Имя Авраама Сергеевича Норова, для большинства его современников, тесно связано с священными именами: Иерусалима, Иордана, Вифлеема и Назарета. Невольно, при упоминовении о сих последних, восстает в памяти, столь известный его современникам, почтенный облик Авраама Сергеевича, тепло и сердечно относившемуся, не смотря на свои седины, ко всему хорошему, высокому и светлому, одного из последних представителей того поколения, о которых с сожалением приходиться сказать, – они были. Разбирая причины этой связи, следует сознаться, что их следует искать не в новости предмета его изысканий, так как сочинение его появилось даже после книги о том же предмете А. Н. Муравьева; ни в особой учености, так как, отправляясь в первое путешествие к Святым местам, он не был подготовлена к нему более каждого обыкновенного паломника; наконец, не в блестящем изложении, ни в великолепном издании лежит эта связь. Ее следует искать в том религиозном чувстве, в той беспредельной любви к Святой земле, которые неразрывно жили в нем, наполняли всю его жизнь и инстинктивно чувствуются на каждой странице его книги.
Мысль о путешествии в Святую землю и Египет, о посещении священных берегов Иордана и Нила зародилась у Авраама Сергеевича Норова, едва ли не в первые годы его молодости. Летом 1820 г. он, 25-ти летний, тогда гвардейский полковник, потерявший ногу на полях бородинских, провел несколько времени на мызе Шварценбек близ Ревеля, одновременно с бароном (впоследствии графом) М. А. Корфом, который отметил в своих записках под 17 июлем того же года: «Полковник (Норов) сообщил мне план путешествия, которое он с несколькими молодыми людьми предполагал совершить прошлою зимою и которое не состоялось по непредвиденным обстоятельствами начав Одессою, они хотели посетить Константинополь, Морею, Архипелаг, затем Иерусалим, развалины Пальмиры, древний Тир, часть Египта и вернуться в Россию – через Италию, Францию и Германию. Как жалко, что такой прекрасный план не осуществился. Чего бы не дал я, чтоб когда-нибудь осуществить что-либо подобное, в особенности в обществе человека, похожего на любезного Норова»1
Мысль о подобном путешествии, в особенности для того времени когда она была задумана, представляет явление совершенно новое. До 1812 г., то незначительное число русских, переступавших за границы своего отечества, составляли или поклонники направлявшиеся в Святую землю, Синай и на Афон, или туристы ехавшие на запад, в Европу, посмотреть тамошнюю жизнь. На сколько мне кажется, план предположенного путешествия Авраама Сергеевича, не носит ни того, ни другого характера; в нем выразились оба влияющие тогда на него настроения. Одно из них была его любовь к греческим и римским классикам, творения которых он читал в подлиннике и которое влекло его в Грецию, куда манили его, по собственному его выражению, поэтические мечты юношества, глубоко запавшие в его воображение. Другое, которым он платил дань общепринятому тогда духу современного общества, заключалось в его любви и предпочтении отдаваемым им французской литературе…. «вечером, мы долго с ним разговаривали», пишет 14 июня того же года граф М. А. Корф в своих вышеупомянутых записках; «он мне кажется весьма образованным и знающим человеком. Он прочитал и изучил русских и французских поэтов, и знаком также с литературою немецкою, а равно, как кажется, с языком и творениями римских классиков. Но он предпочитает, как многие впрочем, французский театр, несравненным драматическим творениям Шиллера, Гете, Лессинга, Грильпарцера и др. В его глазах скучная Аталия, рассуждающий Тонкред и тяжелый Сид несравненно выше Марии Стюарт, Иоанны д’Арк, Эмилии Галотти, Сафо и гордого Гена Фон-Берлихингена… Наш разговор по этому предмету продолжался долго, но мы никак не могли сойтиться»2. Если мы затем вспомним, как во времена первой империи вошли в моду крестовые походы и средневековое рыцарство при своеобразном романтическом освещении; то я полагаю, более чем возможным, что первую мысль в Аврааме Сергеевиче к путешествию на Восток и в Грецию заронил бывший тогда в апогее своей литературной славы – Шатобриан и в особенности описание его путешествия из Парижа, в Иерусалим. Книга эта, незабытая теперь только благодаря имена ее автора, пользовалась, именно около 20 годов нынешнего столетия, большою известностью даже у нас в России, где в 1816 г. одновременно изданы были два ее перевода.
Комментировать