№ 16

Вопрос о клятве всегда был предметом внимания толкователей Св. Писания Нового Завета. Все экзегеты как древнего, так и нового времени, изъясняя Нагорную Беседу Спасителя, старались выяснить и истинный смысл Христова запрещения – „не клятися всяко“. Но при этом они не выделяли вопроса о клятве из ряда других вопросов, которые решаются в Нагорной Проповеди, не делали его предметом особенного своего внимания, а останавливались на нём столько же, сколько и на других вопросах Нагорной Беседы. Преимущественное же внимание обратил на себя этот вопрос только во второй половине истекшего столетия, только в это время он делается предметом всестороннего исследования и изучения, и притом преимущественно у нас в России, со стороны русских православных богословов и экзегетов. Составляются специальные монографии о клятве²⁵⁹, в церквах раздаются проповеди, направленные против отрицателей клятвы и выясняющие необходимость её в тех случаях, когда является настоятельная надобность в ней²⁶⁰; в общественных местах говорятся публичные речи, имеющие целью показать несостоятельность доводов тех сектантов, которые открыто проповедуют, что клятва и присяга – зло, которому всеми мерами нужно противиться, и что, поэтому, на требование правительственной власти принести присягу нужно-де отвечать полным отказом²⁶¹; появляется целая масса полемических книг и брошюр, направленных исключительно против яснополянского учителя веры и нравственности, графа Л. Н. Толстого, непременно затрагивающих и так или иначе решающих вопрос о клятве. Словом, составляется целая литература по вопросу о клятве и литература, можно сказать, значительная.

При таком богатстве литературы по вопросу о клятве, естественно ожидать, что вопрос этот рассмотрен всесторонне и исчерпан совершенно, так что, казалось, не осталось ни одного недоумения и ни одного возражения, которые не были бы разъяснены и устранены. Но это естественное ожидание на самом деле не оправдывается. Вопрос о клятве не исчерпан совершенно, – в нём остаются ещё целые стороны, которых или не касались совсем решавшие вопрос о клятве, или, если и касались, то обследовали их не с надлежащей полнотой и основательностью.

В самом деле, подавляющее большинство сочинений, затрагивающих вопрос о клятве, решает его исключительно на почве Св. Писания, или просто ограничивается одними соображениями богословствующего разума. Одни авторы доказывают, что известные слова Спасителя направлены против злоупотребления клятвой, но что, напротив, законная клятва установлена Самим Богом и освящена примером Самого Христа Спасителя и Его апостолов; другие – ограничиваются простым указанием, что Спаситель в Своей Нагорной Беседе начертывает идеал нравственной жизни человека и что это идеальное изображение непреложимо к современной действительности, где на ряду с добром господствует и зло, так что необходимо пользоваться таким средством, которое давало бы возможность верно отличить добро от зла и точно определить, где кончается первое и начинается второе, каковым средством и является-де клятва. Вопросы о том, как смотрит на клятву Церковь, дозволяется ли или запрещается она церковными правилами, и как относятся к клятве св. отцы и учители Церкви – в этих сочинениях совершенно не ставятся; каноническая и патристическая точки зрения в вопросе о клятве ими совершенно игнорируются.

Счастливое исключение в этом отношении представляют собой две брошюры по вопросу о клятве: „О клятве и присяге“ Гусева и „О клятве“ неизвестного автора. В них вопрос о клятве решается не только на основании Св. Писания, но ставится на каноническую и патристическую почву; авторы названных сочинений доказывают, что не только Св. Писание не запрещает безусловно клятвы, но и Церковь и св. отцы и учители Церкви считают её дозволенной в некоторых особенно важных случаях. Но и в этих брошюрах каноническая и патристическая стороны вопроса о клятве выяснены не вполне. Проф. Гусев ограничивается только некоторыми церковными правилами и мнениями только некоторых отцов и учителей Церкви. Так, он указывает только на 25-е правило Св. Апостолов, где запрещается клятвопреступление и, след., дозволяется законная и справедливая клятва, и на 94-е правило VI вселенского собора, подвергающее церковному отлучению клянущихся еллинскими клятвами, и, след., допускающее клятву истинным Богом; кроме того, Гусев. останавливается ещё на одном случае, имевшем место на IV вселенском соборе и служащем подтверждением отстаиваемой им мысли о дозволенности и законности клятвы с канонической точки зрения, именно: на IV-м вселенском соборе отцы собора постановили потребовать от египетских епископов клятвенного обещания в том, что они непременно подпишут послание св. Льва, папы римского, к Флавиану, когда будет избран александрийский митрополит, которого в то время не было и без согласия которого египетские епископы отказывались подписать послание св. Льва. „Это требование клятвы, – говорит Гусев, – исходившее от отцов вселенского собора, ясно говорит о том, что они считали её вполне христианским делом в особых случаях“²⁶² – Что касается св. отцов и учителей Церкви, то Гусев указывает на мнения относительно клятвы Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Тертуллиана и апостольского мужа – Варнавы, и, обобщая эти мнения, приходит к такому заключению, что в сочинениях св. отцов и учителей Церкви мы „не найдём прямого запрещения истинно-религиозной клятвы и присяги в обстоятельствах особенной важности“²⁶³. Вот все те доводы, на основании которых проф. Гусев делает вывод, что православная Церковь, совершенно согласно с ветхозаветным и новозаветным библейским взглядом на клятву и присягу, своими каноническими правилами и устами св. отцов и учителей Церкви дозволяла её прежде и дозволяет теперь, коль скоро в клятве и присяге есть настоятельная надобность²⁶⁴.

Но чтобы иметь полное право сделать такое заключение, нам кажется, недостаточно того, что указано г. Гусевым. Ему следовало бы устранить те недоумения, которые могут возникнуть при чтении как некоторых правил, трактующих о клятве, так и некоторых суждений св. отцов. Тогда его вывод был бы твёрдо обоснован и не подлежал-бы никаким оспариваниям. А пока его брошюра „О клятве и присяге“ оставляет большое поле для возражений и недоумений. Впрочем, извиняющим для г. Гусева обстоятельством может быть признано то, что он в своей брошюре не стремится исчерпать вопрос о клятве и присяге совершенно и устранить все возможные по этому вопросу возражения, а желает только „наметить более правильное решение трудного и сложного вопроса о клятве и присяге“²⁶⁵.

Гораздо обстоятельнее обследованы каноническая и патристическая стороны в вопросе о клятве в другой указанной брошюре неизвестного автора, озаглавленной „о клятве“ ²⁶⁶. Здесь приведены и объяснены все канонические правила, в которых говорится о клятве; указаны и разобраны мнения большего числа отцов и учителей церкви, как-то: Иоанна Златоуста, Григория Богослова, бл. Августина и Тертуллиана. – Но при всем том и относительно этой брошюры нельзя сказать, чтобы она исследовала вопрос о клятве всесторонне. Так, в ней недостаточно обстоятельно объяснено 29-е правило св. Василия Великого, в котором есть одно выражение, могущее возбудить в читателе недоумение, именно: клятва и вообще возбранена. Автор совершенно умалчивает об этом выражении, он совсем не приводит его, толкуя 29-е правило св. Василия. – Далее, в брошюре совершенно оставлено без внимания мнение о клятве св. Василия Великого,: которое высказано этим св. отцом не в правилах его, имеющих каноническое значение, а в других сочинениях, преимущественно аскетического характера. Между тем, в этих сочинениях св. Василия высказывается о клятве мнение совершенно противоположное тому, которое мы встречаем в его канонических правилах. И оставлять без внимания эти суждения значит – давать повод к новым возражениям и недоумениям. Сказанного вполне достаточно для того, чтобы видеть raison d'être²⁶⁷ предлагаемой статьи.

I.

В 62-й главе Кормчей, содержащей в себе изложение правил для инокинь, в первом из этих правил говорится: Клявшаяся каковой-либо клятвой, да отлучится седмицы две. Отлучение, которое имеется здесь в виду, бесспорно, есть отлучение неполное²⁶⁸ состоявшее во временном „лишении общения“ (communicatio), т. е. во временном лишении того, чем пользовался христианин во имя христианского нравственного закона и положительного закона церкви, а именно: в лишении права участвовать в общественной молитве, в труде, столе и причащении св. Христовых Тайн²⁶⁹. Св. Златоуст представляет такое отлучение прямо-таки наказанием²⁷⁰. Но ведь известно, что наказание полагается за преступление. Таким образом, Василий Великий, которому приписываются Кормчей книгой это и другие помещённые в 62 главе правила, подвергая отлучению поклявшуюся какой-либо клятвой монахиню, тем самым признавал клятву именно преступлением; а всякое преступление никоим образом не должно иметь места ни в каком благоустроенном обществе, следовательно, и клятва должна быть совершенно устранена из области взаимных человеческих отношений. Итак, смысл рассматриваемого правила заставляет, по-видимому, признать, что св. Василий Великий безусловно и категорически запрещает клятву, отрицает её в самом принципе.

Такому категорическому запрещению клятвы Василием Великим, очевидно, совершенно противоречит практика, существующая в церковном делопроизводстве, допускающая и даже требующая клятвы в случаях особенной важности. Отсюда и возникает поставленный нами вопрос: как примирить употребление в каноническом делопроизводстве клятвы с категорическим её запрещением в правилах св. Василия к инокиням?

Приступая к выполнению принятой на себя задачи, мы считаем необходимым решить предварительно следующий вопрос: принадлежат ли рассматриваемое и другие, помещённые в 2 главе, правила св. Василию Великому или нет? Этот вопрос сам собой возникает в виду того обстоятельства, что в русском переводе творений св. Василия Великого ни 62 гл., ни предыдущей 61 гл. нет, тогда как в Патрологии Миня обе эти главы – одна под заглавием: Επιτίμιά, а другая: Επιτίμιά είς τας κανονικάς – помещены вместе с другими творениями св. Василия Великого. Ясное дело, что, если в русском переводе эти правила не помещены, то, конечно, основанием для этого было сомнение в их подлинности и принадлежности св. Василию Великому. Рассмотреть те доводы, которыми подрывается подлинность этих правил или епитимий (как называются эти правила у Миня), разобрать, насколько они справедливы и основательны – и составляет нашу ближайшую задачу. Это весьма важно и имеет существенное значение при решении поставленного вопроса.

Доводы против подлинности и принадлежности этих правил св. Василию Великому можно найти у Миня, в его Патрологии. Сводятся они к следующим положениям: во-первых, неподлинность епитимий, налагаемых на инокинь, открывается из того, что о них не упоминает никто „из древних“ писателей; во-вторых, в самих епитимиях этого класса можно найти данные, говорящие не в пользу принадлежности их св. Василию. Так, во второй епитимии²⁷¹ встречается слово άσκητήριον, каковое слово, по мнению Миня, никогда не употребляется Василием Великим и не встречается в его подлинных аскетических сочинениях: в тринадцатой епитимии²⁷² слова расположены в таком порядке, какого нельзя ожидать от природного грека; наконец, в семнадцатой епитимии²⁷³ употреблено слово σύναξις, совершенно вопреки обыкновению св. Василия, который никогда не пользовался этим словом.

Но все эти доводы едва ли достаточны для заключения, которое делает Минь. В самом деле, его указания на то, что об епитимиях не упоминает никто из древних писателей, можно объяснить тем, что древние писатели не отделяли этих епитимий от аскетических творений Василия Великого и, в частности, от „подвижнических уставов подвизающимся в общежитии и отшельничестве“, – не считали их самостоятельным и отдельным сочинением Василия Великого, а ставили их под рубрику „подвижнических уставов“, обязательных для монахов и монахинь. И это тем более представляется правдоподобным, что по своему внутреннему содержанию епитимии, действительно, тесно примыкают к этим „подвижническим уставам“, являются естественным их продолжением и завершением. Там излагается, что должен делать вступивший на путь всецелого последования Христу, а здесь – что ждёт его в случае нарушения им предписанных правил. Притом же – argumentum а silentio самостоятельного значения иметь не может, а лишь второстепенное – он важен бывает, как лишнее доказательство, как лишний шанс при наличности других – более существенных и более веских доводов.

А этих то более существенных и веских доводов у Миня и нет.

Замечание, делаемое им по поводу слова άσκητήριον во второй епитимии, неверно и ложно. В подлинных аскетических творениях Василия Великого можно найти, вопреки уверению Миня, это слово. Ограничимся некоторыми местами. В третьем слове о подвижничестве мы, между прочим, читаем: „Выходить из обители подвижничества, кроме позволенных и необходимых выходов, не позволительно“. В этой фразе слова из обители подвижничества представляют перевод греческих слов: ἀπὸ ἀσκητηρίου²⁷⁴; во втором подвижническом слове можно читать следующее запрещение: „В обители подвижников да заключены будут входы женщинам“: слова в обители подвижников переданы в греческом подлиннике: τῶν ἀσκητηρίων²⁷⁵.

Что касается замечаний Миня относительно тринадцатой и семнадцатой епитимий, то едва ли они имеют серьёзное значение. В самом деле, разве не может случиться ошибка у человека и прекрасно знакомого со всеми правилами грамматики и синтаксиса, разве образцовый стилист всегда гарантирован от нарушения требований стилистики? Можно указать не один пример того, как общепризнанные художники слова иногда допускают такие обороты речи, которые не могут быть оправданы никакими синтаксическими и стилистическими правилами. Вот почему, кажется, не следует придавать серьёзного значения тому обстоятельству, что в тринадцатой епитимии слова расположены не в таком порядке, который требуется греческим синтаксисом. Ошибки возможны всегда и везде и считать их серьёзными доказательствами едва ли будет справедливо.

Не больше значения имеет соображение Миня и относительно слова σύναξις. Этого слова, действительно, не встречается в сочинениях Вас. Вел. Но видеть в этом обстоятельстве то, что хочет видеть Минь, по меньшей мере рискованно. Разве нельзя допустить, что это слово могло быть употреблено только единственный раз? Это вполне возможно, особенно если принять во внимание богатство греческого языка, где для выражения одного понятия существует несколько слов. Соображение Миня имело бы значение только в том случае, если бы было доказано, что Василий Великий не мог употребить этого слова, что его не было совсем в лексиконе греков IV века. Но этого доказать нельзя, а, следовательно, и употребление слова σύναξις не может служить препятствием к признанию епитимий принадлежащими св. Василию Великому.

Таким образом, все те доводы, на которых опирается Минь в своём отрицании подлинности Ἐπιτίμια εἰς τὰς κανονικάς, оказываются довольно шаткими, а след., ничто не препятствует считать автором этих епитимий того, с чьим именем они известны в патрологической литературе и в нашей Кормчей, т. е. Василия Великого.

Мало того, можно указать положительные данные в пользу принадлежности этих епитимий св. Василию Великому. В творениях этого отца церкви можно найти много мест, которые по своему содержанию тождественны с епитимиями 62 главы, которые заключают в себе те же запрещения, с той только разницей, что в них нет упоминания о наказаниях, в случае нарушения этих запрещений. Не входя в подробное обоснование этой мысли, мы в данном случае ограничимся только тем, что относится к рассматриваемой нами епитимии, категорически запрещающей всякую клятву²⁷⁶.

В слове о подвижничестве, озаглавленном: „чем должно украшаться монаху“, Василий Великий, перечисляя обязанности монаха, как человека, совершенно отрёкшегося от мира, говорит, межу прочим, что подвижник должен „и делать и говорить хорошо и вовсе не клясться“²⁷⁷; в другом подвижническом слове он ещё резче запрещает всякую клятву: „Всякая клятва, – говорит он, – да будет изгнана из общества подвижников“²⁷⁸; в одном письме, адресованном неизвестно кому и озаглавленном „о совершенстве монашеской жизни“, св. отец ещё раз высказывает, что истинный монах „не должен ни клясться, ни лгать“²⁷⁹. Эти места являются убедительнейшим доказательством того, что рассматриваемая епитимия, по своему содержанию, находится в полном согласии с воззрением Василия Великого на клятву, как на нечто безусловно запрещённое монашествующим, вполне соответствует убеждениям св. отца относительно монашеской жизни. Как в аскетических произведениях, подлинность которых не подлежит никакому сомнению, так и здесь одинаково запрещается всякая клятва, не допускается никаких исключений, когда бы это запрещение можно было нарушить и обойти. – Это обстоятельство, делает очень естественным и вполне правдоподобным предположение о принадлежности этой епитимии св. Василию, с именем которого она помещена в нашей Кормчей.

Но нам могут сказать: „это предположение слишком смелое, оно идёт в разрез с установившимся мнением авторитетных учёных, отрицающих подлинность этих епитимий“. Мы признаём всю силу этого замечания, но вместе с тем считаем нужным сказать, что и мы не одни в своём утверждении, что автор епитимий – св. Василий Великий. Этой мысли держится известный своими аскетическими трудами преосв. Феофан. В своей книге: „Древние иноческие уставы пр. Пахомия Великого, св. Василия Великого, пр. Иоанна Кассиана и пр. Венедикта“ он без всяких колебаний приписывает эти епитимии св. Василия Великому, без всяких сомнений выдаёт их с именем этого великого отца Церкви. А подвергать сомнению в данном случае авторитет преосв. Феофана, нам кажется, совершенно нет никаких оснований. Напротив, мы думаем, что в этой области, в области аскетической литературы, он должен быть признан весьма компетентным и авторитетным человеком, к голосу которого нужно прислушиваться и не пренебрегать его мнениями.

II.

Установивши подлинность рассматриваемой епитимии и её принадлежность св. Василию Великому, мы имеем теперь твёрдую почву для решения поставленного вопроса. Нам теперь стоит попристальнее и повнимательнее просмотреть творения св. Василия Великого, постараться на основании этих творений уяснить взгляд великого отца церкви на клятву и тогда решение поставленного вопроса явится само собой.

В сочинениях св. Василия Великого обращает на себя внимание следующее весьма важное для нас обстоятельство: все те места, в которых содержится категорическое запрещение клятвы, всецело и исключительно относятся к людям, вступившим на путь совершенного последования Христу, к лицам монашествующим. Эти места мы уже приводили, когда указывали положительные доказательства в пользу мысли о подлинности рассматриваемой епитимии и её принадлежности св. Василию Великому. Здесь мы только добавим, что такое же запрещение клятвы находится и в епитимиях, налагаемых на монахов²⁸⁰, разница только в том, что монахини за клятву подвергаются двухнедельному отлучению, а монахи – на одну неделю.

Это замеченное нами обстоятельство даёт нам право сделать следующее предположение: категорическое запрещение Василием Великим клятвы имеет отношение к тесному кругу людей, относится лишь только к монашествующим и никак не простирается за ограды подвижнических общежитий, след., – Василий Великий запрещал клятву не в самом принципе, а только в частных отношениях определённого круга лиц.

Но это простое предположение превратится в неподлежащий никакому сомнению факт, если мы рассмотрим другие места в творениях св. Василия Великого, в которых говорится о клятве. Эти места совершенно противоположны уже указанным нами: если в последних содержится категорическое запрещение клятвы, то в первых, подлежащих ещё нашему рассмотрению, наоборот, она допускается, она признаётся здесь, как нечто законное и естественное, хотя, впрочем, признаётся лишь молчаливо, а не открыто. Мы не станем рассматривать здесь всех мест этого рода, а укажем только некоторые²⁸¹.

У Василия Великого есть одно письмо, озаглавленное: О том, что не должно клясться. Если ограничиться одним оглавлением этого письма, то можно подумать, что в нём св. отец совершенно запрещает всякую клятву. Но если мы прочтём и проанализируем это письмо, то вывод получится совсем иной. В виду важности этого письма для разрешения поставленного вопроса, мы приведём его полностью. „И при всяком собрании не перестаю свидетельствовать, – пишет св. Василий, – и наедине при свиданиях говорить то же, чтобы при взыскании общественных податей сборщики не доводили поселян до клятв. Оставалось и на письме пред Богом и человеками засвидетельствовать о том же, а именно, что надобно перестать вам, и не причинять смерти душам человеческим, но придумать какие-нибудь другие способы взысканий, и людям сделать эту милость, чтобы души их были невредимы. Тебе пишу об этом не потому, что имеешь ты нужду в словесном увещании (у тебя и свои есть побуждения бояться Господа), но чтобы все, кто в твоей зависимости, научились у тебя не раздражать Святого, и в запрещённом деле худой привычкой не доводить себя до равнодушия к Нему. Ибо нет им пользы от клятв и для самих взысканий, а в душе своей дают место всеми признанному злу. Как скоро люди научаются нарушать клятву, они не спешат уже платить должное, но думают, что клятва изобретена для них в орудие обмана и в предлог к отсрочке платежа. Итак, или скорое воздаяние от Господа постигнет клятвопреступника, и не кому будет исполнять требуемое, потому что подвергаемые суду истреблены уже наказанием, или Владыка по долготерпению Своему медлит наказанием, и, как сказал я уже прежде, испытавшие терпение Господне презирают и благость Господню. Пусть же не нарушают напрасно законов, и не раздражают против себя Бога. Мною сказано, что был обязан я сказать; непокорные увидят это“²⁸². Этим письмом запрещается сборщикам податей при исполнении своих обязанностей требовать с поселян клятвы. Почему же? В письме даётся ясный ответ на это. Клятва не должна быть требуема при взыскании общественных податей не потому, что она сама по себе была запрещена и непозволительна, а потому, что она ведёт к гибельным последствиям для поселян и не достигает той цели, для которой она требуется. Поселяне, желая избежать платежа податей или – вернее – отсрочить его, давали клятву в том, что в данную минуту они не могли выполнить требование сборщиков и что они обещаются выплатить требуемую сумму в другой раз. Когда же приходил вторичный срок платежа податей, они и тогда оказывались не в состоянии уплатить причитающееся с них количество денег. И таким образом, являлись уже клятвопреступниками. Проделывая это несколько раз, поселяне „научаются нарушать клятву: они не спешат уже платить должное, по думают, что клятва изобретена для них в орудие обмана и в предлог к отсрочке платежа“, т. е. кроме того, что впадают в тяжкий грех клятвопреступления, они привыкают смотреть на клятву самым непозволительным образом и „доводят себя до равнодушия“ к Богу. С другой стороны, при такой постановке дела „нет пользы от клятв и для самых взысканий“. Разве добьёшься от человека уплаты податей, хотя и при помощи клятвы, раз он смотрит на клятву, как на средство обмана. Он будет клясться, а всё же подати не взнесёт. – Итак, вот какие причины побудили Василия Великого запретить письменно клятву при взыскании общественных податей. Он старается предохранить людей от страшного греха клятвопреступления и равнодушие к Богу, но не от самой клятвы, которая сама по себе, по своей идее, не заключает ничего греховного; напротив, она есть важное и великое дело, необходимое только в весьма важных случаях и обстоятельствах. „Пусть же не нарушают напрасно законов, и не раздражают против себя Бога“, говорит св. Василий, – и эта фраза весьма ясно выражает его возвышенный взгляд на клятву. Контекст речи показывает, что под „законами“ св. отец, между прочим, разумеет именно клятву. А если так, то ясно, что Василий Великий считал клятву установлением необходимым, безусловно позволительным и вполне допустимым в жизни.

В другом месте, в письме „к падшему монаху“, Василий Великий, описывая в ярких чертах низость и гнусность поступка неизвестного падшего монаха, говорит, между прочим, что этот монах „подверг себя ответственности в гибельном клятвопреступничестве“²⁸³. Следовательно, ту клятву, которая даётся перед поступлением в монашество, Василий Великий считал справедливой и истинной, имеющей законное право на своё употребление в жизни.

Наконец, взгляд Василия Великого на клятву, как на вполне допустимое явление в жизни, мы находим в его беседе – „к юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями“. В этой беседе Василий Великий проводит, между прочим, ту мысль, что изучать языческие сочинения необходимо потому, что в них нередко можно встретить примеры и образцы чисто христианских добродетелей. А это последнее обстоятельство имеет важность потому, что даёт случай видеть возможность осуществления на деле христианского нравственного учения, так что знающий языческие произведения, где представлены эти примеры христианских добродетелей, не будет уже говорить, что заповеди Христовы невозможно осуществить. В качестве доказательств своей мысли, он приводит несколько примеров, взятых из языческих сочинений и в заключение останавливается на поступке некоего Клипия. „О поступке же Клипия, одного из близких Пифагору, трудно поверить, – замечает св. Василий, – чтобы сходство его с нашими правилами было дело случая, а не тщательного подражания. Что же сделал Клипий? Дав клятву, мог он избежать потери трёх талантов; но лучше заплатил их, чем стал клясться, хотя клятва его была бы в деле справедливом. Он как будто, представляю я, слышал ту заповедь, которая запрещает нам клятву“²⁸⁴. Для нас имеют существенную важность слова: „хотя бы клятва его была бы в деле справедливом“. Здесь так ясно и определённо выражена мысль о допустимости клятвы в деле справедливом, что особые разъяснения по этому поводу нам кажутся совершенно излишними.

Обобщая всё сказанное по поводу указанных мест в сочинениях св. Василия Великого, мы без всякой натяжки должны вывести заключение, что вообще в жизни Василий Великий вполне допускал клятву и считал её явлением совершенно законным, а след., и позволительным.

Итак, св. Василий Великий держался двоякого взгляда на клятву: в одном случае он считал её делом естественным и вполне позволительным, в другом – совершенно запрещал её, – запрещал для монахов и допускал в сфере общественно-церковной.

Этот добытый нами вывод с необходимостью заставляет нас признать вполне вероятным наше предположение, что св. Василий Великий отвергал клятву не в принципе, а запрещал её только в отношении к некоторым людям, к тесному кругу членов Церкви.

Н. Высоцкий

(Окончание следует).

Глава IV

„Всяко древо доброе плоды добры творит, а злое древо плоды злы творит. Не может древо добро плоды злы творити, ни древо зло плоды добры творити“ (Мф.7:17–18).

„Вы есте оправдающе себе пред человеки, Бог же весть сердца ваша: яко еже есть в человецех высоко, мерзость есть перед Богом“ (Лк. 16:15).

В настоящей главе мы рассмотрим духовные подвиги, которые составляют главную задачу аскетизма и психологические основания монашества. Для этого нам придётся сделать маленькую экскурсию в душу человеческую и посмотреть, что она из себя представляет. Экскурсию эту мы совершим по путям, проложенным туда, утоптанным, сглаженным, освящённым богоносными святыми отцами, которые главной задачей земной жизни считали изучение души и очищение её от греховных наклонностей, от так называемых страстей, во множестве в ней коренящихся; по слову Спасителя: „Блажении чистии сердцем, яко тии Бога узрят“. Узрят Бога, т. е. познают истину, уразумеют добро и освободят себя от власти зла и тьмы, окружающих со всех сторон падшее человечество.

Страстей, затемняющих и оскверняющих нашу душу, великое множество, но все они, по учению св. отцов, могут быть сведены к следующим восьми основным страстям: гордость, тщеславие, чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль и уныние (скука). Эти страсти суть те пути, по которым зло входит в мир, распространяется и действует в нём. Кто победит в себе эти страсти, тот победит зло. Если бы всё человечество (допустим это) победило их, то зло оказалось бы совершенно бессильным и на земле водворилось бы царство добра, царство Божие.

Теперь мы рассмотрим более подробно мировое значение наиболее важных страстей, тогда для нас станут ясны психологические основания монашества, то, что заставляет человека оставлять мир и бежать в пустыни и монастыри. Самой лютой из всех страстей является гордость. Это злейший враг заповеди Христовой о любви к ближнему, страсть, из которой вырастает по меньшей мере половина всего мирового зла. В основе её лежит переоценка человеком своей собственной личности. Будучи немощным по уму, не будучи в состоянии обнять ни одной малейшей доли премудрости Божией, только в сём мире сокровенной, на каждом шагу заблуждаясь и отступая от истины даже в сравнительно несложных вопросах (недаром ещё древними сказано: errare humanum est²⁸⁶), человек считает себя умным; ежечасно нарушая нравственный евангельский закон, человек считает себя честным; ежеминутно совершая ложь, человек считает себя правдивым. В результате такого самообмана, самообольщения является самолюбие – корень всех зол. Много вырастает из этого корня самых неприглядных ветвей. Главнейшие же из них суть следующие: обидчивость, осуждение, презрение, злоба; в области же мысли – суемудрие. Противоположной гордости добродетелью является смирение или смиренномудрие, – источник всего истинно разумного и доброго. Вот черты, характеризующие эту добродетель: гордость обижается, смирение прощает и никогда не обижается, гордость осуждает, смирение всякого любит, гордость досадует, недовольствует, смирение за всё благодарит, ибо всё от Господа, гордость суемудрствует, смирение верит, гордость во всём полагается на свои силы, вследствие чего постоянно падает и заблуждается, смирение, не отвергая собственной инициативы, во всём полагается на помощь Божию, гордость нервничает, смирение благодушествует. Так учат нас св. отцы, но не так думает большинство современного, так называемого интеллигентного, общества.

Это большинство не имеет ясного и правильного понятия даже о том, что разумеется под словом „страсть“. О том же, как страсти развиваются в человеке, откуда происходят, как постепенно помрачают разум человеческий и порабощают всё его существо, о том, какие они влекут за собой последствия и при помощи каких орудий вести борьбу с ними и как от них избавиться, победить их – об этом большинство, наверное, не имеет равно никакого понятия. А между тем это учение о страстях, столь подробно и ясно разработанное в творениях св. отцов, гораздо важнее для жизни, чем все те науки, которые мы изучаем в школе и которыми большинство интересуется в жизни. Не интересуясь этим учением, не будучи знаком с этим вопросом, человек отучается смотреть в свою душу, анализировать самого себя; он имеет самое неверное понятие о самом себе, о своём внутреннем, не говорящем, но действующем „я“ и в этом неведении, помрачении нередко остаётся всю жизнь. Мало того, самые лютые страсти – главнейшие источники всего существующего зла, многими современными людьми считаются не злом, а добродетелями. Напр., гордость, а в особенности её исчадия – то, что называют у нас самолюбием, обидчивость и страсть к осуждению ближнего. Помилуйте... человек без самолюбия, да это тряпка, – это такой человек, с которым ни один „порядочный“ человек не должен быть даже знаком... не должен подавать руки... Или вот обидел вас кто-нибудь, дурно сказал о вас или причинил вам какое-либо более существенное зло – разве можно после этого быть в прежних отношениях с этим человеком, разве можно это ему простить, по свойственной каждому немощи и окаянству человеческому; разве можно его любить наравне с друзьями своими или просто как прежде? Это, скажут, неестественно, противно природе человеческой... Какое ужасное смешение истинной природы человеческой, истинных потребностей человеческого духа с её греховным, чуждым и тяжким для духа человеческого, состоянием. Об осуждении ближнего, которое также далеко не всеми считается великим злом, а невинным развлечением, – скажу словами Варшавского архиепископа Иеронима: „пересуды и толки о ближних – самый занимательный живой предмет наших бесед; осуждение брата сделалось потребностью нашего времени: как хлеб не вкусен без соли, так не привлекательны речи и разговоры, не приправленные пересудами, новостями, сплетнями“...

А между тем в действительности всё это составляет основную причину и источник вражды человеческой со всеми проистекающими из неё преступлениями, несчастиями и бедами. Вся вражда человеческая и половина несчастий и преступлений исчезла бы с лица земли, если бы человек, вместо того, чтобы оскорбиться – простил. Обидчивость, которая всегда заключает в себе известную долю непрощения, хуже самой обиды, так как:

1) если не обидеться (а простить), то самая обида превращается в холостой выстрел, рассеивающийся по воздуху и не причиняющий никому вреда.

2) Зло начинается с того момента, как человек обиженный обидится, так что семя, из которого вырастает недоброжелательство, месть, делание гадостей ближнему до преступлений включительно, т. е. половина мирового зла, есть не обида, а обидчивость.

3) Часто обидевшийся говорит: „зачем мстить, я мстить не буду“; лукавая речь сия, а главное обидчивость всегда касается двоих; ты не будешь, а тот, на которого ты обиделся, может, на тебя глядя, обидеться в свою очередь и начать злословить, не доброжелательствовать и мстить; из твоей якобы невинной обидчивости вырастает, таким образом, часто (так сказать рикошетом) грех и зло.

4) Обида часто происходит от гневливости, обидчивость же есть всегда чадо гордости – самой горшей из всех страстей. Поэтому всепрощение поставлено Иисусом Христом непременным условием, без соблюдения которого мы не можем надеяться на милость Божию и Его прощение. Бог прощает нам наши грехи, „якоже и мы оставляем должником нашим“. „Аще вы не прощаете согрешений их, и Отец ваш небесный не отпустит вам согрешений ваших“. Каждый человек, живущий духовной жизнью, следящий за ощущениями своей души, знает, что это – истина непреложная. Как радуется душа, когда от всего сердца простит своего врага, – нет ничего сладостнее того ощущения, того настроения, которое душа тогда переживает. Что же мешает нам не осуждать, не оскорбляться, прощать? – Мешает нам лютейшая из всех страстей человеческих – гордость, о которой в современном обществе, привыкшем более изучать внешний мир, чем свою собственную душу, имеется крайне смутное и неправильное понятие. Все понятия подобные, нравственные, мы как-то теперь сузили, идеал истинный со всех сторон урезали, понизили, – только крайние проявления страстей некоторые считают ещё пороком, а обычные, так сказать, средние проявления нами или вовсе не замечаются, или считаются вовсе даже не злом. Вы постоянно можете услыхать от самого обыкновенного человека фразу: „я вовсе не гордый“ и т. п. Поэтому я нахожу здесь уместным и небесполезным привести слова святителя Тихона Задонского – этого русского Златоуста, определяющие понятия о гордости и указывающие признаки, по которым эту страсть можно узнать и в себе и других. Вышеупомянутый святитель указывает следующие признаки, по которым можно распознать гордость в себе и в людях: „гордость гневлива, завистлива, ненавистна, многоречива и высокоречива; высшим не покоряется, равным не уступает, низших презирает; славы, чести, похвалы всячески ищет и сама себя бесстыдно хвалит; высоко превозносит себя и свои дела; какое добро имеет, то приписывает себе, а не Богу или людям; хвалится и тем добром, какого не имеет, недостатки и пороки свои старается тщательно скрыть; не терпит себя в презрении и уничижении; увещаний, обличений и даже советов не принимает, самовольно вмешивается в чужие дела; лишившись сана или чести, или вообще подвергнувшись несчастью, ропщет, негодует и часто даже хулит“, и далее: „Нет ничего труднее гордости, говорит св. Тихон Задонский. В благополучии ли находимся, она с величанием и пышностью, презрением и уничижением ближних наших приседит нам. В злополучие ли попадёмся, через негодование, ропот и хуление оскверняет себя. Терпению-ли, кротости и прочим добродетелям обучатися тщимся. Кичением фарисейским восстаёт на нас. Нигде и никак от неё избавиться не можем, всегда с нами ходит, всегда хощет господствовать и владети нами. И лучше её узнаем на ближних наших, нежели на себе. Прочие пороки, как то: пьянство, блуд, воровство и прочая видим, ибо часто ради них жалеем и стыдимся, но гордости не видим. Кто бы когда себя признал от сердца гордым? ещё не случалось этого видеть. Многие себя называют грешниками, но от других называтися не терпят... От сего показуется, что языком только называют себя грешниками, а не сердцем, что мало от кого познаётся пре-мерзкий грех гордости, яко глубоко в сердце сокровен есть. Начало гордости есть незнание себя самого. Сие незнание ослепляет человека и так человек гордится. О, когда бы человек познал себя самого, познал бы свою нищету и окаянство, никогда бы не гордился! Но тем паче окаяннейший человек есть, что не видит и не познаёт бедности и окаянства своего“. Из только что приведённых слов святителя Тихона видно и то, где нужно искать действительного оружия против страсти гордости во всех её видах и проявлениях, именно в познании самого себя, своего ничтожества и окаянства греховного. Когда познаешь самого себя, прочувствуешь свою немощность и окаянство, тогда, если кто оскорбит тебя, не обидишься, так как за правду нечего бы обижаться; с другой стороны, если в ком другом заметишь достойное осуждения, не осудишь и не обидишь его, так как будешь помнить, что между ним и тобой разница самое большее количественная, а не качественная. Это сознание само собой приведёт к христианскому смирению, без которого все наши мечты не только о Царстве Божием на земле, но просто о мало-мальски счастливой жизни на сей земле будут тщетны.

Теперь рассмотрим вторую страсть, имеющую громадное и личное, и общественное значение – плотоугодие, куда относятся чревоугодие и другого рода излишние попечения о плоти – роскошь, мода и т. п. Эта страсть так сроднилась с современным обществом, что мы вовсе её не замечаем, – вовсе не считаем её злом, наоборот, часто гордимся ею и даже часто стыдимся, если не можем почему-либо её удовлетворить; а между тем это есть ужасный идол Молох, в жертву которому приносятся и здоровье, и труд, и силы, и деньги, и совесть, и честь, Молох, поглощающий тысячи человеческих жертв. Недавно случилось мне в обеденное время зайти к одному моему знакомому. На обеденном столе, накрытом белоснежной скатертью, с салфеточками, вилочками, тарелочками, стояло несколько бутылок с вином, несколько закусок. Сперва поели мясного супа с пирожками, потом подали жареное мясо с каким-то соусом, потом пирожное – крем из сливок. Против меня сидела ещё молодая хозяйка в изящном капоте из дорогой шерстяной материи, с завитыми пуклями на лбу, с браслетой, по-видимому, золотой на правой руке, пальцы которой были украшены несколькими кольцами. Прислуживала за столом молодая деревенская девушка, совсем ещё простая, всего год как пришедшая из деревни, но уже успевшая устроить себе городскую причёску и приколоть розовый бантик к волосам. После обеда, продолжавшегося около часа, все перешли в гостиную и развалились на мягких удобных креслах в ожидании чая. Поговорили сначала о г же А., потом перешли к г-ну Б., затем сострили по поводу странностей г-жи В., а потом сразу перескочили к разговору на общие темы и на сей раз разговор зашёл как раз о вегетарианстве, а потом и вообще о плотоугодии. „Я совершенно не могу понять, гремел один из собеседников, зачем я, проработавший чуть не целый день за конторским столом, буду отказывать ещё себе в вкусном обеде и в том, чтобы одеваться и вообще жить так, как мне правится, не трогая, конечно, других, – добавил он альтруистическую фразу после короткой паузы“. Да в том-то и дело, что нельзя жить не трогая других, каждый ваш поступок непременно так или иначе связан с жизнью всего окружающего вас общества: – если вы делаете добро, хотя бы в личной жизни, совершенствуя себя в каком-либо отношении, оно непременно так или иначе касается жизни других, улучшая её, принося непременно пользу, сознавая вокруг себя тоже добро; теперь, и наоборот, если вы делаете зло, т. е. нарушаете известное нравственное правило или попираете каким бы то ни было способом истину – хотя бы и в частной личной жизни, оно непременно так или иначе отражается на окружающих, порождая тоже непременно зло, разливаясь подобно зловонному, грязному потоку, и только немощность наша, душевная близорукость мешает нам это видеть. Зачем я буду отказывать себе в роскошной жизни? Да хотя бы ради той деревенской Маши; вот теперь она приколола ещё один только розовый бантик к своим причёсанным по-новомодному волосам. Пройдёт год и эта ещё пока хорошая, способная к серьёзной трудовой жизни, присмотревшись и увлекшись нашей праздной весёлой жизнью, нашими вкусными обедами, нашим мягким спаньём, нашими нарядами и украшениями тела, начнёт мечтать о модной жакетке, о корсете, о шерстяных, сшитых по модному, платьях и стараться во что бы то ни стало осуществить свои мечты. Вслед за тем, прежде доставлявший наслаждение крестьянский труд начнёт ей казаться трудным и непривлекательным, таким, от которого болит спина, расстраивается здоровье и портится красота; а там и братья – крестьяне, лапотники, прежде милые, любимые, начнут казаться грубыми, недостойными, которых надо стыдиться и всячески избегать. Словом, в 2–3 года легко может произойти, что, под влиянием соблазна нашей городской жизнью, хорошая, трудолюбивая крестьянка – Маша обратится в городскую, любящую праздность, наряды и всю прочую пустоту нашей жизни девушку, может произойти переход её с узкого, но зато ведущего к добру, трудового, честного пути на широкий путь праздности и порока, ведущего ко всякому злу и часто даже к полной нравственной погибели. И кто сочтёт, сколько подобных лиц совращается под влиянием соблазна нашей жизнью и погибает безвременно и безвозвратно. Через подобных Маш, Даш и т. п., а отчасти непосредственно, соблазн этот заносится в деревню; и здесь, отражаясь крайне неблагоприятно на душе крестьянина, не более благоприятно отражается на скромном крестьянском бюджете, и ведёт к страшному обеднению населения со всеми его ужасными последствиями – самодельные лапти заменяются сапогами со скрипом, древняя, прочная и дешёвая самотканная рубаха заменяется кумачной, а потом и шерстяной; появляются на сцену прежде считавшиеся излишним пиджаки, суконные поддёвки, а в подгородных селениях и лисьи шубы и даже крахмальные рубашки; женский костюм ещё более осложняется и приближается к тому дорогому и неудобному, который носят в городах; понятное дело, что на всё это тратится масса денег совершенно бесполезно, непроизводительно, а другие нужды – важные, усовершенствование хозяйства и т. п. остаются непокрытыми; в конце концов прежде богатое, богобоязненное село превращается в бедное, не имеющее никаких запасов и сбережений, щеголяющее одними красивыми костюмами да своенравием. Да и на нашем, более солидном, бюджете это плотоугодие, эта погоня за внешним комфортом отражается очень печально: человек, получающий 1.200 рублей в год, считает себя бедным, не имеет не только никаких сбережений, но еле-еле сводит концы с концами; получающие 2.500–3.000 руб. в год тоже часто всё целиком приносят в жертву этому всепоглощающему, ненасытному Молоху и, умирая; оставляют часто семью без всяких средств к жизни. Всё прожито на тряпки да на украшения, всё оставлено в гастрономических, мебельных, парфюмерных да модных магазинах. Понятно, что при таких условиях на благотворение, на милосердие, на добрые дела приходится или ничего не откладывать, или откладывать слишком мало. Рад бы благотворить, да самому не хватает, говорил мне один знакомый, получающий около 3.000 р. в год. Ради чего же приносятся такие крупные жертвы, что даёт нам взамен этих жертв ненасытный Молох-плотоугодие? Здоровье? Но ведь всегда считалось, что роскошное питание скорее расстраивает здоровье, чем укрепляет его; в среде лиц, роскошно живущих, вы много встретите тучных, пухлых, краснощёких, но разве это здоровье? а истинно здоровых найдёте очень мало. В первой главе мы подробно разобрали этот вопрос и доказали, что усиленное питание портит нормальный состав крови и через это подготовляет почву для развития множества болезней, от которых преждевременно умирает большинство хорошо живших и усиленно питавшихся; обильное введение белка наводняет кровь вредными продуктами неполного окисления азота и ведёт к развитию так называемого артритизма или подагрического худокровия, а избыток крахмалистых веществ и жиров при условии обильного белкового питания отлагается в виде жира и ведёт к ожирению внутренних органов со всеми его последствиями. Таким образом на них сбылись слова пророка Давида: „Да будет трапеза их сетью, тенётами, и петлёю в возмездие им. Да помрачатся глаза их, чтобы не видеть; и хребет их да будет согбен навсегда“ (Пс.68:23,24).

О вреде для здоровья модных костюмов – корсетов, затяжек и проч. слишком много говорилось, чтобы здесь ещё об этом распространяться. Если не получаем мы от Молоха здоровья, то, может быть, получаем наслаждение. О, да! это вы от многих услышите. Но ведь, неужели достойно человека наслаждаться поросёнком с кашей, – ведь каждого духовного человека от такого наслаждения покоробит. Во всяком случае это наслаждение очень уж низкого порядка, да и вообще пища дана не для наслаждения, а для поддержания жизни и здоровья. Тут невольно приходится вспомнить слова поэта: „пробудись, есть ещё наслажденье“! Наслаждение в сознании, в созидании своей духовной силы и нравственной чистоты; но если относительно наслаждения пищей многие согласятся со мной, то, знаю наверное, очень немногие согласятся относительно наслаждения красотой; теперь даже философы появились, которые проповедуют культ физической красоты; всё в природе должно совершенствоваться и прогрессировать, в том числе и физическая красота, красота тела, красота форм. Философия эта отчасти связана с именем Ницше, и так как не идёт в разрез с греховными наклонностями человеческими, с его телесными, зоологическими привычками, а напротив, узаконяет, заступается за них, то, конечно, нашла себе массу сторонников и последователей – из писателей – даже некоторые готовы воскресить древний культ Диониса. Христианство тоже не отрицает красоты, не отрицает и наслаждения, но заставляет искать их совсем в другом; эту красоту и это наслаждение оно считает недостойными этого названия, а противопоставляет им другую истинную красоту. Но послушаем лучше, как говорит об этом наш мыслитель Вл. Соловьев:

„Смысл жизни в силе и красоте, пусть так; но как бы мы ни отдавались их эстетическому культу, мы не найдём в нём не только защиты, но даже ни малейшего указания на возможность какой-либо защиты против того общего и неизбежного факта, который внутренне упраздняет эту мнимую божественность силы и красоты, их мнимую самостоятельность и безусловность – разумею тот факт, что конец здешней всякой силы есть бессилие и конец всякой здешней красоты есть безобразие... Разве сила бессильная перед смертью есть в самом деле сила? Разве разлагающийся труп есть красота? Древний представитель силы и красоты Александр Македонский умер и истлел не иначе, как самая бессильная и безобразная тварь, а новейший поклонник силы и красоты заживо превратился в умственный труп.

Культ натуральной силы и красоты не есть прямая противоположность христианства и упраздняется он не этой религией, а сам собой, своей очевидной несостоятельностью. Христианство вовсе не отрицает силы и красоты, оно только не согласно успокоиться на силе умирающего больного и на красоте разлагающегося трупа. Вражды или презрения к силе, величию и красоте, как таким, христианство никогда не внушало и все христианские души, как и первые из них, радовались только тому, что им открылся бесконечный источник всего истинно сильного и прекрасного, спасающий от рабства мнимой силе и мнимому величию немощных и безобразных стихий мира „Величит душа моя Господа и возрадовася дух мой о Бозе, Спасе моем... яко сотвори мне величие сильный и свято имя Его... Сотвори державу мышцей Своею, расточи гордые мыслью сердца их... Низложи сильные со престол и вознесе смиренные, алчущие исполни благ и богатящиеся отпусти тщы“. Очевидно, здесь презрение лишь к мнимой, ложной силе и богатству, и ясно также, что для тех смиренных, которые должны быть вознесены после низложения сильных со престол, смирение не есть безусловный идеал или окончательная цель, а только необходимый и правый путь к недоступным для гордых высотам. Сила и красота божественны только не сами по себе: есть Божество сильное и прекрасное, которого сила не ослабевает, и красота не умирает, потому что у Него и сила и красота нераздельны с добром. Никто не покланяется бессилию и безобразию; но одни признают силу и красоту, обусловленные добром, вечно пребывающие и действительно освобождающие своих носителей и поклонников от власти смерти и тления, а другие возвеличивают силу и красоту отвлечённо взятые и призрачные. Если первое учение ждёт своей окончательной победы только в будущем, то второму от этого не легче: оно уже побеждено, побеждено всегда, оно умирает с каждым покойником и погребено на всех кладбищах“. Так говорит наш философ, а вот как выразился 1500 лет тому назад другой великий человек и мыслитель Иоанн Златоуст, когда ещё он не был священником, а светским человеком, известным адвокатом и учителем красноречия; когда некоторые из родственников его отца советовали ему приобрести экипаж, приличный его состоянию, он возразил: я не хочу подчиняться условиям света, которых не разделяю; могу обойтись без этих излишеств, не люблю ни блеска, ни роскоши, которую не может одобрить ни разум, ни учение боговдохновенных писателей, ни слово Божие, которое говорит: „всяк возносяйся смирится, а смиряяйся вознесется“... То же слово Божие устами апостола Петра говорит: „Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом“. А устами апостола Павла так: „Желаю, чтобы также и жёны, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя ни плетением волос, ни золотом, ни жемчугом, ни многоценной одеждой, но добрыми делами, как прилично жёнам, посвящающим себя благочестию“. Если по отношению к своему чреву человек руководствуется ещё своим вкусом и своими привычками, то по отношению костюма – одежды он является рабом существующей моды, которой охотно приносит в жертву и свои вкусы и привычки. Где-нибудь там далеко, в Париже, какая-нибудь мадам Анет, которой нужно обратить на себя внимание, придумывает какой-нибудь особый костюм, особенного покроя платье, шляпу, пальто и т. п., или какой-нибудь нечестивец в роде Генриха IV или Буланже бреет себе голову и остригает вострым клином волосы на бороде – находятся подражатели, а потом мало-помалу создаётся так называемая мода – данное безобразие узаконяется и немощное большинство не смеет переступить этого требования моды и начинает всячески себя безобразить, лишь бы только не отстать от инициаторов. Здесь мы сталкиваемся с новой страстью, имеющей генетическую связь с тщеславием – человеко-боязнью. О, это ужасная, крайне заразительная и сильная страсть! Это жестокий деспот, управляющий всей жизнью человеческой, как ему вздумается. Эта страсть мешает нам в церкви молиться как следует, мешает нам исповедовать Господа, одевает нас в заморские шутовские костюмы, потешается над нами, заставляет нас молчать и таить в сердце наши лучшие думы и чувства, заставляет трепетать нас перед каким-нибудь жалким невежественным борзописцем и делает нас в конце концов полными рабами общественной пошлости и глупости.

Ею широко пользуются враги Христовы, а мы молчим, боимся выступить в защиту паки распинаемому, и паки поругаемому Христу; немощное же большинство, видя, что мы молчим, присоединяется к тем, кто красиво говорит. В теснейшей, отчасти причинной связи с плотоугодием, находится другая лютая страсть, имеющая серьёзнейшее и личное и общественное значение – это греховная плотская любовь. Страсть эта поистине владычествует над современным человечеством. Сколько сил, сколько жизней преждевременно и безвозвратно поглощено ею! Сколько несчастий, сколько преступлений самых разнообразных имеют в основе своей эту страсть! Сколько убийств происходит ради этой страсти и притом убийств самых гнусных, не ради голода и нищеты, а ради жажды плотских наслаждений, не равных по силе способных к защите людей, а беззащитных младенцев, только что родившихся на свет или ещё более внутриутробных, не родившихся; убийств, совершаемых не преступниками, не людьми, составляющими подонки и отбросы общества, а часто лицами, занимающими известное положение в обществе, людьми интеллигентными. Эта страсть столь часто является причиной различного рода преступлений, что французские криминалисты выработали особый девиз „cherchè la femme“ (ищи женщину), которым и руководствуются во всех тёмных и запутанных случаях из своей практики. Несмотря на всё это, замечательно снисходительное терпимое отношение к людям, одержимым и не желающим совсем бороться с этой страстью, существует в современном обществе. В то время, как люди, нарушающие рядом стоящие с седьмой заповеди – воры и убийцы – строго караются и законом и общественным мнением, – блудники, похищающие часто самые драгоценные сокровища своих ближних, убивающие не только тело, но и душу человеческую, не только не несут кары закона, но и не наказываются общественным презрением, наоборот, везде бывают приняты, занимают различного рода общественные должности и пользуются часто уважением в обществе. Ещё менее оценивается по достоинству и обращает на себя общественное внимание всё то, чем возбуждается вышеупомянутая страсть. Вкусная, сытная, возбуждающая нервную систему, пища, празднословие и сквернословие, разговоры и анекдоты на „пикантные“ темы, балы, маскарады, оперетка, балет, чтение соблазнительных романов, развлечения в милом женском обществе – всё это пользуется полным правом гражданства и даже давно существующая, но недавно наименованная модным словцом, игра в флирт, считается не более, как самым невинным развлечением. Благодаря такому настроению общественного мнения страсть эта всё более и более широкой волной разливается во все стороны, захватывая не только взрослое население городов и деревень, но и юношей, детей и стариков.

Заканчивая этим о плотоугодии и связанных с ним страстях, я считаю нужным ещё раз напомнить, что угождая чреву и наряжая своё тело, мы, губя самих себя, ещё участвуем в великом соблазне, совращающем тысячи людей каждогодно с истинного пути труда и воздержания на погибельный путь праздности и порока; первыми жертвами этого соблазна являются дети наши, которые с самых малых лет усваивают себе наши вредные и скверные привычки, превращая их потом уже в непреодолимые потребности, а затем и меньшая братия наша, легко идущая по немощи своей на всякий соблазн. Этим путём входит зло в мир – через соблазны и погибнет мир. „Горе миру от соблазн“, сказал Христос: „надобно прийти соблазнам, но горе тому человеку, через которого соблазн приходит“ и далее: „кто соблазнит одного ив малых сих, верующих в Меня; тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в пучине морской“ (Мф.18:6–7). Туже самую мысль Спаситель повторяет устами Марка, Мк.9:42 и через Евангелиста Луку, Лк.17:1,2. Те же мысли встречаем мы в посланиях ап. Павла. В них он советует воздерживаться даже от таких вещей, которые сами по себе не составляют зла, но которые в руках немощного брата могут повести ко злу. Так в послании к Коринф. он говорит: „не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего“ (1Кор.8:13). А в послании к Римлянам выражается так: „лучше не есть мяса, не пить вина и не делать ничего такого, от чего брат твой претыкается, или соблазняется, или изнемогает“ (Рим.14:21). „Входите тесными вратами, потому что широкие врата и пространный путь ведут в погибель, и многие идут ими“, говорит Христос (Мф.7:13).

Слыхал я возражение, что де не мало порфироносных особ на лоне Авраама, в царствии небесном. Конечно, теперь путь туда всем открыт. Первым Спаситель ввёл туда разбойника, распятого с ним на кресте за великие злодеяния. Не мало там блудниц и блудников; есть и воры, и убийцы; и богохульники. Нет такого греха, при покаянии который превысил бы милосердие Божие. Истинное покаяние, непременным условием которого ставится искреннее сокрушение о грехах и твёрдое намерение никогда больше не повторять их, все очищает. И плотоугодие и соблазн может простить нам Господь через покаяние. Простит, но, наверное, уж никого и никогда не похвалит за это.

Чтобы не утомить вашего внимания, скажу только кратко ещё о двух важных страстях, столь сильно влияющих на всю нашу жизнь, что умолчать о них совсем не нахожу возможным. Я говорю о тщеславии и сребролюбии.

Тщеславие есть искание славы человеческой паче славы Божией. Свойства первой страсти – тщеславия – св. отцы изображают, сравнивая её с луком и чесноком, которые по снятии одного покрова оказываются опять покрытыми другим таким-же.

Подвижник 5-го века, Кассиан римлянин, так характеризует эту страсть: „Прочие страсти просты и однообразны, а эта многочастна и многообразна и отовсюду и со всех сторон встречает воина Христова и когда он ещё борется и когда уже является победителем. Ибо она покушается уязвить воина Христова и одеждой, и статностью, и походкой, и голосом, и работой, и бдениями, и постами, и молитвой, и уединением, и чтением, и познаниями, и молчаливостью, и повиновением, и смирением, и благодушием и как некий опаснейший камень подводный, покрытый вздымающимися волнами, в то время как не опасаются, причиняет внезапно бедственное кораблекрушение плывущим при благоприятном ветре“ (Добротолюбие т. II, стр. 74). Отсюда следует, что страсть эта вмешивается почти во все наши поступки, является главной матерью лжи и обращает многие наши, по-видимому, добрые дела в „мерзость пред Господом“. Она часто подделывается под христианскую любовь, но отличить их очень нетрудно: любовь по слову апостола долготерпит, тщеславие же по большей части недостаточно терпеливо: попробуйте творящему дела любви из тщеславия докучать своими нуждами, и вы скоро почувствуете, что вас начинают обдавать холодом, а потом, пожалуй, не велят вовсе принимать или просто в шею вытолкают. В современной семье и школе часто теперь нарочно развивают эту страсть в детях, думая на ней создать нечто доброе. Уподобляются эти родители и педагоги тому Евангельскому „мужу неразумну“, который хотел построить храмину свою на песке. Не собирают с терновника виноград и с репейника – смоквы!

Ещё менее позволю себе говорить о сребролюбии, пагубные последствия которого и личные и общественные всем более или менее известны. „Корень всех зол есть сребролюбие“, говорит апостол Павел в послании к Тимофею (1Тим.6:10). „Любостяжатель есть идолослужитель, не имеющий наследия в Царстве Божием“ (Еф.5:5). Горе вам богатые, ибо вы уже получили утешение ваше. Горе вам, насыщенные, ибо взалчете (Лк.24:25), говорит Христос. Удобнее верблюду сквозь игольные уши пройти, нежели богатому в Царствие Божие внити (Лк.18:25). Этим мы и покончим рассмотрение страстей человеческих.

Резюмируя вышеизложенное, мы можем сказать, что существует на земле двоякого рода зло. Первое „толстое“, резко бросающееся в глаза, куда относятся: пьянство, разврат, босячество, воровство и т. п., второе „тонкое“, куда относятся: неверие, гордость, плотоугодие и т. п. Это зло столь тонко, что часто человек, весь оплетшись им, в то же время его совершенно не замечает; считает себя борцом за истину и добро, просветителем „во тьме сидящих“, тогда как на самом деле он является сеятелем самых зловредных и пагубных страстей.

Я не берусь точно определить, которое из этих двух зол имеет большее значение в происхождении общемирового зла. Несомненно лишь то, что первое зло, которое мы назвали „толстым“, часто находится в непосредственной причинной связи со вторым „тонким“, рождаясь или от неверия, или от гордости, или от чрезмерного увлечения так называемыми „земными благами“.

Вот потому-то Христос, в доме Симона прокажённого, презренную блудницу, омывшую однако Ему ноги своими слезами, поставил выше, нежели всеми уважаемого, богатого и гордого фарисея, призвавшего Христа в свой дом и не исполнившего по отношению к Нему самых элементарных требований древне-иудейского гостеприимства.

Некоторые говорили мне, что они совсем не желают стремиться к бесстрастию; по их мнению, достичь бесстрастия – это значит превратиться из человека в какого-то бездушного манекена.

Не бойтесь! Премудрый Творец вложил следующий закон духовной жизни в природу человека: взамен каждой страсти вырастает соответствующая противоположная ей добродетель, которая не есть нечто мертвенное, но наоборот – сила активная, действующая, а главное, по мере очищения души от страстей, в ней всё сильнее и сильнее выступает образ Божий и разгорается истинная христианская любовь, которая по слову апостола есть „совокупность совершенства“, и в которой так нуждается современное, не желающее бороться со страстями, человечество.

Как же относится ко всему этому большинство или что то же – обыкновенный в мире живущий человек? Сознаёт ли он всю мерзость „страстного сего жития“ нашего; понимает ли всё зло, отсюда происходящее, борется ли с этими внутренними врагами нашими, чувствует ли всю глубину своей немощи и окаянства духовного, плачет ли о своей греховности? Нет. Наоборот, большинство считает себя людьми хорошими, или по меньшей мере порядочными; думают, что ведут жизнь добрую, приносящую одну только пользу ближнему, и при малейшем даже намёке на то, что жизнь их в сущности есть злая жизнь, готовы обидеться на вас и даже вознегодовать. Как же это? Каким же образом поддерживается это великое и ужасное заблуждение? поддерживается оно при помощи лжи, которая, имея своим родоначальником, по слову Божию, самого диавола (ибо сказано, что он ложь есть и отец лжи), опутывает крепкими узами и держит в них весь мир и в частности каждого человека, – лжи, ясное сознавание которой заставило чуткого сердцем пророка – псалмопевца Давида воскликнуть: „всяк человек ложь“ (Пс.115:2).

Лукавая воля призывает на помощь послушный разум, который начинает путём софизмов обелять наши поступки, подыскивая им – в сущности злым, эгоистическим – неверные, но благовидные объяснения; а неугомонная совесть „общими усилиями“ принуждается сначала молчать, потом постепенно всё более и более усыпляется, а иногда наконец и вовсе сжигается.

Я не буду здесь распространяться о простой, сознательной лжи, куда относятся простой обман, лесть явная – сознательная, и такая же клевета, которые весьма сильно распространены в человеческом обществе, но поговорю о другой лжи более тонкой, внутренней, обычно не сознаваемой, но однако легко открываемой, при внимательном рассматривании „сокровенного“ души, при анализе своего внутреннего „я“. Эта ложь ещё более первой распространена, встречается на каждом шагу, причастна почти каждому человеку в большей или меньшей степени и проявляется в столь различных формах, что перечислить их нет никакой возможности. Вот поддельная дружба, не по симпатии, не по внутреннему влечению, а по расчёту, избирающая кто посильнее, вот продажная любовь, избирающая того, кто побогаче да познатнее, вот тщательно поддерживаемое знакомство с „нужным“ человеком, вот один из „друзей“ благодетелей рода человеческого, провозглашающий принцип „облегчить страждущего“, этой фразой заканчивает свои доклады в учёных обществах, но посмотрите, сравните, его отношения к богатым, не страждущим, и к бедным, часто действительно жестоко страждущим, там в его кабинете, и вы увидите громадную разницу – совсем другой тон, другое внимание, другое выражение лица, и вы поймёте, что этот человек лжёт, что на дне его души тьма, а не свет, он не считает себя сребролюбивым, опять таки потому только, что не любит заглядывать в свою душу, называя это занятие презрительным именем „неврастенического копания в своей душе“; но если бы он не пренебрегал этим, если бы полюбил анализировать своего внутреннего человека, который управляет собственно нашими поступками, то он легко подметил бы, что далеко не одинаковые чувства возникают в его душе, когда он отдаёт и когда получает и что дни наиболее радостного его настроения, наиболее весёлого расположения духа в общем совпадают с днями наибольшего заработка, наибольшего приобщения его капитала. Другие, более тонкие проявления этой внутренней лжи прекрасно описаны в „Уроках о покаянии“ Ефрема Сирина, вначале простого страстного мирского человека, а потом великого подвижника и знатока человеческого сердца. „Увы мне! взывает он, в каком я стыде... Сокровенное моё не таково, как видимое. Подлинно, у меня только образ благочестия, а не сила его. С каким лицом прииду к Господу Богу, Который знает сокровенности сердца моего? Ожестело сердце моё, изменился рассудок мой, омрачился ум мой. Нет у меня чистого покаяния, нет слёз во время молитвы, хотя и воздыхаю я и бью в перси – это жилище страстей. Какой стыд обымет душу мою, когда осуждённым увидят меня говорящие теперь, что я неукоризнен. Оставив духовное, покорился я страстям. Учиться не хочу, а учить рад, подчиняться не хочу, а подчинять себе люблю; трудиться не хочу, а других утруждать охоч; не хочу оказывать чести, а чтимым быть желаю; упрёков не терплю, а упрекать люблю, не хочу, чтобы меня унижали, а уничижать люблю; мудр я на то, чтоб давать советы, а не на то, чтобы исполнять их самому; что делать должно, то говорю, а чего не должно говорить, то делаю, и далее: и ныне ещё после долгих лет самоисправления много во мне нечистых помыслов, – зависти, зложелательства, самоугодия, чревоугодия, гневливости, тщеславия, любоимания. Сам в себе я ничто, а считаю себя за нечто; принадлежу к числу худых людей, а домогаюсь приобрести себе славу святости; живу во грехах, а хочу, чтоб почитали меня праведным. Сам лжец, а на лжецов досадую; оскверняюсь мыслью, а произношу приговор на блудников; осуждаю воров, а делаю обиды бедным... перед женщинами хочу казаться любезным, перед богатыми – благочестивым. Если оскорблён – мщу; обличаемый – изъявляю негодование; не видя лести, гневаюсь; высших презираю, но в лицо им лицемерю: не хочу отдать чести достойному, а сам, будучи недостоин, требую себе почестей. Не стану описывать ежедневно занимающих меня мыслей, забот о суетности, нерадении о молитве, страсти к пересудам. Не стану описывать хождения в церковь по одному заведённому порядку и умышленных при сём замедлений, выисканных встреч, лицемерных бесед с благочестивыми женщинами, ненасытность в принятии даров, ласкательство для получения большего. Такова моя жизнь, таковы недостатки мои. Быть может, скажет кто, важное ли дело помыслы?.. На что скажу вам: и очень важное“... (Добротол. т. II, стр. 370–371). Вот в каком неприглядном виде представляется душа человеческая перед просвещёнными душевными очами человека, стремящегося жить высокой духовной жизнью, старающегося не скрывать свою греховность, а наоборот, уяснить её себе с тем, чтобы потом по возможности исправиться, усовершенствоваться. Не так поступает обыкновенный страстный человек.

Чтобы легче держать совесть в усыплении и не чувствовать своего окаянства душевного, обыкновенный страстный человек придумал много весьма лукавых средств. Прежде всего он выдумал этикет, т. е. ряд правил внешнего поведения, соблюдая которые, можно, будучи очень плохим человеком, казаться человеком весьма порядочным и даже хорошим. Тут есть на всё правила; не только на то, что надо делать, чтобы казаться благовоспитанным и любезным, но и на то, чтобы казаться братолюбивым, щедрым, милостивым, сострадательным и т. п. Понятно, что всё это касается только внешнего человека, который дисциплинируется, внутренний же человек часто ещё глубже засыпает, в чём легко бывает иногда убедиться, стоит только посмотреть на этого „благонравного“ человека в домашней обстановке или в других условиях, где не требуется соблюдать этикета.

„Умякнуша словеса их паче елея и та суть стрелы“, говорит псалмопевец Давид. Иногда силой обстоятельств также приподымается завеса над общественной нравственностью и часто ужасает нас тем, что скрывается за этикетом.

Вторым подобным же средством, успокаивающим совесть, является понижение идеала. Ослеплённый страстями разум человеческий начинает считать за порок только крайние проявления той или другой страсти, обычные-же, так сказать, средние их проявления, не будучи в состоянии или не желая понять (или не замечая) их громадного значения в происхождении мирового зла, не только не считает большим пороком, но часто даже превращает в добродетель; так, напр., обычные проявления самой главной и вредной страсти – гордости называет более мягким именем – самолюбием и считает его атрибутом каждого порядочного человека; точно также и относительно прочих страстей. Тоже самое мы видим и по отношению к заповедям. Если мы откроем православный катехизис, то увидим, сколь широко и возвышенно учение св. Церкви о заповедях; возьмём для примера хотя бы восьмую заповедь „не укради“. В отделе об этой заповеди мы читаем, что этой заповедью запрещается, кроме грабительства, воровства, обмана и мздоимства, ещё „тунеядство, когда получают жалованье за должность или плату за дело, но должности и дела не исполняют и таким образом крадут и жалованье или плату, и пользу, которую могли бы трудом принести обществу или тому, для кого надлежало работать“; далее: „духовное святотатство, когда одни предлагают, а другие восхищают священные должности не по достоинству, но по видам корыстным“; далее – предписывается этой заповедью милосердие к бедным. Вопр. Неужели немилосердный к бедным грешит против восьмой заповеди? Отв. Точно так, если он имеет, чем помогать им. Ибо всё, что мы имеем, принадлежит собственно Богу, и избыток даётся нам от провидения Божия для вспоможения бедным, а потому, если не уделяем им от избытка нашего, то через сие похищаем или утаиваем собственность их и дар Божий.

Точно также и относительно шестой заповеди „не убий“. Св. Церковь учит, что кроме непосредственного убийства, к сему же преступлению относиться могут следующие и подобные случаи: а) когда кто мог бы избавить ближнего от смерти, но не избавляет, как, напр., если богатый допускает бедного умереть с голода, б) Когда кто превышающими силы тягостями (и жестокими наказаниями) изнуряет подчинённых и тем ускоряет их смерть, в) Когда кто невоздержанием или другими пороками сокращает собственную жизнь. „Далее, запрещается убийство духовное – род духовного убийства есть соблазны, когда кто совращает ближнего в неверие или в беззакония и тем подвергает душу его смерти духовной. Вопр. Нет ли ещё тонких видов убийства? Отв. К сему греху в некоторой степени относятся все дела и слова, противные любви, и неправедно нарушающие спокойствие и безопасность ближнего и, наконец внутренняя ненависть против него, хотя бы она и не обнаруживалась. Повелевается же этой заповедью сколько можно беречь жизнь и благосостояние ближнего: помогать бедным, служить больным, утешать печальных, облегчать состояние несчастных, со всеми обходиться кротко, любовно и назидательно, примиряться с гневающимися, прощать обиды и благотворить врагам“ (Прав. катих. ст. 158–159).

Да, читатели, много теперь среди нас людей враждебно относящихся к учению св. Церкви, но много ли из нас найдётся таких, которые так широко и возвышенно понимали бы свои обязанности по отношению к своим ближним – братьям и сёстрам о Господе?

К упомянутым двум средствам присоединяется ещё и то, что в своём суждении о самих себе мы обыкновенно сравниваем себя не с выше нас стоящими по нравственности и воздержанию людьми, а с отъявленными грешниками, стоящими на самых низших ступенях духовной жизни, и заключаем через это, что мы вовсе не так плохи, а, наоборот, весьма добродетельны и хороши. Вот образчик подобных повседневных суждений: я ем совсем немного, так как, подразумевается, Альфонс Петрович Корчагин ест вдесятеро больше меня; я не вор, так как не подломал ни одного замка или даже так как никто не видел, как я ворую; я не убийца, потому что никому не отрезал голову; я очень добрый, незлобивый человек, со всеми живу в мире и любви, ни на кого не сержусь, ни с кем не ссорюсь... кроме, впрочем, Ив. Ив. да Петра Гаврил. и некоторых других; но ведь эти господа первые стали делать разные гнусные намёки по отношению ко мне, преисполненному всяких добродетелей и т. п. Иногда ложь человеческая пользуется для своего прикрытия даже научными теориями и философскими системами, созданными, конечно, не для этого. Особенно пригодной для этого оказалась философия Ницше. Этот философ, выдумавший „сверхчеловека“, для скорейшего достижения этого вожделенного состояния преподнёс человечеству следующую „истину“ – не люби ближнего, а люби дальнего. Кто не умеет летать, как орёл, того нечего поддерживать. Пусть падает вниз и разбивается о землю, как негодное и тормозящее только прогресс создание (Чиж. Публичная лекция о Ницше). Какая прекрасная ширма для прикрытия душевного убожества. Прежде такого человека назвали бы просто бессердечным, жестоким и наказали бы всеобщим презрением, теперь же он может величаться модным названием „Ницшеанца“ и сойти за передового человека – двигателя прогресса, ведущего людей к „сверхчеловечеству“. Не дай, Господи, дожить до того времени, когда на земле останутся одни только „орлы“ – птицы, хотя и высоко парящие, но очень хищные и кровожадные!

Благодаря перечисленным и многим другим ухищрениям лукавой души человеческой, большинство, утопая в многоразличных грехах до детоубийства включительно, не только не чувствуют в них сокрушения, – этого первого шага к истинному покаянию, но и не сознают вовсе своей греховности, считая, что они ведут жизнь не худую, а добрую; некоторые, даже собираясь идти на исповедь, недоумевают, в чём собственно им каяться, так как „особых“ грехов за ними нет, и в этой лжи, в этом самообольщении многие, по-видимому, совершенно спокойно и весело проводят всю и большую часть здешней земной жизни, очень мало размышляя о будущем. Но... „Бог создал нас для Себя, говорит блаженный Августин, и потому душа наша до тех пор не может успокоиться, пока не успокоится в Нём“. Спокойствие и счастье этих людей не есть истинное спокойствие и счастье, подобное душевному состоянию праведников, а ложное, кажущееся. Только снаружи смех и веселье, а внутри, там в глубине души, слёзы, которые нет-нет, да и проявятся наружу, то „беспричинной“ тоской, то безотчётными слезами, то „неуместными“ воздыханиями... „Какой он стал нервный“, рассуждают окружающие, думая, что этим модным словом всё объяснили и не понимая, что эта тоска, эти слёзы, эти воздыхания – есть вопль наболевшей души, есть выражение томления духа, отданного в рабство плоти с её страстями и похотями, тогда как он должен был бы повелевать ею. Исконный человекоубийца и враг рода человеческого и этого момента в духовной жизни человека не оставил без своего попечения. Кто не сжёг ещё своей совести в пылу гордыни и тщеславия, тот может теперь утопить её в вине или окончательно заглушить в шуме лёгких светских удовольствий. И не мало людей внемлют тут ему и погибают безвозвратно. Многие, но не все. У некоторых в конце концов дух берёт перевес над плотью, душевные очи их просветляются и начинают ясно видеть, а ум ясно сознавать всю мерзость и ложь, которая их окружает, в которой они сами жили, которой наслаждались. О, сколь мерзкими представляются в этот момент все эти, так называемые, „земные блага“, державшие столько времени бедного человека в своих оковах и составлявшие прежде и смысл, и цель жизни и через то чуть-чуть его не погубившие! Как жалок является сам человек, с его умом, вечно заблуждающимся, столько времени не могущим сознать истины, с его волей, не могущей противостоять соблазнам, вечно претыкающейся, вечно сбивающейся с прямого, истинного пути! И как идти на служение ближнему своему, не укрепив своей немощи, не исправив своего окаянства! Как научить других, когда сам ещё не научился различать добро от зла! Как врачевать душевные недуги братьев, когда сам весь с головы до ног „ранами уязвлён“ и более других, может быть, нуждаешься в благодатном исцелении! Как логично, как естественно и последовательно бежать в этот момент от всех этих „земных благ“ – обоюдоострых, оставить „сей мир и суетный, и ложный, с его гордыней тревожной, со всей пустыней его дел“, по выражению одного поэта-монаха из Оптиной пустыни; мир, который „весь во зле лежит“, по слову апостола Иоанна! Как мило и привлекательно является тут уединение – всё равно пустыня-ли, монастырь-ли, или отдельная келья – где легче человеку всецело предаться изучению самого себя и воспитанию своего внутреннего „я“, – познать самого себя, очистить сердце от страстей, – научиться, часто при помощи других более опытных в духовной жизни подвижников, отличать добро от зла и приучить, наконец, при содействии благодати Божией, свою лукавую и непокоривую волю сначала в этих облегчённых условиях, а потом везде и во всём следовать по пути добра, т. е. достичь духовного и нравственного совершенства! Ибо „кто живёт в пустыне и безмолвии, говорит преподобный Антоний Великий, испытавший всё это своим собственным опытом, тот свободен от трёх искушений: от искушения слуха, языка и взора; у него одно только искушение – искушение в сердце“ (Жит. Ант. Вел. Янв. стр. 185).

Вот в чём заключаются психологические основания монашества; они глубоки, коренятся в самой душе человека и представляют законную, вполне естественную реакцию живого духа на повреждённую грехом, воинствующую плоть. Поэтому, монашество должно существовать и будет существовать до тех пор, пока есть на свете хоть одна чуткая душа, пока людская совесть не будет сожжена совершенно во всё сильнее и сильнее разгорающемся пламени страстей человеческих. Если не будет монашеских общежитий – монастырей, то будут отдельные монахи, т. е. уединённики, быть может и не в пустынях, а в мире живущие, но порвавшие все прежние ложные связи с миром, с тем, чтобы установить с ним другие связи – новые, истинные. И только незнание человеком истины, непонимание природы своей, жизнь в самообольщении, вместо сокрушения могут привести человека к отрицанию принципа монашества.

Глава V

„Господи, пророки твоя избиша и алтари твоя раскопаша: и аз остах един, и ищут души моея изъяти ю. Но что глаголет ему божественный ответ: оставих себе седмь тысящ мужей, иже не преклониша колена пред ваалом. Тако убо и в нынешнее время останок по избранию благодати бысть“. (Рим.11:3–5).

Итак, истинный монастырь не есть язва общества, не для чего ненужное, бесполезное и даже вредное учреждение, как думают современные „умные“ люди, а, наоборот, в высшей степени необходимая, крайне полезная, как называли их святые отцы, „высшая школа любомудрия“, в которой всесторонне изучалась „единая на потребу“ наука о добре и зле; о том, где источники добра и зла, как зло возникает в сердце человека, как передаётся оттуда в мир и какими путями распространяется в нём – к чему оно приводит и где надо искать средства борьбы с ним. Далее, здесь всесторонне изучен человек как в его физической природе (плоть), так и в особенности духовной – свойства человеческого духа и законы духовной жизни человека – изучено не на основании каких-либо кабинетных отвлечённых рассуждений, но на основании широкого опыта над самим собой и наблюдения над подобными же подвижниками – опыта не кабинетного, а жизненного.

Наконец высочайшие из вопросов – вопросы о Боге, о духовном бесплотном мире, об отношениях этого мира к миру нашему видимому, о путях промысла Божия и проч. – все эти вопросы здесь изучены наиточнейшим и наивернейшим способом. Вопросы эти не могут быть предметом так называемой „точной“ положительной науки; объекты их недоступны нашим внешним чувствам, их нельзя ни посадить в банку, ни исследовать под микроскопом; умозрительный метод тут также недостаточен – наш ум, наше представление слишком немощно, чтобы обнять столь высокие предметы; самое большое, что может ум человеческий тут сделать, это подыскать то или другое объяснение уже открытым иным путём фактам, остаётся третий путь и последний – это наше чувство, в связи с тонким самоанализом или, что тоже, путь внутреннего религиозного опыта. Только чувство может открывать факты в этой области, только этим путём и можно вполне убедиться, удостовериться в реальности и непреложности истин, сообщённых в откровении.

Возьмём, хотя бы, например, учение о благодати. Удостовериться опытно в реальности этой силы и в её свойствах можно не иначе, как только путём самоанализа, путём сравнения своего внутреннего „я“ – своей души в благодатном и безблагодатном состоянии.

Понятно, только вдали от суетного мира, в монастырях и в уединённой монастырской келье можно вполне отдаться созерцательной жизни – и осуществить вышеупомянутый внутренний религиозный опыт в тех широких размерах, в каких то требуется для достижения высших степеней духовного совершенства²⁸⁷.

На этих степенях духовной жизни человек сподобляется высших благодатных даров – дара чудотворения, прозорливости и т. п., которые делают многие вопросы высшего порядка ясными до очевидности. Такой человек постоянно, так сказать, зрит своими внутренними очами Бога и не нуждается ни в каких философских выводах и рассуждениях. Будучи высшей школой любомудрия для лиц совершенных, истинный монастырь является лучшим училищем подвижничества. Но самое важное значение истинного монастыря это то, что он является врачебным пунктом, лечебницей для многочисленных тяжких по сдоим последствиям и для самого страждущего и для общества, для ближних – недугов человеческого духа.

Чтобы яснее представить это значение, заглянем в келью Оптинского старца Леонида (в схиме Льва), подвизавшегося там в первой половине прошлого XIX века с 1820 по 1841 г. Вот как описывает его келью один из современников старца. „Ежедневно, особенно в вечернее время, к келье старца стекалась братия. Каждый спешил к нему со своей душевной нуждой, каждый спешил покаяться перед старцем, в чём согрешил в продолжение дня, и просить его совета и разрешения в встретившихся недоумениях, утешения в постигшей скорби, помощи и подкрепления во внутренней борьбе со страстями и с невидимыми врагами человеческого спасения. И старец всех принимал с отеческой любовью, и всем преподавал слово опытного назидания и утешения. Келья старца, от раннего утра до поздней ночи наполненная приходившими к нему за духовной помощью, – пишет один очевидец (ученик старца Леонида, иеромонах Антоний), – представляла картину достойную кисти художника. Старец в белой одежде, в короткой мантии, был виден из-за круга учеников своих, которые стояли перед ним на коленях, и лица их были одушевлены разными выражениями чувств. Иной приносил покаяние в таком грехе, о котором и не помыслил бы не проходивший послушания; другой со слезами и страхом признавался в неумышленном оскорблении брата. На одном лице горел стыд, что не может одолеть помыслов, от которых желал бы идти на конец света; на другом выражалась хладнокровная улыбка неверия ко всему видимому: он пришёл на ряду с другими явиться только к старцу и уйти неисцелённым, но и он, страшась проницательного его взгляда и обличительного слова, потуплял очи и смягчал голос, как бы желая смягчить своего судию ложным смирением. Здесь видно было истинное послушание, готовое лобызать ноги старца; там немощный, отринутый всем миром, болезненный юноша не отходил от колен о. Леонида, как от доилицы²⁸⁸ её питомец. Между прочими видна была седая голова воина, служившего в отечественной брани, и теперь ополчившегося, под начальством такого искусного вождя, против врагов невидимых. Здесь белелись и власы старца, который, признавая своё неискусство в монашестве, начинал азбуку духовную, когда мир признавал его наставником. Таким-то разнообразным обществом был окружён великий старец и вождь духовный. В этой чудной келье можно было видеть зрелища, столь же поучительные, как и все события, напоминавшие лучшее время христианства“.

Так было при первом Оптинском старце, так же продолжалось и при следующих старцах, – при приемнике Льва, Макарии, и особенно, при следующем третьем старце, Амвросии, достигшем высокой степени духовного совершенства, обладавшем даром прозорливости, чудотворений, а главное даром любви, которым он всех очаровывал и привлекал к себе.

А сколько исцелённых от болезней духа, утешенных, успокоенных, обрадованных, направленных на путь добра, вышли из кельи приснопамятного отца Серафима Саровского! Пользу эту трудно подсчитать, но во всяком случае она громадна и по качеству своему ни с чем не сравнима. Граф Лев Толстой, дважды посетивший Оптину, в одном из своих писем говорил следующее:

„ ...В Оптиной пустыни в продолжение более 30 лет лежал на полу разбитый параличом монах, владевший только левой рукой. Доктора говорили, что он должен был сильно страдать, но он не только не жаловался на своё положение, но постоянно крестясь, глядя на иконы, улыбаясь, выражал свою благодарность Богу и радость за ту искру, которая теплилась в нём. Десятки тысяч посетителей бывали у него и трудно представить себе всё то добро, которое распространилось на мир от этого, лишённого всякой возможности деятельности, человека. Наверное, этот человек сделал больше добра, чем тысячи и тысячи здоровых людей, воображающих, что они в разных учреждениях служат миру...“

Речь идёт, очевидно, о старце Амвросии, который в последнее время был настолько слаб, что мог принимать своих многочисленных посетителей только лёжа на одном боку.

Но, скажут, всё это относится к каким-то идеальным монастырям, которых на земле совсем и не существует. Таким образом мы подошли к вопросу о том, существует ли в настоящее время истинное монашество. Прежде чем ответить на этот вопрос, я приведу следующее замечательное пророчество Антония Великого о судьбе монашества, помещённое в 1-м томе „Добротолюбия“ епископа Феофана.

„Некоторые ученики его (Антония В.), видя бесчисленное множество иноков в пустыни, украшенных такими добродетелями и с таким жаром ревнующих о преуспеянии в святом житии отшельническом, спросили авву Антония: „Отче! долго ли пребудет этот жар ревности и эта любовь к уединению, нищете, смирению, воздержанию и всем прочим добродетелям, к которым ныне так усердно прилежит всё это множество монахов“? Человек Божий с воздыханием и слезами ответил им: „Придёт время, возлюбленные дети мои, когда монахи оставят пустыни и потекут вместо них в богатые города, где, вместо этих пустынных пещер и тесных келий, воздвигнут гордые здания, могущие спорить с палатами царей; вместо нищеты возрастёт любовь к собиранию богатств; смирение заменится гордостью, многие будут гордиться знанием, но голым, чуждым добрых дел, соответствующих знанию; любовь охладеет; вместо воздержания умножится чревоугодие, и очень многие из них будут заботиться о роскошных яствах, не меньше самих мирян, от которых монахи ничем другим отличаться не будут, как одеянием и наглавником; и несмотря на то, что будут жить среди мира, будут, называть себя уединенниками. Притом они будут величаться, говоря: я Павлов, я – Аполлосов, как бы вся сила их монашества состояла в достоинстве их предшественников: они будут величаться отцами своими, как иудеи – отцом своим Авраамом. Но будут в то время и такие, которые окажутся гораздо лучше и совершеннее нас; ибо блаженнее тот, кто мог преступить, и не преступил, и зло сотворить и не сотворил, нежели тот, кто влеком был к добру массой стремящихся к тому ревнителей. Почему Ной, Авраам и Лот, которые вели ревностную жизнь среди злых людей справедливо, так много прославляются в писании“ (Добротолюбие, т. I, стр. 129 изд. 1895 г.)²⁸⁹.

Это удивительное пророчество, высказанное шестнадцать веков назад, в настоящее время сбывается всё более и более. Прежний монашеский дух сильно и быстро падает; это – истина, против которой едва ли будут возражать и сами монахи. Где прежние пустынники, где столпники, где прежние ангелоподобные иноки? Многие современные монахи, особенно в так называемых штатных монастырях²⁹⁰, живут совершенно по-мирски, отличаясь от самых многогрешных мирян действительно одним только надглавником, как сказано в пророчестве Великого Антония, да тем, что носят имя монах; но сохранилось и истинное монашество. Бог привёл меня с ним лично познакомиться и убедиться в его существовании. Первый монастырь, где вы найдёте ещё это истинное монашество, есть Оптина пустынь – общежительный монастырь, находящийся в 60-ти верстах от г. Калуги и в трёх верстах от уездного г. Козельска, ст. Рязанско-Уральской железной дороги. В течение целого прошлого XIX столетия обитель эта привлекала к себе своей высокой духовной жизнью внимание русского образованного общества. В ней перебывали Гоголь, Достоевский, Киреевский, который там и схоронён, К. Леонтьев, Хомяков, братья Аксаковы и многие другие. Дважды в ней был у старца Амвросия Лев Николаевич Толстой. Кроме высокой духовной жизни вообще, эта обитель получила известность „старчеством“, под именем которого разумеется особый вид или порядок иноческой жизни, состоящий в постоянном духовном руководстве старцем своих духовных детей, иноков и мирян, от которых, как необходимое условие, требуется искреннее и доверчивое отношение к своему руководителю, частое (по возможности ежедневно) исповедание перед ним не только всех дел и поступков, но и всех, даже сокровенных, мыслей, чувств и желаний и, наконец, совершенное послушание его советам и наставлениям. Это драгоценный обычай, насаждённый в Оптиной пустыни прежними знаменитыми старцами: Львом, Макарием и Амвросием, и теперь продолжает твёрдо держаться там. Теперь старцами являются отец Иосиф, ближайший сотрудник и помощник покойного батюшки Амвросия, из умудрённых благодатью Божией простецов и высоко образованный, глубоко изучивший творения святых отцов, старец о. Варсанофий – поэт, помещавший свои стихотворения в духовных журналах под псевдонимом „странник“, в миру бывший подполковник Павел Иванович Плеханков, тринадцать лет проведший в безмолвной келье Оптинского скита и только в нынешнем году поставленный в старцы. Здесь, в этой обители вы найдёте и совет, и утешение и разъяснение во всех житейских вопросах и в вопросах духовной жизни. Среди иноков есть не мало лиц интеллигентных и даже высокообразованных: о. Даниил, в миру помещик Дмитрий Михайлов Болотов, окончивший курс С. Петербургской Академии Художеств, о. В. – инженер, недавно оставивший мир, после потери жены при крушении поезда, о. Алексей – учёный востоковед, бывший член Пекинской миссии и в тоже время художник, трудящийся над воссозданием, по китайским – японским источникам, истории религиозного стиля в постройках буддийских храмов и дворцов Китая и Японии, о. Эраст – Оптинский летописец и многие другие. Недавно там скончались: инок Черепанов, бывший мировой судья, и о. Климент Зедергольм, бывший профессор Московского Университета, учёный протестант, сделавшийся потом поборником православия. Это обилие интеллигентных монахов налагает какой-то особый отпечаток благородства на всю обитель. Поведение всех прочих иноков производит то же самое отрадное впечатление на посетителей. Каждый из них считает своей обязанностью один или несколько раз в неделю зайти к старцу исповедовать свои грехи и помыслы и получить от него советы и наставления и благословение на предстоящие дела, благословение, без которого оптинский инок ничего не должен делать в своей жизни. В ближайшей, родственной связи с Оптиной пустынью находится Шамордин женский монастырь. Это всё – детища батюшки Амвросия. Основан этот монастырь старцем Амвросием с целью дать приют и удовлетворить духовные потребности бедных и больных своих духовных дочерей, которых не принимали в другие монастыри, потому что они, по бедности, не имели возможности ничего внести в монастырь при поступлении, а, как больные, не годились и в качестве работниц. Эта истинная христианская мысль любвеобильного Амвросия находит и теперь выражение в этом монастыре в форме прекрасно благоустроенного детского приюта, в котором учится и воспитывается до 50-ти бедных сироток и прекрасно построенной на средства благодетеля Московского купца, чайного торговца Перлова, богадельни, в которой призревается несколько десятков престарелых, увечных, слепых, больных и бедных женщин, пользующихся чисто братским уходом со стороны приставленных к ним сестёр. Особенностью этого монастыря является то, что в нём много монахинь из интеллигентного и даже высокопоставленного класса. Здесь среди монахинь вы встретите графиню Коповницину, графиню Марию Николаевну Толстую, родную сестру Льва Николаевича, Хрущёвых мать с дочерью, Арбузову, Францову и многих других. Все они презрели светскую жизнь, побросали роскошные дворцы, променяв их на более тесные монашеские кельи, в которых и проводят остальную жизнь среди подвигов поста и молитвы в постоянной борьбе с взлелеянными прежней жизнью и воспитанием душевными страстями, соблюдая наравне с прочими нелёгкий монастырский устав. Некоторые из них ещё недавно, а, быть может, и теперь, носили власяницу, т. е. рубашку из грубой, колючей шерстяной материи, как, например, умершая пятнадцать лет назад игуменья их София, урождённая Болотова, портрет которой над её могилой в одеянии схимницы представляет замечательный образец красоты телесной и духовной, происходящей от соединения высокого образования с истинным благочестием и смирением. Налагать на себя более тяжёлые вериги не благословляли Оптинские старцы. Особенным уважением пользуются там, как лица, достигшие высоких степеней духовного рассуждения, настоящая игуменья Евфросия (слепая) и Параскева болящая, более десяти лет не встающая с постели вследствие какой-то болезни ног и переносящая своё страдание с великим смирением и радостью духовной; обе непосредственные ученицы и любимицы батюшки Амвросия и престарелая отшельница, мать Херувима, живущая вне монастыря в лесу в отдельной хибарке. Главное руководительство лежит на Оптинских старцах, без благословения которых здесь ничего не делается. Монахини здесь вообще весь день проводят в трудах: здесь и золотят, чеканят и вышивают, и рисуют, и ухаживают за больными, и принимают больных крестьян окрестных деревень. Но что особенно хорошо поставлено – это церковное пение в связи с прекрасным, отчётливым чтением и ещё более прекрасным произнесением церковных поучений. Богослужение там, начинающееся утреней с трёх часов ночи, представляет особую прелесть. Третий монастырь, в котором я видел истинное монашество, есть Зосимова пустынь – небольшой общежительный монастырь, ещё недавно только основанный архимандритом Сергиевской лавры Павлом, в Александровском уезде, Владимирской губернии, в двенадцати верстах от города Александровска и в трёх верстах от станции Арсаки, Московско-Ярославской железной дороги, в лесу, где подвизался лет двести тому назад один из старцев Гефсиманского скита схимонах Зосима. В монастырь этот выселилась вся лучшая часть монашества Гефсиманского скита под начальством игумена Германа, ученика знаменитого Гефсиманского старца Александра. Если в Оптиной пустыни во многом ещё чувствуется дух прежних, великих старцев, то здесь во всём видна мудрая правящая рука. Здесь, как и в Оптиной пустыни, имеется „старчество“ в лице о. Германа, старца о. Алексея, бывшего протоиерея Московского Успенского собора и отчасти в лице, ещё молодого, но во всех отношениях очаровательного и образованного иеромонаха Ионы, бывшего в миру офицером. В основу иноческой жизни положены труд и молитва. Богослужение здесь, которое, как и в Оптиной пустыни, совершается истово, по всем правилам монастырского устава, и продолжается от 9-ти до 12-ти часов в сутки. Благодаря прекрасному отчётливому чтению и массе поучений, оно является для молодого инока первой и главной школой, в которой он всем своим существом постигает великие идеи Христова учения; всё остальное, свободное от Богослужения время инок Зосимовой пустыни проводит в постоянном труде. Замечательно, что в этом монастыре, имеющем около 100 человек братии и не мало пахотной земли и различных угодий, в феврале прошлого года имелось всего три работника, вся остальная работа совершалась руками иноков. Вечером, после трапезы, три раза в неделю бывают спевки под управлением иеромонаха Нафанаила, бывшего оперного певца, а в остальные три дня неутомимым о. Алексеем ведётся преподавание св. Писания и Богословия для иноков. В кельи почти каждого инока вы найдёте книжки творения св. отцов: Иоанна Лествичника, Нила Сорского, Ефрема Сирина и других, которые здесь читаются и которыми руководствуются иноки в своей жизни. Табак, водка и другие подобные соблазны, которые свили себе довольно прочное гнездо в иных монастырях, здесь совершенно не встречаются. У обоих старцев пустыни есть немало духовных детей из интеллигенции – учителей, врачей, писателей, которые считают своим долгом хоть раз в году побывать в пустыни, чтобы отдохнуть душой от мирской суеты, поговеть, и поделиться с дорогим и мудрым батюшкой своими духовными нуждами. Достойно замечания то, что окрестное крестьянское население, которое вообще любит поглумиться над монахами, к здешним монахам, равно как и к монахам Оптиной пустыни относится с полным почётом и уважением. Чудный монастырь! Дай Бог, чтобы побольше было таких монастырей на святой Руси, и чтобы существующее там ныне благочестие сохранилось отныне и до века! Конечно, есть и ещё немало монастырей, в которых вы можете встретить истинное благочестие и строгую подвижническую жизнь, как то: Валаамовский монастырь, на одном из островов Ладожского озера, монастырь Александра Свирского, Старый и Новый Афон, Глинская пустынь и некоторые другие. И в прочих монастырях без сомнения, есть отдельные лица высокой духовной жизни, которые мало известны и скрываются за общей массой прочего монашества, их подвиги известны только Богу, да тесному кружку почитателей, на которых они и оказывают своё просветительное влияние.

Нам осталось рассмотреть один вопрос: как должен относиться мирянин ко всему сказанному здесь о монашестве? Уж не всем ли идти в монахи? Этот вопрос я не стал бы и ставить, если бы не имел основания опасаться, что немощной разум и грехолюбивая воля человеческая, предпочитающая смехотворство истине, могут побудить некоторых ложно понять меня, вывести из моих слов совершенно неожиданное заключение, в роде того, например, что я всем предлагаю идти в монахи.

Чтобы осветить данный вопрос, мы обратимся к слову Божию. В первом послании к Коринфянам апостола Павла мы находим место, могущее пояснить нам этот вопрос. В 12-й главе этого послания, где говорит он о различных дарах духовных, мы находим прекрасное сравнение Церкви Христовой, или, что тоже, христианского общества с телом, глава которого есть Христос. „Как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, так и Христос. Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Эллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих. Бог расположил члены, каждый в составе тела, как Ему было угодно. А если бы все были один член, то где было-бы тело? Но теперь членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна, или также, голова ногам: вы мне не нужны. Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее. И которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения. Но Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы – тело Христово, а порознь – члены. И иных Бог поставил в Церкви: во-первых апостолами, во-вторых пророками, в-третьих учителями; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки (1Кор.12:12–28), – к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова (Еф.4:12).

Монашество также не может составить всего тела, как и всякая другая, наиполезнейшая человеческая профессия, но оно есть член тела, важнейший, благороднейший, функцией которого является опытное изучение души человеческой, и законов человеческого духа и руководство человечества в его духовной жизни.

Итак, как же должен относиться мирянин к монашеству и в чём должно выражаться это отношение? Истинное монашество, это наставник и руководитель человечества в его духовной жизни, поэтому всякий, кто дорожит этой жизнью, кто не отдал ещё себя сознательно и добровольно в полное рабство своей плоти, пусть почаще обращает на него свои взоры и не повторяет с пренебрежением фразы: „я не монах“. Заповеди общие для всех – и для монаха, и для мирянина они одни и те же, один и путь, ведущий к спасению – это путь самосовершенствования в духе Христовом и борьбы со страстями. Монах приносит только ещё два дара Богу – нестяжание и целомудрие, которые для простого мирянина необязательны²⁹¹. Прежде всего наши взоры должны обратиться к памятникам древнего монашества, к тем многочисленным сочинениям древних монахов, которые сохранил Бог до настоящего времени для назидания потомства; книги эти в настоящее время почти совершенно не читаются не только мирянами, но и большинством белого духовенства, а между тем сколько истины и премудрости, сколько самого жизненного содержания в них заключается! Будем же их читать и в них искать ответа на так называемые вечные вопросы, постоянно волнующие мыслящее человечество; большим препятствием к этому чтению является тяжёлый древний монашеский слог, поэтому, кто может, должен их популяризировать.

Существующие в настоящее время истинно хорошие монастыри должно непременно посетить каждому мирянину. Здесь найдём мы мудрый совет, братскую любовь, участие и утешение в постигших нас скорбях, здесь скорее всего можем найти мы и средства к врачеванию многочисленных недугов современного общества. Недуги эти имеют, по большей части, духовное происхождение: болеем мы сребролюбием, болеем гордостью, тщеславием, самолюбием, обидчивостью, гневливостью, унынием и прочими страстями, с которыми не только не боремся, но как-бы нарочно культивируем их в своей душе с раннего детства. Один нервничает и хворает от того, что не может проживать по-прежнему по десяти тысяч в год; другой, привыкший повелевать, – от того, что теперь приходится повиноваться; третий расстроил свою нервную систему от постоянной закулисной партийной борьбы и вечного разлада с своей совестью; поклонник женской красоты тяготится узами Гименея, иной терзается религиозными сомнениями и недостатком упования; наконец, от постоянного чревоугодия мы просто разжирели. Болеет дух, а мы откармливаем своё тело и думаем, что как только оно разжиреет, то сейчас же и вселится в него mens sana.

Не в Карльсбаде, не на лечебных курортах нужно ждать от этих недугов исцеления, но в храме Божием и в кельи старца. Тут не столько нужен врач телес, сколько врач душ. Нужно оздоровить корни, тогда и ветви будут сами собой здоровы. Кто просто утомился в сутолоке мирской жизни, пусть едет отдыхать тоже в монастырь. Нигде так быстра не успокаивается душа человеческая, как там. Не видит она здесь этой безумной роскоши, франтовства, этой всеобщей погони за модой, порабощающей не только тело, но и разум, – мысль человеческую. Не видит она здесь мирской пошлости, на улицах бесцеремонно беседующих парочек, пьяных, оборванных мастеровых, двенадцатилетних подростков с папиросами в зубах, не слышит неумолкаемой светской болтовни, бессодержательной, ложной, от которой скоро начинает трещать голова у непривычного к ней человека, а видит здесь серьёзную жизнь по правде Божией и успокаивается. Ничто не возмущает здесь её покоя, ничто не оскорбляет её божественного достоинства. Посещение истинных монастырей лучше всего может изменить существующее и господствующее предубеждение против монашества. Здесь человек узнает много нового, многое перечувствует, во многом убедится на опыте, сознает всю неосновательность своих прежних воззрений, и в конце концов, вместо прежней ненависти, проникнется любовью и уважением к истинному монашеству.

Пожелаем же от всей души истинному монашеству процветания, а падшему – возрождения к новой жизни, достойной этого великого звания на пользу немощного человечества и во славу Божию. Будем и мы, с своей стороны, прилагать все силы к осуществлению этого возрождения, пусть будет лучше немного, но хорошо. Non multa, sed multum! ²⁹²

Врач C. Апраксин

Известно, что одной из главных причин привязанности сектантов к их молитвенным песням служит то обстоятельство, что они составлены и изданы на русском языке. Очень часто сектанты объясняют свой уход из православия именно тем, что им не понятно было богослужение православной церкви, совершаемое на языке славянском; теперь же, говорят сектанты, они молятся на совершенно для них понятном русском языке, причём приводят известные слова ап. Павла о пользовании даром пророчества из первого послания к Коринфянам (гл. 14). Постараемся сперва объяснить, почему в богослужении русской церкви употребляется славянский, а не разговорный русский язык, а затем покажем, что в сектантских молитвенных песнях есть много, и даже очень много, слов не только славянских, но и иностранных, совершенно непонятных для большинства из сектантов, даже для многих из их главарей²⁹³.

Мы, русские, имеем великое счастье принадлежать к славянской семье народов, почему родной наш язык, строго говоря, совсем не тот, испещрённый множеством иностранных слов, на котором мы говорим теперь и пишем, а именно тот, на котором говорили наши славные предки и на котором мы молимся Богу. Великие просветители Христовой верой славян, святые братья Кирилл и Мефодий более тысячи лет тому назад перевели богослужение с греческого языка на язык славянский. С того времени разговорный русский язык чрезвычайно изменился, но богослужебный церковно-славянский язык, как памятник святой старины, остался неизменным. На нём молятся Богу почти все наши братья славяне, что много служит к единению славянских многомиллионных народов не только в вере, но и жизни, „старающихся сохранять единство духа в союзе мира“, чтобы был у них „один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех“ (Еф.4:3–6).

Совершение русскими богослужения на славянском языке необходимо по многим причинам, из них мы укажем хотя бы на две. Во-первых, сама святость молитв и богослужений требует, чтобы они совершались не на обыкновенном уличном разговорном языке, на котором люди часто бранятся, осуждают и оскорбляют друг друга, а на языке, так сказать, более чистом и возвышенном, на языке священном, каким и является язык древнеславянский, церковный. В этом случае вполне приложимы не только к телесному языку каждого человека, но и к языку, как наречию целого народа слова св. ап. Иакова: „Им (т. е. языком) благословляем Бога и Отца и им проклинаем человеков, сотворённых по подобию Божию, из тех же уст исходит благословение и проклятие. Не должно, братия мои, сему так быть. Течёт ли из одного отверстия источника сладкая и горькая вода?“ (Иак.3:9–11). Вот почему святость и чистота церковных молитв и песнопений требует, чтобы они совершались не на уличном разговорном, оскверняемом пошлыми словами и выражениями, языке, а на языке чистом, исключительно церковном, каковой и есть язык славянский.

Во-вторых, язык славянский есть родной язык не одних лишь русских, а всех вообще многомиллионных славянских народов, вот почему богослужение, совершаемое на славянском языке, как замечено выше, служит объединению в вере всех славян. В самом деле, если бы случилось русскому человеку жить, напр., среди сербов, болгар, черногорцев, галичан или среди других славянских народов, с языком которых он мало или совсем не знаком, то сознательно участвовать в богослужении, разумно принять спасительные таинства церкви он мог бы, ибо у всех этих народов богослужение совершается на том же языке, что и у нас, т. е. на языке славянском; как, в свою очередь, каждый славянин, прибыв в Россию, может сознательно молиться вместе с русскими, ибо услышит совершение богослужения на том же славянском языке, что и у себя дома. Таким образом, славянский язык служит объединению в вере многочисленных славянских племён и уже по одному этому наше богослужение должно совершаться на нашем природном славянском языке²⁹⁴.

Теперь посмотрим, действительно ли сектанты, молясь по своим сборникам молитвенных песен, понимают всё, что поют, действительно ли они сознательно молятся, по слову св. апостола „буду петь духом, буду петь и умом?“ (1Кор.14:15)

Прежде всего заметим, что молитвенные песни сектантов не для всех их понятны именно потому, что составлены на русском языке. Известно, что огромное большинство, напр. и штундистов принадлежит к малороссам, для которых великорусский язык, на котором напечатаны сектантские молитвенные песни, далеко не совсем понятен, что очень легко можно было бы доказать сектантам-малороссам, спросив их о значении, многих чисто-великорусских, встречающихся в песнях, слов. В этом случае я прежде всего разумею неграмотных сектантов, говорящих преимущественно по-малороссийски. Чтобы быть последовательными, наши сектанты-малороссы, отвергнувшие славянский богослужебный язык, должны ввести у себя богослужение на малорусском языке. А так как, далее, среди сектантов есть белорусы, болгары, поляки, немцы, армяне, евреи и т. д., то необходимо, чтобы сектант каждой национальности имел богослужебные песни на своём языке. Это – с одной стороны. С другой, – отвергнув славянский богослужебный язык, будто для них совершенно непонятный, сектанты, как увидим ниже, употребляют в своих богослужебных песнях не только множество слов церковно-славянских, но даже совершенно не русских, а иностранных, которых, как мы сказали, большинство наших сектантов, даже из вожаков их, совершенно не понимают.

Из церковно-славянских слов в сектантских богослужебных песнях встречаются следующие ²⁹⁵:

Авва – Отче. В песне: „Духом мы к Тебе, Отец“...

„Чрез Спасителя к Тебе

С благодарностью зовём,

И в сердечной сей мольбе

Авва-Отче, вопиём“ (С. Д. С. 308; 2. Г. В. 198; 2. Д. П. 70; 2). См. также: С. Д. С. 53; 3. 70; 5. Г. В. 103; 5. 141; 3. С. С. 16; 1. Д. П. 53; 3. 79; 3.

Аз.

„Аз есмь Господь Бог твой! Верь человек спасенье

Лишь Я могу тебе в страданиях принесть“. Пр. Хр. 14; 1.

Аллилуия. „Быть может зарей, когда утро начнётся“...

„Когда воспоём мы тот гимн:

Он грядёт к нам. Аллилуия!

Аллилуия, аминь“! (Гус. 563; 2).

или:

„Слава, слава в вышних Богу

Мир земле и благодать

Аллилуия осанну (?)²⁹⁶

Будем братья воспевать!

Аллилуия, Аллилуия

Слава Тебе Боже“. С. Д. С. 61; 1. Г. В. 183; 1. См. ещё Гус. 97; 1. 111; 1. 178; 184; 1. 192; 1. 388; 3. 403; 2. С. Д. С. 32; 5. 41; 58; 61; 1. 68; 192; 7. 220; 3. 327; 4. 329; 3. 378. Г. В. 66; 4. 101; 132; 4. 183. С. С. 19; 2. 57; 3. 67; 5. 83; 4. Л. С. 21; 2. П. С. 7; 3. Д. П. 39; 4. 41; 59; 4. Г. 17; 1.51; № 13; 1.

Алкать. „Все к труду“!

„Все к труду, все к труду! Хлеб, кто алчет, найдёт,

Всякий алчущий пусть воду жизни берёт“ (Гус. 335:2. С. Д. С. 269; 2. Л. С. 34; 2. № 44; 2). См. ещё: С. Д. С. 350; 4.

Аминь. См. пример на „аллилуия“. См. ещё: Гус. 121; 7. 210; 4. 563; 1. С. Д. С. 63; 99; 9. 293; 1. Г. В. 151; 2. 165; 168; Д. П. 1; 7. Г. 45; 4.

Антифон. „День Господень наступает“...

„При развёрнутых знамёнах,

Проносясь через все места,

Пойте в громких антифонах:

Близко царствие Христа“! (С. Д. С. 409; 4. С. С. 77; 5. Л. С. 35; 5. № 32; 4.)

Бдеть. «Ах, Господь, куда мне деться“...

„Дай за все быть благодарным

И в молитве бдеть всегда“ (Г. В. 37; 2. Д. П. 58; 2). См.: Г. В. 88; 3. 194; 3. С. С. 43; 2. Д. П. 62; 3.

Благостыня. См. слово „ныне“.

Блюсти. „О если б тысячью устами“...

„Кто дал мне жизнь и все благое?

Кто от опасностей блюдёт всегда“? (Гус. 80; 4; С. Д. С. 39; 4. С. С. 7; 4. П. С. 12; 4. Пр. Хр. 65; 2. 97; 4. Д. П. 22; 4. Г. 60. 4. № 56; 4). См. Гус. 75; 4. С. Д. С. 11; 4. 26; 4. 103; 2. 148; 5.159; 1. Г. В. 1; 3. 32; 2. 62; 1. 192; 2. С. С. 1; 1. П. С. 12; 4. Д. П. 10; 2. 66; 2. 82; 3. 90; 5.

Брашно. „Начало жизни, вечный свет“...

„Ты рёк, кто жаждет, тот приди

И воду жизни пей бесстрашно;

Лишь с верою ко мне гряди,

Здесь жизни Божеское брашно“ (С. Д. С. 140; 2. Г. В. 90; 2. Пр. Хр. 80; 2).

Бремя. „Сняв с нас закона порабощенье“...

„Раз навсегда! О, грешник, внемли!

Раз навсегда! О, грешник, хвали!

Снял с нас греховное бремя и нас

Рез навсегда Спаситель спас“! (Гус. 116; 2). См. ещё: С. С. 48; 1. Пр. Хр. 14; 3. 20; 4.

Буди. „Отче наш, благодарим“...

„При отходе нас в дома

Озари благословеньем,

Буди нам Твоя рука

В путь к блаженству направленьем“ (Г. В. 162; 3. Д. П. 74; 3).

Вездесущий. „Велик наш Бог! Ему хвала“...

„Он вездесущ: ничто нигде

Без Господа не совершится...

Его десницею везде

От разрушенья мир хранится“ (Гус. 82; 2. С. Д. С. 34; 2. Г. В. 21; 2. С. С. 44; 2). См. ещё: Гус. 546; 1. С. Д. С. 100; 2. Г. В. 8; 2. 29; 1. С. С. 33; 2. Д. П. 1; 2.

Велий. „Бог спаситель мой“...

„Велий Боже сил

Ты слугою был

И на древе пригвожденный

Для меня всю мощь геены

Смертью победил,

Велий Боже сил“ (Г. В. 95; 5. Пр. Хр. 34; 5. Д. П. 28; 5. Г. 56; 4).

Велегласно. „В Тебе надежду полагаю“...

„Среди народа велегласно

Поведаю хвалу Твою

И на струнах моих всечасно

Твои щедроты воспою“ (Гус. 71; 4. С. Д. С. 16; 4). См. ещё: С. Д. С. 29; 2.

Виждь. „Несём мы тело на покой“...

„Виждь здесь, о тленный человек!

Земная жизнь ведь не навек“ (Г. В. 191; 2. Д. П. 36; 2).

Виссон. „И будет, Божьи дети встанут“...

„И юноши, и старцы, дети,

Все облечённые в виссон

С ветвями пальмы, в чудном свете

Тогда стекутся на Сион“ (Гус. 408; 1).

Внити. „Как серна, томимая жаждою в зной“...

„Где Бог мой? Душа моя вторит с тоской;

Не сетуй, надейся, пробьёт час спасенья:

О радость, предстанет сам Бог перед тобой,

И внидешь в мир вечный любви и хваленья“ (С. Д. С. 357; 4. Пр. Хр. 41; 4). См. ещё: Г. В. 34; 2. 205; 3. Пр. Хр. 31; 1. 46; 5. Г. 57; 2.

Внимати. „О, Господи, склонись ко мне“...

„Внемли моей мольбе“ (Гус. 150; 1).

или:

„О, Господи, внемли Ты мне

В моей с тоской мольбе,

Не дай страдальцу в сей стране

Упасть грехам (?) борьбе“ (С. Д. С. 106; 1. Д. П. 87; 1). См. ещё: Гус. 6; 1. 62; 2. 75; 2. 113; 1. 116; 1. 127; 2. 163; 2. 169; 1. 179; 1. 190; 3. 232; 4. 301; 5. 451; 2. 455; 1. С. Д. С. 26; 2. 27; 6. 66; 5. 126:2. 128; 2. 129; 1. 152; 1. 155; 4, 6. 175; 4. 185; 1, 4. 190; 2. 194; 1. 352; 2. 357; 3. 367; 8. 370; 1. 379; 1. 382; 1. 395; 1. 411; 1. Г. В. 2; 8. 4; 1. 5; 1. 10; 1. 16; 1, 4. 51; 2. 55; 1. 96; 1, 4. 131; 2. 140; 4. 203; 1. С. С. 17; 4. 75; 2. Л. С. 4; 2. 17; 4. 25; 2. 36; 1. Пр. Хр. 9; 2. 41; 3. 57; 1. Д. П. 16; 3. 23; 1, 4. 26; 4, 5. 80; 3; Г. 38; 2. 54; 3. № 27; 1. 43; 1. 45; 1. 62; 4.

Вожделенный. „Я духом обновленья“...

„О, сколько же вожделенны

Жилища Бога сил!

В них ввёл меня (уже?!) Спаситель

И кровью искупил“! (Гус. 480; 3).

или: „Нас Христос к Себе зовёт“...

„Ах, и я зову Тебя

И прошу Тебя смиренно

Побори во мне, любя,

Что Тебе невожделенно“ (С. Д. С. 217; 6). См. ещё: Гус. 6; 4. 60; 1. 387; 1. 411; 1. С. Д. С. 4; 3. 6; 3. 124; 2. 328; 1. 340; 3. 450; 3. Г. В. 11; 6. 49; 2. 72; 1. 116; 3. С. С. 4; 3. 29; 1. Л. С. 8; 1. Пр. Хр. 10; 3. 89; 3. Г. 47; 6. № 12; 3. 42; 1.

Возвещать. „Ещё уж год прошёл“...

„Он возвещает вам, как дар, своё прощенье,

Забвенье полное грехов“ (Гус. 524; 10). См. 565; 2.

Возглашать. „Кто в убогих яслях спит“?..

„Чей младенец там лежит?

Он, – Господь, Христос, Спаситель;

Мы к ногам Его падём

Возгласим Его Царём“ (Гус. 181; 1. С. Д. С. 384; 1).

Врата. „Врата отверзьте! Час настал“...

„Блажен тот град и та страна,

Где власть Его водворена“ (С. Д. С. 64; 3).

Ведать. См. Велегласно. См. ещё: С. Д. С. 352; 1. Г. 43; 1. 52; 7.

Вежды. „Сердце с любовью будет всегда“...

„И в совершенстве (?) сладкой надежды

Сам к покою мне тёмные вежды

С миром смежишь“ (С. Д. С. 356; 5. Пр. Хр. 37; 5). См. ещё: С. Д. С. 87; 3. Д. II. 30; 3. Г. 58; 3.

Вещать. „Когда порой я устремляю взоры“...

„Когда я наблюдаю туч движенье,

Приявших на земле своё рожденье,

Мне тайный голос так вещает:

Господь через них мне открывает,

Чтоб к небесам от суеты

Неслись все мысли и мечты“ (Гус. 431; 2. С. Д. С, 362; 2). См. ещё: Гус. 103; 2. 230; 4, 5. 431; 2. С. Д. С. 5; 4. 6; 1, 2. 19; 66; 8. 173; 1, 3, 4. 250; 5. 399; 2. 403; 7. Г. В. 83; 5. С. С. 10; 5. 91; 7. № 10; 5. 15; 2. 51; 7.

Глаголати. „Предай своё хожденье“...

„Тебе Господь вручает

Сам пальму, и о Нём,

Кто чудно так спасает,

Глаголит твой псалом“ (С. Д. С. 246; 11. Г.35:11).

Глагол. „Измученный жизнью суровой“...

„Не раз я себе находил

В глаголах предвечного слова (?)

Источник покоя и сил“ (Гус. 8; 1).

или: „На вознесение Христа“

„И там, куда Он сам взошёл

С великими дарами,

Он всеспасения Глагол,

Там в небесах над нами“ (С. Д. С. 89; 2. Г. В. 179; 2).

Гласить.

„Слышишь лик с небес гласит:

Богу слава и хваленье“! (С. Д. С. 60; 1. Г. В. 182; 1. Пр. Хр. 23; 1. Д.П. 18; 1). См. ещё: С.Д.С.21; 1.66;8.134; 4. 384; 1. Пр. Хр. 1; 8. Д.П. 37; 6. Г. 18; 8.

Глас. „Снова песни мы составим“...

„Напряжём мы к пенью глас,

Крепость Божьих рук прославим:

Он своей рукой нас спас“ (Гус. 73; 1. С. Д. С. 20; 1. Г. В. 17; 1).

или: „Радостно, радостно в путь я иду“...

„Сладкого пения глас слышу я.

Гусли блаженных внимаю тогда“²⁹⁷ (С. Д. С. 317; 2. Г. В. 131; 2. Д. П. 38; 2). См. ещё: С. Д. С. 48; 3, 50; 6. 79; 2. 131; 1. 142; 6, 155; 4. 272; 2. 278; 2. Г. В. 5; 1. 58; 1. 192; 4. 202; 6. С. С. 15; 1. 23; 1. 75; 2, 92; 6.Д. П. 51; 1.61; 6. 88; 6. Г. 21; 3. 28; 2. 31; 3.34; 1. № 4; 3. 23; 5. 35; 1. 45; 2.

Горе. „Когда я слышу о Христе“...

„Тотчас и я моей душей

К нему горе стремлюсь,

Чтоб петь столь радостный гимн сей:

Спаситель мой Иисус“! (С. Д. С. 50; 2. Г. В. 202, 2. С. С. 92; 2. Д. П. 88; 2). См. ещё: Г. В. 2; 4. Пр. Хр. 88; 1.

Град. См. „Врата“! См. ещё: С. Д. С. 3; 3.

Гряду, грядущий.

„Я путь, Я воскресение, Я жизнь Христос сказал:

Дерзай же, грешник, в славу Я Свою тебя призвал ...

Христа прославить призван ты,

Он путь на небеса,

Где славы чудеса,

И здесь гряди, гряди за ним во след“ (Гус. 310; 2. С. Д. С. 249; 2. С. С.90:2).

Или: „Премудрости кто пожелает“...

„Блажен ко Господу грядущий

Евангельским путём живым

В сердечной вере Бога чтущий

В пути он будет Им храним“ (С. Д. С. 162; 4. Г. В.63:4). См. ещё: Гус. 60, 1. 128, 2. 240, 2, 7. 304, 4. 337, 2. С. Д. С. 59, 3. 61, 5. 64; 1. 140, 2. 401, 5. 402, 4. 411, 2. Г. В. 15, 1. 63, 4. 88, 1. 90, 2. 181, 3. 183, 5. С. С. 37, 6. 93; 5. Пр. Хр. 25, 3. 51, 2. 65, 2. 80, 2. Д. П. 6, 4. Г. 15, 1. № 3, 4. 36; 1.

Дабы. „Взойдём на Голгофу, мой брат!“

„Взойдём же, дабы и за нас

Молитва Христова к Отцу вознеслась“ (Гус. 417; 3).

Или:

„Дай мне силу, Бог Спаситель.

Веру свято сохранить,

Дабы там в Твою обитель

Мог с святыми я вступить“ (С. Д. С. 105, 1. Г. В. 34; 1. Пр. Хр. 31, 1. Д. П.13:1).

Денница.

„Горит денницей свод небес

Христос Спаситель мой воскрес“ (С. Д. С. 88; 1. Г. В. 178; 1. Г.51:1).

Десница.

„В Нём сила с правдою в союзе неразрывном.

В деснице меч, – у ног лежит гирлянда роз;

В одном созвучии, в одном аккорде дивном

И трели соловья, и грохот буйных гроз...

Таков мой Бог! Таков тот чудный мощный гений.“ (Гус. 46, 1). См. ещё: Гус. 82, 2. 100. 6. 129, 5. 302; 2. 435, 5. С. Д. С. 1, 3. 4, 5. 7, 2. 12, 4. 13, 1. 28; 3. 34, 2. 70, 1. 76, 2. 110, 5. 143, 2. 158, 1. 201; 6. 303, 2. 309, 1. 315; 3. 316, 5. 368, 2. 373; 8. Г. В. 19, 8. 21, 2. 103; 1. 117, 6. 193, 2. 199, 1. С. С. 44, 2. 54, 1. 58, 5. 61, 3. 100, 5. Пр. Хр. 1, 2. 54, 6. 62; 2. Д. П. 3, 4. 51, 6. 63, 5. 66, 1. № 8; 5.

Длани. „О дух мой, окрылися“...

„Пребудь со мной, о Боже,

В теченье дня Ты тоже!

Прикрой меня в час брани

Ты мощью Своей длани“ (С. Д. С. 313, 5. Г.12:5). См. ещё: С. Д. С. 34, 2. 56; 4. 73, 10. 295, 2. 358; Г. В. 21, 2. 150; 2. Пр. Хр. 1, 2. 36, 10.

Днесь.

„Блаженство в пределах небес,

Там славят любовь Христа;

И коль она дивна нам днесь,

То как душе будет тогда“ (С. Д. С. 343, 1. Г. В.205:1). См. ещё: С. Д. С. 51, 1. 58; 3, 7. 60, 1. 61; 3, 4. 62; 1, 2, 3. 64; 5. 66; 4. 76, 2. 80, 4. 85, 1. 86, 2. 100, 4. 153, 6. 209, 4. 211, 1. 277; 1, 4. 281; 1. 283, 4. 285, 1. 289, 2. 296; 1. 297, 2. 353, 3. 359, 1. 367, 6. Г. В. 2, 6. 28, 4. 99, 1. 144, 1. 151, 1. 182, 1. 183; 3, 4. 184; 1, 2, 3. 110, 2. 140, 4. 144, 1. 152, 2. 155, 6. 157, 2. 192, 1. 205; 1, 2,3. 160, 1. С. С. 33, 4. 52; 4. Пр. Хр. 23, 1. 50; 3. 72; 6. 73, 2. 82, 4. 93, 1. 95, 1. Д. П. 1; 4. 8; 2. 18, 1. 31; 4. 46; 1. 56, 1. 57, 2. 77, 4. 81, 1. Г. 2, 4. 5, 1. 15, 5. 17; 3, 7. 18, 4. 20, 4. 45, 3. 46, 2. № 58, 3.

Доднесь.

„Познаний алчное желанье

Доднесь влекло меня в плену

И было мне одно страданье –

Наук проникнуть глубину“ (С. Д. С. 359, 1. Пр. Хр.91,1).

Древо. „Блажен, кто мудрости высокой

Послушный сердцем и умом“...

„И вот как древо у потока

Питается от светлых вод

И разрастается широко,

Так он в спасенье возрастёт“ (Гус. 61, 3). См. ещё: Гус. 195, 4. С. Д. С. 1, 1. 71, 4. 92, 3. Г. В. 1, 1. 104, 4. 124, 3. Д. П. 4, 4, 48, 3. Г. 56, 4.

Един, Единый.

„Едину Богу в небесах

Честь, слава и хваленье“ (С. Д. С. 38, 1. Г. В.25:1).

или:

„Единый врач явился нам

Единый Искупитель

Мир сокрушенным дал сердцам

Пришедший в мир Спаситель“ (Гус. 106,1. С. Д. С. 376,1. С. С.11:1). См. ещё: Гус. 66, 3. 80, 3. 158, 1. 178, 2. С. Д. С. 32, 1. 38, 1.121,1. 185, 1.356, 1. 375, 3. 376, 1. Г. В. 46, 1. 96, 1. С. С. 7, 3. 58, ;1. 96, 1. ГИ. С. 12, 3. Пр. Хр. 55, 1. 97, 3. Д. П. 22, 3. 23, 1. 43, 1. Г. 1, 1. 29, 3. 60; 3. № 11, 1.

Елей.

„Как хорошо и как приятно жить братьям

дружною семьёй!..

Как льётся мягкий ароматный

Елей на волосы струёй

И жёсткость их собой смягчает.

Нежный вид им придаёт,

Так и любовь сердца смиряет

И силу кротости даёт“ (Гус. 77, 1).

Или: „Пробудись от сна, друг бедный“...

„Нерадивые вздремали,

Оскудел у них елей,

Но зато несчастны стали

И остались вне дверей“ (Гус. 240; 6. С. Д. С. 183, 6. Г. В. 88, 6. С. С.43:6). См. еще: Гус. 66, 5. 71, 1. 231, 3.327, 2. 395, 1. 523, 4. С. Д. С. 174, 3. 276, 2. 336, 1. 375, 5.

Еси. „Боже наш, Христе, мы здесь“...

„Ты еси от света свет,

От Отца к нам снисходящий“ (С. Д. С. 258, 3. Гус. 5).

Или:

„Восхвалим Господа

И сердцем, и устами...

Ты был, еси и так пребудешь без конца“ (Гус. 9, 3).

Есмь.

„О, Ты пространством бесконечный...

К Тебе душа моя пылает

И о Тебе лишь размышляет

Я есмь, конечно есь (?) и Ты“... (Гус. 1, 6).

Жезл.

„Не в колеснице Илии,

Не с грозным жезлом Моисея

И не гремя, и пламенея

По искромётному пути,

Но с смирным отблеском зари

Вознёсся в горнюю обитель

Венчанный тернием Учитель

Смиренья, кротости, любви...“ (Гус. 25, 1).

Или:

„Зачем народы взволновались

Жезлом железным управляя,

Спасение верных совершай,

А непокорных истребляя,

Равно сосуду (?) сокрушай“. (С. Д. С. 367, 7. Г. В. 2, 7. №, псалом 22, 15).

Завет. См. „обет“.

Зане. „Сколь многие враги восстали“...

„Засну я в мире и проснуся,

Зане Господь покрыл щитом“ (Г. В.3:3).

Или: „Блажен кто мудрости высокой“...

„Но злочестивый нрав не будет,

Он на суде не устоит,

Зане Господь не лестно судит“ (Д. П.25:4).

Зижду. „О, Ты, пространством бесконечный“...

„Кто всё Собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем – Бог“ (Гус. 1, 1. С. Д. С.44:1).

Или: „О Боже Отче в небесах“...

„Ты всеблагий наш Бог и Царь,

Объемлешь, зиждешь мир Ты весь

И вся к Тебе взывает тварь:

Хлеб наш насущный дай нам днесь!“ (С. Д. С. 100, 4. Г. В. 28, 4. С. С. 33, 4. Д. П.1:4) См. С. Д. С. 33, 4. 195, 3. 199, 2. 336, 3. С. С. 2. 3. Д. Π. 1, 4. № 33, 3.

Зиждитель. „Тебе, о Господи, хваленье“.

Влеки нас к сыну Бог зиждитель

И сын к Тебе нас приведёт. (Гус. 83, 2. С. Д. С.35:2).

Зрак. „О какой нам путь открылся“

„Здесь в юдоле Он родился.

Зрак раба Себя принял“. (С. Д. С. 90, 1. Д. Π. 89, 1).

Или: „Как серна, томимая жаждой“...

„Ах, скоро-ль, Господь мой, Твой зрак

Увидит без крова мой взор восхищенный?“ (С. Д. С. 357, 1. Пр. Хр. 41, 1).

Изми. „Как серна, томимая жаждой“...

„Вонми гласу скорби и мощной рукой

Изми мя, Творец мой, из грусти сердечной“. (Пр. Хр. 41, 1).

Изрекать.

„Слова песни мы составим

Бог обет Свой изрекает,

Что Иакову изрёк

Бог все земли осыпает

Своей милостью во век“ (Гус. 73, 2. С. Д. С. 20, 2. Г. В.17:2). См. С. Д. С. 110; 1, 4. 287, 2. 258; 367, 6. Г. В. 2, 6. Пр. Хр. 51, 1. Г. 31, 1.

Изреченный. „Тот, кто живёт преисполненный верой в помощь Всевышнего“...

«За слово смиренно Тобой изреченное:

„Боже, моя Ты надежда!“ За то, что Его же прибежищем

Избрал ты, Он провещал: „Никогда к тебе зло не приблизится“» (С. Д. С. 19).

Кимвал. „Мой Иисус, Господь Всесильный мой!..

„Ты истина! В Тебе лишь правды свет,

Все без Тебя – один кимвал звенящий“. (Гус. 165, 3. С. Д. С. 153, 3. Пр. Хр. 72, 3).

Клир. „Я знаю, да, я знаю“...

„Я знаю, что от мира

Сего я воспарю

И лик Его средь клира

Искупленных узрю“. (С. Д. С. 234, 4. Г.44:4). См. С. Д. С.173:3).

Коль.

„Коль славен наш Господь в Сионе

Не может изъяснить язык“. (Гус. 70, 1. С. Д. С. 15; 1) См. С. Д. С. 245, 285, 5. 288, 2. 354. Г. 5, 2.

Кормило. „Возликуй мой дух нетленный“...

„О, небесных благ Светило,

Бесзаходно Ты горишь!

О, Христос, моё кормило,

Я иду, куда велишь!“ (С. Д. С. 351, 4. Г.38:4).

Крамола. „Слово вечное“...

„Что побудить могло сойти Тебя с престола

В сей мир, где зло живёт, неправда и крамола“ (С. Д. С. 54, 2. Г.41:2).

Криле.

„Простри криле Свои над мною

Христос, Господь Спаситель мой“ (Пр. Хр. 94, 1).

Купно.

„Будь вождём Ты нам

По Твоим стопам!

Ты спасения стезёю,

Нам указанной Тобою

Купно в Отчий дом,

О, Христе, пойдём“. (С. Д. С. 135, 1. Г. В. 60, 1. Г.24:1) См. С. Д. С. 349, 1. Г. В. 16, 8. Г. 23, 1.

Кую (от Кий). „Господи Боже зиждитель всего“...

„Ты сотворил для него и жену

Кую привёл, и вруча ему,

Благословил их союзом любви,

И рёк „растите и множтеся вы!“ (Д. П.84:2).

Ликую. „Ликуй, ликуй спасённый“ (Гус. 538, 1).

См. слово „лик“, а также: Гус. 15, 5. 62. 4. 65, 5. 210, 1. 218, 2. 226, 2. 257, 3. 378, 3. 394, 2. 433, 4. 536, 1. 538, 1. 541, 1. С. Д. С. 47, 1. 64, 1. Р* 169, 2. 221, 1, 335, 2. 881, 1. 370, 4. 373, 5. 387, 2. Г. В. 144, 1. С. С. 27,2. Г. 14; 1. 15, 1 – 2. 18, 8. 38, 1.

Лик (лице). „Есть ясный, лучший мир иной“

„Все радости там без конца

Пред ликом Господа Отца;

Всё там ликует, в мире том“...

(Гус. 394, 2. С. Д. С. 335, 2. С. С.27:2). См. Гус. 62, 3. 163, 3, 202, 1. 301, 2. 394, 2. 396,3. С. Д. С. 80, 1–2. 104, 2. 137, 3. 234, 4. 323, 2. 353, 2. Г. В. 75, 2. 76, 3. С. С. 28, 3. Г. 11, 3. 14, 1. 19, 2. 20, 1–2. 44, 4. 45, 2. № 18, 4. 56, 6 и Пс.149:4.

Лик (собрание). „О день желанный, день блаженный“

„Там в лике душе, Им искупленных,

И мы петь будем: Свят, Свят, Свят!“

(Гус. 398, 2. С. Д. С. 340, 2. Г. В. 116, 2. С. С. 4, 2. Пр. Хр. 89, 2). См. Гус. 133, 5. С. Д. С. 21, 3. 39, 6. 88, 6. 142, 5. 356, 6. 357, 2. Г. В. 26, 6. 97, 5. 178, 6. 182, 1. С. С. 7, 6. П. С. 12, 6. Пр. Хр. 23, 1. 37, 6. 41, 2. 97, 6. Д. П. 18, 1. 22, 6. 40, 5. 61, 5. Г. 60, 6. № 12, 2.

Лоно. „Сокрой своё горе“...

„Христос уже всё узнает

О горе твоём

Тебя он утешит

На лоне Своём“ (С. Д. С. 229, 2. Г. В. 80; 2. С. С. 14, 2. Л. С.10:2). См. С. Д. С. 233, 5. 246, 12. 253, 1. 286, 3. 326, 1. 366, 8. Г. В. 166, 1. Пр. Хр. 65, 1. Г. 7, 3. 33, 8. 35. 12. 37, 5. № 66, 2.

Мание. „Манием Твоим Господь“...

„Солнце скрылось от сих мест

И лазурный неба свод

Украсился блеском звезд“ (Д. П. 63, 1. 67, 1).

Мзда. „Боже, суд Твой дай царю“...

„Да исчезнет мзды кумир

И неправда прекратится“. (Гус. 72, 2. С. Д. С.359:2).

Или: „Господь, я бедное дитя“...

„Что я во мзду Твоих скорбей

Могу Тебе принесть?“ (С. Д. С. 300, 3. Г. В. 186, 3. Пр. 2. Хр. 18, 3. Д. П. 5, 3.). См. С. Д. С. 251, 2. 260, 4. 259, 2. Г. В. 94, 2. 109, 2. Пр. Хр. 26, 2. 62, 2. 93, 2. Д. П. 7, 2. 49, 5. Г. 29, 4.

Мощь. См. Длани и Велий, а также С. Д. С. 246, 12. Г. 35; 12.

Мя.

„К Тебе, о Боже простираю

На мя преступницы восстали

Твоих велениев (?) святых

Совсем бы в прах мя разорвали,

Похитивши из рук Твоих“ (Г. В.16:6).

Или:

„Как серна, томимая жаждою в зной...

Вонми гласу скорби и мощной рукой

Изми мя, Творец мой из грусти сердечной“. (Пр. Хр. 41, 3).

Мышцы. Слова песни мы составим,

Напряжём мы к пенью глас,

Крепость Божьих рук прославим

Он Своей нас мышцей спас! (С. Д. С. 20, 1. Г. В.17:1).

Нарекать. „Хвалите Господа и пойте“...

„Создавший солнце, круги звёздны

И им нарёкший имена –

Велик Господь“. (Гус. 79, 3. С. Д. С. 303, 383; 2. Г. В. 20, 3.). См. Гус. 43, 7. 155, 2. 191, 4. 465, 1. С. Д. С. 350, 9. Ц. Ш. 2, 3.

Насущный. См. „Зижду“ и „Зиждитель“.

Неизреченный. „Ищи везде“.

„Ищи Его лишь одного,

Он Бог и Царь вселенной,

Он хочет дать всем благодать

И мир неизреченный!“ (Гус. 220, 3. С. Д. С. 163, 3. Г. В. 64, 3. Пр. Хр. 91, 3. Д. П. 33, 3. Г.59:3). См. Гус. 196, 4. 256, 3. С. Д. С. 67, 4. 69, 4. 129, 1. 208, 2. 340, 3. 358, 1. Г. В. 26, 5. 55, 1. 100, 4. 102, 4. 116, 3. 129, 1. 132, 2. С. С. 4, 3. 202, 3. Пр. Хр. 33,4. 51, 1. 63, 3. 87, 2. 89, 3. Д. П. 27, 4. 44, 4. 54, 1. Г. 55, 4. № 12, 3.

Непреложно. „Любит лишь Христос безмерно“...

„Счастье мира всё ничтожно

Разлюбить друзьям возможно,

Он же любит непреложно“ (С. Д. С. 164, 4. Г. В.66:1). См. С. Д С. 170, 4. С. С. 62, 4.

Ниже. „К Тебе, о Боже, простираю“...

„Я знаю нет тебе подобна (го)

Ниже в морях, ни на земли“ (Г. В.16:4).

Ниц.

„Сердце вниде в покаянье

Бог пока зовёт,

Ниц пади ещё сегодня,

Так как Дух зовёт“ (С. Д. С. 164, 1. Г. В. 66. 1). См. С. Д. С. 170, 4. С. С. 62, 4.

Ныне. „Восхвалим мы Творца“...

„Хвала и честь Тебе

И слава благостыне

Твоей, Отец и Сын

И Дух всегда и ныне“ (Гус. 95. С. Д. С. 40, 3. Г. В.27:3). См. Гус. 8, 3. 86, 1. 91, 5. 104, 4. 228, 4. 248. 375, 1. 456, 541, С. Д. С. 36, 5. 81, 3. 91, 4. 107 2. 171, 4. 250, 1. 315, 1. 394. Г. В. 36, 2. 83, 1. С. С. 9, 4. 10, 1. 61, 1. 64, 4. Л. С. 12, 1. Д. П. 17, 2. Г. 9, 3. № 10, 1 и 20.

Обитать.

„Я сердцем в небе обитаю

Там все сокровища мои“.

(Гус. 137, 1. С. Д. С. 109, 1. Г. В. 38. 1. С. С. 37, 1. Пр. Хр. 85,1. Д. П.32:1). См. 36, 4. 91, 4. 337, 2. Г. В. 38, 1. 76, 2. С. С. 28, 2. Пр. Хр. 86. 4. Д. П. 49, 1.

Обитель. См. слово – „дабы“.

Облектися. „Бог Спаситель мой“...

„Вечный славы свет,

Ты в начале лет

Нам Спасителем нарёкся

В плоть чистейшую облёкся“ (Гус. 155, 2).

Обрещися. „Бог Спаситель мой“...

Вечной славы Свет!

Ты в начале лет

Нам в Спасителя обрёкся.

В плоть чистейшую облёкся (С. Д. С. 141, 2. Г. В. 195, 2. Пр. Хр. 34, 2. Д. П.28:2).

Обретать. „Кто знает час своей кончины?

„Я всю надежду возлагаю

На милость и на кровь Христа.

И в жертве Агнца обретаю

Покой и радость у креста“ (Гус. 4, 2. 158, 4. С. Д. С. 121, 4. Г. В. 46, 4. С. С. 96, 4. Пр. Хр. 55, 4. Д. П.43:4). См. Гус. 106, 3. 119, 6. 128, 5. 169, 1. 185, 2. 231, 3. 245, 2. 248, 4. 259, 2. 260, 1. 285, 1. 291, 1. 305, 2. 516, 2. С. Д. С. 6, 4. 43, 1. 137, 2. 138, 2. 140, 4–5. 151, 3. 173, 4. 174, 3. 186, 2. 205, 2. 206, 1. 234, 1. 241, 1. 245, 4. 246, 11. 260, 4. 332, 1. 349, 1. 351, 2. 256, 6. 369, 5. 394, 2. 403, 2. Г. В. 23, 4. 62, 3. 74, 1. 88, 3. 90, 4–5. 123, 2. 135, 2. 137, 1. С. С. 1; 11; 2. 46, 2. 60, 2. 91, 2. Пр. Хр. 30, 1. 37, 6. 57, 1. 66, 4–5. 80, 5. 82, 2. Д. П. 31, 2. 60, 1. Г. 11, 2. 23, 1. 29, 4. 34, 2. 35, 11. 38, 2. 44. 1. 48, 3. № 1, 2. 51, 2. 54, 2. 59, 2.

Объяти. См. „Зижду“, „Зиждитель“.

Обет.

„Спаситель, прими мой обет

Совершённый по воле святой;

Да в сердце храню Твой завет,

Безропотно в жизни земной“ (Гус. 357, 1. С. Д. С. 298, 1. Г. В.153:1). См. Гус. 265, 1. С. Д. С. 213, 1. 295, 1. 297, 1. Г. В. 148, 1. 144, 3. 150, 1. 152, 1.

Обетование. „Не ради почести и славы“...

„Не ради благ обетованья

Стремлюсь я, Боже, к небесам“ (Гус. 418, 3).

Одесную. „Храни меня, о Бог всесильный“...

„Всю жизнь со мной Ты одесную

В душе не поколеблюсь я

И в этой мысли я ликую

Душа покоится моя“ (Гус. 65, 5. С. Д. С.4:4). См. 48,6. 70, 2. 76, 2. 141, 10. 373, 5. Г. В. 12, 2. 95, 10. 103, 2. 110, 2. С. С. 5, 6. П. С. 34, 10. Пр. Хр. 34, 10. 73, 2. Д. П. 26, 2. 28, 10. № 4. 6 и П. С. 90, 3.

Одеяти. „Воспой Всевышнего Творца“...

„Там выше бурей и морей

Одеян тихою зарёй,

Царит наш давний Бог спокойно“ (Гус. 74, 1, С. Д. С.24:1).

Озарить. „Господь, Ты свет во тьме“...

„Ты дух мой озарил

И в небо путь открыл“ (Гус. 112, 2. С. Д. С. 79, 2). См. Гус. 9, 11. 102, 4. 107, 6. 178, 4. 388, 2. 246, 2. С. Д. С. 53, 2. 57, 6. 58, 4. 94, 4. 103, 3. 148, 2. 246, 6. 288; 313; 3. 324, 2. 353, 3. 366, 7. 390, 2. Г. В. 23, 3. 204, 2. С. С. 32, 4. Д. П. 10, 3. 63, 4. 90, 2. Г. 12, 3. 17, 4. 26, 2. 33, 7. 35, 6. 42; 45; 3.

Осанна. „Хоть мы слабы, мы поможем“...

„О, осанна Божью Сыну

Ибо он так любит нас“ (Гус. 423, 2). См. „Аллилуия“, а также: С. Д. С. 211, 1. Г. В. 66, 4, 144, 1. Д. П. 39, 4.

Осенить. „Вот ночь уж наступила“...

„Но и теперь всесильный,

Любовью обильный

Ты осени меня“ (Гус. 374, 4. С. Д. С. 314, 5. Г.40:5). См. Гус. 35, 1. 39, 6. 101, 1. 142, 2. 418, 3. С. Д. С. 19; 277; 2. 349, 4. 353, 2. Г. В. 157, 3. Д. Г1. 2, 1.8, 3. 63, 6. Г. 23, 4. 45, 2. № 90, 1.

Отверзать. „Вражду житейскую рассеяв“...

„Свершилось чудо и нежданно

Отверзлись детские уста“ (Гус. 556, 3).

Или: „Жив Христос, Спаситель мой...

„Возгласит Его труба

И отверзутся гроба“ (С. Д. С. 87, 7. Г. В. 177, 7. Д. П. 30, 7. Г.58:7). См. С. Д. С. 64, 1. 217, 2. Г. 15, 1. 47, 2.

Отринуть. „О, душа отрада“!..

„Поборю, отрину

И на век покину

Жизни суету“ (С. Д. С. 216, 3. Г.25:3). См. Пр. Хр. 84, Г. 45, 4.

Отныне. „Хвала Тебе“!..

„Отныне я в служенье

Тебе хочу отдать всех дней теченье“ (Гус. 94, 3).

Или: „Господь судеб моих Правитель“...

„Отныне буду я покоя

В Тебе одном, Христе, искать“ (С. Д. С. 107, 3. Г. В. 56, 3. Д. П.17:3). См. Гус. 225, 4. С. Д. С. 43, 3. 383, 3. № 2, 4. Ц. Ш. 2, 3.

Отче.

„Я устал, иду к покою:

Отче, очи мне закрой,

И с любовью надо мною

Будь Хранитель верный мой“!.. (С. Д. С.310:1).

Пажить. „Пастырь мой Господь всесильный“.

„С Ним нужды не знаю я

И на пажити обильной

Он покоит Сам меня“ (Гус. 66, 1. С. Д. С.375:1).

Перст. „По всей земле царствует слава“...

„Когда я смотрю на творенье

Перстов Твоих, Боже святой,

То я прихожу в изумленье

От дивной любови Твоей“ (Гус. 63, 3. С. Д. С.2:3). См. Гус. 113, 2. Г. В. 8, 3.

Плевы (плевелы). „В Тебе надежду полагаю“...

„Да в вечном сраме погрузятся,

Которые мне ищут зла,

Да на главу их обратятся

Коварства, плевы²⁹⁸ и хула“ (Г. В.14:7).

Поведать. „В Тебе надежду полагаю“...

„Среди народа велегласно

Поведую хвалу Твою“ (Гус. 71, 4. С. Д. С.16:4). См. Г. В. 15, 3.

Подъяти. „Велик наш Бог“!..

„Когда в слезах подъемлем взор

К нему с молитвой о прощенье,

Он скоро совесть от укор (?).

Очистит и подаст спасенье“ (С. Д. С. 34,5. Г. В. 21,5. Пр. Хр. 1, 5). См. ещё: Гус. 171, 1.

Почто. См. слово – „Вотще“.

Прияти. „Прими хвалу благодаренье“!

„С слезами радости спасенье

От язв Твоих²⁹⁹ приемлю я“ (Гус. 84, 2. С. Д. С. 49, 2. Пр. Хр. 78, 2. Д. ГИ.45:2). См. Гус. 129, 2. 165, 6. С. Д. С. 39, 2. 110, 2. 153, 6. 261, 7. 285, 1. 286, 2. 403, 6. Г. В. 5, 4. С. С. 45, 2. 58, 2. 91, 6. Пр. Хр. 72, 6. Г. 51, 6. № 56, 2.

Призрети. „Я к Тебе, Творец, взываю“...

„Призри свыше Царь вселенной.

От меня не отвратись“ (С. Д. С. 129, 2. Г. В. 55, 2. Д П. 52, 2.

Простирати. „Простри покров Свой надо мной

Христос Господь, Спаситель мой“! (Гус. 177. С. Д. С. 146. Г. В. 136. Пр. Хр. 94).

Пря. „Я буду сердцем и устами“...

„За то Тебя прославлю, Боже,

Что прю мою Ты рассудил“ (Г. В.9:4).

Разверзати. „Отче наш благослови“...

„Ты разверзи нам сердца

И посей Твои слова“ (Д. П.72:2). См. Г. В. 192, 1. Д. П.35:1).

Рамо. „Тот, кто живёт преисполненный верой в Всевышнего“...

„Он осенит раменами тебя,

Прострёт Свои крылья в охрану твою“! (С. Д. С. 19. Ц. Ш.2:1).

Рещи. „Боже святый, Зиждитель всего“...

„И создав человека, Ты рек (?)

Не добро, чтоб он был одинок,

Сотворил же ему и жену!“ (Г. В. 155, 1–2).

или: „Своими путями усмотрит Господь“...

„Не падай же духом! – усмотрит Господь.

Что рек Он, то сильно“... (С. Д. С. 235,4. Гус. 286, 4). См. „Брашно“.

Се. „Господь мой Ты жизни свет“...

„Се человек! Безмолвен Он,

Как агнец. Царь наш в поругани

Венцом терновым изъязвлён“ (С. Д. С. 73, 5. Г. В. 106, 5. Пр. Хр. 36, 5).

или: „Когда, Христе, Ты смерть Свою ученикам явил“...

„Взяв хлеб, благословил,

И, преломив, раздал им всем,

К ним говоря сие:

Примите и идите все

Се тело есть мое...

„Примите, пейте из нея

Все, ибо сия кровь Моя!

За многих изливаема

В прощение грехов!

Се Новый Мой завет в крови,

Вам в завещанье

В мое сие творите вы

Воспоминанье“! (С. Д. С. 79, Г. В. 154. Д. П. 83). См. Г. В. 88, 1. Пр. Хр. 7, 1.

Сей, сия, сиe. „Кто сей висящий, как злодей“?

К кресту проклятья пригвожденный“ (С. Д. С. 76, 1. Г. В. 110, 1. Пр. Хр. 73, 1).

Или: „Кто, кто сии и кем облечены“? (С. Д. С. 345,1. С. С. 87, 1. № 37, 1). См. „Се“ 2-й пример. См. также: С. Д. С. 6, 3. 49, 3. 50, 2. 58, 4. 66, 3. 73, 11. 76, 1. 86. 2. 90, 2 –3. 106, 1. 108, 1. 138, 3. 142, 6. 209, 4. 230, 1. 232, 3. 287, 4. 288, 1. 295, 2. 299; 1, 4. 301, 1. 305, 1. 306, 1.307,2. 309, 1. 318, 3. 325, 1. 350, 1–2. 252, 8. Г. В. 18, 5. 33, 1–2. 35, 1. 37, 1. 84, 1. 87, 1. 132, 3. 140, 4. 150, 2. 155, 3. 156, 1–4. 196, 1. 199, 1. 202, 2. С. С. 41, 1. 45, 3. 48, 3. 52, 4. 54, 1. 92, 2. П. С. 15, 1. Пр. Хр. 39; 1, 2. 83,1. Д. П. 14,1–2. 20, 1. 35; 54; 1. 57, 2. 58. 1. 61, 6, 66, 1. 68, 1. 69,1. 71, 2. 77, 4. 84, 3.87,1.88,2. 89, 2–3. Г. 9, 1. 15, 4. 18, 3. 28, 6. 31, 5. 34, 3. 38, 1–2. 39, 1. 45, 2. № 58, 4.

Словеса. „Води меня, мой Искупитель“...

„Господь, учиж меня во свете

Словес Твоих всегда ходить“ (С. Д. С. 110, 2. С. С.58:2).

Скудели. „Почто народы взволновались“...

„Жезлом железным управляя

Спасенье верных совершай,

А непокорных истребляя

Равно (?) скудели сокрушай“ (Г. В.2:7).

Сонм. „Издали нам сияет страна“...

„Там бесчисленный сонм тех святых,

Что от Духа объяты огнём.

Воспевают Христову любовь“ (С. Д. С. 328, 3. В. 72, 3. С. С. 29, 3. Л. С. 8, 3. № 42, 3). См. С. Д. С. 48, 2. 58, 6. 275, 328, 3. 336, 2. 349, 2. С. С. 5, 2. Г. 23, 2. № 4, 2.

Стезя. „Господь вождем Ты нам“...

„По Твоим стопам

Мы спасения стезёю

Нам указанной Тобою

Вместе в вечный дом

О, Христе, пойдём“... (Гус. 156, 1. С. Д. С. 135, 1.Г. В. 60, 1. Г.24:1). См. Гус. 56, 1. 59, 3. 86, 1. 96, 2. 268, 2, 376, 3. 460, 2. С. Д. С. 7, 1. 37, 2. 51, 1. 65, 2. 158. 3. 217, 1. 246, 1. 286, 3. 312, 2. 351, 4. 366, 8. 375,2. 413, 5. Г. В. 24, 2. 99, 1. Д. И. 46. Г. 7, 3. 8, 2. 13, 2. 16, 2. 33, 8. 38, 4. 47, 1.

Стогны. „У вод вавилонских печалью томимы“...

„В слезах мы сидели, тот день вспоминая,

Как враг, разъярённый по стогнам Салима

Бежал, всё огню и мечу предавая“ (Гус. 78, 1).

Стопы. См. „Стезя“.

Студ. См. „Купно“.

Стяжание. „Я сердцем в небе обитаю“...

„Теперь я Твой, Господь Спаситель

На век стяжание Твоё“ (С. Д. С. 109, 2. Г. В. 38, 2. С. С. 37, 2. Пр. Хр. 85, 2. Д. И.32:2). См. С. Д. С. 119, 1. 202,4.333,4.319,2. 326, 2. Г. В. 44, 1. 65, 2. 90, 5. 122. 6. 146, 2. Пр. Хр. 7, 1. 63, 6. 80, 5. 81, 2.

Стяжать. „Дай святость мне, Боже“...

„Дай чистое сердце

И дух правый мне,

Все бросив земное

Стремиться к Тебе

Быть к царству готовым

Мир, святость стяжать“ (С. Д. С. 132, 3. Г. В. 59, 3. С. С. 30, 3. № 67, 3). См. С. Д. С. 5,3. 216, 1. 313, 6. 349, 5. 354, 2. Г. 12,6. 23, 5. 25, 1. 50, 2.

Сущий. „О Ты пространством бесконечный“...

„Дух всюду сущий и единый

Кому нет места и причины

Кого никто постичь не мог“ (Гус. 1, 1. С. Д. С. 44, 1. См. С. Д. С. 8, 3. 61, 2. 156, 1. Г. В. 183, 2. Д. П. 1, 2.

Сень. „О если б тысячью устами“...

„Святая Троица, Бог единый,

И неба, и земли Творец,

Сый без начала и кончины

Хвала Тебе, благой Отец“! (Г. В. 26, 3. С. С. 7, 3. П. С. 12, 3. Пр. Хр. 97, 3. Д. П. 22, 3. Г.97:3).

Сень.

„Пустыней знойной утомлён

Под сень креста иду.

От мира скорби удалён

Где лучше сень найду“? (Гус. 272, 1. С. Д. С. 221, 1. С. С. 84, 1. П. С. 8, 1. № 63, 1). См. С. Д. С. 233, 5. 352, 5. Г. 43, 5. № 90, 1.

Терние.

„Придите, смотрите, какую кончину

Наш грех уготовил предвечному Сыну:

от руки, вот ноги, вот сердце пронзенно,

Вот тернием страшно чело изъязвлено“! (Гус. 192,1. С. Д. С. 68, 1. Г. В. 101, 1. Пр. Хр. 43, 1. Д. П.41:1). См. Гус. 25, 2. 39, 1. С. Д. С. 93, 4. Г. В. 126, 4. С. С. 67, 4. 99, 4. Л. С. 5, 4. № 29, 4.

Тимпан. „В дни полные печали“...

„Там вопрошали нас тираны:

Почто мы плачем и грустим

Возьмите гусли и тимпаны

И пойте наш Ерусалим“ (Г. В. 19,2 – 4). См. Г. В. 17, 3.

Или: „В Египте Тьма“...

„Кругом чудесные фонтаны

Играют светлою струёй,

Звучат и цитры, и тимпаны

В раскатах песни хоровой“ (Гус. 56, 2).

Трапеза.

„Благослови, Господь Отец“.

На сей трапезе дар святой“ (Гус. 364, 1. С. Д. С. 305, 1. Г. В. 195, 1. Д. II. 68, 1). См. Гус. 66, 5. С. Д. С. 7. 3, 375, 5.

Тщание. „Христе даруй душе моей“...

„Даруй, чтоб с тщанием всегда

Свой долг я исполнять старался“ (С. Д. С. 114. 4. Г. В.40:4).

Тщатися. „Прийди друг к Иисусу“...

„Возьми крест свой и следуй

В путь узкий за Христом.

Идя за Ним, не сетуй,

Но тщись идти с крестом“ (С. Д. С. 172, 3. Г. В. 67, 3. С. С. 40, 3. 71, 4. Д. П.85:3). См. С. Д. С. 240, 4. Г. В. 12, 1. 14, 6. Пр. Хр. 71, 4

Упование.

„Жив Христос Спаситель мой

Свет души и упованье“! (Гус. 211, 1. С. Д. С. 87, 1. Г. В. 177, 1. Пр. Хр. 46, 1. Д. П. 30, 1. Г.58:1). См. Гус. 11, 3. 26, 5. 159, 3. 171, 4. 331, 2. С. Д. С. 89, 1. 96, 6. 141, 1. 149, 4. 246, 7, 378, 2. Г. В. 51, 3.95, 1. 179. 1. С. С. 24, 2. 72, 6. 89, 2. Пр. Хр. 9, 3. 34, 1. 82, 3. Д. П. 28, 1. 31, 3. Г. 22, 1. 27, 4. 35, 7. № 21, 6. 26, 2. 28, 2.

Уповать. „Все к труду“!..

„Бодрствуй и молись!

Уповай, трудись,

Доколе наш Господь придёт“! (Гус. 335, 1. С. Д. С. 76, 1. № 44, 1). См. Гус. 284, 7. 329, 1. 469, 1. С. Д. С. 23, 4. 28,1.116,1, 126,2. 233, 7. 26t, 1. 285, 3. 367, 10. 369, 4, Г. В. 2, 10. 18, 4. 42, 1. 51, 2. С. С. 53, 5. Пр. Хр. 9, 2. Д. II. 37. 1. Г. 5, 3. 36, 1. 37, 7. № Пс.90:2.

Узы. „Когда я слышу о Христе“...

„О как несчастлив был бы я,

Когда б не Ты от уз

Грехи освободил меня,

Спаситель мой Иисус“! (Гус. 109, 6. С. Д. С. 50, 3. Г. В. 202, 3. С. С. 92, 3. Д. П.88:3).

Хощу. „От сна, я, вставши, пред Тобой“...

„Пошли мне Духа благодать

Ходить в Твоей тропе

А коль мне схощешь жизнь прервать,

Прими мой дух к Себе“! (Г. В. 193, 4. Д. П.64:4).

Чадо. „О если б тысячью устами“...

„Кто с чудной благостью, с терпением

Мой путь ко благу направлял?

Кто все грехи покрыл прощеньем

И чадом Божиим назвал“? (Гус. 80, 4. С. Д. С. 39, 4 Г.В.26, 4.С. С. 7,4. П. С. 12, 4. Пр. Хр. 90, 4. Д. П. 22, 4. Г. 60, 4. № 56, 4). См. Гус. 112,3.157, 1. 178, 4. С. Д. С. 53, 3.58, 4. 70, 5. 120, 1. 148, 5. 217, 4. 241,4. 247, 1. 260, 4. 284, 1. 312, 3. Г. В. 45, 1. 103, 5. 141, 3. Пр. Хр. 52, 1. 79, 4. Д. П. 42, 1. 79, 3. 90, 5. Г. 3, 1. 12, 3. 13, 3. 29, 4. 35, 11. 49, 1.

Чаю. „Что нам даёт блаженство и покой“?..

„Господь наш Бог, к Тебе идём с мольбой;

Будь Ты один путь жизни и спасенья

Чтоб человек не чаял избавленья

Заслугой дел; за гордою мечтой

Погибель, смерть“ (Гус. 255, 4. С. Д. С. 199, 4. Г. В. 11,4. Пр. Хр. 75, 4). См. С. Д. С. 138, 2. 325, 2. Г. 39, 2. 52, 5.

Чертог. „Есть обитель сияньем полна“...

„Ни печалей земных, ни тревог

В той обители нет и следа;

Вечной радостью полон чертог“ (Гус. 391, 3. С. Д. С. 333, 3. Г. В. 74, 2. С. С.26:2). См. Гус. 67, 2. 110, 3. 232, 1.376,5.544, 1. С. Д. С. 8, 2. 36, 4. 58, 5. 62, 2. 175, 1. Г. В. 68, 1. 88, 3. 134, 3. 184, 2. С, С. 17, 1–2. Пр. Хр. 86, 4. Д. П. 15, 3. 56, 4. 17, 5. № 62, 1.

Ю (от славянских: и, я, е, он, она, оно).

„К Тебе, о. Боже! простираю“...

Возводишь душу Ты от ада

Вселишь ю в вечный свой покой (Г. В.16:7).

Юдоль. „Господь, когда придёшь Ты Сам“...

„Христос Спаситель мой и свет

И верный вождь в юдоли бед“ (С. Д. С. 339, 2. Г. В. 87. 2. С. С. 42, 2. Пр. Хр. 83, 2. Д. П.20:2). См. Гус. 532, 3. С. Д. С. 43, 4. 48, 6. 56, 1. 60, 2. 90; 1. 103, 1. 111, 3. 148, 3, 4. 270,3.291,2.300,1.333,2. 351, 1. 362, 3. 412, 3. Г. В. 32, 1. 162, 2. 180, 1. 182, 2. 186,5. 204,3–4. С. С. 5, 6. Пр. Хр. 18, 7. 23, 2. 50, 2. Д. П. 5, 5. 10, 1. 18, 2. 74, 2. 89, 1. 90,3–4 Г. 38, 1. № 4, 6.

Яко. „Блажен, кто Господа боится“...

„Сие зря, грешник вострепещет

И гнев по сердцу разольёт

Зубами, зляся, поскрежещет

И весь растает, яко лёд“ (Г. В.18:5).

Ясти. См. 2-й прим. „Се“.

Фимиам. „Ты мне Отец, а не судья“...

„Не нужен мне Ваалов храм,

Астарте жертв не возжигаю,

Тебя единого я знаю,

Тебе я жгу свой фимиам“ (Гус. 68, 2. С. Д. С.9:2). См. 69, 1. 70, 2. 134, 2. С. Д. С. 14, 2. 15, 2. 155, 2.

Итак, вот сколько церковно-славянских слов в молитвенных песнях сектантов. Огромное большинство из этих слов, без сомнения, совершенно для них непонятно, однако сектанты пользуются песнями, содержащими в себе эти слова, как молитвенными. Если бы сектанты заучили значение хотя бы тех церковно-славянских слов, какие находятся в сборниках их молитвенных песней, они могли бы очень хорошо понимать и всё православное богослужение, совершаемое на родном им церковно-славянском языке; указывать же на совершение нашего богослужения на совершенно будто для них непонятном языке, как на причину отпадения от церкви и потом пользовать тем же славянским языком в своих молитвенных песнопениях, это значит говорить неправду и противоречить самому себе.

Но, кроме того, в сборниках молитвенных сектантских песен есть много слов совершенно не русских, иностранных, которые тоже большинству сектантов совершенно не понятны. Укажем хотя бы на следующие.

Арфа. „Есть друг у маленьких детей“...

„Есть песнь для маленьких детей

Высоко в светлых небесах!

Там арфа сладостно звучит,

Хвалебный раздаётся гимн“.

Гений. См. „Десница“.

Гимн. См. „Арфа“ или „Горе“.

Гирлянда См. „Аккорд“.

Диадима. „Хвалите Господа и пойте“.

„Даёт зверям и птицам пищу

И насекомым и червям,

Так рубище дарует нищим

Как Диадиму и царям“ (Г. В.20:7).

Драхма. „Пастырь добрый идет“...

„Драхма дорогая

Вновь обретена

Из земли и мрака

Поднята она“ (С. Д. С. 189, 2. С. С. 86, 2. П. С. 14, 2. № 59, 2).

Планета. „Покорно предайся божественной воле“...

„Не сетуй. Кто прежде времён существует,

Кто правит с премудростью тьмами планет,

Кто вихрям и морю предел указует,

Тот путь безопасный и нам обретет“ (Гус. 291, 1. С. Д. С. 241, 1. Пр. Хр. 79, 1. Д. П.67:2).

Символ. „Среди неверья и порока“...

„Наденем, братья, шлем спасенья,

Как символ Божией любви

И возвестим мы избавленье

Людям в спасительной крови“.

(Гус. 315, 3. С. Д. С.274:3).

Сфера. „Новы песни мы составили“...

„Земля вся возобновится

В красоте славы своей,

Ново небо нам явится

В пространстве сферы всей“ (Г. В. 17. 3).

Раввуни. „Он жив! Он жив“...

„Мария тут в волненье

Стоит, скорбя душой;

Вдруг видит в изумленье,

Господь стоит перед ней.

Она Ему в восторге „Раввуни“ говорит

И возвещать о Нём спешит“.

(Гус. 214, 5. С. Д. С.388:5).

Руина. „Порочный город суетной“...

„Вот дом и дверь среди руин

Открыть он умоляет“ (Гус. 508, 4).

Тиран. См. Тимпан“.

Цитра. См. „Тимпан“, пример 2-й.

Эфир. „Покоя, мой Творец, покоя!“

„Я слышал там в полях лазури,

Где светел, как любовь, эфир,

Не воскипают шумны бури

И вечно вести сладкий мир“. (Г. В.13:2).

Достаточно и приведённых не русского происхождения слов, встречающихся в молитвенных песнопениях сектантов, чтобы показать, что, не желая изучать родной славянский богослужебный язык, как будто для них совсем уж непонятный, и употребляя в своих „псальмах“ действительно совершенно непонятные для большинства из них иностранные, не русские слова, сектанты положительно неправы, и если желают быть последовательны, то должны отказаться от употребления при богослужении и своих молитвенных песен, где очень много не только славянских, но даже иностранных слов.

Указав на множество встречающихся в молитвенных песнях сектантов церковно-славянских и даже иностранных слов, мы должны сделать тот справедливый и беспристрастный вывод, что в непонятности языка православного богослужения нужно искать причину отпадения сектантов от Церкви православной, нет, её прежде всего нужно искать в том своеволии и непослушании, которое во всех делах ведёт людей к раздорам и гибельным разделениям. После же сделанного нами указания на существование в сектантских молитвенных песнях такого множества слов церковно-славянских и даже иностранных, у сектантов совершенно отнимается всякое основание ссылаться на совершение богослужения православного на славянском языке, как на причину отделения их от Церкви православной, иначе сектанты, говорим, если желают быть справедливы и последовательны, должны отказаться и от своих молитвенных песней.

Μ. Кальнев

О так называемом униатском упорстве и о средствах борьбы с ним.

Желательная постановка борьбы с упорством.

I.

Чем же, спрашивается, православно-русский миссионер может достигнуть своей цели – обращения упорствующих в православие? Что он должен делать, чтобы его труды не пропали даром? Нам кажется несомненным, что он прежде всего должен всеми силами стремиться уничтожить то, что делает его труды бесполезными и напрасными. Что же делает труды его бесполезными? Бесполезными и напрасными делает его труды не что иное, как только непоколебимое убеждение упорствующих, что они по народности и вере – народ совершенно чуждый славяно-русскому племени и родственный полякам. Это именно убеждение, заставляющее упорствующих видеть в православно-русском миссионере представителя другой народности и веры, побуждает их не верить словам его, враждебно относиться к нему, избегать общения с ним. Правда, упорствующие знают, что православно-русские миссионеры Холмского края большей частью дети этого же края, но они тем не менее уклоняются от миссионера, потому что они считают его представителем интересов чуждой им народности и веры, считают его изменником своей веры и народности. И до тех пор, пока это убеждение будет стоять непоколебимо, оно будет составлять непроходимую бездну, через которую слова миссионера не дойдут до ушей и сердец упорствующих, будет составлять ту крепкую, стоящую между словами миссионера и сознанием упорствующего, стену, о которую все напряжённые труды, старания и усилия миссионера будут разбиваться, как морские волны о гранитный берег. Припомним, кстати, что все усилия римских пап и их ловких миссионеров обратить Россию в католичество окончились полным неуспехом, благодаря именно крепкой и несокрушимой уверенности русского народа в том, что католичество есть вера чуждая русскому народу, вера гораздо худшая православия. Припомним также, что и в Холмском крае православие было совершенно вытеснено из сознания народа и уния была вполне принята и усвоена народом лишь тогда, когда убедили народ, что уния есть исконная, всегдашняя вера его предков.

Чем же можно уничтожить названное убеждение упорствующих, делающее бесполезными все труды православно-русских миссионеров? Нам кажется, не подлежит ни малейшему сомнению, что самым правильным, самым верным, самым действительным средством уничтожить теперешнее убеждение упорствующих может служить единственно только просвещение. Настоящее убеждение упорствующих ложно, – это мы все сознаём и признаем несомненным. Не можем мы вместе с тем не признавать несомненным и того, что просвещение есть лучшее и самое верное средство против всех ложных убеждений. Что просвещение есть лучшее средство для уничтожения внедрённого поляками в сознание упорствующих ложного убеждения, об этом прекрасно говорит история первоначальной борьбы православия с заводимой в западно-русском крае унией. Все напряжённые усилия и труды поляков и латинствующих униатов в пользу унии очень долгое время не имели почти никакого успеха, так как просветительная деятельность православных братств и лучших пастырей парализовала, разрушала всё, что было создаваемо поборниками унии. Просветительная деятельность православных братств и лучших пастырей в духе православной веры и русской народности составляла наибольший противовес, наибольшую помеху латино-польской пропаганде и наибольшую поддержку православию. Это хорошо сознавали братства и другие ревнители православия, поэтому они всеми силами старались заводить типографии, печатать и распространять книги в православно-русском духе. Хорошо сознавали это и ревнители унии, почему они всегда и всячески старались ограничить, насколько возможно, – сократить или даже совсем уничтожить образовательные средства и образовательную деятельность православных братств и пастырей, справедливо видя во всём этом своего главного врага. Знаменитый иезуит Антоний Поссевин писал папе в 1581 году, что устраиваемые русскими князьями школы служат центрами, „в которых питается их раскол“, т. е. православное упорство³⁰¹. И не только при введении унии, но и впоследствии латино-поляки сознавали, что просвещение есть главный враг их дела. В 1717 году, т. е. спустя более 120 лет после введения унии, появился поражающий своей беспощадной жестокостью и крайней безнравственностью иезуитский проект, указывающий „действительнейшие средства к искоренению суеверных или каких бы то ни было греческих обрядов и к введению на место их обрядов латинских вместе с верой святой римской церкви“. Проект этот в большей половине своей говорит о том, что не нужно допускать к просвещению ни православных священников, ни православный народ. Нужно, говорит автор проекта, „поставить священников в невозможность запастись раскольническими и схизматическими книгами“, „или, что важнее, давать детям своим хорошее воспитание“; „будучи оставлены без образования, священники не в состоянии будут ни знать своих обрядов, как и когда они установлены, ни постигать причин, по которым они введены в русскую церковь, ни внушать народу, что обряды сии подлинно заимствованы от греческой церкви, ни ясно и убедительно доказывать, что они ни в чём неизменны, не суеверны, ни, наконец, основательно противиться уничтожению оных“³⁰². „В непреклонности удерживается, говорится далее в проекте, простой народ русский, умеющий читать свои писания. Итак, нужно устранять причину такого упорства, и упорство само собой исчезнет, – что не трудно нам полякам сделать, если запретить детям своих крестьян учиться по-русски в находящихся при церквах школах... Нужно... строго смотреть, чтобы русские крестьянские дети не были приучаемы к книгам“³⁰³. Что просвещение есть главный враг латино-польской пропаганды, это сознают и современные ксёндзы, и поляки. Когда, благодаря милостивому указу Царя-Освободителя, было устроено много школ для народа и когда, благодаря этим школам, просвещение стало всё более и более проникать в народную среду, ксёндзы и поляки поняли, что их дело, по мере развития народа, будет постепенно разрушаться. Чтобы этого не случилось, они превратным просвещением стали поддерживать своё дело, стали устраивать тайные школы, в которых преподавание ведётся в желательном для них направлении, стали раздавать различные книги и брошюры, в которых распространяют ложные понятия, превратно толкуют различные факты, говорящие против них. Поддерживать своё дело превратным и ложным просвещением ксёндзы и поляки стали особенно в последнее время. Известно, что в настоящее время ксёндзы и поляки не только распространяют в народе полезные для их дела книги, брошюры и т. п., но берут к себе нередко детей упорствующих, обучают их в своём духе для приготовления из них ревнителей своего дела³⁰⁴.

Если же просвещение, по сознанию даже самих ксёндзов и поляков, есть главный враг латино-польской пропаганды, то само собой понятно, что в борьбе с упорством нужно прежде всего и наиболее всего пользоваться просвещением, нужно превратной латино-польской просветительной деятельности противопоставить православно-русскую просветительную деятельность.

Но сказать, что в борьбе с упорством нужно действовать просвещением, это значит сказать немного, сказать общее избитое выражение, которое ничего определённого не выражает. Вопрос заключается в том, чему и как учить? У нас есть много усердных учителей, разных школ, много детей в них обучается, нельзя, поэтому, сказать, чтобы у нас не действовали просвещением, (тем не менее упорство очень мало сокращается, – просвещение, по-видимому, не приносит почти никакой пользы в борьбе с упорством, ибо лучшие ученики – дети упорствующих родителей, – по выходе из школы, делаются такими же упорствующими, как и родители их. Можно, очевидно, учить усердно и многому, а пользы делу будет мало.

В чём же должна состоять просветительная православно-русская деятельность, чтобы она приносила пользу в борьбе с упорством, была действительно врагом, разрушителем латино-польской пропаганды? Вопрос о том, чему нужно учить упорствующих, нам не трудно будет решить, если мы обратим внимание на ту задачу, которую должно преследовать просвещение в борьбе с упорством. Задача просвещения состоит в том, чтобы парализовать латино-польскую пропаганду, доказать ложность тех положений и мыслей, которые внедрены ксёндзами и поляками в сознание упорствующих и теперь всячески поддерживаются ими. А так как ксёндзы и поляки, как мы уже говорили, утвердили в сознании упорствующих мысль, что народ Холмского края по своей народности и вере родствен полякам и что православие – вера гораздо худшая унии, вера схизматическая, то понятно само собой, что нужно учить прежде всего и преимущественнее всего тому, что способствовало бы разрушению этой мысли; понятно также, что обучение должно состоять не в сообщении бессвязных, случайных, мёртвых, разнохарактерных, не имеющих и не могущих иметь никакого отношения и влияния на убеждение упорствующего сведений, но в сообщении таких сведений, которые прямо касались бы убеждения упорствующих, в корне подрывали бы это убеждение. Разрушение убеждения упорствующих, способствуя разрушению латино-польской пропаганды, в то же время будет способствовать и разрушению упорства, потому что это убеждение, как мы уже говорили, составляет центр, основу упорства.

А вопрос о том, как учить, мы легко решим, если обратим внимание на то, что упорствующие находятся на низкой ступени умственного развития, а ещё более на то, что наша просветительная деятельность всегда будет встречаться с противоположной деятельностью ксёндзов и поляков. Упорствующие в большинстве люди неразвитые, не понимающие теоретических рассуждений религиозно-догматического и историко-критического характера, люди глубоко убеждённые в том, что человек никогда не должен изменять своей веры и народности, но всегда должен придерживаться той веры, какой придерживались его предки, и принадлежать к той народности, в которой он родился. Имея это в виду, православно-русские миссионеры должны заботиться о том, чтобы обучение велось насколько возможно проще, понятнее, доступнее неразвитому уму упорствующих, чтобы оно было настолько убедительно, что способно было бы разрушить убеждение упорствующих, или, по крайней мере, заронить искру сомнения в его истинности. В виду же того, что православно-русскую просветительную деятельность поляки и ксёндзы будут стараться парализовать, опровергать, православные миссионеры должны утверждать и указывать такие факты и положения, которые были бы очевидны, и потому неопровержимы, которые могли бы быть подтверждены доказательствами, не допускающими никаких перетолкований и извращений. Так как православная вера не признаёт нравственным положения: цель оправдывает средства, то православно-русские миссионеры должны учить честно, правдиво. В доказательство истинности утверждаемых ими положений они никогда не должны прибегать к вымыслам, к утверждению того, что сомнительно или даже совсем неверно, к чему весьма часто прибегают ксёндзы и поляки. Один случай изобличения ложности утверждаемого православно-русским миссионером положения может испортить весьма много, потому что этим случаем ксёндзы и поляки воспользуются для своих целей, как нельзя лучше. Лучше всего сначала стараться обосновать и непоколебимо утвердить одно противоречащее латино-польской пропаганде положение, если для утверждения других положений нет очевидных и несомненных данных. Один миссионер утвердит одно, другой другое положение и в общем совокупными силами цель будет достигнута.

II.

Первым положением, внедрённым латино-польской пропагандой в сознание упорствующих, является, как мы уже говорили, мысль, будто Холмский край – не русский край и население этого края принадлежит не к тому же славяно-русскому племени, к которому принадлежат малороссы и великороссы, но к племени славяно-польскому, а потому оно совершенно чуждо русскому народу и родственно полякам. Православно-русский миссионер должен разрушить эту мысль. Он должен убедить упорствующих в том, что Холмский край – русский край, что он составляет неотделимую часть великой русской земли, что было время, когда этот край жил одной религиозно-политической жизнью со всей землёй русской, управлялся теми же русскими князьями, которые управляли остальной русской землёй, – был собственностью этих князей. Православно-русский миссионер должен выяснить упорствующим, что Холмский край принадлежал к бывшему королевству польскому, жил в тесном единении с поляками и теперь носит в себе много признаков польской народности не потому, чтобы он принадлежал к польской земле и польской народности, но потому, что он насильно был отнят у русских князей, отделен от союза с народом русским, насильно был ополячен, – должен выяснить и то, что некогда народ Холмского края всеми силами противился соединению этого края с землёй поляков, стремился к соединению с землёй русской, восставал против ополячения этого края, защищал свою русскую народность. Чтобы достигнуть всего этого, православно-русский миссионер должен рассказывать государственно-политическую историю Холмского края. Основываясь на показаниях древних русских летописей, на различных актах, сохранившихся до нашего времени, он должен воскресить в народном сознании заброшенную, забытую, попранную поляками русскую старину этого края, припомнить и оживить ту великую многовековую борьбу, которую вёл западнорусский народ с поляками, прежде чем он склонил свою голову перед их могуществом, подчинился своей горькой судьбе. В виду того, что упорствующие больше доверяют польским писателям, то православно-русский миссионер может пользоваться трудами и польских писателей древнего времени, различными хрониками и т. п., в которых он найдёт много полезного для себя материала. А так как ксёндзы и поляки могут сказать, что все рассказы православно-русского миссионера о существовании в этом крае русской народности и о многовековой её борьбе с поляками – чистый вымысел, совершенная неправда, то необходимо, прежде всего, обратить внимание на ту русскую старину, которая сохранилась в известном приходе или известной местности. Если православно-русский миссионер укажет, например, упорствующим сохранившиеся при церкви старые русские писанные или печатные книги, древние акты и другие записи, свидетельствующие о существовании некогда в Холмском крае русской народности, метрические книги, писанные по-русски, сохранившиеся в книгах гербы древних русских князей, – обратит внимание упорствующих на сохранившиеся древние надписи на иконостасах, иконах, старинных книгах, колоколах и т. п.; обратит, наконец, внимание упорствующих на то, что они говорят на том же языке, на каком говорят все люди русские: то его речь о существовании в Холмском крае русской народности будет иметь для себя прочное основание и неопровержимое доказательство. Польско-латинская пропаганда не в состоянии будет на первых же порах вселить в упорствующих недоверие к словам православно-русского миссионера. Рассказы миссионера о родной старине упорствующих, имеющие в своём основании очевидные для всех факты, заинтересуют упорствующих, будут с удовольствием слушаться ими. Тогда задача миссионера поддержать в упорствующих доверие и интерес к своим словам.

Поддержать в упорствующих интерес к своим рассказам православно-русский миссионер может лучше всего тем, что свою речь будет сопровождать соответствующими туманными картинами. Что туманные картины привлекают народ, это сознают все. Туманные картины, изображающие русских князей, владевших некогда Холмским краем и народом, изображающие духовных и светских борцов за права русского народа во время латино-польского господства, русских государей, которые поддерживали западно-русский народ в самые тяжёлые минуты его борьбы с поляками, не только будут привлекать упорствующих к слушанию рассказов православно-русского миссионера, но будут запечатлевать эти рассказы в памяти упорствующих, будут наглядно представлять и оживотворять былую, родную русскую старину, покрытую теперь мраком неизвестности, будут освещать те эпохи, когда в западно-русском народе особенно проявлялось сознание единства со всем народом русским, стремление к единению с ним и отчуждению от поляков.

Поддержанию интереса к рассказам православно-русского миссионера весьма много могут способствовать разные книги и брошюры, содержащие в популярном изложении сначала указание на сохранившиеся остатки русской старины, а затем, как бы для пояснения этих остатков, рассказы о былом прошлом здешнего русского народа. Рассказы миссионера, сопровождаемые даже туманными картинами, всё-таки скоро забываются, путаются в голове слушателя. Книги и брошюры, содержащие в себе буквальные выписки из древних русских и польских летописей и хроник, из сочинений древних русских и польских писателей-историков, снабжаемые историко-географическими картами, из которых было бы ясно видно каждому, как постепенно поляки отнимали у русских князей область за областью и присоединяли к своим владениям, – могут поддерживать интерес к рассказам миссионера, закреплять их в памяти слушателей и способствовать распространению этих рассказов среди тех упорствующих, которые по какой либо причине не могут непосредственно слушать рассказов миссионера.

Закреплению в памяти слушателей рассказов православно-русского миссионера ещё больше, чем картины и книги, могут способствовать песни. Пение нравится народу, а особенно молодёжи; оно производит всегда громадное впечатление на сердца и воображение как поющих, так и слушающих. Поэтому, если бы православно-русский миссионер обучал детей не таким песням, как „Во поле берёза стояла, Как у наших у ворот, Ой ты, берёза, ты моя берёза, Эй ухнем“ и т. п., которые ничего не дают сердцу мальчика, не имеют и не могут иметь никакого влияния на его убеждение, но таким, в которых воспевались бы дела предков, выдающиеся эпохи народной жизни, подвиги знаменитых героев-защитников западно-русского народа в самые тяжёлые минуты его жизни, то его (миссионера) рассказы о былом прошлом Холмского края никогда не забывались бы. Такая песня, выученная мальчиком или девочкой в раннюю пору жизни, когда наиболее сильно действует память, воображение и фантазия, песня, распеваемая потом не в часы только досуга и отдыха, не в определённом месте, но всегда и везде, – на пастбище, и за косой, и за серпом, и за плугом, навсегда останется в памяти. Ничто не изгладит её из сознания мальчика и девочки, не вырвет из их памяти. Она будет передаваться от поколения к поколению. Можно уничтожить все книги и все памятники, говорящие о предках, о их радостях и горестях, но нельзя уничтожить находящейся в сознании матери песни, говорящей о предках и передаваемой ребёнку вместе с молоком матери.

Если православно-русский миссионер будет заботиться о всём этом, то он поднимет в упорствующих ослабленное латино-польским господством сознание русской народности, убедит их в том, что они народ русский и чуждый полякам.

Заботясь о поднятии в упорствующих сознания их русской народности, православно-русский миссионер должен в то же время заботиться об уничтожении в них стремления ко всему латино-польскому. Считая себя людьми по всему родственными полякам и совершенно чуждыми русским, упорствующие, естественно, удаляются от русских, стремятся к полякам, живут их мечтами, надеждами на восстановление Польши. Православно-русский миссионер должен уничтожить это стремление упорствующих ко всему латино-польскому. Уничтожению этого стремления в сильной уже степени будет способствовать поднятие в упорствующих сознания их русской народности. Если упорствующие сознают себя людьми русскими, то они естественно перестанут стремиться к полякам, ибо станут считать их чуждыми себе. Но для большего успеха в деле уничтожения названного стремления, православно-русский миссионер должен указывать на то, что стремление упорствующих к полякам весьма неестественно, ибо зачем, в самом деле, им – людям русским – уклоняться от народа русского и стремиться к чуждым им полякам, зачем стремиться пристать к слабому и отстать от сильного, зачем стремиться к соединению не с единокровными людьми русскими, составляющими могущественное, всё более и более развивающееся государство, но к соединению с чуждыми им, слабыми, вечно мятущимися поляками, которые самовольно погубили своё отечество. Он должен указывать на то, что мечты и надежды упорствующих, равно как и поляков, на восстановление Польши и старых польско-латинских порядков совершенно напрасны, так как Польша никогда не может быть восстановлена. Он должен указывать упорствующим на то, что восстановление Полыни, а с нею старых польско-латинских порядков. должно быть нежелательным для народа, потому что от этого восстановления будет русскому народу не лучше, а, напротив, гораздо хуже. Поляки во время своего господства в Холмском крае не были друзьями русского народа, но напротив, были его врагами, постоянно притесняли его. Чтобы убедить в этом упорствующих, православно-русский миссионер должен рассказывать социально-экономическую историю Холмского края. Основываясь на показаниях древних хроник, свидетельствах русских и польских историков, он должен указать по то, как западнорусскому народу жилось хорошо и свободно только до тех пор, пока он находился под властью князей русских, пока он пользовался такими же социальными и экономическими правами, какими всегда пользовались русские люди, и как, затем, со времени господства поляков в западнорусском крае жизнь русского народа стала постепенно всё более и более ухудшаться. Поляки лишили русский народ всех его общественных и экономических прав, обратили его в бесправное, бедное, ничем не владевшее быдло, обирали и оскорбляли его на всяком шагу. Православно-русский миссионер должен, на основании древних свидетельств, указывать обиды и оскорбления, которые поляки причиняли русскому народу, рисовать картину бедственной жизни народа во времена господства поляков. В то же время он должен указывать, что своим теперешним спокойным положением, своими теперешними общественными и экономическими правами народ обязан исключительно русским государям. Положение народа хотя бы даже в последнее время польской „панщины“, сравнительно с теперешним его положением, может служить в данном случае наглядной иллюстрацией слов миссионера.

Слушая рассказы о том, что поляки были не друзьями, но врагами и притеснителями русского народа, что его друзьями и защитниками были только русские князья и государи, упорствующие, естественно, будут удаляться от поляков и стремиться к русским.

М. Кобрин

(Продолжение следует).

(Замечания на книгу Ивана Усова – «Церковь Христова временно без епископа – миссионеров: священника С. Шалкинского и К. Картушина).

Кн. Усова. ,,Символическое изображение церкви. Чтобы для нас было ещё понятнее, как правое и спасённое исповедание веры представляет собой церковь Христову, и как в ней пребывают люди верующие, представим самое простое и наглядное изображение церкви. Читаю в книге под заглавием. „Уроки и примеры христианской веры“, где собраны выписки из разных книг. Вот что в ней написано: „Невозможно переплыть море без корабля, говорит св. И. Златоуст. А корабль сей означает едину св. соборную и апостольскую церковь; господина сего духовного корабля сам всемогущий Бог Отец; кормчий – единородный Сын Его; благоприятный ветер – Дух Святой; подчинённые правители корабля – церкви апостолы и их преемники: пастыри и учители церковные; плывущие на сём корабле – все православно-верующие христиане; дно и основание сего корабля есть правая вера во св. Троицу; бока корабля, передняя часть его и кормило означают правые догматы веры, заповеди Божия, предания церкви – правила апостольские и вселенских соборов, и вообще постановления церковные; мачта – св. крест Христов, которым всё в церкви скрепляется и утверждается; паруса – любовь, якорь надежда. Духовный сей корабль церкви из разных мест и стран перевозит через житейское море всех правоверующих и истинных христиан в небесный Иерусалим и, хотя обуревается многими ветрами и волнами, но никогда не подвергается крушению. Сколько врагов и гонителей ни восставали на св. церковь, но она никогда не была побеждена, потому что утверждается словом Господним: созижду церковь мою и врата адовы не одолеют ей (Мф.16:18). (Из кн. Уроки и примеры христ. веры, стр. 421). А в книге блаженного Симеона солунского изображён даже рисунок корабля со множеством путников, управляемого самим Христом. Внизу корабля стоят множество людей с различными орудиями в руках и стремятся повредить корабль. Над рисунком поставлена следующая надпись: „Корабль знаменует церковь воюющую и от еретиков гонимую; на земли собрашася царие и князи людетии“, т. е. еретики (см. в начале его кн. после предисл. и оглавления). То же в греческой кормчей кн. (пидалион) читаем следующее: „Для объяснения названия (пидалион по-русски – кормило, кормчая) прилагается в книге (Греческой кормчей) изображение корабля со множеством путников, управляемого самим Христом. Корабль этот, говорят издатели пидалиона внизу под изображением, изображает кафолическую церковь Христову; основание корабля – православную веру в св. Троицу, брусья и доски – догматы веры и предания, мачта – крест, парус – надежду и любовь, кормчий – Христа, гребцы и корабельщики – апостолов, преемников их и всех клириков, путники – всех православных христиан, море – настоящую жизнь; эфиры (благоприятные ветры) – благодатное веяние Духа; ветры – искушения; корма, которой он управляется в небесную пристань – сию книгу божественных правил“. (Дазде из Греческой кормчей Н. Никольского, стр. 5).

Из сих описаний церкви Христовой ясно видно, какое положение занимают в церкви заповеди Божие, учение, догматы и предания апостольские и свято-церковные, и какое положение занимают люди верующие, содержащие и исполняющие их. Вера православная и предания церковные есть состав самого корабля, а верующие, как корабельщики – правители и путники на корабле. Отсюда понятно, что если сам корабль крепок, прочен и ничем не повреждён, то хотя бы на нём некоторых путников или даже корабельщиков и не стало, он может плыть безопасно: не погибнет, не потонет; так и в церкви: если православная вера и свято-церковные предания целы, ничем не повреждены, то хотя бы в ней некоторых членов и не было, она может безопасно совершать своё течение в мире сём и вполне достигнуть своей цели, приводя своих чад к вечному блаженству, будучи управляема своим всемогущим кормчим – Христом. Если же сам корабль будет повреждён, дно и бока дырявые, брусья и доски разломаны, то хотя бы на нём было и очень много путников, корабельщиков, гребцов и правителей, он неминуемо потонет, погибнет, и все пребывающие на нём пойдут ко дну, так и церковь: если в ней православная вера повреждена, догматы и предания церковные искажены, учение евангельское и святоотеческое извращено; то хотя бы путников, корабельщиков и гребцов у ней было бесчисленное множество, она неминуемо погибнет, и все находящиеся в ней пойдут во дно адово“.

ЗАМЕЧАНИЕ.

Правое и спасённое исповедание веры представляет собой церковь Христову и в ней пребывают люди верующие, говорит Усов, и по обычаю противоречит сам себе. Припомним, что он говорил в предыдущей главе: „церковь, – говорил он, – состоит не только из веры, но и из верующих, так что вера и верующие составляют части церкви“. А в настоящей главе уже поучает, что одно только исповедание веры представляет (всю) церковь Христову. Такое самопротиворечие Усова и понятно: „идеже бо несть истины, тамо ни твердости“ (Маргар. л. 485 об.). „И всё искусство и хитрость лжеучителей направлены ни к чему другому, как к обману“ (блаж. Феоф. толк. на посл. к Ефес.). Но не поможет им и это искусство. Разумный читатель поймёт, что, называя одно исповедание веры церковью Христовой, Усов, по примеру своего учителя, – еретика Швецова, – проповедует какую-то ново измышлённую безлюдную церковь – „порет дичь“, как выразился один из раскольнических же писателей (Антон Егоров).

Блаженный Феофилакт учит, что исповедание (веры), еже веда Петр, будет основанием верующих (на 67 зач. Ев. Матф.), а не всей церковью. Ведь основание корабля никак нельзя назвать целым кораблём. Слишком „не попятно“ (Усов хотел „ещё понятнее“): как одно исповедание веры представляет, по учению Усова, всю церковь, когда св. отец наз. исповедание только основанием, на котором Господь и обещал создать церковь. Исповедание было налицо, а церковь на нём Господь обещает только создать: ясно – при исповедании одном церкви ещё не было – и исповедание не есть церковь Христова. Послушаем далее Усова. Он ссылается на книгу о. Дьяченко, в которой „собраны выписки из разных книг“. Конечно, не предосудительно пользоваться и выписками из отеческих творений, если нет под руками самих творений, но мы не допускаем, чтобы Усов не имел у себя творений св. И. Златоуста, и поэтому в ссылке на кн. о. Дьяченко, а не прямо на известный том творений св. Иоанна, видим опять хитрость и „искусство“, так свойственные лжеучителям. Насколько нам известно, в творениях св. И. Златоуста слов, выписанных Усовым из книги о. Дьяченко, нет. Но если бы даже они и были сказаны св. Иоанном Златоустом, то опять-таки не должно забывать, что тот же св. отец научает, что этот корабль – церковь „без епископа быти не может“. Кроме того, эти слова о корабле – церкви не могут быть признаны за точное определение церкви. Нам думается, Усову хорошо известно, „что Христос есть глава церкви, как тела, и так же ей сроден и тесно соединён. И церковь есть полнота Его; ибо – как тело есть полнота головы, восполняя её своими членами, так и церковь есть полнота Христа, исполняющего всяческая во всех Христос восполняется и как бы завершается всеми членами в лице всех верующих“ (блаж. Феофил. толк. на посл. Еф.2:23). В приведённых же Усовым словах из кн. о. Дьяченко Христос Спаситель является как бы только капитаном или кормчим корабля... И тем меньшее значение отводится епископам.

В предыдущей же главе Усов сознаётся, что „в числе удов, или членов церкви, без сомнения состоят и епископы“. Удивительна непоследовательность и само-противоречивость усовских лже-мудрований: уподобляя церковь Христову телу человека, он сознаётся, что в состав этого тела входят и епископы, а след. без епископов не может быть полного тела, не может быть той церковной полноты, которая является одним из признаков её истинности. А сравнивая ту же св. церковь Христову с кораблём, он проповедует уже, что эта Христова церковь может быть не только без епископов, но даже без Самого Христа: раз Христос только кормчий, то понятно само собой, что Он приставлен к кораблю только тогда, когда этот корабль был создан, было, след., время, когда корабль оставался и без кормчего – Христа. Отсюда ясно, что данное уподобление церкви кораблю неправильно истолковано Усовым. „Многими имены назидается в писании церковь“, сказано в одной старопечатной книге. Например, она нарицается: вертоградом заключённым, источником запечатлённым и т. п., где об иерархии не сказано ни одного слова. Так неужели отсюда следует, что церковь может быть без священной иерархии? А по логике Усова – это так. Нет, кто хочет познать истинную, а не измышлённую церковь, тот должен основываться на писании св. отец, а не на картинках и словах Дьяченко и Никольского, временно понадобившихся защитнику лжи. В писании святоотеческом сказано: „без трёхчинной иерархии (епископов, пресвитеров и диаконов) церковь несть избранна, ниже собрание святое, ниже сонм преподобных... Иже бо сих не слушает, безбожен всячески есть и злочестив, и отметается Христа, и Его установление умаляет“ (св. Игнатий Бог.) „Без архиерея не можем быть и христианами“ (блаж. Симеон Солунский гл. 77). Да и приведённому у о. Дьяченко символическому изображению церкви раскольническая лже-церковь не соответствует: она не имела ни одного подчинённого правителя – епископа, апостольского преемника (Неокесарийского собора пр. 14), а за неимением их в ней не было и благоприятного ветра – Духа святого, ибо он подаётся от времён св. апостолов, через возложение рук (Деян. гл. 13 и 8. 1Тим.4:14 и 2Тим.1:6.), а не через чиноприём, как это делалось в расколе. У раскольников давно нет корабля; за негодностью к плаванию, они разобрали его, и сделали из него до 30-ти утлых ладей, на которых, и подвизаются: Усов, Худошин, Коновалов, Глухов. Батов и др. Можно ли с чистой совестью считать такое плавание безопасным? Вот над чем должен подумать каждый раскольник, если он печётся о спасении своей души.

В книге ап. Ермы „Пастырь“ церковь уподобляется строящейся башне, которая „основана словом всемогущего и преславного имени, и держится невидимой силой Господа“ (видение 3, гл. 3). В состав этой башни входят „камни квадратные», и белые хорошо прилаживающиеся своими спайками, – это суть апостолы, епископы, учители и диаконы, которые ходили во святом учении Божием, надзирали, учили и свято, непорочно служили избранным Божиим, – как почившие, так и живущие ещё доселе“ (тоже вид. гл. 5). В здании раскольнической церкви – башни не было этих камней – епископов: раскольничье общество, незаконно отделившись от св. Церкви, как бы выкинуло из своего здания все эти камни (епископов) и не заменило их другими. А св. Иоанн Златоуст поучает: „Кто вынимает большой камень (а раскольники вынули все большие камни) из основания, тот, конечно, старается заменить его другим, равным ему... Когда Пётр отходит отсюда, благодать Духа поставила вместо него другого учителя, подобного Петру (св. Игнатия), чтобы уже построенное здание не разрушилось от слабости преемника (Златоуст: похвальн. слово св. Игнат. Богон.). Кем же раскольники заменили в здании башни – церкви епископов? Усов сознаёт, что заменить их было некем, поэтому и „состояние раскольничьей церкви без епископа – есть тяжкое и прискорбное бедствие“ (его кн. стр. 158), что „у неё был недостаток“ (стр. 25). А мы, вместе с св. И. Златоустом, скажем, что раскольническая церковь была не только дырявая (дыру можно и заделать), но совершенно разрушившаяся, что собственно и не было такой церкви, а был лишь (по Игнатию Богоносцу) сонм злочестивых... Жестоко это слово, но оно не наше, и притом вполне применимо к раскольникам. „Что учредил Господь через апостолов, то прекрасно и непоколебимо пребывает“, писал св. Афанасий Дракоиитию, которому некоторые советовали отказаться от поставления в епископа. „Если бы все имели ту же мысль, какую имеют ныне твои советники, то как сделался бы ты христианином без епископства? Если возымеют такую мысль те, которые будут после нас, то возможно ли стоять церкви (св. Афан. твор. ч. I. стр. 394–395)? А по учению Усова, она может стоить и без епископов. Нет, где отсутствует единомыслие с епископами, где проповедуют их необязательность, там нет правого и спасённого исповедания веры, проповедуемого св. отцами, там нет и церкви.

Кн. Усова. „Теперь посмотрим и на старообрядческую Христову церковь, нет ли в ней каких повреждений? Нет, никаких в ней повреждений не оказывается. В выше-представленном описании церкви сказано, что дно и основание корабля – церкви есть правая вера во св. Троицу, а её старообрядческая церковь всегда сохраняла и сохраняет неизменно и неповреждённо: значит дно и основание у ней крепкое, неповреждённое. Но не повреждены ли у ней бока, или передняя и задняя часть? Нет, и это не повреждено; там (у Никольского?) сказано: бока корабля – церкви, передняя часть его и кормило, или брусья и доски, составляют правые догматы веры, заповеди Божии, предания церкви, правила апостольские и вселенских соборов, и вообще постановления церковные; всё это старообрядческая церковь постоянно имела и имеет без малейшего повреждения и искажения. Значит, у старообрядческой церкви как дно и основание, так и бока корабля, и передняя часть, и кормило совершенно целы, ничуть не повреждены. Какой же у неё был недостаток? Только тот, что в продолжение известного времени у неё не было некоторых подчинённых правителей корабля или гребцов и корабельщиков – именно епископов. Но должно заметить, что гребцов и корабельщиков в старообрядческой церкви не всех не было, а только некоторой части, а одна часть их всё-таки была, ибо сказано (у какого св. отца?): гребцы и корабельщики представляют апостолов, их преемников и всех клириков. А клирики суть именно священники, диаконы, иподиаконы и проч. А они в старообрядческой церкви были постоянно и во время небытия епископов. Но главное то, что сам-то корабль у неё (у кого: у церкви? знач., церковь состоит из людей?) всегда был цел; ничем не повреждён“.

ЗАМЕЧАНИЕ.

Усов приглашает читателя посмотреть „на старообрядческую Христову церковь“. Но на что же смотреть: на корабль, или на общество раскольников? При всём своём старании убедить читателя, что „церковь есть правое и спасённое исповедание веры“, Усов в конце наступающей главы называет церковью не исповедание веры, а своих собратий – раскольников, у которых был корабль (церковь). Значит и люди – церковь, и исповедание – церковь... „Ого, сколько (у Усова) церквей, и не сочтёшь!..“

Но последуем за приглашением Усова и посмотрим на раскольничий корабль. Сколько жалких лодочек видно в бушующих волнах великого моря... а корабля нет!

Вот видна лодочка с немногими пловцами. Она сделана, как видно, очень неопытными руками, но зато украшена надписью крупными буквами... „церковь Христова временно без епископа“. Дно и основание её не прочно, ибо пребывающие на ней положили в основание её еретическое учение о том, что Сын Божий рождён от Отца вместе с веками, а не прежде всех век. Брусья и доски её гнилые, ибо плывущие на ней нарушили заповедь Спасителя, повелевающего слушать апостолов и епископов; не внимают учению св. отец, что „без епископа церковь быть не может“, что без епископов не может быть и христианства... Около кормы на лодке видны руки... Но где же голова? Присмотритесь хорошенько, – что они делают. Они ловят выброшенную с св. корабля отсечённую руку (беглого священника) и с радостью дают ей кормило... Как будто и забыли, бедные, что кормой должны править епископы (кормчая л. 25), священники же без воли епископа да не творят ничтоже (34 и 39 пр. св. апост.). Всё это у них нарушено, всё искажено!.. Нет, потонет, „неминуемо потонет, погибнет эта ладья, и все пребывающие на ней пойдут ко дну!“

Усов часто на беседах с православными миссионерами называет нашу православную церковь дырявой за то, что при патр. Никоне были сделаны некоторые исправления в богослужебных книгах. Но Усов не должен забывать, что наша православная церковь по учению их же „Окружного послания“ – „верует не в иного Бога, но во единого с нами: „Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым“, глаголю же Святую Троицу единосущную и нераздельную“ (ст. 2). Следовательно, „дно и основание нашей церкви крепкое и неповреждённое“... „нынешняя греко-российская церковь... в догматах богословия не погрешает“, заявляет и Швецов в ответах на 8 вопр. (отв. 7); следов., и бока и передняя и задняя части её целы, не дырявы. Но Усов скажет – „вы изменили обряды, а потому корабль вашей церкви и худой“. Такое возражение слишком слабо. Не столько обряды, но даже правила святых соборов отменялись (чит. 79 гл. Стоглава), а, однако, корабль – церкви никогда не считался дырявым. „Правый суд судите“. Если наша церковь „худа“ за перемену некоторых новых обрядов на более древние, то такой же признавайте и древнюю церковь, которая изменяла многие обряды, а некоторые и совершенно отменяла.

Сим осмеливаюсь покорнейше просить Редакцию журнала «Миссионерское Обозрение» разрешить моё недоразумение. Если иконопочитание ведёт своё начало от времён апостольских, то почему церковный историк Евсевий Памфил, говоря «о статуе, воздвигнутой кровоточивой» женой, исцелённой Спасителем (кн. 7, гл. 18), по-видимому, неодобрительно отзывается не только об иконопочитании, но даже иконографии: «Мы уже рассказывали, что посредством красок на картинах сохранены также лики апостолов Петра и Павла, да и самого Христа. Вероятно, древние, следуя обычаю язычников, выражали таким образом уважение ко всем без различия благодетелям». И почему он в своём торжественном слове о создании церквей, сказанном Тирскому епископу Павлину (кн. 10, гл. 4), подробно говоря о построенном епископом Павлином храме, ни единым словом не обмолвился об иконах, какового опущения, по-видимому, он не сделал бы, если бы иконы были непременною принадлежностью храмов. Спрашиваю об этом не из простого любопытства, а из опасения встретить подобное возражение со стороны сектантов.

С. А-мов

Евсевий Памфил был иконоборцем. Свои иконоборческие мысли он ясно высказал в письме к Констанции, жене императора Ликиния, относительно изображений Иисуса Христа (это письмо напечатано в Чтениях общества любителей духовного просвещения за 1880 г. март, стр. 393–394). Констанция просила Евсевия прислать ей изображение Иисуса Христа, о существовании которого она слышала. В ответ на это Евсевий пишет, что «невозможно изобразить человеческую природу Христа, когда она пременилась в прославленное тело... Не поступать же в этом случае подобно язычникам, которые нарисуют человека и думают, что изобразили Бога или героя, с каковыми субъектами в изображении и сходства то нет никакого... Если же Констанция желает изображения простого человека, то разве она не знает о существовании божественной заповеди, воспрещающей творение кумиров и всяких подобий? Ведь это и в церкви постоянно читается и от всякого можно узнать о ней». Кроме того, Евсевий держался арианских взглядов на Сына Божия, хотя и подписался под Никейским символом. Так как древние иконоборцы ссылались в оправдание себя на Евсевия Памфила, то седьмой вселенский собор в своих заседаниях рассматривал упомянутое письмо Евсевия к Констанции и некоторые другие его сочинения и высказал относительно епископа Кесарийского следующее мнение: «Евсевий Памфил предался в неразумен ум, соделался единомыслящим и согласным в учении с приверженцами Ария и во всех своих исторических книгах называл Сына и Слово Божие тварью, лицом служебным и вторым поклоняемым. Если же некоторые в оправдание его говорят, что он подписался под определением собора³⁰⁶, то мы допускаем, что это действительно было, но полагаем, что он почтил истину только устами, а сердце его далеко отстояло от неё, как показывают все его сочинения и послания. Если же он в разные времена говорил, то так, то иначе и, судя по обстоятельствам, менял свои взгляды и убеждения (то хвалил единомышленников Ария, то изображал из себя приверженца истины), так (в этом случае) он оказывается по выражению Иакова, брата Господня, человеком двоедушным, непостоянным во всех путях своих (Иак.1:8), а потому пусть не думает, что обрящет что у Господа. Если бы он уверовал сердцем к оправданию и устами исповедовал слово истины ко спасению; то, конечно, испросил бы себе прощение за все свои сочинения, исправил бы их и написал бы слово оправдания за все свои послания; но этого он ничуть не сделал, а остался подобно эфиопу человеком, не изменившим своей кожи (Деяния вселенских соборов т. 7, изд. 2-е Казань. 1891 г., стр. 193–195, 255–258). Из всего сказанного видно, что Евсевий Памфил был вообще сомнительным догматистом и что к отрицательным его суждениям об иконах нужно относиться крайне осторожно. Будучи предубеждён против живописных изображений и совершенно неосновательно считая все такие изображения язычеством, Евсевий весьма неохотно вообще говорит о них в своих сочинениях и если упоминает о существовании в его время икон в христианской Церкви, то уступает в данном случае только требованиям вопиющей исторической правды. Поэтому-то и в своём торжественном слове, сказанном Тирскому епископу Павлину, он умалчивает об иконах, так как упоминание о них не требовалось главным предметом его речи!

Однако, православный миссионер при исторических доказательствах в пользу иконопочитания всегда может воспользоваться свидетельством Евсевия о ликах Христа и апостолов Петра и Павла (Церк. Ист. кн. 7. гл. 18), на которое обратил внимание и наш вопрошатель. Во-первых, оно несомненно доказывает существование священных изображений в Церкви Христовой в глубокой древности и, что особенно важно для нас, это свидетельство принадлежит убеждённому иконоборцу; а во-вторых, Евсевий Памфил, считая лицевые изображения подражанием язычеству, не решается выдавать своё суждение за общецерковный голос, а относит это мнение исключительно к одному себе.

С.-Петерб. епарх. мисс. Н. Булгаков

Вопрос о народном образовании никогда не перестаёт волновать русское общество, как самый жгучий и больной. Разрабатывается проект о всеобщем, обязательном обучении. Вполне возможно, что в недалёком будущем он осуществится. Естественно, поэтому, православному русскому духовенству с напряжённым вниманием следить за положением этого вопроса, а главное – с усиленной энергией отстаивать христианский, православный, национальный характер народной школы. Враги религиозного обучения умножаются. Они не останавливаются ни перед какими средствами, чтобы вырвать начальную школу из рук духовенства и правительства и отдать земству, не настоящему русскому земству, а так называемому прогрессивному меньшинству, чужеземному растению... Эти отщепенцы – космополиты желают и требуют сделать школу безбожной.

Противиться этим требованиям, отстаивать церковное влияние на народное просвещение составляет в настоящее время одну из величайших, одну из необходимейших задач духовенства и всех ревнителей блага России.

В своём страстном желании сделать школу безбожной, отщепенцы-космополиты обыкновенно ссылаются на Запад. Но идолопоклонническое пресмыкательство перед Западом в данном случае оказывается тенденциозным. Во всём христианском мире, кроме Франции, школа носит христианский характер. Просвещённейшие мировые державы – Англия и Германия – заботливо усиливают религиозный элемент в школе, и даже в Америке, где в высшей степени трудно соблюсти принцип равновесия между многочисленными вероисповеданиями, и там школа остаётся христианской. Чтобы не быть голословным, приведу некоторые данные из книги Евграфа Ковалевского: «Народное образование в Соединённых штатах».

Более ¼ своего бюджета, свыше 400 миллионов рублей, расходует Америка на народное образование. Из общего числа детей 90,6% посещает школу. Таким образом идеал всеобщего обучения там оказывается достигнутым.

Практические расчёты играют, вероятно, немалую роль в достижении этого идеала, по религиозные, нравственные, гуманитарные принципы, являющиеся краеугольным камнем народного образования Америки, и в настоящее время продолжают служить основанием американской школы. Издание акта 1647 года об обязательности обучения детей так мотивировалось: ... чтобы святое учение не было погребено в могиле наших отцов, во имя Церкви и Республики и с надеждой на Божие споспешествование... повелевается... учить всех детей»³⁰⁷. Но, быть может, эти взгляды своих благочестивых предков современный американец давно сдал в архив? Отнюдь нет. Несмотря на свой практицизм, американец продолжает смотреть на школу, как на орудие для указания человеку его обязанностей к Богу и ближним.

«Высшая цель воспитания, говорит заведующий народным образованием в Америке в отчёте за 1890 год, не выгоды, доставляемые силой для эгоистического пользования человека, но доставление возможности последнему выполнить неизменные обязанности, возложенные на него его местом во вселенной, его отношением к Богу и к его ближним. Тот, кто добывает знание только ради знания, немногим лучше того, кто добывает деньги только ради денег»³⁰⁸.

«Школа есть вспомогательное учреждение, созданное ради упрочения четырёх устоев цивилизации – семьи, общества, государства и Церкви» – говорит тот же заведующий В. Т. Гаррис.

Но не отдельные только личности, хотя бы стоящие во главе народного образования, высказывали такие светлые мысли; точно также не на одну начальную школу возлагается американцами задача развивать в учащихся религиозность, патриотизм, нравственность, нет, – школьные законы Некоторых штатов чрезвычайно энергично требуют исполнения этой задачи от всех учебных заведений. Так, в школьных законах штата Массачусетса говорится: «учителя, преподаватели и профессоры учебных заведений должны употреблять все зависящие от них средства, чтобы внушить вверенным им детям и юношеству принципы благочестия и справедливости и благоговейного уважения к правде, любовь к родине, к человечеству и общественному благу: и все вообще добродетели, которые составляют украшение человеческого общества и основу государства»³⁰⁹. В другом месте школьной программы от учителей требуется развитие в детях «самоконтроля, самоограничения, повиновения законам и благоговения пред Богом и священными предметами»³¹⁰.

Безбожная школа – явление в Америке невозможное. «Нет кажется, ни одной страны в мире, где бы религиозные вопросы так сильно волновали общество и где бы рвение в делах веры достигало такого напряжения».

А между тем в Америке труднее, чем где бы то ни было, сохранить религиозный элемент в школе. «Число всякого рода церквей, сект и толков среди протестантов в Северной Америке так велико, что есть города, где пришлось бы чуть не на каждого ученика иметь по специальному законоучителю». Отсюда попятно, почему закон Божий преподаётся здесь не в форме священной истории или катехизиса, а в виде чтения Слова Божия без комментариев. Так практикуется в общественных школах, содержимых лицами разных исповеданий. Для более подробного изучения Закона Божия в духе своей церкви у своих духовников детям даётся два свободных дня, в которые они подробно и добросовестно изучают катехизис, молитвы, священную историю и богослужение. Таких воскресных школ в Америке до ста тысяч с восемью миллионами учащихся. Духовным лицам помогают и светские – мониторы в числе более девятисот тысяч человек.

Занятия по Закону Божию происходят или в церквах, или же в самых школах. Так, в провинции Онтарио, «по окончании уроков, школа предоставляется по очереди в распоряжение священнослужителям различных церквей, дающих уроки питомцам одного с ними вероисповедания» ³¹¹. Но в тех местностях, где население исповедует одну какую-либо религию, предоставляется право устраивать конфессиональные школы с официальным преподаванием закона Божия. Если известное число семейных лиц – не менее, однако, пяти – пожелают иметь церковную школу, они должны обратиться в муниципалитет, который отмечает этот факт и исключает этих лиц из списка плательщиков школьного налога в пользу публичных школ. Деньги же, которая платились ими, обращаются на школу, пользующуюся поддержкой духовенства. Эти, так называемые, «сепаратные» школы находятся под контролем правительства и управляются на основании общих школьных законоположений, но в деле преподавания религии и нравственного руководства юношества духовенство действует самостоятельно, выбирая и назначая те или другие учебники, тех или других учителей. «Два последних класса сепаратных школ пользуются пособием из государственного фонда наравне с другими»³¹².

Кроме общественных школ, в Соединённых Штатах существуют тысячи частных начальных школ, с двумя миллионами учащихся. Школы эти большей частью содержатся Церквами, религиозными конгрегациями, частными лицами.

Преподавание ведётся в них в духе учения той церкви, к которой они принадлежат, хотя и не в одинаковой степени: в одних господствует строго конфессиональное направление, в других менее строгое.

Эти частные школы «служат хорошим дополнением к общественным школам».

Но поощряя религиозно-нравственное развитие учащихся, допуская и оберегая право религиозных верований и соответственного им воспитания, американцы неодобрительно смотрят на те школы, где резко-сектантская обособленность стоит в противоречии с тем национальным «единством чувств и стремлений, которые составляют основание существования» государства³¹³. Даже преподавание не на английском языке, а на языке родителей учеников, переселившихся из Европы, заставляет американцев беспокоиться, что через это поддерживаются в детях прежние национальные особенности, которые не нужны и нежелательны с государственной точки зрения для будущих американских граждан³¹⁴. Из школы «должен выходить один только сорт людей – американцы, проникнутые идеей своей новой родины и готовые служить её интересам» – говорят передовые люди передовой страны. Школа есть средство в руках государства «для того, чтобы увековечить его собственное существование и достичь полного и успешного отправления всех его функций».

При всём том, частная школа, именно – конфессиональная, имеет явно преобладающее значение, если не количественно, то качественно. Объяснением этого странного факта может служить следующая надпись, бывшая на одной из стен секции конгрегационистов на всемирной выставке в Чикаго: «Конгрегационизм (пуритане) дал Соединённым Штатам первую церковь, первую публичную школу, первый колледж (университет Гарвардский), первое миссионерское общество и первую воскресную школу. Он способствовал установлению современного государственного устройства, выработав понятия об общине, штате и нации³¹⁵!» Религиозный энтузиазм первых насельников Америки, отцов – пилигримов, и основанная ими строго церковная школа послужили тем необычайно здоровым корнем, который до сих пор продолжает питать здоровыми соками американскую нацию. До сих пор частная школа служит выразителем и хранителем национальных и религиозных традиций народа.

Из четырёхсот тысяч учащихся во всех средних учебных заведениях 154 тысячи учатся в частных школах, значительная часть которых принадлежит духовным общинам. В них, как и в начальных частных школах, воспитанникам даётся религиозное образование в духе того исповедания, с которым связано учебное заведение.

Высшие частные учебные заведения имеют полное количественное и качественное преобладание перед государственными. Лучшие, старейшие, многолюднейшие университеты – Гарвард, Йель, Северо-Западный и др. обязаны своим основанием и дальнейшим существованием тем или иным церквам. Вновь возникающие высшие учебные заведения также имеют тесную связь с религиозной благонастроенностью учредителей, как, напр., недавно открывшийся университет в Чикаго.

Вообще, из 415 высших учебных заведений только 99 не имеют вероисповедного характера. А какую поразительную противоположность с нашими высшими женскими курсами представляют из себя женские американские университеты.

«Характеристическая черта высшего женского образования, говорит составитель очерка, – его сильное религиозно-нравственное направление. Во всех почти исключительно женских заведениях особенно подчёркивается жизнь на христианских началах. В этом просвечивает мысль американцев, что женщина, как существо, в котором чувство играет такую чрезвычайную роль, должна быть особенно воспитываема с религиозно-нравственной стороны. Неудивительно поэтому, что из американских женских колледжей не мало выходит миссионерок, действующих в Индии, Японии, Африке»³¹⁶.

Кроме духовных конгрегаций, просвещение распространяют многочисленные общества. Из них особенного внимания заслуживает «Христианское общество молодёжи». Деятельность этого общества грандиозна. Она состоит из 250 тысяч членов; ежегодно расходует свыше четырёх миллионов рублей; содержит до тридцати тысяч религиозных классов. В 1892 г. оно устроило 64 тысячи собраний, на которых присутствовало 2 миллиона посетителей; устроило 316 вечерних классов с 20 тысячами учеников. Во всех университетских городах оно имеет свои здания, стоящие 25 миллионов руб. В этих зданиях устраиваются библиотеки, читальни; в них же находят себе бесплатный приют на первое время вновь поступающие студенты, которым члены общества подыскивают уроки. В этих же зданиях совершаются в праздники богослужения. Для бесед со студентами приглашаются священники; устраиваются собрания для обсуждения мер к укреплению христианской любви между людьми. Во всей стране чувствуется благотворное влияние этого симпатичнейшего и могучего общества³¹⁷. «Всякий, посещающий великую республику, говорит Ф. Ф. Зигель, – поражён чрезвычайным развитием в ней религиозного духа. Соединённые Штаты желают быть христианским государством».

Как видит читатель, американское просвещение имеет много назидательного для русского человека.

Американская школа проникнута американизмом. Внутренние побуждения, цель, содержание школьных программ, внешнее устройство школы – всё это строго американское, а то, что заимствовано от других, вполне приспособлено к особенностям американского духа и быта.

Американская школа быстро меняется, как меняется сам американец, как меняется всякий человек, из младенца возрастая в «мужа совершенна». Перемена внешнего вида зависит там не от душевной ломки, не от переоценки духовных ценностей, не от коренной смены идей, стремлений, а от естественного, внутреннего роста.

Самую первую, важную, сильную ячейку школы положили колонисты так называемой Новой Англии. Это были люди, говорит Гэри Бем, – дорожившие знанием, но смотревшие на него, как на средство для понимания религии.

В своём новом отечестве отцы – пилигримы нашли полный простор для осуществления своих религиозно-теократических идей. С неумолимой строгостью они исполняли требования своей церкви. Строгая нравственность и благочестие царили среди них. Поведение регулировалось согласно указаниям Библии. Самым тяжким наказанием было лишение доступа в церковь. «Образование в связи с религией представлялось для них предметом глубочайшей важности и серьёзнейшим по цели» – говорит лорд Маколей. «Чтобы не ослабевало между колонистами религиозное рвение», «чтобы не прекратилось изучение Слова Божия», «чтобы Святое учение не было погребено в могиле отцов», отцы – пилигримы открыли школы. Неказисты они были в начале по внешности, как неказиста бывает загрязнённая, по цепная монета. Убогая, однокомнатная, покрытая дёрном полуземлянка, учитель с самым элементарным запасом знаний, обучение письму и чтению Слова Божия – вот всё, что представляла из себя школа пионеров. Кроме обучения детей, школьный учитель исполнял обязанности псаломщика, управлял церковным хором, звонил в колокол, копал могилы, разносил повестки по судебным делам, был сиделкой при больных, вместе с прочими домохозяевами отбивал нападения индейцев и т. д.³¹⁸. Как напоминает школа колонистов нашу церковную дореформенную школу с её учителем – священником, причётником, солдатом, с её несложной программой обучения чтению по Псалтири и Часослову!..

Но современные американские народно-школьные дворцы, стоящие иногда до 3 миллионов рублей, находятся в кровном родстве по прямой линии с школьными хижинами благочестивых колонистов. Эти роскошные по архитектуре, изумительные по величине, по отделке, по удобствам школьные дворцы, «которым позавидует любой король в Европе», – являются плодом доброго корня, посаженного отцами-пилигримами, потому что и сами современные американцы – добрые дети добрых отцов, основателей американской нации. Что ответила бы Америка тому смельчаку, который бы сказал, что школы пионеров достойны одного презрения и порицания, а основатели их – «плоскодонные», «узколобые, реакционеры, мракобесы». Но такой глупец в Америке невозможен. Американская интеллигенция, проникнутая благочестием, любовью к родине, уважением к закону, идёт впереди народа, но не отделяется от него, не разрушает преданий, не меняет путей; идя впереди, она расчищает дорогу, руководясь компасом веры, истории и общего всем народного духа; она удовлетворяет запросы народа, уясняя, укрепляя, развивая его духовную сущность.

Руководимая такой интеллигенцией, американская школа была и остаётся созданием коллективного гения нации, плотью от плоти, костью от костей её. Американская школа учит тому, чему желают учить американцы – христианскому знанию, нравственности, труду, порядку, послушанию, дисциплине, любви и уважению к родине. Американская школа – по сердцу народа, – в этом её преимущество перед всеми школами мира. Не благодаря ли ему идеал всеобщего обучения в Америке оказывается достигнутым?

Когда-то и у нас – на Руси школа была по сердцу народа. И в то время она находилась в руках просвещённой интеллигенции – светской и духовной, но тогдашняя интеллигенция отличалась от народа только светлостью смысла и большей напряжённостью религиозного чувства.

«Слышите, славянский народ весь: слово от Бога «пришло, – слово, которое питает души человеческие, – слово, которое крепит сердца и умы, – слово, уготовляющее к Богопознанию. Без света не будет радости оку видеть творение Божие: так и всякой душе бессловесной, не видящей закона Божия» ...

Эти слова сказаны первым и святым интеллигентом славянства, равноапостольным Кириллом. А первый и святой интеллигент России, «учитель и наставник русской земли», князь Владимир, просветившись верой, распространил это Слово Божие «по всем градам и сёлам». «Прежде бо неведущие закона не слыхали словес книжных; по Божыо строению и милости явившейся, осени их светом благоразумия, устроены бо были многие училища» ³¹⁹. Митрополит Михаил, по совету которого Владимир «даяти нача дети на ученье книжное», – «призываше к себе учителей и наказываше (учаще) православие и благочестие крепко соблюдати и безумных речей и ненадобных ошаятися»³²⁰. Он же учителем «наказываше праве и благочинне учити юные дети, якоже словесем книжнаго разума, такожде и благонравию и в правде и в любви и зачалу премудрости страху Божию, чистоте и смиренномудрию; учити же их не яростью, ни жестокостью, ни гневом, но радостовидным страхом и любовным обычаем и слатким проучением и ласковым рассуждением противу коегождо силы и с ослаблением, да не унывают, наипаче всегда прилагати им учение от Закона Господня на пользу души же и тела»³²¹.

Каков же был результат этой школы, созданной Владимиром и митрополитом Михаилом?

«Сим же (детям), розданном на учение книжное, и навыкаху скоро по Божью строю», – отвечает нам довольный летописец³²².

Преемники Владимира и Михаила были ревностными продолжателями святого дела. Ярослав Мудрый «прииде к Новугороду собра от старост и поповых детей Т (300) учити книгам». «Бе (бо) книгам прилежа... и собра письце многы и прекладаше от Грек на словенско письмо и писаша книгы многы и списка, имиже поучашеся вернии людье, наслаждатся ученья божественнаго». «Якоже бо се некто землю разорет, другой же насееть, тако и св. отец бо сего Володимир взора и умягчи, рекше крещением просветив, св. же (Ярослав) насея книжными словесы сердца верных людей, а мы пожинаем, ученье приемлюще книжное». «И церкви ставяше по градом и по местом, поставляя попы и дая им от имения своего урок, – веля им учити люди, понеже тем есть поручено Богом»³²³.

Заводились и женские школы.

Так, Янка Всеволодовна в Киеве, «собравши молодых девиц, обучала их писанию, такожь ремёслам, пению, швению и иным полезным им ремёслам»³²⁴. А её современница Евфросиния, княжна Полоцкая, говаривала школьницам-инокиням основанного ею монастыря: «Аз веселым сердцем подвизаюся учити вас», видящи плоды ваша трудные и толик плод проливаю вам учением»³²⁵.

Ни в какую другую последующую эпоху власть гражданская не проявляла такой стремительной и идеально чистой заботы «о книжном научении», как в краткий до-монгольский период. Множество славных имён князей-просветителей осталось от того чудного времени.

Ярослав Галицкий – «мудр, речен языком, богобоязлив... многие книги читал, в церковном чине исправлял, зловерие искоренял, а мудрости и правой веры наставлял и учить понуждал, монахов же и с их доходы к научению детей определил³²⁶.

Во Владимирской области трудился замечательнейший ревнитель христианского жития и просвещения, князь Константин Всеволодович. «Бе блаженный князь правдив, щедр, кроток, смерен, всех милуя, всех набдя³²⁷, паче же всего дивную любя и славную милостыню и церковное строенье, и о том пекыйся и день и нощь; вельми бо печашеся о создании Божиих церквей, исполняя книгами». Перед своей кончиной этот добрый князь «дом свой и книги вся в училище по себе определил и к тому на содержание не малые волости дал, о чём просил брата Юрия, дабы обещал непоколебимо завет его сохранить, который с великой жалостью и множеством слёз оное утвердил³²⁸. При таком христианском одушевлении князей о просвещении народа вполне естественным было, что, где народ принимал крещение, там строилась церковь, а при ней – школа. Крещение и научение были нераздельны. Понимание, знание веры считалось столь же важным, нужным и спасительным, как и церковные священнодействия.

Поэтому, замечает Кирилл Туровский, «мира сего властители, иже в житейских вещех труждаются, прилежно требуют книжнаго почитания». «Властители» были просвещёнными и усерднейшими миссионерами, и забота о церквах и школах была самым естественным выражением их миссионерского труда. По единогласному свидетельству летописцев, школой руководил тот же, кто руководил и церковью, т. е. духовный чин, – единственный тогда представитель образованности. «Это было его право и обязанность». «Попови чьто есть ино дело, разве ученья»? «Попы», к учительству не способные, князьям были неугодны.

Роман Ростиславович, кн. Смоленский, «был вельми учен всяких наук – и к учению многих людей понуждал, устрояя на то училища и учителей, греков и латинистов своей казной содержал, и не хотел иметь священников неучёных, и так на оное имение своё истощал, что на погребение его принуждены были Смоляне серебро и купы³²⁹ давать по изволению каждого»³³⁰.

Но не один Роман отличался такой трогательной, редкой даже в наше время, любовью к христианскому просвещению. Изяслав Владимирович, Борис и Глеб, «звёзды светлые», Святослав Черниговский, наполнивший свои палаты «многочестными, божественными книгами» Владимир-Мономах, любознательнейший и деятельнейший князь, его дети – Мстислав и Ярополк, внук «пчелы трудолюбивой» – Николай Святоша, «философ» – Владимир Волынский, Андрей Боголюбский, «божественному писанию зело прилежный», «усердный строитель церквей и школ», Константин Всевол. Владимирский, «дом свой и книги вся» передавший на школы, – вот краткий перечень доблестных князей-просветителей народа русского. При такой напряжённой энергии к просвещению, народ не мог быть безкнижным.

Кроме князей, инициаторами «книжного учения» явились митрополиты и епископы, отличавшиеся «редкими дарованиями и высоким образованием». К этому их побуждали интересы церкви и народа, долг, личная любовь к просвещению. При каждой епископии было училище под руководством архиерея, с которого брала пример паства.

Но наиболее сильными, известнейшими распространителями «книжного учения» были монастыри, куда стекались «светила, сиявшие на всю Русь». Их было свыше 50-ти. Здесь народ учился вере и «книжному почитанию». Здесь «лучшие духовные силы народа» воспитывались, образовывались и становились учителями народных масс.

Из монастырей «разносилось образование по областям русским с епископами, назначаемыми из иноков, и всякая новая епархия делалась новым учебным округом, новый монастырь – гимназией, новая церковь – народным училищем»³³¹, – говорит Погодин. Наши первые митрополиты – Михаил, Леонтий, Иларион, Иоанн II, Ефрем, Никифор, Климент Смолятич, Кирилл – были замечательнейшими апостолами христианского просвещения. Одновременно с ними трудились такие славные епископы-просветители, как Лука Жидята, Никита, Нифонт, Леонтий Ростовский, Исаия, Кирилл Туровский, Симон Владимирский и др.

Но никаким перечнем знаменитых имён, никакими выразительными летописными характеристиками нельзя определить точный размер и внутреннюю силу древнерусского просвещения. Несомненно, оно было таково, какого теперь ещё нет и долго-долго не будет. 200 лет продолжался этот славный период, и 600 последующих лет не могли сломить, сокрушить данной им православно-русской энергии в недрах души народной. Необычайная сила христианского одушевления, как бы замуравливаемая историей, дошла и до нас во всей своей свежести через подземные ключи и источники. Эта сила объединяла всех деятелей – просветителей, вселяя в избранников любовь к просвещению, и в массу народную непоколебимую уверенность в необходимости учения. К концу до-Монгольского периода летописец мог без всякого преувеличения повторить своё замечание, сказанное о времени св. Владимира: «Сим же (детям), розданном на учение книгам, сбысться пророчество на русьстей земли: в оны дни услышат глусии словеса книжная и ясн будет язык гугнивых»³³². Образование было почти всеобщим. «Без общего участия в учении всего народа немыслимо такое обширное распространение по России изборников или пчел, обнимавших всё ведение времени, теоретическое и практическое. Без общего участия всего народа в просвещении невозможна та масса сочинений, которых изучение в одном литературном отношении составляет тома. Без общего участия всего народа в образовании невозможно явление, заставлявшее Соловьева предположить, что народ наш свыкался даже с греческим языком; невозможно объяснить событий последующего времени, которые доказывают почти всеобщность грамотности на Руси»³³³.

Всеобщность грамотности – не лучшее ли это доказательства народности древнерусской школы?

«Один наряд правительства не мог привить школу народу, если бы он сам не пожелал её свободно и душевно». А он принял, принял свободно и душевно», потому что школа была по сердцу, потому что он верил ей, как верил Церкви, как верил пастырям, потому что он не желал от школы ничего иного, кроме того, что получал от неё.

Иначе и быть не могло.

Князья, бояре, духовенство были такими же детьми народа, как и сам народ. Их голос был голосом народа, их школа была школой народа.

Если народ с таким доверием отнёсся к новой религии, принятой князем и боярами, тем охотнее он мог отнестись к школе – преддверию церкви. Приняв новую веру, народ естественно желал знать ближе основания и доказательства её истинности; несомненно, желал укрепить в ней и детей своих посредством книжного научения. А горячее усердие князей и духовенства к насаждению и укреплению веры вполне способно было сделать школу привлекательной для всего народа. Она была «общенародна и единообразна: дети первостепенного боярина обучались точно так же, как и дети простолюдина», в ней же получали образование и будущие клирики. И «знатных, и средних, и убогих» – всех принимала школа с одинаковым радушием, всех обильно насыщала Божьим Словом, всех одинаково готовила и благословляла на путь жизни христианской.

Немногому учила древне русская школа: чтению, письму, пению. И это немногое было проникнуто единым духом веры. Дух веры властно подчинял себе юные души. Он так разумно, гармонически слагал, сочетовал их убеждения и наклонности, сообщал им такую силу доброго хотения, что школа являлась школой жизни.

Грамотность служила «дверью, отверзаемой к уразумению божественных писаний», а не средством к приобретению массы поверхностных знаний.

Школа учила только читать. Но чтение было не беспорядочное, не механическое, не торопливое, не внешне-занимательное и не разбросанное. Чтение было сосредоточенно-серьёзным, углублённым и углубляющим. «Егда чтеши книгы, говорил древнерусский педагог, – не тщися борзо иштисти до другие главизны, но поразумей, что глаголют книгы и словеса та, и тришьды обраштяяся о единой главизне»³³⁴.

Ученики читали, а наставники «силы писания им сказывали».

Читалось исключительно Слово Божие, или сродное ему по духу и содержанию слово человеческое. Юная душа привыкала незаметно к единообразию, к порядку. Вчерашнее дополнялось нынешним, нынешнее скреплялось завтрашним. Слагалась стройная, неразрушимо прочная ассоциация из родственно-близких ясных, точных представлений и врождённых идей. Каждый последующий цикл мыслей, вытекающий из того же источника – Слова Божия, легко и удобно находил себе место в сложившемся миросозерцании. Усвоение нового родственного материала совершалось не только без расслабляющего переутомления, но несомненно сопровождалось подъёмом самочувствия и укреплением волевой энергии. Психика учащегося получала ту величавую сосредоточенность, тот строго определённый, устойчивый ход, ту силу движения, которых вы не найдёте в питомцах современной школы. «Сила Писания» постепенно становилась их личной силой, Слово Божие – непреложным законом жизни. Управляемый им древнерусский человек твёрдо шёл путём Божиим.

Люди ХХ-го века усиленно ищут в книге программы жизни, но бесчисленное множество книг с диаметрально-противоположными основаниями и содержанием делают книжное слово самым ненадёжным, изменчивым проводником, а иногда убийцей доверчивого путника. Современная книга не питает, а часто разрывает душу читателя. Напротив, для древнерусского человека Слово Божие было «единым на потребу». Само по себе неотразимо убедительное, закрепляемое постоянным чтением и изучением, подтверждаемое живой речью верующего наставника, религиозностью родителей, оно имело обязательное жизненное значение. Оно уясняло смысл жизни, указывало лучшие пути через опасные стремнины, укрывало от бурь, давало тихую пристань.

«Ум без книг, аки птица спешена» (без крыл).

«Свет дневной есть слово книжное».

«Якоже корабль без управляющаго, ветром бурным носим, безвестно плавание творит и в бедю пристанище приходит, такоже и душа без почитания книжнаго, бурею помышления злокозненнаго и волнами жития своего возмущаема, не может постигнуть пристанища». «Велика бывает польза от ученья кпижнаго: книгами учили есмы пути покаянью; се суть реки, папояющи вселенную; сими в печали утешаеми есмы, си суть узда воздержанью». Чтение «печаль изгоняет, и радость всаждает, и злобу убивает, и страсти истерзает, и к добродетели воздвигает и от земных на небесная преселяет». Так смотрел древнерусский христианин на учение, на книги, на чтение.

Похвала им есть похвала школе, где происходило книжное учение и откуда выходил читатель.

При всей своей элементарности, школа была необыкновенно содержательна, глубока, авторитетна, влиятельна. Она возбуждала и поддерживала смиренную пытливость верующего духа, развивала самодеятельность, звала к подвигам, ежедневно, ежечасно готовила к добродетельной жизни. По выходе из такой школы, христианин, «при усилии самомыслия, мог образоваться до степени духовного витии, до бессмертия народного летописателя. Сколько великого могла совершить школа, это мы видим из истории первого русского митрополита Илариона, из жития св. Печерского Феодосия, из деятельности первого летописца Нестора и других лиц»³³⁵.

Питомец древнерусской школы не мог не быть любезным народу. Самоуглублённый отрок, набожный, скромный, почтительный, послушный, рассудительный, имел огромное преимущество перед неучёным сверстником, в котором разбросанность мысли и желаний выражалась в резкой, неприятной беспорядочности слова и поступков.

Вместе с верой школа влагала в душу учащихся всё, что требовалось для доброго человеческого общежития, для семьи, для гражданской жизни. Школа учила тому, что коренится в тайниках богоподобной души человеческой, чему учил добрый опыт жизни, чему учили пастыри пасомых, родители чад, князья – подданных, – чему учили лучшие, всеми уважаемые личности прошлого и настоящего.

Страх Божий, правда, верность слову, миролюбие, труд, честность, смирение, воздержание, послушание власти, любовь к родной земле – вот сокровища, хранившиеся в древнерусском храме знания. К этим сокровищам школа вводила питомцев через «дверь грамотности»; вводила не для простого ознакомления, не для равнодушного осмотра; вводила не случайных и любознательных туристов или экскурсантов, а «алчущих и жаждущих правды». Она кормила их «хлебом жизни», поила «водой живой» посредством «радостовидного страха, любовного обычая, сладкого проучения и ласкового рассуждения». Сокровища храма обильно уделялись всем алчущим, «комуждо противу силы его», и благодаря трогательному материнскому вниманию воспитателей, становились органическим достоянием каждого.

«Чада моя милая! первое имейте веру праву... потом же и в послушании Св. Апостол и Св. Отец».

Любовь имейте со всяцем человеком, а боле с братиею, не буди ино в сердце, а ино во устех, под братом ямы не рый. Буди правдив.

Будьте смиренни и кротцы, в гордаго бо сердци диавол сидит.

Всего паче убогых не забывайте. Помните и милуйте странныя и гладныя, и темничны и своим сиротам милостивы будьте. Больного присетите, над мертвеца идете.

Чтите стара человека и родители своя.

При старых молчати, премудрых слушати, старейшим покарятися, с равными и меньшими любовь имети.

Смерти бо ся, дети, не боячи, ни рати, ни от зверя, но мужское дело творите, како вы Бог подаст, Божие блюденье леплее есть человеческаго.

Князю земли покаряйтеся, не рцете ему зла в сердци своём и прияйте ему головою своею.

Научися, верный человече, быти благочестной делатель! научися по евангельскому словеси, очима управленье, языку удержанье, уму смеренье, телу порабощенье, гневу погубленье, помысл чист имети, понужаяся на добрые дела Господа ради: лишаем – не мсти, ненавидим, либо гоним – терпи, хулим – моли».

Вот чему учила древняя Русь.

Сердце радостно открывалось этим евангельски-чистым наставлениям и покорно подчинялось им. Выношенные в горниле жизни, опыта и благоговейной веры они беспрепятственно вливались внутрь духовного человека, как вода живая, как дух животворящий незримо, неосязаемо, но действенно.

Таким образом, древнерусская школа была преимущественно училищем живого благочестия для русского народа. Из неё выходил христианин – православный, убеждённый подготовленный к жизни, преданный князю и русской земле.

Что мы видим теперь? Сохранилась ли эта дорогая сердцу народно-русская христианская школа? Её уже нет давно. Только следы её можно видеть в некоторых старообрядческих школах и в современной церковно-приходской, значительно уже заражённой недужным поветрием формалистического и quasi-научного духа.

Нашей нынешней школой на всех её ступенях, если не прямо, то косвенно управляет так называемая интеллигенция – русская по местожительству и языку, но не русская по духу и миросозерцанию. Эта интеллигенция усиливается уничтожить, раздавить даже те остатки древней школы, которые хранятся в церковно-приходской школе. С ненавистью истого чужеземца она гонит народную школу, втаптывает в грязь, вызывает к ней отвращение, недоверие со стороны общества и правительства. За что? Не за то ли, что она учит «пути Божию», наставляет бояться Бога, почитать царя, уважать отечество?

Да, именно за это.

«Светская школа, говорят представители интеллигенции, по самому существу своему чужда всяких религиозных и национальных тенденций; церковная же школа, наоборот, ставит своей главной задачей распространение определённых религиозных, политических и национальных убеждений. А посему церковная школа должна значительно уступать светской в деле распространения начатков знания; для выполнения задач просветительных, для уничтожения тьмы невежества церковная школа едва ли много может сделать».

Конечно! Любовь к Богу, к церкви, к царю, к родной земле и есть именно тьма «невежества». Напротив, необходимые элементы современной интеллигентности служат: жгучая жажда протеста, страстная потребность соблазна, отрицание добра, восхваление порока, обожествление чувственности, личного хотения и разума, апология и требование «свободы от уз». – И вот представители этой-то, именно этой интеллигенции всемерно усиливаются овладеть русской школой для того, чтобы приобщить весь православный русский народ к своему нечестивому культу.

И вот, морем гнусной клеветы, неправды, насмешек, преувеличений, односторонних, пристрастных выводов залита дореформенная и современная церковно-приходская школа. Самые чопорные органы либерализма с нескрываемой ненавистью и явной лживостью науськивают народ против исконной, русской школы. Гонение на неё за последние 50 лет приняло дерзновенно вопиющий характер. Либеральные представители бюрократии нередко становились и становятся на сторону гонителей, прикрываясь именем Верховной Власти, а на самом деле противодействуя ей. В 1864 г. положением о начальных училищах главной целью этих училищ поставлялось утверждение в народе религиозных и нравственных понятий, при непосредственном участии духовенства в качестве преподавателей и наблюдателей за народными школами. А бюрократия и земство, по издании нового положения, признали себя единственными хозяевами дела и стали создавать свою светскую школу. Церковно-приходские школы, открытые духовенством, переименовывались в «министерско-народные», без всяких предварительных сношений с епархиальным начальством отбирались у духовенства учебным начальством. В иных местах «священнослужителей не только не приглашали к занятию учительских должностей, но старались даже отклонить» от них³³⁶.

В 1862 году в Киевской губ. мировые посредники потребовали, чтобы сельские общества уничтожили «школы священников» и заводили другие, в которых священники не были бы учителями.

Это невероятное требование объявлялось «непременной обязательной волей царской»; сами училища титуловались царскими; неисполнение приказов объявлялось, как сопротивление царю». Крестьян уверяли, что за уничтожение церковных школ «им будет награда от начальства», а за оказание пособия этим школам угрожали судом и штрафом. Детей насильно и против воли родителей забирали из церковных школ и гоняли в министерские через сотских и десятских³³⁷.

Подобное сему совершалось и во многих других местах многострадальной Руси.

Церковно-приходские школы, естественно, сократились: одни были отняты, другие закрылись, как излишние.

В 1866 г. на всеподданнейшем о сём докладе Государь написал: «Результат не весьма утешительный». Очевидно, что гонение на церковные школы совершалось помимо воли Императора. Министерство во главе с Головиным действовало самостоятельно.

Но и после Государева замечания, церковные школы продолжали сокращаться. Духовенство падало духом или подчинялось новым влияниям. Народная школа становилась всё более светской, и были попытки обратить её «в орудие растления народа», о чём в 1873 г. Государь писал в рескрипте и повелевал министру народного просвещения усугубить свои заботы о том, чтобы положенные в основу общественного блага начала веры, нравственности и гражданского воспитания долга были ограждены и обеспечены от всякого колебания.

Результатом этого рескрипта было новое положение о начальных училищах 1874 г. По новому положению, Закон Божий был почти изъят из школьной программы. Священникам только предоставлялась возможность учить детей религии и нравственности два часа в неделю. Эта возможность не была ни правом, ни обязанностью. Инспектору народных училищ предоставлялось право приглашать к преподаванию Закона Божия и особого законоучителя, помимо приходского священника.

Петля затягивалась.

Печать дружно расстреливала национальные русские идеалы. Земства расчищали путь к окончательному отделению школы от церкви. Бюрократия закрепляла за земством занятые позиции. Учителя земских школ тщательно переделывали народ по программе, ежедневно публикуемой в газетах и журналах.

Наконец, в 1881 году министр народного просвещения внёс в комитет министров своё представление об отстранении духовенства от преподавания в народных школах не только предметов светских, но даже и Закона Божия. Казалось, вот ещё немного, и мёртвая петля окончательно задушит русского человека, ещё немного – и «прогрессивное меньшинство» торжествующей интеллигенции с наивностью младенца потащит задушенную Русь к западу, к культуре, к науке. Но тогда этого не случилось.

Память о 1-м марте ещё жива была в народе. Она говорила сердцу России об её непростительной вине, о том неслыханно-страшном, безумнейшем, безобразнейшем, отвратительнейшем преступлении, которое совершила новая русская школа, руководимая «интеллигенцией».

Не Он ли, великодушнейший, величайший из царей, заботился об утверждении веры, нравственности, христианского знания, не Он ли беспокоился, чтобы школа не превращалась в «орудие растления»! Ответом на Его заботы и предостережения было или равнодушие, или коварство со стороны служителей. Народ недоумевал, обижался, роптал, но «прогрессивное меньшинство» пряталось под царским флагом, и ропот немедленно затихал. Служители церкви говорили тихо, робко, неясно. Голоса благонамеренных граждан заглушались воем шакалов.

1-е марта пробудило спящих.

Начался поворот. Издано было положение о церковно-приходских школах. В 10–15 лет Русь покрылась возрождёнными училищами благочестия.

Их популярность в массе народа год-от-года возрастает и, несомненно, возросла бы ещё больше, если бы в деятельности их руководителей живее и ярче воплощался тот несравненный образец, который даёт собой древнерусская школа.

После страшного 81-го года прошло слишком 20-ть лет. 1-е марта стало забываться. Голос «прогрессивного меньшинства» снова стал звучать с прежней резкостью и обозлённостью. Опять начали говорить о необходимости светской школы, о неспособности духовенства к учительству, об идеальных достоинствах земских школ.

Весь православный русский народ настойчиво объявляется лишённым всяких внутренних достоинств. Он не больше, как «пятно невежества», он – «балласт», препятствующий процессу. Его нравственность на самой низкой степени, его вера – скоп суеверий, его праздники – источник безнравственности и причина пьянства. Его нужно поднять, развить, просветить.

Как?

Посредством светской школы, посредствам уничтожения церковных праздников, посредством театральных зрелищ, посредством чтения книг – Горького, Толстого, Бокля, Маркса и т. п. Проекты становятся фактами.

Русская школа становится светской, как нигде в мире.

Спектакли успешно конкурируют с богослужением. Школьные и народные библиотеки тайно и явно наполняются противо-религиозными, противо-церковными, противо-правительственными сочинениями и безнравственными картинами. К довершению всего – возникает «союз борьбы с православием».

Что же дальше? Куда колесо истории направит свой ход? Пойдёт ли оно, повинуясь безгласному воздыханию многомиллионного народа, верным, знакомым, Божьим путём, или же новым? Первый путь будет медленным, спокойным; второй будет гораздо более медленным и в то же время необыкновенно болезненным. Каждый шаг на незнакомом пути будет насильственным, трудным, причиняющим боль. Первый путь будет естественным выражением полноты жизненной силы, таящейся в народе; второй путь будет постоянным вытравливанием или уродованием основных элементов духа, безжалостным надсеканием ствола жизни, искусственным выращиванием то тех, то других отростков от остатков затоптанного пня. Первый путь ведёт к «радости, миру, покою», второй – к пропасти анархии, отчуждения от Бога и рабства тем народам, которые сберегли свои таланты, свою самобытность.

Но – жив Господь, жива душа народа, – да не будет этого – последнего!..

Бог даст, Русь снова будет «святою».

Знамения существуют.

Возрождается древняя, истиннорусская интеллигенция, обвеянная, проникнутая и возбуждённая духом древней Руси.

С Божией помощью, она воскресит нашего предка-славянина, – крепкого телом, радостного духом, простого помышлением; она восстановит подлинные элементы души народной; она с любовью прильнёт к груди многострадального народа, вникнет в его воздыхания, вслушается в стоны, утешит, успокоит, вызнает болезни его, нужды, затаённые думы, – и скажет Батюшке – Царю. Она окружит царский трон беззаветной преданностью, любовью, почтением. Она будет верным хранителем и слугой Царя и народа. Велика её задача. Умудри и укрепи её Господь! С Божьей помощью, под крепкой защитой Царя самодержавного, русло жизни народной беспрепятственно пойдёт по той равнодействующей, которую образует совокупность народных воздыханий.

С Божьей помощью, русская школа – и низшая и средняя, и высшая – будет русской не по одному названию. Из неё будет выходить русский человек, неспособный позорить свою родину – мать, неспособный отдать её в жертву западным идолам.

Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое.

Свящ. Μ. Платонов

I.

Православные грамотеи сильно «урекали» молокан своих за то, что они путаются: то хвалятся верностью слову Божью, то находят в нём «ошибки».

Молоканские старики сами об этом догадывались. И вот они «миром» постановили: на беседу со мной выставить пресвитера Захария Климентовича, – человека «кредитного и дюже твёрдого по отеческому упованию».

«Вертопрахом» же, с Савелием Лукичем во главе, положено было «ходу не давать».

С таким решением, по нашему зову, молокане пришли на беседу. Ими предводительствовал Захарий Климентович. Подле него с важностью расположился «диакон» молоканский. – Толпа сектантская смотрела решительно. Она была исполнена твёрдым намерением «постоять» за себя...

В начале беседы я сказал:

– Прощаясь с своими учениками, на вечери Господь «взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И взяв чашу, и благодарив, подал им и сказал: пейте из нея все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая, в оставление грехов» (Мф.26:26–28).

Отсюда усматриваем, что, по заповеди Господа, христиане должны принимать Тело и Кровь Христовы под видом хлеба и вина. Этим принятием, по истолкованию апостола, верующие «смерть Господню возвещают, доколе Он приидет» (1Кор.2:26).

Значит, в Христовой Церкви вечно должно существовать видимое Причащение Тела и Крови Христовых (1Кор.10:16). Существует ли такое Причащение у молокан?

В среде сектантов произошла «заминка». Захарий Климентович сосредоточенно молчал, поглаживая свою длинную бороду. Толпа молоканская «замерла» в ожидании речей своих начётчиков. Все чувствовали, что своим вопросом я задавал им трудную задачу.

Прежде других стал отвечать диакон молоканский. Он заговорил «вообще», – не на вопрос. Он стал толковать о том, что Евангелия буквально понимать нельзя. Написано у апостола: «буква убивает, дух животворит» (2Кор.3:6). Поэтому будто бы о Причастии надобно рассуждать духовно...

Молокане повеселели. Им казалось, что дела их «налаживаются».

Я сказал:

– Сейчас мы слышали слова апостола: «буква убивает, дух животворит». О какой это «букве убивающей» пишет Апостол? Пусть он сам же властно и пояснит нам свою речь. – Он говорит: «если служение смертоносным буквам, начертанное на камнях, было так славно, что сыны израилевы не могли смотреть на лице Моисеево по причине славы лица его преходящей, – то не гораздо ли более должно быть славно служение духа?» (2Кор.3:7,8).

В словах апостольских служение «смертоносным буквам» Моисеевым противопоставляется «служению духа» в Новом Завете. Таким образом под «буквой» у ап. Павла нельзя разуметь буквального смысла, а только древний закон. Молокане, стало быть, ошибаются.

Если же рассуждать по их приёмам, тогда выйдет, что никаких Евангельских заповедей не нужно понимать буквально. Сказано, например: «мирись с соперником твоим, пока... ты ещё на пути с ним» (Мф.5:25).

Что ж это значит по духовному толкованию молокан? То ли, что с соперниками вовсе не надо мириться?..

Ясно, что Евангелие надо изъяснять по прямому и естественному его смыслу. Откуда же молокане выдумали заповедь Господа о ядении Его Тела и питии Его Крови толковать духовно?

В замену «диакона» стал отвечать Захарий Климентович. Он открыл Евангелие Луки и прочитал: Господь «взяв хлеб и благодарив, переломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое, которое за вас предаётся» (Лк.22:19). Вот смотрите – прибавил мой возражатель: Господь о хлебе говорит, что он «предаётся» за людей. Разве тут есть буквальный смысл? Очевидно, всю речь Христа о причастии надобно изъяснять духовно. Дело именно надобно представлять так: Спаситель давал ученикам как бы Тело Своё, как бы Кровь Свою, – а в сущности то были простой хлеб и вино...

Я ответил:

– Искажаете вы, друзья, Свящ. писание. Господь взял в руки хлеб – это правда. Но уже не о простом хлебе сказано, что он предаётся за грехи людские, а о теле Господнем. Так и написано: «Сие есть Тело Мое, которое за вас предаётся» (ст. 19).

Таким образом из речи Спасителя явствует, что за грехи людские Он предавал Тело своё и это Тело велел вкушать ученикам. «Сие творите, говорил Он, в Мое воспоминание» (Лк.22:19).

– Едят ли молокане, по заповеди Господней, Тело Христа и пьют ли Его честную Кровь?

Захарий Климентович, избегая ответа на вопрос, сказал:

– В древние времена христиане собирались вместе есть хлеб и пить вино. То были простые вечери любви. Об них упоминает ап. Павел (I Кор. II гл.). Но из послания же апостольского видно, что причастие надо понимать духовно. Именно Павел говорит: «я от самого Господа принял то, что вам передал», как Господь «взял хлеб и возблагодарив преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое» ... (1Кор.2:23,24).

Судите сами: апостол Павел не был со Христом на вечери. Каким же родом он говорит: «я от самого Господа принял»? – Ясно, что весь смысл слов Павловых духовный...

Я возразил:

– Словам апостольским надобно верить (Гал.1:8). Если св. Павел пишет, что он «от самого Господа принял» сказание об установлении Причастия в христианской Церкви, – это и верно. Значит, и Господь в одно из своих многочисленных явлений (2 Кор. гл. 12), лично рассказал Павлу, как было установлено таинство Причащения. Следовательно, не для чего, затемняя Писание, подставлять в слова апостольские духовный, переносный смысл. Надобно признать, что Христос установил, и апостолы совершали, видимое причащение Тела и Крови Христовых. – Вопрос только в том: почему молокане лишают себя этого Причастия?

– Свои понятия о Причастии, сказал Захарий Климентович, мы утверждаем на 6 гл. ев. Иоанна. Если прочитать, да истолковать, как следует, эту главу, – от вашего Причастия памяти не останется...

Затем, не торопясь, Захарий Климептович начал читать излюбленную главу от Иоанна. Он приступил прямо к 27 ст.: «старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную» ... Вот слова, которые мы обязаны – говорил мой собеседник – положить в основание своих разговоров. Господь учил, что мы должны ревновать о пище духовной, а плотское Причастие какую духовную пользу нам приносит?

И далее, ровным голосом, Захарий Климентович зачитал 6 гл. от Иоанна до конца. Стих 33 он произнёс выразительней «хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и даёт жизнь миру». – Под «хлебом жизни», – толковал Захарий Климентович, – надобно разуметь Св. Духа, потому что Дух Св. сошёл с небес, а не Тело Иисусово, – как и нужно понимать из ст. 50.

На Ин.6:51 ст. он задержался «... ядущий хлеб сей будет жив во век» ... Православные, говорил толковник, едят хлеб в Причастии и умирают. Какой же толк в их ядении? Истинно: «Дух животворит, плоть не пользует ни мало» (Ин.6:63). Потому и под «плотью» Христовой в 6 гл. Иоанна надобно разуметь духовную плоть. Этого не понимали иудеи и они возроптали. Если же они знали бы, что Христос «верой вселяется в сердца наши» (Еф.3:17), – они бы не враждовали против учения Господа...

Захарий Климентович кончил свою речь. Я его не перебивал. Все свои толкования он изложил пространно. Он с видимым удовольствием замолчал.

II.

– Я призвал Бога на помощь и стал разбирать речь Захария Климентовича. – Я сказал:

– Коренной грех наших сектантов состоит в том, что они не принимают Свящ. писания, как оно изложено в Библии. Они выдумывают своё толкование, на слово Божие, – такое толкование, которое льстило бы их слуху (2Тим.4:3). Оттого в их вероучении одно заблуждение громоздится на другое.

Подобные заблуждения мы только что слышали. В 6 гл. Иоанна Господь ясно показал верующим, что для спасения они должны есть Плоть Его и пить Его Кровь. Эти слова маловерным сектантам кажутся жестокими (ср. Ин.6:60). Подобно иудеям, – они начинают их смягчать и переиначивать. И от Христова учения у них остаётся мало. Мы это сейчас покажем.

Захарий Климентович зачитал 6 гл. Иоанна со ст. 27. Последуем и мы за ним. «Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную'», – говорил Господь. (Ин.6:27). Эти слова сектанты направляют против нас. Между тем они жестоко ошибаются. Если бы мы веровали, что в Причастии мы едим простой тленной хлеб, – упрёк молокан попадал бы в цель «пища», в самом деле, «не приближает нас к Богу» (1Кор.8:8) Но ведь наша церковь учит, что, причащаясь, мы вкушаем нетленного хлеба, – становимся общниками Телу и Крови Спасителя. А плоть Христова даёт жизнь миру (Ин.6:54).

Так. обр., прослушанное нами толкование Захария Климентовича на 27 ст. 6 гл. Иоанна – бесцельно, и к нам не может быть приложено.

Кому же и для какой надобности изрёк Господь слова свои?

На это отвечают начальные стихи 6 гл. Иоанна. Там повествуется, как Господь чудесно напитал народ. Накормленные и удовлетворённые в плотских своих потребностях, люди пошли за Иисусом и хотели провозгласить его земным своим царём (Ин.6:15). – Вот этому грубому народу Господь сказал, чтобы он увлекался больше и искренней ревновал о духовных предметах, – «о пище пребывающей в жизнь вечную» (Ин.6:27), – чем о плотском хлебе. Только этот смысл открывают нам слова Иисусовы в 27 ст. 6 гл. Иоанна.

Последуем дальше за речью Евангелиста, опровергая попутно заблуждения молокан.

Увидев во Христе Чудотворца и Великого Учителя, евреи стали его спрашивать: «что нам делать, чтобы творить дела Божии?» (Ин.6:28).

Иисус велел со-вопросникам прежде всего веровать словам Его (Ин.6:29). Иудеи возроптали: как это Христос заставляет веровать «жестоким» словам Его? Разве он больше Моисея, при котором евреи получили манну с неба (Ин.6:31)?

В ответ неверующим иудеям Господь изложил учение о Хлебе Животном. – Захарий Климентович под ним разумеет Св. Духа. Он говорит, что Господь «не сходил» с неба, а «родился на земле».

Бедный книжник! Он оцеживает комара, а верблюда поглощает. Конечно, с неба Спаситель пришёл не с той Плотью, которой теперь было 33 года. Он родился на земле младенцем. Но само-то рождение разве не было схождением Его – на землю? Потому-то Господь и сказал о себе: «Я сошёл с небес» (Ин.6:38).

Думать, что под Своим именем Христос предполагал здесь Св. Духа – значит, смешивать Лиц св. Троицы. Кроме того, – в ст. 51 гл. 6 Еванг. Иоанна прямо говорится, что хлеб жизни есть Плоть Христова, которую Он отдал за жизнь мира. Разве Св. Дух умирал плотью нашего ради спасения?

Итак, первая попытка Захария Климентовича истолковать «Хлеб Жизни» в духовном смысле должна быть признана неудачной и прямо – еретической.

Молокане молчали. Они сами догадались, что Захарий Климентович «ошибся».

Я продолжал:

– остановимся на 51 ст. 6 гл. Иоанна. Молокане думают, что этим стихом низлагается значение православного Причастия. Однако откуда это следует? Нам читали, как Господь сказал о своём хлебе: «ядущий хлеб сей жив будет во век.» Захарий Климентович по этому поводу утверждал, что к православным приведённые слова Господа не приложимы: православные, – говорил он, – часто причащаются, а всё умирают...

Что же – разве о плотском бессмертии учил Господь в ст. 51? Если о плотском, – то Он не сказал бы ниже: «ядущий Мою плоть и пьющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин.6:54). Здесь рядом стоят два понятия: «жизнь вечная» и «воскрешение в последний день». Если бы причащающимся Господь по телу обещал бессмертие, – их не нужно было бы воскрешать в последний день: что бессмертно и не умирает, то не требует воскрешения.

Ясно, в 6 гл. Иоанна Господь говорит о вечной жизни наших душ в Боге, после причастия их Телу и Крови Христовым. Несмотря на это, по законам естественным, тела наши умирают, но «в последний день» Господь воскресит их для участия в своём славном царстве (Ин.6:54 ст. Мф.25:34.46).

Так вот о чём речь у Господа! А вы, Захарий Климентович, не понимая дела, хотите запутать нас и силитесь показать, что мы ошибаемся. Суетны помышления ваши!..

Последняя половина ст. 51 окончательно ниспровергает умствования молокан о Плоти Христовой. Под этой Плотью Захарий Климентович разумел Духа Божия. Стало быть, саму плоть понимал духовно. Что же из этого выходит?

А то, что Христос напрасно сказал, что Его Плоть отдаётся за жизнь мира (Ин.6:51). Господь, стало быть, пострадал за грехи наши духовно. Но это – ужаснейшая и безбожнейшая ересь! Её резко осуждает ап. Иоанн: «всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего в плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста» (1Ин.4:3).

Подумайте же все, мои собеседники, какой дух горит в вас, когда плоть Христову, распятую за грехи мира, вы изъясняете в духовном смысле!..

Если же в 6 гл. Иоанна Господь говорил о чувственной Своей плоти, тогда слова Христовы должны страхом наполнить сердца ваши: «если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин.6:53). Вы не принимаете чувственно Тела и Крови Христовых и погибаете за жестокосердие ваше!..

Мои слова привели молокан в негодование. Они закричали:

– мы едим Плоть Христову, да только духовно. Разве чувственными зубами можно есть Христа?

Я спокойно ответил:

– вы не веруете в Сына Божия, а потому рассуждаете, как люди невозрождённые от Духа Святого, Господь велел причащаться Его Плоти и Крови. Он сказал: «ядущий Мою Плот и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин.6:56).

Захарий Климентович сказал:

– эти слова Христовы необходимо толковать духовно.

– Попробуем послушаться вашего совета, – заметил я. Что выйдет нехорошего, – за то вы отвечаете.

Затем я прочёл из пр. Михея; «слушайте, главы Иакова и князь дома израилева: ... вы едите плоть народа Моего и сдираете с них кожу их» (Мих.3:1–3; ср. Пс.26:2; Иов.19:22).

По смыслу пророчества, князья израильские угнетали народ – «ели плоть» его. Они делали мерзкое дело перед Господом. Несомненно в то же время, что это ядение «плоти» народа было духовным. Теперь: ужели и Господь велел христианам есть Плоть Его в таком же смысле? Ужели, в благодарность за все благодеяния, мы должны нашему Спасителю, по заповеди Его, причинять зло и оскорбления?..

Это невозможно и немыслимо. Следовательно, в 6 гл. Иоанна не о духовном ядении плоти Христовой говорится, а о чувственном и настоящем.

– Как же вы протолкуете ст. 63? – повышенно спросил Захарий Климентович. Там прямо говорится, что «плоть не пользует ни мало» ...

Я ответил:

– Надобно лучше разобраться, про какую плоть говорил Господь в 6 гл. Ио., ст. 63. Если про Свою Плоть, тогда он противоречит себе. Выше он же учил, что Плоть Свою Он отдаёт «за жизнь мира» (Ин.6:51). В другом месте Господь говорил, что «ядущий Его Плоть и пьющий Его Кровь имеет жизнь вечную» (Ин.6:54). Таким образом, Плоть Христова имеет для людей великое и спасительное значение. Следовательно, не о ней сказано в ст. 63, что она «не пользует ни мало».

Какая же «плоть» бесполезна для нас?

Это наша земная плоть с её грешными делами. Дела плоти исчислены у ап. Павла и они известны: «прелюбодеяние, блуд... идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев... ереси» (Гал.5:19–20). Плоть с такими «делами» губит жизнь человеческую. Она вооружает людей не верить Евангелию и отвергать спасительные таинства, – что уже и заметно в настроении молокан. Прискорбно это до крайности!..

В противоположность греховной плоти – «дух животворит». Под словом «дух» опять нельзя разуметь «духовного смысла» Писания. Дух означает дела духовные, плоды духа. Они суть: «любовь, радость, мир..., вера, кротость, воздержание» (Гал.5:22,23). Кто обладает такими добрыми делами, у того есть плоды духа. Такой человек верует всему Писанию. Каждое слово Евангельское он принимает радостно. Такому христианину легко и необходимо веровать в спасительное значение для мира Плоти Христовой. Её поэтому он вкушает без сомнения...

Вот, при помощи Божией, мы разобрали последний стих из 6 гл. Ев. Иоанна. Видим, что молокане неправы, отказываясь от чувственного Христова Причащения. Тем самым они лишают себя надежды на спасение. Подумайте же, друзья, о судьбе своей и покоритесь истине Божией!..

– Это вы нас хотите заставить причащаться по православному? – спросил диакон молоканский.

– Да, по православному, – ответил я.

– Ну, нет: того не будет! – воскликнул оп. Где вы раздобыли приносить к причастью только пять, а не больше и не меньше просфор?

– Это не мы изобрели, а св. отцы передали нам такой обычай. Пять просфор мы употребляем за причащением в память насыщения Господом народа пятью хлебами (Ин.6:8–13).

– Вон куда вы посылаете! – протянул «диакон», но ничего больше не прибавил.

Молчали и «старики» молоканские.

Я объявил беседу оконченной.

Д. Боголюбов

Как на одну из многих ложных причин своего отделения от православной церкви, раскольники в былое время указывали на нравственные недостатки, замечаемые ими в православных. Причём, обвиняя православных, раскольники с фарисейским самомнением о своей безупречности похвалялись, что они не якоже прочий человецы, исправно соблюдают посты, истово изображают крестное знамение, брадобритие считают блудолюбной ересью и пр., и пр.

И, действительно, нельзя было не признать в этом значительной доли правды: нарушители только что перечисленных правил являлись исключением, о них в раскольничьей среде говорили, как о «зачумившихся», заразившихся «никонианскими» прелестями; они подвергались увещаниям, отлучениям. Но прошли эти времена: теперь, – если придерживаться прежних исправительных мер, – придётся отлучать почти всех «ревнителей старины» от участия в молении, да таким отлучением никто не будет и тяготиться – и без отлучения раскольничьи молельни почти никто не посещает. В таких неприглядных красках рисует свою паству казанский лже-иерей Алексей Иванович Колягин в своей брошюре: «Пути покаяния», напечатанной им на гектографе 29 февраля 1904 года.

В этой брошюре, между прочим, Колягин говорит: «многие христиане (каковыми он считает раскольников, ибо все прочие – еретики) к общему душевному соболезнованию крайне вознерадели о сохранении заповедей..., так что в праздник Воскресения Христова в большинстве храм молитвенный пустует, за исключением разве немногих старушек». Но этот порок не единственный, ибо «также замечается и то, что большинство молящихся, в особенности дети-ученики, не изображают на себе иство крестного знамения, так что не возлагают руки своея на чело, на живот, на правое и левое плечо, и не только не изображают креста, а как-то на воздухе торопливо вертят рукой перед лицем своим, не возлагают её даже на одежду свою». По учению книги «Сын церкви» истово изображает на себе крестное знамение лишь тот, «кто не одеяние на себе крестит, но тело свое», ударяя перстами в указанные места так, чтобы они чувствовали (гл. 68–69). «Аще же кто неистово воображает его, тому беси радуются и всякою прелестью прельщают его». Какова же должна быть радость бесам, когда они достигли того, что в раскольнических молельнях «большинство молящихся» не молятся, а лишь «вертят» рукой в воздухе и притом «торопливо», не касаясь даже и одежды.

Но этими «руковёртами» дело не ограничивается: «не мало, говорит Колягин, стало и таких умов, которые по легкомыслию, в угоду своея плоти, не соблюдают установленных постов и, ради гуманства, бреют бороды».

Картинка не из приглядных. Ведь раньше раскольники почти всю свою святость и спасение видели в большой бороде, а теперь «не мало стало и таких умов, которые бреют бороды»! Как не сокрушаться их пастырю, видящему перед собой «бритые умы», вертящие руками в воздухе, нарушающие посты и пр. И он, – исполняя постановление собора своих лже-епископов от 21 августа 1899 г., делает обширные выписки, которыми доказывается, что ум, бреющий бороду, мерзок пред Богом, слуга еретический, заражённый блудолюбного образа прелестью, помрачённый душе-губительной ересью и преданный проклятию враг истины, которого следует отлучить от церкви, удалять всякея святыни, не иметь с ним общения при жизни, а по смерти над ним не служити, ни сорокоустия по нем пети, ни просфоры, ни свещи по нем в церковь понести, но причислить его к неверным.

Но сделав эти выписки, Колягин и сам устрашился их, так как при строгом применении этих требований молитвенный храм его, теперь видящий иногда хотя и бритые умы, может остаться совершенно без всяких умов, кроме старушечьих. Поэтому он далее и называет уже брадобритие не проклятой и мерзкой ересью, а лишь «эпидемической душе-губительной болезнью», «грехом», равным «завивке женщинами волос на голове в виде шатра», «щегольством» и пр.

Эта «уступка» объясняется тем, что, по словам Колягина, «редко, очень редко встретить человека с неискажённой бородой», но она характерна и в том отношении, что служит показателем неустойчивости раскольнической «догматики», считающей, смотря по обстоятельствам, одно и то же и мерзкой ересью – неверием, и греховным щегольством. Вероятно, в основу их учения положено знаменитое правило: «держи нос по ветру».

Свящ. миссионер Сергий Шалкинский

Большей частью миссионерские беседы с штундо-баптистами мне приходилось начинать беседой о признаках истинной Церкви Христовой: о единстве, или вечности Церкви и о присутствии в ней духа христианской любви.

Опишу одну из таких бесед.

Я прибыл впервые в хутор N-ский для собеседований с штундо-баптистами. Время было праздничное. Народ, оповещённый о беседе, по благовесту собрался в храме. Штундо-баптисты иногда отказываются прийти в храм, иногда без всякого прекословия приходят. Последнее оказалось в данном случае, – они обещались прийти. Среди храма поставили аналой лицом к народу для миссионера, перед ним – несколько скамеек для сектантов и православных стариков. Народ стал вокруг. Сектанты на собеседование чаще являются не сразу и их приходится поджидать. Наконец, и церковный сторож, стоявший на паперти, объявил: „идут“. Сектанты явились, я попросил их поместиться поближе ко мне, – и беседа началась.

– Я сказал:

– „Добрые слушатели! Сегодня – праздничный день. По заповеди Божией, мы должны „святить его“, т. е. – проводить свято (Исх.20:8). В праздничный день прилично для нас поучаться чтением Слова Божия и исследовать его (Деян.17:11). Помолимся, почитаем святое писание и побеседуем о прочитанном.

Общим хором было пропето – „Царю Небесный“.

– Я прочитал текст из Ин.15:4–7, и продолжал:

– „Слово Божие свидетельствует, что нам для спасения нашего нужно быть во Христе, быть привитыми ко Христу. Как мы можем быть привиты ко Христу? В других подобных местах св. Писание говорит нам, что мы должны быть ветвями того древа, корень которого Г. И. Христос (Рим.10:16–18), мы должны быть членами тела Его, которое есть Церковь (Еф.5:30; Кол.1:24; 1Кор.12:27). Привиться ко Христу значит, след., быть членами Его Церкви. Необходимо, поэтому, быть членами Церкви Христовой, чтобы иметь надежду на спасение, иначе мы не спасёмся. Ветка жива, когда она – на дереве. Отрежьте её, – даже посадите в воду, – она как будто немного поживёт, а потом завянет, засохнет. Так и человек, если он отделился от Церкви Христовой, в нём истинной жизни не будет, сердце его черствеет, ожесточается и душа его погибает“...

– „Это – истинно!“ – тихо промолвил некто из православных.

– „Если человек читает Слово Божие и исполняет его, – вот он и привился к Церкви“, – сказал наиболее видный из сектантов (назову его Д.).

– „Читать Слово Божие – хорошее дело“, сказал я. „Но кто желает исполнять его, тот должен знать, что одной буквы писания недостаточно для спасения. По букве одно и тоже Писание имеют и хлысты, и молокане, и субботники, – однако понятия у каждой секты – разные и каждая считает себя истинной церковью. Истинная вера во Христа идёт не через букву, а через Церковь. Написано: „вы хорошо делаете, когда обращаетесь к нему (т. е. Слову Божию), как к светильнику, сияющему в тёмном месте, доколе не начнёт рассветать день и не взойдёт утренняя звезда в сердцах ваших, зная прежде всего то, что никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою“ (2Пет.1:19–20). Нельзя истинно уразуметь Писания без помощи церковных наставников: на вопрос ап. Филиппа – „разумеешь ли, что читаешь?“ евнух, читавший книгу прор. Исаии, сказал: „как могу разуметь, если кто не наставит меня?“ (Деян.8:30–31). Вера, спасающая нас во Христе – от слышания, слышание – от проповедующего Слово Божие: „но как проповедовать, если не будут посланы?“ (Рим.10:15) – разумеется – Церковью. В Церкви Христовой пребывает Дух Божий, наставляющий верующих на всякую истину (Ин.16:13; 1Тим.3:15) и подающий силу в добродетели их (Рим.8:26). Г. И. Христос завещал Церкви любовь, кротость, смирение. Научиться истинной вере во Христа, получить благодать Духа Святого, воспринять в своё сердце заповеди Христовы может только тот, кто привился не к букве одной, которую многие толкуют различно, а – к живым камням (1Пет.2:5) здание Христова, к телу его (Еф.4:15–16), – кто принадлежит к Церкви, основанной Г. И. Христом.

Веруете-ли, что для спасения, согласно Писанию, должно принадлежать к Церкви Христовой? – спросил я сектантов.

– „Это – так. Веруем“, – бодро ответил Д., – „но церквей нынче стало много“... прибавил он.

– „Именно. Вот нам в настоящий раз и необходимо исследовать, где истинная Церковь Христова. Обществ, которые считают каждое себя „истинной Церковью Христовой, – много: есть церкви – католическая, лютеранская, есть общества молоканские, хлыстовские, адвентистские и другие. А истинная Церковь Христова – едина: „одно тело и один дух“... „один Господь, одна вера“ (Еф.4:4–5). Какое-же, чьё собрание есть истинная Церковь Христова?

Путь к решению этого вопроса таков: какое общество согласно в своём устройстве и своей жизни с Словом Божиим, то и есть истинная Церковь Христова“.

– „Какая согласна слову, та – истинная Церковь“, с видимой охотой повторил сектант. „Верно“.

По лицам прочих сектантов и православных вижу, что все согласны с постановкой беседы.

Продолжаю:

– „Господь наш И. Христос был во всём по человечеству нам подобен, кроме греха: Он принял образ раба и по виду был как человек (Флп.2:7). Как, почему можно было узнавать Его среди людей?

Во-первых, по родословию (Мф.1:1–16); во-вторых, – по делам (Ин.10:37–38).

Также должно узнавать и истинную Церковь Христову³³⁸.

Истинная, подлинная Церковь Христова должна иметь своё родословие от Самого И. Христа, как от главы тела Церкви (Еф.5:23), от Него она должна иметь своё начало. В слове Божием мы читаем о членах истинной Церкви: „вы – уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу, бывши утверждены (наздани бывше) на основании апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем, на котором всё здание, слагаясь стройно, возрастает в святой храм в Господе, на котором и вы устрояетесь в жилище Божие Духом“ (Еф.2:19–22). Согласно Слову Божию, истинная Христова Церковь „утверждена на основании апостолов и пророков, имея Самого И. Христа краеугольным камнем“, т. е. имеет своё происхождение и начало от Г. И. Христа и свв. апостолов, – составляет „наздание“³³⁹, продолжение церкви апостольской. Представьте себе здание. От верхних камней, составляющих продолжение постройки, мы можем досчитаться в нём по камням, рядом лежащим, до краеугольного камня, с которого началась постройка. Так и в Церкви. Истинная Церковь та, которая истинно утверждена на основании Христовом, начата Христом, – та, которая истинно, непрерывно идёт от Г. И, Христа, составляет всегда единое, соединённое с краеугольным камнем здание, – та, которая представляет собой камни живые, от которых мы можем последовательно досчитаться – дойти до апостолов и Г. И. Христа. Прерваться этот счёт или постройка не может. Господь сказал, что „врата ада не одолеют“ св. Церкви (Мф.16:18), „Я – с вами во все дни до скончания века“ (Мф.28:20; Лк.1:33), „и Я умолю Отца, и даст вам другого утешителя, да пребудет с вами во век, Духа истины“ (Ин.14:16–17). Согласно Писанию, Церковь – едина во все времена, вечна. Она всегда, „во все дни“, непрерывно существует со времени Христова пришествия на землю³⁴⁰. Веруете сему, сказанному от Слова Божия?“ – обратился я к сектантам.

– „Веруем, веруем“.

– „Рассмотрим, исследуем теперь: чьё собрание – наше или ваше – согласно с Словом Божиим?

Рассмотрим: откуда ведет своё начало и на ком утверждается православная Церковь? Г. И. Христос предал живую евангельскую веру, благодать Св. Духа апостолам. Апостолы – кому предали веру? – Иудеям и еллинам, по-русски – грекам (1Кор.1:24). Ап. Павел писал послания Коринфянам, Ефесянам, Фессалоникийцам... Коринф, Ефес, Фессалоники (Солунь) – города греческие. От греков эту веру, как всему миру известно, приняли мы русские православные христиане при св. Владимире. Православные русские, греки, апостолы и Г. И. Христос – вот здание Христовой Церкви. Ко Христу привились апостолы, к апостолам – греки, к грекам – мы, русские православные; через греков и апостолов (1Кор.3:9) мы привились ко Христу. Мы православные христиане, – ветви доброй маслины, древа, корень которого – Господь. Мы принадлежим, как члены, к Греко-Восточной, апостольской, Христовой Церкви, единой неодолённой во все века – согласно Слову Божию. Мы – „наздание“, надстройка, продолжение того здания, краеугольный камень которого Г. И. Христос. И так православная Церковь, ясно началась от Самого Г. И. Христа.

Рассмотрим, – откуда взялось штундо-баптистское общество? Штундо-баптистская вера, как известно всем сведущим в истории людям, получила начало, можно сказать, от немца Лютера. „Вы знаете, – обратился я к сектантам, – у вас на вашей книжечке „Сборник духовн. стихотворений“ написано: „для христиан евангелическо-лютеранского исповедания?“.

– „Это есть у них, – я сам видел!“ – подтвердил местный ревнитель православия³⁴¹.

– „Так вот: полторы тысячи лет прошло после Рождества Христова, и от римско-католической церкви отделился некто Лютер (в 1520 г.). По его почину, одновременно с ним появились – среди немцев, в Германии, люди, которые также отделились от католической церкви; они выбрасывали иконы из домов, разрушали часовни и требовали крещения только взрослых. Они назывались перекрещенцами или анабаптистами, так как перекрещивали крещённых в младенчестве. От них и пошла баптистская вера. После того, как при императрице» Екатерине II у нас в России стали селиться немцы – колонисты, последние научили и наших русских людей баптизму. Полторы тысячи лет по Р. X. штундо-баптистского общества не было, а если его раньше не было, то никак нельзя сказать, что оно – от Христа. Если бы оно было от Христа, то так-бы и шло оно непрерывно от века апостольского до настоящего времени.

Баптистское общество утверждено, т.о., на немецких сектантах, а не на Христе, – и потому оно несогласно с словом Божиим. Это не Христово установление, а – человеческое! ³⁴².

– Тут давно появились баптисты?

– „Лет 10–15“, – ответил один из православных стариков. Сектанты сидят нахмуренные, мрачные.

Желая довести сектантов до полного сознания истины, я продолжал:

– „Вам показано, что православная Церковь утверждена на основании апостольском, идёт от Христа“, – обратился я к сектантам. „Не можете ли вы рассказать: через кого вы привились ко Христу? Как дошло до вас Его благовествование? Где были баптисты ранее?“.

– „Мы не можем показать вам этого“, – мрачно сказал Д.

– „Признаться, я и знал, что не можете! Люди, более образованные из ваших, и те не могут. Кончим наш вопрос так: вы не можете показать, что ваше общество – от Христа, ибо оно – не от Христа. „Кривое не может сделаться прямым и чего нет, того нельзя считать“ (Еккл.1:15), сказано в Писании. Истинная Церковь, согласно Писанию, от Христа, а ваша – от людей, – она несогласна с словом Божиим. Это – ложная церковь“.

Несколько секунд длится молчание.

Сектанты начинают сердиться.

– „Мы ваших историй не знаем, – мы люди неучёные“, – сказал помолчав Д. „Мы знаем одно слово Божие. Нынче я беседую с вами, а завтра меня, может быть, отсюда и того... Где уж тут сохранить записи! Никаких историй нет у нас. Мы так понимаем: кто исполняет слово Божие, тот – и в Церкви“.

Ко мне приблизился юный, но уверенный в себе сектант. Он возвысил голос.

– „Вы посмотрите получше Писание-то! Может, оно – слово-то Божие раньше спало, а теперь проснулось“, – сказал он.

– „Где же об этом в Писании сказано?“.

Он указал на Рим.14:24–26³⁴³.

Я объяснил ему, что „ныне“ (25 ст.) относится прежде всего к апостольскому времени.

– „Если бы вы исполняли слово Божие, то не пошли-бы в ложную церковь, которая не насаждена Богом, а началась от людей“, – сказал я.

– „Притом – вы говорите, что у вас не могло быть записей. Однако, в Церкви Христовой записи сохранились. Истинная Церковь Христова, согласно слову Божию, скрыться не может. Господь сказал ученикам Своим: „вы – свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике и светит всем в доме“ (Мф.5:14–15). И св. ап. Павел пишет: „мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот мы живы; нас наказывают, но мы не умираем“ (2Кор.6:9). Если бы жизнь вашего общества и на самом деле была скрыта от всех, то и тогда нельзя было бы считать вашу общину Христовой. Но всем известно, что она началась от людей, спустя пятнадцать веков после Христа.

Есть в мире сектанты – хлысты, духоборы, молокане. Раз ваша церковь не сходится с Писанием, как для нас видно теперь, то, – простите меня за то, что скажу вам правду, – вы не в Церкви Христовой, а сектанты, отколовшиеся от Церкви Божией. „Всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится» (Мф.15:13), сказал Господь. Конец всех сектантов – погибель, разрушение (Деян.5:38–39). Жаль вас. Избави вас, Господи, от погибели!“.

Православные ободрены тем, что сектанты, обычно гордящиеся перед ними своим „знанием“ и „святостью“, сидят молча, в безответном положении.

После небольшой паузы один старик заметил:

– „Это – истинно так“! Не было этой самой веры и сколько лет не слыхали мы про неё... А что немцы эту веру выдумали, это то же верно. А от Христа такой веры не было“.

Сектанты молчат и хмурятся.

Я пригласил всех помолиться. Спели – „Отче наш“ и „Спаси Господи люди Твоя“. После молитвы беседа продолжалась.

Я сказал:

„Господа И. Христа узнавали по добрым делам. – Так и Его истинную Церковь должно узнавать по добрым делам. Господь сказал: „но тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою“ (Ин.13:35). Церковь – свет. Чем она должна светить всем людям? Добрыми делами. Господь сказал: „так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного“ (Мф.5:16). Где есть Христовы дела – любовь, кротость, смирение, – туда я смело пойду, чтобы спастись, – там и есть истинная Церковь Христова!

А там, где – нет добрых дел – любви, кротости, смирения, там нет Церкви Христовой, там одна пустота, обман. Господь сказал: „берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде (т. е. снаружи тихи), а внутри суть волки хищные: по плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые: не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак, по плодам их узнаете их“ (Мф.7:15–20). Истинную Церковь Христову должно узнавать по добрым плодам“.

Вижу, что вторая постановка вопроса кажется удобной сектантам. Они смотрят на меня широко раскрыв глаза и на лицах их – готовность к упрёкам по адресу православия.

– „Я так и говорил: кто исполняет Писание, тот и в Церкви“, заметил Д.

– „Друг друга мы не станем осуждать“, продолжал я, „будем рассуждать о нашем и вашем собрании.

В Писании сказано: мы причастники Христу, „если только начатую жизнь твёрдо сохраним до конца“ (Евр.3:14). Так?

„Так“

– „Добрые дела членов Церкви Христовой должны светить людям, чтобы люди шли вслед за этими делами, подражали им. В Писании сказано ещё, что мы должны подражать вере наставников Церкви, „взирая на кончину их жизни“ (Евр.13:7). Знаете это?“

– „Знаем“.

– „Как можно видеть плод веры за 10–15 дет? Если бы какая-либо вера прожила на наших глазах, – знали бы мы о ней, – ну, 200–300 лет и были бы в ней люди, которые бы жили и умерли свято, по-евангельски, – я тогда бы не мог не сказать: „да, в этой вере есть нечто доброе!“ А то – что же это за порядки?! Люди известны нам 10–15 лет, сами о себе твердят, что они святы. Можно ли поверить этому? Почём я знаю, что с вами дальше будет. А снаружи то и хлысты, и молокане – такие же, как и вы. Станешь иногда указывать на то, что творят ваши братья, вы говорите: „это – не наш“, или: „он отлучён“, а бывает, что отлучённый едет на другое собрание и там его принимают...

„Покажи веру твою из дел твоих (Иак.2:18) ... тогда так!

Укажите, – есть ли в вашем обществе лица, которые жили и умерли благочестиво, свято, пребывая во смирении, кротости, любви, словом – были бы похожи на апостолов, так что, взирая на кончину их жизни, можно бы было подражать вере их?“

– „Покажите вы вперёд“.

– „Можно. Весь мир знает про то, что в православной Церкви есть святые, праведные, кроткие, любящие люди: Феодосий и Антоний Печерские, Сергий Радонежский, Тихон Задонский, Митрофаний Воронежский, Феодосий Углический, Серафим Саровский и др.“.

– „А про них тут написано?“ – с азартом сказал молодой сектант, указывая на евангелие.

– „Вы святы?“

– „Свят“.

– „Вас как зовут“.

– „П. Н-ч“.

– „Где тут написано, что – Π. Н-ч – свят?“

Сектант замолк.

– „Итак, бр., покажите: есть у вас праведники, которые-бы светили всему миру светом своих добрых дел – согласно Писанию“?

– „Каких вы перечли, – они – наши, а не – ваши!“ – сказал один из сектантов.

– „Невозможно никак сказать этого: они икон не выкидывали из домов, как вы, и детей считали необходимым крестить“.

– „Мы сами праведники“, – сказал другой.

– „Ну, уж о себе то вы помолчите! В Писании так сказано: „не тот достоин, кто сам себя хвалит, а кого хвалит Господь“ (2Кор.10:18).

– „Кабы у вас все были такие, а то – несколько зёрен пшеницы на куче навозу“! – заметил третий.

– „Писание говорит, что в церкви земной есть хорошее и худое (Мф.13:41,48–49). „Много званных, мало избранных“ (Мф.22:14). Так написано. Я вас просил бы показать: есть у вас такие зёрна пшеницы, какие должны быть в Церкви?“

– „Праведники гонимы – по евангелию. Почему вот нас гонят? – Объясните!“ – сказал Д.

– „Вы говорите, что вас гонят. Нужно разобрать: за что? На нашей беседе ясно вышло, что ваша вера не от Христа, а выдумана людьми. Ваши собратья проповедовали тайно то, чего сами не знали. Некоторые из вас хулили иконы, святых. Если, скажем, хоть я стал бы тайно говорить ложь, или вести себя неприлично, – и меня бы погнали. Вера тут не причём! Беседовать, например, высказывать свои убеждения честно, при миссионере, никто вам не запрещал и никто не думает вас за это гнать. Сектантов, если и гонят, то – за худые дела. Воров гонят, разбойников, – войдут они в царство небесное?“

– „Не к чему спрашивать. Они не войдут!“

– „Я говорю это к тому, что проповедующий тайно ложь или произносящий хулы, как разбойник по левую сторону креста Христова, гоним не за добрые дела, а за злые (1Пет.2:20) и спасения не получит. Хлысты побольше вас гонимы, – почему же вы их не считаете праведниками?

Вернёмся к предмету беседы: есть у вас известные миру добрыми делами – праведники?“

– „У них их и ублажать – не ублажают!“ сказал – ревнитель православия.

– „Закончу беседу. Ваше собрание – несогласно Слову Божию. Оно – не Церковь Христова, а – секта. А там, где нет связи с Христовой Церковью, там нет ни истинного уразумения св. Писания, ни благодати пресвитерства, ни духа Христовой любви, кротости и смирения“...

– „Мы готовы соединиться“, сказал некто из сектантов, „только у нас выходит остановка из-за постановлений!“

– „Каких?“

– „Иконы, например, и много всего!“

– „Будем, Господь даст, беседовать и о постановлениях. А пока прошу помнить то, до чего мы дошли путём Слова Божия. Истинная Церковь Христова идёт непрерывно от Христа и в ней должны быть праведники. Вы не могли указать, что ваша община – от Христа и есть ли в ней святые? Значит, она не согласна Писанию“.

– „Мы люди тёмные!“

– „Опасно людям тёмным идти по своей дороге. Сказано: „если слепой ведёт слепого, то оба упадут в яму“ (Мф.15:14).

Да укрепит Господь истинно верующих в Него, да просветит Он всех нас и да поможет Он нам пребыть и спастись в Его истинной, единой, святой апостольской Церкви!“

После общего пения „Достойно есть“, я роздал присутствующим брошюры и народ стал расходиться по домам.

– „Какие они речистые у себя дома и – и!.. Я и думал: что-то они теперь скажут? А они тут оказались: „не знаем“, да „не можем“... Вот оно дело то!.. сказал, провожая меня местный ревнитель православия.

Чтобы беседа о признаках истинной Церкви Христовой была законченной по ходу собеседований, нам надлежало далее ставить вопрос на основании текста Гал.1:8: сохранила ли прав. Церковь „благовествование“ апостолов? Обратно, – не содержат ли его противно евангелию штундо-баптисты?

Тезис беседы: истинная Церковь Христова – та, которая неизменно хранит апостольское „благовествование“.

Есть признаки, без которых предмет – не то, что он – есть, но которые не исчерпывают всего понятия о нём. Так, римско-католическая церковь имеет и преемство от апостолов и святых (до 1054 г.); однако, она не есть истинная Церковь Христова. Почему? потому, что она изменила апостольское благовествование.

Штундо-баптист в существе дела стоит на точке зрения этого тезиса, когда говорит, что „остановка“ на его пути в Церковь – это „постановления“. Ему, по его мало-просвещённости, смешению понятий „обряда“ и „догмата“, кажется, что „постановления“, т. е. обряды Церкви нарушают апостольское „благовествование“, т. е. учение веры. Разъяснение этой ошибки сектантов составляет предмет отдельных бесед.

Д. Грацианский

Некоторые из либеральных писателей, а равно и сочувствующая им часть интеллигенции, всё ещё доныне склонны высказывать отрицательные суждения о деятельности нашего духовного сословия, – о том, что церк.-приходские школы приносят свои „благие плоды“ лишь на бумаге и в канцелярской переписке, а в действительности не оказывают какого-либо серьёзного влияния на народ и т. под. Такие кривотолки, проникая газетным или каким-либо иным путём в наши захолустные провинции, нередко бывают способны смутить даже самих православных пастырей и омрачить и без того тяжёлый, тернистый путь „пастырского делания“.

В хронике православного пастырства возникает иногда необходимость осмотреться, отметить всё хорошее, сделанное православной Церковью вообще и её духовенством в частности, за известный промежуток времени, через это, с одной стороны, можно дать надлежащий отпор всяким либеральным кривотолкам касательно деятельности нашего православного духовенства, а с другой – воспламенить ещё более энергию в самом духовенстве.

Почтенный автор рассматриваемой книги (г. Круглов) так определяет цель и задачу своего произведения... „Об отрадных явлениях жизни (церковной) надо говорить и писать, чтобы поддержать энергию слабеющих и устыдить ленивых, лгущих на жизнь, и свою спячку оправдывающих „обстоятельствами“, мешающими работать. Есть „добрые пастыри“ – право правящие слово истины, и ради самой истины надо говорить о них. Скромные и любящие, они не возгордятся, слабые научатся, а ленивые устыдятся“ (122 стр.).

Церковно-приходская школа должна быть признана могучей союзницей пастырской и миссионерской деятельности нашего духовенства. Существенное значение имеет здесь преподавание Закона Божия. Г. Круглов подробно говорит о тех условиях, при которых Закон Божий, этот главный нерв в жизни церк.-приходской школы, может преподаваться с надлежащей целесообразностью по отношению к идейным задачам церк.-приходской школы. Существенное свойство законоучителя – любовь к детям. Суровая оценка неудовлетворительных ответов по Закону Божию, неукоснительная постановка единиц и двоек, не должна иметь места в деятельности хорошего законоучителя. „Ничем ярче не характеризуется христианство, как любовью, и если этой любовью должно быть полно сердце каждого, то тем более учителя, и ещё более законоучителя“ (32, 33 стр.). Для иллюстрации этой мысли г. Круглов рассказывает о трогательном прощании учениц одной женской гимназии с любимым законоучителем.

Очень поучительным для наших сельских пастырей является заимствованное г. Кругловым из Оренбургских Епархиальных Ведомостей описание вечерней молитвы в сельской школе, в присутствии священника или псаломщика. Слова выговариваются всеми отчётливо, поют без всякого замешательства: очевидно, все школьники давно привыкли к этому пению. По окончании молитвы всякий из школьников принимает благословение священника. Эта вечерняя молитва учащихся оставляет такое впечатление, что всё здесь искренно, сознательно, что всё это давно заведённое и хорошо всеми усвоенное: непринуждённая чинность детей перед молитвой, во время молитвы и после неё свидетельствует об их внимательном отношении к молитве, о внутреннем уважении к ней. Здесь пробуждается в юных душах религиозная жизнь и с каждым днём крепнет; здесь образуется характер христианина и любящего сына православной Церкви. Если-бы почаще встречались такие светлые явления в народной жизни, то не пришлось бы быть свидетелями тех грустных картин, от которых обливается кровью сердце людей, истинно любящих народ (59). В связи с этим г. Круглов обстоятельно раскрывает ложность взгляда мнимых „радетелей народного блага“, думающих уврачевать нравственные недуги народа не религиозностью, а... театром (60).

Благотворные результаты церк.-приходских школ особенно ясно сказываются в устрояемых наставниками этих школ совместно с учениками летних паломнических путешествиях по святым местам. Эту мысль г. Круглов иллюстрирует описанием „школьного похода в Нилову пустынь“, устроенного покойным незабвенным С. А. Рачинским (65–76 стр.). Желательно, чтобы такие летние паломничества получили возможно более широкое развитие в церк.-приходских школах, так как путешествия школьников с учителем или о. законоучителем по св. местам – одно из наилучших средств к охранению и утверждению в детях патриотического, православно-церковного духа и „дверь ограждения“ от увлечения сектантством...

Весьма полезно также приучать сельское население к наилучшей постановке сельскохозяйственных работ. Г. Круглов обстоятельно рассказывает о г. Тарновском, директоре Благовещенской учительской семинарии, которого надо отнести к просветителям в духе Рачинского. Помимо сельскохозяйственных занятий, директор ввёл в семинарии ручной труд, столярное и слесарное дело. Нечего и говорить, как это полезно. Получая прекрасное воспитание, ученики семинарии получают и религиозную настроенность. Они принимают живое участие в богослужении в своей церкви: сами читают, поют, прислуживают, убирают и чистят церковь. Понятно, что такое близкое и постоянное соприкосновение с церковной жизнью оказывает на воспитанников прекрасное действие (78–80). Или вот рассказ об о. Феодоре Успенском, настоятеле древнейшего, ярославского храма во имя Иоанна Предтечи. „В 1892 году несколько фабричных работниц обратились к о. Феодору Успенскому (церковь Иоанна Предтечи находится вблизи фабрики) с просьбой поучить их грамоте, чтобы „лучше понимать то, что поют и читают в церкви“. Ф. Феодор с живой любовью откликнулся на это желание работниц и привлёк к участию учительницу приходской школы. Учительница стала обучать девиц грамоте, а о. Феодор – Закону Божьему. Фабричные работницы с усердием отдались делу, успеху которого много способствовала и та любовь, которую проявляли обучающие, смотревшие на свои занятия, как на христианский долг, а на обучение, как на христианское просвещение. О. Феодор предложил девушкам работницам послушать „историю церкви“, „историю раскола“ и ознакомиться со способами обличения его. Ученицы слушали „уроки“, посещали часто храм, сами пели, читали, следили за чистотой церкви. они не оставляли и фабричной работы, пользуясь для святого дела так называемыми „сменами“. О. Феодор предложил своим ученицам поделиться светом с теми, кто в нём нуждается. Как это сделать? Да прежде всего учить маленьких детей молитвам – кому, где и как будет удобно. Ребята были рады. Ученье началось в фабричном саду, так как стояло лето. Молитвы учились со слов и пелись. Лето прошло. На счастье, на помощь „кружку“ пришёл директор фабрики с женой. Они вступили в число членов „миссии“. В фабричном корпусе отвели две комнаты, и сразу образовалось несколько школ грамоты, учительницами которых сделались 6 учениц о. Феодора. Их избавили от фабричных работ и положили каждой 10 р. жалованья. Число обучающихся детей достигло скоро огромной цифры – 500 чел.; кружок миссии рос и развивался (116–118). Начались совещательные собрания, на которых и выяснены цель и задачи „миссии“. Решено, что деятельность миссии должна быть двоякая – просветительная и благотворительная. Для просвещения нужны школы и об увеличении их числа позаботились члены миссии. В благотворительной деятельности сёстры миссии решили иметь примером милосердного самарянина: не ограничиваясь обыкновенным подаянием денег, – прилагать все усилия к нравственному поднятию павшего ближнего, идти на помощь сиротам и брошенным детям, а также спасать тех из них, которые погибают в развращающей домашней обстановке, когда семья обратилась в гнездо порока. (119 ст.)

На мой вопрос, ведут ли сёстры миссии беседы с раскольниками, о. Феодор Успенский ответил: „Да, маленькие беседы в одиночку случаются“. Простые работницы – женщины и девицы, живущие среди простого народа, несомненно настроены в духе православия и, будучи просвещены, являются оплотом против раскола, постоянно находясь на страже веры и поднимая значение Церкви. Все учреждения миссии имеют церковный характер, все они проистекают из любви и функционируют на почве христианской любви (119–120)“. Вот ещё один светлый облик самоотверженной пастырской любви на сером фоне захолустной сельской обстановки. „В с. Елисаветградске, Александрийского уезда, священствует о. Михаил П. За 15 лет своего священства он своей добротой, христианским отношением к пастве и ко всем людям, приобрёл общую горячую любовь не только среди православных, но даже и среди евреев, которые не зовут его иначе, как „наш добрый батюшка“. 11 марта прошлого года о. Михаил заболел сыпным тифом, который осложнился брюшным. Прихожане начали горячо молиться о выздоровлении любимого пастыря. Служились чуть не ежедневно молебны, и молились не только христиане, но и евреи (в своих синагогах), опечаленные болезнью о. Михаила. О. Михаил не богат и пригласить врача из Елисаветграда – для него было невозможно. Евреи предложили на свой счёт пригласить врача. О. Михаил занимался хлебопашеством, так как приход был малодоходный. Заболев в самый разгар весенних работ, о. Михаил ничего не мог сделать в поле, и год для него был-бы потерян. Прихожане бесплатно и охотно обработали и на свой счёт обсеменили землю, а потом прислали старосту сказать: „не беспокойтесь, батюшка, мы всё у вас сделали... своё бросили, а вам сделали“ (149). А вот несколько слов о высоконравственной деятельности в сельском приходе жены священника. „С первых дней своей жизни в деревне матушка „стала вровень с крестьянами, ничем не выделяясь от них; делала всякую чёрную работу, чистила, мыла, работала на кухне, в поле“ (152). И все говорили с восхищением: „на-ка, учёная матушка, а нами и делом нашим не гнушается“. Деревенские мальчики полюбили простую матушку. И вот вдруг в поповой кухне возникла школа. Никакое начальство о ней не знало, никакие наблюдатели не ездили, иначе приказали бы её закрыть „за отсутствием помещения“. Так и началось ученье. Стряпает попадья, а сама слушает и поправляет учеников, если они ошибутся. Потом стали они и письму учиться. Обратила внимание матушка и на девочек. Началось дело с деревенских сирот. Стала она обучать их шитью, и открылась швейная мастерская в поповском доме. Сначала работали на себя, а потом и на других – начали бедноту обшивать... Прошло много лет, и стала попадья настоящей матушкой всем в приходе: без её совета, ведома – ничего не делалось: везде чувствовалось её благотворное влияние (153)“. В книге собраны и другие примеры, однородные приведённому. Легко отсюда видеть достоинства книги Круглова. От всех её страниц веет духом здорового бодрящего идеализма и жизненной правдивости. Автор является не просто описателем, но и истолкователем, глубоким психологом светлых явлений в жизни наших пастырей и церк.-приходских школ.

При своих внутренних достоинствах, издана книга изящно. Цена ей назначена умеренная. Горячо рекомендуем означенную книгу просвещённому вниманию пастырей и всех ревнителей православия.

Иеромонах Александр

Хлыстовство является тяжёлой язвой для церковной и для государственной нашей жизни. Оно удаляет людей от благодатного союза с церковью, разрушает семейную жизнь, порождает разврат и т. д. Отсюда, весьма желательно видеть в нашей духовной литературе сборник хороших проповедей, направленных против хлыстовского учения. Нужно сознаться, что пастырская борьба с хлыстовством – дело не лёгкое. Прежде всего, вероучение хлыстовщины не отличается особенной определённостью, а во-вторых, в нём есть крайне циничные подробности, требующие от православного проповедника особого такта, осторожности и искусства. Значит, печатные проповеди против хлыстовства столько же необходимы, сколько и трудны.

Отсюда пастыри приходов, заражённых хлыстовством, должны с сугубой радостью приветствовать появление книги о. Советова. Книга эта вполне удовлетворяет своему назначению – обличать хлыстовщину. Содержание её по этому предмету разнообразно. Есть здесь поучения „о хлыстовских молениях или радениях“, „о св. пророках“, „о лжепророках“, „о браке“ и т. д.

Автор везде старается рассуждения свои подкрепить не только соответствующими местами из библии, но делает обширные извлечения из отцов церкви, а также из произведений наших православных богословов, – Феофана Затворника, о. Иоанна Кронштадтского и т. д. Вследствие такой постановки дела, мысли о. Советова являются обоснованными, обстоятельно раскрытыми и вполне убедительными. Каждое поучение хорошо продумано и прекрасно изложено. Язык проповедей вполне литературный, обработанный и в то же время общедоступный. Каждое поучение довольно объёмисто по своим внешним размерам, так что с пользой может быть предложено народу в качестве вне-богослужебного чтения. Конечно, проповеди о. Советова пригодны и для произнесения с церковной кафедры, хотя для этой цели пастырь церкви по своему усмотрению должен будет то или иное изменить в проповедях автора или же несколько сократить и даже отбросить (напр., выдержки из хлыстовских гимнов, допустимые на вне-богослужебных чтениях, но неудобные в церковных проповедях).

От души желаем, чтобы и впредь не оскудевала ревность о. Советова к составлению и печатанию таких проповедей.

Иеромонах Александр

Стараясь во чтобы ни стало оправдать чиноприём м. Амвросия, а отсюда доказать законность своего священства, Усов в своей книжке пытался показать, что учение православной Церкви о том, что священнослужители – еретики, присоединяемые к Церкви вторым чином – через миропомазание, должны снова быть рукополагаемы – есть учение не православное. О. Димитрий в своём разборе показал всю безуспешность усовской попытки. Ссылками на правила вселенских и поместных соборов и св. отец он показал, что, по миропомазании, м. Амвросий стал мирянином, а отсюда и священство, ведущее своё начало от него, – незаконно и безблагодатно.

В 1-м отделе своей книжки о. Димитрий показывает незаконность австрийского священства при допущении существования у линован фальшивого мира, при помазании Амвросия простым маслом.

В 2-м отд. он говорит о безблагодатности австрийской иерархии, при допущении у австрийцев св. мира: оно у них могло быть, благодаря экономам архиерейских домов. Митрополит Амвросий, перемазанный действительным миром, не мог сообщить дара священства своим преемникам, ибо через помазание он причислил себя к еретикам второго чина, хиротония от коих не приемлется. Восьмое правило 1 всел. собора, как само по себе, так и в толковании Зонары, Вальсамона, Матвея Властыря, Тарасия патр. Цареградского (в Деяниях 7 всел. соб.) не дают основания считать чиноприём Амвросия правильным. Хиротония по этим правилам и толкованиям принимается лишь от тех еретических клириков, коих принимали в Церковь через покаяние, через 3-й чин, через возложение лишь рук на них, через благословение.

Попытку Усова объяснить упоминаемое в 8-м правиле 1 всел. соб. и в Деяниях 7 всел. соб. руковозложение в смысле миропомазания, совершавшегося в век апостольский и после через возложение рук, о. Димитрий разрушает в III–IV и VII отделах своей книжки. Замена руковозложения, при подании дара Св. Духа помазанием мира, на Востоке совершилась гораздо раньше, чем на Западе. Усов привёл лишь западные свидетельства. Что на Востоке ко времени 1 всел. собора форма помазания стала общеупотребительной, господствующей – это видно из того, что все свидетельства Востока о форме совершения этого таинства миропомазания, идущие из IV века, говорят о совершении этого таинства через помазание. Правда, у некоторых русских канонистов и богословов чиноприём по 8 правилу 1 всел. собора толкуется в смысле помазания миром (Епископ Иоанн (Смоленский) в примечании к 8-му пр.).

В „Опыте Правосл. Догмат. Богосл.“ ссылка преосв. Сильвестра на бл. Иеронима (Твор. т. 4-й, 92 стр. изд. 80 г.); но, как доказано автором, толкование это неверно.

Автор показывает и всё ничтожество стараний Усова видеть в 7-м правиле Лаодикийского и 7-м правиле второго вселенского соборов, повелевающих помазывать новацианских клириков миром, лишь дополнение к 8-му правилу 1 всел. соб., оставляющему этих самых лиц в сущих санах. Миссионер вполне резонно замечает Усову: „где он нашёл, что соборы – Лаодикийский и второй всел., по миропомазании, велели принимать клириков-еретиков в сущем сане? Нигде этого нет“ (34 стр.). Правила упомянутых двух соборов не дополняют собой и не объясняют 8-е правило 1 всел. собора, а суть самостоятельные каноны. К их времени новациане были уже „отраслью ереси маркионитов“ – не походили на прежних новациан. Прежде от них принималась хиротония, а во времена названных соборов – уже нет. Их присоединяют к Церкви через св. миропомазание. За новое рукоположение мированных священнослужителей, по Лаодикийскому и 2-му всел. соборов, говорят слова св. Василия Великого и Григория Богослова, председателя 2-го всел. соб. (V и VI отд.).

В дальнейших отделах своего разбора свящ. Александров ещё подробнее раскрывает основную мысль своей книжки.

Повторение хиротонии над еретическими клириками, принятыми через св. миропомазание, по доводам автора книги, постоянный закон Церкви (IX отд.). Ясные свидетельства об этом законе приводятся из послания „Константина града собора к Мартирию, епископу Антиохийскому“, из ответа Вальсамона Марку Александрийскому, из книг Захария Копистенского „О правдивой единости“. Старообрядцы во главе с Усовым оспаривают эти ссылки, но неосновательно (X отд.).

Ответами Вальсамона только неискусным, неведущим, запрещено руководствоваться; но этим не отвергаются самые ответы. В 30 ответе Марку, где говорится о новой хиротонии еретических клириков 2-го чина, Вальсамон ни себе, ни другим толкователям не противоречит (XI отд.).

Захарий Копистенский в 40 главе „О правдивой единости“ тоже говорит не от себя, ссылается на Константинопольский собор 1283 года. Рассуждения его согласны с учением вселенских учителей: Василия В. и Григория Б. (XII отд.).

Что касается до послания к Мартирию, оно, несмотря на все ухищрения Усова, должно быть признано за подлинное. Церковь приняла это послание. Оно находится в древнеписьменных „Кормчих“. Есть оно в Кормчей 1650 г. Послание помещено в законо-правильных книгах: у Севаста Арменопула, а также в греческой Синтагме канонов (т. 4-й стр. 398). Содержится оно в Кормчей для руководства, а не как исторический памятник. Относится оно к 5 веку (около 460 года). Оно согласно вполне с правилами: 7-м 2-го и 95-м 6-го вселенских соборов. Послание, если взять в полном переводе с греческой „Кормчей“, в корне подрывает австрийскую иерархию (XIII отд.).

Чтобы защитить свою иерархию Усов, кроме приведённых, выдвигает ещё и другие доводы. Он указывает на то, что миропомазание не уничтожает священства, что и в прежнее время принимались миропомазанные священнослужители из еретиков в сущих санах, как на Востоке (Агапит, св. Мелетий), так и у нас на Руси (Ист. Мак. т. XII, 159–161, 175 стр.). На Востоке об этом якобы свидетельствует книга митрополита Смирнского Василия, а в России об этом говорит обратный приём беглых попов в Великороссийскую Церковь.

Автор рассматривает указанные раскольнические доводы в VIII, IX, XIII–XIX отделах своей книжки.

Против первого довода о. Димитрий раскрывает сущность таинств миропомазания и священства, по коей последнее не может быть признано действительным у того, кто не считается правильно сподобившимся благодатных даров миропомазания (VIII и XIII отд.).

Касательно далее свято подобий свящ. Александров вполне справедливо замечает: над Агапитом и св. Мелетием не было совершено никакого чиноприёма: Агапит и св. Мелетий не миропомазаны в чиноприёме, а Амвросий принят вторым чином (XVIII отд.).

Не принимает автор и другой усовской параллели между Амвросием и принятыми на Руси в сущих санах католическими и униатскими священниками. Католических клириков Русская Церковь, по словам миссионера, правда принимала и принимает в сущих санах, но принимала и принимает их третьим чином (XV отд. 81–84 стр. и XVII, 94 стр.), если же принимала когда-либо вторым, то снова рукополагала (ХVIII, стр. 98); священники белорусцы, упоминаемые в книге: „О правилах и чинопоследованиях“, приняты не вторым, а третьим чином, почему и оставлены были в своих санах; о шести униатских пресвитерах, коих, по истории м. Макария (XII, 175), п. Макарий миропомазал, неизвестно, оставлены ли они в своих санах, или снова рукоположены? Правда, по недоразумению некоторых принимавших и были приняты через миропомазание, с оставлением в санах, в 1656 г. униатские священники: Лукиан Тимофеев, Трофим Спиридонов, Феодор Петров и Трофим Кодратов, то это сделано было прямо-таки по недоразумению Тверского архиепископа Лаврентия (т. XII, Ист. м. Макария, 161 стр.).

Относительно книги Василия митроп. Смирнского: „К истории вопроса о принятии схизматиков в правосл. Церковь“, выдвигаемой старообрядцами в доказательство оставления мированных клириков из еретиков в сущих санах, свящ. Александров основательно возражает, что мнение названного митрополита – не закон Церкви, что м. Василий указывает на иконоборческих епископов, принятых 7 всел. собором и на 7-е правило 2-го всел. собора; следовательно, тем самым говорит о сохранении хиротонии только у принятых через 3-й чин, а не через 2-й и т. д. (VIII отд.).

Не проходит о. Димитрий без внимания, наконец, и аналогии между беглыми попами, при обращении их в Церковь оставляемыми иногда в сущих санах, и м. Амвросием – последний XIX отдел посвящён всецело разбору этой аналогии.

Приведённого нами достаточно, чтобы судить о богатстве содержания разбираемой книги Самарского епархиального миссионера. Для миссионеров книга о. Димитрия – большая ценность. Все главные доводы раскольников в пользу законности чиноприёма м. Амвросия разобраны в совершенстве. Некоторые доводы Усова, если и оставлены без разбора, это потому, что не стоят того: или они старые, рассмотренные другими миссионерами, или представляют повторение уже разобранных в этой же книжке раскольнических хитросплетений.

Миссионер не разбирает книгу Усова строка за строкой, что вышло-бы сухо. Он берёт лишь главные положения Усова и облекает свои рассуждения в форму разговора между старообрядцем и православным. Книжка, при таком изложении, не трудна и для простого читателя. Конечно, при такой форме разбора у о. Димитрия неизбежны повторения, но этот недостаток не так велик в глазах читателей о. Александрова. Разбирай автор сочинение Усова так, как в своё время разбирал Егор Антонов раскольнические произведения, книжка вышла бы скучной и утомительной для рядового читателя. Рядовому читателю нужны частые роздыхи, чтобы ориентироваться в прочитанном материале. Читая книжку о. Димитрия по отделам, читатели усвоят богатое её содержание по частям и, благодаря этому, не опустят из внимания ни одного доказательства против ложности австрийского священства.

Надеемся, что книжка будет иметь ещё издания и что при дальнейших изданиях автор предпошлёт ей оглавление. При оглавлении миссионерам удобнее было бы пользоваться в своих беседах трудом о. Димитрия, хотя и сейчас они благодарят его за услугу и помощь.

Свящ. С. Шлеев

В виду живучести расколо-сектантства, невольно является вопрос: нельзя ли вкратце определить, в чём сила и причина этой живучести. Один из вдумчивых пастырей по поводу этого вопроса пишет следующие многознаменательные строки („Омск. еп. в.“):

«Темна ещё сектантская среда! Много света нужно влить в неё, а ещё более любви к заблуждающимся, любовного к ним отношения. Сектанты – это душевно больной народ. Уклонение от истины православия, с которым сроднился русский народ, нарушило равновесие их душевной жизни. Желание во что бы то ни стало самооправдать это уклонение порождает желание увлечь за собой и других. Погибать, так уж не одному! А иногда и укоры совести не дают заблуждающимся покою. И с лаской и любовью нужно подойти к этому, в сущности, несчастному человеку, к этой наболевшей душе. Ничего не достигнет тот, кто желает только теоретически убедить сектанта в лживости его вероучения. И часто эти беседы, особенно публичные, заставляют сектанта спрятать своё сокровенное в тайники души и бывают просто состязанием и словопрением, от которых происходят зависть, распри, злоречия лукавые подозрения (1Тим.6:4). Иной и ушёл-то из православия не потому, что в православной церкви крестить младенцев, имеют не 2-х, а трёхчинную иерархию и т. п. (этим он обставился для самозащиты), а потому, что в сектантстве искал приюта своей душе (конечно, это касается далеко не всех, а единиц), искал удовлетворения многим своим запросам. В православии, нужно сознаться, слабо развита церковно-общественная жизнь, всякий сам по себе: друг друга тяготы носить мы не умеем. В сектантстве же, напротив – живая связь всех членов, а это-то многих и влечёт туда. И трудно их оттуда вырвать. Недостаточно, повторяю, теоретически убедить такого человека, нет – ему нужно и в православии указать покой и счастье, и отсюда показать ему любовь и сердечную заботу о нём. Сектантство побуждает пастырей знать своих овец по имени. До тех же пор, пока жизнь церковная идёт, так сказать, по шаблону, пока не вносится в неё живая струя, не устанавливается большая близость пастыря к пасомым и близость притом сердечная, до тех пор сектантство будет не уменьшаться, а как раз наоборот» (№ 10).

Слова эти сказаны от сердца, хотя, конечно, и, но признанию самого автора их, они не исчерпывают всей широты поставленного вопроса. Но несомненно, что к известной доле сектантства они могут быть отнесены целиком. Других ведут к сектантству и жизненно-экономические вопросы, особенно сильно обострившиеся за последнее время, а также искание правды, света и царства Божия на земле. Это особенно ясно выражает один из хлыстовских стихов, распеваемый на собраниях. На вопрос к обратившимся в сектантство – „вы зачем сюда пришли“ – стих отвечает обещанием:

Того времячка вы ждите,

Ждите времячка – часа:

Растворятся небеса

Попленятся все леса,

Мир народ весь удивится,

Правда Божья воцарится.

Общее пение этих стихов на сектантских собраниях тоже не мало способствует укреплению нравственной связи между членами общины. В сектантстве давно сознана сила общего пения. Как важно было бы последовать в этом отношении их примеру для противодействия им, если бы устраивать и в православных храмах общее пение, или хорошие хоры, которые бы привлекали народ к православному богослужению. Как поступали св. отцы? Когда в общество ариан завлекались многие всенощными бдениями, то Григорий Богослов тоже стал устраивать их. Или, когда еретик Цардесан завлекал православных на собрания сладкозвучными гимнами, составленными в непринятых церковью „светских“ ладах, то св. Ефрем Сирин стал сочинять для церкви гимны именно в этих ладах. Вот примеры достойные подражания!

* * *

Но какие невзгоды ни постигают церковь, наша миссия стоит на страже и скромно делает своё дело, добиваясь иногда и благодетельных для душ заблудших результатов. Это тем более важно, что большинство то из них удаляется от церкви не по тем высшим побуждениям, которые описаны выше пастырем Омской епархии, а блазнясь разного рода мелочными сторонами в жизни церкви, напр., вознаграждением за требы, брадобритием мирян и т. п. Эти мотивы, по большей части, выставляются на собеседованиях (конечно, есть и те единицы, о которых говорит Омский пастырь и которые выставляют эти мотивы только в качестве заслона). Бороться с последними путём одного только теоретического препирательства, понятно, трудно и почти бесполезно для них, хотя не бесполезно для присутствующих на беседах православных. Но для простых тёмных сектантов и раскольников беседы миссионеров, особенно публичные, весьма и весьма полезны.

Представьте себе, что стоит перед вами какой-нибудь Герасим, для которого представляется важным вопрос о мзде за требы, взимаемой пастырями. Тут представляется необходимость разъяснить заблуждение, а не только любовно примирить сектанта с соблазняющим его явлением; потому что в последнем случае он может усмотреть, что его уговаривают на компромисс. Герасим, беседу с которым описывает Калужский епарх. миссионер, стоит на тексте из 1 посл. ап. Петра – „Пасите стадо Божие... надзирая за ним не для гнусной корысти“ и т. д. (1Пет.5:2). Миссионер разъясняет, что апостол запрещает гнусную корысть, любостяжание, а не вообще плату за труд пастырей и указывает на примеры самого Господа и апостолов, принимавших подаяния, о чём говорится и в Евангелии и посланиях апостольских. Такое спокойное разъяснение важно и необходимо не менее одного только сердечного отношения к заблуждающимся. Результаты его сказались на этом же собеседовании, описанном Калужским миссионером.

«Собравшиеся на беседу крестьяне, пишет он, слушали очень внимательно и с большим интересом; решение разбираемых вопросов уразумели довольно правильно. Некоторые из них тут же стали даже высказывать своё мнение. – «Ну как это можно, говорил, напр., Иван Никифоров, мужчина довольно разумный, – работай, работай, а денег не бери? Ведь, батюшка-то тоже человек, ему тоже нужно поесть, попить; да и не один он, у него есть семейство, хозяйство... Всё это нужно прокормить, поддержать... А как тут можно потрафить без денег-то?! Небось, сам-то ты, Герасим, хотя и проповедуешь это, а норовишь найти себе работу-то подороже... А батюшка трудись так?!.. Нет, это ты, Герасим, такими словами одно «смутьянство» наводишь. Я вижу, что сам ты «заблудящий» стал, да и других туда же тянешь. А я лучше вот что тебе скажу: брось-ка ты эту «дурость» из своей головы, да и живи с Богом, по-старому».

С речью Ивана Никифорова согласились и другие бывшие на беседе православные. Таким образом, положительное значение такого собеседования очевидно.

Если и не всегда удаётся обратить от заблуждения путём публичной беседы, то помимо ограждения православных, значение собеседования проявляется и в том, что вожаки раскольников и штундистов делаются не так смелы. Они знают, что не будут оставлены без ответа, а потому, если есть возможность, то уклоняются от возражений на миссионерских собеседованиях. Так, напр., на беседе в Астраханской епархиальной библиотеке на вызов миссионера доказать, что общество старообрядцев и с утратой главных признаков церкви Христовой может быть таковой, воцарилось молчание. „Начётчик притаился в народе и тоже молчал. Все ждали его выхода, потому что знали о его присутствии, но он молчал. Вызов повторился, и опять молчание. В заключение беседы австрийская иерархия была уподоблена мёртвому трупу. Начётчик и на это ничего не возразил. Таким же результатом закончилась беседа в с. Приютином (той-ж еп.) известного миссионера-слепца А. Шашина. Раскольники были безответны, или же ретировались назад, боясь вступить в прения. „Я... я ничего, говорил один из них, я человек малосведущий, неписьменный... живу тут 40 лет, никого* не обижаю и в разъездах по торговле и верую, как мои отцы и прадеды. Собеседования миссионеров ведутся очень успешно и в количественном отношении. Так, напр., в одном Меленковском уезде (Влад. еп.) за полугодие (до 30 апреля) было произведено 40 публичных собеседований и множество частных. Все собеседования, даже в рабочие дни, охотно посещались народом, любопытствовавшим послушать „прения о вере“.

* * *

Рост и успехи миссии особенно заметны из тех „новых явлений“, на которые можно указать в её жизни. Разумеем здесь в особенности, недавно появившиеся и всё шире и шире развивающиеся „миссионерские экскурсии“ семинаристов. Начало им было положено недавно в Екатеринославской епархии под руководством местного епархиального миссионера и преподавателя расколо-сектантства в семинарии Μ. Брунбендера. В текущем году до мая месяца семинаристы совершили уже три таких экскурсии и преимущественно в те места, где появлялись новые штундистские общины. В поездках обыкновенно принимают участие воспитанники старших классов человек до 25. Помещение и продовольствие даёт местный причт. В собеседовании воспитанники участвуют, то помогая отыскивать нужные выдержки из разных книг, то ведя самостоятельные беседы при поддержке миссионера и преподавателя. Нечего и говорить о пользе таких собеседований и экскурсий для семинаристов. Но они важны и для местного духовенства, сближая его, с одной стороны, с будущими молодыми деятелями на ниве Христовой, а с другой, – давая реальные образцы воздействия на заблуждающихся. К сожалению, епархиальная печать отмечает факт непосещения таких собеседований местным приходским духовенством, так что на одном из собеседований семинаристы были поставлены в неловкое положение вопросом одного старообрядца: „А почему, скажите нам, беседуют с нами семинаристы, а не священники ваши? Почему это ваши священники даже бесед ваших не посещают“? По счастью, вопрос этот был предложен после собеседования, когда уже многие разошлись, но всё же было очень неловко и приходилось юным миссионерам, прижатым к стене, изворачиваться. Нужно надеяться, что этот „грустный факт“ объясняется новизной явления, а что в будущем, особенно, когда в ряды пастырей выступят и нынешние экскурсанты, собеседования будут охотно посещаться местным духовенством. Во всяком случае факт миссионерских экскурсий настолько знаменателен и свидетельствует о жизни и росте нашей миссии, что ему можно порадоваться.

Важно начало и пример. По образцу экскурсий „екатеринославцев“ совершили экскурсию и семинаристы калужане, а также донцы. Местом поездки первых была избрана Тихонова пустынь, около которой ютится немало раскольничьих скитов. Миссионерская поездка была соединена с религиозным паломничеством. Собеседование, на которое собралось много простого народа и местной интеллигенции, православных и старообрядцев, вели сами воспитанники под руководством ректора семинарии и преподавателя. Особенность этого собеседования калужан составляло пение хором воспитанников богослужебных церковных песнопений старинным, знаменным роспевом, очень чтимым у старообрядцев, как и у нас. Воспитанники спели догматики 8 гл. и 2 гл. и некоторые другие песнопения. Насколько такие экскурсии действуют освежающе на воспитанников после сидения в душных стенах класса, видно из того, что желающих принять участие в экскурсии нашлось 60 человек. Были довольны и старообрядцы, которым после собеседования были розданы славянские евангелия и некоторые религиозно-нравственные и миссионерского характера брошюры. Они просили даже ещё приехать побеседовать и попеть. „Донцы“ ездили в сектантский посёлок Б. Козинку, где в храме пели литургию, а один из воспитанников произнёс миссионерского характера слово. После обедни состоялось собеседование с сектантами.

Пение и хор могут в настоящее время оказаться важными факторами в деле миссионерства и сближения раскольников и сектантов с церковью. Есть уже и факты. В с. Малиновке (Витебской губ.) священник устроил хор, который поддержали своим трудом и учителя народной школы, а также учительница женской школы. После десятилетней работы сказался и результат. На открытии церковно-приходской школы в д. Н.-Токарях пел хор с. Малиновки. Растроганный пением и любовным словом пастыря раскольник Алекс. Федулов, стоявший впереди всех и плакавший, не мог удержаться от громких возгласов „истину вы говорите, отец; правда ваша... век за вас будем Богу молиться“. Он же подойдя ко кресту и кроплению св. водою. Поцеловав крест, поцеловал и руку, держащую св. крест. Брат его Пётр тоже при выходе священника из школы схватил его за руку и поцеловал. „Поучите и моего сынка, отец дорогой, в вашей школе“, сказал он. – „Мы выучим любить церковь и почитать священство, понравится ли тебе это“’? – И мы, отец, вас любим, а если бы этого боялись, не отдавали бы к вам своих детей“. На замечание священника, что со временем в Н. Токарях будет хор подобный Малиновскому, толпа отозвалась: „о, если бы дал Бог“!

Да, нельзя не согласиться с тем фактом, что хору и пению у нас предстоит ещё играть в миссионерском деле большую роль. Тут непочатый ещё угол. Особенное значение может иметь общее пение. Ведь оно составляет один из главных цементов в общинах сектантских.

Кроме совершенно нового явления – миссионерских экскурсий, в семинариях производятся и миссионерские чтения. В истекшем учебном полугодии было произведено 4 таких чтения в Кишинёвской семинарии без возражения со стороны старообрядцев. Заведены чтения и в Полоцкой семинарии, причём в антрактах участвует и здесь семинарский хор, исполняющий церковные песнопения по крюкам. Здесь принимают участие в собеседовании и старообрядцы. Вообще, нужно заметить, что наши семинарии постепенно, мало-по-малу начинают подготовлять основательную миссионерскую „армию спасения“.

* * *

Совершенно новое тоже явление в истории нашей миссии представляет из себя женский миссионерский союз. Так, напр., матушка с. Дмитриевых гор (Меленков. у.) E. Т. Орлова, сознавая, как недостаточны и слабы религиозные понятия наших крестьян и как соблазнительны для них богомоленные собрания штундистов с общедоступной „евангельской“ проповедью и весёлым народным пением духовных стихотворений, вечерами в некоторые дни недели устраивает в своём доме женские православные собрания. Крестьянки к матушке собираются охотно, так что каждый раз число присутствующих на собрании доходит до 50–60 человек разного возраста. Забывшись от будничной суеты и разных жизненных невзгод, все они получают здесь и разумную духовную пищу, и отдых душевный. Под руководством почтенного своего мужа прот. П. Д. Орлова, E. Т. ведёт с собравшимися женщинами простым народным языком беседы о Христе-Спасителе, объясняет православное богослужение и рассказывает жития угодников Божиих, причём всегда, беседы её сопровождаются общим пением женщинами церковных песнопений и псалмов, или же акафиста Спасителю и Божией Матери. В обучении крестьянок пению значительную помощь матушке оказывает жена псаломщика г-жа Фигуровская. Несомненно, что посещающие эти собрания женщины не только сами спасутся от сетей штунды, но и оградят свои семьи от её пагубного влияния. Как хорошо было бы крестьянам, если бы и другие матушки последовали бы примеру E. Т. Орловой! А насколько это усиливало бы нравственную связь между пастырями и пасомыми, увеличивало бы авторитет пастырей церкви, да и их жён – и говорить нечего. С какой радостью приход поможет такой матушке, если, храни Бог, постигнет её семейное несчастье! Добро не умирает ни здесь, ни в будущей, жизни.

Отрадно отметить и тот факт, что содействие миссионерскому делу оказывают и светские лица. Так, в Варнавинском у. (Костр. еп.) один земский начальник сам приглашает священника единоверческой церкви с. Вая для беседы с австрийцами.

* * *

Нельзя не подчеркнуть в настоящем обзоре „жертвы на миссию“ со стороны раскольников. Правда, раскольники являются невольными с-поспешниками миссии, но и на том спасибо.

В Полоцких еп. ведомостях нарисована такая картина.

«Крепкую думу думает раскольничий наставник Фарес... Невесёлые думы... «Всё бы готов отдать, рассуждает он про себя, только бы законную моленную удалось построить... Вот бы я тогда удружил этим... «переворотам» (т. е. единоверцам, для которых была выстроена в приходе Фареса церковь) ... Но беда... Не дозволяют никониане... Министр, видишь, не разрешает... рады окаянные» ... Наконец Фарес придумал устроить моленную у себя в доме. Уставил он все стены старинными иконами и пригласил «древле-православных» на молитву... Но неспокоен Фарес... «Надо как-нибудь «замирить» главного миссионера, а то «привяжется». Построен план, и Фарес отправляется к миссионеру дать ему в качестве взятки... сто рублей. Предела его нахальству для достижения желанной цели не было конца. Ни отказ, ни просьба не заставили Фареса взять обратно свои деньги. Мало того, он даже быстро ушёл, оставив ошеломлённого миссионера со сторублёвой бумажкой, считая, что тот уже, хочешь-не-хочешь, закуплен, и что он своё дело устроил. Но миссионер нашёлся. Отправил бумажку по начальству, прося принять её в качестве жертвы на нужды миссии. Через несколько времени Фарес был страшно перепуган: его потребовали в «присутствие». Робко пошёл он туда, а там уж собралась толпа народу и из своих, и «переворотов». В «присутствии» Фаресу объявили о назначении его денег и просили расписаться, что об этом он слышал при народе. Только потом он сообразил, в какую попал ловушку. А «свои», все слышавшие, уж кричали ему вслед: «Вишь ты, какой благотворитель нашёлся... На миссию никонианскую жертвует целую сотню». Единоверцы же говорили ему: «ты бы побольше... У тебя много, а у наших миссионеров нужда... Вот они на твои деньги книг накупят, да с тобой будут беседовать по книгам-то» ... Но, несмотря на полученный урок, Фарес вздумал повторить опыт, но уже с местным молодым батюшкой. Сначала он всё уговаривал его жить с ним в мире. «У тебя свой приход, а у меня свой», говорил он. Но о. Иван, по настоянию своих прихожан, скоро стал хлопотать о закрытии Фаресовой моленной. И вот Фарес, не желая уронить себя тем, чтобы идти самому к «молокососу – попу» и просить о «мире», решил послать к нему своего друга и вручить корзиночку с 6 десятками яиц и 3-рублевую бумажку. Когда посыльный заметил, что денег маловато, Фарес возразил: «Довольно... Пусть знает, что я не боюсь его... Не стоит больше... ещё борода не отросла, как следует... Я цену знаю ему» ... Но о. Иван нашёлся, как выйти из этого оскорбления с достоинством. На православную миссию вновь была передана жертва в 3 р. 60 к. от раскольничьего наставника, в чём он и расписался вторично, вновь сопровождаемый насмешками «своих» и «переворотов». Но каково переживать такие оскорбления миссионеру и священнику? Только служебный долг может здесь служить некоторым утешением.

* * *

Впрочем, расколу приходится в последнее время получать подобные удары довольно нередко и притом не только от миссионеров и православных священников, но и от „своих“. Так, не особенно давно известный раскольничий лже-епископ Онисим Швецов был изобличён своим бывшим помощником в том, что тот клал в раскольничьи антиминсы фальшивые мощи. Интересное интервью об этом приведено между Швецовым и Мажириным (фамилия помощника) в „Оренб. еп. в.“.

Швецов прибыл в Требушинский посёлок. К нему явился Мажирин и предложил побеседовать. Швецов согласился, но когда сюда прибыл и православный священник с причтом, то отказался. «Почему, Онисим Васильевич»? – спросил Мажирин. «Глядя на вашу бессовестность, я вас терпеть не могу», отвечал Швецов. «Прежде вы меня называли «Ваше Преосвященство», а в настоящее время – Онисимом Васильевичем: как вам не стыдно»? – Напрасно вы, О. В., сердитесь на меня, отвечал Μ., – в этом виноват не я, а канонические правила: по правилам 31 и 39 св. апостолов вы не имеете сана». – «Жаль мне вас, возразил было Ш., когда вы были моим сотрудником, были честны, а теперь вы стали грабителем, увезши из моей епархии антиминс». – «Если вы, О. В., желаете выслушать истину, ответил ему Μ., то я всё подробно расскажу о вашем антиминсе с гнилыми костями». Далее Μ. доказал фальшивость мощей и на основании освидетельствования их Владимиром, еп. Оренбургским (ныне Екатеринбургским), и даже свидетельством самого Швецова. «Да вы и сами, возразил он ему, признаёте их фальшивыми и гнилыми, что можно видеть из вашего письма, которое в настоящее время находится в Оренбургском противо-раскольничьем комитете». – «Я вам таких писем не писал», хотел было отвертеться О. Швецов, но Мажирин прижал его, что называется, к стене. – «Вы мне не писали, сказал он, а писали Семёну Косливцеву в с. Петропавловку, который тоже не доверял вашим антиминсам; просил один из них вскрыть, но вы не позволили. Не писали ли вы ещё, что у вас нет мощей, а кости, привезённые из Терской области, якобы Дады, Гвидоя и Каздоя, детей царя Перского? они у вас сгнили, и вы их предали земле, о чём также говорится в вашем письме. Вот, братия, обратился Μ. к присутствующим, какие мощи у австрийцев по сознанию самого лже-епископа Арсения Швецова! Каковы мощи у австрийцев, таковы их и лже-пастыри».

Понятно, как велико было смущение Швецова и как важно это разоблачение в миссионерских целях.

* * *

Но если мощи, добываемые раскольниками, возбуждают сомнение у них самих и оказываются гнилыми костями, то жив и верен Господь, изрекший через пророка, что у праведников процветут все кости их: и вот от костей преп. Серафима Саровского продолжают непрерывной струёй изливаться исцеления. Напоминание об этих исцелениях важно в миссионерском отношении. Всем памятно, как встретили раскольники прославление „Саровского угодника-старца“, как они вели себя 19 июля 1903 г. – в день открытия св. мощей преподобного. Но раскольничьи мощи гниют, а у Саровского старца (изливают чудеса. Вывод ясный для человека, не принадлежащего к церкви, что истина там, где проявляется сила Божия, что нужно веровать так, как учил старец Серафим, принадлежать к той церкви, к которой принадлежал он. В настоящую пору мы имеем под руками свидетельство о трёх исцелениях, бывших у гроба св. старца, это – дочери священника Нижегородской Печерской слободы Η. В. Вербицкой и сына священника Омской еп. Александра Волосатовского и особенно умилительное свидетельство врача C. Зененко об исцелении у источника св. старца одного крестьянина, которому деревом отбило ноги во время рубки леса, так что он лишился возможности ходить.

«Сотни тысяч, говорит Зененко, наполняли Саровскую пустынь, но почти ¹/₃ из них были больные, страждущие разными недугами, на которых я, по своей профессии врача, невольно обращал внимание. И каких форм болезни я здесь не наблюдал! Никакая клиника, никакая больница не могли и в сотой доле дать того «материала», какой привелось мне видеть в течение 2–3 часов моего паломничества. В длинной веренице медленно по очереди подвигающихся к купальне больных особенно выделялся один старик лет 60, высокого роста, который держал на себе взрослого лет 30 человека, лицом очень похожего на себя и с виду совершенно здорового и крепкого. Заинтересованный этим последним обстоятельством, я подошёл к этой группе вплотную и тогда только понял загадку: обе нижние конечности молодого, которого обхватил старик руками поперёк туловища, были обнажены до колен и висели беспомощно, как плети, точно мёртвые; кожа их была бескровна; кости ясно обозначались, благодаря исчезновению мышц, особенно икроножных; сами ступни ног, в положении разгибания, резко деформированы... На мой вопрос, обращённый к старику: не сына ли он несёт, получил ответ утвердительный, а из дальнейшего разговора узнал, что ноги больного отнялись 1½ года назад после ушибов во время рубки леса. «Думали, что убило на смерть, целый день лежал без памяти, а как очнулся, – ноги стали точно не свои: хоть режь их, а владения никакого; с тех пор, вот, и маемся; куда ни возил лечить, нигде толков не было. Вся надежда теперь на угодника Божьего, нашего отца Серафима». Во всё время разговора старик и не пробовал ради собственного отдыха поставить больного на землю, что, впрочем, было бы и бесцельно, так как по одному взгляду, без всяких исследований, необходимо было прийти к заключению о полной непригодности ног к активной деятельности; это был, по нашей науке, характерный вид паралича с последовательной атрофией мышц, вследствие разрушения части спинного мозга от травматической причины; расстройство, без всякого сомнения, органическое, а не функциональное и притом законченное, без всякой надежды на улучшение в будущем. Каково же было, пишет Зененко, моё чувство изумления, когда, час спустя, я вновь встретил старика с своей ношей. Он не шёл – летел, не чувствуя земли под ногами; лицо его, а также сына, совершенно преобразились: вместо подавленно грустного выражения, в нём отражались радость и светлая надежда с полной уверенностью на будущее выздоровление! «Ну что же выкупал»? спросил я. «Слава Те, Господи, выкупал, батюшка, и как выкупал, сейчас же Петруха мой и встал на ноги»! – «Как встал»? был мой естественно недоумевающий вопрос. «Да вот так»! И старик вместо словесных объяснений поставил больного на землю... И я воочию убедился, как иссохшие парализованные ноги устойчиво поддерживали тело больного, без всякой посторонней помощи» («Ниж. еп. вед.»).

Спаситель говорил: „дела, яже Аз творю, свидетельствуют о Мне, яко Отец Мя посла“. И здесь дела не меньше говорят об истине православной церкви, к которой принадлежит Серафим. В самом деле, отчего бы казалось у раскольников, при их древле-благочестивом житии не быть святым мощам, исцеляющим и чудотворящим. Но в том-то и дело, что источником исцелений является не внешняя праведность, состоящая в точном исполнении уставов и преданий, что несомненно есть у раскольников, но есть и у православных, а благодать Божия, живущая в Церкви и её членах. „Позна Господь сущия своя“.

* * *

Память преп. Серафима увеличила православный церковный календарь ещё одним торжественным днём. Как бы хорошо помимо житий святых на каждый день составить ещё особую нравственно-назидательную книжечку в роде „Мысли и изречения святых“, приноровленные к каждому дню празднования. Вот, Л. Н. Толстой составил календарного характера книжку „Мысли мудрых людей на каждый день“. Мысли, собранные Толстым, не производят отрадного впечатления даже на светского образованного читателя. „Неужели умер – этот могучий, этот непокорный ни себе, ни жизни титан! – восклицает один из них. Грустная, узкая мораль, преклонение перед какой-то мёртвой добродетелью... Я едва смею произнести эти слова – но нет в них неправды. Вот послушайте и судите“. Дальше автор этой редакции приводит для образца несколько выдержек, действительно подтверждающих его суждение (См. журн. „Нов. Путь“ июнь 1904 г. стр. 216). Но автор рецензии не обратил внимания на одно обстоятельство, на которое указывает автор другой рецензии (перепеч. из ж. „Москва“ в Донск. еп. вед. № 13). Этот последний пишет. „В изданной недавно книге Гр. Л. Толстого „Мысли мудрых людей“, каждого, не до конца ослеплённого именем автора, читателя прежде всего поражает некоторая удивительная авторская наивность. Едва ли свидетельствует в самом деле о душевном смирении (постоянном спутнике всех истинно великих людей) то загадочное обстоятельство, что среди изречений действительно величайших мудрецов мира Л. Толстой проставил, ничтоже сумняся, и изречения собственной мудрости (под инициалами Л. Т.), притом и не Бог весть какой глубины и содержательности. Автор редакции приводит несколько изречений Толстого, помещённых в этой книге. Но если и действительно они не отличаются глубиной и содержательностью сравнительно с мыслями мировых мудрецов, то всё-таки эта книжечка заменит Толстовцам, а, может быть, и некоторым сектантам календарь. Надо бы и нам иметь подобный календарь, но с изречениями святых и истинно – мудрых людей, как, напр., св. Апостолы, преподобные Исаак Сирин, Иоанн Лествичник и мн. др. А то у нас обыкновенно на календарях пишется меню на каждый день. Подумаешь, что русские люди, помилуй Бог, какие гастрономы.

Свящ. М. Лисицын

Шиманский И., свящ. Плоды сектантства. С. 921–922

По плодам их узнаете их (Мф.7:16).

Местечко Богуслав, Киевской губ., давно заслужило печальную известность по значительному росту в нём штундистской секты. В своё время не мало употреблялось мер и средств со стороны православной миссии и власти к ослаблению там сектантства; но оно упорно существует там и развивается и в настоящее время, служа сектантским рассадником и для окрестных сёл и деревень. Богуславский штундизм имеет теперь даже свою историю. Плоды его сказывались и раньше, сказываются особенно и в настоящее время. Народ в Богуславе и окружающих его селениях пошатнулся значительно в своей вере: среди него замечается религиозное брожение и упадок нравов. Вероломство, обман, буйство, нечестность и крайняя грубость нрава стали отличительными свойствами богуславцев. Там и полиция оказывается не в силах поддерживать порядок и общественное спокойствие. Лица духовные тоже чувствуют на себе тяготу крестьянского вольнодумства и своеволия. В недавнее время у нас произошло следующее. Вследствие усиленной мобилизации в Каневском уезде, Киевской губернии, объявлен был набор нижних чинов запаса армии. И вот через м. Богуслав проходили сотни призываемых к отбытию воинской повинности. По укоренившейся у наших крестьян привычке всякое событие в их жизни сопровождать попойками, и проходящие призывные крестьяне, развеселяя себя водкой, нарушали общественное спокойствие в местечке. Этим обстоятельством воспользовались богуславские мещане, в большинстве сектанты, и произвели погром евреев с целью грабежа. Два дня – 11-го и 12-го октября с. г. – шёл безобразный разгром еврейских лавок и домов. Разбивались окна, выламывались двери; буяны проникали в лавки и дома, грабили, разбивали и уничтожали всё, что попадалось на глаза. Не обошлось и без побоев. Погром получился полный, определяемый теперь десятками тысяч убытка. Чинов полиции не слушались и избивали. Дело дошло до того, что власть вынуждена была поставить войско для охраны жителей и их имуществ. Не довольствуясь произведённым буйством, призываемые, среди которых много было сектантов, перенесли погром и на другие местечки, так что весь путь призываемых до сборного пункта, уездного города, носит следы разгрома и разрушения. Разграблены некоторые заводы, помещичьи дома и усадьбы, не оставлены в покое и некоторые священники, к которым буяны врывались в дом, под разными угрозами требуя денег; в уездном городе продолжались беспорядки, так что войска должны были усмирять мятежников оружием. По слухам, даже в воинском присутствии учинён был беспорядок, и некоторые призывные, под влиянием штундистов, отказывались от отбытия военной службы. Всё это совершалось дерзко и смело, без видимых на то причин и поводов.

Возникает вопрос, что побудило богуславских и других сектантов совершить столь безбожное и безобразное дело? Где же их пресловутая честность, которой они так фарисейски кичатся перед православными, где любовь к ближнему! Это ли те „лучшие люди“ из крестьянской среды, как на них привыкли смотреть наши интеллигенты, мало знакомые с сектантской действительностью. Не башибузуки ли это, не боксёры ли в русском народе, прикрывающиеся личиной ложного благочестия и мнимой угнетённости, да, наконец, – люди ли это, если их не трогают ни мольбы, ни слёзы разграбляемых беззащитных евреев и плач их детей?

И некоторым православным досталась участь быть побитыми и разграбленными. К чему же приведёт сектантов свобода „вероисповедания“? Жутко и страшно становится за будущее наших сектантов. Идя сами на нравственную погибель, они готовы губить и других не только морально, но и физически. А что означает их протест против военной службы! Этот протест многозначителен. Неужели наши интеллигенты „смежили очи“ свои, не видят и „слухом не слышат“, что делают наши сектанты; или они, упившись нектаром сектофильства, спят, и тяжёлый кошмар сектантства чудится им радужным сном о славной будущности нашего отечества? Будет ли когда-нибудь их пробуждение? Пусть узрят, наконец, на деле, что такое сектантство, каковы его дела и жизнь, – пусть по плодам их узнают их.

Свящ. Иустин Шиманский

Смирнов П., свящ. Последние новости в Сибирском расколе австрийского толка. С. 922–924

Не так ещё давно „австрийские“ раскольники, густо заселяющие чернозёмные девственные земли по р. Чумышу (в Барнаульском у., Томск. г.), ничем не отличались в своих религиозных упованиях от раскольников других толков. На публичных и частных беседах с миссионерами они, с присущей раскольникам страстностью, стояли за двуперстие и т. п. вопросы, которыми дорожат старообрядцы. Один вид „святоотеческой“ книги, особенно подлинной, т. е. напечатанной до п. Никона, среди старообрядцев возбуждал священный восторг.

За последние годы австрийский раскол в массе своей продолжает держаться традиционных дедовских верований. „Старая“ книга у них по-прежнему пользуется авторитетом почти непререкаемым. Старообрядческая масса и теперь ещё готова „пострадать за единый аз“.

Но вот здесь, на Чумыше, появляются новые люди, – люди, должно быть XX века, с новыми „идеями“, от которых прежние старообрядцы, если б и не стали подвергаться самосожжению, то всё же пришли бы в неописуемый ужас. Эти „серые тени“ на безоблачном – по-видимому – здесь старообрядческом фоне набежали как-то неожиданно.

В настоящее время уже известны двое австрийских – окружнических начётчиков – вожака местных раскольников, которые ещё так недавно выступали на публичных беседах с обличениями никонианской „новообрядческой“ ереси. Впрочем, про одного из них и тогда уже было известно, что он, продолжая публично служить австрийцам в качестве апологета, – дома держался очень необычно для раскольников: не молился в установленное время, „свободно“ держался относительно постов, утверждал, что «все веры одинаково угодны Богу – и магометанство, и иудейство, и христианство» и т. п.; это нам приходилось слышать от некоторых, сильно смущавшихся, одноверцев „либерального“ начётчика. Зимой 1903 г., будучи у одного из приходских священников на Чумыше, один из помянутых начётчиков, с присущей всем „свободным“ людям бесцеремонностью, принялся за св. апостолов, которые, по его мнению, „обманули“ вселенную, пронеся по ней „странное“ учение о бессеменном рождении Спасителя от Пресв. Девы Марии. „Как это Дева Мария родила и всё-таки осталась Девой? Не может этого быть!.. Природа – одна: все люди – известно как – рождаются; также родился и Христос, да притом – от незамужней женщины“...

При взгляде на Библию, начётчики – новаторы не пропускают случая „отделать“ и её за „морочание людей“.

Не так давно произошёл случай, благодаря одному из этих начётчиков, небывалый, вероятно, в миссионерской практике. Один обратившийся из раскола православный мужичок вздумал было уйти обратно в раскол. Начётчик-либерал при этом оказал фактическую услугу православной Церкви. „Не ходи в раскол“, сказал он „колеблющемуся“, православие, что и раскол – все один и тот же обман попов, из-за корыстолюбия... Будь хорошим человеком, не делай зла ближним – вот тебе и спасенье“. После таких речей „колеблющийся“ уж не пошёл в раскол, но какого рода он представлял из себя православного – предоставляем судить другим...

К этой же компании эмансипированных, так сказать, раскольников, сделавших очевидно уже переоценку всех ценностей, примкнул австрийский дьяк-уставщик. Последний свой религиозный вопрос покончил „просто“: он подал прошение об определении его продавцом в казённую винную лавку. Что при этом необычно, так это то, что дьяк пришёл к православному приходскому священнику с просьбой снабдить его письменной рекомендацией. Питаясь от раскольнического алтаря, он – по собственному признанию – „довольно пообманывал народ; пора и честь знать“, т. е. оставить место по австрийскому священству и начать „честно зарабатывать себе хлеб“.

Откуда проникли эти новые веяния в глухие селения по Чумышу? Есть достаточные основания утверждать, что источник „новых идей“ среди раскольников-австрийцев по Чумышу нужно искать в г. Барнауле. Здесь, как и в других разного рода „центрах“, есть кружки – очень удобно живущих без Бога, да, пожалуй, и без царя в голове. В жизни этих кружков, свободных от предрассудков и „суеверий“, большинство членов которых – „неудачники“ и ученики, выбывшие из школы „по независящим обстоятельствам“, за неимением серьёзных интересов и отсутствием знаний, – пробавляются больше превратными слухами о подвигах „гражданских бойцов“. Особенно здесь волнуются, когда не в меру „усердные“ попадают в „гражданские мученики“, что случается преимущественно после объяснений с кем следует, оканчивающихся переселением на временное жительство в „загородный дом“³⁴⁵.

Выйдя из народной среды, оба вышеупомянутые начётчика, к своему неблагополучию, встретились с этими кружками „свободных граждан“, руководители которых, по примеру знаменитых в своё время русских эмигрантов, обратили на раскольничьих грамотеев своё благосклонное внимание, благо, – что отрицательное направление последних, созданное пребыванием в расколе, служило очень благоприятной почвой для насаждения на ней разного рода плевел. Культивирование этих плевел, как оказалось, с лихвой оправдало труды „насадителей“. Настолько с лихвой, что оказался возможным случай, когда во время одной семейной беседы довольно разнокалиберной „свободной“ компании, в которой каким-то образом очутился один православный священник, – до того разошлись, что один из присутствовавших здесь раскольников, „образованных“, смело спросил: „да есть ли ещё Бог то?“...

Если так быстро будут распространяться среди раскольников „культурные успехи“, посеваемые радетелями народного блага, искореняющими народные „предрассудки и суеверия“, то раскольническая масса, в которой „передовые идеи“ находят быстрый отклик, – со стороны миссионеров потребует изготовления новых, теперь уж „философских“ способов борьбы. А „старые книги“, пожалуй, будут раскольниками этой категории отнесены к „пережиткам седой старины“...

Томский епарх. миссионер, свящ. Павлин Смирнов

(По поводу газетных рассуждений о «веротерпимости»).

„Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю дела твои: ты ни холоден, ни горяч… извергну тебя из уст Моих“. (Апок.3:14–16).

Война на Дальнем Востоке глубоко всколыхнула русское общество и особенно ту его часть, которая отличается наибольшей чувствительностью ко всем перипетиям и событиям нашей государственной и общественной жизни, ту часть, которая является своего рода барометром общественного настроения и самосознания, – деятелей периодической прессы. Трагическая кончина министра внутренних дел В. К. Плеве и последовавшие за тем разговоры о принципах «доверия к общественным силам и учреждениям» и о «веротерпимости» ещё более приподняли настроение работников печатного слова. И много хорошего за это время явилось в периодической прессе, в особенности под настроением вдохнуть в народные массы «дыхание жизни». В самом деле. Вывести многомиллионный народ из «тьмы и сени смертной», пробудить его от вековой спячки трубой грамотности и гражданского самосознания, чтобы он «познал себя» и от себя мог дать голос в защиту своих гражданских прав; раскрепостить душу народную от невежества: без сомнения – это дело не менее великое, чем то, которое озаглавлено 19 февраля 1861 г. «Проповедовать лето Господне благоприятное – пленным освобождение и узникам открытие темницы» (Ис.91:1–2) было делом Христа Спасителя (Лк.4:17–21) и прямой долг христиан и, прежде всего, «имущих ключи разумения писаний»... И с этой стороны газетная проповедь не может быть принята нами иначе, как с приветственным поклоном.

Иначе дело обстоит с «веротерпимостью».

Тут в нашей прессе – сплошь или недоразумение, или намеренное недопонимание дела и преувеличение, или, что печальнее всего, изменническая теплохладность к истинной Христовой вере. Прежде всего сам термин – «веротерпимость» ... Удобен ли он в данном случае? Ужели у нас не терпится вера? Ведь, вчитайся посторонний человек, незнакомый с вероисповедным вопросом в России, в сетования нашей печати по поводу «веротерпимости», право, он заключит, что не-православные на св. Руси переживают времена Римской империи до знаменитого эдикта Константина Великого 312 г., когда достаточно было сказать: Christianus sum, чтобы на следующий день тебя потянули в римский Колизей ad bectias и кости твои затрещали в пасти голодного льва или тигра; а уж о. Торквемаду³⁴⁶ то с его страшным созданием в инквизиционных погребах Эскуриала вспомнит непременно. Где, в чём у нас ограничения за веру? Кто, как и во что верует для спасения своей души это его тайна, его святое святых. Верьте, вы, гг. газетные писатели, хоть в прелых фетишей, и будьте уверены, что никто вам слова запрещения не скажет и никаких ограничений вашей веры ни откуда не последует. Иное дело, если вы станете внушать фетишизм другим. В данном случае закон обязан оградить нашу меньшую братию от дикой и вредной пропаганды, и обязан во имя человечности именно. А к этому ведь по существу и сводится в нашем законодательстве вероисповедной вопрос. Когда, поэтому, говорят в печати о «веротерпимости», разумея под последней терпимость не веры только, но и пропаганды её, мне всегда хочется предложить авторам «веротерпимых» статей такой вопрос: можно ли позволить во имя свободы личности играть с бритвой двухлетним детям? Конечно, ответили-бы они, – нет: но ведь наш простой религиозный народ – тот же ребёнок перед расколо-сектантской пропагандой; и эта пропаганда для него – та же бритва у двухлетнего младенца. «Истину говорю и не лгу»: кто настояще знаком с нашим православным народом, тот поверит, что этот народ, в большинстве религиозный, клонясь перед буквой Слова Божия и всякой «божественной», не зная и её смысла, может ловиться даже и на такие, к примеру, софизмы: в одном месте Евангелия говорится: «Иуда... бросив сребренники в храме, вышел, пошёл и удавился» (Мф.27:3–5), а в другом – сказано: «иди, и ты поступай так же» (Лк.10:37), т. е. удавись?.. Чем другим, как не таким именно отношением религиозного люда к писанию объяснить физическое скопчество («есть скопцы, которые сделали себя скопцами для царства небесного» Мф.19:12), чем другим объяснить хлыстовство, презирающее брак и гнушающееся им лишь потому, что он – скверна, так как в браке муж и жена становятся будто бы «одной плотию» (Мф.19:5; Быт.2:24), а Бог сказал: «не имать дух Мой пребывает в чсловецех сих, зане суть плоть» (Быт.6:3)? Да и всё расколо-сектантство, созидающее своё мужицкое богословие на отрывочно и бессмысленно выхваченных из Слова Божия или святоотеческих творений местах, чем другим импонируют на невежественную народную массу, как, не писанием, т. е. его фразами, «выгрызенными» из книг, вопреки их смыслу и контексту? И что же – пустить без-«удержу» такую пропаганду на пагубу человеческих душ и на разврат народный? Не может быть сомнения в том, что гг. ратующие за такой порядок вещей или вовсе не веруют в истину Христианской веры, или совершенно равнодушны к судьбе своей меньшей неграмотной братии, или, наконец, беззастенчиво избрали «веротерпимость» как «точку отправления» для других своих целей и вожделений. Не в пример честнее было бы говорить прямо... Ведь не может быть и речи, чтобы эти самые господа во всей полноте и последовательности исповедовали свою «веротерпимость». Допустите; некий из них пожилой человек, – у него взрослые дети и холостые и женатые; в квартиру его «веротерпимую» вторгается пропагандист хлыстовщины и проповедует на основании писания, что брак – скверна (см. вышепривед. цит.), и что нужно жить с сёстрами, как с жёнами (1Кор.9:5): дети хозяина искренно веруют в Слово Божие, и они зашатались. Через день – неделю появляется в этой квартире пропагандист скопчества и проповедует, что апокалипсические 144 тысячи девственников – суть скопцы, «оскопившие сами себя для царства Божия», и что для спасения души необходимо физическое оскопление. Ещё через неделю является раскольник, кричит об «антихристовом времени» в России и вопит: «аще не вступите в брань со антихристом», «во езере оном огненном погибнете», «святии отцы рекоша». Следуют ужасные цитаты. Душу ведь перевернут они в неопытном, но религиозном человеке. Дети веротерпимого хозяина растерялись. Они уповающе взирают на отца, взывая к его руководству, к его помощи; а тот им в ответ: дети – побольше веротерпимости, куда знаете, туда и идите... Как вы думаете, читатель, хорош был бы этот отец, веровал ли бы он в Христову веру с исповеданием её «усты»? Вы скажете – нет, хотя бы он и «тратил слова попусту там, где нужно власть употребить». И вы будете правы. Но в такое ведь именно положение ставится и наша государственная власть по вероисповедному вопросу поборниками всякой религиозной пропаганды, прикрывающимися «веротерпимостью». Я не знаю, далее, что собственно разумеют газеты под верой. Австрийщина, созданная на сплошном обмане простого старообрядческого народа и самозванстве её иерархии – вера; беспоповщина и бегло-поповщина, проповедующие, что у нас теперь царствует антихрист – в лице царской власти и православного священноначалия, тоже – вера; штунда с её социалистическими чаяниями – вера; коммунистическое толстовство (Деян.2:44) – вера, хлыстовство и скопчество – тоже веры и т. д. – до 200 вер. Что же всем этим верам дать полную возможность открытой пропаганды или заняться разработкой вопроса, каким дать и каким отказать, хотя бы и вопреки понятию «веротерпимости»? Кроме того, помимо вер у нас тысячи и суеверий; что же, и к ним во всей широте приложить веротерпимый масштаб: ведь что с точки зрения даже газетных богословов – суеверие, то с точки зрения суеверов есть вера, а насилием здесь убеждать негуманно. Доведётся всем и веровым и суеверным убеждениям дать свободу распространения среди тёмного люда, да исполнится писание: «Поражу пастыря и рассеются овцы стада», и другое: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет; приидите володети и княжити нами», сиречь, пользуйтесь нашим либеральным кисляйством все, кому не лень. В виду этого и для «практической» политики вопрос о «веротерпимости» в смысле терпимости пропаганды всякого религиозного учения вопрос не менее важный, чем маньчжурская кампания.

Удивительно, что этого точно не хотят понять наши публицисты, ноющие и плачущие о «веротерпимости». Что под этой «веротерпимостью» они разумеют свободу пропаганды на Руси всяким религиозным лжеучениям и не только таким, которые получили своё начало вне пределов православной русской церкви – язычеству, еврейству, латинству и протестантству – («не судим чуждых рабов»), но и тем, которые от «нас изыдоша» с явным знамением активной вражды и похуления по отношению к нашей русской православной церкви (см. Деяния соборов московских 1656–67 г.), – это ясно. Берём доказательство сему из статей: «Нового Вр.» № 10259 о «веротерпимости» и «С.-Петербург. Ведом.» № 282: «оказательство и совращение». В «Нов. Вр.» мы, между прочим, читаем:

Скажем прежде всего о веротерпимости. Какие могут быть у евреев причины жаловаться на недостаток веротерпимости в отношении к ним, этого решительно нельзя понять. Никто не мешает евреям веровать и молиться по-своему... Конечно, нет у евреев свободы религиозной пропаганды среди не евреев. Но с этим ограничением евреям надо пока мириться и, казалось бы, мириться с этим не так уже тяжело, раз что собственные насущные религиозные потребности удовлетворяются совершенно свободно и в полной мере.

Между тем в коренном русском населении, которое изначала нашего государства несло все тяготы многотрудного государственного сложения, которое в течение более тысячелетия верой и правдой служило родине, имеется обширная группа, по крайней мере втрое более многочисленная, чем еврейское население и которая тем не менее в удовлетворении своих религиозных потребностей пользуется неизмеримо меньшей свободой, чем всякая иноверная вероисповедная группа, не исключая язычников. Мы, конечно, говорим о так называемых раскольниках. Им совсем не позволяется иметь храмов, а их молитвенные дома и собрания всегда под Дамокловым мечом полицейского протокола... Почему для них другая мерка, чем для последователей всех других исповеданий? Конечно, истории раскола ответит без запинки на это «почему»; но мы говорим не об истории раскола, – истории весьма грустной, – а о современном религиозном бесправии раскольников, которое не имеет никаких веских оправданий ни по существу дела, ни по характеру приверженцев раскола чтобы лишать их тех элементарных прав религиозной свободы, в которых мы не отказываем не только христианским исповеданиям, но евреям, магометанам и язычникам... Как глубоко укоренилась в нашем сознании мысль о недопустимости веротерпимости для наших раскольников, т. е. по меньшей мере 15–20 миллионов русских верноподданных граждан! И если вопрос о веротерпимости становится достоянием практической политики, то может ли быть какое-нибудь сомнение о том, что на первую очередь должен быть поставлен вопрос о веротерпимости в отношении раскольников? Это столько же требование исторической справедливости, как и политического благоразумия.

Не входя в подробное изъяснение всех несообразностей, наговорённых в приведённом нововременском «плаче» на развалинах дикого раскольничьего обрядоверия, коснёмся лишь мест, отмеченных нами курсивом.

1. Заговорив о веротерпимости по отношению к евреям, «статья» замечает, что им «никто не мешает веровать и молиться по-своему... Конечно, нет у евреев свободы религиозной пропаганды среди не евреев. Но с этим ограничением надо пока мириться». Но ведь «Новому Времени» не безызвестно, что и раскольникам «никто не мешает веровать и молиться по-своему». И по закону 3-го мая 1883 года, за мнения о вере и совершение молений по своему обряду в своих моленных, раскольники не преследуются и по «практической политике» (даже вопреки указанному закону): на крышах раскольничьих моленных, «терпятся» водружённые кресты (во многих случаях мы наблюдали это, особенно в Уральской области), терпятся в моленных престолы и алтари», терпятся раскольничьи попы, повсюду являющиеся в облике православных пастырей – с длинными волосами и в рясах; мало того, раскольничьи попы и начётчики на публичных беседах с православными миссионерами не только защищают своё тёмное богословие, но и безнаказанно изрыгают всяческие злохуления на православную церковь. Это ли не терпимость? Это ли не полное право раскольников «веровать и молиться по-своему»? Это ли «лишение их «элементарных прав религиозной свободы»? Если «Новое Вр.» считает такую терпимость по отношению к раскольникам всё же недостаточной, то только потому, что восстаёт, хотя как-то прикровенно, против ограничения свободы раскольничьей пропаганды. Из речи о евреях, которым «никто не мешает веровать и молиться по-своему» и которым «надо пока мириться с ограничением свободы религиозной пропаганды среди не-евреев», каковое отношение к расколу почтенный орган считает однако не достаточно терпимым, с ясностью усматривается, какая терпимость к раскольникам и их лжеучениям желательна «Новому Времени». Странно только, почему же это почтенная газета охватывает своими попечениями только раскол? Почему она лишает своей просвещённой опеки и своего покровительственного плача сектантство – молокан, штундистов, хлыстов, скопцов, толстовцев, малеванцев и пр. и пр. Ведь и это тоже коренные русские люди, искренно верующие в правоту своего заблуждения, ведь и у них есть потребность «веровать и молиться» так, чтобы им «никто не мешал», ведь и у них – свой культ и естественная потребность пропаганды своего учении? Где будет последовательность «практической политики», раз она, опершись на принцип веротерпимости, обласкает раскольников и «изгонит вон» сектантов?

«Новое Время» укажет на то, что «практическая политика распределяет круг своих задач в известной постепенности и последовательности» и что «на первую очередь должен быть поставлен вопрос о веротерпимости в отношении раскольников. Но где критерий этой постепенности и последовательности, и где основание этой первой очереди? Обратите внимание на характер раскольничьих упований сравнительно с духом сектантства, и вы увидите, что первая очередь достанется, может, и не расколу. Раскол, как оглянувшаяся назад и окаменевшая жена Лота, по существу уже достояние истории, как область, и по «Нов. Вр.», «косной старины почти смешного обрядового педантизма, грубого формализма буквоедов-схоластиков»; потенций для жизненного будущего, продолжай он коснеть на окаменелостях обрядоверья, у него нет; между тем, как сектантство, за исключением крайних мистиков, подняло коренные вопросы христианизации практической жизни, чем, кстати заметить, и объясняются симпатии к нему нашей интеллигенции. И почему в таком случае у практической политики первую очередь должен запять раскол, а не сектантство, – труп, а не жизнеспособное тело? «Новое Вр.», видимо, не интересуется вопросом с этой стороны. Оно упирает на численность раскольников – коренного русского населения – и характер приверженцев раскола. Об ошибочности нововременского исчисления раскольников распространяться излишне. Статистически наглядно доказывается, на основании всеобщей переписи 1897 г. и изданий Статистического Комитета, что раскольников теперь не 20 миллионов, а лишь около 2, а ноль, прибавленный «Новым Вр.» к двойке справа, доказывает лишь, насколько оно в своей расколофильствующей «ревности» мало считается с истиной...

Беря раскол тоже «на глаз» и касательно его «характера», «Новое Вр.,» поопасалось, видимо, в данном случае обнаружить такую же свою эрудицию, как и о числе раскольников, и ограничилось общей фразой, что «современное религиозное бесправие раскольников не имеет никаких веских оправданий ни по существу дела, ни по характеру приверженцев раскола». Любопытно бы узнать, что именно и на каком основании полагает Нов. Вр. о характере раскола. Оно, как давно стало заметно, сбивается всегда в этом случае на характер собственно не раскола, в его двухмиллионной массе и его догматах, а частных лиц из раскола и ведёт игру, так оказать, «в тёмную». Если говорить о характере раскола, то, нам кажется, нужно бы припомнить, что подавляющее большинство раскольников – беспоповцы (и особенно крайние их толки – бегунские), беглопоповцы и австрийские неокружники, и доселе держатся известного учения одного из первых расколо-вождей – дьякона Фёдора? что в православной Церкви воцарилось якобы вся треокаянная апокалипсическая троица: змий, зверь и лживый пророк; змий – диавол, зверь – антихрист (видимый) – царь и лживый пророк – духовный чин; все цари неблагочестивые (не раскольники) суть роги антихристовы. На почве такого учения и проповедуется раскольниками помянутых толков необходимость для «древле-православных» «вступить в брань со антихристом». На этой почве расколо-учитель протопоп Аввакум писал царю Алексею Михайловичу: «ты пал, а не восстал, умер душой от еретика Никона; здесь ты нам не дал справедливого суда с отступниками; но там, на суде Христовом, ты сам будешь отвечать всем нам»; а после смерти царя Алексея Михаиловича сообщал его сыну Фёдору Алексеевичу: «Царь Алексей в муках сидит, слышал я от Спаса, и то ему за свою правду» (за это сообщение Аввакум и был сожжён). На этой же почве поп Никита Добрынин изрыгал похуление на веру царей: Алексея Михайловича и Фёдора Алексеевича в Грановитой палате 5-го июля 1682 г. на прении о вере, в присутствии правительницы царевны Софии Алексеевны, где этот Пустосвят «мало отведе рукою» епископа холмогорского Афанасия (т. е. вырвал ему бороду) и на угрозу Софии, возмутившейся похулениями на православие её отца и брата, оставить Москву со всем царским семейством, ответил: «да и давно тебе, сударыня, в монастырь пора, а без тебя место пусто не будет». (Никита был тоже казнён, и как и Аввакум, за оскорбление царской чести). На этой же почве произошли и знаменитые Московский и Соловецкий бунты и проч. Протопоп Аввакум и поп Никита почитаются в расколе за священномучеников и окружены ореолом великих страстотерпцев. И какое бы было теперь умиление для «практической политики», если бы вдруг в С.-Петербурге появился «храм» раскольничий, с Исаакиевский собор, во имя «священномучеников» Аввакума и Никиты, и с кафедры этого собора раздалась дикая проповедь раскольничьего фанатика о воцарении в русской церкви антихриста и необходимости вступить с ним в брань!..

Не зная вообще характера раскола, публицисты «Нов. Вр.» не подозревают и того, что широкую веротерпимость трудно примирить и с самой догматикой большинства раскола. По верованию беспоповцев и беглопоповцев, теперь – время антихристово и истинная церковь (раскол) должна быть гонимой, скрываться или вступить в брань со антихристом. Вспомните бегунские упования и другие из крайних беспоповских. Вспомните и то, что, когда в 1822 году беглопоповцам дозволено было указом Александра I иметь беспрепятственно беглых попов, то фанатики из беглопоповцев посада Лужки (Черни г. губ. Старод.) усомнились, насколько истинно такое небывалое дозволенное священство; они привыкли к священству тайному, какое, по их понятию, только и может быть в гонительное антихристово время, когда церковь должна скрываться; и признали необходимым держаться по-прежнему тайного священства. Образовалось, таким образом, особое Лужковское согласие. Таким образом и характер раскола не совсем располагает к самой широкой веротерпимости, не говорим уже о том, что весь вообще невежественный раскол (не исключая и «окружников австрийцев») находит сотни мнимых ересей за православной церковью и кричит о них чуть не на всех перекрёстках. И веротерпимость в данном случае – в смысле дозволения раскольникам «храмов» и пропаганды в каких бы то ни было формах явного оказательства раскола – была бы преступным равнодушием к святой вере православного русского народа: тёмное заблуждение 2 раскольничьих миллионов практическая политика предпочла бы святой вере Христовой 88 миллионов «коренного русского населения». Это было бы столько же исторической несправедливостью, как и политическим безумием.

И нам кажется, что весь этот газетный разговор о «веротерпимости» (читай – свободы пропаганды всяких религиозных учений) есть плод той теплохладности к святой Христовой вере, для которой можно отыскать только одно основание: если, мол, в Церкви Православной – Дух Святой, то пусть Он Сам защитит Свою истину...

Это основание, хотя в замаскированном виде и представляют «С.-Петербургские Ведомости» (№ 282 с. г., ст. г. Сергея Соломина – «Оказательство и совращение»). Коснувшись вопроса о религиозном положении у нас инославных исповеданий и наших внутренних сект, в частности «штундо-баптистов,» и о религиозном «оказательстве и совращении», «С.-Петерб. Вед.» осведомляют своих читателей о следующем:

«Весьма трудно допустить, чтобы человек, искренно верующий, не был виновен, вольно или невольно, в совращении. Не в форме проповеди, с заранее обдуманным намерением, а в простом разговоре он может изложить сущность своей веры и тем самым ввести в соблазн слушателя. Совращение именно и начинается большей частью случайно, от встречи с человеком, искренне и горячо исповедующим свою веру. Если у слушателя в душе зреют сомнения и запросы, одно уже близкое общение с лицом, познавшим Бога и укрепившимся, создаст всю наличность совращения» ...

Упомянув, далее, что инославные исповедания: католичество и протестантство не преследуются у нас за «оказательство», хотя и не совсем безвинное в «совращении», «С.-Петерб. Вед.» продолжают: «Мелкие секты, принесённые с Запада или доморощенные, оказываются чрезвычайно деятельными, и самое их оказательство уже признаётся вредным. Не кроется ли объяснение в самом факте преследования, или в том, что на горячее исповедание следует в ответ не горячая же отповедь, а холодная кара судебного взыскания? Слово словом поборается, а не изъятым мечом... Главное же, надо всегда помнить мудрые слова Гамалиила: «И ныне говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие и это дело – от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его».

Надо верить, что своя вера от Бога, а иная – от «человеков», и что дело Божие восторжествует не от рук человеческих, т. е. не от преследования, возбуждающего только фанатизм.

Вот основы веротерпимости, завещанные от старейших времен, когда человек впервые стал поклоняться Богу».

Вот оно соломийское гамалиильство во всей своей наготе. Разъяснять все его недоумения было бы слишком пространным делом. Sapienti sat и вышесказанное: почему у нас терпится «оказательство» инославия, почему терпится немецкий баптизм и преследуется русская штунда (которая после известного закона 4 июля 1894 г. стала прятаться за баптизм и теперь уже после разъяснительного циркуляра министра юстиции 3 апр. 1900 г., продолжает прикрываться именем того же баптизма). Применительно к нашему вопросу, скажем о статье «С.-Петерб. Вед.» несколько слов по существу. Из приведённых выдержек статьи г. Соломина всякому понятно, что «Ведомости» облюбовали такой порядок вещей: пусть всякий сектант «искренно-верующий свободно излагает в простом разговоре сущность своей веры и тем самым вводит в соблазн слушателя»... пусть «на горячее исповедание следует в ответ горячая же отповедь, а не холодная кара судебного взыскания»; а мы, дескать, памятуя слова Гамалиала: «отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие и это дело – от человеков, то это разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его», будем хладнокровно и беспристрастно наблюдать, «чья возьмёт», и в победившем лагере узрим «дело от Бога» и веру «свою», а не «иную» «от человеков»... Боже мой, сколько тут преступного равнодушие к вере! Пусть «С.-Петерб. Вед.» – не «искренно верующие» в истину Христовой православной веры, пусть они живут «своей» верой, а не «иной от человеков», но, прямо-таки непонятно, причём тут Гамалиил и его речь в еврейском синедрионе, на что не ссылаются в данном случае даже «Новости». Нам кажется, если бы г. Соломин дал себе труд подумать над той параллелью, которую он проводит между своими суждениями о штунде и речью Гамалиила об апостолах, он не написал бы того, что написал. В самом деле. Знаменитейший равви Гамалиил, у ног которого когда-то поучался писанию ревностный фарисей Савл, впоследствии апостол Павел, высказал свой вышеприведённый совет синедриону о Петре, Иоанне и др. апостолах Христовых (Деян.5:34–40) – и почему его высказал? Да потому, что весь Иерусалим и вся Иудея и пр. были уже свидетелями величайших чудес и знамений, сотворённых от Бога «руками апостолов». Весь Иерусалим с окрестностями и тот же знаменитый Гамалиил уже знали св. апостолов и их дело. На апостолов сошёл Дух Святый. По наитию Духа, они говорили на «иных языках» и тем приводили в изумление разные народы (Деян.2:1–12). Тысячи по их пламенной проповеди обратились к Христовой вере (Деян.2:41). Апостолы исцелили именем Иисуса Христа сорокалетнего калеку «от чрева матери», «при красных дверях храма»; и это «видел весь народ» (Деян.3:1–11). Сами члены синедриона, «видя смелость Петра и Иоанна и приметивши, что они люди не книжные и простые... и видя исцелённого человека, стоящего с ними, ничего не могли сказать вопреки. И приказавши им выйти вон из синедриона, рассуждали между собой, говоря: что нам делать с этими людьми? Ибо всем, живущим в Иерусалиме, известно, что ими сделано явное чудо, и мы не можем отвергнуть сего... и пригрозивши отпустили их, не находя возможности наказать их по причине народа; потому что все прославляли Бога за происшедшее» (Деян.4:1–21). Анания и Сапфира, солгавшие пред Петром «Духу Святому», поражены смертью (Деян.5:1–10). «Руками апостолов совершались в народе многие знамения и чудеса... и народ прославлял их» (Деян.5:12–13), и «выносили на улицы больных и полагали на постелях и кроватях, чтобы хотя тень проходящего Петра осенила кого из них. Сходились также в Иерусалиме многие из окрестных городов, неся больных и нечистыми духами одержимых, которые и исцелялись все» (Деян.5:16). Первосвященники и... саддукеи... наложили руки свои на апостолов, и заключили их в народную темницу. Но ангел Господень ночью отворил двери темницы и вывел их» (Деян.5:17–19). И вот, после всего этого и великих апостольских речей, что другое, кроме знаменитого своего совета, мог сказать в синедрионе, умышлявшем умертвить апостолов, равви Гамалиил, узревший в апостольской проповеди «дело Божие»? (Деян.5:34–39). «Кажется, с уверенностью можно сказать, рассуждает по этому поводу еп. Михаил, что такой совет мог подать только человек, расположенный видеть в христианстве именно силу Божию... В этом случае совет Гамалиила теряет характер индифферентизма и легкомысленного отношения к событиям, для которого всё равно, так-ли, не так-ли. Во всяком случае благоприятное отношение к христианству в совете Гамалиила несомненно (ср. Злат., Феофил.); это видно и из усиленной дальнейшей угрозы Гамалиила членам синедриона, что они могут оказаться богопротивниками» (Толк. на Деян. Ап. стр. 147). И древнейшее церковное предание, действительно, говорит, что Гамалиил сделался потом христианином и проповедником Евангелия. Православная церковь считает его равноапостольным (Чет-мин. янв. 4 и авг. 2).

Теперь да будет ясно: «Гамалиил» из «С.-Петербургских Вед.» только в том случае мог бы припомнить, коснувшись штунды, совет Гамалиила «Деяний апостольских», если бы имел основание утверждать, что в штунде Господь Бог также проявляет «дело Своё» знамениями и чудесами, как и в христианстве «руками апостолов», а православная церковь – такой же пережиток, как и еврейство времени Гамалиила. Но такого основания у него нет, и быть не может. Напротив: православная церковь и поныне сияет святыми угодниками, «тела» которых «по смерти пророчествуют», и «кости мертвая чудотворят», а в штунде, кроме отречения от отеческой веры и своей национальности, да погромов, в роде шумного павловского дела, пока ничего хорошего не видим. Если же «СПб. Вед.» повторили речь Гамалиила без указанного основания, то нужно поскорбеть только об их легкомыслии... О «веротерпимости» других газет, сетующих на то, что у нас узаконяется и практикуется стеснение за веру, чего «не существует уже во всей Европе и во всей Америке», где, как и «во всём культурном мире, каждый гражданин может избрать любую веру и признаётся принадлежащим к ней без всякого ограничения в правах» («Новости»), уже не говорим: там разных несуразностей ещё более: ужели, на самом деле, святой Руси под стать восхищаться в данном случае Америкой или французским комбизмом? Да не будет!

Особливая ли у наших «веротерпимых» газет милость к расколо-сектантству, изрядная ли ненависть к Церкви (священству и всему церковному) тут не разобрать. Невольно припоминаются только слова св. Григория Назианзина о попустительстве еретической пропаганды: «аще им (еретикам) свободно, яко же и правоверным учити и множитися попускают, кто не видит, яко церковное учение проклинают, аки бы при них стояла истина: ибо естество возбраняет сему, дабы два учения о вещи единой себе противная истинствовали» (Летоп. Бар. л. 384). Вот голос св. отца о попустительстве «еретической пропаганды», и к нашей «веротерпимости» вселенский учитель отнёсся бы не иначе. Тут призрак только свободы личности и истины, а по существу – насилие той и другой, или самое меньшее – практическое безверие и теплохладность, за которую Господь грозит «извергнуть из уст Своих».

Н. Гринякин