Александра Феодоровна, страстотерпица
Дивный свет. Дневниковые записи, переписка, жизнеописание Императрицы Александры Феодоровны

• Имена, часто встречающиеся в письмах Императора Николая II Александровича и Императрицы Александры Феодоровны
• I. Александра Феодоровна Романова, Императрица и человек
• II. Письма, дневники и заметки Императрицы Александры Феодоровны
• III. Дневники Принцессы Аликс Гессенской в отрочестве
• Отрывки из дневника Принцессы Аликс Гессенской, 1884–1887 годы
• Сны, 1884 год
• Отрывки из дневника, 1888 год
• Отрывки из дневника, 1889 год
• IV. Избранные письма великой княгини Елизаветы Феодоровны Цесаревичу Николаю Александровичу в период его ухаживания за Принцессой Аликс, 1889–1894
• V. Письма в период ухаживания Цесаревича Николая Александровича за Принцессой Аликс Гессенской, 1894 год
• VI. Письма, написанные в период брака. Царь Николай II Александрович и Царица Александра Феодоровна, 1898–1914 гг.
• 1898 год
• 1899 год
• 1990 год
• 1902 год
• 1904 год
• 1907 год
• 1909 год
• 1910 год
• 1914 год
• VII. Выдержки из записей Императрицы Александры Феодоровны 1899 года о браке и семейной жизни
• VIII. Записки и открытки от великой княгини Елизаветы Феодоровны Императрице Александре Феодоровне. 1898–1915 гг.
• IX. Записи Императрицы Александры Феодоровны (1901–1905, 1908, Траур, 1905 и 1915, 1915)
• Х. Переписка Императрицы Александры Феодоровны и ее дочери, Великой княжны Татьяны Николаевны
• XI. Избранные записки и письма Императрицы Александры Феодоровны ее дочери, Великой княжне Ольге Николаевне. 1903–1917 гг.
• XII. Избранные письма Императрицы Александры Феодоровны и ее дочери, великой княжны Марии Николаевны
• XIII. “Сад сердца”. Духовный дневник Александры Феодоровны Романовой за 1917 год
• XIV. В заключении. Дневник 1917 года
• XV. Последние недели. Отрывки из екатеринбургского дневника
• Дивный свет
• Введение
• Глава I. Из Дармштадта в Санкт-Петербург
• Глава II. Семейная жизнь
• Глава III. Благотворительность Александры Феодоровны
• Глава IV. Последнее царствование Романовых
• Глава V. Великая война
• Глава VI. Императрица и Распутин
• Глава VII. Десница Господня
• Послесловие
• Библиография
• Стихотворения, вместе с изречениями святых и цитатами, записанные Государыней Императрицей в заточении в небольшую книжечку
• Памятные дни Царской Семьи

Перевод с английского

С огромной признательностью руководству Государственного Архива Российской Федерации, которое предоставило для публикации подборку писем из архива Семьи Романовых и особенно — Любови Ивановне Тютюнник и ее сотрудникам, чья постоянная помощь сделала возможным издание этих сокровищ. Мне бы также хотелось поблагодарить Главу Российского Отделения Валаамского Общества Америки Ричарда (Фому) Бэттса, чей бесценный труд и терпеливая дружба заслуживают самой высокой признательности.

— Составитель книги монахиня Нектария (Мак Лиз).

Имена, часто встречающиеся в письмах Императора Николая II Александровича и Императрицы Александры Феодоровны

Ники — Император Всероссийский Николай II Александрович;

Аликс — Императрица Александра Феодоровна, Супруга Государя Николая II Александровича;

Папа — Царь Александр III Александрович, отец Николая II Александровича;

Мама — Императрица Мария Феодоровна, Супруга Александра III Александровича, мать Николая II Александровича;

Родители Александры Феодоровны — Великий герцог Гессен-Дармштадтский Людвиг IV и Принцесса Алиса, дочь Королевы Англии Виктории. Оба умерли до свадьбы Императрицы Александры Феодоровны;

Амама — Королева Дании Луиза, мать Императрицы Марии Феодоровны, бабушка Николая II Александровича;

Апапа — Король Дании Христиан IX, отец Императрицы Марии Феодоровны, дедушка Николая II Александровича;

Ксения — Великая княгиня Ксения Александровна, сестра Царя Николая II Александровича;

Миша — Великий князь Михаил Александрович, брат Царя Николая II Александровича;

Георгий («Плакучая Ива») — Великий князь Георгий Александрович, брат Царя Николая II Александровича, умер от туберкулеза в 1899 году 28-ми лет;

Ольга — Великая княгиня Ольга Александровна, младшая сестра Царя Николая II Александровича;

Ольга — Великая княжна Ольга Николаевна, старшая дочь Царя Николая II Александровича и Царицы Александры Феодоровны;

Татьяна — Великая княжна Татьяна Николаевна, вторая дочь Царя Николая II Александровича и Царицы Александры Феодоровны;

Мария — Великая княжна Мария Николаевна, третья дочь Царя Николая II Александровича и Царицы Александры Феодоровны;

Анастасия — Великая княжна Анастасия Николаевна, четвертая дочь Царя Николая II Александровича и Царицы Александры Феодоровны;

Алексей — Цесаревич Алексей Николаевич, единственный сын Царя Николая II Александровича и Царицы Александры Феодоровны, Наследник Русского Престола;

Бабушка — Английская Королева Виктория, бабушка Императрицы Александры Феодоровны по материнской линии;

Сандро — Великий князь Александр Михайлович, кузен Царя Николая II Александровича, муж его сестры Ксении Александровны;

Элла — Великая княгиня Елизавета Феодоровна, сестра Императрицы Александры Феодоровны;

Сергей — Великий князь Сергей Александрович, дядя Царя Николая II Александровича и муж Великой княгини Елизаветы Феодоровны — сестры Царицы Александры Феодоровны;

Эрни — Великий герцог Гессен-Дармштадтский Эрнест-Людвиг, брат Императрицы Александры Феодоровны;

Даки — жена Великого герцога Эрнеста, брата Императрицы Александры Феодоровны;

Шнайдерляйн — фрейлейн Шнайдер, учительница русского языка Императрицы Александры Феодоровны и ее подруга до конца жизни;

Аня — Анна Вырубова, фрейлина и подруга Императрицы Александры Феодоровны;

Иза — Софи (Иза) Буксгевден, фрейлина и подруга Императрицы Александры Феодоровны;

Лили — Лили Ден, фрейлина и подруга Императрицы Александры Феодоровны;

Виктория — Принцесса Баттенбергская, сестра Императрицы Александры Феодоровны;

Ирэн — Прусская Принцесса Ирэн, сестра Императрицы Александры Феодоровны;

тетя Аликс — Принцесса Александра, жена Английского Короля Эдуарда VII, сестра Императрицы Марии Феодоровны и тетя Государя Николая II Александровича;

Тория — Принцесса Виктория, дочь Английской Принцессы Александры и Короля Эдуарда VII;

Георгий — Король Англии Георг V;

тетя Ольга — Королева Греции, Супруга Короля Георгия I. Она была дочерью двоюродного прадедушки Царя Николая II Александровича;

«Грек» Георгий — наследник Греческого Короля Георгия I, кузен Царя Николая II Александровича;

«Грек» Ники — второй сын Короля Греции Георгия I, кузен Царя Николая II Александровича;

Орчи — няня Александры Феодоровны, посланная ей Королевой Викторией после смерти ее матери;

Гретхен — гувернантка и подруга Александры Феодоровны в Гессен-Дармштадте;

«Наш друг» — Григорий Распутин, друг Царя Николая II Александровича и Императрицы Александры Феодоровны;

Михен — Великая княгиня Мария Павловна, супруга Великого князя Владимира Александровича, дяди Царя Николая II Александровича.

«Старый священник» — протопресвитер Иоанн Янишев, духовник Царской Семьи и преподаватель нравственного богословия в Санкт- Петербургской Духовной академии;

Владимир Николаевич Деревенко — врач Цесаревича Алексея;

Е. С. — Евгений Сергеевич Боткин, семейный врач Царской Семьи; пострадал вместе с ними в Екатеринбурге;

Харитонов — слуга и повар Царской Семьи в Екатеринбурге, также пострадал вместе с ними;

Леонид Седнев — помощник повара и слуга в Екатеринбурге;

Авдеев — первый комендант “Дома специального назначения” в Екатеринбурге, где Царская Семья содержалась в заточении;

Юровский, Янкель — последний командир гарнизона, охранявшего Царскую Семью в Екатеринбурге, осуществивший убийство.

I. Александра Феодоровна Романова, Императрица и человек

После восьмидесятилетней клеветы, исходящей из богоборческих — большевистских, коммунистических и демократических — источников, пришло время позволить Императрице самой рассказать о своей собственной земной жизни.

С 1918 года долго не было доступа к ее дневникам и письмам, поэтому они оставались недоступными для тех, кто мог бы дать ей возможность сказать в свою собственную защиту. Цареубийцы не заинтересованы в распространении мнения, абсолютно отличающегося от их собственной оценки. Показ Царя и его Супруги простаками, вызывающими жалость, отвечала их целям так же, как более ранняя характеристика, представляющая их тиранами.

И сегодня продолжают говорить все ту же злобную, обдуманную ложь о Семье Романовых, которой вскармливали нас большевики в 20-е годы. Почему? Да потому, что она хорошо продается, потому что истеричная, обезумевшая Императрица с наклонностями тирана гораздо интереснее безблагодатному миру, чем женщина благочестивая, верящая в Бога, любящая свою страну и свою Семью, дневники которой полны упоминаний о большом стремлении к христианской любви и самопожертвованию. Изгнанники из России привезли на Запад воспоминания, резко отличающиеся от обычной распространенной клеветы, и хранили их, ожидая времени, назначенного Господом.

Виновны в преступлении либеральные и, в большинстве своем, неверующие высшие классы России, которые, заигрывая с инородной революцией, в результате сами от нее пострадали. Они бежали в Париж, а позднее многие — и в Америку, где нашли безопасный способ выражения своей новой позиции, “оживив” православную мысль, которую с таким пренебрежением отбросили в своем отечестве.

Сейчас, когда два поколения русских на французской и американской землях проделали свою работу по устройству Православия, их академическая неообновленческая версия старинной двухтысячелетней традиции была успешно “очищена” от благочестия и глубокой ревности к покаянию, характеризующие историческое Православие. Она, их версия, была бы так же чужда по духу для дореволюционного православного человека, как и сегодня — для благочестивого русского православного христианина, который богословие изучил через собственное страдание. Их интеллектуальничанье не может произвести сейчас впечатления даже на модернистских католических и протестантских богословов, с которыми они пикируются; они избегают вопроса о Семье Мучеников: неудобная тема для гордого ума. Не придерживаясь традиций и не добившись успеха в своих мудрованиях, они продали свое первородство, не получив взамен даже обещанной порции похлебки. Здесь Александре Феодоровне нет понимания.

Императрица оставлена “без помощи адвоката”. Против нее, как и прежде, выдвигается обвинение, и те, кто мог бы помочь, слишком напуганы или прельщены, чтобы сделать эту попытку. Но пусть будет так: мы позволим ей высказаться самой и верим, что читатель сможет познать через ее письма внутренний мир этой замечательной женщины, которую свету предстоит еще узнать и полюбить.

***

Читатель, который не имел раньше возможности знать правду о жизни Императрицы Александры Феодоровны, да сочтет достойным прочитать ее письма и дневники. В них — душевное тепло, которое делает их добрыми. Однако понимание ее места в истории многое добавит к общей картине. Далее, нетребовательный читатель, взгляды которого сформировались на основе выдуманных популярных версий о жизни Царской Четы, опубликованных за прошедшие годы, может видеть свою ошибку. Чтобы понять душевное устроение Николая Александровича и Александры Феодоровны, нужно видеть их такими, какими они видели себя сами, с их ценностями и взглядами, а не нашими, которые нам были навязаны. Эта книга связана с предыдущей — «СВЕТ НЕВЕЧЕРНИЙ. Жизнь Александры Феодоровны Романовой, последней Всероссийской Императрицы» (изданной в Америке Валаамским Обществом Америки на английском языке в 1992 году и в России Российским Отделением Валаамского Общества Америки на русском языке в 1996 году), в которой я попыталась нарисовать достоверную картину исторических и социальных сил, окружавших правление последних царствовавших Романовых. Я не буду повторяться, пусть читатель, интересующийся их жизнью, обратится к первой книге. Межу тем, необходимо добавить несколько штрихов к облику Александры Феодоровны и ее Семьи.

Главной нитью, которая проходит через их правление, является их собственная твердая вера в правду Монархии, в долг, который, как они понимали, был возложен на них Господом и был необходим для России. Несомненно, это была труднейшая и болезненная жизнь. И Николай Александрович, и Александра Феодоровна видели силу политического богоборчества, расшатывавшего основы Самодержавия. Из их писем и наблюдений близких к ним людей видно, что они были зажаты в тиски между удушающими требованиями сторонников конституции и их собственной верой в необходимость богоданной Монархии для России. Их вера была скреплена клятвой, данной ими при коронации. Их решимость предстоять перед Богом за свой народ исходила из ответственности не только политической, но и духовной. И они знали, что то, как они выполнят свои обязанности, отразится на их душах и определит их посмертную вечную участь.

Александра Феодоровна имела плохое здоровье. С детства была подвержена невралгии лица; к 18 годам у нее очень болезненно воспалился пояснично-крестцовый нерв, поразивший обе ноги и заставлявший ее временами проводить недели в инвалидной коляске. Сопровождаемые трудными беременностями, ее заболевания осложнялись необходимостью выполнять официальные и общественные обязанности.

В 1908 году, четыре года спустя после того, как ее сыну Алексею поставили диагноз “гемофилия”, у нее началось хроническое заболевание сердца. Ее дочь Ольга писала, что она была действительно больной женщиной, “ее дыхание часто убыстрялось и было заметно болезненным. Я видела, как у нее синеют губы. Постоянная тревога об Алексее совершенно разрушила ее здоровье”.

Нетрудно проследить непонимание в обществе, которое взращивало ее непопулярность. Не желая демонстрировать свое ухудшающее здоровье, Государыня стала жертвой поспешных или злонамеренных суждений, которые сохранились и много лет спустя после ее смерти и все еще живут в современных биографиях Царственной Четы, характеризующих Александру Феодоровну истеричной и склонной к ипохондрии женщиной. Французский посланник Морис Палеолог (человек, собиравший и распространявший различные сплетни) сидел как-то напротив нее на одном из официальных обедов и так передал свои впечатления: “Довольно долго на лице у нее была застывшая улыбка, на висках набухли вены. Она каждую минуту кусала губы. От ее прерывистого дыхания переливались бриллианты колье на груди. До самого конца долгого официального обеда бедная женщина едва сдерживала истерику”[1].

Мы можем сопоставить это впечатление со свидетельством о больном сердце Императрицы ее фрейлины Софи Буксгевден: “У нее была постоянная боль и чувство удушения, почти хроническая невралгия лица и вместе — радикулит, от которого она так тяжко страдала”[2].

Лили Ден, близкая подруга Императрицы, подтверждает: “Сердце у нее было слабым из-за частых беременностей, и временами ей было очень трудно дышать. Я никогда не видела ни малейших следов истерии”[3].

Есть многие примеры неправильного понимания поведения Императрицы лицами, которые могли только догадываться о том, что они видели, но не знали причины. Однако, поскольку высказывались люди, имевшие определенную репутацию в обществе, журналисты охотно принимали все за чистую монету. Так и сложился миф, который почти невозможно теперь исправить в обывательском сознании.

Государыня переносила болезни с мужеством, присушим ей во всю ее жизнь. В письме старшей сестре Виктории она пишет: “Ты не думай, что моя болезнь угнетает меня саму. Мне все равно, вот только мои дорогие и родные страдают из-за меня, да иногда не могу выполнять свои обязанности. Но если Бог посылает мне этот крест, его надо нести. Наша милая Мамочка тоже потеряла здоровье в раннем возрасте. Мне досталось столько счастья, что я охотно отдала бы за него все удовольствия; они так мало значат для меня, а моя семейная жизнь так идеальна, что сполна возмещает все, в чем я не могу принять участия”[4].

Главное в жизни Императрицы — это ее любовь к Богу. Ее духовность была не внешним проявлением без внутреннего, в которое, во многом, выродилась религиозность высших классов, но живая вера, сформировавшая ее отношение к положению Императрицы, к браку, к материнству.

Ее письма к Цесаревичу Николаю Александровичу после их помолвки ясно говорят о серьезности, с которой она вступала в лоно Православной Христианской Церкви. В течение пяти лет отказывая ему, так как не чувствовала себя способной перейти от родного с детства лютеранства к Православию, что непременно требовалось от Супруги Всероссийского Монарха, Александра Феодоровна, наконец, пришла к согласию со своей совестью весной 1894 года и приняла предложение Наследника Русского вступить в брак. Она приняла истинное церковное учение, но обряды для нее были новыми, и ее письма во время помолвки показывают затруднения при принятии веры апостольской. То, что она смогла рассеять свои сомнения, ясно видно в более поздних письмах мужу и детям, где она с любовью и благоговением говорит на темы, которые сначала ее очень тревожили.

Ее часто обвиняют неправославные историки в том, что она была фанатично религиозным, полуистеричным мистиком. Обвинение беспочвенное. Широкую начитанность Александры Феодоровны в церковной истории, ее интерес к святым и иконам, ее попытки внедрить религиозные ценности в обществе посредством благотворительной работы едва ли можно назвать фанатичными или полуистеричными.

Представление о “чрезмерной набожности” часто сопровождается утверждением, что Императрица погрузилась в спиритизм — обвинение, которое поддерживается оскорбительными сообщениями тех, кто хотел очернить ее, и невежеством многих, пишущих относительно учения Православного Христианства. Неправдоподобно, чтобы женщина с классическим образованием, которая потратила годы на утверждение в новой для себя вере — на переход от лютеранства к Святому Православию, легкомысленно променяла свои выстраданные религиозные убеждения на прелестную спиритическую болтовню, популярную тогда в высшем свете.

После 1905 года духовником Царской Семьи был святитель (тогда — архимандрит) Феофан (Быстров), инспектор, а позднее и ректор Санкт-Петербургской Духовной академии (в последующие годы — архиепископ Полтавский и Переяславский). Архимандрит Феофан был умным, проницательным духовником, он немедленно пресек бы любой интерес к спиритизму.

Наиболее убедительное свидетельство благочестия Александры Феодоровны как православной христианки содержится в ее письмах мужу и детям. Ее упоминание о церковных таинствах, святых, молитвах в жизни ее детей и ее собственная вера дают вполне достаточное доказательство ее любви к христианской вере, ее верности. Кроме того, дневники святой Царицы содержат частые цитаты на русском языке из святоотеческих источников.

И еще, что отчетливо можно проследить в ее письмах и дневниках — это серьезность взгляда на свою ответственность пред Богом как Императрицы, как жены и как матери. Справедливо будет сказать, что она видела себя прежде всего Супругой Императора и Матерью его детей. С самых ранних своих писем к Наследнику она выражает желание быть ему опорой и утешением. В первые двадцать лет брака в письмах редко затрагиваются политические темы. Политика и государственные дела оставлялись за порогом, внутри своего дома она пыталась создать нормальный семейный очаг для детей и мужа. Снова и снова в ее дневниках говорится о милосердии, месте жены и матери, о создании идеального душевного мира в Семье и необходимости личной монаршей добродетели как основы процветания Семьи и нации.

В ее домашней жизни это ей вполне удалось. Любовь и уважение к ней мужа с годами только углублялись и, судя по их письмам, этот, в других отношениях сдержанный, человек и в пятьдесят лет открывал ей свое сердце с безоглядностью новобрачного. О детях Государыни Александры Феодоровны (“ѿ плѡ́дъ и҆́хъ позна́ете и҆́хъ” (Мф. 7:16)) вспоминали как об обаятельных, искренних, добрых и сострадательных. Один из недавних авторов исписал целые страницы ироническими замечаниями о святой Александре, а приблизившись к теме ее взаимоотношений с детьми, мог только беспомощно сказать: “Они ее обожали”. Замечание было вынужденным.

В течение первых лет ее замужества, рожая с перерывами в два года детей и сама их нянча, Императрица в то же время курировала крупные благотворительные акции Семьи: мастерские, школы, больницы, план реформирования тюрем. В начале Первой Мировой войны, желая сделать больше, чем обычная для аристократии финансовая поддержка госпиталей, Государыня и две ее старшие дочери записались на курсы хирургических сестер милосердия, были аттестованы военными сестрами Красного Креста и ежедневно проводили многие часы, ухаживая за привезенными с полей сражений ранеными. В конце 1914 года Царь Николай II отбыл на фронт, чтобы лично руководить армией, деморализованной большими потерями. Отделенный от внутренних дел в стране, он нуждался в свежей информации и советах из Санкт-Петербурга. Он все чаще обращался за помощью к Августейшей Супруге, просил ее “быть моими глазами и ушами в столице, пока я должен оставаться здесь. На тебе лежит сохранение мира и согласия между министрами — этим ты оказываешь большую услугу и мне, и стране”[5].

Сознавая свою неопытность в государственных делах, Императрица Александра Феодоровна сначала писала неуверенно, потом, одобряемая Мужем, с большей инициативой. Ее советы неизменно основывались на ее твердой вере в Самодержавие, и она часто поощряла Царя больше использовать свою Монаршую власть.

Именно в этом месте я закончила подборку писем, написанных ими в браке. Письма военных лет уже публиковались и не характерны для общего содержания их 20-летней супружеской переписки. Последние два с половиной года были слишком насыщенными, и очевидна крайняя тяжесть их положения как Венценосцев. Желание Императрицы помочь, рекомендуя мужу людей, которых она считала верными и преданными, и последствия ее оценок, так же, как взаимоотношения Царской Семьи с Григорием Ефимовичем Распутиным — это темы, которые я подробнее рассмотрела в книге “СВЕТ НЕВЕЧЕРНИЙ”. Оба вопроса сложные, и, чтобы в них разобраться, необходимо было бы написать еще много, чему здесь не место. Далее будут опять ранее неопубликованные отрывки из дневника Императрицы в Тобольске в 1917 году, и заканчивается текст трагической смертью всей Семьи в Екатеринбурге.

Те годы были катастрофическими и для Семьи, и для народа. Это был период жестоких гонений, когда “ѕвѣ́рь ѿ бе́здны” терзал тело и душу Святой некогда Руси. Обвинений и клеветы в тот период против святой Царицы было много; незаслуженные выводы о ее душевной неуравновешенности окрепли и превратились в твердые убеждения, которые долго не пытались оспорить даже лучшие русские историки на Западе. Но и не защищая ее в тот период и не отрицая, что она могла ошибаться в своих частных политических суждениях, уместно привести здесь отрывок из письма Императрицы Александры Феодоровны графине Анастасии Гендриковой, одной из ее фрейлин, датированного 22 октября (4 ноября) 1916 года. Написанное в самое напряженное для Трона время, оно соответствующим образом иллюстрирует и состояние ума Императрицы, и ее внутренние духовные резервы.

“Я сожалею, что ваше настроение снова ухудшилось, но такие моменты неизбежны. Если бы мы могли всегда соблюдать наше душевное равновесие (как нам, вообще-то говоря, следует), мы были бы совершенны. Это одна из самых трудных вещей. А когда наше внешнее состояние оставляет желать много лучшего, настроение наше падает, и тогда милость Божия оставляет нас на время. Но не тревожьтесь: с помощью молитвы вы снова воспрянете. Было бы слишком легко жить, если бы благополучие всегда было с нами; вы должны его достичь и укрепить собственный характер. Нужно подавлять вспышки гнева. Нужно усердно работать, чтобы стать совершенным. Имейте мужество и молитесь, как нас учили. Зло всегда пытается нас победить и тревожит нас в те времена, когда мы падаем духом. Жизнь — вечная борьба, и всемогущий Бог поможет нам победить, если мы будем смиренны перед Ним и подчиним себя Его воле…”[6].

В заключение я должна сказать, что взяла на себя смелость, как редактор, исправить немногочисленные ошибки Императрицы в написании слов (речь идет о текстах на английском языке) и видоизменить ее пунктуацию. Она обычно заканчивала предложения тире, а это может быть утомительным для читателя. В письмах детей я исправляла больше, их английский язык далек от совершенства. Царь Николай Александрович писал почти на безупречном английском, и письма его править не потребовалось. В письмах Великой княгини Елизаветы Феодоровны пришлось внести много мелких исправлений, так как ее письменный английский с годами сильно ухудшился. Во многих ее письмах до 15 страниц занято мелкими деталями и повторениями, которые для обычного читателя были бы обременительны. Я не собираюсь представлять эту книгу исчерпывающим историческим научным трудом; несокращенный, этот материал занял бы полку томов и потребовалось бы много лет тщательного изучения, чтобы дать его честную и точную оценку. Я также взяла на себя смелость опустить некоторые личные места в письмах, которые, как представляется, Император и его Супруга не пожелали бы видеть опубликованными.

То, что я сохранила, более чем достаточно покажет их глубокую любовь и уважение друг к другу. Есть уважение к отшедшим, так же, как к живым на земле, и, так как я верю, что когда-то встречусь с Императрицей лицом к лицу, мне радостно сейчас трудиться во славу ее о Христе Боге.

Монахиня Нектария (Мак Лиз)

II. Письма, дневники и заметки Императрицы Александры Феодоровны

Осенью 1992 года я впервые приехала в Россию. Незадолго до того написала небольшую книгу об Императрице Александре Феодоровне, и в Москве была приглашена посетить Государственный Архив Российской Федерации, чтобы посмотреть ее бумаги, написанные большей частью на английском языке, недоступные доселе читателям.

До настоящего времени единственной существенной работой об Александре Феодоровне, опубликованной на английском языке, были письма, которыми она и Царь Николай обменивались в годы Первой Мировой войны. Они представляли интерес для историков, но получили небольшое распространение и были перепечатаны только один раз в издании Стэнфордского университета в 1973 году ограниченным тиражом. Трудно составить суждение об этой Чете по тем письмам, так как они охватывают только короткий период совместной жизни Царственных Супругов — с середины 1914 по декабрь 1916 гг. Годы разрушительной войны, которые привели к отречению Царя, были исключительными и, конечно, нехарактерными для большей части их жизни.

В архивах я получила возможность работать с материалом, который нашла более характерным — дневники, письма и заметки Императрицы, начиная с ее юности и в течение всех лет ее брака. За исключением разных записок детям и некоторых записей в дневнике — цитат из философских и поэтических произведений на немецком, русском и французском языках — почти все записи Александры Феодоровны сделаны на английском языке, на английском же языке написаны и письма к ней Царя Николая Александровича. Будучи Принцессой Гессен-Дармштадтской и внучкой Английской Королевы Виктории, Александра Феодоровна говорила свободно на немецком и английском — родных ей языках, кроме того, свободно владела французским и позже — русским.

Из дневников сохранилось немногое. Когда она заподозрила, что Временное правительство собирается ее арестовать, Александра Феодоровна сожгла многие личные бумаги, включая все дневники с 1894 по 1916 гг. Существуют ее дневники за 1917 и 1918 годы. Большевики тщательно собрали все бумаги и имущество Семьи после ее убийства в Екатеринбурге. Сохранились также ее дневники, написанные в юности, до 1894 года. Эти дневники не являются отражением ее внутренней жизни, как можно видеть, скорее это викторианская запись событий дня, хроника семейной жизни: болезни, годовщины и т.д., очень редко события комментируются — личные чувства выражались в частных письмах. Однако они интересны, так как раскрывают повседневную жизнь Александры Феодоровны в девичестве и жизнь Семьи в заточении.

Драгоценнейшая часть коллекции — это переписка между Царем Николаем Александровичем и Царицей Александрой Феодоровной и между Александрой Феодоровной и детьми. В этих письмах, больше чем в любом другом из архивных источников, члены Семьи высказываются с нескованной никакими социальными рамками свободой. Они пишут друг другу о самых глубоких своих переживаниях, радостях, испытаниях, и перед читателем, выраженный их собственными словами, проступает подлинный облик их, освобожденный от прежнего окарикатуренного вида. Все духовные записи Александры Феодоровны были спасены. Эго не ее собственные сочинения, а сборники религиозных и философских цитат, которые ее вдохновляли. Здесь представлены подборки из любимых Императрицей религиозных и философских произведений, которые имеют сильный оттенок британского благочестия конца XIX века, но ее дневники также содержат многочисленные записи на русском, немецком и французском языках — в первые годы своего брака она много читала. Архимандрит Феофан (Быстров), ее духовник, очевидно, руководил чтением Императрицы и обратил ее внимание на многие произведения святых Отцов древнего Православия в русском переводе. Записи в годы его духовного руководства включают цитаты из преподобных Ефрема Сирина, Макария Великого, Иоанна Кассиана, Пимена Великого, Исаака Сирина, Антония Великого, Арсения Великого, Сисоя Великого, Симеона Нового Богослова, Иоанна Лествичника и Марка Подвижника. Эти цитаты не воспроизводятся в настоящем издании, но остаются тем не менее неотъемлемой частью православной веры святой великомученицы Александры.

Читатель может быть разочарован тем, что в записях Александры Феодоровны мало ее собственных мыслей. Однако их здесь больше, чем видит глаз. Духовный дневник может быть записью внутренних чувств и переживаний, но во многих случаях это — источник вдохновения для пишущего, который сам по себе может содержать столько же чувств, сколько и собственных мыслей.

Кто из нас, ведущих дневник или делающих иные записи, отражающие нашу внутреннюю жизнь, может поручиться, что пишет без всякой задней мысли о том, что кто-нибудь когда-нибудь может это прочитать? Это влияет на то, как мы излагаем события, даже на то, что мы записываем. И наоборот, подбирая цитаты или отрывки, мы обычно записываем как раз то, что нас вдохновляет. Частные антологии обычно не представляют большого интереса для других людей, мы ведем их, не оглядываясь на чужое мнение; таким образом, то, что мы записываем на этих страницах, так же, как дневник, обнажает внутреннюю жизнь.

Как раз это мы и имеем в случае с Александрой Феодоровной. Ее дневники — это крошечное окошко, сквозь которое видится огромный пейзаж — душевные устремления женщины, которая выражала свои чаяния словами других людей. Ее сердце не стеснено страхом быть подслушанной, ее намерения говорят сами за себя.

Монахиня Нектария (Мак Лиз)

III. Дневники Принцессы Аликс Гессенской в отрочестве

Иикторианская привычка вести дневник была несомненно передана Принцессе Аликс ее бабушкой, Королевой Викторией, и ее старшими сестрами. Сначала она вела дневник редко, между записями промежутки в недели, иногда — в месяцы. Ее первый дневник, написанный в 1884 году в возрасте 12 лет, — это маленькая черная карманная книжечка, размером примерно 8х13 дюймов, с разграфленными меточками, на которых она писала карандашом. Стиль письма соответствовал моде того времени, когда дневники были “записями событий дня”, и не выражал внутреннего мира автора.

В 1888 году, в возрасте 16 лет, Принцесса Аликс начала вести дневники с все возрастающей регулярностью, и эти ее записи о повседневной жизни на протяжении четырех последующих лет сохранились. Поскольку рутинные записи и отсутствие личных комментариев могут сделать чтение ежедневного дневника молодой девушки скучным, в книгу включены немногие из этих записей, дабы дать только почувствовать течение жизни Принцессы в те ранние годы.

Дневники дают картину жизни Аликс в ее юные годы. Кроме общих нескольких предметов, она много внимания уделяла языкам — французскому, немецкому, английскому. Даже после окончания школы продолжала брать уроки игры на пианино, занималась пением, рисованием, живописью и позднее, по ее собственной просьбе, физикой и электричеством, а также итальянским языком. Она хорошо знала пьесы, оперу, балет. Среди упоминаемых ею названий есть “Лоэнгрим”, “Тангейзер”, “Айвенго”, “Макбет”, “Гамлет”, “Севильский цирюльник”, “Кармен”, “Травиата”, увертюра “Вильгельм Телль”, “Микадо”, “Тристан и Изольда” Вагнера и цикл “Золото Рейна”.

В ранние годы Александра Феодоровна уже страдала ужасной лицевой невралгией, которая всю жизнь мучила ее. Она стремилась скрыть свое состояние от окружающих, и только близкие знали о той боли, которую девочка терпела почти ежедневно. Ее суровое выражение на многих фотографиях — это результат не только застенчивости, но и боли, и на протяжении всей ее жизни из-за этого трагического обстоятельства ее клеветники приписывали это выражение надменному высокомерию.

Когда она была здорова, Принцесса Аликс проводила свой досуг, как любая другая молодая девушка. Она упоминает катание на коньках, санках, любование звездами, занятия живописью, рыбной ловлей, танцами, пением, теннисом, верховой ездой, настольными играми, в том числе картами (вист, халва, бзик), проводит время с поварами на кухне и в кузнице; ее любимым занятием было одно время наблюдать за маневрами солдат герцогства.

Ее мать умерла, когда Аликс было четыре года, но глубокое чувство сострадания к обездоленным передалось от нее к дочери. В письмах Аликс в ее молодые годы мы встречаем упоминания о ее посещениях госпиталя, о постоянном вязании теплых зимних вещей для бедных соседей и любовную заботу о близких. Как младшая дочь и единственная, которая еще жила дома, она много времени проводила с отцом. Она близко к сердцу принимала его интересы и была товарищем ему в течение последних лет его правления в маленьком немецком Гессен-Дармштадтском княжестве. Эта обильность подготовки сослужила ей хорошую службу. В течение всей своей замужней жизни Александра Феодоровна не только могла проявлять интерес к служению мужа, но предпринимала и собственные гигантские усилия по организации благотворительной деятельности в России, используя опыт юных лет.

Позднее в дневниках Аликс мы видим первое упоминание о некоем русском дворянине Николае Романове. В этих отрывочных маленьких записях видна прекрасная юная девушка, которой предстояло стать одной из самых замечательных женщин века и одной из великих Святых.

Монахиня Нектария (Мак Лиз)

Отрывки из дневника Принцессы Аликс Гессенской, 1884–1887 годы

(В 1884 году Принцессе Аликс было 12 лет)

Сон в летнюю ночь

Фисба Эрни

Пирам Элла

Стена Ирэн

Лев ~

Луна Аликс

Моя роль:

“Двурогую луну фонарь являет сей, а я тот человек, что обитает в ней”.

Все, что я хочу сказать, это сообщить, что этот фонарь — луна. Я — человек на луне, этот куст боярышника — мой куст, а эта собака — наш Чарли. 1884 год, январь.

Это было в субботу вечером. Папа и Виктория, а также горничные смотрели, и это их всех очень позабавило.

Аликс, Дармштадт, земля Гессен

***

Дядя Лео умер 28 марта 1884 года. Большая потеря для всех нас.

***

Въезд в Санкт-Петербург был в субботу, 14 июня 1884 года, днем в 3–4 часа.

Приехали в Петергоф 17 июня 1884 года, а уехали 27 июня 1884 года. Мы ездили в Санкт-Петербург на 4 дня — с субботы до вторника. Петергоф — самое замечательное место. Вода такая красивая.

В день приезда Русская Императрица (тетя Минни) подарила мне и Ирэн по красивой брошке.

Солнце в Петергофе встает на 7 часов и 7 минут раньше, чем в Берлине.

***

Эрни застрелил своего первого оленя 29 июля 1884 года. Вольфсгартен.

***

Конфирмация Луизы Уэльсской была 7 августа 1884 года.

***

Тетя Элен родила мальчика 17 июля 1884 года.

***

Как подарок на Рождество я хочу получить какие-нибудь старинные картины. (Получила их).

***

Тетя Беатриса была в Осборне 24 июля 1884 года.

***

Вики в Швеции родила мальчика 18 июня 1884 года.

***

Помолвка Э. и Т. была в ноябре 1884 года, В. и Л. — в июне 1884 года. Часто получаю письма от Э. и С.

***

Придворный бал был в Алтай-Пале 28 января. Другие пошли туда в четверть 9-го и вернулись в половине 3-го (Дармштадт, 1885).

Бал здесь, в нашем доме, был 17 февраля 1885 года. Он начался незадолго до 9-ти и закончился в час.

***

Вильям, герцог Нормандский, приказал, чтобы в 8 часов вечера все тушили огонь и звонили в специальный колокол (его звон был сигналом для этого).

***

Книга “День страшного суда” была написана по приказу Вильяма-Завоевателя, и описывает, как делили дома и земли, и имена владельцев были также записаны в эту книгу.

Вильям умер в 1087 году. У него было три сына — Роберт-Вильям, Руфус и Генри I.

***

9 февраля 1885 года в Салбоне было представление живых картин… очень хорошее. Участвовали дамы и господа. Сценки были — “Der Schimmel” и “Papa hat es Erlaulet”. Живая картина “Heilige Elisabeth”. 1885.

***

Дочку Виктории зовут Виктория Алиса Елизавета Юлия Мария, она родилась 25 февраля 1885 года в Виндзоре в той же самой комнате, что и сама Виктория. День рождения у нее тот же, что и у Алисы Албанской.

***

Я еще такая молодая, а уже тетя. Только подумать, как быстро пролетело время со дня смерти Мэй и дорогой Мамочки.

***

Бабушка (бабушка Аликс по отцу — ред.) умерла 27 марта 1885 года в субботу в 6 часов в своем доме. Мы были там с утра — пришли туда вскоре после 9-ти часов и ушли час спустя после того, как она отошла. Во вторник, в день рождения Императора, мы снова ее видели. Она была похожа на спящую, такая спокойная, и на белом холодном лице легкая улыбка.

В пятницу был день рождения Нэнни и князя С. из Пруссии и годовщина смерти бедного дедушки. Он умер год назад в это же самое время. В среду утром в 8 часов похороны. Это было действительно очень печально. Погода была прекрасная, но холодная. Мы были дома в четверть 11-го.

***

Помолвка бабушки была в Фушбахе. Я была очарована Фушбахом. Вокруг такие красивые холмы.

***

Июнь 1887 года. Я так счастлива снова видеть Виндзор. Я была здесь в последний раз в 1879 году маленькой девочкой и помню немногое.

Сны, 1884 год

1. Эйлере и Рихминн лежали раненые на Гайдлебургер штрассен. Рихминн сказал, что он не против умереть, только сожалеет, что опера понесет такую большую потерю, когда он умрет.
2. Что наша большая группа собиралась поехать на пароходе, но, чтобы на него взойти, нужно было спрыгнуть немного вниз. Подошла моя очередь. Я прыгнула, но однако осталась высоко в воздухе, придерживая вокруг себя раздувающиеся нижние юбки, и кричала, что кто-то меня убивает. Я сказала тогда: “Ты…”, но как раз в этот момент Гретхен меня остановила и велела мне не использовать в разговоре с людьми такие выражения, поэтому я ничего больше не сказала, кроме “Ты…”. Пока я все еще была в воздухе, все другие отправились на пароходе.

III. Мы в такой-то больнице. Людвиг в постели. Виктория стоит. Двое мужчин умирают в комнате. Внезапно входит бабушка, и кто-то в нее стреляет. Я обнаруживаю, что на дереве сидит человек, который это сделал. Он слезает вниз и медленно уходит. Я выглядываю из окна, он это видит, улыбается, кланяется, и я узнаю одного из молодых людей, которые катались с нами на коньках в Аничкове, и на нем была зеленая шапочка. В действительности никогда не каталась с ним на коньках.

Отрывки из дневника, 1888 год

(В январе 1888 года Принцессе Аликс было 15 лет)

1 января, воскресенье.

Мы все ездили на санях в городскую церковь. Там мы с Папой видели народ. В 11.30 пошли к дяде Александру на завтрак. Играл оркестр. Вернулись в 3.30.

Вечером мы ходили в оперу. Я в первый раз слышала“Кармен” и была очарована, особенно музыкой. Спать, очень холодная погода.

2 января, понедельник

В 9 завтрак. Потом кое-что писала для проф. Телля. Потом Папа взял нас обоих в конюшню посмотреть санки. В 12.30 завтрак. Потом мы переоделись и приготовились к санному походу. В 1.30 мы отправились. Папа правил. 28 саней. Там закуски, танцы. Вернулись незадолго до 5-ти часов после дня развлечений. Пили чай. Ужин. В постель. Приятный день, не слишком холодный.

3 января, вторник.

Снова начались мои уроки. В 8 проф. Телль. В 9 завтрак и прогулка. Потом еще уроки (я не помню, что мы делали в эти дни, поэтому оставлю пустое место).

6 января, пятница.

Занятий с проф. Теллем нет из-за моего кашля. Завтрак в 9. Папа в постели с сильным кашлем и головной болью. Ирэн и я ходили на прогулку с Вильгельминой. Практиковались. Фрейлейн Тесктор после 12 ч. — 1,5 ч. Потом самоподготовка (обычно домашняя работа или заучивание для декламации или пьесы). В 2 ч. обед на верху в комнате с балконом. Мы проходили английский урок с М.Х.Й. (Айнзидель). Чай внизу в 5.30. Папе не лучше. Много спит. Ходила к Папе и читала ему. Потом он ходил в своих комнатах. Кашляет примерно так же. (Погода тепловата, на улице очень скользко). Спать.

7 января, воскресенье.

Все еще кашель.

11 января, среда.

Погода мрачная.

В 8 ч. проф. Телль. Все еще болит голова. В 9 завтрак. Папа чувствует себя лучше. В 10 я ездила с мисс Джексон. 11.15 — урок с фрейлейн Тесктор до 1.30. Потом музыка. В 2 завтрак. Потом я сидела у Папы. Он пошел спать, но потом встал. Однако ужинал в постели. После 4 ч. я читала по-французски с М.Х.Л., с 5 до 6 был урок музыки с фрейлейн В. Бехтольд. Потом пили чай, а после этого уроки до 7.30. Потом сидела с Папой. В 8 ужин, а потом пошла спать.

12 января, четверг.

В 8 фрейлейн Бехтольд. Потом завтрак. В 10 я пошла на прогулку с Вильгельминой. Потом повидала Папу. Ему не лучше, сильно кашляет. Потом уроки. В 2 обед. Потом я оставалась с Папой и отдыхала из-за сильной головной боли. Когда Ирэн вернулась со своей прогулки, поднялась наверх и делала уроки. В 5.30 чай. Потом снова учеба до 6.30 и без четверти 7 я пошла спать из-за сильной головной боли.

Пасмурно.

13 января, пятница.

В 8 ч. урок с профессором Теллем. У меня снова кашель и очень сильно болит голова. Ездила с мисс Джексон. Обедали одни. Час посидела с Папой, а потом пошла в постель с РАЗЛАМЫВАЮЩЕЙСЯ ГОЛОВОЙ.

14 января, суббота.

До полудня оставалась в постели с сильной головной болью. Встала на час и снова легла. Чувствую себя совсем плохо.

15 января, воскресенье.

Плохая ночь. Страшный холод. Болит голова. Температура 39°. Беспокойство. Придворные дамы очень добры, читают и разговаривают со мной. Есть не хочется.

16 января, понедельник.

Плохая ночь. Холодно и знобит.

17 января, вторник.

Беспокойная ночь. Озноб. Жар. Еще мышь мешала. Боль в глазах. Придворные дамы мне читали и играли в игры. Получила письмо от Эллы, Люси и бабушки (Королевы Виктории — ред.). Есть не хочется. Доктор Элг. дал мне маленькую дозу антифибрина, чтобы я могла заснуть.

18 января, среда.

Чувствую себя примерно так же. В первый раз за последнее время хорошо спала. Мне сегодня читали, я немного водила ручкой по бумаге, так как с головой стало получше. Играли в игры, отдыхала.

8 мая, среда.

Умер бедный Император Вильгельм.

24 мая, четверг.

Утром свадьба Ирэн (сестры Аликс — ред.) и Гарри, потом обед, потом они оба отправились в Эрдмансдорф. Мы все, и Элла с Сергеем, вечером — в Дармштадт.

28 мая, среда.

День рождения дяди Лео. В 9 завтракали. Потом оделись для моей конфирмации, которая была в 11.30. Были гости — Элизабет и Гарри. Я чувствовала себя… но все прошло хорошо. В час семейный обед. Получила много прелестных подарков. Днем ездила кататься. Готовила дом. задание на завтра. Прекрасный день. Прекрасный ужин.

30 мая, пятница.

В 8.30. завтрак. В 9 — на Причастие. Чувствовала себя очень… Потом шоколад. В 9 снова служба.

Концерт в городской церкви вечером (“Страсти Господни”). Прелесть. Ходили туда пешком.

6 июня, среда.

(день рождения Принцессы Аликс — ред.).

Прекрасный теплый день. Папа ездил в город. Он был не слишком долго. Папа и 3 моих дяди приехали в 2 — получила много хорошеньких подарков. Играл оркестр. Обед. Вечером фейерверк.

15 июня, пятница.

День свадьбы Эллы, 1884 год. День смерти Чарли, 1885 год. Сегодня утром умер бедный дядя Фритц.

12 сентября.

День рождения дорогого Папы.

18 октября, четверг.

День рождения бедного дяди Фритца. Отменили театр.

21 октября, воскресенье.

Ездили смотреть “Лоэнгрина”.

1 ноября, четверг.

День рождения Эллы. В честь этого приехал дядя Христиан. После завтрака я позировала для портрета, потом уроки. Потом обед. Пока Папа позировал, я сидела у него. Потом ездила с Гретхен. Потом легла в постель из-за мучающей меня невралгии. Снова лучше. Чай.

8 ноября, четверг.

Завтрак. Ездила в Герннгартен с Гретхен. Уроки. Обед. Вместе с Ирэн ездила в больницу Алисы. Урок музыки (в 8 рук). Ужин. Ложусь спать в 10.30. Сегодня холодно и сыро.

28 ноября.

День рождения дяди Генри. Очень рано утром приехали Элла и Сергей.

3 декабря.

Элла и я сфотографировались в бальных платьях.

4 декабря.

Покупки. “Ланселот”.

5 декабря.

Пока Элла здесь, у меня нет уроков.

6 декабря.

Видела дядю Александра. Выглядит не очень хорошо. “Травиата”.

7 декабря.

“Д-р Корнелиус Восс”. Весьма забавно.

9 декабря.

Дядя так болен, боятся, что долго не протянет. Церковь. Дядя очень плох. Лучше напишу позднее. Сандро вызвал Папу.

10 декабря.

Элла и Сергей не могут уехать, пока дядя так болен.

Отрывки из дневника, 1889 год

Надпись на форзаце: Аликс Гессенская, 1 января, 1889.

1 января, вторник.

В 9 мы завтракали, потом побежали к дамам. За завтраком для них был сюрприз. В 11 в Никольскую церковь. Прекрасная проповедь, но слишком длинная. В 1.30 у нас обед… потом мы трое вместе писали письма в библиотеке, а потом немного занимались русским языком. В 7.30 мы трое вместе поужинали, а потом пришли дамы и мы играли во всевозможные бессмысленные игры. В постель в 11.30.

2 января.

Завтракала в 9. Потом мы втроем ездили на замечательную прогулку, там выходили и гуляли. Было холодно и скользко.

В России.

30 января.

Элла и Сергей встретили нас в Царском. Прибыли. На станции все Великие князья, и Император, и Ники. Поехали в Аничков повидать тетю Минни (русскую Императрицу Марию Феодоровну — ред.) и других кузенов и пили там чай.

2 февраля.

Из-за страшной простуды завтракала в постели. Потом пошла в гостиную, где провела день на диване. Элла и мисс Китти в соседней комнате занимались пением. Пришел Папа. Обедали одни, так как остальных не было дома. Приходила ненадолго Вильгельмина, а потом с 3.30 до 5 ч. была Ксения (сестра Наследника Николая Александровича — ред.). Вместе пили чай. Потом пришли Папа и Элла. Он читал нам на французском. Ужинали в 7. Другие поехали ужинать в Аничков, а потом Папа, Эрни и Ники отправились в цирк. Немного поиграла на пианино и пошла спать в 8 ч.

9 февраля.

Элла принимала дам. Я смотрела из-за ширмы.

10 февраля.

Ходили в немецкую церковь. Катались на коньках и с горок днем в Аничковом саду… ужинали в 7.30, потом Элла и я пошли в Зимний дворец, где мы оделись для бала (белое и бриллианты), с цветами и поясом.

1. Кадриль с Павлом
2. Кадриль с Костей
3. Кадриль с Сергеем
4. Котильон с Ники
5. Мазурка с Сергеем

Круговые танцы с: Дерфельдау, Костей, Павлом, Ники, Толей, Гадоном, Шиллингом.

За ужином сидела между французским посланником и старым генералом Гейденом. Бал был очень приятным и длился недолго.

11 февраля.

Катались на коньках. Ходили на “Микадо”: давали на немецком языке.

12 февраля.

Другие пошли на вечер, а я в постель.

24 февраля.

…За ужином сидела между Ники и?..

9 марта.

Элла с семьей до завтрака поехали в церковь, там они причащались. В 12 Папа, Луи, она и я пошли в немецкую церковь. Я приняла Святое Причастие. Обедала дома. Сильная головная боль. Мальчики увлеклись бадминтоном. В постель очень поздно.

11 марта.

Попрощалась с тетей Минни. Наносила визиты, а потом каталась на коньках. В последний раз съездила к кузенам на чай. Грустно, но нужно. Шалили. Играли в волка и овец. Дома в 9 ч. Ужин. Отправляюсь смотреть “Золото Рейна” Вагнера.

IV. Избранные письма великой княгини Елизаветы Феодоровны Цесаревичу Николаю Александровичу в период его ухаживания за Принцессой Аликс, 1889–1894

Великая княгиня Елизавета Феодоровна (Принцесса Элла Гессенская) родилась в Дармштадте в Германии в 1864 году, на восемь лет раньше своей сестры Принцессы Аликс Гессенской, ставшей впоследствии Императрицей Александрой Феодоровной, Супругой Русского Царя Николая II. Сама Элла также вошла в Царскую Семью России, когда в 1884 году вышла замуж за Великого князя Сергея Александровича, дядю Цесаревича Николая Александровича.

Из-за общественного положения Наследника и светского этикета XIX века Принцесса Аликс и Цесаревич Николай Александрович не могли вести личную переписку до своей помолвки, поэтому было естественным, что Цесаревич обратился за помощью к сестре Принцессы, жене своего дяди, как к человеку, с которым он мог говорить о своих чувствах к Аликс и которая осмотрительно передавала бы приветы и послания. Письма Елизаветы Феодоровны дают теплое и живое описание тех пяти лет смятений, через которые прошла Аликс, прежде чем смогла поменять родную лютеранскую веру на Православную, что требовалось от Супруги Русского Монарха. Письма ценны для нас тем, что показывают Аликс в ее молодые годы и передают впечатление, которое она производила на других, а также подчеркивают свойственную ей привычку твердо придерживаться своих убеждений просто потому, что она считала их верными — замечательная стойкость для любой молодой женщины, которая разрывается между любовью и убеждениями.

Хоть и сохранилась корреспонденция Эллы к Царю, большинство писем между Аликс и Эллой и от Николая Александровича к Элле не дошло до нас. Как Аликс, так и Элла сожгли самые дорогие для них письма, когда в 1917 году ждали ареста Временным правительством. Они вскоре были арестованы, и Элла убита в Алапаевске на следующий день после убийства Помазанника Божия Николая Александровича и всей его Семьи в июле 1918 года в Екатеринбурге.

Но следующие письма являются прелюдией к счастливому периоду их жизни.

18 мая 1889 года.

…Отвечая на твой вопрос, я думаю, по правде сказать, что будет много трудностей, но надеюсь, что смогу все это организовать. Я наверняка знаю, что будет нелегко, но иногда вещи, которые кажутся совершенно невыполнимыми, удаются гораздо лучше, чем предполагаешь…

Петербург, 9 июня 1889 года.

Дорогой Ники,

Весь день я думала и думала о нашем разговоре, и твоя записочка, которую я только что получила, доставила мне большое удовольствие. От всего сердца благодарю тебя. Конечно, я сказала Сергею, но никто другой ни слова из нее не узнает. Ты знаешь, мне сказали, что если горячо молиться в церкви, то Бог услышит твои молитвы — так вот, в Иерусалиме и в доме Павла я так глубоко молилась за вас обоих — чтобы Он свел вас вместе в любви друг к другу и к Нему Его благословением. Сегодня я написала Аликс и сообщила ей, что вчера мы долго беседовали, в том числе и о ней, и что ты с большим удовольствием вспоминаешь визит этой зимой, и как ты был рад ее видеть, и что я могла бы передавать тебе добрые пожелания от нее. Более прямо сказать я не осмелилась, так что удовлетворись этим — с Божией помощью все пойдет хорошо. Вера и любовь могут многое… Если у вас есть вера в Него и друг в друга, все пойдет хорошо…

Нежно целую. Сергей и твоя любящая тетушка

4 июля 1889 года.

… Аликс написала мне и передает тебе наилучшие пожелания — они все проведут лето вместе, относительно Англии или Шотландии пока планов еще нет.

29 августа 1890 года.

Дорогой Ники,

Я надеюсь, что, не получая от меня никаких писем со времени нашего расставания, ты не думаешь, что я тебя забыла, просто мне очень хотелось сообщить тебе такие новости, которые ты действительно жаждешь услышать. Мы очень часто говорили с ней, но барьер, который, я надеюсь, будет перейден, все еще кажется непреодолимым. Любовь Пелли так же глубока и сильна, как и раньше, но она не может решиться переменить религию (Пелли — это секретное имя, которым Элла называла Аликс — ред.). Ей кажется, что она делает что-то неправильно. Со всей своей любовью к сестре я пыталась убедить ее, что она не может поступить иначе, нежели любить эту религию, к которой я тоже намереваюсь принадлежать и которая является истинно верной, единственной, которая осталась неиспорченной в течение столетий и продолжает быть такой же чистой, как вначале. Мы бы вместе совершили этот серьезный шаг, но увы, она не может решиться. Мы только можем молить Бога помочь ей стать на путь истинный, и я очень надеюсь на лучшее. Бедняжка, она так мучается: с одной стороны, чувство сильной любви, а с другой, как она полагает, ее чувство долга. Все же я надеюсь убедить ее сделать правильный выбор. В конце концов, любовь — это святое, одно из самых чистых чувств в мире. Что касается других ее сомнений, они ничто в сравнении с этим, так как я действительно думаю, что Папа даст свое согласие. Ты полностью завоевал его сердце. Я говорила с ним — большое дело уже то, что он сказал, что не скажет, что он никогда не сможет согласиться, но он знает, что Бабушка (Английская Королева Виктория — ред.) была бы недовольна и рассержена, если бы это было сейчас, если бы вы встретились сейчас.

4 сентября 1890 года.

…Прошли дни, и сейчас ты уже получил письмо от Сергея. Не могу сказать, насколько мне жаль, что я не могу пригласить тебя сюда, но сейчас это действительно было бы невозможно — кто знает, лучше это или хуже, но это очень тяжело. Мы очень часто разговаривали с Пелли — когда мы расстанемся, я буду посылать ей книги и постоянно писать. Возможно также, что по прошествии некоторого времени и я поеду навестить бабушку и смогу убедить ее переменить взгляды и не мешать счастью двух людей, так любящих друг друга. Конечно, я не буду упоминать о том, что ты со мной говорил, но, возможно, я смогу помочь, рассказав, какой ты и как добры все твои родственники и, если Пелли сама решится, я уверена, что бабушка сдастся, потому что она ее обожает. Я вкладываю сюда маленький конвертик и цветок, который Пелли положила в мою записную книжку. Когда ты поедешь в Иерусалим, молись, чтобы Бог дал ей силы решиться. Мое письмо получается сумбурным, но ты не можешь себе представить, как я молюсь за вас обоих и сильно мечтаю, чтобы все шло хорошо. Да благословит вас Бог, дорогие, и даст вам мужество. Я скоро снова напишу, но до этого я чувствовала себя такой расстроенной и грустной, что просто не могла взять перо в руки.

Вечно тебя любящая Элла

Ильинское, 18 сентября 1890 года.

Большое спасибо, дорогой Ники, за твое милое письмо. Я показала его Пелли, которая была так тронута и успокоена всем, что ты пишешь, и тем, с каким терпением и добротой ты принял известие, которое, как она боялась, так тебя огорчит. Я дам ей много книг, и она хочет спокойно позаниматься. Будем верить, что Бог укажет ей правильный путь и даст мужество преодолеть все препятствия. Она завоевала все сердца, и все, кто ее видит, приходят в восторг от ее красоты и ясных, располагающих манер. Ты не можешь представить, как она выросла, как мило и любезно она говорит со всеми и каждое ее движение полно грации — настоящий праздник для глаз. Она так женственна и мила. Я уверяю тебя, что если бы даже она не была моей сестрой, я бы жаждала ее видеть, наслаждаться ее прелестными манерами и ангельской красотой. Все, кто ее раньше видел, поражены такими огромными изменениями, и все у ее ног, даже те, кто любит критиковать. Жаль, что они уезжают через два дня, мы чудесно провели время, и ей тоже очень жаль расставаться с вашей страной. Я скоро снова тебе напишу, так как перед их отъездом я должна серьезно поговорить и с ней, а также и с Папой, и с Эрни. Как печально, что все не идет так легко, как хотелось бы. Но я надеюсь на мужество и на молитвы к Богу. Она так глубоко тебя любит, что, я надеюсь, она наберется достаточно сил, чтобы пройти все испытания. У нас здесь после чудесных дней погода стала дождливой, но теплой, так что мы не можем жаловаться. Несколько дней назад ездили в Москву, и сестры были очарованы этой поездкой и восторгаются Кремлем.

С наилучшими пожеланиями и самыми нежными приветами от Пелли. Да благословит тебя Бог.

Вечно любящая тебя Элла

Ильинское, 3 октября 1890 года.

Дорогой Ники,

Сердечное спасибо за твое письмо от 24 числа. У меня хорошие новости от Пелли, которая благополучно добралась. Ей очень понравилось здесь у нас:

“Я чувствовала такую грусть, покидая Россию.

Я не знаю, но когда уезжаю из того места, где мне было хорошо, из страны, где живут люди особенно дорогие мне, к горлу подступает комок. Когда не знаешь, вернешься ли когда-нибудь снова туда, что случится за это время и будет ли снова так же хорошо. Есть ли у тебя новости от (Ники — ред.)? Дай мне знать, хорошо, дорогая? Книга Сергея с религиозными объяснениями, тщательно обернутая, лежит в ящике у моей постели, чтобы ничего с ней не случилось, и я собираюсь начать ее читать. Как жаль, что тебя здесь нет, чтобы помочь мне все понять. Молись за меня, дорогая, чтобы у меня хватило сил поступить правильно, и чтобы Бог указал мне дорогу, которую я должна выбрать”.

Вот что она написала в своем первом письме, которое я получила на днях. 15-го мы уезжаем из Ильинского, и я очень надеюсь, что мы с тобой увидимся, так как я предпочитаю не писать, а говорить с тобой, это намного легче. Я вкладываю фотографию, которую она тебе послала и которую она тебя просит хранить тайно. Твою, которую я послала ей, она держит на своем письменном столе под одной из своих фотографий, так что только она может видеть ее, когда ей захочется. И так, она хранит ее спрятанной, но все же рядом с собой. Мы можем только молиться и молиться, и я так надеюсь, что Бог даст нам силы и мужество.

Да благословит тебя Бог. Пожалуйста, напиши скорее.

Твоя любящая тетушка.

Сергей тебя нежно целует

Петербург, 3/15 декабря 1890 года.

[Когда даются две даты, первая из них — это церковная дата по старому (юлианскому) календарю, который до революции 1917 года использовался в России как гражданский календарь. Вторая дата — по нынешнему (григорианскому) календарю. В девятнадцатом веке в календарях была разница в 12 дней, сейчас в 13.]

Дражайший Ники,

Было так приятно получить твое дорогое письмо, и мы были так рады узнать твои новости. Я так рада, что тебе понравилось в Каире и вообще в Египте, в стране, которая у нас оставила самые приятные впечатления. Я только что получила письмо от Пелли — через день после твоего: она здорова и все время, с тех пор, как я с ней виделась, тихо живет дома. В Англию ехать пока не планируем. Она очень одинока, так как Папа все время на охоте, и она занимает почти все свое время разными уроками: музыка, пение, рисование, итальянский язык, даже физика. Временами, когда нет мороза, катается верхом, а по вечерам часто ездит в театр. Эрни живет в Гессене и может иногда приезжать, и они к нему на днях съездили и нашли, что он очень уютно устроился в окружении фотографий, чучел и картин всевозможных художественных направлений. Я собираюсь написать ей сегодня и сообщить о твоем письме, которое ее немного подбодрит. Да благословит Господь вас обоих, дорогие, и наша самая горячая молитва о том, чтобы в следующий Новый год вы, наконец-то, счастливо соединились. Вчера в Гатчине я видела вашу собаку. Она выглядит очень печальной без своего хозяина и всегда встречает меня очень дружелюбно, почти сбивая меня с ног или наступая на мое лучшее вечернее платье. Веселого, счастливого Рождества и всевозможных благ в будущем году.

Твоя нежно любящая “тетушка” Элла

Петербург, 4 января 1891 года.

Милый Ники,

В первых строках, которые я посылаю тебе в Новом году, сообщаю новость, которая, я надеюсь, доставит тебе удовольствие. Я, наконец, решила принять вашу религию и хочу сделать это до Пасхи, чтобы иметь возможность причаститься в Страстную седмицу. Я предпринимаю важный шаг, так как после него начнется новая жизнь, и я надеюсь, Бог благословит это решение. Ты помнишь день нашего разговора на балконе во дворце — впервые, когда ты заговорил о Пелли. Это был значительный день и для меня, так как позднее Сергей в первый раз заговорил со мной о своей религии. Я сказала, что мне хотелось бы знать больше. С того времени прошло полтора года, и прошлым летом я много читала вместе с ним, но потом снова пришли долгие месяцы сомнений и беспокойств. Я всегда желала в глубине сердца оттянуть это. Я уже принадлежу к вашей религии — но, увы, я очень плохая, у меня нет достаточно сил, нет достаточно веры. Наконец, я почувствовала, насколько дурно было бы воздерживаться от болезненных объяснений с моими старыми друзьями, но продолжала перед лицом мира, во внешних проявлениях, быть протестанткой, хотя моя душа уже принадлежала к Православной вере. Я лгала Господу Богу и людям, а это очень большой грех, и я это отвергла. В следующем послании смогу сообщить тебе новости об ответах, которые получу из дома на мои письма. Я верю, что они будут хорошими, хотя боюсь, что могу почувствовать сожаление и непонимание. Может быть, Бог даст Пелли силы, когда придет нужный момент. Как я этого желаю! Я сказала твоим Папе и Маме в последний день старого года после обеда и Павлу в первый день нового года, и когда получу ответ из дома, скажу Михен, и только тогда это не будет больше секретом. Я боюсь, что она будет сильно переживать и страшусь момента, когда заговорю с ней об этом. Пожалуйста, скажи только Георгию и жди моего второго письма, прежде чем говорить об этом. Пелли здорова, но на катке повредила руку, поэтому целую вечность не может мне писать. Я жду ее письма с таким нетерпением, чтобы узнать, что она почувствует — она знала, что я когда-то хотела сменить веру, но я сама никогда не думала, что сделаю это. Идет вечерняя служба. Я слышу, как звонят колокола в Аничкове. Поэтому кладу свою ручку и заканчиваю эти строки перед тем, как ложиться спать. Да благословит тебя Бог, мой мальчик. Я молюсь и за тебя, и за нее.

С нежным поцелуем от Сергея и меня,

твоя любящая Элла

5 марта 1891 года.

Милый Ники,

Самое сердечное спасибо за твое милое письмо. Столько всего случилось с тех пор, как я в последний раз писала тебе — назначение Сергея генерал-губернатором Москвы. Мы были очень тронуты доверием, которое твой Отец оказал моему дорогому супругу, назначив его на такой важный пост, и добротой, которую он показал, сделав его своим генерал-адъютантом. Но ты можешь хорошо представить, как начало совершенно нового образа жизни трудно для нас, и потом сожаления о том, что пришлось оставить родной полк — действительно трогательно видеть, как все офицеры любят Сергея и в каком отчаянии он оттого, что оставляет их. И кроме того, тяжела мысль о том, что оставляешь здесь всю свою семью и друзей и не сможешь ежедневно их видеть, так что в настоящий момент мы упали духом. Когда ты вернешься, мы, возможно, примем тебя в Москве в нашем новом качестве… От Пелли было несколько писем — бедняжка, она мучается больше, чем раньше и просит меня сказать тебе, что она думает, что этого действительно никогда не может быть. Но любовь ее сильнее, чем прежде, и я вижу, что она только о тебе и думает. Ты сам должен будешь бороться, и я надеюсь на Божию помощь. Почему не должно встретиться такое притяжение с обеих сторон? Я даю ей те книги, которые сама прочитала, и она, к счастью, их читает, так что, возможно, она в конце концов так сильно полюбит твою религию, что это даст ей силы смело встретить… вещи, которые можно сказать против этого. В конце концов, я знаю, что я сама некогда думала и не ожидала, что мои взгляды переменятся, а сейчас я так рада это сделать. Она посылает тебе наилучшие пожелания. Дорогой, молись как можно больше, и, возможно, все пойдет хорошо. Суббота накануне Вербного воскресенья будет для меня великим днем. Он пройдет тихо в нашей маленькой церкви, а после Пасхи мы уедем в Москву. У нас постоянно мягкая погода, в то время как за границей постоянно холодно, что совсем необычно для этого времени года.

С самой глубокой любовью

остаюсь твоя любящая тетушка

[Следующее письмо о несчастном случае с Николаем Александровичем относится к попытке покушения на Цесаревича во время его визита в Японию со стороны японского террориста. Жизнь ему спас его кузен, “Грек Ники”, который сбил покушавшегося с ног и держал его до прибытия полиции].

Москва, 31 мая 1891 года.

Мой дорогой Ники,

Слава Богу, что ты сейчас вполне здоров и возвращаешься домой. С каким нетерпением мы все тебя ожидаем! Мы все время думаем о тебе, и можешь легко представить, какие ужасные мгновения мы пережили, когда узнали об этом опасном инциденте в Японии. Бедная Пелли очень переживала. Я несколько раз телеграфировала отцу, так как невозможно было послать ей описание всего, дав тебе вымышленное имя. Я сообщу тебе больше новостей о ней, чем о нас самих, так как это будет сделано в письме Сергея. Мой дорогой, тебе придется вступить в сражение; дать ей не любовь, а мужество и убеждение, так как, сменив религию, хотя вся моя семья была очень добра, я все же очень расстроила Папу и произвела плохое впечатление в стране. К счастью, бабушка и все английские родственники посмотрели на это с совершенно другой точки зрения и сочли естественным, что муж и жена желают быть одной веры. Бабушка написала мне письмо, спрашивая, не содействую ли я этим некоему браку и что она имеет против этого только одно — ей не хотелось бы, чтобы две сестры были в одной стране, поскольку это может все изменить, но вы все знаете, что если у меня и есть недостатки, то, конечно, амбиции к ним не относятся — наоборот, я бы никогда не стала высовываться. Даже если бы захотела, я бы этого не смогла сделать: это против моей натуры. Я процитирую несколько писем от твоей Пелли. Тебе лучше знать ее настроение. Она хотела, чтобы я написала тебе раньше, в начале твоего путешествия, но тогда у меня не хватило мужества. Но сейчас я считаю это своим долгом и, возможно, мы найдем время для многих долгих разговоров, когда ты вернешься…

Новость о (Николае Александровиче — ред.) меня ужасно испугала, но твоя вторая телеграмма успокоила. Какие у тебя сейчас новости? Пожалуйста, сообщи мне, как только что-нибудь узнаешь. Ты знаешь, он всегда для меня дорогой Друг, я это чувствую глубоко, и сейчас во время его дня рождения мне так одиноко. Мои мысли будут с ним — как, должно быть, тревожатся бедные родители — ужасно грустно…

…Я как раз должна послать тебе сегодня несколько строчек, так как это день рождения (Николая Александровича — ред.). Забавно, что Ирэн подарила мне мой подарок ко дню рождения сегодня утром, как раз 18-го числа. Я надеюсь, что у тебя есть от него хорошие новости…

…Какие новости есть у тебя от (Николая Александровича — ред.)? Интересно, получил ли он вообще твое письмо, в котором говорится, что, увы, я никогда не смогу этого сделать, как бы сильно я его ни любила…

Ты видишь, она всегда думает о тебе, и ее любовь кажется даже сильнее. Но все в руках Божиих, и много зависит от твоего мужества. Будет трудно, но все же я надеюсь. Бедняжка, она так страдает. И так как я единственный человек, которому она пишет или с которым говорит об этом так часто, ее письма дышат унынием. Она читает книги, которые я ей посылаю, и с интересом. Если бы только я смогла привезти ее сюда. Но нужно быть терпеливым, и ты единственный, кто сейчас это может сделать. Я больше не смогу помочь. Мы были так рады принять здесь твоих родителей. К несчастью, они с трудом переносили жару. Ты обнаружишь, что у нас много изменений.

Ну, дорогой,

с наилучшими пожеланиями,

целую, остаюсь твоя “тетушка”

[В контрасте с этими прочувствованными письмами легко видеть принужденность, с которой Аликс делала записи в своем дневнике 13 мая 1891 года. Она писала: “Слышала, что бедный Ники получил удар мечом по голове от полицейского в Токио вчера, но ночь прошла хорошо, жара нет, возможно, все обойдется”.]

Ильинское, 2 июля 1891 года.

Мой дорогой Ники,

В последнем письме Пелли просила меня поблагодарить тебя за твои добрые пожелания. Находясь здесь, я так часто вспоминаю о ее пребывании в России в прошлом году и наших долгих-долгих разговорах. Они уже уехали из Шотландии и отправились домой, где будут вести тихую жизнь, но у меня нет особых новостей от нее…

Ильинское, 27 сентября 1892 года.

Драгоценный Ники,

Посылаю тебе несколько строчек, касающихся наших планов на эту осень — как хорошо было бы, если бы мы смогли где-нибудь встретиться. Мы отправимся примерно в то же самое время, что и ты, 5 октября, и поедем сначала в Италию, а в Англии будем 8/20 ноября и останемся там примерно на 10 дней, потом поедем в Дармштадт. Можешь догадаться, почему я все это тебе рассказываю. Ты знаешь, как я хочу помочь и верю, что великая милость Божия придаст Пелли мужества… Почему бы тебе не попроситься съездить навестить тетю Алису, ты же был на свадьбе Эдди, и это бы доставило ей большое удовольствие. А оттуда, если все пойдет хорошо, и Пелли согласиться повидаться с тобой, приезжай к нам. Возможно, я кажусь слишком настойчивой, предлагая эти планы, но раз ты так откровенно со мной говорил, я смогла бы написать Пелли не о твоем предполагаемом визите, но чтобы выяснить больше. А потом, когда мы побеседуем с ней, дам тебе знать. Действительно, если бы ты поехал в Англию, застал нас там и остался дольше, чем мы. Дома я бы с ней поговорила и дала тебе знать. Таким образом, утомительные слухи о свадьбе, которые так быстро распространяются, были бы прекращены, но, конечно, где бы ты ни был, любая принцесса, на которую ты взглянешь, будет считаться твоей невестой. Но это все равно.

От нас обоих нежный привет. Хорошего тебе путешествия. Пусть Бог его благословит и покажет тебе, что лучше для счастья вас обоих. Наверно, ты мечтаешь иметь свой собственный дом и любящую жену, особенно, в твоем положении. Необходимо жениться молодым, и я тебе вдвойне сочувствую.

Твой любящий друг и тетя Элла

[В двух следующих письмах Элла использует псевдонимы для Аликс и Николая Александровича: Пелли [и Пелли II, и меняет местоимения, называя Аликс “он”, а Николая Александровича “она”].

Дармштадт, 8/20 октября 1893 года.

Драгоценный Ники,

Вот, наконец, мое письмо о Пелли I. Он, как и прежде, не меняется, и ты помнишь наши прежние разговоры — в общем, я хочу, чтобы ты представлял совершенно ясно. После разных разговоров он согласился повидать Пелли II, но хочет, чтобы она понимала, что, несмотря на глубину и неизменность чувств, он не может набраться храбрости поменять религию. А я только повторяла, что Пелли II жаждет повидаться и все выяснить. Ну, дорогой, большой надежды нет, и он просит меня сказать, чтобы ты не обманывался. Моя мысль заключается в том, чтобы увидеть Пелли II и поговорить с ней. Возможно Бог даст мужество сделать для любви то, что сейчас ему кажется невозможным. Я не называю имен обоих Пелли, так как неизвестно, может быть, на почте читают письма, а я знаю, какой глубокий интерес ты питаешь к их судьбе. Пожалуйста, скажи родителям Пелли, что я говорю так, чтобы в случае — не дай, конечно, Бог — если из их встречи ничего не выйдет, они не могли бы укорить Пелли I в том, что он дал ложные надежды… Я обещаю написать все так, как будет, и надеюсь, что, несмотря на все, ты понимаешь, я надеюсь, любовь может победить и быть сильной. Его любовь так глубока и чиста, и бедняжка настолько несчастен, что сердце болит оттого, что между ними встала религия. Они оба должны молиться, и я так надеюсь, так как все другие трудности преодолены. Если Пелли II согласится, сразу мне телеграфируй, а Сергей напишет человеку, который пригласил нас на Пасху и мы бы поехали туда нанести визит вместе с Пелли II. Ты должен ответить прямо. Пелли II могла бы сказать, что путешествует или просто приехала с поздравлениями, раз они сейчас там правят. Газеты все равно будут болтать, встретятся они или нет, так что из-за этого не стоит беспокоиться. Могу ли я сейчас высказать свое мнение? Это ее последний и единственный шанс. Она должна приехать сейчас или с этим надо навсегда покончить: кто знает, встретятся ли они где-либо. Так трудно признать, что единственное существо, которое ты любишь годами, по которому страдает сердце, будет потеряно. Пелли I говорит, что умер бы за свою любовь, и если они поговорят, возможно, барьер, который их разделяет, растает от слов любви Пелли II. Разве ты не надеешься на это? Молись. Да благословит Бог этих бедняжек. Я попрошу отца Иоанна Кронштадтского приехать и повидать Пелли II. благословить ее и помолиться о ней. Она нуждается в Божией помощи больше, чем когда-либо в жизни. Пожалуйста, пожалуйста, скажи ей это.

Сейчас, дорогой, пусть она наберется смелости поговорить с ним и пусть приезжает как можно скорее встретится с ним. Множество приветов тебе от всех и сердечный поцелуй от твоего старого друга и тети.

Элла

Отель “Континенталь”, Париж, 18/29 октября 1893 года.

…Несмотря ни на что, я тебе пишу, так как получила несколько наполненных болью строчек от моего дорогого друга, что он болен и измучился, даже слег в постель на какое-то время. Если у Пелли II сохранились какие-то остатки чувства, ей следует приехать или иначе все кончится навсегда. Я в этом совершенно уверена, и она могла бы это тоже почувствовать, как написал Сергей…

Элла

Без даты, 1893 год.

Дорогой Ники,

Увы, я должна послать тебе два письма, которые просто разрывают сердце. Я посылаю тебе также то, что она написала мне… Ты сможешь хорошо понять ее сердце, так как она хотела, чтобы ее строчки к тебе не несли этого ужасного отпечатка разбитого сердца. Ты можешь хорошо представить, как глубоко я сочувствую вам обоим. Ты очень хорошо знаешь, как я всегда стремилась помочь тебе и делала все возможное. Если бы только твои родители разрешили тебе приехать. Сейчас между строчек ее письма можно прочесть, как она не смогла набраться мужества в Кобурге отказаться, а потом я сделала все, чтобы заставить ее приехать сюда и со мной вместе изучать религию. Она не ограниченная или фанатичная протестантка, но она годы жила в одиночестве и хранила свою любовь к тебе — ей не с кем было поговорить, она постоянно себя терзала: “Если я переменю веру, разве это не грех? Я тоже Его люблю — вот почему я должна быть вдвойне сурова со своей совестью и не должна позволять своему сердцу управлять собой”. Эта битва длилась годы — никто ей не помогал, разве что одна-две строчки от меня. Я боялась такого результата — бедное дитя! О, ты не знаешь, через что она прошла, в ее глазах — след невыразимого страдания. Мне тяжело об этом думать. Я ждала и надеялась вопреки всему, что Бог даст ей почувствовать, что протестантская религия так бедна в сравнении с нашей Церковью. Все кажется таким жестоким и печальным. Пожалуйста, пришли мне для нее маленькое письмо со словами любви. Она так страдает, ведет ужасно одинокую жизнь — это согреет ее бедное разбитое сердце. А ты, бедный мальчик, который так жестоко страдал, прости ее, так как она приносит в жертву вере свое земное счастье — на все воля Божия. Если хочешь, покажи Маме эти письма и пошли мне назад письма Пелли. Все это так печально. До свидания, мой дорогой мальчик. Да благословит и поможет тебе Бог.

Твоя любящая Элла

[Следующее письмо — это письмо Аликс, которое вложила Элла].

Дармштадт, 20 ноября 1893 года.

Драгоценный Ники,

Я посылаю тебе свою огромную благодарность за твое милое письмо и вкладываю фотографию, которую ты хотел иметь и которую Элла тебе передаст. Я верю, что это не наша воля была, а воля свыше предопределила, что нам не встретиться в Кобурге, так как в этом случае у меня есть возможность писать тебе обо всех своих мельчайших переживаниях, чего, возможно, под влиянием минуты я не могла бы сказать, опасаясь быть неправильно понятой.

Ты знаешь, каковы мои чувства, так как Элла уже говорила тебе, но я считаю своим долгом сама сказать о них. Я обдумывала все это долгое время, и только прошу тебя не думать, что легко это воспринимаю, это ужасно меня печалит и делает очень несчастной. Я пытаюсь рассмотреть это со всех сторон, но всегда прихожу к одному выводу: не могу это сделать против своих убеждений. Дорогой Ники, ты, чья вера тоже столь глубока, должен понять меня: я считаю, что большой грех менять свою веру, и я была бы несчастна всю свою жизнь, зная, что поступила неправильно. Я уверена, что ты не хотел бы, чтобы я изменила своим убеждениям. Какое счастье может быть в браке, который начинается без благословения Божия? Так как я считаю грехом поменять веру, в которой была воспитана и которую люблю, я бы никогда не смогла найти мира в душе и, таким образом, никогда не смогла бы быть тебе настоящим другом, который помогал бы тебе в жизни, потому что всегда что-то стояло бы между нами. Отсутствие у меня подлинной убежденности в вере, которую я приняла, и сожаление о той, которую утратила. Это было бы обманом по отношению к Богу, к твоей религии и к тебе. Правильно я думаю или нет, но глубочайшая религиозная убежденность и чистая совесть по отношению к Богу выше всех земных желаний.

Так как все эти годы не сделали для меня возможным изменить мое решение в этом деле, я чувствую, пришел момент снова сказать тебе, что я никогда не смогу изменить свою веру.

Я уверена, что ты правильно меня поймешь и увидишь, как и я, что мы только мучаем себя из-за чего-то невозможного, и немилосердно будет позволить тебе продолжать тешить себя надеждами, которые никогда не исполнятся.

А сейчас прощай, мой дорогой Ники, и да благословит и спасет тебя Бог.

Вечно любящая тебя

Аликс

[Цесаревич Николай Александрович прибыл в Кобург весной 1894 года, и после трудных и серьезных разговоров Аликс приняла решение перейти в Православие. 8 апреля 1894 года они были обручены.]

В день помолвки Николай Александрович записал в своем дневнике:

“Чудесный, незабываемый день в моей жизни, день моей помолвки с дорогой, милой Аликс. После 10 часов она приехала к тете Михен, после разговора с ней мы поговорили между собой. Господи, какая тяжесть спала с моих плеч, какую радость мы доставим Папе и Маме. Я хожу весь день словно вне себя, не вполне сознавая полностью, что со мной происходит!..”

Москва, 22 мая 1894 года.

Драгоценный Ники,

Самое сердечное спасибо за твои четыре милых письма. Да благословит тебя Бог за добрые слова. Я никогда не сердилась на тебя, только ужасно жаль было видеть вас обоих, разбивающих сердца друг друга, и я, возможно, писала резковато, но ты не прикладывал больших усилий — эти годы были действительно такими ужасно трудными для вас, а первые впечатления обычно помнятся всю жизнь или оставляют легкую тень… Тебе бы следовало ей сказать, что, в конце концов, действительный момент, когда она будет говорить, будет в комнате перед церковью, где мы всегда бываем в начале Пасхальной службы, а потом там будут, конечно, только Семья и священники. Когда она войдет в церковь, она будет помазана миром и примет Причастие — в первый раз нет исповеди, так как достаточно приготовления к ней со священником. Я исповедовалась только тогда, когда причащалась через неделю на Пасху вместе со всеми. Я не буду писать ей об этом, так как ты можешь поговорить с ней вместе с Янишевым, это гораздо лучше. Раньше в предыдущих письмах я много рассказывала о нашей Православной Церкви, так что я не могу сказать ничего нового, а если она услышит это от тебя, это станет счастливым воспоминанием. Я не люблю касаться прошлого или бередить болезненные моменты. Пожалуйста, сообщай мне новости из Англии, кстати, комнаты, о которых я говорила… в Англии ты найдешь их приятными, и есть большие склады. Это почти готовые комнаты. Виктория должна знать все эти места и где найти хорошенький ситец и фарфор для подставок… у Гудинза. Вот имперские идеи — пошлите в магазин за французскими книгами для имперской мебели. Английские книги лучше всего для спальни и уютного будуара. Идея Джекоба относительно вашей столовой прелестна — все эти замечательные серебряные вещи — настоящие старые английские столовые имеют такую мебель… В Англии ты найдешь массу таких комнат. Постарайся в Лондоне посмотреть некоторые красивые частные дома. Спроси совета у тети Луизы. Она настоящий художник… Виндзор не очень красивый. Я люблю это место, но стиль комнат мне не очень нравится. Камберленд-Лодж, где живет тетя Элен, такой уютный.

Сейчас я должна заканчивать. С любовью, твоя любящая сестра

Элла

Москва, 3 октября 1894 года.

…Мы здесь со вчерашнего дня, а завтра уезжаем в Петербург и Дармштадт. Пожалуйста, пошли нам туда несколько строк с новостями о здоровье дорогого Папы и о ваших планах. Ты должен понять, как мы думаем обо всех вас и жаждем узнать подробности, которые могут сообщить только члены Семьи. Мысль поехать на Корфу кажется превосходной. Говорят, что это прекрасное место, и там, в доме Ольги, он будет меньше скучать по дому, чем где бы то ни было. Притягательно также и то, что она является Королевой страны, так что не нужны никакие визиты, требуемые по этикету. Как замечательно, что ты будешь жить там совершенно отдельно, в петербургском доме всю зиму в отсутствии своего Отца, и тогда мы думаем просить Аликс приехать к нам, так что, по крайней мере, ты будешь иметь удовольствие близко ее узнать, раз обязанности мешают тебе быть с ней вместе заграницей. Это можно было бы организовать очень легко, и ты, несмотря на свою занятость, сможешь постоянно приезжать. Поездка занимает всего одну ночь. Конечно, она бы жила очень тихо и не выезжала. Я уверена, что она приедет, так как это совершенно отличается от Петербурга, куда она хотела, чтобы Эрни привез ее официально. Что ты думаешь об этом плане? Это была наша первая мысль, поскольку, бедный мальчик, тяжело быть вынужденным ждать так долго, и мы бы хотели помочь вам обоим. Было бы так хорошо для нее привыкнуть слышать русскую речь…

V. Письма в период ухаживания Цесаревича Николая Александровича за Принцессой Аликс Гессенской, 1894 год

Принцесса Аликс Гессенская, родившаяся в 1872 году, впервые встретила Цесаревича Николая Александровича в 1884 году на свадьбе своей сестры Эллы с Великим князем Сергеем Александровичем, дядей Николая Александровича. В марте 1889 года 17-летняя Принцесса Аликс посетила Россию во второй раз, и с тех пор между нею и Николаем Александровичем стала расти взаимная симпатия. После пяти мучительных лет, когда Аликс осознала, что если не откажется от своей лютеранской религии, не сможет вступить в лоно Русского Православия, как требовалось от Супруги Русского Монарха, она, наконец, в апреле 1894 года решила поменять религию и была помолвлена с Цесаревичем Николаем Александровичем.

Ее письма к Николаю Александровичу — это самое точное свидетельство, которое мы имеем о внутренней жизни прекрасной молодой девушки, ставшей позже Императрицей Всероссийской. В письмах ее прослеживается несколько жизненных линий, самая очевидная из них — это глубина взаимной сильной любви. Вторая — это беспокойство из-за принятия новой религии и православных обрядов, которые она хотела постичь всем сердцем и душой до своего формального обращения в новую веру. Третье — это постепенное угасание отца Николая Александровича — Царя Александра III, что сильно омрачало последние месяцы их помолвки.

Эти письма имеют для России и для всего мира историческое значение. Вера, самопожертвование и благородство, столь редкие для людей, светят со страниц писем и побуждают любить их, даже если бы они и не были такими известными историческими личностями.

(Переписка начинается по возвращении Цесаревича Николая Александровича в Россию после его обручения 18 апреля 1894 года с Принцессой Аликс в Кобурге в Германии.)

Ожидая ареста Временным правительством после отречения от Престола Николая Александровича в 1917 году, Александра Феодоровна сожгла многие дорогие ей письма юных лет, боясь, что они попадут в руки революционеров. Среди сожженных ею бумаг были дневники, написанные в годы замужества, письма от ее бабушки, Королевы Виктории, от отца, брата, сестер и первые 45 писем, которые она получила от Цесаревича Николая Александровича после их помолвки. Таким образом, его первое письмо, напечатанное здесь, датировано 12 (24) июля 1894 года под Н-46. Письма помещены здесь не строго по порядку их номеров, однако те, которые содержат ответы на вопросы или продолжают обсуждение какой-то темы, помещены вместе, как они были бы получены.

Дармштадт, 2 мая 1894 года, письмо А-1.

Бесценное мое сокровище, я лежу в постели, но не могу уснуть, не написав тебе, так как поговорить, увы, мы не можем. Невозможно описать, как я по тебе скучаю и тоскую по тем двум часам, которые мы проводили с тобой наедине каждый вечер. Это тяжело описать, но наши мысли встретятся, правда? Твоя милая телеграмма заставила мое сердце ликовать, и сейчас она рядом со мной. Каким наслаждением будет найти в Виндзоре твое письмо! И вот ты трясешься в этом чудовищном поезде, в то время как я уютно расположилась в кровати в своем собственном “милом доме”. Он так сильно мне напоминает нашу последнюю неделю; как я рада, что ты побывал здесь и познакомился немного с моими комнатами. Я так хочу, чтобы ты был здесь. Наше путешествие прошло хорошо. В Швайнфурте мы выходили на 3/4 часа и пили чай, потом мы остановились в Гарцбурге и съездили в город. Но серо и уныло, и только немного позднее был прекрасный закат над заливом.

Интересно, как ты провел последние часы в Кобурге… “слезинка” так трогательна, но ты не должен меня так баловать, слышишь, мой дорогой мальчик? Мы уезжаем уже завтра в 11.16, и до того придет портной. Я бы хотела, чтобы мы остались здесь подольше вместо того, чтобы снова собираться…

О, как я мечтаю прижать тебя к своему сердцу, поцеловать твою милую голову, любовь моя. Без тебя я чувствую себя такой одинокой. Да благословит тебя Бог, мое сокровище, и пусть Он хранит тебя и даст тебе сон…

Я не могу быть без Тебя,

Без веры жить не стану,

Бежит мой разум от меня,

И силы оставляют.

Но Ты — спасенье для меня,

Любовь и красота.

И вновь черпаю силы я,

Коснувшись лишь Тебя.

***

Ничто так не смягчает и не украшает жизнь, как молитва.

***

Сердца тянутся друг к другу, говоря о своих родственных интересах, души — говоря о божественном.

***

Имейте милосердие к тем, кому Бог послал горькое испытание быть в разлуке со своими любимыми.

***

Господь Бог с тобой, куда бы ты ни шел.

***

Я слишком устала, чтобы сегодня еще что-нибудь писать. Хотя я люблю тебе писать, но закончу это послание завтра… Господь Бог и Его святые ангелы да хранят тебя, а мои молитвы и благословения летят к тебе. А сейчас пребывай в вере, надежде и любви, но большая из этих трех — любовь (1Кор. 13:13).

***

Доброе утро, мой дорогой Ники, как ты спал? Я проснулась, воображая, что я в Кобурге, что, увы, было не так. Льет дождь, и я слышу, как солдаты маршируют к церкви. Очень жаль, что Мадлен по ошибке упаковала яйца и печенье, и как раз тогда, когда они могли потребоваться тебе в дороге… Мне хотелось тебе вдогонку послать телеграмму, мой дорогой, да боюсь, она бы тебя не застала. Но ты знаешь, что мои мысли с тобой, и я скучаю по тебе. Бесценный мой. Скажи своим дорогим родителям и всем близким, что я их очень люблю… Целую тебя много раз… и остаюсь, дорогой мой, нежно тебя любящая,

Твоя девочка,

Аликс

Твое дорогое фото стоит передо мной и заставляет чувствовать мое одиночество, а слова на нем делают меня такой счастливой. Я напишу завтра из Виндзора.

Виндзорский замок (Англия), 4 мая 1894 года, письмо А-2.

Мой дорогой, бесценный Ники,

Я только что приехала, позавтракала с бабушкой (Королевой Викторией — ред.). Как мне напомнило это Кобург и более обычного заставило по тебе скучать. А потом блаженство оттого, что нашла твое милое письмо, за которое большая благодарность и множество нежных поцелуев, и цветы. Я собираюсь положить их в свою Библию и молитвенник. Они все еще чудесно пахнут. Я столь рада была твоему письму, что не могу сказать, сколько раз за эти несколько минут перечитывала его, покрывая поцелуями. Как я скучаю по твоим поцелуям и нежным словам! Путешествие прошло хорошо, через пролив переплыли просто прекрасно, волнения на море не было, и я не очень устала. Здесь так красиво — зелень, оживляемая цветами…

Бабушка говорит, что написала тебе. Она писала мне даже в Дармштадт. Тетя Беатриса собирается в Лондон по каким-то делам, поэтому бабушка, дети и я будем предоставлены сами себе. Я ужасно счастлива после твоего письма. Я ведь такая же, как ты, я тоже стесняюсь выражать свои чувства, а так много хотела сказать тебе, спросить, о многом поговорить, но чувствовала себя слишком смущенной. Мы должны будем справиться с этой слабостью, не так ли?

…Я пыталась устроить все в комнатах по своему вкусу — расставила все свои фото… распаковала ноты и намереваюсь, как только смогу, начать играть, так как с недавних пор, к стыду своему, забросила пианино. Все твои фотографии смотрят на меня большими красивыми глазами. О, если бы ты только был здесь, и я могла прижать тебя к своему сердцу… Да, любимый, так ужасно было на вокзале в присутствии всех прощаться с тобой холодно. Я должна была обдумать все до твоего приезда. Никогда не забуду эти первые дни и как по-свински я вела себя по отношению к тебе, прости меня, моя любовь. О, если бы только ты знал, как я тебя обожаю, и годы только усилили мою любовь к тебе, и я желаю только одного: быть достойной твоей любви и нежности. Ты слишком добр ко мне. Я заканчиваю, иначе письмо не успеет вовремя на почту… Да благословит тебя Бог, моя дорогая любовь.

Множество нежных поцелуев от твоей глубоко преданной маленькой девочки,

Аликс

Твоя невеста! Как необычно это звучит, милый. Я все время думаю о тебе.

Замок Виндзор, 4 мая 1894 года, письмо А-3.

Драгоценнейший Ники,

…Как только я заканчиваю одно письмо тебе, хочется начать следующее. Я старая болтушка, а когда ты рядом, немею, как старая сова. Если бы ты мог рекомендовать какую-нибудь хорошую книгу, перевод с русского, которую ты хотел бы, чтобы твой глупый лягушонок прочитал, пожалуйста, сделай это… Увидишь ли ты фрейлейн Шнайдер до того, как она приедет сюда? Бедная маленькая женщина, надеюсь, она не заблудится в пути. Если бы ты мог приехать сюда с ней. Ах, мы должны быть терпеливы и не ворчать, но я чувствую себя ужасно одинокой и мечтаю, чтобы ты обнял меня своими сильными любящими руками. Когда знаешь, что тебя любят, появляется больше интереса к жизни. Если сова тебя не разочарует, ты должен учить ее, чтобы она была такая же умная, как и ты…

Я была так счастлива получить твою милую телеграмму, огромное спасибо за нее. Могу себе представить, как ты рад, что уже дома и можешь поцеловать своих родителей и получить их благословение. Счастлив тот, у кого есть родители! Так мило было со стороны твоей матери попросить меня не называть ее больше тетей. Я с радостью буду говорить “мать” и “отец”, но не смогу выговорить “мама” и “папа”. Эти слова так живо напоминают мне прошлое и заставляют больше чем обычно тосковать по своим дорогим родителям. Но твои родители всегда будут моими, и я буду любить и почитать их…

Сегодня с бабушкой я выезжала. Она задала мне множество вопросов, когда, как и где, и что заставило меня переменить решение, пока я, наконец, не знала, что и отвечать. Ты ей очень нравишься, любимый… потом она немного поспала, а я любовалась прекрасной природой, Виндзорским замком, виднеющимся вдали сквозь темные деревья и освещенным солнцем — ярко-голубые тени как прекрасное видение. Я пила чай с ней, а дети прыгали, шалили и устроили ужасный шум. Дрино предложил ей цветы, которые собрал сам, а она заставила его отдать их мне. Это ее драгоценное качество: она всегда старается доставить другим маленькие удовольствия…

Сейчас я сижу совсем одна, вставив четыре твои фотографии, увы, в не очень элегантную красную кожаную рамку, купленную здесь. Не знаю, что обо мне подумают на почте, если я так часто буду писать тебе, поэтому мне лучше ограничиться одним письмом в день. Но нет, иногда я должна писать больше, потому что, когда я сижу одна в моей комнате, мои мысли быстрее обычного устремляются к тебе. Так что если я надоедаю тебе своей болтовней, прости меня, мой милый дорогой Ники, мой любимый “муженек”.

Если ты знаешь какую-нибудь небольшую книгу о вашей религии, пожалуйста, сообщи мне, чтобы я могла прочитать больше до того, как ты привезешь священника. Одна книжка на французском, принадлежащая Сергею, которую он дал мне почитать в 1890 году, здесь со мной. Ах, я хотела бы, чтобы ты был здесь, ты смог бы мне помочь; и если ты такой верующий, то должен понять, как я переживаю. Но Бог мне поможет, и ты тоже, любовь моя, не правда ли?., так, чтобы я всегда могла быть доброй христианкой и служить моему Богу так же верно, как и раньше, и даже больше. Как я смогу достойно возблагодарить Его за то, что такое сердце, как у тебя, принадлежит мне. Да пребудет с тобой неизменно Его благословение и заступление…

… Ужасные землетрясения в Греции, кажется, еще не закончились, и бедная маленькая Софи, испуганная до смерти, была уверена, что все в любую минуту может погибнуть: так дрожали стены — бедные создания.

Сейчас, мой дорогой бесценный Ники, я должна попрощаться. Да благословит тебя Бог. Много нежных поцелуев. Всегда твоя глубоко преданная,

Аликс

Спи спокойно, мой ангел, пусть тебе присниться твоя “маленькая девочка”, которая молит Бога о твоем счастье. Целую тебя крепко.

Замок Виндзор, 5 мая 1894 года, письмо А-4.

Мой милый дорогой Ники!

Спасибо за твое милое письмо и телеграмму бабушке. Мы завтракали вместе, когда она пришла… Гретхен и я ездили во Фрогмор, собирали примулы и сидели, грелись на солнышке. Она должна была карабкаться наверх, чтобы до них добраться, так как моего мальчика, увы, здесь нет… Я часто думаю о Роземунде и как я заставляла тебя все время их собирать. Боюсь, что иногда тебе, должно быть, хотелось послать меня подальше… Как жаль, что весь день тут вертелись люди, так что я не могла закончить это письмо. А потом я должна была примерять эту глупую, неинтересную одежду: две новые блузки, которые я купила, и две шляпки… Я ездила с бабушкой и тетей Беатрисой в парк, и мы пили чай в коттедже Мэнорхилле. Лес там красивый; и лес, и трава так поэтичны. Мы должны съездить туда, когда ты приедешь… У меня весь день было так плохо с ногами, что я даже послала за доктором Рейдом — не годиться тебе иметь хромую жену. “Жена,” — как непривычно это звучит. Я все еще не могу себе представить, что старая сова будет твоей! Если бы только она была достойна тебя и могла действительно помочь и утешить. Но она сделает все, что в ее силах… Я слышу, как внизу, в городе, играет старый орган. Это напоминает мне детство. Кажется, это было так давно, так много произошло с тех пор. Такие незабываемые утраты, а сейчас эта радость!..

“Любовь — это единственное на земле, что мы никогда не теряем. Это как холодная река, которая становится шире и глубже, приближаясь к морю, и которая заставляет зеленеть все поля. Там, где она протекает, распускаются прекрасные цветы. Когда-то давно она протекала через рай и ее называли Рекой Жизни”.

Да, действительно, любовь — это величайшее благо на земле. И достоин жалости тот, кто ее не знает. Но я должна торопиться… До свиданья, мой любимый. Мой истинно дорогой, лучший из живущих на земле.

Да благословит тебя Бог ныне и во веки веков. Много нежных поцелуев от вечно любящей жалкой старой совы,

Аликс

Замок Виндзор, 6 мая 1894 года, письмо А-5.

Дорогой Ники,

Я только что пришла со службы, было чудесное пение и прекрасная проповедь. Я усердно молилась за своего дорогого. Хотелось бы, чтобы ты был здесь. Я думаю, тебе понравилась бы английская служба, молитвы были так красивы и возвышенны…

…Вчера я забыла сказать, что глупый Джорджи говорит, что мне нужно настоять, чтобы ты носил высокие каблуки, а мне нужно носить совсем низкие. Он говорит, что Мэй свои не меняет, а он носит каблуки намного выше. Сначала это было неудобно, но сейчас он этого просто не замечает. Представляю себе твое лицо, когда ты читаешь это. Действительно, какая чушь! Как будто рост играет какую-нибудь роль, а благовоспитанный человек на высоких каблуках выглядит так абсурдно, что я уверена, ты никогда этого не сделаешь.

Бабушка сегодня, увы, очень хромает, и это ее, бедняжку, сильно угнетает. Дорогой, постарайся иногда находить свободное время, чтобы мы могли приезжать ее навещать, потому что, кто знает, сколько еще она будет с нами. А одна мысль о том, что я буду так далеко от нее, делает ее несчастной. Мы так часто здесь бывали, и она для нас всегда была второй матерью и обращалась с нами больше как со своими детьми, а не как с внуками. Я иногда с ужасом думаю, что с ней может что-нибудь случиться. Тогда вся семья не будет уже так объединена, как прежде — не будет главы, вокруг которой все привыкли собираться. Да даст ей Бог провести с нами еще многие годы…

Тепло и ветрено. Я надеюсь, что завтра почта доставит мне письмо. Из России письма идут так долго, а я с нетерпением жду новостей. Много нежных поцелуев тебе, дорогой и благословение. Я скучаю по тебе. Здесь так красиво звонят колокола. Хотелось бы, чтобы ты их тоже слышал. Много нежных поцелуев… Да благословит и сохранит тебя Бог, любимый мой, мой дорогой Ники.

Всегда любящая и преданная тебе твоя девочка,

Аликс

Замок Виндзор, 7 мая 1894 года, письмо А-6.

Драгоценный Ники,

Я тебя люблю и нежно-нежно целую и благодарю за твое чудесное письмо, которое я получила сегодня утром… Этим утром я ездила в Камберленд-Лодж повидать тетю Элен и ее семью. Я правила двумя пони — если бы только нам разрешили ездить вместе, но я в этом очень сильно сомневаюсь, так как бабушка придерживается старомодных взглядов насчет помолвленных, и весьма своеобразных. Тепло и солнечно, но в то же время сильный ветер…

Здесь есть “очаровательный” молодой паж, которому, кажется, нравится разговаривать с совой… Приказываете ли вы мне вести себя с ним дружелюбно или же вы шокированы и оскорблены? Мой тиран! Боюсь, что ты знаешь, что твоя плутовка полностью предана тебе, так что дразнить тебя бесполезно…

Мы читали описание землетрясений. Это слишком ужасно, чтобы выразить словами: все эти невинные малыши, раздавленные в церкви — невыносимо об этом думать, это слишком ужасно…

Сейчас я должна одеваться для выезда с бабушкой. До свидания, да хранит тебя Бог, мой драгоценный Ники. Позволь твоей девочке нежно-нежно тебя поцеловать.

Всегда любящая, преданная и обожающая,

и доверяющая, Аликс

Замок Виндзор, 8 мая 1894 года, письмо А-7.

Мой дорогой Ники,

Я только что вернулась после завтрака с бабушкой. Тетя Вики прислала нам длинное письмо Софии — бедняжка, в Греции, должно быть, ужасно, эти непрерывные удары. Она пишет, что на нее произвело сильное впечатление, когда в ночь на Великую Пятницу по улицам ходила процессия с ковром и свечами и все пели: “Господи, помилуй!” Это слишком ужасно, чтобы выразить словами — жить в постоянном страхе, что тебя разнесет на мельчайшие кусочки. Как будто их наказали за какой-то страшный грех — это непонятно, но Бог знает, почему Он посылает на них это несчастье, хотя нам и кажется это жестоким. Какие горести приносит жизнь, какие большие испытания и как трудно их терпеливо переносить. А потом, опять же, мы и вполовину не умеем быть благодарными за те радости, которые дарит жизнь. Дорогой, я уверена, что эти пять лет для нас обоих были небесполезны. Я знаю, что они заставили меня думать о Боге больше, чем когда-либо прежде. Страдания всегда приближают нас к Богу, верно? А когда мы думаем о том, что ради нас должен был претерпеть Иисус Христос, какими в сравнении с этим кажутся маленькими и незначительными наши горести. И все же мы раздражаемся и ворчим, и не так терпеливы, как был Он. О, любовь моя, я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной! Как бы ты мог мне помочь и научить меня быть лучше. Я все еще и наполовину недостойна тебя. Мне еще надо так многому научиться, вот почему я тоже говорю, что мне не надо выходить замуж прямо сейчас, хотя разлука так тяжела, но лучше не торопиться. Подумай только о вере, ты же не можешь ожидать от меня, чтобы я сразу, немедленно все узнала и поняла, а знать что-то только наполовину — нельзя. Я должна немножко выучить язык, чтобы иметь возможность слушать службу…

…Я получила твое письмо, за которое много раз тебя с любовью целую и горячо благодарю. Ты представить не можешь, как счастлива я была получить его и известие о том, что твои родители согласны… Я чувствую себя другим человеком после того, как пришло твое письмо, и все эти дорогие мне слова и цветы… Тетя Алиса с тремя девочками уже уехала, они были очень милы, особенно Виктория. Они с нетерпением ожидают встречи с тобой, они все тебя очень любят. Ну, я думаю, я могу это понять. Поросенок ты этакий. Все из-за тебя голову теряют.

Со множеством нежных поцелуев и благословением, остаюсь всегда глубоко тебе преданная малышка,

Аликс

Букингемский дворец, 9 мая 1894 года, письмо А-8.

Дорогой Ники,

…Я пишу вздор, потому что Тора Гольштейн сидит возле меня… и болтает, как сорока, а потом от меня ожидают, что я напишу что-нибудь приличное… Льет дождь, и я надеюсь, что бабушка не будет выезжать, потому что мне тошно будет сидеть сзади в закрытой карете… На самом деле бабушка собирается выезжать, поэтому я должна идти — мне будет тошно…

Наконец-то опять здесь. Чуть не задохнулась, глотая горячий чай после того, как одолела 38 ступенек, тяжело дыша. Был ливень, но когда мы вернулись, сияло солнце. Сейчас я должна бежать и одеваться для ужина и театра — это в самом деле убийственно, что я живу на самом верху этого громадного дворца. Я жадная, мне нужно еще одно письмо от тебя, сердце мое… Тора заставила меня хохотать: в одной из газет было написано, что мы любили друг друга пять лет, но были слишком застенчивы, чтобы признаться в этом друг другу — разве это не мило? О, Ники, дорогой мой, как счастлива я твоей любовью. Я хочу полететь к тебе, прижаться к тебе и смотреть в твои прекрасные мягкие глаза. Завтра я напишу еще, а сейчас у меня нет времени. Это утомительно, но я должна быть во множестве мест. Нежное благословение и долгий поцелуй.

Навечно твоя, любящая маленькая девочка,

Аликс

Букингемский дворец, 10 мая 1894 года, письмо А-9.

Мой дорогой, милый Ники,

Твое дорогое длинное письмо принесли мне сегодня утром, когда я еще лежала в постели. Это была такая радость… Какие чудесные стихи ты написал для меня, интересно, откуда ты их взял. Сергей телеграфировал, что фрейлейн Шнайдер вчера уехала в Дармштадт, так что я полагаю, что она появится в воскресенье или понедельник. Я тогда должна буду очень много работать. Все дразнят меня по поводу моих уроков русского языка — если бы только я смогла научиться более или менее сносно на нем говорить, так чтобы ты не хохотал надо мной или не закрывал бы уши.

Я купила маленький крест, дорогой, — похожий на тот, что Тория мне подарила, и собираюсь носить его до встречи с тобой, а потом, пожалуйста, ради меня, прими его.

Душа моя, я должна с тобой попрощаться. Да благословит тебя Бог, сокровище мое. Всегда глубоко преданная тебе и нежно любящая тебя малышка,

Аликс

Замок Виндзор, 12 мая 1894 года, письмо А-13.

Драгоценнейший мой Ники,

поскольку у меня выдалась свободная минутка, я собираюсь начать свое послание тебе… К обеду ожидаются несколько незнакомцев, так что, я думаю, будет очень скучно и даже не будет молодого пажа, чтобы меня развеселить. Разве это не печально?.. Мой тиран, мне бы хотелось тебя хорошенько ущипнуть, а не поцеловать, слышишь? У меня сегодня ужасно плохое настроение…

[На следующее утро]

… Доброе утро, милый, я только что пришла из церкви, где мы слышали замечательную проповедь. Она мне напомнила о старом священнике на свадьбе Эрни. Я бы могла там сидеть часами, слушая его. Мне хотелось бы пересказать это тебе — как Господь Бог не ищет внешнюю форму, а ищет дух, как и люди, которые преданы друг другу, не судят по внешности, а их сердца и души тянутся друг к другу. Что религия бывает не только в определенном месте или в церкви, но повсюду Бог. У нас всех есть определенные обязанности, иногда они маленькие, и мы думаем, что не нужно в них вкладывать свою душу, а это неправильно. Св. Апостол Иоанн 4:24, это был его текст, самаритянка. Бог — Дух, и те, кто Его почитает, должны почитать Его в Духе и Истине. Если мы не понимаем Духа Божия, законы Которого правят природой, мы не Его создания. Святый Дух учит нас, как всегда быть с Ним. Выбирая между правильным и неправильным решением, твоя совесть говорит тебе, что внутри тебя есть Дух, Который невольно ведет тебя к добру. Ты не должен предугадывать последствия своего решения: не твое решение приносит тебе благодать, но Дух Святый, повинуясь Которому, ты его принял. Многие думают, что быть с Богом — значит быть в местах Его почитания, где души наши возлетают высоко вверх над миром или гармонично сплетаются, поднимаясь ввысь, голоса и звук органа, и приходит мгновенное вдохновение… но настоящий секрет, как найти Бога, — это посвятить Ему всю свою жизнь, и каждое маленькое ведерко воды, которое вам нужно пронести по долгой и тяжелой дороге к колодцу. Христос всегда делает все как можно лучше, какую бы маленькую, незначительную работу Ему ни приходилось бы выполнять. Он преподносит Свое учение бедной женщине с ограниченным кругозором и бедным узким окружением. Ей Он говорит о величайших истинах, которые и для мудрых являются тайной. Она искала только облегчения своих земных тягот, и мы все, как часто мы жаждем избавления от страданий и забот. И это ее желание Он использовал как средство, чтобы повести ее в высшие сферы духовного развития. Посвящение вере всей нашей жизни, выполнение мельчайших обязанностей с напряжением всех сил и с одним желанием — “сделать как можно лучше”… Ну вот, с помощью Гретхен я попыталась записать часть проповеди, боюсь, что сделала это не совсем понятно, но, по крайней мере, у тебя будет представление о нем и его проповеди.

О, Ники, милый, ты действительно не боишься, когда думаешь о том, кто тебе достанется в жены? Не сведет ли тебя с ума эта особа?.. Я с нетерпением ожидаю часа твоего приезда. Если погода будет хорошая, тогда мы должны хорошо провести время. Тетя Беатриса говорила, что мы должны поехать вверх по реке, и это было бы очень приятно, так как я никогда так не делала, а говорят, что это чудесно. Милый, сейчас я должна попрощаться. Да благословит тебя Бог, и святые Ангелы Его да хранят тебя.

Нежно целую много раз. Навеки глубоко любящая и преданная маленькая девочка,

Аликс

Замок Виндзор, 14 мая 1894 года, письмо А-14.

Мой бесценный, дорогой,

Самое нежное спасибо за твое письмо, которое я получила этим утром… Фрейлейн Шнайдер приехала… Эта милая маленькая женщина настаивает на том, чтобы мы говорили только по-русски, а я стою и улыбаюсь ей, не в состоянии ничего понять. У меня такая плохая память. Она попыталась что-то вбить в меня. Через несколько минут она спустится вниз и если снова меня это спросит, о, Боже мой! …Вильгельм Грэнси прислал мне прекрасные ландыши, которые они собрали в лесу возле Дармштадта… Сегодня большой праздник, и парк был переполнен людьми — маленькие парочки в трогательных позах расположились под деревьями. Без сомнения, они получали огромное удовольствие… Мой дорогой, любимый Ники, я бы хотела зацепиться за одну из ласточек, пролетающих за моим окном, и лететь с ними через холмы и долины, моря и страны к тебе, моя верная любовь… Бог да благословит и охранит тебя и отведет от тебя все печали. Скажи что-нибудь доброе Михен, когда увидишь ее, бедняжку, хорошо?

Всегда твоя глубоко любящая старушка,

Аликс

Верная до смерти! Твоя всегда и навечно… Я получила мой первый свадебный подарок, маленькую серебряную лампу, от некоего джентльмена… ну что ты скажешь на это, старичок? Совушка тебя очень нежно целует.

Замок Виндзор, 14 мая 1894 года, письмо А-15.

Мой любимый, милый, дорогой Ники,

Я сажусь тебе писать и хочу пожелать тебе счастья в твой день рождения. Любовь моя, да благословит тебя Бог в этот день. Пусть новый год твоей жизни, в который ты вступишь, будет полон только счастья и несказанного блаженства. Я не могу высказать все мои поздравления и наилучшие пожелания. Ты, мой дорогой Ники, я уверена, сам догадаешься, как горячо я молюсь за твое счастье и чего я тебе желаю. Это первый день рождения, когда я могу тебе написать, но не первый, в который я о тебе думаю. Как мне раньше хотелось послать тебе хоть строчку о любви, но, увы, нельзя было. Ах, какой радостью было бы провести этот день вместе, но я буду все время думать о тебе, мой дорогой…

Нежно тебя благодарю за два твоих милых письма, которые я получила сегодня. Ты просто ангел, что написал мне из Санкт-Петербурга, потому что я уверена, ты, должно быть, еле жив после того, как столько времени провел со своими солдатами. Я совершенно очарована твоими фотографиями и расставила их по всей комнате. И меня радует, что вокруг меня так много милых лиц моего любимого… Вчера у бабушки был приятный частный оркестрик, и мы все сидели после обеда с гостями и слушали. Я с трудом сдерживала смех, глядя на мужчину, играющего на виолончели — у него был бесподобный блестящий черный парик, и он так странно выпучивал глаза…

Сегодня утром я катала фрейлейн Шнайдер в двуколке. Я думаю, ей понравилось кататься в чудном парке. Если бы ты был здесь, ты бы ужасно хохотал, слушая наш разговор. Сегодня я попыталась немножко поучить, а как только закончу это письмо, собираюсь писать перевод с русского. О, произношение “л” и “ѣ” — это что-то невозможное. А они в таком же отчаянии от английского “th”… Да благословит тебя Бог, любимый мой, пусть Он отведет от тебя все печали и заботы, и пусть в твоей жизни будут только солнце и счастье. Я желаю тебе всего, что только может желать человек. Мне хотелось бы лучше выразить мои чувства, но это трудно, когда сердце так переполнено.

До свидания, любовь моя. Много раз нежно тебя целую, милый мой… Глубоко преданная тебе, любящая и верящая,

Аликс

Замок Виндзор, 18 мая 1894 года, письмо А-19.

Любовь моя,

Еще минуту или две будет продолжаться твой день рождения, поэтому я могу еще раз пожелать тебе радости и благополучия. Я весь день так много думала о тебе, и мне было и радостно, и грустно при мысли о том, что это твой день рождения… Да, дорогой, в самом деле, это блаженство знать, что наконец-то у нас есть право любить друг друга и что эти годы испытаний закончились для нас так счастливо. И какое полное любви сердце ты предлагаешь мне — благослови тебя Бог за это, мой любимый. Я отдаю тебе в ответ всю мою жизнь и всю силу женской любви. Если бы ты только знал, что ты для меня значишь! Я никогда не смогу достойно возблагодарить Всемогущего Бога за это счастье, которое Он дал мне. Уверенность в твоей любви помогает мне легче переносить разлуку…

А сейчас, любимый, я должна попрощаться… Твоя вечно любящая и искренне преданная невеста,

Аликс

Харрогейт, 23 мая 1894 года, письмо А-24.

Драгоценный Ники,

Сегодня днем фрейлейн Шнайдер и твоя совушка чудесно покаталась по холмам, собирали цветы, растущие у обочины дороги. Ветрено, прохладно. Закат солнца был великолепен, все окутала дымка, поэтому мы можем надеяться на прекрасную погоду. Пока наши дамы работали, я им читала из русской географии, а сейчас, перед тем, как ложиться спать, немного напишу. Наша комната выглядит прелестно, украшенная цветами, которые мы сегодня собрали, и всеми моими фотографиями…

Больше часа Шнайдерляйн и я занимались русским языком, но это было совсем не просто, так как в то же самое время на улице выступали и чудесно пели “Панч и Джуди”. Мы читали о мальчике и его больной матери, о именинах бабушки и корзине с яблоками — хороший рассказик, но когда потом я должна была его пересказать, почувствовала себя совсем беспомощной — знаю довольно много слов, но не могу связать их в предложение…

Перед тем, как лечь спать, я хочу еще раз перечитать твое милое письмо, оно делает меня счастливой. О, какая невыразимая радость знать, что ты любима и желанна, и я на коленях молюсь о том, чтобы с каждым днем становиться все более достойной твоей великой любви. О, мой Ники, мой дорогой… Да благословит тебя Бог ныне и во веки веков. От любви к тебе мне хочется плакать. Мне очень не хватает тебя. Я скучаю также и по Эрни, который раньше мог в любую минуту вбежать в мою комнату, а сейчас женат и счастлив, и ему не до меня. Никогда не было брата добрее и милее, если не считать, конечно, моего козлика и моего любимого Папу — ужасно думать, что никогда больше мы не встретимся с ним в этом мире. С каждым днем мне все больше и больше его не хватает, особенно сейчас, когда, благодаря тебе, мое сердце так полно любви. Завтра моей младшей сестре Мэй было бы 20 лет. Только подумать, какой бы уже взрослой и милой она была. Но, любовь моя, мне лучше лечь спать, у меня сегодня очень болели ноги…

Доброе утро, дорогой мой мальчик… На улице играют какие-то бедняки, и не плохо: арфа, виолончель, кларнет и, наверно, скрипка, — это напоминает мне о моей любимой Венеции… Ты знаешь, я уже пробовала делать массаж, но никакой пользы не было, и доктор думает, что при моей болезни это даже вредно, так как нерв проходит по всей ноге, а не только в колене. Сегодня утром, по крайней мере, стало теплее и ярко светит солнце. На прошлой неделе здесь немного шел снег… ну, ты знаешь, мы на полпути к Шотландии, между Лидсом и Йорком…

Бог тебя благослови, моя любовь. Много нежных поцелуев от твоей вечно любящей и искренне верной старушки,

Аликс

Харрогейт, 26 мая 1894 года, письмо А-26

Драгоценнейший мой Ники,

Я снова начинаю письмо тебе сегодня вечером, так как утром у меня мало времени. Доктор меня осмотрел, он хочет, чтобы я лежала как можно больше. Я не знаю, как правильно описать — в общем, когда я лежу, через мои артерии крови проходит в три раза больше, чем когда сижу, поэтому отдых для меня — это главное. Кажется, что я страдаю подагрой. Я принимаю серные ванны по 15 минут, потом 3 минуты стою, а потом что-то вроде игольчатого душа: из тысяч дырочек на меня брызжут струйки воды, сначала горячей, а потом прохладнее. Ощущение не очень приятное. В настоящее время мне нельзя пускаться ни в какие экспедиции — ни гулять пешком, ни ездить, можно “выезжать” только в кресле на колесиках, так как я должна двигаться как можно меньше. Чем спокойнее и меньше боль, тем лучше.

Гретхен как раз сейчас заставляет Шнайдерляйн читать по-английски детские стишки, что весьма уморительно, но боюсь, что она не научит ее хорошему произношению. Сегодня я читала им о русском климате, о температуре… Они читают “Дом, который построил Джек”, и это мне очень мешает писать. Я учу стихотворение Лермонтова по-русски…

Чтобы забраться в мое кресло на колесиках, я должна была выскользнуть через заднюю дверь, потому что все стоят и смотрят… Когда я ехала в своем кресле, я встречала много всадников, мужчин и девушек. Я им страшно завидовала, поля и луга так великолепны для легкого галопа. Я заранее радуюсь завтрашнему дню, когда принесут твое письмо. В 10 часов доктор приходит проверить мою коленку, это утомительно, но надо терпеть и делать все, чтобы поправиться, ради моего Ники.

Я должна попрощаться, так как действительно поздно. Да благословит тебя Бог, милый.

Спи спокойно, приятных тебе снов… всегда твоя,

Аликс

Харрогейт, 27 мая 1894 года, письмо А-27.

Дорогой, милый Ники,

Я люблю тебя и нежно благодарю за твое милое письмо, которое получила сегодня… Я ходила с Гретхен в церковь св. Петра, она такая высокая. Мы слышали чудесное пение, но проповедь была не очень хорошая. Мы сидели сзади, среди людей разных сословий, как мне это понравилось, и сзади нас сидел какой-то мужчина и пел очень красиво. Это длилось полтора часа, а потом я почувствовала, что у меня тело слегка одеревенело, так как скамья была жесткой и узкой. Мне очень стыдно, что я не встаю на колени, но мои ноги мне этого не позволяют.

Да, в здешних газетах обо мне писали “очаровательная”, газета “Правда”, описывая меня, сообщила, что у меня подбородок коротковат. Увы, я это уже давно знала, и боюсь, что даже ради тебя мне не удастся его вытянуть. Ну а в другом они мне очень льстили. Но больше всего меня позабавило их сообщение о том, что у них нет моего фото в полный рост, а есть только такое, где меня можно увидеть только до икр. Ты когда-нибудь слышал, чтобы в газетах печатали такие выражения? Я хохотала, как сумасшедшая.

Любимый мой мальчик, сегодня утром в церкви я горячо молилась за тебя. А ты молился за меня? Я снова буду молиться через час, буду просить Его, чтобы Он сделал меня существом, более достойным твоей любви. А сейчас я должна немного позаниматься русским языком, или ты будешь бранить свою лентяйку. До свидания, мой любимый, мой драгоценный Ники. Мое Солнышко, я посылаю тебе издалека много нежных поцелуев и благословений.

Глубоко любящая тебя старушка,

Аликс

Да благословит тебя Бог, мой верный до смерти. Пожалуйста, всегда мне все рассказывай про своих солдат. Мне это так нравится, ты знаешь, как я люблю солдат. Ах, как мне хорошо знакомо их пение, когда они маршируют домой, и как часто я останавливалась послушать их. А сейчас я буду учиться любить и ваших солдат, а ты в своем сердце найди уголок для моих любимых гессенцев, хорошо, милый?

Харрогейт, 28 мая 1894 года, письмо А-29.

Мой глубоко любимый Ники,

Что мне сказать, чтобы выразить свою радость и благодарность за полученные мной за один день три длинных и таких дорогих для меня письма? Второе адресовано в Уолтон, одно из Гатчины и одно из лагеря. Необычная почта, я еще не вполне этому поверила.

Здесь отвратительные люди… Сейчас, когда они обо мне разузнали, они стоят толпой, чтобы посмотреть, как я выезжаю. И хотя сейчас я сажусь в свое кресло на заднем дворе, они наблюдают за дверью, а потом бегут, чтобы увидеть меня, а некоторые даже следуют за мной. Одна неприятная женщина подходит совсем близко и смотрит во все глаза… Я подумала, что, может быть, это та твоя сумасшедшая корреспондентка — помнишь письмо в Кобурге, которое ты мне показывал? Потом, когда я иду в магазин купить цветов, девушки стоят и смотрят в окна, как будто это аквариум. Аптекарь сказал Вадделю, что он подал просьбу поставить у дома полицейского, который отгонял бы зевак. Очень мило с его стороны, но это не поможет. “Это она,” — сказал кто-то позади меня. Я бы не возражала, если бы не сидела в инвалидном кресле. Когда Гретхен была сегодня утром в магазине, туда вошла маленькая девочка, и когда мужчина спросил ее, видела ли она меня, она сказала: “Да, но только один раз”, так как моя “карета” стоит на заднем дворе, и мне не очень-то нравится, когда меня разглядывают. Я бы хотела, чтобы люди это поняли и держались подальше, а не рассматривали меня из окон через театральные бинокли. Это так неприятно!

…Больше я сегодня не могу писать, так как два часа перед ужином занималась со Шнайдерляйн, и сейчас устала. Доброй ночи, любовь моя. Много нежных поцелуев и горячая молитва за твое счастье и благополучие. Твоя вечно, до смерти глубоко любящая, глубоко преданная невестушка,

Аликс

Харрогейт, 30 мая 1894 года, письмо А-30.

Мой любимый Ники,

Крепко целую и самым нежным образом благодарю тебя за твое милое письмо, которое я получила в это утро… Итак, у вас тоже плохая погода, мне очень жаль, и бедный мальчик должен как можно быстрее забираться в постель… У меня в спальне нет отопления, но должна сознаться, у меня есть грелка с горячей водой, потому что я так страдаю, когда у меня мерзнут ноги!

…а твои офицеры задают разные вопросы и приводят мальчика в смущение. О, как мило! Нет, я имею в виду, что мне тебя жаль — вот видишь, какая я для тебя обуза и насколько счастливее ты был бы без меня. Но я не могу жить без тебя и твоей любви. “Я люблю тебя, я люблю тебя, это все, что я могу сказать, это мой сон ночью, мое видение днем”.

У Гретхен урок русского языка, а я на диване с больной ногой. Между прочим, сегодня принесли мое платье, помнишь, ты в Кобурге помогал мне выбрать материал. Ох, какие трудные русские глаголы! Боюсь, мне никогда их не выучить. Сегодня мы читали о медведе и маленьких детях, которые приняли его за большую собаку и играли с ним у солдат. О, такие хорошие рассказы, не правда ли? …Дамы уморительны — когда Гретхен не может выговорить русские слова, я советую ей чихнугь и плюнуть, и действительно, тогда ей легче. О, я прошу у тебя прощения за то, что дурно отозвалась о твоем родном языке.

…Прошлой ночью, когда я забралась в постель, меня ожидало большое разочарование. Моя грелка с горячей водой протекла и промочила постель, и мне пришлось мои холодные, как лед, ноги завернуть в шаль. Музыканты внизу опять играли, и совсем неплохо. Дамы ушли за покупками, так что я оставлена в тихом одиночестве писать письма. Я предпочитаю быть одна и в тишине, обычно вокруг меня все время кто-нибудь крутится. Как видишь, я необщительная особа…

Ну вот, поднимается ветер, собираются тучи. Ну надо же, я даже не могу открыть окно, люди начинают в него заглядывать. Мне их хочется отшлепать!

Ну, а сейчас до свидания, любимый мой. Я нежно прижимаю тебя к своему сердцу и целую тебя. Да благословит тебя Бог, мой навеки Ники. Всегда искренне, глубоко любящая тебя, преданная тебе невеста,

Аликс

Харрогейт, 30 мая 1894 года, письмо А-31.

Мой дорогой и бесценный,

Самое нежное спасибо за твое дорогое, длинное письмо, за твои стихи и анекдот… Мы только что проглотили ужин, и я снова на диване. Гретхен пишет, а Шнайдерляйн работает, и они обе только ждут, когда я закончу, чтобы играть в Halwa (английская карточная игра — ред.) Не сердись за то, что мы увлеклись этой игрой, но нельзя же читать весь день. Я буду здесь на свой день рождения и, боюсь, еще долго после этого, так как мне, по возможности, нужно принять 21 ванну. Я их и так принимаю ежедневно, но не намерена делать это всегда, так как это слишком утомительно. Я в отчаянии, потому что вижу, что наша поездка в Уолтон становится нереальной, а потом я вообще завою — слишком велико разочарование. Но доктор посмотрит и, может быть, мне не нужно будет принимать все эти ванны… Мои ноги болят больше, чем обычно. Не сердись на меня, если, возможно, мне придется остаться здесь надолго. Не думаешь ли ты, что было бы лучше, если бы я после этих четырех лет постаралась излечиться от болей и стать сильной и здоровой, чтобы потом в России выдержать долгое стояние на ногах? В настоящий момент для меня стояние — самая плохая вещь, от него у меня опухают ноги. Но хватит о моем здоровье, это неинтересно. Я постараюсь сделать все, что могу, и не будем отказываться от Уолтона…

Сегодня днем я на часок выезжала с Гретхен в своем кресле — вниз с холма едешь с такой скоростью, но полил дождь, и я велела слуге заехать под навес, и он меня завез в угол, чтобы я не стояла в проходе, спиной к улице, а лицом к двери, на которой было написано: “Не двигать”. Я чуть не рассмеялась, но сдержалась. Потом мы ехали вверх по крутой дороге, так что нужно было толкать коляску. Когда мы достигли вершины, засияло солнце, и на небе появилась радуга. Это было так красиво, и больше, чем обычно, мне захотелось быть с моим дорогим Ники. Нельзя далее наполовину наслаждаться красотой, если рядом нет того, кого любишь. Я люблю тебя, я люблю тебя, навсегда и навечно, на всю вечность!..

Харрогейт, 31 мая 1894 года, письмо А-32.

Драгоценный Ники,

…Итак, у вас тоже была плохая погода. Сегодня было две грозы, после которых я выезжала в кресле на колесиках с Гретхен, шедшей рядом со мной, мы ездили к болотам и чудесному маленькому кладбищу — для меня идти пешком было слишком сыро. Мы возвращались мимо лесного заповедника и оранжерей, остановились и купили цветы, благодаря которым наши комнаты выглядят веселее…

Я читала одну из книг, ту, которую перевел старый священник, но не смогла закончить, так как страшно устала, чтобы вникнуть в смысл. Мне часто приходится перечитывать абзацы по многу раз. Я хотела бы, чтобы ты был сейчас здесь и чтобы я могла спрашивать тебя о том, чего не понимаю.

…Ксения у Сандро… какая это, должно быть, для них радость — но мы не должны ворчать, наша очередь, Бог даст, когда-нибудь тоже придет, но нужно быть терпеливыми. “Терпение в этой жизни должно быть для нас главным”. Не так ли, мой дорогой? Время от времени выглядывает солнце, теплее. Я должна ответить на другие письма. О, как я жду твоего приезда. Так много есть всего, что ты мог бы мне помочь понять, и есть вещи, о которых мне легче было бы говорить с тобой, чем со священником, например, об исповеди. Но достаточно на сегодня, мой милый.

Остаюсь, просящая для тебя Божиего благословения, всегда глубоко тебя любящая, искренне преданная и обожающая невеста,

Аликс

Харрогейт, 2 июня 1894 года, письмо А-34.

Мой бесценный дорогой Ники,

Крепко целую и сердечно тебя благодарю за как раз только что полученное от тебя письмо (№ 27). Ох, старичок мой дорогой, ты доставил мне такую радость — и все эти добрые ласковые слова. Бог да благословит тебя за них… Я два часа занималась русским языком. Уже почти выучила наизусть молитву Господню. О, как бы я хотела быть умной ради тебя. Когда я думаю о тебе, я чувствую себя такой неразумной…

Виктория сейчас приезжает одна и будет с 5-го по 8-е, чтобы я не была в одиночестве в свой день рождения. Завтра день рождения Георгия. Интересно, получишь ли ты это 6-го. Как я мечтаю о тебе. Это один из дней в году, который я больше всего не люблю. В этот день я всегда чувствую себя несчастной, потому что не знаю, что мне принесет следующий год! Этот принес мне и большую печаль, и неописуемую радость. Сейчас время, когда больше всего думаешь о дорогих ушедших людях. Это будет мой третий день рождения без моего дорого любимого Папы. О Ники, что он для меня значил! Никто никогда не узнает. Но я не могу об этом говорить, иначе мне не сдержать слез, и тогда дамы вообразят Бог знает что, уставятся на меня и замучат своими вопросами. Но это потеря, которая с каждым днем чувствуется все больше и больше. Боже, помоги мне!

…Но достаточно на сегодня, твоя невестушка благословляет тебя и горячо-горячо целует…

…Доброе утро, мой любимый! Несколько слов перед тем, как я пойду в церковь… Вчера Гретхен читала мне краткую биографию Пушкина, очень-очень интересно, а со Шнайдерляйн я читала по-русски про детские годы Петра Великого. Звучит впечатляюще, не так ли? С большой помощью, но я могу разобраться… Сейчас я должна идти одеваться, напялить шляпку и выглядеть степенной. Я буду думать о тебе, сладкий мой, и я уверена, что наши молитвы встретятся. У всех нас есть свой Ангел-Хранитель, хранящий нас, и мы должны помнить, что все Ангелы пекутся о нашем благополучии. Разве нам не сказано, что Ангелов больше радует один раскаявшийся грешник, чем много праведников, не нуждающихся в покаянии?

…Ну, я снова пришла из церкви, такой красивой и маленькой, и в следующее воскресение мы снова пойдем туда… Народу было очень много, и нам потребовалось время, чтобы добраться до крыльца, где ждала карета. К моему ужасу, там стоял полицейский, ждала толпа, и я слышала, как какая-то дама сказала: “Выходит Принцесса Аликс Гессенская”. Потом джентльмен, который сидел с нами на скамейке, учтиво стал держать надо мной свой зонтик. Я залезла внутрь самым неловким образом, краснея, как рак. Эти добрые люди доводят меня до крайнего смущения, а Гретхен, бессовестная, надо мной смеется. Все пока, так как это длилось почти два часа, и сейчас перед ланчем я должна немного отдохнуть. Я так молилась за тебя, за себя, чтобы мне стать лучше и как женщине, и как христианке, и чтобы Бог помог мне узнать и полюбить твою Церковь, и чтобы Он помог мне преодолеть самую большую трудность — стать более достойной тебя. После церкви я чувствую себя намного спокойнее, так что мне хочется ходить туда и молиться каждое утро и вечер.

…Нежные поцелуи и благословения от твоей вечно преданной и любящей,

Аликс

Харрогейт, 4 июня 1894 года, письмо А-36.

Мой дорогой, бесценный Ники,

Сердечно благодарю и с любовью целую твое только что полученное дорогое письмо… Дождь льет как из ведра, но когда Шнайдерляйн и я выезжали, было не так плохо, только сыро и неприятно. Если будет так же продолжаться, мы можем снять колеса и грести веслами.

Как мило, что твоя Мама подарила тебе портфель для писем совушки. Их, на самом-то деле, и хранить не стоит… Итак, ты только хочешь, чтобы ты для меня кое-что значил. И это все? Тогда тебя легче удовлетворить, чем меня. Я хочу больше, намного больше, а взамен возьми мое сердце, мою жизнь и делай с ними, что хочешь.

Сегодня утром я читала много ваших молитв, переведенных на французский язык. Некоторые из них так красивы, но, сердце мое, мне не нужен посредник для моих молитв, я все говорю Господу прямо и каюсь в своих грехах, и я знаю, что Он простит меня ради Сына Своего Иисуса Христа, Который умер, чтобы мы могли получить прощение и спасение. Я не хочу, чтобы мой Ангел-Хранитель просил за меня Бога. Моя молитва прямо возносится к Отцу Небесному. Я не хочу, чтобы Богородица вступалась за меня. Я не могу просить через кого-то, никогда так не делала: было бы ужасно, если бы сейчас меня принуждали к этому. Я бы подумала, что совершила тяжкий грех, и не могу просить прямо. От меня такого трудно ожидать, любовь моя, не так ли? Ах, если бы ты был здесь, мне так много надо у тебя спросить о том, что я прочитала. Иметь образы Богородицы и святых и целовать их — это я хорошо понимаю. Почему также не целовать фотографии тех, кого любишь и кого больше нет, а когда смотришь на них, то вспоминаешь все хорошее, что они сделали, и стараешься брать с них пример. Но молиться им, как и молиться Богородице? Зачем, Ники? Я могу любить, почитать и уважать Ее как Матерь Господа и как Самую чистую и лучшую Женщину из всех, что когда-либо жили, но разве это причина, чтобы Ей молиться? “Ты не должен знать другого бога, кроме Меня” (Ос. 13:4) — тогда почему это? О, если бы только ты был здесь, чтобы поговорить со мной об этом, это пугает меня. Мне нужна твоя помощь. Надеюсь, что не причиняю тебе боли тем, как я об этом говорю. Но если бы ты только знал, как я себя чувствую. Я хочу быть хорошей христианкой, но есть вещи, которые меня шокируют, и я хочу, чтобы ты мне их объяснил. Чтение никогда не может дать ясного представления. Но ты такой истинный, добрый христианин, поможешь мне. И если есть вещи, которые я не могу делать, — как ты думаешь, мне их можно будет пропускать? Я очень надеюсь, что не огорчаю тебя, ни за что в мире я бы этого не сделала.

…Сегодня вечером я чувствую себя грустной и подавленной, а этот монотонный шум дождя еще усиливает такое настроение. Как мне стыдно, когда я думаю о том, как вела себя в тот вечер. Что ты должен был подумать обо мне, плачущей, как ребенок. И ты был так невыразимо добр ко мне. Но я так долго держала все в себе, что просто не могла больше сдерживаться. Мне всегда тяжело молча все переносить. Я знаю, что мужчины не любят слезы — не думай обо мне из-за этого плохо, хорошо? Но если тебя так любят, это так трогает.

5 июня

Доброе утро, мой дорогой, милый, и много нежных поцелуев за твое теплое письмо и добрые пожелания. Когда они приходят от тебя, это трогает меня глубже, чем я могу выразить…

Луиза дала мне рамочку, чтобы я вставила туда две твои фотографии, размером с запечатанный конверт. Найдутся ли у тебя две фотографии, которые ты можешь мне подарить, пусть и совсем старые? Я видела, у тебя такие милые, на которых ты совсем крошечный с кудрявыми волосами. Они бы как раз подошли, если их немного подровнять. Я надеюсь, твои волосы не все еще сбриты и подстрижены, как твое сердце, старый грешник, иначе тебе грозит опасность, что я выдерну все, что осталось — слышишь?

…тысяча нежных поцелуев и благодарностей за твое дорогое письмо… вечно мой любимый, дорогой Ники, твоя любящая и вечно верная невеста,

Аликс

[С цельным характером Аликс и ее ненавистью к притворству, естественно, что у нее были трудности с канонами и традициями, чуждыми ее родному лютеранству. То, что позднее она смогла полностью воспринять православное почитание Божией Матери, ясно показано в следующей записке Николаю Александровичу, датированной 6/15 мая 1913 года (А-224): “Мой нежно любимый, пусть святые Ангелы охранят твой сон, а Пресвятая Дева нежно, бережно покроет тебя Своим Покровом. Я вверяю тебя Ей, Богородице, Скорбящей о всех нас и проявляющей неизреченную к нам милость”.]

Харрогейт, 6 июня 1894 года, письмо А-37.

…Доброе утро, мой милый мальчик — мой день рождения! 22! О, как я хочу, чтобы ты был здесь, любимый мой! А твой великолепный браслет — как ты, непослушный проказник, осмелился мне подарить такую чудесную вещь — меня это смущает. И твое дорогое письмо — ты так действительно меня испортишь. Много нежных поцелуев, и еще раз мое сердечное спасибо.

Твоя глубоко любящая,

Аликс

Харрогейт, 6 июня 1894 года, письмо А-38.

Мой дорогой возлюбленный,

Уже поздно, все ушли спать, а я совсем одна в гостиной с горящей свечой и прекрасным серебряным лунным светом. Я должна написать тебе, я не могу лечь спать, не поговорив немного с тобой. О, мой милый Ники, не знаю, как отблагодарить тебя за твой чудесный браслет, он действительно чересчур хорош для меня, но тем не менее, я сегодня носила его как брошку. Я получила много прелестных подарков: от Эрни и Даки — хорошенький зонтик, от бабушки — корзину для чая, от Ирэн — маленькую, написанную маслом, картину, изображающую папину гостиную, от Виктории — корзинку для рукоделия, от тети Алисы — симпатичные рамочки для твоих фотографий, а также одну от Шнайдерляйн. Мне также подарили фото моей любимой лошади — не совсем, правда, моей, но той, на которой я обычно езжу. Х.В. Ридезель не позволит никому больше сесть на нее… потом, масса цветов от Гретхен. Комната похожа на сад, и в ней чудесно пахнет. Я обожаю цветы.

…Потом один человек принес мне маленький рисунок дорогой Мамы, сделанный с фотографии, принадлежащей старой бедной женщине, она сделала его сама. Я ей дала кое-что. Рисунок прелестен, как все действительно любили и почитали Маму, и благодаря ей все интересуются мной. В городе даже вывесили флаги. И большая толпа вышла на улицы посмотреть, как мы выезжаем, и они ждали два часа, пока мы не приехали обратно, так как мы вернулись домой поздно. Они рвались к дому, и полиция не могла их оттеснить… Когда я ходила к колодцам за моим стаканом (минеральной воды — ред.), люди тоже толпились. Чувствуешь себя так неловко и глупо, когда тебя рассматривают, как будто ты дикое животное, сбежавшее из зоопарка.

…Я получила такую милую телеграмму от твоего Папы, которая меня глубоко тронула…

Итак, ты думаешь, что в твоих глазах ничего особенного нет. Ну, здесь ты крупно ошибаешься: в них целые миры — такие глубокие и верные, и большие, и милые. Я могла бы глядеть в них целую вечность. А вот про глаза совушки молчи, слышишь.

Милый, сейчас я должна улетучиться, вернее будет сказать про мои бедные хромые ноги, уползти. Много нежных поцелуев и молитв за твое счастье. Спи спокойно, дорогой…

Харрогейт, 8 июня 1894 года, письмо А-41.

Драгоценный Ники,

Сегодня я начинаю уже третье письмо тебе! Я немного полежала, потому что у меня очень болела спина. В течение нескольких дней у меня не было достаточного отдыха. Фрейлейн Шнайдер, разволновавшись, даже говорит по-русски с Зибертом, пока он наполняет ее чернильницу. Она выписывает глаголы, которые я должна буду выучить завтра. Это из-за тебя, маленький упрямец, я должна так усердно заниматься. Тебе следовало бы выбрать более умную жену, это было бы проще, и для меня меньше беспокойства. Ты мой тиран, я работаю так упорно, но настолько бестолкова, что все забываю. Ты в самом деле сделал плохой выбор, но, надеюсь, в этом никогда не раскаешься. Сейчас я вполне прилично могу произносить по-русски молитву Господню, и Шнайдерляйн хочет, чтобы я еще выучила Символ веры… Сейчас я могу очень хорошо писать твой адрес, не заглядывая в бумажку, и я этим очень горжусь.

Харрогейт, 10 июня 1894 года, письмо А-44.

Мой родной, бесценный!

Меланхолические завывания ветра повергают Шнайдерляйн в уныние, но мне это нравится, так как созвучно моему сегодняшнему настроению. Крепко тебя целую за твое милое письмо (Н-35), которое, к моему величайшему удовольствию, прибыло сегодня утром. Все, что ты пишешь, так мило и дорого мне, спасибо тебе, мой драгоценный. Как нехорошо, что офицеры советуют тебе не писать мне каждый день, ведь это то, что облегчает разлуку. Но, конечно, ты всем нужен, и тебе все преданы!

Я собираюсь черкнуть строчку Элле по поводу их свадьбы. 10 лет, такой срок, в это едва можно поверить. Завывает ветер, но мне он не мешает, только бы дождя не было. Под окном раздается невероятное мычание коровы, явно не одобряющей погоду. Сегодня я собираюсь пить воду из другого источника, где вода содержит наибольшее количество железа. Уверена, что вкус отвратительный.

…Некий господин прислал мне сегодня утром маленькую сказку о “Принцессе-Ангеле”, о дорогой Маме, как он ее назвал. Сказка такая милая, она глубоко меня тронула. Насколько замечательной, доброй, любящей и нежной женщиной была она, что все так чтут ее память! Почему всегда лучшие уходят из жизни первыми? Сказка совсем короткая, может быть ты найдешь время прочитать ее, когда приедешь…

Остаюсь вечно искренняя и глубоко любящая, преданная невестушка, чье сердце было твоим задолго до того, как ты это узнал,

Аликс

[18 июня Цесаревич Николай Александрович прибыл в Уолтон и провел там месяц.]

Осборн, 22 июля 1894 года, письмо А-47.

Мой родной, бесценный, дорогой Ники,

Как в тот раз, когда я оставила в твоей комнате в Кобурге несколько строчек, чтобы ты нашел их после моего отъезда, так и сейчас я снова собираюсь написать и отдать это твоему слуге, чтобы он передал тебе, когда ты уедешь. Мысль о завтрашнем расставании делает меня несчастной. О, любовь моя, что я буду делать без тебя? Я сейчас так привыкла быть всегда рядом с тобой, что буду чувствовать себя совершенно потерянной… Да благословит тебя Бог и хранит тебя в твоем путешествии и благополучном возвращении домой. Обязательно скажи Маме, как счастливы мы были, что, благодаря ее желанию, ты поехал на серебряную свадьбу дяди. Ведь это дало нам возможность провести еще два дня вместе. Я слышу, как для моего мальчика готовится завтрак в соседней комнате… перед тем, как он пойдет в церковь. В следующем году в это время — даст Бог — я всегда буду ходить с тобой, и тогда буду еще полнее принадлежать тебе. Ты поможешь мне понять все, чтобы я могла любить твою религию так же, как и ты.

О, Ники, мои мысли полетят вслед за тобой, и ты будешь чувствовать, как твой Ангел-Хранитель парит над тобой. И хотя мы разлучены, наши сердца и мысли вместе, мы связаны друг с другом невидимыми прочными узами, и ничто не может разъединить нас. Я думаю, что расставание — одна из самых тяжелых вещей в жизни: улыбаться, когда сердце разрывается! Мне невыносимо думать об этом. О, дорогой Ники, как я тебя люблю с каждым днем все больше и больше. Безграничная истинная преданность, почти невыразимая словами. Я только снова и снова могу повторять: “Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, обожаю и преклоняюсь пред тобой”. И я молю Бога, чтобы Он сделал меня более достойной тебя, так, чтобы у тебя никогда не было повода сожалеть о том, что ты выбрал свою невестушку, которая так глубоко и искренне предана тебе. Только Бог знает силу моей любви к тебе, ее не выразить словами — она так велика, что почти полностью завладела мною. Куда бы я ни бросила взгляд, всегда и везде ты предо мною, и образ твой запечатлен в моем сердце. Заглянуть в твои глаза — значит уже никогда их не забыть. Большие чудесные глаза моего любимого, такие добрые и мягкие, такие восхитительные! А наши вечера! — Спасибо тебе, милый, за то, что ты всегда приходил. Я буду вспоминать их и мечтать о них снова и снова… Как терпелив и добр ты был со мной, когда я была глупой и усталой. Если бы ты только знал, как изнуряет эта постоянная боль, она ужасна. Я очень рассердилась на себя за то, что так расклеилась, но ты был добр ко мне и никогда не ворчал. Что я буду делать сейчас совсем одна… Чувствую себя такой одинокой и потерянной.

Целую тебя, любимый. Как я тебя обожаю! Мы только что вместе позавтракали, и ты уехал в церковь… Мадлен кричит, что уже без 20 минут 10, а по воскресеньям бабушка пунктуальна, и я должна идти. Пока прощай… Только еще это: я люблю тебя, мой дорогой, больше, чем можно выразить словами, и с каждым днем моя любовь становится сильнее и глубже. Милый, какой будет конец…?

Твоя глубоко любящая и нежно преданная

невестушка,

Аликс

12/24 июля 1894 года, письмо Н-46.

Моя бесценная дорогая, маленькая Алики,

Как я могу отблагодарить тебя, мой ангел, за то, что ты написала мне такую чудную открытку и длинное письмо, пока мы еще были вместе. О, это так меня обрадовало. Это меня просто встряхнуло, и каждую минуту я бегаю вниз в мою каюту, чтобы снова и снова перечитать твои послания! Ты просто прелесть, что позаботилась о том, чтобы доставить мне удовольствие после нашего расставания. Ты меня слишком балуешь, голубушка: эти маленькие запонки чудесны. Я их надел сегодня и буду носить в течение всего путешествия! Мне они так нравятся! Я надеюсь, старый Бирофф доставил тебе мое письмо, которое я в страшной спешке написал вчера вечером, — я не хочу, чтобы моя дорогая легла спать в первую ночь разлуки, не получив хотя бы весточки от своего верного мальчика! Ты себе представить не можешь, как сильно я по тебе скучаю, намного сильнее с тех пор, как ты побывала на борту “Полярной звезды”. Так мило было с твоей стороны, что ты написала свое имя на окне и на ящике моего стола. Вокруг меня все фотографии моей милой, которые я распаковал, и они, вместе с воспоминаниями о твоем пребывании здесь, скрашивают мое одиночество. Милая… знай, что я тебя воистину люблю с каждым днем сильнее и больше!

Мы вышли из Коуз сегодня утром, когда рассвело, и движемся со скоростью 15 миль в час по тихому зеленому морю недалеко от южного берега Англии. Мы идем тем же курсом, каким вы пойдете на “Виктории” по пути к Флашингу. Все утро я прогуливался по палубе и попробовал матросский ужин с кислой капустой, которая была великолепна. Я так много думал о моей малышке, как бы ей хотелось тоже его попробовать. В этот момент мне в голову пришла блестящая идея: вместо того, чтобы посылать тебе это послание из Копенгагена, когда оно уже устареет, я отдам его лоцману, который выйдет в Дувре, и он пошлет его почтой, так что сегодня же моя любимая получит весточку от своего шалопая, плывущего по морю. Как приятно, что можно написать и доставить эту почту в течение одного дня. Я счастлив, что могу доставить тебе это утешение. Старый священник, капитан и мистер Хит сердечно благодарят тебя за переданные через меня добрые пожелания. Шакавоски так сожалеет, что ты не смогла поехать с нами. Мы бы легко могли доставить тебя во Флашинг. Мы приближаемся к Дувру. Берег выглядит прекрасным в легкой дымке, над которой ярко светит солнце! Да, милая моя, передай дорогой бабушке мой самый нежный привет. Вчера я был так расстроен, что не смог поблагодарить ее за всю ее доброту. Передай также привет всем остальным. Много раз с любовью целую и благословляю тебя, бесценная, любимая моя Аликс. Да благословит тебя Бог!

Вечно-вечно глубоко любящий тебя и искренне преданный,

Ники,

который любит тебя больше, чем может выразить

Осборн, 27 июля 1894 года, письмо А-49.

Любимый,

Как только у меня выпадает свободная минутка, я сейчас же сажусь, чтобы тебе написать. Мне кажется, что в любой момент я могу увидеть твое милое лицо, но нет — ты далеко от меня, плывешь в огромном море… Пожалуйста, передай от меня привет всем офицерам, священнику и мистеру Хиту. Скажи священнику, что я собираюсь каждый день читать свои ответы со Шнайдерляйн по-русски, чтобы к этому привыкнуть. Милый, любимый, надеюсь, ты понимаешь мою просьбу о том, чтобы повременить немного со свадьбой. Ведь это не просто свадьба, здесь вопрос религии — я должна больше разобраться в ней. А иначе, как я могу это сделать? Чем больше я о ней узнаю, тем больше мира будет в душе. Из-за этого не надо торопиться. В этом трудно разобраться, но с Божией помощью я справлюсь, и тогда я буду твоей сердцем и душой, дорогой мой.

…Сейчас ты на палубе, на вечерней молитве, а ведь я могла бы быть с тобой и слышать, как матросы поют псалом. Я сижу на диване, пытаясь читать “Индийского принца”, но мои мысли летят к тебе… Все заставляет меня думать о тебе… чего бы я только не отдала, чтобы ты сидел рядом со мной, обнимая меня и нашептывая мне нежные слова любви. О, дорогой мой, где благословение на ночь моего Ники? Но я уверена, что ты пошлешь мне его через моря, как я отдаю свое благословение ветрам, чтобы они принесли его тебе…

А сейчас прощай, дорогой, и да благословит тебя Бог. Много нежных поцелуев от твоей любящей и искренне преданной невесты.

Аликс

Северное море, 13/25 июля 1894 года, письмо Н-47

Моя родная, дорогая маленькая Аликс,

Вчера у меня было такое сильное желание прыгнуть в лодку старого лоцмана, добраться до берега, сесть в поезд на Портсмут и быстро появиться в Осборне. Я был бы в объятиях моей милой в тот же день после чая! Нет, дорогая, ты не представляешь себе, как ужасно мне не хватает тебя везде и во всем. Не хватает собеседника за едой, не хватает кучера, поцелуев и благословения на ночь! На этот раз наше расставание было значительно тяжелее и болезненнее, чем в Кобурге; чадо мое дорогое, прими мою глубокую любовь и восхищение. Я так привык все время быть с тобой, я не знаю, как я буду проводить дни. Я ужасно по тебе скучаю, моя любимая дорогая невестушка, мое Солнышко…

Когда мы вышли через пролив в Северное море, погода оставалась хорошей до 6 часов. Весь день мы играли у Булля. Потом опустился густой туман и продолжался примерно часа три. Мы должны были идти очень медленно, и когда туман рассеялся и мы закончили молиться, стало ясно и поднялся ветер. По всему горизонту засверкали молнии, потом раздался гром. Целый час дождь лил как из ведра. Бедные вахтенные промокли насквозь. После этого стало ясно, и появилась луна. Но довольно сильная зыбь (возможно, отголосок шторма) раскачивала яхту, пока я сидел с офицерами в их кают-компании, через люки и иллюминаторы несколько раз хлестала вода. Я сидел с ними до часу ночи, у нас был легкий ужин, говорили только об Англии. Они расспрашивали меня о жизни при Дворе и рассказывали мне, что повидали в Лондоне! Мы все соглашались, что очень жаль было покинуть Англию перед праздником в Коузе! Они все очень довольны, что первые повидали тебя после нашей помолвки! Сегодня тоже сильно качало, но погода прекрасная, так тепло и спокойно. Солнце светит над морем, которое, милая моя, как раз цвета твоих прекрасных глубоких глаз! Моя маленькая каюта такая хорошенькая и солнечная! Если бы ты только была здесь, со мной, мое бесценное сокровище!!! (Мы довольно быстро пересекли Северное море, уже виден берег Дании и вдали два маяка). Интересно, что-то ты сейчас поделываешь в Осборне, и такая ли у вас прекрасная погода, как здесь? Стрелки часов продвинулись уже почти на час, нетрудно рассчитать, чем ты занята в это время. Моя драгоценная малышка, я много раз перечитывал твое дорогое письмо — оно одновременно и радует, и печалит меня! Какой радостью было также найти эти строчки, которые ты вписала в мой дневник; каждый день я обнаруживаю что-то новое. Мне кажется, я слышу твой милый голос, который шепчет мне эти слова! Все те милые песни, которые моя дорогая пела мне… О, как бы мне хотелось снова их услышать! Ты не можешь себе представить, моя дорогая Алики, каким удовольствием для меня было слушать твое пение. Какой у тебя хороший, низкий, глубокий голос. Если бы я сказал это тебе, когда был с тобой, моя дорогая девочка, ты бы назвала меня “контролером”, как обычно, поэтому я молчал. Мы только что закончили играть у Булля, и я совершенно мокрый, потому что на палубе очень жарко. Бедный старый священник сегодня совсем не показывался, возможно, он болеет!!! Бедный старик! Мистер Хит занят, он рисует для бабушки картинки, он совершенно очарован ее добрым отношением к нему, а из-за тебя совсем потерял голову, впрочем, как и все на борту! Хм!

14/26 июля

Доброе утро, моя любимая — какой чудесный летний день. Солнце яркое, на море тишь. Мы плывем между датским и шведским берегами и видели, как в море выходит германский флот. Возможно, что на борту одного из кораблей был Генри. Радость моя, когда погода такая прекрасная, и все выглядит так красиво и ярко, как сегодня утром, мне всегда ужасно не хватает тебя, хочется, чтобы ты тоже могла наслаждаться природой и была рядом со мной!…

Сейчас, дорогая, я должен заканчивать, так как через час мы придем в Копенгаген. Если бы только ты была здесь на борту со мной!!! Но я надеюсь, что на берегу меня ждет твое дорогое письмо, о! Каким это будет утешением. Моя дорогая, моя бесценная малышка — я посылаю тебе много, много поцелуев, благословений и самую сердечную благодарность за то чудесное длинное письмо, которое ты дала моему человеку, я не знаю, как часто я его перечитывал. Я горячо молю Бога, чтобы Он хранил мою милую и без конца дарил ее Своими милостями.

Остаюсь вечно твой

глубоко любящий, верный,

Ники.

Твой до смерти!

Осборн, 26 июля 1894 года, письмо А-52.

Мой родной, дорогой, бесценный Ники,

Я только что вернулась с прогулки вдвоем с бабушкой. Она была разговорчива, пока вдруг не начался внезапный приступ боли, она побледнела и заплакала. Она говорит, что, когда у нее такая боль, это действует ей на нервы и заставляет плакать. Я четверть часа растирала ей ногу, и ей стало немного лучше. Бедняжка, ужасно видеть, как она страдает. Я молода, поэтому мне легче терпеть боль. Я бы даже сказала, что это хорошо, что я должна переносить боль — но для нее, пожилой женщины, это тяжело, и грустно это видеть, и это пугает меня. Мы ехали как можно осторожней… Сегодня днем бабушка диктовала мне свой дневник, она хочет, чтобы я снова делала это, и она остановилась на том порядке, когда уехал эрцгерцог, поэтому она торопится наверстать упущенное. Она делает записи каждый день, но так неразборчиво, что сама едва может их разобрать…

Любимый, дорогой, я должна попрощаться на ночь. Спи хорошо, любовь моя. Да благословит и да хранит тебя Бог. Много раз тебя нежно целую. Мне так не хватает твоих нежных благословений.

Аликс

Осборн, 28 июля 1894 года, письмо А-54.

Дорогой Ники,

До чая несколько минут, так что начинаю мое письмо… После ланча я написала Тории и еще двум дамам, а потом пошла отдохнуть, потому что чувствовала себя неважно. Но отдыха не получилось: ворвалась Шнайдерляйн, и я должна была выслушать длинную лекцию о том, что не занимаюсь русским языком. Поэтому мне пришлось быть умницей и читать, и переводить (она сидела на диване на твоем месте), и вдруг я внезапно обнаружила, что на стене написано твое имя. До этого я видела его только в спальне — когда она ушла, я подскочила и поцеловала его. Ты молодец, сейчас я чувствую себя более счастливой, зная, что ты рядом со мной также и на диване.

…Еще одно тело после взрыва было откопано рядом с Коуз. Вдовам будет спокойнее, если они смогут предать останки земле…

Я только что вернулась со службы, где истово молилась за моего дорогого. Проповедь была чудесна. Мы все одна большая семья, но единство не значит однообразие. Как в любой семье братья и сестры думают по-разному, так и у каждого в жизни своя цель и свои обязанности, и все же это большая общность. Так и мы, христиане, тоже одна большая семья, и у нас один Отец. Он говорил прекрасно о том, что у всех нас есть те или иные дарования…

Пение было совершенно чудесное, псалмы прекрасные. Я полагаю, у вас на борту есть церковь или в городе, и ваше чудесное пение — как жаль, что я не смогла пойти с тобой в прошлое воскресенье… Я надеюсь, что буду понимать больше и смогу следить за службой, по крайней мере, знать, какие читают молитвы… Дорогой, ты можешь достать мне маленькую книжечку, чтобы на одной стороне текст был русский, а на другой английский или немецкий? Из Лондона мне послали на английском и греческом. Да, дорогой, я была бы более счастлива, если бы мог приехать старый священник, потому что есть еще много вещей, объяснения которых мне хотелось бы от него услышать. Я хотела кое о чем спросить тебя, но не смогла, я тоже боялась, что мои вопросы могут причинить тебе боль. Постепенно, с Божией помощью, все прояснится. Это главная причина, почему, мой дорогой, бесценный Ники, я не хочу, чтобы сейчас состоялась наша свадьба. Я не чувствую себя к ней готовой — дело не в самой свадьбе, а есть другая причина — ты понимаешь, о чем я говорю. Ты знаешь, что я имею в виду, правда? С другой стороны, ты знаешь, как я мечтаю полностью принадлежать тебе — сердцем я уже совершенно твоя, и нити, которые связывают наши сердца, никогда не смогут порваться или ослабнуть. Ради тебя также мне хочется быть сильной и здоровой, и во всех твоих делах быть рядом с тобой, а не помехой, как сейчас… Ты так хорошо относишься к нашим поездкам, я боялась что они тебе ужасно наскучили. Если бы только я смогла ездить верхом к твоему приезду — ноги у меня еще слабые, и чем большую нагрузку я им даю, тем хуже они становятся.

Так значит тебе действительно, честно, нравится мое пение? Ну, тогда я снова начну свои уроки, как только приеду домой, и сделаю все, что могу, чтобы совершенствоваться, если этим доставлю тебе небольшое удовольствие.

…Два дня я переписываю для бабушки ее дневник, и в новой тетради вместо 1 июля, как дура, поставила несуществующее 31 июня, так что пришлось вырвать странички и переписать их. На одной странице в дневнике бабушки я увидела: “Ники всегда так нежен и внимателен ко мне”. Знаешь, ты полностью завоевал ее сердце, и не только ее, все тебя любят, с этим ничего нельзя поделать.

Пусть Бог хранит тебя и ограждает от всех бед и напастей. Люблю, много раз нежно целую. Всегда твоя очень глубоко преданная и верная до гроба,

Аликс

Петергоф, 20 июля/1 августа 1894 года, письмо Н-52.

Любовь моя милая,

Сегодня для меня удачный день, я получил три письма от моей дорогой, и какую радость и счастье они мне доставили! Спасибо, спасибо тебе за то, что ты так часто мне пишешь и за все добрые слова, которые ты мне говоришь. Мне тоже кажется, как будто ты говоришь со мной своим милым, мягким, любящим голосом, когда я жадно читаю твои письма…

Сейчас ты с бабушкой пьешь чай — как мне хотелось бы увидеть, что происходит без меня в Осборне! Как любезно было со стороны бабушки сделать обо мне это замечание в своем дневнике, и ты, милая, такая добрая, помогаешь доброй старушке, хотя у тебя болят ноги.

…Моя милая, бесценная, дорогая Алики, я так часто думаю о твоих бедных ножках, и мне так больно, что я не могу облегчить твои страдания, которые ты с таким терпением переносишь, мой любимый ангел! Каждый день я восхищался твоей сильной волей, тем, что ты стараешься никому не показать своих страданий, и ты их скрывала так хорошо, что я часто не знал, сильнее стала боль или слабее! Моя родная, дорогая, Солнышко мое, я люблю тебя и так сильно желаю, чтобы ты хорошо себя чувствовала, была спокойна и счастлива, пока меня нет с тобой!!!

…Моя дорогая Алики, можешь быть уверена, что я не хочу спешки, я тебя вполне понимаю и совершенно согласен, что не следует торопиться с нашей свадьбой по этой причине. У нас особый случай. Дорогая девочка, это показывает, как серьезно ты смотришь на это дело, и я тебя еще больше люблю, если только это возможно, мое Солнышко, моя дорогая, любимая, единственная, моя жизнь!

Миша и Бэби (младшие брат и сестра Николая Александровича — Михаил Александрович и Ольга Александровна — ред.) приехали ко мне домой. Они живут внизу, но его комната соседствует с моей. Они освободили свои прежние комнаты в коттедже для тети Алисы и кузенов, которые приезжают завтра и собираются жить с Папой и Мамой. Завтра я уезжаю в лагерь и жду этого с нетерпением, потому что люблю службу, но забросил ее! Да! Но для этого была веская причина, не так ли, любовь моя? Сегодня утром в 9 часов Ксения и Сандро ходили причащаться Святых Христовых Таин. Мы все присутствовали, и это было так трогательно!..

Да благословит тебя Бог, моя любимая, моя милая невеста. Я очень по тебе скучаю. Доброй ночи.

Всегда твой, Ники.

Я люблю тебя

Вольфсгартен, 4 августа 1894 года, письмо А-62.

Мой нежно любимый и дорогой,

Сегодня уже третий раз сажусь тебе писать, я не могу пойти спать, не выразив тебе самой нежной признательности за твое дорогое письмо (Н-52), которое получила сегодня вечером. Как и ты, я боюсь, когда кто-то близкий находится в море. За себя я не переживаю, но я очень тревожилась, пока не получила твою телеграмму из дома. Мне тоже чудесным сном показался месяц, который мы провели вместе. Сейчас, когда я дома и вижу все знакомые места, мне кажется, что я никогда никуда не уезжала. Только сердце мое, наконец, успокоилось, и его переполняет любовь к моему милому, которого я желаю видеть возле себя, целовать и благословлять.

Это действительно должна была быть трогательная сцена, когда Сандро и Ксения вместе пошли к Трапезе Господней. Я думаю, это мысль замечательна — этот их выход вместе перед свадьбой. Какой это всегда волнующий момент! Дорогой, для меня этот день будет втайне ото всех, хорошо? Как было у Эллы — иначе это было бы слишком страшно — такой религиозный акт должен быть тихим, иначе невозможно думать о том, что делаешь или говоришь…

Из Дармштадта мы ездили на четверке (лошадей — ред.), на которой дорогой Папа обычно ездил здесь в парке, и собирали грибы с Эрни. Эрни играл в теннис с Ридезелен и Ласдорфом, а Даки сидела и читала мне, пока я с работой лежала на софе. Но чтение продолжалось недолго, потому что мы начали болтать. Она такая милая, а откровенность, с которой она говорит со мной обо всем, глубоко меня тронула. Так как я намного старше, она может говорить со мной о вещах, которые я знаю, а более молодые девушки нет, и, я думаю, такой разговор для нее полезен. Не могу выразить, насколько взрослой я иногда себя чувствую — еще ребенком я знала то, что другие узнают, только когда вырастают и вступают в брак. Я не знаю, как это произошло. Я жила с Папой так уединенно, ходила везде с ним, и в театр тоже, и это заставило меня рано повзрослеть. В некоторых вопросах я через многое прошла, поэтому я не против говорить с ней о жизни. С сестрами — я бы никогда не смогла. К тому же, она замужем за Эрни, с которым я тоже откровенна. И ей это помогло вначале, когда она чувствовала себя такой робкой с ним. Мне приятно видеть, как они любят друг друга, но из-за этого больше скучаю по тебе…

Пора отправлять письмо. Пришли остальные. Я сидела и читала Даки, пока Виктория и Эрни были вместе. До свидания и да благословит тебя Бог, мой милый мальчик, дорогой Ники.

Всегда твоя, глубоко любящая, очень преданная и вечно верная невеста,

Аликс

Петергоф, 24 июля/5 августа 1894 года, письмо Н-56.

Мое бесценное маленькое сокровище,

Должен писать тебе на этом большом листе, потому что маленькие у меня на исходе, кроме того, у меня они в лагере. Только что пришло твое милое письмо, первое из дома, с инициалами Эрни, и оно доставило мне такую радость. Знать, что ты дома, счастлива, цела и невредима — такое успокоение для меня, но письмо заставляет меня еще больше тосковать по моей любимой. Мы уже не так далеко друг от друга, и наши письма идут только два с половиной дня. Спасибо также за вереск из дома. Разве я не могу считать твой дом немножко также и своим домом? Здесь все говорят, что я выгляжу хорошо, но грустно, это верно, я не могу чувствовать себя вполне счастливым, будучи оторванным от моей дорогой девочки. Я стараюсь не показывать своего настроения! Тетя Алиса привезла мне письмо от твоей бабушки, полное такой любви и доброты. Она пишет, что полагается на меня как на человека, который будет заботиться о тебе, потому что она тревожится, когда ты далеко от нее, “с глупым старым доктором”. Опять она его так называет, беднягу! Затем на пяти или на шести страницах следует описание твоих многочисленных достоинств, с чем я полностью согласен, а в заключение она пишет о твоем обещании коротко навестить ее в ноябре. Действительно, очень трогательное письмо, мне кажется, что я знаю дорогую бабушку с детства и что она всегда была моей бабушкой. Все дяди смеются надо мной, дразнят и говорят о ней и обо мне всяческие небылицы, которые порой досаждают мне!

Не могу поверить, что завтра к этому времени Ксения будет замужем. Это кажется таким странным! Но мне жаль бедную Маму: всю эту неделю она была очень печальна, это настоящее спасение, что смогла приехать тетя Алиса. Только представь себе: Мама и Ксения за последние 12 лет никогда не разлучались друг с другом! Молодые собираются провести вдвоем 3 дня в одном из охотничьих угодий Папы, в Ропше, потом они на один день поедут в город для выполнения неприятных формальностей: поздравлений, приемов, целования рук и т.д., вернутся сюда вечером на большой прием, и, наконец, 30-го (11 августа) отбудут в свое имение в Крым! Через несколько дней мои родители едут в лагерь…

Сейчас, мое бесценное маленькое сокровище, я должен пожелать тебе доброй ночи, но перед тем, как я положу ручку, позволь мне прошептать тебе мое вечное и искреннее: я люблю тебя, я люблю тебя, это все, что я могу сказать, о чем я мечтаю ночью, о чем я грежу, когда молюсь!

Милая, да склонится Господь к тебе с миром, и любовь Его да утешит тебя. С пожеланием этого, посылаю и слова: “Да благословит тебя Бог!” Спи спокойно, пусть тебе приснятся все, кого ты любишь. Обнимаю тебя, любимая, дорогая Алики.

Твой возлюбленный Ники

Вольфсгартен, 5 августа 1894 года, письмо А-63.

Мой дорогой, любимый,

Я только что пришла, мы с Даки сидели и смотрели, как другие играют в теннис. Воздух был чудесный, намного приятнее, чем утром… Сегодня от тебя нет письма, и мне грустно. Мои мысли с тобой, со всеми остальными, и с Ксенией. Это ее последний вечер дома — и хотя она радуется о завтрашнем дне, наверное, она и грустит при мысли об отъезде. Все меняется, когда выходишь замуж. Бедная дорогая Мама, как ей, должно быть, грустно — да утешит ее Бог и поможет ей почувствовать счастье за свое дитя. Трудно расставаться со своим ребенком, к тому же первым, хотя ей повезло, что они будут жить в одной стране, так что в случае необходимости она в любую минуту может быть с ней…

Да, Эрни и Даки говорили со мной, как ты можешь догадаться по тому, что я просила Торию сказать тебе. Эрни хочет, чтобы я сказала это тебе. (Ты не возражаешь, что я тебе это пишу таким образом, нет? Ведь то, что я не стесняюсь говорить с тобой об этом, не заставит тебя плохо думать обо мне. Я так привыкла обо всем говорить с Эрни, что это помогает мне быть менее робкой по отношению к тебе). Если ты хочешь, мы бы могли бы пожениться в апреле, так как он надеется, что к тому времени Даки будет вполне здорова и сможет путешествовать… Он думает, что ты, может быть, захочешь сказать об этом своим родителям, чтобы они могли все понять, если им хочется ускорить нашу свадьбу. Боюсь, что это им покажется странным — то, что я пишу тебе, но мы хотим, чтобы ты знал это. Было бы так печально обвенчаться без Даки, и я уверена, что зимой Эрни не захотел бы оставлять ее одну. Пожалуйста, напиши мне, когда ты получишь это письмо и все обдумаешь. Не думай обо мне плохо из-за того, что я рассказала тебе о Даки, но я не знаю, что сказать. Когда ты приедешь, намного легче будет говорить обо всем. Пожалуйста, никому больше не рассказывай об этом, так как им это может не понравиться. Вчера я постеснялась прямо написать тебе обо всем. Поэтому попросила Торию, которая, как я подумала, не будет возражать…

Стоит невыносимая жара. Я изнываю от такой жары, а руки у меня ужасно грязные, все в скипидаре, потому что Даки и я, сидя на ступеньках, рисовали цветы на дверях моей комнаты, а Шнайдерляйн читала нам русские рассказы, которые я потом должна была переводить. Вышло не очень хорошо, так как я должна была смотреть на свои цветы, а мысли мои сегодня были только в Петергофе. Сейчас они уже поженились, и у вас, наверное, званый обед. О, как бы мне хотелось быть с тобой! Я не могу себе представить это дитя замужем — в самом деле, когда я видела ее в последний раз, она еще носила короткие платьица и была совсем ребенком. Я уверена, что она прекрасно выглядит и Сандро, наверно, тоже. Но твоя бедная Мать — как, наверно, ей грустно…

Вечно глубоко мною любимый, дорогой Ники, твоя верная и ужасно преданная невеста,

Аликс

Петергоф, 25 июля/8 августа 1894 года, письмо Н-57.

Моя милая, дорогая Алики,

Я только что вернулся со свадьбы Ксении! Она — жена Сандро, словами это трудно выразить! Но я все же рад за них обоих — им, бедным, пришлось ждать довольно долго! Мы все пошли в Большой Дворец незадолго до 3 часов и там она одела свое свадебное платье с мантией, которую должны были нести 4 человека, на голове диадема, а из-под нее свисают длинные локоны. Она выглядела очень красиво в белом платье, расшитом серебром. А единственной драгоценностью, которую она надела, не считая царских, была наша маленькая звезда, которую она приколола к плечу! Я был совершенно потрясен, когда увидел ее стоящей с ним рядом посреди церкви — она выглядела такой счастливой и невыразимо спокойной, совершенно не смущалась. Она даже два-три раза посмотрела в мою сторону, и ее улыбка говорила о том, что она совершенно счастлива, что стоит с ним, наконец, у алтаря! Боже милостивый, это было совсем не то, что я чувствовал на свадьбе Эрни и Даки. Ники, Миша, Христиан и я держали над ней венец, а четыре брата Сандро держали другой над ним. Жара была ужасная, и бедная Элла почувствовала себя плохо, прямо позеленела, но служба очень быстро закончилась, так что все прошло. Остаток дня мы провели во Дворце, в 6 часов — большой свадебный обед, а в 9 часов — концерт. Фейерверк закончился очень рано, что было спасением, так как все смертельно устали, и мы думали только о том, чтобы добраться домой как можно быстрее. Мы проводили их в карете, запряженной четверкой чудесных серых лошадей (в ряд), и поехали домой. Было 11 часов, и мне не терпелось получить письмо моей любимой, которое, я знал, должно было придти. Спасибо, дорогая, за то, что ты так много написала мне по-русски. Как хорошо ты это сделала, почти безупречно!

Сейчас спокойной ночи, моя дорогая невестушка. Поздно, и глаза у меня закрываются… Спокойной ночи, спокойной ночи, моя дорогая…

Вольфсгартен, 28 июля/9 августа 1894 года, письмо А-67.

Мой родной бесценный Ники,

Я посылаю тебе самую нежную свою благодарность за твое милое письмо, которое пришло сегодня вечером. Милый, ты написал мне даже в день свадьбы Ксении, который, я уверена, был так утомителен. Что милая девочка выглядела прекрасно, я легко могу себе представить. Но для меня, которая видела ее только ребенком, почти невозможно представить ее замужем. Какой счастливой и довольной она сейчас должна быть, будучи замужем за человеком, которого она так любит, и имея свободу делать все, что ей нравится, будучи не обремененной никакими серьезными обязанностями. Тебе не казалось странным, что ты держал венец над ней? Она намного моложе тебя. Трогательно, что она надела нашу маленькую звезду — пусть она принесет ей удачу и счастье. Да, твои чувства действительно должны были отличаться от тех, что были у тебя на свадьбе Эрни. О, тот день был таким пугающим, столько переживаний, и потом видеть, как Эрни стоит рядом с Даки, а Папы рядом нет. Мне хотелось кричать от боли. Он стоял такой одинокий, только дядя Вильгельм приехал к нему… Маленькая Ксения скоро сделалась счастливой. Нам предстоит дольше терпеть, и мы не должны роптать, хотя разлука ужасно тяжела, и я скучаю по тебе сильнее, чем можно выразить словами. Сокровище мое…

Пришла к обеду супруга прусского посла, который едет в Грецию, потом мы пошли посмотреть на гнездо, где лежала ежиха с семью крошками, еще слепыми. Мы сидели и смотрели… а потом мы с Даки снова выезжали собирать грибы. Две кобургские корзины полны с верхом, и еще много в чехле кареты…

Я получила от бабушки прелестное длинное письмо… такое доброе. Она в восторге от твоих телеграмм, что ты отвечал столь быстро. Но ждет от тебя письма. Я всегда подписываюсь как ее дочь, а не внучка, ей нравится это, так как она действительно считает меня за дочь. Но никогда прежде она не начинала письмо так, как в этот раз: “Мое самое любимое дитя, моя дорогая Алики”. Я так счастлива, что ты тоже любишь ее. Когда в семье есть пожилая женщина, это нечто особенное.

Крепко целую, да благословит тебя Бог, мой ангел, любовь моего сердца. Всегда твоя, искренне преданная, глубоко любящая невеста,

Аликс

Красное Село, 26 июля/7 августа 1894 года, письмо Н-58.

Моя родная, дорогая, любимая,

Много-много раз нежно благодарю тебя за два твоих дорогих письма, одно из Вольфсгартена и одно из Дармштадта… Ты не знаешь, моя милая, какое удовольствие и успокоение они дали мне и как нужны были мне они. Но я терпелив, моя дорогая Алики, ты знаешь это, и я всегда буду делать то, что ты хочешь, тем более, когда ты права, как в вопросе о нашей свадьбе. Я не хочу торопиться, и мне больно, когда люди не понимают причины. В конце концов, мне все равно, что они думают, потому что это только наше дело!

Мне непереносима мысль, что ты, может быть, все еще терзаешься из-за всех этих глупостей. Я еще раз прошу тебя, дорогая, верить и быть совершенно уверенной в том, что я не желаю торопиться с нашей свадьбой, которая, Бог даст, когда-нибудь состоится! Если бы только мне позволили приехать и остаться с тобой на более длительный срок, это заставило бы других понять, что нет нужды торопиться. Я был бы счастливейшим человеком в мире! Я только что перечитал твое письмо. Да, бесценная моя, я не могу выразить словами, как я счастлив, что ты даришь мне такую любовь!

Да благословит тебя Бог. Только Он знает глубину и чистоту моей любви к тебе! Как хорошо, что я побывал в твоих комнатах и знаю, как они выглядят и где любит сидеть моя дорогая девочка!.. Мой маленький домик в лагере так напоминает мне о том времени, два месяца назад, когда моя маленькая девочка была в Харрогейте — а потом, о, это дивное потом!!! До конца своей жизни я буду помнить эти чудесные дни в Виндзоре и в Осборне, и “Полярную звезду”. Алики, Алики, моя дорогая…

Мы получили известие, что вчера, когда Ксения и Сандро ехали в дом в Ропше, лошади испугались красных фонарей, которые люди зажгли у дороги, карета перевернулась в канаву, и их двоих выбросило. К счастью, они отделались несколькими синяками, но бедному кучеру досталось больше, его пришлось отправить в больницу. Вчера она телеграфировала Маме, что они в порядке и падение им не повредило! Конечно, как всегда бывает, об этом происшествии наговорили всяких глупостей, говорили даже о том, что невесту придавило каретой и что оба серьезно пострадали!

Мои молитвы всегда с тобой… с нежнейшими поцелуями, всегда твой любящий, преданный и до гроба верный,

Ники

Вольфсгартен, 10 августа 1894 года, письмо А-68.

Мой родной, дорогой, любимый,

С любовью и нежностью благодарю тебя за твое дорогое письмо, которое я получила сегодня вечером и которое прочитала с таким удовольствием. Каждое слово такой истинной любви радует мое сердце, но вдвое возрастает из-за этого моя тоска по тебе. Все, о чем ты говоришь, также о нашей свадьбе, так трогательно и полно доброты — благодарю тебя за это. Так трудно ждать, когда умираешь от любви, но если бы ты смог часто приезжать и оставаться надолго, это было бы утешением. …Я повторяю снова, наше ожидание не уменьшит нашей любви, наоборот, если это только возможно, оно увеличит мою любовь, и мое уважение к тебе вырастет. Никогда ни слова ропота, всегда добрый и милый, о, мой Ники, как я тебя люблю! Мне грустно, когда я думаю, что ты так часто остаешься один в своем домике. Но это лучше, чем поведение непослушного маленького офицера артиллерии, о котором ты мне рассказывал, а? (“поведение непослушного маленького офицера артиллерии” — это о Матильде Кшесинской, балерине в Санкт-Петербурге, к которой Цесаревич Николай Александрович был привязан недолгое время до его помолвки с Аликс — ред.). Разве ты так не думаешь? Мне нужно иногда подразнить моего мальчика, можно?.. Я эгоистичная и жадная, и хочу, чтобы лучшее доставалось мне — шокирует, да? Я не думаю, что ты можешь меня вылечить от этого. Ты нужен мне и только мне. Видишь, какая я жадная… бедная маленькая Ксения, какое начало супружеской жизни — быть сброшенной в канаву — слава Богу, они не пострадали. Но бедный возница, надеюсь, ничего серьезного…

Как раз сейчас очень приятно светит солнышко, если бы только так оставалось — мой милый, до свидания. Много раз нежно целую, дорогой мальчик.

Твоя искренне любящая и глубоко преданная верная девочка,

Аликс

Красное Село, 27 июля/8 августа 1894 года, письмо Н-59.

Дорогая моя Алики,

Много раз тебя нежно благодарю за твое милое письмо (№ 63)… Как хорошо это для Даки, что у нее есть ты, которая может дать совет. Кто бы дал ей лучший совет, чем моя родная девочка? Ты говоришь, что ты уже давно стала взрослой и узнала то, что другие не знают до своего замужества. Я должен сказать, что, по моему мнению, это правильно, и всегда лучше узнать мир раньше, чтобы ко всему быть готовым! Если бы только я знал жизнь больше… Кто знает, может тогда бы и не произошло всей этой истории с молодым артиллерийским офицером. Любимая моя Алики, до сих пор мне больно вспоминать тот день, когда я рассказал тебе об этом, заставив тебя страдать! Если бы ты только знала, какие муки стыда вызвало во мне твое ангельское прощение. Мне было бы значительно легче перенести, если бы ты меня отчитала как следует. Твое бедное сердечко билось так сильно, что я даже испугался — и все это из-за моего скотского поведения!

Грек Ники сегодня сидел у меня на верху моей башни, наблюдая, как полк марширует взад-вперед перед палатками; каждый раз, когда я взглядывал на него, он вставал и делал низкие поклоны, заставляя меня и других офицеров хохотать. Я попросил одного из офицеров сфотографировать мой дом со всех сторон, а также комнаты, так чтобы ты, по крайней мере, знала, как они выглядят.

Погода прекрасная, очень тепло и освежающий ветерок. Длинный белый ряд палаток выглядит таким свежим и ярким. Вокруг нас маневрируют маленькие отряды, стрельба, барабаны бьют, играют оркестры, поют солдаты, очень оживленно.

Завтра Ксения и Сандро едут в город, где они собираются принимать поздравления по случаю своей свадьбы. Я тоже должен ехать туда и приложиться к ручке, как все полковники от разных полков и по одному офицеру каждого ранга. Разве это не смешно? Потом я должен склониться перед Сандро в глубоком поклоне и пожать ему руку, если он снизойдет подать ее! Все мужчины из нашей Семьи тоже будут это делать. Я уже однажды прошел через эту церемонию. Это было в честь свадьбы Павла, когда я служил в гусарах. И тогда уже мои сердце и душа принадлежали тебе (1889)!

Я должен заканчивать, мое Солнышко, так как становится поздно, а утром в 9 часов у нас занятия. Доброй ночи, любовь моя, моя обожаемая Алики…

Алики, я с каждым днем люблю тебя глубже и сильнее…!

Вольфсгартен, 11 августа 1894 года, письмо А-69.

Мой родной милый Ники,

Я лежала в постели с головной болью, но голова у меня так горела, что я решила встать и написать тебе, надеясь, что мне будет лучше. Дует приятный ветерок, и собирается гроза, как и вчера. Летят листья, собираются серые тучи, я слышу отдаленное громыхание. Ну вот — забарабанили крупные капли. Наверняка моей голове станет лучше.

Бедная Шнайдерляйн сегодня утром снова ездила в Дармштадт к зубному врачу, и он запломбировал несколько зубов, но они у нее так ужасно болели, что она не пришла к обеду. Когда я вошла к ней, то нашла ее, бедняжку, плачущей. Позднее я принесла ей супа… и заставила немного съесть, а потом ушла с тем, чтобы она попыталась заснуть. Но боюсь, что если гром будет усиливаться, она не сможет заснуть. Поэтому позднее я зайду к ней, я знаю, что многие люди боятся в такое время оставаться одни. Идет сильный дождь, и попугаи пронзительно кричат от восторга, принимая такую чудесную ванну. От Эллы все еще нет письма — она действительно слишком ленива, чтобы писать… если бы только она написала бабушке… Только что вышел слуга и унес попугаев.

Не переживай из-за артиллерийского офицера, такие вещи случаются, а ты тогда был молод и чувствовал себя одиноким. Это был маленький эпизод, который, слава Богу, закончился хорошо и больше никогда не повторится. Мой милый не должен печалиться об этом.

…Так мило с твоей стороны, что ты попросил одного из своих товарищей сфотографировать твой домик, мне доставит большое удовольствие видеть, как он выгладит. Я уверена, что Ксения состроила тебе гримаску, когда ты подошел поцеловать ей руку. Ты знаешь, я никак не могу представить себе ее замужней! Точно также меня смешит мысль, что Даки замужем. Это так забавно — сейчас, конечно, она отдает всем распоряжения, и экономка с ней советуется, а мне больше делать нечего. После всех этих лет это кажется странным, но она ведет себя очень мило. Иногда так трудно не вмешиваться. Я ее так люблю — она и Эрни преданы друг другу. Она — милое создание…

Я видела, что Шнайдерляйн гуляет по двору, должно быть, она снова чувствует себя хорошо. Вчера вечером ей было очень плохо, и она отказывалась от еды, но я была безжалостна и кормила ее, как ребенка, а позднее вечером она почувствовала себя лучше, но, конечно, оставалась в постели… Я вижу почтальона. До свидания…

28 июля/9 августа 1894 года, письмо Н-60.

Родная моя, бесценная,

Горячо благодарю и целую тебя за твое милое письмо, оно сделало меня таким счастливым. Сегодня вечером у меня мало времени, чтобы ответить на некоторые из твоих вопросов, так как завтра в 5 утра полк должен быть готов выступать, и мне нужно вернуться из Петергофа в час ночи после большого приема. Я должен поблагодарить тебя, любовь моя, за то, что ты так открыто и прямо говоришь со мной и в такой доверительной манере. Я не могу выразить, как это меня трогает! Радость моя, не может быть ничего, о чем бы мы не сказали друг другу, правда? Никогда никаких секретов, нужно говорить о любой печали и непонимании! Если бы ты знала, какое это для меня утешение…

Следующее мое письмо будет длиннее, дорогая, сегодня у меня нет времени, я буду спать только 2 часа — но это не страшно, наверстаю днем. Доброй ночи, моя милая Алики, прости за такой скверный почерк. Да благословит тебя Бог, моя бесценная невестушка. Много нежных поцелуев от твоего искренне любящего и глубоко преданного старого,

Ники

Вольфсгартен, 31 июля/12 августа 1894 года, письмо А-70.

Драгоценный Ники,

…Прежде всего позволь мне послать тебе самую нежную мою благодарность за твое дорогое письмо (Н-60). Не могу тебе выразить, как глубоко оно меня тронуло, написанное ночью, почти без сна — мне бы следовало побранить тебя за это, но для меня это такое счастье… Да, мой дорогой, между нами никаких секретов…

…радостное чувство, что я люблю и любима, сильнее, чем можно выразить словами. Не знаю, почему ты выбрал именно меня. Я не особенно восхищаюсь твоим выбором, но горе тебе, если бы ты сделал другой…

Всегда твоя искренне преданная, глубоко любящая невестушка,

Аликс

Красное Село, 1/13 августа 1894 года, письмо Н-64.

Моя дорогая, дорогая Алики, благодарю тебя от всего сердца за твое чудное письмо (№ 67), которое ждало меня в моей маленькой комнате, когда я вернулся домой с маневров. Все, что ты пишешь о Шнайдерляйн, лишь показывает твою доброту, свойственную тебе по отношению ко всем. Я уверен, что если ты хочешь, чтобы она оставалась с тобой подольше и здесь тоже, это можно устроить. Я поговорю с Мамой и напишу Элле. Мне доставляет удовольствие исполнить любое твое желание. Любовь моя, можешь быть в этом уверена! Да и почему не сделать приятное моей малышке, если это в моих силах? Я не могу обещать, но сделаю для нее все, что смогу!

Мы все приехали сюда сегодня утром по железной дороге, погода все время грозила испортиться, но продержалась хорошей во время короткой службы и маленького парада. Приятно было видеть, как отделения от каждого полка, каждое под своим знаменем, маршировали мимо Папы и уходили в места своего расположения. Мы прибыли в дом родителей в Красном, и только тогда — ни раньше, ни позже! — начался настоящий потоп. Мы обедали в маленьком павильоне в саду, из которого открывается прекрасный вид на весь лагерь. Я люблю это место еще с того времени, когда был маленьким мальчиком и, бывало, сидел там часами, любуясь длинным белым рядом палаток и гадая, когда смогу проводить свои летние каникулы в полках с солдатами, которых я так любил. А сейчас, разве не исполнились все мои мечты и желания? Самая лучшая, глубокая, прекрасная божественная мечта осуществилась! Я могу считать себя самым удачливым и счастливым из всех живущих на земле и должен вечно благодарить нашего милосердного Бога за то, что Он дал мне величайшее сокровище на земле — тебя, моя бесценная, любимая Алики, которую я теперь могу называть своей. Да, да, хотя мы на время разлучены и это трудно переносить, я самое счастливое создание в мире! В моем сердце и душе наконец-то покой, я чувствую себя совершенно уверенным в чувствах моей милой невестушки. Как я тебя люблю!

После ланча Папа, Мама, тетя Алиса и другие родственники поехали обратно в Петергоф, а я вернулся в лагерь. Полк уже два часа как отбыл, поэтому я переоделся, надев самую старую форму, ибо потоками лил дождь, и в старой одежде так удобно. Потом я вскочил на лошадь и вместе с Костей и Ники поскакал к тому месту, где остановился полк. Бедняги, в какое положение они попали! На этот раз был более крупный маневр — бригада против бригады, и нас атаковали с двух сторон. Ты не можешь себе представить, на кого мы были похожи, когда возвратились! Насквозь промокшие и покрытые с головы до ног глиной и липкой грязью! Но было тепло, и мы хорошо исполнили свой долг, поэтому все, вернувшись домой и переодеваясь, были счастливы — я больше других, потому что, переодеваясь в свежее, уже пожирал глазами твое милое письмо. Не могло быть лучшей награды после такого дня! Мы ужинали в 9 часов. Потом я с одним тут поиграл в биллиард и побежал домой, чтобы поболтать с тобой, мое чадо, моя любимая малышка!

Доброе утро, Солнышко мое любимое!

Какой у нас славный день! Это чрезвычайно удачно, так как всю ночь лил дождь, а в 12 часов мы выступили из лагеря на дивизионные маневры. Да, нам нужно сделать довольно много, и я доволен, что целый день буду на открытом воздухе с полком…

Так как сегодня мы представляем противника, то оденем белые формы и белые фуражки, в которых очень похожи на конных гвардейцев, только без лошадей. На этом я должен заканчивать.

До свидания, моя дорогая Алики…

С самой горячей любовью и

нежнейшими поцелуями,

остаюсь твой преданный и глубоко любящий, Ники.

Да благословит тебя Бог

Красное Село, 2/14 августа 1894 года, письмо Н-65.

Мое дорогое сокровище,

Горячо благодарю тебя и с любовью целую за твое милое письмо (№ 68), которое я нашел ожидающим меня на столе после своего возвращения домой с маневров. Полк вышел из лагеря в 12 часов и вернулся в 8.30. День был прекрасный. Все больше напоминало мне пикник, чем марш. Всю ночь шел дождь, поэтому пыли не было. Когда мы пришли к месту, где собирались войска и где мы должны были ждать 3 часа, то увидели большую палатку, поставленную в тенистом лесу, в которой был приготовлен хороший завтрак. Я невольно подумал о моей девочке — как бы ей понравилось все это и то веселье, которое мы устроили бы потом! Офицеры часто совсем как маленькие дети, особенно, если их много собирается вместе, и им нечего делать. Мы начали играть во всевозможные игры, мы достали одеяло, и я предложил положить на него крестьянского мальчика и подбрасывать его в воздух. Это было ужасно забавно, но вдруг ткань порвалась, и бедный паренек упал в мягкую траву. Мы очень испугались, но он не ушибся, только ухмылялся и в награду получил серебряную монетку. Поблизости паслось много крестьянских лошадей, и вот пятеро офицеров вскочили на них, неоседланных, и устроили настоящие гонки. Умереть можно было от смеха, все подбежали посмотреть на это зрелище, и с обеих сторон была публика. Один из всадников сразу упал. Другие лошади кусали друг друга, брыкались, и наездники прилагали нечеловеческие усилия, чтобы удержаться на их спинах! Конечно, на каждого человека и на каждую лошадь мы сделали ставки. Одни и те же выиграли дважды! В 5 часов наше веселье закончилось. Прибыло для участия в маневре много генералов, и нам пришлось вернуться в наши ряды и постараться выглядеть серьезными! Мы атаковали нашего противника превосходящими силами в самом важном месте, и все закончилось в 8 часов, как раз на закате, который был великолепен. И мне вспомнилось твое прелестное маленькое стихотворение, которое я так люблю.

Когда сияющий свет дня,

В объятьях ночи умирает,

Мне стоит вспомнить лишь тебя.

И мрак вечерний отступает.

Каждый прекрасный закат солнца напоминает мне об этих четырех строчках! Мы вернулись в 8.30 и ужинали под музыку. Пришел человек — торговец фейерверками, и через несколько минут все, что он принес, пошло в дело — был страшный шум, некоторые обожгли себе пальцы, и все были счастливы! Дети!… В одной из моих рот есть большая собака, которую солдаты обучили приносить патроны во время боя, сзади. Я имею в виду, из тыла…

Да, моя дорогая, я твой, твой, полностью принадлежу тебе сердцем и душой, и несказанно счастлив этим. Я ужасно горжусь, что меня называют твоим…

Бесценная моя Алики, один Бог знает глубину и бесконечную искреннюю преданность, с которой я люблю тебя! Чудесно светит луна, ночь спокойная и мягкая, весь лагерь спит — если бы только ты была здесь рядом со мной в моем домике.

Доброй ночи, моя любимая девочка, и да благословит тебя Бог! Спи, моя радость, и пусть твой Ангел-Хранитель хранит тебя, дорогая Алики, как и моя любовь. Вечно твой, преданный, любящий и верный старина,

Ники

Вольфсгартен, 18 августа 1894 года, письмо А-75.

Мой дорогой, родной,

Самые лучшие пожелания тебе и всему полку; мои мысли будут с тобой больше, чем всегда… приятно слышать, что день маневров 2/14-го был таким удачным — для вас всех это, должно быть, была большая радость, хотя, я думаю, и несколько утомительно. Вы ненормальные, разве можно было подбрасывать в одеяле этого бедного мальчика, но мне хотелось бы посмотреть скачки, это, наверное, было уморительно. Как хорошо, что твои родители уже приехали и что милая тетя Алиса и кузены так долго там остаются. Передай им обязательно, что я их очень люблю…

Ты знаешь, здесь такое волнение из-за одичавшей коровы. С 5 часов она в лесу, а вечером подходит к жилью совсем близко. Она убежала от своих хозяев, живущих где-то у Майна. Кое-кто ее вчера видел. К их радости, у нее на шее цепь. Тот, кто ее поймает, получит 100 марок в награду, но она так напугана, что как только к ней кто-нибудь приближается, она бросается прочь…

Фрейлейн Шнайдер сегодня ведет себя ужасно! Ты знаешь, что сегодня сказала эта противная женщина? Она полагает, что было бы лучше, если бы ты не приезжал, чтобы потом не расстраиваться при расставании. Ей нравится дразнить меня… Она ужаснулась, узнав, что я это написала… Я ей перевела из твоего письма о маневрах и о собаке, которая сзади подносит патроны. Я очень смеялась…

Дождь льет как из ведра, а я после солнышка надеялась, что погода будет прекрасная. Это слишком утомительно. Бедные люди, весь их урожай может погибнуть. Сейчас ты в церкви, и я мысленно молю Бога благословить и охранить тебя и всех ваших, и чтобы вы могли провести вместе еще много таких дней!

Нежно тебя любящая и глубоко тебе преданная невеста,

Аликс

Красное Село, 3/15 августа 1894 года, письмо Н-66.

Моя дорогая любимая Алики,

Мы только что закончили завтрак, и, так как я сейчас свободен, имею желание сесть и поболтать с моей малышкой. Дорогая, не считай меня глупым, но я не могу начать ни одного письма, не повторив то, что постоянно чувствую и о чем думаю: я люблю тебя, я люблю тебя. О, милая, что это за сила, которая навсегда сделала меня твоим пленником? Я ни о чем не могу думать, кроме тебя, моя родная, и я отдаю свою жизнь в твои руки, большего я не могу отдать. Над моей любовью, каждой ее капелькой, ты имеешь полную власть! Хоть мы и в разлуке, но наши души и мысли едины, не правда ли, дорогая? О, моя Алики, если бы ты только знала, сколько счастья ты мне дала, ты была бы рада и ничто не потревожило бы мира твоего сердца. Как бы мне хотелось быть рядом с тобой, шептать тебе на ушко нежные слова любви и утешения; ничто не печалит меня больше, чем мысль, что по моей вине, хотя и невольной, ты терзаешься, а я не могу тебе помочь, находясь от тебя вдали! Молитва так облегчает всем тяжесть земного бремени. И, милая, пожалуйста, всегда пиши мне, если тебе понадобиться что-то узнать. Говори прямо и откровенно. Никогда не бойся сказать мне все, что захочешь. Мы должны все знать друг о друге и всегда помогать друг другу, правда ведь, дорогая?

…твой Ники

Вольфсгартен, 18 августа 1894 года, письмо А-76.

Мой дорогой Ники,

Я посылаю тебе самую нежную благодарность за твое дорогое письмо (№ 66), которое утешает меня, хоть мне и хочется быть с тобой сейчас. Мои мысли всегда с тобой. В твою честь я одела ярко-красное платье с белыми кружевами и изумрудами…

Ты знаешь, что Элла еще не написала бабушке? Бабушка мне сегодня об этом телеграфировала. Ну, я ей собираюсь написать письмо и высказать все, что думаю. Как можно так небрежно относиться к бабушке…

Да, чадо мое, действительно, наши души и помыслы едины, несмотря на разлуку, ведь только тела разлучены. Наши души и сердца вместе, и ничто не может их разделить. Милый, не терзайся, что, хотя и невольно, ты якобы заставил меня мучиться. Наоборот, твоя великая любовь помогает мне все переносить. Да, любимый, сначала это было ужасно тяжело, и эти уроки в Виндзоре стоили мне большой боли и невыплаканных слез. Но он (священник) был добр, ты был любящим, а Бог милосердным, и я постепенно преодолела себя. Он был добр, но сейчас, когда я читаю для себя, иногда встречаю вещи, которые меня пугают, или когда думаю о старых временах, не очень давних, например, во Франции, когда люди предпочитали скорее быть расстрелянными, чем переменить свою веру, а я вот пойду и сделаю это! В общем, как я себя чувствую, не описать. Мы можем только молиться, чтобы Господь помог мне, и мне помогает также мысль о тебе. Я знаю, что полюблю твою религию. Помоги мне быть хорошей христианкой, помоги мне, моя любовь, научи меня быть похожей на тебя. Но сейчас я больше не буду говорить об этом, я и так уже плакала из-за этого. К тому же я устала — я знаю, что Бог поможет мне ради Сына Своего Иисуса Христа, Который пострадал, чтобы спасти нас всех. Молись за меня, любимый. Так приятно, что я могу все тебе рассказать, и ты понимаешь меня…

Я должна идти в церковь… мой бесценный, которого я так люблю… и которому я полностью доверяю.

Много раз тебя нежно обнимаю, мой дорогой, родной Ники, твоя,

Аликс

Красное Село, 4/16 августа 1894 года, письмо Н-67.

Моя родная, бесценная, дорогая Алики,

С любовью целую тебя и горячо благодарю за твое письмо (№ 70).

…Иногда не имеет значения, что ночью я сплю два или три часа, я досыпаю днем. У меня горит лицо, потому что с 4.30 до часу дня я был на жарком солнце… Совсем разные вещи — жить и дышать воздухом, к которому ты привык, или вести здоровый образ жизни в лагере! В городе у нас в три раза больше людей, чем здесь. Мы должны были пройти довольно большое расстояние, а потом у нас два часа был привал, и я и многие другие превосходно выспались в мягкой траве, завернувшись в шинели. После этого прошел великолепный бой, в котором было занято примерно 36.000 военных! Присутствовали Папа и Мама, и все были так рады их видеть!

Весь вечер я провел в Красном. Мы обедали в 7 часов с Семьей, ужинали у тети Михен на балконе при лунном свете. Представляешь, после того, как я полчаса любовался ею (луной, а не тетей Михен), я увидел на ней два лица, скучающих друг по другу. Доброй ночи, и да благословит тебя Бог, моя любимая, дорогая малышка.

Крошка, отдохни немного,

Ангелы тебя хранят!

И благословенья Бога

С Неба на тебя летят.

Всегда, драгоценная моя Аликс, твой вечно любящий, глубоко преданный и верный старина,

Ники

Вольфсгартен, 20 августа 1894 года, письмо А-77.

Мой родной, дорогой Ники,

Целую тебя и нежно-нежно благодарю за твое дорогое письмо, которое я получила сегодня утром за завтраком. Ты сейчас, видимо, очень занят — такие ранние подъемы и длинные переходы. Как, наверное, кузены наслаждались днем на открытом воздухе, несмотря на всю эту стрельбу! Я помчалась под проливным дождем к Эрни, чтобы спросить его, что происходит, так как видела, что мимо проскакали три солдата-кавалериста, и я слышала, что все время идет какая-то стрельба. Он думает, что это небольшое кавалерийское учение и что они портят нам дороги вокруг дома. Его это никогда не интересовало. Я не могу этого понять. Я обычно бегу посмотреть на солдат, это мне нравится больше всего. Мне хочется вскочить на лошадь и помчаться посмотреть, что они делают, а я вместо этого должна сидеть дома, учить русский язык и смотреть, как барабанит по стеклу дождь. Много нежных поцелуев и да благословит тебя Бог.

Всегда твоя искренне верная, глубоко любящая, нежно тебе преданная невеста,

Аликс

Красное Село, 5/17 августа 1894 года, письмо Н-68.

Родная моя,

Много раз нежно благодарю тебя и с любовью целую за твое дорогое письмо (№ 71), которое я едва нашел время прочитать. Сегодня день был очень напряженный. Я ничего не делал, только носился взад и вперед между домом родителей и лагерем. Прилагаю письмо, которое Тория написала здесь в страшной спешке. Ей так хотелось повидать мою хижину, поэтому я привез ее сюда на полчаса. Я надеюсь, милая, что ты на меня не рассердишься — ты знаешь, что она мой лучший и самый старый друг. Здесь она всем нравится, но, боюсь, шансов остаться в России у нее нет. Я получил очаровательный, добрый ответ на мое письмо бабушке, она вложила также письмо для Ксении. Она сейчас называет тебя “наша дорогая Алики” — мне нравится это “наша”, но это вызывает во мне ревность — она так долго была с тобой, сейчас моя очередь!

Сегодня мы опять маршировали взад-вперед перед лагерем. Я обедал с родителями и множеством генералов… была страшная жара. Я едва успел вернуться и сломя голову помчался в палатки, где проходила наша вечерняя служба. Все солдаты столпились вокруг. Было красиво, великолепный закат солнца, настоящий летний вечер…

Спасибо, мое Солнышко, за все добрые, любящие слова в твоем письме. Ты не представляешь, как ты меня обрадовала и как я тебе благодарен за это, но сейчас должен заканчивать.

Доброй ночи, Алики, мое ангельское сокровище. Нежный поцелуи от твоего глубоко любящего и преданного старого,

Ники

Вольфсгартен, 20 августа 1894 года, письмо А-78.

Сегодня четыре месяца со дня нашей помолвки, и мысли мои летят назад в Кобург — забуду ли я когда-нибудь переживания того дня и то, что он мне принес? Я не заслуживаю этого подарка, который Бог дал мне после пяти лет отчаяния — пусть Он сделает меня достойной его. Мой милый мальчик, каким добрым и любящим ты был, я постоянно думаю о тебе. Было такой радостью получить сегодня два твоих драгоценных письма, а вчера не пришло ничего из-за выходного на почте. Спасибо за них и за письмо от Тории. Пожалуйста, поблагодари ее за меня и скажи ей, как меня тронуло ее послание из твоего маленького домика. Я не сержусь, дорогой, наоборот, я рада, что она у тебя есть. Я знаю, что она твой лучший друг и что вы преданы друг другу. Теперь я должна сознаться, что когда ты ездил в Сэндринч-Хэм, я чувствовала себя несчастной, зная, что вы будете проводить вместе много времени, и я так злилась на себя за свою ревность, ревность — это ужасно, и за то, что я так эгоистична и хочу, чтобы ты был только со мной. Я рада, что сейчас вы вместе, и хорошо, что я смогла преодолеть это дурное чувство. Я ее нежно люблю и ни за что на свете не захотела бы разрушить вашу дружбу, она ведь дольше тебя знает и больше видела, и знает тебя лучше, чем я. И я рада, что у тебя есть такой любящий, дорогой друг. Да благословит Бог вашу дружбу и пусть она сохранится навсегда. А у меня это было сиюминутное, нелепое чувство. Какая глупость!

…Сегодня днем мы ездили в Дармштадт и попали под ливень. Мы осмотрели комнаты: комнаты Даки сейчас отделываются. Ты не представляешь, как мне каждый раз больно видеть комнаты Мамы, измененные и принадлежащие другому человеку, который вряд ли вообще ее помнит. Комнаты Папы тоже частично изменены, и это печалит меня: из них исчезли дорогие воспоминания, но они остались в сердце. Более обыкновенного мне сейчас недостает его. Каждый раз, когда я езжу туда, расстраиваюсь, а должна выглядеть как ни в чем не бывало. Я быстро прошла в свои комнаты, чтобы найти нужные мне вещи. Мы пили чай, а после него спустились в конюшни посмотреть на лошадей…

…но сегодня светят звезды, надеюсь, погода улучшится. Она все время пытается. Ну, я должна идти в постель, мои бедные ноги так устали.

Доброй ночи и да благословит тебя Господь, а Его ангелы да хранят тебя — я уверена, что наши мысли встретятся…

Твоя любящая верная девочка,

Аликс

Петергоф, 9/21 августа 1894 года, письмо Н-72.

Моя родная, дорогая Аликс,

Меня просто очаровало твое дорогое письмо (№ 75), полученное сегодня днем. Нежно благодарю тебя за него и за фиалки, которые все еще нежно пахнут. Я не могу понять, кого ты называешь дикой коровой. Это обычная корова или, может, что-нибудь другое? Если бы у вас там было несколько казаков, они бы ее за несколько часов поймали — конечно, корову поймать легче, чем дикую лошадь!

Милая, меня глубоко тронуло, что ты думала о полке в день его праздника — им всем было очень приятно получить твою добрую телеграмму. Ты так хорошо помнишь все их имена. Я сегодня спросил Маму о Шнайдерляйн — она согласилась, что для тебя, чтобы улучшить твой русский язык, самым лучшим было бы держать ее при себе несколько лет, когда ты приедешь сюда. Я так рад, что это можно организовать, ведь ты хотела этого для нее!..

Я слышал, что скоро мы собираемся в другое место, рядом со Спалой, в Беловежу, знаменитый огромный старый лес в Польше. Шнайдерляйн может тебе рассказать про него. Это единственное место в Европе, где еще обитают зубры, более крупные, чем в Америке… Потом там много другой крупной дичи: лосей, медведей, кабанов, волков, оленей и т.д. Я там никогда не был, а дедушка ездил довольно часто. Папа построил там новый дом, потому что старый сгорел несколько лет назад.

…Днем мы все ходили за грибами. Папа берет корзинку, которую я специально для него купил в Кобурге, он считает ее очень удобной. Я не очень люблю это развлечение, но я уже целую вечность не собирал грибов! Как странно, всю жизнь я очень люблю есть грибы и совсем не люблю их собирать.

Поздно, спать хочется, так что спокойной ночи, бесценная моя девочка, моя Алики, мое Солнышко. Спи спокойно, пусть тебя хранят ангелы, моя любовь… твой любящий и глубоко преданный,

Ники

Петергоф, 7/19 августа 1894 года, письмо Н-70.

Моя родная бесценная Алики,

…Мы начали ужин в полночь, а ушел я в 5.15. утра, до смерти устав за ночь. Все время я думал о тебе, любовь моя, хотя был вынужден делать вид, что веселюсь вместе со всеми. Костя за столом громко прочитал вслух твою милую, написанную на французском, телеграмму. Они просто взревели, стали пить за твое здоровье. Пели цыганки, старый Христиан чуть не потерял из-за них голову; спроси Эрни, помнит ли он песни в их полку зимой 1889 года?

Дорогой Папа чувствует себя не очень хорошо. Он выглядит таким усталым и должен все время отдыхать. Сегодня он даже решил, что большие маневры следует отложить до следующего года, так как он чувствует себя слабым и думает, что не сможет поехать на маневры. Так что, возможно, мы отправимся на охоту раньше, для него это будет лучше всего — проводить полный день на свежем воздухе и не читать до полуночи всякие бумаги. Как только я узнаю дату нашего отъезда, я сообщу тебе… Мы будем рядом друг с другом — какая радость!

Большое спасибо за твое нежное письмо.

Всегда любящий, преданный, глубоко верный,

Ники

Волфсгартен, 22 августа 1894 года, письмо А-80.

Мой родной,

Посылаю тебе нежнейшие благодарности за твое такое дорогое письмо (№ 70), которое меня радует и в то же время печалит. Твой дорогой Отец, мне грустно было узнать, что он плохо себя чувствует и выглядит усталым, но хорошо, что он отложил большие маневры до следующего года. А отчего он себя так чувствует — это все еще последствия гриппа? Кажется невозможным представить себе, что этот большой сильный человек не здоров, и это так печально. Пусть он позаботится о себе. Передай ему от меня самый нежный привет, хорошо? Твоя бедная Мама, должно быть, так несчастлива — одна забота за другой. Я думаю обо всех вас.

Я рада, что обед для тебя прошел хорошо, мой мальчик. Ужасно, что моя негодная телеграмма была громко прочитана вслух. Надеюсь, что с завтрашней почтой доставят фотографии твоего домика. Мне будет очень интересно посмотреть, где живет мой любимый… После чая мы с Даки собирали грибы. Постоянно идет дождь. Мэй сегодня, когда был у нас, так замечательно пел венецианские песни прошлого года, если бы ты их слышал, ты бы больше не смеялся над моей тоской по Венеции. Милый, ты должен снова повезти меня туда — мир и красота видов, закаты над лагунами и морем, цветные паруса рыбачьих лодок — слишком прекрасно, чтобы описать словами…

Мой любимый, спи спокойно и крепко, чтобы завтра на большом параде быть свежим, как хотелось бы быть на нем с тобой. Да благословит и да хранит тебя Бог и пусть Его ангелы хранят тебя от всяческих бед и напастей…

Твоя глубоко любящая,

искренне преданная

маленькая невеста,

Аликс

Петергоф, 11/23 августа 1894 года, письмо Н-74.

Моя родная,

Так благодарен тебе за твое доброе письмо (№ 77), которое пришло днем в обычный час. Как ты узнала о том, что мой Отец не совсем здоров? Я получил и от бабушки телеграмму с вопросом о его здоровье. Но, слава Богу, беспокоиться нечего. Это просто переутомление от того, что все эти годы он работал до поздней ночи. Старый доктор из Москвы говорит, что он должен отдохнуть пару месяцев и на время сменить обстановку. Вот почему поездка в Польшу, где воздух сухой, будет для него очень полезна! Мы уезжаем туда сегодня на неделю, но если что-нибудь изменится, я сразу же тебе дам телеграмму. Бедный Папа в очень подавленном настроении из-за того, что попал в руки докторов, что само по себе неприятная вещь, которую, увы, не всегда удается избежать. Для него это более чувствительно, чем для других, потому что за всю свою жизнь он болел только дважды — 22 года назад и этой зимой! Мы, как можем, стараемся его ободрить, и сейчас он доволен, что поедет туда… Плакучая Ива тоже туда едет. Грек Ники тоже! О! Солнышко мое, если бы ты только была здесь, я бы чувствовал себя совсем иначе, нежели сейчас. Но довольно об этом! Сейчас я должен бежать вниз и на лошади мчаться к другому дому. До свидания, да благословит тебя Бог, моя родная Алики.

Нежный поцелуй

от твоего любящего и

преданного,

Ники

Вольфсгартен, 26 августа 1894 года, письмо А-83.

Мой родной бесценный Ники,

…Прошлой ночью я не могла написать, было довольно поздно, и мои бедные ноги просились в постель — вчера был великолепный день, но ужасно жаркий, сегодня — то же самое. Виктория, Людвиг и Алиса приехали вчера и останутся до вторника. Виктория и Тора, конечно, дразнят друг друга, как два больших ребенка, и всех нас смешат. Они играли в теннис, а после чая мы с Даки выезжали и собирали грибы. Я надеюсь, что почтальон принесет мне письмо от тебя, так как 24-го я ничего не получила, а вчера было только одно. Видишь, какая я жадная. Чем больше у кого-то чего-то есть, тем больше ему нужно. Они приходят завтракать в мою комнату, так что все в беспорядке, вся софа завалена книгами, бумагами и рисунками.

Да, я очень скучаю по тебе — это ужасно, но ты совершенно прав, что не просишь отпуск. Как был бы разочарован бедный Плакучая Ива, если бы не повидался с тобой, и я уверена, что Маме с тобой гораздо спокойнее. Когда ты приедешь, мы это наверстаем, не правда ли? Мы не должны быть эгоистами — просто постарайся приехать сюда, хоть на несколько дней. Я так рада, что старый доктор не беспокоится о твоем Отце и что ему нужен только отдых. Но для такого сильного человека внезапно почувствовать себя слабым, должно быть, так тяжело. Передай ему, пожалуйста, мой самый нежный привет. И, пожалуйста, сообщи мне о его здоровье…

Я только что вернулась из церкви, где молилась за тебя. Служба была хорошая. Сильная жара и боль в моих ногах сводят меня с ума. Так трудно смеяться и быть веселой, когда так больно…

Будь умницей и не сердись, что сегодняшнее мое письмо такое короткое, но я хочу немного отдохнуть и взглянуть, как там Даки, так как у нее все еще болит голова, и, возможно, она хочет, чтобы я ей почитала.

До свидания, да благословит тебя Бог, много раз нежно тебя целую, мой любимый. Глубоко тебя любящая,

Аликс

Петергоф, 12/24 августа 1894 года, письмо Н-75.

Моя дорогая бесценная Аликс,

Сегодня от тебя не было письма. С тех пор, как мы уехали из Англии, такое случается впервые! Сейчас я действительно понимаю, что для меня значат твои милые письма и как ужасно разочаровываешься, когда приходит время, в которое всегда приносят письма, а почта мне ничего не дает, кроме старых гадких газет! Мне больше недостаточно перечитывать твои старые письма, мне каждый день нужны новые — Солнышко мое, ты так меня избаловала, что я стал постыдно жадным!..

Моя дорогая, я действительно не могу больше переносить разлуку. Она меня медленно убивает, я всем надоел. Я ужасно рассеян, и ничего, кроме замешательства, не вношу в беседу, да и вообще в дела! Сегодня утром, в 9 часов, мы снова отправились верхом — мы выглядели совсем как школа верховой езды, в таком большом количестве! Мы сошли с лошадей у старой водяной мельницы — я думаю, ты ее помнишь. Там есть книга, где все расписываются, и, тщательно ее просматривая, я к своей радости нашел имя моей милочки, написанное детским почерком в июне 1884 года. Только подумай! Как приятно иметь такие маленькие доказательства твоего давнего пребывания здесь! Ты не представляешь, как приятно мне было это найти.

Вчера я крестил ребенка дочери Евгения Лейхтенбергского, которая сейчас замужем за моим кузеном Кочубеем. Я думал о тебе и твоих близнецах в Харрогейте. Церемония на их вилле также была очень душевная, но мешала ужасная жара. Пот с меня падал каплями на бедного ребенка, который кричал, не переставая, с начала и до конца церемонии. Я всегда чувствую себя так неловко, когда держу в руках младенца, и кажусь таким неуклюжим, не зная, что делать — я просто боюсь маленьких детей!

Сегодня после обеда был сильный дождь, поэтому мы не могли пойти на чай на папину яхту “Царица”. И очень жаль, так как эта поездка внесла бы хоть какое-то разнообразие в папину жизнь… Ему нужны перемены, и он с нетерпением ждет отъезда, чтобы хорошенько отдохнуть. Но становится поздно. Я слышу, как громыхает гром, и как раз в эту секунду серебряная молния сверкнула над морем и сразу же после этого ударило, как будто выстрел из большой пушки. Доброй ночи, моя родная, глубоко любимая невестушка, моя радость, мое Солнышко, моя милая. Всяческие тебе благословения.

Да благословит и да хранит тебя Бог. Нежно целую, твой искренне преданный, любящий, верящий и верный старина,

Ники

Волфсгартен, 27 августа 1894 года, письмо А-85.

Мой родной дорогой Ники,

Я только что пришла в мой домик. Воздух прекрасный, звезды ярко сияют. Мы играли за большим столом в глупые игры. Наш визит во Фридрихсгоф был очень успешным… Но дороге туда мы увидели Луизу и Филиппа… так что мы взяли их в нашу карету, потому что они тоже ехали к тете Вики. Она была забавнее, чем когда-либо, дергала свои кудряшки и рассказывала смешные истории. Это так сильно напомнило мне Кобург… Люсси была во Фридрихсгофе, и это было хорошо, так как в этом году я еще ее не видела. Я долго играла с ее милым, но некрасивым ребенком — он все время так спокойно вел себя у меня на руках и на коленях. Выразить не могу, как я обожаю детей. Эрни всегда надо мной смеялся, когда во Швальбахе я знакомилась с малышами, родителей которых совершенно не знала.

Тетя Вики была очень дружелюбна и добра, но сперва, конечно, прочитала мне лекцию по поводу того, что я ее не навещаю… У нее есть такие великолепные старинные вещи, в основном итальянские, но она очень боится, чтобы что-нибудь не испачкали, и поэтому там едва осмеливаешься где-нибудь присесть…

…Как забавно, что ты крестил внука Евгения! Невероятно, но он уже дедушка… Не верю, что ты неуклюж, когда держишь детей, это только в твоем воображении, они должны тебя любить. Могу себе представить, с каким нетерпением твой дорогой Отец стремится уехать. Надеюсь, с Божией помощью перемена воздуха и отдых пойдут ему на пользу. Пожалуйста, передай ему самый нежный привет от меня.

Спасибо, что ты послал мне вырезку из газеты. Крепко обнимаю и нежно благословляю, вечно дорогой Ники…

Твоя глубоко преданная,

вечно любящая невеста,

Аликс

Петергоф, 13/25 августа 1894 года, письмо Н-76.

Моя бесценная, дорогая Аликс,

Много горячих благодарностей за два твоих дорогих письма, которые я с таким нетерпением ждал. После ланча я помчался в свой домик и нашел их лежащими на столе! Не могу тебе выразить, как глубоко я был тронут, читая и перечитывая твои наполненные любовью письма! Но как ты, Солнышко мое, могла задать мне такой вопрос: не боюсь ли я брать тебя в жены? Что делало меня все эти годы таким несчастным, если не страх потерять тебя навсегда? О! Такой ужасный кошмар!!! Я также могу сказать: “Горе тому человеку, который осмелился бы отнять у меня мое сокровище — будь он даже моим лучшим другом, я не знаю, что бы я с ним сделал!” И сейчас, когда ты моя и я полностью уверен в твоей любви, разве я не счастливейшее создание во всем мире? Я даже не думаю, что ты можешь чувствовать такое же блаженство, что и я — потому что оно глубже, чем океан с ясным голубым небом над ним! Всю свою жизнь я буду благодарить Бога за великий дар, который Он мне дал. Я молюсь Ему, чтобы Он сделал меня достойным тебя и твоей верной любви. С моей стороны, могу добавить, что я буду стараться сделать тебя счастливой всем сердцем и всей душой, которые уже полностью принадлежат тебе!..

После обеда луна ярко светит над морем, и я слышу, как теплые волны плещут о камни на пляже… Днем девушки выезжали кататься; мы с Ники ездили на велосипедах на большое расстояние… вечером я читал, что обычно делаю, пока другие разговаривают или играют. Я с жадностью читал одну из книг, которую ты мне дала: “Железный пират”, необычно интересная книга. Ты должна ее прочитать, когда я приеду! Это первая книга, которую я взял в руки после нашей помолвки, но зато я знаю наизусть все твои (79) милых писем — после них стоит ли читать что-нибудь другое?..

14/26 августа.

Доброе утро, моя бесценная маленькая радость. Я надеюсь, что ты спала так же хорошо, как и я, и что твои ножки вели себя прилично! Воскресенье, и через час мы едем в церковь. Наши мысли и молитвы встретятся, не правда ли, Солнышко? Ты не представляешь, как приятно мне так тебя называть. Это слово придумано для тебя, любовь моя, и так превосходно тебе подходит — Солнышко — оно заставляет меня вспоминать о твоих милых, океанской глубины, глазах! Думать, что я могу называть тебя этим именем, которым твои близкие когда-то называли тебя дома, мне очень приятно…

Это наше последние воскресенье здесь, в Петергофе; когда мы будем уезжать отсюда, кажется, что лето уже закончится…

Всячески благословляю и молюсь за твое благополучие и здоровье, мое дорогое, бесценное Солнышко.

Остаюсь твой вечно любящий, искренне преданный и верный старый нареченный,

Ники

Вольфсгартен, 31 августа 1894 года, письмо А-88.

Мой дорогой, бесценный,

…После основательной часовой практики с Вольфом я пришла поболтать с моим мальчиком. Все остальные играют в теннис, только Шнайдерляйн ждет, чтобы накинуться на меня. Целую тебя и посылаю сердечную благодарность за твое милое письмо (№ 78), которое добрый почтальон принес мне к завтраку, так как вчера ничего не было… М-р Маквей уехал вчера вечером… жаль, что ты его не видел. Бог знает, встречу ли я его когда-нибудь снова, когда ты меня похитишь. Так печально прощаться, не зная, что может случиться, когда снова встретишься, и при этом нужно шутить, казаться веселой, как будто тебе абсолютно все равно. Как справедливо говорит Шекспир, жизнь — это сцена, на которой мы все играем свои роли, некоторые хорошо, некоторые плохо. Разве мы не играем постоянно, пряча наши чувства — стараемся казаться веселыми, когда нам грустно, шутим, едва сдерживая слезы? Но между нами, дорогой, пусть не будет никакого притворства — пусть все будет открытым, чистым и искренним. Давай говорить друг другу все-все. Насколько это лучше, чем скрывать что-то и терзаться… Где нет доверия, какая может быть любовь? О, милый мой, как радостно думать, что я все могу тебе сказать. Все эти годы я все скрывала в себе, так что временами чувствовала себя на грани сумасшествия. По природе я очень скрытная, но с тобой будет не так. Я так сильно тебя люблю… и полностью тебе доверяю, а ты мне.

…Подмигивание левым глазом — это все из-за тебя, прежде я никогда так не делала, я всегда была слишком хорошо воспитана. Да, я тоже терпеливо и в то же время с нетерпением ожидаю тебя. Но если я думаю о других несчастных, которые должны ждать годами и находиться в море, тогда мне легче переносить наше испытание.

Преданная тебе до гроба,

верно любящая, твое Солнышко,

Аликс

Петергоф, 14/26 августа 1894 года, письмо Н-77.

Мое милое, дорогое Солнышко,

Твое сердечное письмо (№ 80) сделало меня таким счастливым, и я посылаю тебе мои самые нежные благодарности и поцелуи взамен… Был хороший свежий день, моя любимая погода, над заливом дул сильный ветер. Сегодня в церкви я горячо молился за тебя и моего дорогого Отца… После этого был большой обед с нашим оркестром, который играл божественно. Я уверен, моему Солнышку он очень понравится, когда она будет здесь, особенно струнный оркестр. “Скромные” фиалки я немедленно вложил в маленькую Библию на английском, которую ты подарила мне в Виндзоре и которую я читаю каждый вечер перед сном. Сейчас я читаю середину 11 главы Евангелия от Иоанна. Я тебя уверяю, что есть места, которые в английском переводе произвели на меня большее впечатление, чем в славянском. Есть вещи, на которые я смотрю с другой точки зрения сейчас, после того, как прочитал их на английском.

…Сегодня мы собрали огромное количество грибов. У нас был семейный обед и весь день я ужасно по тебе скучал. Но сейчас я должен заканчивать свое унылое послание.

Доброй ночи, моя родная Алики.

Вечно твой

искренне любящий

и всецело преданный,

Ники

Вольфсгартен, 10 сентября 1894 года, письмо А-100.

Мой родной, драгоценный, дорогой Ники,

Думаю, что тебе следует наградить меня медалью в честь моего юбилейного сотого послания; поторопись со своими письмами, чтобы догнать меня. Мы только что вернулись из церкви, где я горячо молилась за моего любимого, за его Отца и за Плакучую Иву. Наши мысли и молитвы встретятся, ты согласен? В церкви мы были в 9.30. Все пошли пешком, а мы с Даки поехали в маленькой карете, запряженной мулом… Я надеюсь, что позднее придет письмо от тебя, так как ты знаешь, что я жадная — мне их никогда не хватает. Когда ты получишь это письмо, то, пожалуйста, свяжи первые 100 писем вместе. Интересно, сколько еще сотен я должна буду написать, пока мы не будем вместе в нашем маленьком домике.

Пастор, который совершал мою конфирмацию, и с которым я в прошлом году говорила о тебе, когда была в полном отчаянии, и который написал мне в апреле, — приезжает повидать меня сегодня утром. Честно говоря, я страшусь этой встречи, хотя мне нравится этот человек, и он всегда был добр ко мне. Когда я увижу его и поговорю с ним, будет лучше. Но я изрядно нервничаю и совершенно не знаю, как ему все объяснить.

Как раз сейчас в эти дни в Дармштадте большой праздник, и город наводнен пасторами. Ты не возражаешь, если сегодня вечером я пойду на праздник? Эрни думает, что, может быть, мне лучше пойти, так как Виктория не идет. Это будет довольно трудно, но Вильгельмина думает, это доставит удовольствие людям. Я думала, что они, вероятно, предпочли бы, чтобы я не пошла. Но Эрни полагает, что мне следует это сделать как Гессенской Принцессе. Посмотрю, какого мнения об этом будет впоследствии профессор Телль. В среду будет большая литургия с пением, на которую я хочу пойти, но сегодня вечером мне придется совсем нелегко. Густав Альдоф и Ландграф Филипп Дергрос были такими непоколебимыми протестантами и так боролись за свою веру, что я боюсь, возможны какие-нибудь неприятные моменты. Но сейчас, когда мое решение принято и совесть спокойна, я не должна бояться, и Господь мне поможет. Но такие вещи все еще меня расстраивают, и нельзя этого показывать. Прости, что я тебе рассказываю об этом, но мне легче, когда я поделюсь с тем, кто меня любит и понимает. Я думаю, да, милый, ты сейчас знаешь свою невесту и поможешь ей, не так ли? — потому что сначала это совсем не просто. Ты должен быть снисходительным — всему свое время. А сейчас, мой дорогой, я должна попрощаться, так как мне нужно еще кое-что выучить к приезду старого священника (Отец Иоанн Янишев, духовник Русской Царской Семьи, прибыл в Вольфсгартен дать Аликс наставления в Православии перед ее переходом в лоно Православной Церкви — ред.), который приезжает сегодня, а Шнайдерляйн должна мне помочь.

Много раз тебя нежно целую, сердечно благословляю, остаюсь, мой любимый Ники, твоя любящая и нежно обожающая девочка,

Аликс

Какая забота, чья тяжесть сильна,

Сон твой сладкий прогоняет она?

К Спасителю в горе своем обратись,

Чтобы помог Он тебе, молись.

***

“Кто любит Крест и Того, Кто пострадал на нем,

Пред собой Иисуса видеть всегда привык”.

***

“Горе вечно длиться не может,

Пусть Крест победить его Вам поможет”.

***

“Кресты — это лестницы на Небо”.

Вольфсгартен, 11 сентября 1894 года, письмо А-101.

Мой родной, дорогой Ники,

Ты можешь представить, как много сегодня я думаю обо всех вас и твоем дорогом Отце. Я знаю, как серьезно ты должен сейчас молиться. Да благословит его Бог и хранит от всех напастей и даст силы, которые ему сейчас так нужны. Великолепное утро, Алиса уехала кататься верхом, Эрни пишет, остальные гуляют. Я на диване, в новом легком розовом платье; через широко открытое окно светит солнце. Плещет фонтан, щебечут птицы, воздух свежий — обычное осеннее утро, но все так радуются солнцу после этих дождей…

Ага, я слышу, как маленькая Алиса торопится вернуться домой, чтобы успеть на свои уроки. Прошлой ночью погода была такая замечательная, что мы ехали домой со станции в открытой карете. Ярко светила луна и горели звезды, и все выглядело так красиво! Как бы я хотела, чтобы ты сейчас сидел рядом со мной в моей маленькой комнате. Так одиноко без тебя… вдали кашляет старый садовник, очищая граблями дорогу. Вот бы ты соскользнул ко мне с этого солнечного луча.

Да, вчера на час приезжал профессор Телль, он был добрым и милым, так что я успокоилась… Просто стыд сидеть дома в такое прекрасное утро, но что может сделать такая хромоножка? Я должна удовлетвориться тем, что лежу у открытого окна, а солнечный луч падает на мои бумаги — он милостиво убрался с моего лица. У меня над головой висят две картины, которые мне очень нравятся: “Первые слова любви” и “Новобрачные”, вторая лучше… Бюстик, изображающий тебя ребенком с милыми кудряшками, стоит в одной из твоих комнат — мне бы хотелось тоже иметь что-нибудь подобное…!

Ну пока, миленький мой, мой вечно дорогой Ники — твое нежно любящее и преданное Солнышко,

Аликс

Беловежа, 1/13 сентября 1894 года, письмо Н-97.

Мое дорогое Солнышко,

Мне не хватает слов, милая, чтобы достаточно отблагодарить тебя за те два прелестных письма, которые как раз сейчас пришли. Как прекрасно ты украсила свое письмо № 100 — надо же, сколько их уже, и горе мне, я так отстал. О! Девочка моя, как хорошо, что ты так много написала своему мальчику, который чувствует гораздо сильнее, чем может выразить. Спасибо тебе также за твое милое письмо (№ 101). Я прихожу в такое волнение, когда мне приносят твои письма, и не знаю, чего бы только я не отдал, чтобы полететь к тебе и покрыть жадными, горячими и любящими поцелуями твое милое лицо. Нет, Алики, я не могу выразить, как ты мне нужна и как я жажду, чтобы мы скорее были вместе.

…Не дразни меня упоминаниями о маневрах и бивуаке, я не понимаю, как это может быть в тылу Дармштадта? В географии, милая, нет тыла и нет фронта. Там есть только север, восток, юг и запад. Это четыре главных направления, чтобы точно указать, как расположено место. Я не знаю, где ты обозначаешь бивуак — если с юга, тогда “тыл” Дармштадта будет по направлению к северу и наоборот. Говорю, не дразни меня этим, потому что я не могу скоро приехать, а ты знаешь, как бы мне хотелось повидать все это с тобой, а также ваши войска! У нас сейчас такая же отвратительная погода, как у вас. Я скажу больше, это все идет из Германии, так как дует западный ветер, который приносит ее прямо к нам! Когда я приезжал в Англию, если ты помнишь, я привез с собой прекрасную погоду — первые дни в Уолтоне и Виндзоре! Сегодня на охоте мы промокли насквозь, а потом выглянуло солнце, потом снова ливень и т.д. Что за мысль, любовь моя, иметь мой идиотский бюстик в младенческом возрасте. Я просто не знаю, где мне его достать. У нас таких два в Аничкове: один принадлежит Папе, другой Маме. Не могу понять, зачем они сделали мой бюстик — похож на лягушонка! Если бы это был ребенок, похожий на маленькую Аликс — тогда другое дело. Такое милое лицо действительно стоит того, чтобы его запечатлеть, но мое — какая от него польза? Бабушка тебе когда-нибудь говорила, что она хотела, чтобы твой и мой портреты написал Ангели, когда мы были в Англии. Но, к счастью, она оставила нас в покое.

Я передал Папе твои приветы и твои пожелания и сказал ему, что ты усердно молилась за него в день его именин. Он был тронут этим, и он всегда говорит мне о тебе что-нибудь приятное, это греет мое сердце — ты не знаешь, как он тебя любит, он, который никогда не говорит о своих чувствах. Это меня безумно радует, милая. Но этой ночью он снова не спал и выглядит так плохо — мне больно видеть его в таком состоянии! Он начинает нервничать из-за своей слабости, но все же не слушает советы докторов. Что в таком случае можно сделать? Бедная Мама делает все, что в ее силах, чтобы заставить его понять, что ему крайне необходимо беречься. День-два он ее слушает, а потом снова за свое. Поскольку погода такая плохая, доктора настоятельно советуют ему ехать в Крым, в более теплый климат. Но Папа не желает, чтобы его считали больным, и хочет ехать в Спаду, потому что было решено ехать туда за много месяцев до того, как мы приехали сюда. Он потом добавил, что если они (вероятно, доктора — ред.), не оставят его в покое, он уедет обратно в Гатчину! Мы все в отчаянии. Я снова становлюсь таким же худым, как был в Кобурге! Мысль о том, что мой любимый Отец чувствует себя нездоровым и слабым, так ужасно терзает меня…

О, Алики, Алики моя, я знаю, что твое любящее сердце почувствует и поймет, как кровоточит мое! Я думаю, что я действительно сойду с ума с этими мыслями в голове, которые не оставляют меня ни на мгновение, с желанием видеть его снова здоровым, сильным и веселым и с ужасным желанием, от которого я умираю, приехать к тебе и снова сжать тебя в объятиях. Скоро будет два месяца, как мы расстались, и я не очень представляю, когда мы сможем встретиться. Это тяжело, но единственный способ преодолевать это — это молиться и просить Господа быть к нам милосердным, и да будет Его воля! Он лучше знает, что для нас хорошо, и я думаю, это такое блаженство — полностью отдаться Его воле со всеми своими печалями и радостями, чтобы Он вел нас по правому пути.

“Горе вечно длиться не может,

Пусть Крест победить его Вам поможет”.

Как хорошо эти твои стихи подходят к нашим обстоятельствам… Но если бы ты знала, какое для меня утешение иметь возможность излить тебе свою душу, моя родная возлюбленная. Я люблю тебя с переполняющей меня нежностью и гляжу на тебя снизу вверх с глубочайшим восхищением и уважением! Знать, что ты моя, и быть полностью уверенным в твоей любви, чего больше я могу желать или просить? Но время отправлять письмо.

Да благословит тебя Бог, мое родное Солнышко. Пусть Его ангелы хранят свою земную маленькую сестру! С нежнейшими поцелуями и горячей благодарностью за твои два письма остаюсь, моя милая Алики, твой вечно любящий, доверяющий, преданный и любящий,

Ники

Беловежа, 2/14 сентября 1894 года, письмо Н-98.

Мое дорогое любимое Солнышко,

Твое письмо (№ 102) принесли мне в комнату, когда мы вернулись с последней охоты. Нежно благодарю за строки любви, цветы и французское стихотворение! Какую радость и утешение дают мне твои письма — это лучшее время дня, и я всегда с нетерпением рвусь домой с охоты к тому времени, когда они прибывают…Прости меня, милая, за то, что вчера я написал тебе такое скучное письмо — но иначе я не мог — весь день у меня было ужасное настроение! Сегодня это прошло, дорогой Папа наконец согласился поехать в Крым, хотя в Спаде мы будем несколько дней.

Я так надеюсь, что смогу уехать, когда они поедут, и полететь к тебе, мое драгоценное чадо. Я пока боюсь спрашивать об этом, и это меня сильно волнует. Папа, конечно, согласится, он уже это сделал, но я совсем не уверен в согласии Мамы… Я буду просить, потому что для меня это действительно что-то невыносимое. Ведь помолвленным бываешь только раз в жизни, и мне так ужасно хочется повидать тебя в твоем доме, моя милая, моя невестушка, дорогая Алики….

Милая, я просто не знаю, какую чепуху я тебе пишу. Будь благословенна, если не боишься того, в каком состоянии сейчас находится мой бедный ум! Ну, для спорта у нас был очень хороший день, но не в отношении погоды. Было только 6 градусов — кошмар, в это время года обычно греешься на солнышке! Миша, этот шут, опять застрелил зубра! Всего у нас добычи — два зубра, четыре лося, четыре кабана, две косули (самцы), олень и лиса. Я прикончил кабана, который был ранен одним из охотников. Как видишь, не такая уж большая удача; хоть бы ты со мной рядом была! …Пока я на охоте после обеда, я с удовольствием покуриваю свою трубочку, по крайней мере, это утешает, раз нет удачи….

Я хочу быть рядом с тобой — я не могу жить без тебя! Да благословит тебя Бог, моя драгоценная Алики. Покрываю воздушными поцелуями твое милое лицо и бездонные глаза!

Вечно моя самая дорогая — твой всецело преданный, верный, искренне любящий,

Ники

3/15 сентября 1894 года, письмо Н-99.

Мое дорогое, бесценное Солнышко,

Хотя вчера вечером я отослал тебе мое последнее письмо, должен сегодня утром снова тебе написать, так как днем мы уедем и у меня не будет времени написать тебе в обычный час, я буду в поезде. Все упаковано, только твои маленькие фотографии на столе передо мной. Веришь, даже чернила кончились, эта ручка очень плохая! Всю ночь мы будем ехать в поезде и надеемся прибыть в Спаду завтра утром перед церковной службой. Приятно видеть любимое место — на этот раз наше пребывание там будет коротким, всего несколько дней, так как я слышал, в четверг или в пятницу они собираются выехать в Крым, и тогда…?

Дорогой Папа спал хорошо и чувствует себя лучше, к моей радости, но погода пронзительно холодная, и трудно будет выдержать долгую поездку на станцию через лес. Папа рад уехать из этого места, где он плохо себя чувствовал, и по этой причине оно оставило у него плохое впечатление. Сейчас, когда он принял решение поехать на юг, он снова спокоен и даже рад своему решению. Он, однако, очень сожалеет, что не может дольше пробыть в Спале, где мы так славно постреляли и где все устроено им по его вкусу, также и дом…

Алики, дорогая, любимая, я только что спросил Папу, захочет ли он, чтобы я ехал с ним в Крым, и он ответил: “нет”, так как уверен, что кто-то меня ждет в Дармштадте. Итак! Радость! Меньше, чем через неделю я буду с тобой, моя родная девочка. Сейчас я действительно сойду с ума от счастья; блаженство снова тебя увидеть, быть с тобой рядом, говорить с тобой, целовать тебя, мое милое маленькое Солнышко — ах! мое сердце прыгает от радости. Слова не могут передать тебе, что я сейчас испытываю. Какая разница в моем настроении: сейчас и когда начинал писать это письмо… Ты не знаешь, милая моя, силу моей любви и непреодолимое желание увидеть тебя снова. А сейчас это уже близко, этот счастливейший момент моей жизни, когда я смогу прижать мою родную невестушку к своему сердцу! Какой бы радостной ни была наша встреча в Уолтоне, она бледнеет в сравнении с этим нашим свиданием!..

Да, пожалуй, пора заканчивать это письмо, иначе я могу продолжать в таком духе до вечера и надоем тебе! Итак, мое следующее письмо, № 100, будет из Спалы!

До свидания, моя любимая, моя бесценная. Ты можешь догадаться, чем сейчас переполнено мое сердце. Много нежных поцелуев в твой дорогой лобик, и остаюсь, обожаемое Солнышко, твой вечно любящий, преданный, верный и счастливейший,

Ники

Спала, 4/16 сентября 1894 года, письмо Н-100.

Мое драгоценное Солнышко,

Итак, мы в нашем доме в милой Спале. Странно, что я начинаю мое 100-е письмо на новом месте. Но от тебя вчера ничего не пришло, и это меня очень опечалило. Возможно, мы просто разминулись с твоим письмом… Мы выехали из Беловежи в 4 часа дня и после долгого переезда через лес прибыли на станцию около 6 часов. Мы уехали оттуда на новом, комфортабельном, только что построенном Папином поезде. Он предназначен для поездок за границу, так как сейчас можно менять колеса, приспосабливая их к узким колеям! Спал я довольно плохо, потому что диван был круглым, выпуклым, и я всю ночь соскальзывал. Сюда мы приехали в 8 утра. Наконец-то теплая погода и прекрасное яркое солнце! Мы все ехали вместе в большом четырехместном экипаже с шестеркой лошадей и двумя форейторами, как здесь принято. Не забывай, моя дорогая, что мы в сердце Польши. При приближении к дому здесь принято дудеть в трубы, извлекая причудливые звуки, даже мелодии и старомодные сигналы. Можно умереть от смеха! Продолжу после посещения церкви и обеда. О, моя милая, как я тебя люблю!

Какая была радость, когда, придя в комнату, я нашел два твоих милых письма — №№ 104 и 105, за которые я посылаю тебе самую горячую благодарность. А также, дорогая, и за маленькие фото твоего дорогого Отца и за программку. Я глубоко тронут тем, что ты послала мне его последнее изображение. Я всегда его любил, он был ко мне так добр, и я счастлив, что фото на моем столе напоминает мне о нем…

Я снова живу в моей старой милой комнате, где прежде был три раза — в 88-м, 90-м и 92-м годах! На стенах прелестные гравюры и картины. На них билетики с моими “номерами” на охоте, когда я подстреливал какую-нибудь дичь. На каждом я написал дату и какое животное убил. “Аккуратен, как старая дева,” — подумаешь ты, насмешница, но это так — я действительно люблю порядок! Здесь всем мужчинам разрешено ходить в простом платье… Ты знаешь, я здесь дома одеваю простую казачью длинную черкеску красновато-коричневого цвета, из материала, который я купил на Кавказе два года назад и в которой мне не стыдно появляться перед нашими мужчинами! “Самая настоящая старая дева,” — подумаешь ты опять, чадо мое. Да! Но я прежде всего прирожденный солдат и люблю наш национальный костюм! Разве я не прав?

Прекрасная ночь, во всем своем великолепии светит луна. Чудесный сухой воздух уже начинает помогать Папе!

Мое прекрасное чадо, мое Солнышко, я люблю тебя, как сумасшедший — все время сильнее и чище. Невозможно выразить словами блаженство предстоящего свидания с тобой. Каждое мгновенье я должен говорить тебе, каким счастливым я себя чувствую оттого, что мы скоро встретимся! О, моя Алики, моя невестушка, мое Солнышко, иметь возможность глядеть и погружаться в твои бездонные глаза — какое блаженство, какая неземная радость! Но сейчас я должен поторопиться и приготовиться к обеду. Скоро отправляют почту, до свидания и да благословит тебя Бог, мой любимый ангел.

С самыми нежными поцелуями остаюсь вечно тебя любящий, преданный и верный,

Ники

Спала, 5/17 сентября 1894 года, письмо Н-101.

Моя драгоценная,

Приехав домой с охоты, перед тем, как идти в столовую пить чай, я помчался наверх посмотреть, пришло ли письмо. Я нашел твое дорогое послание (№ 106) и с жадностью его проглотил, а потом покрыл поцелуями. Много-много раз благодарю тебя за него, дорогая, за все твои добрые слова. Никогда, моя дорогая, они мне не надоедят. Если бы ты знала, какая радость и счастье для меня твои слова! Я всегда перечитываю их с новым наслаждением, и с какой радостью я слушаю твой милый голос, говорящий со мной. Только ты, только тебя я так глубоко и сильно люблю, о тебе мечтаю многие годы. О, быть любимым таким ангелом — это слишком божественно! Я действительно не могу выразить тебе, моя дорогая, и сотую часть того, что я чувствую — моей любви, восхищения и гордости! Подумать только, ты ведь могла выбрать любого, кто бы тебе понравился, гораздо более достойного тебя, чем я — и душой, и телом. Почему же ты так долго ждешь своего любимого? Моя дорогая невестушка, моя Алики. Не знаю, что со мной будет. Может быть, я скоро действительно помешаюсь, потому что я сейчас воспринимаю только одну мысль и только одно слово: “Аликс”. Это для меня все! Твое имя стало символом всего хорошего, светлого, солнечного, любящего. Как будто внутри меня какой-то код — внутренний голос на все отзывается: “Аликс”. О, как я люблю эти пять букв и как я люблю громко повторять их для себя. Да, я, должно быть, уже немного сумасшедший! Надеюсь, что твое присутствие вылечит меня от моего безумия! Я вкладываю записочку, которую нацарапал сегодня во время охоты. Прости, мой ангел, ее безобразный вид и, пожалуйста, порви ее! Еще четыре дня, а потом! Нет, не верится, что мы встретимся снова и, пожалуйста, не беспокойся насчет моего приезда. Я просто приеду на станцию, выйду, сяду в экипаж и спокойно поеду к дому моего Солнышка. Какая радость и несказанное счастье! Моя Аликс, как я тебя люблю, “лучше и лучше с каждым днем, с постоянной верной преданностью, гораздо глубже, чем я могу сказать!”

И это стихотворение также искренне:

“Любовь побеждающая, неувядающая,

Любовь, что вечно будет жить!

Каждый звук счастье дарит,

Когда голос звучит моей дорогой,

Когда с нежных губ привет мне летит,

Родная, говори же со мной”.

Извини, что я переписал твои собственные стихи, моя дорогая, но я думаю, что они предназначены также и тебе, так же, как и ты, я использую это же оружие! Я еще не поблагодарил тебя за письмо № 103, бедненькое. Оно пришло вчера перед тем, как я пошел спать. Передай мою благодарность старому священнику.

Но сейчас, моя дорогая, я должен заканчивать, так как мне пора готовиться к обеду. Результат нашей сегодняшней стрельбы: один олень, шесть косуль, двенадцать зайцев, из которых три — мои. Я не буду говорить много, чувства меня переполняют. Моя бесценная Алики, я покрываю твое милое лицо нежными поцелуями. Все тебя благодарят и передают приветы. Передавай от меня приветы Эрни и Даки. Да благословит тебя Бог, мое милое дорогое Солнышко.

Вечно тебя любящий, преданный и искренне верный твой нареченный,

Ники

Я люблю тебя, я люблю тебя, это все, что я могу сказать..!

Вольфсгартен, 17 сентября 1894 года, письмо А-108.

Дорогой Ники,

Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за твое милое письмо (№ 97), которое растрогало меня больше, чем я могу выразить. Мне очень грустно было узнать, что ты в таком ужасном настроении из-за своего любимого Отца, а я не могу быть рядом с тобой и утешить тебя… О, дорогой, ты знаешь, как сильно я сочувствую вам всем в вашем беспокойстве, что тяжелее, чем видеть, как страдает близкий человек и не суметь убедить его в необходимости следовать советам врача. Это утомительно и крайне неприятно, но, тем не менее, каждый обязан делать все, что в его силах, чтобы поправиться и окрепнуть — не столько для себя, сколько для своих близких. Чувствовать себя усталым и слабым после того, как ты был здоровым и сильным — конечно, это угнетает. Если бы я была с тобой и могла помочь убедить его подумать о своем здоровье! Конечно, он очень хочет снова стать сильным, а его страна, его народ — как, должно быть, их расстраивает сообщение о том, что их дорогой Отец чувствует себя плохо… У меня сердце кровью обливается, когда я думаю, как ты, наверное, беспокоишься о нем, а меня нет рядом. Но, милый, разлука не играет никакой роли: мои мысли и молитвы с тобой и с ним. Да, в самом деле, ему было бы легче взять с собой в Крым Плакучую Иву — никто бы тогда не подумал, что он едет из-за своего нездоровья. Нельзя ли это представить ему в таком свете, что для Георгия было бы хорошо, если бы его не разлучали так быстро с его близкими, так как чем бодрее будет у него настроение, тем лучше. Он мог бы взять его и немножко побыть там, а потом они могли бы навестить Ксению в ее новом доме. Но не унывай слишком, драгоценный мой, верь в милосердие Божие. Он будет охранять твоего дорогого Отца — нельзя видеть все только в черном цвете, надейся… Не позволяй ему грустить, ради него будь жизнерадостным, хотя пусть он видит, как ты о нем беспокоишься. Будь как можно более нежным и любящим, не стыдись сейчас это показывать, он не будет смеяться над тобой. Я уверена, он будет благодарен тебе за любовь и маленькие знаки внимания. Когда чувствуешь себя подавленным, ничто так не помогает, как видеть, что другие заботятся о тебе. Поцелуй его за меня, милый, и умоляй его слушаться доктора, как бы утомительно это ни было. Бедная дорогая Мамочка, она, наверно, так волнуется. Ради нее ему бы следовало слушать советы докторов. Я чувствую, что это эгоистично — радоваться твоему приезду, так как я боюсь, им сейчас действительно нужно твое присутствие там. Но не унывай — Бог поможет.

Твоя вчерашняя телеграмма наполнила мое сердце радостью — через 4-5 дней, Бог даст, ты будешь здесь…! О… радость так велика, я в ужасном волнении. Мой милый, ты приедешь — я хочу крикнуть об этом на весь мир — мой милый приезжает!

Сегодня утром я больше двух часов занималась со старым священником. Он дает мне учить огромное количество слов, и я чувствую себя очень глупой, хотя стараюсь, как могу. Грамматика, прости, что так говорю, отвратительная вещь, ну, в любом другом языке тоже. После обеда я легла в постель с разыгравшейся невралгией, но завтра буду пободрее. Не смейся надо мной и не думай, что я неженка. Я могу много вынести, но иногда силы у меня кончаются, и мне нужно немножко отдыха. Шнайдерляйн читала мне Толстого, а я вязала.

…Орчи сидела со мной, и я спросила о ее семье, которая в таком тяжелом положении. Как много нищеты и печали в этом мире — если бы были силы всем помочь. Я чувствую, что мне нужно продолжать свое вязание, а не бездельничать. Здесь есть трое бедняков, которым я отдаю эти вещи, а я еще их не закончила. Дни слишком короткие, и с моими уроками по утрам я ничего не успеваю.

Доброй ночи, спи спокойно. Ангелы тебя да хранят и солнышко светит над тобой, моим драгоценным.

Твоя глубоко преданная

маленькая невеста,

Аликс

Вольфсгартен, 22 сентября 1894 года, письмо А-113.

Ники, дорогой,

Сегодня утром от тебя не было письма, так что я надеюсь, что ты объявишься сегодня попозднее…

…Сейчас я вместе со священником прохожу Литургию и должна перевести и выучить все слова, которые не знаю. Как ты можешь представить, это не легко. Боюсь, он думает, что я тугодум, но я действительно стараюсь, как могу…

Твое расставание с родителями будет грустным, но я изо всех сил буду стараться утешить тебя. Когда находишься далеко от тех, кого любишь, зная, что они не здоровы, это заставляет так тревожиться. Но Крым и хороший воздух, Бог даст, пойдут ему на пользу. Передай от меня своему дорогому Отцу самые нежные приветы и поцелуй его за меня.

…Я училась, сейчас одеваюсь и должна обернуться за минуту, так что, аккуратный молодой человек, извини, что твоя проказница писала карандашом. Но любовь слепа, прими это за чернила.

Много раз нежно целую. Твоя глубоко любящая невеста,

Аликс

Спала, 7/19 сентября 1894 года, письмо Н-103.

Мое любимое Солнышко,

Как я могу тебя достаточно отблагодарить за твое дорогое, доброе письмо (№ 108), которое так утешило меня и придало мне силы вынести эту печаль и скорбь. Но сейчас, когда мы здесь, Папа чувствует себя лучше. Мы, конечно, все приободрились! Ксения пишет, что в Крыму погода холодная и ветреная, так что нам очень повезло, что мы остались здесь, где тепло и сухо. Как только там погода снова изменится, врачи будут настаивать на отъезде Папы в Ливадию, а потом я немедленно полечу к дорогому Солнышку! Я не вполне еще могу поверить, что скоро, очень скоро я смогу тебя увидеть, любимая моя, и смогу целовать без твоего разрешения столько раз, сколько захочу. Вчера, моя дорогая, пришло твое милое письмо № 107, и я был очень рад получить его перед сном. Постоянно перечитываю твои милые письма и всегда хочу получить еще — мне их всегда не хватает, особенно тех мест, где ты говоришь о любви! О, бесценная моя, если бы та знала, как мне хорошо, как я глубоко счастлив, зная, что я любим тобой, только тобой… мне не хватает слов, и я от всего сердца благодарю милосердного Бога за этот дар, за это сокровище, которое Он дал мне в твоем образе, мое любимое чадо!..

До свидания, моя Алики. С нежными поцелуями, остаюсь твой верный навсегда, любящий и преданный до конца,

Ники

Вольфсгартен, 23 сентября 1894 года, письмо А-114.

Мой родной, милый Ники,

Я посылаю тебе нежнейшую благодарность за письма (№№ 103 и 104), которые я получила сегодня утром одновременно, а вчера ни одного не пришло. Охотничья записка заслуживает поцелуя и награды. Дорогой старина, я чувствую себя сейчас такой счастливой и богатой! Итак, наша встреча зависит от погоды. Боюсь, я тоже буду капризной и буду желать, чтобы в Спале шел непрерывный дождь, так чтобы все остальные ринулись в Ливадию, если только Ксения не будет продолжать писать, что на юге холодно и сыро. Я так рада, что ты хорошо себя чувствуешь, и тебе нравится быть там, в лесах — только бы здесь это тебе не надоело. Езди верхом, гуляй и не беспокойся обо мне. Пока ты этим занят, я могу учиться. Когда каждый из нас будет загружен, мы не так сильно соскучимся друг по другу. Ах ты проказник, как ты осмеливаешься говорить, что будешь целовать меня сколько вздумается без разрешения! Никогда прежде не слыхала о таком бесстыдстве! Лучше и не пытайся этого делать, иначе моя месть будет ужасной. О, дорогой, я больше и больше скучаю по тебе, особенно сейчас, когда ты не можешь приехать так скоро, как мы планировали. Какая радость будет, когда, наконец, потом мы действительно встретимся, и я смогу сжать тебя в своих объятиях и неотрывно смотреть в твое дорогое лицо и прекрасные ласковые глаза и нежно тебя целовать снова и снова, и ты уже не сможешь избежать этого. Когда я тебя, наконец, заполучу, ты так скоро не освободишься… Я тебя задушу поцелуями!

…Немногие понимают нашу любовь к Вольфсгартену. Здесь нет красивых видов, леса со всех сторон, и мы спрятаны от любопытных глаз. Увы, у лесов сейчас вид неприглядный, так как было нашествие гусениц, они съели всю листву у буков и похоже, будто наступила зима. Но я обожаю это место, хотя в этом году, увы, мне не пришлось кататься верхом, а это здесь моя главная радость — рано утром, перед завтраком, проскакать по лесу. Ты должен постараться полюбить это место, хотя бы ради меня. Сегодня серо и уныло. Увы, я снова не смогла пойти в церковь, так как собираюсь подняться только к обеду. Я хочу быть в полном порядке к твоему приезду. Вчера после обеда легла в постель и так пока и остаюсь. Поэтому сегодня я чувствую себя лучше, так что, когда ты приедешь, у меня снова будет цветущий вид и щечки, как маков цвет…

Эрни и Даки кружат вокруг меня, когда я получаю письмо, чтобы выяснить, когда ты приедешь. Когда я вижу слугу с телеграммой, сердце у меня подпрыгивает в надежде, что это добрая весть… Тому, кто принесет мне, наконец, хорошую весть, грозит опасность, что я повисну у него на шее.

Мой родной, драгоценный, дорогой Ники, мой будущий муж, которого я так безумно обожаю, твоя любящая, глубоко преданная невеста,

Аликс

Вольфсгартен, 24 сентября 1894 года, письмо А-116.

Мой родной, дорогой Ники,

Самое нежное спасибо тебе за твое милое письмо и записку с охоты. И тому, и другому я обрадовалась чрезвычайно и еще больше, чем когда-либо, захотелось тебя видеть — я жду и надеюсь… Дорогой мой, мы должны быть терпеливы. От нашего беспокойства нет ничего хорошего, оно приносит нам только неудовлетворенность. Подумай, с каким трудом мы пережили наши пять лет — трудно, но мы были мужественны. Так и сейчас мы должны переносить разлуку, только чем больше мы знаем друг друга, тем труднее это становится. Но Господь Бог лучше знает, зачем Он нас так испытывает, и мы должны со смирением подчиниться. Вознаграждение будет в свое время. Всегда ведь больше наслаждаешься чем-либо, если должен долго этого ждать, а потом вдруг получаешь. Как много других помолвлены годами, потому что у них недостает денег, чтобы сразу пожениться, и как они мужественны. Я знаю одного друга Эрни, который ждал семь лет и все еще не может жениться из-за того, что часто болел и потому не смог получить назначения, ради которого гак усердно работал. Если подумать о них, наше ожидание в сравнении с этим ничто, хотя и кажется невыносимым нашим сердцам. Мы должны учиться терпению и не отчаиваться, а всегда надеяться на лучшее, которое обязательно придет в свое время. Мы знаем, что можем полностью доверять друг другу, что преодолеем любое искушение. Мы останемся верны друг другу, так что, когда мы снова встретимся, то сможем открыто смотреть в глаза друг другу. Обратись ко Господу, Он всегда милосерд и благ, и утешит нас, когда не помогают утешения земные. Я уверена, что эти годы терзаний и неопределенности были нам во благо и приблизили нас к Нему — разве Он не милосерд в конце концов? Пути Его неисповедимы и часто нас даже пугает, что Он, ведя нас по жизни, попускает каждому свои искушения, но и полностью прощает, если мы осознаем и каемся в своих грехах, попускает нам скорби и учит, как преодолевать их. Он вознаграждает нас, благословляет и никогда не покидает нас…

Но что на меня сегодня нашло — я пишу проповедь. Прости меня, дорогой, но я чувствовала, что должна написать то, что приходит мне в голову…

Много раз нежно целую и благословляю и остаюсь, любимый, дорогой Ники, твоя полностью преданная, глубоко любящая невеста,

Аликс

[15/27 сентября 1894 года Николай Александрович послал телеграмму, в которой сообщил Аликс, что должен ехать со своей Семьей в Крым. Встреча их, таким образом, откладывалась.]

Вольфсгартен, 28 сентября 1894 года, письмо А-117.

Мой родной, бесценный,

Не могу тебе описать, в каком я состоянии. Я слишком несчастна, чтобы передать это словами. Каким ударом была для меня эта телеграмма, а для всех остальных — холодным душем. Когда я ее прочитала, я могла только смеяться, болтать и играть на пианино, как сумасшедшая, но когда я осталась одна в темноте в своей постели, дала себе волю и слезы потекли ручьями. Я могу только тихо смеяться… Нет, это слишком тяжело — действительно, никогда ничего нельзя предвкушать в этом мире, так быстро разочаровываешься. Мы были слишком переполнены нашим счастьем, и Господь Бог решил нас испытать… А как ты должен себя чувствовать — о, если бы только пришло твое письмо с объяснениями, а то я так нервничаю в неведении! Может быть, ты не захотел, чтобы Папа отправился в одиночестве… Такое испытание: быть так близко и вдруг ускользнуть от своего маленького Солнышка…

Здесь все тоже расстроились, так как с радостью ожидали твоего приезда — все, вплоть до поваров. Но зачем я говорю это тебе и только расстраиваю тебя, ведь это случилось не по твоей вине. Я уверена, что бы там ни было, ты действовал правильно, только я сейчас не знаю, что думать и на что надеяться, боясь новых разочарований… Молись Богу, дорогой. Он — единственное для нас утешение. Лучший способ перенести наше горе — это утешать другие измученные души. Не думать о себе, а постоянно чем-то заниматься, читать и думать о других — это помогает в подавленном состоянии. Вспомним о нашем Господе Иисусе Христе, о том, как Он страдал, чтобы спасти нас, и тогда наш крест не так тяжело будет нести.

“На каждом кресте своя надпись”. Я думаю, что наша — это терпение. Но я должна одеваться, иначе священнику придется ждать.

Да благословит тебя Бог, мое родное сокровище. Самые нежные поцелуи.

Аликс

С любовью поцелуй за свою невесту своего дорогого Отца. “Выполняй свой долг, это самое лучшее, остальное предоставь Богу”.

Спала, 15/27 сентября 1894 года, письмо Н-111.

Моя милая, дорогая,

Как бы мне не хотелось писать следующие строчки. Но прежде всего разреши мне поблагодарить тебя за письмо № 115, которое все-таки пришло вчера после того, как пришло письмо № 116. Ты, должно быть, уже знаешь из газет, что посылали в Берлин за д-ром Лейденом, чтобы он осмотрел одного из Папиных придворных, генерала Рихтера, заболевшего здесь. В то же время Мама воспользовалась его приездом и с большим трудом устроила, чтобы он осмотрел Папу. Доктор нас успокоил, сказав, что состояние Папы лучше, чем он ожидал, и что кроме болезни (что-то с почками), причина его слабости — в нервах. Я хотел рассказать тебе об этом раньше, когда бы мы встретились, но приходится делать это сейчас, иначе ты не поймешь причину, почему я не приеду так скоро, как собирался, а уезжаю с родителями в Крым. Не надо тревожиться, милая моя, но ты поймешь, что я не мог поступить иначе, как на некоторое время пожертвовать своим счастьем. Конечно, очень тяжело потерять возможность полететь к тебе и спокойно пожить рядом со своей невестушкой, особенно когда так близко находишься от тебя. Я не мог поступить иначе, я принял решение после целого дня мучительной борьбы с самим собой; как преданный сын (тоже до самой смерти) и как первый верный слуга своего Отца, я должен быть с ним везде. И потом, как бы я мог оставить дорогую Маму в такой момент, когда в Крыму нет никого из Семьи. Бедный Плакучая Ива сам не совсем здоров, да к тому же он еще наполовину дитя! Замужняя Ксения, которая, конечно, постарается, насколько в ее силах, утешить ее, и Миша с Ольгой — вот и все! Можешь судить, дорогая Алики, был ли я прав сегодня днем, когда сказал Маме, что хочу поехать вместе со всеми на юг. Я чувствовал, что она не хотела огорчать меня просьбой сделать это для нее, потому что знала, насколько сильно было мое желание увидеть тебя. Ах, милая! Я тебя уверяю, что сейчас, после этой борьбы и принятого решения, я чувствую себя спокойным, хотя душевная боль действительно велика от того, что я не увижу тебя через три дня, на что так сильно надеялся. Но, мое Солнышко, милая, любящая и добрая, она поймет, через какую мучительную борьбу я прошел сегодня, прежде чем придти к Маме и объявить о своем намерении. Одно только может тебя порадовать, моя драгоценная, Мама сказала, что боится, что нашу свадьбу придется отложить до весны — это как раз то, чего ты так хотела и что я до нынешнего времени так безуспешно пытался организовать.

Дорогой Отец, как говорят доктора, не должен возвращаться домой зимой, а должен провести ее, скажем, на Корфу. Мама также сказала, что мы вдвоем могли бы поехать туда с коротким визитом во время их пребывания на этом чудесном острове, а ты знаешь, что туда нужно ехать через Италию! (хм! хм! и т.д.)… Не могу сказать, как долго я могу пробыть в Крыму, но предполагаю, если Бог даст, и все пройдет хорошо, тогда я, возможно, смогу приехать повидать тебя во второй половине октября. Не унывай, Солнышко родное, каждый прожитый день приближает нас ко дню нашей встречи. О! Как божественно покажется мне тогда, когда в сердце моем будет мир, видеть тебя и жить возле тебя, моя драгоценная! Ты знаешь, я глубоко тебя люблю, южное солнце еще больше воспламенит мою любовь, и однажды ты увидишь, как перед тобой появится туземец и будет домогаться твоей любви… Я живу только надеждой, сейчас еще больше, чем прежде, что терпение поможет нам ждать и полностью доверять друг другу. Да, я должен снова это повторять: терпение — наш девиз…

Моя любимая, наше маленькое разочарование — ничто в сравнении с тем, через что должны проходить другие. В конце концов, октябрь уже совсем близко, и после всех лет, через которые мы прошли, короткое время до нашей новой встречи — сущий пустяк. Мой ангел, с каждым новым днем моей жизни я чувствую, что моя любовь становится сильнее, глубже и чище, и в такой же мере растет мое восхищение моим Солнышком. Завтра напишу больше и в прежней манере, а не о таких серьезных и скучных делах.

Да благословит тебя Бог, моя невеста, моя дорогая, и пусть в моих последних словах прозвучит прежнее: “Я люблю тебя, я люблю тебя, это все, что я могу сказать. Это мой ночной сон, видение, за которое я молюсь” (сколько раз я за тебя молюсь!). Вечно, моя самая дорогая, твой глубоко любящий и искренне преданный,

Ники

Вольфсгартен, 29 сентября 1894 года, письмо А-120.

Мой родной, дорогой, любимый Ники,

Катаясь с Даки, мы повстречали почтальона, и я торопливо проглотила твое милое письмо (№ 111) в поисках искры надежды — но сейчас с этим покончено… Я еще больше люблю тебя и уважаю за твой шаг. Да, ты поступил как честный и преданный сын, и Бог благословит тебя за это, как делает это и твое Солнышко, хотя сердце ее, кажется, вот-вот разорвется от невозможности увидеть тебя. Это так жестоко, но сознание того, что ты действовал не как эгоист, будет утешением, хотя после этого письма я чувствую себя совсем несчастной и не знаю, как продержаться. Это ужасно, какая долгая разлука, и мне стыдно, что я такая слабая, но сейчас, когда я одна, я не могу сдержать слез. Пишу тебе, а сама представляю все, что могло бы быть. Ники, ты честный, ты ангел, а не человек, никогда не было лучшего сына, и я горжусь, что ты выбрал меня себе в жены — и честной, верной и любящей будет твоя Пелли! Как они должны любить тебя за твою заботу и каким утешением ты можешь быть для бедной дорогой Мамы. Благословляю тебя за твою борьбу, она была ради благой цели. И когда-нибудь ты будешь за это вознагражден.

Ты говоришь, что я обрадуюсь, что наша свадьба будет возможна только весной. Это слово не подходит — обрадуюсь — нет, я слишком хочу уже быть твоей, только так будет лучше. О, этот день, когда я, наконец, смогу быть единственно твоей и буду иметь право всегда быть рядом с тобой, утешать тебя и ободрять, и целовать!

…О, чадо, как сильно я люблю тебя за твою любовь к родителям, как редко в наши дни можно найти такую любовь. Они никогда не забудут, и я тоже, бесценный мой, как ты все же любишь и свою невесту. Вот именно этим я восхищаюсь, что даже эта великая любовь не может изменить твое отношение к родителям. Ты гораздо лучше меня. Все доказывает это, и я на коленях молю Бога, чтобы Он смог сделать меня достойной твоей любви.

Ты не представляешь, как была тронута бабушка тем, что ты послал ей альбом о Петергофе с фотографиями, и особенно то, что сам сделал к ним подписи… Я собираюсь завтра написать ей, что ты не приедешь и по какой причине, так как она захочет ее узнать. Газеты все преувеличивают, и сейчас, когда ты не приехал, они вообразят, что дорогой Отец опасно болен.

Одна из дам была нездорова, и мне пришлось сбегать к ней, и я заставила ее выпить горячего кларета, и отдала ей свою грелку с горячей водой для ног. Слава Богу, сейчас я чувствую себя вполне хорошо, только нога болит, просто не знаю, что делать. Увы, здесь так сыро и холодно, нужно топить. У меня есть камин только в западной комнате. Я оставляю открытыми и дверь, и окно, так что воздух приятный — не слишком холодный и не слишком жаркий. Сейчас я должна уходить… мой мужественный Ники, и молю Господа тебя благословить и утешить, и хранить. Крепко с любовью много раз целую и передаю привет твоим дорогим родителям.

Всегда твое,

глубоко преданное чадо,

Аликс

Спала, 16/28 сентября 1894 года, письмо Н-112.

Мое родное, бесценное, дорогое Солнышко,

Трудно переносить разлуку, но еще хуже не знать, когда возможна встреча. Мне кажется жестоким не получить от тебя никакого письма, любимое мое чадо — это второй случай, когда солнце уже опустилось за лес, а я не получил привычного конверта с милым почерком, который всегда заставляет мое сердце подпрыгивать от радости, когда я вижу его лежащим на моем столе. Я не знаю, что за напасть на нашу Семью — сегодня утром дорогая Мама проснулась с таким ужасным приступом люмбаго в спине, что закричала от боли и весь день должна была пролежать в постели. После того, как мы вернулись с охоты, я сидел рядом с ее кроватью, она все еще чувствовала себя нехорошо, она очень сильно страдала! Я просто теряю свою глупую голову и не имею ни малейшего представления, как ухаживать за больными. Будет, в самом деле, очень плохо, если завтра мы не сможем выбраться отсюда и уехать в Крым. Я надеюсь, что у нее ночью пройдет. Так печально видеть обоих родителей одновременно больными.

…Я действительно ненавижу большие расстояния, и, живя там на юге, я буду себя чувствовать так ужасно одиноко, таким оторванным от моей дорогой. Но, любимая моя, будь вполне уверена, что “ничто не сможет отнять у тебя мою любовь, даже если бы бесконечность легла между нами”. Да, каждый день, который приближает момент нашей встречи, делает мою любовь еще глубже, сильнее, чище. Я уверен, что у меня такой меланхоличный вид, что этого достаточно, чтобы всех вогнать в тоску…

Солнышко родное, скажи, пожалуйста, милым Эрни и Даки, как я сожалею, что не увижусь с ними в скором будущем… До свидания и да благословит тебя Бог, мой ангел. Я рад, что ты снова здорова. Вечно моя дорогая, мое милое чадо, твой навсегда и вечно любящий, преданный, надеющийся и доверяющий,

Ники

Спала, 17/29 сентября 1894 года, письмо Н-113.

Мое родное, милое Солнышко,

Только что принесли вторую телеграмму от тебя. Большое спасибо за нее. Если бы ты знала, моя дорогая, как мне не хватает твоих милых писем; только сейчас могу я оценить, чем они для меня являются! Я перечитал старые письма, и они так утешили меня, эти строчки глубокой и верной любви! Не говори о разочаровании, я испытываю полное отчаяние, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы попытаться его скрыть. Бедной Маме немного лучше. Она встала с постели и весь день сидела в кресле, боясь лишний раз двинуться, чтобы снова не вернулась та ужасная боль, которая мучила ее вчера и прошедшей ночью. Невозможно выразить, милая моя, какое печальное у меня было впечатление, когда я вошел в спальню к Папе и Маме побыть с ними, а они сидели друг против друга и не произносили ни слова. У меня комок подступил к горлу, и я быстро сказал какую-то ерунду, пытаясь рассмешить их. Доктора говорят, что Мамина болезнь несомненно от нервов, она переволновалась до крайности, беспокоясь о Папином здоровье. Даже и сейчас она думала о нас с тобой и сказала написать тебе, что она нам очень сочувствует из-за того, что мы не смогли встретиться в один из этих дней. Подумай, дорогая, как она добра, и дорогой Папа тоже. Он был изумлен, когда услышал, что я сегодня не уезжаю в Вольфсгартен, и даже хотел настоять, чтобы я не сопровождал его в Крым!

В своей телеграмме ты спрашиваешь, когда я, наконец, смогу приехать к тебе. Милая моя, я просто не знаю. Если Папа быстро поправится в Ливадии, я уверен, что приеду через две-три недели. Но оставить его в таком состоянии, как сейчас, при том, что Мама тоже нездорова, было бы преступлением на моей совести. Ах! Если бы мы поженились год назад, было бы легче переносить все эти несчастья, потому что тогда у нас не было бы этой доводящей до отчаяния разлуки…

Мама вчера предложила, что, может быть, ты сможешь приехать ненадолго в Ливадию, но Папа сказал, что ему не хотелось бы, чтобы ты видела его в таком состоянии, но, может быть, позже, на Корфу, когда он окрепнет и будет лучше выглядеть. Я тоже так думаю, моя дорогая, потому что если бы ты сейчас его увидела, такого слабого и изменившегося, на тебя это произвело бы ужасно тяжелое впечатление, несомненно, горазд худшее, чем на нас, поскольку мы находимся с ним постоянно. Я глубоко надеюсь и горячо молюсь Всемогущему Богу, чтобы Он развеял все наши печали и страхи, и чтобы Папа снова почувствовал себя здоровым и сильным, каким он был еще в прошлом году…

Мне слишком грустно, чтобы выразить словами мою печаль от того, что мы не смогли встретиться сейчас. Все мои воздушные замки упали и исчезли, как после землетрясения! Я постараюсь больше их не строить — но как можно жить без этого? Но, конечно, жизнь в этом мире — не одно сплошное несчастье. Должны быть, и уже были, проблески яркой и незабываемой радости и счастья грядущих лет! О, мое дорогое, милое, любимое чадо, я должен перечитать твою “проповедь” в одном из твоих последних писем. Это принесет моей душе мир и будет поддерживать мое мужество. Да благословит тебя Бог, моя родная Алики. Я так глубоко молюсь за твое счастье и благополучие! Ты для меня все.

До свидания, ангел мой. Вечно твой любящий и искренно преданный старина,

Ники

Вольфсгартен, 2 октября 1894 года, письмо А-124.

Мой дорогой, любимый,

Спешу тебя поблагодарить за твое дорогое письмо (№ 113). Бедняжка, как бы я хотела быть с тобой и утешать тебя, когда ты грустишь. Мне слишком хорошо знакомо несчастье находиться с больными людьми и не иметь возможности помочь им. Но их утешает уже то, что они видят рядом своих близких, пытающихся облегчить их страдания и делающих все, чтобы они чувствовали себя уютнее и приободрились. Они не должны унывать, это очень важно. Нужно делать все, что в ваших силах, чтобы отвлечь их, чтобы они не замыкались в себе. Я хорошо могу себе представить, как из-за нервов разыгралось люмбаго у Мамы. Как трогательно, что она о нас подумала, и дорогой Папа тоже, который, я уверена, хочет все время держать тебя при себе. Милый, спасибо за твою бескорыстность.

Вынуждена ждать еще две-три недели, и не уверена, что ты приедешь даже тогда — о, это слишком тяжело. Да, действительно, лучше бы мы были женаты — быть в разлуке, когда я знаю, в какой ты тревоге за своих родителей и не могу утешить тебя — это ужасно и это заставляет мое сердце пылать новой силой и любовью… Разве ты не понимаешь, в каком я состоянии — я горю, томлюсь по тебе, хочу быть твоей и иметь право поехать к тебе и разделить твое горе и печали, а не оставаться беспомощной и вынужденной только ждать.

“Не отчаивайся. Спокойно вверь себя Божией воле, и что тебе ни выпадет, переноси это во имя Иисуса Христа; так как после зимы следует лето, после ночи день, а после бури спокойствие”.

Старайся думать об этих строчках, хотя трудно им следовать в таком состоянии.

“Поэтому истинное спокойствие в сердце достигается сопротивлением нашим страстям, а не подчинением им”.

“Когда утешение отнимают у тебя, не впадай немедленно в отчаяние, а смиренно и терпеливо жди небесной милости, потому что Бог может дать тебе взамен более полное утешение”.

“Без борьбы не можешь достичь вершины терпения”.

“Вот моя надежда, одно мое единственное утешение — полететь к Тебе со всеми моими горестями, довериться Тебе, призвать Тебя из глубины сердца и терпеливо ждать Твоего утешения”.

Да благословит тебя Бог. Люблю, нежно целую, остаюсь твоя вечно и глубоко любящая и преданная невеста,

Аликс

Ливадия, 25 сентября/7 октября 1894 года, письмо Н-117.

Мое родное, бесценное Солнышко,

Твое дорогое письмо (№ 120) пришло вчера вечером… как глубоко меня тронули твои добрые слова. Я постоянно молюсь милосердному Богу, чтобы Он в течение всей моей жизни давал мне силу и волю, чтобы я мог сделать тебя как можно счастливее и мог показать тебе, как сильно и непрестанно я тебя люблю, и чтобы Он сделал меня более достойным моей дорогой невесты! Я молю Его сейчас об одном, чтобы мы могли скоро снова встретиться, потому что я чувствую, что мое терпение и мои душевные силы истощаются. Сегодня воскресенье, и мы ходили в красивую маленькую церковь, где я молился за твое здоровье и благополучие, а также за дорогого Отца. Он был в соседней комнате, через которую можно пройти в алтарь, так что, приоткрыв дверь, он слышал всю службу, оставаясь незамеченным. Также устраивали и для бабушки, когда она болела. Ее вкатывали в кресле прямо из ее комнат, и оттуда она могла следить за службой…

Наши комнаты очень светлые — по обеим сторонам дома идет большой балкон с прекрасным видом на море. Вечером мы обычно играем в игры. Как это напоминает мне милый Уолтон. Помнишь, любовь моя, эти первые вечера, когда мы играли во все эти игры и даже жульничали с картами (ты, по крайней мере, ни разу не попалась, шалунья!).

Я с нетерпением жду прибытия старого священника и полагаю, что он мог бы быть здесь в воскресенье или понедельник. Я его забросаю вопросами о моем Солнышке, ведь он видел мою дорогую всего несколько дней назад! Теперь даже это для меня радость, которая стала такой редкой. Вчера, готовясь сделать записи в своем дневнике, я с удовольствием обнаружил, что на новой странице, которую я начал, ты записала несколько приятных маленьких стихотворений, строчки которых, можешь быть уверена, я много-много раз прижал к моим губам! Милая моя, какая это была хорошая идея: сделать во всем дневнике разные милые записи!

Сегодня у нас была очень долгая поездка. Мы ездили в прелестное скалистое место, где весной и осенью прямо из середины холма бьет водопад. Мы там карабкались, как кошки, и весело провели время. Но сейчас, дорогая моя девочка, я должен заканчивать это послание.

Да благословит тебя Бог, мое драгоценное Солнышко. С нежнейшими поцелуями остаюсь, дорогая Алики, твой вечно любящий и верно преданный,

Ники

Вольфсгартен, 3 октября 1894 года, письмо А-125.

Мой родной, бесценный,

…Старый (священник — ред.) очень смеялся вчера, так как я активно выступала против монастырей. А как ты считаешь, разве правильно, что люди заточают себя там, вместо того, чтобы делать в мире добрые дела? Для чего Бог нас создал? Ясно, что не для того, чтобы спрятаться и эгоистично жить только для себя. Я прекрасно понимаю людей, которые уходят в монастырь, но вместе с тем я не считаю это правильным. Он говорил, что у некоторых это единственный способ избежать искушения, которому они не в силах противостоять иначе, чем уходом в обитель, чтобы вести там святую жизнь. Я называю это трусостью. Вокруг нас в мире всюду искушения, и мы должны научиться стать сильными и преодолевать их. Если нас одолевают искушения, это не причина, чтобы прятаться. Я уверена, Богу более угодно, чтобы мы продолжали жить в обычном мире, борясь с искушениями и с Божией помощью одерживали над ними победу. Мы должны помогать друг другу и делать добро. Я не говорю, что всем следует вступать в брак — нет, но помогать заблудшим, утешать печальных и одиноких, молиться со скорбящими и делать добро везде, где можно, но не запирать себя. Нет никакой добродетели в избегании искушений. Нет, я уверена, мы здесь не для этого. Если бы я совершила грех, я думаю, что скорее бы успокоила свою совесть, работая и помогая другим, чем просто молясь и каясь. Это может быть хорошо на несколько месяцев, но не дольше. Молодые девушки, надежды которых разбиты жизненными несчастьями, бегут в монастырь (я понимаю это), но не лучше ли было бы повернуться лицом к жизни, какой бы трудной она ни была, и с твердостью бороться, например, ухаживая за больными, тогда будешь полезным людям. Но я заболталась, зачем я тебя мучаю своими рассуждениями, только старый (священник — ред.) зря посмеялся надо мной.

Но сейчас я должна попрощаться. Да благословит тебя Бог, мой любимый, бесценный, вечно дорогой Ники. Твое вечно преданное и любящее,

Солнышко

Всем самый неясный привет. “Чтобы Его мир пребывал с тобой, и Его любовь успокаивала тебя — вот желание, которое я посылаю тебе в словах: да благословит тебя Бог”.

Ливадия, 28 сентября/10 октября 1894 года, письмо Н-120.

Мое родное, бесценное Солнышко,

Самая сердечная благодарность за твое дорогое письмо (№ 125), в котором ты рассуждаешь о людях, уходящих в монастыри и таким образом закрывающихся от мира. Действительно забавно, моя дорогая, что мы так единодушны в этом вопросе. Я помню, когда мы путешествовали по Либерии три года назад, я слышал, как многие люди жаловались, что у них недостаточно монастырей, только два на такую большую страну. Я очень удивился этому всеобщему мнению и потом сказал, что думаю об этом, и это было примерно то же самое, что моя милая сейчас написала мне! В старые времена они были очень полезны, особенно в России во время нашествия татар и во времена других подобных бедствий. Ты это увидишь, Солнышко мое, когда будешь читать нашу историю. Мне особенно нравятся три монастыря, которые делают исключительно много хорошего для населения, живущего рядом с ними. Это Лавра преподобного Сергия рядом с Москвой, другой, далеко на севере, на Белом море — Соловецкий монастырь, а третий — здесь, на восточном берегу Черного моря (на Кавказе) — Новый Афон. Но достаточно, иначе я могу продолжать до бесконечности, начав объяснять что-то, связанное с историей!

Прости меня, моя девочка, за то, что я скажу, но вчера, быстро пожирая глазами твое письмо, должен сознаться, что почувствовал небольшое разочарование и в тот момент пожелал, чтобы все монастыри и обители в мире “провалились” сквозь землю. Потому что, когда ты так далеко от меня, и я получаю письмо от Солнышка, я хочу, чтобы оно было полно только любви и описаний того, чем занята моя невеста! Ты понимаешь меня, моя драгоценная, и ты не обидишься на то, что я сказал? После того, как мы встретимся и какое-то время проведем вместе, тогда, если хочешь, спрашивай меня или говори о чем хочешь! Но сейчас, в разлуке, я хочу от тебя только милых писем, какие ты единственная умеешь писать! Вот видишь, Солнышко, я уже превращаюсь в ворчуна, с которым тяжело будет жить рядом! Это тебя не путает, милая? Ну и мужа ты себе выбрала, и каким несчастьем может быть твоя жизнь с ним. Ты, конечно, не представляешь, какое количество поцелуев и любви этот тиран потребует от тебя. Бедняжечка, я глубоко сочувствую тебе, когда думаю о твоем будущем…

Но здесь я должен закончить. До свидания, моя родная, обожаемая Алики, которую я люблю все отчаяннее с бесконечной верной преданностью…

Всегда твой глубоко преданный и искренне любящий,

Ники

[С годами взгляды Николая Александровича и Александры Феодоровны на монашество стали более зрелыми. В 1903 году Царь Николай II Александрович всячески способствовал канонизации преподобного Серафима Саровского и сам помогал нести мощи святого на своих плечах для прославления их в собор. К тому времени и Аликс — Александра Феодоровна также пришла к глубокому почитанию многих святых монахов — Угодников Божиих и верила, что именно по молитвам преподобного Серафима Саровского она смогла, наконец, родить сына. В своих письмах после замужества она часто упоминает о поездках по монастырям. Изменению ее взглядов, несомненно, способствовали и ее отношения с отцами Иоанном Кронштадтским и Феофаном (Быстровым), духовником Царской Семьи. В одной, особенно горькой строчке ее письма, написанного в Тобольске, будучи в заключении, Императрица грустно замечает: “О, как сильно я желаю поехать в Саров”.]

Ливадия, 27 сентября/9 октября 1894 года.

Стихотворение от Николая Александровича.

Для моего дорогого, бесценного Солнышка в память о печальной и долгой, более чем 3-х месячной разлуке от ее обожающего, страдающего и нежно любящего, навсегда верно преданного,

Ники

Будь стойкой

Два любящих сердца могут разлучаться,

Но любовь никогда не оставит их.

Любовь — ярчайший луч в ночи печали,

Любовь — это жизни свет.

Два любящих сердца могут разлучаться,

Но надежда никогда не оставит их.

Надежда — звезда в ночи печали,

Незабудка света.

Два любящих сердца могут разлучаться,

Но вера никогда не оставит их.

Верь в ночи печали.

Вера — любви и надежды свет.

Два любящих сердца могут разлучаться,

И печаль никогда не оставит их.

Кто не знает любви в ночи печали,

Тот не знает любви и света.

Дармштадт, 12 октября 1894 года, письмо А-133.

Мой родной, дорогой, бесценный,

Нет ничего хуже, чем видеть, как страдают близкие тебе люди и быть не в состоянии помочь им, разве только старанием ободрить их и не дать унывать. Но как это трудно, когда сам в унынии…

Пусть Всемогущий Бог утешит тебя и даст тебе силы, и поможет в любой беде и в выполнении твоего трудного долга. Бедный дорогой Отец! Хорошая теплая погода, наверняка, пойдет ему на пользу, только это не может быть так быстро, как ему, настрадавшемуся, хочется. Но знать, что он может положиться на тебя, видеть твою любовь, твое чувство долга, конечно, это для него большая поддержка. Я больше не буду просить тебя приехать… так как ты выполняешь свой главный долг, оставаясь с родителями, и было бы жестоко и безнравственно требовать твоего приезда. Здесь у тебя не было бы ни минуты душевного спокойствия от незнания того, что происходит дома, и ты бы очень волновался за родителей. Когда-нибудь придет наш черед, и мы будем всецело принадлежать друг другу, но сейчас мы не должны думать только о себе, а должны заботиться в первую очередь о других и делать все, что в наших силах, чтобы помочь им. Мы должны быть терпеливы, надеяться на помощь Божию и не противиться Его воле. Можно утешиться тем, что ты нужен, что ты можешь помочь и утешить, и твои дорогие родители благословят тебя…

Но твой дорогой Отец такой сильный, что его слабость более заметна, чем у хрупкого человека.

…твоя глубоко любящая и преданная невеста, Аликс

Ливадия, 3/15 октября 1894 года, письмо Н-124.

Родное мое, дорогое и любимое Солнышко,

Благодарю тебя от всего сердца за два твоих дорогих письма (№ 130 и 131), а также за милую подушечку (я видел, как ты над ней работала), и книжечку, в которую ты записала так много прекрасных стихов! Не представляешь, как я обрадовался и разволновался вчера, когда мне сказали о приезде старого священника. Я помчался его встречать и увидел, как он входит с большим пакетом под мышкой. Мы с ним проговорили долгое время, мне хотелось узнать, как ты выглядишь, моя любимая, и он мне все обстоятельно рассказал. Если бы ты только могла слышать, какие он пел тебе дифирамбы, как он доволен уроками с тобой и твоими успехами в русском языке. Ты можешь догадаться, милое чадо, о моих чувствах, когда он так расхваливал мою невестушку. Он особенно просил, чтобы я передал тебе, любовь моя, как он доволен и благодарен тебе и Эрни за вашу доброту к нему во время его пребывания там со всеми вами. Он добавил, что в Дармштадте чувствовал себя, как дома, и был очень тронут дружелюбием ваших мужчин!

Сейчас, моя бесценная девочка, позволь мне выразить тебе все, что может чувствовать честное любящее сердце, когда оно полно сильного обожания и глубокой благодарности! Эта миленькая подушечка очень мне нравится. Днем она лежит на подушке на моей кровати. Конечно, я много раз прижимал ее к губам, и каким же было мое удивление, когда я уловил приятный запах духов моего Солнышка! Ничто не напоминает о счастливом прошлом лучше, чем музыка или духи! Для меня блаженство иметь эту подушечку, не могу выразить, как она мне нравится! Я то и дело забегаю в свою комнату, чтобы зарыться носом в подушечку и с наслаждением чувствовать каждую ниточку, так сладко пахнущую любимыми пальчиками, которые над ней трудились…

Не называй меня счастливцем, милая, из-за того, что мы, как ты думаешь, купаемся в море. Мы не купались ни разу, так как вода слишком холодная. Что касается верховой езды, то да, мы выезжаем каждый день на этих симпатичных маленьких татарских лошадках, которые так красиво бегут иноходью!..

Милая, я понимаю, как ты огорчаешься, что Даки иногда ведет себя, как ребенок, но я думаю, что скоро она привыкнет к своему новому положению и будет обращать больше внимания на те мелочи, которые зачастую серьезнее, чем можно предположить! Не забывай, моя дорогая, что они еще и году не женаты. А мы, бедные старички, оба боремся за свое будущее, но пока не можем даже быть рядом, чтобы помогать друг другу… Я уверен, что у нас больше жизненного опыта, чем у них, а? И поэтому мы продолжаем ждать и ждать, пока, наконец, не придет день, когда мы уже больше никогда не будем разлучаться!

Мое всегда любимое Солнышко, да благословит тебя Бог, моя обожаемая невеста!.. твой нежно любящий и глубоко преданный старина,

Ники

Ливадия, 5/17 октября 1894 года, письмо Н-127.

Моя дорогая, бесценная,

В тот момент, когда я сел писать это письмо, Мама прислала за мной, и я побежал к ним в дом, и услышал приятную новость: они очень хотят, чтобы ты приехала сюда и отдохнула в Ливадии! Какая это будет радость и блаженство — увидеть здесь вскоре мою милую. Дай-то Бог! Папа был уже в постели, и он так по-доброму сказал мне, что ему жаль, что из-за своего нездоровья он невольно разлучил нас с тобой. Я не могу тебе выразить, моя любимая девочка, как глубоко я был тронут этими его любящими словами — в его глазах стояли слезы! Моя дорогая, моя драгоценная невеста, радость и счастье внезапно обрушились на меня, и я чувствую себя совершенно безумным при одной только мысли, что снова увижу твое любимое лицо — такое утешение… Если бы ты знала, какую глубокую благодарность я испытываю моим дорогим родителям за их предложение, за то, что мы спокойно вдали от всех будем общаться здесь с тобой несколько недель! Что скажет бабушка? Ты, возможно, повидаешься с ней зимой, поэтому она действительно не должна иметь ничего против твоего приезда сюда. Сейчас я с нетерпением жду твоего ответа на мою телеграмму — не бойся долгого путешествия, моя дорогая. Счастье, которое ты привезешь с собой сюда — разве это не награда?.. Я посылаю тебе несколько фиалок, может быть, они заставят мое Солнышко быстрее приехать ко мне, я здесь с распростертыми объятиями жду тебя, чтобы обнять и прижать к своему колотящемуся сердцу…

Неожиданно пришла телеграмма от Сергея и Эллы с известием, что они хотят ехать прямо сюда. Но Мама ответила им, что, как ты уже знаешь, было предложено дорогим Папой и ею, поехать им в Дармштадт и привезти с собой мою милую! Ах, Солнышко, Солнышко, ты приедешь…

Я думаю, это мое последнее письмо, да, они ведь долго идут. Как странно, наши роли переменились — ты приезжаешь ко мне вместо того, чтобы я летел к тебе. Да благословит тебя Бог, моя милая Аликс, и пусть Он поможет благополучно доставить тебя к нам, к твоему вечно любящему и полностью преданному, страстно обожающему

Ники

[Царь Александр III Александрович, Отец Николая Александровича, умер через две недели после того, как было написано это письмо, 20 октября/1 ноября, в окружении своей Семьи и Аликс, которая прибыла за несколько дней до этого. Рядом с ним был также святой праведный отец Иоанн Кронштадтский. На следующий день Аликс была принята в лоно Православной Церкви с наречением имени Александра.]

Царское Село, 12/24 ноября 1894 года.

Утренняя записка Аликс от Николая Александровича.

Мое дорогое Солнышко,

Я проснулся с твоим именем на устах, и глубоко и горячо помолился о твоем благополучии, здоровье и счастье. Моя родная малышка, любовь моя к тебе невыразима словами, она заполняет меня целиком и делает мрак этих дней светлее…

Моя Алики, да благословит тебя Бог.

Ники

Почему мы поженились?

Зачем женились, я и ты?

Еще в давнишние года Тебе признался я в любви,

Безмолвный твой ответ был “да”.

Сейчас любовь, как песня, льется,

Но тих, как вздох, был первый ее глас,

Она была дитя, что позже разовьется

И станет целый мир она для нас.

Нет в мире лучшего, походит все на Рай,

Когда гляжу я в глубь любимых глаз.

Когда тебя я к сердцу прижимаю,

Я забываю целый мир в тот час.

Родная, утоли мои печали,

Любовь свою раскрой мне до конца,

И если б не было любви вначале,

То наши верили б в нее сердца.

[Из-за внезапной смерти Государя Александра III и восшествия Николая Александровича на Престол, Александра Феодоровна и Николай Александрович поженились 14/26 ноября 1894 года.]

После свадьбы Александра Феодоровна записала в дневнике мужа:

“Я никогда не верила, что в мире может быть такое полное счастье — такое чувство общности между двумя смертными. Больше не будет разлук. Соединившись, наконец, мы связаны на всю жизнь, а когда эта жизнь закончится, мы встретимся снова в другом мире и навечно останемся вместе”.

VI. Письма, написанные в период брака. Царь Николай II Александрович и Царица Александра Феодоровна, 1898–1914 гг.

В течение этих лет — с 1898 по 1914 гг. переписка Царя Николая Александровича и Царицы Александры Феодоровны насчитывает гораздо меньше писем, чем в период их помолвки или Первой Мировой Войны, просто потому, что они редко разлучались. Когда они все-таки расставались, разлука была для них тяжела, и они писали друг другу ежедневно, как и до своей женитьбы. Эти письма характеризуют большую часть их семейной жизни, когда Александра Феодоровна занималась детьми, мужем и многочисленными благотворительными делами. Ее первенец, Ольга, появилась на свет в 1895 году, за ней, в 1897 году, родилась Татьяна, в 1899 — Мария, в 1901 Анастасия и в 1904 году — Алексей. Несмотря на частые беременности, осложняемые ее давней болезнью, Александра Феодоровна сама вынянчила всех своих пятерых детей, что для женщины ее положения было весьма необычным. После 1904 года ее беспокойство из-за гемофилии Алексея привело к болезни сердца, которая осложнялась еще постоянными попытками выполнять свои официальные и общественные обязанности. Тем не менее, семейная жизнь этой Четы была необычно счастливой.

Анна Вырубова, близкая подруга Императрицы, вспоминает: “Какой бы монотонной ни казалась жизнь Императора и его Семьи, она была полна безоблачного счастья. Никогда, за все двенадцать лет моего общения с ними, между Императором и Императрицей не приходилось мне слышать ни одного сказанного с раздражением слова, видеть ни одного сердитого взгляда. Для него она всегда была “Солнышко» или “Родная», и он входил в ее комнату, задрапированную розовато-лиловым, как входят в обитель отдыха и покоя. Все заботы и политические дела оставлялись за порогом, и нам никогда не разрешалось говорить на эти темы, Императрица же держала свои тревоги при себе. Она никогда не поддавалась искушению поделиться с ним своими треволнениями, рассказать о глупых и злобных интригах ее фрейлин или даже о более мелких заботах, касающихся образования и воспитания детей. “Ему надо думать обо всем народе,” — часто говорила мне она“.[7]

Благотворительная деятельность Александры Феодоровны была чрезмерна даже и для здоровой женщины. По собственной инициативе она устраивала для бедных мастерские по всей стране, основала школу сестер милосердия и ортопедическую больницу для детей. Школа Народного Искусства была попыткой возродить и развить старые народные промыслы, вводя образцы и технику, уже забытые и вышедшие из употребления. В течение двухлетнего курса крестьянские девушки и монахини обучались ремеслам, которые они могли преподавать, в свою очередь, в деревнях и монастырских школах.

С первых лет замужества Императрица проявила интерес ко многим туберкулезным санаториям рядом с Ливадией — крымским поместьем Царской Семьи. Неудовлетворенная условиями содержания в них, Александра Феодоровна стала их поддерживать за счет собственных средств и организовывать и проводить каждое лето благотворительные базары рядом с Ливадией. Выручка шла для тех, кто был слишком беден, чтобы платить за лечение. Каждое лето Императрица продавала в своем киоске прекрасное шитье и вышивки, собственноручно ею сработанные. Когда подросли дочери, Александра Феодоровна и их подключила к своей благотворительной деятельности. Она посещала дома многих больных туберкулезом, совершая визиты неожиданно, но ненавязчиво. Когда не могла пойти сама, то посылала дочерей. Ей часто говорили, что для девочек опасно сидеть у постели больных из-за туберкулезных бацилл, но она отметала эти возражения, и Великие княжны посещали многих тяжелейших пациентов. Она сказала как-то, что дети должны знать, что “кроме красоты, в мире много печали”.[8]

Собственное состояние Императрицы было небольшим, и для проведения своих благотворительных акций ей приходилось урезать личные расходы. Во время голода 1898 года она дала на борьбу с ним из личных средств 50 тысяч рублей — восьмую часть годового дохода Семьи. Это сверх и помимо обычных благотворительных дел.

Софи Буксгевден, ее фрейлина и близкая подруга, вспоминала: “Императрица живо интересовалась этой работой. Она была настоящей подвижницей благотворительности. Ей нравилось придумывать какие-то новые проекты и воплощать их в жизнь. Каждую деталь она тщательно продумывала, и во все вносила что-то свое. При обсуждениях всегда схватывала непосредственную суть вещей, выделяла наиболее практичные предложения, и самые лучшие и существенные поправки, как правило, исходили от нее. Все, кто соприкасался с нею в этих делах, не могли не оценить ясность ее мышления и здравый смысл. Она самозабвенно говорила об интересующих ее вещах и зажигала энтузиазмом единомышленников”.[9]

Но ее благотворительная работа не ограничивалась только административными обязанностями.

“Бесчисленное количество раз, сама часто недомогая, Императрица ездила из Царского Села в Санкт-Петербург навещать больных. Будучи сама доброй матерью, она особенно сочувствовала горестям других матерей. Люди, которых она хорошо знала, и те, которые едва знали ее, все были уверены, что найдут со стороны Александры Феодоровны теплое сочувствие своим бедам”.[10]

Когда разразилась I Мировая Война, Александра Феодоровна приложила все усилия, чтобы как можно больше дворцов приспособить под госпитали. К концу года под ее патронажем были 85 госпиталей и 10 санитарных поездов. Во дворцовом госпитале она сама с дочерьми начала учиться на сестер милосердия, и они ежедневно ухаживали за привезенными с поля боя солдатами.

Анна Вырубова в своих мемуарах описывает такую сцену:

“…Помню, что тогда мы только учились на сестер милосердия. Прибыв в госпиталь в десятом часу, после Божественной литургии, мы шли прямо в приемные палаты, куда приносили людей, которым была оказана только первая помощь в траншеях и полевых госпиталях. Они, проделав долгий путь, были обычно отталкивающе грязные, в крови, и страдали. Очистив руки в антисептических растворах, мы начинали работу — мыть, чистить, перевязывать искалеченные тела, изуродованные лица, слепые глаза, все неописуемые увечья, нанесенные так называемой цивилизованной войной… Я видела Русскую Императрицу в операционной госпиталя, держащей склянки с эфиром, подающей простерилизованные инструменты, помогающей при самых трудных операциях, принимающей из рук хирургов ампутированные конечности, убирающей пропитанные кровью и даже кишащие паразитами бинты, выносящей все эти запахи, зрелище и агонию в самом ужасном на земле месте — военном госпитале во время войны. Она делала свою работу с тихим смирением и неутомимостью человека, которому Бог предназначил это служение. (17-летняя — ред.) Татьяна была почти такой же опытной и такой же верной, как и ее Мать, и жаловалась только, что из-за молодости ее освобождают от самой трудной работы. Императрицу ни от чего не освобождали, и она сама этого не желала… Бывало, когда хирурги говорили солдату, что ему предстоит ампутация или операция, исход которой может быть фатальным, несчастный со страхом и болью призывал ее:

“Царица! Стой со мной рядом, держи меня за руку, чтобы я не боялся”. Был ли это офицер или простой крестьянский парень, она всегда откликалась на такой призыв. Положив страдающему на голову руку, она говорила ему слова утешения, подбадривала, молилась вместе с ним, пока шла подготовка к операции, самим прикосновением рук своих облегчая боль. Люди ее обожествляли, ждали ее прихода, протягивали забинтованные руки, чтобы коснуться ее, когда она проходила мимо них, улыбались, когда она склонялась над их кроватями, шепча слова молитвы и утешения”.[11]

Письма, в которых Александра Феодоровна рассказывает мужу о физических и духовных надобностях людей, о которых она заботилась, относятся к числу самых запоминающихся, написанных ею в ее замужний период. В конце 1914 года она ревностно пишет о необходимости того, чтобы церковные таинства были доступны солдатам и раненым и просит Царя обеспечить их всем необходимым для этого. Позднее она с негодованием писала о случае пренебрежительного отношения к раненым австрийским и немецким военнопленным на Русской Земле. В отсутствие Мужа она отменила решение Синода запретить рождественские елки, замечая, что решение было принято “только потому, что этот (обычай — ред.) пришел из Германии. Какая примитивность мышления…”

Ее жизнь была наполнена великодушной и жертвенной любовью, которую она считала своим идеалом.

1898 год

[Письма за 1898 год были написаны во время путешествия Царя Николая Александровича в Данию на похороны своей бабушки по материнской линии, Датской Королевы Луизы, которую в Семье любовно звали “Амама”.]

Бернсторф Слот, Дания.

26 сентября/8 октября 1898 года. 28 сентября/10 октября 1898 года. 1 октября/10 октября. 4 октября/16 октября. Письма Н-129, Н-130, Н-131, Н-133.

Моя родная, любимая, дорогая женушка,

Наконец-то я прибыл сюда после бесконечного путешествия по железной дороге и по морю и сижу за тем же самым столом, что и два года назад, в большой комнате посередине, которая в 1896 году была нашей гостиной. Сейчас это моя комната. А. Тира — мой сосед справа (в старой комнате Мамы), и тетя Алиса — слева от нашей спальни. Так больно было оставлять мою милую женушку, что я чуть не плакал, зная, что она так далеко, далеко от меня. Но я должен начать с рассказа о том, как я сюда добрался. Два дня назад я послал тебе мое первое письмо с “Полярной Звезды”, конечно, не предполагая, что через 3 часа снова окажусь в Либане и проведу там сутки. День казался прекрасным, дул очень сильный северный ветер. Как только мы вышли в море, яхту начало качать, и чем дальше мы двигались, тем сильнее была килевая качка, так же, как было между Портсмутом и Чербургом. Весь наш завтрак был испорчен, по каютам летали вещи — не было надежды, что море успокоится, поэтому Ломанд предложил вернуться обратно, и, раскачиваясь и танцуя по волнам, как торпедоносец, мы вернулись в гавань Либана через три часа после того, как вышли из нее… Вчера мы, наконец, отбыли, 25-го в два часа дня, и прибыли сюда сегодня ровно в 12. В целом, для этого времени года погода была самой благоприятной, но, конечно, нас качало, так как волнение на море не улеглось, по крайней мере, не было ветра…

…Очень хорошо пообедал внизу в маленьком камбузе, после чего сидел с офицерами в их кают-компании. Обе ночи я прекрасно спал в середине, в детской каюте, в настоящей кровати, что было очень приятно после тряской железной дороги…

…яхта бросила якорь в местечке рядом с Копенгагеном, в Бельвью, там маленький причал и несколько домов. Я был изумлен, когда после высадки меня встретили дорогой Апапа, Мама и вся Семья. Они все выглядели более бодрыми и не такими измученными, как я ожидал. Как только мы подъехали к дому, меня провели в спальню, где стоял закрытый гроб, окруженный множеством венков, которые выглядели очень красиво. Все же я должен сказать, что мне было грустно при мысли, что тело не стоит в соседней церкви — я думаю, что во всех отношениях это было бы лучше. Бедный Апапа выгладит хорошо; он постоянно заходит в ту комнату, а потом выходит на длительные прогулки, в которых, конечно, его сопровождает Семья.

Причина отсрочки похорон в том, что все необходимое для погребения — траурные одежды из черной ткани, катафалк и т.д. — сгорело несколько лет назад во время пожара и церемонию невозможно провести. Апапа хочет, чтобы похороны были проведены как государственная церемония, и поэтому им нужно такое долгое время, чтобы все подготовить. Когда вернусь, я расскажу все, что слышал от Мамы и остальных о последних днях бедной Амамы; так печально и трогательно!

Сейчас как раз мне принесли твое милое маленькое письмо, первое от тебя. От всего сердца благодарю тебя за каждую твою строчку и за цветок…

Я снова в кругу Семьи. Они меня все расспрашивают о тебе и детях и очень сожалеют, что ты не приехала. Дорогая Мама и Апапа особенно, потому что они не слышали о долгом путешествии Ирэн в Китай. Конечно, я им объяснил, что в первые дни после смерти Амамы мы не могли решить, вдвоем нам ехать в Данию или мне одному. Мама сказала мне, что Апапа выразил желание, чтобы я приехал, и из-за этого она мне телеграфировала. Я чувствую, что исполнил свой долг, и в этом смысле доволен, что нахожусь среди них. В целом, здесь собралось 36 членов Семьи, и некоторые еще в городе. Мы всей толпой завтракаем, обедаем и гуляем… Любой, кто увидел бы Семью за столом, не поверил бы, что умерла бабушка, и все собрались здесь на ее похороны: целый день смех, болтовня и суета. Тетя Ольга сказала мне, что Апапа с ней поделился, что он чувствует себя счастливым и успокоенным, видя вокруг себя шумную молодежь — все идет по закону природы, которые ничто не в силах изменить… Нас всех изумило, сколько Апапа каждый день выхаживает пешком. Ему никак не дашь его 80 лет.

Надеюсь, что с Божией помощью, моя милая, я встречусь с тобой 9 октября утром в Севастополе, на том месте, где мы расстались… бесценная моя женушка, я по тебе ужасно скучаю… здесь я сплю в моей старой походной кровати… когда вижу другие молодые пары вместе, чувствую себя таким одиноким и выхожу, чтобы их не видеть. Но я совершенно уверен, что ни один из этих мужей не любит свою жену так сильно и верно, как я люблю мою Аликс. Да благословит тебя Бог, моя любимая женушка, я всегда буду молиться за тебя и наших милых дочурок и каждую ночь в своей кровати я посылаю вам троим мои нежнейшие поцелуи и благословения…

…В 3.30 вся Семья собралась вокруг гроба. Была прочитана молитва, спета песня, пастор произнес проповедь и благословил останки, все мы вынесли гроб и поставили его в машину; затем вся Семья пешком проследовала на станцию Глентофте. Сотня молодых девушек шла впереди и разбрасывала по дороге цветы. Гроб поставили в черный железнодорожный вагон, мы сели в тот же поезд и отправились прямо в Роскильде, что отсюда примерно в часе езды. Прибыли туда в 6 часов, когда уже было темно, и таким же образом проследовали через город к собору. Там сняли гроб и внесли его внутрь, и он будет оставаться в церкви у входа до завтра, когда мы снова вернемся на финальную церемонию. Вернулись сюда в 8, все довольно уставшие, и после обеда быстро разошлись по постелям…

…Воскресенье, мы собираемся в город в церковь, наши горячие молитвы встретятся, не так ли, любовь моя? Мне снова предстоит долгое путешествие, но как я сейчас бесконечно счастлив, чувствуя, что каждый час приближает меня к моей родной обожаемой Алики, к тому же, со мной будет Миша! Ну, сейчас я должен рассказать тебе о вчерашней последней и печальной церемонии. Семья выехала из Бернсторфа в 12.45 после раннего обеда с Королем Швеции. Все другие — Принцы и зарубежные гости — выехали из города и прибыли в Роскильде раньше. Мы видели их всех там во дворце перед церемонией. Среди них был адмирал Гервайс. Похоронная служба была прекрасной, был и орган, и пение, но почти не было молитв, только проповедь. Это кажется таким тяжелым и грустным — отсутствие морального и религиозного утешения для тех, кто в этом больше всего нуждается. Греческие кузены думают так же, как мы, им тоже очень грустно после смерти дорогой Амамы. Собор прекрасен, тебе бы он понравился, строго в готическом стиле, высокий и внутри чрезвычайно просто… День был солнечный, и лучи солнца падали сверху через высокие окна прямо на гроб. В конце гроб вынесли армейские полковники и морские капитаны к месту ее последнего упокоения, в хорошенькую белую часовню рядом с собором. Последнее прощание было мучительно грустным; мне было больно смотреть на лицо бедного дорогого Апапы, такое скорбное выражение! После этого все вернулись в старый дом, из которого вышли, и попрощались с иностранными Принцами. В Бернсторф вернулись в 5 часов.

В городе, в одном из магазинов, я нашел хорошенькую зеленую, покрытую эмалью, рамочку в форме сердца с портретом дорогой Амамы и подарил ее Апапе, когда вернулись с похорон домой. Я был счастлив, что доставил ему удовольствие, и был тронут тем, как он благодарил за нее. Я передал ему твою записку, которая его тоже растрогала. Он такой мужественный и стойкий, не выказывает своей скорби. Дай Бог, чтобы потом, когда вся Семья разъедется, горе не обрушилось на него с новой силой! Эта мысль всех пугает.

…Итак, завтра утром мы с Мишей уезжаем, мое сердце прыгает от радости при мысли о нашей встрече, надеюсь, на том же месте, где мы расстались!.. О, любовь моя, моя дорогая женушка, можем ли мы, в самом деле, на это надеяться? Тогда наша встреча будет вдвойне счастливой. Будь осторожна, мой ангел, с этим нельзя шутить! Моя Алики, любимая моя, милая жена — я люблю тебя сильно, до сумасшествия, моя родная. Да благословит Бог тебя и наших деток.

Навечно твой,

искренне любящий…

Ники

1899 год

[В 1899 году умер от туберкулеза младший брат Государя Великий князь Георгий Александрович, болевший до того несколько лет. Следующие письма написаны во время похорон в Москве.]

Петергоф, 10/22 июля 1899 года, письмо Н-134.

Моя милая, родная женушка,

Кажется странным писать тебе, когда я сижу внизу в своей комнате, а ты, я знаю, на балконе. Но завтра я буду далеко, и не хочу, чтобы даже один день прошел у тебя без весточки от твоего супруга, без слов — сказанных или написанных — о том, как он тебя любит, тебя и троих малышек! Моя дорогая, на этот раз мы разлучаемся ненадолго, так что не унывай, спокойно занимайся детишками…

Вечером ты тет-а-тет увидишься с Вальдемаром. Пусть при ваших трапезах присутствует мой старый пес, и не забывайте кормить птичек во дворе! Я страшусь встречи в Москве, ужасно, что после четырех лет разлуки увижу своего брата, находящимся в гробе. Боюсь, что все это так расстроит бедную Маму! Что ж, ничего не поделаешь, мы должны, как обычно, собрать свое мужество и терпеливо нести свой крест, как велит нам Иисус Христос. Но иногда это слишком трудно! Я не осмеливаюсь жаловаться на свою судьбу, ведь мне на земле выпало такое счастье… я обладаю таким сокровищем, как ты, моя любимая Аликс, и у меня уже трое маленьких херувимов. От всего своего сердца благодарю Бога за то, что по милости своей он дал мне все это и сделал мою жизнь легкой и счастливой. Труд и приходящие печали для меня ничто, раз ты со мною рядом. Может быть, не могу выразить, но я глубоко это чувствую. По вечерам наши молитвы будут встречаться (только две ночи), особенно завтра, в день именин Ольги. Не можешь себе представить, моя дорогая, какое это странное чувство — сидеть рядом с тобой и в то же время писать тебе. Я признаюсь, что сказал тебе неправду, что собираюсь написать Виктории, но я думаю, что ты такая же добрая душечка. Жаль, что мы не смогли выйти в море, но все к лучшему — был ветер и довольно свежо, кроме того, мы смогли на несколько часов больше провести вместе. Я пишу очень плохо, не знаю, писать ли мне в прошедшем или в настоящем времени…

Да благословит тебя Бог, моя дорогая жена! Будь уверена, что я постоянно думаю о тебе и молюсь за тебя. Сейчас я должен заканчивать, так как мы собрались поиграть в карты. Доброй ночи, моя милая Аликс, моя родная жена, моя радость, мое счастье, вся моя жизнь! Да благословит Бог тебя и наших дорогих дочурок!

Всегда твой

искренне преданный и

глубоко любящий муж,

Ники

Петергоф, 11/23 июля 1899 года, письмо А-154.

Мой родной, дорогой,

Не могу найти слов, чтобы описать тебе радость, которую я испытала, когда Орчи принесла мне твое письмо. Это был такой приятный сюрприз, и я от всего сердца благодарю тебя за него — ты такой молодец, что подумал обо мне, а у меня в этот раз не было для тебя письма. Стыд и срам! Представляю, как ты сидел рядом со мной и писал письмо, а я и не подумала, что это для меня. Я только удивлялась, как быстро ты пишешь Виктории. Ночью мне было так одиноко, и каждый раз, когда я просыпалась и протягивала руку, я касалась холодной подушки вместо дорогой теплой руки — и никого радом, чтобы потрясти и растолкать, и разбудить. Когда ты уезжал, я смотрела, как и утром, из окна коридора, когда ты ехал. Мне страшно не хватает твоих поцелуев, и мне было так тяжело видеть, как ты уезжаешь один в это грустное путешествие — каждый раз, когда мы расстаемся, это бывает по какому-то печальному поводу, и поэтому вдвойне тяжело отпускать тебя одного. Ни на одно мгновение я не перестаю думать о тебе, представляя, с какими чувствами ты приближаешься к Москве. Да поможет тебе Бог, да даст силы мужественно перенести все, как и прежде. Только Он в состоянии утешить тебя — ведь потеря так велика. У меня сердце болит за тебя, и я знаю, как тяжело тебе будет ночью — если бы я могла, я полетела бы к тебе, обняла, покрыла поцелуями и говорила тебе о моей великой любви, которая возрастает с каждым днем и наполняет всю мою жизнь. Если бы я могла оградить тебя от всех печалей — но на все Божия воля, и мы должны склониться перед ней, но не сломаться. У тебя так много других забот, а сейчас еще и это — в самом деле тяжело. Но он, дорогой мальчик, сейчас почивает в мире, оставив все горести жизни и освободившись ото всех страданий. Невозможно пожелать ему вернуться обратно и снова вести свою одинокую жизнь. Я уверена, что он и твой дорогой Отец сейчас ближе к тебе, чем когда-либо раньше, и они сокрушаются, видя все ваши страдания. Но подумай, какой опорой и утешением ты являешься для бедной дорогой Мамы, и то, что ты будешь с ней рядом, тоже ей поможет. Если моя любовь может хоть сколько-нибудь тебя утешить, позволь мне высказать ее снова и снова… Я люблю тебя, я люблю тебя всем сердцем, и душой, и разумом, сильно и нежно. Наши малышки здесь — как жаль, что ты не можешь видеть Ольгу в день ее именин… как она говорит, “мой праздник”. Дети Ксении будут с ними пить чай, а потом я принесу вниз ребенка. Больше писать не могу, идет Стана. Прошел сильный дождь, вода поднялась высоко, светит солнце, но стало холоднее — на балконе быть нельзя. До свидания и да благословит тебя Бог…

Твоя верная женушка,

Аликс

1990 год

Петергоф, 23 июня/6 июля 1900 года, письмо А-155.

Бесценный мой,

Я должна уже сегодня послать тебе письмо, чтобы ты хоть одно его получил… Ужасно, что тебе пришлось уехать одному, и, возвращаясь со станции, я чувствовала комок в горле и подозрительную влагу в глазах. Поэтому я поехала прямо в маленькую церковь и мне стало намного спокойнее, когда я помолилась за моего дорогого. Служба длилась только 3/4 часа. Если бы ты был со мной, я думаю, мы бы умерли от такого пения: пели только три человека, кажется, садовник и фонарщик, и пели они на разные голоса. Это терзало слух, а у дьякона был невозможный голос, так что я не поняла ни слова из Библии, кроме “Марфа…” У священников были слишком короткие рясы, а из-под них виднелись огромные черные ботинки — но мне было не смешно. Я со всем жаром молилась за тебя и чувствовала себя вполне серьезной. Возвращаясь домой, встретила детей, и мы с ними шли домой. Потом ко мне пришла дочь бедного Муравьева — бедняжка, она такая мужественная. Потом я рисовала, со мной была Шнайдерляйн, и мы вместе пообедали на балконе. Я не расстаюсь с Иванном (старый пес Николая Александровича — ред.). О, мой милый, как я по тебе скучаю, по твоим глазам, в которые можно глядеть, как в озера. “Я люблю тебя, я люблю тебя — это все, что я могу сказать”. Быть без тебя действительно ужасно, мой любимый Ники! Мое единственное утешение — наши дорогие малышки. Но Иванн тоже тоскует, а у Альмелы печальные глаза…

Я ездила с Лили в моем экипаже повидать на часок Стану… В целом, она чувствует себя лучше. Она показала мне их маленькую церковь, которую я прежде не видела. Потом я завезла Лили домой и поехала к Наденьке — бедненькая, она все твердит, что ее хотят куда-то забрать, и она так боится. Бедняжка, трудно видеть ее в таком состоянии, она просила меня приезжать еще…

Я была так счастлива получить твою телеграмму, крепко целую тебя за нее. Каждое слово от тебя — такое утешение для одинокого сердца… я так привыкла быть со своим мужем рядом, что просто не переношу разлуку с ним. Если бы ты мог видеть мой чайный стол! Стол плетеный, на нем стакан молока, клубника, немного бисквитов. Сейчас я должна позвать детей, а потом, перед тем, как придет дантист, закончу это послание.

…Я ходила в твою комнату посмотреть, не пришли ли какие-нибудь бумаги, и нашла дверь запертой, но ключ был там, и в комнате было так уныло. Я велела принести какие-нибудь рассортированные бумаги и хочу аккуратно положить их на стул рядом с твоим письменным столом. Правильно? С большим трудом и со слезами я выпроводила детей из комнаты, так как им очень хотелось посмотреть, как дантист будет работать над моими зубами, а Ольга хотела спать со мной. Но я должна положить ручку и отправляться. Доброй ночи, мой дорогой, милый муж. Да благословит и да хранит тебя Бог, и пусть святые ангелы охраняют тебя. Я покрываю поцелуями твое милое лицо — лоб, глаза, рот — и остаюсь вечно твоя нежно любящая женушка.

Аликс

1902 год

31 августа 1902 года, письмо А-169.

Мой любимый,

Какую глубокую радость сегодня утром доставило мне твое письмо. От всего сердца благодарю тебя за него. Да, милый, действительно, это расставание было одним из самых тяжелых, но каждый день снова приближает нашу встречу. Должно быть, было очень тяжело во время речей…

Твои дорогие письмо и телеграммы я положила на твою кровать, так что, когда я ночью просыпаюсь, могу потрогать что-то твое. Только подумайте, как говорит эта замужняя старушка — как выразились бы многие, “старомодно”. Но чем бы была жизнь без любви, что бы стало с твоей женушкой без тебя? Ты мой любимый, мое сокровище, радость моего сердца. Чтобы дети не шумели, я с ними играю: они что-то задумывают, а я отгадываю. Ольга всегда думает о солнце, облаках, небе, дожде или о чем-нибудь небесном, объясняя мне, что она счастлива, когда думает об этом…

Сейчас до свидания. Да благословит и хранит тебя Бог. Крепко целую, милый, твоя нежно любящая и преданная женушка,

Аликс

В поезде, 1 сентября 1902 года, письмо Н-143.

Моя дорогая,

Большое спасибо за твое дорогое письмо (№ 168). Оно лежало на столе в моем купе, когда мы вернулись после успешного визита в Курск. Мы выехали из города в 9.30 и вернулись к обеду, в 3 часа. Видишь, какое было насыщенное воскресное утро. Мы проехали через город к собору, где была очень хорошая служба. После службы мы все прикладывались к образу Богородицы (икона Божией Матери Курская-Коренная — ред.). Собор был полон школьников, девочек и мальчиков, я их всех видел. Оттуда мы пошли в другую прекрасную старинную церковь, построенную Растрелли, потом посетили госпиталь Красного Креста, который прекрасно содержится. После этого поехали во дворец Епископа. В величественном зале Епископ поставил копию Папиного бюста в положении стоя, довольно хорошая фигура. Мы все ужасно проголодались и с благодарностью приняли предложение выпить чашку чая с бутербродами. Все сидели за круглым столом, и высокая Мария Барянская была хозяйкой за трапезой. Было довольно много дам, некоторые весьма симпатичные, с роковыми глазами, и они упорно смотрели прямо на меня и на Мишу, приятно улыбаясь, когда мы в их направлении поворачивали головы. В конце чая вокруг нас стояла такая стена из них, что это было невозможно больше выносить, и мы встали. Мария Барянская очень много расспрашивала о тебе. Наш последний визит был в дом губернатора, где я снова говорил речь. На этот раз — для крестьян пяти соседних губерний. Это прошло хорошо, потому что намного легче говорить с простыми людьми. Мы покинули Курск, полные наилучших впечатлений, и провели спокойный день в Ярославле. После прекрасной летней погоды, которая стояла последние дни, внезапно стало холодно. В 8 часов был большой обед в палатке для именитых людей Курска, примерно на 90 персон. Приезжал Сергей из своего лагеря, а потом сразу уехал. Он хочет ехать в Петергоф, чтобы привезти Эллу. Сейчас, до свидания, да благословит тебя Бог, моя милая женушка.

Нежно целую тебя и всех детей… Твой вечно любящий и преданный,

Ники

Петербург, 3 сентября 1902 года, письмо А-172.

Любовь моя,

Нежно тебя благодарю за интересное письмо о визите в Курск. В газетах я тоже читала детальное описание. Образ Божией Матери — это тот, который любил о. Серафим и который исцелил его в детском возрасте. Я вижу, как ты пьешь чай, окруженный толпой болтающих дам, и представляю выражение смущения на твоем лице, которое делает твои милые глаза еще более опасными. Я уверена, что тогда многие сердца забились сильнее, старый греховодник. Я заставлю тебя носить синие очки, чтобы отпугивать веселых бабочек от моего чересчур опасного мужа.

Каким впечатляющим и эмоциональным зрелищем была, должно быть, атака 80-ти батальонов, а потом этот колоссальный обед на лугу.

Дождь, дождь, очень высоко поднялась вода, но сегодня немного теплее…

Нужно отправляться в постель. Доброй ночи, да благословит и сохранит тебя Бог. Нежно целую моего любимого супруга, твоя родная женушка,

Аликс

В поезде, 2 сентября 1902 года, письмо Н-144.

Моя родная, бесценная,

С любовью благодарю тебя за твое дорогое письмо, которое обрадовало меня гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Чем ближе дата нашей встречи, тем больше растет мое нетерпение. Я надеюсь вернуться 6-го числа в 10.45 вечера… К счастью, сегодня погода стала намного лучше, в голубом небе ни облачка и приятное теплое солнце. Мы не уехали очень далеко, так как войска подошли к нам со всех сторон. Сергей отходит по направлению к Курску за реку Семур, а (другой командир — ред.) сосредоточил всю свою армию на этой стороне реки. Завтра будет большая атака с переходом через реку Семур и отчаянная попытка отогнать Сергея с большой дороги на Москву. Это чрезвычайно трудная задача, так как позиция Сергея сейчас очень сильная, на заболоченной реке, на которой мало мостов, а длинные дороги, проложенные вдоль берегов, затопляются. Хотя в одном, самом отдаленном месте, куда я ездил сегодня утром, один корпус из одесских войск ухитрился перейти реку, не встретив войск противника. Проезжая через деревни, мы выходили из экипажа и заходили в две церкви. Люди бежали за нами километрами, какие у них прекрасные легкие! Я видел старых солдат, некоторые из них с крестами и медалями за прошлую войну. Я говорил со многими. Наши верховые лошади и тройки очень устали, потому что бедные животные во время маневров стояли в отдаленной от железной дороги деревне и должны были всегда приходить, забирать нас и везти туда, потом обратно, а потом возвращаться домой. Но никто не виноват, заранее нельзя вычислить, какое место в больших маневрах сыграет решающую роль.

Да благословит тебя Бог, моя дорогая маленькая Аликс. Нежно целую тебя, а также детей. Всегда преданный тебе муженек,

Ники

1904 год

Царское Село, 5 мая 1904 года, письмо А-177.

Любовь моя,

Извини за то, что пишу карандашом, но я лежу на софе на спине, стараясь не двигаться. У меня были сильные боли, ночь прошла плохо, так как я просыпалась от каждого движения — удалось поспать один час на правом боку, потом утром, наконец, поспала побольше, лежа неподвижно на спине. Я проведу день на софе, не поеду ни на прогулку, ни даже в церковь, чего мне очень хотелось, но я не хочу покидать комнату, чтобы быть в лучшем состоянии, когда завтра приедут остальные.

[В 1904 году разразилась русско-японская война.]

Петербург, 26 июня 1904 года, письмо А-182.

Ангел мой милый,

Ты уехал, и женушка твоя одна, и компанию ей составляет только ее крошечное семейство. Тяжело быть с тобой в разлуке, но мы должны благодарить Бога за то, что за 10 лет это случалось так редко. Я буду стойкой, и другие не увидят, как у меня болит сердце, — расстаться с тобой ради твоих солдат — это не то, чтобы отправить тебя в какое-нибудь другое путешествие. Это было бы хуже. Я люблю солдат и хочу, чтобы они видели тебя перед тем, как идти в бой за тебя и за свою страну. Им легче будет погибать, когда они только что видели Императора и слышали его голос — никакой представитель, даже Миша, не заменит тебя. Они оставили своих жен, поэтому и твоя не будет ворчать. Хорошо, что Миша с тобой. Ты там не один, а для него, чем больше он с тобой (что вполне естественно), тем лучше во всех отношениях; это отвлекает его от собственных проблем. Там он слышит разговоры серьезных мужчин, и это поможет ему сформировать собственные убеждения. Ему следовало бы больше помогать тебе, его единственному брату, которому так нужна помощь. Жена, как бы дорога она ни была, никогда не сможет стать таким помощником — у нее не так устроен мозг, хоть и хотелось бы, чтобы это было иначе. О, когда у нее такой муж, как у меня… Благодарю Бога за такого мужа. Большое, большое спасибо за твою милую записочку. Я прочитала ее, как только ты уехал, и она дала мне силы улыбнуться детям, когда они пришли к завтраку. Ольга снова повторила, что это из-за японцев ты должен был уехать. Я взяла с собой Татьяну на прогулку, ехали все вдоль моря… Все еще ветрено, но вполне тепло. Я ехала на тех же лошадях, что отвозили тебя на станцию, и они были совсем сонные…

Бэби (Анастасия — ред.) спросила меня: “Тебе грустно, что Папа уехал?”, и когда я сказала “да”, она ответила: “Не беспокойся — он скоро вернется”. Они все тебя целуют… Да благословит тебя Бог, дорогой мой.

Нежнейшие поцелуи от твоей глубоко преданной, вечно любящей,

Аликс

[В 1904 году родился долгожданный Наследник Престола, Цесаревич Алексей Николаевич.]

Петербург, август 1904 года, письмо А-189.

Родной мой, дорогой ангел,

Вот и снова ты оставляешь свою старую женушку, но на этот раз с драгоценным маленьким сыном на руках, поэтому на сердце не так будет тяжело. Трудно снова расставаться, но, благодарение Богу, это ненадолго. Как счастливы будут видеть тебя казаки — больше, чем когда-либо, так как сейчас мой маленький драгоценный Малыш — это еще одна ниточка между ними и их бывшим атаманом. Я уверена, что когда ты будешь проезжать Москву, там будет волнующая встреча. Ночь будет такой долгой и унылой — я люблю смотреть на тебя, когда не могу уснуть, а в комнате начинает светать. Я уверена, что тебе было грустно покинуть свою маленькую Семью и новорожденного Сына — мы будем считать часы до твоего возвращения. Я постараюсь быть мужественной, но мои глупые нервы так расшатались, что я не в силах сдерживать слезы. О, как я тебя люблю! Один Бог знает, как сильно. Верю, что пока мы в разлуке, с востока не придут плохие новости. Я не люблю слышать все это, когда тебя нет рядом…

О, Господь Бог действительно щедр, послав нам сейчас этот солнечный лучик, когда он всем нам так нужен. Пусть Он даст нам силы воспитать хорошо ребенка, чтобы он был для тебя, когда вырастет, настоящим помощником и товарищем. Милый, до свидания, да благословит и хранит тебя Бог и вернет тебя домой в скором времени в полном благополучии. Я буду все время думать о тебе и сильно молиться за тебя. Покрываю твое лицо нежными любящими поцелуями — всегда твоя,

Женушка

[Следующее письмо было написано после первого приступа гемофилии у Алексея Николаевича в возрасте четырех недель.]

Петербург, 15 сентября 1904 года, письма А-193, А-194.

Мой родной, бесценный,

Тебя снова нет рядом, да благословит тебя Бог и да хранит, и вернет благополучно назад. Прости меня за то, что не сдержалась, но я не могу сдержать эти ужасные слезы, чувствуя себя такой измученной после такого испытания на прошлой неделе… О, такая боль, и нельзя, чтобы другие это видели… Слава Богу, сейчас он вполне здоров! Это похоже на то, как будто его нам снова вернули, хотя я и не верила, что он уйдет. Я знаю, что тебе не нравится уезжать от него, мне тоже лучше, когда он рядом — я уверена, что его маленькая душа молится за тебя. Мой милый Ники, я люблю тебя все глубже и глубже, мне кажется, что здесь осталось только мое тело, а душу мою ты забрал с собой. Я покрываю тебя поцелуями, мое сокровище, и вижу, что тебе больно расставаться. Я буду писать тебе ежедневно, утром и вечером, буду посылать телеграммы обо всех нас. Даст Бог, в понедельник мы снова будем вместе. Целую тебя, благословляю, молюсь о тебе больше, чем когда-либо. Твоя,

Женушка

В поезде, 16 сентября 1904 года, письмо Н-149.

Любимое мое Солнышко,

Какую радость мне доставило твое милое письмо. Мой “старик” положил его в моем купе на стол, где я и нашел его после обеда, а вечером перед тем, как лечь спать, такой приятный сюрприз от нашего Малыша. Крохотный башмачок и перчаточка так сладко им пахли, а фотография, которую я прежде не видел, очаровательна, и сходство большое. Много-много раз благодарю тебя, дорогая, за твою предусмотрительность, которая так меня тронула. Только женушка может придумать такое, чтобы доставить удовольствие муженьку, когда он в отъезде. Твои телеграммы меня очень успокаивают, чувствуешь себя ближе к вам, дважды в день получая от вас известия. Тяжело было вчера уезжать от вас. Я должен был собрать всю свою волю… Я был так изумлен и тронут поведением Ольги, я даже предположить не мог, что она плачет из-за меня, пока ты не объяснила мне причину. Я начинаю сейчас чувствовать себя без детей более одиноким, чем раньше — вот что значит опытный старый Папа!

Ночь была чрезвычайно холодной, и мы в поезде все это почувствовали. День солнечный и теплый, точно такая же прекрасная погода, как была дома. Я так рад, что она сохраняется, и надеюсь, так будет до моего приезда. Мы проезжаем мимо красивых лесов в очень болотистой местности.

То, что ты показала нашего малыша (офицеру), произвело большой эффект не только на него, но и на тех, кого он после этого видел. Должен сказать, что путешествовать в комфортабельном поезде и целый день не видеть никого — это, в конце концов, отдых. Если бы только мы были вместе, это был бы и отдых, и счастье, но увы… дом, дом, ничего не поделаешь. Сейчас до свидания, благословляю тебя, любовь моя, мое Солнышко, и наших милых детей. Очень нежно поцелуй за меня нашего сына. Твой муженек,

Ники

Петербург, 16 сентября 1904 года, письмо А-195.

Мой дорогой, любимый Ники,

Горячо тебя благодарю за телеграмму, которую получила с такой радостью. Ну, я выезжала с Ольгой… мы ехали, 8 минут прошли пешком (больше бы я не выдержала) через английский парк мимо фонтанов к домику, где я оставила ее на чай и уроки танцев. Остальные присоединились к ней там. Я вернулась к Бэби и он, убаюканный мною, уснул у меня на коленях. У него была очень хорошая прогулка… В 5 часов я поспешила в коттедж на чай, в 6 пришла домой, поцеловала детишек, приняла ванну и нырнула в постель. Чувствую себя довольно усталой, морально и физически. Бэби лежал у меня на руках, не ел, спал. В 9 часов положила его в постельку, рядом с моей, и приготовилась на ночь; лампу унесли. В 11 часов он проснулся, и я его покормила. В 12 часов положила, спящего, в кроватку в его комнате. У него была хорошая ночь, и у женушки тоже, но она очень устала. Утром он был у меня с 8 часов до 10.30, потом кормилица его попоила и в 11 часов отнесла вниз в детскую и уложила спать. Горячо благодарю тебя за письма и телеграммы. Я рада, что вещички ребенка доставили тебе столько счастья. Я попросилась поехать с Мамой, если она будет выезжать в 10 часов. Я не знаю, как успею с нашим ангелом. Он так же мил, как всегда, и я уверена, думает о тебе; он был спокоен и, я надеюсь, в карете будет спать. Скучаю по тебе, в доме кажется так ужасно тихо, нет людей, не подъезжают кареты.

До свидания, и да благословит тебя Бог. Нежно целую. Твоя,

Аликс

Петергоф, 18 сентября, 1904, Письмо А-197.

Мой дорогой Ники,

Я пишу тебе карандашом, так как я все еще в постели. Милый малыш лежит у меня на коленях, не спит и слушает музыкальную шкатулку. После того, как я покормила его, он спал очень долго этой ночью, и я счастлива видеть это. Перед тем, как пить, он улыбался и ворковал… тебе бы это так понравилось. Слава Богу, что в Одессе все прошло так хорошо. Твоя телеграмма меня очень успокоила, и я благодаря этому спала прекрасно… Я выезжала на долгую прогулку одна, так как старшие катались верхом, а две младших в саду — на твоих пони. Наш сын за неделю набрал 200 граммов, очень хорошо.

Сейчас до свидания, мое сокровище, и да благословит тебя Бог — нежный поцелуй от твоего Солнышка,

Аликс

1907 год

На борту корабля, 20 июля 1907 года, письмо Н-151.

Дорогая моя, родная,

Благодарю тебя от всего сердца за твое милое письмо. Оно меня глубоко тронуло, я прочел его с таким удовольствием перед тем, как лечь спать. Внизу в каютах я чувствую себя совершенно одиноким. Двери в твои (каюты) открыты, и я часто заглядываю в них, всегда ожидая, что найду там свою женушку. Я ужасно скучаю по тебе и детям, также и все офицеры! Вчера до ночи погода была прекрасной, море было, как зеркало… Примерно в 2 часа ночи мы вышли в Балтику, и нас там качало довольно сильно. Я не мог заснуть долго, это мне так напомнило ночь в Северном море перед Дюнкерком. В эти часы я был доволен, что тебя нет на борту. До утра, пока море не успокоилось, мы снизили скорость, потом снова пошли быстрее. Когда я вышел на палубу, увидел, что все мои господа в полном порядке и веселы. После обеда снова началось волнение, но сейчас все уже привыкли к качке. Много молодых матросов страдают от морской болезни, но не певцы. Я много хожу по палубе и с каждым отдельно долго беседую. За столом на твоем месте сидит Фредерикс, а Ивольский от меня слева. Этот последний рассказывает мне массу интересных вещей… Время от времени я подмигиваю ребятам на другом конце стола, а они в ответ широко улыбаются. Над морем с белыми барашками нависло серое небо. Я очень надеюсь, что к моменту нашей встречи погода будет прекрасной. Сегодня днем холоднее, чем было в наших внутренних водах.

Милая, дорогая, как я скучаю по тебе и детям…

1909 год

Царское Село, 24 июня 1909 года, письмо А-212.

Мой бесценный,

Ты прочитаешь эти строчки, когда поезд будет уже уносить тебя далеко от женушки и детей. Очень тяжело отпускать тебя ехать одного — первое путешествие по стране после всех этих волнений — но я знаю, что в Божиих руках ты в безопасности…

Пусть все пройдет хорошо и будет не слишком утомительно — ты порадуешься сердцем, увидев все войска на этом памятном поле битвы. С тобой будут все мысли и молитвы твоей женушки, родной мой, любимый муженек. Я буду внимательнейшим образом следить за твоими малышками и милым Бэби, зная, что тебе должно оставлять его, и как он будет скучать по своему дорогому Отцу — а кто же не будет?! Все будут ужасно. Сегодня вечером ты думай обо мне. Мы будем исповедываться после 9-ти в доме родителей Ани и приобщимся Святые Таин завтра утром в Дубвохо — служба начнется в 10. Сегодня вечером мы собираемся бодрствовать, потом от станции пойдем в церковь Ланцера, так чтобы перед этим великим моментом, к которому я так мало готовилась, быть на службе. В нашей разлуке это будет большим утешением, но я чувствую себя такой недостойной этого благословения, такой неготовой к нему — никогда не бываешь готовой. От всего сердца, милый мой, я прошу тебя простить меня, если я каким-либо образом причинила тебе боль или неудовольствие — ты знаешь, что никогда это не было сделано преднамеренно — я слишком люблю тебя для этого. Наша любовь и наша жизнь — это одно целое, мы настолько соединены, что нельзя сомневаться и в любви, и в верности — ничто не может разъединить нас или уменьшить нашу любовь. Что бы ни было на сердце женушки, в ее сердце ее муженек, всегда самый дорогой, самый близкий, лучший из всех — ты сам не знаешь, какой ты, любовь моя, мой родной. Ни у кого нет такого мужа, такого чистого, бескорыстного, доброго и верного — никогда ни слова упрека, если я капризничаю, всегда спокойный, хотя внутри, может быть, бушует буря. Пусть вновь и вновь благословит тебя Бог за все, и за твою любовь, пусть Он за все щедро наградит тебя. Так трудно расставаться с тобой. Мы так редко расстаемся — но наши сердца и души все равно вместе. Я буду ежедневно телеграфировать.

До свидания, мое сокровище,

благословляю и целую снова и снова,

и обнимаю тебя крепко.

Всегда твоя верная старая,

Женушка

1910 год

Царское Село, 22 октября 1910 года, письмо А-220

Мой дорогой, любимый,

Так печально и пусто без тебя в маленьком доме, я ужасно без тебя скучаю. После твоего отъезда я немного посидела в твоей комнате, стараясь быть мужественной, но безуспешно. После ванны молилась и прочитала акафист Казанской Божией Матери и тогда немного успокоилась. Целую вечность не могла заснуть. Наш малыш вошел в ночной рубашке будить меня и отдернул шторы.

…После массажа голове стало лучше, но все тело очень болит — видимо, еще из-за погоды. Как жаль, что тебя здесь нет, также грустно не слышать голосов твоих людей. Сегодня ночью была сильная буря, и время от времени шел проливной дождь. Надеюсь, что у вас там для охоты более подходящая погода — интересно, увидишься ли ты с Георгием, это было бы хорошо. Элла прислала мне доброе, нежное письмецо, зная, что сегодня утром я буду чувствовать себя одиноко. Пришел доктор, я должна пока закончить, допишу после…

…Сердцем он остался доволен, думает, что сильное падение (давления — ред.) вызвало боли в груди, ревматизм в плече и руках; почки в порядке, так что боли в спине из-за чего-то другого. Итак, нужно осторожно массировать только нижнюю часть ног или вообще прекратить на несколько дней, так как из-за нервов сильная боль. Он также доволен… Татьяной. У нее сегодня была головная боль, потому что она очень сильно плакала из-за тебя (уже прошла). Мы все плохо переносим разлуку с тобой.

Доброй ночи и

да благословит тебя Бог.

Нежнейшие поцелуи

от твоей верной маленькой,

Женушки

1914 год

[В июле 1914 года началась Первая Мировая война.]

Царское Село, 19 сентября 1914 года, письмо А-234.

Мой родной, мой самый родной и милый,

Я очень счастлива за тебя, что, наконец, тебе удалось уехать, так как я знаю, как ты глубоко страдал все это время — даже спал беспокойно. Эту тему я преднамеренно не затрагивала, зная и хорошо представляя твои чувства и в то же время понимая, что для тебе лучше уехать и стать во главе армии. Эта поездка будет для тебя маленьким утешением, и я надеюсь, что тебе удастся увидеть многие войска. Я представляю себе их радость, когда они тебя увидят, и все твои чувства — увы, я не могу быть с тобой, чтобы все это видеть. Еще труднее, чем обычно, прощаться с тобой, мой ангел… такая пустота после твоего отъезда. Я знаю, что бы ты ни делал, ты будешь скучать по своей Семье и драгоценному Малышу. Он быстро поправится после того, как наш Друг его осмотрел, и это для тебя будет облегчением.

Ухаживать за ранеными — мое утешение, вот почему даже в прошлое утро я ходила в госпиталь, пока у тебя был прием, чтобы окончательно не упасть духом и не расстроить тебя. Пусть и немного уменьшится их страдание — это помогает тоскующему сердцу. Кроме всего, через то, что я прохожу с тобой и нашей любимой страной и людьми, я страдаю и за мою “старую маленькую родину”, за ее войска, за Эрни и Ирэн, и многих скорбящих там друзей — но сколько людей проходят через то же самое? И потом, стыд и унижение при мысли о том, что немцы могут так себя вести! Хочется зарыться в землю… Но достаточно об этом в письме. Я должна радоваться с тобой, что ты едешь, и я радуюсь — но все же я так ужасно страдаю от разлуки — мы не привыкли к ней, и я так сильно люблю моего родного… дорогого. Скоро 20 лет, как я принадлежу тебе, и каким блаженством быть твоей верной женушкой. Как хорошо, что ты увидишь милую Ольгу (сестра Государя; она была на фронте сестрой милосердия — ред.). Это и ее подбодрит, и тебе будет приятно. Я дам тебе для нее письмо с благодарностями для раненых.

Дорогой, любимый, мои телеграммы не могут быть очень теплыми, так как проходят через столько военных рук — но ты и между строчек прочтешь всю мою любовь и тоску… Самые искренние мои молитвы будут следовать за тобой день и ночь. Я вверяю тебя милости нашего Господа. Пусть Он хранит тебя, направляет тебя и вернет домой целым и невредимым.

Благословляю тебя †. Я люблю тебя так, как редко какой-либо мужчина был любим. Целую тебя и нежно прижимаю к сердцу.

Навеки твоя, старая,

Женушка

Царское Село, 24 сентября 1914 года, письмо А-238.

Мой дорогой, любимый,

От всего сердца благодарю тебя за твое милое письмо. Твои нежные слова глубоко тронули меня и согрели мое одинокое сердце. Я глубоко разочарована вместе с тобой, что тебе посоветовали не ездить в крепость — это была бы такая награда всем замечательным стойким людям… Ольга, повидав тебя, написала такую радостную телеграмму, милое дитя. Она так храбро делает свою работу, и сколько благодарных солдат встанут опять в строй, с ее светлым обликом в сердце, а другие, уезжая домой в свои деревни, с ее милым образом. И то, что она твоя сестра, еще сильнее укрепит связь между тобой и народом… В английской газете я вычитала хорошую статью — они хвалят наших солдат и говорят, что их глубокая религиозность и почитание своего миролюбивого Монарха помогает им хорошо сражаться за святое дело. Какой позор, что немцы заперли маленькую Великую княгиню Люксембурга в замке рядом с Нюрембергом — такое оскорбление!

Я выехала в госпиталь только в 11, привезла врача от Ани. Мы ассистировали при двух операциях — она делала их сидя, чтобы я, также сидя, могла подавать ей инструменты. Один мужчина был таким забавным, когда снова очнулся в своей кровати — он начал петь очень громким голосом и сам себе дирижировал рукой, из чего я заключила, что у него веселый характер, и так оно и было. Он был чрезвычайно оживлен, сказал, что надеется, что не ругался во время операции. Он настоящий герой и хочет вернуться на войну, как только заживет его нога. А другой с загадочной улыбкой говорил: “Я был далеко, далеко… шел, шел — там было хорошо… Бог Всемогущий… все были вместе… вы не знаете, где я был”, и благодарил Бога, и восхвалял Его — ему, должно быть, виделись чудесные картины, пока мы удаляли пулю из его плеча. Она (доктор — ред.) больше не разрешила мне заниматься перевязками, пока я не отдохну, и проверила у меня сердце и голову. После обеда я до 5 часов лежала в комнате Малыша. Я ему почитала и немного поспала. Алексей вслух, вполне прилично, прочитал пять строчек по-французски.

Я каждый день хотела посещать церковь, а была там только один раз. Как жаль, ведь это такое утешение, когда на сердце печаль. Мы всегда ставим свечи перед тем, как идти в госпиталь, и я с любовью молюсь Богу и Пресвятой Богородице, чтобы они благословили нашу работу и наши руки принесли исцеление больным.

Я так рада, что ты чувствуешь себя лучше, такое путешествие благоприятно, так как ты ближе ко всем, можешь встретиться с командирами и все узнать прямо от них и высказать им свои соображения. Как смертельно устали, должно быть, английские и французские войска, сражаясь без перерыва 20 дней или больше. А против нас нацелены большие орудия из Кенигсберга. Сегодня Орлов не прислал сообщений, так что я полагаю, ничего особенного не произошло…

Я перечитала твое дорогое письмо всего в несколько строчек и стараюсь представить, что это любимый говорит со мной. Мы так мало видим друг друга, ты так занят и так устаешь, что не хочется беспокоить тебя вопросами, и мы никогда не бываем с тобой наедине. Но сейчас мне надо постараться заснуть, чтобы завтра чувствовать себя сильнее и принести больше пользы — я думала, что так много сделаю, когда ты уедешь, но Бекор (врач — ред.) испортил все мои планы и хорошие намерения.

Спи спокойно, дорогой, святые ангелы будут охранять твой сон, и любовь окружит тебя. С глубокой преданностью и любовью…

[Следующее утро]

…Бедный старый Фредерикс… как грустно, что нашему бедному старичку снова стало хуже — я так боялась, что это может снова случиться, когда он поедет с тобой. Было бы лучше, если бы он остался, но он так предан тебе, что даже мысль о том, чтобы ты был один, ему непереносима. Боюсь, что ему недолго осталось, что близок его конец. Какая это будет потеря — таких людей больше не найти, такого честного друга трудно кем-нибудь заменить.

…Эта несчастная война, когда она, наконец, кончится? Я чувствую, что Вильгельм (Кайзер Германии Вильгельм — ред.), должно быть, приходит в отчаяние, когда осознает, что именно он, его антирусская ориентация, стали причиной войны, и страна идет к краху. Все эти маленькие государства годами будут страдать от последствий. У меня сердце кровью обливается, когда я думаю, сколько труда вложили Папа и Эрни, чтобы привести нашу маленькую страну к ее нынешнему благополучному, со всех точек зрения, состоянию. Здесь, с Божией помощью, все будет хорошо, и война закончится славой, поднимет дух, прочистит многие застойные мозги, приведет к единению и, в моральном смысле, “оздоровит”. Только одного я желаю — чтобы наши войска вели себя во всех отношениях образцово, а не грабили и не разбойничали — пусть этот ужас останется на совести прусских войск. Это деморализует, и тогда теряется настоящий контроль над людьми. Когда они сражаются за свою добычу, а не за славу страны, тогда они становятся разбойниками с большой дороги. Незачем следовать плохим примерам. Тыловые части в этом деле просто наказание. Все говорят о них с отчаянием, никто не может держать их в руках. Всегда и во всем бывают темные и светлые стороны, так и здесь. Такой войне следовало бы очистить дух, а не осквернять его, не так ли? В некоторых полках, я знаю, дисциплина очень строгая, и они пытаются сохранить порядок — но не помешал бы и приказ свыше. Это моя собственная мысль, дорогой, потому что я хочу, чтобы впоследствии в других странах вспоминали о русских войсках с благоговением, уважением и восхищением. Люди здесь даже не всегда осознают, что собственность других людей священна, что ее нельзя трогать — победа не означает грабеж. Священники и определены во все полки, чтобы говорить с людьми на эту тему. Да, я досаждаю тебе вещами, которые меня не касаются, но это только из-за любви к нашим солдатам и их репутации.

Сокровище мое милое, сейчас мне нужно заканчивать. Все мои молитвы и самые нежные мысли будут с тобой. Пусть Бог даст тебе мужество, силу и терпение, а вера, еще большая, чем прежде, у тебя есть… и это она тебя поддерживает. Да, молитвы и беззаветная вера в милость Божию дают силы все вынести.

Благословляю тебя, целую… со всем пылом большого любящего сердца. Как хорошо, что ты скоро вернешься. Твоя,

Женушка

Царское Село, 20 октября 1914 года, письмо А-239.

Мой родной, самый-самый любимый,

Снова приближается час разлуки, и снова болит сердце, но я рада за тебя, что ты поедешь, все посмотришь и почувствуешь себя ближе к войскам. Я надеюсь, что в этот раз тебе удастся увидеть больше. Мы с нетерпением будем ждать твоих телеграмм…

Слава Богу, что ты можешь уехать, не беспокоясь о милом Бэби. Если случится что-нибудь, я все буду писать тебе уменьшительными словами и ты поймешь, что я пишу о Малыше…

Завтра 20 лет с того дня, как я обрадовала тебя, став православной! Как пролетели годы, как много мы вместе пережили. Прости, что я пишу карандашом, но я все еще на диване, а ты все еще на исповеди. Еще раз прости свое Солнышко, если каким-нибудь образом я огорчила или расстроила тебя — поверь, никогда не было этого преднамеренно. Славу Богу, что завтра мы вместе причастимся — это придаст силы и успокоит. Пусть Бог пошлет нам успех и на суше, и на море. Пусть Он благословит наш флот.

…О, любовь моя, если ты хочешь, чтобы я тебя встретила, пошли за мной, Ольгой и Татьяной. Мы ведь так мало видим друг друга, а так о многом хочется поговорить и спросить…

21 октября

…Как хорошо было сегодня утром вместе принять Святое Причастие — и такое великолепное солнце — пусть оно всегда сопровождает тебя в твоих путешествиях и в прямом, и в переносном смысле. На всем твоем пути тебя будут сопровождать мои молитвы, думы о тебе и моя нежная любовь. Любовь моя самая дорогая, да благословит и сохранит тебя Бог и пусть Пресвятая Богородица хранит тебя от всех напастей.

Мои самые нежные благословения. Без конца целую тебя, прижимаю к сердцу с безграничной любовью и нежностью. Мой Ники, навечно твоя верная,

Женушка

Царское Село, 21 октября 1914 года, письмо А-240.

Мой родной, любимый,

Такой неожиданной радостью было получить от тебя телеграмму, и я от всего сердца благодарю тебя за нее. Это хорошо, что вы с Н.П. прогулялись на одной из станций. Тебя это освежило. Мне так было грустно видеть твою одинокую фигуру, стоящую у двери, — казалось таким неестественным видеть, что ты отправляешься совершенно один. Без тебя все чужое — наш дом, наше солнце. Я проглотила слезы и заспешила в госпиталь, где усердно работала два часа. Тяжелораненые. Впервые одному солдату я брила ногу около раны и вокруг нее. Сегодня работала совершенно самостоятельно, без сестры или доктора — только Княгиня (главный хирург — ред.) приходила посмотреть каждого человека, что с ним. Я спрашивала ее, правильно ли я делаю. Потом мы отправились в другой госпиталь и в разных палатах сидели с офицерами…

Потом я отдохнула. Бэби прочитал здесь свои молитвы, так как я слишком устала, чтобы подниматься наверх. Ольга с Татьяной сейчас в Ольгиной комнате — до этого Татьяна в течение получаса сама принимала Нейдхардта с его людьми. Это так хорошо для девочек… они приучаются к самостоятельности, и их это очень развивает — необходимо думать и говорить самим, без моей постоянной помощи.

Я с нетерпением жду новостей с Черного моря. Бог даст, флот будет иметь успех. Я полагаю, что они не сообщают ничего, чтобы враг по беспроволочному телеграфу не мог определить их местонахождение. Сегодня вечером опять очень холодно. Интересно, играешь ли ты в домино!

О, любовь моя, как мне без тебя одиноко… Какое счастье, что мы причастились перед тем, как ты уехал — это дало силы и успокоение. Какое великое дело, что в такой момент у нас есть возможность причащаться, и хочется, чтобы другие помнили, что Бог нас всех благословляет — это не то, что мы по необходимости делаем раз в году в Великий Пост, а когда душа жаждет этого, и ей нужны силы. Когда я общаюсь с одинокими людьми, которые, я знаю, много страдают, я всегда касаюсь этой темы, и, с Божией помощью, мне много раз удавалось убедить их, что это необходимо делать и что это приносит облегчение и умиротворение многим усталым сердцам.

С одним из наших офицеров я также говорила, и он согласился, и после этого стал таким радостным и мужественным и гораздо легче переносил боль. Мне кажется, что это одна из наших главных женских обязанностей — пытаться приблизить людей к Богу, заставить их понять, что Он нам близок и доступен и ждет, что мы с любовью и доверием обратимся к Нему. Застенчивость и ложная гордость многих удерживают — поэтому мы должны помочь им сломать эту стену. Я как раз прошлым вечером сказала священнику, что считаю, что духовенству следовало бы больше говорить с ранеными таким образом — совершенно просто и прямо, а не в форме поучений. Души их, как у детей, и только время от времени требуется наставлять их на путь истинный. С офицерами, как правило, это намного труднее.

22 октября

Доброе утро, сокровище мое. Я так много молилась за тебя сегодня утром в маленькой церкви… Я думала о том, как ты, должно быть, рад оказаться ближе к фронту, и с каким нетерпением ожидали сегодня утром раненые твоего приезда в Минск.

С 10 до 11 мы перевязывали раненых офицеров, потом пошли в большой госпиталь на три, довольно серьезные, операции. Были ампутированы три пальца, так как началось заражение крови, и они совершенно сгнили. У другого ранение шрапнелью и… ампутация, еще у одного из ноги вынули множество кусочков раздробленной кости…

Служба проходила в большой госпитальной церкви, и на верхнем балконе мы стояли, преклонив колени, во время чтения акафиста перед образом Казанской Божией Матери… Сейчас я должна отправляться в мой поезд N 4 Красного Креста.

До свидания, любимый Ники.

Благословляю и снова, и снова тебя целую. Всегда твоя маленькая,

Женушка

Всем кланяюсь и особенно Н.П., я рада, что он с тобой — тебе с ним будет легче.

Царское Село, 22 октября 1914 года, письмо А- 241.

Мой родной, любимый,

Сейчас 7 часов, и пока никаких известий от тебя… Я все еще надеюсь, что ты пошлешь за нами, чтобы мы с тобой встретились. Будет тяжело оставлять Бэби, которого я никогда не оставляю надолго, но пока он здоров, с ним могут побыть Мария и Анастасия, а я бы могла уехать. Конечно, мне бы хотелось, чтобы поездка была полезной. Всего лучше было бы, если бы я смогла поехать до места назначения на поезде, на одном из санитарных поездов, чтобы посмотреть, как они принимают и отвозят раненых, как ухаживают за ними… или встретиться с тобой там, где есть госпитали. Но я оставляю все на твое усмотрение, и как тебе будет удобнее, ты скажешь, что мне делать, где и когда встретиться с тобой… Я принимала (посетителей — ред.)… потом Княгиня прочитала нам лекцию. Мы закончили весь курс хирургии, причем в большем, чем обычно, объеме, и сейчас она пройдет с нами анатомию и внутренние болезни, так как для девочек хорошо все это будет знать. Я разбирала теплые вещи для раненых, возвращающихся домой или в армию.

Мы договорились завтра днем ехать в Лучу, в мою маленькую мастерскую наверху. Это был подарок Алексею, который я приняла и организовала там что-то вроде дополнения к моей школе народного искусства. Там работают девушки, делают коврики и учат этому деревенских женщин, потом они получат коров, домашнюю птицу, овощи и будут обучаться ведению домашнего хозяйства.

Какое злодейство — бросать с аэропланов бомбы на виллу Короля Альберта, который сейчас как раз там живет. Слава Богу, что все обошлось, но я никогда не представляла себе, что можно пытаться убить Монарха только потому, что он во время войны стал чьим-то врагом! Перед обедом мне нужно, закрыв глаза, отдохнуть с четверть часа, продолжу сегодня вечером…

…Во время обеда Малыш написал для меня на меню спряжение французского глагола, какой молодец; как ты, должно быть, по нему скучаешь! Как я счастлива, когда он здоров! На ночь я поцеловала твою подушку, и очень хочу, чтобы ты был рядом со мной — мысленно я представляю тебя лежащим в твоем купе и себя, наклоняющейся над тобой, благословляя и нежно целуя твое милое лицо. О, милый, как ты мне дорог. Если бы я могла помочь тебе нести твою тяжкую ношу. Но я уверена, что у тебя там все по-другому. Ты услышишь много интересного и наберешься новых сил…

Доброй ночи, солнце мое, мой родной. Спи хорошо, тебя хранят святые ангелы и Пресвятая Богородица. С тобой мои самые нежные мысли и молитвы. Я чувствую, как тебе одиноко, как тебе хочется быть здесь.

Целую, благословляю, люблю,

Женушка

Царское Село, 27 октября 1914 года, письмо А-246.

Мой родной, дорогой Ники,

Собираюсь пораньше лечь спать, я очень устала после такого трудного дня, и, когда девочки в 11 часов пошли спать, тоже попрощалась на ночь с Аней… Ах, эта проклятая война! Бывают моменты, когда больше невозможно выносить все эти несчастья, кровь. Поддерживают только надежда и вера в безграничную справедливость и милость Божию. Во Франции дела идут очень медленно, но тем не менее мы слышали об успехах и о том, что у немцев громадные потери. У меня так болит сердце, когда я думаю об Эрни и его войсках, о многих людях, которых я знаю… о потерях во всем мире! Ну, может, хоть что-то хорошее выйдет из всего этого, и вся эта кровь прольется не напрасно. Трудно разобраться во всем этом, остается только терпеть. Всем так нужна опять спокойная, счастливая жизнь! Но нам так долго еще придется ждать мира. Нельзя поддаваться отчаянию, но бывают мгновения, когда ноша так тяжела, а на тебе груз ответственности за всю страну. Я так хочу помочь тебе, облегчить твою ношу — погладить твой лоб, прижать тебя к себе. Когда мы бываем вместе, что случается так редко, мы скрываем свои чувства — мы оба страдаем молча, сдерживаемся, чтобы не огорчать друг друга… За эти 20 лет мы так много вместе пережили, что понимаем друг друга без слов. Я молюсь, чтобы Бог помог тебе, дал тебе силы и мудрость, и успех.

Пусть ангелы и молитвы женушки охраняют твой сон…

18 ноября 1914 года, письмо Н-160.

Мое родное любимое Солнышко, дорогая Жена,

Мы закончили обед, и я перечитал твое милое, нежное письмо… Погода унылая, идет сильный дождь, осталось очень мало снега. Когда мы уезжали, я заглянул во все купе, со всеми попрощался… если бы только мы могли отправиться в это путешествие вместе, какой бы это было для меня радостью… Я постараюсь писать часто, к моему удивлению, я обнаружил, что могу писать во время движения поезда. Моя подвесная перекладина оказалась очень практичной! Я много на ней висел и подтягивался перед едой. В поезде это очень полезно, хорошо разгоняет кровь. Большой радостью было видеть тебя здоровой и так хорошо помогающей раненым. Как сказал наш Друг, в такое время Бог помогает нам многое вынести. Верь мне, любовь моя, не бойся и, когда ты одна, верь в свои силы, тогда все пойдет успешно.

Да благословит тебя Бог, родная моя. Нежно целую тебя и детей. Ну, держись и старайся не думать, что ты одна. Твой верный муженек,

Ники

Царское Село, 20 ноября 1914 года, письмо А-250.

Любимый, дорогой Ники,

…Я ходила в Большой дворец (в госпиталь — ред.) к тому бедному мальчику… мне все-таки кажется, что края этой большой… раны затвердели, Княгиня находит, что кожа не омертвела. Она посмотрела ногу Ройфла и считает, что пока еще не поздно, следует немедленно делать ампутацию, иначе придется резать очень высоко. Его семья… хочет, чтобы его проконсультировали какие-нибудь знаменитости, но все в отъезде, кроме Зейдлера, который сможет приехать только в пятницу.

Погода мягкая, Бэби катается в своем автомобильчике, а потом Ольга, которая сейчас гуляет с Аней, пойдет с ним в Большой дворец к офицерам, которым не терпится его повидать. Я слишком устала, чтобы идти с ними, а в 5 с четвертью в большом госпитале нам предстоит ампутация (вместо лекции). Сегодня утром мы присутствовали на нашей первой большой ампутации (я, как всегда, подавала инструмент, а Ольга вдевала нитки в иголки — была отрезана рука целиком). Потом мы все принимали раненых в маленьком госпитале (а самых тяжелых в большом). Я принимала искалеченных мужчин с ужасными ранами… даже было страшно смотреть, насколько они изранены… У меня болит сердце за них — я не буду больше описывать подробности, это так грустно. Я им особенно сочувствую, как жена и мать. Я выслала из комнаты молодую сестру (девушку), а мадемуазель Аннен — постарше, она молодой врач и такая добрая. Есть раны с отравленными пулями. Один из офицеров в Большом дворце показал мне пулю дум-дум, изготовленную в Германии. Она очень длинная, на конце узкая и похожа на красную медь…

Милый мой, до свидания. Да благословит и да хранит тебя Бог. Остаюсь навсегда глубоко преданная, любящая старая женушка,

Аликс

Все дети тебя целуют.

Царское Село, 23 ноября 1914, письмо А-253.

Мой родной, дорогой, любимый,

Мы благополучно вернулись сюда в 9 с четвертью. Младшие в порядке и в веселом настроении. Девочки пошли в церковь, а я отдыхаю, так как очень устала и очень плохо спала в поезде обе ночи… Ну, постараюсь рассказать все сначала. Мы отсюда выехали в 9, до 10 сидели и болтали, потом легли спать. В Пскове выглянули и увидели, что стоит какой-то санитарный поезд, позже в одном из городов проезжали мимо моего санитарного поезда, который должен приехать сюда сегодня в 12.30. Прибыли в Вильно, на станции были губернатор, представители от Красного Креста и военных. Я увидела два санитарных поезда и сразу прошла к ним. Все устроено вполне прилично, есть несколько тяжелых случаев, но все держатся молодцом — они прямо из боя. Посмотрела госпитальные кухни и пункты питания. Оттуда поехали в собор, где находятся мощи трех святых, а потом подошли к образу Божией Матери — чуть не умерла, когда поднималась. Образ в чудесном месте, жаль, что нельзя к нему приложиться. Потом — в польский госпиталь, огромный зал с кроватями, где самые тяжелые лежат на сцене, а на галерее вверху — офицеры. Очень много воздуха, и содержится чисто. Повсюду и в обоих городах меня любезно вели по лестницам, которые для меня слишком круты. Повсюду я раздаю образки, и девочки тоже. Потом, госпиталь Красного Креста в женской гимназии, это там, где ты нашел, что сестрички хорошенькие. Масса раненых… Когда там мы надевали свои плащи, сестры спели на прощание гимн (польские дамы руки не целуют). Потом — маленький госпиталь для офицеров… Там один офицер сказал Ане, что 20 лет назад он видел меня в Симферополе и ехал за нашей каретой на велосипеде, а я протянула ему яблоко. Я очень хорошо помню этот эпизод — какая жалость, что он не сказал это мне. Я помню его молодым, каким он был 20 лет назад, поэтому, конечно, не узнала. Оттуда вернулись на станцию, больше мы никуда не смогли съездить, так как два санитарных поезда заняли все наше время. Валуев хотел, чтобы я посмотрела госпиталь в лесу, но было слишком поздно. На станции появился Артесмович, полагая, что я поеду в госпиталь, где были сестры из его губернии. Я завтракала и обедала прямо на кровати… Снова мы летим в автомобиле вдоль улиц в собор (в Вильно мы предупреждали о приезде) — ковер на лестнице, деревья в кадках на улице, собор залит электрическим светом, и Епископ час говорил длинную речь. Короткий молебен, приложились к чудесному образу Богородицы, и он подарил мне икону святых апостолов Петра и Павла, в честь которых освящена церковь. Он трогательно говорил о нас как сестрах милосердия, а женушку твою назвал по-новому — “мать милосердия”. Потом — Красный Крест, простые сестры (няни), хлопчатобумажные платья нежно-голубого цвета. Старшая сестра — дама, которая туда только что приехала, говорила со мной по-английски, она была сестрой 10 лет назад, виделась со мной, так как мой старый друг Киреев просил меня принять ее. Потом — маленькое крыло другого госпиталя, на другой улице, и большой госпиталь, примерно 300 (пациентов — ред.) в помещении банка, и так было странно видеть раненых среди обстановки бывшего банка. Там был только один мой Ланцер. Потом мы поехали в большой военный госпиталь, коротенький молебен и маленькая речь… Огромное количество раненых, в двух палатах немцы, с некоторыми говорила. Комендант такой милый, несуетливый добрый человек. Просил меня прислать еще 3000 образков или Библию. Когда поезд отправлялся, он, такой трогательный, благословил нас. На станции в крепости нас приветствовали наши моряки. Они были одеты, как солдаты, мы, как сестры. И кто бы мог подумать несколько месяцев назад, что такое возможно. В 2 часа мы остановились на какой-то станции, я обнаружила там санитарный поезд, и мы помчались туда, вскарабкались в вагон-лазарет — 12 человек лежат удобно, пьют чай при свечах. Всех повидала, раздала образки — 400. Там был и больной священник… Я извинилась, что разбудила их, а они благодарили нас за наш приход и были польщены, оживились, заулыбались. Так что мы на час отстали и нагоняли потом ночью. Меня мотало взад-вперед, и я боялась, что мы опрокинемся. Сейчас я видела Трину, скоро должна встречать мой санитарный поезд. Завтра вечером приезжает Элла. Да благословит и да хранит тебя Бог. С пятницы от тебя нет никаких известий.

Самые нежные и горячие поцелуи от твоей верной женушки,

Солнышко

Царское Село, 24 ноября 1914 года, письмо А-254.

Мой родной, любимый,

Я так рада, что тебя в Харькове тепло приняли. Это должно было тебя очень ободрить. Какие тревожные известия поступают. Я не слушаю городские сплетни, иначе еще больше разнервничаюсь, а верю только тому, что сообщает нам Николаша (Великий князь Николай Николаевич — ред.). Тем не менее, я попросила А. телеграфировать нашему Другу, что дела очень серьезные и мы просим его помолиться. Да, против нас сильный и упорный враг… Сегодня утром в большом госпитале у нас было четыре операции… Почти ежедневно я принимаю офицеров, которые возвращаются в армию или едут продолжать лечение в своих семьях. Сейчас мы офицеров в Большом дворце поместили также и на противоположной стороне. Я ухожу, чтобы в 4 часа их навестить. Маленький бедняга с ужасной раной всегда просит меня придти. Погода серая и скучная. Удается ли вам размяться на станциях? Фредерикс два дня назад снова заболел и сплевывает кровью, поэтому лежит в постели. Бедный старик — ему так тяжело, и он морально ужасно страдает…

Дети здоровы и веселы — очень жаль, что сейчас я не могу поехать с санитарным поездом, я жажду быть рядом с фронтом, раз ты от него далеко, чтобы они почувствовали нашу близость, и это придало бы им мужества…

О, дорогой мой, я всегда с тобой душой и сердцем… Да благословит и укрепит тебя Бог, даст тебе утешение и веру. Навеки, мой родной Ники, твоя любящая женушка,

Аликс

Царское Село, 25 ноября 1914 года, письмо А-255.

Мой родной, любимый,

Пишу в страшной спешке несколько строк. Мы были заняты все утро, умер во время операции солдат — кровоизлияние. Всех это расстроило, у Княгини это случилось впервые, а она уже сделала тысячи операций. Все держались хорошо, никто не растерялся, и девочки были молодцами. Они и Аня еще никогда не видели смерть, но он умер мгновенно. Ты можешь себе представить, как это всех нас опечалило. Как близко всегда ходит смерть! Мы продолжаем другую операцию, а завтра снова такая же, и снова может быть летальный исход. Дай Бог, чтобы не так, нужно попытаться спасти человека.

Элла приехала на обед и остается до завтра. Должна заканчивать, ждет твой человек — остальные вокруг него пьют чай.

Благословения и самые нежные пожелания от твоего старого,

Солнышка

Царское Село, 26 ноября 1914 года, письмо А-256.

Бесценный мой,

Поздравляю тебя с праздником святого Георгия! Как у нас сейчас много новых кавалеров, героев. Но, ах, какие душераздирающие потери, если верить тому, что говорят в городе. Молюсь, чтобы это было не так. Мы все знали, что эта война будет самой кровавой и самой ужасной из всех войн, так оно и оказалось — и все оплакивают героических мучеников!

Утром мы ездили на раннюю службу, а оттуда Элла поехала в город до трех часов, а мы — в маленький госпиталь. Несложная операция, а потом надо было ухаживать за 19-ю ранеными, некоторые со множеством ранений… В 4 часа я собираюсь в Большой дворец, потому что они ежедневно ждут нашего приезда и бывают разочарованы, если мы не приезжаем, что случается редко, а тот маленький раненый просил меня сегодня приехать пораньше. Я чувствую, что мои письма очень скучны, но я так устаю, что в голову ничего не приходит. Сердце полно любви и безграничной нежности к тебе. Я с нетерпением ожидаю от тебя обещанное письмо, хочу больше знать о тебе, о том, как ты в поезде проводишь время после всех приемов и инспекций…

Ангел мой, до свидания и да благословит тебя Бог. Пусть святой Георгий принесет нашим войскам победу. Дети и я нежно тебя целуем.

Сейчас придет Пирот поговорить о рождественских подарках для армии…

Самые нежные поцелуи, любимый Ники, твоя родная

Женушка

Царские Село, 14 декабря 1914 года, письмо А-261.

Мой родной, любимый,

…Доктор уложил меня в постель, так как сердце у меня все еще увеличено, болит, а пить лекарства я не могу. Я все еще чувствую ужасную усталость и боль во всем теле. Вчера лежала на диване, только выходила к Марии и Бэби. Девочки после обеда ездили в госпиталь, а вечером катались на санках. Сегодня они снова пойдут, а завтра начнут там свою работу — я пока, увы, не могу и очень об этом сожалею. Это мне помогает морально…

Солнечный лучик только что выехал в своих саночках с осликом, он может ступать на ногу, но предпочитает осторожничать, чтобы поскорее снова поправиться. Он тебя целует.

…Ты знаешь, перед нашим прибытием в Москву три военных поезда с немецкими и австрийскими ранеными отправили с глаз подальше, в Казань — я читала донесение молодого господина (русского), который их принимал — многие, которых и трогать было нельзя, были еле живы и по дороге умерли, другие с ужасными зловонными ранами, которые несколько дней не перевязывали — так их мучили в убогих санитарных поездах как раз во время их праздника Рождества. Из одного госпиталя раненых послали даже без сопровождения доктора, только с санитарами! Я послала письмо Элле, чтобы она в этом разобралась и устроила хороший нагоняй. Это отвратительно и для меня совершенно непостижимо…

Дети целуют тебя много-много раз, и женушка тоже. Я надеюсь, сейчас ты чувствуешь себя спокойнее. Говорят, Церковный Собор издал указ не проводить рождественских елок — я собираюсь выяснить, правда ли это, и поднять шум. Это не их дело и не дело Церкви, и зачем лишать удовольствия раненых и детей только потому, что эта традиция пришла из Германии. Какая узость мышления…

Да благословит и хранит тебя Бог, мой родной, дорогой, бесценный Ники. Целую тебя и с любовью прижимаю к своему сердцу, и нежно глажу твой усталый лоб.

Всегда твоя женушка,

Аликс

Попроси, пожалуйста, Шавельского послать полковым священникам больше Запасных Даров и вина, так, чтобы можно было причащаться. Сколько могу, я посылаю с нашим поездом, Элла тоже.

VII. Выдержки из записей Императрицы Александры Феодоровны 1899 года о браке и семейной жизни

В этих записях Императрицы Александры Феодоровны содержатся отрывки из писаний, которые ее вдохновляли. Они были записаны Государыней в сентябре 1899 года, через 5 лет после ее свадьбы, когда она имела уже троих дочерей. Тогда с особым чувством она перечитывала книгу Дж. Р. Миллера “Домостроительство, или Идеальная семейная жизнь”. Цитаты ясно показывают, что было близко сердцу ее, что ее мучило и беспокоило в повседневной жизни. Интересно будет обратить внимание на некоторые подчеркивания в тексте, сделанные рукой Государыни.

Смысл брака в том, чтобы приносить радость. Подразумевается, что супружеская жизнь — жизнь самая счастливая, полная, чистая, богатая. Это установление Господа о совершенстве.

Божественный замысел поэтому в том, чтобы брак приносил счастье, чтобы он делал жизнь и мужа, и жены более полной, чтобы ни один из них не проиграл, а оба выиграли. Если все же брак не становится счастьем и не делает жизнь богаче и полнее, то вина не в самих брачных узах; вина в людях, которые ими соединены.

*****

Брак — это Божественный обряд. Он был частью замысла Божия, когда Тот создавал человека. Это самая тесная и самая святая связь на земле.

После заключения брака первые и главнейшие обязанности мужа по отношению к его жене, а у жены — по отношению к мужу. Они двое должны жить друг для друга, отдать друг за друга жизнь. Прежде каждый был несовершенен. Брак — это соединение двух половинок в единое целое. Две жизни связаны вместе в такой тесный союз, что это больше уже не две жизни, а одна. Каждый до конца своей жизни несет священную ответственность за счастье и высшее благо другого.

День свадьбы нужно помнить всегда и выделять его особо среди других важных дат жизни. Это день, свет которого до конца жизни будет освещать все другие дни. Радость от заключения брака не бурная, а глубокая и спокойная. Над брачным алтарем, когда соединяются руки и произносятся святые обеты, склоняются ангелы и тихо поют свои песни, а потом они осеняют счастливую пару своими крыльями, когда начинается их совместный жизненный путь.

По вине тех, кто поженился, одного или обоих, жизнь в браке может стать несчастьем. Возможность в браке быть счастливыми очень велика, но нельзя забывать и о возможности его краха. Только правильная и мудрая жизнь в браке поможет достичь идеальных супружеских отношений.

Первый урок, который нужно выучить и исполнить, это терпение. В начале семейной жизни обнаруживаются как достоинства характера и нрава, так и недостатки и особенности привычек, вкуса, темперамента, о которых вторая половина и не подозревала. Иногда кажется, что невозможно притереться друг к другу, что будут вечные и безнадежные конфликты, но терпение и любовь преодолевают все, и две жизни сливаются в одну, более благородную, сильную, полную, богатую, и эта жизнь будет продолжаться в мире и покое.

*****

Долгом в семье является бескорыстная любовь. Каждый должен забыть свое “я”, посвятив себя другому. Каждый должен винить себя, а не другого, когда что-нибудь идет не так. Необходимы выдержка и терпение, нетерпение же может все испортить. Резкое слово может на месяцы замедлить слияние душ. С обеих сторон должно быть желание сделать брак счастливым и преодолеть все, что этому мешает. Самая сильная любовь больше всего нуждается в ежедневном ее укреплении. Более всего непростительна грубость именно в своем доме, по отношению к тем, кого мы любим.

*****

Еще один секрет счастья в семейной жизни — это внимание друг к другу. Муж и жена должны постоянно оказывать друг другу знаки самого нежного внимания и любви. Счастье жизни составляется из отдельных минут, из маленьких, быстро забывающихся удовольствий от поцелуя, улыбки, доброго взгляда, сердечного комплимента и бесчисленных маленьких, но добрых мыслей и искренних чувств. Любви тоже нужен ее ежедневный хлеб.

*****

Еще один важный элемент в семейной жизни — это единство интересов. Ничто из забот жены не должно казаться слишком мелким, даже для гигантского интеллекта самого великого из мужей. С другой стороны, каждая мудрая и верная жена будет охотно интересоваться делами ее мужа. Она захочет узнать о каждом его новом проекте, плане, затруднении, сомнении. Она захочет узнать, какое из его начинаний преуспело, а какое нет, и быть в курсе всех его ежедневных дел. Пусть оба сердца разделяют и радость, и страдание. Пусть они делят пополам груз забот. Пусть все в жизни у них будет общим. Им следует вместе ходить в церковь, молиться рядом, вместе приносить к стопам Бога груз забот о своих детях и обо всем дорогом для них. Почему бы им не говорить друг с другом о своих искушениях, сомнениях, тайных желаниях и не помочь друг другу сочувствием, словами ободрения. Так они и будут жить одной жизнью, а не двумя. Каждый в своих планах и надеждах должен обязательно подумать и о другом. Друг от друга не должно быть никаких секретов. Друзья у них должны быть только общие. Таким образом, две жизни сольются в одну жизнь, и они разделят и мысли, и желания, и чувства, и радость, и горе, и удовольствие, и боль друг друга.

*****

Бойтесь малейшего начала непонимания или отчуждения. Вместо того, чтобы сдержаться, произносится неумное, неосторожное слово — и вот между двумя сердцами, которые до этого были одним целым, появилась маленькая трещинка, она ширится и ширится до тех пор, пока они не оказываются навеки оторванными друг от друга. Вы сказали что-то в спешке? Немедленно попросите прошения. У вас возникло какое-то непонимание? Неважно, чья это вина, не позволяйте ему ни на час оставаться между вами.

Удерживайтесь от ссоры. Не ложитесь спать, затаив в душе чувство гнева. В семейной жизни не должно быть места гордости. Никогда не нужно тешить свое чувство оскорбленной гордости и скрупулезно высчитывать, кто именно должен просить прощения. Истинно любящие такой казуистикой не занимаются, они всегда готовы и уступить, и извиниться.

*****

Без благословения Бога, без освящения Им брака, все поздравления и добрые пожелания друзей будут пустым звуком. Без Его ежедневного благословения семейной жизни даже самая нежная и истинная любовь не сумеет дать все, что нужно жаждущему сердцу. Без благословения Неба вся красота, радость, ценность семейной жизни может быть в любой момент разрушена.

*****

В устройстве дома должен принимать участие каждый член семьи, и самое полное семейное счастье может быть достигнуто, когда все честно выполняют свои обязанности.

*****

Одно слово охватывает все — это слово “любовь”. В слове “любовь” целый том мыслей о жизни и долге, и когда мы пристально и внимательно изучаем его, каждая из них выступает ясно и отчетливо.

*****

Когда увядает красота лица, потухает блеск глаз, а со старостью приходят морщинки или оставляют свои следы и рубцы болезни, горе, заботы, любовь верного мужа должна оставаться такой же глубокой и искренней, как и раньше. Нет на земле мерок, способных измерить глубину любви Христа к Его Церкви, и ни один смертный не может любить с такой же глубиной, но все же каждый муж обязан это сделать в той степени, в какой эту любовь можно повторить на земле. Ни одна жертва не покажется ему слишком большой ради его любимой.

*****

Есть нечто святое и вызывающее почти благоговейный страх в том, что жена, вступая в брак, сосредотачивает все свои интересы на том, кого она берет себе в мужья. Она оставляет дом своего детства, мать и отца, разрывает все нити, которые ее связывают с прошлой жизнью. Она оставляет те развлечения, к которым раньше привыкла. Она смотрит в лицо того, кто попросил ее стать его женой, и с дрожащим сердцем, но и со спокойным доверием вручает ему свою жизнь. И муж с радостью чувствует это доверие. Это на всю жизнь составляет счастье человеческого сердца, способного и на несказанную радость, и на неизмеримые страдания.

Жена в полном смысле слова все отдает своему мужу. Для любого мужчины это торжественный момент — принять ответственность за молодую, хрупкую, нежную жизнь, которая доверилась ему, и лелеять ее, защищать, оберегать, пока смерть не вырвет у него из рук его сокровище или не поразит его самого.

*****

В любви нужна особая деликатность. Можно быть искренним и преданным, и все же в речах и поступках может не хватить той нежности, которая так покоряет сердца. Вот совет: не демонстрируйте плохое настроение и оскорбленные чувства, не говорите гневно, не поступайте дурно. Ни одна женщина в мире не будет так переживать из-за резких или необдуманных слов, слетевших с ваших губ, как ваша собственная жена. И больше всего в мире бойтесь огорчить именно ее. Любовь не дает право вести себя грубо по отношению к тому, кого любишь. Чем ближе отношения, тем больнее сердцу от взгляда, тона, жеста или слова, которые говорят о раздражительности или просто необдуманны.

*****

Каждой жене следует знать, что, когда она в растерянности или затруднении, в любви своего мужа она всегда найдет безопасный и тихий приют. Ей следует знать, что он ее поймет, будет обращаться с ней очень деликатно, употребит силу, чтобы ее защитить. Ей никогда не следует сомневаться в том, что во всех ее затруднениях он ей посочувствует. Надо, чтобы она никогда не боялась встретить холодность или укор, когда придет к нему искать защиту.

*****

Если почитаешь своего супруга, то и другой возвышен, если нет, то и другой унижен.

*****

Нужно советоваться с женой о своих делах, своих планах, доверять ей. Может быть, она и не так, как он, смыслит в делах, но, возможно, сумеет предложить много ценного, так как женская интуиция часто срабатывает быстрее, чем мужская логика. Но даже если жена не может оказать мужу помощь в его делах, любовь к нему заставляет ее глубоко интересоваться его заботами. И она счастлива, когда он просит у нее совета, и так они еще больше сближаются.

Если день был благоприятный, она вместе с мужем разделяет его радость, если неудачным, она помогает ему, как верная жена, пережить неприятности, ободряет его.

*****

Надо, чтобы руки мужа, вдохновленные любовью, умели делать все. Надо, чтобы у каждого любящего мужа было большое сердце. Многие страждущие должны найти помощь в настоящей семье. Каждый муж жены-христианки должен объединиться с ней в любви ко Христу. Из любви к ней он пройдет через испытания в вере. Разделяя ее жизнь, наполненную верой и молитвами, он и свою жизнь свяжет с Небом. Объединенные на земле общей верой во Христа, переплавляя свою взаимную любовь в любовь к Богу, они будут вечно соединены и на Небе. Зачем на земле сердца тратят годы, срастаясь в одно, сплетая свои жизни, сливаясь душами в один союз, которого можно достичь только за гробом? Почему сразу не стремиться к вечности?

*****

Не только счастье жизни мужа зависит от жены, но и развитие и рост его характера. Хорошая жена — это благословение Небес, лучший дар для мужа, его ангел и источник неисчислимых благ: ее голос для него — сладчайшая музыка, ее улыбка освещает ему день, ее поцелуй — страж его верности, ее руки — бальзам его здоровья и всей его жизни, ее трудолюбие — залог его благосостояния, ее экономность — его самый надежный управляющий, ее губы — лучший его советник, ее грудь — самая мягкая подушка, на которой забываются все заботы, а ее молитвы — его адвокат перед Господом.

*****

Верной жене не нужно быть ни мечтой поэта, ни красивой картинкой, ни эфемерным созданием, до которого страшно дотронуться, а нужно быть здоровой, сильной, практичной, трудолюбивой женщиной, способной выполнять семейные обязанности, и отмеченной все-таки той красотой, которую дает душе высокая и благородная цель.

*****

Первым требованием к жене является верность, верность в самом широком смысле. Сердце ее мужа должно ей доверяться без опаски. Абсолютное доверие — это основа верной любви. Тень сомнения разрушает гармонию семейной жизни. Верная жена своим характером и поведением доказывает, что она достойна доверия мужа. Он уверен в ее любви, он знает, что ее сердце неизменно предано ему. Он знает, что она искренне поддерживает его интересы. Очень важно, что муж может доверить своей верной жене ведение всех домашних дел, зная, что все будет в порядке. Мотовство и экстравагантность жен разрушили счастье многих семейных пар.

*****

Каждая верная жена проникается интересами своего мужа. Когда ему тяжело, она старается подбодрить его своим сочувствием, проявлениями своей любви. Она с энтузиазмом поддерживает все его планы. Она не груз на его ногах. Она — сила в его сердце, которая помогает ему делаться все лучше. Не все жены являются благословением для своих мужей. Иногда женщину сравнивают с ползучим растением, обвивающим могучий дуб — своего мужа.

Верная жена делает жизнь своего мужа благороднее, значительнее, обращая его могуществом своей любви к возвышенным целям. Когда, доверчивая и любящая, она припадает к нему, она пробуждает в нем самые благородные и богатые черты его натуры. Она поощряет в нем мужество и ответственность. Она делает его жизнь прекрасной, смягчает резкие и грубые его привычки, если такие были.

Но есть и такие жены, которые подобны растениям-паразитам. Они обвиваются, но сами не делятся ничем. Они не протягивают руку помощи. Они нежатся на диванах, прогуливаются по улицам, грезят над сентиментальными романами и сплетничают в гостиных. Они абсолютно бесполезны и, будучи таковыми, становятся обузой для самой нежной любви. Вместо того, чтобы сделать жизнь мужа сильнее, богаче, счастливее, они только мешают его успехам. Результат для них самих тоже оказывается плачевным. Верная жена приникает и обвивает мужа, но также и помогает, и вдохновляет. Ее муж во всех сферах своей жизни чувствует, как помогает ему ее любовь. Хорошая жена — хранительница семейного очага.

*****

Некоторые жены думают только о романтических идеалах, а повседневными своими обязанностями пренебрегают и не укрепляют этим свое семейное счастье. Часто бывает, когда самая нежная любовь погибает, а причина этого — в беспорядке, небрежности, плохом ведении домашнего хозяйства.

*****

Женщина наделена даром сочувствия, деликатности, умением вдохновлять. Это делает ее похожей на посланца Христа с миссией облегчить человеческие страдания и горести.

*****

Для каждой жены главная обязанность — это устройство и ведение ее дома. Она должна быть великодушной и добросердечной. Женщина, чье сердце не трогает вид горя, которая не стремится помочь, когда это в ее силах, лишена одного из главных женских качеств, которые составляют основу женского естества. Настоящая женщина делит с мужем груз его забот. Что бы ни случилось с мужем в течение дня, когда он входит в свой дом, он должен попасть в атмосферу любви. Другие друзья могут ему изменить, но преданность жены должна быть неизменной. Когда наступает мрак, и невзгоды обступают мужа, преданные глаза жены смотрят на мужа, как звезды надежды, сияющие в темноте. Когда он сокрушен, ее улыбка помогает ему снова обрести силу, как солнечный луч распрямляет поникший цветок.

С благословеньем тихим Неба

К нам ангелы слетают,

Когда, от горя онемев,

Душа страдает.

*****

Если знание — это сила мужчины, то мягкость — это сила женщины. Небо всегда благословляет дом той, которая живет для добра. Преданная жена оказывает мужу самое полное доверие. Она от него ничего не скрывает. Она не слушает слова восхищения других, которые не может пересказать ему. Она делится с ним каждым своим чувством, надеждой, желанием, каждой радостью или огорчением. Когда она чувствует себя разочарованной или оскорбленной, она может испытать искушение найти сочувствие, рассказав о своих переживаниях близким друзьям. Более губительного ничего не может быть, как для собственных ее интересов, так и для восстановления мира и счастья в ее доме. Горести, о которых жалуются посторонним, остаются незаживающими ранами. Мудрая жена ни с кем не поделится своим тайным несчастьем, кроме своего владыки, так как только он может сгладить терпением и любовью все размолвки и несогласия.

Любовь раскрывает в женщине многое, чего не видят посторонние глаза. На ее недостатки она набрасывает вуаль и преображает даже самые простенькие ее черты.

*****

По мере того, как со временем в трудах и заботах исчезает обаяние физической красоты, все более и более должна сиять красота души, заменяя потерянную привлекательность. Жена всегда должна больше всего заботиться о том, чтобы нравиться мужу, а не кому-нибудь еще. Когда они только вдвоем, она должна выглядеть еще лучше, а не махать рукой на свою внешность, раз больше никто ее не видит. Вместо того, чтобы быть оживленной и привлекательной в компании, а оставшись одна, впадать в меланхолию и молчать, жена должна оставаться веселой и привлекательной и когда она остается вдвоем с мужем в своем тихом доме. И муж, и жена должны отдавать друг другу все лучшее в себе. Ее горячий интерес ко всем его делам и ее мудрый совет по любому вопросу укрепляют его для выполнения своих ежедневных обязанностей и делают храбрым для любой битвы. А мудрость и силу, которые нужны ей для выполнения святых обязанностей жены, женщина может найти, обращаясь только к Богу.

*****

Нет ничего сильнее того чувства, которое приходит к нам, когда мы держим на руках своих детей. Их беспомощность затрагивает в наших сердцах благородные струны. Для нас их невинность — очищающая сила. Когда в доме новорожденный, брак как бы рождается заново. Ребенок сближает семейную пару так, как никогда прежде. В сердцах оживают молчавшие до этого струны. Перед молодыми родителями встают новые цели, появляются новые желания. Жизнь приобретает сразу новый и более глубокий смысл.

На их руки возложена святая ноша, бессмертная жизнь, которую им надо сохранить, и это вселяет в родителей чувство ответственности, заставляет их задуматься. “Я” — больше не центр мироздания. У них есть новая цель, для которой надо жить, цель достаточно великая, чтобы заполнить всю их жизнь.

“Дети — это апостолы Бога,

Которых день за днем

Он посылает нам, чтобы говорить

О любви, мире, надежде!”

Конечно, с детьми у нас появляется масса забот и хлопот, и поэтом у есть люди, которые смотрят на появление детей, как на несчастье. Но так смотрят на детей только холодные эгоисты.

“Ах, чем бы мир для нас вдруг стал,

Когда б в нем не было детей,

За нами — только пустота,

А впереди — лишь смерти тень.

Что значат листья для дерев?

И свет, и воздух через них,

Сгущаясь в сладкий, нежный сок,

Идут в стволы, питая их.

Как будто листья в том лесу —

Для мира дети; их глазами

Воспринимаем мы красу,

Дарованную небесами”.

Великое дело — взять на себя ответственность за эти нежные юные жизни, которые могут обогатить мир красотой, радостью, силой, но которые также легко могут погибнуть; великое дело — пестовать их, формировать их характер — вот о чем нужно думать, когда устраиваешь свой дом. Это должен быть дом, в котором дети будут расти для истинной и благородной жизни, для Бога.

*****

Никакие сокровища мира не могут заменить человеку потерю ни с чем не сравнимых сокровищ — его родных детей. Что-то Бог дает часто, а что-то только один раз. Проходят и снова возвращаются времена года, расцветают новые цветы, но никогда не приходит дважды юность. Только один раз дается детство со всеми его возможностями. То, что вы можете сделать, чтобы украсить его, делайте быстро.

*****

Главным центром жизни любого человека должен быть его дом. Это место, где растут дети — растут физически, укрепляют свое здоровье и впитывают в себя все, что сделает их истинными и благородными мужчинами и женщинами. В доме, где растут дети, все их окружение и все, что происходит, влияет на них, и даже самая маленькая деталь может оказать прекрасное или вредное воздействие. Даже природа вокруг них формирует будущий характер. Все прекрасное, что видят детские глаза, отпечатывается в их чувствительных сердцах. Где бы ни воспитывался ребенок, на его характере сказываются впечатления от места, где он рос. Комнаты, в которых наши дети будут спать, играть, жить, мы должны сделать настолько красивыми, насколько позволяют средства. Дети любят картины, и если картины в доме чистые и хорошие, то чудесно на них влияют, делают их утонченнее. Но и сам дом, чистый, со вкусом убранный, с простыми украшениями и с приятным окружающим видом, оказывает бесценное влияние на воспитание детей.

*****

Великое искусство — жить вместе, любя друг друга нежно. Это должно начинаться с самих родителей. Каждый дом похож на своих создателей. Утонченная натура делает и дом утонченным, грубый человек и дом сделает грубым.

*****

Не может быть глубокой и искренней любви там, где правит эгоизм. Совершенная любовь — это совершенное самоотречение.

*****

Родители должны быть такими, какими они хотят видеть своих детей — не на словах, а на деле. Они должны учить своих детей примером своей жизни.

*****

Еще один важный элемент семейной жизни — это отношения любви друг к другу: не просто любовь, а культивированная любовь в повседневной жизни семьи, выражение любви в словах и поступках. Любезность в доме не формальная, а искренняя и естественная. Радость и счастье нужны детям не меньше, чем растениям нужен воздух и солнечный свет.

Самое богатое наследство, которое родители могут оставить детям, это счастливое детство, с нежными воспоминаниями об отце и матери. Оно осветит грядущие дни, будет хранить их от искушений и поможет в суровых буднях жизни, когда дети покинут родительский кров.

“Пусть дом ваш будет, как сад,

Где радость звенит в голосах ребят,

И детство наполнено счастьем”.

*****

О, пусть Бог поможет каждой матери понять величие и славу предстоящего ей труда, когда она держит у своей груди младенца, которого ей нужно вынянчить и воспитать. Что касается детей, то долг родителей — подготовить их к жизни, к любым испытаниям, которые ниспошлет им Бог.

Будьте преданы. С благоговением примите свою священную ношу. Самые прочные узы — это узы, которыми сердце человека связано с настоящим домом. В настоящем доме даже маленький ребенок имеет свой голос. А появление младенца влияет на весь семейный уклад. Дом, каким бы он ни был скромным, маленьким, для любого члена семьи должен быть самым дорогим местом на земле. Он должен быть наполнен такой любовью, таким счастьем, что, в каких бы краях человек потом ни странствовал, сколько бы лет ни прошло, сердце его должно все равно тянуться к родному дому. Во всех испытаниях и бедах родной дом — убежище для души.

*****

Сила воли лежит в основе мужества, но мужество тогда только может вырасти в настоящую мужественность, когда воля уступает, и чем больше воля уступает, тем сильнее проявления мужественности.

Нет на земле более подходящего для мужчины поступка, чем такого, когда мужчина в расцвете своих сил, как малый ребенок, с любовью склоняется перед своим немощным родителем, оказывая ему почитание и уважение.

*****

Мы знаем, что, когда Он отказывает нам в нашей просьбе, то выполнение ее было бы нам во зло; когда Он ведет нас не по той дороге, которую мы наметили, Он прав; когда Он наказывает или исправляет нас, то делает это с любовью. Мы знаем, что Он все делает ради нашего высшего блага.

*****

Душа пишет свою историю на теле.

*****

Пока живы родители, ребенок всегда остается ребенком и должен отвечать родителям любовью и почтением. Любовь детей к родителям выражается в полном доверии к ним. Для настоящей матери важно все, чем интересуется ее ребенок. Она так же охотно слушает о его приключениях, радостях, разочарованиях, достижениях, планах и фантазиях, как другие люди слушают какое-нибудь романтическое повествование.

*****

Дети должны учиться самоотречению. Они не смогут иметь все, что им хочется. Они должны учиться отказываться от собственных желаний ради других людей. Им следует также учиться быть заботливыми. Беззаботный человек всегда причиняет вред и боль, не намеренно, а просто по небрежности. Для того, чтобы проявить заботу, не так уж и много нужно — слово ободрения, когда у кого-то неприятности, немного нежности, когда другой выглядит печальным, вовремя прийти на помощь тому, кто устал. Дети должны учиться приносить пользу родителям и друг другу. Они могут это сделать, не требуя излишнего внимания, не причиняя другим забот и беспокойства из-за себя. Как только они немного подрастут, детям следует учиться полагаться на себя, учиться обходиться без помощи других, чтобы стать сильными и независимыми.

*****

Родители иногда грешат чрезмерным беспокойством или неумными и постоянно раздражающими увещеваниями, но сыновья и дочери должны согласиться с тем, что в основе всей этой чрезмерной заботливости лежит глубокая тревога за них.

*****

Благородная жизнь, сильный, честный, серьезный, богоугодный характер — это лучшая награда для родителей за утомительные годы самозабвенной любви. Пусть дети живут так, чтобы родители в старости могли ими гордиться. Пусть дети наполняют нежностью и лаской их годы угасания.

*****

Между братьями и сестрами должна быть крепкая и нежная дружба. В наших сердцах и нашей жизни мы должны беречь и растить все красивое, истинное, святое. Дружеские связи в нашем собственном доме, чтобы они были глубокими, искренними и сердечными, должны формировать родители, помогая сблизиться душам. Нет в мире дружбы чище, богаче и плодотворнее, чем в семье, если только направлять развитие этой дружбы. Молодой человек должен быть более вежливым со своей сестрой, чем с любой другой молодой женщиной в мире, а молодая женщина, пока у нее нет мужа, должна считать брата самым близким в мире для нее человеком. Они должны в этом мире охранять друг друга от опасностей и обманных и гибельных путей.

*****

Над каждым из нас всегда парит невидимый Ангел- Хранитель.

*****

— Отец, что такое жизнь?

— Битва, дитя мое.

Где меткий может промахнуться,

А самый зоркий обмануться,

И дрогнет сердце храбреца,

Где враг ни день, ни ночь не дремлет,

Та битва целый мир объемлет —

Стоять в ней нужно до конца.

*****

Для каждого молодого человека жизнь особенно трудна. Когда он вступает в нее, ему нужна поддержка всех, кто его любит. Ему нужны молитвы и помощь всех его друзей. Из-за того, что не хватает любящей поддержки, многие молодые люди проигрывают в жизненных битвах, а те, кто выходят победителями, часто обязаны этой победе любви верных сердец, которая вселила в них в часы их борьбы надежду и мужество. В этом мире невозможно познать истинную цену настоящей дружбы.

*****

Каждая преданная сестра может оказать такое сильное влияние на своего брата, которое будет вести его, как перст Господа, по верной жизненной дороге. В своем собственном доме, на собственном примере покажите им всю возвышенную красоту истинной благородной женственности. Стремясь ко всему нежному, чистому, святому в божественном идеале женщины, будьте воплощением добродетели и сделайте добродетель для всех настолько привлекательной, чтобы порок у них всегда вызывал только отвращение. Пусть они видят в вас такую чистоту души, такое благородство духа, такую божественную святость, чтобы ваше сияние всегда охраняло их, куда бы они ни пошли, как защитная оболочка или как ангел, парящий над их головами в вечном благословении. Пусть каждая женщина с помощью Божией стремится к совершенству. Когда у вашего брата появятся искушения, тогда перед его глазами возникнут видения такой любви и чистоты, что он с отвращением отвернется от искусительницы. Женщина для него — объект или уважения, или презрения, и зависит это от того, что он видит в душе своей сестры. Поэтому сестре надо стараться завоевывать любовь и уважение брата. Она не сможет причинить большего вреда, если внушит ему мысль, что все женщины бессердечны и легкомысленны, жаждут только удовольствий и желают, чтобы ими восхищались. А братьям, в свою очередь, следует охранять сестер.

*****

Свою не полностью осознаем мы силу,

Что каждый день творим добро иль зло.

Кого-то злое слово погубило,

А доброе кого-нибудь спасло.

Слова негромкие, поступки мелкие,

Из тех, что сразу нами забываются,

Мы им совсем не придаем значения,

А слабые от этого ломаются.

*****

Отношение к женщинам — вот лучший способ проверить благородство мужчины. Он должен к каждой женщине относиться с почтением, независимо от того, богатая она или бедная, высокое или низкое занимает общественное положение, и оказывать ей всяческие знаки уважения. Брат должен защищать свою сестру от любого зла и нежелательного влияния. Он должен ради нее вести себя безупречно, быть великодушным, правдивым, бескорыстным, любить Бога. Каждый, у кого есть сестра, должен ее лелеять и любить. Власть, которой она обладает, это власть истинной женственности, которая покоряет чистотой своей души, и сила ее в мягкости.

*****

Чистота помыслов и чистота души — вот, что действительно облагораживает.

*****

Без чистоты невозможно представить истинную женственность. Даже среди этого мира, погрязшего в грехах и пороках, возможно сохранить эту святую чистоту. “Я видел лилию, плавающую в черной болотной воде. Все вокруг прогнило, а лилия оставалась чистой, как ангельские одежды. В темном пруду появилась рябь, она покачивала лилию, но ни пятнышка не появилось на ней”. Так что даже в нашем безнравственном мире молодой женщине можно сохранить незапятнанной свою душу, излучая святую бескорыстную любовь. Сердце молодого человека должно ликовать, если у него есть прекрасная благородная сестра, доверяющая ему и считающая его своим защитником, советчиком и другом. А сестре следует радоваться, если ее брат превратился в сильного мужчину, способного защитить ее от жизненных бурь. Между братом и сестрой должна быть глубокая, крепкая и близкая дружба, и они должны доверять друг другу. Пусть между ними лягут моря и континенты, их любовь навсегда останется преданной, сильной и верной. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на борьбу и ссоры, особенно в священном кругу семьи.

*****

Тяжелая работа, трудности, заботы, самопожертвование и даже горе теряют свою остроту, мрачность и суровость, когда они смягчены нежной любовью, так же, как и холодные, голые, зазубренные скалы становятся прекрасными, когда дикие лозы обвивают их своими зелеными гирляндами, а нежные цветы заполняют все углубления и трещины.

*****

В каждом доме бывают свои испытания, но в истинном доме царит мир, который не нарушить земным бурям. Дом — это место тепла и нежности.

Говорить в доме надо с любовью.

Пусть одно только слово,

Но с любовью скажи.

И молитву Господу прошепчи,

И ангелов хор ликовать будет,

И душа твоя с Небом во веки пребудет.

*****

Слышал слово я тихое, нежное,

Как дыхание летнего полудня,

Принял к сердцу его так близко я

И навеки его запомнил

В моем сердце, чей стук и биение

Это слово не заглушает.

До последних его мгновений

Пусть оно в нем жить продолжает.

*****

В таком доме могут воспитываться только красота и мягкость характера. Одним из несчастий нашего времени является то, что тихие семейные вечера вытесняются делами, развлечениями, вращением в обществе.

*****

Каждая прекрасная мысль, которая приходит на ум ребенку, впоследствии укрепляет и облагораживает его характер. Наши тела, вопреки нашему желанию, старятся, но почему бы нашим душам не оставаться всегда молодыми? Просто преступление — подавлять детскую радость и заставлять детей быть мрачными и важными. Очень скоро на их плечи лягут жизненные проблемы. Очень скоро жизнь принесет им и тревоги, и заботы, и трудности, и тяжесть ответственности. Так пусть же как можно дольше остаются они юными и беззаботными. Их детство нужно, по мере возможности, наполнить радостью, светом, веселыми играми.

Родителям не следует стыдиться того, что они играют и шалят вместе с детьми. Может, именно тогда они ближе к Богу, чем когда выполняют самую важную, по их мнению, работу.

Никогда не забываются песни детства. Воспоминания о них лежат под грузом заполненных заботами лет, как зимой под снегом нежные цветы.

*****

В жизнь каждого дома, раньше или позже, приходит горький опыт — опыт страданий. Могут быть годы безоблачного счастья, но наверняка будут и горести. Поток, который так долго бежал, подобно веселому ручейку, бегущему при ярком солнечном свете через зимние луга среди цветов, углубляется, темнеет, ныряет в мрачное ущелье или низвергается водопадом.

*****

В уединеньи и тиши монастыря,

Где ангелы-хранители летают,

Вдали от искушений и греха

Она живет, кого умершей все считают.

Все думают, она уж обитает

В Божественной небесной сфере.

Она за стенами монастыря ступает,

Покорная своей возросшей вере.

*****

Никто не знает, какое святое таинство происходит в младенце, которому всего лишь час суждено прожить на этой земле. Он не напрасно его проживает. За этот короткий час он может совершить больше, оставить более глубокий след, чем иные, проживая долгие годы. Многие дети, умирая, приводят своих родителей к священным стопам Христа.

*****

Есть горе, которое ранит еще больше, чем смерть. Но любовь Бога может превратить любое испытание в благословение.

“За тучей скрывается звездный свет,

После ливня солнечный луч сияет,

У Бога существ нелюбимых нет,

Всем твореньям своим благо Он посылает!”

*****

И так течет жизнь истинного дома, иногда при ярком солнечном свете, иногда во мраке. Но при свете или во мраке — она всегда учит нас обращаться к Небу, как к Великому Дому, в котором претворяются все наши мечты и надежды, где соединяются вновь порванные на земле узы. Во всем, что мы имеем и что делаем, нам необходимо благословение Бога. Никто, кроме Бога, не поддержит нас во время великого горя. Жизнь так хрупка, что любое расставание может оказаться вечным. Мы никогда не можем быть уверены, что у нас еще будет возможность попросить прощение за злое слово и быть прощенными.

Наша любовь друг к другу может быть искренней и глубокой в солнечные дни, но никогда она не бывает настолько сильной, как в дни страданий и горя, когда раскрываются все ее скрытые до этого богатства.

VIII. Записки и открытки от великой княгини Елизаветы Феодоровны Императрице Александре Феодоровне. 1898–1915 гг.

1898 год

Моя дорогая Аликс,

Пусть в новом году Бог одарит тебя всевозможными радостями и исполнит все, что ты желаешь для себя, для Ники и для малышей. Сердечно благодарю тебя за твои милые письма, мы так рады, что тебе понравились наши подарки. Твои подарки — это как раз то, что нам очень нравится. Желаем вам, чтобы в Петербурге вы хорошо провели время и не слишком утомились. Желаю тебе, чтобы Маме ты показалась настоящим Солнышком, чтобы все тебя оценили. Твоя улыбка, слово — и все будут тебя обожать. Я по опыту знаю, как часто люди бывают добрыми и преданными, так что не падай духом. Немногие твои недоброжелатели будут просто молчать, когда другие будут делать тебе комплименты. Улыбайся, улыбайся, пока у тебя губы не заболят, и помни, что все, покидая твой дом, уйдут с приятным впечатлением и не забудут твою улыбку. Первые впечатления всегда самые важные. Ты такая красивая, величественная и милая. Тебе так легко понравиться всем. Вспомни добрые улыбки тети Алисы и Минни. Пусть твою улыбку тоже все знают. Весь мир говорит о твоей красоте, о твоем уме, а сейчас пусть они заговорят о твоем сердце, которое так нужно в России и которое так легко угадать в твоих глазах. Да благословит вас Бог, дорогие, пусть у вас безоблачно пройдет зимний сезон, и семейное счастье помогает вам превозмочь временную усталость. Пусть каждый новый год приносит вам больше счастья и выполнение всех ваших желаний.

Любящая тебя

Элла

Без даты.

Нежно всех вас целую. Посылаю моей дорогой Аликс немного цветов, которые напомнят о Дармштадте. Надеюсь, что у вас все хорошо. Я ежедневно выезжаю, чувствую себя прекрасно, стала пухлой и розовой.

“Подкладка каждой тучи — это

Сиянье золотое,

Я тучи разверну поэтому

Ко мне наполненною светом

Той стороной другою”.

Неизв.

Новый год, 1900.

Пусть твоя жизнь будет такой же чистой и счастливой, как эти белые лилии, а новый год будет усыпан цветами любви от всех, кто тебя окружает и чьи сердца устремляются к тебе с такой любовью, которая возникает, когда отдаешь кусочек своего собственного сердца…

Твоя любящая старая сестра,

Элла

23 мая 1915 года.

Да благословит тебя Бог в твой день рождения, моя дорогая Аликс. Да придаст Бог тебе больше сил для всех добрых дел, которые ты делаешь, и да поможет Он тебе пройти через эти времена душераздирающих страданий к славным победам, которые принесут мир и возрождение всего благородного и процветание нашей бедной настрадавшейся земле. Я посылаю тебе маленькие образа и листовки, 100 — для твоих больных; вчера был праздник св. Иоанна (св. Иоанна Владимира, правителя Сербии — ред.) — малоизвестного святого, но именно он благословляет нас на борьбу… Перед той, которую я дарю тебе, мы молились позавчера и, надеюсь, она всегда будет рядом с тобой и Ники.

Да благословит вас всех Бог.

Твоя Элла

IX. Записи Императрицы Александры Феодоровны (1901–1905, 1908, Траур, 1905 и 1915, 1915)

Записи 1901–1905 гг.

Надпись на форзаце: Аликс 1901–1905 гг.

“Не открывай всех мыслей сокровенных,

Чтоб не вводить во искушенье брата”.

Смерть никогда не разделяет. Вновь

Произнесенное родное имя

Волнует и тревожит нашу кровь,

Хотя давно в могиле все родные.

*****

Для нас, соединенных навечно, будет вечный день.

*****

Есть тайна в человеческих сердцах,

Хотя толпою мы окружены

Тех, кого любим мы и кем любимы,

Но каждый ощущает иногда

Что в мире он один.

И лучший друг уж кажется чужим,

И чувств не может наших разделить.

“Никто, никто меня уж не поймет,” —

Так люди размышляют в свой черед.

Сквозь мир бредем мы одиноко,

Какая б нам ни выпала судьба,

И даже для себя душа загадка,

И в отчужденьи от всего живет.

А знаете ли вы того причину?

Причина в том, что Бог любить желает

И быть любимым каждым сердцем.

И потому хранит Он ключ секретный,

Чтоб открывать тайник любого сердца,

Отраду и любовь свою дарить

Сердцам, которые к нему приходят.

Когда нам очень, очень одиноко,

Христа в себе мы слышим глас зовущий,

Всегда, как кто-то нас не понимает,

Должны мы к Иисусу обратиться,

И только Он нам утешенье даст.

И тот, кто к Богу в мыслях обращен,

От одиночества надежно защищен.

Когда нам горько, неизвестно почему,

То это значит, что Небесному Царю

Угодно, чтоб к нему оборотились.

За нас Скорбящий сможет все понять

И посочувствовать во всем.

И никогда не будет слишком частым

Общенье с Всемогущим Божьим Сыном.

Общенье с ним — отрада для души,

И тот, кто к Богу в мыслях обращен,

От одиночества надежно защищен.

Записи 1908 года.

[Надпись: Эрни, Москва, 1908 — Александра]

Христианство, как небесная любовь, возвышает душу человека. Я счастлива: чем меньше надежды, тем сильнее вера. Бог знает, что для нас лучше, а мы нет. В постоянном смирении я начинаю находить источник постоянной силы. “Ежедневное умирание — это тропа к ежедневной жизни”.

*****

Чем ближе душа приближается к Божественному и Вечному Источнику Любви, тем полнее раскрываются обязательства священной человеческой любви, и тем острее укоры совести за пренебрежение к малейшим из них.

*****

Основа благородного характера — абсолютная искренность.

*****

Влияние хороших женщин — это самая великая сила после милости Божией, которая формирует хороших мужчин.

*****

Кто душу любит,

открывает тот,

Какой прекрасный мир

за внешней красотой живет.

*****

Венец любви — это тишина.

*****

При ее приближении

исчезают все грубые мысли,

Как будто стихают

отзвуки прошедшей бури.

*****

Любящее сердце — самое необходимое для нас.

*****

Пока любишь, прощаешь.

*****

Быть неправильно понятым даже теми, кого любишь, — это крест и горечь жизни… Это самое жестокое испытание для преданности. Это то, что должно было чаще всего ранить сердце Сына Человеческого… Увы! Никогда не отступать, никогда не проявлять холодность, быть терпеливым, сочувствовать, выказывать нежность. Искать распускающийся цветок и раскрывающееся сердце… Всегда надеяться, как и Бог. Всегда любить — это долг.

*****

Любовь не вырастает, не становится великой и совершенной вдруг и сама по себе, но требует времени и постоянного попечения.

*****

Жизнь — ничто, если мы не знаем Его, благодаря Кому живем.

*****

Усиль нашу любовь, о, Боже,

Чтоб мы Твою любовь могли узнать,

Тебе душою отдаваясь, тоже

Твой дар ответный мы могли принять.

И прежний ум, и наша сила

Погибнут, когда мы умрем.

Но не любовь. Ее и за могилу

С собою унесем.

*****

Истинная вера проявляется во всем нашем поведении. Это как соки живого дерева, которые доходят до самых дальних веточек.

*****

Пережив горе, знаешь, как сочувствовать другим.

*****

Быть великим — значит быть счастливым, — это одно из ошибочных мнений, которого придерживалась почти во все времена большая часть человечества. Быть добрым — значит быть счастливым, — вот тайна, доступная тем немногим мудрым и добродетельным, которые являются украшением не только сами о себе, но и украшением ближних и Отечества.

*****

Мы всегда должны думать не о своих личных делах и удобствах, а о пользе ближним, которую можем принести.

*****

Искреннее сознание своего недостоинства делает исполнение каждого благословения великим и бесценным.

*****

Ближе к Богу мы бываем, когда считаем себя самыми недостойными. И приятнее всего для Него мы тогда, когда смиряемся и раскаиваемся до пыли и пепла.

*****

Когда неожиданно надвигаются тучи и небо над нами темнеет, будем с радостью ожидать от него благословенного ливня; а когда он пройдет, тучи рассеются, и солнце засияет ярче, чем прежде.

*****

Никогда так не почувствуешь страдания других людей и не утешишь их, чем когда разум твой охвачен и смягчен собственным горем.

*****

Истинная мудрость состоит не в усвоении знаний, а в правильном применении их во благо.

*****

Чем смиреннее человек, тем больше мира в его душе.

*****

Пусть на примере вашей жизни ближние увидят, что вера — это нечто большее, чем учение или соблюдение обрядов.

*****

Мы должны крепиться и молить Бога, чтобы Он даровал нам терпение вынести все, что Он нам ниспошлет. Искушения, попущенные мудрым и любящим Отцом, предшествуют Его милостям.

*****

Братская доброта и милосердие обычно проявляются в мелочах. Маленькие знаки внимания, пустяки, но постоянное самоотречение; коротенький разговор о желаниях и настроениях других; деликатный, не показной уход от всего, что может причинить боль — это те мелочи, которые создают мир и любовь и которые гораздо больше внешней вежливости.

*****

Мы часто теряем то дорогое, что у нас есть, гоняясь за недостижимым.

*****

Сколько возможностей сделать хорошее мы упускаем, даже не сознавая ценности того, что упустили!

*****

Доброта — ключ человеческого сердца.

*****

Велел Он: “Мне оставь заботу,

Ты близок мне, хоть на земле,

Я помогу в твоей работе,

Что пожелаешь, дам тебе.

Ты просто следуй вслед за Мною,

Не рассуждай, а верь в Меня,

О помощи в нужде попросишь,

Я помогу тебе всегда”.

*****

Смирение не в том, чтобы рассказать о своих недостатках, а в том, чтобы вынести, как о них говорят другие; в том, чтобы слушать их терпеливо и даже с благодарностью; в исправлении недостатков, о которых нам говорят; в том, чтобы не испытывать неприязни к тем, кто нам о них говорит.

*****

Тот, кто хочет зажечь сердца других людей любовью ко Христу, должен сам пылать этой любовью.

*****

Занимаясь благотворительностью, важно не потонуть в самоуважении.

*****

Слова, сказанные от сердца, найдут другое сердце, сопровождаемые святым сочувствием.

*****

Чем больше осознание собственного недостоинства, тем больше даров может быть воспринято.

*****

Если все хорошо внутри,

То ничто не повредит снаружи.

*****

Воспоминание о прошлых милостях поддержит веру в Бога в испытаниях грядущих.

*****

Смелей в тяжелый путь пускайся, брат,

Он приведет туда, где горя не бывает,

Но легкого, без бедствий и утрат,

Никто еще пути туда не знает.

*****

Учи, чтоб боль других я понимал,

И недостатки им прощал без злобы,

Чтоб милость к людям чаще проявлял,

И милость мне оказывали чтобы.

*****

Смирение — это такое важное состояние души, без которого трудно сделать свою жизнь разумной и благочестной. Невозможно видеть без глаз и жить без дыхания, но еще менее возможна христианская жизнь без смирения.

*****

Во всех испытаниях ищи терпения, а не избавления; если ты его заслуживаешь, оно скоро к тебе придет.

*****

Невзгоды — это то время, когда нужно поддержать ближнего.

*****

Кто перестает помогать другим, становится обузой и для себя.

*****

Каждое искушение имеет свои смысл и цель и дается нам неспроста.

*****

Потщиться сделать счастливыми своих ближних — это путь и к собственному счастью.

*****

Вуаль, которая закрывает от наших глаз события последующих лет, соткана милосердной рукой.

*****

В каждом сердце, самом диком,

Частичка есть добру открытая,

Где семена любви и правды, и добра цветы

Взрастут, коль их посадишь ты.

Их сеять, чтобы мир стал краше —

Наш долг, всегда забота наша.

*****

Религиозное воспитание — самый богатый дар, который родители могут оставить своему ребенку; наследство никогда не заменит это никаким богатством.

*****

Как сладки слова Правды, несомые дыханием любви.

Поэзия траура

[Эта маленькая книжечка в мягкой обложке и без даты, возможно, предназначалась кому-то близкому, находящемуся в трауре]

Надпись на форзаце:

Да будут любовь, мир и

Благословения вечные

Венцом твоего расцвета.

О, мой друг!

И если терния предварят

твой расцвет,

То неужели у меня не должно быть так же.

*****

Когда на сердце тяжкий груз утрат,

Надежды нету более,

Стараемся, чтоб ни единый взгляд

Не выдал наше горе.

И улыбаемся, хоть плачет все внутри,

И в тягость разговоры,

И трудно так уснуть, чтоб до зари

Забыть о горе.

Такая участь многих ждет

В житейском бурном море,

И горе спины их согнет,

Придавит тяжко горе.

И все же впереди надежда брезжит,

Залечит раны время,

Природа-мать своих детей поддержит,

И легче станет бремя.

*****

Я пишу тебе, потому что любое выражение человеческого сочувствия приносит небольшое облегчение, хотя бы напоминает таким, как ты, что мы в мире не одиноки. Я знаю, что ничто не может возместить тебе твою потерю. Но ты можешь найти любовь на земле вокруг себя. Эта любовь не умерла. Ты можешь найти любовь и в другом мире. Почему те, кто покинул нас, если они сейчас с Богом, не могут не быть ближе к нам, молясь за нас на небесах, и помогают нам, и ведут тем путем, в котором мы нуждаемся. Да, не бойся верить, что тот, которого ты любила, все еще рядом с тобой, и ты с ним рядом, и вы оба близки Богу, Который, распявшись на Кресте, отдал за вас Свою жизнь. Это все, что я могу сказать. Но верить в это — большое утешение.

*****

Верь, что те, кто нас покинул, ближе к нам, чем когда бы то ни было, и если, в чем нет сомнений, они действительно скорбят о наших невзгодах и неправильных поступках, их скорбь не напрасна. Их сочувствие — это обещание помощи в окончательном избавлении от горя тех, на кого они взирают с любовью.

*****

Учись ради любви к Богу расставаться даже с близким и дорогим тебе человеком.

*****

Не падайте духом, а спокойно доверяйтесь воле Божией, и, что бы вам ни выпало, переносите все во славу Господа, так как после зимы следует лето, после ночи — день, а после бури — тишина.

*****

Если вы осознаете, что вы из себя представляете, вы не будете обращать внимание на то, что о вас говорят люди.

*****

Друг за другом все снежинки тают,

И мгновенья медленно уходят,

Кто-то нас навеки покидает,

Кто-то новый в нашу жизнь приходит.

Вот заботы обступили тесно,

Без проблем уж не бывает жизнь,

Что там дальше будет, неизвестно,

А пока по мере сил трудись.

Друг за другом (дар бесценный Бога)

Радостные будут в жизни дни,

И хоть благодарен ты премного,

Знай, что быстро пролетят они.

В свой черед и горести подступят,

Потемнеет все от них вокруг,

Горестей ты не страшись, мой друг,

Не считай, что слишком горя много,

Что всю жизнь закрыла горя тень,

Утешение придет от Бога,

С ним начнешь свой новый день.

*****

Такие чувства у людей бывают,

В которых к небесам они взывают.

И увлажняет их тогда глаза

Свободная от чувств земных слеза.

Она такою чистотой блистает,

Лик ангела она не запятнает.

*****

Вы знаете ль, какою силой

Цветочек обладает милый?

*****

Спасибо сердцу, которым мы живем,

Спасибо его чуткости, его жизнерадостности и трепету,

Самый убогий цветок может дать цветение

Мысли, что часто лежит глубоко — до слез.

*****

Были ли эти маленькие цветы рождены,

Сознавая и половину красоты своей?

*****

Есть много людей, в которых Богом заложена жажда совершенства, которые не удовлетворены собой, стыдятся себя, терзаются желаниями, которые не в силах удовлетворить, инстинктами, которые не могут осознать, силами, которые не могут применить, обязанностями, которые не могут выполнить, смятением, которое не могут никому высказать, кто рад бы был любому изменению, которое сделало бы их благороднее, чище, справедливее, более любящими, более чистосердечными и разумными, и, когда они думают о смерти, их мысль можно выразить словами поэта:

К жизни, не к смерти я устремляюсь,

Ярче, полнее жить собираюсь,

Малостью не удовлетворяюсь.

Этим людям можно повторить слова Господа: “дерзай чадо” (Мф. 9:2). Бог щедро одаривает людей. Если есть жажда Божественного, она несомненно будет удовлетворена. Если вы стремитесь стать лучше, так и будет. Только верьте своим лучшим чувствам, не старайтесь заглушить в себе эту жажду святого, боритесь, несмотря на ошибки, промахи, даже прегрешения. За каждого, за кого Бог с вас спросит, даже когда Он прощает, продолжайте борьбу, несмотря на все разочарования. Да благословенны

будут те, кто жаждет правды! Нам было сказано: “И Дх҃ъ и невѣста глаголютъ: прїиди́! И слы́шѧй да глаголетъ: прїиди́! И жаждай да прїидетъ, и хотѧ́й да прїи́метъ во́дꙋ живо́тнꙋю тꙋ́не” (Ап.22:17).

*****

“Подобаше бо Е҆мꙋ́, Е҆гѡ́же ради всѧ́ческаѧ и Имже всѧ́ческаѧ, приве́дшꙋ мнѡ́ги сыны въ сла́вꙋ, начальника спасенїѧ ихъ страданьми совершити” (Евр. 2:10).

Выдержки из записей 1905, 1915 гг.

Надпись: Аликс, 1905, 1915.

“Да ᲂу҆́зрѧтъ ни́щїи и҆ возвеселѧ́тсѧ:

взыщите Бога, и жива бꙋ́детъ дꙋша ваша”

(Пс. 68:33)

Будь мужественным — это главное.

*****

Добрые слова всегда соединяют.

*****

Иди вперед, ошибайся, падай и снова вставай, только продолжай идти.

*****

Делай что-нибудь, ради чего стоит жить и за что стоит умереть; пусть в делах твоих будет виден и ум, и сердце, и душа.

*****

Из-за постоянных хлопот и забот мы не раскрываем и половину хорошего, что есть в нас.

*****

К святости ведет такой ясный путь!

*****

Неси с радостью свой крест: тебе его дал Господь.

*****

Смысл жизни не в том, чтобы делать то, что нравиться, а в том, чтобы с любовью делать то, что должен.

*****

Пока жив, можешь употребить жизнь на помощь ближнему. Жизнь — прекрасное дело.

*****

Душа, открытая более другого духовному, лучше знающая Бога, больше боится ошибиться пред Ним, больше трепещет в памяти о Страшном Суде.

*****

Настоящая добродетель — это без свидетелей поступать так, как обычно поступают перед глазами мира.

*****

Нам нужно искать своего спасения в том положении, в какое поместило нас Провидение, а не строить воздушные замки, воображая, как добродетельны мы были бы в каком-то другом положении. И потом, нам надо по-настоящему верить в Бога даже в малом. Большинство людей проводят жизнь, охая и сокрушаясь по поводу своих привычек, рассуждая о том, что их надо изменить, составляя правила своей жизни в будущем, которого они ждут, но которого, быть может, будут лишены, и таким образом теряют время, которое следовало бы тратить на добрые дела на пути к своему спасению. К спасению нужно стремиться каждый день и каждый час. Нет времени, лучшего для того, которое Господь в своей милости дает нам сейчас, а что принесет нам завтрашний день, мы не знаем. Спасение достигается не одним нашим мечтанием, а усердным прилежанием. Постоянное трезвение угодно Богу.

Даже мелочи становятся великими, когда они о воле Божией. Они малы сами по себе, но тотчас же делаются великими, когда исполняются ради Него, когда ведут к Нему и помогают навечно с Ним соединиться. Вспомните, как Он сказал: “Вѣ́рный въ ма́лѣ, и҆ во мно́зѣ вѣ́ренъ є҆сть, и неправедный въ ма́лѣ, и во мно́зѣ неправеденъ есть” (Лк. 16:10).

Душа, которая искренне стремится к Богу, никогда не смотрит, большое это дело или малое; достаточно знать, что Он, для Кого это делается, безгранично велик, что все создания Его должны быть полностью Ему преданы, а достигнуть этого можно, только выполняя Его волю…

Страдать, но не терять мужество — вот в чем величие… Куда бы ни вел нас Бог, везде мы Его найдем, и в самом изматывающем деле, и в самом спокойном размышлении…

То, что нас угнетает и ранит нашу гордость, больше приносит пользы, чем то, что волнует и вдохновляет.

Выдержки из записей Императрицы Александры Феодоровны за 1915 год.

Надпись на форзаце: “Аликс, 1915”

…Когда суетишься, теряешь свой крест,

И вновь тебе его не обрести

Ни в этом мире, ни в другом, а только здесь

Он дан тебе, чтоб пострадать за Бога.

Мы в лучшем мире ревностнее будем

Служить Ему, любить Его, трудиться,

И приближаться с нежностью к Нему,

Но больше уж Он нас не призовет

Страдать, ведь это только здесь дается.

Давайте ж на земле страдать за Бога

В смирении приучим наши души

Сносить все терпеливо, ведь они

Знак Божьей милости особой,

Оставим же мы их, землю покинув!

Потери в жизни значат больше, чем удачи.

Хоть жаждет человек, а сам не пьет.

Любви могущество в самоотдаче,

Кто страждет больше, больше отдает:

Бог людям объявил: “Трудом тяжелым

Добьетесь вы всего, чего хотите,

А не в безделье праздном пребывая,

Все в муках вам придется добывать”.

Как незначительна была бы смерть,

Когда бы лишена она была

Страданий и борьбы, и отреченья.

И все спокойно бы происходило,

Как многие себе и представляют,

В гармонии души с зовущим Небом.

Но человек задуман был иначе,

Все, что имеет, он берет во брани.

*****

Зависит не от нашего желанья

Разжечь огонь, который в сердце тихо тлеет,

Но вспыхнет он от Божьего дыханья,

Загадка над душой довлеет.

И только долгие часы труда и дум

Позволят выполнить, что наш замыслил ум.

С усталым мозгом и усталым телом

Мы трудимся, подобно муравьям,

И тяготы мы переносим ради дела,

И отдыхаем лишь на склоне дня.

И только, когда новый день приходит,

Итоги наших он трудов подводит.

*****

Часы, что провела, родной, с тобою,

Как жемчугов бесценный ряд,

Те жемчуга считаю я порою,

И каждая ласкает взгляд.

И каждая дарует утешенье,

Когда одна сижу,

А после этого общенья

На крест гляжу.

Воспоминанья радуют и мучат,

О том, что было, трудно вспоминать,

Те жемчуга меня приучат

Крест целовать.

*****

Сияющее утро пролетело

Так быстро, мы заметили едва,

День золотой тень вечера задела,

Падет уж скоро тьма.

Жизнь человека также быстро клонится

К закату, полдень лишь преодолев,

В тот край, о, Боже, нас веди, как водится,

Куда уходят все.

Где ангелы в одеждах белоснежных,

Где ночь не наступает никогда,

Где наш Господь, даря любовью нежной,

Царит всегда.

*****

О, Радость, боль исцелишь ты,

Тебе я сердце открываю,

И радуга зажжет мосты

Сквозь дождь, как знак мне с высоты,

Что утром счастье ожидает.

Перед Крестом я ниц легла,

Подняться я была не в силах,

Вся радость жизни умерла,

Но вся земля вокруг цвела,

О жизни вечной мне твердила.

*****

Пусть, вечным светом озарен,

Рассеет тучи небосклон,

Морщин усталого лица

Коснется нежно длань Творца.

Мир воцарится в доме том,

Где помнят с верою о Нем.

*****

Любовь, мне от которой не уйти,

Тебе я душу доверяю,

И жизнь моя тебе принадлежит,

Сливаясь с остальными, пусть бежит

Потоком без конца и края.

О свет, который озарял мне путь,

Его источник я тебе вручаю.

В моей душе накапливается пусть

Тепло, что подарил мне солнца луч,

И сохранить его я обещаю.

*****

Когда придет прощанья час и страх

пред неизбежным,

В душе твоей поселится печаль и боль,

Твою сожму я руку, прошепчу я нежно:

“Христос с тобой”.

Когда от счастья сердце чаще бьется,

И благ всех льется дождь златой,

То с губ моих опять сорвется:

“Христос с тобой”.

Коль твой источник радости и веры

Иссякнет, вновь скажу тебе, друг мой,

Чтобы не так ты чувствовал потерю:

“Христос с тобой”.

О друг, с любовию и верой в Бога,

Смиренно крест неси до смерти свой,

И повторяй все время и помногу:

“Христос с тобой”.

*****

Надпись на Новый Завет

Пусть эта книга правды постоянно

Тебя сопровождает неустанно

В твоем пути.

Пускай тебе послужит утешеньем

В твои такие горькие мгновенья,

Что трудно их перенести.

Любовь в ней дышит неземная,

Тепло на землю посылая,

Где зло царит.

Пусть мир и радость бесконечные,

И приближенье к жизни вечной

Она тебе дарит.

*****

На ошибках людей учатся следующие поколения.

*****

Неверующий и неверный, не внемлющий небесному зову не удостоится бессмертия.

*****

Доверяй своему сердцу, особенно, когда это доверие в добром, слушай его.

*****

Живущий — возрастающий; святой — возросший.

*****

Из небытия веди нас в жизнь,

Из темноты к свету,

От смерти к бессмертию.

Постоянно нас учи и защищай

От нашего же невежества.

*****

Господи, учи меня Тебя любить

Душой, которую вдохнул в меня,

Любить Тебя всем сердцем и душой,

Навеки чтоб тебе был предан я.

О, научи доверию к Себе

И следованию высшей Твоей воле,

Чтоб с радостью желания Твои

Я выполнял, не рассуждая более.

И братьев научи своих любить,

Ты жизнь Свою за них отдал когда-то,

Любить их искренне, от всей души,

Хотя они во мне не видят брата.

*****

Природа Бога — Дух. Имя Бога — Любовь. Отношения Бога и человека — это отношения Отца и сына.

*****

Бог вечно от отчаянья нас лечит,

Он так велик, повсюду ты

Его поддержку можешь отыскать,

И мощь Его, и чудо красоты,

Что зло вокруг помогут разогнать.

И легче, чем представить можем,

Он радость обрести поможет.

Не забывай о том, душа, скорбя,

Что Бог во всем хранит тебя.

*****

Чего не знали, мы узнаем после,

Встав на вершину вечности холма.

С него оглянемся на прожитое время,

Все старые мечты и думы вспомнив,

Все, что случилось с нами в годы жизни.

Ведь только человек об этом помнит,

И мучают сомнения при этом.

И только Бог один умеет

Все предузнать, ни в чем не сомневаясь.

Все времена и все миры Ему близки,

Царит Он в будущем и настоящем,

Всему начало, и всему венец.

*****

От тягот жизни в этом мире

Одно лишь средство существует,

Всего одно — святая вера,

Что все теченье нашей жизни,

Каким бы ни было оно печальным,

Во власти Господа оно.

Он все несчастья превращает в благо,

Нас приближая к высшей цели.

*****

Быть вместе мало нам дано,

Так мало, милый,

Из нас кому-то суждено

Сойти в могилу.

Короткий путь! А вместе быть

Так славно было,

И без любви остаться жить

Одной нет силы.

Порою мысль ко мне придет,

И все осветит —

За гробом счастье меня ждет,

С тобою встреча.

*****

Правда

Дороже правды нет на свете,

И украшать ее не надо,

Она ярчайшим светом светит,

Она нам главная отрада.

В ней жизнь, и в ней любви огонь,

Который солнце затмевает,

Дарует силу, волю он

И верность предопределяет.

А сила очень нам нужна,

Чтоб хитрость разгадать,

Узнать фальшивые слова

И эту ложь попрать.

*****

Псалом жизни

Не тверди в строфах унылых:

“Жизнь есть сон пустой”. — В ком спит

Дух живой — тот духом умер,

В жизни высший смысл сокрыт.

Жизнь не грезы! Жизнь есть подвиг!

И умрет не дух, а плоть.

“Прах еси — и в прах вернешься,” —

Не о духе рек Господь.

Не печаль и не блаженство

Жизни путь: она зовет

Нас к труду, в котором бодро

Мы должны идти вперед.

Путь далек, а время мчится, —

Не теряй в нем ничего.

Помни, что биенье сердца —

Погребальный марш его.

На житейском бранном поле,

На биваке жизни будь,

Не рабом, а будь героем,

Закалившим в битвах грудь.

Не оплакивай былого,

О грядущем не мечтай,

Действуй только в настоящем

И ему лишь доверяй.

Жизнь великих призывает

Нас к великому идти,

Чтоб в песках времен остался

След и нашего пути.

След, что выведет, быть может,

На дорогу и других —

Заблудившихся, усталых —

И разбудит бодрость в них.

Встань же смело на работу,

Отдавай все силы ей.

И учись в труде упорном

Ждать прихода лучших дней.

Лонгфелло

(перевод И.А. Бунина)

*****

Не говори, что прошлое мертво,

Хотя и осень наступила уж давно,

Хотя уже угасли краски дня,

И музыка замолкла для меня.

Внутри, хотя никто не знает,

Пережитое сохраняет

Всю власть и силу надо мной,

Ему послушен разум мой.

Влияет прошлое невольно

На все мои дела сегодня.

Как странно, что случайный взгляд

Воспоминаний будит ряд,

И пробуждает с новой силой

Все, что когда-то мило было.

*****

Хорошего что можно в темноте сыскать?

Но коль со светом тьму перемешать,

То свет тот вдвое ярче может стать.

Крик боли, что из сердца рвется,

Далеким эхом где-то отзовется,

И путник, его слыша, к дому доберется.

В беде ты, но возрадуйся — беда,

Что мучит и терзает так всегда,

Предостеречь другого может иногда.

И верь, что всех Господь возвесил роли,

И твой удел — страданий, боли

Другого облегчает долю.

*****

Иные ропщут, если в жизни их,

Не омрачаемой ничем доселе,

Хоть тень возникнет горестей скупых,

Как маленькая тучка в небе.

Другие благодарностью ответят,

Коль Бог в великой милости Своей,

Мрак грустной жизни их осветит

Хоть отблеском своих лучей.

*****

Последняя роза лета

Роза пышная эта

Одна в полном цвету.

Ее розы-соседки

Завяли в саду.

Ни бутончика рядом,

Нет и розы другой,

Чтоб дарили отраду

Общенья с собой.

Я тебя не оставлю

В одиночестве сада,

Раз другие уснули,

И тебе уснуть надо.

Брошу доброй рукою

Лепестки на кровать,

Будешь рядом с друзьями

Бездыханным лежать.

Может так же со мною

Скоро вдруг приключиться,

Что в моем окруженье

Исчезать будут лица.

Если мною любимые

Навеки уйдут,

Что одна в скучном мире

Буду делать я тут?

*****

Христианство учит нас не только тому, что каждый из нас должен жить так, чтобы спасти свою душу, но что каждый должен также стремиться сделать для ближнего все, что в его силах. Мы не можем полностью в должной мере следовать этому учению, так как сила сильнейшего из людей в присутствии безграничной мощи и безграничной мудрости кажется слабостью, затмеваются самые зоркие глаза людей. По крайней мере, не каждый из нас может стремиться к высшему, так как свет и сила даются нам в качестве идеала. Но ни к чему другому стремиться не следует. Мы должны быть не только хорошими, но и сильными. Мы должны быть не только высоконравственными, но и мужественными. Мы должны думать о возвышенном и понуждать себя. В Священном Писании не написано, что мы должны быть только простыми, как голуби. Там написано также, что мы должны быть мудрыми, как змеи. Опыт, не соединенный с совестью, делает опытного человека в социальном плане диким зверем, который нападает на сородичей и поэтому должен быть изгнан. Мягкость и доброта, не соединенные с силой и решительностью, почти бессильны творить добро.

*****

В самом волнении, которое сопровождает первое потрясение от несчастья, есть что-то, что поддерживает нас так же, как острая боль часто стимулирует и кратковременно поддерживает организм. Отчаяние появляется потом, когда боль уже притупилась, когда исчезло эмоциональное напряжение, помогающее нам ее терпеть. И день сменяет день в скучном однообразии, и испытание становится ужасной повседневностью. Именно тогда нашей душе начинает что-то недоставать, зрение и слух напрягаются в надежде разгадать секрет нашего существования, который может превратить простое терпение в удовлетворение.

*****

Тот, кто сделал добро, не должен об этом говорить, но если этим хвастают, добро теряет благородство… Отдавайте, не ища ничего взамен, не рассчитывая выгоду в будущем; отдавайте детям, старикам, умирающим, тем, кто не сможет отблагодарить, и тем, кого вы больше никогда не увидите, иначе это будет не благодеяние, а торгашество; старайтесь помочь даже вашим врагам. Не доверяйте раздачу своей милостыни сомнительным посредникам, иначе само деяние, которое апостол назвал “трꙋ́дъ любве” (1Фес. 1:3), будет под сомнением. Своей собственной рукой творите то, что подсказало вам сердце. Так вы познакомитесь с жизнью и нуждами бедняков — созданий Христа.

*****

Нет человека настолько бедного, чтобы он мог считать себя таким. Мудрость в том, чтобы человек позволил Господу решать все за него.

Пусть и лицо твое просияет, как у Моисея, радуя других, но не любуйся собой, как перед зеркалом.

*****

Истинная патриотическая любовь к Родине не бывает мелочной. Она великодушна. Это не слепое обожание, но ясное видение всех недостатков страны. Такая любовь не озабочена тем, как ее будут восхвалять, а больше думает о том, как помочь ей выполнить ее высшее предназначение. Любовь к Родине по силе своей близка любви к Богу. Любовь к своей Отчизне сочетает в себе преданную сыновнюю любовь и всеобъемлющую любовь отцовскую, часто трудную, и эта любовь не исключает любви к другим странам и всему человечеству. Во всех видах любви, которые выше простых инстинктов, есть что-то таинственное, и это же можно сказать о патриотизме. Патриот видит в своей стране больше, чем видят другие. Он видит, какой она может стать, и в то же время он знает, что много в ней остается такого, что увидеть невозможно, так как это является частью величия нации. Хотя и видимы ее поля и города, ее высшее величие и главные святыни, как и все духовное — это сфера невидимого.

*****

Склонить голову другу на грудь

И руку ему сжать,

И чувствовать, хоть давит грусть,

Что есть кому понять.

Отправиться в бурлящий мир,

В опасный трудный путь,

И знать, что место есть, где ждут,

Где можно отдохнуть.

В далекой мгле, как сквозь туман,

Для спутника унылого

Мелькает тень, то не обман,

То тень жилища милого.

*****

В самом слове “мужество” есть что-то, что говорит о почти неискоренимой любви к героическому в сердце человека. Но, может быть, самое истинное мужество — это часто менее героическое, но более напряженное и деловое, чем мы склонны представлять. Это, главным образом, выполнение очень мелких дел, вся ценность которых в том, что делать их можно только с верой в Бога: скрывать свое настроение, не говорить ни слова о своих огорчениях, взять на себя ношу прежде, чем ее возьмут другие, прощать другим, но не прощать себе.

Для большинства из нас главное искушение — это потеря мужества, главное испытание наших сил — в монотонном ряде неудач, в раздражающей череде прозаических трудностей. Нас изматывает дистанция, а не темп. Двигаться вперед, выбирая правильный путь, пробираться к слабо мерцающему свету и никогда не сомневаться в высшей ценности добра, даже в малейших ее проявлениях — это обычная задача жизни многих, и, выполняя ее, люди показывают, чего они стоят.

*****

Он изучил высшее из всех искусств — как вести себя по отношению к своим врагам. Враги у него, разумеется, были, как у всякого сильного человека, живущего полной жизнью. Нельзя вести насыщенную жизнь, много работать и не возбуждать при этом в большей или меньшей степени зависть, неприятие, клевету, презрение, вражду…

Ни от одного человека не требуется, чтобы он равнодушно переносил враждебное отношение. Мы должны охранять свою личность и репутацию свою и своего труда. Правда — это не какая-то обезличенная вещь, и жизнь — это не пьеса, где действуют абстрактные герои. Мы живем в мире, где взаимодействие добра и зла касается нас лично. Поэтому в нашей жизни возникают конфликты и вражда. Перед лицом диавольской вражды мы должны проявлять выдержку, терпение, показывать презрительное равнодушие, но никогда не должно быть покорного молчаливого согласия, а, наоборот, должна быть по силам нашим непримиримая брань. Все зависит от сути конфликта. Мы можем пострадать сами, но не можем позволить, чтобы страдала истина. Когда мы это осознаем и подчиняем этому свои личные чувства, не так трудно переносить враждебность. В человеке с сильной верой это вызывает решимость. Он идет своим путем среди мира, враждебного ему, как победитель… и, конечно, победит.

*****

Как в море бурном корабли,

И мы не чувствуем земли,

Вперед, назад, с паденьем вдруг

Раскачивается все вокруг.

Небес хрустальных синева

Вздымается вдруг, как стена,

И горизонта дальняя черта

Из виду пропадает иногда.

Ах, то не море нас качает,

Мы сами, хоть того не замечаем,

В движеньи бесконечном, беспокойном,

С земли до неба достаем невольно.

Ах, если б и на море, и на суше

Нам компасом служили наши души,

Вели нас и в пути нам помогали,

Чтоб мы свое предназначенье выполняли.

Достигли б непременно мы тогда

Земель, где счастие царит всегда,

Где мы о страхе бы забыли,

И радостные вместе жили.

*****

Когда откладывают исполнение надежд — это часто

Жизнь растраченных возможностей.

Когда погибают надежды — это часто

Жизнь потерянных возможностей.

Но надежда всего лишь цветок, не корень ведь это,

Но только цветок, не плоды в конце лета.

Его посади, поливай, до света вставай,

И труд твой тебе принесет урожай.

*****

Подобие с отдельными черточками отличия — залог дружбы.

*****

Жизнь человечества — это большая общая жизнь отдельных человеческих созданий. Нужно понять, что существование одного человека отдельно от всех других людей — это то же самое, как если бы человек существовал отдельно от клеток своего собственного организма.

*****

Тот, кто выбрал более высокую цель, даже и не достигая ее, все же значит больше, чем тот, чья цель ниже.

*****

То, что приходит после, всегда похоже на то, что уже ушло.

*****

Скажу я старое, знакомое всем слово:

“Пусть Бог тебя, любимая, хранит”,

Пока свиданья нашего час не наступит снова,

Разлуки не пройдут пустые дни.

С тобой пусть будет Бог и в радостное лето,

И в зимний холод ночи или дня,

И в самые различные моменты

Пусть Он хранит тебя, любовь моя.

С тобой пусть будет Бог, когда в тумане,

Пройдя сквозь бурю, будешь ты одна,

Пока грядущей радости огни не замерцают,

И ты воспрянешь вновь, любимая моя.

*****

После разлуки я не смею забывать,

Какими стойкими умели мы казаться,

Мне память эта сил должна придать

Всегда, хоть через силу, улыбаться.

*****

О, Великий, о, Благословенный, —

По всей земле разносится звучанье,

И день, и ночь слышится оно,

Звучанье гласа Твоего.

Разносится по всей вселенной

Голос надежды, победивший все сомненья.

*****

Важнее всего научиться проводить различие между главными и важными идеями и маленькими и второстепенными мыслями, которые, сменяя друг друга, проносятся у нас в мозгу.

*****

Чем дольше я живу, тем отчетливее понимаю, что главная разница между людьми сильными и слабыми, великими и ничтожными — это энергия, непобедимая решимость, твердая цель, при которых и смерть — победа.

*****

Среди шумов разнообразных жизни

Тяжелые шаги времен

Когда-нибудь уже ты слышал?

И голоса других сторон?

К молодым вопрос приходит

И волнует их везде

Сильной и глубокой мыслью:

“Что, есть ли истина, и где?”

И на эту мысль ответы

Не к покою приведут,

А обязанность трудиться

Юношам они дадут.

И обязанность всемерно

Свое сердце укреплять

Ради вящей Божьей славы

Зло вокруг искоренять.

*****

Бдение и трезвение, какими бы трудными они поначалу ни казались, шаг за шагом становятся все легче и приятнее. Таинственным образом наша натура как бы раздваивается, остается все меньше желанных побед и больше добрых ощущений, чем достигается полное владение собой. Насколько приятнее ехать на разгоряченной лошади, чем плестись на заморенной кляче, хотя это и требует больше сил и умения. В первом случае вы чувствуете под собой сгусток живой свободной силы, а в другом вынуждены пришпоривать тупого и безжизненного раба.

*****

Лучшая часть красоты та, которую внешне выразить невозможно.

*****

Люди видели шипы на главе Иисуса,

а ангелы видели розы.

*****

Они казались тем, кто видел встречи их,

Обычными случайными друзьями.

Она любезна, его голос тих,

И говорят спокойными словами.

Но коль один из них случайно

Другого имя слышал вдруг,

То сердце прыгало отчаянно,

Чего не видели вокруг.

И все же никогда не показали,

И оба не могли сказать,

Ту правду, что они скрывали,

Коль правда та страданья могла дать.

*****

Глубокие и мудрые глаза, как будто

Их обладатель, мудрость набирая

И жизнь иную тщательно скрывая,

Усердно соблюдает все приличья,

Как люди все, но он от них отличен.

Стремится постоянно лишь к тому,

Что Истиною видится ему.

*****

Многие знания о вещах божественных сокрываются, когда вера мала.

*****

Самопожертвование — это чистая, святая, действенная добродетель, которая увенчивает и освящает человеческую душу.

*****

Никогда человек не бывает так прекрасен, как во время молитвы о своем прощении или прощении другого.

*****

Ликует Небесная Церковь, чье слово

Для нас — любовь, а не только вера,

И пребывает торжеством в вечных пределах.

Люди там спрашивают друг друга:

“Ты любишь?”, а не только что: “ты веруешь?”

И все пред алтарем Господним

Отвечают: “О, Боже, я люблю Тебя!”

Надежда может быть якорем, вера — рулем,

А Любовь, Великая Любовь — Капитаном наших душ.

*****

Храни меня и от праведного гнева,

Ведь гнев к хорошему не приведет,

Вверх, вверх, к небесной чистоте

Мне помоги взобраться.

Таким же праведным я должен стать,

Как Ты. Твой образ ведь Тобой задуман,

И потому грехи других я должен понимать.

*****

Жизнь — это искусство, в котором мы часто простые

дилетанты,

А мастерство приобретается ценой крови нашего

сердца.

*****

Это молитва, которую всегда читает за тебя твой друг в разлуке:

Пусть милость Небесного Отца

С тобой пребудет до конца,

Твои стремленья поощряет.

Пусть Его сила поддержит тебя,

Когда ты Его не видишь.

Пусть Он утешит и обновит тебя,

Пока ты ни поймешь Его силу

И не успокоишься с Ним рядом.

Х. Переписка Императрицы Александры Феодоровны и ее дочери, Великой княжны Татьяны Николаевны

Императрица Александра Феодоровна была доброй женой и матерью. Она достойно исполняла обязанности Царицы, видя в них долг, возложенный на нее Господом, подвизалась и в благотворительности, помогая тем, кто нуждался, но особенно ценила она свою Семью.

“Режим для детей был обычным, обязанности, привычные Царской Семье, не тяготили. Император и Императрица были верны принципам их собственного воспитания: большие, хорошо проветриваемые комнаты, жесткие походные кровати без подушек, холодные купания (теплые разрешались вечером). Подрастая, дети обедали вместе с родителями. Еда была простая: говядина, свинина, борщ или гречневая каша, вареная рыба, фрукты. Не принимая расточительного образа жизни большей части высшего общества России, Николай Александрович и Александра Феодоровна хотели постепенно привить чувство настоящих ценностей и своим детям. Благотворное нравственное и духовное влияние ясно обозначилось в их короткой жизни. Как писал один близкий им человек: «Они вели скромную жизнь, были просты в обращении и не придавали значения своему положению, у них не было и намека на высокомерие».” (Этот отрывок взят из книги “СВЕТ НЕВЕЧЕРНИЙ. Жизнь Александры Феодоровны Романовой, последней Всероссийской Императрицы,” изданной в Америке Валаамским Обществом Америки на английском языке в 1992 году и в России Российским Отделением Валаамского Общества Америки на русском языке в 1996 году).

Одна из фрейлин Александры Феодоровны, Софи Буксгевден вспоминала историю, связанную с Татьяной Николаевной, которой тогда было 18 лет:

“Они не придавали значения своему Царскому положению, болезненно воспринимая высокопарное обращение. Однажды, на заседании комиссии по делам благотворительности, я должна была обратиться к Великой княжне Татьяне как к президенту этой комиссии, естественно, начала: “Если это будет угодно Вашему Царскому высочеству…”. Она посмотрела на меня с изумлением, и, когда я села рядом с ней, наградила меня пинком под столом, и прошептала: “Ты что, с ума сошла, так ко мне обращаться?» Пришлось мне поговорить с Императрицей, чтобы убедить Татьяну, что в официальных случаях такое обращение необходимо».[12] Вечера часто проводились “в Семье” — дети, Александра Феодоровна и какая-нибудь близкая подруга или родственница в комнате Императрицы. Часы заполнялись музыкой, беседами, рукоделием и чтением. Если Император мог к ним присоединиться — обычно он работал до полуночи над государственными бумагами — он читал вслух, отдавая предпочтение истории, русской литературе, поэзии или Евангельским текстам.

Дети обычно не появлялись на публике, кроме тех случаев, когда этого требовали общественные обязанности или придворные церемонии. Трудно было найти друзей; Императрицу ужасала мысль ввести своих дочерей в компанию чересчур искушенных молодых женщин высшего света с их глупыми и иногда жестокими сплетнями. Это неодобрение распространялось даже на молодых кузенов и кузин, чье воспитание было более привилегированным. Когда у нее родился сын, в товарищи ему Государыня выбрала маленьких сыновей дворцовых слуг, воспитателей и доктора.

Существенной частью воспитания были игры и занятия спортом на открытом воздухе и в парке, окружавшем дворец в Царском Селе, и во время выездов Семьи в загородные поместья в конце лета или ранней осенью. Одну-две недели в году проводили на “Штандарте”, Царской яхте — единственном месте, где все могли расслабиться и быть самими собой, не опасаясь посторонних глаз. Ходили также на чай, который устраивала их тетя — Великая княгиня Ольга Александровна и на который приглашались другие молодые люди. Позднее бывали танцы, теннис, прогулки верхом с молодыми офицерами. Император сам сопровождал своих дочерей в театр и на концерты. Вспоминает Софи Буксгевден:

“Императрица в самом деле воспитывала дочерей сама, и делала это прекрасно. Трудно представить себе более очаровательных, чистых и умных девочек. Она проявляла свой авторитет только при необходимости, и это не нарушало той атмосферы абсолютного доверия, которая царила между нею и дочерьми. Она понимала жизнерадостность юности и никогда не сдерживала их, если они шалили и смеялись. Ей также нравилось присутствовать на уроках, обсуждать с учителями направление и содержание занятий…

…Татьяна Николаевна, по-моему, была самая хорошенькая. Она была выше матери, но такая тоненькая и так хорошо сложена, что высокий рост не был ей помехой. У нее были красивые, правильные черты лица, она была похожа на своих Царственных красавиц-родственниц, чьи фамильные портреты украшали Дворец. Темноволосая, бледнолицая, с широко расставленными светло-карими глазами, это придавало ее взгляду поэтическое, несколько отсутствующее выражение, что не совсем соответствовало ее характеру. В ней была смесь искренности, прямолинейности и упорства, склонности к поэзии и абстрактным идеям. Она была ближе всех к матери, и была любимицей у нее и у Отца. Абсолютно лишенная самолюбия, она всегда была готова отказаться от своих планов, если появлялась возможность погулять с Отцом, почитать Матери, сделать то, о чем ее просили. Именно Татьяна Николаевна нянчилась с младшими, помогала устраивать дела во Дворце, чтобы официальные церемонии согласовывались с личными планами Семьи. У нее был практический ум Императрицы и детальный подход ко всему. Она не обладала сильным характером Ольги Николаевны, всегда была под ее влиянием, но в случаях, требующих решительных действий, принимала решения быстрее, чем ее старшая сестра, и никогда не теряла головы”.[13]

Нижеследующие записки и письма — это почти все, что сохранилось из написанного за всю жизнь. В течение двадцати лет от рождения Великой княжны Татьяны Николаевны до ее гибели вместе с Семьей в Екатеринбурге, записки были частой, если не ежедневной, формой общения. Когда Александра Феодоровна из-за нездоровья или занятости обязанностями Императрицы не могла подняться наверх в комнаты к детям, она часто писала им письма, и эту привычку, подрастая, они охотно перенимали. В то время, как большинство записок и писем относятся к домашним делам, режиму и болезням, есть также и такие, которые живо рисуют духовную жизнь этой дружной Семьи.

Александра Феодоровна, хотя и владела бегло русским языком, свою личную корреспонденцию вела на английском и потому, что предпочитала его, и для того, чтобы ее дети поупражнялись в нем, особенно две старшие дочери — Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна. Дети по-русски говорили почти исключительно друг с другом и с Отцом; французский, английский и немецкий были их школьными предметами.

Хотя Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна довольно свободно говорили по-английски, в письменной речи они не достигли совершенства. Письма Татьяны Николаевны отличаются любовью к родителям и ко всей Семье; жизнь этой скромной милой девушки полна теплоты и домашности, безошибочно можно сказать, что она достойная Дочь своей святой Матери.

16 ноября 1907 года.

[В 1907 году Татьяне Николаевне было 10 лет.]

Дорогая Татьяна,

Нежно тебя благодарю и целую за твое дорогое письмо и прекрасно нарисованных дам. Анину маленькую собачку снова нашли. Я постараюсь и нарисую тебе еще дам — надеюсь, завтра я смогу тебя увидеть…

Сияет прекрасное солнце, мне хотелось бы, чтобы ты смогла погулять, на улице, кажется, чудесно.

До свиданья, душечка —

Твоя старушка-Мама тебя нежно целует

Без даты, 1907 год.

Дорогие дети (Татьяна и Мария — ред.),

Крепко вас обеих целую за ваше чудесное письмо. Ольга его сейчас читает и хохочет над ним. Я долго лежала в темноте, потом пришла Тетушка. Вернулся Папа.

Рада, что вместе пили чай… Хорошенько молитесь в церкви за всех нас, за всех моих цыплят, больших и маленьких.

Целую вас и большую Бэби (Анастасию — ред.).

Спите обе спокойно, пусть вам приснится хороший сон.

Нежно вас целую, Мама

Без даты, 1907 год.

Моя дорогая Мама!

Я тебя 100 раз благодарю за твое дорогое письмо, которое мне было так приятно получить… Как интересно, что Ольга и Анастасия обедают в твоей спальне. Сейчас мы пойдем в кровать и немного отдохнем. Я целую тебя и Папу 100000000 раз, но я сама не могу это сосчитать.

Татьяна

17 января 1909 года.

Моя дорогая Мама!

Я надеюсь, сегодня ты не очень устанешь и выйдешь к обеду. Мне всегда ужасно жаль, когда ты устаешь и не можешь встать с постели. Дорогая Мама, я буду молиться за тебя в церкви. Я надеюсь, что сегодня мы сможем сходить с тобой в Анин маленький домик. Пожалуйста, выспись хорошо и не уставай. Может быть, у меня много промахов, но, пожалуйста, прости меня. Очень хорошо, что вчера ты не ходила в церковь, а то бы ты наверняка еще больше устала…

Много-много раз целую мою любимую Маму…

Твоя любящая дочь,

Татьяна

Я буду молиться за тебя в церкви.

24 января 1909 года.

Моя дорогая Татьяна,

Нежно целую и благодарю тебя за твое милое письмо.

Это прекрасно — ты молишься за свою Мамочку — может быть, Бог ей даст что-то хорошее. Но иногда Он посылает болезнь для блага чьей-либо души. Старайся быть как можно лучше и не причиняй мне беспокойства, тогда я буду спокойна, я ведь не могу подняться наверх и посмотреть, как дела с уроками, как ты себя ведешь и как разговариваешь.

Веди себя хорошо.

Тебя обнимает твоя любящая

Мама

Да благословит тебя Бог.

28 февраля 1910 года.

Дорогая Татьяночка,

Твое письмо мне очень понравилось, и я нежно благодарю тебя за него. Правильно, старайся быть хорошей и послушной и быть хорошим примером для троих младших. В церкви внимательно слушай чудные молитвы Великого Поста, они помогут тебе быть хорошей.

Папа и Мама целуют тебя много раз.

Да благословит тебя Бог!

[Следующее письмо было написано Татьяной, когда она готовилась к исповеди и Святому Причащению]

5 марта 1910 года.

Моя любимая, дорогая милая Мама,

Мне очень радостно, что завтра я приму Тело Господне и Его Кровь. Это очень хорошо. Пожалуйста, прости меня, что я не всегда слушаю тебя, когда ты мне что-то говоришь. Сейчас я постараюсь слушать всех и особенно моих дорогих Папу и Маму. Пожалуйста, попроси у него тоже прощение за меня. Я постараюсь быть очень послушной. Пожалуйста, дорогие мои, спите оба хорошо, пусть вам приснится наш любимый “Штандарт”, который сейчас так далеко. Перед Причастием я буду читать все молитвы.

Пусть Бог благословит моих милых Папу и Маму. Нежно вас целую.

Ваша любящая, преданная и благодарная за все дочь,

Татьяна

25 марта 1910 года.

Дорогая Татьяна,

Большое спасибо за твое милое письмо. Да, дорогая, ты должна показывать хороший пример младшим и в церкви не глядеть по сторонам, и не оборачиваться все время. Тетушка и Ольга усердно работают над одной головоломкой, Папа и Дмитрий — над другой. Я лежу на софе с работой — с твоими платьицами.

Твоя любящая старушка

Мама

20 апреля 1911 года, Царское Село.

Мама, дорогая моя,

Как насчет завтрашнего дня? Лежать ли мне в постели или нет… Голова у меня не болит, пока я лежу, и сейчас все прошло. Пожалуйста, напиши, миленькая, мне надо знать. Мне бы так хотелось пойти на вторую службу, я ведь вторая дочка, и Ольга была на первой, так что сейчас моя очередь. Что ты об этом скажешь!!!????!!!!

Мэри спрашивает, когда к нам должен быть Делакруа, чтобы делать прически, у нас его так долго не было. Да, Мама, на второй службе я увижу, кого мне нужно увидеть… ты знаешь, кого!!!!

Ну, до свидания. Да благословит вас Бог, двух моих ангелов. Пусть Бог будет с вами всегда и повсюду. Много поцелуев от твоей любящей, преданной, благодарной, верной дочери,

Твоя Татьяна

24 мая 1911 года.

Доброе утро, малышка моя, и спасибо тебе за письмо. Ты можешь пойти на завтрак в комнату Ольги… Аня тебя целует. Боткин нашел, что сердце не расширено, но какие-то нехорошие шумы. В эту жару мне так трудно дышать, сердце болит, и усталость.

Не работай так много лежа, от этого иногда болит голова.

Твоя старушка Мама целует и благословляет тебя.

12 июня 1911 года, “Штандарт”.

Моя дорогая, милая Мама,

Я не могу не думать о том, какой я была нехорошей, не посидела с тобой сегодня днем. Я плачу и чувствую себя такой несчастной без тебя. Я хочу быть с тобой, милая Мама. Пожалуйста, разреши мне. Завтра я не смогу быть с тобой, потому что будет очередь Ольги, и если я появлюсь, она рассердится, как же мне сделать то, чего так хочется?

Да благословит тебя Бог, милая Мама. Пожалуйста, ответь. Только бы я смогла сейчас придти и поцеловать тебя — тогда бы я успокоилась.

Твоя любящая Татьяна

28 ноября 1911 года, Ливадия.

Моя дорогая, родная, милая Мама,

Я прошу прощения за то, что не слушаю тебя, спорю с тобой, что непослушная. Сразу я никогда ничего не чувствую, а потом я чувствую себя такой грустной и несчастной оттого, что утомила тебя, потому что тебе все время приходилось мне все повторять. Пожалуйста, прости меня, моя бесценная Мамочка. Сейчас я действительно постараюсь быть как можно лучше и добрее, потому что я знаю, как тебе не нравится, когда одна из твоих дочерей не слушается и плохо себя ведет. Я знаю, как это ужасно с моей стороны плохо себя вести, моя дорогая Мама, но я на самом деле, милая моя, буду стараться вести себя как можно лучше и никогда не утомлять тебя и всегда слушаться с первого слова.

Прости меня, дорогая. Пожалуйста, напиши мне только одно слово, что ты меня прощаешь, и тогда я смогу пойти спать с чистой совестью. Да благословит тебя Бог всегда и повсюду — никому не показывай это письмо.

Поцелуй от твоей любящей, преданной, благодарной и верной дочери,

Татьяны

2 апреля 1912 года.

Моя милая, дорогая Мама,

Если действительно случится так, что ты не поедешь в Севастополь (не дай Бог), то я не поеду тоже, я не могу оставить тебя здесь совсем одну. Вот видишь, Папа будет не один, с ним будут три сестры и Бэби, а ты здесь одна останешься?! Ни за что в мире я тебя одну не оставлю.

Жаль, конечно, будет не поехать на нашем любимом “Штандарте”, но я с удовольствием останусь с тобой, так что мне все равно. Хотя Аня здесь, она ведь тебе не дочка, а для меня будет гораздо хуже поехать туда и тревожиться о тебе. Это мне испортит все удовольствие на “Штандарте”. Я всегда буду чувствовать, что кого-то “не хватает”, и будет так тяжело на яхте без тебя, Мама. Дорогая, любимая, ничего никому не говори, а напиши ответ. Да благословит тебя Бог.

Буду много-много молиться, чтобы с Божией помощью ты могла поехать.

Целую тебя тысячу раз, чтобы показать, как сильно я тебя люблю.

Твоя преданная, искренне любящая, благодарная дочь, которая всегда-всегда будет тебя любить,

Татьяна

2 апреля 1912 года.

Милое дитя,

Твое письмо меня очень глубоко тронуло, но все же я думаю, что тебе было бы лучше тоже поехать — странно было бы удерживать одного из вас, и мне бы хотелось, чтобы вы все встретились с остальными в Севастополе. Это также удобнее с нянями. Благословляю и благодарю тебя за твое милое внимание.

Нежный поцелуй от твоей старенькой

Мамы

3 августа 1912 года, Ливадия.

Моя милая, дорогая, любимая Мама,

Мне так ужасно жаль, что ты с нами не поедешь. Я надеюсь, что завтра, когда мы будем спать на “Штандарте”, ты будешь чувствовать себя лучше. Мамочка, дорогая, это так ужасно грустно. Я надеюсь, что Аня будет мила с тобой и не будет тебя утомлять, и не будет входить и тревожить тебя, когда ты ляжешь или захочешь побыть одна.

Как жаль, дорогая Мама, что я не смогла с тобой остаться. Для меня это было бы таким удовольствием. Я очень надеюсь, что ты не будешь себя чувствовать чересчур утомленной. Пожалуйста, дорогая Мама, не бегай по комнатам, проверяя, все ли в порядке. Пошли Аню или Изу, иначе ты очень устанешь и тебе трудно будет принимать Тетю и Дядю.

Я постараюсь, и на борту с офицерами буду вести себя как можно лучше. До свидания, до завтра. Миленькая, не беспокойся о Бэби. Я присмотрю за ним, и все будет в порядке.

Да благословит тебя Бог, моя милая, дорогая.

Ангел мой, много-много раз тебя целую. Твоя любящая, преданная и верная дочь,

Татьяна

1 апреля 1913 года.

Дорогое дитя,

Я глубоко расстроена из-за тебя, что погода такая холодная… Папа также находит невозможным, чтобы ты ехала. Ну, что же делать, жизнь полна разочарований, и лучше всего сказать: “Такова жизнь”.

…Тебе действительно следовало бы быть в лучшем настроении, но я хочу, чтобы ты, по крайней мере, имела удовольствие поговорить с некоторыми своими друзьями перед 1 ч., когда они обедают у Ани. Только что послала цветы, яблочный пирог, а также икру и ветчину.

Иза со своим молодым человеком приходит в 4.30. Так что можешь на него тоже поглядеть.

Благословение и поцелуй от твоей

Мамы

30 сентября 1914 года, Царское Село.

Моя дорогая Мама,

Прости меня из-за этой собачки. По правде говоря, когда он спросил, хотелось ли бы мне ее иметь, если он ее мне подарит, я сразу сказала: “Да”. Ты помнишь, мне всегда хотелось иметь собачку, и только потом, когда мы приехали домой, я подумала, что вдруг тебе это может не понравиться. Но я действительно так была рада, что обо всем забыла. Пожалуйста, ангел мой, прости меня. Скажи об этом Папе. Я надеюсь, что он не будет возражать. Доброй ночи, любимая Мама. Да благословит и хранит тебя Бог.

1000 поцелуев от твоей преданной и любящей дочери,

Татьяны

Дорогая, скажи, что ты не сердишься.

[Александра Феодоровна не сердилась. Собачка осталась у Татьяны.]

16 октября 1914 года.

Татьяна, дорогая,

Когда спустишься вниз за свечками, пожалуйста, поставь за меня свечку перед Богородицей…

Возьми две работы для раненых. Покажи им за меня, как это делать. Кто заинтересуется, покажи оба способа

— и твой, и мой… В 4-м часу приезжайте с Ольгой на машине… тогда ты сможешь поцеловать и меня, и Тетю.

Целую.

Мама †

[Вскоре после того, как началась Первая Мировая война, Государыню начали обвинять в пособничестве немцам — и соотечественники, которым следовало бы лучше ее знать, и революционеры, и германские агитаторы, которые использовали любой предлог, чтобы расшатать Трон. Следующие письма показывают, что Александра Феодоровна болезненно это переживала.]

29 октября 1914 года, Царское Село.

Мой милый ангел, дорогая Мама,

Я очень надеюсь, что вы все узнаете хорошо, и завтра ты не будешь чувствовать себя такой усталой, как, возможно, сегодня в течение всего дня. Пожалуйста, прости меня, дорогая Мама, если когда-нибудь невольно я обидела тебя, сказав что-нибудь о твоей прежней родине, но, в самом деле, если я действительно что-то говорю не подумав, что могу тебя задеть, потому что, когда я думаю о тебе, я представляю, что ты наш ангел, дорогая Мама, что ты русская, и всегда забываю, что это не всегда было так, что у тебя была другая родина, прежде чем ты приехала сюда, к Папе. Пожалуйста, прости меня, дорогая. Сейчас до свидания. Я молюсь, чтобы Бог послал тебе крепкий сон и чтобы завтра ты была здоровой и веселой.

1000 поцелуев для моей милой, дорогой, бесценной Мамочки от ее вечно любящей, благодарной и верной дочери,

Татьяны

29 октября 1914 года.

Спасибо, Солнышко, за твои любящие слова. Вы, девочки мои, меня не обижаете, но те, кто старше вас, могли бы иногда и думать… но все вполне естественно. Я абсолютно понимаю чувства всех русских и не могу одобрять действия наших врагов. Они слишком ужасны, и поэтому их жестокое поведение так меня ранит, а также то, что я должна выслушивать. Как ты говоришь, я вполне русская, но не могу забыть мою старую родину.

1000 поцелуев.

Мама †

24 декабря 1914 года.

Мой дорогой, любимый ангел, милая Мама,

Я просто не могу выразить, как я сожалею… пожалуйста, дорогая, я действительно постараюсь больше думать сама. Ты за всех думаешь. Я буду молиться и просить Господа, чтобы он помог быстро поправиться тебе и дорогому Папе. Так печально думать обо всех наших бедных дорогих друзьях, которые сейчас воюют. У них сейчас нет теплого дома, праздничного Рождества, а только холод, ужасная стрельба, и они так далеко от своих родных.

Доброй ночи, милая дорогая Мама.

1000 поцелуев от твоей родной дочери,

Татьяны

Новый год, 1915.

Я желаю тебе, дорогая Мама, ангел мой, счастливого нового года. Пусть Бог быстрее прекратит эту ужасную войну, и пусть у наших близких будет все хорошо.

Да благословит и хранит тебя Бог.

1000 поцелуев от любящей дочери,

Татьяны

Тысяча благодарностей за милую открытку и книгу.

16 июня 1915 года.

Моя дорогая Мама, мой ангел,

Сегодня вечером я чувствовала себя такой несчастной, милая Мама, оттого, что ты была такой печальной. Я прошу у тебя прощения за то, что как раз сейчас, когда тебе так грустно и одиноко без Папы, мы так непослушны. Я даю тебе слово, что буду делать все, чего ты хочешь, и всегда буду слушаться тебя, любимая.

1000 поцелуев от твоей

Татьяны

7 августа 1915 года.

Моя дорогая Мама,

Пожалуйста, отдай Ане эту фотографию, которую я сделала во время просмотра. Я уверена, что она будет очень рада…

Милая Мама, мне ужасно грустно. Я так мало тебя вижу. Я терпеть не могу уезжать так надолго. В самом деле, мы тебя сейчас совсем не видим. Не имеет значения, если сестры будут раньше ложиться в постель — я буду оставаться. Для меня лучше поменьше спать, но больше видеть тебя, моя любимая. Да благословит тебя Бог, дорогая, 1000 поцелуев тебе и дорогому Папе.

Твое верное, любящее дитя,

Татьяна

15 августа 1915 года.

Мама, мой дорогой ангел!

Я все время молилась за вас обоих, дорогие, чтобы Бог помог вам в это ужасное время. Я просто не могу выразить, как я жалею вас, мои любимые. Мне так жаль, что я ничем не могу помочь… В такие минуты я жалею, что не родилась мужчиной. Благословляю вас, мои любимые. Спите хорошо. Много раз целую тебя и дорогого Папу…

Ваша любящая и верная дочь,

Татьяна

21 февраля 1916 года.

Моя дорогая Мама,

Я только хотела попросить прощения у тебя и дорогого Папы за все, что я сделала вам, мои дорогие, за все беспокойство, которое я причинила. Я молюсь, чтобы Бог сделал меня лучше… Да благословит Господь Бог двух ангелов, которых я так люблю. Еще раз простите.

От вашей очень-очень любящей и благодарной дочери,

Татьяны

28 февраля 1916 года, Царское Село.

Дорогая Мама,

Не хотела бы ты попробовать приложить этот кусочек шерсти себе к щеке? Ольга… дала его мне, когда я так же страдала головными болями. Он — с могилы прав. Симеона Верхотурского. Попробуй, может, тебе поможет. Если нет, верни мне его завтра. Я надеюсь, что Господь тебе поможет, и у тебя все будет хорошо.

Да благословит тебя Бог. 1000 поцелуев от твоей родной дочери,

Татьяны

15 июля 1916 года.

Спроси Биби по телефону, нельзя ли во время панихиды поставить солдатский гроб рядом с гробом полковника — чтобы в смерти они были равны. Когда мы приехали туда, как раз принесли одного. Ей нужно спросить мужа; я нахожу, что это было бы более по-христиански… впрочем, пусть они делают, как нужно.

Мама

5 ноября 1916 года.

Дорогая,

Аня попросила меня приехать на закладку фундамента церкви в 12.30 (наш Друг будет там). Может ли, по крайней мере, одна из вас четверых поехать со мной, а то я буду совершенно одна, при мне нет ни одной фрейлины?

Мама †

1916 год, Рождество.

Моя бесценная, дорогая Мама,

Я молюсь, чтобы Бог помог сейчас вам в это ужасное трудное время. Да благословит и защитит Он вас от всего дурного. Я верю, что душа нашего любимого Друга всегда с нами и молится за тебя, мой милый ангел, Мама.

Нежные поцелуи от твоей любящей девочки,

Татьяны

Новый год, 1917.

Моя милая Мама,

Я надеюсь, что Господь Бог благословит этот Новый год, и он будет счастливее, чем прошедший. И что он, может быть, принесет мир и конец этой кошмарной войне. И я надеюсь, дорогая, что ты будешь лучше себя чувствовать.

1000 поцелуев моему драгоценному ангелу

от любящей и верной девочки,

Татьяны

Без даты, 1917 год.

Доброе утро, дорогая,

Как вы, четыре мои дорогуши, спали в красной комнате? Надеюсь, температура в порядке — а как Бэби? …Скажите там, наверху, что церковная служба будет в 11 часов, на случай, если кто-нибудь захочет пойти. Не идите, если это вас утомляет, дорогая.

Целую всех пятерых,

Мама †.

Без даты, 1917 год.

Дорогая, я послала немного белого хлеба (от нашего обеда для тех, кто нуждается). Отдай это письмецо С. — если его там нет, то привези обратно. Не опаздывай к обеду.

Всем привет.

Мама †

18 февраля 1917 года.

Моя дорогая, милая Мама,

Сегодня я была такой дурой! Когда ты звала меня несколько раз, чтобы я пришла, когда у тебя днем была Аня, я ужасно хотела пойти. Но я чувствовала, что, если я пойду, то могу заплакать, и мне не хотелось показываться Ане в таком виде, но мне очень хотелось пойти к вам, чтобы вы меня приласкали. Потом я еще не поблагодарила тебя, как следовало бы, за чудесную поездку. Мне было очень приятно, но из-за какого-то глупого упрямства я не хотела это показывать. Когда ты спросила меня, не хочу ли я поехать, я сказала, что не знаю. Это была неправда, потому что я хотела, но боялась, что ты устанешь от поездки. Я была так счастлива утром, это просто бес в меня вселился, что я так отвратительно себя вела. Пожалуйста, прости меня, милая, бесценная Мама. Да благословит тебя Бог, ангел мой.

Целую тебя 1000 раз и еще больше, так я тебя люблю. Спокойной ночи, дорогая, желает тебе твоя любящая, намного-намного больше, чем можно выразить словами — дочь,

Татьяна

18 февраля 1917 года.

Спасибо за твою записку, милое дитя. Я вполне поняла твое настроение, когда ты сказала, что тебе все равно — я часто сама такая; не могу беспокоить, и хотя хочу чего-то, все делаю, чтобы этого не получить — такая глупая гуманность. Я видела, что ты близка к слезам, и была уверена, что ты расплакалась бы в ответ на ласку.

Я очень рада, что у нас была такая хорошая прогулка. Спи спокойно.

Нежный поцелуй от твоей

Мамы †

XI. Избранные записки и письма Императрицы Александры Феодоровны ее дочери, Великой княжне Ольге Николаевне. 1903–1917 гг.

Великая княжна Ольга Николаевна, старшая дочь Государя Николая Александровича и Государыни Александры Феодоровны, родилась осенью 1895 года. Яркое описание этой молодой девушки было оставлено баронессой Буксгевден, фрейлиной Императрицы и подругой всех четырех сестер:

“Великая княжна Ольга Николаевна была красивая, высокая, со смеющимися голубыми глазами, чуть коротким носиком, который она сама называла “мой курносик“. У нее были очень красивые зубы, изумительная фигура, она прекрасно ездила верхом и танцевала. Из всех сестер она была самая умная, самая музыкальная; по мнению ее учителей она обладала абсолютным слухом. Она могла сыграть на слух любую услышанную мелодию, переложить сложные музыкальные пьесы, аккомпанировать без нот самые трудные вещи, пальцы ее извлекали из инструмента чудесный звук.[14]

Ольга Николаевна была очень непосредственна, иногда слишком откровенна, всегда искренна. Она была очень обаятельная и самая веселая. Когда она училась, бедным учителям приходилось испытывать на себе множество ее всевозможных штучек, которые она изобретала, чтобы подшутить над ними. Да и повзрослев, она не оставляла случая позабавиться. Она была щедра и немедленно отзывалась на любую просьбу. От нее часто слышали: “Ой, надо помочь бедняжке такому-то и такой-то, я как-то должна это сделать”. Ее сестра Татьяна была склонна более оказывать помощь практическую, она спрашивала имена нуждающихся, подробности, записывала все, и, спустя некоторое время, оказывала конкретную помощь просителю, чувствуя себя обязанной сделать это”.[15]

Сидней Гиббс, учивший детей английскому, добавляет, что “она любила простоту и обращала мало внимания на одежду. Ее моральный облик напоминал мне ее Отца, которого она любила больше всего на свете. Она была по-настоящему верующей”.[16]

Когда ей было 20 лет, Великая княжна Ольга Николаевна получила право распоряжаться частью своих денег, и первая ее просьба была разрешить ей оплатить лечение ребенка-инвалида. Выезжая на прогулки, она часто видела этого ребенка, ковыляющего на костылях, и слышала, что его родители были слишком бедными, чтобы платить за его лечение. С этой целью она немедленно начала откладывать свое небольшое ежемесячное содержание.

Когда началась Первая Мировая Война, Великие княжны Ольга Николаевна, Татьяна Николаевна и Императрица Александра Феодоровна начали обучаться на сестер милосердия. Всю войну они усердно работали в госпиталях, которые Александра Феодоровна устроила во дворцах Царского Села, часто занимаясь обработкой солдат, только что прибывших с фронта. Они продолжали свою работу до ареста и заточения Семьи в 1917 году.

Баронесса Буксгевден продолжает:

“Ольга Николаевна была предана своему Отцу. Ужас революции повлиял на нее гораздо больше, чем на других.

Она полностью изменилась, исчезла ее жизнерадостность”.[17]

Хотя она и изменилась, заточение ее не ожесточило. Оно, однако, сделало ее очень серьезной. Девушка понимала, в какой серьезной ситуации оказалась ее Семья. Ее преданность Отцу, удвоенная ее чистосердечием и непоколебимой верой в Христа, побудили ее написать из Тобольска, во время длительного заключения Семьи, следующее:

“Отец просит передать всем, кто остался ему верен, и тем, на кого эти преданные люди могли бы повлиять, чтобы они не мстили за него — он простил всех и молится за всех, но чтобы они помнили, что зло, которое есть сейчас в мире, станет еще более сильным, и что зло можно победить не злом, а любовью”.[18]

Записки Великой княжны Ольги Николаевны к матери малосодержательны, и по этой причине они не воспроизводятся здесь. Ее английский язык, которым она никогда не владела в совершенстве, еще более ухудшился после того, как Сидней Гиббс, ее преподаватель английского языка, прекратил занятия, когда ей исполнилось 18 лет. Однако Великая княжна Ольга Николаевна дорожила письмами и записками матери и переписывала их в переплетенную тетрадь, которая была найдена после ее смерти. Записки и письма Государыни охватывают период 1903–1917 гг. Она начала писать своей старшей дочери, когда той было 7 лет, вероятно, как только девочка научилась читать. В первые годы в своих письмах Александра Феодоровна описывает путешествия (которые совершались без детей), а в записках делает разные указания и наставления хорошо себя вести. Эти записки неоценимы, они рисуют в малейших деталях, как Царица воспитывала дочерей (по словам Анастасии Гендриковой, подруги и фрейлины Александры Феодоровны, любимой темой для разговоров между Государыней и ее дочерьми было “молитва и различные выражения отношения человека к Богу, отношения, которые должны быть основой всей духовной жизни”). В период 1909–1911 гг. Императрица часто болела и прибегала к запискам, когда вынуждена была лежать в постели и не могла видеть детей столько, сколько ей хотелось. После 1912 года записки Александры Феодоровны к Ольге Николаевне становятся почти исключительно деловыми — она начала рассчитывать на ее помощь в ведении дома и заботе о младших детях; хотя это и не отражено в коротких записках последних лет, существовала тесная близость между Матерью и Дочерью, разделявшей ее заботы.

Суббота, вечер [июль 1903 года].

Папа и Мама очень-очень нежно целуют своих милых маленьких девочек и очень грустят, что должны их оставить. Старайтесь быть золотыми… а Ольга обязательно телеграфируй каждый день, как вы все там поживаете. Я надеюсь, зверюшки вам понравятся. Ну, хорошо. До свидания и да благословит вас Бог. Еще раз целую тебя, мой цветочек, и прощаюсь со всеми девочками.

Ваша Мама

18 июля 1903 года, недалеко от Арзамаса, в поезде.

Мое дорогое дитя,

В поезде сильно трясет, но все же я хочу послать тебе письмецо. Я очень по всем скучаю, и в поезде кажется так пусто без моих четырех малышек. Бедная Анастасия, что она, интересно, делает без меня и Мадлен! Я надеюсь, что сейчас горло у Марии в полном порядке и что вы можете спускаться в детскую. Тетя Ксения и Саша телеграфировали мне о вас. Я была рада узнать, как вы там.

Мне удалось свое купе сделать самым прохладным в поезде, и я чувствую себя вполне удобно, а столовая самая жаркая. Я пишу тебе перед тем, как принять ванну. Через 2 часа в Рязани мы сходим с поезда. На станции был д-р Тихонов. Мы выходили из поезда, так как было много людей с хлебом-солью и цветами. Еще на одной станции мы выходили из поезда, и депутация рабочих поднесла нам хлеб-соль. Мы все здоровы и много раз целуем тебя и сестер.

Да благословит тебя Бог, моя дорогая маленькая Ольга.

Всегда твоя любящая тебя,

Мама †

Передай привет Трине, Саше… и всем в детской.

Понедельник, 4 августа 1905 года, рядом с Псковом.

Дорогая Оленька,

Папа и тетя Ольга ушли на прогулку в чудесный лес, а мои ноги болят от ходьбы, поэтому я осталась дома. Сейчас поезд, наконец, остановился. Сегодня утром мы совершенно промокли, мой новый непромокаемый плащ был насквозь сырой. Мы видели массу солдат; кавалерию, пехоту и артиллерию. Местность очень красивая. Пока мы стояли в деревне, нас окружили крестьяне и начали разговаривать. Одна женщина спросила меня, как поживаете вы четверо и где я вас оставила. Как мило с ее стороны. Другие поднесли нам хлеб-соль и самые красивые цветы из их садов. Я сейчас усиленно шью для базара. Мимо нас проходит много поездов, все очень длинные.

Сегодня утром нас приходила повидать старая женщина 98 лет и принесла хлеб-соль — она живет рядом, и мы хотим ее тоже навестить, если будет время. Тетя Ольга нарисовала очень красивую открытку Сарова и собирается ее напечатать.

Интересно, как вы все там. Мне так грустно без моих милых малышек. Постарайся вести себя очень хорошо и помни, локти на стол не класть, сидеть прямо и аккуратно есть мясо. Я вас всех очень нежно целую и Соню тоже. До свидания, милое дитя, да благословит тебя Бог.

Всегда твоя любящая,

Мама †

Ты можешь положить это письмо в свой новый красный футлярчик. Постарайся прочитать его полностью сама. Соня может тебе немножечко помочь. Привет Трине и всем. Будь послушна и учись хорошо.

5 августа 1905 года, рядом с Псковом.

Дорогая Ольга,

Снова весь день шел дождь. Мы ездили в чудный старинный монастырь — Псково-Печерский, он построен в пещерах. Мы видели дядю Мишу и Петю на вокзале в Пскове, и тетя Ольга сегодня вечером ездила с ними в церковь. Я так рада узнать, что у Бэби-Царя новый зубик, надеюсь, он здоров и у него ничего не болит. Так как завтра у тебя будет только урок музыки, надеюсь, ты напишешь мне маленькое письмо, а также Татьяне. Здесь много прекрасного вереска. Если бы не было дождя, я бы вышла и набрала букет. Мы видели женщин в красивых старинных костюмах со множеством серебряных украшений, цепочек, кружев и пряжек. К несчастью, было слишком темно, и я не смогла их сфотографировать. Целую тебя и милых сестер очень нежно и остаюсь

Ваша любящая,

Мама †

Да благословит вас Бог. Привет Соне и Трине. Я уверена, что вам было очень весело… Если Тетя разрешит, вы можете снова пойти туда поиграть с кузенами.

7 августа 1905 года, в поезде возле Пскова.

Дорогая Ольга,

Я надеюсь, ты сможешь прочитать это письмо. Я пишу левой рукой, а это очень трудно. Вчера вечером, когда я пыталась перелезть через барьер, упала на деревянную платформу и поранила сухожилие правой руки ниже локтя, может быть трещина в кости. Очень болит, особенно когда я делаю хоть малейшее движение. Ночь, конечно, провела плохо. Добрый д-р Гирш забинтовал мне руку, обложил ватой и дощечками. Сегодня мне не разрешили поехать на маневры, так как боялись толчков в карете. Можешь себе представить, как грустно было Мамочке, когда остальные уехали верхом… День серый, и время от времени идет дождь. Примерно в 200 шагах отсюда гусары, драгуны и мои любимые уланы, стоят там или лежат. Некоторые спят под своими конями. Я наблюдаю за ними в полевой бинокль, это забавно.

Это не весь полк. Некоторые подходят ближе, чтобы принести воды для своих лошадей. Слышна артиллерийская стрельба, и вдали над лесом виден дым. Мне бы очень хотелось, чтобы они все подошли ближе. Я попрошу д-ра Гирша завтра разрешить мне ехать, так как это последний день, а рука все равно болит и в неподвижном состоянии. Одеваться было трудно и страшно болезненно, но Мадлен очень хорошо помогла мне. Вчера тетя Ольга и я ездили на чудесную прогулку. Мы нашли цветы, перешли по маленькому мостику красивый ручей. Много людей пошло за нами, так что мы застеснялись и хотели уйти от них, ускорив шаг (нам даже стало жарко от такой быстрой ходьбы), но безуспешно. После обеда тетя Ольга и некоторые господа катались с деревянной лестницы на чайном подносе, приземляясь на песчаном берегу. Смотреть на это было очень смешно.

Спасибо за твое милое и хорошо написанное письмо. Папа и я благодарим Татьяну и Марию за их открытки. Скажи Соне и Трине, что я не буду им писать, так как для меня очень утомительно писать еще одно письмо. Ты можешь сообщить им все новости. Ну, я заканчиваю. Все благополучно вернулись домой. До свидания и да благословит вас Бог, дорогие, я вас всех целую.

Всегда любящая вас,

Мама †

Передай привет Соне и Трине, и я надеюсь, что простуда у Машеньки проходит. Дождь льет, как из ведра. Я рада, что ты получила хорошую оценку по музыке.

Август 1905 года.

Дорогая маленькая Ольга,

Мы здесь остановились на ночь, так как завтра нужно много сделать. Поцелуй за нас сестер. Завтра вечером, когда мы вернемся, вы будете спать. Спите хорошо. Папа и я нежно целуем вас.

Ваша любящая,

Мама †

Без даты, 1905 год.

Милое дорогое дитя,

Да благословит тебя Бог за твою записочку. Мы вместе обо всем поговорим, когда у нас будет время, и посмотрим, что можно сделать. Нежно целую, моя любимая большая Ольга,

твоя,

Мама †

Без даты, 1905 год.

Любимое дитя,

Мама нежно целует свою девочку и молится, чтобы Бог помог ей всегда быть хорошим любящим ребенком. Будь мягкой, любящей, доброй ко всем, тогда все будут любить тебя.

Да благословит тебя Бог.

Мама †

Без даты, 1905 год.

Милое дитя,

Целую тебя и нежно благодарю за твои записочки. Жаль, что я не могла повидаться с тобой наедине, но сейчас это трудно. Скоро буду свободнее, и тогда ты можешь все нам рассказать, и все, что тебя интересует. Видишь ли, я обычно очень устаю и поэтому редко оставляю вас всех с нами на долгое время, и я часто грущу и не хочу, чтобы вы видели мое мрачное лицо…

5 января 1908 года.

Дорогая Ольга,

Крепко целую тебя и с любовью благодарю за твое милое письмо — оно написано не очень аккуратно, но все же очень дорого сердцу твоей Мамочки. Слава Богу, что у тебя нет ничего серьезного, и доктор, конечно, разрешит тебе вставать после того, как посмотрит тебя. Вчера были очень хорошие новости от тети Эллы и тети Ирен, которая целует тебя и с нетерпением ожидает приезда сюда немного позднее. Тетя Минни и дядя Георгий обедают с Папой, а потом я должна буду с ними повидаться. Мое покрывало быстро растет, и я надеюсь сегодня вечером начать край. Я послала наверх твою работу, думая, что, может быть, тебе захочется заняться ею. Если С.И. будет тебе читать, скажи ей, что я надеюсь, что ее двоюродному брату стало лучше. Надеюсь завтра, наконец, повидаться с тобой. Не гримасничай и не разговаривай, как тот ужасный мальчик. Вчера я говорила по телефону с кузенами. Ну, сейчас, малышка, до свидания.

Твоя старая Мама тебя крепко целует †

1 января 1909 года.

Моя милая маленькая Ольга,

Пусть новый, 1909, год принесет тебе много счастья и всяческие блага. Старайся быть примером того, какой должна быть хорошая, маленькая, послушная девочка. Ты у нас старшая и должна показывать другим, как себя вести. Учись делать других счастливыми, думай о себе в последнюю очередь. Будь мягкой, доброй, никогда не веди себя грубо или резко. В манерах и речи будь настоящей леди. Будь терпелива и вежлива, всячески помогай сестрам. Когда увидишь кого-нибудь в печали, старайся подбодрить солнечной улыбкой. Ты бываешь такой милой и вежливой со мной, будь такой же и с сестрами. Покажи свое любящее сердце. Прежде всего научись любить Бога всеми силами души, и Он всегда будет с тобой. Молись Ему от всего сердца. Помни, что Он все видит и слышит. Он нежно любит своих детей, но они должны научиться исполнять Его волю.

Я нежно целую тебя, милое дитя, и с любовью благословляю. †

Пусть Бог пребудет с тобой и хранит тебя Пресвятая Богородица.

Твоя старая Мама

5 января 1909 года.

Дорогое дитя,

Целую тебя за твое милое письмо. Сегодня вечером А. тоже принесла тебе письмо. Старайся серьезно говорить с Татьяной и Марией о том, как нужно относиться к Богу… Читала ли ты мое письмо от первого числа? — это помогло бы тебе в разговоре. Ты должна положительно на них влиять. Спи спокойно.

Крепкий тебе поцелуй от твоей старой, Мамы †

11 января 1909 года.

Ольга, милая,

Ты хочешь, чтобы я написала письмо. Девочка моя, ты должна помнить, что одна из главных вещей — быть вежливой, а не грубой и в манерах, и в словах. Грубые слова в устах детей — это более, чем некрасиво. Всегда обдумывай свое поведение, будь честной, слушай старших. Прежде всего, помни, что ты должна быть всегда хорошим примером младшим, только тогда наш Друг будет тобой доволен. Они маленькие, не так хорошо все понимают и всегда будут подражать большим. Поэтому ты должна обдумывать все, что говоришь и делаешь. Будь особенно вежлива по отношении ко всем слугам и няням. Они так хорошо заботятся о вас. Подумай о Мари, как она вас всех вынянчила, как для всех старается, и когда она устает и не очень хорошо себя чувствует, не заставляйте ее еще и нервничать. Слушайтесь ее, будьте послушными и всегда добрыми. Я сделала ее вашей няней, и вы всегда должны хорошо относиться к ней, а также к С.И. Ты достаточно большая, чтобы понять, что я имею в виду. Будь хорошей и слушайся Маму. Прочти это Татьяне. Всегда проси прощения, когда была грубой или непослушной… А сейчас постарайся быть как можно лучше, и я буду счастлива.

С любовью целую, твоя старая Мама †

15 января 1909 года.

Моя дорогая детка,

Спасибо за твою милую записку. Да, дорогая, трудно найти время, чтобы не торопясь обо всем поговорить, но в скором времени мы как-нибудь снова это сделаем. А сейчас я чересчур устала…

Ольга, дорогая, в комнате я или нет, ты всегда должна вести себя одинаково. Это не я за тобой смотрю, а Бог все видит и повсюду слышит, и это Ему мы должны, в первую очередь, постараться понравиться, делая все, что нужно, слушаясь своих родителей и тех, кто о нас заботится, и побеждая свои недостатки. Скажем, есть вещи, которые тебе нравится делать, но ты знаешь, что я их запретила — стремись их не делать, даже если мое запрещение кажется тебе странным и ты не понимаешь его причины, но я-то ее знаю и знаю, что это для твоей пользы. Быстрее выполняй мои распоряжения, а не тяни время, чтобы посмотреть, делают ли другие. Ты должна показать хороший пример, а другие ему будут следовать. Внуши им, что нужно слушаться меня и Папу, и, конечно, Мари и С.И. Я сама была маленькой девочкой, и меня учили слушаться, и я благодарна тем, кто меня учил и был строг со мной. Спокойной ночи, дорогая Ольга, да благословит тебя Бог.

Крепкий поцелуй от твоей старой,

Мамы †

Прочти эту записку также и Татьяне. Она написана для всех вас. Не ссорьтесь друг с другом, это, в самом деле, просто безобразно. Всегда будьте любящими и добрыми.

Без даты, 1909 год.

Ольга, дитя мое,

Нежно благодарю тебя за твои милые слова. Пока вы молились в церкви, я читала молитвенник, молилась здесь. Очень грустно, что я снова не ходила в церковь, но что делать? Остается молиться в своей комнате. Спи спокойно, дорогая. Будь хорошей девочкой, моя Ольга, и помогай четырем младшим быть тоже хорошими.

Нежный поцелуй от твоей старой, Мамы †

24 января 1909 года.

Ольга, дорогая,

Тепло благодарю тебя за твое милое письмецо, за добрые молитвы и пожелания. Когда Богу будет угодно, чтобы пришло время мне поправиться, Он поможет мне, но не раньше. Он знает, почему послал мне эту болезнь, и мы должны быть уверены, что это к лучшему. Когда я смогу увидеть нашего дорогого Друга, я буду очень счастлива. Ты становишься совсем большой — не будь такой дикой и не бегай, вскидывая ноги, это некрасиво. Я никогда так не делала в твоем возрасте, даже когда была меньше.

Да благословит тебя Бог, самые нежные поцелуи от

твоей любящей Мамы †

2 февраля 1909 года.

Милая маленькая Ольга,

Нежно благодарю за твою милую записку. Да вознаградит тебя щедро Бог за твою любовь к Маме и твои молитвы о ее здоровье. Все в Божией воле. Доктора не могут все сделать. Я только должна не уставать, не делать слишком много, так как это плохо сказывается на моем сердце, ему и без того хватает забот и огорчений. Нам всем положено нести свой крест. Мой таков. И я, дорогая, не ропщу, Богу все лучше ведомо. Не беспокойся, малышка, все будет хорошо. Да благословит тебя Бог.

Крепко целую тебя.

Твоя любящая старая, Мама †

6 февраля 1909 года.

Моя милая, дорогая девочка,

Я надеюсь, что все обошлось хорошо. Я так много думала о тебе, моя бедняжка, хорошо зная по опыту, как неприятны бывают такие недоразумения. Чувствуешь себя такой несчастной, когда кто-то на тебя сердится. Мы все должны переносить испытания: и взрослые люди, и маленькие дети — Бог преподает нам урок терпения. Я знаю, что для тебя это особенно трудно, так как ты очень глубоко все переживаешь, и у тебя горячий нрав. Но ты должна научиться обуздывать свой язык и, когда чувствуешь, что собираешься сказать что-то нехорошее или грубое, старайся от этого воздерживаться. Быстро помолись, чтобы Бог тебе помог. У меня было столько всяких историй с моей гувернанткой, и я всегда считала, что лучше всего извиниться, даже если я была права, только потому, что я младше и быстрее могла подавить свой гнев. М. такая хорошая и преданная, но сейчас она очень нервничает: она четыре года не была в отпуске, у нее болит нога, она простудилась и очень переживает, когда нездоров Бэби. И целый день находиться с детьми (не всегда послушными) для нее тяжело. Старайся всегда ей сочувствовать и не думай о себе. Тогда, с Божией помощью, тебе будет легче терпеть.

Да благословит тебя Бог. Очень нежно тебя целую.

Твоя, Мама †

11 февраля 1909 года.

Дорогая Оленька,

Большое спасибо за твое милое письмо. Я пишу тебе в ванне — место, конечно, странное, но я часто так делаю. Над водой у меня только голова и руки. Я кладу бумагу на ладонь одной руки, а другой пишу. Надеюсь, что “она” сейчас будет хорошей, а ты ей будешь помогать. Вчера она с Кем-то беседовала, и я думаю, все пойдет лучше, и она успокоится. Все вы можете ей помочь, выказывая свою любовь и послушание. Когда она загрустит, подбодрите ее.

Мы все должны стараться в жизни помогать друг другу добрыми словами и делами. Нельзя думать о себе, и нужно помнить, что у всех есть грехи и слабости, которые нужно стараться победить. Сейчас 10 часов — я должна выскакивать и отправляться в постель, но прежде помолиться и почитать Библию.

Нежные поцелуи от твоей,

Мамы

16 февраля 1909 года.

Дорогая Оленька,

Крепко целую тебя за твое милое письмо. Не беспокойся, что я не совсем здорова, видишь ли, неделя для меня была утомительной, тем более, что я сейчас привыкла вставать очень поздно. Много приходилось стоять на коленях и лежать ниц, что для меня за эти последние недели стало очень трудно. Это меня измотало, и пришлось лечь в постель. Невозможно снова так быстро поправиться. Дорогая, ты должна иметь терпение. Я бы чувствовала себя намного хуже, если бы кто-то не молился за меня так усердно. Сегодня я чувствую себя очень усталой от вчерашних болей и от того, что пришлось принимать столько людей. Я всегда устаю, когда приходится много говорить. Будьте хорошими девочками, хорошо учитесь, будьте послушными и добрыми. Спите спокойно. Да благословит и да хранит Бог вас всех, мои дорогие, нежно любимые дети. Бог надо всем, Он все видит и слышит.

Нежно целую, твоя старая

Мама †

24 февраля 1909 года.

Дорогая Ольга,

Целую за твою записку. Послушай, дорогая, ты должна стараться быть послушнее. Когда я тебе велю что-то делать, делай это сразу, даже если другие заняты чем-то своим. Учись послушанию, пока ты еще мала, и ты приучишься слушаться Бога, когда станешь старше; мы должны слушать Друга[19], а это часто очень трудно, но нас приучают к этому в детстве. Это помогает. И вы должны быть примером друг для друга и помогать друг другу.

Благословение от твоей Мамы †

10 марта 1909 года.

Дорогая Ольга,

Целую тебя за твое письмо. В 9.30 отвезла Аню домой, уложила в постель и посидела с нею часик. Ей было лучше, но все еще самочувствие плохое. Не знаю, с чего у нее внезапно так началось, бедняжки. Спи спокойно.

Целую тебя, твоя старая Мама †

14 марта 1909 года.

Милое дитя,

Не расстраивайся из-за меня. На этой неделе я переутомилась, вот почему чувствую себя не очень хорошо. Я даже полежала вечером на Аниной постели, так отвратительно себя чувствовала. Сейчас быстро принимаю ванну и — в постель…

Да благословит тебя Бог. 1000 поцелуев от твоей старой

Мамы †

25 марта 1909 года.

Дорогая малышка,

Постарайся придти в 9 часов, так чтобы попытаться позвонить Ане, которая выходит в 9.20 и хочет знать, что у меня нового. Не печалься о нянечке. Ее взял Бог, и она счастлива. Кончились ее беды и страдания, и кто знает, какие несчастья могли бы еще ждать ее здесь. Больше писать не могу. Я ужасно устала, и сердце побаливает.

Да благословит тебя Бог. 1000 поцелуев.

Твоя Мама †

3 апреля 1909 года.

Милое дитя,

Скажи Мари, чтобы она заказала для вас четверых экипаж на 10 с четвертью, и дай мне знать, что вы будете готовы к этому времени. Будете обедать со мной в 1 час.

Если будет хорошая погода, смотр состоится на открытом воздухе.

Пожалуйста, наденьте под белые жакеты и юбки что-нибудь теплое. А белые шляпы? Как приятно было повидать нашего любимого Друга. Я рада, что с ним долго общались.

1000 поцелуев. Мама

Подойди к телефону в 9.10. Бэби — в матросском костюме.

16 апреля 1909 года.

Дорогая Оленька,

Большое спасибо за твое милое письмо. Не могу много писать, так как постоянно болит голова, и я очень устала. Да, Н.П. очень мил. Я не знаю, верующий ли он. Но незачем о нем думать. А то в голову приходят разные глупости и заставляют кого-то краснеть.

А сейчас, да благословит тебя Бог. Крепко целую.

Твоя старая Мама †

17 апреля 1909 года.

Милая Оленька,

Тысячу раз благодарю и крепко целую за твое письмо. Я слишком устала, чтобы много писать.

Аня была довольна фотографиями. Я обедала с ней, потом с ней выезжала и привезла ее обратно. Я надеюсь, вы с ней подружитесь… Не забывай, ты становишься большой девочкой, поэтому тебе нельзя вести себя с ним так вольно, как прежде. Это бы шокировало людей. Ко мне всегда относились очень придирчиво. Очень рада была его видеть сегодня в детской.

Да благословит тебя Бог. 1000 поцелуев.

Твоя старая Мама †

30 мая 1909 года, “Штандарт”.

Драгоценная Ольга,

Крепко целую тебя за твою записку. У меня очень болит спина, и, когда я устаю, голова тоже начинает болеть, поэтому я отправляюсь в постель. Если утром увидишь Татьяну, скажи ей, что мне было грустно от того, что я не имела возможности с ней поговорить, и что все хорошо. Спи спокойно.

Благословение и поцелуй от твоей старой

Мамы

7 июня 1909 года, Царское Село.

Дорогая Ольга,

Спасибо Татьяне за ее письмо. Благодарю и тебя, дорогая Ольга, за твое письмо. Да, старайся быть более послушной и не будь чересчур нетерпеливой, не впадай от этого в гнев. Меня это очень расстраивает, ты ведь сейчас совсем большая. Ты видишь, как Анастасия начинает повторять за тобой. И не ворчи все время на Татьяну. Спи спокойно. Пусть у тебя ничего не болит.

Да благословит тебя Бог. Много раз целую тебя и Татьяну,

твоя старая Мама †

Пусть Бэби на этих двух фотографиях внизу полностью напишет свое имя.

Мама

1 августа 1909 года.

Милое дитя,

Тебе нельзя на нее сердиться, у нее ведь хорошие намерения, и она хочет помочь другим. У нее в характере заложено желание поучать других. Аликс была точно такая же. Я помню, как это трудно, но ты не должна чувствовать себя несчастной, когда она напоминает тебе, чтобы ты не гримасничала. Я рада этому и не хочу, чтобы ты выросла некрасивой. Я знаю, о ком ты думала в вагоне, — не печалься так. Скоро, с Божией помощью, ты его снова увидишь. Не думай слишком много о Н.П. Это тебя расстраивает. Будь доброй к Татьяне. Если ты будешь сердиться, то все ухудшишь. Чувствую себя не очень хорошо. Очень болит спина и сердце. Путешествие было утомительным, и я сейчас чувствую себя изможденной.

Мама †

4 августа 1909 года.

Моя дорогая Оленька,

Нежно благодарю тебя за твое милое письмецо. Мне немного лучше, чем в день нашего приезда — хороший воздух и спокойная счастливая жизнь на борту пошли мне на пользу. Я уезжаю с сожалением, но, может быть, в Царском будет очень хорошо, и мы сможем… тоже иногда там видеться с нашими друзьями. Спокойной ночи, дорогая, да благословит тебя Бог. Будь веселой и красивой в день нашего отъезда. Не разговаривай только с одним человеком, уделяй и другим внимание. Нужно всегда быть вежливой.

Много поцелуев от твоей старой Мамы †

7 декабря 1909 года, в поезде.

Доброй ночи, милая Оленька,

С любовью целую тебя и благодарю за твою милую записочку. Мы играли в домино, а сейчас я ложусь, потому что все еще болит голова. Да благословит тебя Бог, крошка.

Твоя любящая старая Мама †

1 января 1910 года.

Дорогое дитя,

Да, сейчас я все понимаю, и больше об этом не думай. Мне очень жаль, что С.П. сказал тебе это. Только нехорошие люди могут распространять сплетни — ты не должна их слушать. Спи спокойно.

Много благословений и поцелуев.

Мама †

5 февраля 1910 года.

Дорогое дитя,

Я не сержусь на тебя. Спасибо за твою милую записочку. Целую и благословляю тебя нежно. Да хранят твой сон святые ангелы. Всегда старайся быть хорошим примером для младших.

Твоя старая Мама †

26 февраля 1910 года.

Ольга, дорогое дитя,

Целую и благодарю тебя за твое милое письмо. Изо всех сил старайся быть как можно лучше, терпеливее и любезнее во время Святого Поста — серьезно вслушивайся в прекрасные молитвы в церкви. Папа и я горячо целуем тебя.

Всегда твоя, старая Мама †

7 апреля 1910 года.

Ольга, дорогая,

Если только это не помешает урокам, лучше приготовься к обеду. Если из-за дел это нельзя организовать, будь готова к 12 часам, но я предпочитаю обед.

Не обращай внимание на настроение М. Больше молись, чтобы Бог помог нам бороться со злом. Спи спокойно. Мы вас целуем — всех пятерых душечек, и я благодарю тебя за твои письма.

Твоя старушка, Мама †

7 апреля 1910 года.

Дорогая Ольга,

Сегодня день моей помолвки с Папой. Дорогая, ты будешь обедать с С.И., так как мы с Папой должны ехать в город на панихиду. Сегодня ночью умерла моя любимая старая княгиня Голицына. Бедное старое сердце слишком много страдало. Благодарю Бога, что сейчас она упокоилась, но мне очень грустно, и ее мне ужасно будет не хватать. И вам, девочки мои, я знаю, тоже. После этого сразу вернемся домой. Доктор не разрешает мне большего. Вы все выезжайте, как обычно. Нежно целую и благословляю тебя.

Твоя старушка, Мама †

11 мая 1910 года.

Дорогая Ольга,

Попроси Е.Ю. отвезти вас четверых и Алексея на службу — прямо в Большой Дворец. Не нужно тормошить Бэби, и я думаю, он будет вести себя вполне хорошо. Тихонько касайся его правого плеча, чтобы напоминать ему, что надо кланяться, если он забудет. Я поднимусь после обеда и буду лежать на балконе.

Целую. Твоя старая Мама

6 декабря 1910 года.

Моя малышка,

С любовью целую тебя за твое письмо. Я уже давно заметила, что ты какая-то грустная, но не задавала вопросов, потому что людям не нравится, когда их расспрашивают… Конечно, возвращаться домой к урокам (а это неизбежно) после долгих каникул и веселой жизни с родственниками и приятными молодыми людьми нелегко. И то, что любящая вас старушка Мама всегда болеет, также омрачает вам жизнь, бедные дети. Мне очень жаль, что я не могу больше времени проводить с вами и читать, и шуметь, и играть вместе — но мы должны все вытерпеть. Бог послал нам крест, который нужно нести. Я знаю, это скучно иметь маму-инвалида, но всех вас это учит быть любящими и мягкими. Старайтесь быть только более послушными, тогда мне будет легче, а ты покажешь маленьким хороший пример… Я хорошо знаю о твоих чувствах к… бедняжке. Старайся не думать о нем слишком много, вот что сказал наш Друг. Видишь ли, другие могут заметить, как ты на него смотришь, и начнутся разговоры… Сейчас, когда ты уже большая девочка, ты всегда должна быть осмотрительной и не показывать своих чувств. Нельзя показывать другим свои чувства, когда эти другие могут счесть их неприличными. Я знаю, что он относится к тебе, как к младшей сестре, и он знает, что ты, маленькая Великая княжна, не должна относиться к нему иначе. Дорогая, я не могу написать все, на это потребуется слишком много времени, а я не одна.

Будь мужественна, приободрись и не позволяй себе так много думать о нем. Это не доведет до добра, а только принесет тебе больше печали. Если бы я была здорова, я бы попыталась тебя позабавить, рассмешить, все было бы тогда легче — но это не так, и ничего не поделаешь. Помоги тебе Бог. Не унывай и не думай, что ты делаешь что-то ужасное.

Да благословит тебя Бог. Крепко целую. Твоя старая

Мама †

2 января 1911 года.

Дорогое дитя,

Спасибо за записку. Да, дорогая, когда кого-нибудь любишь, то переживаешь с ним его горе и радуешься, когда он счастлив. Ты спрашиваешь, что делать. Нужно от всего сердца молиться, чтобы Бог дал твоему другу силу и спокойствие, чтобы перенести горе, не ропща против Божией воли. И нужно стараться помогать друг другу нести крест, посланный Богом. Нужно стараться облегчить ношу, оказать помощь, быть бодрой. Ну, спи спокойно и не слишком забивай свою голову посторонними мыслями. От этого не будет толку. Спи спокойно и старайся всегда быть хорошей девочкой.

Да благословит тебя Бог. Нежные поцелуи от твоей старой

Мамы †

Без даты, 1911 год.

Дорогое дитя,

Целую тебя за твое письмо. Перестань все время думать о Т. Тебе от этого только хуже. Ничего страшного, что сейчас думаешь о М.Х. меньше, чем летом. Тогда это был новый для тебя молодой человек, и он тебя очаровал. Я не видела М.Х. — как я могла его видеть, когда так редко была здорова? Ты знаешь, что ты не глупая. Бог создал тебя умной девочкой. Дмитрий говорит это только для того, чтобы подразнить тебя, потому что ты долго думаешь, прежде чем сказать. Татьяна пусть лучше полежит до церкви, поэтому вы все будете пить кофе наверху завтра.

Спи спокойно. Всех целую и благословляю.

Мама †

26 ноября 1911 года.

Дитя мое,

Не думай, что я сердито попрощалась с тобой на ночь. Этого не было. Мама имеет право сказать детям, что она думает, а ты ушла с таким угрюмым лицом. Ты не должна так делать, малышка, потому что это расстраивает меня, а я должна быть суровая, когда необходимо. Я слишком часто балую моих девочек. Спи спокойно.

Да благословит и да хранит тебя Бог. Крепко тебя целую.

Твоя старая Мама †

3 апреля 1912 года, Ливадия.

Моя дорогая Ольга,

Желаю тебе очень хорошего путешествия и чтобы тебя нисколько не тошнило. Присматривай за Папой, малышками и Х.Т. Приободри Папу, он чувствует себя таким одиноким. Видишь ли, я не могла оставить при себе ни одного из вас. Татьяна вчера тоже просилась остаться, но мне не хочется кого-то выделять. Я не говорю, что чувствую, позволяя вам всем ехать. Так и должно быть. Покрываю тебя поцелуями. Да благословит тебя Бог, моя большая девочка. Ухаживай за гостями и напоминай младшим, чтобы они не были дикими.

Всегда твоя Мама †

13 ноября 1914 года.

Ольга, дитя мое,

Благодарю тебя, душечка, за твою с любовью написанную записку. Завтра также твои именины. Как странно, с тех пор прошло уже 19 лет. Хорошо спи, и да благословит тебя Бог.

1000 поцелуев от твоей старушки Мамы †

Стихотворение-молитва, записанное Великой княжной Ольгой Николаевной в заточении накануне убиения, 1918 год.

Пошли нам, Господи, терпенье

В годину буйных мрачных дней

Сносить народное гоненье

И пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о Боже правый,

Злодейства ближнего прощать;

И крест тяжелый и кровавый

С Твоею кротостью встречать.

И в дни мятежного волненья,

Когда терзают нас враги,

Терпеть позор и оскорбленья,

Христос Спаситель, помоги!

Владыка мира, Бог вселенной,

Благослови молитвой нас

И дай покой душе смиренной

В невыносимый, страшный час!

И у преддверия могилы

Вдохни в уста Своих рабов

Нечеловеческие силы

Молиться кротко за врагов.

Царица Неба и земли,

Скорбящих утешенье,

Молитве грешников внемли, —

В Тебе надежда и спасенье!

Погрязли мы во зле страстей,

Блуждаем в тьме порока,

Но… наша Родина! О, к ней

Склони всевидящее око.

Святая Русь! Твой светлый дом

Почти что погибает.

К Тебе, Заступница, зовем,

Иной никто из нас не знает.

О, не оставь Своих детей,

Скорбящих в упованьи,

Не отврати Своих очей

От скорби и страданья.

XII. Избранные письма Императрицы Александры Феодоровны и ее дочери, великой княжны Марии Николаевны

Наименее известная из всех сестер, Великая княжна Мария Николаевна, в истории Семьи была затенена большой общественной деятельностью двух своих старших сестер и загадочной личностью младшей сестры, Великой княжны Анастасии Николаевны. Софи Буксгевден, фрейлина Императрицы и подруга всех четырех девушек, вспоминает:

“Мария Николаевна, подобно Ольге Николаевне, была живой, с такою же, как у сестры, улыбкой, овалом лица, цветом глаз и волос, но все у нее было более яркое, а ее глаза — “Мариины блюдца“, как говорили ее кузины, были изумительны, глубокого темно-синего цвета… Мария Николаевна, одна из всех сестер, обладала талантом рисования, наброски ее были весьма хороши. “Машка,“ — как звали ее сестры, — была в полном подчинении у младшей, Анастасии Николаевны, “постреленка”, как звала ее мать”.[20]

Сидней Гиббс добавляет, что Великая княжна Мария Николаевна в 18 лет (в 1917 г.) “была плотной и очень сильной, легко могла меня поднять. Приятной внешности, после болезни (корь) очень сильно похудела. Она рисовала карандашом и красками и неплохо играла на пианино, но хуже, чем Ольга или Татьяна. Мария была простая, любила детей, немножко склонна была к лени; возможно, из нее бы получилась прекрасная жена и мать”.[21] Таким образом, из нескольких фрагментов мы можем сложить портрет простой и скромной молодой девушки, с художественными наклонностями, безусловно, с твердыми убеждениями и развитым материнским чувством. Интересно отметить, что в последнюю ужасную поездку в Екатеринбург, когда детей временно оставили в Тобольске, потому что Алексей Николаевич был слишком болен, чтобы ехать, Николай Александрович и Александра Феодоровна взяли с собой именно Марию Николаевну, с тем чтобы она помогала Матери.

Следующие отрывки из переписки между Императрицей Александрой Феодоровной и Великой княжной Марией Николаевной немного проясняют образ этой наименее известной из всех сестер. Ее нежность и душевность просматриваются во всем богатстве сердечном молодой девушки, и до самого конца, видно, как растет ее вера, видна ее любовь к Богу.

[В 1903 году Марии было четыре года. Следующую записку написала, возможно, одна из ее старших сестер с тем, чтобы она ее скопировала.]

Без даты, 1903 год.

Моя дорогая Мама,

Я тебя целую. Когда ты приедешь? Здоров ли Папа? Целую дядю Мишу. Как ты спала?

Мария

30 декабря 1907 года.

Моя дорогая малышка,

Я надеюсь, что ты сама сможешь прочитать это письмо, хотя оно написано по-английски. Большое тебе спасибо за твое милое письмо.

Я рада, что вам всем намного лучше. Бог даст, я скоро вас всех снова увижу. У меня в спальне во время обеда будет много гостей — Папа, Ольга и Анастасия. Правда, настоящий прием? Головная боль у меня совсем прошла, но чувствуется еще усталость. Я сейчас должна почитать Библию и молитвы, так как не хожу в церковь. Я надеюсь, что ты и Татьяна тоже так сделаете.

Нежно целую мою милую малышку, твоя любящая старушка

Мама

Да благословит тебя Бог.

Без даты, 1909 год.

Милая Мама,

Крепко тебя целую. Мы придем завтра к тебе с твоим братом. Думаю, что совсем ненадолго… Мне ужасно жаль, что ты не с нами, но надеюсь, это скоро пройдет.

Скажи Евгению Сергеевичу (доктору Государыни — Боткину — ред.), чтобы он тебя совсем вылечил. Желаю тебе счастливого дня.

Твоя любящая дочь,

Мария

4 февраля 1910 года.

Милая маленькая Мария,

Твое письмецо меня очень тронуло. Конечно, ты можешь повесить колечко на образ. Я сохраню его для тебя, а потом мы сможем обдумать, как и когда это сделать. Спи спокойно. Да благословит тебя Бог. Старайся всегда больше всего любить Его и быть хорошей терпеливой маленькой девочкой и старайся всегда быть послушной.

Очень нежно тебя целую,

Твоя Мама †

7 марта 1910 года.

Дорогая Мария,

С любовью благодарю тебя за несколько твоих милых писем. Наш Друг пришел на очень короткое время. Старайся всегда быть хорошей и послушной маленькой девочкой, тогда все будут любить тебя. У меня с Анастасией нет никаких секретов, я не люблю секреты. Да благословит тебя Бог.

Много поцелуев от твоей,

Мамы †

11 марта 1910 года.

Моя дорогая Машенька,

Твое письмо меня очень опечалило. Милое дитя, ты должна пообещать мне никогда впредь не думать, что тебя никто не любит. Как в твою голову пришла такая необычная мысль? Быстро прогони ее оттуда. Мы все очень нежно любим тебя, и только, когда ты чересчур расшалишься, раскапризничаешься и не слушаешься, тебя бранят, но бранить не значит не любить. Наоборот, это делают для того, чтобы ты могла исправить свои недостатки и стать лучше!

Ты обычно держишься в стороне от других, думаешь, что ты им мешаешь, и остаешься одна с Триной вместо того, чтобы быть с ними. Они воображают, что ты не хочешь с ними быть. Сейчас ты становишься большой девочкой — и тебе лучше следовало бы быть больше с ними.

Ну, не думай больше об этом и помни, что ты точно так же нам дорога, как и остальные четверо, и что мы любим тебя всем сердцем.

Да благословит тебя Бог, дорогое дитя. Нежно тебя целую.

Очень тебя любящая,

старая Мама †

14 марта 1910 года.

Дорогая Машенька,

Много раз тебя благодарю за твою прелестную открытку. Я надеюсь, что сегодня тебе разрешат спускаться вниз. Сейчас я не буду подниматься наверх, а пойду в церковь — да, сегодня придти не могла. Приду позднее.

Нежно целую и благословляю.

Твоя старушка Мама †

15 марта 1910 года.

Дорогая Мария,

Я надеюсь, что ночь у тебя пройдет спокойно, без болей — знать, что ты так страдаешь, для меня очень тяжело. Я хорошо знаю, как это ужасно, когда болят уши. Утром постараюсь подняться к тебе.

Благословляю и целую.

Твоя старушка Мама †

Хочешь какие-нибудь наши головоломки?

15 февраля 1911 года.

С любовью целую, дорогая Мария, за твое милое письмо. Да, я тоже очень опечалена тем, что наш любимый Друг сейчас уезжает. Но пока он в отъезде, нужно стараться жить так, как он нам этого желает. Тогда мы будем чувствовать, что он с нами в молитвах и мыслях. Спи хорошо.

1000 поцелуев от твоей старой Мамы †

На следующей неделе я возьму тебя в церковь.

Ошибки в твоем письме:

ofoul – awful

ofoon – often

too diner – to dinner

awey – away

sech – such

taem – time

I wood – I would

no – know

wat – what

angele – angel

we – wee

suit – sweet

rite – write

Communion

25 февраля 1911 года.

Мария, дорогая,

Не забудь перед исповедью и Причастием почитать книгу, которую тебе дал Батюшка. Аня и я делаем то же самое.

Благословение от твоей старушки Мамы †

Без даты [возможно, весна 1912 года].

Дорогая Мама,

Я надеюсь, ты не забыла, что на Пасху в России принято “троекратно лобызаться”. Анастасия целует тебя и Папу. Я тоже вас всех целую.

Ваша любящая,

Казанка

[Отец и Сестры иногда называли Марию “Казанкой”, так как она была почетной покровительницей Казанского полка.]

5 апреля 1912 года, Ливадия.

Мария, дитя мое,

Ну, не будь слишком дикой, обязательно слушайся старших сестер и не простужайся. Я надеюсь, что ты отлично проведешь время на яхте. Спи спокойно.

Благословение от твоей старушки Мамы †

18 июля 1912 года.

С любовью благодарю тебя, дорогая Мария, за твою записку. Сердце у меня в порядке. Я надеюсь, твой животик больше болеть не будет, мой болел и еще болит, не знаю от чего, возможно, от вишен. Прекрасно светит солнце после того, как всю ночь лил дождь… Когда будешь писать, поцелуй тетю Ольгу.

Благословляю,

целую, твоя старушка Мама †

Без даты, 1913 год.

Моя дорогая-дорогая Мама,

Ты не представляешь, как мне жаль, что ты плохо себя чувствуешь. Так ужасно видеть, как ты страдаешь. Я не могу понять, как ты можешь [так] терпеть. Анастасия целует тебя и грустит, что ты не можешь спуститься, и желает тебе доброй ночи.

[к записке есть добавления от Анастасии или Алексея]

(Драгоценнейшая мадам, я боюсь идти домой (в спальню — ред.) в темноте, поэтому сижу в туалетной комнате, ковыряю в темноте палец на ноге).

Я надеюсь, ты скоро поправишься. Ложись спать и будь спокойна. Доброй ночи, хороших снов. Да благословит тебя Бог.

Твоя Мария

1 октября 1914 года.

Моя дорогая Мария,

Ты прочитаешь это, когда мы уедем — очень печально оставлять вас, троих малышей, и я буду постоянно о вас думать. Ты в этой группе старшая и поэтому должна хорошо присматривать за младшими — я никогда не оставляла Бэби на двое суток.

Ходи в госпиталь… и в Большой Дворец навещать раненых. Показывала ли ты Грудно твой госпиталь? Сделай это, дорогая, доставь ей удовольствие. Загляни к Соне, когда будешь свободна. Пошли телеграмму… Когда вы утром встанете, напиши, как у вас, троих, дела, и вечером — о том, как вы провели день. В воскресенье, с утра пораньше — в церковь.

Не унывай, дорогая, мы скоро вернемся. Хорошенько делай уроки. Ты можешь пойти на всенощную, а если стесняешься, будь в моей маленькой (молельне — ред.)[22], и в воскресенье тоже.

Да благословит, защитит и хранит тебя Бог. Не веди себя слишком шумно. Я тебя нежно целую, дорогое дитя, и остаюсь твоя вечно любящая

старая, Мама †

Напиши тете Ольге, вечером в город должен ехать человек.

[Одна из молодых фрейлин Государыни, 23-летняя Соня Орбелиани серьезно заболела. Она была сиротой, и Александра Феодоровна ухаживала за ней, как за собственной дочерью, проводя с нею каждый час, свободный от дворцовых обязанностей. Она поместила Соню во Дворце рядом с комнатами дочерей. У Сони была медленно прогрессирующая болезнь позвоночника, и в течение 9 лет Императрица ежедневно навещала ее; она сидела ночами у постели Сони при сильных приступах боли, и когда девушка снова могла сесть в кресло-коляску, ее привлекали к активному участию в жизни Семьи и Двора. Александра Феодоровна не хотела, чтобы Соня чувствовала себя просто обузой, требующей августейшего внимания. Пишет Софи Буксгевден:

“Огромное влияние имела на нее Императрица; несчастной девушке, которая знала, что ее ждет, именно она привила чувство христианского смирения, и та не только терпеливо переносила болезнь, но была бодра духом и проявляла горячий интерес к жизни“.

В 1915 году Соня умерла, и Александра Феодоровна пишет Государю:

“Вот и еще одно верное сердце ушло в страну неведомую! Я рада, что здесь для нее все кончилось, потому что в дальнейшем ей суждены были тяжкие страдания. Да упокоит Господь ее душу с миром и да благословит ее за великую любовь ко мне во все эти долгие годы. Никогда это дитя не жаловалось на здоровье — даже парализованная, она до конца умела радоваться жизни. Что за великая тайна — жизнь.

Вот все ждут рождения маленького существа, а вот уже ждут расставания души с телом. Что-то великое во всем этом, и чувствуешь, как малы и ничтожны мы, смертные, и как велик наш Отец Небесный. Трудно выразить на бумаге все мысли и чувства, я ощущаю себя как человек, который весь вверил себя лишь попечению Божию, ожидая от него счастья души своей; охватывает благоговейный страх и чувство святости момента — такое тайное можно постичь только т а м“.]

1 декабря 1914 года.

Моя любимая Мама,

Я так рада за тебя, рада, что ты скоро увидишь дорогого Папу. Я или Анастасия будем читать молитвы с Бэби. Я надеюсь, что ты будешь спать хорошо и совсем поправишься… Надеюсь, что в церкви увижу кого-нибудь интересного, но боюсь, что этого не будет, так как мы будем стоять в маленькой (молельне — ред.).

Нежно целую тебя и сестер. Любящая

Мария †

1 декабря 1914 года.

Мария, моя дорогая,

Хотя я очень рада, что скоро увижу дорогого Папу, все же я чувствую себя несчастной от того, что со мной нет трех моих сокровищ. Да благословит тебя Бог — пусть все у тебя будет хорошо, не ссорься ни с кем. Возьми с собой в госпиталь мадемуазель Лизи… пригласи ее на обед. Пригласи как-нибудь Настеньку, ей так одиноко. Ежедневно телеграфируй.

1000 поцелуев от твоей Мамы †

3 декабря 1914 года, Москва.

Дорогая Мария,

Пожалуйста, раздай всем офицерам в Большом Дворце (во время Первой Мировой войны Государыня превратила Екатерининский Дворец в военный госпиталь — ред.) эти образа от меня. Разверни их… Если будет слишком много, то остаток отдай мне обратно. Потом, я посылаю хлеб; освященную просфору и неосвященную — они должны это разогреть и съесть. Я также посылаю образа для наших раненых офицеров, но я не знаю, сколько их у нас лежит, и некоторые не православные. Лишние передай офицерам в вашем госпитале. Надеялась, что ты принесешь мне письмо.

Да благословит и да хранит тебя Бог.

1000 поцелуев от твоей старушки Мамы †,

которая очень по тебе скучает

25 декабря 1914 года.

Мама, моя дорогая,

Желаю тебе счастливого Рождества и надеюсь, что Бог пошлет тебе силы снова ходить в госпиталь. Спи спокойно.

Твоя любящая дочь, Мария †

Я тебя люблю и нежно целую.

Без даты, весна 1915 года.

Моя дорогая Мама!

Ты говорила мне, что хотела бы пойти причаститься Святых Христовых Таин — знаешь, я тоже хотела пойти в начале поста.

Надеюсь, у тебя будет хорошая поездка.

Много раз целую тебя и Папу. Анастасия тоже вас целует. Как бы мне хотелось пойти на исповедь 14-го. Да благословит вас Бог.

Твоя Мария †

Без даты, 1915 год.

Дорогая Мама,

Я ужасно тебе благодарна за то, что ты так часто приглашаешь меня к обеду… Мама, дорогая, ты не представляешь, какое прекрасное чувство я испытывала, когда причастилась. Прежде я никогда такого не испытывала.

Я целую тебя 1000000 раз. Да пребудет с тобой Бог, мой ангел, Мама.

Твоя маленькая Мария

Пожалуйста, напиши мне письмецо.

Без даты, 1915 год.

Моя дорогая Мама,

Желаю тебе доброй ночи.

Знаешь, это очень странно, но когда я вышла из комнаты Алексея после молитвы, у меня было такое чувство, как будто я пришла с исповеди… такое приятное небесное ощущение.

Нежно целую тебя и Аню.

Твоя любящая,

Мария

Да благословит тебя Бог.

Спи спокойно.

XIII. “Сад сердца”. Духовный дневник Александры Феодоровны Романовой за 1917 год

Заметки о дневнике новомученицы Александры.

Мы надеемся, что дневник святой мученицы Александры, последней правящей Императрицы Всероссийской и Супруги святого Императора-мученика Николая II, это сокровище, пребывавшее долгое время под спудом, раскроет пред читателями правду о светлой ее душе, станет открытием не столько историческим, сколько религиозным.

Святая Александра — дважды, если можно так сказать, мученица, потому что после ее трагической гибели в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге последовали десятилетия космополитической клеветы на ее имя. Эта клевета была сильно раздута страстными попытками богоборцев переписать человеческую историю, но она распространялась еще и при жизни ее: была клевета и со стороны родственников, и со стороны Двора, и со стороны жадных до сплетен бульварных газетенок. За прошедшие почти 80 лет мало сделано, чтобы искоренить эту ложь. В первые десять лет после ее смерти о ней написаны несколько хороших биографических книг, но они очень скоро были преданы забвению. Многие люди занимались сплетнями, клеветали и не делали сколько-нибудь серьезных попыток разоблачить лживые сведения о Святой. Те же, кто пытался честно говорить о Царской Русской Семье, уничтожались силами зла. Одна за одной, эти капельки лжи наполняли и наполняют еще отвратительную чашу нечистот, которую и до сего дня льют на память святой Александры.

Святая Александра была праведной женщиной еще до своего мученичества, и обстоятельства ее жизни, преодоление трудностей и искушений подобны тем, что переживает всякий из людей. Она боролась с собственными недостатками, с раздражением и нетерпением. Большую часть своей взрослой жизни страдала от хронической болезненной лицевой невралгии и изматывающей болезни сердца. Ее юный Сын, Наследник Русского Престола, унаследовал гемофилию и в течение тринадцати лет жизни она много времени провела, выхаживая его после состояния, близкого к смерти. Она постоянно заботилась о близких, а во время войны лично — и о многих подданных своих. (Есть ли в истории другой пример Супруги правящего Монарха или хотя бы жены президента, которая стала бы сестрой милосердия и собственноручно выхаживала искалеченных на поле боя солдат?)

Дивны дела Божии! Две Принцессы английских кровей из протестантской Германии — Аликс и Элла — родные сестры Александра Феодоровна и Елизавета Феодоровна, схожие характерами и внешностью красавицы, выйдя замуж за представителей Русского Царского Дома и перейдя к вере своих далеких предков, к вере, забытой на их родине, — ко Святому Православию — стали великими Русскими Святыми, широко чтимыми во всем православном мире. Мученица Александра несла в земной жизни крест служения России на поприще Императрицы и, вместе, сестры милосердия, мученица же Елисавета — на поприще настоятельницы основанной ею женской обители. Обе убиты богоубийцами и русоненавистниками. Обе молитвенно чтутся ныне православными верными Богу, помогая новым поколениям спасаемых.

Страницы дневника описывают путь, который прошла душа Царицы. Оригинал дневника за 1917 год — это маленькая, переплетенная в ткань, книжечка в голубой обложке, сшитой Александрой Феодоровной, в углу которой вышит маленький крест. На внутренней стороне обложки рукой Государыни просто написано: “Аликс, 1917 год”. Это сборник разных цитат, стихов, размышлений, это дневник женщины, которая делает записи, чтобы напоминать себе о ежедневных обязанностях в жизни христианина. Записи на самые разные темы — от размышлений о самопожертвовании до благотворительных дел, о которых мы знаем и из ее писем. Везде прослеживается ее желание превратить повседневную обыденную жизнь в нечто прекрасное о Христе.

Простота дневника разочарует тех, кто ищет утонченного, или тех, кто ожидает найти здесь какие-то исторические факты. Но значение его огромно, особенно если помнить, в каких условиях делались эти записи. 1917 год был годом крушения государства Русского и годом личной трагедии Семьи Романовых. В марте Царь-Мученик отрекся от Престола, и вскоре после этого Семья была арестована и сослана. В этих строчках мы видим твердую решимость женщины, остро чувствовавшей и подогреваемое против нее общественное мнение, и угрозу революции, но заставлявшей себя вести обычный образ жизни и каждый день бороться за любовь, сострадание и бескорыстие. Главным полем брани, на котором она боролась за своего Мужа и за свой народ, было ее собственное сердце. Никакого ропота, никакой жалости к себе, только постоянные напоминания самой себе оставаться верной Христу и заботиться о тех, кто рядом.

Достойное приятие мученического венца — это добродетель, которая не придет сама собой. Эта добродетель достигается в ежедневной борьбе, в постепенном укреплении душевных сил, пока человек почти что незаметно не приобретает способность встретить достойно мучения за Христа. Эта тетрадь — свидетельство такой борьбы.

“Каждое сердце должно быть маленьким садом. Он должен всегда быть очищен от сорняков и быть полон чудных прекрасных растений и цветов. Кусочек сада повсюду красив не только сам по себе, но приносит радость всем, кто его видит… Богу угодно, чтобы мы сделали наши жизни такими, чтобы они искупили из мрака окружающее нас и преобразили в прекрасное.

Предположим, что в этом саду и деревья, и цветы, и все растения еще в объятии зимы. Как это бывает перед приходом весны, деревья голые, но тысячи почек ждут только прикосновения теплых солнечных лучей, чтобы распуститься живыми цветами. Кусты роз голые и колючие и пока лишены красоты, но нужен только теплый весенний воздух и тихий дождь, чтобы они оделись в чудесный наряд. Поля мрачные и безжизненные, но есть миллионы корней, которые ждут только ласки весенних небес, чтобы прорваться вверх свежестью и зеленью.

Это напоминает картину, описанную в призыве к ветрам:

“Проснитесь, ветры, и вейте на этот зимний пейзаж,

чтобы вызвать красоту, благоухание, жизнь”.

Разве это не напоминает также картину жизни многих людей? Разве не лежат наши дарования и наши молитвы в нераскрывшихся почках? Разве мы делаем в жизни лучшее, на что способны? Разве наши жизни так прекрасны, как они могли бы быть? Разве мы также помогаем другим людям, думаем о них и так добры к ним, как нам следовало бы быть? Мы не можем взрастить любовь в своих сердцах к другим без Божественного вдохновения. Прекрасные качества христианского характера — это не обычные добродетели. В скрижалях о них говорится как о плодах Духа. Ничто, кроме любви Господа, не может пробудить в нас духовные силы и возможности… Радость спасения рождается из скорби раскаяния. Пепел великих бедствий удобряет почву жизней человеческих, и добродетели произрастают на ней в изобилии. После великой скорби жизнь для вас становится в тысячу раз важнее. И плодами вашей любви кормятся многие другие”.

“Молю, о, Господи, чтоб жизнь моя была,

Как звуки чистой музыки чудесной,

Что утешенье дарит повсеместно

Всем людям в трудные их дни.

Прервав работу, слушают они,

И духом укрепясь, с охотой

Берутся снова за свою работу.

Молюсь я, чтобы день за днем

Судьбы моей звучала постоянно

Струна.

И чтоб лечила неустанно

Сердца она.

От давней боли,

Вздымая мысли над земной юдолью,

Гармонией их жизнь наполнив!

О, дай мне силы все исполнить!

Хочу жить так; когда же на земле

Меня не станет,

Пусть музыка судьбы моей

Звучать не перестанет”.

Призыв проснуться означает, что величие в нас еще спит, и необходимо его пробудить. В одном из посланий святого апостола Павла к Тимофею он просил его возгревать дар Господний, который в нем был (2Тим. 1:6). Тимофей делал не все, на что был способен. В уме святого апостола Павла, когда он писал послание, была картина огня (горящего), прикрытого чем-то, едва тлеющего, и он просил Тимофея возгревать его, чтобы он разгорелся ярким пламенем. Нет недостатка в духовных дарах и прекрасных возможностях в сердцах и жизнях христиан, но они не проявляются в полной мере, и надо их возгревать.

*****

Только та жизнь достойна, в которой есть жертвенная любовь.

*****

Никогда не следует удовлетворяться достигнутым, словно нет других высот.

*****

Мессию в Ветхом Завете много раз называют Слугой Божиим. Служение — это не что-то низменное, это Божественное. Если бы только мы внесли этот закон служения в нашу домашнюю жизнь, это сделало бы нас внимательными ко всем, а дома наши превратило бы в места Божественной любви. Если бы мы научились так служить, как Христос, то стали бы думать не о том, как получить какую-то помощь, внимание и поддержку от других, но о том, как другим принести добро и пользу.

*****

Добром за добро воздаст любой, но христианин должен быть добрым даже к тем, кто обманывает, предает, вредит.

*****

Людям рядом с нами больше всего нужна просто доброта.

*****

Самое доброе дело, которое учитель может сделать своим ученикам — это научить их вести жизнь, полную веры и мужества, — жизнь победителей.

*****

Никогда не падайте духом и не давайте падать духом другим.

*****

Когда проснусь, потребуется вновь

Вся преданность моя и вся любовь.

Тогда Его увижу я, какой Он есть,

Который знает все, что было и что есть.

Христос знает, что в сердце человека. Когда Он смотрит на нас, Он видит не только, какие мы, но и какими мы можем стать. Христос смотрит на молодую жизнь, стоящую перед Ним, и видит в ней — под внешней непривлекательностью — великолепную зрелость и призывает к ее воплощению.

Иисус всегда видит лучшее в человеке. Он видел возможность добра, которая скрывалась в мытаре за всей его жадностью и бесчестностью, и Он призвал его стать одним из своих друзей. В падшей женщине, которая лежала у Его ног, Он желал увидеть душу непорочную и сказал ей слова милосердия и надежды, которые спасли ее. В каждом, кто появлялся с Ним радом, Он видел возможность выявить что-то хорошее.

Нужно в человеке видеть лучшее, что в нем есть, и уметь находить красоту и добро в жизни каждого, если мы хотим вдохновлять людей на развитие лучших их качеств. Богу не нужна помощь, чтобы раскрывать Его бутоны и давать цвести Его розам. Бутоны должны раскрываться и розы цвести естественным путем, путем, который определил Господь. Заставлять их цвести раньше времени значило бы погубить их. Мы должны быть максимально осторожными, пытаясь влиять на духовную жизнь других людей, особенно детей. Насилие может принести непоправимый вред. Лучшее, что мы можем сделать, чтобы развить духовную жизнь других — это дать им атмосферу любви и чистоты. Новая дружеская связь для многих меняет все будущее. Для каждого из нас много значит знать, что кто-то нами интересуется.

Один из первых секретов умения помогать — это способность ободрять других. Ободрение нас вдохновляет; если его нет, гаснут многие благородные возможности. Ты думаешь, что не можешь добиться многого в жизни, не можешь сделать ничего хорошего, ничего прекрасного. Тебе кажется, что и твои друзья думают так же, и тебя охватывает безнадежное чувство собственной незначительности. Потом приходит кто-то, кто видит твои способности, чей взгляд ловит драгоценные проблески твоей души, кто видит в твоей жизни возможности, о которых ты никогда не подозревал, и говорит тебе об этом. Ты понимаешь, что это для тебя значит. Любовь Иисуса к Симону, высказанная Им, и Его ободрение, стали для него началом новой жизни. Иисус поверил в него, и это наполнило его упованием.

Христос видит в нас возможную красоту характера и возможную силу для служения и сразу же стремится показать нам спрятанные в нас сокровища. Это не всегда легко, а иногда очень трудно.

*****

То укрепит нашу веру и поможет нам верить во времена страданий и испытаний, если мы поймем, что нет ничего бесцельного, ничего случайного, ничего, созданного нам во вред, а все задумано, чтобы помочь нам стать благороднее и жить более полной, более счастливой жизнью.

Горе иногда больно ранит нас. В этом есть какая-то загадка, которую мы не можем решить. Никто не может точно ответить на этот вопрос, сказать, почему именно этот хороший человек так горько страдает, но все же мы знаем, что такое испытание обязательно принесет какую- то пользу. Возможно, человек страдает, чтобы его жизнь стала еще чище, еще светлее. Возможно, страдания ему посланы, как свидетельства Христовы, что терпение, доверие, радость человека — это плоды Святаго Духа в нем. По крайней мере, мы понимаем, что назначение боли — заслужить благословение для того, кто ее выносит, или для тех, кто видит и замечает, с каким мужеством она переносится. В одной вещи мы всегда должны быть уверены — в том, что Бог посылает нам страдания, потому что любит нас.

*****

Мы должны утвердить в нашем сознании мысль, что цель Бога по отношению к нашей жизни — это уподобить нас Христу. Если у нас тяжкая ноша, то потому, что благодаря ей мы лучше растем. Если другие нас подводят — для нас это еще один урок терпения и кротости. Если у нас трудное положение, неподходящие условия — это для того, чтобы мы могли совершенствоваться в трезвении и учились быть довольными, находясь в любом обстоянии. Всегда Господь наш дает нам новые уроки, заставляя нас приблизиться к прекрасному образцу, который Он для нас создал, готовя нас к лучшему служению.

*****

Христос призывает всех раскрыть в себе самые лучшие черты. Мы еще не достигли совершенства. В нас таятся такие качества, которые, если пробудить их и развить, сделают нас благороднее, достойнее, полезнее.

*****

Христос собственную Божественную жизнь вкладывает в тех, кто следует за Ним. Он воплощается в них. Сами по себе они имеют не больше сил, не больше мудрости, не больше способностей, чем другие люди. Но с благодатью Христовой они могут выполнить то, что было бы невозможно без Его помощи.

*****

В христианском доме должна жить любовь. Он должен быть местом молитвы. Именно в молитве мы черпаем благодать, нужную нам, чтобы сделать наш дом светлым, добрым, чистым.

Мы сами должны быть честными, и не смотреть, чтобы честными были другие. Мы сами должны быть любящими, искренними, святыми.

*****

“Через зазубренную, грубую и серую,

Заброшенную стену все ползла,

Неутомимую работу делая,

Прекрасная и нежная лоза.

И, наконец, покров зеленый, мягкий,

Зазубрины и трещины застлал.

Стена полуразрушенная стала

Под этим необычным покрывалом

Прекрасной, как художника мечта.

О, если бы и в жизни, будто лоза,

Через трещины горя, печали

Повсюду проникала бы доброта,

Своей мягкостью боль облегчая.

Пусть руки готовы будут помочь,

Пусть ноги на помощь спешат.

Лаской, заботой нежной

В океане жизни безбрежной

Трудности всем облегчат”.

*****

Есть люди верующие, но почти ничего не делающие. Тех же, кто истинно любит Христа, отличает именно действие. Другие слушают, а эти делают. Угоден Христу тот, кто выполняет Его волю. Его последователи посылаются в мир не просто знать, верить, сделать из Его имени профессию, мечтать — но действовать.

“Они жили! Творили добро и умерли в забвении.

Они сделали свое и ушли

В неведомую страну.

Молодые они были или старые, богатые или бедные?

О них известно только одно — они были

Преданными и верными.

Они любили сладость единого Имени

И жили для Бога.

Имели они почести, отличия, похвалу?

На земле их имена не осияла слава,

Но на Божиих небесах

Книга имеется с именами их,

И место уготовано там

Для всех, кто угодил Господу своему”.

*****

Когда мы тщательно изучаем жизнь Христа, мы обнаруживаем, что всегда, встречаясь с плохим к Себе отношением, Он был в высшей степени терпелив и мягок. Он не возмущался злом. Он не боролся за свои права! Он без жалоб переносил несправедливость и даже оскорбления. Мы едва ли найдем такие случаи в нашей жизни, когда бы личные оскорбления и несправедливое отношение к нам не трогали бы нас. С нами не всегда поступают честно и справедливо. Всегда найдется кто-нибудь недобрый или не понимающий нас, кто-нибудь, кто говорит резкие слова, оскорбляющие наши чувства. Люди думают, что мягкость и терпение по отношению к несправедливости — это знак слабости. Нет, это означает силу. Это то, к чему должны стремиться христиане в жизни личной.

*****

Даже то, что нам не нравится, мы должны делать с любовью и тщанием, и перестанем видеть, что нечто было нам неприятно. Мы должны оказывать помощь не только, когда нас об этом просят, но сами искать случая помочь.

*****

“Любите враги и моли́тесѧ за творѧ́щихъ вамъ напасть и и҆згонѧ́щыѧ вы” (Мф. 5:44). Когда мы научимся это делать, мы приблизимся к Богу. Христианская любовь должна раскрываться в святом служении, в заботе по отношению к другим, в доброте, в готовности помочь.

*****

Если наша любовь верная и искренняя, мы всегда уповаем на небеса. Что такое молитва? Это когда мы находимся рядом со Христом.

*****

Часто для обыденных дел требуется больше небесной благодати, чем для великих.

*****

Чтобы взойти по великой небесной лествице любви, надо самому стать камнем, ступенькой этой лествицы, на которую, поднимаясь наверх, будут ступать другие.

*****

Смирение — это одна из самых благородных добродетелей, но быть смиренным не означает испуганно сжиматься при любом призыве Божием.

*****

У каждого есть свое место, и каждый важен на своем месте. Самые малые и незначительные тоже имеют свои места, и необходимо, чтобы эти маленькие места так же были заполнены, как места, которые занимают самые важные и значительные личности.

*****

Никого не радует наказание, но потом мы благодарим Бога за то, что Он отсекает в нас все грубое, ненужное и выявляет красоту. Мы не должны отталкивать карающую руку, она готовит нас к жизни достойной и праведной.

*****

Мы созидатели. Человеческие жизни повсюду, как недостроенные здания, и все, кто проходит мимо, кладут на стену кирпич или добавляют какое-нибудь украшение. Каждый, с кем мы соприкасаемся, кто говорит нам хотя бы слово, кто хотя бы издали на нас влияет, оставляет в нашем характере черточку красоты или знак чего-то дурного.

Как храмы, строятся души у нас.

Вот резьбы прекрасный узор,

Там икону увидит взор,

Темную раму, которая скажет

Правду святую иль чудо покажет.

Каждая малость со всем сливается,

Все изменяет, к чему прикасается.

Красоту или шрам оставляя на нас.

Все здание покоится на фундаменте, а каждый новый камень, в свою очередь, становится основанием, опорой для другого камня, который кладется сверху.

Мы созидатели, и каждый

Как можно лучше строить должен,

Жизнь каждого — как будто глыба,

Обтесанная человеком плохо либо

Хорошо, и все вместе сложены.

*****

Одна из главных трудностей в жизни христиан — это прожить ее, не поддавшись дурному влиянию. Иисус сказал, что Его ученики — это “свѣ́тъ мїра” (Мф. 5:14). Он хочет, чтобы мы светили там, где темно, чтобы мы могли быть утешением для других и ободрением унылых. Господь наш хочет, чтобы Его друзья в гуще мирового зла могли очистить его, чтобы среди скорби и лишений они могли утешить.

*****

Нравственность — вот, что определяет смысл какого-нибудь поступка — смысл суетный или неотмирный. Фарисеи творили долгие молитвы и демонстрировали всюду свое “великое благочестие”. Но Иисус, который читал в человеческих сердцах, сказал, что они лицемеры. “Не всѧ́къ гл҃го́лѧй Ми: “Господи! Господи!”, внидетъ въ Царствїе Небесное” (Мф. 7:21). Задача в жизни христиан — не избегать искушений, не бежать от несправедливости и вражды, а во всех испытаниях, даже когда зло захлестывает нас, как поток, сохранять в сердцах чистоту, тепло, искренность и любовь. Есть люди, которые как будто призваны постоянно переносить недоброе к себе отношение. Они не могут изменить свое положение. Даже в собственном доме у них атмосфера недружелюбия. Всегда в их жизни присутствуют обстоятельства, которые могут ожесточить. К этим людям относятся несправедливо и нечестно. Они вечно слышат резкие слова. И только пока они хранят в сердцах любовь, до той поры они неуязвимы. Любовь была убежищем Христа среди всей ненависти и злобы, которые, как морские волны, плескались вокруг Него. Если ваша душа в прекрасной гавани любви — вы в безопасности.

*****

Он позволяет искушению приблизиться к нам, так как нет другого способа для нас сделаться сильнее; но никогда в Его намерения не входит, чтобы мы искушению поддались. Он желает, чтобы мы сопротивлялись и одолевали искушения, и они не приносили бы нам никакого вреда.

*****

Его бы мог ободрить я,

Пока его мог видеть;

Сей мрачный образ помню я,

Но как я мог предвидеть,

Что только тот единый миг

Для милосердия дан был мне?

Сейчас я много бы сказал,

Но нет его уж на земле.

Я сам тогда понять был должен,

Как он к любви моей стремится,

Но стыд ко мне, а может гордость,

Ему мешали обратиться.

А я был рядом, полный силы,

Но как я слеп был в этот день.

Он только раз в глаза мне глянул

И прочь скользнул, как будто тень.

Руки пожатья, слова, взгляда

Ушедшему так не хватало.

Ему помочь не догадался,

И дорогая жизнь пропала.

Таланты в землю с ней зарыли,

И я сейчас над ними плачу,

Но слезы так же мало значат,

Как дождик для песков пустыни.

*****

Мы сами не знаем, как мы можем ободрить и вселить силу в других людей мирным, спокойным выражением лица, когда проходим среди людей. Лицо, озаренное радостью, сияющее светом веры, для всех, кто его видит, — свидетельство любви и мира, и силы Христа.

*****

По-настоящему трудно внести в суету наших будней, в шум и беспокойство Божественный мир и Дух Христа. Действительно, в нашей жизни, наполненной заботами и борьбой, мы не можем устроить себе Рай. Как бы мы ни старались, будут и падения, и поражения, и ошибки, и мы не достигнем в земной жизни своего идеала.

*****

Всемогущий повсюду осеняет нас. Куда бы мы ни пошли, всегда и везде мы будем встречать любовь Бога.

*****

Есть также обещание защиты. У нас есть уверенность, что Бог постоянно видит нас, каждый шаг, который нам предстоит сделать в этом мире. Но нам нужна помощь и в духовном развитии, и в этом Небо нам тоже помогает: “Господь сохранитъ ѿ всѧ́каго ѕла̀” (Пс. 120:7). Сам Бог является для людей убежищем. “Прїемлющїи и҆́стинꙋ и хранѧ́щїи миръ. Ꙗ҆́кѡ на Тѧ надѣ́ѧнїемъ надѣ́ѧшасѧ, Господи” (Ис. 26:3-4). Бог — Хранитель. Всемогущество Бога — это стена убежища. И мы должны умом и сердцем быть преданы Богу. Это означает веру. Мы должны безоговорочно верить Богу, не дожидаясь Его помощи. Вот что означает “уповать на Бога” — абсолютное доверие и полное послушание. Тогда в душе будет полный и совершенный покой.

*****

Промысел Божий не ограждает нас от искушений. Мы все должны познавать искушения. Слаба и ненадежна жизнь, в которой их нет. Но, позволяя нам подвергнуться искушению, Бог не желает, чтобы мы совершили грех. Искушение — это не грех. Когда Бог попускает нам подвергнуться искушениям, это означает, что мы должны их преодолеть и сделаться сильнее.

*****

Библия содержит возвышенное духовное учение, которое направлено на то, чтобы преобразить возделываемую землю в Небесный сад. Слово Христа должно делать свою работу изнутри, поэтому оно должно попасть в наше сердце, и мы должны позволить ему в нас поселиться — мы должны принять это слово в свое сердце.

*****

Библию следует изучать умно. Ее следует изучать тщательно, так как каждая ее часть полезна для назидания, для исправления, для утешения, для помощи. Слово Божие — это лампада. Где бы она ни светила, она высвечивает какие-то изъяны, пятна, пороки в сердцах и жизнях. Где бы ни звучало слово Христа, оно обнажает и омывает недостатки.

*****

Слова Христа — это семена, принесенные с Неба. Они посеяны в нашем мире, и сейчас растут повсюду, где распространилось православное евангельское благовестие. Жизнь каждого православного христианина — это маленький сад, где растут любовь, радость, мир, долготерпение, мягкость, доброта и другие духовные ценности.

*****

Можно понять, какова женщина, по дому, который она создает. В некоторых домах всегда какая-то мрачная атмосфера. Иных религия делает суровыми и угрюмыми. Но это не по-христиански. Религия, которую вдохновляет слово Христа, — солнечная и радостная.

*****

Если в нас живет слово Христа, оно заставит нас помогать другим. Нам нужно постоянно молиться о том, чтобы Бог дал нам умение словами своими поддерживать слабых.

Почти беспредельны возможности помогать людям, просто беседуя с ними. Тот, кто умеет говорить убежденно, умеет говорить языком любви, может вдохновить других на добрые и прекрасные дела, утешить их горе, подбодрить упавших духом, просветить тех, кто неопытен, — тысячею способов может помочь ближним.

*****

Радость — это отличие христианина. Христианину никогда не следует впадать в уныние, никогда не следует сомневаться в том, что добро победит зло. Плачущий, жалующийся, напуганный христианин предает своего Бога. Неисчислимыми путями проявляется в жизни слово Христа, запавшее в сердце. В беде оно приносит нам утешение, в минуты слабости — силу. Оно заставляет лица сиять, делает мужчин патриотами, а женщин терпеливыми и добрыми. Оно приносит в дома благословение, в жизнь — красоту.

*****

Важный труд, который человек может сделать для Христа, — это то, что он может и должен делать в своем собственном доме. У мужчин есть своя доля, она важна и серьезна, но истинным творцом дома является мать. То, как она живет, придает дому особую атмосферу. Бог впервые приходит к детям через ее любовь. Как говорят: “Бог, чтобы стать ближе всем, создал матерей,” — прекрасная мысль. Материнская любовь как бы воплощает любовь Бога, и она окружает жизнь ребенка нежностью.

Некоторые матери очень преданно любят своих детей, но думают только, главным образом, о земных вещах. Они нежно склоняются над своими детьми, когда те болеют. Они много работают и во всем отказывают себе, чтобы прилично одеть своих детей. Они очень рано начинают их учить понемногу и постоянно развивают их умственные способности, чтобы они со временем заняли достойное место в обществе. Но духовному развитию детей они не уделяют такого внимания. Они не учат их Божией воле. Есть дома, в которых дети вырастают, никогда не услышав молитвы от своих отцов и матерей и не получив никакого обучения духовного.

С другой стороны, есть дома, где постоянно ярко горит лампада, где постоянно говорят слова любви ко Христу, где детей с ранних лет учат тому, что Бог их любит, где они учатся молиться, едва начав лепетать. И, спустя долгие годы, память об этих священных мгновениях будет жить, освещая темноту лучом света, вдохновляя в период разочарования, открывая секрет победы в трудной битве, и ангел Божий поможет преодолеть жестокие искушения и не впасть в грех.

*****

Жизненно важно значение среды. Мы еще не вполне понимаем, как много значит атмосфера в доме, где растут дети, для становления их характера. Самое первое место для нас, где мы учимся правде, честности, любви — это наш дом — самое родное место для нас в мире.

*****

На трудном жизненном пути родителей есть место для ребенка, где он может беззаботно разбрасывать цветы. За любовь родителей детям следует платить такой же любовью и благодарностью на протяжении всей их жизни, до конца дней.

*****

Как счастлив дом, где все — дети и родители, без единого исключения — вместе верят в Бога. В таком доме царит радость товарищества. Такой дом, как преддверие Неба. В нем никогда не может быть отчуждения.

*****

Каждый новый друг, входящий в нашу жизнь, доверяется нам. Самое правильное понятие о дружбе — это то, что она дает нам возможность служить, помогать, защищать другого. Момент, когда у нас появляется новый друг — это священный момент. Это еще одна жизнь, порученная нам, чтобы мы могли быть для нее благом, внести в нее красоту, быть ей убежищем и защитой.

*****

Наш Господь хочет от нас, чтобы мы не предавали доверия. Верность — великое слово. “Бꙋ́ди вѣ́ренъ даже до смерти, и дамъ ти вѣне́цъ живота” (Ап.2:10). Наполните любовью свои дни. Забудьте себя и помните о других. Если кому-то нужна ваша доброта, то доброту эту окажите немедленно, сейчас. Завтра может быть слишком поздно. Если сердце жаждет слов ободрения, благодарности, поддержки скажите эти слова сегодня. Беда слишком многих людей в том, что их день заполнен праздными словами и ненужными умолчаниями, что они откладывают на потом свою заботу о ком-то. Мы не можем достаточно ясно представить себе, что многие вещи, если не сделать их сейчас, не следует делать вообще. Не уклоняйтесь от своих обязанностей, какими бы они не были неприятными. Невыполненный долг в этот день оставит чувство пустоты, а позднее придет чувство сожаления. Делайте что-то нужное в каждый момент своей жизни. Каждый день, когда мы делаем что-нибудь хорошее в верности своей Христу, возвышает нас и устанавливает более высокую планку для нашей судьбы.

*****

Мы должны оставаться на своем месте, выполнять свой долг, нести свою ношу, выполнять Божию волю. Это тропа к душевному покою.

*****

Покой, который дает нам Господь, — это покой души — не внешней покой, не безделье. Можно наслаждаться им со всей полнотой, и в то же время непрерывно работать и переносить страдания и боль. Некоторые из лучших христиан, которых когда-либо знал мир, были величайшими страдальцами, но в то же время, ничто не могло нарушить их душевный покой.

Только те, у кого в душе царит мир, могут хорошо выполнять свою работу. Беспокойный ум не годиться для хорошей работы. Как говорит Пророк: “Егда оуповалъ еси на сꙋ́етнаѧ, тщетна крѣ́пость ваша бысть” (Ис. 30:15).

Беспокойство делает нас слабыми. Когда мы нервничаем, руки нас не слушаются, и мы не можем хорошо выполнить свою работу. Раздраженный ум не может ясно мыслить. Даже нашей вере это вредит — мы теряем опору на Христа и на вечные ценности. Духовной жизни не хватает глубины, она похожа больше на шумный, плещущийся брызгами поток, чем на спокойное и тихое озеро, мирные глубины которого не тревожат бури на поверхности.

Покой — это Божественный дар, но, в то же время, надо этому учиться. Учиться, взяв на себя иго Христово. Иго Христово — это символ покорности Ему.

*****

Каждое искушение — это урок. Всем христианским добродетелям надо учиться. Сами по себе они ни к кому не приходят. Святой апостол Павел сказал: “Азъ навыкохъ, въ нихже есмь, доволенъ быти” (Флп. 4:11). Так и мы должны учиться быть терпеливыми, кроткими, вежливо отвечать на резкие несправедливые слова и оскорбления. Мы должны учиться прощать своих обидчиков. Должны учиться быть бескорыстными. Самое трудное, что человек должен преодолеть — это самого себя.

*****

Неожиданная опасность не должна нас пугать, а должна научить не бояться никаких ужасов, потому что Бог нас хранит. Бог охраняет каждого из своих чад: “Наꙋчи́тесѧ ѿ Мене́ (…) и ѡ҆брѧ́щете покой дꙋша́мъ вашымъ” (Мф. 11:29).

*****

Бог утешает. Он всегда полон нежности и сочувствия к человеческой боли и страданиям. Когда мы читаем Библию, мы находим в ней, от начала до конца, слова утешения. На каждой ее странице Бог дает понять людям, что Он их любит, что Он их Друг, и что Он хочет им добра. В Скрижалях нет ни одной главы, которая не открывала бы нам тем или иным способом Божию милость. Вот что делает Библию такой драгоценной книгой для тех, кто пал духом, оскорблен, разочарован, одинок, изнемогает в борьбе. Библия, как грудь матери, к которой можно прильнуть в минуту боли и отчаяния.

*****

Умение утешать требует большой мудрости. Некоторым людям, которые хотят утешить других, не удаются их попытки. В последней главе великой книги пророка Исаии приводятся прекраснейшие слова. Бог говорит о возвращении милостей Его народу после плена: “Се, Азъ ᲂу҆кланѧ́ю на нѧ аки рекꙋ́ мира, и аки потокъ наводнѧ́емый сла́вꙋ ꙗ҆зы́кѡвъ” (12). Потом Он добавляет: “Ꙗ҆́коже аще кого мати ᲂу҆тѣша́етъ, та́кѡ и҆ А҆́зъ ᲂу҆тѣ́шꙋ вы, и (…) ᲂу҆тѣ́шитесѧ” (13).

Во всем Писании нет слов,

Что слаще бы звучали,

Воспоминанья лучших лет

В душах бы пробуждали,

Чем те слова, где наш Господь

В нас веру укрепляет

И, обещая нам покой,

Как мать, нас утешает.

*****

Если в доме горе, оно сближает домочадцев. Оно делает всех более терпеливыми друг к другу, более добрыми, заботливыми, стойкими. Испытания нам посылаются не для того, чтобы нас погубить. Мы должны стать настоящими людьми. Бог хочет, чтобы мы очистились от всяческого зла и стали подобными Ему. Часто, чтобы сделать это, Он подвергает нас горьким испытаниям. Бог часто делает это с человеческими душами, потому что они не таковы, какими им следовало бы быть. Внешне они могут казаться прекрасными, но внутри них не звучит Божественная музыка. Им не хватает духовности, желания быть подобными Христу. Тогда Бог сокрушает их горем и страданиями, а из осколков прежней жизни создает новую жизнь, достойную славы, величия и благословения. В мире много горя. Многие люди упали духом, и именно они нуждаются в утешении Божием. Нам не надо впадать в отчаяние, какие бы ни были у нас испытания.

*****

Когда на Небе Бог,

То в мире все в порядке.

*****

Никто не заслуживает большей награды, чем миротворцы. “Тїи сынове Божїи нарекутся”, — сказал Господь (Мф. 5:9). Всегдашнее желание Бога, чтобы Его дети принимали Его любовь и милость, были Его соработниками. Быть миротворцем — благородная миссия, которой должен быть предан каждый верный Христу. Благословение миротворцу так велико и возвышенно, что всем следует стремиться быть достойными его.

*****

Иисус требует любви не только как прекрасного чувства, а любви, пронизывающей всю повседневную жизнь, влияющей на отношения со всеми людьми.

*****

Сердце христианина должно быть кладезем, вмещающим милость Божию и дающим только любовь, а не горечь и озлобление. Каждый христианин должен пресекать злословие.

*****

Каждый миротворец, пытающийся сблизить людей и примирить их в спорах и ссорах, делает в мире Божественную работу любви. Большинство споров между людьми никчемны. Они вызваны или вмешательством посторонних, или легкомысленными словами, или действием нераскаянных грехов. Слово миротворца, сказанное в нужный момент, может предотвратить ссору!

Еще одна возможность сникать славу миротворца — распространять христианскую любовь. Мы можем делать это примером собственной жизни, выказывая терпение, мягкость, выдержку, где бы мы ни находились, как бы дурно с нами ни обращались. Это просто чудо, как много может сделать один благородный человек, ясными волнами своей любви меняя всю атмосферу окружения.

Дарите любовь. Взгляните кругом. Помогайте

Тем, с кем рядом вам выпало в жизни идти,

Дни их, как можете, украшайте,

Чтоб свой жизненный крест было им легче нести.

Дарите любовь. Взгляните — поодаль ваш брат,

Отчаявшись, грех уж готов совершить.

Вы руку ему протяните, и рад

Он будет чистою, новою жизнию жить.

*****

Мы всегда должны думать о том, чтобы наша помощь другим приносила им какую-то пользу, учила их чему-то, изменяла к лучшему характер, делала их мужественнее, сильнее, искреннее, счастливее. В мире много людей, впавших в отчаяние, и мы должны уметь сказать им слово надежды или сделать доброе дело, которое выведет их из безысходности и даст силы вернуться к радостной, полной жизни. Любовь — это самое великое в мире. Мы должны стараться, чтобы все, что мы делаем, вся наша жизнь, были на благо другим людям. Мы должны так жить, чтобы никому не навредить, чтобы наша жизнь служила примером для других.

*****

Каждый день — это жизнь в миниатюре. Если бы мы, проживая свой день, помнили, что все известно Богу, что мы делаем или говорим и даже то, что нам не удается сделать или сказать, то мы более тщательно обдумывали бы свои дела и поступки. Иисус сказал, что мы должны будем дать ответ за каждое праздное слово, которое мы сказали когда-либо (Мф. 12:36). Кто-то сказал, что секрет счастливой старости — это хорошее прошлое. “Секрет сего дня — в хорошо проведенном вчерашнем дне”.

*****

Цветение терний.

Благословенно все, что делает человека кротким, какой бы ценой это ни достигалось. Некоторые люди не могут переносить славу. Даже небольшое отличие уже кружит им голову. А духовная гордость иссушает. Мы не знаем, скольким страданиям и горестям достойных мужей и жен мы обязаны. Лучшие мысли, богатые уроки, самые чудесные песни, которые пришли к нам из прошлого, — это плоды боли, немощи и страдания.

Мы не должны забывать, что искупление человечества пришло к нам с Крестом Сына Божия. Плоды земных страданий могут казаться горькими на вкус, но только ими питается душа человека. Древнее предание рассказывает, как всю Страстную седмицу на алтаре лежал терновый венец, но в утро Пасхи он был найден превратившимся в венок из благоухающих роз; каждая колючка превратилась в розу. Так и венцы земных страданий в тепле Божественной любви превращаются в сады роз. Нет ни одного человека, которого не терзали бы его шипы. У кого-то это может быть телесная слабость или немощность. У другого — уродство, которое невозможно устранить. Это могут быть какие-то обстоятельства, которые мешают наладить жизнь. Какой-нибудь молодой человек считает невыносимым место, где он работает; а люди, с которыми он общается на службе, “суть плоть” (Быт. 6:3). Он среди них единственный христианин, и они делают все, чтобы помешать ему сохранить свою веру. Но, может быть, Бог как раз и назначил ему быть в таком месте, и этот человек как раз и нуждается в таком враждебном окружении, чтобы проявились его лучшие черты. Или, может быть, Богу он нужен для свидетельства в этом месте. Сознание того, что здесь он единственный верный Господу, налагает великую ответственность на этого человека. Он не может уйти из этого места, его долг — остаться там и выполнить все испытания или для очищения своей собственной жизни, или ради Христа, чтобы быть Его исповедником.

Имея этот Божественный Дух в себе, возможно правдиво свидетельствовать и перед Богом, и перед всем миром. Иметь в себе Дух Божий, Сокровище благих, очищающий нас от всякия скверны и вся исполняющий — вот величайшая честь, которую Небо может оказать кому- либо в этом мире. Но опасно, когда мы сами начинаем сознавать, что живем праведно, что от наших лиц исходит сияние, что работа, которую мы делаем, угодна Богу. Моисей сорок дней был с Господом на Горе, а когда сошел вниз, к людям, они увидели, что лицо его светится. Люди видели это, а он нет (Исх. 34:29). Секрет его величия — его смирение, забвение того, что от его лица исходит сияние. Если бы он осознал великое чудо, которое видели другие, великолепие бы увяло.

Сила обожения в том, чтобы отвергнуться себя. Самый опасный грех, в который могут впасть деятельные, думающие, приносящие много пользы христиане — это духовная гордость. Когда мы думаем об этом, легко можно понять опасность, которой подвергся святой Павел после своего замечательного духовного возвышения. И неудивительно, что ему было послано мучительное испытание для того, чтобы уравновесить духовный взлет и одновременно приблизить его к земле. Давайте поэтому не удивляться, что и нам таким же образом, после того, как мы испытали величайшую милость, посылается и испытание, чтобы мы не теряли смирения.

Святой Павел говорил, что рад своему испытанию. Но вначале он не радовался, а молил Небеса освободить от этого. Когда Господь вразумил его, что это испытание для него — благословение, что оно послано для укрепления и нужно ему, он больше не переживал. Действительно, он быстро к нему приспособился, принял его и больше не жаловался. Это единственный и правильный способ, как нужно поступать в любой неприятной, болезненной ситуации, которую мы не можем изменить. Она возникла в нашей жизни по Божию попущению и по причине, которую Он знает. Мы должны победить ее, приняв всем сердцем и сознавая, что она дана Христом. Как бы она нас ни мучила, если мы ее восприимем таким образом, она принесет пользу нашей душе. Бог посылает нам некоторые свои милости в виде шипов, и мы много потеряем, если откажемся от них. Есть много таких людей, которые настолько заняты собой, что на Христа у них не остается времени. Если бы только они могли освободиться от своего эгоизма, Бог наполнил бы их Самим Собой, и они приобрели бы необыкновенную силу творить добро в мире. Мы можем безопасно доверить Ему обогащение нашей жизни. Он знает, когда нужна боль, когда потеря — это единственный способ приобретения, когда страдания необходимы, чтобы удержать нас на пути Его.

Он посылает нам заботы как Свою милость и мы потеряем, если будем отчаиваться и отказываться от своих шипов.

Христианская религия — религия радости. Но почему-то многие люди думают, что религиозная жизнь не может быть радостной. Они понимают, что отвергнуться себя необходимо, но не могут себе представить, что это может принести радость. На самом же деле нет более глубокой и радостной жизни, чем жизнь, наполненная самопожертвованием в служении Христу.

XIV. В заключении. Дневник 1917 года

2/15 марта 1917 года Царь Николай II был принужден отречься от Престола за себя и своего Сына. Семья была помещена Временным правительством под домашний арест и содержалась в заключении в Царском Селе до середины августа, когда их перевезли в Тобольск, в Западную Сибирь, где они жили до конца года. Весной 1918 года их перевезли в Екатеринбург, где они были убиенны в июле месяце.

В течение этого времени, как и на протяжении всей своей жизни, Александра Феодоровна вела так называемый “викторианский дневник” — ежедневную запись событий и встреч, почти или совсем их не комментируя. В этом дневнике она не записывала свои мысли, которые сохранились в переписке с друзьями и с Семьей. Скорее всего, это просто хроника событий, в которой она методично и правдиво излагала ежедневную свою жизнь: когда она просыпалась, где и с кем обедала, кого принимала, записывала о болезнях Семьи или прислуги (с указанием температуры) — все мелкие детали повседневной жизни за 1917 год были добросовестно изложены в двух больших тетрадях в синих бумажных обложках, которые она взяла с собой в ссылку.

Здесь воспроизведена небольшая подборка из этих записей. Следующие отрывки из книги “Свет невечерний” показывают, на фоне каких событий писалась эта хроника:

“27 февраля (7 марта по новому стилю) 1917 года Царь ненадолго приехал домой, а затем снова отправился на фронт. Когда в Санкт-Петербурге произошли серьезные волнения, Дума направила Царю на рассмотрение в штаб-квартиру фронта послание, содержащее призыв к срочным конституционным уступкам. Хотя окружающие лица советовали Николаю II рассматривать эти доклады как преувеличение, он немедленно стал готовиться к отъезду в Царское Село. К понедельнику 28 февраля (12 марта) войска подняли мятеж. В Москве и Санкт-Петербурге началась неразбериха. Утром в четверг Николаю II представили петицию об отречении в пользу Царевича; левое крыло давило на него, предлагая установить Временное Правительство, а правое (куда входили и его родственники), надеялось установить единовластное правление через регентство над Царевичем.

Поставленный в безвыходное положение, Император подписывает акт об отречении в пользу своего брата Михаила. Слабое здоровье Царевича Алексея и возможность того, что его могут отделить от Семьи, если бы Государь Николай II отрекся в его пользу, повлияли на его решение, и он передал бразды правления брату. Великий князь Михаил, мужественный человек и чуткий политик, провел в армии много лет и имел офицерские награды. Перед лицом революционных антимонархических настроений он согласился принять правление государством, но лишь в том случае, если ему будет предоставлено прошение от конституционного органа. Прошения так и не последовало.

Тем временем, Александра Феодоровна была в полуизоляции в Царском Селе, хотя частично ее информировали о беспорядках в городе. Анна Вырубова и все дети, за исключением Великой княжны Марии, заразились корью от юного друга Царевича. С самого начала болезни Александра Феодоровна была в одежде медсестры, ухаживая за детьми и Анной круглосуточно. Болезнь Ольги Николаевны осложнилась перикардитом; у Татьяны Николаевны и Анастасии Николаевны образовались болезненные абсцессы в ушах, и на время они потеряли слух. За Царевичем нужен был специальный уход — его болезнь давала серьезные осложнения.

Вечером 28 февраля (12 марта) Родзянко, Председатель Государственной Думы, приказал Царице уехать из Царского Села вместе с Детьми. Она отказалась, сказав, что Дети слишком больны и что она не хочет делать ничего такого, что может быть истолковано как побег. А двадцать четыре часа спустя, даже если бы Детям было лучше, она уже не смогла бы вывезти их — революционеры захватили железнодорожные пути.

Родзянко согласился оставить Царицу с приближенными во Дворце под домашним арестом до приезда Императора. Как всегда, Александра Феодоровна боялась не за себя. Когда прибыла депутация от Думы осмотреть Дворец и предпринять меры безопасности, ее спросили, нуждаются ли они в чем-либо. Она ответила, что у детей есть все необходимое, но она просит не закрывать военные госпитали.

В следующую пятницу Лили Ден ждала Александру Феодоровну в ее комнате. Царица вошла только что после свидания с Великим князем Павлом, дядей Николая, который сообщил ей известие об отречении.

“Лицо ее было искажено болью, глаза полны слез. Я бросилась к ней, чтобы поддержать ее, пока она не дойдет до письменного стола у окна. Она тяжело прислонилась к нему, взяла меня за обе руки и сказала прерывистым голосом:

“Отрекся! Бедный мой, — один там, и страдает. О Боже, как ему тяжело — и нет никого утешить””. Несколько минут спустя она скажет баронессе Буксгевден: “Все к лучшему. Это воля Божия. Бог допустил это для спасения России. Только так и нужно сейчас”.[23][24]

Телеграф был захвачен, и лишь несколько дней спустя Александра Феодоровна смогла получить весточку от Мужа. После отречения ее телеграммы к Николаю Александровичу возвращались обратно с издевательской надписью на конверте: “Адресат неизвестен”.

Ситуация во Дворце быстро ухудшалась. Воду теперь таскали вручную из пруда в парке. Электричество отключили, лифт не работал, и Александре Феодоровне с больным сердцем было все труднее взбираться по ступенькам к своим больным. Она задыхалась и часто была на грани обморока. Лили приходилось поддерживать ее, пока она поднималась по лестнице.

Александра Феодоровна ожидала приезда Николая Александровича; ее все более тревожила возрастающая враждебность солдат дворцовой охраны и радикально настроенных членов Временного правительства. Несколько дней подряд она и Лили жгли личные бумаги: частные письма от бабушки — королевы Виктории, от отца, многие из писем Николая Александровича, которые он писал в период ухаживания за нею — все пошло в огонь. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел эти дорогие для нее записи, и оставила ту часть переписки между нею и Николаем Александровичем, которая могла бы понадобиться в качестве зашиты на суде, если таковому суждено быть.

Вечером 29 февраля (13 марта), за два дня до отречения ее супруга от Престола, Александра Феодоровна услышала, что войска подняли мятеж, и что ко Дворцу движется огромная толпа. Она накинула пальто на свое сестринское одеяние, взяла Царевну Марию Николаевну и спустилась к солдатам, охраняющим Дворец. Был сильный мороз, но она подходила к каждому по очереди и благодарила за верность. Она не хотела, чтобы из-за нее пролилась кровь и просила не делать ничего, что спровоцировало бы убийц, начала переговоры с толпой, чтобы избежать побоища. Побоища не было, но через два дня она увидела спущенный флаг полка дворцовой охраны, а от Дворца, по приказу Временного правительства, уходила охрана — люди, которых она знала столько лет. Софи Буксгевден говорит: “Она смотрела на все это со слезами; никакая личная угроза не могла заставить ее плакать, но сейчас она плакала”. Для Александры Феодоровны спуск флага означал потерю ее любимой России.

Когда, наконец, 9(22) марта Николай Александрович вернулся, Александра Феодоровна, вне себя от радости, “ринулась навстречу ему, как девчонка”. По иронии судьбы, когда он ехал домой через Могилев, город был разукрашен красными флагами и бантами, и каким контрастом этому проявлению революционного пыла была многотысячная толпа, вдруг неожиданно бросившаяся на колени, когда появился Царский поезд.

В тот же день Джордж Бьюкенен, английский посол, писал, что услышал, как один солдат сказал: “Да, республика нужна, но во главе ее должен стоять хороший Царь”.

Керенский, как глава правительства, планировал отправить Царскую Семью в Европу или в какую-нибудь отдаленную часть России, но оба они — и Николай Александрович, и Александра Феодоровна, были решительно против отъезда заграницу, даже если бы им грозила ссылка в Сибирь.

Вскоре после возвращения Николая Александровича Керенский допрашивал во Дворце Александру Феодоровну о ее предполагаемых симпатиях к Германии. Они говорили больше часа. Николай Александрович в соседней комнате ходил взад-вперед; Семья и приближенные хорошо понимали, что эта беседа может закончиться заключением. По окончании допроса Керенский вышел, утирая лоб платком, и сказал Николаю Александровичу: “Ваша Жена не лжет”. Император спокойно ответил, что всегда это знал.[25]

После отречения Императора от Престала, Семью его официально заключили под арест. Некоторых придворных и приближенных попросили остаться и разделить с ними заключение. Среди них были Лили Ден и Анна Вырубова (обеих вскоре арестовали), баронесса Буксгевден, наставники Алексея Пьер Жильяр и Чарльз Гиббс и некоторые другие лица. Александра Феодоровна, как и Император, не проявляла никакого страха. Она подбадривала всех домашних, особенно, если видела кого-то обеспокоенным или в угнетенном состоянии.

К заключению в Царском Селе мало-помалу привыкли, и жизнь потекла своим чередом. Продолжались занятия — взрослые поделили между собой уроки: Император преподавал историю и географию; Александра Феодоровна — Закон Божий, мадемуазель Шнайдер — математику, баронесса Буксгевден — английский (Гиббсу тогда не разрешили быть с Царской Семьей), а Жильяр — французский.

Их жизнь была полна ограничений. Телефонные провода обрезаны, все приходящие и отсылаемые письма проверялись, и далее гулять по парку разрешалось только на небольшом участке. И хотя офицеры охраны были доброжелательны, они находились под начальством тех, кто “выбирал” правила для дворцовых узников. Новые же охранники были безжалостны и грубы. Они говорили гадости, отобрали игрушки у Царевича, совали палки в спицы велосипеда Николая Александровича, когда он ездил по дорожке парка — злоба сквозила в каждом их действии. За всеми разговорами вне дома тщательно следили — велено было говорить только по-русски. Рядом находился небольшой огород, и когда домочадцы работали на грядках, Александра Феодоровна сидела рядом со своим рукоделием. Охранники часто обменивались грубыми шутками, чтобы посмотреть на ее реакцию, а то и пускали папиросный дым прямо ей в лицо, говорили о Царях свысока и небрежно. Солдаты наслаждались этим, считая, что таким образом Александра Феодоровна получает свое возмездие.

К середине лета Керенский решил перевезти Царскую Семью, пока назначенное на зиму Учредительное собрание не решит их судьбу. Коалиция представителей Думы, в которой не было единства и последовательности убеждений, вместе с радикальными и либеральными фракциями составляли взрывчатую смесь. Германия тем временем тайно организовала приезд Ленина в Россию частным поездом. Уинстон Черчилль замечает: “Они перевозили его в запечатанном вагоне как бациллу чумы”. После его приезда большевики постепенно стали захватывать власть во Временном правительстве, где царил беспорядок.

К середине августа Царскую Семью перевезли в Тобольск, город с 20 тысячами жителей. Романовых сопровождали несколько домочадцев и более трехсот солдат верховой охраны.

В Тобольске им отвели двухэтажный дом губернатора, а через дорогу в маленьком домике разместились домочадцы и учителя. Дом губернатора сразу обнесли высоким забором. Членам Царской Семьи строго-настрого было запрещено выходить из дома; им разрешали только ходить в церковь, куда их сопровождала усиленная охрана. Жители Тобольска, в большинстве своем потомки сибирских ссыльных, были как правило очень доброжелательны. Когда Семья шла к ранней Литургии, люди на улице становились на колени, пока они не пройдут, и стояли около дома, осеняя себя крестным знамением, в надежде хоть краем глаза увидеть кого-нибудь в окошке. Одно время монахиням из монастыря разрешали передавать им яйца и сахар, а местные торговцы поставляли другие продукты.

Так же, как и в Царском Селе, младшие дети занялись учебой. Александра Феодоровна учила их, читала, вышивала. Она и девочки связали теплую шерстяную одежду к Рождеству и подарили каждому из домочадцев. Николай Александрович, привыкший к физической работе, колол дрова в маленьком дворике, построил лестницу на крышу дома к маленькой теплице, где они всей Семьей и со слугами грелись на скудном сибирском солнышке.

Вечером читали вслух, играли в разные игры, шили. Потом организовали домашний театр. В течение недели они разучивали короткие русские, английские и французские пьесы и показывали их в воскресные вечера.

Начался Великий Пост, и пьесы прекратились. Гиббс пишет: “В первые четыре дня Великого Поста читали чудный Канон Андрея Критского, и скрупулезная, как всегда, Императрица сделала каждому копию Канона на русском языке”. “Сделать копию” — это значит, от руки переписать 25 страниц Канона.

В Царском Селе большинство старых офицеров, охранявших. Царскую Семью, просили отправить их на фронт — они не могли вынести грубости молодых охранников. В Тобольске же отряд охраны состоял из нескольких разных подразделений, некоторые из них были недружелюбны, тогда как другие — даже добры к Царской Семье. К Рождеству 1917 года всю охрану сменили, сочувствующих не осталось. Настроенные крайне враждебно, новые караулы солдат стали во всем ограничивать узников. Им не разрешали приглашать священника. Урезали паек: ни сметаны, ни сливок, ни масла, ни кофе; только Царевичу давали немного молока и яиц. В комнатах было страшно холодно (5° С), Семье давали совсем немного дров. Александра Феодоровна говорит, что писать письма было очень трудно — пальцы мерзли.

Хотя газет почти не разрешалось, те, что достигали Царя, были все более угнетающими. Когда Временное правительство уступило в октябре 1917 года власть большевикам, газеты писали об общем хаосе и попытках правительства заключить сепаратный мир с Германией; это буквально опустошило Николая Александровича.

В марте 1918 года, когда новое правительство заключило сепаратный мир с Германией в Брест-Литовске, оно отдало за это более 2,5 тысяч кв. верст территории в Польше, Финляндии и Восточной Европе. Это был тот самый шаг, в подготовке которого революционеры постоянно обвиняли Императрицу.

Александра Феодоровна пишет Вырубовой:

“Объявлен мир, а немцы продвигаются все дальше и дальше. Когда все это кончится? Когда Бог дозволит. Как я люблю мою страну, со всеми ее недостатками. Она мне все дороже и дороже, и я каждый день благодарю Господа за то, что Он позволил нам остаться здесь, а не послал нас далеко отсюда…” Я чувствую себя старой, о, такой старой, но я все еще Мать этой страны, и ее боль для меня то же, что и боль моего ребенка, я люблю ее, несмотря на ее грехи и ужасы. Никто не сможет оторвать дитя от сердца матери, равно как и страну нельзя отделить, хотя черная неблагодарность России к своему Императору разбивает мне сердце. И все же — это еще не вся страна. Господи, помилуй и спаси Россию”.

Условия заключения все ухудшались, а Царская Семья не только не озлобилась, но проявляла щедрое милосердие к своим тюремщикам и к России. В это время Великая княжна Ольга, старшая дочь Николая Александровича и Александры Феодоровны, пишет: “Отец просил передать всем, кто оставался верен ему, чтобы за него не мстили, что он простил всех и молится за них, и не надо возмездия, только нужно помнить, что зло, которое сейчас есть в мире, станет еще сильнее, но зло побеждается не злом, а любовью”.[26]

*****

Хотя картина лишений Семьи спрятана от читателя за лаконичными записями в дневнике Александры Феодоровны за 1917 год, страдания и надежды веско выражены в каждом слове и видны каждому читателю, который заглянет за внешнюю оболочку ее ежедневных записей. Когда читаешь этот дневник, возникает ощущение, как в детстве, что приближаешься к щели в деревянном заборе, и, если в нее заглянуть, откроется окошко в другую жизнь и другое время.

Выдержки из дневника в заключении; Царское Село и Тобольск. 1917 год.

Царское Село, 23 февраля.

У Ольги и Анастасии корь… заразились от маленького кадета, друга Бэби.

3 марта.

Слышали, что Ники отрекся, и за Бэби тоже… Говорила по телефону с Ники в штаб-квартире, куда он только что прибыл…

4 марта.

Говорила с Ники по телефону…

6 марта.

Говорила с Ники по телефону…

7 марта.

Говорила с Ники по телефону.

У Марии корь…

8 марта.

Комендант Корнилов объявил, что мы в заключении… С настоящего момента мы считаемся пленниками… не можем видеть никого из внешнего мира.

Жгла письма с Лили.

10 марта.

Прибыл Ники. Обедала с Ники и Алексеем.

11 марта.

Жгла письма с Лили… Обедала с Ники, Алексеем и Ольгой.

Ходили вниз в церковь на вечернюю службу. Ходила к Ане, а потом сидела со всеми остальными. Комендант читает все наши письма и пакеты, все тщательно проверяется.

13 марта.

Жгла письма с Лили.

Завтракала в игровой с Ники, Ольгой и Анастасией. Сидела с Аней, Изой, Настенькой.

У Ники воспаление легких…

Обедала с Ники в красной комнате.

21 марта.

Аню и Лили увезли в Думу.

Метель.

Лили и Аню забрал министр юстиции. Он привез нам в качестве коменданта Коровиченко.

23 марта.

Ники читает нам вечером наверху.

Аня в крепости (под арестом)… Лили у себя дома.

27 марта.

Видела офицеров, которые меняли охрану.

Ники и мне разрешается встречаться только за едой, не разрешается спать вместе.

31 марта.

6.30 Церковь.

10.00 Исповедь.

1 апреля.

Святое Причащение… Ники, я, Анастасия, Татьяна. Наверху (больные — ред.) Ольга, Мария, Алексей.

11 апреля.

В моем кресле в саду вместе с другими, которые работают на льду.

12 апреля.

Утром чай в моей комнате, и сейчас спим опять вместе.

14 апреля.

Провожу вечер сейчас наверху вместе с детьми. Ники ежедневно читает нам в Красной комнате.

15 апреля.

Ники читает нам “Долину слез” К. Дойля (Хотя Император предпочитал историю беллетристике, он взял за правило читать каждый вечер Семье и свите обычные легкие романы, чтобы успокоить их и отвлечь от тяжелых событий дня — ред.).

18 апреля.

Читала по-английски с Алексеем.

Чтение по-немецки и диктант с Татьяной.

Ники читал нам вслух “Дочь миллионера”.

23 апреля.

Все дамы поздравляли. Церковь.

Все ходили в сад, сидели на острове, некоторые работали на льду.

24 апреля.

Уже несколько вечеров обедаем без электричества, так как достаточно светло.

29 апреля.

Все ходили в сад — некоторые выкапывали траву, чтобы позднее посадить овощи. Ники читал нам “Собаку Баскервиллей”.

12 мая.

Копали, сеяли.

16 мая.

Я лежу в саду на траве или работаю… читаю у воды.

25 мая.

11–12 Церковь.

В саду.

Ники читал нам “Графа Монте-Кристо” Дюма.

26 мая.

Наш комендант Коровиченко уехал — его замещает Кобылинский.

Они появились.

9 июня.

Я провела день в моей большой комнате, сердце расширено и слишком жарко (для меня), чтобы выходить.

Не занималась с Анастасией, так как слишком жарко.

10 июня.

Офицер и два солдата из Комитета пришли посмотреть, что с нашими лампами, так как часовому показалось, что мы сигналили!!

20 июня.

Сейчас взято более 18 тысяч пленных и еще орудия.

27 июня.

Урок у Алексея: Эгберт стал первым Королем всей Англии. Датчане принесли народу много вреда. С большим трудом Альфред прогнал их, он строил корабли и т.д. Король Эдвард, Король Телетон побили датчан, захватили пленников и пригласили их поужинать, а после их отпустили. Король Эдмунд был убит разбойником. Епископ Дунстон заболел, и Король Эдинг, архиепископ Одо убил Королеву — Дунстон ублаготворял народ. По приказанию Короля Эдварда были убиты волки, его сын, Король Эдмунд, был убит Королевой Эльфридой. Глава XII.

30 июля.

Ники читал нам.

Перевели часы, а вечером поставили их обратно.

3 июля.

Всех четверых девочек обрили наголо, так как после кори стали сильно выпадать волосы.

Ники, как обычно, читает нам.

4 июля.

Алексея тоже обрили.

6 июля.

Ники читал нам. Закончил начатую книгу Доде “Тартарен из Тараскона”.

29 июля.

Упаковывали вещи.

30 июля.

В саду.

Ники закончил Конан-Дойля.

Отправление в Тобольск.

31 июля.

Попрощались с нашим людьми. Иза.

Керенский привез Мишу (Великого князя Михаила Александровича, брата Николая Александровича — ред.) к Ники на 10 минут.

Готовые ждали весь вечер поездки и выехали из дома на автомобиле только в 5.20.

1 августа.

Сели в поезд… Завтракала в моем купе с Алексеем.

В 7.30. зашли на полчаса все остальные.

4 августа. Поезд.

Прибыли в Тюмень в 11. Сели на пароход “Русь”. Первый полк с нами, 2-й и 4-й с нашими людьми на втором поезде.

Перевели часы на 2 часа вперед.

5 августа. “Русь” на реке Тура.

Отправились в 6.30 (по реке).

Весь день лежала в постели. Примерно в 10 часов остановились на 3/4 часа на песчаном берегу. Останавливались три раза, чтобы взять дров, молока и еды для солдат.

Алексей и Татьяна собирали на берегу цветы.

4 августа.

Дважды останавливались взять дрова и еду.

Дети один раз погуляли в лесу.

Встала примерно в 3 часа, так как в моей каюте слишком жарко.

После 6 часов прибыли в Тобольск на Иртыше.

Все вещи перевезены — дом грязный; в нашем доме и в другом доме ничего не приготовлено.

Тобольск

9 августа.

У Марии 37.7°. У Бэби распухла рука.

В 11.30 встала и сидела на палубе.

Прекрасная погода, завтракали в час с Марией и Алексеем.

Около двух ездили на другой берег, гуляли. Хорошо освежились.

Сидела на палубе на солнце вместе с Марией и Настенькой.

Прекрасный теплый вечер. Болела щека и зубы.

Бэби был ночью в моей постели, сильная боль, спал с 2.30 до 4-5.

10 августа

Бэби снова со мной в постели. Плохая ночь.

Сильно болит, но спал немного лучше, чем вчера.

Годовщина нашего лазарета.

12 августа.

Ночь прошла лучше, у него меньше болело.

Завтракали с Марией и Алексеем… они встали и сидели на палубе.

Ездили вверх по реке, некоторые выходили и гуляли.

Обедала с Алексеем. Сегодня он спит в своей каюте.

Великолепный вечер.

Рано легла спать — наша последняя ночь на борту.

13 августа. Тобольск. Дом губернатора.

Великолепная погода.

10.30 — приехали в дом губернатора. Татьяна, Ники и я ехали, остальные шли пешком.

Мы семеро живем в одном доме, остальные — в доме напротив.

Завтракали в час со всеми нашими людьми.

В 12 молебен, пели четыре монахини из… монастыря. Настоятельница подарила Ники образ свят. Иоанна (Максимовича) (Тобольского — ред.).

Осмотрела этот дом и другой, который совсем не был готов. Распаковывались и устраивались в комнатах. Отдыхали.

В 8 обедали с Алексеем в моей комнате. Все остальные внизу в столовой.

Потом поднялись наверх, играли в карты, разговаривали, пили чай. Легли в постель в 12 с четвертью.

Днем гроза.

15 августа.

Получила известие, что 12-го сестра Ольга родила сына Михаила.

Сидели в прекрасном саду и на балконе. Обедала с Алексеем.

17 августа.

Бэби целый день провел из-за руки в постели Ники. Завтракали там, весь день провели в спальне. На солнце 37°, в тени — 29°.

Ела с Бэби.

К вечеру боль у него уменьшилась.

Домино с Ники, Татьяной и Боткиным.

18 августа.

Бэби спал очень хорошо и встал после того, как мы вместе позавтракали.

Объявилась Рита, гуляла и сидела с Настенькой. Потом появились люди с приказом Керенского. Просмотрели все, что она нам привезла, также все вещи Настеньки. Ей несколько дней не разрешено гулять на улице, нельзя больше видеть Риту.

Операция Изы (аппендицит) прошла хорошо.

(Рита была дочерью друга Царской Семьи, которая совершила поездку в Тобольск, чтобы доставить почту и кое-какие припасы. Ее намеренно заподозрили в шпионаже и после допроса выслали на следующее же утро, не дав даже повидаться с Семьей — ред.).

19 августа.

Риту выслали на пароходе, думаю, в Москву. Нам не отдали образ, сладости и жакет, который она привезла для меня. К счастью, вчера мы получили письма…

24 августа.

Очень жарко, погода прекрасная. Провели день, как обычно.

Владимир Николаевич прибыл с женой, мальчиком и бабушкой (выехали из Царского Села 16-го). Они живут с другими в доме напротив. Комнаты все еще даже наполовину не обставлены.

25 августа.

Чудесная погода, хотя в тени немного ветрено. Провели день, как обычно.

Алексей сидел дома, простуда усилилась и мягкий бронхит… Вечером у него болело ухо, у Анастасии тоже. Ольга… еще кашляет.

Вечером легкий дождь.

28 августа

Алексей встал, только пока не может выходить.

Бедный Татищев получил известие, что 21-го умерла его старенькая мама.

Я с остальными на полчаса выходила в сад.

30 августа

Завтракала со всеми вместе. Мы все ходили в сад.

Остаток дня провела как обычно.

Днем и ночью постоянно болят зубы.

1 сентября

Прибыл новый комендант — Панкратов, видела его перед обедом.

7 сентября

Вечером Татищев читал вслух.

Слышала, что Аню вместе с другими должны были увезти заграницу и потом отправить в Швецию. Отплывали на “Полярной Звезде”… Три недели она жила свободно в Аксельсе, до этого несколько недель под стражей в госпитале.

8 сентября

В 12 ходили на службу… пешком. Я в своем кресле… вокруг была целая толпа солдат — очень неприятно — но все же я благодарна, что после 6-месячного перерыва снова побывала в настоящей церкви.

Чудесная погода, обедала со всеми.

Оставалась дома и читала. После парохода невралгия не прекращается.

14 сентября

Ходили на службу в ту же церковь, что и 8-го.

16 сентября

Не могу добиться разрешения нам завтра идти в церковь…

17 сентября

В 10 пошла спать, чувствую себя плохо из-за постоянной невралгии и зубной боли… Много ночей без сна.

23 сентября

Ящики с вином, которые нам привезли, вылили в реку, таково было желание солдат гарнизона…

Завтра снова не сможем пойти в церковь.

Никольский не разрешил монахиням выпить чаю ни в том, ни в другом доме.

30 сентября

Всем нашим людям приказали сфотографироваться.

1 октября

Разрешили пойти в церковь на службу — утро чудесное.

6 октября

Сегодня ночью прибыл м-р Гиббс, еще не видела его.

7 октября

Завтракала с Алексеем. Пришел м-р Гиббс, сидел с нами и много нам рассказал.

15 октября

Служба в церкви.

Завтракала с Бэби, который из-за своей руки не ходил в церковь.

17 октября

Дантист… приехал (из Крыма).

21 октября

11/2 Дантист. Бэби снова выходит.

10 Исповедь. Ники, Ольга и Татьяна с о. Алексием. Остальные четверо исповедывались перед службой. В постель в 11.

22 октября

В 8 служба в церкви. Остальные пешком, а я, как обычно, в своем кресле.

Бэби в первый раз снова вышел.

Святое Причащение.

23 октября

Прекрасное солнечное утро.

11.30 Дантист.

Сидела на крыше маленькой теплицы (сейчас курятник), повязала с часик.

28 октября

2-я революция. Временное правительство выслали. Большевики с Лениным и Троцким во главе… в Смольном. Очень пострадал Зимний Дворец.

5 ноября

Встала в 7.

Идет дождь.

В 8 церковь, в полной темноте, не узнала солдат, которые стояли совсем близко к дороге.

26 ноября

Ходили в церковь.

28 ноября

Завтракала с Бэби. Работала, рисовала, читала.

Начала читать Татьяне “Рихарда Вагнера” Шурэ.

5 декабря

Видела из окна Мадлен, Аннушку и Изу, к большому нашему удивлению — быстро приготовили комнату Мадлен.

6 декабря

Солнечно, но ветер.

12 Молебен в доме, так как нам не разрешили идти на службу. Завтракала внизу с другими. Рисовала, работала. Бэби выходил. Читала Татьяне из Шурэ.

7.30 Обедали внизу.

9 декабря

9.15 “Le Fluide de John” Комедия в одном акте Мориса Хеннегнина.

Duplaque — М. Жильяр

Слуга Джона — Алексей

Lucien, племянник Duplaque — Мария.

Длилось 20 минут. Играли очень хорошо и забавно.

16 декабря

Служанкам не разрешают к нам приходить.

19 декабря

Иза прибыла в Тюмень.

23 декабря

Иза приехала, в 6 идет жить в дом Корнилова. Мы можем увидеть ее только завтра, и дежурят плохие солдаты. Рисовала и работала.

24 декабря

Сочельник.

Готовили подарки.

12 Служба в доме.

Завтракали внизу.

Наряжали елочки, раскладывали подарки.

4.15 Чай — потом пришел на охрану 4-ый полк… 20 человек. Я принесла им маленькую елочку и съестное — и каждому Евангелие с закладками, которые я рисовала.

Сидели там.

7.15 Обедали внизу со всеми. Коля тоже.

Изе запретили к нам приходить, и вообще выходить из дома.

9 Рождественская елка для прислуги — все наши люди.

9.15 Вечерняя служба — пел большой хор. Солдаты тоже приходили.

[В отрывистых записях Александры Феодоровны можно не заметить трудный акт благотворительности, который она так кратко упоминает. Находясь почти год под стражей, измотанная, в канун Рождества Александра Феодоровна приготовила для своих тюремщиков елку, еду и, сидя под их охраной, подарила каждому по Евангелию с закладками, которые сама разрисовала].

25 декабря

Рождество Христово.

Встала в 6.15;

7.15 Ходили в церковь. После службы рисовала и отдыхала.

12 Завтрак внизу. Видела у окна Изу.

Сидела 10 минут на балконе, пока Ники чистил снег.

4.15 Чай. Коля тоже.

6 Остальные репетировали. Смотрела, потом отдыхала.

8 Обедали внизу — Коля тоже. Ники читал нам.

30 декабря

Всенощной не было, так как нашему священнику пришлось уехать на несколько дней из-за неприятной истории — он не виноват.

[Священник Ф. Васильев совершал традиционный благодарственный молебен после Рождественской литургии, на котором диакон провозгласил многая лета Императору, Императрице и всем Детям поименно. Охранники были в ярости, и жизнь священника была в опасности. Потом отца Ф. Васильева перевели в монастырь, обвинив в попытке устроить Семье побег. Семье было запрещено посещать церковь, за исключением больших праздников.]

31 декабря

Завтракала с Бэби в моей комнате. Писала, рисовала и читала.

8 Обед.

Ники читал нам.

Расстались раньше, так как завтра в 8 церковь.

Господи, благодарю за то, что мы все семеро здоровы, вместе и в безопасности, за то, что весь год защищал нас и наших близких.

XV. Последние недели. Отрывки из екатеринбургского дневника

Некоторые заметки о Екатеринбургском дневнике

С того времени, как Августейшую Семью Романовых насильно сослали в Тобольск, прошло 8 месяцев. К апрелю 1918 года события приняли критический оборот. Местные большевистские власти в Екатеринбурге и Омске хотели захватить Семью. Их сдерживало только то, что ЦИК в Москве пока не одобрял этот план.

Наконец, 9/22 апреля из Москвы прибыл новый комиссар Василий Яковлев, который привез приказ отправить Семью в неизвестное место назначения. Сначала он хотел забрать только Николая Александровича, но, натолкнувшись на его решительный отказ расстаться с родными, разрешил ему, в конце концов, взять всех, кого он пожелает.

Время для переезда было неподходящее. Алексей Николаевич, который еще раньше подхватил сильный кашель и страдал от серьезных внутренних кровотечений, вызванных постоянным кашлем, только еще поправлялся и был слишком слаб. К тому же, неосторожное падение привело к еще одному кровоизлиянию, на этот раз — в пах и ниже — в ногу. Жильяр свидетельствовал, что это было еще хуже, чем мучительная боль, которая была в Спаде — одна ступня была полностью парализована.

Доктор Деревенко, сопровождавший Семью, был в отчаянии. У него кончились лекарства, новых он не мог достать и не мог облегчить страдания ребенка. Решили, наконец, что Императрица и Великая княжна Мария Николаевна поедут с Императором, другие же останутся, пока Алексей не поправится, чтобы ехать.

Поездка была мучительной. Страдальцам предоставили открытые тряские повозки при все еще морозной погоде. Домочадцы положили в одну из них матрац, чтобы Александра Феодоровна могла на нем лежать, а дно закрыли соломой. Во время поездки они пешком переходили реки, покрытые тонкой корочкой льда, держась друг за друга, цепочкой, по узким доскам. В одном месте их заставили идти по колено в ледяной воде, и Император перенес Императрицу на руках. Тем не менее, когда они приехали в Тюмень, Александра Феодоровна попросила коменданта послать детям телеграмму, что “все благополучно прибыли”.

В Тюмени их ждал поезд. Хотя предполагалось, что их должны были везти в Москву, поезд был остановлен Омским губернским советом и окружен солдатами, настроенными отправить его в Екатеринбург — центр неистовых большевиков-экстремистов. Яковлев был вынужден уступить давлению толпы, и Император, Императрица и Великая княжна Мария Николаевна, а также доктор Боткин и трое слуг были переданы властям Екатеринбурга.

Их поместили в доме недалеко от центра города. Условия были гораздо хуже, чем в Тобольске. Один раз в день в разное время им доставлялась грубая, плохо приготовленная пища. Второй раз можно было что-то поесть, лишь приготовив из остатков первой трапезы. Во время еды новый комендант, богоборец, часто вваливался в столовую и, оттолкнув смиренного Николая Александровича, забирал что-нибудь со стола со словами, что Семье, мол, уже хватит есть.

Двери между комнатами были сняты с петель, чтобы охранники могли окинуть все комнаты одним взглядом. Они входили без предупреждения и даже ставили часового у двери умывальника, и тот отпускал в адрес женщин непристойные замечания. Протестовать было бесполезно, это вызывало лишь новые ограничения.

Когда подошла Страстная Седмица, заключенные попросили, чтобы им давали постную пищу, но в этом им было отказано, так же, как и в церковных службах. Николай Александрович и доктор Боткин читали по вечерам по очереди Библию вместо служб Страстной Недели.

Хотя Алексей Николаевич еще не вполне поправился для переезда, комендант решил перевезти в Екатеринбург детей и остальную прислугу. Радость встречи на время рассеяла общее тревожное настроение, но вскоре начались новые неприятности. Войдя в комнату Алексея Николаевича, солдат заметил цепочку с иконками, висящую на спинке кровати. Желая их присвоить, часовой потянулся, чтобы сорвать. Нагорный, старый матрос — дядька Алексея Николаевича с малых лет, пришел в ярость и попытался его остановить. Нагорного немедленно арестовали, посадили в тюрьму, а через четыре дня увезли и расстреляли. Семья об этом не знала.

В часовые подбирали экстремистов, которые враждебно и со злобой относились к России и к Русской Императорской Семье. Но даже они не всегда могли оставаться безучастными.

Анатолий Якимов, один из стражников, позднее арестованный Белой Армией, вспоминал:

“В моей душе навсегда останется воспоминание о них… Царь был уже не молод, борода у него седела… Глаза у него были добрые, и вообще, выражение было доброе. У меня осталось впечатление, что он был добрый, простой, откровенный и разговорчивый человек. Иногда мне казалось, что ему хочется заговорить со мной, казалось, что ему хочется поговорить с нами…

Вся моя злость на Царя исчезла после того, как я некоторое время побыл в охране. После того, как я несколько раз их видел, у меня по отношению к ним появились совсем другие чувства, и я начал их жалеть. Я жалел их, как обычных людей. Я вам говорю чистую правду. Можете мне верить или нет, но я все время себе повторял: “Хоть бы они спаслись… Боже, сделай что-нибудь, чтобы они спаслись””.

Однако Ленин думал по-другому и имел другие планы. 1/14 июля неожиданно привели местного священника совершить Литургию. Семья и все домашние исповедывались и причастились. Когда начали читать молитву о умерших, вся Семья в едином порыве опустилась на колени, а одна из Великих княжон зарыдала, не сдержавшись. Похоже, они знали, что их ждало.

Ниже приводятся записи из дневника Александры Феодоровны, сделанные в последний месяц перед мученическим концом.

Последние недели.

Отрывки из екатеринбургского дневника.

1/15 июня, пятница.

День рождения сестры Ольги и Мити.

Прекрасная солнечная погода.

12.10 Сидели с Бэби, О. и С. перед домом — спал он плохо.

Татьяна нам читала.

2.20 Принесли обед.

Остальные ушли. Татьяна снова читала.

5.00 Чай.

8.00 Ужин, а потом Бэби унесли в его комнату. Сейчас они говорят, что мы останемся здесь, что им удалось поймать лидера анархистов, захватить всю их банду и типографию. Я играла с Н. в бзик. Все время без электричества, так как рано темнеет, 9 часов в действительности как 11.

2/15 июня, суббота.

10 Прекрасное утро, а позднее пасмурно и ветрено, но тепло.

12-1 Выходили с Бэби, Татьяной и Марией. Татьяна читала нам.

2.15 Обедали. Другие оставались дома, так как шел дождь. Татьяна читала нам… Играли в карты с Бэби.

8. Ужин. Продолжали книгу.
9. Бэби унесли в его комнату, я играла с Ники в бзик.

3/16 июня, воскресенье.

Прекрасное утро. Службы опять нет.

12-1. Сидела с Бэби, Ольгой и Татьяной.

Татьяна читала нам.

2.30 Обедали. Плела кружева.

4-5 Остальные гуляли. Играли в карты с Алексеем и Е.С. (доктором Евгением Сергеевичем Боткиным — ред.). Татьяна закончила читать.

8.15 Ужин.

Бэби унесли и вымыли.

Играли с Н. в бзик.

4/17 июня, понедельник.

Чудесная погода.

12-1 Сидели на воздухе с Бэби, Татьяной и Анастасией.

1.20 Обед, приготовленный Харитоновым — сейчас он должен готовить нам еду.

Работала. Очень жарко, душно, так как все окна закрыты, и повсюду сильный запах от кухни.

Бэби катается по всем комнатам в моем кресле на колесиках.

Приходил человек… проверить окна.

8. Ужин.

Смотрела, как Харитонов готовится печь хлеб.

9.30 Бэби унесли в его комнату.

10.30 Играли в бзик с Н.

11 Девочки замесили тесто для хлеба.

5/18 июня, вторник.

17 лет Анастасии.

10 Прекрасная погода. Дети продолжали раскатывать тесто и делать хлеб, сейчас он выпекается.

Бэби принесли к нам раньше.

2 Татьяна читала мне духовное чтение, а я работала.

2.30 Обедали. Прекрасный хлеб.

3.15 Бэби выкатили в сад, и мы все сидели там час — очень жарко. Прекрасные кусты сирени, жимолость, очень красивая зелень, но, как всегда, запущенная. Устала, отдыхала, дышать тяжело.

8 Ужин.

Играла с Бэби в карты, потом его унесли в его комнату.

Играла в бзик с Н.

Кратковременная гроза, но в комнатах очень душно.

Добрые монахини приносят сейчас молоко, яйца и сливки для Алексея и для нас.

6/19 июня, среда.

Прекрасная погода. 18,5° в комнате.

Гуляли. Татьяна мне читала.

Бэби принесли в нашу комнату.

Дети каждый день помогают на кухне.

1 Обед.

2.50 Мы все выходили в сад.

4.50 Чай — карты, отдыхали.

8 Ужин. Бзик с Н.

7/20 июня, четверг.

День рождения Нины — 17.

Прекрасная погода. Бэби спал хорошо.

Принесли в нашу комнату в 12.15.

Обед, Харитонов сделал для других макаронную запеканку, так как не принесли мяса.

Я подстригла волосы Ники.

2.45 Мы все на час выходили в сад.

4.30 Чай.

Играли в карты, работала.

Татьяна читала мне духовные книги.

Я сидя принимала ванну, так как горячую воду можно было принести только из кухни.

4 недели, как приехали дети.

8 Ужин. Потом Бэби отправился в свою комнату.

До 11 играли с Ники в бзик, и очень усталая легла спать.

8/21 июня, пятница.

Великолепная погода — оделись раньше, так как шесть женщин пришли мыть полы во всех комнатах. После этого Бэби пришел к нам.

Работала.

10 Завтрак. Татьяна мне читала.

Сегодня вечером Татьяна будет заниматься плетением кружев.

Ники читал Бэби морские рассказы.

3.30 В саду. Жарко ужасно, сидели под деревьями. Нам еще на полчаса прибавили прогулку.

Пришел Владимир Николаевич (врач Алексея Николаевича — Деревенко — ред.), (всегда с Авдеевым, так как ему не разрешают ничего говорить), и электричеством лечил ногу Бэби. Его левая рука опять распухла.

Играла в карты с Алексеем и Евгением Сергеевичем.

8 Ужин.

После того, как Бэби унесли в его комнату, играли в бзик.

Гроза.

Жарко, в комнатах нечем дышать.

9/22 июня, суббота.

Прекрасная погода, в комнате в 9.40 почти 20 градусов.

Бэби пришел около 11.

1 Обед.

3-4.30 Остальные вышли погулять на полтора часа, а я осталась в доме. Из Комитета снова приходили люди проверять окна.

Играла в карты с Бэби и с Е.С.

8 Ужин.

Играли с Ники в бзик.

10/23 июня, воскресенье.

Великолепная погода. Ходили с Татьяной к Е.С. (Евгению Сергеевичу Боткину — одному из семейных врачей — ред.), у которого камни в почках, и она сделала ему укол морфия. С 6 часов утра очень сильные боли — он в постели.

Пришли два солдата и открыли одно окно в нашей комнате. Такая радость, что, наконец, чудный воздух и одно окно больше не замазано.

11.30 Впервые за три месяца счастье настоящего Богослужения — просто на столе стоят со всеми нашими иконами масса березовых веток — совершил его старый священник.

В комнате 20,5°.

1 Обед. Е.С. все еще плохо себя чувствует, ем с ним.

3 Мы с Татьяной остались дома, а остальные вышли (сейчас можно гулять два часа).

8 Ужинала со всеми, Бэби тоже, потом остальные покатали его в кресле по комнатам. Татьяна спит с Алексеем.

Играла в бзик с Ники и Е.С., он в постели, бридж — с девочками.

11/24 июня, понедельник.

Всю ночь открыто окно, воздух хороший, но очень шумно — в комнате 19,5°!

Бэби с утра катался в кресле. Е.С. спал хорошо, ему лучше.

1 Обедали в нашей комнате, Алексей в плетеном шезлонге.

На солнце — 37,5°, в комнате — 21,5°.

Утром все и Бэби выходили на полчаса. Е.С. остается в постели. Я в постели как можно больше, так как пошаливает сердце.

3 Все выходили, только Мария осталась со мной. Я лежала у окна и читала, а она играла в карты рядом с его кроватью.

8 Обедала со всеми.

36,5°. Делала Бэби массаж ноги и положила компресс. Татьяна спит с ним. Я пошла спать в 10. В комнате 22,5°, снаружи 21°.

12/25 июня, вторник.

В 8.30 в тени 16°, в комнате — 21°.

Бэби спал хорошо, покатали его по комнатам в коляске. У Е.С. ночь прошла хорошо, он все еще в постели, так как чувствует слабость и боль, когда встает.

1 Обед.

2.30 Все выходили, Татьяна осталась со мной.

8 Ужин.

13/26 июня, среда.

Опять очень жарко, в комнате 22,5°.

Разбирали вещи.

1 Обед. Бэби в своем кресле на колесиках. Е.С. встал первый раз, в нашем кресле, в 3 в нашей спальне.

2.15 Они выходили. Ольга осталась со мной. Е.С. сидел с нами.

4.30 Чай. Пришел Владимир Николаевич.

8 Ужин — то же, что в обед.

Бэби сегодня спит в нашей комнате — здесь больше воздуха, и он ближе к нам, а кровать Татьяны поставили обратно на старое место — очень сильная жара, хотя днем немного шел дождь. Я легла спать рано, но спала только три часа, так как снаружи было очень шумно.

14/27 июня, четверг.

Марии 19 лет.

Рано утром в комнате 22°.

Весь день разбирала вещи, занималась плетением кружев, после со мной сидел Е.С., сейчас он может сидеть. Бэби катался в коляске.

Обедали. Потом остальные вышли погулять. Ольга осталась со мной.

Владимир Николаевич не приходит, но снова от Уральского совета проверяют комнаты, не разрешают открывать еще одно окно, поэтому Харитонов и маленький Седнев будут спать в комнате Бэби, там не так жарко, как в их комнате рядом с кухней. Жара страшная.

8 Ужин. В комнате 23°. Почти не спала.

15/28 июня, пятница.

В 8.30 в комнате уже 23,5°, позднее 24°. Плела кружева.

1 Обедала в нашей комнате.

2.15-4.30 Все ушли. Ольга осталась со мной.

4.30 Чай. Пришел Владимир Николаевич.

8 Ужинали с Бэби.

Все раньше пошли спать из-за усталости и жары — в комнате 24,5°. Утром на солнце… 30 градусов.

Мы слышали, как ночью часовой заходил в наши комнаты. Ему наказали тщательно следить за каждым движением у нашего окна — с тех пор, как оно открыто, они снова стали весьма подозрительными и не разрешают сейчас даже сидеть на подоконнике.

16/29 июня, суббота.

Снова очень жаркий день. Плела кружева.

Разбирала вещи. Почти не спала.

1 Обедали.

3-5 Все выходили, Мария осталась со мной.

С Е.С. разбирала лекарства.

5 Чай. Занятия.

8 Ужин. Приходили из Уральского совета проверять, все ли мы на месте.

Я не выхожу из-за жары и сердца.

17/30 июня, воскресенье.

Спала плохо, 4 часа, от часовых было столько шума. Увы, нет служб. Разбирала вещи. Чинила. С сердцем неважно.

1 Обедали.

3-5 Все выходили, Анастасия осталась со мной. Пришел Владимир Николаевич.

8 Ужин.

Немного поиграла в бзик и снова рано легла. Очень сильный дождь, ночь прохладнее.

18 июня/1 июля, понедельник.

В комнате 20°, довольно пасмурно. Воздух намного свежее, весь день в комнату задувал приятный ветерок. Разбирала вещи.

1 Обедали.

3-5 Все гуляли, Мария осталась со мной.

Читала и плела кружева.

8 Ужинали. Бзик.

10.30 Пошла спать.

19 июня/2 июля, вторник.

Прекрасное утро.

День провела, как обычно.

Все утром гуляли полчаса, днем полтора.

Татьяна осталась со мной.

Разбирала вещи, читала, плела кружева.

Приходил Владимир Николаевич.

1 Обедали. В 8 ужинали.

В постель в 11 часов.

Сейчас Авдеев должен приходить и проверять нас утром и вечером.

Сегодня днем пришел спросить, правда ли, что я не выхожу гулять из-за моего здоровья. Кажется, Комитет этому не верит.

Бзик.

20 июня/3 июля, среда.

Снова великолепная погода и тепло, в комнате в 9 часов 20°. Все, как вчера. Когда остальные уходили, утром осталась со мной Татьяна, а днем Ольга. Играли вместе в бзик. Бэби начинает двигать ногой. Очень жарко, не хватает воздуха.

Перед ужином Мария и Анастасия вымыли мне голову.

10.30 Принимала ванну.

Ночью шел сильный дождь, гроза.

21 июня/4 июля, четверг.

Очень жарко, в комнате в 9 часов 21,5°. Во время обеда пришел председатель Уральского совета с несколькими людьми. Авдеев сменен, и у нас новый комендант. (Потом раз зашел взглянуть на ногу Бэби, а в другой раз — на комнаты, вместе с молодым помощником, который выглядит порядочным, в то время как сам — вульгарный и неприятный). Ушла вся наша внутренняя охрана (возможно, выяснили, что они крали из сарая наши вещи). Затем оба мужчины заставили нас показать все наши драгоценности, которые были на нас, и молодой описал их, а потом их у нас забрали (куда, насколько, зачем? Не знаю). Мне оставили только два моих браслета и браслет дяди Лео, который я не могу снять, и детям — каждой по браслету, что мы подарили им, их тоже невозможно снять, а также обручальное кольцо Ники, которое он не может снять.

Поэтому все пошли гулять только с 6 до 7. Ольга осталась со мной.

Они взяли все наши ключи от ящиков в зале, но обещали их вернуть. Очень жарко. Пошла спать рано, так как ужасно устала и очень болела голова.

22 июня/5 июля, пятница.

Провела день, как обычно. Пришел комендант с нашими драгоценностями, при нас их опечатал и оставил на столе, и будут приходить каждый день проверять, не открыли ли мы пакет.

23 июня/6 июля, суббота.

Солнечно, с облаками, в течение дня несколько раз шел дождь. Приходили две женщины и вымыли полы. Остальные днем гуляли, Анастасия осталась со мной.

После чая играли в карты с Бэби и Евгением Сергеевичем.

Комендант принес Ники его часы в кожаном футляре, выкраденные из чемодана Ники, которые он нашел в служебной комнате.

Играли в бзик.

Принимала ванну.

Коменданта зовут Юровский?

24 июня/7 июля, воскресенье.

Чудесное утро, на солнце совсем тепло, в тени только 17,5°.

День провела, как обычно. Днем я вышла с остальными в первый раз за долгое время. Воздух приятный, не слишком жарко. Утром в первый раз выходил Евгений Сергеевич.

Хотя воздух был совсем прохладный, вечером была гроза и лил дождь. Владимир Николаевич все еще не приходил.

25 июня/8 июля, понедельник.

Прохладнее. Не произошло ничего особенного. Остальные утром выходили на 0,5 часа и на 1,5 часа днем. Мария осталась со мной дома. На улице прекрасно, хотя несколько раз шел дождь. Обедали только в 1.30, потому что в наших комнатах чинили электричество. Татьяна даже успела уложить мне волосы, пока они работали.

Все еще нет Владимира Николаевича, хотя мы ежедневно его требуем.

Бэби ест хорошо, его становится тяжело носить. Он легче двигает ногой после массажа и упражнений с Е.С. Жестоко, что нам не возвращают Нагорного. Играли в бзик. Ночью лил дождь.

26 июня/9 июля, вторник.

День прошел, как обычно. Дважды выходили. Ольга осталась со мной. Несколько раз шел дождь. Владимира Николаевича пока нет. Занималась плетением кружев, раскладывала пасьянс, читала не больше 5 минут, потому что глаза все еще болят. Играла в карты с Бэби и Е.С. и в бзик с Ники.

27 июня/10 июля, среда.

3-4.30 Выходила днем с остальными, погода идеальная — очень сильно болит спина и нога, возможно, от почек.

Сегодня все не едят мяса и живут на скудные припасы Харитонова.

Принимала ванну.

Бзик. Они находят всякие отговорки и не приводят Владимира Николаевича.

28 июня/11 июля, четверг.

Твердокаменный комендант настаивал на том, чтобы увидеть нас в 10 часов, но заставил прождать 20 минут — пока завтракал и ел сыр — нам больше не разрешают получать сливки.

10.30 Снаружи появились рабочие и установили железную решетку перед нашим единственным открытым окном. Всегда, конечно, боятся, что мы вылезем или наладим связь с охраной. Продолжаются сильные боли. Погода серенькая. Принесли мясо на шесть дней, но с расчетом только на суп. Бвик (один из охранников — ред.) очень груб с Харитоновым. Весь день оставалась в постели. Только обедала, так как мясо принесли очень поздно. Анастасия читала мне, пока остальные гуляли. Чудесная погода.

29 июня/12 июля, пятница.

Яркое солнце — днем несколько раз шел дождь с кратковременной грозой. Все дважды выходили гулять, Мария оставалась со мной. Я весь день провела в кровати и снова забралась в нее в 9.30. Чудный вечер. Каждый день одна из девочек читает мне духовные книги.

Постоянно слышно артиллерию, за неделю один раз проходила пехота и дважды кавалерия, а также войска, с музыкой — дважды это были, кажется, австрийские военнопленные, выступающие против чехов (тоже бывших наших пленных), которые сейчас идут с войсками через Сибирь, и уже недалеко отсюда. В город ежедневно прибывают раненые.

30 июня/13 июля, суббота.

Прекрасное утро. Как и вчера, я провела день, лежа в постели, так как при движениях болит спина. Остальные дважды днем гуляли, Анастасия оставалась со мной. Говорят, что Нагорного и Седнева выслали, вместо того, чтобы вернуть нам. В 6.30 Бэби принял первую ванну после Тобольска. Ему удалось самому в нее залезть и выбраться, также сам забирается в постель и выбирается из нее, но может стоять пока только на одной ноге. В 9.45 я снова легла в постель.

Ночью шел дождь. Слышали три револьверных выстрела.

1/14 июля, воскресенье.

Прекрасное летнее утро. Из-за спины и ног почти не спала.

10.30 Радость Богослужения — второй раз приходил молодой священник.

11.30-1 Все гуляли, Ольга со мной. День провела снова в кровати. Татьяна оставалась днем со мной. Духовное чтение, Святый Пророк Осия, гл. 4-14 и Иоиль, гл. 1 — конец.

4.30 Чай! Весь день плела кружева и раскладывала пасьянсы. Вечером немного поиграла в бзик. В большой комнате поставили длинную плетеную кушетку, чтобы мне меньше утомляться.

10 Приняла ванну и легла спать.

2/15 июля, понедельник.

Серое утро. Солнце взошло позднее. Обедала на кушетке в большой комнате, так как женщины пришли мыть полы, потом снова лежала в постели и читала с Марией. Все, как обычно, два раза ходили гулять. Утром Татьяна мне читала духовные книги. Все еще нет Владимира Николаевича. В 6.30 Бэби второй раз принимал ванну.

Бзик.

Легла спать в 10.15.

11,25° тепла в 10.30 вечера. Слышала ночью звук пушечного выстрела и несколько револьверных выстрелов.

3/16 июля, вторник.

День рождения Ирины — 23 года.

Серое утро, позднее чудесное солнце. У дорогого Бэби легкая простуда. Все выходили утром на 1/2 часа. Мы с Ольгой разбирали наши лекарства. Татьяна читала духовную литературу. Все ушли. Татьяна осталась со мной и читала: Святого Пророка Амоса и Пророка Авдия.

Плетение кружев. Каждое утро к нам в комнаты приходит комендант. Наконец, после недельного перерыва, Бэби снова принесли яйца.

8 Ужин.

Внезапно вызвали Леонида Седнева пойти повидаться с дядей, и он убежал — интересно, правда ли это и увидим ли мы снова мальчика!

Играли с Н. в бзик.

10.30 Постель. 15 градусов.

[Ночью 3/16 июля Семью разбудили около полуночи и отвели в подвал дома, где им было велено ждать; приближалась Белая Армия, и их якобы должны были перевезти. Принесли три стула; один заняла Александра Феодоровна, другой — Николай Александрович, Алексей Николаевич лег у него на коленях, положив ноги на третий стул.

Через несколько минут в комнату вошли комендант и охранники. Комендант Янкель Юровский быстро сказал: “Мы должны расстрелять вас”. Николай Александрович, поднимаясь, чтобы защитить Александру Феодоровну и Алексея Николаевича, успел только сказать: “Что?”, перед тем, как получить пулю в голову. Он был мгновенно убит.

Первый выстрел был сигналом для охранников открыть огонь, и в течение нескольких секунд все были мертвы, за исключением 16-летней Анастасии, потерявшей сознание, и Анны Демидовой, горничной — обе были заколоты тут же. Александра Феодоровна умерла, творя крестное знамение.]

Еще стреляли убийцы,

Столпившиеся у дверей,

Когда вышла из тела душа Царицы

И увидела, как добивают ее дочерей,

Как душа Государя Наследника душу

В бесплотные руки приняла,

И все, лежащие в комнате душной,

Окровавленные тела…

Но это было одно лишь мгновенье.

Вот все стихло. И в следующий миг

Небо раскрылось, и ангелы с пением

В свои объятия приняли их.

Над страною, окутанною пороховым чадом,

Что безумствовала, правду и веру гоня,

Возносились в бессмертие ее лучшие чада,

Преданные ею и предаваемые до сего дня.

Помнишь ли ты имена их, Россия?

Кровью залита их жизни заря:

Ольга, Татиана, Мария, Анастасия, —

Четыре дочери-голубицы было у нашего Царя.

Когда ты видишь крыл голубиных сиянье

В лазури неба, над золотым церковным крестом, —

Это их души — чистые вестники покаянья,

Посланные тебе, Россия, Самим Христом.

Стихи монаха Лазаря

*****

И воды всех бушующих морей

Не смогут миро смыть с Помазанника Божия

Шекспир

Монахиня Нектария (Жак Лиз)

Дивный свет

Жизнь Александры Феодоровны Романовой, последней Всероссийской Императрицы

Введение

Александра Феодоровна Романова и христианская монархия

Если и найдется такой слепец, что не сможет поддаться свежести и благородству ее характера, вразуми его Бог. Вот уже десять лет нет в живых этой женщины: зверски убита в подвале с самыми дорогими ей людьми. Надо ли, чтобы она была очернена по своей смерти лишь потому, что убийство ее было прелюдией к знаменитому расцвету большевизма и чека? Что же до мести — здесь не о мести речь: ни сама она, ни ее муж не имели склонности к подобным вещам. Но справедливость к памяти этой доброй и скромной Семьи должна быть, в конце концов, восстановлена.

Дж.К. Сквайр, 1928[27]

Мрачная тень лжи вот уже несколько десятков лет окружает имя этой женщины. Оклеветанная современниками и потомками, Царица Александра Феодоровна, естественно, привычно воображается как слабая, больная, деспотичная полуистеричка. Но перед теми, кто близко знал ее или хотя бы раз случайно встречался с нею, представала иная женщина: честная и великодушная, женщина, чья любовь принадлежала Богу, подданным, Семье. Обладая большим мужеством (ведь можно было избежать того мученичества, которое в конце концов настигло ее), она шла, не позволяя себе хоть в малом уклониться от того, с чем были связаны струны ее сердца и души, что было смыслом ее жизни и стало впоследствии основой ее подвига.

Жизнь Александры Феодоровны Романовой, последней Императрицы России и супруги Государя Николая II, пролегла мостом между историческими традициями Христианской Монархии и нашим секуляризованным веком. Пребывая над этой пропастью, она жила в современном мире, душа же и сердце ее принадлежали старинным традициям. До настоящего времени жизнь ее представляется в ложном свете. Даже талантливые писатели не всегда понимали ее окружение и саму суть ее жизни — любовь к Православной Церкви и веру в изначальную справедливость Православной Монархии. Чтобы понять Александру Феодоровну, надо постичь традиционное христианское мировоззрение, и тогда ее жизнь легко раскроется перед нами; без этого почти невозможно относиться к ней справедливо, с должным благопочитанием и по-настоящему увидеть ее образ.

В прежние благоприятные времена человек видел в монархическом правлении напоминание о превосходстве Бога и о власти человека над сотворенным миром. Монархия была частью большего целого, идеей, которая самым естественным образом соответствовала иерархической природе сотворенного мира. Демократическое правительство на земле показалось бы этому человеку таким же абсурдом, как понятие о Небе, управляемом парламентом ангелов.

И хотя мы не совсем растеряли национальную и культурную память, когда Монархия воспринималась частью сотворенного мира (с раннего детства мы естественно воспринимаем слова, которыми начинаются сказки: “В некотором Царстве, в некоторым государстве жил-был добрый Царь”), современному обывателю сейчас трудно воспринять такой образ мышления. Устранив возможность вмешательства Бога в политические дела, мы все больше надеемся на свои слабые суждения при выборе правителей. При нынешних источниках информации мы не можем предсказать результат нашего выбора надолго вперед, и того менее — последствия этого выбора в жизни вечной. Наши предки думали не об отделении государства от Церкви, а о своих семьях, о спасении.

При появлении Византийского христианского государства епископ IV века, историк, духовный наставник Императора Константина Евсевий говорил о взаимосвязи между Царем Небесным и земным:

“Вот так, украсив себя образом Царя Небесного, Константин взирал на Него как на Первообраз, и правил на земле в соответствии с этим”. Император “несет на себе образ Вышнего Царствия. Подражая Великому Царю, он пролагает праведный путь на земле”.[28]

И как Бог правит на Небе, так Константин правил на земле большей частью цивилизованного мира. Вне Царствия Небесного — темное царство сатаны, а помимо христианской цивилизации есть лишь языческое варварство и хаос или порядок богоборческий.

Когда мы говорим об образе правителя, представляющего Бога на земле, надо очень четко определить понятия, иначе нам грозит опасность принять за истину либо хилиастическую точку зрения — провозглашение рая на земле, либо создание “цезарепапистской автократии”, которая правит и Церковью, и государством (такое представление сложилось у тех, кто поверхностно изучал историю Византии; но подобного никогда, на самом деле, не случалось, хотя отдельные правители, несомненно, впадали в различные искушения по этому поводу.[29]

Отношения Царя со своими подданными есть аналогия отношений Бога со Своими созданиями. Но вид, степень послушания созданий Божиих своему Творцу выше политики отношений между Царем и его подданными, поскольку это уже отношения между самими созданиями Божиими. Отношения земного Царя и подданных — это отношения отца и семьи. Будучи поставленным главой семьи через таинство венчания, он предстает перед Богом во всей ответственности за благоденствие и правильное поведение своих детей; он не отрицает их свободной воли, но воспитывает их, применяя весь свой авторитет, обучая их, научая примерам из житий угодников Божиих.

Концепцию идеального христианского государства, как ее представляли византийцы, сформулировали, по крайней мере, частично, епископ Евсевий в IV веке, Император Юстиниан в VI-м и Патриарх Фотий в XI-м. По их общему мнению, задача государства — обеспечить справедливость, мир и порядок в обществе, что даст гражданину большие возможности ко спасению души. Кроме того, задача государства состоит еще и в защите земного института Церкви как сосуда христианской веры. Для многих Императоров защита истинного Христианства и распространение устойчивого идеала христианского государства по всем концам земли было делом первостепенной важности.

Поскольку сейчас мы живем в обществе, в котором есть еще следы двухтысячелетней христианской цивилизации, но, в то же время, которое низводит христианство просто до положения одного из многих философских направлений, нам сложно постичь ту объективную силу и ревностное желание, что лежали в основе построения христианского государства в прежние времена.

Две тысячи лет отделяют нас от того времени, когда человек встретился с Господом. Человек был лицом к Лицу со Всеведущим Авторитетом — момент присутствия Бога на земле во плоти, внушающий благоговейный страх. И вот, мы потеряли это чувство в наш обмирщенный, наш самый светский из всех веков. Тогда впервые Бог говорил не через кого-то, а напрямую, открыто с людьми об их естестве, о конце и пути к состоянию блаженства, для которого Он создал их.

Если бы нам удалось сегодня путем осознания духовной реальности, хотя бы отчасти, вместить в себя опыт такого потрясающего первозданного пробуждения от состояния удовлетворения своими надуманными философиями, это отрезвило бы нас как ледяной душ. Тогда мы могли бы, хоть в какой-то мере, понять взгляд Николая II Александровича и Александры Феодоровны на свой монарший долг правителей Империи и носителей христианского Богооткровения.

Вот как освещает этот вопрос сам Император Константин:

“И все эти ссоры и разногласия могли бы восстановить Бога не только против человечества, но и против меня самого, чьей власти и заботе Его святая воля вручила мне повелевать на земле. И до тех пор я не смогу ожидать от милостивой воли Всемогущего, чтобы Он послал мне довольство, процветание, счастье, пока не почувствую, что все люди пришли к Православной вере”.[30]

Императора помазывают на Царство как самодержавного правителя, а не как часть представительного органа власти. Его должность исключает всякое разделение власти, поскольку она исключает, в конечном счете, всякое разделение ответственности. По словам святителя Иоанна Златоуста, Отца и учителя Церкви IV века, Император имеет духовную обязанность противостоять злу как видимому, так и невидимому. В своей духовной ответственности он стоит один, “тайна бо оуже дѣ́етсѧ беззаконїя, точїю ны́нѣ до́ндеже ѿ среды бꙋ́детъ (ибо тайна беззакония уже в действии, только [не совершится] до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь)” (2Фес. 2:7).[31]

И в том, что византийские христиане искали в отношениях между Церковью и государством, была целостная симфония. В то время как Император имел власть и право, данные ему при венчании на Царство, защищать чистоту веры, выступая на Церковных Соборах, равно как и управлять государством, у него не было решающего голоса в делах Церкви и вероучения — последнее было привилегией епископов. В то же время, моральной обязанностью церковных иерархов было противостоять государственной политике, если она велась против христианских принципов правления или интересов Церкви, но право решающего голоса принадлежало все-таки Императору. История дает нам такие примеры, когда Императоры созывали Церковные Соборы и когда епископы требовали прекращения несправедливой социальной политики.

Как далеки подобные отношения от нашей современной практики разделения Церкви и государства: тогда, в большинстве своем, народ, подобно ветхозаветному Израилю, воспринимался и как Церковь, и как государство. Нам сегодня трудно это понять, мы низвели наши принципы христианского поведения до индивидуального выбора и оставили только жалкие крохи христианских идеалов, чтобы “подкормить” нашу цивилизацию.

Идеал христианского общества сливается с концепцией Императора Константина о Византийской Империи как о Втором Риме: в то время Римская Империя включала в себя все известные государства цивилизованного мира. При падении Константинополя в 1453 году Россия подхватила знамя Православной Империи как наследница, названная Третьим Римом, и она сохраняла положение золотого века Православия вплоть до трагической гибели Российской Монархии.

Для любого право верующего христианина наиболее желаемой формой правления государством является правление, основанное на христианских принципах и Истине.

Попытки реформ Николая Александровича и Александры Феодоровны и самые невинные благожелательные проявления увязли в болоте журналистских искажений фактов и открытой лжи общества, превративших Царскую Чету в глазах многих подданных в бесчувственных деспотов. И разве не ирония, что их документально зафиксированные попытки облегчить судьбу своего народа в нашем падшем мире привели к абсолютной власти тех, кто почти весь мрачный XX век сеял террор и несчастья на территории, равной более чем четверти земного шара?

Противники Монархии указывают на автократию как неизбежный признак монархического строя, и в то же время многие из современных правителей пытаются получить абсолютную власть во всей полноте, — но ведь христианский Монарх, номинально обладавший такой властью, в реальности ее никогда не имел. Абсолютная власть не может существовать в Христианской Монархии, которая не приемлет вынужденного подчинения Богу, Чья благодать наделила правителя властью, а его подданных свободной волей на благо или на грех. Однако, здесь не столь важно, является ли абсолютная власть теоретической реальностью или нет. Без сомнения, проявления жестокости, репрессий и деспотизма, допускаемые теми, кто считал, что их положение дает им привилегии действовать по собственной воле, игнорируя свою ответственность как перед Богом, так и перед подданными, дают повод для торжества анти монархистам. Безжалостный правитель для народа такая же трагедия, что и жестокий отец для своих невинных, запуганных детей, и этому нельзя найти оправдания.

Но имеем ли мы право, только из-за того, что так мало было монархов, преуспевших в святости и безупречности правления (равно как и отцов), отрицать справедливость этой естественной и органичной формы общественного строя, признанной подавляющим большинством наших предков? Отрицать — ради чего? Ради представительного правительства, кажущегося нам более справедливым и беспристрастным? Тогда можно спросить, не променяли ли мы главного назначения человека (если мы еще помним, что это такое) на иллюзорную свободу временных гражданских прав?

Теперь у современного мира, жаждущего личной и политической свободы, есть все, кроме утраченной Монархии. Наш демократизм “освободил” нас от традиционных моральных норм и семейных уз. Наверное, настало время спросить: а не выплеснули ли мы за борт вместе с “тиранами”-монархами естественное желание народа иметь своего отца как и в любой семье; ведь любой отец может удовлетворить потребности души человека и народов — и никакие личные свободы, даже полученные в полной мере, не заменят его. Быть может, мы, сами того не сознавая, осиротили себя.

В то время как сложный механизм взаимного контроля и уравновешенности представительного правительства задуман так, чтобы урезывать произвольные злоупотребления властью и избавлять людей от бед и кровопролитий от рук тирана, этот же механизм бдительно следит, чтобы во главе народа не стал святой. Выборный процесс не допускает к власти людей, чей широкий кругозор или видение слишком превосходили бы общепринятые нормы. По своей природе выборы уже защищают население от правителя, чьи идеалы справедливости, милосердия и самопожертвования отяготят всех новой ответственностью и христианским образом жизни.

Поскольку все мы упорно верим, что имеем неотъемлемое право жить свободно, без тирании, смею сказать, что многие тайно голосовали бы против правительства, которое хотело бы сделать нас добродетельными за счет нашего же благополучия. Выходит так, что мы свободно выбираем посредственность, поскольку сам характер современного правительства (и, неизбежно, характер человеческой натуры, нисходящей по спирали, если она не стремится активно к Богу) все больше и больше требует от избирателя голосовать сообразно его желаниям и все меньше и меньше — согласно принципам, за которые, возможно, придется чем-то поступиться.

Прогресс цивилизации несет в себе опасность и того, что, по мере стирания национальных границ путем экономического сотрудничества и смешивания культур этнических групп, традиционная функция национального государства — воплощение “души”, культуры нации — может скоро выйти из употребления. Экономическая взаимозависимость между странами столь сильно соединяет нас, что разрыв связей между ними представляется земному пониманию опустошающим. Для предотвращения этого разрыва сознательно создается этакий фасад добродетели, отражающий “новый мировой порядок”. Слабости этого порядка еще не всем очевидны, но многие уже усматривают в нем зловещие признаки: это устанавливаются подмостки, на которых будут разворачиваться финальные события по пророчествам Книги Откровения.

Прежде чем пала Византия, она тысячу лет несла на себе тяжелый груз почетного права называть себя Царством Православным на земле; это же право еще будет отстаивать Россия; право, которое падшее человечество никогда не сможет полностью реализовать на земле. Но все же это была праведная мечта и благородная попытка, свойственная лишь людям, верившим в искупление и видевшим блистающую славу Воскресшего Господа, людям, которые хотели создать на земле общество, способное прославить Творца Света, общество благоприятствующее спасению членов своих.

Глава I. Из Дармштадта в Санкт-Петербург

Когда мы встретились впервые,

Мы не могли знать, что любовь —

Столь требовательный хозяин.

Роберт Бриджис

Александра Феодоровна глубоко верила и знала, что христианская Монархия является богоустановленной формой правления, и, чтобы достойно нести крест Императрицы, нужны милосердие и душевная чистота. По словам современников, она не считала, что уже само по себе “noblesse oblige” (“положение обязывает”) является определяющим для сана Императрицы. Сам Господь возложил на нее ответственность за сердце и душу народа. Она должна была провести свой народ через этот временный мир. Основу такого острого сознания собственного долга вложили в нее с самого детства.

25 мая (6 июня) 1872 года[32] в Дармштадте на юго-западе Германии у принцессы Алисы и принца Луи Гессен-Дармштадского родилась будущая Императрица Александра Феодоровна Романова. Она была шестою из семерых братьев и сестер, а ее бабушка, королева Виктория, была Царствующей королевой Англии. Будущую Императрицу в крещении нарекли именем Виктория Аликс Елена Луиза Беатриса; в семье ее звали Аликс, но чаще — “солнышко” за добрый и ласковый нрав.

Строгие принципы нравственности и чистоты, которыми отличалась взрослая Аликс, она унаследовала от своей матери. Принцесса Алиса очень любила родную Англию и дала своим детям настоящее английское воспитание в духе простоты и милосердия. Одежда детей была скромна, то же и пища: овсяная каша на завтрак, вареное мясо с картошкой на обед и “бесконечный ряд рисовых пудингов и печеных яблок”. Спали на простых солдатских койках. Утром, по викторианскому обычаю, холодные ванны.

Благотворительная деятельность принцессы Алисы и принца Луи была щедрой и хорошо организованной. Принцесса Алиса была замечательной матерью, но, помимо очевидной привязанности к своим семерым детям, она была известна как вдохновительница и добрый гений в работе многих социальных служб своей страны: помогала учреждать больницы, женские благотворительные организации, отделения Красного Креста и женские союзы. Своей матери, королеве Англии, она писала: “назначение жизни — в работе, а не в удовольствиях”, и такое же отношение она прививала своим детям. Зимой Алиса часто брала детей в дармштадтские больницы и приюты, обучая их с раннего детства доставлять радость другим. Маленькая Аликс часто приносила в больницы цветы от своей матери.[33]

В то время как жизнь детей была полна смысла и полезных дел, им не возбранялись и веселые шумные игры. Они были очень дружны и наслаждались обществом друг друга. По мере того как они росли, Алиса лично следила за их воспитанием, изучая их характеры и направляя согласно индивидуальности каждого.

С самого раннего детства Аликс мать видела в ней “милую, веселую маленькую девочку, всегда смеющуюся, с ямочкой на щеке”. Та характерная застенчивость, с которой ей пришлось бороться всю жизнь, рано начала проявляться в ней.

Дома Аликс была ласковая, нежная, с незнакомыми же застенчива, и очень страдала от этого. А когда осенью 1898 года умерла ее мать, эта робость стала еще сильнее. В тот год дифтерия буквально опустошила дворец — она поразила всю семью за исключением старшей сестры Аликс — Эллы. Алиса сама ухаживала за детьми. Целые ночи просиживала она у их кроваток, недели проводила, переходя от одной постели к другой. Несмотря на такой преданный уход, маленькая принцесса Мэй умерла в ноябре, а вслед за ней, через неделю, заболела и умерла сама Алиса.

Позже Аликс скажет, что “это было безоблачное, счастливое детство, постоянный солнечный свет, а потом — огромная туча”. Осиротевшая семья с трудом привыкала к новому образу жизни без любимой матери, и, вероятно, с этого времени Аликс стала смотреть на жизнь серьезно, рано познав ее драгоценную хрупкость.

Сначала у Аликс была гувернантка, потом ее воспитанием занялась Анна Текстон, лично знавшая Гете, а затем Маргарет Джексон, высокообразованная и культурная англичанка, которую до конца жизни любили и почитали ученики. Маргарет не устраивало то чопорное формальное образование, которое в те времена считалось нормой, она старалась сформировать моральные качества у своих воспитанников, пробуждала в них интерес к интеллектуальным вопросам, горячо обсуждала с детьми политические и социальные темы текущих событий. Сплетни не разрешались, и Аликс со своими братьями и сестрами учились говорить отвлеченно.

К пятнадцати годам Аликс уже хорошо знала историю, литературу, географию, искусство, естественные науки и математику. По мнению многих, она была блестящей пианисткой. Она знала немецкий, английский, французский, а круг ее чтения по истории и литературе был настолько классическим и серьезным, что “Потерянный рай” Мильтона, который она читала как внеклассное чтение, был назван одним из ее биографов “легким чтение”. Аликс была очень привязана к мисс Джексон, и всю свою жизнь подписывала письма “к своей дорогой Мэгги” — “твоя любящая крошка королева № З”[34] — прозвище, которое Маргарет дала маленькой Аликс.

Учеба перемежалась с долгожданными поездками в Англию к бабушке — английской Королеве Виктории и кузенам. Королева Виктория любила внуков всем сердцем, и они отвечали ей пылкой привязанностью.

Впервые Аликс увидела своего будущего супруга на свадьбе старшей сестры Эллы в 1884 году, — та выходила замуж за Великого князя Сергея Александровича, дядю Николая II. Навещая Эллу (Великую княгиню Елизавету Феодоровну), она иногда встречалась с Наследником. В 1889 году Николай окончательно был влюблен в Александру, но о свадьбе еще не могло быть и речи. Ей 17, ему 21: считалось, что они слишком молоды. Родители Николая поначалу не очень одобрительно отнеслись к его выбору: им казалось, что с политической точки зрения он мог бы найти что-нибудь более подходящее, чем несовершеннолетняя немецкая Принцесса. И, хотя Николай и Аликс переписывались и посылали друг другу маленькие подарки, они расстались почти на пять лет. Оба они, однако, считали, что эти пять лет упрочили их отношения. Сердце Аликс было занято только Николаем; что до него, то он твердо заявил своему отцу, что женится только на Александре.

Сами они, однако, заговорили о свадьбе лишь весной 1894 года. Огромным препятствием для Аликс была необходимость принять другую веру. Для того, чтобы стать женой правящего Монарха России, ей надо было отказаться от лютеранства и принять Православие.

Как говорят ее современники, политическим и социальным мотивом их брака с Цесаревичем она не придавала большого значения. Самым важным была смена религии. Для Аликс это было равносильно предательству по отношению к лютеранской церкви, которую она так чистосердечно приняла всего несколько лет назад. Нелегко было ей отказаться от веры, в которой она была воспитана, и эти борения с собою заняли у нее почти два года. Николай тоже очень боялся, что, несмотря на их любовь, он может никогда не добиться Аликс. Его младшая сестра вспоминает тот день, когда он попросил ее зайти с ним в дворцовую церковь: “Он крепко схватил меня за руку, и я всем своим существом поняла, как ему трудно сейчас”.[35]

По глубине внутренней борьбы видно, что, несмотря на великую любовь к Николаю, она ни за что не вышла бы за него замуж, если бы почувствовала, что этим она оскорбляет Бога. Ее сестра, Великая княгиня Елизавета Феодоровна, поддерживала ее, и вот наступило время изучения и духовных поисков, что окончательно развеяло ее сомнения и привело к принятию Православия.

Она — активная по натуре — очень усердно готовилась к браку. Эти приготовления не были ограничены выбором одежды и мебели. Они заключались прежде всего в изучении русского языка и Восточного Православного Учения. Священник и богослов, отец Иоанн Янишев,[36] наставлявший ее в Православии, отмечал ее необыкновенно острый ум. Он говорил Великой княгине Елизавете Феодоровне, что Принцесса задавала ему такие трудные, глубинные вопросы по богословию, которые он и от самих богословов не слышал, и он, по его собственным словам, “часто чувствовал себя загнанным в угол” и “только царапался как кошка”, ища ответа.[37]

При всей серьезности характера Аликс и ее приверженности к соблюдению принципов, все же это был брак по любви, которая все последующие годы совместной жизни сближала их все больше и больше. После свадьбы Аликс написала в дневник Николаю: “Никогда бы не поверила, что может быть такая полнота счастья в этом мире — такое чувство единения двух смертных существ. Мы не разлучимся более. Наконец-то мы вместе, и наши жизни связаны до конца, а когда эта жизнь кончится, то в другом мире мы встретимся снова, и уже не разлучимся вовеки”.[38]

Благословив, наконец, помолвку сына, отец Николая, Царь Александр III, серьезно заболел и не дожил до свадьбы. Аликс срочно вызвали из Дармштадта, она приехала, чтобы на правах будущего члена Семьи присутствовать у смертного одра Императора. Он умер 20 октября (1 ноября) 1894 года; около него при последнем вздохе были жена и его духовник, отец Иоанн Кронштадтский.

Александр III правил страной только 13 лет, но за это время он приобрел репутацию “твердой руки”. Ему досталась в наследство страна, осаждаемая первыми революционными волнениями; он присутствовал при гибели своего отца, убитого бомбой террористов. Известный как Царь-Освободитель, Царь Александр II положил начало реформам, которые должны были дать землю крестьянским общинам, обеспечить большую свободу местному самоуправлению[39] и независимую систему суда присяжных. Он едва успел подписать проект по частичным представительным выборам в правительство — и был убит политическим террористом.[40]

При Александре III повысился уровень жизни и образования. Его дочь, Великая княгиня Ольга Александровна, как-то заметила: “Это был единственный Монарх из всей Династии Романовых, чье правление не было омрачено войной. Он всячески избегал любых осложнений. Недаром его прозвали “Миротворец”. Я убеждена, что если бы он и дядя Берти (Эдуард III, король Англии) были живы в 1914, войны бы не было. Кайзер их обоих боялся”.[41]

Кажется, Александр III совершил трагическую ошибку. Она касалась самого Николая, и Николай это знал. Его не обучали искусству править государством и, как рассказывает его сестра Ольга Александровна, “он был в отчаянии. Он все время говорил — что же станет со всеми нами, что он совсем не приспособлен к делу правления государством. Уже в то время я инстинктивно сознавала, что их чувствительность и доброта — это качества, которых недостаточно правителю. И все же неготовность Ники, бесспорно, не была его собственной виной. Он был интеллигентным, у него были вера и мужество, но он был абсолютно несведущим в государственных делах. Его воспитывали как солдата. Надо было обучать его править государством, но никто этим не занимался”.[42]

Почему Александр III не давал своему наследнику навыков политического правления — остается тайной, которую он унес с собой в могилу, но, возможно, ключ к разгадке в том, что он всегда оберегал личную жизнь своей Семьи от дел государственных. Когда Александр III взошел на Престол, он уже 14 лет был женат. Это случилось после ранней смерти его отца, убитого руками террористов. Может быть, тут дело в его крепком здоровье, и он ожидал, что будет жить и Царствовать долго, и хотел дать своему сыну несколько беззаботных лет жизни, чтобы тот окреп и создал прочную основу семьи, развил в себе характер будущего правителя Империи, пока бремя Царской власти не ляжет на его плечи.

Но вот отца не стало, и Николай Александрович становится Царем. Ему подвластны 170 миллионов людей, он унаследовал народ 50 национальностей, говорящий более чем на 200 языках и диалектах. Его Империя занимала шестую часть суши планеты.

Николай Александрович остро осознавал свои недостатки, он принял бремя власти с внутренним нежеланием, но с твердой верой в принципы Монархии и своей собственной ответственности как Наследника; он знал, что Господь благословил его на Царство уже тем, что он родился Цесаревичем. Кроме того, Николай Александрович и Александра Феодоровна верили, что Господь поможет им в правлении, если они будут блюсти себя перед Ним, верные в своем долге, как христианские правители. Они понимали, что 3500 лет существует священная традиция помазания на Царство, которая отделила их как избранников Божиих для выполнения этой задачи. Они разделяли опасения многих соотечественников по поводу смены формы правления с монархической на представительное правительство. В России подобное нововведение означало бы катастрофу.

Несомненно, вопрос этот был болезненный как для Николая Александровича, так и для Александры Феодоровны, которые четко представляли себе тенденции европейской политической мысли, подтачивающей основы Самодержавия. Из личной переписки и писем их современников, близких к Царской чете, мы узнаем, что они чувствовали себя в ловушке между упорными требованиями конституционалистов и собственной верой в необходимость Монархии в России. Тем более прискорбно это было для них, давших клятву при коронации. Решимость предстоять пред Богом за свой народ делало их ответственными не только политически, но и духовно; они считали, что их спасение зависит от того, насколько достойно они выполнят взятые на себя обязательства.

Неизвестно, насколько глубоко они чувствовали, что без компромисса в области неприкосновенности традиций не обойтись. Много позже Александра Феодоровна часто высказывала озабоченность тем, в каких условиях придется править их сыну, если он примет Престол. Когда Николаю Александровичу пришлось пойти на конституционные и законодательные уступки в 1905 году, он сделал это под нажимом общественности — возможно, в надежде, что Дума — выбранный законодательный орган — будет работать прежде всего консультативно, и, в то же время, удовлетворит жажду создания народного правительства. Вряд ли он сам лично сочувственно относился к подобным переменам, хотя и пошел на них ради стабильности обстановки в стране. Мнение последних российских Монархов заключалось в том, что христианский Царь является достойным правителем, только если он добрый человек. Люди теперь мало обращают внимания на частную жизнь политических деятелей, коль скоро они удовлетворяют представлениям об эффективном правительстве. Определяющее значение чести ушло из политики. В то время, как последние Цари признавали, что не каждый хороший человек обязательно должен быть совершенным правителем, (а Николай II Александрович глубоко, по-христиански чувствовал свои недостатки как в начале, так и в конце своего правления), они придерживались одного мнения: что нравственно нечистоплотный правитель никогда не сможет способствовать процветанию нации, каким бы замечательным политиком он ни оказался.

В последние годы правления, во времена быстрой смены министров и советников, такой взгляд на вещи высмеивали как величайшую политическую наивность. Интересно отметить, — а это признавали даже враги Царской четы — что такого благородства духа, которым обладали Николай Александрович и Александра Феодоровна — едва ли можно найти еще в каком-нибудь правительстве этого падшего мира.

Сразу после смерти Александра III Александровича Николай Александрович и Александра Феодоровна оказались втянутыми в водоворот событий: с одной стороны их личное горе, с другой — давление Семьи по поводу устройства государственных дел. Николай Александрович принял на себя бремя правления Империей.

По их обоюдному согласию и при поддержке родственников, Николай Александрович и Александра Феодоровна поженились менее чем через месяц после смерти Императора. Александра Феодоровна писала сестре: “Можешь представить себе это чувство. Только что в глубочайшем трауре оплакиваешь дорогого человека — и вот ты уже в нарядном свадебном платье. Большего контраста нельзя себе представить, но это сблизило нас еще более — если более было возможно. Как мне найти слова, чтобы описать тебе мое счастье — с каждым днем оно все растет, и все больше становится любовь моя. Как смогу я отблагодарить Бога за то, что Он даровал мне такое сокровище? Какой он хороший, родной, любящий, добрый!”[43]

Будучи еще в трауре, молодожены не устраивали свадебных приемов и празднеств. Не было и свадебного путешествия; они уехали жить к матери Николая Александровича в Аничков дворец, где им отвели шесть маленьких комнат. Сохранилось описание внешности Аликс в первые годы ее Царствования. Пишет ее подруга Анна Вырубова: “Никакая фотография не смогла бы отдать ей должное в полной мере, как не смогла бы передать цвет ее кожи, грациозность движений. Такая она была статная, хрупкая; прекрасно сложена, с изумительно белой шеей и плечами. Ее густые золотистые волосы были так длинны, что покрывали ее всю, если она распускала их. Цвет лица — как у ребенка, розовый, ровный. У Императрицы были огромные темно-серые блестящие глаза. Позднее печали и тревоги придали ее глазам ту постоянную меланхоличность, которая стала привычной. А в юности ее глаза сияли живым блеском, и потому в семье ее звали “солнышко”. Так почти всегда звал ее и сам Император”.[44]

В мае 1896 года в Успенском Соборе в Москве состоялась последняя коронация Императорской четы из непрерывной Династии Романовых. Николай и Аликс (отныне Александра, по имени, данном ей при крещении и воцерковлении в Православной Церкви) официально стали Императором и Императрицей России. Помазание на Царство, пышная служба в Православной Церкви — все это церковная печать “Божественного права Царей” — точнее говоря, можно было назвать это “Божественным долгом Царей”, потому что на самом деле это была клятва Императора не только править Россией, но и отвечать за нее перед Богом, защищать людей и их веру. Это станет главным делом всей жизни Николая Александровича. Для христианского Царя это был крест, состоящий из перекладин абсолютной власти и абсолютной ответственности.

Церемония состояла из Божественной литургии и обряда помазания на Царство. Служба длилась пять часов. После того, как Император произнес клятву, даваемую при коронации, он взял венец из рук архиепископа, и, по русскому обычаю, возложил его сначала на голову себе, а потом, снявши, возложил на голову Императрицы, что означало ее соправление. Затем Александра Феодоровна сняла венец и надела его на голову мужа, а на нее возложили меньший венец. Великая княгиня Ольга Александровна вспоминает:

“Хотя прошло уже шестьдесят четыре года, память об этом событии особенно священна для меня. Церемония закончилась очень тепло и сердечно. Аликс стала на колени перед Ники. Я никогда не забуду, как бережно он надел ей на голову корону, как нежно поцеловал ее и помог ей подняться. А потом все мы стали по одному подходить к ним. Я сделала глубокий реверанс, подняла голову и увидела синие глаза Ники, глядевшие на меня с такой любовью, что мое сердце ответно вспыхнуло и до сих пор помню, как горячо я поклялась посвятить себя моей стране и моему Монарху”.[45]

Александра Феодоровна тоже была глубоко тронута коронацией. Она писала позднее, что это была их вторая свадьба, свадьба с Россией. Она оставила позади все прошлое и теперь чувствовала себя перед Богом матерью всей России. Святость коронации и надежды, связанные с этим, были, однако, омрачены трагедией, которая была как бы предвестницей грядущих бед.

За коронацией по традиции следовали празднества для народа: на Ходынском поле у городских московских стен устанавливали огромные столы. Тысячи крестьян были приглашены на пышную праздничную трапезу как гости Императора, после чего обычно весь день танцевали и пели на лугу. Царь с Семьей должны были прибыть в полдень для участия в празднике. Ранним утром, еще до рассвета, на Ходынке собрались полмиллиона человек, и, хотя никто не помнит настоящей причины несчастия, люди начали теснить друг друга, продвигаясь вперед — возможно, кто-то пустил слух, что будут раздавать подарки, и на всех не хватит. Волнения толпы создали дикую панику, тысячи получили увечья, многих задавили насмерть. Полиция была бессильна перед таким скоплением людей.

Николай Александрович и Александра Феодоровна были подавлены. Первое побуждение — отменить бал в честь коронации и уединиться в молитвах, но дядюшки Императора и министры настояли на своем: отмена бала нанесет обиду Франции, которая вложила в предстоящий бал столько средств и сил. России после десятков лет исторической вражды с Францией возрождающийся альянс был очень важен из политических интересов в Европе. Императору сказали, что отмена празднеств была бы с дипломатической точки зрения оскорблением, и что бал в честь коронации нужен для упрочения отношений между государствами. Николай Александрович неохотно согласился, но и сам он, и Александра Феодоровна, и вся Царская Семья провели целый день в московских больницах, навещая раненых. Государь распорядился, чтобы жертвы Ходынки были похоронены в отдельных гробах за его счет, а не в общей могиле. Он назначил персональные пенсии семьям погибших и покалеченных. Спустя некоторое время Николай Александрович рассказывал, как трудно было им сдерживаться на балу и обеде, как часто приходилось прикладывать к глазам салфетки, чтобы спрятать набегавшие слезы.[46]

“Русские” социалисты, жившие в Швейцарии, накинулись на Императора с жестокой критикой по поводу проведенного бала, обвиняя его в глубоком равнодушии к страданиям своих подданных: Печальная прелюдия к клевете и злословию, которым суждено было омрачить его Царствование.

Глава II. Семейная жизнь

Счастлив тот, у кого такая мать. В его жилах течет кровь благородного отношения к женщине; ему свойственно чувство возвышенного: и, как бы судьба не обошлась с ним, он сохранит свою душу от тлена.

Теннисон

Александру Феодоровну очень беспокоила ее неопытность. В отличие от своей свекрови, чье вступление на Престол произошло через 14 лет после замужества, ей пришлось сразу стать Императрицей России. Все было новым для нее: традиции Семьи, народ, язык, а тут еще помехой застенчивость выше всякой меры. Но Александра Феодоровна была охвачена искренним желанием быть полезной новой стране и ее людям. Вот что писала ее близкая подруга Анна Вырубова:

“Императрице, пришедшей к нам из маленького немецкого княжества, где каждый, по крайней мере, старался заняться каким-нибудь полезным делом, не по вкусу пришлась праздная и равнодушная атмосфера русского высшего общества. С энтузиазмом принялась она в первые же дни своей власти предпринимать попытки изменить что-нибудь к лучшему. Один из ее первых проектов — организация общества рукодельниц, состоящего из придворных дам и кружков, каждый из членов которого должен был своими руками сшить три платья в год для бедных. Кружок этот, к сожалению, процветал недолго. Слишком чуждой была идея для нашей почвы. Тем не менее, Императрица настаивала на создании по всей России трудовых домов, мастерских, где могли бы найти работу безработные мужчины и женщины, особенно те несчастные женщины, которые из-за своего нравственного падения потеряли положение в обществе”.[47]

Несомненно, такие нововведения не могли приветствоваться при Дворе, где все слишком привыкли к праздному образу жизни, и вторжение иностранки с идеями благотворительности для бедных и пользы обществу вызвало недовольство. Сразу же начались сплетни, Александру Феодоровну невзлюбили, и это продолжалось в течение всего ее Царствования. Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая II, писала: “Из всех Романовых ей досталось больше всего злословия. Она вошла в историю такой оклеветанной! Я больше не могу читать всей этой лжи и гнусностей, которые о ней написали. Я вспоминаю, что многие вещи я едва выносила, будучи подростком. При Дворе моей матери считали, что она все делала не так. Помню, однажды у нее была жуткая головная боль; она вышла к обеду бледная, и я слышала, как за столом говорили, что она в плохом настроении, потому что наша мать разговаривала с Ники о каких-то назначениях министров. Даже в самый первый год — я помню это очень хорошо — если Аликс улыбалась, считали насмешкой. Если она выглядела грустной — говорили, что злится”.[48]

И хотя среди ее новых родственников и придворных были те, на чью симпатию и понимание Александра отвечала верной дружбой, все же в основном свои чаяния и интересы она делила с людьми не своего класса. Ольга Александровна была, вероятно, одна из немногих, кто знал, какую помощь Императрица оказывала своему мужу в первое время после свадьбы:

“Она была просто совершенство в своем отношении к Ники, особенно в те первые дни, когда на него свалилось столько государственных дел. Ее мужество, несомненно, спасло его. Неудивительно, что он звал ее “Солнышко” — ее детским прозвищем. И она оставалась единственным солнечным светом в его далеко не безоблачной жизни. Мы часто пили чай вместе. Я помню, когда он входил — усталый, иногда раздраженный после переполненного аудиенциями дня. И никогда Аликс не сделала или не сказала чего-то неподходящего. Мне нравились ее спокойные движения. Ни разу я не почувствовала, что она тяготится моим присутствием”.[49]

В 1894 году родилась первая дочь, Ольга. Александра Феодоровна, очутившись перед натиском все возрастающего непонимания и неприязни Двора, полностью ушла в семейную жизнь и дела милосердия. Здесь она чувствовала себя нужной, это стало ее целью, поскольку общество отвергло ее.

Она писала своей сестре, принцессе Виктории:

“Тебе пишет сияющая, счастливая мать. Можешь представить себе наше бесконечное счастье теперь, когда у нас есть наша драгоценная малышка, и мы можем заботиться и ухаживать за нею”.[50]

За Ольгой последовали еще трое дочерей и сын: Татьяна в 1897, Мария в 1899, Анастасия в 1901 и Алексей в 1904. Александра Феодоровна сама кормила их — для Монаршей особы того времени это было отступлением от условностей, тогда было принято нанимать кормилицу. Дети подрастали, и она включалась в их воспитание и образование.

Пьер Жильяр, французский гувернер детей: “Великие княжны были очаровательны — воплощение свежести и здоровья. Трудно было бы найти четырех сестер с более разными характерами, и все же так совершенно едиными в любви друг к другу, что не исключало личной независимости каждого, и, несмотря на разные темпераменты, делало их самой сплоченной семьей”.[51]

Режим для детей был обычным, не отягощенным обязанностями, привычными для Царской Семьи. Император и Императрица были верны принципам их собственного воспитания: большие, хорошо проветренные комнаты, где жили девочки, жесткие походные кровати без подушек, холодные купания (теплые разрешались вечером). Подрастая, дети обедали вместе с родителями. Еда была простая: говядина, свинина, борщ или гречневая каша, вареная рыба, фрукты. Не принимая расточительного образа жизни большей части высшего общества России, Николай Александрович и Александра Феодоровна хотели постепенно привить чувство настоящих ценностей и своим детям. Такое благотворное моральное и духовное воздействие ясно обозначилось в их короткой жизни. Как писал один близкий им человек: “Поскольку они вели такую простую жизнь, они были просты в обращении и не придавали значения своему положению, у них не было и намека на высокомерие”.[52]

Одна из фрейлин, Софи Буксгевден, вспоминает историю с 18-ти летней Татьяной: “Они не придавали значения своему царскому положению, болезненно воспринимая высокопарное обращение. Однажды, на заседании комиссии по делам благотворительности, я должна была обратиться к Великой княжне Татьяне как к президенту этой комиссии, естественно, начала: “Если это будет угодно Вашему Царскому высочеству”. Она посмотрела на меня с изумлением, и, когда я села рядом с ней, наградила меня пинком под столом, и прошептала: “Вы что, с ума сошли, так ко мне обращаться?” Пришлось мне поговорить с Императрицей, чтобы убедить Татьяну, что в официальных случаях такое обращение необходимо”.[53]

Часто в комнате Императрицы проводились “семейные вечера” детьми и близкими друзьями или родственниками. Музицировали, читали, беседовали, занимались рукоделием. Если Император мог присоединиться к ним — а он обычно был занят до полуночи, работая с государственными бумагами, — он приходил и читал вслух, причем любимым его чтением были рассказы и стихи из русской литературы или Евангелие.

Как правило, дети редко принимали участие в светских приемах, за исключением тех случаев, когда этого требовал Дворцовый этикет. Им было трудно обзавестись друзьями. Императрицу страшила мысль о влиянии на ее дочерей сильно избалованных молодых женщин высшего класса с их глупыми и подчас жестокими светскими сплетнями. Это касалось, в том числе, и молодых кузин, чье воспитание было более снисходительным. Когда родился сын, Александра Феодоровна выбирала ему друзей из числа детей дворцовых слуг, воспитателей и доктора.

Спортивные игры занимали значительное место в воспитании детей. Обычно это бывало в парке, обрамляющем Дворец, в Царском Селе и загородных резиденциях в конце лета или ранней осенью. Неделю или две проводили время на Царской яхте “Штандарт”, единственном месте, где вдали от посторонних глаз все могли расслабиться, быть самими собой. Были также вечера у тетушки Ольги, когда на чай приглашали молодежь. Позднее стали устраивать теннис, конные прогулки. Император иногда сам сопровождал дочерей в театры и на концерты.

Софи Буксгевден вспоминает:

“Императрица в самом деле воспитывала дочерей сама, и делала это прекрасно. Трудно представить себе более очаровательных, чистых и умных девочек. Она проявляла свой авторитет только при необходимости, и это не нарушало той атмосферы абсолютного доверия, которая царила между нею и дочерьми. Она понимала жизнерадостность юности и никогда не сдерживала их, если они шалили и смеялись. Ей также нравилось присутствовать на уроках, обсуждать с учителями направление и содержание занятий.

Все девочки были очень хороши собою. Великая княжна Ольга Николаевна была красивая, высокая, со смеющимися голубыми глазами, чуть коротким носиком, который она сама называла “мой курносик”. У нее были очень красивые зубы, изумительная фигура, она прекрасно ездила верхом и танцевала. Из всех сестер она была самая умная, самая музыкальная; по мнению ее учителей она обладала абсолютным слухом. Она могла сыграть на слух любую услышанную мелодию, переложить сложные музыкальные пьесы, аккомпанировать без нот самые трудные вещи, пальцы ее извлекали из инструмента чудесный звук.

Ольга Николаевна была очень непосредственна, иногда слишком откровенна, всегда искренна. Она была очень обаятельная и самая веселая. Когда она училась, бедным учителям приходилось испытывать на себе множество ее всевозможных штучек, которые она изобретала, чтобы подшутить над ними. Да и повзрослев, она не оставляла случая позабавиться. Она была щедра и немедленно отзывалась на любую просьбу. От нее часто слышали: “Ой, надо помочь бедняжке такому-то и такой-то, я как- то должна это сделать”. Ее сестра Татьяна была склонна более оказывать помощь практическую, она спрашивала имена нуждающихся, подробности, записывала все, и, спустя некоторое время, оказывала конкретную помощь просителю, чувствуя себя обязанной сделать это. Ольга Николаевна преклонялась перед отцом. Ближе всех приняла она к сердцу ужас революции: полностью изменилась, от ее былой живости не осталось и следа.

Татьяна Николаевна, по-моему, была самая хорошенькая. Она была выше матери, но такая тоненькая и так хорошо сложена, что высокий рост был ей не помехой. У нее были красивые, правильные черты лица, она была похожа на своих Царственных красавиц-родственниц, чьи фамильные портреты украшали дворец. Темноволосая, бледнолицая, с широко расставленными светло-карими глазами, это придавало ее взгляду поэтическое, несколько отсутствующее выражение, что не совсем соответствовало ее характеру. В ней была смесь искренности, прямолинейности и упорства, склонности к поэзии и абстрактным идеям. Она была ближе всех к матери, и была любимицей у нее и у отца. Абсолютно лишенная самолюбия, она всегда была готова отказаться от своих планов, если была возможность погулять с отцом, почитать матери, сделать то, о чем ее просили. Именно Татьяна Николаевна нянчилась с младшими, помогала устраивать дела во Дворце, чтобы официальные церемонии согласовывались с личными планами Семьи. У нее был практический ум Императрицы и детальный подход ко всему. Она не обладала сильным характером Ольги Николаевны, всегда была под ее влиянием, но в случаях, требующих решительных действий, принимала решения быстрее, чем ее старшая сестра, и никогда не теряла головы.

Мария Николаевна, как и Ольга Николаевна, была живая и яркая, с такою же, как у сестры, улыбкой, овалом лица, а ее темно-синие глаза — “Мариины блюдца”, как говорили ее кузины, были изумительны. Мария Николаевна одна из всех сестер обладала талантом рисования, наброски ее были весьма хороши. “Машка”, — как звали ее сестры, — была в полном подчинении у младшей, Анастасии Николаевны, “постреленка”, как звала ее мать.

Анастасия Николаевна, скорее всего, выросла бы самой красивой из всех сестер. Хорошо очерченные, правильные черты лица. Прекрасные волосы, глаза с лукавинкой, заразительный смех, темные, почти сросшиеся брови делали младшую Великую княжну совсем непохожей на сестер. У нее был свой характерный тип внешности, больше в материнскую породу, чем в отцовскую. В свои 17 лет она была маленького роста, полненькая, но это была полнота юности. Потом она переросла бы ее, как и Мария.

Анастасия Николаевна была заводилой во всех проделках, и настолько же остроумна и весела, насколько ленива в уроках. Она была быстрая, исполнительная, с хорошо развитым чувством юмора, и единственная из всех сестер не знала, что такое робость”.[54]

Атмосферу семейного тепла и счастья тех ранних лет создавала Александра Феодоровна — мать и жена. Вот как пишет об этом Анна, ее подруга:

“Какой бы монотонной ни казалась жизнь Императора и его Семьи, она была безоблачной и счастливой. Никогда, за двенадцать лет жизни с ними, я не слышала, чтобы Император и Императрица обменялись бы раздраженным словом, не видела сердитого взгляда. Для него она всегда была “солнышко” или “родная”, и он входил в ее комнату, задрапированную лиловым, как входят в обитель отдыха и покоя. Все заботы и политические дела оставлялись за порогом, и нам никогда не разрешалось говорить на эти темы, Императрица же держала свои тревоги при себе. Она никогда не поддавалась искушению поделиться с ним своими треволнениями, рассказать о глупых и злобных интригах ее фрейлин или о неприятностях, связанных с учебой и воспитанием детей. “Ему надо думать обо всем народе”, — говорила мне она”.[55]

Собственная роль Александры Феодоровны в государственных делах была в то время ограничена. Она предоставляла заниматься ими самому Императору, а на себя брала попечение о детях, Дворце и многочисленных благотворительных делах. В конце она приняла на себя правление страной, хотя и неофициально, как повелось со времен Петра Великого; в России это было в порядке вещей: и она сама, и общество смотрели на это как на естественное продолжение ее обязанностей во время участия Императора в военных действиях в период I Мировой Войны. Нападки на нее в то время носили личный характер, это не были попытки обвинить ее в желании занять Престол.

Александра Феодоровна полностью посвятила себя Семье, России, и вместе с тем росло и углублялось ее православное благочестие. Она особенно почитала Богородицу, любила молиться перед иконой Казанской Божией Матери в московском Соборе. Одна из ее приближенных вспоминает:

“Императрица часто приходила в этот Собор между службами с одной из своих фрейлин. Она преклоняла колени в тени одной из колонн, и никто не догадывался, что это за дама, которая скромно молится, купив свечи и поставив их перед иконами”.[56]

Она устроила небольшую часовенку около своей комнаты для уединенных молитв и обращала особое внимание на вечерние молитвы детей перед сном в детской. Вся Царская Семья посещала Божественную литургию по воскресным и праздничным дням и Великим Постом. С первых дней своего вступления в брак с Императором, Александра Феодоровна поддерживала теплые отношения с отцом Иоанном Кронштадтским. После смерти отца Иоанна она стала получать духовное окормление у царского духовника архимандрита Феофана (позднее — архиепископа Полтавского). В те времена окрепла ее вера в Бога и Его бесконечную доброту, которая не оставляла ее в дни тяжких испытаний — болезни сына, отречения Царя и предания в руки революционеров.

Ее часто упрекали в фанатичной религиозности, полуистерической мистичности. Но эти обвинения беспочвенны.

Едва ли можно назвать фанатичной любовь Александры Феодоровны к церковной истории, к святым, к иконам, ее попытки воплотить религиозные ценности в жизни общества путем благотворительности и милосердия. Все это делало ее общение с дамами высшего света напряженным, больше и больше увеличивая разрыв между ними.

Ее благочестие воспринималось как “преувеличенное”, и ей часто приписывали увлечение спиритизмом. Многие из кругов высшего света в то время отрицали традиционное православие в угоду агностическому материализму или всякого рода модной эзотерической практике и при этом вели аморальную жизнь. До нас дошли сомнительные истории из вторых и третьих рук, что Александра Феодоровна принимала участие в спиритических сеансах, и достоверные свидетельства из первых рук о ее непричастности к этому.

Анна Вырубова пишет:

“С самых первых дней моего знакомства с Императрицей, еще с 1905 года, я получила от нее серьезное предупреждение: если я хочу ее дружбы, я не должна иметь ничего общего с так называемым спиритизмом”.[57]

Баронесса Софи Буксгевден:

“Это была чистая выдумка — никогда Императрица не занималась спиритизмом, — наоборот, она часто говорила мне, что считала неправильным “вызывать души мертвых, даже если это было бы возможно””.[58]

Сестра Николая II, Великая княгиня Ольга Александровна, твердо заявляет, что “слухи об этом были бы смешны, если бы не были такими злобными. Аликс была истинной православной христианкой, а Православная Церковь исключает подобную деятельность”.[59]

Ее знакомство с мсье Филиппом, французским духовным целителем, а позднее с Распутиным было основано на вере в то, что Господь откликается и исцеляет по молитвам истинных христиан, каковыми она обоих считала.

Разве можно поверить, что женщина, получившая классическое образование, скрупулезно подготовившая себя к обращению из лютеранства в Православие, легкомысленно променяет свои выстраданные религиозные убеждения на вычурные спиритические глупости, столь популярные в обществе.

12 августа 1904 года Император Николай Александрович написал в своем дневнике: “Великий, незабываемый день: милость Божия явно посетила нас. Сегодня в час Аликс родила сына. Мальчика назвали Алексеем”.[60]

Наконец-то появился Наследник Престола. Самый младший из детей Императрицы Александры Феодоровна был первым Наследником, рожденным Царствующей четой со времен XVII века. Долгожданным рождением Цесаревича Царская Семья была — по вере — обязана молитвам преподобного Серафима Саровского: Александра Феодоровна совершила паломничество к раке с мощами Преподобного, просила о сыне.

Ребенок родился крепким, здоровым, “с густыми золотыми волосами и большими синими глазами”. Это был милый веселый мальчик, и только спустя несколько месяцев родители стали замечать с беспокойством первые признаки гемофилии. Носителями этой болезни обычно являются женщины, наследуют же ее их сыновья. Александре Феодоровне этот генетический дефект достался от бабушки, королевы Виктории, и она передала его Алексею. Даже когда удавалось контролировать внешние кровотечения и уберечь мальчика от малейших Царапин, которые могли бы оказаться фатальными, ничего нельзя было сделать с внутренними кровоизлияниями — они вызывали мучительные боли в костях и суставах.

Это был страшный удар для всей Семьи — никто не мог облегчить страдания ребенка. Родители никогда не оставляли надежды на улучшение, но всем было ясно, что Алексей может не дожить до восшествия на Престол.

Так начались годы напряжения и тревоги для Александры Феодоровны. Ее бдения около кроватки сына будут длиться дни, а то и недели, во время повторяющихся приступов болезни.

Она часто отказывалась от помощи няни и соглашалась лишь немного прилечь, если около Алексея дежурила одна из ее дочерей. Описания приступов душераздирающи. Вот как описывает баронесса Буксгевден один из них, происшедший в Спала, в Польше:

“Сначала бедное дитя громко плакало, но, по мере того, как силы покидали его, начался непрерывный вопль, переходящий в хриплый стон. Он не принимал пищи, не мог найти удобного положения в постели.

Иногда его дядька Деревенко часами носил обессиленного бедняжку на руках, когда мальчику казалось, что движение облегчит его боль. Иногда он лежал на подушках, худел день ото дня, его слабость усиливалась, а его большие глаза горели как угольки на изможденном, истощенном личике. Императрица была в отчаянии, видя все это и не будучи в силах облегчить его невыносимые страдания. Мальчик плакал и звал смерть как избавление; до этого никто не представлял себе, что ребенок всего восьми лет от роду, защищенный от всех бед и печалей, мог так хорошо знать истинное значение слова “смерть”. Он просил похоронить его днем, когда светло, и чтобы синее небо было над ним.

“Когда я умру, будет уже не больно, да ведь?” — спрашивал он мать. “Мамочка, помоги!” — был его беспрерывный плач, потому что Императрица всегда умела успокоить его и как-то облегчить боль. Но теперь она была бессильна. Она только могла взять его на руки, как малое дитя, утешая его, стараясь найти наиболее удобное для него положение, чтобы хоть чуть ему было полегче, а его душераздирающий вопль все продолжался”.[61]

Напряжение не спадало и в периоды затишья. Стараясь предотвратить беду — а в то время в таком возрасте 85% больных гемофилией умирали, — к Алексею приставили нянькой матроса с королевской яхты, чтобы не спускал с него глаз. Но, как пишет Пьер Жильяр, учитель французского языка Царских детей и наставник Алексея, это тоже имело нежелательные последствия. По словам Жильяра, Алексей был очень ласковый мальчик. Природа наделила его проницательным умом. Он был чувствителен к страданиям других людей, потому что сам так много страдал. Но постоянный надзор раздражал и унижал его. Боясь, что мальчик начнет хитрить и обманывать, чтобы ускользнуть от постоянного надзора опекуна, Жильяр попросил для Алексея больше свободы для выработки внутренней дисциплины и самоконтроля у мальчика.

“Родители — только они одни — могли принять решение, которое повлекло бы за собой серьезные последствия для их чада. К моему великому удивлению, они полностью согласились со мной и сказали, что готовы пойти на этот рискованный эксперимент. Я и сам приступал к нему с великой тревогой. Они, несомненно, понимали, как важна правильно подобранная система воспитания для формирования лучших качеств их сына, и, хотя они безумно любили его, сама эта любовь давала им силу скорее пойти на риск возможного несчастья, нежели впоследствии видеть сына бесхарактерным и безнравственным”.

Алексею, конечно, было по душе желание родителей, и он обещал оправдать их доверие.

Сначала все шло хорошо, и я уж начинал про себя радоваться облегчению, как вдруг произошла случайность, которой я так боялся. Царевич стоял на стуле в классной комнате, пошатнулся, упал со стула и ушиб об угол правую коленку. На другой день он не мог ходить. А еще через день ушибленное место распухло, под затвердевшим местом собралась кровь, она давила на нерв, вызывая стреляющую боль, и эта боль с каждым часом все усиливалась. Меня как громом поразило. Но ни Царь, ни Царица не сделали мне ни малейшего упрека. Более того, зная, насколько опасна болезнь Наследника, они, казалось, старались смягчить мое отчаяние. Они как будто хотели собственным примером показать мне, как надо встречать неизбежное страшное испытание и приняли меня в союзники в своем долгом изнурительном подвиге. Они делились со мною своими тревогами с искренней и трогательной добротою.

Царица была у постели сына с самого начала. Она сама ухаживала за ним, окружала его нежной любовью и заботой, придумывала тысячи способов облегчить его страдания. Царь заходил, как только находилась свободная минута. Он старался утешить и развеселить мальчика, но боль была сильнее ласки матери и рассказов отца — стоны и плач возобновлялись. Дверь постоянно открывалась; то одна, то другая Царевны входили на цыпочках, целовали маленького брата, принося с собою в комнаты волны свежести и здоровья. Иногда мальчик открывал свои огромные глаза, обведенные темными кругами, которые нарисовала болезнь, и закрывал их снова”.[62]

В то же время пошатнулось здоровье и Александры Феодоровны. Она с детства мучительно страдала болезнью ног и вынуждена была иногда передвигаться на коляске. Это, в сочетании с трудными частыми беременностями, когда она неделями порою была прикована к постели, усугублялось необходимостью участвовать в официальной жизни Двора и общественных делах, несмотря на болезнь. В 1908 году, когда Алексею был поставлен диагноз гемофилии, это вызвало у нее хроническую болезнь сердца. Сестра ее мужа Ольга Александровна писала, что порою Александре Феодоровне было очень плохо. “Ее дыхание учащалось, часто я видела, что губы ее синели. Постоянная тревога за Алексея окончательно подорвала ее здоровье”[63].

Царь, предупрежденный докторами, вывез ее в Германию на лечение. Он был очень обеспокоен ее болезнью и впоследствии говорил: “Я бы все сделал, хоть в тюрьму пошел, лишь бы она выздоровела”. Лечение в Германии было не очень успешным, но Александра Феодоровна переносила свою болезнь с присущим ей мужеством. В письме к своей старшей сестре Виктории она писала:

“Ты не думай, что моя болезнь угнетает меня саму. Мне все равно, вот только мои дорогие и родные страдают из-за меня, да иногда не могу выполнять свои обязанности. Но если Бог посылает мне этот крест, его надо нести. Наша милая мамочка тоже потеряла здоровье в раннем возрасте. Мне досталось столько счастья, что я охотно отдала бы за него все удовольствия; они так мало значат для меня, а моя семейная жизнь так идеальна, что сполна возмещает все, в чем я не могу принять участия”.[64]

Нетрудно проследить непонимание в обществе и растущую непопулярность Царицы. Не желая афишировать свое ухудшающееся здоровье, Александра Феодоровна поневоле становилась добычей дворовых пересудов, которые пережили ее саму. Морис Палеолог, французский посол, сидел напротив нее однажды на приеме и так отозвался о Царице:

“Довольно долго на лице у нее была застывшая улыбка, на висках набухли вены. Она каждую минуту кусала губы. От ее прерывистого дыхания переливались бриллианты колье на груди. До самого конца долгого официального обеда бедная женщина едва сдерживала слезы”.[65]

Для сравнения можно привести высказывание баронессы Буксгевден: “Она постоянно испытывала боль, часто задыхаясь, а тут еще почти хроническая невралгия лицевого нерва вдобавок к радикулиту, от которого она так долго страдала”.[66]

Лили Ден, ее близкая подруга, утверждает:

“У нее было слабое сердце из-за частых родов, а иногда ей было очень трудно дышать. Но никогда я не видела ни малейших признаков истерии”.[67]

Есть еще примеры неправильного толкования поведения Императрицы людьми, не знавшими ее лично, но это лишь их досужие домыслы. А поскольку они имели некоторый вес в обществе, то их свидетельства с готовностью и как факт приняли журналисты, превратив в миф, и теперь это уже почти невозможно исправить.

Частые роды, слабое здоровье, забота об Алексее — все это значительно уменьшало ее возможности выполнять многочисленные общественные дела. Она очень хорошо знала Россию, но не любила помпезности и всякого рода церемониальные обязанности Двора; кроме того, ее застенчивость часто вызывала слухи о ее высокомерности, а также преувеличенные, доходящие до абсурда, злословия о ее прогерманских симпатиях и нелояльности к России.[68]

Вот взгляд на застенчивость Александры Феодоровны Чарльза Гиббса, учителя английского языка Алексея, делившего с Царской Семьей тяготы ссылки и заключения:

“Я думаю, ей недоставало чувства “театральности”, присущего русской натуре. Императрице, выросшей под попечительством своей бабушки, королевы Виктории, это было чуждо. Неудивительно, что такая фундаментальная разница между нею и людьми при Дворе и была основой того отчуждения, которое отмечают почти все те, кто писал о ней. Она видела это и, не сознавая причины, укрывалась за своею природною застенчивостью, о которой сожалела, но преодолеть не могла”.

Жильяр, еще до того, как узнал о болезни Царевича Алексея, вспоминает один из таких обязательных государственных приемов во время одного из приступов болезни:

“Я мог видеть Царицу в первом ряду — она улыбалась и весело говорила с кем-то из рядом сидящих. Когда официальная часть бала окончена, я вышел через служебную дверь в коридор напротив комнаты Алексея Николаевича, откуда доносились громкие стоны. Вдруг я увидел Царицу — она бежала, неловко подхватив руками мешающее ей бежать платье. Я отпрянул к стене, а она промчалась, не заметив меня. Взгляд у нее был отчаянный, полный ужаса. Несколько минут спустя Царица появилась снова. На лице — светская маска. Она мило улыбалась гостям, обступившим ее. Но я увидел и Царя: будучи занятым разговором, он встал таким образом, чтобы видеть дверь, и я заметил, какой отчаянный взгляд бросила на него только что вошедшая Царица. Я вдруг со всей глубиной понял трагедию двойной жизни”.[69]

Глава III. Благотворительность Александры Феодоровны

Все ж милосердие сильней:

Оно на троне в сердце королей.

Шекспир

Императрица Александра Феодоровна с обладала сильным характером, отличительной чертой которого являлась любовь к мужу и детям. И хотя она получила блестящее образование и обладала острым умом, все же жила она скорее сердцем, чем разумом. Она проявляла верность и большое расположение к тем, кого любила, и, если приходилось выбирать между чисто рациональной логикой и любовью, выигрывало сердце.

Такую любовь к людям и веру в их врожденную доброту она пронесла через всю жизнь, и это было основой ее милосердия, и, в то же время, политических ошибок, которые она позже совершила как Императрица, — ведь многие из тех, кому она доверяла, оказались недостойными ее доверия.

У нее был горячий темперамент. Редкие случае раздражения, правда, проходили быстро, и причиною их были, как правило, неискренность или обман, обнаруженные среди приближенных. Одна из ее подруг говорит:

“Бывало, что кто-то выводил ее из себя, и она давала волю раздражению, но потом она очень сожалела о своей горячности, переживала из-за пустяков целыми днями, в то время как предмет ее недовольства давно забыл об этом. Как искренне, от всего сердца просила она — по русскому обычаю — прощения у окружающих перед исповедью!”[70]

Несмотря на свою горячность и редкие срывы, Александра Феодоровна была очень заботлива к людям, окружавшим ее. Баронесса Буксгевден вспоминает:

“Она проявляла интерес ко всем при Дворе: от первой фрейлины до последней служанки, и часто помогала скромным людям и их семьям так, чтобы никто не знал об этом. Она была справедлива в истинно христианском смысле и помогала людям независимо от их положения в обществе. Она с готовностью навещала как больную служанку, так и любую из фрейлин”.[71]

Вот случай с одной из ее приближенных.

Во время свадьбы племянницы Императрицы, принцессы Алисы и греческого принца Андрея, одна из молодых фрейлин Александры Феодоровны, 23-летняя Соня Орбелиани, серьезно заболела. Она была сиротой, и Александра Феодоровна ухаживала за ней как за собственной дочерью, проводя с нею каждый час, свободный от дворцовых обязанностей по организации свадебных торжеств. По возвращении из Греции, Александра Феодоровна поместила Соню во Дворце рядом с комнатами дочерей. У Сони была медленно прогрессирующая болезнь позвоночника, и в течение девяти лет Императрица ежедневно навещала ее; она сидела ночами у постели Сони при сильных приступах боли, и когда девушка снова могла сесть в кресло-коляску, ее привлекали к активному участию в жизни Семьи и Двора. Александра Феодоровна не хотела, чтобы Соня чувствовала себя просто обузой, требующей августейшего внимания.

Пишет Софи Буксгевден:

“Огромное влияние имела на нее Императрица; несчастной девушке, которая знала, что ее ждет, именно она привила чувство христианского смирения, и та не только терпеливо переносила болезнь, но была бодра духом и проявляла горячий интерес к жизни”.[72]

В 1915 году Соня умерла, и Александра Феодоровна пишет Николаю Александровичу:

“Вот и еще одно верное сердце ушло в страну неведомую! Я рада, что здесь для нее все кончилось, потому что в дальнейшем ей суждены были тяжкие страдания. Да упокоит Господь ее душу с миром и да благословит ее за великую любовь ко мне во все эти долгие годы. Никогда это дитя не жаловалось на здоровье — даже парализованная, она до конца умела радоваться жизни. Что за великая тайна — жизнь. Вот все ждут рождения маленького существа, а вот уже ждут расставания души с телом. Что-то великое во всем этом, и чувствуешь, как малы и ничтожны мы, смертные, и как велик наш Отец Небесный. Трудно выразить на бумаге все мысли и чувства, я ощущаю себя как человек, который весь вверил себя лишь попечению Божию, ожидая от него счастья души своей; охватывает благоговейный страх и чувство святости момента — такое тайное можно постичь только там”.[73]

Слухи о баснословном богатстве Романовых, дошедшие до нас, обросли легендами. Николай II как глава Царствующей Династии, распоряжался имуществом Империи. Общий доход составлял 24 млн. рублей золотом (12 млн. долларов) в год, и складывался он частью из российской казны, а частью из доходов от царских земель (оцененных в 50 млн. долларов на 1914 год[74].[75] Еще 80 млн. были вложены в корону и фамильные драгоценности, которые с особой заботой покупали и передавали из поколения в поколение в течение трех веков правления Династии.[76]

Царь содержал два театра в Москве и три театра в Санкт-Петербурге, а также Императорскую Балетную Школу. Один автор пишет:

“Даже маленькие воспитанницы Балетной Школы, носившие темно-синие форменные платьица с серебряной окантовкой по воротничку и тренировавшиеся в прыжках и антраша, считались членами Царского Двора”.[77]

Художественная Академия и Академия Наук были на собственном обеспечении, но каждый год, когда у них кончались средства, они обращались к Царю. Он также содержал сиротские приюты, богадельни, дома для слепых и многие больницы.

Глава Царской Семьи, Николай Александрович должен был поддерживать постоянно растущее число членов Династии (около 60 человек). Каждый Великий князь получал 800.000 рублей золотом в год, а Великие княжны — приданое в 3 млн. рублей золотом.

Великая княгиня Ольга Александровна добавляет:

“Ко всему прочему, личная канцелярия Царя была завалена частными письмами о денежной помощи. Вдова полицейского просила помочь дать детям образование; одаренный студент университета просит субсидии, чтобы окончить учебу, крестьянин — корову, рыбак — новую лодку, вдове чиновника не на что купить очки. Царская канцелярия имела строгое предписание не оставлять без ответа ни одного письма. По каждому прошению наводились справки, и, в случае достоверности нужды, прошения удовлетворялись.

На бумаге — доход огромный, но фактически — нет. Бюджетный год начинался с 1 января. Довольно часто к осени у Ники уже не оставалось денег. Моя мать, Ники, Ксения, Михаил и я всегда смущались этим обстоятельством. Обладая таким богатством, я никогда не имела достаточно денег, чтобы купить себе то, что я хотела”.[78]

Согласно различным источникам, личный доход Императора и Императрицы составлял 40–50 тыс. английских фунтов в год — около 206–257 тыс. долларов в год. (Их общий доход можно было сравнить с ежегодным доходом короля Англии Эдуарда VII — 174 тысячи фунтов, не считая личного состояния. Его дворцы и путешествия частично оплачивались правительством, и ничего из этих денег не тратилось на благотворительные цели.)

Ко времени отречения имущество Николая Александровича и Александры Феодоровны оценивалось примерно в 1 млн. 287.5 тыс. долларов, которые были бы “уменьшены до незначительного состояния” из-за огромного количества субсидий, что они должны были выплатить.[79]

В своей работе “Перед революцией” Татьяна Браун пишет: “Популярное представление об огромном богатстве русской аристократии, проматывающей свои миллионы, роскошествуя на восточный манер, на самом деле малоосновательно, — ведь чтобы тратить эти миллионы, надо было бы их хотя бы иметь. Огромные частные состояния по меркам, типичным для промышленных стран Европы и Америки были вне досягаемости в такой преобладающе сельскохозяйственной стране, как Россия. Едва ли полдюжины самых богатых людей России могли бы соперничать с Рокфеллерами, Асторами, Вандербильтами и Ротшильдами, и лишь немногие из них могли бы похвастать таким же состоянием, как у пэров в Объединенном Королевстве. Конечно, были случаи показной расточительности, и существует много историй об экстравагантном поведении русской “золотой молодежи”, но такие рассказы можно легко найти и о “золотой молодежи” любой другой страны”.[80]

По своей инициативе Александра Феодоровна учреждала работные дома в России, школы для сиделок и ортопедические клиники для больных детей. Личный доход самой Императрицы был невелик, и ей приходилось урезывать свои расходы, чтобы выделить деньги на нужды благотворительности. В октябре 1915 года ей пришлось известить просителей, чтобы они подождали начала года, потому что свой годовой доход она истратила на вдов, раненых и сирот.

Во время голода 1898 года она пожертвовала 50.000 рублей из своего частного фонда для голодающих в деревне — что составляло восьмую часть годового фамильного дохода — это помимо обычных трат на благотворительные нужды”.[81]

Другой такой заботой Александры Феодоровны была школа народного искусства. Желая возрождать и развивать старые вымирающие крестьянские ремесла, Александра Феодоровна организовала школу, где молодые крестьянки и монахини проходили двухгодичный курс обучения народному рукоделию и изобразительному искусству.

В свою очередь, эти женщины потом учили возрожденному ремеслу других — в мастерских деревень и монастырей.[82]

К большому огорчению Александры Феодоровны, ей не удалось осуществить один из самых заветных своих планов — она хотела улучшить академическое образование женщин. Аристократия, опекавшая частные учебные заведения, была обижена ее критикой системы образования как непрактичной и устаревшей и не приняла предлагаемых ею планов реформ.

Благотворительная деятельность — вот то, чему Императрица отдавала себя с присущей ей самоотверженностью, помимо узкого круга Семьи и друзей.

Софи Буксгевден пишет:

“Императрица проявляла к этой работе огромный интерес. Она была истинным филантропом. Ей нравилось придумывать какие-то новые проекты, и она с энтузиазмом претворяла их в жизнь. Каждую деталь она тщательно продумывала, и во всем чувствовалось ее живое участие. При обсуждениях она всегда схватывала непосредственную суть вещей, выделяла наиболее практичные предложения, и самые лучшие и существенные поправки, как правило, исходили от нее. Все, кто соприкасался с нею в этих делах, не могли не оценить ясность ее мышления и здравый смысл. Она самозабвенно говорила об интересующих ее вещах и зажигала энтузиазмом единомышленников. Особенно ее занимала проблема благотворительной опеки детей. В этом направлении в России нужно было сделать очень много, и Императрица активно принялась за дело”.[83]

Государственные дела не мешали ее благотворительной деятельности.

“Сколько раз, чувствуя себя слабой и нездоровой, Императрица выезжала из Царского Села в Санкт-Петербург навестить больных. Она сама была заботливой матерью, и ей особенно близко было горе других матерей. И те, кого она хорошо знала, и случайные малознакомые люди — все находили утешение у Александры Феодоровны, обращаясь к ней со своими бедами. При малейшей возможности она посещала больных сама, а если не могла — писала теплые, утешительные письма, посылала любимые книги и цветы. Я неоднократно видела в Ялте, как она просто и скромно шла навестить больного в его бедном жилище, как разговаривала с больной матерью, делясь с ней своим опытом. Во время войны множество больных вдов и матерей приходили во Дворец, где их встречала Императрица со словами сердечного сочувствия и утешения. Александра Феодоровна старалась принимать этих женщин, избегая официальных церемоний, часто без придворных дам, чтобы ее гостьи чувствовали в ней только сострадающую их горю женщину. И те, кто видел Императрицу такой, никогда бы не сказали о ней, что она холодна или чопорна”.[84]

От первых дней своего замужества Императрица проявляла живой интерес к санаториям туберкулезных больных в Ливадии — в Крыму, имении Царской Семьи. Видя бедность этих санаториев, она помогала им из собственных средств. Анна Вырубова периодически навещала санатории, находила туберкулезных больных, которые по бедности не могли платить за лечение; составляла отчеты о медицинском обслуживании. Императрица с осмотрительностью оказывала помощь нуждающимся.

Каждое лето Александра Феодоровна организовывала базары по деревням вокруг Ливадии. Выручка шла на лечение бедных туберкулезных больных. Александра Феодоровна, с дочерьми и фрейлинами, сама принимала участие в распродаже изготовленных собственными руками изделий — прекрасного шитья, вышивок. У нее был свой киоск на этом базаре, и она работала на распродажах, не взирая на недомогания. Анна Вырубова вспоминает:

“Вокруг нее всегда была толпа. Люди протискивались, чтобы дотронуться до ее руки, рукава, платья, желая получить покупку из ее собственных рук. Часто люди на этих базарах просили показать им Царевича, а Императрица, радостно улыбаясь, ставила его на стол, и Алексей, смущаясь, мило раскланивался. Таковы были личные отношения Царя и его подданных, в которых отразилась патриархальность жизни и истинная душа России до революции. Часто я читала в книгах западных авторов, что Царь и его Семья жили в постоянном страхе, что народ ненавидел их, и они справедливо боялись этой ненависти. Ничего более далекого от правды невозможно себе представить. Никогда ни Николай II, ни Александра Феодоровна не боялись своих людей. Их невероятно раздражал постоянный надзор полиции, обеспечивающий их безопасность, и самым большим счастьем для них было очутиться без сопровождения в толпе русских людей, которых они любили”.[85]

Баронесса Буксгевден:

“Императрица была смелая. Она считала возможность покушения на жизни Царей как бы неотделимой от их положения, и никогда не заостряла на этом внимания и не думала об этом. Такая возможность всегда была, но она принимала судьбу с глубокой верой в Промысел Божий”.[86]

Когда дочери подросли, они стали заниматься благотворительной деятельностью вместе с матерью.

“Она неожиданно посещала многих туберкулезных больных, причем делала это очень деликатно. Когда не могла идти сама, посылала дочерей. Ей часто говорили, что не стоит подвергать девочек опасности — они могли заразиться туберкулезной палочкой у постели больного, но она не принимала этого во внимание, и Великие княжны навещали многих самых тяжелых больных. “Они должны видеть в жизни не только красоту, но и печаль,” — сказала она однажды”.[87]

Когда у Великой княжны Ольги появились собственные деньги, ее первой просьбой было позволить ей оплатить лечение ребенка-инвалида. Во время верховых прогулок она часто видела этого прихрамывающего мальчика с костылями и слышала, что у его родителей нет денег на лечение. Она тут же начала откладывать на его лечение из своих ежемесячных небольших сумм. Великим княжнам никогда не отказывали в просьбах. Девушки старались оказывать помощь и всегда интересовались результатами.

Многие авторы повторяли расхожее мнение о том, что Александра Феодоровна жила изолированно и чуждалась людей. Однако, из достоверных источников известно, что многое ей приходилось делать не по своему желанию, а согласно обязательствам. Летом, когда Царская Семья выезжала в Крым, “Императрица часто сидела у реки или у автомобиля — далеко ходить она не могла. Ей нравилось разговаривать с проходящими мимо сельчанами, и кончалось это обычно помощью людям, которые сначала не знали, с кем они говорят”.[88]

Глава IV. Последнее царствование Романовых

Правление Царя Николая II и Царицы Александры Феодоровны вызывает самое пристальное внимание историков. Быть может, потому, что это был последний бастион могущественного Самодержавия. Сам Запад сравнительно недавно отошел от подобной формы правления. Насаждение коммунистического режима и убийство Царской Семьи вызвали особый интерес в мире к этому историческому периоду, и эти события получили широкое освещение. Но жизнь и судьба Царской четы по-прежнему предстает перед нами противоречивой и полной вопросов: на самом ли деле Николай Александрович и Александра Феодоровна были слабохарактерными, бесчувственными тиранами, как их чаще всего изображали? Или есть нечто другое, более близкое к истине?

Многое из того, что написано о правлении Царя Николая II, — откровенная ложь. Большевики проделали грандиозную работу и отлично справились со своей задачей, оклеветав Царя и его Семью ложными свидетельствами и фальсификациями, завершив политическим оружием последние штрихи в картине своей расправы. Большинство из всего этого было с готовностью принято западной публикой, не имеющей ни малейшего представления о сложностях исторического пути и развития общества России, — для них Николай Александрович и Александра Феодоровна остались лишь тиранами. Если у читателя найдется время, и он попытается пробиться сквозь толщу литературных изысканий того времени, ему придется пройти несколько слоев информации, чтобы добраться до достоверных сведений о Царской Семье.

В первом слое находятся журналисты, которые были более заинтересованы в сенсациях, нежели в реальных фактах. Для этого годились любые “жареные факты” и инсинуации — ведь надо было создавать книги на продажу. Неизвестное просто додумывали и выдавали за действительное. Сюда можно отнести таких очевидно пристрастных авторов как князь Феликс Юсупов, один из убийц Распутина; князь известен своим развратным образом жизни и лжесвидетельством. Сначала Юсупов пытался скрывать и отрицать свое участие в убийстве Распутина. Это ему не удалось, и он изобрел трагический бестселлер, изобразив убийство как героический поступок. Будучи мужем племянницы Николая II, Юсупов буквально вывалял Царскую Семью в грязи. Критически настроенный читатель не придал бы никакого значения этой безвкусно составленной сенсационной перетасовке событий, но, тем не менее, это один из наиболее часто цитируемых источников об Императрице и Распутине.

Другие журналисты как будто более объективны, но в их повествованиях не хватает истинной причастности к жизни внутри Царской Семьи; к примеру, о здоровье Императрицы и ее сына. Ни один из этих авторов не был очевидцем личных разговоров в Царской Семье. К их числу относятся некоторые родственники Императора, которые не имели близких отношений с августейшей фамилией. Это и такая известная фигура как Морис Палеолог, французский посол при русском Дворе, чьи отчеты о Николае II и Александре Феодоровне имели характер второсортных великосветских сплетен.

Большинство этих людей соединяли слухи при Дворе со своими собственными наблюдениями, часто не умея или не желая отделить факты от вымысла. Они сообщали сведения, выдавая их за утечку информации из источников, близких Царской Семье, желая показать свою причастность к малоизвестным тонкостям, а не просто к дворцовой интриге. Тем не менее, зачастую они были сильно дезинформированы, и раскрывали себя тем, что их факты были просто несвежими затасканными домыслами, столь характерными для дворцовых сплетен[89].[90]

Более правдивыми кажутся те источники, на которых базируется настоящее исследование жизни Александры Феодоровны и ее Семьи. Это — люди самого близкого круга, непосредственные участники их повседневной жизни или, по крайней мере, те, кто передавал события и беседы из первых рук. Эти люди последовательны и откровенны. К ним относятся: сестра Николая II Ольга Александровна, баронесса Буксгевден, учителя-наставники Пьер Жильяр и Чарльз Гиббс, а также друзья Александры Феодоровны Анна Вырубова и Лили Ден. Все они дорого заплатили за свою близость к Августейшей Семье — ссылкой или тюрьмой.

Это можно оспаривать, учитывая пристрастность перечисленных людей. Но если взять их рассказы в целом — они свидетельствуют об объективности рассказчиков. Будучи рассеяны по всей Европе и не имея связи друг с другом, они дают удивительно схожие свидетельства о Царской Семье. Но чего они могли бы достичь фальшивой симпатией? Для скандала годится то, что легче всего продать, а не правдивые добрые отзывы. Разве нужна награда за преданность Семье, которой больше нет или если она в ссылке? Недостатки некоторых популярных антологий, таких как “Николай и Александра” Масси, коренятся в неверной оценке сильных и слабых мест цитируемых источников. Такая некритичность, а также изобилие излишних подробностей создает ореол правдоподобности, и читатель принимает на веру абсолютно все, включая искажения и домыслы. Описание сложностей, связанных с историей правления Николая II и крахом Династии могли бы заполнить много томов. Здесь можно привести несколько примеров самых распространенных искажений такого рода — не для того, чтобы, пользуясь случаем, выразить симпатии или преуменьшить социальные проблемы, а просто чтобы взглянуть на общепринятую точку зрения с другой стороны.

Императорская Россия сталкивалась с невероятными сложностями, которые трудно переоценить. Бремя правительства, с его нелюбовью к переменам, отягощалось праздным, ленивым высшим обществом, чья скука находила отдушину в оккультном спиритизме или радикальных политических теориях. Ленинское революционное движение частично финансировали именно представители высшего класса — того самого высшего класса, который он преследовал и уничтожал, придя к власти. Но в те времена политика была для них чем-то новым — скорее, это была игра. Отвергнув традиционную православную культуру и благочестие, не желая принять гражданскую ответственность за свою страну, они просто зачахли бы в своем бездействии как сухая лоза, если бы случившаяся революция не смела их на своем пути.

(Были, однако, и исключения, и в годы I Мировой Войны аристократия дала примеры героического самопожертвования. Кроме самой Александры Феодоровны, трое ее ближайших родственниц — Великая княгиня Елизавета Феодоровна, сестра Императрицы, двоюродная сестра Императора Великая княгиня Мария Павловна, сестра Императора Ольга Александровна не только опекали военные полевые госпитали и медпункты, но и перевязывали раненых на фронте, иногда под огнем на поле боя.)

Расшатывание Монархии усилилось в самом начале первого десятилетия XX века. Трудности переходного периода страны, которая медленно становилась промышленной, нельзя не принимать во внимание, так же как и последствия двух больших войн в течение 10 лет. Русско-японская война нанесла стране существенный урон, и те, кто хотел радикальных перемен, использовали ее, как и I Мировую Войну, чтобы сплести паутину общественного недовольства.

В 1897 году Китай отдал России в аренду на 99 лет Порт-Артур — единственный тихоокеанский порт с незамерзающими водами; другой порт на Тихом океане, Владивосток, три месяца в году не принимал судов, так как вода покрывалась льдом. Николай II еще не был опытным государственным деятелем, и принял во внимание интересы тех, кто хотел скрытно распространить влияние России на Корейский полуостров; сразу был проложен участок железной дороги Транссибирской магистрали через Манчжурию. Япония имела свой интерес к Порт-Артуру, и ее беспокоило слишком близкое соседство России в случае ее вторжения в Корею.

После тщетных попыток переговоров с Россией, Япония без объявления войны напала на Порт-Артур. Уверенная в быстрой победе, Россия ввязалась в войну, и восемнадцать месяцев спустя оказалась у стола переговоров по случаю победы японцев. Российский флот быт разбит, а настроения в обществе приняли угрожающий характер; страна очутилась перед лицом военных поражений и национального унижения.

Напряженная обстановка в стране заставила Николая Александровича предпринять шаги к политическим реформам, и он издает Октябрьский манифест, согласно которому в России появляется первый законодательный орган — Дума. Это был бесповоротный шаг к конституционализму. Так, по иронии судьбы, опрометчивая авантюра на Корейском полуострове стала ключом, отомкнувшим сокровищницу русской Монархии.

Но политические волнения витали в воздухе России не только по этим причинам. Во время массовых забастовок в январе 1905 года войсками была расстреляна демонстрация перед Зимним Дворцом. Этот кошмар Кровавого воскресенья будет преследовать Николая Александровича и Александру Феодоровну до конца жизни. Был пущен слух, что стрелять приказал лично сам Царь, и в течение последующих лет это послужило вдохновляющим призывом к революции.

Специалист в области русского языка и культуры Ричард Пайпс, профессор Гарвардского университета, рассказывает об этом в своей книге “Русская революция”. Мирная демонстрация, назначенная на 9-е, имела целью представить Царю петиции, призывающие к политическим и экономическим реформам. Составленные с помощью Союза Освобождения — группы конституционалистов, до этого тайно встречавшихся с социал-революционерами во Франции, эти петиции придавали политическую окраску жалобам, выдвигаемым рабочими союзами. Написанные в стиле, имитирующем крестьянскую речь, петиции обобщали первоначальные конкретные жалобы и недовольства. Поставив в известность Царя и министров, демонстранты направились по главным улицам столицы, сделав остановку у Зимнего Дворца. Николай Александрович, которого советники уверили, что все будет в порядке, что никаких эксцессов не предвидится, возвратился к своим обязанностям в Царское Село.

Восьмого января П.Д. Мирский, министр внутренних дел, созвал Кабинет министров, чтобы решить вопрос о вооруженных пикетах, которым надлежало стоять цепью вдоль линии следования демонстрации у Дворца и других стратегических объектов. Атмосфера все накалялась, и в одиннадцатом часу, напуганные слухами о тысячах демонстрантов и возможной агитацией толпы социалистическими элементами, Кабинет вызвал войска как средство устрашения на тот случай, если события выйдут из-под контроля, с намерением применять силу лишь в самом крайнем случае.

Когда 120 000 демонстрантов приблизились, первые рады остановились у дворцовых ворот, но, как и в трагедии Ходынки, огромная толпа насела сзади, и первые ряды смяли пикеты, а в некоторых местах демонстранты прорвались сквозь строй солдат. Сначала были даны предупредительные выстрелы, но солдаты, “не имея опыта справляться с толпой, реагировали единственным известным им способом — беспорядочно стреляли в надвигающуюся толпу”. 200 демонстрантов были убиты и 800 ранены. Неделю спустя Царь Николай II сместил Мирского с поста министра.[91]

Угрозой России был нигилизм. Он начался как культурное течение, а затем перешел в политический принцип. Члены его были склонными лишь к разрушению. Позже нигилистов стали использовать те, кто в своем стремлении к радикальным реформам убивали тысячи людей, чтобы проложить путь своей богоборческой утопии.

Летом 1906 года премьер-министр Столыпин повесил 600 человек за политический терроризм. Это намного меньше тех 1600 “губернаторов, генералов, солдат и деревенских полицейских, которых убили бомбы и пули террористов”.

Два великих русских писателя отразили бессмысленную философию нигилизма в своих произведениях: Тургенев в “Отцах и детях” и Достоевский в “Преступлении и наказании”, “Записках из подполья” и “Записках из мертвого дома”, где ярко запечатлели настроения анархистов. Самой сокрушительной критике со стороны Запада подверглась карательная система Царизма. Слухи об огромном количестве казней породили популярную карикатуру на Царскую Россию: тысячи людей посылают на смерть, на виселицы, в сибирскую ссылку. По правде говоря, высшая мера наказания была отменена в России с середины XVIII века за все преступления, кроме политического терроризма и убийства. Крайние меры, предпринятые в 1906 году Столыпиным перед лицом развернутого терроризма, были отклонением от политики предыдущих десятилетий. Всего семьдесят три человека было казнено в XIX веке русским правительством — наверно, наименьшее число среди важнейших мировых держав.[92][93]

Хотя система сибирской ссылки являлась не самой совершенной в каком-то смысле — были и крайности, как в любой карательной системе; однако, неверно считать, что в Сибирь ссылали только политических заключенных. Из всех, сосланных в Сибирь, 87% были осуждены за такие ужасные преступления, за которые в Европе, несомненно, подверглись бы более суровому наказанию, включая смертную казнь. По мере роста стачек и терроризма за период с 1905 по 1907 год количество сосланных политзаключенных увеличилось. Согласно одного источника, 45 тысяч людей были высланы в административную ссылку за последние три месяца 1905 года. Но надо отметить, что эта оценка была опубликована в 1923 году, когда коммунистическое правительство уже начало свой резкий пересмотр истории, как замечает один современный писатель, “пусть вас не смущает относительно мягкая политика прежних дней. Позже придут страшные концентрационные лагеря другого режима”.[94]

Александр Тарсаидзе, в своей книге “Цари и президенты” дополняет картину:

“Попытайтесь вместо Сибири представить себе какой-нибудь малонаселенный западный штат, и суть системы ссылок станет яснее. Кто может сомневаться в том, что приговоренный к заключению в Левенворте[95] предпочтет деревеньку в пустынной Дакоте, если к нему может приехать семья и где он, если уж ему так захочется, сможет писать статьи, обвиняя в своих бедах американское правительство.

В биографии Ленина Валерий Марку описывает чистенькую комнатку в крестьянском доме, уставленную книгами, где Ленин и его невеста Надежда Крупская “могли любоваться из окна бескрайней степью, где ни звука, ни следа человеческого, лишь степной простор. Мерцали вдали белоснежные вершины гор Монголии, а в зимние утра, в летние дни глаза слепило от сияния света. Вот в таком приятном простом домике Ленин мог свободно писать свою главную работу “Развитие капитализма в России”, которую опубликовал в 1899 году, будучи все еще в ссылке. Оттуда он переписывался с друзьями в России. Имперское правительство не только не мешало его работе, а чуть ли не поощряло ее. Мадам Крупская в своих мемуарах раскрыла нам, что Ленин получал денежные пособия от правительства и мог не только платить за аренду дома, жить на эти деньги и нанимать слуг, но и ходить на охоту, на рыбалку, совершать поездки по окрестностям”.[96]

В то время как революционное движение набирало силу, в правящие классы все сильнее проникал дух реформ. Может быть, если бы русская Монархия имела в запасе больше времени, а “народные” волнения не так хорошо организованы, Россия, возможно, избежала бы катастрофы — ленинской власти: убийств и репрессий миллионов людей.

Тем не менее, земельная реформа, улучшение условий труда и образования на время ослабили угрозу революции. И разве не ирония судьбы: чем больше попыток реформ предпринимало правительство, тем более приближалось падение Самодержавия. Ленин знал, что ему надо действовать быстро и решительно, пока его призывы не умерли на баррикадах. Понадобилось бы много томов, чтобы объяснить, почему победил Ленин и провалились попытки Царя править более гуманно и справедливо. Здесь можно лишь кратко изложить несколько причин тому, перечислив, что было предпринято.

Когда дед Николая II освободил крестьян в 1861 году, он не только попытался возвратить землевладельцам средства в виде субсидий и регулярных платежей от крестьян-собственников, но и разработал план освобождения. Однако, непредвиденные общественные потрясения скоро пресекли эти намерения, не дав им реализоваться.

Быстро росло население, разрушались устойчивые сельские социальные структуры, постоянно снижался спрос стараниями инородцев-перекупщиков, завышавших цены, на ранее ходкий товар крестьянина — продукцию сельского хозяйства; теперь нужнее стали товары промышленного производства: одежда, предметы для домашнего хозяйства — все это легло тяжким бременем на миллионы бывших крепостных и тех крестьян, которые порвали с традиционным жизненным укладом, чтобы заявить права на свою собственную землю. В течение нескольких последующих десятилетий проблемы становились все острее, и никакие ответные действия правительства — выдача большого количества субсидий, пособий для переселенцев, аннулирование огромных сумм задолженностей — уже просто не могли изменить ход событий. Ситуация все ухудшалась, хотя к тому времени, как грянула революция, крестьяне были владельцами или арендаторами 90 процентов всей пахотной земли и 94 процентов домашнего скота. Их хозяйства просто не давали того постоянного дохода, который был им так нужен.[97][98]

Во время пребывания Петра Столыпина на должности премьер-министра (1905–1911), земельная реформа была узаконена при поддержке Императора. До этого многие крестьяне были объединены в общины в своих родных селах, и каждый крестьянин владел участком общинной земли. Это давало ему право голоса на сельских сходках, а также призывало его к ответственности перед общиной. В это время крестьяне составляли около 4/5 населения России, сельские общины имели свои суды и судей, избираемых сельскими сходками, которые имели право разбирать гражданские дела.

Согласно новым реформам, крестьянину разрешалось выходить из коллективных хозяйств и заявлять права на выделенную ему землю. Собственное землепользование поощрялось; с одобрения Царя много государственных земель было продано крестьянам через правительственные субсидии и низкопроцентные ссуды. Как надо поддерживать реформы, Николай Александрович показывал дворянам-землевладельцам личным примером. Распродавались большие участки пахотной земли — кабинетные земли Семьи Романовых. Столыпин пошел еще дальше и издал закон о принудительном отчуждении больших участков земель по смерти крупного землевладельца, к большому неудовольствию верхушки общества. Столыпина, человека, наверное, самых дальновидных взглядов того времени и способнейшего премьер-министра за все время правления Николая II, убили революционеры в 1911 году. (Примечательно, что после революции Ленин конфисковал в пользу государства все только что приобретенные крестьянами земли.)

В то же самое время правительство систематически принимало меры для облегчения труда рабочих на заводах и фабриках, постепенно освобождая их от тяжелых условий труда, какие были распространены на заводах Западной Европы в начале промышленной революции. В 1897 году был установлен 11,5-часовой рабочий день, а в 1905–1906 его снизили до 9–10 часов для большинства рабочих, для остальных же рабочий день стал 8-ми часовым.

К 1903 году всем владельцам фабрик и заводов вменялось в обязанность обеспечивать медицинский уход за рабочими и членами их семей и обучение грамоте рабочих и их детей. Еще до этого указания многие крупные землевладельцы добровольно создали у себя подобные права. В 1912 году добавились компенсации и выплаты за инвалидность по усмотрению рабочей администрации. Как отмечал социолог Рут Руза, анализируя этот законопроект в своей работе в 1975 году, в нем были недостатки, но “в своем обеспечении рабочих медицинским уходом этот законопроект пошел значительно дальше того, что предлагала любая другая страна”.[99][100]

Одним из самых трудных вопросов правления Николая II был еврейский вопрос. История евреев в России слишком длинная и сложная, чтобы изложить ее здесь.

Отношение Царя к так называемым “погромам” можно видеть по его реакции на убийство Столыпина. Когда премьер-министр был убит в Киеве еврейским террористом, Николай II сразу же отреагировал, чтобы не допустить ответных действий; он немедленно приказал губернатору принять все меры, чтобы предотвратить возмездие, даже если для этого придется ввести войска.

Нет никаких доказательств человеческой враждебности Царя к евреям. Правда, существует его письмо к матери, в котором он выражает беспокойство по поводу большого числа евреев, участвовавших в демонстрациях и беспорядках 1905 года. В России издавна существовали законы, ограничивающие деятельность евреев. То, что Николай II не торопился изменить эти законы, исходило из боязни последствий стремительных социальных реформ в нестабильном обществе России.

Ко всему прочему, вопреки западному восприятию этих законов, сами по себе ограничения — как географические, так и социальные, не являлись непреодолимой стеной. В зависимости от политической и экономической обстановки в разные периоды истории России, все эти ограничения зачастую игнорировались. Во время Царствования Николая II в европейской части России были евреи-промышленники, евреи-ученые, врачи, служащие. И в прежние века евреи также занимали высокие посты в правительстве.

Как бы то ни было, факты ограничения деятельности евреев в Царской России как результат долговременной государственной политики дошли до нас виде архивных документов. Немудрено, что их богоборчество и — в ответ — эта политика привели многих евреев в ряды нигилистов-революционеров. Причиной тому называли и многие факторы такого характера, как культурная самоизоляция, а также противостояние Святой Православной Церкви. Следует упомянуть, что в Православии содержится много строгих ограничений против иудаизма.[101]

Еще одно, последнее, историческое недоразумение — политика Царского правительства в области образования. Есть общеизвестное представление об образе Царя-деспота, который умышленно держит своих подданных в невежестве и безграмотности. Царь Николай взошел на Престол в 1896 году. К этому времени немногим более четверти всего населения в возрасте более 10 лет могло читать и писать. (В 1897 году 27,8 процента могли читать и писать.) Широко распространено сравнение с более высокими европейскими данными, но оно не совсем корректно, так как многие из жителей коренного населения Кавказа, Сибири и Средней Азии, все еще вели примитивный, полукочевой образ жизни, снижая общие Имперские показатели.

К 1908 году начальное образование могли получить все дети от 8 до 11 лет, а 9 лет спустя начальное образование стало обязательным и был разработан план об обязательном среднем образовании в стране к 1925 году. К 1917 году в России, стране со 170-миллионным населением, число грамотных возросло в 2 раза. Половина населения страны могла читать и писать; вполне можно было ожидать, что к 20-м годам неграмотность исчезнет совсем.[102]

К началу I Мировой войны в России было 90 государственных университетов и колледжей. Получив поддержку Царского правительства, открывались “народные” или “свободные” университеты, которые, не будучи государственными, выдавали дипломы об окончании учебного заведения, оценивавшиеся весьма высоко. Одним из наиболее известных (хотя и не самым крупным) был Университет Шанявского. К 1913 году в нем было 6000 студентов, половина из них — женщины, что было выше показателей любого смешанного университета в Европе.

По инициативе губерний, уездов и частных лиц открывалось много школ для детей старше 11 лет и для взрослых; все школы были либо бесплатными, либо плата была низкой. Эти школы пользовались успехом и уважением и полностью соответствовали своему назначению.

В 1911 году в Российской Империи насчитывалось четыре Духовных академии, 57 семинарий, 184 духовных училища, 61 епархиальное училище, 13 женских училищ духовного ведомства, состоявших под Высочайшим покровительством Ее Императорского Величества Государыни Александры Феодоровны.

За время царствования Государя Николая II число студентов увеличилось на 400%. Поражает рост женского образования (с 1899 по 1914 годы количество женских гимназий с 54 102 увеличилось до 328 800 — на 507%). Анкета 1920 года, проведенная советами, установила грамотность 86% детей от 12 до 16 лет, начавших учиться при Царской власти.

Придя к власти, Ленин закрыл широкую сеть школ и университетов, а ведь они были учреждены рабочими, которые там преподавали и учились, и которых он пришел “освободить”.

В своем ярком исследовании о дореволюционной России Татьяна Браун пишет: “Тогда как в России того времени весьма критически относились к своей системе образования, и особенно к той роли, которую играло в этом Правительство, иностранцы высоко отзывались о нем. Морис Баринг, обозреватель, долго живший в России, пишет в 1914 году, лишь за несколько лет до революции: “Обычный русский человек образованного среднего класса очень образованный — настолько лучше образованный, чем обычный просвещенный англичанин, что сравнение показалось бы неуместным”. А в глазах американского специалиста, изучавшего пятьдесят лет спустя систему образования Царской России “остается очевидным, что какие бы недостатки ни существовали в других областях, в общем образовании Самодержавие сделало очень много полезного и разумного к тому моменту, когда военная катастрофа вычеркнула это образование из истории””.[103]

Глава V. Великая война

Пахнет гарью четыре недели,

Торф сухой по болотам горит.

Даже птицы сегодня не пели,

И осина уже не дрожит.

Анна Ахматова

В 1905 году из-за забастовок и массовых политических волнений Император Николай II подписал Октябрьский Манифест о полуконституционном законодательном органе власти — Государственной Думе. Щедрые привилегии и льготы были обещаны Манифестом. Среди депутатов первой Думы были 191 крестьянин (39 процентов от общего числа), против 123 депутатов от дворянства, а также многие представители нерусских национальностей. Сэр Бернард Парес, английский военный атташе в России времен Первой Мировой войны вспоминает:

“Трудно представить себе более живописное сборище. Каждый из членов Думы был одет в платье своего сословия. Представители крестьянства и интеллигенции были одеты очень скромно. Здесь были и русские священники с длинными бородами и волосами, румынский католический епископ в скуфье, окантованной красным, разнаряженные казаки с Кавказа, башкиры, буряты в странных украшенных блестками азиатских одеждах, польские крестьяне в яркой военной форме, огромное количество степенных бородатых крестьян в высоких сапогах”.[104]

Сначала из избранной народом Думы выделился Государственный Совет, высший законодательный орган, половина из которого выбиралась, а вторую половину назначал Царь. Совет имел право вето на законы, издаваемые Думой. За Царем тоже оставалось право вето на законы, управление внешней политикой государства, решающий голос в вопросах обороны. Дума же полностью контролировала бюджет страны.

Первая Дума была закрыта правительством спустя 72 дня с начала ее работы, после того, как депутаты представили список требований, начиная от освобождения всех политзаключенных до немедленной отставки Царского кабинета. Они не давали говорить представителям правительства, создавая жуткий хаос на заседаниях своими криками.

Через несколько месяцев вновь выбранная Дума также была закрыта, когда представители радикалов потребовали, чтобы армия восстала и свергла правительство. За несколько заседаний Думы радикалы превратили законодательный орган в “сумасшедший дом воплей, оскорблений и скандалов”.[105]

После неудач первых заседаний Думы правительство изменило избирательный закон, чтобы ввести в законодательный орган большее число землевладельцев и образованных мелкопоместных дворян, которые были более консервативны и осмотрительны. Они сумели начать работу как независимый орган. Постепенно взаимное недоверие между Думой и правительством сменилось уважением. Царь отмечал, что “эту Думу нельзя упрекнуть в попытках захватить власть, и с нею нет причин ссориться”. Позднее он добавит: “Дума слишком резко начала, теперь она не торопится, стала лучше и более устойчива”. Вероятно, Царь надеялся, что в конце концов обретет совещательный орган, с помощью которого он смог бы справиться со вторгающимся конституционализмом”.[106]

Теперь очевидно: Богом было попущено появление представительного правительства. Николай Александрович и Александра Феодоровна родились в ту позорную эпоху, что несла падение Монархии. Они столкнулись с действием безбожного политического мышления, которое требовало Учредительного Собрания. Уже само учреждение Государственной Думы в 1905 году фактически предзнаменовало собой конец Самодержавия.

Теоретически Россия могла бы закончить конституционной Монархией, как Великобритания и другие Европейские страны, хотя это было бы пародией на Самодержавие, где власть Самодержца существует лишь как некий странный и призрачный символ, лишенный власти, принципов, ответственности, — всего, что несло смысл помазания на Царство.

Возможно, даже более, чем сам Николай Александрович, Александра Феодоровна знала, что предвещало появление Думы. Снова и снова она сожалела о начале конституционных перемен в стране. Она не раз повторяла, что за Самодержавие, унаследованное ее мужем, будет в ответе впоследствии их сын, и хотела, чтобы государство не ослаблялось, так что Алексей смог бы “быть хозяином самому себе, как и должно быть в России…”[107]

Мы можем указать только на двусмысленность их положения как помазанных на Царство правителей, которых увлек за собой поток политических событий, и выход здесь — либо нарушить клятву, либо дать разногласиям разорвать страну, которую они так любили.

Николай Александрович не высказывал свою точку зрения по этому поводу, однако, многое можно понять из его предостережения младшему брату, в пользу которого он отрекся от Престола, чтобы тот работал “в полном согласии с представителями народа, заседающими в законодательных органах власти”. В любом случае, это было бы лучше, чем угроза гражданской войны, когда убивают русских, что и сделал Ленин в свое время. Но до конца своей жизни Николай Александрович будет спрашивать себя: “Правильно ли я сделал?” и “Лучше ли так для России?”

“Выстрел, прогремевший на весь мир” и вызвавший Первую Мировую войну в 1914 году, также ускорил и падение Российской Монархии. Было ли это предчувствием грядущей беды или просто ненавистью Николая Александровича к войне, но он предпринял миротворческие шаги сразу по восшествии на Престол. Он не доверял хрупкому миру в Европе, основывающемуся на балансе военных союзов, и призывал к международной конференции по разоружению. Сначала многие лидеры мировых держав встретили это предложение насмешкой. Но позднее, в мае 1899 года в Гааге собрались представители 26 стран, включая все ведущие державы. Причиной тому могло быть либо искреннее желание договориться, либо боязнь остаться не у дел.

Хотя призыв России к разоружению был отклонен большинством голосов, участники конференции выработали мировое соглашение по решению международных споров — предвестник Организации Объединенных Наций, и сам Николай Александрович свой спор с Британией в 1905 году решал согласно Гаагской конвенции. Накануне I-й Мировой войны Царь просил Австрию и Сербию уладить свои противоречия в Гааге, чтобы избежать катастрофы, но его предложение было отвергнуто.

К несчастью, Россия вступила в войну 1914 года плохо подготовленной. Не хватало всего: пушек, оружия, транспорта. Десятилетием раньше русский флот был истреблен в русско-японской войне. Единственная сила России — это миллионы людей, которых она могла призвать под ружье. Все это Николай Александрович знал в 1911 году, когда сказал одному из иностранных послов, что об участии России в войне не может быть и речи в течение ближайших 5–6 лет. Но три года спустя его ввели в заблуждение бойкие утверждения генералов, говоривших, что военного снаряжения уже вполне достаточно.

Так, когда Царский военный министр Сазонов предупредил Императора в конце июля, что он больше не может откладывать мобилизацию, Николай Александрович уже чувствовал, что вопрос не в том, сможет ли Россия защитить себя; теперь это был вопрос совести для него как правителя: должна ли вообще Россия ввязываться в кровопролитную войну. Бледный и взволнованный, он предупредил Сазонова: “Подумайте, какую ответственность Вы предлагаете мне взять на себя. Помните, что означает послать сотни тысяч русских людей на смерть”. Неохотно, но с убеждением, что поступает правильно в защиту Православной Сербии, он дал приказ о мобилизации. Спустя два дня Германия объявила войну.

Палеолог, французский посол, пишет в своем дневнике: “Итак, жребий брошен. Роль здравого смысла в правительствах государств так невелика, что понадобилась всего неделя, чтобы дать разразиться мировому безумию! Не знаю — история даст оценку дипломатической операции, в которой я принимал участие вместе с Сазоновым и Бьюкененом;[108] но все мы трое имеем право заявить, что мы сознательно сделали все, что было в нашей власти, чтобы спасти мир, не жертвуя, однако, ни одним из наших государств и сохраняя независимость и честь наших стран”[109].[110]

Объявление войны произвело ошеломляющий эффект. На какое-то время русские люди объединились вместе, изливая патриотические чувства в поддержку своего Правителя. Перед лицом угрозы из-за рубежа приутихли массовые забастовки, столь многочисленные в предыдущем году, подогреваемые агитацией как либералов, так и радикальных революционных группировок.

Александра Феодоровна со всем присущим ей пылом принялась за новые хлопоты. Она оказывает помощь по распределению средств на нужды войны, организовывает медицинские пункты, приспосабливает под госпитали все дворцы, которые только было возможно; Петровский и Потешный в Москве, а также Николаевский и Екатерининский были первыми переоборудованы для этих целей. В дворцовом госпитале она со своими дочерьми организовала курсы сестер милосердия и сиделок. К концу года под ее опекой было уже 85 военных госпиталей и 10 санитарных поездов. В начале войны она приказала сделать ко дворцам пристройки, чтобы разместить там жен и матерей госпитализированных солдат, а также организовала пункты в Санкт-Петербурге для изготовления перевязочного материала и медицинских пакетов, где работали женщины разных классов.

Анна Вырубова пишет:

“Тогда мы были сестрами милосердия, нас обучили медицинскому делу. Приходили в госпиталь сразу после Литургии к 9 утра и шли прямо в приемный покой, где лежали раненые, поступившие после оказания им первой помощи в окопах и полевых госпиталях. Их привозили издалека, всегда ужасно грязных и окровавленных, страдающих. Мы обрабатывали руки антисептиками и принимались мыть, чистить, перевязывать эти искалеченные тела, обезображенные лица, ослепшие глаза — все неописуемые увечья, которые на цивилизованном языке называются войной. Я видела Императрицу России в операционной госпиталя: то она держала вату с эфиром, то подавала стерильные инструменты хирургу, помогая при самых сложных операциях, принимая из рук работающего хирурга ампутированные руки и ноги, убирая окровавленную и порою завшивевшую одежду, перенося все зрелища, запахи и агонии этого самого страшного места — военного госпиталя в разгаре войны. Она была неутомима и делала свою работу со смирением, как все те, кто посвятил свою жизнь служению Богу. Семнадцатилетняя Татьяна была почти так же искусна и неутомима, как и мать, и жаловалась только, если по молодости ее освобождали от наиболее тяжелых операций. Императрицу не оберегали от трудностей, да она и сама этого не позволяла. Думаю, никогда я не видела ее более счастливой, чем в тот день, когда она, после двух месяцев интенсивного обучения, шествовала во главе процессии сестер милосердия для получения красного креста и диплома военной медицинской сестры. С того самого времени буквально вся наша жизнь была посвящена тяжелому труду. Мы вставали в 7 утра, часто поспав час или два после ночного дежурства. Императрица не чуралась абсолютно никакой работы. Случалось, хирург сообщал несчастному солдату о предстоящей ампутации или об операции, которая может окончиться фатально; солдат поворачивался и кричал с мукой в голосе: “Царица! Постой рядышком. Подержи меня за руку, чтобы я смелее был”. Кто бы это ни был — офицер или молодой солдат-крестьянин, она всегда спешила на зов. Положив раненому руку на голову, она говорила ему слова утешения и ободрения, молилась с ним, пока готовились к операции, ее милосердные руки помогали при анестезии. Люди обожали ее, ждали ее прихода, протягивали свои перевязанные руки, чтобы дотронуться до нее, когда она подходила, улыбались ей, когда она опускалась на колени у постели умирающего с прощальными словами молитвы и утешения”.[111]

В своих письмах из ссылки Александра Феодоровна пишет, что она, Императрица, видела себя матерью России, матерью всех ее людей. В начале войны она взяла на себя труд прикреплять маленькие образки к цепочкам, чтобы каждый солдат мог получить что-либо, сделанное ее руками. Она занималась этим всю войну во время деловых встреч и кратких минут отдыха. На фронт ушло 15 миллионов человек и, хотя мы не знаем, сколько таких образков она сделала, но заниматься такой работой было постоянным для Александры Феодоровны.

Многие из аристократических кругов критиковали ее за работу по уходу за ранеными, считая, что это ниже ее достоинства. Александра Феодоровна писала в письме:

“Некоторым может показаться, что мне не обязательно это делать, но я не просто присматриваю за госпиталем и помогаю насколько возможно, ведь от этого — только добро, сейчас на счету каждый человек. Это отвлекает людей от грустных мыслей”.[112]

Сестре Виктории она пишет в 1915 году:

“Только что умер на операционном столе офицер. Очень тяжелая операция прошла удачно, а сердце не выдержало. Тяжело в такие моменты, но мои девочки должны знать жизнь, и мы через все это идем вместе”.[113]

Александра Феодоровна, ухаживая за ранеными, лучше знала разрушительную работу войны, чем ее муж; как главнокомандующий, он не так уж часто бывал на передовой линии фронта.

Современные авторы беспечно продолжают описывать Александру Феодоровну как самовлюбленную и избалованную — будто бы до того, как разразилась война, она вставала с постели только поздно утром, и почти никто не упомянет о том, что это делалось по предписанию врача, поскольку у нее было больное сердце. И напротив, когда она, не взирая на слабое здоровье, во время войны начала ухаживать за ранеными, чьи страдания были неизмеримо более тяжелы, чем ее собственные, Императрицу стали обвинять в импульсивности и истеричности. К концу 1914 года такая изматывающая работа дала себя знать, и она несколько недель не вставала с постели. К 1916 году Александра Феодоровна была окончательно изнурена.

После нескольких побед в начале войны стала мучительно очевидна бедность российского арсенала. Более того, России приходилось транспортировать людей и поставки для фронта, преодолевая огромные расстояния — в четыре раза больше, чем Германии, в которой общая длина железных дорог была в 10 раз больше. Тем не менее, русская армия неумолимо атаковала врага, чтобы отвлечь на себя немецкие войска от зажатой в тиски французской армии. Бросив все свои “неограниченны” ресурсы в войну, Россия понесла ошеломляющие потери.

К августу 1915, когда немцам сдали Варшаву, потери людей и нехватка военной техники стали критическими. Надеясь поднять моральный дух армии, Николай II принимает на себя роль главнокомандующего и едет на линию фронта.

Впоследствии роль России в I-й Мировой войне будет игнорироваться и даже высмеиваться бывшими союзниками. И вот одинокий голос в защиту Николая II как главнокомандующего фронтом.

Уинстон Черчилль, 10 лет спустя:

“Это лишь мода того времени — представлять Царя как недальновидного, испорченного, некомпетентного тирана, но обзор 30-месячных военных действий с Германией и Австрией должен исправить эти неточности и выявить основные факты. Мы можем мерить силу Российской Империи по битвам, которые она вынесла, по бедам, которые она претерпела, по несокрушимым силам, которые она развила в себе и по тому, как она возрождала себя. В правительствах государств, когда происходят великие события, глава народа, кто бы он ни был, признается ответственным за неудачу, и лишь в случае успеха его оправдывают. Что до того, чьим трудом это было достигнуто и спланировано, — упреки или похвала достаются высшему представителю власти. И с какой стати Николай II должен быть исключением из этого жестокого правила? Он сделал много ошибок? А какой правитель их не делал? Он не был ни выдающимся военачальником, ни великим правителем. Он был лишь обыкновенным честным человеком, нормальных человеческих способностей, милосердным, имеющим крепкую веру в Бога и во всем полагающимся на Него. Но главная тяжесть основных решений лежит на нем. На встречах на высшем уровне все проблемы сводятся к “да-да” и “нет-нет”, но когда обстоятельства переступают границы способностей человека и случается нечто непредсказуемое — отвечать должен он. Он — как кончик иглы компаса. Война или мир? Наступать или отступать? Вправо или влево? Демократия или жесткий режим? Бросить или сохранить? Таковы были поля сражений Николая II. Отчего же он не заслужил награды, сражаясь на них? Вот знаменитое наступление русских войск 1914 года, спасшее Париж; вот удалось справиться с агонией отступления полувооруженной армии; постепенное накапливание сил; победы Брусилова; наступление в кампании 1917 года — непобежденная, сильнее, чем прежде, армия; и что? все это без его участия? Несмотря на ошибки — огромные, ужасные, тот режим, что он представлял, осуществляя руководство страной, вкладывая живую искру своего личного участия, — именно он выиграл войну для России в то время.

Вот он почти сражен. Темная рука в перчатке глупости теперь вступает в дело. Царь в ссылке. Предавайте его и все, что он любил, мукам и смерти. Умаляйте его достижения, порочьте его поведение, оскорбляйте его память; но остановитесь и скажите нам — кого вы нашли лучше? Кто или что поведет за собой Российское государство? Люди талантливые и смелые, люди амбициозные и жестокие, силы дерзкие и напористые? Этих всегда хватало. Но никто не сможет ответить на простые вопросы — какая судьба, какая жизнь ждет Россию?”[114]

Будучи на фронте и не имея возможности заниматься внутренними делами государства, Николай Александрович нуждался в человеке, который мог бы осуществлять надзор за текущими делами и заниматься внутренней политикой. И все чаще Николай Александрович обращался за помощью к Александре Феодоровне. В течение многих лет участие Царицы в делах государства сводилось к воспитанию детей — особенно Царевича, делам милосердия и заботе о своем слабом здоровье. Но теперь она откликнулась на призыв мужа и, сделав сначала несколько робких шагов, она в дальнейшем приобретает доверие, работая с министрами, и побуждает их к переменам, которые считает необходимыми. Правление Александры Феодоровны носило неофициальный характер, хотя в России было принято передавать бразды правления Царице в случае временного отсутствия супруга.

Николай Александрович часто писал, подбадривая ее: “Будь моими глазами и ушами там, в столице, пока я здесь. Тебе надо только сохранять мир и согласие среди министров — этим ты окажешь огромную услугу и мне, и нашей стране”.[115]

Александра Феодоровна понимала свою неопытность в ведении государственных дел, и часто в ее письмах к мужу сквозила неуверенность, она просила прощения, боясь, что ее предложения были наивны и самонадеянны. Николай Александрович отвечал: “Мне не за что прощать тебя — наоборот, я глубоко благодарен тебе за помощь в продвижении такого серьезного дела”.[116]

Все же, спустя некоторое время, Александра Феодоровна теряет свою популярность среди придворных. Ее неофициальное правление словно подлило масла в огонь, превратив пламя в пожар.

Глава VI. Императрица и Распутин

Глубокая неприязнь к Императрице со стороны прогрессивного общества вызвала многочисленные злословия и о дружбе ее с Распутиным, и о его предполагаемом влиянии на нее и Императора. Описываемый здесь портрет составлен, насколько это возможно, на основании достоверных источников, но даже при всем этом полная правда о нем ускользает от нас. Тот, кто попытается по своему собственному предубеждению либо реабилитировать Распутина, либо предать его проклятию, вынужден будет не принимать во внимание множество противоположных мнений.

Григорий Распутин не был ни священником, ни монахом; он был почти неграмотным странником, родом из Сибири. С согласия жены он ушел из своей деревни странствовать по святым местам — в то время это было распространенным явлением среди русских крестьян. Как свидетельствует дочь Григория Распутина, Мария, он еще ребенком обнаружил в себе природный дар прозорливости. Когда Григорий стал старше, исцеления по его молитвам сделали его известным в родных местах. В 1903 году Распутин появился в Санкт-Петербурге и был представлен в аристократических кругах благодаря своей известности странника и прозорливца. Затем, в 1905, его представили Императору и Императрице в доме одного из родственников Царской Семьи, а позднее пригласили в Царское село — рассказать о странствиях.

Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая II, рассказывает: “Он не был ни святым, ни дьяволом. Для Ники и Аликс он оставался тем, кем был на самом деле — крестьянином с крепкой верой в Бога и даром исцеления. В его встречах с Императрицей не было ничего мистического — все это плод воображения людей, никогда не встречавших Распутина во Дворце. Некоторые даже превратили его в приближенное лицо. Другие называли его то монахом, то священником. Он же не занимал никакого положения при Дворе или в Церкви, и не было в нем ничего привлекательного или захватывающего, как считали люди, кроме несомненного дара исцеления. Он был простой странник”.[117]

Распутин сознавал греховную свою природу, говорил, что ему есть в чем каяться на исповеди. С самого начала его появления в обществе, отец Иоанн Кронштадтский и архимандрит Феофан (Быстров), духовник Царской Семьи, говорили, что чувствовали его искренность.

Ольга Александровна добавляет:

“Важно не забывать, что и Ники и Аликс были полностью осведомлены о прошлом Распутина. Абсолютная неправда, что они почитали его за святого, неспособного на зло. Повторяю снова, я имею право говорить это: не дурачил их Распутин, и не было у них никаких иллюзий насчет него. Беда в том, что люди не знали правды, а положение Ники и Аликс не позволяло им пускаться в оправдания по поводу обрушившейся на них лжи”.[118]

Великая княгиня Ольга Александровна лично была далека от благорасположения к Распутину. Ей он никогда не нравился, но она чувствовала, что “интересам истории нельзя служить с пристрастной позиции”. Она редко его видела.

Когда стало известно, что Распутин принят во Дворце, его репутация сильно возросла, и многие стали пытаться использовать его для удовлетворения собственных амбиций. Его засыпали просьбами походатайствовать перед высокими покровителями, поскольку считалось, что он имеет на них влияние, предлагали подарки, чтобы достичь ответной милости, но Распутин ничего не просил и не брал для себя. Даже мебель в небольшой квартире, которую он снял для себя и двух дочерей, была взята в аренду. Через его руки проходили огромные суммы денег, но доподлинно известно, что большую часть он отдавал бедным. Есть свидетельство о том, что Распутин умер нищим, что у него не осталось ничего, кроме Библии, одежды и нескольких маленьких подарков от Императрицы. Это было недавно оспорено одним автором, — он сообщает, что у Распутина на счету в Тюменском банке было 150 000 рублей. Это обвинение безосновательно — семья Распутина не получала денег со счетов банков, разве что для них была пожалована какая-то сумма после его смерти.[119]

Отношения Распутина и Царской Семьи не шли дальше вечерних его рассказов, если не считать периодических приступов болезни Алексея. Однажды в 1907 году в Царском Селе во время особенно тяжелого приступа Алексей упал в саду. Как и в прежних случаях, нога в месте удара сильно распухла, удар при падении вызвал внутреннее кровотечение, и через несколько часов Наследник корчился от невыносимой боли. К полуночи врачи не оставили родителям никакой надежды: кровотечение остановить не удавалось. Александра Феодоровна, отчаявшись спасти жизнь сына, попросила молитв Распутина.

Ольга Александровна пишет:

“Он приехал во Дворец около полуночи или даже позднее. Я к этому времени ушла к себе, а рано утром Аликс позвала меня к Алексею. Я глазам своим не поверила. Мальчик был не только жив — у него был здоровый вид. Он сидел в постели, температура нормальная, глаза ясные, и не следа опухоли на ноге. Вчерашний ужас стал бесконечно далеким кошмаром. Позже я узнала, что Распутин даже не дотронулся до ребенка, а просто стоял у постели в ногах и молился. Конечно, тут нашлись люди, утверждавшие, что молитва Распутина просто совпала случайно с выздоровлением моего племянника. Но прежде всего — любой доктор подтвердит, что такие сильные приступы не проходят за какие-то несколько часов. Во-вторых, такое совпадение могло быть, скажем, раз или два, но я даже не могу сосчитать, сколько раз повторялись такие случаи”.[120]

Подобный случай — второе, почти смертельное кровотечение, произошел в Спала, в Польше. Приехать Распутин не мог, но прислал телеграмму: “Господь услышал твои молитвы и видел твои слезы. Не печалься, не умрет дитя”. Вопреки приговору медиков, Алексей поправился вскоре после получения телеграммы.

Ольга Александровна с горечью вспоминает, какой вал клеветы поднялся вокруг Александры Феодоровны из-за того, что она верила в увиденное своими собственными глазами:

“Все они накинулись на мою бедную невестку сначала за то, что по ее вине наследник родился больным, а потом за то, что она пыталась найти средство от его болезни. Справедливо ли это? Ни мой брат, ни Аликс не верили, что этот человек наделен сверхъестественной силой. Они видели в Распутине / / крестьянина, чья глубокая вера обратила его в инструмент воли Божией, который мог быть использован только в случаях болезни Алексея. Аликс сама страдала невралгией и болезненным ущемлением нерва, но я никогда не слышала, чтобы /он/ помогал ей”[121].[122] [123]

Не только Алексею помогали молитвы Распутина. И маленький сын Лили Ден, и Анна Вырубова были на краю смерти из-за опасных болезней; он приходил, молился об их исцелении, и они были исцелены. Согласно свидетельству баронессы Буксгевден, премьер-министр Столыпин, проницательный, умный государственный деятель, призывал Распутина помолиться у постели своей дочери, когда взрывом бомбы террориста, метившего в самого Столыпина, она была тяжело ранена и искалечена. И это при том, что личная антипатия Столыпина к Распутину была общеизвестна.[124]

Но не исцеления Распутина волновали общественное мнение: словно осиное гнездо, оно было растревожено слухами о его пьянстве и развратничестве, необоснованно примешивая сюда даже самих Царя и Царицу. О Распутине и Александре Феодоровне, а иногда даже и о самом Царе, ходили нелепейшие слухи. Те, кто близко знал Царицу, полностью игнорировали все это, — к несчастью, таких было меньшинство.

Частые посещения Дворца Распутиным — явное преувеличение. Согласно свидетельствам тех, кто знал это наверняка, Великой княгини Ольги Александровны, баронессы Буксгевден, Лили Ден, Пьера Жильяра и Анны Вырубовой, он на самом деле бывал во Дворце редко; в первые годы после своего представления ко Двору примерно раз в месяц, потом и того реже. Баронесса Буксгевден пишет: “Я жила в Александровском дворце с 1913 по 1917 год, моя комната была рядом по коридору с детской. Ни разу я не видела Распутина в обществе Великих княжон. Месье Жильяр, который тоже жил во Дворце несколько лет, напишет в своих мемуарах, что видел Распутина во дворце только один раз.[125]

О пресловутой аморальности Распутина написано множество книг — возможно, больше, чем вообще о дебошах какого-нибудь человека. Насколько это правда — трудно судить; слишком все переплелось в клубах сплетен, клеветы, нездорового интереса, которые окружали Трон. Самые злобные ненавистники Распутина обладали столь же дурной репутацией, что и та, которую они создали ему, но это были люди, словам которых верили: князь Феликс Юсупов, которого мы уже упоминали, Труфанов, поврежденный умом расстрига, который после убийства Распутина пытался очернить Александру Феодоровну своими безосновательными утверждениями о связи Царицы с крестьянином, который на самом деле так горячо молился об исцелении ее сына. Царица никак на это не реагировала, и тогда он нашел в Нью-Йорке издателя, опубликовавшего его записки и столь же мало заинтересованного в истине, как и сам Труфанов.[126] [127]

Третьим основным источником негативных свидетельств о Распутине был Рене Фюлоп Миллер. Сам он не был враждебно настроен по отношению к Распутину, но неразборчиво цитировал свидетельства о нем безотносительно причин поступков и характеров свидетелей. С тех пор этот метод стал называться в литературе “распутинизм” — то есть как бы беспристрастное справедливое изложение материала при полном игнорировании достоверности источников.

Принимая во внимание сложности Русского Двора и общества, трудно проследить начало массового интереса к личности Распутина. Столь же трудно определить и причину такого внимания к нему. Основной фактор — его предполагаемое влияние на Царя и Царицу. Это сделало Распутина козлом отпущения за все — начиная от бед в стране, до мелочной ревности и амбиций высшего сословия. Одни слухи порождали другие, разжигая пожар, угли которого тлеют до сих пор.

Многое из компрометирующих свидетельств дошло до нас из досье тайной полиции, которая следила за его квартирой ежедневно в течение многих лет. Подобным образом они поступали со многими видными деятелями. Когда один такой особо непристойный доклад принесли на рассмотрение Николаю II, он обнаружил, что один из отчетов был фальсифицирован полицией, велел прекратить дело. Другие он рассматривал, затем вызывал Распутина для объяснения, и, по крайней мере, дважды настоятельно требовал, чтобы тот возвратился в Сибирь или вообще покинул страну на время. Некоторые уважаемые общественные деятели из духовенства и видные государственные деятели, такие как Петр Аркадьевич Столыпин, открыто презирали Распутина, не скрывая своего отвращения.

При всем том, что у Распутина не было явных защитников, были те, кто видели его совсем другим. Анна Вырубова дает ему свою оценку. Когда он появился у нее и Императрицы, это был проницательный благочестивый крестьянин, который не только имел дар молитвы, но и представлял мнение крестьян, а именно это мнение и хотели услышать Николай Александрович и Александра Феодоровна. Лили Ден добавляет: “Возможно, многое из личной жизни Распутина было не таким, как должно, но я торжественно заявляю, что ни разу мы не видели чего-либо неподобающего в его поведении и манерах, не слышали ни одного дурного слова, когда он был с нами в Царском Селе”.[128]

Мария Распутина, естественно, старается смягчить память об отце в книге, которую она написала. Это и понятно. Но, допуская, что в последние годы своей жизни Распутин пристрастился к вину и, возможно, любовным интрижкам, она настаивает на том, что в их маленькой комнатке никогда не происходило ничего компрометирующего и что причиной выпивок было напряжение, вызванное негативным общественным мнением.[129]

Есть еще несколько разрозненных голосов в защиту Распутина. Один из них — Жерард Шелли, автор мемуаров “Пестрые купола”. Англичанин, путешествовавший по России в 1913 году, Шелли из любопытства сам познакомился с Распутиным, а потом пошел на званый вечер, где, как он знал, будет и Распутин. Как пишет Шелли, это были, по всей видимости, проводы офицеров, снова возвращавшихся на фронт — событие, к которому Распутин относился с сочувствием. Шелли говорит, что он видел, как Распутин отказался от вина и вообще от спиртного, затем встал и с отвращением вышел, когда пришли цыгане, которых пригласили танцевать для развлечения. Шелли тоже вышел и спросил, можно ли с ним пройтись немного. В ответ Распутин говорит:

“Господин,” — схватив мою руку своей мощной хваткой. — “Грустно! Как печально! Как грустно за Россию! Вера и благочестие покинули душу. И воет она как волк у ворот вымершей зачумленной деревни, пугая честных людей. Россия гибнет”.

Шелли добавляет:

“Живя недалеко от Распутина, я имел много возможностей, чтобы изучать его взгляды, наблюдать его манеры. Он очень часто приглашал меня к себе на чай. Из всех безобразных историй, которые рассказывали о нем, я не верил ни одной, потому что не было ни единого доказательства в поведении этого человека, чтобы оправдать подозрения в его злых делах. Стоит только вспомнить подлые, вероломные, гнусные россказни об Императрице и ее дочерях, которые изобретало испорченное общество из чистой злобы, а также целый сонм выдумок, чтобы понять, как низко пало это общество”.[130]

Тем не менее, некоторые из самых ярких свидетельств против Распутина исходят от Великой княгини Елизаветы Феодоровны, сестры Императрицы, и архимандрита Феофана, одного из духовников Царской Семьи, глубоко почитаемого православными ректора Санкт-Петербургской Духовной академии: известны их попытки предостеречь Александру Феодоровну. После того, как муж Великой княгини Елизаветы Феодоровны был убит политическим террористом, она создала и возглавила сестричество милосердия. Имеется, по крайней мере, одно свидетельство о том, что она лично предостерегала Александру Феодоровну, насколько серьезны слухи о влиянии Распутина на Императора и Императрицу. То ли у нее были серьезные доказательства относительно искренности этих слухов, то ли она просто опасалась их последствий — неизвестно.

Императрицу и епископа Феофана связывала душевная дружба, и есть сведения о том, что Распутин был причиной охлаждения их отношений. Как и любой церковный человек, епископ Феофан поначалу верил в искреннее раскаяние Распутина в прошлых грехах и в то, что его проникновенные поучения были простыми и шли от всего сердца. Позже он думал, что Распутину не удалось жить трезвой и благочестивой жизнью в столице, где его окружило множество соблазнов.

До этого епископ Феофан, по просьбе Императрицы, ездил за сотни километров в село Покровское в Сибири, на родину Распутина, чтобы узнать о его прошлом. Отчет о поездке был доброжелательным, однако через несколько лет его взгляд на Распутина изменился, и в 1911 году он обратился к Синоду с официальной жалобой Императрице на поведение Распутина. Епископы Синода отказали в рассмотрении прошения, сославшись на то, что считают это его личным делом как духовника Царицы. Живя в Крыму, во время летнего пребывания там Царской Семьи, он навестил Александру Феодоровну в ее летнем дворце в Ливадии осенью 1911 года. Они говорили полтора часа. Императрица его выслушала, но убедить ее он не смог. Полгода спустя епископа Феофана направили в Астрахань, и многие думают, что причиной тому послужило недовольство Александры Феодоровны из-за его доклада, хотя прямых доказательств тому нет. Как и в случае с Великой княгиней Елизаветой Феодоровной, можно задать вопрос, не был ли епископ Феофан просто обеспокоен растущими сплетнями и скандалом, — вряд ли человек его положения поверил бы во все это, не убедившись в достоверности слухов, распространяемых по столице, коли уж он в свое время ездил в далекую Сибирь за информацией из первых рук.

После падения Царской власти в 1917 году комиссия Временного правительства допрашивала епископа Феофана об отношениях Императрицы и Григория. Он отвечал:

“У меня никогда не было и нет никаких сомнений относительно нравственной чистоты и безукоризненности этих отношений. Я официально об этом заявляю, как бывший духовник Государыни. Все отношения у нее сложились и поддерживались исключительно только тем, что Григорий Ефимович буквально спасал от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого сына, Наследника Цесаревича, в то время как современная научная медицина была бессильна помочь. И если в революционной толпе распространяются иные толки, то это ложь, говорящая только о самой толпе и о тех, кто ее распространяет, но отнюдь не об Александре Феодоровне…” “Он (Распутин) не был ни лицемером, ни негодяем. Он был истинным человеком Божиим, явившимся из простого народа. Но под влиянием высшего общества, которое не могло понять этого простого человека, произошла ужасная духовная катастрофа, и он пал. Окружение, которое хотело, чтобы это случилось, оставалось равнодушным и считало все происшедшее чем-то несерьезным”.[131]

На все нападки у Александры Феодоровны был один ответ: “Они его ненавидят за то, что он любит нас”. И это замечание не было лишено основания. Императрица видела, что многие их друзья клеветали на Распутина именно потому, что они были ее друзьями. В.Н. Воейков, последний комендант Царскосельского дворца, добавляет: “Трудно найти ответ на эти доводы, потому что и Император, и Императрица все больше убеждались — и не без оснований, — что любой приближенный к ним человек, пользующийся их доверием, обязательно должен пасть жертвой лжецов и завистников”.[132]

Княгиня Екатерина Радзивилл, не питавшая симпатий ни к Императрице, ни к Распутину, писала после революции:

“Будь то не Распутин, все равно кто-то или что-то другое нашлось бы, чтобы дискредитировать Царя и его Супругу. Революция витала в воздухе задолго до того, как она разразилась”.[133]

Октябрьский манифест отменил цензуру российской прессы, что должно было привести к “славной эре” свободы слова, и она превратилась в журналистскую помойную яму. Для многих центральных газет чистота речи перестала являться предметом, достойным внимания.[134]

Почти каждый день в газетах стали появляться вымышленные злобные истории о мнимых встречах Императрицы и Распутина. В какой-то момент Николай II приказал газетам прекратить печатать эту клевету под угрозой штрафа, но, стремясь удовлетворить разгоревшийся аппетит публики, который они сами возбудили, издатели продолжали печатать эти непристойные выдумки, охотно выплачивая штрафы из своих огромных прибылей. Верный своему обещанию, Император не сделал ни одной попытки закрыть газеты.

И не только по отношению к Императорской Семье газеты были безответственны. Многие из них, спекулируя на внимании общества к событиям в стране и к военным действиям, беззаботно печатали непроверенные факты, или, что того хуже, умышленно искажали их для того, чтобы повысить спрос. Вспомним, что Николай Александрович и Александра Феодоровна раньше справедливо боялись поднять планку свободы, поскольку честно пользоваться ею люди не умеют. Уровень понимания не позволял отличать реальную информацию от провоцирующих скандал сенсаций, когда писали о высшем обществе. И неудивительно, что такие статьи ложились в основу революционных идей в умах обманутых русских людей.

Однако, остается вопросом, почему же Николаю Александровичу и Александре Феодоровне постоянно приходилось сомневаться в том, что писали те, кому они доверились?

Может быть, дело было в их взгляде на дружбу и на Царское достоинство. В личной жизни Александры Феодоровны были особые области, которые она никогда не уступала общественному мнению: Семья, вера, друзья. Ее часто критиковали за дружелюбное отношение к людям иного класса. К тем, чья искренность завоевала ее любовь, Александра Феодоровна относилась с неизменной преданностью. И она, и Николай Александрович уже привыкли к тому, что все, к кому они проявляли доброе отношение, сразу становились жертвами сплетен и клеветы. Чем фантастичнее были россказни, тем больше Царь и Царица считали, что на Григория клевещут из-за его общения с ними. До тех пор, пока они сами не почувствуют, что друзья предали их, они не оставляли их первыми”.

Лили Ден в своих заметках утверждает вещи, явно противоположные басням о связи Распутина с Царской Семьей, описывающие зависимость Царицы от него.

В 1916 году Императрица прислала телеграмму. В ней она приглашала Лили приехать в Царское Село:

“Я нашла ее печальной, одинокой и явно встревоженной. Она не сразу стала говорить о том, что наболело у нее на сердце, а потом вдруг рассказала, как трудно ей переносить все то неприятное, что говорят о ней люди. “Я знаю все, Лили, — сказала она. — Зачем Григорию останавливаться в Петрограде? Император не хочет этого. Я не хочу. Но не можем же мы вот так просто бросить его — он же ничего плохого не сделал. Ну почему он сам не видит свое безумие? ”

“Я сделаю все, что в моих силах, чтобы заставить его это сделать,” — ответила я”.[135]

Лили рассказывала, как она пришла к Распутину домой и попросила уехать из Санкт-Петербурга ради Императора и Императрицы. Он сначала согласился, но потом изменил свое решение по настоянию присутствующей там женщины — некоей Акилины — она, хоть и была одета в форму сестры милосердия, оказалась, скорее всего, шпионкой, подосланной через Распутина подрывать устои Трона. Лили добавляет, что через несколько дней после революции Акилину видели в качестве гостьи в семье одного из самых видных революционеров в Санкт-Петербурге. Ясно, что хотя Александра Феодоровна и чувствовала, что большинство обвинений против Распутина основывались на злобной зависти, она понимала, что все эти слухи направленно расшатывали веру страны в основы Монархии.

Неправда и то, что Распутина похоронили около Дворца в Царском Селе по просьбе Императрицы, как об этом обычно пишут. Александра Феодоровна, хотя и была очень опечалена его смертью, все же отвергла это предложение как “невозможное”, зная, какой это вызовет отклик в общественном мнении. Когда, после убийства Распутина, министр внутренних дел Протопопов позвонил Императрице с просьбой разрешить временно похоронить Распутина в Санкт-Петербурге, пока не утихнут страсти и можно будет перевезти тело в Сибирь, она неохотно согласилась, и Распутина похоронили на участке земли, выбранном Анной Вырубовой в Царском Селе.[136]

Анализируя загадку жизни Распутина, редко принимают во внимание очень важную вещь. Что знаем мы, образованные люди, об уме русского крестьянина? Любая попытка построить из его побуждений, добродетелей или пороков какой-то цельный образ, практически обречена на провал. А пытаться объяснить его жизненные поступки на основе противоречивых свидетельств — это уже все равно, что строить дом на песке: ему суждено рухнуть.

Что можно сказать о натуре Распутина? То же, что и обо всех: смесь хорошего и плохого, подвластная жизненным тяготам и бедам. Судьба его была отягощена развращающим влиянием общества, под бременем которого пали многие из самых почтенных людей. Несомненно, контрасты в его поведении были разительны, и, будучи высвечены на сцене истории, они стали величайшей драмой.

Распутин мертв. Его нашли убитым подо льдом Малой Невки, и, по словам некоторых свидетелей, его рука была сложена для крестного знамения. Тот, Кто знал его лучше, уже свершил над ним Свой суд, и не нам судить его снова. Но есть что-то неприличное в этой литературной возне вокруг его могилы, будь то отвратительное смакование тайны беззакония или же попытка защитить память Николая Александровича и Александры Феодоровны, обеляя жизнь Распутина. Нас здесь интересует лишь его влияние на судьбу Царской Семьи и Монархии. И если события частной жизни еще можно проследить, то вопрос его влияния на государственную политику — вряд ли.

Курируя работу министров в отсутствие Николая II, Александра Феодоровна сначала попыталась дать несколько робких советов своему мужу. Она знала свою неопытность, и, чтобы быстрее войти в курс дела, пыталась узнать о сложностях деятельности государственного аппарата от тех министров, которым доверяла. Передавая их советы Николаю Александровичу, она также стала полагаться на мнение и сообщения Распутина. Понятно было ее доверие к нему в этих делах, ведь она лишь начинала в политике. Он был не только крайне преданным Трону и Церкви, но и получал ответ от Бога на молитвы о выздоровлении ее Сына. Советы Распутина были ценны для нее, потому что исходили от крестьянина, а она всегда защищала крестьянство.

Хотя Александра Феодоровна порою высказывала недоумение по поводу слухов о поведении Распутина, близкие к ней люди говорили, что у нее не было ни одного прямого повода, который мог бы убедить ее отстранить Распутина из-за каких-то крупных недостатков его характера. Григорий соответствовал ее идеалам долга, преданности и веры, и она долго не признавала всю серьезность общественного мнения, направленного против них.

Неумение Александры Феодоровны разбираться в ситуации, бесспорно, способствовало ослаблению Царской власти. И все же это не было врожденным недостатком — скорее, “роковая слабость”, проявляющаяся в трагические времена: такие добродетели как преданность, доброта и доверие обратились против нее самой из-за отсутствия уравновешивающего их свойства характера, которое, несомненно, помогло бы правильно разглядеть ход событий.[137]

Распутин предостерегал Царя с самого начала не ввязываться в войну, боясь, что “потекут реки крови”. Но когда Россия вступила в конфликт, он постоянно посылал Царю на фронт весточки с духовной поддержкой. Он пронес чувство бесполезности войны через всю свою жизнь. На упреки французского посла Мориса Палеолога в отсутствии патриотизма, Распутин отвечал: “Слишком много мертвых и раненых, слишком много вдов и сирот, — ничего, кроме слез и разрушений! Подумайте только о тех беднягах, которые никогда не вернутся домой, — и вспомните, что за каждым из них — пять, шесть, десять человек, которые заплачут по нему. Я знаю деревни, где у всех горе. А те, что все же вернулись! На что они похожи! Безногие, безрукие, слепые. Как страшно! Больше двадцати лет мы будем пожинать лишь печальные плоды на Русской земле”.[138]

Война разгоралась, и советы Распутина стали другого характера. От простых ободряющих слов в посланиях он перешел к непосредственным предложениям по части военных маневров и назначений министров правительства, а иногда давал удивительно практические и полезные советы по организации военных перевозок или доставке в города провизии. Часто он просил самого Царя избегать лишних опасностей на фронте, искренне тревожился за крестьян и солдат России. Он не то чтобы пытался править Россией через Николая Александровича и Александру Феодоровну — скорее, он излагал Царю свои непосредственные взгляды крестьянина на дела страны, коли уж он мог себе это позволить.

Великая княжна Ольга Александровна добавляет: “Хорошо зная Ники, я настаиваю на том, что Распутин не имел ни малейшего влияния на него”.[139]

Анна Вырубова: “Я знаю два случая, когда он давал Царю советы по ведению государственной политики. Его Величество отверг их с негодованием и раздражением”.

Александра Феодоровна, желая выправить положение, стала полагаться на свои собственные чувства и здравый смысл. Ее расположение к Распутину накладывало отпечаток на назначение министров, и, отчасти, их отношение к Распутину влияло на будущее назначение. Распутин, в свою очередь, считал недоброжелателями Трона тех, кто относился к нему плохо, вероятно, искренне веря в это, и боролся против общественного мнения единственным оружием, которое имел — расположением Императрицы.

Ни она, ни Царь не были слепыми приверженцами его “власти”. Это видно из письма Государя, написанного Александре Феодоровне в сентябре 1916 года, за несколько месяцев до революции. В основных источниках это письмо не цитируется:

“Мнение нашего Друга о людях весьма странное, как ты и сама знаешь, поэтому надо быть очень осторожным, особенно, при назначении на высокие посты. Здесь надо все тщательно обдумывать. А с кого начинать? Голова идет кругом от этих перемен. По-моему, они слишком часты. В любом случае, для внутренних дел страны это нехорошо, поскольку любой новый человек приносит с собой перемены в управлении делами”.[140]

Через полтора года, последовавших после лета 1915 года, смена министров Императорского кабинета стала слишком частой. За 15 месяцев сменились три военных министра, пять министров внутренних дел и четыре премьер-министра. И хотя Царь хорошо понимал, что такой постоянный круговорот чреват нестабильностью обстановки в стране, еще хуже было оставлять на посту людей, которые проявили себя некомпетентными или нелояльными. Изменения же, по крайней мере, давали надежду на лучшее.

Баронесса Буксгевден вспоминает:

“Подыскивая людей для назначения на посты и зная все интриги, которые за этим последуют, Императрица сообщала в письмах Царю все имена людей, отмеченных министрами, и тех, о ком хорошо отзывались в связи с ее благотворительной деятельностью. В разговоре со мной она однажды сказала, что одно из самых больших испытаний, выпадающих на ее долю как Императрицы — видеть людей, постоянно плетущих интриги друг против друга, и так трудно распознать, кто из них искренен в своих советах. Она шла наощупь, не имея возможности проверить достоверность получаемой информации, потому что она не знала этих людей сама и встречалась с ними только при избранных обстоятельствах. Ее единственный критерий был: преданы ли люди Императору? верят ли они ему? Она считала, что надо прислушиваться и к общественному мнению, а не только к мнению Двора. Сама того не осознавая, она часто ошибалась, ее сбивали с толку люди, которым она доверяла. Она ведь сама никого не “открывала” — все имена кандидатов, которые она сообщала Императору, были именами известных чиновников, прежде занимавших высокие посты. Часто их рекомендовали Николаю II и другие — выбор среди консервативных государственных чиновников был невелик.

Император назначал на пост того человека, о котором он слышал благоприятные отзывы в различных кругах, и которого рекомендовала Императрица, предпочитая его малознакомому лицу, но это не значило, что мнение Императрицы было решающим. Когда он не соглашался, то не давал ей прямого отказа, а молча поступал по своему усмотрению”.[141]

К 1915 году стали распространяться упорные слухи о том, что Распутин и Александра Феодоровна “контролируют” правительство. Ей бросали обвинения в приверженности к Германии, в предательстве, — и это знали те, кто должен был бы знать ее лучше, а также революционеры и немецкие агитаторы, использовавшие любой предлог для ниспровержения Царской власти.[142] [143]

Вот как пишет о таких обвинениях Анна Вырубова:

“Распространять сплетни об Императрице, настраивать умы простых рабочих против государства было самым популярным развлечением аристократии. Вот типичный пример этой мании, его рассказала мне моя сестра. Однажды утром к ней неожиданно зашла ее свояченица, дочь очень видной дамы из аристократического общества. Ворвавшись в комнату, она с радостью выпалила: “Как ты думаешь, чем мы сейчас занимаемся? Распространением известия по всем заводам, что Императрица постоянно спаивает Императора. И все верят!”[144]

Баронесса Буксгевден:

“В 1916 году политическая обстановка в столице и во всех больших городах становилась все более и более угрожающей. Перемены 1916 года взбудоражили умы людей, и, естественно, начались волнения. Русскому характеру присущи колебания от крайнего оптимизма до глубокого пессимизма, и сейчас в ходу был самый мрачный взгляд на будущее. Ответственность за все несчастья ложилась на Правительство, без скидок на крайне трудную ситуацию. В тылу критиковали все происходящее на линии фронта. Революционные организации, притихнув на время, со своей стороны, подливали масла в огонь. Особое усилие они направляли на обличение Царствующей четы. Революционное движение 1905 года было приостановлено, в основном, искренними приверженцами Трона. В поведении Императора не могли найти ничего такого, что поколебало бы его престиж, и тогда начались скрытые нападки на Императрицу в надежде через это ослабить его положение. Помимо постоянного использования преувеличенных россказней о влиянии Распутина на Императрицу, больше всего доставалось ее немецкому происхождению. Прилежно распространялись вымыслы о ее прогерманских симпатиях. Ходили слухи о сепаратном мире, которого она якобы добивалась — тут надо совсем не знать характер Александры Феодоровны, если верить им. И их никогда не стали бы слушать, но страна находилась в столь высоком нервном напряжении, что любой самый нелепый вымысел принимали за истину. Меня лично со всею серьезностью спрашивали — правда ли, что Великого князя Гессенского (брата Императрицы) прячут в подвалах Дворца!”[145]

К 1916 году Александра Феодоровна уже не могла не принимать во внимание враждебности общественного мнения и попросила Лили Ден сказать Распутину, чтобы он уезжал в Сибирь. Но эта безуспешная попытка из благого намерения была предпринята слишком поздно.

Лили добавляет:

“Она знала и читала все, что о ней писали, но, хотя анонимные письма и стремились очернить ее, а журналисты поливали ее грязью, ничто не могло запятнать светлую ее душу. Я видела, как покрывалось бледностью ее лицо, я видела, как ее глаза наполнялись слезами, когда до нее доходили особенно мерзкие слухи. Но Александра Феодоровна умела видеть сияющие звезды высоко в небе над грязью улиц”.[146]

Глава VII. Десница Господня

Где раньше в бег — теперь волочишь ноги

И падаешь под ношею забот

На лестнице, что круто вверх ведет

Через алтарь, сквозь тьму и вечность к

Богу.

Теннисон

27 февраля (7 марта по новому стилю) 1917 года Царь ненадолго приехал домой, а затем снова отправился на фронт. И, хотя повсюду начинались забастовки, он чувствовал лояльность армии и народа, а также и то, что все волнения были следствием работы экстремистов, которых нельзя было назвать большинством его подданных.[147] [148] Когда Царь был в ставке, министры, напуганные смертельным ухудшением политической обстановки в стране и нехваткой продовольствия, скрыли от него настоящую картину волнений в России.

Александра Феодоровна пыталась прояснить ситуацию, но Протопопов, министр внутренних дел, уверил ее, что провианта на зиму достаточно, — скорее всего, он пытался таким образом спасти себя и выйти из затруднительного положения. В декабре Распутин через Александру Феодоровну предупредил Царя о нехватках и просил Николая II сократить военные перевозки, чтобы в города поступало больше провизии. Николай Александрович терзался — он понимал, как нужны армии эти 400 ежедневных обозов с военными припасами и провиантом. А министры и высшее военное командование уверяли его в своих посланиях из Санкт-Петербурга (переименованного в Петроград в начале войны), что свежих поставок для городов, на которые рассчитывало правительство, будет вполне достаточно, чтобы облегчить там ситуацию без ущерба для военных действий.

Будучи главнокомандующим, Николай II был вынужден проверять поступающую информацию на достоверность, отфильтровывать мнения и амбиции окружающих его приближенных. И его, и Александру Феодоровну долгое время усиленно потчевали преувеличенными сведениями и необъективными докладами о действиях экстремистов и угрозе приближающейся революции.

Когда в Санкт-Петербурге произошли серьезные волнения, Дума направила Царю на рассмотрение в штаб-квартиру фронта послание, содержащее призыв к срочным конституционным уступкам. Хотя окружающие лица советовали Николаю II рассматривать эти доклады как преувеличение, он немедленно стал готовиться к отъезду в Царское Село. К понедельнику 28 февраля (12 марта) войска подняли мятеж. В Москве и Санкт-Петербурге началась неразбериха. Утром в четверг Николаю II представили петицию об отречении в пользу Царевича; левое крыло давило на него, предлагая установить Временное Правительство, а правое (куда входили и его родственники), надеялось установить собственное правление через регентство над Царевичем.

Загнанный в угол, Император подписал акт об отречении в пользу своего брата Михаила. Слабое здоровье Царевича Алексея и возможность того, что его могут отделить от Семьи, если бы Николай II отрекся в его пользу, повлияли на его решение, и он передал бразды правления брату.

Текст отречения дает понять мотивы решения Николая II.

Манифест отречения

Ставка, начальнику штаба.

В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России, почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думой, признали мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым Сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему Великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том нерушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.

Николай.[149]

Великий князь Михаил, мужественный человек и чуткий политик, провел в армии много лет и имел офицерские награды. Перед лицом революционных антимонархических настроений он согласился принять правление государством, но лишь в том случае, если ему будет предоставлено прошение от конституционного органа. Прошения так и не последовало.

Как пишет Жильяр, это была не просто смена правительства. Последствия были намного страшнее:

“Когда пала старая система, естественно, образовалась такая пустота в политическом и религиозном сознании русского народа, что если не предпринять мер, это могло привести к гибели всего организма. Для простого крестьянина Царь был олицетворением мистических чаяний и, в каком-то смысле, ощутимой реальностью; его нельзя было заменить политической формулой, это была бы непостижимая абстракция. И в том вакууме, что образовался в результате падения Царского режима, революция со своими крайностями и склонностью к экстремизму неизбежно должна была втянуть страну в насилие, которое никакое правительство не смогло бы контролировать”.[150]

Тем временем, Александра Феодоровна была в полу-изоляции в Царском Селе, хотя частично ее информировали о беспорядках в городе. Анна Вырубова и все дети, за исключением Великой княжны Марии, заразились корью от юного друга Царевича. С самого начала болезни Александра Феодоровна была в одежде медсестры, ухаживая за детьми и Анной круглосуточно. Болезнь Ольги Николаевны осложнилась перикардитом; у Татьяны Николаевны и Анастасии Николаевны образовались болезненные абсцессы в ушах, и на время они потеряли слух. За Царевичем нужен был специальный уход — его болезнь давала серьезные осложнения.

Вечером 28 февраля (12 марта) Родзянко, Председатель Государственной Думы, приказал Царице уехать из Царского Села вместе с детьми. Она отказалась, сказав, что дети слишком больны и что она не хочет делать ничего такого, что может быть истолковано как побег. А двадцать четыре часа спустя, даже если бы детям было лучше, она уже не смогла бы вывезти их — революционеры захватили железнодорожные пути.

Родзянко согласился оставить Царицу с приближенными во Дворце под домашним арестом до приезда Императора. Как всегда, Александра Феодоровна боялась не за себя. Когда прибыла депутация от Думы осмотреть Дворец и предпринять меры безопасности, ее спросили, нуждаются ли они в чем-либо. Она ответила, что у детей есть все необходимое, но она просит не закрывать военные госпитали.

В следующую пятницу Лили Ден ждала Александру Феодоровну в ее комнате. Царица вошла только что после свидания с Великим князем Павлом, дядей Николая Александровича, который сообщил ей известие об отречении.

“Лицо ее было искажено болью, глаза полны слез. Я бросилась к ней, чтобы поддержать ее, пока она не дойдет до письменного стола у окна. Она тяжело прислонилась к нему, взяла меня за обе руки и сказала прерывистым голосом:

«Отрекся! Бедный мой, — один там, и страдает. О Боже, как ему тяжело — и нет никого утешить»”.[151] Несколько минут спустя она скажет баронессе Буксгевден: “Все к лучшему. Это воля Божия. Бог допустил это для спасения России. Только так и нужно сейчас”.[152]

Через несколько дней Великие княжны, все еще больные, попросили Лили спать в комнате рядом с Царицей, чтобы ей не быть одинокой, — слухи о зверствах толпы достигли дворца. Но даже в этой тревожной обстановке Александра Феодоровна не переставала быть милосердной:

“Когда я вошла, спотыкаясь, в будуар со своей кучей простыней и одеял, она улыбнулась немного горькой нежной улыбкой. Она смотрела, как я пытаюсь застелить себе постель. Потом подошла с той же улыбкой: «Ну, Лили, вы, русские дамы, совсем не знаете, как это делается. Когда я была маленькая, моя бабушка, королева Виктория, показывала мне, как стелют постель. Давай, научу тебя». И она ласково постелила, говоря при этом: «Смотри, не ложись вот на эту сломанную пружину. Я всегда думала, что эта кушетка не в порядке». Вскоре постель “в стиле Виндзор” была застелена, Императрица нежно меня поцеловала и пожелала спокойной ночи. «Я оставлю дверь в спальню открытой, — сказала она, — чтобы тебе не было одиноко».

Я не могла уснуть. Лежала на розовато-сиреневой кушетке и никак не могла осознать, что все случившееся — правда. Должно быть, мне все это снится, и когда я проснусь у себя в постели в Петрограде и окажется, что революция — это только ночной кошмар! Но покашливание из комнаты Императрицы говорило мне, что это — увы — не сон. Она ворочалась, как и я, без сна. Дорожка света от лампадки у святой иконы проникала из ее спальни в мой будуар; и тут Императрица встала и подошла ко мне со стеганным пуховым одеялом: «Ужасно холодно, — сказала она, — хочу, чтобы тебе было уютнее, Лили, вот тебе еще одеяло». Несмотря на мои протесты, она укрыла меня одеялом, подоткнула его, и опять пожелала мне спокойной ночи”.[153]

Телеграф был захвачен, и лишь несколько дней спустя Александра Феодоровна смогла получить весточку от Императора. После отречения ее телеграммы к Николаю Александровичу возвращались обратно с издевательской надписью на конверте: “Адресат неизвестен”.

Ситуация во Дворце быстро ухудшалась. Воду теперь таскали вручную из пруда в парке. Электричество отключили, лифт не работал, и Александре Феодоровне с больным сердцем было все труднее взбираться по ступенькам к своим больным. Она задыхалась и часто была на грани обморока. Лили приходилось поддерживать ее, пока она поднималась по лестнице.

Александра Феодоровна ожидала приезда Николая Александровича; ее все более тревожила возрастающая враждебность солдат дворцовой охраны и радикально настроенных членов Временного правительства. Несколько дней подряд она и Лили жгли личные бумаги: частные письма от бабушки — королевы Виктории, от отца, многие из писем Николая Александровича, которые он писал в период ухаживания за нею — все пошло в огонь. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел эти дорогие для нее записи, и оставила ту часть переписки между нею и Николаем Александровичем, которая могла бы понадобиться в качестве защиты на суде, если таковому суждено быть.

Вечером 29 февраля (13 марта), за два дня до отречения ее супруга от Престола, Александра Феодоровна услышала, что войска подняли мятеж, и что ко Дворцу движется огромная толпа. Она накинула пальто на свое сестринское одеяние, взяла Царевну Марию Николаевну и спустилась к солдатам, охраняющим Дворец. Был сильный мороз, но она подходила к каждому по очереди, и благодарила за верность. Она не хотела, чтобы из-за нее пролилась кровь и просила не делать ничего, что спровоцировало бы убийц, начать переговоры с толпой, чтобы избежать драки. Драки не было, но через два дня она увидела спущенный флаг полка дворцовой охраны, а от Дворца, по приказу Временного правительства, уходила охрана — люди, которых она знала столько лет. Софи Буксгевден говорит: “Она смотрела на все это со слезами; никакая личная угроза не могла заставить ее плакать — но сейчас она плакала”. Для Александры Феодоровны спуск флага означал потерю ее любимой России.

Баронесса добавляет:

“Офицеры полков, составляющих дворцовую охрану, были верны до конца. Когда им приказали уходить, они все пришли попрощаться с Императрицей, некоторые казаки рыдали. Нас потряс один случай, особенно характеризующий трагичность момента. Это было сразу после известия об отречении Царя. Я выглянула из окна, и сквозь пелену падающего снега увидела небольшую группу всадников, разговаривающих с охраной у главных ворот Дворца. Лошади и всадники были забрызганы грязью, смертельно усталые, понурые кони опустили шеи в полном изнеможении, хотя всадники пытались держаться с подобающей военным выправкой. Некоторое время они о чем-то говорили, потом я увидела, что они медленно уходят. Это оказался эскадрон резервного кавалерийского полка, который был расквартирован в муравьевских бараках близ Новгорода примерно в 150 верстах от Царского Села. Услышав, что происходит в Петрограде, молодой офицер отправился со своим эскадроном в Царское Село. Они ехали двое суток почти не останавливаясь, по жуткому морозу, по заснеженным дорогам. Изнуренные, они достигли цели. И у ворот Дворца им сказали, что они пришли слишком поздно. Монархии, которую надо защищать, не существует. Они поехали прочь, сраженные известием, а Императрица не могла даже послать им весточку благодарности, хотя их верность она будет помнить до конца жизни”.[154]

Когда, наконец, 9(22) марта Николай Александрович вернулся, Александра Феодоровна, вне себя от радости, “ринулась навстречу ему, как девчонка”. По иронии судьбы, когда он ехал домой через Могилев, город был разукрашен красными флагами и бантами, и каким контрастом этому проявлению революционного пыла была многотысячная толпа, вдруг неожиданно бросившаяся на колени, когда появился Царский поезд.

В тот же день Джордж Бьюкенен, английский посол, писал, что услышал, как один солдат сказал: “Да, республика нужна, но во главе ее должен стоять хороший Царь”.[155]

Керенский, как глава правительства, говорил об отправке Царской Семьи в Европу или в какую-нибудь отдаленную часть России, но оба они — и Николай Александрович, и Александра Феодоровна, были решительно против отъезда заграницу, даже если бы им грозила ссылка в Сибирь.

Вскоре после возвращения Николая Александровича Керенский допрашивал во Дворце Александру Феодоровну о ее предполагаемых симпатиях к Германии. Они говорили больше часа. Николай Александрович в соседней комнате ходил взад-вперед; Семья и приближенные хорошо понимали, что эта беседа может закончиться заключением. По окончании допроса Керенский вышел, утирая лоб платком, и сказал Николаю Александровичу: “Ваша жена не лжет”. Император спокойно ответил, что всегда это знал.[156]

После отречения Императора от Престола, Семью его официально заключили под арест. Некоторых придворных и приближенных попросили остаться и разделить с ними заключение. Среди них были Лили Ден и Анна Вырубова (обеих вскоре арестовали), баронесса Буксгевден, наставники Алексея Пьер Жильяр и Чарльз Гиббс и горсточка других лиц. Александра Феодоровна, как и Император, не проявляла никакого страха. Она подбадривала всех домашних, особенно, если видела кого-то обеспокоенным или в угнетенном состоянии.

К заключению в Царском Селе мало-помалу привыкли, и жизнь потекла своим чередом. Продолжались занятия — взрослые поделили между собой уроки: Император преподавал историю и географию; Александра Феодоровна — Закон Божий, мадемуазель Шнайдер — математику, баронесса Буксгевден — английский (Гиббсу тогда не разрешили быть с Царской Семьей), а Жильяр — французский.

Их жизнь была полна ограничений. Телефонные провода обрезаны, все приходящие и отсылаемые письма проверялись, и даже гулять по парку разрешалось только на небольшом участке. И хотя офицеры охраны были доброжелательны, они находились под начальством тех, кто “выбирал” правила для дворцовых узников. Новые же охранники были безжалостны и грубы. Они говорили гадости, отобрали игрушки у Царевича, совали палки в спицы велосипеда Николая Александровича, когда он ездил по дорожке парка — злоба сквозила в каждом их действии. За всеми разговорами вне дома тщательно следили — велено было говорить только по-русски. Рядом находился небольшой огород, и когда домочадцы работали на грядках, Александра Феодоровна сидела радом со своим рукоделием. Охранники часто обменивались грубыми шутками, чтобы посмотреть на ее реакцию, а то и пускали папиросный дым прямо ей в лицо, говорили о Царях свысока и небрежно. Солдаты наслаждались этим, считая, что таким образом Александра Феодоровна получает свое возмездие.

Но вот один из светлых эпизодов, по воспоминаниям баронессы Буксгевден:

“Однажды, когда Императрица сидела на коврике под деревом и уронила что-то, я встала со своего места рядом с нею, чтобы это поднять. Тут же на мое место сел солдат, заявив на мое возражение: “чур, теперь мой черед”. Императрица слегка отодвинулась, сделав мне знак молчать, потому что она боялась, что тогда всем не разрешат гулять и дети будут лишены свежего воздуха. Ей показалось, что у солдата не такое уж злое лицо, и вскоре она начала с ним разговор. Сначала он устроил ей допрос, обвиняя ее в “презрении к людям”, иначе почему же она не ездила по России познакомиться со страной. Александра Феодоровна спокойно объяснила, что у нее пятеро детей, что она растила их сама, что ездить по стране у нее просто нет времени, и что, ко всему прочему, ей мешало слабое здоровье. Казалось, он был ошарашен этими доводами, и мало-помалу становился все дружелюбнее. Он стал расспрашивать Императрицу о ее жизни, о детях, отношении к Германии, и т.д. Она очень просто отвечала ему, что с детства росла в Германии, но это было давно. Ее муж, ее дети — русские, и она русская тоже. Когда я вернулась с офицером, к которому я рискнула обратиться, боясь, что солдат может досадить Царице, я обнаружила, что они мирно обсуждают религиозные вопросы. Солдат встал, увидев нас, затем взял руку Императрицы со словами: “Знаете, Александра Феодоровна, а я о вас совсем по-другому думал, и я ошибался”. Самым потрясающим было то, что этот солдат был депутатом Советов. Когда он пришел на дежурство в следующий раз, он был отменно вежлив.

Часто случалось, что после разговоров с Императором или детьми враждебность солдат исчезала. Они видели, что это не свирепые монстры, как их учили верить. Но по отношению к Императрице они все же были более недружелюбны — и по их поведению можно было видеть, какая пропаганда ведется среди них”.[157]

Коалиция представителей Думы, в которой не было единства и последовательности убеждений, вместе с радикальными и либеральными фракциями составляли взрывчатую смесь. Германия тем временем тайно организовала приезд Ленина в Россию частным поездом.

Уинстон Черчилль замечает: “Они перевозили его в запечатанном вагоне как бациллу чумы”. После его приезда большевики постепенно стали захватывать власть во Временном правительстве, где Царил беспорядок.

К середине августа Царскую Семью перевезли в Тобольск, город с 20 тысячами жителей. Романовых сопровождали несколько домочадцев и более трехсот солдат верховой охраны.

В Тобольске им отвели двухэтажный дом губернатора, а через дорогу в маленьком домике разместились домочадцы и учителя. Дом губернатора сразу обнесли высоким забором. Членам Царской Семьи строго-настрого было запрещено уходить из дома; им разрешали только ходить в церковь, куда их сопровождала усиленная охрана. Жители Тобольска, в большинстве своем потомки сибирских ссыльных, были как правило очень доброжелательны. Когда Семья шла к ранней Литургии, люди на улице становились на колени, пока они не пройдут, и стояли около дома, осеняя себя крестным знамением, в надежде хоть краем глаза увидеть кого-нибудь в окошке. Одно время монахиням из монастыря разрешали передавать им яйца и сахар, а местные торговцы поставляли другие продукты.

Так же как и в Царском Селе, младшие дети занялись учебой. Александра Феодоровна учила их, читала, вышивала. Она и девочки связали теплую шерстяную одежду к Рождеству и подарили каждому из домочадцев. Николай Александрович, привыкший к физической работе, колол дрова в маленьком дворике, построил лестницу на крышу дома к маленькой теплице, где они всей Семьей и со слугами грелись на скудном сибирском солнышке.

Вечером читали вслух, играли в разные игры, шили. Потом организовали домашний театр. В течение недели они разучивали короткие русские, английские и французские пьесы и показывали их в воскресные вечера.

Гиббс, учитель английского языка, вспоминает, как они поставили однажды пьесу времен Эдуардов — несколько простонародную и очень забавную. Анастасия Николаевна играла главную мужскую роль, Мария Николаевна — жену, Алексей Николаевич — швейцара:

“В конце сценки муж должен повернуться спиной, распахнуть халат, будто собираясь снять его — на Анастасии был мой старый халат, — и воскликнуть: “Но я не могу идти: я уже упаковал мои брюки”. Одобрительные аплодисменты зрителей взволновали маленькую Царевну. Пьеса шла “на ура”, ход событий развивался так быстро, что сначала никто не заметил, как сквозняк задрал полы халата до пояса, показав ее крепкие ножки и задик, одетые в нижнее белье Императора. Мы все ахнули. Император, Императрица, все слуги и свита разразились хохотом. Бедняжка Анастасия не могла ничего понять. Все просили исполнить пьесу еще раз — но на этот раз она была более осмотрительна. Да, я навсегда запомню этот вечер; в последний раз я слышал такой неудержимый сердечный смех Императрицы”.[158]

Начался Великий Пост, и пьесы прекратились. Гиббс пишет: “В первые четыре дня Великого Поста читали чудный Канон Андрея Критского, и скрупулезная, как всегда, Императрица сделала каждому копию Канона на русском языке”. “Сделать копию” — это значит, от руки переписать 25 страниц Канона.

В Царском Селе большинство старых офицеров, охранявших Царскую Семью, просили отправить их на фронт — они не могли вынести грубости молодых охранников. В Тобольске же отряд охраны состоял из нескольких разных подразделений, некоторые из них были недружелюбны, тогда как другие — даже добры к Царской Семье.

Пьер Жильяр вспоминает:

“Тем временем, большевики начали свою разрушительную работу среди солдат, охранявших нас, которые до сих пор не поддавались их агитации. Охрана состояла из различных подразделений: люди 1-го и 4-го подразделений были более всего расположены к Царской Семье, и особенно к детям. Царевны со своею простотой, которая придавала им такое очарование, любили поговорить с этими солдатами, которые, казалось, связывали их с прошлым. Они расспрашивали солдат о семьях, о деревнях, о сражениях, в которых они принимали участие в этой великой войне. Алексей Николаевич, который по-прежнему был для них Наследник, также завоевал их сердца, им хотелось доставить ему удовольствие, развлечь его.

Один отряд 4-го подразделения целиком состоял из пожилых солдат, и они особенно были привязаны к Царской Семье, поэтому все любили, когда они заступали на дежурство. В такие дни Царь с детьми тайно ходил к ним в казармы, где они говорили или играли в шашки, и отношение к ним солдат всегда было сугубо корректным. Однажды в такое время к ним зашел комиссар Панкратов — он так и замер в дверях, уставившись сквозь очки на эту неожиданную картину. Царь, увидев общее замешательство, кивнул ему, предлагая пройти и сесть за стол. Но комиссар, видимо, подумал, что не туда попал; выругавшись, резко повернулся на каблуках и вышел в растерянности”.[159]

В дневнике Государыни за декабрь 1917 года есть малозаметное и смиренное свидетельство о том, что в сочельник, будучи под арестом уже год, она сама лично наряжала елку и приготовила угощение для охранников, и, войдя к ним, дала каждому из двадцати по Евангелию и по закладке, изготовленной собственноручно.

К Рождеству 1917 года всю охрану сменили, сочувствующих не осталось. Настроенные крайне враждебно, новые караулы солдат стали во всем ограничивать узников. Им не разрешали приглашать священника. Урезали паек: ни сметаны, ни сливок, ни масла, ни кофе; только Царевичу давали немного молока и яиц. В комнатах было страшно холодно (5° С), Семье давали совсем немного дров. Александра Феодоровна говорит, что писать письма было очень трудно — пальцы мерзли.

Однажды Царю прислали в подарок ящик вина — новый комендант вылил все вино в реку. Случайно две бутылки остались, и Гиббс описывает их судьбу:

“Унести их было невозможно, и мы подумали, что единственный выход — выпить их. Пока мы пили, послышались крадущиеся шаги нового коменданта. Мы только успели спрятать бутылки и стаканы под стол, покрытый длинной скатертью, как он вошел. Он встал у двери, подозрительно оглядывая комнату, и вдруг мы почувствовали себя как маленькие школьники, которых застали за шалостью в классе. Ситуация была настолько нелепой, что когда наши глаза встретились, мы уже не могли больше сдерживаться, и разразились неудержимым хохотом. Комендант постоял, заинтригованный, но он не знал, что ему делать, поскольку смех обычно не входит в рамки инструкций содержания узников, — он оставил все как есть, и удалился”.[160]

Хотя газет почти не разрешалось, те, что достигали Царя, были все более угнетающими. Когда Временное правительство уступило в октябре 1917 года власть большевикам, газеты писали об общем хаосе и попытках правительства заключить сепаратный мир с Германией; это буквально опустошило Николая Александровича.

Жильяр пишет:

“Впервые тогда я услышал, что Царь жалеет о своем отречении. Он сделал этот шаг в надежде, что желающие устранить его деятели могут успешно закончить войну и спасти Россию. Он боялся, что сопротивление с его стороны вызовет гражданскую войну в стране, где уж и так находился враг, и он не хотел, чтобы хоть один русский погиб из-за него. Но вслед за его отречением сразу же появился Ленин со своими помощниками — платными агентами мировой закулисы, и кто же, как не они, развалил армию и разрушил страну? Ему теперь было больно видеть, что его отречение было напрасным, и что своим уходом в интересах страны он, на самом деле, вверг ее в беду. Эта мысль все чаще преследовала его, и, в конце концов, переросла в тяжелую внутреннюю тревогу”.[161]

В марте 1918 года, когда новое правительство заключило сепаратный мир с Германией в Брест-Литовске, оно отдало за это более 2,5 тысяч кв. верст территории в Польше, Финляндии и Восточной Европе. Это был тот самый шаг, в подготовке которого революционеры постоянно обвиняли Императрицу.

Александра Феодоровна пишет Вырубовой:

“Объявлен мир, а немцы продвигаются все дальше и дальше. Когда все это кончится? Когда Бог дозволит. Как я люблю мою страну, со всеми ее недостатками. Она мне все дороже и дороже, и я каждый день благодарю Господа за то, что Он позволил нам остаться здесь, а не послал нас далеко отсюда…”[162] Я чувствую себя старой, о, такой старой, но я все еще мать этой страны, и ее боль для меня то же, что и боль моего ребенка, я люблю ее несмотря на ее грехи и ужасы. Никто не сможет оторвать дитя от сердца матери, равно как и страну нельзя отделить, хотя черная неблагодарность России к своему Императору разбивает мне сердце. И все же — это еще не вся страна. Господи, помилуй и спаси Россию”.[163]

К Лили Ден:

“Я вспоминаю прошлое. На все надо взглянуть спокойно. Что делать? Если Он послал нам такие испытания, очевидно, Он думает, что мы к этому полностью готовы. Это как экзамен — необходимо доказать, что мы не напрасно прошли все это. Во всем можно найти и хорошее, и полезное, через какие бы страдания мы не прошли — пусть будет так; Он даст нам силы и терпение и не покинет нас. Он милостив. Надо только склониться перед Его волей без ропота и ждать — там, в другом мире, Он готовит для всех, кто любит Его, неописуемую радость.

Ты молода, и молоды наши дети — вон сколько их у меня — вы еще увидите здесь хорошие времена. Я верю, что пройдет злой рок, и небо станет чистым и безоблачным. Но гроза все еще не прошла, поэтому так душно, но я знаю, что потом будет лучше. Надо только иметь чуточку терпения — разве это так трудно? За каждый спокойно проведенный день я благодарю Бога. Месяцы прошли уже (с тех пор как произошла революция)!! Людям обещали, что у них будет больше еды и тепла, а все становится хуже и дороже. Всех обманули — мне так всех жалко. Мы столь многим помогали — но теперь все кончено.

Как ужасно думать обо всем этом! Как много людей зависело от нас. А теперь? Никто не смеет говорить о таких вещах, но я пишу об этом, потому что я страдаю за тех, которым придется жить еще труднее…”[164]

Хотя ходили слухи об освобождении Царской Семьи Белой Армией, и сами узники имели надежду на это, но попытки были неорганизованными и не привели к существенным результатам. По просьбе Александры Феодоровны Чарльз Гиббс написал за нее письмо ее старой гувернантке мисс Маргарет Джексон; это была тонко завуалированная мольба о помощи — она надеялась, что это письмо будет передано королевской семье Великобритании. Несколькими месяцами раньше Англия “для пробы” предложила Царской Семье убежище, но позднее предложение было тихонько изъято перед лицом всеобщего приветствия новой эры советской “свободы”. 10 апреля представитель Министерства иностранных дел Великобритании заявил: “Правительство Ее Величества не настаивает на своем прежнем предложении об оказании гостеприимства Императорской Семье”. Европейские родственники и союзники оставили их. Крик о помощи, который мог бы предотвратить гибель Царской Семьи, был задушен дипломатическими соображениями и трусливым страхом воинствующего общественного мнения”.[165] [166]

Письмо, написанное преподобным Серафимом Саровским за несколько десятилетий до рождения Николая Александровича — “Царю, который прославит меня”, было вручено нераспечатанным Императору за много лет до революции духовным сыном преп. Серафима. Оно, вероятно, содержало пророчество о гибели Царской Семьи; Николай Александрович и Александра Феодоровна никому не раскрывали содержания письма. И явные надежды Царской Семьи на спасение в письмах из Тобольска, а также воспоминания тех, кто был с ними в ссылке и выжил — говорят об их надежде на избавление, об их вере, что время еще не пришло.

Позже, когда наступала Белая Армия, Николай Александрович писал в своем дневнике о возможных планах их вызволения. Ему передавали записки в бумажных крышках, которыми закрывали бутылки с молоком для Царевича Алексея.

Условия заключения все ухудшались, а Царская Семья не только не озлобилась, но проявляла щедрое милосердие к своим тюремщикам и к России. В это время Великая княжна Ольга, старшая дочь Николая Александровича и Александры Феодоровны, написала:

“Отец просил передать всем, кто оставался верен ему, чтобы за него не мстили, что он простил всех и молится за них, и не надо возмездия, только нужно помнить, что зло, которое сейчас есть в мире, станет еще сильнее, но зло побеждается не злом, а любовью”.[167]

К апрелю дела приняли критический оборот. Местные власти большевиков Екатеринбурга и Омска хотели захватить Царскую Семью. Они уже поехали в Тобольск, но вернулись только потому, что ЦИК в Москве не одобрил их план.

Наконец, 9 (22) апреля прибыл из Москвы новый комиссар, Василий Яковлев. Он привез приказы перевезти Царскую Семью к неизвестному месту назначения. Сначала Яковлев хотел забрать только Николая Александровича, но его внезапно остановил резкий отказ Царя разлучаться с Семьей, и он, наконец, согласился взять с собой тех, кого Николай Александрович захочет.

Переезд был не вовремя. У Алексея Николаевича начался коклюш, и он страдал внутренними кровотечениями из-за приступов кашля; он уже было выздоравливал, хотя и был слаб, но упал и ушибся, и снова кровотечение, на сей раз в паху и ниже в ноге. Жильяр говорит, что это было даже хуже, чем в Спале: ногу совсем парализовало.

Доктор Деревенко, сопровождающий Семью, был в ужасе. У него не было лекарств, и не было возможности их приобрести. Помочь мальчику он не мог, и тот очень страдал. Наконец решили, что Александра Феодоровна и Мария Николаевна поедут с Николаем Александровичем, а остальные останутся с Алексеем Николаевичем, пока он не будет в состоянии ехать.

Путешествие было ужасным. Путникам дали голые, без рессор и без тентов телеги. Постелили соломы на дно телеги и матрацы для Александры Феодоровны. На их пути были реки, покрытые тонкой корочкой льда, они переходили их по тонким дощечкам. В одном месте им пришлось вброд переходить ледяную реку, где вода была по колено, и Николай Александрович нес Александру Феодоровну на руках. Тем не менее, когда проезжали Тюмень, Александра Феодоровна попросила послать детям телеграмму, что они “прибыли благополучно”.

В Тюмени их ждал поезд. Поезд был остановлен Омскими властями. Проезжали через Екатеринбург, центр ярых советских экстремистов. Солдаты окружили поезд. Уступив требованиям толпы, Яковлев передал Царя и Царицу и Великую княжну Марию, доктора и трех слуг властям Екатеринбурга.

Их поместили в доме около центра города, в условиях худших, чем в Тобольске. Грубая, плохо приготовленная пища, которую приносили один раз в день в разное время. Второй раз в день можно было поесть только оставшееся от первой трапезы. Новый комендант часто проходил через столовую во время трапезы, отталкивал Николая Александровича от стола, брал что-нибудь с тарелки из еды, и говорил, что им и так хватает. Двери в комнатах были сняты, чтобы охрана могла видеть, что там делается. Солдаты входили без предупреждения, и даже поставили у туалета часового, который провожал женщин отвратительными и похотливыми замечаниями. Протесты были бесполезны, это только приносило новые тревоги и ограничения.

Когда наступила Страстная Седмица, Царь с домочадцами попросили дать им возможность поститься, но им отказали в этом, как и в посещении церкви. Николай Александрович и доктор Боткин читали по очереди главы из Евангелия по вечерам вместо служб Страстной Седмицы.

Хотя Алексей Николаевич был еще недостаточно здоров, комендант решил перевезти детей и всех остальных в Екатеринбург. Радость встречи сначала затмила тревоги, но затем начались неприятности. Солдат зашел однажды в комнату Алексея Николаевича и увидел цепочку с иконками, свешивающуюся со спинки кровати. Желая забрать ее себе, охранник потянулся за нею. Матрос Нагорный, дядька Алексея Николаевича в течение многих лет, возмутился и хотел остановить солдата. Его немедленно арестовали, заключили в тюрьму и через четыре дня расстреляли.

Охрана была подобрана из экстремистов с расчетом на их враждебность и презрительное отношение к Семье Русского Царя. Но и они не всегда оставались бесчувственными.

Анатолий Якимов, один из охранников, позднее арестованный Белой Армией, вспоминал:

“Впечатление о них останется в моей душе на всю жизнь. Царь не молод, борода его начинала седеть. Глаза у него были добрые, и выражение лица всегда приветливое. Мне кажется, что это был человек добрый, простой, честный и разговорчивый. Иногда мне казалось, что он вот-вот заговорит со мной. Всегда казалось, что он готов заговорить.

Все мои мысли по поводу Царя исчезли после того, как я некоторое время побыл у них охранником. Мои чувства к ним изменились. Мне стало их жалко. Я их просто жалел как людей. Я говорю вам чистую правду. Можете верить, можете нет, но я все время повторял про себя: «Дай им сбежать. Сделай что-нибудь, чтобы дать им сбежать»”.[168]

Ленин, однако, думал по-другому и вынашивал свои планы.[169]

2 (15) июля без всяких объяснений привели местного священника, чтобы совершить Литургию. Вся Семья и домочадцы исповедались и причастились. Когда дошли до заупокойных молитв, вся Семья неожиданно встала на колени, а одна из Великих княжон зарыдала. Догадывались ли они о своей судьбе, этого никогда не узнать.

Ночью 4 (17) июня их разбудили около полуночи и повели в подвал дома, где велели ждать; подступала Белая Армия, и надо было их куда-то перевезти. Внесли три стула. На один села Александра Феодоровна, на другой — Николай Александрович, он взял на колени Алексея Николаевича, и тот положил ноги на третий стул.

Через некоторое время в комнату вошли комендант и охрана. Комендант Янкель Юровский быстро сказал: “Мы должны вас расстрелять”. Николай Александрович, поднявшись, чтобы заслонить Александру Феодоров ну и Алексея Николаевича, только и успел сказать: “Что?” — как пуля попала ему в голову — он был убит наповал. Первый выстрел был сигналом для охраны открыть огонь, и спустя минуту все были мертвы, кроме 16-летней Анастасии, которая упала в обморок, и служанки Анны Демидовой — обе были заколоты штыками и забиты до смерти. Александра Феодоровна умерла, осеняя себя крестным знамением.

Так закончились жизнь и Царствование последней Императрицы России.

Стремительный поток событий нашего века унес прочь помазанных Монархов, и упорно, безжалостно подмывает устои нашего мира. Бастионы Монархии пали. Мы стоим словно обнаженные, неловкие, лишенные подлинных традиций и помазанных Монархов, которые предстояли пред Богом как сердце своего народа.

Послесловие

Когда она прошла — казалось,

смолкли звуки музыки чудесной.

Лонгфелло

В 1981 году Русская Православная Церковь Заграницей канонизировала Царскую Семью как мучеников вместе с многими погибшими в результате гонений от рук коммунистов. Хотя Александра Феодоровна и ее Семья не являются мучениками в том же значении, что и те, кто пострадал исключительно за веру во Христа, Царская Семья принадлежит к лику святых, именуемых страстотерпцами. Ими часто становились помазанные Монархи или наследники Престола, убитые по политическим мотивам.[170] [171] Поскольку они давали клятву предстоять перед Богом за свой народ, их почитают как о Боге почивших Помазанниках Его. Эта судьба не распространяется на тех правителей, которые проявили себя жестокими тиранами, недостойными ни титула Помазанника, ни звания христианина. Слово “страстотерпец” имеет двойное значение: это тот, кто разделил со Христом страдания неправедно убиенного и претерпел на себе злобную страсть убийцы.

Повествование о жизни, незапятнанной человеческими недостатками и ошибками, является обычной агиографической практикой. Назначение ее то же, что и у иконы, изображающей, каким стал человек в другом мире, освобожденный от греха и примиренный с Богом покаянием.

Но жизнь Николая II Александровича и Царицы Александры Феодоровны — не только агиографический рассказ, это и современная история, отделенная от нас лишь несколькими десятилетиями. Игнорировать их политические неудачи из страха, что это затуманит сияние их жизни — не только нечестно, но и может дать повод для реальных сомнений в достоверности их добродетелей. Душа человека знает, что живет в падшем мире, и что сам человек несовершенен. Идеализированный рассказ о Монархе, который жил в очевидно совершенном Царстве приближает нас к опасному хилиазму. Он только внешне затрагивает наши чувства, но, честно говоря, ум и душа наши остаются неудовлетворенными.

Сегодня многие русские оглядываются назад, чтобы в прошлом отыскать ключ к будущему. Прилив Монархических настроений стал символом времени. С точки зрения возвращения к традиционным религиозным ценностям и культуре это хорошо. Однако, слезливая сентиментальность, часто питающая иллюзорный взгляд на историю, является не только нездоровой, но и опасной. Это — форма прелести: беспочвенные ожидания, ведущие к экономической, социальной и, может быть, духовной катастрофе. Почти всю свою сознательную жизнь Николай Александрович и Александра Феодоровна старались объективно оценивать нужды своей страны; именно им суждено развенчать театральные искажения о себе и своей роли в истории России. Нельзя забывать, что именно эти искажения, но под политической маской, привели к свержению Монархии в 1917 году.

Долго было модным критиковать недостатки правления Николая II и Александры Феодоровны. Нет сомнения, недостатки были, но важно сознавать, что Монарх занимает особое место. Все мы крепки задним умом, и часто беремся безжалостно судить, не задумываясь, как повели бы себя мы сами в подобной ситуации. Конечно, внешне последствия наших неудач — всего лишь мелкая рябь на водах истории, в то время как Монарх в своем положении законодателя может вызвать наводнение; и, тем не менее, остается привкус лицемерия, когда мы обвиняем правителей в том, что они не лучше нас. Правитель дается людям в благословение или в наказание за грехи.

Николай Александрович и Александра Феодоровна — совершенно очевидно — лучше нас. Их личная жизнь была примером самопожертвования и героизма; даже враги признавали в них доброту, милосердие и благородство духа. Недостатки их правления — и некоторые из них, несомненно, ускорили падение Трона, — не были следствием корыстных амбиций. Они пытались решить общечеловеческую дилемму борьбы, чтобы проложить путь через тьму истории и времени. Если порою мы не можем разобраться в движущих мотивах нашей собственной жизни, что говорить о целой нации, и, тем более, о том, что происходит в невидимом мире Царствия Духовного — благодать бесконечно милостивого Бога, злобные козни диавола, да и наше собственное слово, которое неизвестно — убьет или исцелит.

Душа наша жаждет справедливости, которую в полной мере можно обрести лишь в вечности, и душа заставляет нас попытаться выправить земные пути, даже если наша собственная борьба за добродетель может только отдаленно отобразить сияние Божиего совершенства. Мы делаем, что можем. Говоря словами святителя Иоанна Златоуста, “Владыка принимает дела, и намерения приветствует, и делание почитает, и рассуждения хвалит”.

Сам Бог является неведомой основой, которая остается вне нашей исторической хроники, и все повествование сводится только к действию свободной воли человека. Может быть, так лучше, и, конечно, безопаснее, потому что, если мы не признаем Всеведущего Вечного Творца, мы склонны придерживаться любимой теории, применяй действия Бога по нашему собственному “образу и подобию”. Единственной честной альтернативой между непризнанием Бога, и, напротив, возложением на Него всей полноты ответственности, является принятие того, что Он Сам таинственно предопределяет, вдохновляет и попускает — акт, особенно трудный для понимания людей, которые, привыкнув быть вовлеченными в работу своих правительств, не хотят исключить своего влияния и в делах невидимого Неба.

Признание Промысла Божия в истории — удел православных христиан. Православные христиане восприняли революцию в России как наказание, которое страна навлекла на себя собственными грехами. Это было не просто осознанием тяжких последствий революции, которая, с ее жестокостью и кровопролитием, была предсказана за десятки лет русскими святыми.

В тот момент, когда Александра Феодоровна получила известие об отречении Царя, она сказала: “Это к лучшему. Бог дал нам то, что спасет Россию”. Пассивный фатализм? Для светского ума — да. Но, с другой стороны, это — бескомпромиссный акт для женщины, которая видела, что жизнь ее еще не кончена, и приняла без колебания невыразимый Промысл Божий, открыто заявляя, что это Его милость.

Что можно сказать об Александре Феодоровне и ее Семье, или, скорее, что можно увидеть в них с точки зрения истории? Они хранили терпение, веру и надежду в самых чрезвычайных ситуациях. Им не суждено было насладиться радостью и покоем безоблачной семейной жизни — гемофилия Алексея Николаевича держала их на краю трагедии. Богатство и сан давали им все возможности для дел милосердия, и они охотно несли эту ношу как необходимую обязанность свыше, и за всем этим стояла забота о благоденствии России. Те, кто сомневается в этом, не должны забывать, что у них была немалая возможность избежать смерти. Их нежелание покинуть страну привело, в конце концов, к заключению и смерти, хотя даже в заточении они благодарили Бога за то, что их не выслали насильно из страны.

Прошедшие десятилетия позволяют нам понять их жизнь как она есть, и ключ к пониманию — само Христианство, с которым они сообразовывали свои поступки. Святое Евангелие — это лишь скупое повествование о событиях, связанных с Боговоплощением. И те, которых будут почитать как величайших святых, показаны в их слабости, страхе, амбициях, сомнениях, даже в предательстве, и, как в случае апостола Павла, в убийственном недопонимании. Все становится на свои места в скупой евангельской реальности — без пространной мечтательности апокрифических текстов: человеческие ошибки апостолов, которые ни в коей мере не ослабляют их подвигов; ведь от них и не ожидалось совершенства, а только — чтобы они стойко верили в совершенство Христа. Их слабости — это наши собственные слабости, и Христос отвечает на них не иллюзорной мечтой о совершенстве на Земле, а тем, что спасает нас.

Мы должны воздать Александре Феодоровне должное как праведной женщине, и простить ей и ее мужу все ошибки, о которых они скорбели в ссылке и проявить такое же благородство характера, какое они показали своим тюремщикам, веря, как верили и они, что в конце их ошибки и добродетели “все пойдут на пользу тем, кто любит Бога”.

Немного времени отделяет ее жизнь от нас, и мы имеем драгоценную возможность ощутить ее переживания как наши собственные: ее ошибки отображают наши недостатки, ее добродетели — наше скрытое совершенство. Святость делает Александру Феодоровну дороже и ближе к нам — ведь через доброту ее жизни мы соприкасаемся с нашей собственной человеческой природой и устремлениями к Небу.

Библиография

1. Alexander, Grand Duke, Once a Grand Duke, New York, Garden City, 1932.
2. Alexandra, Empress, Letters of the Tsaritsa to the Tsar, 1914–1916, New York, Robert M. McBride and Co., 1924.
3. Betts, Richard & Marchenko, V., Theophan of Poltava: Confessor of the Russian Royal Family, English translation soon to be published, 1994.
4. Brown, Tatiana & Kyril Fitzlyon, Before the Revolution, New York, Overlook Press, 1982.
5. Buchanan, George, My Mission to Russia, New York, Cassell, 1923, Vol. II.
6. Buxhoeveden, Baroness Sophie, The Life and Tragedy of Empress Alexandra Feodorovna, London and New York, Longmans, Green & Co., 1928, Forward by J.C. Squire.
7. Churchill, Winson S., The World Crisis, New York, Scribner, 1931.
8. Dehn, Lili, The Real Tsaritsa, Boston, Little, Brown & Co., 1922.
9. Eusebius of Caesarea, The Oration of Eusebius Pamphilus, In Praise of the Emperor Constantine: Pronounced on the Thirtieth Anniversary of His Reign, transl. Ernest C. Richardson. A Select Library of Nicene and Post-Nicene Fathers of the Church. Second Series, Vol. I, The Christian Literature Co., New York, 1880.
10. Fuhrmann, Joseph T., Rasputin, A Life, New York, Praeger, 1990.
11. Gilliard, Pierre, Thirteen Years at the Russian Court, London, Hutchinson & Co., No Date.
12. Ignatieff, Michael, The Russian Album, New York, Viking Penguin Inc., 1987.
13. Margoulis, Harry, Byzantine Christianity: Emperor, Church and the West, Wayne State University Press, Detroit, 1982.
14. Massie, Robert K., Nicholas and Alexandra, New York, Dell Publishing, 1967.
15. Nicholas II, Emperor, Journal Intime, trans. A. Pierre, Paris, Payot.
16. Nicholas II, Emperor, Letters of the Tsar to the Tsaritsa, New York, Dodd, Mead, 1929.
17. Paleologue, Maurice, An Ambassador’s Memoirs, Vol. 1, New York, George H. Doran Co., No Date.
18. Pares, Bernard, Russia and Reform, London Constable, 1907.
19. Pares, Bernard, The Fall of the Russian Monarchy, New York, Vintage Books, 1961.
20. Pipes, Richard, Russia Under the Old Regime, New York, Charles Scribner’s Sons, 1974.
21. Pipes, Richard, The Russian Revolution, Vintage Books, New York, 1990.
22. Rasputin, Maria, My Father, London, Cassell Publications, 1934.
23. Riha, Thomas, Constitutional Development in Russia Under the Last Tsar, Minneapolis, University of Minnesota Press, 1984.
24. Shelley, Gerard, The Speckled Domes, New York, Charles Scribner’s Sons, 1925.
25. Tarsaidze, Alexandre, Czars and Presidents, New York, McDowell, Oblensky Inc., 1958.
26. Trewin, J.C., The House of Special Purpose, Briar cliff Manor, New York, Stein and Day, 1975.
27. Vyroubova Anna, Memories of the Russian Court, The MacMillan Co., New York, 1923.
28. Vorres, Ian, The Last Grand Duchess, London, Hutchinson and Co., 1964.
29. Yakimov, Anatoly, in Wilton, Robert, The Last Days of the Romanovs, London, Thornton Butterworth, 1920.

Стихотворения, вместе с изречениями святых и цитатами, записанные Государыней Императрицей в заточении в небольшую книжечку

Евангелие.

Заповеди Христовы да будут единым, общим для нас путем, который вел бы нас на небо и к Самому Богу.

Преп. Симеон Новый Богослов

Читая вечные, священные страницы,

Переношусь я мыслью в край иной;

Передо мной встают Божественные лица,

И слышится мне голос их святой!

И, дум исполненный высоких и чудесных,

Я горячей молюсь и слезы лью,

И мудрости земной пред мудростью небесной

Печальную ничтожность признаю.

Пестряков

Любовь сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь.

Тургенев

Человек, чем более приближается к Богу, тем более видит себя грешным.

Древний Патерик

Мы поднимаемся; конечного предела

Нам не достигнуть здесь!.. и правды свет идет

Путем борьбы и мук, путем труда и дела

В тот край, где Истина нас ждет.

Броницкая

Смерти нет — и все живущее

Вечной жизнию живет!

Мгла исчезла, нас гнетущая,

Свет немеркнущий взойдет!

Что считали мы могилою —

Новой жизни колыбель!

Не на веки властной силою,

Смертью, взяты мы отсель!

Но за гробом продолжается

Вечной жизни благодать,

И усопший возвращается

В мир таинственно опять…

Все друг с другом тесно связано,

Смерть рождает жизнь собой!

Все, что здесь нам недосказано,

Мы постигнем в жизни той!

Броницкая

Тому, кто не внимает словам твоим, не говори их.

Древний Патерик

Тихая, теплая ночь. — Позабудь

Жалкие нужды земли.

Выйди, взгляни: высоко млечный путь

Стелется в синей дали.

Что перед светлою звездной стезей

Темные наши пути?

Им, ознакомленным с ложью людской,

Неба красой не цвести.

Глаз не сводил бы с лучистых высот…

— Выйди, зову тебя вновь.

В небо вглядись, отрешись от забот,

К вечности душу готовь.

К.Р.

Душа, которая любит Бога, в Боге и в Нем Едином приобретает себе успокоение.

Св. И. Сириянин

Истинно любящий Бога считает себя странником и пришельцем на земле сей, ибо в своем стремлении к Богу душою и телом созерцает только Его Одного.

Св. Серафим Саровский

В небесах голубых, безучастных

К нашим воплям и скорби людской,

В небесах отдаленных, бесстрастных,

Вековой обитает покой.

Есть одно лишь спасенье от жизни,

Есть один от несчастий исход:

Возвращенье к далекой отчизне,

Где светил совершается ход.

Все, кто в жизни жестоко страдали,

Там найдут безмятежный приют,

Позабудут земные печали,

От ударов судьбы отдохнут;

Только там нас покинут мученья,

Все страданья исчезнут как дым!

Оттого и живет в нас стремленье

К небесам, к небесам голубым.

В. Броницкая

Без Бога ничего не бывает, поэтому и язык злоречивый нападает на нас по попущению Божиему. Терпи, убо что Бог посылает. Клевету слышит Бог и совесть твою знает.

Св. Тихон Задонский

В далеких небесах, в сияньи жизни вечной

Из лона Божьего родилася душа,

Избрав сознательно путь скорби бесконечной,

В наш мир спустилася, сочувствием дыша;

Любви исполнена высокого завета

Его в наш грешный мир стремилась провести;

Но ей, поборнице Добра, Тепла и Света,

Весь мир препятствия воздвиг лишь на пути!..

И долго суждено на свете ей томиться,

Терпя гонения от пошлости и зла,

Страдая и любя, — доколь не возвратится

В отчизну дальнюю, откуда отошла.

Когда ж, скорбей и мук пройдя через горнило,

Свой путь она свершит, нетронута, чиста —

Она вернется в край, где блещут лишь светила,

Живут лишь истина, добро и красота.

Броницкая

Не верь себе, что ты силен, пока не будешь искушен и не найдешь себя неизменным. Так и во всем испытывай себя.

Св. И. Сириянин

Подвиг есть и в сражении,

Подвиг есть и в борьбе, —

Высший подвиг в терпеньи,

Любви и мольбе.

Если сердце заныло

Перед злобой людской,

Иль насилье охватило

Тебя цепью стальной;

Если скорби земные

Жалом в душу впились,—

С верой бодрой и смелой

Ты за подвиг берись;

Есть у подвига крылья,

Выше крыши темницы,

Выше крыши темницы,

Выше злобы слепой,

Выше воплей и криков

Гордой черни людской.

Хомяков

Все, происходящее от Бога, — мирно и полезно, и приводит человека к самоосуждению и смирению.

Св. Серафим Саровский

Как на сердце вдруг стало тихо

Среди наскучившего дня…

Наверно кто-то помолился

Душою чистой за меня.

Наверно кто-то незнакомый,

Далекий, старый и простой,

Мой образ вспомнил промелькнувший

Своею тихою мечтой.

(Кн. Вл. Палей, 1915 г.)

Люби и сохрани себе другом Того, Кто не оставит тебя и тогда, когда всеми оставлен будешь, Кто не допустит тебя погибнуть, когда придет конец твой. В жизни и смерти держись Иисуса и доверься с упованием Тому, Кто Один может помочь тебе, когда всеми оставлен будешь.

Фома Кемпийский

Сеявшие со слезами будут пожинать с радостию.

Псалом 125

Без горя жизнь, без нужд, лишенья,

Была бы жалка и пуста,

И человек, венец творенья,

Для неба не жил бы тогда.

Но, к счастью, в жизни много горя, —

Не обойдешь его никак;

Зато в житейском нашем море,

Оно нам светит, как маяк.

И горе это раскрывает

Весь смысл земного бытия,

И хоть порой томит, терзает,

Дает нам чувствовать себя;

Но в целом — горе то ж горнило…

Светлеет дух, как злато в нем;

В нем есть чудесная та сила,

Что искупленьем мы зовем…

Под обаяньем нужд, лишенья,

Страданья, горя и тоски,

Отрадно верить в смысл ученья,

Что человек лишь горсть земли.

Безумны поиски все счастья,

Смешны желанья ясных дней!

Но что за рядом испытаний,

Надежд обманутых и мук

Есть мир иной — мир упований,

Где успокоится наш дух…

Лишь там… в обители небесной

Свое блаженство он найдет,

Лишь там… при звуках райской песни,

Задачу горя он поймет!..

Без смирения никто не внидет в небесный чертог. Где нет света, там все мрачно, а где нет смирения, там все наши дела суетны.

Св. Серафим Саровский

Он шел безропотно тернистою тропой,

Он встретил радостно и гибель, и позор;

Уста, вещавшие ученье правды строгой,

Не изрекли толпе глумящейся укор.

Он шел безропотно и, на кресте распятый,

Народам завещал и братство, и любовь…

За этот грешный мир, порока тьмой объятый,

За ближнего, лилась Его святая кровь…

О, дети слабого скептического века!

Иль вам не говорит могучий Образ Тот

О назначении великом человека,

И волю спящую на подвиг не зовет?

О нет, не верю я! Не вовсе заглушили

В нас голос истины корысть и суета!

Еще настанет день… Вдохнет и жизнь, и силу

В наш обветшалый мир учение Христа!

А. Плещеев

Сие верно знай, что ни один человеческий грех не победит Божьего человеколюбия, если только кто покаянием загладит зло, каким согрешил раньше.

Древний Патерик

(Учитель.)

Когда мне встретится истерзанный борьбой,

Под гнетом опыта поникший человек;

И речью горькой он, насмешливой и злой,

Позору предает во лжи погрязший век.

И вера в род людской в груди его угасла,

И дух, что некогда был полон мощных сил,

Подобно ночнику потухшему без масла,

Без веры и любви стал немощен и хил.

И правды луч, сверкающий за далью

Грядущих дней, очам его незрим.

Как больно мне! Глубокою печалью

При встрече той бываю я томим.

И говорю тогда: Явись, явись к нам снова,

Господь, в наш бедный мир, где горе и разлад.

Да прозвучит еще Божественное Слово

И к жизни воззовет Твоих отпавших чад.

А.П.

Немощных и огорченных сердцем подкрепляй словом и всем, сколько достанет средств в твоей руке, а подкрепит тебя Вседержительная Десница.

Св. Исаак Сирианин

Религия в душе человека не есть философская теория, успокаивающая ум, она для человека есть вопрос о жизни и смерти, и притом вечных.

Св. Григорий Богослов

Когда, гоним тоской неутомимой,

Войдешь во храм и станешь там в тиши,

Потерянный в толпе необозримой,

Как часть одной страдающей души,

Невольно в ней твое потонет горе,

Почувствуешь, что дух твой вдруг влился

Таинственно в свое родное море,

И заодно с ним рвется в небеса.

А. Майков

Когда придет напасть, не изыскивай, для чего и от чего она пришла, а ищи того, чтобы перенести ее с благодарностью Богу, без печали и без памятозлобия.

Подвиж. Марк

Муки души гораздо больше, чем муки тела, венчают нас, когда оне бьют нашу душу, а мы благодарно переносим их.

Св. Иоанн Златоуст

Кому с небес удел суровый

Ниспослан, — перед ним смирись;

Кому назначен крест тяжелый, —

Неси, надейся и молись.

Чья жизнь есть ряд земных страданий,

Не говори: несчастен я,

Но вспомни, сколько испытаний

Понес Сын Божий за тебя.

Он, Сам Творец и Царь Вселенной,

С терпеньем все переносил;

Венок, из терния сплетенный,

Сам на главе Свой носил.

Свершая дело искупленья,

Он Сам без ропота страдал

И нам покорности, смиренья

Пример высокий показал.

И ты в минуты грозной битвы

Не падай духом, не ропщи,

В живых словах святой молитвы

Отрады для себя ищи.

Склонись пред Всемогущей Волей,

Себя сомненьем не губи

И, примирясь с тяжелой долей,

Надейся, веруй и люби.

Христиане должны переносить скорби и внешние и внутренние брани, чтобы, принимая удары на себя, побеждать терпением. Таков путь Христианства.

Св. Марк Великий

Мы все в твоей верховной воле

Должны покорны быть, Господь,

Хотя б душа рвалась от боли,

Хотя бы гибла наша плоть;

Мы все с терпеньем и любовью

К Тебе свой крест должны нести,

Слезами политый и кровью,

На тяжком жизненном пути.

Зачем живем, зачем страдаем,

В чем смысл и тайна бытия —

Мы, ослепленные, не знаем,

От нас сокрыта цель Твоя.

Но чтоб металл возник лучистый,

Палить в огне его должно;

Но чтобы хлеб испечь душистый,

Должно быть смолото зерно.

Броницкая

Царица Неба и земли,

Скорбящих утешенье!

Молитве грешников внемли,

В Тебе надежда и спасенье!..

Погрязли мы во зле страстей,

Блуждаем в тьме порока,

Но — наша Родина!.. О, к ней

Склони всевидящее Око!..

Святая Русь! Твой светлый дом

Почти что погибает!

К Тебе, Заступница, зовем,

Иной никто из нас не знает!

О, не оставь Своих детей,

Скорбящих в упованье!..

Не отврати Своих очей

От скорби и страданий!..

12 января 1918 г.

В кресте сила души, в кресте веселие духа, верх добродетели и совершенство святости. Без креста нет ни спасения, ни надежды на вечную жизнь. Итак, возбми крест свой и следуй за Христом, и ты достигнешь вечной жизни.

(Евангельский завет.)

Когда тропой тернистой

Господь ведет, — ступай

И лишь молитвой чистой

Дорогу расчищай.

Когда кругом лишенья,

Потери и беды,

В коленоприклоненьи

Отраду находи.

Когда позор, проклятья

На голову спадут,

Молись ты у Распятья, —

Замолкнут, побегут.

Пусть мир в ожесточеньи

Отнимет все, — отдай

И что сказал в лишеньи

Муж Иов, — вспоминай.

“Страдалец! Верь в спасенье,

На Бога уповай…

За горе, за терпенье

Господь дарует рай”.

Веруй, что все случившееся с нами, до самого малейшего, бывает по промыслу Божию, и тогда ты без смущения будешь переносить все находящее на тебя.

Авва Дорофей

Не унывай.

Когда придет пора невзгоды и страданья,

И над твоей главой обрушится гроза, —

Не унывай, мой друг! В минуту испытанья

Пускай пред Господом падет твоя слеза.

Не горьким ропотом, а теплою мольбою

Строптивой жалобы порывы воздержи;

Но, сердцем веруя, что бдит Он над тобою,

С надеждой на Него печали возложи.

И, в трудный час борьбы твоей житейской,

Он вовремя придет тебя спасти.

И будет Сам тебе Он Симон Киринейский,

И тяжкий жизни крест поможет донести.

Розенгейм

Когда молимся и Бог медлит услышать нас, то делает это к пользе нашей, дабы научить нас долготерпению. А посему и не надобно унывать, говоря: “Мы молимся и не были услышаны”. Бог знает, что человеку полезно.

Молитвы дар

Молитвы дар, — дар чудный, дар бесценный,

Замена всех непрочных благ земных;

Блажен, кому дано душою умиленной

Изведать таинство святых отрад твоих!

Блажен, кто молится в минуты счастья,

Кто с Богом сердце так умел сдружить,

Что Божья мысль святит в нем радости и страсти,

И может их порыв безумный укротить.

Блажен, кто молится в тоске и муке,

Под ношею тяжелого креста,

Кто, горем посещен, возносит к небу руки,

Твердя: “Ты свят, Господь, и власть Твоя свята!”

Блажен, кто, битвой жизни испытуем,

Смиренно верует, смиренно ждет,

И высший Промысел хвалебным аллилуем,

Как отроки в пещи, все славит и поет.

Гр. Ростопчин

Если кто хочет истинно всем сердцем исполнить волю Божию, то Бог его никогда не оставит, но всячески наставит по воле Своей. Поистине, если кто направит сердце свое по воле Божией, то Бог просветит и малое дитя сказать ему волю Свою.

Авва Дорофей

Глухая ночь кругом, и степь кругом — глухая…

Ни звездочки, ни искорки, ни зги!..

О Боже, всем, кто страждет, по земле блуждая,

До пристани добраться помоги!..

Один задавлен горем, тяжестью страданья,

Другой упал под бременем труда!

Где ж свет любви небесной, братства, состраданья?!..

Все врозь бредут неведомо куда!..

Глухая ночь кругом, и степь кругом глухая!..

В юдоли зла и тьмы не видно зги…

О, Боже! Над землей любовь — светильник рая,

Для всех, во тьме блуждающих, зажги!..

О, Боже праведный! Всех страждущих душою,

Скорбящих, плачущих любовью осени!..

И всем, — кто трудится, кто борется с нуждою,

И ныне мощную десницу протяни!..

Путь Божий есть ежедневный крест.

Св. Исаак Сирианин

В эти кровавые бурные дни

Хочется сердцу забыться.

Мрак на земле и страданья одни,

Сердце по светлом томится.

Манит далеких небес синева:

все там светло и прекрасно,

В древних сказаний святые слова

Хочется верить так страстно.

Грезится ангельских крыл чистота,

Рая врата золотые,

Грешного мира святая мечта

Чистая Матерь Мария.

Вера Рудич

Ибо великие награды и воздаяния получаются не только за то, что делаешь добро, но и за то, что терпишь зло.

Св. Иоанн Златоуст

Поступай так, чтобы сила твоя не сделала никому никакого зла; чистым сделай сердце твое для всякого человека.

Авва Пимен

(Молитва.)

Научи меня, Боже, любить

Всем умом Тебя, всем помышлением,

Чтоб и душу Тебе посвятить

И всю жизнь с каждым сердца биением.

Научи Ты меня соблюдать

Лишь Твою милосердную волю,

Научи никогда не роптать

На свою многотрудную долю.

Всех, которых пришел искупить

Ты Своею пречистую кровью,

Бескорыстной, глубокой любовью

Научи меня, Боже, любить.

К.Р.

Кто просит Бога менее того, чего он достоин, тот, конечно, получит более, нежели чего стоит. Об истине сего свидетельствует мытарь, просивший отпущения грехов, а получивший оправдание.

Хорошо изучить истины небесного учения, углубить их в свое сознание, утвердиться в них духом.

Препод. Кассиан Римлянин

(Новый Завет.)

Измученный жизнью суровой,

Не раз я себе находил

В глаголах Предвечного Слова

Источник покоя и сил.

Как дышат святые их звуки

Божественным чувством любви

И сердца тревожного муки

Как скоро смиряют они…

Здесь все в чудно сжатой картине

Представлено Духом Святым;

И мир, существующий ныне,

И Бог, управляющий им.

И сущего в мире значенье,

Причина и цель, и конец,

И Вечного Сына рожденье,

И крест, и терновый венец.

Как сладко читать эти строки,

Читая, молиться в тиши,

И плакать, и черпать уроки

В них для ума и души.

(И. С. Никитин.)

Если возложишь упование на Господа, то Он даст тебе силу свыше, и ты восторжествуешь над плотью и миром.

Фома Кемпийский

Научить людей истинно молиться — значит научить их по Христиански жить.

Я не о том молю, чтоб меньше мне страданий

Ты посылал, Господь, в юдоли сей земной;

Я знаю — жизнь должна пройти ряд испытаний:

То — воля высшая, то — жребий роковой!

Молю я лишь о том, чтоб эти все страданья

Уроком были мне, уча меня терпеть,

Душой стремиться в высь, пока за жизни грань я,

Стряхнув земную пыль, смогу перелететь…

А для того молюсь, чтобы земным собратьям

Хотя отчасти я примером мог служить.

Встречая жизни скорбь, не воплем, не проклятьем,

Но с тихой радостью учась ее сносить.

Я радуюсь тому, что все страданья жизни,

Вся боль душевных мук и тяжкого креста,

Достойным сделают меня иной отчизны

И сопричастником Христа.

Броницкая

Буде же Господу Богу угодно будет, чтобы человек испытал на себе болезни, то Он же подаст ему и силу терпения.

Св. Серафим Саровский

В молчании переноси, когда оскорбляет тебя враг, и Единому Богу открывай свое сердце.

Св. Серафим Саровский

Пред Распятым склонись ты с мольбою,

Угнетенный гоненьем людским, —

И, исполненный верой живою,

Всю тоску ты излей перед Ним! —

Посмотри. Он с любовью взирает,

Пригвожденный к кресту за тебя;

Он за мир добровольно страдает,

И жалея его, и любя!..

Помолись с упованьем Ему ты,

И на лик Его кроткий взирай, —

И поверишь в те жизни минуты,

Что доступен и грешнику рай.

Надобно всегда терпеть и все, что бы ни случилось, Бога ради, с благодарностию.

Св. Серафим Саровский

Кто ищет дружество со Христом, да знает, что от многих вражду претерпевать будет. Ибо душа, прилепившаяся к Божиему Слову, без сомнения, тотчас будет иметь врагов; так что и те, которых раньше за другов имела, обратятся во врагов.

Блаженный Иероним

Не отдай, Святая Дева,

Меня на произвол людей!

От скорби, нужды и от гнева

Явись Заступницей моей!..

Обуреваемый страстями,

Печалью тяжкой омрачен,

Во прах поверженный врагами,

Бессилен, нищ, изнеможен, —

Не в силах я стерпеть страданья:

Не знаю, где найти покров,

Чем утолить души роптанье,

Куда укрыться от врагов!..

От скорби, нужды и от гнева

Явись Заступницей моей,

И не отдай, Святая Дева,

Меня на произвол людей!

Аверкиев

Живая вера — крепкий столп. Христос для верующего в Него такою верою — Все.

Марк Подвижник

О, крест святой, символ смиренья,

Как мне отрадно пред тобой!

Ты силу, крепость, утешенье

Даешь душе моей больной.

Перед тобой я забываю

Все горе жизни, всю печаль.

Весь мир я будто покидаю,

Гляжу спокойно, твердо вдаль.

Окончив труд дневной, я часто

К тебе за отдыхом спешу.

И у тебя покой и счастье,

И силу снова нахожу.

И у подножия святого

Мне так отрадно и легко,

И мысль летит к престолу Бога,

И на душе светло, светло.

И в это чудное мгновенье

Желал бы я навек заснуть…

О, дай святое Провиденье,

Мне у креста свой кончить путь…

В трудные, решительные минуты жизни более напрягаются силы души, и во время великих испытаний человек чаше выходит победителем, нежели в малых, ежедневных искушениях.

Препод. Кассиан Римлянин

К Тебе, о Мати Пресвятая,

Дерзаю вознести мой глас,

Лице слезами умываю.

Услышь меня в сей скорбный час!..

Прими теплейшие моленья,

Мой дух от зол и бед избавь,

Пролей мне в сердце умиленье,

На путь спасения наставь!..

Да буду чужд своей я воли,

Готов для Бога все терпеть,

Будь мне Покровом в горькой доле,

Не дай с печали умереть…

Ты всех Прибежище несчастных,

За всех Молитвенница нас,

О защити, когда ужасный

Услышу судный Божий глас!..

Когда раскроет вечность время,

Глас трубный мертвых воскресит,

И книга совести все бремя

Грехов моих изобличит…

Стена Ты верным и Ограда,

К Тебе молюся всей душой,

Спаси меня, моя Отрада,

Умилосердись надо мной!

Оскорбления от других должно переносить равнодушно, как бы они не до нас касались. Если же невозможно, то, по крайней мере, надобно удерживать язык — по глаголу Псалмопевца: “Смятохся и не глаголах”.

Св. Серафим Саровский

Прости мне, Боже, прегрешенья,

И дух мой томный обнови,

Дай мне терпеть мои мученья

В надежде, вере и любви.

Не страшны мне мои страданья:

Они залог любви святой,

Но дай, чтоб пламенной душой

Я мог лить слезы покаянья.

Взгляни на сердца нищету,

Дай Магдалины жар священный,

Дай Иоанна чистоту;

Дай мне донесть венец мой тленный,

Под игом тяжкого креста,

К ногам Спасителя Христа.

(И. И. Козлов.)

Совесть чистая есть великое утешение. Лучше от единой совести утешиться, хотя бы и весь свет порочил, нежели от совести обличаться, хотя и весь свет хвалит.

Тихон Задонский

Божия Матерь, Святая, Пречистая!…

Дай пред Тобой на коленях склониться,

Дай пред Тобой на коленях склониться,

Слезно в молитве горячей излиться!..

В горе, в тяжелые дни испытания

Злою обидой, людской клеветою,

Дай мне Твоей и любви, и лобзания,

Дай исцелиться мне в скорби Тобою!..

Сердцу в печали пошли утешение,

И залечи мою душу больную.

Веру глубокую дай мне, смирение,

Дай мне надежду и крепость святую!..

Е. В. Митеева

Величайшая борьба — это клевета, особенно когда с нею соединено обвинение в важном деле. Если же велика борьба, то за нее приготовлен и венец блистательнейший.

Св. Иоанн Златоуст

В невольных страданиях скрыта милость Божия, привлекающая терпящего к покаянию и избавляющая его от муки вечной.

Подв. Марк

Предчувствие

Бывают минуты, — тяжелой тоскою

Сожмется вдруг сердце в груди,

Как будто бы чует, что новой бедою

Грозит мне судьба впереди.

Глубоко тоскливую сердца тревогу

Таю я от взгляда людей,

Но с теплою верой несу ее к Богу,

Целителю мира скорбей.

Как жаждущий путник в степи раскаленной,

Зову я Его, и в ответ,

Сдается мне, слышу душой умиленной

Исполненный ласки привет:

“Ко Мне утружденные жизнью придите!

Гнетомые долей земной,

Печали свои на Меня возложите —

Легки они будут со Мной!..”

Есть дивная сила в сердечной молитве;

И, ею согретый, иду

Спокойно навстречу я жизненной битве;

И горя Бестрепетно жду.

Розенгейм

Памятные дни Царской Семьи

Его Императорское Величество

Государь Император НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

Род. 6/19 мая 1868 г.

В день св. прав. Иова Многострадального

Тезоименитство: 6/19 декабря

Восшествие на Престол: 21 октября/3 ноября 1894 г.

Ее Императорское Величество

Государыня Императрица АЛЕКСАНДРА ФЕОДОРОВНА

Род. 25 мая/7 июня 1872 г.

Тезоименитство: 23 апреля/6 мая

Бракосочетание Их Императорских Величеств:

14/27 ноября 1894 г.

Коронация Их Императорских Величеств:

14/27 мая 1896 г.

Его Императорское Высочество

Государь Наследник Цесаревич и Великий князь

АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

Род. 30 июля/12 августа 1904 г.

Тезоименитство: 5/18 октября

Ее Императорское Высочество

Великая княжна ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА

Род. 3/16 ноября 1895 г.

Тезоименитство: 11/24 июля

Ее Императорское Высочество

Великая княжна ТАТЬЯНА НИКОЛАЕВНА

Род. 29 мая/11 июня 1897 г.

Тезоименитство: 12/25 января

Ее Императорское Высочество

Великая княжна МАРИЯ НИКОЛАЕВНА

Род. 14/27 июня 1899 г.

Тезоименитство: 22 июля/4 августа

Ее Императорское Высочество

Великая княжна АНАСТАСИЯ НИКОЛАЕВНА

Род. 5/18 июня 1901 г.

Тезоименитство: 22 декабря/4 января

***

Возлюбленные читатели!

Помяните в своих молитвах о здравии тех, кто потрудился над этой книгой.

Составитель, редактор и автор жизнеописания

монахиня Нектария (Мак Лиз)

Перевод с английского

[1] Морис Палеолог. “Мемуары посла”, т. 1, Нью-Йорк, Джордж X., Компания Доран, без даты, стр. 14.

[2] Баронесса Софи Буксгевден. “Жизнь и мученичество Императрицы Александры Феодоровны”, Лондон, Нью-Йорк, Лонгманс, Грин и К, 1928, стр. 126.

[3] Лили Ден. “Царица, какой она была”, Бостон, Литл, Браун и К, 1922, стр. 62.

[4] Буксгевден, стр. 126.

[5] Император Николай II. “Письма Царя Царице”, Нью-Йорк, Додд, Мид, 1929.

[6] Мишель де Энден. “Распутин и закат Монархии в России”, Париж, Библиотека Фаярда, 1976 (письмо А. Гендриковой, переведенное с французского издания).

[7] Анна Вырубова. “Воспоминания о Русском Дворе”, Нью-Йорк, Макмиллан и К, 1923, стр. 7.

[8] Буксгевден, стр. 180.

[9] Там же, стр. 79.

[10] Там же, стр. 173–174.

[11] Вырубова, стр. 108–109.

[12] Буксгевден, стр. 158.

[13] Там же, стр. 153.

[14] Там же, стр. 155.

[15] Там же, стр. 154.

[16] Дж. С. Тревин. “Дом особого назначения”, Брэйэрклифф Мэнор, Нью-Йорк, Штейн и Дэй, 1975, стр. 73.

[17] Буксгевден, стр. 154.

[18] Романова, Великая княгиня Ольга Николаевна, цитата из журнала “Православное слово”, Платина, Калифорния, № 153, 1990, стр. 213.

[19] “Наш Друг” — Григорий Ефимович Распутин, “Божий человек”, который приобрел известность благодаря своим взаимоотношениям с Императрицей и способности помогать молитвами к Богу Цесаревичу Алексею Николаевичу во время приступов гемофилии. Следующие цитаты — из писем, которые он писал детям и которые Ольга тщательно переписывала в свою тетрадь.

“Любовь — это бесконечный свет, этот свет никогда не погибнет и не иссякнет”.

“Доброта дается нам, сохраните ее. И всегда радуйтесь, что Бог с вами, и будьте добрыми”.

“Ольга, молись, чтобы свет осветил твой дом и принес в него счастье”.

“Молись, чтобы у мира открылись глаза, и он увидел грозовые тучи”.

“Твой день украшается любовью, и ангелы радуются этому. Пусть любовь будет твоей крепостью”.

[Более подробно можно посмотреть в книге Ричарда (Фомы) Бэттса “Пшеница и плевелы. Беспристрастно о Г.Е. Распутине”, изданной Российским Отделением Валаамского Общества Америки в Москве, в 1997 году.]

[20] Буксгевден, стр. 155.

[21] Тревин, стр. 74.

[22] В нижнем храме Феодоровского Государева собора в Царском Селе есть особое помещение — “Царская комната” — молельня, в которой благочестивая Императрица проводила много времени в молитвах, часто приходя сюда тайно.

[23] Ден, стр. 165.

[24] Буксгевден, стр. 292.

[25] Там же, стр. 282.

[26] Романова, стр. 213.

[27] Буксгевден, баронесса София — “Жизнь и трагедия Императрицы Александры Феодоровны”. London & New York, Longmans, Green & Co., 1928. Предисловие Дж.К.Сквайр.

[28] Евсевий Кесарийский “Торжественное слово Евсевия Памфилуса в похвалу Императору Константину, произнесенное на тридцатилетие его Царствования”. Перевод Эрнста К.Ричардсона. Избранная библиотека никейских и посленикейских Отцов Церкви. Вторая серия. Т. 1. New York, The Christian Literature Co., 1880.

[29] Маргулис, Гарри. “Византийское Христианство: Император — Церковь и Запад”. Detroit, Wayne State Univ. Press, 1982. C. 8.

[30] Флоровский, Георгий. “Христианство и культура”. Избранные сочинения, т. 2., Belmont, Massachusetts, Norland Publishing Со., 1974, С. 77.

[31] Маргулис. С. 14.

[32] Первая дата — это старинный церковный (Юлианский) календарь, который также использовался русскими как гражданский календарь вплоть до революции. Вторая дата — нынешний гражданский (Григорианский) календарь.

[33] Буксгевден. С. 8.

[34] Там же. С. 11.

[35] Воррес, Ян “Последняя Великая княгиня”, London, Hutchinson & Со., 1964. С. 34.

[36] Протопресвитер Иоанн Янишев был известным преподавателем нравственного богословия Духовной Академии в Санкт-Петербурге.

[37] Буксгевден. С. 38.

[38] Там же. С. 50.

[39] В то время, как США и многие европейские страны решительно осуждали крепостничество в России, следует отметить интересный факт: отмена крепостничества в России произошла двумя годами раньше отмены рабства в США, к тому же без кровопролитной войны.

[40] Тарсайдзе, Александр “Цари и президенты”, New York, McDowell, Oblensky Inc., 1958, C. 306.

[41] Воррес. C. 54.

[42] Там же. С. 55.

[43] Буксгевден. С. 44.

[44] Вырубова, Анна “Воспоминания о Русском Дворе”, New York, The MacMillan Со., 1923, С. 7.

[45] Воррес. С. 65.

[46] Буксгевден. С. 67–69.

[47] Вырубова. С. 5.

[48] Воррес. С. 62.

[49] Там же. С. 62–63.

[50] Буксгевден. С. 56.

[51] Жильяр, Пьер “Тринадцать лет при Русском Дворе”, London, Hutchinson & Со., No date, С. 72.

[52] Вырубова. С. 77.

[53] Буксгевден. С. 158.

[54] Там же. С. 153-156.

[55] Вырубова. С. 59.

[56] Буксгевден. С. 45.

[57] Вырубова. С. 161.

[58] Буксгевден. С. 236.

[59] Воррес. С. 138.

[60] Николай Второй, Император “Личный дневник”. Перевод А. Пьера. Paris — Payot, 1925.

[61] Буксгевден. С. 132.

[62] Жильяр. С. 41–43.

[63] Воррес. С. 125.

[64] Буксгевден. С. 126.

[65] Палеолог, Морис “Воспоминания посла”. Т. 1. New York, George Н. Doran Со., No date, С. 14.

[66] Буксгевден. Сноска на стр. 197.

[67] Ден, Лили “Настоящая Царица”, Boston, Little, Brown & Со., 1922, С. 62.

[68] Trewin, J.C., “The House of Special Purpose”, Briarcliff Manor, New York, Stein and Day, 1975, C. 54.

[69] Жильяр. C. 29.

[70] Буксгевден. C. 165.

[71] Там же. С. 164–165.

[72] Там же. С. 169.

[73] Александра Феодоровна, Императрица “Письма к Царю. 1914–1916”. New York, Robert М. McBride & Со., 1924, С. 232–233. Письмо, датированное 2 декабря 1915 года (№ 169).

[74]В 1910 году валютный денежный курс был 10 руб. = 1.13 англ. Фунтов стерлингов, что равно 5.14 долларов США. Сейчас курс доллара равен 7 2/3 цента по отношению к его стоимости в 1910 году. Надо было содержать семь дворцов, и, если бы даже Николай Александрович и Александра Феодоровна захотели продать их, они не смогли бы этого сделать. Эти дворцы принадлежали Династии Романовых, и, будучи Царскими апартаментами, дворцы имели еще огромное историческое значение. Император содержал 1500 административных чиновников и придворных. Они были на полном содержании у Императора: питание, проживание, стипендии, пенсии, оплата докторов, униформа, подарки (три раза в год), а также образование и медицинская помощь детям слуг Царской Семьи, многие из которых желали поступить в университеты. Помимо этого, существовали царские поезда и яхты, которые тоже нужно было содержать, и, кроме того, расходы на путешествия.

[75] Александр Михайлович, Великий князь “Книга воспоминаний”. New York, Garden City, 1932, С. 156–160.

[76] Boppec. С. 87.

[77] Масси, Роберт К. “Николай и Александра”. New York, Dell Publishing, 1967, С. 64.

[78] Boppec. С. 85–88.

[79] Браун, Татьяна и Кирилл Фитцлеон “Перед революцией”, New York, Overlook Press, 1982, С. 18.

[80] Там же. С. 22.

[81] Буксгевден. С. 80.

[82] Там же. Сноска на стр. 204.

[83] Там же. С. 79.

[84] Там же. С. 173–174.

[85] Вырубова. С. 46–47.

[86] Буксгевден. С. 113.

[87] Там же. С. 180.

[88] Там же. С. 159.

[89] Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая Александровича, говорит, «Возьмите, к примеру, мемуары Палеолога. Его посольство в Санкт-Петербурге — это прямо-таки настоящий общественный центр. Предполагают, что его информация о моем брате, его жене и Распутине обладает исключительной достоверностью, но это не более, чем выжимки из светских разговоров и сплетен, собранных в салонах Санкт-Петербурга»

[90] Boppec. С. 130.

[91] Пайпс, Ричард “Русская революция”, New York, Vintage Books, 1990, С. 25.

[92] В то время как один западный обозреватель замечает, что автократические режимы часто позволяют публиковать о себе только благоприятные отзывы, надо сказать, что Имперское правительство сообщало и о масштабах казней по политическим мотивам в первом десятилетии ХХ века. Понятно, что у каждого правителя были свои представления о правдивости. Обоснованность статистики обычно зависит от оценки доверия правителю и свободы от бюрократических подтасовок, которые разъедают современные правительства.

[93] Тарсаидзе. С. 322.

[94] Рига, Томас “Конституционное развитие в России” в книге “Россия под последним Царем”. Minneapolis, University of Minnesota Press, 1984, C. 91.

[95] Левенворт — известная тюрьма в Америке для особо опасных преступников.

[96] Тарсаидзе. c. 311–312.

[97] Пайпс, Ричард “Россия при старом режиме”. New York, Charles Scribners Sons, 1974, C. 168–169.

[98] Там же. С. 13.

[99] Браун. С. 33.

[100] Тарсаидзе. С. 323.

[101] Вряд ли стоит сравнивать этические и расовые виды насилия — и то, и другое не имеет оправдания. И все же отметим, что с 1881 по 1905 год при «погромах» в России уничтожено лишь 500 евреев, а в Америке — стране с намного меньшим населением — линчевали 3,334 негра и сочувствующих им.

[102] Браун. С. 53.

[103] Там же. С. 56–58.

[104] Парес, Бернард “Россия и реформы”. London Constable, 1907, С. 550–551.

[105] Масси. С. 221.

[106] Парес, Бернард “Падение Русской Монархии” New York, Vintage Books, 1961, С. 118.

[107] Следует, однако, упомянуть и о понятной и простительной человеческой слабости Августейших Правителей, думавших в минуты малодушия о возможности личного добровольного отказа от Самодержавной власти (но не от Самодержавия как богоустановленной формы правления — !).

[108] Сазонов — русский министр иностранных дел, Бьюкенен — английский посол, Палеолог — французский посол представляли союз России, Англии и Франции в I Мировой войне.

[109] Палеолог. Т. 1. С. 45.

[110] Там же. С. 50.

[111] Вырубова. С. 108–109.

[112] Буксгевден. С. 192.

[113] Там же. С. 204.

[114] Черчилль, Уинстон С. “Мировой кризис”. New York, Scribner, 1931, С. 695–697.

[115] Николай Второй, Император “Письма к Царице”. New York, Dodd, Mead, 1929, С. 264.

[116] Там же. С. 289.

[117] Воррес. С. 131.

[118] Там же. С. 133.

[119] Фурман, Иосиф Т. “Распутин: жизнь”. New York, Praeger, 1990, С. 213.

[120] Воррес. С. 139.

[121] Там же. С. 140.

[122] Распутина, Мария “Мой отец”. London, Cassell Publications, 1934, С. 41–42. Не следует путать с последующей книгой “Распутин, человек за мифом”. Это публичное разоблачение написано в 1977 году предположительно Марией Григорьевной Распутиной и Патти Барнам, рассказывает о многом, что противоречит ранее написанному Марией Григорьевной и приводит читателей к выводу о том, что ее соавтор добавил многое вольно.

[123] Мария Распутины, дочь Григория Ефимовича: «Мой отец не обращал внимания на тех, кто прославлял его «чудеса», ставя его в один ряд со святыми. Он считал все, что он делает, совершенно естественным. «Надо только Бога просить, молитва — она все может», — говорил он. Никогда — повторяю, — никогда отец не лечил никого иными средствами, кроме молитв, и никогда не впадал он в грех гордости, воображая себя наделенным какими-то сверхъестественными силами, не называл он себя и «избранником Божиим». «Нет святых на земле, — говорил он, — пока живет человек, он и грешит»».

[124] Буксгевден. С. 175.

[125] Там же. С. 144.

[126] После революции Труфанов представил большевикам план предания Церкви в их руки в обмен на обещание сделать его «русским папой». Большевики не приняли его во внимание, и он окончил свою жизнь привратником баптисткой церкви в Нью-Йорке.

[127] Илиодор (Труфанов, Сергей) Статьи из New York Herald Tribune, July 5, 1933 and Time Magazine, Feb. 11, 1952.

[128] Ден. C. 107.

[129] Распутина. C. 93.

[130] Шелли, Жерард “Пестрые купола”. New York, Charles Scribners Sons, 1925, C. 49.

[131] Бэттс, Ричард (Фома) и Марченко, Вячеслав “Духовник Царской Семьи”. Москва, 1994.

[132] Воейков В.Н. цитированная в Фурман. Сноска на стр. 232.

[133] Радзивилл, княгиня Екатерина, цитированная в: Распутина Мария Григорьевна. С. 75.

[134] В 1898 году в России было 123 газеты. К 1913 году, через 10 лет после Императорских реформ Октябрьского манифеста, их насчитывалось уже 1158.

[135] Ден. С. 113–116.

[136] Вырубова. С. 182–183.

[137] Говоря о слабостях Царицы, уместно вспомнить слова царственного псалмопевца Давида: «ꙗ҆́же Ты совершилъ еси, они разрꙋши́ша, праведникъ же что сотвори?» (Пс. 10:3).

[138] Палеолог. Т. 1. С. 292.

[139] Воррес. С. 141.

[140] Николай Второй. С. 256–257.

[141] Буксгевден. С. 231–232.

[142] Пьер Жильяр, наставник детей Царя, пишет: «Как это случилось, что никто в России не осознавал, а в Германии это знал каждый, — что революция неизбежно отдаст стану врагам? Широкая публика неосознанно стала послушным орудием германской интриги. Принимались и распространялись самые тревожные слухи, в тылу создавалась антимонархическая пораженческая атмосфера недоверия и подозрения, которая тут же влияла на настроения людей на фронте. Было сделано все, чтобы ускорить революцию, и ничего, чтобы предотвратить ее последствия».

[143] Жильяр. С. 188–189.

[144] Вырубова. С. 132.

[145] Буксгевден. С. 224.

[146] Ден. С. 92.

[147] Современникам, описывающим события того времени, уже тогда было ясно, что волнения были вызваны не только нехваткой продовольствия в стране и действиями революционных комитетов, пытавшихся сыграть на трудностях военного времени, но также и усилиями немецких агитаторов, надеявшихся путем дестабилизации Трона ослабить положение России в войне. Пьер Жильяр говорит: «Я сам мог удостовериться в этом в конце 1915 года. В доме моих друзей я однажды встретил молодого офицера, чьи политические убеждения были благоприятны для Двора. Он с негодованием сказал, что по повелению Царицы кто-то преподнес подарки и деньги немецким офицерам, лечившимся с ним в одном госпитале, и этот посланник даже не вошел в палаты русских офицеров. Меня это удивило, и я попросил узнать об этом поподробнее. Навели справки. История полностью подтвердилась, но найти человека, который действовал по подложным документам, якобы с официальной миссией, не удалось. Так я оказался свидетелем непреложного факта — одной из множества провокаций, организованных немецкими шпионами на немецкие деньги».

[148] Жильяр. С. 170.

[149] Там же. С. 196–197.

[150] Там же. С. 191.

[151] Ден. С. 165.

[152] Буксгевден. С. 292.

[153] Ден. С. 185–186.

[154] Буксгевден. С. 267.

[155] Бьюкенен, Джордж “Моя миссия в России”, New York, Cassell, 1923, Т. 11, С. 86.

[156] Буксгевден. С. 282.

[157] Там же. С. 300–301.

[158] Гиббс. См.: Trewin, J.C., “The House of Special Purpose”, Briarcliff Manor, New York, Stein and Day, 1975. C. 82.

[159] Жильяр. C. 244.

[160] Гиббс. C. 102.

[161] Жильяр. C. 243.

[162] Вырубова. C. 336.

[163] Там же. С. 313.

[164] Ден. С. 239.

[165] В связи с предложением о возможном освобождении тогда Царской Семьи интересно вспомнить случай, который произошел несколькими годами раньше. Он заслуживает внимания и дает пищу к размышлению. Когда Александра Феодоровна за несколько лет до революции ездила в Новгород к местночтимой старице, та встретила ее словами: «Вот идет мученица Императрица Александра». Императрица взяла у старицы благословение и ушла, бодрая и спокойная; но те, кто был с нею, ушли подавленные и озабоченные, потому что понимали: это — пророчество.

[166] Буксгевден. С. 223.

[167] Ольга Николаевна, цитированная в: “Orthodox Word”, № 153. 1990. С. 213.

[168] Якимов, Анатолий в кн. Роберта Вильтона “Последние дни Романовых”. London, Thornton Butterworth, 1920, С. 274–275.

[169] Пайпс, Ричард “Русская революция”. Vintage Books, New York, 1990, С. 770.

[170] Одними из первых русских страстотерпцев просияли князья Борис и Глеб, и вот Александра Феодоровна и ее Семья своею кровью прославили имя Божие. Сюзанна Мэйси пишет о страстотерпцах: “Эта кротость и смиренное принятие судьбы в подражание подвигу Христа есть насущная, неотъемлемая часть русского идеала, который золотой нитью проходит через жизнь России вплоть до нашего времени”.

[171] Масси, Сюзанна “Земля Феникса. Красота старой России”, New York, Simon and Shuster, 1980, C. 23.