Святая София
Вечернее солнце, искавшее себе ночного покоя над могилою Олега, ярко озарило на следующее утро картину времен Владимировых: торжественное освящение вод Днепровских, как бы во дни первого Крещения Руси. Митрополит со всем духовенством совершил торжество сие, отслужив прежде литургию в обители Братской. При веянии хоругвей, под сению древних священных икон, на Иордани Днепровской, окруженной множеством лодок и толпами народа, отрадно было слышать церковные гимны, когда погружалось в воды знамение нашего спасення. Отрадно было молиться и думать, что над Киевом и всею Русью сбылась, в прорицание Первозванного Апостола, и сия молитва Равноапостольного Князя: «Боже Великий, сотворивший небо и землю, призри на новых своих людей; дай им, Господи, увидеть тебя, истинного Бога, как увидели страны Христианские, и утверди в них веру правую и несовратимую».
После гостеприимного обеда, который граждане Киевские давали от себя духовенству и властям в зале собраний, Владыка пригласил меня с собою в Софийский дом свой в Старом Киеве. Здесь мне представилось трогательное свидетельство любви народной к Пастырю. Едва только услышали колокол Софийский, возвещавший о его приближении, как толпа богомольцев, всякого звания и возраста, устремилась в ограду; старики и старухи, задыхаясь, бежали вслед за каретою, чтобы только принять его благословенье. «Откуда вы? – спросил их с отеческою улыбкою Преосвященный, и в ответ ему раздались дальние и разномастные имена необъятной России. Целуя руку святительскую, они крестились с радостию, что удостоились принять его благословенье. «Батюшка, вели нам отпереть собор, еще до вечерни долго ждать», – сказала одна старушка, и радушно отвечал Владыка: «Велю открыть для вас, дети мои». Он послал немедленно за ключарем, а между тем взошел со мною в прекрасный сад, прилегавший к дому.
«Утешительно видеть такое усердие в нашем народе, – говорил мне Владыка. – Можно ли отказать в чем-либо людям, которые именем Христовым, прошли такие пространства, чтобы только удовлетворить своей благочестивой жажде и поклониться святыне Киевской! Дай Бог, чтобы никогда не оскудела вера сия!» Из сада взошли мы в архиерейские палаты, недавно обновленные после долгого запустния. Тогда явился ключарь, и Преосвященный поручил ему показать мне все достойное внимания в соборе Софийском, потому что сам он утомился долгим служением.
Прямо против дверей митрополии медные врата Святой Софии. Древнее здание Ярославово, расширенное с обеих сторон двухъярусными притворами средних времен, величественно восстают в пятнадцатиглавом венце своем, как царственная мать всех святилищ Российских. Над нею и мимо нее протекли все бури, опустошившие ее родную землю. Внешняя своенравная масса ее зодчества свидетельствует о сонме веков, против натиска коих она устояла, как неодолимый утес посреди морских волн! Но из ее таинственной глубины, из-под трепетного мрака ее уцелевших сводов доселе дышит святая, родная старина времен Ярославовых! Переступи порог и дохнешь иною жизнию. Пусть замкнутся за тобою медные врата западные а за ними мир. Иди все к востоку, к той Нерушимой Стене, которая осенила собою Церковь и Русь от их начального востока и до нынешнего яркого полудня. И когда в алтаре соборном на сводах Горнего места встретит тебя с воздетыми к небу руками Молитвенница земли Русской, которой еще молился великий Ярослав, тогда пади пред нею в безмолвном восторге и выскажи ей свое сердце, если есть еще слова в такие минуты.
Рост Ее исполинский, как и все дела Ее на святой Руси. Она стоит на золотом камне – в незыблемое основание всех притекающих к Ее защите; небесного цвета Ее хитон, черненый пояс, и на нем висит лентион, которым отирает Она столько слез; лазуревые поручи на воздетых к небу руках; золотое покрывало спускается с Ее главы и перевешено в виде омофора на левое плечо, как знамение Ее Покрова, ширшего облак, по гласу церковных пений; светлая звезда горит на челе Богоматери и две звезды на раменах, ибо Она сама, Матерь Незаходимого Света, была для нас Зарею Таинственного Дня. Нерушимою Стеною слывет дивная сия икона в устах народа, ибо в течение восьми веков невредимо прошла она сквозь все бурные эпохи Киева. С нею вместе сохранилась и вся драгоценная мусия восточной стены алтаря Софийского, от сводов и до Горнего места. И доселе притекают верные к сему священному залогу первых времен спасения нашего «яко к нерушимой стене и предстательству».
Белая полоса арабесков отделяет верхнее изображение Богоматери от среднего, Вечери Тайной, также из мусии и столько же уцелевшего. Под белою сению на трех столиках стоит Божественная Трапеза, покрытая багряною пеленою с золотыми по ней цветами; на средине Ее четвероконечный крест между золотым дискосом с раздробленным на нем Агнцем и серебристой звездой с копием; с обеих сторон Трапезы два Ангела в белых одеждах осеняют Ее золотыми рапидами. Художник, желая изобразить Святое причащение под обоими видами по чину Восточной Церкви представил на двух углах трапезы не один, но два лика Спасителя, совершенно сходные, в золотом хитоне и голубой хламиде, подающие, с одной стороны, части Божественного Хлеба, а с другой – Божественную Чашу двенадцати апостолам; они подходят один за другим, по шести с каждой стороны, преклонив благоговейно главы и простирая руки для принятия Таинственной Пищи. Над ними начертаны черною мозаикою по-гречески слова Евхаристии: «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов», и: «Пийте от Нея вси, Сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многие изливаемая во оставление грехов». Так в одно время и взоры в сердце наслаждаются таинственным созерцанием Божественной Вечери, и, по словам Писания, «не может око насытиться зрением, ни ухо слышанием».
Третий, нижний, ярус мозаических икон отделен также широкою полосою арабесков от среднего. Здесь уже представлены по сторонам древнего Горнего места, как бы в помощь и сослужение восседающих на нем Святителей, ближайшие преемники апостолов, служители и страстотерпцы проповеданного ими слова Божия. С правой стороны архидьякон и первомученик Стефан – в облачении своего сана, держит правой рукой кадило, а левою прижимает к сердцу камень, его соединивший со Христом; подле него ряд Святителей: чудотворец Николай, Григорий Богослов, Климент Папа Римский, глава коего принесена была из Корсуни Просветителем России, и обличитель ересей Епифаний. По левую же сторону архидьякон Римский Лаврентий, принесший себя во всесожжение Господу, с кадильницею в руках и рядом с ним великие учители Церкви: Василий, Златоуст, Григорий Нисский и соименный ему чудотворец Кесарийский, от коего сохранился нам первый Символ веры . Имена их начертаны по-гречески отвесно подле каждого лика; все Святители в облачениях епископских, держат в руках Евангелия различного вида. Нижняя часть мозаиков уже отпала, и они дописаны красками по стене, нo несколько ниже еще сохранился мраморный карниз, под коим набраны более грубою мусиею разноцветные кресты в пестрых дугах. Своды алтаря расписаны новыми изображениями блаженств и добродетелей евангельских, ветхозаветных Царей и Пророков и ликами Архангелов.
Сладостное чувство наполняет душу внутри алтаря Софийского: и благоговение к святыне, и любовь к родине. Самая близость минувшего, которое вместе так свежо и так старо, производит утешительное впечатление на сердце, ибо век Ярослава пред очами, как бы современный, и слава древней Византии, завещавшей нам залог веры, отразилась в нашей Святой Софии. Не напрасно послы Владимировы говорили Князю: «Когда привели нас греки в то место, где служат они Богу своему, мы не знали где мы: на небе или на земле, ибо поистине нет на земле ничего подобного, и мы не можем забыть виденной нами красоты. Всякий человек, вкусив однажды сладкое, уже не приемлет более горького». Слова сии, конечно, запали в душу отрока Ярослава; тогда пожелал перевести в землю Русскую это Софийское небо, и, вступив на престол отеческий, соорудил он на поприще своей победы над печенегами подобие величественного святилища Цареградского.
Самый престол алтаря Софийского устроен из кипариса по размеру гроба Господня и обложен позлащенными досками. Сохранились еще остатки мусия на арке, ближайшей к иконостасу, с наружной ее стороны. Обычная икона, Деисус, изображающая Господа, посреди Своей Божественной Матери и Предтечи, с греческою надписью вокруг: «Бог посреди нее и не подвижется, поможет ей утро и заутра», а на столпах, поддерживающих сию арку, образ Божией Матери с веретеном в руках и благовествующий Архангел со скипетром. Но во время обновлений храма Софийского, в новейшие века, мало заботились о его драгоценной мусии, ибо высокий раззолоченный иконостас, устроенный митрополитом Рафаилом, совершенно закрывает Деисус и боковые иконы, и даже то дивное изображение Пречистой Девы над Горним местом, которое доселе составляет лучшее украшение всего собора. Должно предполагать, что во времена Ярославовы иконостас был гораздо ниже и не препятствовал стоявшим внутри храма наслаждаться зрелищем не только сей иконы, но и Вечери Тайной, написанной мусиею на восточной стене алтаря. Выше иконостаса еще виден, однако, в дуге на золотом поле мозаический древний лик Спасителя и под куполом уцелели также образа Евангелиста Марка и до половины Евангелиста Иоанна и пятнадцать ликов мученических из числа сорока пострадавших в Севастии, которые все были изображены мусиею на боковых арках, поддерживающих купол. До сего лишь места доходило истребление, и далее не коснулась рука времени и врагов, ибо татары при разорении Киева в 1240 году сломив до основания церковь Десятинную и соборную церковь лавры Печерской по самые окна, повредили только купол Святой Софии; здание сохранилось, но пострадало от действия непогоды и долгого запустения.
Соборный алтарь еще сохранил отдельный жертвенник, по древнему обычаю Церкви православной необходимый для порядка Богослужения; но другое соответствующее отделение алтаря, называемое дьяконикон, обращено было в позднейшие времена в особый придел Святых Богоотец Иоакима и Анны, где невозможно почти служить литургию по тесноте. Рядом с ним, с южной стороны, еще три придела: в память чуда Архангела Михаила, Преподобных Печерских и Успения Богоматери. Недавно открыты на внутренних стенах боковых приделов и на западной стене соборной фрески II века, хорошо сохранившиеся под пятью слоями клеевой краски. Они нзображают девять ликов Святительских и Мученических во весь рост и одиннадцать поясных икон, совершенно сходных по одежде с теми мозаиками, какие доселе видны в соборном алтаре. Это драгоценное открытие есть единственный остаток священной живописи первых времен Христианства в нашем отечестве. По левую сторону алтаря Софийского также три новейших придела в ряд один подле другого: трех Святителей Московских, бывших прежде во имя Григория Богослова, Равноапостольного Князя Вдадимира и Благовещения. Оба крайних придела как с северной, так и с южной стороны устроены не ранее XVII века митрополитом Петром Могилою, который поставил верхние галереи на двух нижних боковых пристенках, чтобы предохранять внешние стены храма.
В одном из приделов северного притвора, посвященном памяти Равноапостольного Князя, почивает под сению отеческою благоверный сын его, храмоздатель. Древняя византийская гробнина прислонена к стене алтарной; на мраморных плитах ее изображены пальмы и кресты, то отдельно друг от друга, то переплетенные вместе или смешанные с листьями дуба и винограда. В одном из пяти квадратов, на которые разбита лицевая доска памятника, две рыбы изваяны в верхних углах креста; вероятно, все сии надгробные украшения имеют какое-либо символическое значение, ныне утраченное. На остроконечном фронтоне изваян лабарум, чудотворное знамя великого Константина, с которым победил он языческий мир. Греческие буквы «IC.XC. Ника» отпечатаны вокруг каждого из крестов в знамение новой победы, одержанной именем Господа Ииcyca в языческой дотоле Руси, которой уже второй Самодержец отходил к вечному покою под сению спасительного Креста и сооруженного им святилища.
Таков могильный памятник великого Ярослава, уцелевший чрез столько разорений его храма и столицы. Самое время несмело его коснуться, как бы уважая память славного мужа, упрочившего Церковь и царство. Огромно лицо его в летописях наших; оно одно может стоять рядом со святым его родителем, из всего потомства княжеского в Киеве, не исключая, быть может, и Мономаха. Если Церковь приняла в лик своих застуступников Равноапостольного отца, то она местно чтит в Киеве память Благоверного сына, который оказал ей столько услуг, ибо он распространил просвещение духовное до дальних пределов расширенной им державы, воздвигая повсюду храмы, украшал их не только драгоценною утварью, но и переводами божественных книг и вместе с Русскою правдою заботился о Соборных правилах для управления церковного. Твердые начала, положенныя великим Ярославом, устояли против бури средних веков, даже когда временно распалась держава, собранная им воедино, и из-под величественной сени Святой Софии, светлое лицо ее доселе радуется исполнению ее благочестивых предприятий.
Но где же прочие князья Киевские, о коих упоминает летопись, как о погребенных друг подле друга в мраморных раках у Святой Софии, где сыны и внуки великого Ярослава? Всеволод, более всех им любимый, которому часто говорил отец: «Сын мой, благо тебе будет, ибо слышу о твоей кротости и радуюсь, что ты покоишь старость мою. Если даст тебе Бог восприять престол мой с правдою, после братьев твоих, а не насилием, то когда отведет тебя Бог от жития сего, ты ляжешь, где и я лягу, у гроба моего, ибо я люблю тебя более братьев твоих». Сбылось завещание отеческое, и Всеволод возлег подле славного родителя в один год со своим несчастным сыном Ростиславом, который бедственно утонул в реке Стугне в час кровавой битвы с половцами пред глазами нежно его любившего брата Мономаха. Но где она? Где сам великий Мономах с добрым, но слабым сыном Вячеславом, именем коего прокрывались только честолюбивые племянники, чтобы достигнуть Великого княжения? Все они должны быть тут, в основаниях храма, но место гробов их неизвестно, хотя можно с большой вероятностию предполагать оное по соседству Ярослава, в северном пристенке, обращенном теперь в алтарь равноапостольного их предка, или под ближайшим приделом Трехсвятительским. О, сколь драгоценным сокровищем для Киева и всей Руси был бы гроб великого Мономаха, умиротворителя князей, собирателя царства, который сокрушил орды половецкие и едва ли не превзошел христианскими добродетелями царствевные свои доблести! Кто не прослезится, читая его духовное завещание, которым он научал детей своих, как жить и царствовать, и которое они так дурно соблюли? С миром отошел к покою Мономах, и с ним закатилось солнце отечества, ибо после него Киев был только яблоком раздора и поприщем междоусобий до нашествия монголов. Сама Святая София, место упокоения Мономахова, была не раз ограблена собственными князьями, Ольговичами, оспоривавшими наследие у его потомства.
И еще многих гробов недостает у Святой Софии, но уже не княжеских, а святительских, ибо в течение ста тридцати лет служила она усыпальницею митрополитов всея Руси от четвертого из них Феопемпта, который освятил храм при великом Ярославе, и до двадцать третьего, Кирилла, собравшего Церковь Русскую после ее разорения монголами. Бдительный пастырь в продолжение тридцатилетнего святительства странствовал из города в город по всей Руси, как голубица Ноева ковчега с масличною ветвию, не обретшая места стояния ногам своим. Но умирая в дальнем Переяславле Залесском, завещал он погребсти себя под родственною сению Святой Софии, и свято была исполнена его воля. Последний из митрополитов всея Руси, положился он в древней их митрополии; преемник его Максим уже погребен во Владимире на Клязьме, а предшественик Иосиф без вести исчез в разорении монгольском. Предание местное не указывает гробов их, разве только они положены были все в том же юго-западном углу собора, где полагаются теперь митрополиты Киева.
Один, однако, из Первосвятителей, уже не всея Руси, а только западной ее половины, заменяет собою стольких отсутствующих, ибо его нетленные мощи открыто почивают посреди храма, напротив придельного алтаря Архистратига Михаила. Это священномученик Макарий, возведенный из архимандритов Виленских в сан митрополита, уже после разделения Российской митрополии на Московскую и Литовскую. Два года продолжалось его святительство в Вильне, и когда, движимый благочестивою ревностию, предпринял трудное в те дни странствование по своей обширной епархии, он был мученически убит татарами на пути к первопрестольному городу, при реке Припяти. Святые мощи его перенесли в собор Софийский, который жаждала посетить душа его, и с тех пор всякое первое число мая, в день его страдальческой кончины, при совершении крестного хода обносят их кругом всего храма, доныне им ограждаемого. На противоположной стороне собора, против придела трех Святителей, кипарисная рака заключает в себе части Святых мощей христиан первых веков и угодников Русской земли, наипаче преподобных Печерских.
Но кому же празднует главный алтарь Святой Софии, имя коей, присное Царьграду, сделалось присным и у нас, в Киеве и Новгороде, в древнем Полоцке, Вологде и даже в дальнем Тобольске, как бы освящая собою края необъятной империи? По сказанию летописи византийской, первое наименование Святой Софии внушено было Ангелом Императору Иустиниану, когда он строил великолепный храм свой, и сие таинственное имя знаменует Слово и Премудрость Божию, самого единородного Сына Божия! Но другие объясняют оное, изречением Соломоновых притчей: «Премудрость созда себе дом и утверди столпов седмь», относя слова притчи к Церкви Христовой, утвержденной на семи таинствах, и к Божественной Матери воплощенннго Слова, Которому Она послужила домом. Посему и празднуется у нас Святая София во дни, посвященные памяти Пречистой Девы, с тою только разницею, что в Киеве избран день Рождества Богоматери, когда устроялся на земле дивный Дом Премудрости Божией, а в Новгороде и в прочих городах – день Успения, когда взят был на небо таинственный Кивот, вместивший в Себя Невместимого небесами. Различны и храмовые иконы Киева и Новгорода: в последнем Премудрость изображена в виде огнезрачного Ангела Великого Совета на престоле с ликом Спасителя, знаменуемого сим Ангелом, поверх Него, имея по сторонам Богоматерь и Предтечу, а на облаках книгу Евангелия, посреди ангельских ликов. В Киеве же икона Святой Софии представляет Божию Матерь, стоящую на облаке и луне, под сению, которая утверждена на семи столпах и ступенях. На персях Пречистой Девы Божественный Ее Младенец с державою, благословляющий; сверху Бог Отец в сонме Ангелов и Дух Святый, от него исходящий и осеняющий Пречистую Деву; а на вершине сени надпись Соломововых притчей: «Премудрость созда себе дом и утверди столпов седмь». Пред Материю Божиею стоят на ступенях Праотцы и Пророки: по правую сторону Моисей, указуя перстом на скрижали, где начертано: «Радуйся, Скрижаль Божия, в Ней же перстом Отчим написася Слово Божие»; ниже него Аарон в ризе святительской, с прозябшим жезлом своим, знаменовавшим Деву; еще ниже Царь Давид в порфире, с кивотом Завета в руках, который был образом нового таинственного Кивота воплощенного Бога. На левой стороне Исайя Пророк с хартиею своих пророчеств, указуя на слова: «Се Дева приимет во чреве и родит Сына и нарекут имя Ему Еммануил»; ниже него еще три Пророка: Иеремия со свитком и Иезекииль с затворенными дверями храма в руках, ибо он пророчествовал, что пройдет ими Господь и они останутся затворенными, в знамение таинственного девства и Рождества; и Даниил с камнем, который, по словам его, сам собою отсекся от горы и возрос в гору великую, исполнившую всю землю. Облако и ступени знаменуют добродетели евангельские, имена коих на них написаны, а на столпах названия семи различных дарований Духа Святого. Такова сия символическая икона Святой Сфии в древнейшем ее соборе Кевском, хотя едва ли не с большею вероятностью предполагать должно, что утраченный подлиник ее был писан по образцу Новгородского.
Есть и еще несколько приделов в храме Софийском, как в нижнем, так и в верхнем ярусе, которые все устроены в позднейшие времена, потому что при Ярославе был один только главный алтарь соборный, по обычаю первенствующей Церкви. В юго-западном углу нижнего яруса находится придел во имя дванадесяти Апостол, а в северо-западном – тот, что был устроен митрополитом Гедеоном в 1689 году в честь Иоанна Предтечи, обращен теперь в теплую церковь Рождества Христова. В верхнем ярусе Софийских галерей есть восемь престолов, по четыре на каждой стороне: с южной – во имя Страстей, Воскресения и Вознесения Христовых и первого их проповедника в России, Апостола Андрея; с северной же – Богоявления и Преображения Господних, Иоанна Богослова и чудотворца Николая. Стены сего последнего исписаны ликами храмоздателей Киевских: равноапостольного Владимира и великого Ярослава; Святослава сына его, строителя церкви Печерской; внука Всеволода, устроившего обитель Кирилловскую; и другого внука, Святополка, соорудившего златоверхую; и еще двух князей, первых страстотерпцев Русских. На стенах же главной церкви Софийской изображены, но древнему церковному обычаю, семь вселенских Соборов.
Нельзя, однако, по нынешнему состоянию собора Софийского судить о древней его славе времен Ярославовых, когда стены были великолепно украшены мусиею и фресками, а пол устлан мрамором, остатки коего еще кое-где видны на порогах. По двум мраморным столпам, которые стоят в западном притворе, и столбикам из порфира на хорах, равно как по их перилам с лилиями и орлами, можно предполагать, что благочестивый храмоздатель ничего не щадил, дабы сделать подобие Киевское достойным образца Цареградского, хотя и не воскликнул, как Император Иустиниан: «Я победил тебя, Соломон!» В малом виде старался он подражать Византийской Софии, а его церковь была крестообразною внутри, с двойными галереями по сторонам и одною со входа, так что можно было торжественно совершать крестные ходы из алтаря вокруг всего храма, не выходя из-под его крова. Но не даром место основания собора было некогда полем битвы, ибо Киевская Святая София пострадала более Цареградской. Если же одолела все свои опустошения, как и Ярослав одолел печенегов там, где заложил храм свой, однако много терпела в течение стольких бурных веков и мало сохранила от прежнего своего великолепия. Не только внешние враги, но и единокровные, дерзали подымать на нее руку.
Спустя сто тридцать лет после сооружения Святой Софии, в 1169 году, Мстислав, сын Андрея Боголюбского, княжившего во Владимире, подступил с дружинами отца к Киеву и не пощадил святыни первопрестольного города: он ограбил сокровища собора и прочих церквей. Тридцать лет спустя страшный пожар опустошил митрополию. Протекло не более двадцати четырех лет, и явился новый разоритель. Великий князь Рюрик Ростиславич с одиннадцатью Ольговичами, которые поставили его на престол отеческий, расхитили за то церковные сокровища выданной им столицы. Не успел еще Киев отдохнуть от сего бедствия, как нахлынули орды монгольские в 1240 году и обратили его в пустыню. Варвары искали сокровищ не только в кладовых, но и в стенах церкви и во гробах. Софийский собор получил длинную трещину в своде алтарном. Митрополиты Киевские уже не находили при нем себе пристанища. Кирилл завещал ему только прах свой; Киприан стал опять восстанавливать древнее здание, более чем через полтора века после разорения, во время владычества Литовского, когда провел несколько лет на кафедре Киевской, в ожидании Московской. Следующие митрополиты, поставленные Витовтом в отдельности от Москвы, обитали в Вильне при Великих князьях Литовских и не заботились о древней столице. В 1482 году Менгли-Гирей, хан Крымский, разорив Киев, нашел опять добычу в Святой Софии и послал золотые сосуды ее в дар союзнику своему, Иоанну III. Униаты, овладевшие собором в последние годы XVI века, привели его в совершенный упадок, в течение тридцатисемилетнего обладания, ибо они заботились только о приписанных к нему вотчинах. Сын Господаря Молдавского, ревностный Митрополит Петр (Могила), исхитил собор из рук униатских и должен был много издержать на его обновление, ибо он угрожал падением. Тогда надстроен был верхний ярус на древних широких папертях и еще две двухъярусные галереи и подведены каменные наружные опоры, обезобразившие здание; тогда же расширены окна и сделаны щиты и купоны, совершенно изменившие древний вид Ярославова храма.
Вся летопись главных эпох Софийского собора заключается в надписи, которая сохранилась доселе под его куполом вокруг сводов: «Изволением Божиим начат здатися сей Премудрости Божия храм в лето 1037 благочестивым Князем и Самодержцем всея Руси Ярославом Владимировичем, совершися же в лето 1039 и освящен Феопемптом Митрополитом Киевским и даже до лета 1596 православными Митрополитами от Востока содержим бысть. В лето же то отступником Михаилом Рагозою в запустение и разорение преиде и даже до лета 1631 в том пребысть. Благодатию же Божиею, егда царствовати начат Владислав IV, великий Король Польский, благочестивым Церкви Восточныя сынам возврати и отдаде. В лето же 1634 тщанием и иждивением преосвященного Архиепископа, Митрополита Киевского, Галицкого и всея России, Экзарха трону Константинопольского, Архимандрита Печерского Петра Могилы обновлятися начат во славу Бога, в Троице славимого. Аминь».
Со времен Петра Могилы собор обращен был в монастырь кафедральный, но братия его, хотя и довольно многочисленная, убого вокруг него помещалась: в развалинах древних каменных зданий и в деревянных, часто страдавших от пожара. Новое устройство монастыря Софийского началось уже в исходе XVII века, при Князе Гедеоне Четвертинском, избранном в митрополиты Киеву после многих смутных переворотов южного края, когда древняя сия кафедра, с согласия Патриархов Вселенских, подчинилась навсегда Патриархии Московской. С помощию самодержцев Российских, Иоанна в Петра, ревностный Гедеон совершенно обновил собор Софийский и все прилегавшее к нему здание; он же перенес из Любеча две чудотворные иконы, Спасителя и Божией Матери, которым и теперь поклоняются благочестивые посетители на двух столпах южного притвора. Преемники его постепенно распространили и украсили окрестные здания монастырские. Варлаам основал новый дом митрополии против западных дверей Софийских, который окончил Рафаил и, соорудив колокольню, обнес оградою весь монастырь. Рафаил устроил также и богатый иконостас Софийский в нынешнем его виде, а Митрополит Тимофей, переведенный впоследствии на кафедру Московскую, довершил внутреннее украшение Святой Софии.
Давно уже митрополиты Киевские не погребались под сводами Святой Софии. Гедеон, первый после Кирилла на расстоянии трех столетий, завещал положить себя в своей кафедральной церкви, и даже в том приделе, где покоился предок его, великий Ярослав, ибо от племени храмоздателя происходит древний род князей Святополков Четвертинских. Замечательно, что оба обновителя собора Софийского, Петр (Могила) и Гедеон Четвертинский, происходили от рода княжеского и, казалось, были возбуждены чувством своего достоинства к поддержанию славного творения одного из величайших властителей Русских, но Петр Могила, как потомок чуждой династии Господарей Молдавских, не желал покоиться подле родоначальника Русских князей и завещал прах свой любимой им лавре Печерской; Гедеон же предпочел соседство славного предка.
Ближайшие преемники Гедеона, два Варлаама и Иоасаф, не нашли себе упокоения под сению собора Софийского, но со времен знаменитого Рафаила митрополиты Киевские стали опять постоянно погребаться при своей кафедре. Под ризничной палатою, в юго-западном углу собора, находится усыпальница, где почивают благочестивые иерархи, коими особенно прославился Киев в исходе минувшего столетия: имена Арсения, Гавриила и Самуила навсегда останутся памятны Церкви Киевской. Подле них отдыхают и Святители нынешнего столетия, Иерофей и Серапион, а последний, Евгений, неутомимый по своим трудам, который сохранил нам подвиги своих предшественников и древности своей многовековой епархии, завещал погребсти и себя в обновленном им приделе Сретения. Под левым крылом того же собора покоится и знаменитый проповедник, протоиерей Иоанн Леванда, тридцать лет оглашавший своды храма красноречивым словом своим, которое доселе еще памятно благочестивым жителям первопрестольного Киева.
Я поднялся на хоры, чтобы там поклониться двум чудотворным иконам, к коим искони обращено благоговение православных. Одна, в северной галереи, Святителя Николая, именуемого Мокрым, прославлена спасением из воды утопавшего младенца; другая, в южной галереи, Купятинской Божией Матери, не менее знаменита своими чудесами и перенесена была в собор Софийский, православными иноками, из Пинского монастыря, когда им овладели униаты в XVII веке. Прикладываясь к сей иконе, с удивлением услышал я из-за нее молитвенные вздохи и увидел на самом краю хор благочестивую поклонницу. Она прилепила свечу свою к порфировым перилам и на коленях усердно молилась чудному изображению Богоматери, что в алтаре, которое представляется издали во всем своем великолепии с этой части хор. Пречистая Дева точно парит на золотом своем подножии как бы во глубине неба; Ее поднятые к небу руки и молят вместе, и осеняют; ярко горят три звезды на челе и раменах, а выражение молитвы в отрадных чертах Ее достойно величия Честнейшей Херувим. Ублажаемая всеми родами, Она как бы идет из глубокого неба навстречу Ее призывающим и все кажется ближе и ближе, чем более на Нее смотришь вовнутрь алтаря; невольно исторгается из уст сия утренняя песнь: «Во храме стояще славы Твоея на небеси стояти мним. Богородице, Дверь Небесная, отверзи нам двери милости Твоея».
При выходе из собора Софийского благосклонно предложил мне отец ключарь осмотреть еще по соседству ограды место древних обителей Ярославовых, Святого Георгия и Ирины, которые устроил он в честь своего Ангела и Ангела своей супруги, а несколько далее Златые врата. Небольшая церковь Великомученика, сооруженная Императрицею Елисаветой, указывает только место того знаменитого храма Святого Георгия, где, по словам летописи Несторовой, столовались, т. е. возводимы были на кафедру, все епископы Русские; Ярослав установил праздновать освящение его во всей Российской Церкви, в память своего христианского имени. Место сие должно быть священно для каждого воина русского, ибо доселе кавалерственный праздник Победоносца, одушевляющего дружины к подвигам ратным, совершается в день, избранный великим Ярославом; рукою Великомученика он указал победные пути сынам своим во все концы вселенной. В обители Георгиевой был пострижен и погребен несчастный сын Святого Владимира Судислав, который провел в темнице все долголетнее царствование Ярослава и освобожден был племянниками только для того, чтобы свободно вздохнуть пред смертию. Теперь же мраморный памятник Господаря Молдавского Иосилантия, бедственно скончавшего свое княжение, составляет украшение церкви, где некогда покоился прах развенчанного князя. Еще недавно, несколько развесистых лип живописно осеняли сей новый памятник благочестия Елисаветы, но срублены столетние стражи урочища Ярослава, и обнаженная церковь лишена их прохладной тени.
Против южных ворот Софийской ограды открыты были в 1882 году усердием одного из антиквариев Киевских остатки древней обители Святой Ирины, засыпанной вместе с Золотыми вратами Ярослава земляным валом в исходе XVI века, когда еще Старый Киев едва был исторгнут из-под владычества Польши. Открыта одна алтарная часть, с полукружием Горнего места и каменными палатками по обеим сторонам, где еще видны места древних гробов; остальное здание доселе под крепостным валом; но несколько древних крестов и окладов, найденных в развалинах церкви, и остаток стенной живописи, изображавший Святителя на коленях, с благословляющею рукою, свидетедьствуют о благолепии древнего храма. Ярослав, подражая во всем образцам Византийским, соорудив у себя Святую Софию, конечно пожелал иметь и церковь Святой Ирины, бывшую близ Софийской. Она доселе существует в Царьграде, но обращена в хранилище оружия, вопреки своему мирному назначению, ибо самое имя Ирина означает по-гречески «мир».
И Златые врата были устроены великим Ярославом в память тех златых врат Цареградских, к которым пригвоздил ратный щит свой предок его Олег. Чрез них совершались торжественные въезды князей наших, когда возвращались они с поля битв, часто междоусобных, или вступали при кликах народных в престольный град свой, чтобы воссесть на престоле отеческом. О них ударился некогда победный меч храброго короля Болеслава, и даже навсегда сохранил следы сего удара. Хан половецкий Боняк дерзнул сорвать с них позлащенную медь в память своих приступов к столице русской, и много мечей, русских и польских, и копий половецких, разразились о медные запоры сих знаменитых врат, доколе не сокрушили их Орды монгольские. Вместе со славою Киева прошла и их слава. От златых украшений, давших им громкое имя, от громадного зодчества, следы коего еще доселе видны в камнях обрушенного свода, ныне уцелели только две боковые стены – памятник достойный сохранения! С обеих сторон подымается высокая насыпь вала, в котором зарыты были летописные врата сии, вместе с церковью Святой Ирины, и где были обретены тем же ревнителем священной древности. Образ Казанской Божьей Матери, стоявший на остатках врат до 1695 года, перенесен в убогую Троицкую церковь, которая и доныне существует в старом Киеве. Икона сия Пречистой Девы была единственным воспоминанием церкви Благовещения, которую соорудил великий Ярослав на вершине Златых врат своих; он хотел, чтобы забрала Киевские тверды были заступлением той, чей образ начертан мусиею на нерушимой стене Софийской.
Одинокими теперь стоят, в пустоте Старого Киева Златые врата сии, возвышавшиеся некогда на самой торжественной из стогн столицы! Кто взглянет чрез них к северу, на Старый Киев, увидит часть храма Георгиева и высокую колокольню Софийскую; кто взглянет к югу, увидит обширное поле, разрытый вал и овраги, где разоряется новый город, а вдали великолепное здание – рассадник просвещения, украшенный именем равноапостольного Просветителя Руси и вполне достойный того Царственного мановения, по коему внезапно исторгся из окрестной пустыни. Златые врата, бывшие некогда гранию древней столицы, теперь станут на распутии тарого и нового Киева, между святилищем наук и сокровищницею просвещения духовного, между Святой Софиею, которая есть Слово и Премудрость Божия, и Софиею земной, освящаемою свыше лучами небесной. Господь да благословит опять входы и выходы Златых врат, которых самые остатки, уваженные посреди обновлений Киева, будут свидетельствовать потомству, что новый путь гражданского просвещения Руси под сению Святого Владимира пролегает по древней стезе духовного, указанного еще рукою великого Ярослава, из глубины Святой Софии.