Новый Завет: православная перспектива

Содержание

Предисловие Кристера Стендала

Предисловие к русскому изданию

Предисловие к английскому изданию

Введение

Предисловие Кристера Стендала

Читатель может спросить: зачем предварять введение в Новый Завет целым томом общих рассуждений? Почему, к примеру, не начать сразу с Евангелия от Матфея? Отвечу просто. Профессор Стилианопулос – честный человек: ему хорошо известно, что существует тысяча способов, которыми Библию читали, читают и будут читать. Он знает, что наивно – и даже нечестно – говорить: «Я читаю текст точно так, как он есть».

В этой книге, посвященной герменевтике, – науке о понимании текста, – автор описывает, из чего складывается его, православного христианина, подход к Писанию, и где он различает три уровня: экзегетический, оценочный/интерпретативный и трансформативный (уровень преображения).

В его описании этих уровней мне видится влияние популярной в современном американском богословии «социологии обучения». В Европе и в других частях света ученые, принадлежащие к разным конфессиям, получают образование в основном на факультетах, относящихся к их церквам; они нигде еще не были в такой степени межконфессиональными по своему составу и духу как в Америке в то время, когда профессор Стилианопулос получил докторскую степень в Гарвардском университете.

Отсюда его утверждение, что на экзегетическом уровне, уровне поиска ответов на вопрос, что означал текст для автора и/или тех читателей, для которых он изначально был предназначен, исследование ведется на общих основаниях – этот его подход нельзя назвать ни православным, ни протестантским, ни каким-либо иным. В этом контексте профессор Стилианопулос ссылается на мою статью в IDB (см. главу 7, сноску 290), и я с ним согласен – поиск «первого смысла» не должен преграждать нам путь к трансцендентным аспектам истин Писания (глава 7).

В статье, на которую ссылается профессор Стилианопулос, моей задачей было подчеркнуть различные оттенки смысла слова «значить», связанные с его формой в зависимости от грамматической категории «времени» (текст значил/начал значить/приходит к значению), а также заметить, что сам вопрос: «Значит – для кого?» – показывает нам необходимость второго уровня – интерпретации. С удовлетворением прочел я главу о третьем уровне – преображении. В этом, на мой взгляд, заключается наиболее заметный вклад в современную библеистику профессора Стилианопулоса, ученого, воспитанного в православной традиции. Библейская герменевтика – искусство осознания процессов, происходящих в нашей душе во время чтения ІІисания, и внутренняя реакция на его послание. Когда профессор Стилианопулос говорит об уровне преображения, я понимаю, что истинные христиане всегда осознавали нечто подобное, но до сих пор этот аспект не получил четкого статуса в герменевтической схеме.

И здесь я нахожу связь между воззрениями профессора Стилианопулоса и ученых, идентифицирующих себя с евангелическим крылом протестантизма. Несомненно, их связывает то, что сам профессор Стилианопулос называет просвещенным консерватизмом. Он критикует – на мой взгляд, несколько односторонне – просвещенческий субъективизм относительно истин Писания в вопросе «Кто такой Бог?» Отметим позитивную реакцию профессора Стилианопулоса на недавнее возвращение некоторых евангелических ученых к преданию в противовес маниакальному библеизму. Однако на более глубоком уровне речь идет о сближении движения к преображению в православии и изначальной евангелической ориентации на личные отношения с Христом.

Несомненно, евангелики и православные говорят о преображении разным языком; и профессор Стилианопулос определенно высказался о том, как ему хотелось бы перекинуть мост через классическое разделение восточного и западного богословия и их духовных традиций:

В нормативных образцах своей веры и практики все христианские традиции, понятным образом, развивают свой sensus plenior, создавая многочисленные интерпретации и способы применения библейских текстов. Община веры как в Писании, так и после Писания всегда более зависима от установленных ею норм веры и практики, чем от исторической и экзегетической точности. Актуальная герменевтическая проблема состоит в необходимости подвергнуть сами эти нормы критической оценке в свете целостного свидетельства Писания. «Богословие оправдания», сосредоточенное на теме веры и дел, не становится менее традиционным только оттого, что протестанты объявляют его «библейским». Также и «богословие обожения», сосредоточенное иа единстве со Христом в Духе, не становится небиблейским только оттого, что православные объявляют его «традиционным». Экзегетический подход показывает, что как «привычный», так и «непривычный» взгляд на спасение равно входят в библейское свидетельство, и что позитивное сравнение может способствовать более глубокой оценке их обоих. Герменевтический смысл этого в том, что так или иначе, путем отбора или умолчания, Писание и предание играют равно значительные роли в общинах веры. Различие же в том, что из-за свойственных им предубеждений протестанты склонны пренебрегать ролью предания, а православные – чрезмерно ее раздувать (глава 7).

Когда герменевтические размышления профессора Стилианопулоса подводят его вплотную к евангелическому сегменту научного сообщества, бросается в глаза то, что он мало внимания уделяет аналогично мыслящим католическим богословам. Разумеется, упоминается Рэймонд Браун, а также документ Папской библейской комиссии «Истолкование Библии в Церкви» [Ongins 23 (29, 1994), с.498–524]. Однако не следует понимать это превратно: основная мысль современной католической герменевтики – та же, что связывается в экуменическом мире с именем профессора Стилианопулоса. Объяснюсь подробнее.

Именно профессор Стилианопулос был избран для про изнесения вступительной речи на открытии Ванкуверской ассамблеи Всемирного совета церквей в 1983 году. Темой его выступления было: «Иисус Христос – свет миру». Эта речь произвела на меня неизгладимое впечатление. Слушая профессора, я понял – таков был дар мне от восточного христианства, – что церковный Символ веры следует понимать не только как изложение догматов, но и как гимн. Разумеется, я как ученый знал, что наиболее ранние вероучительные элементы в Новом Завете изложены в поэтической форме (вспомним Флп. 2), однако мысль, что, воспевая Символ веры, я славлю Триединого Бога, обновила мою веру. Если выразиться иначе, вопрос жанра – решающий для богословия вообще и для нашего понимания Писания в частности. Чтобы верно расслышать, мы должны находиться на правильной волне. Рассказ и гимн, заповедь и утверждение – совершенно разные вещи. О внимании к жанрам, проявленном профессором Стилианопулосом в Ванкуверской приветственной речи, я вспомнил в связи с недавними прозрениями католических герменевтов. Как подчеркивает Рэймонд Браун (The New Jerome Biblical Commentary, 1990), само осознание литературной формы открыло для католических библейских исследований новое направление творческой мысли: энциклика Divino Afflante Spiritu (Пий XII, 1943) и II Ватиканский собор провозгласили этот подход обязательным для всех серьезных католических исследователей Библии (NJBC, рр.1151, также рр.1170–1171). Отрадно осознавать, что профессор Стилианопулос также широко использует его в своей работе.

Подобно Моисею у Иордана, взирающему на Землю Обетованную, мы с нетерпением ожидаем путешествия в мир Нового Завета, куда введет нас профессор Стилианопулос. Книга – абсолютно честная и богатая идеями, представляет собой введение, в котором три уровня/модуса – экзегезы, интерпретации и преображения – не просто описываются по порядку, но вступают в динамичные и стимулирующие взаимоотношения. Разумеется, здесь рождается аналогия со Святой Троицей, как ее понимают православные, – не иерархическая или психологическая модель, но полная взаимосвязанность и взаимопроникновение. Особый интерес вызывают у меня пути, которыми приходит в наш мир преображающая реальность Писания. Восточное понимание цели божественных деяний как обожения, то есть восстановления в нас imago Dei, сосредоточивает наше внимание на роли Христа и в то же время преодолевает почти еретический христомонизм многих западных, особенно протестантских, традиций. Итак, перед нами православное введение в Новый Завет, вполне соответствующее «канонам» современных библейских исследований.

Кристер Стендал

Гарвардская богословская школа

Кембридж, Массачусетс

Предисловие к русскому изданию

Понять послание, которое несет нам Священное Писание, и просто, и сложно. Просто – для благочестивого верующего, который читает или слышит слово Божье, принимает его с верой и благоговением и воплощает в своей повседневной жизни. Такой читатель не слишком озабочен научной экзегезой и различными методиками истолкования. Для него важна личная встреча с библейским посланием – живым словом благодати и милосердия, принимаемым в контексте личной веры, покаяния и праведной жизни. Важнейшая его цель – не собирание богословского и исторического знания, но чудо причастия Богу Живому, совершаемое Святым Духом при встрече с библейским текстом. Благочестивый верующий защищен от опасности субъективных блужданий: его питает жизнь и учение Церкви, в которой даже дети воспринимают преображающее послание Священного Писания, читая или слушая библейские рассказы. Хорошо известно, что такое молитвенное чтение и слушание Библии рекомендуется всем верующим великими отцами церкви – такими, как Иоанн Златоуст, и на протяжении веков составляло важнейшую часть православной традиции.

Однако для ученого или образованного читателя Библии понимание библейских текстов может оказаться чрезвычайно сложным. Причина этого в том, что при изучении Библии неизбежно приходится учитывать множество контекстов, ассоциаций, факторов, принципов и методов истолкования. Сами отцы церкви хорошо это понимали и уделяли много внимания интеллектуальным вопросам и спорам, возникающим при изучении библейских текстов. Времена меняются, но основные вопросы остаются теми же. Как объяснить различия в описании служения Иисуса в четырех Евангелиях? Почему Ветхий Завет остается частью христианской Библии, и каковы его взаимоотношения с Новым? Как понимать происхождение, авторство и авторитет Библии, принимая во внимание два ее аспекта, – божественное откровение и человеческие формы языка и мышления? Как библейские тексты ведут нас к пониманию тайны Бога-Троицы? Каковы взаимоотношения между Библией и Церковью? Кто может верно толковать Писание, каковы здесь критерии и методы? Каковы роли веры и разума в изучении и истолковании Священного Писания? Все эти вопросы не только остаются – в новое время и период постмодернизма они сделались особенно острыми. Причины очевидны: с одной стороны, радикальные интеллектуальные и социальные перемены, породившие западную цивилизацию как ведущую культурную силу мира, с другой стороны, феноменальное съеживание мира в «глобальную деревню», где самые разные люди и верования вынуждены существовать вместе и встречаться лицом к лицу. Понятно, что сегодня истолкование священных книг играет важную роль в вызывающих опасения развитии и перспективах современного мира.

Настоящая работа, написанная православным священником и преподавателем, живущим и работающим в Соединенных Штатах, – скромный вклад в задачу истолкования священных текстов. Она посвящена «герменевтике», определяемой как концептуальный анализ предпосылок, факторов и методов, стоящих за искусством и наукой истолкования христианской Библии. Основная тема – истолкование и использование христианской Библии, особенно Нового Завета, в контексте православной традиции, а также в свете библейских исследований ученых из разных стран. Эта книга задумана не как вклад в развитие западной герменевтики в смысле всестороннего исследования, предпринимаемого знаменитыми западными учеными. Хотя ее задача выполняется в экуменическом диалоге с достижениями западных библейских исследований, основная ее цель – создать систему критериев для уяснения православной герменевтики, поскольку в наше время православные библеисты и богословы все активнее вовлекаются в изучение Библии. Главное, к чему я стремился, – дать богословское свидетельство о Библии в свете ее исторического характера и неразрывной связи с Церковью, где происходит ее нормативное истолкование и актуализация ее послания. В соответствии с целью самого Священного Писания основная задача моей книги не академическая, а евангельская – показать, как благодаря библейским исследованиям пророческий и преображающий голос Священного Писания звучит для нашего поколения, вдыхает новые силы в Церковь и оживляет ее миссию в мире.

Хотелось бы выразить мою искреннюю благодарность Библейско-богословскому институту св. апостола Андрея и его уважаемому ректору доктору Алексею Бодрову, а также редакционной коллегии серии «Bibliotheca Віblіса» за их поддержку и труды, связанные с публикацией моей книги на русском языке. С чувством молитвенного смирения я приветствую своих российских читателей. Надеюсь, что моя рабога поможет им лучше понять нераздельное историческое, богословское и духовное свидетельство Священного Писания и, кроме того, обогатит их жизнь в общении с Богом. Хотелось бы пожелать образованным читателям Библии, чтобы каждый из них, сообразно собственному уровню, возрастал как ученый, богослов и христианин, радуясь встречам с Богом Живым при чтении Священного Писания.

Теодор Г. Стилианопулос

3 июля 2007 года

Предисловие к английскому изданию

Перед вами книга, задуманная как историческое и богословское введение в Новый Завет. В ней рассматриваются основные темы, положения и контексты, в огромной степени определяющие способы чтения и истолкования Библии. Основной предмет нашего исследования – Новый Завет, но эта работа, естественно, затрагивает и Ветхий Завет, поскольку в отрыве от Ветхого Новый Завет не может быть понят в полной мере. Таким образом, дискуссия сосредотачивается вокруг тем, касающихся Писания в целом, – его природы и авторитета, отношения к преданию, святоотеческих и современных подходов к Писанию и, наконец, актуальнейшего вопроса интерпретации Писания.

Книга адресована прежде всего студентам, изучающим богословие, готовящимся к различным формам пастырского служения. Действенное христианское служение требует от них осведомленности в современных подходах к Писанию, но, прежде всего, – четкого понимания его богословского и евангелического послания. Студенты, начинающие изучать Писание, часто приходят в замешательство, столкнувшись с разнообразием и радикальностью современной библейской критики. Им трудно увязать критические исследования с библейским повествованием и собственной верой. Часто они испытывают внутреннее борение между упрощенческим пиетизмом и подрывающим веру сомнением. Ответственное преподавание должно указать учащимся путь к обретению равновесия между верой и ученостью – это позволит избежать крайностей как фидеизма, так и скептицизма. Зрелое использование Библии предполагает, что читатель не игнорирует ни исторических сложностей библейской традиции, ни, тем более, важных богословских смыслов, которые они несут. Но в то же время будущим священникам и служителям церкви необходимы не только убежденность и пламенная вера, но и как можно более полные знания о характере и каноническом авторитете Писания.

Мы исходим из того, что библейские книги истинно составляют Священное Писание – священную запись самооткровения Божьего, воспринятого и хранимого церковью на протяжении веков, дабы христиане читали ее и осмысленно использовали для проповеди Евангелия. Достижения библейской критики не вызывают сомнения, поставленные ею нерешенные вопросы стимулируют размышления. Однако мы сосредоточиваем внимание на главной цели изучения Библии: объяснении богословских истин и духовного свидетельства Писания. В этом смысле слова «православная перспектива» в заглавии этой книги имеют экуменический оттенок: мы стремимся выразить церковные и богословские интересы не только Православия с заглавной буквы, но и всех христиан, что хранят историческую веру своей церкви и считают себя «православными» с маленькой буквы (что не обязательно означает пиетистский или фундаменталистский образ мыслей). Мы стремимся избежать высокоученого жаргона и стараемся объяснять специальные термины так, чтобы они были понятны каждому читателю. Автор также надеется, что некоторые ключевые позиции, которые он защищает в этой работе, особенно в главах о герменевтике, то есть искусстве интерпретации, могут заинтересовать коллег, чью конструктивную критику он воспримет с огромной благодарностью.

Всех, кого мне следовало бы поблагодарить, перечислить здесь невозможно. Работа, подобная этой, неизбежно основывается на идеях множества моих бывших учителей в различных учебных заведениях, а также на опубликованных работах моих многочисленных коллег, цитируемых в примечаниях. Однако мне хотелось бы назвать имена трех человек, повлиявших на меня особенно сильно. Благодарю блаженной памяти епископа Герасима Пападопулоса за его духовное свидетельство, Иоанна Романидиса – за его богословские прозрения и Кристера Стендала – за его описательно-экзегетическую мегодологию. Также благодарю его благочестие епископа Мефодия, бывшего президента Греческого колледжа и Греко-православной богословской школы Святого Креста, за предоставленный в 1995 году отпуск, во время которого была написана большая часть этой книги. Иоанн Хриссавгис и Николас Констас, мои коллеги по Греческому колледжу и школе Святого Креста, читали рукопись и сделали ценные замечания. Моя жена Фотини отредактировала черновик нескольких первых глав. Мой помощник Энтони Белчер вычитал беловую рукопись, предложил множество стилистических поправок, а также подготовил часть библиографии. Антон Врейм оказал неоценимую помощь в сверке текста и надзоре за всеми техническими аспектами публикации. Им, а также всем, кто принимал участие в издании этой работы, я выражаю искреннюю благодарность.

Теодор Г. Стилианопулос

Греко-православная богословская школа Святого Креста

Бруклин, Массачусетс,

4 апреля 1996 года

Πολλῆς οὖν ἡμῖν χρεία τῆς νήψεως, πολλῆς τῆς σπουδῆς, πολλῆς τῆς τῶν θείων Γραφῶν ἐρεύνης.

«Итак, потребна нам великая трезвенность, великое прилежание, неустанное изучение божественных Писаний».

Св. Симеон Новый Богослов,

«Огласительная беседа 3»

Πᾶσα γὰρ σπουδὴ καὶ πᾶσα ἄσκησις μετὰ καμάτων πολλῶν ἡ μὴ καταντῶσα εἰς τὴν ἀγάπην ἐν τῷ συντετσιμμένῶ τῷ πνεύματι, ματαία ἐστὶ καὶ εἰς οὐδὲν καταλήγουσα χρήσιμον.

«Ибо никакое прилежание и никакое подвижничество, пусть и с великими трудами осуществляемые, – если не соединяются с любовью в сокрушении духа, то остаются тщетными и не приносят никакой пользы».

«Огласительная беседа 1».

Введение

Зачем мы изучаем Библию? Большинство читателей обращается к Писанию из религиозного и богословского интереса, предполагая, что Библия – священная и авторитетная книга, несущая свидетельство о слове Божьем. Апостол Павел называет Писания «прорицаниями Божьими» (τὰ λόγια τοῦ θεοῦ, Рим. 3:2). Он призывает фессалоникийских христиан принимать Благую весть, ныне записанную в Новом Завете, не как человеческое слово, но как слово Божье – «как Бог удостоил нас того, чтобы: вверить нам благовестие, так мы и говорим, угождая не людям, но Богу, испытующему сердца наши» (1Фес. 2:4). На протяжении веков верующие христиане, на общем богослужении или в уединенном чтении, видят в Библии источник спасительной истины и духовного наставления. Они полагают, что Писание, несмотря на все споры о его истолковании и проблемы, связанные с его неверным использованием, приглашает нас к жизни с Богом, к пути любви и праведности, воплощенных в уникальной личности и служении Иисуса Христа.

Многие читают Библию и ради наслаждения ею как литературным произведением. Рассказ о творении, история Израиля и жизнь Христа вдохновляли и продолжают вдохновлять бесчисленное множество людей. Псалмы, Книга Иова, Евангелие от Иоанна, Откровение – все эти книги обладают выдающимися литературными достоинствами. В наше время ученые тщательно изучают филологические аспекты Библии – ее композицию, повествования, поэзию и образы¹. Кроме того, хорошо известно, что язык и идеи Писания оказали огромное влияние на мировую литературу. В европейской культуре, например, едва ли возможно оценить творчество Данте, Мильтона, Толстого, не зная образов и нравственного учения Библии. Литература всегда обращалась к темам добра и зла, самопожертвования и стяжательства, надежды и отчаяния. Писание волнует сердца и души многих поэтов и творческих людей, размышляющих о смысле жизни, свободе, справедливости, страдании и смерти.

Можно читать Библию как исторический источник. Большая часть имеющейся у нас информации о происхождении и истории иудаизма и раннего христианства почерпнута из Писания. Внимательный читатель может найти в Библии также сведения о жизни и культуре других народов древности – египтян, ассирийцев, вавилонян, персов, греков и римлян. В наше время изучение Библии как исторического свидетельства стало систематическим и достигло высокого профессионального уровня². Общепризнано, что книги Писания рождались в определенных культурных контекстах и исторических обстоятельствах. Кроме того, мы все яснее понимаем, какое колоссальное влияние оказала Библия на развитие цивилизации – не только на законодательство и общественные нравы, но и на выражение культурного самосознания человечества в образовании, живописи, музыке³.

Осознание своей библейской миссии вдохновляло и великих исследователей. Например, Христофор Колумб в своем труде Книга пророчеств поведал о том, что при открытии Америки им двигало желание проповедовать Благую весть по всему миру и подготовить путь для тысячелетнего Царства⁴. Существует предположение, что расцвет науки и техники в современном мире был, по крайней мере отчасти, вызван библейской идеей упорядоченного творения и заповедью Бога человечеству обладать землей и владычествовать всем, что на ней (Быт. 1:28)⁵.

Три аспекта изучения Библии – богословский, литературный и исторический – тесно взаимосвязаны. Их нельзя обособить из-за фундаментальной характеристики Писания как собрания исторических документов, повествующих о религиозных убеждениях и богословских прозрениях евреев и христиан, исходящих из того, что они сами считали проникновенными встречами с Богом в контексте своей религиозной общины. Хотя тому или иному из перечисленных аспектов по разным причинам можно отдавать предпочтение, для полного понимания Писания необходимо уделять должное внимание всем трем. Это особенно актуально для нашего времени, когда революционные достижения естественных и гуманитарных наук завоевали право на существование нового критического мышления, основанного на научном экспериментальном методе. Распространение по миру новых знаний в областях точных наук, истории, психологии вместе с философскими постулатами Просвещения привело к повсеместному падению доверия к авторитету Библии как источника истины⁶. Применение к изучению Священного Писания научно-критического метода породило радикально различающиеся подходы к Библии. Вопрос: «Зачем изучать Библию?» теперь заострен множеством иных вопросов. Кто изучает Библию? В каком контексте она читается и изучается? Как следует ее интерпретировать и руководствоваться ею? Содержит ли Библия божественное откровение или представляет собой лишь достижение древней культуры, из которого можно извлечь полезные уроки? В каком смысле Библия составляет Священное Писание церкви, и что из этого следует?

В современном изучении Библии наблюдается стремление к дезинтеграции. Богословский и исторический подходы к Писанию на протяжении более ста лет все дальше отходят друг от друга. Власть историко-критического подхода, принимающего модернистские построения, довела результаты анализа и ревизионистские теории до степени, когда раздается вопрос, не превратилось ли вино Писания в воду критического изучения. Некоторые ученые из самой гильдии библеистов отрицательно относятся к историко-критическому методу, называя его «величайшим непониманием» (mammoth misinterpretation) Библии и обвиняя в «банкротстве» из-за его, как они полагают, бесполезности для жизни церкви и общества⁷. В противовес историческому подходу все больше библейских критиков пытаются открыть новые направления исследования под влиянием «новой литературной критики», с помощью которой они стараются извлечь из Библии смысл, соответствующий восприятию современных читателей⁸. Однако эти новые подходы, по-видимому, также обесценивают богословское свидетельство библейских текстов, рассматривая их не столько как нормативные записи откровения, сколько как древнюю религиозную литературу. Помимо исторического и литературного подходов, а также применения их методологий, некоторые критики обращаются к Библии по идеологическим причинам, используя ее для продвижения различных социальных и политических идей, таких, как либерационизм и феминизм⁹. Подобные библейские исследования плохо сочетаются друг с другом и не приводят к согласию.

Каков взгляд на Писание в православной перспективе? Православные ученые – об этом мы будем говорить в различных частях этой книги¹⁰ – принимают разумное, уместное использование критического метода, поскольку дух православия поощряет свободу исследования и поиск истины с помощью разума. Однако, опасаясь господства в современной библеистике модернистских концепций, православные богословы предостерегают нас от радикальных последствий исторической критики, выдвигая в противовес им консервативные позиции и опираясь на догматическое учение церкви. Это верно в отношении изучения не только Библии, но и всех богословских дисциплин: церковной истории, патристики, литургики, церковного права и систематического богословия. Православное академическое богословие в области исследования Писания развивается в основном в Греции, где начиная с середины XIX века постоянно публикуются впечатляющие труды высокого научного уровня ученых, связанных с Афинским и Фессалоникийским университетами. Многим из этих трудов мы отдадим должное в нашей работе, особенно во втором томе, где мы более подробно будем говорить об изучении Нового Завета.

На сегодняшний день содержательные введения в Новый Завет написаны тремя греческими библеистами: Савасом Агуридисом, Иоанном Каравидопулосом и Иоанном Панагопулосом¹¹. Первые двое, хотя и выражают уважение к традиционным позициям, сами используют стиль и методологию, принятые в интернациональной библеистике. Третий, Панагопулос, используя методы интернациональной науки, открыто выражает герменевтическую позицию, основанную на учении отцов церкви, и создает вполне «православное» введение в Новый Завет. Кроме того, Панагопулос – автор многотомного труда по святоотеческой экзегетической традиции, первый том которого уже вышел в свет¹². Савас Агуридис в своих работах также касался проблем герменевтики. Герменевтическая позиция этих ученых подробно обсуждается в шестой и седьмой главах данной книги¹³.

Автор этой работы занимает срединную герменевтическую позицию. Понимая чрезвычайную важность богословских выводов из экзегетических трудов отцов церкви, он в то же время настаивает на описательном критическом исследовании библейских документов, указывая, что детальное историческое исследование прокладывает нам путь к изначальному свидетельству Нового Завета. Выработка четкого «православного подхода» к Писанию – задача, которую нам еще предстоит решить; надеемся, что данная работа внесет в это определенный вклад. Каковы бы ни были специфические черты православного подхода к Библии, ему должна быть присуща не только верность авторитету Писания и отцов церкви, но и честное, вдумчивое отношение ко всем современным методологиям и источникам знания. Идеал, к которому нам нужно стремиться, следуя примеру александрийских, антиохийских и каппадокийских отцов церкви, – достижение гармоничной синергии между истинной верой и здравым разумом. Интеллектуальные достижения отцов церкви, как и вселенскость христианской веры, не позволяют нам удовольствоваться меньшим.

Таким образом, понятие «православие» – не культурное или конфессиональное обозначение, описывающее христианство Востока как чисто исторический феномен. Это отсылка к универсальному христианскому преданию в классическом смысле слова – к тому, что истинно и повсеместно во все времена. Наша задача – определить экуменическую перспективу, ориентированную на центр нашей веры – Библию, однако объемлющую многообразие в единстве и единство в многообразии христианской традиции в целом. Православный подход к Библии не принимает и не отвергает безоговорочно тех или иных конкретных методологий. Каждую методологию следует оценивать по ее значимости. Неразумно было бы претендовать на методологические достижения в тех областях, где православные ученые все еще учатся у своих западных коллег. Нет, православный подход, наряду с разумным и сбалансированным восприятием природы, авторитета и свидетельства Писания как слова Божьего, предусматривает соответствие стандартам критического исследования и свободу научного поиска. Можно предположить, что такой подход должен отличаться, в числе прочих, тремя важнейшими чертами.

Первая черта православного подхода к Библии – целостное исследование, включающее литературный, исторический и богословский аспекты. Богословие непосредственно связано с самой сущностью Библии как Священного Писания; однако и исторический и литературный аспекты должны быть оценены по достоинству, поскольку позволяют нам понять содержание библейских документальных свидетельств. И все эти аспекты требуют критического изучения, поскольку поиск истины необходимо предполагает различение истины и лжи и критическое суждение. Целостный подход к Писанию богословски укоренен в тайне воплощения Слова (Λόγος) и универсальности Благой вести, которая открыта для всех людей и культур. Эта перспектива целостного подхода основана не только на богословии искупления, но и на богословии творения. Таково видение великих отцов церкви от св. Иустина Мученика до Каппадокийцев, которые были величайшими учеными своего времени и не отвергали ни разума во имя веры, ни общечеловеческого поиска истины – во имя благовестия¹⁴. Среди православных богословов XX века необходимо назвать прежде всего Георгия Флоровского: он стремился вернуться к святоотеческому видению реальности и ввел в богословие понятие «неопатристический синтез», определившее основную задачу богословия на все времена.

Среди трудов современных западных богословов, где подробно изложена подобная позиция, можно указать работу Н.Т.Райта «Новый Завет и народ Божий»¹⁵. Методом, который он называет «критическим реализмом», Райт развивает сильные аргументы в защиту целостного исторического, литературного и богословского исследования Писания, указывая, что все три аспекта изучения Библии стоят перед общей проблемой познания и истины¹⁶. Согласно Райту, истинная задача критического мышления применительно к Священному Писанию – обратить христианство к его историческим корням. Богословие не может отвергнуть современный интеллектуальный дискурс, не может игнорировать вызов модернизма и довольствоваться литургическим и молитвенным использованием Библии. Писание заслуживает критического исследования – оно позволяет раскрыть все нюансы его аутентичного свидетельства¹⁷.

В то же время Райт порицает мыслителей-критиков, которые, будучи наследниками Просвещения, часто впадают в резкое неприятие традиционного христианства и рассматривают богословские и религиозные аспекты Библии как периферийные. Кроме того, он критикует феномено-логический подход новой литературной критики, ведущий к субъективизму. «Если мы пренебрегаем нормативными богословскими утверждениями самой Библии, – спрашивает Райт, – то с какой стати нам вообще искать особый смысл и особую ценность в Библии, а не в любом другом произведении древней или современной литературы?»¹⁸ Цель «относительной эпистемологии» самого Райта, связывающей истину, стоящую за пределами любых доступных разуму фактов и данных, с познающим субъектом, – достижение библейской богословской истины, в первую очередь разрешение вопроса о самом Боге¹⁹. Например, глубокий анализ «мировоззрений» христианства и иудаизма, предпринятый Райтом, показывает, что троичное понимание Бога – изначальная и отличительная черта библейского предания, выходящая за пределы позиции иудаизма. Согласно Райту, нормативное утверждение Нового Завета, которое необходимо полностью принимать, следующее: «Бог Израиля ныне явил Себя в Иисусе и Духе, через Иисуса и Духа и даже как Иисус и Дух»²⁰. Позиция Райта – показательный пример важнейшей особенности православного подхода к изучению Библии в критической форме.

Вторая важная черта – общинное, или церковное, измерение. Оно является предметом богословской мысли уже в самом Новом Завете, особенно в Послании к Ефесянам. Райт ссылается на общинную природу любого знания и отвергает идею «чистой», или «объективной», истории, а также отстраненное критическое изучение²¹. По Райту, этот принцип применим не только к надеждам и предубеждениям современного читателя, исходящим из его общины, но и ко всему спектру религиозных переживаний и богословских убеждений самих библейских авторов, также неразрывно связанных с собственной общиной. С православной точки зрения такой взгляд можно только приветствовать, и даже расширять и углублять. Слово Божье тесно связано с воспринимающими его людьми. Откровение происходит не в вакууме. Писание и предание – часть динамичной и органичной реальности взаимоотношений Бога и людей, длящейся на протяжении веков. С этими утверждениями связано подчеркнутое нами в этой книге утверждение, что Библия – не только книга Бога, но и книга церкви.

Канонизация Библии в первую очередь демонстрирует нам, насколько велика роль церкви и ее живого предания в осмысленном принятии богословской истины, – роль не только функциональная и воспринимающая, но творческая и созидающая. Св. Максим Исповедник сравнивал взаимоотношения Писания и церкви со светильником на подставке: светильник – Писание, подставка для светильника – церковь²². Современные исследователи библейского канона уже признали, что именно доктринальное мышление церкви в форме обращения к «правилам веры» четко определило церковный выбор канонических книг в ходе более широкого процесса консолидации и единения исторической ортодоксии. Доктринальный разум церкви, применяемый как к каноническому собранию писаний, так и к их окончательному и нормативному истолкованию, не препятствует использованию многочисленных интерпретативных методов и результатов. В древнем христианском предании мы находим большое количество свидетельств о разнообразии применения таких методов к Писанию и экзегетическом плюрализме. Но решающим фактором при распознавании ложных истолкований, отступающих от принятого апостольского предания, таких, как гностицизм и арианство, становилось обращение к учению церкви; оно позволяло сохранить универсальное единство общины на основе нормативного учения об основных положениях христианской веры.

Однако канонизация Писания свидетельствует также об авторитете Библии как слова Божьего, за которое церковь несет ответственность, и по которому о ней судят. Отцы церкви едины в защите высшего авторитета Писания как божественного откровения. Христологические и тринитарные споры как раз и велись относительно правильного истолкования Писания, которое в учениях св. Афанасия и Каппадокийцев развилось в контекстуальную и грамматическую экзегезу – ведущий предмет современных историко-критических исследований Библии. В наше время благодаря научным исследованиям авторитет Писания и его богословское свидетельство могут быть выражены в более точных терминах. Кроме того, общинное измерение до сих пор сохраняет свое влияние, поскольку все христиане имеют собственные церковные традиции и догматические установления. Они могут относиться к Библии с «критическим реализмом», объемлющим в своем поиске весь спектр человеческих исследований, древних и современных. При всем уважении к авторитету Писания и его критическому исследованию читатели должны осознавать, что истина, воспринимаемая нами как реальность, выходит далеко за пределы спекулятивных силлогизмов. Она включает общее восприятие и общую преданность тому, что истинно в Библии и в христианской жизни. Такая точка зрения ведет нас к примиряющему взаимному свидетельству и призывает к честному и доброжелательному диалогу, основанному на серьезном научном размышлении и на благодати Духа.

Третья важная черта связана с экзистенциальным, духовным, измерением. За многие годы преподавания студенты задали мне немало важных, интересных вопросов; но самый серьезный и глубокий из них звучал так: «Разве духовность Нового Завета не заслуживает такого же изучения, как и все остальное?» Разумеется, заслуживает. Но это – деликатная тема, в которой слишком легко перейти грань между глубокими духовными прозрениями и благочестивыми банальностями. Как определить взаимоотношения между критическим анализом и духовным видением, или, используя метафору Игоря Шевченко, между гусеницей и бабочкой? Можно ли научиться вере и духовности, можно ли воспринять их непосредственно; или же возможно и то, и другое? Такие библейские фигуры, как пророк Исайя и апостол Павел, притязают на прямой опыт богооткровения и излучают обновленную силу Духа. Отцы церкви разделяли с ними этот библейский горизонт веры и обращались напрямую к преображающей силе слова Божьего, читаемого в Духе Божьем. Связь и различие между буквой и Духом, по-видимому, были для них ясны. В современной секуляризованной культуре большинство чурается духовного чтения и духовного свидетельства Библии как интеллектуально зыбкого и социально бесполезного. Находится немало и таких, кто, напротив, погружается в него и самоуверенно проповедует его в фанатичном духе.

Однако духовный вызов Писания сохраняется, и он чрезвычайно важен как для самого Писания, так и для нашей повседневной жизни. Американский библеист М.Роберт Малхолланд-младший в своей книге «Образованный Словом»²³ приводит пример желательного отношения к преобразовательному измерению изучения Библии. Он предупреждает об опасности стать жертвами современного образования, основанного на объективирующей и функциональной культуре, стремящейся контролировать знание и манипулировать им. Малхолланд критикует односторонний «информационный» подход к Библии, предполагающий изучение текста методами критического анализа и гуманистических оценок. Сам он, в свою очередь, предлагает «образовательный и воспитывающий» подход, при котором читатель Библии открывается трансцендентному присутствию Бога и Его благодатным действиям благодаря своей вере и внутренней любви к Богу. Писание – это сообщение о «присутствии, целях и власти Бога» в человеческих условиях, откровение божественного слова в «матрице контекста как человеческой хрупкости, так и человеческой полноты». Американский библеист указывает на «иконографическую природу» Писания, иначе говоря, на то, что Писание – это словесное окно в новое измерение бытия, в котором библейские авторы участвовали и жили. Согласно Малхолланду, чтобы понять и заново пережить преобразующую силу Писания, необходимо соучастие в той же реальности, установленной для нас через Иисуса и актуализированной Духом²⁴.

Малхолланд предлагает истинно библейское и святоотеческое понимание духовности. Не недооценивая человеческое спекулятивное знание, но и не превращая его в высший критерий, он ориентируется на слово Божье, которое благодаря присутствию и действию Духа становится словом живым. По апостолу Павлу, то, что приготовил Бог любящим Его, раскрывается нам через Духа, проницающего все (см. 1Кор. 2:9–10). Спустя века Симеон Новый Богослов, наследник евангельской духовности, настаивал на том, что ключ к духовному познанию – благодать Духа, получаемая через веру. За пределами обычного изучения Писания скрываются духовные сокровища, открытые воскресшим Христом в силе Духа тем, кто удостоился нового рождения и живет в вере и повиновении Богу²⁵. Это апостольское свидетельство о новом творении во Христе можно применить – разумеется, в различной степени – к бесчисленному множеству людей, прошедших и проходящих через традиционное благочестивое чтение Писания. Его испытывают молящиеся христиане в богослужении, когда литургическое чтение Библии и вдохновенное провозглашение благовестия реализуют спасительное присутствие и силу Бога во всем теле церкви в его целостности. Это же верно и для благочестивых критических размышлений, и для систематических объяснений Священного Писания, предпринимаемых теми библеистами, которые указывают путь за пределы исторического и литературного анализа и ведут к истине, провозглашенной и хранимой Библией для мира и человечества.