№ 17

III.

С признанием двойственности взгляда св. отца, на клятву, легко разрешается и поставленный нами вопрос, – устраняется кажущееся противоречие между церковной практикой, допускающей употребление клятвы в делах церковных, и категорическим её запрещением в рассмотренной епитимии св. Василия Великого.

Запрещение клятвы Василием Великим, выраженное в правилах об инокинях, не противоречит церковной практике потому, что относится исключительно к монашествующим и совершенно не касается сферы общественно-церковной жизни³⁴⁸. В монашеской жизни она, действительно, не должна быть, а в области деятельности церковной она необходима, и является делом, имеющим под собой твёрдую почву.

Для монахов она не нужна. Монахи – это люди, отрёкшиеся от мира и от всего, яже в мире; это люди, долженствующие проводить жизнь в иных условиях совершенствования, чем мирские члены церкви; у них более, чем у последних должны быть развиты чувства чести и доверия друг к другу. Для них не должно быть нужды в некоторых таких средствах, которые являются прямой необходимостью в жизни церковно-общественной. У них должны отсутствовать клятва и присяга – эти показатели отсутствия взаимного доверия: им должны быть присущи самоуглубление и подвиги духа.

Не то в общественной и церковной жизни. Здесь, вне монастыря, живут люди, которые заняты другими интересами, чем какие занимают отшельников. Здесь царят борьба за существование и порождаемые ею: злоба, зависть и взаимное недоверие. Таков строй общества, где живёт и действует церковь. Но нельзя же совершенно отделять церкви от общества, – члены общества являются в то же время и членами церкви и наоборот. След., те пороки и недостатки, которые присущи обществу вообще, являются принадлежностью и членов церкви. И поэтому те средства, которые необходимы для отыскания истины в деятельности светской власти, нужны и для церковной власти в сфере её специальной деятельности. Если же таким средством в делопроизводстве светской власти является клятва, то это же средство необходимо нужно употреблять и в делопроизводстве каноническом.

Короче сказать, самая идея монашества и та цель, которую оно должно преследовать заставляют предъявлять к этому институту более строгие требования нравственной жизни, сравнительно с требованиями по отношению к остальным мирским членам церкви. Эти последние могут пользоваться тем, что совершенно запрещено монашествующим, в силу чрезвычайных обетов, даваемых последними. Вот почему деятельность церкви основывается не на тех правилах, которые имеют значение исключительно для монахов и для них одних назначаются, а на других, которые касаются сферы общественно-церковной жизни и которые имеют в виду последователей Христа не как отшельников, но как людей, принуждённых жить в мире, где на ряду с добром царствует и зло. Её деятельность определяется не монашескими уставами, а св. Писанием, церковным каноном и учением св. отцов и учителей церкви. А св. Писание, канон церковный и св. отцы и учители церкви весьма ясно и определённо допускают употребление клятвы вообще и, в частности, в делах церковных.

В св. Писании клятва представляется делом не только дозволенным, но и святым. По изображению ветхозаветных книг св. Писания, Сам Бог многократно употребляет клятву (Быт. 15 гл. ср. 26:3; 22:16–18; Пс.109:4; 2Цар.7:11–16 ср. Пс.131:11 и Пс.88:4.5.36; Исх.45:23; Ам.6:8; Иер.22:5; Иер.51:14; Втор.32:40; Иер.44:26; Ам.4:2; Числ.14:21.23; Иезек.33:11), к пей прибегают и патриархи (Быт.14:22.23,21:23, 26:28–31; 31:44–53;47:29–31;50:5;50:25;24:2–4,37–41); со времени Моисея клятва узаконяется и в делах судейских (Исх.22:10–11; Числ.5:12–22; 3Цар.8:31–32), её употребляют: Моисей (Втор.4:26; Нав.14:9) и Давид (1Цар.24:23;26:10; Пс.118:106). В Новом Завете клятва точно также считается делом позволительным и святым. Её принимает Сам Иисус Христос, когда на слова первосвященника: „заклинаю Тя Богом живым, да речеши нам: Ты ли Христос, Сын Божий“, Он ответил: „ты сказал“ (Мф.26:63,64)³⁴⁹. Её употребляют и апостолы, особенно ап. Павел (Рим.1:9; 9:1 след; 2Кор.1:23; 2Кор.11:31; Гал.1:20; Флп.1:8; 1Фес.2:5; Евр.6:16). Итак, если клятва есть установление божественное, если употребление её освящено примером Самого Бога Отца, Его Единородного Сына и великих праведников ветхого и нового заветов, то не права ли церковь, когда в делах своих допускает клятву? „Бесспорно, права“, – должен ответить каждый, кто хорошо знает св. Писание и правильно его понимает.

Что касается канонов церковных, то и в них заключается твёрдое основание для церковной практики, допускающей употребление клятвы.

Правда, в них мы не находим ни одного такого правила, которым предписывалось бы употребление клятвы в делах церковных, которым-бы она узаконялась. Однако нет и таких правил, где бы она запрещалась; напротив, везде, где клятва употребляется, она ясно предполагается законной и позволительной.

В виду того, что церковные правила только лишь молчаливо, а не открыто признают позволительность клятвы, нам нужно остановиться на них подробнее.

Церковные каноны, в которых говорится о клятве, следующие: 25-е правило апостольское, два соборных и шесть правил св. Василия Великого.

В 25-м апостольском правиле мы читаем:

„Епископ, или пресвитер, или диакон в блудодеянии, или клятвопреступлении, или в татьбе обличённый, да будет извержен от священного чина“.

Здесь клятвопреступление поставлено на ряду с другими важнейшими проступками, которые лишают виновного священного сана. Сама же по себе клятва считается, очевидно, делом незапрещённым и дозволенным. „Татьба есть порок, посему тать судится не за то, что не возвращает украденного, а зато, что изобличён в татьбе. Клятва, напротив, непорочна; потому и судится не тот, кто даёт её, а тот, кто не исполняет клятвенного обещания“³⁵⁰.

30-е правило IV вселенского собора говорит:

„Поелику благоговейнейшие Епископы египетские отложили в настоящее время подписати послание святейшего архиепископа Льва, не аки бы противяся кафолической вере, но представляя существующий в Египетской области обычай, ничего такового не делати без соизволения и определения своего архиепископа, и просят отсрочити им до поставления будущего епископа великаго града Александрии: того ради, за праведное и человеколюбивое дело, признали мы оставити их в своём сане в царствующем граде и дати им срочное время до поставления архиепископа великаго града Александрии. Посему, пребывая в своем сане, или да представят поручителей, аще возможно им сие, или клятвенным обещанием да отвратят сомнение“.

Здесь сам вселенский собор в числе мер для предотвращения сомнения, возникшего в деле с египетскими епископами, указывает клятвенное обещание. Лучшего доказательства позволительности клятвы не следует и желать. Ибо, если вселенский собор, руководимый Самим Святым Духом, признаёт клятву не только дозволенной, но и требует её, то разве погрешает церковь, допуская в своих делах клятву? Ответ на это, конечно, может быть только отрицательный.

Трульский собор, бывший в 692 году, запрещает клясться еллинскими клятвами. Он говорит в своём 94-м правиле:

„Клянущихся клятвами языческими правило епитимии подвергает: и мы таковым отлучение определяем“.

Разве мог собор запрещать клятву только языческими клятвами, если бы всякая клятва была запрещена? Ясное дело, что клятва законная, клятва Истинным Богом вполне допускается им.

Перейдём теперь к правилам св. Василия Великого. Анализ этих правил покажет нам, с одной стороны, что церковь вполне законно поступает с канонической точки зрения, когда допускает в своём делопроизводстве клятву, а с другой – ещё больше подтвердит уже отмеченную нами мысль, что в общественно-церковной жизни св. Василий Великий вполне допускает клятву.

Всех правил у св. Василия, где говорится о клятве, шесть, – именно: 10-е, 17-е, 29-е, 64-е, 81-е и 82-е.

Первое из названных правил, написанное св. Василием по поводу дела Севира³⁵¹, читается таким образом:

„Клянущиеся не приимати рукоположения, когда произнесли клятву, да не принуждаются нарушать оную. Ибо, хотя и мнится быти некое правило, снисходящее таковым: однако мы дознали опытом, что не благопоспешествуется поступившим противу клятвы. Должно же рассматривали и образ клятвы, и слова, и расположение, с которым они клялися, и тонкия в словах прибавления; и аще ни с какой стороны нет никакого облегчения от силы клятвы, то подобает совершенно оставляти таковых. Дело же Севира, или поставленного им пресвитера, по моему мнению (аще и твое с моим согласно), получает некоторое разрешение клятвы следующим образом. Село оное, в которое произведён человек сей, подчинённое доныне Мисфии, повели причислити к Насадам: ибо таким образом и он не будет клятвопреступником, не преходя от места, и Лонгин, имея с собой Кириака, не упразднит церкви и не подвергнет души своей осуждению за опустение оные, и мы ие возмнимся делати нечто противу правил, снисходя к Кириаку, который клялся пребывати в Минданах, но согласился переведен быти. Ибо возвращение его будет соблюдением клятвы, а ему покорность распоряжению не вменится в клятвопреступление, поскольку в клятве его не было присовокуплено того, яко он ниже на короткое время не оставит Минданов, но во все прочее время пребудет тамо. Севиру же, извиняющемуся забвением, мы простим, рекше, яко Ведущий тайное, не попустит церкви своей понести вред от того, кто в начале поступал не по правилам, но связал себя клятвою вопреки евангелию: кто перемещением учил клятвопреступлению, ныне же лжёт притворным забытием. Но, поскольку мы не судьи сердец, но судим по тому, что слышим, то Господу предоставим отмщение, а сами без сомнения приимем его, дав прощение забвению, яко немощи человеческой“.

Достаточно беглого взгляда на приведённое правило, чтобы видеть здесь признание клятвы, как явления естественного в общественном быту. Правда, это признание выражено молчаливо, но что оно выражено, – в этом не может быть никакого сомнения. Здесь клятва берётся, как факт, часто имеющий место в жизни и не подлежащий, как таковой, никакому запрещению и осуждению; клятва имеет законное право на своё существование, только, касаясь предметов высшего порядка, она требует более серьёзного отношения к себе, она налагает на дающего её особые обязанности, неисполнение которых ведёт к страшному греху – клятвопреступлению. От этого-то греха и предостерегает св. Василий. Раз клятва дана, она должна быть во что бы то ни было исполнена, хотя бы её выполнение сопряжено было с великими препятствиями и затруднениями. Своим решением дела Севира Василий Великий блестяще подтверждает эту мысль. Чтобы избегнуть клятвопреступления, он велит произвести перемену в существовавшем тогда делении областей с христианским населением на отдельные епархии. Таким образом, по мысли св. Василия, выраженной им в рассматриваемом 10 правиле, клятва есть дело весьма важное и святое, требующее к себе осторожного отношения, но отнюдь не устраняемое совершенно из общечеловеческих отношений, как нечто предосудительное или недозволительное.

Такой же взгляд на клятву, как на нечто вполне естественное в общественном быту, Василий Великий высказывает и в 17-м правиле. Оно читается так:

„Вопрошал ты нас о пресвитере Вианоре, может ли он принят быти в клир, после данной им клятвы. Помню, яко для антиохийского клира уже изложил я некое общее определение о всех клявшихся купно с ним, то есть, да устраняются они от всенародных собраний, частно же да действуют пресвитерски. Сим самым и ему даётся разрешение для его служения, потому что священство его не в Антиохии, но в Иконии, которую, как ты писал, он избрал для жительства вместо Антиохии. И так может принят быти оный муж. – токмо твоё благочестие да востребует от него раскаяния в поползновенности к клятве, которую он дал человеку неверному, не возмогши понести беспокойства от оного малого бедствия“.

При чтении этого правила само собой возникает следующее соображение: если бы Василий Великий считал клятву делом совершенно незаконным в общественной жизни, и если бы он не считал её делом святым, то он без всякого затруднения решил бы предложенный ему вопрос в том смысле, что Вианор может совершать пресвитерская везде и всегда без всякого зазрения совести. Но св. отец этого не делает и тем ясно даёт видеть, что клятва сама по себе есть законное и святое дело в общественной и церковной жизни, не подлежащее презрению или нарушению. Далее Василий Великий не порицает самого поступка Вианора, он не имеет ничего против клятвы, а старается найти исход, который позволил бы устроить дело и выйти из затруднения, не впадая в клятвопреступление.

29-е правило гораздо яснее показывает, что Василий Великий допускает употребление клятвы в общественной жизни признает за нею право на законное существование, раз она истинна и справедлива. Правило это читается так:

„Начальников, кленущихся зло сотворити подчинённым, весьма нужно врачевати. Врачевание же их двоякое: едино – учити их, да не кленутся поспешно, другое же, да не остаются при злых намерениях. Посему аще кто уловлен клятвою к соделанию зла другому, то да принесёт покаяние в дерзости клятвы, но предлогом благоговения к клятве да не утверждает себя в злобе. Соблюдение клятвы не было полезно Ироду, который, да не нарушит клятвы, соделался убийцею пророка. Клятва и вообще возбранена, кольми паче даваемую на зло подобает осуждати. Посему поклявшийся должен исправити свои мысли, а не тщатися утвердити своё беззаконие. Исследуй подробнее сию нелепость. Аще кто поклялся выколоть глаза своему брату: добро ли было бы таковому привести сие в исполнение. Аще кто поклялся убити, или вообще преступити какую-либо заповедь, ибо кляхся и поставих, ие грех соделати, но сохранити судьбы правды твоея³⁵². Как заповедь подобает утверждати непреложностью намерений, тако грех всячески должно ниспровергати и истребляти“.

По прямому смыслу рассматриваемого правила следует, что „должна быть возбранена и осуждена та клятва, которая даётся на зло“³⁵³. Если мы теперь возьмём противоположное соотношение понятий, то получим следующий, вполне правильный вывод: должна быть допущена и позволена та клятва, которая даётся на доброе дело. Итак, по смыслу этого правила вполне допустима в жизни клятва справедливая и законная. Так именно понимали это правило знаменитые толкователи церковных правил. Один из них, именно Аристин, изъясняя это правило св. Василия, весьма выразительно замечает: „только ту клятву каждый должен хранить неизменной, которую дал, чтобы сохранить суды правды Божией, а клятву, которая ведёт к греху и вреду для кого-либо, должно непременно оставлять без исполнения и отвергать“.

Такому пониманию этого правила, по-видимому, противоречат слова: „клятва и вообще возбранена“, „т. е. безусловно и совершенно возбранена“, как передаёт эту фразу Зонара.

Но нет никакого сомнения в том, что Василий Великий, говоря: клятва и вообще возбранена, имел в виду евангельское запрещение: „не клянись вовсе… но да будет слово ваше: да, да; нет, нет“. Василий Великий говорит: клятва возбранена. Кем? является вопрос. Бесспорно, Спасителем. – Следовательно, говоря приведённые слова, Василий Великий стоял на той же точке зрения, на которой стоял и Спаситель, изрекая своё запрещение, и таким образом, тот смысл, который имеет запрещение Спасителя нужно всецело отнести и к запрещению клятвы Василием Великим. – Поэтому, нам нужно предварительно выяснить смысл запрещения Спасителя, а уже тогда станет для нас понятно и запрещение клятвы Василием Великим. Не станем входить в подробное рассмотрение учения Спасителя о клятве, – ограничимся лишь немногим и самым существенным.

Все толкователи Нового Завета сходятся между собой в том, что Спаситель в своей Нагорной Беседе начертывает идеал правды Божией; следовательно, и в учении о клятве он рисует идеальные отношения людей между собой, когда в людях чувства чести и долга разовьются настолько, что не будет никакой нужды в клятве, как внешне-формальном и торжественном удостоверении правдивости и верности чего- либо. Но этот идеал не исключает возможности и даже необходимости употребления клятвы в общественной жизни при исторически – поступательном осуществлении Правды Божией. В последнем случае среди людей разных времён и народностей не все члены церкви Христовой могут в данной своей наличности возвышаться до такого живого и действенного сознания и чувства своего богоподобия и нравственного идеала, чтобы не нуждаться в клятве, в этом внешне-формальном засвидетельствовании истинности сказанного или обещанного. В церкви всегда были и могут быть и младенцы, нуждающиеся в молоке вместо твёрдой пищи, чтобы возрасти во спасение и в совершенного мужа. В таких членах церкви, как и в древних Иудеях, правдолюбие и верность должны воспитываться внешними средствами и постепенно восходить до полного и действенного сознания богоподобия, как своего нравственного идеала. Это мудрое и необходимое правило как человеческого воспитания, так и божественного домостроительства требуется любовью, кротостью и снисхождением более совершенных членов церкви к немощным её чадам. Поэтому и Господь не запрещает совершенно для всех и каждого клятвы, Он допускает возможность существования клятвы, когда говорит: лишше³⁵⁴ же сего от неприязни есть, но только считает это следствием зла, следствием человеческих несовершенств. Он допускает нечто сверх простого отрицания и утверждения, но в то же время указывает, что это лишшее (что тоже клятва) обусловливается греховностью человеческой природы и присущим ей злом, как препятствиями к одновременному и одинаковому возвышению всех христиан к идеалу правды Христовой. Итак, по учению Христа, клятва излишня среди сильных и возрастных чад церкви, которые и без клятвы исполнят свои обязанности в отношении к Богу и ближним. Но среди немощных и младенчествующих чад церкви требуется это нравственное молоко, пока не возрастут они ко спасению и не достигнут в меру возможно совершенного возраста. В этом же смысле нужно понимать и запрещение клятвы ап. Иаковом.

То же самое означает и рассматриваемая фраза Василия Великого. Св. отец, говоря о клятве, даваемой на зло, по закону контраста, отвлекается на несколько мгновений от обыденной житейской обстановки, где царят: зло, зависть, недоверие и злоба, и уносится мыслью в область тех отношений, которые начертаны Христом и где должны быть взаимное уважение, доверие и любовь; и под влиянием этого он и изрекает слова: „клятва и вообще возбранена“. Что рассматриваемой фразой Василий Великий не запрещает совершенно всякую клятву, – говорит установленный уже смысл 29-го правила, по которому запрещается лишь клятва на зло, но не клятва на доброе дело, справедливая и законная. В противном случае, т. е. если бы Василий Великий этой фразой запрещал всякую клятву, то этим св. отец допустил бы непримиримое противоречие в своих суждениях, выраженных притом в одном своём маленьком произведении, где трудно даже допустить противоречие.

„Итак, – закончим мы рассмотрение этого правила словами Вальсамона – не всякая клятва законная и незаконная запрещена, но незаконная и нерассудительная,“ законная же, прибавим мы от себя, вполне возможна и позволительна.

В правилах 64 и 82, как и в 10 правиле, строго запрещается клятвопреступление, клятва же в истинном её смысле молчаливо признаётся, как вполне естественное и законное явление.

Первое из этих правил выражено в следующих немногих словах:

„Клятвопреступник десять лет да не приобщается: два лета находясь между плачущими, три между слушающими писания, четыре – между припадающими, едино стоя с верными, и тогда сподобится причастия“

10 лет клятвопреступник не должен приобщаться св. Таин. Такое тяжёлое наказание может быть налагаемо только за попрание того, что само в себе свято, а никак не за нарушение чего-либо маловажного или даже недозволенного. Это так ясно, что всякие комментарии к этому совершенно излишни.

Точно такая же мысль о святости клятвы проведена и в 82 правиле. Вот оно:

„Что касается до преступивших клятву, аще по насилию и по нужде преступили оную, подлежат менее тяжким наказаниям, и по шести летах могут быти совершенно приняты. Без нужды же предавшие веру свою, два лета да будут плачущими и два слушающими, в пятое да молятся с припадающими, и ещё на два лета да будут приняты к общению в молитве без причащения и тако показав достойное покаяние, наконец возведутся к приобщению Тела Господня“.

Здесь, как и в 64 правиле, клятва рассматривается, как нечто столь важное в деле веры, попрание чего рассматривается как „предание веры“.

Разница же между этим и 64 правилом заключается только в том, что последнее предаёт 10-летнему отлучению от таинства причащения всех клятвопреступников, не принимая во внимание обстоятельств, при которых совершилось клятвопреступление; здесь же, в 82 правиле, различается два разряда клятвопреступников: нарушившие клятву по принуждению и нарушившие клятву сознательно, добровольно. Первых правило повелевает принимать после 6 летней епитимии, а вторых – отлучать на одиннадцать лет. Но эта разница в наказаниях, конечно, нисколько не изменяет взгляда Василия Великого на клятву, как на дело весьма важное и священное для христиан.

Нам остаётся рассмотрел последнее из перечисленных правил Василия Великого, в которых говорится о клятве. Это правило, по счету 81-е, читается так:

„Поелику, во время нашествия варваров, многие соделали преступления против веры в Бога, клявшись языческими клятвами и вкусив некоторых осквернённых снедей, с волхвованием принесённых в жертву идолам: то с таковыми да будет поступаемо, по изданным уже отцами законам и правилам. Те, которые претерпев тяжкое изнурение мучениями и, не вытерпев страдания, доведены были до отречения от Христа, три лета да будут непринятыми в церковь, по истечении коих, два лета да слушают писания, три да припадают, и тогда могут приняты быти к общению. Без великия же нужды веру в Бога предавшие и коснувшиеся трапезы бесовския, и клявшиеся языческими клятвами три лета да будут изверженными из церкви, два слушающими писания, три лета да молятся в припадании, другие три да стоят во время молитвы с верными, и тогда уже могут быти приняты к приобщению святых Таин.“

В этом правиле, как говорит прямой смысл его, безусловно запрещается клятва языческими клятвами, состоявшими в наименовании или идолов, или еллинских богов, или солнца, или звёзд, которых язычники чествовали, как богов, и за это назначается тяжкое наказание. О клятве же истинным Богом здесь, очевидно, и речи нет. Даже более того, – запрещая клятву ложными богами, правило тем самым утверждает святость и обязательность клятвы только истинным Богом, так как с точки зрения слова Божия, на почве которого стоит здесь св. Отец, – клясться истинным Богом и клясться ложными богами – два действия прямо противоположные друг другу и взаимно исключающие друг друга (см. напр. Втор.6:13;10:20; Ам.8:13–14; Ос.4:15 и др.).

Подводя итоги сказанному по поводу рассмотренных канонических правил, мы должны признать, что в церковно-общественной жизни они вполне допускают клятву и считают её делом священным и высоко-важным для христиан.

Обращаясь к мнениям св. отцов и учителей церкви, мы и здесь можем найти, что клятва истинная и справедливая не только позволительна, но даже и необходима в некоторых особенно важных случаях.

Св. Григорий Богослов называет клятву „делом благочестия“³⁵⁵, дозволяет её, когда она необходима и когда употребляют её для того, чтобы иных избавить от опасности³⁵⁶. Блаж. Августин говорит относительно клятвы: „истинно клясться нет никакого греха...“ ³⁵⁷. „Мы не говорим, продолжает он, что совсем не клянёмся и я клянусь, но не иначе, как побуждаемый к тому великой необходимостью“³⁵⁸.

Правда, указанные церковные писатели, равно как и некоторые другие отцы и учители церкви иногда смотрели на клятву, по-видимому, как на нечто совершенно непозволительное и старались вывести её совершенно из употребления. Тот же Григорий Богослов замечает о клятве: „нет ничего хуже клятвы“³⁵⁹. Св. Иоанн Златоуст во многих беседах к антиохийцам порицает их клятву и предохраняет от неё своих пасомых. Блаж. Августин совершенное уклонение от клятвы считает делом более достойным и лучшим самой доброй клятвы.

Но это отрицательное отношение св. отцов и учителей церкви к клятве обусловливалось не теоретическим воззрением их на клятву, отвергающим будто бы её в самом принципе, а основывалось на распространённости злоупотреблений клятвой. Св. отцы и учители церкви, порицая клятву, не отвергали её в её истинном смысле, а восставали против извращения и недостойного употребления её. Поименованные отцы и учители церкви стремились искоренить из христианского общества своего времени три порока: божбу, лжесвидетельство и клятвопреступничество. Св. Григорий Богослов, говоря, что „ нет ничего хуже клятвы“, разумел в данном случае именно худую привычку клясться легкомысленно и без нужды. Что это так, можно видеть из его разговора с одним собеседником, которого святитель обличает именно в этом пороке. „Ты говоришь – замечает Великий Святитель своему собеседнику, если вымолвлю какое-нибудь слово, но не подтвержу сего клятвой, то стыжусь своих речей как чего-то неполного“³⁶⁰. Вот до чего была распространена привычка клясться без нужды во времена св. Григория Богослова. Против такой-то легкомысленной привычки и направляет свои обличения св. Григорий. Он замечает по поводу слов собеседника: „клятва – худое дополнение речи: подлинно страшное пламя“³⁶¹. Далее святитель развивает следующие мысли: легкомысленная божба ведёт к ложной клятве, а ложная клятва есть отречение от Бога. В заключение своего разговора он говорит: „если клятва кажется тебе ещё чем-то маловажным, не хвалю сего. А если почитаешь её таковой, какова она в действительности, т. е. делом весьма ужасным, то отважусь на острое слово и буду заклинать тебя самого клятвой, бегать клятвы³⁶². Всё это рассуждение весьма важно для нас: оно показывает, что Григорий Богослов благоговел перед клятвой и готов сам употребить заклинание клятвой, чтобы только исправить привыкших относиться к ней легкомысленно.

Точно также св. Иоанн Златоуст, отвлекая своих слушателей от злоупотребления клятвой, порицает и осуждает клятву частую, безрассудную, ложную и нарушаемую. Антиохийцы его времени так пристрастились к клятвам, что произносили их без нужды, без уважительной причины, дома, при друзьях, при слугах. Часто в семействе жена отдаёт приказание с клятвой, а муж клянётся в совершенно противном. Ложная клятва и клятвопреступничество были обычным и распространённым злом в Антиохии. Иоанн Златоуст и выступил с обличением этого зла. Святитель говорит антиохийцам: „Хочу беседовать с вами об одном и том же предмете, чтобы вырвать с корнем из души вашей злую привычку к клятвам“³⁶³. И в своих речах он, действительно, весьма настойчиво советует антиохийцам воздерживаться от клятв, которыми оскорбляется достопоклоняемое имя Божие, которые ведут к раздору в обществе и семействе и клонятся к вреду ближних, и в которых неизбежен тяжкий грех клятвопреступничества.

Блаж. Августин запрещает клятву на том основании, что она иногда ведёт к клятвопреступлению и лжесвидетельству. „Великий грех – клятвопреступление, – говорит он, – а не клясться, равно как и истинно клясться нет никакого греха“. Он советует избегать клятвы потому, что клянущийся скорее может впасть в лжесвидетельство. „Почему Господь воспретил нам клясться? – вопрошает бл. Августин и тут же даёт такой ответ: „Хотя нет греха истинно клясться, но так как велик грех ложно клясться, то от греха ложной клятвы более далёк тот, кто совсем не клянётся. Но не чужд опасности ложной клятвы и тот, кто истинно клянётся. След. Господь, воспретив тебе клятву, желал, чтобы ты не мог вступить на край погибели, чтобы нога твоя в тесноте не наткнулась и тебе не упасть“³⁶⁴. „Гораздо было бы безопаснее, если бы мы совсем не клялись, а только обращались бы в устах наших, по наставлению Господа, слова: да, да; нет, нет“³⁶⁵.

Кроме сказанного по поводу мнений св. отцов и учителей Церкви, нужно ещё заметить следующее: некоторые учители христианские запрещали клятву для того, чтобы удержать слабых христиан от клятв языческими клятвами. Запрещение клятв с такой именно целью можно видеть в сочинениях Тертуллиана³⁶⁶.

Итак, св. отцы и учители Церкви восставали против злоупотреблений клятвой, но нигде в своих творениях не утверждали, что она решительно и безусловно запрещена в общественной и церковной жизни.

Обобщая всё доселе сказанное, мы получаем такие выводы. Клятва, как торжественное удостоверение истинности сказанного или обещанного, соединённое с благоговейным призыванием имени Божия, есть дело святое и вполне допускается в жизни общественной и церковной св. Писанием, церковным каноном и учением св. отцов и учителей Церкви. Правда, некоторые из отцов и учителей церковных, по-видимому, запрещают клятву совершенно и категорически. Но это запрещение или было направлено против злоупотреблений клятвой, а не против самой клятвы, или запрещалось только для тесного круга лиц и не простиралось в область церковно-общественной жизни. В последнем именно смысле запрещена клятва в правилах св. Василия Великого об инокинях³⁶⁷ и, как такое, запрещение это нисколько не противоречит деятельности Церкви, допускающей и требующей в некоторых важных случаях употребления клятвы и основывающейся в данный момент не на монашеских уставах, а на св. Писании, церковных канонах и учении св. отцов и учителей Церкви, вполне дозволяющих клятву.

Н. Высоцкий

Истина почитания святых основывается на понятии о Церкви Христовой, как едином обществе живых и умерших, под главенством Самого Иисуса Христа (Лк.20:38; Еф.1:10,22; Евр.12:22–24) находящихся в постоянной любви и молитвенном общении между собою. А так как среди живых и умерших есть менее и более достойные члены Церкви (2Тим.2:20), есть великие грешники, есть и „друзья Божии“ (Ин.15:14–15; Лк.12:4), есть и „святые“ и грешники – хотя все же „сограждане святым“ (Еф.2:19–20); то в чувстве сознания великой своей греховности и виновности пред Богом в смирении мы и просим святых, как друзей Божиих, о заступничестве и молитве за нас перед Богом, ибо „много может усиленная молитва праведного“ (Иак.5:16).

В необыкновенной гордости и самообольщении о своей праведности и близости ко Христу, а через Него и к Богу, сектанты отрицают молитвенное призывание святых. Между многими причинами этого отрицания, между прочим, служит в последнее время очень распространённый между сектантами чисто языческий взгляд на загробное состояние душ человеческих вообще и святых в частности. По убеждению многих сектантов, основывающемуся на ложном толковании слова Божия, все умершие, следовательно, и святые не могут слышать наших молитв, потому что они находятся со времени смерти своей и до всеобщего воскресения в состоянии непробудного сна. Это заблуждение сектантов опровергается не только св. Писанием, из которого видно, что все умершие, как святые, так и грешники, находятся в состоянии сознания и постоянного бодрствования (Еккл.12:7; 2Мак.15:12–17; Лк.16:19–31; Откр.6:9,7:9–12 и др.), по и их молитвенными песнями, в которых сами же сектанты поют, что святые 1) блаженствуют и молятся, радуются и благодарят, напр., в песни: „Боже, славим мы Тебя“...

„Души праведных, святых,

Сонмы власти, сил небесных

Славят благость дел Твоих,

Дел великих и чудесных,

Славят Бога и Отца,

Вседержителя Творца.

Глас апостолов святых

И пророков вдохновенных,

Изъяснителей Твоих

Слов премудрых, драгоценных.

С ними мучеников ряд Все Тебя благодарят“.

(„Сборник духовн. стихотв.“ 48, 2 – 3. „Собран. стихотв.“ 5, 2–3. Нотный сборник 4, 2–3.

Или: „Тяжки и печальны дни“...

„Сколь блаженны там их (детей) дни

У Спасителя их друга!

Там не будут знать они

Ни печали, ни недуга.

Там отрада без конца,

Там одно их попеченье –

перед престолом их Отца

Вечно изливать моленье.

Там Господь наш их пасёт

Сам с любовью неизменной,

И все время их течёт

В радости неизреченной“ („Гус.“ 380, 2–3. („Сборн. духовн. стих.“ 320, 2–3. „Голос веры.“ 189, 2–3. „Духовн. песни.“ 19, 2–3. „Пронош. прав. христ.“ 58, 2–3).

2) Сектанты поют в своих молитвенных песнях о святых, что они на небе воспевают, славя Бога, и преклоняются пред Ним, напр., в песне:

„Издали нам сияет страна.“...

Там бесчисленный сонм тех святых,

Что от Духа обяты огнем,

Воспевают Христову любовь,

Преклонясь пред Его алтарём („Сборн. духовн. стихотв.“ 328, 3. „Голос веры.“ 72, 3, „Собрание стихотв.“ 29, 3).

Или: „Есть ясный, лучший мир иной.“...

„Святые песни там поют,

Там духи светлые живут („Гус.» 394, 1. „Сборник духовн. стихотв.“ 335, 1. „Голос веры“ 75, 1. „Собрание стихотв.“ 27, 1). См. ещё: „Гус.“ 85. 2–3. 231, 4. 377,2. 385, 2–3. 386, 5. 387, 2. 391, 3. 392, 4. 393, 2. 395, 3. 396, 4. 398, 2–3. 460, 3. 541, 1–2. „Сборн. дух. стихотв.“ 321. „Собр. стих.“ 27, 2).

3) Сектанты поют, наконец, что святые ожидают и зовут нас на небеса:

„О, Боже, дай мне крылья веры,

Чтоб вознестись к Тебе“...

Много святых ожидают там нас

В райской блаженной стране;

Голосом сладким зовут они нас

От мира слез и скорбей!

Зовут они нас, зовут они нас

В светлый тот „край поскорей!“ („Сборн. дух. стихотв.“ 392, 1. „Голос веры.“ 53, 1).

Таким образом не только св. Писание, но и молитвенные песни сектантов опровергают их заблуждение о безуспешности и напрасном призывании в молитве святых, так как они будто спят, находясь в состоянии бессознательного покоя до всеобщего воскресения: в своих молитвенных песнях сами же сектанты поют о святых, что они блаженствуют, молятся, радуются, благодарят, воспевают Бога, славят и поклоняются Ему, ожидают и зовут нас в обители Отца небесного, т. е. поют о полной сознательной и деятельной жизни святых на небесах.

II.

Истина необходимости и возможности молитвы за умерших основывается на том, на чём основывается и истина необходимости и возможности молитвенного обращения к святым и почитания их, т. е. на понятии о Церкви Христовой, как едином обществе, состоящем из живых и умерших (Еф.1:10. Рим.14:8–9; Евр.12:24 и др.). Общение между всеми членами Церкви, умершими и живыми, должно выражаться в постоянной любви (1Кор.13:8; Рим.8:38–39) и молитве одних за других (Иак.5:16), будут ли то живые или умершие члены её – всё равно, так как „Бог не есть Бог мёртвых, но живых. Ибо у Него все живы“ (Лк.20:38): „живём ли или умираем, всегда Господни, ибо Христос для того и умер, и воскрес, чтобы владычествовать и над мёртвыми, и над живыми“ (Рим.14:8–9). На этом основании истинные христиане должны молиться не только о живых, но и умерших, кроме умерших „грехом к смерти“ (1Ин.5:16) или сказавших „хулу на Духа Святого“ (Мф.12:31): им только не простятся эти грехи „ни в сём веке, ни в будущем“. Необходимость молитвы об умерших составляло общее верование и всей ветхозаветной церкви, как это видно из многих мест св. Писания (Втор.26:14; Тов.4:17; Сир.7:36; Вар.3:5; Иер.16:7; 2Мак.12:39–45 и др.). Сектанты же, ложно толкуя некоторые места Писания, отрицают необходимость и саму возможность молитв за умерших, высказывая часто ту мысль, что умершие находятся в состоянии бессознания, почему молитвы за них излишни, что после смерти людей невозможно даже для всей Церкви облегчить молитвами их участь и т. п. Несмотря на всё это, сектанты в своих молитвенных песнях признают возможность и необходимость молитв и за умерших. В этом отношении прежде всего интересна следующая песня, которую сектанты поют при опускании в могилу тела умершего „брата“.

„Разверзивши (?) свой недр, земля,

Прими ты сей остаток днесь“...

В твоей ограде не могут

Ни боль, ни скорбь, ни страх, ни зной

Тревожить спящего покой,

Доколе ангелы блюдут.

Так спал (!?) Иисус,

Свой гроб пройдя,

Благословил его в конец (?).

Блаженный, спи, пока Творец

С престола тьму пронзит, – грядя!“ („Голос веры“ 192, 2–3. „Духовн. песни“ 35, 2–3).

Не менее интересна и следующая молитвенная песня сектантов с предисловием:

„Первые христиане так были уверены в пробуждении в день воскресения своих умирающих, что, прощаясь с ними, говорили „спокойной ночи!“

„Усни, брат возлюбленный, усни!

На грудь Иисуса голову склони

И мирно спи, Спасителем обнят

Спокойной ночи, брат!

Тебя мы любим с верностью друзей³⁶⁸,

Христос же любит крепче и нежней.

Он на тебе покоит нежный взгляд;

Спокойной ночи, брат!

Ты почиваешь, как дитя, спокоен, тих;

Ты не проснёшься для трудов земных

И бури жизни сон твой не смутят.

Спокойной ночи, брат!

Доколе туча над землёй висит,

Доколе тьма греховная царит

И слёзы на очах людей блестят,

Спокойной ночи, брат!

До дня, когда мгновенно оживут

Для Бога все, кто ныне почиют,

И Он придёт любовью богат,

Спокойной ночи, брат!

До дня, когда украшенный венцом,

Дарованным Спасителем Христом,

Ты будешь обновлён и чист, и свят –

Спокойной ночи, брат!

До дня, когда с ветвями пальм в руках

Мы встретим Господа на небесах

И встретимся с тобой у вечных врат,

Спокойной ночи, брат!“ („Гусли“ 415).

В этих двух песнях обращает на себя внимание то обстоятельство, что сектанты находят возможным обращаться к умершим со словами утешения и благожелания: „блаженный, спи!“ или: „усни, о брат возлюбленный, усни! На грудь Иисуса голову склони и мирно спи Спасителем обнят. Спокойной ночи брат!“ и проч. Если сектанты обращаются с вышеприведёнными словами к душе умершего, то, очевидно, в уверенности, что она их слышит, а не находится в бессознательном состоянии, иначе странно было бы и обращаться к ней с выражением своих благопожеланий!

Мысль о необходимости молитвы за умерших очень ясно высказывается сектантами в следующей молитвенной их песне, которую, в виду важности рассматриваемого нами вопроса, приводим целиком:

„Молись в день радужного счастья,

пред трудным подвигом молись!

Молись, когда грозит несчастье,

Когда смущаешься, молись!

Молись, когда обиду сносишь,

Когда в опасности, молись!

Молись, когда за милых просишь,

За злого недруга молись!

Молись, когда слабеют силы,

Когда возносишься, молись!

Молись у дорогой могилы,

За жизнь рождённую молись!

Молись в минуту искушенья,

Коль победил себя, молись!

Молись в печальное мгновенье,

Чтоб Бог простил тебя – молись“ („Гусли“ 15).

В последней песне сектанты приглашают молиться, „когда за милых просишь“, каковыми и являются для нас все умершие отцы и братья наши. Вся песня построена на так называемых, антитезах, т. е. противоположениях: в каком бы состоянии человек ни находился – в радости или горе, счастье или беде, он должен молиться; причём должен молиться не о себе только, а за всех:

„Молись, когда за милых просишь,

За злого недруга молись!“

Приводится ясно и та мысль, что человек должен молиться не только за живых, но и умерших:

„Молись у дорогой могилы,

За жизнь рождённую молись!“

В этой песне необходимость молитвы за получившее только что жизнь свою новорождённое дитя противопоставляется необходимости молитвы и „у дорогой могилы“, т. е. высказывается сектантами та истина, что нужно молиться как за живых, так и за умерших, – за тех, кто лежит в могиле, окончив свою земную жизнь.

Таким образом, ближайшее знакомство с молитвенными песнями сектантов показывает, что, отвергая истину призывания и почитания святых и молитвы за умерших, они, вопреки своему лжеучению, признают в этих песнях то и другое, чем сами же обличают своё заблуждение.

Μ. Кальнев

О так называемом униатском упорстве и о средствах борьбы с ним.

Желательная постановка борьбы с упорством.

III.

Поднимая в упорствующих сознание их русской народности, утверждая в их сознании мысль, что русский народ не чужд, а, напротив, по всему родствен им, склоняя их, поэтому, к единению с народом русским, православно-русский миссионер должен вместе с тем утверждать в их сознании мысль, что и исповедуемая русским народом православная вера также не чужда им, а, напротив, есть их исконная вера. Чтобы достигнуть этого, православный русский миссионер должен доказать упорствующим, что предки западнорусского народа исповедовали некогда православную веру, что эта вера была некогда господствующей верой в западнорусском крае. Для этого православно-русский миссионер должен указывать сохранившиеся остатки православной старины, как то: старые до-униатские богослужебные книги, иконы, колокола и т. п. Если в приходе нет подобных остатков старины, то нужно указывать на то, что сохранилось в другом ближайшем приходе и что упорствующие могли бы видеть собственными глазами. Указав на известную старинную книгу, сохранившуюся в известном приходе, свидетельствующую о существовании в нем православия, миссионер должен рассказывать затем историю этого прихода, указывать выдающиеся факты из его жизни, указать, если только это возможно, на основании старинных записей, выдающихся лиц как духовных, так и светских, заботившихся некогда о православии в приходе. Особенно он должен указывать тех лиц, ревновавших об интересах православия, в приходе, которые носили такие же фамилии, какие носят теперь упорствующие. Неопровержимый авторитет старины будет служить ясным для всех доказательством истинности слов миссионера о существовании некогда в приходе православия. А свидетельство старинных записей будет составлять ясное доказательство, что ревнителями православия были некогда не какие-либо посторонние люди, но предки упорствующих, потому что они носили те же фамилии, какие теперь носят сами упорствующие. Свидетельство своей родной приходской, так сказать, домашней старины, упоминание в числе защитников православия не каких-либо чужих, посторонних людей, но лиц близких упорствующим, родных им дедов – прадедов, будет привлекать упорствующих к слушанию рассказов миссионера, ибо рассказы про родную старину, про родных, близких сердцу лиц всегда привлекают к себе внимание людей. Если же у упорствующих появится желание слушать рассказы православно-русского миссионера, если у них появится притом доверие к этим рассказам, то миссионер от истории своего села может перейти к истории других сел, городов и, наконец, к истории всего края. Излагая историю всего, например, Холмского края, миссионер должен стараться прежде всего указать главнейшие остатки православной старины. Этим он положит прочное основание для своих рассказов. Польско-латинская пропаганда не в состоянии будет парализовать результаты его рассказов, ибо все её усилия будут разбиваться о несокрушимый авторитет старины, положенной в основание рассказов. Рассказывая историю Холмской, напр., Руси, миссионер должен указать прежде всего, как, когда и кем было насаждено православие в этой Руси, как оно все более и более развивалось и распространялось; затем, – как с наступлением польско-латинского господства оно стало постепенно сокрушаться, вытесняться католичеством и единой с ним унией; как православные люди боролись с унией, защищали православие, как, несмотря на то, православие было всё-таки уничтожено; наконец, он должен рассказать, как греко-восточные православные обряды, целиком принятые на первых порах унией, впоследствии: были вытеснены, заменены польско-латинскими, как уния, на первых порах с внешней стороны ничем почти не отличавшаяся от православия, в последнее время получила такой вид, что стала совсем похожей на католичество, словом, -- он должен подробно рассказывать историю православия в Холмской Руси. При этом миссионер должен стараться, чтобы рассказ его состоял не из красивых, общих выражений, но чтобы каждое положение было, по возможности, подтверждено стариной и записями, сохранившимися в каком-либо приходе. Его рассказ, поистине, будет составлять тогда историю Холмской Руси. ещё лучше было бы, если бы православно-русский миссионер рассказал упорствующим историю той местности, в которой они живут. История православия в известной местности будет более убедительна для упорствующих, потому что им будут знакомы все, упоминаемые в ней, села и деревни, и потому они будут иметь возможность при случае проверить, действительно ли в таком-то селе есть такой древний колокол, или такая древняя книга, на которую ссылается миссионер в своём рассказе.

Для поддержания интереса к своим рассказам и закрепления их в памяти упорствующих, православно-русский миссионер должен сопровождать свои рассказы туманными картинами, изображающими знаменитейших защитников и борцов за православие. Вместе с тем он должен стараться о распространении среди упорствующих книг и брошюр, содержащих в себе историю православия в известной местности или во всей Холмской Руси, описание остатков православной старины, буквальные выписки из древних русских и польских книг, свидетельствующие о существовании православия в Холмской Руси. Такие книги и брошюры, попадая в руки закоренелых упорствующих, могут колебать их предубеждение относительно православия, привлекать к слушанию рассказов миссионера. Сколько мыслей явилось бы в голове заправилы упорства, если бы он знал, например, свидетельство древнего польского историка Длугоша, гласящее, что Ченстоховская икона Божией Матери, покровом которой желает прикрыться теперешний центр вражды и ненависти ко всему православно-русскому, есть православная икона, „вынесенная сперва из Холмской области в Галицию, затем из Галиции, к крайнему огорчению православных, в Польшу и отданная в Ченстоховский латинский монастырь?“³⁷⁰

Утвердившись в мысли, что православие – исконная вера народа Холмского края, что некогда опо было господствующей верой в Холмском крае, упорствующие естественно перестанут враждебно относиться к православию, перестанут считать его верой недавно привнесённой в Холмский край, верой совершенно чуждых им москалей; перестанут думать, что их исконную веру составляет та уния, которая недавно заменена православием.

Доказывая упорствующим, что православие не есть вера недавно привнесённая в этот край, совершенно чуждая Холмскому русскому народу, но есть исконная вера его дедов – прадедов, православно-русский миссионер должен вместе с тем раскрывать, что православие не есть вера схизматическая, худшая унии и единого с ней католичества, но, напротив, есть единая истинная вера, вполне верная тому учению, которое проповедано Господом Иисусом Христом и Его святыми апостолами. При раскрытии истинности православия миссионер всегда должен помнить, во-первых, что теоретические рассуждения о догматах веры народ с трудом воспринимает. Поэтому для доказательства упорствующим истинности православия нужно ссылаться только на ясные, неопровержимые доказательства. Во-вторых, миссионер должен помнить, что религиозное убеждение есть убеждение самое дорогое, самое важное для народа, влияющее почти на всю жизнь и деятельность его. В народной жизни почти все объясняется религиозным убеждением, основывается на этом убеждении. Поэтому доказывать народу неистинность его религиозного убеждения нужно чрезвычайно осторожно, а то могут получиться нежелательные плоды. Имея это в виду, православно-русский миссионер не должен выдвигать по преимуществу вопрос о догматических отступлениях латинской церкви от православия, доказывать неправоту этих отступлений. Упорствующий всего этого не поймёт, ни в чём не убедится. О многих отступлениях латинства упорствующий совершенно ничего не знает. Говорить об них – значит увеличивать только препятствия к соединению упорствующего с православием. Только о тех отступлениях можно говорить упорствующему, которые известны ему, избегая, при этом, отвлечённых, теоретических рассуждений. Говорил нам недавно один пожилой священник, что он осенью 1899 года стал читать в школе критику римско-католического учения о главенстве и непогрешимости папы. В первый раз собралось довольно много слушателей, во второй раз гораздо меньше, а в третий раз никто не пришёл. Заправилы упорства стали укорять ходивших на чтение в школу: „как вам не стыдно и не совестно, говорили они, ходить в школу и слушать там всякую неправду относительно такой священной особы, как святой отец римский? Что это за вера, которая позволяет пачкать такую особу, как святой отец?“ Укор этот со стороны заправил упорства настолько подействовал, что в третий раз никто не пришёл на чтение. И это естественно. – Слушавшие чтение не могли быть убеждены, что в школе они слушали не вымысел относительно папы, а чистую истину. Чтобы сделать свои чтения относительно православия убедительными, чтобы заправилы упорства не могли сказать, что все, читаемое в школе, неправда, вымысел, – для этого свои чтения миссионер должен подтверждать ясными, неопровержимыми доказательствами. Такими доказательствами при чтениях и беседах о вере могут быть ссылки на Священное Писание, прямо и ясно говорящие в пользу слов миссионера. Священное Писание имеет неопровержимый авторитет в глазах народа. Как книга, содержащая учение Христа, писанная не простыми людьми, но святыми апостолами, оно может и должно служить самым несомненным критерием истинности слов миссионера. Но ссылки на Священное Писание тогда лишь будут ясными доказательствами истинности слов миссионера, когда последний не словесно сошлётся только на Священное Писание, но возьмёт в руки Евангелие, откроет место, говорящее в его пользу, покажет всем и предложит для прочтения, – когда он будет ставить, т. сказать, своих слушателей перед лицо самого Евангелия, когда они собственными глазами увидят в Евангелии и прочтут то же, что говорит миссионер. Чтобы удобнее было многим лицам проверять собственными глазами ссылки на Священное Писание, миссионер должен иметь под руками много Евангелий как русских, так равно и польских, раздать их своим слушателям и таким образом начать беседу. Поступая так, миссионер покажет всем, что он не свои вымыслы читает, но излагает учение Иисуса Христа, как изложили это учение святые апостолы. При таком способе ведения беседы, заправилы упорства не так легко будут парализовать деятельность миссионера. В ответ на укоры и убеждения заправил, слушатели миссионера могут показать Евангелие и сказать: вот читай!

Так как упорствующие, как люди неразвитые, о догматах большею частью не рассуждают, а о вере судят по обрядам, то православно-русский миссионер должен стараться изъяснять преимущественно обрядовую сторону православия, показывать её превосходство перед обрядовой стороной католичества. Причём он должен обращать внимание преимущественно на главнейшие обряды, имеющие некоторое отношение к догматическому учению православия, каковы, напр., погружение, причащение под обоими видами и т. п., а также на те обряды, которые, по взгляду упорствующих, составляют главное отличие православия от католичества. При изъяснении обрядов, равно как и при изъяснении догматов, нужно всегда опираться на Евангелие, так как одно заявление не только молодого, но даже и пожилого миссионера, что такой то обряд католичества неправильный, никого не убедит. Конечно, не для всех обрядов можно найти основание в Евангелии, но для главнейших можно найти и этим миссионер должен всегда воспользоваться. Слова Евангелия будут самым лучшим подтверждением его слов, особенно если иметь ввиду то обстоятельство, что католики запрещают мирянам читать Евангелие и этим косвенно показывают, что в их учении есть много противного Евангелию. Истинность обрядов, не относящихся к вероучению и не имеющих основания в Евангелии, должна быть доказываема согласием или несогласием их с духом христианства вообще и с духом христианского богослужения в частности, – указанием истории происхождения и постепенного образования этих обрядов, равно как, – указанием на то, что эти обряды в православной именно, а не в католической форме содержались дедами-прадедами западнорусского народа.

Имея в виду, что религиозное убеждение есть самое важное и самое дорогое для народа, православно-русский миссионер должен доказывать упорствующим неистинность их религиозного убеждения чрезвычайно осторожно. Если он с самого же начала заявит упорствующим, что их религиозное убеждение неверно, то он своей цели не достигнет. Он оттолкнёт от себя упорствующих, заденет их, что называется, за живое, ибо каждому человеку обидно, когда его убеждение, которым он много времени жил, порицается, признается ложным, незаслуживающим уважения. Православно-русский миссионер на первых порах своей деятельности может совсем не высказывать своей мысли о неистинности религиозного убеждения упорствующего, – он может совсем не употреблять слова „православие“; может излагать, опираясь на Евангелие, только учение Иисуса Христа, но излагать и оттенять он должен именно те пункты этого учения, которые наводили бы упорствующих на мысль, что их убеждение не верно, разрушали бы это убеждение. Например, слова Иисуса Христа: „если не будете есть плоти Сына человеческого и пить I крови Его, то не будете иметь в себе жизни“ (Ин.6:53) – без всяких особенных пояснений покажут упорствующему, что его мнение о причащении под одним видом неверно, что причащаться нужно под обоими видами. На первых порах своей деятельности православно-русский миссионер должен быть снисходительным, должен мириться с существующими у упорствующих и обрядами, и обычаями. Православная русская церковь снисходит ведь к единоверцам, дозволяет им употребление их обрядов и обычаев. Почему же не сделать такое снисхождение упорствующим? Почему запрещать, выводить из употребления такие обряды, которые сами по себе не повреждают православия, но с которыми упорствующие сжились? Почему, например, запрещать пение в церкви Богогласника перед богослужением и после него? Почему отменять крестные ходы по солнцу, зачем выбрасывать старые иконы, к которым народ привык, которые составляют для пего неприкосновенную святыню? и т. п. Конечно, нельзя вводить в богослужение всех обрядов, к которым привыкли упорствующие, ибо это может показаться не снисхождением, а уступкой или – лучше – поблажкой упорствующим. Многим обрядам сами упорствующие не придают особенного значения, не обращают внимания, на их изменение. Не зачем вводить такие обряды. Некоторые униатские обряды несогласны с духом православного богослужения, и потому не должны быть вводимы в употребление. Можно и даже должно употреблять то, что не противоречит духу православия, что признается упорствующими важным, что могло бы привлекать их в церковь. Пение, наприм., Богогласника в церкви должно быть везде. Народ любит и желает петь в церкви. Но он не может петь, потому что не знает церковных песнопений, а если какое песнопение и знает, то не хорошо его понимает. Пение Богогласника, стихотворная речь которого вполне понятна народу, напевы которого несколько приближаются к напевам народным, будет удовлетворять желанию народа петь в церкви. Не может быть препятствием к пению в церкви Богогласника то обстоятельство, что его напевы не совсем похожи на церковные напевы. Святые отцы употребляли в церкви не только установившиеся напевы, но и напевы вновь появляющиеся. Известно, напр., что, когда еретик Армоний придумал особое приятное пение, которым привлекал слушателей к своему лжеучению, то святой Ефрем Сирин ввёл такой же напев в сирской церкви, чтобы верующие и у себя в храмах слушали приятное пение. Равным образом и святой Иоанн Златоуст³⁷¹ перенял церковный напев у ариан, когда они своим папевом стали увлекать в свою ересь многих православных³⁷².

Если православно-русский миссионер будет действовать таким образом, т. е., если он будет уважать религиозное убеждение упорствующих, будет снисходительно относиться к некоторым особенностям этого убеждения, если в то же время, говоря о предметах религиозных, он будет ставить упорствующих перед лицом Евангелия, Евангелием будет доказывать истинность слов своих, то он в конце концов убедит упорствующих в том, что православие не схизматическая худшая унии и католичества вера, но единая истинная вера, – та самая вера, которую проповедал Христос Спаситель и Его апостолы.

Такая деятельность православно-русского миссионера будет отличаться от теперешней деятельности тем, что она не будет побуждать упорствующих к принятию чего-либо нового, постороннего для них, но будет побуждать их придерживаться того, чего придерживались предки.

Упорствующие, как люди неразвитые, отличаются консерватизмом, стремлением придерживаться того, чего придерживались предки их. Чтобы убедить упорствующего к принятию чего-либо, нужно прежде всего убедить его в том, что он, соглашаясь принять предлагаемое, не принимает ничего такого, что было неизвестно его предкам. Указываемая деятельность православно-русского миссионера будет прежде всего убеждать упорствующих именно в том, что они, принимая православие, соглашаясь войти в общение с людьми русскими и удаляясь от поляков, не изменяют своей вере и народности, не принимают чего-либо неизвестного их предкам, по, напротив, принимают ту веру, какую исповедовали их предки, входят в общение с тем народом, с которым предки их всегда были в общении, удаляются от народа, от которого предки их всегда удалялись. Указываемая деятельность православно-русского миссионера будет стремиться не заводить в Холмском крае православие и русскую народность как нечто новое, – православие и русская народность в Холмском крае существует ещё от лет древних, – а только восстановить, поднять в упорствующих ослабленное поляками сознание русской народности и православной веры, как исконной веры предков. Она не будет говорить упорствующим: будьте русскими, примите православие – веру русских, но всегда будет твердить им: вы люди русские, вернитесь к православию, ’ исконной вере вашей, всегда содержимой всеми русскими людьми. Проектируемая деятельность православно-русского миссионера будет отличаться от теперешней деятельности ещё тем, что она будет сообщать упорствующим сведения не безразличные и посторонние для их убеждения, но такие, которые прямо касаются ихнего убеждения, самых жизненных вопросов упорства, – будут говорить о том, что составляет центр упорства, предмет постоянных дум и надежд упорствующих; миссионер мало-по-малу будет доказывать ложность внедрённой в упорствующих поляками мысли, что они люди и по вере и по народности совершенно чуждые русским, раскрывая, напротив, что они люди русские, чуждые полякам, что православная вера русских есть исконная вера их предков, единая истинная их вера. А так как мысль, что упорствующие и по вере, и по народности чужды народу русскому, составляет, как мы говорили, главную основу упорства, то понятно, что указываемая деятельность, разрушая эту мысль, будет разрушать основу, центр упорства. С разрушением же основы, центра упорства падёт всё здание упорства.

Μ. Кобрин

(Окончание следует).

(Замечания на книгу Ивана Усова – «Церковь Христова временно без епископа» – миссионеров: священника С. Шалкинского К. Картушина).

Кн. Усова. 5. И враги старообрядческой церкви свидетельствуют, что она православна.

Новообрядец. Всяк сам себя хвалит. Вы говорите, что у вас, старообрядцев, содержится православная вера, что корабль вашей церкви цел и не повреждён ничем. Но ведь так и все говорят о себе. А наша православная церковь признаёт вас раскольниками, еретиками второго чина, за то, что вы не слушаете её.

Старообрядец. Действительно, если бы только мы сами свидетельствовали о себе, свидетельство наше могло бы быть в сомнении. Но в настоящем деле, т. е. в том, что старообрядческая церковь не имеет никаких ересей, свидетельствуем не только мы, но и сами враги наши. Они до сих пор не указали и указать не могли никакой ереси в ней. Мало этого, даже без всякого принуждения и просьбы с нашей стороны, свидетельствуют и доказывают, что старообрядцы не имели и не имеют ни малейшей ереси. Так, например, сама русская церковь дозволила и даже благословила употреблять своим чадам единоверцам все те книги, обряды, обычаи, предания церковные и верования, которые содержит и употребляет старообрядческая церковь, и содержанием которых она собственно и отличается от новообрядцев. Таким образом, сама новообрядческая церковь доказывает самым делом, что старообрядцы в своих обрядах не имеют ни малейшей ереси. А о двоеперстном сложении сам Синод говорит, что оно „очень изрядно“ (Увещание стр. 54), и что старообрядцы „не соединяют с ним никакого неправого мудрования“ (пред. к псалт.). Но, быть может, старообрядцы, хотя в преданиях церковных и ничуть не погрешают, но в догматах веры, евангельских истинах, её правилах святособорных погрешают? Нет. И в этом они не погрешают, и сие свидетельствует опять сама ваша новообрядческая церковь. Вот что именно говорится в „Увещании“ старообрядцам, изданном по благословению самого Синода: „скажите вы, именующиеся староверы! вопрошает вас св. Христова церковь: скажите, почто вы от нас отлучаетесь? Вы в единого Бога во св. Троице славимого веруете так, как и мы; вы Спасителя мира Господа нашего Иисуса Христа исповедуете так, как и мы; вы священное Евангелие и святые вселенские и поместные соборы за правило веры и благочестивого жития почитаете так, как и мы; вы ожидаете воскресения мёртвых так, как и мы; вы содержите, что имеет быть награждение благим и наказание злым так, как и мы. А в сих членах содержится вся сила веры“ (Увещ. стр. 35–36). Так говорила ваша церковь о старообрядцах через сто лет после разделения церкви при Никоне. Но не изменила ли веру христианскую старообрядческая церковь в последующие времена? Нет, не изменила. Через сто двадцать лет после издания этого „Увещания“, именно в 1885 году, целый собор новообрядческих архипастырей буквально повторил от имени церкви выше приведённые наши слова (см. Деян. Казанск. собора).

Таким образом, по свидетельству самой вашей новообрядческой церкви, старообрядцы никогда и ни в чём не содержали никаких ересей; как в самой силе веры, так и во всех преданиях церковных, они вполне православны, и значит корабль старообрядческой церкви крепок, цел и ничуть не повреждён. Нечего и говорить, что, пребывая в такой церкви, можно вполне достигнуть вечного блаженства.

Если старообрядцы содержат православную веру, то само собой разумеется, что они слушают церковь Христову, потому что она заповедала только такую веру содержать. А если не слушают, то не церкви Христовой, а еретиков, или церкви еретической. Это подтверждают и сами ваши архипастыри. Высокопреосвященный Никифор, архиепископ астраханский, глаголет: „Вы (старообрядцы) церкве, учащей вас догматам святой веры и законам всемогущего Бога, без коих никто спастися не может, веруете и повинуетесь; учащей же и по всеобщему согласию показующей вам некоторые предания, как то: сложение перстов, глаголание аллилуиа, и иная маловажная, не хощете ни повиноваться, ни верить. Кому же вы в сём верите? Макарию (митрополиту московскому) и его собору (стоглавому)“ (Кн. Никифора астрах. ответы на 15 вопр., стр. 324).

И коротко, и ясно, и справедливо. Старообрядцы слушают, веруют и повинуются церкви во всём, без чего никто спастися не может. А не хотят „ни повиноваться, ни верить“ лишь в маловажных вещах: в сложении перстов, глаголании аллилуиа, и то не древней церкви, а вашей послениконовской, новообрядческой. Древней же дониконовской святой церкви они и в этом случае повинуются; верят и повинуются Макарию митрополиту московскому и стоглавому собору, как представителям православной церкви и выразителям её учения. Такое свидетельство о старообрядцах дают архипастыри вашей церкви.

ЗАМЕЧАНИЕ.

Св. Василий Великий в 1-м правиле своём говорит: „Еретик есть иже верою чужд, а иже по некоемому незнаемому вопрошению, сей есть раскольник“, т. е. кто отделился от православной церкви из-за вопросов „незнаемых“, не обсуждавшихся, по причине их маловажности, на соборах, тот раскольник. Так как раскольники русской церкви, ложно именующие себя старообрядцами, отделились от св. церкви, по сознанию Усова, из-за маловажных вещей“, то справедливо и называются раскольниками. Усов говорит, что и „враги“ свидетельствуют о том, что раскольники „не имеют никаких ересей“. Позволительно спросить Усова: о каких раскольниках „свидетельствует наша церковь? Ведь раскольники, именующие себя старообрядцами, разделяются на десятки враждебных друг-другу толков, из коих главные три: беглопоповцы, беспоповцы и самые младшие по времени возникновения – австрийцы. Так о каком же из этих трёх толков, или упований говорится в „Увещании“? Чтобы решить этот вопрос, обратим внимание на то, когда было написано „Увещание“ и к кому оно относилось. Из „предисловия к читателю“ „Увещания“ мы видим, что оно написано в 1765 году, т. е. за 80 лет до явления в мир „австрийской церкви“. В „Увещании“ читаем: „ ...Посмотрите вы на самих себя, до какого бедного состояния вы себя довели. Ревнуя по седми просвирах, и одной просвиры не имеете. И потому остаётесь без Святого причастия, без небесной пищи, без подкрепления душевного, гладни, унылы, жалки“... Сие церкви к вам увещание“ (стр. 82). Из этих слов „Увещания“ видно, что оно имеет в виду беспоповцев, а не австрийцев и даже не беглопоповцев. Если Усов придаёт словам „Увещания“ такое значение, что на нём зиждет всю свою веру „в неимении ересей“, то должен признать, что и беспоповцы так же православны, как и австрийцы; и что у беглопоповцев, которым отвечал преосвященный Никифор, корабль также крепок и прочен, и что, пребывая и на их корабле, „можно вполне достигнуть вечного блаженства“. Но этого Усов не признаёт однако: и беспоповцев и беглопоповцев он признаёт за еретиков.

Нет, г. Усов, ни один из раскольнических кораблей: ни беспоповщинский, ни беглопоповщинский, ни австрийский не могут быть признаны прочными и крепкими: „идеже бо несть истины, тамо ни твердости, но яко гнилая риза раздирается, и яко же старая и ветхая, аможе аще торгнеши ю, дерется“ (Мар. л. 485 об.). История русского раскола вполне доказала справедливость этих слов; корабль раскольнической церкви, как гнилая риза, разодрался на несколько частей, да и теперь каждая из этих частей делится всё на более и более мелкие части, „прение между ними“ никогда не прекращается. И австрийская церковь, просуществовав 16-ть лет, разделилась на две враждебные части – окружническую и противоокружническую и также с разными партиями и теперь окружники, к которым принадлежит Усов, накануне разделения из-за еретического учения Швецова и по другим вопросам... Где же тут прочность и крепость? Но Усов возразит, что, несмотря на всё это, „Увещание“ говорит о содержании нами той же веры, какую содержит и ваша церковь. С этим не спорим, но тем не менее считаем вас справедливо раскольниками. „Еретики, говорит блаж. Августин, ложно мудрствуя о вере, символе и о Боге, нарушают саму веру, а раскольники неправедными своими толками отторгаются от братской любви, хотя веруют тому же, чему и мы“ („О вере и символе“ гл. 10). Вы же именно неправедно и толкуете, что св. церковь не имеет права исправлять ошибки богослужебных книг, что она не имеет права вводить новые обряды и обычаи и т. д., вы и отделились-то от св. церкви, порвали братскую любовь только по причине такого неправильного толкования. О подобных вам отступниках св. Василий Великий говорит: „Если и вопрошают их о вине неукратимые и непримиримые сея брани, они ответствуют, что псалмы и образ песнопения по обычаю, у нас содержимому, переменены, и иное сему подобное, чего надлежало бы им стыдиться“ (посл. 204 к Неокесар.).

Усов же и говорит, что содержанием неисправленных книг и обрядов они, раскольники, и отличаются от православной церкви, т. е. отделились от православной церкви из-за обрядов, хотя и знают, что, по учению св. Василия Великого, „срамно есть из-за обрядов ратоватися“.

Но отеческое писание не позволяет согласиться с мнением Усова, что будто бы раскольники отличаются от православной церкви только содержанием обрядовых особенностей. Нет – раскол от ереси слишком недалёк и имеет всегда нечто общее. „Между ересью и расколом, по моему мнению, говорит бл. Иероним, то различие, что ересь состоит в низвращении догмата, а раскол также отлучает от церкви по причине несогласия с епископом. Следовательно, эти две вещи по происхождению могут казаться различными в известных отношениях: но в основании нет раскола, который бы не имел чего-либо общего с какою-либо ересью по восстанию против церкви (толк. на 3 гл. посл. к Титу). Раскольники, именующие себя несправедливо старообрядцами, отделившись от православной церкви, провозгласили, что на свете не осталось ни одного истинного епископа, что все „архиереи – не архиереи“, что церковь Христова может быть и без них. Но такого учения – об уклонении в ересь всех епископов православная церковь никогда не имела, не учила она, что церковь Христова может быть без них, – так учат только раскольники и раньше учили еретики стригольники, – это и есть первое отличие раскола от православия. Оставшись без епископов, раскольники лишились возможности совершать все седмь церковных таинств и стали по необходимости учить, что церковь Христова может быть и без седми церковных таинств; православная же церковь всегда учила и учит, что в церкви Божией не две точию тайне, но все совершенно седмь, их же св. церковь всегда употребляет (Велик. катих.). Это второе отличие православной церкви Христовой.

Св. православная церковь всегда учила и учит, что священники без воли епископа своего да не творят ничтоже (39 пр. св. апост. 43 пр. Карф. соб.), а раскольники учили и своими делами показали противное, за что и подлежат проклятию (6 пр. Гангрск. соб.).

Св. церковь учит, что клирик-еретик, принятый в общение с св. церковью через миропомазание, признаётся мирянином (Кормч. л. 293 об.), а раскольники таких лиц считают иерархами.

Православная церковь учила и учит, что два или три епископа да поставляют епископа (1 пр. св. апостол 4 пр. 1 вс. соб. и др.), а раскольники и это учение не считают для себя обязательным. Православная церковь учит, что „смотрительные“ случаи не должно вводить в церковный закон (толк. на 19 пр. 1 вс. соб. и кн. Ннк. Черног. Тактиков, л. 156 об.), а раскольники и основали свою иерархию на таких частных „смотрительных“ случаях. Но не достанет времени перечислить всё то, чем отличается раскол от православной церкви и в „вещах“ далеко не обрядовых.

Если бы раскольники, вполне соглашаясь с учением православной церкви, содержали, с её благословения, излюбленные ими книги и обряды, то они и не были бы раскольниками, а чадами св. церкви, как единоверцы, которые употребляют одинаковые с раскольниками обряды, но не содержат раскольнических „верований“, в чём Усов оклеветал их.

Нам остаётся сказать несколько слов о двуперстии и стоглавом соборе. Усов сказал, что „Синод“ назвал двоеперстие „очень изрядным“. Правда. Но та же св. церковь, выразителем учения которой является св. Синод, учит, что „один и тот же обряд, и старый, и новый, может быть и православным и неправославным, смотря по тому, с правой или неправой мыслью, для выражения православного или неправославного учения он употребляется: один и тот же обряд может быть и дозволенным, и недозволенным к употреблению, смотря по тому, с благословения, или в противление церкви он употребляется. Ваши предки, начинатели раскола, огласив еретическими новоисправленные обряды, уже сим самым дали повод к подозрению, что сами они соединяют неправое учение со своими так называемыми старыми обрядами: некоторые из них действительно держались неправославных учений о Святой Троице и воплощении Сына Божия“ (Деян. Каз. соб. в пастырском воззвании). „Что касается в частности двуперстия, то усматривать в нём неправославное значение располагало православных писателей то обстоятельство, что с сим двуперстосложением действительно соединяли противные православию понятия не только первоучители раскола: Аввакум, Лазарь и другие, державшиеся еретических мнений о Св. Троице, но и многие из их последователей (как, например, составитель „Поморских ответов“ Андрей Денисов и в недавнее время учредитель Белокриницкой иерархии, инок Павел), учившие, что в двуперстном сложении, при образовании Святой Троицы великим и двумя последними перстами, второе лице, т. е. Сына Божия надлежит разуметь нага от воплощения, каковое учение содержат многие старообрядцы и доселе“ („изъяснение“ св. синода). Если и Усов разделяет учение Павла Белокриницкого о значении двуперстия, то о нём нельзя сказать, что он не соединяет с двуперстием никакого неправого мудрования.

„Мы верим и повинуемся, говорит Усов, митрополиту Макарию и Стоглавому собору“ – может быть, но только „на словах“, на деле же раскольники во многом не последуют Стоглавому собору. Например, Стоглав повелевает вдовым священникам и диаконам в мирских церквах не служить (гл. 77–78), а раскольнические вдовые священники и диаконы невозбранно служат в мирских церквах.

В 9 гл. Стоглава повелевается в „верую во единого Бога“ – в 8 члене „едино глаголати или Господа или истинного“, а раскольники такое чтение считают великим нечестием.

42 гл. Стоглава свидетельствует, что троение аллилуиа есть обычай древнейший сравнительно с „сугубой аллилуией“, а раскольники считают тройное аллилуиа нововводством патр. Никона.

Стоглавый собор свидетельствует, что св. церковь имеет право изменять даже постановления соборные (гл. 79) и заповедует исправлять богослужебные книги (гл. 5, вопр. 5, гл. 27 и 28), а раскольники и отделились от православной церкви только из-за этих, заповеданных Стоглавом, исправлений.

Можно было бы и ещё указать несколько примеров непоследования раскольников Стоглаву, но считаем достаточным и указанных.

Правда, 31 глава Стоглава повелевает молиться двуперстно, но ведь двуперстий много, раскольники же принимают только одно, именно с наклонением великосреднего перста. А такому ли перстосложению научает Стоглав? „Два перста имети наклонена, а не простёрта“, говорится в Стоглаве, чему раскольники не последуют. Не принимают они и учения Стоглава о значении трёх, сложенных вместе, перстов, так как по Стоглаву должно для изображения на себе крестного знамения и благословения слагать „два долные (по другим спискам „долгия“), а третий верхний к долнима перстома. Тоже согбение персту толкует: преклонь бо небеса и сниде нашего ради спасения“. Раскольники же сошествие Сына Божия знаменуют согбением не верхнего, а великосреднего перста. Наконец, не исполняют раскольники и повеления Стоглава „возлагати“ персты „на чело, таже на перси сииречь на сердце, и потом на правое плечо тоже на левое плечо“. Только такое изображение и есть по Стоглаву „истинное воображение крестного знамения“.

Раскольники же требуют, чтобы непременно с чела персты переносились на чрево, а не на перси. Следовательно, и в данном случае раскольпики являются нарушителями учения Стоглавого собора, а не последователями. А кто нарушает известное учение, тот и не повинуется ему.

Кн. Усова. Беспоповец. Ты доказал очень хорошо, что церковь не стены и покров, но вера и житие, и что та церковь права – как корабль крепкий, которая содержит православную веру. Всё это ты доказал прекрасно и нас оправдал совершенно. Мы, беспоповцы, содержим правую веру и предания церковные; значит мы вполне правы, и корабль нашей церкви крепкий, не дырявый.

ЗАМЕЧАНИЕ.

Как показано было нами в предыдущем замечании, слова увещания были обращены к беспоповцам, и они-то именно и названы содержащими правую веру во Св. Троицу. Если церковь Христова состоит из одной только правой веры, как учит Усов, то, конечно, беспоповец прав. Вера, обряды, обычаи и книги богослужебные у всех раскольников одни и те же. Поэтому, признавая своё общество „пребывающим в церкви“, Усов должен признать таковыми же и все раскольнические общества. Но согласится ли он с этим?

Кн. Усова. Старообрядец. Нисколько не оправдывает вас учение святых отец о церкви, что она есть вера и житие. Ибо ваша беспоповская община содержит о многих существенных предметах веры совершенно превратное и искажённое учение. Так, например, у вас мнение о богослужении, таинствах, священстве и о многом другом основано не на учении о Христе, а на учении об антихристе. У вас спросишь, например, почему вы не имеете таинства тела и крови Христовой, о чём сам Спаситель сказал: „аще не снесте плоти Сына чоловеческого, ни пиете крови Его, живота не имате в себе (Иоан. зач. 23)? Вы на это обыкновенно отвечаете, что антихрист устроил так, чтобы не было таинства причащения, и потому можно спастись без него. Если бы не было антихриста – не существовало бы и вашей беспоповской общины, и вы не имели бы никакого оправдания: вся сила оправдывания вашего положения заключается в антихристе. Посему-то ваши наставники употребляют все усилия, чтобы найти антихриста, хотя в чём-нибудь: одни из них признают, что антихрист есть пастыри новообрядческой церкви, другие говорят, что антихрист есть имя Иисус, иные утверждают, что антихрист есть отступление в ересь и проч. и проч. Сколько вы выдумали антихристов, чтобы оправдать своё жалкое положение без священноначалия, таинств и богослужения. Но виновником такого вашего плачевного состояния не антихрист, а вы сами, ваша собственная гордость. Вы не желаете исполнять правил, требующих принимать присоединяющихся от ереси священнослужителей в их степенях: вот истинная причина вашего несчастного положения.

Сваливая свою вину на антихриста, вы приняли о нём мнения, совершенно противоположные учению святых отец. Святые отцы учат, что антихрист будет человек, родится от еврейского рода, будет царствовать только три с половиной года (кн. о вере, гл. 30, толк. апост. л. 549). А вы учите, что антихрист не человек, а отступление или множество людей, содержащих заблуждения. Не говорю уже о многих других погрешностях и заблуждениях вашего общества. Таким образом у вас вера православная и учение св. отец искажено, отчего и корабль вашей церкви оказывается дырявым.

ЗАМЕЧАНИЕ.

Как беспоповцев не оправдывает учение о церкви, так равно не оправдывает оно и австрийцев, ибо и они „содержат о многих существенных предметах веры совершенно превратное, искажённое учение“. Беспоповцы остались без священства и таинств потому, что признали пастырей православной церкви служителями антихриста, и австрийцы до издания Окружного послания учили, что православная церковь под именем „Иисуса“ верует во иного Бога – антихриста; такое мнение и до сих пор содержат неокружники. Но допустим, что Усов не разделяет такого мнения. Почему же общество, к которому он принадлежит, столько лет не имело ни трёхчинной иерархии, ни седми таинств церковных? Потому, что по его учению, со времён патр. Никона все епископы единовременно уклонялись в ересь. Где же в Писании сказано, что все епископы могут впасть в ересь? Где сказано, что церковь Христова может быть без седми таинств? Кто из св. отец учит, что ересь (как врата адова) может победить церковь Христову и лишить её и епископов, и полноты таинств? Никто из св. отец так не учил: это учение новое, раскольническое, „его же святии отцы не предаша нам“. Странно как-то звучат в устах Усова, – только что перед тем доказывавшего возможность существования церкви без иерархии, которая и не входит будто бы в состав церкви, а находится вне её (на корабле), – обвинения беспоповцев в том, что они не имеют священства. Неужели оно нужно? неужели без него не может быть истинной („не дырявой“) церкви? Если может, то правы и беспоповцы, если же не может, то до сих пор Усов говорил неправду. Он причину плачевного положения беспоповцев усматривает в том, что они не принимают еретиков священнослужителей в их степенях. Но кто же у них может принять? Неужели простец может принять в сущем сане еретика священнослужителя? Что-то несообразное говорит Усов, да ещё уверяет, будто бы так поступать требуют правила! Какие же, например? Потом. Пусть Усов кстати ответит: какой св. отец учил, или какое правило требует, чтобы таинство рукоположения совершалось не в Христовой церкви, а в сонмище еретическом, из которого бы церковь, чтобы не лишиться священства, и заимствовала священнослужителей? Если бы не было антихриста, – не существовало беспоповщинской общины, говорит Усов. „Если бы не было еретического священства, были бы и вы беспоповцы: всё спасение ваше в еретиках“, в праве ответить Усову и беспоповец, и прибавить: „врачу исцелися сам“.

(Новая раскольничья книга в защиту австрийского священства).

Начётчиками австрийского толка много написано книг в защиту своего священства,³⁷⁴ но, по убеждению самих защитников, все раскольнические писания не доставляют уверенности в истинности австрийской иерархии, а потому и пишутся новые книги в защиту лживого священства. Австрийские раскольники повторяют то, что в своё время делали ариане в защиту своей ереси. Св. Афанасий Великий, по поводу их много-писания, говорит: „Кто, видя, как они распространяются в своих изложениях веры и в оправданиях касательно того, в чём обвиняют их, не усмотрит, что они сами на себя произносят суд, и с намерением пишут много, чтобы неумеренным любочестием и своим многословием привлечь людей простых и прикрыть свою ересь“ (Твор. св. Афан. Великого. Часть 3-я; стр. 136).

Чтобы прикрыть свои неправые понятия и увлечь в раскол людей простых, с этой целью и написана новая книжка с таким заглавием „О посланничестве митрополита Амвросия и о занятии им старообрядческой белокриницкой епархии. Состав. старообрядч. епископ Иннокентий (Ив. Усов). Черновцы. 1904 г.“ Книжка имеет 69 страниц. Подобно другим сочинениям Усова, она излагается в форме собеседования старообрядца с миссионером. Миссионер является в беседе до того слабым собеседником, что ни вопроса поставить, ни ответа дать не может старообрядцу, а только своими речами дает последнему тему для высказывания своих мнений.

Книга начата „Предисловием“ (стр. 3), и закончена „Дополнением от издателей“ (стр. 68 и 69.). Книга разделяется на два отдела: 1-й – О посланничестве митр. Амвросия (11 глав – с 6 по 35 стр.); 2-й – На каком основании митр. Амвросий занял Белокриницкую епархию? (9 глав – с 36 по 68 стр.).

Для ознакомления читателей с содержанием и характером этого сочинения, я дословно выписываю предисловие и первую главу из книги и затем разбираю содержание их.

„Предисловие. Сколько употребляют напрасных усилий и способов миссионеры господствующей церкви, а с ними и многие вожаки беспоповцев для оправдания своего горького положения – своего противо-канонического и потому преступного отношения к старообрядческой иерархии, которую они несправедливо признают незаконной и самозванной! Они всячески чернят и хулят эту иерархию, а особенно главного члена её – митр. Амвросия, стараясь найти за ним всевозможные преступления, которых он не совершал, обвиняя в том, в чём он не виновен и нередко ставя в вину то, что не есть преступление, а один лишь софизм, или „пустая и нелепая придирка со стороны обвинителей“.

К числу таких мнимых преступлений, обвинений, или придирок принадлежит и вопрос о посланничестве митр. Амвросия и о занятии им белокриницкой епархии. Этот вопрос, или придирка повторяется миссионерами на разные лады чуть ни на каждой беседе и почти во всякой миссионерской брошюрке.

В виду всего этого, настоящий труд преосвященного Иннокентия, разносторонне рассматривающий и убедительно решающий этот вопрос, является не только не лишним, но и положительно необходимым в деле полемики относительно старообрядческой иерархии“ (стр. 3).

Из этого предисловия видно, что сочинение имеет первую цель – обличить миссионеров и „вожаков беспоповского раскола“ за противо-каноническое и преступное отношение к старообрядческой иерархии, которую они якобы несправедливо признают самозванной и незаконной.

Ревнители – австрийского священства находят, что дело выполнено блистательно: „настоящий труд преосвящ. Иннокентия, пишут они, разносторонне рассматривающий и убедительно решающий этот вопрос, является не только не лишним, но и положительно необходимым в деле полемики относительно старообрядческой иерархии“.

Судя по этим словам, можно предполагать, что эту похвальную рекламу не сам автор написал в похвалу себе, а его почитатели, а потому на книгу можно смотреть, как на общий голос некоторых ревнителей австрийского священства, издателей книжки. Правда, в словах их проскальзывает то назойливо-тревожное сознание, что и этот труд не лишний ли? не бесполезный ли? не бездоказательный ли, подобно прочим трудам защитников австрийщины?

Содержание книги: 1) „О посланничестве митр. Амворсия“· Глава 1. «Вступительный разговор».

„Старообрядец однажды спросил миссионера: в силу каких святособорных правил ваша именуемая православная церковь признаёт нашу старообрядческую иерархию самозванной: членов её – епископов, священников и диаконов считает простецами – самозванцами, не имеющими на себе никакого священного сана? Это потому более представляется странным и непонятным, что, как известно, она признаёт действительной иерархию не только еретиков второго и третьего чина, каковы, например: армяне, несториане и проч... но даже и на католиках, которых теперешняя греческая церковь признаёт еретиками первого чина, согласно правил и практике древней православной церкви. От сих еретиков если кто епископ или священник обратится к вашей церкви, она принимает в сущих санах; а если кто от старообрядцев присоединится к ней, хотя бы и епископ, она всегда принимает не иначе, как мирянином и, если потребуется, рукополагает вновь в священный сан. Такое отношение вашей церкви к старообрядческой иерархии обязывает вас решить рождающийся отсюда вопрос, только что предложенный мной: на основании каких свято-церковных правил ваша церковь признаёт старообрядческую иерархию, или священноначалие незаконным и самозванным, а членов её простецами и самозванцами?

Миссионер. Много есть за вашей незаконной, лживой, безблагодатной, австрийской иерархией вин и преступлений, так много, что и пересчитать трудно. Первый ваш митрополит Амвросий, от которого ведёт начало ваше раскольничье священство, столько преступил священных правил и притом так грубо и дерзко, что и выразить невозможно“ (стр. 5.).

Этот „вступительный разговор“ развивает ту мысль, что последователям австрийского священства обидно, сравнительно с другими еретиками, что православная церковь признаёт их иерархов простыми мирянами, а потому они считают такое отношение к себе несправедливостью. В виду этого и поставлен вопрос: „на основании каких свято-церковных правил ваша церковь признаёт старообрядческую иерархию, или священноначалие незаконным и самозванным, а членов её простецами и самозванцами?“ Как вопрос существенно важный, старообрядец в одной речи повторил его дважды, – а в уста миссионера вложил в ответ на этот вопрос одни пустые слова. Не то бывает на действительных беседах. При решении этого вопроса нам прежде всего необходимо бывает обратить внимание на положение в церкви каждого члена, по учению св. отец; когда мы выясним это положение, тогда само-собой получится решение данного вопроса.

По определению Малого Катехизиса: „Церковь есть собрание верных божиих, во имя Господа нашего Иисуса Христа соединенных во исповедании веры и апостольстем учении, во всём мире, яко удов во едином теле Христове, под единою главою единаго Господа нашего Иисуса Христа, и в повиновении подобающем обретающихся“ (Мал. Кат. Слож. 9; стр. 32). По выяснении этого положения на основании прав. св. ап. 1, 31, 39; слов св. Игнатия Богоносца в первом послании к Траллианам (посл. к Трал. стр. 7 на об. и 9 об. Киев. 1888 г.); в послании к Смирнянам (стр. 27 об.); учения священномуч. Киприана в 69 послании (Прав. догм. Богосл. митр. Макария, том 2, стр. 201); св. Иоанна Златоуста, (Маргар. житие св. И. Злат. лист 154 об.); св. Григория Богослова (Твор. св. Григ. Богосл. часть 3. Москва 1889 г. Слово 32. стр. 117); Константина Арменопула (кн. 1; лист 18 об.); Гангрского собора правила 6; Василия Великого прав. I. (Кормч. трёх-томовая стр. 152); Препод. Никона Черногорца (Тактик. преп. Никона Черногор. печ. в Почаеве 1795 года, слово 23; лист 41 об.); Апост. Толкового (печ. в Почаеве 1784 году лист 548 об.), – становится очевидным, что раскольники-старообрядцы, не находясь „в повиновении подобающем“ в составе церкви, не только отлучены от церкви и их священнослужители обнажены благодати и прокляты, но они не имеют и благодатных даров на служение церкви и сообщают своим служением не благословение Божие, а проклятие. К этому безблагодатному и проклятому обществу старообрядцев-раскольников принадлежат и основатели австрийского священства. Кто они? Это были бродяги раскольники. История Белокриницкого священства Субботина, исследованиями коего пользуются и сами защитники австрийского священства, сообщает:

„Переселение старообрядцев с Чёрного моря последовало в течение зимы 1783 года: переселилось десять семейств, и кроме того пять иноков и трое „бурлаков, или холостых молодцов“ (стр. 82). В 1784 г. они поселились в урочище Варница, где был ключ, вода которого, имела белый цвет, от чего и само это урочище получило название Белая-Крыница, около этого источника раскольники устроили своё селение – Белая-Криница и в лесу самовольно устроили монастырь. через пять лет этот монастырь правительством был закрыт, но раскольники самовольно перенесли его в своё селение (стр. 85–87). Около 1830 г. в этот монастырь пришёл инок Алимпий, полтавской губернии, мещанин посада Крылова, Афанасий Зверев (стр. 96). через пять лет после того сюда же явились Павел и Геронтий. Инок Павел (Пётр Васильев Великодворский) был уроженец валдайской подгородной слободы, заселённой по преимуществу ямщиками и известной под названием Зимогорского яма. Отец его, старообрядец, служил здесь писарем в волостном правлении: Пётр был старшим из пяти сыновей“ (стр. 56).

Геронтий, в мире Герасим Исаев Колпаков, крестьянин сельца Ермолова, Московск. губ. Серпухов. уезда (стр. 69–70).

Павел и Геронтий явились в Белокриницкий монастырь, чтобы добыть себе паспорта австрийские для путешествия на восток. Для приобретения паспортов нужно было, по принятому обычаю, Павла и Геронтия зачислить на имя каких-нибудь умерших липован³⁷⁵ и вот Павел называется Афанасием, сыном бывшего боташанского купца Василия Федотова, а Геронтий – сыном некоего умершего белокриницкого жителя Левона Белого Дворник (главной начальник селения, то же, что сельский староста), дьяк³⁷⁶ Киприан Тимофеев (впоследствии митр. белокр. Кирилл) и старик Иван Поляков поручились в Думении, что эти Федотов и Левонов их природные липоване, и объяснив, что они имеют намерение сходить в Иерусалим на поклонение гробу Господню, просили дать им свидетельство на получение паспорта сроком на один год (стр. 98). Обман не удался, потому что молодой липован Дей Парамонов донёс, что Павел и Геронтий беглые из России калугеры³⁷⁷, а потому паспорта не были выданы им (стр. 98–99).

Когда нужно было освидетельствовать имущество, которого у монастыря не было, все жители, предварительно уговорившись, собрались с своими наличными деньгами, и когда комиссия должна была приступить к проверке монастырских сумм, вручили их настоятелю, который в свою очередь передал их комиссару; принесённых липованами денег оказалось 6.000 левов серебром. Комиссия пересчитала их и возвратила Геронтию, а он, согласно обещанию, вручил их немедленно владельцам, всё это время сокровенно сидевшим в особой комнате (стр. 157). Так старообрядцы общими силами обманули начальство!

Но верх бесстыдства в сплетении всякого рода лжи составляют показания двух пресловутых иноков Павла и Алимпия о 10.000 левов якобы пожертвованных ими Белокриницкому монастырю. Вот какую сказку сочинил о себе инок Павел: „Я называюсь Павел Васильев, сын Василия Федотова, родился в Молдавии, в Баташанах; около 40 лет, старо-греческого закона. По смерти отца моего 1818 года, пришёл в Буковину, поступил в Белокриницкий монастырь иноком, в котором по сие время живу. Отец мой. покойный Василий Федотов (так как по нашему закону из имени отца моё имя происходит), родился в Белой Кринице и был здешний подданный, и уже более 40 лет как отсель перешёл в Молдавию, там женился и занимался Торговым промыслом, и в 1818 году помер (до 1818 г. от 1783 г. прошло только 35 л.; 1783 г. пришли первые поселенцы в Белую Криницу, а Павел пишет, что его отец более 40 лет, как ушёл из Белой Криницы, т. е. за пять лет до существования селения Белая Криница). Таких здесь рождённых и в Молдавии значительною торговлей занимающихся липованов и теперь есть очень много. О том, имею ли действительно имение, прошу спросить здешнюю громаду, которая моего покойного отца и его имение совершенно знает, и может подтвердить, что я действительно от оного 5.000 левов серебром в наследство получил, и эту сумму 13 сентября 1843 года здешнему липованскому монастырю подарил, будучи членом сего монастыря“.

Показание Алимпия отличалось ещё большей наглостью, – он утверждал, что отец его, Савва Милорадов, умерший в 1837 году в Бессарабии, оставил ему в наследство даже 8.500 левов серебром, на что, впрочем, письменных документов у него – Алимпия Милорадова нет; а в подтверждение того, что он действительно получил в наследство деньги, из которых пожертвовал монастырю 5.000 левов, ссылался также на свидетельство местных липован (стр. 163–164).

При помощи обманов и лжи русские самозванцы, бродяги и устроили в Белой Кринице епархию; обманами и деньгами они из Константинополя сманили заштатного митрополита Боснийского Амвросия сделаться митрополитом всех старообрядцев. Амвросий согласился. „Относительно же отъезда из Константинополя все, и особенно сам Амвросий, были того мнения, что выехать он должен секретным образом, соблюдая всевозможную осторожность, даже под чужим именем, т. е. с фальшивым паспортом. Паспорт для Амвросия выправлен был на имя майносского казака-некрасовца (Карпа Карпова). „Назначено было одно великое здание, пишет Павел, заведение близ пристани, чтобы в одни ворота войти митрополитом, а в другие выйти казаком, прямо на пароход: что и учинено было с великим страхом и трепетом“ (Ист. Бел. свящ. т. I-й, стр. 254). Так самозванцами Павлом и Алимпием был посажен на пароход новый самозванец Карп Карпов – митр. Амвросий! Привезённый в Белую Криницу, митр. Амвросий, вторым чином – через миропомазание (т. е., помазанный маслом вместо мира; и тут обман!) с проклятием ересей, был принят в раскол.

„После „глухой“ исповеди Амвросия и после мнимого помазания миром, Иероним, по сказанию Павла, „отверз царские двери и объявил достоинство митрополита“, а потом и сам митрополит „выступил через царские двери во всём своём святительском облачении и, прием в руки трикирий и дикирий, стал благословлять народ“.

„Итак, чиноприятие совершилось: беглый раскольнический поп признал и „объявил“ беглого греческого митрополита в „достоинстве“, или, что тоже, в сане раскольнического архиерея, и сей последний „выступил“ перед народом, как признанный уже архипастырь раскольников, обладающий всеми принадлежащими ему правами, в силу которых и преподал своей новой пастве благословение – дикириями и трикириями!“ (Ист. Бел. иер. Субб. стр. 308).

Мы видим, общество старообрядцев, к которому пришёл Амвросий, не имело общения с православными епископами, было вне церкви, не имело даров Св. Духа и составляло общество бродяг лукавнующих, плутующих, обманщиков, самозванцев, состоящих под проклятием церкви, „о себе собирающихся“. И митрополит первый шаг ко вступлению в это общество начал с самозванства, отправляясь из Константинополя с паспортом и с именем казака Карпа Карпова. Происшедшая от этого общества иерархия незаконна, потому что основана не по правилам, а по проделкам лукавых людей. Так как пастыри этой иерархии не получили благодати священства от своего верховного пастыря, лишившегося священства с отречением от православной церкви при в вступлении в раскол, и сделавшегося мирянином, по свидетельству св. Василия Великого (1 прав.), а от мирянина ни один ставленник не мог получить никакой степени священства, поэтому все австрийские иерархические лица, как неимеющие никакой степени священства, а только именующие себя епископами, священниками и диаконами, суть самозванцы и простецы.

На замечание: почему церковь принимает еретиков 2 и 3-го чина в их санах – ответ находится в правилах Вселенских соборов – первого в 8; второго в 7 и шестого в 95-м.

К тому же нужно иметь в виду и другие правила и суждения св. отцов относительно непризнавания сана священного у отступников.

Прав. 2-е третьего Вселенского собора повелевает: „Аще же которые епархиальные епископы не присутствовали на св. соборе, и в отступлении прияли, или покусятся прияти участие: или, подписав извержение Несторию, перешли к отступническому сонмищу: таковым, по изволению св. собора, совершенно быти чуждым священства (Трехтолк. Кормч. 3 Вс. соб. пр. 2).

Это правило определяет быть изверженными перешедших к отступническому сонмищу.

Св. Никифор патр. Цареградский пишет: так как они (еретики) отрицаются того учения веры, в котором были рукоположены, то они должны отречься и от рукоположения и быть низложены, как иначе учащие... И другим образом оказываются они низложенными по божественным канонам, именно как составляющие сходбища и утверждающие слух царёв. Прав. 11 и 12 Антиох. собор. (Св. отца нашего Никифора исповедника слово в защиту прав. веры и св. икон. Богосл. вести. 1900 г. ноябр. стр. 131–133.).

Св. Афанасий Великий об арианах говорит: „И как уже сами они могут быть епископами, если поставлены теми, которые, по их же обвинению еретики“? (Твор. св. Афап. Вел. часть 3:24 послание о соборах, бывших в Аримине; число 13; стр. 107.).

И св. Василий Великий в послании к Никополитам пишет: „Я не признаю епископом и не причислил бы к иереям Христовым того, кто, на подрыв веры, возведён в предстоятели нечистыми руками“. Этот отрывок из послания был читан на седьмом Вселенском соборе, и председатель собора св. Тарасий сказал: „И я отвращаюсь от хиротонисанных с этой именно целью, то есть, на подрыв веры, в особенности же если были и православные епископы, от которых можно было получить хиротонию. Если же кто дерзнёт принять хиротонию от отлучённых еретиков по провозглашении соборного определения и единомысленного мнения церквей относительно православия, то подлежит низложению“.

Святый собор сказал: „это суждение справедливо“ (Деян. 7 Всел. соб. том 7-й 1873 г. Казань. Стр. 120–121).

Все раскольники дерзнули после соборного определения 1667 года принять в раскол митрополита Амвросия и, на подрыв церкви, получать от него хиротонию. Все эти хиротонии, как по словам св. Василия Великого, так и по словам отцов 7 Вселенского собора, отвергаются.

Василий Великий так рассуждает о таких людях: „Это – христопродавцы, а не христиане: полезное для них в сей жизни всегда предпочитают жизни истинной. Когда задумали приобрести эту пустую власть, присоединились к врагам Христовым; а когда увидели народ раздражённым, опять налагают на себя личину православия. Не признаю епископом и не причислю к иереям Христовым того, кто осквернёнными руками, на подрыв веры, возведён в начальники“ (Св. Вас. Вел. том. 7; л. 184; письмо 240). И митр. Амвросий такой же христопродавец за сребреники, каковы описанные св. отцом, а потому его с поставленными им лицами нельзя признать в священном сане. Будем продолжать чтение книги.

„Старообр. Если митр. Амвросий в самом деле преступил столько правил, как представляете вы, то спрашивается: почему ваша именуемая православная церковь не судила его за это? почему не подвергла его никакому наказанию? Она, таким образом, сама виновна за то, что такого ужасного преступника правил, каким вы воображаете митр. Амвросия, не наказала, не осудила. Разве она не должна руководствоваться правилами? Не должна по ним судить и наказывать преступников их? А если должна и обязана, то виновата, что не исполнила своей обязанности не исполнила правил, которые, по вашему мнению, преступил митр. Амвросий, не осудив его за преступление их“.

„И так чем больше вы придумаете обвинений против митр. Амвросия, чем больше укажете за ним преступлений правил, тем больше обвините свою церковь, так как этим вы покажете лишь то, что она не руководствуется правилами, не исполняет, а преступает их, не судя и не наказывая по ним нарушителей их. Для чего же, спрашивается, и правила даны, если не для того, чтобы их исполнять и по ним действовать и виновных наказывать? Таким образом, своим обвинением митр. Амвросия в мнимом преступлении правил вы обвиняете и осуждаете только свою церковь“ (стр. 6).

Это обвинение церкви в том, что она не осудила митр. Амвросия и за то сама виновата в неисполнении церковных правил, составляет софизм. Автор построил такой силлогизм: Если Амвросий преступник правил, то наша Церковь должна его осудить за преступление; если она его не осудила, она виновата за то, что не руководствовалась правилами, а за то, что она не руководствовалась правилами, не исполнила их, а преступила их, она повинна осуждению. Отсюда автор и выводит: „таким образом, своим обвинением митр. Амвросия в мнимом преступлении правил, вы обвиняете и осуждаете только свою церковь“. Иначе сказать: митр. Амвросий – преступник правил – не виноват, потому что есть охранители правил, – они виноваты за то, что не охраняют правил и чем более обвинений будет возводиться на м. Амвросия, тем более виновата церковь, обязанная охранять правила. Конечно, всякому попятно, если вор что украдёт, то будет вором, хотя его и не осудит суд и никто и не винит судей и не считает их ворами за то, что не обвинили вора, а здесь г. Усов обвиняет церковь за то, что она не осудила Амвросия. Русская пословица говорит: не пойман – не вор, но значит ли это, что вор – не вор? Конечно, нет. Вор и непойманный есть вор, только не обличённый в воровстве. Равно и м. Амвросий хотя и не осуждён за нарушение правил, всё-таки преступник правил.

Таким образом, высказанное старообрядцем суждение есть софизм, нисколько не оправдывающий Амвросия в нарушении правил. С другой стороны, замалчивание о том, что церковь принимала меры к осуждению Амвросия за нарушение церковных правил и обвинение церкви в нерадивом отношении к соблюдению правил, есть злонамеренная ложь и клевета.

Усову должно быть хорошо известно прошение Алимпия Милорадова, депутата Белокриницкого монастыря и всех обществ староверческих в Буковине, которым испрашивалось милостивое позволение к возвращению митр. Амвросия в монастырь Белокриницкий. Прошение подано графу Коловрату 26-го марта 1848 г. Об этом прошении автор умалчивает, а в нём, между тем, Алимпий пишет, что граф Ицаги уведомляет митр. Амвросия „об некоторых несправедливых и неосновательных донесениях русского двора и цареградского патриарха, которые только из ненависти за нашу, в целой России прежде господствующую, религию, происходят, и требует на девять представленных ему пунктов, через восемь дней, письменного ответа“ (Докум. относящиеся к ист. Белокр. иерархии; стр. 245. Прош. Алимпия к графу Коловрату).

Прошение это свидетельствует, что со стороны церкви и гражд. власти были принимаемы меры к осуждению Амвросия.

Со стороны России была заготовлена особая нота, составленная для передачи графу Нессельроде для извещения австрийского правительства. Ноту Государь Император надписал словами: „Сообщить г. Нессельроде, с тем, чтобы повторил моё решительное требование от австрийского правительства, чтобы мнимый монастырь был немедленно закрыт, а самозванец епископ выслан, как бродяга, и объявить австрийскому правительству, что ежели я не получу скорого удовлетворения в справедливых моих настояниях, я вынужден буду прибегнуть к другим, крайне мне прискорбным, мерам“ (Истор. Белок. иер. том. 2, стр. 117–118). И об этой мере к осуждению нарушителя церковных правил г. Усов умолчал.

30-го июня 1847 года Св. Синод послал грамоту к патриарху Анфиму, в которой, извещая о незаконных поступках Амвросия, говоря, что „неблагословенный оный у неблагословенных священная действовать начал“, пишет: „по общему долгу охранения мира церковного и по предосторожности, чтобы зло раскола не распространялось, мы не можем остаться бездейственными зрителями столь дерзновенного нарушения священных правил и сего ради убеждаем и молим ваше святейшество употребить силу сих самых церковных правил и данной вам от Бога власти, чтобы пресечь сей новый соблазн, чтобы побудить непокорного епископа принести покаяние, отвергнуть и осудить общение раскольническое и возвратиться в истинное общение церковное, а в противном случае осудить его с самоосужденными, к которым он приобщился, и если он отважился совершать неблагословенные рукоположения, то и оные силой церковных правил упразднить“ (Посл. Св. Синода. Ист. Бел. иер. т. 2; стр. 127.).

С своей стороны и патриарх Константинопольский принимал меры к ограждению церкви от дерзновенного попрания священных правил митр. Амвросием. Он послал грамоту на имя Карловицкого митр. Иосифа, в которой между прочим пишет: За несколько времени перед сим вдруг, и сверх ожидания, исчез отсюда, из столицы, архиерей некий, прежний Боснийский, именем Амвросий, который пребывал на покое... Мы услыхали, что он убежал и находится в одном монастыре, лежавшем в окрестных пределах Вены, подлежащих управлению твоего любезного нам преосвященства. Посему, обращаясь к вашему преосвященству, прежде всего поставляем на вид, что архиерей, о коем речь, считаясь подсудимым по причине совершенного им бегства, канонически не может совершать архиерейских действий, как хорошо известно и вашему преосвященству, почему вы не дадите ему позволения совершать архиерейские действия. 1847 года октября 14-й (Документы относящ. к истор. Белок. иерарх. стр. 213– 214). Из этого документа видно, что патриарх запретил Амвросию совершать архиерейские действия в 1846 году, октября 14 (нашего счёта)³⁷⁸.

2-я грамота на имя того же митр. Иосифа была послана 12-го марта 1847 г., в ней опять патриарх между прочим пишет: „поставляем на вид вашего преосвященства те распоряжения, кои мы, в особой конфиденциальной грамоте нашей, заключавшейся в предшествовавшем послании нашем, сделали касательно некоего архиерея прежнего Боснийского Амвросия, внезапно исчезнувшего отсюда из Константинополя и о котором потом дознано, что он убежал и скрылся в монастырь еретиков, лежащий в пределах Вены, под управлением вашего любезного нам преосвященства. Тогда мы, подвигнутые уже одной только молвой этой, дали знать вам о беглом сём архиерее, коему, как впадшему в каноническое преступление (самовольного) удаления (из епархии) без церковного разрешения, мы воспретили совершать архиерейское служение оною нашей патриаршей грамотой, как это хорошо помнит и ваше преосвященство... братски уполномочиваем вас и церковно увещеваем, чтобы вы распорядились надлежащим образом и выслали сюда в церковь названного, прежнего Боснийского, Амвросия... (Докум. к Ист. Бел. иер., стр. 215, 216 и 217).

Третья грамота патриарха к митр. Иосифу была послана 1847 г., августа 8.

В этой грамоте, патриарх, упомянув, что уже два послания посланы Амвросию и напомнив, что он, Амвросий, бесстыдно совершает хиротонии в нарушение священных канонов: 15 Апост. прав., 13 пр. св. Всел. 4 соб., 35 Апост. прав. и 13 прав. соб. Антиох., – пишет: „При всём том однако же церковь человеколюбно и снисходительно рассудила уже и в третий раз обратиться к нему через твоё преосвященство с увещанием, чтобы он сознал свои обязанности, нарочито посылая ему и своё церковное послание, заключённое в настоящем послании, дабы образумившись, перестал поступать противно священным законам, но престал бы и снова возвратился бы к церкви, повинуясь призывающему её гласу (Докум. к Ист. Бел. иерарх., стр. 223). Вместе с этим послана грамота и на имя митр. Амвросия, подписанная 8 авг. 1847 года“.

Архиепископ Карловацкий, разузнав обстоятельства дела, по совете с православными епископами в Венгрии, сделал надлежащее представление австрийскому императору.

Делу немедленно дан был ход: митр. Амвросий был вызван из монастыря во Львов и ему сделан был запрос. По получении ответа, ему предложено было или остаться в Австрии, не возвращаясь в Белокриницкий монастырь, или ехать в Константинополь.

3-го марта 1848 года Амвросий дал ответ, в котором между прочим писал: „предаю себя благоутробию и милости человеколюбивейшего нашего монарха, который, по данной ему от Бога благости, воистину сожалеет о моей старости и оставит меня жить свободно в царской его державе в таком месте, где бы я не был угнетаем от завистников моих, а не выдаст меня в Турцию патриарху, ибо я жив туда возвратиться не имею уже ни сил, ни духа“ (Докум. к Ист. Белокр. иерар., стр. 241).

Таким образом, как со стороны патриарха, так со стороны Св. Синода и мптр. Карловицкого, и со стороны Государя Императора, всё, что нужно и что можно было сделать, было сделано к осуждению митр. Амвросия за нарушение священных правил и напрасно сочинитель книжки клевещет на православную Церковь, будто „она не судила Амвросия“ „и не подвергла его никакому наказанию“. Разве не наказание для Амвросия запрещение в священнослужении? Разве не наказание ссылка в г. Цилль, где он и помер?

То, что он не хотел возвратиться в Константинополь, по призыву патриарха, делает его вину подобной вине Диоскора, который за ослушание призыву был лишён патриаршества. Вот какой приговор был произнесён на 4 всел. соборе епископами, занимавшими место Льва архиепископа Римского: Так как Диоскор, „будучи канонически вызываем однажды и дважды, и трижды через боголюбивейших епископов, не повиновался, мучимый конечно совестью, – и противозаконно принимал тех, которые законно осуждены различными соборами: то он сам произнёс против себя приговор, много-различно поправши церковные законы. Посему святейший и блаженный архиепископ великого и старейшего Рима Лев, через нас и через настоящий святейший собор, вместе с преблаженнейшим и всехвальным апост. Петром, лишает его епископства и отчуждает от всякого священнического сана (4 всел. соб. Деян. 3-е. Том 3-й, стр. 268). И митр. Амвросий „сам произнёс против себя приговор, многоразлично поправши церковны законы“. Он, присоединившись к осуждённому церковному расколу, стал самоосужден и лишился возможности получить спасение. Св. Игнатий Богоносец говорит: „Аще кто отщепившемуся от истины последует, сей царствия Божия не наследит“ (Св. Игн. Бог. Посл. 3 к Филадельф. 19 стр.).

„Но митр. Амвросию и вообще старообрядческой иерархии ваши обвинения не причиняют никакого вреда и наказания. Ведь обвинить епископа не значит ещё осудить его, или извергнуть из сана. Если бы митр. Амвросий и действительно преступил множество правил, но так как никакая законная власть не осудила его за это и не извергла из сана, то он как был, так и остался митрополитом. Разве вы, миссионеры, можете осудить и лишить сана митрополита за преступление правил? Никогда! Епископа за это судят не менее 12 епископов, по 12 правилу Карфагенского собора, и по правилу, бывшему в храме св. Софии. За ересь, правда, от епископа можно отделяться и прежде соборного суда, обличая и осуждая его за это. Но за преступление правил осуждать епископа, или отделяться от него прежде соборного суда никакое правило не дозволяет. Если бы это было дозволено, то, пожалуй, пришлось бы отделиться от всякого православного епископа, потому что едва ли найдётся и в древней церкви епископ, который бы никогда не нарушил ни одного церковного правила. О епископах же вашей церкви и говорить нечего: всем известно, что они постоянно преступают церковные правила, и тайно³⁷⁹, и явно, и по привычке, и сознательно. Однако, вы их не считаете же изверженными и самозванцами. Как же вы смеете признавать таковыми старообрядческих пастырей за то, что, будто, митр. Амвросий преступил некоторые правила? Сами же вы, вообще миссионеры, всегда настойчиво проповедуете, что правила и книги сами по себе судить или осуждать епископов не могут, хотя бы они и погрешали в чём-либо и что поэтому старообрядцы будто бы не имели права прервать церковное общение с Никоном и его сообщниками и последователями, хотя они отделились от них не за преступление правил, а за ереси. Если так, если правила и книги сами по себе судить не могут епископа, хотя бы он и преступал правила, а требуются лица, которые бы судили по правилам и книгам, то явно, что и митрополит Амвросий отнюдь не может быть признан осуждённым, хотя бы и в самом деле нарушил некоторые правила, так как его никто из имеющих власть никогда не судил и не осудил“ (стр. 6–7).

Здесь Усов обвиняет миссионеров за превышение прав, за то, что они осуждают Амвросия и говорит, что ни миссионеры, ни книги, ни правила не могут осуждать Амвросия, а если это делают миссионеры, то являются виноватыми в превышении власти, за то именно, что они признают изверженными и самозванцами старообрядческих иерархических лиц; а потому автор и ставит грозный вопрос миссионерам: „Как же вы смеете признавать таковыми старообрядческих пастырей за то, что будто митр. Амвросий преступил некоторые правила?“

В предыдущем ответе мной было доказано, что митр. Амвросий своим патриархом был запрещён, предан суду и вызываем к ответу тремя грамотами. По представлению духовных властей за свои преступления он был сослан в город Цилль.

Патриарх указывал Амвросию правила, которые осуждают его поступки, а именно: св. апост. 15 пр.: „Аще кто пресвитер, или диакон, или вообще находящийся в списке клира, оставив свой предел, в иный отыдет, и совсем переместяся, в другом жити будет без воли епископа своего: таковому повелеваем не служити более, а наипаче, аще своего епископа, призывающего его к возвращению, не послушал. Аще же останется в сём бесчинии: тамо, яко мирянин, в общении да будет“.

Амвросий остался в непослушании и просил гражданскую власть: „да не выдаст меня в Турцию патриарху, ибо я жив туда возвратиться не имею уже ни сил, ни духа“. Поступок Амвросия напоминает нам поступок Диоскора, который, как и митр. Амвросий, будучи канонически вызываем однажды и дважды, и трижды через боголюбезнейших епископов, не повиновался, мучимый конечно совестью, – и противозаконно принимал тех, которые законно осуждены различными соборами. За всё это Диоскор лишён был иерархического сана. И Амвросий, мучимый совестью, не решился возвратиться в Константинополь, а остался в своём бесчинии и по 15 пр. св. апостол должен быть в общении как мирянин.

Другие правила, указанные патриархом, следующие: св. апост. прав. 35: „Епископ да не дерзает вне пределов своея епархии творити рукоположения во градех и в селех, ему не подчиненных. Аще же обличен будет, яко сотвори сие без согласия имеющих в подчинении грады оные или села: да будет извержен и он, и поставлении от него“.

Антиох. соб. прав. 13. „Ни который епископ да не дерзает из единые епархии проходити в другую, ни поставляти кого либо к церкви ея для совершения священнослужения, ниже приводити с собою других: разве прибудет, быв призван грамотами митрополита и сущих с ним епископов, в область которых приходит. Аще же никем не быв призван, вне порядка пойдет для рукоположения некоторых, и для устроения церковных дел, до него не принадлежащих: то все соделанное им да будет недействительным: и он, за бесчиние свое и за безрассудное начинание, да понесет приличное наказание через немедленное извержение из своего чина святым собором“.

И вот почему в протоколе, выданном Святейшим Синодом Константинопольской патриархии депутации, предпринятой для исследования о митр. Амвросии в 1892 году, в заключение сказано: „Из всего вышеизложенного вытекает следующее: Бывший некогда архиереем Боснии Амвросий низложен вследствие противозаконных его поступков. Всё же им совершенное рукоположение и священнодействие, следовательно, не действительно“. Патриархия 6-го мая 1892 г. (Проток. Патриарх. Летопись происходивших в расколе событий за 1893 г., стр. 12).

Из сего ясно видно, что митр. Амвросий за свои беззаконные действия осуждён патриархом по правилам апостольским и соборным и всё соделанное им через правила ничтожно и недействительно, а Усов утверждает, что и при нарушении всех правил „митр. Амвросий отнюдь не может быть признан осуждённым“. Далее в книге излагается следующее:

„Мисс. Всё-таки мне желательно, чтобы вы оправдали митр. Амвросия от обвинений, какие на него возводятся.

Стар. Охотно готов исполнить это ваше желание. Но прежде необходимо условиться относительно ведения беседы. Для порядка и благочиния беседы, чтобы мы могли правильно понимать друг друга, необходимо, во-первых, чтобы собеседники не перебивали речей один другого; во-вторых, не окончивши рассмотрения одного предмета беседы, к другому не переходить. Согласны ли вы так вести беседу?“ (стр. 7).

Сила привычки у автора невольно высказывается: сам оп, наговорив много постороннего, не идущего к делу, требует от собеседника, „не окончивши рассмотрения одного предмета беседы, к другому не переходить,“ и „не перебивать речей“ (а кто перебивает?). Кстати, нужно бы ещё сказать: говорить по стольку-то минут! Все это на беседах защитниками австр. священства обычно предпосылается беседе.

Далее читаем из книги:

„Стар. Ещё одно слово. Каждое обвинение митр. Амвросия и вообще старообрядческой иерархии рассматривать с двух сторон, с двух точек зрения: с вашей и с нашей. А для этого нужно знать: как вы признаёте нас, старообрядцев: православными, или нет?

Мисс. Наша православная церковь признаёт вас не иначе как раскольниками, или еретиками второго чина.

Стар. Точно также признаёт и вас наша старообрядческая церковь. Вот с этих двух точек зрения и будем рассматривать ваши обвинения митр. Амвросия и старообрядческой иерархии, и отношение к ним как вашей церкви, так и нашей. Само собой разумеется, что для того, чтобы не уходить от предмета беседы в сторону, нам по необходимости придётся пока оставить в стороне вопрос о том, кто из нас прав в этом случае, и кто виноват: вы ли, признавая нас раскольниками, или мы, признавая вас такими же?

Мисс. С этим, пожалуй, можно согласиться“ (стр. 8).

Этим условием и закончена софистическая вступительная беседа.

Прот. Н. Фиалковский

(Клевета на апостола Павла).

Когда читаешь писания наших новопутейцев-богоискателей, то невольно задумаешься: да что же это, наконец? легкомыслие? невежество? или недобросовестный расчёт на невежество современных читателей-«интеллигентов»?..

Судите сами, читатель.

Известный проповедник культа поклонения полу, с год тому назад предлагавший в своих статьях римскому папе жениться вместо того, чтобы заниматься ботаникой, а недавно в «Новом Пути» объявивший во всеуслышание, что седьмая заповедь Божия не запрещает блуда, а только какие-то особые виды плотских пороков, г. Розанов теперь, кажется, впрочем, уже не в первый раз, настойчиво утверждает, будто апостол Павел требует для епископов брака, как долга: «епископ должен быть единые жены мужем» ...

Конечно, если урезать подлинный текст, то это будет верно; но ведь сам же г. Розанов приводит этот текст между прочим и сполна: «епископ должен быть непорочен, одной жены муж» и т. д. Можно ли отсюда выводить, что апостол требует семейного положения для епископа? Если понимать его слова в таком смысле, то невольно возникает вопрос: как же сам то он, носивший сан не только епископа, но и великого апостола, не женился? А что он не был женат, это сам же он говорит не раз в своих посланиях. Если брак столь обязателен для епископа, то апостол Павел и должен бы был подать тому пример, тем более, что не кто другой, а именно он говорит об этом в своих пастырских посланиях. Не говорим уже, что и апостол Иоанн Богослов, тоже епископ, не был женат, и т. п. Ясно, что речь у Апостола вовсе не об обязательности брака для епископов, а только о допустимости его, но и то с ограничением: может быть епископом только единоженец, только женатый первым браком. Логическое ударение очевидно тут на слове: одной жены, а не просто жены, да и то как допустимое, а не обязательное нечто. Апостол смотрел на состояние брачное как на такое, в котором человека ждут скорби многие, и едва ли мог он, сам девственник, требовать от других епископов обязательного брака. А г. Розанов требует повиновения (это слово у него подчёркнуто даже) тексту слов апостола и утверждает, будто «предание» отвергло этот текст. Если бы спросить Апостола Христова: можно ли быть девственнику епископом, то без сомнения он ответил бы: добро ему, аще пребудет якоже и аз, аще ли не удержится, если сознает, что не устоять ему против искушений, то пусть оженится, но без права, в случае вдовства, снова жениться. Весь смысл писаний апостола Павла даёт только такое толкование его словам, приводимым г. Розановым. Так всегда их и понимала Церковь. И она, конечно, в праве была из множества своих служителей выбирать для епископства неженатых, как более близких, по своему положению безбрачия, к положению самого написавшего закон для епископов Апостола; не говорим уже о других побуждениях, ею руководивших в этом случае.

Достаточно, казалось бы, г. Розанову вспомнить, что сам Апостол, епископ, был не женат, чтоб остановиться с своими выводами. Может быть, он и помнит это, да в своих видах умалчивает: авось читатели не догадаются, и защитники преданий церковных «будут краснеть и сходить с кафедры» ...

Да простит нам усердный ревнитель культа поклонения полу: его полемические приёмы, его натяжки, подрывают к нему всякое уважение... Делать такие натяжки – вот это и значит, выражаясь его же собственными словами, «блудодействовать языком». А приписывать Апостолу Павлу яко бы «закон», коего он не писал, не значит ли клеветать на великого и первоверховного из апостолов?...

Православный

От лица, служащего в одном из психиатрических заведений, я получил недавно копию с документа, который настолько интересен, что я счёл не лишним познакомить с ним читателей «Мисс. Обозрения».

По совершенно понятной причине я заменил полные собственные имена, встречающиеся в присланной мне бумаге, инициалами. Прочее осталось без перемен. Вот этот документ.

Протокол.

(Действие происходит во 2-м участке К. части).

«Вследствие с некоторого времени ненормального поведения городового означенного участка Димитрия И-ва за №, околоточный надзиратель С., по поручению господина исправляющего должность пристава, штабс-капитана Ю., произвёл дознание, причём оказалось: И-в 27 лет от роду, православного вероисповедания, запасный старший унтер-офицер 148-го К-го пехотного полка, из крестьян Н-ской губернии, Оп-ского уезда, С-ской волости, деревни К-ва, образования не получил, научился читать и писать в деревне, поступил в полицию на службу 9-го сентября 190* года, до службы военной занимался хлебопашеством. По объяснению его товарищей-городовых того же участка И-па Я-ва за №, И-на П-ва за № и других, проживающих с ним в общем казарменном помещении, И-в с июля месяца сего года в свободное время от службы начал увлекаться чтением книг священного Писания – Евангелия, Псалтири и т. п., начал покупать образа, развешивать их по стенам в казарме, стал усерднее и чаще молиться, затем отказался от артельного продовольствия из общего котла, чтобы не употреблять скоромной пищи, отдался посту, питаясь лишь хлебом с водой и солью, солёными огурцами, иногда варит себе картофель и ест с маслом в сухомятку, мяса вовсе не ест, постной пищи горячей лишён вследствие неимения возможности приготовлять таковую, почему с означенного время много исхудал телом. С товарищами не общится, говорит лишь о религиозном, старается во всем выказать доброту души, даже там, где, по требованиям полицейской службы, делает упущения тем. Вообще увлёкся духовным, о чём и составлен сей протокол.

Околоточный надзиратель С».

И-в водки не пьёт, с женщинами сношений не имеет.

Ок. надз. С.

* * *

«Настоящий протокол имею честь препроводить господину частному врачу на заключение, 27 октября 190* года.

К. части 2-го уч. и. д. пристава шт.-капитан Ю».

* * *

«Возвращая настоящую переписку г. приставу 2-го уч. К. части, имею честь уведомить, что означенный в сём протоколе городовой вверенного Вам участка Д. И-в, по освидетельствовании мной, оказался одержимым религиозным сумасшествием в вступительном периоде и подлежит отправлению в больницу N для специального лечения.

Помощник частного врача Д».

* * *

Препровождённый в указанную больницу городовой И-в явился виновником другого литературного произведения, именуемого «скорбным листом».

«Скорбный лист. Запись дежурного врача.

Больной доставлен при протоколе полиции и препроводительной надписи частного врача К. части.

Среднего роста, удовлетворительного сложения, худощав, зрачки равномерны, реагируют на свет; коленные рефлексы слегка повышены, во внутренних органах патологических изменений не обнаруживается. Больной спокоен, сознателен, ориентируется относительно места и времени, даёт точные ответы на вопросы статистического листка; память и сообразительность удовлетворительны; относительно себя больной сообщил, что он с детства любил чтение, сам научился читать, предпочитал книги духовного содержания; во время отдыха уединялся от своих товарищей городовых, не вступал с ними в разговор, а занимался чтением; при чтении книг он иногда замечал, что не может сосредоточить внимание на прочитанном, – часто не понимает, что читает, – появлялись иногда мысли совсем другие; происходило это от врага рода человеческого, который старается сбить с толку всякого человека, желающего жить по Божьему, читающего духовные книги, посещающего церковь, «кому Бог открывается»; на эту тему больной охотно говорит, высказывает свои толкования св. Писания, напр.: главная добродетель – рассуждение; ранее он при исполнении своих обязанностей поступал без рассуждения и из за всякого пустяка отправлял в участок лиц, нарушающих порядок, а теперь этого не делает; обязанности же свои исполняет точно, но с рассуждением. Больной утомлён: ночь провёл на посту. Помещён на 2-е отделение.

Diagnos paranoia simplexs? (subacuta?)».

Запись палатного ординатора.

«1–5/XI. Вял, малоподвижен, жалуется, что ему скучно в больнице, просится на выписку, считая себя вполне здоровым; уверяет, что он помещением своим в больницу обязан наветам своих сослуживцев, которые уверили пристава, что он болен; последний и отправил его в больницу. Высказывает прежние мысли, что, если человек хочет жить честным образом, то враг рода человеческого начинает мешать; каким образом он «мешает», он не в состоянии объяснить, но советует обратиться за объяснением к священнику.

Также враг человеческий «путал его мысли», когда он занимался чтением божественных книг или думал о религиозных предметах.

6–12. Без перемены.

15-го взят братом без поправки».

* * *

Отметим признаки, которыми характеризуется болезненное состояние городового И-ва.

1) Он усиленно читает св. Писание.

2) Вешает на стенах образа.

3) Усердно и часто молится.

4) Постится.

5) Не ведёт лишних, по его мнению, бесед и говорит лишь о духовном.

6) Старается явить доброту души.

7) Водки не пьёт.

8) С женщинами сношений не имеет.

9) Замечает в себе рассеяние мыслей при чтении духовных книг.

10) Уединяется от товарищей-городовых.

11) Главной добродетелью признаёт рассуждение.

12) За объяснениями непонятных духовных процессов направляет вопрошающих к священнику.

Итак, вот что замечено в городовом И-ве и отмечено как нечто, вызывающее не только сомнения в его нормальности, но и уверенность в душевном расстройстве. Таково заключение, к которому пришли не только полицейские агенты, по и врачи-психиатры.

Интересно сопоставить с этим заключением суждения христианских писателей о деяниях и мыслях человеческих, которые обнаружил городовой И-в, и которые подали повод людям науки в согласии с подозрениями чинов полиции, признать его психически ненормальным.

1) «Непрестанное изучение Писания – свет для души» (святой Исаак Сир. Слово 30-е). «Если прекратить ненадолго частое чтение божественных Писаний… то увлекается человек в страсти» (Ibid. Слово 66-е).

2) «Должно чтить иконы святых, молиться перед ними и лобызать любовно» (Еп. Феофан «Письма о христ. жизни»).

Тот же преосв. Феофан советует украшать стены комнат религиозными изображениями, чтобы будить и питать «святые» чувства.

3) «Непрестанно молитесь» (ап. Павел 1Фес.5:17). «Молиться надобно всегда, при всяком случае» (Вас. Вел. IV т. 68 стр.).

«Глава всякой добродетели есть постоянное пребывание в молитве» (Макар. Егип. Слово I гл. 8).

4) «Пост – ограждение всякой добродетели, начало борьбы, венец воздержных, красота девства и святыни, светлость целомудрия, начало христианского пути, матерь молитвы, источник целомудрия... предшественник всех добрых дел» (Исаак Сир. Слово 21-е).

«Употребляй самую простую и дешёвую пищу. В среду и пятницу не разрешай поста» (Апт. Вел.).

5) «Если полезные речи, когда пет им меры, производят омрачение, то тем более речи суетные... Душа унижается от множеств продолжительных бесед» (Исаак Сир. Сл. 85-е).

6) «Кто приходит к Богу и действительно желает быть последователем Христовым, тот должен приходить с той целью, чтобы перемениться, показать себя лучшим и новым человеком» (Макар. Егип. Бес. 44, 1).

7) «К месту, где точат вино, не подходи» (Ант. Вел).

8) «Всякий, кто любит чистоту и целомудрие, делается храмом Божиим» (Ефр. Сир. 62).

«Подавляй в себе похоть, пока она не подавила тебя, – Охраняй тело от греха, чтобы не солгать перед Создателем, потому что мы принесли себя в дар Господу» (Ibid).

9) «Как сильно дующие ветры приводят в движение всю тварь в целой поднебесной, так и вражья сила движет и уносит помыслы, колеблет глубины сердца, к своей склоняя воле, и в служении ей рассевает помыслы» (Макар. Егип. Бес. 43, 9).

10) «Остерегайся сходбищ, потому что не во всякое время они полезны». – «Покаяние и частые сношения с людьми – тоже, что разбитая бочка» (Исаак Сир. Сл. 89-ое).

«Кто любит собеседование со Христом, тот любит быть уединённым» (Ibid. Слово 41-ое).

11) «Выше всякой добродетели рассудительность» (Исаак Сир. Сл. 9-ое).

«Рассуждение есть око души – и её светильник тела: так что, если это око светло будет, то и всё тело (деяний наших) светло будет» (Ант. Вел. «Достопам. сказ.» 8).

12) «Бог поставил... иных пастырями и учителями – к совершению святых, надело служения, для созидания Тела Христова» (Ап. Павел. Посл. к Евр.4:11,12).

«Надлежит нам... обрести руководителя истинного и боголюбивого, который имел бы внутри себя Христа... так чтобы и он сподобился услышать от самого Христа Господа, научившего апостолов: вам дано есть разуметь тайны царствия небесного» ... (Симеон Новый Богослов Слова).

«Приобрети себе духовного отца, приобрети учителя... Прилепись к нему с любовью и верою» ... (Ibid).

* * *

Итак, признаки душевного расстройства городового И-ва, указанные в двух официальных документах – полицейском протоколе и скорбном листе – суть признаки истинно-христианского пути жизни по воззрениям величайших представителей и выразителей христианства.

На днях я прочитал эти достопримечательные документы в присутствии 3-х врачей, из которых двое имеют степень доктора медицины. Все трое единогласно заявили, что, если руководиться диагностическим методом эскулапов, производивших исследование над городовым, то едва ли какой глубоко-религиозный человек избежит печального приговора, которому подвергся несчастный блюститель порядка...

Я не буду подчёркивать всех мелких, но характерных подробностей, которыми пестрят назидательные документы, вышедшие из-под пера представителей полиции и психиатрии. Но не могу удержаться, чтобы не указать 2–3 фраз, изумительных по своей – как бы это сказать? – ну, наивности, которые способны бы были вызывать неудержимый смех, если бы перед вами не стоял печальный образ бедного И-ва.

Как хороша, например, заключительная фраза протокола: «вообще увлёкся духовным, о чём и составлен сей протокол»!!

Очень мил post-scriptum околоточного надзирателя. Скрепив протокол собственною подписью, г. С., перебирая, вероятно, мысленно обнаруженные И-вым уклонения от нормальной жизни, вспоминает ещё два патологические явления и спешит зарегистрировать их: «И-в водки не пьёт, с женщинами сношений не имеет».

На записях дежурного врача и палатного ординатора лежит печать спокойного и ясного убеждения. Характеризуя состояние «больного» и указывая единственное – и ничтожное в сущности – патологическое явление («коленные рефлексы слегка повышены»), врачи говорят тоном непоколебимой уверенности, что перед ними подлинно параноик, причём им и в голову, по-видимому, не приходит усомниться в действительности душевного расстройства данного субъекта. Ведь так всё ясно! Так несомненны данные – и вывод из них!!?

Вызывающее невольную улыбку заключительное слово скорбного листа стоит в чудном соответствии с последней фразой полицейского протокола.

«Вообще увлёкся духовным, о чём и составлен сей протокол», читаем у околоточного надзирателя, поддержанного штабс-капитаном Ю. и частным врачом Д. «Взят братом без поправки», заключает скорбный лист психиатра.

Взаимные отношения между современной «научной» психиатрией и христианской психологией настолько, на наш взгляд, назидательны, что мы надеемся вернуться к этому предмету при первой возможности.

Феодул

Леонтий поселился в Голяевке, открыл при своём доме моленную, которая стала 3-й в селе, и начал совершать в ней по-иерейски все службы, включительно до литургии. Сестра его Устинья ходила по селу и зазывала женщин посмотреть на его полотняную церковь, которая была новинкой в селе. – «А уж службу то какую ведёт Лёвушка, – точно в раю стоишь?» хвалила Устинья своего брата. И к нему шли, смотрели и церковь его, и самого Лёвушку в ризах, за богослужением. По селу опять пошла смута и волнение среди старообрядцев – куда идти! которая вера лучше, истовее и спасительнее: та ли, которую Леонтий Гордеев основал, или та, которую они содержат? Аникею и Кузьме опять пришлось защищать своё стадо и вести брань с попом Леонтием, который явился для них самым хищным волком.

Обман Леонтия по отношению к неокружникам вскоре, однако обнаружился. Грамоту Савватия заметил Никита Марщаков и тотчас сообщил о сём прихожанам. Заволновались мужики и бабы, явились к попу и потребовали, чтобы Леонтий прочитал им свою ставленную грамоту. Истина, конечно, обнаружилась.

– Ты, что же это, лупоглазый, наделал? Тебя послали к Иосифу, а ты пошёл к Савватию, разом крикнули прихожане.

Леонтий объяснил им, почему он так сделал, причём, конечно, врал и опять обманывал своих прихожан. Ложью получил он себе священство, ложью пришлось теперь и приход удержать за собой. Леонтий объяснил, что «нужды ради» только он принял хиротонию от окружника Савватия, но что учения его он не содержит и по-прежнему состоит неокружником. При этом Леонтий крестился перед иконами, клялся, что говорит правду; прихожане одни верили ему, другие отстали от него в этот раз и стали ездить с требами в Бакуры. Ругань вышла большая. Малому обществу Леонтия грозило разделиться на 2 половины, так как Никита Маршаков, бывший кандидат в попы, требовал бросить Леонтия и выбрать себе в попы другое лицо, рассчитывая сам попасть в попы на этот раз. Леонтий, чтобы поправить дело, начал уговаривать Никиту Марщакова быть у него псаломщиком, обещая платить ему за службу и требы; Никита ломался некоторое время, Леонтий поил его всё это время водкой и он, наконец, сдался и согласился быть у Леонтия псаломщиком. С помощью Никиты, брата Савелия, девки Устиньи, Леонтий кое как усмирил своё стадо и привлёк на свою сторону и тех, которые стали ездить к попу Сисою, в Бакуры. В этом случае большую роль играли: водка, дешёвая плата за требы, близость попа, дорога дальняя и пр. Всё это происходило в начале 1880 годов.

Скоро, однако, Никита Марщаков изменил Леонтию и перешёл в окружники. К этому его подбил Матвей Дуванов, наговорив ему, что он получает больше Никиты. Последний позавидовал Дуванову и переменил свою веру. Дуванову же только этого и хотелось; он тотчас же пошёл к Леонтию, перешёл в неокружники и сделался псаломщиком у Леонтия. Никита увидел, что Матвей обманул его, что здесь в окружниках он стал получать меньше, чем у Леонтия, да и почесть ему была не такая, вернулся назад, опять перешёл в неокружники, но Леонтий не стал платить ему за службы, а предоставил только честь ходить с ними на обеды и править требы в домах прихожан. Таким образом у Леонтия стало 2 уставщика и он с ними жил по-приятельски, всячески ублаготворяя их водкой, деньгами и пр.

Брат Леонтия Савелий, увидев, что поповство навсегда отлетело от него и он остался не у дел, скрылся из деревни Миткирея и долгое время о нём не имели никаких слухов. Затем он вернулся, и заявил своему брату, что он пострижен в монахи и назван Сергием. Леонтий обрадовался такому превращению своего брата, построил для него келью на своём огороде и Сергий поселился в ней на жительство. Таким образом, у попа Леонтия, помимо священнической службы и литургии, явилось ещё одно преимущество перед Аникеем и Кузьмой, это монах – отшельник. Кто его постригал в монахи, когда и где, это так и осталось тайной для всех, да никто об этом и справок не наводил. Сергей скоро привлёк к себе крестьянина с. Голяевки Василия Дуванова, постриг его и назвал Виталием. К ним явился ещё со стороны какой-то пришлец, назвавший себя иноком Пахомием. Поп Леонтий хвалил монахов в моленной и по приходу, говорил, что они день и ночь молятся за них и просил приносить ему подаяние. Жертва текла и деньгами, и всякими вещами. К монахам допущал сам Леонтий, но при этом допущал только своих единоверцев; окружников же не допущал до свидания с ними, находя их, как еретиков, недостойными лицезреть монахов. При этом он не брал от окружников и жертву, считая её скверной. Такой поступок огорчал многих женщин окружнической веры, и они даже плакали о сём. Приносили жертву монахам и православные женщины, но Леонтий и от них не брал её.

Строгая аскетическая жизнь 3 отшельников на огороде продолжалась не долго; они стали пить водку, а по ночам приводили к себе женщин. О кутежах монахов узнали в селе и подаяние на них стало идти реже. Леонтий заметил, что доход от монахов уменьшался, а держать их без толку не имел ни малейшего желания. Помозговав в своей голове, он снарядил свою сестру Устинью и послал её по всем старообрядческим обществам собирать подаяние на моленную и на питание монахов. Устинья поехала в Саратов, отсюда проехала в другие поволжские города; всюду делала сбор денег и полученное высылала по почте брату Леонтию. Последний получал их и клал в свой карман, а монахам обычно выдавал на корм хлеб, картофель, горох и др. огородные злаки. Монахи стали роптать, говорили, что он морит их голодом, а деньги, жертвуемые на их содержание, ворует у них. Леонтий стал интриговать между ними и поссорил брата Сергия с 2-мя др. монахами. После этого он выгнал Виталия и Пахомия из кельи, а они ушли из Голяевки. Сергий стал жить один.

Когда Устинья вернулась из своего долгого путешествия и рассказала монаху Сергию, что она собрала много денег и выслала их брату Леонтию, Сергей восстал на Леонтия и между ними произошла далеко не монашеская ругань. Они вцепились друг другу в волосы, били один другого кулаком во что попало, причём досталось и Устинье, «смутьянке и раздорнице», от поповского кулака.

– Вор ты! вор! – кричал Сергий.

– А ты ч.... тебя знает какой монах. Кто стриг тебя, пусть он и кормит, отвечал Леонтий.

– Разбойник придорожный!

– Вон из моей кельи!

И опять в дело шли кулаки, палки и что попало под руку.

После жестокой драки Сергей оставил келью брата и ушёл в землянку одного знакомого. Здесь он стал жить открыто, принимал посетителей и сам брал жертву, кто бы ни принёс её. Приносили ему и православные, и окружники и он принимал её, только в руки не брал, а велел полагать на стол. Сергей говорил, что такую еретическую жертву он потом окуривал ладаном, читал над ней молитвы и этим освящал её и делал годной к употреблению. Конечно, это было только лицемерие.

Однажды пришли к Сергею 2 торговца в селе: Чембарский мещанин Степан Иван. Поляков и крестьянин дер. Сергеевки Онисим Васил. Савин и принесли ему кренделей 4 фунта, меду 2 фунта и 1 р. денег. Сергей велел всё это положить на стол, зная, что они православные.

– Мы, отче, и впредь обещаемся питать тебя, но просим тебя – разреши нам курить табак. Привыкли мы уж больно к этому зелью и никак отстать не можем, говорили они.

Сергей подумал и сказал: курите, вы люди мирские, не духовные. Господь всё прощает.

И пошла молва по селу, что Сергей разрешает курить табак. Подаяния исчезли; бабы восстали на него, и Сергей ушёл в Миткиреи, будучи вполне скомпрометировав в Голяевке.

* * *

Что же делали за это время Аникей и Кузьма в селе, когда пеокружники вели своё дело? Молчать и бездействовать они, конечно, не могли, так как сам ход неокружнической пропаганды был для них крайне вреден и опасен. Прежде всего Кузьма и Аникей крайне поражены были дерзостью Леонтия и его смелыми поступками. Выпроводив в своё время из села попа Сисоя, с таким позором и бесчестием, они совершенно успокоились и никак не могли допустить, чтобы Леонтий отважился на такую дерзость, смелость, какую он проявил перед их глазами. Мало этого, они сочли это даже насмешкой над собой, как со стороны Леонтия, так равно и со стороны его приверженцев-неокружников. Ничтожная горсть сравнительно с окружниками и вдруг они завели себе особого попа, да ещё нарочно поселили его в селе Голяевке, чтобы своим поповским служением привлекать к себе народ от окружников. Этого главари окружнической партии Аникей Прозоров и Кузьма Марщаков прямо-таки переварить не могли. И вот возгорелась жестокая война между окружниками и неокружниками. Ещё недавно состоявшие в единой вере, связанные родством и знакомством, теперь обе партии стали ярыми врагами и стали питать жестокую ненависть и озлобление один к другому. Сначала окружники стали острить над попом неокружническим, говорили, что он похож на чурбан неотёсанный, и на крокодила и дразнили его этим последним именем, но, услыхав это, неокружники дали отпор своим врагам и в свою очередь стали говорить об окружническом попе Ермиле нехорошие вещи. Нужно сказать, что Ермил Марщаков, сделавшись попом, сильно растолстел и стал походить как бы на бочонок. Затем он имел такой нос, который, после дурной болезни, оказался очень неказистым, приплюснутым, отчего и говорил он тихо и гнусавил. Всё это дало повод неокружникам прозвать попа Ермила «лагуном»³⁸¹, а о носе его говорили, что у него стропила лопнули и рушились. А так как поп Ермил любил ещё сильно напиваться и вместе с женой своей Татьяной Варсонофьевой пил водку до положения риз³⁸² и нередко из гостей привозили их трупами, то, попав на зубок неокружников, он стал слыть по селу под именем «пьяный лагун» или: «гнилой нос,» а жена его получила прозвище «мокрая попадья». Ответные насмешки со стороны неокружников ещё более подлили масла в огонь. Окружники возъярились ещё более. Была задета честь их попа, а главари их, нарочно переиначив дело, стали говорить своим пасомым, что неокружники богохульствуют над их верой, и посему требуется наказать их. Так как в Голяевке масса окружников и старшиной состоял из их же братии – раскольник, то они составили сход и большинством голосов выбрали неокружнического попа Леонтия Гордеева на должность десятника, при волостном правлении. Неокружники были слабы отстоять своего попа и должны были покориться решению общественного схода. Они собрали деньги и представили их в волостное правление, прося последнее нанять другое лицо для исполнения должности десятника; но раскольники не приняли деньги, а потребовали от неокружников, чтобы поп их Леонтий натурально сам отбывал эту должность³⁸³. И Гордееву пришлось быть десятником, причём главари окружников заставляли его чаще других дежурить при волостном правлении и держали на посылках. – «Эй ты, поп кулугурский, беги за водкой»! – кричали ему. И он бежал в кабак за водкой. – «Поднёс бы и тебе стаканчик, да писание не велит с еретиком пить из одной посуды», – издеваясь говорили попу Леонтию. Были и др. издевательства и остроты на его счёт. Не довольствуясь этим, они остригли ему длинные волосы, которые ои носил после поставления его в попы, – говоря, что десятнику не следует носить длинные волосы.

Все такие, эти и подобные издевательства и насмешки, сопряжённые с разными притеснениями в жизни, а это делалось почти на каждом шагу и постоянно, побудило попа Леонтья собрать своих прихожан и предложить им переселиться в Сибирь, в Томскую губернию. – «Сил моих нету, братцы, претерпевать все гонения и преследования от окружников; на каждом шагу они мучают и истязают меня. Бросим их, пусть их живут здесь на просторе, а мы давайте уйдём. Но паства Леонтия ограничивалась только одними вздохами и сожалениями, по уходить в Сибирь не пожелала, говоря: «далеко больно, отец; да и край этот необследованный». – «Вера, братцы, дороже всего, убеждал поп; там мы будем жить на свободе, без притеснения». Единственный, вполне сочувствующий горю попа Леонтия, нашёлся человек в лице Матвея Дуванова, который в своё время был поставлен в числе кандидатов в попы, а теперь служил у Леонтия уставщиком (псаломщиком тож). Последнему понравилась мысль попа переселиться в Сибирь и он энергично поддерживав его и настаивал на этом: «идём, батюшка, в Сибирь; прихожане потом придут по нашему следу. Им сейчас только это страшно». Леонтий ещё не раз собирал своих прихожан и уговаривал их переселиться вместе с ним в Сибирь, даже плакал перед ними, говоря, что ему надоело служить, то – десятником, то – сотским и т. д., но мужики боялись пуститься в дальнюю сторону и бросить свои насиженные места в родной Голяевке. Леонтий вздумал, было, на баб повлиять в желанном смысле, нарочно ходил по домам своих прихожан и в одиночку уговаривал каждую женщину, но бабы напрямик сказали попу, что они ни за что не пойдут от своих родных и из Голяевки в чужую дальнюю сторону, да ещё в Сибирь, куда только ссылают одних мошенников.

– Нечего, Матвей, медлить, да уговариваться, сказал одно время поп своему псаломщику: давай собираться и вон из Голяевки.

– Я давно говорил тебе, батюшка, что надо ехать, ответил Матвей. Чего тут колотиться, да упрашивать.

Начались сборы и продажа вещей. Но распродавался только поп Леонтий, а Матвей хитрил: ему хотелось только выпроводить попа, а самому занять его место и быть попом. Он делал, однако, вид, что и он собирается ехать вместе с попом. И только в день своего отъезда поп Леонтий увидел обман своего уставщика, который сказал, что «жена раздумала ехать и его не пущает». Леонтий один уехал из Голяевки и направил свои стопы в Сибирь, в Томскую губ., где и поселился на жительство. Вся паства его выходила за село и проводила его с водкой и слезами. Это было в 1891 году.

Так сжили окружники ненавистного им попа Леонтия; торжеству и радости их не было границ. С отъездом его Аникей и Кузьма стали притеснять его прихожан: они не давали им пить водку на сходках, выговоренную при разных случаях, не слушали их голоса на сходе, выбирали в низшие должности, чаще других требовали выставлять подводы и пр. и пр., всё это, особенно лишение мирской водки, побудило их пойти на мировую с окружниками, оставить неокружническую секту и перейти в окружники. А отсюда и желание Матвея Дуванова быть на месте Леонтия попом не могло осуществиться: некоторое время, по отъезде Леонтия, он изображал у неокружников наставителя моленной, правил службу с кадилом и возгласами, даже крестил 2-х младенцев и одну старуху принял на исповедь, по этим дело и кончилось, как закончила своё существование и сама секта неокружников в с. Голяевке. Окружники окончательно поглотили её на этот раз и неокружники один за другим перешли к ним в общество. Моленная была закрыта, Матвей Дуванов остался простецом и также перешёл к окружникам, где ему дали должность уставщика, с правом ходить на поминки и «Христа славить» в праздники по домам раскольников.

Ермил не раз делал попытки примирить своего отца с тестем и устроить одну моленную в Голяевке; но этого ему никак не удавалось, оба отца и слышать не хотели о сём и каждый желал быть главой в своём обществе. Не удалось ему достигнуть и того, чтобы поочерёдно он мог служить в той и другой моленной, как священник, и совершать литургию в их моленных. В этом случае все толкования сводились к тому: а у кого быть первой обедне? Аникей настаивал, что эта обедня должна быть совершена в его моленной, так как она старше Кузминой, а Кузьма не уступал этого первенства Аникею и говорил: «сын мой, и я прокляну его, если он решится идти против своего отца». Так спорили коноводы раскола, не уступая один другому, а прихожане их оставались без литургии, не имея о ней ни малейшего понятия. Не раз Ермил приезжал из своего Миткирея в с. Голяевку, не раз собирал он народ и мирил своих отцов, но упорства их сломить не мог. Одно время он даже составил целое послание на эту тему, прочитал его и сам плакал при этом, но мира не состоялось.

В 1882 году была сильная засуха в селе и окрестностях; на полях всё пожгло; православные стали молебствовать и ходить со святыней по полям; то же самое решили сделать и старообрядцы. Согласились «молиться о бездождии» с попом. Это было 3 июня. Привезли попа Ермила из Миткирея; он остановился у тестя Аникея, куда и раньше приезжал. Аникей послал сказать Кузьме, чтобы он объявил своей пастве, чтобы она завтра приходила в его моленную к утрене; Кузьма не согласился на это, а сказал посланному: «по чужим моленным шататься он не желает, и Аникей приказывать ему не смеет. Пусть приходят к нему». Аникея это взорвало; он вспылил, заругался; Ермил не знал, что ему делать. Пришло время служить утреню. Аникей сказал попу: «чего же прохлаждаешься? Пойдём служить заутреню. Дурака отца, что ли будешь слушать». Ермил не согласился служить у тестя и ушёл в мазанку на дворе, где и завалился спать. В обеих моленных стали служить утреню. Когда утреня кончилась, Ермил послал сказать отцу, чтобы он пришёл к нему. – «Нам нечего к нему на поклон ходить: не баре, пусть, коли хотят, сами идут к нам. А кланяться мы не хотим», сказал Кузьма. Ермил пошёл к отцу и со слезами стал просить его и прихожан: «стыдно нам, говорит, братия, вести такое перко- сердие между собою» ... – «А ты нечего улещать то нас, сами не хуже твоего знаем, крикнул отец Ермила, а коли хошь служить в моей моленной, надевай ризы и будем молиться. Торговаться тут нечего, не на базаре... И то вон, еретики (православные) давно уж отзвонили и на поля пошли с своей святостью, а мы никак не можем со службой уладиться». – «Это то и не хорошо, батюшка», сказал Ермил. Поднялся шум, спор, крик. Пришёл и Аникей с своей братией. Время было уже позднее. Православные, отслужив литургию, давно уже вышли из церкви и ушли на поля, а старообрядцы всё ещё спорят и ругаются и никак не поладят, в которой моленной служить им часы с попом. Наконец Ермил поклонился всем прихожанам в ноги и сказал: «Братцы! я ведро водки ставлю вам, только улаживайтесь о моленной, и сейчас станем молиться». Заявление это несколько озадачило старообрядцев, и скоро произвело своё действие. Решили: служить с Ермилом часы в моленной у Кузьмы, благо что и спор шёл в ней же. – «А кто будет запевать и службу править»? сказал Аникей. – «Все будем и петь, и службу править», улаживал Ермил. – «Всем нельзя запевать», кричал Аникей. – «Будет вам, братия, торговаться: берите каждый себе особо клирос и служите, а я уж 2 ведра водочки поставлю. Не ссортесь только; примиряйтесь о Господе». Водка, в количестве 2-х вёдер, победила все споры; большинство согласились и начали служить часы. Ермил впервые надел свои ризы в Голяевке и служил в моленной своего отца.

Кончив службу, старообрядцы тотчас же перешли в дом Кузьмы, принесли 2 ведра водки и началась попойка. К водке пришли и те, которые не согласились молиться у Кузьмы и остались без моления. Их начали выталкивать из избы, но они упирались и не шли, говоря, что они согласны теперь быть вместе с молившимися. Ермил уговорил свою богомольную братию примириться с ними и быть всем в единении, заодно, а сам давно решил воспользоваться случаем «единения» ... Тому-другому он шепнул на ухо, а мужики стали передавать дальше – другим собратиям. А тут Ермил сам взял стакан и начал наливать и угощать водкой, выкрикивая поимённо «овцы своя». Угощённые зашумели; а вскоре послышались и голоса...

– Братцы! Зачем мы держим отца Ермила в закутке, надо его в Голяевку переселить.

– Конешно, – селу перед деревней кланяться не подобает, поддакнули другие.

– Спаси Христа, братия, за хорошее слово, сказал Ермил. Кланяюсь вам ещё одним ведёрком.

– Благодарим! Благодарим отец! – кричали подвыпившие старообрядцы.

Начали толковать и решили: жить попу Ермилу в Голяевке, а не Миткирее. – «Переезжай, отец, к нам сюда, поближе», говорили полупьяные старообрядцы и лезли целоваться к отцу. Попутно решили и другой вопрос: выстроить Ермилу на общественный счёт избу для проживания его с семейством. Ермил вскоре оставил деревню Миткирей и переехал в с. Голяевку.

* * *

Когда Миткиреевские старообрядцы узнали, что Ермил ушёл от них на жительство в Голяевку, то отказались ездить туда к нему с своими требами и решили выбрать себе другого попа. К этому особенно подбивали их 2 мужика: Кузьма Федоров Храпунков и Агап Петров Сулеманов. Храпунков состоял заправилой Миткиреевского раскола, ему хотелось быть попом, и в этом смысле он начал действовать в селении через своих родных, подпаивая кого нужно водкой. Агап Сулеманов тоже хотел быть попом и также подобрал людей, которые стояли за него, а про Храпункова говорили: «он к бабам слабоват; его нельзя припускать к святому делу». Долго мужики толковали между собой, – кого выбрать в попы! и решили: послать обоих кандидатов Храпункова и Сулемапова, вместе с попом Ермилом, на Черемшан, к архиерею и кого он выберет и поставит в попы, тот и будет у них поповать. На такое решение навели общество Храпунков и поп Ермил, и Сулеманов, ничего не подозревая с их стороны, вполне согласился с решением. Храпунков и поп Ермил говорили обществу: «что нам спорить и здорить между собой, положимся на волю Божию и кого святитель из двоих изберёт своим жребием, так тому и быть». Так и решили. Ермил отправился в путь с 2-мя кандидатами. В Саратове они остановились на постоялом дворе, на Часовенной улице; Храпунков сказал Ермилу, что если он даст ему одобрительное свидетельство, как духовник, и его поставят в попы, то он подарит его, как следует; если же нет, то отколотит его и не даст ему вывезти свой хлеб и сено из Миткирея. Ермил испугался угрозы Храпункова и в то же время польстился на его подарок, и согласился провести его в попы на своё место. Сулеманов же не просил Ермила, а надеялся только на то, что Храпунков жил до этого времени невоздержно, развратно, имел дурную болезнь, от которой долгое время лечился всякими наговорами и снадобьями и которая всё-таки оставила на нём свой след; а посему, думал он, архиерей непременно отстранит Храпункова от священства, а его, Сулеманова, как здорового человека, поставит во иереи. Сулеманов не знал, что быть или не быть ему попом – это всецело зависит от духовника его, а не архиерея: одобрит его духовник, скажет, что до женитьбы он соблюл целомудрие и в браке жил нравственно, и архиерей, на основании такого свидетельства, поставит его попом. Так это и было в данном случае: заключив на постоялом дворе условие, Ермил, явившись на Черемдиань, заявил своему архиерею, что Сулеманов, по исповеди его, оказался блудником в жизни, а Храпунков вполне достойный кандидат во иереи. Храпункова и поставил архиерей в попы. Только тут Агап Сулеманов несколько прозрел, да и то не раскусил обмана, а только дивился и говорил попу Ермилу: «как же это, отче, произвели Кузьму в попы, когда у него и мужские-то части изгнивши». – «А ты, чепуху-то не говори, ответил ему Ермил. Тут святое дело совершается, и владыка всё делает по правилам святых отцов. Плохого не поставят». Так Сулеманов остался в мужиках и вернулся ни с чем, а Кузьма Храпунков вернулся в Миткирей попом. По дороге они нарочно остановились в Саратове и в том же № постоялого двора сделали обильные вспрыски, напились оба пьяными и…

* * *

На постройку попу Ермилу определено было по 1 р. со всякой души. Сбор денег поручен был 2-м лицам. Но раскольники, не дожидаясь сбора, заняли деньги у богатого мужика Трифилия Фомина Прозорова, купили сруб и начали строить дом и надворные постройки. Дом построили очень быстро и Ермил водворился в нём на жительство. Ермил оказался очень практичным человеком, и в короткое время разжился и разбогател. Он построил себе амбары, завёл машины для обдирки проса, и отправлял пшено на станцию Тамала Рязанско-Уральской жел. дороги, где грузил его в вагоны и отправлял в Москву. Хлебные посевы он делал в больших размерах. Теперь Ермил Кузмич стал уже при деньгах и видной денежной особой в селе. В Миткирее он жил как-то на счёт «канунов» и треб, а питался в гостях и поминках, с переездом в Голяевку он весь ушёл в торговлю и др. разные промыслы. Нажива денег стала у него как-то коньком и главной целью в жизни, а поповство как бы между прочим, на 2-м плане. Детей своих Он обучал в земской школе, а одного даже отдал в 2-х классное училище в с. Векове; но такую смелость попа прихожане его нашли неудобной и компрометирующей их общество и приказали ему взять сына из «еретической» школы. Ермил послушался своей паствы и прекратил обучение своего сына. Сын этот вышел из неудачных; он стал ни то ни сё: ни старообрядец, ни православный, ни барин, ни мужик и постоянно фигурирует за свои некрасивые проделки в селе на волостном суде, по решению которого он то платит штрафы, то отделывается арестом.

* * *

Скоро пришёл конец «безмятежному» существованию раскола в селе. Доселе он тревожился только редкими наездами епархиального миссионера, который приезжал в Голяевку и вёл беседы со старообрядцами. Духовенство этого времени мало или совсем не помогало миссионеру. Побеседует миссионер, уедет и делу конец. Да и жило то здесь духовенство как-то наездами, временно: поживёт священник год, два и уходит в другой лучший приход. С 1880 года дело в этом отношении стало лучше: из 2-х священников при Годлевской церкви один о. Иаков Троицкий начал кое-что говорить со старообрядцами и убеждать их присоединиться к православию. Ему помогал в миссии о. диакон Николай Ильич Виддинов. Они не были знакомы с старообрядческой литературой, да и книг у них не было под руками, но они говорили проповеди и читали разного рода брошюры, изданные в опровержение раскольничьих заблуждений. Благодаря их трудам, в конце 1882 года обратился к православию крестьянин Павел Михайлов Ловырев, дошедший до убеждения в православии нашей св. церкви путём чтения миссионерских изданий и рассмотрения всех мнений раскола. Вскоре после этого снова посетил Голяевку епархиальный миссионер свящ. Константин Понов. Он окончательно убедил Ловырева и его семью в пагубности раскола и присоединил их к церкви. Выход Ловырева из раскола встревожил раскольничьих главарей и его ближайших знакомых. Ловырев сам начал вступать в собеседование с старообрядцами, и доказывать им неправоту раскола. Его труды были великие, и обширные, и долголетние. Он «благовременне и безвременне» везде и всюду и во всякое время беседовал с раскольниками. Затем в селе появилась церковно-приходская школа и привлекла внимание раскольников. В эту школу отдал своего сына и один раскольник, содержатель чайной лавки в селе, крестьянин Леонтий Антонов Шумилин. Мальчик, кончив курс школы, стал читать противо-раскольнические сочинения, читал их вслух отцу и другим лицам и этим поселил в раскольниках сомнение в правоте их «веры» и дал толчок к исканию истины. Начались беседы в самой чайной лавке Шумилина. В этих беседах принял участие Василиск Титов Прозоров, дядя Леонтия Шумилина. Василиск был начитан в старопечатных книгах, которые он и приносил с собой в чайную лавку и по них обличал неправду раскола. От этих бесед торговля в чайной лавке терпела убыток, но содержатель не гнался за доходом, а интересовался самими беседами и поощрял ведущих их. Таким образом чайная лавка стала сборным пунктом раскольников и православных, местом оживлённых бесед и рассмотрения православия и раскола. Поп Ермил нашёл эти беседы вредными для своего прихода и предложил содержателю чайной лавки прекратить их. Последний отказался. Тогда Ермил стал посылать своего сына Андрея, чтобы разбить доводы защищающих православие, но Андрей сам был разбит и поражён, что и немудрено, так как он говорил голословно и неосновательно. После этого Ермил решил принять карательные меры против непослушного своего чада: он подыскал лжесвидетелей³⁸⁴, которые согласились показать, что содержатель чайной лавки тайно продаёт водку. Сделали донос и Леонтия Шумилина подвергли штрафу в 100 р. и 2-х месячному заключению в тюрьме. Так отомстил лже-поп своему духовному сыну за его непослушание. Для Леонтия III-на это был первый скорбный шаг на пути приближения его к православию.

Предав суду «Пилата» своего единоверца, Ермил полагал, что с этим чайная лавка прекратит своё существование, а с ней вместе кончатся и постоянные сборища народа и религиозные собеседования о предметах веры православной. В этом Ермил ошибся: чайная лавка по-прежнему стала торговать, народ по- прежнему стал ходить в неё и также пошли в ней религиозные беседы. Чайная создала целый кружок лиц, любителей поговорить о вере. Во главе этого кружка опять стал Василиск Титов Прозоров, начитавшийся и старопечатных книг и брошюр полемического характера, убедившийся в несостоятельности раскола и теперь уже прямо и открыто начавший говорить, что раскол есть заблуждение, что он и все доселе старообрядцы шли ложным путём, содержали ложь, вместо истины, и что спасение души возможно только в одной православной церкви. К Василиску Прозорову пристал теперь присоединившийся к православной церкви Павел Ловырев. Эти 2 лица постоянно были в чайной лавке и вели беседы с старообрядцами. Это были как бы 2 апостола в селе: они дерзновенно, мужественно везде и всюду говорили о чистоте и святости православной церкви и убеждали старообрядцев оставить раскол и присоединиться к православию. К ним стали приставать и другие старообрядцы и таким образом они приготовили народ к присоединению к церкви. Василиск и другие стали высказывать теперь, что они ещё со времён приезда и беседы с ними епархиального миссионера «замутились душою», что тогда ещё запало им в сердце его слово, что церковь без епископа не может быть, что обряды не догмат веры и пр., и об этом они всё время думали и постоянно беспокоились душою, но перейти в церковь одним им казалось и боязно, и опасно от своих, так как их постоянно раскольники преследовали бы в селе насмешками и ругательствами. Указывая на Павла Ловырева, они говорили: «у нас один вот герой нашёлся, который один смело пошёл в православную церковь», не смотря на все насмешки и притеснения со стороны старообрядцев, и много вытерпел за это, а мы все оказались немощные и без дерзновения. Содержатель чайной Леонтий Шумилин, отсидев понапрасну, по клевете своей братии, 2 месяца в тюрьме, теперь, явившись в Голяевку, то же смело начал говорить о православии и пристал к образовавшейся партии поколебавшихся в расколе старообрядцев. В его чайной лавке по-прежнему, как уж замечено, шли беседы и возмущали попа Ермила. Последний опять делал подкопы под Леонтия, вредил ему посредством других лиц; на Леонтия то и дело сыпались то приставу, то земскому начальнику и другим властям в уезде разные анонимные и официальные донесения якобы о неправильной торговле Леонтия, не раз вызывали его к властям в город, ревизовали его лавку, но всё проходило благополучно, и Леонтий был прав. Ложь в этих случаях выплывала наружу.

Помимо бесед в чайной лавке, открылись беседы и в православной церкви. Их вели священник о. Парфирий Илларионович Добросердов и псаломщик Иван Артемьев Касимов. Они вели беседы по праздникам в вечернее время и народ охотно посещал их.

(Как лишённому сана иерею помешали сделаться беглым раскольничьим попом).

Раскольники со времени своего отделения от матери-церкви и со смертью первых своих расколо-вождей Аввакума, Лазаря, Никиты и др., как известно, окормляются в одной своей части бегствующими от православной церкви священниками. Само собой попятно, какие личности из иереев решаются на такой шаг, как переход в раскол... Решаются на это постыдное дело воистину самые падшие лица, забывшие и Бога, и совесть, и потерявшие всякий стыд. Ещё, кажется, не было примера, чтобы православный иерей по убеждению сделал подобный шаг. А несчастные раскольники решаются уверять и себя и других, что де по убеждению переходят к ним беглецы-пастыри! Как, например, австрийцы всегда, и печатно, и словесно, из кожи лезут, доказывая постыдный переход к ним греческого митрополита Амвросия. Можно уверенно сказать, что всякий здравомыслящий раскольник, с несожжённой совестью, сознаёт в душе всю фальшь этих продажных беглецов, которым, однако, решается вручить свою душу.

Расскажу здесь про одного моего знакомого, бывшего иерея, который решился, было, на постыдное дело уйти в раскол.

В бытность мою на службе в Ч-кой епархии, в соседстве со мной пастырствовал иерей А. К-в, родом из К-ой губ. И уж сосед же был не тем будь помянуто его священство!.. Только увидевши его, можно составить о нём надлежащее представление. Поклонение Бахусу доводило его иногда чуть не до белой горячки и деяния его, совершавшиеся им в пьяном виде, неописуемы. Но когда остепенится, бывало, – ангел, а не человек. Но последнее у него бывало весьма редко. Начальство перевело его на другой приход и даже в другой уезд, и то только жалея его ни в чём неповинную семью. Но и здесь о. А-р не исправлялся. Пошли, разумеется, судебные дела, следствия, и, после всевозможных мер вразумления и наказания, епархиальное начальство лишило его сана.

Как лишённый по суду сана, о. А-р, конечно, лишён был и возможности проживать на месте своих громких подвигов. Через год мы потеряли его след. Даже несчастной семье своей, оставшейся в Ч-кой епархии, ничего не было о нём известно.

В 1901 году поступил я на службу в К-кую епархию и уже здесь, совершенно для меня неожиданно, пришлось узнать про злополучного о. А. К-ва, и именно – в центре беглопоповщины Нижегородского края – с. Городце.

Как-то в разговоре с Городецким почтенным миссионером И. П. Л-м и известным в Городце ревнителем православия К. Ф. К-м пришлось мне услышать не только об о. А. К-ве, но и о том, как он имел попытку перейти в раскол. Милость Божия не допустила о. А. до последнего шага падения...

Вот со слов-то почтенных И. И. и К. Ф. я и расскажу здесь о попытках к переходу о. А. в Бугровскую веру³⁸⁵.

Упомянутый мною ревнитель православия в Городце К. Ф. К-н, бывший раскольник Бугровского упования, зорко следит за всеми движениями в жизни своего Городецкого раскола.

Не смотря на свою обширную торговлю, он не упускает случая понаблюдать за текущими событиями и переменами по Городецкой беглопоповской часовне, где перемены и новинки дело частое. Городецкая часовня фабрикует бегствующих иереев чуть ли не по всему Поволжью, под мощным покровительством известного миллионера Н. Л. Б-ва.

И вот этот-то К. Ф. как-то случайно узнал, что в Городец прибыл какой-то поп, который, в ожидании главного заправилы местных беглопоповцев, некоего И. П-ва³⁸⁶, проживает у одного городецкого обывателя.

Запылал ревностью наш Савл – К. Ф-ч!.. Как бывший часовенный, он сразу же узнал, по какому делу приезжий батюшка ожидает часовенного попечителя. Как не допустить этого постыдного перехода? Предупредить полицию, но этот батюшка в другом месте исполнит задуманный позорный поступок! – ревновал о православии К. Ф-ч. Посоветовавшись с миссионером И. П. Л-м и зная, что ожидаемый часовенный попечитель ещё не скоро прибудет, К. Ф-ч решил действовать иначе.

Повидав того обывателя, у которого пребывал приезжий батюшка, он посоветовал ему приезжего отца отослать от себя, до времени приезда попечителя, в местный Феодоровский монастырь, где он на гостинице, незаметно ни для кого и без всякого подозрения, дождётся И. П-ва, т. е. попечителя. Обыватель так и поступил. На другой же день приезжий водворился в монастырской гостинице.

Тогда К. Ф-ч и решил разыграть с ним трагикомедию: выдать себя за часовенного попечителя и поговорить с продающимся иереем о том, что заставляет его сделать такой богопротивный шаг.

Пригласив с собой миссионера И. П-ча и ещё одного и городчанина, К. Ф-ч посылает своего доверенного человека в Феодоровский монастырь; и посланный по секрету, на ушко, сообщает приезжему батюшке, что его прислал за последним попечитель И. П-в, который приехал по какому-то важному делу. Приезжий батюшка сейчас же собрался и, чтобы не навести кого на подозрение, в почтительном расстоянии за посланным отправился по зову.

Чтобы отвести всякое подозрение, и К. Ф-ч местом свидания избрал другой, а не свой дом. «С нетерпением и сердечным волнением ожидали мы, говорил К. Ф-ч, этого жалкого батюшку; больше всего волновало меня то, выдержу ли я характер, при разговоре с ним. Но вот в комнату вошёл низкого роста священник, без рясы. Истово помолясь на иконы, он поздоровался с нами. Я отрекомендовался ему попечителем и пригласил сесть. Когда все уселись, я затеял вступительный разговор: давно ли прибыли, откуда, кто сюда направил вас? Оказалось, что батюшка из Ч-кой еп., зовут его о. А. К-в, а узнал он о Городце и попечителе И. П-ве на пароходе, проездом, и по рекомендации вот такого-то прибыл сюда. Я попросил его показать, какие у него есть бумаги, и оказалось: свидетельство из 4-го класса К-й семинарии, паспорт Консистории Ч-й епархии, но уже просроченный, и больше никаких документов». Но не документы были интересны нашим ревнителям и поэтому на скудость их они и не стали обращать внимания. К. Ф-ч начал прямо с того: «скажите, батюшка, что заставляет вас переходить к нам? Ведь нам, попечителям, необходимо знать это, ибо у нас были такие священники, которые не искренно, а ради денег шли к нам, и потом уходили, а мы ведь не для этого берём вас, а для спасения ваших душ!» Вопроса этого о. А., видимо, не ожидал и ответил: – «ведь вам безразлично, почему я перехожу к вам, раз я согласился вступить в старообрядчество, то этого, полагаю, будет для вас и достаточно, к чему же ещё знать, что меня заставляет? К старообрядчеству я питаю уважение, а потому и перехожу».

– «Нет, говорит К. Ф-ч, нам не безразлично это знать, – ведь мы вам вверим свои души, да и чиноприём вам будет такой, что вы должны будете отказаться от ересей православной церкви, от того убеждения, в котором вы родились, от своего епископа, за которым обязаны вы указать ереси и благословные вины к удалению от него, словом – от всего, в чём вы доселе были! Ведь мы вас будем помазывать миром и принимать как бы от купели! Вы поймите, батюшка, что это дело не шуточное и для нас, и для вас»! «Не знаю, говорил К. Ф., как я не расплакался, говоря это и видя, до какого ослепления довела человека жажда мерзкой наживы. Почтенный же И. П. Л-н отвернулся и, видимо, вся эта трагикомедия глубоко его мучила. При таком моём настойчивом расспрашивании, перешедшем чуть- ли не в допрос, и о. А. смутился, и по щекам его покатились слёзы. Смутился и я, говорил К. Ф-ч, слёзы невольно подступили и у меня, в горле подпёрло, и я, с великим трудом пересиливая себя, добавил лишь, «что, отец, тяжело видно расставаться с тем, что имеешь, и идти туда, где нужно всё своё бросить и от всего отказаться»?

– «Да что вы меня допрашиваете! – уже со слезами почти вскрикнул о. А. Если принимать, то принимайте, а не принимаете, так откажите»!..

Видно, не совсем ещё была сожжена совесть у несчастного о. А., и напоминание, сделанное К. Ф-м, представило ему всю глубину той пропасти, в которую его влекла жажда к наживе, вызвало у него слёзы.

– «Действительно, перестанем об этом говорить, сказал К. Ф-ч, и понапрасну волновать себя; лучше поговорим о другом. Вот вы нам сказали о себе, теперь и мы вам скажем, кто мы». О. А. сразу же понял, что не туда попал, куда стремился, сразу изменился в лице и неожиданно встал с места.

«Но мы, говорил А. Ф-ч, удержали его, – не волнуйтесь, батюшка, говорю я, мы вам ничего не сделаем, будьте покойны. Вы вот нате прочтите эту бумагу, – и я дал ему в руки открытый лист миссионера И. П. Л-на».

Надо было видеть испуг о А., прочитавшего и узнавшего, кто мы; на нём лица не было, как в самой злейшей лихорадке трясло его. Поистине говорю, нам жаль было смотреть на него.

«Теперь вы сознаёте, говорю я, о. А., что мы можем вас сейчас же отдать в руки правосудия?»

– «Вполне сознаю»! ответил о. А.

– «Но мы вам этого не сделаем, продолжал я, и лишь под одним условием, если вы сейчас же уедете отсюда и дадите честное слово и клятву, – отбросить даже всякую мысль о переходе из православия в душепагубный раскол!»

– «Даю честное слово и клянусь истинным Богом, что после этого для меня урока, данного вами, я и думать о расколе не буду!»

«Уж я здесь не мог выдержать, повествует К. Ф-ч, и, дав волю слезам, прочитал добрую нотацию и наставление пошатнувшемуся к измене своей вере любителю наживы, и как очевидец, знавший всю жизнь и участь, ожидавшую беглеца в часовне, рассказал о. А-у, что его там ожидало, не говоря уже о том, что может ожидать его в будущем на Суде Божием!..

Как метеор вылетел от нас о. А. и через час отходящий пароход из Городца увозил злополучного искателя раскольничьего золота», закончил мне свой рассказ почтеннейший ревнитель К. Ф-ч!

Так вот где пришлось узнать мне о соседе о. А. К-ве, и через несколько лет!.. Действительно, не узнай о нём городчане-ревнители, быть может ему и удалось бы перейти к раскольникам, и тысячи душ вверились бы его пастырству, а он, забывши страх Божий, лицедействовал-бы им, и все его беглопоповцы усыпляли бы себя тем, что батюшка их, познав истину, бросил свою – православную Церковь!.. Пока-бы там узнали истину, – что он лишённый сана, да и узнав, пожалуй, молчали бы, дабы не выставить себя в смешном виде...

Не знаю, сдержал ли своё слово и клятву бывший о. А. К-в, или мет, но только что-то не приходилось нигде слышать, чтобы он значился в числе жалких отщепенцев – бегствующих иереев. Да, я полагаю, едва ли он и решится на вторичный шаг к переходу в раскол: уж урок-то ему дан был чувствительный...

Единоверческий священник Иоанн Чередников

(Беседа вторая).

Предметом второй беседы был вопрос о вечности священства в Христовой церкви.

Миссионер. Учение, защитником коего я являюсь, то: „Церковь Христова без епископа быти не может и никогда не была“ (Палинодия Захарии Копистенского, часть II, раздел 8, арт. 1).

Кроме ясных свидетельств из Писания, вечность священства в Христовой церкви очевидна из его необходимости для последней. Иерархия необходимо – нужна в Церкви.

Христова Церковь в св. Писании весьма нередко называется Господним телом. Уподобление Церкви, телу находится в следующих, наприм., словах ап. Павла: „того даде главу выше всех Церкви, „яже есть тело Его“ (Еф.1:23). Сравнение Церкви с телом имеется и в святоотеческом учении. „Для чего, пишет св. Климент римский к коринфским христианам, раздираем и расторгаем члены Христовы, восстаём против собственного тела, и до такого доходим безумия, что даже забываем, что мы друг-другу члены“ (Труды Киев. Акад. 1861 г., кн. 12, стр. 237). Бл. Феодорит в толковании на первое послание ап. Павла к коринфянам называет Церковь тоже телом. „Из сего апостол, поучает блаженный, повелеваем дознать, что Церковь называется телом Владыки Христа“ (т. 7-й, стр. 25-я).

Приведённые места подтверждают, что Церковь Христова есть тело Христово.

Пиша про Церковь, что она есть тело Христово, ап. Павел вместе с тем учит, – это тело не есть один какой-либо уд. Говоря в послании к Коринфянам, в 12-й главе: „Вы есте тело Христово и уды отчасти“, апостол языков добавляет: а так как „тело не един уд, но мнози, то и в Церкви Бог положи первее апостолы, второе пророки, третие учители“. Ап. Павел подробно раскрывает мысль о различии членов в церковном теле. „Аще речет нога, говорит он в том же послании, яко несмь рука, несмь от тела: еда сего ради несть от тела; и аще речет ухо, яко несмь око, несмь от тела, аще все тело око, где слух? Аще же все слух, где ухание? Ныне же положи Бог уды единаго коегождо их в телесы, якоже изволи“. Подобно апостолу языков, о многоразличном составе церковного тела говорят отцы и учители Церкви. Св. И. Златоуст в 10-м нравоучении на послание к Ефесянам пишет, „суть инии убо (уды) госнодственнейшие, инии же мние, яко глава всего тела господственнейша есть... и кроме главы жити не можем, ногам же отсеченным бывшим, мнози много время пожиша“. О неодинаковом значении членов церковного тела бл. Феодорит так говорит: „хотя Церковь называется телом Владыки Христа, однако же имеет многие и различные члены, и из них одни важнее, другие менее важны, одни превосходнее честью, другие ниже, впрочем, все необходимы и полезны (т. 7-й, стр. 257-я).

В числе самых важных членов Церкви апостол намечает пастырей и учителей. „Той дал есть, пишет апост. Павел, овы убо апостолы, овы же пророки, овы же благовестники, овы же пастыри и учители, к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова“ (Еф.4:11–112). Пастыри и учители, по словам апостола, созидают само тело Христово. О великом значении пастырей учат и св. отцы. Шестой вселенский собор 64 правилом постановляет: „не подобает мирянину перед народом произносити слово или учити...³⁸⁸ но повиноватися преданному господом чину... сей да будет ухом, а тот языком, сей рукой, а другой чем-либо: сей да учит, а тот да учится“. Учащая сторона по собору поставлена выше учащейся. Последняя по правилу не может быть первой, не может отправлять её обязанностей. Св. Григорий Богослов, на словах коего основывается 64 правило, ясно „глаголет: почто творише себе пастырем, будучи овцей; почто делаешься главою, будучи ногою?“ Тот же св. отец в слове на пятидесятницу, между прочим говорит: „не неподобне же в чине очию, еже святыя учители полагати глаголати, яко инех превыше суть, и сего ради епископы именованныя, посещает бо сими иже в того верующих Христос“ (Б. соб. л. 823). Из слов Святителя видится, что епископы имеют важное значение в теле Церкви. Они как глава, как глаза в обыкновенном теле человека. По Благовестному Евангелию „учители в церквах – очи, яже многих души возвышают учением к небесному царствию“ (зач. 45 от Луки). Св. Афанасий Великий, убеждая православных удаляться от недостойных пастырей, пишет: „шествующий непрелестный и живоносный путь, око убо да извержем, не чувственное, но умное, сиреч, аще епископ, или пресвитер, суще очи церковные неподобне живут, подобает изврещи их“ (просветитель, 472 стр.). По словам и этого великого исповедника веры, епископы – очи Церкви. Они вместе с пресвитерами глаза Церкви. Пресвитеры, кроме того, на ряду с дьяконами называются и руками. В толковании на 55-е правило св. апост. говорится: „пресвитеры и диаконы по образу суще рук, яко теми церковное правление содевает епископ“.

В нашей речи показано, что Церковь – тело Христово. Состоит оно не из одного члена, одной части, наприм., ног, но из многих, за то оно и тело. Среди многих членов главное место принадлежит учителям Церкви, епископам, пресвитерам. Оно по своему значению уподобляется очам, рукам. Миряне – ноги церковного тела, не могут быть руками или очами, не могут заменить их. Миряне – ноги церковного тела существуют до сих пор, тем более существуют очи, руки, члены гораздо более важные в Церкви, члены, управляющие ногами, – очи Церкви, пастыри. Св. И. Златоуст положительно заявляет, что Церковь без епископа быть не может (Марг. 154 об.). Св. священномученик Киприан прямо свидетельствует, что „епископ в Церкви и Церковь в епископе и кто не с епископом, тот и не в Церкви“ (Тр. Киев. Д. Ак. 1860. кн. 4-я. 257). Важность и необходимость священного чина вне всякого сомнения. Без него Церковь даже – не Церковь.

„Почтим епископа, яко самого Христа, попы же яко сопрестольники и супруги апостолов: без них бо Церкви не нарицается“ (пролог 10 марта).

Беспоповцы на погибель себе настаивают на том, что ныне нет священства. Священство всегда в Церкви и нет времени, когда не будет его в Церкви. Церковная иерархия пребудет в Христовой Церкви до второго Господня пришествия.

Коновалов. Мы выслушали со вниманием разъяснения о. Симеона. Церковь, действительно, есть тело. Возражать не будем. Мы прочтём ему лишь то, отчего нет у нас священства. „Шествующий непрелестный и живоносный путь, приводит Иосиф Волоколамский слова св. Афанасия Великого, оно убо извержем не чувственное, но умное, сиречь: аще епископ или пресвитер, сущий очи церковные, не подобно живут и соблазняют люди, подобает изврещи их. Уне есть им без них собиратися в храм молитвенный, ниже с ними воврещися яко же с Анной и Каияфей в геенну огненную“ (472 стр. просв.).

Мы очень благодарны о. Симеону, что он читал приведённое место. Из него хорошо видно, что епископов, пресвитеров – этих церковных очей, нужно избегать, если они производят соблазн. Лучше, сказано, без них собираться, нежели с ними воврещись, яко же с Анной и Каияфой в геенну огненную. Мы избегаем, а потому не имеем их, хотя и находимся в Церкви.

Сам Спаситель велит исткнуть око и отсечь руку, если они соблазняют. „Аще соблазняет тя рука твоя, говорит Христос, отседы ю; добрее ти есть беднику в животе внити, неже обе руце имущу внити в геенну, во огнь неугасающий. И аще око твое соблажняет тя, исткни е; добрее ти есть со единем оком внити в царствие Божие, неже две оде имущу ввержену быти в геенну огненную. Идеже червь их не умирает и огнь не угасает“ (Марк. 42 зач.). Мы отсекли пресвитеров и отвергли епископов, потому что соблажняют. Но несмотря на отсутствие тех и других, мы однако, по Господню обетованию, не лишаемся внити в Царствие Божие.

Пр. Иезекииль предсказал время, когда пасомые будут без пастырей. „Бысть слово Господне мне, говорит пророк, глаголя: сыне человек прорцы на пастыри израилевы, прорцы и рцы пастырем... се аз на пастыри и взыщу овец Моих от рук их, и отставлю я от паствы овец Моих и не будут пасти их пастыри: ниже самих себе имут пасти, и отъиму овцы моя из уст их... се аз взыщу овец Моих и присещу их“ (Иез.34:10–11). По толкованию бл. Иеронима слово обращается „к пастырям Израилевым, под которыми мы должны понимать или царей, или князей, книжников и фарисеев, и учителей иудейского народа, или в евангельском народе епископов, пресвитеров и дьяконов“ (XI т. 104). Бл. Иероним поясняет: от кого отнимет Господь паству. Отнимет от епископов, пресвитеров и диаконов. Паства за соблазны епископов и подчинённых им клириков остаётся без пастырей с Единым пастырем Христом. Тот же Иероним продолжает: „Я Сам, говорит Бог, приду к пастырям и взыщу стадо Моё от руки тех, коим лучше было бы, что бы им повесили камни жерновные на шею, нежели чтобы они соблазняли самого малого из народа Моего. Мф., гл. 18-я (XI, 104 стр. твор. Иероним.). Пророчество Иезекииля о падении пастырей исполнилось. ещё в XVI столетии писалось мирянам, чтобы они спасались, остерегаясь падших епископов. Из актов истории Юго-Западной Руси мы читаем, как Афонские иноки писали благочестивым русским людям о падении епископов и умоляли их достигать спасения без епископов (подручный читает 241 стр. названных актов).

О прекращении новозаветного священства в последнее время пророчествовал не один лишь Иезекииль. Об этом в своё время пророчествовали пр.: Исаия и Осия. Первый вот что говорит о последних судьбах Церкви: „Оставлена будет дщи Сиона, яко сень в винограднике и яко град обстоим“. По словам св. Ипполита: „не бо о иудеях сие слово пророчествовало, ниже о Сионе граде, но о святой Церкви“ (Б. Соб. л. 120). Что касается пр. Осии, то об уничтожении священства он говорит в следующих образах: „во дни оны наведет Господь ветр жгуч от пустыни на ня и изсушит жилы ея, и опустошит источники ея, и вся тоя сосуды вожделении потребятся и подручники ея без вести будут“. Под жгучим ветром св. Ипполит разумеет самого антихриста, а под жилами, которые он иссушит, препод. Нил Синайский научает подразумевать священство. Преподобный отец в письме к Ефрасию пишет: „будем усердно молиться, чтобы прогнана была“ душевная проказа от пряделы, кудели, кожи (Лев.13:48), – от духовной пряделы того, что составляет как бы жилы Церкви Христовой, разумею епископов и всех, пользующихся почестями левитского сана“ (ч. 2-я, стр. 367, изд. 1858 г.). Из слов Нила Синайского видно: кого уничтожит антихрист в последнее время. Уничтожит священство. Церковь будет, таким образом без него.

О прекращении в последнее время священства пророчествовали три пророка и пророчество их исполнилось. Спрашивать после этого будет ли Христово священство до 2-го пришествия – богопротивно. Бог уничтожил пастырей и сам пасёт верующих в Него.

Миссионер. Андрей Афанасьевич в оправдание своего беспоповщинского состояния старается доказать мысль, что Христова Церковь может быть без пастырей, что в нынешнее время, по пророчеству древних пророков, нет священства на земле. Первый отдел своей речи собеседник обставил слабо. Не твёрже стоит у него и второй.

В доказательство того, что Церковь может быть без пастырей, Коновалов сослался на приведённые мной слова св. Афанасия Великого об извержении недостойных пастырей. Но слова св. Афанасия нисколько не говорят о возможности существования всей Церкви без священства. Они могут лишь оправдывать беспоповцев в их отдалении от священников греко-российской Церкви, как еретиков, по их понятию, и только. Странно видеть в словах Александрийского Святителя указание на всеобщее безпастырство в Церкви. Св. Афанасий говорит об извержении только недостойных пастырей, а не о том, что Царство может остаться без пастырей. Если говорится об извержении недостойных пастырей, то этим самым свидетельствуется не об оскудении и прекращении священства, а скорее об его существовании. По церковным правилам право извергать епископа принадлежит собору епископов, не менее двенадцати, а извергать пресвитера могут не менее шести епископов. Об этом прямо говорит 12-е правило Карфагенского собора. „Епископа в некоей вине суща, аще не весь собор области тоя, обаче дванадесять епископов да судят, пресвитера же шесть, и диакона трие“.

Андрей Афан. в доказательство мысли о возможности существования Церкви без пастырей приводил ещё из исторических актов г. Вишенского, из послания афонских старцев в Малороссию, где говорится, что нужно самим спасаться, а попы де не спасут. Да кто же говорит, что самим не следует принимать участие в своём спасении. Нет, Господь потому и учредил Церковь, чтобы мы, добровольно вступая в неё, сами спасались. Но, вступая в Церковь, мы должны руководиться от законных пастырей. Афонские иноки и писали об этом в Малороссию, чтобы непоследовавшие за униатскими пастырями следовали за православными пастырями. Они похвалили малороссцев за непоследование незаконным пастырям. Под такой похвалой подпишутся нынешние афонские монахи, но этим, подобно своим предшественникам, нисколько не заявят своего согласия на возможность существования Церкви без пастырей.

Собеседник привёл указанное место в пример исполнения пророчества Иезекииля о повсюдном прекращении новозаветного священства. „Спасайтесь, спасайтесь“, взывал он. Но исполнения пророчества в том смысле, как понимает его Коновалов, в данное время однако не было. Во 1-х, в 1595 году благочестие сияло ещё на великой Руси. Во 2-х, в самой Юго-Западной России, кроме отступивших в унию шести епископов, осталось два православных епископа: Гедеон Балабан и Михаил Копистенский. Повсюдного истребления священства не было и, следовательно, незачем было приводить прочитанное место, где тоже не говорится о всеобщем прекращении пастырей. Коновалов рассчитывал смутить слушателей ещё неслыханным доводом в этой местности. Напрасно. Послание афонских отцов известно из Кирилловой книги. В ней читаем, хотя так же, как и в актах, не на пользу беспоповцам: „лучше бо вам без владык и без попов, от диавола поставленных, до церкви ходити и православия хранити, нежели со владыками и со епископами и попами, не от Бога званными, у Церкви быти и того ругатися и православие попирати“. Здесь велено отступать от епископов еретиков, но оставаться в то же время при Церкви, ходить в храмы.

Бездоказательно выводить повсюдное прекращение священства в Христовой Церкви и из пророчества св. Иезекииля. Андрей Афан. прочитал из бл. Иеронима толкование пр. Иезекииля о том, как Господь отнимет паству от пастырей и на этом хочет построить своё учение о бессвященнословном состоянии Христовой Церкви. Неосновательно. Господь, по словам пророка, согласно толкованию Иеронима, отнимет паству лишь от тех пастырей, коим лучше было бы, чтобы им повесили камни жерновные на шею“ (XI т. 105 стр.). Господь отнимает паству лишь от худых пастырей, как читаем на 106 стр. того же XI тома, – странице, не прочитанной собеседником. Не прочитал он этой страницы потому, что она ему не на пользу. Время, когда Господь совсем возьмёт паству от пастырей и Сам будет пасти её – время будущего воздаяния.

„Я дам им возлежать, говорит Господь Бог, чтобы они покоились на лоне Авраама, Исаака и Иакова“ (Иерон. т. XI, 107 стр.). Непосредственное пасение Господом наступит в день страшного воздаяния, когда Бог отдаст весь суд Сыну. „И будет Бог, говорит бл. Иероним, пасти овец Своих по суду, зная, какая овца какие пажити должна иметь. Ибо у отца есть разного рода обители (Иоан. XIV) и Отец не судит никому же, но суд весь даде Сынови (Ин.5:22) (107 стр.)... тогда Он поставит единого пастыря, говорящего в Евангелии: Аз есть пастырь добрый (Ин.10:14) – 108 стр.... и будут они в земле своей без страха или в надежде мира – в земле живых, в земле кротких, о которых написано: „блаженни кротцыи, яко тии наследят землю (Мф.5:5), чтобы, имея благополучие во всём, они узнали, что Он Господь“ (XI т. стр. 109-я).

Коновалов в подтверждение мысли, что в настоящее время нигде нет истинного священства вычитывал, далее, пророчества Исаии, Осии в толковании св. Ипполита. Ветхозаветные пророчества в данном толковании, действительно, относятся к состоянию Церкви в последнее – антихристово время. Однако при рассмотрении читанных мест ничего не говорится ясного и прямого относительно всеобщего оскудения священства. Что значат выражения: сень в винограде, овощное хранилище в вертограде? Что следует разуметь под словами: жилы, источники, сосуды вожделеннии, подручники, писатель не объясняет, а делать свои толкования и переносить одно толкование, наприм., Нила Синайского на другое место писания, как делает собеседник, книги не велят (Кир. кн. 401 об.). Образное выражение: „яко град обстоим“, т. е. город осаждённый, не значит ещё побеждённый, одоленный. По св. Ипполиту Церковь будет на подобие осаждённого города. По в осаждённом городе, наприм., в Порт-Артуре, жизнь часто течёт так же, как и в обычное время. Церковь, таким образом, во время антихриста и по мнению Ипполитова слова будет с пастырями. Очень уже велико значение учителей в Церкви. Русская Юго-Западная Церковь, лишившаяся иерархических по местам лиц, названа в одном из посланий патр. Мелетия слепотствующей Церковью, телом без очей, которая прозрела только с поставлением для неё православных пастырей (кн. о Вере л. 213). Беспоповщинская Церковь, лишившаяся пастырей, тоже слепая Церковь, не прозревшая и до сих пор.

Мнение о восстановлении иерархии в нынешнее время беспоповцы, в частности спасовцы, считают учением богопротивным, хотя не верно. Важность и необходимость иерархических чинов ясно указывают на постоянное существование пастырей в Церкви. Приведённые свидетельства о необходимости их в церкви Коновалов обошёл. Он выставил лишь свои возражения, разобранные нами. Прошу моего собеседника восполнить свой пробел. Если иерархия важна и необходима была в первое время существования Церкви, то почему она не важна и не необходима в последнее время, так что может не быть. Представленные вами доводы не разъясняют данного вопроса о вечности иерархии в Христовой церкви.

Коновалов. Миссионер говорит, что извергать епископов, священников могут лишь одни епископы. Но мы ему укажем, где и не епископы, а народ извергает недостойных пастырей. Восточные патриархи в § 17 своего окружного послания ко всем православным христианам свидетельствуют, что „народ по преимуществу хранитель благочестия“. Народ охраняет благочестие, отличает благочестие от нечестия, рассуждает, чему нужно следовать и чему не нужно, народ осуждает, наконец, то или другое нечестие. Таким образом, верховным судьёй является тело Церкви, а не руки и не очи. Лишь тело Церкви осталось целым, а пастыри впали в нечестие, а потому мы – народ, по слову Спасителя, и извергли их.

О. Симеон неправильно объясняет пророчество Иезекииля, говоря, что Господь отнимет паству лишь (тогда) от одних худых пастырей. Господь отнимет паству от всех, а не от некоторых. Он, по слову пророка, Сам будет пасти Своих овец. Из этого очевидно, что пастырей при пастве не будет как худых, так и добрых. Миссионер напрасно говорит, что пророчество Иезекииля о непосредственном пасении Господом овец исполнится в будущем, в день страшного воздаяния. В царстве славы не будет язычников и если говорится в пророчестве про освобождение паствы от языческого плена, то ясно: оно относится не к тому времени. „Тогда, говорит бл. Иероним, погибшее среди языческих народов будет отыскано и вследствие убеждения еретиков заблудшее будет возвращено, и пораненное будет обвязано и сокрушённое, и слабое будет укреплено, чтобы исполнилось написанное: „исцеляющий недуги их“ (XI т. 107 стр.).

Пророчества Иезекииля, как и пророчество Исаии и Осии уже исполнились. О. Симеон ничего не возразил по поводу приведённых нами слов препод. Нила Синайского о церковных жилах, об епископах, которые иссушит антихрист. Не возразил потому, что не может. Против истины трудно бороться. Истина сама за себя говорит. Она видна и из следующих слов бл. Иеронима.

В толковании его на пр. Исаию, 13 главу находится такое место: „нужно принять в соображение и то, что после того, как слово церковное и учение Спасителя разрушат город Смешения, так что он уподобится Содому и Гоморре, тогда он не будет населяться святыми мужами и не будет в нём отдыхать пастыри, пасущие стадо Христово, но, напротив, там будут отдыхать звери, драконы и страусы и будут скакать в нём косматые“ (VII т. 302 стр.). Миссионер утверждает, что в Церкви, кроме худых пастырей, в последнее время будут и добрые. Вы, добрые слушатели, слышали, что слова о. Симеона не подтверждаются. В Церкви не будет пастырей, пасущих стадо Христово, там будут скакать лишь одни косматые.

Миссионер напрасно настаивает на наличности добрых пастырей в Церкви. Ошибка его видна и из дальнейших слов бл. Иеронима в раскрытом месте. „Ибо всё, что говорят еретики в синагогах сатаны, продолжает Иероним, не есть учение Господа, но вой демонов и косматых, которым был подобен Исав. И в капищах разврата будут отдыхать сирены, которые сладостным смертоносным пением увлекают души в бездну, чтобы они при свидетельствовании бури пожирались волками и псами. Итак, постоянно приближается и наступает время „падения еретиков и их погибель неотложна. Как же о. Симеон утверждает, что Церковь не может быть без пастырей? Бл. учитель и отец Церкви ясно утверждает, что в Церкви может и не быть пастырей.

Свидетельства Иеронима должны иметь для нас значение. Шестой вселенский собор признаёт бл. Иеронима за вселенского учителя Церкви. Кто не слушает Иеронима, тот не слушает Церковь, а кто не слушает Церкви, тот язычник и мытарь.

Миссионер. Андрей Аф. ничего не доказал в пользу мысли о возможности повсюдного оскудения священства в Христовой Церкви. Он только укорял за то, что я якобы не разобрал его речи. Укор лишний. Насколько позволяло время, я рассмотрел пророчества Исаии и Осии. Правда, за недостатком времени я не привёл толкований на указанные пророчества других отцов. Но за это Коновалов должен лишь благодарить. Другие толковники не согласны относить слова пророка к судьбам новозаветной Церкви, так что положение моего собеседника, основавшегося, вопреки предостережениям пр. Викентия Лиринского, которого сам же вычитывал вчера, на толковании одного отца, положение шаткое. Надписание главы, откуда взято пророчество Исаии, говорит за верность толкований прочих отцов и учителей Церкви. Кроме св. Ипполита, все отцы и учители Церкви толкуют пророчества в применении к опустошению Иудеи. Св. Ефрем Сирин, приводя слова пр. Исаии, замечает: „Оставися дщерь Сионя, т. е. все города иудейские и по преимуществу Иерусалим. Яко куща в винограде и яко овощное хранилище в вертограде, Иудея по опустению своему подобна куще в обранном винограднике, и овощному хранилищу в вертограде, в котором плоды уже сняты, потому что в овощном хранилище и в куще бывают стражи, пока ещё плоды не собраны; а по собрании плодов и стража уже не нужна (ч. 7-я, отр. 223. Изд. 1852). Подобно св. Ефрему объясняют слова пр. Исаии: св. муч. Иустин философ, бл. Феодорит и бл. Иероним. Коновалов в данном месте не имеет за собой даже всецело и св. Ипполита. В русском переводе творений св. Ипполита приведённого собеседником объяснения пророчества Исаии нет. Здесь вместо него стоит следующее. „Прийди же блаж. Исаия, восстань и скажи ясно, что ты предрёк о городе – великом Вавилоне? Ведь ты же сказал относительно Иерусалима – и исполнилось, а сказал ты в данном случае ясно (вот что). Да будет земля ваша пуста, гради ваши огнем пожжени... „Оставися дщерь Сионя, яко куща в винограде и яко овощное хранилище в вертограде, яко град воюемый“. Итак что же? Разве всё это не совершилось? Разве не исполнилось всё, сказанное тобой? Разве не опустошена Иудейская их? Разве не сожжено святилище, не разрушены стены и не разорены города? Разве страну не поедают чужие? Разве землёй их не владеют Римляне?“ (тв. св. Ипполита в рус. пер., Казань 1899 г. гл. XXX, 23 стр.).

Коновалов дважды указывал на пророчество Осии. Но слова пр. Осии о знойном ветре (Ос.13:15) бл. Феодорит толкует в историческом смысле. „Наведет Господь ветр зноен, говорит он, из пустыни нань... чрез сие дает разуметь персидского царя Кира, который ополчился и разрушил Вавилонское царство, истребил весь царский род, отнял способы к самоуправлению. Их то в переносном смысле называет Бог источниками и жилами“ (Твор. бл. Феод. IV т. стр. 313). Сходно с этим толкует это место и Феофилакт Болгарский. „На вавилонян, пишет он, наведёт ветр знойный – Кира царя персидского... И изсушит жилы его и опустошит источники его, то есть, истребит все царское племя и разрушит все опоры и пособия власти, – отнимет богатство и иные царения блага: их в переносном смысле называет жилами и источниками“ (Крит. раз. Иван. Н. И. 153 стр.).

Несогласно с объяснением Коноваловым разбираемого места говорит и много раз упоминавшийся им бл. Иероним. „Знойный ветр, который наведёт Господь и который поднимается из пустыни, есть тот-же, говорит бл. Иероним, о котором написано у Аввакума“. Бог от юга приидет и святой из горы Фаран (Ав.3:3)... Под пустыней мы можем понимать девственную утробу св. Марии, процветшую без семени человеческого, без соединения с стеблем и этот простой, чистейший, поднимающийся из земли необитаемой поразите смерть... Он иссушит родники смерти и опустошит источник её... В некоторых толкованиях мы читаем, что в иносказательном смысле знойный ветер означает диавола и каждого иересиарха. Но мы не согласны с этим. Ибо диавол не может иссушить родников и источников, смерти, когда сам служит источником и началом смерти. Поэтому, под знойным ветром должно понимать церковное слово, которое иссушает и уничтожает все еретические учения и расхищает и рассеивает тех, которые собраны были смертью вследствие еретического учения“ (т. ХII-й, 340–341). Бл. Иероним не согласен видеть в жгучем ветре диавола или кого-либо иересиарха, как хочется Андрею Аф., а видит здесь указание на Сына Божия и Его учение, иссушающих источники и жилы – родники смерти.

Коновалов, настаивая на прежнем объяснении церковных жил, сам не согласен с вселенским учителем, сам в конце концов, как пообещал нам, „язычник и мытарь“. „ Аще Церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь“ (Mф.18:17).

Андрей Аф. в доказательство мысли о прекращении священства в церкви читал из VII тома творений бл. Иеронима. В косматых, о коих там речь, он всеми силами хочет видеть нынешних православных священников. Насколько несправедливо понимание Коноваловым слов бл. Иеронима – это открывается из толкования того же учителя Церкви, помещённого несколькими строками выше, намеренно не взятых моим собеседником. Под пастухами у бл. Иеронима разумеются ангелы, а под косматыми демоны, имеющие получить особенную силу в конце жизни человека и всего мира. Собеседник не прочитал этого места. Прочитаем вместо его. „Итак при кончине мира и при смерти каждого человека, говорит бл. Иероним, вся слава и гордость халдеев и смешение мира отступит от нас и так всё будет разрушено, как разрушил Бог Содом и Гомор, и не будет стоять более этот мир, но погибнет на веки. И не поставит там палаток Своих тот аравитянин, о котором в 67 псалме говорится: пути сотворити восшедшему на запады, Господь имя Ему (ст. 5), и пастухи не будут отдыхать там, то есть ангелы, охраняющие род человеческий и ежедневно видящий лицо Отца; но будут отдыхать там звери и драконы и страусы, и косматые и филины, и сирены, под которыми мы понимаем всех зверей в ангельском образе, или демонов, и тех, кому мы предаёмся для наказания. И в домах, бывших некогда домами разврата, где были веселье и радость, будет вой филинов и жалобный голос сирен, ведущий слушающих его к смерти“ (VII т. 302 стр.). Прочитанное место даёт возможность правдивее посмотреть на приведённое толкование бл. Иеронима, чем как делает это мой со-вопросник.

Будем ждать других каких-либо свидетельств в пользу защищаемой Андреем Афанасьевичем мысли. До сих пор повсюдное оскудение пастырей ещё ниоткуда не видно. У св. Афанасия нет и намёка на возможность прекращения всех пастырей в Христовой Церкви. Он говорит о злых епископах, а не о прекращении епископского чина на земле. При истреблении епископского чина, по словам св. отца, не будет и самой церкви, самих христиан (Письмо к Драконтию. Ч.1:394).

Коновалов. Добрые слушатели! О. Симеон не приводит новых доказательств в защиту вечности церковной иерархии. Он только разбирает мои свидетельства, да обвиняет меня в каком-то замалчивании; правда, из VII тома мной прочитано не с тех строк, с каких угодно о. Симеону, но это уже моё дело. Что у бл. Иеронима говорится об окончательном прекращении священства – это видно и из VI тома его творений, стр. 275-й. Вот это место: „Ст. 10. О горах подниму плач и вопль... Предсказывается запустение страны при наступлении войска Вавилонского и при всеобщем опустошении ...В метафорическом смысле поднимается плач о горах и рыдание о красотах пустыни, когда грешат князья церкви и ничего не обретается в ней из стяжания Божия и не слышится голос Господа, Владыки Церкви, через святых и апостольских мужей, и от птицы небесной до скотов – т. е. от тех, кои могут восходить на высоту до всех неразумных и более простых, которые отступили от собрания Божия“. Бл. Иероним свидетельствует, что князья Церкви грешат и ничего не обретается в ней из стяжания Божия. Об оскудении церковного чина говорится и дальше. Вот эти слова: „И сделаю Иерусалим грудами мусора (или в переселение) и в логовище драконов и города Иуды сделаю пустыней, потому что нет обитателя. Когда не будет церковных мужей и учителей, тогда Иерусалим дастся в переселение или обращается в груды мусора, так что в нём преобладает слово еретическое и делается он логовищем драконов, города его обращаются в пустыню, не обитает в нём слово Божие“... (Ст. 11-й): Бл. Иероним прямо утверждает, что во всей Церкви, изобразуемой здесь Иерусалимом, не будет церковных мужей и учителей. Вместо них будут лишь драконы, или косматые, как сказано у Иеронима в прежде рассмотренном нами месте из 7 тома его творений. О. Симеон настаивает, что пророчество бл. Иеронима про оскудение пастырей и о наличности в Церкви одних косматых относится к будущему времени и что под косматыми нужно разуметь диавола, имеющего мучить людей после их кончины. Из прочитанного нами сейчас видно, что это не так. Церковь становится, по словам бл. Иеронима, логовищем драконов, косматых ещё в нынешнем веке. Относить рассматриваемое место к будущему времени препятствует настоящее время слов: „грешат“ князья Церкви, Иерусалим „обращается“ в груды мусора, „делается“ логовищем драконов.

Мысль об окончательном оскудении священства видна у бл. Иеронима и из следующего места того же 6-го тома его творений. Слушатели должны внимательно слушать, что читается с моей стороны. Здесь впервые слышатся доводы, подобные хоть этому, наприм., свидетельству вселенского учителя Церкви: „Воскликнете пастуси и возопийте и восплачите овни овчии, яко исполнишася дние ваши на заколение и падение якоже овни избраннии и изгибнет бегство от пастухов и спасение от овнев овчих“ (Иер.25:34–35). На приведённые слова пр. Иеремии бл. Иероним пишет: „Следует заметить, что в этом только месте LXX поставили: „ликуйте“ в худую сторону: вместо чего другие переводчики перевели вопите, как стоит в еврейском. Между пастырями и овнами или вождями стада различие то, что пастыри – это разумные, а овны – это богатые, которые и сами составляют часть стада. Исполнились дни ваши для умерщвления вашего: дни их исполнятся тогда, когда будут исполнены грехи: и они рассеются и падут, как сосуды драгоценные, так что, быв разбиты, не могут быть восстановлены“ (435–36 стр.). Приведённых слов достаточно, чтобы видеть, что пастыри в настоящее время оскудели. Здесь прямо сказано: они рассеялись и разбились, как сосуды драгоценные, разбились так, что могут быть восстановлены.

Миссионер говорит, что я будто бы противоречу бл. Иерониму. Нет, я ему не противоречу. У бл. Иеронима учение о священстве, как видите, такое, какое я держу. Бл. Иероним противоречит мне лишь по словам о. Симеона. О. Симеон читал из бл. Иеронима толкование слов прор. Осии о жгучем ветре, иссушающем церковные жилы, и хотел вывести моё несогласие с блаженным учителем Церкви. Напрасно. Противоречия нет. По св. Ипполиту священников уничтожит антихрист, а по бл. Иерониму сын Божий. Тот и другой, очевидно говорят об одном. Антихрист уничтожает пастырей по попущению Бога, о Коем под видом жгучего ветра говорит и бл. Иероним.

Миссионер. Мой собеседник, посмотри на то, что выдаёт себя за знаменитость, которую нужно ценить, часто однако страдает недостатками обыкновенных начётчиков. Подобно последним Андрей Аф. старается во чтобы ни стало через наличность худых пастырей доказать ненужность вообще пастырей. Труд непосильный. Во всех приведённых им местах из толкований бл. Иеронима говорится про отвержение Господом лишь нечестивых пастырей. Про уничтожение всех вообще пастырей говорит лишь сам Коновалов. В последнем месте бл. Иеронима толкуется пропадение и рассеяние, хотя разумных и богатых пастырей, но в то же время нечестивых. В XXV главе пр. Иеремии речь идёт про нечестие Иудеев. Естественно и толкователю св. Писания говорить о священниках этого лишь нечестия. Он пророчествует о них, что они рассеются и падут как драгоценные сосуды; упавши же, окончательно погибнут и более не восстановятся. Коновалов выводит отсюда, что раз пастыри пали, то они не могут быть восстановлены. Про разбитые сосуды, про беспоповщинских наставников, это можно принять. Но про нетронутые сосуды – этого нельзя говорить. Нетронутые – пастыри православной Церкви – так и остались нетронутыми. Целые сосуды могут остаться целыми – про это говорит, как увидим дальше, тот же бл. Иероним. Он и здесь, впрочем, не сказал, что все драгоценные сосуды – все пастыри падут, а наоборот, что некоторые пастыри, как драгоценные сосуды, падут и, упавши, разобьются так, что не могут быть восстановлены. Толкуется про частное падение пастырей, а не про общее. Мой собеседник, при случае, если темно место, не различает этого, мешает всё в одно, и падением нечестивых пастырей доказывает окончательное падение церковного чина. Приём, нужно сказать, избитый и давно всем известный. Несмотря на это, к такому приёму Коновалов прибегал во время беседы уже не раз. В последнюю речь он злоупотреблял смешением части и целого, заменой одной другого два раза. Второй раз при чтении толкования бл. Иеронима на 10 ст. IX главы того же пр. Иеремии. Он и здесь каким-то образом ухитрился найти, что в конце мира все пастыри Церкви уклонятся в ересь. В данном месте говорится лишь о том, что во Св. Церкви „бывает плач, когда грешат князья Церкви“. Указывается ли здесь, что все церковные учители грешат, или могут пасть все за раз? Ничто не подтверждает Коноваловскую мысль о всеобщем падении пастырей! Возможность совершенного оскудения иерархического чина в Церкви не видна и в дальнейших вычитанных им строках занимающего нас толкования. Вот эти слова: „И сделаю Иерусалим грудами мусора... когда не будет церковных мужей и учителей, тогда Иерусалим дастся в переселение или обращается в груды мусора“. Проводит ли бл. Иероним здесь Коноваловскую мысль или нет? Говорит ли он, что во всей Церкви не останется церковных учителей? Нет, он утверждает с условием и толкует не о всей Церкви, а о тех лишь местах, где не осталось пастырей, т. е. о беспоповщинских обществах. Беспоповщинские общества, а не православная Церковь, делаются грудами мусора.

Коновалов высказывал опасение, что прочитанное им это место я буду относить к будущему времени, к концу мира. Опасение преждевременно и смешны доводы, взятые от положения глаголов: „бывает, грешат“ в настоящем времени: пророческое настоящее всегда относится к будущему времени. Плач слышен и в настоящее время, так как представители обществ грешат. Мы плачем, что представитель спасовщины – Андрей Аф. Коновалов тяжко грешит, ездить за 1000 вёрст раздирать тело Христово.

Мой собеседник выставляет слушателям на вид, что я не привожу новых свидетельств в пользу вечности священства. Неосновательно. В первой вступительной речи мной раскрыты важность иерархии, её необходимость в Церкви, а отсюда, посредством вывода, постоянное пребывание её в ней. Коновалов против этого ничего не возразил. Он с моими словами даже согласился. Согласившись, однако, спорит и доказывает повсюдное падение пастырства в Церкви и защищает возможность оного. Итак, я не приводил новых доводов потому, что Коновалов и на прежние ничего не сказал по существу. Не скажет он по существу, что уже известно³⁸⁹, и про следующие места из бл. Иеронима: I т., 37 стр.; II т., 266–67 стр.; III т., 167–68; IV т., 85–87; VII, 292; IX, 11, 149–150. В своё время эти места будут прочитаны в числе других мест из Писания. Сейчас мои минуты, потраченные большей частью на прекращение шума, кончились.

Коновалов. О. Симеон другой раз укоряет меня за то, что я не разобрал его вступительной речи. Миссионер заявляет, что я согласился с его словами. Действительно, я согласился с прочитанными им свидетельствами из книг. Нельзя было не согласиться; но за то я не согласился с миссионерскими выводами, сделанными из вычитанных мест. О. Симеон читал о многоразличном составе Христова тела, Христовой Церкви. Миссионер стремился видеть очи, руки тела в иерархических степенях священства, в епископах и священниках. Я ему вполне основательно приводил от божественного Писания, что церковное тело может внити в живот и с изверженным оком и отсечённой рукой. Св. Афанасий заповедовал верующим извергать соблазнительное умное око и без них спасаться. Хранителем благочестия может оказаться одно тело, одни миряне. Такую свою мысль я подтвердил целым рядом свидетельств, не опровергнутых и до сих пор. Кроме приведённых доводов мной, в настоящей речи, будет представлено ещё несколько.

Миссионеры любят читать слова св. Игнатия Богоносца из послания к Филодельфийцам, но никогда не читают следующих рядом находящихся строк: „аще кто отщетившемуся от истинны последует, сей царствия Божия не наследит; и аще кто не отступит от лжесловеснаго проповедателя, в геенну огненну осужден будет: не подобает бо ни от благочестивых отступати, ниже со злочестивыми сообщатися“. Действительно, лучше быть без епископов, очей церковного тела и рук – пресвитеров, чем, имея их, ввергнуться в геенну. Что одни миряне без пастырей могут спастись и наследовать вечный живот – об этом в своё время писал и св. И. Златоуст. „Если епископ, пишет святитель, не находится среди стада своего, чтобы руководствовать им, пусть овцы сами возьмут на себя обязанности пастыря. Разве в Вавилоне нуждались в алтаре, храме и первосвященнике для исполнения закона“ (св. Злат. и Евдоксия. Тьери стр. 389). Из приведённых свидетельств открывается, что иерархия, занимающая в церковном теле положение указанных членов, не необходима. Можно спастись и без неё. Видите, добрые слушатели, вступительную речь о. Симеона я принимаю, но не делаю тех выводов, какие сделал миссионер из своих рассуждений о составе церковного тела. Правда, епископы, пресвитеры занимают в Церкви высокое положение, однако и без них можно спастись. Будь налицо православные пастыри, мы должны были бы им подчиняться, но православных иерархов в нынешнее время не существует.

Что все пастыри Церкви могут пасть – это я доказал. В настоящую речь укажу на свидетельство бл. Иеронима в его толковании на XXII гл. ст. 1–5 пр. Иеремии. Вот оно: „всё, что сказано дому царскому, пусть разумеют епископы и сослужители их пресвитеры и диаконы, и весь чин церковный, – что если они исполняют повелённое им (Лк. 17:10), и, между прочим, не будут проливать невинной крови, соблазняя меньших (Mф.18:17), и уязвляя совесть каждого (1Кор.8:12), то сохранят данный им от Господа сан, если же исполнить это они не захотят и этим пренебрегут, то сами обратят Церковь Божию в пустыню“ (VI т. стр. 386–7).

Теперь укажу об этом же слова св. И. Златоуста. „Диавол, пишет святитель, коварный изобретатель козней, надеялся, что, погубив (истинных) пастырей, он легко расхитит стадо, но запинаяй премудрых в коварстве их, желая показать ему, что не люди управляют церковью, но Сам Он пасёт везде верующих в Него, попустил быть этому, дабы диавол, видя, что и по истреблении пастырей благочестие не уменьшается и проповеданное учение не истребляется, но ещё более возрастает, узнал из самих дел, и он и все служители его, что наше учение не человеческое, но снизошло с высоты небес к нам, что Бог везде управляет церквами и что вступающий в борьбу с Богом никогда не может остаться победителем“ (Бес. на раз. случ., ч. 1-я, стр. 339). Итак, добрые слушатели, сам сатана и тот убедился, что пастыри Церкви могут упасть и Церковь может быть без пастырей. Моё время кончилось.

Миссионер. Принимая мою вступительную речь о важности и необходимости священного чина в Христовой Церкви, собеседник однако до сих пор не оставляет своей мысли о возможности падения пастырей и наличности повсюдного оскудения священства. В защиту своих положений приводил, по-видимому, новые доказательства. На самом же деле нет. Новые свидетельства очень похожи на старые. В них, как и в предшествующих его доводах, говорится об удалении от злых пастырей и об истреблении худых руководителей Христова стада.

Из св. Игнатия Б. Коновалов прочитал, что нужно бегать от злочестивых пастырей по вере. Кто об этом с ним спорит? Вся наша беседа идёт о благочестивых по вере, об истинных учителях и руководителях! От них нужно ли отделяться? Вот о чём речь. Удаляясь от злочестивых, мы, по учению св. Игнатия Богоносца, не должны „отступании от благочестивых“, ибо по словам того же св. отца и не пребывающие с епископом в общении – не земледелие Христово, а семя вражие“ (Вып. Оз., 1 ч., 100 стр.).

Нет намёка о возможности спасения без пастырей и в словах св. И. Златоуста в послании из Кукуз к страждущим за него. Если св. Хрисостом пишет, что овцы должны взять обязанности отсутствующего епископа, то, очевидно, обязанности, не строго связанные с епископским титлом, обязанности, в коих могут заменить епископа миряне или низшие чины церковной иерархии (Твер. 300–1, 319 стр.).

Итак, удаляясь по слову Писания от (330 стр.) нечестивых по вере пастырей, мы по разуму того же Писания должны быть с истинными пастырями.

Повсюдное оскудение пастырей Андрей Афан. не доказал за всё время беседы. В последний раз он читал из бесед на разные случаи св. И. Златоуста и из бл. Иеронима, IV тома его творений.

Из св. Златоуста вычитал, как сам диавол и тот убедился, что пастыри Церкви могут пасть. Однако сколько не будем читать приведённое им место, не увидим таких слов, кои дали бы право сказать, что говорит Коновалов. Бог через истребление некоторых истинных епископов убедил диавола не в том, что пастырство уничтожимо в Церкви, а в том, что с истреблением одних истинных пастырей церковное устройство, состоящее из пастырей и пасомых, не уничтожится – найдутся другие истинные пастыри. Бог убедил диавола как раз в противоположном, удостоверил в неистребимости священного чина в Церкви. Диавол убедился, а Андрей Аф. не убедился и до сих пор. Всё ещё возражает. В беседе, откуда взяты приведённые Коноваловым слова, Златоуст пишет, что по взятии св. Игнатия с антиохийской кафедры в Рим, в императорский цирк на съедение зверям, диавол надеялся расхитить Христово стадо, но был не силён уничтожить пастырей и в одной антиохийской церкви. Нечего, значит, нам говорить о епископах и священниках по всей вселенной. Они также сохранили преемственность благодати Св. Духа, не смотря на все козни врага Христовой Церкви. Если в антиохийской Церкви, что видится из той беседы, ап. Пётр был заменён св. Игнатием, Игнатий св. Поликарпом, Поликарп Ироном и т. д., то такая же замена была и в других церквах, во всей вселенной. После трёх-вековых гонений на первом вселенском соборе перед лицом нечестивого Ария предстало целых 318 православных епископов.

Не об оскудении истинного пастырства говорит и бл. Иероним. Он толкует в указанном со стороны собеседника месте так же, как и в прежних местах, об худых, злых, нечестивых по вере пастырях. Он говорит условно: если епископы и сослужители их пресвитеры и диаконы и весь чин церковный исполнят повеленное им, то оправдают своё пастырское назначение, а если не исполнят, то погубят верующих, заразив их своими грехами. Говорится ли здесь, что все епископы, и прочие церковные чины непременно падут? Нет! На это и намёка не видать. Здесь говорится, и далее, лишь о том великом значении указанных лиц, какое они имеют в Христовой Церкви. При худом отправлении ими своей обязанности, они могут обратить Церковь Божию в пустыню.

О важности и необходимости иерархии бл. Иероним говорит и в том месте, которое приводит Андрей Аф. в предшествующей речи. „Когда не будет церковных мужей и учителей, тогда Иерусалим (Церковь)... обращается в груды мусора... делается логовищем драконов, обращается в пустыню... Значение пастырства в Церкви настоль велико и важно, и необходимо, что без них – пастырей Церковь может обратиться в груды мусора, сделаться пустыней.

По мысли бл. Иеронима, существование в Церкви пастырского чина так необходимо, как нужен верх для Ноева ковчега (86 стр. IV т.). Тот без верха не мог быть и ковчегом, так и Церковь без епископов, пресвитеров и диаконов не может быть Церковью.

Свящ. С. Шлеев

(Продолжение следует).

В февральской книжке „Русской Мысли“ за текущий год напечатан рассказ Е. Милицкой под заглавием „Идеалист“. „Идеалист“ этот – сельский священник, от. Андрей. – Он не только „идеалист“, но и идеален: он весь отдался служению – всеми помыслами, всеми силами – своему приходу; он бескорыстен; он любящ, доступен всем и ласков; он верит в народ, которому служит; он умеет утешать страждущих своих прихожан, – утешает там, где, казалось бы, и утешения нет. Все эти люди, которым служит он,

...„были близки, понятны ему: их горе и радости – всё проходило через его душу.

– Батюшка, желаем мы, чтобы ты молодых от венца с крестом проводил, – говорили ему крестьяне, и он провожал их. – Батюшка, разбери ты нас, делимся... Как бы какого вздору у нас не вышло.

И он разбирал.

Просили ли его совета в чём, подходили ли под благословение, заставляли ли страдать, во всём была крепкая, неразрывная связь его с этими людьми.

– Ты уж меня не оставь, – говорил ему одинокий старик, которого наведывал от. Андрей в его тёмной избушке. – Желаю я, чтобы ты в мой смертный час был со мною.

И от. Андрей был с ним“ (стр. 131).

Постом толпы говеющих в храме.

„От. Андрей, усталый и измученный, усталый физически и душевно, а к нему подходят всё новые и новые исповедники...

И каждому из них есть сказать ему что-то особенное, обнажить душу, высказать то, что самому себе, подчас, поверить страшно“ (стр. 127).

В тёмную, непроглядную ночь зовут от. Андрея напутствовать умирающего, – от. Андрей немедленно идёт. Тяжело положение умирающего, – оставляет он беспомощной огромную семью: жену, невестку вдовую и её пятерых малолетних детей; удручает умирающего сознание своих грехов, страшна надвигающаяся смерть, ужасна мысль о несчастной семье, покидаемой им... Но вот исповедь кончена, и умирающий говорит:

– „Не оставил ты меня в моей тёмной грешной жизни... – Спокойно я теперь умру...“ (стр. 129).

Бедненько живётся нестяжательному от. Андрею с его матушкой, свои малые стяжания, к тому же, расточающему на благотворительность; но свыклась с этим его матушка, – в религии

...„она нашла свой мир, близкий её пониманию“ (стр. 111);

давно ко всему этому привык и сам батюшка; зато – какие иногда чудные восторги душевного умиления переживает он! – душа его рвётся „в молитвенном восторге“, трепещет, и льются

...„тихие, счастливые, неудержимые слёзы“... (стр. 130).

Таков от. Андрей. И вот, к этому-то батюшке приезжает по окончании курса семинарии, единственный его, любимый, со всей тщательностью и любовью воспитанный им, сын, которому от. Андрей, по смерти своей, думает передать свой приход, чтобы он продолжил, развил и укрепил начатое им в приходе доброе. Но, вскоре по приезде сына, от. Андрей заметил в нём перемену, и между ними произошло объяснение. Оказалось, что сын его, Павел, думает

„пока лишь одно – дальше учиться... Попытаюсь, говорит, в университет, а там что будет, увидим; но только я не могу быть священником.

Если я буду священником, куда я дену всё то, что живёт и зреет в моей душе; ни мыслям, ни чувствам не будет простора...

Ты научил меня, отец... вдумываться в его (народа) жизнь, жалеть его, любить... Но как стоять возле этого народа и видеть, как его жизнь, все его заветные желания и надежды идут мимо тебя, и знать, что ты бессилен хоть в чём-нибудь помочь ему?.. А в то же время чувствовать себя оторванным от свободного мира мыслящих людей“.... (стр. 118–119).

Высказавши затем свой взгляд на религию, что

„она открывает все дальние и дальние горизонты, по мере того, как люди идут вперёд,

что

„творческая мысль человека так же законна, как законно и все остальное в природе, и ей надо, надо верить“ (стр. 119), –

Павел рисует целый ряд мрачных картин из жизни духовенства и апатичное отношение народа ко всему этому, утверждая, что народ не выносит одного только

„образа холодного ко всякой скорби, жадного лишь до одного стяжания, священника“... (стр. 123).

Тогда как явное небрежение при совершении богослужения и таинств их нимало не смущает:

...„в Петровском? Там нередко бывает: соберутся крестьяне к обедне, а поп выйдет на амвон, поклонится народу: „простите, мол, православные, не могу служить“, и все разойдутся... А то – служит, а дьячок ему вслух слова подсказывает...

– А Назара Софронова венчал, сказал пять слов и будя...

Я спрашивал мужиков: как вы терпите всё это, не хлопочете, чтобы его отставили от церкви?..“ (стр. 122).

Мужики объяснили, что ответ за слабость священника Бог спросит с него же – священника, а не с них; им же священник этот дорог, потому что он

...„простой, прямо сказать – открытый человек; не жаден, и ежели кому за свадьбу, али за похороны не под силу сразу, – ждёт и год, и два ждёт... Ну и не высотится; зовёшь его на свадьбу, – „за всяко просто“ с нами песни играет“... (стр. 123).

В заключение Павел высказывает, что во всех этих отношениях народа к духовенству и к религии, в отношениях самого духовенства к своим обязанностям он видит проявление

«какой-то страшной лжи..., лжи, которая переплела всё,

которая приняла „грандиозные размеры“, закреплена „веками“, вошла „в нашу плоть и кровь“ и превратилась „в идею, в понимание жизни“» ... (стр. 123).

От. Андрей, выслушавши всё это, напомнил сыну о важности веры, – „вера это – скрытая сила народа“; среди народа „даже один“,

„стоящий высоко в их глазах и понятный им, может многое сделать для них, в их сознании... надо только суметь заставить их поверить себе“ (стр. 124).

„Знай“, говорит в заключение от. Андрей, „какое бы ты служение ни избрал себе: сумей почувствовать себя близким людям, я бы хотел даже сказать – необходимым для них... Но чувствуй это не умом – умом это не трудно – а сердцем, любовью к ним, – тогда тебе всё станет понятно и просто; и в этом сознании твоей необходимости всё найдётся для тебя; потонут в нём и все твои личные желания счастья и свободы...

...Я не стану, – заканчивает он, – удерживать тебя ни от какого служения, какое бы ты ни избрал себе, лишь бы оно было честно и искренно почувствовано тобой“... (стр. 125).

И чтобы показать, как осуществляется эта „сердечность“ и „искренность“, что мечты Павла о „творческой“ работе „мысли“ вполне осуществимы в пастырской деятельности, автор прерывает разговор от. Андрея следующей сценой: от. Андрея позвали напутствовать умирающего, – от. Андрей немедленно явился...

„Началась исповедь...

От. Андрей сидел возле больного, наклонившись над ним и держа его руки в своих. Тихо, с долгими перерывами, слышались слова Михайлы, а также тихо и медленно отвечал ему от. Андрей... Он не спрашивал Михаилу о его грехах, не перечислял ему их; он говорил о Боге, о Его бесконечном милосердии и любви к людям и всепрощении; говорил то, что само шло в душу в эти минуты...

Больной слушал его, и вся его долгая жизнь вставала перед ним, освещённая каким-то тихим, бесконечным светом... Не было больше страха за неё, ни стыда; не стало забот и горя... Не было и боязни смерти“ (стр. 128).

В окна смотрела тёмная, беспросветная ночь; временами блистала молния, лил дождь, лил без конца,

„а в тёмной избушке по-прежнему еле брезжил тусклый свет ночника, и шла великая, творческая работа духа“... (стр. 129),

то есть, то самое, о чём и мечтал Павел.

* * *

На ряду с изложенным нами, автор „Идеалиста“ бегло набрасывает картины страшной нищеты, надорванности народной, его безвыходности, доводящей его чуть не до потери чувствительности; рисует картину какого-то страшного отчаяния „жён и матерей“ (стр. 132–133) над могилами их умерших. И всем этим как бы ещё больше подкрепляет справедливость желания от. Андрея, чтобы сын его послужил народу, утешая его скорби, облегчая нужды.

Тоской веет от нарисованной автором картины народной жизни, и это чувство тоски автор влагает даже и в самого от. Андрея:

... „Шла... тоска в сердце от. Андрея... тоска за сына, – выдержит ли? Хватит ли у него сил? веры?.. тоска за всех людей... тоска за самого себя...

И тоске этой также не было предела“... (стр. 126).

Заканчивается рассказ повествованием о том, как на следующий день от. Андрей, во время богослужения –

... ,,с чувством особенной радости вслушивался... в молодой и сильный голос сына, певшего вместе с другими на клиросе, и снова думал об этом голосе, и опять он казался ему могучим и непреоборимым, он верил в него, и жил им“... (стр. 134).

* * *

Как ни благожелательны помыслы автора „Идеалиста“, как ни идеален его „идеалист“, рассказ этот вызывает во мне глубокое недоумение.

В чём полагает автор силу пастырской деятельности: в силе ли Божией, действующей через пастыря, хотя бы и „немощного“ и „недостойного“, или в кипучей, энергичной деятельности умного, сильного, любящего своё дело любимца и избранника человеческого, но не Божия?

В рассказе „Идеалист“ речь идёт о пастыре христианской православной Церкви, и потому с полным правом можно бы думать, что „идеалист“, от. Андрей, поставлен Духом Святым: ибо „Духом Святым поставляются пастыри в Церкви Божией. Но если так, то очевидно, что важнейшее в деятельности пастыря не то – кипуча ли и разностороння его деятельность, „верят“ ли в него люди, „чувствует“ ли он себя „сердцем“ своим „близким людям“, имеет ли он „слабости“ или не имеет, а то – совершается ли через него дело Божие: обвенчавши Назара Софронова, совершил ли батюшка таинство брака, – сочетал ли его о Христе с женою его, низвёл ли благословение Божие на брачный союз их, или лишь внешне санкционировал то, чему подлинное название простое житие человека – самца с самкой? Исповедавши Сумина Михаила, разрешил ли его от. Андрей „властью“, ему „свыше данной“ от сделанных Михаилом грехов и, приобщивши его святых тайн, приобщил ли он его „воистину тела и крови“ Христовой, и этим всем открыл ли ему двери вечного блаженства? Напутствуя умирающего, напутствует ли его пастырь церкви в иной мир, или, умирая, всякий человек прилагается „скотам“, наследуя общую с ними участь вечного уничтожения? Молясь в храме Божием, молясь на полях о ниспослании дождя, или об избавлении от других бедствий, обращается ли пастырь церкви к воистину Живому Богу, склоняет ли и Господь слух Свой к молитве раба своего – „недостойного“ пастыря церкви – и, по милосердию Своему, посылает ли то или другое, по молитве пастыря, в чём имеют нужду и что требуется его пасомым, хотя и не всегда то, что они сами себе хотят и просят, им в действительности нужно и полезно?

С другой стороны, пастырь церкви все ли совершает требы и все ли удовлетворяет истинные духовные запросы и потребности своего прихода: не мрут ли, по небрежению и лености пастыря, младенцы без св. крещения, а взрослые – без исповеди и св. причастия и т. д. и т. д.?

Если сила Божия действительно совершается через пастыря церкви, если он, молясь Богу, действительно предстоит пред Богом и получает от Него дары и милости, если он выполняет свой долг перед паствой, то кто же – благоразумный – будет, из-за тех или иных недостатков пастыря, „хлопотать, чтобы его отставили от Церкви“ (стр. 122)? Кто – благоразумный – захочет самого „немощного“ из немощнейших Божиих променять на самого сильнейшего из сильнейших человеческих?³⁹⁰ И какой смысл имеют влагаемые автором „Идеалиста“ в уста Павла слова: „стоять возле народа и видеть, как его жизнь, все его заветные желания и надежды, идут мимо тебя, и знать, что ты бессилен хоть в чём-нибудь помочь ему“... (стр. 119)?

Почему „бессилен“? Господь ли невнимателен и немилостив и не хочет знать о нуждах своих рабов и оставляет их беспомощными, несмотря на все скорбные воздыхания, слёзы и молитвы к Богу пастыря их? „заветные“ ли „желания и нужды“ народа „идут“ путями, чуждыми путей Божиих?

Первого, по-видимому, не думает автор „Идеалиста“, потому что устами от. Андрея утешает и укрепляет умирающего Михаила Сумина речью „о Боге, о Его бесконечном милосердии и любви к людям и всепрощении“ (стр. 128).

Не хочет ли автор сказать, что Павел, не понимая ложности „заветных желаний и надежд“ народа, хочет именно послужить этим богопротивным „заветным желаниям и надеждам“, то есть, иначе – погубить свою жизнь на дело гибельное для других?

И этого нельзя думать, потому что, например, об умирающем Михаиле Сумине мы читаем, что после разговора с от. Андреем „вся его долгая жизнь вставала перед ним освещённой каким-то тихим, бесконечным светом... не было больше страха за неё, ни стыда“... (стр. 128–129), по – Божьи, знать, жил, – и не может быть злом служить „заветным желаниям и нуждам“ таких людей.

Так в чём же дело? Как „заветные желания и надежды“ народные могут идти помимо пастыря церкви, и почему он „бессилен хоть в чём-нибудь помочь ему“, когда Сам Господь сказал:

„Просите, и дано будет вам...; если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш небесный даст блага просящим у Него“ (Мф.7:7,11).

Пастырь же Церкви предстоит пред лицом Божиим и первый молитвенник за свою паству, – как же он „бессилен хоть в чём-нибудь помочь“ ей?

Или автор „Идеалиста“ не знает, что без промысла Божия волос не падает с головы человека и что судьбы не только отдельных личностей, но и целых общественных классов и народов – в Его руках; что бедствия народные, которые автору тяжко видеть, есть орудия и врачевства в руках Промыслителя против нравственных недугов народа, что тесным путём скорбей Он ведёт его к блаженству вечной жизни? Когда же делается даже врачом – человеком тяжкая операция, то единственно, чем можно помочь оперируемому, это – всячески уговаривать, чтобы он не кричал слишком, не бился и не мешал правильному ходу операции, ибо то, что совершается, совершается для его же здоровья. Но кто же ближе всего может принять на себя такое дело по отношению к тем, которые, т. сказать оперируются Промыслителем, как не пастырь или учитель Церкви? Может быть, автор „Идеалиста“ не понимает, что Церковь земная есть Церковь воинствующая, а в войне не только защищаются, но и защищают и наступают, причём не только наносят раны, но и получают их. Права человеческие и права христианские могут, как и всё другое, попираться, и нужна мощь, чтобы защищать, отстаивать и завоёвывать их. Но где же в другом месте можно получить эту мощь и разумение отстаивать права христианские, как не в сокровищнице сил духовных и телесных – в Церкви? И „заветные желания и надежды“ народные как тогда могут пройти „мимо“ пастыря Церкви? Другое дело – если народ, предавшись грубым страстям и порокам, пьянству и разгулу, прилепившись к мелким интересам мелочной жизни, земные интересы и привязанности предпочёл высшим интересам и христианским своим правам, отступился от истинных нрав и заветов, – ну, тогда, действительно, пастырь Церкви „бессилен хоть в чём-нибудь помочь ему“! Но ведь тогда и никакие Павлы ему не помогут, какой бы мудростью они ни обладали и чем бы и где ни служили. Сам Бог не будет помогать такому народу – что же сделает тут человек?!

Если не это всё, то не означают ли рассуждения автора „Идеалиста“ – о совершенном бессилии пастыря Церкви „хоть чем-нибудь помочь“ народу в его нуждах и бедах, что, христианская религия, на его взгляд, есть дело мёртвое: нет Живого Бога – Промыслителя, нет у человека бессмертной души и не искуплена она кровью Богочеловека – Христа и не ждёт её по ту сторону вечное блаженство или вечные муки, бесплодна молитва, нет силы в таинствах Церкви, нет человеку никаких надежд, никакой помощи от высших небесных сил, и в небе всё пусто и глухо, как пусто и глухо и в преисподней. Ищи себе помощи, человек, лишь от окружающих тебя собратий – людей, надейся на свой разум и свои силы, пользуйся и довольствуйся тем, что даёт жизнь земная, когда же умрёшь, – тут и конец тебе...

При таком положении вещей, пастырь Церкви, брошенный среди бедствий и горя народного, связанный к тому же казённой регламентацией, что может сделать?!...

Да?

Но, может быть, не так ли: Господь есть, вера христианская истинна; но заблудилась Церковь российская, отпала от Бога, лишилась Его милости и помощи; а пастырь российской церкви – ставленник человеческий, и Господь не внемлет его молитве, отвратил от него своё лицо.

Да?

По-видимому, с точки зрения автора, – ни то, ни другое: „религия, – говорит он устами Павла, – бесконечна; свет её беспределен... Она открывает все дальние и дальние горизонты, по мере того, как люди идут вперёд. Творческая мысль человека так же законна, как законно и всё остальное в природе; и ей надо, надо верить“!., (стр. 119). От. Андрей в избушке умирающего мужика тоже работает „великой творческой работой духа“... (стр. 129). Однако же, он говорит ему и „о Боге, о Его бесконечном милосердии и любви к людям и всепрощении“... (стр. 128).

Насколько вяжется это „всепрощение“ с бедствиями земной жизни человека и понятие о Боге „бесконечно милосердом“ и о Его „любви к людям“ с нарисованными автором сценами совершенной беспомощности мужиков и безумных припадков отчаяния крестьянских баб над могилами их умерших; насколько, наконец, вяжется заявление автора о законности вмешательства „творческой мысли человека“ в дело религии с отвержением им существующих форм религий, без сомнения, по автору, созданных „творческой же мыслью человека“, которой „надо, надо верить“, – вдаваться во всё это мы здесь не станем; несомненно только, что „бесконечная“ и „беспредельная“ религия, открывающая „все дальние и дальние горизонты, по мере того, как люди идут вперёд“, религия, создаваемые „творческой мыслью человека“, и религия христианская с твёрдо установленными богооткровенными догматами – не одно и то же; говорить об упованиях христианской религии, с точки зрения этой новой „творческой“ религии, по-видимому, совершенно не приходится, хотя, по всем видимостям, эту-то именно „творческую“ религию и исповедуют и герой рассказа „Идеалист“ – от. Андрей с сынком – Павлом, и сам автор „Идеалиста“ – г. Милицына.

В самом деле, если бы от. Андрей держался не „творческой“ религии, а христианской, зачем бы ему потребовалась „бесконечная творческая работа духа“ у постели умирающего мужика: по учению христианскому, загробная участь искренно покаявшегося при кончине человека, получившего отпущение грехов через пастыря церкви в таинстве покаяния и удостоившегося приобщиться св. тайн, известна не только каждому пастырю, но и всякому христианину; значит, „творить“ тут нечего, а лишь напомнить умирающему, если он очень тревожится за свою загробную участь, и сомневается в бессмертии духа, или страшится смерти, о тех утешениях, какими утешает Церковь, или о том, чему она учит касательно всего этого. Также и относительно остающейся после умирающего большой семьи. Далее, если бы от. Андрей действительно был православно-христианский пастырь, разве бы он стал говорить о „вере“, как „силе народа“: каждый христианин знает, что сила не в вере самой по себе, а в Том, в Кого он верит; каждый, способный размышлять, понимает, что даже в нехристианских религиях сила веры не в верах этих, а в том истинном и добром, что в них заключается и чего поклонники этих вер держатся ради своих вер. Не стал бы от. Андрей, будучи православным пастырем, говорить также своему сыну о какой-то „страшной жажде“ „веры в человека“, „уважении к личности человека“, уважении „высоком, каком-то религиозном“ (стр. 124), в доказательство, что его вера – „живая вера“: в человека не веровать надо, а знать его и, по мере знания, доверять или не доверять ему; и вообще – сила не в достоинстве человека – мужика ли, или другого кого, а в могуществе десницы Живого Бога, Который хотя и спасает нас не без нас и не вопреки нашего произволения, но Который, тем не менее, может спасти, сделать могучим и прекрасным и самое немощное, ничтожное и презренное в глазах человеческих. Если от. Андрей – православный пастырь – и мог бы это доказывать сыну, так только то, что мужик, мол, по моим многолетним наблюдениям, не упорен во зле, что он жаждет спасения, что верует в Бога и Христа Его, следовательно, работа для него не бесплодна; что же касается христианской веры, то усомнившемуся сыну он должен был показать, что вера эта есть действительно и истинно живая вера, ибо действительно жив Христос, и Церковь – вообще, а российская, в частности, – сокровищница Его Божественной премудрости и сил; мог показать это и доводами разума, и живыми примерами, фактами, – ведь, по его же словам, он „священствовал в своём приходе тридцать пять лет“, за это ли время не заметить и не накопить в своей памяти фактов живой помощи и действий Живого Бога, не заметить случаев явного проявления премудрого промысла Божия?! И что же? –

„Он с чувством особенной радости вслушивался теперь в молодой и сильный голос сына, певшего вместе с другими на клиросе, и снова думал об этом голосе, и опять он казался ему могучим и непреоборимым, и он верил в него, и жил им“ (стр. 134).

Нашёл во что верить, чем жить – да ещё в священные минуты богослужения!

„Отец имеет жизнь в Самом Себе... и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе“ (Ин.5:26).

Вот где черпает для себя силу и мощь истинный пастырь, а не в упованиях на мальчика или на толпу подобных! На пастыря, крепкого Богом, Его силами и мощью, опираются слабые, немощные, ещё неокрепшие, а не он на немощных.

Нет спора, и сильный иногда может чего-либо устрашиться или усомниться, и крепкий может нуждаться в помощи: но сомнения и страхи он рассеивает главным образом пламенной молитвой, а в нуждах он возводит свои очи прежде всего к „Отцу щедрот“ и от Него ждёт помощи, хотя она и приходит к нему иногда через людей, через благодетелей...

Да так ли это?

Вот это-то „идеальный“ от. Андрей и должен был доказать своему сыну фактами из своей 35-ти летней практики.

Но, положим, что не так, и что, поэтому, от. Андрей не мог доказать сыну, что вера его (а не мужики, среди которых он священствовал) воистину живая вера. Что тогда?

А вот что: „оставьте мёртвым погребать своих мертвецов“, – сказал Господь; от. Андрей уже состарился и к другому делу, кроме того, к которому привык, был не способен, учиться же ему было уже поздно – стар, и потому он мог продолжать своё дело: утешать мужиков в их скорбях беспросветных и безвыходности утешениями, какие подсказывал ему его „творческий“ ум, попросту сказать – фантазия, и этим хоть сколько-нибудь облегчать остроту их несчастия. Но молодая сила... ей здесь делать нечего: если человеческий гений силён что-нибудь сделать для человечества, так ему и книги в руки, – туда и идите, молодые силы!..

Иначе: „Долго ли вам хромать на оба колена? если Господь есть Бог, то последуйте Ему; а если Ваал, то ему следуйте“... (1Цар.18:21).

Что же советует „идеальный“ от. Андрей или, точнее, г-жа Милицына, рисующая нам „идеального“ по мерке своего идеала?

„После этого ты поймёшь, Павел... что я не стану удерживать тебя ни от какого служения, какое бы ты ни избрал себе, лишь бы оно было честно и искренно почувствовано тобой; и ты забудь и не смущайся более тем, что не осуществил моей мечты“... (стр. 125).

Ваалу ли, Господу, заблуждению или истине будешь, деточка, служить – всё едино! Будешь ли лекарем, судебным следователем, адвокатом, купцом, смотрителем хлебного магазина, бонзой, шаманом, ксёндзом, православным священником, – служи только честно!

„Идеально“!

Василий Абаимов

Наши годы приятно возвышаются над прошлым временем обилием писательства. Кто теперь и о чём только не пишет: врач пишет о библейских основах аскетизма и монашества, монах витийствует о браке, мировой судья исследует подлинность „Туринской плащаницы“, полковник пишет трактат о бессмертии души или близости второго Христова пришествия, крупные и талантливые беллетристы занимаются богословствованием, светские журналы и газеты, брезгливо относившиеся раньше к вопросам веры и церкви, переполнены статьями о церковно-нравственном пробуждении общества и т. д., и т. д.

Впечатление от всего этого писательства в общем отрадное: кошмар материалистической науки пропал, русская христианская душа пробудилась, воспрянула от тяжёлого сна и ищет „воды живой“. Это, с одной стороны. С другой, – широкое писательство в наше время по богословской части открыто подняло знамя революции против академического Олимпа. Богословы академий, получив „установленным порядком“ „ключи разумения писаний“, мало кому открывали свои сокровища: оградившись заветной чертой от религиозных запросов и волнений живого христианского общества, они с „учёным видом знатоков“ и олимпийским равнодушием упражняются над исследованиями мёртвых богословских тонкостей и не стоящим выеденного яйца подсчётом кирпичей церковно-археологических памятников. Оскудение живой богословской мысли академических „светил“ закрывается сомнительным авторитетом академии и бездарным трудолюбием кропотников. Живого слова в ответ на религиозные запросы христианского общества академические „учёные“, за счастливыми исключениями, не дают. Для кого и для чего они работают, Бог их знает... Говорят: „для науки, как таковой“... Интеллигентное общество настойчиво и честно вопит к присяжным богословам: „научите нас“ или же „приидите и стяжимся“. Академии отвечают гробовым молчанием, или в лучшем случае: „поговори с кем поменьше“. Отвечают народу одни почти миссионеры. Но и таковых не много. И православное верующее общество само начало „избирать себе учителей“. И вот, вполне понятно, плодятся теперь, в роде еврейства в Египте, перед выходом в землю обетованную, богословствующие писатели. Жизнь с её запросами не ждёт. Богословствуют теперь, „не сущу пастырю“, чуть не все журналы и газеты. Само собой понятно, что в этом богословствовании много наивности и много странностей, опровергнутых уже тысячу лет тому назад, но всё же и в нём можно находить „жемчужины“... Припомним, что и ньютоново яблоко, случайно упавшее на землю перед наблюдательным учёным, сослужило службу к великому открытию закона тяготения... И в современной богословской книжной и журнальной литературе, в этой своего рода „хаоса бытности довременной“, быть может, не одно „ньютоново яблоко“. Нужно только с нашей стороны побольше наблюдательности и сердечного отношения к своему делу.

С этой стороны мы от души приветствуем появление журнала г. Попова „Новости богословской литературы“. Это прекрасный путеводитель по дебрям современного богословского писательства. Если этим журналом мало имеют возможности воспользоваться богословы „малого града или веси“, где трудно предполагать обилие разных периодических изданий, цитируемых в журнале г. Попова, то для больших городов, для библиотек средних и высших учебных заведений (в особенности духовных), журнал этот – прямо клад, как настольная справочная книга. Достаточно упомянуть, что в одной первой книжке журнала (в год выходит 6) даны библиографические указания по 20 отделам – богословских, философских и др. наук из 216 изданий и по 3644 темам из текущей литературы, чтобы видеть всю ценность нового журнала.

Кроме того, редакция журнала не отказывает своим подписчикам в частных библиографических справках. Значение и цель нового журнала обстоятельно показана редактором-издателем его в предисловии к первой книжке: „Мы считаем излишним распространяться о необходимости всякого рода указателей и систематических каталогов. Каждому, кто когда-нибудь принимался за изучение какого-либо вопроса, хорошо известно, в каком положении находится начинающий автор, принуждённый самостоятельно просматривать массу журналов, повременных изданий и в то же время определять научную ценность той или иной статьи или книги. Мы и предлагаем опыт такой подготовительной работы, который должен: во 1-х, служить пособием для тех, кто желает узнать, что нового явилось в русской литературе по интересующему его отделу, прямо давая ему в руки готовый материал и освобождая его от излишних поисков, представляя вместе с тем возможность узнать, где напечатаны отзывы о той или др. книге или статье, для определения её значения; в 2-х, освобождать от излишней и напрасной потери времени тех, кто, следя за книжной и журнальной литературой, почувствует нужду в освежении памяти, которая, как бы ни была богата от природы и как бы ни изощрялась, способна часто изменять.

Сухи и мертвы библиографические издания, но в тоже время способны давать жизнь, наводя пользующихся на такие роботы, которые иначе для них остались бы неизвестными, сохраняя от забвения и смерти многое, что способно будить мысль и дать жизнь новым научным работам и исследованиям. И как обидно за напрасно потерянные для науки книги и статьи, которые не вошли в научный оборот лишь потому, что объявления о книгах не дошли по своему назначению, а статьи явились в малодоступных и малоизвестных изданиях. Как плодотворно было бы научное движение, если бы общество не чуждалось сухости и мертвенности библиографических указателей.

Давая лишь список заглавий, издатель остаётся верным своей программе, напечатанной в приложенном к сему выпуску объявлении. Программа эта ясна, и посему издатель не считает себя виноватым в тех недоразумениях, которые стали ему известными и которые возможны впредь, в силу коих некоторые подписчики журнала и авторы присланных в редакцию книг, неизвестно на каком основании, полагали видеть в журнале отзывы о книгах. Ничего подобного, объявляя свою программу, составитель пока не предполагал давать. „Отзывов о книгах и статьях в нашей журналистике является и без того достаточно. Но вот беда, что часто и желают найти такой отзыв, да не знают где. Наш журнал, давая, между прочим, и указание этих отзывов, тем самым должен расширять литературное значение их“.

Кто в курсе доброй мысли г. Попова, для того излишни другие слова об его предприятии. Цена журналу в год всего 2 рубля с пересылкой и доставкой.

Дай Бог наибольшего распространения новому и полезному для духовного просвещения журналу. Мы недоумеваем только: почему г. Попов озаглавил свой журнал „Новостями богословской литературы“, когда в нём даются библиографические указания почти наполовину по наукам не богословским.

Н. Гринякин

Недавно нам пришлось вести беседу с одним умным, грамотным и благочестивым простолюдином касательно церковной проповеди. – „Вот, говорил он мне, хожу я в одну церковь, где постоянно говорят проповеди, и все объясняют евангельские чтения. Всё это хорошо, но ведь народ то здесь в городе почти весь грамотный, учился в школах Закону Божию и священную историю знает, да и евангелие уже сам почти всё понять как-нибудь может, а вот если бы в проповеди нам сказали что-нибудь особенное, новое, интересное, мы так-бы и заслушались, и не стали-бы выходить из церкви до самого конца проповеди“. Сначала мы не обратили никакого внимания на эти слова простолюдина, считая их наивными и неосновательными, но потом пришлось над ними серьёзно пораздумать... В самом деле, „простой человек“ в своих безыскусственных словах выразил нечто вполне заслуживающее внимания. Наше время обилует всевозможными религиозными шатаниями и лжеучениями. Эти колебания в области религиозной не ограничиваются тем кругом, где они возникли и где концентрируются, но так или иначе отражаются и в среде православных, строго церковных людей, подобно волнам, кругообразно расходящимся от предмета, брошенного в воду. Среди нашего простонародья есть много людей, чуждых сектантства и всякого религиозного вольномыслия, но и эти люди уже начинают интересоваться разными религиозными вопросами, желают сознательно относиться к своему православию и т. д. Посему, от пастыря-проповедника они желают слышать разъяснение своих религиозных недоумений, обосновывание истин православия и опровержение различных сектантских заблуждений. Когда, напр., на церковной кафедре проповедь ведётся миссионером, стекаются целые толпы слушателей... Ясное дело, пастырская проповедь в настоящее время едва ли может ограничиться одним положительным изъяснением православной истины, – всё сильнее и сильнее сказывается нужда в полемико-апологетическом разборе с церковной кафедры тех или иных проявлений религиозного вольномыслия. Разумеется, со стороны пастыря-проповедника здесь требуется надлежащая осмотрительность, тактичность и благоразумие.

Всё это заставляет нас отнестись с особым сочувствием к сборнику проповедей о. иеромонаха Зосимы. Талантливый проповедник почти в каждой своей проповеди не оставляет без внимания и полемико-апологетическую сторону дела. Напр., в проповеди на день сошествия Св. Духа кратко, но основательно изъясняется мысль о том, что дары Св. Духа и в настоящее время не оскудели в Христовой церкви (13 стран.); в проповеди на неделю всех святых обличается современное пристрастие к светской беллетристике, часто доходящее до того, что люди, перечитавшие множество пустых романов, не озаботятся ознакомиться с житием своего тезоименитого святого (21 стран.); в проповеди на неделю мытаря и фарисея раскрывается необходимость для всякого общественного деятеля проникнуться христианским настроением, причём прекрасно изображается контраст между истинными деятелями в духе Христовом (например, апостолами, соделавшимися из рыбарей ловцами вселенной) и деятелями мирского характера, с их страстями, широкими честолюбивыми планами, ничтожными результатами и горькими разочарованиями. Талантливый проповедник избегает пространных разглагольствований, умея в кратком поучении сказать многое. Книга издана изящно, как и все издания Почаевской типографии. Рекомендуем её пастырям, ревнующим о полемико-апологетической стороне своего проповеднического служения.

Иеромонах Александр.

1) Епископ Стефан Могилевский и Мстиславский. Слова и речи.

2) Его-же. Таинства и обряды православной Церкви. Харьков, 1904 г., 36 стр., ц. 20 к.

3) Свящ. Василий Владимиров. Наставление в Законе Божием для начальных сельских училищ. Тамбов, 1904 г., 104 стр., ц. 30 к.

4) Свящ. Μ. Ремезов Наставление в Законе Божием, изд. 2-е. Одесса, 1904 г., стр. 2634+VIII, ц. 40 к.

5) Илия Ливанский. Отец Иоанн Кронштадтский. (Стихотворение к 75-летию со дня его рождения). Орёл, 1904 г., стр. 8.

6) Его-же. О важности и необходимости молитвы за Царя и за всех во власти сущих. Орёл, 1904 г., стр. 8.

7) отчёт о деятельности попечительства Государыни Императрицы Марии Феодоровны о глухонемых, за 1903 г. СПб., 1904 г., стр. 110.

8) отчёт о деятельности Александровского отдела попечительства Государыни Императрицы Марии Феодоровны о глухонемых, за 1903 г., СПб. 1904 г., стр. 207.

9) А. И. От крупиц евангельских (Беседы инока). Тип. Св. Троицкой-Сергиевой Лавры, 1904 г., стр. 173, ц. 50 к.

10) Архимандрит Сильвестр. Где истинная интеллигенция? СПб., 1905 г., стр. 14.

11) Протодиакон В. Севастьянов. Сборник церковных песнопений разных напевов, употребляемых в Астраханской епархии. Всенощное бдение. Часть I. Астрахань, 1904 г., стр. 146, ц. 80 к.

12) Свящ. А. Бархатов. Церковные беседы. Сборник поучений с 18 священными изображениями. СПб., 1904 г., изд. „Вера и Знание“, стр. 221, ц. 1 р. 25 к.

13) Н. Я. Стечькин. Максим Горький. Его творчество и его значение в истории русской словесности и в жизни русского общества. СПб., 1904 г., стр. 260, ц. 1 р. 25 к.

14) Ф. Д. Круглов (миссионер нижегородск. епархии). Рассмотрение напечатанной старообрядцами-поповцами книги: „Церковь Христова временна без епископа“. Часть 1-я: Нижн. Новгород, 1904 г., стр. 514, ц. 2 р. 25 к.

15) Епископ Никон. „Господи сил, с нами буди“! Благословение обители преп. Сергия христолюбивому воинству. Тип. Троицкой лавры, 1904 г., стр. 16.

16) Влад. Макушев. Домострой. СПб., 1904 г., стр. 15.

17) отчёт состоящего под Августейшим покровительством Государыни Императрицы Марии Феодоровны Православного Миссионерского Общества за 1903 год. Москва, 1904.

18) отчёт Астраханского епархиального Кирилло-Мифодиевского Братства за 1903 год. Астрахань, 1904 г.

* * *

Редакция „Мисс. Обозр.“, выражая свою признательность, гг. авторам и издателям за присылку вновь выходящих книг и брошюр, о которых будут даваться критические отзывы на страницах нашего журнала.

Новое доказательство подлинности священного писания. – Американская колония мудрецов. – Боги Японии. – Фанатическая секта на острове. – Образцовый человек. – Новый поход духоборов.

Неожиданное подтверждение современной наукой подлинности Библии – той самой наукой, которая считалась доныне врагом священного писания – составить без сомнения эпоху в истории христианской Церкви. В интересной статье, помещённой в английском журнале „Sunday Strand“, пастор Клэ говорит, что доказательство подлинности священных книг было открыто в стране фараонов и в древней Ассирии. Вот выдержка из этой статьи:

– С небольшим сто лет тому назад – в 1802 г. – Гротефенд из Геттингена обнародовал свою остроумную попытку разобрать несколько слов, начертанных клинописью; в 1818 году Шамполион прочитал знаменитую надпись на „Розетском камне“ и открыл таким образом ключ к египетским иероглифам. В 1835 г. Раулинсон и Гинкс довершили начатое Гротефендом и разобрали персидские надписи, а в начале 50-х годов, с помощью других сотрудников, разобрали и ассирийские, также написанные клинописью. Тем временем исследователи определили местонахождение некоторых библейских городов и производили там раскопки; надписи чрезвычайной исторической важности были найдены в развалинах этих городов. Появились на свет Божий свидетельства о событиях глубокой древности, совершенно тождественные со сказаниями Ветхого Завета; появилось множество сведений, служащих как бы дополнением чуть ли не к каждой главе Библии. Скептики называли библейские повествования „богословскими баснями“; раскопки подтвердили историческую достоверность всех упоминаемых в Библии фактов и представили блестящее доказательство того, что священное писание представляет собой не предание мифического времени, а несомненную историческую истину.

За последние 20 лет деятельно велись раскопки нескольких городов на родине Авраама. Пенсильванский университет производит раскопки Нипура, библейское название которого: Кальнэ (?) (Быт.10:10), Французы раскапывают Телло, город, процветавший в то время, когда Авраам ещё не родился, а немцы работают в Вавилоне над развалинами Вавилонской башни. Именно здесь были найдены замечательные вавилонские сказания, так близко подходящие к библейскому повествованию о сотворении мира, о рае и о потопе. Сказание о потопе вполне сходится вплоть до мельчайших подробностей с библейским рассказом об этом событии. Когда боги решили покарать землю потопом, Атрахазис – вавилонский Ной – получил от них повеление построить корабль – или ковчег, осмолить его внутри и снаружи и взять в него с собой семя всякого рода жизни. Когда ковчег был готов, Атрахазиз вошёл в него со своим семейством и имуществом, со слугами, скотом, лесными и полевыми животными и запер дверь за собой. Небо послало на землю гибель: дождь лил в течение шести дней и ночей. Ковчег остановился на горе Низир. По прошествии семи дней был выпущен голубь, но не нашёл места отдохновения и возвратился; тогда была выпущена ласточка, но и она вернулась обратно. Наконец выпускают ворона и тот уже не возвращается. Тогда люди выходят из ковчега, воздвигают жертвенник и приносят жертву. Боги обоняют благоухание жертвы, слетаются к жертвеннику целым роем и решают, что отныне потопа больше не будет, но что за грехи людей число их будет уменьшаться дикими зверями и голодом.

Многие из дощечек с подобными надписями современны Аврааму; являясь копиями с более древних записей, они несомненно имеют то же происхождение, как и Библия. В развалинах Вавилонской башни оказалось много чрезвычайно важных по своему значению стенных надписей. они свидетельствуют о том, что библейское сказание о построении этой башни вполне совпадает с теми сведениями, которые имели об этом событии древнейшие жители долины Сенаар.

С не меньшей энергией велись за последние 50 лет раскопки и в стране фараонов. Здесь были найдены не только великие памятники древности, но и сами строители их. В Вавилоне было открыто барельефное изображение Амрафила, современника Авраама, Египет же дал возможность увидеть лицом к лицу того самого фараона, „который не знал Иосифа, притеснял Израиль“, и был вынужден отпустить его на свободу. Раскопки в Египте доказали, что каждая строка в Пятикнижии вполне совпадает с историческими фактами, открытыми благодаря этим раскопкам.

* * *

Французский журнал „La Revue“ помещает под заглавием „Американские курьёзы“ описание действительно оригинальной общины мудрецов, удалившихся от мира и живущих своеобразной жизнью в окрестностях Нью-Йорка. Члены этой общины называют себя Ройкрофтерами, а свою резиденцию – East – Aurora, т. е. Восточная Заря.

Колонисты набираются из всех слоёв общества: между ними есть ремесленники, художники, музыканты, учёные и, главным образом, мыслители; есть старики и молодые люди, мужчины и женщины и даже дети. Существует только одно обязательное постановление: все без исключения должны работать в течение 5–6 часов в день в пользу колонии. Ройкрофтеры столярничают, переплетают и печатают книги, занимаются живописью, точат вещи из дерева и металлов. Каждый делает, что умеет; не обладающие никакими талантами колют дрова, пилят доски и работают на скотном и птичном дворах. Отбыв обязательную работу, члены общины вольны проводить остальное время дня, как им вздумается: никто и ничто не стесняет их свободы.

Основатель и глава колонии, Ельберт Геббарт, называет себя Фра Ельбертус, т. е. брат Ельбертус. Число его последователей колеблется между 300 и 400; колеблется потому, что обитатели „Восточной Зари“ не связывают себя никакими обязательствами; иные поселяются навсегда, другие поживут сколько им вздумается и уходят.

Ройкрофтеры занимаются, как было сказано, разными ремёслами и искусствами, но специальность колонии это: роскошные издания книг и в том числе сочинений самого Фра Ельбертуса.

По вечерам собираются в общем зале, где ведутся беседы на всевозможные темы: исторические, научные, социальные и т. д. Собрания бывают особенно оживлены, когда говорит Фра Ельбертус; все окружают его, ловят каждое его слово, обсуждают высказанные им мысли, соглашаются с ним или оспаривают его мнения, но неизменно сохраняют прекрасное расположение духа. Иногда беседы оканчиваются весёлым смехом, иногда серьёзным настроением и тогда все расходятся по своим комнатам в глубоком раздумий.

Стены приюта Ройкрофтеров испещрены множеством изречений, вот некоторые из них: 1) Мы все – дети в Божьем детском саду. 2) Делая по мере сил каждый своё дело, будем благодушны. 3) Жизнь без работы – грех; работа без искусства – варварство. 4) Верую в материнство Божье. 5) Верую в благословенную троицу: отца, матери и младенца. 6) Не признаю, чтобы, создав мир, Бог удалился из него, предоставив его самому себе. 7) Верую, что Рескин, Моррис, Витман и Лев Толстой такие же пророки Божии, как Исаия, Езекииль, Илья, и др.

Фра Ельбертус не выдаёт себя за пророка и основателя новой религии, как И. Смит или Доуи, тем не менее он обратил на себя и свою колонию мыслителей всеобщее внимание. Одни страстно порицают его идеи, другие горячо им сочувствуют и в настоящее время в Америке ни о ком не говорят и не спорят так много, как о Фра Ельбертусе и его Восточной Заре.

* * *

Несомненное мужество японцев, храбрых до безумия, с улыбкой встречающих не только величайшую опасность, но и саму смерть, зависит от нравственных причин, заслуживающих внимания.

Японец не знаком с верой; религия не влияла на его характер и не воспитывала его душу. Этот счастливый, наивный народ сам придумал себе простую, удобную религию, соответствующую мягкой и ясной природе его страны. Вряд ли можно даже назвать религией сумму верований и легенд, в которых напрасно было бы искать чего-либо таинственного и возвышенного.

В Японии насчитывают более 300 тыс. храмов и почти столько же жрецов, не считая жриц, исполняющих священные танцы; что же касается количества богов, то их столько же, сколько звёзд на небе. Впрочем, особенное поклонение японцы воздают солнцу, сияющему на их всегда ясном небе.

Изанаги произвёл на свет чудные острова Японии, а из глаз его вышли: месяц – владыка ночи и Аматеразу – богиня дня. Из него же произошли боги ветров, гор, вод, трав и т. д., которых чтит японец – пантеист по самой сущности своего характера.

Кроме обожествлённых сил природы, японцы покланяются ещё своим предкам, в которых тоже видят богов. Они воздвигают своим знаменитым покойникам храмы, также как мы ставим в память наших памятники. Даже и после смерти их они продолжают оказывать им всё новые почести. Так, в официальной газете попадаются время от времени объявления о том, что душа какого-нибудь солдата, умершего геройской смертью, производится в следующий чин. Недавно были возданы божеские почести капитану корабля – Хиразе, взорвавшему себя на воздух во время одной из неудачных для японцев атак Порт-Артура.

Умереть славной смертью за родину для того, чтобы занять место среди богов – вот мечта всякого японского воина, от простого солдата до главнокомандующего: в этом тайна их несокрушимой отваги.

Эти боги нетребовательны: ничто не может быть проще японского храма. В хижине, открытой со всех сторон, помещается жертвенник без позолоты и каких бы то ни было украшений и на нём никаких эмблем, ничего, кроме пучка бамбуковых стеблей, перевитых бумажным кружевом. Достаточно ударить в ладони и быстро прошептать молитву для того, чтобы божество сошло с неба и вселилось бы на несколько минут в это кружево.

Вот, во всей её наивной простоте, религия народа, который так быстро усвоил современную цивилизацию, и в то же время не позабыл ещё детских сказок.

Впрочем, уже и там находятся люди, старающиеся распространить в своём народе учение Конфуция, другими словами – стремящиеся заменить сказки нравственной философией. Эта философия тоже вменяет в обязанность благоговейное почитание предков; она предписывает горячо любить родину и никогда не забывать, что новые поколения обязаны прошлым поколениям всем, что они имеют, и теми успехами, которых они достигли.

Статья оканчивается на этом, но кажется, что для Японии наступает, если не наступило уже время обратиться к другим религиозным идеалам. Лучшие из японцев, по-видимому, уже сознают несостоятельность не только наивных верований своих предков, но и учения Конфуция.

Другая французская газета „Le Gaulois“ задаётся вопросом: откуда взялась воинствующая современная Япония и куда она идёт? Воинственный характер японцев автор статьи объясняет их историческим прошлым, а на второй вопрос отвечает так:

– Куда идёт Япония? Конечно, она будет продолжать идти по пути современного прогресса, но мне кажется, что в то же время она идёт навстречу опасности, которая может оказаться весьма серьёзной, если народ не послушается советов своих лучших людей. Барон Щаваки имел мужество первым заговорить об этой опасности.

– Народу – сказал он – грозит опасность, когда его нравственный уровень ниже его умственного и промышленного развития.

Современный японец умён, смел, упорен в труде; он сам строит свои корабли, школы, банки, сам льёт свои пушки, но тем не менее есть очень важный, очень существенный вопрос, которым он ещё не занялся, – он не додумался до религии. Шинтоизм, который новая конституция признала национальной религией, не удовлетворяет, даже как нравственное учение, ум и душу народа, и этому народу недостаёт именно того, что составляет необходимую основу всех государств мира, всякого общественного строя – недостаёт истинной веры.

По самому свойству своего характера, японцы чуждаются богословской и духовной стороны всякой религии, и самые просвещённые из них не стесняются высказывать своё полное равнодушие к вопросам веры. Автор статьи считает такое равнодушие отличительным признаком самонадеянной молодости и думает, что, к чему бы ни привёл Японию её молодой задор, для неё неизбежно наступит, а может быть уже и наступает время задуматься над вопросами бытия, и тогда она поймёт, что слава царств в руках Божиих, поймёт необходимость познания вечных истин.

Какая форма богопознания наиболее подойдёт к свойствам японского ума? Вернётся ли он к Конфуцию? Останется ли язычником? или же этому народу, так удачно выступившему на мировую сцену, дано будет счастье сразу обрести божественную истину?

Будучи католиком, автор статьи надеется, что, когда настанет время, страна, для просвещения которой так много потрудился св. Франциск-Ксавье, примет истинную веру из рук католического духовенства.

Будет ли это так или иначе, но попытки построить религиозную жизнь народа на новых основаниях во всяком случае уже замечаются. Так, напр., английская газ. „Daily News“ передаёт, что ей телеграфировали в прошлом мае о большом религиозном митинге, состоявшемся в одно из воскресений в Токио по почину влиятельных лиц. Собрание было созвано с целью выяснить, не окажется ли возможным основать в Японии национальную церковь, по духу подобную христианской церкви, но независимую от неё.

Английское Миссионерское Общество обратилось к пастору Берингу-Гуду с вопросом о том, как он относится к этому известию? Беринг ответил, что он не придаёт особого значения этим слухам. Он считает возможным, что влияние запада, которое произвело уже в Японии настоящую революцию, может пойти и дальше и даже внушить японцам желание принять веру народов, которым они так тщательно подражают во всех мирских делах, но он не верит в возможность немедленного обращения Японии в христианство. – Об этом говорят уже 25 лет – добавил почтенный пастор – но до сих пор, несмотря на все усилия просветить эту страну, всё кончилось только бесплодными попытками.

Спрошенный по этому поводу японский посланник в Лондоне Г. Гаяши, высказался в том смысле, что лично ему ничего не известно о собрании, о котором говорится в полученной газетой „Daily News“ телеграмме. – Я не хочу сказать, что это известие не верно, но мне оно представляется маловероятным. Вы знаете, что Япония, подобно Америке, страна свободы как политической, так и религиозной. Все её подданные свободно исповедают какую угодно веру. У нас есть буддисты, шинтоисты, последователи индуизма, есть конфуциане, есть римские католики и христиане других исповеданий. Почти все веры имеют в Японии своих представителей, но я ещё не слыхал о желании отдельных лиц или какой-либо партии основать то, что вы называете „государственной“ религией.

Существуют ли действительно попытки создать такую религию и к чему они могут привести – трудно сказать. Но кажется не подлежит сомнению, что Япония уже не довольствуются более своими древними верованиями, и весьма возможно, что нынешняя война послужить лишним поводом к развитию в народе новой религиозной мысли.

* * *

Французский журнал „Le Tour du Monde“ справедливо замечает, что Соединённые-Штаты – земля обетованная всяческого фанатизма и, чем новее его проявления, тем они невероятнее, тем ближе подходят к настоящему безумию. Дикая секта фанатиков на острове Биль, недалеко от Нью-Йорка, известная под именем: „Общество Святого Духа и наше“ ещё опаснее и безумнее секты солнцепоклонников потому, что проделывает свои сумасбродные изуверства во имя яко бы христианского Бога.

Власти обратили внимание на этих безумцев на острове Биль, а также и в некоторых других пунктах того же штата – Мэн. Основатель секты пастор Франк Зандфорт. До назначения своего на названный остров, он был пастором в другом приходе и хорошо известен всему штату Мэн потому, что судился там по обвинению в убийстве 14-ти летнего мальчика. И это был не единственный случай: он неоднократно появлялся перед судом по обвинению в жестокости и других более тяжких преступлениях; но до сих пор ему всегда удавалось выходить сухим из воды; многие же из его последователей, менее ловкие, чем их учитель, уже испытали на себе кару закона.

Удивительнее всего то, что в Америке никому не возбраняется распространять собственное безумие, основанное на религиозной или на какой бы то ни было другой мании. На острове Биль многие совершенно помешались даже до такой степени, что их пришлось запереть. Недавно очередь дошла до молодой женщины: она бродила по селению и кричала, что должна убить своего ребёнка. Это взволновало не только местечко, но и всю округу, и тогда обнаружилось, что безумные фанатики – последователи Зандфорта, уже не довольствуются принесением в жертву Богу животных и всего своего движимого имущества, которое они разрушали и уничтожали, а собираются, ради высшей жертвы, убить всех своих детей. К счастью, призыв вдохновенной пророчицы, возвещавшей, что настало время принести жертву, подействовал не на всех. В секте возникло разногласие, раздались протестующие голоса, поднялся спор, который перешёл, наконец, в ужасную свалку. Таким образом соседи узнали о новом пути, на который вступили „святодухники“ – как они их называли – и власти были предупреждены.

* * *

Газета Citizen Brooklyn сообщает, что в Америке, в штате Нью-Джерси, опять появился новый вероучитель. Это Иосиф Соломонсон или попросту Соломон, бывший бельгийский консул на острове Ява, где он разбогател, торгуя кофеем. Он выдаёт себя за сына Царя Соломона, за „образцового человека“ и называет себя „Мева“. Почему он принял это последнее имя, не объясняет, но намекает на заключающийся в нём таинственный смысл.

Нынешним летом, когда однажды поезд железной дороги остановился на станции в небольшом городе Бетлере, из вагона вышел человек странного вида. Он был без шляпы, жёлтая лента сдерживала густую гриву его седых волос; давно нечёсаная борода спускалась на лёгкую просторную одежду в роде хитона; на обнажённых ногах были сандалии, на спине он нёс большой мешок, а в руке держал тяжёлую дубину. Не сказав никому ни слова, он направился в местность Рампо-Хилль. Это был Мева. Он поселился недалеко от городка, на берегу ручья, где построил себе шалаш, и стал проповедовать своё учение „приближения к природе“.

Он говорит, что явился затем, чтобы преобразовать мир, и намерен начать это преобразование с Бетлера. Его задача: приближение к природе; он надеется, что мало-по-малу все последуют его примеру. Приближение к природе заключается, по его словам, в том, чтобы не есть ничего кроме, сырых овощей и плодов, и не носить одежды.

Жители городка не имели ничего против первой половины этого правила, но от второй решительно отшатнулись.

Прожив несколько дней в своём шалаше, Мева отправился в городок, чтобы купить там овощей и фруктов; он был одет так легко, что возмущённые жители схватили его и отвели к мировому судье. Он дал обещание одеваться иначе, когда будет приходить в город, и судья отпустил его.

Вскоре репортёр одной газеты навестил Меву и нашёл его лежащим уже без всякой одежды, на берегу ручья. Рядом с шалашом отшельника выросли уже и другие, служащие приютом нескольким последователям этого новейшего в Америке учения.

Иосиф Соломон мечтает об основании обширной колонии, в роде созданного Доци Сиона, где бы все его последователи могли жить согласно его учению. Там он вернёт их к первобытной жизни, чуждой всякой искусственности, созданной цивилизацией. Ему 50 лет, но на вид ему нельзя дать больше 35-ти; он происходит из старинной голландской семьи, замечательный лингвист и поклонник Вагнера, которого неоднократно посещал в Байрейте.

Сидя на прибрежном песке, ногой проповедник говорил репортёру о своей миссии:

– Я приехал сюда, чтобы основать колонию естественных людей. В Швейцарии у меня была уже такая колония; мужчины, женщины и дети, все были в ней здоровы и счастливы. Одежда – мерзость; мясная пища – скверна; соль – сам дьявол. Человечество нуждается только в том, что растёт на земле. Пища, состоящая из овощей и плодов, ведёт к здоровью, нравственности и счастью. Жара убивает жизнь, а потому пищу не следует варить. Вот уже четыре года, что я не вкушаю мяса, варёной пищи, соли и воды, и я силён, здоров и счастлив. Многие болезни происходят от животной пищи. Я не пью воды потому, что не употребляю соли. Купание, роса и воздух дают человеческому организму всю нужную для него влагу. Невозможно выразить, сколько зла сделал людям тот, кто выдумал одежду – этот источник страданий, болезней и безнравственности. Без сомнения, это дело дьявола. Общество требует, чтобы я прикрывал свою наготу; я Божье создание, но общество сильнее Бога. Я иду по улице в лёгкой одежде – и меня арестуют; я подчинюсь закону, но настанет день, когда понятье о наготе исчезнет, и ложная стыдливость уступит место праведной жизни. Люди познают когда-нибудь счастье видеть во всей природе творение рук Божиих. Не бойтесь утреннего солнца и не злоупотребляйте полуденным; дышите через нос и спите в прямом положении, без подушки. Обрабатывайте землю, которая дана вам, но не переутомляйте тела. Обмывайтесь холодной водой. Женитесь на той, которую любите и охраняйте ваших детей. Живите, как Бог велел жить, и пусть всё будет для вас радостью. Огорчаться грешно.

Высказав главные положения своего учения, Мева встал и погрузился в воды ручья.

Собравшиеся вокруг учителя последователи не достигли ещё полного совершенства. Они не носят ни шляп, ни обуви, но от одежды не совсем ещё отказались и продолжают, к ужасу Мевы, пить молоко и воду и есть яйца и соль. Однако, несмотря на это, они быстро совершенствуются.

Штат Нью-Джерси впервые видит таких странных людей. Мева говорит, что получает отовсюду письма, в которых мужчины и женщины высказывают желание присоединиться к нему, и он надеется, что вскоре вокруг него соберётся обширная колония, которою он будет управлять как „образцовый человек“.

* * *

New-Jork Amepican 20-го июля. Имея во главе женщин, часто с грудными младенцами на руках – духоборы снова двинулись навстречу Христу. Наученные горьким опытом последнего зимнего похода, они на этот раз отправились в путь летом.

Как и в первый раз, они идут, неся перед собой увенчанную крестом хоругвь, на которой огромными буквами начертан текст, руководящий жизнью этих сектантов-фанатиков. Текст из Евангелия от Мф.19:29.

– И всякий, кто оставит дома, или братьев, или сестёр, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную.

Случается, что даже и у духоборов плоть ослабевает, когда желудок сжимается от голода и губы запекаются от жажды, а потому хоругвь с вдохновляющим текстом развевается всегда высоко в воздухе, чтобы все могли видеть и читать святые слова. В 1903 году хоругвь нёс перед верующими седобородый патриарх, теперь она находится в руках которой-нибудь из твёрдых в вере женщин; они-то и ведут, воспевая хвалебные песни, своих сестёр и братьев на встречу Спасителю. И на этот раз духоборы направились к югу от своих поселений на Лебяжьей реке. Большинство из них принадлежало к зажиточным, покорным закону колонистам, пока ими не овладела фанатическая потребность бросить всё и идти за Христом, а потому власти обращаются с ними весьма мягко и стараются отговорить их от опасного предприятия. Есть надежда на то, что их удастся остановить, потому что во главе похода стоят женщины, а почти все участвующие в нём – старики или слабые, бесхарактерные люди; 40 человек согласились уже вернуться на Лебяжью реку, но в то время, когда их отправляли за счёт правительства в их посёлки, разнёсся слух, что новые толпы духоборов покинули свои деревни и это снова подлило масло в огонь. Конная стража разъезжает по всем колониям и всеми мерами старается удержать сектантов от массового исхода. Если они бросят свои фермы в июле месяце, то урожай нынешнего года погибнет.

Несмотря на благоприятное время года, участники похода находятся в очень плохих условиях. Они почти не захватили с собой пищи и отказываются от подаяний. Путь их лежит по малонаселённой стране, – но даже и в сёлах в настоящее время овощей почти ещё нет, а мясной пищи духоборы не употребляют. Непоколебимо веруя в избранное ими изречение св. Писания, они надеются, что Спаситель явится им раньше, чем телесные нужды их дойдут до крайности; если же не так, то: „да будет воля Господня!“

Число женщин и детей гораздо больше, чем в первом походе; уверенность в их почти неизбежной гибели главным образом и заставляет канадские власти не щадить никаких усилий для водворения их на места жительства.

В течение долгой, суровой зимы духоборы были не в силах вполне отказаться от шерстяной и меховой одежды, хотя ношение её также противно их верованиям, как и употребление в пищу мяса; теперь же, двинувшись в путь летом, они побросали по дороге всё имевшееся у них тёплое платье. Крестоносцев, готовых умереть за свою веру, трудно будет убедить какими бы то ни было доводами. О силе их фанатизма можно судить по их ответам на предлагаемые им вопросы. На вопрос: „Куда вы идёте? что будет с вами? Молоденькая девушка, почти ребёнок, отвечала:

– Мы ищем Христа.

– Где же вы надеетесь найти Его?

– Мы не знаем. Господь благ, Он укажет нам путь.

– Вы погибнете, если будете упорствовать в вашем намерении.

– Я не боюсь; мы все готовы умереть за Христа.

– Вернётесь ли вы домой, если вернутся ваши спутники?

– Они не вернутся; мы ищем Христа.

Время от времени странствующих женщин догоняют их отцы, мужья и братья, ещё не охваченные фанатической лихорадкой, и стараются убедить их в том, что над ними не будет благословения Божьего за то, что они покинули дома своих малюток и обрекли их на голодную смерть. Эти духоборы, сделавшись канадскими гражданами, утратили отчасти свою восторженность и даже выражают сомнение в том, что они призваны толковать св. Писание по-своему. Вот почему они не присоединились к походу и всячески стараются удержать принимающих в нём участье. Над кучкой людей колышется в воздухе хоругвь и на ней видимое для всех обетование Спасителя. Этого довольно и есть основание думать, что число идущих под этим знаменем будет не уменьшаться, а, напротив, увеличиваться.

Тем не менее самые зажиточные и умственно развитые из духоборов не присоединились к движению, и если бы не это обстоятельство, то усилия властей удержать фанатиков вряд ли увенчались бы успехом, по крайней мере до тех пор, пока утомление и голод не заставят их уступить. Но так как на сей раз приходится иметь дело только с женщинами и наименее способными из мужчин, то правительство надеется, что движение не примет массового характера, как в 1902 г.

На ряду с этим сообщением Нью-Йоркской газеты о новом походе духоборов, в американской печати попадаются об этих переселенцах сведения и другого рода. Так, напр., газета „Le Canada“ говорит – спустя три недели после известья о новом движении сектантов, – что в Канадское министерство внутренних дел поступил отчёт о цветущем состоянии духоборческой колонии к северу от Йорктауна. Эта колония насчитывает до 6 т. жителей, именно к ним присоединились на днях те 40 человек, которых удалось отговорить от участия в походе. 10 миль прекрасных дорог и 50,000 акров превосходно возделанной земли свидетельствуют о достигнутых колонистами успехах. Тысяча человек при своих лошадях работают на железной дороге. С тех пор, как духоборы поселились в округе, они ни разу не были в тягость правительству. Большинство из них явилось в Канаду без денег, но теперь все они прекрасно устроились. Они завели мукомольные мельницы, лесопильный и кирпичный заводы и работают паровым плугом. В настоящее время они готовятся к обработке земли вдоль линии железной дороги, с тем, чтобы заняться возделыванием ржи в больших размерах.

Одним словом, колония процветает и её ожидает, по-видимому, блестящая будущность.

С. Вердеревская

В № 19 „Американск. Православн. Вестн.“ о. иеромон. Арсений делает следующее сообщение по поводу „водозвы“ штундиста Келесникова:

„Некий Иван Колесников, которого около полугода тому назад Россия подарила Америке, как негодного и ненужного члена отечества и церкви, исковерканного тёмной сектой штунды, разошёлся в сей стране свободы так, что, забыв всякий стыд и честь, в гордости своей разжигаемой сектантским фанатизмом, издал воззвание к народу русскому православной и униатской церкви в Скрентон, Па, и к духовенству тамошних церквей, приглашая их на состязание. Вот текст этого небывалого ещё в жизни штунды документа:

„Водозва до руского народа православной и унияцкои церкви в Скрентон, Па.

Вод давна вже чую вод людей, що пастыре высше згаданых церквей, помежь нашим народом голосить, що я проповедую штунду и лжеучение. Для того я звертаюсь до всего русского народа и его духовенства в Скрентоне зо следуючою просьбою:

1. Красно прошу всякого руского человека, котрый знае св. Письмо, щобы прийшов послухати и побачити, яку ложну науку я проповедую.

2. Красно прошу священников в Скрентон, щобы прийшли до галл (рог 6 улице и Лакавана Евеню напротив Центрального Дипа) и принесли своё Евангелие з церкви и поровняли своё Евангелие з моим и доказали мене зо свого Евангелия перед народом, що я учу неправду, або щось незгодного зо Словом Божиим.

Если не хочут прийти до школы, в которой я проповедую, то нехай мене закличут до своей церкви або в иньше публичне месце, яке себе сами выберут, а я готов дати водповедь перед народом на подставе св. Письма, про поклонение Богови в дусе и истине, як учили Христос и св. Апостолы. Еслижь до конца сего месяца нехто з тых, котри говорят, що я учу неправду, мене не зазве на публичну беседу и не докаже мене и всем зобраным зо свого Евангелия, того, що лежит у церкви на престоле, що я ширю лжеучение – тогды нехай нехто и не говорит, що я учу неправду.

Хтожь робить правду, йде до светла, щоб выевились його вчинки, бо в Бозе роблени (Ев. Ивана 3 – 21). Скрентон Па. 10 сент. 1904 г. Иван Колесников“.

Чем вызвано такое воззвание?

Дело в том, что Колесников состоит наёмным пропагандистом у баптистов американских, получает за это 80 долларов в месяц, и так как его пропаганда не имеет ровно никакого успеха, что угрожает лишением жалованья, то Колесников и решается на хитрость – устроить публичное собеседование и тем доказать, что в его аудитории не пусто.

Не сомневаемся, что Колесников жестоко ошибся в своём тонком расчёте на „весь русский народ и его духовенство“, и теперь, вероятно, занят измышлением новых способов сохранения за собой 80-долларового оклада. – С своей стороны мы не можем не присоединиться к тем мыслям и пожеланиям, которыми заканчивает своё сообщение о. Арсений: „Нет, г. Колесников, ваша „водозва“ вышла не только бесплодна, но и бесцветна, не выиграли вы ею ничего, не доказали своим нанимателям усердия в деле поганой миссии, и вероятно не далёк тот час, когда вам прекратят 80 долларную субсидию за вашу бесплодную пропаганду. Советуем посему, в силу братской Христовой любви и жалости к погибающей душе, написать „водозву“ к своей собственной душе и воскликнуть в покаянии: душе моя, восстани! что спишь? конец приближается; восстани, душе, и оглянись как далеко ты ушла от Христа на пажить зла; восстани и возвратись в отеческий дом, да пощадит тя Христос Бог!

Не принимайтесь, г. Колесников, учить тех, кои Духом Божиим поставлены на свещник и призваны быть учителями. Оставьте в покое и униатских священников, дабы своей назойливостью и безумными предложениями не ожесточать ещё больше их сердец против вашего же отечества и ваших собратьев!

Не разумевающе Божия правды и свою правду ищуще поставити правде Божией не повинушася (Рим.10:3)“.

Скопический процесс. – Суд и раскольники. – Раскольничий вопрос в заседании учёного общества. – Костромской раскол.

В хронике текущей жизни сектантства крупными чертами должен быть отмечен судебный скопческий процесс, происходивший с 25–30 октября в Рязани. В истории же этой последней секты рязанский процесс займёт место на ряду с знаменитыми скопческими процессами – Плотицына и Лисина. Он снова громко напомнил, что, несмотря на XX просвещённый век, тёмное изуверное скопчество живёт, свив себе гнездо в центре России...

Рязанский процесс, так же, как и первые два, обращает на себя внимание прежде всего многочисленностью привлечённых к судебной ответственности жертв скопческого изуверства, а также широтой района распространения этой тайной секты, таинственной организованностью пропаганды этого страшного лжеучения и дикостью скопческих операций.

К судебной ответственности привлечено более 80 душ из 14 селений Скопинского уезда Рязанской губернии.

В числе привлечённых к суду находятся лица всех возрастов, начиная с старческого, от 70–60 лет, до малолетнего – 12–14 лет. Вместе с седовласыми старцами и измождёнными старухами на скамье подсудимых находились полные жизни, цветущие, здоровые парни и девицы. Наибольший процент падает на средний и молодой возраст. При этом печать скопчества особенно ярко отразилась на мужчинах лишая их растительности, а также красоты и мужества, и делая лица их поблекшими, женоподобными, брюзглыми, цвета жёлто-картофельного или земленистого, с потухшим взором, вялыми, апатичными. На лицах стариков и старух чаще вы читаете тупой фанатизм, захолоделую бессердечность палача, свершившего своё страшное дело, какую-то осатанелость – всё это так называемые „мастера скопческие“. На лицах большинства молодых, невольных и невинных, жертв скопчества, лежит печать безысходной гнетущей тоски, слышатся глубокие вздохи, чувствуется трагический разлад сердца с мыслью, когда-то пленённой в сети страшного лжеучения, а ныне разочарованной, раздвоенной. И только лица нескольких парней – передовых вожаков – блестят каким-то горячечным огнём, нездоровой весёлостью и ухарством людей, махнувших на жизнь рукой, отчаявшихся в радостях этой жизни, самодовольных и уверенных в совершенстве своего состояния; эти господа с наслаждением пропагандируют, завлекают, затаскивают в свой полный жизненной драмы омут всякого, кто не скопец.

Среди тупых, угрюмых, старух – ведьм, мы видим на скамье подсудимым красивые жизнерадостные женские лица, которые без слов говорили и, казалось, молили и Бога, и судей о том, как-бы им выбраться из этого мрачного скопческого сообщества... А сообщество это воистину мрачное.

В зале суда, переполненном такой массой скопцов, чувствовалось целое скопческое царство людей как бы другого света, людей несчастных, страшных и непонятных ни своей логикой, ни психикой, – людей мёртвых для самых дорогих радостей жизни, но в то же самое время привязанных в жизни крепкими путами скопидомства и большой зажиточности... На всех этих лицах вы видите, как сильна печать отвержения, вы знаете, как закон о скопцах неумолим. Особенно страшно за молодых девушек, для которых все эти печати оскопления мало достигают цели, в смысле умертвления похоти и предотвращения способов к любовной жизни; а потому этим особенно страшна впереди перспектива жизни, осуждённой за скопчество, среди мёртвого царства этих духовных и физических уродов, где-либо в далёких якутских скопческих трущобах.

Вот эти-то и взывают об оправдании одним своим полным жизни и здоровья видом. Среди подсудимых есть прямо дети, оскоплённые ещё в малолетстве извергами родными.

Достойно внимания, что вместе с представителями беспросветного народного невежества, среди скопцов много грамотеев из учеников местной земской двухклассной (Павелецкой) школы, – один из таковых здоровый, огромного роста детина, окончил первым учеником, развитой толковый парень – на 20 году решился отдаться скопческой операции; таких целая компания, которая в последние годы стояла во главе пропаганды³⁹¹. Вот и ищите объяснения причины такого изуверского сектантства в невежестве и неграмотности... Во всех селениях, где так широко развилась эта изуверная секта, десятки лет действуют земские школы, есть и церковные. Нет! в области сектантства причина не в одном невежестве, а в чём-то и другом, глубоком, психологическом...

Тяжкое впечатление производят на стороннего наблюдателя, и глубокие думы вызывают скопцы-матери и отцы нескольких малолетних детей, остающихся после осуждения виновных сиротами на попечении родных, которые в большинстве тоже тайные приверженцы секты, или же они должны вместе с родителями пойти в якутское скопческое царство, где неминуемо их ждёт та же злосчастная, доля, но уже не добровольно принятая на себя, подобно их несчастным, неразумным родителям, а в силу неизбежных условий, в которые ставит их осуждение родителей... Вот где нужна филантропия и опека миссии.

Дело это началось, ещё в 1900 году, дважды оно назначалось к слушанию и откладывалось по разным причинам судебного распорядка, так что сектанты истомились в ожидании суда. В последний раз дело назначено было к слушанию в марте сего года, но было сорвано одним из защитников, отводом одного из законного комплекта присяжных. Сами сектанты просили продолжать дело, протестовали вместе с другими защитниками против этого поступка своего адвоката; но он своё дело сделал, – дело было отложено до октябрьской сессии...

Обвинение поддерживали прокурор Рязанского окружного суда г. Лядов и его товарищ г. Тверской. Защищало несколько адвокатов во главе с гр. Татищевым.

Свидетелей по делу было вызвано около ста человек, в том числе до 10 священников. Положение последних на суде, нужно думать, было крайне тяжёлое в качестве показателей о сектантских заблуждениях своих погибших для Церкви пасомых, не убережённых пастырями от лютых волков.

Но вместе с тем судебное разбирательство послужило для пастырей, следивших в зале заседания за всем ходом процесса, и незаменимой поучительной школой во многих отношениях.

Экспертами по сектоведению были вызваны преподаватель Московской семинарии г. Некрасов и Московский миссионер о. Полянский.

После 5 дней разбирательства суд вынес обвинительный приговор сектантам скопцам, обвинявшимся в преступлениях, предусмотренных 203 ст. и 2 ч. 201 ст. Улож. о наказ. – т. е.: одни в том, что состоят последователями и принадлежат к скопческой секте, одним из главных догматов которой является отнятие и повреждение половых органов; другие же уговорами и убеждениями склоняли других в секту, третьи – таковых 6 душ, – обвинялись в том, „что принадлежа к последователям скопческой секты, по заблуждению религиозного фанатизма, возбуждённого скопческим учением, в период времени 1896–1901 г., совершили сами лично или при помощи других лиц оскопление несовершеннолетних (один свою дочь, другой сестру и т. д.).

Одну подсудимую суд выделил из общего дела за неявкой по законной причине – эта скопчиха, имеющая мужа с царской печатью, перед выездом на суд родила дочь. Имея оперированные груди, несчастная лишена возможности кормить новорождённое дитя. Оправдано по суду 5 человек, остальные осуждены.

Мы надеемся познакомить читателей „Мисс. Обозр.“ – во всех подробностях с этим замечательным рязанским скопческим процессом.

* * *

Чем больше в печати приподнимают вопрос о правах раскольников и сектантов на свободу действий, тем чаще являются факты нарушения существующих законов со стороны диссидентов, опьяняемых преждевременными надеждами на торжество своих домогательств; отсюда происходить и увеличение числа судебных процессов о так называемом оказательстве раскола. Одно из таких дел рассматривалось недавно в одесском уездном съезде, как сообщают „Одесск. Нов.“, во второй инстанции, – по обвинению старообрядцев Дементия Сычева и Петра Гурьева по 26 и 29 ст. уст. о наказ. 2 августа, в 12 ч. дня. в гор. Маяках раздался из молитвенного дома старообрядцев колокольный звон. Посланные полицейским приставом гор. Маяк городовые для прекращения этого звона у колоколов никого не застали. Староста молитвенного дома Пётр Гурьев и уполномоченный от прихожан Дементий Сычев заявили, что колокольный звон производился всем обществом при служении молебствия, по поводу радостного события рождения Наследника Престола. Накануне пристав отобрал у обвиняемых подписку о том, что они не будут производить звона. Земский начальник приговорил: Петра Гурьева и Дементия Сычева к штрафу в 25 руб., причём обязать Гурьева и Сычева снять колокола, подвешенные во дворе молельни. Любопытна апеляц. жалоба: уездному съезду осуждённые старообрядцы заявляют, что их храм в Маяках существует около 100 лет, и что де законом 1883 года отменены все запрещения, касавшиеся употребления колокольного звона в старообрядческих молитвенных домах, построенных до момента издания означенного закона. Высочайше утверждённым мнением Государственного Совета предоставляется старообрядцам совершать богослужения по их обрядам. Требование полиции о неупотреблении колокольного звона и отобрание об этом у них подписки будто бы является не только произвольным, но прямо нарушает заветы веротерпимости, начертанные в основных законах Империи Российской и так ещё недавно подтверждённые во Всемилостивейшем манифесте от 26-го февраля 1903 г. Характерно, что товарищ прокурора дал заключение об оправдании обвиняемых, но уездный съезд определил: приговор земского начальника утвердить и жалобу Сычева и Гурьева оставить без последствий.

* * *

„Новые веяния“ настолько приподняли в известных слоях общества и печати интерес к раскольничьему вопросу, что он положительно делается модным: им усердно занимаются не только в периодической печати, но уже и в собраниях учёных обществ. Так, 29 октября, в заседании Императорского Этнографического Общества, был заслушан доклад некоего г. Ф. Г. Шубина, под заглавием: „Из наблюдений над жизнью беспоповцев“. „Бирж. Ведом.“ по поводу этого доклада сообщают, что по существу он вызвал мало возражений со стороны присутствовавших. Единственным спорным пунктом оказалось утверждение г. Шубина, что термины „старообрядец“ и „раскольник“ равно оскорбительны для многомиллионной массы русских староверов. Соглашаясь, что „раскольник“ – прозвище обидное, все без исключения оппоненты фактически доказывали, что ни беспоповцы, ни поповцы не только не оскорбляются, если их называют „старообрядцами“, но и сами себя так называют. съезды староверов носили название „съездов старообрядцев“, и в качестве таковых последние представляли различные ходатайства министру внутренних дел В. К. Плеве об отмене тяготеющих над ними многочисленных стеснений.

В конце концов, по словам той же газеты, заседание приняло характер собеседования о правовом положении старообрядцев. Г. Железнов заявил, что, наблюдая в течение нескольких лет старообрядцев-солдат в казачьих войсках, он не замечал по отношению к ним никаких ограничений. Известный исследователь русского сектантства А. С. Пругавин горячо восстал против такого заявления, нисколько, будто бы, не соответствующего действительности. Он, между прочим, напомнил, что лет двадцать тому назад, по его почину, географическое Общество намеревалось предпринять всестороннее исследование экономического, бытового и правового положения. старообрядцев. Однако, тогда же подобное начинание встретило препятствие, и Обществу было указано, что подобное исследование не может входить в программу его деятельности. Г. Пругавин, указав на новые веяния в правительственных сферах, выразил пожелание, чтобы этнографический отдел географического общества предпринял такое исследование теперь, и на предложение председателя В. И. Ламанского изъявил согласие представить обществу доклад по возбужденному вопросу. Г. Пругавин располагает огромным материалом, собранным в течение многих лет.

Находившиеся в заседании старообрядцы и известная исследовательница (?) русского сектантства г-жа Ясевич дополнили заявление А. С. Пругавина рядом фактов, устанавливающих несомненность стеснений, претерпеваемых старообрядцами и подрывающих их культурное процветание и экономическое развитие. В заключение один из старообрядцев выразил докладчику благодарность за то, что он поднял вопрос об исключении, хотя бы из официальных актов, обидного для старообрядцев прозвища „раскольник“. Таков отчёт газеты.

Миссия может только приветствовать такое оживление и углубление интереса в обществе к раскольническому вопросу. Давно пора поглубже вникнуть в быт и душу этого мира, которым занимаются одни только миссионеры. Спокойное беспристрастное исследование и изучение расколо-сектантства облегчат трудную задачу борьбы миссии с тьмой суеверий и пережитков, гнездящихся в мировоззрениях и быте народного расколо-сектантства: только бы побольше беспристрастия и спокойного взгляда на вещи, чего, по-видимому, в заседании 29-го октября не доставало. Гг. Пругавин и Ясевич – усердные исследователи, но их работы мало объективны, – в них много пристрастия к расколу и сектам, как мужественным протестантам против Церкви, и предвзятого отношения к миссии Церкви. Странным также представляется проникшая и в учёное общество, ничего общего с политикой не имеющее, торопливость эксплуатировать „новые веяния“ в правительстве.

Жаль, что для учёного общества необязательным оказывается принцип audiatur et altera pars³⁹², и в заседании не было голоса людей другого взгляда на вопросы расколо-сектантского мира, тогда яснее разрешились бы многие недоумения, в том числе и об соответственности наименований раскольник и старообрядец и др. Ведь в Петербурге есть специалисты – исследователи и кроме Ясевич и Пругавина, владеющие тоже множеством собранных материалов... Только бы побольше доверия взаимного и поменьше либеральной нетерпимости к людям другого лагеря.

* * *

В Костромскую епархию недавно назначен новый энергичный миссионер (о. Евфимий Зубарев, – ученик и секретарь приснопамятного о. Павла Прусского). О. миссионер совершенно правильно прежде всего занялся приведением в известность числа последователей раскола, условий его религиозной жизни, характера содержимого костромским расколом учения и деятельности главарей и распространителей раскола. Прежде чем вести хотя бы и духовную борьбу, нужно сообразить силы и диспозицию противного лагеря.

Пользуясь присланными в редакцию данными отчёта почтенного о. миссионера, считаем нелишним сообщить следующие небезынтересные сведения о нынешнем положении раскола в этой епархии. – Общее количество раскольников разных толков, по донесениям, поступившим от уездных миссионеров, определяется цифрой 31,134, в том числе – мужчин 14,613, женщ. – 16,521. Defacto – цифра эта значительно ниже действительной, так как в неё не вошёл весь нетовский толк, последователи которого числятся по спискам православными. К тому же, отчёты миссионеров по Макарьевскому-Юрьевецкому и Варнавинскому уездам, по заявлению их авторов, содержат сведения о количестве раскольников в этих уездах – „неполные и неточные“. Между тем этот край и теперь, как и в начале XVIII в., покрыт „брынскими лесами“, населёнными теми же „брынянами“.

Гнездом раскола в количественном отношении является Варнавинский уезд, где раскольничье население доходит до 13,845 чел. – беспоповцев-поморцев, нетовцев, беглопоповцев и австрийцев. Вторым в количественном отношении является район Макарьевского и Юрьевецкого уездов, насчитывающий в своих пределах 12,049 человек. Из них незначительная часть – беглопоповцы и австрийцы; большинство же нетовцы и беспоповцы-поморцы. Почти все нетовцы „по малому началу“, за весьма немногими исключениями, детей своих крестят в православной церкви, потому записаны в метриках и числятся православными. Принятые из православия в нетовщину „по большому началу“, т. е. с проклятием мнимых ересей православной церкви, но без перекрещивания, как и „по малому“ (т. е. без проклятия ересей), числясь сами по метрикам православными, детей своих в православной церкви, за незначительными исключениями, не крестят, а у своих наставников. Количество раскольников в остальных уездах значительно меньше (костромском – 2501, кинсшемском и нерехтском – 2414, буйском и галичском – 325).

Точных данных для подразделения раскольников на толки, с обозначением точного числа последователей каждого толка, нет. Но является несомненным, что главный контингент раскольничьего населения составляют беспоповцы разных толков; затем, в порядке постепенного понижения численности, идут беспоповцы (действительные и мнимые – „стариковцы“), и, наконец, австрийцы во главе с своим лже-архиереем Иннокентием (Ив. Усовым).

В виду поднятого ныне в светской печати вопроса о стеснении раскольников в отношении молитвенных домов, особый интерес представляют сведения отчёта о количестве и распределении раскольничьих молелен и молитвенных домов. – Девятнадцать молелен австрийцев-поповцев распределяются по уездам таким образом: в костромском – 11, нерехтском – 5, Макарьевском – 1, варнавинском – 2. О числе молелен в буйском и галичском уу. сведений нет. – Беспоповцы в трёх уездах, о которых доставлены соответствующие сведения, имеют 49 молелен: в костромском – 8, нерехтском – 13, и кинешемском – 28. О молельнях и молитвенных домах в других уездах с преобладающим раскольничьим населением сведений нет. К сведению публицистов, кричащих о недостатке веротерпимости по отношению к раскольникам, которые якобы не имеют своих храмов, мы желали бы подчеркнуть, между прочим, такой факт: в с. Киициве, костромского уезда, находятся две молельни; в приходе с. Яковлевского, нерехтск. у., – две; в с. Лагунихе, кинешемск. у., – две; в приходе с. Дебова того же уезда – четыре, в приходе с. Углеца – двенадцать.

Наиболее вредным среди других раскольничьих толков, имеющих своих представителей в Костромской губ., автор отчёта считает австрийцев-поповцев, за их пропагаторский агитационный образ действий. Напоминая, что австрийская фракция поповства ещё четыре года тому назад признана правительством „ни в каком случае не терпимой“ (Циркуляр Мин. Вн. Дел, от 30 апр. 1900 г.), автор даёт такую характеристику деятельности вожаков и пропагаторов этого толка: „Главные руководители пропаганды панавстриизма – лже-епископы австрийские: Уральский – Арсений Швецов и его ученик – Нижегородский и Костромской, Иннокентий Усов. Последний превзошёл своего учителя по вредности своих сочинений, широко распространяемых им в раскольничьей среде. Усов проявляет огромную энергию в видах укоренения и распространения своего толка: то он добивается аудиенции у высокопоставленных особ, то появляется в общественных столичных собраниях и витийствует на тему о мнимом цезаро-папизме русской Церкви, хлопочет об отправлении лже-попов на Дальний Восток, с целью добиться признания австрийского лже-священства равноправным православному духовенству. Всюду Усов появляется в духовном одеянии и длинных волосах. Довольно того, что он в Костромской епархии считает себя равным местному православному епископу, о чём открыто заявил миссионеру однажды при большом собрании народа, православных и раскольников. Иннокентий Усов нередко, вместе с своим учителем Швецовым, свободно разъезжает по Костромской губернии в качестве „владыки“, торжественно совершает службы, пропагандирует австрийщину, запрещает являться своим последователям на беседы миссионеров и отдавать детей в церковно-приходские школы, кощунственно – дерзко отзывается о преподобном Серафиме Саровском. В качестве постоянного „миссионера“ Усов определил лже-попом в Кострому своего родного брата Кузьму Григорьевича Усова; определил кого-то и диаконом. Эти „миссионеры“ не бездействуют. Так, 6-го июня сего 1904 года лже-поп Кузьма Усов лично явился в дер. Каримово и воспретил раскольникам австрийцам являться на беседу миссионера. Сам лже-епископ Усов очень часто совершает в Костроме свои лже-архиерейские богослужения и хиротонии. Достойно внимания, что православные соседи австрийцев, наприм., крестьяне дер. Каримова, иначе не называют Усова, как „архиереем по вере“. Этот энергичнейший и вызывающе дерзкий пропагандист австрийщины для раскольников-австрийцев Костромской губернии не только „владыка“, но и повелитель.

Э. Я.

З-л. Из Макарьевского уезда, Костромской губ. С. 1075–1076

(Крах „Митрофановой веры“).

„Суета суетствий, всяческая суета“ – сказал прем. Соломон... Где теперь пышная купеческая обстановка? Где повседневное продолжительное гнусение, именуемое „настоящим молением“? Где хвалебные клики сельчан? Где беспрерывные поминки, и вкусные яства, и сладкие похлёбки? Где толпа тунеядцев и поклонники богатства, льстившие словом? Где „отцы Хрымы“ и слепые телесно и душевно „миссионеры“ Коноваловы, решавшие в доме Митрофана вопросы о чистоте или нечистоте горшков, чашек да ложек, а среди нас, православных, проповедовавшие антихриста? Где сама пропаганда нетовщины „по большому началу“, подкрепляемая серебром и златом? Где, наконец, нажива „отца Хрыма“ и „миссионера“ „Ондрея Офонасиевича“ Коновалова?.. Подул ветер, опрокинул нетовское капище, ниспроверг золотой кумир, сокрушил его в прах и развеял его в глаза последователей „Митрофановой веры“.

Поясняем сказанное. Ковернинский купец Митрофан И. Д-ов „торговал грибам, а язык свой держал за губам“... Кроме грибов торговал он также лесом по Волге, хлебом и бакалейными товарами. По всему ковернинскому краю был купцом на славу. И кто бы мог подумать, что он... надуватель? Привлекал он в свою веру многих православных; а вера его была нетовская „по большому началу“, т. е. с „проклятием от ересей приходящих“, в отличие от „малого начала“ – без проклятия. Он уверял нашего брата-православного: „вот, брат, переходи в нашу веру: она правая. Ну уж если жалко тебе своей веры, то на, получи от меня 50 рублей“. Мужик получит деньги и переходит в „Митрофанову веру“. А иному мужичку он давал возок хлеба пудов в 25, а то и два возка. Таким образом он привлёк в свою веру многих наших православных, которые вообще не тверды в православии. Впрочем, для защиты и распространения своей веры он ежегодно выписывал известного слепца Коновалова, за сугубо щедрое вознаграждение. И „вера Митрофанова“ быстро росла. „Попом“ он избрал себе мужичка Петра, которого перевёл в свою веру за 50 пудов ржи. Он то и есть „отец Хрым“. Так его называли и „свои“ и наши. Нажился и „отец Хрым“, – хоть куда купец; даже стал давать деньги „в лихву“ самому же Д-ову на торговое дело. Д-ов так поставил в Ковернине торговое дело, что всех торговцев хотел искоренить из Ковернина. Кредиторы возымели к нему огромное доверие: когда продадут ему товару в долг или дадут взаймы, то как бы вносят деньги в Государственный Банк. Д-ов подкупал большими процентами: 20% и даже более в год давал. И вот, таким образом задолжав 330 тысяч рублей, он недавно объявляет себя несостоятельным и никому из кредиторов ничего платить не восхощет. А всё своё имущество он заблаговременно перевёл на своего зятя. Посетил пристав его барские хоромы, – описывать нечего. А сам Μ. И. Д-ов уехал в Крым или заграницу. Ловко же он ввёл всех в свою правую веру. А бедный наш „отец Хрым“, отдав в последнее время Д-ову все свои „поповские“ деньги за большие проценты и при крахе „Митрофановой веры“ не получив обратно ни копейки ни с самого благодетеля, ни с его зятя, с горя так запил, что вскоре же помер.

Вот теперь зрите, наши „брыняне“, какова ваша правая „Митрофанова вера“. Не пил он ни чаю, ни вина, а пожрал семь тощих фараоновых коров, и сам остался тощим. Да знайте, что и все ваши вожди, управители и распространители разных сект – такие же „Митрофаны“ И. Д-овы.

З-л.

Ν. Из Новочеркасска. С. 1076–1077

(Миссионерская экскурсия воспитанников Донской духовной семинарии).

В новом 190⁴/₅ учебном году воспитанники VI класса Донской дух. семинарии, в числе 14 человек, совершили, под руководством преподавателя истории и обличения раскола – свящ. Евграфа Овсянникова, миссионерскую экскурсию в хутор Задонско-Кагальницкий. В этот хутор, издавна населённый старообрядцами беспоповщинского, беглопоповщинского и австрийского толков, ожидали приезда для собеседований с донскими миссионерами известного апологета раскола – „всероссийского миссионера“ Климента Перетрухина, который телеграммой известил старообрядцев этого хутора о своём приезде к 15-му октября. К этому времени приехал в хутор Задонско-Кагальницкий Донской епархиальный противо-раскольнический миссионер протоиерей Н. Кутепов, окружный миссионер Черкасского округа свящ. И. Федосов, окружный миссионер Каменского округа свящ. И. Артемьев и окружный миссионер Цимлянского округа Евтихий Холостов. Преподаватель семинарии свящ. Евграф Овсянников, извещённый телеграммой о. Кутепова о имеющем быть собеседовании, выехал из г. Новочеркасска с 14 воспитанниками VI класса, пожелавшими присутствовать на этом собеседовании. На не особенно приятные переспективы путешествия на донских пароходах с их примитивными удобствами в холодное осеннее время в третьем классе, ни предстоящий – нелёгкий путь в хутор с пароходной пристани на казацких дрогах, ни угрожавшая ненастная погода не остановили решения экскурсантов послушать собеседование православных миссионеров с выдающимся старообрядческим начётчиком.

15-го октября почтовым поездом экскурсанты вместе с преподавателем о. Овсянниковым отправились в хутор Задонско-Кагальницкий. В 5 часов вечера 16-го октября экскурсанты прибыли в хутор Задонско-Кагальницкий, где нашли радушный приём у местного священника о. Иоанна Перекопского и здесь же услыхали, что Перетрухин доселе не приехал на беседы и совсем не приедет. Местные старообрядцы, ждавшие с нетерпением своего „всероссийского миссионера“, также были крайне обескуражены обманом Перетрухина...

В 4 часа утра воспитанники – экскурсанты вместе с преподавателем о. Овсянниковым и миссионером о. Артемьевым посетили австрийскую моленную, где отстояли утреню, внимательно наблюдая за чином старообрядческого богослужения. Литургия в православном храме началась в 7 часов утра. Её торжественно совершал миссионер – протоиерей Николай Кутепов в сослужении 4 священников. Все песнопения во время литургии исполнял хор семинаристов. Протоиереем о. Кутеповым было сказано назидательное слово о необходимости молитв за усопших на дневное евангельское чтение притчи о богатом и Лазаре. В 12 часов дня было открыто собеседование с местными старообрядцами. Его вели попеременно протоиерей Н. Кутепов, окружный миссионер Холостов и священник Евграф Овсянников. Местные старообрядцы по некоторым пунктам делали свои возражения.

В 7 часов дня 17-го октября воспитанники семинарии двинулись в обратный путь.

Ν.

Григорьев Н. Из Оренбурга. С. 1077–1078

(Архиерейское освящение раскольничьей часовни).

В г. Оренбурге, с 16-го на 17-е октября сего года, во время всенощной, освящал переделанную и расширенную моленную австрийский раскольничий епископ Онисим Швецов. 17-го он совершал литургию в сослужении трёх лже-иереев и двух лже-диаконов, а третьего рукополагал. Я не буду касаться особенностей их службы, она известна; но не могу умолчать о том, что в ней мне показалось странным: 1) рукополагавшийся диакон, в полном облачении, от начала службы и до „херувимской“ стоял около местной иконы, держа в руках тарелку с умывальником, голова же его была покрыта полотенцем. 2) Не имея общения с греческой церковью, старообрядческий сонм пел в алтаре „Святый Боже“ – по-гречески, на каковом языке у них не знает ни один прихожанин. 3) Несмотря на то, что в моленной находились налицо лже-епископ и три лже-иерея, читал поучение, обратясь к народу, в поддёвке, мирянин певчий, вопреки 64-му правилу 6-го Всел. Собора. „У нас, старообрядцев всё сойдёт“, сказал некогда их лже-епископ Силуан. И это правда, у них все сходит.

Так как в моленной, в качестве посетителей, присутствовали: преподаватель Духовной семинарии Левицкий, сотрудник братства Колостов, несколько семинаристов и православных ревнителей, то, казалось, Швецов чувствовал себя не в духе, к тому же и сослужители его плохо знали свои роли, так что Швецову приходилось подсказывать им. По окончании литургии, Швецов сказал речь на тему, что хорошо сделали старообрядцы, устроив храм во имя Божие.

Вечером ходили в моленную окружной миссионер и выше указанные – преподаватель семинарии и сотрудник братства, для беседы с Швецовым и для приглашения его на публичную беседу.

Поговорив с ними немного, Швецов, ссылаясь на продолжительность времени, которое он должен употребить на прочтение правила, уклонился от беседы, беседовать же публично решительно отказался. И он, конечно, по-своему прав. У кого будет охота идти на публичную беседу, зная заранее, что он там будет обличён, да ещё в присутствии своих последователей. А ведь Швецовы истины не ищут, – она не нужна им.

Н. Григорьев

Шестаков Иак., свящ. Двухсотлетие со дня перенесения мощей св. праведного Симеона, Верхотурского чудотворца, из места их обретения – села Меркушина в г. Верхотурье. С. 1078–1080

12-го сентября с. г. был замечательным днём в жизни Верхотурского Николаевского монастыря. Обители исполнилось трёхсотлетие (с 1604 – 12-го сентября) существования, и в этот же день, с благословения Святейшего Синода, она торжественно праздновала 200-летие со дня принесения мощей св. праведного Симеона, Верхотурского чудотворца, из места их обретения, села Меркушина, в г. Верхотурье. Обитель почтила молитвенным поминовением основателя своего „чёрного попа“ Иону и всех деятелей, прикосновенных к ней так или иначе, и вознеся благодарения Подателю всяческих и молитв о дальнейшем процветании обители, воздала должное покровителю своему святому праведному Симеону, Верхотурскому чудотворцу, нетленно 200 л. в ней почивающему.

Юбилейные торжества, согласно выработанной обителью и утверждённой Святейшим Синодом программе, разделены были на три дня: 12-го сент., по окончании во всех храмах обители богослужения, совершено торжественное обнесение св. мощей св. праведного Симеона кругом обительских церквей со чтением акафиста угоднику; 13-го сент., по окончании богослужения, произведена закладка громадного каменного трёхпрестольного собора во имя Святителя Николая, мирликийского чудотворца, и святого праведного Симеона, Верхотурского чудотворца; 14-го числа отправлено торжественное богослужение, по окончании которого от обители раздавались посланником образки угодника Божия святого праведного Симеона и листки религиозно-нравственного содержания. Новый храм в обители будет строиться по проекту архитектора Тургевича и будет представлять собой полную копию храма в заводе Лысвинском, Пермского уезда; стоимость собора будет превышать 100,000 рублей. В торжествах обители приняли участие преосвященные трёх соседних епархий – Пермской, Оренбургской и Тобольской, которые ожидаются обителью к юбилею.

Находим нужным по случаю столь редкого события для всего Уральского края напомнить о том, при каких обстоятельствах 200 лет тому назад совершилось перенесение останков святого праведного Симеона из села Меркушина в г. Верхотурье. Желая, соответственно питаемому благоговению к праведному Симеону, возвеличить славу его, как прославленного от Бога многоразличными чудесами и дать более приличное место мощам угодника Божия, многие из Верхотурских граждан давно лелеяли мысль о перенесении их из Меркушина в г. Верхотурье. Но обстоятельства долго не благоприятствовали осуществлению их желания. Главным препятствием служило то обстоятельство, что, по отъезде Тобольского митрополита Игнатия в Москву (1698 г.) на покой, не у кого было испросить разрешение на перенесение останков св. пр. Симеона в Верхотурье. Сначала на свободную вакансию митрополита Тобольского был назначен святитель Дмитрий, но он за болезнью не выезжал из Москвы и в 1702 году был перемещён в Ростов. Вместо св. Дмитрия был назначен на митрополичью кафедру в Тобольск наместник Братского монастыря Филофей Лещинский, но и он за дальностью расстояния и неудобством путей сообщения, не скоро прибыл в Тобольск. Но как только стало известным в Верхотурье о прибытии нового митрополита в Тобольск, представители от граждан: верхотурский воевода Алексей Иванович Калотин и таможенный голова Пётр Худяков обратились к митрополиту Филофею с просьбой разрешить благословить перенесение мощей св. праведного Симеона из Меркушина в Верхотурье. Просьба их была уважена, и само перенесение мощей было назначено на первые числа сентября 1704 года и, за ненастной погодой, отложено до 12-го сентября того же года. На торжество перенесения мощей был назначен Долматовский архимандрит Израиль, который, прежде перенесения мощей, переложил их в новый гроб, сделанный из кедрового дерева особенным образом. Верхняя крышка гроба не накрывалась, как обыкновенно делается у гробов, а плотно надвигалась на гроб по выемкам в закраинах гроба, на подобие ящиков, у которых крышка выдвижная, и запиралась замком. Гроб и крышка его снаружи были украшены „порезками“, а внутри выложены кожей с лебяжьим пухом. На встречу останков св. праведного Симеона из г. Верхотурья вышли священники со святыми иконами и множество народа. По утру 12-го сент. св. мощи в сопровождении архимандрита Израиля, духовенства и народа были вынесены из Меркушина и в тот же день были с большим торжеством принесены в Верхотурье. Мощи сначала были поставлены в деревянный во имя Покрова Пресвятые Богородицы храм, а затем вскоре были перенесены в Николаевский монастырский храм, где и находятся до сего дня. Гроб св. праведного Симеона, в котором лежали его св. мощи в земле, был оставлен в Меркушине и вместе с деревянной церковью, где он стоял, сгорел во время одного из пожаров, бывших в Меркушине в конце XVIII столетия; а в том гробе, в котором принесены св. мощи, они почивают и теперь.

Юбилейные торжества Верхотурской обители приводят на память жизнь и святое дело праведного Симеона: он всю жизнь трудился, обучая инородцев истинам христианской веры и просвещая их светом Христовым. Да послужит же память св. Симеона к подкреплению и ободрению нашей православной миссии.

Свящ. Иаков Шестаков

Дело о раскольничьем браке. С. 1080–1081

Интересное дело, затрагивающее правоотношения, вытекающие из раскольничьих браков, рассматривалось, как передаёт „Ниж. Л.“, в судебном заседании Арзамасского губернского присутствия. Крестьянин Иван Крутов в 1903 г. вступил в брак с Анной Лаврентьевой по раскольничьему обряду. Через полгода он отказался от супружеской жизни с ней, выгнал её, а спустя некоторое время у Анны родился ребёнок. Предъявленный ею к Ивану Крутову иск в 200 р. „на квартиру и содержание“ волостной суд удовлетворил, находя, что Крутовы вступили в брак по взаимному согласию и с согласия своих родителей; если же Крутов не желает жить с своей женой, то должен дать ей средства на существование.

Арзамасский съезд, куда дело было перенесено по жалобе ответчиков (Крутова и его матери), утверждавших, что духовный суд расторгнул сожитие Крутовых в виду того, что вступившие в него не имели законного возраста и что, по распоряжению духовной консистории, местный священник увещевал Анну вступить в брак с её сыном по православному обряду, но она отказалась, после чего Иван Крутов вступил в новый брак, взглянул на дело с несколько иной точки зрения. Он нашёл, что 684 ст. X т. 1 ч. возлагает гражданскую ответственность на виновного в деянии или обещании, причинившем вред, – независимо от того, было ли то деяние добросовестно или недобросовестно. Так как деяние ответчика „влечёт вообще упадок женщины в нравственном, физическом, общественном и материальном отношениях“, то съезд постановил означенный вред возместить единовременным взысканием с ответчика 50 руб. Губернское присутствие, рассмотрев дело по жалобе ответчиков же и находя, что истица „искала алименты, а не убытки“, отменило решение съезда и передало дело на новое рассмотрение в лукояновский уездный съезд. Оно нашло, что съезд рассмотрел дело не только не в пределах исковых требований, так как истица искала алименты, а не убытки, но и не в пределах закона (106 ст. X т. 1 ч.).

Письмо в Редакцию. С. 1081–1082

Милостивый Государь, господин Редактор!

Покорнейше прошу Вас дать место в вашем журнале следующим строкам.

В корреспонденции, помещённой в № 14 „Миссионерского Обозрения“, о состоявшемся в „Стародубье“ соборе австрийских лже-епископов, между прочим, сообщается, что собор сей, происходивший будто бы в городе Гомеле, прошёл здесь „мало замеченным, благодаря особому составу населения, а также и в силу и малой бдительности миссии местной“.

Оставляя в стороне вопрос о том, следует ли вообще ставить миссии в вину те случаи, когда население, даже раскольничье, не уделяет достаточного внимания соборам раскольничьих архиереев, я, с своей стороны, считаю нужным дополнить корреспонденцию только следующим.

Из перечисленных в корреспонденции раскольничьих лже-епископов в первых числах сентября в г. Гомеле был только один – Картушин. Поэтому в Гомеле в это время и не было собора раскольничьих архиереев, а был он в 6 верстах от Гомеля, в имении старообрядца Н. Питунова.

Вот почему в Гомеле означенный собор не только „прошёл мало замеченным“, но и совсем не был замечен. Мало того, до половины октября сами гомельские старообрядцы, даже окружники, – за исключением 2–3 попечителей моленной, секретно вызванных на собор, – ничего не слыхали о нём.

Что касается миссии, или, точнее, единственного в то время в Могилевской епархии противо-раскольнического и противо-сектантского миссионера, то последний до заседаний и во время заседаний раскольничьего собора занят был беседами в заражённых штундой приходах Гомельского уезда и возвратился в Гомель уже тогда, когда от лже-епископов в имении Питунова не осталось и следа. Как бы то ни было, миссионер настолько сумел заметить раскольничий собор, насколько это необходимо для миссионерских целей.

Примите уверение в истинном уважении к Вам и преданности.

Миссионер Могилевской епархии, священник Алексий Елеонский

Миссионерская вакансия.

Миссионер Минской епархии свящ. о Елеонский переместился на должность законоучителя гимназии, – вакансия епархиального миссионера ныне праздна. На обязанности Минского епархиального миссионера находится ведение миссии как противо-раскольничьей, так и противо-сектантской.

Пожертвования на нужды военного времени, поступившие в редакцию „Миссионерского Обозрения“.

От причта церкви с. Платоновки, Екатериносл. губ., Мариупольск. у. 36 руб.

В том числе: от свящ. Николая Григорьевича 20 руб. – коп.

жены его Елены Кирилловой 1 руб. 20 коп.

псаломщика Μ. Чернявского 1 руб. 13 коп.

церковного старосты Л. Федоровского – 50 коп.

прихожан 13 руб. 17 коп.

Итого 36 руб. – коп.

Согласно воле жертвователей, сумма эта распределена таким образом:

на усиление флота 22 руб. 83 коп.

на нужды армии 13 руб. 17 коп.

От священника с. Новосельцы, Киевск. у. Евг. Зинявского, собранные прихожанами его прихода в пользу русских воинов 10 руб.

Подробный отчёт конторы редакции о направлении поступающих в редакцию пожертвований на нужды военного времени будет напечатан в декабрьской книжке журнала.

(Впечатления миссионера).

(По поводу ответа г. Сопоцько: „Мисс. Обозр.“ № 13).

„Миссионерское Обозрение“ в своих статьях заботится не только о том, чтобы обличать раскольников и сектантов из простого народа. Оно самим „обличителям“ посылает нередко наставления и вырабатывает, таким образом, миссионерскую методику.

В то же время „Миссионерское Обозрение“ следит за „духовными волнениями“ среди интеллигентов наших. Обязанность эта подсказывается ему потребностью времени. Но эта обязанность задаёт сотрудникам нашего журнала серьёзные задачи и требует от них, при особливой бдительности, всего напряжения ума и совести. – Сотрудники „Мисс. Обозр.“ должны не просто „писать и писать“, что вздумается. Они обязаны по научно-богословскому развитию стоять на уровне с веком и говорить так, чтобы их слушали...

Это – азбука, и нам немного совестно напоминать о ней. Но мы вынуждаемся говорить то, что говорим. В 13 „Миссионерск. Обозр.“ за текущий год помещено письмо к нам г. Сопоцько. Особенно характерен конец этого письма. Там, по поводу наших мыслей о желательных свойствах миссионерской полемики, заявляется, что, конечно, легче плыть по течению, чем идти против него.

Это замечание направлено против нас, но к нам оно не может быть приложимо. Мы никогда и нигде не утверждали, что нужно принимать всё, что пишет Л. Толстой или печатается в „Новом пути“. Таким образом мы никому не советовали прилаживаться к модным философским течениям. Мы утверждали лишь одно – и с новой силой это повторяем; надобно писать „критику“ так, чтобы она была внутренне-содержательна и вразумительна для читателей. Бранью же и резкими словами никого ни в чём не убедишь, такими приёмами „полемики“ только оттолкнёшь от себя противников...

Неужели, говоря такие старые речи, мы прилаживаемся к моде, а не следуем апостольской заповеди, по которой мы обязаны быть для иудеев, как бы иудеями, для еллинов – еллинами (1Кор.9:20)?

Г. Сопоцько, человек прямолинейный и непоколебимо по-своему закалённый, в сознании своей правоты, вызывает нас однако опять на объяснения. Что ж? Объяснимся. В своей статье мы напомним о тех истинах, которые нашими полемистами иногда забываются, но которые безусловно обязательны для нас.

Когда заходит речь об устной полемике с раскольниками и сектантами, – тут дело решённое.-Миссионеры обязываются руководствоваться синодальной инструкцией, всем известной, По смыслу этой инструкции, мы должны быть кротки, тихи и приветливы с возражателями. На устной миссионерской беседе немыслимо, напр. в лицо раскольникам кричать: „ах, ты безумная голова! Юродивый человек, проклятый штундист“ и др. дерзкие глаголы.

Но вот, когда мы переходим к литературной полемике с интеллигентами-отрицателями, – настроение наше двоится. Нам хочется разобрать и одновременно пробрать своих противников. На них, случается, у нас не смотрят с полным уважением, как на людей серьёзных и образованных, – а трактуют их, как „злобствующих гимназистов“, „юродивых“, – как „злых псов“ (последнее – по календарю г. Сопоцько) и т. п. Такие обращения поняты были в устах Аввакума и Никиты Пустосвята, но свойственны ли они нам, – образованным миссионерам?

Отвечая на поставленный вопрос, мы начнём свою речь со слов почтеннейшего профессора Мос. Дух. Акад. А. И. Введенского, – доктора богословия. Учёное достоинство этого талантливого профессора мы подчёркиваем особенно, так как думаем, что авторитета его достаточно для самых гордых наших духовных писателей. Названным авторитетом мы надеемся оградить себя от нареканий „учёных“ же людей, один из которых заметил нам, что мы „не компетентны давать советы“ писателям из академистов.

Итак, А. И. Введенский говорит: „мы в своём историческом возрасте подходим к той поре, когда мысль невольно уходит извне в глубину, к умопостигаемому и внутренне-цельному, когда она требует уже философской догматики… которая бы увлекала и подчиняла себе мысль уже не силой авторитета только, но и обаянием внутренней, идейной красоты, – именно явлением духа и силы“ (Религиозн. обновление наших дней, вып. втор. стр. 7).

Вследствие такого настроения русского общества в полемике с сотрудниками „Нового пути“, – пишет А. И. Введенский, – „вопрос идёт не о том или другом частном пункте... но о самих основах религиозной мысли и жизни, об её путях и началах, так сказать – о православии самого православия“ ( – ibid. стр. 31).

Превосходные слова талантливого профессора! Наши полемисты должны запомнить их. Мы обязаны понять, в противоположность людям убеждений г. Сопоцько, крепко, что интеллигенты наши не „юродствуют“ и не бесцельно беснуются, ударяясь в свои отрицания, а переживают серьёзный и по-своему страдательный исторический момент „философского“ углубления в православно-христианские догматы.

Так и говорит Д. С. Мережковский: „догматы – не кандалы, не цепи“. Необходимо их понять и согласить с общим современным мировоззрением...

Мы – православные богословы – не можем встать на такую почву в суждениях о догматах?

Нас никто и не заставляет на неё становиться. Нам представляется два свободных выхода: или замолчать и пройти мимо „кощунственного содержания всех таких скверных сочинений“, – как отзывается г. Сопоцько о произведениях гр. Толстого; – или же принять вызов, но попытаться богословско-философски осветить и осмыслить православно-христианские догматы...

Большинство наших академических „авторитетов“ заняли первую позицию: они глубокомысленно молчат, как бы поджидая, что волнение русских интеллигентов уляжется само собой. – Только немногие профессора, как А. И. Введенский, откликнулись на современное брожение религиозно-философской мысли в нашем обществе, и откликнулись, по нашему мнению, вдумчиво, с учёной серьёзностью и благородной терпимостью. К их голосам невольно прислушиваешься, как к выражению „истины и здравого смысла“ (Деян.26:25).

В статьях же полемистов из миссионеров приходится отмечать непоследовательность. Мы принимаем боевой вызов интеллигентов, но на „должную позицию“ не всегда становимся.

Трудно сказать, от чего это зависит. Быть может, мы неспособны по уровню своего развития встать на ту ступень, на какую вызывают нас интеллигентные отрицатели. А может быть, мы просто огрубели в постоянной борьбе с мужиками-раскольниками и сектантами, и нравы деревенской улицы, так сказать, переносим в гостиные столичных обывателей.

Так или не так, без христианского благодушия и терпимости, критикуем противников, иногда цепляясь за совсем неважные обмолвки и фразы. Мы поступаем, следовательно, вопреки совету А. И. Введенского. Мы основываемся не на „общеобязательных критериях“. Мы опровергаем „неправо-мудрствующих“ или механическим подбором библейских текстов – это излюбленный наш приём, или одними возгласами, слабо скреплёнными рассудочными доводами.

Понятно, что наши образованные противники такими „разборами“ не удовлетворяются и ждут, томительно ждут, довлеющих православно-богословских разъяснений.

В каком же направлении должна идти наша миссионерская критика?

Говоря словами А. И. Введенского, она обязана „выйти навстречу задачам и запросам времени“ и ответить на них при помощи, „каких-нибудь общеобязательных критериев“ ( – ibid. стр. 6). А так как современные отрицатели становятся на почву научно-философскую, то, опровергая их, и мы должны философствовать же, опираться на научные доказательства.

Вот первое условие для нашей полемики с интеллигентными писателями. Условие это сложно. Оно обязывает нас изучать философию противников, – вдуматься в настроение их. Из богословия же мы должны приводить не только одни голые тексты, не готовые догматические формулы, но и доказательства, опирающиеся на подробные научно-философские размышления о том или другом предмете. Таким образом мы должны полемизировать с нашими интеллигентами не догматически-безапелляционно, а путём вдумчивого анализа известных религиозно-философских положений.

Конечно, и подобными доказательствами трудно убедить наших бурных противников. В таком случае нам остаётся одна дорога: укреплять наше собственное истинно-православное мировоззрение всё новыми и новыми данными и с благородной терпимостью относиться к противникам. Самое большее, что мы можем при этом о них думать, – это то, что они не доросли до высоты наших святых верований и невольно заблуждаются...

Такое именно настроение для богословов мы считаем безусловно обязательным. Нам всем ведь известно, что в числе св. отцов были люди, подверженные невольным заблуждениям. – С другой стороны мы знаем, какой глубиной и какой таинственностью проникнуты православно-христианские догматы. Даже учёные из наших единомышленников весьма многого в них не понимают. Почему же не предположить, что и противники наши, честно стремясь к уяснению богооткровенных истин, погрешают именно невольно и искренно? Зачем это подозрение, что все, кто против по нашему понимаемой догмы – непременно грубые обманщики, „юродивые“, недозрелые гимназисты и чуть не шарлатаны?..

Нет. Такого нетерпимого настроения у защитников истины православия не должно быть. Мы обязаны с полным уважением относиться к своим возражателям, – обязаны думать, что они по лучшим и благородным побуждениям утверждают то или другое, а не юродствуют или беснуются.

Пример такого великодушного отношения к заблуждающимся людям из язычников показал нам ап. Павел. В Афинском ареопаге слушателей-идолопоклонников он назвал людьми „как бы особенно набожными“. При первой встрече с ними он не стал бранить и поносить их за ложь язычества, а отметил в их верованиях лучшие черты; о недостатках же их говорил с отеческой нежностью.

Так бы и нам следовало поступать. Ведь близко своих противников наши богословы не знают; часто не видят отчётливо их подлинных заблуждений, а, прицепившись к вещам второстепенным, кричат и бранятся, как сердитые и плохие воспитатели на малоспособных учеников.

Да. Но мы – не воспитатели, а интеллигенты – не ученики наши. Учить своих противников мы тогда бы имели право, если бы они нас о том просили, – если бы они нуждались даже в катехизическом оглашении. А как интеллигенты требуют от нас философской критики библейского текста, – когда они все хотят уяснить себе по началам разума и науки, – тут учительский тон нам не пристал.

Итак, нам – духовным полемистам – необходимо быть сдержанными и скромными, – нужно блюсти благородство отношений к оппонентам и приличие тона. Это только в своё время мы и утверждали по поводу „календаря“ г. Сопоцько. Если припомнят читатели, – мы говорили, что в календаре“ обоснованных данных нет для резких отзывов о Толстом. Сказать, что Л. Н-ч „очертел“, что он стал „гнездилищем бесов“, – можно только при настроении г. Сопоцько. Для противников же его в „календаре“ убеждающего нет ничего, кроме порицательных выражений и благочестиво-монашеских возгласов...

Теперь – об этих „порицательных выражениях“ специально. Людям настроения г. Сопоцько должно быть известно, каким осложнением являются такие выражения в противо-раскольнической полемике. Там эти выражения служат предметом „длинных разглагольствий“ для миссионеров. Даже св. Синоду понадобилось особо свидетельствовать, что наша церковь „не одобряет и не разрешает“ порицательных выражений, заключающихся в наших старых полемических книгах. Не следует и современным „воанергесам“³⁹³ отягощать ношу православной миссии.

В самом деле: вообразите, что вас пригласили в собрание людей совершенно приличных. Вы явились и заняли своё место. Потом, разговорившись с соседями, начали употреблять такие словечки, от которых ваши слушатели разбежались. Вас же попросили удалиться из зала.

Хорошо ли вы поступили? Нет. Вы нарушили не только законы человеческого общежития. Вы поступили и вопреки заповеди апостольской, по которой надобно быть человеком, удовлетворяющим общим нуждам (1Кор.9:19). В зале вы могли сообщить людям хорошие мысли и честные понятия; вместо того вы оттолкнули от себя всех...

Брани не должно быть в серьёзной печати вообще, а тем паче в нашей духовной литературной полемике. Не нужно ни этого издевательства над людьми заблуждающимися, ни этой расплаты око за око даже и „в тех случаях“, когда обругают вас самих хотя бы и такой, любимой напр., у новопутейцев бранью – как „хамы, бурлаки, хулиганы, неприличные люди“... Миссионеру-полемисту и в таких случаях подобает „не сваритися“.

Повтряем: значит, все дело в доказательствах, в философии, в спокойных изобличениях.

Во имя успеха нашего апостольского дела, мы должны литературно подтянуться и философско-богословски подняться над рутинностью наших обыденных полемических приёмов³⁹⁴.

Д. Боголюбов

Хотя великие идеи управляют миром, движут цивилизацией, толкают культурный прогресс, тем не менее однако несомненно и то, что в жизни людей центральная сила, управляющая человеческими отношениями, нравственностью или этикой отдельных индивидуумов и целых обществ никак не лежит в одном только уме человека, но главным образом в характере его, в личности его со всеми её потенциалами и силами.

Каждому, кто только знакомится с великими идеями, непременно хочется узнать, какая личность их породила. И если бы это было не так, то самые чёрствые эгоистические натуры мы считали бы великими лишь только за их гениальный ум.

Мало ли история даёт нам примеров гениальных умов, под давлением которых, можно сказать, трепетал весь цивилизованный мир и, однако же, эти умы принадлежали, сплошь и рядом, самым суровым, эгоистическим сердцам.

Знаменитый Вольтер, идеями которого питалась вся Европа, а в том числе и Россия с Екатериной II-й во главе, не обладал безупречной нравственностью. Стоит перелистнуть его биографию, чтобы содрогнуться от той этической грязи, которой переполнено было его чёрствое, хитрое, лицемерное, отталкивающее сердце.

Знаменитый Шопенгауэр обладал желчным, пессимистическим характером. Слово и дело у него весьма часто разделялось бездонной пропастью.

Таким образом, в практической жизни людей доброе сердце человека, характер его гораздо более ценится, чем даже самый гениальный ум. Как бы идеи человека ни влияли на нас, но сам человек всей своей личностью влиял ещё больше.

Что же такое характер?

Характер есть то центральное ядро психофизической организации человека, есть та равнодействующая всех сил его, которыми определяется его отношение к окружающим его людям.

Хорошим, добрым характером мы называем такой характер, который вносит в окружающую людскую среду maximum добра, блага, любви.

Безусловно хороший характер лишён эгоизма; он есть одна любовь!

Столь обширная область медицинских знаний, как психиатрия, давно уже занимается с своей специальной точки зрения изучением характера человека.

Психиатры все согласны в том, что полный разлад между чувствами, представлениями и действиями человека, другими словами, между умом, волей и чувствами его есть самый верный признак всякой психической болезни. Первым же признаком начинающегося психоза считается распад этики человека. Чем, следовательно, нравственнее человек, тем гармония и солидарность между умом, чувством и волей его выражается, более интенсивно, тем здоровее его психическая организация.

И вот к этому то здоровому состоянию психической организации человека, к этой гармонии ума, чувства и воли его должны бы устремлены не только старания духовно-пастырских моралистов, но и все старания врачей и педагогов, которым зауряд приходится принимать самое горячее участие даже в интимной жизни души дитяти и взрослого человека.

При каких же условиях возможно правильное развитие и созревание характера человека?

Помимо гигиены тела, существует ещё и гигиена духа человека.

И подобно тому, как для здорового состояния тела требуется прежде всего чистая атмосфера, чистое и светлое жилище, чистая и питательная пища, так и для здоровья души человека требуется чистота той нравственной атмосферы, которой только и дышит душа. Требуется чистота духовной обстановки и питательность духовной пищи, без которой душа умирает.

Чем же создаётся эта чистота духовной атмосферы, обстановки и питательность духовной пищи?

Окружающими нас людьми, читатель, и их характером.

Попробуйте дитя с самыми лучшими задатками окружить людьми дурного, злого нрава и вы, почти с математической точностью культивируете в дитяти злого человека.

Ничто так не влияет на душу человека, как характер окружающих людей и ничто так не деморализует детей, как полный разлад между словом и делом воспитателей.

Дети в высшей степени восприимчивы к подражанию и, если перед ними образцы подражания, т. е. родители и воспитатели, лишены этики, то, разумеется, нравственное воспитание детей будет сведено к нулю и даст вполне отрицательные результаты. Проповедь идей, слова человека хороши, но проповедь поведения его ещё лучше.

Какое значение имеет характер человека на ход даже исторических событий, достаточно указать на таких людей, как Пётр Великий, Наполеон, Лютер. Разве Пётр Великий был великим мыслителем, гениальным философом или учёным? Нет, мы этого не скажем. Гений ума Ньютона или Канта, конечно, выше ума Лютера.

Но, Лютер могучим влиянием своего характера, не обладая ни гениальным умом, ни малейшею материальною силой, тем не менее имел огромнейшее влияние на нравы миллионов людей и даже на социальную жизнь целых государств, тогда как великий Ньютон не имел влияния на нравы людей даже той улицы, на которой он жил!

Вот что значит характер человека и его практическая жизненная сила!..

Воспринимая великие идеи и богатые знания, человек может сделаться великим философом, учёным, но это ещё не значит, что он непременно должен сделаться через это идеально нравственным, добрым человеком.

Для того, чтобы сделаться таковым, ему необходимо воспринять образцы нравственности, добродетели от окружающих его великих характеров.

Следовательно, подобно тому, как умственный рост человека зависит от восприятия идей, великих мыслей, богатых знаний, так и нравственный рост его безусловно зависит от той восприимчивости, которой он обладает в отношении подражания великим характерам.

Ведь сила влияния характера, сердца человека неизмеримо выше и действеннее силы влияния его идей.

Об этом свидетельствует ещё более сама беспристрастная история: «Бросьте взгляд на картину всего земного шара!» – говорит Берсье. Где нравственная жизнь, прогресс, надежда, цивилизация, свобода, наконец, будущее? Там, где пронеслось слово простых, неучёных галилейских рыбарей и мытарей, где оно вошло в ум, в сердце народов силой влияния их характеров. Да, настоящий мир всем, что в нём есть лучшего, обязан этой горсти людей: они наши учителя, и мы живём их наследством. Наши верования и нравы проникнуты их влиянием. В то время, когда древний мир развращался и разлагался всё более и более, так что в апогее своей цивилизации был не более, как трупом, разложившиеся элементы которого рассыпались прахом, в обществах христианских зарождается скрытая жизненная сила, которая противостоит всему и которая после XVIII веков на всё распространяет своё победоносное влияние.

Вера этих галилеян так смешалась с нашей жизнью, что вы не можете более их разделить. Она в наших законах и их преобразует и совершенствует; она в наших нравах и их спасает от порчи, которой хотело бы их заразить современное язычество; она в нашей семейной жизни, в нежном и святом уважении, которым окружены супруга христианина и его дитя; она в наших чистых радостях, которых не заклеймил эгоизм; она в сочувствии, постоянно увеличивающемся в пользу бедных и обездоленных на земле; она в утешении, распространяемом Евангелием на наши страдания; она в словах жизни и неумирающей надежды, которые мы пишем на могилах наших усопших; она в нашей совести, возмущающейся несправедливостями и мерзостями, которые без христианства были бы для нас не чувствительны; она, наконец, в благородном негодовании, вырывающемся у неверующего при виде гнусностей христиан; она везде и Учитель сказал истину, обращаясь к своим ученикам: «вы соль земли!.. Вы свет миру!»

Да, читатель, великий характер, подобно свету, есть могучий дезинфектор, стерилизующий и убивающий всевозможнейшие микробы нравственной обстановки человека. Вот поэтому, где истина заветных слов: «Я свет миру».

Врач, вторгающийся в область морали, несмотря на то, что сама врачебная деятельность есть моральная деятельность, однако, не должен забывать, что он прежде всего естествоиспытатель, расширяющий свой умственный кругозор, главным образом, на почве точного знания положительной науки. Ему мало одной диалектики, одной метафизики и туманной философии. Ему прежде всего нужны факты и явления, доступные зрению и другим внешним органам чувств. Словом, его не может удовлетворить одно умозрение, хотя оно может быть и блестящим, и неотразимым.

Вот почему для оправдания возможности реального существования идеального, безгрешного характера, ему необходимо, как эмпирику, подойти к фактам истории во всеоружии положительного, точного метода исследования и беспощадной трезвой критики.

И подобно тому, как в гигиене тела врач устанавливает некоторые относительные нормы физического здоровья, которые являются для него точками отправления его исследований, сравнений и различений болезни от здоровья, так и в области морали ему необходимо прежде всего установить ту норму характера, которая являлась бы для него точкой отправления его сравнений в области патологии души человека.

К счастью, историческая наука идёт к нему навстречу и положительно удостоверяет, что на пространстве истории человечества существует не только относительная норма идеального, безгрешного характера, но даже абсолютная, хотя и единственная.

И в этой области абсолютное даже превозмогает относительное. Сама вечность соприкасается с конечным и скоропреходящим.

Вечная жизнь соприкасается с мгновением жизни человека на земле. И это свидетельство истории основывается на таких твёрдых незыблемых эмпирических фактах, которые вполне могут удовлетворить самого ярого и непреклонного ни перед каким умозрением позитивиста. И ярче всех исторических фактов в жизни человечества светит один только факт.

Факт этот – необычайный, колоссальный и универсальный характер Христа!

Во всех нас, во всех людях нет полной гармонии внутренней жизни. «Два полюса духовной жизни, – говорит профессор Лютардт, – познание и чувство, голова и сердце, две силы нравственной жизни – мышление и желание; у кого они находятся в согласии между собой? Напротив того, из жизни Христа мы выносим ясное впечатление, что в ней господствует полнейшая гармония внутренней духовной жизни. Его внутренняя жизнь представляет собой безусловный мир. У Него ни одна способность духа не преодолевает и не подавляет другой, но во внутреннем духовном расположении и построении господствует полная равномерность; то же самое – и во всей Его духовной и нравственной жизнедеятельности. Эго была вполне гармоничная человеческая жизнь. Он всецело представлял Собой любовь, сердце, чувство и в то же время Он представлял Собой величайший неземной ум, ясность и высоту духа, и непреклонную колоссальную волю. Чувство, воля, ум у Него действовали безраздельно и необыкновенно гармонично. (Здесь, в этой изумительной гармонии практически осуществилось то, о чём в теории только мечтают психиатры). Над всем этим преобладала величайшая жизненность чувства и ощущений, мыслей и волевых настроений, и тем не менее оживлённость Его внутренней жизни никогда не переходила в страстную возбуждённость; напротив того, всё в ней представляло собой тихое величие, мирную простоту, возвышенную гармонию». Слово у Него было делом и дело было словом. «А сила Его слова?.. Тайна Его действенности заключается не в отдельных свойствах Его речи. Христос отнюдь не был каким-либо поэтом, оратором, философом, или учёным»!

И однако Он по своему человеческому естеству неизмеримо превыше всех их!

В Его учении «приводит в восторг не поэтическое украшение речи, поражает не остроумный оборот, увлекает не риторический полёт, возбуждает изумление не умозрительное мышление, тут нет ничего подобного!

Нельзя ещё говорить проще, чем говорил Христос!..

Но в том то именно и заключалась сама причина Его необычайного влияния, что Он величайшие, возвышеннейшие истины изрекал в самых простых словах!

Тут сразу видно, что мир вечной истины есть Его родина и в ней постоянно движутся Его мысли!..

Он говорит о всех высших вопросах и проблемах человечества так просто и ясно, так свободно, без всякой выставки своего знания, или даже без той скучной обстоятельности, с которой разъясняются истины в новейшее время, как будто бы для Него это было вполне естественным и самопонятным.

Тут видно, что высочайшие истины вполне соответствуют Его природе, что Он не просто Учитель истины, а Он Сам есть источник истины, носит истину в Себе Самом, как свою сущность, и может сказать: «Я есмь истина»!..

Вот почему такая маленькая книга, как Евангелие, свободно помещающаяся в боковом кармане каждого, обратила на себя самое серьёзное внимание самых гениальных умов всего человечества и ни об одной книге столько не писалось, сколько о ней!.. Эта книжечка и теперь в ХХ-м веке приводит в движение миллионы перьев и типографских машин!..

А влияние Евангелия на поэзию, музыку, живопись, скульптуру!! Об этом пишутся огромные исследования, трактаты, монографии в миллионах томов!

Таково универсальное значение личности и характера Христа, для всего человечества, для всех стран, для всех времён!

Вот почему даже такие чудофобы и неверы в божественную природу Христа, как Штраусс или Ренан принуждены были, вопреки тому разуму, которому они служили, признать невероятное чудо, что следствие или результат может быть больше своей причины!

В самом деле, Штраусс высказался, что никто не имеет права быть сравниваемым со Христом, а Ренан преклоняет колена перед Христом и называет Его Сыном Божиим, создавшим вечную религию человечества!

Всем нам известно, что Христос не оставил после Себя никаких литературных произведений. Биографами Его являются такие простаки, как рыбарь галилейский Иоанн, или мытарь Матфей. Один только Лука, будучи по своей профессии врачом, а по преданию ещё и художником, является более образованным из всех евангелистов.

И однако же рыбак Иоанн изобразил нам характер Христа не только не хуже Луки, но, как это признают все историки, даже лучше его.

Он, будучи любимым и ближайшим учеником Христа, так верно воспринял и изобразил все тонкости и саму сущность характера Христа, как воспринимает изображения только фотографическая пластинка, т. е. с необычайной точностью и объективной правдой, и, если бы это было не так, то мы тогда должны были бы признать как Иоанна, так и остальных историков Христа чудеснее Самого Божественного Оригинала. Мы тем самым признали бы ещё большее чудо, чем то великое событие, которое Штраусс именует «центром центра» христианства и в котором сомневался ещё гораздо раньше Штрауссов и Ренанов такой скептик, как Фома.

Итак, на всём пространстве веков беспристрастная история констатирует нам абсолютно-идеальный характер только в единственном лице плотника из Назарета, Который, по словам Жан-Поля, будучи чистейшим среди могущественнейших и могущественным среди чистых, Своей прободенной рукой сдвинул с своих основ царства и вывел из своих лож поток веков, и ещё теперь властвует над временами!..

Только благодаря влиянию этого универсального характера простые галилейские рабочие могли стать великими миссионерами.

Кажется просто непостижимым, чтобы эти простые люди могли напоминать собой Христа. А между тем это – факт!

«Как ласточки, нашедшие лето, как замёрзшие почки под влиянием тёплых лучей весеннего солнца, так и их природа под могучим влиянием характера Христа раскрывается для более полной жизни».

Рыбак «Иоанн – говорит один английский физик, – живя со Христом, не переставал дивиться Ему. Он был так охвачен, порабощён, преображён этим влиянием, что прямо не допускал возможности, чтобы, раз подпав под это влияние, можно было когда-нибудь стать прежним человеком. Грешить при таких условиях казалось ему столь же невозможным, как куску льда оставаться целым под палящими лучами солнца. Если кто согрешит, то для Иоанна это было прямым доказательством, что согрешивший никогда не был в обществе Христа. В Его присутствии грех цепенел, корни его увядали, его власть и победа исчезали навсегда»!

Но ещё более изумительно, каким образом фарисей Савл, руки которого были обагрены кровью христиан, мгновенно преображается из гонителя Христа в Его великого друга и миссионера. Мы ещё более удивляемся преображению этого сильного сформировавшегося характера. Конечно, только яркий свет Христов мог в мгновение ока преобразить мучителя в мученика!

До сих пор мы имели дело с фактами истории. Теперь нам необходимо разъяснить саму, так сказать, физиологию процесса перерождения человека под влиянием великого характера. Да не подумает читатель, что в этой области мы имеем дело с каким-то мистицизмом, с чем-то неподдающимся никакому объяснению.

Напротив того, любой медик отлично понимает, что мы здесь имеем дело с простым законом влияния, или, если хотите, внушения.

Каждому известна та истина, что наш внутренний мир, все богатство нашей психики – слагается из тех образов и впечатлений, которые мы воспринимаем из окружающего нас мира. И чем богаче содержание этих образов и впечатлений, тем богаче и наш внутренний мир. Чем разнообразнее количество знаний, воспринятых моим умом, тем разностороннее моё умственное развитие. Чем чаще я вращаюсь в обществе великого характера, тем больше я воспринимаю в свой внутренний мир отображений его. Я, незаметно для самого себя, мало-по-малу, уподобляюсь тому образцу характера, перед которым я благоговел.

«Всё великое совершается без шума. Можно видеть, как растёт гриб, но никогда нельзя заметить, как растёт ребёнок. Дарвин говорит нам, что развитие совершается «многочисленными, последовательными и лёгкими изменениями». Апостол Павел гораздо раньше Дарвина знал эту истину, когда в утешение всех медленно возрастающих душ сказал, что они растут «от славы в славу», что «внутренний человек обновляется со дня на день». Чем сложнее организм, тем медленнее совершается его рост.

Всё это так; поэтому мы не удивляемся, если, иногда для педагога составляет великий труд исправить дурной нрав питомца.

Ведь помимо почвы и семени, помимо влаги и тепла, ещё нужен свет солнца, чтобы усилить рост семени. И чем больше света воспринимает росток, тем пышнее он развивается и зеленеет; так и в нашей внутренней среде.

Чем чаще мы открываем внутреннее зеркало нашей души для действия лучей света великого характера, тем рост нашей души и уподобление её этому характеру будет совершеннее!

Вот почему, как я сказал выше, великий характер может преобразовать и даже уподобить себе самый, казалось бы, посредственный характер; вот почему он стерилизует и убивает все те болезнетворные микробы нашей нравственной атмосферы, которые, заражая нашу душу, производят целый пожар страстей, уподобляющих весьма часто даже гениального человека бессловесному зверю.

Вот почему в жизни людей, в их отношениях друг к другу, одно лишь достойно особенных забот – это уподобление абсолютно-идеальному характеру. Вот где должны концентрироваться все гигиенические мероприятия в нашей духовной природе.

В сравнении с этой целью – говорит Генри Друммонд – стремление ко всякой другой – безрассудно, и всякий меньший этого успех напрасен. Только тот, кто ставит эту цель предметом своих высших желаний, главнейшей задачей своей жизни, может надеяться на её приблизительное достижение. Пусть – говорит этот физик – Христос будет вашим постоянным спутником. Будьте под Его влиянием больше, чем под каким-либо другим.

Десять минут, проведённых ежедневно в Его обществе, даже две минуты, если это будет лицом к липу, сердцем к сердцу, совершенно изменят весь ваш день! Вчера вы получили неприятное письмо. Вы сели и написали ответ, который чуть не сжёг бумагу. Вы изыскивали самые сильные выражения, какие вам только были известны, и отослали свой ответ, не задумываясь над тем, как жестоко, бессердечно вы поступаете. Это потому, что ваша жизнь была настроена в дурном тоне. Вы начали день при неправильной установке своего душевного зеркала. Завтра, с первой же минуты, поверните его в сторону Христа – и даже для вашего врага выражение лица вашего будет иное. Что бы вы тогда ни сделали, вы убедитесь в одном, что не могли бы теперь написать такого письма. Может быть, ваше первое побуждение будет то же самое, и ваше суждение останется прежним, но, когда вы возьмётесь за перо, чернила будут высыхать на нём, и вы встанете из-за письменного стола неотомщённым, но за то более великим человеком и христианином. В течение всего дня ваши действия до последних мелочей будут совершаться под впечатлением запавшего в вашу душу утреннего видения. Вчера вы думали главным образом о себе. Сегодня встретится вам бедняк – и вы накормите его. Беспомощные, искушаемые, опечаленные будут окружать вас – и каждому из них вы выкажете дружеское участие.

Где были эти люди вчера?

Там, же, где и сегодня, но вы не видели их. Бедные видимы именно при отражённом свете. А душа ваша сегодня не под обычным углом. Вещи невидимые стали видимы. В течение немногих коротких часов вы живете вечной жизнью!

Вечная жизнь, жизнь веры и любви – есть просто жизнь высшего зрения. Вера есть положение души – зеркало, поставленное под надлежащим углом».

И я не могу не согласиться в этом с Друммондом. В самом деле, подумайте хорошенько. Ведь дух человека вращается, так сказать, в двух мирах: в мире умственном и в мире нравственном.

В умственном мире, в мире знания и идей, ученик может превзойти своего учителя. В этом мире человек сам может расширять свои знания, может сделаться гениальным, может стать сразу выше всех своих современников. Вспомните Канта, Ньютона, Клод-Бернара, Пастера, Гельмгольца или наших Менделеева и Пирогова!

Все они превзошли своих учителей, и это потому, что знанию человека, расширению его умственного горизонта, не предвидится конца. Мир идей также необъятен, как и видимая грандиозная вселенная.

Не то в нравственном мире, ибо ни до Христа, ни после Христа, никто из людей не мог не только превзойти Его высочайших нравственных качеств, по даже стать рядом с Ним!.. Мы уже считаем гением религии и морали того, кто хоть немного уподобился Ему! И это потому, что только во Христе сконцентрировалось то вечное, недосягаемое, беспредельное в мире морали, к которому должно стремиться всякое нравственное существо. Это вечное, непреходящее – есть абсолютная любовь!

В лице Христа Само недосягаемое Небо коснулось грешной земли, ибо вопрос Его: «кто из вас может обличить меня во грехе?» – остался на вечные времена без всякого ответа. Вот почему всякое зло цепенеет в Его присутствии. Вот почему абсолютное, непреходящее благо, истина и красота – всё это сконцентрировано в едином Христе.

Насколько в знании, в умственной жизни, человек почти всесилен, и может, своей волей и разумом расширять свой умственный кругозор до бесконечности, которой он, однако, не знает, настолько в области морали он без помощи Христа является абсолютно беспомощным, хотя со времени Христа он знает ту самую бесконечность морального мира, о которой он без Христа не имел ясного представления.

В мире знания, идей, человек разумом своим сам стремится к бесконечному, которого он не знает. В мире морали его влечёт Христос к Себе, т. е., к тому Бесконечному, которое человек знает.

В мире знания я сам иду к неведомому мне бесконечному. В мире морали меня влечёт Христос к ведомому мне Бесконечному.

В мире морали я знаю это Бесконечное, ибо Оно реализовалось, воплотилось во Христе и сделалось доступным не только для моего ума, но и для внешних органов чувств, этих орудий положительного знания, но я сам не могу достигнуть Его без помощи Христа.

В мире внешнего знания и идей я не знаю бесконечного, ибо мой ум и мои органы чувств не могут его одолеть, хотя я сам без сторонней помощи могу добывать это знание, расширять свой умственный кругозор. В мире знания я сам иду к бесконечному. В мире морали Само Бесконечное идёт ко мне на встречу и на помощь.

Из этого ясно, что своими собственными усилиями человек, несмотря на весь гений своего ума, не может нравственно совершенствоваться, ибо вечное начало морали, с его абсолютными потенциалами, не в его власти и не им создаётся.

Поэтому, на пути нравственного совершенствования, от человека, от его воли, только одно зависит: открыть своё сердце действию и влиянию животворных лучей Света Христова.

На его долю остаётся лишь повороты своего душевного зеркала, такая установка его, чтобы вечный образ Христа с Его абсолютно идеальным характером постоянно отражался в нём.

Если мне удалось хоть немного выяснить читателю столь резкую разницу между моралью и знанием, то он уже сделает сам вывод, что в нравственном совершенствовании человека, в развитии его этики, воля его должна уподобиться лишь воле фотографа, который не сам рисует на фотографической пластинке, а предоставляет сделать изображение самому солнцу.

«Может быть вам случалось наблюдать за действиями астронома, желающего сфотографировать спектр какого либо-светила. Войдя с ним под тёмный свод обсерватории, вы видите, что он первым делом зажигает свечу. Для чего? Не для того ли, чтобы видеть звезду? Нет; но для того, чтобы при свете её установить инструмент, с помощью которого можно бы было видеть звезду. Снимок делает звезда сама, хотя и после многих предварительных действий со стороны астронома. Если приходится переустанавливать зеркало, то никогда не по вине звезды. Это единая неподвижная точка в нашей изменчивой вселенной. За то мир находится в беспрестанном движении, заставляя и душу ежедневно, ежечасно передвигаться и менять свою установку. В обсерватории телескоп передвигается за звездой посредством часового механизма, который для души заменяется волей. Поэтому, когда душа в пассивном состоянии отражает образ Христа, действующая намеренно воля держит зеркало в таком положении, чтобы колеблющее его движение грешного мира не отклонило его от линий падающих на него святых лучей. Следовать Христу – значит вообще держать зеркало души в положении, на котором не отзывалось бы движение грешной мысли. Это рассчитанное противодействие движениям мира, это держание зеркала прямо против Отражаемого, это неослабное укрепление способностей души при всяких превратностях, бурях и землетрясениях, составляет задачу воли» (Друммонд).

Вот в чём заключается та истинная гигиена характера, то воспитание воли и души человека, к которой должны стремиться как врачи, так и особенно педагоги.

Да, только в бескорыстном стремлении к добру, только в любви к совершенному идеалу, воплотившемуся в личности Богочеловека, возможна для человека победа над своим эгоизмом, возможна та дезинфекция и асептика духовной атмосферы, без которой жизнь безгранично умаляется, переходя в ужасную духовную смерть.

«В парижской галерее изящных искусств находится знаменитая статуя. Она была последним произведением великого гения, который, подобно многим другим гениальным людям, был очень беден и жил на чердаке, служившем ему и мастерской и спальней. Когда статуя была почти совсем готова, вдруг ночью сделался в Париже мороз. Скульптор не мог заснуть в нетопленной комнате и думал о том, что глина ещё не успела высохнуть, что вода в её порах замёрзнет и в один час разрушит мечту его жизни. Тогда старик встал с постели и старательно окутал статую своим одеялом. На следующее утро вошедшие в комнату соседи нашли скульптора мёртвым; за то статуя была невредима» (Друммонд).

Такова была любовь старика к мечте его жизни. Такова должна быть и наша любовь к абсолютно-нравственному идеалу, под отражёнными лучами которого наше жалкое мрачное прозябание преображается в высокоразвитую жизнь высшего порядка, где нет места эгоизму и порождаемой им печали, но где царствует вечная любовь и радость.

И это особенно относится к врачам и педагогам, не говоря уже о представителях церкви, жизнедеятельность которых должна быть по преимуществу великим делом облегчения страданий человечества, просвещения, милосердия и любви!..

Доктор медиц. Н. Пясковский

(Больные места вашей общественной жизни. Патриотизм и еретичество).

Если верить в русскую пословицу, что «нет худа без добра», то настоящая война России с язычниками на Дальнем Востоке принесла нам добро тем, что она открыла нам глаза на многие тёмные места нашей общественной жизни, остававшиеся до сих пор неосвещёнными светом истины, и мы узнали теперь немало врагов православия, благоденствующих под сенью нашей церкви и раскидывающих свои еретические сети среди русского народа, и жидовствующую литературу и публицистику и т. п. Мы узнали, что та часть газетной аудитории, которая именуется народом, и которая дышит атмосферой церкви, православия и сим то одним, движется и живёт, – она вся за веру, за царя и отечество; но та незначительная кучка «газетных адептов», которая воспитана на Толстовской и Ницшевской морали, на казуистике Игнатия Лойолы – «чем хуже, тем лучше», – та, конечно, проникнута духом «безразличия», космополитизма и декаданса...

Подало свой вещий голос «вдали от шума городского» и православное духовенство и поведало миру, что добродушная паства его, истинные сыны святой христианской церкви, остаётся также, как и всегда, верной своему дорогому царю и отечеству, и во имя этой веры несёт на нужды войны России с язычниками Дальнего Востока последнюю свою трудовую копейку, ничуть не стесняясь тем, что эта «монетка» ей самой «во как нужна» на домашнее «своё горе» ...

Выяснилось также и то, что народ, как тело России, «отдувающееся» во всех таких невзгодах страны, как война, своей собственной грудью, всекупно поглощён интересами дня и часа и спокойно не может оставаться «без печатных вестей с поля нашей брани», почему газета для него сделалась обыденной потребностью.

Но, к сожалению, простой народ мало понимает газету. «Газетчик» «пишет всё больше для своих» (интеллигенции). Народ «не всё понимает, что пишут в газетах про войну», и его душа по-прежнему остаётся ненасыщенной «желанием вестей» ...

Беда вся происходит главным образом оттого, – как подают об этом свою весть пастыри церкви, – что наш народ неграмотен, не может читать длинных речей «газетных» и совсем не в состоянии усваивать их вертлявую мысль... Народ, как истинный сын церкви, спешит за разъяснением всего, «что написано в газете», к батюшке, и тот уже объясняет бедной пастве «все крючки и закавыки, поставленные в газетах» ...

Да, наш народ ещё младенец в культурном отношении вообще, и он по-прежнему всё пока продолжает сюсюкать русскую литературную речь, как «на третьем годку от своего рождения» ... А наша печать в большинстве без тех принципов, которыми она должна бы служить в воспитании народа и в деле удовлетворения его интересов, на 80% еврейская, или же состоит на откупу у разных ожиревших целовальников печатного дела. Такая печать не может никогда вполне служить отражением нашей общественной жизни и удовлетворять её нуждам…

Но главное сейчас не в этом. Нас поразил своей статьёй священник А. Козловский, в «Гражданине», № 19 с. г. Он пишет: «вот когда пригодился бы талант графа Льва Толстого! и почему бы ему не кликнуть на всю Русь о сборе? Думаю, посыпались бы миллионы. Кажется, не может обвинять он Россию в желании воевать. Стыдно ему будет, если он в такую горькую годину не поможет нам всем, чем может» ...

Отмечая эти слова – неуместное по времени и обстоятельствам долга обращение свящ. Козловского к графу Толстому за «помощью», мы недоумеваем, к кому это Яснополянский философ в настоящее время может обращаться в России за помощью на нужды войны? К народу? Но тот его не знает! К интеллигенции? Но она только его читает, а не слушает! К «толстовцам?» Но их так мало, и они так малодостаточны, что о них и говорить не приходится.

Итак, вопрос о привлечении графа Толстого к призыву выступить с своим словом к русскому народу о принесении им своих жертв на нужды войны является в настоящем случае праздным, если уже не совсем ни с чем несообразным. Ибо, ведь граф Толстой, как своеобразный моралист, влияющий своим словом на кого то, производит эффект известного свойства только в умах временно декадендствующих и дико юродствующих. Это те же духоборы – сектанты, и они, как и все враги войны, не способны принести своей лепты на нужды нашей борьбы с язычниками.

Не обратят никакого внимания на призыв гр. Толстого, как юродствующего, и достаточные люди, знающие его чуть ли не понаслышке, потому что им не до графских идей, ибо они заняты своими делами, а декадентскими мыслями не увлекаются, как не свойственным их общественному и деловому положению праздномыслием...

В стороне также остаётся от графа и наш простой народ, как потому, что поголовно почти неграмотен, так и потому, что идей толстовских он не знает: они ему не по разуму, да и чего-либо житейского для себя он не может почерпнуть в них. «Опрощение», скажете вы? Но народ с этим «опрощением» знаком ещё с пелёнок, а «господское» опрощение для него кажется смешным, нелепым, юродствующим. Неуместным явился бы призыв графа Толстого «к содействию в войне» и потому ещё, что граф проповедует «непротивление злу». А такому человеку всё равно, хоть-бы десять Мамаев на матушку Русь теперь выступили, – он «без страха и сомнения» будет оставаться в своей Ясной Поляне в полной уверенности, что могущественная Россия сильна защитить его без его ведома, поставив его наравне со всеми другими своими сынами.

Итак, перед кем бы призывной голос графа Толстого мог бы иметь действие? Ни перед кем! Его голос теперь уже совсем «сел», и он не может взять в нашем обществе ни одной активной ноты... Граф Толстой уже довольно распознан у нас.

Да Лев Никол. успел уже в заграничной печати заявить о своих странных взглядах на японскую войну, удививши весь мир. (см. Мис. Обозр. № 15).

Отсюда и приглашение священником Козловским графа Толстого к поданию голоса среди народа с призывом к жертвам на нашу войну – одно недоразумение. Казалось бы всем известно, что с тех самых пор, когда граф Толстой заявил о своём вероотступничестве и был за то заслуженно отлучён от православной Церкви, его голос более не может иметь в русском народе никакого призывного значения…

С. Глебов

(От собственного корреспондента).

В Харбине новая, просторная, благолепная, хотя и деревянная церковь во имя святителя Николая. На клиросе под праздники поют любители из нижних чинов, а за их отсутствием и вокруг псаломщика собирается достаточно сносный хор. Псаломщик обладает хорошим голосом, хотя и страдает тем психозом, который выражается в потребности сокращать и искажать чин богослужебный. Батюшка о. Пётр, очевидно, пастырь добрый и учительный, ибо почти за каждой службой говорит простое, краткое, но умысленное слово.

По своему обыкновению и душевной потребности, я примостился на клиросе, и читаю «гласом велиим» то шестопсалмие, то ещё что-нибудь. Каждое слово святых псалмов здесь, среди тех, кто – быть может – обречён на смерть и только ожидает своей очереди стать лицом к лицу с противником, – каждое слово Святого Духа в этой среде получает особый вес и значение. Храм пополняют не одни нижние чины, но и сёстры милосердия, и санитары, и немало можно видеть офицеров, благоговейно припадающих в молитве к святым иконам. «Многими скорбями» и бедствиями подобает войти не только в само Царство Небесное, но даже – прежде того – и в область тёплой, сердечной и искренней веры. Война и сопряжённая с ней всегдашняя близость к смерти и следоват. к миру бесплотных духов, вечной жизни и возмездия в этой не имеющей конца жизни – заставляют людей маловерующих напряжённо мыслить уже не о земном и суетном, а о горнем. А размышление ведёт или к сознательному укреплению в вере через молитву и участие в божественных таинствах церкви, которые умножают веру и ощущение бытия и промысла Божия через прямое влияние благодати, или же это размышление, при испорченности сердца, ведёт к потребности отвязаться от трудных и неотвязных мыслей посредством кутежа и пьянства. К сожалению, меньшинство идёт по первому узкому и благодетельному пути, а большинство – по широкому пути, ведущему в погибель. Однако, в военное опасное время число верующих видимо и ощутительно возрастает, а. это небольшое сравнительно число сильно влияет словом и примером на массы их окружающих людей. Вот почему Бог попускает избранным своим народам много страдать от военных искушений. «Аще приступавши работати Господеви, уготовь душу твою во искушение». Одного офицера я видел даже на клиросе поющим вместе с псаломщиком. А это ведь столь же редко, как – наоборот – редко можно увидеть монаха в театре или цирке.

Славно и отрадно помолиться в здешнем уютном и прекрасном храме, и дай Господи, чтобы Харбин в будущем украсился ещё несколькими храмами во славу Святой Троицы Бога Вседержителя.

Харбин состоит из нескольких хорошо мощёных широких проспектов и немалого числа огромных зданий, которыми бы не побрезговали и столицы. Новый вокзал, около которого стоит поезд наместника – очень комфортабельное здание. Но большинство улиц и площадей ещё не мощено, и на них приходится в дождливое время вязнуть чуть не по колено. Китайцы на своих арбах, запряжённых шестёркой или пятёркой низеньких лошадок, часто застревают в ухабах, и тогда только слышны ихнее понуканье: «Йо! Йо!» и хлопанье длиннейшего бича.

Сначала дико было и странно смотреть на мужчин с длиннейшими, чёрными как смоль, косами, которым позавидовала бы не одна европейская красавица. Но теперь и вообразить трудно китайца без косы, и даже в этой косе и бритом как у каторжников лбе начинаешь видеть даже что-то необходимое для красоты и эстетики. Таково-то свойство моды и привычки.

Я счёл за радость и за честь для себя послужить деятелям Красного Креста по вечерам, за вечерним чаем и ужином, в роли простого «бойки» (что по-китайски означает то, что у галлов – «garçon»). К этому меня – конечно – не принуждали, но я добровольно принял этот отрадный долг. Однако от Терзита³⁹⁵ нашего отряда («нет прекрасного Патрокла³⁹⁶, жив презрительный Терзит») я заслужил грубое ругательство: он назвал ближнего своего и товарища «халуем»³⁹⁷. На это я напомню слова Господа Бога о том, что «Сын человеческий пришёл послужить», а не для того, чтобы ему служили, а также слова о том, что «унижающий себя возвысится».

Предрекаю Терзиту, что Богом через людей возмерится ему той самой мерой, какой он мерил ближним своим. Но Терзит, имея претензию слыть «демократом» и поборником равенства, очевидно, демократическое учение понимает своеобразно. Вот вам последователь и почитатель отца Петрова.

Харбин. 11 сентября 1904 года.

* * *

Сентября десятого, лазарет Елисаветинской общины посетил Наместник Его Императорского Величества Государя Императора Алексеев со свитой.

В этот день прибавилась сотня – если не более – георгиевских кавалеров: всем почти наиболее тяжело раненым были пожалованы георгиевские кресты. Я очень был доволен, что получил крест и солдатик Николаев, которого стоило наградить за великое его и удивительное терпение. У него разбито вдребезги левое плечо: в огромной двустворчатой ране виднеется хрящевая головка разбитой плечевой кости, и разорванные мускулы повисли лоскутами. Такие раны донельзя мучительны, и раненые при перевязках стонут, охают, иногда плачут и кричать. Но Николаев переносил перевязки молчаливо, являя собой какой-то столб терпения.

Только когда мы, санитары, укладывая его на стол для перевязки, забывшись, слишком смело брались за раненую руку в локте, то Николаев останавливал нас поспешно, но без стонов и воплей, которые так естественны и простительны при ужасных шрапнельных и пулевых ранах.

Награждён Георгием и Пугач, у которого разбит затылок и в отверстии виден трепещущий мозг.

На днях случился в нашем лазарете печальный случай: у раненого солдата появились симптомы «Tetanus’a» (столбняка), той самой болезни, которой так боятся хирурги. Столбняк – смертельная болезнь, производимая миллионами бактерий, которые, размножаясь со страшной быстротой в организме, отравляют его своими ферментами (продуктами жизнедеятельности).

Бедный солдатик в ужасных мучениях скончался. При вскрытии его трупа порезался студент, и теперь опасаться надо, чтобы и он не заболел «столбняком»; впрочем, прижигание порезанного места и перевязка ему сделаны немедленно.

Около лазарета в хорошую погоду играет оркестр военной музыки, утешающей своими звуками раненых. Часто приходят акробаты-китайцы с медведем, обезьяной и козлом.

Сёстры милосердия на меня производят самое отрадное впечатление: это всё – видимо – труженицы, и встречаются между ними прекрасные лица. И дело своё эти прекрасные девушки делают спокойно, терпеливо, искусно. Спаси их, Господи, и помилуй за их дело милосердия.

Вчера приехал в Харбин Александровский, главноуполномоченный в Красном Кресте. Его я просил послать меня на передовые позиции, – туда, где скоро должен произойти генеральный бой.

Харбин. 14 сент. 1904 г. День Воздвижения Святого Креста Господня.

* * *

Описывать Мукден – трудно: так он своеобразен. Надо его самому видеть: обличие этого города столь же типично, как и наружность самих китайцев.

Мы успели видеть китайскую народную школу с зубрящими нараспев китайскую грамоту школьниками, с учителем-стариком, приветливо встретившим нас. Ему я подарил книжечку с портретом отца Иоанна Кронштадтского.

Ужасное зрелище представляет китайский суд. На дворе суда два хунхуза, уже полумёртвые от мучений, привязаны к шесту, сделанному в виде креста, так что пытаемые имеют вид распятых. Ноги в колодках, и распятые стоят на коленях.

Страждут эти несчастные молчаливо, покорно, отчего зрелище ещё ужаснее.

При нас судья приговорил хунхуза к пытке, и двое заплечных мастеров привязали руку несчастного к скамейке, а один из них раза четыре с силой принимался бить бамбуковой палкой по ладони хунхуза. Более ста ударов досталось этой жертве китайской Немезиды. Хунхуз жалостно и ужасно кричал от боли, так что у нас мороз по коже подирал.

После этого зрелища мне тяжело было жать руки до крайности любезных по отношению к нам судей. В особой камере сидело более десятка арестантов, ожидавших своей участи. У некоторых из них ладони рук избиты чуть не до костей на прежних пытках.

Сегодня меня с двумя московскими братьями милосердия назначил доктор Боткин в IV летучий отряд, который последует за отрядом генерала Рененкампфа.

Настало для нас время военной и походной страды: время скитаться по сопкам Манчжурии, время опасности для самой жизни нашей. Я уж не знаю, когда и откуда вышлю вам следующее моё письмо. Господи Боже, помилуй нас и сохрани, презирая наши беззакония.

Мукден. 20 сентября 1904 года.

* * *

Со времени моего последнего письма к вам пришлось весьма много испытать: совершить по Манчжурии от Мукдена путешествие более 100 вёрст верхом в отряде доктора Рихарда Эдуардовича Кюммеля, пережить с 26 по 29 сентября бой под Бонзиху, близ селения Уй-нюна, и, потрудившись на перевязочном пункте под жестоким ружейным огнём японцев, совершать вместе с войсками отступление через два перевала и реку Тайдзыхэ до селения Беняпудзы, а затем до У-бань-япудзы, откуда я теперь и пишу вам.

В Мукдене я попал в распоряжение доктора Боткина, который вскоре определил меня в IV СПб. летучий отряд почтеннейшего доктора Кюммеля. Из его отряда уезжал после трудов на отдых в С.-Петербург Студент Сервирог, очень симпатичный брюнет, с прекрасными чертами лица южанина. Фельдшера Грацинского доктор посылал с санитарами в Харбин за продовольствием, полушубками и перевязочным материалом. На место отъезжающих и вступили я и двое московских братьев милосердия, Кондратьев и Пашков. Оба эти брата – донцы, но люди простые и добрые, как я убедился в путешествии.

В отряде я застал студента-юриста Μ. Μ. Оверко, доктора Ильина, отставшего от нас уже под Уйнюнином, когда рвались над деревней японские снаряды со шрапнелью. Из санитаров оказались славными ребятами, храбро исполнившими свой долг под пулями: – Постников, Семенов, казак Федор Дра-бязгин, Аверин, Бокарев, Деркач, Мартынов, Машкалов, Польский, Кондратьев, Теслин, Першин. Большинство из них были уже обстрелянные птицы, видавшие страшный бой под Ляояном: – всё пережитое положило отпечаток на их лица, и нередкое у санитаров сквернословие, взаимные ссоры и пристрастие к спиртным напиткам – всё это дурное умягчалось пережитыми ужасными впечатлениями, объединяя сознанием общей национальности, братства и грозящей всем одинаково смертной опасности.

Милейший доктор Кюммель, сразу ставший с нами на товарищескую ногу, возложил на меня хозяйственные обязанности, и я из евангельской Марии превратился на две недели в Марфу, которая «пеклась и молвила» о «мнозе службе» по части пропитания и фуража от самого Мукдена и до сегодня, когда я – после маленькой словесной пикировки с нашим добрейшим патроном, сложил с себя экономские полномочия, сдав их брату Кондратьеву. Помоги ему Бог продолжить с успехом мои начинания. Могу сказать, что продовольствие при моём хозяйствовании обошлось в 50 копеек на человека вместе с лошадью, не считая, конечно, взятого с собой провианта. При дороговизне военного времени это – не дорого.

С хлебом, белым и чёрным, мы уже простились за городом Фушимом, и питались сухарями, консервами и чаем, уплетая всё нехитрое Фёдорово кушанье с аппетитом акул. Фёдор Драбязгин – исполнял роль повара, действуя около «египетских» котлов, в коих иногда варилась курица, или китайская «чушка», или баранина, или козлятина. Всё поедалось за обе щеки, чуть не пальцами вместо вилок. Путешествие верхом, утренние заморозки, иногда езда «в нощи», в темноте, под дождём, с вознёй около вьюков при нагрузках и разгрузках – всё это усиливало аппетит, и мирило с недостатками снедей.

Дорога по просёлкам Манчжурии – чудная: виды то швейцарские, то кавказские, ехали всё между сопок, которые к концу сентября расцветились всеми цветами радуги от осеннего наряда древесной листвы.

Иногда мы находили дикий, очень сладкий виноград, или покупали его у «манз» (китайские мужики). Это доказывает, что в Манчжурии вполне успешно можно культивировать виноград, как на Кавказе или в Крыму.

Мы проехали Фулин, город Фушун, маленький городишко, преважно окружённый крепостной стеной с бойницами, всё, конечно, в китайском стиле и вкусе. Перебрались через реку Ун-хэ, деревню Ченин-фу, селение Ши-хуй-чен, деревню Сян-дядзу, Лянда-вань, Канси-ба-гоу, Мад-дюнь-дань и Гаолиндзу.

Наконец, мы за перевалом, и 26 сентября заслышали грозовые раскаты канонады, в стороне Столовой горы и селения Уйнюнина. Это первое впечатление звуков близкого кровавого, ещё невидимого боя – в сердце отозвалось «торжественно и чудно». То, о чём доселе читалось на страницах истории, – предстояло увидать «своима очима» и услыхать «своима ушима».

День стоял серенький, дождь сеял, как сквозь сито. Два доктора ехали впереди, Федор в своей кацавейке ехал с флагом Красного Креста, а за ним тянулся отряд санитаров с вьючными лошадьми и мулами. Студент Оверко, два брата, и я ехали обыкновенно налегке, как «лёгкая кавалерия», причём мой рыжий конь Васька откалывал несколько раз чудачества: вдруг ложился со всех четырёх ног, как-бы любезно предлагая мне освободить его почтенную спину, уже побитую и потёртую в нескольких местах.

Когда мы, покуролесив несколько по лощинам и сопкам, выехали на открытое место, то уже ясно различили ослепительные снопы огня, вылетавшие из орудий нашей батареи, обстреливавшей сопки и лощины, где предполагались или виднелись японцы. Снаряд, невидимый глазом, но слышимый ухом, с рёвом, удвояемым горным эхом, летел за несколько вёрст, и через минуту мы слышали звук отдалённого разрыва этого самого снаряда. В ответ на наши выстрелы, японцы через сопку посылали свои полупудовые снаряды со шрапнелью, которые разрывались с пушечным выстрелом и облачком белого дыма или в воздухе, или на склонах сопки. Батарея стояла под сопкой – хорошо скрытая – подле уже покинутой китайцами деревни. Японские снаряды делали то перелёты, то недолёты, и в этот день на батарее был ранен только один. По приказанию доктора мы продвинулись вперёд и раскинулись со вьюками на сжатом поле гаоляна, сложенного стоймя высокими копнами.

Видимо, Бог устроил минуту нашего приезда, ибо тотчас показались раненые, и первым раненым я записал Василия Писклина, канонира 5 батареи 26 бригады, раненого дважды в ноги шрапнелями. Доктор вынул из-под самой кожи блестящую круглую шрапнель. В этот день мы перевязали 17 человек, и однажды сняли палатку на другое место, когда снаряды японцев стали ложиться рядом.

Селение Убаньяпудзы. 3 октября 1904 года.

М. Аркадиев

Два слова по поводу Высочайшей отмены телесных наказаний и Синодального призыва духовенства к заботам о призрении сирот погибших на войне защитников отечества. Поправка к статье «Нового Времени» о раскольниках.

Мы в долгу у наших читателей: доселе не отметили на наших Скрижалях столь важного события, как отмена в России телесных наказаний во всех тех, законом предусмотренных, случаях, когда пресловутая розга, как высшая и исключительная мера наказания, применялась в среде крестьянского сословия и в войсках. Как известно, отмена эта последовала, как Высочайшая милость к народу и защитникам отечества, по случаю давно жданного радостного события рождения Наследника престола.

Этот высокогуманный акт Высочайшей воли, одним велением порвавший „последнюю цепь крепостничества“, радостно взволновал всю просвещённую народолюбивую Россию... Слава Богу, наконец-то рабское клеймо снято с нашего свободного народа, с народа-христолюбца; он, по своим несравненным нравственным и религиозным качествам и началам личной и бытовой жизни, давно заслужил это общегражданское право на неприкосновенность своего тела, которое есть, по слову Божию, – „храм живущего в нас Духа Божия“. Пастырям ли Церкви, перед которыми „нага и объявлена“ совесть и жизнь людей, не знать, как чист и свят этот храм тела и души нашего великого праведника и подвижника веры и жизни, русского простолюдина!

И этот-то храм, очищенный уже 40 лет назад от крепостнической мерзости запустения, однако, не был застрахован от возможности оскорбления самой дорогой его святыни – от позорного наказания розгой и плетьми по бытовому и по писанному праву: здесь и родительский деспотизм, и самовластие волостного суда, и грубое усмотрение земского начальника – могли во всякое время заставить розгу гулять по мужицкой спине любого из крестьянской среды, – навсегда опозорить человека, изъязвить и тело и душу, которая едва ли не более чутка и впечатлительна к чувству чести и стыда, чем всякая другая душа христианская.

Мы глубоко уверены, что все истинные пастыри своих словесных овец встретили эту радостную весть, как событие давно желанное, и важное не только в общественной, но и в церковной жизни нашего народа, приняв её, как акт истинно-христианской справедливости. Да иначе и не могли пастыри церкви отнестись к этой радости своих духовных детей из народа, как с облегчённым сердцем, с благодарной молитвой к Богу, вложившему в доброе сердце Царёво эту благую, святую мысль, с торжествующим кликом: „ныне отпущаеши рабов твоих, Владыко, Господи многомилостивый, на свободу полноправной гражданской жизни, по глаголу Благочестивейшего Государя нашего... Иди же с миром, свободный народ, по пути преуспеяния в своих гражданских доблестях, докажи своей честной, трезвой, богобоязненной, верноподданнической жизнью, что достойно и праведно освобождён ты от последнего позорного рабского клейма, что ты стоял и будешь стоять на высоте своего положения не за страх розги, а за совесть послушания Богу и Царю“.

Такое именно, а не иное отношение духовенства к этому акту вполне естественно и понятно, ибо приходское духовенство искони жило и доселе живёт одной жизнью с народом: никому так не близки народные радости и скорби, нужда и горе крестьянские, как сельскому батюшке.

Нам говорят: почему же Церковь, в лице своего иерархического представительства, никогда не возбуждала ходатайства перед властью и Монархом о скорейшей отмене этого позорища, между тем как народолюбивая интеллигенция, в лице земских собраний, разных съездов, много раз поднимала вопрос об отмене розги. Конечно, нужно пожалеть, что среди благородных народолюбивых голосов, раздававшихся в пользу отмены телесного наказания, не слышно было голоса церковного. Но на это есть свои основательные причины, ничего общего, конечно, не имеющие с сочувствием или не сочувствием церкви этому крепостническому пережитку, которому Церковь никогда не могла и не может сочувствовать, так как всякое „телесное озлобление“, – как позорная мера насилия над личностью, противно духу Церкви и настроению нашего пастырства. Если Св. Евангелие угрожает геенной огненной оскорбившему человека обидным словом „рака“ (безумец), то что же ожидает на том свете поборников розги! Но дело в том, что Церковь давно утратила свои челобитные права в вопросах государственного устроительства. Всё таже всесильная бюрократия, которую так заслуженно и жестоко ныне обвиняют в разъединении Царя с народом и обществом, уже более 200 лет оттесняет от ступеней трона и наше церковное представительство. Христианского голоса Церкви давным-давно не слышно в делах государственных. Нужно сознаться, что и в сфере церковной бюрократическое средостение возросло до своего предела, далее которого, кажется, уже идти некуда.

Не будем говорить о временах давно минувших, – о древней до-петровской Руси, столь сильной своим духом церковности и нераздельного с нею национализма, – но и в после-петровской, уже обезличенной Церкви, наши иерархи имели представительство и голос в высших государственных учреждениях. Постепенно оттесняемое от непосредственного и живого участия в делах государственных, церковное представительство вышиблено было последним словом бюрократизма – новым городовым положением – даже из столичной городской думы, а если ныне и восстановлено вновь, то в силу особого ходатайства перед Монархом.

Поглощённая государством, Церковь наша не только давно потеряла свободу действий и силу своего голоса в сфере государственной и общественной жизни, но и стеснена в собственной своей церковной области и самодеятельности, для иерархов наших не установлено, как для других сановников, ни обязательных Высочайших аудиенций, ни тем паче непосредственных докладов. Высочайшие аудиенции епископам испрашиваются в исключительных случаях синодальным обер-прокурором, который является единственным докладчиком у Монарха и ходатаем о делах и нуждах самой Церкви. И благо Церкви, когда этим всесильным посредником между церковью и властью является искренно преданный, любящий Церковь и уважающий духовенство муж совета, человек огромных заслуг и великих духовных дарований, как в последнее 25-летие. Но ведь в истории известны в роли обер-прокуроров Синода и неверующий Чебушев, и презрительный Протасов, и властный Толстой...

Знаменательный факт, что не признаваемая законом раскольничья иерархия, располагая свободой своей церковной самодеятельности, признаёт главным препятствием и неудобством для себя в деле воссоединения с господствующей Церковью существующий status quo в отношениях церкви и государства. Когда нашим иерархам история вернёт утраченные права участия в государственных учреждениях, – в Государственном Совете, Сенате и других законодательных установлениях когда падёт разъединяющее Церковь от Трона бюрократическое средостение, тогда и обвиняйте Церковь в молчании там где ей надлежало бы поднять свой христианский голос, в защиту правды государственной жизни.

Может быть и найдутся в семье многочисленного духовенства люди крепостнических заветов, сердцу которых любезнее славянское „наказание“, чем русское „научение“, но таких „жестоковыйных“ ныне мало, они отживают свой век, теряют под собой почву.

В общем духовенство наше ещё сильно своей духовной связью, своим сродством с жизнью народа, который служит могучим оплотом Церкви и опорой духовенства. И само духовенство, конечно, ясно сознаёт и живо чувствует, что залог его нравственного и материального благоденствия покоится на этой именно силе веры народа в Бога и Церковь, на его любви и дружбе с своими пастырями. Пока живы и крепки эти узы, никакие враги Церкви и ненавистники духовенства не страшны. Верующий, набожный и преданный церкви народ сам поддержит и сохранит и Церковь и духовенство от всех бед, он пронесёт и сохранит православие, как пронёс его во все наши исторические лихолетья.

Наша без-церковная интеллигенция глубоко ошибается и заблуждается, если допускает, что живая связь духовенства с народом порвалась и что настала пора, когда она, интеллигенция, может стать в роли народного духовного руководителя. Напрасны все эти новые походы и подходы к народу со стороны непрошенных руководителей, направленные к ослаблению в народе веры и к подрыву авторитета духовенства в сознании православно-русской массы (до подпольных антицерковных листков и брошюр включительно). К народу нельзя подходить без духа веры и без начал народности, а потому вы, гг. неверующие, бессильны пленить народную массу вслед себя, вам не поверят, ибо вы не его духа, пойдут разве лишь фабричные отбросы народа.

Повторяем – духовенству нечего падать духом, а нужно радоваться росту народных прав, духовной и социальной силы его. Нужно лишь заботиться, чтобы сама „соль не обуяла“, чтобы сами-то пастыри были на высоте своего назначения и призвания, которых требуют условия нашего тяжёлого духовно-смутного безвременья, чтобы твёрдо и высоко они держали знамя православия, не поступаясь, в угоду моде и веяниям времени, теми основами, которые священны и бесценны в глазах народа. Нужно, чтобы пастыри отбросили дух высокомерного и гордого отношения к народу, как к парию³⁹⁸, к быдлу, как к тёмной массе... К сожалению этот дух высокомерия живёт ещё в нашем южнорусском духовенстве, будучи унаследован от польского панства. Не пора ли духовенству переменить обычное у него обращение с мужиком на „ты“ на культурное „вы“, а равно заменить традиционную приёмную для мужика, – кухню и сени – на старинную горницу или современную „зало“, где приятно будет свободному ныне гражданину посидеть у отца духовного, по-человечески побеседовать.

Не бойтесь, – мужик наш вежлив, он не забудется, где сидит и с кем говорит, а ласку и вежливое обращение, сердечную простоту и участие, он оценит ничуть не хуже любого просвещённого джентльмена.

Кто из нас не знает великодушного отношения крестьянского населения к немощам своих пастырей, тяготы которых он несёт с удивительным, чисто – сыновним терпением, особенно если сам пастырь – добрый и простой человек.

Недавно нам рассказывали такой случай. В пензенское имение приехал новый помещик с семейством, граф И., человек глубоко церковный и благочестивый. Не въезжая в дом, новый владелец явился в церковь и пожелал начать своё владенье с молитвы. Послали за священником отслужить молебен. Долго ждали сиятельные владельцы батюшку.

Наконец, является служитель алтаря – несчастный-пренесчастный, да ещё и не в „своём виде“, молебен служит заплетающимся языком. Собравшиеся для встречи владельца крестьяне не преминули подогреть досаду графа жалобами на батюшку. Послано было письмо владыке. Скоро явился о. благочинный для расследования. Начался допрос свидетелей – крестьян о неблагоповедении священника. Что ж вы думаете? Все стали на защиту „несчастненького“ батюшки, потому что он хотя и слаб да „простой и с нами добрый“, – берёт, что дают, на требу идёт, не ломается, хлеб-соль с нами делит, а ежели запивает, то и мы ведь также грешны..., а другой и не пьёт, да гордый, на нашего брата на мужика и глядеть-то не захочет, а этот „нашенский“, „простецкий“, – благодать поповская в нём есть, а больше нам ничего и не надо“… Ведь только русский мужичок способен иметь такое милосердие и веру в благодать священства, минуя личные немощи пастыря...

У современного поколения свободного народа несомненно дух самосознания и личных прав растёт, и духовенству надо с этим считаться. Не надо допускать панибратства, пастырь всегда и везде должен быть достойным своего сана стражем и на своём посту, но и не следует властно господствовать над рабами Божиими. Посмотрите, на пример о. Иоанна Кронштадтского, – как он ласков и прост с народом! Не читали ли вы описания царских провод, устроенных в Самаре народом и всеми сословиями епископу Гурию за любвеобильную простоту и доступность? Эти уроки уважительного истинно-пастырского поведения в отношении народа повелительно преподаёт духовенству ныне акт новой Высочайшей милости к народу.

Затем, в интересах самого же духовенства, в виду особых обстоятельств, переживаемых нашим отечеством, можно посоветовать духовенству глубже и деятельнее, по-отечески, входить в насущные нужды народа и всемерно стараться приходить на помощь нужде меньшего брата, и не словом только, а и делом, и непременно деятельно, жизненно. Нужно пастырству свою веру и любовь являть от дел своих. Главная нужда народа – это просвещение. Православная Церковь не боится просвещения массы, а благословляет его, как величайшее благо. Духовенству, как известно, предоставлены все средства и способы не выпускать этого дела из своих рук. Духовенству не надо забывать той известной истины, что у кого в руках школа, у того и будущность. В настоящее время соревнует с духовенством в духовных и материальных заботах о меньшем брате наша деятельная интеллигенция, особенно в лице земских представителей. На очереди становится масса вопросов, нивелирующих сословные преграды, направленных в пользу и на благо народа. Что-ж? Раз стремление прийти на помощь нуждающемуся меньшему брату искренне, пусть даже стремление это идёт и не во имя Христа, а только по побуждениям гуманности, – оно должно быть благословенно, как благое дело. Духовенству нечего ревновать и сторониться от других деятелей на пользу народную, – поле обширное, необозримое.

Наоборот, здесь желательна работа совместная духовенства и интеллигенции, без взаимных подозрений и антагонизма, с доверием. Пусть духовенство имеет в виду, что на этой именно почве милосердного, гуманного, деятельного отношения к нуждам народа скорее всего возможно единение духовенства даже с чуждой Церкви интеллигенцией, способной ценить только одну эту сторону жизни каждого общественного деятеля, а следовательно и пастыря. Поверьте, чем более деятельными пастыри Церкви будут помощниками интеллигенции в её заботах о нуждах духовных и материальных народа, тем скорее возрастут сочувствие и уважение к духовенству со стороны теперешних её врагов и недоброжелателей. Это единственно верная почва для подхода к интеллигенции, с целью примирения её с Церковью. С точки зрения миссионерской, такое отношение духовенства к народу будет лучшей мерой пресечения дальнейшего развития сектантства. Но вот беда! Наше приходское православное духовенство историческим укладом своей жизни лишено инициативы и духа бодрой энергии, не научено оно и не умеет взяться за дела филантропические на пользу народа.

Будучи детьми и питомцами замкнутой в себя касты, духовенство наше, к сожалению, искони живёт и действует одиноко, в отчуждении от высших и средних слоёв общества.

Переживаемое отечеством военное время представляет собой широкое поле для филантропической работы всех классов общества, впереди которых, повторяем, должно идти духовенство.

Недавно св. Синод обратился к духовенству с призывом к заботам о призрении сирот павших на войне защитников отечества. Припомните этот тёплый сердечный призыв.

Ни одна война не давала столько жертв. Нет города и веси, которая бы не оплакивала павшего в бою своего согражданина. Сколько осталось осиротелых семейств и детей! А конца войны ещё не видно...

Сколько семейств, – жён и детей, взятых на войну запасных солдат, изнывают не только от душевной тоски и страха за жизнь своих кормильцев, но и прямо от недоедания и недостатка во всём... Вот где незаменима должна быть пастырская благотворительная попечительность. У нас не только по сёлам, но и по городам мало где найдутся приходские приюты и богадельни, где бы можно призреть сирот. Но в каждом приходе есть много сострадательных сердец, которые на призыв пастыря откликнутся, чем Бог послал, на нужду семей живых и погибших защитников отечества. Нужно только тронуть живым, тёплым словом чуткие струны сердца. Вот приближаются святки, когда пастыри ходят по домам своих прихожан. Пусть сопровождают пастырей особые уполномоченные из прихожан сборщики всяких даяний доброхотных в пользу семейств воинов – односельчан. Поверьте, никто не откажет, всякий последним поделится, – и соберётся, „праздничное утешение“ и хлебом, и мясом, и мукой, и одеждой, и лептой. Пусть всё это складывается и затем разделится, под руководством пастыря, по частям, смотря по количеству душ в семьях.

Дело не трудное и не сложное, а эти заботы пастырей не забудут ни прихожане, ни взысканные приходской милостью семьи защитников отечества. Можно установить эти праздничные сборы в пользу сирот воинов на будущее время, пока не минет нужда, как постоянный способ приходского призрения сирот. Приютским, богадельным и школьным призрением сирот могут и должны располагать наши монастыри. Правда, и здесь не везде существуют школы и приюты, даже в такой знаменитой обители, как Оптина пустынь, нет школы, между тем, как много проживает сирот-послушников школьного возраста. Вместо грамоты они работают в столярной монастырской. А между тем богатейшая обитель могла бы содержать не только школу грамоты, но и живописи, ибо в обители живут два инока-художника, таков, напр., знаменитый о. Даниил Болотов.

Наверное, призыв св. синода побудит наши обители завести школы и приюты для детей-сирот воинов, это будет самый удобный момент для развития филантропической деятельности на пользу народа со стороны наших монастырей.

При любви и усердии многое можно сделать, только не надо закрывать глаз от тяжёлых явлений переживаемой Россией эпохи, не надо быть глухими и чёрствыми, нужно знать, и не забывать, что наше отечество переживает единственное по своей тягости время, когда все силы государственного организма страшно напряжены, когда критическая чуткость волнующихся общественных элементов достигла болезненной раздражительности, явно и тайно совершается суд общественной критики и беспощадная переоценка всех наших ценностей, не исключая и самых коренных основ. Церковь, духовенство, монастыри, как град, стоящий на верху горы государственной и общественной жизни, должны быть готовы мужественно встретить, вынести и утишить разыгрывающую вокруг бурю присущей им силой духовного авторитета. И горе для Церкви, если наше духовенство в этот знаменательный момент не будет бодрствовать на своей страже.

* * *

В „Нов. Врем.“ (№ 10.301) появилась небольшая статейка Г. Д. Зно под большим заглавием: „О русских старообрядцах“. На пространстве ста строк автор допустил чуть ли не сто грубейших ошибок по самому существу вопроса, о котором он так развязно взялся трактовать.

Г. Зно ссылается на нашу статью „Веротерпимость и раскол“, но статьи этой, он, очевидно, не дочитал, иначе не повторял бы прежней непростительной ошибки „Нов. Вр.“ о 20 миллионах раскольников, и о том, что будто бы „старообрядческий брак“ не признаётся „браком“, не приводил бы также и легенды о том, как женатый по расколу хотел перейти в православие ради женитьбы на богатой невесте, и что только вмешательство епископа расстроило присоединение и плутоватую аферу старообрядца. Ничего подобного не могло быть, так как именно и с государственной и с церковной точки зрения брак, заключённый и совершённый по раскольничьим обрядам, признаётся действительным, и во второй раз в православии никто и без вмешательства епископа такового плута венчать не стал-бы.

Оставляя без внимания недобросовестные передержки г. Д. Зно нашей статьи и клеветническое обвинение нас якобы в издевательстве над раскольничьим епископом – делаем лишь вынужденную поправку к той части его заметки, где автор говорит по поводу призыва под знамёна „старообрядческого преосвященного Иннокентия“; так как заметка эта сочинена с ссылкой на нас и понапрасну многих обеспокоила. Вот это „сочинительство“ Г. Д. Зно.

Неудовлетворительно также положение старообрядческой иерархии. Возвращаюсь опять-таки к г. Скворцову, который рассказывает о таком случае. Один запасный унтер-офицер был избран на должность старообрядческого епископа, каковую должность и исправлял. Вспыхнула война с Японией, началась война, и вот человека, которого 15–20 миллионов православного (в догматическом смысле) населения России называли преосвященным Иннокентием, зовут под знамёна, в качестве запасного нижнего чина.

Старообрядцы хлопотали об освобождении своего епископа от военной службы, но хлопоты эти оказались безуспешными. Епископ снова превратился в запасного унтер-офицера. Г. Скворцов рассказывает об этом случае и, издеваясь над старообрядческим епископом, называет его ходатайство об освобождении от военной службы „некрасивым с патриотической точки зрения“.

Представьте себе, что на месте старообрядческого епископа находился бы епископ римско-католический или армяно-грегорианский, представьте на его месте лютеранского священника, англиканского пастора, еврейского раввина или татарского муллу.

Представить себе такую вещь совершенно невозможно, так как все перечисленные религиозные сообщества признаны русским законом и пользуются различными правами и преимуществами, которые более или менее полно оберегают правильное функционирование церковной жизни. Единственным исключением являются старообрядцы. Я хотел бы обратить в данном случае внимание на то обстоятельство, что старообрядчество наше состоит не из каких-нибудь чуждой нашей национальности и государственности инородцев, а из коренных, исконных русских людей. Это – не «фанатики и невежды», как думают некоторые, это сильный, здоровый и глубоко-жизненный элемент русского народа.

Д. Зно.

Прежде всего такой глупости г. Скворцов не мог нигде рассказывать, так как раскольничьего епископа г. Иннокентия Усова никто „не призывал под знамёна и не превращал в запасного унтер-офицера“, и нам хорошо было известно, что он благополучно проживает в столице, на Пороховой, служит, посещает учёные и общественные собрания, где ораторствует по вопросу о правовых условиях жизни раскола.

Мы сообщали со слов проф. Субботина (в Моск. Вед.), что старообрядцы, или сам Усов, состоя в числе запасных, наперёд зондировали почву, нельзя ли освободить его – Усова и других ему подобных по должности священнослужителей старообрядческих от призыва под знамёна на случай мобилизации. А так как по 79 ст. устава о воин. повин. освобождаются от несения воинской повинности священнослужители только лишь христианских вероисповеданий, то это домогательство (а куда оно направлялось – об этом знают только раскольники) не имело силы.

„Представить епископа христианских церквей под знамёнами“, конечно, невозможно, но еврейского раввина и муллу татарского, и языческого ламу – совершенно возможно, так как эти случаи призыва к отбытию воинской повинности духовных лиц иноверных исповеданий бывают ежегодно, и мы знаем, что во время теперешних мобилизаций некоторые раввины призваны под знамёна. Муллы и раввины, в силу 510 ст. того же устава, не освобождаются не только от мобилизации, но и от призыва на учебные сборы. Из римско-католического клира освобождаются только получившие одну из трёх степеней священства, а все эти чтецы, придверники, заклинатели, экзерциты, аколиты и свещеносцы означенной льготой не пользуются.

В 1903 г., подобно раскольникам, и евреи возбуждали ходатайство об освобождении своих духовных лиц от воинской повинности, но решением правит. Сената (1903 г. марта 12 № 2282) разъяснено, что в уставе нет указаний на возможность освобождения еврейских духовных лиц от сей повинности.

Таким образом, заключение г. Зно, что будто бы „единственным исключением являются старообрядцы“ – является совершенно неосновательным. В таком же положении находятся и духовные лица у сектантов – баптистов, молокан донского толка, где есть тоже свои и пресвитеры, и епископы, а люди они тоже „сильные“ не менее старообрядцев.

А как вам, читатель, нравится эта патетическая фраза: „и вот человека, которого 15–20 миллионов православного населения России называли преосвященным Иннокентием, зовут под знамёна в качестве запасного нижнего чина“? Трогательно, но бестолково.

Вы, г. Зно – просто круглый невежда в вопросе о расколе. Вам не известно, очевидно, что огромное большинство раскольничьего населения принадлежит к беспоповщинскому согласию и никаких Иннокентиев не признаёт, и что в поповстве, имеющем иерархию, есть противоокружники и окружники, последних меньшинство, – всего не более 500 тысяч и, у окружников имеется десяток таких епископов, как Иннокентий Усов. Если согласиться с статистикой „Нов. Врем.“, что раскольников 15–20 мил. и тогда, по понятиям г. Зно, Иннокентий Усов епископ всего раскола? Что прямо нелепо. Какой же вы слабый, г. Зно, защитник раскола...

В. Скворцов