Сегодня, 8 июня, исполнилось 55 лет протоиерею Вячеславу Перевезенцеву, настоятелю Свято-Никольского храма в селе Макарово Московской области. Публикую его интервью из книги «Духовники о духовничестве».
Протоиерей Вячеслав Перевезенцев родился в 1965 году в Москве. Окончил Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. После института работал в Центральной аэрологической обсерватории, занимаясь физикой атмосферы. В 1989 году по благословению протоиерея Александра Меня поступил В Московскую духовную семинарию. В 1990 году был рукоположен в священники и назначен настоятелем Свято-Никольского храма в с. Макарово Ногинского района Московской области, рядом с городом Черноголовка, где и служит по сей день. Женат, имеет двоих детей.
- Отец Вячеслав, вы были духовным чадом отца Александра Меня. Как вы с ним познакомились?
- Сначала я познакомился с Сергеем Сергеевичем Хоружим. Учился я в техническом вузе, МИИГАиКе, но среди моих однокурсников было много ребят с широкими гуманитарными интересами. Мы не просто читали русскую классику, философские книги, но обсуждали прочитанное, спорили. И еще в институте была очень хорошая библиотека. МИИГАиК – старейший после университета московский вуз, до революции он назывался Константиновский межевой институт, его первым ректором был Сергей Тимофеевич Аксаков. В библиотеке там с дореволюционных времен сохранилось много интереснейших книг, в том числе книг, в советское время запрещенных. Книги эти, в отличие от необходимой нам для учебы технической литературы, просто так на руки не выдавали, но мы познакомились с девушками, которые работали в библиотеке, и стали этим богатством пользоваться, брать книги. Были там и книги русских религиозных философов – Соловьева, Бердяева, отца Павла Флоренского, - и мы с огромным интересом открывали для себя мир, о котором ничего не знали. Но это был скорее культурологический интерес.
Потом мне рассказали, что есть человек, у которого большая библиотека и у него можно брать книги, в том числе самиздат, познакомили с ним. Это и был Сергей Сергеевич Хоружий, и много лет я у него «окормлялся»: брал книги, общался с ним, и именно это общение подвело меня к порогу Церкви. Ни до, ни после я не встречал людей таких академических знаний. Физик, доктор наук, и одновременно знаток философии, филологии, много переводит. Человек глубоко церковный, Сергей Сергеевич никогда не навязывал своих взглядов, а преимущественно отвечал на вопросы, которые я ему задавал.
И вот когда я взял я у него почитать «Столп и утверждение истины» отца Павла Флоренского, многого там не понял, но в авторском предисловии к книге прочитал слова, которые помогли мне сделать выбор. Отец Павел писал, что православие – это жизнь, а жизнь не исчерпывается словами. Чтобы понять жизнь, надо войти внутрь самой жизни, и чтобы понять Церковь, надо в нее войти. Пришел я к Сергею Сергеевичу, говорю, что прочитал это и хочу войти внутрь. Он очень обрадовался: «Хорошо, я познакомлю вас со священником, который поможет вам сделать первые шаги». Познакомил с вдовой переводчика Виктора Хинкиса, Галиной Сулимовой, и она отвезла меня в Новую Деревню к отцу Александру. После службы отец Александр подошел ко мне, я ему сказал, что хотел бы воцерковиться. Отец Александр ответил, что у них есть группы, где людей готовят к крещению и воцерковлению, дал телефон Андрея Черняка, который вел такую катехизическую группу. Год я ходил к Андрею в группу - собирались на квартире, читали Библию, он готовил меня к воцерковлению (крещен я был в младенчестве). Потом опять приехал в храм, исповедовался и причастился, стал ездить туда регулярно. Последние три года жизни отца Александра я был с ним близок, и когда учился в семинарии (поступил туда по его благословению), тоже часто встречался с ним, потому что он жил в Семхозе, недалеко от Лавры.
- Что отличало его как пастыря, духовника?
- Об этом, слава Богу, уже многие писали и рассказывали, и я с радостью поделюсь своими впечатлениями. Меня поражала его способность быть
полностью посвященным тому, с кем он в данный момент общается. Он был предельно загружен, особенно в последний год жизни, когда к службам, требам, писанию книг добавились постоянные, по несколько раз в неделю, выступления, лекции, но когда ты с ним встречался и разговаривал, он словно погружался в твои вопросы и проблемы, как будто других дел у него нет. Я первое время чувствовал себя неловко – тут люди, которые в этом приходе годы, десятилетия, много людей интересных и даже известных, и я, только окончивший институт и делающий первые шаги в храме, задающий банальные вопросы, которых при воцерковлении у меня было множество, - почему надо тратить на меня время? Но как только встречался с отцом Александром, это чувство неловкости уходило – настолько он располагал к себе, настолько естественно было для него сейчас с тобой разговаривать. Если встреча происходила не на исповеди, а где-то за чашкой чая – у него дома или в приходском домике, - обязательно спрашивал, как дела.
Он был человеком широких взглядов, но во всем, что касалось духовной жизни, строг и последователен. Помню, вскоре после того как начал ходить в церковь, я спросил, могу ли считать его своим духовным отцом – мне казалось, что раз я хожу к нему на исповедь, это происходит автоматически. Он ответил, что такая возможность есть, но для этого надо подготовиться к исповеди за всю жизнь, и только тогда он может взять на себя ответственность быть не просто священником, у которого я исповедуюсь, могу что-то спрашивать, советоваться с ним, но духовным отцом. Назначил мне время – не в храме, а в приходском домике, поэтому мы никуда не торопились, исповедовался я достаточно долго, а потом он сказал, что есть определенные требования, и если человек считает его своим духовным отцом, какие-то моменты своей жизни должен согласовывать с ним, брать благословение. И я согласовывал с ним всё, что касалось причастия, молитвенной практики, постов.
Потом, когда у меня возникло желание поступать в семинарию, я не решался его высказать – мне казалось, что это безумное желание: какая семинария, когда только в Церковь пришел? Боялся, что если спрошу, он мне так и ответит. И как-то беседовал с отцом Александром, исповедовался, так и не решился сказать, что хочу, но уходя, замялся, тогда он сам подошел ко мне, обнял и сказал: «Я всё знаю и благословляю». Я говорю: «Что вы знаете?» - «Знаю, что вы хотите поступать в семинарию, я вообще редко благословляю, потому что считаю, что не всем нужно делать этот шаг, но вам, думаю, было бы хорошо поступить в семинарию, мы с вами подготовимся, я вас благословляю».
- А в чем проявлялась его строгость?
- Не знаю, можно ли это назвать строгостью. Отец Александр говорил о простых и очевидных для каждого христианина вещах. О том, что в жизни верующего человека неукоснительно должна присутствовать молитва, причем он настаивал на том, что должно быть и традиционное молитвенное правило, и молитва своими словами. Кроме молитвы, ежедневное чтение Священного Писания и размышления над прочитанным, регулярное участие в таинствах Церкви.
К участию в литургии и причастию он призывал относиться максимально ответственно. Храм далеко от Москвы, многие опаздывали на службу, и отец Александр очень переживал. Он считал, что если хочешь причаститься, надо прочитать каноны и последование к причащению, подготовиться к исповеди – серьезно к этому отнестись, не формально. Он не смотрел сквозь пальцы, если кто-то совершал серьезные проступки в духовной жизни. Переживал, когда человек споткнулся, но не говорил: «Подумаешь, ничего серьезного». Очень серьезно он к этому относился.
Еще помню, как в конце 80-х люди начали ездить за границу, первые прихожане поехали в Польшу, и отец Александр говорил им перед отъездом, что, хотя он по-братски относится к католикам и понимает, что между ними и православными нет непроходимой пропасти, сегодня Православная и Католическая Церкви не имеют евхаристического общения, поэтому мы, православные, не можем причащаться у католиков, это будет нарушением. А уж если кто-то хотел сменить конфессию, перейти в католичество, он огорчался и всячески пытался отговорить: «Зачем? Церковь одна. Где призваны, там и спасайтесь».
- То есть строг он был в вопросах веры, духовной жизни, грехов?
- Можно сказать и так. В частную жизнь он не вмешивался, если человек сам не спрашивал его совета по тому или иному вопросу.
- В семинарию он вам порекомендовал поступить, но не настаивал?
- Его благословение было скорее ответом на мое желание, о котором я даже не решался сказать. Мы с ним готовились к моему поступлению, он советовал, что почитать. Никакой директивы! Главным в его пастырстве было внимание, любовь, память о всех нас и молитвенный настрой. Любой разговор с отцом Александром, была это исповедь или просто беседа, заканчивался молитвой: он подходил с тобой к иконе, иногда приобняв, иногда мы просто рядом стояли, и то, о чем мы с ним только что говорили, своими словами выражал в молитве, испрашивал на это Божье благословение. И если возникала какая-то проблема – например, кто-то заболел или еще что-то, - я старался, не дожидаясь воскресенья, сообщить об этом через кого-то отцу Александру, и тогда понимал, что всё в надежных руках - батюшка молится. В моей жизни тоже бывали ситуации, которые разрешались чудесным образом явно по его молитве. Подробно мне об этом говорить не хочется, но это было.
Вообще было ощущение, что он молится всё время. Похожее впечатление произвел на меня митрополит Антоний Сурожский.
- Вы и с ним были знакомы?
- Да, мне посчастливилось познакомиться с владыкой и пообщаться. Его книги были одними из главных книг, которые помогли мне встретиться с православием. Сам он ничего не писал, но прихожане записывали его проповеди и беседы. Тогда, в конце 80-х, они ходили еще в самиздате. Первую такую книгу мне дал Сергей Сергеевич Хоружий, и у меня до сих пор есть этот том бесед и проповедей владыки Антония, напечатанных на машинке. Кроме того, я доставал кассеты с записями его бесед на BBC, записей уникальных. В семинарии у нас церковную историю преподавал иеродиакон Алексий (Фролов), будущий архиепископ, ныне покойный. Я знал, что он тоже любит митрополита Антония, как-то мы с ним разговорились, я сказал, что у меня есть записи бесед, принес ему, он был очень рад.
А личная встреча с владыкой произошла в 1989 году. Тогда в Свято-Даниловом монастыре проходил Архиерейский Собор – последний Собор, который возглавлял Патриарх Пимен. Собор был закрытый, как, наверное, и все Архиерейские Соборы, но нас, человек 10 семинаристов, отрядили его обслуживать. Мы открывали двери, подносили воду, и благодаря этому слушали всё, что говорилось на Соборе: выступления архиереев, обсуждения. Было очень интересно. А в перерывах, достаточно длительных, архиереи пили чай, кофе, общались друг с другом, и в одном из перерывов я увидел владыку Антония, подошел к нему под благословение. Очень удивился, что он стоит один, набрался смелости и спросил: «Владыка, а можно с вами поговорить?» Он живо откликнулся, и в течение трех дней, что шел Собор, мы много разговаривали, не только в перерывах. Зная, что владыка Антоний, приезжая в Москву, использует любую возможность, чтобы встретиться с людьми, проводит беседы на квартирах, я взял благословение у отца Александра и сказал владыке, что можно устроить такую встречу с прихожанами нашей новодеревенской церкви. И мы такую встречу устроили у Андрея Черняка.
Помню, когда мы приехали, оказалось, что лифт в подъезде сломался, а жили Черняки на последнем этаже старого дореволюционного дома. «Владыка, - говорю, - как быть? Лифт не работает». Ему было уже 75 лет, я знал, что у него больная спина. «Никакой проблемы, - ответил он. – Пойдем пешком». – «Но я знаю, что у вас больная спина!» - «Именно потому, что у меня больная спина, я уже много лет вынужден заниматься физкультурой». И мы пошли. Я был молодой, спортивный, но когда поднялись по этим высоким старым ступеням, почувствовал усталость, даже одышка появилась, а владыка выглядел бодро, как будто для него такие подъемы – обычное дело.
Черта, которая роднила владыку Антония и отца Александра – когда ты с ними разговаривал, было очевидно, что человек посвящен тебе, внимательно
тебя слушает, пропускает через сердце твою боль, переживания, сомнения. И, конечно, мне никогда не забыть улыбку владыки Антония. Меньше чем через год
скончался Патриарх Пимен, митрополит Антоний приезжал на выборы нового Патриарха, я тогда несколько раз был в храмах, где он служил, слушал его
проповеди, но лично больше с ним не общался.
- В семинарии были священники, которых вы могли бы назвать своими духовниками?
- Нет. Я и не искал. Был на исповеди и у отца Наума, и у отца Кирилла (Павлова), но обычно, когда надо было исповедоваться в Лавре, шел к студенту Духовной академии иеромонаху Ростиславу. Замечательный священник, теперь он митрополит Томский. А отец Кирилл часто собирал семинаристов в своей келье, читал что-нибудь из святых отцов, благословлял. На нескольких таких встречах я был.
- Вы не искали, потому что у вас был отец Александр, но вскоре он погиб.
- Думаю, именно в связи с этой трагедией я так рано стал священником. Отца Александра убили 9 сентября 1990 года, а уже 8 ноября меня рукоположили в диаконы. Дело в том, что в этот храм около Черноголовки должен был быть назначен помощник отца Александра, алтарник Владимир Архипов. Он уже приезжал в Черноголовку, но после того как отец Александр погиб, митрополит Ювеналий благословил его служить в Новой Деревне и, рукоположив, назначил настоятелем Сретенского храма. Тогда небольшая группа, человека три, прихожан отца Александра, которые жили в Черноголовке, стали думать, кого бы можно было назначить в этот храм. Им хотелось, чтобы в Черноголовке был священник, связанный с отцом Александром. Меня познакомили с одним из этих активистов, профессором Александром Абрамовичем Белавиным. Поговорили, он спросил: «Ты хотел бы служить в Черноголовке?» - «А что это?» - «Академгородок». – «Нет, - говорю, - отец Александр благословлял меня служить в сельском храме». Он действительно говорил мне, что в городе будет много народу, суеты, и лучше служить в деревне, там смогу и с людьми работать, и что-то делать. Но Александр Абрамович объяснил мне, что живут они в городе, а храм сельский, в семи километрах от Черноголовки. Тогда я согласился, они рассказали обо мне владыке Ювеналию. Владыка со мной встретился – 8 октября, на Сергия Радонежского, в Лавре был Синод – и сказал: «Знаю, что ты еще не доучился. Доучишься, но сейчас нужны священники, там городок особый, у тебя высшее образование, благословляю тебя туда, в Черноголовку. Есть у тебя жена?» - «Нет». – «А невеста есть?» - «Невеста есть». – «Тогда тебе две недели, чтобы жениться, три дня на медовый месяц, затем вызовем в епархию рукополагать». А невеста была дочка Владимира Архипова, Даша. Его только что рукоположили, он нас обвенчал в Новой Деревне. Вскоре меня тоже рукоположили, доучивался экстерном.
- Молодому священнику духовник не менее необходим, чем новоначальному мирянину. Но тесть-духовник, наверное, не лучший вариант?
- Нет, конечно. С отцом Владимиром у нас прекрасные отношения, но я, как и многие, считаю, что священнику лучше не быть духовником своих близких
родственников, и сам жену и детей исповедую только в крайних случаях.
Я понимал, что мне нужны духовные советы, обратился за помощью к Андрею Борисовичу Зубову, у которого я учился в Академии и с которым у меня сложились очень тесные, почти дружеские отношения. Он познакомил меня с отцом Георгием Бреевым, и я года два или три ездил к отцу Георгию в Царицыно. Замечательный священник, мудрый, внимательный, но потом стало тяжело выбираться в Москву. А еще при жизни отца Александра, летом 1990, я познакомился со священником Валерием Ларичевым, тогда только рукоположенным. Отец Александр проводил у себя семинары для священников, а поскольку я учился в семинарии, был одним из немногих мирян, которых он тоже приглашал на эти семинары. Так я познакомился с отцом Валерием, и когда понял, что мне всё труднее найти время для поездок в Москву, стал ездить к нему в село Ям. Могу сказать, что до сих пор отец Валерий сопровождает меня по жизни своей молитвой и памятью обо мне. Теперь он игумен – овдовев, принял постриг. Очень светлый человек – глаза его излучают свет. Похожее чувство было у меня от встречи с отцом Иоанном (Крестьянкиным) – я несколько раз бывал в Псково-Печерском монастыре. Отец Иоанн уже был болен и мало кого принимал, но однажды мне удалось попасть к нему на исповедь. Он был очень маленького роста, но при встрече с ним бывало ощущение, что ты из душной и темной комнаты вышел на простор. Вот и с отцом Валерием чувствуешь нечто подобное. Что бы я ему ни рассказывал, а рассказывать, увы, приходилось какие-то тяжелые вещи, неприятные, чувствовал его абсолютное принятие тебя, переживание и прощение. Удивительное качество!
- В первые годы служения были случаи, что к вам приходили за каким-то советом, а вы перенаправляли к нему?
- И сейчас такое бывает. Хотя я уже немолодой человек и третий десяток лет священник, если понимаю, что ситуация требует более мудрого решения, всегда советую обратиться к отцу Валерию или к отцу Георгию. Более того, если люди ставят вопрос о серьезном духовном руководстве… Были случаи, когда меня спрашивали: «Батюшка, вы не могли бы помочь мне в навыке Иисусовой молитвы?» Всегда отвечал, что не могу, и советовал ехать либо в монастырь, либо к тому же отцу Валерию. Я могу помочь лишь в том, что хоть как-то, пусть в малой степени, умею сам. У меня есть личный опыт перехода из неверия, сомнения сначала просто к вере во что-то высшее, а потом ко Христу. Я прошел этой дорогой до порога Церкви, переступил этот порог и пришел ко Христу. И людей, которые приходят ко мне, только начиная свой церковный путь, я могу на этом пути сопроводить, а потом, когда они приходят ко Христу, могу им лишь предложить дальше идти вместе.
Я могу вести человека неверующего, сомневающегося, невоцерковленного к Церкви. Вот на этом пути я могу ему подсказывать, говорить, как надо, а дальше – вместе. Есть какие-то принципы духовной жизни, надо свою жизнь на них строить, проникаться этими принципами. Я иду по этому пути, что-то знаю, умею,
что-то у меня получается. Хотите – пойдем вместе.
- А если вас просят быть духовником?
- Когда ко мне подходят и спрашивают, можно ли стать моими духовными чадами, я сначала спрашиваю, что человек имеет в виду. Если он говорит: «Хочу, чтобы был священник, у которого я бы постоянно исповедовался, мог бы что-то спросить», отвечаю: «Пожалуйста! Нет проблем». У нас большой приход и с большинством прихожан у меня именно такие отношения. Многих я знаю с рождения, многих с детства, многих так или иначе Господь через меня привел в Церковь. Я знаю всё про их жизнь, про родственников, про отношения, и, конечно, им легче приходить ко мне и со мной о чем-то советоваться.
Такого в моей жизни очень много, но я понимаю, что это не совсем то, что подразумевается под отношениями духовника и его духовного чада. Понимаю, потому что у
меня самого был опыт отношений с отцом Александром – это были именно отношения чада и духовника, отец Александр руководил моей духовной жизнью. Я за такое руководство не берусь. Вы ходите на исповедь, у вас есть жизненные ситуации, в которых нужно разобраться, что-то случилось в семье, на работе – конечно. Я много этим занимаюсь, и именно потому, что знаю, как актуальны все эти проблемы, как часто с ними обращаются к священнику, получил еще и психологическое образование. Замечательный психолог и глубоко верующий человек Федор Ефимович Василюк ведет при Московском психолого-педагогическом университете двухгодичный мастер-класс по практической психологии. Курс этот предназначен главным образом для психотерапевтов, но, мне кажется, я не единственный священник, кто его закончил. Очень интересный мастер-класс, но ходил я туда не просто ради интереса, а для того, чтобы максимально квалифицированно помогать людям. Понимая, как много проблем возникает в семейной жизни, в супружеских отношениях, я учился и у замечательного семейного психолога Александра Викторовича Черникова.
Но, повторяю, такого рода общение, поддержка в трудных жизненных ситуациях, помощь в решении семейных проблем - это все же не то же самое, что духовное руководство. Помню, чуть ли не на первом занятии Федор Ефимович объяснил нам один из важнейших принципов психотерапии: психотерапевт не дает советов, а помогает тебе самому понять себя, свою ситуацию и как можно с этой ситуацией справиться. Помогает что-то пережитое увидеть по-новому. Духовник – это как раз тот, кто дает советы. Он знает, как надо, и учит пасомого тому, что тот еще не знает, и ведет его по жизни. Это тоже происходит по-разному – может происходить топорно, неправильно, искаженно, а может и очень хорошо (при условии, что сам духовник ведом Богом), но это именно такие отношения.
- Духовник священник или не духовник, бывают ситуации, когда он всё равно должен дать совет. Не в семинарию поступать – это очень ответственное решение, судьбоносное, его действительно необходимо согласовать с духовником, а не с любым священником. Но когда человек намерен совершить явный грех – например, развестись просто потому, что отношения напряжены или чувства угасли, - разве не должен священник четко выразить свое отношение к этому?
- Как ни печально об этом говорить, иногда в семье складывается такая ситуация, что развод – лучший выход из нее. Разумеется, моя задача помочь семью сохранить, если люди этого хотят. Но я не даю установок: делайте так, как скажу. Человек пришел ко мне со своей бедой: что-то у него не складывается или семья разваливается. Я должен выслушать его, по возможности вникнуть в ситуацию, чтобы понять причины. Если речь идет о семейных проблемах, всегда стараюсь пригласить на встречу обоих супругов. Тогда больше вероятность, что удастся разобраться в ситуации, помочь им понять друг друга, пойти на какие-то компромиссы.
- К психологу рекомендуете сходить?
- Да. Это естественно. Если у нас болит зуб, мы идем к стоматологу, если вывихнули ногу – к травматологу. Если проблемы в межличностных отношениях, надо идти к психологу, а если хотим научиться молиться, каяться – к священнику. К священнику часто обращаются совсем не с духовными вопросами, а с проблемами, в которых он абсолютно не компетентен. В силу того, что имеет какой-то жизненный опыт, мудрость, он может как-то сориентировать, но если нужна постоянная работа, правильнее порекомендовать людям специалиста, который занимается этими проблемами.
- Семейные проблемы легче урегулировать, когда оба супруга воцерковлены?
- По-разному бывает. Бывает, что и неверующие супруги ко мне обращаются, зная, что я занимаюсь семейной психотерапией. А бывает, что один из супругов церковный, другой нет.
- В таких семьях конфликты часто возникают как раз из-за веры.
- Я про это тоже слышал, но редко сталкивался с такими ситуациями. Есть семьи, где жена верующая, а муж нет, или, наоборот, муж верующий, а жена нет, или наоборот, но чтобы именно это привело к конфликту, не помню. Причины семейных конфликтов одинаковы у верующих и неверующих, не вижу я тут принципиальной разницы. Одно время мне казалось, что если брак венчан и оба супруга ходят в церковь, исповедуются, причащаются, не может быть никаких серьезных семейных проблем. Многие семьи наших прихожан создавались на моих глазах, я их венчал, крестил деток, и в какой-то момент понял, что проходит время и наступает нормативный кризис, возникают сложности и, как это ни ужасно, некоторые разводятся, даже многодетные. И измены случаются. Всё как у всех. Думаю, что в нецерковной среде это происходит чаще, но в церковной тоже бывает. Наша неготовность к браку, инфантильность, особенно мужская, приводит к трещинам, а иногда и разводам.
Конечно, семья - единый организм, а конфликты, ссоры скандалы – признаки того, что организм болен. Вылечить его возможно только в том случае, если люди, которые составляют этот организм, готовы работать над собой. Над собой, а не над своим супругом! Невозможно изменить другого человека, можно только измениться самому. Если есть обоюдное желание супругов работать над собой и своими отношениями, вполне можно им помочь справиться со сложившейся ситуацией. Важно, чтобы они пришли за помощью как можно раньше, а не тогда, когда уже всё просто развалилось, например, завелся кто-то третий. Тогда семьи уже нет.
- Запретить кому-то уйти к другому или другой нельзя, но нельзя и допускать ушедшего к причастию?
- Нет, конечно. Это очевидно. Я не знаю священника, который смотрит на такие вещи по-другому. Грех есть грех, и одно дело, когда человек с ним борется, а у него что-то не получается, он этот грех повторяет, но продолжает бороться, и совсем другое, когда он говорит: «Я не хочу это менять». Если не хочешь, ты должен понимать, что своим решением ставишь себя за ограду Церкви. О каком причастии может идти речь, если ты вне Церкви? Ты сам вывел себя за ограду. Не я не допускаю тебя к причастию, Бог не допустит. Кого мы хотим обмануть?
- Приходилось такое объяснять?
- Такого, чтобы кто-то коснел в тяжком грехе, а я его убеждал, что он не может причащаться, не помню. Люди сами понимают, что в их сегодняшней ситуации это невозможно. Они, может, не перестают ходить в храм, но не причащаются.
- А епитимью вы назначаете?
- Епитимью я назначаю, только когда вижу, что у человека есть понимание греха, раскаяние в содеянном и желание это как-то исправить. Епитимья не наказание, а лекарство. Когда человек понимает, что ему необходимо как-то уврачевать рану, которую он сам себе нанес, надо ему помочь. Но если врач просто назначает лекарство, ставя пациента перед фактом, я стараюсь так не делать. Я могу объяснить человеку, что эту рану можно залечить такой-то покаянной молитвой, но пока некоторое время ему лучше не причащаться, и человек соглашается со мной, потому что доверяет мне. Тогда, как я понимаю, епитимья имеет смысл.
- Есть у вас прихожане, мужья или жены которых тоже воцерковлены, но ходят в другой храм?
- Бывают и такие случаи.
- Многие считают, что лучше, когда у супругов один духовник, хотя никаких правил тут нет.
- Правил нет, но это, безусловно, лучше. Мы уже говорили о том, что семья единый организм. Любой врач вам скажет, что если уж обратились к нему и доверяете его опыту, у него и лечитесь. Я знаю – у меня жена врач. Терапевт. Если пациенту нужна помощь врача другой специальности, она сама направляет его к специалисту, и так поступает любой врач. Но если бегать от одного терапевта к другому, вряд ли лечение будет эффективным. То же самое в духовной жизни. Лучше, когда у мужа и жены один духовник, но бывает, что и разные. Это определенная сложность, которая может быть усугублена, если священники, связанные с супругами, на многие вещи смотрят по-разному. У меня был недавно случай. Молодой человек, наш прихожанин, женился на девушке. Она из другого подмосковного города, у нее другой духовник, но поскольку переехала к мужу, стала ходить к нам в храм, и в какой-то момент мне стало очевидно, что ей здесь не очень уютно. Другого она устроения, более строгого, близкого к монашескому. И я сказал своему прихожанину: «Главное – сохранить семейный мир. Лучше ты будешь с ней ездить туда, чтобы ей было спокойно. Не надо ее переделывать, переучивать. Если ей спокойней там, куда она привыкла ходить, сопровождай ее туда, помогай ей, а ко мне можешь иногда выбираться». Слава Богу, живут, он иногда приходит сюда.
- А если конфликт и оба обращаются к своим духовникам?
- Я с таким не сталкивался.
- Но наверняка, как и все священники, часто сталкиваетесь с тем, что дети в переходном возрасте охладевают к Церкви и многие просто перестают ходить в храм. Что вы советуете родителям?
- Конечно, мы, родители, хотели бы, чтобы наши дети оставались в Церкви. Но мы понимаем, что детская вера – это то, что дети получили в дар от своих родителей, а вера – всё-таки личный осознанный выбор. Чтобы его сделать, надо стать личностью. В детстве личность только формируется, и основное формирование начинается именно в подростковом возрасте, поэтому много трудностей в этом периоде. Человек, взрослея, переосмысляет многие свои ценности, мировоззрение. Вера требует какого-то опыта, за которым стоит личный выбор, и этот выбор нельзя навязать, его даже трудно подсказать. Можно только набраться терпения, мудрости и быть рядом с человеком, который этот выбор делает или пока почему-то не делает. Мы приходили в Церковь из атеизма, а дети, выросшие в церковных семьях, всё равно пройдут через поиски, сомнения и будут делать свой выбор.
Моему сыну 19 лет и он из таких детей – выросших в церковных семьях, один из самых старших в нашем приходе. В этом году еще несколько детей прихожан окончили школу, и мне интересно, будут ли они приходить в храм. Много старшеклассников, по четырнадцать-шестнадцать лет, пока они все в храме. Их уже за ручку родители не водят, они сами приходят. Многие благодаря тому, что поют на клиросе, то есть заняты тем, что им интересно. Что будет потом? Мне интересно, как они пройдут испытание. Понятно, что кризис неизбежен. Мне было бы тревожнее, если бы я увидел, что у кого-то этого кризиса нет. По какой причине его нет? Вполне вероятно, потому, что человек так и не сделал свой выбор, а просто остается в лоне Церкви, потому что ему так комфортно, это устраивает родителей, а он не хочет их обидеть. Возможно, он уйдет из Церкви, но позже, после двадцати лет. А вот когда подросток уходит, это может быть признаком того, что он начинает думать, принимать самостоятельное решение, уже не готов просто принять то, что ему предлагают родители. Иногда это происходит в форме бунта, иногда спокойно – «я вам благодарен, но хочу сам разобраться». Но это нормальный процесс взросления.
- В своем приходе вы пока с этой проблемой не сталкивались?
- Почему же? Есть ребята, которые уже студенты и перестали ходить в храм. Некоторые и переехали в Москву, но на выходные к родителям приезжают, а город у нас небольшой, со всеми встречаемся на улице, многие заходят в храм. Не на службу, а просто проведать меня, рассказать об учебе, о новых впечатлениях.
- А делятся своими сомнениями: отец Вячеслав, вы хороший человек, мы вас любим и уважаем, но сейчас не видим смысла ходить на службу, исповедоваться, и потребности такой нет?
- Иногда делятся, иногда нет.
- Когда делятся, может священник что-то изменить?
- Конечно! Если у человека есть вопросы, он начинает думать, увлекаться какими-то учениями, возмущаться, что Церковь такая-сякая... Это ситуация на пороге Церкви – то, что мне близко, в чем, как мне кажется, я реально могу поучаствовать. Поэтому когда человек делится своими сомнениями, мы всегда разговариваем, объясняемся.
- Как я понимаю, младостарчеством вы никогда не соблазнялись?
- Наверное. Дело в том, что мне это в принципе не присуще. Я даже не о таких грубых искажениях говорю. Понятно, что младостарчество – страшная беда,
но вообще директивное руководство не всегда плохо. Иногда это очень хорошо работает, в том числе в церковной жизни. Иногда нужно, чтобы было именно так. Но мне эта модель не близка. Я очень не люблю командовать, давать какие-то директивные указания, мне проще предложить, проще, чтобы человек сам принял решение, сам нашел какой-то ответ, а не услышал от меня, как надо. Это не теоретическая установка, просто для меня это органично, такое у меня внутреннее устроение. Иногда это мешает. Вот отец Александр Мень иногда бывал очень директивен. Разумеется, не со всеми и не всегда, но если чувствовал, что в данной ситуации так будет полезней для человека, который к нему обратился. Я даже со своими детьми так не могу. Не умею.
Протоиерей Вячеслав Перевезенцев родился в 1965 году в Москве. Окончил Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. После института работал в Центральной аэрологической обсерватории, занимаясь физикой атмосферы. В 1989 году по благословению протоиерея Александра Меня поступил В Московскую духовную семинарию. В 1990 году был рукоположен в священники и назначен настоятелем Свято-Никольского храма в с. Макарово Ногинского района Московской области, рядом с городом Черноголовка, где и служит по сей день. Женат, имеет двоих детей.
- Отец Вячеслав, вы были духовным чадом отца Александра Меня. Как вы с ним познакомились?
- Сначала я познакомился с Сергеем Сергеевичем Хоружим. Учился я в техническом вузе, МИИГАиКе, но среди моих однокурсников было много ребят с широкими гуманитарными интересами. Мы не просто читали русскую классику, философские книги, но обсуждали прочитанное, спорили. И еще в институте была очень хорошая библиотека. МИИГАиК – старейший после университета московский вуз, до революции он назывался Константиновский межевой институт, его первым ректором был Сергей Тимофеевич Аксаков. В библиотеке там с дореволюционных времен сохранилось много интереснейших книг, в том числе книг, в советское время запрещенных. Книги эти, в отличие от необходимой нам для учебы технической литературы, просто так на руки не выдавали, но мы познакомились с девушками, которые работали в библиотеке, и стали этим богатством пользоваться, брать книги. Были там и книги русских религиозных философов – Соловьева, Бердяева, отца Павла Флоренского, - и мы с огромным интересом открывали для себя мир, о котором ничего не знали. Но это был скорее культурологический интерес.
Потом мне рассказали, что есть человек, у которого большая библиотека и у него можно брать книги, в том числе самиздат, познакомили с ним. Это и был Сергей Сергеевич Хоружий, и много лет я у него «окормлялся»: брал книги, общался с ним, и именно это общение подвело меня к порогу Церкви. Ни до, ни после я не встречал людей таких академических знаний. Физик, доктор наук, и одновременно знаток философии, филологии, много переводит. Человек глубоко церковный, Сергей Сергеевич никогда не навязывал своих взглядов, а преимущественно отвечал на вопросы, которые я ему задавал.
И вот когда я взял я у него почитать «Столп и утверждение истины» отца Павла Флоренского, многого там не понял, но в авторском предисловии к книге прочитал слова, которые помогли мне сделать выбор. Отец Павел писал, что православие – это жизнь, а жизнь не исчерпывается словами. Чтобы понять жизнь, надо войти внутрь самой жизни, и чтобы понять Церковь, надо в нее войти. Пришел я к Сергею Сергеевичу, говорю, что прочитал это и хочу войти внутрь. Он очень обрадовался: «Хорошо, я познакомлю вас со священником, который поможет вам сделать первые шаги». Познакомил с вдовой переводчика Виктора Хинкиса, Галиной Сулимовой, и она отвезла меня в Новую Деревню к отцу Александру. После службы отец Александр подошел ко мне, я ему сказал, что хотел бы воцерковиться. Отец Александр ответил, что у них есть группы, где людей готовят к крещению и воцерковлению, дал телефон Андрея Черняка, который вел такую катехизическую группу. Год я ходил к Андрею в группу - собирались на квартире, читали Библию, он готовил меня к воцерковлению (крещен я был в младенчестве). Потом опять приехал в храм, исповедовался и причастился, стал ездить туда регулярно. Последние три года жизни отца Александра я был с ним близок, и когда учился в семинарии (поступил туда по его благословению), тоже часто встречался с ним, потому что он жил в Семхозе, недалеко от Лавры.
- Что отличало его как пастыря, духовника?
- Об этом, слава Богу, уже многие писали и рассказывали, и я с радостью поделюсь своими впечатлениями. Меня поражала его способность быть
полностью посвященным тому, с кем он в данный момент общается. Он был предельно загружен, особенно в последний год жизни, когда к службам, требам, писанию книг добавились постоянные, по несколько раз в неделю, выступления, лекции, но когда ты с ним встречался и разговаривал, он словно погружался в твои вопросы и проблемы, как будто других дел у него нет. Я первое время чувствовал себя неловко – тут люди, которые в этом приходе годы, десятилетия, много людей интересных и даже известных, и я, только окончивший институт и делающий первые шаги в храме, задающий банальные вопросы, которых при воцерковлении у меня было множество, - почему надо тратить на меня время? Но как только встречался с отцом Александром, это чувство неловкости уходило – настолько он располагал к себе, настолько естественно было для него сейчас с тобой разговаривать. Если встреча происходила не на исповеди, а где-то за чашкой чая – у него дома или в приходском домике, - обязательно спрашивал, как дела.
Он был человеком широких взглядов, но во всем, что касалось духовной жизни, строг и последователен. Помню, вскоре после того как начал ходить в церковь, я спросил, могу ли считать его своим духовным отцом – мне казалось, что раз я хожу к нему на исповедь, это происходит автоматически. Он ответил, что такая возможность есть, но для этого надо подготовиться к исповеди за всю жизнь, и только тогда он может взять на себя ответственность быть не просто священником, у которого я исповедуюсь, могу что-то спрашивать, советоваться с ним, но духовным отцом. Назначил мне время – не в храме, а в приходском домике, поэтому мы никуда не торопились, исповедовался я достаточно долго, а потом он сказал, что есть определенные требования, и если человек считает его своим духовным отцом, какие-то моменты своей жизни должен согласовывать с ним, брать благословение. И я согласовывал с ним всё, что касалось причастия, молитвенной практики, постов.
Потом, когда у меня возникло желание поступать в семинарию, я не решался его высказать – мне казалось, что это безумное желание: какая семинария, когда только в Церковь пришел? Боялся, что если спрошу, он мне так и ответит. И как-то беседовал с отцом Александром, исповедовался, так и не решился сказать, что хочу, но уходя, замялся, тогда он сам подошел ко мне, обнял и сказал: «Я всё знаю и благословляю». Я говорю: «Что вы знаете?» - «Знаю, что вы хотите поступать в семинарию, я вообще редко благословляю, потому что считаю, что не всем нужно делать этот шаг, но вам, думаю, было бы хорошо поступить в семинарию, мы с вами подготовимся, я вас благословляю».
- А в чем проявлялась его строгость?
- Не знаю, можно ли это назвать строгостью. Отец Александр говорил о простых и очевидных для каждого христианина вещах. О том, что в жизни верующего человека неукоснительно должна присутствовать молитва, причем он настаивал на том, что должно быть и традиционное молитвенное правило, и молитва своими словами. Кроме молитвы, ежедневное чтение Священного Писания и размышления над прочитанным, регулярное участие в таинствах Церкви.
К участию в литургии и причастию он призывал относиться максимально ответственно. Храм далеко от Москвы, многие опаздывали на службу, и отец Александр очень переживал. Он считал, что если хочешь причаститься, надо прочитать каноны и последование к причащению, подготовиться к исповеди – серьезно к этому отнестись, не формально. Он не смотрел сквозь пальцы, если кто-то совершал серьезные проступки в духовной жизни. Переживал, когда человек споткнулся, но не говорил: «Подумаешь, ничего серьезного». Очень серьезно он к этому относился.
Еще помню, как в конце 80-х люди начали ездить за границу, первые прихожане поехали в Польшу, и отец Александр говорил им перед отъездом, что, хотя он по-братски относится к католикам и понимает, что между ними и православными нет непроходимой пропасти, сегодня Православная и Католическая Церкви не имеют евхаристического общения, поэтому мы, православные, не можем причащаться у католиков, это будет нарушением. А уж если кто-то хотел сменить конфессию, перейти в католичество, он огорчался и всячески пытался отговорить: «Зачем? Церковь одна. Где призваны, там и спасайтесь».
- То есть строг он был в вопросах веры, духовной жизни, грехов?
- Можно сказать и так. В частную жизнь он не вмешивался, если человек сам не спрашивал его совета по тому или иному вопросу.
- В семинарию он вам порекомендовал поступить, но не настаивал?
- Его благословение было скорее ответом на мое желание, о котором я даже не решался сказать. Мы с ним готовились к моему поступлению, он советовал, что почитать. Никакой директивы! Главным в его пастырстве было внимание, любовь, память о всех нас и молитвенный настрой. Любой разговор с отцом Александром, была это исповедь или просто беседа, заканчивался молитвой: он подходил с тобой к иконе, иногда приобняв, иногда мы просто рядом стояли, и то, о чем мы с ним только что говорили, своими словами выражал в молитве, испрашивал на это Божье благословение. И если возникала какая-то проблема – например, кто-то заболел или еще что-то, - я старался, не дожидаясь воскресенья, сообщить об этом через кого-то отцу Александру, и тогда понимал, что всё в надежных руках - батюшка молится. В моей жизни тоже бывали ситуации, которые разрешались чудесным образом явно по его молитве. Подробно мне об этом говорить не хочется, но это было.
Вообще было ощущение, что он молится всё время. Похожее впечатление произвел на меня митрополит Антоний Сурожский.
- Вы и с ним были знакомы?
- Да, мне посчастливилось познакомиться с владыкой и пообщаться. Его книги были одними из главных книг, которые помогли мне встретиться с православием. Сам он ничего не писал, но прихожане записывали его проповеди и беседы. Тогда, в конце 80-х, они ходили еще в самиздате. Первую такую книгу мне дал Сергей Сергеевич Хоружий, и у меня до сих пор есть этот том бесед и проповедей владыки Антония, напечатанных на машинке. Кроме того, я доставал кассеты с записями его бесед на BBC, записей уникальных. В семинарии у нас церковную историю преподавал иеродиакон Алексий (Фролов), будущий архиепископ, ныне покойный. Я знал, что он тоже любит митрополита Антония, как-то мы с ним разговорились, я сказал, что у меня есть записи бесед, принес ему, он был очень рад.
А личная встреча с владыкой произошла в 1989 году. Тогда в Свято-Даниловом монастыре проходил Архиерейский Собор – последний Собор, который возглавлял Патриарх Пимен. Собор был закрытый, как, наверное, и все Архиерейские Соборы, но нас, человек 10 семинаристов, отрядили его обслуживать. Мы открывали двери, подносили воду, и благодаря этому слушали всё, что говорилось на Соборе: выступления архиереев, обсуждения. Было очень интересно. А в перерывах, достаточно длительных, архиереи пили чай, кофе, общались друг с другом, и в одном из перерывов я увидел владыку Антония, подошел к нему под благословение. Очень удивился, что он стоит один, набрался смелости и спросил: «Владыка, а можно с вами поговорить?» Он живо откликнулся, и в течение трех дней, что шел Собор, мы много разговаривали, не только в перерывах. Зная, что владыка Антоний, приезжая в Москву, использует любую возможность, чтобы встретиться с людьми, проводит беседы на квартирах, я взял благословение у отца Александра и сказал владыке, что можно устроить такую встречу с прихожанами нашей новодеревенской церкви. И мы такую встречу устроили у Андрея Черняка.
Помню, когда мы приехали, оказалось, что лифт в подъезде сломался, а жили Черняки на последнем этаже старого дореволюционного дома. «Владыка, - говорю, - как быть? Лифт не работает». Ему было уже 75 лет, я знал, что у него больная спина. «Никакой проблемы, - ответил он. – Пойдем пешком». – «Но я знаю, что у вас больная спина!» - «Именно потому, что у меня больная спина, я уже много лет вынужден заниматься физкультурой». И мы пошли. Я был молодой, спортивный, но когда поднялись по этим высоким старым ступеням, почувствовал усталость, даже одышка появилась, а владыка выглядел бодро, как будто для него такие подъемы – обычное дело.
Черта, которая роднила владыку Антония и отца Александра – когда ты с ними разговаривал, было очевидно, что человек посвящен тебе, внимательно
тебя слушает, пропускает через сердце твою боль, переживания, сомнения. И, конечно, мне никогда не забыть улыбку владыки Антония. Меньше чем через год
скончался Патриарх Пимен, митрополит Антоний приезжал на выборы нового Патриарха, я тогда несколько раз был в храмах, где он служил, слушал его
проповеди, но лично больше с ним не общался.
- В семинарии были священники, которых вы могли бы назвать своими духовниками?
- Нет. Я и не искал. Был на исповеди и у отца Наума, и у отца Кирилла (Павлова), но обычно, когда надо было исповедоваться в Лавре, шел к студенту Духовной академии иеромонаху Ростиславу. Замечательный священник, теперь он митрополит Томский. А отец Кирилл часто собирал семинаристов в своей келье, читал что-нибудь из святых отцов, благословлял. На нескольких таких встречах я был.
- Вы не искали, потому что у вас был отец Александр, но вскоре он погиб.
- Думаю, именно в связи с этой трагедией я так рано стал священником. Отца Александра убили 9 сентября 1990 года, а уже 8 ноября меня рукоположили в диаконы. Дело в том, что в этот храм около Черноголовки должен был быть назначен помощник отца Александра, алтарник Владимир Архипов. Он уже приезжал в Черноголовку, но после того как отец Александр погиб, митрополит Ювеналий благословил его служить в Новой Деревне и, рукоположив, назначил настоятелем Сретенского храма. Тогда небольшая группа, человека три, прихожан отца Александра, которые жили в Черноголовке, стали думать, кого бы можно было назначить в этот храм. Им хотелось, чтобы в Черноголовке был священник, связанный с отцом Александром. Меня познакомили с одним из этих активистов, профессором Александром Абрамовичем Белавиным. Поговорили, он спросил: «Ты хотел бы служить в Черноголовке?» - «А что это?» - «Академгородок». – «Нет, - говорю, - отец Александр благословлял меня служить в сельском храме». Он действительно говорил мне, что в городе будет много народу, суеты, и лучше служить в деревне, там смогу и с людьми работать, и что-то делать. Но Александр Абрамович объяснил мне, что живут они в городе, а храм сельский, в семи километрах от Черноголовки. Тогда я согласился, они рассказали обо мне владыке Ювеналию. Владыка со мной встретился – 8 октября, на Сергия Радонежского, в Лавре был Синод – и сказал: «Знаю, что ты еще не доучился. Доучишься, но сейчас нужны священники, там городок особый, у тебя высшее образование, благословляю тебя туда, в Черноголовку. Есть у тебя жена?» - «Нет». – «А невеста есть?» - «Невеста есть». – «Тогда тебе две недели, чтобы жениться, три дня на медовый месяц, затем вызовем в епархию рукополагать». А невеста была дочка Владимира Архипова, Даша. Его только что рукоположили, он нас обвенчал в Новой Деревне. Вскоре меня тоже рукоположили, доучивался экстерном.
- Молодому священнику духовник не менее необходим, чем новоначальному мирянину. Но тесть-духовник, наверное, не лучший вариант?
- Нет, конечно. С отцом Владимиром у нас прекрасные отношения, но я, как и многие, считаю, что священнику лучше не быть духовником своих близких
родственников, и сам жену и детей исповедую только в крайних случаях.
Я понимал, что мне нужны духовные советы, обратился за помощью к Андрею Борисовичу Зубову, у которого я учился в Академии и с которым у меня сложились очень тесные, почти дружеские отношения. Он познакомил меня с отцом Георгием Бреевым, и я года два или три ездил к отцу Георгию в Царицыно. Замечательный священник, мудрый, внимательный, но потом стало тяжело выбираться в Москву. А еще при жизни отца Александра, летом 1990, я познакомился со священником Валерием Ларичевым, тогда только рукоположенным. Отец Александр проводил у себя семинары для священников, а поскольку я учился в семинарии, был одним из немногих мирян, которых он тоже приглашал на эти семинары. Так я познакомился с отцом Валерием, и когда понял, что мне всё труднее найти время для поездок в Москву, стал ездить к нему в село Ям. Могу сказать, что до сих пор отец Валерий сопровождает меня по жизни своей молитвой и памятью обо мне. Теперь он игумен – овдовев, принял постриг. Очень светлый человек – глаза его излучают свет. Похожее чувство было у меня от встречи с отцом Иоанном (Крестьянкиным) – я несколько раз бывал в Псково-Печерском монастыре. Отец Иоанн уже был болен и мало кого принимал, но однажды мне удалось попасть к нему на исповедь. Он был очень маленького роста, но при встрече с ним бывало ощущение, что ты из душной и темной комнаты вышел на простор. Вот и с отцом Валерием чувствуешь нечто подобное. Что бы я ему ни рассказывал, а рассказывать, увы, приходилось какие-то тяжелые вещи, неприятные, чувствовал его абсолютное принятие тебя, переживание и прощение. Удивительное качество!
- В первые годы служения были случаи, что к вам приходили за каким-то советом, а вы перенаправляли к нему?
- И сейчас такое бывает. Хотя я уже немолодой человек и третий десяток лет священник, если понимаю, что ситуация требует более мудрого решения, всегда советую обратиться к отцу Валерию или к отцу Георгию. Более того, если люди ставят вопрос о серьезном духовном руководстве… Были случаи, когда меня спрашивали: «Батюшка, вы не могли бы помочь мне в навыке Иисусовой молитвы?» Всегда отвечал, что не могу, и советовал ехать либо в монастырь, либо к тому же отцу Валерию. Я могу помочь лишь в том, что хоть как-то, пусть в малой степени, умею сам. У меня есть личный опыт перехода из неверия, сомнения сначала просто к вере во что-то высшее, а потом ко Христу. Я прошел этой дорогой до порога Церкви, переступил этот порог и пришел ко Христу. И людей, которые приходят ко мне, только начиная свой церковный путь, я могу на этом пути сопроводить, а потом, когда они приходят ко Христу, могу им лишь предложить дальше идти вместе.
Я могу вести человека неверующего, сомневающегося, невоцерковленного к Церкви. Вот на этом пути я могу ему подсказывать, говорить, как надо, а дальше – вместе. Есть какие-то принципы духовной жизни, надо свою жизнь на них строить, проникаться этими принципами. Я иду по этому пути, что-то знаю, умею,
что-то у меня получается. Хотите – пойдем вместе.
- А если вас просят быть духовником?
- Когда ко мне подходят и спрашивают, можно ли стать моими духовными чадами, я сначала спрашиваю, что человек имеет в виду. Если он говорит: «Хочу, чтобы был священник, у которого я бы постоянно исповедовался, мог бы что-то спросить», отвечаю: «Пожалуйста! Нет проблем». У нас большой приход и с большинством прихожан у меня именно такие отношения. Многих я знаю с рождения, многих с детства, многих так или иначе Господь через меня привел в Церковь. Я знаю всё про их жизнь, про родственников, про отношения, и, конечно, им легче приходить ко мне и со мной о чем-то советоваться.
Такого в моей жизни очень много, но я понимаю, что это не совсем то, что подразумевается под отношениями духовника и его духовного чада. Понимаю, потому что у
меня самого был опыт отношений с отцом Александром – это были именно отношения чада и духовника, отец Александр руководил моей духовной жизнью. Я за такое руководство не берусь. Вы ходите на исповедь, у вас есть жизненные ситуации, в которых нужно разобраться, что-то случилось в семье, на работе – конечно. Я много этим занимаюсь, и именно потому, что знаю, как актуальны все эти проблемы, как часто с ними обращаются к священнику, получил еще и психологическое образование. Замечательный психолог и глубоко верующий человек Федор Ефимович Василюк ведет при Московском психолого-педагогическом университете двухгодичный мастер-класс по практической психологии. Курс этот предназначен главным образом для психотерапевтов, но, мне кажется, я не единственный священник, кто его закончил. Очень интересный мастер-класс, но ходил я туда не просто ради интереса, а для того, чтобы максимально квалифицированно помогать людям. Понимая, как много проблем возникает в семейной жизни, в супружеских отношениях, я учился и у замечательного семейного психолога Александра Викторовича Черникова.
Но, повторяю, такого рода общение, поддержка в трудных жизненных ситуациях, помощь в решении семейных проблем - это все же не то же самое, что духовное руководство. Помню, чуть ли не на первом занятии Федор Ефимович объяснил нам один из важнейших принципов психотерапии: психотерапевт не дает советов, а помогает тебе самому понять себя, свою ситуацию и как можно с этой ситуацией справиться. Помогает что-то пережитое увидеть по-новому. Духовник – это как раз тот, кто дает советы. Он знает, как надо, и учит пасомого тому, что тот еще не знает, и ведет его по жизни. Это тоже происходит по-разному – может происходить топорно, неправильно, искаженно, а может и очень хорошо (при условии, что сам духовник ведом Богом), но это именно такие отношения.
- Духовник священник или не духовник, бывают ситуации, когда он всё равно должен дать совет. Не в семинарию поступать – это очень ответственное решение, судьбоносное, его действительно необходимо согласовать с духовником, а не с любым священником. Но когда человек намерен совершить явный грех – например, развестись просто потому, что отношения напряжены или чувства угасли, - разве не должен священник четко выразить свое отношение к этому?
- Как ни печально об этом говорить, иногда в семье складывается такая ситуация, что развод – лучший выход из нее. Разумеется, моя задача помочь семью сохранить, если люди этого хотят. Но я не даю установок: делайте так, как скажу. Человек пришел ко мне со своей бедой: что-то у него не складывается или семья разваливается. Я должен выслушать его, по возможности вникнуть в ситуацию, чтобы понять причины. Если речь идет о семейных проблемах, всегда стараюсь пригласить на встречу обоих супругов. Тогда больше вероятность, что удастся разобраться в ситуации, помочь им понять друг друга, пойти на какие-то компромиссы.
- К психологу рекомендуете сходить?
- Да. Это естественно. Если у нас болит зуб, мы идем к стоматологу, если вывихнули ногу – к травматологу. Если проблемы в межличностных отношениях, надо идти к психологу, а если хотим научиться молиться, каяться – к священнику. К священнику часто обращаются совсем не с духовными вопросами, а с проблемами, в которых он абсолютно не компетентен. В силу того, что имеет какой-то жизненный опыт, мудрость, он может как-то сориентировать, но если нужна постоянная работа, правильнее порекомендовать людям специалиста, который занимается этими проблемами.
- Семейные проблемы легче урегулировать, когда оба супруга воцерковлены?
- По-разному бывает. Бывает, что и неверующие супруги ко мне обращаются, зная, что я занимаюсь семейной психотерапией. А бывает, что один из супругов церковный, другой нет.
- В таких семьях конфликты часто возникают как раз из-за веры.
- Я про это тоже слышал, но редко сталкивался с такими ситуациями. Есть семьи, где жена верующая, а муж нет, или, наоборот, муж верующий, а жена нет, или наоборот, но чтобы именно это привело к конфликту, не помню. Причины семейных конфликтов одинаковы у верующих и неверующих, не вижу я тут принципиальной разницы. Одно время мне казалось, что если брак венчан и оба супруга ходят в церковь, исповедуются, причащаются, не может быть никаких серьезных семейных проблем. Многие семьи наших прихожан создавались на моих глазах, я их венчал, крестил деток, и в какой-то момент понял, что проходит время и наступает нормативный кризис, возникают сложности и, как это ни ужасно, некоторые разводятся, даже многодетные. И измены случаются. Всё как у всех. Думаю, что в нецерковной среде это происходит чаще, но в церковной тоже бывает. Наша неготовность к браку, инфантильность, особенно мужская, приводит к трещинам, а иногда и разводам.
Конечно, семья - единый организм, а конфликты, ссоры скандалы – признаки того, что организм болен. Вылечить его возможно только в том случае, если люди, которые составляют этот организм, готовы работать над собой. Над собой, а не над своим супругом! Невозможно изменить другого человека, можно только измениться самому. Если есть обоюдное желание супругов работать над собой и своими отношениями, вполне можно им помочь справиться со сложившейся ситуацией. Важно, чтобы они пришли за помощью как можно раньше, а не тогда, когда уже всё просто развалилось, например, завелся кто-то третий. Тогда семьи уже нет.
- Запретить кому-то уйти к другому или другой нельзя, но нельзя и допускать ушедшего к причастию?
- Нет, конечно. Это очевидно. Я не знаю священника, который смотрит на такие вещи по-другому. Грех есть грех, и одно дело, когда человек с ним борется, а у него что-то не получается, он этот грех повторяет, но продолжает бороться, и совсем другое, когда он говорит: «Я не хочу это менять». Если не хочешь, ты должен понимать, что своим решением ставишь себя за ограду Церкви. О каком причастии может идти речь, если ты вне Церкви? Ты сам вывел себя за ограду. Не я не допускаю тебя к причастию, Бог не допустит. Кого мы хотим обмануть?
- Приходилось такое объяснять?
- Такого, чтобы кто-то коснел в тяжком грехе, а я его убеждал, что он не может причащаться, не помню. Люди сами понимают, что в их сегодняшней ситуации это невозможно. Они, может, не перестают ходить в храм, но не причащаются.
- А епитимью вы назначаете?
- Епитимью я назначаю, только когда вижу, что у человека есть понимание греха, раскаяние в содеянном и желание это как-то исправить. Епитимья не наказание, а лекарство. Когда человек понимает, что ему необходимо как-то уврачевать рану, которую он сам себе нанес, надо ему помочь. Но если врач просто назначает лекарство, ставя пациента перед фактом, я стараюсь так не делать. Я могу объяснить человеку, что эту рану можно залечить такой-то покаянной молитвой, но пока некоторое время ему лучше не причащаться, и человек соглашается со мной, потому что доверяет мне. Тогда, как я понимаю, епитимья имеет смысл.
- Есть у вас прихожане, мужья или жены которых тоже воцерковлены, но ходят в другой храм?
- Бывают и такие случаи.
- Многие считают, что лучше, когда у супругов один духовник, хотя никаких правил тут нет.
- Правил нет, но это, безусловно, лучше. Мы уже говорили о том, что семья единый организм. Любой врач вам скажет, что если уж обратились к нему и доверяете его опыту, у него и лечитесь. Я знаю – у меня жена врач. Терапевт. Если пациенту нужна помощь врача другой специальности, она сама направляет его к специалисту, и так поступает любой врач. Но если бегать от одного терапевта к другому, вряд ли лечение будет эффективным. То же самое в духовной жизни. Лучше, когда у мужа и жены один духовник, но бывает, что и разные. Это определенная сложность, которая может быть усугублена, если священники, связанные с супругами, на многие вещи смотрят по-разному. У меня был недавно случай. Молодой человек, наш прихожанин, женился на девушке. Она из другого подмосковного города, у нее другой духовник, но поскольку переехала к мужу, стала ходить к нам в храм, и в какой-то момент мне стало очевидно, что ей здесь не очень уютно. Другого она устроения, более строгого, близкого к монашескому. И я сказал своему прихожанину: «Главное – сохранить семейный мир. Лучше ты будешь с ней ездить туда, чтобы ей было спокойно. Не надо ее переделывать, переучивать. Если ей спокойней там, куда она привыкла ходить, сопровождай ее туда, помогай ей, а ко мне можешь иногда выбираться». Слава Богу, живут, он иногда приходит сюда.
- А если конфликт и оба обращаются к своим духовникам?
- Я с таким не сталкивался.
- Но наверняка, как и все священники, часто сталкиваетесь с тем, что дети в переходном возрасте охладевают к Церкви и многие просто перестают ходить в храм. Что вы советуете родителям?
- Конечно, мы, родители, хотели бы, чтобы наши дети оставались в Церкви. Но мы понимаем, что детская вера – это то, что дети получили в дар от своих родителей, а вера – всё-таки личный осознанный выбор. Чтобы его сделать, надо стать личностью. В детстве личность только формируется, и основное формирование начинается именно в подростковом возрасте, поэтому много трудностей в этом периоде. Человек, взрослея, переосмысляет многие свои ценности, мировоззрение. Вера требует какого-то опыта, за которым стоит личный выбор, и этот выбор нельзя навязать, его даже трудно подсказать. Можно только набраться терпения, мудрости и быть рядом с человеком, который этот выбор делает или пока почему-то не делает. Мы приходили в Церковь из атеизма, а дети, выросшие в церковных семьях, всё равно пройдут через поиски, сомнения и будут делать свой выбор.
Моему сыну 19 лет и он из таких детей – выросших в церковных семьях, один из самых старших в нашем приходе. В этом году еще несколько детей прихожан окончили школу, и мне интересно, будут ли они приходить в храм. Много старшеклассников, по четырнадцать-шестнадцать лет, пока они все в храме. Их уже за ручку родители не водят, они сами приходят. Многие благодаря тому, что поют на клиросе, то есть заняты тем, что им интересно. Что будет потом? Мне интересно, как они пройдут испытание. Понятно, что кризис неизбежен. Мне было бы тревожнее, если бы я увидел, что у кого-то этого кризиса нет. По какой причине его нет? Вполне вероятно, потому, что человек так и не сделал свой выбор, а просто остается в лоне Церкви, потому что ему так комфортно, это устраивает родителей, а он не хочет их обидеть. Возможно, он уйдет из Церкви, но позже, после двадцати лет. А вот когда подросток уходит, это может быть признаком того, что он начинает думать, принимать самостоятельное решение, уже не готов просто принять то, что ему предлагают родители. Иногда это происходит в форме бунта, иногда спокойно – «я вам благодарен, но хочу сам разобраться». Но это нормальный процесс взросления.
- В своем приходе вы пока с этой проблемой не сталкивались?
- Почему же? Есть ребята, которые уже студенты и перестали ходить в храм. Некоторые и переехали в Москву, но на выходные к родителям приезжают, а город у нас небольшой, со всеми встречаемся на улице, многие заходят в храм. Не на службу, а просто проведать меня, рассказать об учебе, о новых впечатлениях.
- А делятся своими сомнениями: отец Вячеслав, вы хороший человек, мы вас любим и уважаем, но сейчас не видим смысла ходить на службу, исповедоваться, и потребности такой нет?
- Иногда делятся, иногда нет.
- Когда делятся, может священник что-то изменить?
- Конечно! Если у человека есть вопросы, он начинает думать, увлекаться какими-то учениями, возмущаться, что Церковь такая-сякая... Это ситуация на пороге Церкви – то, что мне близко, в чем, как мне кажется, я реально могу поучаствовать. Поэтому когда человек делится своими сомнениями, мы всегда разговариваем, объясняемся.
- Как я понимаю, младостарчеством вы никогда не соблазнялись?
- Наверное. Дело в том, что мне это в принципе не присуще. Я даже не о таких грубых искажениях говорю. Понятно, что младостарчество – страшная беда,
но вообще директивное руководство не всегда плохо. Иногда это очень хорошо работает, в том числе в церковной жизни. Иногда нужно, чтобы было именно так. Но мне эта модель не близка. Я очень не люблю командовать, давать какие-то директивные указания, мне проще предложить, проще, чтобы человек сам принял решение, сам нашел какой-то ответ, а не услышал от меня, как надо. Это не теоретическая установка, просто для меня это органично, такое у меня внутреннее устроение. Иногда это мешает. Вот отец Александр Мень иногда бывал очень директивен. Разумеется, не со всеми и не всегда, но если чувствовал, что в данной ситуации так будет полезней для человека, который к нему обратился. Я даже со своими детьми так не могу. Не умею.
