Когда меня попросили дать оценку книги Уильяма Пол Янга «Хижина. Разговор с Богом» в первый раз, то я, заглянув наугад в роман-бестселлер, решил, что легче взяться за анализ какой-нибудь утопической теории природы всемирного тяготения, чем внедряться в этот типично американский инфантильный материал, хотя бы и теологического порядка. Впечатлял 9-миллионный тираж, заставляющий задуматься: в чем же секрет успеха?
Когда Уильям Пол Янг со своей «Хижиной» постучался ко мне и во второй раз, и в третий, я понял, что здесь есть какая-то проблема. И не ошибся. Но тогда уже пришлось поднатужиться и прочитать роман целиком. Вторую часть книги, где главный герой по видимости общается с Самим Господом, — особенно внимательно.
Скажу сразу, что литературное достоинство книги не велико, насколько это можно судить по скороспелому переводу. Стиль — банальный, тот, что наполняет собой море бульварной литературы, в которой меняются лишь содержательные штампы, а авторы на одно лицо.
Смелое введение в главные герои романа «божественной» троицы (сознательно пишу с малой буквы) говорит само за себя и, конечно, является профанацией. Только профессиональная наивность писателя и сектантский дух могли придать Янгу этот смелый импульс художественной безвкусицы и неблагоговейной вседозволенности.
Содержание и проблематика романа безусловно религиозные. «Хижина» — это в первую очередь теодицея Янга. Автор решает старую и вечную проблему оправдания Бога в мире безчинствующего зла. И надо ради справедливости сказать, что делает он это достаточно успешно и убедительно. В этом и кроется одна из сторон успеха книги на западе, уже отвыкшем от подобных духовно-нравственных проблем. Теодицея стала той несущей содержательной основой, которая не только создала популярность «Хижине», но и позволила автору вложить в этот бочонок с подкисшим медом изрядное количество дегтя.
Вот об этом «дегте», составляющем мистический интерес известных сил, специализирующихся на подменах и всегда заливающих прогорклые орехи толстым слоем аппетитного шоколада, и пойдет речь.
«Богоявление» первое: негритянская богиня
Бог-Отец якобы является главному герою Макензи, или просто Маку, в виде… негритянской женщины! Негритянский бог хлопочет у плиты с наушниками в ушах, блещет «сомнительным чувством юмора», как справедливо замечает сам герой, и «разрушает стереотипы».
Трудно представить, какие у автора были стереотипы в отношении образа Божьего, если он решил в такой экстравагантной форме явить Творца вселенной. Впрочем, это не ново для американского сознания. В последнее время в определенных тематических голливудских фильмах стал появляться бог, так запросто. И непременно в виде негра. Таково великодушие белых братьев: уступить неграм в небесной иерархии. Белым это ничего не стоит, а неграм — приятно (так, по крайней мере, думают сами белые).
Стереотипным, по видимому, Янг считает замечательнейшее и таинственное явление Святой Троицы Аврааму. Или присутствие Бога в легком дуновении ветра утомленному пророку? Трубный глас у Синая? Неопалимая купина? Или огненные языки благодати Святого Духа, нисходящие на Апостолов и Богородицу?
Как неисчислимы и многоразличны божественные явления в Священном Писании и в житиях святых угодников, как просты и святы и возвышенно прекрасны!
Сколько святой простоты и достоинства в трех Ангелах-юношах, говорящих с Авраамом от Лица Бога. — И сколько дурной и пошлой простоватости в негритянской богине Пола Янга.
Авраам и Сара хлопочут, угощают святых Странников. — У Янга все наоборот: суетится и кулинарно изощряется негритянская богиня, а обнаглевший Мак, набив рот оладушками, ведет с негритянской папой душеспасительные беседы.
Откровенной ересью у Янга является и то, что у негритянской богини наблюдаются стигматы. Шрамы на запястьях «первой ипостаси» свидетельствуют, что и ей страдания сына достались не легко. Так Янг с «легкой» руки возродил древнюю патрипассианскую ересь о страдающем Боге-Отце.
«Богоявление» второе: еврейский бог
Вторая ипостась у Янга наиболее близка к образу, в котором некогда явилась на земле. Но Мак не сразу узнает ее в мужчине с Ближнего Востока, одетом словно рабочий, даже с поясом для инструментов. Еврейский бог у Янга приятен, но… не особо красив. В процессе его общения с Маком мы все более убеждаемся, что перед нами совсем не Иисус Христос, а жуткая пародия, составленная из самомнений автора и его желания сделать своего бога максимально простым, как соседский парень.
Еврейский бог может хохотать до упаду. Можно толкнуть его в бок и то же похохотать. Он много говорит и доброго, но все это только для того, чтобы читатель проглотил следующее:
«Помни, те, кто знает меня, вольны жить и любить без всяких схем».
«Это и значит быть христианином»? — вопрос Мака прозвучал глупо…
«А кто говорил что-нибудь о христианах? Я не христианин», — заявляет еврейский бог.
И это — как холодный душ.
Любовь Янга к Ницше, в которой он признался в своем интервью, не прошла даром! Сравните с Ницше: «Я знал только одного Христианина, и того распяли». Но все же Ницше признает Христа за христианина, хотя не признает христианства. Янг идет дальше, но в том же направлении: не только историческое христианство и религиозные институты никуда не годятся, но сам еврейский бог Янга от своего христианства отказывается.
В этой мировоззренческой позиции автора «Хижины» отчетливо просматриваются зачатки будущего антихристианского вероучения, которое будет лишь на поверхности христианским.
«Богоявление» третье: китайская богиня
Третьей ипостаси, хоть и одетой Янгом в джинсы, повезло больше. Автор милостиво наделил ее некоторой неуловимостью, способностью ускользать от прямого взгляда. Имя Сарайю скорее рождает ассоциативную связь с названием романа. Но все-таки — опять женщина!
Чтобы понять, насколько неуловимая китайская богиня рассуждает не в соответствии с заявленной сущностью, приведем ее определение веры: «Вера — это плод взаимоотношений, благодаря которым ты знаешь, что тебя любят». Очевидно, что понятие веры в духе Янга, как и у многих сектантов, совершенно не духовное и не онтологическое, а душевно-рефлекторное. Поэтому сектанты всегда в первую очередь одаривают новичка заверениями в любви, чтобы завоевать его доверие. Нет взаимоотношений — нет и веры.
Вообще Янг много и часто говорит о взаимоотношениях, делая из них некоего идола. Это единственное, что может предложить Янг вместо отрицаемых земных схем, порядков, правил и институтов.
Дихотомия Янга «установленные правила — свободные взаимоотношения» с отрицанием первого в пользу второго переводит духовную жизнь в неуловимую и ускользающую область действия китайской богини — область зыбких взаимоотношений. Это мираж духовного бытия. Благодатные взаимоотношения устойчивы только в небесном царстве. Здесь же они могут легко растаять в силу немощи и падшести человеческой. И тогда, с падением взаимоотношений, рухнет, лишенная основы правила и порядка, вся религиозная жизнь.
«Богоявление» четвертое: испанская богиня
Мак встречается еще и с Софией — якобы персонифицированной Премудростью Божией. Это опять женщина, теперь испанской наружности и столь удивительной красоты, что автор через Мака восторженно замечает: «Вот чего силится достичь сладострастие, но никогда не достигает»!
Божественная красота измеряется у автора «Хижины» человеческим сладострастием. Это страшная блудная подмена. Значит перед нами никакая не София, а самая что ни на есть вавилонская блудница, ибо божественная красота не может возбуждать низкие страсти.
Не говоря уж о том, что никакой другой ипостасной или персонифицированной Премудрости, кроме Иисус Христовой, как известно, не существует.
Но, тем не менее, глава, где выступает испанская богиня, под названием «Вот идет главный судия», получилась у Янга наиболее удачной в смысле разрабатываемой теодицеи.
Маку, обличенному в постоянном осуждении людей и ропоте на Бога, предлагается стать реальным судией и судить собственных детей, выбирая лучших и худших. Это ставит Мака в нравственный тупик. И тогда он выражает готовность пострадать сам, дабы дети избежали суда и получили возможность спасения.
Неизвестно, как бы поступил наш герой на самом деле, но нравственное преображение Макензи все же происходит. Он смиряется с волей Божией и принимает божественную любовь, дарующую непостижимую свободу своему творению. В этом и состоит «шоколадная заливка» романа. Но достоинства на этом и заканчиваются.
Дальнейшему богословскому анализу образные решения Янга уже не поддаются, как не поддается филологическому анализу лепет младенца. Разница лишь в том, что лепет дитя рождает умиление, а образы и рассуждения Уильяма Пола Янга — недоумение и смущение.
Что может быть более трудным для нравственного и эстетического чувства, чем перемешивание правды и кривды, высоких заявок и приниженных воплощений?
Роман Янга не обладает одним из главных достоинств художественного произведения — цельностью. Напротив — он насквозь дуалистичен. В противоречия входят не только первая часть романа, более похожая на скучноватый детектив, со второй, напоминающей мистические путешествия, это еще полбеды; но и те идеи, что исходят из уст Янговского бога.
Янг вообще, видимо, плохо понимает ту ответственность, которую он взял на себя, вкладывая в уста своего бога вполне человеческие, «слишком человеческие» идеи и понятия.
Достоевский, куда как более великий мастер, вводит образ Иисуса Христа в ткань «Карамазовых» очень бережно и осторожно. В «Легенде о великом инквизиторе», а это рассказ в рассказе, Иисус ничего не говорит! Федор Михайлович справедливо боится вложить в уста Сына Божьего несоответствующее слово!
Молчание Иисуса у Достоевского куда значительнее и сильнее художественно, чем болтовня и хохот еврейского бога у Янга.
Трансцендентная простота Бога, как одно из Его свойств, у Янга перестает быть внутренним понятием. Бог в «Хижине» прост простотой человеческой, той, что хуже воровства. Янг выкрадывает у Бога надчеловеческую мудрость, вкладывая в уста своего смоделированного бога, прикрываясь при этом божественным авторитетом, совершенно разрушительные анархические идеи.
Здесь кроется вторая причина суетного и призрачного успеха «Хижины», пожалуй, основная, — это антиклерикальная основа романа. Несколько продолжительных бесед, несколько глав посвящены развенчиванию всевозможных схем, порядков, религиозных институтов, вообще закона. И многим эти идеи, освобождающие верующих от обязанностей и ответственности, пришлись по душе. Янгово божество проповедует христианский анархизм, свободу от всех земных авторитетов, и предлагает подчиняться ему напрямую. Религиозные обязанности якобы нужны только в том случае, если человек далек от Бога.
Этой самоубийственной диалектике падшей свободы, восстающей против авторитета и закона, мы достаточно уделили внимания в предыдущей публикации «Критика новой анархической экклезиологии», поэтому повторяться не будем.
Разбирать все случаи «божественных» заблуждений Уильяма Пола Янга — дело скучное. Приведем лишь один пример.
Негритянская богиня заявляет:
«Милый, я никогда не возлагала никаких обязанностей ни на тебя, ни на кого другого».
Это — безобразная ложь. Если бы Янг хоть немного уважал Библию и Моисеев Закон, не смог бы написать такое. Ибо через Моисея Господь дал своему народу множество заповедей, установлений и обязанностей.
Бог, явившись Моисею через пылающий куст, не угощает пророка блинчиками, а обязывает в первую очередь снять сандалии. Вот где точка, откуда начинается обряд благоговения и священные обязанности.
Представьте себе, что было бы с богоизбранным народом, если бы Бог не возложил на Свой народ строгих обязанностей, например, не поклоняться идолам, не убивать, не прелюбодействовать и т.д.
А негритянская папа продолжает лить свой деготь: «Поскольку я не возлагаю на тебя никаких обязанностей, ты никогда меня не разочаруешь». Видимо, поэтому Адам и Ева «не разочаровали» Создателя, «не нарушили» предостерегающей заповеди? Да, был бы у прародителей такой добрый негритянский папа — остались бы в раю! Только вот наверняка тогда своровали у Творца знание и бессмертие и подняли бузу, похлеще дьявольской.
Здесь у Янга — самый неприкрытый, разрушительный нравственный и воспитательный либерализм: не обременяйте детей обязанностями, и они вас не разочаруют непослушанием. Но вырастут они при этом безответственными негодяями.
После столь «содержательной» беседы за трапезой негритянская богиня самодовольно произносит:
«Ладно, хватит об этом. Пора немного повеселиться!.. Посуду вымоем потом».
«А как же молитва»? — поинтересовался Мак.
«Никаких обязательных ритуалов»…
Послесловие
Многие искренне верующие православные наверно удивятся, зачем я столько времени и места уделил всему этому безобразию?
Но поймите, книга уже в России. И другие, тоже верующие, ее уже прочитали, и… не нашли ничего дурного, напротив, только «умные и глубокие размышления».
Когда я писал эту статью, раздался звонок из Франции. Знакомая мне верующая семья киноактеров недоумевала, почему русские эмигранты тащат им «Хижину», зовут на какие-то собрания… Дело пахнет очередной сектой, типа «Свободных хижиников Янга».
Как бы им, новым исповедникам «Хижины», объяснить идеи Янга до конца, чтобы сидели по домам наедине со своим негритянским богом и — «никаких обязательных ритуалов»!
Иерей Александр Зайцев, Приозерское подворье Валаамского монастыря
17.06.11
Комментировать