Праведные жены Древней Руси (К вопросу о типологии святости)

Тема святых жен – особая тема в разговоре о русской святости, как и в разговоре о любой святости вообще. Сложилось так, что и в восточных, и в западных исследованиях по агиографии, структурно выстроенных обыкновенно в соответствии с делением святых по чинам святости, святым женам, как правило, посвящается отдельный раздел. В качестве иллюстрации можно назвать знаменитую книгу Георгия Федотова «Святые Древней Руси»^[1], «Очерки по истории русской святости» Иоанна Кологривова^[2] или итальянский Учебник по агиологии Реджинальда Грегуара^[3]. Следует отметить, что традиция эта свойственна не только агиологической науке, но и самой церкви. Свидетельством особого почитания церковью ее святых подвижниц является, к примеру, Слава 6-го гласа из Службы в Неделю всех святых, в которой «честные жены» особо поминаются в перечне ликов святых: «Приидите, вернии, днесь лик совокупивше, благочестно торжествуим и всех святых преславную и честную память славно почтим, глаголюще:

Радуйтеся, апостоли славнии, пророцы, и мученицы, и священноначальницы. Радуйтеся, преподобных соборе и праведных. Радуйтеся, честных жен личе, и Христа о мире молите спасение даровати и душам нашим велию милость»^[4]. Этот феномен сам по себе очень примечателен, ведь сонм святых жен, безусловно, не является в терминологическом смысле особым чином или ликом святых, так как включает в себя представительниц различных типов святости – от равноапостольной великой княгини Ольги до страстотерпицы великой княжны Анастасии.

Современный Месяцеслов русских святых до недавнего времени включал имена 17 святых жен, общецерковно канонизированных и прославленных^[5]. Назову их:

1. Святая равноапостольная великая княгиня Российская Ольга, в крещении Елена.

2. Святая благоверная княгиня Анна Новгородская, супруга святого благоверного великого князя Ярослава Мудрого.

3. Преподобная Евфросиния Полоцкая, основательница монастырей и игумения.

4. Святая благоверная княгиня Феврония Муромская, во иночестве Евфросиния, супруга святого благоверного князя Петра Муромского, во иночестве Давида.

5. Преподобная Евфросиния Суздальская, дочь благоверного князя Михаила Черниговского, замученного в Орде.

6. Преподобная Харитина, княгиня Литовская, подвизавшаяся в Новгородском монастыре святых апостолов Петра и Павла на Синичьей горе, впоследствии игумения этого монастыря.

7. Преподобная схимонахиня Мария Радонежская, мать преподобного Сергия Радонежского.

8. Святая благоверная княгиня преподобная Анна Кашинская, супруга благоверного великого князя Михаила Тверского.

9. Святая благоверная княгиня Иулиания Вяземская, мученически пострадавшая во имя сохранения супружеской верности.

10. Святая благоверная княгиня Евдокия Московская, во иночестве Евфросиния, супруга святого благоверного великого князя Дмитрия Донского.

11. Святая праведная Гликерия дева Новгородская.

12. Святая праведная дева Иулиания, княжна Ольшанская.

13. Святая праведная Иулиания Лазаревская, Муромская.

14. Святая праведная София, княгиня Слуцкая.

15. Святая блаженная Ксения, Христа ради юродивая, Петербургская.

16. Святая преподобномученица великая княгиня Елисавета.

17. Святая преподобномученица инокиня Варвара.

В последние десятилетия церковными соборами были канонизированы новые подвижники благочестия, среди которых и несколько святых жен, прославленных для местного почитания, например преподобномученицы монахиня Евдокия и игумения Маргарита^[6], слепая старица блаженная Матрона Московская^[7] и др.

Более всего лик святых жен Руси пополнился в августе 2000 года, когда, как известно, Деянием Юбилейного Архиерейского Собора был прославлен для общецерковного почитания в лике святых Собор новомучеников и исповедников российских XX века, среди которых более 80 святых жен: игумений, инокини, послушницы и мирянки, мученически пострадавшие за веру, а также причисленные к лику святых в чине страстотерпцев царственные мученицы императрица Александра и великие княжны Ольга, Татиана, Мария и Анастасия^[8]. Таким образом, сонм святых жен русской православной церкви включает сегодня более 100 имен.

Возвращаясь к перечню подвижниц, канонизированных на Руси до трагических событий XX века, можно заметить, что подавляющее большинство из них либо относятся к княжескому роду и чтятся соответственно как благоверные княгини, либо являются монахинями, т. е. чтятся как преподобные, а зачастую соединяют в себе два этих чина святости. Интересно, что подобная картина наблюдается и среди местночтимых подвижниц русской церкви. Ф. И. Буслаев в статье «Идеальные женские характеры Древней Руси» привел «перечень всех святочтимых женщин Древней Руси», извлеченный им из составленной в XVII столетии «Книги глаголемой о российских святых», которая включает в себя сведения и о местночтимых подвижниках благочестия^[9]. Перечень этот насчитывает 29 имен. Предлагая его читателю, Ф. И. Буслаев сопроводил список следующим комментарием: «Из перечня русских женщин, местно чтимых, явствует следующее. Во-первых, почти все они княжеского рода. Исключения так ничтожны, что кажутся чистою случайностью. Во-вторых, при святочтимом супруге чествуется часто и его жена. В-третьих, иногда чествование простирается на целую фамилию, на сестер, дочерей, даже на снох»^[10]. Действительно, из 29 названных исследователем святых жен лишь 5 не являются княгинями или инокинями, причем о двух из них ничего не известно (Гликерия Новгородская^[11] и Евфросиния Шуйская^[12]), две другие чтятся совместно с мужем (Иоанн и Мария Устюжские) или с братом (Гавриил и Анастасия Василевские), пятая же – праведная Юлиания Лазаревская, жизнеописание и почитание которой занимают особое место в теме женской святости на Руси.

Не имея возможности говорить обо всех ликах святых жен в рамках одной статьи, остановлюсь подробнее на теме праведных жен. Праведники – особый лик святых, основной характеристикой подвига которых является служение в миру. Вот как определяет этот термин Богословский энциклопедический словарь: «Праведники – или праведные – название святых, пребывавших в мире не в отшельничестве или монашестве, а в обычных условиях семейной и общественной жизни, и в частности ветхозаветных, например «праведный Ной» и др. Праведниками называются также лица, местно чтимыя как святые, но еще не канонизованныя церковью»^[13]. Как видим, термин предполагает три возможных уровня его толкования и использования: 1) ветхозаветные праведники, 2) так называемые «чаемые святые», канонизация которых еще только ожидается, и 3) праведники в широком понимании – все святые, угодившие Богу не в стенах монастыря, а в миру. Именно так, например, понимает праведность Г. П. Федотов, включая в «мирянский чин», как он его называет, благоверных князей и юродивых: «Святые князья и юродивые почти исчерпывают мирянский чин святости на Руси. Они воплощают два противоположные начала в мирянском служении миру: несение социального долга в самом высоком и почетном из мирских призваний – и самое радикальное отвержение мира, совместимое с пребыванием в миру. В канонизации мирян Церковь избирает крайние полюсы праведности, позволяя этим заключать об отличном от других церковных чинов, репрезентативном характере мирянских канонизаций. Немногие имена святых мирян, остающиеся вне обоих списков, рельефно оттеняют некоторые черты русской народной религиозности»^[14].

Действительно, число праведников в этом наиболее узком значении термина, т. е. за исключением благоверных князей и юродивых, очень невелико. В качестве иллюстрации могу привести следующее наблюдение. В наиболее полном списке русских святых, составленном с учетом всех местночтимых угодников Божиих, когда-либо упоминавшихся в Святцах или иконописных подлинниках (а он включает более 1000 имен)^[15], насчитывается лишь 36 праведных, причем праведных жен из них – 14^[16]. Это Мария Устюжская, Иулиания Новгородская, Ирина Кашинская, Варвара Свирская, Фекла Переяславская, Гликерия Новгородская, Параскева Пириминская, Варсонофия Московская, Пелагия Ржевская, Анастасия Василевская, Иулиания Лазаревская, Евфросиния Шуйская, Иулиания Сольвычегодская и Параскева Кеврольская. Большинство из названных святых – местночтимые угодницы, сведений о канонизации которых не сохранилось. К сожалению, о некоторых из них не сохранилось не только официальных церковных свидетельств, но и вообще каких бы то ни было сведений. О большинстве же праведных жен известно лишь, что они почитаются вместе со своими святыми сродниками – в основном сыновьями, в житиях которых и сохранились, как правило, немногочисленные сведения об этих подвижницах. Так, Иулиания Новгородская чтится как мать блаженного Николая Кочанова, Ирина Кашинская – мать преподобного Макария Колязинского, Варвара Свирская – мать преподобного Александра Свирского, Фекла Переяславская – мать преподобного Даниила Переяславского, Варсонофия Московская – мать священномученика митрополита Филиппа Колычева, а Параскева Пириминская – сестра праведного Артемия Веркольского, о которой известно лишь, что она, как и ее брат, скончалась отроковицей^[17], Иоанну Кологривову принадлежит замечание о том, что участие русских женщин «в разработке русского религиозного и нравственного идеала» состоит «хотя бы в порядке влияния, оказанного на наших святых их матерями. Это участие отмечено с большой тонкостью и прославлено в Акафисте преподобному Серафиму Саровскому, во втором икосе, где говорится: „радуйся, наследовый добродетели матери твоея“»^[18].

Чуть более подробные сведения – в сравнении с известиями о праведных матерях русских преподобных – местные летописцы сохранили о праведной Марии Устюжской, которая почитается вместе со своим супругом Иоанном Устюжским. Легенда рассказывает, что Иоанн был родом татарин, носил имя Багу (или Буга) и служил баскаком, т. е. сборщиком податей, в Устюге. В 1262 году он силою взял себе в наложницы дочь одного из устюжан именем Мария. Народ пришел в волнение и готов был убить насильника, но Багу неожиданно совершенно переменил свою жизнь, принял крещение с именем Иоанна и обвенчался с Марией. С тех пор супруги вели добродетельную и праведную жизнь, а на горе, где Иоанн когда-то, еще будучи язычником, развлекался соколиной охотой, его тщанием был поставлен храм во имя Иоанна Предтечи^[19].

В ряду таких, в общем-то более чем скудных свидетельств, сохранившихся о жизни большинства русских праведниц, особо выделяется Житие Юлиании Лазаревской^[20] – один из самых поэтических памятников русской агиографии, описывающий труды и подвиги благочестивой муромской помещицы XVI века Ульянии Устиновны Осорьиной, которая уже с XVII века стала почитаться как местночтимая святая, получив по месту погребения в селе Лазареве Муромского уезда имя Юлиании Лазаревской. Автором жизнеописания подвижницы стал ее сын, муромский губной староста Дружина (по крестному имени – Каллистрат) Осорьин. Это исключительное обстоятельство послужило причиной того, что Житие Юлиании, будучи, безусловно, сочинением агиографическим, стало одновременно одной из первых в русской литературе «биографий частного лица» и сохранило во всех подробностях жизнеописание муромской праведницы.

Житие Юлиании Лазаревской представляет интерес и тем, что позволяет увидеть, как жизнь праведной мирянки с ее нетрадиционным типом подвига – служением в миру – может соответствовать идеальному представлению о жизни святого, укладываясь в схему похвального жития со всеми необходимыми ее топосами^[21]. Объяснением этому обстоятельству может служить не только обязательное следование агиографа требованиям литературного этикета, но и возможность этикетного поведения средневекового человека в быту.

По свидетельству Жития, Ульяния Осорьина родилась приблизительно в 30-х годах XVI века, «во дни благовернаго царя и великого князя Иоанна Василиевича всея Русии»^[22], в семье благоверных и нищелюбивых родителей – ключника Ивана Грозного Иустина Недюрева и его жены Стефаниды Лукиной. Оставшись уже шести лет сиротой, девочка была отдана на воспитание сначала бабке, а затем тетке своей в муромские пределы. С самых ранних лет, рассказывает Житие, возлюбила она Бога и Пречистую Богородицу, сторонилась детских игр и веселья, отдавая все свои дни посту и молитве. Здесь, безусловно, мы можем видеть отражение обязательного для всякого жития /полоса о стремлении святого с детских лет к богоугодной жизни. Вот как, следуя агиографическому канону, но одновременно психологически тонко описывает юные годы Ульянии ее сын и агиограф Дружина Осорьин: «Сия же блаженная Улияния от младых ногтей Бога возлюби и Пречистую его Матерь, помногу чтяше тетку свою и дщери ея, и имея во всем послушание и смирение, и молитве и посту прилежаше, – и того ради от тетки много сварима бе, а от дщерей ея посмехаема. И глаголаху ей: «О безумная! что в толицей младости плоть свою изнуряеши и красоту девьственую погубляеши?» И нуждаху ю рано ясти и пити. Она же не вдаяшеся воли их, но все со благодарением приимаше и с молчанием отхождаше, послушание имея ко всякому человеку. Бе бо измлада кротка и молчалива, небуява, невеличава и от смеха и всякия игры отгребашеся. Аще и многажды на игры и на песни пустошные от сверьстниц нудима бе, она же не приставаше к совету их, недоумение на ся возлагаше, и тем потаити хотя своя добродетели».

Крупнейший русский византинист X. М. Лопарев так излагал требования агиографического канона применительно к данному топосу на материале греческих житий: «Житийный шаблон требовал говорить, что святой в юношеском возрасте не любил ни детских игр, ни зрелищ, ни конских ристалищ, ни светских песен, ни плясок, а усердно изучал Псалтирь и вообще Св. Писание, и наука давалась ему очень легко»^[23]. Топос этот, содержащий предписания поведения житийного героя в детские и юношеские годы, имеет, как видим, две составляющие: аскетическое отречение от разного рода мирских развлечений и постижение грамоты. Первое из этих предписаний с естественной корректировкой на русскую среду нашло каноническое воплощение в Житии Юлиании Лазаревской: «...от смеха и всякия игры отгребашеся. Аще и многажды на игры и на песни пустошныя от сверьстниц нудима бе, она же не приставаше к совету их». Со вторым элементом топоса дело обстоит сложнее. Как показал Д. М. Буланин на материале житий Стефана Пермского, Евфросинии Суздальской, инока Епифания и других, обязательный для греческих житий рассказ о постижении грамоты будущим святым в русской агиографии адаптировался в соответствии с культурно-исторической средой страны^[24]. В Житии Юлиании Лазаревской этот топос тоже получил своеобразный отзвук, но лишь в форме отталкивания от требований жанрового канона.

Краткая редакция Жития сообщает о том, что Юлиания была неграмотна: «И вселися в ню страх Божий, не бе бо в той веси церкви близ, но яко два поприща. И не лучися ей в девичестем возрасте в церковь приходити, ни слышати словес Божиих почитаемых, ни учителя учаща на спасение николиже, но смыслом бо Господним наставляема нраву добродетельному». Рассказ этот интересен двумя содержащимися в нем моментами: с одной стороны, дается вполне конкретное бытовое объяснение неискушенности юной Юлиании в Священном Писании – в их селе не было церкви; с другой стороны, отсутствию «внешней мудрости» героини противопоставляется внутренний благой «смысл», дарованный ей свыше. «Разум и благоверие» Юлиании еще не раз подчеркиваются в Житии: «...всем дивитися о ней, и многим искушающим ю в речах и во ответех. Она же ко всякому вопросу благочинен и смыслен ответ даяше, и вси дивляхуся разуму ея и славяху Бога». Пространная редакция еще более акцентирует мысль о ценности внутреннего «смысла», подкрепляя ее церковными авторитетами: «Но смыслом благим наставляема нраву добродетелному, яко же глаголет великий Антоний: «Имеющим цел ум не требовати Писания»^[25], В другом эпизоде Юлиания изображается даже как толкователь Божественных книг, не уступающий в мудрости философам и книжникам: «Книгам бо аще и не училася, но любя Божественных книг чтения послушати, и еже аще кое слово слышаше, и толковаше вся неразумная словеса, аки премудр философ или книжник»^[26]. Здесь, по-видимому, мы имеем дело с прямым отголоском традиционной формулы византийского агиографического канона об освоении святым «внешних наук», хотя и в трансформированном, «отраженном» виде.

Интересную трактовку получил в Житии Юлиании топос об отношении святого к браку. Известно, что «подавляющее число святых бежало брака... и жило полными аскетами»^[27]. Юлиания же, как следует из ее Жития, в 16 лет была отдана замуж и родила в браке 13 детей^[28]. Казалось бы, факты реальной биографии Ульянии Осорьиной делали совершенно невозможным для ее агиографа-сына использование в этом случае житийной топики, однако мотив безбрачной жизни в Житии все же звучит: после смерти двух взрослых сыновей блаженная просила мужа отпустить ее в монастырь, о котором она мечтала еще с юности, но муж умолил ее не оставлять его и детей. С этого времени, пишется в Житии, супруги условились «вкупе жити, а плотнаго совокупления не имети». Такой тип отношений супругов – воздержание в браке по взаимному согласию – является одной из традиционных моделей реализации в житиях топоса об отношении святого к браку. Известно, что многие святые жены хранили девство в браке, подражая «безбрачному браку» Марии и Иосифа. Помимо Юлиании Лазаревской, здесь можно назвать святых Хрисанфа и Дарию, Меланию Младшую, Магну^[29], византийскую императрицу Пульхерию^[30], английскую королеву Этельбрит^[31] и других подвижников благочестия.

Обращает на себя внимание наличие в Житии Юлиании еще одного традиционно-агиографического мотива, обычного для житий преподобных и несколько неожиданного в жизнеописании мирянки, – аскезы. С ранней юности Юлиания строго соблюдала посты, молилась ночи напролет, «томила тело». С годами она усилила прилежание в посте и молитвах, а после «разлучения плотьня» с мужем уподобилась в своем подвижничестве монахам-аскетам: спала на печи без постели, подкладывая под ребра острые дрова и железные ключи. Когда же муж ее умер, она усилила аскезу еще больше: стала ходить зимой без теплой одежды, обувать сапоги на босые ноги, подкладывая вместо стелек ореховую скорлупу и острые черепки. Это аскетическое «томление тела» сочеталось у Юлиании с постоянным молитвенным состоянием: Иисусова молитва не сходила с ее уст. Вот как об этом пишет Дружина Осорьин: «Она бо, безпрестани в руках имея чотки, глаголя Исусову молитву, – аще ядяше и пияаше или что делая, непрестанно молитву глаголаше. Егда бо и почиваше, уста ея движастася и утроба подвизастася на славословие Божие. Многажды видехом ю спящу, а рука ея чотки отдвигаше».

Одна из основных черт Юлиании, которую особенно подчеркивает Дружина Осорьин, – ее кротость. Имея в своем владении множество холопов, она печется о них «аки истовая мать», уважительно обращаясь к каждому полным именем и не допуская, чтобы ей как «госпоже» подавали воду для омовения рук или снимали сапоги, но делает все сама, говоря: «Кто аз, убогая, да предстоят ми тацыи же человецы, создание Божие». Когда же некоторые из слуг бывали ленивы, непокорны или даже грубы с ней, она терпела все со смирением, а вину их скрывала от свекра и свекрови, возлагая ее на себя. Блаженная говорила: «Аз сама пред Богом всегда согрешаю, и Бог ми терпит, а сих мне что пытати: тацы же бо суть человецы, яко же и аз. Аще и в работу их нам Бог поручил, но души их более наших душ цветут».

Жизнь Юлиании не была легкой. На ее долю выпало несколько тяжелых моровых поветрий и голодных лет, в том числе страшный голод 1601-1603 годов, случившийся при Борисе Годунове, когда, по свидетельству Жития, люди вынуждены были питаться падалью и даже человеческими останками. Юлиания в эти годы еще более усилила милостыню, распродав все свое имущество и покупая на вырученные деньги хлеб для голодных. Заразных же больных, которых другие из страха даже не подпускали к своим домам, она своими руками мыла в бане и лечила. Тех же из них, кто умирал, сама погребала и заказывала по ним сорокоусты.

Когда же приблизилась ее кончина, 2 января 1604 года, Юлиания собрала вокруг себя детей и слуг, дала всем последнее целование, поучив «о любви, и о молитве, и о милостыни, и прочих добродетелех», и, перекрестившись трижды, мирно предала душу Господу с евангельскими словами: «Слава Богу всех ради. В руце твои. Господи, предаю дух мой, аминь» (Лк.23:46). Слова эти также являются обязательным житийным топосом^[32], отражающим, впрочем, по-видимому, не только литературный, но и реально существовавший этикет предсмертного поведения святого или христианина вообще. Через 10 лет после кончины Юлиании были обретены ее нетленные мощи, полные благовонного мирра, от которых многие болящие получили чудесное исцеление.

Такой была жизнь праведной Юлиании Лазаревской – русской женщины, спасавшейся и угодившей Богу в миру, «с мужем живущи и чада имущи», по словам ее сына и агиографа Дружины Осорьина, и причисленной к лику святых за праведные труды и милосердие. Основные ее добродетели, определяющие, по существу, подвиг праведницы-мирянки, – это пост и молитва, смирение и кротость, нищелюбие и милостыня. Суть подвижничества Юлиании – в той «любви нелицемерной» к ближнему, которую она проповедовала и «делом исполняла» всю жизнь.

Юлиания Лазаревская – одна из интереснейших фигур в истории русской святости. О ней писали знаменитые ученые. Ф. И. Буслаев определил ее как «идеальный женский характер Древней Руси»^[33], В. О. Ключевский посвятил ей одну из глав своей публичной лекции «Добрые люди Древней Руси», прочитанной в 1891 году в пользу пострадавших от неурожая, Иоанн Кологривов говорил, что подвиг блаженной Юлиании «позволяет нам видеть, до каких глубин Евангелие могло преображать человеческую жизнь»^[34], Восхищаясь «смиренной красотой» подвига Юлиании Лазаревской, Г. П. Федотов писал: «Юлиания Лазаревская – святая преимущественно православной интеллигенции. В ней находит свое оцерковление ее традиционное народолюбие и пафос социального служения. Хотя Юлиания прошла через суровую аскезу и мечтала о монашестве, но не внешние причины помешали ей принять его. Она осталась верной своему личному христианскому призванию служения миру и деятельной христианской любви»^[35].

Завершая разговор о Юлиании Лазаревской, мне хотелось бы сделать одно небольшое отступление. Профессору Киевского университета А. А. Назаревскому принадлежит одна любопытная параллель. Однажды на лекции, посвященной Житию Юлиании Лазаревской, он, процитировав фрагмент с описанием героини – «бе бо измлада кротка и молчалива, небуява, невеличава и от смеха и всякия игры отгребашеся», без всякого комментария перешел к другой цитате:

Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела...^[36]

Наблюдение очень точное. Внутренняя связь описаний Юлиании и пушкинской Татьяны совершенно отчетлива: обе героини тихи, молчаливы, сторонятся детских игр и веселья. Однако эта параллель, безусловно, типологическая: А. С. Пушкин, по-видимому, не был знаком с жизнеописанием муромской подвижницы – этому нет никаких свидетельств (кроме того, можно вспомнить, что первое печатное переложение Жития появилось спустя 20 лет после смерти поэта^[37]). Думается, родство Юлиании Лазаревской и Татьяны Лариной можно объяснить следующим обстоятельством: те типичные для романтического героя черты, которыми автор «Евгения Онегина» наделил свою героиню – недетская серьезность с ранних лет и отказ от игр со сверстниками^[38], совершенно четко накладываются на агиографический топос о стремлении святого с детских лет к богоугодной жизни, который требовал говорить, что подвижник не любил детских игр и зрелищ^[39]. Можно предположить и непосредственную ориентацию А. С. Пушкина на житийный канон: знакомство поэта с агиографией хорошо известно^[40]. Что же касается источника, к которому в конечном счете могут различными путями восходить оба сопоставляемых женских образа – праведной Юлиании Лазаревской (непосредственно) и пушкинской Татьяны (опосредованно), то, по-видимому, его можно назвать довольно определенно: это хорошо известное на Руси переводное Житие Богородицы, атрибутируемое монаху Каллистратова монастыря в Иерусалиме Епифанию. Приведу в качестве иллюстрации небольшой фрагмент описания Марии, к которому в Житии Юлиании Лазаревской обнаруживаются прямые текстовые параллели: «Обычаи же бяше тако: чиста по всему, и малоглаголива, и скоропослушлива, и благоименита, недерзновенна къ всякому человеку, несмъшлива, негнъвлива, немятежна, благоприатна, честна, и чтящи и покланяющися всякому человеку, яко дивитися всъмъ разуму еа и глаголанию ея»^[41].

Этот пример позволяет сделать еще одно, заключительное, наблюдение. Общеизвестно, что, в соответствии с нормами средневекового этикета, а также средневековой поэтики, важнейшим принципом жизни каждого святого (и, соответственно, изображения его в агиографических текстах) являлось подражание Христу – imitatio Christi. В житиях праведных жен, думается, мы можем видеть еще один вариант этого феномена: подражание Пресвятой Богородице – imitatio Mariae^[42].

Татьяна Руди

Источник: Literary.ru

Примечания

^[1] Федотов Г. П. Святые Древней Руси / Предисл. Д. С. Лихачева и о. Александра Меня; Коммент. С. С. Бычкова. М., 1990. С. 210-220. Первое издание: Париж, 1931.

^[2] Иоанн, иеромонах (Кологривов). Очерки по истории русской святости. Брюссель, 1961. С.251-264.

^[3] Gregoire Reginald. Manuale di agiologia: Introduzione alia letteratura agiografica. 1987.

^[4] Минея праздничная с добавлением служб из Триоди Постныя и Цветныя. М., 1998. С. 559. См. также Стихиры всем святым из той же Службы: "Во всех концех страдавший верно апостолы, мученики, священники богомудрыя, честных жен священное стенание, священными песньми по долгу восхвалим..." (с. 556).

^[5] См.: Трофимов А. Святые жены Руси. М., 1993; Православный церковный календарь. 2001. СПб., 2000; и др.

^[6] См.: Деяние Юбилейного Освященного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви о соборном прославлении новомучеников и исповедников Российских XX века // Православная Москва. 2000. Сент. N 17(227). С. 9.

^[7] См.: Акафист и житие святой блаженной Матроны Московской / Трифонов Печенгский монастырь. М., 2000.

^[8] Деяние Юбилейного Освященного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви о соборном прославлении новомучеников и исповедников Российских XX века. С. 7-9. См. также: Православный Санкт-Петербург. 2000. N 9(100). С. 2; Нечаянная радость. 2000. 8 сент. N 11(63). С. 1-2; и др.

^[9] Буслаев Ф. И. Идеальные женские характеры Древней Руси // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861. Т. 2. С. 242-244.

^[10] Там же. С. 244-245.

^[11] О Гликерии Новгородской известно лишь, что она была дочерью Пантелеймона, старосты Легощей улицы в Новгороде. Причиной канонизации подвижницы стало обретение в 1572 году ее нетленных мощей, обладающих даром исцелений. Так, от мощей Гликерии Новгородской получил чудесное исцеление четырехлетний отрок Агафоник, сын подьячего Богдана Суворова. См. об этом, например: Барсуков Н. П. Источники русской агиографии. СПб., 1882. Стлб. 134-135;и др.

^[12] О Евфросинии Шуйской местное предание сохранило лишь известие, что она была дочерью другого местночтимого подвижника, праведного иерея Григория Шуйского. См. об этом: Миловский Н., свящ. Неканонизированные святые города Шуи (Владимирской губернии). Опыт агиографического исследования. М., 1893. С. 18-19.

^[13] Полный православный богословский энциклопедический словарь. СПб., 1913. Репринтное издание: М., 1992. Т. 2. Стлб. 1871. См. также: Полный церковно-славянский словарь / Состав, свящ. Григорий Дьяченко. М., 1899. С. 472-473; Христианство: Энциклопедический словарь / Редкол.: С. С. Аверинцев, А. Н. Мешков, Ю. Н. Попов. М., 1995. Т. 2. С. 379. Интересно отметить, что один из новейших словарей, посвященный специально агиографии ( Живов В. М. Святость: Краткий словарь агиографических терминов. М., 1994), вообще не содержит статьи, посвященной понятию "праведный" как агиографическому термину.

^[14] Федотов Г. П. Указ. соч. С. 211.

^[15] В списке не учтены имена исповедников и новомучеников российских, канонизированных Архиерейским Собором Русской Православной Церкви в августе 2000 года.

^[16] Хронологический список русских святых // Книга глаголемая Описание о российских святых, где и в котором граде, или области, или монастыре, или пустыни поживе и чудеса сотвори всякого чина святых. М., 1995. С. 289-314. Следует оговориться, однако, что один и тот же святой иногда может именоваться в разных случаях то праведным, то преподобным. Это связано зачастую с предсмертным принятием схимы, которое переводит подвижника из чина праведных в чин преподобных. Сведения о местночтимых угодниках и неканонизированных почитаемых усопших см. также в основных трудах по русской агиографии: Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871; Барсуков Н. П. Источники русской агиографии. СПб., 1882; Леонид, архим. Святая Русь, или Сведения о всех святых и подвижниках благочестия на Руси (до XVII века), обще и местно чтимых. СПб., 1891; Сергий, архиеп. Владимирский. Полный Месяцеслов Востока. 2-е изд. Владимир, 1901; Голубинский Е. Е. История канонизации святых в русской церкви. 2-е изд. М., 1903; и др.

^[17] Никодим, иеромонах (Кононов). Архангельский патерик. Исторические очерки о жизни и подвигах русских святых и некоторых приснопамятных мужей, подвизавшихся в пределах Архангельской епархии. СПб., 1901. С. 137.

^[18] Иоанн, иеромонах (Кологривов). Указ. соч. С. 255, сноска 1.

^[19] См. об этом: Карамзин Н. М. История государства Российского. М., 1988. Кн. 1. Т. 4. С. 55; Книга глаголемая Описание о российских святых. М., 1995. С. 148.

^[20] О Житии Юлиании Лазаревской существует обширная литература. Назову лишь основные исследования и издания: Муравьев А. Н. Жития святых российской церкви. Месяц январь. СПб., 1857. С. 3-18; Буслаев Ф. И. Указ. соч. С. 238-268; Толстой М. В. Юлиания Иустинов-на Осоргина, благочестивая и праведная помещица XVI века // Толстой М. В. Русские подвижники. М., 1868. С. 67-78; Евгений, епископ Муромский (Мерцалов). О церковном прославлении и почитании св. праведной Иулиании Лазаревской: (Исторический очерк). Муром, 1910; Ключевский В.О. Добрые люди Древней Руси. 2-е изд. М., 1896; Скрипиль М. О. Повесть об Улиянии Осорьиной: (Комментарии и тексты) // ТОДРЛ. 1948. Т. 6. С. 256-323; Greenan Т. A. Julianiya Lazarevskaya// Oxford Slavonic Papers (New Series). 1982. Vol. 15. P. 28-45; Alissandratos Ju. New Approaches to the Problem of Identifying the Genre of the Life of Julijana Lazarevskaja// Cyrillomethodianum VII. Thessaloniki, 1983. P. 235-244; Житие Юлиании Лазаревской (Повесть об Ульянии Осорьиной) / Исследование и подг. текстов Т. Р. Руди. СПб., 1996; и др.

^[21] О житийной схеме см., например: Лопарев X. М. Греческие жития VIII и IX веков. Пг., 1914. Ч. 1: Современные жития. С. 15-36; MertelH. Die biographische Form der griechischen Legenden. Diss. Miinchen, 1909. S. 90 u. а.; Полякова С. В. Византийские легенды. М.; Л., 1972. С. 247-248;и др.

^[22] Здесь и далее текст Жития (в различных редакциях) цитируется по изданию: Житие Юлиании Лазаревской (Повесть об Ульянии Осорьиной). СПб., 1996.

^[23] Лопарев X. М. Указ. соч. С. 24-25.

^[24] См.: Буланин Д. М. Несколько параллелей к главам III-IV Жития Константина-Кирилла // Кирило-Методиевски студии. София, 1986. Кн. 3. С. 91-107.

^[25] РНБ. F. I. 261. Л. 735, об. – 736.

^[26] Там же. Л. 744, об.

^[27] Лопарев X. М. Указ. соч. С. 25.

^[28] Из текста Жития известно, что из 13 детей Юлиании и Юрия Осорьиных 6 умерли во младенчестве, а остались в живых только 7: дочь, инокиня-схимница Феодосия, и шестеро сыновей. Имена пяти из них нам известны из Родословной Осоргиных XVIII века, хранящейся в Российской Государственной библиотеке: Дружина, Юрий, Иван, Дмитрий, Никита (РГБ. Ф. 215 (фонд Осоргиных). III. Ед. хр. 7. Л. 1, об.-2).

^[29] См. об этом: Лопарев X. М. Указ. соч. С. 25-26. О святых супругах-девственниках см. также: Филарет, архиеп. (Гумилевский). Жития святых подвижниц восточной церкви. СПб., 1885 (репринт: М., 1994). С. 189-192.

^[30] Сюжет о сохранении императрицей Пульхерией девства в браке был известен в Древней Руси, например, из переведенной в XI веке Хроники Георгия Амартола. См.: Истрин В. М. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. Пг., 1920. Т. 1. С. 402. См. также об этом сюжете: Saints. Studies in Hagiography. Edited by Sandro Sticca. 1996. P. 58.

^[31] McCready W. Miracles and the Venerable Bede. Toronto, 1994. P. 80.

^[32] Лопарев Х. М. Указ. соч. С. 31-32.

^[33] Буслаев Ф. И. Указ. соч.

^[34] Иоанн, иеромонах (Кологривов). Указ. соч. С. 257.

^[35] Федотов Г. П. Указ. соч. С. 220.

^[36] Пушкин. "Евгений Онегин", глава II, строфа XXV. Ср. также последующие строфы XXVI-XXVII. Выражаю искреннюю признательность С. К. Росовецкому, которому я обязана этим воспоминанием.

^[37] Муравьев А. Н. Указ. соч.

^[38] См. об этом: Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина "Евгений Онегин". Комментарий // Пушкин А. С. Собр. соч.: В 5т. СПб., 1994. Т. 3. С. 344-345.

^[39] См. об этом, например: Лопарев X. М. Указ. соч. С. 24-25.

^[40] См., например, его выписки из Четьих Миней Димитрия Ростовского: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. 2-е изд. М., 1997. Т. 17: Рукою Пушкина. Выписки и записи разного содержания. Официальные документы. С. 550-552; и др.

^[41] Великия Минеи Четий, собранный всероссийским митрополитом Макарием. Сентябрь. Дни 1-13 // Памятники славяно-русской письменности, изданные Археографическою комиссиею. СПб., 1868. Стлб. 365-366.

^[42] Подробнее о реализации в житиях святых принципа imitatio Christi в различных его модификациях см. в работе: Руди Т. Р. Средневековая агиографическая топика // Русская агиография: проблемы изучения / Под ред. С. А. Семячко. СПб. (в печати).