Заслуженный пилот России рассказывает о своём пути к Богу.
Издалека
‒ Мы к вере приходим издалека: сначала видим что-то красивое такое, хорошее, но недоступное пока и непонятное. Есть, конечно, люди счастливые, которые сразу в Бога уверовали. А есть те, которым постоянно надо доказывать, которым жизни не хватает. Я, видимо, как раз из таких людей.
Не раз ловил себя на мысли, что… Вот прочту где-нибудь, что человек уверовал, ‒ и я ему завидую белой завистью. «Почему, ‒ думаю, ‒ мне ни разу такое чудо не придёт?». А потом одно чудо, второе чудо…
Вот девяностый год, когда садился в Мытищах без моторов. Чувствовал же, что не я машину сажаю, что само собой как-то всё случилось. Что Господь просто ладошку подставил и дал мне за эти десять секунд выполнить операции, которые я в полторы минуты уложить не мог.
Потом девяносто третий год: опять отказ двигателей, теперь уже над лесом. И опять то же самое, опять против законов физики. И тоже мне испытатели говорили:
‒ Ну, не бывает такого! Ты бы попал в вихревое кольцо и умер.
‒ Вот, видите: а я жив, и все живы. И скорости у меня было ноль километров в час.
А потом стал уже повнимательнее присматриваться: Господи, да у меня этих чудес в день по пять штук происходит! Интересно же!
Детство
‒ А вообще-то, к вере я начинал приходить с подачи своих бабушек. Потому что большую часть детства провёл у них на Северном Кавказе, в Ростовской области, в Новошахтинске. Они меня и крестили сразу же после рождения, как положено, после сорока дней.
Бабушки, конечно, пленяли, это был кладезь мудрости и доброты. Настоящие авторитеты, очень достойные. И они сумели заронить в душу ребёнка романтизм. Мне было интересно ощущать себя одним из героев сказок, которые из уст бабушек звучали как быль. У одной из них висела икона очень красивая. Помню, что с детства её рассматривал, уже не как картину, а как что-то действительно святое, зажигающее лампадку на сердце человеческом. Поездки на летние каникулы к бабушкам в их домик-мазанку с иконами и были для меня в то время путешествиями к Богу.
Первое знакомство
‒ В Питере мы жили недалеко от Никольского собора, к которому меня необъяснимо, просто непреодолимо тянуло. Запах ладана манил, как магнит. Я заглядывал в него, но днём всё было обыкновенно, обыденно. Поэтому хотелось попасть туда ночью. Не посмотреть, а именно подсмотреть: чем живёт собор ночью? Подглядеть, что ночью делают батюшки, которые казались людьми необыкновенной жизни, о которой мы можем только догадываться. Ведь в наше время с Церковью мы знакомы были, в основном, по Гоголю. И по «Вию» в том числе. Поэтому хотелось и познания, и адреналина.
И однажды, в одиннадцать лет, я решился: перелез ночью через забор. Только не знал, что во дворе собаки ходят. Не то, чтобы сторожевые, а просто их приручили там, прикормили. И когда уже через забор перелез, только тогда понял: с другой стороны бегут. Естественно, сразу побежал к дверям, к вратам храма. Они оказались приоткрыты.
Я сразу туда забежал. В храме никого не было, полумрак, несколько свечей, освещения никакого. И сразу такое пространство, такое ощущение, что взаправду оказался в Зазеркалье, полностью в другом мире. Живые иконы. Потому что они ведь все лампадками освещаются, и происходит такое движение лица. Мне сразу захотелось разговаривать с каждой иконой в отдельности: я видел, что они не просто так на меня смотрят. Я там провёл очень серьёзные для себя минуты, до сих пор это помню.
И только минут через сорок вышел батюшка. Без всяких вопросов взял меня за руку, отвёл к себе, накормил, напоил чаем с сухарями. Поговорили мы с ним, пообщались. Он узнал, как меня зовут, откуда я. Понял, что не беспризорник. Никакой ругани, всё настолько мягко, настолько деликатно. После этого вывел аккуратно (всё-таки успели грызануть меня собаки, пока к храму бежал).
Вот такой запомнившийся случай моего самостоятельного знакомства с Церковью.
В школьной форме после этого у меня всегда были зашиты молитвы, до сих пор храню.
Авария, которая привела к духовнику
‒ В 1990 году мы летели в Москву над Мытищами, и у вертолёта вдруг отказали оба двигателя. Сесть некуда: кругом дома, люди. Посадочную скорость убирать нельзя: нет скорости ‒ нет жизни. И вопреки всем понятиям эту скорость даже надо увеличить. Лопасти вертолета, что вёсла: если ушла механическая тяга, их надо раскрутить при помощи встречного воздушного потока.
Нас учили садиться без моторов, без двигателей, но в поле. Нам говорили, что нужно скорость 120 сделать, что к моменту соприкосновения с землёй не должно быть больше 30 километров в час: «ты должен быть на подушке». Я ничего этого сделать не мог, потому что нужно было перетягивать через дома. Мимо двух я пролетел, а вот третий мне пришлось уже в крене проходить, только так мы влазили меж двух домов.
Пришлось сажать вертолёт на Олимпийское шоссе, возле дома 22. В момент посадки светофор показал зелёный, все машины поехали, и пришлось резко заезжать на парапет. Ударом об него снесло все стойки шасси. Поэтому нечем было тормозить, так вот на брюхе и прокатились. Но без пожара, без ничего, всё закончилось нормально.
Без Его великой помощи, конечно, этого бы не произошло, потому что у меня на тот период не было опыта.
Отец Михей
‒ Первыми, кто приехал, была не комиссия по расследованию, не милиция, а, естественно, журналисты. И среди них была очень пожилая женщина, глубоко верующий человек. Незадолго до этого она потеряла своего единственного сына, и понимала, что такое спасение.
И вот, она меня привела и познакомила с отцом Михеем. Он был возраста моего отца, но это не помешало мне сразу почувствовать в нём друга. Это был человек, у которого, как сказал бы Чехов, всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Таких людей редко встретишь.
И мы с отцом Михеем стали дружить. Он жил душой, без возраста абсолютно. Очень любил стихи. Мог общаться как с моими детьми, так одинаково и со мной, и со своими сверстниками. Он был постоянен, он был естественен. Он был настоящим.
Именно отец Михей оказался для меня тем самым человеком, ради встречи с которым мы готовим себя к жизни. Он стал моим первым духовником. Он привёл меня в Церковь.
Были живы ещё отец Павел (Груздев) и отец Иоанн (Крестьянкин). Мне посчастливилось, что я и у одного, и у второго был духовным чадом.
С отцом Иоанном мы общались часто, с отцом Павлом раза четыре. Но, всё равно, эти четыре раза были очень запоминающимися… Это, знаете, как в Иерусалим съездить к Гробу Господню. Так и с ними встретиться.
Первые полёты на Валаам
‒ Для меня Валаам 90-х ‒ это моё детство. По сути дела, это такой же период, как когда-то был у бабушек. Только в зрелом возрасте это детство христианское. Посчастливилось мне, повезло, что я нашёл настоящую любовь, любовь к Богу. И именно через Валаам, через детей, через местных жителей, через монахов, через дружбу на Валааме.
Самые первые мои полёты на остров были в 1984 году, когда мы вывозили оттуда Дом инвалидов. Но это так, они особо за душу ещё не брали. А вот после девяностого года, когда я стал уже в храмы ходить, после отца Михея…
В 1991 году немцы привозили какую-то гуманитарку: коробки с тушёнкой, крупы, ну, всё, как обычно. И вот прилетели, вертолётом привезли. Мне интересно было снова гулять по Валааму после семилетнего перерыва, прикасаться к этим храмам, вспоминать дом инвалидов. Всё по-другому воспринималось. Ну, и как-то так, потихоньку-потихоньку…
И когда встал вопрос о помощи монастырю и острову, кто-то сказал: «Я беру внешнее каре», кто-то: «Я ‒ внутреннее». А мне всегда было проще с людьми. Я говорю: «Ну, давайте, я возьму на себя воскресную школу и детский садик…»
Использованы материалы видеоинтервью из авторской передачи Сергея Глазунова «Поиск пути: Вадим Базыкин»
Источник: официальный сайт Валаамского монастыря
Комментировать