Б) Слова воспитанникам духовной школы

Православные слушатели! В этот день, когда Академия встречает новый, ныне уже 78 й год своего существования, мысль невольно оборачивается в прошлое. Припоминаются образы великих деятелей, вышедших из-под священного крова этой мирной обители, их плодотворная пастырская и ученая деятельность. Приходит на мысль и другая скромная деятельность тружеников воспитания духовного юношества, которые незаметно, тихо, как ревностные муравьи, строят великое здание религиозно-нравственного просвещения отечества чрез своих питомцев, выходящих в сельские пастыри.

Окидываешь мысленным взором и ту пылкую работу, которая выпала на долю учившегося здесь столичного духовенства, трудящегося над сорною нивой, что называется «образованным обществом». При всей разнородности этих деятелей, мы, однако, легко можем заметить ту, общую всем участь, что кто погонится за внешним благополучием, тот не достигает внутренней удовлетворенности, а кто стремится жить по совести, тому приходится отказаться от внешних благ.  Осуществляются, следовательно, слова Спасителя: «Никто не может работать двум господам: или одного будет ненавидеть, а другого – любить, uли одному – усердствовать, а другому – не радеть»...

И вот, пред всяким вступающим в жизнь простираются два пути, а Миродержитель, как-бы, вновь говорит каждому: «Предложих ти огнь и воду и на неже хощеши возложиши руку твою». Конечно,  братья, всякий студент нашей Академии всею душою стремится идти в жизнь путем правды и самоотверженного служения добру, но наблюдения над жизнью, над трудностями удержаться на этом пути смущают его ум и поставляют вопрос о самой разумности и законности благородных стремлений его сердца.  Ведь не мы – первые, не мы  – последние – нашептывает ему недремлющий никогда искуситель – все юноши мечтают о великом и все в жизни перестают достигать его. Насколько практические выводы из этого положения гибельны для нравственной жизни, насколько они «угашают дух» и ослабляют волю – это понимает каждый, но посмотрим, нельзя ли бороться с ним на основании той же самой посылки, из которой их выводят.

Ведь, если всякой молодой душе свойственно мечтать и стремиться к высокому, предначертывать себе жизнь, как подвиг, а не как поприще для удовлетворения себялюбивых стремлений, то подобного рода настроение не есть привычное, нет, оно есть законное требование человеческой природы, быть может, отклик, того «дыхания жизни», которое вдохнул Творец в человека. Мы смеемся над детьми, когда они не хотят верить победе злых над добрыми, когда у них представление о жизни слагается не потому, как бывает на деле, а потому, как должно бы быть: но ведь и эта, не оправдываемая наблюдением над жизнью, вера во всепобеждающую силу добра – есть опять же лишь естественное обнаружение или запрос человеческой природе, а, следовательно, она должна находить себе оправдание в действительности. Поэтому будет вполне законно спросить, кто более достоин смеха: дитя ли, которое не верит в возможность победы зла, или испытанный в жизни муж, переставший верить в жизненное значение добра? «Если вы не обратитесь, и не будете, как дети, то не войдете в царство небесное» –  говорил Спаситель, уча подражать детской вере в победу добра тех, чей жребий, братья, выпадает и нам грешным.

И ученики Его сохранили эту веру, ею путеводились они в непроглядной тьме языческого мира, ею жили, в ней умирали от руки палачей; однако не только не отступили от нее под давлением жизни, но напротив – самую жизнь покорили этой вере, создав христианскую общину, утвержденную на началах самоотверженной любви ее членов ко всем людям. И тот, кто принял эту веру таким же юношей, какими мы поступаем сюда, тот писал в глубокой старости «сия есть победа, победившая мир вера наша».

В победу добра, в самодовлеемость нравственного начала верили не только одушевленные ученики Христовы – апостолы, мученики, аскеты, не только религиозные энтузиасты, не желавшие знаться с действительностью, не только те, которых проповедь была «иудеям – соблазн, эллинам-же безумие», нет, эту мысль провозгласил и великий представитель разума естественного; мало того – он положил ее в основание всей философии, всего человеческого знания и деятельности. Он говорил, что, пока человек располагает свой разум по законам теоретического познания, приобретаемого чрез внешний опыт, до тех пор он не может познать сущности вещей, потому что предметы внешнего опыта не имеют в себе истинного значения, но суть лишь явления, которых сущность остается непознаваема. Где же  – истина вещей? Как она познается? Через наше нравственное сознание – отвечает мыслитель – ее должно выводить из запросов нашей нравственной природы, вовсе не соображаясь с видимой стороною мира и жизни. Отсюда получается предписание – определять свою деятельность не по внешним, через внешние чувства получаемым, удовольствиям и выгодам, не под давлением внешнего, видимо господствующего направления,  но свободно – по указанию собственного нравственного сознания или совести.

Итак, сама наука должна признать, что добрые, идеальные начала в человеке имеют творческое, самодовлеющее значение, которое потому-то и ценно, что не нуждается ни в какой поддержке из области познаваемых явлений, но напротив – само приводит человека к предположению лежащего в основе их нравственного миропорядка, который, по свидетельству того же сознания, может исходить только от личного Существа, поскольку нравственное начало не имеет для нас никакого значения и смысла вне личности. А если так, то не смеха достоин младенец, который не допускает победы зла, не подлежит высокомерным насмешкам и юноша – студент, который верит, что жизнь есть крест, даваемый человеку Богом, не соблазн и не безумие исповедует христианин вообще, если он верит, что над этим царством мамоны есть другой высший Царь Правды, изгоняющий князя мира сего, которого власть есть лишь суета и обман, как царство отца лжи.

Да, не глумиться должно над христианами за то, что они стараются быть просты, как дети, но – видеть в этом их стремлении мысль, к которой с необходимостью приходит человеческое сознание через углубление в сущность вещей. Печально, однако, то, братия, что убеждение еще не ручается за исполнение, за проведение в жизнь того, в чем бываешь убежден: легко быть философом в сознании, но трудно–философом в деятельности, много есть последователей учения о нравственной свободе, но кто из них свободен от рабства греху или страстям? Таким образом, если внешняя наука и может осмыслить нравственную самоотверженную жизнь, то она все-же далеко не в состоянии дать естественному «человеку, тлеющему в похотях прелестных», силы для исполнения своих благих намерений. Поэтому и нельзя удивляться падению под бременем житейских искушений тех из вступающих в жизнь, которые желают опираться на одно сознание долга; виновны не столько они, сколько «живущий в них грех». Но не в таком душевном состоянии находимся мы, братия. По неисчетной и ничем незаслуженной милости Господа, мы воспитаны в православном христианском направлении, которое дает для святой жизни именно то, чего не может дать философия, то есть она предлагает как истинную действительность такое мировоззрение, каковое есть лишь требование нравственного сознания. Оно говорит нам, что все, происходящее в мире помимо воли человека, не есть действие сочетания слепых сил, но Домостроительство человеческого спасения. Самого же человека оно представляет не игралищем бессознательной природы, но союзником Божественного Промысла; мало того – оно обещает ему даровать «вся силы, яже к животу и благочестию», через св. таинства. Но не будем разъяснять со всех сторон преимущества христианства для нравственной жизни; посмотрим на то из них, какое нам дает ваше призвание, как строителей Церкви, как представителей церковности.

К сожалению, последнее понятие настолько слабо усвоено современным сознанием, что оно не только не служит вдохновляющим началом для деятельности, но напротив, представляется часто, как препятствие к духовной жизни, как собрание формальных предписаний, лишенных нравственного значения. Для избежания такого печального недоразумения мы должны ставить точкой отправления своих рассуждений об этом предмете самый догмат Церкви. Веровать в Церковь, значит веровать, что искупленное Христом человечество есть единое живое тело, оживляемое Духом Святым через взаимную любовь ее сынов, подобно тому, как душа поддерживает жизнь тела через взаимодействие его членов. Отсюда следует, что каждое дело любви одного сына Церкви: будь это молитва пустынножителя, или гражданский подвиг общественного деятеля, или втайне преоборенная страсть, или ласковая улыбка младенцу –  имеет не личное только, но и общественное и даже общечеловеческое значение. Тело Церкви созидается любовью, и подвиги каждого отдельного человека споспешествуют делу Домостроительства.

Вот эта-то вера в Церковь, в совершаемое самим Творцом и Промыслителем мира дело общего спасения чрез взаимную любовь дает и нам бодрость и силу для самоотверженного служения добру. Поэтому братия, будем проникаться идеей спасающей Церкви, будем самим духом жить в Церкви, чтобы не ослабеть в борьбе с искушениями жизни, чтобы не пасть одиноким борцом, но сознавать себя членом побежденной рати, воинствующей против князя мира сего, «сожителями святых и присными Богу». Внося эту идею, эту веру, в жизнь, мы бы осветили ее себе таким светом, который смело можно было бы противопоставить суетным блесткам искушений своекорыстия.

Тогда бы мы могли руководиться детскою верою в победу добра не в сознании только, но и в жизни, и не подвергаться общей участи вступающих в жизнь деятелей. Мы бы могли презирать то, что называют умением жить, мудрость «мира сего, которая есть безумие пред Господом», представилась бы нам еще более смешною и жалкою, чем представляются юношеские идеалы житейским мудрецам.  То, что последние называют жизнью, мы бы назвали смертью. Мы бы не знали другой жизни, кроме жизни в Церкви для вечности, как дети мы бы верили, что всякие внешние неудачи и поражения имеют лишь временный, призрачный характер. Что: «блажени нищии духом, яко ваше есть царствие небесное. Блаженны алчущии ныне, яко насытитеся, блажени плачущии ныне, яко возсмеетеся; блажени будете, егда возненавидят вас человецы, и егда разлучат вы и поносят, и пронесут имя ваше, яко зло, Сына Человеческого ради». Аминь.

«Братья! Слово крестное погибающим убо юродство есть, а спасаемым нам сила Божия есть» (Kop.1:18)

Между различными предметами благоговейного чествования св. Церкви, св. крест особенно много говорит нашему сердцу, мы в нем видим не только напоминание о давно прошедшем, но и указание для личной жизни каждого из нас. Поклоняясь животворящему древу, воспевая страсти Распятого на нем, мы должны помнить, что и нам не чужд крестный подвиг, что каждый христианин, уповающий на спасение, должен «сраспинаться Христу, сообразуяся смерти Его»

Кто не желает погрязнуть в мутной тине низких страстей, кого разум влечет на иной, высший путь жизни, кто не может относиться к делу искупления и освящения человечества, как холодный посторонний зритель, лишь почивающий главою своею пред голгофской картиной, кто хочет идти вослед Христу: тот да отвержется себе и возмет крест свой и последует Ему. Да, братия, для христианина земная жизнь не есть суть к удовлетворению своих мелочных прихотей, она не есть, как у язычников, постоянный самообман с забвением смерти, нет, она есть подвиг; радости ее – не в прелестях мира сего, но – в том, чтобы идти за возлюбленным Господом Иисусом.

„Аще кто Мя любит, Мне да последствует и иде же есмь Аз, ту и слуга Мой да будет». Пути следования Христу различны по своим внешним определениям, но все они сводятся к одному – к повиновению по чистой совести Божественному закону при постоянном препобеждении себялюбивых, своекорыстных желаний. Закон этот, согласно учению Св. Писания, сам по себе не чужд существу человеческому, он написан на скрижалях его сердца. Поэтому каждому важнейшему правилу христианской жизни отчасти соответствует то или другое естественное стремление души, хотя бы оно само по себе, вне веры и благодати, неспособно было осуществить своей великой задачи.

Так и указанному главнейшему долгу христианина, долгу полнейшего самоотвержения и повиновения во всем просвещенной Евангелием совести можно найти в сердце человеческом нечто соответствующее, а именно – в сердце молодом, не испорченном еще житейскими мелочами и борьбой из-за куска хлеба. Я хочу указать на тот юношеский идеализм и энтузиазм, который при всем различии его в различных характерах, заключается обыкновенно в заоблачных мечтаниях о великих подвигах, в стремлении к полному самоотвержению во имя великой идеи. Конечно, этот идеализм, эти мечтания весьма неопределенны и нетверды, а потому те из пожилых людей, которые, навсегда покинув их, затем насмехаются над юношами – мечтателями, всегда будут иметь к тому основания.

Конечно, прибавим, мало кто из юношей и во время своего увлечения идеей, действительно проводит ее в жизнь, еще меньше найдете таких, которые оставались бы ей верны по выходе из школы на службу: но все же это идеальное настроение заслуживает большого внимания, чем ему обыкновенно уделяется. Обратимся ли к истории: большинство мировых великих подвигов явились не как логические выводы из каких-либо отвлеченных соображений, но были заветной мечтой своих виновников от лет их юности. Почти все, например, завоеватели, политики, художники, поэты, философы, наконец, даже праведники, аскеты от юных годов со всею свойственною возраст пылкостью предавались тому, чем прославились впоследствии. Возьмем ли быт обыкновенных смертных: что служит предметом постоянных, согревающих сердце, воспоминаний для стариков, как не школьные годы? Какие отношения самые дружественные, как не отношения бывших товарищей, единомышленников? Да и чем бы красилась жизнь обычных, скромных тружеников, как не теми несколькими годами, которые прожиты были в школе на высших вопросах?

Стало быть, этот юношеский идеализм, это безотчетное стремление к чему-то высшему, не есть ошибка возраста, а естественное проявление богосозданной природы человеческой, естественное указание на ее высшее назначение, чем ежедневные будничные потребности. И вот, горячему воображению юноши представляется множество путей жизни. Вот его манит, прежде всего, сила: он любуется на  сильных знанием и наукой, на сильных богатством или славой, на сильных красотой или остроумием. Привлекает его к себе и высшее стремление чести, самоотверженных гражданских подвигов: он представляет себя политическим благодетелем человечества, врачом, учителем, правителем. Картина за картиной расстилаются пред его сознанием – он колеблется в выборе между различными, одинаково высокими и одинаково лестными представлениями –  как вдруг взор его пал на крест и висящего на нем в предсмертных муках Богочеловека. «Отвергнись самого себя, – слышит он – и иди вслед Меня». Слышите ли сей голос в своей совести, слышите ли вы, искупленные этою великою жертвою от вечной смерти, от вечной слепоты духовной.

Увы, не многие слышат его, немногие из немногих повинуются сему гласу. Знать евангельскую историю не значит еще сознавать ее; ведь знали ее и видели глазами своими и те, которые равнодушно покивали главами пред Голгофой, и проходили мимо, точно так же, не уделив ей внимания, как, к сожалению, многие нынешние путники жизни. Но что естественно для тех из них, которых воспитание шло лишь около церковной жизни, т. е. для людей светских, то невозможно для вас, слушатели духовной школы. Куда направлены ваши пути жизни? Где находится лелеемый каждым из вас идеал? Пусть размыслит об этом каждый. Вот ты стоишь пред крестом Богочеловека, вот Он зовет тебя взять крест свой.... пройти Его невниманием ты не можешь, ты можешь или взять его, облегчить эту тяжкую ношу, как Симон Киринейский, или... или поругаться Распятому, как Анна и Каиафа!

Да, други, это не преувеличение, не риторический прием, но самое существо дела. Воспитываемые на Божественном учении Спасителя, имея всегда пред духовными очами Его искупительную жертву, вы не должны отделять своего идеала от Его Лица. Мы сказали, что крест Христов состоит в неуклонном следовании Его воле, а по внешним способом осуществления оно различно: какой же путь служения Господу предложить вам, братия? Чтобы уже ничто не удержало нас от него, рассмотрим этот вопрос через исследование свойственного юным сердцам естественного стремления самоотверженно служить ближним, посвятить себя на благо человечества. В чем, спросим, это благо?

Мы довольно знаем случаев самоубийств людей богатых и ученых, славных и знатных: стало быть, благо  – не в науке, не в богатстве, не в славе, а во внутреннем довольстве, в богатстве духовном. Да, братья, не хлеба и не обстановки требуют от нас люди, они требуют хлеба духовного или христианского просвещения, столь чуждого даже образованному русскому обществу, а тем более – далекого от простого народа. Утвердите же мысль на том, что только вы, имеющие получить знание Божественного закона, только вы явитесь обладателями того всеисцеляющего лекарства, которое одно может бороться с разъедающею мир болезнью нравственного зла, лежащего в основании зол физических. Вот – ваш жребий, ваш крест, слушатели!

Быть благовестителями Христовой любви в мире, в частности  – в этом крае, где истинно православные понятия только начинают прививаться к народной жизни, после тяжкого рабства прошлых веков. Вот куда должна быть направлена цель вашей жизни, идеал вашей юности. Не слава, не богатство, не чувственность, не искусство, нет – а несение креста Господня, несение Его подвига есть ваша задача. Представляя вам познание Своего закона, Господь, тем самым, уже призывает вас быть Его проповедниками для всех сих нищих духом, Он, тем самым, говорю, уже «помазал вас благовествовать нищим и послал вас исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение в слепым прозрение, отпустить измученных на свободу и проповедовать лето Господне благоприятно».

Примете  ли вы сей крест пастырства и учительства, крест Христов? Или отречетесь от Него, как Иуда? Или останетесь равнодушными зрителями Его распинания вновь чрез мирские беззакония? Помните, однако, что кто, имея в руках хлеб, допускает брата своего умирать с голоду пред собою, тот есть убийца, а кто, имея «слово жизни», не радит об умирающих духовно, тот есть убийца духовный, тот не жди милосердия, он есть лжец, если говорит о долге и чести, – об идеалах и высших задачах жизни! Да, изучение Божественного Откровения полагает неизбежное обязательство благовестить, обязательство пастырства и учительства, или вообще такого или иного служения Богу. «Горе мне, аще не благовествую», должен думать каждый из вас.

Иначе, если отречешься от служения Богу, если будешь жить ради собственной корысти, то ты повинен будешь во всем мировом зле «от крови Авеля, до крови Захарии», от невинной крови Господа Иисуса до ныне проливаемой крови и потому людей, живущих без ведения Божественного закона, до всякой напрасной обиды, всякой слезы вдовы и сироты, до всего того, с чем следует бороться воину Христову. Подумайте о сем, братья! Подумайте здесь, пред крестом Господним – ведь это –  не слова, а  сущность жизни! Если прежде оно не приходило на мысль всегда, то знайте, что обычный рассеянный человек живет в постоянном самообмане, ибо он менее всего думает о том, что всего несомненнее, т. е. о смерти. Но если столь многое должно отвращать нас от искушения покинуть Христов подвиг, то еще более оснований мы имеем, чтобы дерзновенно следовать за Христом. Здесь, прежде всего, и только здесь, найдет свое жизненное осуществление высокий идеал юности – идеал служения добру.

Не туманные мысли об общечеловеческом благе, не фантазии различных политиков будут лежать в основе вашей деятельности, как это бывает у всех прочих народников, строящих здание не о Христе, нет – вы твердо будете знать, что вы должны делать, для чего именно, и что имеете достигнуть. При всех неудачах, при всякой беде от мира и диавола, вы не впадете в уныние – вы будете знать, что «се не воздремлет храняй тя Господь», что «влас главы вашея не погибнет» без Его воли. Вы будете иметь ободряющее начало в мысли о церковном союзе, о том, что не стихии мира сего управляют судьбами того дела, которому вы служите, но Сам Св. Дух проникает и освящает силою Своей благодати все, что делается вами по указанию закона Господня. А что всего важнее, вы всегда будете иметь источник нравственных сил для осуществления желаемого, иметь, стало быть, то, чего лишены все прочие, исходящие на путь жизни идеалисты, почему и падают они так скоро под тяжестью искушений

 Если вы останетесь верны Христову учению, тο ваши идеалы служения меньшей братии окажутся не фантазией молодых лет, над которыми смеются опытные люди, нет, они будут всегда с вами не в уме только, но и самом деле. Тогда вам нечего будет вспоминать дней школы, как единственной светлой полоски в серенькой жизни, тогда сами вы будете «светоч миру и солью земли». Раз вы возьмете со смирением и молитвой крест Христов, раз будете побеждать им свое себялюбие, и вам сторицей будет воздано не только в будущем веке, но и в настоящей жизни, не в смысле, конечно, внешнего благополучия, но в смысле духовных утешений, превышающих всякое внешнее счастье. Нет радости выше той, чтобы давать другим жизнь духовную. Эта-то радость делает тяжкий крест «игом благим и бременем легким». Тогда, при таком преспеянии в пастырстве, он будет не тяжелою ношею, но – знаменем победы, венцом великого подвига.

Имейте, однако, в виду, братья, что подобное духовное удовлетворение дается не сразу, а по мере воспитания в себе любви к людям, по мере того, как вы потеряете жалость о понесенных лишениях и скорбях. Поэтому, братья, одно разумение Божественного закона еще недостаточно, чтобы с успехом исполнять служение любви Христовой. Приготовляясь к нему чрез изучение Откровения, мы должны с юных, с отроческих лет, заботиться о том, чтобы самих себя сделать достойными носителями этих знаний, иначе, проповедуя их миру, ты сам останешься холодным кимвалом и проповедь твоя, не возгреваемая любовью, не будет ложиться на сердце слушателей.

Как же готовиться к этому? А посредством проведения в свою школьную жизнь изучаемых заповедей Христовых. Пусть иные ученики светские думают об одних забавах, пусть те юноши предаются «влечению сердец своих и виденью очей своих»,  вы же не тако, вы должны всегда иметь пред собою мысль о том, что за каждый проведенный день и час вы ответственны не только пред Богом и совестью, но и пред теми, кому суждено быть вашею паствою, вашими учениками. Каждая злая мысль, каждое похотливое мечтание, пренебреженное дело, все это отражается в жизни ослаблением воли, притуплением чувства, все это нанесет ущерб характеру будущего пастыря, а, следовательно – и духовному преуспеянию паствы.

Может быть, если иной пастырь, например, не проникается состраданием к осиротевшему ребенку настолько, чтобы найти ему слово утешения, то потому, что когда-то в юности он сам не любил останавливать мысль па человеческих страданиях, а вечно искал веселых развлечений. Теперь он бы и сознавал, что поступал тогда неразумно, но что делать? Прошлого не воротишь, сердце очерствело, н приходится лишь сокрушаться о том «что было так близко – возможно и утрачено так безвозвратно».  Чтобы избежать подобного состояния, мы должны всегда иметь в уме и в совести мысль о нравственном совершенстве и молитву о помощи Божией.

Быть может, братья, такая жизнь покажется вам скучною, жестокою, тяжелым добровольным заключением, но что великое достигается без труда? Если желает верить своим высоким идеальным стремлениям, если ты не согласен видеть в них лишь игру молодой крови, если ты не намерен посвятить себя на служение мамоне, но стремишься к горнему: то от лет отроческих повин стихийное бессознательное прозябание, не подчиняйся всякому случайному впечатлению извне. Вот вы живете вместе – что вам препятствует поддерживать друг друга во всем добром, созидать свою дружбу не в мальчишеских шалостях, не в общем разгуле, не в вине, не в водке, как это бывает в кружках светской молодежи, но на началах идеальных, на единстве общих стремлений, на взаимном одушевлении великою идеей предстоящего пастырского служения? Тогда, поистине, вы будете собраны в этих священных стенах во имя Христово и Христос будет посреди вас.

Да, други, вы призваны к великому апостольскому делу: «блюдите убо, како опасно ходите, не яко немудри, но якоже премудри, испытующе, что есть воля Божья». Бог и правда Божия не в шуме, не в вихре, не в огне, но «во гласе хлада тонка», – поэтому и великое дело нравственного воспитания человечества совершается не кровавыми войнами, не культурными открытиями, нет, оно выносится на согбенных плечах скромных служителей слова Божия; в частности твердыня нашей отечественной Церкви, историческая сила нашего народа, опирается не на крепости или университеты, но на алтари Божии с предстоящими им тружениками пастырями.

Каждый смиренный сельский священник совершает немалое дело: от него зависит созидать, или расшатывать основы церковной народной жизни. Поэтому тот семинарист, который когда-то мечтал о мировых подвигах, а попал на эту скромную деятельность в глухую деревню, может смело сказать, что он осуществляет свои мечты, если только ходит достойно своего звания. А чтобы ходить достойно его, надо теперь, пока вы молоды и чисты душой, пока гнусное сладострастие и корыстолюбие еще не овладело вами, теперь, пока вы свободны от житейских дрязг и нужд, возгревать огонь св. ревности в своем сердце, усердно занимаясь науками и нравственною жизнью.

Внимайте сему делу, возлюбленные братия, внимайте, пока не поздно. «Хoдите в свете, Дóндеже свет имате, да тьма вас не имать и ходяй во тьме не весть, камо идет; Дóндеже свет имате, веруйте в свет, да сынове света будете». Не отлагайте дела нравственного самовоспитания из этого св. храма выходите с животворящим крестом в своих сердцах и побеждайте им искушения мира. «Побеждающего – говорит Спаситель (Откр.3:12) – сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон». Аминь.

В высокоторжественные царские дни, слуш., сердце русского человека воспламеняется особенным патриотизмом и всякий жаждет со своей стороны сделать что-либо для блага своего отечества. Тем более, такое настроение свойственно бывает людям молодым, готовящимся вступить в жизнь. Но какой лучший путь служения России, служения Престолу? Ответ на это нам дает история династии нашего царствующего Дома. Едва ли, братия, не только русская, но и всемирная история могла бы указать царственный род, столь дорогой, столь любимый народом, как дом Романовых. Слава «Белого Царя» гремит и на Камчатке, и в неведомой Европе, сердцевине дикой Азии, и в Царьграде, и на Белом море.

Вот это-то название Белого Царя указывает на то свойство доброты и благодатного освящения, которое соединяет народ с мыслью о царе. И действительно, братия, история царственного дома имеет освященный церковью ход событий. В тяжкое смутное время междуцарствия, кто первый указал на Романовский род, как достойный, чтобы спасти гибнущую Россию? Великий Ермоген, в польских оковах ожидавший смерти. Откуда взят был затем избранник России? Из монастыря, от рук монахини – матери вышел он на царство в преднесении чудотворных икон, взятых из Москвы и  Костромы. Ему предстояла, в его отроческие годы, мудреная задача опять собрать вновь распавшуюся Русь, в которой многие области, насмотревшись постоянного низведения царей, не очень – то были склонны к подчинению новой власти. Но была власть, которой никто тогда не смел противиться из считавших себя русскими, это власть Патриарха. Вот такое-то лицо и было родоначальником новой династии, и оно-то укрепило ей верность в сердцах русских.

Известно, сколько незаменимых услуг оказал престолу Никон Патриарх, как велико было значение его в деле присоединения Малороссии, и в деле начала народного образования, которое в то невежественное суеверное время могло быть принято народом не иначе, как под крепким данным авторитетом иерархии, ибо в ином случае от него отвернулись бы, как от ереси. Хорошо понимал это Петр I, хорошо понимали и исполняли эту просветительную задачу современные ему святители Димитрий Ростовский, Иов Новгородский, Стефан Рязанский, которые, несмотря на крайнее стеснение в денежных средствах, устраивали училища, и сами воспитывали учителей народу. Понимали они и то, что даже добрая и полезная сторона Петровой реформы не будет принята народом, если они не покажут ей своего сочувствия.

И вот, великий угодник Божий св. Митрофан первый влагает лепту на устройство Черноморского флота. Важные при новом строе войск победоносные битвы восхваляются иерархами в речах церковных, а дело народного объединения совершается даже в далекой Сибири подвигами двух великих праведников Митрополитов Филофея Тобольского и св. Иннокентия Иркутского. Так введена была реформа при содействии русских Святителей, так и новые порядки не искоренили духа народного благодаря тому, что иерархия и на них положила церковное освящение. В последующие годы прошлого века то иностранное влияние и сила иностранных министров подавляла интересы народа, то вновь прорывалось в высших сферах патриотическое сознание, и опять польза Отечества ставилась на первое место. И здесь мы видим, что сообразно этим колебаниям то возвышалось, то умалялось значение духовенства: оно первое подвергалось общенародной беде, например, при Бироне, но и первое делило с ним царские милости, например, при Елизавете Петровне.

Настало время Отечественной Войны 12–го года, когда, дотоле презираемый, простой серый народ проявил великую силу своего духа и своею партизанскою деятельностью победил гордого покорителя Европы. И это движение героизма народного получило первый толчок в лице уже умиравшего старца Митрополита Платона, и затем было питаемо явлением ему святыни церковной, так что и для главной Бородинской битвы одушевляющим желанием было принесение Чудотворной иконы Богородицы Смоленской. Здесь-то и образованное общество начало уразумевать, что в простом народе русском главная опора отечества и престола, что народ сознательно жертвует собою за царя своего, что царь ему дорог именно по тому изобилию благодати Божией, которое изливал Господь на его род, начиная с самого его воцарения. Эти-то взгляды о церковном характере народного духа, народной преданности престолу, взгляды, определявшие уже сами по себе и то направление внутренней политики, которое наиболее полезно для отечества, и начали проповедывать наши великие патриоты пятидесятых годов: Хомяков, Киневские, Аксаков, Самарин.

Они проводили их в богословских и в философских, и в исторических, и в политических, и литературных произведениях, проводили их в деятельности административной, ученой и воспитательной, внедрили подобное направление во все отрасли отечественной жизни. Их труды не остались бесследны, и в прошлое царствование Государевы милости начали сыпаться на народ в изобилии: он был освобожден от двухсотлетнего рабства, ему дарован равный со всеми суд и школы, и облегчение солдатчины. В нынешнее царствование ему даются милости, еще более ему дорогие, различные преимущества в жизни церковной, т. е церковно-приходские школы, вне богослужебные собеседования, облегчение хождения к св. местам и пр. Так-то наши Государи, истинно по-царски воздают сторицею народу за его преданность к их роду, так что и общество начинает сознавать уже повсеместно, что народ наш любит – то и тех, кто идет к нему от Бога. В этом с особенною силою убедительности он удостоверил всех, с негодованием изгнав своих противо – церковных учителей шестидесятых годов, несмотря на обещания золотых гор.

Вот, братия, какой великий урок дает нам история и деятельность ныне царствующего дома! Из нее должны уразуметь и мы свою задачу, свой долг по отношению к народу, к отечеству, к престолу. Вот сегодня, когда Церковь собирает нас в священные свои стены для молитвы за царицу русскую, когда сердца наших соотечественников пылают патриотическим жаром, теперь-то, братия, подумайте о своем призвания, о том служении, которого ждет от нас народ и Отчизна, которого ждет от нас и другой Царь – Небесный, по выражению современных греков, родившийся в Вифлееме, но живущий в России. Да, братия, Христос Спаситель обитает в народе русском, обитает потому, что последний, как мы видим, есть не столько политическая, сколько религиозная, церковная единица, потому что нет знамени, под которым собрался бы народ русский, кроме знамени Христова. Христос обтает в народе русском, т. е. нет народа, столь преданного Его подвигу самоунижения, самоотвержения и милосердия.

Христос будет обитать наипаче в тех, кто уже продолжит подвиг Его в качестве русского пастыря и учителя, и светит миру светом Его совершенств, дабы имя Его славилось на земле. Тако да просветится и свет ваш пред человеки, яко да видят ваши добрые дела и прославят Отца Вашего, иже есть на небесех. Итак, братие, наш род служения народу и отечеству еще тем выше всякого иного служения, что переходит пределы мест и времени и возносится к Вездесущему, Вечному Богу. Аминь.

Сегодня, братия, святая Церковь празднует память Апостола Христова и Евангелиста Матфея. Нам, готовящимся к апостольскому служению, эти праздники должны быть особенно близки и назидательны, но служение св. Апостола Матфея имеет еще частнейшие черты сходства с нашим будущим служением. Дело в том, что тогда, как другие апостолы проповедовали, стало быть, новую веру, св. апостол Матфей обратился с проповедью к иудеям и для них – то, главным образом, написал свое Евангелие, в котором Дух Божий указывает, что Господь Иисус есть именно обетованный в Ветхом Завете Мессия, что его учение не нарушает закона и пророков, но исполняет их, что для сынов Израиля Его учение не, есть иное чуждое Моисею, но напротив –  подлинное исполнение того, о чем гадали пророки. Братия!

И Ваша будущая паства, подобно иудеям, потеряла истинное разумение своей древней веры, так что последнее и поныне представляете для нее новой, чуждой верой. И вам – будущим пастырям униатских приходов, как Евангелисту Матфею, придется доказывать им, что православная вера не есть иная, чем та, которой они преданы, что униатское исповедание носит в себе гибельное раздвоение, а все истинное в ней имеет свое действительное оправдание в вере православной, что как истинный ученик Моисея должен был следовать за Христом, так и истинный чтитель греко-восточных униатских обрядов должен стремиться в ту Церковь, Церковь Православную, в которой эти обряды только и получают свой смысл и значение.

Но, братия, только та проповедь дает плоды, которая не расходится с жизнью проповедника, так и св. Матфей, проповедуя единство обоих заветов, обоих учений: Христова и Моисеева, сам был истым израильтянином, не переставая быть христианином, сам совмещал в духе своем оба Завета, а вовсе не сближал их ради одной популярности или ради одного только воздействия на соотечественников. Поэтому тяжело грешить пред истинной Христовой и проповедник, если он позволяет себе говорить то, во что сам не верует, ради только возбуждения ревности в слушателях, как это допускается в Церкви латинской, дозволяющей священнику распространять различные даже суеверия и насаждать нехристианские чувства, чтобы крепче подчинять паству власти церковной. Вот почему, братия, готовясь быть проповедниками святости древних обрядов и учреждений нашей Церкви, т. е. привлекать к ней народ на основании его привязанности к родной, к своей старине, мы и в себе обязаны, неотложно обязаны воспитывать нелицемерную, искреннюю и сердечную любовь к Православному богослужению, к установленному церковью способу нашего молитвенного воспитания в вере и христианской жизни для улучшения вечного спасения.

Я не буду говорить, братия, о том, насколько поистине назидательна, свята и действенна служба Божия – в этом с неотложною и неизбежною необходимостью убеждается каждый, кто хоть сколько-нибудь печется о главном деле человеческого существования, т. е. о своем нравственном развитии. Да, кто пытается бороться со страстями плоти, со страстями гнева и самолюбия, тот скоро поймет совершенную невозможность этой борьбы без молитвы, без веры в дары божественной благодати, тот скоро оценит и незаменимое для сей цели достоинство содержания наших молитв и песнопений. Я не буду говорить об этих достоинствах, но укажу, братия, на то удобство, которым мы все пользуемся здесь, в семинарии для развития в себе любви к учреждениям церковным, любви к своему, родному, столь необходимой для проповедника или пастыря униатского прихода. Везде хороша и умилительна православная служба Божья; но особенно сильно действует она на сердце, когда ее совершатели и слушатели не чужие друг другу люди, когда о ее благолепии заботятся и те и другие вместе, посредством общего пения и очередного чтения, когда, таким образом, общество, объединенное какою-либо единою целью, здесь во св. храме Божием, объединяется, еще теснее объединяется общим прославлением Бога и Создателя, объединяется самим Христом, Который и ныне, посреди нас, сохраняй вхождение твое и исхождение твое.

А  если обратить внимание еще на то, что самое-то общество наше объединено не какой-нибудь целью, но целью Апостольского служения, то как сердечно должны мы умиляться, присутствуя здесь под осенением благодати Христовой и участвуя вновь и вновь в Его жертве, которой проповедниками мы готовимся быть. Здесь-то мы должны думать о своем призвании, здесь-то вспоминать, обращенные к нам, слова апостола: «Несте странни и пришельцы, но сожители святым и приснии Богу, наздани бывше на основании апостол и пророк, сущу краеугольну самому Иисусу Христу». И горе, братия, тем ученикам, которые не желают сознавать своего единства со школою, горе тем, которые стараются лишь указывать себе и другим на промахи и отступления своих руководителей и товарищей!

И промахи эти и отступления не только бывают, но и всегда будут, потому что дело воспитания, а тем более –  воспитания духовного, столь трудное, что во мнениях о нем не сходились между собою великие мудрецы и праведники между иерархами, но ведь на то и существует любовь и молитва, ради которой мы сходимся в этот храм, чтобы просить Господа помощи – для принятия к сердцу лишь добрых и  должных отношений к нам людей, и для прощения дурных, чтобы молиться друг за друга, а не гневаться, молиться особенно за тех, кому поручено управление ближними, наипаче же душами ближних, как дело столь трудное, столь неудобоисполнимое без высшей помощи. Не утаим и мы, наставники, что, к сожалению, далеко не всегда встречаем с вашей стороны должного исполнения ваших гораздо простейших обязанностей, чем наши, что готовы бываем впасть иногда в уныние терять надежду на то, что воспитаем из вас добрых пастырей, а не обыденных наемников-эгоистов.

Но здесь, в этом св. храме, когда вы в тесных рядах, юношескими голосами славите Господа в песнопениях церкви Православной, когда видишь молитвенное оживление на ваших юных лицах, то вновь возгорается надежда, вновь не желаешь думать, что всему этому доброму суждено безвозвратно погибнуть в тине житейских страстей и дрязг и вновь с надеждой взываешь мысленно ко Господу: «Отче святый! Соблюди их во имя Твое, их же дал еси нам, да будут едино. Немало да возьмеши их от мира, но да соблюдеши их от неприязни. Святи их во истину Твою слово Твое истина есть». Да, братия, учитесь же здесь, во св. храме сознавать свое единство с вашею духовною школою, научайтесь здесь любить и прощать, и таким образом в полноте уразумевать и всем сердцем привязываться к православному храму, к православным учреждениям, чтобы прививать эту любовь к тем будущим прихожанам вашим, которые потеряли ее по недоразумению, как иудеи, не узнавшие во Христе исполнения своего собственного закона Моисеева. Тогда-то вы будете достойными носителями жребия апостольства, и как таковые получите данные апостолам обетования в прощальной молитве нашего Спасителя, заключившего ее словами: «Отче их же дал еси Мне, хощу, да идеже есмь Аз и тии будут со Мною, да видят славу, юже дал еси Мне, якоже возлюбил еси Мене прежде сложения мира. Отче Праведный, и мир Тебе не позна, Аз же тя познах, и сии познаша, яко ты мя послал еси. И сказах им имя Твое и скажу, да любы, ею же мя еси возлюбил в них будет, и Аз в них». Аминь.

Православные слушатели! Сегодняшняя воскресная служба есть последняя в этом году, которую большинство слушает в семинарской Церкви Следующая чрез неделю –  воскресное навечерие встретит вас на разных концах Польши и Волыни, под кровлею отеческих домов.

 Вы вероятно с нетерпением ожидаете той минуты, когда снова увидаетесь с близкими сердцу родными и предадитееь покою после четырехмесячных трудов. Эти чувства, эти ожидания, разумеется, вполне естественны и законны, но не законны ли и естественны и некоторые другие мысли и чувствования с Вашей стороны? Ведь вы – не просто ученики, школьники, дожидающиеся роспуска по домам, вас ожидает, о вас волнуется не одна только семья каждого из вас; нет, вы – надежда целой Холмской Руси, ваша семья – это весь народ Холмский; ваша школа не есть только место, в котором заучивают и отвечают уроки – нет, это – священный рассадник высшего, духовного, евангельского просвещения!

Из всех этих особенностей или, вернее сказать, – высоких преимуществ вашего ученического быта, понятно, с какими чувствами и с какими намерениями должны вы расставаться со своею alma mater на рождественское время.  Сознавая то высокое назначение, которое соединяет вас под ее священным кровом, вы должны любить свою семинарию, независимо от всех кажущихся вам или действительных неприятностей, которые вы соединяете с представлением о ней, потому что подобного рода неприятности отсутствуют только в блаженном обществе духов рая.

Вы должны любить свою семинарию и, покидая ее на время вакаций, не рваться всеми силами души прочь отсюда, но с благоговением оглянуться на святой крест, возглавляющий это здание и подумать о том кресте, который вы приняли на себя, поступив в число учеников духовной школы, по слову Господа: «Той раб, ведый волю Господа своего, и не сотворив, не уготовав волю Его, биен будет много». Вы должны затем, обратив свой взор вниз на дом, подумать о том, как следует вам относиться в продолжение вакации к жизни, к людям и, в частности, – к народу.  Большая часть юношества не предначертывает себе определенных правил жизни, а поступает по внушениям минутных чувств, то добрых, то порочных и таким образом, поддаваясь всякому впечатлению, является, яко трость, ветром колеблема, лишенная всякого постоянства. Не так должно поступать нам, братия! Как представители школы церковной, воспитания христианского, мы обязаны в своем поведении и беседах проявлять христианское настроение. Посмотрите на наш народ, посмотрите с какою охотою готов он слушать о Боге, о святых Его, о Церкви, о Евангелии. Посмотрите и на то, как редко исполняется его стремление к  благочестию, как мало образованных людей изъявляют готовность споспешествовать религиозным интересам народа. Вот вам – то предлежит служить народу, алчущему духовно, этою духовною пищею. Не много нужно житейской опытности и знания, чтобы одному понимать Евангелие, или духовную книжку, рассказать что-нибудь о святом и т. д. Это может сделать даже ученик младшего класса, даже мальчик. А кто имеет полномочие произносить поучения с церковной кафедры, тот не должен лениться и небречь о селе. Не должно отговариваться ни молодостью, ни неопытностью в назидании.

Назидание бывает различного рода. Если оно состоит в изложении своего духовного опыта, то такого рода назидание приличествует, разумеется, старцу, лицу, облеченному в священный сан. Но назидание чрез заимствование истин из Божественного учения доступно всякому изучающему его, чтобы оно было действенно достаточно доброго желания, молитвы к Богу и любви к ближним. Желание порождает соответствующее настроение, а настроение – научение. Чтобы сохранять такое благочестивое настроение, братия, нужно расходиться из этой святой обители не с нетерпеливым легкомыслием, но с молитвой о помощи Божией для доброй жизни. Так именно всегда и расставались друг с другом люди, соединенные общим подвигом.

Так, древних обителей иноки, имевшие обыкновение на весь Великий Пост уединяться по окрестным пещерам и пустыням, в прощальное воскресенье после вечерней трапезы воспевали пасхальные песни с тем, чтобы поделиться радостью воскресения Христова перед расставанием, может быть – последним, ибо каждому из них грозила одинокая смерть в пустыне от непогоды, или голода, или диких зверей. Затем, когда праздник Пасхи снова соединял их друг с другом в обители, то они, вдохновленные молитвенными и созерцательными подвигами, не удручались горем, если недосчитывали некоторых из среды своей, твердо уповая, что их скончавшиеся братия уже непосредственно лицом к лицу видят воскресшего Господа. Так временное расставание их служило не к умалению их ревности, но  – к возвышению ее, потому что оно совершалось при общей молитве, при ясном напечатлении цели уединенных подвигов.

Так и вы, братия, расставаясь с семинарией, вслушивайтесь в воспевания ублажения рождавшегося Господа и соединяйте с ними мысль о том, чтобы ходить достойно звания будущего проповедника Христова. Есть русская пословица: «За чем пойдешь, то и найдешь».  Итак, если вы пойдете отсюда по весям Привислянским и Волынским для того, чтобы, наблюдая жизнь, еще более назидаться евангельским духом братолюбия, то, вместо того, чтобы губить в эти недели те познавательные и нравственные сокровища, которые вы приобретаете здесь, вы бы еще приумножили их, соотнося евангельские истины с действительною жизнью.

Сегодняшнее утреннее Евангелие повествует нам о прощании Господа Иисуса с учениками Своими; говорится, что они возвратились с радостью великою с горы Елеонской, после Его вознесения на небо. Чем же объяснить эту радость? А тем, что св. Апостолы, приняв чрез дуновение уст Господних просвещение Духа Святого, уразумели в полноте Христову истину и, нося ее в сердце, сознавали свою близость к Божественному Учителю еще живее, чем во время своей внешней телесной близости с Ним. Так и вы, братия, если будете вносить, по мере сил и средств, в народную жизнь те христианские начала, которые преподаются вам в семинарии, то будете с нею всегда в духовном единении не только во время временной разлуки, но и – по окончании курса учения. А это единение будет вдохновлять вас ревностью в деле насаждения царствия Божия. Аминь.

Православия ревнителю и раскола искоренителю, Российский целебниче и новый к Богу молитвенниче, цевнице духовная, Димитрие Блаженне!

Между бесчисленным сонмом угодников Божиих Св. Димитрий Ростовский особенно должен быть близок нам и задаче нашей жизни. Он недалек от нас и по времени, и особенно близок нам по месту и по предметам своей деятельности. Жил он менее чем 200 лет назад, в царствование Петра Великого, был учеником Киевской Академии, а затем, наперерыв приглашаемый из города в город светскими и духовными властями, равно ценившими его высокие дарования и св. жизнь, он, в сане молодого иеромонаха и потом  – игумена, переходил из одного города в другой, из Киева – в Чернигов, Вильну, Слуцк, Батурин, Новгород – Северский, проповедуя и утверждая православие.

Сын малороссийского сотника, обладавший богатыми талантами, он оставил мирскую жизнь и, приняв монашество, при всем множестве своих ученых и проповеднических трудов, охотно предался не менее трудным аскетическим подвигам. Строгий к самому себе, он для своих современников был ярким отблеском Того Доброго Пастыря, Который душу свою полагает за овцы. Вот, братия, с этой стороны ревностного, неутомимо просветительного служения, характер Св. Димитрия должен служить нам высоким примером во всех его чертах. И первою из них была его любовь к народу, который он поучал, назидал и утешал своим словом.  А когда он призван был на высокое служение в сане митрополита Ростовского, тогда подвиги его пастырской ревности обнаружились в высшей еще степени.

С мудростью и кротостью св. Димитрий нес возложенное на него иго, неустанно заботясь о просвещении и спасении вверенной ему паствы. Здесь он встретил невежественных раскольников и обратил на них свое ревностное внимание и попечение, чтобы словами снисхождения и любви привлекать их в лоно св. церкви. Плодами пастырской просветительной деятельности св. Димитрия были его многочисленные высоко назидательные писания, в которых высота евангельских истин соединена с простотой изложения и приближена к народному разумению. Чтобы доставить своей пастве просвещенных пастырей и наставников, Св. Димитрий открыл в Ростове при своем доме духовное училище, бывшее самою дорогою для его сердца святынею. Он часто посещал учеников, испытывал их в успехах и часто сам принимал на себя труды наставника. Он смотрел на учеников своего училища, как на удел Божий, принесенный в жертву Господу. Вот почему Св. Димитрий Ростовский близок к нам, братья, вот почему этот любвеобильнейший наставник народа русского должен мыслиться вами, как верный образ пастырского служения и как живой укор для тех, кто отнесется к этому служению с небрежением; о таких Святитель сказал бы: позна вол стяжавшего его, Израиль же не позна Господа своего.

Память о св. Димитрии должна быть жива в каждой русской семинарии, точно так же, как в Ростовском училище, где и ныне висит лампада на том самом месте, где он испустил последний вздох. Вспомните, братья, что и в последний день своей жизни он призвал к себе своих учеников-певчих для пения составленных им самим духовных песней: «Иисусе Мой, прелюбезный! Надежду Мою в Бозе полагаю, Ты –  Мой Бог Иисусе, Ты – моя радость»! Затем, отпустив своих певцов, он уединился и, преклонив колена, предал дух свой Господу. Господь сторицею воздает любящим Его, и вот, на месте кончины Святителя в теперешнем Ростовском училище висит неугасимая лампада уже не за упокой его души, но пред его Святым образом! Этот образ, братия, должен носить в сердце своем всякий семинарист русский и мысленно взирать на него, исходя на возделывание той сорной нивы, над которой трудился Св. Димитрий. Вы,  будущие продолжатели его дела, вы, «сожители святым и приснии к Богу», всмотритесь в черты жизни сего св. мужа! Помните, что он не из пустыни вышел, а был таким же семинаристом, как каждый из вас, вращался в таком же рассеянном, мирском обществе, но, при всем том, он умел так себя настроить, чтобы видеть духовными очами возлюбленного ему Господа Иисуса, видеть грех, разъедающий человечество, видеть это, но не унывать и не щадить себя, ради спасения людей, всеми своими силами, всеми знаниями, всею жизнью.

Подкрепление для своих нравственных сил он с юных лет находил в житиях святых, собранием и изданием которых он доставил всему русскому народу любимейшее чтение, а себе – бессмертную славу. При этом чтении пусть подражает ему всякий юный борец жизни! Итак, братия: «Толик имуще облежащ нас облак свидетелей», –  жизнь коих описана св. Димитрием, а в том числе – и его самого, – «терпением да течем на предлежащий нам подвиг», – на подвиг борьбы с князем мира сего, на подвиг насаждения святой веры и добродетели! Да останется неизгладимо в сердцах и умах ваших светлый образ мудрой и любвеобильной пастырской деятельности Св. Димитрия. Пусть св. молитва его, ныне с высоты небес призирающего на тех, кто готовится продолжать дело его в нашем Отечестве,  ниспошлет нам благодатную помощь от Начальника веры и Совершителя Иисуса. Аминь.

Православные слушатели! Сегодняшний праздник в честь св. апостола Иоанна Богослова считается, по преимуществу, семинарским праздником на Руси, потому что празднуемого ныне св. апостола церковь Христова отличила наименованием Богослова и он был и на все времена останется образцом истинно  христианского, православного богословия, которое составляет главнейший предмет семинарского образования. Потому-то многие из церквей семинарских посвящены сему св. апостолу; потому-то и мы совершаем ныне высокопоучительное торжество в честь сего небесного покровителя нашей обители наук.

Чем же именно поучительно для нас настоящее торжество? К ясному ответу на этот вопрос послужит разъяснение другого вопроса: почему именно Церковь Христова усвоила святому апостолу Иоанну отличительное наименование Богослова? В Евангелии замечено о нем, как об ученике, которого любил Иисус (Ин.13:23), преимущественно пред другими учениками. Но любовь Христова отличается от обыкновенной любви человеческой; она чужда всякого пристрастия; она любит столько, сколько предмет того заслуживает. Кто творит волю Отца Небесного, как сказал сам Спаситель, тот Ему брат и сестра и Матерь (Мф.12:50). Значит, основание преимущественной любви Христовой к апостолу Иоанну заключается в собственной его любви к Богу и посланному Им Иисусу Христу. Одушевленный сею святою любовью, ученик Христов не отстал от своего возлюбленного Учителя и тогда, когда Он висел на кресте, когда все другие ученики Его разбежались от страха. Сему-то одушевлению святою любовью должно приписать ту глубину и высоту боговедения, которые усматриваются во всех писаниях Св. Иоанна. Он писал так потому, что знал сердце Христа Спасителя, а знал это потому, что собственное сердце его исполнено было небесного чувства любви к Господу. Любовь приблизила Иоанна ко Христу Спасителю. Любовь открыла ему тайны Божественного лица Христова и Его деяний: вечное бытие, рождение от Отца и божественность Слова, соединение Его с человечеством в лице Господа Иисуса, действительность присутствия тела и крови Богочеловека под видом хлеба и вина  – эти тайны Божественного лица Христова никем не описаны с такою ясностью, как святым Иоанном. И вот почему св. Церковь отличила сего апостола любви наименованием Богослова.

Не тоже ли качество должно отличать и всякого богослова и всякого учащегося богословию? Можно знать истины веры одним умом и памятью; но как бедно и бесплодно такое знание! Только святая любовь производит тесный и действительный союз человека с Богом и Христом, а вместе с тем – твердую веру и живое упование. По свидетельству самого Христа Спасителя, на любви к Богу и ближним утверждаются закон и пророки (Мф. 22:40) Помните же, братия, что вам, посвятившим себя на изучение закона, пророков и апостолов, – если это изучение не утвердит вас в любви и не утвердится вашею любовью,– помните, что вам придется дать строгий ответ на страшном суде Христовом, когда Праведный Судия всем чуждым любви к Богу и ближним скажет: «Взалкахся и не дасте Ми ясти, возжадахся и не напоисте Мене, странен бех и не введосте Мене, наг и не одеясте Мене, болен и в темнице и не посетисте Мене.... Идите от Мене, проклятии, в огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: понежебо не сотвористе единому братий моих меньших, ни мне сотвористе».

Убоимся же, братия, этого страшного гласа, и посвятим всю свою жизнь, все свои силы и труды на служение меньшей братии Христовой, будем воспитывать в себе искреннее к ней сочувствие, чтобы на пастырском или, сначала, на учительском поприще светить миру тою же любовью, которою светил празднуемый ныне покровитель нашей школы апостол Иоанн Богослов. Если вы теперь, в летах юности,  воспитаете в себе любовь к людям, то и не нужно будет устрашать вас грозным судом Божиим для возбуждения ревности; почему? А потому, отвечает апостол Иоанн, что «в любви нет страха, но совершенная любовь вон изгоняет страх». Эта любовь открыла бы вам доступ в сердца всех окружающих вас людей, и, вместе с тем, достойно подготовила бы вас к великому служению пастырскому; эта любовь, прибавлю еще, удобно привела бы вас к ближайшей цели вашего здесь воспитания, т. е. к изучению Божественного закона; ибо, где любовь, там и богопознание. Это – не мои слова, это слова нашего св. учителя Иоанна. «Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь –  от Бога; и всяк любящий рожден от Бога, и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь. Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас». Недаром же св. Церковь ему – апостолу любви – усвоила имя Богослова. Вот, значит, в чем тайна богословия – в любви. Эта любовь возвышает в нас веру в Бога, а последняя снова возгревает в нас любовь, и таким-то образом любовь и богопознание, укрепляя друг друга взаимно, приготовят вас к высоким подвигам пастырского служения, где любовь должна гореть ярким светильником, где любовь к людям во Христе светит миру и согревает всех верующих.

Вот почему, братия, наш небесный покровитель, наш великий учитель любви, когда уже столетняя старость и недуги отъяли у него ноги для хождения в церковь и замкнули его уста для продолжительных поучений, велел приносить себя в церковное собрание и только взывал: «Дети, любите друга друга»! А когда у него спросили, зачем он повторяет всегда одно и то же, он отвечал: «Это – заповедь Господня; если ее исполните во всей широте, то и весь закон Христов будет исполнен нами». И к нам ныне повторяет он известные свои слова: «Возлюбленные, пишу вам не новую заповедь, но заповедь древнюю, которую вы имели от начала. А заповедь Божья та, чтобы веровали во Иисуса Христа и любили друг друга, как Он заповедал нам»; он зовет нас идти со словом утешения и участия ко всем труждающимся и обремененным, скорбящим, озлобленным, унывающим, отчаивающимся и погибающим, чтобы всех оживлять любовью Христовой.

Помните же, братия, что любовь открывает нам тайны богословия, что самые высокие истины боговедения усвояются умом нашим только при чистоте сердца, как сказал Спаситель: «чистые сердцем Бога узрят». Не оставляйте же, братия, готовиться к предстоящему нам служению пастырскому в духе вашего небесного покровителя, наставника любви и Богослова. Возгревайте сердца свои любовью, дабы затем светить миру боговедением, как апостол Иоанн. Тогда не напрасно вы здесь учитесь, тогда вы будете вправе сказать с апостолом Иоанном: «Мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви в Боге пребывает, и Бог в нем пребывает» (Ин 1: 4,16). Аминь.

Когда благоустроенная семья соединяется в родном доме на общем празднике и наслаждается дружеской беседой вокруг обильной трапезы, и если в это время лютая метель завывает на дворе, и мерзлые хлопья снега стучат в окна: то не обратится ли мысль празднующих собеседников от своего радостного торжества к положению тех, которые в это время блуждают на трескучем морозе в поле по занесенным дорогам, с трудом или, а то и совершенно тщетно отыскивая пути, тщетно ожидая, что кто-либо выйдет из села избавить их от совершенной погибели в снежной пустыне?

Ныне братия, Академия наша, собравшаяся в наш родной храм праздновать годовой день своего рождения, объединяя христианским просвещением и взаимною любовью, подобна той семье, пирующей в непогоду. Окинем же и мы мысленным взором внешнюю нам общественную жизнь, на поле которой свирепствуют всякие невзгоды. В этот день, когда общее торжество окрыляет дух каждого, отрешает его от мелочных своекорыстных забот минуты и расширяет сердца наши взаимным объединяющим их сочувствием, в эти священные минуты, когда мы готовимся заключить наше благодарственное богослужение: подумаем ο разного рода путниках, погибающих в духовном заблуждении и холоде. Кто эти путники?

О, их много, очень много! Это, во-первых, ближайшее к нам по внешнему положению учащееся юношество светское, почти вовсе лишенное религиозно-нравственного руководства, блуждающее безлюдно и нередко безнадежно по распутиям разных вечно сменяющихся обманчивых направлений мысли и жизни. Светское юношество с четырнадцати лет подпадающее разврату, с шестнадцати лет – скептицизму, с двадцати лет – практическому пессимизму, в смысле подрыва веры в общие правила честности и человеколюбия.

Это те несчастные, которые, ища истины и тщетно стараясь ее найти, с отчаяния бросаются в крамольнические шайки и губят себя и других, или, терзаясь отсутствием веры и руководителей к ней, решаются покончить с собственною жизнью. Это – одни путники.

Другие – их же слепые вожди, различные общественные деятели – педагоги и публицисты, лишенные всяких твердых принципов, аффективно верующие или, не веря проповедующие какие-либо фантастические теории, имеющие перевернуть мир; а на самом деле – столь легковесная, что в них чрез несколько лет разуверяются и сами проповедники, после чего и меняют одну теорию на другую, пока не доходят до безысходного пессимизма и вместе с последним словом отрицательной европейской философии объявляют жизнь бессмысленным коловращением, проклинают все свои прежние знамена и с саркастическим мучительным ожесточением сходят в могилу, окружаемые недоуменною печалью своих умных почитателей. Это второй род путников жизни.

Третий род – это те руководители общества, которые, забыв свои обязанности о самоотверженном служении государству, засовывают подчиненные им области народной жизни в рамки мертвой казенщины, обнимая свое сердце жаждой денег и отличий. Они не признают себя блуждающими по сугробам, уверены, что идут по прямому пути, но, на самом деле, удаляются от теплых жилищ, и влекут за собою в погибель все, им подчиненное. Обращаемся к религиозной жизни общества: вот одна его часть, соблазняемая событиями церковного формализма, отождествляет с ними самое православие, созидает фантастические духовные церкви, не удовлетворяясь ими, бросается от заблуждения к заблуждению, пока не остановится на скептицизме, на бешеном пиэтизме; вот другая часть, не видевшая ничего кроме церк. церемониала, полагает в нем всю религию, во имя ее отказывает в любви и участии всем мыслящим иначе, а потому и сама черствеет сердцем и погрязает в страстях. Обратимся мы к народу: там нас встретит фанатик  – раскольник, с пеной у рта проклинающий Церковь, безумный хлыст, воссоздающий культ Афродиты, упрямый штундист, высокомерно считающий свое тупое упорство за высшую духовную религию.

А православные? Вот они: вот – целые деревни, погибающие в позорной болезни, вот – толпы молодых и стариков, избивающие евреев по городам, вот и другие, потерявшие по фабрикам н трактирам все, что дал им родной дом. Но где перечислить все главнейшие виды блужданий общества и народа? Им нет конца, нет числа! Уже не говорим о наших единоверных братиях, о единокровных наших ренегатах истинной веры, не говорим об иноверцах и инородцах, которые ведь тоже наши братья, которым «проповедовать Евангелие» тоже повелел Господь.

Да разнообразны, печальны блуждания людей, велики их житейские скорби, тяжки их пороги и преступления. Собираясь здесь вокруг света Божественной истины, мы с трудом можем проникнуть взором в ту мрачную тьму, в тот духовный морок и глад, в который брошены наши близкие и дальние о Христе братья. Много причин этих бедствий, раздирающих мир, много мечей проливают кровь по лицу земли: посмотрите, сколько в этой жизненной метели заблудших и замерзших не потому, чтобы отвергали помощь провожатого, но потому, только потому, что никто не хотел им указать дороги. Ни мы, но мирская литература доказала, что в самом ужасном нравственном состоянии можно встретить высокие, благородные души, искавшие света, но не получившие, а потому и погибшие. И в страшных подземельных каторжных шахтах, и в мрачных тюрьмах, и в притонах гибельного разврата и пьянства, и на всех перекрестках жизни встречаются эти бледные измученные лица с вечным вопросом на исхудалом лице с воспаленными от духовной и телесной муки глазами. С вопросом о том, да неужели же никто ни добродетельный и ученый муж не выведет его на путь истинный?

И тысячами погибают они, тысячами замерзают, заведенные вдаль гудящею метелью зимней ночи. О, братья, неужели могут, зная это, спокойно сидеть в горнице те, кого Бог держал в эту ночь в родном доме, не будут ли они виновны в смерти тех, которые погибают не по собственной злобе, а потому, что никто их не наставил из тех, кому заповедано учить людей. Каин, где брат твой? Вопрос, которого слышание страшно, который не может быть обращен к каждому из нас, но к нам в целом, как носителям разумения истины, носителям (настоящим и будущим) даров благодати, этот роковой вопрос имеет свое отношение.

Кровь брата твоего вопиет от земли на небо, кровь всех впадших в неверие по нашему небрежению и безучастной сухости, по неспособности раскрыть жизненную силу христианства; кровь отпадших по скудости церк. учительства в разные ереси, кровь идейных самоубийц, кровь отчаявшихся искателей истины. Выйдем же из нашего теплого покоя, со светильником веры, добродетели д просвещения в ненастную тьму заблуждений наших братьев! Выйдем из нашей внутренней замкнутости на распутия жизни, научимся созывать путников понятною им речью, т. е. постараемся об усвоении и приведении к христианскому идеалу всего того, чем живут наши братья. А для этого надо, во-первых, понять внутреннюю жизнь простого народа, полюбить то, что ему дорого, заговорить его мужицкою речью и усвоить его искренность. Надо, во-вторых, изучать и понять все те духовные нужды, которые сказываются в жизни общественной, усвоить способы воздействования на них, суметь популяризировать нашу христ. науку, создать общественную и народную современную христ. литературу и беллетристику; дать руку общения тем из членов мирского общества_, которые влияют на него в благоприятном для христианства смысле, а главное: в душе своей, в своем отношении к ближним быть согретым духом христианской бескорыстной любви и сердечного участия к спасению каждого.

И если мы начнем собирать в наш родной дом веры и любви всех блуждающих во тьме и холоде жизни, если хотя не сами увидим приведенными к нам все господствующие направления, но из начатой деятельности будем иметь возможность предчувствовать зарю того будущего, некогда священного дня, когда и поклонники «духовного» христианства, и искатели свободы и равенства, и преклоняющиеся пред разумом и наукой, и проповедники космополитизма, и поборники патриотизма: одним словом, все, кто живет не ради одного себялюбия, поймут, что все, что есть доброго в их идеале, имеется здесь, у нас, в источниках Божественной истины, и придут к вам, если говорю, будем деятельно приближать это время, мало по малу обнимая нашим светом различные идеалы, или пути жизни.

Тогда, о, как счастливо будем мы праздновать годовщины наших рассадников христианского просвещения, и с таким твердым упованием будем мы тогда все силы свои посвящать на воспитание своего сознания и своего сердца к нашей великой цели, состоящей в том, чтобы да всех добрых в этом мире осуществились слова Христовы: и будет едино стадо и един Пастырь.

Возлюбленные братья! Конечно, вы ожидаете от меня, как от нового пришельца в вашу академическую семью, ожидаете исповедания тех духовных побуждений, коими я, по долгу своего звания, намерен привлекать вас к общему дружному и одушевленному служению богословской науке и пастырству, которые Московская Академия исполняет с такою честью уже более двух веков. Конечно, вы ожидаете, что таких побуждений я буду искать в области, наиболее доступной для ваших молодых и горячих сердец, в области кипучей современности, в последних словах науки и общественной жизни.

Правда, в наше время не было-бы недостатка в подобных побуждениях, ибо при всей расшатанности современных умов и упадке нравов давно, а может быть никогда в жизни русского народа и общества не замечалось такого напряженного искания правды, правды именно нравственной и религиозной, как в наше время. Жизнь сама сокрушила тех идолов, которым в слепоте поверхностного полу образования поклонилось наше общество, а враждебные Божественной нашей вере теории материализма и позитивизма поддерживаются теперь только по старой памяти, только как показатели того, что многие не в силах найти в современном быту следов иной высшей жизни, основанной на откровении вечной и безусловной истины христианства.

Но с какою томительной жаждой современные люди ищут и ожидают доступного раскрытия этой истины, можно видеть по тому быстрому и сильному, пожарам подобному, влиянию на них всякого вновь появляющегося убежденного, хотя бы и грубо заблуждающегося, учителя веры или жизни, будь это сектантский проповедник в простом народе, будь это проповедник каких-либо нравственных понятий в обществе образованном. Но, конечно, ложь не может долго обманывать народную совесть, минутное удовлетворение ее оканчивается разочарованием, и вот, по небосклону народной жизни или общественной письменности раздаются глухие раскаты философии отчаяния, приносят ужасные вести о самоубийствах от безверия или, точнее говоря, –  от тщетного искания веры, от неумения обрести проповедуемую церковью благодатную жизнь, утоляющую духовную жажду. Да, много и очень много можно бы говорить о том, что даже наиболее печальные явления современной жизни представляются, как ясные доказательства для самых неверующих, что жить без веры нельзя: тем убедительнее они должны доказывать нам, проповедникам благодати, что «се ныне время благоприятно» (2Кор.6:2) для призвания нашей школы. Можно бы говорить вам, братия, и о том, что современное искание Бога, являющееся плодом разуверения в воздвигнутых идолах без религиозной культуры, простирается далеко за пределы нашего отечества и проявляется с особенною силою в современном Вавилоне, в распущенной столице мятежной Франции, что там все чаще и чаще слышатся вопли отчаяния о безбожных устоях современного просвещения и быта, что в частности известнейший писатель Парижа, которого с жадностью переводят на все языки Европы, ожидает нравственного обновления для цивилизованного мира не откуда, как из России, ни от кого другого, как от наших народных писателей-патриотов, учащих презирать низменные интересы мира сего и исповедывать веру в евангельские и апостольские заветы, которые и названный писатель считает в то же время свойствами нашего народного исторического гения.³⁰

Конечно, подобные чаяния еще глухи и туманны, эти обращенные к нам взоры России и Европы еще исполнены блужданий и попечений житейских, но если бы вникнуть в дело поглубже, то легко можно было бы увидеть, что действующим началом в век этих болезненных блужданий жизни является та сторона человеческого духа, которая всегда была и будет лучшею почвою для насаждения Божественного слова, а именно совесть, пробудившаяся ныне с такою силой. И так раскрывать ли мне в подробностях эти раны общественной жизни, дающие надежду исцеления и безмолвно призывающие духовных врачей к самоотверженному труду апостольства? Искать ли для нас побуждений к такому труду через исповедование вам собственного, хотя непродолжительного, но довольно сложного опыта служения Слову? Говорить ли о том, что при всех скорбях и тяжелых ударах, наносящихся в самое сердце служителю церкви, при постоянном его духовном распятии и умирании (Гал.2. 19, 1Кор.15:30,) нет в сей жизни высшей радости и утешения, как служение Христу и проповедь Его учения, что здесь и грешный человек, еще уязвляемый ангелом сатаны (2Кор. 12:7), бывает восхищаем в рай христианской любви и столь ясного и сладостного ощущения Божественной Промыслительной десницы, какое воспето в книге Песнь Песней, почему и речь ея становится вполне понятной обручникам Христовой Церкви?

Да, братия, душа моя готова бы излиться пред вами, излить выношенное разумение жизни внешней, а равно и свой внутренний опыт, чтобы по мере сил и вам править жажду той жизни, которую вливает в человека благодать священства, и такого открытия своего упования, конечно, вполне естественно вам ожидать от меня, как нового к вам пришельца: но удержусь днесь от сего ради иного Высшего Пришельца, сретаемого ныне, де нашею только духовною семьёй, но всею Церковью. Буду ли говорить о себе, когда ныне «грядет крепший мене, Ему же несмь достоин преклонься разрешити ремень сапог Его». (Мк. 1:7).

Днесь изнемогает всякое человеческое слово, ибо открылось Слово Божие, днесь ли ограничить свою речь явлениями минутной современности, когда открыта вечная истина? Здесь ли поднимать свой светоч разумения, когда открывается Свет предвечный, «Просвещай и освещай всякого человека грядущего в мир? (Ин.1:9). Впрочем, братья, сей свет ничего доброго не затмевает собою, не угашает и курящегося льда (Мф. 12:20), но все хорошее привлекает к Себе (Ин. 12:32), к Нему приходит все, что от Отца, а грядущего к Себе Он не изгоняет вон (10. 6:37). А потому не опасайтесь, чтобы, обращая свое слово к явившему Себя днесь Господу, мы до конца оставили бы ободрение ваших юношеских надежд на плодотворное служение людям. Правда, явившийся на Иордане Христос не открывает нам тех внешних средств, которыми ныне люди стараются овладеть умами общества или народа: но Господь показал нам ныне ту внутреннюю силу, которая одна может насаждать жизнь.

Слышите ли сегодняшнее исповедание Церкви? Разумеете ли, в каком смысле настал ныне час, о котором сказал пророк: «возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс. Великолепно будет цвести и радоваться; будет торжествовать и ликовать... Укрепите ослабшие руки и утвердите колена дрожащие. Скажите робким душой: «Будьте тверды, не бойтесь». Тогда откроются глаза слепых и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит, как олень и язык немого будет петь!» (Ис 25: 1–7).

Итак, зачем нам искать далеко средств для улучшения жизни? Вот эти средства принесены Христом! Смотрите, ныне открыта тайна действительного исправления жизни благодатью, та тайна, которой тщетно добивались, и добиваютея, я будут добиваться естественные друзья человечества. Не мудрее ли всех был Соломон? Не достигал ли он всего, чего желала душа его (Екл. 2:10)? Но вот он ясно признает тщету всех естественных, человеческих усилий изменить греховное и гибельное содержание жизни: преобразования касаются только внешнего ее строя и внешних порядков, по существу же – неправда и беззаконие (Еккл.3:16) будут всегда наполнять жизнь вне благодати: «кривое нельзя сделать прямым и чего нет, того нельзя считать» (1:15).

Но вот мы слышим, что ныне исполнилось другое пророчество: кривизны выпрямились и неровные пути сделались гладкими (Ис.12:4). Чего не могло сделать естество, то совершила благодать, чего тщетно искали люди, то открыл явившийся Господь. Итак, бр., благодатное начало перерождения жизни, к которому, конечно, стремятся и ваши молодые сердца, и которого так жадно ищет современность, хотя и безуспешно, открыто Самим Господом: нам остается только войти в Его жизнь, только усвоить это таинственное средство. В чем же – содержание этой жизни? Чем совершил Господь наш всеобщее обновление? Чему радуется Церковь? Тому ли, что Он провозглашен с неба Сыном Божиим? Но таких свидетельств было несколько еще до Крещения. Тому ли, что Он открыл людям чрез проповедь Предтечи? Но такие откровения были и раньше: откровение Волхвов и Богоприимца. Церковь торжествует и эти прославления Спасителя на земле, но главное содержание ее торжества составляет то, что ныне Господь открыл новое и неведомое естественному миру начало, которым Он действует в жизни: начало это есть смирение, смирение и самоотречение, по которому «крещение приемлет не ведый греха» и Безгрешный Владыка, подклонив главу под руку раба, вместо того, страшным крещением опалить богомерзких грешников, Сам становится среди них, как бы нуждающийся в покаянном крещении, дабы призвать к покаянию человека.

Естественные усилия лучших людей не могли и не могут внести мира в род ваш «смешанный в единомыслии зла» (Прем.10:5), потому что себялюбие и гордость сопровождают естественного человека всюду, даже в самоотверженную смерть за ближних, и никакие средства не могут его вырвать из гибельной борьбы за превосходство. Единственное средство вырваться из этих когтей греховного себялюбия и приносить действительное благо людям – это отречение от своего превосходства, любовь и смирение ныне открытая Христом человеческому роду. Убивая богопротивное себялюбие, смирение нас вводит в благодатную жизнь, как сказано в св. Писании: «гордым Бог противится, смиренным же дает благодать» (Иак. 4:6). И как бы ни менялась жизнь, как бы ни усложнялась культура, но только участие в благодатной жизни Христовой может вносить в нее действительное, а не кажущееся, улучшение. Разнообразятся внешние проявления служения людям, но разум и совесть откроют тебе, что надо всякий раз делать, лишь бы ты носил в сердце твоем – благодать Христову, чрез дух смирения и самоотречения.

В них и только в них то, чего тщетно ищут люди под названием прогресса, гуманизма, альтруизма и др. слов, которые создаются ими именно теперь, когда совершенно утрачивается из жизни их настоящее содержание. О, братия, примите же не от меня, но от другого, сегодняшнего Гостя Небес эту заповедь для построения своих жизненных предначертаний, и вместо последнего слова мирской культуры из шумной северной столицы примите и меня с этим глаголом благодати. Усмотрим в духовном значении сегодняшнего праздника Церкви указание Господне о том, как построят и жизнь нашей академической семьи, и вашу дальнейшую общественную деятельность. Отринем идолов естественного мира и возлюбим Новый Завет благодати!

Возьмем Христово смирение, как неложный светоч для нашего служения Ему и людям и будем твердо верить, что по мере такого усвоения Христовой жизни,– и никаким иным способом, нам суждено будет вносить всюду ту духовную радость, то духовное оживление, которого тщетно добивается мир и о котором ныне с такою уверенностью вещает церковь. Чрез Христову благодать принесем мы людям «радость и веселие, а печаль и воздыхание удалятся» (Ис. 35:10). Аминь.

«Обновление духа сердцам и просвещение внутренним даруй»

(Кондак Обновления Храма, 13-го сентября).

Такова, братия, молитва Вселенской Церкви, воспеваемая в завтрашний день, когда для некоторых из вас возобновится, а для некоторых – впервые начнется высшее богословское учение в академических аудиториях. Церковь в сей день молится об обновлении нашей добродетели и духовного ведения, исходя из того неложного убеждения, что именно для этих двух высших начал нашей жизни, и притом только для них, среди текучей изменчивости всего земного не должно быть дряхлости и тления, но – постоянное обновление и жизнь, Для добродетели сия жизнь продолжается после смерти на небе, ибо любовь никогда не перестает, но продолжается и на земле в ее благотворном влиянии на ближних, наподобие ростков умершего семени пшеничного (Ин. 12:24), а также и в общении взаимной молитвы пред Богом; Бог не несть мертвых, но живых, вси бо Тому живи суть (Лк. 22:38). Не умирает н знание, ибо хотя испраздняется (1Kop. 13:8) в будущей жизни, но передаваясь от поколения к поколению, живет и обновляется здесь в жизни церкви воинствующей.

Наглядное проявление этого постоянного обновления любви и духовного ведения представляет собою настоящая наша общая молитва, когда его носительница и провозвестница, Духовная Академия, отпустив от себя на служение Церкви усовершенствованных в учении юных трудников духовного просвещения, как-бы – молодой рой пчел из улья,  и, дав время отдыха учащимся, снова созвала последних воедино и, кроме того, открывает свои двери для вновь пришедшего и соединившегося для упражнения в  ведении и благочестия братства юношей, ныне сливающегося со всей духовной семьей нашей. Конечно, радостная картина, радостная смена духовного сеяния и собирания духовных плодов. Но для всех ли вполне беспечальная? Увы, только для самых юных. Помним и мы, с каким безмятежным восторгом вступали мы впервые в священные стены воспитавшей нас Академии: как яркие цветы, насаженные вокруг нее и красовавшиеся среди осеннего увядания природы, так ликовали наши молодые сердца и горели радостью лица между озабоченными и часто угрюмыми, встречавшимися на пути горожанами.

Но вот дальнейшие годы, обогащавшие нас печальными опытами сей плачевной жизни, все более и более понуждали омрачаться сию радость при виде сменяющихся поколений учащегося юношества и наконец, настолько срастворили ее с грустными воспоминаниями о многих напрасно погибших жизнях и бесплодно извратившихся сердцах, что ныне даже те самые времена года и те картины природы, с которыми совпадают начало и конец учебного года, вместе с робкою надеждою, производят чувство щемящей тоски. Тому содействует и самый вид весенней и осенней природы, одновременно показывающей нам и жизнь, и смерть. Когда завеет весенним теплом и яркие лучи солнца начнут увеселять взор наш, то наряду с этим мы видим разрушительную смерть прекрасных по виду глыб серебристого снега и обнаженные черные вершины холмов с гниющими остатками прошлогодней растительности и мутными потоками холодной и грязной воды.

Приходит обильная плодами осень, но картина смерти и опустошения снова отвлекает взор наш от осенних красот – созревших трудов земледельцев и садовников. Не должно бы быть этого печального сочетания в жизни духа, в жизни Духовной Академии, но постоянное  обновление сердец должно бы в ней совершиться без всякого омрачения смерти. Тем не менее мы видим другое; видим во многих и очень многих, сколь кратковременны оказываются те благие намерения и добрые стремления, с которыми они вошли сюда и вышли отсюда. Не тверда и неустойчива оказалась их любовь, погасла жизнь духа, а потому и разумение поблекло, творчество мысли остановилось, ибо оно невозможно без одушевления нравственного, без живого сочувствия добру, без сострадательной скорби о мировом зле. Итак, далеко не все, чтобы не сказать не многие, обновляются духом, и торжествуют над изменчивостью своего земного положения. Какой же вывод, возлюбленные, из указанного явления? О чем проповедует оно, хотя безмолвно, но столь убедительно? Говоришь ли вам паки и паки о необходимости духовного бдения над собою, о молитве, о чтении Слова Божия и Отцев, о господствовании над порывами страстей и всякого раздражения, как о необходимых условиях к плодотворной деятельности пастырства, воспитания и всякого вида человеколюбия, включая сюда и сознательное изучение и разъяснение другим истин веры и знания?

Блажен, кто от юности понес спасительный ярем духовной жизни, у кого не столько вовне, сколько вовнутрь обращен духовный взор его. Для него сей день новой годины учения есть день не скорби, но радости, день духовного обновления, не упраздняющий и прежде собранных сокровищ духа и знания, так что к нему вполне применяются слова Христовы о том, что «всякий книжник, наученный царству небесному, подобен хозяину, который выносит из сокровищницы своей новое и старое» (Мф. 13:52). Но кто по собственному опыту не оценил сей истины для того малоубедительными представятся увещания, столь неотразимые для более поживших на сей грешной земле и в собственных отступлениях или падениях познавших немощь естества человеческого, даже в наиболее возвышенных и облагороженных его проявлениях, если они не утверждены и не освящены подвигом духовной борьбы и молитвой.

Но если значение сей истины само по себе не всегда оказывается удобоприемлемым для юношества, которое рвется умом и сердцем во нынешний, по-видимому, столь обольстительный, мир, то в наше время тому же самому научает нас и наблюдение над этим внешним миром, в самых новейших, в самых современных явлениях его жизни в последних словах его мысли. Но во имя ложного знания и науки отделяется ныне мир от Церкви; смирение и воздержание перестали быть предметом его глумления, а, напротив, признаются в качестве наиболее действительных средств к достижению доныне миром отвергавшегося, а ныне признаваемого за единую достойную цель жизни – нравственного совершенства личности и общества.

Правда, в воззрения и стремления эти, по-видимому, столь сродные Церкви, а на самом деле ей весьма враждебные, входит немало скрытой лжи и обольщения, но можем ли, братия, равнодушно взирать на то, что великое множество людей искренних и простодушных из общества и народа, которое проникаясь этим красноречивым и увлекательным лжеучением, отторгается от истинной веры и Церкви, как бы от начал, чуждых настоящей добродетели? Грустно было слышать, когда прежде нашу веру называли невежеством, а церковность – невоспитанностью, но все же далеко не так больно, как то, что у Православия хотят отрицать его святость, у Церкви – нравственно возрождающую силу ее руководства. Правда, действительность скоро обличает нравственное бессилие самовольных толкователей евангельских заповедей, слепых руководителей к неведомому им совершенству.

Лишь только приступили они к деятельному руководству других к добродетели, то оказалось, что они не пошли далее проведения двух – трех, давным-давно изведанных еще языческими мыслителями правил воздержания и трудолюбия, но вовсе не оказались способными научить своих последователей достойному отношению к разным сторонам жизни: оградить их от мучительства плоти, от раздражения и взаимной ненависти, примирить со смертию близких и своею собственною, охранить от гордости и уныния и согреть сердца их любовью к ближним, дабы она была не на словах только и не в холодных делах долга, но – в теплом чувстве, сродняющем людей в одно братство.

Неудивительно поэтому, что создаваемые ими общества труда и воздержания распадаются в два – три года и исполненные взаимной вражды, когда-то столь пламенные и самоотверженные, члены этих обществ оправдывают собою слова Христовы о том, что всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится (Мф. 15:13)

Но, тем не менее, на нас, на нас, братия, ляжет ответ за те уловленные лжецами души, которые проявили столько готовности лишаться, трудиться и нести скорби для ложно проповеданного им спасения, что если б им было благовременно раскрыто истинное спасение, они, может быть, оказались бы в числе лучших людей, в числе достойнейших сынов Церкви, наподобие прежнего гонителя, ставшего первоверховным Апостолом Господа. А теперь смотрите, сколько словесных овец Христова стада рассеялись по горам и дебрям заблуждений (Иез. 34:5–7), и – о, горестное ослепление – предпочитают в искании совершенства минутные затеи изолгавшихся празднословов вечному живительному пути и все исцеляющему врачеству Церкви! Конечно, причина тому не оскудение жизни в самой Церкви, ибо оно невозможно по слову Божественного ее Зиждителя (Мф.16:18), но священное и возрождающее содержание жизни церковной остается вдали от взоров увлекаемого ложью общества; хранясь в обычаях благочестивых приходов и семейств, оно требует теперь того, чтобы люди, одаренные ведением, раскрывали его в определенных и ясно выраженных понятиях, доступных пытливым умам современности, показали бы неразрывную и ничем незаменимую связь церковности и совершенствования в добродетели, пользуясь для сего жизненным проникновением во внутренний смысл Божественных Писаний и Творений Отеческих, изучая в Истории Церкви и народов постоянную борьбу христианина с духом мира, исследуя чрез изучение богослужения нашего истинный путь духовного возношения человека к Богу и совершенству, и наконец, построят правильные законы познания и мысли чрез изучение наук философских.

Не ясно ли теперь, что даже для теоретической борьбы с современными заблуждениями, требующей раскрытия нравственного содержания нашей веры и Церкви, необходимо и для самого изучающего теснейшее сродство с подвигом христианской жизни, дабы не быть по отношению к богословским наукам в положении слепца, желающего изучать живопись, или глухого, силящегося усвоить музыкальные познания. Научно богословский труд, не сопровождавшийся соответственным настроением изучавшего и писавшего, является для всех и не глубоким и не убедительным и уж вовсе бессильным для нравственного воздействия на душу читателя или слушателя. В этом раскрывается смысл изречения апостольского: проповедь моя не в препретелных человеческие премудрости словесех, но в явлении духа и силы (1Kop. 2:4). Действенность нравственного влияния даруется Богом, сообразно с нравственным содержанием учителя независимо от его внешних качеств, как удельный вес различных тел измеряется их массою независимо от величины и внешнего вида. Пуд песка весит столько же, сколько пуд золота, не больше и не меньше: подобно этому, если ты не стяжал себе должного количества любви и веры, то ни разнообразие познаний, ни образованность, ни красноречие не покорят сердец твоих слушателей; на твою долю достанутся, быть может, похвалы, известность и внешние отличия, но приобрести брата (Мф. 18:15) ты не будешь в силах.

Но если так, спросишь ты: то может быть не нужна и наука? Нет, мы видим, что именно в научном освещении нравственного содержания веры нуждаются заблудшие братья, наука и особенно наука духовная, если изучается наряду с духовным совершенствованием, облегчает человеку сие последнее: не напрасно говорил Господь апостолам: уже вы чисти есте за слово, еже глаголах вам (Ин. 15:3), и некнижный подвижник путем многолетних подвигов поста и бдения освояется с какой-либо истинной веры, которую другой уразумевает чрез благоговейное изучение отеческих писаний в одно лето.

Итак, да будет благословенна наука, образованность или знание жизни и красноречие!

Пусть процветает и славится дом сей, в котором эти три средства духовной милости нашли себе столь долговременный приют, но да не отделяются они от молитвы, послушания, братолюбия и трезвенного целомудрия, без коих для них нет ни произрастания, ни жизни. Пусть процветает у нас ученость, но пусть ярким пламенем горит и исполненная сострадательной любви ревность об общем спасении, пусть не предаётся забвению печаль об отпадших и колеблющихся, пусть подавляется всякий порыв недружелюбия, неуступчивого самомнения и зависти, дабы общение наше друг с другом служило не к расточению духовных сокровищ, но – ко взаимному созиданию по слову Апостола: друг друга тяготы носите u тако исполните закон Христов (Гл. 6:2), а еще: «кийждо же вас ближнему да угождает во благое к созиданию» (Рм. 15:2).

Послужит ли всем этим великим обязанностям нашим вновь наступившая учебная година или, напротив, еще далее отодвинут нас наше небрежение и грехи от предуставленного Господом назначения. То знает Он, Владыка времен, у Которого в книге записаны все наши грядущие движения и мысли (Пс. 138:16), но мы в умиленной молитве вознесем сердца наши к Богу о даровании «добрых и полезных душам нашим» дабы «прочее время живота нашего в мире и покаянии скончати». Как бы ни слабы были наши нравственные силы, но если мы с верою просим этих и других даров у Господа, то конечно не оставит нас без плода Тот, Кто гору обещал сдвинуть по исполненной веры молитве: велики житейские соблазны, но сильнее Божественная благодать.

При размышлении о борьбе этих неравных сил в жизни нашей духовной семьи, вспоминается одно повествование, правда, мирского писателя, но исполненное высокого сострадания к людям. Одно дитя узнало от матери о заповедной роще в их селе, в которой условлено было не ловить певчих птиц для того, чтобы они беспрепятственно увеселяли жителей; и вот дитя спрашивает, нет ли для людей таких безопасных приютов? Мать отвечает отрицательно и прибавляет, что если бы были для людей такие рощи, свободные от податей и рекрутчины, то все крестьянки поспешили бы принести туда детей своих.

Не о податях вещественных думаем мы, братия, но о той горестной дани страстям и обленению духовному, о той постыдной для создания Божия рабской службе диаволу, от которых неограждены почти нигде бедные сыны Адама. Но чем горестнее это сравнение, тем теплее и неустаннее да будет молитва о том, чтобы не ради наших достоинств, но ради блага Церкви Божией, благодать Господня соделала нашу Академию таким оплотом против искушений житейских, такою твердыней против нападений невидимых врагов, чтобы и живущие в ней благополучно совершали духовное восхождение от силы в силу, и даже учившиеся в ней прежде и обуреваемые ныне треволнениями житейскими, оглядываясь на свою духовную матерь, при виде ее плодотворной жизни и деятельности почерпали себе бодрость и стойкость в добре и истине. Аминь.

С какими мыслями и чувствами, возлюбленные, должны мы проводить сей священный день нашего храмового праздника? Конечно, прежде всего, с теми, которые приличествуют каждому христианскому празднику, но, кроме того, и с некоторым особенным настроением соответственно нарочитому значению прихода академической церкви.

Когда Господь с горы Синайской призывал народ Свой оставит Египетское нечестие и чрез исполнение заповедей Его приближаться к грядущему искуплению и возвращению райского блаженства в вечном единении с миром небесным: тогда Он повелел посвящать Себе седьмой день недели и некоторые установленные дни года, чтобы, хотя в эти краткие сроки, хотя отчасти переживать то святое настроение близости к Богу, которое бывает доступно человеку в молитве при освобождении от суеты дел, принижающих его дух и прилепляющих его в земной персти. В эти дни бедный осуетившийся народ воспоминал то блаженное время, когда мир сей, еще свободный от плачевных последствий его произвольного падения, во всей своей богозданной красоте предстоял всевидящему оку Творца своего, почившего от дел творения в день седьмый и увидевшего «вся елика сотвори, и се добра зело» (Быт.1:31). В эти святые дни седьмые, когда богатые и бедные, рабы и свободные одинаково покоились от суеты дел своих и любовь Божья открывалась в святых делах взаимного прощения, благотворения, гостеприимства и общих молитв, у людей прояснялась совесть и они, сравнивая дни посвященные Богу с обычными днями нужды и взаимной борьбы за наживу, проникались самоукорением и жаждой лучшей обещанной в будущем жизни в истинном и непрерывном субботстве, в полной близости к Господу, которую предвозвещал закон и пророки.

Обещания их исполнились. Христова страсть и воскресение возвратили верующих к теснейшему общению с Господом, но путь к сему общению нам указан в подвиге и борьбе, в крестоношении по образу Подвигоположника. Посему уже не суббота и новомесячие, но Его спасительное воскресение и прочие чудотворные деяния Его и Его святых последователей служат к нашему духовному просвещению, утешению и ободрению. Святая Церковь в умилительных песнопениях, молитвах и священнодействиях научает нас в эти дни переноситься к стопам Господа, жившего на земле между людьми, к делам и подвигам Его угодников, победивших мир верою и любовью и к явлениям Пречистой Матери Его, защищавшим людей от погибели и падений.

Добрые богомольные христиане издревле услаждали души свои этими священными воспоминаниями. Годичный круг был для них как-бы светящимся церковным небом, сияющим звездами радостных празднеств. Не только в эти священные дни отрешались они от забот земной жизни и молитвою очищались от своих прегрешений, но и дни труда и будничных занятий своих святили или воспоминаниями праздника прошедшего или ожиданием грядущего, постоянно повторяя приуроченные к ним молитвы и песнопения. Последние для них были, да и теперь остаются для истинно верующих, как-бы небесным окликом, как-бы постоянно повторяющимся призывом отрешаться от суеты страстей и греховного нечувствия и возноситься духом к Богу и друзьям Его, к святости евангельской жизни.

Особенное, исключительное значение имеет для доброго христианского братства праздник престольный. Это есть тезоименитый день той или иной местной церкви, воинствующей под знаменем святого угодника Божия или воспоминаемого события милости Божией. В день праздника своего каждый приход торжествует свое избранничество в стадо Божие не по заслугам своим, но единственно по милосердию Господню предназначаемое; благодарит Создателя о делах благодати Его, явленных в мимо шедшем лете приходской жизни и оказывает гостеприимную любовь ближним своим, а бедным доставляет трапезы.

Теперь, возлюбленные, спросим сами себя, проникнуты ли мы, братия святого храма сего, теми возвышенными чувствами общения с Богом и небесами во дни торжеств св. Церкви и наипаче – в престольный праздник нашего академического прихода, теми чувствами пламенного благодарения и умиленной молитвы, которыми богат предстоящий здесь православный народ наш, столь возлюбивший нашу церковь за те немногие крупицы духовного хлеба, которые здесь подаются ему от трапезы господей своих (Мф. 15:27), или напротив, многие из нас с тою же безрассудною неблагодарностью отвергаются знаниям Божиим, как некогда неразумные иудеи и являются в очах Христовых столь же скудными верою в сравнении с предстоящими здесь смиренными простецами, как тот же Израиль в сравнении с верующей женой хананейской? Поистине, воспоминая высокое назначение наше и нашу малодушную рассеянность должно сказать то же, что древний пророк от лица своего народа: «Тебе, Господи, есть правда, нам же стыдение лица» (Дн. 9:7).

А, между тем, какой высокий источник духовной радости открывался бы нам в день праздника нашего христианского братства, если бы мы стояли на высоте ceгo призвания – быть светом миру и солью земли! Ибо всем известно, что русская церковь и богословская наука только в четырех Академиях почерпает своих высших служителей и на них взирает, как на надежду своего процветания. Посему, когда совершается праздник Академии и молитва Церкви сливает воедино имена ее прежних и нынешних питомцев, не должно ли им проникаться теми же одушевленными славословиями, как некогда братство Апостолов, собиравшихся во святой град на день Пятидесятницы? Но «Тебе, Господи, есть правда, нам же стыдение лица». Ибо в то время, как на сегодняшнем торжественном акте будет читаться отчет о внешней жизни Академии, наши Ангелы Хранители пред лицем долготерпения Божия читают неведомые никому страницы, исписанные отчетом о нашей внутренней жизни, об ее постепенном очищении и одушевлении или напротив – ожесточении и падении. Каких страниц будет более в этих страшных книгах?

Впрочем, не будем более омрачать радости радующихся достойно, ни умножать печали унывающих, но спросим их: на какую цену меняют последние сокровища служения Христовой Церкви? Какие блага мира сего удаляют их сердца от одушевленной молитвы и общения с Господом? «Почто ты, человече Меня оставил? Говорит к ним Христос: «почто Возлюбившего тебя отвратился? Почто пристал ко врагу Моему?. Вместо любви платишь ненавистью, вместо Меня любишь грех! Но что же ты нашел во Мне достойное отвращения?» (Из Твор. святит. Тихона).

Всмотримся, однако, в истинную ценность тех приманок, которые овладевают легкомысленными юношами и увидим, сколь жестоко обманутыми оказываются все погнавшиеся за ними. Разумеем здесь, конечно, не грубые пороки и страсти, не ленивую и вялую праздность, ибо такие печальные явления, если и встречаются в чьей-либо жизни, то разве в качестве ненавистных падений, сопровождаемых разъедающим стыдом, тяжкими укорами совести и сильным противоборством воли. Существуют более тонкие обольщения, удаляющие от Бога и Церкви юношей, не сумевших проникнуть в их истинную сущность, те обольщения, при которых неразумная юность покидает свое призвание в ложной надежде найти еще что-то лучшее, благороднейшее и полезнейшее, нежели служение вере Христовой. Как ни странно, такое нелепое стремление, но кто не встречал его в юном обществе? Куда же влекут они своих последователей? Обыкновенно либо – к познанию, либо – к общественной деятельности.

Искусительный голос говорит питомцу духовной науки: сбрось с себя путы богословия, где все вопросы предрешены раньше твоего исследования, где нет места для широкого размаха мысли и свободного исследования действительности. Предоставь старикам рыться в славянских и греческих книгах, а ты ухватись за последние слова мысли независимой; оставь длинные богослужения и уединенную молитву, изучай лучше видимую природу и тогда встанешь в ряды передовых людей, дающих себе сознательный отчет в каждом усвоенном убеждении.

Многие прислушиваются к сему искусительному голосу и не спрашивают себя, не требует ли тот самый разум, которого одного хотят они слушать, чтобы прежде решительного приговора над пренебрегаемой верой и Церковью, вникнуть в ее учение, оценить те доводы, коими она себя защищает против отрицания. Так неразумны оказываются эти жалкие искатели разумности, так слепо доверчивы к учителям отрицания являются те, которые оказались от разумной проверки церковного учения! Не разум и не наука похищают от Церкви жертвы неверы, а нетерпеливая погоня за произволом, то самое горделивое искание своеволия, которое вооружает своих последователей и против достойнейших иногда родителей до плоти и против общей духовной матери нашей Церкви, лишь бы испытать свои силы помимо всякой посторонней помощи.

Какая участь ожидает этих сынов противления? Быть может они, в самом деле, построят себе широкое, прочное и самостоятельное мировоззрение, в котором всякая истина найдет соответствующее место и всякая сторона жизни – разумное освещение? Быть может, широта всесторонней образованности не хуже святой веры облагородит их поведение и направит внутреннюю жизнь духа к человеколюбию и чистоте? Увы, какими далекими от таких успехов оказываются погнавшиеся за ними изменники Церкви! Большинство их, только слегка прикоснувшись перстами к независимой науке, бросают и ее, отдавшись погоне за житейскими выгодами, и вспоминают о самом существовании каких либо наук только тогда, когда им понадобится оправдывать свое отступление от живого общения с Церковью. Но обратимся к тем, очень немногим хулителям последней, которые до конца жизни остаются при книгах: и здесь мы не увидишь ничего привлекательного. В лучшем случае отступник духовной школы втягивается в какую-нибудь ученую или литературную партию с определённым направлением, более или менее равнодушным или враждебным вере, но, конечно, еще более враждебным тому разуму и беспристрастному, свободному исследованию истины, за которым гнался неразумный юноша, заранее решивший, что его можно найти везде, кроме Церкви.

Теперь же он предался своей односторонности и отупел настолько, что не может даже и понять, до какой степени он плачевно обманут жизнью, обманут сам собою! Зато посторонний наблюдатель ясно видит, что нет в ученых партиях ни стройного мировоззрения, ни широкой образованности, ни даже сознания, чего ради стоят они за свое, кроме разве привычки, да ожесточенного самолюбия и неосмысленного недоброжелательства в вере. Кто видел этих упорных партизанов разнообразных ложно ученых партий, на все запросы критики отвечающих бранью, или насмешкой, или грубым искажением и затем осмеянием истин Откровения, тот согласится, что истинная широта мировоззрения, совершенно свободная от какой-либо нужды замалчивать или искажать действительность, возможна только для сознательно верующего христианина. Он поймет тогда, почему философы христианские с таким величавым спокойствием и полною невозмутимостью духа не только не стараются закрывать глаз пред творениями своих противников, но чем большее количество их усвояют, тем сильнее одушевляются преданностью христианским убеждениям. С живою любознательностью выслушивают они учения отрицателей и отвечают на них, тогда как последние затыкают уши, чтобы не слышать защитников веры.

Итак, кто отвергается веры, ища разума и упорствует в своем противлении, тот вместо разума отдается в руки безумия, то есть – тупого коснения в односторонней партии, часто не переживающей своих злополучных последователей.

Но есть и другой искуситель слабых душ, тех именно, которые, не имея собственной твердой воли, думают найти ее в одном непослушании. Они говорят: тяжко быть верным сыном Церкви. Она меня стесняет, сковывает все мое поведение многочисленными постановлениями своей дисциплины. Поступив в ряды ее служителей, я окончательно порабощу ей весь свой быт: и в одежде, и в пище, и в самых движениях и словах, все буду я обязан одного избегать, к другому стремиться, никогда не выходя из-под этого ига. «Ибо все заповедь на заповедь, заповедь на заповедь, правило за правило» (Ис. 28:10). А между тем,  тут же около меня жизнь бьет ключом в своих разнородных проявлениях, в коих ко многим даже приблизиться не дозволяют служителю Церкви. Выйду из-под ее крыла, оставлю храм, посты и говения, поступлю на гражданскую службу и там узнаю жизнь во всем ее широком разнообразии и свободе и буду без всяких условных стеснений служить добру и развивать все прирожденные мне способности и силы.

Последуем и за этим искателем. Может быть, он достиг сравнительно высокого положения в государстве, быть может, обогатил себя и обеспечил своих детей средствами. Но достиг ли чего желал, освобождая себя от руководительного влияния Церкви? Достиг ли свободы и полноты развития личности? Стяжал ли широкое влияние на общественную жизнь и много ли принес общей пользы? Увы, все ожидания обмануты. Вместо ига благого и легкого бремени, вместо условий церковного быта, проникнутого одного разумною целью достоянного одухотворения, он наложил на себя узы светскости, узы изолгавшегося бездушного и холодно-вежливого европеизма, подгоняющего всех людей под одну мерку так называемого интеллигента, не имеющего права, а затем уже и способности, ни с кем и никогда поделиться своими искренними чувствами. Против воли искусственно холодного даже со своей женой и детьми и, таким образом, всюду вносящего дух канцелярии или гостиной, дух мертвящий собою всякую жизнь и лишающий всякой радости искателей культурного наслаждения. Не широкое влияние на жизнь, но узкую стезю какого-либо департамента они познали, да и в частных своих отношениях чувствуют себя одинокими. Да, не свободу нашли они, но – рабство бесчисленным светским предрассудкам и суевериям. Что,  если б хотя половину своих постоянных бесцельных самоограничений приложили бы эти люди к образованию своей жизни до духу Церкви, к подавлению гнева и чувственности, к изучению слова Божия и добрым делам. Тут бы они нашли ту широту истинной духовной свободы и мощного влияния на жизнь, каковых достигали подвижники истинного благочестия, как св. Златоуст или Тихон Задонский.

Но откроются ли когда-нибудь очи, ослепленные от дней юности? Открываются скоро для того, чтобы познать свое заблуждение, но редко, редко сохраняется у отпадшего настолько нравственных сил, чтобы, увидев себя прилепившимся к жестоким гражданам чуждой страны и ядущих пищу свиней, вспомнить об оставленном отеческом богатстве и восстав, идти в родной дом с покаянною исповедью.

А посему, возлюбленные братья, пока вы еще здесь под кровом небесного Отца и Матери Божией, не отвергайтесь его ни ради служения страстям, ни ради обольстительных искушений, подобных тем, которые мы обличили. Спросите прежде себя, не гораздо ли лучше найдете вы здесь в Божественном учении н в жизни Церкви все то доброе, чем хочет хвалиться обманчивая жизнь мира. Не бойтесь того скромного и как-бы уединенного положения, которое отведено деятелям Церкви в этой видимой внешней жизни. «Тот, Кто в  вас, больше того, кто в мире» (1Ин. 4:4), и блестящая внешность последнего, его шумная и разнообразная жизнь, столь прельстительно бросающаяся в глаза, есть не иное что, как побеленный гроб, исполненный костей и всякой нечистоты (Мф. 23:27).

Напротив, наша жизнь в преискреннем единении с Церковью необъятна по широте и бесконечна по времени. В живом чувстве, в порывах верующей молитвы и в разумном усвоении Священного Писания служитель и сын Церкви, хотя бы уединенный от других по телу, сознает «себя сожителем святых и присным Богу» (Еф. 2:19), сознает себя служителем Его промысла, соработником у Бога (1Кор. 3:9), исполненным всякого богатства духовного и сильным, чтобы нести немощи бессильных (Рим. 15:1). Таково, братия, да будет ваше всегдашнее духовное настроение, чуждое зависти к миру, но исполненное к нему христианского сострадания. Если будете держаться сих заветов, то собираясь во святой храм в день торжества вашего церковного братства, будете преисполняться того высокого духовного настроения, которое приличествует избранным служителям Христовым, представшим Ему в общей молитве друг за друга. Тогда, со всей очевидностью, постигнете наш неразрывный союз с небом и в живом чувстве взаимной христианской любви будете ощущать незримое присутствие среди нас Пастыреначальника – Христа, сказавшего: «Аминь глаголю вам, яко аще два от вас совещаета на земли о всякой вещи, еяже аще просита, будет има от Отца моего, иже на небесех» (Мф.18:19).

Тогда, если не чувственными очами, подобно святому Андрею, то очами умными узрите Матерь Божию, распростертую над нами днесь омофор свой, покрывающую нас покровом своего заступления и окружаемую сонмом всех святых Ангелов и святых человеков, от небесных кругов молитвенно споспешествующих нам в великом и святейшем деле – строения тела Христова. В сей вере и в сем общении да укрепляет вас. Его всесильная благодать, всегда немощная врачующая и оскудевающая восполняющая. Аминь.

Святые отцы и учители Церкви называют некоторые священные дни христианских праздников таинствами. Так называл св. Григорий Богослов день Богоявления и день Рождества Христова, да и поныне такие наименования прилагаются в наших богослужебных песнопениях во дни св. Пасхи и Пятидесятницы. Конечно, с подобным наименованием соединялась та мысль, что в эти дни, посвященные воспоминанию спасительных событий искупления, христиане чрез единодушное их переживание, должны были испытывать благодатный подъем духовных сил, приближавшийся к тем дарам возрождения и озарения, которые подаются нам в св. таинствах. И действительно, даже и в наш маловерный век, по крайней мере, в ночь воскресения Христова, христиане делаются как-бы иными людьми, поистине близкими к Богу и далекими от греха.

Впрочем, не только во дни торжеств Церкви, не только в общении с братьями во Христе, но и в тайниках своей внутренней личной жизни испытывает каждый человек часы таких озарений. Случается с каждым, что вдруг сотрясает его благодатное прикосновение перста Божия и он, подобно царю Саулу, преображается в иного человека, восторженно простирает к небу свои длани и готов бывает, в порыве братской любви, обнять Вселенную. Потом, правда, он обыкновенно снова спускается в низменное служение своим житейским нуждам или даже страстям и готов бывает горько смеяться над священными порывами созерцания и чувства, испытанными им во время таинственного соприкосновения с миром горним.

Но если б он решился на такое осмеяние, то поступил бы весьма неразумно, ибо в обычном-то, даже – суетном, настроении наши жизни не бесследны, и не бессильны бывают эти переживаемые, хотя бы и нечасто и недолго, священные озарения: напротив, обыкновенно бывает так, что весь остаток добра в житейском человеке, вся его стойкость в борьбе с искушениями, весь его страх пред гнусным преступлением и все раскаяние в допущенных падениях обусловливается единственно воспоминаниями о минутах сладостного, возвышенного общения с Богом и с добром; обуславливается опасением навсегда потерять способность к переживанию таких чувств или даже желанием снова поскорее возвратить их себе.

В минуты уныния человек жалуется на бессилие этих воспоминаний, но чтобы был он, если бы не имел и такого, часто единственного побуждения к добру и предостережения от зла! Как в известном стихотворении нашего поэта скучные песни земли не могли пленить возвышенной души младенца, слышавшего гимны небесного ангела, так не может надолго пленить мир и той души, которая бывала возвышаема к благодатным священным озарениям, и кому неизвестны примеры из собственной жизни, когда, при полном бессилии всяких рассудочных, отвлеченных увещаний, одно какое-нибудь светлое воспоминание о пережитых святых чувствах выводило его победителем из мучительной нравственной борьбы или даже из глубокой пропасти нравственного падения. Воистину, не напрасно эти священные минуты духовного озарения называются у отцев таинствами, когда они переживаются целым обществом молящихся христиан.

В жизни нашего академического церковного братства название таинства в указанном смысле вполне применимо к настоящему молитвенному собранию. Сегодня академия рождает новый многочисленный приплод своих чад, сегодня начинается новое лето ее ученой, учебной и церковной жизни. Этот день, этот час молитвенного благословения нового лета учения велик и свят. Каждый из нас может ныне испытывать все то, что испытывает благоговейный христианин во дни великих праздников Вселенской Церкви, когда благодать Божья, в нем действующая, со всею ясностью раскрывает ему его высокое призвание, переносит его в мир духовный, мир загробный, одушевляет его сердце чувством живого общения с Творцом и Искупителем и окрыляет волю горячим стремлением к духовному совершенству, к служению любви, к поборанию страстей. Подобным же образом и наше, молящееся здесь, академическое братство в этом священном торжестве призывается к тому, чтобы в благодатном общении с Господом начертать пред своею совестью свое высокое предназначение на пастве овец Христовых, чтобы воодушевиться чувствами апостольской ревности об общем просвещении и спасении.

Конечно, такие созерцания и такие чувства ныне к нам вполне близки, и мы верим, что и поколение, ныне вновь пришедшее в это святилище науки, приведено сюда не соображениями выгоды житейской, не желанием подняться одною ступенью выше на лестнице общественной жизни, но исканием высшего просвещения духовного, осмысленного и полного христианского мировоззрения и живой способности к мудрому и многоплодному пасению стада Христова и богословскому учительству. Все эти светлые, окрыляющие надежды раскрываются их и нашему мысленному оку во всей своей духовной святой красоте и поистине можем мы сказать: «добро нам есть зде быти». Действительно в такие священные минуты и ум твой и чувство наполняется совершенно иным, новым содержанием. Новыми очами взираешь ты «на волнующийся дол», и весь этот грешный, суетный мир представляется тебе, как нива Божья, над которой простерта Его промыслительная десница; окружающая жизнь представляется тебе победною борьбою Сына Человеческого против князя мира сего: вот Он здесь и там рукою пастырей Своих и Своих избранников от одного отвращает соблазн, другого погибающего призвал к покаянию, третьего, обольстителя или лжеца, обличил и лишил силы.

Не через страшные явления чудодейственной силы, но через нас, грешных Его служителей, которых называет своими соработниками (1Kop. 3:9), продолжает совершать Господь Свое домостроительное дело. Святая Церковь есть орган Его спасительного воздействия, победоносное орудие Его борьбы. Чрез ее служителей и чрез ее святые учреждения в наш грешный мир широкою волною разливается свет от горнего престола Божия, свет истины и ведения, свет любви, покаяния и примирения. И вот одним из многих проводников такого света являются и наши академии. Не разумеют сего те, которые поверхностно смотрят на жизнь, забываем об этом часто и мы сами, когда погружаемся в служение суете и чрез то проникаемся духом сомнения и недоброжелательства, но когда согласная общая молитва в знаменательные дни академической жизни отрешает нас от нужд житейских и соединяет в святом храме, тогда незримый голос говорит тебе, что «место, на котором ты стоишь, свято» (Нв. 5:15); он тогда научает тебя смотреть на академию, не просто как на учебное заведение, снабжающее своих питомцев правами преподавать семинарские учебники или петь всенощные и панихиды, но – как на священное, духовно – просветительное братство, дающее тебе разумение вещей божественных и человеческих, вводящее тебя в таинственное служение высшей истине, ее познанию, ее раскрытию, ее проповеданию и ее молитвенному призыванию.

Не один только разум, не одно созерцание просвещается в нас в эти священные минуты, но и чувство, и воля. Ближние твои, мимо которых ты проходишь в обычное время с  безучастным взором, ныне мыслятся тебе, как дорогие братья, возбуждающие живое сорадование или сострадание весь мир обнять хотелось бы в подобные минуты таинственного пробуждения духа. И прохожий магометанин пробуждает в нас живую жалость о его заблуждении, и чувашин, поклоняющийся грубым вымыслам суеверия, возжигает нашу ревность о его просвещения, и образованный невежда, глумящийся над непонятными ему истинами веры, и тем более чистый еще духом юноша, томящийся сомнением, и бедная оскорбленная мать, с воплем поднимающая к небу свои исхудалые руки, и близкий к отчаянию мрачный преступник, закованный в кандалы, и невинная радость веселящихся детей, и умиленная молитва благочестивый старушки – все это встречает родственный отклик в нашей душе, ко всем тогда простираем мы братские объятья и сердце вам свидетельствует о том, что благодать Божия незримыми нитями прикрепляет к нему вселенную, и ко всем готов бываешь воскликнуть, как Павел коринеянам: «уста наши отверсты к вам, сердце наше расширено; вам не тесно в нас (1 Kop.6:2).

О, сколь блаженны мы были, если б подобное святое настроение всегда царило в душе нашей, как у св. ап. Павла! Но вот выйдем мы из св. храма, вступим в обычные житейские беседы, и терние суеты житейской быстро начинает заглушать ростки духовного семени.

Конечно, это очень печально, но не следует из этого печального явления делать тех крайних выводов, которые нашептывает нам искуситель, дух уныния, говорящий так тебе ли, жалкий мечтатель, идти по стопам великих людей, когда твое одушевление оканчивается тотчас же по возвращении к делам. Отвечай сему духу, возлюбленный брат, как наш покровитель Михаил Архангел: «да запретит  тебе Господь» (Иуд. 1:9). Если не бесследно и не бессильна, как мы видели: то тем глубже и значительнее оно отражается на деятеле церкви, который самою жизнью своей постоянно привлекается к миру горнему, и потому всегда может восстанавливать и в памяти, и в чувстве благодатные прикосновения перста Божия к его сердцу, если только будет того желать и о том пещися. А каким образом о сем следует пещися, на сие и ответим в заключение нашего слова.

Во-первых, должно не выпускать из памяти своей всех лучших, возвышающих настроений, когда – либо пережитых личною и, тем более, общею жизнью. «Берегись и тщательно храни душу твою, чтобы не позабыть тебе тех дел, которые видели глаза твои и чтобы они не выходили из сердца твоего во все дни жизни твоей... о том дне, когда ты стоял пред Господом Богом твоим» (Вт. 4:9, 10), о том дне, в который Господь призвал тебя в число первенцев своих. Охранять по силе возможности живость сострадательного ко всем христианского чувства возможно чрез то, чтобы не помрачать его развратом, не закрывать его в ложном стыде, в тайниках лишь собственной жизни, но с готовностью делиться им с друзьями, дабы не подвергнутся угрозе против того, «иже постыдится Меня и словес Моих в роде сем, прелюбодейном и грешном». Охранять созерцание Божественного промысла возможно чрез то, чтобы не закрывать глаз своих пред всем добрым, христианским, что происходит и творится вокруг нас в сем духовном вертограде, но с дружелюбным сочувствием и уважением взирать на представляющиеся нам труды но науке, и по миссионерству, и по всем отраслям жизни академической, дабы убеждаться, что дух Божий не престает жить среди нас, грешных.

Правда, современной юности мало свойственно подобное направление внимания: осуждение и критика более для нее привлекательна, но горько ошибется тот, кто в последнем усмотрел бы средства к саморазвитию и мудрости. Чтобы осуждать и издеваться, никогда не потребуется большой мудрости и мысль такого наблюдателя жизни не будет обогащаться. Гораздо труднее, но зато и плодотворнее, путь того философа, который умеет находить доброе в окружающей жизни и следить за его развитием и последствиями. Не только будет он обогащаться опытом, но и самое добро при посредстве его сочувственного внимания будет расти около него и укрепляться. В отношении ли нашем к личности ближнего или к целому обществу, к школе, все доброе умножается в зависимости от подобного сочувственного к нему внимания. В Писании сказано: «Если подуешь на искру, она разгорится, а если плюнешь на нее – угаснет: то и другое выходит из уст твоих (Сх. 27:14).

Так вокруг нас растет зло, а доброе умаляется и скрывается, или же наоборот – в зависимости от того, сорадуемся ли мы всему, доброму, сердечному или удаляем его от себя холодностью и насмешливостью. Вот почему одни и те же люди, одно и тоже общество одному кажутся, и на самом деле бывают, добрыми и содержательными, а для другого – ничтожными и пустыми. Кто умеет и желает вызывать все доброе в окружающей себя жизни, тот всегда будет сознавать пред собою действующую руку Промысла и силу благодати Божией и никогда не заглохнет в тине страстей н омрачения, но будет переходить все к высшим и высшим созерцаниям. Взгляните на прошедшее разных академий, и вы увидите, что с одной стороны академиям дано много великих и святых деятелей, а с другой и то не сокроется от вас, что присущий современному обществу дух недоброжелательного недоверия не хотел признавать даже права на сочувствие и в тех деятелях, которых мы теперь прославляем, как нравственных героев, каковы Макарий Алтайский, Иннокентий Пенский и святитель Тихон Задонский. В прошлом нашей Казанской Академии было столько высокого, чистого, достоподражательного: смотри на жизнь ее в настоящем внимательно и неукорительно, и увидишь, что и поныне, чрез ученую и бытовую жизнь академий наших, хотя и не чуждой многих несовершенств, совершается великое, священное таинство сознательной веры, духовной ревности, миссионерских подвигов.

Не в темные стороны академической жизни устремляй свое укоряющее внимание для извинения себя в собственном равнодушии и падениях, но к сей лучшей стороне жизни духовной матери твоей прилепляйся, ее старайся умножить сердечным сочувствием и посильным сотрудничеством, дабы и собственная душа твоя чрез это соприкосновение охраняла дух чистоты и дух любви, избегая падений себялюбия и чувственности, и дабы на самой твоей и на жизни академии исполнялось слово Господне: «царство небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем, которое хотя меньше всех семян, но когда вырастет, бывает больше всех злаков, и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его» (Мф. 13: 31,32). Аминь.

 h6C (произнесено после благодарственного молебна в академической церкви 7 апреля 1896 г.)³⁴

Приветствую вас, любезные ученики Божественной истины с окончанием ваших учебных трудов. Скромная участь предстоит вам, скромное положение занимали вы и в академии. И ныне, когда оканчивающие курс ее студенты могут мечтать о предстоящих им в будущем генеральских чинах или святительском сане, о богато убранных домах или ученой славе, ваше скромное положение в большинстве случаев будет почти неизменным в продолжение всей трудовой и многоболезной жизни вашей. Но да не входит дух уныния в сердца ваши. Иной – суд человеческий, а иной – суд Божий.

В очах Божиих высоко не то положение людей, которым они тщеславятся на земле: пред Ним, как воспевает церковь, в равном достоинстве вкупе предстоят все звания и кийждо от дел своих похвалится или постыдится. Господь возвышает, приближает к Себе и даже удостаивает назвать Своими друзьями не тех, которых возвышают люди, но, насаждая на земле Свое благодатное царство, укрепляет в нем и обогащает дарами Своими тех, которые полагают радость своего бытия именно в служении Его славе, а не своему собственному благополучию. Человеческий взор нелегко проникает во внутренний строй и в возрастающую жизнь сего царства и его истинных слуг, но священная история научает нас именно той отрадной для вас истине, что самые великие его делатели начинали путь свой с уничижения пред своими соперниками, отверженными Богом.

Так, ни одному из родоначальников народа своего Господь не дал в первенцы того, кого они желали. Не Измаил, а осмеиваемый им Исаак был возвеличен Богом. Не Исав, но бежавший от него в четырнадцатилетнюю работы Иаков, не Рувим, но Иуда, желавший пострадать за братьев, и Иосиф, проданный в рабство. Вспоминать ли историю Фареса и Зары, или Ефрема и Манассии, Анны и Фенаны, или избрание Саула? Можно указать и на смиренного Давида, предпочтенного шести братьям, и после изгнания и преследования возвышенного над возгордившимся Саулом. Велик был и Соломон, благословенный Богом, тот Соломон, над которым пытался вознестись брат его Адония. Обратитесь к истории новозаветной. Вот пред нами юноша Савл, которому улыбалось спокойное и почетное положение богатого раввина, но он, повинуясь небесному голосу, добровольно сменяет земное счастие на путь Крестный и покидает прежнюю жизнь свою для того, чтобы приобщиться к тем десяткам странствующих по свету рыбаков галилейских, которых все с посмеянием изгоняли из одного города в другой, и лишь несколько бедных домов на городских окраинах принимали с любовию, как Божественных посланников. А между тем этих двенадцати уничиженных странников не стоил весь мир, и ни одна власть на земле не могла сравниться с тою, которой носители были  они.

И вот ныне и до скончания весов восседают они на двенадцати не земных, но небесных престолах и судят коленам израилевым. Посмотрим на жизнь современную: кто является наиболее многочадным отцом духовным во дни наши, как не смиренный оптинский отшельник, десятки лет пролежавший в недуге своем на одре и собравший к себе тысячи людей, а ко гробу своему десяти тысяч, или приходской священник незаметного пригорода, за свои духовные дары ублажаемый чуть ли не целой вселенной еще при жизни? Кто знает, быть может среди вас предстоит кто-либо, подобный тому юному смиренному священнику Вениаминову, который впоследствии был по справедливости назван апостолом Восточной Сибири и Америки.

Так, Господь возвышает тех, кто посвящает жизнь свою спасению ближних и его славе. Правда, всякий верующий согласится с тем, что не человеческую, а Божию славу должно считать высшим благом жизни, хотя бы она и достигалась чрез умаление и уничижение. Однако должно помнить, что не всякое уничижение ведет к ней, ибо если последнее соединено с завистью, со взглядом на себя, как на невинную жертву, или если бывает последствием пороков и проступков: в таком случае, «аще и постраждешь кто, не венчается (2Тим. 2:5).

Венчается от Господа и любезен бывает в Его очах только тот, кто умеет крест свой нести с терпением, кто целует узы своего уничижения, кто подобно Соломону просит у Господа не богатства, ни славы, ни погибели врагов, но мудрости и других качеств, необходимых для служения славе Его. Тот бывает любезен Богу, кто, принимая жизненные скорби, утешается ими и говорит себе: «еще мало теряю я по грехам моим», кто приносит Богу не жалобы на скромный свой жребий, но сердце смиренное и сокрушенное скорбью о своем недостоинстве, печалью о своих грехах, служащих ему помехой к успешнейшему проповеданию.

Вознесется по слову Христову только смиряяй себе, на всяком житейском поприще вообще, а в частности только ему будет отверзта дверь в сердца обращаемых. Поистине – только проходящий подвиг смирения и вообще подвиг жизни духовной, только он может  освобождать свое сердце от той естественной холодности к чужим, полудиким народам, при которой невозможно воздействие на сердца, и от которой не может освободить человека никакое образование. Только смиренная душа способна любить всех, только смиренное сердце может отверзаться пред всяким созданием Божиим, и быть ему родным и близким при всей отдаленности его по быту и наречию. А если от избытка такого сердца уста глаголют евангельское слово, смотрите, какую силу получает проповедь. В проповеднике, послушно несущем крест своего служения и исполненном сознании своего недостоинства, для непросвещенных варваров сияет образ Христа, Которого он им проповедует, хоть всепобеждающий образ, пред коим разрушается средостение грабежа, пред коим падают и уничтожаются во прах все преграды, враждебно разделившие между собою род человеческий, пред коим никто не может отстаивать своих преимуществ и заблуждений, но каждый находит в душе своей сознание виновности и жажду обновления.

Сей образ Христов да начертывается в сердцах ваших, возлюбленные; в охранении его полагайте успех своей жизни; поступающий как «сего ради наследит многих и крепких разделит корысти» (Ис. 53:12). Он воззовет к жизни и приобретет себе от язык чуждых многочисленное дружеское братство и исполнится на нем глагол Христов «Аминь, глаголю вам, никтоже есть, иже оставил есть дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, Мене ради, и Евангелия ради, аще не приимет сторицею ныне во время сие, домов, и братий, и сестр, и отцы и матери, и чад, и сел, по изгнании и в веке грядущи живот вечный. (Мк. 10: 29, 30). Аминь.

Итак, опять начался учебный год, и снова совершилась первая обедня! Событие, значительное в жизни нас, учащих, и высоко знаменательное в жизни вновь поступивших в нам студентов, немаловажное и для старших, продолжающих свое учебное поприще. В эти дни академия празднует ежегодно новую весну своей жизни, обновляется и торжествует вопреки окружающим картинам ветшающей осенней природы. А как сильно заставляют эти дни биться те сердца, которые всецело посвятили себя академической службе. Воспоминания и ожидания, надежды и опасения, все эти разнообразные чувства переполняют такое сердце и овладевают мыслями. Разнообразие и полнота нашей внутренней жизни в эти торжественные дни так велики, что, кажется, не было бы конца речам и изданиям, если бы мы попытались сказать все, что чувствуем. А потому, вместо того, чтобы выбирать из сокровищниц собственной души предмет для нашего первого общения в беседе, выслушаем. Иного, Говорящего к нам сегодня, – Toгo, во Чье имя собрала нас к себе духовная академия. Человек некий насади виноград и вдаст и делателем и отыде (Мф. 21:33).

Итак, братия, первая ваша мысль при вступлении в звание питомца высшего духовного училища должна касаться не своего собственного благополучия, а того виноградника, который поручается Хозяином служителям Слова. Мы нанялись на Его работу; Он спросит от нас плодов во времена своя и, если мы окажемся делателями нерадивыми, то злых зле погубит нас, а виноград предаст иным делателям. Об этом-то, братия, наше первое слово, о том, что вступив в эти стены, ни вы, ни ваша жизнь, не принадлежите больше себе, но должны работать и существовать для великого дела Божия. Впрочем, такого ли напоминания ожидают юноши, добившиеся вожделенного звания студента после десятилетних подневольных трудов и поднадзорной жизни, юноши, которые с мыслью о студенчестве, об академии, о городе Казани, быть может, соединяли представление только о свободе, об удовольствиях, о смелом и критическом отношении к преданиям старины. И вероятно некоторые из таких юношей думают теперь про себя: «Ты встречаешь нас словом о подвиге, о нашем духовном призвании.

Что должно разуметь под этими словами, как не стесненность, уединение, сидение над скучными старинными книгами, а то, пожалуй, и еще посты да поклоны? Всего этого довольно мы видели в семинарии и училище; пусть же нам дадут, хотя эти четыре года для того, чтобы отдаться законным требованиям юности. Может быть, в свое время, мы сами придем с унылыми и постными лицами к алтарям и остаток жизни нашей посвятим духовным подвигам. Но теперь не отнимай от нас нашей молодости, дай нам побыть юношами, светскими юношами, между суровой семинарией и нелегкою службой и не омрачай наше вступление в академию напоминаниями о нашей ответственности, о нашей всецелой принадлежности церкви и духовным нуждам народа.

Конечно, эти напоминания правдивы и требования эти законны; но разве незаконны и неестественны и те совершенно иного рода влечения молодого сердца, которыми оно так быстро наполняется, вырвавшись из долгого затвора и относительной свободе студенческой жизни?»

Итак, любезный юноша, ты боишься подвигов, страшишься лишений и стеснений? Но ведь я тебе еще не говорил о них; а если бы и начал говорить, то не указывал бы на них как на цель жизни, а лишь как на средство к достижению целей святых, высоких и усладительных. Ты призываешься к духовному возрождению общества и народа. Посмотри же на тех, которые призываются Богом и природой к рождению плотскому и, по сравнению с ними, устыдись своего малодушия. Представь себе женщину, освободившуюся от девичьей неволи и надзора родителей и ставшею супругою богатого вельможи. Перед нею раскрывается светская жизнь и свобода, но она готовится быть матерью. Что же? Если она достойна имени человека, то ее мысли и чувства всецело устремлены к ее дитяти. Совершенно равнодушная к обольщениям света, она не печалится о том, что взамен пиров, балов и толпы поклонников ей приходится превращаться в кормилицу, сидеть над пеленками и дрожать за каждый час благополучия своего ребенка, быть может, больного и уродливого. Все эти лишения ей заменяет радостное сознание, что она отдает жизнь любимому существу, что она живет не для себя, а для другого.

А вам, возлюбленные, вам, ученикам высшего ведения божественной и спасительной для всех Истины, вручается ныне не физическая жизнь одного малого дитяти, а духовное питание, духовное охранение, духовная жизнь общества, народа и народов. При такой высокой увлекательной задаче останется ли место себялюбию, самосожалению, лености, чувственности? Впрочем, конечно, не эти низкие чувства навеяли на тебя сомнение при слышании моего слова. Конечно, ты сожалел тогда о более возвышенных дарах юных лет: об увлечениях мысли, о веселой дружбе юности, о свободном ознакомлении с общественной жизнью. Не спорю, эти дары прекрасны, но знай, что путь Христов ничего истинно прекрасного и возвышенного не исключает из себя, не воспрещает своему последователю. Все, еже даст Мне Отец, ко Мне приидет, сказал Спаситель, и только одно скверное и низкое несродно ученикам Его. Итак, не думай, что мы хотим отнять от тебя лучшие дары юности: напротив мы предложим тебе пользоваться ими в лучшем смысле, чем это обыкновенно случается, дабы тем больший плод ты мог приносить Хозяину винограда.

Что такое юность, в ее отношении к духовной жизни? Сколько нам приходилось наблюдать над людьми, мы усмотрели три возраста, когда Господь уделяет особенно обильные дары душе человеческой, совершает как – бы ее обновление. Это, прежде всего, годы младенчества, которые ублажал Спаситель наш, сказав: таковых есть царствие Божие.

В это время человек опознает впервые свои высокие свойства, отличающие его от мира животных; в это время впервые просыпаются в нем в богосозданной чистоте и красоте присущие нашему духу любовь, сострадание, правдивость. Вторичное обновление жизни душевной бывает в ваши годы, точнее – в вашем нынешнем положении, когда душа человека. освобождаясь от первоначального семейного или школьного руководства, вступает в жизнь более или менее самостоятельным деятелем, вступает в нее как бы вторично. Души возвышенные созерцают в то время прекрасный мир Божий, представляют себе возможность святой, идеальной жизни и деятельности на земле, неудержимо влекутся к подвигам любви и самоотвержения... Есть еще третье обновление духа и ума человеческого, наступающее для временных отступников от своего высокого призвания, загрязнивших, но не утративших окончательно Божественный образ. Эхо обновление наступает тогда, когда вызываемое болезнями или житейскими неудачами созерцание грядущей кончины заставляет их стряхнуть со своей души обольщения чувственности и гордости, те обольщения, на которые они сменили святую и чистую поэзию юных лет.

Это тο возрождение благоразумия и покаяния, которое переживают лучшие из наших светских деятелей и писателей, заблуждавшиеся в юности, но к старости возвращающиеся на путь истины Да не лишит вас Господь, любезные слушатели, хотя бы этого покаянного возрождения, но оно лишено той целостности и силы, которыми бывают богаты до могилы последователи Христовы, от юности подъявшие Его благой ярем. Вот почему сказал еще древний пророк: Блажен муж, егда возмет ярем в юности своей (Плач. 3:27).

Да, эти люди блаженны, потому что они обогатили свой дух и свою деятельность теми незаменимыми и никогда не повторяющимися дарами юности, которыми Бог украшает этот возраст, которыми всякий юноша мог бы, если бы желал, побеждать свойственные возрасту вскушения чувственности и самолюбия. Итак, определим же, наконец, точнее, в чем заключаются эти дары и как должно пользоваться ими для служения Богу н своему духовному совершенству. Душа юноши обладает избытком сочувствия, потребностью любить. Предоставленная естественному течению испорченной жизни, любовь эта обыкновенно превращается или в порочную страсть или в бесцельную мечтательную влюбчивость, разрешающуюся затем горькими разочарованиями.

Но если душа, исполненная избытком сочувствия, охвачена ревностию о правде Божией, тогда она с любовью обращается к подобным себе избранникам Божественного Промысла и здесь, в горячей товарищеской дружбе, в живом обмене мыслей и внутреннего содержания, обретает неизмеримо более ценный источник радости и жизненной полноты, нежели та душа, которая предается любви половой. Эти товарищеские беседы об общих целях жизни, эти взаимные одушевленные обсуждения предметов философских и нравственных заставляют забывать о пище и отдыхе и настолько расширяют сердце и наполняют дух, что окрашивают в сознании такого студента его казенную и для внешнего зрителя скучную обстановку ореолом высшей красоты и поэзии, чем любой роскошный дворец или прекрасный сад.

О, конечно, этого не могут понять искатели чувственных наслаждений, но этому учит сама жизнь. Спросите у людей пожилых: какие воспоминания юности могут заставить их молодеть душой, решиться на какой-либо подвиг, воздержаться от бесчестного поступка? Конечно, только эти воспоминания о студенческой дружбе, о возвышенных планах общественной деятельности, о задушевных, быть может, наивных, но поистине святых беседах в сумерках или ночью по академическим коридорам, по аллеям академического сада. И если у подобных людей бывают иные воспоминания о столь обольстительных для неразумного юноши романах и романических победах, то они для зрелого человека тягостны и постыдны, как отозвался о них наш народный поэт:

«Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье;

Но как вино, печаль минувших дней

Для сердца моего, чем старей, тем сильней».

Сколь блаженным считал бы себя подобный мыслитель, если бы взамен этих тягостных воспоминаний он обогатил бы свою душу воспоминаниями о целомудренной юношеской дружбе? Как много приобрело бы дело Божие, строение церкви Христовой, если бы строители ее от юности одушевлялись дружеским общением, дружеским единением в познании во взаимном разъяснении истины Божией, в дружном посвящении своей жизни служению Христову. Еще более от этого выиграла бы и сама юность ваша. Ибо если она услаждается беспочвенными несбыточными мечтаниями в области мирской, то в области духовной жизни, где все искренно желаемое является действительно существующим, по слову Христову, где нет печальной разности между поэтическим идеалах и реальною прозой, где между двумя и тремя собранными во имя Господне бывает Сам Христос, эта юность бывает поистине одним сплошным праздником, чуждым праздности, но зато и свободным от тех мучительных терзаний совести, от того безнадежного уныния и ранней старости, что суждено бывает всем искателям чувственных наслаждений.

На сей раз довольно сказано о первом свойстве юных лет. Другое свойство, не менее соблазнительное для юношей, избирающих ложный путь жизни, но не менее благодетельное для любителей истины, заключается в одушевленной любознательности и в напряженном искании цельного, разумного воззрения на жизнь и на мир, свойственном молодым годам. Избави Бог, чтобы мы останавливали вас в этой любознательности, в этом искании. Правда, у многих оно разрешалось во временное охлаждение к вере, а у питомцев светской школы –              в неверие. Но это не потому, чтобы наша Божественная истина боялась света, боялась разумного исследования, разумной проверки. Нет, это бывает лишь в тех печальных, хотя, к сожалению, нередких случаях, когда развращенное сердце или самолюбивая, своевольная настроенность заранее были направлены к тому, чтобы отыскать поводы к успокоению своей совести, к освобождению себя от всякого нравственного долга.

Нет, если любознательность учащегося юноши чиста и искренна, если она не закрывает глаз от внутреннего голоса совести, от указаний нравственного чувства, то молодая смелость и независимость мысли является для нашего учащегося богослова не препятствием, а, напротив, преимуществом, которого часто лишается исследователь пожилой, если он не прилагал особенных забот к тому, чтобы хранить свою мысль в чистоте и непредубежденности. Действительно, как часто пожилые люди подвергаются в своих суждениях односторонностям, обусловливаемым или прежними ошибками мысли, в которых не хотят признаться, или личною враждой или дружбою с представителями того или другого направления в науке, или просто умственною леностью, не желающею изменить установившимся, хотя и заведомо ложным, от Запада заимствованным, приемам. От этого свободна мысль молодая мысль пробуждающаяся. Оставаясь сдержанною и скромною, она, однако, может всегда найти в предмете новые незамеченные стороны, обнаружить укоренившиеся, для всех привычные, ошибки.

Но, быть может, кто из вас сказал бы: справедливы слова твои относительно всякой науки, но не богословской. Какую работу для самостоятельной мысли можешь обещать ты нам в этой области, в которой все уже решено, где приходится только запоминать то, что преподается нам в общепринятых системах, да разве прибавлять к ним какие-нибудь исторические дополнительные справки?

К сожалению, эти безумные глаголы часто слышатся в наших академиях. А я, напротив, утверждаю, что нет такой науки, которая бы в настоящее время так сильно нуждалась в самостоятельных творческих умах, как наука богословская. Кто следит за нашими духовными журналами, тот знает, как ныне все чаще и чаще раздаются голоса о необходимости основательной переработки наших богословских методов, об освобождении их от заимствования инославных и ненаучных образцов, о том, как сильно влияние латинства на нашу догматическую систему и протестантства – на наше богословское нравоучение и на истолкование св. Писания.

Знают просвещенные люди и о том, как настойчивы требования людей неверующих и сектантов, чтобы богословие раскрыло нравственную ценность наших догматических верований и наших канонических и церковно-обрядовых установлений, чтобы наука наша раскрыла связь между символом веры и проповедью Христа на горе, чтобы она показала не только законность и истинность, но и святость всего того, во что мы верим и каким строем духовной жизни мы управляемся. Задача высокая, одушевляющая, но, в то же время, и в высшей степени трудная и академическою наукою почти не початая. Итак, не воображай, что твоя умственная энергия, твое желание работать самостоятельно, твоя надежда сказать какое-нибудь новое слово не найдут достойного применения в нашей богословской науке. Допустим, что ты выдающийся талант, способный к сильной критике и могущественному творчеству; в таком случае академия тебе очень рада, дай Бог тебе быть вчетверо, в десять раз талантливее, но современная задача нашей науки столь серьезна и столь трудна, что и двадцати таким талантам, как твой, едва-едва под силу будет ответить на вышеуказанные требования современной богословской мысли.

А знаешь ли ты, какое значение имеет в настоящее время богословская истина для жизни? Значение неизмеримо большее, чем в прежние времена нашей, по крайней мере отечественной, церковной жизни. Лет триста тому назад и более богословский исследователь работал для небольшого кружка подобных себе начетчиков, а для народного множества, даже для духовных нужд высшего общества. Его творения были роскошью, хотя, конечно, небесполезною, но все же такой, без которой могла обойтись духовная жизнь тогдашнего времени. Это потому, что в то время общественная совесть и послушание церкви охранялись, главным образом, деятельным подвигом духовных вождей, тех героев христианства, которые в самой жизни своей воплощали и выражали красоту и истину Откровения, которые могли говорить с божественным Павлом: подобни мне бывайте, якоже аз Христу, или в другом месте: имже научистеся и приясте, и слышасте и видесте во Мне, сия творите и Бог мира будет с вами (Фл. 4:9).

Haшe время скудно такими живыми светильниками и привлекающая сила христианства в настоящее время, по крайней мере для общества русского и европейского, сосредоточивается в истинности, разумности, святости и красоте христианского учения. А потому и дело христианского пастыря по отношению к маловерующему и неверующему обществу есть дело богослова – учителя. И тот богослов, который сумеет разъяснить нравственное содержание христианских верований и установлений и показать тщетность и обманчивость нравственных устоев отрицательной мысли, бывает велик и любезен для современного общества в большей степени, чем всякий деятель на поприще светском.

Доселе мы говорили о естественной, человеческой стороне вашего призвания и о тех дарах, которые может принести ему ваша юность. Но «аще ме Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии» и никакой дар природы не может быть достаточен для того, чтобы совершить дело Божие с успехом, если к сему не присоединится вспомоществующая благодать. Природные дары могут совершить лишь благие порывы, могут блеснуть одною-другою светлою мыслию, но создать нечто целое, с терпением и любовию разработать ученое предприятие или же в области практической провести юношескую мечту в жизнь, или усовершить нежную товарищескую дружбу до степени братолюбия христианского, до степени долготерпеливой любви учителя к ученикам или пастыря к пасомым – все подобные, редко наблюдаемые в жизни, подвиги воли и мысли доступны лишь для того, кто работает не один, не от себя, а с помощью Божественной благодати. Только такой работник может сказать с апостолом: паче всех их потрудихся: не аз же, но благодать Божия, яже со мною (1Кор. 15:10).

Благодать дается по молитве. Благоприятна ли бывает юность для сего подвига? Да, и если бы вы не пожелали поверить в этом мне, то я сошлюсь вам на неоднократно слышанные мною слова покойного святителя нашего, Архиепископа Владимира, любившего просить молитв у юношей и говорившего так: «Юному легче возвести дух свой к Богу в чистой молитве, нежели человеку пожилому, ибо душа юноши не в такой степени подавлена еще мирским, как у человека стареющего, если он от юности не прилежен к молитве». Цените же братия, и это, быть может, самое драгоценное преимущество неразвращенной юности. И тогда только вы пребудете юношами в лучшем смысле этого слова, когда будете молитвою ограждать себя от других противоположных свойств юного возраста, от того распутства, цинизма, упрямого своеволия, которые быстро разрушают все истинно юношеское в сердцах их носителей и делают их рано износившимися рабами обыденности, чуждыми нежных чувств молодого сердца и живой юношеской любознательности, каковыми к сожалению в настоящее время являются столь многие из светских студентов, чтобы не сказать, большинство их.

Лет 40–50 тому назад, когда еще общественная жизнь руководилась христианскими понятиями, всякий студент являлся непременно идеалистом, одушевленным тружеником просвещения и человеком разносторонне образованным. В настоящее время, поддаваясь всякому минутному влечению своих похотей, наше светское учащееся юношество если и одушевляется научными и общественными стремлениями, то очень ненадолго, обыкновенно на какие-нибудь полтора года ига и того меньше. Правда, оно охотно продолжает пренебрегать религиозными преданиями, усвоенными из школьных учебников и даже, якобы во имя науки, отрицает догматы. Но за этим отрицанием таится даже не теоретическое недоразумение или предубеждение, а просто нравственная тупость и рассеянность житейская, боязливо отвертывающаяся от всякого пробуждения совести. И вот, благодаря этой рассеянности, тупости и развращенности, которые бывают плодом юности безрелигиозной, чуждой нравственного подвига, светские молодые люди вступают в жизнь не только людьми нравственно – бессильными, но и вовсе непросвещенными, необразованными. Напротив, какой прекрасный тип создавали и создают наши академии из тех, по крайней мере, питомцев своих, которые воспользовались дарами юности для своего нравственного совершенства, для служения Богу и Церкви.

Не будем указывать на тех из них, которые живут теперь, а вспомним еще раз недавно умершего и памятного старшим из вас Архиепископа Владимира, который, идя вышеуказанным путем со времен своего студенчества, не только с пользою послужил для Бога и меньшей братии, но и сохранил все свойства юной души до глубокой старости и я знаю, что с этим наблюдением согласятся все те из моих слушателей, которые видели его.

Итак, друзья мои, когда святое Слово Божие или наше грешное человеческое слово будет вновь и вновь напоминать вам о том, что отныне вы принадлежите не себе, но – Богу и Церкви, то да не сжимается сердце ваше унынием и греховною жалостью к себе и к своей юности, да не обращается взор ваш с завистью к тем юношам, которые свободны от подобных обязательств и проводят дни в праздном веселии: там нет юности, там –  внутренняя смерть и преждевременная старость. А нас Господь призвал «к наследству нетленному, чистому, неувядаемому» (1П. 1:4), поручил нам возделывать свой виноградник и ожидает от нас воздаяния плодов «во времена своя». Аминь.