Безбожие, его виды, признаки и представители

Никогда не было, и теперь нет на всей земле ни одного племени, которое можно было бы назвать безбожным в том смысле, что оно в целом составе своём, или хотя бы большинством сознательно и намеренно отвергало истину бытия Божия. Это – бесспорное положение. Никогда и нигде не было, и теперь нет и безрелигиозных племён, т. е. не имеющих веры в Бога или богов и в загробную жизнь человека, не способных возвыситься до мысли о сверхчувственном мире и иметь религиозное отношение к существам его, короче – совсем не имеющих религии. Правда, это положение не бесспорно, тем не менее оно истинно. Когда учение о принадлежности религии всем племенам человеческого рода было провозглашено славнейшими мудрецами Греции и Рима, оно подверглось возражениям со стороны скептиков и эпикурейцев. Но позже, с расширением и усовершенствованием сведений о малоизвестных для греков и римлян варварских народах, у всех их оказались религии, не исключая и тех, как например, галлов, о безрелигиозности и безбожии которых ходили тёмные слухи. Но особенно часто стали появляться известия о безрелигиозности многих племён в последние четыре столетия, когда европейцы открыли Америку и Австралию с её многочисленными островами и стали проникать в неизвестные прежде страны Африки и Азии. В новооткрытых странах они встретили много никогда невиданных прежде племён, большей частью диких, умственно и нравственно совершенно неразвитых и по образу жизни близких к животным. Не нашедши у них ни храмов, ни идолов, ни жертвенников и жертв, не заметивши при первом знакомстве с ними никаких обрядов и обычаев, религиозный характер и значение которых были бы очевидны, не имевши возможности, по кратковременности ли пребывания среди туземцев, или по незнанию их языков, или, наконец, вследствие скрытности, недоверчивости, хитрости и лживости дикарей, узнать их верования, путешественники и даже некоторые миссионеры объявляли в описании своих путешествий, что у таких-то и таких-то племён они не заметили никакой религии. Иные добавляли, что нашли у них только грубейшие суеверия, недостойные имени религии, например, веру в талисманы, в волшебство и волшебников и т. п. Подобные известия были, кроме того, сообщаемы, или подтверждаемы и распространяемы материалистами и эволюционистами, противниками учения о врождённости идей, сторонниками работорговли и рабовладения, людьми, преисполненными надменным сознанием превосходства своей расы пред прочими расами и питавшими глубокое презрение к „известным племенам”, или, наконец, людьми, не имевшими ясного понятия о сущности религии. Сообщения и мнения о безрелигиозности низших племён, то являлись результатом поверхностного наблюдения внешнего быта и жизни дикарей и совершенного незнания и непонимания их внутренней жизни, то были порождаемы учёными, религиозными и племенными предрассудкам, а также своекорыстными расчётами, то, наконец, возникали из неправильных взглядов на сущность и формы религии. Поспешность, незнание, непонимание, предрассудки, тенденциозность, а иногда и злонамеренность приводили и доселе приводят многих к отрицанию религии у низших племён. Неосновательность отрицания доказывается тем, что другие наблюдатели у тех же самых племён открыли религиозные представления и религиозные обряды и более или менее подробно описали их. Некоторый племена, слывшие безрелигиозными, теперь признаны, несомненно, имеющими религию; напротив, нет ни одного племени, безрелигиозность которого была бы доказана твёрдо и признана всеми: Нет ни одного племени, показания о безрелигиозности которого не уравновешивались бы свидетельствами о существовании у него религии. Лучшие новейшие и современные антропологи и историки религий, как Вайц, Макс Мюллер, Катрфаж, Ревиль, Ратцель, а из русских учёных профессор Петри, не сомневаются в истине, что религия есть достояние всего человеческого рода, не исключая наиболее одичавших и самых тупоумных племён его, хотя и не отрицают, что у последних она крайне несовершенна.

Не только целых племён, но даже, можно думать, нет и людей безрелигиозных, если не считать урождённых и совершенных идиотов – этих духовных уродов, этих умалишённых от рождения.

Но всегда были, есть теперь и, несомненно, будут и впредь безбожники или атеисты.

Слово „безбожие” имеет несколько значений, впрочем, близких между собой. Основный смысл его всегда один и тот же, но по обстоятельствам времени, а равно и для обозначения разных сторон понятия, в нём указывали несколько оттенков. В строгом и точном смысле слова безбожием называется отрицание истины бытия Божия: безбожник – тот, кто думает и говорит, что Бога нет. В таком смысле слово безбожие употребляется в философии; такое же значение имеет оно всего чаще и в обыденной жизни. Такого рода решительное безбожие можно назвать атеизмом положительным.

К положительным атеистам принадлежат материалисты. Правда, материализм и безбожие не одно и то же: не всякий безбожник есть в то же время и материалист, и наоборот – не каждый материалист есть безбожник. В материализме есть оттенки, и умеренные, или непоследовательные материалисты не все отрицают истину бытия Божия. Так, один из немецких материалистов Шниц соединял материалистическое воззрение с верой в Бога и Божественное Откровение. Но это исключение из общего правила. По существу своему материализм совершенно не мирится с верой в Бога, потому что материализм находит в мире только материю и бессознательную, неразумную, механическую силу и отрицает бытие в мире особого духовного начала, или духа. И так как в то же время он ничего не хочет слышать и знать о премирном бытии, отрицает самую возможность такого бытия и допускает существование только видимого мира, то тем самым он отрицает и бытие Бога. Последовательный и строгий материализм не может не сопровождаться самым решительным безбожием. Действительно, история философии показывает, что как в древности, так и в новые времена, как в язычестве, так и среди христианских народов, всегда и везде, материалисты были безбожниками. Таковыми были: среди язычников, у классических народов материалисты Левкипп и Демокрит, Эпикур и Лукреций, в новое время, среди христианских народов, французские энциклопедисты прошлого века и материалисты-естественники средины текущего столетия.

Материалисты почти всегда бывают безбожниками, но безбожники не всегда бывают материалистами, если понимать материализм как учение философское и естественнонаучное. Хотя материализм, по всей справедливости, признаётся худшим и наименее основательным из всех философских направлений, однако он всё-таки есть философская доктрина, философская система, так как заключает в себе отличное от других философских систем учение обо всём целом мире; не будучи учением обо всей совокупности бытия, так как он устраняет мир духовный, материализм, по крайней мере, претендует на то, что он содержит учение обо всей совокупности бытия. Что касается до обоснования своей системы, то материализм заимствует доказательства частью из философии, частью из естествознания, и потому представляет смесь философского умозрения с опытной наукой. Но философия и наука доступны немногим: их изучают только немногие досужее люди, или немногие, избравшие их своей профессией; чтобы понимать их и интересоваться ими, для этого нужна продолжительная подготовка, упорный труд мысли, недюжинные природные способности. Между тем, опыт свидетельствует, что безбожниками бывали не одни учёные и философы, но и совершенные невежды, или, всего чаще, недозрелые и поверхностные умы, или люди, начавшее систематическое образование, но не докончившие его, или люди, нахватавшие из книг, без разбора читаемых, верхушки разных наук, и не имеющие понятия о корнях их, или люди, легкомысленно обольщающие себя надеждой прослыть через неверие передовыми учёными и, подобно попугаям, перенимающие чужие слова, смысл которых им мало понятен, или, наконец, люди бесхарактерные и малодушные, подпадающие влиянию, сильного характера, деспотизма, насмешек и дерзких речей главарей и распространителей безбожия. Можно даже признать правилом, что огромное большинство безбожников имеют мало общего с серьёзной наукой и ещё более далеки от философии. К безбожию приводит не глубокомыслие, а легкомыслие, не серьёзная наука, а мираж её, не истинная философия, а извращение или отрицание её, не возвышенные, а низменные помыслы, не высота нравственности и чистота сердца, а развращение. Замечательно, что из всех видов философии единственная безбожная философия есть материалистическая, и она-то именно есть самая поверхностная и наименее философская из всех видов философии. Но хотя очень многие безбожники не имеют близкого отношения ни к материалистической науке, ни к материалистической философии, так как не имеют способности и расположения к какой бы то ни было науке и философии, однако и у них первоисточником и отдалённой причиной безбожия почти всегда бывают философский и научный материализм и навеваемый им материалистический дух времени. А иногда чрезмерное преобладание материальных интересов над духовными, или материализм практический, который, однако, предрасполагает и ведёт к безбожию преимущественно в эпохи, когда в обществе господствуют и распространены идеи материалистической философии и материалистической науки. Материалистические и безбожные сочинения оказывают влияние, через посредство среды, и на тех, которые сами никогда не читали их, хотя, без сомнения, это влияние бывает широким только в эпохи господства материализма и неверия и приводит к безбожию только тех, которые не имели твёрдой веры и других устоев для противодействия напору неверия, а, напротив, по слабосилию духовной жизни, по развращению сердца и склонности к материальным выгодам были уже предрасположены к безбожию и материализму.

Эти суждения приводят нас к различению теоретического безбожия от практического. Как материализм бывает теоретический, проявляющийся в глашатаях и сторонниках материалистической философии и науки, и практический, обнаруживающийся в людях, преданных чувственно-животной жизни и поглощённых исключительно материальными интересами: так и атеизм бывает теоретический, когда он вытекает из философской, или научной, вообще мыслительной деятельности, стремится обосноваться на философских началах и оправдать себя научными данными и рассудочными доводами, – и практический, когда человек самою жизнью своей, преступной и безобразной, мало-помалу приводится сначала к забвению о Боге, а потом и к дерзкому отрицанию Его. Психологически вполне возможны и действительно бывают случаи, что человек, никогда не читавши безбожных сочинений и не слыхавши безбожных речей, но долго ведя жизнь развращённую, настолько помрачает и обезображивает образ Божий в своей душе, что последней как бы совсем изглаживается в ней; мысль о Боге посещает его всё реже и реже, а, наконец, и самое напоминание о Боге становится для него тягостным и неприятным. Недостаток любви к Богу постепенно превращается в неприязнь к Нему, усыпление совести и омертвение духа и сопровождающее их забвение Бога переходит, особенно под влиянием дьявола, в безрассудное по упорству и слепое отрицание Бога, или даже и в яростное, совершенно уже безумное, богохульство. Забывая Бога, но не имея возможности забыть Его окончательно и совершенно, – так как о Нём напоминают и природа, и люди, и история, и собственное существование, – нося в своей душе хотя и смутное, но, тем не менее мучительнее предчувствие и ожидание страшной кары за преступную жизнь, нераскаянный грешник усиливается заглушить этот мучительный страх, уверяя себя, что всё кончится с концом земной жизни, что на Небе нет Карателя нечестия, нет Бога. Сказал безумец в сердце своём: нет Бога. Они развратились, совершили гнусные дела: нет делающего добро. Господь с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий, ищущий Бога. Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро нет ни одного. Неужели не вразумятся все, делающие беззаконие, съедающие народ мой, как едят хлеб, и не призывают Господа? Там убоятся они страха (где нет страха), ибо Бог в роде праведных (Пс. 13:1–5; ср. Пс. 52:2–6).

Так как при глубоком нравственном падении и закоренелости во зле, когда человек хладнокровно совершает самые страшные преступления, теряет совесть и не имеет стыда, он живёт так, как будто нет Бога, то в обычном словоупотреблении такое состояние называется безбожием, хотя бы оно и не сопровождалось отрицанием истины бытия Божия. Это название не вполне точно, если под безбожием разуметь только прямое отрицание истины бытия Божия, но оно вполне правильно, если именем безбожия обозначается забвение о Боге и пренебрежение Его законом. Нравственное растление неизбежно извращает, ослабляет и подавляет религиозную потребность, вызывает пренебрежение к религии и забвение Бога: но отвращение от всего божественного, ненависть и вражду к религии, богохульство и наглое отрицание истины бытия Божия являются в преступнике только тогда, когда развращение доходит до высокой степени, а нераскаянность до крайнего упорства, когда притом, – и это самое главное, – сатанинская гордость поставляет вместо Бога собственное Я человека, и вместо закона Божия его личный произвол, нашёптывая ему оправдание самых гнусных преступлений, заглушая голос совести и страх суда. Сильное пристрастие к земному и материальному, порабощение духа материей и всепоглощающий поток чувственного растления всегда ведут к забвению Бога и к пренебрежению религией, но не всегда к положительному безбожию. Нужна ещё гордость, которая и учёным, и развращённым даст достаточную дерзость для того, чтобы осмелиться прямо отрицать Бога и богохульствовать. Как в раю дьявол успел уверить прародителей, что они сделаются богами через нарушение заповеди Божьей, говоря: в день, в который вы вкусите их, (плоды дерева) откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло (Быт. 3:5); так тот же обольстительно горделивый голос звучит и в сердцах их потомков, внушая исследователям тайн природы, что они полновластные владыки её, боги, а нарушителям нравственного закона, что они сами себе закон, что они боги и никого не боятся, так как нет Бога, Который бы покарал их. Никакая страсть не доводит так легко и так часто одних до сумасшествия, других до положительного безбожия, как гордость. Начало гордости – удаление человека от Господа и отступление сердца его от Творца его. (Сир. 10:14). И как гордость есть начало греха (Сир. 10:15), так она есть и венец его, потому что завершается величайшим из всех грехов – безбожьем. Безмерная гордость довела Вавилонского царя Навуходоносора до безбожной похвальбы: взойду на небо, выше звёзд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему (Ис. 14:13–14). „Это ли не величественный Вавилон, говорил Навуходоносор, расхаживая по своим чертогам, который построил я в дом царства силой моего могущества и в славу моего величия (Дан. 4:26–27). Но ещё речь сия была в устах царя, как был с неба голос: „Тебе, говорят, царь Навуходоносор, царство отошло от тебя. И отлучат тебя от людей, и будет обитание твоё с полевыми зверями; травой будут кормить тебя, как вола, и семь времён пройдут над тобой, доколе познаешь, что Всевышний владычествует над царством человеческим и даёт его, кому хочет”. Тотчас и исполнилось это слово над Навуходоносором, и отлучён он был от людей, ел траву, как вол, и орошалось тело его росой небесной, так что волосы у него выросли, как у льва, и ногти у него, как у птицы. По окончании же дней тех я, Навуходоносор, возвёл глазами к небу, и разум мой возвратился ко мне; и благословил я всевышнего, восхвалил и прославил Присносущего, Которого владычество – владычество вечное и Которого царство – в роды и роды. И все живущие на земле ничего не значат... B то время возвратился ко мне разум мой, и к славе царства моего возвратились ко мне сановитость и прежний виде мой... и я восстановлен на царство моё, и величие моё ещё более возвысилось. Ныне я, Навуходоносор, славлю, превозношу и величаю Царя Небесного, Которого все дела истинны и пути праведны и Который силен смирить, ходящих гордо (Дан. 4:28–34). Гордость привела этого могущественного древнего завоевателя к обоготворению себя, а затем к такому сумасшествию, в котором человек становится скотом. Напротив смиренное признание Навуходоносором своего ничтожества в сравнении с высочайшим и всемогущим Существом и полной зависимости от Его державной воли возвратило ему разум, и он опять сделался настоящим человеком. „Всем известен библейский рассказ о Навуходоносоре, – говорит один из современных нам врачей, – на долгое время утратившем способность говорить и вообразившем, что он – животное. Это случай афазии² соединённой с умопомешательством, и в Библии нарисована весьма точная „история болезни”, которую в то время невозможно было сочинить, так как только очень в недавнее время выяснены причины такой болезни³. Сумасшествие и безбожие, во многом между собой родственные, сходны и в том, что источником их очень часто бывает гордость. Безмерная, безрассудная гордость влечёт к безбожию и богохульству, а чрез них и к сумасшествию, как это было с Навуходоносором, или же прямо лишают ума, а сумасшедший если и не отвергает Бога, то, по крайней мере, лишается Его и не знает Его. Само собой понятно, что гордость мы считаем только одним из числа многих других источников, как безбожия, так и сумасшествия.

Подобно тому, как глубокое нравственное развращение в нечестие называется безбожием, хотя оно и не всегда сопровождается положительным безбожием, а только близко граничит с ним и приводит к нему, так безбожием же иногда называют и коренное извращение Богопознания, превратное в самом существе своём воззрение на природу Бога и на Его отношения к миру и человеку.

Так, например, Афанасий Великий в своём известном „Слове о воплощении Бога-Слова и о пришествии Его к нам во плоти” безбожием называет дуалистическое воззрение на происхождение мира, а также учение Эпикура о том, что „всё произошло само собой и случайно” и „что нет и Промысла во вселенной”. „Так они баснословят, говорит он, божественное же учение и вера Христова отвергает их суесловие, как безбожие”⁴. В сочинении, „Слово на язычников” он называет безбожием материалистический пантеизм. „Может быть, – говорит он, – язычники, имея доказательства перед глазами, и сами сознаются, что части творения, взятые раздельно и сами по себе, недостаточны; станут же утверждать, что когда все части, совокупленные вместе, составляют одно великое тело, тогда целое есть Бог. По составлению из частей целого, не будет уже им нужды ни в чём постороннем, целое же будет и само для себя довольно и для всего достаточно”. Затем, доказавши несообразность этого пантеистического воззрения одним доводом, св. Афанасий продолжает: „Но можно ещё и иначе обличить их безбожие”⁵.

Об Эпикуре известно, что хотя он и не отрицал бытия богов, но всё-таки отрицал религию и вообще какое бы то ни было отношение богов к миру и людям, и считал ненужным и бесцельным делом религиозное обращение людей к богам. Среди язычников он слыл за безбожника, а ученик его Лукреций был чистый материалист и совершенный безбожник.

Что касается до дуалистов, например, Платона, Аристотеля и других, то они не отрицали ни бытия Божия, ни религии, ни даже бессмертия души. Они заблуждались только в том, что признавали Бога не творцом мира, а художником, образующим мир из готовой, от вечности существующей, несозданной им и злой по своему существу материи; а иные дуалисты, как Зороастр, рядом и в противоположность Богу поставляли не инертную материю, а злое существо, почти равносильное Богу; и ещё иные, как некоторые гностики, приписывали творение мира низшему Божеству – Эону. Все же вообще дуалисты в учение о Боге и вселенной вносят двуначалие вместо единоначалия и, допуская рядом с Богом существование другого, вечного и самобытного, начала, тем самым извращают понятие о всемогуществе, вездеприсутствии, безначальности и творчестве Божием. Очевидно, дуалистов можно назвать безбожниками разве только в несобственном смысле, как неправильно мыслящих о природе Божией и об отношении Бога к миру.

Что касается, наконец, до названия безбожием пантеизма, то описываемый св. Афанасием есть пантеизм натуралистический или материалистический, весьма близкий к материализму, а потому близкий и к чистому безбожию. Даже и в новое время, когда философская терминология больше установилась, всё-таки пантеизм иногда называли безбожием.

Так, в своё время безбожниками были называемы Джордано Бруно и Спиноза. Пантеисты иногда слыли за безбожников по той причине, что они отрицают бытие личного Бога, религии и загробную жизнь личности. Правда, размышление о высочайшем Существе пантеиста и деиста есть тоже в своём роде религия, особенно если оно сопровождается чувствами благоговения и богопреданности – этими существенными чертами набожности и религиозности; в излияниях чувств и мыслей пантеиста при созерцании им всеобъемлющего Божества иногда проявляется даже восторженность. Но религия в обычном значении этого слова пантеизмом устраняется: пантеист не допускает ни Откровения людям со стороны Бога, ни молитв и жертв со стороны людей Богу и вообще никакого нравственного и интеллектуального отношения между Богом и человеком; пантеисту не о чем просить Бога, не за что благодарить Его и не на что надеяться, он может разве только восхвалять Его, но и то, с его точки зрения, без надежды быть услышанным.

Как отрицателей религии и Промысла Божия, называли иногда безбожниками и английских деистов прошлого столетия, тем более что некоторые из них постепенно склонились к настоящему безбожию, как и вообще отрицание религии и даже недостаток упражнения в ней постепенно угашают и искореняют самое понятие о Боге и ведут к безбожию.

Закоснелость во зле, дуализм, пантеизм, деизм, далеки от истинного Богопознания и Богопочитания и во многих существенных пунктах соприкасаются с безбожием. – Соприкасаются с ним то в материалистической безнравственности, то в отрицании бытия личного Бога, то в отрицании идей Творца и Промыслителя, то в отрицании религии, а вообще – в извращении и помрачении понятия о Боге и об Его отношении к миру и человеку. Сближаются они с безбожием и в том, что составляют переходные ступени к нему и легко ведут к безбожию. Поэтому они и называются безбожием. Но это терминология общенародная, а не строго научная и не строго философская. И безнравственность, какова бы она ни была, и дуализм, и пантеизм, и деизм, сами по себе не суть ещё безбожие. Поэтому в философии и в науке, где соблюдается, по возможности, строгость и точность в терминах, они безбожием не называются, и это имя там означает исключительно отрицание истины бытия Божия. В философии назвать пантеизм или деизм атеизмом – это значило бы перепутать все понятия. В философии атеизмом называется одно определённое направление мысли, заключающееся в отрицании истины бытия Божия, и никакие другие, хотя бы и близкие к нему, направления не могут носить этого названия.

Однако нельзя совсем пренебрегать и общеупотребительной терминологией, тем более что она употребляется не только в разговорах, но и в сочинениях нефилософских. В нефилософской терминологии слово безбожие, по-видимому, имеет два главных значения: им означается или отрицание Бога, или отсутствие Бога для человека; безбожник не только тот, кто отрицает Бога, но и тот, кто не имеет Его; первый идёт против Бога, второй живёт без Бога.

Однако возможно ли состояние полного отсутствия Бога в человеке?

Как мы видели, и как свидетельствует история религии, нет ни одного народа совершенно безрелигиозного. Отсутствие Бога в человеке не может простираться до полного врождённого неведения о Нём. Равным образом, человек не может дойти и до совершенного забвения о Боге, ни намеренно, ни непроизвольно, за исключением случаев тяжкого повреждения умственных способностей. Но если не может быть полного неведения о Боге, то может быть и на самом деле бывает познание о Нём глубоко извращённое; если не возможно безусловное забвение Бога, то, по крайней мере, возможно полу-забвение, умственное и нравственное отчуждение от Бога, или удаление от Него. Вот это-то удаление от Бога, выражающееся или в безнравственной жизни, или в ложных учениях о Боге и об Его отношении к миру и человеку, или в отрицании религии, или в фактическом устранении себя от Богопочитания, и называется нередко безбожием. Это, так сказать, безбожие относительное, небезусловное. Можно также назвать его безбожием отрицательным. Имя отрицательных безбожников в особенности приличествует тем людям, которые не имеют никакой религии и прямо отвергают её.

Правда, отрицательным безбожием называется собственно полное отсутствие какого бы то ни было представления о Боге, – каковое состояние некоторые приписывают младенцам, самым низшим племенам и идиотам. Мы согласны с тем, что отрицательным безбожием следовало бы именовать полное отсутствие представления о Боге, или ощущения Его, совершенное неведение об Его бытии. Но к счастью, такого состояния полного лишения Бога в человеке никогда не бывает. Младенцы, можно думать, имеют некоторый религиозный инстинкт или зачаток религии, который с возрастом пробуждается и развивается, а не вновь создаётся и не извне является в человеке; диких племён, которые бы не имели никакой религии, на свете нет; что касается до идиотов, то их так же странно называть безбожниками, как и умалишённых, не говоря о том, что не известно ещё, вполне ли отсутствует у них религиозная способность, или она находится в таком же дремлющем, зачаточном состоянии, без развития, как у детей.

Так как отрицательным безбожием следовало бы называть совершенное отсутствие Бога в человеке, а между тем в действительности такого состояния не бывает, бывает же только большее или меньшее отчуждение человека от Бога и от истинного Боговедения и от Богопочитания, или, что то же, от религии, – то отрицательное безбожие точнее можно было бы назвать полу-безбожием, или безбожием не в строгом смысле слова.

Мы старались выяснить понятие об относительном безбожии не столько потому, что безбожием иногда были называемы дуалисты, пантеисты и деисты, – такое наименование могло быть чисто случайным и временным: так например, Спинозу называли безбожником, но только современники его. А Гегеля и Шеллинга даже и никто не называл безбожниками. Равно как самые направления философской мысли, известные под именем пантеизма, деизма, или дуализма, не были называемы безбожием, – но мы побуждаемся к точнейшему уяснению значений слова „безбожие” особенно тем обстоятельством, что в Священном Писании и у некоторых Отцов Церкви безбожниками названы язычники. Но язычники хотя имели и доселе имеют смутные представления о высочайшем Существе, однако бытия Его они не отрицают: равно и религии их, хотя далеко отстоят от нормы религии, но всё-таки они – религии, и сами язычники необходимости религии человека, и важности её никогда не отрицали. Спрашивается, в каком же смысле их можно назвать безбожниками?

Ответом на этот вопрос пусть послужит объяснение 12 стиха 2 главы послания апостола Павла к Ефесянам, где последние в состоянии до принятия ими христианства, а в лице их и все язычники, названы безбожниками в мире (ἄδεοι ιν κόσμῳ). Подробное изъяснение этого места мы признаём тем более необходимым, что, кажется, полное значение его и доселе не выяснено и не установлено с твёрдостью. Важность этого места и потребность точного изъяснения его увеличиваются тем, что наименованием язычников безбожниками, по-видимому, совершенно ниспровергается историческое доказательство бытия Божия. Есть богословы⁶, которые на основании наименования апостолом Павлом язычников безбожниками ни во что вменяют эго доказательство, и раскрытие его считают делом совершенно бесполезным. Между тем не только христианские богословы всех веков, начиная с Отцов Церкви и кончая современными защитниками христианства, но даже и многие знаменитые языческие мудрецы признавали врождённость веры в Бога всем людям и принадлежность её всем народам и факт всеобщности религии в человеческом роде выставляли как доказательство против безбожников и скептиков. Правда, богословов, склонных отвергать значение исторического доказательства бытия Божия на основании именно изречения апостола Павла, очень мало, и они слишком незначительны, чтобы стоило и упоминать о них. А с другой стороны – давность этого доказательства настолько значительна, и значение его настолько общепризнано, что оно не может быть поколеблено их неосновательной ссылкой на Писание. Однако и в сторонниках этого доказательства может возникнуть сомнение в пригодности его в виду рассматриваемого изречения апостола Павла, если они не уяснят себе истинного смысла его. Частью ссылки на это изречение противников исторического доказательства бытия Божия, частью желание уяснить по возможности все значения слова „безбожие” побуждают нас, не ограничиваясь выписками из толкований знаменитых толковников, представить и своё разъяснение важного во многих отношениях изречения апостола, о котором мы говорим.

Как непосредственно предшествующие наименованию язычников безбожниками слова, так и содержание всей 2 главы и даже содержание всего послания к Ефесянам показывают, что для правильного и твёрдого истолкования этого наименования нужно принять во внимание основную мысль этого послания, раскрываемую в нём от начала до конца его. Во всём послании апостол Павел раскрывает, чем были Ефесяне и чего не имели в язычестве и что получили они, чем стали и какими должны быть во Христе. В язычестве они были мертвы по преступлениям и грехам, жили по обычаю мира сего, по воле князя воздушного, исполняли желания плоти и помыслов, были по природе чадами гнева, были без Христа, отчуждены от общества израильского, чужды заветов обетования, не имели надежды, а были безбожники в мире (ἄδεοι ιν κόσμω) Еф. 2:1–3, 12: а теперь Бог, богатый милостью, по своей великой любви, чрез учение, жизнь и смерть Иисуса Христа, по вере в Него, силой благодати, оживотворил их от греховной смерти, воссоздал их и спас, уничтожил разделение между ними и Иудеями и примирил всех людей друг с другом и с Собой, дал доступ к Себе чрез Христа в Духе, воскресил со Христом в посадил на небесах во Христе Иисусе. Теперь они стали согражданами святым и своими Богу и устрояются в жилище Божие Духом (2, 4–6, 8, 13–22); были некогда тьма, а теперь свет в Господе (5, 8); прочие народы, т. е. языческие, по суетности ума своего, будучи помрачены в разуме, отчуждены от жизни Божией по причине их невежества и ожесточения сердца их, дошедши до бесчувствия, предались распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытимостью (4:17–19): а Ефесяне познали Христа.., и в Нём научились, так как истина во Христе, отложит прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины (4:20–24). Ввиду высоких даров, полученных Ефесянами чрез Христа, Апостол убеждает их не только не совершать грубых, свойственных язычникам, грехов, ибо совершающий их не будет иметь наследия в царстве Христа и Бога, но избегать и обыкновенных человеческих недостатков, как прилично святым, и совершать все христианские духовные добродетели, чтобы сделаться людьми совершенными (гл. 3–6). Ясно, что в сравнении с тем высоким состоянием святости и близости к Богу, с тем неистощимым обилием благодати Божьей, с тем истинным, глубоким и всеобъемлющим Боговедением и спасительным Богопочитанием, с теми надеждами на спасение и прославление, с тем стремлением к необъятному идеалу совершенства, явленному во Христе, с тем совершенством, к которому христиане призваны, язычество в умственном, нравственном и религиозном отношении должно оказаться столь жалким, лживым, безнадёжным, бессильным, скудным, несчастным, растлённым, мерзким и богопротивным, столь далёким от Бога, истины, любви, совершенства и надежды на спасение, что Апостол по праву мог назвать язычников безбожниками. Но что это слово отнюдь не имеет у него того значения, какое усвояется ему в философии, т. е. значения отрицателей истины бытия Божия, это можно видеть из самого послания.

Так как апостол Павел в числе великих даров Божьей милости и любви Божьей, полученных Ефесянами, как и всеми вообще христианами из язычников, чрез Христа, не помещает величайшего дара – откровения истины бытия Божия и принятия её христианами из язычников, то ясно, что эта истина принадлежала Ефесянам, как и всем язычникам, и раньше обращения их к христианству, и, следовательно, он назвал их безбожниками не в том смысле, будто они отрицали эту истину. Да и в другом своём послании, он прямо усвояет язычникам способность к богопознанию и признание ими истины бытия Божия (Рим. 1:19–21, 32). Какой же смысл скрывается в наименовании апостолом Ефесян безбожниками? В соответствие и в противоположность тому, что чрез Христа они примирились с Богом, получили к Нему доступ, сделались Ему своими, и Он стал обитать в них. Апостол именем безбожия Ефесян до обращения их ко Христу обозначил, можно думать, отчуждение человека от Бога, производимое грехом и в свою очередь ввергающее человека в глубину греха и страдания, отсутствие любви к Богу, и противление Ему, а с другой стороны, удаление Бога от человека, предоставление Богом человека своей участи, отнятием у него всех средств сверхъестественной помощи Божьей, которые в некоторой мере были даны Иудеям, преизобильно же только христианам; короче, безбожие это здесь означает оставление человека Богом и удаление человека от Бога. Действительно, на греческом языке слово ἄθεος означает не только отрицающего истину бытия Божия, но и оставленного Богом человека, не имеющего Бога. Что именно таков смысл слова ἄθεος в рассматриваемом месте, это открывается из добавления к нему слова ιν κόσμω. Ефесяне в язычестве были безбожны в мире, в мире – значит вне церкви, сначала иудейской, а затем – христианской, – вне существующего в Церкви тесного общения человека с Богом, лишённые сверхъестественной помощи Божьей. Хотя пребывание в мире, или оставление человека Богом, вызванное предварительным отчуждением человека от Бога и неспособностью его в силу греха быть в близком общении с Богом, и не сопровождалось полным забвением Бога со стороны человека, или отрицанием Его бытия, за исключением случаев крайнего нравственного развращения и духовного омертвения, – потому что оставление Богом человека не было безусловным, хотя и жизнь в мире не преграждала окончательно пути к богопознанию, ибо и самый мир свидетельствует о Боге и Его высочайших свойствах (Рим. 1:19–21), хотя человек и в греховном своём состоянии всё-таки имеет естественное откровение о Боге и пользуется общим промышлением Божьим; однако, взаимное разобщение между Богом и человеком и связанные с этим нравственное развращение, умственное отупение, подавление духа плотью и духовная омертвелость до такой степени затмили свет естественного боговедения, что люди, ища Бога, не находили Его и поклонялись вместо Бога-Творца Его твари; стремясь к Богу, не приближались к Нему; желая исполнять Его волю, на самом деле исполняли свои богопротивные желания и волю дьявола; Бог стал для них, тщетно искомым, превратно познаваемым, даже неведомым Богом (Деян. 17:23). При тесной связи между оставлением человека Богом и удалением человека от Бога, с одной стороны, и упадком нравственно-религиозной жизни, с другой, – наименование Ефесян безбожниками, можно полагать, заключает в себе следующие понятия: а) об оставлении человека Богом, б) об удалении человека от Бога и в) о расстройстве человеческой природы, проявившемся в нравственном развращении человека, в помрачении боговедения, в извращении религии, в многобожии и идолослужении.

Наше толкование не противоречит толкованиям святых отцов и учителей Церкви. Вот важнейший из них:

„Хотя, – изъясняет это место в своих Беседах на Послание св. Иоанн Златоуст, – язычники и поклонялись богам, но последние не были богами, потому что идол – ничто”⁷. „Не потому Ефесяне были безбожны, – говорит блаженный Иероним, – чтобы они не имели многих богов и не покланялись им, но потому, что кто без Бога истинного, тот совсем без Бога”⁸. По изъяснению Блаженнего Феодорита, „Апостол хочет показать, что Владыка Христос соделался для них снабдителем всех благ. Ибо прежде, нежели уверовали в Него, – говорит он, – были вы лишены боговедения и не получали благ, обетованных Израилю”⁹.

Во всех этих толкованиях одна мысль: язычники безбожны, т. е. не имели Бога, потому, что они служили ложным богам, которые ничто, а Богу истинному не служили, имели религию, но ложную и боговедение неистинное.

Но желая в кратких словах выразить смысл слова безбожники и успешно исполнивши это в том, что касается до существа предмета, упомянутые толкователи не коснулись частных, но довольно важных сторон его. Спрашивается, язычники совсем лишены Бога, или в некоторой мере и они имеют Его? Бог совсем оставил их, или их оживляет и созидает Его животворящее дыхание и подаёт им всяческие блага Его всещедрая десница? (Мф. 5:45; Деян. 17:25–28; Пс. 144). Язычники совсем утратили познание о Боге до полного забвения Бога, или и у них остались некоторые представления о Нём и сознание отношений к Нему человека? Не заключают ли и языческие религии некоторых истин, или они – одна сплошная безусловная ложь? Оказывают ли они какое-либо доброе влияние на нравственность человека, или совершенно бесплодны и бессильны? Ответы на эти вопросы, дополняя и поясняя приведённые толкования, откроют нам точный и полный смысл наименования язычников безбожниками. Нужно не только указать силу этого наименования, но и оттенить ограничения её. Между тем, по самому ходу мыслей апостола, который для своей цели указывает не на то, что было у язычников лучшего, а на худшее, говорит не о том, что было у них, а о том, чего они были лишены, – в последовательных систематических изъяснениях послания к Ефесянам толкователи естественно обращали исключительное внимание на силу слова безбожники, не вдаваясь в указание ограничивающих её обстоятельств. Такие ограничения наименования язычества безбожием мы найдём у тех же самых толкователей, например, у Иоанна Златоуста, в их изъяснениях других мест Св. Писания, которое мы и укажем ниже.

Исходным пунктом наших разъяснений будет уже выставленное нами положение, что апостол Павел назвал язычников безбожниками при сопоставлении их с Иудеями и христианами и притом в применения к вопросу о спасении, а не безотносительно. Ветхозаветная иудейская религия давала надежду на спасение, христианская даёт самое спасение: языческие религии не давали ни того, ни друга, но и в этом отношении были бесплодны, были ничто. Иудейская религия давала очищение человеку, хотя и внешнее, христианская религия преобразовывает всего человека, пересоздаёт его, из плотского делает духовным. Языческие религии разве только ограничивали необузданность человеческой природы, а в худших случаях они даже благоприятствовали развращению и огрубению нравов, давая вид законности делам распутства и кровожадности. Ветхозаветная иудейская и христианская религии содержат веру в единого истинного Бога, и достойное Его служение Ему, отрицая богов ложных: в язычестве, напротив, хотя и оставалось ещё представление о Боге, но оно было очень смутно и потому малоплодно и было подавлено баснями об измышленных богах и служением последним... В ветхозаветном иудействе и в христианстве есть сверхъестественное Откровение Божие, в безграничной степени умножающее свет естественного откровения о Боге, о мире и человеке: язычество пользовалось только естественным Откровением, и разве немногие лучи сверхъестественного Откровения проникали в глубокую тьму языческого невежества и суеверия, не достаточно сильные, чтобы рассеять её. В ветхозаветном иудействе были начатки, а в христианстве полнота благодати, как сверхъестественной силы Божией, исцеляющей духовные недуги и возводящей духовные силы человека к совершенству, приближающей человека к Богу и вселяющей Бога в человека, просвещающей и святящей человека: но языческий мир стоит только в преддверии благодати. При такой огромной разности и даже противоположности между ветхозаветным иудейством и особенно христианством, с одной стороны, и язычеством, с другой, и чтобы сильнее выразить эту противоположность, апостол Павел и назвал язычников безбожниками, или лишёнными Бога. Они не имеют Бога – это значит, что они не имеют Его так, как имеют Его христиане, не имеют Его даже и так, как имели Его ветхозаветные Иудеи. Но это не значит ни того, чтобы они отрицали бытие Его, ни того, чтобы они не имели никакого представления о Нём или хотя бы тёмного ощущения Его бытия и действования в мире, ни того, чтобы и Бог совершенно оставил их. Апостол не может противоречить сам себе. Поэтому, если в другом послании он говорит, что язычники имели познание о Боге (Рим. 1:21) и понятие о мздовоздаянии Божием за человеческие дела (Рим. 1:32), то ясно, что он называет их безбожниками только в относительном смысле, по сравнению с христианами. Если он говорит Ефесянам: вы, бывше некогда далеко, стали близки кровию Христовою (Еф. 2:13), т. е. были далеко от Бога, а теперь стали близки к Нему (Еф. 2:14, 22); то опять-таки он разумеет удаление человека от Бога и Бога от человека относительное, сравнительно с близостью к Богу христиан. Это видно из самого сочетания слов, и в этом же убеждают нас слова того же Апостола, что Бог недалеко от каждого из нас, ибо мы Им живём, и движемся, и существуем. (Деян. 17:27–28). Могли ли язычники дойти до полного забвения Бога, или совершенного неведения о Нём, когда даже и бесы веруют в Его бытие? (Иак. 2:19). Можно ли допустить, что и Бог совершенно оставил их, когда, по выражению псалмопевца, едва сокроет Он лицо Своё, все живые существа мятутся? (Пс. 103:29). Языческие религии ложны, но лежащее в основе их искание Бога (Деян. 17:27) и некоторое знание о Нём (Рим. 1:21) суть истины; содержащиеся в этих религиях понятия о загробном существовании человека и о мздовоздаянии (Рим. 1:32) от Бога суть то же истины; язычники поклонялись вымышленным богам, твари и делам рук своих, но, как показывает история религий, они обращались с молитвой и к единому Богу, хотя Он был для них существом неведомым. Религии мало исправляли их, но без религии они стали бы ещё хуже и, быть может, нечестием превзошли бы современников Ноя перед потопом и содомлян. Они не имели положительного Откровения Божия, но имели нравственный закон, написанный в их сердце, и совесть, как судящий глас Божий (Рим. 2:14–15; 26–27, 29), владели истинами первобытного Откровения или предания. В мире, в котором они жили, пребывало Слово, хотя они Его и не познали (Ин. 1:10). Слову причастен весь род человеческий, и жившие согласно со Словом были христианами в язычестве¹⁰, и самый мир свидетельствовал им о Боге, в видимом являя Невидимого (Рим. 1:19–20). Язычники не имели благодати, однако предваряющая благодать и их касалась, а иначе никто бы из них и не вошёл в Церковь Христову, и ни один человек не стоит вне действий промыслительной силы Божьей, благотворящей (Мф. 5:45), карающей (Лк. 13:1–5; Рим. 2:1–16), благой в долготерпении, (Рим. 2:4, 9, 22), награждающей (Рим. 2:6–7), прощающей грехи (Рим. 1, гл. 4), привлекающей к Богу даже тех, которые не ищут Его, и открывающей Его тем, которые о Нём не спрашивают (Ис. 65:1, ср. Рим. 10:20), ибо по всей земле прошёл голос проповедников о Боге, и до пределов вселенной слова их (Пс. 18:5, ср. Рим. 10 гл.). Даже самое отторжение язычников от Бога неизреченной премудростью Божьей было избрано как средство для их помилования: всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать (Рим. 11:32). Неужели, спрашивает Апостол Павел, Бог есть Иудеев только, а не и язычников? И отвечает: Конечно и язычников (Рим. 3:29). Для Бога, как всемогущего Творца всего рода человеческого, как всеведущего и премудрого промыслителя о Нём, как милосердого и попечительного Отца, как благого и любвеобильного Спасителя, как неистощимого источника жизни для всех людей, нет различия между людьми; потому что все согрешили и лишены славы Божьей, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе. (Рим. 3:22–24 и предыдущие). И история представляет примеры, что и среди язычества были люди, приобретавшие особенное благоволение Божие, помилование и надежду на спасение, так как имели веру в Бога и исполняли закон (Рим. 2:26–29; Быт. 14:18–21; Нав. 2 и. 6 гл, ср. Евр. 11:31; 3Цар. 17:10, ср. Лк. 4:25–26; 4Цар. 5:14, ср. Лк. 4:27; Лк. 7:1–10; 11, 31–32, ср. 3Цар. 10:1, 4; Ион. 3:5; Мф. 15:28; Мф. 27:54; Деян. 8:38; 10 гл. и другие). А с другой стороны, и среди Иудеев многие погибали. И в язычестве были: Мелхиседек, Иофор, Раав с семейством, Руфь, вдовица в Сарепте Сидонской, Нееман Сириянин, сотник Лонгин, сотник Корнилий, сотник Капернаумский, Хананеянка, Ниневитяне покаявшиеся; все таковые спасались верой в Бога. Наоборот, из среды избранного народа тысячи тысяч оставляли веру в Бога и впадали в языческое идолопоклонство, или же в неверии и ожесточения роптали на Бога; одни из таковых погибали насильственной смертью, другие отпадали от избранного народа и становились язычниками.

Таким образом, даже и отчуждение язычников от Бога нельзя назвать безусловным. Язычники были предоставлены Богом самим себе, но не совершенно Им покинуты; равно и они мало знали Бога и ещё менее почитали Его, однако не забывали Его окончательно. И апостол Павел именем безбожия означает в язычестве не отрицание Бога и не окончательное забвение Его, чего в язычестве не было, а отсутствие истинного Богопознания и спасительного Богопочитания, недостаток сверхъестественной помощи Божьей и духовно-нравственной жизни, удаление от Бога и обоготворение твари вместо служения Творцу.

Чтобы не быть голословными в нашем толковании, приведём несколько изречений из бесед св. Иоанна Златоуста на послание к Римлянам.

„Бог, – говорит он, – вложил в людей знание о Себе от рождения их, но Еллины, применивши это знание к деревам и камням, оскорбили явленную в них истину, сама же истина пребывает неизменной, и слава её непоколебима. А откуда известно, Павел, что Бог и в язычников вложил это знание? Из того, говорит, что можно знать о Боге, явно для них (Рим. 1:19). Но это – положение, а не доказательство; ты же подтверди мне и докажи, что знание о Боге было открыто язычникам, а они самовольно удалились от него. Каким же образом оно было открыто? Был голос к ним с неба? Отнюдь нет. Но Бог сделал то, что могло их привлечь больше, чем голос, поставивши пред ними творение, которое чрез созерцание красоты всего видимого научало мудреца и невежу, скифа и варвара возноситься к Богу. Поэтому апостол говорит: Невидимое Его, вечная слава Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы. (Рим. 1:20). То же сказал и пророк: Небеса поведают славу Божию” (Пс. 18:2)...¹¹.

„Признаком того, что язычники знали Бога и не воспользовались этим знанием, как до́лжно, апостол поставляет то самое, что они признавали богов, поэтому прибавил: познав Бога не прославили как Бога (Рим. 1:21). Указывает он и причину, по которой они впали в такое безумие. Какая же эта причина? Они во всём положились на свои измышления”¹². „Слава, и честь, и мир всякому, делающему доброе, во-первых, Иудею, потом и Еллину (Рим. 2:10). О каком Иудее говорит он здесь? спрашивает св. отец. И о каких Еллинах рассуждает? О живших до пришествия Христа... Об Еллинах же говорит здесь не об идолопоклонниках, но о Богобоязненных, повинующихся естественному закону и соблюдающих всё, что относится к благочестию, кроме соблюдения иудейских обрядов; таковы были: Мельхиседек, Иов, Ниневитяне, Корнелий”¹³. Изъясняя слова Апостола о существовании у язычников совести и природного нравственного закона, внушения которых они исполняют (Рим. 2:14–15), Иоанн Златоуст говорит, что „вместо закона (разумеет иудейский положительный закон) достаточно совести и разума. Этим Апостол опять показал, что Бог сотворил человека достаточным для того, чтобы избирать добродетель и избегать зла... Он доказывает, что и в древние времена, даже прежде, чем дан был закон, род человеческий находился под тем же Промыслом”¹⁴. Преимущество Иудея заключается в удобстве исполнение закона¹⁵.

Таким образом, Иоанн Златоуст не говорит, что язычники отвергали истинного Бога, или совсем не имели понятия о Нём, а напротив, прямо приписывает им знание о Боге, равно как и отличные средства для удержания его, пользование им и раскрытия его; но вина их в том, что они не воспользовались, а злоупотребили им и извратили его, что они не нашли Бога и ошибочно приняли за Бога то, что не есть Бог. Это заблуждение их – нравственное, умственное и религиозное – и есть безбожие.

Довольно удачно изъясняет наименование язычников безбожниками Экумений. „Так как мир, – говорит он, – сотворён и управляется Богом, то и язычники (как жившие в мире) не оставались без Бога. Итак, каким образом они лишены Бога? По причине мирской жизни, т. е. не богоугодной, по своему культу, по нечистоте своего ума и воли”¹⁶.

Из новейших толкователей Мейер, прибегая для изъяснения слова ἄθεοι к помощи филологии, находит у различных греческих классических писателей троякое употребление этого слова. Оно означает: или атеистов (т. е. отрицающих истину бытия Божия), или людей безбожных в значение крайней степени нечестия, или, наконец, людей, лишённых помощи и покровительства Божия. По мнению Мейера, в послании к Ефесянам слово ἄεθοι имеет последнее из этих трёх значений¹⁷. Но на самом деле нет препятствия допустить, что в слове ἄθεοι у Апостола вместе соединяются второе и третье из указанных значений, как тесно между собой связанные: кто оставляет Бога, т. е. живёт нечестиво, того и Бог покидает, хотя и не совсем, и наоборот – оставленному Богом трудно жить благочестиво.

У Св. Отцов Церкви и помимо толкования рассмотренного места из послания к Ефесянам встречается неоднократно наименование языческого идолопоклонства и многобожия безбожием. Однако Отцы Церкви называют язычество безбожием именно в тех случаях или в таких сочинениях, где они, подобно апостолу Павлу, противополагают язычество христианству, или сравнивают их, или же имеют намеренную цель изобличить язычество, которое в их времена боролось против христианства и употребляло всякие средства, чтобы подавить его и удержать своё прежнее владычество в мире. В пример сошлёмся на сочинение св. Афанасия Александрийского: „Слово на язычников”, цель которого ясна из самого заглавия его, и приведём из него некоторые места. Так, сославшись на слова псалма 118, ст. 12 и 16 и на слова из книги пророка Исаии 44, 10–12, Афанасий говорит: „Как же не признать всякому безбожными тех, кого и Божественное Писание обвиняет в нечестии?”¹⁸ „Если представляют, – говорит он дальше, – себе Божество телообразным, а потому воображают у Него и изваяниями дают чрево, руки, ноги, также выю, грудь, уши, члены, у людей служащие к деторождению, то смотри, до какого нечестия и безбожия унизился ум их, когда мог так думать о Божестве”¹⁹. „И не из сего только, – продолжает он, – можно усматривать безбожие язычников, но также и из того, что о самых идолах мнение их не согласны”²⁰; а дальше он разъясняет, что каждый языческий народ имеет своих богов и ни во что вменяет богов чуженародных.

„Не малым обличением действительного безбожия язычников служит и сие”, – говорит он в ином месте²¹, – а именно, что „всеми истребляются все”, т. е. все языческие боги. Потому что, что́ у одного народа признается богом, то у другого закалается в жертву, например, у Египтян бык – Апис и Овен-Аммон признаются богами; а у других народов быков и овец приносят в жертву богам. В заключение своих доводов против язычества св. Афанасий говорит: „изобличено сие и доказано, что языческое идолослужение исполнено всякого безбожия”²². Ниже св. Афанасий прямо говорит, что „многобожие есть безбожие”²³, а ещё называет его безбожием языческим и идольским²⁴. Из всех этих мест видно, что Афанасий называет язычество безбожием не в том смысле, чтобы оно отрицало Бога, или религию, и даже, как увидим сейчас дальше, не в том значении, будто язычники совсем лишены Бога и не имеют никакого представление о Нём. Он называет его безбожием частью за нравственное нечестие, глубоко укоренившееся у языческих народов и в некоторой мере связанное с самым культом их, частью за чрезвычайное безрассудство поклонения твари вместо Творца и за отсутствие у них истинного Богопознания и истинного Богопочитания, в особенности же за идолослужение. Но что и у язычников были, по крайней мере, задатки истинного богопознания и средства для достижения его, этого св. Афанасий не отрицает, а даже прямо говорит об этом в том же сочинении.

„Путь к Богу, – говорит он, – не так далёк от нас, хотя Сам Бог превыше всего; он (путь) не вне нас, но в нас самих; и начало его может быть нами найдено, как и Моисей учил, говоря: глагол веры в сердце твоём есть (Втор. 30:14, ср. Рим. 10:8). И Спаситель, давая разуметь и подтверждая то же самое, сказал: царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17:21)... Да не отговариваются служащие идолам.., будто бы нет у них такового пути, а потому и имеют они предлог к своему безбожию... Что же это за путь? Отвечаю: душа каждого, и в ней ум; потому что одним умом может быть созерцаем и уразумеваем Бог”²⁵. „И помышляет и мудрствует она о бессмертном и вечном, потому что сама бессмертна... Понятия и созерцание бессмертия никогда не оставят её, пребывая в ней и служа как бы подгнетом к поддержанию бессмертия. Посему-то душа имеет понятие и о созерцании Бога, и сама для себя делается путём, не совне заимствуя, но в себе самой почерпая ведение и разумение о Боге Слове”²⁶. Если же уверены они, как и в праве быть уверенными, что есть в них душа, и имеют высокое понятие о своей разумности, то для чего, как бы не имея души, отваживаются поступать вопреки разуму...? Или почему, как отступили от Бога, так паки не прибегнут к Нему? Как отвратились они мыслью от Бога, и не сущее стали представлять себе богами, так могут возвыситься умом души своей и снова обратиться к Богу. Обратиться же к Богу будет для них возможно, если свергнут с себя скверну всякого вожделения²⁷, в какую облеклись, и в такой мере омоются, что отринут всё чуждое душе и в неё привзошедшее, представят же её чистой от всяких примесей, какой она была сотворена; и таким образом придут в состояние созерцать в ней Отчее Слово, по Которому сотворены в начале. Ибо созданы мы по образу и подобию Божию²⁸.

Признаёт св. Афанасий доступным для язычников и другой путь, ведущий к истинному богопознанию. „Если, – говорит он, – учение души не достаточно, потому что ум её омрачается внешним и не видит она лучшего, то ведение о Боге можно также заимствовать от видимого; потому что тварь порядком и стройностью, как бы письменами, даёт уразуметь и возвещает Своего Владыку и Творца... Бог привёл тварь Словом Своим в такое устройство, чтобы Его, невидимого по естеству, могли познавать люди, хотя из дел. И из порядка в мире можно познавать Творца и Создателя Его, Бога, хотя и не видим Он телесным очам...”²⁹. „Порядок доказывает, что есть Владычествующий... Видя порядок и стройность вселенной, необходимо представлять властителя вселенной Бога, и притом одного, а не многих”³⁰. „Если ничто не существует независимо от Отчего Слова, небо же, и земля, и всё, что на них, от Него зависят, – а несмысленные люди, отвергнув ведение о Нём и благочестие, не сущее предпочли сущему, вместо действительно сущего Бога обоготворили не сущее, служа твари вместо Творца и делая неразумное и злочестивое дело,.. то подлинно это люди несмысленные и слепотствующие”³¹. „Благоговея пред вещами неодушевлёнными, язычники достойны сострадание и руководства”³².

Итак, св. Афанасий приписывает язычникам только возможность или способность к истинному богопознанию, но эта возможность так и оставалась без осуществления, а способность без раскрытия. Приписывал он, или нет, по крайней мере, лучшим язычникам, хотя малую долю истинного богопознания, хотя смутное понятие о Едином Боге, сказать трудно. По-видимому, не приписывал, если судить по вышеприведённым выдержкам. Однако не следует забывать, что эти выдержки взяты из сочинения, направленного против язычников, что в век св. Афанасия язычество ещё продолжало быть крупной силой, оно всё ещё противодействовало и сопротивлялось христианству. Себя считало истинной религией, а христианство ложной и питало к нему тем больше вражды и ненависти, чем меньше оставалось у него надежды на победу. При таком положении дел мог ли св. Афанасий, как и другие Отцы Церкви, при всём свойственном им беспристрастии и любви к истине, указывать положительные стороны в язычестве, и выставлять на вид что́ в нём было лучшего? В особенности нельзя ожидать встретить это в их полемических против язычества сочинениях, каково „Слово на язычников”. Тем не менее в некоторых местах сочинений св. Афанасия можно находить намёки на признание им в язычестве некоторого ведения о Боге. „Истребив языческое, или идольское безбожие, умолкло ли, – спрашивает он, – божественное учение, попустило ли человеческому роду являться вовсе не причастным ведение о Боге? Нет”³³. Значит, он не считал язычество „вовсе не причастным ведения о Боге”. В другом своём сочинении, в „Слове о воплощении Бога-Слова и о пришествии Его к нам во плоти”, он говорит: „Следовало, чтобы в людях, по истощению в них понятия о Боге и по уклонению к не сущему (ибо злое есть не сущее, а доброе есть сущее, как происшедшее от сущего Бога), истощилось и продолжающееся навсегда бытие”...³⁴ „Но не прилично было, чтобы однажды сотворённые разумные существа и причастные Слова Его погибли, и чрез тление опять обратились в небытие”³⁵. Существа, причастные Слова, не могли не иметь хотя бы смутного ощущения бытия Божия. Впрочем, это не требует и доказательств, потому что самый факт существования языческих религий неоспоримо доказывает, что у язычников было ощущение бытия Божества и даже представление о Его существе, но только они не имели истинных понятий о Нём.

Из учителей Церкви иные признавали способность людей к естественному богопознанию столь значительной, что на основании некоторых изречений их у них находят даже учение о врождённости идеи о Боге. Богопознание признаётся ими врождённым, насаждённым, самородным, приобретённым не через научение, данным от Самого Бога, всаждённым от природы и т. п.

Так, Тертуллиан в сочинении против Маркиона говорит: „Сознание о Боге есть первоначальное приданое души и поэтому не различно у Египтян, у Сирийцев и у Понтян; ибо с самого первобытия вещей Творец их был познаваем вместе с ними, так как они и произведены были с той целью, чтобы был познаваем Бог”³⁶. Общеизвестно изречение того же писателя: „душа по природе христианка”. Тертуллиан приписывал душе в её натуральном состоянии не только склонность, потребность и способность к богопознанию и допускал развитие их через рассматривание творений и приобретение этим способом положительного понятия о бытии, природе и свойствах Божиих и об отношении Бога к человеку. Но, по-видимому, находил в душе заложенным с самого начала и существующим раньше воздействия на неё внешнего мира некоторого неясного представления о Боге, или ощущения бытия Его. Принимая во внимание не столько отрывочные изречение, сколько высокую оценку Тертуллианом души, не тронутой образованием, души в её натуральном состоянии, можно думать, что в отношении к богопознанию он не считал душу чистой доской (tabula rasa); признавал в ней не одну только чисто формальную способность к богопознанию, а некоторые и положительные зачатки самого богопознания, например, сознание, хотя и смутное, что есть высочайшее Существо, есть Первовиновник бытия самого человека и окружающего его мира. – Климент Александрийский пишет в „Строматах”: „Повсюду все существа познают Отца и Творца всей силой естественной потребности, и без научения”³⁷.

Из этих и других мест видно, что Отцы и учители Церкви признавали не только способность к богопознанию в естественном человеке, но и непроизвольное проявление её в положительных представлениях о Боге, возникающих очень рано изнутри самой души, в силу сродства её с Богом, в силу присущей ей потребности богопознания и естественного влечения её к своему Первообразу и Творцу. Причём возбудителем этой способности и потребности является воздействие на человека внешнего мира, так как и он отображает в себе свойства Бога и творца своего и научает о Нём внимательного и неиспорченного сердцем наблюдателя. Это первичное, конечно, весьма несовершенное познание о Боге, отцы и учители Церкви вместе с некоторыми древними философами признавали врождённым, – врождённым не в смысле готового, данного и твёрдого понятия, или идеи, а в смысле ощущения, или представления, или сознания о Боге, возникающего в душе силой естественной потребности. Как возникающее в душе непроизвольно, неизбежно, силой самой природы души – оно врождённо, а как весьма несовершенное – оно отличается от позднее приобретаемых и из него, как из корня, вырастающих более определённых понятий о Боге. – Как неопределённое и несовершенное, оно не имеет силы удержать богопознание, в его дальнейшем развитии, на одном, истинном, пути, и оно у разных народов и разных людей идёт по различным путям, большей частью весьма далёким от истины. Вот это-то извращение богопознания, особенно если оно доходило до крайней степени, сопровождалось мерзким культом и безнравственностью в жизни, как это имело место и язычестве. Отцы и учители Церкви и называли безбожием, причём у людей, погружённых в такое безбожие, они не отрицали ни присутствия естественных задатков истинного богопознания, ни средств для достижения его, ни даже действительного существования в их ложной религии некоторых, и притом важнейших, религиозных истин.

Но не одни язычники имели превратное богопознание и ложную религию, не одни они вели развращённый образ жизни и были лишены благодатной помощи Божьей: не далеки от них в этом были и некоторые носившие имя Христиан. Вот почему иногда безбожниками называли людей, созерцавших или извращавших основные Христианские догматы, т. е. Христианских еретиков. Так, св. Игнатий Богоносец говорит: „Если Он (речь о Сыне Божием), как говорят некоторые безбожники, т. е. неверующие, родился человеком призрачно, а тела, в самом деле, не принял; умер мнимо, и в самом деле не страдал; то для чего же я в узах и желаю бороться со зверями?.. Эти люди не менее неверующи, как и те, которые распяли Его”³⁸. Здесь безбожниками названы гностики – докеты, глубоко извращавшие основной догмат христианской веры – учение о Боговоплощении, а вследствие этого извращавшие и всё христианское учение, – названы, как извратители христианской веры и как враги истинного, Церковного христианства. Хотя гностики причисляли себя к христианам, и даже, в безумном, самомнении, себя одних только и считали истинными, высшими, духовными христианами, но на самом деле они столь далеко отошли от истинного христианства, что, действительно были язычниками в христианстве и своим мнимо-христианским лжеучением приносили христианству не меньше вреда, чем прямые враги христианства из среды действительных язычников. Но так как бытия Божия они не отрицали, то их нельзя назвать безбожниками в философском смысле этого слова. Они были скрытыми врагами Христа, анти-христианами, или антихристами, как и называет их св. Евангелист Иоанн Богослов. „Многие обольстители, – говорит он, – вошли в мир, не исповедующие Иисуса Христа, пришедшего во плоти: такой человек есть обольститель и антихрист (2Ин. 1:7); и дух их не есть, от Бога, но это дух антихриста” (1Ин. 4:3).

Встречать название еретиков безбожниками у других отцов и учителей Церкви нам не приходилось. Но вообще еретические заблуждение они признавали более вредными, нежели ложные мнения языческих философов. Такую мысль высказывает, например, блаженный Феодорит в своём сочинении: „Сокращённое изложение Божественных догматов”.

В новое время безбожниками называли даже протестантов за непочитание ими Богоматери и святых³⁹. Но, очевидно, это было увлечение, вызванное враждой католиков против протестантов, которое в первый период реформации переступало пределы приличия. В настоящее время даже и фанатичные католики едва ли решатся называть протестантов безбожниками.

В новейшее время назван был безбожником, в качестве открытого врага христианства, Вольтер. Хотя ему приписывают фразу: „если бы не было Бога, то нужно было бы выдумать Его”, показывающую, что он не отрицал истины бытия Божия и благодетельного влияния религии на нравы, особенно на поведение простолюдинов, и хотя он, если упомянутую фразу признать не случайной мыслью его нефилософского ума, а выражением его убеждения, – был скорее деистом, нежели атеистом. Однако он столь далеко заходил в издевательстве над христианством и Библией, столько христианских душ отравил ядом неверия, столько зла причинил христианской Церкви, будучи явным и злейшим врагом Христа и христианства, что его не только по справедливости назвали безбожником, но и самое имя его надолго сделалось синонимом безбожия. По крайней мере, у нас в России до половины текущего века в обыденной речи неверующих называли „вольтерьянцами”. Впрочем, принимая во внимание вышеприведённые слова Вольтера, и чтобы отличить его от тех, которые хотя и отрицали бытие Бога и опровергали истины религии, но не позволяли себе насмехаться над ними, его следовало бы назвать не безбожником, а богохульником. Что более соответствовало бы его образу мыслей, исполненному цинического неуважения ко всему святому, и налагало бы на него более позорное клеймо, нежели имя безбожника.

Между тем как поклонники истинной религии и обладающие истинным богопознанием называют безбожниками врагов истинной религии, отступников от неё, а также неправомыслящих о Боге, бывали случаи, что и, наоборот: Люди с возвышенными и чистыми понятиями о Боге, или исповедовавшие истинную религию были обвиняемы в безбожии со стороны тех, которые сами имели иные, ложные, понятия о Боге, ложную религию. Так, греки в классическую эпоху подозревали и обвиняли в безбожии тех философов, которые признавали сказание о богах и народную религию вымыслом поэтов, – обвиняли в безбожии, несмотря на то, что они провозглашали истину бытия единого Бога и имели о Нём гораздо более совершенное понятие, нежели обличители их. Сократ, Платон, Анаксагор подвергались обвинению в безбожии со стороны своих соотечественников, объятых мраком языческого лжеверия. Но, с их точки зрения, это обвинение было вполне естественно: они веровали в бытие своих богов и в истинность своей религии и потому всякого, отрицавшего бытие первых и истинность последней, они не могли не признать безбожником. Аналогичный этому пример представляли римляне, взводившие на христиан, когда христианство только что явилось, обвинение в безбожии за то, что они не покланялись идолам, не признавали языческих богов за богов и, как думали, не имели даже никакой религии. Впрочем, язычники не обвиняли в безбожии других язычников, имевших религию, хотя и неодинаковую с их религией, но не отрицавших последней. Следовательно, они называли безбожием собственно не иноверие, а иноверие, соединённое с отрицанием их религии, или же отрицание всякой вообще религии. Св. Иустин мученик доказывал римским императорам, что христиан можно назвать безбожниками только в первом значении, но отнюдь не во втором. „Нас называют безбожниками, – говорит он, – и сознаемся, что мы безбожники в отношении к таким лживым богам (т. е. языческим), но не в отношении к Богу истиннейшему”⁴⁰.

Близки к безбожникам так называемые скептики. Скептицизм есть недоверие к познавательным способностям человека, доходящее в крайней своей форме, в абсолютном скептицизме, до совершенного отрицания возможности человеку познать что бы то ни было. При абсолютном скептицизме, само собой понятно, отрицается и возможность, богопознания. Такого рода скептики были в древней Греции, каковы Пиррон и софисты. Другой вид скептицизма, скептицизм относительный, допускает только чувственно-опытное познание, но отрицает возможность познания бытия сверхчувственного, отрицает вообще всякое познание, кроме добываемого посредством внешнего опыта, отрицает метафизику. Ясно, что и относительный скептицизм не допускает возможности богопознания. Представителями относительного скептицизма в прошлом столетии был Юм, к которому отчасти примыкает и Кант, а в нынешнем столетии – позитивисты, во главе которых стоят Огюст Конт, Джон Стюарт Милль и Герберт Спенсер. Два последних мыслителя прямо признают Высочайшее Существо непознаваемым. Отсюда их учение о Боге получило название агностицизма (agnosticism). Но какое же может быть учение о Высочайшем Существе у позитивистов, когда они отрицают возможность познания Его? Факт существования у них учения, хотя и очень скудного, о Высочайшем Существе объясняется их непоследовательностью. Скептики, как абсолютные, так и относительные, если только они остаются верны основному положению своей философии, ничего не могут сказать не только о свойствах Высочайшего Существа, но даже о самом бытии Его. На вопрос о бытии Бога они не могут отвечать ни утвердительно, ни отрицательно, потому что тот и другой ответ их означал бы, что они знают нечто о Боге, а это в корне подрывало бы их философию. Вообще их философия не даёт им права сказать чего бы то ни было о Боге, кроме того, что они ничего не знают о Нём. Но остаться последовательным скептиком очень трудно, даже невозможно. Изречение: „я знаю только то, что ничего не знаю”, выражающее абсолютный скептицизм, есть в то же время самоопровержение скептицизма. Обыкновенно скептики оказываются знающими и многое другое, кроме факта своего незнания. Многие позитивисты непоследовательны, отступают от начал своей философии в частности и по вопросу о богопознании. Так, Джон Стюарт Милль не только рассуждает о Боге, бессмертии души и откровении, но даже допускает, что человек может иметь представление о Боге, как существе бесконечном и абсолютном сам, хотя, быть может, и предположительно, признаёт бытие Бога и творца и придаёт некоторое научное значение телеологическому и космологическому доказательствам бытия Божия. По его мнению, о бытии Бога и Его свойствах мы можем доходить путём аналогии. Эти основные вопросы и предметы религии он обсуждает в предсмертном сочинении: „Три опыта о религии” (Three Essays on Religion), в котором он особенно далеко отступил от начал позитивизма. Герберт Спенсер также допускает бытие Существа Высочайшего, которое он называет Непознаваемым, или непостижимым, Силой и другими именами. Впрочем, не следует опускать из виду, что позитивисты, как и вообще скептики, в одних местах своих сочинений допускают то, что в других отрицают. Вообще воззрение на Высочайшее Существо выражается у них до крайности неопределённо, так что трудно сказать, признают они бытие Его, или отрицают, и как понимают Его. Очень трудно определить их настоящей образ мыслей и невозможно сказать, насколько далеки они от веры в Бога и насколько близки к безбожию⁴¹. По принципу скептики и в частности позитивисты не могут ни отрицать, ни допускать бытия Божия, т. е. по принципу они не могут иметь веры в Бога, но с другой стороны не имеют основание быть и положительными атеистами. В действительности же более последовательные скептики и позитивисты, как например, Огюст Конт, от безбожников отличаются разве только тем, что не говорят прямо и дерзко, что Бога нет. Но даже и непоследовательные скептики, и позитивисты, во всяком случае, отрицают религию, так что и им можно приписывать, по крайней мере, относительное безбожие. В лучшем смысле они, как Джон Стюарт Милль, стоят на распутье между верой и неверием; сердце в лучшие минуты жизни влечёт их к вере, а односторонне направленный рассудок и заимствованное или выработанное учение направляют их в сторону неверия. Скептики и позитивисты – ни верующие, ни неверующие, но почти все они гораздо ближе к последним, нежели к первым.

Среди не философов и не учёных близки к скептикам те, которые, по недостатку твёрдого и широкого образования, по слабости ума и лености, сами не исследовали и не решали вопроса о бытии Божием, но совершенно равнодушны к религии и не имеют её, а вопрос о бытии Божием замалчивают, склоняясь, однако, больше в сторону сомнения и непризнания, нежели признания бытия Божия. Причинами такого полного религиозного индифферентизма, близкого к неверию, бывают противорелигиозный и материалистический дух времени, легкомысленное увлечение ново-явившимися противорелигиозными учениями и тщеславное желание не прослыть людьми отсталыми, отсутствие какого бы то ни было религиозного воспитания и развития, влияние настоящих безбожников, открыто стать на сторону которых, однако, не решаются эти мелкодушные и слабохарактерные люди. Огромное большинство неверующих состоят именно из таких, жалких в своём скудоумии и слабоволии, полуучёных или недоученых людей. В конце концов, одни из них, напыщенные знанием „последних слов науки”, мало-помалу становятся на сторону неверия, другие, под влиянием каких-либо важных событий в жизни, чаще под влиянием страха в виду приближающейся смерти, или же вследствие падения теорий, которым они покланялись и поворота в духе времени, возвращаются к вере.

Мы видели, что на не философском языке безбожниками называются не одни только отрицатели бытия Божия и не отрицатели только религии, признающие бытие Бога, но имя безбожия применяется также и к извращённым видам богопознания и к религиям, мнимо или действительно ложным, равно как и к глубоко безнравственному образу жизни. Но между тем как многие по разным обстоятельствам слишком расширяют понятие о безбожии, относя к нему и те направления духовной жизни человека, которые только близки или предрасполагают к безбожию, но не тождественны с ним, – другие, напротив, до крайности суживают понятие о безбожии. Так, некоторые именем безбожия означают только отрицание какого бы то ни было безусловного начала. При таком взгляде даже и строгий материализм нельзя назвать безбожием, потому что он в материи, соединённой с силой, видит безусловное начало всего Бытия; при таком взгляде теоретического, философского безбожия совсем не может быть, потому что всякая философия допускает какое-нибудь безусловное начало, в такое или иное отношение к которому она и поставляет всё существующее, а философия, не признающая никакого безусловного начала, уничтожает, сама себя и перестаёт быть философией. С этой точки зрения допускается только одно практическое безбожие, обнаруживающееся в тех „нефилософских головах”, которые, извративши все высшие стороны человеческой природы, всё то, что сближает человека с Абсолютным Существом, вечно вращаются в чувственности и пресмыкаются в низменностях реализма. Это как-бы не люди, а подобия животных. Такого взгляда на безбожие держится известный историк философии Куно-Фишер.

Другие в ограничении понятия безбожия идут ещё дальше и утверждают, что настоящее безбожие совсем невозможно и его никогда и нигде не было, что отрицающие Бога языком внутренне признают Его бытие, что безбожие есть недоразумение, самообман.

Как ни странны эти два взгляда на безбожие, оба они имеют долю правды.

Что касается, прежде всего, до мнения Куно-Фишера, то в пользу его можно привести два косвенных основания. Во-первых, почти все безбожники из числа учёных и философов заменяли отвергнутое ими Бога каким-нибудь подобием Его, например, идеей мира, или силы и материи, или душой мира, или идеальным человеком, идеальным разумом и т. п., снабжали этот образ свойствами Божества и иногда относились к нему с таким уважением и даже благоговением, что это напоминает религиозное отношение к Богу. Так, например, позитивисты, отринувши истинную религию, стали выдумывать вместо неё поклонение всему, что есть лучшего в человечестве, – человеческому разуму, человеческим добродетелям, поклонение идеальному человеку. Во-вторых, не смотря на то, что среди безбожников бывали люди учёные и мыслящие и даже философы, однако никто из них не сумел составить научной или философской системы безбожию. Они ограничиваются только критикой доказательств бытия Божия, существования и бессмертия души и творения мира и Промысла и других важнейших религиозно-философских истин, но никто из них не только не создал положительной системы безбожия, но и не представил ни одного положительного довода, что Бога нет. Они только отрицают, но не созидают. Уже это одно, не свидетельствует ли о ненаучности и нефилософичности безбожия? Трудно доказать, что Бог есть, но ещё труднее, а лучше сказать, невозможно доказать, что Его нет. И замечательно, что за вторую, истинно бесплодную и безрассудную работу не брались великие умы. Гениальность не уживается с безбожием. Гений творит, а не разрушает; а если что он и отрицает, то для того, чтобы создать лучшее, и уже по этой причине он не может стать на сторону безбожия. Гений и без наследования и опытов внутренним чутьём познаёт и открывает истину; одного этого чутья истины достаточно, чтобы он почувствовал и понял ложь и безрассудство безбожия. Переберите в своём уме великих поэтов, художников, ораторов, как в древности, так и в новые времена и вы затруднитесь указать среди них безбожников. Перечислите знаменитейших философов – вы найдёте между ними пантеистов и дуалистов, но не встретите атеистов; припомните первоклассных учёных всех стран и времён – и в великом числе их едва найдёте трёх-четырёх, близких к неверию. В числе безбожников можно отыскать учёных, но немногих и не первостепенных, можно указать писателей, но посредственных, можно найти мыслителей, но не гениев.

Что касается до второго мнения, то с первого раза оно может показаться нелепостью. По-видимому, можно ли не признать настоящими безбожниками тех, которые во всю жизнь прямо, явно и упорно отрицают бытие Божие? Это правда. Но, с другой стороны, самое отрицание истины бытия Божия служит невольным подтверждением её. Если бы Бога действительно не было, то ни у кого не могло бы возникнуть и представления о Нём, никто и никогда ни утверждал бы, ни отрицал бы Его существования. Отрицание бытия какого бы то ни было предмета предполагает, по меньшей мере, возможность его бытия, чего не могут не признать и сами неверующие. Некоторые из них (Руте) предлагают не приводить доказательств против бытия Божия, а просто забыть Бога. Но легко сказать – забыть, да нелегко, а правильнее – невозможно это сделать. Бог всё проницает и всё наполняет Собой. В частности человеческая природа до такой степени проникнута ощущением Его бытия, что совершенно отрешиться от Бога, совсем забыть о Нём, вытравить из себя всякий след Его бытия, изгнать самую мысль и память о Нём человек не в состоянии, сколько бы он ни усиливался достигнуть этой страшной и безумной задачи. На душе человека лежит неизгладимая печать её Творца, и окончательно выскоблить эту печать так же невозможно, как немыслимо убить самую душу. Если сознание Бога и мысль о Нём никогда не могут быть вытравлены из человека окончательно и совершенно, то, действительно, с этой точки зрения безбожие есть жалкий самообман и коренное самопротиворечие. Так что невольно приходишь к убеждению, что безбожниками могут быть только или ослеплённые и порабощённые страстью, или обезумевшие, или мыслящие и действующие под влиянием злого духа, вообще люди с извращённым образом мысли и жизни, ненормальные.

Хотя и можно допустить, что даже в самых закоренелых безбожниках, вопреки собственной воле их, остаётся тлеющая искра Божественного, и они не совсем лишены Бога, тем не менее нельзя не называть положительными безбожниками тех, которые явно и решительно отрицают Бога, и отрицательными или относительными безбожниками тех, которые не признают никакой религии. Непроизвольное и самопротиворечивое допущение ими многого из того, что предполагает бытие Бога и необходимость религии, отнюдь не освобождает их от вины безбожия и не умаляет её, и им вполне приличествует имя безбожников.

Мы видели, сколько различных смыслов имеете слово „безбожие”. Равным образом и само безбожие имеет много степеней и оттенков, и обнаруживается не одинаково. Поэтому нелегко отличить безбожников от тех, которые в том или другом отношении близки к безбожию. Мы не говорим уже о тех неверующих, которые не написали никаких сочинений: по смерти их обыкновенно так же скоро забывают, как и прочих заурядных смертных, а при жизни их относительно их убеждений почти всегда бывает разногласие. Никогда не может быть недостатка в причинах разногласия. Иногда неверующие бывают настолько не развиты, что они употребляют только слова неверия, вычитанные ими из книг, или схваченные на лету в беседе, а понять смысла противорелигиозных учений, откуда эти слова заимствованы, они не в состоянии; таковые ни другим, ни самим себе не могут твёрдо и определённо сказать, во что они верят и чего не признают, и почему они думают так, а не иначе. Понятно, что между тем как одни считают таких людей безбожниками, другие признают их не больше, как глупцами, болтунами, людьми без определённых убеждений, Иные неверующие открывают свои убеждения только самым близким людям, а от прочих утаивают, чтобы не навлечь на себя неприятностей. Об их безверии, конечно, пройдут глухие слухи; но их трудно проверить современникам и ещё труднее потомкам. Не только простолюдины, а даже образованные и учёные люди, но не знакомые с философией, не могут отличить от безбожия пантеизма, деизма и других учений, далеко отступающих от христианства, а иногда и прямо враждебных ему, или вообще не согласных с принятой в данное время в известной стране религией. От этого в списки безбожников попадали и ненастоящие безбожники. Вражда и приязнь тоже вносят путаницу в оценку приверженцев неверия: с одной стороны, близкие к безбожнику люди могут быть заинтересованы в том, чтобы замаскировать перед современниками, или потомством его неверие; с другой стороны, в устах врагов может прослыть за безбожника только равнодушный к религии, или свободомыслящий в решении религиозных вопросов. Сошлёмся на недавний и живой пример. Не без основания в русском обществе составилось убеждение, что Чернышевский был человек неверующий. В частности такое суждение о нём, после его смерти, недавно последовавшей, высказал г. Полимпсестов, саратовец, как и Чернышевский, и имевший возможность получить сведения о Чернышевском от людей, знавших этого последнего лично. Между тем, в «Русской Старине» появилась статья ⁴² , автор которой, основываясь на словах отца Чернышевского, усиливается доказать, что Чернышевский не был безбожником и что г. Полимпсестов не имел будто бы о нём точных сведений. Но если даже относительно безбожия Чернышевского, направление которого достаточно обнаружилось в его сочинениях и деятельности, оказалось разногласие, то ещё легче оно может возникнуть и труднее разрешить его относительно тех неверующих, которые не оставили сочинений.

Что касается до неверующих писателей, то самые их сочинения могут подать повод к разногласию относительно убеждений их авторов. В странах, где нет полной свободы печати, неверие обнаруживается прикровенно, в недомолвках и намёках, а намёки можно толковать всячески. Но даже и из среды западных противорелигиозных учёных, не смотря на то, что им большей частью нет нужды скрывать свои убеждения, один и тот же учёный может быть признан и не признан безбожным. Главная причина разногласия в том, что безбожие, точнее, неверие, имеет очень много степеней и разнохарактерных оттенков. От сомнения в бытии Божием, от равнодушия к вере, от неприязненного отношения к тем или иным религиозным истинам и уставам до явного, дерзкого и закоренелого безбожия очень много переходных ступеней, характер которых меняется в зависимости от причины, производящей неверие. Один и тот же человек в разные периоды своей жизни и в разных сочинениях своих может то приближаться к окончательному безбожию, то удаляться от него. Сами те, которые переживают различные переходы от веры к неверию, большей частью или не могут, или не желают дать отчёт о них; ещё труднее составить о них ясное понятие посторонним.

Чаще всего люди преувеличивают степень неверия: верующие делают это по естественному отвращению от неверия; неверующие – из столь же естественного желания считать число своих единомышленников возможно бо́льшим. Смутное представление об источниках безбожия тоже может вести к преувеличенному взгляду на размеры безбожия, например, в сороковых годах у нас источником безбожия многие считали философию. При таком взгляде естественно было обвинять в безбожии таких философов, которые на самом деле были далеки от последнего. В действительности же философия сама по себе вовсе не безбожна: между тем как одни доходили через философию до неверия, других она приводила к истинному богопознанию и укрепляла в них веру в Бога. Довольно напомнить об Иустине Философе. Не философия, а односторонние направления в философии, да и то при особых условиях, могут, действительно, вести к безбожию. В пятидесятых годах источником безбожия считали естествознание, и слово „естественник” стало почти равнозначным с именем неверующего. А между тем настоящей причиной безбожия в то время было не естествознание, а материализм, прикрывавшийся его знаменем и отравивший своим духом некоторую часть его. Правда, и помимо материализма, сосредоточение внимания на одних материальных предметах может отвлекать от размышления о мире сверхчувственном; наследование естественных причин может приучить к мысли о господстве в мире исключительно законов натуральной необходимости; употребление одного только внешнего опыта может породить недоверие к опыту внутреннему и скептическое отношение к предметам последнего; изучение узкого круга явлений, что довольно обычно в естествознании, может притупить вкус к пониманию красоты природы, как художественного целого, и, изощряя один только рассудок, может ослабить деятельность религиозного чувства: но всё это может только предрасполагать к безбожию, а само по себе вовсе не есть безбожие. С другой стороны, изучение природы во многих случаях даже укрепляет веру в Бога и расширяет богопознание. Ещё чаще обвинение в безбожии возводит на сторонников тех крайних философских и научных направлений мысли, которые действительно противорелигиозны, каковы: пантеизм, деизм, сенсуализм, позитивизм, односторонний идеализм и крайней эмпиризм, пессимизм, дарвинизм. А между тем и эти направления не тождественны с безбожием. Даже и к отрицанию религии эти направления ведут не всегда, а только при благоприятных для этого условиях, лежащих частью в интеллектуальном строе и нравственном характере личностей, частью в духе времени. Что противорелигиозное по своим основам учение на всегда соединяется с отрицанием религии, – это зависит частью от свойственной большинству людей непоследовательности мысли и разнородности присущих человеку потребностей, частью от невыясненности начал учения и их отношения к религии. Так, в наше время очень много дарвинистов, но огромное большинство их вовсе не знает и не думает о том, что дарвинизм не согласуем со многими основными истинами религии. И они не порывают связи с религией, как противорелигиозное учение особенно часто и легко уживается с религией в то время, когда оно становится господствующим, входит в моду. Тогда увлекается новым учением много таких людей, которые усваивают только верхушки и обрывки его, ловят слова, а до сущности не проникают. Скользя по поверхности их ума, оно не имеет силы пересоздать их обычную жизнь и деятельность, их волю и мысль по своим началам; они получают только внешнюю окраску, а, в сущности, остаются теми же, какими были. Бывают и такие случаи, когда люди усваивают противорелигиозное учение рассудком, а в сердце продолжают быть людьми религиозными. Мы приписали позитивистам отрицательное безбожие, но говоря так, мы разумели позитивистов принципиальных и последовательных, которые мыслят, живут и действуют по началам позитивизма и не уклоняются от конечных выводов из этих начал, а к таким даже и основатели позитивизма принадлежат не все, не говоря уже об их последователях. Те, которые только придерживаются начал позитивизма, а до последних выводов из них не доходят, которые пользуются позитивизмом только как научным методом, а метафизических основ его не разделяют, которые высказывают сочувствие позитивизму, но не становятся в ряды позитивистов, – все такие могут и не быть неверующими, а иные могут быть положительно людьми религиозными. Со времени появления позитивизма и до настоящих дней им увлекались сотни тысяч, а быть может и миллионы людей, но из них едва ли сотая часть дошла до отрицания религии, и ещё меньшая доля устояла в отрицании до конца жизни. То же до́лжно сказать и обо всех других противорелигиозных учениях. И вообще людей, которые отдают себе отчёт касательно своих мыслей и состояний души, у которых начала знания и деятельности приведены в систему и нет разногласия между словами и между словами и делами, у которых мышление неумолимо, последовательно и прямолинейно, а воля тверда и непреклонна, – очень мало. Но ещё реже эти качества встречаются и осуществляются в людях, которые как бы поневоле вынуждены отрицать бытие Божие, так как побуждаются к тому основными началами своего учения. Ощущение, хотя и не ясное, бытия Божия столь глубоко всеяно в нашу природу, что почти невозможно отрешиться от мысли о том, что Бог существует, и совершенно и бесповоротно утвердиться в отрицании Его. Далее, вопрос о бытии Божием так труден, что даже самый сильный ум может усомниться в своих силах и способности решить его безошибочно. Наконец, отрицательное решение его так страшно, производит такую сильную нравственную ломку и влечёт за собой такой коренной переворот в знании, жизни, деятельности, во всём человеке и во всех его отношениях, что самый смелый человек может упасть духом и в страхе отказаться от решительного шага в сторону отрицания. Не одни поверхностные мыслители, дилетанты в науке и недоучки, не одни те, которые пристают к какому-нибудь модному противорелигиозному учению из желания прослыть передовыми людьми, не имея ясного представления о сущности этого учения, но и люди серьёзные, учёные позволяют уживаться в своей душе религии вместе с противорелигиозным миросозерцанием. Даже самые главы того или другого противорелигиозного учения иногда не порывают связи с религией. Так, например, Дарвин в конце своего сочинения „О происхождении видов” прямо заявил, что его учение нисколько не колеблет обычного взгляда на высокое достоинство и назначение человека и не подрывает религии, а один из его последователей Ле Конт написал даже целое сочинение, в котором доказывает согласие дарвинизма с религией. Между тем дарвинизм – учение противорелигиозное, и последовательные дарвинисты, как например, глава немецких дарвинистов Геккель, суть люди неверующие и примкнули к материализму. Быть может, Дарвин упомянутым заявлением желал оправдать себя от упрёков в неверии и зарекомендовать свою теорию в глазах верующих с целью наибольшего её распространения; но весьма возможно признать искренность этого заявления и предположить следующий процесс мысли в его душе: „Я целую жизнь посвятил на построение своей теории: я сознаю, что она ведёт к отрицанию религии, но в то же время она не даёт мне уверенности в том, что Бога нет, и что религия есть заблуждение. Чтобы составить себе научную уверенность в том, существует Бог, или нет, потребовалась бы многолетняя работа, и притом в области, совершенно отличной от привычного мне круга занятий. Причём, в случае положительного ответа на вопрос, мне понадобилось бы ещё много лет на перестройку моей теории, а я не имею ни времени, ни охоты для подобных работ. Мой рассудок и моя теория не снабжают меня достаточной смелостью для отрицания религии, потому что общий голос человечества, предания, привычка, нравственное чувство и потребности сердца оказывают им сильный противовес. Из благоразумия и ради спокойствия духа и счастья я должен иметь религию в жизни; а согласование её требований с началами моей теории я вынужден предоставить досугу других: Учёная гипотеза есть проба, опыт, предпринимаемый с целью достижения истины и ради удовлетворения научной любознательности, но она не даёт силы перестраивать свою жизнь по её началам”. Потребность в подобной сделке между рассудком и чувством, наукой и жизнью, учением и делом, новым и старым, настолько велика и так часто осуществляется, особенно по вопросу о религии, что даже некоторые представители материализма ухищряются делать опыт примирения этого совершенно безбожного учения с верой в Бога. Эта сделка имеет разные виды. Одни, не надеясь решить вопрос о бытии Божием и не имея решимости разрубить его как Гордиев узел, боятся даже касаться его и закрывают перед ним глаза, точно перед глубокой и страшной бездной; другие стараются как-нибудь примирить противорелигиозные начала своего миросозерцания с верой в Бога; третьи раздваиваются в своём миросозерцании: в теории и в рассудке они противорелигиозны, в сердце и в жизни религиозны, и остаются довольны таким странным положением; четвёртые хотя и решают вопрос о бытии Божием отрицательно, но не могут освободиться от сомнений и остаются полу-убеждёнными. Во всех таких и подобных людях есть бо́льшая или меньшая доля сомнения в бытии Божием, но нет безбожия. Искренних, решительных и закоснелых безбожников, к счастью, мало в сравнении со значительным числом сомневающихся, полу-верующих, сторонников противорелигиозных теорий и вообще людей, заставляющих, по той или иной причине, подозревать их в неверии. Но, с другой стороны, остаются известными и вносятся на страницы истории имена только самых видных представителей безбожия: философов, учёных, писателей, вожаков и распространителей безбожия, которых никогда не может быть много. Последователей же их из толпы история не знает, и число их остаётся неизвестным даже для их современников. Несомненно, их гораздо больше, чем вожаков, но, сколько было их в ту, или иную эпоху – сказать никто не может. Неизвестно также, были ли такие эпохи, когда совсем не было безбожников. Однако можно утверждать, что сознательное и явное безбожие не может проявляться в народах и племенах, ведущих чисто натуральную жизнь, не достигших той ступени развития, на которой пробуждается дух сомнения и критики, возникает возможность недовольства строем своих мыслей и жизни; в среде таких племён может существовать разве только бессознательная нерелигиозность. Но даже и у народов образованных, в эпохи, неблагоприятные для развития и распространения безбожия, этот недуг существует больше в возможности, чем в действительности. Не столько проявляется, сколько скрывается, подобно таящейся в груде золы, или хотя и обнаруживается, но в редких, исключительных случаях, и не имеет ни силы и наклонности к распространению, ни свойственной ему дерзости, которая в другая времена обеспечивает успех его пропаганды. Напротив, в иные эпохи, которых, к счастью, было немного, безбожие распространяется подобно эпидемии: тогда все направления мысли, более или менее сродные с ним или предрасполагающие к нему, возникают и усиливаются, насыщаются его духом и становятся его проводниками. Представители его явно и дерзко осмеивают религию и проповедуют безбожие, объявляя его последним словом разума и науки. Число явных безбожников и в особенности сомневающихся в бытии Божием возрастает. Огромное большинство людей, хотя не оставляет веры в Бога и не переходит на сторону безбожия, но и в них влияние безбожия обнаруживается охлаждением к религии; дух времени становится нерелигиозным, неверие, сомнение, малодушное маловерие, холодное безразличие в вере, носятся в воздухе. Такие эпидемии безбожия обыкновенно совпадают с тяжкими кризисами исторической жизни народов, или философской и научной мысли. Разлив теоретического и практическая безбожия и связанного с ним религиозного индифферентизма был: в Греции – при Сократе, в Риме – в эпоху императоров, в новое время – во Франции и в других европейских странах – в эпоху первой французской революции, наконец, в последние полстолетия – во всех вообще образованных странах Запада.

Приурочивая первое заметное и ставшее исторически известным проявление безбожия ко времени Сократа и софистов, мы разумеем собственно теоретическое безбожие, имеем в виду первые, исторически известные, попытки рационального обоснования безбожия. Но практическое безбожие, без сомнения, существовало гораздо раньше. Правда, ни в преданиях, ни в летописях не сохранились имена безбожников раньше расцвета греческой философии; но это не значит, чтобы их вовсе не было. Даже и о важнейших событиях глубокой древности дошли до нас только скудные известия. Что же удивительного, если в течение веков были забыты имена безбожников. Забвению могло благоприятствовать то, что практическое безбожие не имеет характерной внешней определённости, свойственной теоретическому безбожию. Практический безбожник, – это тот нечестивый и безумный человек, который говорит в сердце своём: нет Бога (Пс. 13 и 52). Но он говорит эти слова именно в сердце своём, самому себе, а не другим; потому что по безумию своему и по безрассудству самого положения он не может подтвердить его доказательствами. Он живёт безбожником, в своих глазах лживо оправдывает своё безбожие, но не имеет сил доказать его пред лицом других людей. Без сомнения, у него нашлось бы довольно дерзости провозглашать его, но ум его слишком ничтожен, а ложь безбожия слишком очевидна, чтобы он мог его оправдать, защищать и доказать. Мало того, что в самые древнейшие времена, среди разных народов, являлись отдельные личности, заражённые практическим безбожием: мы имеем основания предполагать, что бывали эпохи, так сказать, эпидемического распространения практического безбожия, далеко предшествовавшие появлению греческой философии. Если не прямые указания, то намёки на это мы находим в Ветхом Завете.

По-видимому, практическое безбожие, и притом в широких размерах, проявлялось даже в допотопные времена. Гордость упоминаемых в книге Бытия исполинов (6:4) и необыкновенное развращение людей перед потопом (6 гл.), сделавшихся в своей жизни плотью до степени совершенного пренебрежения Духа Божия (6:3–5, 12–13) показывают, что в то время среди людей было чуть не поголовное забвение Бога, был разлив практического безбожия и безрелигиозности, а также могли быть решительные и положительные безбожники, в развращённом сердце и горделивом уме своём прямо и дерзко отрицавшие бытие Божие. Но имена их не были записаны. Что предпотопное нравственное развращение людей, и забвение Бога и безрелигиозность сопровождались положительным безбожием, об этом можно заключать и из сравнения Иисусом Христом допотопного нравственного развращения людей и совершенного погружения их в материальные интересы и чувственную жизнь с таким же состоянием человеческого рода, имеющим наступить перед вторым пришествием Иисуса Христа на землю (Мф. 24:37–39): так как перед концом мира глубокое нравственное развращение будет соединяться с широким распространением безбожия и неверия (Мф. 24 гл. Откр. 13 гл.), то, можно полагать, безбожием сопровождалось и допотопное развращение людей. Безрелигиозность, забвение Бога и практическое безбожие были также, вероятно, и в содомских городах.

Практическое же безбожие, как отрицание Бога и словом и в особенности самым образом жизни, нечестивой и развращённой, изображает и пророк Давид в псалмах13 и 52; ср. Пс. 9:25. Псалмопевец, описывая безбожников вообще, по-видимому, имеет в виду и безбожников своего времени. Но опять-таки имена таких людей не внесены в Св. Писание.

Первые проблески чисто теоретического безбожия иные находят в буддизме и, таким образом, начало мнимо-учёного атеизма относят к 7 веку до Рождества Христова и колыбелью его признают Индию. Есть ли буддизм, даже в чистом, первоначальном его виде, свободном от приросшего к нему впоследствии политеизма, чистый атеизм, или нет, это вопрос спорный и, по недостатку полного знания и понимания буддистской литературы, доселе не решённый. Мы лично думаем, что буддизм не есть совершенный атеизм, а скорее своеобразный пантеизм, нечто среднее и переходное между пантеизмом и атеизмом.

Происхождения настоящего теоретического безбожия нужно искать не на Востоке, который всегда был колыбелью религий, а на Западе, именно в Греции и её колониях, в умах классических философов и учёных. О греческих безбожниках Секст Эмпирик говорит следующее: „Из тех, которые рассуждали о существе Божием, одни говорят, что Бог существует, а другие, – что нет, иные же не больше допускают Его бытие, чем небытие. Что Бог существует, это допускают многие из догматиков, и это же признаётся обычным житейским верованием (ἠ κοινὴ τοῦ βίου πρόληψις). А что Бога нет, это утверждают так называемые атеисты (ἄζεα), каковы: Эвгемер, старый софист, издающий лживые сочинения, и Диагор Милийский, и Продик Киосский, и Феодор, и иные очень многие. Из них Эвгемер говорил, что почитаемые за богов были могущественные люди, обоготворённые некоторыми за их силу и признанные за богов. А Продик утверждал, что люди стали почитать Божеством то, что полезно для жизни, как-то: солнце, луну, реки, луга, плоды и тому подобное. Диагор-же Милийский был, как говорят, сначала писателем од (διθυραμβοποιὸς), и настолько суеверен, что даже поэзию свою озаглавил следующим образом: „всё совершается по влиянию демонов и судьбы”. Но оскорблённый клятвопреступлением некоего человека и ставши вследствие этого раздражительным, доведён был этим до того, что стал отрицать бытие Бога. И Критий, один из тиранов в Афинах, кажется, принадлежал к такого рода нечестивым, говоря, что древние законодатели выдумали Бога как наблюдателя добрых и злых дел человеческих, чтобы никто тайно не обижал ближнего, из опасения подвергнуться наказанию от богов... Одинакового образа мыслей с этими людьми был Феодор Безбожник, а также, как некоторые думают, и Протагор Абдерит. Первый в сочинении „о богах” разными способами опроверг то, что у Греков было известно о богах; а Протагор ясно написал: „о богах, есть ли они, и каковы они, я не могу сказать. Потому что многое мне препятствует в этом”. Будучи за это схвачен и осуждён на смерть Афинянами, он бежал и погиб на море от кораблекрушения... А Эпикур, по мнению некоторых, удерживает Бога для толпы, но никак не для природы вещей мира. „Бытие богов допускается не больше, чем небытие, вследствие одинаковой силы противоположных доводов, скептиками” ⁴³ .

Между многими другими безбожниками, которых Секст Эмпирик не назвал поимённо, а дал подразумевать в словах: „иные очень многие”, следует назвать ещё атомиста и материалиста Демокрита. Его учеником был Диагор Мелийский, который был первым из греков осуждён за безбожие и в древности прослыл, как тип атеиста. Безбожником и материалистом был также ученик Эпикура, Лукреций. Если не положительное, то, по крайней мере, отрицательное, скептическое безбожие было свойственно не одному Протагору, а и другим софистам. Вот и все известные безбожники классического мира.

До́лжно заметить, что в классической Греции за безбожие легко было подпасть суду и смертной казни, а потому весьма возможно, что иные из греков были тайными безбожниками, и имена их остались неизвестны современникам и потомству. Даже о некоторых наиболее известных безбожниках древности ходили только слухи, что они безбожники, и поэтому Секст Эмпирик выражается о них: „как говорили”, „как думали”. В частности, относительно софистов, как древним, так и нам, нелегко решить вопрос – были ли они настоящими безбожниками, или только скептиками. Их неопределённая, уклончивая речь о богах могла быть и выражением скептицизма, неуверенности в том, существуют боги, или нет, могла быть она также и результатом равнодушная к религии индифферентизма; но, с другой стороны, они могли нарочно прибегать к утончённым и неопределённым оборотам речи для прикрытия положительного безбожия, явное обнаружение которого грозило смертной опасностью, и потому было избегаемо даже и настоящими безбожниками.

В новое время представителями безбожия являются французские энциклопедисты: Дидро, Д’Адамбер, Де-ля-Метри, Гельвеций, Лаланд и другие. Вольтер, барон Гольбаху которому приписывают сочинение Система природы (Systeme de la nature), названное Вольтером библией атеизма; Сильвен Марешаль, составивший в 1799 году Словарь атеистов (Dictionnaire des athées). Французские энциклопедисты, вольтерьянцы и другие безбожники второй половины прошлого века не были философами и отрицали бытие Божие не во имя философии: источниками их безбожия были вражда против церкви и христианства и пропитанное материализмом естествознание.

Близки были если не к положительному, то, по крайней мере, к отрицательному безбожию английские деисты прошлого века, например Гоббс, Толанд и другие.

Во второй четверти текущего столетия начинается и в половине его умножается новый ряд безбожников. Сюда принадлежат по порядку времени: Фейербах, бывший сначала левым Гегельянцем, зоолог Карл Фогт, Людвиг Бюхнер, Яков Молешотт и другие, менее известные. Безбожие этих учёных коренится в их материалистической философии и в материалистическом естествознании. К концу своей жизни к безбожию склонился и Давид Штраус, известный немецкий критик Евангелий, рационалист и пантеист. К материалистическому безбожию примкнули и некоторые крайние эволюционисты, например, глава немецких эволюционистов Геккель. На перепутье между пантеизмом и атеизмом стоят и пессимисты – Артур Шопенгаэур и Эдуард Гартман, а один из последователей Шопенгауэра Маинлендер, принимая исходным пунктом бытия до-мирное простое единство, которое будто бы переходит в мировую множественность с тем, чтобы превратиться в ничто, – сделал попытку научно обосновать атеизм, как „философию освобождения”. Современные социалисты также большей частью безбожники. Государство, которое они мечтают основать в будущем, по их планам будет обществом без Бога и без религии, и идолом его будет светская культура, исключительно материальное благосостояние людей. Материализм и атеизм современных социалистов есть чисто практический, а теоретическими источниками, из которых он вышел, служат все вообще современные противорелигиозные учения, преимущественно же философский и естествознательный материализм, позитивизм, материалистический эволюционизм. Представители новейшего социализма суть Карл Маркс, Лассаль, и другие. Что касается до позитивистов, то менее решительные из них, как Джон Стюарт Милль, должны быть признаны скептиками: они ни отрицают, ни утверждают истину бытия Божия, а более решительные могут быть признаны прямо безбожниками. До́лжно заметить, что в подонках как эволюционизма, так и позитивизма, безбожие обнаруживается часто решительнее, нежели в первых и главных представителях его. Всем вообще позитивистам следует приписать отрицательное безбожие, так как религию они отрицают в самом принципе и к бытию Божию относятся скептически, а крайним позитивистам не чуждо и положительное безбожие. Главами позитивизма были – во Франции Огюст Конт, в Англии Джон Стюарт Милль и Герберт Спенсер: из второстепенных следует указать Литтре и Гюйо во Франции.

Из вожаков безбожия и явных врагов религии и христианства в настоящее время в живых остаются немногие, а именно: материалисты Фогт, Бюхнер и Молешотт, все трое давно пережили свою славу и популярность, – из эволюционистов Геккель: из пессимистов Гартман. [Это было напечатано в 1892 г. Но теперь их уже нет на свете: Молешотт умер в 1893 г., Фогт – в 1895 г.]

У нас в России, хотя безбожие и не преследуется столь строго, как в древней Греции, однако явная проповедь и тем более пропаганда безбожия не допускается. А потому и нелегко с уверенностью указать безбожников из числа учёных и писателей, склонных к неверию, или действительно неверующих: иные же и совсем не известны по имени. Так, например, сочинение Фейербаха: Сущность христианства, было переведено и издано в Лондоне на русском языке в 1861 году Филадельфом Феомаховым: очевидно, это псевдоним, под которым скрыта фамилия какого-то русского безбожника. В начале же шестидесятых годов была переведена на русский язык и издана небольшая, но бойко написанная и производившая в то время огромное влияние на умы книжка Бюхнера: Сила и материя (Kraft und Stoff); но имя переводчика, несомненно, русского, осталось неизвестным.

К чести русской науки и русской изящной литературы до́лжно сказать, что только немногие и притом не первостепенные представители той и другой были неверующими, да и эти немногие не самостоятельно дошли до неверия, а, заражённые холопским подражанием Западу, были вовлечены в него легкомысленным преклонением перед западноевропейскими противорелигиозными течениями мысли, были увлекаемы этими течениями. Могло ли и быть иначе, когда далеко опередившая нас наука, литература и вся гражданственность западных народов ослепляла нас не только действительным, но и мишурным своим блеском, когда русские, как младенцы, беспомощно отдавались обаянию высшего просвещения и, не имея сил стать в критическое отношение к учениям Запада, подавлявшим их новизной, учёностью и блеском, без разбора черпали из личных сношений с людьми Запада и из книг доброе и злое? При легкомыслии, при поверхностности ума и образования, при малознании и лакейской подражательности русские чаще увлекались именно худшими сторонами мысли и жизни Запада, тем более что это худшее у себя дома было запрещённым, а потому сладким и соблазнительным плодом. Истина проста, и понимать скрытое в её простоте величие могут только глубоко учёные, истинно просвещённые и сильного ума люди. Напротив, ложь, чтобы прикрыть свою пустоту, одевается в мишурный наряд последнего слова науки, обильной учёности, смелых парадоксов, превыспренней темноты речи и т. п.; но именно этим-то она и увлекает людей нетвёрдого ума и характера и полу-просвещённых. И, однако, несмотря на беззащитность русских перед напором отрицательных идей Запада, русская наука и русская литература только в небольшой и не лучшей своей части подчинилась их тлетворному влиянию.

Прежде всего, что касается прошлого века, то мы затрудняемся указать хотя бы одного писателя или учёного, которому бы можно было с уверенностью приписать безбожие. Во второй половине века стали распространяться у нас безбожные идеи французских энциклопедистов и Вольтера. Увлечение ими не могло в то время грозить опасностью, так как многим идеям энциклопедистов сочувствовала сама императрица Екатерина II. Тем не менее кажется, ни на одном писателе или учёном того времени безбожные мысли французских вольнодумцев не отразились заметным образом. По крайней мере, тогдашний патриарх изящной литературы Державин, несмотря на близость к императрице в качестве придворного певца-поэта, остался чужд этим идеям. Не коснулись они и знаменитого младшего современника его, славного историографа и образцового писателя Карамзина, принадлежащего столько же прошлому, сколько и нынешнему веку. Не коснулись они его, несмотря на то, что он как раз во время французской революции путешествовал почти по всем образованным странам Запада и познакомился там со многими писателями и учёными. Глубоко религиозным и церковным человеком был и оставался во всю жизнь и знаменитый граф Сперанский, несмотря на его сочувствие французским учреждениям и на преобразование им всего нашего внутреннего государственного управления по образцу французских министерств. Сперанский, бывши по времени воспитания и школьного образования человеком прошлого века, всем объёмом своей изумительно-обширной государственной, сначала административной, а потом законодательной деятельности, принадлежит уже текущему столетию, в течение которого и в России явилось немало безбожников и среди писателей и учёных.

Прежде всего, декабристы были люди большей частью неверующие. Впрочем, постигшие их тяжкие жизненные испытания отрезвили их пылкие умы, и с течением времени они обратились к вере в Бога. Некоторые из них были писателями, но далеко не первоклассными. Из последующих представителей нашей изящной литературы Пушкин был эпикурейски равнодушен к религии, но не был неверующим. По-видимому, и Тургеневу были свойственны не сознательное и положительное неверие, а лишь легкомысленное равнодушие к религии, полный религиозный индифферентизм.

Белинский, подобно многим своим современникам, увлекался идеями Гегеля, философия которого в тридцатых и сороковых годах имела огромное влияние на умы во всех образованных странах. Но был ли Белинский безбожником – сказать трудно. Правда, некоторые позднейшие писатели из неверующих, например, Писарев, причисляли его к своим и даже пытались от него выводить родословную своих отрицательных идей; но не делали ли они это со своекорыстной целью – стать под знамя первоклассного критика и писателя? Гегельянство не есть ещё безбожие, а только пантеизм. Притом же Белинский, как эстетик, а не философ, увлекался преимущественно идеями Гегеля о гармонии мироздания и мировой жизни, а не учением о Боге. Что Белинский стоял в близких литературных отношениях с неверующими – это так; но это не может ещё служить бесспорным доказательством, что он был безбожником. Ведь к кружку его принадлежал и Станкевич, тоже увлекавшийся идеями Гегеля; а Станкевич, как показывают некоторые места его сочинений, был не только верующим, но даже мистически-набожным человеком и, по-видимому, с благоговением принимал церковные таинства. Возможно, что по вопросу о бытии Божием Белинский был в состоянии сомнения, но вышел ли он из него и, если вышел, то в какую сторону – к вере, или к неверию, – мы лично этого не знаем. Недостаток глубокого философско-богословского образования, болезненная раздражительность и влияние отрицательных идей приятелей могли привести Белинского к неверию; но тонкое и глубокое эстетическое чувство, критический такт и чутьё истины могли удержать его от падения в бездонную пропасть отрицания. Заграничные русские революционеры А. Герцен, Бакунин, Пётр Лавров были неверующими; неверующими же были и остававшиеся в России писатели: Добролюбов, Чернышевский, Антонович, Писарев и некоторые другие, менее известные, сотрудники „Колокола”, „Современника”, „Русского Слова”, „Дела”, „Знания”, „Отечественных Записок” и иных, не столь важных, либеральных периодических изданий. Все эти писатели, за исключением трёх-четырёх, посредственные, а то и вовсе бездарные. Из первостепенных русских писателей был безбожником, как видно из его собственной исповеди, граф Л. Н. Толстой. Но в недавнее время, на склоне своих лет, он круто изменил свои воззрения, стал порицать неверие и материализм и близко соприкасающуюся с ними нравственную распущенность, сделался и в учении своём и в жизни аскетом и пессимистом, из аристократа превратился в отъявленного демократа. Хотя он и не сделался церковным, православным христианином, а напротив, даже враждебно относится к Церкви, грубо и с дерзким самомнением перетолковывает и извращает Евангелие, отвергает учение апостолов, как представляющее будто бы извращение учения Иисуса Христа, имеет пантеистический взгляд на Бога, не признавая Его существом личным, а также и Христа, по-видимому, не признаёт Богочеловеком в церковном значении; но, по крайней мере, он не отрицает бытия Божия и приписывает нравственному евангельскому учению ни с чем не сравненное, вечное значение. В его уме и сердце бродят и странно переплетаются и сталкиваются самые разнообразные направления философской и научной мысли западных мыслителей. Он не может совладать с их напором, не знает, какому из них отдать решительное предпочтение и потому в своих произведениях последних лет допускает невозможные противоречия, провозглашает безрассудные парадоксы, красотой и силой художественного слова облекает и прикрывает нелепости и утопии. Чем кончится брожение этого сильного ума, но тщетно ищущего и в самом себе, и в общении с простонародьем, и в западных учениях устоя и твёрдой почвы – сказать трудно.

За исключением этих, большей частью некрупных, или даже ничтожных, представителей литературы и публицистики, огромное большинство прочих наших писателей, как первоклассных, так и второстепенных, люди верующие, и даже наиболее равнодушные из них к вере, по крайней мере, не сочувствовали неверию и не держались его. Таковы из первостепенных: Жуковский, Крылов, Грибоедов, Кольцов, Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Гончаров, Достоевский, А. К. Толстой, Сергей и Иван Аксаковы, Григорович, Островский и множество второстепенных прозаиков и поэтов.

Что касается до русской науки истекающего столетия, то в отношении к вопросу о вере её представителей следует разделить её на две огромных части: науки гуманные и науки естественные с техническими и прикладными.

В области наук гуманных, т. е. философии и психологии, словесности и языкознания, истории и права, кажется, почти вовсе не было учёных, явно безбожных или хотя бы только заподозренных в безбожии. Предположительно думаем, что и тут были и есть исключения, но нам они не известны. Одним из таких исключений в рядах представителей этих наук был знаменитый русский синолог Иакинф Бичурин. Даровитый и трудолюбивый человек, превосходным знанием китайского языка, китайской литературы и Китая и своими сочинениями о Китае приобрётший европейскую известность, он в то же время был безбожник и развратник. Замечательно, что к концу жизни на его долю выпал тяжкий жребий, которым нередко наказываются неверующие – рассудок его помутился. Он вызвался идти один в чащу глухого леса, к Чёрному озеру, про которое в народе ходила молва, что никто не мог проникнуть туда без опасности для жизни. Неизвестно, что произошло с ним в лесу, но только он вернулся оттуда со страшным лицом, без шляпы, лепетал бессвязные слова и с тех пор впал в тихое помешательство ⁴⁴ .

Более благоприятной почвой для неверия в нашем отечестве оказалось естествознание и особенно прикладные отрасли его, например, медицина и технология. Это объясняется тем, что материализм в пятидесятых и шестидесятых годах и эволюционизм в шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых годах приразились всего больше именно к естествознанию – теоретическому и прикладному. Затем доведённая до крайности специализация естественных и технических наук, погружение науки в изучение дробного фактического материала, антипатия к идеям и умозрению, исключительное занятие материальными предметами, отвлекая ум естествоведов и техников от изучения духа, от нравственных и религиозных интересов, не давая пищи сердцу и не удовлетворяя всех потребностей ума, благоприятствовали развитию и распространению неверия среди цеховых учёных в области теоретического и прикладного естествознания. Однако и в этой области замечается тот утешительный факт, что в неверие впадали не светила ума и знания, не первоклассные учёные деятели, а посредственности и бездарности, мелкие ремесленники науки, узкие специалисты. Это и понятно: чем крепче ум, чем шире учёность, чем разностороннее потребности духа, чем возвышеннее и глубже взгляды, чем просвещённее человек, чем самостоятельнее его научные положения, чем разностороннее его исследования, – а всё это именно и свойственно истинным, талантливым учёным, – тем менее он склонен к рабской подражательности и к увлечению так называемыми „последними словами науки”, тем легче он может разобраться в хаосе разнообразных учений и мнений, тем способнее отличить истину, хотя бы и старую, от блестящей новой подделки её и предпочесть первую последней.

Так, из многих отраслей естествознания врачебная наука наиболее располагает к неверию, и из русских врачей было и теперь есть немало неверующих. Однако славнейшие из наших врачей, Иноземцев, Пирогов, Боткин, были люди верующие. И по другим отраслям естествознания, во время господства у нас материализма, были профессоры и многие ученики их, более или менее склонявшиеся к материализму; но едва ли поддавались материалистическому поветрию лучшие из них, например, удостоенные звания академиков. Из известных учёных не стеснялся проводить явный материализм профессор физиологии Сеченов, за что, кажется, и был лишён кафедры. Без сомнения, в то время из среды профессоров и учёных не один Сеченов был заражён материализмом, но другие боялись обнаруживать и явно провозглашать материализм. Например, Вл. Соловьёв недавно назвал бывшего профессора ботаники, а теперь народного педагога Рачинского идеалистом по натуре и материалистом по миросозерцанию и порицал его за то, что он свою личную потребность искупления прежнего материалистического увлечения подвигом веры и любви к народу отождествляет с потребностями народа. Однако материализм не препятствовал ему оставаться на кафедре, по той, вероятно, причине, что он не проводил материализма слишком явно в своих учёных трудах. Таких скрытых материалистов было немало. Одни из них, вероятно, и в могилу сошли материалистами; другие, при переменившемся духе времени и в силу других обстоятельств, вышли из своего заблуждения и стали верующими, но это известно только близким к ним людям; третьи не испытали такого крутого поворота, а от материализма, после того как он утратил своё влияние на науку, перешли к другим модным ученьям – позитивизму, или эволюционизму; четвёртые и доселе остаются материалистами; но так как теоретический материализм теперь не соответствует духу времени, то они не могут рассчитывать на успех материалистической проповеди и потому не обнаруживают материализма не по одному только чувству самосохранения, а и по тайному сознанию отсталости и бессилия своего миросозерцания.

Не успело ещё кончиться у нас господство теоретического материализма, как появился эволюционизм, или дарвинизм и скоро распространился в необычайно широких размерах. Это учение было видоизменением и поддержкой исписавшегося и угасавшего философского и естествознательного материализма пятидесятых и шестидесятых годов, и потому-то Фогт, Бюхнер и другие материалисты с радостью приветствовали его. В России оно появилось в шестидесятых и широко распространилось в семидесятых и восьмидесятых годах. В семидесятых годах журнал „Знание” исключительной своей задачей имел общедоступное изложение и распространение дарвинизма. Кроме того и многие другие органы печати были и теперь служат проводниками этого учения. Из профессоров и учёных по естественным, математическим, медицинским и техническим наукам за последнее время только немногие не дарвинисты, так что приходится искать не приверженцев дарвинизма, а тех, которые имели достаточно самостоятельности и мужества, чтобы не позволить себя увлечь широким и сильным током дарвинизма; не первые, а последние составляют исключение. Из заметных учёных явными и горячими приверженцами дарвинизма являются у нас Тимирязев, Мечников, Сеченов, Линдеман и другие. Конечно, не следует упускать из внимания того обстоятельства, что дарвинизм не имеет столь тесной и необходимой связи с безбожием, как чистый материализм. Дарвинизм не касается вопроса о бытии сверхчувственного мира и в частности Бога и не исключает бытия их. Он отрицает сотворение Богом растений, животных и человека, но о происхождении самой материи, самого мира он ничего не говорит. А сам Дарвин даже признавал необходимым допустить участие творческой деятельности Бога для произведения трёх-четырёх основных типов животного царства. Но, с другой стороны, дарвинизм есть учение противо-библейское и противо-христианское и, будучи проводим последовательно, в конечных своих выводах ведёт к материализму, сливается с ним. Дарвинизм есть чисто механическое объяснение происхождения и сущности жизни, и ради последовательности он не может не распространить механические воззрения и на происхождение мира. В мире он допускает только игру случая и отрицает разумные цели, как и материализм, признавая человека по происхождению исключительно сыном земли не только по телу, но и по душе. Он не имеет основания признать её обитателем неба по смерти, не может приписать загробного существования и бессмертия его душе, которую он считает однородной с душой животных. Впрочем, на деле дарвинисты не всегда доводили своё учение до крайних его выводов и, как показал пример самого отца дарвинизма и многих его приверженцев, далеко не все дарвинисты стали под знамя материализма и безбожия. О русских учёных, кроме того, следует ещё заметить, что наши естествоведы, врачи, техники и математики до такой степени невежественны по части философии и особенно богословия, что они даже не могут дать себе ясного отчёта в том, в какой мере и в чём собственно дарвинизм не мирится с библией, с религией, с христианством. Это состояние поистине жалкое, но зато оно имеет ту выгоду, что многие наши учёные, будучи дарвинистами в науке, не перестают быть христианами в жизни, или, по крайней мере, вовсе и не думают отрицать бытие Божие. Но, разумеется, нельзя сказать этого обо всех наших дарвинистах, так как иные из них в то же время суть материалисты и неверующие.

Позитивизм, по-видимому, никогда у нас не был распространён в такой мере, как дарвинизм. Притом, наши публицисты и общество больше интересовались социологией позитивизма и его отрицанием идеализма, нежели собственно его антирелигиозной тенденцией. Это и понятно, потому что позитивизм, в лице двух следовавших за Контом представителей своих Джона Стюарта Милля и Герберта Спенсера, решал вопрос о бытии Божием слишком туманно, неопределённо, непоследовательно и нерешительно, чтобы он мог многих увлечь к положительному безбожию. Решительнее если не бытие Божие, то, по крайней мере, религия отрицается в учении главы позитивизма Конта, в его учении о трёх периодах умственного развития человечества: мифологическом, метафизическом и положительном (позитивном), причём мифологический или религиозный период признается низшим, отживающим свой век периодом. В сороковых годах позитивизм Конта и Литтре был проводим у нас в „Современнике” и в „Отечественных Записках”, особенно Вл. Милютиным, который в молодых годах окончил жизнь самоубийством, – жребий, нередко выпадающий на долю неверующих. Позднее идеи Конта, Милля и Спенсера были распространяемы в России преимущественно чрез переводы их сочинений, которые, однако, не выдерживали больше одного, много – двух изданий – верный признак, что кружок сторонников позитивизма в России не широк. Из русских же учёных и публицистов, проводивших за последние десятилетия идеи позитивизма в самостоятельных сочинениях и журнальных статьях, нет ни одной заметной величины. Нельзя же назвать крупной величиной Лесевича – эту карикатуру философа, – который пишет много, но, по-видимому, и сам не ясно сознаёт то, что пишет.

Из русских писателей социалистов заметны только трое, о которых мы уже упоминали: Герцен, Чернышевский и Пётр Лавров. За последние десятилетия в России было много социалистов, есть они и теперь. Но, к счастью, как выяснилось из многочисленных политических процессов, всё это были – недоучки и даже малограмотные; едва десятая часть их оказалась с высшим образованием; а их подпольные издания показали легкомыслие, безграмотность и отсутствие науки даже и в вожаках. Настоящими вожаками безмозглых русских бунтарей были иноземные заправилы социализма и анархизма. К чести коренного русского народа следует сказать, что между социалистами пропорционально много было озлобленных поляков, продажных евреев и сумасбродных украинофилов; а русской науке и русской литературе хвала за то, что никто из учёных, никто из писателей не сидел на скамье подсудимых в политических процессах за последний тридцать лет. Конечно, в России были и теперь есть учёные, писатели и публицисты с затаённой, или полуприкрытой тенденцией социализма, но всё это бездарности, и ничтожные и скудоумные карикатуры социал-демократов Запада.

Рационализм, даже самый крайний, есть извращённое богопознание, извращённое христианство, но он не отрицает бытия Божия, а потому о нём здесь и не может быть речи. Кроме того, настоящих рационалистов у нас нет и неоткуда им взяться. Духовные учёные пишут у нас православно, а светские богословы не знают, и писать о предметах богословия не могут. Л. Н. Толстой составляет одно из редких исключений, и в своём богословствовании он, действительно, вдаётся в крайний рационализм. Но, с другой стороны, незнание нашими образованными и полуобразованными светскими людьми богословия могло иметь ту невыгодную сторону, что например, увлекавшееся рационалистической книгой Ренана Жизнь Иисуса мало того, что отпадали от Церкви и охладевали к христианству, но и делались совершенными безбожниками. Легкомыслие и невежество относительно христианской веры влекло их к более решительному и глубокому отрицанию, нежели какое содержалось в соблазнившей их книге. Они становились не рационалистами, потому что и не знали, что такое рационализм, а покидали всякую веру, делались безбожниками. Невежество прямолинейно и безрассудно смело.

Что касается, наконец, пессимизма, то в России единственным из писателей представителем довольно крайнего пессимизма, – впрочем, пантеистического, а не атеистического, – является граф Л. Н. Толстой. Однако, несмотря на талантливость и самобытность этого писателя, как беллетриста, пессимистическое его учение не оригинально, а заимствовано им из сочинений Шопенгауера и Гартмана, как это ясно обнаруживается из сравнения с ними новейших сочинений Толстого и доказано в сочинении профессора Казанской духовной академии А. Ф. Гусева: Любовь к людям в учении графа Л. Толстого и его руководителей. В последнее время были неоднократно переводимы на русский язык многие сочинения Шопенгауера, а главное его сочинение: Мир, как воля и представление в переводе поэта Фета недавно вышло уже третьим изданием; переведено на русский язык Козловым и главное философское сочинение Гартмана: Философия бессознательного. Но в этих сочинениях есть только пантеистическая, а не атеистическая тенденция. Сочинения Гартмана, явно враждебные религии и христианству, как, например, сочинение его: Саморазложение христианства и религия будущего, на русский язык не переведены, и в этом нельзя не видеть признака, что у нас, по-видимому, нет сторонников крайнего пессимизма, близкого к безбожию и что поэтому пессимизм менее опасен для веры в Бога, чем как можно было бы опасаться в виду теперешней распространённости его. Мы решаемся даже сказать, что как реакция и противовес материализму, умеренный пессимизм в настоящее время может оказывать некоторую услугу религии. Мы сильно подозреваем, что и в самом Л. Н. Толстом поворот от безбожия и материалистического образа жизни к теперешнему состоянию хотя и превратной веры, но всё-таки веры, совершился под влиянием пессимистического духа времени и под влиянием пессимистической философии.

Указывая безбожных учёных и писателей, иноземных и русских, мы не имели цели перечислять их поголовно. Это и не возможно, так как менее важных из них время скрыло завесой забвения и так как из русских неверующих писателей и учёных, вероятно, многие не осмеливались обнаруживать безбожие в печатном слове. Да и нет нужды в перечислении мелких неверующих писак, потому что они обыкновенно вторят вожакам безбожия; не они, а способные вожаки составляют опасную силу неверия, увлекая за собой неопытных, пылких и доверчивых учащихся юношей, и из них подготовляют новых деятелей на этом постыдном поприще.

Для характеристики представителей безбожия мы указывали те философские и естественнонаучные учения, из которых оно возникло, и с которыми было связано. Заметная связь безбожия с разными, исторически являвшимися, течениями мысли и направлениями жизни ставит пред нами вопрос об историческо-философских причинах современного безбожия. К раскрытию этого вопроса мы теперь и обращаемся.

Первые заметные проблески материализма и безбожия 19 столетия обнаружились в сороковых годах, т. е. только полвека спустя после разлива безбожия французских энциклопедистов и Вольтера во Франции и в других образованных странах. Поэтому весьма возможна преемственная связь безбожия и материализма текущего столетия с безбожием и материализмом французских революционеров и энциклопедистов второй половины прошлого столетия. Беспримерная резня во время первой революции, когда во Франции кровь текла ручьями, затем Наполеоновские войны, во время которых тысячи городов и селений были опустошены и разрушены и миллионы людей побиты и искалечены, навели ужас на всю Европу. Народы приняли это как кару Божию за неверие, и это последнее постепенно само собой заглохло. Но корни его остались и, когда миновала гроза, они дали отпрыски. Не только во Франции, но даже и у нас в России в царствование Александра Благословенного и позже существовали так называемые „вольтерьянцы”, и некоторые из них составляли даже организованные кружки, революционные в политическом отношении и противорелигиозные.

Далее, Кант, со своим механическим воззрением на мир, со своей теорией познания, подрывавшей веру в способность человека обладать истиной и объявлявшей все наши познания субъективными, со своей разрушительной критикой теоретических доказательств бытия Божия, в силе которых прежде почти никто не сомневался, способствовал, сам того не сознавая и не желая, возникновению неверия. С одной стороны, его философия породила дух усиленного критицизма и скептицизма – тот дух, который, как Мефистофель, вечно отрицает. Проникши во все области современного знания, этот дух затронул и богословие, коснулся религии. Он возобновил рационализм, существовавший ещё в прошлом столетии, но в текущем дошедший до полного отрицания христианства и неверия. Довольно напомнить о Бауровой или так называемой тюбингенской школе отрицательной критики, о „Жизни Иисуса” и других сочинениях Штрауса, о „Жизни Иисуса” Ренана. Эти сочинения, и в особенности последнее из них, проникнутые духом критики, отрицания и вражды к христианству, разошлись во многих изданиях по всем странам мира и многих людей соблазнили и отторгли от веры во Христа и в Бога, или, по крайней мере, во многих поколебали веру. С другой стороны, Кант, по нашему мнению был настоящим первовиновником позитивной философии, проложил к ней путь и наметил её начала, которые после были приведены и развиты в целую систему во Франции Огюстом Контом, в Англии Джоном Стюартом Миллем и Спенсером. Кант наметил путь, а эти пошли по нему, и через свои популярно написанные сочинения повели других. А позитивизм если не прямо отрицает бытие Бога, то, по крайней мере, сомневается в нём и, во всяком случае, отрицает религию, вводя вместо поклонения Богу, Который будто бы неведом, обожание всего, что есть лучшего в человеческом роде.

Другим, быть может ещё более сильным, источником современного безбожия следует признать философию Гегеля. Крайний идеализм этой философии у многих последователей её, именно у „левых Гегельянцев”, по контрасту перешёл в материализм. Уже в философии самого Гегеля абсолютная идея или Божество в большей части своей, если так можно выразиться, совпадала с разумом человечества, потому что, по учению Гегеля, только в человечестве Божество становится существом самосознательным и разумной силой. А вне человечества оно хотя и существует, но только в природе, и есть слепая бессознательная сила. Т. е. в сущности, совпадает с природой. Гегель не отрицал бытия Божия, но его Божество есть ни что иное, как сила, развивающаяся и проявляющаяся на низших ступенях в природе, на высших в человеческом роде, в человеческой истории. Не отрицал он и религии, однако ставил её ниже философии, т. е. опять-таки выше всего поставлял человеческий разум. Идеалистический или логический пантеизм Гегеля заключал в себе зародыши материализма, был, можно сказать, замаскированным материализмом; религиозное отношение человека к Абсолютному, как понимал это отношение Гегель, было, в сущности, отношением человека к собственному разуму, – самообожанием. Стоило только на первый план выставить не абсолютную идею, развивающуюся в мире явлений и доходящую до высшей ступени развития в человеке, а самый этот мир и человека, и вместо идеалистического пантеизма являлся чистый материализм, вместо религии обоготворение человека.

Это превращение гегелевского идеализма в материализм и совершилось в философии „левой стороны” последователей Гегеля, главным глашатаем идей которых является Фейербах. В его сочинениях ясно усматривается постепенный переход от идеализма и пантеизма к материализму, к отрицанию христианства и всякой религии, к обоготворению человека. – Между тем как Фейербах и некоторые другие мыслители раскрывали материалистические воззрения в философских сочинениях, другие перенесли их на почву естествознания. И так как в последние полвека естествознание, теоретическое и прикладное, заняло господствующее положение среди других наук и произвело коренной переворот в самой жизни современных образованных народов, то становится понятным широкое распространение материализма и в науке, и в жизни. Быстрому и широкому распространению материализма способствовало то, что дух человеческий был утомлён превыспренним идеализмом и туманным философствованием Гегеля и Шеллинга, а отчасти разочаровался в нём и потому жаждал более простой философии и более доступных для своей мыслительной деятельности объектов. А такой общепонятной философией был именно материализм, общедоступными предметами познания были предметы видимого мира. Материализм был отчасти результатом философии Гегеля, а отчасти реакцией против владычествовавшей в предыдущую эпоху туманной идеалистической философии. В самое последнее время философия и естествознание успели высвободиться из уз материализма. Теперь материализм в смысле теории или философии утратил значение. Главные представители его, К. Фогт, Бюхнер, Молешотт, Кцольбе, ещё до сих пор здравствуют, но они не могут сказать ничего нового, кроме того, что уже было сказано ими, или старшими их современниками раньше, а, главное, к их голосу никто не прислушивается. Но практический материализм, материализм, проявляющийся в самой жизни, как результат теоретического материализма, имеет большую силу и довольно распространён и в среде живущих теперь поколений людей.

Впрочем, практический материализм вызван не одним только теоретическим материализмом: в последние десятилетия могучим деятелем в распространении практического материализма, неприязни к христианству, неверия и безбожия, является образованное еврейство. Презирая иудейскую веру, как суеверную, и в то же время, ненавидя христианство, или, по крайней мере, не принимая его и не сочувствуя ему, образованные евреи большей частью не имеют никакой религии, а иные прямо осмеивают веру в Бога, в особенности христианскую. В их руках находится теперь значительная часть периодических изданий во всех странах света, во всех столицах и в других больших городах, и посредством печати они рассеивают свои тлетворные идеи по всему миру. Так, не дальше, как летом 1889 г. еврейские газеты Вены издевались над молебствиями о ниспослании дождя, которые совершало католическое духовенство по случаю продолжительной засухи. Кроме того, евреи, овладевши огромными капиталами и, захвативши в свои руки торговлю, повсюду разносят свойственный им дух наживы и практического материализма. В последние двадцать пять лет материализм и безбожие примкнули, главным образом, к социализму, который отчасти сделался даже орудием для распространения неверия. Но в развитии и распространении современного социализма крупная доля участия принадлежит евреям; так что и в этом отношении они являются распространителями безбожия в современном обществе.

Кроме рационализма, позитивизма, материализма и социализма, ток современного неверия идёт ещё из пессимистической философии, главными представителями которой в настоящий время являются Шопенгауер и Гартман; последний здравствует и доселе. По-видимому, философия Шопенгауера возникла, как реакция против одностороннего и чрезмерного возвышения разума в немецкой идеалистической философии, против оптимизма этой последней. Но так как до половины текущего века идеалистическая философия занимала владычественное положение во всех областях науки, то в то время философия Шопенгауера почти не оказывала никакого влияния на общество; над ней или насмехались, или даже совершенно пренебрегали ею. Но зато в последние десятилетия идеи Шопенгауера вместе с философией его младшего современника Гартмана получили широкое распространение. Признавая источником всех страданий любовь к жизни, поставляя бессознательное бытие выше сознательного, и предпочитая небытие бытию, мрачная философия этих мыслителей не только не допускает мысли о происхождении мира от Бога, не только отрицает целесообразность в устройстве мира, божественное промышление в истории и загробное сознательное существование человека, но и не признаёт бытия высочайшего Разума. Она есть философия не только противорелигиозная и враждебная христианству, но и прямо безбожная. По учению этой философии, источник бытия и жизни заключается в каком-то бессознательном стремлении к бытию и жизни; т. е. первоисточником и заправляющим началом в мировой жизни и во всемирной истории признаётся случай, только действующий как-бы систематически.

В учении о происхождении бытия и жизни по случаю, а не из начал и деятельности разума, в отрицании мировой целесообразности пессимистическая философия сближается с тем учением, которое в последний тридцать лет проникло почти во все науки и овладело умами не меньше, чем материализм в пятидесятых годах, разумеем дарвинизм, общее – эволюционизм. Не решая вопроса о происхождении материи и силы, а равно и вопроса о происхождении мира, дарвинизм делает попытку объяснения происхождения жизни на земле и всех бесчисленных форм, в которых она проявляется. По учению дарвинистов, простейшие организмы произошли путём случайных, благоприятных для развития жизни, сочетаний неорганических элементов, а низшие организмы постепенно преобразовались в высшие через развитие. Причина усовершенствования и развития организмов заключается в том, что остаются жить и размножаются экземпляры самые совершенные, наилучшим образом приспособленные к жизни, тогда как худшие и слабейшие постепенно вымирают. Целесообразности в природе нет, и стройность её жизни зависит от того, что из бесчисленных опытов творчества природы, которые все случайны, остаются только наиболее удачные. Человек есть высшая форма животного мира, он произошёл и преобразовался из человекоподобного существа, занимающего средину между ним и высшими обезьянами, и душа его однородна с душой животных. Но если человек однороден с животным не только по телу, но и по душе, если он происходит от животных, и сам есть не больше, как высшее животное, то отсюда само собой уже вытекает предположение, что и конечная судьба его одинакова с судьбой животных. Т. е. что с его смертью для него всё кончается, загробной жизни нет, не имеет никакого значения религия. Правда, умеренные дарвинисты, и даже сам Дарвин, до такого вывода не доходят и даже прямо отстраняют его, объявляя, что происхождение человека от низших организмов нисколько не предрешает вопроса о её высшем назначении и цели его бытия. Но такое рассуждение со стороны дарвинистов есть непоследовательная уступка: Они как бы побоялись восставать против всеобщей веры в то, что человек отличается от животных и по происхождению, и по существу своей природы, и по своему конечному назначению, что он произошёл от Бога и пойдёт к Богу. А во время жизни должен иметь и действительно имеет религиозное отношение к Богу, что он есть существо нравственное и подлежащее вменению, что дух его бессмертен, и он будет жить и после смерти. Другие, более последовательные, эволюционисты не делают такой уступки и решительно становятся на сторону материализма, как, например, глава немецких эволюционистов Геккель. Правда, дарвинисты не отрицают прямо бытия Божия, но большинство из них не делают этого только потому, что вопрос о бытии Божием не входит в пределы их доктрины; не говорят они и о том, что душа человека смертна, что религия есть самообман, что нет ни нравственности, ни греха. Но по началам своего учения они не могут не отрицать религии, нравственности и бессмертия души. Благодаря тому, что обсуждение вопросов о бытии Божием, бессмертии души и религии не входит в прямую задачу дарвинизма, благодаря тому, что дарвинисты не имеют нужды при раскрытии своего учения нарочито обсуждать эти вопросы и явно отрицать высшие религиозные истины, дарвинизм оказал меньше вреда религиозной вере, нежели, сколько можно было ожидать, принимая во внимание противорелигиозность его принципов и чрезвычайную распространённость. Многие приверженцы этого учения, схвативши верхушки его, не задавались вопросом об отношении его к религии, не уяснили себе, что оно с религией не совместимо и – остались верующими, не переставая быть дарвинистами.

Скептицизм, рационализм, позитивизм, пессимизм, дарвинизм, социализм и в особенности материализм – вот направления философской и научной мысли, которые были ближайшими и главными причинами современного неверия и безбожия, а более отдалёнными источниками его нужно признать:

1) французское вольнодумство и безбожие второй половины прошлого века, которое частью через сочинения безбожников того времени, частью через посредство увлёкшихся этими сочинениями людей простёрло своё влияние и на умы нынешнего столетия;

2) критицизм и скептицизм в отношении к познавательным способностям и к познанию и вместе с тем механическое воззрение на мир Канта;

3) могущественное влияние на общество идеалистической философии нашего столетия; в особенности философии Гегеля.

Мы привели общие и главные причины возникновения и распространения современного безбожия. Но есть ещё второстепенные и частные причины этого страшного духовного недуга, таковы: поверхностное образование и полу-образование, легкомысленный дилетантизм в научных занятиях, самомнение и гордость, свойственные многоучёности, если она не соединяется с сильным умом и истинным просвещением, лёгкость нравов и нравственная распущенность, преобладание материальных интересов в жизни, противорелигиозное или, по крайней мере, нерелигиозное воспитание детей, чтение людьми юного возраста и незрелого ума материалистических и безбожных книг.

Платон указывал две причины возникновения и распространения безбожия: 1) необузданность страстей и желаний: 2) невежество, почти неисцелимое, почитающее себя совершенной мудростью, заключающееся в сочинениях „новейших мудрецов”, которые и „производят порчу” ⁴⁵ . Но жизнь современных образованных народов гораздо сложнее жизни классических греков, и потому теперь причин и условий для возникновения и распространения безбожия стало больше. Сколько-нибудь знакомый со строем жизни современного образования общества и без обширных разъяснений поймёт и согласится с нами, что именно в наше время вышеуказанные причины безбожия действуют особенно сильно и все в совокупности. Так, никогда не было столько книг, и никогда книга не была так общедоступна, как в настоящее время: это многим облегчает доступ к учёности и истинному просвещению, но для большинства через это открываются двери к поверхностному многознайству и полуобразованию. Никогда не было такого огромного числа школ и никогда не были они так переполнены, как теперь: этим способом широко распространяется просвещение, но зато до крайности умножается число недоучек, так как огромное большинство не проходит полного курса средней школы. Никогда книги и листки не распространялись с такой лёгкостью и быстротой и на такие огромные пространства, как теперь: это облегчает и распространяет просвещение и повсюду разносить блага его, но зато по всему миру распространяются дурные книги, например, безбожные, тогда как прежде каждая подобная книга обращалась на небольшом уголке земли. Никогда науки не достигали таких успехов, никогда просвещение не имело такого широкого распространения, никогда не было сделано такого количества поразительных, поистине чудесных открытий и изобретений, как в 19 веке. Но в связи с этим, дух образованного человечества едва ли когда доходил до такой степени самообольщения и гордости, как в наш век, и никогда не было такого количества невежественных и малоумных учёных, как теперь. Никогда не было употреблено столько труда и искусства на изыскание средств к поднятию экономического благосостояния народов: но хотя размеры бедности, быть может, и уменьшились, количество людей, недовольных своим материальным положением, возросло. Никогда дело воспитания детей не было поднято на такую научную высоту, не пользовалось таким вниманием, и не было ограждено такими попечениями, как в последнее время. А между тем, и теперь иногда по всем правилам педагогического искусства и педагогической науки воспитывают людей, нравственно и физически бессильных, или даже нравственно и умственно развращённых и уродливых. Бесспорно, в новое время много сделано для уяснения нравственных понятий и нравственных обязанностей человека, для смягчения нравов, для распространения человечных отношений между людьми: однако тюрьмы и теперь переполнены, не пусты и места ссылки, миллионные и фабричные города и теперь служат очагами разврата и деморализации, какими они были в дни Навуходоносора, или Нерона, а миллионные армии и миллиардные издержки на вооружение незаметно, но верно ведут – государства к банкротству, народы к бедности и одичанию, семейное начало к разложению, просвещение и религии к упадку. Никогда торговля не достигала таких исполинских размеров, промышленность – такого процветания, прикладные науки и искусства – такого высокого развития, как в наш век. Но зато теперь человек уже слишком глубоко погрузился в круговорот земной жизни и в материальные интересы и стал забывать о хлебе духовном, и мало думать о небе и вечности. Преобладание в последние полвека наук о природе, техническо-промышленных и экономических и эмпирическое направление во всех вообще областях знания отвлекли умы от философии, богословия и наук гуманных, а через это опять-таки дан был перевес вопросам и интересам, относящимся до материального положения человека, пред высшими интересами. Никогда усилия развить ум, овладеть тайнами природы, умножить и распространить познания не доходили до таких огромных размеров и, по-видимому, никогда не увенчивались такими блестящими результатами, как в настоящее время. Но одностороннее развитие ума угасило силу чувства, подорвало энергию воли, отравило душу сомнением, унынием и неверием, а тело недугами, и дух, нагруженный познаниями, утратил способность живого понимания истины, вместо познания высших истин, он дошёл до отрицания их. Правда, природа отражает в себе высочайшие свойства Творца её: небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь (Пс. 18:2). Поэтому исследование природы должно бы приводить к Богу. Действительно, к Богу и приводит истинное, глубокое, всестороннее, философское познание её, когда исследователь в изучении явлений природы восходит до первых причин их и не замыкается в небольшом круге явлений, а поставляет их в связь с другими порядками явлений и стремится понять и обнять весь строй, связь всех частей мира и основные законы мироздания; тогда он приходит к признанию высочайшего Существа, как первой причины мира и как всё объединяющей и конечной цели его. Но природа безмерно обширна, явления её безгранично разнообразны, тайны её глубоки, и уровень познания её, не смотря на блестящие результаты, достигнутые естествоведами в нынешнем столетии, ещё крайне низок. А потому, при ограниченности человеческого ума, широкий взгляд на природу, глубокое понимание её и многостороннее изучение, составляют удел только богато одарённых и разносторонне образованных естествоведов, т. е. очень немногих. Большинство же естествоиспытателей, не имея широкого ума и философского взгляда на вещи, занимается исследованием только ближайших причин явлений и мало-помалу привыкает видеть в мире господство одних необходимых, механически действующих, законов и теряет из виду первопричину мира. Тем более что преобладание рассудочного анализа убивает или, по крайней мере, ослабляет свойственную неучёным людям способность непосредственного поэтического воззрения на природу, как на исполненное красоты и гармонии Божие создание. Та же ограниченность ума и неисчерпаемая широта природы заставляют многих естествоиспытателей погружаться в изучение самого узкого круга явлений, или даже одного какого-либо предмета и не знать ничего другого. Дурное влияние подобной узкой специализации на ум, на сердце, на жизнь и религиозные воззрения ныне часто можно видеть во врачах и других учёных, особенно в специалистах по техническим, прикладным наукам. Такие учёные утрачивают способность смотреть на природу, как на целое, и на отношение её и человека к Богу. Постоянное занятие предметами материальными, особенно занятие научно-ремесленное, узкопрактическое, отвлекает внимание и мысль от духовной стороны бытия и от мира сверхчувственного, и вследствие этого в людях, не получивших широкого гуманного образования и мало-религиозных, развивается привычка считать действительно существующим только материальное бытие. С другой стороны, постоянное пользование наблюдением и внешним опытом приучает естествоведов доверять только осязаемым, материальным фактам и только эмпирический метод считать истинно научным методом. А отсюда у них зарождаются недоверие и несочувствие к умозрению и неохота заниматься умозрительными предметами, или же проявляется наклонность и в исследовании сверхчувственных предметов требовать очевидности и руководствоваться эмпирическими методом. Но так как сверхчувственных предметов нельзя воспринимать внешними чувствами, и к исследованию их внешний опыт может быть применяем только косвенно и в самых ограниченных размерах, то в результате такого требования может оказаться неверие в бытие сверхчувственных предметов, или, по крайней мере, сомнение в их бытии. Ведь сказал же один астроном, что он исследовал небесную область телескопом и нигде не нашёл Бога. Тем скорее можно ожидать подобной бессмыслицы от бездарного специалиста естественника, который кроме сферы микроскопически малой группы явлений, исследуемых им, ничего не знает, который своей горделивой и мелочной учёности угашает толковое жизненное понимание вещей.

Впрочем, все эти недостатки, более или менее свойственные естествоиспытателям, приводят к безбожию преимущественно тогда, когда существует материалистическое веяние, противорелигиозный дух, а без этого они влекут за собой только равнодушие и невнимание к религии, или даже не оказывают никакого влияния на религиозные убеждения человека. Когда дух времени не безбожный, тогда люди по привычке держатся воспринятой с детства веры, хотя бы она и не согласовалась с их научными воззрениями. Большей частью они даже не подозревают о существовании этого несогласия, или хотя и ощущают его, но не имеют ни возможности, ни охоты примирить их, а с другой стороны, не имеют силы воли окончательно порвать связь с религией и оставляют её неприкосновенной. Разумеется, глубокая религиозность в них отсутствует, и всё дело веры сводится к механическому исполнению необходимейших религиозных обрядов, но всё-таки нельзя же их причислить к неверующим.

Все указанные особенности науки и жизни новейшего времени если не прямо, то косвенно способствовали упадку религиозной жизни. После этого неудивительно, что в последние пятьдесят лет охлаждение к вере и забвение религии, вражда к христианству и положительное безбожие, получили такое широкое распространение, как никогда прежде. Выяснивши прямые причины и косвенные условия возникновения современного безбожия, укажем наиболее характерные факты широкого распространения противохристианского духа неверия в существование будущей жизни, забвения и отрицания религии и совершенного безбожия среди теперешних образованных народов.

Германии привелось быть центром, где возник и откуда распространился по всем странам современный материализм посредством сочинений Фейербаха, Молешотта, Бюхнера. К. Фогта и других мыслителей. Она же была и доселе остаётся очагом рационализма и произвела такого яростного и сильного врага христианства, каким был Д. Штраус. Она же – родина современного философского пессимизма в лице Шопенгауера и Гартмана с их школой. В ней же в последнее время усилился практический материализм и социализм, и главными вожаками последнего оказались немецкие евреи, каковы Лассаль, Маркс, анархист Мост и другие. А дарвинизм хотя возник и не в Германии, но имеет здесь видного и притом крайнего представителя в лице Геккеля. Само собой понятно, что проповедь столь многих и столь известных безбожников не могла остаться бездейственной. К несчастью, она произвела охлаждение к религии, распространила неверие и породила безбожие не в одних только высших и образованных классах, но и в массах простого народа. Вот что писал в семидесятых годах Генерал супер-интендант в Берлине в своём пастырском послании к подчинённому ему духовенству:

„Мы не должны скрывать, что упадок церковной жизни необыкновенно велик. Многие церкви и алтари посещаются лишь немногими, и большинство народонаселения заботится исключительно о временном и земном. Молитва в домах замолкла. Слово Божие не читается и ещё менее исполняется. Число некрещённых детей и не венчанных браков до ужаса велико. Преступления и безнравственность увеличиваются всё более и более, благочестие и уважение к божественному и человеческому порядку сокрушаются, и суды Божии не принимаются в соображение и не понимаются... Теперь вопрос не о богословских разномыслиях, а о том, есть ли Бог? Есть ли у человека бессмертная душа, и предстоит ли вечный суд?” К этой мрачной и страшной картине, – если даже допустить, что чёрные краски наложены на ней слишком густо, – можно присоединить ещё следующее сообщение одной немецкой газеты: „Несколько сотен рабочих, работающих на одном заводе в Вестфалии и живущих со своими семьями в одном помещении, никогда не ходят в кирхи и, пользуясь правами, предоставленными в Германий гражданским бракам, не венчаются и не крестят своих детей. Однажды пришёл к ним местный пастор. Собравшись, они выслушали его увещания, и один старик от лица всех отвечал ему: „господин пастор! Мы не обижаемся на вас за ваши слова: это ваше призвание, и вы говорили в своём роде хорошо. Но мы покорнейше просим вас не беспокоиться заходить к нам больше. Мы, большие и малые, не веруем в Бога и не желаем ничего знать о Нём. Мы хотим работать, приобретать деньги, есть, и пить и дозволять себе иногда удовольствия. Мы верим в лучшее и будущее, но не на небе, а на земле; мы верим в евангелие и спасение, но это есть социальная демократия, которую принёс Иисус Христос и ввёл бы, если бы этому не помешали его неблагоразумные ученики”.

В этих словах и во многих других проявлениях современного неверия мы замечаем характерные особенности его, отличающие его от безбожия классической эпохи. Во-первых, современное безбожие имеет не столько научный и философский, сколько практический характер; но тем оно опаснее: теоретический атеизм, как и всякое отвлечённое учение, делается достоянием только более или менее учёных, следовательно, не многих, а практический атеизм может распространяться в народе; теоретический атеизм приводит основания и доказательства и против него можно бороться его же оружием – логикой, знаниями, фактами, а практическое безбожие не опровергает доводов, но зато и не обращает на них никакого внимания и просит оставить себя в покое. Однако не может быть сомнения в том, что первоисточником практического безбожия служит философское безбожие. Как в прошлом, так и в настоящем столетии сначала возникало теоретическое, так сказать, книжное безбожие, а затем оно порождало и распространяло безбожие практическое. Философское безбожие – фундамент, практическое – воздвигаемое на нём здание. Во вторых, многие безбожники нынешнего века сближают своё учение с учением Иисуса Христа, как ни странно это слышать. Такая нелепая претензия объясняется отчасти близкой связью между современным безбожием и социализмом. Социалисты, как известно, провозглашают, что социализм был возвещён в Евангелии и осуществлён в жизни, первых христиан. Но на самом деле между учением Иисуса Христа и современным социализмом при поверхностном и больше кажущемся сходстве есть глубокое различие. Истинный последователь Христа говорит бедным: всё моё – ваше, а современный социалист с угрозой говорит богатым всё ваше – моё. Иисус Христос убеждал раздавать имения нищим, и первые христиане всё достояние имели общее. Но по духу учения Иисуса Христа всё это должно делаться добровольно, а социалисты действуют огнём и мечом, употребляют все виды самого дерзкого насилия и готовы бы всё разрушить; по учению Иисуса Христа, раздаятели имений собирают себе сокровища на небесах, а социалисты в загробную жизнь не верят. Евангелие учит ни во что вменять земные блага и самую временную жизнь в сравнении с жизнью вечной, а социалисты думают и заботятся только о временной жизни и преимущественно о материальных благах. – Другой пункт соприкосновения своего учения с христианством некоторые современные безбожники находят в представлении о Христе, как идеальном человеке. По их мнению, Иисус Христос – не Бог и Сам не признавал Себя за Бога; Он – идеальный человек, возвестивший идеальные начала жизни; в Нём есть только истинно-человеческое и нет ничего сверхъестественного, а последователи Его по недоразумению приняли Его за Бога и Его учение за сверхъестественное. Он дал начала той религии, которая состоит в поклонении идеалу, в обожании человеческого гения, которую нужно называть религией гуманизма, и которая в будущем вытеснит поклонение Богу. Какая бесцеремонная клевета, какая грубая ложь заключается в таком взгляде на Христа и христианство, об этом нечего и говорить. Всякий, кто хотя один раз читал, или слышал евангелие, признает бессовестность и наглость такой лжи.

В Англии ни материализм, ни рационализм, ни пессимизм, далеко не имеют такой силы и распространения, как в Германии. Ho зато, как в прошедшем столетии неверие выражалось там в деизме, так в нынешнем оно проявилось в позитивизме, а распространилось в народе чрез посредство социализма. Позитивизм сроден с деизмом в том, что бытия Божия он прямо и решительно не отрицает, но отрицает возможность какого бы то ни было отношения к Нему, – будет ли то отношение познавательное, интеллектуальное, или религиозно-нравственное. – Отрицает религию во всех её проявлениях: как мысль и веру, как набожное и нравственное чувство, как культ или внешнее богопочтение. Практическое применение безрелигиозных начал теоретического позитивизма мы находим в социалистическом обществе, основанном в Англии в пятидесятых годах Георгом Голиоком. Сущность учения этого общества, которое оно раскрывало в своей газете, есть отрицательное безбожие, осуществляемое в жизни. Руководители этого общества назвали своё учение не атеизмом, а нонтеизмом и секуляризмом (seculum – век). Первым названием они выражали то, что они прямо не отрицают бытия Божества, но что для них все равно – есть Бог, или нет Его; со вторым названием они соединяли тот смысл, что человек должен жить и действовать только для настоящей жизни, так как загробной жизни нет. В этих двух названиях выражено всё и теоретическое и практическое учение этого общества. Вера в бытие Божие и даже самое употребление имени „Бог” не допускается, но не в смысле прямого отрицания Божества, а под предлогом невозможности человеку иметь верное и определённое познание о Нём. Чтобы отрицать бытие Божества, говорят приверженцы этого общества, нужно обладать бесконечным знанием, пройти до пределов всего сущего, исследовать всю вселенную, и дойти до убеждения, что нет нигде Бога. Материю, хотя она самобытна и вечна, нельзя признать Богом, потому что она лишена самосознания и свободной воли – этих основных сил существа личного. Не будучи создан, мир, по их мнению, и не управляется божественным провидением: опыт учит, что нет никакого отца на небесах, нет никакой надежды, чтобы молитва была услышана, нет фактических доказательств особенного промысла о человеке. Направляя свою критику против естественного богословия Палея, нонтеисты утверждают, что нельзя доказать бытие Божие из целесообразного устройства мира – физического и нравственного: телеологическое доказательство, по их мнению, есть не более, как смутное отражение собственного лица человека на подкладке мира. Здесь будто-бы всё держится на аналогиях, без всякой достоверности, и доказывается слишком много. Ничего нельзя сказать, учат секуляристы, о загробном мире – есть он, или нет; и так как люди совершенно не знакомы с нравственными законами того мира, то нечего о нём и заботиться. Что было до нас и что будет после – это две чёрных, совершенно непроницаемых, завесы, из которых одна висит пред началом человеческого бытия, а другая – за концом его на земле, и никто из живущих на земле не снял и даже не приподнял ни одной из них. Глубокое молчание царствует за этими завесами: никто из стоящих за ними не давал ответа на вопросы, которые с воплем обращают к ним стоящие пред этими завесами жители земли; всё, что мы слышим оттуда, есть только пустой отголосок нашего вопроса, подобно тому, как если бы мы кричали в какую-нибудь бездну. Ежели нет загробной жизни, рассуждают нонтеисты, то люди сами себе делают зло, когда не стараются наслаждаться настоящей жизнью; а ежели есть другие миры, в которые люди переселяются по смерти, то именно те всего лучше могут наслаждаться в них, которые здесь задачей своей жизни поставляли способствовать благополучию человечества. Ничто сверхъестественное, никакая мысль о загробном – не должны иметь никакого влияния на жизнь и действование человека. Жить для времени, исполнять обязанности настоящей жизни, не думая о том, что ожидает человека за гробом, стремиться к улучшению жизни посредством научного образования и труда, содействовать благосостоянию человечества всеми земными средствами – вот что должно наполнять жизнь. Нравственно то, что полезно. Учение – наша помощь, честь и похвала; подчинение необходимости – наша обязанность; труд – наше богослужение, сочувствие человечеству и любовь ко всему лучшему в людях – наша религия: так говорят нонтеисты.

В этой беспочвенной и легкомысленной философии заключаются обрывки мыслей из материализма в учении о мире, из утилитаризма в учении о нравственности и пользе, из социализма в учении об отношении человека к человечеству; но главные положения её о Боге, религии и загробной жизни взяты из позитивной философии. Учение нонтеистов, отличающееся от эпикурейской философии тем, что оно, кроме наслаждения жизнью, рекомендует труд и заботы о благе человечества, с первого раза может показаться оптимистическим и располагающим к благодушию. Но, вглядевшись в него пристальнее, мы замечаем в нём признаки болезненности ума, надломленного и подавленного тяжестью сомнения, отголоски тоскливого чувства и как бы утомления и упадка духа. Нонтеист не решается ни отвергнуть прямо бытие Бога, ни признать его и уверовать; а это – состояние ужасное, состояние безнадёжности и бессилия его ума – решить этот важнейший вопрос. Правда, он убеждает себя и других совсем не думать об этих предметах и таким образом как бы ставит себя в определённое и твёрдое положение в отношения к ним, как бы слагает с себя заботу думать о них. Но это только одни слова: ни один мыслящий и чувствующий человек, пока не омертвел его дух, не может отрешиться от дум о сверхчувственном мире и от забот о своей посмертной участи. А нонтеисту тем труднее освободиться от этих тяжких дум и забот, что он не составил себе определённого решения – есть ли Бог, есть ли загробная жизнь. В том и заключается ужасное положение неверующего, что он, отрицая Бога, не может забыть о Нём. Но, быть может, ещё чаще мысль о Боге и о загробной участи человека предносится тому, кто, подобно нонтеистам находится в состоянии сомнения, нерешительного отрицания, колеблется между возможностью веры и отрицанием, и потому состояние духа такого человека ещё тягостнее и мучительнее, нежели решительного безбожника. Чтобы утишить тоску сердца, лишившегося религии и с нею всех лучших надежд и идеалов, и наполнить пустоту ума, стремящегося к бесконечному, нонтеисты предлагают наслаждаться земными благами, трудиться, стремиться к усовершенствованно жизни, заботиться о благе человечества, любить и почитать всё, что есть в нём наилучшего. Но как скучны должны быть наслаждения, суетны заботы и ничтожны идеалы человека, который уверен, что через несколько лет, или много десятков лет от него ничего не останется кроме праха! Возникает тягостный вопрос, какая в таком случае цель бытия всего человечества? и сто́ит ли заботиться об его благосостоянии? Если для человека с его идеалами, высшими запросами и надеждами всё кончается со смертью, то он гораздо несчастнее и жальче животного, потому что последнее, по крайней мере, не имеет недостижимых идеалов, наслаждается невозмутимо непосредственной жизнью и не тревожит себя ожиданием неизбежного конца. Да, философия неверия настолько безотрадна, что она не может не вести человека к разочарованию, отчаянию и самоотрицанию, которое, действительно, и осуществляется в наши дни так часто в самоубийствах. Неверие, будучи порождением дряблого ума, не имеющего силы и мужества взяться за основательное решение высших, нужнейших вопросов и усиливающегося скрыться от них под маской жалких идеалов и забыться в круговороте и шуме земной жизни, в свою очередь поддерживает эту дряблость, ввергает дух в уныние и поселяет в человеке отвращение к жизни, или же боязнь жизни.

Между тем как в прошедшем столетии очагом, на котором возгорелся и откуда распространился по всем образованным странам разрушительный огонь безбожия, была Франция, в нынешнем столетии безбожие возникло преимущественно в Германии, но распространению его способствовали всего больше опять-таки французы – эти популяризаторы своих и чужих учений. Между тем как безбожное сочинение Штрауса „Жизнь Иисуса” имело не очень широкий круг читателей в самой Германий, не говоря о других странах, Ренаново сочинение под тем же именем, явившееся позже книги Штрауса и написанное в подражание ей, проникло в подлиннике и в переводах во все страны мира и было прочитано не одними учёными людьми. Поверхностность ума, весёлая беззаботность и наклонность к эпикурейству делают французов более восприимчивыми к безбожию в сравнении с другими народами. Хотя в духе национальной и религиозной неприязни и риторически преувеличенно, но всё-таки не без основания Цицерон говорил о предках их галлах: „прочие народы за свои религии поднимают войны, а эти (галлы) вооружаются против всех религий. Те во время войны просят у бессмертных богов мира и милости, а эти вели войны против самых бессмертных богов” ⁴⁶ . В настоящее время во Франции есть сторонники материализма, позитивизма и социализма. Как и везде, неверие распространено там преимущественно в больших и фабричных городах. О степени распространения его в высших интеллигентных слоях французского общества можно судить по тому факту, что несколько лет тому назад министр народного просвещения Гобле циркуляром приказал вынести иконы и распятия из всех школ Франции и не употреблять в школьном преподавании имени Бог, под тем предлогом, что не следует насиловать совести учеников, внушая им религиозные воззрения раньше, чем они могут принять их сознательно и добровольно. Правда, это распоряжение было встречено ропотом со стороны большинства населения и, кажется, вскоре было изменено, да и сам Гобле скоро лишился министерского портфеля. Но уже самый факт издания такого нагло безбожного циркуляра есть печальное знамение времени: министр не решился бы издать его, если бы мог ожидать сильного порицания со стороны печати и противодействия со стороны правительства и влиятельных классов. Циркуляр был издан в расчёте на поддержку со стороны неверия одних, религиозного индифферентизма других в борьбе против недовольства провинциального и особенно сельского населения, которое по-прежнему остаётся христианским. Если не о неверии, то о равнодушии к религии в теперешней Франции немало говорит и то обстоятельство, что президент французской республики Карно, не принадлежа к врагам христианства, не состоял, однако, в числе последователей его: он не был окрещён и исповедовал так называемую теантропическую религию, о которой сейчас ниже.

Бельгия и Швейцария во многом сходны с Францией, и неверие там не меньше распространено, нежели во Франции. Швейцария сделалась притоном социалистов-анархистов, стекающихся туда со всей Европы. В Бельгии, как и во Франции, недавно изгнали преподавание закона Божия из учебных заведений.

Практический до крайности характер Северо-американцев и наклонность их к материальным интересам и в особенности наплыв в Соединённые Штаты социалистов и всякого сброда из Европы способствовали там развитию преимущественно практического атеизма и равнодушия к религии.

У нас в России безбожия, смеем думать, меньше, нежели во многих других современных государствах. Но если и в тех землях, где оно не имеет нужды таиться, трудно определить размеры его, то тем труднее сделать это по отношению к России, в которой оно находится в скрытом состоянии и, во всяком случае, не выставляется публично и не проповедуется явно.

Причины угасания современного безбожия – общие и частные.

Общая причина упадка современного безбожия заключается в изменчивости исторических эпох. При необыкновенной текучести жизни и разнообразии форм её проявления характер эпох меняется. Ни одна форма жизни, ни одно направление мысли не занимают господствующего положения и не развиваются с неуклонной последовательностью в продолжение многих сотен или тысяч лет. Везде и во всём движение вперёд сменяется остановками, блужданиями по окольным путям и возвратом назад. Каждое проявление жизни возникает, усиливается, достигает высшей степени развития, затем ослабевает, и наконец, совсем прекращается. Так, например, соответственно стадии развития, духу времени, характеру народа и другим условиям, меняются формы правления. Одни и те же, или различные народы и племена в разное время своего существования переживали образ правления патриархальный, теократический, деспотический, монархический, олигархический, аристократический, республиканский. До учреждения греческих и римской республик во всем свете не было республиканской формы правления; просуществовала она у Греков и Римлян несколько сот лет и исчезла с лица земли на долгое время; но сто лет тому назад опять возродилась и в настоящее время существует во многих государствах Старого и Нового Света; но удержится ли она навсегда, или нет – сказать никто не может. Аналогичный этому примеру из жизни государственной можно привести пример из истории философской мысли. В классическом мире в числе прочих философских направлений мысли был и материализм, но скоро заглох и не существовал в течение почти двух тысяч лет; только уже во второй половине прошлого века он возродился с удвоенной силой, но господствовал недолго. Затем с сороковых годов нашего века он опять возник, имел большую силу и широкое распространение в пятидесятых и шестидесятых годах, а теперь опять замирает, и не известно, когда вновь восстанет. Подобным же образом в века, предшествовавшие началу христианской эры и следовавшие за ней, в философии господствующим направлением был дуализм, но тогда же он и покончил своё существование и ни разу с тех пор не возникал. Пантеизм многократно проявлялся в разных видах, каждый раз оказывали сильное влияние на мысль и жизнь, но господство его никогда не было продолжительным. Так сменялись одна другой системы философии, ни одна из них не оставалась господствующей, и господство каждой продолжалось едва десятки лет, за исключением философии Платона и Аристотеля, влияние которых продолжалось много веков. В частности, материализм проявлялся только три раза, и три раза же, одновременно с ним, усиливалось сродное ему безбожие. Ослабевали, а затем впадал и в совершенное забвение философский материализм, после чего и порождённый им практический материализм, лишившись опоры, удерживался не долгое время. Параллельно с возрастанием материализма усиливался и атеизм, а упадок материализма сопровождался ослаблением, а затем исчезновением атеизма, сначала теоретического, потом и практического. Так было это в Римской империи перед Рождеством и после Рождества Иисуса Христа; то же было и в период первой французской революции; та же постепенность роста и упадка теоретического и практического материализма и связанного с ним теоретического и практического безбожия замечается и в последние полвека. Материализм и атеизм подвержены общему закону всякого существующего во времени бытия, – закону роста, расцвета, увядания и смерти или прекращения существования.

Кроме закона непостоянства, изменчивости и недолговечности форм жизни и направлений мысли, упадок современного безбожия имеет и другую общую причину – закон борьбы противоположностей. Одна крайность вызывает другую крайность, – свою противоположность. Это закон жизни. Он проявляется как в исторической жизни народов, так и в частной жизни людей. Везде и всегда идёт скрытая и явная борьба между различными формами жизни и направлениями мысли, – борьба из-за преобладания. Результатом столкновения различных течений жизни и мысли бывает падение того, что было вверху, и возвышение того, что было внизу, а иногда противоположности взаимно уравновешиваются, крайности сглаживаются и возникают новые формы жизни. Богатство, располагая к изнеженности, роскоши и мотовству, доводит своих владельцев до разорения и нищеты. Напротив, скудость, приучая к труду, к бережливости и умеренности, становится источником обогащения, или, по крайней мере, довольства и избытка: нужда – мать изобретений. Такие переходы богатства в нищету и бедности в изобилие бывают в жизни не только частных лиц, но и целых народов. Даже духовное богатство, представляющее силу, несравненно более прочную, нежели тленные сокровища, часто имеет склонность переходить в свою противоположность: Высокий полет, и сильное напряжение мысли ведут к утомлению её, и за веками просвещения следуют времена упадка его и положительного одичания. У просвещённых народов образованность начинает глохнуть и замирает, а у варваров зарождается и пышно расцветает. Точно также идеализм переходит в материализм, а материализм в идеализм. Равным образом религиозный дух иногда охлаждается, религия превращается почти только в формальное исполнение обрядов, распространяется равнодушие к Богопознанию и Богопочитанию, наконец, проявляется и положительное неверие, и затем постепенно усиливается и распространяется. Но самая сила его, дерзость и разрушительность вызывают отвращение, негодование и протест; противодействие ему растёт больше и больше; оно зараз теряет сочувствие и поддержку со стороны, силы и дух в себе самом; господство его кончается и переходит к людям веры. Правда неверие долго ещё остаётся, но уже не только не владычествует, а даже и не живёт, только прозябает и издыхает; люди веры перестают даже бороться против него, и остающиеся немногие сторонники его или переходят к вере, или доживают свой век в тоскливом одиночестве и бездействии, забытые и никому не нужные. И по мере того, как падают дух, силы и смелость безбожия, всё более и более возрастают бодрость, мужество и силы сторонников веры, влияние её усиливается и расширяется, и сама она, воспламеняемая борьбой против безбожия, перестаёт быть, как прежде, бездушной и холодной, становится живой, действенной, могущественной. Таким образом, в самой силе безбожия заключается росток его упадка. И чем большей крайностью отличается какая-либо форма жизни, или направление мысли, тем менее можно рассчитывать на их долговечность, тем скорее они вызывают противодействие себе, тем легче переходят в противоположную крайность; а безбожие именно есть крайность из крайностей. Как в извилистой реке течение, ударившись в берег, отталкивается от него и ниже ударяется в берег противоположный, так тоже бывает и с вековыми течениями философской мысли и исторической жизни: и здесь одна крайность приготовляет путь своей противоположности.

Одна из частных причин, почему безбожие не может ни существовать довольно долго в значительных размерах, ни распространяться слишком широко, заключается в анормальности и в разрушительном характере безбожия. Чем больше какая-либо форма жизни, или проявление духа времени отступают от нормы и здорового строя жизни, тем труднее им удержаться на долгое время и достигнуть преобладания, а таково именно и есть безбожие. Безбожие – не нормальное, а болезненное отправление духовного организма человечества; оно – болезнь, уродство духа. Философ Платон, этот глубокий знаток человеческой души, прямо называет безбожие болезнью ⁴⁷ .

Безбожие можно назвать противорелигиозным умопомешательством, потому что это болезнь не тела, а духа. Как болезнь, оно встречает естественное противодействие своему развитию и расширению в здоровых соках, в неповреждённых членах организма. По мере развития болезни усиливается и противодействие ей. Пока начавшийся в человеке недуг незначителен, человек очень часто не обращает на него должного внимания, продолжает вести прежний нездоровый образ жизни и не прибегает к лечебным средствам, в надежде, что болезнь пройдёт сама собой. Но когда болезнь длится и усиливается, тогда даже и беспечный человек становится осторожен, по мере сил удерживается от привычек и образа жизни, располагающих к недугу, принимает лекарства и т. п. Если организм ещё не старческий, если важные органы не подверглись сильной порче, и человек способен ещё жить, то предохранительные меры, лечебные средства и нормальный образ жизни обыкновенно достигают цели. Дальнейшее развитие болезни приостанавливается, и она или совсем излечивается, или перестаёт быть опасной, и дальнейшее существование человека обеспечивается. Точно таким же образом действует и великий организм человеческого рода. Как и человек, по естественному чувству самосохранения, он принимает меры против всего, что может угрожать его здоровью и безопасности, что вредит его физическому и духовному благосостоянию. Само собой понятно, что чем важнее угрожающая опасность, тем сильнейшее противодействие он оказывает ей. Противодействие безбожию проявляется тем быстрее и энергичнее, что безбожие – болезнь острая и опасная, обнаруживающаяся скоро и резко. Как от сильного яда, разрушительные действия безбожия проявляются быстро, резко, в страшных формах, так что не остаётся никакого сомнения в смертельной опасности от этой болезни.

Но не может ли произойти столь сильного приступа безбожия, что им будет поражена значительная часть человечества, и притом в такой сильной степени, что оставшиеся здоровые соки окажутся бессильными произвести спасительную реакцию, и вся часть омертвеет? Не отрицаем, что это может случиться. Но в таком случае другие, свежие народы придут и уничтожат эту обессилевшую и испорченную заразой часть человечества, и таким способом прекратится передача от неё заразы другим частям человечества. Если бы, например, среди теперешних образованных народов безбожие распространилось в таких широких размерах, что сделалось бы как бы нормой жизни, то это повлекло бы за собой такой умственный упадок, такое глубокое развращение нравов, и неразлучное с последним физическое вырождение, что, конечно, они не выдержали бы натиска народов, хотя и менее образованных, но физически здоровых и сильных и нравственно добрых и цельных, и неминуемо погибли бы под их ударами. Да если бы и не пришли завоеватели, народ, заражённый безбожием, ослабевает физически и духовно, разлагается и вырождается от пороков, и окончательно погибает или от внутренних раздоров и междоусобицы, или от истощения сил. Будучи силой, исключительно и до крайности отрицательной, безбожие разрушает, или портит всё положительное: истину, добро, веру, религию, нравственность, духовные способности человека, философию, науку, искусство, экономическое и физическое благоденствие людей и народов. Но ослабляя и разрушая всё положительное и лучшее в жизни, оно подтачивает весь жизненный строй заражённых им народов, ведёт эти последние к упадку, а тем самым неизбежно подкапывает само себя и погребается в прахе им самим нагромождённых развалин. Подобно всякой иной разрушительной силе, безбожие или прекращается от противодействия другой силы, или угасает от недостатка наличности той среды, которая допускает внутри себя его разрушительное действие.

Отрицательный характер безбожия составляет другую частную причину его бессилия и недолговечности его господства. В безбожии нет никаких положительных философских и научных основ, никаких прочных и здоровых жизненных начал. Основы безбожия – чисто отрицательные. В интеллектуальном отношении оно самозаблуждение и есть корень других заблуждений, а у нравственной жизни оно отнимает самую прочную основу её – веру в Бога. Вытекая из ненормальных отправлений мысли и жизни, безбожие есть болезненное отрицание с начала до конца.

Философская, научная и жизненная беспочвенность и аномально-отрицательный характер безбожия всего яснее обнаруживаются в том поразительном факте, что ни древние, ни новые безбожники не сумели создать системы безбожия, несмотря на то, что некоторые из них были люди учёные и даже философы. Не только создать системы безбожия, – они не могли привести даже ни одного положительного факта, в котором бы заключалось прямое доказательство небытия Бога. Все приводимые ими доказательства своего лжеучения – косвенные, направленные или против христианства, или против учения о промысле Божием, или против учения о целесообразном устройстве мира. Но если бы даже им и удалось доказать, что промысла и целесообразности в мире нет и что христианство – религия ложная, в этом ещё не заключалось бы никакого доказательства небытия Божия. Язычники веруют в Бога лживо, но лживость их веры свидетельствует только о высоте и малодоступности для ограниченного и испорченного человека предмета веры, о трудности приобрести точные понятия об этом предмете, а вовсе не о том, что его нет. Даже более: общераспространённость ложных религий предполагает возможность истинной религии и косвенно подтверждает бытие Бога. При отсутствии положительных доказательств небытия Бога, защитникам истины бытия Его приходится или отражать нападки безбожников на религию, христианство и частные христианские догматы, или приводить доводы в пользу истины бытия Божия, или, наконец, опровергать возражения безбожников против этих доводов. Каковы бы ни были доказательства бытия Божия, всё-таки они есть, а доказательств небытия Божия нет. Как бы низко ни ценил кто философское и научное достоинство и практическую пригодность доказательств бытия Божия, уже самый факт их многовекового существования говорит об их силе и не прекратившемся и доселе значении. Нет спора, трудно доказать бытие Божие, но доказать небытие Бога совсем нельзя. Чтобы получить право отвергать бытие Божие с твёрдой уверенностью, нужно знать всё, а это для человека и для целого человечества невозможно. В этом принуждены сознаться даже некоторые из самих неверующих: в древности Протагор и скептики, а в наши дни позитивисты и пантеисты. Безбожники не только не могли дать философского и научного обоснования своему лжеучению, но по самому существу предмета навсегда должны отказаться от надежды построить учёную систему безбожия. Создать философскую или научную теорию безбожия, которое в самом корне своём есть отрицание и ложь, так же невозможно, как формулировать или систематизировать болтовню глупца, бред горячечного больного, или разглагольствования умалишённого. Правда, материализм есть система, но, не говоря уже о том, что он есть самая поверхностная и односторонняя из всех философских систем, он не тождествен с безбожием и может дать последнему только косвенную опору. Даже и при наилучшем успехе материалист может доказать только то, что в человеке и во всей, подлежащей непосредственному наблюдению, части мира нет духа, как особой от материи сущности. Но этот вывод не давал бы основания отрицать бытие духовного начала и духовных существ в недоступных человеку и неисследованных им частях вселенной и ещё меньше позволял бы отрицать бытие Божие. Скажем более: если в человеке нет души в смысле отличного от материи начала, то в нём нет и органа для познания духовного бытия, и в таком случае он не имеет ни малейшей возможности и никакого права судить о том, есть сверхчувственное бытие, и в частности Бог, или их нет. Строго логический вывод из материализма по отношению к вопросу о бытии Божием есть скептицизм, а не атеизм.

Как учение отрицательное, ложное, неспособное к обоснованию и систематизации и вытекающее из болезненных отправлений жизни, безбожие, естественно, не имеет устойчивости и прочности, и потому сила его и господство не могут существовать долго. Отправление жизни отрицательное и беспочвенное, как бы оно ни было привлекательно в каком-либо отношении, как бы оно ни отвечало строю жизни, духу времени и вкусу людей, по истечении некоторого времени не удовлетворяет уже ни ума, ни сердца человека, вызывает чувства пустоты и разочарования, и вместо прежнего сочувствия к себе пробуждает недовольство, отвращение и противодействие. Человек отталкивает всё то, что питало его надежды, как скоро он усматривает их несбыточность, а отрицание истины может ли привести к осуществлению положительных чаяний? Вот почему, между прочим, очень немногие безбожники, достигшие старости, до конца остаются в своём мрачном и пагубном заблуждении. По мнению философа Платона, „ещё ни один, от юности возросший во мнении, что нет богов, не остался постоянно до старости в сем заблуждении” ⁴⁸ . Без сомнения, крайне разнообразны и многочисленны причины, возвращающие безбожников в дни старости к вере в Бога. С упадком физических и духовных сил надменность ума и нравственная распущенность ослабевают, т. е. иссякают два главных источника безбожия. Кроме того, ужас при мысли о приближающейся смерти, таинственная неизвестность того, что ждёт человека за гробом, предчувствие возмездия, болезни тела, тоска и страдания духа оказывают подавляющее действие на ум и сердце и очень часто производят решительный и резкий переворот в убеждениях человека, так что иногда самые закоснелые безбожники в старости или перед самой смертью приходят к сознанию своего заблуждения и приобретают веру в Бога ⁴⁹ ; а иногда важные и знаменательные, в особенности несчастные, события в жизни, или же особенное благодатное воздействие ещё задолго до смерти превращают безбожников в ревнителей веры в Бога. Но все эти причины оказываются тем более действенными, что безбожие, при своём отрицательном характере, не даёт человеку твёрдой почвы и опоры. Какую поддержку, какое утешение, какую надежду неверующий в Бога может обрести в дряхлой старости, в тяжкой болезни, в несчастии, при упадке или тоске духа, перед смертью, при житейских неудачах? Их даёт человеку вера, а не неверие, положение, а не отрицание, истина, а не заблуждение. Оттого-то безбожники так часто прибегают к расчёту с жизнью, кончают жизнь самоубийством даже при маловажных неудачах. При бесцельности их жизни самоубийство является им лучшим выходом, если уязвлено их самолюбие, или замарана честь, или оказываются недостижимыми честолюбивые замыслы и корыстолюбивые планы, или пустота и тоска гложут сердце, или неизлечимая болезнь, нищета и несчастья делают жизнь безотрадной, невыносимой. Неверующий профессор Военно-Медицинской Академии Коломнин кончает жизнь самоубийством из-за того только, что от его неудачной, или необдуманной операции умер человек. Как будто этот медик, лишивши себя жизни, тем искупил смерть своего пациента, или вознаградил несчастие родных последнего! Как будто он не мог найти другого полезного занятия, если он разубедился в своей правоспособности быть врачом! Пустота и бесцельность жизни – вот что чаще всего понуждает безбожников кончать жизнь самоубийством, иногда во цвете лет и сил и без достаточной внешней причины. – Так, путём ли самоубийства, или через обращение к религии число безбожников сокращается даже и в безбожные эпохи, – сокращается по причине пустоты и разочарованности, вносимых в сердце бессодержательностью и отрицательностью безбожия.

Отрицательный характер, пустота и бессодержательность безбожия, не говоря уже об его уродливости, охлаждая склонность к нему в отдельных людях, ещё менее могут удовлетворять целые нации, массы людей. Действительно, безбожие овладевало духом времени и становилось повальной болезнью очень редко, только в критические, болезненные эпохи. Для порождения безбожной эпохи нужно сочетание многих неблагоприятных для здорового развития условий. Таких эпох, когда теоретическое и практическое безбожие проникало и отравляло своим ядом дух времени и распространялось повально, и всего-то было три. Неспособность безбожия удовлетворять насущные потребности здорового общества, полное несоответствие его последним обнаруживаются и в кратковременности этих эпох.

Возьмём в пример вторую из этих эпох – эпоху французского вольномыслия второй половины прошлого века, как вполне закончившуюся и наиболее нам известную. Вольтерьянцы, дожившие до глубокой старости, изредка встречались ещё и в половине текущего столетия даже в шестидесятых годах, т. е. столетие спустя после начала эпохи безбожия французских энциклопедистов; но это были жалкие мёртвые остатки духа давно прошедшего времени. Эпоха господства и распространения безбожия энциклопедистов и Вольтера, если не считать подготовительной к ней стадии и оставшихся по окончанию её следов, продолжалась не больше, даже меньше, полувека. Реакция против безбожия началась ещё в самый разгар этой эпохи, вызванная страшными кровопролитиями французской революции и особенно взаимной резнёй самих республиканцев. В России царствование Павла I было уже реакционным по отношении к французскому вольномыслию, а во время Наполеоновских войн реакция была уже во всей силе, распространилась по всей Европе. Некоторые события в двадцатых годах были только слабым возвратом духа первой революции, и при том они были отпрысками политической и социальной сторон её, а не её противорелигиозного духа.

По мере того, как усиливается и распространяется реакция против безбожия, дерзость, деятельность, дух и влиятельность безбожников ослабевают, а мужество, энергия и успех проповеди их противников усиливаются. Вместе с тем число вновь обращающихся к безбожию уменьшается. А с другой стороны, те, которые сделались безбожниками не по глубокому убеждению, не в силу размышления и нравственной борьбы, а или по юношескому увлечению, или из легкомысленного подражания, или под влиянием духа времени, или по невежеству, или под давлением сильного характера другого человека и т. п., легко оставляют заблуждение и становятся христианами. А таких неверующих без твёрдого убеждения, безбожников – индифферентистов в эпохи неверия бывает огромное большинство из числа всех неверующих. Эти-то мало убеждённые безбожники в дни реакции первые сворачивают с пути неверия, и вот почему ряды безбожников заметно редеют ещё раньше, чем реакция достигает своей вершины.

Наконец, главная причина бессилия безбожия и неспособности его к продолжительному господству, главная причина того, что влияние его скоро сокращается и господство его оканчивается, лежит в резкой противоположности его существенной, коренной и не иссякающей потребности человека, – потребности иметь религии. Эта потребность воспитанием, обычаем, преданием и жизнью развивается, и так или иначе направляется, а не даётся; она зарождается с самой природой человека, составляет существенную и неотъемлемую часть её. Как религиозное воспитание не может дать человеку самого религиозного инстинкта, а только раскрывает его, усиливает и усовершает: так и безбожное воспитание не может окончательно и безусловно вытравить религиозную потребность. История не представляет ни одного примера таких семейств, в которых безбожие переходило бы из рода в род и непрерывно существовало в течение сотен или даже хотя многих десятков лет. Весьма многие профессии переходят от отцов к детям, к внукам и так далее, через целые ряды поколений; но не слыхать, чтобы безбожие сделалось постоянной „профессией” какого-нибудь одного рода. Иначе и быть не может: профессии священнослужителя, врача, торговца, земледельца, ремесленника, учёного, чиновника и т. п. удовлетворяют те или иные потребности людей, никогда не прекращающиеся при обыкновенном строе жизни. Но какую положительную и здоровую потребность удовлетворяет безбожие? Оно отвечает только извращённому вкусу, ищущему истины, но принимающему ложь за истину и истину за ложь. И так как извращённый вкус не есть норма духовной жизни человека, то рано или поздно обнаруживается несоответствие его требований с истинной жизнью, и человек видит, что то, что он признавал истиной, есть грубейшее заблуждение. Извращение вкуса, глубокое до такой степени, что безбожие признаётся истиной, а вера в Бога – заблуждением, в эпоху безбожия но замечается самим человеком, потому что он увлечён веянием этой эпохи; но дух времени меняется, увлечение проходит, и ненормальное направление мысли обнажается. Портной, сапожник и всякий другой мастеровой вполне основательно может рассчитывать, что не только его сыновья и внуки, но и правнуки и праправнуки будут продолжать его занятие. Потому что пройдёт сто и тысяча лет, а потребность у людей в одежде и обуви не прекратится, и потому всегда будут нужны портные и сапожники. Равным образом и священник может надеяться, что его праправнуки будут тоже священниками; потому что он уверен, что и через много веков люди будут иметь религию и священников для совершения Богослужения. Совсем не таково положение безбожника. Конечно, он может воспитать своих детей в безбожии и даже внушить им фанатическую ненависть к религии; но он не может быть уверен, останутся ли они в безбожии до конца своей жизни, и ещё менее может мечтать о том, что и их дети тоже будут безбожниками. А если он и будет питать слепую уверенность на укоренение безбожия в своём роде, потому что людям свойственно надеяться на осуществление желаемого, то, если он доживёт до глубокой старости, опытом убедится в несбыточности своих надежд на постоянство безбожия. Опыт свидетельствует, что безбожники не могут поручиться даже за постоянство своего собственного неверия. Это и понятно: в самом закоренелом и фанатичном безбожнике потребность религии бывает только заглушена, а не вытравлена окончательно, и во всякое время жизни, совершенно неожиданно, может пробудиться и заговорить ничем не заглушаемым голосом, что и бывает в действительности.

Впрочем, ещё раньше и помимо обращения безбожников к вере врождённый религиозный инстинкт и жажда религии, а вместе с тем ничтожество и несостоятельность безбожия обнаруживаются в странной склонности безбожников чем-нибудь заменить отвергнутую религию. Утративши настоящую религию, безбожники не могут искоренить в себе потребность иметь религию и выдумывают жалкие призраки её. Так, безбожные французские революционеры конца прошлого век, отвергнувши Бога, сделали предметом поклонения богиню разума. Не показывает ли это, что человек без религии жить не может, что, отвратившись от истинного Бога, он вынуждается создавать подобия Его, измышлять богов ложных, которым и покланяется вместо Бога истинного, что, отказавшись от истинной религии, он изобретает призрачную?

Не одни, опьяневшие и обезумевшие от кровопролития, французские демагоги сделали это: то же самое делают более рассудительные и учёные безбожники нашего времени. Обозвавши христианство религией устарелой, отживающей свой век и непригодной для той высокой ступени развития, до которой достигли современные образованные народы, и для ещё более высоких ступеней совершенства, на который человечество взойдёт в будущем, они выдумали новую религию, которая, по их соображениям, в будущем заступит место христианства. Одни назвали эту новую религию религий будущего, горделиво предрекая этим названием её широкое распространение в будущем; другие наименовали её религией теантропической, или же религией гуманизма, так как она состоит в обоготворении человека, человечности, человечества. Так, Огюст Конт, признавая человечество предметом религиозного поклонения и почитания, называет его великим существом, le grand ȇtre; Ренан провозглашает культ великих людей, гениев, для приготовления и деятельности которых должно служить и всем жертвовать всё человечество; потребность религиозного почитания человека выражается и в учении английских нонтеистов, а также у немецких пессимистов. А другие атеисты желают воздавать религиозное почитание природе, всему миру. Так, Д. Штраус требует, чтобы люди относились к вселенной с таким же набожным почтением, с каким благочестивый человек старого пошиба относился к своему Богу.

Несостоятельность религии гуманизма обнаруживается уже в неопределённости предмета её. Гуманисты сами неясно представляют и не столковались в том, что именно в человеке должно служить предметом религиозного почитания: личность ли человека, или личные умственные совершенства и нравственные добродетели, или идеалы личных совершенств, или воплощение этих идеалов в гениях, или отображение идеалов в творениях гениев, или не индивидуальный человек, как бы он ни был превосходен, а целое человечество, как род, или, наконец, возвышенные идеалы, к которым стремится человечество. Если предметом религиозного поклонения признать реального человека, или реальное человечество, то это будет религия низменная, совмещающая обоготворение добродетелей с обоготворением пороков, как это и есть в язычестве и особенно ярко обнаруживалось в греческой антропоморфической религии и мифологии. Если же гуманисты желают обожать идеального человека, или идеальное человечество, то и это не больше, как утончённое язычество. Если, наконец, по их мнению, предметом поклонения должны быть отвлечённые недостижимые идеалы человеческих совершенств, то это будут не что иное, как безусловные совершенства, которые принадлежат в действительности Богу и к посильному осуществлению которых в своей жизни люди должны стремиться. Таким образом, в своей религии гуманизма безбожники или становятся язычниками, или бессознательно возвращаются к поклонению тем совершенствам, которые существуют только в отвергнутом ими истинном Боге. В обоих случаях безбожники измышляют призрачную религию вопреки своему началу отрицания религии и Бога. Равным образом и материалисты, приписывая материи и силе свойства бытия безусловного, например, вечность, неуничтожаемость и т. п., и относясь „с набожным почтением к вселенной”, в сущности, обоготворяют мир и основы его бытия, впадают в язычество.

Безбожники всё-таки люди и, подобно всем людям, не могут жить и удовлетворяться одной ложью, чистым отрицанием: отрицая истинную религию, они принуждены гоняться за призраками её, подобно тому, как в знойной пустыне изнывающие от жажды путники, не встречая действительных источников воды, устремляются к миражам, но вместо изобильных водой озёр с ужасом и отчаянием находят всё те же безотрадные горючие пески. Так как религия по самому существу своему есть взаимоотношение между человеком и Богом, то поэтому всякая атеистическая религия заключает в себе самопротиворечие, не говоря уже о том, что не может быть истинной религия тех, которые отрицают первоисточник и главный предмет религии – Бога. Но именно это самопротиворечие, допускаемое, притом, людьми учёными, мыслящими, служит неопровержимым доказательством того, как глубока и неискоренима в человеческой природе потребность религии, как безрассудно отрицание истины бытия Божия и как несостоятельно безбожие, – несостоятельно до такой степени, что оно, начинаясь отрицанием истинной религии, кончает признанием ложной. В этом самопротиворечии отрицающие истину бытия Божия являются невольными свидетелями её, враги религии – изобретателями религии, безбожники – отрицателями безбожия. Напрасно один из немецких безбожников Арнольд Руге говорит: атеизм – всё-таки религиозная система: атеист не свободнее еврея, который ест свинину; нужно не бороться против религии, а забыть о ней. Именно это, столь желаемое фанатичными безбожниками, забвение Бога для человека столь же не возможно, как забвение человеком самого себя.

Та же неискоренимая потребность религии и то же бессилие безбожия удовлетворить истинные потребности ума и сердца проявляются не в одних только представителях безбожия и вообще не в отдельных лицах, а во всём обществе, – разумеем то в высшей степени замечательное явление, что в эпохи широкого распространения неверия потребность религии обнаруживается с особенной силой в извращённых формах её – в мистицизме, в суеверии, в спиритизме. Все виды извращения религиозного чувства широко распространяются в обществе, охладевшем к истинной религии и огрубевшем настолько, что оно не удовлетворяется естественными чувствами, здравыми понятиями, простыми истинами; при своём извращённом вкусе оно жаждет таинственного и чудесного, а при беспочвенности своих учений, не внушающих, притом, никаких надежд в будущем, оно суеверно трепещет в ожидании того, что будет. Это влечёт к мнимо-чудесному и страх пред таинственным будущим, наполняя сердца эпикурейцев и равнодушных к религии, смущают и пугают воображение и самих неверующих. И вот скептики и безбожники становятся суеверны, как сельские бабы; из любопытства и с напускной скептической снисходительностью являются они на спиритические сеансы, а потом начинают верить в медиумов, в непонятные явления невидимого мира, в каких-то духов, с которыми можно вступать в сношения, делаются спиритами. Для иных из таковых пути суеверия, мистицизма и самого нелепого сектантства становятся дорогами, которыми они незаметно, после долгих блужданий, возвращаются к истинной вере. Кто потерял страх пред Богом, тот, подобно Каину, начинает бояться всего, а кто боится всего, тот этим истинно паническим страхом может быть опять приведён к страху Божьему. Хотя в иных случаях тот же страх приводит к унынию и отчаянию, к самоубийству, или сумасшествию. – Так было в Риме в век империи, когда в тогдашнем образованном и высшем обществе было много людей, не веривших в богов народной религии, не имевших никакой религии и бывших в то же время самыми малодушными суеверами. Из таких людей было немало жертв распространённой в то время склонности к самоубийствам; но, без сомнения, были из них и такие, которые обретали истинную веру в Бога в новой религии – в христианстве. Для скептика – Пилата вопрос: что есть истина (Ин. 18:38), так и остался вопросом, и Пилат кончил жизнь самоубийством. Но скептик Иустин Философ, утративший веру в народных богов, искавший и не нашедший истины ни в одной из тогдашних философских школ, наконец, обрёл и истину, и религию в христианстве. Точно также в конце прошлого и в начале нынешнего века вместе с распространением безбожия зародились и усилились мистические секты, и в неотвратимую силу рока люди верили больше, чем когда бы то ни было. Наконец, в параллель с распространением материализма и неверия недавнего времени возник спиритизм и столь сильно распространился, что одно время спиритов насчитывали до двадцати миллионов, и всего больше их было среди практических, погруженных в материальные интересы, Американцев.

Сама природа человека и жизнь народов заявляют протест против отрицания истины бытия Божия и религии, – протест тем более сильный и неотразимый, что его бессознательно провозглашают сами же неверующие, или мало-верующие, измышляя вместо отвергнутой истинной религии призраки её или извращённые формы.

Изменчивость форм жизни и направлений мысли, сила реакции, происхождение безбожия из направлений философской и учёной мысли односторонних и из строя жизни ненормального, распространено его в эпохи критические и болезненные, анормальность, отрицательный характер, пустота и беспочвенность безбожия, не имеющего твёрдой опоры ни в теоретических ни в практических основах здоровой мысли и жизни, отсутствие философской системы безбожия или хотя бы сколько-нибудь научной гипотезы его и даже совершенная невозможность дать твёрдое, положительное и прямое обоснование его, в особенности же врождённость человеку религиозного инстинкта и неистребимая потребность иметь религию, обнаруживающаяся даже у самих безбожников и скептиков в странной склонности их иметь своего рода религию, – вот главнейшие причины, почему безбожные эпохи – редкое исключение во всемирной истории и никогда не были продолжительны. Кроме того, отсутствие среди безбожников великих, истинно гениальных людей и незначительность количества безбожников и скептиков сравнительно с числом верующих даже в безбожные эпохи препятствуют безбожию занять постоянное место в философии, в науке и жизни. Безбожники, как отдельные лица и в малом числе, вероятно, найдутся во всякое время, подобно тому, как всегда есть умалишённые; но безбожие слишком аномально, бессодержательно и бессильно, чтобы могло существовать постоянно, как направление. Смотря по времени и другим обстоятельствам характер, влиятельность и результаты каждой из причин, противодействующих безбожию, видоизменялись, но они всегда ограничивали силу и распространение безбожия в пространстве и времени, а в более благоприятные времена и совсем прекращали его.

Они же ограничили распространение и безбожия XIX века во время наибольшей его силы, склонили его к упадку и продолжают вести к окончательному падению.

Возникновение переживаемой нами реакции против неверия, перемену в духе времени некоторые наблюдатели современной жизни приписали главнейше влиянию двух событий: страшной, разрушительной и кровопролитной междоусобице, произведённой коммунарами в Париже в 1871 г., и смерти императора Александра II, павшего от руки анархистов. Но, по нашему мнению, эти события были только частными случаями, хотя и очень важными, проявления анархии и духа отрицания и разрушения, который обыкновенно навевается духом неверия. Если не в этих, так в других событиях дух отрицания и разрушения, вызываемый безбожием, проявился бы неизбежно. В шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых годах был целый ряд покушений на государей, правителей и государственных людей; всё это – проявления духа отрицания и разрушения. Тот же дух обнаруживается и теперь в разрушении динамитчиками общественных и частных зданий. Разрушительный дух анархии – это только резкое и явное обнаружение, результат менее заметного и кажущегося менее опасным религиозного и философского скептицизма и отрицания. Анархисты – это подонки беспочвенности, болезненности и отрицательно-разрушительного характера безбожия. Уже дух и теоретического отрицания вызывает реакцию, а практическое отрицание, выражающееся в разрушении созданного жизнью и самой жизни, обостряет и усиливает реакцию. Страшная опасность, угрожающая от анархии просвещению, всему строю жизни и человечеству, слишком очевидна, чтобы общество, в котором она действует, не оказало ей самого сильного противодействия из чувства самосохранения. Противодействие анархии есть в то же время осуждение и главного источника её – безбожия.

Реакция против материализма и связанного с ним безбожия проявилась уже и в шестидесятых годах, в виде спиритизма. Но это была реакция болезненная; это была, так сказать, изнанка того же неверия и материализма. Как неверующие и материалисты верят только тому и признают бытие только того, что можно видеть, слышать, ощупать: так и спириты, хотя и верят в бытие духов и невидимого мира, но только потому, что верят в явления духов в материальной форме, в видимых, слышимых и осязаемых знаках.

Настоящая, здоровая реакция против неверия началась только в семидесятых годах. Тогда именно впервые вместо господствовавших раньше самодовольства и самовосхваления стало обнаруживаться порицание того, что недавно все восхваляли. Тогда стали замечать и осуждать дурные стороны современной цивилизации; прошла пора безусловного восхищения ею, и настало время строгой оценки её тёмных и светлых сторон. Это верный признак начавшегося здорового кризиса или перелома в жизни, начало конца старого направления мысли, начавшейся перемены в духе времени. Поворот мысли сказался в то время ещё и в том, что стал вырождаться теоретический материализм, господство его над философской и учёной мыслью прекращалось, и он уже далеко не имел той силы и влияния, какими пользовался в пятидесятых и шестидесятых годах.

Впрочем, в семидесятых годах были только начатки нового движения мысли, малозаметные и слабые. Работа и усилия тогдашней мысли уходили не столько на изыскание и проложение новых путей, сколько на оценку того, чего перед тем достигли, и что сделали наука и жизнь, а также на задержку тех течений мысли и жизни, которые были очень сильны. Хотя философский материализм в то время уже исписался и не привлекал к себе ни внимания, ни сочувствия, но зато стал усиливаться и скоро приобрёл необыкновенную популярность сродный материализму эволюционизм; в это же время начался быстрый рост социализма, скоро давшего от себя отпрыск анархизма, а современный социализм и анархизм – друзья безбожия, да и практический материализм в то время был ещё во всей силе. При широте и силе этих течений мысли и жизни, увлекавших в свой водоворот огромное большинство образованного и полуобразованного общества, реакция против безбожия в семидесятых годах не могла быть ни смелой и вполне открытой, ни широкой и влиятельной. Её деятельность скрывалась, и позднейшая сила подготовлялась в тайниках внутренней жизни духа образованных народов. Переживая перелом, люди сначала сами не замечают его.

Смелой, решительной, широкой и влиятельной реакция сделалась только в восьмидесятых годах, и до настоящего времени она всё более и более возрастает и распространяется. Теперь даже в таких центрах светской жизни и лёгких нравов, преобладания эпикурейства и материальных интересов, безрелигиозного и противорелигиозного духа и положительного безбожия, как Париж, замечается поворот на путь веры и более строгих нравов. Среди парижских студентов теперь большой популярностью пользуется профессор Лависс, чтения которого проникнуты строго нравственным направлением. Из французских литераторов в последние годы приобрёл известность Поль Бурже, произведения которого отличаются очень редкими во французской литературе серьёзностью и строгостью нравственных требований. Параллельно повороту в настроении учащегося юношества и в характере изящной литературы, без сомнения, совершается поворот и в самом обществе, изменяется самый дух времени. Правда, в 1889 г. Французы устроили всемирную выставку в Париже в память и честь первой французской революции, в сотую годовщину её. Но замечательно, что на самой выставке ничего не было устроено, что бы напоминало о революции, а главное – сам французский народ, её писатели и учёные помнили, говорили и писали о революции едва ли больше, чем в обыкновенные годы. Ни сочинений, ни листков в похвалу революции, или с целью исследования её написано и издано не было; ни малейшей вспышки анархии не воспоследовало; религия, церковь, духовенство, никаким враждебным выходкам и оскорблениям не подверглись, несмотря на то, что католическая церковь отказалась принять участие в выставке, устроенной в память первой революции. У нас многие опасались, а покойный архиепископ Херсонский Никанор высказал в печати, что этот год не пройдёт без кровопролития; но эти опасения, к счастью, ни мало не оправдались. – Без сомнения, Париж и идущая за ним Франция не составляют исключения из общего правила: тем же духом повеяло и в других образованных странах.

Можно заметить следующие общие признаки и характерные черты действующей в последние два десятилетия и особенно сильной в последние годы реакции.

В сороковых, пятидесятых и шестидесятых годах дух переживал пору юношеских порывов, отдавался кипучей деятельности, во многом достиг блестящих успехов, а с ними дошёл до горделивого самовозношения. В этот период теоретическое и в особенности прикладное, техническое естествознание достигло столь высокого развития, сделало столько удивительных открытий и произвело такой необычайный переворот почти во всех сторонах жизни образованных народов, что мысли человеческой было естественно возгордиться блестящими, беспримерными результатами своей деятельности. Но разносторонняя деятельность и напряжение мысли вызвали утомление и недомогание. С другой стороны, с течением времени обнаружились дурные стороны нового строя жизни; оказались тёмные пятна в том, что прежде казалось светлым и блестящим; многие мечты не осуществились; изумление и восторг перед новейшей цивилизацией сменились порицаниями её тёмных сторон, которых прежде или не было, или их не хотели замечать. Дух впал в уныние, дошёл до самоуничижения. Самоуничижение и удрученность духа проявились, между прочим, в следующих фактах.

И в последние двадцать лет наука шла вперёд, делались открытия и изобретения, а в области электротехники – даже изумительные, поистине чудесные. Но ими спокойно пользуются, а не восторгаются так, как восторгались успехами естествознания в предыдущие десятилетия. С другой стороны, порицательное и строго-критическое отношение к тёмным сторонам современной цивилизации, начавшееся в семидесятых годах, продолжается и до настоящего времени.

Хотя современная пессимистическая философия враждебна религии и христианству и потому сама есть источник неверия, но, с другой стороны, пессимистическое настроение неверующего общества есть признак стремления его переменить направление своей жизни, есть предвестник поворота от неверия к вере, Вот этому-то духу пессимизма не чуждо наше время. Ему обязана значительным распространением пессимистическая философия. Пессимистическая философия имела талантливого представителя в лице Шопенгауэра ещё во времена Гегеля. Но в то время дух человеческий парил столь высоко, можно даже сказать, находился в таком восторженном состоянии, что на философии Шопенгауэра никто не обращал внимания. Оригинальность и остроумие его изречений, свежесть мыслей, ясность, образность и сила речи, пропадали даром; никто не хотел признать его настоящим философом. Ничтожные посредственности занимали кафедры философии в немецких университетах, а его не считали достойным звания профессора. Равнодушие к его философии философов, учёных и всего общества возбуждало в нём ярость и злобные насмешки над официальными учёными. Но и насмешки не производили действия: их мало замечали. Он не мог понять, что его философия находится в пренебрежении не потому, что она пуста, а потому, что она противоречила господствующему духу времени. Сам Шопенгауэр так и умер, не дождавшись успеха своей философии. Но настали семидесятые и восьмидесятые годы, и философия его вдруг всплыла наружу и очень скоро сделалась самой популярной философией. Как ни бедна русская литература философскими сочинениями и как ни велико равнодушие нашего образованного общества к философии, тем не менее на русский язык переведены все сочинения Шопенгауэра, иные даже не однократно. Громкой известности и широкого влияния и распространения достигла философия и современного нам немецкого философа-пессимиста Гартмана. Не может быть сомнения в том, что пессимистическая философия Шопенгауэра и Гартмана стала в последнее двадцатилетие самой влиятельной и распространённой философией именно потому, что она отвечает духу времени. Это подтверждается странным и в иное время невозможным фактом появления и распространения среди образованных христиан в Европе и Америке буддизма и так называемого нео-буддизма. Нео-буддизм, или, как мы бы назвали его, философский, космополитический буддизм, был измышлен и доселе распространяется недавно основанным Теософическим Обществом, члены которого есть в Ост-Индии, в Европе и в Северной Америке. Влиятельным учредителем и главой этого общества была одна русская сумасбродная женщина Е. П. Блаватская, писавшая под псевдонимом Радда-Бай и умершая в Апреле 1891 г. Конечно, буддистов и нео-буддистов среди христиан в Европе и в Америке можно насчитать сотню, много две сотни тысяч. Но уже самый факт перехода христиан в буддизм, совершающийся притом не где-нибудь в Индо-Китае, а за десятки тысяч вёрст от буддистских стран, в центрах христианских стран, крайне замечателен и необычаен и служит резким выражением пессимистического настроения образованных христианских народов.

Далее, с семидесятых годов до такой степени умножились самоубийства, возрастая с каждым годом в числе, что это печальное явление возбуждало общее внимание и тревогу, и исследованию причин и сущности этого явления посвящено было немало статей и целых сочинений. В настоящее время в одной Европе число самоубийств простирается до 50,000 в год. Цифра – поистине ужасающая! С другой стороны, с каждым годом возрастает число умалишённых. Свойственная нашему времени и давшая нашему веку название „нервного века” нервозность, от которой теперь страдают люди высшего и среднего классов, ещё более усиливает склонность к самоубийствам и предрасположение к психическим болезням, а также недовольство жизнью. Не меньше того недовольство жизнью вызывается экономической неурядицей, которая с особенной резкостью выражается в распространении пролетариата. Наконец, несмотря на смягчение нравов, на распространение грамотности, на движение вперёд гражданственности, на улучшенные способы воспитания, на исправительные учреждения, на расширение общественной благотворительности, на улучшенные суды, число преступлений едва ли уменьшается, если только не возрастает. Что ещё больше увеличивает страдания человечества, а вместе с тем усиливает и мрачный взгляд на жизнь.

Вот признаки печального настроения, упадка и угнетения духа, самоосуждения, недовольства жизнью и даже отчаяния.

Это дурно; но это неизбежно должно было случиться в силу законов развития человеческой мысли. Хорошая же сторона этого состояния духа в том, что оно указывает на освобождение его от демонически-гордой мысли, будто разум человека настолько могуществен, что может достигнуть безграничного владычества над природой, не нуждается ни в чьей помощи, не нуждается в Самом Боге и в религии, имеет право обоготворять себя, поклоняться всемогущему гению человека, или человечества. Спал дух безрассудной гордости – значит, иссяк главнейший источник безбожия.

Другой признак поворота мысли в сторону, противоположную неверно, можно усматривать в охлаждении к опытным наукам и к исключительно опытным методам исследования, а вместе с тем в возрастающем сочувствии и уважении к умозрению, к философии, к наукам о сверхчувственном бытии. В пятидесятых и шестидесятых годах метафизика, эстетика, нравственная философия, богословие, были признаны отжившими свой век бреднями, пустым фантазёрством, почти глупостью, неспособными решить принятые ими на себя задачи, а обсуждаемые ими предметы или вовсе не существующими, или недоступными исследованию. По учению Огюста Конта, человечество переживает три стадии развития, или три периода: теологический, метафизический и позитивный, соответственно трём способам познания мира: религиозному, философскому и научному или опытному. Образованные народы уже пережили обе первых, низших, стадии развития и вступили в третий, высший, период его; покинувши, или продолжая покидать теологический и метафизический способы познания, как несовершенные и не соответствующие достигнутой ими ступени развития, они обратились к опытному познанию, как единственно истинному. Это учение главы позитивизма отвечало духу времени. Чрезмерно отвлечённая и превыспренняя идеалистическая философия Гегеля и Шеллинга не оправдала возлагавшихся на неё надежд, чрезвычайное увлечение ею сменилось разочарованием, и мысль бросилась в противоположную крайность самого узкого эмпиризма, в котором высоко ценили простоту, наглядность, ясность, общедоступность и осязательность добываемых результатов. Т. е. именно те свойства, которых не имела туманная идеалистическая метафизика. Сверхчувственное бытие было или совсем отвергнуто, или, по крайней мере, были признаны тщетность и бесплодность, даже вред, усилий познать его. Такими путями доходили до религиозного неверия, или до религиозного скептицизма. Мир сверхчувственный был или сознательно отвергнут, или полубессознательно забыт. Органами познания признаны только внешние чувства, единственным научным методом – метод эмпирический, предметом познания – видимый мир, или как целое – в материалистической философии, или как совокупность дробных явлений – в естественных и технических науках, сущность познания стали полагать исключительно в наблюдении, описании, группировке и изъяснении явлений.

Но с семидесятых годов уже не осмеивают ни эстетики, ни метафизики, ни богословия, а если материалисты и позитивисты и осмеивают их, то не находят сочувствия и поддержки. В общем мнении значение и ценность этих областей знания возвысились, к исследованию их обратились и многие светские учёные, и все науки о сверхчувственном бытии стали оживляться. Возрастающее сочувствие к исследованию духовного мира, чем недавно пренебрегали, есть крупный шаг на пути к признанию бытия этого мира и великого значения для жизни человека изучения его. – С другой стороны, изменились как характер опытных наук, так и значение их в науке вообще и в жизни. В последнее время среди самих естествоведов стали раздаваться голоса против крайней специализации знаний, против склонности к подробнейшему изучению мелочей, и приглашения обратить побольше внимания на исследование связи между явлениями, на объединение и обоснование добытых раньше дробных знаний. Таким образом, и естествоведы начинают склоняться в сторону умозрения, между тем как ещё недавно признавали его неприменимым и вредным для естествознания. Впрочем, и раньше самые ревностные сторонники опыта незаметно для самих себя доходили иногда до выводов, имеющих под собой не больше фактической почвы, нежели осмеянная ими старая метафизика. Далее, естествознание теперь уже не проникнуто духом материализма в такой степени, как двадцать – тридцать лет тому назад. Наконец, естествознание в настоящее время не имеет уже недавнего своего значения науки, заправляющей мыслью и жизнью общества. Оно не стоит, как в пятидесятых и шестидесятых годах, во главе всего умственного движения, и тем более, не отождествляется с последним. Естествоведы по-прежнему изучают подлежащее их ведению предметы, но никто уже не воскуряет фимиама естествознанию, никто не называет его верховным, преимущественным, или единственно научным знанием, никто не приписывает ему какого-то особого просветительного влияния. После широкого полноводного разлива естествознание вошло, так сказать, в свои берега и скромно осуществляет свойственные ему задачи, делает своё дело. В шестидесятых годах эмпирическая простота, ясность и наглядность были признаны началом и концом воспитания и обучения, и в достижении их педагоги доходили до притупляющей детей пошлости. Теперь, напротив, сознаны слабые стороны педагогического опрощения и устраняются крайности его. И в других областях жизни, в науке и в искусстве сильное влияние естествознания сказалось тогда в склонности к опрощению, к натурализму, к практичности: а в настоящее время натурализм в искусстве не признаётся уже высшим достоинством его, и слова „простенький” и „практичный” перестали служить терминами для обозначения высокого качества предмета. В философии произошёл или происходит поворот от материализма к спиритуализму, в искусствах и в литературе – от натурализма к идеализму, в науке – от эмпиризма к умозрению, в жизни – от практицизма к идеализму, вообще же взоры людей стали чаще обращаться к идеальному и небесному, нежели прежде.

Третий, очень наглядный, признак наступившего и возрастающего укрепления веры в Бога и упадка безбожия можно видеть в обмелении тех философских и научных течений мысли, которые были или источниками безбожия, или поддерживали его. – Так, цветущая пора философского материализма миновала, например, в семидесятых годах известный материалист Бюхнер читал одну зиму в Германии, другую в Северо-Американских Штатах публичные лекции, в которых он опровергал доказательства бытия Божия и из которых он потом составил брошюру под заглавием Gottesbegriff (Понятие о Боге). И к лекциям, и к брошюре его, как учёная критика, так и ежедневная печать отнеслись довольно равнодушно, мало заметили их. Такие же пустые, нефилософичные и не строго учёные, как и его пресловутая книга Сила и Материя, они не произвели и сотой доли того влияния, которое имела в шестидесятых годах эта последняя книга. Молешотт забыт совершенно. Фогта теперь знают только как учёного зоолога, а не как материалиста. Новых талантливых материалистов и атеистов, которые овладели бы вниманием учёных людей и оказали значительное влияние на общество, не явилось, за исключением разве одного Ницше; да и этот недавно сошёл с ума.

Почти то же случилось и с рационализмом. Старые, некогда очень распространённые, сочинения рационалистов забыты, новые не возбуждают ни особого научного интереса, ни общественного внимания и сочувствия. Сочинения основателя Ново-тюбингенской школы богословов Баура почти забыты, и самая школа распалась и больше не существует. Сочинения Штрауса общество забыло, да и учёные богословы ссылаются на них не часто; влияние его сочинений на жизнь давно кончилось, влияние на учёную литературу ничтожно. Другой, более самого Штрауса популярный и талантливый, рационалист Эрнест Ренан до самой своей смерти, последовавшей в сентябре 1892 г., писал много как учёных сочинений, так и публицистических речей и статей, и имя его доселе пользуется известностью не в одной Франции. Однако последнее многотомное сочинение его L’ Histoire du peuple d’ Israël (История Израильского народа), равно как и другие его сочинения, появившиеся в последние двадцать лет, не имели и малой доли того успеха, которым пользовалось в шестидесятых годах его сочинение: La vie de Jesus Christ (Жизнь Иисуса Христа). Haпротив, книга французского проповедника Дидона, под заглавием Jesu Christ (Иисус Христос), описывающая жизнь Богочеловека в библейско-церковном духе, обратила на себя общее внимание ⁵⁰ . Конечно, и теперь есть немало писателей рационалистов в Германии, которую можно назвать отечеством рационализма; но они далеко не имеют того влияния, которое оказывали на науку и жизнь их предшественники.

Из трёх главных представителей позитивизма теперь остался в живых только один, самый позднейший из них, Герберт Спенсер. Что касается до их сочинений, то сочинения Огюста Копта и Джона Стюарта Милля если и не забыты, то и не вращаются в обществе; и теперь значительно распространены только сочинения Спенсера. Но последователи этих основателей позитивизма не равняются с ними ни талантами, ни новизной идей, ни влиятельностью на умы.

Дарвинизм или эволюционизм ещё силён и по-прежнему распространён очень широко, но пора увлечения им стала проходить. Критика открыла много важных недостатков в этом учении; научная ценность его упала в общем мнении; между тем как прежде его признавали величайшей теорией и не сомневались в его истинности, теперь его признают только гипотезой; стали раздаваться голоса и против развращающего влияния дарвинизма на нравы. Одним словом, прежний авторитет дарвинизма пошатнулся, и дальнейшее падение его есть только дело времени. Тем более основания ожидать этого, что дарвинисты, по-видимому, не могут прибавить в пользу своего учения ничего существенно важного, и заняты только дробным раскрытием тем, поставленных главами эволюционной гипотезы.

В полной силе остаётся только социализм. В настоящее время трудно сделать предсказание об его будущности. Судьбы его будут зависеть от политических событий, от экономического состояния и всего строя гражданской и государственной жизни всех образованных народов, а какие будут политические события, и каков будет общий склад жизни этих народов даже не в далёком будущем, этого никто не знает. Мы можем высказать только несколько соображений о будущности социализма. Нам кажется, что он, как и всякое вообще оппозиционное движение, с течением времени потеряет свой жгучий, острый характер. Уже и теперь анархизм, представляющий крайнее проявление социализма, возбуждает общее негодование, и далее, вероятно, сами социалисты признают динамит нецелесообразным орудием для успехов своего дела. Можно также предполагать, что в будущем социализм будет распространяться не с такой ужасающей быстротой, как в последние двадцать лет; потому что до сих пор социализм был крепок своим единодушием, а далее, по мере умножения числа социалистов и охлаждения оппозиционного духа, социалисты разделятся на партии и через это утратят силу. Наконец, до́лжно сказать, что социализм есть движение политическое и социально-экономическое, а не религиозное. В настоящее время социалисты, действительно, большей частью люди неверующие; но это главным образом потому, что когда зарождался современный социализм, тогда веял дух неверия и скептицизма, которым и было проникнуто первое поколение социалистов, передавшее религиозный нигилизм и младшему, теперешнему, поколению социалистов. Теперь дух неверия ослабевает, поэтому он неизбежно ослабеет и среди социалистов. Правда, неверие в социалистах поддерживается ещё их враждой против Церкви, которая, за исключением католических стран, идёт об руку с гражданским правительством и поддерживает существующий порядок государственной, общественной и семейно личной жизни, есть учреждение, неприязненное социализму. Вражда же социалистов против Церкви естественно переходит в неприязнь и к религии. Но, как мы думаем, впоследствии оппозиционный жар в социализме охладеет, а вместе с тем ослабеет и неприязнь социализма к Церкви и религии. В настоящее время связь между социализмом и неверием очень близкая, но не необходимая, а потому, можно предполагать, временная; в будущем она если и не прекратится совсем, то, по крайней мере, ослабеет. Социализм предъявляет требования экономические, а не религиозные. Есть безбожники, враждебные социализму, и наоборот, не все социалисты – люди неверующие. Богачу, хотя бы он был и безбожником, очень трудно стать социалистом; напротив, бедняку или рабочему, будь он и верующий человек, нелегко устоять против соблазна примкнуть к социалистам, чтобы вместе с ними добиваться повышения заработной платы и уменьшения рабочих часов в сутки. А раз связь между социализмом и безбожием не есть всегдашняя необходимость, то уже нет причин опасаться распространения безбожия соответственно расширению социализма ⁵¹ .

Четвёртым признаком переживаемого нами переворота в духе времени до́лжно признать пробудившийся и всё возрастающий в светском образованном обществе интерес к религиозно-нравственным вопросам, к богословию, к учению о христианской вере и нравственности. Особенно это заметно у нас в России. На западе, в католических и протестантских странах, богословие всегда занимало почётное место среди других наук. Конечно, в эпохи неверия его влияние ослабевало, однако даже и в такие времена оно интересовало, по крайней мере, часть общества. Несравненно в худшем положении находится богословие в России. Мы не говорим уже о неверующих: даже и верующие, или полу-верующие образованные люди, если только они получили образование не в духовных, а в светских учебных заведениях, богословия не знают и не считают нужным знать. По закоренелому предубеждению не считают его наукой, и отзываются о нём пренебрежительно, как о мёртвой и сухой схоластике. Светские журналы, даже и не либеральные, богословских статей не помещают; а в своих критических обозрениях вышедших книг и журнальных статей они дают место всем наукам, даже и техническим, но только не богословию. Это значит, что они последнее и в науку не ставят, или же не рассчитывают, чтобы их подписчики стали интересоваться богословскими статьями и заметками. Невежество светских образованных людей в учении веры и нравственности круглое. Даже писатели, если они в своих романах, повестях, рассказах, учёных или критических статьях и отчётах, мимоходом что-нибудь скажут относящееся к богословию или церковной истории, – на пятидесяти строках не обойдутся без грубой ошибки. К вопросам веры и нравственности светские образованные люди равнодушны: они их и не знают, а если и слышат о них, то пропускают без внимания. – Но в последние пятнадцать лет русские полуобразованные и образованные люди стали понемногу заинтересовываться вопросами религии и нравственности; в настоящее время богословие привлекает взоры правительства, образованного общества и народа не меньше, чем в шестидесятых годах естествознание. Соответственно этому увеличилось и благотворное влияние христианского вероучения и нравоучения на жизнь. Гражданское правительство более чем когда либо, опирается теперь на нравственную силу Церкви. В начальном образований религиозно-нравственное учение заняло такое же верховное место, какое в шестидесятых годах в нём предоставлялось учении о природе. По почину правительства, разных учреждений и частными лицами народу предлагаются собеседования о предметах христианской веры и нравственности, привлекающие много слушателей. Оживилась также и устная полемика против раскола и сектантства. Духовенство приглашено принять деятельное участие в деле народного образования, и это участие имело следствием значительное увеличение числа народных училищ. Как в церковно-приходских, так и в прочих школах воспитание и образование ведётся теперь в церковном духе. Духовенство же трудится над искоренением в простонародье пьянства – этого источника нищеты и преступлений. Вопросы веры и нравственности и жизнь Церкви стали привлекать внимание светских образованных людей. Многие из светских людей поступают теперь в духовно-учебные заведения и принимают духовный сан. Светская литература изредка стала обсуждать если не вопросы веры, к чему она ещё не подготовлена, то, по крайней мере, вопросы нравственности. Самые успехи проповеди не православных учителей: проповедника Редстока, Пашкова и графа Л. Н. Толстого, хотя они и составляют зло, свидетельствуют о пробуждении религиозно-нравственных запросов в светском образованном обществе. Людям, получившим богословское образование в православном духе, остаётся только отвечать на эти запросы. И теперь больше, чем когда бы то ни было, усердное исполнение ими своего святого долга принесёт плод сторицей, так как и устное, и письменное их слово теперь повсюду найдёт удобную для принятия и роста его почву.

Частнее пробуждение религиозно-нравственных интересов в последние десять-пятнадцать лет проявилось в морализме. Между тем как в пятидесятых и шестидесятых годах учение о нравственности было в полном пренебрежении, не привлекало внимания не только философов и светских учёных, но даже и богословов, а Бокль объявил его неспособным к развитию, в настоящее время раскрытию нравственных вопросов посвящают силы и философы и богословы, а нравственности приписывается первостепенное значение в жизни личной и общественной. Так, в Германии нравственная философия недавно возродилась в учении новокантианцев. Протестантский богослов Ричль, следуя отчасти началам философии Лотце, положил в основу своего богословия учение о нравственности, о нравственном союзе людей в царстве Божием или в Церкви. Ричл нашёл среди протестантских богословов многих приверженцев и произвёл большое движение в протестантском богословском мире. В России в последние годы разработкой нравственных вопросов усиленно занимался граф Л. Н. Толстой. Его сочинения: Исповедь, В чём моя вера?, Über das Leben, статьи, помещённые в 12 и 13 частях полного собрания его сочинений, и другие его произведения, написанные в последние пятнадцать лет, посвящены главным образом исследованию нравственных вопросов. Вооружаясь против научного интеллектуализма, выставляя на вид ненужность и бесплодность разных наук, которым теперь и счёту нет, он верховным и самонужнейшим знанием признаёт учение о нравственности или, по его терминологии, „учение о жизни”. Восставая против преобладания в жизни чувственности, обличая лёгкость и развращение нравов, он достоинство человека, цену, счастье и истинную цель его жизни определяет исключительно его нравственной чистотой и высотой. В его сочинениях слова: „жизнь” и „нравственная жизнь”, означают одно и то же понятие. По своему характеру морализм графа Толстого, как и все его религиозно-нравственные воззрения, пропитан пантеизмом, есть учение одностороннее, извращённое и противо-церковное. Но мы оцениваем его теперь не по существу, а как одно из знамений времени, как проявление духа времени, стоящее в ряду других исторических течений мысли ⁵² . В этом отношении самая односторонность и крайность толстовского морализма именно и характеризует его, как резкую противоположность практическому материализму и безбожию, а также и одностороннему интеллектуализму. Этот морализм есть прямой и резкий контраст и противовес лёгкости и распущенности нравов, господству чувственности и преобладанию материальных интересов – этих неизбежных последствий материализма и неверия. Пренебрежение в предшествующий период учением о нравственности и самой нравственностью и привело, в силу закона реакции, к современному морализму. В высшей степени замечательно, что либералы материалистического духа сильно нападают на учение графа Толстого, – не потому ли нападают, что чуют в нём совсем иной дух, нежели каким проникнуты сами. Что морализм графа Толстого отвечает духу времени, это обнаруживается в заметной силе влияния его нравоучения на общество. Нашлись люди, которые, будучи увлечены его проповедью о безусловной необходимости для собственного счастья человека вести строго-нравственную жизнь, жизнь по учению Евангелия, решились буквально исполнять требования его проповеди, несмотря на ригористический характер их, например, роздали свои имения, отказались от изнеженной и роскошной городской жизни и взялись за чёрный земледельческий труд. Без сомнения, ещё больше число таких людей, которых его нравоучение заставило, по крайней мере, задуматься и одуматься, пробудило от легкомысленной беспечности и показало им, что тот образ жизни, которого большинство людей добивается, как идеала счастья, на самом деле ведёт к несчастиям и к погибели, да и сам по себе не достоин человека. И что истинное счастье человека заключается в жизни по учению Христа, а отнюдь не по учению мира. Морализм графа Толстого вреден, как учение одностороннее и соединённое с неприязнью к Церкви; но он полезен, как бич легкомыслия, эпикурейства и безнравственности, как реакция против практического материализма и безбожия. Современный морализм до́лжно признать пятым и особенно характерным признаком резкого поворота в духе нашего времени от практического материализма к идеализму, от эпикурейства к нравственным основам жизни, от неверия к вере. И не знаменательно ли, что ярым моралистом в наши дни явился бывший безбожник? В нём самом совершился тот резкий поворот от неверия к вере, который теперь происходит в самой жизни образованных народов.

Нам могут возразить, что если не в России, то, по крайней мере, на Западе неверующих в настоящее время едва ли меньше, нежели, сколько было их в шестидесятых годах. Быть может, их теперь даже больше, чем было тогда. Возможно, что это и так, если принять во внимание, какое множество теперь на Западе социалистов. Мы сами в предыдущей главе говорили о том, как широко распространено безбожие в настоящее время. Тем не менее мы всё-таки утверждаем, что теперь сила безбожия не возрастает, а падает. Дух времени, несомненно, изменился: насколько он был благоприятен для роста безбожия тридцать-сорок лет тому назад, настолько неблагоприятен ему теперь, а это-то и важно. Как бы ни было теперь распространено безбожие, но раз дух времени стал ему не благоприятен и, тем более, неприязнен, оно неизбежно должно ослабеть. Только для этого требуется немалое время. Последствия перемены в духе времени осязательно и в полной мере обнаруживаются только через десятки лет. Если безбожие и теперь очень распространено, то это не значит, что оно опять и опять возрождается и обновляется: оно идёт к упадку; но не сошли ещё в могилу поколения, воспитавшиеся и возросшие в эпоху процветания неверия, не говоря уже о вышедших из их школы младших современниках. Безбожие ещё очень сильно, но сила его заключается не столько в новых приобретениях, которые не значительны, сколько в старом запасе, который от времени истощится. Многочисленность неверующих в наше время объясняется особыми условиями современной жизни: при широком распространении грамотности, при умножении и облегчении способов распространения печатного слова, при быстроте и удобстве обмена мыслей, современное неверие на Западе проникло в среду рабочих и вообще в низшие, т. е. самые многочисленные, классы населения. Этим оно отличается от неверия прошлого века, которым были заражены люди только одних высших классов, и этим оно особенно опасно. Но зато и противодействующие безбожию также пользуются всеми новыми средствами и способами для искоренения безбожия, для насаждения и распространена веры в Бога; например, печать облегчала распространение неверия, но она же служит и удобнейшим способом для научения людей истинам веры и нравственности. Общее наше заключение то, что безбожников много и теперь, но самый дух безбожия ослабел, и повеяло духом религиозности и церковности. А эта перемена неизбежно поведёт к уменьшению числа неверующих, потому что новых безбожников будет прибывать мало, а старые с каждым годом будут быстро убывать, одни – постигаемые смертью, другие – обращаясь к вере в истинного Бога. Даже и в худшем разе нет ни малейшего основания опасаться того, что безбожие в ближайшем будущем будет распространяться с той же, или даже и большей силой, чем как было в последнее время.

Склонение современного безбожия к упадку, кратковременность настоящей, равно как и прочих эпох безбожия, незначительность числа этих эпох, ничтожность сравнительно со всем числом людей количества безбожников даже в безбожные эпохи, когда безбожие распространяется подобно эпидемиям, – а о прочих временах уже и говорить нечего, – возврат безбожников к вере, совпадение эпох безбожия с болезненными кризисами исторической жизни и философско-научной мысли, отрицательно-разрушительный характер и в то же время бессилие и ничтожество безбожия по существу его, – во-первых, служат нам достаточными основаниями без страха и бодро думать о будущем, несмотря на широкое распространение безбожия среди современных образованных народов. Во-вторых, подкрепляют добываемое ещё и иными путями убеждение, что религия есть неискоренимая, насущная потребность человека и всегдашняя принадлежность человеческого рода, что человеческий род в целом своём составе, в настоящем и во всех прежде живших поколениях, во всех племенах и расах, во все времена и во всех странах, всегда и везде, имел и имеет религию и что обладание религией есть общее правило и норма жизни, свидетельствующие о здоровом состоянии и правильном течении последней, тогда как, напротив, отрицание религии и Бога есть редкое исключение, уродство духа, или же болезнь его. Подобно тому, как существование идиотов и сумасшедших нисколько не препятствует признавать человека существом разумным и здравомыслие – врождённой принадлежностью всего человеческого рода: так и существование безбожников не подрывает оснований признавать религию всеобщей и всегдашней, существенной и необходимой принадлежностью человеческого рода, нормальным свойством его жизни. Это сравнение тем более справедливо, что, не говоря о прочих временах, даже и в эпохи наибольшего распространения безбожия убеждённых, закоренелых и нераскаянных безбожников бывало не больше, нежели идиотов и неисцелимых сумасшедших. – И тем более уместно, что безбожие и в самом деле есть болезнь, – болезнь духа времени, духа общества и отдельных лиц во время эпидемии безбожия и болезнь личного духа в прочие времена.

Дерзкое проявление и значительное распространение безбожия во Франции, а отчасти и в других образованных странах во второй половине восемнадцатого века и ещё более широкое распространение материализма и безбожия во второй половине истекающего столетия невольно вызывают вопрос, – не может ли безбожие когда-нибудь проявиться у всех народов и во всех классах населения? Временами ослабевая и даже почти совсем прекращаясь, но с каждым новым взрывом всё более усиливаясь и шире распространяясь, не достигнет ли оно когда-нибудь такой силы и широты распространения, что, наконец, отравит все народы и племена человеческого рода? Не настанет ли такая эпоха, когда части организма человеческого рода, сохранившиеся здоровыми, или мало повреждёнными безбожием, будут настолько незначительны, что противодействие их разрушительной силе безбожия не будет в состоянии произвести целительной реакции в человечестве, будет подавлено натиском безбожия, и не от кого будет обновиться и возродиться человеческому роду? Не наступит ли такое время, когда человеческой род будет похож на человека, хотя и крепкого телосложения, но расстроившего важнейшие органы и главнейшие отправления своего тела, а потому не способного дожить до глубокой старости, или даже только отсрочить быстро приближающуюся смерть?

На этот вопрос отвечать не гадательно и предположительно, а уверенно и твёрдо, можно только на основании Слова Божия. Руководясь одними естественными источниками и способами познания, человек ничего не может сказать не только положительного, но даже и вероятного, о будущем состоянии человеческого рода. От человека сокрыто даже и ближайшее будущее, и ещё менее взор его может проникнуть в глубокий мрак отдалённого будущего. Учительный архипастырь древней иерусалимской Церкви Св. Кирилл, изъясняя седьмой член символа веры и раскрывая учение Иисуса Христа, пророков и апостолов о последних временах мира, говорил своим слушателям: „Мы не от себя пророчествуем, потому что не достойны; но износим на среду сказанные и написанные признаки” ⁵³ . Св. Ипполит, Епископ Римский, в начале своего, сделавшегося столь известным в русской литературе, Слова об антихристе ⁵⁴ говорит, что пророки потому издревле и назывались пророками и видящими, что они, умудряемые Словом и хорошо преднаучаемые о будущем в видениях, с твёрдой уверенностью говорили то, что им одним открыто было от Бога, и возвещали будущее. „Посему и мы, – выводит отсюда святой отец руководственное правило для писания, – хорошо изучивши их предсказания, говорим не от своего собственного измышления и не позволяем себе другими, новыми словами заменять древле сказанное пророками, коих писаний предлагая (в церкви), читаем могущим право веровать; потому что отсюда бывает общая для тех и других польза, – для говорящего та, что он, удерживая в памяти предлагаемое, правильно изъясняет оное, а для слушающего та, что он прилагает ум свой к тому, что говорится” ⁵⁵ . Поставивши это правило, Св. Ипполит твёрдо следует ему в своём сочинении, обнаруживая в нём обширное и твёрдое знание Св. Писания Ветхого и Нового Завета, все свои мысли и соображения обосновывая на разнообразных изречениях Писания, показывая способность к здравому истолкованию их и не позволяя себе пускаться в догадки, для которых трудно найти подкрепление в Писании. Но если даже св. отцы Церкви не считали себя достойными, – и справедливо, – предсказывать о событиях отдалённого будущего и говорили о них только то, что можно подтвердить Писанием; то мы, конечно, и совсем не достойны и не способны предрекать будущее. Поэтому, подражая примеру Св. Кирилла, Св. Ипполита и других св. отцов и учителей Церкви, поищем указаний для решения поставленного вопроса в Св. Писании; а для того, чтобы правильно понимать его учение об этом предмете, возьмём в руководителей св. отцов и учителей Церкви.

На основании Св. Писаний и учения св. отцов и учителей Церкви мы можем положительно и твёрдо ответить, что действительно некогда настанет эпоха распространения безбожия по всей земле. Эта злосчастная во всех отношениях година, беспримерная по силе и повсеместности распространения безбожия, небывалая по тяжести, продолжительности и широте распространения бедствий, которые будут поражать человечество, наступит перед вторым пришествием Иисуса Христа, перед кончиной мира. Прямо и ясно сказано: Сын человеческий, пришедши, найдёт ли веру на земли (Лк. 18:8).

В Св. Писании эта година называется: последние дни (2Пет. 3:3), последние времена (1Тим. 4:1), последнее время (Дан. 11:4, 29). Продолжительность её в Св. Писании не определена. Конец её совпадает с пришествием Иисуса Христа и концом мира; но начало её будет наступать постепенно и потому его трудно разграничить от предыдущего времени, нельзя указать определённого момента времени, с которого она начнётся. Из книги пророка Даниила и из Апокалипсиса видно, что последний и самый страшный период этой годины продолжится три с половиной года, – разумеем время царствования антихриста. Но злосчастная година страшных бедствий и необычайного распространения нечестия и безбожия начнётся раньше начала царствования антихриста, как это видно из речи Иисуса Христа о кончине мира, из Второго Послания Апостола Павла к Фессалоникийцам и из Апокалипсиса. Царствование антихриста будет только завершением и концом этой годины, последним периодом её. Но как продолжителен будет предшествующий царствованию антихриста период этой годины – это не известно. Дальше мы покажем, что в до-антихристовом периоде последних времён можно, на основании Св. Писания, различить два периода, но продолжительность каждого из них опять-таки не известна.

Одна, очень важная и очень характерная, черта объединяет „последние времена”, объединяет периоды, предшествующие антихристу с временем царствования антихриста. Черта эта означается словом: „отступление”. Апостол Павел, рассеивая страх Фессалоникийцев, будто уже наступает день второго пришествия Христова, говорит: день тот не придёт, доколе не придёт прежде отступление (ἀποστασία), и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом, или святынею (2Сол. 2: 3–4).

Под отступлением, о котором говорит Апостол Павел, нельзя разуметь отпадения от Римской империи подвластных ей народов. Такого мнения об отступлении, как политическом отпадении народов от Рима, держались Иероним, Примазий и некоторые католические богословы, например Кайэтан, Корнелий и Лапиде. В Св. Писаний ἀποστασία постоянно означает не политическое, а религиозно-нравственное отпадение; например, в Ветхом Завете в переводе LXX в следующих местах: 2Пар. 29:19; Иер. 2:19; 1Мак. 2:15; в Новом Завете Деян. 21и, что особенно важно, у самого же Апостола Павла, и притом в речи о последних временах: В последние времена, – говорит он в Первом Послании к Тимофею, – отступят некоторые от веры (4:1). Кроме того, во всей второй главе Второго Послания к Фессалоникийцам, где говорится об отступлении в последние времена, речь идёт о религиозно-нравственном отпадении людей, об отступлении их от Бога, от Христа, от истины и от добра. Смысл слова ἀποστασία в этой главе достаточно уясняется словами: человек греха, беззаконник, действие сатаны, неправедное обольщение, действие заблуждения, тайна беззакония и проч.; например, слова: тайна беззакония (ἀνομία), означают греховное состояние, а не политическое отпадение. – Нет достаточного основания принять и мнение Фомы Аквината, что под отступлением вместе разумеются и отпадение от Римской империи или отпадение политическое, и отпадение от католической веры, отступление религиозное. – Столь же произвольно и, кроме того, страдает вероисповедной (конфессиональной) тенденциозностью мнение Энгельберта Адмонта, что отступление означает троякое отпадение: отпадение народов от Римской империи, церквей от папы и верующих от Бога ⁵⁶ . Хотя, как это видно из речи Иисуса Христа о кончине мира (Мф. 24:7–8, 12; Лк. 21:9–10) и из слов Апостола Павла о характере людей, которые будут жить в последние дни мира, (2Тим. 3:1–4) в последние времена придут в крайнее расстройство отношения международные, государственные, гражданские и семейные, вообще подвергнется разгрому весь обычный строй общежития; тем не менее под „отступлением” в Св. Писании, и в частности во Втором Послании к Фессалоникийцам, разумеется религиозно-нравственное отступление. Политическое же и всякое иное расстройство общежительного порядка людей будет неизбежным результатом отступления людей от Бога, Христа и религии, от добра и истины.

Что касается до отцов и учителей Церкви, то и они под отступлением разумели религиозно-нравственное отпадение; но только они суживали понятие отступления. Почти все они под отступлением разумели не отступление, имеющее быть вообще в последние времена, а собственно отступление, которое будет в мире при антихристе, или ещё чаще называли отступлением самого антихриста, как главного виновника имеющего быть при нём богоотступления. Антихриста называли отступлением Ириней Лионский, Кирилл Иерусалимский, Златоуст, Феофилакт Болгарский, Августин, Феодорит; последний в одном месте называет отступлением антихриста, а в другом его пришествие. Однако они не отождествляют понятия антихриста с понятием отступления: называя антихриста отступлением, они не называют отступления антихристом и тем молчаливо обличают взгляд протестантов и русских беспоповцев, будто антихрист не лицо, а отступление людей от Бога. Без сомнения, св. отцы называли антихриста отступлением, как представителя, характерного выразителя и виновника отступления, или, точнее, как виновника обнаружения необычайного распространения и усиления отступления. Например, Иоанн Златоуст прямо говорит об антихристе, что „он возобладает только над погибающими, которые, хотя бы он и не пришёл, не уверовали бы” ⁵⁷ . Из речи Иисуса Христа о последних временах и ещё яснее из слов Апостола Павла во Втором Послании к Фессалоникийцам (2:3) видно, что отступление начнётся раньше антихриста, что сначала придёт отступление, потом явится антихрист, который тоже есть отступление, и наконец, придёт Иисус Христос. Различие между отступлением, которое будет раньше антихриста, и отступлением, которое проявится в самом антихристе и через антихриста в роде человеческом, только в степени: отступление при антихристе будет гораздо сильнее отступления предшествующего периода; отступление перед временем антихриста подготовит отступление, имеющее быть при антихристе.

Следствием отступления последних времён, беспримерным по своей важности, будет кончина мира. Чрезвычайное распространение неверия и нечестия по всей земле; всеобщая взаимная вражда между людьми и народами, которая ещё задолго до кончины мира усилится до того, что восстанет народ на народ и царство на царство (Мф. 24:6–7). Что люди друг друга будут предавать и возненавидят друг друга (Мф. 24:10), так что даже предаст брат брата на смерть, и отец детей, и восстанут дети на родителей и умертвят их (Мк. 13:12). Большие землетрясения по местам, и глады, и моры, и ужасные явления, и великие знамения с неба (Лк. 21:11); великая скорбь, какой не было от начала мира до ныне и не будет (Мф. 24:21), когда люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную (Лк. 21:26); умножение беззакония и сопровождающее его охлаждение любви к людям (Мф. 24:12); предание на мучения и на смерть христиан и ненависть к ним со стороны всех народов за имя Христа (Мф. 24:9); мерзость запустения, реченная чрез пророка Даниила, стоящая на святом месте (Мф. 24:15; Дан. 9:27) – всё это и вызовет кончину мира, подобно тому, как яд, отравляя все соки живого существа, причиняет последнему смерть. Господь Иисус Христос прямо сказал, что если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть (Мф. 24:22). Это значит, что если бы Иисус Христос и не пришёл тогда, чтобы произвести окончательный суд над человеческим родом (Мф. 25:31–46), чтобы разрушить и обновить огнём небо и землю (Мф. 24:29; 2Пет. 3:7–12), всё-таки существование человеческого рода прекратилось бы.

Что человечество само приуготовит свой конец, учение об этом мы находим у отцов Церкви. Св. Ириней Лионский, изъясняя Даниилово видение четвёртого зверя с десятью рогами и ещё с одним малым рогом и сближая с ним видение апокалипсического зверя с семью головами и десятью рогами (Дан. 7:8; Откр. 17:7–14), – этот зверь означает четвёртое и последнее всемирное царство ⁵⁸ , рога знаменуют десять царей, а малый рог – антихриста (Дан. 7:23–25), – говорит: „Имеющий прийти трёх из них умертвит, а остальных подчинит своей власти, и он будет восьмой между ними; и они опустошат Вавилон ⁵⁹ , и сожгут его огнём, и предадут своё царство зверю, и будут гнать Церковь, а потом будут сокрушены пришествием Господа нашего.

Ибо что царство должно разделиться и так погибнуть, об этом Господь говорит: – всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и всякий город, или дом, разделившийся сам в себе, не устоит (Мф. 12:25). Разделиться же и царство, и город, и дом должны на десять, и потому Он наперёд уже означил раздробление и разделение” ⁶⁰ . „Вдруг восстанут, – говорит Кирилл Иерусалимский, – десять римских царей, царствующих может быть в разных местах, но в одно и то же время; а после них одиннадцатый будет антихрист, который с помощью волшебного искусства захватит себе Римскую державу, уничтожит трёх прежде него царствовавших, имея уже под своей властью остальных семерых ⁶¹ . Хотя антихрист, подчинивши себе царства, объединит их под своей властью, но эта власть будет деспотическая. Это подчинение будет рабское, это единство будет не единением мира и любви, а союзом зла, насилия, произвола. Порождённое смутами и кровопролитием, оно, в свою очередь, ещё более усилит междоусобицу, войны, кровопролитие. Охлаждение любви между людьми и водворение между ними вражды и раздоров доведут человечество до всемирной междоусобицы, до самоистребления и окончательной погибели, так что самый ход всемирной истории неизбежно приведёт её к концу; царство земное, царство мира кончится; явятся новое небо и новая земля (2Пет. 3:13), и человечество перейдёт к иному виду своего существования. Воссядут судьи, – объяснил некто Даниилу значение малого рога, – и отнимут у него власть губить и истреблять до конца, царство же, и власть, и величие царственное во всей поднебесной дано будет народу святых Всевышнего, Которого царство – царство вечное, и все властители будут служить и повиноваться ему (Дан. 7:26–27ё). Вместе с вышеприведёнными словами Евангелия (Мф. 24:22) эти слова книги Даниила ясно показывают, что род человеческий был бы доведён антихристом и бедствиями, всеобщим растлением и повсеместным страшным кровопролитием до поголовного истребления и окончательной гибели. Правда, в книге Даниила виновником гибели человечества признаётся исключительно антихрист, но это нисколько не противоречит мысли, что человеческий род сам подготовит свою погибель, потому что антихрист будет кость от кости человечества и плоть от плоти его, он будет порождением и деятельность его будет плодом крайнего развращения, до которого дойдут люди в последние времена. „Попущением святого Бога, – говорит Св. Ефрем Сирин о змее-дьяволе, – орудием которого будет антихрист, получит он власть обольщать мир, потому что исполнилось нечестие мира, и повсюду совершаются всякого рода ужасы. Посему-то пречистый Владыка за нечестие людей попустил, чтобы мир был искушён духом льсти, потому что так восхотели человеки отступить от Бога и возлюбить лукавого” ⁶² . „Так как, – говорит Св. Кирилл Иерусалимский, – растление, татьба, прелюбодеяние и все роды грехов разлились по земле, и крови с кровьми смешаны в мире (Ос. 4:2), то, чтобы чудная обитель эта не осталась наполненной беззаконием, этот мир перейдёт и явится лучшим” ⁶³ . В дни Ноя люди стали плотью, плотью растлённой, они пренебрегали Духом Божиим, велико было развращение их, всё существо их стало зло (Быт. 6:1–7), и они жили только для земли, (Мф. 24:37–39). Результатом всеобщего растления было истребление их всемирным потопом. Такое же, или большее растление людей будет в последние времена: в лице антихриста начнётся тогда явное и повсеместное владычество дьявола на земле; повсюду распространится и будет господствовать зло. А зло всё разрушает. При религиозном, умственном, нравственном и физическом упадке, как индивидуумы, так и весь род ослабевают, истощаются, не могут оказывать разрушительному влиянию стихий такого прочного противодействия, которое обеспечивало бы возможность существования, а главное – при нечестии, безнравственности и безбожии страсти и зверские инстинкты людей разнуздываются, начинается беспощадная братоубийственная война, люди истребляют друг друга. Перед кончиной мира владычество, дерзость и распространённость безбожия, глубина и общераспространённость нравственного растления и физическая захудалость в человеческом роде будут столь же необыкновенны и чрезвычайны, как будут необычайны многие физические явления и другие события, которые тогда совершатся, как необыкновенна сама кончина мира. Это будет эпоха во всех отношениях и в частности в отношении к безбожию исключительная, единственная, беспримерная, страшная и злосчастная.

Столь же исключительны и причины необычайного распространения безбожия перед кончиной мира. На основании Священного Писания и учения отцов Церкви мы можем высказать частью предположения, а частью и положительные суждения о причинах страшного распространения и необыкновенного владычества безбожия перед кончиной мира; отметим также и характерные черты безбожного духа тогдашнего времени.

В Св. Писании есть некоторые указания на то, что безнравственность, нечестие и безбожие последней годины будут подготовляться постепенно, быть может, в течении очень долгого времени. Евангелист Иоанн Богослов уже о своём времени говорил: как вы слышали, что придёт антихрист, и теперь появилось много антихристов; то мы и познаем из того, что последнее время (1Ин. 2:18). В то же время и Апостол Павел писал, что тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь (2Сол. 2:7). Однако протекло слишком восемнадцать веков с тех пор, как сказаны были те и другие слова, а кончина мира всё ещё не наступила. Но, с другой стороны, Апостолы, как писатели боговдохновенные, не могли высказать в своих посланиях, принятых в канон Св. Писания, ошибочных мыслей, и притом, о предмете столь важном. Как же нужно понимать приведённые слова? В них выражается не то, что во времена Апостолов приближалась кончина мира, а указывается на сходство событий гражданской и церковной тогдашней жизни, тогдашнего духа времени с тем, что будет происходить перед концом мира. И современная Апостолам година изображается ими, как начало печального и страшного конца, – начало не по близости времени, а по сходству явлений жизни. В словах Апостола Павла это высказано очень ясно. Он вовсе не говорит, что наступает кончина мира. Совсем напротив: он самое Послание-то своё пишет к Фессалоникийцам с той преимущественно целью, чтобы некоторых из них, ожидавших скорого наступления конца мира, разубедить в этом мнении. Он соглашается с тем и утверждает, что тайна беззакония, – того беззакония, которое во всей силе и наготе обнаружится перед концом мира, – уже действует; но оно действует именно как тайна, прикровенно, малозаметно, как мало заметен росток, который только через многие годы становится видным для всех, огромным деревом. Подобным образом и кончина мира не настанет до тех пор, пока тайна беззакония, уже начавшаяся, не совершится, т. е. пока не обнаружится и не осуществится в полноте и во всей силе. Когда это будет, Апостол указывает, но только не прямо, а таинственно: это будет тогда, когда будет взят от среды удерживающий теперь; но что такое удерживающий и когда он будет взят от среды, этого Апостол не изъясняет. Не указывая ясно, когда наступит конец мира, он, однако же, убеждает Солунян не верить слухам о скором наступлении кончины мира и ясно показывает, что скоро она не наступит.

Разъяснение истинного смысла приведённых слов Апостола Павла даёт ключ и к пониманию слов Иоанна Богослова, которые, в свою очередь, проливают свет на слова Апостола Павла. Слова того и другого Апостола параллельны и соответственны; мысль в них приблизительно одна и та же, и только выражена она различно. Антихристами Евангелист Иоанн Богослов называет людей, отвергающих Отца и Сына (1Ин. 2:22); Он же говорит, что всякий дух, который не исповедает Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придёт и теперь есть уже в мире (1Ин. 4:3); об антихристах он говорит ещё, что они вышли от нас, но не были наши (1Ин. 2:19). Ясно, что под антихристами он разумеет еретиков своего времени – гностиков, отвергавших боговоплощение и не признававших Христа Богом ⁶⁴ , эвионитов, признававших Христа только человеком, и других еретиков, а может быть также и лжехристов (много лжепророков появилось в мире 1Ин. 4:1). Приписывая всем таковым людям дух антихриста, имеющего прийти перед кончиной мира, Евангелист Иоанн говорит, что он, т. е. настоящий антихрист, теперь есть уже в мире. Но так как в его время настоящего антихриста не было, и он знал это, то ясно, что и об явлении настоящего антихриста в его время, и о наступлении последнего времени (дети! последнее время1Ин. 2:18) Иоанн Богослов говорит в том же смысле, как и Апостол Павел о тайне беззакония, как начавшей действовать, но ещё не совершившейся, не осуществившейся, т. е. он указывает предшественников имеющего прийти антихриста, но предшественников не по непосредственному, а по отдалённому преемству, не по времени, а по духу. Еретики отвергали Христа, как Богочеловека, а вместе с тем если и не отвергали Бога, то, по крайней мере, неизбежно извращали учение о Нём, на место христианства поставляли своё лжехристианство: и настоящий антихрист будет отвергать Христа и совращать христиан в свою веру (Откр. 2:17; 13:5–8; 17:14). Только он далеко и безмерно превзойдёт еретиков степенью, дерзостью, силой и успехами в отрицании Христа и христианства: он будет истреблять христиан, богохульствовать, называть себя Богом и владычествовать на всей земле (Откр. 13 гл.; 2:3–12). Между тем как еретики предизображают обольщения и соблазны, которыми антихрист будет отторгать христиан от Христа (2Сол. 2:10–11), гонители христианства из Иудеев и язычников были и бывают предшественниками антихриста в его истребительной войне против святых (Откр. 13:7). Поэтому не без основания под тайной беззакония, которая, по словам Апостола Павла, уже в действии, некоторые отцы Церкви, например Златоуст, разумели Нерона, как прообраз антихриста. „Ибо, – говорит вселенский учитель, – и тот (т. е. Нерон) хотел, чтобы его считали Богом. Хорошо сказал он (т. е. Апостол) тайна; ибо Нерон не так явно и бесстыдно выдавал себя за Бога, как антихрист” ⁶⁵ . А другие отцы Церкви и под тайной беззакония разумеют еретиков, и в таком случае сходство и параллелизм двух изъясняемых мест – одного из Первого Послания Евангелиста Иоанна Богослова и одного из Второго Послания Апостола Павла к Солунянам – будет ещё ближе. Так, Блаженный Феодорит говорит: „Иные утверждали, что Нерона назвал Апостол тайной беззакония и делателем злочестия. Но думаю, что Апостол означил сим породившиеся ереси; потому что ими дьявол доводит многих до отступления от истины. Наименовал же их тайной беззакония потому, что сеть беззакония в них сокрыта, сам же дьявол явно ведёт людей к богоотступничеству. Посему-то пришествие его Апостол назвал открытием. Ибо, что всегда приуготовлял втайне, провозгласит тогда открыто и ясно” ⁶⁶ . Эти разноречивые толкования можно примирить предположением, что Апостол Павел под тайной беззакония разумел Нерона только преимущественно, как наиболее типического и притом современного ему прообраза антихриста, но не исключительно его одного. Пиша свои послания в ответ на потребности своего времени, Апостолы, тем не менее предназначали их для всех времён. Как Евангелист Иоанн Богослов, говоря о современных ему еретиках-антихристах, подразумевал и еретиков последующих времён, как выразителей антихристианского духа: так и Апостол Павел словами: тайна беззакония, обозначил предшественников антихриста всякого рода и всех времён: еретиков, безбожников, неверующих и лжеверующих гонителей христианства. Самый способ выражения Апостола Павла даёт понять, что действие тайны беззакония будет не кратковременное, не единократное, какова была деятельность Нерона, а постоянное, имеющее продолжаться до того времени, пока она не обнаружится явно, дерзко, во всей силе и страшной широте. Пока антихристианский дух всех времён, воплощающийся и действующий в разнообразных противниках Христа, не сосредоточится в антихристе, пока он не достигнет завершения, высшей степени развития и вместе своего конца в безбожии, безнравственности и анти-христианстве перед кончиной мира. Не один Нерон, а целый ряд Неронов – этих гордых самообожателей, жестоких деспотов, кровожадных, как тигры, завоевателей, безнравственных распутников, нечестивых безбожников и богохульников, сумасшедших попирателей истины и страшных гонителей христианства – пройдёт в течение веков до конца мира. Ламех (Быт. 4:19–24), библейские исполины (Быт. 6:1–7), Нимрод (Быт. 10:8–10), строители Вавилонской башни (Быт. 11:1–9), Навуходоносор (Ис. 14 гл.; 4Цар. 24 и 25 гл.; Иудифь 1–7 гл.; Дан. 3 и 4 гл.), Антиох Епифан (2Мак. 5–9 главы), – кто они, как не ветхозаветные Нероны, как не древнейшие предшественники антихриста? Ирод, так называемый Великий, избивший четырнадцать тысяч Вифлеемских младенцев (Мф. 2:16); другой Ирод – Агриппа, не воздавший славы Богу в том, что принял от народа восхваление его, как Бога, и за это поражённый от Ангела страшной болезнью и изъеденный червями (Деян. 12:21–23). Римский император Калигула, безумно говоривший, что если бы у Римлян была одна голова, то он отсек бы её; Домициан, Диоклетиан, Юлиан Отступник и другие жестокие гонители христиан. Аттилла, названный Бичом Божиим. Омар, Осман и другие жестокие преемники лжепророка Мохаммеда, распространявшие Мохаммеданство огнём, мечом и всякими жестокими насильственными способами. Чингиз-хан и Тамерлан, превращавшие многолюдные города в груды мусора и целые царства в пустыни и воздвигавшие вместо памятников огромные пирамиды из отрубленных голов. Наполеон и другие Тамерланы нового времени, из-за честолюбия и властолюбия погубившее миллионы людей, – кто они, как не предшественники по духу, как не прообразы по жизни и деятельности того зверя, выходящего из моря, которому дано вести войну со святыми и победить их, которому будет дана власть над всяким коленом и народом, и языком, и племенем, которого даже образ, одушевлённый чародейской силой его помощника – зверя, выходящего из земли, будет говорить и действовать так, что будет убиваем всякий, кто не будет покланяться образу зверя (Откр. 13:1, 7, 11, 15)? Далее, если Евангелист Иоанн Богослов назвал антихристами гностиков, отрицавших боговоплощение (докетов), иудействующих, не признававших Христа Богом, отступников от христианства, принявших истинную веру, но не устоявших в ней, лжепророков и лжехристов, поставлявших себя на место истинного Христа, то не должны ли быть названы антихристами все позднейшие еретики, а также и имеющие явиться впоследствии? Не антихристы ли, не предшественники ли апокалипсического антихриста – гностики второго и третьего века, манихеи, антитринитарии, ариане, аполлинаристы, несториане, монофизиты и монофелиты, пелагиане, иконоборцы, богомилы и павликиане, социниане, жидовствующие, древние и новые антиномисты, наши раскольники, особенно беспоповцы, наши хлысты и прочие сектанты, ирвингиане и другие бесчисленные толки мистического сектантства? Не антихристы ли крайние рационалисты прошлого и нашего века, вроде Павлюса, Штрауса, Ренана и новотюбингенских богословов? Не антихристы ли деисты, пантеисты, радикальные скептики и агностики, материалисты и безбожники? Не антихристами ли будут и все имеющие явиться еретики, отступники от веры, лжеверы, отрицатели, враги и гонители религии и христианства, враги истины и добра, закоренелые в грехах, богохульники и безбожники? Все таковые были и будут предшественниками, прообразами и предуготовителями апокалипсического зверя-антихриста в тех действиях последнего, в которых он явится лжецом и обманщиком, явным, сильным и дерзким врагом Бога, христианства, религии и всего святого, и будет требовать божеского поклонения только одному себе. Тайнозритель видел, что даны были ему (зверю, выходящему из моря) уста, говорящие гордо и богохульно. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его и жилище Его, и живущих на небе... И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книги жизни у Агнца, закланного от создания мира (Откр. 13:5–6, 8). И Апостол Павел говорит о Нём, что он будет человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом, или святыней, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога.., что он будет беззаконник.., которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякой силой, и знамениями, и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих, – за то, что они не приняли любви истины для своего спасения (2Сол. 2:3–4, 8–10).

Еретичество, кровожадная жестокость, нравственное беззаконие, богохульство и безбожие и соединённые с ними умственный упадок и физическое вырождение, проявляясь в течение веков в разных формах, то ослабевая, то усиливаясь, но никогда не прекращаясь, замирая в одних формах и в одних местах и возгораясь с новой силой в других видах и в других местах и народах, будут постепенно накопляться в человеческом роде. Зло, анти-христианство, вражда против Бога, хотя и через промежутки, но всё-таки будут усиливаться, пока не возрастут до всепоглощающего потопа зла перед кончиной мира. Бесчисленные и разнообразные антихристы всех времён и мест, как воплощение зла, как слуги дьявола, как враги Бога и Христа, были и будут предшественниками апокалипсического антихриста, будут в течение длинного ряда веков подготовлять появление его и его всемирную пропаганду безбожия. Зло, ложь, нечестие, анти-христианство и безбожие всех времён и мест будут той почвой, на которой возрастёт безбожие последней годины и распространится по всей земле. Эта почва произрастит и антихриста, а главное – она будет благоприятствовать безмерным, всемирным успехам его безбожной деятельности. Конечно, главной причиной необыкновенной быстроты и широты успехов его пропаганды безбожия будет то, что он будет, хотя человек, но в нём сосредоточится вся сила сатаны. Самое пришествие его будет по действию сатаны, и по действию же сатаны оно будет сопровождаться всякой силой, и знамениями, и чудесами ложными, и всяким неправедным обольщением погибающих (2Сол. 2:9–10). Тайнозритель видел, что низвержен был с неба великий дракон, древнии змей, называемый дьяволом и сатаной, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним (Откр. 12:9) и что поэтому горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошёл дьявол в сильной ярости, зная, что не много ему остаётся времени (12:12). Этот-то дракон зверю, выходящему из моря, т. е. антихристу, дал силу свою, и престол свой, и великую власть (13:1, 2). Этому зверю дано вести войну со святыми и победить их; и дана ему власть над всяким коленом, и народом, и языком, и племенем (13:7). Даже помощник его или зверь, выходящий из земли, говорит как дракон; действует пред ним со всею властью первого зверя;.. и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю пред людьми; и чудесами, которые дано било ему творить пред зверем, он обольщает живущих на земле (13:11–14). Но и сам сатана, и антихрист, в которого он вложит всю свою силу, и помощник антихриста, не уступающий последнему в безбожной, чародейской и обольщающей силе и власти, не могли бы в столь короткое время, именно в сорок два месяца (Откр. 13:5), распространить безбожие по всей земле, если бы успехи их деятельности не были подготовлены предшествующим погружением человечества во зло, предшествующим распространением в человечестве антихристианского и богопротивного духа. Как ни сильна ярость дьявола, предвидящего конец своего владычества на земле; как ни велика сила и власть антихриста, который, и получивши смертельную рану, исцеляется (Откр. 13:2–3); как ни изумительно это чудо, так что вся земля дивилась, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему, и кто может сразиться с ним (Откр. 13:3–4)? как ни поразительны прочие чудеса антихриста и его помощника (2Сол. 2:9; Откр. 13–15); как ни страшны кровожадный деспотизм и безграничное насилие этих двух апокалипсических зверей в отношении ко всем людям (2Сол. 2и Откр. 13 гл.); как ни коварны и ни обольстительны их слова и действия (2Сол. 2:10; Откр. 13:13, 14); как ни дерзко самообоготворение антихриста, опирающееся на власть и силу сатаны, на богохульную гордость, на поразительные чудеса, на необычайную хитрость, на победу над святыми и на преклонение пред ним всей земли (2Сол. 2и Откр. 13 глава): но и яростное могущество дьявола, и чудеса, хитрость, гордое богохульство, кровожадная власть и непреодолимая сила обоих зверей не подчинили бы им в самое короткое время всей земли и не отторгли бы почти всего человеческого рода от Бога, если бы человечество уже не было предрасположено к отпадению от Бога и Христа и к переходу в царство сатаны. А такое безбожное и противо-христианское предрасположение человеческого рода, имеющее быть перед концом мира, перед явлением антихриста, подготовится постепенно, частью самим историческим ходом развития и накопления зла, частью скрытой деятельностью дьявола, напряжённость которой будет усиливаться по мере приближения земной истории человечества к концу и предугадываемого дьяволом конца своей власти на земле. Вот это-то противо-христианское и безбожное предрасположение человечества, имеющее быть и усилиться прежде явления антихриста и имеющее начаться, быть может, даже задолго до него, и будет ближайшей причиной и естественным источником безбожия, которое при антихристе распространится по всей земле; а раннейшие безбожные эпохи, как например, безбожные эпохи прошлого и текущего века, равно как всякого рода антихристы и всякого вида анти-христианство всех времён и мест, могут быть признаны отдалёнными причинами печального нравственного и религиозного состояния человечества перед пришествием антихриста и, через подготовку этого состояния, отдалёнными источниками безбожия последней страшной годины.

Наше мнение о постепенном подготовлении безбожной деятельности антихриста и чрезвычайных успехов её предварительным распространением в роде человеческом безнравственности, безбожия и антихристианского духа подтверждается учением Св. Писания.

Так, Апостол Павел писал Тимофею: Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся... К сим принадлежат те, которые вкрадываются в дома и обольщают женщин, утопающих во грехах, водимых различными похотями, всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины... Сии противятся истине, люди развращённые умом, невежды в вере (2Тим. 3:1–8). Будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух, и обратятся к басням (2Тим. 4:3–4). Дух ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожжённых в совести своей, запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил (1Тим. 4:1–3).

Блаженный Феодорит, изъясняя первое из этих мест, относит, впрочем, предположительно, заключающееся в нём предсказание к своему времени. „Настоящее, – думаю, – предсказано Апостолом время, ибо жизнь наша исполнена сих зол, и, облекаясь в наружность благочестия, делами уготовляем из себя кумир лукавства. Вместо боголюбивых стали сребролюбивыми, и любим рабство страстям; одним словом, в нас можно найти и прочее, что предрёк божественный Апостол” ⁶⁷ . Нельзя согласиться с этим изъяснением, как, впрочем, и сам Феодорит не вполне уверен в его истинности. Без сомнения, как в пятом веке, так и во всякое время, были, бывают и будут люди, описываемые Апостолом Павлом, и ещё больше всегда бывает людей, имеющих только нечто из указанных Апостолом дурных свойств, наклонностей и страстей. Были такие люди и при жизни Апостолов, как видно из тут же написанных слов Апостола Павла к Тимофею: таковых удаляйся (2Тим. 3:5; ср. 2 Петра). Но тогда было только в малой мере, только в зародыше зло, которое в ужасной широте и силе раскроется в последние дни. И может ли быть время, народ, место, где бы и когда бы ни было таких людей? Но Апостол, очевидно, говорит не о всяких временах, а об определённой эпохе, которую он называет: „последние времена”, „последнее дни”; говорит, что эти времена будут „тяжкие” и что это предсказано Духом. Что этими „последними днями и тяжкими временами” не были времена Блаженного Феодорита, об этом нечего и говорить. Ясно, что Апостол говорит о временах, предшествующих кончине мира. Ибо, какой иной период времени можно назвать „последними временами”, „последними днями”? Чтобы дать больше силы своим словам и возбудить в людях особенное внимание к ним и твёрдую веру в них, Апостол в доказательство их истинности ссылается на свидетельство самого Бога и называет это свидетельство ясным, т. е. не только истинным, но и не допускающим никакого перетолкования: Дух ясно говорит.., а это показывает, что Апостол говорит не вообще о тяжких эпохах, которые не раз приходилось и ещё придётся переживать человечеству, а об одной определённой и притом исключительно тяжкой године. Нельзя под этой годиной разуметь уже приближавшихся в то время тяжких и страшных дней осады и разрушения Иерусалима Римлянами в 70 году при императоре Веспасиане, – нельзя разуметь, несмотря на то, что Иисус Христос в одной и той же речи предсказал разрушение Иерусалима и погибель Иудеи и кончину мира (Мф. 24 гл.; Мк. 13 гл., Лк. 21 гл.). Тимофей, которому были писаны вышеприведённые изречения, был епископом в Ефесе, а не в Иерусалиме, и Ефесу жестокая участь Иерусалима и Иудеи не предлежала; притом же Апостол описывает не бедствия, а нравственное развращение и умственный упадок последних дней, и в таких чертах, которые не вполне соответствуют религиозному, умственному и нравственному состоянию Иудеев того времени. Наконец, самая форма речи: будет время, в последние дни наступят времена тяжкие.., указывает на отдалённое время, тогда как от времени написания Посланий к Тимофею до разрушения Иерусалима оставалось только несколько лет ⁶⁸ , и о богопротивном направлении духа Иудеев следовало бы говорить в настоящем времени, если бы Апостол „последними временами и последними днями” называл последнее дни Иудеи и Иерусалима. Сопоставление рассматриваемых изречений Апостола Павла со Вторым Посланием Апостола Петра, написанным приблизительно в то же время, ещё более и окончательно убеждает в том, что Апостол Павел именем „последних дней” и „последних времён” назвал времена перед кончиной мира. Предостерегая христиан от лжеучителей и людей, нравственно и умственно развращённых, подобно тому, как и Апостол Павел предостерегал от таких же людей Тимофея, Апостол Пётр заканчивает своё Послание предсказанием о конце мира, говоря: „в последние дни” явятся наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям и говорящие: где, обетование пришествия Его? Ибо с тех пор, как стали умирать отцы, от начала творения, всё остаётся так же. Думающее так не знают, что в начале Словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водой; потому тогдашний мир погиб, быв потоплен водой. А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человек... Не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением; но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию. Придёт же день Господень, как тать ночью, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же разгоревшись, разрушатся, земля, и все дела на ней сгорят (2Пет. 3:3–7, 9 и 10); и дальше прибавляет: как и возлюбленный брат наш Павел, по данной ему премудрости, написал вам, как он говорит об этом и во всех посланиях (3:15–16), подразумевается – во всех тех посланиях, в которых есть речь о кончине мира и о последних или предшествующих ей временах, а именно: в Первом Послании к Коринфянам, в обоих к Тимофею, меньше в Посланиях к Евреям и к Римлянам, а попутно и краткими словами также и в других посланиях. В последних словах Апостола Петра две мысли: в первой половине их, в стихе 15, он говорит, что и Апостол Павел написал об этом, т. е. о долготерпении Господа, о втором Его пришествии и конце мира. Во второй половине изречения, в стихе 16, он добавляет, что об этом же Павел говорил и во всех своих посланиях. Очевидно, в 15 стихе Апостол Пётр говорит о недавнем написании Павлом того, что последним и прежде было говорено в прочих посланиях. Но из всех посланий Апостола Павла, в которых прямо и нарочито говорится о последних временах, только оба Послания к Тимофею писаны в одни годы со Вторым Посланием Петра. А именно – Первое Послание, как думают, написано в 64 или 65 г., а второе – перед самой смертью, в 67 г. Притом Второе Послание послано из Рима, откуда, по-видимому, писано и послано и Второе Послание Петра, и тоже незадолго до смерти Петра (2Пет. 1:14). А так как Апостолы Павел и Пётр пострадали в Риме одновременно, при Нероне, в 67, или в 68 году, то, можно полагать, Второе Послание Петра писано приблизительно одновременно со Вторым Посланием к Тимофею и недолго спустя после Первого Послания к Тимофею. Напротив, оба Послания к Фессалоникийцам и Первое к Коринфянам, в которых нарочито говорится о последних временах, были написаны ещё в первую половину пятидесятых годов. Одинаковое выражение „последние дни”, употреблённое как во Втором Послании к Тимофею, так и во Втором Послании Петра, а также сходство характеристик лжеучителей и развращения людей в обоих этих посланиях сближают эти послания между собой и ещё более подтверждают мысль, что в Посланиях к Тимофею под последними временами и днями нужно разуметь времена перед кончиной мира.

Но хотя и ясно, что выражениями: „последние дни”, „последние времена”, Апостолы Павел и Пётр означают не современные им дни Нерона, и не дни разрушения Иерусалима и рассеяния Иудеев, и ещё меньше 5 век или какую иную из последующих эпох, а называют именно времена перед кончиной мира; но сами по себе эти выражения довольно неопределённы, потому что не указывают, какой собственно и сколь продолжительный период времени в них разумеется. Естественно возникают вопросы, разумеются ли под последними днями и последними временами самые последние дни мира, т. е. краткое время сорокадвухмесячного царствования антихриста, или неопределённый период времени, предшествующий этой окончательной и страшной године, или же вместе разумеются и эта година и непосредственно предшествующие ей времена.

По нашему мнению, первое предположение наименее вероятно. Во-первых, Апостол Павел ни в Первом, ни во Втором Послании к Тимофею совсем не говорит об антихристе, а едва ли он умолчал бы о нём при описании безнравственности людей в последние дни, если бы под последними днями разумел исключительно время антихриста. Во-вторых, представленные им упадок и извращение религиозного, нравственного и умственного состояния людей в последние дни, как они ни печальны и ни глубоки, всё-таки не имеют тех резких черт совершенного, всеобщего и страшного богоотступничества, какое будет в дни антихриста по изображению 13 главы и других мест Апокалипсиса. В Посланиях к Тимофею изображается, так сказать, полу-отступление людей от Бога, а в дни антихриста будет полное отступление людей от Бога, – полное и огромностью числа отступников (Лк. 18:8; Откр. 13 гл.), и дерзостью проявления (Откр. 13 гл.; 16:9–11, 21). Например, во Втором Послании к Тимофею люди последних дней называются более сластолюбивыми, нежели боголюбивыми и имеющими вид благочестия, хотя и не имеющими силы его (3:4–5); а в дни антихриста люди прямо будут покланяться дракону или сатане и антихристу, который объявит себя Богом (Откр. 13:3–8; 2Сол. 2:4), и будут хулить Бога (Откр. 16:9, 11). В-третьих, состояние безнравственности и нечестия людей последних времён в Посланиях к Тимофею представляется как бы долговременным. Например, люди представляются всегда учащимися и никогда не могущими дойти до познания истины (2Тим. 3:7), а такой оборот речи не может быть применён только к дням антихриста, которые продолжатся всего три с половиной года. В-четвёртых, во Втором Послании к Фессалоникийцам Апостол Павел говорит, что день Христов не придёт до тех пор, доколе не придёт прежде отступление, и не откроется человек греха... (2:3), т. е. антихрист. Последовательный ход речи Апостола даёт указание, как нужно понимать её. Сначала (πρῶτον) придёт отступление (ἡ ἁποστασία), потом явится человек греха, и затем уже придёт день Христов. Изъясняя так слова Апостола, мы относим слово πρῶτον только к тому предложению, в котором оно стоит. Впрочем, если его отнести не только к явлению отступления, но вместе с тем и к откровению человека греха, т. е. допустить такой смысл речи, что сначала придёт отступление и (сначала же) откроется человек греха, а потом придёт день Христов; то и в таком случае нет основания признавать понятие отступление тождественным с понятием человек греха, признавать эти слова синонимами. Апостол не отождествляет, а различает эти понятия, указывает не одновременность, а последовательность сначала явления отступления, а потом явления человека греха. Он не говорит слитно: „доколе не придёт прежде отступление, человек греха, сын погибели” и т. д.; а говорит раздельно: доколе не придёт прежде отступление, и не откроется человек греха. Понятие „человек греха” не есть определительное к понятию „отступление”, а самостоятельное понятие и означает иной предмет.

Наш взгляд об отношении отступления к человеку греха несколько похож на мнение о том же предмете епископа Феофана. Сказавши, что древние толковники все полагали, что отступление употреблено здесь вместо отступить и означают самого антихриста, и что только Экумений прибавляет догадочно: „или отступлением называет он удаление от Бога, самое дело (а не лицо)”, Феофан не соглашается с толкованием древних и полагает, что в других посланиях Павла и в некоторых иных священных книгах говорится об отступлении от веры в Бога вообще в последние времена, а в настоящем месте Апостол говорит о том отступлении от веры, которое произведёт антихрист. „По этим удостоверениям, – говорит Феофан, – рисуется в голове очень неутешительная картина нравственно-религиозного состояния людей в последнее время. Евангелие будет всем известно. Но одна часть пребудет в неверии ему, другая, наибольшая, будет еретичествовать, не Богопреданному учению следуя, а построевая себе свою веру, своим измышлением, хотя на основании слов Писания. Этим само-измышлённым верам числа не будет. Их и теперь уже очень много, а будет ещё больше. Что ни царство, то своё исповедание, а там, что ни область, а далее, что ни город, а под конец, может быть, что ни голова, то своё исповедание. Где сами себе строят веру, а не принимают Богопреданную, там иначе и быть нельзя. И все такие будут присвоять себе имя христиан. Будет часть и содержащих истинную веру, как она предана святыми Апостолами и хранится в православной Церкви; но и из этих немалая часть будет по имени только правоверными, в сердце же не будут иметь того строя, какой требуется верой, возлюбив нынешний век. Вот какая широкая ожидается область отступления. Хотя имя христианское будет слышаться повсюду, и повсюду видны будут храмы и чины церковные; но всё это только видимость, внутри же отступление истинное. На этой почве народится антихрист и вырастет в том же духе видимости без существа дела. Потом, отдавшись сатане, явно отступит от веры, и вооружённый его обольстительными кознями, всех, не содержащих христианства в истине, увлечёт к явному отступлению от Христа Господа, заставив себя самого почитать за бога... Вот какое, надобно полагать, отступление разумеет Апостол! Оно точно есть дело, факт, а не лицо, но такое, которое состоит в тесной связи с лицом, с человеком беззакония и сыном погибели. Это будет отступление, в которое увлечёт главный отступник-антихрист. Отступление людей в ложные веры и в нехристианские настроения сердца подготовят почву для вырождения антихриста и арену для его действования. Но не это отступление тут разумеется, а то, которое произведёт антихрист. Он, явившись и усилившись, завершит отступление внутреннее тем видимым отступлением. Это будет громкое отступление, единое, вполне достойное такого имени, почему и стоит у Апостола с определённым членом. Потому же, может быть, оно по пояснено у него и другим каким прибавочным словом, как потом Юлиана именовали отступником, не поясняя от чего” ⁶⁹ .

Мы не согласны с почтенным толкователем только в том, будто Апостол отступлением назвал исключительно то отступление, которое произведёт антихрист. Своё мнение он подтверждает тем, что далее Апостол Павел и Иоанн Богослов в Апокалипсисе обольщение людей приписывают антихристу. Но в дальнейших словах Апостола Павла и в Апокалипсисе обольщение людей антихристом не названо отступлением; притом антихрист обольстит только погибающих, которые и без его обольщений отступили бы от Бога. Можно полагать, что Апостол отступлением назвал вообще отступление, имеющее быть в последний времена, и до антихриста и при нём.

Что отступление – не антихрист, а означает отступление людей от веры в Бога и начнётся раньше антихриста, это высказал ещё Кирилл Иерусалимский. „Ныне есть отступление, – говорит он, – потому что люди отступили от правой веры, и одни возвещают сыно-отечество, а другие осмеливаются говорить, что Христос приведён в бытие из не-сущих. И прежде еретики были явные, а ныне Церковь наполнена еретиками скрытными, потому что люди отступили от истины, и льстят слуху (2Тим. 4:3–4). Если слово потворствует им, слушают с удовольствием; а если слово об обращении, – все отвращаются. Бо́льшая часть отступила от правых учений, скорее избирают худое, нежели предпочитают доброе. Это и есть отступление. Посему до́лжно ожидать врага, и он начал уже отчасти посылать своих предшественников и готов прийти за добычей” ⁷⁰ . Ясно, что Св. Кирилл под именем отступления разумеет то нечестие и неверие в людях, которое будет предшествовать явлению антихриста.

Правда, по толкованию других св. отцов и учителей, Апостол отступлением назвал самого антихриста. Так изъясняли это слово Златоуст, Феодорит, Феофилакт Болгарский ⁷¹ и Августин ⁷² . Но они в своих толкованиях выходили из общего понятия об отступлении и антихристе, упуская из виду подробное изъяснение поставленных слов. Изъясняя только основную мысль Апостола, что дню Христову будет предшествовать отступление и явление антихриста, можно сближать понятия отступление и антихрист; потому что они имеют между собой много общего. Отступление подготовит явление антихриста; отступление будет продолжаться и при антихристе и даже достигнет при нём своей вершины; виновником умножения отступления будет антихрист; в нём самом отступление достигнет до ужасающей силы и через него же оно дойдёт до страшных размеров в его царстве. Поэтому антихриста можно назвать отступлением. Златоуст потому и назвал его отступлением, что „он имеет погубить многих и привести к отступлению” ⁷³ . Точно также и Феодорит называет его отступлением по той причине, что он покусится всех довести до отступления от истины” ⁷⁴ . Отступлением называется всякое богоотступничество, и в особенности то, которое будет перед явлением антихриста, так как оно будет чрезвычайно сильно; об этом отступлении и говорит Апостол Павел. Но и сам антихрист может быть назван отступлением, потому что в нём, при нём и через него предваряющее его отступление дойдёт до тех пределов, дальше которых оно идти уже не может. Очевидно, что понятие отступление есть более широкое и более общее понятие, нежели понятие антихрист, когда его называют отступлением. Антихриста по его происхождению, характеру и деятельности и по характеру его царства можно назвать отступлением, но наоборот – назвать отступление антихристом нельзя; его можно назвать только антихристианством. Поэтому протестанты и русские беспоповцы, отождествляя отступление с антихристом, уча, что антихрист не есть лицо, а богоотступление людей, богоотступнический дух времени, противоречат учению Св. Писания и погрешают против логики ввиду того, что в Св. Писании отступление и антихрист не отождествляются. В частности и в рассматриваемом изречении Апостола Павла понятие отступление ясно не отождествляется с понятием человек греха. Это указывается не только отличением в дальнейшей речи тайны беззакония от беззаконника, но и поставлением при слове отступление иного предиката, нежели при словах человек греха, а также заметной раздельностью двух рядом стоящих предложений с подлежащими отступление и человек греха.

Второе предположение, т. е. что термин „последние времена”, „последние дни” означает период времени, предшествующий царствованию антихриста и подготовляющий его, не может быть принято; потому что один этот период не составляет ещё последних дней, так как за ним следуют дни антихриста.

Остаётся принять третье предположение, что под „последними временами” разумеются время антихристово вместе с подготовляющим явление антихриста временем отступления. Апостол Павел в Посланиях к Тимофею изображает религиозное, умственное и нравственное состояние людей, имеющее быть в течение неопределённого периода времени перед кончиной мира; и этот-то неопределённо долгий период времени он называем: „последние времена”, „последние дни”.

Неверие, маловерие, лицемерие, нечестие и безнравственность распространятся среди людей ещё раньше антихриста; а при антихристе они достигнут наивысшей степени и наибольшего распространения и господства. Но Апостол не считал нужным отмечать ступени в развитии и распространении зла в последние времена, а только указывает характерные черты состояния зла во всё продолжение этих времён. Так как период деятельности антихриста отчасти будет сходен с предшествующим ему временем, но будет также и значительно отличаться от него многими особенностями, и так как Апостол, характеризуя длинный период, указывал общие черты духа времени, брал, так сказать, средние величины, то его характеристика людей конца истории больше относится к временам, предшествующим явлению антихриста, нежели к времени самого антихриста, когда явятся исключительные и совсем особые условия распространения зла, и когда последнее выступит, опять-таки, в особых резких чертах. Одним словом, Апостол Павел в Посланиях к Тимофею в описании людей последних времён характеризует, главным образом, времена, предшествующие дням антихриста, но не исключает и эти последние: его характеристика людей последних времён отчасти служит характеристикой и дней антихриста. Времена, предшествующие антихристу, он описывает полностью; к дням же антихриста его характеристика хотя и применима, но краски её должны быть усилены, и прибавлены многие новые черты, чтобы получилась полная картина дней антихриста.

В Посланиях Апостолов Павла и Петра изображается в общих чертах умственное, нравственное и религиозное состояние человечества в последние времена, даётся общая характеристика этих времён. Но эта характеристика охватывает не все стороны жизни тогдашнего человечества. Например, на оснований слов Апостола Павла(2Тим. 3:1–8), что люди в последние дни будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны,.. недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны и т. п., хотя и можно делать вывод, что в последние времена международные отношения придут в большое расстройство, и война сделается обыкновенным делом людей. Однако прямо об этом у Апостола не говорится, об этом можно только догадываться. Не говорится прямо в Посланиях апостольских и о других страшных бедствиях, которые будут поражать человечество в последние времена. Кроме того, оценка умственного, нравственного и религиозного состояния людей у Апостола Павла относится ко всему протяжению последних времён, и потому-то это состояние и изображено в общих чертах. Но последние времена будут продолжаться не несколько лет, а, по-видимому, очень долго, и состояние людей в течение их будет подвергаться значительным переменам. Быстрее и сильнее, чем когда бы то ни было, будут изменяться в последние времена международные отношения. В кипучем круговороте взаимной розни между людьми, ожесточённой борьбы между сословиями и состояниями, между народами и царствами, легче, чем когда-нибудь, будут переходить из рук в руки преобладание и владычество. Страшный эгоизм, легкомыслие, развращение нравов, разнузданность страстей, утрата благоговения к Богу, отсутствие страха перед законами и властью, извращение всех отношений, потрясут самые крепкие троны, подорвут благосостояние самых благословенных и богатых стран, расшатают семейные узы, гражданские порядки и весь общественный строй, зажгут пламя бунтов и междоусобицы, водворят повсюду раздоры, приведут к всеобщей войне. При таком состоянии ничего не будет прочного, надёжного, не расшатанного. Лжепророки разнесут смущающие людей предсказания, лжеучители распространят свои сумасбродные вымыслы. Одни тираны будут низвергать других, и сами вскоре будут подвергаться той же участи; рабы вырвут власть у владык, но и сами скоро сделаются жертвами других честолюбцев. Всеобщее расстройство увеличится от тяжких бедствий, которые достанутся в удел тогдашнего несчастного человечества от внешней природы. Страшные физические перевороты не только изменят состояние народов и царств, но и самое лицо земли.

Само собой понятно, что чрезвычайная важность событий, которые в последние времена сотрясут человечество, разнообразие этих событий и быстрота, с которой они будут следовать друг за другом, или и совершаться одновременно, а с другой стороны, необычайная податливость тогдашних людей к переменам, не позволяют думать, чтобы состояние людей перед самым пришествием антихриста было почти такое же, какое будет в самом начале того состояния, которое Апостол Павел назвал отступлением. Действительно, в речи Иисуса Христа о разрушении Иерусалима и о кончине мира, а также в символических видениях, описанных в Апокалипсисе, мы находим различение, хотя и не очень ясное и вразумительное, периодов в последних временах. Как из речи Иисуса Христа, записанной тремя первыми Евангелистами, так и из Апокалипсиса мы узнаём, что перед кончиной мира не сразу, не вдруг настанут самые тяжкие времена, а постепенно, в течение неизвестно какого времени, будут, с одной стороны, усиливаться зло, а с другой, умножаться бедствия. В речи Иисуса Христа и в Апокалипсисе прямо и подробно указаны многие такие черты состояния человечества в последние времена и такие события, имеющие тогда совершиться, которые у Апостолов Павла и Петра или совсем не указаны, или слитно представлены в одной общей картине и едва обозначены намёками. Поэтому мы посвящаем особую главу характеристике отступления, которое будет перед антихристом, характеристике до-антихристова периода последних времён, заключающейся в речи Иисуса Христа о кончине мира и в Апокалипсисе.

Многие придут, – сказал Иисус Христос, – под именем Моим и будут говорить: я Христос, и многих прельстят. Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь: ибо надлежит всему тому быть. Но это ещё не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам: всё же это начало болезней (Мф. 24:5–7). Вот описание заметного начала частью богоотступничества многих людей, совращаемых в лжеверие и безбожие лжехристами, частью страшных бедствий, которые большей частью будут вызваны самими же людьми, – их безбожием и нравственным развращением и вообще всеми теми свойствами зла, которые указаны Апостолом Павлом при описании людей последних времён. По изображению Апостола, люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, сластолюбивы (2Тим. 3:2–4); а это всё такие свойства, при которых соблюсти мир невозможно, которые неизбежно и скоро вызовут раздоры, соперничество, всеобщую вражду и ненависть, борьбу всех против каждого, и каждого против всех, – вооружат одни народы против других и произведут страшные войны. По пятам войн обыкновенно следуют эпидемии: тифы, дизентерия, холера, чума. При продолжительных и всеобщих войнах поля остаются незасеянными, а засеянные, равно как сады и виноградники, бывают потоптаны и уничтожаются. От этого распространится голод, который, в свою очередь, может вызвать новые ожесточённые войны из-за куска хлеба и усилит эпидемии. Само собой понятно, что нужно не краткое время для того, чтобы произведены были эти войны, которые, как видно из самого выражения: восстанет народ на народ и царство на царство, и широтой распространения, и ожесточённостью, будут далеко превосходить воинственные эпохи Навуходоносора, Кира, Александра Македонского, Римских полководцев, Аттилы, Мохаммеда, Чингиз-Хана, Тамерлана, Валленштейна и Наполеона. Это будут войны всемирные. Вспыхнет война в одном месте, опустошатся сады и поля, выгорят селения, превратятся в обагрённые кровью развалины богатые и многолюдные города, разбегутся жители, цветущие страны сделаются пустынями, полягут на поле брани и от заразительных болезней бойцы, война сама собой затихнет. Но не успеет она прекратиться в одной части земли, как кровавое зарево её разольётся по другим странам и частям мира. Очевидно, что это страшное начало (начало болезней) ещё более ужасного конца продолжится не краткое время, что этот первый период последних времён, – период появления лжехристов, совращения людей в лжеверие и безбожие, нечестия, умственного и нравственного упадка, кровопролитных повсеместных войн и физических бедствий, – будет продолжаться не несколько, а много лет. Но это ещё не конец.

В значении характерной черты и вместе с тем производящей причины анти-христианства начального периода последних времён указывается в речи Иисуса Христа появление многих лжехристов, которые многих обольстят своим лжеучением, многих отторгнут от Христа и обратят в свою веру. Эту черту и эту причину богоотступничества в последние времена указывает неоднократно и Апостол Павел, говоря, что тогда отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников (1Тим. 4:1–2). Искусителями людей будут собственно злые духи, но они будут действовать через людей – лжеучителей, которые, лицемерно, или в безрассудном самообольщении, проповедуя строгую нравственность, именно – запрещая вступать в брак и употреблять некоторые виды пищи, на самом деле будут этой личиной мнимого благочестия совращать людей в своё лжеверие и отторгать от Христа христиан. Быть может, эти же самые лжеучители, приписывая себе высокую нравственную чистоту и требуя её от других, объявят себя христами. Между тем как одни будут отторгать от Христа льстивыми лжеучениями, обманом, лицемерным благочестием, выдавая себя за Христа и лицемерно подражая Его учению и жизни, другие лжеучители, напротив, будут нагло отрицать Христа и Бога, проповедовать свои учения, совершенно противные христианству, вводить нравы и порядки, прямо безбожные. Это наглые ругатели, поступающее по собственным своим похотям (2Пет. 3:3). А когда вопреки им люди станут ссылаться на появление предречённых в Писании признаков второго пришествия Иисуса Христа, они будут нагло отвергать их значение и говорить: Где обетование Его пришествия? Ибо с тех пор, как стали умирать отцы, от начала творения, всё остаётся так же (2Пет. 3:4). Люди станут указывать им на войны, глады, мор и землетрясения, а также и на развращение нравов, но они ответят: так всегда бывало и всегда будет. Как люди, отделяющее себя от единства веры, душевные, не имеющее духа (Иуд. 1:19), они будут иметь глаза, которыми не видят, и уши, которыми не слышат (Ис. 29:10; Втор. 29:4; Рим. 11:8). Несмотря на ужасные бедствия, равнодушно ко всему относясь и не замечая всеобщего развращения нравов, а то и прямо сочувствуя ему, они будут говорить: мир и безопасность, тогда, когда внезапно постигнет их пагуба (1Сол. 5:2–3). Без сомнения, их бесчувственность и беспечность от них сообщатся многим другим, а дерзкая проповедь отрицания и неверия таких наглых ругателей не менее отторгнет людей от веры в Бога и Христа, чем вкрадчивая, льстивая, притворно-набожная речь лжехристов.

Учение и деятельность лжехристов и безбожников и будут главными и первыми источниками распространения безнравственности, лжеверия, нечестия, анти-христианства и положительного безбожия в самом начале „последних времён”. Но можно также предполагать, что большие успехи лже-мессианской и безбожной деятельности и учений этих предшественников антихриста (они многих прельстят) в значительной мере будут зависеть от того, что они найдут в состоянии умов и в направлении жизни тогдашнего человечества подходящую себе почву. А эта почва, в свою очередь, будет подготовлена предшествующим ходом истории человечества, постепенным накоплением в человечестве зла и усиленной деятельности сатаны, который, в предчувствии и ожидании скорого конца своего владычества на земле и окончательного осуждения (Иуд. 1:6), с особенной и страшной яростью направит свои злые ковы против верующих в Бога и, особенно, против христиан (Откр. 12:12–17). Возникши и возросши на почве лжеверия, анти-христианства и безбожия, которых и всегда в мире не мало, а к тому времени будет ещё больше, лжехристы и безбожники, находя поддержку в среде, смело и с успехом будут сеять свои лжеучения и ещё более усилят и распространят лжеверие, нечестие, безнравственность и безбожие.

Характерные черты этого, начального, периода „последних времён” следующие. Умножение на земле бедствий, которые будут частью естественными результатами нечестия и беззакония людей, частью наказанием Божиим людей за их богоотступничество и растление. Преобладающими свойствами людей сделаются:

1) эгоизм, который будет проявляться в гордости, надменности, неблагодарности, клевете, недружелюбии, вражде, предательстве, непокорности родителям и т. п.;

2) чувственность, которая выразится в невоздержании и сластолюбии;

3) всепоглощающая склонность к удобствам материальной жизни, которая обнаружится в сребролюбии и сластолюбии;

4) поверхностная любознательность, превратное направление и бессилие ума, неспособность любить истину и достигать её и отсюда – противление ей;

5) непонимание и незнание истин веры, маловерие, лжеверие и окончательное неверие;

6) лицемерное благочестие и совершенное нечестие;

7) чрезвычайное усиление греховного начала в человеке и отсюда несочувствие добру, доходящее до положительной ненависти к нему;

8) вместе с лоском внешней образованности и процветанием знания и искусств, содействующих земному благосостоянию человека, чрезвычайное нравственное огрубение и одичание, которое обнаружится в безбожии, лицемерии и нечестии в отношении к Богу, в ненависти, вражде, бесчеловечии и жестокости в отношении к людям, в господстве низших, животных инстинктов над идеальными стремлениями в самом человеке; наконец,

9) склонность к своеволию и безначалию, которая сначала будет проявляться в непокорности родителям, а затем и в отрицании всякой вообще власти, и которая будет зародышем междоусобиц, кровопролитных войн, общественной, государственной и международной неурядицы и полной и всеобщей анархии.

Для полноты характеристики следует указать ещё два обстоятельства.

Во-первых, главными выразителями всех указанных дурных свойств и деятельными распространителями зла явятся тогда лжемессии и другие лжеучители, а также явные безбожники. Без сомнения, многие из них будут выделяться из толпы, и господствовать над нею формальными преимуществами ума и воли, и благодаря этому, а также и соответствию своей проповеди с духом времени, они будут иметь временный успех в своей проповеди. Формальные достоинства их ума и воли не спасут их от всепоглощающего потока греха, а, напротив, сделаются в руках дьявола сильнейшими орудиями для распространения зла. Под напором силы зла богатые дарования внушат этим людям гордость, честолюбие и властолюбие. Острота ума не направит их к божественной истине, а послужит источником коварства, тонкой льсти и лжи; энергия воли послужит целям эгоизма, деспотизма и честолюбия. Одни из них, безумно надмеваясь своими силами и достоинствами, нагло вооружатся против религии и установленного нравственного и гражданского строя жизни. Ввиду начавшегося религиозного, умственного и нравственного упадка, они будут рассчитывать найти сочувствие и поддержку своему отрицанию среди многих, и потому будут выражать его с необыкновенной наглостью и дерзостью. Это наглые ругатели. Другие из богато одарённых силами ума и воли людей, наблюдая брожение и путаницу религиозных и других идей в умах современников, возникновение разнообразных мнений и религиозных сект, взаимную борьбу их и неспособность современников разобраться в хаосе мнений и верований, замечая в то же время упадок нравственности и одичание людей, произведут опыты религиозных, моральных и социальных реформ, задумают пересоздать верования, понятия и строй жизни человечества. Но при этом они не скажут вместе с Петром: Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни. И мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живого (Ин. 6:68–69). Не обратятся они ни к Слову Божьему, ни к преданиям и учению Церкви, ни к образцам жизни Христа, Апостолов, Святых; или если и обратят внимание на их учение и подвиги жизни, то безрассудно извратят и переиначат их смысл, самовольно одно примут, другое отвергнут. Или же признают их учение устаревшим, не соответствующим потребностям времени и не способным уврачевать его язвы. Измыслят свои учения и возмечтают пересоздать ими весь строй жизни, горделиво вообразят себя вдохновенными свыше пророками, провозвестниками воли Божией, особыми орудиями Провидения, призванными и уполномоченными им для совершения великих дел. В самообольщении они объявят себя христами, и будут проповедовать свою веру, как высшую и лучшую из всех. Печальный результат будет тот, что они многих прельстят. Столь безумное самообольщение и само-превозношение психологически понятно. Богатые дарования, соединённые с гордостью и блестящими успехами, побуждают их обладателей воображать себя чрезвычайными посланниками неба, людьми рока, избранниками Провидения, от рождения предназначенными для совершения мировых переворотов, даже доводят их до само-обоготворения. Так, высший из сотворённых духов возмечтал быть равным Богу; Навуходоносор не считал невозможным выше звёзд Божиих вознести престол свой, быть подобным Всевышнему (Ис. 14:13–14); Мохаммед, Аттила, Чингиз-Хан, Наполеон и даже Бисмарк объявляли себя чрезвычайными посланниками Божиими и этим оправдывали свою разрушительную деятельность, в людей внедряли суеверный страх к себе, а в себе укрепляли веру в безусловный успех своих предприятий, в свою счастливую звезду. Гегель само-обольщённо считал свою философию высшей ступенью, до которой дошло Абсолютное в своём мировом развитии и в сознании человечества. А лжеучителям последних времён тем удобнее будет объявить себя христами, что при тогдашнем крайнем умственном и нравственном расслаблении это не покажется безрассудством и не вызовет достаточно сильного отпора со стороны людей, всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины, противящихся истине, развращённых умом, невежд в вере. Скажем более: парадоксальность, новизна и безумная смелость учений лжепророков и лжехристов именно и будут приятно затрагивать легкомысленное любопытство и нравиться извращённому вкусу тогдашних людей, которые не будут иметь ни возвышенности разума, ни рассудочной трезвости, ни здравых взглядов, ни любви к простоте истины, ни нравственной устойчивости, ни твёрдости в вере. Их пресыщенному вкусу старые вечные истины будут казаться слишком простыми, скучными, школьническими и бесплодными понятиями. Их будет привлекать и прельщать ложь, лишь бы она сулила золотые горы, была или казалась новым, никогда не слыханным словом, льстила самолюбию, отвечала извращённым вкусам и потребностям.

Во-вторых, важно и страшно не то, что в последние времена будут такие люди, какими их описывает Апостол Павел в Посланиях к Тимофею, а то, что они будут в преобладающем числе, что их будет очень много, что именно они, а не добрые, будут давать тон и направление жизни. Дурных людей, имеющих то те, то другие свойства зла, упоминаемые Апостолом Павлом, на земле всегда много; но никогда их не было и не будет столько и никогда они не имели, и не будут иметь столько силы и власти на земле, как в последние времена. Апостол не говорит, что в последние времена будут люди с такими-то и такими-то дурными свойствами, а говорит, что люди будут такими-то и такими-то злыми, т. е. не некоторые, а, взятые в массе, почти все будут злыми, добрые же будут исключениями, редкостью. Такое ужасное скопление зла и чрезвычайное умножение злых, какое будет в последние времена, было разве только перед потопом, когда все люди стали плоть, все пренебрегали Духом Божиим, так что пришлось всех их истребить потопом, за исключением одного праведного семейства. Как было в дни Ноя, так будет и в дни Сына Человеческого: ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошёл Ной в ковчег, и пришёл потоп и погубил всех (Лк. 17:26–27). Глубокое погружение в материальные интересы с исключением идеальных стремлений, любовь только к земной жизни с беспечным отношением к высшим потребностям духа, с пренебрежением ко всему божественному, доходящим до положительной вражды к Богу, к религии, к истине, к добру, и разнуздывающим все греховные склонности и страсти человека, и от этого страшный разлив и владычество зла среди людей – вот каким будет человечество в последние времена. Поистине оно будет плоть и будет пренебрегать Духом Божиим (Быт. 6:3).

Впрочем, зло в последние времена не сразу достигнет высокой степени напряжения и повсеместного распространения. Равным образом и бедствия, которые тогда постигнут человеческий род, будут усиливаться и распространяться постепенно. Необыкновенная сила и распространённость зла и бедствий будут принадлежать всем периодам последних времён; но эти периоды будут отличаться степенями силы и распространения зла и бедствий и некоторыми частными своеобразными особенностями. Начало „последних времён” будет служить подготовкой конца их, и конец их будет завершением начала.

Первый период „последних времён”, сейчас описанный нами, обозначен в Евангелии словами: „это ещё не конец”; „всё это – начало болезней” (Мф. 24:6, 8).

Возможно, что именно этот же начальный период последних времён изображается в Апокалипсисе символически под образом открытия Агнцем третьей печати и явления вороного коня ⁷⁵ . Когда Он (Агнец) снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: – иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нём всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырёх животных, говорящий: – хиникс ⁷⁶ пшеницы за динарий ⁷⁷ , и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай (Откр. 6:5–6).

Андрей Кесарийский следующим образом толкует это видение: „Третье животное, как думаю, есть человек, показывающий падение людей, и по причине сего наказание, ради склонности ко греху по власти произволения. Вороным (чёрным) конём, думаю, означается плач об отпавших от веры Христовой, по причине тяжести наказаний. Мерило есть различение тех, которые отпали от веры или по нетвёрдости разумения, или по тщеславию, или по слабости тела. Мера пшеницы за динар. Может быть, и чувственный голод будет тогда, как сказано, будет далее. Мера пшеницы, сто́ящая динарий, в переносном смысле указывает на подвизавшихся законно и тщательно сохранивших дарованный им Божественный образ. Три меры ячменя – означают тех, кои, по недостатку мужества, скотоподобно покорились мучителям, впоследствии же покаялись и слезами омыли осквернённый образ. А что повелевается не вредить вина и елея, значит то, чтобы не было отлагаемо врачевание Христово по причине смущения, чтобы врачевать им впадших в разбойники и уязвлённых, и не допускать смерти похищать тех, кои по долготерпению Божию имеют одержать победу” ⁷⁸ ...

Хотя некоторые снятие всех семи печатей относили к домостроительству воплощения Бога Слова, но мы, – говорит Андрей Кесарийский, – „последуем Мефодию, который буквально так сказал: нет нужды думать тут о Самом Христе родившемся, ибо задолго прежде Апокалипсиса исполнилось таинство воплощения Бога Слова; Иоанн же говорит о настоящем и будущем. Здесь излагает он, как совершено было покорение огненного дракона” ⁷⁹ .

Голод, кровопролитие, отступничество от веры и другие нравственные и физические бедствия изображаются приблизительно одинаково, как в начальных словах речи Иисуса Христа о последних днях Иерусалима и о последних временах мира, так и в апокалипсическом видении открытия третьей печати по изъяснению сего видения Св. Мефодием, Епископом Патарским, и Андреем, Архиепископом Кесарийским.

За первым, начальным периодом последних дней, в течение которого будут являться лжехристы и обольстят многих, будут страшные войны, глады, моры и землетрясения, и который, по-видимому, продолжится немалое время, последует второй период. Он описывается в следующих словах: Тогда будут предавать вас на мучения, и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Моё; и тогда соблазнятся многие; и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга. И многие лжепророки восстанут и прельстят многих; и по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь, претерпевший же до конца спасётся; и проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной во свидетельство всем народам; и тогда придёт конец (Mф. 24:9–14) ⁸⁰ .

В течение второго периода сила зла начального периода разовьётся, умножится и распространится ещё более, – умножится до такой степени, что охладеет любовь и оцепенеет сила добра даже в тех, которые явно не станут на сторону беззакония и не будут ему сочувствовать, и что тем, которые устоят в добре и спасутся, придётся пить чашу страданий. При необычайном разливе безбожия и беззакония все добродетельные и верующие в Бога люди будут претерпевать унижение, лишения, нравственное одиночество, подвергаться соблазнам, утеснениям и положительным мучениям. А потому только особенно сильные в вере и добре вынесут тяжесть страданий до конца, несмотря ни на что не отпадут от Бога, не отступятся от добра, спасутся; все прочие будут или обольщены учениями лжехристов и лжепророков, или, увлечённые всепоглощающим потоком распространившегося и усилившегося зла, бессознательно, безвольно поддадутся примеру всех, или же будут отторгнуты от Бога и добра мучениями со стороны неверующих и беззаконных гонителей. Истинных христиан за имя Христа люди будут ненавидеть, мучить, убивать: безбожным и беззаконным будут ненавистны люди боголюбивые и добродетельные. Так и всегда бывает. Но так как тогда безбожных и злых будет очень много, и зло будет господствовать и давить добро, то поэтому истинно верующим и добродетельным и придётся пережить небывало тяжкую годину. Впрочем, и злые люди будут страдать не меньше добродетельных, не будучи, притом, ободряемы и утешаемы верой в Бога и надеждой на будущие награды за свои страдания. Зло имеет свойство не только враждовать против добродетельных, но возжигает ненависть и борьбу и в среде самих злых, вооружая их друг против друга. Все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26:52). И чем более умножается зло, тем более усиливается и распространяется человеконенавистничество. В описываемое нами время оно возрастёт до такой ужасной степени, что, вопреки природе, люди будут рвать и попирать узы самого близкого кровного родства, и, опьянённые ядом зла, ослеплённые безбожием, обезумевшие от страстей, в кровожадности не уступят диким зверям или и превзойдут их. Предаст брат брата на смерть, и отец детей: и восстанут дети на родителей, и умертвят их (Мк. 13:12). Друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга (Мф. 24:10).

Но зло и отрицание не могут наполнить души даже и злых людей. И вот, вместо утраченной истинной веры люди будут наполнять свой ум, тешить воображение и питать сердце призраками веры, лжеверием, лжеучениями. Эту извращённую потребность веры будут удовлетворять лжепророки, которых явится много, т. е. больше, чем когда бы то ни было. Несмотря на неверность и лживость их учений, они прельстят многих, потому что их зловредные и лживые учения будут соответствовать духу времени, будут нравиться извращённому и пресыщенному вкусу людей. История человеческой мысли представляет много примеров, что самые нелепые и даже не новые учения были приветствуемы как гениальные открытия, как последнее слово науки, как бесспорные и великие истины, если только они отвечали духу времени. И наоборот – великие истины оставались в забвении и пренебрежении, или даже подвергались оплеванию, если они были выше своего времени, или представляли обличительный контраст настроению века. Чем болезненнее эпоха, тем легче зарождаются, прививаются и распространяются нелепые учения, подобно тому, как чем меньше здоровых соков и свежести в дереве, тем больше на нём бывает паразитов. И как эти паразиты вконец истощают и без того обессилевшее дерево, так и плодящиеся в тяжкие эпохи лжеучения ещё более заражают и портят организм переживающего такие эпохи человечества. В описываемую эпоху люди дойдут до глубокого умственного, нравственного и религиозного упадка. Такое состояние их естественно породит великое множество лжеучителей и лжепророков, будет благоприятствовать распространению их нелепых учений. А небывалые успехи их частью легкомысленной, частью злонамеренной, но, во всяком случае, злотворной проповеди ещё более помрачат здравый смысл людей, усилят путаницу понятий, многих отторгнут от веры в Бога, напоят людей лжеверием и тем доведут их до конечной погибели. Нося название пророков, лжепророки, очевидно, будут возвещать что-то новое, неслыханное и чудесное, или, лучше, показывать вид, что таково их учение. И хотя их учение будет не истина, а ложь, хотя оно принесёт людям не пользу, а вред, ибо они не истинные пророки, а лжепророки; но так как в то время оскудеет истинное богопознание, ослабеет любовь к истине, ум людей отупеет и помрачится страстями, а сердце будет тяготеть к низшим благам, и все вообще силы души и вся жизнь примут превратное направление, то и нет ничего удивительного, что лживые предсказания лжепророков будут признаны чудесными открытиями, их лесть – приятным изяществом, их мечты – живой действительностью, их нелепости – великими и оригинальными истинами, их фантастические планы – правилами счастливой жизни, до которых наконец-то додумалось человечество, их заповеди – источниками истинной человеческой жизни, их учение – откровением свыше. Жалкая и страшная участь обольщённых лжепророками людей в том, что они, несчастные, будут мнить себя достигшими высоты добродетели, света истины, счастья спасения и высших благ, а на самом деле они будут погружены во тьму заблуждения, погрязнут в пороках, раскрашенных наподобие добродетели, и вместе со своими слепыми вожаками пойдут в погибель. Возможно, что многие из лжепророков не будут отрицать христианство и другие религиозные учения, не станут провозглашать совершенно новые верования, а будут излагать христианское же учение, равно как и другие веры из существовавших и прежде, но только в извращённом виде, придавая извращению вид новизны, и объявят свои измышления совершенно новым, небывалым учением. Нечто подобное мы видим и теперь, когда граф Л. Н. Толстой, извращая Евангелие и всё христианское учение, объявляет своё учение истинным христианством, до которого он впервые из всех христиан додумался, а все будто бы доселе понимали и понимают христианство неверно, извращали его. Учение многих лжепророков будет христианством, но только сектантским, не лучшим гностицизма и язычества.

Однако нельзя думать, что в то время останется мало христиан. Напротив, тогда Евангелие будет проповедано по всей вселенной. Конечно, это не значит, что тогда все люди до одного примут проповедь Евангелия; а означает то, что все народы услышат её, что она дойдёт до слуха всех людей, все люди узнают о Евангелии. В подлиннике сказано: Καὶ κηρυχθήσεται τοῦτο τὸ εὑαγγίλιον τῆς βασιλειας ἐν ὅλη τῆ οἰκουμένῃ, εἰς μαρτὶριον πᾶσι τοῖς ἔθνεσι , и проповедано будет сие Евангелие царствий по всей вселенной, во свидетельство всем народам (Мф. 24:14). Также у другого Евангелиста сказано: Καὶ εἰς πὰντα τὰ ἔθνη δεἵ πρῶτον κηρυχθῆναι τὸ εὐαγγέλιον, и во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие (Мк. 13:10). У обоих Евангелистов употреблён глагол κηρύσσω, что значит: провозглашаю, объявляю, призываю, извещаю, громко взываю, – в данном случае – провозглашаю слово Божие, публично учу ⁸¹ . В приведённых словах речь идёт о проповедании, или всенародном провозглашении Евангелия, а не о принятии его. Перед концом мира не будет ни одного народа и, можно думать, даже ни одного человека, который не слыхал бы о Евангельском учении. Но это вовсе не значит, что все, услышавшие Евангельскую проповедь, примут Евангелие и сделаются христианами. Слышащих проповедь Евангелия всегда бывает гораздо больше, нежели принимающих Евангелие, как это бывает с проповедью и всякого вообще учения (Рим. 10:13–21). По всей земле прошёл голос их (благовествующих), и до пределов вселенной слова их. Но не все послушались благовествования (Рим. 10и 16). Так было при Апостолах, так было всегда, то же будет и перед концом мира. И мало того, что не все примут Евангелие, которые услышат проповедание его: многие даже возненавидят Евангелие и вооружатся против проповедников его. Тогда будут предавать вас на мучения, и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Моё (Мф. 24:9), сказал Иисус Христос своим ученикам. Исполнившись в точности на двенадцати Апостолах, эти слова осуществлялись и на многих других людях, принимавших многотрудное служение апостольское, осуществятся они и в проповедниках Евангелия перед концом мира. Что проповедание Евангелия во всей вселенной не означает принятия его всеми людьми, это видно и из слов: во свидетельство всем народам. По изъяснению Златоуста проповедание Евангелия „будет во свидетельство не уверовавшим, то есть, в обличение, в осуждение. Во свидетельство: ибо уверовавшие будут свидетельствовать против не уверовавших, и осудят их” ⁸² . На основании такого, совершенно правильного, толкования мы полагаем, что не только все народы, но и все люди до одного услышат проповедь Евангельскую, чтобы никто не мог оправдываться пред Богом в своём неверии в Евангелие тем, что не слыхал Евангельской проповеди.

Хотя перед концом мира и не все люди уверуют во Христа, однако, повсеместное проповедание Евангелия, без сомнения, многих обратит ко Христу. В то время, быть может, не меньше, чем во всякое иное, будут исполняться слова Апостола Павла, что благовествование пребывает во всём мире, и приносит плод, и возрастает (Кол. 1:5–6). Тогда именно войдёт в Церковь, по учению того же Апостола, полное число язычников (Рим. 11:25). Процесс обращения язычников в христианство, начавшись со времени земной жизни Иисуса Христа и продолжаясь непрестанно, окончится только перед концом мира. Не невозможно, что при конце своём этот процесс не ослабеет, а будет совершаться с особенным напряжением.

Но как в таком случае согласовать факт повсеместного распространения христианства с тогдашним всеобщим и глубоким развращением нравов, с успехами проповеди лжехристов и лжепророков, с широким распространением безбожия?

Мы признаём такое одновременное совпадение несоединимых, по-видимому, противоположностей совершенно естественным и возможным. Умножение зла и усиление анти-христианства вызовет сильнейшее противодействие со стороны истинных христиан, которое обнаружится как в упорной борьбе против врагов христианства и вообще против зла, так и в пламенном проповедании Евангелия, в самоотверженном и деятельном распространении христианства. Повторится бывшее в первые века христианства. Проповедников его будут предавать на мучения, и убивать (Мф. 24:9); но, как и в первые века христианства, кровь христиан будет семенем новых христиан, как сказал Тертуллиан о своём времени. Народы, бывшие издавна христианскими, быть может, останутся христианскими только по имени: среди них-то именно и обнаружатся глубокое нравственное растление, лицемерная вера во Христа, сектантство всяких видов и положительное отпадение от Христа и безбожие. Ревностные последователи Христа, без сомнения, и в среде этих народов будут ободрять верных, укреплять колеблющихся, вразумлять заблуждающихся, пробуждать равнодушных и беспечных, просвещать обольщённых и ослеплённых, бороться против лжеверующих и неверующих проповедников. Но хотя и тут их деятельность будет не бесплодна, однако не за ними останется поле сражения, они не остановят всепоглощающего потока зла. Зато их самоотверженная борьба против зла и неверия и их страдания за Христа окажут сильное действие на языческие народы и расположат их к принятию христианства. Многие и многие последователи Христа, видя поругание Его имени среди христианских народов и не надеясь исцелить язвы последних, пойдут с проповедью к язычникам, чтобы обращением их ко Христу вознаградить потери христианства. Проповедание Евангелия язычникам будет живейшей потребностью их сердца, удручённого мрачным видом распространившихся безнравственности, нечестия, лжеверия и безбожия. При таких обстоятельствах их проповедь не может не быть живой и пламенной, идущей из глубины сердца и потому пленяющей сердца слушателей. Она будет столь же действенна и успешна, какой была проповедь первенствующих христиан. И как в первые века христианства Евангелие принимали не столько знатные и образованные, сколько бедняки и невежественная чернь: так, быть может, и в последние времена образованные христианские народы не уступят ли первенства в вере грубым новообращённым ко Христу язычникам? Как при первом пришествии Иисуса Христа многие первые оказались последними, и последние первыми: так не то же ли будет и перед вторым Его пришествием? Впрочем, и из последних званных далеко не все окажутся избранными. Они сделаются членами Церкви Христовой в такую тяжкую годину для последней, им столько придётся потерпеть и от обольщений со стороны развращённых и лжеверов, и от гонений со стороны нечестивых и безбожных, что многие и многие из них, едва ставши христианами и не укрепившись в вере, отпадут от Христа: одни не устоят против соблазнов, другие не выдержат гонений, лишений и страданий. Званные на брачный пир царского сына не пошли, потому что не были достойны; это иудеи. Тогда Царь приказал рабам: пойдите на распутия, и всех, кого найдёте, зовите на брачный пир. И рабы те, вышедши на дороги, собрали всех, кого только нашли, – и злых и добрых; и брачный пир наполнился возлежащими (Мф. 22:8–10). Это и есть проповедание Евангелия по всей вселенной. Но хотя брачный пир и наполнился, так что, наконец, вовсе не осталось пустых мест (Лк. 14:22–23), однако и после этого осталось в силе изречение: много званных, но мало избранных (Мф. 22:14; Лк. 14:24); ибо, не говоря о том, что никто из званных, но отказавшихся прийти не вкусил ужина (Лк. 14:24), даже и из пришедших на пир не все оказались достойными его и потому были изгнаны вон (Мф. 22:11–13). Быстрому и широкому распространению христианства среди язычников в последние времена, но вместе с тем и нетвёрдости новообращённых будет благоприятствовать самый характер тогдашней эпохи. В критические эпохи, в эпохи брожения и расслабления мысли, люди легко меняют старую веру на новую и ещё легче меняют одну новую веру на другую. В последние времена больше, чем когда бы то ни было, язычники будут оставлять язычество и принимать то истинное, то ложное христианство и опять отступать от него; а, с другой стороны, давние христиане будут легко возвращаться в язычество, или переходить из одной секты в другую, или совсем становиться неверующими. Умственный и нравственный упадок, легкомыслие учащихся, коварство лжеучителей, разнообразие учений, эгоистическое равнодушие большинства людей к высшим запросам души, гонения со стороны неверующих, изобилие всякого рода бедствий, – вот причины, что в последние времена люди будут легко переходить от одной веры к другой и обнаружат печальное шатание как в умственной и нравственной деятельности, так и в религиозных верованиях. Разумеется, так будет в массе, в большинстве людей. Отдельные же лица среди всеобщей расшатанности и в страшной взаимной борьбе сталкивающихся верований и учений тем сильнее закалят свой характер, – одни в неверии, другие в вере, третьи в лжеверии. В последние времена чаще, чем во всякое другое время, семя Слова Божия будет падать или при дороге, расхищаемое дьяволом, ярость которого тогда будет особенно сильна (Лк. 8:5. 12; Откр. 12:12), или на камень, так как тогда многие примут его с радостью, но не будут иметь времени укрепить его в своём сердце, а искушений для отпадения от веры будет особенно много, и они будут необычайно тяжки (Лк. 8:6, 13 и 24 глава), или в терние, потому что в то время люди более чем когда бы то ни было, будут поглощены житейскими попечениями (Лк. 8:7, 14; Мф. 24:37–39). Таким образом, в описываемый нами период последних времён, хотя Евангелие будет проповедуемо по всей земле, и хотя, быть может, нехристиан останется мало, тем не менее религиозное и нравственное состояние людей будет крайне жалким. Потому что многие, и большая часть людей, будут христианами только по имени, а по жизни язычниками; другие будут христианами лжеверующими, сектантами разнообразных толков; третьи, из новообращённых, будут не тверды в вере, и потому легко будут изменять ей, увлекаемые коварными лжеучениями и житейскими выгодами, или же подавляемые страхом мучений.

Описываемый период последних времён, по-видимому, изображается в апокалипсическом видении снятия Агнцем четвёртой печати. Когда Он (Агнец) снял четвёртую печать, я слышал голос четвёртого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвёртой частью земли, умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными (Откр. 6:7–8).

В существенном второй период последних времён сходен с первым периодом их; между ними нельзя уловить резкой грани; второй составляет непосредственное продолжение первого. Там, в первом периоде, лжехристы прельстят многих: и здесь, во втором периоде, лжепророки прельстят многих; те и другие явятся в большом множестве в обоих периодах; в первом периоде нечестие: и во втором умножение беззакония. Там оскудение любви, вражда, кровопролитие: и здесь человеконенавидение и междоусобицы; там страшные бедствия от стихий и друг от друга: и здесь страдания и мучения.

Различие между этими двумя периодами в том, что грехи и бедствия, усилившись в первый период, не найдя себе достаточного отпора и потому как бы предоставленные своему естественному течению и росту, во втором периоде ещё более возрастут, умножатся и ещё шире распространятся. Подобно тому, как пламя пожара, если его не тушат, или бессильны потушить, с каждой минутой распространяется дальше и дальше и становится всё более и более яростным, страшным и всепожирающим. Так, например, между тем, как в первом периоде будут международные войны, во втором периоде вражда между людьми и жажда крови дойдут до такой ужасной степени, что будут убивать брат брата, дети родителей, и родители детей. То страшный голод, то религиозное разномыслие, то ненависть к религии и вражда против Бога, то скотская чувственность, то страшная гордость и самоволие, то сумасбродные теории, то одичание нравов, то безнравственность, то эгоизм и другие страсти, то привычка к кровопролитию и кровожадная опьянелость, то совершенное бесчувствие, то бездушная, или же мстительная жестокость, то племенное вырождение вследствие безнравственности предков и отсюда извращение естественных инстинктов в потомках – вот причины, почему многие сделаются тогда кровожаднее тигров, так что родители будут убивать детей, дети – родителей. В самом повествовании Евангелистов о последних временах, равно как и в видениях Иоанна Богослова печатей, открываемых Агнцем, явственно обнаруживается постепенность в развитии, умножении и распространении зла и бедствий на земле: чувствуешь, как зло, постепенно и сначала скрытно заражая сердца людей, быстро усиливаясь и распространяясь, наконец, начинает проявляться в чудовищных и поголовных преступлениях, с дерзостью восстаёт на добродетельных и уничтожает их. Не таится, как всегда, а с наглостью требует себе подчинения, ожесточённо борется за преобладание и, в содружестве с физическими бедствиями, заливает землю потоками слёз и крови, покоряющихся ему делает скотоподобными и зверонравными, противящихся ему сметает с лица земли, а вместе с тем и отдавшихся ему воздвигает друг против друга. Постепенность в возрастании и распространении зла и бедствий, ощущаемая в самом ходе Евангельского и апокалипсического повествований о последних временах, и прямо выражена в словах: Это ещё не конец..; это начало болезней, и тогда придёт конец (Мф. 24:6, 8, 11). Первые слова характеризуют начальный период последних времён, вторые – следующий за ним второй период.

Другая отличительная особенность второго периода от первого есть реакция добра против усиливающегося зла. В силу повсеместного и всегдашнего исторического закона одна крайность вызывает другую. Нравственное растление, неверие, лжеверие и нечестие к началу второго периода достигнут уже такой высокой степени, что в лучшей части человечества вызовут усиленное противодействие, упорную борьбу против зла, чрезвычайные усилия отстоять добро. Положительным результатом самозащиты добра в напряжённой борьбе его против зла будет быстрое распространение христианства среди оставшихся к тому времени язычников и очищение в горниле борьбы, лишений и страданий за добро лучших людей до высоких степеней добродетели: мученичества за Христа, пожертвования всеми благами и самой жизнью ради спасения людей, непорочности и святости. Но самоотверженная деятельность святых хотя и даст перевес добру над злом в некоторой части человечества; однако ни сами они, ни возрождённая ими к духовной жизни часть людей не будут в состоянии одержать полную и повсеместную победу над злом, будут бессильны исцелить язвы, заразившие бо́льшую часть человечества. В то время зло будет слишком сильно и слишком широко распространено, чтобы святые могли одержать над ним верх и предотвратить его дальнейшее распространение. Правда, пламенная проповедь ревнителей веры и добра, их самоотверженная деятельность, их святая жизнь многих безбожников обратят к Богу, многих лжеверов направят на путь истины, многих развращённых приведут к покаянию и святости. Но зато они и обращённые ими тем ненавистнее сделаются для закоренелых в неверии, лжеверии и безнравственности. Некоторые успехи их проповеди и самая святость их, служа обличением для злых, усилят упорство последних в безбожии, лжеверии и нечестии, страшно ожесточат их, и они с неистовством ринутся на борьбу против святых. И так как злых будет несравненно больше, нежели добродетельных, так как, притом, первые никогда не бывают разборчивы в средствах для одоления своих противников, то естественно, что они победят своих противников, превозмогут их не нравственной силой, которой у них нет, а силой лжи и коварства, силой власти и многолюдством, огнём и мечем. Конечно, их победа, опирающаяся на грубую силу, на отрицательные начала лжи, неверия и безнравственности, будет победой на час: они сами вскоре погибнут в братоубийственной борьбе от руки подобных им нечестивцев, или же будут уничтожены яростью стихий. Но, хотя и на краткое время, они восторжествуют над добрыми, а эта победа ещё более усилит упорство, дерзость и напряжённость зла, ещё шире раздвинет его власть и пределы по лицу земли. Вот почему, несмотря на усиленное противодействие добра злу, а отчасти даже вследствие этого противодействия, вторая година по силе зла и тяжести бедствий превзойдёт первую.

В заключение характеристики последних времён перед пришествием антихриста приведём описание состояния тогдашних людей из сочинения Лактанция: Божественные наставления. „Когда приблизится конец сего века, – говорит он, – тогда необходимо изменится состояние человеческих дел и, по причине возрастающей неправды, сделается худшим, так что даже настоящие наши времена, в которые неправда и злоба возросли до высочайшей степени, в сравнении с тем временем неисцельного зла, могут быть признаны счастливым и почти золотым веком. Потому что тогда правда сделается столь редкой, а нечестие, жадность, страсти и распутство до того умножатся, что если и будут некоторые добрые, то они сделаются добычей злодеев и будут ограблены беззаконниками. Одни только злые и будут богаты, а добрые подвергнутся всяким поношениям и впадут в нищету. Всякое право придёт в расстройство, и законы потеряют силу. Тогда никто ничего не будет иметь, кроме того, что захватил, или что защитил силой. Всем будут владеть наглость и насилие. В людях не будет ни веры, ни мира, ни человечности, ни стыда, ни истины, не будет также ни безопасности, ни правления, ни какого бы то ни было покоя от злых. Потому что вся земля возмятётся: повсюду пронесётся гром войны; все народы вооружатся, и будут сражаться друг с другом; будут воевать между собой соседние друг другу царства; и прежде всех Египет потерпит наказание за безумные суеверия и покроется кровью, как рекой. Меч пройдёт тогда по земному шару, всё пожиная и распростирая, как траву. Причиной этого расстройства и опустошения будет то, что Римское имя, которым ныне управляется земля (устрашается дух сказать, но скажу, потому что это будет), истребится с земли, и владычество возвратится в Азию, и опять Восток будет господствовать, а Запад будет в подчинении” ⁸³ .

Времена перед антихристом закончатся событием, которое, судя по тому, что оно таинственно предвозвещено в Ветхом и в Новом Завете, будет иметь большую важность. Именно, четвёртый зверь, виденный Даниилом, имел десять рогов, а десять рогов, – было объяснено Даниилу, – значат, что из четвёртого царства, изображаемого четвёртым зверем, восстанут десять царей; а малый рог, выросший после среди десяти рогов, означает, что после них восстанет иной, отличный от прежних, и уничижит трёх царей (Дан. 7:7–8, 23, 24). Новозаветный Тайнозритель видел зверя, выходящего из моря, с десятью рогами, и на рогах его было десять диадем (Откр. 13:1). В другом видении ему был показан тот же зверь, как зверь багряный, имеющий десять рогов, и было объяснено, что десять рогов суть десять царей, которые ещё не получили царства, но примут власть со зверем, как цари, на один час (Откр. 17:3, 7, 12). „Один час есть или краткость времени, или одна часть года, то есть, поворот солнца трёхмесячный, после которого покорятся антихристу” ⁸⁴ , – говорит Андрей Кесарийский. „Придёт сей, сказанный выше антихрист, – говорит Св. Кирилл Иерусалимский, – когда исполнятся времена Римского царства, и приблизится уже конец мира. Вдруг восстанут десять римских царей, царствующих может быть в разных местах, но в одно и то же время, а после них одиннадцатый будет антихрист, который с помощью волшебного искусства захватить себе Римскую державу, уничижит трёх прежде него царствовавших, имея уже под своей властью остальных семерых” ⁸⁵ . Лактанций, объясняя возможность падения Римской империи, говорит: „Прежде всего, умножатся царства, и верховная власть, раздробленная и разделённая между многими, умалится. Будут тогда постоянные внутренние раздоры, и не будет никакого отдыха от губительных войн, пока одновременно будут царствовать десять царей, которые разделят земной шар не для управления, а для истребления. Они, умноживши до чрезмерности войска, и пренебрегши обработкой полей, что составляет начало разорения и гибели, всё разрушат, сокрушат, пожрут. Тогда внезапно восстанет против них от крайних пределов северной страны могущественнейший враг, который, истребивши из того числа трёх, – тех, которые будут тогда обладать Азией, – прочими будет принят в союз и поставлен будет главой над всеми” ⁸⁶ . Эти цари скоро подчинятся пришедшему с севера и легко сдружатся с ним, частью потому, что при виде поражения трёх царей они потеряют надежду победить его, сознают бесполезность и гибельность дальнейшего сопротивления ему, частью потому, что по своему характеру они будут достойными его предшественниками. Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю (Откр. 17:13). Их единомыслие есть единомыслие зла; их сила – сила зла; их власть направлена к разрушению. Они будут вести брань с Агнцем (Откр. 17:14). Отчаявшись победить сильнейшего врага и удержать за собой первенство во владычестве над землёй, они подчинятся ему, в расчёте иметь, хотя второстепенную, власть и силу и пользоваться ими для удовлетворения своей кровожадности, для истребления злых и добрых (Откр. 18:14, 16). Из этих указаний видно, что произойдёт какой-то великий политический переворот, а в результате земля окажется во власти одного лица, могущественного, исполненного воинственной силы и подчиняющего себе злых.

Этот момент в Евангельском повествовании о последних временах выражен словами: и тогда придёт конец (Мф. 24:14). Какой конец здесь разумеется, это видно из непосредственно следующих затем слов: Итак, когда увидите мерзость запустения, речённую чрез пророка Даниила, стоящую на святом месте,.. тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы (Мф. 24:15–16), и из всей дальнейшей речи Иисуса Христа, оканчивающейся описанием пришествия Сына Человеческого. Эта речь показывает, что между моментом, когда мерзость запустения явно станет на святом месте, и пришествием Сына Человеческого пройдёт некоторый период времени. Этот период будет не продолжителен. Иисус Христос прямо сказал, что ради избранных сократятся те дни (Мф. 24:22); с окончанием этих дней придёт Господь Иисус Христос во славе, чтобы произвести суд, и настанет кончина мира. Отсюда видно, что в словах: и тогда придёт конец, указывается конец обычного на земле течения и строя жизни, начало особенной годины, за которой очень скоро последует конец мира. Как ни тяжки, как ни злосчастны будут предшествующие этой године времена, но их можно назвать временами мира и благоденствия в сравнении с этой страшной годиной. О предыдущих временах Иисус Христос сказал: – „то ещё не конец, это начало болезней” (Мф. 24:6–8); а начало этой годины он прямо называет концом. Почему? Потому, что хотя мир простоит ещё несколько лет, но человеческий род в течение их будет не жить, а страдать и умирать. В предшествующие времена он тяжко болел, а в эту годину болезнь кончится смертным исходом. Начало этой годины – начало предсмертной агонии человечества. Иисус Христос назвал начало этой годины концом, подобно тому, как при начале агонии умирающего человека говорит: „кончается”, или: „всё кончено”, хотя человек живёт ещё несколько минут, даже несколько часов. Время агонии человеческого рода далеко превзойдёт по силе и распространению греха и бедствий времена, который будут ему предшествовать, как ни злосчастны сами по себе и эти времена, и потому оно резко отличено от них в речи Иисуса Христа. В эту годину на святом месте станет мерзость запустения; как только эта година начнётся, люди должны бежать в неприступные места, и притом, с такой поспешностью, с какой бегут из загоревшегося дома, или от нахлынувших волн внезапного наводнения. Бегство должно быть столь быстрым, что замедления его от непогоды, или от других препятствий будут гибельны для беглецов; что в другое время доставляет людям радость, например, беременность и кормление детей, это в то время сделается источником страшных страданий и гибели; неверие, лжеверие и безнравственность проявятся с такой поразительной силой, что будут опасны даже для крепкой веры и высокой добродетели избранных; тогда будет такая скорбь, какой не было от начала мира и никогда не будет; тогда будет столь губительное время, что если бы оно не сократилось, то всё погибло бы. Эта страшная година – время антихриста, точнее, время его царствования.