Сентябрь

Вопрос об освящении воскресного и праздничных дней в последние годы служит предметом особливых забот нашей православной церкви и в частности её внутренней миссии, которая, в виду усиления сектантского брожения, заинтересована самым живым образом в упорядочении этого сложного и важного дела. Во всём рационалистическом сектантстве освящение воскресного дня строго предписывается кодексом основных заповедей и в штунде, например, эта заповедь блюдётся строго и свято, как высшая добродетель, отличающая отщепенцев от православного мира, где, к прискорбию, печальный факт базарной и ярмарочной торговли и соединённого с сим разгула в воскресные и праздничные дни является вековым застарелым злом. Зло это служит несомненным тормозом и в поднятии религиозно-нравственного развития нашего народа, и в деле миссионерского воздействия на сектантов. Последние при собеседованиях всегда и везде ставят миссионерам на вид нехристианское времяпровождение воскресного дня и праздников православным народом и обществом. В упрёках этих столько жизненной правды, что миссионеры не могут не признавать ненормальности и греховности этого глубоко укоренившегося в общественной жизни православной России обычая. Вот почему третий всероссийский миссионерский съезд в Казани возбудил особое ходатайство перед высшей церковной властью об издании особого закона, коим бы ограждалась святость воскресного и праздничного покоя. Вопрос этот настолько больной для миссии, что все епархиальные миссионерские съезды затрагивали его, возбуждая ходатайства о перенесении особенно оживлённых базаров и ярмарок с воскресных дней на будничные, в тех или других местах, служащих очагами сектантства. Усилиями миссии и заботами архипастырей и пастырей в этом отношении во многих местах положено начало полезным начинаниям. На помощь церкви пришли также и некоторые городские думы, не исключая и столичной, ограничившие торговлю в воскресные и праздничные дни несколькими часами. К сожалению Сенат, в качестве высшего судебного учреждения, в одном из своих кассационных решений, во имя буквы закона, упразднил обязательную силу этого благочестивого постановления городских дум. Во всей широте был выдвинут вопрос о воскресном отдыхе фабричных рабочих на торгово-промышленном съезде в Нижнем-Новгороде, причём указан и путь, который может привести к благоприятному решению этого вопроса, – путь законодательного вмешательства.

По имеющимся сведениям, в этом именно смысле настоящий вопрос и разрабатывается ныне правительственной властью и близится к желательному всеми верными сынами нашей св. церкви и дорогого отечества решению.

В виду сего и принимая во внимание чрезвычайную важность этого вопроса вообще, а для дела миссии в особенности, мы считаем полезным и благовременным представить на страницах миссионерского органа апологетические и другие данные, освещающие историю и значение настоящего вопроса.

Вопрос о праздновании воскресного дня издавна служил предметом глубокого исследования, как западных, так и русских учёных, духовных и светских; он имеет уже весьма обширную литературу, особенно на западе, где он обсуждается в продолжении почти трёх веков⁷⁴.

У всех народов всегда существовали и теперь существуют праздники, т. е. дни, в которые человек прекращает свои будничные занятия и посвящает свою деятельность на служение Богу. Основание к этому находим на первых страницах Библии в повествовании о миротворении. „И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день и освятил его; ибо в оный почил от всех дел своих, которые Бог творил и создал“. (Быт.2:2,9). С этого времени празднование седьмого дня, имеющее своё основание в Божественном покое после шести дней творения, делается обязательным для всех людей и получает форму прямой заповеди в Синайском законодательстве. „Помни день субботний, чтобы святить его“: „шесть дней работай и делай (в них) всякие дела твои, а в день седьмой – суббота Господу Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни вол твой, ни осёл твой, ни всякий скот твой, ни пришлец⁷⁵, который в жилищах твоих“ (Исх.20:9–10). И заповедь эта строго соблюдалась в течение всего ветхозаветного периода – более пяти с половиной тысяч лет. С пришествием на землю Искупителя ветхозаветный закон о субботнем праздновании не был совершенно отменён: Господь наш Иисус Христос лишь выясняет и возвышает это празднование. Он указывает истинные цели празднования седьмого дня: Богослужение (молитву и поучение в Слове Божием) и дела милосердия, разъясняет, что покой необходим не сам по себе, а лишь как средство для успешного достижения истинных целей празднования. Как Сын человеческий и Господин Субботы (Мк.2:28), Господь выясняет и утверждает Своё право изменить празднование Субботы, а воскресши из мёртвых в первый день недели, Он через это соединил с этим днём более важные для Церкви Своей воспоминания, чем те, которые соединялись с ветхозаветной субботой. Суббота напоминала о творении древнего мира, который, вследствие падения человека, подпал власти „князя мира сего“ и „весь во зле лежит“, первый день недели напоминает об искуплении от власти греха диавола и воссоздании человечества. Поэтому суббота должна была уступить и, действительно, уступила место более торжественному дню воскресения Христова. Это совершилось после воскресения Христова в Церкви Апостольской. Уже в посланиях ап. Павла суббота называется тенью будущего (Кол.2:16,17), лишь сенью, а не самим образом вещей (Евр.10:1) и празднование воскресного дня в конце апостольского периода утверждается настолько, что день этот получает специальное название дня Господня (κυριακὴ, dominica – Откр.1:10). Празднование воскресного дня неизменно соблюдается затем во все последующие времена всей христианской Церковью с большей или меньшей строгостью, соответственно с таким или иным уровнем нравственной жизни.

Сущность христианского празднования, согласно примеру Спасителя и учению древних отцов, состоит в делах духовных, т. е. в делах Богослужения и благотворительности. Подобно тому, как Сам Бог освятил и благословил день седьмой, т. е. возводил людей к святости и общению с Собой и сообщал им блага, и мы должны освящать свои праздники делами богослужения (общения с Богом) и посвящать их на Божьи дела. Самый первый воскресный день был для апостолов днём общения и беседы с воскресшим Христом. Из книги Деяний Апостольских (Деян.20:7) видим, что воскресенье или первый день недели при апостолах было днём общественного богослужения и совершения таинства Евхаристии. Таким оно оставалось и всегда во все время существования церкви. Многочисленные свидетельства об этом идут с древнейших времён, начиная с Плиния, учения двенадцати апостолов, Иустина. Тертулиана и др. Сущность учения Церкви о праздновании воскресного дня точно выражена в православном исповедании и в катехизисе. В первом говорится, что день седьмой „назначен на воспоминания всякаго благодеяния, яко да человецы тогда поминающе данныя от Бога благости, благодарствуют, славяще величество Его... и во весь день долженствуем отъятися от всех наших дел и трудов; за еже имети ослабу во все расстояние дне упражнятися в молитвах и в божественных размышлениях, за благодати, яже сотвори Бог на нас. Тем же и раби и пленницы всякаго рода да не делают день он: но да упражняются в Божиих делах и да молятся, славяще Бога“. В православном катехизисе на вопрос, „как должно проводить праздничные дни“, даётся такой ответ: „во-первых, не должно в сии дни работать, или делать дела мирския и житейския, во-вторых, должно свято хранить оные, т, е. употреблять на дела святыя и духовныя, во славу Божию“. На вопрос, „что именно прилично делать в праздничные дни?“ следует ответ: „а) приходить в церковь для общественного богослужения и поучения в слове Божием; б) так же в доме заниматься молитвой и чтением или разговорами душеспасительными; в) посвящать Богу часть из своего имения и употреблять, то на нужды церкви и служащих ей и на благотворения неимущим, посещать больных и заключённых в темницах и другие дела делать любви христианской“.

Таким образом, воскресение есть день, который должен быть посвящён исключительно религиозным занятиям и благотворительности. Конечно, вся наша жизнь должна быть проникнута религиозным духом. И в будничные дни, совершая свои мирские и житейские дела, мы обязаны, прежде всего, иметь в виду небесное наше назначение, и наши дела земные и житейские должны быть в то же время делами святыми, совершаемыми во славу Божию. Но всё-таки эти будничные дела привязывают нашу мысль и сердце к земле и тому, что на ней. И чем более предаёмся мы земным нашим занятиям, тем более требуется твёрдости и силы воли, чтобы сохранить в себе непрестанное памятование о Боге и спасении души. Земная наша жизнь с её будничными занятиями и бесчисленными мелочами, житейской суетой, представляет тысячи всяких препятствий, опасностей и искушений для религиозной нравственности, так что напряжённость её скоро ослабевает и может совсем упасть. Можно сказать, что мирской труд есть трата запаса духовного и религиозно-нравственного настроения. В виду этого, чтобы жизнь наша не потеряла своего религиозно-нравственного характера, необходимо периодически возобновлять и освежать этот запас. Прекрасное средство к этому и даётся церковью в христианском праздновании воскресного дня. Последнее обращает человека к непосредственному источнику всего святого – Богу, церкви, молитве, слову Божию, к Таинствам: оно снова возбуждает в человеке мысли о Боге, о мире духовном и будущей жизни, питает в нём религиозные чувства и поддерживает в нём религиозное направление, его веру в Бога, надежду на Него, любовь к Нему. Если бы христианские праздники время от времени не напоминали человеку о его высшем небесном назначении, то мир с его интересами и житейской суетой совершенно поглотил бы человека. Служение мамоне, страстям, чёрствый эгоизм. – вот необходимые последствия забвения нашего небесного назначения и всецелого погружения в этот земной мир, который, по апостолу, „весь во зле лежит“. Периодическое обращение к занятиям религиозным есть одно из самых могучих средств для сохранения и развития в человеке религиозности. Таким образом, празднование служит необходимым условием для поддержания и развития религиозно-нравственной жизни народа. Без внешнего выражения ослабевает и может совсем заглохнуть внутреннее чувство, без упражнения забываются, по-видимому, весьма прочно установившиеся навыки; при недостаточном количестве пищи самое крепкое здоровье должно пошатнуться, наступает истощение и затем смерть. Так точно и религиозное чувство может сохраняться и развиваться в том случае, если будет находить себе соответствующее выражение, по крайней мере, в дни христианских праздников. Навык к религиозно-нравственной деятельности может поддерживаться и развиваться лишь в том случае, если эта деятельность не будет лишена того своего высшего и совершеннейшего упражнения, которое доставляет христианское празднование: иначе можно совсем отвыкнуть от религиозных упражнений и дел милосердия и потерять всякую склонность к ним. Не получая надлежащей пищи, религиозно-нравственная жизнь совсем может угаснуть.

Христианское празднование раскрывает человеку обширную область религии, молитвы, слова Божия и дел любви и уничтожает мертвящее однообразие будничной жизни: как день радости оно разгоняет эту томительную скуку будничной работы. В этот день человек снова получает все свои истинно человеческие права. Он чувствует, что жизнь его не исчерпывается этой тягостной работой, что есть для него и блаженство, которое он может получить от Бога и которое есть лишь предчувствие и предуказание будущего вечного блаженства. Это утешительное сознание поднимет в нём энергию духа и даст ему силы перенести все невзгоды жизни. Когда самые возвышенные стремления его природы удовлетворены, когда он излил свои печали перед Богом, когда он укрепил свой дух благодатными силами, – довольство возвращается в его сердце, труд не представляется ему уже невыносимой тяжестью, и на следующий день он с охотой и бодростью принимается за трудную работу.

Благотворное влияние истинно-христианского религиозного празднования простирается, таким образом, и на телесные и экономические интересы человека. „Благочестие на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешняго и грядущаго“ (1Тим.4:8). И это прежде всего потому, что Бог любящим Его вся споспешествует во благое, что Бог промышляет о мире и не оставит уповающих на Него“, потому, что жизнь и здоровье человека гораздо менее зависят от „хлеба единого“, чем от глагола, исходящего из уст Божиих“, но даже и в телесном отношении истинно-христианское празднование приносит большую пользу для христианина. Тяжёл труд земледельца, – который прежде всего чувствует на себе тяжесть проклятия Господня: „проклята земля в делах твоих: в поте лица твоего снеси хлеб твой“. И крестьянин сам чувствует крайнюю необходимость воскресного отдыха и строже, чем другие классы народа соблюдает праздники. Но разве возможно ему предаваться праздничному отдохновению от обычных трудов своих при существовании базаров в праздничные дни? Он принуждён ведь подниматься ранним утром, быть может, ранее обыкновенного, спешить на базар, чтобы успеть вовремя продать или купить нужное. И возвращаясь домой с базарной сутолоки, он чувствует себя ещё более физически и нравственно истерзанным, чем в обыкновенные рабочие дни. Разумеется, что здесь не может быть и речи о каком-нибудь физическом, или нравственном отдохновении и освежении. Таким образом, и в отношении отдыха празднование воскресного, дня имеет огромное значение. Поэтому-то о соблюдении этого празднования должны заботиться не только те, кто поставлен пещись о религиозно-нравственных интересах народа, но и те, кого прямое призвание заботиться о его материальных интересах и здоровье. „Мы, врачи, – говорил доктор Сикорский на торжественном заключительном заседании съезда психиатров в Москве 11 января 1887 года, – должны первые стоять на страже седьмого дня недели, ибо наши большие города забывают этот день и уклоняются от первого важного требования трудовой нормы“⁷⁶. Что сказано о больших городах, то вполне приложимо и вообще ко всему физически трудящемуся люду. Не только телесные, но даже и чисто экономические интересы народа не стоят в противоречии с празднованием воскресных дней. Экономические выгоды⁷⁷, доставляемые празднованием воскресного дня, вполне и даже с избытком покрывают причиняемые им убытки и наоборот: выгоды, приобретаемые нарушением праздников, – ничтожные и только кажущиеся, и влекут за собой ещё больший убыток. Основным условием успешности и производительности труда служит – охота и рвение к работе и крепость сил телесного организма. Но празднование воскресного дня весьма благотворно действует на возбуждение трудолюбия и улучшение здоровья. Таким образом, укрепление здоровья, продолжение жизни и сохранение необходимых для труда сил и охоты к труду – представляет из себя экономический капитал, во сто раз превышающий все экономические убытки от покоя воскресного дня. Какой народ наиболее трудолюбив и богат, где особенно развиты торговля и промышленность, где накопляются народные богатства – как не в Англии? И однако именно англичане славятся наиболее строгим соблюдением воскресных дней. Евреи строго соблюдают свои субботы и однако разве у них хуже идёт торговля, чем у христиан, торгующих все дни подряд? Какие же могут быть основания против перенесения торговли с праздничных дней на будни? Ещё земледельческие работы в праздник в известных случаях могут находить себе оправдание в неотложной необходимости; но не имеют такого оправдания торговля и промышленные работы в праздник. Успех её зависит не от количества времени, употребляемого на него, а от количества спроса и покупателей. Для торговца важно не время, а спрос и покупатели. Оставьте ему прежнее число покупателей, и для его выгод совершенно безразлично – торгует ли он 7 дней в неделю, или 6, 5 (как, напр., приходится евреям в тех местностях, где запрещена воскресная торговля) и даже менее. Но христианское празднование воскресения никак нельзя обвинять в том, что оно уменьшает спрос на товар, поэтому домогательства торговцев на воскресную торговлю не могут иметь ни малейшего оправдания. Другое дело, если один торгует в воскресенье, а другой нет, тогда первый отбивает у второго покупателя и второй неминуемо несёт убыток. Поэтому торговля в праздники должна быть прекращена всеми, даже иноверцами евреями, хотя бы эти последние и чувствовали для себя от этого стеснение. Духовная польза всего народа важнее, чем расчёты некоторых частных лиц. Ссылаются, обыкновенно, на то, что в будничные дни крестьянам некогда приезжать на базары, сбывать свои произведения и купить потребное для них. Но что за смысл такого возражения? неравносильно ли оно тому, если бы кто сказал, что для удовлетворения житейских потребностей нашему крестьянину недостаточно шести рабочих дней в неделе. Одно только изменение и может произойти в том случае, если базары будут перенесены с праздничных дней на будничные: крестьяне скорее сделают нужные им покупки, будут менее застаиваться на базарах, а те, которым нечего покупать и продавать, вовсе не явятся на базары; будет меньше пьянства, разгула, что так обыкновенно на праздничных базарах. Но разве эти изменения к худшему?!

Но есть и занятия более святые и необходимые, чем заботы о земных, материальных интересах. Совершая свои мирские и житейские дела, мы исполняем временное своё призвание. Непосредственное же служение Богу есть исполнение нашего вечного и небесного призвания. Земные дела важны не сами по себе, но потому, что, совершая их и заботясь об исполнении земного нашего призвания, мы тем самым делаем возможным исполнение и небесного призвания. Дела же непосредственного служения Богу имеют цель в самих себе, а не суть только средства для других целей, потому что не для земли создан человек, а для неба. Триединый Бог есть абсолютное добро и благо; посему непосредственное обращение ума и сердца к Нему есть добродетель гораздо более важная, чем обращение нашей деятельности к отдельным видам добра и блага, совершение частных добродетельных поступков. Бог есть абсолютная святость и источник святости; посему, и непосредственное обращение к источнику святости, конечно, более свято, чем посредственное и непрямое обращение к Нему. А если так, то дела непосредственного служения Богу должно признать более святыми в сравнении с житейскими, а посему и совершением их более „святится“ день, чем совершением дел житейских, хотя бы и добрых в смысле пользы. Они должны быть центральным пунктом нашей деятельности, главной нашей обязанностью и главным занятием нашей жизни. Отсюда понятна чрезвычайная важность и необходимость общественного богослужения в праздники. Если мы, при непосредственном служении Богу, обращаем внимание на самих себя, на свою немощь и нищету духовную, – обращаем внимание на то, что составляет нашу индивидуальную особенность, ибо у каждого свои грехи; отсюда высшее выражение этого вида служения Богу – покаяние, совершаемое перед лицом Бога, в присутствии одного лишь свидетеля-духовника. В праздник же мы обращаем наш ум и сердце к Богу и к Его святым делам, которые для всех имеют значение, ибо Отец наш небесный благотворит всем равно, „яка солнце свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и неправедныя“ (Мф.5:45). Посему-то центр и высшее выражение празднования – общественное, воскресное и праздничное богослужение. Событие, воспоминаемое в воскресный день, всех нас сделало из „чад гнева Божия“ чадами любви Божественной, во всех должно возбуждать одинаковые чувства к Богу, потому-то древняя церковь и придавала такое важное значение общественному богослужению в день воскресный, что отлучала тех, кто без уважительной причины пропустит общественное богослужение три воскресных дня сряду. Поэтому же время общественного богослужения считается самым священным и важным в течении всего праздничного дня и об ограждении права на посещение общественного богослужения, а также об ограждении святости воскресного дня, особенно той части его, когда совершается богослужение, – прежде всего и должно заботиться законодательство.

И действительно, мы видим, что духовная и светская власть с очень давнего времени, – ещё с XVI в., – заботится об ограждении святости воскресного дня и уничтожении укоренившегося обычая производить куплю, продажу и вообще совершать базары в воскресные и праздничные дни. Движение в пользу ограждения святости воскресных дней и прекращения в эти дни торговли началось впервые в Малороссии, стоявшей в более близких отношениях к западу, где вопрос этот занимал в это время общество и правительство. Ещё в 1584 г. Константинопольский патриарх Иеремия послал в Малороссию окружную грамоту, где, обличая обычай некоторых, празднуя в пятницу, работать в дни воскресные, запрещает только в воскресные дни работать⁷⁸. В то же время (к концу XVI в.), один из самых видных борцов против унии Иоанн Вишенский, афонский монах, написал послание к князю Острожскому и всем православным христианам, чтобы они уничтожили праздничные ярмарки, мотивируя совет свой тем, что „Спаситель рече: дом Мой есть дом молитвы“, а не вертеп и корчмы и ярмарки; праздник бо (в который бывают ярмарки) есть таковый не христианский, але диавольский“⁷⁹. Католики и униаты (напр. Кассиан Сокович в своей „перестроге“) язвительно насмехались над православными за то, что они праздновали свои праздники не по-христиански. Возбуждение религиозной жизни под влиянием борьбы с унией, обличения и убеждения, идущие с Востока, насмешки, идущие с Запада, всё это побудило православных епископов и духовенство, собравшихся 1640 г. на Киевский собор, сделать постановление, коим ограждалась святость воскресных дней⁸⁰. После того 1648 г. постановлено было составить „Уложение“, в котором должны были заключаться все действующие законы. В X гл. 26 статье этого „Уложения“ говорится: „а против воскресных дней (и в господские праздники) по вся субботы православным христианам от всякия работы и торговли престати и ряды затворити за три часа до вечера. А в воскресный день рядов не отпирати и ни чем не торговати, опричь съестных товаров и конского корму“. Затем, законы, ограждающие святость воскресного дня, повторяются в указах Императоров Павла, Александра Благословенного и получают своё развитие в своде законов, составленном при Императоре Николае I. В последнем случае воскресное законодательство представляется в таком виде. Воскресные и торжественные дни посвящаются отдохновению от трудов и вместе набожному благочестию; посему, в эти дни, воздерживаясь от беспутной жизни более, нежели в другие, надлежит праздновать с благоговением и чистотой и ходить в церковь к слушанию службы Божией, а особенно литургии⁸¹. Эта статья имеет значение лишь совета, потому что никаких наказаний за неисполнение её не полагается. Другие статьи имеют более определённый характер. Питейные дома, ведёрные и штофные лавки должны быть открываемы только по окончании литургии, точно так же, как и торговые лавки; постоянно торговать могут только постоялые дворы, гостиницы и станционные дома и те лавки, в которых продаются съестные припасы и конский корм⁸². Но касательно торговли на площадях, с возов и в разнос, напр., во время ярмарок и базаров, в законе нет никаких ограничений. Между тем, базары по воскресным дням устраиваются в очень и очень многих городах и сёлах Российской Империи, причём торговля начинается очень рано, а крестьянскими продуктами часто до восхода солнца. Во многих местах не исполняется даже требование закона о недопущении торговли в лавках во время совершения богослужения. Но в этом случае берётся за дело известный поборник благочестия, московский архипастырь Филарет. 1860 г. 18 мая московское купечество и другие сословия столицы вошли к митрополиту Филарету с прошением, в котором просили его исходатайствовать запрещение и уничтожение воскресных базаров и с ними вместе неразрывно связанной торговли, перенесение сих базаров на будни. Митрополит представил в Святейший Синод ходатайство о том, чтобы всякого рода торговля в лавках и на площадях, ярмарочная и базарная, а также и трактирная запрещены были с вечера накануне и до вечера в день праздника. Но благие пожелания святителя Филарета остаются и поныне не осуществлёнными. Ближайшее определение времени открытия и прекращения лавочной торговли предоставлено делать в каждом городе городским думам. Вследствие этого в различных городах существуют различные постановления на этот счёт. Конечно, собственно говоря, думы не имеют права отменять государственные законы и разрешать торговлю ранее окончания литургии. Но на практике случилось иначе: многие города не делают никаких ограничений касательно торговли праздничной и в этом случае забываются и требования ст. 13 „Уст. о предупреждении и пресечении преступлений“, – торговля производится с утра и до вечера, и в праздники, как и в будни; в других городах думы запрещают торговлю в праздники в послеобеденное время, но позволяют её до обеда. Такой постановке дела много способствовала неясность, допущенная в самом законе. В прежнем „уложении о наказаниях“ за начатие торговли до начатия литургии назначался штраф в первый раз 7 р. 50 к., во второй 15 р., в третий 30 р., в четвёртый – сверх денежного взыскания в 30 р., лишение права торговли⁸³. Но в действующем в настоящее время „Уставе мировых судей“ нет такой статьи, которая определяла бы степень наказания за торговлю именно во время богослужения. Сюда могут иметь отношение две статьи 41: – „за открытие трактиров, харчевен, питейных и других сего рода заведений в недозволенное время виновные подвергаются денежному взысканию не свыше 50 руб.“ (но здесь ничего не говорится об открытии лавок и вообще о производстве базаров), – 36, – „за нарушение вне молитвенных зданий благочиния во время священнослужения общенародными забавами и увеселениями, или каким-либо бесчинством, препятствующим божественной службе, виновные, когда ими не совершено, при том, оскорбления святыни, подвергаются аресту не свыше 15 дней, или денежному взысканию, не свыше 50 руб.“ (в этой статье не сказано прямо, что к бесчинству, препятствующему Божественной службе, следует относить и торговлю). Таким образом, обе названные статьи „устава“ страдают значительной неопределённостью, а потому они весьма редко и применяются к праздничной торговле. За торговлю во время богослужения в питейных заведениях ещё привлекают к ответственности, но торговля в лавках и на базарах, ныне не наказуема даже и в тех случаях, когда городскими думами и мещанскими управами будут изданы правила, определяющие время торговли. А в сёлах, где нет ни дум, ни управ, и никто, насколько нам известно, не ограничивает воскресной торговли и не преследует за начатие её до литургии. В инструкции урядникам сказано, чтобы они следили за питейными заведениями, чтобы в них не открывали торговли до литургии, но касательно торговли в лавках и на базарах ничего не сказано. Между тем, от этого происходят иногда весьма печальные явления, прискорбные для сердца православного христианина. Выходит, что у нас уважаются праздники всех вероисповеданий, кроме православно-христианского. В Юго-западном крае, где базары часто и так бывают в праздничные дни, но если базарный день случится в еврейский праздник, то торговля переносится на следующий день⁸⁴, и это при содействии местных православных властей, которые за долго до того оповестили об этом перенесении ярмарки⁸⁵.

Сочувствие к прекращению праздничной торговли в настоящее время бесспорно существует и в обществе и в народе. Ещё в шестидесятых годах начинается довольно сильное общественное движение в пользу прекращения или, по крайней мере, ограничения воскресной и праздничной торговли; многие городские думы начинают издавать постановления о перенесении базаров с воскресных дней на будничные, о закрытии или ограничении воскресной торговли; несколько подобных приговоров сделано и крестьянами местных обществ. Но, к сожалению, у этих инициаторов нет зачастую сил и умения бороться с общественным равнодушием и с расчётами не многих числом, но сильных влиянием и капиталами своекорыстных лиц. Думается, что только общий закон может, как следует, удовлетворить назревшей и многими ясно сознаваемой потребности пора давно гражданской власти, взять под свою защиту воскресенье, употребить свои карательные меры не для того, чтобы заставить праздновать его по-христиански, а для того, чтобы облегчить каждому право христианского празднования. Гражданские законы должны обеспечить за христианским населением свободу празднования, чтобы оно могло употребить праздничное время на дела святые и духовные, должны дать христианам возможность предаваться религиозному празднованию без помехи с чьей-либо стороны, без убытков, соблазна и проч. Если государство хочет быть христианским государством, оно должно прийти на помощь церкви и оградить воскресенье покровительством законов. К этому должны побуждать государство интересы и экономические, потому что христианское празднование воскресного дня вносит своё благотворное влияние во всю жизнь человека; оттого даже в стране, где государство принципиально порвало всякую связь с религией и церковью, именно в Северной Америке, – существуют строгие законы касательно соблюдения воскресного покоя. Но ещё больше к тому должны побуждать государство интересы религиозно-нравственные. Задачи государства, конечно, не исчерпываются только материальными интересами: оно должно позаботиться и об условиях правильного развития и процветания религиозно-нравственной жизни граждан. А одним из важных этих условий является соблюдение воскресного дня. Если государство гарантирует права граждан, неприкосновенность прав каждого своего члена на имение земное и блага временные, то тем более оно должно гарантировать неприкосновенность самого священного и дорогого из прав каждого человека – право исполнить свой религиозно-нравственный долг и позаботиться о спасении души. Мы не видим нужды и пользы таких гражданских законов, которые заставляли бы праздновать, т. е. ходить в церковь, молиться дома, благотворить неимущим и пр.; но совершенно необходимы такие законы, которые бы запрещали всем и каждому препятствовать кому-либо в христианском праздновании. За неисполнение этих законов должны быть налагаемы штрафы, которые обеспечивали бы соблюдение закона. Законы без штрафов за несоблюдение их не достигнут своей цели. И эти штрафы должны быть тем строже, чем больше замечается склонности к нарушению права ближнего на религиозное празднование.

Подольский миссионер Виктор Лотоцкий

Единоверцы во всё время столетнего существования Единоверия не жили спокойной, безмятежной жизнью людей довольных, удовлетворительных: из-за чего-нибудь они да волновались, о чём-нибудь да хлопотали, чего-нибудь да добивались. Эти их волнения, начавшись ещё в первые годы, продолжались потом во всё столетие, а особенно усилились и приняли острый, вызывающий характер, небезопасный для самого Единоверия, в шестидесятые и семидесятые годы. Без преувеличения можно сказать, что не проходило и десятилетия, чтобы у единоверцев или не появлялся какой-нибудь новый вопрос, или не возбуждался старый. Правда, некоторые из этих вопросов имели местное значение, как возникновение из потребностей и нужд только единоверцев известной местности; но если примем во внимание, что и эти местные вопросы доходили до Св. Синода и вызывали у него уже принципиальные разрешения их, которые потом становились общим достоянием всех единоверцев, то поймём, что и эти местные вопросы по своей важности в истории Единоверия не менее значительны, чем it общие всем им.

Побуждения, из которых проистекали эти волнения и движения среди единоверцев, были весьма разнообразны. Общим же им всем, их проникавшим и объединявшим началом, было стремление единоверцев не только быть во всём, во всех гражданских и церковных делах равноправными с православными Греко-российской церкви, но в некоторых положениях и обстоятельствах церковной жизни пользоваться и большими правами, – пользоваться правами, какие будто бы принадлежат им как держателям до-никоновской церковной старины. Поэтому, иногда добиваясь от Русского правительства более или менее должного себе, единоверцы очень нередко выставляли претензии получить уже сверх должное, что само Единоверие прировняло бы к расколу. По времени своего возбуждения эти последние движения начали проявляться преимущественно со второй половины пятидесятых годов, с воцарения Императора Александра II. До него единоверцы отстаивали собственно то, чтобы правила Единоверия 1800 г. оставались не нарушаемыми со стороны властей; в царствование же Александра II-го некоторые из более горячих единоверцев начали добиваться уже того, чтобы единоверие, получив свою собственную трёхчинную иерархию, стало на место Греко-российской церкви, как более будто бы православное и законное церковное общество. Возникает в это время даже целое движение из-за вопроса: „О нуждах Единоверия“, порождается громадная к выяснению его литература; завлекается им не только духовное, но и светское общество.

Возбудителями этих разных вопросов об Единоверии, виновниками внутренних движений в нём и горячими ратователями за них почти всегда были представители их из единоверцев столичных обществ или таких крупных центров, как Нижний-Новгород, Казань и т. п. города. Единоверцы же селений и глухих городков часто даже и не знали ничего, или же бывали недовольны возбуждением их.

Раз возбу́жденные, эти вопросы Единоверия так или иначе – через самих возбудителей их, или через епархиальных архиереев, или через губернаторов, – доходили до сведения Св. Синода и светских властей. Этим, таким образом, представлялась необходимость так или иначе отозваться на них. Издавая, по содержанию многих, единоверцами возбу́жденных вопросов, циркуляры, разъяснения, объяснения и т. п. распоряжения, некоторые из ходатайств единоверцев (например, самостоятельной единоверческой иерархии) Св. Синод и светское правительство оставляли без всякого ответа и удовлетворения.

Изложением некоторых из этих движений единоверцев и вызываемых ими распоряжений Св. Синода и займёмся мы теперь.

Как было уже сказано, в первое время единоверцы старались главным образом о том, чтобы оградить себя от вмешательства в их дела и жизнь тех, которым они по правилам 1800 г. не были подведомы, и в тех преимущественно областях, которые были предоставлены полному распоряжению самих единоверцев. Единоверцы, так сказать, старались отстаивать неприкосновенность и целостность своего положения, как оно было создано правилами 1800 г. В этом отстаивании они были весьма последовательны и упорны; ни одному мельчайшему, вызванному иногда необходимостью и пользой для них же, поползновению властей ведать большим они не давали возможности осуществиться, сейчас же возбуждали протесты сначала перед епархиальным архиереем, а потом и перед Св. Синодом. Вот тому весьма красноречивые факты.

В 1807 г. архиепископ Тверской Мефодий потребовал от причтов и старост единоверческих храмов в его епархии, чтобы они представляли подлежащий отчёт по приходо-расходным книгам, согласно Высочайше утверждённой инструкции по этому предмету для всех вообще православных церквей в Империи⁸⁷. Такое приравнена преосвященным единоверцев ко всем православным со стороны контроля их церковного имущества взволновало их. Они в нём увидали посягательство на дарованную им свободу в церковном хозяйстве и немедленно же обратились в Св. Синод с подлежащим ходатайством. Результатом его был указ синодальному члену, архиепископу Тверскому, Мефодию от 1808 г. от 26 июня за № 1669, в коем изъяснялось, что Св. Синод, имея рассуждение, „приказали послать указ Вашему Преосвященству дабы Вы по церквам единоверческим, состоящим в епархии Вам вверенной, не делали ни назначений, ни требований об отсылке в консисторию денег, но и не посылали бы в оные церкви ни всеподданнейшего доклада Св. Синода, ни инструкции; поскольку Св. Синод полагает оставить их на том же основании, на коем они ныне находятся, впредь до рассмотрения“. Однородное с Тверским возбуждено было в 1816 году дело Петербургскими единоверцами, прихожанами Никольской, в доме купца Милова церкви. Здесь одна партия – именно купца К. Чурсинова, избравшая старостой церковным купца Константина Михайлова, желала иметь его на общих правилах, какие изложены были в инструкции для всех в Империи церковных старост. Другая – большая гораздо по количеству своему, – партия купца Милова избрала старостой крестьянина Корельского и хлопотала, чтобы он был при церкви на том же основании, на каком находился прежний, т. е. согласно с положением правил 1800 г. и без руководства инструкцией для церковных старост. Долго вздорили между собой эти две партии, пока не перенесли своего разногласия на усмотрение и решение митрополита Петербургского Амвросия. Высокопреосвященный Амвросий, приняв во внимание с одной стороны правила 1800 г. и указ (вышеприведённый) Тверскому архиепископу, а с другой – острый и небезопасный характер вражды между этими партиями, принуждён был уладить дело некоторым компромиссом. Он распорядился оставить старостой купца Константина Михайлова, а Корельскиму, разрешил быть помощником старосты и действовать во всём по должности старосты церковного так, чтобы как Михайлов без него – Корельского ничего не предпринимал и не действовал, так наипаче Корельский без воли и согласия его – Михайлова, – чтобы в руках обоих было ведение приходорасходных книг по суммам церковным и ключи от сундуков и ящиков с деньгами и вещами, – чтобы оба. они совокупно давали отчёт почётнейшим прихожанам в суммах церковных и оба ответствовали за всё, если что священнослужителями или теми прихожанами усмотрено будет относительно отступления от сих на законном основании изложенных, правил. Относительно же самой инструкции для церковного старосты, на основании которой хотела иметь старосту партия купца Чурсинова, митрополит Амвросий сделал уступку в пользу партии купца Милова. Он писал: „не принуждаю их (т. е. старост), чтобы на записку прихода и расхода церковных денег иметь им книги от духовной консистории. Пусть продолжают то и другое (записывать) в те книги, которые имеются в единоверческой их церкви за печатью оной и за подписаньем священников и трёх из почётнейших прихожан. Не посылал прежде, не посылаю и ныне в оную церковь ни всеподданнейшего доклада Св. Синода, ни инструкции церковным старостам, а оставляю их, согласно указу Св. Синода от 11 мая 1808 г. на таком основании, на каком они прежде находились; будущая проверка приходо-расходных их книг, заканчивал митрополит, докажет, так ли и верно ли приход и расход сумм вносится в оные книги...“

Как видим, единоверцы в достаточной степени оградили своё церковное хозяйство от вмешательства в него и даже контроля над ним всякой епархиальной власти. В 30-х и 40-х годах они уже стремятся и ходатайствуют перед правительством, чтобы и в церковно-административном управлении стать в возможно дальнейшие и независимые отношения от власти епархиальной. Почитая над собой начальством только епархиального архиерея, единоверцы тяготились по местам естественной и неизбежной подчинённостью их ведению благочинных, которые на первое время, при малочисленности единоверческих приходов по епархиям, были, конечно, из православного духовенства, Одно за одним, из разных епархий, начинаются от единоверцев жалобы на чинимые им будто бы стеснения от благочинных и направляются ходатайства – изъять их из ведения последних. Просьбы эти идут и к епархиальным архиереям, и к светским высшим властям, и в Св. Синод, и на Высочайшее имя. Результатом их появляются указы и определения Св. Синода от 19-го декабря 1838 г. и от 5 апреля 1845 г. В первом, данном на имя преосвященного Серафима, митрополита Петербургского, говорилось: „Св. Синод слушали два предложения Его Сиятельства г-на Синодального обер-прокурора... из коих в первом по Высочайшему повелению Государя Императора изъяснено предложение г-на министра государственных имуществ о подтверждении епархиальным архиереям, чтобы благочинные ни под каким предлогом не стесняли внутреннего богослужения единоверческих церквей, так как мера сия необходима для приобретения со стороны единоверцев и староверов полного доверия к Правительству. А вторым объявлено, что Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил подтвердить о том от Св. Синода епархиальным преосвященным с тем, чтобы в отношении заведывания сих церквей преосвященные сообразовались в точности с Высочайше утверждёнными в 1800 г. правилами м. Платона о единоверцах.

Указ 1845 г. с более обширным содержанием и ещё более ограждает независимость и самостоятельность церковной жизни единоверцев. В нем читаем: „Подтвердить всем епархиальным начальствам, чтобы касательно способа управления единоверческих церквей наблюдали они непременно и со всею точностью за исполнением Высочайше утверждённых в 1800 г. правил митрополита Платона, чтобы посему ни в богослужении единоверцев, ни в церковно-хозяйственном порядке, ни вообще в обычаях, церковью дозволяемых, не допускалось никакого им стеснения и не делаемо было никаких нововведений, чтобы в делах единоверческих церквей не было допускаемо никакого участия духовных консисторий, ни других духовных начальств, кроме одного преосвященного, и чтобы преосвященный все таковые дела (за исключением лишь требующих законного следствия), непременно разрешал сам; для исполнения же своих распоряжений и для ближайшего надзора за единоверческим духовенством и паствой назначал благочинного из среды того же духовенства“⁸⁸.

Не ошибёмся, если скажем, что в основе многих из вышеприведённых стремлений единоверцев быть свободными и бесконтрольными в их церковно-богослужебной жизни и хозяйстве церковном, лежало не идейное какое-нибудь желание, проистекавшее из побуждений внутреннего характера – изыскания и закрепления наилучших средств пребыть в целостно-сохранном православии; в большинстве этих стремлений лежало противопоставление Единоверия православной греко-российской церкви, причём второе понималось ими в духе раскола, т. е. как не сохранившее истины православия во всей её неповреждённости, полное и целостное сближение с которым почиталось нежелательным и опасным. Это не сопоставление, а противопоставление единоверцами их Единоверия с одной стороны и греко-российской церкви с другой давало возможность и основание раскольникам иногда остро и зло подсмеиваться над первым, называя его второй церковью, от времён Христа миру неведомой. Далее – этот же взгляд единоверцев на Единоверие и греко-российскую церковь был причиной того, что к вступлению в Единоверие привлекались не только многие из раскольников, не отделяющие существенно Единоверия от их раскола, по и многие из числящихся православными.

Так, в 1802 году прихожане Николаевской церкви села Домшина, Грязовецкого уезда, Вологодской губ. вошли в Св. Синод с прошением о переименовании упомянутой приходской их церкви в старообрядческую (т. е. единоверческую) или о дозволении построить им оную вновь, с определением к ней священника. По расследовании дела по содержанию этой просьбы оказалось, что просители состояли дотоле „в благочестии“ и никогда прежде старообрядцами нe были, т. е. числились православными, а об Единоверии просили по склонности к расколу и по пониманию своему первого близким последнему⁸⁹. – В 1803 г. с подобной же просьбой в Св. Синод обратились старообрядцы разных селений Сычевского уезда, Смоленской г. Но опять оказалось, что из всего числа просителей только 23 человека были записными раскольниками, прочие же „не быв действительными старообрядцами, только по слабоумию своему, колеблясь в исповедании веры, приступили к прошению о дозволении построить им церковь“ единоверческую⁹⁰. Тем и другим просителям в просьбе их было отказано, на основании 5 пункта правил об Единоверии 1800 г., повелевавшего принимать в единоверие только записных раскольников, т. е. только никогда не бывших православными. На основании этого же пункта в том же 1803 году Св. Синод хотя и дозволил Екатеринбургским раскольникам устроить церковь для отправления в ней службы Божией по старопечатным книгам, но однако поставил непременным условием, „чтобы сим снисхождением пользовались единственно родящиеся от находящихся в старообрядчестве, а вновь к своему обществу никого не присоединяли бы.

Этот-то 5 пункт правил 1800 г., определявший, кого можно присоединять к Единоверию, естественно не мог быть приятным для единоверцев, стремившихся, в немалой своей части, как можно далее отделиться от греко-российской церкви и распространиться не столько на счёт раскольников. сколько на счёт православных. Поэтому, хотя за первую половину столетнего существования Единоверия мы и не знаем попыток единоверцев исходатайствовать изменение или совершенную отмену этого 5-го пункта, зато встречаемся с постоянными просьбами о принятии в Единоверие числящихся православными или отпавших в раскол более или менее продолжительное количество лет тому назад. Этими уже одними просьбами, конечно, правительство поставлялось в известность, какое значение имеет для Единоверия пункт 5-й правил 1800 г. Но какого-либо иного отношения к нему, кроме строгого и точного поступления согласно с ним, со стороны правительства до 30-х годов XIX столетия мы не встречаем; с этих же лет начинается постоянное, хотя и постепенное ослабление его. Зная дух и характер весьма многих из единоверцев, как чисто раскольнический, правительство через ослабление приёма в Единоверие православных, естественно, должно было бояться возможности открыть двери к переходу из православия в раскол.

Император Николай I, как известно, сильно заботился о распространении и развитии Единоверия за счёт раскола. Много он сделал для этого. Не мог поэтому он не обратить внимания и на этот пункт. Ограждая православных от перехода в Единоверие, этот пятый пункт сильно препятствовал и развитию Единоверия. С одной стороны – хорошо было известно правительству, что очень многие из числящихся по метрике православными на самом деле были истыми раскольниками; поэтому строгое соблюдение пункта 5-го, не допуская их до Единоверия, невольно заставляло пребывать в расколе. С другой стороны – и раскольники на основании его могли почитать и, действительно, почитали Единоверие за что-то далёкое от православной церкви и в этом смысле смущали единоверцев. Всем этим правительство невольно побуждалось, хотя отчасти, хотя и немного, но изменить своё отношение к этому пункту. Отношение это и начинает изменяться с 30-х годов, хотя очень медленно, осторожно и даже, пожалуй, робко.

В 1832 г. Пермский преосвященный входил в Св. Синод с представлением, в котором испрашивал „разрешения на присоединение к Единоверию тех из раскольников, кои, быв некогда православными, уклонились в раскол лет за 10, 20, 30 и более и кои, после сделанного им увещания, не согласятся на безусловное присоединение к православной церкви“. Св. Синод, указом от 8-го августа, разрешил присоединение таких из раскольников, хотя и предписал преосвященному сначала всё-таки увещать их, „дабы они присоединились прямо к православной церкви“⁹¹. Это первый и довольно значительный шаг со стороны Св. Синода к ослаблению пункта 5-го. К Единоверию разрешено было присоединять даже и тех из желающих, кои в расколе пробыли только 10 лет. Лично же императором Николаем I по одному делу о присоединении к Единоверию одного из бывших православных было допущено ещё большее послабление. До его сведения было доведено, что один крестьянин Нижегородской губ., в недавнее время отступивший от православия в старообрядчество, просит о присоединении его с семейством к Единоверческой церкви. Государь, хотя и нашёл, „что ещё не было примера явного дозволения правительства уклоняться кому-бы то ни было от православной церкви, хотя бы то к единоверческой“, тем не менее, „дабы решительным отказом сему крестьянину присоединиться к Единоверческой церкви не подать повода раскольникам разглашать, что правительство отделяет единоверческую церковь от православной и тем колебать единоверцев, в 29 день января 1834 г., Высочайше повелеть соизволил: предписать нижегородскому губернатору оставить сие дело без всякого производства и ответа“⁹².

Несмотря на это личное распоряжение императора и указ Св. Синода от 8-го августа 1832 г., присоединение тайных раскольников к Единоверию мало было облегчено на практике. Всюду и всегда, когда потом Св. Синоду приходилось делать разъяснения по вопросу о принятии в Единоверие тайных раскольников, он делает ссылки на правила 1800 г., а не на указ свой 1832 г. и епархиальным преосвященным повелевает поступать согласно с первыми. Тем более не издаёт он каких ли новых постановлений к облегчению перехода в Единоверие. Можно даже сомневаться, вошёл ли во всеобщую практику указ синодальный 1832 г. и не ограничился ли он только одной Пермской епархией. По крайней мере от 1857 г. мы встречаем представление от Олонецкого преосвященного новых условий к приёму в Единоверие тайных раскольников и утверждение их Св. Синодом. Сам этот факт уже говорит, или что Олонецкому архиерею указ 1832 г. не был известен, или что он считал его, как местный – пермский, для себя необязательным. Условия, выставленные Олонецким преосвященным, были следующие: а) Если откроется, что кто из тайных раскольников, желающих Единоверия, более 15 лет у исповеди и Св. Причащения по расколу, тех без всякого сомнения причислять к единоверческой церкви; б) если кто не был менее 15 лет, но более 10, тем в течении месяца сделать наставление и увещание, и о последующем донести епархиальной власти; в) если кто не был у исповеди более 5, но менее 10 лет, тем производить наставление и увещание в течении полугода и о последующем также доносить; г) с теми же, кои не были у исповеди до 5 лет, поступать на точном основании 17 и 21 ст. уст. дух. консисторий, т. е. увещевать, а в случае упорства доносить гражданскому начальству. Св. Синод определением от 26-го ноября (30 декабря), утвердил оные условия преосвященного⁹³. В условиях этих прямо и определённо не говорится, как намерено было поступать Олонецкое начальство с теми из раскольников, кои после назначенного им срока их увещаний всё-таки не изъявят желания присоединиться к православной церкви, а будут просить о принятии их в Единоверие. Трудно предположить, чтобы им было отказываемо в этом. Может быть, для некоторых из них срок увещаний находили нужным и продлить, но тем не менее едва ли потом отказывали им в присоединении к Единоверию. Впрочем, для нас это и не важно; важно то, что только небытие у исповеди и Св. Причастия в течении срока менее 5 лет полагалось Св. Синодом как препятствие для присоединения к Единоверию. Значит, сравнительно с постановлением Св. Синода от 1832 г. это постановление 1857 года пошло ещё вперёд по осложнению пункта 5 правил Единоверия и по облегчению условий перехода в Единоверие тайных раскольников. В 1858 г., вследствие записки митрополита С.-Петербургского Григория о мерах „для вразумления заблуждающихся и удержания истинных чад церкви на пути правил“, – секретный комитет по делам раскольников положил, между прочим, „предоставить Св. Синоду – более прежнего облегчить порядок и условия перехода из раскола в Единоверие, устраняя, по возможности, всякие к тому затруднения“⁹⁴. Насколько известно нам, никаких распоряжений от Св. Синода по содержанию этого предложения не было издаваемо. Но важно опять, что необходимость облегчения этого всё более и более начала сознаваться и духовным и светским правительством.

Конечно, не редки бывали случаи, когда единоверческие священники не соблюдали постановлений Св. Синода о приёме из раскола. Будучи сами в своём громадном большинстве из обращённых раскольников, они, разумеется, и по взгляду на Единоверие не возвышались над своими пасомыми. К тому же, – к облегчению присоединений побуждало их и материальное обеспечение, увеличивавшееся с каждым вновь присоединённым прихожанином. Значит, отказывать просителям было не в их интересах. Об этом, между прочим, ясно свидетельствует Костромская консистория, жаловавшаяся, что „некоторые единоверческие священники епархии присоединяли к Единоверию лиц или недавно уклонившихся от православия, или даже вовсе не бывавших в расколе“. Тоже бывало и в других епархиях⁹⁵. Эти факты хотя и побуждали Св. Синод издавать запрещения священникам присоединять к Единоверию без ведома и разрешения епархиального архиерея, но опять-таки приводили его к сознанию необходимости как-нибудь изменить, улучшить способы присоединения к Единоверию. Осуществления этому пришлось ждать очень долго и вызвано оно было другими новыми брожениями среди единоверцев.

С восшествием на престол императора Александра II оживились не только единоверцы, но и духовники. Этим последним новый Государь почему-то казался таким, от которого им можно было ожидать многих льгот и привилегий, при умелых только ходатайствах о том. Тем более, разные, надежды и упования должны были возлагать на Государя единоверцы. Они, стесняемые со стороны разных ходатайств в царствование Николая I и принуждаемые только поступать во всём согласно правилам 1800 г. и заботиться о неприкосновенной сохранности последних, в царствовании Государя, освободившего русский народ от крепостной зависимости и провозгласившего необходимость ещё целого ряда реформ в этом же направлении, увидали самое удобное время к возбуждению разного рода просьб, ходатайств и к этим последним побуждали их и время пол столетнего существования Единоверия и отношения к ним раскольников. То и другое невольно выдвинуло к обсуждению и разрешению вопросы о клятвах собора и о правильности снятия их с единоверцев и о самостоятельном единоверческом епископе. Как мы видели в предыдущем (IV-м) очерке, эти вопросы с особенной силой были выдвинуты раскольнической против Единоверия литературой и с особенной настойчивостью приводились в осуждение законности его именно в пятидесятые годы. Невольно они смущали единоверцев, особенно слабых и неискренних из них. И если прежде эти последние силой самих обстоятельств должны были молчать, то теперь с шестидесятых годов они нашли возможным и удобным заговорить – и не только безбоязненно для себя, но и с надеждой получить удовлетворение и просимое. Вот и начинаются ходатайства единоверцев. Первое такое ходатайство появилось в 1864 году.

В этом году партия единоверцев разных местностей имея во главе своей петербургского единоверческого священника Иоанна Верховского⁹⁶ и купцов – московского И. Шестова, казанского А. Петрова и екатеринбургского Г. Казанцева, составила в форме прошения на Высочайшее имя, с приложением к нему „Записки о свободе русских обрядовых толков“ проект, направленный против церкви к полному торжеству… только не Единоверия, а раскола. Составителем того и другого был о. И. Верховский⁹⁷, по его собственному показанию. Содержание просьб таково. В прошении указав в начале на клятвы собора 1667 г., обращённые будто бы на древние обряды и положившие „начало великому расколу“, и упомянув о гонениях на старообрядцев, автор говорит, что правительство со времени Екатерины II перешло к мерам в отношении старообрядцев примирительным; но меры эти в виду того, что „Архиерейство православное ещё не просветилось до того, чтобы отступиться от старых предубеждений и предрассудков“ в его воззрениях на старо- и ново-обрядство, „разрешились, так называемым, единоверием, мерой двусмысленной и предосудительной как для старообрядства, так и для православия“. Для „исправления испорченного предубеждениями и предрассудками“, т. е. Единоверия, просители и молили Государя „даровать Единоверию старообрядческих епископов на следующих условиях: епископы эти должны быть дарованы всем единоверцам, которые будут о них просить, а пока для областей – Московской, Екатеринбургской и всея Сибири, Черниговской или Херсонской и всего юга и Рижской или Псковской, чтобы по выбытии одного трое остальных могли посвящать четвёртого (п. 1). Избираются епископы обществом старообрядцев вместе с их духовенством и утверждаются Государем, а посвящаются до наличности трёх епископов – при участии великороссийских епископов, а потом исключительно только своими. С первыми единоверч. епископы не должны иметь никакого сообщения в богослужении и в Св. Синод не вызываться, управлять в своих областях самостоятельно сносясь только с Государем и помимо Синода, через кого Государь указать соблаговолит. Каждые четыре года епископы собираются на очередные соборы в г. Москву, где судят и низлагают епископов и разбирают жалобы на епископов от попечителей „удовлетворительно для последних“. Попечители обязываются следить за ненарушимостью древних чнноположений, обрядов и обычаев, участвуют во всех соборных совещаниях и голос их признаётся голосом тех церквей, от коих они выбраны; определения они подписывают вслед непосредственно за епископом. Епископам старообрядческим должно быть предоставлено самим войти в соглашение с господствующим архиерейством об удалении всех причин, препятствующих взаимному общению, а главным образом по вопросу о снятии клятв 1667 г. Содержание записки ещё обширнее и по пути домогательств от правительства идёт очень далеко. Составители её требуют не много – не мало как того, чтобы название „Единоверие“ было уничтожено, – чтобы клятвы собора 1667 г. были сняты со всех, не взирая на то, кто к какому толку принадлежит, – чтобы все толки получили равноправное существование и чтобы православная церковь ничем между ними не преимуществовала, чтобы австрийская иерархия была признана законной и вместе с единоверческой составила бы одну „старообрядческую“ иерархию, которая не имела бы общения с православной... и многое другое⁹⁸...

Прошение и записка составителями их очень усиленно распространялись среди единоверцев и раскольников. Автор их позаботился ещё и о том, чтобы познакомить с содержанием их и членов Св. Синода. Он сам так об этом передаёт: „Я своё исповедание первее всего (от 30 янв. 1864 г.) повергнул на благовнимание моего архипастыря, высокопреосвященнейшего митрополита Исидора. В том же году единоверцы купцы – московский Шестов и казанский Петров... обратились к одному из членов Св. Синода, преосвященному Платону. Один экземпляр записки Петров сообщил Казанской дух. Академии, а оба они – Шестов и Петров не отказывали в ней своим друзьям и записка о старообрядч. иерархии стала известна всей России⁹⁹. Митрополита Московского познакомили с этими произведениями о. Верховского московские единоверцы. Эти, имевшие к м. Филарету свободный доступ и многим ему обязанные, не только сами явились к нему с проектом о. Верховского, но убедили и купца Петрова, усиленно хлопотавшего о распространении проекта среди единоверцев главных их центров, идти вместе с ними к митрополиту. Результатом было то, что, хотя купца Петрова м. Филарету и не удалось отвлечь от проекта, по зато удалось отвратить от него московских единоверцев. Вот как описывает ход событий м. Филарет в письме своём от 17 ноября 1864 г. к обер-прокурору Св. Синода, А. П. Ахматову¹⁰⁰. „Положение дела (т. е. переговоров с пришедшими к митрополиту единоверцами) было довольно трудно. Для единоверцев привлекательны были две мысли: иметь епископов своего обряда и исходатайствовать, чтобы разрешённое Св. Синодом проклятие, произнесённое собором 1667 г., подтверждено было согласием восточных патриархов. Неосмотрительных это могло увлечь к подписанию проекта, предлагаемого Петровым и, чем было бы произведено расстройство в обществе единоверцев. Посему я должным признал: отвергнуть то, что незаконно и вредно, и в то же время, для поддержания единоверцев на правом пути, допустил то, что позволительно и может оказаться не бесполезным.

Я сказал, что учреждение особой иерархии с соборами, не сообщительно отдельной от существующей православной иерархии, не может быть одобрено, как рассекающее одну церковь на две, тогда как мы в символе веры исповедуем едину церковь. Что касается до проклятия, хотя разрешение оного Св. Синодом достаточно для мира совестей, однако, ежели хотят для успокоения некоторых сомневающихся, могут ходатайствовать о подтверждении данного Св. Синодом разрешения восточными патриархами.

Сим советом, продолжает м. Филарет, по милости Божией, единоверцы охранены от увлечения Петровым и его единомышленниками. В смысле второй части сего совета, в духе чисто православном, они составили всеподданнейшее прошение, которое подписали доныне около 60 человек, и в сём числе значительнейшие по разумению дела и по влиянию на других.

А о проекте Петрова некоторые единоверцы сами отозвались, что исполнение его повело бы к раздражительному и разрушительному разделению народа не только в церковном, но и в государственном отношении.

Единоверцы желают своё всеподданнейшее прошение представить Государю Императору через двух или трёх из среды себя депутатов, с тем, чтобы путь им к подножию Высочайшего престола открыт был вами (т. е. обер-прокурором Св. Синода), а не министром внутренних дел, потому что они православные и должны идти путём православным, а не тем, которым идут раскольники...“

Благодаря просьбе м. Филарета и стараниям обер-прокурора, прошение московских единоверцев, составленное ими самими и оставленное без изменений даже ни в одном слове читавшим его митрополитом в видах, „чтобы это было совершенно собственное выражение собственных мыслей и чувствований единоверцев“¹⁰¹. 6-го декабря того же 1864 года было представлено лично Государю двумя депутатами от московских единоверцев – H. М. Аласиным, старостой единоверческой на Рогожском кладбище церкви, и А. Е. Сорокиным, старостой единоверческой при Преображенском богаделенном доме церкви. Весьма милостиво и внимательно принятые Его Величеством, они возвратились в Москву в восторженном настроении. „Были у меня единоверцы, прямо с дороги, писал м. Филарет А. П. Ахматову от 9-го декабря. Они в восхищении от всемилостивейшего Царского и Отеческого внимания, которого удостоены, и от благочестивейшего воззрения Государя Императора на предмет их заботы, – на единство церкви и иерархии“¹⁰². Теперь, после всего произошедшего, не могло уже быть никакого опасения, чтобы проект о. Верховского мог иметь какой-либо успех. Притом м. Филарет ещё в августе месяце сообщал министру внутренних дел – Валуеву о проекте, как деле, „требующем проницательного воззрения и действования правительства“¹⁰³. И, действительно, проект о. Верховского остался без движения: его даже и принять никто не хотел. Об этом сам отец Верховский так передаёт. „С всеподданнейшей запиской о старообрядческой иерархии Шестов с Петровым являлись к министру внутренних дел г. Валуеву; но г. министр записки не принял. Мысли о старообрядческой иерархии воспротивился преосвященный м. Филарет... Тогда ходатаи обратились к канцлеру князю Горчакову и были осчастливлены не только внимательным выслушанием, но и принятием от них записки, конечно, не официально, а к личному его сведению“¹⁰⁴. Но, несмотря на это, прошение и записка о. Верховского так и осталась без последствий. Иначе и не могло быть: очень уж то и другое было пропитано раскольническим духом. Не знавшие их автора никак не могли даже предполагать, что писал их кто-либо из единоверцев, а поэтому, долго даже спустя после, автором записки почитали кого-либо из раскольников, и только в семидесятых годах о. Верховский открыл себя как автора их¹⁰⁵. Даже и некоторые из прежних единомышленников его скоро же отказались от просимого в записке. Так Екатеринбургский единоверец – купец Казанцев вместе с единомышленными ему решил подать своё собственное прошение на Высочайшее имя. В этом прошении он ходатайствовал только о даровании единоверцам особых епископов. Но и эта просьба не имела успеха после подачи прошения и лцичмого представления Государю московских единоверцев. На неё последовал отказ со строгим воспрещением на будущее время подавать подобные прошения¹⁰⁶. После этого отказа о. Верховскому и его единомышленникам нечего было и думать о получении удовлетворения на их просьбы. Так вся их затея и кончилась одним лишь волнением, произведённым ими среди единоверцев. Волнения эти, только уж в более умеренной форме, снова проявились в семидесятых годах, будучи возбуждены известными чтениями Т. Ив. Филиппова „О нуждах Единоверия“.

М. Чельцов

(Продолжение следует).

Штундовая секта, для распространения своего лжеучения среди православного и инославного населения России, располагает организованной системой своей миссии. Организацию эту дали всему русскому, так называемому, новейшему сектантству. главным образом, немецкие баптисты, – по типу заграничных протестантских миссий, а потому в штундо-баптистической миссии есть немало заслуживающего внимания деятелей православной миссии, ведущих борьбу с новейшими сектами.

Как известно, отличительную особенность штундизма составляет страстный прозелитизм, – обуревающий как всю вообще секту, так равно и каждого отдельного её члена. Русский православный человек привык искони содевать своё спасение в подвигах благочестия, выражающихся в церковно-богослужебных бдениях, обетах, паломничествах по святым местами проч. учение штунды об оправдании и спасении одной лишь верой без подвигов добродетелей, упразднение внешнего благочестия вызывают в душе ново-совращённого из православия русского человека естественное стремление восполнить ощущаемый в душе прозелита-штундиста этот пробел „ревностью и трудами“ в деле распространения лжеучения своей секты среди других, не познавших якобы ещё света истины Христовой веры, т. е. пропагандой и совращением возможно большего числа последователей в ту же бездну лжеучений, в какую ринулся несчастный отпавший от церкви неофит. Такая ревность по распространению учения секты – составляет у штундистов главную нравственную добродетель, а потому каждый штундист, особенно же начинающий, чтобы скорее снискать себе положение правоспособного члена общины, горячо стремится к распространению лжеучения своей новой веры среди своих ближних, начиная с семьи родной, соседей, односельчан и т. д. Сильным побуждением к прозелитизму служит также недопущение неофитов к, так называемой, чаше, т. е. обряду преломления, – к участью в собраниях совершенных членов секты, т. е. в административных и распорядительных, где читаются и составляются послания от единоверцев, обсуждаются церковные дела общины, разбираются проступки братии, предпринимаются новые меры и способы к наилучшему ведению дела пропаганды. Сеяние семян лжеучения секты совершается везде и всегда: в нарочитой и случайной встрече с православными односельчанами, в доме и в поле, на работах и сходах, – так что вообще штундист решительно не может не завести беседы в похвалу своей новой веры и в порицание православия.

Это свойство русских последователей немецкой штунды прекрасно поняли и умело им воспользовались немецкие единоверцы наших штундистов, которые постарались разрозненным усилиям отдельных членов дать систему и миссионерскую организацию. Руководительство русской штундой, со стороны немецких пропагандистов сектантского лжеучения, особенно стало заметным и влиятельным со времени проникновения в штунду немецкого нео-баптизма Онкена.

Нормальное устройство штундовой миссии представляется в таком виде. В каждой сектантской общине должен быть свой благовестник из лучших по начитанности в Св. Писании и дару слова членов этой же общины, иногда подселяется к общине такой благовестник, в качестве портного, сапожника, мельника и направляет и ободряет в деле распространения лжеучения всех других ревнителей секты, снабжает их книгами евангелия, где подчёркивает нужные тексты, брошюрами, которые сам получает от старших благовестников, поддерживая с последними живое общение и письменно и лично. Благовестники эти в большинстве бывают вместе и должностными лицами общины, – пресвитерами или диаконами секты. Затем следуют ходячие или разъездные. благовестники, которые суть специальные миссионеры секты, заведующие целым иногда обширным районом, в который входят многие общины. Разъездные миссионеры служат живой связью между отдельными общинами, и их проповедниками, вестниками всяких новостей, касающихся сектантского дела, советниками и руководителями „местных благовестников“, цензорами нравов общины и судьями отдельных членов, провинившихся против кодекса правил секты, вершителями приговора о том, кто из членов уже „совершенный“ и достоин перекрещивания, а кто отлучения от секты. Разъездные благовестники фактически облечены правом старейших пресвитеров (подобно нашим благочинным). При объездах сектантских общин, они председательствуют в распорядительных собраниях, руководят выборами кандидатов на должности лже-диаконов и лже-пресвитеров; избрание производится через голосование правоспособными членами нескольких, выставленных кандидатов и получивший из них большее число голосов считается избранным, который потом посвящается через руковозложение со стороны этого старейшего пресвитера и прочих членов общины. Разъездные благовестники производят также нечто в роде испытаний или экзаменов в знании Свящ. Писания и главных заповедей штундовой секты тем лицам, кои предназначены к принятию обряда перекрещивания, они же совершают, совместно с лже-пресвитером или лже-диаконом данной общины (многие общины возглавлены только лже-диаконами), и обряд перекрещивания, который отправляется, обыкновенно, в глухую ночь, где-либо в реке или ставе¹⁰⁷, в потаённом месте. Разъездные миссионеры получают также от местных кассиров кружечный сбор для передачи в общую кассу и делают, что редко, пожертвование в пользу бедных.

Штундовые благовестники отдельных общин разъездные объединены в своей пропагаторской деятельности особым штундо-баптистическим миссионерским комитетом, в состав которого входят члены и из немцев, и из русских сектантов, – немцы во всяком случае в них верховодят и главенствуют. Комитет этот располагает миссионерским фондом, составляющимся из сборов „в кружки и под платочек“, во время собраний богомоленных, а также из единовременных пожертвований разных лиц, ревнующих о пропаганде новейшего сектантства в России. Более щедрые лепты идут всё-таки от немцев вообще и от наших аристократических пашковисток и сектантствующей интеллигенции, от американцев квакеров. Миссионерский фонд штундовой секты является в деле распространения лжеучения новейшего сектантства однако главным орудием пропаганды. На миссионерский фонд содержатся „благовестники“, он же служит, под видом благотворительности, соблазнительной приманкой для бедняков, совращаемых в секту в надежде на поправление своего материального быта. Существующие в народе толки, что бедняки крестьяне, с переходом в штунду, поправляют своё материальное положение, имеют за собой несомненное основание.

Высшим органом в управлении штундовой миссией служат съезды главных представителей сектантских общин и благовестников или конференции. Съезды-конференции должны происходить ежегодно, они посвящены, главным образом, обсуждению миссионерских вопросов об успешнейшем насаждении лжеучения секты и решению споров и недоумений по вопросам веры и церковно-сектантской дисциплины. съезды эти в истории распространения и укоренения новейшего сектантства имеют огромное значение. В распоряжении редакции имеются несколько точных копий с подлинных протоколов штундовых съездов. Документы эти для сектоведения имеют несомненно ценное значение во многих отношениях, как в этом можно убедиться из помещаемого ниже протокола¹⁰⁸.

* * *

Съезд Конференции в колонию Рикенау состоялся 20 мая 1882 года.

Съехавшиеся русские и немецкие братья на Конференцию положили между собой держать на Заседании советы и суждения короче, по ясно, чтобы в течении следующих двух дней 21-го и 22-мая можно было закончить всё.

Союз Конференции.

На заседание Конференции явились депутаты, уполномоченные от церквей суть следующие члены:

От церкви Молочанской ¹⁰⁹ братья:

Давид Шаленберг¹¹⁰, Иоанн Фаст, Франц Никель¹¹¹, Вильгельм Ливен, Клас Эпс, Иоанн Виллер¹¹², Гейнрих Кийн, Гейнрих Ливен, Исав Нейфельдт, Пётр Мартинович Фризен¹¹³, Давид Блок, Иоанн Гиберт, Пётр Бизе и Гейнрих Фуньк. Из Герценберга братья: Яков Дерксен и Иоанн Кливер. Из Пухтина братья.

Иоанн Гейнрихс и Яков Винс (20 братьев).

Эйнлагской церкви братья:

Аарон Лепп, Иоанн Сименс, Иоанн Фризен¹¹⁴, Пётр Петерс, Дидрих Клаассен. Иоанн Гиберт, Виниямин Радикоп, Мартин Козловский, Корнилий Фер, Яков Козловский¹¹⁵, Пётр Фризе, Пётр Гардер. Яков Краузе, Вильгельм Ригель, Гергард Вибе и Гергард Симеиз (16 братьев). Из Визенфвльдта братья: Яков Реймер¹¹⁶, Яков Винс и Корнилий Реймер (3 брата).

От Фриденсфелъдтской церкви братья:

Яков Янс, Виньямин Янс, Бернард Дик, Мартин, Тильман, Франц Петерс, Гейнрих Вилемс. Из Заградовки братья: Яков Рихерт, Павел Петерс, Яков Берг, Клас Крекер и Яков Ригер. Из Сергеевки братья: Пётр Фаст и Пётр Нейфельдт (13 братьев).

От Донской церкви братья:

Иоанн Фот, Эдуауд Вольк, Феодор Фрихтинг, Карл Фот, Вильгельм Бехтгольд, Гейнрих Лидке и Варфоломей Кийнаст (7 братьев).

От Кубанской церкви братья:

Христьян Шмидт, Якок Герц и Александр Сторожев¹¹⁷ (3 брата) и как Гости: бр. Христьян Фишер¹¹⁸ и русский миссионер Яков Диляков¹¹⁹. Включая и сим двух к немецким братьям выходит 64.

А сии уполномоченные от русских церквей братья:

Из Ново-Васильевки: Стоялов Андрей Ананьевич, Колодин Василий Романович, Черемисин Митрофан Савельевич.

Из Астраханки: Ханин Минай Прокофьевич, Матвеев Иустин Леонтьевич.

Из Владикавказа: Богданов Егор Максимович¹²⁰, Скороходов Иван Никитич¹²¹.

Из Тифлиса: Мазаев Андрей Маркович¹²².

Из Основы (Херсонской губ., Одесского у.): Ратушный Михаил Тимофеевич.

Из Игнатьевки (Херсонской губ., Одесского у.): Капустин Александр Семёнович.

Из Полтавки (Херсонской губ.): Кушнеренко¹²³ Григорий Тимофеевич.

Из Маировки (Херсонской губ.): Дидулов Яков Фёдорович.

Из Карловки (Елисаветградского у.): Хлистун¹²⁴ Трифон Осипович.

Из Любомировки (Елисаветградского у,): Рябошанка¹²⁵ Иван и Грива Пётр.

Из Эйнлаге: Перетяткин Павел Петрович.

Изъ Лидияфельдт: Саранов Яков Корнеевич.

Из Чичмы: (Бессарабской губ.): Романенко Архип Иванович (18 братьев).

Заседание Конференции началось 21-го мая, в 8 час. утра: чтением из послания ап. Павла к Филип. (Флп.2:1–12), пением из духовных песней: „ Господь, душа внимать готова“ и молитвой.

I. О миссии.

По просьбе немецких братьев русские братья согласились на заседаниях Конференции рассуждать и советоваться о миссии только между русскими, не требуя перевода от братьев немецких, когда они будут рассуждать и советоваться о миссии между немцами; чтобы не делать этим остановок советам и суждениям Конференции: дабы в течении назначенного времени для Конференции все имеющие быть предложения выслушать и обсудить.

Потом сделана оговорка, чтобы миссионеры и проповедники давали свои отчёты Конференции ясно и отчётливо, где они трудились для Господа, чтобы побудить братства к большему ещё содействию их добрым (?) к распространению Евангелия Христова между бедными грешниками.

II. Миссионерские отчёты.

Брат Иоанн Фаст дал отчёт Конференции и своей деятельности на Молочной в колониях, между немцами менонитами, где в течении одного года оказалось уверовавших и присоединившихся через крещение к Молочанской церкви 61 душа.

Брат Франц Никель дал отчёт о своей деятельности на Дону, на Кубани и в Ставрополе, где существенную нужду находит, что следует и ещё посещать поименованные местности.

Брат Иоанн Сименс дал отчёт, что он посещал верующих в разных местах, которым он более объяснял существенные обязанности христиан, кои не в формах и постановлениях человеческих, но во исполнении заповедей Христовых.

Брат Яков Янс пресвитер Фриденсфельдтской церкви сообщил, что у них в Фриденсфельдте и на станции Заградовке в течении одного года присоединились через крещение 48 души.

Брат Аарон Лепп пресвитер Эйнлагской церкви сообщил, что у них в течении одного года присоединились через крещение 44 души.

Брат Феодор Фрихтинг Донской церкви дал отчёт, что у них в течении одного года присоединились через крещение 50 душ.

Брат Христьян Шмидт, пресвитер Кубанской церкви сообщил, что у них в течении одного года присоединились через крещение 11 душ.

Брат Егор Богданов из Владикавказа сообщил, что у них миссионерской кассы не существует, но он на свои средства в течении одного года сделал посещение в Моздоке, где имел публичное словопрение с миссионером православной церкви. И кроме ещё посещал две станицы, где с большим успехом трудился. Особенно в ст. Павлодольской, где он и принял и уверовавших через крещение, Потом он ездил с братом Н. Ворониным¹²⁶ в Таврическую губ. в сел. Ново-Васильевку и Астраханку, где имел большой успех между слушателями. Возвратясь домой, он опять посещал братьев в Павлодольске. Потом опять прибыл в Астраханку, где он от самой Пасхи находился до сих пор. Во всех сих упомянутых местах он крестил 78 душ.

Брат Григорий Кушнеренко из Полтавки сообщил, что у них на Музычиных хуторах, вблизи г. Херсона, находятся братья, но которые ещё не убеждены в непогрешимости ядения мяса; так как они выступили из хлыстовской секты, в которой считается ядение мяса погрешительным. Ещё у них есть братья в сел. Булацеловом и в Ингулке, которые находятся в полном согласии и единомыслии со всеми верующими. Потом сообщил, что он посещал братьев в Фриденсфельдте, Яковлевой и Кичкасе. Членов у них насчитывается 85 душ.

Брат Михаил Ратушный пресвитер из Основы сообщил, что он посещал многие окрестные у них места, где живут братья, между которыми он нашёл разногласия по разным мелочам. Поэтому он сознаёт насущную потребность в более частом посещении этих братьев, чтобы их соединить в одни мысли, согласно учению Евангелия. Ещё он посещал братьев в Бессарабской губ. и запрошлым годом в Киевской. Ещё сообщил, что у них в Основе и Игнатьевке и в окрестностях к ним примыкающих, находятся члены 120 душ. Денежные пожертвования на миссию у них не велики: за 2 года собрано всего 60 рублей.

Брат Трифон Хлыстун пресвитер деревни Карловки сообщил, что у них братство состоит душ около 70. Между их братством есть по некоторым предметам недоразумения, но которые однако не разделяют их братства. Пожертвования на миссию у них есть по сёлам, только не велики. В кассе теперь находится 40 руб. И сообщил, что у них сего месяца крестились 10 душ.

Брат Павел Перетяткин депутат Эйнлагского братства сообщил, что у них братство разномыслит касательно пожертвования на миссию. И посему некоторые отказались жертвовать.

Брат Яков Саранов депутат того же братства подтвердил сказанное братом П. Перетяткиным и сообщил, что у них братство состоит из 25 душ.

Брат Андрей Мазаев из Тифлиса сообщил, что у них брат В. Павлов¹²⁷ пресвитер их братства посещал некоторые места в Закавказья на братский счёт, и действовал с успехом. Только он не имеет у себя о таковых точного сведения, сколько их присоединились к церкви через крещение. В Тифлисе же приняты у них через крещение в церковь две французские учительницы ¹²⁸.

Брат Христьян Фишер миссионер сообщил, что он посещал в Самарской губ. колонии, где он был и арестован. Там же он был приглашён молоканами для беседы с ними из св. Писания; но он не мог удовлетворить их нуждам по незнанию хорошо русского языка. Посетил он также и в Саратовской губ. молокан, где нашёл, что те люди с живым участием назидаются словом Божиим, у которых, по замечанию его, следовало бы действовать от братства русскому миссионеру. Потом передал, что он и в этой губернии разъезжал по немецким колониям с проповедью; но когда от него узнали, что он баптист, то отказались его слушать и не стали его более принимать в свои дома. Поэтому он был вынужден возвратиться домой.

III. О назначении братьев в миссионеры.

По общему мнению немецких и русских братьев за лучшее сочли ездить двум миссионерам вместе и проповедовать Евангелие царствия Божия сряду несколько дней, нежели держать только одну проповедь или две и отъезжать на другое место, недовольно удовлетворив нуждам первых. Притом же вдвоём ещё и то удобство, что, когда один будет утомлён проповедью, тогда может продолжать другой. И пение вдвоём гораздо легче; особенно там, где пение слушателям ещё незнакомо. Основание этому полагая на св. Писании у пророков. Предложение это общим согласием Конференции принято.

Брат Пётр Мартинович Фризен предложил, что для облегчения братства от больших расходов, лучше бы было если бы один брат, который имеет свои средства, принимал участие в проповеди без жалованья по собственной охоте и желанию. В случае же другого брата способного на сие дело с собственными средствами не окажется, то брату, не имеющему средств на путевые расходы, давать пособие, чтобы таковой не понёс ущерба в своём домашнем занятии. В крайних же случаях, когда не найдётся свободный брат трудиться без жалования, то пусть едут и два миссионера, получающие полное содержание. чтобы ввиду бережливости не остановить дело Господне. Предложение это общим согласием Конференции принято. Но при этом Конференция добавила: так как были уже случаи, что миссионер, посетив одну местность, из которой ещё не успев выехать, как туда же приезжает другой миссионер, тогда как другие места остаются ими не посещённые. Поэтому для соблюдения порядка, предложено назначать каждому миссионеру проповедовать там, где кому будет комитетом указано.

Брат Яков Герц предложил Конференции о насущной нужде послать миссионера из русских братьев в окрестности Вольдемфирста на Кубани по казачьим станицам, где некоторые из казаков ему объяснились о себе, что они имеют нужду в познании истины.

Брат А. Сторожев сообщил, что в селении Богословке находятся два семейства, которые соглашаются с учением Евангелия, которые, по-видимому, к нам расположению, готовы соединиться с нами крещением. Ещё сообщил, что он слышал от брата Фишера, что за Ставрополем есть из секты хлыстов некоторые, кои оставили своё заблуждение и начинают по проявляющейся у них вере, принимать крещение в воде и совершают вечерю Господню.

После сего пошли обедать, закончив заседание молитвою. Время было 12 часов дня.

В 2 часа пополудни заседание вновь открылось.

Брат Иван Рябошапка сообщил, что у них долгое время были ужасные гонения с большими штрафами с братьев, которые собирались на богослужение. Но теперь в течение 2-х лет уже нет преследования, и они собираются на богослужение уже без страха. Но в Каменец-Подольской губ.. Балтовского уезда, неподалёку от Балты, есть уверовавшие, из которых 12 душ приезжали в Любомировку и приняли у них крещение, которые весьма потерпели от своих односельцев. Они были бесчеловечно избиты на своём собрании: одному брату порезали ножом подошву ноги, а другому руку между пальцев¹²⁹. В самой Любомировке сим годом тоже приняты через крещение 12 душ.

Далее сообщил, что он посещал братьев и в Киевской губ., где он нашёл братьев крещёных душ 100. Но некоторые из них дошли до того, что творят всякую неправду. Даже не осталось и одного брата между ними, который имел бы право голоса отлучать виновных или же увещевать.

Брат И. Виллер предложил Конференции, что в Самарской губ. есть колонии менонитов, откуда один брат верующий извещает, что они желают, если бы какой брат нашёлся работать для Господа, между татарами, которому он охотно жертвуют на содержание в год 500 руб.

Брат Андрей Мазаев предложил Конференции, что на эту миссию был бы способен брат В. Павлов, потому что он знаком с татарским наречием.

Члены Конференции на это ответили, что следует брату Павлову сделать наперёд предложение: не поможет ли он взять на себя эту миссию.

V. О содержании миссионеров.

Брат Арон Лепп сделал предложение Конференции о жаловании миссионерам: годовое содержание миссионеру 450 руб., работать в течении одного года должен 8 месяцев; полугодовое 175 руб., работать должен 4 месяца; четверть годовое 75 руб., работать 2 месяца.

Брат Давид Шаленберг сделал предложение Конференции, что миссионеру к годовому жалованью 450 рублям следует ещё прибавить 50 руб. квартирных. И по окончании года, смотря потому, как он трудился, если окажется, что ему не довольно было назначенного жалованья, то ему надо будет прибавить. Конференция это предложение приняла.

Брат Корнилий Реймер предложил, что миссионеру за 4-х месячное проповедание слова Божия довольно будет на содержание 175 руб. Конференция это предложение приняла.

Брат Яков Янс предложил, что также и за 2-х месячное проповедание миссионеру довольно будет на содержание 75 руб. Конференция и это предложение приняла.

V. Избрание миссионеров.

Конференция избрала в миссионеры на Молочной с полным годовым жалованьем брата И. Фаста. с полугодовым по 175 руб. брата Ф. Никеля. И ещё 175 руб. оставлены в распоряжение Молочанской церкви для назначения и другого миссионера.

Конференция избрала в миссионеры для Екатеринославской губ.: Эйнлагской церкви брата И. Сименса и брата П. Петерса с полугодовым жалованьем по 175 руб. И для Фриденсфельдской церкви бр. И. Нейфельдта с жалованьем в 200 руб. и бр. Фран. Петерса с жалованьем в 75 руб.

Конференция избрала брата Иоанна Фота быть миссионером на Донской земле с жалованьем в 175 руб. Причём ещё положено, чтобы двое братьев, которым будет поручено, посетили Донские колонии.

Братья из Сергеевки предложили Конференции, чтобы поручить миссионерам Молочанской церкви, Эйнлагской и Фриденсфельдтской посетить их братство в Сергеевке. Конференция обещала это исполнить.

Конференция назначила для Кубанской церкви 175 руб. на содержание миссионера с тем, чтобы Кубанский миссионер посетил братьев на Молочной, а Молочанский, посетил на Кубани.

Брат П. Μ. Фризен предложил Конференции избрать брата Павлова миссионером с полным жалованьем с тем, чтобы 8 месяцев находился в разъезде: 4 месяца включительно в Таврическую губ. и другие места, а 4 месяца в Закавказье.

Брат А. Сторожев предложил Конференции назначить в миссионеры из русских братьев Ив. Рябошапка, Мих. Ратушного и Гр. Кушнеренка на 4-х-месячное служение с содержанием по 175 руб. каждому с тем, чтобы у них было и взаимное посещение каждого братства, которых они состоят членами. Конференция это предложение единогласно приняла.

Брат E. Богданов предложил Конференции, что между ними и между братом В. Павловым в Тифлисе существует разногласие о праздновании седьмого дня, который настаивает брат Павлов праздновать с полуночи до полуночи, тогда как по Писанию видно празднование седьмого дня с вечера до вечера¹³⁰. Поэтому назначая брата, В. Павлова на должность миссионера следует, чтобы Конференция попросила от него согласия, чтобы он не распространял такого учения, которого не может доказать справедливости Писанием.

Конференция это предложение общим мнением приняла так: написать брату В. Павлову, чтобы он празднование дня Господнего не обязывал членов праздновать с полуночи до полуночи. И что празднование седьмого дня с вечера до вечера вовсе непогрешительно, но и согласно с Писанием. А поэтому каждой общине предоставить свободу в праздновании с вечера до вечера или с полуночи до полуночи, чтобы из-за этого не делать между собой раскола. Причём положено просить ещё брата В. Павлова письменно, чтобы он написал и всему Закавказскому братству, как поэтому предмету согласилась Конференция.

Брат Ив. Рябашапка сделал ещё предложение, что если в случае укажет надобность во взаимном посещении от русских братьев до малороссов и от малороссов до русских миссионерами, чтобы не было отказываемо. Предложение это общим согласием принято.

В 7 час. веч. заседание Конференции было закрыто до следующего утра.

22 мая в 7 час. 35 мин. утра заседание Конференции открылось пением, чтением и молитвой.

Брат Μ. Тилъман читал перед Конференцией написанный вчерашнего дня на немецком языке протокол.

Брат И. Фризен, кассир читал Конференции отчёт: сколько от прошлогодней Конференции осталось в кассе наличных денег, сколько получил взносов от церквей и сколько выдал из кассы миссионерам на содержание и на другие требования и сколько осталось теперь наличных денег.

VI. Выбор членов комитета, кассира и председателя.

Председателем комитета избран брат И. Виллер и кассиром И. Никель Гиберт.

Брат Ив. Скороходов предложил, чтобы каждая община избрала из среды себя по одному члену, который занимал бы место в комитете для ведения порядка миссии¹³¹.

После сего слушан был русскими депутатами сей протокол, который читал бр. А. Сторожев и общим согласием был принят.

VII. О даре исцеления.

Брат И. Виллер сделал предложение о даре исцеления через молитву и елеопомозание на основании евангел. Мк.6:13; Иак.5:14,15 следует ли руководится этим ко исцелению болящих?

Брат Е. Богданов ответил, что в сих словах Апостол даёт совет, а не заповедь. Поэтому если болящий пожелает чтобы над ним сие исполнили по написанному, то следует такового желание удовлетворить. Только желательно, чтобы это совершалось с живой верой и горячей молитвой. В молитве же о болящем выражать перед Богом нашу покорность Его святому Провидению, что если просимое болящему выздоровление будет согласно воле Его, то да будет это отнесено к Его же славе; а если нет, то пусть он творит над болящим что Ему Самому угодно. Как и наш божественный Спаситель молился к Отцу, говоря: „Но не Моя, а Твоя да будет воля!”

Ари етом несколько братьев засвидетельствовали, что у них были случаи, что через молитву и елеопомазания получали исцеление больные.

По сему Конференция решила предоставить каждой общине полупись так, как будет желательно больному: призывать ли Господа с одной молитвой и без елеопомазания или с елеопомазанием.

VIII. О том, как поступать с теми верующими, кои не крещены по вере, а по общепринятому обычаю в детстве.

Брат И. Виллер сделал предложение Конференции, что из Петербурга известной общины брат Василий Пашков ¹³² желает чтобы наши братья баптисты принимали из их общины верующих к вечере Господней, оставляя их при том крещении, которое они приняли в детстве.

Брат Е. Богданов на это ответил: если допустить таковых верующих до вечери Господней, тогда следует признать, что и их крещение в детстве принято справедливо.

Брат А. Мазаев высказался так: если нам слово Божие указывает ясно, что кто уверует и крестится, тот будет спасён. Поэтому крещение без уверования крещаемого не имеет в слове Божием никакого значения. А посему мы не можем иметь с таковыми и участия в вечере Господней,

Брат Иван Никитич Скороходов предложил Конференции: если мы допустим таковых к вечере Господней, то мы этим докажем, что их крещение, принятое в детстве, действительное, и что мы сами неправильно поступает, когда кого из них, принимая в нашу общину, крестим. Стало быть мы этим их только подтвердим, что они правее нас, а не мы их.

Брат X. Фишер предложил Конференции ответить на этот вопрос брату В. Пашкову, что они теперь пока не могут решить сего предложения, а отлагают до времени, пока Бог уяснит тем и другим, как следует поступить согласно Его святой воле.

Брат X. Шмидт при этом выразил так: если таковых допустим к участию с нами в вечере Господней, то мы тем более подкрепим крещение младенцев против апостольского учения, которое будто бы указывает крестить только верующих.

Брат Я. Янс предложил Конференции отложить этот вопрос не решёным; чтобы против его резко не выражаться, пока он будет решён в другое время так или иначе (изутское решение).

Конференция это предложения общим согласием приняла.

Брат П. Перетяткин предложим Конференции, что у них в Эйнлаге выстроен русский молитвенный дом, для которого они нуждаются в пособии деньгами,

Поэтому Конференция даёт из союзной кассы 50 руб. на молитвенный дом.

После сего заседание Конференции кончилось и вечером ещё держали вечерю Господню.

23 мая в воскресенье до обеда русские братья держали собрание отдельно от немецких. После обеда в заключение держал проповедь о жертвовании на миссию бр. X. Шмидт. И доброхотного пожертвования оказалось 300 руб.

Заключение о конференции.

Члены Конференции вели советы и суждения между собой так сдержано и осторожно, что вполне сохранились мир и братская любовь. За что наконец благодарили Бога и просили Его Отеческого благословения, на всё то, что было принято из советов и суждений Конференции для благоустройства, порядка и распространения Его благодатного царства во всей вселенной, как и среди всего русского народа. Согласно прошению в молитве Господней: „Да прийдет царствие Твое, Да будет воля Твоя и на земле, как на небе” (Мф.6:19): Господь же да приведёт вскоре всемогуществом своим со исполнении Свои слова сказанные и через святых пророков, что земля будет так наполнена званием Господа, как морское дно покрыто водою (Ис.11:9; Авв.2:14). Дабы и воспетое Ангелами славословие Богу, возвещающее земле мир и в человеках благоволение (Лк.2:14) доказало ему ныне в глазах всех народов, что вечносущий Бог есть наш общий Отец, а мы Его дети; промежду же собой во Христе Иисусе Господе нашем истинные братья (Гал.3:26–28). Единому премудрому Богу, Спасителю нашему, через Иисуса Христа Господа нашего, славя и величие, сила и власть прежде всех веков, ныне и во все веки. Аминь.

* * *

Оставляя вышеприведённые постановления штундо-баптистической конференции без комментариев, мы обратим лишь внимание читателей на преднамеренность и систему в пропагаторских действиях по распространению штундизма, со стороны немецких и русских главарей секты, что самым наглядным образом опровергает то предвзятое и неосновательное мнение, будто бы штунда появилась и распространяется среди православного русского населения сама собой, как протест против непорядков в церковной жизни и пороков духовенства. Непорядки и пороки и ранее были и впредь будут, как плевелы среди пшеницы, но хитрого лжеучения штунды без немца русскому мужику никогда бы не выдумать, а равно никогда протестантская секта эта, совсем несродная духу православного народа, так не укоренилась бы, если бы не было деятельного руководительства и денежной поддержки как совратителям, так и ново-совращаемым, со стороны пресловутого союзного немецко-русского миссионерского комитета. А получить, за 4 месяца штундового благовестничества вчерашнему пахарю, 175 руб. квартирные и разъездные, – величаться председанием на собраниях среди сбитой с толку тёмной толпы, – соблазн большой для всякого простолюдина и он, естественно, лезет на стену, и попадает в тюрьму, защищая штунду. Прозелитизм штундо-баптистической миссии не оставляет в покое даже татарского населения... Вся область штундового брожения уже полтора десятка лет назад тому поделена на миссионерские округа, с поручением каждого округа определённому проповеднику, – причём выдвигаются все лучшие по способностям и начитанности, по силе фанатизма люди, – определены взаимные отношения штундовых благовестников между собой и проч.

Миссионеры штундовые после известного периода меняют районы, чтобы возбуждать внимание слушателей новизной лица и новыми приёмами в беседах. Постановление о ведении миссионерской проповеди одновременно двумя штундовыми благовестниками в той или другой общине заслуживает одобрения в методическом отношении. Весьма практичным представляется также и способ удовлетворения жалованием штундовых благовестников за их подвиги. Миссия не отрывает благовестника – пахаря от семьи и занятий полевых, а также осенний и зимний досуг не пропадают без дела и прибытков...

Характерным представляется свидетельство штундового миссионера, известного главаря Рябошапки, о нравственном падении штунды Киевской губерний, где уже тогда, сектанты „творили всякую неправду, и не оставалось ни одного брата, который бы имел право голоса отлучить виновных или увещевать” другими словами – все штундисты нравственно пали. Такова хвалёная штундистская нравственность... Свидетельство сколько красноречиво, столько же и поучительно для слепых поклонников и либеральных и невежественных в области сектоведения защитников мнимых добродетелей нашего сектантства. А ведь Рябошапка в этом случае свидетель и верный, и компетентный...

В. Скворцов

Всякое общество, помимо внутренней силы убеждения, должно поддерживаться ещё и внешними средствами. Особенно эти средства необходимы обществу бегунов, по самому его положению, а равно и вследствие его нелегальности. При чисто материальных средствах должны быть и люди как бы со стороны, с их видимым легальным положением. Один высоко-почтенный слушатель предшествовавшей лекции, по окончании оной, прямо и обратился к нам с вопросом: на какие же средства бегуны живут и ездят с места на место и кем поддерживаются? Вопросы эти совершенно естественны и теперь мы имеем в виду ответить на них.

Выше мы говорила уже о кружечных сборах и о благотворениях со стороны разных «христолюбцев» натурой. Но одними этими, случайными только, пожертвованиями едва ли возможно было бы жить целому обществу с его довольно сложной администрацией.

Одни переезды с места на место чего-нибудь стоят. Должен существовать какой-нибудь постоянный источник материальных средств и доходов, дабы эти средства не истощились. И действительно, существует у бегунов какой-то общественный фонд, с поступающими в него и непрерывными доходами от разных статей. Как и когда образовался этот фонд, остаётся тайной, но пополняется он следующим образом:

1) Каждый областной наставник из поступающих лично ему кружечных сборов половину выделяет в распоряжение главного наставника. До времени эту часть берёт и хранит областной эконом, который и отсылает потом всё причитающееся в Ярославль по известному ему адресу. Много ли собирается этих доходов, сказать, конечно, нельзя, но во всяком случае со всех областей они должны быть довольно значительны.

2) Кроме означенных кружечных сборов бывают богатые денежные пожертвования прямо на общественные нужды со стороны переходящих в секту, как сделал это упоминаемый Николай (Кирилл) Аполлонов, распродавший перед уходом в бега всё своё имущество.

3) Бывает иногда так, что все деньги вырученные от продажи имущества, или часть их, а также и часть имущества (иконы, книги и т. п.) оставляют по духовному завещанию кому-либо из малолетних родных, под условием, если они сделаются бегунами. Условие это, конечно, не прописывается, но само завещание пишется тогда на другое лицо, на кого-либо из «жиловых», которому деньги и передаются, а также и вещи, или, если не передаются, то, по смерти завещателя, получаются, по утверждении завещания обычным порядком. Последний, получив деньги и вещи, в обеспечение исполнения завещания, – настоящая сущность которого делается известной областному наставнику, за подписью завещателя, – означенное лицо выдаёт вексель на третье ещё более надёжное лицо, или сохранную расписку. Оба эти лица также осведомлены о настоящем смысле завещания, т. е. кому именно завещано и под каким условием. Если тот, кому действительно деньги и вещи завещаны, уходит в бега до совершеннолетия и перекрещивается, то завещанное передаётся назначенному в бегунстве опекуну. Если же он в общество бегунов ещё не вступит, оставаясь даже «жиловым», то ему выдаётся, по достижении совершеннолетия, половина, другая же отчисляется в общественную кассу бегунов, – вследствие невыполнения условия и за хлопоты других лиц ради общей пользы. Эти духовные завещания по двум, так сказать, государствам представляемые, – очень, как изволите видеть, замысловаты¹³³, но и от них не без дохода бегунская касса... Если же завещание составляется бегуном уже крещённым и на имя лица, хотя и несовершеннолетнего, но также крещённого (другим завещать он уже не может), – то дело идёт уже другим порядком, – нелегального царства. Во 1-х, завещание подписывается одним из местных наставников и тремя свидетелями. Во 2-х, такое завещание передаётся назначенному опекуну, из действительных бегунов. В 3-х, завещанные деньги поступают на хранение главному эконому общества. Для учёта этих денег и для распоряжения о их выдаче существует свой Сиротский суд, которому опекун представляет нечто в роде отчёта о том, сколько и на что израсходовано. Сами расходы производятся по разрешению Сиротского суда и при посредстве келейных игумена или игуменьи. Когда известное лицо, на имя которого сделано завещание, достигнет совершеннолетия, определяемого у бегунов 30-летним возрастом, тогда завещанные деньги выдаются на руки, по определению Сиротского суда, но и тогда выдаются не все, полностью, а постепенно, пока означенное лицо не сделается игуменом иди игуменьей, или кем-либо выше их. Если деньги ещё не выданы, или выданы не все и если долженствующий получить по завещанию почему-либо сделался отступником и стал жить в миру, то выдача денег прекращается. Эти не выданные, согласно завещанию, деньги до времени хранят, пока отступивший жив, на случай его возвращения к бегунам, после чего он снова вступает в свои права. Если же он так и умрёт в миру, то, по смерти, все деньги поступают в кассу общества. Обратившаяся должна была получить, согласно завещанию первого наставника статейников в Казани, упоминаемого Кирилла Аполлонова, (которому, говорят, она приходилось будто бы внучатной племянницей), – около 900 рублей. Но теперь никаких денег она уже не получит. – Самого завещания она не видела, но знает об этом от бывшего своего опекуна Саввы Онисимова.

4) Наконец, многие и другие наставники, – и бывшие и настоящие, люди богатые и все их богатство, после их смерти, чаще всего становится достоянием общества. Иногда, впрочем, и они завещают кому-либо из перекрещенных (постороннему, хотя бы и «жиловому» последователю и они также завещать не могут), – так что в конце концов, рано или поздно, тем или другим путём, всё переходит в кассу общества. То же нужно сказать и относительно вещей, частным лицам принадлежащих.

Так, в 40–50 лет, при скромной требовательности, при общих трудах, и при помощи разных благотворителей – «христолюбцев», можно было собрать немало. Но как на самом деле велик общественный капитал бегунов и где он хранится, про то знают очень немногие, наверху их иерархической лестницы стоящие. О достаточном же его количестве можно судить по тому, что бегуны имеют и свою недвижимость, известную под названием «церковных домов», также кельи, принадлежащие игуменам и игуменьям. Эти «церковные дома», а равно и кельи находятся на всём пространстве бегунского царства, но которые, именно эти дома, узнать невозможно. Про «церковные дома» знают три наставника в Ярославле, да главный эконом, – так что этого иногда не знают и некоторые областные наставники, про кельи же знают их владельцы и областной наставник-правитель.

Секрет здесь в том, что «церковные дома», принадлежащие обществу, строятся или покупаются на имя кого-либо из «жиловых» последователей бегунства, но устраивается это так, чтобы открытый, законный хозяин не мог присвоить его себе. Для этого приобретённый дом немедленно закладывается другому лицу, тоже из «жиловых», – человеку надёжному, а этот последний должен сдать его в аренду третьему лицу, – самому надёжному. Таким образом одновременно являются: домохозяин, владелец закладной и арендатор. Последний, зная, на чьи собственно деньги и для каких целей дом куплен, и приспособляет его к известным, требующимся помещениям, устраивает в нём и тайники. В этих домах чаще всего и живут областные наставники и другие должностные лица, иногда в них помещаются больные и престарелые, так что являются и свои богадельни. Дома или кельи, разным игуменам и игуменьям принадлежащие, покупаются тем же порядком и по смерти их чаще всего поступают в общество.

Мы сказали о материальных средствах бегунов. Но кроме денег нужны и люди, которые поддерживали бы их неведомое царство, люди, которые были бы, так сказать, негласными посредниками между их нелегальным царством и действительным государством, в котором они живут, – посредниками, приспособляющимися к государственным законам и порядкам. Нужно же на самом деле всем членам тёмного бегунского царства и места сокрытия иметь, необходимо и переписку им вести через посредство кого-нибудь, так как бегунам настоящим: Никите, Савве, Евпраиссии, Евстолии ни один письменосец не в состоянии доставить письме, не зная ни их самих, ни места их жительства, – нужны и соборы где-нибудь собирать и соборные моления устроить, нужно, как мы сказали, и дома церковные на чьё-нибудь имя записывать, нужно кому-нибудь и разные общественные повинности вносить. Обо всём этом заботится и всё это исполняют бегуны, так называемые, «жиловые», имя которых мы должны были уже много раз упоминать. Благодаря только им, и могут существовать разные бегунские учреждения. Вместе с тем они представляют, и постоянный запас обитателей бегунского царства, так как своего потомства бегуны иметь не могут. Бегун по своему призванию – инок, проповедующий, что горе непраздным и даящим в тые дни, т. е. антихристовы, – хотя особенного горя в наши дни никому из непраздных и даящих никакого нет, а те же заботы о болящих, таже, после болезни, радость, Христом Спасителем предуказанные, что явился человек в мир, и явившегося в мир младенца лелеют везде, кроме разве наших крайних федосеевцев, таких же бракоборов, как и бегуны, и даже худших по воспитанию ребёнка.

Жиловые бегуны существуют издавна, непосредственно после основателя секты, Евфимия. Появление этих бегунов без бегунства, спокойно живущих в своих домах и исполняющих гражданские обязанности, сразу, по-видимому, разрушало строго последовательную, фанатичную систему бегунства, но на самом деле оно сообщило жизнь и устойчивость секте, дало ей будущность. Крайний фанатизм не мирится ни с каким внешним порядком и сам себя уничтожает. Ни одно общество не может держаться на его началах; оно всегда требует и практических соображений и расчётов, которые и регулируют его жизнь. Во всём нашем расколе, на фанатическом убеждении в воцарении антихриста основанном, издавна это сказалось. Но наиболее ясно обнаружилось и обнаруживается это в обществе бегунов, через допущение жиловых.

Жиловые бегуны могут быть разделены в настоящее время на следующие виды: одни, – которые, живя в мире, находятся ещё под испытанием, другие, – уже испытанные в преданности к секте и ознакомленные с её правилами и третьи, – так называемые, отступники.

Когда кто-либо из посторонних, не принадлежащих к секте, лиц, которых, по рекомендации других, пускали уже на соборные моления, заявит наставнику, что он желает перейти в их согласие и жить так, как они учат, то наставник обыкновенно замечает: осмотри, друг, у нас ведь жить трудно, подумай, испытай себя, присмотрись ближе к нам и мы на тебя посмотрим, поживи так три года». В эти три года полагается искус; испытуемого считают почти уж своим, но зорко наблюдают за ним, постараются разузнать при этом и всю его прежнюю жизнь, а главное, убеждения и преданность секте. Он допускается не только уже на соборные моления, но и к богослужениям в кельях, но стоит, не молясь, знает всех трёх наставников и получает от них советы и наставления, а также келейных игуменов или игумений, смотря по его полу, но не знает ещё, где они живут; видится он с ними где-нибудь в келье. Он – «христолюбец» – благотворитель, но куда и на что идут его пожертвования, того тоже не знает. Образ же его жизни и его занятия остаются прежние и при таком искусе в течении трёх лет, если заметят какую-либо провинность, или что-либо подозрительное, вследствие чего доверять ему покажется опасным, оставляют его в том же положении испытуемого ещё на три года. Если же он заслужит доверие, то его переводят в высший разряд жиловых.

Переведённый после трёхгодичного испытания в высший разряд становится не только «познамым», но и живым членом бегунского общества, хотя и остаётся неперекрещенным. Его знакомят с устройством общества, с местами, где бегуны и их наставники живут, и поручают какое-либо дело на общую пользу. Эти поручения очень разнообразны. Одним поручают устроение пристанодержательств в своём доме, – если таковой имеется, – или наём и устройство келий в домах других, которые он должен снять на своё имя, для приёма странников; другим – содержание адресов разных наставников и келейных, приём писем на их имя и передачу их кому следует; третьим поручают встречать странников и распределение их по кельям; четвёртым – охранение соборных моленных со всем имуществом. За исключением тех, кои устраивают пристанодержательства в собственных домах, всем остальным поручают то или другое дело в других городах или селениях, куда испытанные жиловые и должны переселиться, с узаконенными, конечно, видами на жительство. Там, на новых местах, они должны открыть какую-нибудь мелочную торговлю, или поступить в приказчики к какому-либо, подходящему по убеждениям, купцу или куда-нибудь на фабрику или завод, или, наконец, выдать себя за какого-нибудь ремесленника, мастерового и т. п., – хотя этих ремёсел может и совсем не знать.

Таким образом возложенные поручения и исполняются под прикрытием якобы других занятий, и исполняются они в следующих видах:

1) Приезжает, например, в нашу Казань, – или из Казани в другой город, – какой-нибудь иногородний или сельский обыватель, снимает в подходящем доме квартиру со всеми подворными строениями, в комнатах, выходящих на улицу, помещается сам, остальные же комнаты и приспособляет для устройства келий, с тайниками. Всё это снимается и устраивается у домовладельца подходящего, в роде «испытуемого». Последний знает про всё это, но притворяется ничего будто бы незнающим, чтобы не быть в ответе. Так, под покровом «жиловых» и образуется маленький скиток с его насельниками или насельницами. Поселившись в этих кельях странники и странницы живут там до тех пор, пока полиция не заподозрит и не станет следить за живущими. Если же полиция станет обращать внимание, или, если окажется, что тайники сделаны не совсем искусно, или, наконец, почему-либо явится сомнение в молчании домохозяина, – вследствие чего будет угрожать опасность быть открытым; – тогда съёмщик или съёмщица обыкновенно оставляют квартиру и приискивают помещение в другом доме.

2) Помещения, приспособленные для молений, охраняются особыми лицами, также большей частью приезжими. Находящиеся в моленной иконы, книги и другие вещи – или общественные, или принадлежит кому-либо из частных последователей бегунства. Здесь же хранятся иногда сундучки с разными рукописями, картинками и пожертвованными для раздачи по кельям крестиками, поясками и другими вещами. В случае осмотров всё, что находится в моленной, показывается, как собственность хранителя, хотя на самом деле ему лично и ничего не принадлежит. Он может даже и не знать, что хранится в запертых сундучках, ключи от которых находятся у других лиц, при осмотрах же объявляются затерянными. В 1897 году, при упомянутом выше осмотре в Адмиралтейской слободе квартиры Сибирякова, который назвался портным, – хотя никаких признаков этого ремесла и заметно не было, – усмотрены были два сундучка, ключи от которых показаны затерянными. На вскрытии их в сундучках оказались рукописи бегунского содержания, картины, краски, линейки для писания полууставом, тетради, кисточки, медные кресты и вязаные пояски. Все означенные вещи Сибиряков назвал частью своими, частью принадлежащими его матери, живущей в том же доме Коршунова, на самом же деле они не ему, ни ей, как впоследствии оказалось, – не принадлежали.

3) Третьим важным поручением является передача писем и хранение адресов разных наставников и других должностных лиц, а также и некоторых келейных. Для этого в каждом видном центре, бегунства имеются особые люди, на имя которых письма посылаются и при посредстве которых доходят по назначению. К этому делу приставляются обыкновенно два лица. Первое лицо, на которое письмо адресуется, играет не важную роль. Письмо посылается ему для передачи другому лицу, также «жиловому», и, хотя он и может догадываться по порученному ему делу и по особому признаку, – о котором сейчас скажем, – что письмо собственно и не тому лицу, которому он передать должен, а совсем другому и догадывается даже кому именно, но местопребывания этого, третьего лица он не знает. Второе лицо, которому письмо передаётся, узнает уже, кому именно письмо и знает, где этот человек живёт. Узнает это он по следующему признаку. На конверте, незаметно для других, как бы по рассеянности ставится инициал того лица, кому письмо собственно адресовано, например, нужно писать наставнику Савве Онисимову, относительно которого известно, что он в Сарапуле. Пишется так: «Сарапул. NN для передачи NN» и где-нибудь на конверте точно нечаянно ставится буква С. по этой-то букве и знают кому письмо и передают аккуратно, не вскрывая. В отобранных в квартире Сибирякова письмах оказались копии с писем Никиты Семенова в Казань, относящиеся к 80-м годам, – хотя точной даты годов нет. В одном из этих писем Никиты указывается и адрес, как ему послать ответ. «Про требуемое собрание (по поводу борьбы с противо-статейниками), написавши немедленно прислать при таком адресе: в Ярославль. Кузьме Герасимовичу Носкову, торгующему сайками, на Воскресенской улице, для передачи Смирнову». В тех же письмах есть адрес неизвестного Томского наставника (в письме какому-то Сильвестру Маркеловичу). «Если благоизволишь утешить меня письмецом своим, то пиши адрес так: В Боготольскую волость Томской губернии, Марининского уезда, в деревню Тюхтеть дворянину Владиславу Франтовичу Завскрежевскому, с передачей на Четь реку, Якову Трофимову Шмыкову». Если письмо следует келейным, то адресуется проще, – на имя жилового содержателя или содержательницы кельи для передачи «игумену» или «игуменье», которые и вскрывают, и прочитывают, а потом передают и кому следует. Но если бы какого-либо из семейных в известном месте уже не оказалось, то письмо запечатывается в новый конверт и отсылается куда следует.

4) Для того, чтобы поставить в известность, где в данное время находится важное служебное лицо, или куда увозятся рядовые странники, и через кого им писать, особенно первым, существуют особые адресные столы или конторы. Устройство их довольно простое. Один из жиловых, по особому поручению, хранит все сообщаемые адресы областных наставников и других важных лиц. Адресы эти хранятся иногда где-нибудь в келье или в секретной моленной, про что знает заведующий. Получить тот или другой адрес можно только лицу известному своим усердием и скромностью. У упомянутого Сибирякова, при осмотре моленной, в одном сундучке были найдены и чьи-то письма, с указанием адресов, кому куда писать. Не хранились ли здесь и эти адресы, про которые сам Сибиряков мог и не знать; – заведующим в то время адресами называли другое лицо, живущее на квартире и занимающееся торговлей. Таким образом и здесь всё облечено тайной, даже близким людям мало известной, а постороннему человеку и совершенно недоступной. А между тем, благодаря этим адресным конторам и передатчикам писем, наша почта исправно служит и бегунам, аккуратно доставляя нужную корреспонденцию.

5) Когда через эту корреспонденцию, или другим каким-либо путём в известном городе получается наставником – правителем сообщение о том, что туда из известного места прибудут странники, то одному из жиловых поручается встретить их на пароходной пристани, или на станции железной дороги, – если таковые сообщения имеются, – и препроводить в назначенные кельи, в самом городе или в прилегающих к нему деревнях. При размещениях, чтобы не вышло какой ошибки, или обмана, и спрашивается вышеупомянутое отпускное свидетельство, за гербовой печатью.

Таким и другим подобным образом жиловые последователи бегунства, посвящаемые во все секреты внешнего течения жизни действительных странников, оказывают ему неоценённые услуги; они представляют собою те ширмы, за которыми кроется вся жизнь секты и благодаря которым всё идёт своим порядком, в полном секрете от окружающей среды. Проникнуть за яти ширмы, раскрыть секрет, обнаружить что-нибудь и кого-нибудь стоит больших усилий и ловкости, при знании дела и при неподкупной честности полицейских агентов. Каждый шаг при каком-либо подозрении, всякое постороннее сообщение необходимо прослеживать самому, не полагаясь ни на какие показания и рассказы знакомых, по-видимому, людей. Всегда можно опасаться, что это знакомство и сводится теми же последователями секты, в тех видах, чтобы, когда окажется нужным, отвести глаза, направив внимание совершенно в другую сторону. В сущности, по своему характеру, в отношениях не только к полиции, но и ко всем православным жиловые – самые скрытные и лицемерные люди. Они скрытничают и лицемерят в самых простых и невинных вещах. Последователь бегунства никогда не сознаётся, например, что он знает другого, такого же бегуна, а тем более, что он близко с ним знаком. Раз, по окончании беседы, мы остались с несколькими приглашёнными пить чай. Между ними был один, хорошо мне известный, последователь бегунства, уже перекрещенный, но вышедший из бегов. В разговоре мы и спросили его, знает ли он обратившуюся; спрошенный, посмотрев на неё пристально, ответил: «кажется, где-то её видел». А между тем мне также хорошо было известно, что он не только давно её знает, но и некоторые её вещи были у него на хранении. Тут же я спросил, знает ли он Петра Ив. Миронова, – известного жилового, ушедшего тогда в бега; – он отозвался совершенным незнанием; между тем это были очень близкие люди. Другой раз, будучи в Чистополе, мы спросили такого же выходца, знает ли он Сильвестра, тот отвечал, что почти незнаком с ним, – тогда как у этого Сильвестра он жил, да и женился при его посредстве.

При скрытности и обособленность жиловых проявляется до такой степени, что они имеют свои «мировые учреждения». Эти учреждения существуют в тех видах, чтобы в случаях взаимных недоразумений и им не обращаться к судам «еретическим». Председателем «Мирового суда» бывает большей частью областной наставник правитель, – члены же избираются обществом. Суды эти собираются в известном доме, по мере надобности, когда последует жалобы одних последователей бегунства на других. Дела решаются или примирением ссорящихся, или признанием одной стороны виновной. Апелляций на этот суд нет. Если же который-нибудь из судящихся не пожелает подчиниться приговору и обратится к нашим судам, – что бывает очень редко, – то это служит изменой обществу. Такой недовольный оставляется в подозрении и ему не поручают никакого общественного дела.

Последнюю степень бегунов, живущих по паспортам и не перекрещенных служат, так называемые, «видовые». Это – те, которые живут уже в кельях готовясь к крещению. Это не только «познамые», но и «оглашаемые». Живут они так подолгу, с просроченными большею частью паспортами. По своему церковному положению они отличаются от жиловых тем, что, поселяясь в келье, кладут «начал» и участвуют во всех келейных молениях, хотя вместе с крещёнными и не молятся – а также и едят отдельно. Во всё время пребывания в келье, они несут известное послушание какого-либо внешнего характера, например: состоят привратниками, готовят пищу и т. п. Эго – ближайшие посредники между внешним миром и кельей. За ними особенно строго наблюдают, как за готовящимися, по искусе, стать «истинными христианами».

К бегунам жиловым, т. е. в мире живущим, относятся, так называемые, отступники. Отступники могут быть, конечно, во всяком обществе. Но здесь они представляют собой особый тип. Отступником считается только уже крещённый, по тот из них, кто оставил действительное бегунство и объявил своё имя и звание. Такие отступники бывают не только вольные, но и невольные. Невольными отступники бывают те, которые обнаружены полицией и объявили своё имя. через одно это они отреклись уже имени христианского и, по возвращении, должны вынести епитимию. Вольные отступники – те, которые сами по каким-либо причинам уходят из келий и объявляют в миру своё звание. Обыкновенно они приходят в прежние места жительства, заявляются в полицейские или волостные управления и выправляют себе билет на отлучку, с которым и живут, где им нужно. Так как закон за самовольные отлучки, по явке, не преследует, а с другой стороны, если крещены они в православной церкви и раньше ухода в бега считались православными, то им свободно и выдают виды с отметкой «православный» или «православная». Имея такие виды, они вступают, если захотят, и в браки всякого присоединения к православию. Эти отступники бегунства, надевшие маску православия, иногда через заключение брака, – самые опасные апостолы бегунства которых и заметить трудно, эти люди двум господам, по-видимому, служат, но преданы одному, против другого же ожесточённо, как мы уже и видели, ратуют. 

Из всего сказанного выше мы можем видеть, что те возражения, какие выставляются сектантами против возможности вменения человеку его дел на последнем страшном суде Божием, лишены всякого основания в слове Божием. Столь же малодоказательны и приводимые ими прямые будто бы свидетельства Писания об одинаковом загробном воздаянии праведникам. Из них прежде всего указывают на то, что Господь обещает всем Своим истинным последователям одно воздаяние – жизнь вечную, а не различные награды, как следовало бы ожидать, если бы блаженство праведников после воскресения и суда было различно. Действительно, если мы обратим внимание на обетования Божии праведникам, то увидим, что на первый план выступает в них жизнь вечная, которая одна для всех оправданных на суде. Хотя при этом упоминается также о других неизреченных благах, но и они обещаются всем любящим Бога (2Кор.2:9), и кроме того все они входят в понятие жизни вечной, как её естественные проявления и неотъемлемые следствия. Однако, было бы весьма поспешным и ошибочным делать отсюда тот вывод, к какому приходят сектанты, потому что, хотя вечная жизнь одна и одинакова для всех по своей сущности, но каждый человек приобщается ей не в одинаковой степени, отчего и происходит неравенство состояний за гробом. Это вытекает из самого понятия вечной жизни, которая есть не что иное, как тесное нравственное единение человека с Богом во Христе Иисусе, так как имеющий Сына Божия имеет жизнь; не имеющий Сына Божия не имеет жизни (1Ин.5:12). С этим понятием о вечной жизни согласны и сектанты; остаётся только добавить, что не все люди одинаково тесно соединены со Христом. Одни из них вместе с Апостолом могут сказать о себе: уже не я живу, но живёт во мне Христос (Гал.2:20), для других такое состояние представляет ещё цель, к которой они стремятся, но есть и такие, которые по своим делам близки к отсечению от Христа (Ин.15:2;11:22). Чтобы яснее понять указанную возможность различия в обладании верующими вечной жизнью, достаточно обратить внимание только на то, что и каждый верующий, вступивший в вечную жизнь, иным способом владеет и наслаждается ею на земле, иным после своей смерти до воскресения тела. Иначе почему Апостол, несомненно считавший себя участником вечной жизни и тесно соединённый со Христом, тем не менее называет свою земную жизнь удалением от Господа и надеется после смерти быть со Христом (2Кор.6:8)? и каким образом Господь обещает оправданным на суде, как единственную награду, жизнь вечную, когда Сам же говорит, что верующий в Него уже имеет её на земле? Если же один и тот же человек владеет вечной жизнью не всё время своего существования в одинаковой мере, то тем более мы должны допустить возможность такого различия для разных лиц, которые имеют различные степени веры и нравственного совершенства. Во всяком случае то обстоятельство, что всем без различия верующим обещается одна вечная жизнь, не может ни мало говорить против учения Православной Церкви о различии степеней будущего блаженства.

Другое доказательство своего взгляда на единство награды для праведников заимствуется сектантами из притчи о работающих в винограднике (Мф.20:1–16). Хозяин виноградника, по окончании дня, даёт всем работникам одинаковую плату, хотя одни работали целый день, другие с третьего, шестого, девятого и даже одиннадцатого часа по начале дня. Вывод отсюда, по их мнению, тот, что различие в добрых делах не будет принято во внимание на страшном суде, и потому все получат от Господа одинаковую награду. Но и здесь, если мы вникнем в некоторые подробности притчи, то увидим, что она совершенно напрасно выставляется против учения о степенях блаженства. Различение Господом работающих в винограднике по времени выступления их на работу может быть изъясняемо в двух смыслах. Или притча касается отношения Господа к верующим из иудеев и язычников, или в ней говорится о призвании отдельных людей в различных возрастах их жизни. При первом толковании, более соответствующем отдельным подробностях рассказа, под работниками, договаривавшимися с хозяином и выступившими на работу с утра, разумеются Евреи, заключившие завет с Богом, а под прочими работниками языческие народы, призванные к Господу в средине и в конце всемирного дня. Основная мысль притчи будет та, что в царстве Божием народ завета не может рассчитывать ни на какие преимущества перед язычниками, потому что Бог и им благоволил явить богатство Своей милости. Если же мы приложим притчу к обращению отдельных лиц, то вывод из неё будет тот, что пребывающий с детства в вере не должен превозноситься над обращающимся в зрелом возрасте, или в старости, потому что же продолжительность, а характер служения Богу обусловливает получение награды. Работающие с утра, по словам притчи, не вручили себя всецело благости хозяина, но заключили с ним договор о плате и через это. как бы сами отказались от всяких милостей с его стороны. Напротив, другие не заводят совершенно речи о награде, считая свой труд слишком ничтожным, и это их смирение не могло не быть принятым во внимание хозяином виноградника. Первых приводит в виноградник желание получить динарий, вторые идут не ради платы, а чтобы не остаться праздными: отсюда можно заключать, что и усердие тех и других не было одинаково. Наконец, корыстное отношение к делу первых с особенной ясностью выступает при расчёте с хозяином, когда они стали роптать, что их сравняли в плате с работавшими один час. Эти же чувства могли бы проявиться и в вышедших на работу с третьего часа от начала дня, однако от них мы не слышим ни одного слова ропота. Это сравнение нравственного состояния работающих в .винограднике делает для нас вполне понятным, что нанятые первыми и не заслуживали большей награды, чем какую они получили, но не потому, что их продолжительный труд был оставлен без внимания, а потому, что хозяин видел и ценил не только труды каждого, а и внутреннее настроение, с которым он трудился. Таким образом, единственное, что можно выводить из рассматриваемой притчи относительно загробного воздаяния, это мысль, что множество добрых дел и продолжительность делания не обусловливают ещё для человека получения высшей награды на небесах. Но и Православная Церковь, говоря, что суд будет по делам, весьма далека от взгляда, что у кого больше добрых дел, тот непременно получит и высшую степень блаженства. Всякое доброе дело является таковым не само по себе, но в зависимости от участия свободной воли человека, степень же вменения обусловливается, как внутренним настроением его совершителя, так силами последнего и всеми вообще внешними обстоятельствами, при которых оно совершено.

Ссылкой на два разобранные свидетельства Писания и ограничиваются попытки сектантов защитить своё учение о единстве загробного воздаяния праведников. Православное же учение о различных степенях блаженства и мучения имеет за себя самые ясные и неоспоримые доказательства в Писании. Последнее называет Бога праведным Судиёй не потому, конечно, что Он обнаружит на суде все наши сокровенные дела, мысли и намерения, но потому, что Он каждому из судимых определит безусловно справедливое воздаяние за его жизнь. Насколько справедлив будет этот суд, можно себе представить из слов Спасителя: говорю вам, что за всякое слово праздное, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда (Мф.12:36). Не только дурные, или, как говорится в другом месте, гнилые слова (Еф.4:29) сделаются предметом всеправедного суда, но даже и „праздные”, т. е. пустые, не заключающие в себе, по-видимому, никакого особенного смысла. Но что значит: „дать ответ за праздные слова”? То ли, что все они будут только воспроизведены перед человеком, или что они окажут известное влияние и на приговор Судии? Очевидно, последнее, тем более, что вслед за этими словами Господь прибавляет: ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься. Однако и у праведников найдутся такие поступки или слова, не заглаженные покаянием, за которые им придётся дать ответ пред Судиёй, и у грешников окажутся такие, за которые Господь обещает награду на небесах. За те и другие, по слову Господню, человек непременно должен получить воздаяние, но пусть скажут, в чём, праведники получат должное возмездие за указанные греховные проступки, если не в уменьшении их блаженства? и грешники за свои добрые слова и поступки, если не в облегчении их вечных мучений?

В частности о различии в загробпой участи грешников весьма определённо говорится, что раб, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много. А который не знал, и сделал достойное наказания, бит будет меньше (Лк.12:47). Нам довелось слышать такое толкование этих слов, что будто бы здесь идёт речь не о будущей, а о здешней жизни и имеются в виду исключительно „верующие”, или даже, учители верующих. Одни из них верно исполняют своё служение, другие же, думая, что Господь позовёт их к Себе не скоро, начинают есть, пить и напиваться (Лк.12:45). Такие будут наказаны в здешней жизни, смотря по вине, много или мало, но не погибнут окончательно. О произвольности такого толкования не стоило бы и говорить, и если мы упомянули о нём, то единственно с той целью, чтобы показать, как искажают сектанты смысл Писания ради доказательства своих заблуждений. Отношение этих слов к жизни будущей будет ясным для всякого, кто даст себе труд прочитать их в связи с предыдущими, начиная cо стиха 36, так как здесь речь идёт исключительно о втором пришествии Господнем, и настойчиво предлагается увещание всегда быть готовыми, так как ни день, ни час его неизвестен. А что здесь говорится не о „верующих” в смысле сектантском, видно из того, что упоминается также о рабах, которые не знали воли господина, и рабу, не оправдавшему доверия последнего, обещается одна участь с неверными. Ни того, ни другого выражения сектанты не захотят приложить к себе. Из других мест укажем, что Господь угрожает не покаявшимся от Его проповеди городам более тяжкой участью, чем Тиру и Сидону, Содому и Гоморре (Мф.11:20–24), предрекает особенное горе тем, через кого приходят соблазны (Мф.18:7), тем, кто соблазнит одного из малых, верующих во имя Его (Мф.18:6; Мр.9:42) и, наконец, о предателе Своём говорит: лучше бы этому человеку не родиться (Мф.26:24).

Не менее определённо выражается Писание и о различии в судьбе праведников. Здесь прежде всего обратим внимание читателя на известную всем притчу Господа о талантах, как она изложена в Евангелии от Луки (Лк.19:12–27). Некоторый человек, отправляясь в дальнюю страну, чтобы получить себе царство, призвал десять рабов своих и дал им десять мин, сказав: употребляйте их в оборот, пока я возвращусь. По возвращении же, призвал своих рабов для отчёта и первому, который на данную ему мину приобрёл десять мин, говорит: за то, что ты в малом был верен, возьми в управление десять городов. Второму, приобретшему пять мин, даёт пять городов, а третьего, который скрыл свою мину в землю и не приобрёл на неё ничего, осуждает. Основная мысль рассказа понятна: человек должен употреблять с пользой данные ему дарования, зная, что Господь потребует у него отчёта в их употреблении, для нас же особенно важно то, что, согласно этой притче, и усердные рабы получают не одинаковую награду, но смотря по степени своего усердия. Смысл этой притчи так прост и ясен, что исказить его нет никакой возможности. Но сектанты не хотят признать самого отношения её к учению о загробной жизни. „Рабы, – говорят они, – это „верующие”, которым вверены дары Св. Духа. Пуская последние в оборот, одни приобретают 1,200 человек, (талант = 1,200 руб.), другие 3,600 и т. д. За это они получают ещё большие дары и становятся руководителями верующих”. Но натянутость такого объяснения очевидна. Во-первых, раб, закопавший свой талант в землю, осуждается Господом, а по изложению этой притчи у еванг. Матфея (Мф.25:13–30), бросается во тьму внешнюю. Этого пашковцы не в состоянии объяснить, так как, по их мнению, все „верующие” непременно должны спастись. Далее здесь говорится, что Господь требует отчёта от Своих рабов, но в земной жизни человека нельзя указать такого момента, когда Господь требует его к отчёту. Это или смерть, или страшный суд, так что воздаяние рабам падает на загробное существование человека. Самый характер воздаяния – ввержение во тьму внешнюю, также показывает, что человек получает его не здесь на земле. Наконец, мы не имеем никакого права относить данную притчу к событиям земной жизни и потому, что Господь представляется здесь „возвращающимся” из дальней страны и облечённым в царское достоинство, чем прямо указывается на второе, славное его пришествие. Ещё яснее видно последнее у Матфея, где 24 и 25 главы говорят исключительно о событиях, имеющих совершиться при втором пришествии, и сама притча предваряется увещанием: и так бодрствуйте; потому что не знаете ни дни, ни часа, в который приидет Сын человеческий.

Тот же самый приём употребляют сектанты и в отношении других мест Писания, в которых более или менее ясно говорится о. степенях загробного воздаяния праведникам. Так слова: кто сеет скупо, тот скупо и пожнёт, а кто сеет щедро, тот щедро и пожнёт (2Кор.9:6) изъясняются ими в том смысле, что кто из „верующих” щедро сеет слово Божие, у того умножатся духовные дарования, хотя речь здесь идёт вовсе не о сеянии слова Божия и не о духовных дарованиях, а о милостыне. Точно также место 1Кор.15:41–42: иная слава солнца, иная слава луны, иная звёзд; и звезда от звезды разнится в славе. Так и при воскресении мёртвых, – относится ими к различной славе учителей, хотя не знаем, что можно бы было сказать в защиту такого объяснения. Из прочих мест, не допускающих никаких возражений, укажем на слова Господа: кто принимает пророка, во имя пророка, получит награду пророка; и кто принимает праведника, во имя праведника, получит награду праведника (Мф.19:41), – где различается награда пророка и праведника, и особенно ясное выражение апостола Павла: каждый получит свою награду, по своему труду (1Кор.3:8).

Вывод из всего сказанного настолько очевиден, что отрицать его может только человек, сознательно закрывающий свои глаза перед светом истины. И если последователи наших многочисленных сект тем не менее упорно остаются при своём взгляде на состояние после суда праведников и грешников, то делают это исключительно потому, что их отрицание степеней блаженства и мучения вытекает из общего корня всех сектантских заблуждений – учения об оправдании одной верой. Если человек оправдывается моментально через акт веры в Иисуса Христа, как своего Спасителя, и вся дальнейшая его жизнь, представляя естественное следствие этой веры, не имеет никакого значения для его спасения, то какое бы то ни было различие в воздаянии „верующим” невозможно. Все они оправдываются не только одной, но и одинаковой верой, всем им вменяется одна праведность Христова, следовательно, все должны получить и одинаковое блаженство.

Так совершенно последовательно рассуждают сектанты. Для них признать всеобщность последнего суда и степени и в блаженстве праведников решительно невозможно, так как это в корне подрывает основной пункт всей их системы. Но для тех, кто убедится в ложности разбросанных нами сектантских мнений, заметим в заключение, что и сам источник, из которого они вытекают, не может быть чистым, так как всякое дерево доброе приносит и плоды, добрые; а худое дерево приносит и плоды худые (Мф.7:17).

Свящ. А. Темномеров

С чувством самой скорбной утраты отмечаем мы последовавшую 31-го июля сего года смерть богослова-философа Владимира Сергеевича Соловьева. Имя его доселе редко поминалось на страницах нашего журнала, но это происходило отнюдь не от того, что мы не знали его, не следили за ним. Литературно-публицистическая деятельность этого светского и вполне независимого по своему положению лектора и писателя была в полном и точном смысле миссионерская, и притом внутренняя, церковно-миссионерская, но он имел другой объект для своей проповеди и своего обличения. Неверующая и частью лицемерно укрывающая за Христом своё неверие русская интеллигенция – вот тот раскол и то сектантство, против которого всю жизнь боролся почивший: наш журнал главным образом отдаётся проповеди и борьбе с сектантством народным.

B. С. Соловьев выступил со своей проповедью в средине семидесятых годов. В науке это было время полного расцвета материализма, создавшего позитивную философию. За наукой пошли журналы и газеты, и христианское мировоззрение, христианская наука и философия объявлены были с высоты многих профессорских кафедр и со страниц многих научных, журналов – делом пережитым, низшей стадией интеллектуального развития человечества. Основы для нового „высшего” мировоззрения стали давать естествоиспытатели: Фохт, Бюхнер, Молешот. „Бытие” Моисея – заменили труды Дарвина и Спенсера, единственной философией объявлена была философия позитивная, в сущности отрицающая всякую философию: о Боге, о душе человеческой, о конечных целях миробытия перестали рассуждать. И вот в самом разгаре этого „позитивного” увлечения молодой 20-ти летний Соловьев с блестящим успехом защищает в Московском университете магистерскую диссертацию с смелым названием: „Кризис западной философии – против позитивистов”. Это был неожиданный удар для позитивистов. Через четыре года новая блестящая защита докторской диссертации в Петербургском университете: „Критика отвлечённых начал”, а между этими диссертациями и после них, до конца дней своих, целый ряд статей и учёных трудов: о Богочеловечестве, о религиозных основах жизни, об основах этики, оправдание добра, духовные основы жизни и т. п. Высота умозрения, на какую ещё не поднимались русские философы, сила, блеск и ему лишь свойственная оригинальность тонких диалектических приёмов, самое основательное знакомство со всем циклом современных наук, давшее ему название „ходячей энциклопедии”, ясность и стройность изложения; острота и благородство полемики Владимира Сергеевича разрушили чары окутывавшего интеллигентных почитателей „наших учёных” позитивизма и значительно поубавили апломба у самих позитивистов. Как критика позитивизма и проповедника философии христианского идеализма, B. С. Соловьева все знали, хотя и не все его читали. Быть может этому было причиной, кроме возвышенности его умозрения, ещё и та абсолютная его вера в догмат, на который опиралась его философия, но одно уже существование его философии, и при том в таком блестящем научном и диалектическом виде, подрывала безусловную веру в материализм, указывало на неполную его достоверность и на возможность другой, более возвышенной, более животворной, философии.

Но Владимир Сергеевич не был лишь критиком позитивизма и учёным философом. Он был живым проповедником живой истины. Семидесятые годы вместе с материализмом в науке и философии были временем атеизма для русской интеллигенции и особенно для интеллигентной русской молодёжи. Вера в Бога считалась признаком умственной тупости, принадлежность к Церкви – признаком религиозного ханжества. Если за Христом ещё снисходительно признавали достоинство „мудрейшего из галилейских раввинов”, то Церковь Его объявляли учреждением хищничества, рабства и „мракобесия”. Со стороны духовных учёных раздавались протесты и разъяснения, но их не слушали. И вот среди слушателей Петербургского университета, одетых по революционной моде того времени и этим как бы показывающих протест и ниспровержение всех „основ”, B. С. Соловьев появляется, как частный лектор, со своим видом вдохновенного пророка и со своими лекциями о богочеловечестве Господа нашего Иисуса Христа и Церкви Его, вне которой одно лишь заблуждение... Это был светлый луч средь тёмного царства лжи и неверия – для одних и гром средь бела дня – для других. Успокоенная в своём неверии и как бы не замечающая тех чуть не ежедневых жертв, которые приносила она своему неведомому богу, в виде оторванных от семьи и родины молодых жизней, университетская, а за ней и вся интеллигентная русская молодёжь зашевелилась. Лекции свои Владимир Сергеевич скоро должен был прекратить, но он продолжал свою проповедь в светских журналах и для многих из читателей она была тем спасительным маяком, при свете которого они часто, даже незаметно для себя, приплывали в спасительную гавань Церкви Христовой.

В начале девятнсятых годов для многих интеллигентов материализм и атеизм сменили вошедшие в моду пантеизм и мнимое христианство без Христа, как Единородного Сына Божия, и в свою очередь обуяли общество. Граф Толстой со своей „Исповедью”, своим „Евангелием”, своим „Догматическим Богословием” и своим „Царством Божиим” стал „свой им пророк” и русская интеллигенция, русские женщины и особенно, чуткая как всегда, русская молодёжь стали искать света гам, „идеже не бе свет”. Владимир Сергеевич некоторое время молчал и не присоединял своего голоса к целому хору протестов против толстовства, выходивших от духовного лагеря, молчал конечно не из непонимания и преклонения пред таким великим художественным талантом, как. Толстой, – молчал, пока мысли Толстого считались произведением его ума и не смешивались с истинным и действительным Евангелием. Но когда случилось иначе и обнаружилось, по собственным словам Соловьева, что „интеллигентные дыромоляи” (так называются одни русские сектанты, просверливающие в избе дыру, прикладывающиеся к ней и молящиеся ей) называют себя не дыромоляями, а христианами, а проповедь свою – евангелием, B. С. Соловьев выступил на путь обличения со всей ревностью о славе имени Христова, со всей своей обширной эрудицией и силой своего обширного таланта, чтобы доказать, что христианство без Христа и евангелие, т. е. благая весть, без того блага, о котором стоило бы возвещать, т. е. без действительного воскресения в полноту блаженной жизни, – есть такое же пустое место, как и обыкновенная дыра, просверленная в крестьянской избе. „Обо всём этом, говорит он, можно было бы и не говорить, если бы над рационалистической дырой не ставилось поддельного христианского флага, соблазняющего и сбивающего с толку множество малых сих. Но когда люди думающие и потихоньку утверждающие, что Христос устарел, превзойдён, или что Его вовсе не было, что это – миф, выдуманный апостолом Павлом, – вместе с тем упорно продолжают называть себя „истинными христианами”, и проповедь своего пустого места прикрывать переиначенными евангельскими словами, тут уже равнодушие и снисходительное пренебрежение более не у места: в виду заражения нравственной атмосферы систематическою ложью, общественная совесть громко требует, чтобы дурное дело было названо своим настоящим именем. Истинная задача полемики здесь – не опровержение мнимой религии, а обнаружение действительного обмана. Этот обман не имеет извинения”... Так говорил Соловьев в одном из последних своих сочинений и нужно глубоко поскорбеть, что начатый им обширный труд – исследование всех вопросов, связанных с вопросом о добре и зле в мире, в том числе и вопросов, затронутых толстовством, и решение их в целой метафизической системе, за смертью его не мог быть окончен...

Мы надеемся в следующей книжке нашего журнала познакомить наших читателей с теми приёмами, посредством которых Соловьев обнаруживал действительный обман мнимого „христианства” графа Толстого. Ныне мы в виду настоящего смутного „монгольского” движения, которое почивший с чисто пророческим предведением предсказал за полгода до начала событий, укажем на одну заслугу в его полемике с толстовством. Когда принцип „непротивления злу”, уродливо заимствованный Толстым из евангелия, стал для многих принципом жизни, когда в молодёжи стало вытравляться чувство патриотизма и любви к отечеству до готовности положить душу за него и отказ служить в военной службе стал прославляться как геройство, а последствия этого отказа создавали „новых мучеников”, B. С. Соловьев, этот всеми признаваемый космополит, пишет о смысле войны, разъясняя необходимость и значение её в царстве христианском для царства Божия, для борьбы со злом, для конечного торжества добра, а отсюда – и для защиты своего отечества и поражения врагов его. Как не соответствовала статья эта господствующему и теперь „духу времени”, видно из того, что ни один из серьёзных журналов, так охотно печатавших труды Соловьева, не принял этой статьи и она нашла себе место, правда, в распространённом, но не из учёных, журнале („Нива”). Эти же глубоко верные и чрезвычайно остроумно выраженные мысли содержатся и в последнем печатном его сочинении: „Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории с приложением краткой повести об антихристе”.

Говоря о Соловьеве, как богослове – публицисте, нельзя обойти молчанием взаимные отношения его и духовной литературы. Из среды духовных писателей часто слышалось суровое осуждение некоторых произведений Соловьева. B. С. Соловьеву не чужды были ошибки, погрешности и увлечения. Ему ставили в вину известные его симпатии к католичеству. В обществе циркулировал слух, что вслед за изданием за границей на французском языке Соловьевым его сочинения: La Russie et ľeglise Universelle в 1889 г., от папы было предложено Соловьеву за переход в католичество епископство и кардинальство, но что Соловьев, будто бы отклонил это предложение. Если слух этот и малодостоверен, то всё же ничто не мешало бы Соловьеву, при независимости своего положения, при честности своей натуры и последовательности в своих действиях и поступках, перейти в католичество, как и перешли, вслед за Чадаевым, кн. Гагариным и др., многие из нашей аристократии, но Соловьев был верным сыном своей матери – православной Церкви. Его католические симпатии были лишь результатом его страстного стремления к „единству церквей”, его католичество – прекрасной мечтой этого рыцаря-богослова, а его папа – эмблемой, символом этой мечты, этого единения между христианами.

Соловьеву ставили, далее, в упрёк его критику церковной жизни, переходившую иногда в нетерпимое к ней отношение и изрекавшую иногда, в пылу спора, резкие приговоры над событиями и эпохами нашей церковной истории. Всё это, конечно, не могло не доставлять страданий людям, привязанных к Русской Церкви сыновней безусловной любовью. Конечно, такие люди не без основания сетовали на Владимира Сергеевича, видя не с меньшей, чем он, болью, что неправильного внесла и вносит жизнь в положение Православной Церкви, и возлагая более надежды на Божественный Промысел в деле уврачевания ран, чем на решительное, беспощадное раскрытие их. Но B. С. Соловьев и здесь был верен Церкви и полон горячей любви к ней, увлекаясь, в силу своего темперамента, страстным желанием видеть дело Церкви в безусловном расцвете, в самых благоприятных условиях.

Указывали ещё и на некоторые теоретические заблуждения Соловьева в его богословствовании. Как мыслителя, говорит по этому поводу „Церковный Вестник”, B. С. Соловьева, по возвышенности, разносторонности и вместе оригинальности ума, можно сравнить с Оригеном. Но как Оригену, некоторые оригинальные взгляды не воспрепятствовали Вл. С. Соловьеву быть истинным и нелицемерным сыном Православной Церкви, в полном мире с которой он и почил” ...

Наконец, не можем мы не сказать несколько слов в отношении почившего писателя и pro domo sua (в защиту себя). Из некоторых его замечаний относительно русского сектантства и раскола можно было заключить, что он резко расходился с воззрениями, высказываемыми в нашем журнале по вопросу о правах раскола и сектантства. В самом последнем из своих произведений он пишет: „остающиеся у нас ограничения религиозной свободы – одна из самых больших для меня сердечных болей, потому что я вижу и чувствую, насколько все эти внешние стеснения вредны и тягостны не только для тех, кто им подвергается, но главным образом для христианского дела в России, а, следовательно, для русского народа, а, следовательно, и для русского государства”. И наш журнал, конечно, не ратует за стеснения религиозной свободы, уважая в каждом человеке внутреннее право веры и убеждений, но мы не можем не признавать желательными эти „внешние стеснения” веры, поскольку они стесняют свободу пропаганды, переходящей в нашем народном расколо-сектантстве из словесного убеждения в грубое насилие над совестью православных чад церкви, в подкуп и обман тёмного люда, – этих младенцев веры. Владимир Сергеевич вращался исключительно в кругу интеллигенции и с этой стороны народного расколо-сектантства мог и не знать и происходящих в недрах его преступлений против свободы совести, и убеждений со стороны своекорыстных и невежественных агитаторов при больных фанатизмом и не подозревать.

В заключение скажем о Вл. С. Соловьеве, как человеке, как христианине, в связи с несколькими биографическими чертами его жизни. Внук сельского священника и сын знаменитого автора „истории России”, Владимир Сергеевич Соловьев родился в 1854 году, учился в московском университете, где слушал лекции на историко-филологическом и физико-математическом факультетах. Для довершения образования он слушал в течении двух лет лекции и в московской Духовной Академии, где на него особенное влияние имел профессор философии В. Д. Кудрявцев. Владимир Сергеевич, после получения степеней магистра и доктора философии, выступал на профессорской кафедре в московском и в петербургском университетах и на женских Бестужевских курсах, но профессорская деятельность его, создавшая ему славу оратора и привлекавшая необыкновенную массу слушателей, была непродолжительна. Непродолжительна была и государственная его служба в качестве члена учёного совета при Министре Народного Просвещения, и он ещё в молодые годы всецело отдался литературно-публицистической и учёной работе, сотрудничая в разных журналах и издавая целый ряд учёных трудов в отдельных монографиях. Скончался он в полном расцвете своих умственных и нравственных сил, надломленный физически-непосильной работой. За несколько часов перед смертью, когда ещё у лечивших его лучших московских врачей была полная надежда на его выздоровление и они обнадёживали ею больного, почивший в полном сознании попросил позвать священника и после получасовой исповеди принял Святые Тайны.

Как человек – христианин, Владимир Сергеевич по истине был исключительным, быть может, единственным, и при том самым светлым явлением среди нашей интеллигенции, отрешённой от веры и русской народности. Все дивились его чисто русскому, так сказать, крестьянскому христианству, его отношению к внешним требованиям Церкви, к храму, обрядам и обычаям, постам, священникам и пр. Его аскетизм был удивителен: просфора и стакан церковного вина были обычной суточной (спал он не больше трёх часов) его пищей. При его удивительной внешней красоте лица и благородстве обращения и при громадных литературных заработках, он оставался девственником и бессребреником, не имея собственного угла, где главу приклонити, и если бы не исключительные заботы о нём многочисленных, души в нём не чаявших, друзей его, ему часто бы пришлось голодать... Повторяем, Владимир Сергеевич был христианским светочем в светском учёном мире! У нас много есть умственных вожаков, но за всю свою жизнь не многие из них достигают Христа и Церкви, а если и достигают, то после активной или пассивной борьбы с ними, с растраченными силами и перед последним концом. Однажды, на вопрос одного из ищущих верных путей и основ жизни почитателей: что Вл. С. считает главной целью жизни человека, – ответил с живой полной верой: чтобы возможно ближе стать ко Христу и, если возможно, всегда быть с Ним. Владимир Сергеевич один из всех, от начала дней своих и до последней мирной кончины был всегда с Богом и Церковью, отдавая для них все свои силы. Начав в молодые, горячие годы, он целую четверть века вёл апологию христианства и громил врагов его. Да увенчает же Праведный Судья мужественного благовестника и борца за правду веры Христовой венцом правды Своея!

С. Потехин

4-го июля текущего года, через 5–6 дней по вступлении моём в приход с. Ермакова, я отправился в соседнее село Николаевку к священнику о. Константину Михайлову, уже зарекомендовавшему себя как усердного деятеля и по народному образованию, и по плодотворной деятельности в борьбе с сектантами и язычниками, с целью познакомиться с ним, обменяться взглядами, получить сведения о вновь появившейся в наших приходах секте „беседников” и воспользоваться от него уже опытными советами.

Спустя два–три часа, по моём приезде, – в оживлённой беседе время бежало незаметно, – поднялась сильная гроза с ливнем. Только мы заговорили о „беседниках”, как раздался оглушительный удар грома, а минуты через две мы услышали крики: „пожар”. О. Константин, взглянувши, в окно, сказал: горит деревня Березовка моего прихода и немедленно приказал бить „в набат”, а потом сказал мне: „Вот, батюшка, поедемте пособим, кстати у меня там есть „беседники” и вы посмотрите сами, как фанатичен, тёмен и упорен этот народ”. Я охотно согласился и через 10 минут мы, под проливным дождём, уже ехали к месту пожара, причём о. Константин на всякий случай взял с собой Св. Дары, так как по всему было видно, что причина пожара – удар молнии. Подъезжая к д: Березовке, мы встретили посланного, который обратился к о. Константину со словами: „я за вами, батюшка; беседнику Козме Алексееву грозой ноги отшибло – приобщить его нужно”. Приехав в д. Березовку, мы поспешили найти больного. Он был дворов через 6 от места пожара, лежал в избе на полу и жаловался, что его разбило, и что более всего теперь у него ломят руки. „Я, батюшка, – еле шептал он. – был в избе, помню, будто была гроза, а более ничего не помню”. О. Константин, напутствовав больного, скоро явился на пожар, где был и я. – „Вот, батюшка, обратился он ко мне, удобный случай побеседовать с „беседниками”: загорелось у их „матушки”; – пойдёмте, скажем хоть несколько слов ей в назидание; быть может она, видя явную кару Божию, образумится и, Бог даст, послушает нас”.

Я с удовольствием согласился, и мы пошли.

Дария Иванова или, как зовут её беседники, „матушка Дарья” сидела на брёвнах недалеко от пожара. Это женщина средних лет, довольно полная, с смуглым широким лицом, с живыми чёрными глазами. Она недоверчиво встретила нас и едва ответила на наш привет. Глаза её смотрели недружелюбно, как бы спрашивая нас, что вам нужно? По её сосредоточенному лицу было видно, что слушать нас и говорить с нами она не желает. Она была не одна. Подле неё сидела её подруга, будущая её заместительница, тоже беседница, женщина лет 26, с маленьким круглым румяным лицом, с чёрными глазами, которые так и бегали, то вопросительно, как бы пугливо глядя на нас, то как то уповательно устремляясь на „матушку Дарью”. С первого же взгляда было видно, что это послушная, достойная своей учительницы ученица, крепко верующая в авторитет, правоту, а, пожалуй, и святость своей наставницы. Шагах в 5 от них стояли: муж „матушки Дарьи”, крестьянин, высокого роста, с длинным суровым испитым лицом, с орлиным носом и воспалёнными слезящимися глазами, которыми он так и впился в нас. Фигура его говорила за готовность всякую минуту вступиться и постоять за своих. Рядом с ним стоял небольшого роста невзрачный мужичонка с мелкими чертами лица. Глаза его горели, и он то и дело дёргал свою маленькую, русую, козлиную бородёнку. Это тоже „беседник”. Подойдя к беседникам, о. Константин сказал мне. „Вот, батюшка, овцы, которые не слушают гласа своего пастыря и не только не идут за ним, но как волки в овчей шкуре ещё расхищают стадо. Сами заблуждаясь и погибая, всячески стараются соблазнить других: – это беседники. Вот эта женщина в нашей местности у них за старшую, они зовут её „матушкой” и когда молятся, то молиться начинают не иначе, как словами: „Молитвами матушки нашей Дарии, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас”. Затем, обратившись к Дарье Ивановне, сказал: „Ну, Дарья, видишь ли ты, явно карающую тебя за твой грех отступничества, руку Божию, признаёшь ли, что милосердый Господь, явно наказывая тебя, вразумляет тебя и тем призывает тебя к покаянию и спасению?

Дар. Ив. Как же, батюшка, признаём, за грехи наши, Господь и наказал, да мы этого и желаем; грехов много, за них Господь и наказал, – только теперь-то мы уж отреклись от всех ересей и расколов и желаем принять присягу.

О. Конст. Значит, ты сознаёшь своё заблуждение?

Дар. Ив. У нас никакого заблуждения нет, мы ведь, батюшка, от вас никуда не денемся; – мы только не желаем пить вино, песни петь, на игры ходить, а заблуждения у нас никакого нет, мы теперь отреклись от всех ересей и расколов и желаем принять присягу.

О. Конст. О каких ересях и расколах ты говоришь?

Дар. Ив. Да прежде мы уж очень грешили, а теперь не желаем.

О. Конст. Это хорошо, что вы не желаете грешить. А за ересь и раскол-то ты что признаёшь?

Дар. Ив. Своё прежнее житье.

О. Конст. По-твоему выходит, что когда ты жила в общении с Св. Церковью, ты была в расколе, а когда стала собирать ночные сборища, то отреклась от ересей и расколов, и выходит, что ты церковь Христову признаёшь за ересь и раскол. Так, что ли?

Дар. Ив. Зачем, батюшка; без церкви нельзя, мы от вас никуда.

О. Конст. Как никуда? Ты свои моления устраиваешь, по ночам людей собираешь. Для чего у тебя сборища по ночам?

Дар. Ив. А это мы, батюшка, собираемся читать псалтырь и писание, а больше у нас ничего.

О. Конст. Если у вас больше ничего нет, тогда зачем вы собираетесь только по ночам и прячетесь. Если вы хотели бы слушать св. писание, то позвали бы меня, я вам почитал бы и объяснил бы, созвали бы соседей и они послушали бы и им это было бы приятно.

Дар. Ив. Мы всех желаем и вас, батюшка, желаем.

О. Конст. Зачем же вы прячетесь? Когда собираются православные для чтения Слова Божия, то и окна, и двери бывают открыты, – кому угодно, приходи и слушай, они только радуются этому, а у вас не так, вы прячетесь и, кроме того, если кто из православных придёт к вам и станет читать, то вы мешаете ему, смеётесь, разговариваете, а порой даже и ведёте себя неприлично.

Дар. Ив. Мы всех желаем, это неправда.

О. Конст. Как неправда, ведь на это есть свидетели, которые бывали у вас на беседах. Они говорят это.

Дар. Ив. Мы всех желаем, желаем отстать от всех ересей и расколов и принять присягу, а ты, батюшка, сколько не говори, гулять и грешить нас не заставишь.

О. Конст. Да кто же тебе говорит, что нужно гулять и грешить; я говорю, что не нужно отделяться от Св. Церкви – нужно ходить в церковь Божию, там читается и объясняется св. Писание. – правильно как нужно, а вы отделяетесь от церкви, – собираетесь по ночам, прячетесь, да и саму молитву начинаете не по церковному, – ведь в церковных книгах нигде не сказано начинать молитву так, как вы её начинаете.

Дар. Ив. А ты как знаешь, как мы начинаем молитву? ведь ты у нас не был.

Ещё в начале беседы, не смотря на проливной дождь, нас окружила большая толпа крестьян: были почти все, бывшие на пожаре. Двое из присутствующих грамотных крестьян на это возражение Дар. Ив. сказали: Что ты отпираешься, – ведь мы не раз у вас на беседах бывали и сами слышали, что молитву вы начинаете не по-нашему, а „молитвами о. нашего Гавриила и матушки Дарии, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас”.

Дар. Ив. Это они, батюшка, зря.

Крестьяне. Не зря, а правда. „Они, батюшка, там на беседе-то должно не хорошее делают: всё прячутся от нас, с хорошим-то не прятались бы”.

О. Конст. Слышишь, Дарья, что добрые люди говорят?

Дар. Ив. Ну говорят и говорят, они неправду говорят, худого мы ничего не делаем, а ты, батюшка, что ни говори, мы от матушки нашей Настасьи Кузминишны не отстанем потому, что она богоугодной жизни, а от ересей и расколов отрекаемся и желаем принять присягу и желаем здесь пострадать; нас хоть бейте, хоть мучьте, а мы грешить не желаем и худого ничего не делаем. Это они зря – неправду говорят.

О. Конст. О какой Настасье Кузминишне ты говоришь? о той, что сослали?

Дар. Ив. Это она за веру, за богоугодную жизнь терпит.

О. Конст. Как же это так, мы ведь, Слава Богу, живём на святой Руси; у нас за веру никого не ссылают и не мучат. Благодарение Господу, на русской земле много хороших людей, которые ведут богоугодную жизнь и их не только не ссылают, по ещё и уважают, и почитают.

Видя крайнее утомление о. Константина, я попросил у него позволения сказать со своей стороны несколько слов, на что он охотно согласился. При этом Матрона, как-то недоумевающе взглянула на меня, а потом участливо подсмотрела на „матушку Дарью”. Та в ответ на этот взгляд презрительно улыбнулась, как бы говоря – пусть его, я всё равно своё твердить буду, не бойся, меня не уговорят.

Я. Скажи пожалуйста, Дарья, как у вас на беседах бывает; вы св. Писание только читаете и объясняете его или нет?

Дар. Ив. Как же, батюшка, и объясняем.

Я. Кто же объясняет то?

Дар. Ив. Кто читает, тот и объясняет, а мы слушаем.

Я. Я это спрашиваю потому, что хочу указать вам, что вы в этом заблуждаетесь. Читать св. Писание можно и нужно всякому, кто умеет, а объяснять его всякому по-своему нельзя. объяснять св. Писание нужно только так, как этому учит св. Церковь. В св. Церкви для этого есть особые лица – пастыри церковные, которые изучают св. Писание и объясняют его так, как учит св. Церковь, а у вас собираются все люди малограмотные, мало понимающие, а потому их объяснения слушать опасно; да этого мало, что они малограмотные, и учёные люди могут ошибаться, да в деле веры и ошибаются, а пастыри церковные в учении веры не ошибаются и это не потому только что они люди учёные, а потому, что они от Бога на это поставлены и имеют особую благодать Св. Духа. Из св. Писания мы знаем, что когда Иисус Христос возносился на небо, то обещал Своим ученикам послать Духа Святого и сказал, что сей Дух Святый будет пребывать с ними вечно и будет наставлять их на всякую истину. Как Христос сказал, так и было. В 10-й день после Вознесения Господня Дух Святый действительно сошёл на св. Апостолов и наставлял их, а Апостолы по внушению Духа Святого наставляли других на истину. После смерти св. Апостолов, Дух Святый жил и действовал, как и теперь живёт и действует в преемниках Апостолов – пастырях церкви, а потому их и должно слушать. Если вы не понимаете св. Писания, или не знаете, как жить, то идите к пастырям церкви и они всё скажут и объяснят вам и что они скажут, то свято и верно, потому что для этого они и избраны и поставлены Духом Святым, и говорят не своё, а то, что говорил и чему учил Христос, чему учили св. Апостолы и св. Отцы. Другими словами, когда учат пастыри церковные, то они говорят то, что велел им говорить пославший их Христос, а Христос, посылая св. Апостолов на проповедь, сказал им, а в лице их и всем пастырям церковным: „кто слушает вас, тот слушает Меня, а кто отвергается вас, тот отвергается Меня, а кто отвергается Меня, тот отвергает Пославшего Меня”. Вот ты, Дарья, говоришь, что у вас никакого заблуждения нет, а сама слушаешь „матушку Настасью Кузьминишну” и говоришь, что от неё вы не отстанете. О. Константин от Бога поставлен учить тебя и всех прихожан, и вы его не слушаете, а какую-то Наст. Кузминишну слушаете, – а это большое заблуждение. Вы не слушаете посланника Христова – следовательно, не слушаете Самого Пославшего его Христа и не сознаёте, что через это отвергаетесь Христа. Явился один лукавый человек, обманул одного, другого, а, чтобы лучше ему верили, то по наружности он стал казаться благочестивым. Пришёл к людям малограмотным, тёмным, коих легко обмануть и стал смущать их, а вы, вместо того, чтобы пойти к батюшке и спросить у него, поверили лукавому человеку, а потом и сами начали учить, не имея на то никакого права. Мало того, в своей дерзости вы с своими лжеучителями не остановились на этом, а стали даже святотатствовать – у вас женщины исповедуют, разве это не святотатство? а вы говорите, что у вас нет даже и заблуждения.

Православные! К вам моё слово. Бойтесь, как огня, их ложного учения, они, заблуждаясь сами погибают и других хотят погубить. Что их учение ложно, можно убедиться и вот почему: обратите ваше внимание на то, что и наш Царь-Батюшка, и все Архипастыри и пастыри церковные, всё наше начальство и, наконец, всякий благоразумный знающий человек, содержат учение православной церкви, и всё это, конечно, потому, что оно свято, правильно, спасительно. Если бы оно было ложно, то от него все умные люди отказались бы, а мы видим, что все умные, знающие люди принадлежат к православной церкви, потому что знают, что кроме церкви спастись нельзя и только не учёные, простые, тёмные люди идут к сектантам; почему? да потому, что их или обманывают, или дают им денег и они меняют вечные блага на блага временные. А ты, Дарья, обрати своё внимание на сегодняшний случай; тебе о. Константин правду сказал, что Господь, наказывая, призывает тебя к покаянию. Слово Господа не ложно, а Он сказал, что кто соблазнит одного из малых верующих в Него, для того человека лучше было бы, если бы ему повесили на шею мельничный жёрнов и утопили в море. Жизнь наша на земле кратковременна, убойся вечной погибели; помни, что теперь ты, соблазняя других, готовишь себе одинаковую участь с соблазнителем рода человеческого диаволом.

Дар. Ив. Это ты зря, батюшка, диавола нет, мы в него не верим.

Я. А как же в Евангелии Господь говорит, что на страшном суде он скажет грешникам: „идите от Меня проклятые в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его”. Вы не верите, что есть диавол, значит не верите словам Христа. Кроме приведённого места в Евангелии во многих местах говорится о диаволе – как живом личном существе и отрицать его существование нельзя.

Дар. Ив. Мы ничего не знаем.

В это время стоящие около нас крестьяне зашумели: „Батюшка, не говори, кормилец, с ними, словами их не уговоришь. Вот теперь ночью, как только они станут собираться, мы их кольями угостим”.

О. Конст. Не бить их, а пожалеть нужно, вы видите, они погибают; будем лучше молиться, чтобы Господь вразумил их.

Пока говорил о. Конст., ко мне подошёл „беседник” Димитрий Яковлев и сказал: „батюшка, благослови меня я пока живу в Ерманове, к тебе буду ходить”.

Я. На доброе дело Бог благословит, а в худом деле благословение не поможет.

Так как дождик шёл не переставая, а мы ещё по дороге на пожар успели промокнуть, то, прекратив беседу, собрались домой. Когда мы уже сели в тарантас, нам принесли обгорелые книги, найденные в подполье у Дарьи Ивановны; – то были: остатки „сеятеля, псалтири, троицких листков, творений Тихона Задонского”. В надежде найти что-нибудь из подпольных изданий, мы слезли с тарантаса и сами искали, но ничего не нашли. Уезжая, мы просили собравшихся около нас крестьян за разъяснением недоразумений и всякой нуждой всегда обращаться к нам, говоря, что двери наших домов, для всех нуждающихся, открыты во всякое время дня и ночи.

Священник Алексей Урбанский

О распространившейся на Урале секте иеговистов, именуемых иначе «обществом Десного братства», или «Сионской вестью», нами сообщалось в нескольких статьях «Миссионерского Обозрения» за прошедший и за текущий год¹³⁶. В них мы характеризовали эту секту, как безбожную и противообщественную, живущую идеалами чисто фантастическими и безумными. Резкое отрицательное отношение к христианству и к существующему строю дышит в каждой строке иеговистических сочинений. Проповедуя всеобщее равенство, они считают «чины, и красные штаны за дурь и прелесть сатаны», «защиту вер войной, гоньбой, за зверство», прокуроров и судей называют «осатанелыми»; в прошедшем году «профессору, доктору смертной заразительной богословии, Езавелиной медицины, Г. Ивановскому» прислали «Кол в горло». Но всё это были пока одни слова. Теперь они переходят к действиям, перед которыми нельзя не ужаснуться. В газетах появилось известие об адских, приписываемых и народным голосом и данными следствия сектантам иеговистам, которое мы считаем нелишним сообщить полностью.

Корреспондент «Ур. Ж.» сообщает из Баранчинского завода о загадочном случае покушения на жизнь четырёх местных жителей, посредством динамитных машинок. Четырём здешним лицам: местному священнику о. Василию Архангельскому, казначею (он же и староста церкви) Зотову, мастеру Воронову и уставщику механического цеха Блинову были посланы посылки, заключающие в себе машинки с динамитом. Посланы они были с уличными мальчишками, а им очень таинственно переданы каким-то неизвестным им мужчиной за пределами селения; для поощрения ребят им даны мелкие деньги. Адский замысел этот заключался в том, что злополучные получатели должны были принять посланные коробки по наружному их виду за футляры с золотыми вещами, и для того, чтобы открыть их, надавить находящуюся тут кнопку, причём неминуемо произошёл бы взрыв. Получившие лица, заподозрив во всей этой необычайной таинственности что-то недоброе, препроводили посылки в волостное правление. В тот же день было доложено г. судебному следователю, благо он был в Баранче, хотя и по другому делу, но он, видимо, не придал значения происшедшему, а посылки велел хранить в волостном правлении впредь до его особого распоряжения.

Волостному же правлению было поручено дело это исследовать и ему, следователю, донести, а коробки не вскрывать; но волостное правление отнеслось ко всему этому халатно. Были допрошены мальчики и несколько лиц, заявивших, что слыхали, как один баранч. обыватель усиленно добивался купить динамиту у кушвинских и благодатских рабочих и предлагал довольно большие, по его средствам, деньги; но должного внимания на эти и другие заявления не обратили, а на просьбу заинтересованных лиц сделать обыски у подозрительных личностей отвечали неохотно, а у одного обывателя, хотя и был сделан обыск, но уже на третий день после случившегося, да и сотских накануне оповестили, чтобы они собрались для производства обыска. Ясно, что при такой постановке дела корову спрятать можно, а не то что уничтожить какие-нибудь маленькие доказательства участия в преступлении. А что преступление задумано и адски выполнено, то в этом уже нет теперь никакого сомнения, так как при вскрытии одной из коробок и то уже 27-го числа и не следственною властью, а частными лицами (местным заводским начальством, близко интересующимся судьбой своих служащих), они оказались наполненными динамитом в довольно большом количестве, и сделаны такие приспособления (кнопки), что должен был произойти ужасный взрыв, который, если при вскрытии и не произошёл, то благодаря особо принятым мерам предосторожности. Нужно заметить, что посылка, сравнительно со своей малой величиной, была очень тяжела; завёрнута она была в белую бумагу, перевязана шнурком и припечатана сургучом, только не печатью, а как бы какой-нибудь монетой; адреса ни на одной из посылок не было, а против кнопки устроены предохранительные дощечки с круглым отверстием в средине, чтобы как-нибудь ребята нечаянно не надавили.

Известие об этом мы имели и несколько раньше, но не решались опубликовать его. Теперь дело, сколько нам известно, в руках судебной власти, но удастся ли ей открыть личности виновников, – неизвестно. Мы хотели бы сказать нечто о всей секте. Теперь оказывается, что религиозное сектантство составляет одно только прикрытие социалистических целей. Будучи безбожниками и не имея религии, иеговисты являются чистыми анархистами, прибегающими к помощи динамита. Ясным становится, что и законы, касающиеся религиозных сектантов и оберегающие целость православия, недостаточны для уничтожения столь зловредного общества и меры терпимости едва ли могут на него простираться.

Профессор Н. И. Ивановский

Покорнейше прошу редакцию „Миссион. Обоэр” ответить на страницах своего журнала на основании Св. Писания на следующий вопрос: „что такое херувимы”? Такой вопрос возникает у меня вследствие того, что мои сектанты, штундо-баптисты, на основании Иезекииля 10-й гл. 15 ст, под херувимами разумеют животных, а потому под изображениями херувимов в скинии и Соломоновом храме разумеют изображения животных.

Священник Иоанн Ко-ков

Место из книги пр. Иезекииля, на которое ссылаются сектанты, читается в русской Библии так: „Херувимы поднялись. Это были те же животные, которые видел я при реке Ховаре,” (Иез.10:15). А каких именно животных видел пророк при Ховаре? Были ли это обыкновенные земные животные, созданные Господом Богом в пятый и шестой дни творения, или же пророк в своём видении созерцал нечто особенное и отличное от того, с чем мы привыкли встречаться в обыкновенном животном царстве? Для решения этого вопроса очевидно нельзя останавливаться на одном пятнадцатом стихе 10-й гл. кн. пр. Иезекииля, а следует внимательно проследить все те места, где пророк описывает своё видение на реке Ховаре или же вообще делает упоминание о херувимах. Эти места следующие: главы 1, 10, Иез.11:22,28:14–16,41:17–20,25.

Самое подробное описание херувимов мы находим в 1-й гл. книги пр. Иезекииля. Пророк видел, что бурный ветер нёс с севера клубящееся светоносное облако, в пылающей средине которого было как-бы подобие четырёх животных (Иез.1:4–5). У этих животных при одной голове было четыре лица: одно – лицо человеческое, по правую от него сторону у всех четырёх лицо львиное, по левую – у всех четырёх лицо тельца и, наконец, на обратной стороне лица человеческого у всех четырёх лицо орла (Иез.1:10); эти животные имели каждое по четыре крыла (Иез.1:6), а под крыльями у них со всех четырёх сторон была рука человеческая (Иез.1:8; сравн. 10, 7 и 21). Лица и крылья у всех четырёх животных касались друг друга, но при этом лица у всех четырёх не поворачивались назад, когда они ходили: каждое животное ходило прямо против своего лица (сравн. 10–11). При этих животных было четыре колеса с высокими и страшными ободьями, по одному колесу около каждого животного, и эти колеса были устроены так, что колесо находилось в колесе (Иез.1:15–16); при движении эти колёса не вертелись на своих осях (Иез.1:17). Между животными ходил огонь, и сами они двигались туда и сюда с быстротой блистающей молнии (Иез.1:13–14). Всё тело животных, спина, руки, крылья и колёса были усеяны глазами (Иез.1:18; срав.10:12). Вот каких животных видел пророк Иезекииль на реке Ховаре! Штундо-баптисты хотя обойдут все страны земного шара, но нигде не отыщут таких существ среди пернатого и четвероногого царства животных, по всему телу усеянных очами, с четырьмя лицами при одной голове, двигающихся с молниеносной быстротой и т. д., в подлунном мире никогда не существовало, не существует и не будет существовать, – потому что законы этого мира неизменны и вечны (Пс.148:5–6;103:5). Если же существа, виденные пророком на реке Ховаре, не были земными, – то и 15-й стих 10-й главы книги Иезекииля нельзя понимать в том грубом и земном смысле, в каком понимают его штундо-баптисты, вторгающиеся в данном случае в то, чего они не видели, надмвающиеся плотским своим умом (Кол.2:18). Означенное место книги пр. Иезекииля нужно перефразировать так: Херувимы поднялись. Это были те самые живые существа, ¹³⁷ которых я видел при реке Ховаре. (Иез.10:15). Что же это за живые существа? В своей вдохновенно-возвышенной речи о царе тирском (Иез.28:12–19) пророк Иезекииль называет этого властителя помазанным херувимом: ты, – восклицает пророк, – печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты. Ты находился в Едеме, в саду Божьем... Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять, и Я оставил тебя на то; ты был на святой горе Божьей, ходил среди огнистых камней (Иез.28:12–14). Из этого состава пророческой речи видно, что название „херувим“ должно являться для царя тирского почётным наименованием; между тем, если под херувимами разуметь неразумных животных, то какая честь для благородного и могущественного властителя Тира в этом наименовании (Пс.58:13,21)? Далее, как объяснять в данном случае штундо-баптисты определение „помазанный“, относящееся к слову „херувим?“ Ведь в Ветхом Завете помазывали елеем только людей (а не животных) и при том таких людей, которые были избираемы на особенное служение Богу, – напр., царей, первосвященников и пророков (Лев.4:3,5,16; Пс.104:15;2:2; 1Цар.24:7,11; 3Цар.19:16; Ис.45:1); помазание елеем служило внешним знаком излияния на помазуемого особенных даров Божиих (1Цар.10:1,9;16:13). Таким образом, употребляя для изображения несравненного величия царя тирского выражение „помазанный херувим“, пророк даёт нам понять, что херувимы суть существа духовные, разумные (срав. 10, 6–7), по своему достоинству превосходят даже царствующих лиц в роде человеческом и находятся в особом служении Богу.

Где же обитают херувимы? На этот вопрос дают ответ нам те обстоятельства, при которых совершилось пр. Иезекиилю явление херувимов: а) пред ним отверзлись небеса (Иез.1:1), т. е. перед пророком открылись горние врата и он своими духовными очами созерцал высокие и сокровенные тайны, б) на нём была рука Господня (Иез.1:3), т. е. виденное пророком сделалось доступным его созерцанию только лишь благодаря особому воздействию на него силы Божией, и что, следовательно, при обычных обстоятельствах этого видеть человеку невозможно. Значит всё, вообще виденное пророком при реке Ховаре, было не земным, а небесным (Кол.3:1–2), и потому языком человеческим не может быть передано с полною точностью; вот почему пророк, описывая бывшие ему видения Божии (Иез.1:1), которые Богу было угодно явить ему, употребляет постоянно сравнительные обороты речи: как бы свет пламени из средины огня, подобие четырёх животных, облик их был, как у человека (Иез.1:5), – сверкали, как блестящая медь (Иез.1:7), – подобие лиц их (Иез.1:10), – вид этих животных был, как вид горящих углей, как вид лампад (Иез.1:13), – как сверкает молния (Иез.1:14), – как вид топаза (Иез.1:16), – подобие свода, как вид изумительного кристалла (Иез.1:22), как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри по вокруг (Иез.1:27). По словам пророка, херувимы поддерживали своими головами кристалловидный свод (Иез.1:22), на котором был утверждён престол как бы из камня сапфира; на этом престоле сидел Некто, подобный человеку (Иез.1:26), т. е. Сам Бог (срави. Откр.4:1–11). Отсюда ясно следует, что херувимы суть обитатели небесных чертогов, предстоят прямо престолу Божию и являются ближайшими исполнителями велений Божиих (Иез.10:6–7). В таком же смысле учат о херувимах и другие книги Св. Писания.

В первый раз слово „херувим“ встречается в книге Бытия при рассказе об изгнании наших прародителей из рая (Быт.3:24): херувим, с пламенным мечом¹³⁸, поставленный у сада эдемского, чтобы охранять путь к древу жизни, является очевидно верным исполнителем воли Божией и при том духовным существом ангельского мира, высшим человека, – потому что кроме Адама и Евы других людей тогда ещё не существовало (Быт.4:1 и дал.), а животные земного мира (все без исключения) были подчинены человеку, как своему царю (Быт.1:26–28). Затем говорится о херувимах в: Исх.25:18–22,26:1,31; 36:8,35; 37:7–9; 1Цар.4:4; 2Цар.6:2;22:11; 3Цар.6:23–29,32,35;7:29;8:6–7; 4Цар.19:15; 1Пар.13:6;28:18; 2Пар.3:7,10–14; Пс.17:11;79:2;98:1; Ис.37:16; Дан.3:54; Евр.9:5; Откр.4:6–9;5:8–14;6:1–7;7:11–12; 15:7;19:4. В скинии Моисея и в храме Соломоновом изображения херувимов было повелено Господом поместить не только во святилище, но и во святом святых; поставление двух херувимов над ковчегом завета с преклонёнными к ковчегу лицами показывает, что херувимы удостоены особенной близости к Богу (сравн. Пс.66:2;103:29; Иез.21:2 и друг.) и благоговейно служат Ему, проникая в тайны нашего спасения (1Пет.1:12). На эту особенную близость херувимов к Господу Богу и на их высшее место в ангельском мире указывают также те места Слова Божия, в которых говорится, что Всевышний восседает на херувимах (1Цар.4:4; Пс.17:11; Ис.37:16 и друг,). В Новом Завете, в Откровении Св. Иоанна Богослова, херувимы изображаются, как и у пр. Иезекииля, в виде шестокрылатых животных, усеянных по всему телу очами; по Откровению Св. Иоанна, херувимы обитают на небе перед престолом Божиим и непрестанно днём и ночью взывают: свят, свят, свят Господь Вседержитель, Который был, есть и грядет (Откр.4:1–8). Херувимы окружены на небе бесчисленными сонмами праведников и тьмами ангелов (Откр.5:11;7:9–11), причём ангелы занимают в отношении херувимов подчинённое служебное положение (Откр.15:7). Сводя теперь всё сказанное о херувимах к одному знаменателю, должно признать, что херувимы суть особенно приближённые к Богу духовные существа, занимающие особенный высший чин в небесной иерархии; имея своё особое служение, отличное от ангельского, херувимы окружают престол Вседержителя и Агнца на небесах и неумолчно день и ночь прославляют бесконечные совершенства Господа, проявленные Им в творении и нашем искуплении (Откр.5:8–10); а находясь в ближайшем общении с Богом, херувимы отражают в себе неприступное величие Божие и Его славу (Евр.9:5).

С.-Петерб. епарх. миссионер Н. Булгаков

Не так давно я посетил с. З-чье, (Киев. губ.), для беседы с местными штундистами. Штундизм здесь существует много лет и заявил себя целым рядом преступных фактов наглой пропаганды, за что штундисты здешние претерпели некие утеснения от населения и гражданской власти. Крестьяне-односельчане их однажды поколотили за оскорбительное поведение против „громады“ и святынь веры, полиция не раз уловляла пропагандистов в других сёлах, задерживала в участках и препровождала из стана в стан, „за безписьменность“, суд присуждал за собрания к штрафам. Так как всё это не помогало, для обуздания злостной пропаганды, по представлению г. начальника края, главный вожак этой общины был сослан министром на Кавказ. С тех пор община штундистов несколько успокоилась, хотя и до сих пор упорно держится своих заблуждений, возбуждаемая деятельным помощником сосланного вожака и соучастником во всех его пропагаторских похождениях неким крестьянином Логгином. В село З. много раз ездили и ранее меня миссионеры, но успеха мало имели, так как сектанты были слишком ожесточены против духовенства, считая, что все беды и напасти на них идут от попов да миссионеров». Не имела успеха там и настоящая моя беседа, но я заношу её в печатный дневник в тех соображениях, чтобы посильно помочь трудящимся в слове и учении разобраться в одном из тягостного для нас, миссионеров, вопросе о нареканиях штундистов на церковь и духовенство, которые будто бы одни виновны в налагаемых законом и властями на сектантов взысканиях. Да и, вообще, ныне слишком часто приходится нам давать ответ тем вопрошающим, которые, по недомыслию или лукавству, не умеют отделить в борьбе с сектантством вопросы веры и совести от вопросов гражданского пресечения преступлений против веры и церкви.

Начинало темнеть. Взяли мы с о. Диомидом библию, кликнули хлопца-кучера в провожатые и отправились к брату-Логгину. По дороге я преподал молодому священнику, не посещавшему ещё штундистов, как вести себя с ними, как приветствовать, о чём начать разговор и т. п. По длинным извилистым переулкам, шлёпая в жидкой грязи, хватаясь за плетни и заборы, добрались мы, наконец, до хаты Логгина. Хата стоит на проезжей дороге. Недалеко храм Божий, напротив казённая лавка. Сопоставление интересное для предстоящей беседы, подумал я. В хате светилось и в окно мы увидели ужинавшую семью. Наш хлопец-проводник развязно отворил дверь и вошёл в хату. За ним вошли и мы. Окончился ли в тот момент ужин, или наше прибытие прекратило трапезу, не знаю. Когда глаза наши несколько освоились со светом, на столе ничего съестного уже не было. У стола на лавке сидел высокий худощавый с лицом в веснушках и небольшой рыжей бородой мужчина, в одном жилете, без пиджака. Глаза с суровым выражением были опущены. Я догадался, что то был хозяин хаты Логгин. Мы с батюшкой в один голос приветствовали его, перекрестившись, словами: „Мир вам, мир дому сему“. Логгин свирепо вскинул глазами и не только не поднялся с лавки, для взаимного приветствования нас, но как-то ещё более вывернулся на ней, откинув голову и спину к стене, выпятив живот и расставив ноги. Эта неприличная, вызывающая поза „истинного христианина“ возмутила мой дух.

– Как вам не стыдно, – сказал я хозяину, – так вывернуться на лавке при входе приходского священника и человека вам неизвестного, и сидеть не полюдски? Не тому нас учит Слово Божие, да обычаи людские!

– Сядайте и вы, – отвечал сухо Логгин, не поднимаясь.

– Но таким образом не принимают того, кто, входя в дом ваш, приветствует вас и дом ваш словами мира, кто приходит издалека, чтобы побеседовать с вами.

– Знаем мы, який мир вы приносите, – прервал меня Логгин. – После вашей беседы запишут меня, да поведут к становому.

Логгин начал горячиться. Голос его принял крикливый тон и таким оставался почти все время беседы. Говорил он страстно, с жестами, биением в грудь и т. п. Речь его не имела характера тех искусственных медоточивых речей, которые обычны у штундовых вожаков, набивших язык в беседах с миссионерами и которые сопровождаются воздыханиями, закатываниями глаз вверх, которые пересыпаны текстами Евангелия, братскими обращениями и т. п.

Логгнн долго не давал мне ничего возразить ему. Мы стояли у стола, а сектант полуподнявшись и опершись о лавку и косяк окна, продолжал крикливо говорить приблизительно так: „И чего вы только смущаете нас?! Вы говорите, что я вас не знаю? О, я добре знаю таких, як вы, миссионеров! Да и об вас я слышал. Это вы в Турбовке выставили в вашей беседе на посмех людям нашу братию. По вашей милости да через попа нашего Сильвестра загнали в ссылку, а нас по судам да волостям таскают, да ещё згнущаетесь (ехидствуете) над нами. Ходите по хатам, собираете в школы, нибы (как будто) для того, чтобы научить нас, а после вас народ смеётся над нашей св. верой. Говорите, что хотите, только напрасно, не забуду, как мне ваши православные хату разорили, не забуду.

Логгин стал утихать, мы с о. Диомидом всё стоим да слушаем, вздыхая. Наконец, я воспользовался яростного сектанта затишьем и сказал ему: „успокойся, друже, давай тихо да мирно побеседуем о твоих обидах, а для того, чтобы беседовать было удобнее давай присядем.

– Чего-ж, садитесь, – сказал Логгин несколько смягчённым голосом.

Я уселся за стол на лавку. Ватюшка сел на табурете возле стола. Возле печи, на полатях, сидела хозяйка с спящим маленьким ребёнком на руках. Лица её не было видно. В другом углу, против печи, сидел молодой ещё человек в чистом мещанском костюме с причёской на голове. То был старший сын Логгина, крепкий в штундизме юноша, года три назад окончивший двухклассную школу и служивший теперь своей сектантской общине своей школьной грамотностью. Логгин уселся на прежнем месте, на лавке.

– Итак, значит, обижали вас, брат Логгин, переспросил я, и вы теперь ненавидите за это священников, миссионеров, ненавидите меня по одним слухам о том только, что я веду миссионерские беседы с народом. Правда, трудно любить ту руку, которая бьёт, но ведь Христос заповедал любить врагов и запретил ненавидеть бьющих.

– А что ж, по-вашему, любить их надо, подставлять щеку, чтобы ещё били? Нет, годи!..

– А читали, что Христос заповедовал ученикам своим, когда бьют в одну щеку, подставлять другую (Мф.5:39). Скажите, вы желали бы следовать за Христом, желали бы следовать Его завету?

Логгин молчал и угрюмо смотрел в землю.

– Если вы не можете любить бьющих вас, – продолжал я, – прощать и благословлять их, как учил Христос, то вы, всё же, поучитесь в Евангелии, хотя тому, что нужно спросить у бьющих и делающих вам обиды, прежде чем их возненавидеть, за что вас обижают? Вспомните, Логгин, суд над Господом Иисусом Христом у первосвященника Каиафы. Там били Господа и били несправедливо. Христос не сопротивлялся, не отвечал ненавистью бьющим, а сказал бьющему: „Если Я сказал худо, покажи, что худо, если же нет, что ты Меня бьёшь? (Ин.18:23). Спросили ли вы, Логгин, кого-нибудь, подумали ли сами хорошенько, спокойно, – да за что, за какую вину ваша братия штундовая терпит обиды?

Ап. Пётр говорит: „Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки“ (1Пет.2:19–20)?

– Что мне спрашивать? – возразил Логгин, разве я не знаю, за что я терпел обиды и утеснения? За веру, за то, что не хотел жить в темноте, что поверил Христу, перестал пьянствовать, сквернословить. Били за то, что хотел жить по новой истинной вере.

– О, нет, брат Логгин, наверно дело не так было! Вы говорите, что вас утесняли за вашу новую веру. Но ведь вера – достояние души человеческой, и кто из людей, по слову Писания, знает то, что находится в душе другого (1Кор.2:11). Вера человека – это дело его совести и человек может веровать в душе, как хочет, и никому другому, кроме, конечно, духовника, до этого дела нет. Но послушайте, Логгин, и послушайте внимательно. Что будет, если человек поверит по-новому, поверит не так как прежде веровал и не так, как веруют все ближние его, и, поверив, станет всем и каждому объявлять об этой новой своей вере, станет учить ей своих детей, братьев, ближних? Не произойдёт ли смута, непорядок, – не будет ли преступления против закона?

– Нет, господин миссионер, если бы я украл что-нибудь, или убил кого-нибудь, это было бы преступление, а поверить Христу – это не преступление.

– Подождите, Логгин, мы потом рассмотрим, поверили ли вы Христу, или поверили людям, принёсшим вам благовествование о Христе и притом иное, чем то, которое содержали вы прежде вместе со всей православной Церковью. Теперь будем продолжать начатую речь. Вы говорите, что, если бы вы убили или украли, это было бы преступление. Скажите, если бы вы не убивали и не крали, а только в душе своей имели намерение убить или украсть это было бы преступление?

– А как же? Бог карает за наши мысли.

– Так, значит было бы преступление против Бога, а против закона ваше душевное намерение не было бы преступлением. Закон и не карает и судьи не наказывают за то, что творится в душе человека и не сопровождается никаким делом. Так и относительно вашей веры. Если бы вы поверили и хранили вашу новую веру в душе, закон и власть не трогали бы вас, и вы не были бы повинны перед законом. Вина ваша была бы только перед Богом, который знает и судит помышления душевные.

– А что-ж я сделал преступного против закона по своей вере? Разве я крал, убивал кого?

– Что вы, брат мой, всё указываете на то, что вы ничего не крали и никого не убивали. А думали ли о том, что словом своим и своей наукой вы для людей православных сделали, может быть, в сто раз хуже, чем если бы украли какую-либо вещь или убили кого-либо? Скажу прямо – вы похищали у одних и убивали у других их прежнюю христианскую, наследованную отцами и дедами, от самых святых Апостолов, веру, вы произвели смуту и разделение в братьях, вы поселили ненависть и раздоры в семьях: отец пошёл на сына и сын на отца! Там, где в нашем, благословенном Богом, краю, была тишь да гладь, да Божия благодать, там со штундой пошла ненависть. Это ли не преступление? „Не бойтесь убивающих тело, но бойтесь убивающих душу“, сказал Спаситель.

– Позвольте, господин миссионер, дайте теперь мне сказать, прискочив с лавки, – воскликнул Логгин. – Что вы на нас вину сваливаете? Охота людям нас слушать, а мы никого не заставляем. Не слушали бы, если бы мы худому учили! А мы чему учим? Не пьянствовать, не ругаться! А то, что ненависть пошла, то кого ненавидят? Нас ненавидят, нас бьют, над нами згнущаются! Вы говорите, что теперь отец идёт против сына и сын против отца. Вот это и по Писанию. Этому и нужно случиться (Мф.10:35). Об этом и говорил Христос. Вам известно из Евангелия.

– Действительно, брат Логгин, – отвечал я на его страстную речь, в Евангелии говорится, что подобает быть соблазнам (Мф.18:17), но при этом прибавлено, что „горе тому человеку, через которого соблазн приходит“. Это сказал Иисус Христос. В другом месте Он говорит: „подобает Сыну Человеческому предану быти“ и затем прибавляет: „но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предаётся: лучше бы ему погибнуть во чреве матери и не родиться на свет Божий“ (Мф.26:24). Подобает быть тому, чтобы сын восставал на отца и отец на сына, но горе тем людям, через которых это делается! Не по охоте люди идут за вами, а потому, что вы их научаете и соблазняете: одного вы соблазняете извращённым толкованием Евангелия, другого своими „спивами“ (пением), третьего – грошима (деньгами). И горе вам за это и от Бога, и от закона.

– Пусть нас Бог и рассудит, а против закона мы ничего не делаем. Что мы не пьянствуем, что мы читаем Слово Божие, разве это вина против закона? Где в законе сказано, что нельзя читать Слово Божие?

– В законе не сказано, что нельзя читать Слово Божие, но закон запрещает проповедовать среди православных новую веру, и не позволяет уклоняться от православной церкви, составлять незаконные сборища. Вот за нарушение этого закона, за проступки против церкви и государства вас власть государственная и преследует...

Логгин замолчал, как бы затрудняясь, что сказать. Замолчал и я, стараясь вспомнить нить рассуждений. Молчание наше прервал сын Логгина Иван. Он всё время сидел молча, внимательно прислушиваясь к разговору. Отец видимо с радостью уступил ему собеседование, хотя и вставлял крикливо свои замечания. Говорил Иван тихо, спокойно, стараясь подбирать выражения и быть мне, что называется, приятным.

– Вы справедливо сказали, господин миссионер, начал свою речь Иван, что то, что против закона совершается, то законом наказывается. Вот и Апостол Павел в послании к римлянам говорит, что грех открывается законом (Рим.6:12). Но позвольте спросить, разве христиане обязаны повиноваться закону? Не все христиане, а только верующие, поправился он. – „Апостол пишет, что когда пришла благодать, то закон уже умер, т. е. его уже не стало для христиан, потому что они умерли для греха. Кто под законом, тот не под благодатью, а кто под благодатью, кто поверил Иисусу Христу, тот уже не должен слушать закона. Вот и мы, поэтому, вышли из-под закона и следуем по нашей вере за Христом, как учит Апостол Павел...

Я охотно дал Ивану высказаться. Меня интересовал этот новый в штундизме тип грамотеев из школьников. Но Иван, как бы боясь, не сказал ли он чего-либо лишнего, замолчал и пытливо глядел на меня, ожидая моего ответа.

Я спросил его: „А ясно ли вы понимаете, что разумел св. Апостол в послании к римлянам под законом, который упразднён благодатью, возвещённой Господом Иисусом Христом?

Иван ответил: „закон обыкновенный, человеческий“.

– Нет, брат Иван, возразил я, под законом св. Апостол разумеет не обыкновенный человеческий закон, а закон Ветхого Завета, закон, данный Богом иудеям через Моисея, закон, который должен был иметь значение только до пришествия Господа Иисуса Христа, ибо он имел, по объяснению Апостола Павла, только прообразовательное значение (Евр.10:1). Он только предуготовлял ко Христу и должен был кончиться со Христом. Закон этот обозначает религию или веру иудейскую. Он заповедовал евреям обрезание, очищение, кровавые жертвы, хождение в Иерусалим для молитвы и т. п. Когда настал Новый Завет, когда пришёл Иисус Христос, всё это было заменено для христиан благодатью, которая получается по вере Иисуса Христа и передаётся в таинство церкви. Следовательно, кто верит в Господа Иисуса Христа, кто христианин, для того не обязателен иудейский закон Ветхого Завета или иначе говоря, тот должен жить не по вере Ветхого Завета, а по вере Нового Завета и спасаться не через иудейские обряды и жертвы, а через таинственную благодать Христовой Церкви. Ясно ли теперь вам, брат, что христиане свободны от иудейских религиозных законов, а от гражданских законов своего государства не свободен никто. Кто в каком государстве живёт, тот должен слушаться его законов. Вы, может быть, знаете, что есть такие государства, где всякий свободно может проповедовать какую угодно веру: законов, запрещающих проповедь новых вер там нет. Ну а у нас в России, слава Богу, законы запрещают проповедь новых вер, запрещают самовольные уклонения православных людей в иные исповедания, устроение и недозволенных молитвенных собраний...

– Позвольте спросить, начал снова Иван, что же хорошего в этом?

– А хорошего то, отвечал я, что законы охраняют веру православную, как истину непреложную, как святыню заветную и не позволяют смущать народ религиозным смутьянам и разным шарлатанам...

– Но это вам так угодно нас понимать, обидчиво заметил Иван, это вы изобрели всякие обидные для нас насмешки, зовёте штундистами. А вот в истории говорится, что и Апостолам запрещали проповедовать веру Христову и собираться на молитву. Значит, были и тогда законы такие. Но Апостолы слушали Бога больше, чем людей и законов и продолжали проповедь (Деян.4:19). Мы тоже так поступаем. Нам нельзя повиноваться законам больше, чем Богу...

– Вот хорошо, Иван, ответил я, что вы прямо высказываетесь. Но теперь рассмотрим, правильно ли вы понимаете дело. Апостолам, действительно, запрещали проповедь иудеи и язычники; вам запрещают проповедь христиане русские. В этом и сходство, и различие. Почему Апостолы не послушались иудеев и язычников? Во-первых, потому, что Апостолов послал на проповедь сам Господь Иисус Христос, а во-вторых, потому, что иудеи, язычники, запрещая проповедь Апостольскую, отвергали веру истинную. С вами же дело обстоит иначе. Кому из вас Сам Бог велел идти на проповедь, кто из вас имеет божественное свидетельство своего посланничества? Помните, как Апостол Павел говорит: „как проповедать, если не будут посланы? (Рим.10:15). Сам Апостол только потому и проповедовал, что был послан на это дело явившимся ему Господом и на это явление он постоянно указывал в доказательство своего права проповеди о Христе (Гал.1:15–16). Ни один из вашей братии этого права не имеет. Да и нужна ли новая проповедь о Христе? О Христе нужно проповедовать тому, кто не слышал о Христе, – евреям, магометанам и язычникам: туркам, китайцам, японцам. А христианам, – которые от чрева матери посвящаются Христу, которые крещаются во имя Христова в первые дни своей жизни и с того же времени живут во Христе и Христос живёт в них, ибо они приобщаются Тела и Крови Христовой, – проповедовать новое учение о Христе не нужно. Они примут и принимают, действительно, это учение, как учение о другом Христе и одни соблазняются, а другие отвергают. Нет двух Христов, не было другого Христа до истинного Христа, не было и не будет другого Христа после одного истинного Христа. Об этом и Христос говорил: „все, которые были прежде Меня суть воры и разбойники“ (Ин.10:8). И в другом месте: „если скажут: вот здесь Христос, не верьте, и, если скажут: вот там Христос, не выходите“ (Мф.24:23). Зачем воровать веру во Христа, зачем убивать христианские души, зачем обманывать учением о Христе тех, кто уже верует в истинного Христа?

– Да разве мы проповедуем нового Христа? воскликнул Иван. Мы проповедуем Того же Самого, что и вы. У нас и Евангелии одни с вами!..

– Да, но проповедуете это Евангелие превратно. Забывая слова Ап. Петра: „что нельзя писания разрешать самому собою, что в посланиях много неудобовразумительного, что невежды и не утверждённые превращают к собственной своей погибели (1Пет.2:19,3:16) вы люди неграмотные или малограмотные, никем на учительство не поставленные, и сами заблуждаетесь, не ведуще писания, ни силы его, и других учите своим пагубным заблуждениям, вот почему вам и запрещают учить...

– А кто ж нас учить будет, горячо прервал речь мою Логгин.

– Тот, кто поставлен на это, отвечал я. Видя, что разговор перешёл на вопрос о церковном учительстве, а между тем моим собеседникам недостаточно ясно уяснён был предложенный ими вопрос о мерах гражданского на них воздействия, тем более, что вопрос этот чрезвычайно, по-видимому, занимал их и преграждает путь для должного духовного, на них влияния, я счёл полезным снова вернуться к нему. Не давая моим собеседникам продолжить свои возражения, я сказал: „Не будем говорить сегодня ни о том, почему православные думают, что вы проповедуете неистинное Христово учение, а вами выдуманное по злонамеренности одних и по неразумию других, ни о том, почему вы не имеете права учительства. Если Бог поможет, мы устроим собеседование в присутствии большого собрания народа и тогда побеседуем об этом. А теперь окончим рассуждение о поднятом сегодня вопросе... И так, брат Логгин, обратился я к хозяину, понятно ли вам теперь, что государство, т. е. суд и административная власть не напрасно вас преследует. Вы нарушаете своей проповедью и своими собраниями законы государственные и за эти проступки терпите наказание.

– А знаете-ли, что я вам скажу, господин миссионер, обратился ко мне снова Иван: нас бы не преследовала полиция, да и в судах нас не осуждали бы, – если бы не священники! Скажите, какой вред мы приносим государству? Вот живут же у нас немцы, католики, и государство им позволяет и костёлы строить, и веру свою соблюдать. Говорят, что наша вера пошла от немцев. А в немецком государстве все эту веру содержат и от этого государству никакого вреда нет. Когда у немцев был Бисмарк, то все государства немцев даже боялись, а у них за веру не преследовали: там и царь такую веру держит... Если бы священники нас оставили в покое, нас и полиция не трогала бы. Священники сами не справятся с нами, вот и понанимали себе миссионеров, да подговаривают полицию.

Иван оставил свой прежний тон и заговорил теперь довольно вызывающе, не удержавшись от язвительного намёка и на моё положение, как миссионера. Я этому, впрочем, обрадовался, так как это давало мне возможность исчерпать вопрос с той же откровенностью, с которой штундисты и ставят его.

– Позволь, брат Иван, возразил я юному со-вопроснику сектантскому, разобраться в твоих нареканиях: они очень обидны и несправедливы, как сейчас сам убедишься. Вы полагаете, что не государство, т. е. не суд и полиция, вас преследует за вашу проповедь и за собрания, а священники. Это во-первых. А во-вторых, вы думаете, что нашему государству нет никакого вреда от того, что русские люди принимают штундовую веру. Ну, побеседуем об этом внимательно. Но прежде него спрошу вас, Иван, как вы думаете, должны ли священники заботиться о своих прихожанах, о том, чтобы сохраняли они свою веру и не переходили в другую?

– Пускай заботятся, отвечал Иван, но зачем они наущают на нас народ и полицию? 

– Да нет, с язвительною усмешкою прибавил Логгин, священники не за веру хлопочут, а за гроши: доходу им мало стало!..

– Послушайте, Логгин, сказал я ему, грех так говорить. Если бы священники хлопотали о деньгах, то они нашли бы способ приобретать их больше, чем теперь приобретают. Да и скажите, по совести, слыхал ли кто из штундистов, чтобы священники говорили: веруйте, как хотите, только доход нам давайте. Много из вас есть таких, что охотно давали бы доход священнику, лишь бы не объявляться штундистом, да не найдёте вы такого священника, чтобы хлеб от вас брал, а на то, какой вы веры, не обращал внимания. Не берите же на свою душу лишнего греха!..

А то, что вы думаете, обратился я к Ивану, будто священники, заботясь о вере своих прихожан, наущают на вас народ и полицию, то это также несправедливо. Пока вы были православными, пастыри давали о вас ежегодно отчёт своему начальству, говеете ли вы, крестите ли детей, кто из вас вступил в брак, кто скончался и погребён. Когда вы перестали принимать таинства церкви, они должны донести и об этом. Духовное начальство обязано сообщать полиции о каждом, кто отпал от церкви и не состоит уже в ведении священника, а священнику и церковный закон (п. 5 постанов. юг.-зап. архипастырей) и гражданский (ст. 186 улож. о наказ.) повелевает увещевать вас и стараться вернуть в лоно церкви. Вот и всё, что от духовенства исходит. Молчать о вас оно не может. И за всем этим было бы тихо и покойно, если бы вы не совращали других прихожан, если бы не доставляли собраний, которые воспрещены законом. За исполнением этого закона, должна, конечно, смотреть полиция. И вы напрасно думаете, что священники научают полицию и суд смотреть за вами, составлять протоколы и делать взыскания, – это закон им приказывает. Священников и миссионеров тут нечего винить и не за что вам их ненавидеть. Я объясню вам примером. Если бы кто приставлен был смотреть за чьим-либо добром, как священник приставлен смотреть за православными людьми, и увидел он, что люди чужие расхищают это добро, разве он не должен сообщить об этом начальству и разве судьи и полиция не должны прийти на помощь этому человеку? Их закон на это поставил и закону они должны повиноваться, помимо того, кто их зовёт на помощь, приятель ли он им или нет. Священники поставлены быть стражами церкви, а вы из Св. Писания знаете, что пастыри, стражи стада Божия, должны стеречь и охранять стадо Божие, да ещё и искать заблудших овец и вернуть их в стадо (Иоан. 10 гл.). Не основательно думаете вы и о миссионерах, будто бы они наняты священниками. Нет, братья мои, миссионеры не наняты священниками, а посылаются церковью к тем людям, которые не знают Христа и святой Его церкви или отвергают Их. Они получают вознаграждение за свои нужды, но не от священников, а от государства и народа. Приходящие к вам миссионеры – это люди, которые основательно знают истины св. веры и знают Св. Писание и способны беседовать о вере христианской. Приходят они без всякой власти, без всякого начальства, с любовью в сердце, с миром Божиим на устах, с Евангелием в руках. Приходят они не для того, чтобы вас возбуждать или над вами смеяться, как несправедливо вы сказали обо мне, а для того, чтобы водворить мир между вами и православными, чтобы возвестить вам Слово Божие, как оно есть и как его должно читать и понимать, и обличать вас в ваших заблуждениях... Вот вы не хотели принять меня в дом, а разве для худого дела я пришёл к вам, как хожу и в другие дома ваших братьев?..

В это время послышался голос сидевшей на полатях жены Ивана, всё время прислушивавшейся к нашему разговору. „Ой где вы были, где вы были прежде, нараспев произнесла она, где вы были, як нам тяжко жилось, як мы пьянствовали да бились... Теперь, як, хвалыть Бога, в хати тыхо стало, теперь и вы проявылысь... Говорите вы гарно (хорошо, красиво), да не гарно после вас станется. Знов человик (муж) у корчму пидэ, знов пидэ сварка (ссора), разбий... Не ходыте краще (лучше) до нас, не розважайте (не развереживайте) серця!.. Женщина начала повышать голос и в нём послышались плачущие нотки... Муж её Логгин и сын Иван стали было успокаивать её. „Годи (довольно) жинко, годи мамо!“ говорили они, но она не переставала. „Цом вы тоди не вчилы (не учили) нас, продолжала причитать видно глубокострадавшая душою женщина, як мы ще не одцуралысь (отталкивались) людей, як люды и нас не цуралысь, не звалы штундовыми... Ой Боже ж мий, Боже мий, що вы з намы робыте“... Женщина долго ещё причитала, а я ждал пока она успокоится и мысли одна другой тяжелее теснились в голове и давили сердце. Эти бабьи причитанья и вопли тяжелее для миссионера, чем все самые хитросплетённые возражения сектантов. И тяжелы они тем, что в них много горькой жизненной правды. Как ни злостен штундизм в своей религиозно-бытовой развращённости, но он оздоровляет и успокаивает семейную жизнь своей проповедью трезвости. Трезвость жизни, начинающаяся в семьях с переходом в штундизм и связанные с нею покой и отсутствие ссор и драк особенно привлекает к штунде женщин и они боятся обратного перехода в православие, как возвращения к первоначальному укладу жизни с путешествиями в кабак, ссорами и драками. Я не забуду, как одна женщина из штундовой семьи, в тайне остававшаяся православной, любившая храм и богослужение, горько заплакала, когда муж её, закоренелый штундист, выразил желание вернуться в церковь после целого ряда беседе с ним. „Щожь це будэ, со страхом говорила она мне, це (вот) вин (он) знов (вновь) начне пыты и мене быти“? Слёзы и причитания Логгиновой жены происходили из того же страха возвращения мужа, к прежней пьяной жизни. Мою мирную беседу с мужем и сыном она, по своей простоте, посчитала началом перехода обратно в православие и убоялась того, что, по своему невежеству, она считала неразрывно связанным с православием. С большим трудом и совместными усилиями нам едва удалось её успокоить, я говорил ей, что то, чего она боится, именно, возвращения в православие, не может быть без воли Божией, а если Бог призовёт их обратно в церковь, то, конечно, не для худого дела, ибо церковь ничему худому никогда и ничем не учит. Я указывал на святых людей церкви и на то, что церковь заповедует жить трезво, в мире и согласии... Женщина не возражала, а только продолжала свои причитания, пока не умолкла.

Этот эпизод дал другое направление нашей беседе. Когда женщина, успокоившись и положив лежавшего у неё на руках ребёнка, вышла зачем-то из хаты, Логгин сказал мне. „А что ж, жинка правду говорит: чего миссионеры раньше не учили народ, где было это ученье, пока нас не было. В православии мы только видели разбой да ссоры, да обирательство. Вы говорили про святых людей, а где они? О них только в книжках пишется...

– Нет Логгин, нет, возразил я ему. Святые люди и теперь есть на земле, только мы, по своей грешной натуре, не любим на них смотреть, а всё ищем злых людей, чтобы осудить их и возвысить себя над ними. Миссионеры раньше не учили народ, потому что нужды не было: не было людей, которые бы говорили, что наша вера нехорошая и что нужно принять другую веру. И неправду вы говорите, что в православной церкви вы видели разбой да свары. В церкви их никогда не было. Разбои да свары совершали как раз те люди, которые не хотели слушать в церкви Слова Божия и поучения священников о том, что все мы братья, что не пьянствовать, ни свариться, ни бесчинство творить не подобает христианам. И всё-таки их осуждать не следует... Они перед Своим Господом восстают и падают, и Господь силён их восставить (Рим.) Поверь, что эти люди оправдаются в очах Божиих больше, чем те, что совершенно оставили церковь. Вы спросите любого православного, который и пьянствует, и сварится и тому подобное творит, хорошую ли он жизнь ведёт или нет, он скажет, что нехорошую и будет винить себя лишь одного, а вы хотя также не считаете зло добром, но вините во всём не себя, а православие и православных. Бог силён восставить падшего православного, ибо Бог сильный Христа воздвигнуть из мёртвых и нас (Рим.10:4), а вы считаете нехорошей церковь, в которой обитает, по неложному слову Спасителя (Иоанн. 16), Дух Святой, следовательно, вы произносите хулу на Духа Святого, а этот грех не простится ни в сей жизни, ни в будущей, опять же по слову Спасителя (Мф.12:31).

– Да что толку, выкрикнул Логгин, что вы говорите. Делать нужно, а не говорить... Знаем мы таких. У вас и священники одно учат, а другое делают. То не может быть справедливым, чтобы одно делать, а другое учить...

– А разве я говорил что-либо против этого. Разве вы думаете, что в церкви православной, где каждый раз читается Слово Божие, не знают, что „не слушатели, а исполнители Слова оправдаются перед Богом” (Иак.1:22). Я только говорю, что православные по справедливости не смотрят на дела праведности своей так, что их довольно для оправдания в очах Божиих и не смотрят на дела своего беззакония так, чтобы уже не каяться и не надеяться на милосердие Божие. Православные в этом случае подобны мытарю, о котором говорил Спаситель в притче, а те люди, которые хвалятся тем, что они не пьянствуют, не ссорятся, не бесчинствуют и на это надеются, не подобны ли фарисею? Может быть в очах людей фарисей и лучше мытаря, но в очах Божиих мытарь, по неложному слову Спасителя, оправдится больше, нежели фарисей (Лук. 18).

Собеседники мои не возражали. Хозяйка между тем вернулась в хату и уселась на прежнее своё место и стала кормить проснувшегося ребёнка. Было уже поздно и я порядком устал. Наш хлопец уснул на полатях и издавал протяжный храп. Я спросил Логгина, не утомился ли он?

– Нет, отвечал Логгин, с вами, спасибо вам, можно беседовать.

– Мы рады от вас поучиться, сказал Иван, только напрасно сравниваете нас с фарисеями: мы оправдываемся верой, ибо без веры никто не может оправдаться, по учению Апостола Павла.

– И фарисей верил в Бога, и ещё кто-то верует, не при ночи сгадаючи, пошутил я, верует и трепещет, как пишет св. Апостол Иаков (Иак.2:19), но один, веруя, надеялся на себя, на свою праведность, а другой (дьявол), веруя, захотел стать равным Богу и осуждённый, впал в отчаяние и погибель.... Кроме веры, нужно смирение, а за сим надежда, а за сим любовь, чтобы никого не осуждать, никого не огорчать...

Но довольно нам беседовать о том, переменил я вопрос, кто из нас лучше. Окончим лучше раньше начатую речь. Помните, мы остановились на том, что не священники вас преследуют, а закон. Является вопрос, почему же государство издало против вас законы, иначе говоря, почему государство защищает и охраняет веру православную. Вы вот, Иван, полагаете, что для государства безразлично, кто какой веры из его подданных? Вы думаете, что государству от этого нет никакого вреда? Жестоко заблуждаетесь.

– Ну, покажите, какой вред мы делаем государству, прервал меня Иван.

– Государство – это одна великая семья, находящаяся под державою Отца отечества – благочестивейшего православного Государя. Вы вносите религиозную смуту в эту семью, – отнимаете от детей Государя и государства то, что для Царя и для всех верных сынов отчизны является самым дорогим, – отнимаете истинную, спасительную веру православную и тем губите души свои и совращаемых вами. Православие – великая всеобъемлющая, созидательная сила в исторической жизни нашей Св. Руси. Ваша штунда производит разъединение, разделение православной государственной семьи в вере, – „аще царство разделится на ся – запустеет“! Разве это не вред от вашей штунды государству?! Вы вот указали на немецкое государство, будто там не преследуют за веру. Не будем говорить, правда ли это, хотя я не думаю, чтобы немецкое государство позволяло всякому проповедовать свою протестантскую веру. Спросите немцев, позволили бы они проповедовать в своём государстве православную веру? Конечно, нет! Они, наоборот, сами стараются свою навязать всем народам, немцы очень дорожат своей, хотя в ней и много заблуждений, верой и охраняют её. Вы может быть слышали про государство Англию. Это самое богатое государство в мире, и оно больше всего дорожит богатством. Каждое государство одним чем-нибудь больше всего на свете дорожит. Наше государство больше всего дорожит верой. Французы любят, чтобы их государство признавали прекрасной Францией, англичане, чтоб их государство звали – богатой Англией, а русские, – чтобы их государство неизменно было святой Русью, ибо для русских нет ничего дороже их веры, которая делает людей счастливыми здесь на земле и спасёнными для неба. Вот если бы вы знали прошлую историю нашей церкви и государства, вы поняли бы, почему русские законы ограждают св. неприкосновенность догматов отечественной веры и церкви. В православной, принятой от греков вере, русские узнали свет Христова ученья, православная вера споспешествовала пережить все беды – и татарское иго и лихолетье и покорить народы и царства; православие сделало русское государство сильным, крепким, образованным, похожим на остальные образованные государства, православная вера дала государству русскому целый ряд благочестивых царей и цариц, целый сонм святых и праведников, заступников и молитвенников перед Богом за землю русскую, православная вера соединяет Царя, вельмож и простой народ в один русский народ: она научает любить Царя, как помазанника Божия, любить своё отечество, любить свой народ. И дорога вера православная русскому народу! Когда нападали на наше царство татары, турки, шведы, поляки, французы, то прежде всего, поэтому, старались разрушить православную веру: сжигали храмы, уничтожали св. мощи и иконы? избивали священников. Но русские восставали за свою веру и, защищая веру, спасали и государство. Не люби русский народ своей веры и не защищай её, не было бы давно и государства русского... Как же теперь государству не издавать законов против тех, кто, на место веры православной, старается насадить новую веру немецкую. Вы только вообразите, что было бы, если бы Господь попустил вам распространить вашу веру по русской земле? Напади на нас тогда немцы, – друзья нашей штунды, пропала бы русская земля! Кто пошёл бы тогда против немцев на клик: постоим, братцы, за веру православную, за церкви Божии, за святых угодников?!.. Конечно, не вы штундисты. Только враг земли русской может говорить, что государству нет дела до веры, что законов о вере не нужно издавать, что судьи не должны судить, а полиция следить за распространителями новой веры... Сколько благ принесло России православие история знает, а что доброго ваша штунда обещает?

Собеседники мои молчали. Итак, думая закончить беседу, сказал я, не ропщите же, братия, на свою судьбу, которую вы сами себе создали, а ещё более, не гневите Бога ненавистью против священников, миссионеров и православного народа. Они делают своё дело, от Бога и духовной власти им порученное и никакого зла вам сами не чинят и не желают. Против вас вы сами же и закон.

Пора было окончить беседу, но я чувствовал себя чрезвычайно неудовлетворённым: пришёл поговорить об истинах веры, но нелюбезная встреча, как врага и притеснителя штундистов, навела на другой, очень тяжёлый, во всяком случае, вопрос. В беседе пришлось сказать мало умягчающего сердца, и это угнетало меня особенным образом. Но делать было нечего, и я поднялся, чтобы проститься...

– Прощайте и простите меня, люди добрые; если я сказал вам что-либо для вас обидное...

– Прощайте и вы, низко кланяясь, отвечали Логгин и Иван.

Осенивши себя крестным знамением, мы с батюшкой вышли из хаты. Логгин самым почтительным образом поддерживал то меня, то батюшку по скользкой тропинке среди его грязного дворика. Луна высоко поднялась на горизонте и, отражаясь в бесчисленных болотцах, скрашивала неприглядную осеннюю картину деревенской улицы. Холодный уличный воздух после душной хаты освежал усталые члены, и мы бодро зашагали за нашим успевшим порядочно выспаться хлопцем.

Киевский миссионер С. Потехин

Из наблюдений о нынешнем состоянии Киевской миссии и сектантства. – Усиление малеванщины и психопатизма в штунде. – Вожаки эксплуататоры и смута в народе. – Проникновение в штунду анархических идей толстовства. – Китайская война и эмиграция штундистов. Сектантский караван, отрывок из беседы в полицейском участке и мена жён. Мнимая великая княгиня в роли исследовательницы штундизма и её приключения. – Миссионерские заслуги нового митрополита Киевского. – Владимирское братство и его заслуги перед миссией. – Летние миссионерские съезды. – Сектантский процесс.

Осиротевшая, после кончины приснопамятного митрополита Иоанникия, Киевская церковь обрадована назначением и пришествием нового мудрого архипастыря и благостного отца, высокопреосвященнейшего митрополита Феогноста. Новый киевский митрополит, один из самых старейших иерархов Русской Церкви, опытнейший в делах епархиального управления, стяжавший себе известность, – как изъявлено о сём в Высочайшем рескрипте, данном на имя его высокопреосвященства 13-го августа с. г., при назначении владыки Феогноста на киевскую кафедру, – „похвальной заботливостью о возобновлении величественных памятников церковной старины и непрестанным попечением о расширении просветительной деятельности епархиальных братств, – этих многополезных учреждений, объединяющих труды духовенства и добрых сынов святой церкви, посвящённые умножению церковных школ и распространению в народе благ христианского просвещения”.

Высокопреосвященный Феогност, Митрополит Киевский и Галицкий.

Призывая к управлению Киевской епархией, в сане митрополита Киевского и Галицкого, Государь Император изволил выразить твёрдое упование, что высокопреосвященнейший Феогност и „в сём новом служении проявит особые заботы об утверждении пасомых в знании истин православной веры и в любви к св. церкви, попечительно охраняющей их от неправых учений“.

В сих знаменательных словах Высочайшего рескрипта задачи архипастырской деятельности высокопреосвященного Феогноста на новой для него древней Киевской кафедре определены, главным образом, как миссионерские. И это вполне понятно и естественно, в виду особого состояния сектантства и миссии в Киевской губернии. В приветственной красноречивой речи, сказанной при вступлении нового Киевского митрополита в кафедральный Софийский собор, викарный преосвященный Сергий, епископ Уманский, засвидетельствовал, что „раздирающею сердце болью страдают пастыри церкви Киевской, взирая на отторжение (штундой), то в большей, то в меньшей степени – с какой-то лихорадочностью – чад её. – Много для излечения этой тяжёлой болезни положено уже Киевскими пастырями трудов и много предпринято мер, под руководством почившего иерарха, но в отношении этой духовно-просветительной деятельности более начато, чем совершено: ещё не во всех приходах восстановлены древние братства и ещё в больших приходах не открыты таковые братства вновь, при сельских церквах библиотеки скудны, епархиальная библиотека не имеет пристанища, наконец, пастыри и многие преданные им пасомые имеют лишь искреннее желание устроить помещение для своих религиозно-просветительных собраний, получив для сего землю, имея план здания, но при этом ещё очень скудны денежные средства...”

К этим скорбным словам преосвященного, – близко, лицом к лицу познавшего тяжесть миссионерского подвига борьбы со штундой, – позволяем себе, на основании непосредственного наблюдения над нынешним состоянием киевского сектантства и положения миссии, присовокупить ещё и следующие справки.

По весям и градам Киевской губернии, в приходах, заражённых штундовым сектантством, каковых числится в епархии не менее 200, – есть ещё пастыри, которые или не правоспособны, или не деятельны в миссионерском отношении, или не настолько проникнуты важностью и необходимостью миссионерского служения, насколько бы это требовалось нынешним возрастающим брожением сектантства вообще, киевского в особенности. Приходская миссия ещё совсем почти не подготовила ратоборцев из мирян и не имеет сотрудников из местных ревнителей православия. Из окружных или благочиннических миссионеров только немногие несут свои обязанности de facto, – деятельность окружной миссии доселе ещё не инструктирована и отношения её к приходской и епархиальной миссиям не определены и не упорядочены и проч.

В деле борьбы с киевским сектантством затерялся тот центр, который бы давал уверенность делу и сообщал энергию деятелям. Как известно, киевская миссия в течение долгого периода времени вела свою борьбу с сектантством, опасным не только в церковном, но и в государственном отношении, при благоприятных условиях дружного и убеждённого содействия со стороны светской власти. Ныне же, в силу многих, независящих от епархиальной власти обстоятельств, куда нужно отнести и кассационные решения Сената, и новые взгляды на штунду и веяния в обществе, администрации и судах, либеральные секто-фильские толки в печати и много другое, – борьба со штундой всей своей тяжестью ложится на плечи одной духовной миссии. Между тем штунда всё более и более становится в положение дерзающего сектантства, каким оно было в разгаре своего брожения в начале 80-х годов. Собрания, воспрещённые законом 1894 г., как в самом Киеве, так и в сёлах, совершаются открыто и демонстративно, в расчёте на безнаказанность и на ту развращающую тёмный люд неопределённость в действиях киевских мировых судов, в силу которой одна инстанция обвиняет, другая оправдывает и наоборот. В судах выступают и допускаются, в качестве поверенных по делам сектантов поднадзорные и заведомые штундистские агитаторы (верующий штундист судиться не будет и по судам таскаться не станет, ибо это противно самой догме секты), которые составили себе из этого выгодное ремесло.

В самом Киеве штундисты имеют для молитвенных собраний определённые дома, на одном из токовых находится кощунственная надпись на дверях: „грядущего ко мне не изжену”.

Во внутренней своей жизни сектантство, в пределах Киевской губернии, переживает нежелательный для миссии и опасный для государства период перерождения с одной стороны в болезненную малсванщину, с другой – в анархическое толстовство.

Малеванщина, – представляющая собой смесь учения штунды и шалопутства, – выражающаяся в нервно-истерических, крайне безнравственных формах культа, – секта в высшей степени вредная и весьма заразительная для окружающего населения в санитарно-общественном отношении; движение это, совершенно успокоенное назад тому 5 лет принятыми, с ведома Министерства, административно-медицинскими мерами, в последние годы не только оживилась в старых очагах, но и свила себе новые гнёзда. Так в с. Дедовщине, Сквирского уезда, сектантство совершенно успокоено было: там воссоединилось с церковью более ста душ и оставался отпавшим только один безумный маньяк; ныне же в этом селении вновь числится до 50 душ малеванцев; в Каневском уезде совсем не было малеванцев, теперь же брожение малеванское коснулось нескольких селений и продолжает увлекать в недра свои значительное число жертв из чистой, штунды и православия. Оживились сношения с самим Малеванным, семья которого, по слухам, обладает, благодаря эксплуатации несчастной тёмной толпы, многими тысячами. Собрания малеванцев, имея вредный нервно-истерический характер и сопровождаясь гнусными деяниями – до свального греха включительно и открытой мены жёнами тут же на собраниях, – совершаются также почти безнаказанно; со стороны администрации и судов они трактуются, как чисто штундовые, в чём заключается крупная ошибка.

На одном из таких собраний, в с. Дешках Канев. у., во время неистовой скачки и верчения, один из фанатиков упал, как скошенный сноп, другой вскочил ему на грудь и стал его топтать, в результате оказался безжизненный труп.

В с. Корниловке, Каневского уезда, в первых числах января 1900 года, крестьянин с. Корниловки, Василий Аврааменко, бывший долгое время вожаком и пресвитером местных штундистов, увлёкшись также учением малеванцев, объявил себя Богом, в чём успел убедить свою жену, дочь и некоторых других сектантов.

27 января 1900 года, Аврааменко ворвался в камеру судебного следователя и, схватив последнего за плечи, начал кричать: „трепещи, трепещи, а то побью!” Удалённый отсюда, Аврааменко явился в камеру мирового судьи м. Корсуня, где происходило судебное разбирательство; подбежав к столу, за которым сидел судья, с криком: „ты так судишь!” начал осыпать его отборной бранью и обнаружил даже намерение броситься на него, но был вовремя схвачен присутствовавшим сотским.

Отправленный после этого на место жительства, в с. Корниловку, Аврааменко, раздевшись донага и вооружившись большим ножом, в ночь на 28-е января, бросился на своего 13-летнего сына и начал его душить, приговаривая: „православный христианин, православный христианин”; жена и дочь его при этом стояли на коленях в снегу также совершенно нагие и молились. Брат Аврааменко, Максим, услыхав стон и детский плач, вышел из своей избы и, увидав такую ужасную картину, начал уговаривать Василия Аврааменко оставить и не мучить ребёнка. Но последний, бросившись к нему с ножом, угрожал убить его. Тогда Максим Аврааменко, убежав от него, созвал народ. Пришедшие увидели, что Василий Аврааменко продолжал душить старшего сына Трофима, жена и дочь Аврааменка по-прежнему стояли на коленях в снегу и „трепетали” (особый вид моления малеванцев), вблизи лежала зарезанная Аврааменком собака, а двое малолетних детей, совершенно голые, барахтались брошенные в снег. При виде собравшегося народа, Василий Аврааменко схватил одного из маленьких детей за ноги и стал как мячиком бросать им по огороду. После того как удалось схватить и связать Аврааменко, оказалось, что ребёнок находился в бесчувственном состоянии, всё тело его представляло сплошную массу ран с запёкшейся кровью. Жена Аврааменко утром 26 января, во время пребывания самого Аврааменка в Корсуне, начала сжигать в печке различные свои вещи, говоря, что это она делает по указанию и повелению Бога, т. е. своего мужа Василия Аврааменка. После всего этого Василий Аврааменко, его жена и дочь, как обнаружившие признаки душевного помешательства, отправлены были в г. Киев, в Кирилловскую больницу.

В м. Корсуне, того же Каневского уезда, в начале этого года, крестьянин Шкребтий, совращённый в секту малеванцев Митрофаном Мудриком и Пименом Васюком, известными киевскими сектантами, также вообразил себя Иисусом Христом. Под влиянием этой идеи Шкребтий отправился в соседний лес, где он, по примеру Господа Иисуса Христа, хотел провести в продолжении 40 дней время в посте и молитве, после чего уже думал выступить публично с проповедью наступления нового царства. Но так как в это время наступили сильные морозы, то он возвратился обратно домой, объявляя, что своё намерение поститься в течение 40 дней он отложил до более тёплого времени года. Возвращаясь домой, он завязал своё лицо тряпкой и на вопрос: „зачем он это делает” отвечал: „да не узриши лица моего”. В виду обнаруженного сектантом Шкребтием ненормального состояния его умственных способностей, он также был отправлен в г. Киев в Кирилловскую больницу.

Известны и другие случаи сумасшествия сектантов Киевской губернии на религиозной почве, имевшие место в других уездах.

Не ясно ли отсюда, что малеванщина секта особая, болезненная, и борьба с нею должна вестись мерами не одними духовными и не общими только, но и чрезвычайными.

В Уманском уезде распространяется штундо-толстовство, отвергающее божество Господа Иисуса Христа и крайне дерзко, и богохульно относящееся ко всем святыням православным, открыто проповедующее отрицание властей, войны, присяги. Возрастающая из года в год дерзость этих сектантов дошла до того, что вожак сектантов с.Дз-ки позволил себе в храме, во время богослужения, ругательски поносить Св. Дары. Уклоняясь от воинской повинности, несколько сектантов, при начале Китайской войны, тайно эмигрировали в Америку. Один из главарей уманских сектантов, является ближайшим учеником Льва Николаевича, – был у него в Ясной Поляне, имеет письма графа, в одном из коих последний разъясняет, что начальство справедливо почитается саратовскими сектантами (еноховцами) слугами антихриста, так как власть поддерживается насилием.

Последователи антихристианского и социалистического штундо-толстовского толка встречаются также и среди сектантов других уездов и самого Киева.

Православное население вновь глубоко смущено и недоумевает, почему, после многих лет затишья, запретов и ограничении, штунда вдруг опять „взяла волю”, вожаки её безбоязненно и нахально агитируют в пользу своей веры? Сектантские „облакаты” отвечают на эти недоумения, что прежние действия местной власти, направленные к ограничению свободы пропагаторских действий „штундовых благовестников”, были делом будто бы личного вкуса и взгляда прежней администрации, а что и закон, и высшие власти в самой столице признают штундовую веру правильной, а поведение сектантов примерным. После недавнего оправдательного вердикта в Васильковском мировом съезде главарь киево-городской общины некий К-в, из уволенных волостных писарей, то и дело выступающий в качестве защитника обвиняемых штундистов, – публично в суде же сказал православным: „вот вам и суд. – много взяли, – а мы как проповедовали ранее, так опять будем проповедовать и тут же начал писать телеграммы во все очаги штунды, с поздравлением и призывом смело сеять плевелы лжеучения.

Известно, где труп, – туда и вороны слетаются. В штундовых общинах Киевской губернии то и дело или свои нарождаются, или чужие появляются эти хищные вороны – сектантские агитаторы, которые производят смуту, как среди сектантского населения, так и православного.

Так, осенью прошлого года глубокую смуту и брожение произвёл среди малеванцев нескольких уездов некий Иван Лысенко, образовавший около себя особый толк. Это красивый, с искрящимися глазами, даровитый человек, но по убеждениям шарлатан, а по поведению – лентяй и бездомник, исходивший весь Кавказ, был у молокан в Таврии. Воспользовались толками о кончине века, предсказанной каким-то астрономом немецким на 13 ноября прошлого года, – Лысенко оживил в мадеванцах эту излюбленную основателем секты идею о приближении кончины века и о наступлении его, Малеванного, царства. – Собрав около себя толпу безумцев в человек 80, Л-ко забрал в свои руки деньги, вырученные от пожиток, в которых не предвиделось нужды в новом царстве и, как предводитель, уподобляя себя Моисею, повёл своих приверженцев в Киев, чтобы оттуда вывести народ свой из земли Халдейской в Обетованную землю. На 8 подводах с жёнами, детьми и необходимым скарбом двигался по сёлам этот странный караван психопатов, с пением и молитвой своеобразной, – с воплем и нервными гиками – двигался сотни вёрст, пока благополучно не достиг Киева. Здесь на постоялых дворах замечены были эти странные люди и так как, по наущению своего вожака, все они упорно отказались полиции назвать, кто они и откуда, то и были за бесписьменность арестованы при полицейском участке. Но все усилия полиции добиться сведений о фамилиях и месте осёдлости сектантов были напрасны: сектанты твердили одно: – „мы – малеваные, отдайте нам отца нашего, нашу плоть и жизнь, мы с ним пойдём в иную землю и там оснуем своё царство”. Однако, при участии местных миссионеров, удалось опознать Ивана Лысенко и нескольких других его спутников, а затем сознались и все прочие, которые и были водворены на. родину.

Для характеристики воззрений Лысенки и вообще последователей Малеваного, приведём беседу Л., которую он вёл в участке с миссионерами, в присутствии должностных лиц из местной администрации и чинов полиции. Л-ко развивал свои доводы, что им, малеванным, нельзя жить без Малеванного, который их должен вывести туда, где. много земли и жизнь лучше.

– А разве у вас мало земли, спросили Лысенка.

– У нас земли столько, что если баба сядет... то мужику уже негде пахать… отрезал главарь.

– Позвольте спросить ваше... – обращается Лысенко по-военному к группе почтенных слушателей своих, – зиму и холод кто создал? Ему отвечают, что Бог, конечно.

– А создал Бог для людей на это холодное время топливо, спрашивал Л-ко?

– Конечно, – создал для этого леса, уголь каменный, нефть и многое другое.

– Скажите вы теперь, есть ли правда на свете: я взял, чтобы отопиться гнилой сук из леса, а меня присудили на месяц в тюрьму?

– Да где и у кого ты взял, вот вопрос?

– Конечно, у того, кто больше всех заграбил.

– Послушай, Иван, вот ты в холодном пиджаке, а начались уже морозы, тебе на родину придётся, вероятно, водворяться по пешему хождению, скажи, пожалуйста, по своим убеждениям, мог бы ты снять с меня эту шубу и одеться, чтобы тебе было тепло, возразил Ивану некий статский советник.

Иван, окинув своими быстрыми чёрными глазами со-вопросника, и тотчас ответил вопросом же.

– А вы господин знаете историю вашей шубы?

Статский советник был, по-видимому, озадачен таким изворотом речи сектанта и недоумевающе посмотрев на Ивана соображая, как вяжется логически ответный его вопрос с заданным ему первым вопросом. Раскрыв полу своей хорьковой шубы, чиновный собеседник начал было объяснять историю шубы, – говоря: был-жил хорёк его убили или поймали, шкурку содрали, выдубили...

– Нет, нет, вдруг каким-то нервным бунтарским тоном, заговорил Иван, – не так... Мой прадед работал вашему деду, тот его угнетал, как раба, кожу драл, а вам вышла шуба... Картина! Чиновные люди переглянулись, последователи Ивана, как голодные галчата, впились взглядом в своего отважного атамана, который произнёс эту тираду, раскрасневшись, сверкая глазами, как истый атаман – разбойник.

Тут же стояла, не спуская глаз с красавца Ивана, с месячным ребёнком на руках, – красивая, стройная молодая женщина.

– Ты чья жена, спросили молодицу? – Была вот его, – Демида Р-ка, а теперь Иванова (Лысенки). Рыженький плюгавый Демид подтверждает это. Оказалось, что Лысенко, проповедуя свободу любви, ввёл в жизнь секты новый обычай – мену жён и выбрал себе самую красивую бабу. – À ребёнок чей, спросили женщину? – Ребёнок ещё подзаконный, – убеждённо отвечала баба. Новая картина!..

Тут же с одной заматерелой девицей приключился нервно-истерический припадок. Ясно было, что её из этой толпы надо давно было изолировать в больницу, но она с .сектантами водворена по домам; агитатор Лысенко, разоривший и измучивший этих несчастных людей, – тоже спокойно водворился в своём Вербове, откуда сейчас же удрал для новой агитации, которую продолжает и до сего дня. Демид позже сошёл с ума и отправлен в больницу.

Весной настоящего года каким-то приезжим архипресвитером близ Киева совершено перекрещивание чуть ли не целой сотни штундистов, крестили всякого, кто хотел, не разбирая, как бывало прежде, кто совершен или не совершен, в штундовом смысле. Перекрещивание эта нужно было, как доказательство принадлежности к баптизму в мировых судах. Можно ли говорить после этого о каких-либо религиозных мотивах в деятельности вожаков этой секты!

Вот уже второй год, как в числе главарей Киевогородской штунды находится личность интеллигентная, кажется, из неудавшихся технологов, бывший политический поднадзорный эмигрант, затем последователь армии спасения, а ныне за штундо-баптиста себя выдаёт. Состоя в одной типографии корректором, этот сектант интеллигент произвёл религиозное брожение среди рабочих, среди которых оказалось несколько совращённых. Выгнанный отсюда, Р-н поступил в сотрудники одной из Киевских газет и ведёт защиту штундовых дел в мировых судах, но недавно сам попался на собрании и присуждён к штрафу, как штундо-баптист и коновод. Спрашивается, что может быть общего у этого интеллигента с наружной сектантской толпой? разве одна только агитация и социалистические пункты учения? Не для церкви вредны и опасны Л-ки и Р-ны, а для государственного строя и: общественного порядка и не унять их одним словом религиозного убеждения. Не о религии они хлопочут... В летние месяцы объехала штундовые малеванские общины Сквирского и Васильковского и, кажется, Каневского уездов одна барыня, которую сектанты возвели в сан „великой княгини”. Барыня эта объявляла о своих наездах в то или в другое село через подручных сектантов, в доверие которых умела войти, и сектанты валили толпой из разных сёл в назначенное селение, где и устроилось богомоление, обыкновенно, в ночное время. Сидя в переднем углу, мнимая великая княгиня заносила свои наблюдения в записную книжечку, детей оделяла деньгами, – взрослым, будто бы говорила, что она очень богата и всесильна. Сектанты прислушивались ко всякому слову своей гостьи и, конечно, перетолковывали её речи на свой лад. Особенно носились они с каким-то разговором барыни о какой-то братской войне. Напуганные китайскими событиями, ратники

ополчения очень близко приняли к сердцу слова сектантской „великой княгини” об этой братской войне, и за разъяснением обращались к кому могли, боясь, чтобы и их не забрали, если ещё ожидается война другая. В с. Мало-Половецком удалось барыне устроить собрание очень многолюдное и шумное, так что разгонять „штундеров” явился сам пан волостной старшина. Последний ничтоже сумняся распорядился с прочими чужестранными отправить и барыню в волость в кутузку. На негласное предостережение сектантов и нашёптывание десятников, что-де эта „самая великая княгиня”, а потому её трогать опасно, упрямый старшина отвечал, „зачем сюда зайдёт княгиня, – а волосы где? – стриженая! Разве такие бывают настоящие княгини? это такая же штунда шляющаяся, как наша, только в платье нарядимшись”. Барыня, видя что старшина не шутит и способен упрятать её в кутузку, защищаясь „от ужасов грубой силы”, – о чём, вероятно, мы скоро будем читать в каком-либо либеральном журнале, пустила в ход. какую-то бумагу, с разрешением от высшего начальства посещать ей штундистов с научной целью. Но старшина и здесь усумнился, – велел грамотой хорошенько „раздивиться”, – есть ли печать. Оказалось печать на лицо. Тогда старшина задумался: „як же воно так: всими начальствами и законом воспрещены собрания шгундовые, а вот цей разрешено, тут щось не добре”... Однако упрямый старшина барыню отпустил по добру по здорову, а чужестранных сектантов около 60 душ за бесписьменность отослал в стан. Исследовательница оказалась сотрудницей одной либеральной московской газеты. Г-жа литераторша, конечно, очень оскорбилась на негалантное отношение к ней сельской полиции и тотчас поскакала к исправнику с жалобой. Там ей объяснили, что сердиться не за что: старшина исполнял, как умел, свой долг, не допуская воспрещённого собрания, которое устроять она, во всяком случае, не имела права. Задержанные сектанты подали сейчас же г. губернатору жалобу на полицию. Прошение написано, говорят, хлёстко, фельетонно... Но на этом приключения „научной исследовательницы” сектантства ещё не окончились. После её экспериментов во всех сёлах произошли отпадения от православия в штунду из числа посетителей этих собраний. Так в Мало-Паловецком совратилось до 6 семейств и вот полицией возбуждено дело против исследовательницы за совращение.

Искренно сожалеем о собрате по перу, наказанном такими неприятными во всяком случае приключениями за свою чисто женскую хитрость. От кого эта исследовательница скрывалась, посещая штундисткие собрания по ночам, тайно от духовного ведомства и кого она хотела перехитрить? хохлов штундистов или священников и миссионеров, отзывам которых о сектантах она разве не доверяет? Но зачем же мистифицировать было тёмную массу и своими исследованиями вносить новую смуту в умы простого народа? Деятели миссии и духовная литература рады всякому новому лучу, который бывает пролит в эту тёмную область и совсем не зачем было огород городить, и прибегать к бабским хитростям; ведь ездил – же профессор Сикорский по тем же самым пунктам и устроял собрания, но никого не совратил. Во всяком случае даже по кодексу либеральных газет сектантство, как движение религиозное, принадлежит прежде всего ведению духовного ведомства, а потому, казалось бы, производить эксперименты над штундистами, без сношения с епархиальным начальством, кому бы то ни было – не в порядке вещей.

В настоящую осень Киевские городские штундисты ждут к себе известного распространителя сектантства из молокан Ф. Б-на, который считается у сектантов как бы епископом.

Таково в общих чертах нынешнее положение дел с сектантским вопросом!

Оно не радостно! „И вот в этой своей трудной болезни, – скажем сковами той же речи Еп. Сергия, – церковь Киевская встречает в лице нового владыки митрополита Феогноста, „врача предобра” – ибо на одном из прежних мест Твоего служения Ты так овладел этим (т.е. миссионерским) делом, – говорил преосвященный оратор – что оно сделалось в Твоих руках образцом подобных мероприятий в других епархиях, и в частности для нас в нашей предшествующей деятельности, – мы имеем в виду знаменитое Тобой взлелеянное Владимирское Александро-Невское Братство”.

Верно сие слово и всякого приятия достойно! Действительно, предшествующая деятельность высокопреосвященного Феогноста на пользу миссионерства, настолько доблестна и знаменита, что дух деятелей миссии вообще и Киевской в частности может ныне окрыляться светлыми упованиями на лучшее будущее. Владыка Феогност во всех местах своего архипастырского служения особым попечением окружал дела миссии, которую искренно любит и лелеет, как дорогое детище. Имя высокопреосвященного Феогноста, на скрижалях истории миссии, будет начертано золотыми буквами, как архиерея – миссионера. Как член Св. Синода, владыка Феогност всегда неизменно принимает самое живое участие в предварительном рассмотрении дел, относящихся к миссионерству. В 1893 г. он состоял членом комиссии по рассмотрению постановлений 2 всероссийского Московского съезда, в прошлом году он же рассматривал деяния 8 всероссийского миссионерского съезда в Казани и делал доклад о сём Св. Синоду. Таким образом, новому митрополиту близко ведомы труды и болезни, подвизающихся на миссионерском поприще. Во всех епархиях, преемственно вверявшихся его управлению, высокопреосвященный Феогност выдвигал дело миссии на подобающее этому высокому и важному служению первенствующее место, давал должную организацию этому учреждению и поднимал его успехи. Особенно замечательная организация миссионерскому делу, по своей стройности, выдержанности и благоплодности, дана была владыкой во Владимирской епархии, учреждением Александро-Невского братства.

Поставив основной задачей деятельности нового братства – духовно-нравственное просвещение народа, высокопреосвященный учредитель и руководитель братства постепенно расширял круг его деятельности, открывая новые пути и изыскивая разные в высшей степени жизненные средства для вящего духовно-просветительного воздействия на пасомых. Начав свою деятельность скромно, без всяких средств, организацией только публичных религиозно-нравственных чтений и вне-богослужебных собеседований в разных местах епархии, братство быстро возросло во всех отношениях, так что скоро сделалось знаменитым, снискало себе Монаршее благоволение и почтенную известность во всей России. В течении первого же десятилетия в круг попечения и деятельности братства входили: до 500 церковноприходских школ, две школы иконописи, училище церковного пения с двухлетним обучением, годичные курсы церковного пения, чтения и устава, школа пчеловодства, братская библиотека, имеющая до 30 тысяч томов, церковно-историческое древлехранилище, церковно-приходские и противо-раскольнические библиотеки, до 30 отделений для противодействия расколу и при них до 10 миссионеров, публичные религиозно-нравственные и апологетические чтения и вне-богослужебные собеседования, центральный иконо-книжный склад с годовым оборотом до 10 тысяч рублей и 130 отделений его в разных местах епархии.

Все эти братские учреждения, по мудрой мысли высокопреосвященного учредителя поставлены в самое живое соотношение с задами внутренней миссии церкви, являясь её служебными орудиями. Одни из этих учреждений призваны утверждать верных чад церкви, начиная с молодого поколения, в основных истинах православия и любви к церкви и благолепию служения (сюда нужно отнести – церковные школы, училище и курсы пения и устава, школа живописи и склад икон, церковные и приходские библиотеки – вне-богослужебные беседы), – другие направлены к ослаблению довольно сильного раскола и сектантства в епархии¹³⁹ (сюда нужно отнести апологетические духовно-нравственные чтения, миссионерские библиотеки, церковно-историческое древнехранилище, служащее для наглядного обличения староверов – и, наконец, миссионерские отделения с институтом братских миссионеров и др.).

Главной причиной преуспеяния Владимирского братства, благоплодности всех его учреждений служила энергия архипастыря, основательное знание и чуткое понимание им духовных нужд народа, а также и скорая отзывчивость на запросы времени, а вместе с тем и близость к народу деятелей братства, призванных высокопреосвященным на просветительное и миссионерское делание. Братство не осталось только губернским духовно-бюрократическим учреждением, оно привлекло в число своих деятелей приходское сельское духовенство и подняло, и сплотило лучшие приходские силы, в лице ревнителей православия, в работе на пользу церкви и народа.

Руководя просветительной деятельностью членов братства, архипастырь чутко следил за тем, чтобы известная мера, направленная на пользу духовного просвещения народного и ослабления раскола, достигала своей цели и употреблял все усилия к наилучшему осуществлению своих благих предначертаний, оказывая наипаче сельским членам-деятелям и благовнимание, и благовременную помощь, и устраняя, по возможности, все препятствия и недоразумения.

Приняв под своё покровительство вне-богослужебные собеседования священников с прихожанами, Братство поставило задачей своей поощрять священников к учреждению церковных и церковно-приходских библиотек, помогая им приобретением книг, в особенности нужных для бесед с раскольниками. Вместе с тем миссионерской деятельности духовенства против раскола дана была правильная и прочная организация – посредством учреждения отделений Братства во всех тех благочиннических округах, в пределах которых жительствуют раскольники. Отделения тем особенно оказались полезны, что через них священники привлекались к общим и дружным усилиям действовать против раскола в известной местности. По уставу непременной принадлежностью отделений, являются собрания членов их и совет нескольких избранных лиц. Уже то одно должно было послужить вспомоществованием делу борьбы с расколом, что миссия теперь сделалась предметом забот целого общества священников. До того времени каждый священник действовал против раскола, как ему одному представлялось лучшим, и действовал в пределах одного своего только прихода, не заботясь о других селениях, смежных с его приходом, – действовал, когда ему было досужно, без всякого контроля, без всякой посторонней помощи; но с учреждением отделений Братства эти недостатки уничтожились сами собой. Согласно правилам, учреждены были для рассуждения о делах раскола собрания священников всего благочиннического округа, в роде киевских уездных миссионерских съездов. На этих собраниях между священниками происходит обмен сведений как о раскольнических мнениях, существующих в их приходах, так и о тех лицах, которые преимущественно пропагандируют эти мнения. На основании этих сведений, обществом священников и ревнителей православия обсуждаются способы действования против раскольников, вырабатываются программы бесед с ними, как частных для каждого священника в его приходе, так и публичных в известных пунктах, при участии нескольких священников и православных мирян-начётчиков, которых Братство ввело в число членов отделений, из лиц близко знакомых с расколом и способных обличать его. Братство же приняло на себя заботу о вознаграждении трудов их. Эти начётчики по большей части сами некогда принадлежали к расколу и даже были вожаками известного толка его, а потом, убедившись в неправоте раскольнических мнений, сделались ревностными поборниками православия. Открыты были собеседования при семинарии, кроме того ученики старших классов, совершали экскурсии в рождественские и другие каникулы по сёлам, для собеседований с раскольниками, под руководством своего наставника.

В Новгородской епархии владыка учредил миссионер. монастырь, на месте возобновлённой древней обители св. Климента Римского. Во главе этого монастыря поставлен им известный миссионер о. Арсений, около которого собралось миссионерское учёное и не учёное, но одушевлённое ревностью об успехе миссии содружество; при монастыре предположено учреждение миссионерского училища.

Да поможет же Господь столь благопопечительному о духовных нуждах своей паствы архипастырю и в, новом месте его святительского служения, – во св. граде Киеве всё недоконченное в деле миссии совершить, а оскудевающее восполнить, споборая своей голубиной кротостью и илииной ревностью. о славе церкви Божией, её гордых врагов и теплохладных супостатов!

2 мая в г. Бердянске выездной сессией Таганрогского окружного суда разбиралось дело крестьян села Петропавловки, Бердянского у., Г. и Е. Е-вых и Т.. привлечённых к суду по обвинению в распространении штундо-баптистского лжеучения. Крестьянин Г. Е-ко обвинялся по 1 ч. 197 ст. ул. о нак, за совращение в штундо-баптистскую секту Анастасии Ермоленко; крестьяне Е. Е-ко и Т-ий обвинялись по 3 ч. 199 ст. за проповедание лжеучения, с уговором и привлечением православных вступить в секту, хотя и не сопровождавшееся фактическими последствиями, в виде совращений от православной веры в секту. Экспертом по сему делу вызван был преподаватель таврической семинарии А. Высотский. Дело разбиралось с участием присяжных заседателей при закрытых дверях. Суд признал всех трёх подсудимых виновными в тех преступных деяниях, которые им приписывались и приговорил: крестьянина Г-на Е-ко к лишению всех прав состояния и ссылке на поселение в закавказский край, крестьян Е-ния Е-ко и Тягния – к заключению в тюрьме на 4 месяца.

В Киевской губернии в вакационные летние месяцы состоялись, под руководством командированного г. обер-прокурором Св. Синода своего чиновника особых поручений B. Μ. Скворцова – уездные миссионерские съезды в гг. Сквире, Василькове, Умани. Последний съезд – состоялся 18 августа, причём члены приветствовали нового архипастыря телеграммой следующего содержания

„Уманский миссионерский съезд духовенства, первый в новое Ваше Святительское служение Киевской церкви, считает своим священным долгом повергнуть сыновние чувства беспредельной радости и светлых упований к стопам Вашего Высокопреосвященства, нашего благостнейшего Архипастыря, стяжавшего себе доблестное имя благоустроителя миссионерского дела. Вознесши тёплые молитвы о здравии Вашего Высокопреосвященства, трудящиеся в борьбе с сектантством пастыри-миссионеры благоговейно испрашивают Вашего Святительского благословения на успех своего миссионерского делания”.

Владыка милостиво ответил съезду следующей телеграммой:

„Призываю благословение Божие на труды миссионерского съезда, желаю успехов оному и благодарю за приветствие Митрополит Феогност”.

Отчёт о главнейших постановлениях и наиболее интересных суждениях сообщим в следующих книжках Мис. Обозр.

Э. Я.

Из жизни раскола. Неисполнение по уездам правительственных относительно расколо-сектантства распоряжений. – Новозыбковский исправник. – как радетель о православии; его заботы и проект об учреждении, „общества ревнителей православия”.

В „Миссион. Обозр.” неоднократно указывалось на то, что не только правительственные распоряжения, но и государственные законы, определяющие права и положения в государстве нашего расколо-сектантства, остаются почти всюду без приложения в жизни и служат не к ограничению произвола и часто дерзостей раскольников и сектантов, а к укоризнам на Православную Церковь, будто бы вызывающую разные стеснения для них.

Причина сего печального обстоятельства кроется не в миссии или в миссионерах: их область – чисто духовного воздействия на заблуждающихся, – а в тех, кому проведение и исполнение этих распоряжений по уголкам России ведать надлежит. Миссия за долголетнее своё существование. кажется, не может указать примера, когда бы уездная власть последовательно и убеждённо помогала делу миссии своим надзором за жизнью и деятельностью расколо-сектантства. Поэтому, с каким отрадным чувством мы в хронике „Миссион. Обозр.” берёмся отметить противоположный всему прежнему факт деятельной помощи со стороны уездной власти делу миссии. Тем более приятно сделать это, что отмечаемый факт имеет место в центре раскола, приобретшего там себе силу, мощь и значение особенно в последнее 25-летие управления уездом известного по судебному делу с Н. Ив. Субботиным исправника Фальковского, – в Новозыбковском уезде.

В конце прошлого 1899 г. исправником в г. Новозыбков на место Фальковского был назначен г. Голяховский. Этот по назначении первым долгом обратился к местному Черниговскому преосвященному Антонию за советом, как и чем он может быть полезным делу миссии в Новозыбковском уезде. Получив от Преосвященного указания, г. Голяховский принялся на месте знакомиться с расколом. С этого дела он стал лично посещать публичные беседы, внимательно следить за ходом прений на них, входить в близкие сношения с местными ревнителями православия и т. п. Увидав при знакомстве сильное попрание раскольниками законов и правительственных постановлений, г. Голяховский предписал подведомым ему чинам полиции строго наблюдать за главарями раскола и предотвращать всякое публичное оказательство ими раскола. Результатом этого было, между прочим, прекращение в г. Новозыбковке и в его уезде – соборных лже-архиерейских служений, публичного на улицах города и посадов пения и служения заупокойных литий при несении тела умершего, ношения раскольническими духовными особами открыто священнического одеяния и длинных волос и т. под. (подробнее об этом читатели прочтут в следующей книжке журнала). В январе 1900 года г. Голяховский предаёт уголовной ответственности известных расколо-пропагандистов братьев Мельниковых за их, известное читателям, кощунственное оказательство раскола за всенощным служением в единоверческом храме 25 декабря 1899 г., за что Мельниковы осуждены к арестному заключению на один месяц. В прошлом мае уголовной ответственности был предан сам лже-поп Ефим Мельников за присвоение себе не принадлежащего ему звания и т. под. Далее обратил внимание Голяховский и на то, куда совершенно пока ещё не проникало начальническое око, и куда необходимо и давно бы ему следовало проникнуть. Он именно усмотрел в составляемых посадскими управами раскольнических призывных посемейных списках немалые отступления и нарушения закона. По этим спискам незаконнорожденные и не приписные раскольники пользовались не принадлежащими им льготами по отбыванию воинской повинности. Так, напр., братья Василий и Феодор Мельниковы родившиеся через год один после другого в списках посемейных записаны как родившиеся через пять лет и т. под.

Много и других мероприятий к ослаблению раскола Новозыбковского предпринято г. Голяховским. Но одно из самых важных следующее. Ознакомившись с делом миссии Новозыбковской, он убедился, что на помощь ей к просвещению и ослаблению раскола и к защите от него православного и единоверческого населения должны быть привлечены и силы местных ревнителей православия, для чего необходимо требуется учреждение в г. Новозыбкове общества ревнителей православия. Это последняя мысль г. Голяховского с душевной радостью была встречена всеми ревнителями православия из жителей Новозыбкова и его уезда, из коих одни выражали свою готовность служить миссии словом и делом, другие – денежными средствами и т. под. Тогда г. Голяховский составляет обстоятельную докладную записку г. Черниговскому Губернатору. В ней, коснувшись печального положения миссии и православных, живущих среди раскольников, представляет и сам проект предполагаемого общества. В то же время г. Голяховский в особом рапорте просит г. Начальника губернии разрешить ему и почётнейшим учредителям общества составить устав общества. Результаты ходатайства пока ещё неизвестны. Докладная же записка, доставленная нам настолько интересна и важна, что мы приведём её полностью и без изменений в одной из следующих книг Мис. Обозр.

Я. О.

8-я глава статьи H. H. Н. снова посвящена характеристике современного человечества. Много в ней высказано правды, но вместе с тем она страдает и той односторонностью, о которой мы уже говорили, и благодаря которой автор совершенно не замечает в жизни ничего доброго и даже как бы не замечает светлого существования в мире Христовой Церкви.

Немало горькой правды заключается в следующих словах автора: „Все общественные отношения являют грустную картину крайней неустойчивости любви. Из-за самых малых причин готовы отвернуться друг от друга. Совсем не умеют ценить любовь, не дорожат ею, ежеминутно готовы променять её на иные ценности ярмарки жизни. Везде торжествует логика злобы. Люди не ищут точек соприкосновения для единения в братолюбии. Они тщательно ищут, за что осудить, чем извинить своё равнодушие, свою злобу, свою принципиальную разобщённость. Эти причины они легко находят и в логике злобы преуспевают настолько, что единение, союзы понимают только на основах злобы и корысти”.

При таком настроении общества особенно печально положение молодёжи. „На каждом шагу она видит, что любовь поругана, осмеяна, опошлена, считается чем-то неприличным, греховным, утопичным, что злоба и корысть возвеличены, окружаются ореолом, признаются доблестью и трезвой практичностью. Как устоять при таких обстоятельствах на пути любви”? И вот „громадное большинство с малых лет начинает закаляться в привычках равнодушие и злобы, привыкает стыдиться любви, прятать её глубоко в сердце, чтобы не осмеяли, не „надругались”, мало-по-малу тушит её. Пока человек учится, подготовляется к жизни, считается приличным, нимало не согласуй с любовью своих отношений к нему, нимало не согласуй с любовью систему воспитания... знакомить его с отвлечённой теорией любви. Это поддерживает некоторый довольно легковесный идеализм учащейся молодёжи, пока она не соприкасается с трезвой практикой „действительной жизни”. На этот идеализм смотрят одни с угрюмым недоброжелательством, другие с презрительною снисходительностью, как на „опасные” или „наивные” увлечения ранней молодости, уверенные, что жизнь „отрезвит” и вышколит

Вообразите себе положение этого несчастного юноши, ещё не понимающего, что к идеалам не надо относиться „слишком серьёзно”, что по понятиям „трезвых практиков жизни” они должны быть украшением, цветом жизни, никогда не становясь её основой.

Внутренний разлад между идеалами и собственными духовными привычками делает их „людьми больной совести”; вопиющий разлад между идеалами и рутиной жизни, при совершенном непонимании добрых путей к переходу от того, что есть, к тому, что должно быть, доводит их до отчаяния, до самых безумных попыток лбом проломить стену вековой рутины, замыкающей в железные тиски и ум, и сердце”.

Чтобы спасти общество -и особенно молодёжь от столь ужасного нравственного состояния, необходимо, по мнению автора, показать, что любовь – не пустое украшение жизни, но самая её основа, необходимо приступить к организации жизни и взаимных человеческих отношений на основе живой любви. А для этого необходимо всем представителям живой любви прежде всего объединиться между собою. „Поймём, что в единении сила, что представители живой любви обязаны показать человечеству пример единения в братолюбии, громко сказать свою веру в силу любви, выработать и громко сказать определённую программу организации добра в жизни путями, достойными любви, чуждыми насилия и потому ни для кого не опасными. Это долг совести и любви... Громкое исповедание значения и силы любви, громкое провозглашение определённой программы стройной организации жизни на началах братолюбия будет якорем спасения для многих искренних и честных идеалистов, предохранит их от отчаяния и духовного самоубийства-капитуляции перед злом, даст им разумное основание не падать духом ни под бременем больной совести, ни под жестокими ударами ожесточённой борьбы за существование окружающей жизни”.

* * *

Всё, что высказано здесь автором о настроении и состоянии учащейся молодёжи, особенно справедливо. Скажем более, он слишком слабо коснулся юношеского идеализма молодёжи, который, на самом деле, очень пылок и влечёт молодёжь к самым самоотверженным поступкам. Тем более печальным становится последующее охлаждение молодых людей со вступлением их в практическую жизнь. И нельзя сказать, чтобы это охлаждение было сознательной изменой мечтам и порывам ранней юности. Нет, оно происходит постепенно, незаметно, подобно тому, как ослабевает туго натянутая струна, издававшая сначала чистый и сильный звук, а потом начинающая дребезжать.

Человек чувствует, как под впечатлениями жизни, под монотонным гнётом скучной однообразной действительности стынет, замирает и отходит от сердца его прежний горячий идеализм, сердце его грубеет и он усваивает такие понятия, втягивается в такое провождение времени, которые грубы неинтересны, и бесплодны, и о которых он прежде думал лишь с насмешкой и негодованием. С болью душевной сознаёт он в иные горькие минуты, что он меняется, что всё лучшее и дорогое его жизни осталось позади и не может он вернуть его и ему остаётся только восклицать вместе с Гоголем: о, моя юность! О, моя свежесть!

Как бороться с этим печальным фактом? Это вопрос, важный и для самой молодёжи, которой дорого сохранить свой юношеский идеализм на всю жизнь и не изменить своим юношеским мечтам, важный для всего общества, важный, наконец, для всех, кому дороги судьба молодёжи, русского общества и народа!

Молодёжь, сознавая нередко, что ожидает её в действительной жизни, ещё в университете принимает меры для ограждения себя от измены в будущем своим юношеским идеалам, заключает между собой союзы, даёт обеты не терять друг друга из вида, взаимно поддерживать друг друга в жизни... Но увы! Приходит жизнь и обеты остаются невыполненными!

H. Н. Неплюев с своей стороны предлагает средство к сохранению в молодёжи прочного идеального настроения. Он говорит, что нужно воспитывать молодёжь в духе истинной любви, показать ей, что любовь должна быть основой жизни, а не украшением её, показать прежде всего живым примером единения всех представителей живой любви.

Это было бы прекрасно, если бы автор мог подкрепить свою мысль какими-нибудь фактами, опытом истории! В сущности, ведь он говорит только то, что говорит и сама молодёжь! И она принимает твёрдые решения не изменять идеалу, но приходит жизнь, и измена является сама собой. Кто же может поручиться, что и предлагаемое автором переустройство жизни и отношений на основе живой любви же. окажется в конце концов таким же бесплодным благородным порывом, как и обеты молодёжи! Где примеры, на которые он может сослаться, которыми он может подкрепить свою мысль, которые поручатся за осуществимость его мысли? Таких примеров он не указывает! Он ещё только предлагает „выработать” определённую программу организации добра в жизни.

* * *

Посмотрим, однако, не укажет ли нам история человечества примеров неизменной верности идеалу, таких примеров, которыми могло бы и должно было бы воодушевляться и современное общество?

Такие примеры есть. Они находятся в христианской православной Церкви.

Чтобы их увидеть, надо только припомнить историю христианской Церкви, прочитать жизнь св. мучеников и мучениц, жизнь и творения св. Климента Римского, Игнатия Богоносца, Поликарпа Смирнского, Иустина Философа, или Василия Великого, Иоанна Златоуста, Афанасия Александрийского; прочитать историю русской церкви, познакомиться с настроением и жизнью Антония и Феодосия Печерских, Сергия Радонежского, Стефана Пермского или Тихона Задонского и других.

Нам откроется тогда мир церковно-народной жизни, полный такого высокого и неизменного идеализма, какого мы нигде в другом месте не найдём. – Здесь идеализм – несомненный, засвидетельствованный 2000-летней историей!

Каковы же основания и в чём сущность этого идеализма? Основанием церковно-народного идеализма является сердечная вера в Бога и в нравственный смысл жизни, вера в Сына Божия, Искупителя человеческого рода, явившего на земле образ и славу Небесного Отца и давшего нам св. Евангелие, вера в Церковь Христову, как средоточие нравственно-непорочной, благодатно-Божественной жизни на земле. Сущность этого идеализма заключается в любви к небесному Отечеству, в совершенном возненавидении греха и зла и прежде всего в самом себе, в самых внутренних движениях собственного сердца, и насаждение в душе своей добрых помышлений, добрых желаний, чистых и святых чувств. Царство Божие внутри нас находится! И потому-то, и должно в себе самих истреблять всё мрачное, всё греховное, и укреплять всё доброе, чтобы душа наша была достойным храмом Божиим и жилищем Св. Духа. Несомненная истина: чем- больше человек работает и трудится над очищением и просветлением своего внутреннего „я”, тем вся его общественная деятельность чище, бескорыстнее, плодотворнее, идеальнее. Наша деятельность всегда освещается тем светом. который находится внутри нас.

Средства, которыми церковно-народные идеалисты (если можно так выразиться) достигают внутреннего совершенства духа – состоят в постоянном внимании к себе, в самоосуждении (без уныния), в настойчивом стремлении всегда оставаться верным добру, в сердечной молитве, в очищении и освящении себя таинствами церкви – покаянием и причащением, в общении с людьми, духовно-настроенными, внутренне-просветлёнными и умиротворёнными и в чтении соответствующих книг.

Усвоение церковно-народного идеального настроения – дело не лёгкое. Вспомним только, как трудились над собой, с каким самоотвержением, с какими слезами, с каким терпением преп. Сергий Радон. или старец Серафим Саровский, и мы поймём, как созидается внутри нас истинно-идеальное настроение души, не то, которого с грехом пополам хватает лишь на годы студенчества, а то, которое ложится в основание всей жизни, на всю жизнь согревает и освещает душу.

* * *

Итак, вместо того, чтобы ещё „вырабатывать” определённую программу организации добра в жизни, как предлагает H. H. Н., при полной неизвестности, что из этой попытки в конце концов получится, не лучше ли и русскому обществу, и русской молодёжи пользоваться тем, что предлагает им родной народ, родная история, родная Церковь? Источник истинного идеализма не за горами, и не за морями. Если мы не имеем его, то потому, что мы оторвались от церковно-народной почвы и от родных преданий и примеров. Нам нужно только понять, что и мы найдём неисчерпаемый источник идеального одушевления. Тогда прекратится печальная рознь между интеллигенцией и народом, вредная для обеих сторон, и они польются в одних чувствах, в одном взгляде на жизнь, да её смысл и цели. – Прежде чем учить народ, интеллигенция должна сама научиться у народа, позаимствовать себе от его опыта, от его идеалов. Ничего в этом унизительного для неё, конечно, нет и она явится тогда истинной отраслью родного народа.

Почва для слияния интеллигенции с народом уже давно подготовляется. Сознательно или бессознательно к тому стремилась и сама интеллигенция. С начала XIX столетия наша художественная литература стремится сделаться народной, отобразить в себе дух русской народности.

Высшей похвалой писателю становится выражение: „он истинно-народный писатель”. Пушкин, Гоголь, Лермонтов. Кольцов, Тургенев, Достоевский, гр. Л. Н. Толстой, Островский, Печерский – своими произведениями проясняли народное самосознание нашей интеллигенции. Тому же чрезвычайно содействовали славянофилы – Киреевские, Аксаковы. Хомяков, почерпавшие свои идеалы из церковно-народного источника. Нельзя пройти молчанием и наших писателей-народников 60-х–70-х годов, Гл. Ив. Успенского, Левитова и др. Все эти имена дороги и близки русскому образованному обществу и, несомненно, будут дороги и близки всему русскому народу, когда он поймёт, что все они сознательно или бессознательно содействовали сближению и объединению всех слоёв русского общества в одном народно-церковном, национально-историческом самосознании.

Даже последняя столь печальная деятельность Л. Н. Толстого, направленная к разрушению народно-церковных идеалов, и та принесла свою долю пользы в совершенно противоположном направлении. Л. Н. Толстой начал эту деятельность с изучения и проповеди Евангелия, хотя и грубо кощунственно им искажённого. Идеи знаменитого писателя обратили на себя внимание всей образованной России. По примеру Л. Н. Толстого Евангелием заинтересовались люди, которые сами по себе никогда бы и в руки не взяли этой св. книги. Везде послышались разговоры о Евангелии, о смысле жизни; не было человека, который вкривь и вкось не толковал бы об этих предметах, не старался бы выкроить Евангелие по мерке своих собственных понятий. Появилась масса людей, не разлучавшихся с драгоценной книгой, усвоивших себе особый разговорный язык – полу-евангельский, полу-толстовский, особый костюм, особое выражение лица, отрастивших себе волосы на голове и на бороде, питавшихся особой нищей. В печати появились новые рассказы и повести – полуцерковного, полу-сектантского содержания, вышедшие из под пера самого Л. Н. Толстого, H. С. Лескова, B. Μ. Гаршина и других, менее талантливых их подражателей. Стремление ж опрощению, к самоограничению, не знавшему иногда пределов, к личному физическому труду вызвало к жизни „толстовские колонии”, на которые дивился народ, возникло новое „хождение в народ” с именем Христа на устах, с недоверием и враждой к Церкви и „попам”.

Многие из этих последователей Л. Н. Толстого так и остались со своими особенными понятиями о Евангельском учении, со своей враждой к Христовой Церкви, ушли заграницу, но среди них нашлись и другие, избранные души, которых благодать Божия не допустила погрязнуть в мрачной бездне своеумия и для которых толстовство послужило лишь переходной ступенью к сознательному вступлению в ряды членов Христовой Церкви. Помимо того, Л. Н. Толстой своими толкованиями Евангелия, своими нападками на православие, приблизил внимание интеллигенции к этим первоосновам церковно-народного мировоззрения, вызвал оживлённую полемику и многих, несомненно, ещё более утвердил в православии.

Так и само зло послужило к добру.

„Многими скорбями подобает войти в Царство Божие” – говорит Апостол. Много скорби и горя причинило России Толстовское лжеучение, как и другие еретические учения, волновавшие нашу жизнь, но, несомненно, Россия переживёт и его и выйдет из этого нового испытания с ещё большей верой в чистоту и святость своего церковно-народного мировоззрения и идеала.

* * *

Итак, вполне сознавая то печальное состояние, в котором находится и наша молодёжь, и наше общество, слишком мало одушевлённые идеальным настроением, слишком неверные ему в своей жизни, где мы будем искать исцеления? В организации ли новой жизни на твёрдой основе любви, как рекомендует H. H. Н? Но чтобы иметь истинную и неоскудевающую любовь, надо иметь истинную, глубокую и сердечную веру, надо почерпать свою любовь из того источника, где она хранится во всей своей чистоте и святости, почерпать её из церковно-народной жизни, от Христовой Церкви.

Тогда только исчезнет из нашей общественной жизни, „логика злобы” и воцарится вместо неё „логика любви”.

Итак, спасение для нас заключается в церковно-народном мировоззрении, в церковно-народном идеале!

Свящ. С. Четвериков

В Веймаре скончался на 56-м году известный писатель-мыслитель Фридрих Ницше, страдавший более одиннадцати лет душевным недугом. Ницше славянского происхождения. Его предок – шляхтич Нецкий в 1715 году должен был спасаться бегством в Германию из-за участия в одном польском заговоре. Отец же его был пастором, покойный родился 1844 г. Рано лишившись отца, Ницше рос на попечении своей матери и сестры. Это в теории женоненавистник на практике всегда, с самого детства любил женское общество. Ницше уже 24-х лет был приглашён в базельский университет профессором. Тут в кругу его старших учёных коллег он впервые обнаружил оживлённую умственную деятельность. На своих лекциях по классической филологии, располагавших многочисленной аудиторией, он трактовал о греческой литературе, преимущественно о греческой трагедии, о начатках греческой философии и т. п. темах. Особенное почтенье сближало его с Рихардом Вагнером, от которого он так решительно отвернулся несколько лет спустя.

По уверению сестры Ницше, в молодости он был оптимистом и очень весёлого характера, олицетворяя собой равновесие умственных и физических сил. Но вероятно недуги, доставшиеся ему в удел, изменили его настроение. Особенно серьёзные последствия для него имело его участие в франко-прусской войне 1870–½. Он был на войне санитаром и посвящал себя уходу за ранеными. При этом он заразился дифтеритом. После войны, переживши душевные потрясения, так как ужасы войны произвели на него сильное впечатление, философ стал чрезмерно работать умственно, чтобы наверстать пропущенное во время войны. Это-то умственное переутомление расстроило его здоровье: у него явились болезнь желудка и мучительная головная боль.

Тем не менее умственные силы его не только не ослабевали, но скорее возрастали в кругу единомышленников, мечтавших тогда, с Ницше во главе, основать союз для распространения истинной гуманности и разослать вестовщиков её по всем странам. Душевные расстройства постигло его в конце 80 годов. Склонность к скептицизму и цинизму, проявлявшаяся у него и в прежние годы, теперь стала сказываться ещё резче и одностороннее. К всеразрушающему радикализму мало-по-малу присоединилась мания величия, которая рука об руку шла с уничижением всяких авторитетов. О великих светочах человечества Ницше стал отзываться с презрением: Кант именовался философом с задворок, Сократ – шутом, Дарвин – посредственностью и т. п. При этом Ницше проявил изумительную литературную плодовитость.

И этот писатель, отрекавшийся от всех идеалов, которым поклонялся прежде, охотно именовавший себя антихристом и антиморалистом, объявлявший, подобно своему учителю Шопенгауэру, истребительную войну женскому полу, а также идеализму, потому что в нём таится женственность, этот радикальнейший циник, всё разрушавший, уничтожавший, лишь бы выдвинуть на место разрушенного весьма спорную гипотезу о преимуществах немногих избранных или даже единственного «сверхчеловека», этот адски беспощадный критик всемирной истории и человеческой жизни, который о самом себя прехладнокровно говорил: «Я дал человечеству глубочайшую книгу – моего Заратустру», этот-то загадочный человек в личном обращении, как уверяют все его знавшие, был учтивейшей, сдержанной, целомудренной натурой, аристократичным в манерах, даже в одежде. И везде, где он бывал, он являлся центром интеллигентного общества, невольно поддававшегося обаянию очаровательной личности.

Идеи Ницше за последнее десятилетие приобретали всё более сторонников в том числе и среди русской интеллигенции. Что это именно так, доказывается большим числом изданий его сочинений и бесчисленным множеством книг, трактующих о нём и его философии, так что можно говорить о «школе Ницше».

Мировоззрение Ницше опирается на Шопенгауэра и Дарвина. Шопенгауэр доказывает в своей философии, что жизнь есть страдание, потому что каждое живое существо желает проявить своё значение и таким образом воля отдельной личности противопоставляется воле других, и наоборот. Дарвин учит: Жизнь есть непрерывная борьба, в которой более способный постоянно берёт верх и затем уничтожает более слабые ступени существования. Эти оба воззрения как бы сплавляются Ницше, и он приходит к следующему заключению: Каждое существо домогается власти, ибо жизнь вообще есть желание власти, а не только, как утверждает Дарвин, желание существования. Если же более слабых с их желанием власти бывает преобладающее количество, и они размножаются, то их власть делается столь значительной, что более способные уничтожаются ими. Тогда как Дарвин того мнения, что человечество всё более прогрессирует вследствие победы более способных над слабейшими, – Ницше полагает, что могут наступить такие времена, когда плохие одержат победу над более способными. Стало быть, и в развитии человеческого рода может быть период господства низших, жалких и незначительных. И в таком именно периоде упадка, – говорить Ницше, – в таком периоде декадентства, физического и умственного, человечество пребывает в настоящее время. Чернь – в блузах или во фраках – захватит власть над более способными душевно, и чем больше растёт эта власть черни, тем более регрессирует человеческий род. Если же власть черни должна быть сломлена, если вообще человеческий род должен быть преисполнен новых упований, то требуется для этого подготовка нового поколения более сильных физически и умственно, которые стояли бы ещё выше наилучших из современников, требуется, словом, так-называемый «сверхчеловек». И на выработку этого сверхчеловека должно быть направлено стремление всех имеющихся в наличности самых способных. А это может быть достигнуто мудрым половым, подбором, когда благородные, обладающие волей мужчины станут вступать в брак с умственно сильными, умными женщинами, на что, впрочем, указывал ещё Шопенгауэр. Сверхлюди, происходящие от таких браков, будут считать сострадание (которое Шопенгауэр, как известно, выставляет принципом нравственности) пороком. Они создадут для мира совершенно новые нормальные ценности. Лозунг сверхчеловека: «всё дозволительно». Вследствие этого сверхчеловек, создавая новые ценности, пролагает дорогу новому мировому порядку. Заставляя большинство людей повиноваться его воле, служить ему и заботиться о благополучии его, он сам освобождается от всякого труда и может тут вполне предаваться своему физическому и умственному развитию, чтобы настал новый блестящий период искусства и науки, когда судьбами человечества будет распоряжаться кучка способнейших сверхчеловеков.

Тут из ослепительного хаоса глубоких воззрений, смелых обобщений, догматических вещаний, страстных порывов, патетических восклицаний и ядовитых парадоксов, ритмических излияний и метких афоризмов каждый может выбирать, что ему покажется подтверждением его собственных воззрений и убеждений. В первую голову в числе поклонников Ницше следует, конечно, поставить шаткие умы, подчиняющиеся каждой силе, неспособные делать свои обобщения и в то же время ощущающие потребность о своём собственном существовании услыхать мораль из уст какого-либо убеждённого учителя. Затем идут очарованные Ницше, как художником слова и поэтом, который пишет удивительно образным языком и резюмирует всё новейшее и современное в его наиболее ярких чертах. Далее к числу поклонников Ницше надо отнести неисправимых романтиков, а также эстетических анархистов всякого пошиба и всяких направлений, которые о ликующим восхищением готовы слушать учение о том, что не существует никаких нравственных фактов, что на науку надо смотреть под углом зрения художника, что ничего не истинно и всё дозволительно. Тут всё оправдывается: всякое малодушие, всякое излишество, всякое уродство и безобразие вплоть до нероновских вожделений и барахтанья в грязи.

Главная причина душевного расстройства Ницше, но словам его сестры заключалась в обильном употреблении хлор-гидрата, как снотворного средства, которым он впервые начал пользоваться зимой 1882 г.

Из сочинений Ницше известны: о трагедии «Unzeitgemäßen Betrachtungen»; в 3-х изданиях «Menschliches Allzumenschlichés», в 4-х, – «Morgenröhe», в 5-ти «Die fröhliche Wissenschaft», в 6-ти – «Also sprach Zarathustra», в 7-ми «Jenseits von Gut und Böse» и «Zur Genealogia der Moral» и в 8-ми – «Der Fall Wagner», «Götzen-Dämmerung / Nietzsche contra Wagner», Der Antichrists и стихотворения. Последние произведения, написанные до заболевания Ницше, найдены сестрой вполне приготовленными им к печати. Затем последует издание неоконченных сочинений его, отрывков и дополнений, подробной биографии его, составленной г-жой Ферстер. Особенною распространённостью в светском обществе пользуются сочинения Ницше: «Оправдание добра и зла».

Вообще литература о Ницше всё ещё разрастается. Его идея популяризуются всюду и в переводах на иностранные языки. Всё это доказывает необыкновенный интерес к этому писателю и потому мы считали нелишним вкратце познакомить читателей наших с воззрениями этого философа.

В Шанхае собираются все сведения касательно избиения миссионеров и туземных христиан. У католических миссионеров убито пять епископов, двадцать восемь священников и двадцать членов остального католического духовенства. У протестантов убито девяносто три, из числа которых сорок женщин и двадцать пять детей. В июле месяце избили от пятнадцати до двадцати тысяч обращённых в христианство туземцев в северных провинциях. Женщин в особенности подвергали не поддающимся описанию варварствам. Во многих лагерях несчастные жертвы подвергались самым ужаснейшим мучениям в течение нескольких дней.

Из Херсонской губернии сообщают: в начале текущего года у одного из земских начальников, Одесского уезда, разбиралось дело по иску крестьянина И. Г., предъявленному к р.-католическому священнику Я. З. за оскорбление действием дочери этого крестьянина Т. Оскорбление заключалось в следующем. При окончании службы 17 января в римско-католической церкви селения С., священник Я. З., в присутствии всех молившихся, подошёл к стоявшей на коленях и молившейся девице Т. и без всякой причины нанёс ей нисколько ударов кулаком по голове, после чего она впала в беспамятство. Вызванный в заседание суда 1 апреля, обвиняемый З. заявил, что дело по жалобе на него Г., на основании 1017 ст. уголовного судопроизводства, подсудно духовному суду, а потому просил прекратить производство его. Но местный земский начальник, на основании 64 ст. уст. иностранных исповеданий: (т. XI св. зак.) и толкования к ней в циркулярном указе правительствующего сената по общему собранию от 16 февраля 1889 г. за № 28, нашёл ходатайство ксёндза З. нерезонным и приступил к разбору самого дела. Вызванные им свидетели показали справедливость обвинения, причём двое из них заявили, что случай с девицей Т. не исключительный, и, что наказывать в церкви непокойных прихожан есть обычай, их бьют и иногда дерут за уши. Сам обвиняемый заявил, что к поступку с T. его вынудило её дурное поведение. Земский начальник, сообразив все обстоятельства дела, показание истца, потерпевшей, подсудимого и свидетелей, руководствуясь ст. 200 и 3 парагр. 160 ст. прав. производства судебных дел, на основании 35 и 135 ст. устава о наказаниях, приговорил священника З. к пятинедельному аресту, а в случае его примирения с истцом, на основании 35 ст. уст. о наказ., – к четырёхнедельному аресту.

Донской епархиальный миссионер, кандидат казанской академии, А. И. Орлов, вследствие расстроенного здоровья, – вынужден был оставить миссионерскую службу и прикомандирован к канцелярии г. обер-прокурора св. синода. На открывшуюся после него вакансию донского миссионера высокопреосвященным Афонасием архиепископом согласно прошению, определено екатеринбургский епархиальный миссионер кандидат Московской академии, С. А. Романовский – По слухам, Екатеринославский епархиальный миссионер, магистр Московской академии, А. Я. Дородницын оставляет миссионерскую службу, принимая монашество. Должность Екатеринбургского миссионера вакантна.

* * *

Вследствие постановления Омского епархиального съезда, изыскавшего сумму в 2,500 р. ежегодно на нужды миссии, преосвященнейшим Григорием открыты должности епархиального противо-сектантского миссионера и его помощника. Обе должности замещены, причём на должность епархиального миссионера назначен священник о. Орлов.

Миссионерские курсы. В Олонецкой губернии, по благословению епископа Назария, с октября месяца, в г. Каргополе, при Спасском монастыре открываются миссионерские курсы для простецов-начётчиков из ревнителей православия.

По сведениям окружных миссионеров, на их призыв о поступлении на курсы откликнулось 37 человек разного возраста и положения. В том числе, два диакана, 4 учителя народных школ, 3 девицы крестьянки, прочие все крестьяне или мещане, из них один 70-летний старец. Курсы продолжатся 3–4 недели. Заведовать курсами будет епархиальный миссионер о. К. Плотников; на курсах будут сообщены главнейшие сведения о расколе вообще и о 5 толках беспоповщинских, существующих в Олонецкой епархии, а также приёмы обличения основных заблуждений раскола. Курсы эти представляются одной из почтенных и передовых попыток – привлечь в сотрудники пастырям и миссионерам и подготовить способных для борьбы, с расколом, ревнителей православия.

Дай Бог, чтобы этот почин не оставался редким и исключительным.

* * *

Комиссии для разработки вопроса об учреждении Всероссийского миссионерского общества для борьбы с расколом и сектами, по распоряжению епархиальных начальств, как нам сообщают, учреждены в С.-Петербурге, – под председательством протоиерея Ф. Н. Орнатского, при участии местных миссионеров, гг. Чельцова и Булгакова; в Одессе, – под председательством ректора семинарии прот. Μ. Чемены и при участии епархиального миссионера Μ. А. Кальнева, в Тамбове, из трёх миссионеров местных, под председательством Семин. г. Чиннова.

С особой отрадой наш миссионерский орган будет отмечать почтенные заботы иерархов о скорейшем осуществлении мудрого предначертания св. синода об учреждении столь важного и многообещающего для дела борьбы с расколом и сектами учреждения, как всероссийское миссионерское общество. Нужно заметить, что в конце своей жизни мысль об учреждении подобного общества в Киеве лелеял в Бозе почивший Μ. Платон, видевший в этом учреждении оплот для всей внутренней миссии, не имеющей своего определённого распорядительного центра. Тогда же был составлен и проект устава этого общества, оставшийся без движения в архиве консистории.