Историческое рассуждение о чинах греко-российские церкви, читанное 1805 г. февраля 16 д. кандидатом богословия Димитрием Малиновским (1805 г.); и 5) Рассуждение о начале, важности и знаменовании церковных облачений, читанное 1808 г. сентября 29 д. кандидатом богословия Константином, Китовичем (1804 г.)⁵⁸. Все эти «рассуждения», за исключением разве последнего, относятся, как видит читатель, к области истории русской церкви и сами по себе определяют вкус того, но чьей инициативе они писались. Но дело тут не в одной инициативе, а и в том еще руководстве составителями диссертаций, о котором мы упомянули, выше. Руководство это обнаруживалось со стороны Евгения в рекомендации источников и пособий (что особенно важно для молодого работника и характерно для его учителя), в советах, указаниях, поправках и редактировании «рассуждений» для печати. В общем оно настолько было постоянно и велико, что граничило с авторством. Назвав диссертации своими «петербургскими трудами над ученическими опытами"⁵⁹, Евгений в своей автобиографии прямо уже включает их в список сочинений, принадлежащих его перу. «Исследование» же о соборах Российской церкви еще в письме к Македонцу от 16 мая 1804 г. не задумывался назвать «своим»⁶⁰. И Анастасевичу писал он 17 мая 1820 г., когда тот прислал ему составленную им «Роспись книга библиотеки Плавилыцикова», что «Исследование о соборах» (№ 1152) «не Суханова, который только читал, a Евгения вашего». О «рассуждениях», которые в «Росписи» усвоялись прямо Евгению (№№ 1126, 1129, 1131, 1133 и 1153), он ничего не заметил, молча соглашаясь с правдивостью показания своего приятеля. – В рукописном сборнике Киево-Софийской соборной библиотеки № 592 сохранилось еще «Исследование», тоже предназначенное для публичного академического чтения и все писанное рукою самого Евгения. – это «Исследование о обращении Славян в христианскую веру» (1803 г). И оно, и все предыдущие обстоятельно разобраны г. Шмурло (гл. VIII), а потому если мы будем касаться их в своем труде, то лишь при случае. Сейчас же подчеркнем тот факт, что «Исследование о соборах Российской церкви» составлено, между прочим, при помощи рукописного материала, найденного Евгением в библиотеке Александроневской академии. С библиотекою этою последователь Б.-Каменского был знаком также коротко, как и с воронежскою семинарскою, и тоже упорядочивал ее. «Все рукописи (Александроневской академической бибилиотеки), извещал Евгений Анастасевича 4 ноября 1821 г., в общем каталоге не значились, а я, уже описавши их на особом листке, отдал библиотекарю»⁶¹. Сообщая Румянцеву сведения об одном летописце хранящемся в той же библиотеке, преосвященный писал, что он "найден им в брошенных бумагах и поставлен в шкаф с прочими рукописями в 1803 году»⁶².

Исполняя поручение высшего духовного начальства, архим. Евгений составил еще в Петербурге: 1) «Каноническое исследование о папской власти в христианской церкви, на латинском и российском языке, представлено чрез преосвещенного митрополита Амвросия в кабинет на вопрос оного в 1800 г., по случаю предложений иезуитского генерала Грубера о соединении церквей»⁶³, и 2) Записку о разговоре с двумя духоборцами (1802 г.)⁶⁴. – Вслед за г. Шмурло (стр. 282–283) мы готовы признать весьма участливое отношение Евгения и к «Историческому известно о Троицком Зеленецком монастыре»⁶⁵, не забывая, однако, при этом что сам Евгений в своей автобиографии не приписывает составление его себе. Нам приходилось уже упоминать, что в Петербурге же о. Болховитинов издал, дополнив, «Памятный церковный календарь» (1803 г.); а из самого сочинения сочинения узнаем, что здесь же наш автор принялся за собирание материалов для его классических «Словарей писателей» и вместе для задуманной им в это время «Истории Российской Иерархии», известной с именем Амвросия Орнатского, заниматься которою, также как и первыми, он продожал во всех городах, где пришлось ему святительствовать. – Наконец, в С.-Петербурге Евгений кладет начало той обширной рукописной библиотеке, которую он собрал в течение своей жизни, которая в настоящую пору, согласно его завещанию, составляет собственность Киево-Соф. Собора и в которой так много материалов по истории русской церкви. Из рукописей, в копиях (как и все) приобретенных здесь Евгением, мы можем назвать Стоглавник⁶⁶ и ту часть Степенной книги, которая не была напечатана Миллером⁶⁷. «Я, писал он К. Ф. Калайдовичу 24 окт. 1814 г., видел в Александроневской библиотеке список Степенной книги, доведенной до царствования царя Михаила Федоровича, и имею все окончание у себя в списке. Следовательно ваше окончание не конец»⁶⁸. Без сомнения, в эту пору м. Евгений особенно проникал сознанием важности для науки собирания разных исторических материалов. Вот почему, когда ему поручено было в 1805 г. составить проект реформы наших духовно-учебных заведений, он в число ученых обязанностей академия включить «собирание записок и памятников к объяснению Российской церковной истории служащих"⁶⁹.

Конечно, энергичный Евгений мог бы сделать больше для этой последней, пользуясь выгодами своих занятий в одном из богатейших литературных центров России, если бы не мешали ему разные случайные синодские поручения, шедшие чрез посредство м. Амвросия, и служебный по академии обязанности. Службу свою о. Болховитинов прямо называл «каторжною» и «крайне тяжелою»⁷⁰. Ея тяжесть увеличивалась еще трудами по званию члена Благотворительного общества⁷¹, по делам монастырских ревизий и проч. Давно уже, поэтому, Евгений «горел нетерпением оставить Петербург»⁷². Но ему суждено было прожить там еще до начала 1804 года.

1 января этого года архим. Евгений был назначен викарием новгородской митрополии, епископом старорусским⁷³, 17 хиротонисал⁷⁴, а 8 февр. вечером прибыл в Новгород⁷⁵, этот знаменитый исторический центр. Здесь он особенно много поработал для церковно-исторической науки, как и вообще для отечественной науки. Не говоря уже об его усиленном труде за это время по составлению «Словарей» и «Истории российской иерархии», он приготовил теперь «Всеобщее хронологическое обозрение начала и распространения духовных Российских училищ, с показанием всех бывших о них учреждений и указов» (отпеч. в 1 ч. Ист. росс. иерархии), и проект преобразования этих училищ (рук. сб. К.-Соф. с. б. №№ 175 и 177), – последний по поручению м. Амвросия. Здесь же преосвященный труженик написал «Исторические разговоры о древностях великого Новогорода» (М. 1808 г., брош.), из коих второй «Разговор» (стр. 23–42) ведется «о древнем богопочитании Славян новгородских, о их обращении в христианскую веру и о новгородской иерархии», причем сделано «прибавление о древних монастырях и церквах новгородских, в самом городе и около его находившихся» (стр. 81–88). По компетентному расследованию г. Шмурло, к новгородскому периоду ученой деятельности Евгения должны быть отнесены еще составленные им: «Рассмотрение исповедания духоборческой секты»⁷⁶ и «Критические примечания на рецензию моравского дворянина Ганке де Ганкенштейна, присланную им в 1803 г. в св. Синод, а потом изданную им на немецком языке в Офене 1804 года. Представленную чрез преосвещенного митрополита Амвросия Синоду, по приказанию коего и сочинены сии примечания, напечатанные в С.-Петербурге в мае месяце журнала «Любитель Словесности» 1806 года (стр. 140–153)⁷⁷.

Как и в С.-Петербурге, преосвященный Евгений, живя в Новгороде продолжал, с большим лишь усердием, рыться в местных архивах и библиотеках. Особенно много поработал он в богатейшей Софийской соборной библиотеке, к которой тогда присоединена уже была и библиотека Кирилло-Белоозерского монастыря и обширное знакомство с которой нашего историка так ясно обнаруживается в его «Словаре писателей духовного чина». Насколько близко освоился он с этою библиотекою, о том весьма красноречиво говорит следующее его письмо к Анастасевичу от 24 марта 1819 года: «Есть ли барон (Розенкампф) весною поедет в Новгород, то посоветовал бы я и вам с ним туда прокатиться. Там при всех письменных Кормчих найдете списки и Русской Правды. Сыщете там и скорописный Судебник царя Ивана Васильевича, при коем приписан и любопытный устав Владислава (sic!) и судебные акты царя Ивана Васильевича. На сей книг и моя подпись. Покойный академик М. А. Коркунов сообщаете даже, что «при пересмотре рукописей новгородской Софийской библиотеки (он) нашел опись рукописных сборников, составленную м. Евгением: по крайней мере на миогих рукописях, показанных в сей описи, находятся разные заглавия, писанные рукою преосвященного и согласные с описью»⁷⁸. Кроме Софийской библиотеки, неутомимый Евгений просмотрел «разбросанную по двору архиерейского дома старую архиву и (оттуда) кой-что выбрал»⁷⁹, архив губернского правления⁸⁰, «архивские старые бумаги», находившияся под кровлею Софийского собора и «отчасти (утилизированные) при составлении Истории российской иерархии»⁸¹ и, наконец, архив Юрьева монастыря, в котором, по собственному признанию, все перебрал⁸² и нашел знаменитую, не бесполезную и для историка русской церкви «Грамоту великого князя Мстислава Владимировича и сына его Всеволода Мстиславича, пожалованную новгородскому Юрьеву монастырю». Грамота эта с обширными учеными примечаниями к ней Евгения (преимущественно дипломатического характера) первоначально была напечатана в Вестнике Европы (1818 г., ч. 100, № 15 и 16, стр. 201–255), а потом в Трудах и Записках Общества Истории и Древн. Российских (M. 1826 г., ч. Ш, кн. 1, стр. 3–64). Составление «Примечаний относится, впрочем, к дальнейшей (не новгородской) ученой деятельности преосвященного историка, о чем подробнее мы говорим в «приложениях» к нашему сочинению под № 1.

Работая в Новгороде, преосвященный Евгений, кроме архивных церковно-исгорических материалов, обратил свое просвещенное внимание и на те исторические материалы, которые даются исследователю в надписях. «Живши (там) 4 года, сообщает он Румянцеву в 1818 г., я всячески старался сыскать хотя какую-нибудь древнюю надпись по церквам и кладбищам. Но не успел... Даже и на раках святых новгородских нет никаких древних надписей»⁸³. Однако, чего ученому архипастырю не суждено было найти здесь, то он во множестве нашел в четырех остальных епархиях, коими потом призван был управлять...

Наконец, в Новгороде, как и в славном граде Петра, наш автор продолжает пополнять свою библиотеку разными списками. Для примера укажем на список со 2 части Софийской летописи⁸⁴, хранящейся теперь в библиотеке Киево-Соф. собора за № 528, и на копии с 14 писем царя Алексея Михайловича к патр. Никону⁸⁵, находящиеся в той же библиотеке за № 564. Из Новгорода 24 января 1808 г. преосвященный Евгений был переведен на самостоятельную Вологодскую кафедру, которую сам и «выхлопотал для себя»⁸⁶. Слишком пятилетнее пребывание его на этой кафедре дало ему возможность написать для исторш русской церкви: «Всеобщее введение в историю монастырей грекороссийской церкви» (напечагано во 2-й ч. Истории российской иерархии стр. III–ОХLIХ), «Описание Пекинского монастыря» (ib. стр. 489–500), «Описание монастырей вологодской епархии, ныне находящихся и прежде бывших» (числом 88, – напечатано в III–VI ч. И. P. I.), «Историческое сведение о вологодской епархии и о пермских, вологодских и устюжских преосвященных (числом 42) архиереях» (напечатано в Вологодских епархиальных ведомостях за 1865–1868 гг. с дополнениями Н. И. Суворова и в кн. Румовского – «Описание Великоустюжского Успенского собора», 1862 г.), «О личных собственных именах у Славяно-руссов» (Вестник Европы 1818 г. ч. 70, №18; перепечатано в Зап. и Труд. Общества Истор. и Древн. Российских, 1826 г. ч. III, кн. 1, стр. 65–76) и «О разных родах присяг у славяно-руссов» (ib. стр. 28 и д., перепечатано там же, стр. 77–88). В Вологде же, под руководством, просвященного архипастыря, был переведен историографический или, точнее, библиографический труд Адама Селлия – «Schediasma litterarium de scriptoribus, qui Historiam Politico – Ecclesiasticam Rossiae scriptis illustrarunt. Revaliae. 1736 г.⁸⁷. Здесь, наконец, преосвященный издал под своею редакциею отдельный оттиск устава преподобного Нила Сорского (печатался в V ч. И. P. I. М. 1813 г. стр. 215–235). Составлению вологодских иерархических трудов весьма много помогало близкое знакомство Евгения с тамошними архивами, кроме этих трудов, сплошь и рядом основанных на рукописном архивном материале, свидетелями тому являются сам преосвященный историк и современный нам историк Вологодского края Н. И. Суворов. «Ваше мнение об архивных книгах и бумагах весьма справедливо, писал первый Анастасевичу от 24 апреля 1813 г. Сколько сей старины нашел я в Вологде кучами? Но рыться в них труд преотвратительный». А г. Суворов говорит: «Мы слышали от одного здешнего старожила, современника преосвященного Евгения, что из всех концев епархии в то время доставляемы были в вологодский архиерейский дом архивные материалы целыми возами»⁸⁸, а также, добавим мы, доставляемы были и такие исторические памятники, как сочинения Иосифа Волоколамского, Зиновия Отенского, разные местные летописцы и проч. Памятники эти преосвященный приобрел для себя и, как увидим из дальнейшего изложения нашего сочинения, все они сохранились в Киево-Соф. соборной библиотеке_. Еще в Вологде наш автор начал писать свою «Историю Славено-русской церкви»⁸⁹, задуманную им в Новгороде, если не в С.-Петербурге, но всего более занимался ею в Калуге, куда был назыачен епископом 19 июля 1818 г. и прибыл 12 сентября⁹⁰. В связи с этими занятиями стоить, вероятно, и сделанный здесь (а частию, может быть, и в Вологде) под руководством Евгения перевод всех пяти частей Шлецерова «Nestor'a», до сих пор в рукописи хранящийся в библиотеке Киево-Соф. собора за №№ 528 и 524. В той же самой связи находятся и приобретения преосвященного, сделанные им для своей исторической библиотеки и нами отмеченные в V главе настоящего сочинения. Об его занятиях в это время в архивах указаний не сохранилось, но все же и здесь не переставал он розыскивать церковно-исторические материалы. «По епархии своей, писал Евгений Анастасевичу 27 января 1815 г., в церквах и монастырях я много нашел надписей, но они все не старее XVII и XVI в.».

Из Вологды 7 февраля 1816 г. епископ Евгений Болховитинов был назначен в архиепископа Псковского и «с самого приезда» туда «занялся собиратель монастырских грамот и других (рукописных) известий»⁹¹. В тоже время озаботился приобретением списков псковских летописей (по Архивскому и Эрмитажному списку), находящихся в настоящее время в Киево-Соф. соборной библиотеке за №№ 529 и 530. При помощи этих и других рукописных и печатных материалов, которые частнее указаны будут нами во II главе, преосвященный составил здесь: почти всю «Историю княжества Псковского» (напечатана в Киеве в 1801 г.), третья часть которой специально посвящена «Истории псковской церковной иерархии» (стр. 1–171), Описания шести псковских монастырей – Печерского, Святогорского Успенского, Иоанно-Предтечева, Никандровой пустыни, Иоанно-Богословского Крыпецкого и Рождество-Богородицкого Снетогорского, – составляющие 5 брошюр (описание последних двух монастырей помещено в одной брошюре)⁹², напечатанных в 1821 г. в Дерпте, «Летопись древнего Славено-русского княжеского города Изборска» (напечатана в Отеч. Записках 1825 г., ч. 22, № 61; перепечатана в Труд, и Летописях Общества Ист. и Др. Российских, 1830 г. ч. V, книга 1, стр. 131–162) и небольшую статью «О русской церковной музыке», по просьбе бар. Розенкампфа для гейдельбергского профессора Тибо⁹³. Судя по письму Евгения к Анастасевичу от 18 октября 1818 г., он, святительствуя в Пскове, «издал какие-то «жития» тамошних «угодников» (и «службы» им), но ни одного из них мы не видали и не знаем. Здесь же он издал в 1818 г. давно им оконченный (именно в Вологде), но около этого времени значительно исправленный и дополненный «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви» (Спб. ч. I и II). Отсюда же, наконец, неутомимый Евгений в январе и феврале 1821 г. отослал в редакцию «Сибирского Вестника»: 1) поправленную им⁹⁴ записку о Камчатской духовной миссии, присланную на его имя из Иркутска⁹⁵, и 2) дополненную историю Пекинской миссии, входившую прежде в его «Описание Пекинского монастыря»⁹⁶.

Возвращаясь к началу речи об ученой деятельности Евгения на Псковской кафедре, мы должны еще заметить, что он, в своем усердии розыскивать архивные исторические материалы, не проходил мимо и таких хранилищ этих последних, как колокольни. Извещая Анастасевича от 29 апреля 181V г. о находке бумаг архиепископа Симона Тодорского, ученый иерарх добавляет, что «все это гнило в кладовой под соборною колокольнею».

В 1822 году высокопреосвященному исследователю суждено было переселиться из Пскова в другой древнейший исторический центр туда, откуда ведет свое начало наша церковная история, где родина, колыбель христианства в России, – в Киев⁹⁷. 24 января он назначен был туда во архиепископа, 16 марта возведешь в сан митрополита, а 11 апреля прибыл на место служения. Очутившись в таком знаменитом городе и крае, мог ли Евгений и здесь не заинтересоваться его святынями, его историею? Мог ли пройти мимо архивов и книгохранилищ и не взяться за перо, чтобы поведать миру о своих находках и результатах своих трудов? Конечно, нет. И вот он готовит и печатает сначала «Описание Киево-Софийского собора и историю Киевской иерархии». (Киев, 1825 г.), потом «Описание Киево-Печерской лавры» (Киев, 1826 г.), вскоре исправив и дополнив его (Киев, 1881 г.), и, наконец, «Киевский месяцеслов, с присовокуплением разных статей к российской истории и Киевской иерархии относящихся» (Киев, 1882 г.), между прочим, краткого описания тамошних монастырей⁹⁸. Кроме того, преосвященный труженик издает в Киеве, под собственною редакциею и с своими некоторыми добавочными статьями, в первый раз в 1828 г., а во второй – в 1886 г. – «Киевский Синопсис», известный с именем Иннокентия Гизеля, в 1827 г. – значительно исправленную и пополненную им самим 1-ю часть «Истории российской иерархии Амвросия Орнатского, в том же 1827 г. – свой «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина грекороссийской церкви» (ч. I и II), во многом дополненный и поправленный сравнительно с изданием 1818 г., и, наконец, в 1881 г., как мы уже упоминали, свою же «Историю княжества Псковского» (ч. І–ІѴ)⁹⁹. После 1882 г. м. Евгений ничего печатного по истории отечественной церкви не дал и лишь работал для нее, или, частнее, для истории российской иерархии в тиши своего ученого кабинета, как-то увидит читатель из 1-й главы настоящего сочинения. Хотя его прекрасные «Описания» Киево-Софийского собора с историею Киевской иерархии и Печерской лавры обличают в нем историка, знакомого с местными архивными материалами, но едва ли не приходится сознаться, что преосвященный Евгений теперь не проявлял уже в розыскивании последних той страстной энергии, которая отличает его предшествующую ученую деятельность. Он как-будто устал, утомился... По крайней мере на такую именно мысль наводит нас тот факт, что все Евгениевские описания Киевских монастырей (Месяцеслов, стр. 491–501) крайне коротки и весьма во многом уступают описаниям монастырей воронежских, вологодских и псковских, основанных большею частию на рукописных давных, и что, с другой стороны, его «Краткое сведение» о Киевской академии (напеч. в «Прибавлениях» к Опис. К.-С. собора стр. 208–235) составлено без всякого отношения к архиву местной консистории, где, между тем, хранится не мало ценных документов, касающихся внутренней академической жизни. – Как бы то, впрочем, дело ни было, но и в Киеве высокопреосвященный историк не оставил своей прекрасной привычки собирать для себя разные памятники. Так, напр., в письме от 5 авг. 1828 г. он просит Востокова прислать ему «для списания Киевскую летопись, на кою ссылаются Карамзин и Татищев»¹⁰⁰, Просьба Евгения была удовлетворена и списанная Киевская летопись находится в настоящую пору в К.-Соф. соборн. библиотеке за № 521. Но, что особенно характерно, м. Евгений приобретает здесь архивные документы, касающиеся Киевской академии и Печерской лавры, и списки с тех и других отдает в библютеки этих самых учреждений, которые всего более в них нуждаются. С документами этими мы познакомим читателя в 1-й и-3-й главах нашей работы¹⁰¹.

В некотором смысле к церковно-историческим трудам нашего автора относятся его труды по части канонического права, посвященные главным образом изучению состава и редакций славянской Кормчей. Но по разным обстоятельствам и преимущественно потому, что Евгений, как канонист, может быть предметом особого ученого исследования, анализ этих трудов не вошел в программу настоящего сочинения.

***

План, принятый нами для исследования «Трудов м. Евгения по истории русской церкви», указан в оглавлении сочинения. Его raison d'être таков. Первее всего нам хотелось придерживаться хронологического порядка т. е. того порядка, в каком сам автор производил эти труды. Но с другой стороны, мы считали нужным обозревать последние в некоторой системе и потому наперед выделили труды иерархического характера. Ради цельности вопрос об истории Новгородской иерархии, вместо средины 1-й главы, нам пришлось отложить до конца ее. «Истории Словено-Русской церкви» попала в предпоследнюю главу потому, что она, как рукописная, не имела полного права на место в настоящей работе, так как мы, преследуя историографические задачи, должны были говорить об одних лишь печатных трудах преосвященного Евгения, занявших уже в науке известное место. Однако, нам нельзя было замолчать ее, как потому, что часть ее содержания, именно «Введение», была уже сообщена печатно (Странник, 1887 г., июнь-июль), так и потому, что анализ ее дает прекрасный материал для суждения о м. Евгении, как русском церковном историке. В «Приложениях» помещено нами все то, что не могло войти почему-либо в самое сочинение и что, между тем, имеет ту или иную связь с этим последним.

Конечно, и после настоящей нашей оговорки могут обвинить нас в искусственности плана. Но это, во всяком случае, недостаток чисто формальный и по существу дела совершенно безразличный.