О творчестве Татьяны Шороховой

• Рецензия на книгу Татьяны Шороховой «Поход на Корсунь»
• Фонарик счастья. Анализ одноимённого сборника стихов Татьяны Шороховой
• Тема природы
• Загадки жизни и поиск её смысла
• Тема творчества
• Лирическая героиня в стихах Татьяны Шороховой
• Уму и сердцу
• До седьмой зари. Анализ одноимённого сборника стихов Татьяны Шороховой
• Рай в ладонях тепла
• «Моей души многоэтажный дом…»
• «Жизни воскрешающей нажим…»
• Мир, наполненный значеньем
• Заключение
• Временное и вечное
• «России стон…»
• Образ лирической героини
• Использование сказочных сюжетов

Рецензия на книгу Татьяны Шороховой «Поход на Корсунь»

(Москва, издательство «Отчий дом», 2005)

Есть такое понятие – юбилей книги. И первое десятилетие выхода в свет книги – уместный повод её прочесть и поразмышлять над её содержанием. В данном случае речь идёт об исторической повести для подростков «Поход на Корсунь», над которой автор книги Татьяна Шорохова работала в 2000-2003 годах. Книга появилась на свет в Москве в 2005 году, но её содержание напрямую связано с Севастополем и Херсонесом, что для жителей Крыма особенно ценно.

Взятию древнего Херсонеса Киевским князем Владимиром посвящено немало исследований и художественных произведений, в том числе и севастопольских авторов. Тем важнее сразу подчеркнуть, что «Поход на Корсунь» Татьяны Шороховой – произведение оригинальное, с самостоятельным сюжетом. Художественный рисунок повести умело вплетён в историческую действительность Х века, поэтому события воспринимаются достоверными, а не являются лишь плодом фантазии автора, оторванной от каркаса реальных событий и летописных свидетельств.

Необходимо отметить, что, хотя сама книга посвящена детям, рассчитана она и на взрослую аудиторию, о чём неоднократно писали критики, оставившие отзывы об этом издании в печатной периодике и в интернете за прошедшие годы. Повесть читается с неподдельным интересом, увлекает ходом повествования, побуждает всмотреться в себя, вспомнить о родовых корнях, подумать об ответственности за будущее.

Книга вышла тиражом 10 тысяч экземпляров, но уже разошлась, поэтому по ходу рецензии мы будем подтверждать те или иные рассуждения пространными цитатами, дабы познакомить читателей с повестью хотя бы в общих чертах.

Итак, в повести две линии сюжета. Одна сюжетная линия рассказывает о событиях, предварявших Крещение Руси. Герои повести сын и отец – дружинники Киевского князя Владимира – принимают участие в осаде Херсона-Херсонеса. И хотя воинская доблесть и сложная атмосфера в дружине в связи с подготовкой князем Владимиром «смены вер» – главные составляющие сюжета этой линии, всё же немаловажными являются и темы сыновней и отцовской любви, жертвенности, стремления к новым знаниям главных героев повести Любомира, Ратибора, князя Владимира, и второстепенных – Вышеслава, Духовлада, Угоняя, Людоты и др.

Вторая линия сюжета, герои которой живут на рубеже второго-третьего тысячелетий, знакомит читателя с укладом традиционной русской семьи, а также проблемами, которые стоят перед современными подростками в нашем Отечестве. Остановимся на этой линии подробнее. В центре описываемых событий семья мальчика Любанова Максима из Великого Новгорода. Ему выпал случай поехать в Крым во время летних каникул. Максимка интересуется историей Руси с самых детских лет, ведь бабушка подростка – учитель истории, а отец – реставратор древнерусских храмов.

Отец, как мудрый наставник, понимает, что поездка сына должна быть насыщена разными впечатлениями, в том числе и познавательными. Поэтому он в разговоре с Максимом ненавязчиво даёт ему задание.

«– Ну что ж, коль так, попробуй, Максимушка, решить практическую задачу. Ты – новгородский купец. У тебя – большая родня: братья, сыновья, племянники, внуки-отроки. За осень и зиму вы набрали много товара и хотите продать его византийским купцам в Киеве, а то и добраться до самого Царьграда. Как ты будешь организовывать путешествие своего торгового дома?».

(На вопрос отца Максим подробно отвечает).

«– А если… с тобой начнёт проситься в путешествие твой внук двенадцати лет, возьмёшь его с собой или посчитаешь, что он ещё юн?».

(Максим вслух размышляет. Его окончательный ответ: Я бы внука взял).

«Николай Иванович улыбнулся:

– А ведь я неслучайно задал тебе такой вопрос, сынок. Тебе сейчас как раз двенадцать лет. В Древней Руси, как ты сам ответил, это не такой уж детский возраст. По традициям наших предков, твоя поездка «из варяг в греки» тоже не должна быть праздной. И вот тебе задание. Ты знаешь, что на окраине Севастополя есть древний город Херсонес. В наших летописях – Корсунь, в византийских – Херсон. Постарайся узнать как можно больше о его истории. Меня интересует период с первого по десятый век от Рождества Христова. Посети Херсонесский музей-заповедник, побывай на раскопках и всё интересное запиши. Помни, поездка на юг – гостевая только для бабушки Веры. А для тебя пусть будет первой научной экспедицией: в конце лета, по возвращении в Новгород, ты мне представишь отчёт о своей первой экспедиции. Договорились?

Такого поворота Максим не ожидал. Кроме моря, в котором мальчик мечтал плавать с утра до вечера, ему теперь предстояла и работа: знакомство с музейными экспонатами, занятия в библиотеке, посещение раскопок… Но он почему-то совсем не огорчился, что придётся отрывать время от «ничегонеделания». Наоборот! Отцовское поручение говорило о том, что он уже взрослый и ему уже можно поручить настоящее, серьёзное дело. Максим понимал, что у отца есть причины дать сыну именно это задание…».

Обращает на себя внимание, как прописан диалог. Хорошо, умно, занимательно.

В историю Древней Руси Максим погружался сам через уроки истории, через посещение музеев, исторических мест, через чтение книг по истории и т. д. Но кроме этого автор вводит персонажей, которые тоже рассказывают о событиях, произошедших в далёком прошлом. Это Максимкины друзья, бабушка Вера, экскурсоводы в музеях и под открытым небом, фронтовик-попутчик, который ехал в одном вагоне с главными героями повести. Информация для читателя даётся и через дневниковые записи Максима. Вводя каждый раз новых героев повести, автор решает сразу несколько задач. Во-первых, сюжет произведения идёт живо, наполнен внешними событиями. Во-вторых, автор влагает в уста героев объёмную информацию, содержащую разнообразные исторические факты. Читатель легко запоминает рассказанные события далёкого прошлого и как бы сам становится участником разговоров об истории его, читателя, Родине.

Информация о событиях прежних эпох даётся через восприятие Максима. Эта информация может быть очень краткой или развёрнутой, но всегда максимально приближённой к происходящему. Вот два исторических события, которые слышит герой повести. Первое – от бабушки.

«– Да и первый орден России Пётр I учредил именно в честь апостола Андрея Первозванного, – объяснила бабушка».

Второе рассказывает экскурсовод в Киево-Печерской лавре.

«Больше всего мальчика поразили мощи богатыря Ильи Муромца. Для него было настоящим открытием, что Илья Муромец – не выдуманный былинный герой, а реальный человек. Он во времена Киевской Руси защищал землю Русскую от врагов, а в последние годы жизни принял монашеский постриг. Затаив дыхание, они слушали рассказ экскурсовода о том, что несколько лет назад мощи преподобного Ильи Муромца были исследованы учёными, которые обнаружили у святого богатыря множественные переломы ключиц и следы от удара копьём на его плечах и руках. Ещё учёные выяснили, что Илья Муромец болел редким заболеванием гипофиза: оно приводило к утолщению костей и давало рукам огромную силу, но ослабляло мышцы ног. «Так вот почему Илья Муромец был конным ратником!» – догадался мальчик».

Автор произведения не поддаётся собственным фантазиям и поэтому делает сноски в повести на первоисточники, прессу, труды учёных.

Исторические факты приводятся не ради их самих, а для обогащения восприятия исторической линии повествования. Рассмотрим этот приём автора подробно на теме о знаменитых днепровских порогах. Когда о порогах заходит разговор в поезде, то автор произведения (через героиню бабушку Веру) ссылается на высказывания историка В.О. Ключевского. И эта запись полностью передана дословно, потому что её сделал герой произведения Максим именно из труда учёного в свою тетрадь и подписал: (Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1987 г. Т. 1. стр. 171). Так, выписка из исторического исследования становится записью художественного произведения нисколько не меняя своего содержания и обогащая последнее. Рассмотрим этот эпизод подробно.

«– Бабуля, скажи, что ты знаешь о порогах?

Вера Сергеевна, только что купившая кулёчек черешни у торговавшей в вагоне бойкой девушки, положила его перед внуком на стол и собралась с мыслями. Немного помедлив, она сказала:

– Во-первых, сейчас увидеть пороги в таком виде, в каком их создала природа, нельзя. Они затоплены водой в связи со строительством Днепрогэса. Во-вторых, много веков назад на пути «из варяг в греки» днепровские пороги были самым тяжёлым препятствием для Руси. В начале двадцатого века значительных порогов насчитывалось десять, а тысячелетием раньше – семь. Ты уже знаешь, Максимка, что лицо Русской земли представляет собой обширную равнину. Однако эта равнина включает как низменности, так и возвышенности. Одна из них – Авратынская – начинается недалеко от Карпат и тянется с запада на восток через Волынь и Подолье. Её отроги между нынешним Днепропетровском и Запорожьем пересекаются с Днепром. Поэтому в этом месте река делает крутой изгиб к востоку. Отроги Авратынской возвышенности, как передают их очевидцы, имели разные формы. По берегам Днепра высились огромные скалы. Берега были отвесными, наподобие каньона. Они сжимали широкую реку, русло которой было загромождено скалистыми островами и перегорожено грядами камней. Иногда такая гряда сплошь загораживала реку – это и был порог. А если в гряде были разрывы, в которые могли пройти суда, то такую преграду называли «забором». <…>

Рассказ бабушки о порогах, которые теперь скрыты от человеческих глаз, глубоко заинтересовал Максима. Поэтому в Севастополе в его толстой тетради появилась и такая запись: «Небольшие размеры русских однодеревок облегчали им прохождение порогов. Мимо одних Русь, высадив челядь на берег, шестами проталкивала свои лодки, выбирая в реке вблизи берега места, где было поменьше камней. Перед другими, более опасными, она высаживала на берег и выдвигала в степь вооружённый отряд для охраны каравана от поджидавших его печенегов, вытаскивала из реки лодки с товарами и тащила их волоком или несла на плечах и гнала скованную челядь. Выбравшись благополучно из порогов и принёсши благодарственные жертвы своим богам, она спускалась в Днепровский лиман, отдыхала несколько дней на острове св. Елевферия (ныне Березань), исправляла судовые снасти, готовясь к морскому плаванию, и, держась берега, направлялась к устьям Дуная, всё время преследуемая печенегами. Когда волны прибивали лодки к берегу, русы высаживались, чтобы защитить товарищей от подстерегавших их преследователей. Дальнейший путь от устьев Дуная был безопасен… это – мучительное плавание, исполненное невзгод и опасностей».

Тема прохождения порогов главными героями повести в её «исторической» части прописана замечательно.

«С рассветом ладьи потащили волоком по берегу, а небольшие лодки-однодеревки стали уходить в шум, в брызги, во встречные волны, вздымавшиеся от ударов воды о скалы, в пенные бурлящие сугробы у камней, то острых, то закруглённых, торчащих над клокочущей рекой.

Любомир упросил отца пройти пороги водой на лодке. Ратибор понимал, что сейчас самый подходящий момент для научения сына, поэтому он взял в руки шест и, отчаянно работая им, вышел на стремнину. Мальчик зорко наблюдал за работой отца, отталкивавшегося шестом от камней. Отрок чувствовал, как лодка вскидывалась на воде, бурлящей под днищем. Казалось, что волны бились в борта сразу со всех сторон.

Любомир вцепился двумя руками за край, туловищем прижался к кожаному мешку, закреплённому у кормы. Страха не было, но всё естество мальчика напряглось, и это напряжение усиливалось в те моменты, когда казалось, что лодка разлетится вдребезги, устремлённая потоком воды на острые камни. Но ловкие и уверенные движения Ратибора предотвращали крушение снова и снова…

Люди были изрядно измучены, но не теряли бодрости. Любомир же чувствовал себя счастливчиком, испытывая трудности, которые по плечу взрослым, тем более что отец иногда давал ему возможность поработать шестом, внимательно следя за действиями сына, чтобы вовремя перехватить шест на случай ошибки.

Наконец, гладкая степь открылась взору утомлённых путников, вымокших в водяных брызгах, и река привольно и широко разлилась перед ними, успокаивая свои воды, утишая норов».

Татьяна Шорохова умело соединяет в одно чувство события прошлых лет с событиями, происходившими в недавнем прошлом. Во время поездки Максим смотрит в окно поезда, видит незнакомые постройки, дома, храмы. На что-то он обращает более пристальное внимание. Спутник, участник Великой Отечественной войны, может о многом поведать.

«Мальчик вопросительно взглянул на попутчика, и тот с готовностью объяснил:

– Это Инкерманский Свято-Климентовский монастырь. Очень древний. В горном массиве вырублены маленькие храмы ещё, как считается, в первом веке, при святом Клименте.

– А кто он – святой Климент? – спросил Максим.

В разговор вступила бабушка Вера.

– Святой Климент – ученик апостола Петра, третий епископ Рима».

И далее идёт рассказ о жизни Климента. Читатель из разговора с попутчиком узнаёт, что этот седой старик в годы Великой Отечественной войны защищал Севастополь. Так незаметно разговор о прошлом далёком переходит к событиям середины двадцатого века. В конце своего рассказа ветеран добавляет: «Сейчас я живу в Челябинске, а в Севастополь приезжаю каждый год на дорогие могилы». И эпитет «дорогие», относящийся к могилам, наполняется в душе мальчика и читателя однозначным значением.

Книга является и своеобразным указателем для читателя на значимые места Севастополя: «Южная бухта, Северная сторона, Малахов курган, Графская пристань, мыс Хрустальный, Панорама, Диорама, Покровский собор… Прекрасные имена севастопольских достопримечательностей и географических названий западали в память Максима, будили его воображение, веселили его пытливый ум радостью постижения нового, неизведанного пласта русской истории, причём истории героической». Образовательную и воспитательную задачу автор повести выполнила.

Сюжет книги, используемые художественные средства автором продуманы и применены так, что вся повесть читается легко. И хотя повествование насыщено историческими событиями, географическими названиями, именами известных деятелей, в повести нет никаких нагромождений из фактов, нет переизбытка в количестве героев ппроизведения, не заблудиться читателю в сюжетных перипетиях.

Следует обратить внимание и на то, что Т. Шорохова не идеализирует современность, не уходит от проблем, видит их: «Однажды, гуляя в дальней стороне городища, друзья натолкнулись на местных ребят, спящих в тени густого кустарника. Рядом валялись использованные одноразовые шприцы. Оксана отшатнулась и боязливо попятилась. Максим и Виктор тоже посчитали правильным уйти оттуда незамеченными. Друзья не стали обсуждать увиденное, но в этот день они не шутили и не смеялись». Вместе со своими героями Татьяна Шорохова не обсуждает увиденное, не шутит и не смеётся. Всё это сюжеты для других повестей, рассказов, кинофильмов, которыми так переполнено сегодняшнее культурное пространство.

И ещё в книге говорится о дружбе подростков: мальчиков из Новгорода (Россия) и Полоцка (Беларусь) и девочки из Чернигова (Украина). Книги других эпох и о других эпохах могут сказать многое и даже предвосхитить будущее. Здесь отметим, что события, происходившие на Украине в 2014 году и продолжающиеся сейчас, автор произведения предвидела ещё на рубеже тысячелетий. Хотя Татьяна Шорохова не ставила перед собой задачи быть каким-либо пророком, учителем-назидателем, не имела намерений делать прогнозы о событиях, которые будут разворачиваться в будущем в жизни Украины и России, и всё-таки… Об этом знают и размышляют юные герои повести: «Оксана потупилась. Мальчики видели, что она и дальше готова называть белое чёрным. Поэтому Максим примирительно сказал:

– Ты, Оксана, наверное, не те книги читаешь. Меня бабушка учит, что, кроме учебников, написанных «под политиков», надо читать и книги других эпох. Тогда откроется правда и никто не сможет человека одурачить.

– Ты хочешь сказать, что я – дура? – вскипела Оксана.

– Успокойся, Ксюша, тебя дурой никто не называет, – мягко сказал Виктор. – Я слышал от отца, что сегодня кому-то выгодно перессорить нас между собой – русских, украинцев и белорусов. Ведь когда мы – врозь, мы слабые, а когда мы вместе – мы непобедимы. Несмотря ни на что, тысячу лет мы продержались вместе. И вдруг – на тебе, оказались врагами.

Оксана ещё порывалась что-то сказать, но Максим перебил её неожиданным вопросом:

– Ты говорила, что у тебя есть старший брат. Разве ты хочешь, чтобы, когда мы стали взрослыми, он начал бы воевать против нас с Виктором и кого-то из нас убил?

Девочка растерянно посмотрела на друзей и быстро замотала головой:

– Нет! Нет!».

Этот эпизод был актуален во время написания повести и в год её выхода, остаётся актуальным и сейчас. Как вечно будут актуальны размышления юных героев в следующем отрывке: «Когда на следующий день Максим рассказывал Виктору и Оксане о посещении Георгиевского монастыря, они долго спорили, почему одним людям дороги святыни, а другие их с лёгкостью уничтожают. Причины ребята видели разные, но сошлись в одном: разрушать древние святыни своего народа – это зло, которое на нашей земле не должно повториться.

Однако Максим, перед глазами которого стояли корявые надписи имён и прозвищ, оставленные бездушными людьми на камнях монастырских построек, понимал, что мало сейчас в нашем Отечестве тех, кто искренне ценит духовные святыни своего народа».

Знать и ценить духовные святыни своего народа – одна из задач государственных и общественных структур современной России. Без знания прошлого и уважительного отношения к нему нельзя идти в будущее. Понять прошлое, найти ему место в повседневной действительности, в настоящем помогает замечательная книга Татьяны Шороховой «Поход на Корсунь».

Александр Бузунов,
Почётный работник образования Российской Федерации
(Севастополь, 2015 г.)

Фонарик счастья. Анализ одноимённого сборника стихов Татьяны Шороховой

Александр Бузунов[1]

Вряд ли современный читатель глубоко задумается над смыслом названия сборника стихов «Фонарик счастья». Хорошо будет, если скользнёт взглядом по обложке и пробежит глазами по двум-трём стихотворениям. Дальнейшая судьба стихотворений не известна. Будет ли сборник прочитан от корки до корки и займёт своё место на книжной полке (если таковая ещё имеется) или стихи исчезнут с поля читательского зрения навсегда.
Вряд ли поэт Татьяна Сергеевна Шорохова, давая заглавие  сборнику, рассчитывала уже самим названием привлечь внимание читателя с целью дальнейшего прочтения. Скорее, это дань традиции. Массовый читатель устал от названий разнообразных печатных изданий, фильмов, музыки, художественных полотен, выставок… Каждое название претендует на оригинальность, на неповторимость, на философскую или иную глубину, на создание мотивации для употребления представленного продукта. Как назовёшь корабль, так он и поплывёт. Данная мудрость в век информационных технологий утратила свою значимость для названия книжной продукции. Если и явится первоначальное желание прочесть пару стихов, то оно будет исходить из оформления книги, от её общей привлекательности. И это не упрёк читателю. Время такое.
И всё же… Почему «Фонарик счастья»? Почему не фонарь? не лампада? не факел? не прожектор? Если для освещения – то  лучше Солнце… или лучи. «Лучи счастья» – чем не название? От «фонарик» веет чем-то пещерным, подземным, шахтёрским. Почему для счастья нужен фонарик? Если это счастье, то для настоящего счастья дополнительного освещения не требуется. Однако, название «Фонарик счастья» у Татьяны Шороховой неслучайно. Поэт всегда продумывает названия своим сборникам. Смысл названия сборника будет раскрываться  читателю по ходу знакомства с содержанием стихотворений, по ходу погружения в художественное построение отдельных творений поэта. Слово «фонарик» будет дважды употреблено в разных по тематике и идейному содержанию стихотворениях. А счастье…  Кто и когда из поэтов не говорил о нём?
Из сборника стихотворений нами условно выбраны три темы: тема природы, загадки жизни и поиск её смысла, тема творчества.

Тема природы

Тема природы в стихах Т. Шороховой изображается с разными целями. Показать связь с душевным состоянием человека, изобразить влияние природы на ежедневное, ежеминутное …

* * *

Крыши растут из моря
И подпирают лес.
На дальнее плоскогорье
Месяц зайчонком влез.

Вверх уходят ступени,
Тропинки сбегают вниз.
Звёзды в ночи и тени
Взглядами не сошлись.

Бьются в одном режиме
И на одной волне –
Счастливы тем, что живы, –
Чьи-то сердца во сне.

Но утром они замесят
Непониманья ком…
Зайцем трусливым месяц
Спрячется за кустом.
(«Крыши растут из моря…»)

Месяц, звёзды, сон говорят о ночном пейзаже. Веет чем-то Гоголевским, Есенинским. «Месяц зайчонком влез». Месяц сравнивается с зайчонком, который не вбежал, а именно влез. Далее стихотворение строится на еле заметном противопоставлении. Автор взгляд читателя обращает на ступени вверх ведущие, и тропинки, что сбегают вниз. Хотя, по сути, может быть и наоборот: и ступени могут уходить вниз, и тропинки вести вверх. Главное для автора – у идущего по ступеням и у идущего по тропинке показать противоположное направление движения.  Противопоставлены лестница и тропинка, противопоставлены звёзды в ночи и тени. Да и «взглядами не сошлись» – это уже не только о звёздах, но и лёгкая тревога о людях. Пока сердца двух бьются во сне на одной волне и в одном режиме. Но утром замешанный «непониманья ком» стирает последнюю гармонию в восприятии человеком близкого (рядом живущего) человека, природы, себя, окружающего мира. Со словом «ком» ассоциируется устойчивое сочетание «проблемы комом». И теперь,  даже с трудом влезший на плоскогорье месяц прячется, чувствуя свою ненужность, неуместность.  Таким образом, сама природа прячется от человека, не находя в нём своего отражения.
Содержание стихотворений влияет на их форму. Единственное в сборнике стихотворение, которое начинается с многоточия, «Сумерки».

…О ночи ускользающая память
В аллейных щелях,
Что лишь чуть-чуть светлее мха и камня,
Теней светлее.

А что до многоточия? Форма стихотворения (одна строфа, четыре строки) полностью соответствует содержанию стихотворения. Почему? Стихотворений о ночи написаны сотни, если не тысячи. Тишина, сердцебиение, птицы, звёзды, первые поцелуи, луна, аллеи, шёпот, шелест, ночная прохлада… Звуки, цвета, запахи, пространство… Все восприятия ночи поэтами описаны. Трудно и самому поэту, и читателю стихотворений найти что-то новое, неизведанное, не испытанное в чувствах и не отражённое в стихах. Понимает это поэт Шорохова. Понимает читатель её стихотворений. Поэт через форму находит новый подход в раскрытии содержания. Тема ночи ограничена до сумерек. Первая строка стихотворения – это одновременно и тема стихотворения.
Итак, тема стихотворения «О ночи ускользающая память». Поэт выполняет две задачи. Во-первых, ненаписанные выше строки о сумерках она объясняет невозможностью зафиксировать в памяти все оттенки чувств о звуках, цветах, запахах… Попытка зафиксировать ускользает вместе с уходом сумерек. Во-вторых, поэт даёт возможность вспомнить читателю его (читателя) ночь, его сумерки, которые так же неповторимы и память о которых так же ускользает в аллейных щелях. И теперь не важно, чья память о ночи ускользает: поэта, лирического героя стихотворения или читателя. Всё, что было бы написано выше, отражало бы общее, всем знакомое. А то, что ускользнуло – остаётся индивидуальным, неповторимым, истинно своим. По форме урезанное, обрывистое стихотворение по содержанию оказывается полным, цельным.
Конечно, видение темы и идеи стихотворения для читающего эти строки могут показаться надуманными и чисто субъективными. Скорее всего, и автор стихотворения не ставила таких задач. Но факт остаётся фактом. И если читатель не вспомнит никаких чувств ни о какой ночи, то память ускользнула окончательно. Чувства поросли мхом, окаменели.
Природа в стихах поэта вызывает воспоминания конкретных событий, конкретных людей. В стихотворении «В Ливадии» сосны и скалы, «запомнивших Романовых дыханье», являются своеобразными проводниками от «дыхания» прошлого к «дыханию» настоящего, от «неутолённого» взгляда Романовых к «неутолённому» взгляду героини стихотворения. Сто лет назад написавший подобное стихотворение мог бы закончить его такими же словами:

И взгляд скользит неутолённый мой
По морю, по горам, наряду сада,
Частицей русской скорби вековой
Встречая их молитвенные взгляды.

Только теперь, как в зеркальном отражении душ, эти молитвенные взгляды для семьи Романовых из будущего, от той героини стихотворения, взгляд которой наполнен частицей вековой русской скорби. Так соединяется прошлое с настоящим на духовном, чувственном уровне.
Мы неоднократно отмечали, что одна из особенностей поэтики Шороховой – это умение передать настроение, картину на грани перехода природного явления, человеческих чувств от одного состояния к другому. И это настроение перехода мягкое, еле уловимое и самостоятельное в своей бытийности. Возьмём стихотворение о природе «Всё чаще жёлтый лист летит к земле…»:

* * *

Всё чаще жёлтый лист летит к земле,
Всё реже настроение рассвета,
И древний камень на Мангуп-Кале
Всё тоньше, всё слабее пахнет летом.
Начало сентября – но светел день,
И по долинам медоносит мята,
Спешит пчела, вот только… реже тень
Да чаще настроение заката.

Два раза повторяющиеся антонимы (чаще-реже) создают видимое равновесие в природе. Во втором случае эти слова-антонимы создают обманчивое равновесие для смягчения чувств читателя при переходе к осеннему состоянию. «Тень» – это всегда оборотная сторона чего-то светлого. Исчезнет тень тогда, когда будет всё освещено. Но в контексте стихотворения чем реже тень, тем меньше света. Начало сентября отмечено поэтом жёлтым листом, слабеющим запахом лета, источаемым ещё тёплым камнем. И здесь же оговорка о светлом дне, о медоносной мяте, о спешащей пчеле. «Вот только…». И опять поэт по кругу возвращает нас к началу приближающейся осени. Так мягко, незаметно автор создаёт плавный переход от настроения после летнего к настроению предосеннему.
Мы условно отнесли стихотворение «Листья – о листья, о ветви, о ствол…» к теме природы, потому что однозначно отнести это стихотворение к определённой теме – это закрыть вход для других тем стиха, для целостного восприятия данного текста.

* * *

Листья – о листья, о ветви, о ствол –
(ракушки по дну – о камни) –
Падают в мякоть двора, под стол,
В шорох кошачьей спальни.
Грецких орехов обёртки черствы
До сухаринного хруста,
Рыжая прядь виноградной листвы
Грозди лелеет сгусток.
Просто и буднично сеется жизнь
Плодом подгнившей сливы.
Пурпурным саваном ветки зажглись –
Как же они красивы!
В мире, упрятанном в собственный рай,
Я обживаю осень.
Щурится старой извёсткой сарай,
Сонно оса гундосит
О сентябре, об охапке тепла,
Брошенной в тихий дворик,
О захламлённом уюте стола
С томным букетом глорий,
О сердобольной кошачьей возне
В ящике с драным боком,
О ностальгии, что входит извне,
Исподволь, ненароком
В каждый иссякший лист, в лепесток,
В рой цветовых отличий,
В перелицованный лоскуток
Лета и оклик птичий.
Ягод кизиловых терпкая грусть,
Как талисман – на память,
В банки с вареньем сливается пусть
Вместе с летними снами,
Чтоб у промозглых иных берегов,
Сладив с непрочным небом,
Я угощала богинь и богов
Тесных, прокуренных очагов
Памятью, будто хлебом,
О сентябре, об охапке тепла,
Брошенной в тихий дворик,
О захламлённом уюте стола
С томным букетом глорий,
О сердобольной кошачьей возне
В ящике с драным боком,
О ностальгии, что входит ко мне
Исподволь, ненароком…

Поэт изображает, рисует осень. Первая картина – картина падающих листьев. Поэт нарочито подчёркивает момент движения, делая в скобках сравнение падающих листьев и влекомых водой ракушек[2].

«Исподволь, ненароком…» создаёт своё стихотворение поэт, увлекая читателя. Как «просто и буднично сеется жизнь», так просто и буднично идёт повествование об одном из дней сентября.  «Мир, упрятанный в собственный рай», – находка поэта. И осень – лишь одна из составляющих этого собственного рая мира. Обжить осень – значит войти в рай, стать его частицей. Каков же этот мир?
«Щурится старой извёсткой сарай» – великолепное использование в одной строке метафоры и олицетворения, которые создают запоминающийся, правдивый образ. Эпитет «старой» относится, конечно же, к слову «извёсткой», но и одновременно в читательском восприятии относится «к сараю». Некогда сарай был побелён. Со временем известь обсыхает и опадает. Для наблюдающего виден контраст: сарай возвращается к своему цвету, а оставшаяся известь остаётся белой. Стена сарая сравнивается с лицом старого человека. Морщинки вокруг глаз становятся намного заметнее, когда человек щурится. А щурится он, когда хочет вглядеться, когда задумывается, сосредотачивается, вспоминает. Извёстка создаёт эффект морщинок, эффект прищуривания. Нам представляется, что автор стихотворения видела такой сарай, «схватила» этот образ и ярко передала его читателю всего четырьмя словами.

Если «прищур» сарая можно увидеть только издалека, то следующая строка говорит о происходящем рядом. «Сонно оса гундосит» – буднично сообщает поэт. Найденное поэтом слово «гундосит» единственно точное в контексте стихотворения. «Гундосит» относится к человеческому выражению чувств. Гундосит обычно ребёнок, что-то прося, и обязательно «под ухом». Так услышала поэт. Гундосит

О сентябре, об охапке тепла,
Брошенной в тихий дворик,
О захламлённом уюте стола
С томным букетом глорий,
О сердобольной кошачьей возне
В ящике с драным боком,
О ностальгии, что входит извне,
Исподволь, ненароком
В каждый иссякший лист, в лепесток,
В рой цветовых отличий,
В перелицованный лоскуток
Лета и оклик птичий.

Говорить о всех образах не представляется возможным, а останавливаясь на одних, невольно принижаешь значимость других. Всё же стоит ещё раз сказать «об охапке тепла, / Брошенной в тихий дворик». В связи с чем? По ходу повествования не встречается живых существ, кроме осы и кошек. Да и кошек, по сути, не видно, а только слышен шорох из их спальни. Но автор стихотворения «исподволь, ненароком» создаёт ощущение присутствия людей. Ведь в  образе  сарая легко виден деревенский дед; охапку чего-либо может взять или бросить только человек.
Ещё один запоминающийся образ – это «перелицованный лоскуток лета». Перелицевать – значит сделать изнанку лицевой стороной. Мы привыкли читать стихи, где осень входит в свои права, лето всегда уходит, осень – приходит. Процесс может быть быстрым, медленным, болезненным, торжественным, но это всегда смена времени года. У Шороховой лето остаётся, но перелицовывается и образуется осень. По сути, эпитет «перелицованный» здесь неслучайный. Само ощущение действительности, изображённое поэтом, перелицовывается и приобретает новую функцию. Ощущение действительности остаётся, но оно остаётся в перелицованном виде как память. И этой памятью, как хлебом, вместе с вареньем будет угощать героиня богинь и богов.
Следует обратить внимание на удивительное соответствие формы и содержания стихотворения. Поэт использует стилистический приём сходного, параллельного построения смежных строф. Эти строфы начинаются строкой «о сентябре, об охапке тепла…». Сначала сентябрь впитывает в себя героиня стихотворения, затем будет передано памятью богиням и богам точь-в-точь. Но этого мало. Автор передаёт это ощущение  мира, упрятанного в собственный рай, и читателю. Исподволь (постепенно, понемногу),  ненароком (ненамеренно, случайно) создалось содержание стихотворения и образовалась его форма. Поэт начинает своё повествование с яркого, но не главного. Медлительность падения передаётся через сравнения падающих ракушек на камни. Далее есть строка: «Пурпурным саваном ветки зажглись –  / Как же они красивы!». Это своеобразный замок на мир, упрятанный в собственный рай. Почему? Для Татьяны Шороховой не свойственно пустое восклицание. Ветки действительно красивы, но поэт не передаёт их красоту развёрнутым повествованием, а ограничивается простым восклицанием. И эти красивые ветки не войдут в параллельные строфы, не войдут в душу лирической героини, в душу богинь и богов, в душу читателя. Выразив походя восхищение красивыми ветками, поэтесса как бы говорит: есть ещё что-то важнее, значительнее. Оно тебе, читатель, будет повторено дважды. «Захламлённый уют», с драным боком ящик дают больше уюта, красоты, умиротворения. Они  правильней, лучше, объективнее отражают и передают мир, упрятанный в собственный рай. Ощущение жизни, бытия становится таким сильным, всеохватывающим, что оно становится востребованным для, казалось бы, всё имеющим  богинь и богов. Знает об этом сарай, который «щурится старой извёсткой», предчувствует сонно гундосящая оса. Знает об этом автор стихотворения, её героиня.
Исподволь, ненароком поэт передала ощущения сначала в пространство своего стихотворения (в первой строфе: «О ностальгии, что входит извне»), затем лирической героине (во второй строфе: «О ностальгии, что входит ко мне»), а затем и самому читателю фактом написания стихотворения.

Явления природы в стихах Т. Шороховой могут сравниваться с профессиональной деятельностью людей. В стихотворении «Последний выход» осень сравнивается с актрисой. Краски осени как макияж актрисы. Уменье актрисы попрощаться с публикой, умение отсечь воспоминания о былом сходно с последним прощанием осени.
Как художник рисует красками картины природы, так поэт создаёт словесные образы в стихотворении «У тополей – вершины в инее…».

* * *

У тополей – вершины в инее,
А склоны гор – в снегу.
На белизну такую выменять
Восторг души могу.

Лучи и чистые, и строгие
Пронизывают даль.
Вступает на холмы отлогие
Надежда – не печаль.

И я уже влюбляюсь в тающий
Художества каприз,
Не опуская глаз сияющих,
Не опуская вниз.

Первое предложение до предела прозаично и обыденно, а второе – сразу же переход к размышлению. Просто так героиня  стихотворения не показывает восторг души, и склоны гор не до конца радуют своей белизной. Лирическая героиня как бы говорит, что взамен белизны  для гор она может подарить восторг души. В «тающий художества каприз» невозможно не влюбиться героине. Сияющие глаза от белизны, от красоты, от картин природы невозможно отвести, невозможно опустить вниз.
Изображая природу, поэт может обходиться без упоминания предметов цивилизации. В стихотворении «Подснежник» таким предметом является сам цветок, который поэт называет фонариком. Весь сборник назван «Фонарик счастья». Ниже мы ещё раз остановимся на названии, а пока рассмотрим стихотворение.

Подснежник белый – фонарик счастья,
Поющий песню о настоящем.
Земле, лежащей в февральской коме,
Болезнь, как ветку сухую, сломит.
Сияньем нежным осветит кисти
Пожухлых ягод в лохмотьях листьев.
Лучом зелёным своей оправы
Он растревожит покой дубравы.
С него начнётся весны движенье.
Подснежник – вестник преображенья.
Являет первым отваги свойство
И скромно прячет своё геройство.
Склоняет кротко в траве головку –
От наших «ахов» ему неловко.

Мы не раз отмечали, что в большинстве стихотворений Т. Шороховой события изображаются  на грани перехода одних состояний в другие. Будь это явления природы, душевные состояния человека и т. д. Часто, изображая приход весны, поэт рисует самые незаметные приметы пробуждения. Проталинки, почки на деревьях, ветки… Мощь зимы, мощь холода, затвердевшей земли пробивает чуть зародившаяся теплота. Зима – болезнь, весна – начало выздоровления. С подснежника начинается весны движение, он – вестник преображения. Освещает кисти ягод, зелёным лучом оправы тревожит покой дубравы, болезнь земли ломает, как сухую ветку. Красота подснежника не сама по себе, а красота действующая. Подснежник не только сам пробудился, но своими усилиями пробуждает окружающее.
Но только ли о подснежнике идёт речь? Стихотворение написано в конце лихих девяностых годов. Страна, как после зимних буранов, начала только что пробуждаться. Появляются точечные, конкретные, красивые, нужные дела отдельных людей, сообществ. И если перевести содержание стихотворения с плоскости природы в общественную плоскость, то ещё понятней станут слова: «являет первым отваги свойство / И скромно прячет своё геройство» или «От наших «ахов» ему неловко».
Татьяна Сергеевна Шорохова назвала сборник «Фонарик счастья» словами из стихотворения. Сам сборник стихотворений является своеобразным подснежником. Сборник, как фонарик, освещает замёрзшие души, отогревает сердца людей, даёт надежду на счастье. Известны строки Владимира Маяковского: «Светить всегда, светить везде, до дней последних донца, светить –  и никаких гвоздей! Вот лозунг мой и солнца!». Свет своей поэзии, свой труд поэт Вл. Маяковский соразмеряет со светом и мощью солнца. Соразмеряет прямо, крупно, по-мужски, делая широкие шаги. Солнце всегда сверху. Свет подснежника рождается из земли, снизу. Мы ни в коем случае не сравниваем поэтов и не говорим, что лучше, как лучше. Особенности таланта, времени, творческой судьбы дают свойство  разным поэтам светить солнцем, гореть костром или фонариком-подснежником. В любом случае – это огромный труд. Можно ещё много говорить об образе подснежника, но стихотворение заканчивается словами «от наших «ахов» ему неловко». «Скромно прячет своё геройство» поэт, создавшая сборник стихотворений «Фонарик счастья».

Солнце часто присутствует в стихах поэта. Солнце зимнее, летнее, весеннее. Через поэтическое изображение солнца поэт присовокупляет какую-либо мысль, чувство, новый угол зрения на явления природы, человеческих взаимоотношений. Наблюдая зимнее солнце, путавшееся «в тюлевых  занавесках / Перистых облаков», лирическая героиня приходит к воспоминанию о мечте детства «чтоб на снегу – цветы» (Зимнее солнце).
Солнце в стихах поэта может «отражать / В ознобе снежных луж» миг любви. Это отражение сравнивается и по свету, и по теплу с  заснеженными человеческими душами («…Как долгожданное письмо»).
Православное мировосприятие сказывается на творчестве поэта. Автору произведения достаточно написать слово с большой буквы и меняется восприятие темы, идеи стихотворения. Например, стихотворение «Высокое солнце в тумане…». В первой строфе – яркое, запоминающееся сравнение: «Дорожки морской нарастанье –  / Царапинкой на руке…». Солнце в тумане, занавешено нежным цветом. За занавеской, за драпировкой находится неиссякаемый Свет. Слово «солнце» поэт пишет с маленькой буквы. А Свет в восприятии больше, чем солнечный свет. Этот Свет – Свет духовный, поистине «неиссякаемый». Этот Свет был до образования земли, небесных светил. Об этом Свете повествуют священные книги, когда описывают события на горе Фавор.
Во время чтения стихотворения «Где горы грезят вечными песками…» обращает на себя внимание анафора. Она используется вначале каждой строфы словом «Где…». В трёх строфах «непостижимая земная жизнь» изображена в большом пространстве, объёмно, от домашней печки до неба над Крымом и, далее, до шагающего солнца. Весна показана поэтом с размахом. Птицам в небе не хватает места, а сама весна сравнивается с безумной невестой, разорвавшей над Крымом фату.
Если в стихотворении «Где горы грезят вечными песками…» картины природы рисуются  большими штрихами, то уже в стихотворении «Натюрморт» и пространство сужено, и заметна насыщенность малыми предметами.

На подоконнике моём – царство
Беспорядка с видом на осень:
Будто кто-то вошёл по-барски
И подарки небрежно бросил.
В низкой вазе хризантем броши
Цепенеют, а чеснок горкой
В миску высыпан. Как похож он
На апрельский снежок задворков!
Подоконник – граница быта,
За которым – событий море, –
Раскраснелся любимцем свиты
В пламенеющем помидоре.
А за стёклами – орех грецкий
Семена костяные держит.
И нацелен, как взгляд на нэцкэ,
Клюв сорочий и клюва скрежет
На торчащий плод из кожурок,
Растопыренных чёрной сушью:
Так выглядывает из абажура
В кухню лампочка полукружьем.
Клич добычи! Но в этой порче
Зёрен – птичье святое право.
Ветер ветки ореха корчит,
Раскачав их слева направо.
Добывателями жемчужин
Птицы красят уют заката,
Где вписался в осенний ужин
Подоконника беспорядок.

Поэт обращает внимание даже на малозаметный «торчащий плод из кожурок» грецкого ореха. Художник, изображая натюрморт, использует краски. Поэт – слово. И порой поэт ярче может отразить предмет, чем художник. Приведём пример из «Натюрморта». Поэт показывает, что «чеснок горкой / В миску высыпан». Легко представить. Кто такого не видывал? Но поэт сразу же увеличивает впечатление единственно правильно выбранным сравнением. «Как похож он / На апрельский снежок задворков!» Это сравнение происходит и по цвету, и по объёмному расположению в пространстве. Даже тактильные ощущения, шероховатость, могут быть сопоставимы. Слегка горьковатый запах задворок тоже схож, пусть и еле уловимо, с терпким запахом чеснока. Так удачно выбранное сравнение помогает ощутить и увидеть описываемый предмет.

В стихотворении «Крымский снег» автор изображает выпавший героине «праздник в самый будний день / На счастье, не замеченное людом». То, что счастье не замечено людом, не звучит как упрёк. Не звучит, как превосходство героини в умении увидеть счастье в будний день. Личность и толпа не противопоставляются. Через мгновение из «люда» может появиться такой же человек, а наша  героиня сольётся с «людом». И это не будет потерей праздника у одних и выпавшим счастьем для других. В чём же участие снега в таком счастье? «Он остановит хлопоты окраин…».  Жизнь замирает, предметы покрываются снегом, душа становится чище подобно белому снегу. В прошлогоднем листе героиня может увидеть заморский коралл. И все эти впечатления не отрывают героиню от реальности. Даже на дудочке играющая душа не уводит в своеобразную нирвану, а крепко держит связь с реальной жизнью, но уже сквозь призму счастья. Ведь «…водители, словами деревень, / Машины понукают, как верблюдов». Засыпавший дороги снег даёт о себе знать не только со стороны поэзии, но и прозы. Создаётся эффект реальности изображаемых событий.
В стихотворении «Крымский снег» лирическая героиня живёт внутри изображаемых событий: «я», «памятное мне», «душа моя», «я услышу», «мне выпал праздник». В стихотворении «Снег в Алупке» лирическая героиня наблюдает происходящие события со стороны, не участвует в них, даёт читателю смотреть на события и оценивать их самостоятельно. В стихотворении повествуется о снеге, перепутавшемся с миндальными лепестками. «Изящество холода» снега и «задушевность тепла» миндаля повенчались «не на жизнь, а на смерть». Здесь не место человеку. В этом смешении, в этой круговерти лирической героини остаётся только попытка разобраться в увиденном: «то ли пена прибойная, / То ли снег, то ли цвет…».
Наблюдение лирической героиней морского прибоя («Морской прибой») так же происходит со стороны. Авторской оценки увиденного почти нет. Детально вырисовывает художник слова картины прибоя: «Пены кисейной подвижный орнамент / Выткан не в ряд. // Мелкие камешки над валунами / В небо летят».
Лишь в конце стихотворения поэт пишет:

В марте на море не наглядеться,
И в сотый раз
Падает радость до уровня сердца
С уровня глаз.

В этой строфе эмоционально окрашенным словом можно назвать только «радость». Однако, используя своеобразную «обратную перспективу» поэт создаёт запоминающийся образ радости от увиденного морского прибоя. Избитые выражения «поднять настроение», «вселить радость» автор заменяет на резко противоположное. «Упало настроение», «ушла радость». Поэт пишет «падает радость». Татьяна Шорохова использует редкое языковое явление, когда читаемое слово следует воспринимать в противоположном значении. Сначала радость испытывается от увиденного глазами. Чисто физиологически глаза по уровню находятся выше сердца. Глаза тяжесть радости не выдерживают, и она падает до уровня сердца. Теперь уже и героиня стихотворения, и читатель, воспринимая эту радость, понимают, что в духовном смысле радость не «упала», а поднялась, наполнила сердце. Своеобразные песочные часы: в прошлое перетекает настоящее, а в настоящее – прошлое. Таким образом, используемое выражение «падает радость» помогает сделать стихотворение запоминающимся, привлекает к себе внимание необычным выражением радостного состояния при виде морского прибоя с вздымающимися и падающими волнами.

Загадки жизни и поиск её смысла

Загадками бытия, поисками смысла жизни человечество занималось на протяжении всего своего существования. Ставились вопросы «кто и что?»,  «для кого и для чего?», «кому и чему?». И вопросы ставились самые разнообразные, и ответы философы, мыслители, деятели культуры на протяжении веков находили и предлагали самые разнообразные. На многие вопросы даны ответы, многие остаются вечными. В стихотворении «Вечный вопрос» автор пишет:  «– Кто я, Господи, / И этот свет, / Он – зачем?!!». Ответа на этот вопрос в стихотворении нет и не будет. Более того, сам вопрос в стихотворении тоже не важен, хотя и выделен двумя восклицательными знаками. Есть вопрос «кто?», есть – «зачем?». Но поэтесса ставит и даёт ответ на вопрос «чем?». Почему вопрос «чем» важнее?
Современные вопросы из «вечных» превращаются в ничего не значимые, конъюнктурные, неглубокие. Трудно разрешимая техническая или социальная проблема претендует на место «вечного» вопроса. И ответ на такие вопросы уже выдаётся за «общечеловеческую ценность». Вопросы задаются походя, с ориентацией на реализацию своих необузданных страстей, экономических, государственных и иных «актуальностей» и «целесообразностей». Для поэта Вечный вопрос задаётся «чем?». «Пением прочувствованных строк…  Плачем сирот на родных костях…  Тронами шутов и королей… Хрустом наработавшихся плах…». Лишь после этого человек получал ответ. Выстраданный ответ.
По-своему подходит поэт Т. Шорохова к понятию тайны. Одно из стихотворений названо «О, таинство…».

О, таинство протянутой руки! –
С надеждою заброшенных колодцев
Я встрепенусь от клеточной тоски
И снова в небе обнаружу солнце.
О, таинство младенческих шажков –
Немой укор опустошённым душам!
…Хочу найти ключи от всех оков,
Чтоб вновь прозреть
и научиться слушать.

Используемая поэтом анафора «О, таинство…» создаёт благоговейное отношение к этому одновременно столь конкретному и столь абстрактному понятию. Таинство в контексте стихотворения – это не тайна, которую надо разгадать, а, скорее, часть духовной жизни человека, которую надо видеть, вписывать в свою повседневную жизнь, учиться у неё. «О, таинство младенческих шажков –  / Немой укор опустошённым душам!». В этих словах – целая философия. Но мы остановимся на следующих строках стихотворения:

О, таинство невысказанных слов!
Непознанное многословье жеста!
Вы шли ко мне сквозь тысячи веков,
Чтоб оживить безжизненное место
И дальше – по нехоженым «сей-час» –
Присутствовать со мною неотступно!

О, таинство неотведённых глаз,
Которым всё понятно и доступно…

Невысказанные слова, многословье жеста приходят к поэту сквозь тысячи веков, чтоб дать название дотоле не названному. «Оживить безжизненное место» в душе, в сердце человека и, тем самым, расширить пространство добра, красоты, таинства окружающего мира. Нехоженые «сей-час» – это каждый миг бытия, каждый миг проживаемой жизни. И ему тоже уготовано «сквозь тысячи веков» своё неповторимое название. Дать всему название – одна из миссий поэта.

Провести грань между автором стихов и лирической героиней порой бывает очень сложно. Автор  стихотворений вступает в разговор с читателем не заигрывая, напрямую и даёт жизненные советы категорично, не предполагая каких-либо возражений, сомнений или недоверия со стороны читателя.

Когда тебе наскучит жить
В ладу с беснующимся веком,
Ты научись добро творить
И, может, станешь человеком.
Сотрёшь слезу у сироты,
Подашь бродяге в утешенье…
Так невзначай постигнешь ты
Своей души предназначенье.
(«Нет малых дел у доброты…»)

Научишься творить добро – станешь человеком, станешь человеком – постигнешь предназначенье своей души. Такой бесхитростный путь постижения истины.
Конкретный, выстраданный совет – обратиться в самую трудную минуту к отечественным святыням:

В тисках невыносимой муки
Потерь, обид и неудач
Ты урони бессильно руки,
Перед иконою поплачь.
Из моря звуков только стоны
Да всхлипы из глубин души
Причастны к таинству иконы –
Не подавляй их, не глуши.
Питайся этим слёзным хлебом,
Когда душе твоей невмочь!

Так появляются под небом
То Божий сын, то Божья дочь.
(«В тисках невыносимой муки…»)

Фразеологизм «опустить руки» как с отрицательной экспрессией обыгрывается и подаётся как положительный, необходимый. Стоны, всхлипы души названы слёзным хлебом.
В другом стихотворении даже душе даётся совет: «вослед Живого Слова / Лети, душа, и вей гнездо / На древе «Троицы» Рублёва» (Перед иконой).
Автор даёт советы как право имеющая, как носящая звание православной христианки, как приобретшая свой жизненный опыт, как воспринявшая и продолжившая традиции поиска духовных истин от духовных учителей. Давая простые советы, автор не вдаётся, говоря современным языком, в технологии воздействия на человека при следовании простым истинам. Излишний разбор, излишнее нездоровое понимание процессов воздействия поступков на душу человека может только увести его от простоты Христовой. Отсюда и стихотворение «Нам ли понять счастливых…».

Нам ли понять счастливых,
Сыпавших непрестанно
Слёзы в елей оливы
С воплем любви: –  Осанна!
………………………………

Подвиги их доныне,
Словно светила – ночью.

Тленное не приемля,
Кроме воды и хлеба,
С тем уходили в землю,
Чтобы взлететь на Небо,

Чтобы явить потомкам
Соль неземных советов –
Как, разорвав потёмки
Можно пробиться к Свету?

Их совет – это их подвиг. Следование их подвигам – это «соль неземных советов». Следовать подвигам святых можно и необходимо.  Понять механизмы, ведущие к результату подвига, процесс воздействия, чудо подвигов – невозможно. Использование анафоры «Нам ли понять…» выполняет важную функцию в стихотворении. «Нам» – это автору, лирической героине, читателю этих строк…

Стихотворение «Крымский базар» начинается с детальной зарисовки процесса торговли, разнообразия товара. Взгляд читателя вместе со взглядом автора перемещается от одного прилавка к другому, от одной увиденной картины к другой. Чебуреки на блюдах, персики, мангалы, шашлыки, арбузы, гранаты… Всё это необходимая повседневность нашего быта. Но мотив культа наживы, социальной раздробленности нарастает к концу стихотворения. «И мальчик, мелочью звеня, / Себе не выберет граната –  / Торговец, взглядом оценя, / Его отгонит грубовато». Базар определённого территориального места разрастается до вселенских масштабов. Азарт  расчёта и обмана идёт наступательно:

Он умножает медный грош
И разбазаривает время,
А человеческое племя
Не заподозрило грабёж.

На базаре разбазаривается время. Время, которое могло уйти на преумножение духовного обогащения человека, поиска смысла жизни. Когда материальное доминирует в жизни человечества, то оно уже не замечает разбазаривание времени, разбазаривания духовности и не заподазривает грабежа.
Примером разбазаривания могут быть многочисленные праздники и традиционные, и вновь появляющиеся. Многочисленные «Дни города» с карнавалами на бразильский манер, открытие новых объектов с самыми разнообразными названиями и предназначениями. Нет! Автор стихотворений не против всего этого, по крайней мере, не борется с этим публично. Но высказать свою позицию, показать, где и чем народ охмуряется, а от чего на душе становится теплее – право поэта. Конечный выбор за каждым конкретным человеком. Кстати, и в духовных по назначению мероприятиях, празднествах может происходить полная бездуховность. Возьмём стиховтворение «Новый год устарел в одночасье». Строки «он отпел, отплясал, откупился / Маскарадом от плача сирот» можно отнести не только к празднованию Нового года, но и к другим многочисленным праздникам. За Новым годом, как известно, идёт Рождество. Автор показывает другой праздник. Первая часть говорит о Новом годе, вторая – о Рождестве. Праздники противопоставлены. Вторая часть начинается с противительного союза «но»:

Но иная – негромкая – радость
Проступала на лицах уже
Чутких сердцем. И дивно рождалось
Неземное Дитя. На душе
Становилось теплее и тише –
Ночь Святая входила в права,
И струилась под каждою крышей
Вековечная песнь Рождества.

Какое состояние в душе рождает следующее стихотворение поэта, трудно определить одним словом. Прочтём «Дорога, лето, старое село…».

* * *

Дорога, лето, старое село…
Забуду ведь! – но к сердцу прилегло.
Казалось бы, что в этой черепице
И кладке, где замшелый камень прост,
Как на пригорке – маленький погост,
Как в церковке – бесхитростные лица?

…Свернёт дорога снова на шоссе,
И виться пыли, и мутнеть росе,
И травам осыпаться по кюветам,
А мне по бесноватым городам
На циферблат наматывать года –
Но есть одно село на свете где-то…

Первой строкой поэтесса сразу вводит читателя в повествование. Начальные три слова равнозначимы. Эпитетом обозначено слово «село». В далёкие уже времена старых сёл не было. Были сёла заброшенные. Соответственно, названия сёлам как «новые» тоже не было. «Старое» в контексте стихотворения звучит как противоположность «новому» селу. И по временным рамкам, и, главное, по духовной наполняемости. Со «старым», сохранившимся укладом. Картины села резко обрываются, как мягкое нажатие на тормоза машины. Сразу же в повествование входит героиня стихотворения. Входит с восклицанием, с некоторым самоосуждением, со знанием, теперь уже, своей городской натуры. Восклицание «Забуду ведь!» – это восклицание автора стихотворения и лирической героини одновременно. Оно автономно, не приглашает читателя к сочувствию, к сопониманию, индивидуально, глубоко личностно. Без этого «Забуду ведь!» не состоялось бы стихотворения. Рассмотрим это более подробно.
Всем известны картины разнообразных сёл, дорог, летних пейзажей. С изображения этого и начинает автор стихотворение. Многоточие показывает, что картины, чувства ведут и идут дальше. Эти чувства связаны с дорогой, летом, селом, но они настолько тёплые, глубинные, древние, человечные, земные, божественные, сердечные, непередаваемые, что зафиксировать их не представляется возможным. Это не из школьного сочинения типа «Как я провёл лето».
Восклицание «Забуду ведь!» – это не борьба, как модно стало говорить, разума и чувства. Это фиксация увиденного отдельно разумом и отдельно сердцем. Частица «ведь» усиливает выразительность и несёт некоторый оттенок недоразумения, сожаления, неуместности для героини увиденного сердцем. Частица «ведь» даёт возможность, лазейку для пути к «незабыванию» запечатлённого. В современном восприятии антонимы «забыть» «помнить» всегда полярные, чаще категоричны. Забыть горе, печали. Забыть плохое. Помнить хорошее, помнить радостные впечатления от чего-либо и т. д. В стихотворении то, что возникло в сердце, в чувствах героини ещё не выражено в словесной форме, а разум, помня предыдущий опыт, уже сомневается в возможности и способности сохранения чувств в сердце от увиденного.
Теперь, не забегая вперёд, скажем о читателе. При создании своих произведений любой поэт чувствует своего читателя, пусть не называет его, но интуитивно на него ориентируется. Происходит невидимый, внутренний диалог поэта и читателя. Так вот, в первых двух строках рассматриваемого нами стихотворения присутствия читателя нет вообще. Предполагается, что, прежде чем сообщить о том, что что-то забудется, надо хотя бы одним штрихом, одним словом обозначить для читателя о том, что забудется. Но как это может сделать поэт, когда увиденное пока и для него ещё не облеклось в словесную форму? Для чего поэту отдавать читателю то, что должно самим поэтом забыться? «Забуду ведь!» внутри строки обозначено восклицательным знаком. Впервые в творчестве Т. Шороховой.
«– но к сердцу прилегло»  – следующие слова второй строки. Прилегло – тесно примкнуло, расположилось, захватило, прильнуло, вошло. Сколько устойчивых сочетаний со словом «сердце» есть в русском языке! В какой только контекст не изощрялись ввести это слово! Думать сердцем, поступать сердечно, благодарить сердечно, от всего сердца. Описывать то, что есть на сердце. И вот перед нами продолжение повествования с описанием того, что истинно «к сердцу прилегло». Вводным словом с оттенком удивления «казалось бы» поэт приглашает к соучастию читателя, рассказывает (сердцем!) и себе, и читателю о том, что «к сердцу прилегло». «Казалось бы, что в этой черепице / И кладке, где замшелый камень прост» – теперь это словесно выражено поэтом и сказано себе и читателю.
Так что же в этой черепице, в кладке, в замшелом камне? А ничего! Ничего такого, что можно объяснить современным разумом, современным рациональным мышлением. Ничего такого, чтобы можно было бы допустить до того, чтоб «к сердцу прилегло». Это по современным меркам. Однако, поэт выражает прилёгшее к сердцу через сравнение. Черепица, кладка, камень дают то же настроение, «как на пригорке – маленький погост, / Как в церковке – бесхитростные лица». На пригорке (не на горе!) маленький (невзрачный, скромный, старый, не претендующий ни на какие звания «особо охраняемого памятника культуры») погост. И далее: как в церковке (не в церкви, не в храме) – бесхитростные лица. К слову «бесхитростные» тоже можно подобрать десятки синонимов. Но, к сожалению, в наше время всё больше встречаются «важные лица», лица, с налётом воздействия цивилизации.
Сгусток впечатлений как от церковки, как от погоста при виде черепиц, камней, кладки даёт лирической героине такой отпечаток на сердце, что он уже не забудется.

Вторая часть стихотворения начинается со слов «Свернёт дорога снова…». Лишний раз убеждаешься, что в хорошем стихотворении нельзя ни заменить слово, ни «удалить», ни прибавить. Словом «свернёт» поэт, во-первых,  показывает быстроту современных ритмов жизни, во-вторых, мгновенно меняет картинку и переключает внимание читателя, в-третьих,  – не забудем о первоначальном значении сочетания слов: продолжение движения.
Словом «снова» поэт, во-первых, показывает повторяемость событий, их продолжение; во-вторых, «снова дорога», но уже для лирической героини с наполненным  багажом, с тем, что прилегло к сердцу.  «И виться пыли, и мутнеть росе, / И травам осыпаться по кюветам». Союз «и» создаёт ощущение протяжённости времени, его повторяемость и периодичность. А пыль, роса и травы сопровождают человека с древнейших времён. «Дни человека, как трава; как цвет полевой, так он цветёт» (Пс. 102:15.)
«По бесноватым городам / На циферблат наматывать года» – участь большинства современных людей. Автор прямо не ставит равенство (однозначность) между понятием «город» и «бесовщина». И города вовсе не бесовские. Героиня стихотворения увидела новую, неприглядную сторону современного города и обращает на это внимание. Яркая, запоминающаяся метафора: «на циферблат наматывать года». Циферблат становится мерилом жизни города. Прежде всего в нашем восприятии циферблат – это пластинка с делениями, по которым движется стрелка в часах. Он и показывает время, «наматывающиеся» года. Но циферблат – это и часть любых других измерительных приборов. Измеряется время, расстояние, вес, температура, рост, давление, объём, цвет, яркость.
Возвратимся к началу стихотворения. Можно снять видеокамерой село, дорогу «на память». Увидеть показания скоростей, температур, пикселей… Но не подлежит никаким измерениям то, что «к сердцу прилегло». Это тёплое вне температуры, большое вне объёма, близко-далёкое вне расстояния, светло-цветное вне пикселей. Как бы года ни наматывались, как бы героиня ни изматывалась, она теперь знает: «есть одно село на свете где-то…».
Анализ стихотворения закончен. Может сложиться впечатление, что и автор стихотворения, и столь тщательно разбирающий строки стихотворения зовут куда-то в непонятные разрухи, да ещё и приветствуют прилегание черепиц и заросших мхом камней к сердцу.
Во-первых, такое прилегание естественно и богато в своём  разнообразии. Во-вторых, конфликт цивилизации и потребностей человека в духовной, личностной сфере не обойти. Решения однозначно трудно определить как правильные или неправильные. Вспомним всем известные примеры родительских прав ребёнка. Мать для ребёнка – это единственное, что прилегло к сердцу. Какая бы она ни была. Где глубинная правда: когда мать «законно лишают родительских прав», или у ребёнка отрывают от сердца самое дорогое?
С детских лет ребёнку прилагают к сердцу разнообразные игрушки, питание, формы развлечения, т. е. самые разнообразные «ценности» цивилизации. Материальное превалирует над духовным. Мы совершенно не против этого, но должна быть гармония. В недавнем прошлом с идеологией коммунизма философия личностного богатства считалась постыдной, буржуазной, неприемлемой для отдельного человека. Сейчас другая крайность: быть успешным – значит быть богатым прежде всего в материальной сфере. Вся идеология, все СМИ, реклама, формирование общественного мнения нацелены на путь безумного обогащения. Хочет человек того или нет, но он обогащается. Кто-то за счёт хорошей работы, кто-то за счёт образования, кто-то за счёт природной смекалки, кто-то получил наследство, кто-то рождён в довольно обеспеченной семье… Где же выход? Где правда? Один из советов даёт Священное Писание. Ещё до нашей эры псалмопевец Давид сказал: «Богатство аще течет, не прилагайте сердца» (когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердца) (Пс. 61:11).
Выбор за человеком: или прилагать сердце к материальным ценностям, или к духовным. Нет! Стихотворение не о богатых и бедных, не о выборе. Оно – о наших сердцах, о прилагаемом к ним. В любом случае человек будет счастлив, когда он может вслед за автором сказать: но есть одно село на свете где-то…

Тема творчества

Темы творчества, процессов творчества, предназначение поэта и поэзии всегда привлекали внимание философов, критиков, публицистов, исследователей творчества того или иного поэта. В последние годы представляет интерес психология творчества. Какие цели ставит поэт, создавая стихотворения? Каково влияние на творчество социальной среды поэта? Все ли творческие процессы поддаются рациональному объяснению или что-то остаётся непостижимой «тайной творчества»?
Мы не ставим задачу показать, как отражали названную тему в недавнем прошлом писатели России. Многочисленные исследования творчества поэтов 19, 20 века дают всестороннее представление и о целях творчества каждого отдельного поэта, и об индивидуальности и т. д.
Татьяна Шорохова посвятила теме поэта и поэзии много стихотворений. Она понимает неоднозначность воздействия своего творчества на читателя.

* * *

Кому – как ломоть в суму,
Кому – оплеуха
За то, что служу Ему –
Носителю Духа.

Ему и судить меня –
Надмирному Слову –
За то, что Его огня
Касаться готова.
(«Кому – как ломоть в суму…»)

Судить о творчестве поэта объективно, вне времени, не сообразуясь с веком сим, может только Надмирное Слово, носитель Духа, которому служит поэт.
Поэт понимает, что дарования от природы, от носителя Духа разные и различные. Есть гении, есть таланты. Но в любом случае талант «зарыть» не удаётся. Татьяна Сергеевна Шорохова вспоминает: «Писать стихи начала в 11 лет. Писала до 16 лет. А потом… Помнила – если можете не писать, не пишите. Молчала, сколько могла, но после тридцати лет, когда начались перемены в стране, всколыхнулась и моя душа – я стала писать стихи и публиковаться». (Татьяна Шорохова. «До седьмой зари» (СПб-Симферополь, 2006). Краткие автобиографические сведения. Стр. 175).
Поэты, думая о предназначении своего творчества, определяли его по-разному. «Чувства добрые я лирой пробуждал… восславил свободу и милость к падшим призывал» (А.С. Пушкин); «Я лиру посвятил народу своему…» (Н.А. Некрасов); «Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс» (В.В. Маяковский); «цель творчества – самоотдача, а не шумиха, не успех», «я весь мир заставил плакать над судьбой страны моей» (Б.Л. Пастернак). Цитат можно приводить много. У Шороховой тоже есть своё мерило для поэта. Его она отразила в стихотворении «Оправа нужна бриллиантам…».
Осознавая «тяжёлую поступь таланта», поэт говорит, что творчество лирика достойно оценить может и в настоящем и в будущем времени читатель, который «умеет заплакать, / Себя прозревая в стихах».

Ни мысли глубокой примета,
Ни чувств огневая гроза
Мерилом не будут поэту,
А только – живая слеза.

Глубокие мысли поэтов, отражение самых разнообразных чувств в их творчестве не зачёркиваются, не отвергаются, а, как бы, отходят на второй план. Поэт Шорохова говорит о времени «живой слезы». Но разве не плакали, «не прозревали себя в стихах» читатели минувших веков? И плакали, и видели себя. Многие стихотворения Н.А. Некрасова «слёзные», и после прочтения у читателя появлялась «живая слеза». Вспомним поэмы «Мороз, Красный нос», «Крестьянские дети», многие лирические стихотворения. Но у Некрасова читательская слеза от изображения социальной несправедливости, угнетения народа. «Живая слеза» зовёт к революции, к борьбе со злом вне человека. В стихах Т. Шороховой слеза – результат внутренней борьбы человека, отражение душевных мучений и поисков. В недавнем прошлом, при следовании методу социалистического реализма, «живая слеза» была б не востребована, не уместна, мешала бы строительству коммунизма. Заявлять мерилом поэта читательскую «живую слезу» – значило бы вносить в общество пессимизм, упадническое настроение.
В наше время поэт остаётся «хороший и разный» (Вл. Маяковский). У читателя есть огромный выбор стихотворений, возможность найти «своего» поэта.
Говоря о теме творчества поэта, Татьяна Шорохова затрагивает самые глубинные вопросы. Например, в стихотворении «Цветок могу нарисовать…»:

* * *

Цветок могу нарисовать,
Но оживить его – не в силах.
Зачем же сходит благодать
И окрыляет нас, бескрылых?
Всё, сотворённое рукой,
Умеет быть, но жить не смеет.
А вдохновенья непокой
Всё веет по свету, всё сеет…
Искусны зёрна и свежи,
И всё же – тяготеют к тризне.

Что, кроме собственной души,
Способны мы затеплить к жизни?

Движущей силой для создания произведения является «вдохновенья непокой».
С первого предложения поэт вводит читателя в мыслительную деятельность. Без этой мыслительной деятельности не сразу поймёшь связь первого предложения со вторым. Разве нельзя оживить цветок? Современные технологии показывают через фотографирование весь процесс жизни цветка. Наука может ускорять этот процесс или замедлять. Умертвить и вновь оживить. Более того, поэт не может не знать, что цветок становится живым в творчестве поэта, в восприятии цветка читателем. Вспомним вечно живой цветок из Пушкинского шедевра: «Цветок … безуханный, забытый в книге…вижу я…». Самый живой цветок русской поэзии. Откуда же в нашем стихотворении такая категоричность?
Со второго предложения вводится слово «благодать». Благодать сходит, и только она может по-настоящему оживить человека, оживить его сердце, наполнить душу окрылённостью. Поэт говорит о сотворённом рукою человека умении «быть». О мировых шедеврах искусства говорят, пишут, их исследуют. Оно есть, но живым быть не может. По сути, живым может быть в полном смысле слова только человек. И только – с душой. Человек без души становится роботом. Такого бездуховного человека можно, как цветок, нарисовать, сконструировать, сделать. Но он только «будет», не будет жить. Духовная и душевная составляющая всё более становится значимой в современном мире. Отсюда и строки в стихотворении «А вдохновенья непокой / Всё веет по свету, всё сеет…». Последние две строки одновременно и ставят вопрос, и дают ответ. Все нарисованные цветы, все мировые шедевры искусства «жить не смеют». Они только средство затеплить к жизни наши собственные души. И если человек потеряет способность «затеплить к жизни» свою или чужую душу, то всё окружающее не будет иметь значения, всё будет прахом. «Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?» (Мат. 16: 26).
Перекликается по постановке проблем с предыдущим стихотворением стихотворение «Сказание о будущем»:

Шла по свету похоронная процессия –
Музу Неба хоронить во мгле…
Торжество головоломки над Поэзией
Праздновали люди на земле.

Не умели их сердца-сухарики
Ни светить уже, ни сострадать…
Вот они толпой зажгли фонарики
И словами начали играть.

Им вручила фея рукотворная
Пустоту алхимии в стихах.
Плащ, исполосованный кроссвордами,
Развивался на её плечах.

Колыхаясь в испаренье факельном,
Пустота змеилась в головах…
И лишь те – со свитков – ивы плакали,
Да вздыхал слезами вещий птах.

Само название стиха «Сказание…» указывает на один из видов народной эпической словесности. Сказание разворачивается как повествование, основанное на воспринимаемом как действительное событии. Начинается сказание о торжестве «головоломки над Поэзией». В 60-е годы прошлого века активно вёлся спор между «физиками» и «лириками». Что важнее? Что должно «доминировать» в жизни отдельного человека и общества в целом? Споры притихли, но неразрешимость и глубина вопроса осталась. По-своему эту «проблему», этот спор отразила и поэт Т. Шорохова. Борьба между «головоломкой» и «Поэзией» стала жёстче, изощрённее. Поклонение «головоломке» – это расчёт на веру в числа, в чисто рациональное мышление. Поклонение язычеству, волшебству, сатанизму… Уход от Поэзии приводит к тому, что у людей не умеют «их сердца-сухарики /  Ни светить уже, ни сострадать…». Фонари у толпы, игра словами, алхимия в стихах, исполосованные кроссвордами плащи, змеящаяся в головах пустота, факельные испарения – всё это сопровождает  похоронную процессию. Всё это приметы нашего времени. По сути, подготовка к похоронной процессии уже началась.
Есть ли выход? Есть ли надежда? Есть. Удивительно, но стихотворение по форме не соответствует содержанию и этим несоответствием помогает выразить идею стихотворения. Что в содержании? Полное торжество головоломки. Со стороны автора стихотворения – только констатация факта. От автора – никакого сочувствия, никакой защиты Поэзии, никаких обращений к  людям с призывом очнуться и т. д. Никакой экспрессии, ни одного восклицательного знака. Авторская оценка, авторское «я» совершенно отсутствуют.
Тогда в чём надежда? Она выражена через форму (не через содержание) стихотворения. Во-первых, обратим внимание, как меняется название от слова «предсказание» (что уместней бы было в связи с  содержанием стихотворения) к слову «сказание». Уже в этом слове слышится что-то извечное, фольклорное, народное, поэтическое. А в предсказании – гадалки, кликушечество… Во-вторых, начало стихотворения поддерживает этот настрой на сказ, на фольклор: «Шла по свету…» (сравним зачин из народных сказок: жили-были на свете…). Ведь всё-таки сохранился свет. Далее. Пусть через отрицание, но снова возникают слова «светить» и «сострадать». Есть надежда, что новые ростки дадут «плакучие ивы» и вздыхающий «вещий птах» вновь обретёт дар пророчества. Не зря же образ ив плакучих вводит ещё и в измерение библейское: «На реках Вавилонских тамо седохом и плакахом,.. на вербиих… обесихом органы наша… Како воспоем песнь Господню на земли чуждей» (Пс. 36:1-5).
Побеждай зло добром. По содержанию стихотворение наполнено злом, безвыходностью, окончанием века Поэзии. А после прочтения, за счёт правильного подбора одного из видов народной эпической словесности, за счёт продуманности формы, создаётся ощущение победы Поэзии. Так, форма, встав над содержанием, победив содержание, показывает вечно живую Поэзию. Содержанием поэтесса показывает процесс похорон Поэзии, а формой – процесс рождения. И это одномоментное. Сам факт написания стихотворения является фактом жизни Поэзии. И «химик», прочитавший стихотворение, будет убеждаться в живучести Поэзии не логическими доводами, не «алхимией стиха», а самой красотой Поэзии.

Рождение Поэзии, по наблюдению Т. Шороховой, происходит вместе с рождением ребёнка. И вот: то ли Поэзия растёт в Ребёнке, то ли Ребёнок растёт в Поэзии…

Сноровка и удача
Словесных повитух
Ликующего плача
Качают лёгкий слух.

Из нежного «а-гу-ли»,
Качальных амплитуд,
Как огурцы в июле
Детёныши растут.

Спелёнатые рифмой,
Хотя и не всегда,
Они уснут – и стих мой
Проклюнется тогда.
(«Сноровка и удача»)

«Из нежного „а-гу-ли”» формируется тембр, интонация голоса, из «качальных амлитуд» – ритм, размер будущих стихотворений. О вхождении в ребёнка ощущение рифмы сказано и в стихотворении «К рифме»:

Строчек звякают концы
Бриллиантами в подвесках –
Так играют бубенцы
В маленьких ладошках детских.

«Спелёнатая рифмой» с самого рождения была и Татьяна Шорохова. Обратимся к воспоминаниям поэта: «Поэтическим творчеством я обязана маме, через неё и был мне передан Божий дар. Мама была очень одарённым человеком – живой родник народного слова. Знала множество пословиц и поговорок на русском и украинском языках, уже в старости составила список песен, которые помнила наизусть – их оказалось более двухсот и тоже на двух языках. Всё моё детство до шестнадцати лет мамой опето: что бы она ни делала, она всегда пела. Была и прекрасной рассказчицей. Говорила ёмко, образно, ярко – картины вставали перед нами, как живые. В детстве сочиняла стихи и она, но была война, трудное послевоенное время, образование четыре класса и т. д. Литературный талант не расцвёл, не стал судьбой. Мама была простой труженицей, но для меня она – это та Русь, которой остаётся теперь так мало: жизнь по совести в соединении с желанием всё изукрасить словом, пением; радостный, светлый, устремлённый на добро дух в соединении с тяжёлым трудом, в который она была «впряжена» всю свою жизнь. Я от мамы позаимствовала только крохи. У неё – живой, бьющий из глубин духа словесный ключ, у меня уже многое от образования, хотя грех жаловаться». (Татьяна Шорохова. До седьмой зари. Краткие автобиографические сведения. Стр. 174 ).
Поэт «от мамы позаимствовала только крохи». Но какие! «Опетое мамой детство» дало свои результаты. «Ёмко, образно, ярко» создаёт свои произведения Т. Шорохова.
Поэт постоянно совершенствует своё мастерство, учиться понимать и отражать окружающую действительность, учится у природы, у коллег-поэтов. В стихотворении, посвящённом поэту Николаю Рачкову,  сказано:

Из певучего щедрого сада,
Что сумел ты стихами взрастить,
Я добуду живую рассаду,
Чтобы в сердце своё посадить.
(«Сколько нежности, радости, боли…»)

У Марины Цветаевой, у «перехлёстывающей за…», поэт готова взять и отразить в своём творчестве многое, о чём пишет М. Цветаева.

МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ

Собрала в одно шёпот прадедов
И рискнула за всех – запеть! –
Потому в словах столько радости,
Перехлёстывающей за смерть.

Под покровом шальной мятежности
Не сокрыла мольбу-любовь,
Потому в строке столько нежности,
Перехлёстывающей за боль.

Из Руси, из её сердечности,
Самоцветы твоей души,
Оттого в стихах столько вечности,
Перехлёстывающей за жизнь.

Татьяна Шорохова понимает, что поэт состоится как творческая личность только через свою неповторимую индивидуальность. Но есть общее у всех поэтов, есть общее у русских поэтов. В стихотворении «Русский поэт» сказано и об этом, общем. «Он злодейства не замыслит.., / Пылок /огненным дерзаньем, / Кроток, словно голубь, он, / Но своим самосознаньем / Бередит чужих ворон». И всё это «древним правом отчих плит, солнцем дедовским». Поэт «злодеев разозлит» тем, «что он в корень зрит». Видеть любое явление, доходить до самой сути остаётся объединяющей традицией русских поэтов.
В массовом сознании православный поэт иногда не интересен, чужд для современной поэзии своим фактом существования. Для такого читателя стихи православного поэта только о грехах, только о молитвах, свечах… Да, и об этом тоже, и в первую очередь. Но о грехах своих, а не чужих, свечах не догорающих, а возгорающих. И сам православный поэт – это не мудрая сова в лесу, а, скорее, пчела в фиалке. В стихотворении «Пчеле в фиалке радостно звенеть…» есть строки:

А листья прошлогодние горьки,
Как в храме догорающие свечи,
И беды перекладывать с руки
На чьи-то плечи, искренние плечи.

Удобно, с руки перекладывать проблемы «прошлогодних листьев», «догорающих свечей» на плечи поэта. Поэт не может быть «заплатой на пальто», не может петь ложно. «Звенит пчела в фиалке – и никто / Не обвинит её в напеве ложном».
Говоря о творчестве, о значении творчества, о его процессах, воздействии на души людей, Т. Шорохова говорит не только о поэзии, но и о живописи, о музыке, о других видах искусства. Их роль в жизни человека, взаимодействии, взаимопроникновении показана в стихотворении «От безутешной жажды крова…» Поэтесса по-своему даже принижает роль слова, когда пишет: «…Художника переводить / Посильно музыке – не слову». Показан фрагмент творческого процесса, и «в миг, / Когда исходит цвет из пальцев, / Лишь волшебство импровизаций / Озвучит радужный язык».

И несказанное из не-
Проявленного –  в души к сирым!
Смирись, поэт, послушай с миром,
Как плачут краски на струне.

Несказанное из непроявленного переходит в души к сирым. Непроявленное у поэтессы одновременно через размер и форму стиха становится и Проявленным[3].

Летит синица,
Покой отринув –
Пушинкой рая –
Ультраморино-
Во-золотая!

Слогом Во— дописывается слово и одновременно выражается восторг, как показ большим пальцем Во— !

Плач красок на струне можно почувствовать смиряясь и с миром (с миром как без брани, с миром как с людьми).

… Не уподоблю миражу
Предчувствие иной Отчизны.
Поэт всегда сродни бомжу
Нелёгким знанием о жизни.
Так пусть в бездомности твоей
Не посрамление обочин,
Не горечь строчек-кровоточин
Останется, а лист, белей
Холста. И ты прими всерьёз
Братанье звуков и оттенков.

…За стенами каких застенков
Не обнаруживалось звёзд?
(«От безутешной жажды крова…»)

Что ни строка, то глубокая мысль, жизненное наблюдение, обобщение прочувствованного и пережитого поэтом. Ещё раз пояснять языком прозы выраженное поэтом – это рвать ткань повествования, рвать «братанье звуков и оттенков», пытаться «нелёгкое знание жизни» поэтом сделать лёгким.
Завершить разбор темы творчества хочется словами из стихотворения «Божьи певуны»:

Времена нам выпали суровые –
Путь для беззакония готов, –
Но встаёт в России племя новое
С вдохновеньем Божьих певунов.

К новому племени «с вдохновеньем Божьих певунов» принадлежит и поэт Татьяна Шорохова. Не сказать об этом – проявить излишнюю осторожность, показную «замысловатую учёность». А сказать об этом – ввести автора стихотворений в смущение. Вспомним о белом подснежнике («Подснежник»), которому  «от наших «ахов» неловко».
Остаётся добавить: подснежник в стихотворении назван фонариком счастья. Сборник стихов – тоже «Фонарик счастья».

Февраль-апрель 2014 г., Иркутск

Лирическая героиня в стихах Татьяны Шороховой

Анализ стихотворений из электронного сборника поэта «Правды в долг не попрошу…»

Александр Бузунов

Приступая к рассмотрению творчества Татьяны Шороховой, мы останавливаемся на цикле стихотворений «Правды в долг не попрошу…», составленном по печатным изданиям поэта и представленном в интернете.

По тематике лирику поэтессы можно определить как философскую, гражданскую (патриотическую), пейзажную и любовную. Так же следует обозначить особо и православную тематику в лирике Татьяны Шороховой. Православная тематика в современном литературоведении недостаточно разработана, и мы не ставим задачу о фундаментальном исследовании этой темы. В данной работе будут показаны примеры «вхождения» православной тематики в лирику конкретного поэта. Сразу отметим, что одна из задач поэтов, пишущих на православные темы – не скатиться к пересказу библейских сюжетов. Такие стихи ничего нового читателю не дают, а само стихотворение тешит только его автора от умелого использования рифм для того или иного библейского сюжета. Создаётся рифмованная копия и только. Татьяна Шорохова избегает этого. Поэзия её – явление иного порядка.

Одна из особенностей стиля написания стихотворения у поэтессы – это входить в тему текста, в ритм, в образы сразу, без предварительной подготовки читателя.

* * *

Почиталась хорошею –

Танцевавшею, певшею.

Оказалось – оглохшая.

Оказалось – ослепшая.

Заметалась, замаялась –

Где найти исцеление?

Так прибилась и к храму я,

Так услышала пение.

Слуховые проталинки,

Как лекарство из ложечки,

Исцеляли по капельке,

Оживляли по крошечке.

Жизнь клубком размоталася:

Что и было – то не было.

А душа разрыдалася –

Увидала и небо я.

Надо мной, неказистою,

Надо мной, окаянною,

Встало чистое-чистое,

Голубое, желанное…

Обратим внимание на начало стихотворения. Для Татьяны Шороховой характерно умение в нескольких словах создать образ героини со своей, уже сложившейся судьбой. Образ создаётся с помощью такого приёма как антитеза: почиталась – оказалось, певшая – оглохшая. В следующих строфах намечается развёртывание сюжета, обозначается тематика стихотворения. Где найти исцеление? И вот жизнь, метания приводят лирическую героиню в храм. В следующей строфе создаётся удивительный образ исцеления. Строфа насыщена метафорами.

«Слуховые проталинки» – находка поэта. Давайте посмотрим, сколько образов, ассоциаций вызывает данная метафора. Во-первых, слово проталинка всегда связывается с весной, с самой ранней оттепелью. Весна, проталинка, оттепель еле зримы. Поэт ставит рядом слово «слуховые». Героиня оглохшая, слух забит до предела. И вот… проталинки. Процесс возрождения медлителен, осторожен. Отношение автора к лирической героине нежное, как к больной. Об этом говорит сравнение «как лекарство». А нежность, осторожность, медлительность создаются за счёт использования уменьшительно-ласкательных суффиксов в существительных: «проталинки», «ложечки», «капельки», «крошечки».

Сюжет простой. Тысячи подобных героинь от «юности моея» танцуют, веселятся. Потом глохнут. Идут в храм. Молятся, вступают на путь духовной битвы, оплакивают своё греховное состояние, то есть каются. Затем просветление, ощущение чистоты. Вот и вся история. Подобное можно найти у многих поэтов. Но Татьяна Шорохова умеет сконцентрировать, мобилизовать все возможные языковые средства, чтобы создать свой, неповторимый, запоминающийся образ. Так тема покаяния, прихода в храм раскрывается по-новому.

Знакомый с учением святых отцов знает, что в духовной жизни есть этап, когда Благодать на время отступает от человека, уже познавшего, как это – жить с Богом. И тогда человек, чтобы вновь вернуться в благодатное состояние, вступает в сознательную полосу духовной брани, о которой, собственно, большинство стихов поэта Татьяны Шороховой.

Следующее её стихотворение строится также на зрительном образе. Удивительное свойство автора – одной деталью, одним образом сразу привлечь внимание читателя.

Как вещь, захватанная руками

На общей кухне,

Душа, заласканная грехами,

Она потухнет.

Тема стихотворения – призыв к покаянию. Но начинает поэт раскрытие темы с, известной всем, бытовой зарисовки. Сравнение неожиданно, оригинально и в то же время точно в смысле соотнесения явлений. Обратим внимание на многозначное сравнение. Каждое слово «сцеплено» с другим и несёт смысловую нагрузку рядом стоящих слов. На бытовом уровне – вещь, захватанная руками, делается грязной, замызганной, рваной, непригодной. Это знает каждый. Почему она становится такой? Захватывается руками. Поэт, привлекая внимание читателя (чаще – читательницы), как бы говорит: вот стихотворение, читай. Я такая же, как ты, я знаю твои проблемы, тоже жила в квартире с общей кухней, тоже видела вещи, захватанные руками. Одной этой деталью происходит контакт с читателем, «захват» его в дальнейшую тематику стихотворения. Теперь можно говорить поэту о душе. Поэт использует антитезу: душа и вещь. Причастия «захватанная» и «заласканная» в контексте строф становятся синонимами. Ласкание души превращается в её захватывание. И какая метафора! – заласканная грехами. В обыденной речи мы слышим устойчивые словосочетания со словом грех: погрязший в грехах, упивается грехами, зарос грехами и т. д. Поэт находит новое слово для обозначения функция греха – заласкивать. Созданный образ поднимает читателя и до философского обобщения. И душа потухнет, и вещь придёт в негодность, и вещь на общей кухне, и душа тоже на общей кухне. Душу на «общей кухне» мира ласкают грехи. Чем больше этой греховной ласки, тем быстрее потухает душа. Далее поэт говорит о путях воскресения души и результате этого воскресения. А в последних двух строчках – прямой призыв: «Душа, захватанная грехами, / Очнись, опомнись!»

У лирической героини стихотворений Татьяны Шороховой большой жизненный и духовный опыт. Обычно автор показывает свою героиню в моменты покаяния. Героиня не предлагает своему читателю учиться на её ошибках, иногда прямо призывает учитывать её опыт молитвы. И это всё через слёзы, через покаяние, через осмысление своего собственного пути. Рассмотрим ещё несколько стихотворений поэтессы.

О чём я плачу

Укором – памяти рассрочка:

«Жалеть об этом будешь, дочка,

Когда за мной закроешь дверь…»

Как больно, мама, мне теперь

За все слова, за все дела,

Отравленные ядом зла.

И он – лишь ложка дёгтя в мёд,

Но совесть жизни не даёт!

Извечная тема отцов и детей. Фразеологизм «ложка дёгтя в бочке мёда» показывает трагизм жизни героини. Казалось бы, мелочь. Но все дела, слова были отравлены ядом зла. Отсюда и запоздалые слёзы, вечные слёзы. Но слёзы эти очищающие, от которых сама героиня никогда не откажется. Об этом следующее стихотворение.

Попутчик

Скажет попутчик мне –

Что ему возразить? –

«Хватит гореть в огне,

Свечкой пора светить.

Всё-то рыдаешь вслух,

Всё-то себя коришь!..

Мирный и чистый Дух

В душу низводит тишь.

Не для того ли пост?

Не за тебя ли Крест? –

Мне разорвать пришлось

Ордер на твой арест».

Но попрошу в ответ

Из своего огня:

– Не отнимайте, нет,

Слёз моих у меня!

Обратим внимание, сколько слов вкладывается автором в уста попутчика и сколько – героини стихотворения. Автор намеренно ставит и читателя и героя-попутчика в ситуацию, когда они фактически оба правы. Даже и героиня соглашается с доводами попутчика. Что ему возразить? А попутчик и опытный, и желает добра, и аргументы у него, и логика, и желание переубедить. И героиня всё безропотно выслушивает, но в конце стихотворения всего семь её слов: «– Не отнимайте, нет, / Слёз моих у меня!» Героиня не спорит с попутчиком, не опровергает его аргументов. Единственная просьба – не отнимать слёз. Философский, общечеловеческий смысл заложен в этих последних строчках. В недавнем прошлом у многих людей отнимали всё: храмы, возможность общения с Богом, право уединения, молитвы и т. д. Сейчас многое возвращается, но не слёзы. Более того, их отнимают, начиная с детского сада. «Не плачь, не реви» – слышит ребёнок с детских лет. И плач взрослого человека расценивается как ненормальность.

А вот ещё один итог духовной брани в жизни героини лирики поэта. Рассмотрим стихотворение «О хорошем», название которого говорит само за себя.

О хорошем

Если, ведая грехи,

Я с себя снимаю стружку,

В сердце сыплются стихи,

Словно птицы – на кормушку –

Ту, в которой свежий корм

На любовь людей помножен…

Нет, родные, не старо

В жизни думать о хорошем!

Лирический герой этого стихотворения многоплановый. В стихотворении есть мотив покаяния, мотив осмысления своего предназначения, творчества, мотив определения ценностей жизни. Всё это настолько переплетено, гармонично, что трудно выделить что-то одно как доминирующее. Читать это стихотворение надо медленно, вдумчиво, чтобы почувствовать и понять его многоплановость. С другой стороны, чтобы избежать надуманности и не придумывать того, чего нет.

Давайте вчитаемся в каждую строку. «Если, ведая грехи, / Я с себя снимаю стружку…». Автор и в этом стихотворении легко избегает штампов. Обычно в лирической поэзии со словом «грехи» обязательно соседствуют слова «покаяние», «исповедь» и т. д. А фразеологизм «снять стружку» делает мысль живой, близкой. Наполняет нас бытом. Сразу стоит отметить, что название стихотворения не оторвано от ткани повествования. Оно – начало стиха. О хорошем можно думать, говорить, мечтать только, если, ведая грехи, я…

«В сердце сыплются стихи, / Словно птицы – на кормушку» – какая редкая, прекрасная метафора. Мы привыкли думать, что стихи живут у того или иного поэта где-то внутри, и задача поэта только «всю душу выплеснуть в слова» (С. Есенин). Об этом сказано много и самими поэтами, и исследователями их творчества. Вот вам и процесс творчества, вот вам и тема очищения для возможности творить. Здесь уместно будет вспомнить и стихотворение А.С. Пушкина «Пророк». «И он к устам моим приник, / И вырвал грешный мой язык, / И празднословный, и лукавый…». У Пушкина Пророк пассивен, у поэта Шороховой лирическая героиня активна. Но активна она в начальной стадии процесса творчества, в процессе подготовки к нему. В остальном – воля Божья. У Пушкина – «исполнись волею моей». У Шороховой – «в сердце сыплются стихи». Здесь поэт поднимается до глубочайшего философского смысла. Процесс творчества для Шороховой неотрывен от покаяния, «снятия с себя стружки», всего наносного, чуждого Божьему замыслу.

«Сыплются стихи». Где вы ещё, уважаемый читатель, встречали подобный образ? Обычно стихи пишутся, приходят, создаются, рождаются, но чтобы… И вот у поэта использование бытовой лексики «снимаю», «стружку», «сыплются», «птицы», «кормушка», «свежий корм» создаёт глубокое философское звучание. И этот «свежий корм / На любовь людей помножен…». В конце стихотворения лирическая героиня, как бы споря с неведомым оппонентом, говорит: «Нет, родные, не старо / В жизни думать о хорошем!» При прочтении последней строки стихотворения сразу же вспоминаются строки из Апостола «…что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте» (Флп. 4:8). Это всё, о чём говорит и стихотворение, и есть добро. Об этом и надо думать.

В наше время с детских лет людям подсовываются главным образом сюжеты, чтобы они думали о плохом. Думать о хорошем – это для романтиков, для мечтателей и т. д. А жизнь – она другая. Уж мы-то знаем. Мы – это средства массовой информации, коллеги по работе, соседи. Автор же, в противовес общей тенденции, замыкает стихотворение последней строкой: «Нет, родные, не старо / В жизни думать о хорошем!», возвращая нас и к началу стихотворения. Когда мы начнём мыслить о хорошем? «Если, ведая грехи…».

Так о чём же стихотворение? О покаянии? Об осмыслении своего творчества? О ценностях жизни? И о том, и о другом, и о третьем…

Татьяна Шорохова умеет подать свою героиню через призму видения светского и православного. Есть такое понятие как интеграция. Она происходит во всех сферах нашей жизни. В экономической, политической, социальной, в науке, культуре и т. д. Так вот: Татьяна Шорохова обладает удивительным свойством – умением в своём творчестве интегрировать светское и православное в одном стихотворении. Далее мы покажем на примерах, как это умение проявляется в конкретных стихах. Возьмём стихотворение «Молитва»:

Жизни прямая линия

Снова идёт по пням…

Господи, от уныния

Освободи меня!

В круге лесов осиновых,

Пылких моих остуд

Видишь души бессилие,

Видишь и нищету…

Как я устала, Господи,

Здесь не собою быть!

Плачу слезами поздними

В келье своей судьбы…

Вновь пропадаю втуне я,

Словно лесная гарь…

Сердце моё чугунное

В Свой претвори алтарь.

Чтобы от слов молитвенных,

От благодатных слов

Сердца больного рытвины

Скрыла Твоя Любовь.

Само название стихотворения – чисто религиозное. Лексическое значение слова «молитва» можно найти в любом словаре. Сейчас много стихотворений с таким названием. И многие эти стихотворения повторяются по смыслу, по содержанию. Просьбы – об одном и том же. Покаяние – в одном и том же. Но для этого есть канонические, чисто церковные, православные молитвы. И они гораздо полезнее, лучше, истинно отвечающие своему предназначению, чем любое гениальное стихотворение гениального поэта. И вот задача поэта – не очередное подобие молитвы написать, а написать что-то своё, неповторимое. Своё видение каких-то явлений, свой интересный для других духовный опыт.

В стихотворении Т. Шороховой «Молитва» всё начинается с традиционного – избавить от уныния, от бессилия души, от духовной нищеты. О сердце: Сердце моё чугунное («сердце чисто созижди во мне»). И «жизни прямая линия / Снова идёт по пням» («Блажени непорочнии в пути»). Таким образом, все моления, обозначенные героиней стихотворения, так или иначе, знакомы и близки современному читателю. И если бы в стихотворении были заложены только мысли для воспроизведения ассоциаций из православных молитв, то своей задачи стихотворение как носитель художественного произведения не выполняло бы.

Но особенность и мастерство поэтессы заключается в том, что она находит мысль, слова, которые как бы вне молитвы, но слились с общим потоком молитвы. Это слова «Как я устала, Господи, / Здесь не собою быть!» Это пример истинной интеграции, о существе которой мы говорили выше. Здесь следует остановиться и рассмотреть деталь подробнее. Возьмём читателя с православным мироощущением, с православным, если можно так сказать, менталитетом. Для него все образы, ассоциации, вызываемые стихотворением, традиционны и не несут, по большому счёту, ничего нового ни душе, ни мыслительной деятельности. И для него новым может оказаться отмеченная нами строка. Но уже с философской, с земной, бытовой, с внецерковной точки зрения.

А теперь возьмём читателя, который пока далёк от Православия, но имеет богатый жизненный опыт и много думал, многое пережил. Ему эта строка будет понятной, знакомой, выстраданной. Ведь каждый из нас может вспомнить сотни случаев, когда и мы сами, и окружающие нас люди говорим: Господи, как я устал; дайте мне побыть одному; да когда же это кончится; опять приходится выкручиваться (быть не собою) и т. д. Данной строкой, данными словами поэтесса делает интеграцию, слияние православного мироощущения со светским. Действительно, вне контекста фраза «Как я устала здесь не собою быть!» звучит приземлено, по-бытовому, с оттенком раздражительности. А вставленная в контекст стихотворения она приобретает философский, возвышенный, вопрошающий, молитвенный смысл. «Как я устала, Господи, / Здесь не собою быть!»

По сути, вся усталость личная, человеческая, вселенская только и оттого, что человек стал «быть не собою». Человек стал не собою, когда первые люди не послушались Бога, нарушили Его заповедь, отвернулись от Него. Когда человек «был собою», он был в раю. Грех, греховный мир ломает человека, заставляет ежеминутно делать выбор, приспосабливаться, выживать. И вот эти слова, эти мысли героини стихотворения становятся её личным взыванием, вкрапляются в слова молитвы. Теперь уберите эти слова из контекста стихотворения – мысль приземлится, утратит свою глубокую, молитвенную значимость, а само стихотворение обессмыслится, потеряет свою индивидуальность, новизну, узнаваемость среди других сотен стихотворений, других поэтов, пишущих «молитвы».

Предлагаем рассмотреть ещё одно стихотворение с элементами интеграции.

* * *

Как возвращалась жена неверная

Под кров тепла,

Так оживала душа бессмертная –

И ожила.

Её, нездешнюю, её Господнюю,

За просто так

Упечь попробовал в преисподнюю

Какой маньяк?

Ещё – под ядами, ещё – под чарами,

Но – зацвела.

Теперь не сманишь её на старое

Приманкой зла.

Она по-девственному ласкательна,

Без тени мглы.

Её святое лицо – сиятельно!

Крыла – белы.

Тема стихотворения – возрождение души. А начинает поэт стихотворение опять всем известной бытовой зарисовкой. (Вспомним ранее цитированное «Как вещь, захватанная руками / На общей кухне…»). Начало стихотворения также продуманно в соотнесении явлений. «Как возвращалась жена неверная / Под кров тепла…». Эта строка стихотворения мотивирует читателя на его прочтение. Читателю знакома подобная ситуация из художественной литературы, кинофильмов, устных историй, многим из собственного опыта. И вот эта эмоциональная, чувственная память читателя через мгновение должна перенестись с «жены» на «душу».

Это стихотворение полностью построено на развёрнутой метафоре. Автор держит внимание читателя в напряжении. «Как возвращалась жена неверная / Под кров тепла…» Начавшаяся история обрывается. Читатель вроде и не узнает, принята ли в дом эта жена. Но слово, написанное о душе, «и ожила», возвращает нас и к жене. На подсознательном уровне читатель понимает, что жена прощена, принята, ожила. И следующие строфы говорят о душе, но читатель, уже вхожий в образ жены, читает в параллели, в интеграции. Её – это, конечно, душу; но в «её» остаётся и часть от жены.

Её, нездешнюю, её Господнюю,

За просто так

Упечь попробовал в преисподнюю

Какой маньяк?

Её нездешнюю… Снова автор стихотворения подбирает единственное, удачное в контексте слово. Создаётся образ по расстоянию: здешнее – это земное. Душа – не земное. Как далеко от земли до Господа, до Неба! Создаётся образ по наполняемости: в земном – грехи, материальное, безбожное, а в Господнем – мир, Любовь. Создаётся образ по родственности: для земного, материального мира душа чужая, для Господа – родная. Своя. Слова разговорного стиля «попробовал», «за просто так», «упечь», «маньяк», соседствуя со словами высокого стиля «Господнюю», «преисподняя» создают живое, вместе с тем, возвышенное, повествование.

Почти в каждом стихотворении поэтессы героиня показана на грани уходящего греха и зарождения новой жизни. И в этом стихотворении, в этой строфе наречие «Ещё – ещё», а через миг уже союз «но..» «Ещё – под ядами, ещё – под чарами, / Но – зацвела». И вот результат «оживления» души:

Она по-девственному ласкательна,

Без тени мглы.

Её святое лицо – сиятельно!

Крыла – белы.

Таким образом, метафоры, сравнения, лексика, используемые поэтом и указывающие на повседневный быт, на мирскую жизнь, переплетённые с православным мироощущением, создают интеграцию. Нам представляется, что будущее православной лирики именно в таком подходе, в таком видении при создании стихотворений православной тематики.

* * *

Не соседская, не окольная,

Не попутная, вся – своя,

Слабина моя своевольная –

Не просмоленная ладья.

Данное стихотворение следует начинать рассматривать от формы и идти к содержанию. По форме – четверостишие. Употребление четыре раза отрицательной частицы «не» привлекает внимание читателя. Всё стихотворение наполнено внутренними рифмами, и причём «женскими», т. е. оканчивающимися на гласные буквы: «соседская (-ая), окольная (-ая), попутная (-ая), вся (-я), своя (-я), моя, (-оя), своевольная (-ая), просмоленная (-ая), ладья (- ь-й-а). Фактически – во всех словах, кроме одного. Не много ли для такого небольшого по объёму стихотворения? Нет. Ведь о чём говорится в стихотворении? О ладье. Единственный предмет в стихотворении. Чтобы создать иллюзию движения, плавания, покачивания на волнах, автор и насыщает стихотворение женскими рифмами, и окончания создают плавность, течение ладьи.

Теперь перейдём к содержанию стихотворения. О чём оно? О слабине. Слабина-ладья. Развёрнутая метафора способствует раскрытию идеи этого произведения. Слабина – это возможность прорыва, развития греха. Мы свои грехи привыкли связывать со случайными обстоятельствами, с соседями, с чем угодно, но не искать их в себе. А героиня стихотворения начинает с категоричного «не». Она не может судить и не судит о попутчиках, о знакомых, незнакомых, вообще о людях. Слабина её «вся – своя». Единственное в стихотворении «не», которое принадлежит героине стихотворения – это «не просмоленная». Вот на это и надо смотреть, этим и надо заниматься. А не давать «своеволия» слабине. (Вспомним ежедневное – «да будет воля Твоя»). Без этого можно утонуть в житейских волнах на не просмоленной ладье. Ведь не беда в том, что у тебя есть ладья, но беда в том, что ты не просмаливаешь её. И не беда в том, что у тебя есть слабина, но беда в том, что ты медленно, постепенно, без надрыва не устраняешь её. Так единство формы и содержания стихотворения помогают выявить его идейное содержание.

* * *

Там, где бродит блудный сын,

Есть и дочь блудница.

Он повсюду не один

Пьёт и веселится!

Не один пасёт свиней,

Давится рожками –

Всё с подружкой, всё-то с ней!

…И со всеми нами.

Правды в долг не попрошу –

За свою хватаюсь:

Я – живая. И грешу,

Хоть потом и каюсь.

К Свету Божьего огня

Мне ли дотянуться?

Но я знаю: у меня

Есть куда вернуться.

Одно из самых сильных стихотворений поэта. Библейский сюжет из Евангелия знаком, и нет необходимости на нём останавливаться. Сама поэтесса, как только одной строкой ввела в повествование читателя, сразу прерывает чисто Евангельский сюжет и обращает наше внимание ещё и на другое. «Там, где бродит блудный сын, / Есть и дочь блудница». Проведём небольшой лингвистический эксперимент. Ничего не стоило автору «уровнять» и сына и дочь. Там, где бродит блудный сын, бродит с ним блудница (или: есть там и блудница, или: ждёт его блудница). Вариантов много. Но автор выравнивает проблему сына блудного с дочерью блудной. Более того, «бродит» блудный сын, а блудная дочь «есть». Разница чувствуется. «Он повсюду не один / Пьёт и веселится!» Эта строка важна и для дальнейшего развития сюжета стихотворения. Но более важна она для обращения внимания читателя на важную мысль.

Мы привыкли читать в притче и говорить о, прежде всего, блудном сыне (притча по-другому и не называется), об его отце, о брате, о слугах. А о блудницах походя упоминает лишь старший брат, защищая, говоря современным языком, свои интересы и высказывая отцу обиды: «…сын твой, расточивший имение своё с блудницами, пришёл, ты заколол для него откормленного телёнка» (Лк. 15:30). И всё.

Поэт Татьяна Шорохова, как никто до неё, увидела трагизм библейского сюжета во всей его полноте. Она вытащила из страшного небытия дочь-блудницу и поставила рядом с блудным сыном. Об этом, как подтверждение, и дальнейшие строчки: «Не один пасёт свиней, / Давится рожками – / Всё с подружкой, всё-то с ней!». Поэт включила дочь-блудницу в библейский сюжет, «прижала» плоть блудницы к блудному сыну. Теперь поэт «смягчает» трагизм блудницы, называя её «подружкой» в отношении блудного сына. И с этого момента каждая строка стихотворения «не отпускает» читателя от мысли о блудной дочери.

Возвратимся к стихотворению. Поэт прерывает повествование Библейского сюжета строкой «И со всеми нами». Блудный сын с нами.

Правды в долг не попрошу –

За свою хватаюсь:

Я – живая. И грешу,

Хоть потом и каюсь.

Героиня стихотворения говорит, что правды в долг не попросит. Нам всегда удобнее примеривать на себя чужую правду, оправдываться ею. Правда в контексте стихотворения – это оправдание, незаслуженное оправдание грехов и т. д. А правда в том, что героиня стихотворения «живая». Какое ёмкое, многозначное слово. (Вспомним «меня такой живой и настоящей на ласковой земле», М. Цветаева). Тоже не мёртвая, а живая и блудница-подружка из данного стихотворения. И она до тех пор жива, пока жив блудный сын, пока жива притча о блудном сыне, пока говорит старший брат «…сын твой, расточивший имение своё с блудницами, пришёл…».

И уже не важно, чьими устами говорит поэт последние в стихотворении слова. Говорит словами ли своей героини, словами ли блудницы, вскользь упомянутой в притче, словами ли каждого читателя этого стихотворения:

К Свету Божьего огня

Мне ли дотянуться?

Но я знаю: у меня

Есть куда вернуться.

Вот так глубоко, по-женски, с Любовью переосмысливает Библейский сюжет поэт и создаёт истинный поэтический шедевр.

* * *

Печально поэтессы знамениты

Числом своих влюбленностей. И мне

Подробность эта песенного быта

Досталась. И не скрою, что – вдвойне.

…И резали слова острее бритвы,

Когда декабрь рядился под апрель,

И превратилось сердце в поле битвы,

Где сеча не затихла и теперь.

Стерпеться мне пришлось и натерпеться

И, как младенца носят, холить боль!

Но я взнуздала влюбчивое сердце,

И помогает этому Любовь.

Тема стихотворения о влюбчивости и Любви. Умное, рассудительное. Автор стихотворения как всегда вводит читателя одной фразой, одним предложением в тему разговора. «Печально поэтессы знамениты / Числом своих влюбленностей». Обыденная фраза. Поэт не вставляет в предложение никакой эмоционально-экспрессивной лексики, не даёт оценки самому факту. Не судит своих коллег по цеху. Хотя лёгкий оттенок слова «печально» несёт элемент лёгкого осуждения, а «знамениты» и «числом» – лёгкую, мало заметную иронию.

И вот, введя читателя в тему, она оставляет поэтесс, и сразу начинает говорить о себе, но в контексте заявленной темы. «И мне… подробность эта досталась» – говорит героиня стихотворения. Даже вдвойне. И результат этого – превращение сердца в поле битвы. Постоянное поле битвы, где сеча никогда не затихает, где победы одерживаются то с одной, то с другой стороны. Нет ни эпохи, ни страны, ни религии, где бы не освещалась эта тема. При анализе стихотворений поэтессы мы ограничимся лишь тем, как конкретный герой или героиня решают эту проблему для себя, что автор стихотворения привносит читателю новое. В конце стихотворения героиня говорит:

Стерпеться мне пришлось и натерпеться

И, как младенца носят, холить боль!

Но я взнуздала влюбчивое сердце,

И помогает этому Любовь.

Внутренняя рифма слов «стерпеться» и «натерпеться» выполняет сразу две функции. Первое, повтор слов создаёт своеобразный народный песенный мотив; второе, даёт толчок читателю для неосознанного продолжения составления цепочки однокоренных слов: «перетерпеть», «вытерпеть» и других. И вот великолепная метафора – «холить боль, как носят младенца». Это боль влюблённости, которая постоянно о себе заявляет, к которой надо относиться осторожно, как младенца носят, выплакивать её, выговаривать, сообразовываться, холить. И вот в самом конце стихотворения… К сожалению, ещё одно слово уходит из активного употребления. Всё реже и реже мы можем услышать это слово с экранов телевизоров, из радио, увидеть напечатанным в СМИ. Слово это – «взнуздать». «Но я взнуздала…». Влюбчивое сердце героини несётся как бешеный конь. Пусть остановить его невозможно. Остановка – смерть. Но взнуздать, что и сделала героиня, можно. Взнуздать – значит иметь возможность сбавить скорость, выбрать нужное направление, не разбиться от бешеной скачки. И помогает этому Любовь. А что это за Любовь – объяснять читателю автором стихотворения не надо. Достаточно написать его правильно, с большой буквы: Любовь.

Тему влюблённости поднимал в своём творчестве каждый поэт и каждый по-своему отражал. Влюблённость как боль можно встретить у многих поэтов, многообразен и спектр отношения поэтов к ней. «Но исцелиться не желаю…» – признаётся один из лирических героев поэзии XIX века («И я слыхал, что Божий свет…», А.С. Пушкин). Но лирическая героиня Шороховой так капризно не заявит. Почему? Прочтём стихотворение Татьяны Шороховой:

Жизненный опыт

В тот миг, когда под сенью Троицы

В твоей внеклеточной мольбе

Чудовище в тебе откроется,

Ты в рёв заплачешь о себе!

И станешь сторониться ближнего

И криком к Богу вопиять,

Прося защиты у Всевышнего,

Пытаясь человеком стать.

Душа начнёт металлом плавиться,

Умом не принимая тьму!

…С чудовищем Спаситель справится:

Решись довериться Ему.

Душа тогда лишь в мир оденется,

Когда придёт на помощь Спас!

Усилий ветряные мельницы

К бессилию приводят нас…

В желании удочерения,

Что пожелаю я тебе? –

Терпения, мой друг, терпения

И неотступности в борьбе.

Начнём с самого названия стихотворения. Отличительная особенность поэтического мышления Т. Шороховой – в нескольких словах, в одной фразе выразить многоплановость, множество смыслов. И это относится не только непосредственно к текстам стихотворений, но и к их названию. «Жизненный опыт» – название стихотворения сухое, холодное, канцелярское. Такие названия мелькали в газетных и журнальных публикациях советского периода времени. Передовым опытом делились передовик производства, семья, воспитавшая хороших детей, лидеры партии и государства. Зачем же тогда поэт, живя словом, чувствуя слово, даёт такое «невыигрышное» название своему стихотворению? Во-первых, читатель, уже познакомившись с творчеством поэта, знает жизненный опыт из тех областей, о которых мы сказали выше. Во-вторых, лексически не окрашенные слова подготавливают читателя к серьёзному разговору. Здесь, как бы говорит поэт, не до поэзии. В-третьих, поэт и поэзия должны «забирать», возвращать слова, наполнять их новым лексическим значением, новыми смысловыми оттенками. В-четвёртых, названием стихотворению поэт даёт простор для интерпретации, для всеохватывающего «жизненного опыта», а не ограничивает его какими-то рамками. Можно выявить и другие причины выбора названия этому стихотворению.

Конечно, сама поэтесса не размышляла так долго над названием стихотворения, не изводила «единого слова ради / тысячи тонн словесной руды» (В. Маяковский). Но мы намеренно остановились на одном из примеров (в данном случае на выборе названия), чтобы показать вдумчивость поэта в работе над словом. Умело подобранные слова помогают глубже выразить замысел поэта, раскрыть мысль, идейное содержание произведения. Теперь вернёмся к первой строфе стихотворения:

В тот миг, когда под сенью Троицы

В твоей внеклеточной мольбе

Чудовище в тебе откроется,

Ты в рёв заплачешь о себе!

Поэт сразу начинает прямой, слегка жёсткий разговор. Обращается напрямую: «в твоей», «в тебе», «ты». «В тот миг…» До этого мига жизнь того, к кому адресовано обращение, автор знает. Поэту важен только тот миг (не час, не год), когда происходит открывание чудовища. И автор стихотворения знает, и читатель знает, о каком чудовище идёт речь. Это не то чудовище, какое в сказках изображает поэт ХIX века. Не то чудо-юдо, о котором народ передаёт из уст в уста своим детям. Нет. Это чудовище греховной природы человека. Чудовище, вскормленное плодами больной цивилизации. И как начало спасения – Ты в рёв заплачешь о себе! Из устойчивого сочетания «рёвмя реветь» автор берёт первую часть и соединяет со словом «заплакать». Сочетание слов создаёт страшный, животный и, вместе с тем, человеческий ужас. Далее идёт описание некоторых последствий от открывшегося чудовища. И вот ещё очень важные слова: «Душа начнёт металлом плавиться, / Умом не принимая тьму!» Самое страшное, тяжёлое, ужасное состояние, созданное удачно подобранными словами и подкреплённое восклицательным знаком. Какая метафора! В контексте стихотворения поставлены рядом слова «душа» и «металл». Плавка души по той технологии, тем огнём, в той печи, в которой плавится металл.

И ещё более значимые слова: умом не принимая тьму. Мы в своей обыденной жизни умом всё принимаем. Что-то, принимая, оправдываем, что-то, принимая, отвергаем. Можем понять и принять всё! Объяснить себе и другим все явления, происходящие в человеке, в социальной сфере, вообще во всём. Какую же тьму нельзя принять умом? Автор ставит рядом, как синонимы, слова «чудовище», «тьма». Противоположные им – Бог и Свет. Вспомним Евангельское «Бог есть Свет, и нет в Нём никакой тьмы» (1Ин. 1:5). Когда же человек поглощается тьмою? Когда полностью отходит от Света, от Бога.

И вот в стихотворении достигнута вершина. Наступила кульминация, высшее напряжение в действии, в сюжете произведения. И спад напряжения происходит в возвращении к читателю, в прямом к нему обращением и советом. «…С чудовищем Спаситель справится: / Решись довериться Ему». Говоря терминологией из области медицины: диагноз поставлен, лечение предложено, желание исцелиться даже не спрашивается. А в конце стихотворения автор «Жизненного опыта» уже обращается к адресату с нежностью «мой друг». Высказывает пожелания.

Душа лирической героини в поэзии Шороховой показана в разных жизненных ситуациях. К душе могут быть предъявлены жёсткие требования («К душе»). Душа может быть очищена, и, как результат, представлена ясной и прибранной («Открывается нам / Воля Божия исподволь…»); за душу героиня молит о милости Живое Слово («Перед Дверью»); героиня в храме правит душу («О копилке жизни»); душа героини мается («Во тьме белеет огонёк свечи»); лирическая героиня может душе, как подруге, что-то предлагать: «За Христа, душа моя, держись» («Слово сердца»); душа может обладать человеческими свойствами и «поклонно притихает» («Надтреснула душа моя, и склеить…»); лирическая героиня «носилась, как с торбой, с душой обречённой» («О чём-то ненужном свистала и пела»); лирическая героиня никогда не допустит, чтоб душа была или даже называлась ничьей. «Ох, моя – не ничейная! Чуть живая душа!!!» («В житейском море»).

Рассмотрим несколько стихотворений, в которых присутствует образ души.

* * *

Открывается нам

Воля Божия исподволь…

У горящих лампад

Словом вынянчу исповедь.

А потом перейду

По мосту да по осени

В заповедный покой

Через трудные росстани.

Где сплеталась река

В мае с дождиком шёлковым,

Там по чёрной воде –

Листья памятью жёлтою.

И горчит тишина,

Как свечные огарочки.

На продрогшей волне –

Серых уточек парочка.

В маете берега –

Не сойтись им до засухи.

А вдогонку за мной –

Светлой церковки запахи,

Чтобы правильный путь

Сердце грешное выбрало,

Чтобы в келье души

Было ясно и прибрано.

В стихотворении ненавязчиво, исподволь, мягко разворачивается сюжет. Сначала «вынянчу исповедь», «потом перейду в заповедный покой», «а вдогонку за мной – светлой церковки запахи». Сюжет как бы спрятан в ткань повествования, чтобы спокойствие, умиротворённость передались и читателю. Метафоры, сравнения не задерживают внимание, а продолжают «двигаться» в сюжете.

Где сплеталась река

В мае с дождиком шёлковым,

Там по чёрной воде –

Листья памятью жёлтою.

Сплетение реки с дождиком создаёт зрительный образ. Единственный глагол в строфе «сплеталась» создаёт тишину. Умение поэта не использовать традиционные метафоры, а создавать свои проявляется и в следующем подборе слов. «И горчит тишина». Мы привыкли видеть со словом «тишина» слова «сплошная, мёртвая, вечная, беззвучная» и т. д. А рядом со словом «горчит» может стоять какое угодно слово, но только не «тишина». Можно: горчит от прелых листьев, горчит от осеннего воздуха, горчит от ветерка с реки. Но в том-то и дело, что в совокупности ассоциаций у героини стихотворения создаётся образ тишины, тишины горчащей. И чтобы образ горчащей тишины был более понятен, автор сравнивает её со свечными огарочками. Слово «понятен» в нашем рассмотрении текста неудачное, «горчащая тишина» и «свечной огарочек» сливаются в чувствах, в сознании героини.

В данном контексте что с чем сравнивается, зависит от того, выходит ли героиня «из светлой церковки» или входит в неё. Героиня была «у горящих лампад», у горящих свечей, исповедовалась, и всё это при немыслимой в миру тишине. И с этой тишиной души героиня выходит в тишину мира, в тишину природы осенней. Происходит удивительное слияние тишины души (душа тишиной напиталась в церквушке) и тишины природы. Происходит интеграция церковного и мирского. И вот в конце стихотворения автор пишет, как героиня физически (не душой) уходит от церкви.

А вдогонку за мной –

Светлой церковки запахи,

Чтобы правильный путь

Сердце грешное выбрало,

Чтобы в келье души

Было ясно и прибрано.

Теперь для читателя стихотворения сочетание слов «церковки запахи» ощутимо через выше приведённые сравнения и метафоры. И как итог, цель всего – выбор правильного пути сердцем, и чтобы в келье души (опять метафора) было ясно и прибрано.

К душе

Словом бросаешься острым?..

Что у самой-то внутри?!

Всё-то на ближнего смотришь…

Ты на себя посмотри!

Что-то уж сильно привольна! –

Где ни копнёшь, там и – грех…

Камешки с колокольни

Сбрасываешь при всех.

Смирной бы надо быть, кроткой…

Не про твою это честь!

Любишь казаться – казотка! –

Ближнему лучше, чем есть.

Чашу-то чистишь снаружи…

Страсти, что в печке – коржи…

Мало на людях пичужить –

Надо по-Божьему жить.

Трудная эта работа –

Главное дело твоё.

Дни-то лукавы… Ну, что ты

Взвихрилась, как вороньё?

Правды не терпишь? А как ты

Мнишь без неё обойтись?..

Что обколючилась в кактус?

Хватит-ко! Окоротись!.

Вспомни наследие верных,

Самотство вон отложи –

Сердце лишь сокрушенно

Бог не уничижит.

Знаю, что сделала больно –

Лучше уж боль, чем тоска…

Камни на колокольню

Время настало таскать.

В этом стихотворении «душа» синоним слову «человек», «личность». Автор стихотворения использует образ души человека и приравнивает её к самому человеку. Личность состоит из души, а душа – личностна. То, что обращение к душе – автор прямо говорит в названии стихотворения «К душе». Но уберём это название – и в стихотворении от души вроде бы и ничего не остаётся. И душа, и конкретная личность, сливаясь, заменяются местоимениями: «ты», «у самой-то», «на себя». Автор рассчитывает на читателя, который обращается к своей душе. Но происходит необычное: человек, читающий стихотворение, сразу переключает внимание на себя как на личность, одновременно понимая, что автор пишет о душе:

Словом бросаешься острым?..(ты или душа?)

Что у самой-то внутри?! (у тебя или в душе?)

Всё-то на ближнего смотришь…(ты или душа?)

Ты на себя посмотри! (ты или душа?).

И так в каждом обращении, в каждой строке. Жёстко, безжалостно, напрямую. Почти в каждой строфе есть или восклицательный знак, или вопросительный, что не характерно для лирики Т. Шороховой. Но автор стихотворения не могла не воспользоваться возможностью обратиться напрямую одномоментно сразу к четырём объектам: к душе автора, к автору, к душе читающего, к читающему. «Где ни копнёшь, там и – грех…» И где это копать нужно, и где этот грех – читатель в меру своей внутренней подготовленности, внутренней культуры, читательского опыта определяет сам. Или в личности автора, или в его душе, или в душе читателя, или в личности читателя. Нам представляется – везде.

В стихотворении «Пожелания» свойство души раскрывается по-другому. «Пусть душа оживает / Правдой дел, а не слов». Здесь уже нет прямых обличений, а пожелание душе переходить на новый уровень сближения с Богом. И способ достижения этого – правда дел.

Надежда

Редеет жизнь, усердье вянет,

Душа всё ближе к тишине,

И Ангел мой – небесный странник –

Беззвучно плачет обо мне.

И остыванья холод тёплый

Мертвит, и ропотно в груди,

И дней невымытые стёкла

Гнетут, как долгие дожди.

Стыда и горечи итоги

Скулят из прошлой маеты…

Там заплутавшие дороги,

И обгоревшие мосты.

И всё же, припадая к Слову,

Мольбой сомнения глуша,

Отъединяясь от былого,

В бессмертье верует душа!

И радостно внимает вести

Средь опрокинутых неправд,

Что мы, заблудшие, воскреснем,

Однажды смертью смерть поправ.

И, кто смиренно, кто увечно,

Постигнув таинство креста,

Получим дар бесценный – Вечность! –

Из рук Воскресшего Христа.

И будет каждому награда –

По жизни и по житию.

…Надежды светлая отрада

Живёт у бездны на краю.

Стихотворение композиционно состоит из двух частей. В первой части речь идёт о подходе к концу земной жизни. «Остыванья холод тёплый». Кроме этой метафоры привлекает внимание «И дней невымытые стёкла / Гнетут, как долгие дожди». У Мандельштама в стихотворении «Дано мне тело…» есть строки: «на стёкла вечности уже легло / моё дыхание, моё тепло». Для героини стихотворения «Надежда» этого недостаточно. Чтобы душа перешла в вечность, эти стёкла дней, стёкла вечности надо очистить. Очистить очищением своей души. Стыд и горечь скулят, дороги заплутавшие, мосты обгоревшие. Но есть Надежда. И вторая часть стихотворения начинается со слов «И всё же…». Концовка стихотворения как всегда у поэта многозначна: «…Надежды светлая отрада / Живёт у бездны на краю».

Вообще, автор стихотворений ставит своего героя всегда на грани выбора, своеобразного перехода из бытия в Вечность, из греха – в добродетель, к обращению к Богу. И этот переход, эту грань автор изображает каждый раз по-разному. Это или перед дверью, или у бездны на краю, или перед входом или выходом в храм, или перед молитвой, или после неё.

Перед дверью

Истоком, иссякающим в песках,

Подранком, не взлетающим за стаей,

Как жажду я свободы от греха! –

И потому в Спасителе нуждаюсь.

Не зная ничего наверняка,

Кочуя между верой и неверьем,

Смотрю на солнце, звёзды, облака,

Предчувствуя тепло раскрытой Двери.

Мои часы стучат, как метроном,

И крест всё жёстче натирает плечи…

Уже почти стою перед Христом –

Пред Дверью в рай! – а оправдаться – нечем.

И пусть простят святые в том раю –

Их научил Господь прощать любого, –

За душу я, за пленную мою,

О милости молю Живое Слово.

В начале стихотворения автор запоминающимися метафорами, яркими сравнениями вводит читателя в ощущение жажды свободы от греха. И вот это состояние, когда «уже почти перед Христом», перед Дверью поэт и изображает. Шаг до «тепла раскрытой Двери».

О копилке жизни

Память – прошлого копилку –

Притупляют путы лет…

Жизнь моя – помято-пылкий

Путь на тот – непыльный – свет.

На покатой, на ложбине,

На крутой ли тропке вверх,

Иль при пустыне в пустыне

Не спасёшься без помех.

В перепутанных понятьях

В перекопленных грехах,

Как смогу пред Спасом стать я,

Пропадавшая в стихах?

В день, когда (отсюда – полый)

В мир иной сползёт луна,

Отпоют мои глаголы,

Отлепечут письмена.

Попекусь же я о главном –

О попутчице своей –

Стану в храме православном

Душу править: кривду в ней.

И совсем не понарошку

Испытает благодать

Жизнь, что памяткой о прошлом

Будет душеньке пенять.

В этом стихотворении душа изображается почти спасённой. По крайней мере, надежда на спасение есть. Даже само название смягчает мытарства души. В этой копилке есть и плохое и хорошее. В стихотворении – своеобразный пир словотворчества: притупляют путы; помято-пылкий путь на тот – непыльный; при пустыне в пустыне (сам размер стиха без дополнительного показа ударения говорит, где пустынь, а где пустыня); в перепутанных понятьях; в перекопленных грехах (сравните: недокопила–перекопила); пропадавшая в стихах (можно почувствовать несколько лексических значений – пропадавшая как находившаяся, обитавшая, пропадавшая как падавшая, падшая, пропадавшая как умиравшая. И как итог всему: стану… душу править.

* * *

Надтреснула душа моя, и склеить

Как ни пытаюсь, – трещина видна…

На образе житийном в малых клеймах

По трещинкам сочится старина.

Молитвы соучастница – икона

Испещрена пометками веков.

Намоленная! И душа поклонно

Здесь притихает в ожиданье слов.

И, если с плачем сокрушится сердце,

Слова молитвы к Небу зашуршат.

…Как через щель недозакрытой дверцы,

Сочится через трещину душа.

В этом стихотворении показано умение поэтессы соединить, казалось бы, несоединимое. Надтреснутость души и надтреснутость иконы взаимопроникают, дополняют друг друга, вступают во взаимопонимание, становятся своеобразными каналами проникновения из мира материального к Небу и наоборот. Ведь «Молитвы соучастница – икона / Испещрена пометками веков» и в прямом (материальном, мирском) смысле, и в переносном (нематериальном, духовном) смысле. Душа поклонно перед иконой притихает. Душа как материальное (психология человека, настроение, состояние личности, характер) и душа как Возвышенное, Небесное, Духовное. Поэт говорит, что если с плачем сокрушится сердце, то всегда можно найти щель в недозакрытой дверце для восхождения души.

Таким образом, описание состояния души героини стихотворений проходит во всём творчестве Т. Шороховой.

В творчестве поэтессы молитва нередко является синонимом слезы. Хотя понятие молитвы шире и глубже понятия слезы, однако, для лирической героини результат молитвы важнее самой молитвы.

Слово любви

Слово любви – не угрозы –

Камень смогло проколоть:

«Слёзы, дитя моё, слёзы –

Вот чего хочет Господь».

Боже, неужто так мало

Ты ожидаешь от нас? –

И… на колени упала,

Щедрой слезой залилась.

Как же смогла отогреться

Вмиг – после стольких утрат?!

…Плачет обмякшее сердце –

Камень – минуту назад!

Здесь «слеза» и «молитва» – едины. Появление слезы обмягчает сердце. А в другом случае – слеза и молитва отделены («То чиню тебя слезами, / То мольбой чиню»). У лирической героини слёзы могут быть как результат «горького стыда», могут быть для молитвы как песня («Слово сердца»). В зависимости от жизненных обстоятельств, героиня продолжает постигать «сокрушенье и слёзы» («Вскрыв духовную жажду…»). И категорично, поистине «слёзно» автор стихотворения «Попутчик» просит: «– Не отнимайте, нет, / Слёз моих у меня!». Для героини – отнять её слёзы, значит отнять молитву, отнять, по сути, всё. И, чтобы угодить Господу, сколько надо слёз, чтоб превратиться в одно сплошное мокрое пятно! Эта метафора приведена в стихотворении «Молотьба»: «…Будет на сердце темно – / Но Господь помянет: / Снова мокрое пятно / Человеком станет». Здесь мокрое пятно от физического падения человека. Но когда, по словам Молитвы, «дух сокрушен», тогда слёз тоже достаточно, чтобы стать мокрым пятном.

Героиня стихотворений говорит: «Если не плачу, то – каменею. («В Оптину съезжу, съезжу в Почаев»). Молитва-слеза – привычное состояние, в котором пребывает героиня. Но и хорошая молитва, и обильная слеза даются лирической героине не просто. Молитва-слеза может вырастать до вселенских масштабов: «Слеза моя – окраина, околица, провинция страны Святая Русь». «И начну в тишине точить / Камень сердца скупой слезой», – говорит героиня в стихотворении «В стороне от шумных дорог…».

Не только свои слёзы понимает и показывает автор. Для героини стихов понятны и близки любые слёзы близкого человека. «Опять слова – обвязкой ватной – / Смягчают боль в ночи… / Мне слёзы пленницы понятны, / Как, может быть, ничьи…» Здесь слова – лишь ватная обвязка. Главное для героини – слёзы. И автор надеется на скупую слезу читателя после прочтения стихотворений «Покаянное», где уйдут «все страдания – за одну слезу / Покаянную…», «Молитва к Иоанну Кронштадтскому», «Молитва», и снова «Молитва», «Молитва Ангелу-Хранителю», «Святая Русь».

Уму

…прах и пепел аз есмь

Не шуми, я устала

От мыслей твоих бесконечных,

От пустых перебранок,

Суждений, от сплетен твоих.

Твои хлопоты – пыль,

На которой тишайшая Вечность

Не совьёт и гнезда

Для созвучий и светов своих.

Не умеет она обитать

Серди шума и гама.

Ей – послушнице Бога –

Сродни на земле тишина,

Та, что тише воды

Со смирением ходит по храму,

Между вздохов молитв

Испивая молчанье до дна.

О величие слов,

Осенённых спасающей Дланью!

Ваши звуки – поют!

Ваши смыслы – восходят огнём!

Упраздняется ум

Духоносной мольбой покаянья,

Чтобы Вечность на миг

Отразилась во прахе земном.

«Не шуми, я устала». От ума, по сути, только шум. «Я устала» – говорит героиня. Ум светский, ум материализма иссушает душу, ни к чему не приводит, и мысли бесконечные не несут освобождения. Концепции, теории, революции, само развитие цивилизации ведёт к тому, что всё труднее осмысливать происходящее, всё труднее видеть перспективу. Человек устаёт. Хлопоты ума – пыль. На них, на хлопотах ума, Вечность ничего не построит. Для Вечности земные умствования, потуги на первичность в любой деятельности, всё временное не нужно.

Прилагательное к слову Вечность употреблено в превосходной форме: тишайшая. Вечность обитает не в поисках модных, надуманных умом «человеческих ценностях». Вечность – в храме. Автор восклицает: «О величие слов, осенённых спасающей Дланью! / Ваши смыслы… – восходят огнём!» Бог, Любовь, Вечность – эти Слова в стихотворении одного ряда. И вот когда человеческий, надоевший от пустых перебранок, суждений ум упраздняется посредством молитвы, тогда только хотя бы на миг и отражается Вечность в человеке как носителе земного праха.

Если выделить стихи сугубо на философскую тему, то они, так или иначе, соседствуют с православным миросозерцанием, с православными ценностями. Автор может изображать лирическую героиню на перепутье. Об этом говорит и стихотворение «Два пути». Один выбор связан с гроздьями буйной калины, другой выбор связан с дальним монастырём. И выбор этот не простой, ежедневный, трудный, «словно плач от пепелища».

Автор стихотворения показывает свою героиню, обладающую философским мышлением, в различных житейских ситуациях. Казалось бы, убитая букашка и философия – понятия не совместимые. Но в стихотворении «Букашка» автор поднимает свою героиню до таких высот философских размышлений, что само бытие выходит за пределы реальности. И героиня говорит:

По тельцу с тонкими полосками

Меня выводишь ты на свет,

Чтоб поняла я, смертоносная,

Что дело не в букашке. Нет…

Поэты библейские сюжеты используют постоянно. Используют с разными целями. Кто-то — ярче, выразительнее, яснее выразить свою мысль. Кто-то для того, чтобы переосмыслить сюжет и высветить новые грани, новые стороны известного. Многие поэты используют сюжеты, чтобы ещё раз в контексте современности обратить внимание на душу лирического героя через призму вечных ценностей.

Не оставила в стороне возможность обратиться к библейским сюжетам и поэт Татьяна Шорохова. Стало традицией в начале стихотворения ставить выдержку из Священного Писания, и на основе этой выдержки строить своё произведение. Возьмём известный эпизод из Евангелия о поведении Петра во время допроса Спасителя. Как можно использовать Евангельский сюжет для раскрытия идейного замысла? Обратимся к стихотворению Татьяны Шороховой.

* * *

Тогда начат ротитися и клятися,

яко не знаю человека.

И абие петел возгласи…

и изшед вон, плакася горько. (Мф. 26:74-75)

Не отрицать. Не промолчать, как тать,

Когда кричит изменой древний петел!

О, если правду о себе сказать,

Как трудно станет людям жить на свете!!!

Всяк человек – кто опровергнет? – ложь,

И что ни скажет, всё окрасит ложью.

/Святых не мерю меркою святош,

Как восходящих – мерою подножья/.

А дело, дело всё-таки в ответе!

И ложь изнемогает на рассвете.

Там неопровержимый древний петел

Не Симона отгонит от огня –

На чисту воду выведет меня.

Автор стихотворения не разворачивает подробный сюжет. Это не входит в её задачу при раскрытии идейного содержания стихотворения. Выдержки в начале стихотворения достаточно для того, чтобы ввести читателя в тему. И сразу поэт заставляет не мыслить традиционно, однобоко о Библейском сюжете, а выходить за рамки традиционной трактовки. Не отрицать, не промолчать не получится, когда кричит петел. «О, если правду о себе сказать, / Как трудно станет людям жить на свете!!!» Обратим внимание на эти строки. Во-первых, для поэта Шороховой не характерно использование междометий в своём творчестве, во-вторых, в конце предложения стоит тройной восклицательный знак. Автор стихотворения понимает, что правду её героиня не сможет выразить, сказать о себе. Отсюда и безвыходное эмоциональное восклицание. Ведь, солги, как Петр, и останешься жив; солги, и легче жить станет. Но в контексте стихотворения ложь обнажается не только словом, но и поступками, делами. Признайся Петр в причастности ко Христу, его бы казнили. По сути дела, на рассвете Петр превращается в сплошную ложь. Тема библейского сюжета о предательстве, об отрешении, а тема стихотворения – о лжи. О лжи, которая ведёт к предательству, к отрешению. Поэтом и слово «ложь» в этом небольшом по объёму стихотворении произносится три раза, а «предательство», «отрешение», «покаяние», «раскаяние» – ни разу. И поэтесса, как это часто бывает в её стихотворениях, говорит, что дело не в Симоне (не в Петре), а во мне. Мне придётся давать ответ о своём вранье делами, поступками, словами.

Таким образом, своё прочтение Библейского сюжета поэтом даёт возможность создания стихотворений, интегрируемых в проблемы и чаяния современного читателя.

Средства художественной изобразительности, которые использует автор, многочисленны и разнообразны. В данной работе мы не претендуем на то, чтобы рассмотреть все вообще использованные автором средства художественной изобразительности. Мы обратим внимание только на главные, яркие, наиболее часто употребляемые и показывающие индивидуальную особенность творчества поэта.

Так, при употреблении эпитетов для автора важен широкий контекст, вся система эпитетов и других средств художественной изобразительности в конкретном стихотворении. Наиболее часто автор использует изобразительный приём сравнение. Поэт умеет выделять особо важный в художественном отношении признак объекта сравнения. Сравнение чаще всего оформляет с помощью сравнительных союзов. Сравнение само наполнено метафорами. Метафора у Т. Шороховой всегда неожиданна, оригинальна и в то же время точна в смысле соотнесения явлений. Приведём примеры из стихотворений автора рассматриваемых произведений:

«Как вещь, захватанная руками

На общей кухне,

Душа, заласканная грехами,

Она потухнет»;

«Если, ведая грехи,

Я с себя снимаю стружку,

В сердце сыплются стихи…»;

«Как возвращалась жена неверная

Под кров тепла,

Так оживала душа бессмертная –

И ожила».

Часто и удачно используется автором приём литоты, то есть определения явления или понятия через отрицание противоположного. Например, говоря о душе, поэт пишет: «Её, нездешнюю, её Господнюю». Или ещё примеры: «…Не у бабки-шептухи я училась молиться», «И стану я не без досады обновкой с множеством прорех». «Как я устала, Господи, здесь не собою быть!»

Использование автором различных фигур также способствует выявлению идеи произведения. Т. Шорохова прибегает очень часто к повторению строк в стихах, которые стилистически приближены к народным песням. Например:

«Почиталась хорошею –

Танцевавшею, певшею.

Оказалось – оглохшая.

Оказалось – ослепшая»;

«Где вы, сильные? Где вы, вешние?»;

«Всё-то рыдаешь вслух,

Всё-то себя коришь!..»;

«И, что ни слово – то новый грех,

И, что ни дело – то вновь изъян…».

Довольно часто автором используется антитеза – стилистический приём контраста, противопоставления явлений и понятий. Яркий пример использования антитезы в начале стихотворения «Не оставь»:

На столе – ломоть.

За окном – зима.

Надо мной – Господь.

Подо мною – тьма.

…………………………………

Руки вскину вверх –

Ноги тянут вниз.

Уместно и в полную силу использует автор такие фигуры, как риторическое обращение, риторический вопрос и риторическое восклицание. Самое яркое использование названных фигур отображено в стихотворении «К душе». Мы намеренно не выписываем примеры обращений, риторических вопросов и риторических восклицаний из этого стихотворения, так как, фактически, всё стихотворение построено на использовании указанной фигуры. Есть примеры и из других стихов: «А зима пришла! А зима!!! – / С ней какая травинка свыкнется?», «– Как изувечен Твой удел во мне! / Как разорён! Как вкривь и вкось изломан!»

Татьяна Шорохова умело использует языковые средства. Наряду с традиционно-поэтическими словами автор применяет народно-поэтические, характерные для устной народной поэзии: «Где вы, сильные? Где вы, вешние?»; «Надо мной, неказистою, надо мной, окаянною».

Пожалуй, самым излюбленным языковым средством для создания образов является у поэтессы использование фразеологизмов, т. е. устойчивых сочетаний слов, а также крылатых слов и выражений. Многие из фразеологизмов автор подаёт усечёнными или творчески преобразованными, оставляя их узнаваемыми. Вот лишь некоторые из них: «Рвалась к вершинам – падала сторицей / Не в грязь, так всласть» (фразеологизм – не упасть в грязь лицом); «Шапка ль – не по мне?» (не по Сеньке шапка); «Как аукнется – так откликнется» (поговорка); «Всё-то пела… Теперь пляши!» (из басни А.И. Крылова «Стрекоза и муравей»: «Ты всё пела? Это дело. / Так пойди же, попляши»); «снимаю стружку» (снять стружку); «Что и было – то не было» (просторечный фразеологизм – будь что будет или была не была); «в страну обетованную» (из Библии); «Но в сердце, что Тихого Света не знало…» и ещё «От Тихого Света грехом отлучённой» (тихий свет как метафора, и Тихий Свет как из Божественной литургии); «И он – лишь ложка дёгтя в мёд» (ложка дёгтя в бочке мёда); «Раздаю долги я» (время раздавать долги); «Но за битых – двух дают!» (за битого двух небитых дают – поговорка); «Усилий ветряные мельницы / К бессилию приводят нас…» (бороться с ветряными мельницами); «Пора и честь знать».

В литературоведении стихосложение не относится к средствам художественной изобразительности. Однако мы не может не затронуть эту тему в настоящем исследовании. Татьяна Шорохова привлекает богатые возможности для создания стихов и в области рифм, и в области строфики. Поэтесса берёт точные рифмы, ассонансные рифмы, неравносложные, усечённые и т. д. Разнообразие рифм помогает избавиться от «затёртых», примелькавшихся рифм типа «морозы – розы – слёзы», «кровь – любовь», «смородина – родина». Поэт умело использует для рифмовки составные рифмы. Это рифмы, в которых слово рифмуется с сочетанием двух слов.

С изящными, в разводах, крыльями –

Созданье Бога – не моя, –

Зачем ты, нежная, явилась мне

На хрупкой грани бытия?

И чем с тобою будем квиты мы

У запредельности кончин?..

В томах, с делами не закрытыми,

На это есть ответ один.

Рифмы: крыльями – явилась мне, квиты мы – закрытыми.

В перепутанных понятьях

В перекопленных грехах,

Как смогу пред Спасом стать я,

Пропадавшая в стихах?

Здесь составная рифма понятьях – стать я как бы оттеняет, уводит на второй план рифму, в которых соседство «стихов-грехов» не желательно.

Мы показали, что средства художественной выразительности в лирике Татьяны Шороховой многочисленны и разнообразны. Стоит особо отметить, что их наличие в стихах не является для поэта самоцелью, а используется лишь как средство для раскрытия идейного содержания произведения.

В стихотворении «Земнородная» поэтесса делает один из выводов, который исходит из её мироощущения, из её стихов: «Мне прожить неблагодарною / Богу Жизни – не дай Бог». Обращаясь к Богу, к людям автор произведений говорит обыкновенные вещи: «Простите, люди. Не судите, люди, / Коль Бог простил» («За всю мою греховную усталость»). И к позорному столбу героиню ставит совесть (« К позорному столбу»).

Героиня мучается от того, что «ни маме, ни сыну сказать не сумела / О самом заветном, о самом-о самом… / Догадка о главном крылами касалась, / Но в руки, но в слово никак не давалась» («О чём-то ненужном»). Героиня напрямую у всех просит прощения за прожитые годы («Так и не доросла до идеала»). Вместе с тем, героиня стихотворений Татьяны Шороховой оптимистична. При всех надломах, самокритичности, осознании греховности всего мира есть строки, которые вмещают весь пафос стихотворений данного электронного сборника «Правды в долг не попрошу…». Вот это стихотворение:

* * *

И дождь любить. И ждать годами радугу.

И знать, как хризантемы хороши.

И отбывать прекрасной жизни каторгу

В каменоломнях собственной души…

Здесь одно слово «прекрасной» перекрывает все остальные слова: и «отбывать», и «каторгу», и «каменоломни». Ведь ещё есть дождь, есть радуга, есть хризантемы. Всё это есть, и всё это прекрасно. Как есть прекрасные стихи прекрасной поэтессы Татьяны Сергеевны Шороховой.

Уму и сердцу

Алексей Любомудров

Новая книга Татьяны Шороховой обращена к сердцу и уму читателей – людям разных поколений, характеров, устремлений, дарований, всем, кто пытается уяснить сущность жизни и смерти. Общеизвестно, что из сердца исходят все помышления человеческие. Близкие, созвучные мысли одного воспринимаются душой другого и способны вызывать ответные чувства. Картины книги «Охапки пряные стихов» развёртываются в нескольких планах: природном, социальном, психологическом, историческом и метафизическом. Проникновение в такие пласты требует обострённого художественного зрения, а не только душевности и эмоциональности, которых в мире гораздо больше, чем духа и дарования. Искусство художника состоит в переработке жизненных опытов. Его произведения являются описаниями их зачатий в душе, то есть оплодотворением опыта жизни, в данном случае – словом. Так происходит сотворение новой жизни – то, чем искусство поэзии занято наряду с размышлениями о смерти. С таким, отражённым в поэзии, опытом жизни мы встречаемся и в этом сборнике.

Её душа тогда прогоркла,
Уже болея для стихов.
Но ожила она с годами,
Загладив горя остроту
В соседстве с Крымскими горами
И абрикосами в цвету.

(«Он лишь в сравнении заметней…»)

Раздумья поэта вращаются в скорбно-восторженном кругу, заключающем в себе как жажду жизни, так и её завершение. Обретение смысла в бессмысленном, на первый взгляд, мире выступает главным мотивом творчества, где запечатлены глубоко личные наблюдения и открытия. Сведённый в поэтический свиток труд души пронизан не столько отдельными воспоминаниями, сколько памятью, которая передается от предков, пространства и времени, от языка, Логоса… С такой памятью слова превращаются в «Ладьи для переправы духа / В мир вещества…». С такой памятью обретается способность видеть, как «Вдоль затихших деревень / Жизнь дрожит осиною…» и «Истончается Русь, / Как льняная рубаха», и знать, что «В жизни правильный выбор / У того, кто страдает». Такая память противостоит умиранию жизни, угрозе забвения, потому что искусство имеет власть над смертью. И каждый подлинный художник – творец вечной памяти, спасающий образы жизни от власти времени:

Здесь и там – у отчего порога…
Неделима для меня страна!
Поезд номер семь – судьбы дорога.
Неспроста железная она!
(«Поезд номер семь»)

Тема смерти раскрывается иногда довольно неожиданно: «Со мной сойдёшь и в землю, тень моя! – / С угрозой нестерпимых откровений». Жизнь и смерть – главные темы русского литературного наследия, и с ним автор связан многими нитями. Органично входят в поэтический текст, как родные имена А.С. Пушкина, С.А. Есенина, М.И. Цветаевой, А.А. Ахматовой, Н.М. Рубцова, так и их судьбы, строки, образы: «Что ж, если ты в Ялту не съездил, / В котомке её привезу». У поэтов, служителей истины, истина не изобретается, а обретается. И в книге «пряных стихов» явлена духовная лирика с её религиозной глубиной. Это не излияния неофита, который часто произносит имя Господне всуе. Слово и образ духовных стихов Т. Шороховой проистекают из саморазоблачения, а оно требует и духовных сил, и мужества – плод жизненных испытаний и живой совести. Мысль и подлинное чувство зарождаются и живут в библейском измерении, то есть в том времени, которое всегда было, есть и будет («Отдаю себя слову, как мехи – вину…», «Уму», «Над миром – а ему неймётся…» и др.). Наиболее ярко эта зрелость отражена в стихотворении «Не промолчать, не отрицать, как тать…»:

А дело, дело всё-таки в ответе.
И ложь изнемогает на рассвете.
И голосом кудрявым древний петел
Не Симона отгонит от огня –
На чисту воду выведет меня!

В поэзии Шороховой достойно звучит гражданская лирика («На таможнях – грустные собаки…», «Единой стране», «В Севастополе» и др.), обращённая к проблемам, вызванным перестройкой, словно землетрясением, образовавшей разломы некогда единого исторического государства с его связями, столь дорогими миллионам соотечественников и автору, – семейными, культурными, территориальными.

К теме – внимание тусклое…
Кто я? – седьмая родня?..
Материковые русские
Не понимают меня.

Тугой своей неугодная,
Поводом став для молвы,
С крымской посетую родиной,
Не понимая Москвы!
(«К теме – внимание тусклое…»)

Но и действительность современной России, уже лишившейся многих своих земель («Прадедам»), запустение деревенской Руси («Если бы не ветры…», «Вчера жеребёнка кормила с руки…»), сведение на нет крестьянского уклада («В кабале городов…», «Грустное пророчество») – можно назвать «сердечными» темами поэта. Позиция его ясна и питается неподдельной любовью к Родине: «Войны не будет! Не дадут / Нам шанса – защитить Отчизну».

Тема «малой родины» имеет три ипостаси. Это городок Люботин на Харьковщине, Крым – «над морем целительный сад», и, наконец, «районный центр с названьем Тосно» Ленинградской области – тоже родная земля, которая «…тиснет / Потерями: отец и мать / Остались (мне о них молиться) / Здесь, в северном краю, лежать». Величавой вошла в сборник тема природы, как постижение жизни в её полном цикле от рождения до смерти, до полного исчезновения (истления) всего материального. Но для автора природа безусловно ещё и источник вдохновения, объект созерцания, воплощенная красота. «Красота есть единственная духовная сторона материи – следовательно, красота есть единственная связь этих двух основных начал мира, – пишет Н.Я. Данилевский. – То есть красота есть единственная сторона, по которой она (материя) имеет цену и значение для духа, – единственное свойство, которому она отвечает, соответствует потребностям духа и которое в то же время совершенно безразлично для материи как материи. И наоборот, требование красоты есть единственная потребность духа, которую может удовлетворить только материя».

Стихотворения о природе рассыпаны по всему сборнику, потому что поэт нередко объясняет многие явления жизни её состояниями:

Закат. На запад скорый путь.
Иных – не остаётся.
И, кажется, ещё чуть-чуть –
И мы столкнёмся с солнцем!

(«Вечер»)

В стихах отразился природный круговорот: весна, лето, осень, зима. «Сердца радужная связь / С красой земли на свете этом» у поэта нерасторжима, потому что эта любовь укоренённая («Радование»). Красота богозданного мира, воспринятая в раннем детстве, не утратила для автора привлекательности и в зрелом возрасте, привнося в творчество отличительный знак, явную примету. «Художник всегда изобразитель, – писал Гёте. – Высшая форма изображения та, что способна на успешное соревнование с действительностью, т. е. на такое одухотворение вещей, которое делает их для всех нас абсолютно живыми». К такой изобразительности стремится и Татьяна Шорохова:

Глицинией кедр заарканен.
Хвоинки – непрочный доспех!
Есть хищное что-то в лиане,
К опоре метнувшей побег.
Глицинией мы, как невестой
Любуемся – вот уж нежна!
Но рухнут вдоль здания вместе:
Кедр – мёртвым, живою – она.

(«Глицинией кедр заарканен…»)

Автор не преувеличил, не приукрасил момент своего обращения к поэтическому творчеству, когда сказал: «Охапки пряные стихов / Меня в молчании накрыли…». Ароматы душистых растений юга, тонкие запахи полыни и пижмы севера едва ли не ощутимо веют со страниц этой книги. К тому же пряный со значением острый, пахучий и приятный получает в поэтическом восприятии более широкий диапазон. В сборнике заметно острое противостояние природной, естественной для человека, среды обитания по отношению к урбанистической, искусственной: «И превратятся в лагеря / Для русских города России». Стихи о Петербурге написаны, за редким исключением, с позиций стороннего наблюдателя, подмечающего негативные стороны его жизни:

Домами стиснут небосвод,
И по периметру кварталов
Коньками крыш – не острой сталью –
Неровно вырублен, как лёд.

(«Прорубь»)

Лирической героине неуютно в северной столице. «Тебя любила я без слов. / Стихи – от разочарованья…». Однако нельзя не отметить попытку уговорить себя смотреть на прославленный город более мягко, с сердечной теплотой.

Пора бы попривыкнуть, в самом деле! –
Всмотреться, притерпеться, полюбить
Петровский град и ливней канители,
И октябри его, и декабри…

(«Пора бы попривыкнуть, в самом деле!»)

Вслед за тем город открывается, отзывается навстречу музыкой красоты («Архитекторы с разными вкусами / Удержали гармонии всплеск»), встречая сочувственное понимание.

Три столетия – примером…
Но пророчества!!!
Ссора будущего с прошлым
Не кончается…
Город выжил с этой ношей.
Как справляется?..

(«Портики, меандр, колонны…»)

Любовная лирика запечатлела драматическую судьбу героини, её сердечные переживания («Нежность», «Встреча и разлука», «Уходя – ухожу…»). Однако опыт любви земной – живой, страдательной – открывает читателю и духовные приобретения. И в этом тоже отличительная сторона этого поэтического сборника. Лирические стихи о родине, людях, любви, природе приводят автора по её творческой тропинке к пути «прояснения материи», которым идёт классическая русская поэзия. Очень живы в быту и психологии отдельные люди («Семейная история», «Друг детства»), полосы России, её города и дали («Юг-север-юг…», «В Воронцовском парке жизнь неровная…», «Портики, меандр, колонны…»). Но рядом с такими стихами стоят строки, которые затрагивают первоосновы жизни («Рос предосенних стынь…», «Провидчески ясны…»). Часть стихов как бы образует краеведческое и этнографическое собрание («Место рождения», «Старинные усадьбы», «В Севастополе», «Лепка прочно прилажена к зданиям…» и др.). Чётко просматривается в книге географический крест: Север–Юг, Восток–Запад (Крым и Русский Север, Приневская земля и Урал). География пейзажной лирики Татьяны Шороховой и пространна, и избирательна. Она заключает в себе память странничества, когда память сохраняет жизненные события, встречи и расставания и приобретённый на земных путях духовный опыт: «Душа события вбирает, / Соединяет их в одно / Пространство севера и юга…». Много стихов посвящено Крыму, который любим беззаветной любовью. Но и прикровенная северная красота близка поэту: «И солнце, как горящий самолёт, / Таранит сосен тонкие верхушки». Если попробовать очертить поэтический материал сборника «Охапки пряные стихов», то надо выделить следующие качества: логическую внятность мысли («В ожидании счастья / Дайте горечи место»), афористичность («Примириться с непримирённою / Даже ангелу не под силу»), сказительность («В сердце мостится грусть / Отлетавшею птахой»), канонизированный синтаксис («И взмоет в небо, радуясь, живой, / Спасённый голубь – белоснежный кокон!»), зрительность образа («Дни отсырели, / Как спички на даче»). Литературный язык понятен, богат, насыщен народной речью, славянизмами… Автор не занят погоней за новыми словами, а просто обновляет извечно значимое: «И лодочки по розовым лучам / Скользят. И так уместно слово – лепо!..». Оригинальная метафора работает на сближение образов по сходству или по противоположности:
Струится снег по кружевам
Нерукотворного узора,
Примётанного к рукавам
Одежды русского простора.

(«Позёмка»)

Художественно оправданные декоративность, порой даже кажущаяся вычурность, неувядающая в чувствах «старомодность» («Смотри! Посмертной маскою любви / Луна восходит над погостом счастья!!!»), мифологическая образность («Не ис-че-зай! Ты чувствуешь, родной?! / Нас, кажется, ещё раз разрубили») придают редкий окрас поэзии. Соприкоснувшись с такой лирикой, читатель постоянно вовлекается в расширенное поле понятных и близких ассоциаций: «А взрослые не о погоде – / Ещё о фрицах говорят». Замечательно, что при всей неровности данной книги, многотемье и разнообразии поэтического багажа, векторное движение неизменно. Поэт естественно отторгается от всего, что приводит к «убыли души», как это нередко случается, когда преследуются интеллектуальные, науковерческие и технократические цели, к которым так быстро устремляется современная Россия, по европейскому образцу. Мощное слово поэзии обращено и к сердцу, а не только к уму человека, и потому так важно в начале XXI столетия выявить и уберечь ещё один поэтический голос, следующий отечественной традиции в области русской словесности.

Алексей Любомудров, д. ф. н., ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

До седьмой зари. Анализ одноимённого сборника стихов Татьяны Шороховой

Александр Бузунов

Что значит для человека его духовная и душевная наполняемость? Способен ли современный человек вместить в себя богатство многообразия окружающего мира? Как могут явления природы помогать в повседневной жизни человека? На все эти вопросы отвечает своим творчеством поэт Татьяна Шорохова. Такую разноплановость невозможно отразить во всей полноте в исследовании в формате статьи. А потому мы останавливаемся только на четырёх темах: детства, дома, природы и философии.

С уверенностью можно сказать, что ценителя поэзии, решившего прочитать поэтическую книгу Татьяны «До седьмой зари», стихи не разочаруют. Стихотворения показывают героев в самых разных душевных и жизненных обстоятельствах. Это и выбор направления поиска смысла жизни, и подсказка в разрешении житейских проблем, и определение верного отношения к людям, семье, дому, природе, жизни и смерти, к собственной душе.

Автор передаёт языком поэзии духовные и душевные состояния, приоткрывающие труд души по освоению жизни как таковой, её смысла, её запредельности. Постижение утончённости чувств лирической героини достигается читателем при внимательном чтении.

Использование богатств русского языка, подбор слов, пословиц, крылатых выражений, залежей из народного творчества помогают Татьяне Шороховой выразить самые разнообразные оттенки внутреннего мира её лирической героини, автора, их переживаний и сопереживаний, раздумий над осмыслением жизненных явлений и передать в поэтических образах читателю.

Рай в ладонях тепла

(тема детства в творчестве Татьяны Шороховой)

Пожалуй, нет в мире поэта, который в своём творчестве не отразил бы тему детства. «Мама», «дом», «малая родина», «друзья», «игра», «солнце», «речка», «воздух, «непрерывное ощущение счастья», «познание себя и окружающего мира» – вот ключевые слова в описании детства, которыми, как правило, пользуются поэты, прикасающиеся к этой теме. Внешние события стихотворений о детстве в своей тематике и безграничны, и бесконечны. Если поэт своё, наполненное внешними событиями, детство изобразит в творчестве без показа глубинных внутренних впечатлений, то вряд ли привлечёт внимание читателя к таким стихам, потому что в поэзии передача чувства важнее обозначения факта.

Детство Татьяны Шороховой не богато внешними событиями, но богато внутренними впечатлениями, вынесенными из детства. Рассмотрим стихотворение «Осколок детства».

То чмокаю сладко, то губы кривлю,

Пыхчу деловито носом,

Нектар добывая, подобно шмелю,

Из чашечек медоносов.

Я – каждый цветок различая на вкус –

Певучим пронизана ладом

И с травами, где муравьём копошусь,

И с оперённым садом.

О луч ударяясь, сверчит тишина,

И бабочка знает хуже,

Чем я, не прочтённые письмена,

Что рядом ползут и кружат.

Мой рай в колыбельных ладонях тепла

Цветаст, бесконечен, сочен.

И я не ребёнок. Я просто пчела.

И мне это нравится очень.

Автор обозначает среду обитания героини: ребёнок, которому от трёх до лет шести, находится в лоне летней природы. Поэту не нужны никакие дополнительные сюжетные линии, никакие детали, показывающие блага цивилизации для «нормального развития ребёнка». Нет игрушек, нет закрытого помещения. Только природа и ребёнок. Так чем же тогда привлекает внимание читателя стихотворение?

Мастерство Татьяны Шороховой в этом стихотворении проявилось в том, что она внешне маленький мир ребёнка сумела расширить до восприятия вселенского масштаба. Мир ребёнка слит с миром природы: «Нектар добывая, подобно шмелю,/ Из чашечек медоносов». Привычные для читателя слова «слияние с природой», «созерцание природы», «взаимопроникновение человека и природы» заменяются у поэта Шороховой другими, более насыщенными чувствами и мыслью словами: маленькая героиня стихотворения «…певучим пронизана ладом…» со всем тем, что существует в природе. Слова «певучесть», «пронизанность», «лад» одновременно готовят читателя к восприятию последующих картин и образов стихотворения.

Следующая строфа от зарисовки природы поднимает нас до философского звучания:

О луч ударяясь, сверчит тишина,

И бабочка знает хуже,

Чем я, не прочтённые письмена,

Что рядом ползут и кружат.

Какая гармония в природе! Современный «разгармонизированный» мозг человека редко соединит такие природные явления как луч и тишина. Чтобы соединить такие несоединимые понятия, поэт одним «ударом» сопрягает луч и тишину и создаёт неповторимый, запоминающийся образ. Бесконечен солнечный луч – бесконечна и тишина. И далее – великолепные строки: поэт соединила землю и небо, земное и небесное. Ползут и кружат самые различные муравьи, жуки, червячки, гусеницы, стрекозы… Но для поэта важно показать не только многообразие живых существ, но и движение, а через движение – своеобразные письмена, оставляемые на земле и чуть над землёй траекториями полётов и линиями скольжений. Почему письмена не прочтённые? Природа на протяжении всего существования человека на земле лишь приоткрывает свои тайны, медленно даёт разгадать свои извечные письмена. И кому доступен язык этих писем, тот достигает высоких вершин в постижении природы, себя самого, смысла человеческого бытия.

В контексте стихотворения это не мудрая сова, не хитрая змея, а облечённая в совершенство бабочка. Итак, бабочка в стихотворении – высшее достижение природы, которое может читать письмена живого мира. Бабочка – это великолепно, это красота, это гармония, это одно из явлений мудрости, заложенной в природе на генетическом уровне. Но поэт идёт дальше и в ощущении окружающего мира, в познании его, в прочтении писем природы ставит человека выше. Татьяна Шорохова, не употребляет слов «лучше», «выше». Чтобы показать высоту и глубину постижения бытия маленькой героиней стихотворения, поэту достаточно было сказать, что «бабочка знает хуже, чем я…». И прочтение это – не глазами, не слухом, а всем своим существом, всей своей плотью, созданной самой же природой для познания своих писем. Ребёнок как бы считывает «рай в ладонях тепла». И этот рай «цветаст, бесконечен, сочен».

Детство для ребёнка – это рай. На лоне природы при «сверчайшей тишине» всё нутро дитяти настроено на восприятие гармонии окружающего мира. Лишают этого райского восприятия мира ребёнка современные теории, технологии, современная цивилизация. «Я просто пчела». Чтобы ощутить это ребёнку, достаточно не мешать ему и дать возможность без ничего побыть на лоне природы, в тех местах, о которых говорится в стихах поэта Татьяны Шороховой.

Ощущение рая, райской жизни, возникает в душе лирической героини не только на лоне природы. Предметы семейного быта также могут в стихах поэтессы способствовать воспоминанию о райской жизни. Рассмотрим стихотворение «Коврик».

Сердечнейшая метка крова –

Домашний коврик лоскутовый,

Ожившая забота мамы

О нашем рае под ногами.

Одно из хлопотных творений

Её стараний и старений

Среди рассветов с петухами

В дому, где пахнет пирогами.

…Недолго я в гостях побуду –

Оставлю радужное чудо,

Чтоб вспомнить где-то на дороге,

Когда мои озябнут ноги.

Стихотворение от предметно-бытового наполнения ведёт нас к философскому обобщению. «Метка крова», «Рай под ногами», «Радужное чудо» – так можно было бы «красиво» назвать стихотворение. Но поэт Шорохова названием «коврик» как бы показывает читателю, что в этом предмете, в этом названии «Коврик» есть и метка крова, и рай под ногами, и радужное чудо. Не переступи этот коврик, входя в дом. Вспомни этот забытый рай под ногами.

Удивительная особенность стихотворений Шороховой – это, говоря о новом и о старом, не вводить героев в неразрешимые противоречия, в неразрешимый конфликт. В её стихах – всегда гармония. Новое всегда берёт из предыдущего времени, жизни, мироощущения всё хорошее, всё, что может способствовать ощущению райской жизни. То, что героиня стихотворения принадлежит к новому поколению, погружена в заботы современного мира, мира без «маминых ковриков», говорит одна ёмкая строка «…Недолго я в гостях побуду». Но коврик делает сцепку прошлого с настоящим. Коврик будет вспоминаться героиней не раз в дороге. Вспоминаться, когда «озябнут ноги», когда станет холодно на душе, когда появятся признаки охлаждения сердца, доброты к людям, к памяти материнских «стараний и старений». Так, мало значимый предмет по современным меркам, поднимает героиню стихотворения до философских размышлений о тепле родного дома.

Через годы

Под тихий покой небосвода,

В стихию младенческих лет

Пришла через долгие годы –

И вновь появилась на свет.

(…)

Замри же, душа! – и не ложно

Попробуй к былому прильнуть…

Здесь нужно ступать осторожно,

Чтоб детство своё не вспугнуть.

Само название стихотворения говорит о том, что лирическая героиня спустя десятилетия возвращается в родные места. Нахлынули воспоминания о детстве.

Казалось бы, с использованием подобных сюжетов стихотворений в русской поэзии написано сотни. И луна, и соловьи, и сады, и запахи цветов можно встретить во многих подобных стихотворениях. Но поэт Шорохова может одной деталью, одним образом, одной строкой внести в известный сюжет что-то своё, хотя, поначалу, и малозаметное, но что заставляет читателя взглянуть по-новому на содержание. В данном стихотворении это строки: «Замри же, душа! – и не ложно / Попробуй к былому прильнуть…».

Если размышлять рационально, то к чему-то можно прильнуть или не прильнуть. И если прильнул, то почему это может быть по факту ложно? И что значит «не ложно прильнуть»? Поэт Шорохова как всегда не вступает в конфликт с цивилизацией. Современное воспитание, современные технологии в благих намерениях делают всё, чтобы душа человека прильнула к Родине, к семье, к дому, к родителям, к природе, к прошлому, настоящему и т. д. Но лирическая героиня стихотворения понимает, что это «прилипание» иногда навязывается извне, происходит походя, от ума, неискренне, и, по сути, это прилипание искусственное. Никаких глубинных чувств такое прилипание не несёт. По-видимому, даже душа может ошибиться. Отсюда и истинный критерий возвращения к детству, к своим истокам «прильнуть не ложно».

Очередное стихотворение о детстве – это очередной шаг. И делая этот шаг, героиня стихотворения напоминает поэту Татьяне Шороховой, читателю её стихов о необходимости «ступать осторожно, / Чтоб детство своё не вспугнуть». Ведь вспугнуть можно и неправильно понятым словом. «Я проведу по детским волосам / Ладонью – и расстанусь со вчерашним. / И не поверю собственным слезам. / И снова загрущу… о настоящем» («У бликов солнца одолжу тепла…»).

Глаза человека цивилизации, человека «мира сего» могут прочитать «загрущу… о настоящем» как о «сегодняшнем». Мол, чего жить прошлым, живи настоящим, живи сегодняшним днём. Таким образом мыслить подталкивает читателя и рифма к слову «со вчерашним». Слова «вчерашним» и «настоящем» звучат как антонимы, как слова одного лексического ряда. Но «настоящее» у поэта Шороховой – это синоним «правдивому», «вечному», «сто?ящему», «качественному», «человеческому», «настоящему».

«Моей души многоэтажный дом…»

(Образ дома в стихах Татьяны Шороховой)

Тема дома встречается, так или иначе, в творчестве любого поэта. У одних поэтов эта тема всегда переплетается и соседствует с темой Родины. У других – с темой семьи, домашнего очага. У кого-то из поэтов понятие дома достигает планетарного масштаба. Есть поэты, у которых понятие дома по смыслу совпадает с понятием внутреннего устроения человека, его духовного наполнения. И поэт Татьяна Шорохова при создании стихов специально не выделяла тему дома, домашнего очага в своём творчестве. Скорее при рассмотрении отдельных стихотворений поэтессы образ дома может звучать как один из мотивов и необязательно посвящён теме дома. Однако образ дома так часто присутствует в стихах поэта, что есть необходимость выделить его отдельно.

Итак, возьмём стихотворение «В доме, где пахнет лекарством…».

* * *

В доме, где пахнет лекарством

и старым укладом,

Как в сундуке, я скрываюсь

ненайденным кладом.

Солнце сочится ко мне через узкие щели.

Кладоискатель, почувствуй удачу

у цели.

Перехитри этот образ убогого дома –

Он только с виду, как старый

и скучный знакомый.

Не пропусти, не пройди,

не уйди без оглядки

По мелочам, что разбросаны здесь

в беспорядке.

Не потому, что я маюсь

в застенках забвенья.

Не потому, что тебе

не хватило терпенья.

Просто – и солнце садится,

и сумерки тают…

Клады, как люди, –

и тоже они умирают…

Рассмотрим стихотворение с конкретно-бытовой точки зрения. Первые строки должны оттолкнуть читателя от дальнейшего прочтения стихотворения. Каждому знаком запах тех домов, тех квартир, где по разным обстоятельствам в прямом смысле пахнет и лекарствами, и старым укладом. Вряд ли в таком помещении можно найти что-то ценное, тем более клад. Однако истинный кладоискатель понимает, что клад может быть и здесь. Поэт предлагает для начала кладоискателю хотя бы почувствовать удачу у цели.

Теперь перейдём ко второму уровню восприятия стихотворения. Вначале стоит отметить, что Татьяна Сергеевна Шорохова – поэт прежде всего православного мироощущения. Чтобы в полном объёме понимать её творчество, нужно помнить об этом и воспринимать стихи сквозь призму православного мировоззрения, ценностей духовных. Смысл жизни, смысл творчества поэтессы находится в плоскости Православия. Поэтому и имеющийся клад в доме – это клад ценностей Православия, накопленный за долгие годы в службах, чтениях, молитвах, слезах, поисках. Человек по-своему становится опытным, мудрым. Как сказано в Священном Писании: «Премудрость построила себе дом… и сказала: Оставьте неразумие, и живите, и ходите путём разума» (Прит. 9:1,4,6.).

Дом поэта Шороховой – это сотворённая и творящая душа, которая отражается в её творчестве. В доме Православия не может не пахнуть лекарством и старым укладом. Вся истинная поэзия, истинная литература, все священнические книги есть истинное лекарство. Лекарство для души. Сын Божий пришёл исцелить каждого отдельного человека. Нет необходимости приводить многочисленные примеры. Герой-кладоискатель в стихотворении – это современный человек, ищущий себя, ищущий смысл своей жизни, ищущий объяснение всему окружающему, ищущий ответы на вопросы вопрошающей его души. Ищет в современных модных учениях, в новых интерпретациях старых философских школ, в разнообразии религиозных и нерелигиозных направлений. Новоиспечённые дома со своим содержимым притягивают и приятным манящим ароматом, и новым укладом, и с виду существенным кладом. И, порой, Православие для такого кладоискателя – это лишь неприятный запах лекарств и старого уклада. И поэт Шорохова говорит такому кладоискателю: «Перехитри этот образ убогого дома…». Перехитри – значит, доверься, попробуй, рискни, насмелься, надумай, сделай, зайди, войди, вступи, переломи в себе все внутренние сопротивления, сомнения, недоверие. Не верь манящему запаху новых, наскоро построенных домов. Исхитрись, перехитри.

Несколько непривычно звучит последняя строка стихотворения: «Клады, как люди, – и тоже они умирают…». Здравый смысл говорит, что клад не может умереть. Умирают кладоискатели. Но если обратить внимание, в каком контексте звучит строка поэта, то можно прийти к следующему выводу. Клад поэта – это его творчество, его стихи, его творения. И пока есть хоть один читающий стихотворения поэта – его творчество живо, его клад не умер. Если нет такого читателя – поэзия умерла, стихотворений нет. Пусть даже они будут лежать тысячными тиражами в отведённых местах. Клад умер. Уместно вспомнить стихи А. С. Пушкина: «И славен буду я, доколь в подлунном мире / Жив будет хоть один пиит» (А. С. Пушкин. «Я памятник себе воздвиг…»). Татьяна Шорохова использует приём умолчания. Она говорит, что клады умирают, и не говорит, что кладоискатель умирает прежде. Умирает человек, который перестаёт искать истину, перестаёт искать смысл жизни, перестаёт искать истинные ценности, перестаёт искать вечное. И вместе с ним умирает так и не найденный клад.

Таким образом, тема поиска клада, тема дома в конкретном стихотворении перерастает в размышления о Вечных ценностях человека.

И теперь, в контексте рассмотренного выше стихотворения, не требуется пояснений к следующему стихотворению сборника стихов поэта:

* * *

А в этом доме человека ждали

И были рады принимать с душой.

Он был другой, был из нездешней стаи –

Хотел войти, помедлил и… прошёл.

А небо – хмуро, небо серо, блёкло.

Внутри – светло и тёплая вода.

И снег летит, заглядывая в окна,

Но попроситься не рискнёт сюда.

(«А в этом доме человека ждали…»)

Так какой же дом своей души предлагает как клад взять нам поэт Татьяна Шорохова? Прежде всего, это тот дом, который в вечном и непрерывном устроении. Работа над устройством такого дома не может быть закончена до конца земной жизни. Процесс, говоря современным языком, не может быть остановлен. Поэт пишет:

* * *

Моей души многоэтажный дом

Ещё не обжит и наполовину,

Но тело чаще вспоминает глину

И обдаётся странным холодком.

И всё-таки успела я понять:

Начало человека – состраданье.

Всё остальное – цоколь, основанье,

Предтеча, инструмент, попытка встать.

Завещано и Бога полюбить,

И ближнего. И трудные ступени

То сбросят до раскаянных глубин,

То приподнимут нас до отречений.

Наград за это не даёт никто.

Лиха беда начало. Дальше – больше.

Всё чище, всё таинственней, всё тоньше –

До ощущенья крыльев под пальто.

(«Моей души многоэтажный дом…»)

Обжить свой дом можно только состраданьем и через сострадание, любовью и через любовь. Будут и трудные ступени, которые «сбросят до раскаянных глубин», «то приподнимут до отречений». «Лиха беда начало» – пишет поэт. И чтобы это начало произошло, надо «перехитрить», исхитриться, как уже писала в выше приведённом стихотворении поэтесса. И всё это приведёт «до ощущенья крыльев под пальто».

Мотив дома и поиска желанного клада прослеживается и в следующих строках: «В стороне от шумных дорог, / Вдалеке от гордых умов / Поселюсь, где укажет Бог, / У ключа молитвенных слов. (….) …найти бы желанный клад – / Царство Божие там, внутри». («В стороне от шумных дорог…»). Здесь уже поэт подводит читателя к мысли, что и дом, и клад, и Царство Божие – всё едино и нераздельно, и всё находится внутри самого человека.

Бездомность души – одна из тяжелейших реалий современного человека. Лирическая героиня стихов Т. Шороховой сама пережила это состояние. Рассмотрим стихотворение:

* * *

Бездомную не привела домой.

Сиротскую, измученную душу…

Ревниво охраняла свой покой,

Закон любви и милости нарушив.

Бездомную домой не привела.

Не приютила. Не согрела словом…

Сто оправданий этому нашла,

Да вот на Суд сегодня не готова.

Бездомную, несчастную во всём

Не накормила хлебом. Не пригрела…

Злодейка-ночь бродяжит за окном.

Не спится мне… А ей какое дело?

Ей до утра умучивать сердца

В своих студёных, заскорузлых пальцах,

А мне – стыдиться своего лица

И с совестью никак не рассчитаться.

(«Бездомную не привела домой…»)

С первой строки стихотворения акцент делается на слово «бездомную» и ниже в стихотворении ещё два раза повторяется это слово. Душа в стихотворении «сиротская», «измученная», «несчастная во всём». У героини стихотворения есть опыт духовного становления. Она «стыдится своего лица», ей «никак не рассчитаться с совестью». Однако и такая героиня осознаёт, что она бездомную душу «Не накормила хлебом. / Не пригрела…». И, самое горькое в том, что «сто оправданий этому нашла…». Как часто мы в повседневной жизни находим сотни оправданий для несделанного. Несделанного для бездомной души. Не приютили. Не накормили. Не согрели словом. Лирическая героиня хотя бы стыдится этого, мучается от несделанного. А как много тех, которые растеряли и эти кладези своих сердец. Обрести вновь эти клады, обрести дом, приютить сиротские души, и свои и чужие, призывает в своём творчестве поэт Татьяна Шорохова.

Образ дома не ограничен лишь воображением поэта. Есть и конкретные здания-дома. Так, в одном стихотворении поэтесса пишет: «но из дома простоволосая, / Без покрова уже не выйду» («Будет сердце скорбями стёсано…»). Здесь дом – отправная точка для выхода в мир. Строительством и обустройством своего дома заняты птицы. Поэт пишет о том, «как в клюве ласточка несла / Комочек ила / … Она устраивала дом / Под нашей крышей» («Ласточка»). Героиня стихов всегда помнит о своём доме: «В согласье с небом и добром / Живут деревья и рассветы. / А ты – их силой обогретый – / На чём стоишь, мой старый дом?» («В растормошённой тишине…»).

Прежде, чем приступить к рассмотрению стихотворения «Здесь не встретиться», познакомимся с эпизодами биографии поэтессы. Детство Татьяны Шороховой проходило в г. Люботин Харьковской области, а отрочество и юность в Крыму. Далее представим выдержку из воспоминаний самой Татьяны Сергеевны. «В Люботине родители в середине 50-х годов получили участок земли и выстроили небольшой дом. В этом доме и прошли первые годы моей жизни – счастливое детство в прямом смысле этого слова… Мне было девять лет, когда родители переехали в Крым. На полуострове мы оказались в степной части, в двадцати километрах севернее Симферополя. Природа довольно скудная по сравнению с Люботином, и потому я несколько лет тосковала по люботинской местности. Мне казалось, что детство моё уже закончилось, это ощущение не могли заглушить даже летние походы в Крымские горы и поездки на море. Люботинскому периоду обязана тем, что научил меня любованию миром Божьим. Я побывала в Люботине после отъезда с малой родины всего единственный раз. Ребёнком оставила я громадный, яркий, наполненный массой ежедневных открытий мир, а через тридцать с лишним лет нашла маленькую улочку, небольшую лужайку и ручеёк вместо речки… Было чувство, что я потеряла что-то очень драгоценное, чего не заменишь больше ничем на свете. Даже пожалела, что пришла к своей колыбели.

Поэтическим творчеством я обязана маме… Мама была очень одарённым человеком – живой родник народного слова. Знала множество пословиц и поговорок на русском и украинском языках… Всё моё детство до шестнадцати лет мамой опето: что бы она ни делала, она всегда пела… Мама была простой труженицей, но для меня она – это та Русь, которой теперь остаётся так мало: жизнь по совести в соединении с желанием всё изукрасить словом, пением; радостный, светлый, устремлённый на добро дух в соединении с тяжёлым трудом, в который она была «впряжена» всю свою жизнь. Я от мамы позаимствовала только крохи» (Татьяна Шорохова. Краткие автобиографические сведения / До седьмой зари. Стихотворения. Санкт-Петербург-Крым. 2006. Стр. 173-174).

А теперь прочтём стихотворение «Здесь не встретиться», памятуя, что детство и юность поэтессы пришлись последовательно на две «малые родины»: город Люботин Харьковской области и Крым.

И нарцисс расцвёл. И сады в дыму…

Май под Питером, что апрель в Крыму.

Скоро яблони заневестятся,

Только с юностью мне не встретиться.

Там, за далями, там, за вешними

Белый дом стоит под черешнями.

Спрятан в сердце он – не достать врагу,

Но войти в тот дом лишь во сне могу.

Ох, рядись, весна, как помещица!

Может, счастье мне померещится,

Что в черешневом отцвело Крыму

В том, давно уже не моём, дому.

Стихотворение начинается картинами наступившей весны. Нарцисс, сады, май, яблони – все признаки для радости. Однако эти картины не радуют лирическую героиню. Она с горечью говорит: «Только с юностью мне не встретиться». Повтор сочетаний слов «там, за далями, там, за вешними» напоминает нам плач русской женщины из далёких времён. Песенный плач об утраченном счастье. «Там, за далями, там, за вешними / Белый дом стоит под черешнями». И особое внимание могут привлечь следующие строки стихотворения: «Спрятан в сердце он – не достать врагу, / Но войти в тот дом лишь во сне могу».

Почему останавливаемся на этой строке? Говоря о мотивах «дома» в стихотворениях Татьяны Шороховой, мы рассматривали разные подходы к раскрытию понятия «дом». Всех поэтов в написанных ими стихотворениях о доме объединяет открытость дверей для входа в изображаемый дом, разнообразное гостеприимство, готовность поделиться содержимым дома, радость от наполняемости дома гостями. Осталась верна традиции и поэт Т. Шорохова. Вспомним строки из выше рассматриваемых стихотворений: «Не пропусти, не пройди…» («В доме, где пахнет лекарством…»), «А в этом доме человека ждали / И были рады принимать с душой» («А в этом доме человека ждали…»). Так почему же в данном стихотворении поэт доходит до противоположности? Почему поэт дом прячет? Почему в сердце? От каких врагов? Почему в тот дом можно войти только во сне?

Чтобы ответить на все эти вопросы, будет уместно ещё раз вспомнить признание Татьяны Шороховой о своём доме: «Я побывала в Люботине после отъезда с малой родины всего единственный раз. Ребёнком оставила я громадный, яркий, наполненный массой ежедневных открытий мир, а через тридцать с лишним лет нашла маленькую улочку, небольшую лужайку и ручеёк вместо речки… Было чувство, что я потеряла что-то очень драгоценное, чего не заменишь больше ничем на свете». Всем известны чувства, какие наполняют человека, возвратившегося хотя бы раз, хотя бы на малое время в родные сердцу места. При посещении Люботина Татьяна понимает, что «громадный, яркий, наполненный массой ежедневных открытий мир» никуда не ушёл, а остался на веки в сердце поэтессы. Сохранившиеся и родной (теперь уже чужой) дом, и маленькая улочка, и лужайки, и ручеек реанимируют (употребим это слово) воспоминания, и чувства переполняют сердце.

Другое дело дом из крымского детства. Его уже нет физически – но дом под черешнями есть в сердце! Теперь он спрятан в сердце. Сердце поэта, сердце женщины не может и не должно разбираться в современных хитросплетениях о закономерностях умирания одной эпохи и смены её новой. Но инстинкт самосохранения не только поэта, но и родовой памяти, оставляет всё в сердце. Дом физический уничтожил враг. Враг этот – время, ход жизни, социальные революции, природные катаклизмы, экономические преобразования. Интуиция женщины, интуиция поэта подсказывает, что враг может дойти и до глубины сердца. Враг этот – забвение, охлаждение души, беспамятство, вытеснение из сердца тепла, любви к ближним и дальним сородичам и наполнение его другими чувствами и волнениями сего мира. Враг этот – человек, который утешит, предложит все переживания по поводу потери дома выкинуть из головы, жить реалиями, а не строить воздушные замки. Враг этот – подмена ценностей дома другими ценностями, ведущими к смерти.

Сейчас много говорят, пишут и делают для возрождения патриотизма. Есть результаты. Многие поэты пишут стихотворения о любви к малой и большой родине, о готовности всё для неё сделать. Но порой одна строка хорошего поэта говорит больше о патриотизме, чем сотни стихотворений поэтов, пишущих на эту тему. Умение сохранить в сердце ценности дома, преумножить богатство чувств, не дать врагу в современных облачениях концепций, теорий, проектов, модных учений войти в сердце и вычерпать из него всё – это дорогого стоит.

«Но войти в тот дом лишь во сне могу». Сон – единственное состояние человека, когда уходит всё наносное, всё от цивилизации, всё рациональное. Там «белый дом стоит под черешнями», там можно встретиться с юностью, с первой любовью, с родными людьми. Там можно войти в дом.

Не хочется пройти мимо ещё одной детали в стихотворении. Если поэт Шорохова даёт название стихотворению, то оно, название, оказывается единственно верным, удачным, несущим дополнительную работу по раскрытию содержания стихотворения. Для исследователя творчества поэта или писателя всегда интересен процесс рождения в целом стиха или отдельных образов, деталей, художественных средств и т. д. Нам представляется, что название стихотворению пришло уже после написания текста. В стихотворении есть строчки: «Скоро яблони заневестятся, / Только с юностью мне не встретиться». Когда поэт перечитывала созданное стихотворение, то почувствовала, что «с юностью мне не встретиться» звучит категорично, без всякой надежды на встречу со всем тем, что когда-то было. Если заменить местоимение «мне» на «здесь», то исчезнет в стихотворении личностное восприятие трагизма «невстречи». И вот поэт вносит оптимизм через название стихотворению: здесь не встретиться. Здесь – это на земле, в жизни. Но есть другая жизнь, другие измерения. Для православного человека – это жизнь после смерти. Одним названием стихотворения поэтесса как бы продолжила его написание, внесла оптимизм не только в свою душу, но и в душу читателя. Только не отдай врагу содержимое твоего сердца. Не отдай врагу твой дом.

Таким образом, можно говорить о новаторстве в творчестве Татьяны Шороховой. Впервые в русской литературе тема дома показана не только с позиций традиции, но и новаторски. Образ «дома» раскрывается не как дом, в который надо пускать друзей, а как дом, в который не надо пускать врагов. «Наш дом – Россия» – звучит лозунг одной из ведущих партий современности. Когда из дома крадут материальные ценности – Россия ещё может жить. Но когда враг сможет достать всё спрятанное в сердце, то… Поэзия Татьяны Сергеевны Шороховой помогает сохранить дом, сохранить Россию.

«Жизни воскрешающей нажим…»

(тема природы в произведениях Татьяны Шороховой)

Тема природы в творчестве поэта Татьяны Шороховой раскрывается своеобразно. И своеобразие это заключается в том, что, как бы ни любовалась красками природы её героиня, все её мысли, все её впечатления сводятся, в конечном счёте, к познанию внутреннего мира человека, а если сказать ещё точнее, то греховности находящегося внутри самой природы человека. Природа безгреховна – человек греховен. Природа помогает героине прийти к осознанию греха, помогает найти пути для очищения внутреннего мира человека. Возьмём, к примеру, стихотворение «Зима. Снега. Холмы. Деревья…»:

* * *

Зима. Снега. Холмы. Деревья.

И серый фон, и серый блик.

Весь мир – застывшее безверье,

И только неба слабый вскрик

В том месте, где мерцает солнце

Дрожащей капелькой огня

Моей надежды! У меня

Ещё не раз слеза прольётся,

Ещё не раз…

Но, Боже мой,

Пусть плачет сердце

над собой!

Какие бы состояния природы не наблюдала героиня стихотворения, финал – обращение к собственному сердцу «плакать над собой».

Чаще всего в сборнике стихов «До седьмой зари» встречаются описания времён года зимы и весны. Изображение времён года не является для поэтессы самоцелью, а, скорее, – это один из путей выражения внутреннего мировосприятия и мироощущения героини. Стоит заметить, что весеннее настроение героини стихов может произойти холодной снежной зимой, а зимние холода души могут обнаруживаться в разгар весны. Изменения в природе – это повод для героини стихов понаблюдать перемены в душе, в сердце. Изменения в природе служат уроком для очищения души, сердца, мыслей. Одно из стихотворений так и названо: «Зимний урок».

С морозцем солнечные дни

Настали, броски.

И с неба сыпятся они –

Снежинки-блёстки.

Прозрачны. Гранями искрят

И – как урок нам –

Кружатся, падают, летят

И жмутся к окнам.

Им счастье чудится в тепле –

О, как знакомо! –

Но тают блёстки на стекле

Чужого дома.

Нерукотворной красоты

Послы – как в бездну, –

Они спустились с высоты,

Чтоб вдруг исчезнуть.

Но в этой драме не найти

И тени смерти…

Внимай, душа моя, лети

Средь круговерти!

Особенность видения лирической героини заключается в том, что она не только способна созерцать природные явления, но и умеет из состояний природы извлекать уроки. Снежинки-блёстки «кружатся, падают, летят / И жмутся к окнам». Мыслительная деятельность души, сердца героини происходит не после увиденных явлений природы, а идут параллельно. «Им счастье чудится в тепле – / О, как знакомо! – / Но тают блёстки на стекле / Чужого дома». И в конце стихотворения героиня переводит полностью свои мысли от увиденного на свою душу: «Внимай, душа моя, лети / Средь круговерти!»

А в стихотворении «Остекленевшая зима…» ощущения героиней зимы и ощущение душевных забот становятся едиными: «И холодок ненужной встречи / Позёмкой забегал вперёд». Слитность душевного состояния и картинки природы так нерасторжимы, что трудно определить, что явилось первопричиной для написания строки: зимняя позёмка или душевное состояние героини. «Белый лацкан мороза» «пришит к зиме» только «для жалоб» («Вхожу на тротуар ознобно…»). Жалобы героини жгут уже не по-зимнему, а по-летнему. Не зима влияет на климат души человека, а душа человека влияет на климат зимы. Так нетрадиционно, по-своему изображает Татьяна Шорохова зимние пейзажи.

Показ весны у поэта происходит не в её разгар, а в момент только что начавшегося пробуждения. Так как Татьяна Шорохова – поэт православного направления, то чувства весны естественно (не надуманно!) соотнесены и сливаются с чувством приближающейся Пасхи. «По весне унынья грех вянет. / По весне куда-то вдаль манит, / И с молитвами легки дороги, / Потому что пост идёт строгий». Усиление выразительности строки достигается с помощью использования оксюморона. Обратим внимание: слово «весна» и слово «вянет» вряд ли так уместно могут встать рядом у кого-либо ещё из поэтов. Если уж и происходит увядание в природе, то только глубокой осенью. Да, весна – это, прежде всего, пробуждение всего земного, пробуждение плоти человеческой, наполнение сердца пробудившимися с весной чувствами. Но поэт, скажем так, принижает значение весны для души человека. Не по причине весны «куда-то вдаль манит», не по причине весны «легки дороги», не по причине весны вянет грех уныния, а по причине, «что пост идёт строгий». И, как итог, сердце расцветает не от запаха заливных лугов, не от веяний весны, не от бурлящих ручьёв, а Пасхой. Так происходит интеграция в стихах поэтессы. Явление весны подаётся сквозь призму православного мироощущения.

Весна даёт лирической героине время на переоценку своей жизни, весна «в душах у нас затевает ремонты» («Весна всякий раз настигает внезапно…»). Казалось бы, «опять расцветают восторгом трёхлетки / Цветы, и вздымаются к свету деревья». К тому же «мы пьём их дыханья живую водицу». И, как это не покажется странным, опять с весною рядом намёк на памятование об умирании. Ведь мы даже не думаем, «что придётся / Нам с этой семьёй навсегда породниться» (там же).

Из цветов поэт чаще всего вводит в своё повествование ромашку. Ромашки изображаются на одном из этапов пути героини: «Однажды до поля ромашек / Дойду по дороге. А дальше – / По льющейся лестнице света – / До солнечной маковки лета…» («Раба чистоты и порока…»). Поэт ставит в один ряд ромашку и душу, когда прохожий на осколках любви будет задумываться «ольха ли здесь цвела, / ромашка ли, / Иль маялась душа…» («В пустыни города стираются…»). Ромашки так близки героине, что могут быть как бы частью повседневного быта: «Ромашки в стакане, в ведёрке картошка / С глазками большими» («Часы отдавая вечернему чаю…»). И жительница города, вздыхая о полях, лугах и полянах, из всех цветов желает ромашку: «…Ах, поля! Ах, луга! Ах, поляны в лесу! / Ах, ромашки, что в травы рассыпало лето!» («Домохозяйка»). Потому лирической героине весною хочется петь, «пока в подтаявшем логу / Вдруг не почудятся ромашки / На рыхлом мартовском снегу» («Дыхание весны»).

При рассматривании стихов поэтессы мы неоднократно отмечали, что одна из особенностей мастерства Татьяны Шороховой – это изображать какое-либо событие, какое-либо явление на границе, на переходе. Поэтесса умело показывает грань, переход жизни в смерть и смерти в жизнь, переход радости в печаль и печали в радость. Переход души человека от греховного состояния к покаянию и раскаянию. Такие состояния поэтесса наблюдает в явлениях природы и умело отражает в своих стихах. Возьмём стихотворение «Апрельский листик».

Заволновались почки, напряглись

И потянулись в золотую высь,

И совершают танец проступанья

В благоговенье затаив дыханье.

Не линия листа, а умиленье

От встречи с небом в пору сотворенья,

Сокодвиженьем утончённых струек

Сочится из расщелинки чешуек.

Ещё вчера – невидимая точка,

Сегодня – складка юного листочка,

Придуманного крылышка прожилка,

Росинок осиянная копилка.

Раскрепощается апрельский листик:

Он тих и чист, как одинокий мистик,

Послушен древу, кроток и безгневен,

В молчании рождения напевен.

Растёт, мужает, набирает силу,

Летать мечтает, нежный и бескрылый.

И землю украшает бескорыстно…

Не потому ль весна иконописна?

Путь рождения листа изображён от самого начала, когда только-только «заволновались почки», до того времени, когда уже «растёт, мужает, набирает силу». Поэт показывает рождение листка не глазами художника, не глазами творца, инструмент которого краски. Поэт сам прочувствовал рождение листка как рождение человека. Он не боится одушевить, сделать по-своему живым и рождение и жизнь листика. «Не линия листа, а умиленье / От встречи с небом в пору сотворенья, / Сокодвиженьем утончённых струек / Сочится из расщелинки чешуек». И далее поэтесса, на первый взгляд, наивно, по детски сказочно, наделяет листок человеческими качествами: «Он тих и чист, как одинокий мистик, / Послушен древу, кроток и безгневен, / В молчании рождения напевен». Приведём последний стих последнего псалма Псалтири: «Всякое дыхание да хвалит Господа» (Пс. 150:6). Поэтому и в стихотворении поэту было важно, чтобы была «не линия листа, а умиленье…». Поэтому в изображении природных явлений для поэта важно их дыхание, которое хвалит Господа.

Хвала Господу может происходить через явления природы, которые несут в себе отпечаток тоски, боли. Так, в небольшое по объёму стихотворение о плакучей иве поэт сумела внести слова, которые характерны для душевного состояния человека. Стихотворение полностью построено на приёме олицетворения. В иве поэту видится «Чья-то жалоба / Изначальная, / Но неведомо только – / Чья». В образе ивы «Тоска нездешняя, / Как несметная боль», и вообще она «Бессловесная, / Безутешная… / Плакальщица…» («Ива»). Олицетворение природы, олицетворение отдельных явлений природы – одно из основных изобразительных средств в поэзии Татьяны Шороховой.

Природа в стихах Т. Шороховой изображена не только с отпечатком тоски и боли. Неожиданным ливнем в теме природы стало стихотворение «Ливень». Главная особенность стихотворения состоит в том, что оно переполнено тропами. Чтобы достичь особой выразительности, особой образности, поэтесса использует слова одновременно в прямом и переносном значении. Напомним, что прямое значение слова – это отображение в слове того явления действительности, с которым слово связано давно и устойчиво. Переносное значение приобретается словом в результате его сознательного употребления для обозначения не того явления, которое оно обозначает традиционно, а иного явления, близкого первому в нашем представлении по каким-либо причинам. Итак, прочтём стихотворение «Ливень»:

Из туч отверстых,

С крутых извилин

Промокших ветров

Сорвался ливень.

Напором крепким

Из водной гущи

У кромки неба

Настиг идущих.

Хлестнул с размаху

Зонтам под стреху –

Навеял страху,

Насыпал смеху.

Себе, безрукий,

Нашёл занятье:

Стирает брюки,

Стирает платья.

В усердье стоек,

Прямой и тощий,

Деревья моет,

Траву полощет,

И струй вожжами

Стегает бойко,

Всем угрожая

Головомойкой.

Звенит речисто,

Не вторя моде,

На воду чисту

Народ выводит.

По перекрёсткам,

По всем базарам

Проходит броско,

Купая даром.

Первые строфы стихотворения насыщены глаголами, рисующими неожиданный порыв ливня, его приход: «настиг», «хлестнул», «Навеял страху, / Насыпал смеху». И вот безрукий ливень находит себе занятие. Он «Стирает брюки, / Стирает платья». Прямое значение слова «стирать» – ливень стирает брюки и платья как стирают бельё, делая его чистым. А переносное значение – стирает, значит трёт. Здесь по лексическому значению ближе к словам «сдирает», «вышаркивает», «удаляет». Переносное значение слова «стирает» осталось бы не замеченным, но в контексте всего стихотворения оно становится заметным. Ливень моет, стегает, полощет «Всем угрожая / Головомойкой». Интересная деталь: ливень деревья моет, полощет траву, а людям именно угрожает головомойкой. Здесь так же слово «головомойка» употреблено и в прямом и переносном значении. В прямом значении дождевая вода моет непокрытую голову попавших под ливень людей (каждый помнит своё детство). А вот второе, переносное значение слова «головомойка», для автора стихотворения важнее. Во-первых, головомойка ассоциируется с устойчивым сочетанием «промывание мозгов». Это сочетание сейчас больше связывается с техногенными изменениями современного мира, с идеологической борьбой, со всё большим захватом умов простых граждан новомодными учениями и призывами. И вот ливневая головомойка в данном контексте не помешала бы. Тем более что эта, ливневая, головомойка – явление естественное, экологически чистое, сходящее с самих небес, «из туч отверстых». Во-вторых, при чтении слово «головомойка» вызывает ассоциацию по своему строению со словом «головоломка». Небесная вода прочищает мозги, моет голову и одновременно создаёт место в голове для новых головоломок, для поиска новых решений загадок и тайн окружающего человека мира.

«Звенит речисто, / Не вторя моде, / На воду чисту / Народ выводит». В прямом значении ливневая вода – вода чистая. Кто-то из людей сам выходит из укрытий, из домов к этой воде, кого-то ливень застал в дороге и т. д. Определить переносное значение слов помогает устойчивое словосочетание «вывести на чистую воду». Значит – открыть скрываемое, утаённое, греховное. Показать истинное лицо человека. И последняя строфа стихотворения также пропитана прямым и переносным значением: «По перекрёсткам, / По всем базарам / Проходит броско, / Купая даром». По перекрёсткам – в прямом значении на улицах, в переносном – на перекрёстках судеб. По базарам – торговым точкам, по базарам – по разбазариванию, по ненужным разговорам, словам. Броско – в прямом значении «падая, бросаясь, сваливаясь», в переносном – красиво, привлекая к себе и собой внимание. Даром – в прямом смысле «бесплатно», ничего не требуя взамен. Даром – в переносном смысле слово звучит как имя существительное. Здесь уже «даром» как «подарком», «дарением». Подарком с неба, небесным дарением.

Особенность стихотворения заключается ещё и в том, что его содержание полностью соответствует форме. Ливень в стихотворении наделён такими эпитетами: «В усердье стоек, / Прямой и тощий». Это о содержании. Но ведь и само-то стихотворение прямое и тощее! С виду оно – как прямая, длинная дождевая струя. И «тощее», потому что в каждой строчке стихотворения только два слова. Но и ливень, и стихотворение сильны именно этой своей «тощью».

Мы говорили, что Татьяна Шорохова в свои стихи часто вводит цветы ромашки. А в деревьях поэта привлекает не ствол, не корни, даже не ветви, а самая маленькая по размерам деталь – почка. «Радость теплится, как жизнь в почках» («По весне»). «Заволновались почки…» («Апрельский листик»). Образ древесных почек станет основной деталью, раскрывающей содержание следующего стихотворения.

Урок осени

Снова осень настояла на своём

И до нитки обобрала дали.

Отблистали листья, отстрадали,

Пали ниц в бессилии земном.

Застилая дымом окоём,

В городах сожгли их, затоптали.

Но в свой час получат дерева

Дождевые горькие примочки.

И ледяшки от ознобной ночки

Вспыхнут в ранках, где была листва,

Где весною вылупятся почки,

Возвращая жизни все права.

Путь надежды, он – непостижим.

И душа, предчувствуя бессмертье,

Разглядит в осенней круговерти

Жизни воскрешающей нажим

И поползновенья жалкой смерти,

Чьи давно разбиты рубежи.

Может, будет он кому-то впрок –

Осени таинственный урок.

Мы уже отмечали, что природа в стихах Шороховой изображается с несколько иной целью, нежели с той, с какой привык ожидать от поэта изображение природы массовый читатель. Лирическая героиня стихотворений поэтессы не любуется природой в традиционном смысле, не ищет в ней чувственного, эстетического восприятия, её красоты. У нашей героини взгляд на природу – это один из поводов через природу, через её явления ещё раз взглянуть на себя, на свою душу, усвоить своеобразные уроки. Отсюда и названия «Зимний урок», «Урок осени».

Итак, стихотворение «Урок осени». Наступила осень, листья с деревьев опали. Весь сюжет об осени вместился в одну строфу. Вторая часть стихотворения рассказывает уже о будущем, о предстоящей весне. Противительный союз «но» даёт надежду на будущее. До этого осенние события насыщены умиранием, почти трагедией. Осень настаивает на своём, обирает дали, листья страдают, падают в бессилии, их сжигают, затаптывают. Мы также говорили, что Татьяна Шорохова часто в стихотворении изображает переход из одного состояния в другое. Здесь – резкое умирание и медлительное ожидание возрождения жизни. Путь этого возрождения тяжёлый, болезненный. «Дождевые горькие примочки» только начало этого выздоровления. А потом, до «вылупления» почек, пережидание долгого зимнего сезона.

И вот переход на другое. «Путь надежды, он – непостижим». Это уже о человеке, о его душе. Это уже об уроке осени. В Православии учение о Надежде является одним из основных учений. Уметь надеяться, видеть спасение в том числе и в надежде даёт нам урок осени. Чуткая душа обязательно разглядит «в осенней круговерти» после умирания возрождение, воскресение всего живого. Когда это происходит, каким образом, какие процессы задействованы, остаётся тайной. Как остаётся тайной процесс, связанный с древесными почками. Современный человек, человек цивилизации видит такие уроки, но быстро забывает о них. Ему в его мире преимущественно рукотворных вещей подавай всё и сразу. Поэтому поэтесса лишь с лёгкой горечью замечает в конце стихотворения: «Может, будет он кому-то впрок – / Осени таинственный урок».

Можно сказать, что и сама поэзия Татьяны Шороховой является своеобразным таинственным уроком для массового читателя. И если хотя бы один из читателей прислушается к этим урокам, то не напрасными будут и созерцание, и размышление, и вдохновение этого художника слова.

Мир, наполненный значеньем

(философская лирика Татьяны Шороховой)

Суть философской лирики поэтессы до предела проста. Она вмещается в призыве радоваться каждому новому дню.

(…)

Тополями зачёркнуты дали…

Крест от рамы лежит на луне…

Но рискуй, словно в самом начале,

Видеть солнце в открытом окне.

(«Отгорая последним пожаром…»)

Когда человеку плохо на душе, то всё видимое соответствует душевному состоянию. Перспектива жизни, даль «тополями зачёркнуты». Даже на ночном небесном светиле лежит, пусть хотя бы как отражение, крест. Но надо научиться «видеть солнце в открытом окне». Надо пересилить себя и возрадоваться, почувствовать радость жизни во всех её проявлениях.

Так возрадуйся – добрый и мудрый!

Так возрадуйся – глупый и злой! –

Что сегодня ещё одно утро

Вознеслось над твоей головой.

(«Отгорая последним пожаром…»)

Этот призыв, это изречение поэтессы по своему содержанию восходит к Апостольской мысли: «Всегда радуйтесь» (1Фес. 5:16).

Источником этого возрадования, этой радости могут быть как наблюдаемые внешние картины, так и внутреннее состояние человека. Возьмём стихотворение «Белый вечер»:

Вечер вкрадчиво-белый,

Чернильный ажур листвы…

Сумерки гасят умело

Свет неземной синевы

И мягко стирают краски

С тайны святой красоты…

В саду, как бесцветные маски,

Безлико стоят цветы.

Белесое небо и птах нет,

Но, видимо, неспроста

Так пахнет, так сочно пахнет

Зелёная кровь листа.

Предтечею воскуренья,

Сгущая любви настой,

Возносит Творцу хваленье

И лист, и цветок любой.

И рушатся все химеры

Одетой в белое тьмы,

Где в струях душистой веры

Незримо звучат псалмы.

Радость природы, радость любого цветка заключается в вознесении хваленья Творцу. Как мы уже неоднократно говорили, поэтическое мастерство Татьяны Шороховой заключается в умении изображать переход от одного явления к другому. И в данном стихотворении показан медленный переход от конца дня к вечеру и ночи. Стираются краски «с тайны святой красоты…», небо становится белесым, нет птах. Но «рушатся все химеры / Одетой в белое тьмы, / Где в струях душистой веры / Незримо звучат псалмы». В этой строке слово «веры» поэтесса наделяет эпитетом «душистой». В словаре С. Ожегова слово «душистый» объясняется как «Имеющий приятный сильный запах. Душистые цветы». Таким образом, вера, умение радоваться, умение слышать звучание псалмов берутся из природы, из видимого и невидимого мира.

Следующее стихотворение «Бесконечное любование» состоит всего из двух предложений, из двух частей, но наполнено глубоким содержанием:

Если сквозь листьев кружево

даль оглядеть небесную –

голубизну белесую

и розовые облака, –

с нею сродняешься долюби.

Главная мысль первого предложения: с далью сродняешься долюби. Если перед наблюдающим даль нет никаких внешних препятствий, внешних задержек зрению, то простая, открытая, чистая даль такой «сроднённости», такой «долюби» не даёт. Сроднённость долюби приходит, если глядеть «сквозь листьев кружево». Это наблюдение не является открытием ни поэтессы, ни её героини. Но поэтесса данное наблюдение берёт, чтобы поднять читателя до философии, до возвышенного состояния, до небесного. С вечным, с далью небесною можно сродниться и полюбить, если смотреть сквозь помехи глазу. По сути, это «кружево листьев» является физической помехой для рассматривания и белесой голубизны, и розовых облаков. Для человека рационально мыслящего, рационально смотрящего на мир, на небо – это действительно помеха. Кружево листьев – это поэтический образ повседневной жизни. Часто в повседневной жизни одни хотят убрать эти кружева и сразу видеть чистое небо, небесную даль, конечную цель своей жизни. Другие зарастают так плотно этими кружевами листьев, повседневными заботами и делами, что «листьев кружево» становится конечным видением мира, заслонкой к видению «мира горнего». Для лирической героини стихотворения приемлемо, ничего не нарушая, «сквозь листьев кружево / даль оглядеть небесную».

И вот теперь второе предложение, вторая часть стихотворения:

Тихое любование

не исчезает в сумерках,

словно совсем не выцвели

неба нежные росписи

и не покрылись пятнами –

сизыми и невзрачными…

Здесь для понимания мысли важно каждое словосочетание, каждое слово. Если быть реалистичными, смотреть на небо в это время, ничего себе не внушая, ничего не придумывая, то увидим следующее. Нежные росписи неба выцвели, росписи покрылись сизыми и невзрачными пятнами. Об этом, кстати, говорит и сама поэтесса Шорохова. Но в предложении, в части этого стиха, главным является мысль, что «тихое любование / не исчезает в сумерках». Сумерки, как явление природы, всегда соотносилось в народном сознании, в народном творчестве, в творчестве писателей и поэтов как завершение жизни, приближение её конца для конкретного человека. И вот если брать философский пласт этого стихотворения, философский смысл, философское звучание, то можно прийти к следующему. В конце своей жизни, в сумерках, человек может быть недоволен пройденной жизнью, не видеть будущей жизни, жизни на небесах. И всё лишь потому, что сквозь листьев кружево, сквозь «заботы века сего» не разглядел «даль небесную». А в сумерках не разглядит тем более. А у человека, сроднившегося с далью долюби, и в сумерки «тихое любование» не исчезает. Вот такой философский, общечеловеческий, духовный смысл заложен в этом стихотворении.

Философской глубиной наполнено и стихотворение «Мир наполняется значеньем…»:

* * *

Мир наполняется значеньем –

И притупляются соблазны.

И смысл чужих вероучений

Вдруг постигаешь весь и сразу.

И чуешь – вечное сокрыто

В попутном ветре, встречном ветре.

Пока не поняты орбиты –

Немыслимо понять планеты.

Фиалка тоже знает осень,

Хоть рождена для первоцвета.

А соки изумрудных сосен

Сгущаются в созвездья где-то…

Жизнь в стихотворении изображена в динамике, в движении, в направлении путей для движения. «Пока не поняты орбиты – / Немыслимо понять планеты». Этим афоризмом Татьяна Шорохова утверждает: чтобы понять явление, необходимо знать его корни, его происхождение, его зарождение; понять, к чему это явление двигалось, то есть его орбиту. Почему вечное сокрыто в ветре? «Идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги свои» (Еккл. 1:6.). Когда мир наполняется значеньем, когда понимаешь «суету сует», тогда и притупляются соблазны. Соблазны стать богатым, соблазн – объяснить необъяснимое, объяснить смысл земной жизни человека. Соблазн понять планеты, не постигнув предварительно их орбит.

Желание сердца, желание души каждого отдельного человека стремиться к святости у поэта показано с разных позиций. С философских, с психологических, с социально-бытовых. В следующем стихотворении, доказывая свою мысль, поэтесса опирается и на жизненный опыт каждого читателя:

* * *

Кому не понятен плач

На собственном пепелище,

Где глушит скепсис-палач

Желание сердца – быть чище?

Кому неизвестен вздох

Души во греховной стуже,

Когда оттого, что плох,

Хочется быть ещё хуже?

И потому мечта

О том, что святость – возможна

И смертна нечистота,

Светится в нас не ложно.

Когда человек плачет о содеянном, когда уже не надеется на лучшее, то нет-нет да появляется огонёк, надежда в сердце – быть чище. И эта мечта, говорит поэт, «светится в нас не ложно». «Когда оттого, что плох, / Хочется быть ещё хуже» тоже психологически оправданно. Человеку хочется добраться до самого дна греха, чтобы оттолкнувшись от этого дна, начать восхождение. Желание быть хуже – это неосознанное желание наказать себя. Всё это – противоположно неосознанному желанию быть лучше. И эта мечта о святости, снова говорит поэт, «светится в нас не ложно».

Таким образом, философия в поэзии Т. Шороховой оптимистична.

Чаще всего философские размышления поэтессы проходят, когда героиня её стихов думает о смерти.

* * *

Прими любой исход, пребудь спокоен,

С людской извечной участью сдружись,

Ведь потому ты смерти удостоен,

Что право получил на эту жизнь.

В свой час оставь детей и щебет птичий,

Накат волны, цветы и дерева.

Умаль себя и обнаружь величье

Живого и Святого Божества.

Не сдайся яме внутренней – безверью.

Страшись до срока умершей души.

И уходя с земли, не хлопай дверью,

Всего, что оставляешь, не круши.

От горизонта налетает ветер,

Распахивает душное окно!..

У права жить есть право на бессмертье,

Но в смерти обретается оно.

«Людская извечная участь человека» – это смерть. Героиня стихотворения говорит по этому поводу: сдружись. Человек удостоен смерти, потому что у него есть право на жизнь. Поэт говорит напрямую читателю как право имеющий. Говорит простые истины. Использует глаголы повелительного наклонения: прими, пребудь, оставь, умаль, обнаружь, не сдайся, страшись, не круши, не хлопай. Заканчивается стихотворение строкой, содержащей философский смысл: «У права жить есть право на бессмертье, / Но в смерти обретается оно». В чём же этот смысл? В слове «бессмертье» для читателя так или иначе заложено значение «смерть». По крайней мере – корень слова, если говорить языковым термином. С детских лет мы воспринимаем только право на жизнь и всё, что связано с этим понятием. Право на «достойную жизнь», право на образование, отдых, работу и т. д. Попробуй-ка заяви где-нибудь своё право на бессмертье… А ведь в философском смысле у человека это право есть. И как пользуется этим правом современный человек? Осознаёт ли он это право? Реализует ли его ещё в земной жизни? Интуитивно человек всё равно так или иначе стремится к своему бессмертью. Кто-то через своих потомков, кто-то через реализацию своего творческого потенциала и оставление своего творческого наследия («душа в заветной лире мой прах переживёт…»), кто-то в дарении миру материальных ценностей на исходе своей земной жизни. Но в любом случае, по замыслу поэтессы, бессмертие обретается в смерти.

К смерти лирическая героиня стихотворений Татьяны Шороховой готовится всю жизнь. И опять она показывает переход: переход от жизни к смерти. В стихотворении «И вот, когда невиданный рассвет…» лирическая героиня обмолвливается о том, почему она думает о смерти: «Я и теперь прикована к нему, (к нему, т. е. к слову «смерть» – А. Б.) / Чтоб жизнью невзначай не отравиться». Парадоксальное видение проблемы жизни и смерти естественно входит в содержание стихотворения. По мысли героини, чтобы не умереть, не отравиться жизнью, надо думать о смерти. И вот прямое молитвенное обращение к Спасу: изгладь бессилие опустошённой веры, научи вбирать благодать, дай одолеть переход в сокрытый мир иной… мне с Вечностью в согласье.

И завершается стихотворение строками: «И оправдай всемилостью Твоей / Хотя б за то, что этого хотелось». Беда современного человека в том, что даже этого хотения быть оправданным порой недостаёт. И эта деталь у поэтессы в стихотворении не надуманна. Вспомним: в православном молитвослове на сон грядущим есть молитва святого Иоанна Дамаскина. В молитве есть слова: «Но, Господи, или хощу, или не хощу, спаси мя». То есть бывают такие душевные состояния, когда обессиленный в борьбе с грехами человек даже спасения не хочет. Об этом – молитва, об этом – строки стихов поэтессы, пережившей на опыте такое духовное состояние.

В философском рассмотрении тема смерти у Татьяны Шороховой связана с эсхатологией. Эсхатология – это отдел богословия, посвящённый изучению последних судеб мира и человека. Это учение является не только изложением поступательного движения человечества на пути к завершению своей истории, но стремится определить смысл бытия, постигнуть тайны тварного мира и жизни человека. У поэтессы даже похороны друзей являются поводом задуматься о собственной жизни, о готовности принять смерть в этом порядке Бытия как неизбежность:

* * *

Слёзы, молитвы, пламя свечей…

Мне, хлебнувшей с лихвой, поверьте,

Что это – не похороны друзей,

Это репетиция собственной смерти.

(«Слёзы, молитвы, пламя свечей…»)

И всё-таки, при всех эсхатологических мыслях, перед смертью есть у неё и своё, женское, сугубо индивидуально-человеческое. При всей неалчности к жизни, не искания своего, в конце стихотворения героиня с горечью замечает: «И всё же мало тех, о, Господи, как мало / Мгновений, что на мне так сладостно сошлись!» («Законченный сюжет уже неинтересен…»).

Эсхатология поэтессы не является академически заученной. Она не следует этому учению «от» и «до», погружаясь в непроходимые дебри и вовлекая за собой читателя. Наоборот, её эсхатология, её обращение к смерти – это ещё раз, по-крупному, обратиться к жизни. Иногда, чисто по-женски, слёзно. Её героиня готова на самопожертвование:

Коль грянул этот гром

и выпал этот жребий

Проворности локтей и камня за душой,

Отдам последний грош тому,

кто просит хлеба –

Пусть будет хоть ему на свете хорошо.

(«Законченный сюжет уже неинтересен…»)

Таким образом, философия поэзии Т. Шороховой – философия оптимизма, философия созидания, философия с окрасом земных, человеческих пожеланий.

Заключение

Мы закончили анализ сборника стихотворений «До седьмой зари» Татьяны Шороховой. Были рассмотрены темы детства, природы, дома. Показана философская лирика. Завершить данную работу хочется стихотворением «Молитва о любви».

Под покровом лачуг и церквей,

На изрытых и гладких дорогах,

Среди торга и тьмы площадей

Сокрушённо прошу я у Бога:

– Во дворцах, в теремах, в шалаше

Пусть коснётся земных постояльцев

Та любовь, что навеки – в душе,

И до смерти – в подушечках пальцев.

Вторая часть стихотворения, вторая строфа помещена в сборнике в самом начале. Это – своеобразный эпиграф ко всему сборнику. Это – заявка обо всём сборнике. Прикосновение любви произошло. Любовью поэтессы той, которая навеки в душе. Любовью той, которая до смерти в подушечках пальцев. Почему в подушечках пальцев? Современный поэт вряд ли откажется при создании своих стихов от компьютерной клавиатуры. Подушечки пальцев являются своеобразным проводником душевной любви поэта к душе читателя. Пока поэт жив, он материализует свою любовь читателю через кончики пальцев. Вторая часть стихотворения настраивает читателя на принятие этой любви. Так можно трактовать вторую часть стихотворения.

Но вот стихотворение встречается читателю полностью в середине сборника. И уже понимаешь, что теперь говорит не поэт, а лирическая героиня. Говорит не только о любви своей души, но и о любви каждой души, каждого читателя. Любовь «в подушечках пальцев» может быть у читателя реализована через поглаживания головы любимого человека, матери, ребёнка. Теперь полное стихотворение настраивает читателя отдавать свою любовь. До смерти. Пусть отдаёт любовь через кончики пальцев своими творениями музыкант, художник, скульптор, поэт… Мастер, делающий для ребёнка игрушку.

Какую бы трактовку стихотворений Татьяны Шороховой не давали исследователи её творчества, читатели её стихотворений, сама поэтесса – эта трактовка всегда будет в поле любви.

Январь–апрель 2014 г., Иркутск

Временное и вечное

в сборнике стихов Татьяны Шороховой «В стране потерявшихся детей»
СПб.-Симферополь, 2006)

Александр Бузунов

«России стон…»

Период написания стихотворений представляемого сборника относится к девяностым годам прошлого века. Нет необходимости напоминать читателю о том, что это были за годы. Менялась социально-экономическая система, уходила в прошлое прежняя, казалось бы, незыблемая идеология. Пересматривались вековые ценности. Отдельный человек, семья, медицина, образование, культура подвергались мощному воздействию новоявленных теорий, учений. Музыка, живопись, художественная литература, кинематограф не успевали не только осваивать, но хотя бы просто отражать новое содержание, которое предлагала окружающая действительность. Многие деятели культуры понимали, что созданные ими произведения могут иметь временный характер и не претендовали на увековеченье. Политикам, учёным, философам, деятелям культуры ещё предстоит осмыслить конец последних десятилетий прошлого века. Какие популярные темы останутся популярными, какие актуальные темы потеряют свою актуальность – этого ни поэт, ни читатель уверенно сказать не могут. «Большое видится на расстоянье», – написал в своё время С. А. Есенин.

Стихи Татьяны Шороховой из сборника «В стране потерявшихся детей» писались как раз в период последних лет прошлого столетия. «Я очень старалась промолчать – не получилось», – вспоминает поэт.

Когда поэт слышит «России стон», когда поэту навязывается клише «по чужой мерке», появляется стихотворение «Надрывный хохот со всех сторон…»:

Надрывный хохот со всех сторон,

Пляс ошалелых…

Но если слышу России стон,

Что с этим делать?

От плутократов – потоки лжи,

Муть – без предела…

Но если к Царству душа лежит,

Что с этим делать?

Но если сказка в моей душе

Не онемела,

А мне – по мерке чужой! – клише! –

Что?! с этим?! делать?!

Что с этим делать? Татьяна Шорохова отражает в своих стихотворениях всё, что видит, слышит, ощущает. Поэтесса делает своеобразный социальный срез общества. Она изображает одинокого пенсионера, новых русских, крутых, воинов, студенток, наркоманов, стариц, старух, мужчин, женщин, нерождённых детей… Изображает в баре, в электричках, в автобусе, у памятников, в подземных переходах, в тамбуре, в южном городе, у кремлёвских соборов.

Поэт вводит в текст живую разговорную речь. В «Семейном разговоре» лирическая героиня с тревогой говорит: «…Нечего / Нам ждать хорошего. // Идёт беда на нас!! / Я сердцем чувствую… // Но братья с сёстрами / Довольны участью».

И на эту тревогу получает ответ:

– А чё? Пивко у нас,

Колбаска с маслицем,

И кот породистый

Мурчит и ластится.

Смотри, в шкафу висит

Дублёнка стильная.

И жизнь – на скоростях!

Автомобильная!!

Не накликай беды,

Дурёха смелая…

(«Семейный разговор»)

Татьяна Шорохова во многих стихотворениях не даёт своей оценки увиденному, не делает выводы, не читает морали, никого ни в чём не переубеждает, ни к чему не призывает. Её стихотворение – своеобразный пятиминутный видеоролик. Она увидела, засняла и показала зрителю. Так написано стихотворение «В баре». Здесь уже не встретишь загадочную прекрасную Незнакомку, изображённую Александром Блоком. В изображённые поэтом Шороховой времена в каждом баре встретится «в углу смазливая девчонка», курящая «Кент». И слова, характеризующие атмосферу бара, не придуманы поэтом. Они отражают действительность. Всё в баре «капризно», «небрежно», «безразлично», «притворно».

В узком смысле загадка в следующем стихотворении будет разгадана, в широком смысле – не разгадать ещё долгие годы. Кто они? Кто мы? Чьи и откуда они? Чьи и откуда мы?

Речь пересыпая словом нецензурным,

Вышли из подъезда, облепили урну,

Дружно задымили – и пошла потеха:

Пошло пошутили, завизжали смехом.

В бусинках пупочки и в лосинах ноги…

Кто они? –

Студентки. Завтра – педагоги.

(«Загадка»)

Бюрократы, чиновники, стоящие у власти люди поэтом даже не называются, а заменяются местоимением «Они». Они те, кто «по праздникам… пускают пыль в глаза /Блокадникам и ветеранам», кто «…произносят речи / Про смертный бой и ратный труд». А своими бездействиями в будние дни сокращают жизнь людям. Поэтому очень трудно живётся пенсионеру, «людской понимая закон, / Как волчий и лисий…» («Одинокому пенсионеру»).

В стихотворении «Новые русские» происходит не только словесная зарисовка нового социального явления, но и даётся прямая авторская оценка:

Даровитые, неискусные,

С мёртвой хваткой, спортивным рвением

Так несчастны новые русские,

Словно осы в банке с вареньем!

В изображаемые поэтом времена страдают и дети, и женщины, и мужчины. Типичный диалог:

Женщины с бедой наедине…

Рядом с ними – нервные сиротки…

Спросишь: – Муж погиб-то на войне?

И услышишь: – Нет. Сгорел от водки.

(«Будни России»)

Причину происходящих бед автор произведений находит не только и не столько во внешних объективных факторах, но и в самих людях. В стихотворении «Послание старому русскому» поэт жёстко говорит:

Спроси о жизни, что на прах

Пустил, хотя и верховодил,

Ты – не умноженный в сынах

И дочерях в своём народе!

И, может, прошибёт слеза,

Когда предстанут в древнем свете

И женщин брошенных глаза,

И не родившиеся дети.

И если ты не из глупцов,

Поймёшь, за что страдаешь ныне,

И отчего земля отцов

Теперь становится пустыней.

И уже в конце стихотворения поэт называет категорично мужчин «опустошителями России».

Причины недолговечности русских мужиков автор объясняет в том числе и тем, что они «летят за счастьем». Но как? «Забыв о слове дедовском «достаток», / О смысле жизни не желая знать, //Любители братоубойных схваток, /Охотники нажить и промотать» («Крутые»)

И всё же, как бы ни относилась автор стихотворений к мужским бедам, во многих стихотворениях есть строки сострадания, попытка понять каждый отдельный случай:

Что ж с тобой стряслось,

Брат родимый мой? –

Перед ворогом

Ты как сам не свой!

Что в очах твоих

Не проходит ночь?

То ль терзает сын?

То ль позорит дочь?

То ль зудит жена

И корит рублём,

С другом давнишним

Подгульнув тайком?..

(«Соотечественнику»)

О женщине в русской литературе писалось много. О женщине, вдохновляющей поэта, о женщине-труженице, женщине-матери, женщине-творце. В русской классической литературе беды женщины объяснялись прежде всего социальным неравенством. Вспомним образ Матрёны Тимофеевны из поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Или образ Сони Мармеладовой из романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Примеры можно приводить до бесконечности. Все беды женщин, изображённых Т. Шороховой, вытекают прежде всего из личности самой женщины. Борьба за счастье должна происходить главным образом с самой собой. Конечно, внешний фактор влияет на судьбу женщины: семья, воспитание, окружающая обстановка… Но у современной женщины больший выбор, больше возможности для реализации себя. Поэтесса, без сомнения, в традициях соцреализма могла бы показать достойных женщин нашего времени для подражания подрастающему поколению. Женщину-труженицу, женщину-мать. Даже женщину, осваивающую космическое пространство. Но не к этим женщинам ведёт Муза Татьяны Шороховой. Женскую тему она сужает до тематики эмансипированной женщины.

Тема эмансипации женщины в русской литературе так же не нова. В качестве примера можно привести героиню романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» мадам Кукушкину. Герои произведения входят в комнату. «Комната, в которой они очутились, походила скорее на рабочий кабинет, чем на гостиную. Бумаги, письма, толстые нумера русских журналов, большею частью неразрезанные, валялись по запылённым столам; везде белели разбросанные окурки папирос. На кожаном диване полулежала дама, ещё молодая, белокурая, несколько растрёпанная, в шёлковом, не совсем опрятном, платье, с крупными браслетами на коротеньких руках и кружевною косынкой на голове. Она встала с дивана и, небрежно натягивая себе на плечи бархатную шубку на пожелтелом горностаевом меху, лениво промолвила… ( … ).

Базаров поморщился. В маленькой и невзрачной фигурке эмансипированной женщины не было ничего безобразного; но выражение её лица неприятно действовало на зрителя. Невольно хотелось спросить у ней: «Что ты, голодна? Или скучаешь? Или робеешь? Чего ты пружинишься?» И у ней, как у Ситникова, вечно скребло на душе. Она говорила и двигалась очень развязно и в то же время неловко: она, очевидно, сама себя считала за добродушное и простое существо, и между тем что бы она ни делала, вам постоянно казалось, что она именно это-то и не хотела сделать; всё у неё выходило, как дети говорят – нарочно, то есть не просто, не естественно» (И. С. Тургенев, «Отцы и дети», гл. 13)

Уже в те далёкие времена, создавая сатирический образ эмансипированной женщины, писатель предвидел, до чего может довести эмансипация. Сегодняшнее поколение пожинает плоды эмансипации, заложенной ещё в прошлых веках.

Одно из стихотворений поэтессы так и названо «Плод эмансипации».

Без войны не хватает мужчин –

Вот проклятье России!

Тают витязи наших дружин –

В равноправном бессилье.

Так припомним, как в пору весны

По ночам злополучным

Мы мечтали и видели сны

О мужьях подкаблучных.

Как, себя не желая окрасть,

Верховодить мы стали,

Захватили над семьями власть,

А мужей потеряли.

Наши рыцари, детям отцы,

Наши крепкие стены

Не жильцы под пятой, не жильцы –

Вот и сходят со сцены.

В стихотворении «Европейский стиль» поэтесса, используя приём градации, показывает современную женщину: «Смотрите! Вот она!! С небом развенчанная!!!» Цивилизация названа цивилизацией матерей-детоубийц. В такие периоды времени не до лирики, не до цветов и нежных поцелуев. Стихотворение превращается в способ выразить боль. Призыв опомниться, увидеть себя, сделать хотя бы начальный поворот в сторону от детоубийства. Отсюда насыщенность текста глаголами повелительного наклонения: «берегитесь», «бойтесь», «помогите», «сохраните», «встаньте», «объявите»! Эмансипированная женщина в стихотворении не без основания названа чудовищем, хотя внешне она «в духах, амбициях и деловых манерах». Стихотворение по форме, по внутренней напористости напоминает стихотворения Владимира Маяковского периода революционных событий в России. Женщины «с причёсками революционерок», «в её крови живёт революция / И посягает на вашу власть», «красный террор» – все эти выражения вызывают ассоциации описываемых нынешних событий в параллели с событиями революции. Но современная революция ужаснее тем, что направлена против семьи, против того, что испокон века было плоть от плоти.

Проблема абортов – это проблема социальная, медицинская, политическая, духовно-нравственная. Президент В. В. Путин на одном из заседаний президиума Госсовета назвал охрану материнства и детства, укрепление семьи, создание условий для роста рождаемости главными социальными задачами. Эффективной мерой улучшения демографической ситуации эксперты считают ограничение абортов. Многочисленные публикации в журналах, газетах, выход передач на ТВ, реализация различных программ привлекают внимание граждан к данной проблеме. Например, «Литературная газета» опубликовала материал «Мадонны по принуждению», «Рука, качающая колыбель», «Дитя «по залёту» в № 46, 50 за 2013 год. И вот в номере 11 за 2014 год в статье «Семья спасёт мир» демограф из Российского института стратегических исследований Игорь Белобородов говорит: «В борьбе с абортами наше общество в высшей степени лицемерно. Люди сокрушаются о публичном убийстве жирафа в Дании и не замечают миллионы погибших детей (через Фонд обязательного медстрахования все мы финансируем аборты). Попирается основное право ребёнка – на жизнь. (…) Проблема абортов не столько демографическая, сколько нравственная. Мы должны ценить жизнь как таковую. Нужно вернуться к пониманию гуманитарных смыслов жизни, которые были свойственны дореволюционной России».

Читатель статьи сам легко может найти материал по данной теме. Литературоведческая задача по анализу стихов несколько иная. Слова «поэзия» и «аборт» не могут и не должны стоять рядом. Конечно, автор стихотворений могла бы изобразить «животных невиданной красы», жирафов из Дании. Но это всё стихи в будущем. Всё это в другое время, при других обстоятельствах. Сейчас внимание поэта направлено на социальные проблемы. Нам, как читателям стихотворений, как пресытившимся (если уместно это слово) темой абортов из различных источников информации, должно влечь к себе душевное состояние лирической героини, её переживания, её эмоциональный отзыв по данной проблематике. Через многие годы, когда социальная проблема исчезнет, читателю будет интересно не само явление, а отношение к нему человека, поэта, живой души. Итак, рассмотрим стихотворение «Нерождённые младенцы»:

Внимая грустным мыслям,

Пройду вдоль тишины

По жёлтым майским листьям,

По осени весны.

Апреля уроженцы,

Постигнув жизни дар,

Не листья, а младенцы

Летят на тротуар.

От сильных, от зелёных,

От тех, кто соки пьёт,

Почти новорождённых

Их ветер унесёт.

Есть многое на свете,

Что давит, как гранит…

О нерождённых детях

Опять душа болит.

О самых наших, русых,

С глазами голубей,

Что сбрасывают в мусор

Всё чаще, всё грубей.

Нам не понять их скорби

Найдётся сто причин:

Там продаётся «орбит»,

Здесь продают бензин.

Там – томные забавы,

Здесь – визы, кутежи…

Мы получили право –

Детей лишили – жить.

Рабыни произвола,

Насельницы Руси

Глаза не прячут долу,

Не станут голосить

О вытравленных детях

На жертву сатане…

Сметает листья ветер,

Сметает по весне.

«Осень», «весна», «майские листья», «тишина» – всё могло бы и читателя, и лирическую героиню, и автора стихотворения настроить на лирический лад. Следуя этому настроению, автор написал бы ещё одно хорошее стихотворение о природе. Но… Уже от самого названия стихотворения никакой «лирики» ожидать не следует. Антитезы «жёлтые (в мае-то!) листья» и «осень весны» просят идти читателя рядом с лирической героиней, «внимая грустным мыслям».

Есть многое на свете,

Что давит, как гранит…

О нерождённых детях

Опять душа болит.

«Мы получили право – / Детей лишили – жить» – один из итогов этих грустных мыслей. Здесь одно написание слова «жить» поэтесса отнесла и к слову «получили» и одновременно к слову «лишили». Своеобразный парадокс: мы получили право жить в том числе и для того, чтобы лишить этого права детей. Стихотворение заканчивается двустрочием: «Сметает листья ветер, / Сметает по весне». Весна обозначена в начале стихотворения и в конце. Но стихотворение о весне не родилось. Хотя предпосылки к этому, судя по первой строфе, были. Пока есть социальное явление, «что давит, как гранит», поэт не может писать о чём-то другом. И вот в мае не родившиеся стихи о весне, о любви, о красоте окружающего мира не рождаются как следствие дум и переживаний поэтом о нерождённых младенцах. Так социальная проблема переплетается с нравственной, философской. Явление временное тормозит, препятствует, мешает рождению явления вечного.

Одна из особенностей поэтики Шороховой – это умение передать какое-либо явление на грани перехода от одного состояния к другому.

В стихотворении «Будущей наркоманке» говорится о девушке.

У неё ещё весёлый зонтик,

У неё ещё легки шаги…

Девоньку счастливую не троньте,

Завлекая на свои круги.

Так недолго ей пушинкой нежной

Розоветь в житейской кутерьме:

Через год-другой лавиной снежной

Понесёт её к кромешной тьме.

В те её объятья и разлуки,

Что скрывают под блаженством мглу,

Где, в любовь играющие руки,

Ей подарят первую иглу.

А потом, сжигая понемногу,

Поведут через миражный сад

Сатанинской прихоти дорогой

В розовый туман, и в смерть, и в ад.

Настоящее и будущее девушки зыбко, неопределённо. Названием стихотворения она уже обозначена как будущая наркоманка, но по ходу чтения стихотворения чувствуется, что есть ещё надежда избежать трагедии. Показано поэтом настоящее и будущее ещё счастливой девушки, но уже будущей наркоманки. Счастливое настоящее: «весёлый зонтик», «лёгкие шаги», «девонька счастливая», «пушинкой нежной», «объятья и разлуки», «блаженство». И вот какими сочетаниями слов показывает поэтесса еле заметный, тревожный переход от счастливого настоящего к трагическому будущему: под объятьями и разлукой скрывается блаженство мглы. «Любовь» отдана рукам, которые только «в любовь играющие руки». Есть «подарок», но этот подарок «первой иглы». Есть «сад», но «миражный сад». И, как результат всего, всё, «сжигая понемногу», идёт «к кромешной тьме», «к сатанинской прихоти», «в смерть и ад».

Старые и новые русские, крутые, студенты, эмансипированные женщины… Список героев стихотворений может быть продолжен. Но всех их объединяет образ, созданный в стихотворении «Современные люди»:

Загадки рождения не разгадав,

С поклажей дел и проблем

Они идут, не зная куда,

Не понимая, за кем.

По наготе обрыдлых забот

Из дома, как из дыры,

Скука по жизни их поведёт

На поводке игры.

Закабаляя, звякнет в крови

Цепью азарта плен.

Игры наживы, игры любви…

Много игр на земле.

Клей удовольствий залепит им

Блестящей плёнкой глаза.

И будет солнце светить другим,

Другим пламенеть гроза.

Они разучатся отвечать

Сердцем на красоту,

И петь не умея, начнут мычать,

Бухая в пустоту.

И это пением назовут,

И детям передадут.

И будут болезни для них, что кнут,

И каторгой будет труд.

Среди электронных и прочих схем

Болтая о пустяках,

Они проживут, не зная, зачем

В скепсисе и грехах.

Когда же наступит час умирать,

Откроется их душе,

Какими они могли бы стать,

Но не станут уже.

Но не подарят они земле

Ни мудрости, ни добра.

…Прекрасный образ мелькнёт во мгле

Искоркой от костра.

В стихотворении нет отдельных героев, нет лирической героини, которая могла бы дать оценку описываемым явлениям. Есть только автор стихотворения, который лишь сделал обобщения из своего опыта наблюдения за современными людьми. Он, автор стихотворения, также не делает никаких оценок, замечаний, нравоучений, комментариев к созданному образу современника. Важно было сделать «общую фотографию» увиденных автором стихотворения людей. А что увидит на «фотографии» читатель, на какие детали обратит внимание, какие выводы сделает – это уже дело самого читателя.

Лирическая героиня, её характер, её отношение к жизни, оценка настоящего и прошлого проявляется в других, ниже рассматриваемых, стихотворениях.

Образ лирической героини

Лирическая героиня стихотворений Т. Шороховой видит всё вокруг и как бы «захлёбывается» от увиденного. Как одна волна за другой наплывает окружающая действительность, от которой трудно отбиться. Её напор таков, что нет времени осмотреться, успокоиться, задать вопрос России, обратиться к ней с просьбой.

* * *

Народ с протянутой рукою

да с котомкой…

Россия! Можно, я спою тебе негромко.

Кругом продажная любовь,

чужие страсти…

Россия! Можно,

я спрошу тебя о счастье?

Опять измена и борения без толку…

Россия!

Можно мне прожить твоим осколком?

А жизнь у многих –

вхолостую и впустую…

Россия!

Вымоли младенцам Русь Святую.

Героиня стихотворений многое понимает, имеет богатый опыт жизни. Перемены она ждёт как в окружающих людях, так и в самой себе. Но начинает она с себя. Безжалостно, требовательно, настойчиво и неустанно. Она видит вину в происходящем, в окружающих людях, в самой себе. В стихотворении «Исповедальное» героиня стихотворения говорит: «Моя вина сродни злодействам спрута, / И потому так неизбывно горе».

Познавшая «раскаянье» Иуды,

Прошедшая приманки суицида,

Полоном ада, озареньем чуда

Я на саму себя держу обиду.

Начало выхода в иное восприятие жизни лирической героине порой представляется невозможным. В стихотворении «Родимые пятна» героиня обречённо констатирует: «Ни смехом, ни плачем, ни думой глубокой / Не выбелить прошлую жизнь». Но выход намечается через покаяние, через молитву, через осознание ужаса непонимания и неправильной оценки окружающей действительности.

Я взвешу былое – и съёжусь устало,

Теряясь в дремучей ночи,

Но в сердце, что Тихого Света не знало,

Затеплится пламя свечи.

Взмолюсь! – и грядущее станет понятно,

Как горстка последней крупы,

Где душу покрыли родимые пятна,

Родимые пятна судьбы.

(Там же)

Путь исцеления для каждого человека труден. Героиня испытывает это на себе. Но кто поможет ближнему? Как узнать, какая помощь требуется и требуется ли она вообще? Одним из мотивов делать человеку добро является малозначимое по современным меркам чувство жалости. Целые поколения выросли на тезисе о том, что жалость человека унижает. С детского сада с усердием будут воспитывать большую жалость к животным, чем к человеку. У героини стихотворений Т. Шороховой жалость остаётся основным мотивом в оказании помощи ближнему. Жалость к наркоману, к проститутке, к бомжу, к убийце, к цинику, просто к больному человеку. Об этом стихотворение «Не пометкою на скрижалях…». «Рассекла моё сердце жалость – / Так проходит пуля навылет». Героиня видит отражение «смерти чёрной» в молодых глазах. Первая реакция – не обращать внимание, пройти мимо. Есть социальные службы, есть ближайшие родственники. Человек сам виноват, что «дошёл до такой жизни». Жизненный опыт героини и окружающих людей подсказывает, что и результат-то какой-либо помощи нулевой. Но героиня стихотворения «не шипом уязвилась тёрна, / Не грехом загорелась мщенья». Она протягивает руку, руку помощи. Помощь эта может быть и материальной, и организационной. Просто помощь в добром слове, в тёплом сочувствующем взгляде. Но беда ещё и в том, что желающая добра «напугала его любовью». Автор стихотворения вместе со своей героиней уверены, что в каждом человеке его живая душа жаждет добра, тепла, понимания, сочувствия. Каждая душа тянется к светлому, к вечному.

…прилепленная на сваях

Наркотического острога,

Плачет, стонет душа живая,

Но не может пробиться к Богу.

И, сама не имея крыльев,

Только в сердце от раны – жженье,

Я познала своё бессилье

И в молитве ищу спасенья.

(Там же)

Чувство жалости показано и в следующем стихотворении:

В старинном платье – майская акация:

Ни меценат не нужен ей, ни спонсор.

Как вам живётся, люди, как вам мается

Под песни проституток и альфонсов?

Когда мне попадаются прохожие

Со взглядами одушевлённой боли,

Я так жалею вас, мои хорошие,

Приговорённые к сиротской доле.

И почему-то хочется наплакаться,

О ветеранах Богу помолиться,

Где горя замусоленная матрица

Разменивает оттиски на лица.

Где честь – и та какая-то острожная,

Хотя и праздник, и цветов досталось…

Вот накормить бы! –

За душой – ни грошика,

Одна незаживающая жалость.

Приведённое выше стихотворение называется «В день Победы», однако, главным образом, речь идёт не о победе, не о ветеранах войны, «хотя и праздник, и цветов досталось…». О чём же тогда ещё стихотворение? Вчитаемся в начальные строки: «В старинном платье – майская акация: / Ни меценат не нужен ей, ни спонсор». К дню победы здесь отнести можно только слово «майская». А к слову «платье» можно было бы найти более приемлемый эпитет в данном контексте заявленной в названии стихотворения теме: в красивом, в цветущем, в нарядном. Однако автор стихотворения берёт эпитет «в старинном». Зачем? Конечно же, для акации приемлемы и названные нами эпитеты. Акация из года в год остаётся и красивой, и цветущей, и нарядной, и душистой. Автор стихотворения словом «старинном» хочет обратить внимание читателя на ход времени и неизменность годичного майского природного явления. Старинное платье – это не старое платье. «Старинное» в контексте стихотворения – значит, традиционное, незыблемое, привычное, ожидаемое, не меняющее своей природы. Красоту платья акации не надо ежегодно усиливать дополнительными приспособлениями. Воистину «ни меценат не нужен ей, ни спонсор». Автор стихотворения как бы обрывает начатый разговор об акации, о её старинном платье, о меценатах и спонсорах. Эти две строки становятся какими-то случайными, лишними, как говорят, «не в тему». Но мы ещё вернёмся к первым двум строкам стихотворения.

Сюжет стихотворения продолжается. Героине «попадаются прохожие / Со взглядами одушевлённой боли». Обратим внимание на две детали: «прохожие» (не ветераны, не участники праздничных мероприятий) и боли «одушевлённой». Мы привыкли слышать и говорить о физической боли и душевной боли. Сочетание «душевная боль» по своему лексическому значению стало тяготеть к словосочетанию «психическое заболевание». Автор стихотворения избегает штампа и эпитетом «одушевлённой» показывает боль в её истинном, глубинном понимании.

Почему прохожие приговорены «к сиротской доле»? Сиротская доля – это доля обделённых. Обделённых полнотой жизни, обделённых преемственностью традиций в духовной сфере, обделённых в воспитании, в нарушении социальной справедливости, в возможности реализации своего творческого потенциала. Таково видение и понимание лирической героини. Жалко прохожих «со взглядами одушевлённой боли», жалко ветеранов, «где горя замусоленная матрица / Разменивает оттиски на лица». Есть желание: «Вот накормить бы!». В девяностые годы были среди изображённых поэтом героев голодные. Но это временное. Здесь о голоде духовном. Теплом к людям, вниманием, истинной и неподдельной любовью, традиционными вековыми ценностями народа – вот чем хочет «накормить» наша героиня людей. Но и сама героиня не обладает всем этим. «За душой – ни грошика». И здесь же сразу – «одна незаживающая жалость». Жалость – это уже много. Большинство в окружении героини утратило и это чувство.

По мысли автора стихотворения, возрождение духовности возможно при обращении к истории, к возвращению истинных духовных ценностей. А этот процесс длительный, не разовый, не только и не столько «в день победы» (по названию стихотворения). Для возвращения нужна работа прежде всего над самим собой. И здесь не поможет «ни меценат», «ни спонсор». Какие бы вложения не делали в различные мероприятия, акции, движения с гуманитарными направлениями – всё это будет только средством, вспомогательным временным актом. От нас зависит, какую одежду мы на себя наденем. Старинную, добротную, или новомодную, быстро меняющуюся и ни к чему не пригодную. Отсюда, видимо, и начальные (поначалу чуждые стихотворению) строки:

В старинном платье – майская акация:

Ни меценат не нужен ей, ни спонсор.

Так весеннее дерево – майская акация – даёт толчок для рождения и хода поэтической мысли автору стихотворения.

Лирическая героиня стихотворений сборника стихов «В стране потерявшихся детей» хочет разобраться в себе, в окружающей жизни, в событиях сегодняшних и давно минувших. Она при этом опирается на собственные наблюдения, на наблюдения и выводы её современников. Но своё современное состояние, состояние общества невозможно понять, не обращаясь к истории. Всем известны общие понятия о том, что, не зная истории, нельзя строить будущее, невозможно видеть направления дальнейшего развития общества, отдельной личности. Это понимает и героиня стихов поэтессы. Но перед лирической героиней уже в начале ставятся препоны. Вспомним, что во время «оттепели» в шестидесятых годах многое было сделано: доступ к архивным документам, расширение прав граждан и т. д. Но всё было сделано наполовину. Подобным же образом повторялось в начале перестройки в восьмидесятых годах. Автор стихотворения «К работе в госархиве» желание разобраться во всём сравнивает с ходьбой по лабиринту.

– Мне факел зажгите!

Хочу я войти в лабиринт

Истории нашей! –

Но дали сырую лучину…

«Сырая лучина» – это современные непродуманные учебники по истории, современные концепции и подходы, которые не могут зажечь факелами сердца юных граждан России.

На умершей ветке

Висит окровавленный бинт,

А в тёмном углу

Засыпают безвестную спину.

Разбросаны письма –

От жён, матерей и детей;

Обрывки стихов,

Что писались дрожащей рукою…

На скользких камнях

Чуть видны

Даты ранних смертей,

Но трудно прочесть имена

Под лучиной сырою.

С сырою лучиной вынужденно делается всё наспех, половинчато, вне логики, бессвязно, случайно.

И как в темноте

Отличить мне

Друзей от врагов?

И как на стене

Рассмотреть мне в потёмках –

Картину?

О темноте сказано и как о реальном физическом явлении при нахождении в лабиринте, и как о тёмных местах истории. Чем дальше идёшь по лабиринту в историю, тем труднее различать правду от лжи, друзей от врагов.

…Уходят года,

Оставляя зигзаги кругов.

Стирается время.

И гаснет сырая лучина…

«Зигзаги кругов» отдельного человека, семьи, населённого пункта, государства. «Сырая лучина» гаснет. Поэтому, видимо, настойчивое требование в первых строках стихотворения: «– Мне факел зажгите!».

Использование сказочных сюжетов

В сборнике Татьяны Шороховой «В стране потерявшихся детей» много стихотворений, в которых поэт обращается к разным видам народной эпической словесности: сказке, сказаниям, былине, исторической песне, духовному стиху. Поэт обращается к фольклору с целью разбудить глубинное, сокрытое в человеке временем, к духовным корням русского человека. Пробудить спящий народ, как некогда просыпался богатырь на Руси, изображённый в былинах. Больше всего обращений поэта к русским народным сказкам. К сказке как виду словесного творчества нередко обращались и обращаются писатели и поэты. Татьяна Шорохова использует народные сказочные образы, темы и сюжеты, но не пересказывает сказки и литературно не обрабатывает их. Заимствует для своих стихов поэтесса образы, темы и сюжеты из былин. Мы помним, что былина – это стихотворное сказание о богатырях, народных героях и исторических событиях Древней Руси. Былины проникнуты идеей любви к отечеству и служения ему. В образах русских богатырей и других народных героев воплотились народные идеалы силы и добра, храбрости и справедливости, мужества и благородства. Былины прославляют добросовестный труд – будь то труд богатыря, который защищает отечество или труд земледельца, который кормит свой народ.

Так вот, в стихах Т. Шороховой темы, образы и сюжеты русской старины тесно переплетены с темами, образами и сюжетами современности. Поэт осознанно пробуждает в читателе на духовном уровне память о прошлых заслугах богатырей, героев народного творчества и сопоставляет и соразмеряет с героями нынешнего времени. Есть ли в девяностых годах двадцатого века продолжение идеалов силы и добра, храбрости и справедливости, мужества и благородства? Возьмём стихотворение «На реке Смородине»:

На Калиновом мосту,

На реке Смородине,

Кто сегодня на посту

Служит службу Родине?

Богатырь ли ночь не спит,

Змея ждёт гремучего?

Или путь на Русь открыт

Для врага ползучего?

…Старший брат и средний брат

В пьянке спозаранушку,

Заодно и тот, что млад –

Не узнать Иванушку!

Он с душой, как с головой,

Распрощался заживо…

Кто же вступит в смертный бой –

Зверя выпроваживать?!

На Калиновом мосту,

На реке Смородине

Нет Ивана на посту,

Нет защиты Родине!

…Гой ты, Русь моя, еси

Красная-прекрасная!!!

Посвети нам с небеси,

Словно зорька ясная.

Какие элементы взяты поэтом из сказки «Иван крестьянский сын и чудо-юдо»? Во-первых, само название стихотворения сразу способствует воспоминанию о сказке. Калинов мост, река Смородина – названия из сказки. Во-вторых, устойчивые сочетания слов из народных сказок: «служит службу». «гремучий змей», «смертный бой», «богатырь не спит». В-третьих, есть три брата: старший, средний и младший.

А что берётся из современной поэту действительности? «…Старший брат и средний брат / В пьянке спозаранушку, // Заодно и тот, что млад – / Не узнать Иванушку!». Пьянка спозаранушку – это уже страшная действительность девяностых годов двадцатого столетия. Вопрос в начале стихотворения «кто сегодня на посту» в контексте сказочного мотива, сказочного повествования не вызывает тревоги. Есть же вечные три богатыря, есть Иван. Но неожиданное слово «пьянка» выбивает у читателя привычное восприятие сказки с хорошим концом. Иванушку не узнать. «Он с душой, как с головой, / Распрощался заживо». И как приговор звучат в итоге слова: «Нет Ивана на посту, / Нет защиты Родине!» Так сказочные мотивы усиливают осознание современного зла. Зло пьянства показано автором стихотворения по-крупному. Это не столько зло для здоровья, для семьи, для окружающих. Ужас в том, что, когда Иван пьян, «нет защиты Родине!»

Использование сказочных мотивов в творчестве Татьяны Шороховой естественно, ненадуманно. Оно исходит из души, а не от размышления «в творческой мастерской» поэта над современными тенденциями в современной поэзии. Причём, из души, из сердца напитавшемся, как мы сейчас говорим, устным народным творчеством. В одной из автобиографий Т. Шорохова пишет: «В 2001 г., чтобы облегчить мамину старость, вынуждена была уехать из Крыма в Россию, куда переехали родители ещё в 1988 г. Оказавшись в России, я пережила удивительное состояние: моя душа взыскала богатырства. За первые полгода пребывания на русском Севере перечитала множество богатырских сказок, былин, исторических поэм о воинской доблести, подвигах и победах. И теперь не могу объяснить себе причины этого увлечения, благодаря которому русский дух стал для меня духовной реальностью, а не только поэтической метафорой устного народного творчества». (Краткие автобиографические сведения. Стр. 175-176. Татьяна Шорохова «До седьмой зари» Стихотворения. Санкт-Петербург – Крым. 2006).

Не этот ли богатырский дух позвал Шорохову участвовать в февральских событиях 2014 года в Крыму?! Не это ли богатырство помогло Татьяне выстоять один из значимых, опасных и не однозначных митингов этого периода в Крыму, который переходил в физическое противостояние?

Поэт Татьяна Шорохова – поэт оптимист. Её обращение к фольклору, к сказочным образом не случайно. Надежда на возрождение духовности общества видится в том числе и в изучении, постижении глубинных залежей своего прошлого. Патриотизм не может возникнуть на голом месте. Он всегда связан с прошлым. Это касается как отдельного человека, так и всей России.

Вчера жеребёнка кормила с руки,

Росой умывалась

И песней, плывущей вдоль синей реки,

Лелеяла жалость.

Россия! Расея! Начало начал! –

В твоём самовластьи

Конёк-Горбунок под Иваном скакал,

Одаривал счастьем.

Сегодня, пустившись в распыл и в разлёт,

В наручниках кодов,

Душа твоя по электричкам поёт,

Поёт в переходах.

Надтреснутый голос выводит в тоске

Для нищих и сытых

Куплеты. Да вот о Коньке-Горбунке

Все песни забыты.

Но где-то ещё в потаённом углу,

Под стражей сосёнок,

Конька-Горбунка – на зелёном лугу –

Живёт жеребёнок.

(«В потаённом углу»)

Снова в данном стихотворении переплетается далёкое прошлое и настоящее. Россия «вчера жеребёнка кормила с руки». Жеребёнок этот – Конёк-Горбунок, скакавший под Иваном. Вся жизнь России проходила в песне. В песне – душа России. Сейчас песни тоже есть. Поэт замечает, что песня в «наручниках кодов», «по электричкам», «в переходах». Поэт не против этого, ведь голос звучит «в тоске для нищих и сытых». Поэт жалеет о том, что песни о Коньке-Горбунке забыты. Но… в потаённом углу живёт жеребёнок Конька-Горбунка. Так выражает надежду на хорошее будущее России, её потерявшихся детей поэт Шорохова.

Образы из русских сказок тесно переплетены с современными образами, возникающими от увиденного. И уже трудно понять, что является первопричиной написания стихотворения. Или воспоминание о Калиновом мосте из сказки ведёт душу поэта к перекинутому над Невой современному мосту, или Невский железный мост явился толчком для воспоминания о мосте Калиновом?

Калиновый мост

В этом мире снежных комочков,

Где легко натолкнуться на месть,

Среди разных мостов и мосточков,

Знаю, что и Калиновый есть.

Даже звёзды, далёкие с виду,

На всемирный взирая погост,

На Неве, умудрённые, видят –

Нет, не город – Калиновый мост!

Перекинулся он над рекою

От вечерней до ранней зари,

И за ним по дворцовым покоям

Змей Горыныч когтисто парит.

…Будет чёрная птица кружиться

Над Иваном из русских сынов.

На мосту он со Змеем сразится

И отрубит двенадцать голов.

И дугой самоцветные краски

Расцветут над свободным дворцом…

Петербург – это русская сказка.

Значит, будет с хорошим концом.

В те, уже прошедшие девяностые годы, автор стихотворения видела не «бандитский» Петербург, не Петербург временных явлений и проблем, а Петербург русской сказки. Видение города происходит не по горизонтали, а по вертикали, сверху. Свободное пространство от звёзд до моста наполнено сказочным духом. Вспоминается повесть Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством», в которой описываются месяц и звёзды, соединённые с землёй. Поэт пишет, что «звёзды… на Неве, умудрённые, видят – // Нет, не город – Калиновый мост!» В этом стихотворении удручающей атмосферы не чувствуется. Сюжет стихотворения разворачивается такой же, как и в сказке. Иван со Змеем-Горынычем на мосту «сразится / и отрубит двенадцать голов». Русская сказка неизбежно приводит к хорошему концу. Огромные Вселенские пространства в сказке имеют и Вселенское значение. И победу над Змеем наблюдают звёзды, наблюдает небо. Чтобы читатель был настроен, говоря современным языком, на позитив, на сказку с «хорошим концом», надо, чтобы читатель для начала хотя бы знал эти сказки. Тревога об утрате духовных традиций есть в следующем стихотворении:

Наяву, не в кино,

Сердце охнет – не ахнет,

Что в России давно

Русским духом не пахнет.

Есть и Кремль, есть и квас,

И берёза с рябиной,

Только душу у нас

Кто-то заживо вынул.

Нам не выжить, народ,

Среди градов и весей,

Если мать не поёт

Колыбельные песни.

Нам не вынести ран

От стервятников стаи,

Если мальчик Иван

Русских сказок не знает.

(«Наяву, не в кино…»)

«Русским духом не пахнет», хотя «есть и Кремль, есть и квас, / И берёза с рябиной». Куда в последние десятилетия только не вставляли слово «русский»! В образовательные и гуманитарные проекты, в названия различных предприятий, фирм, общественно-политических движений… Но смена вывесок, смена названий не прибавит, по мнению поэта, ни «русского духа», ни чувства патриотизма, ни готовность защищать Родину. Начинать надо с грудного возраста. Ничего не будет, «если мать не поёт / Колыбельные песни… Если мальчик Иван / Русских сказок не знает».

«О позабывших про Небо» поэт пишет и в стихотворении:

То крестами маячит, то флагами,

То свята, то нелепа

Русь – страна потерявшихся ангелов,

Позабывших про Небо.

Наши души искромсаны ранами

Осквернённой святыни…

Нам легко умирать наркоманами

В многолюдных пустынях.

Мы по свету медведями ломится

За земною удачей…

Но, поверьте, ещё мы опомнимся

И о Небе заплачем.

(«То крестами маячит, то флагами…»)

При всём глубочайшем смысле и философском звучании данного стихотворения стоит ещё раз обратить внимание на удачно подобранный оксюморон «в многолюдных пустынях». Чем более наполняются города людьми, тем пустыннее становятся они духовно. А слово «наркоман» кроме своего прямого значения имеет в стихотворении и дополнительный смыл. Современная популярная культура несёт одурманивающий эффект, делает человека потребителем, рабом своих низменных чувств, своеобразным «наркоманом».

Стихотворения Татьяны Шороховой с сюжетами, темами и героями сказок не только об Иванах, но и о «представительницах прекрасного пола». Прочитаем, какими видятся поэту современные «спящие царевны» в одноимённом стихотворении:

Спящие царевны не лежат в гробах.

А живут сегодня в евротеремах.

Энергичны с виду, шустры и бодры.

Но в упор не видят жизни до поры.

Ни от поцелуев, ни от громких слов

Не проснуться этим полонянкам снов.

Их во мраке ночи, в сутолоке дней,

Дрёмных, не разбудит даже Елисей.

Иногда бывает – редких, как всегда, –

Что водой живою их проймёт беда.

Учатся такие в яви правду пить…

Трудно им, бессонным, среди спящих жить.

Снова в стихотворении переплетены образы из сказок и современность. Есть яркое напоминание сказки А. С. Пушкина «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях». Спящая царевна, королевич Елисей, пробуждение от поцелуя. Из других сказок присутствует живая вода. Современность врывается через слова «евротерема», «в упор не видят», «в сутолоке дней». Современный сказочный мотив усиливается тем, что современные «спящие царевны» продолжают спать даже тогда, когда они «энергичны с виду, шустры и бодры». Призыв к народу пробудиться в русской литературе звучал и звучит с глубоких времён. При желании можно вспомнить из классики когда, кого, от чего и как пробуждали писатели русской литературы. Татьяна Шорохова обращается к истокам национального достояния. Современные «спящие красавицы» не пробудятся «ни от поцелуев, ни от громких слов». Автор стихотворения не тешит себя надеждой, что после прочтения её стихотворения кто-то «пробудится». Скорее это стихотворение для уже «пробудившихся красавиц» с целью «зафиксировать» момент пробуждения, не дать уйти снова «в спячку». Поэтесса выражает своё понимание, говорит пробудившимся, что «трудно бессонным среди спящих жить».

В следующем стихотворении автором ярко используется приём стилизации. Стилизация состоит в намеренном, целенаправленном воспроизведении существенных черт какого-либо стиля. В художественной словесности важно учитывать стили литературных направлений. В хорошей стилизации на воспроизводимый стиль всегда накладывается собственный стиль стилизатора. Рассмотрим, как и с какой целью использует стилизацию Т. Шорохова в стихотворении «Переписка сына-воина с родной матерью»:

– Мне доля выпала – заря закатная:

Не поле чистое, а поле ратное.

Пришельцы-вороги со мной сражаются,

И стрелы острые в мой щит вонзаются.

Шелом пробит мечом. Кольчуга прорвана.

И надо мной уже кружатся вороны.

И друга больше нет – убили ратника…

Пришли мне, мамочка, на помощь братика!

– Неужто ты забыл, мой ненаглядный сын? –

Под ясным солнышком ты у меня – один!

Ведь я надеялась на годы мирные –

И остальных детей с утробы вырвала,

Чтоб у меня ты был всегда нарядненький

И ел бы досыта кусочек сладенький.

Поднять ребёночка – труды немалые.

Жалела я себя, не забывала я.

Прости меня, сынок, лью слёзы реками,

Но помогать тебе в сраженье некому.

Не вести чёрные пронзают молнией –

Стучатся к матери слова сыновние.

Слова правдивые, да не победные –

Слова укорные. Слова последние:

– В бою без братьев мне не устоять стеной! –

За сласти с тряпками плачу я головой!!

Иссякла силушка непобедимая!!!

Не враг сгубил меня, а ты, родимая…

Сразу же обращает на себя внимание насыщенность текста постоянными эпитетами, характерными для народной словесности: «заря закатная», «поле чистое, «поле ратное», «стрелы острые», «под ясным солнышком», «вести чёрные», «силушка непобедимая», «слова правдивые». Выбор и организация языковых единиц показывает стилизацию данного стихотворения под былины. «Пришельцы-вороги», «шелом», «кольчуга» способствуют стилизации. Среди народно-поэтических слов много слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Такие слова автор осознанно, с целью стилизации, использует в своём тексте: «мамочка», «братика», «нарядненький», «кусочек сладенький».

Мы намеренно остановились на средствах художественной изобразительности, чтобы показать, как «изнутри», из стиля, из сюжета былины автор подготавливает своеобразный «взрыв», катарсис для читателя. Эмоциональный настрой читателя «выбит» страшной современной действительностью: «За сласти с тряпками плачу я головой!!».

В былинах, где звучит тема патриотизма, защиты Родины никогда врага не искали внутри рода, семьи. Тем более в лице матери. Поэтому шокируют последние слова стихотворения: «Не враг сгубил меня, а ты, родимая…». Читатель уязвлён, казалось бы, самым незыблемым, самым дорогим, неприкасаемым с древнейших времён в русском самосознании.

Так, используя былину как вид народной эпической словесности, автор ставит остро проблемы современной действительности.

Своеобразным обобщающим стихотворением с использованием стилизации может быть следующее стихотворение. В нём ярко показан образ лирической героини, её чувства и переживания за будущее России. В нём снова говорится о «добрых молодцах» и «красных девицах», о братьях, о детях.

Что-то мне опять занедужилось,

Сердце маетой занавесилось –

У сестёр моих свяли душеньки

До того, как им заневестилось.

У братьёв моих стали лишними

Руки-золото, буйны головы.

И черна земля пепелищами,

И сиротствуют в небе голуби.

У детей и тех – горе горькое! –

Матерщиной рты запечатаны.

И идут на нас беды скорые

За волной волна, перекатами.

Так неужто впрямь между реками –

И могучими, и опальными –

Вопросить и то будет некого:

– Как живётся вам, федеральные?

…На родной земле – без пристаньица!

По полынь-траве хмурой полночью

Потянусь на Русь бедной странницей,

Чтобы русским духом исполниться.

Чтоб украситься скатным жемчугом

Слова мудрого, что завещано,

И вернуться в явь, но не женщиной –

Птицей певчею, птицей вещею.

…Вот и сердца нет – только уголья,

Чтоб живой водой речь струилася,

И от этого с прежней удалью

В добрых молодцах мощь открылася.

Заискрилася в красных девицах

Чистота, как встарь, со стыдливостью…

Пусть в хорошее нам поверится –

Да освятимся Божьей милостью!

(«Что-то мне опять занедужилось…»)

Ещё раз обратим внимание на детали. «У сестёр моих свяли душеньки // До того, как им заневестилось», «у братьев моих стали лишними // Руки-золото, буйны головы», «у детей и тех – горе горькое! – // Матерщиной рты запечатаны». Такая же забота, тоска выражена и в стихотворении «Летом в южном городе». «По добрым молодцам тоска, / По девам чистым //Осела пылью на шелка / Июльских листьев» – пишет поэт. Использование метафор создаёт яркие, запоминающиеся образы. О переиначенном дворце поэтесса говорит, что он «досугом вспорот». И уже неважно в чьей душе – в душе России или в душе героини – образуется «запёкшимся рубцом у моря город» (там же).

Стон России понимает не только лирическая героиня стихотворений, но и все, кто «сердцем чувствуют её» («А Русь ещё стоит, но прорван…»). Принимать участие в воспитании подрастающего поколения, видеть ростки нового и закреплять их – это своеобразный дар для каждого отдельного человека. «О, дар, не утопая в личном, / Увидеть вдруг через туман, // Как – пусть не в городе столичном – / Но подрастает сын Иван» (там же).

Многие социальные проблемы, отражённые в стихах сборника Татьяны Шороховой «В стране потерявшихся детей» имеют временный характер. Какие-то проблемы исчезнут вообще. Что-то приобретёт новые формы. Но обществу надо переболеть этими временными проблемами. Поэт не может оставаться в стороне от проблем общества и тоже живёт этими проблемами, отражая свою боль в стихах. Поэт, не переболев временными явлениями окружающей действительности, не может двигаться в своём творчестве дальше. Задача поэта при отражении общества показать перспективу, пути выхода из этого состояния. Поэт показывает, что выход из «плохого временного» находится в «хорошем вечном». Отсюда обращение к старине, к сказочным мотивам. Поэт проводит мысль, что в одночасье нельзя оказаться воспитанным и верно понимающим запросы общества в духовной сфере. Народная эпическая словесность – это то, что знакомо читателю с детства. Сказки, пословицы, поговорки, былины. На народную словесность, оставшуюся в памяти народа на генетическом уровне, и опирается поэт. Это – вечное. Растерянность, страх, уныние, чувство безысходности характерно для людей, рассматривающих временные явления вне контекста вечности. Поэзия Татьяны Шороховой вселяет оптимизм.

Что ни дом, то хата с краю

Да ярмо наживы.

В парках листья убирают –

Может, будем живы.

Будем радоваться свету,

Разноцветным листьям,

И вылущивать ответы

Из дозрелых мыслей.

Наболевшие вопросы

Житейской кручины

Бросим в пламенную осень

В дни её кончины,

Чтобы за насущным хлебом

В нашем захолустье

Не терять из виду Небо

Над притихшей Русью.

(«Что ни дом, то хата с краю…»)

Обратим внимание на то, что мысли о современной действительности должны дозреть. Тогда можно и «вылущивать ответы». Тогда можно найти сердцевину, зерно, обрести вкус к жизни. Поэт понимает, что, говоря о современных проблемах, надо «за насущным хлебом» не терять ориентиры на вечное, «не терять из виду Небо».

Редкое, но ёмкое слово «дозреть» есть и в другом стихотворении.

Колокольнею

Потянусь к звезде.

Слово вольное

Удержу в узде,

Потомлю в устах,

Не спущу на слух,

Да дозреет так,

Чтоб зашёлся дух!

Чтобы дали зря

Заокольные,

Проросла земля

Колокольнями!

(«Колокольнею…»)

Говоря о Вечном, поэт говорит о вечности Слова. В каждом из своих сборников стихотворений Татьяна Шорохова обращается к осмыслению своего поэтического творчества. Что может она, как поэт, сделать для Родины? Каким образом поэт воспользовался даром облекать всё в слова? Только ли для Поэта достояние Слова?

Когда сума страшней острога –

Добра в сердцах не удержать.

…Усталая пылит дорога,

И редкий дождь, как благодать.

Усталая коптит душа –

А ей бы Слово, ей бы Слово!

Но жизнь настолько хороша,

Что забывается Основа…

(«Когда сума страшней острога…»)

Сборник стихотворений «В стране потерявшихся детей» показывает, как у людей девяностых годов «усталая коптит душа». А. С. Пушкин писал: «Мой друг, отчизне посвятим / Души прекрасные порывы!» («К Чаадаеву»). Поэт девяностых годов двадцатого века прекрасных порывов души у современников не наблюдает. Только копчение, только усталость. И всё же автор ищет именно прекрасные порывы в своём современнике, и потому основой всего поэт считает Слово. Материальные блага принесли человечеству комфорт, создали условия для удовлетворения большинства потребностей человека. Многим стало казаться, что «жизнь настолько хороша», что другого ничего и не надо. Но войны, социальные потрясения, зло в самом разнообразном проявлении продолжают существовать. Пренебрежение к Слову сказывается на здоровье духа и тела Человека. О каком только душевном комфорте не грезит современный человек! «А ей бы Слово, ей бы Слово!» – пишет поэт о потребностях души.

* * *

В «Дневнике писателя» Ф. М. Достоевский выразил глубокую мысль: «Теперь же все действительно хотят счастья. Надо всем науки… Общество не хочет Бога, потому что Бог противоречит науке. Ну вот и от литературы требуют плюсового последнего слова – счастья. Требуют изображения тех людей, которые счастливы и довольны воистину без Бога и во имя науки и прекрасны, – и тех условий, при которых всё это может быть, то есть положительных изображений.

Если хотите, человек должен быть глубоко несчастен, ибо тогда он будет счастлив. Если же он будет постоянно счастлив, то он тотчас же сделается глубоко несчастлив» (цит. по: Дунаев М.М. «Вера в горниле сомнений». М.. 2003. Источник: Русский Гуманитарный интернет-Университет. Глава C. Фёдор Михайлович Достоевский (1821-1881)).

Пророческие слова писателя подтверждает современная действительность. Продолжая традиции русской литературы, поэт Т. Шорохова пишет в своих стихах, что лишь принимая душевные страданья, принимая боль свою и чужую, можно приближаться к истине, к постижению смысла бытия.

Там, где горе живит,

Обрела я отвагу

Строки древней любви

Полагать на бумагу,

И за землю свою,

За родимую землю

Потому и пою,

Что страданья приемлю…

(«Там, где горе живёт…»)

По наблюдениям поэта, жалость измеряется щедрой слезою. Счастье измеряется истошной мукой. Грешник – жаждою чистой жизни.

В миражах азарта и скуки,

Нищеты и всевластья,

Только самой истошной мукой

Измеряется счастье.

Посреди желаний капризных,

Вожделений мятежных,

Только жаждою чистой жизни

Измеряется грешник.

Только самой щедрой слезою

Измеряется жалость

К тем, кто зреет мёртвой росою

Скорпионьего жала;

К тем, кому уже не до сини,

Где светят звёзды;

К тем, чьи души почти пустыни,

Почти погосты…

(«В миражах азарта и скуки…»)

Многие стихотворения сборника проникнуты темой прошлого, любви к Родине, к народу. Видя и изображая врагов внутри и вне границ России, поэт ни в коем случае не разжигает искусственной вражды, ненависти к врагам. Чувство ненависти неприемлемо для поэта.

Когда – с лица такие милые,

Такие умные на взгляд –

От страха перед нашей силою

Нас ненавидят и клеймят,

Мы знаем высшее могущество –

Светить и духом пламенеть!

Не наше это преимущество –

От ненависти умереть.

(«Когда – с лица такие милые…»)

Поэт, отражая в своём творчестве окружающую жизнь, несёт своеобразный крест. И его Слову тоже, как Спасителю перед распятием, устраивают допрос.

– Строй встревоженных строчек

Гладь нарушил да тишь…

Что ты граждан морочишь?

Почему не молчишь?

– Раной сердце, горюя,

Полыхает в зарю,

Потому говорю я,

Потому говорю.

– Где берёшь эти строфы,

Что исторгли уста?

– Это там – на Голгофе,

Рядом с тайной Креста.

(«Допрос»)

Девяностые годы двадцатого века прошли. Время отражает временное. Вечной остаётся тайна Креста. Поэт пишет и о временном, и о вечном.

Уже дороги позабыли топот,

Но светел храм в мольбе «за упокой».

…Рябит река, и серебристый тополь

Рябит над ней осеннею листвой.

От прошлого – клочки по закоулкам,

И провода повсюду, провода…

Но сердце человека бьётся гулко,

Когда его касается беда.

Но тайна открывается монаху,

Когда приходит ангел налегке.

Хотя земля почти уже во прахе,

И человек почти на поводке.

И всё ж побег доступен человеку

По красной нити веры и любви,

Пока древа живые смотрят в реку,

И смотрят в небо храмы на крови.

Сборник стихотворений «В стране потерявшихся детей» будет актуален и востребован пока, как пишет Татьяна Шорохова, «…древа живые смотрят в реку, / И смотрят в небо храмы на крови».

Апрель–июнь 2014 г., Иркутск

Примечания

[1] Александр Николаевич Бузунов родился в 1961 году в Забайкалье. Филологическое образование получил в Читинском государственном педагогическом институте. С 1982 года на преподавательской работе, которой отдано 28 лет.
Заслуженный профессиональный работник Читинской области (2006 г.).
Имеет звание «Лучший учитель Российской Федерации» (2009 г.).
Почётный работник образования Российской Федерации.
Имеет многочисленные публикации по вопросам педагогики и др. Редактировал журнал «Азы и асы» для учителей и учащихся.
В настоящее время накопленный опыт прочтения поэтических и прозаических произведений реализует в литературоведческих исследованиях.
С 2015 года проживает в Севастополе.

[2] Стоит заметить, что сравнение падения листьев и ракушек нами объяснено как падение качающееся, не прямое, т. е. сравнение по движению, по неторопливости. У поэта это сравнение по звуку, по шороху. Шорох неживой природы (листьев) соединяясь с шорохом живой природы (кошек) создают запоминающийся образ. Бок ящика стал драным также в сопровождении звуков падающих листьев и похожих на негромкий шум движущихся ракушек по дну.
«Грецких орехов обёртки черствы / До сухаринного хруста» – использование аллитерации также привлекает внимание читателя.

[3] Подобный приём есть в стихотворении «Восторг струится…». Поэт, говоря о синице, Ультраморино- (переносит слог на другую строку) Во-золотая.