Октябрь

I) Настоящий вопрос со стороны юридической и практической имеет свою историю, с которой не только епархиальным начальствам, но и приходским пастырям и миссионерам приходится весьма нередко встречаться и считаться. Епархиальное начальство, по закону, является в этом деле судьёй, а миссионеры и пастыри сведущими людьми, или экспертами: к ним обращаются и чины полиции, и судебные органы власти для разрешения вопроса о том, что при обысках и осмотрах у раскольников и сектантов, в случаях законом предусмотренных, из найденных книг и вещей религиозного культа, подлежит изъятию из обращения и отобранию, а что не должно быть задерживаемо. По действующим правилам собственно на полиции лежит обязанность отбирать у сектантов и раскольников находимые у них при обысках иконы, вещи и издания, противные учению православной церкви и по другим причинам не подлежащие вообще обращению в народе. Но кто же не знает некомпетентности полицейских чиновников в определении того, соответствуют или не соответствуют те или другие книги и богослужебные принадлежности учению церкви и какие из изданий представляются вредными. В этом случае нередко чинами полиции и жандармскими агентами конфискуются в числе неподлежащих обращению находимые у раскольников или у заподозренных в неблагонадёжном религиозном образе мыслей всякие книги, – какие попадутся под руки, не исключая евангелия, жития святых, псалтири; при этом иногда вместе с важной для следственного производства перепиской оказываются приобщёнными, в качестве вещественных доказательств, пачки чистой бумаги с конвертами, – с сектантскими пропагаторскими статными таблицами излюбленных текстов, фотографические карточки хозяев дома, и их детей, а тут же и воротнички и женская шляпа... И весь этот хлам, не имеющий ровно никакого значения для дела, переписывается, занумеровывается и посылается за сотни вёрст грузной посылкой в духовную консисторию, где лежит годы, дожидаясь разбора и специальной экспертизы.

Между тем указания приходского священника или миссионера, преподанные полиции на месте после обыска, могли бы облегчать труд полиции, упростить дело и устранить те часто справедливые нарекания и жалобы на неправильное и бесцельное задержание расколо-сектантских богослужебных вещей и книг, совсем безвредных. Необходимо заметить, что священнику или миссионеру присутствовать при самом обыске у раскольников и сектантов и являться в неблаговидной роли как бы сыщиков, по миссионерским соображениям, следует избегать: разбор и оценку отобранного материала можно произвести, – (за исключением, разумеется, формального требования или вызова на место обыска, со стороны полиции или судебного следователя), – где-либо в присутственном месте (в волости, в расправе¹⁴⁰ или в школе) или в частном доме, но в присутствии владельцев отобранных вещей и понятых, о чём должен быть составлен формальный акт.

Далеко не сведущи в сектоведении и в данном вопросе об отобрании вещественных доказательств и исполнительные органы судебной власти. В этом отношении можно встречать удивительные курьёзы, рисующие полную неопытность в делах сектоведения, если не сказать – невежество многих судебных следователей¹⁴¹.

Независимо от сего, как часто самим пастырям и миссионерам приходится встречать, при посещении домов раскольников и сектантов, издания и другие предметы религиозно-сектантского духа и культа, вредные и соблазнительные, для изъятия которых из обращения в народе, по долгу службы, представляется им необходимым принять соответствующие меры. Здесь снова необходимо оговориться, что самим миссионерам и пастырям конфисковать те или другие запрещённые по закону к обращению предметы или издания, а тем паче врываться с подобной целью в дома или моленные, отнюдь не подобает: это и незаконно юридически (обыски производит только полиция), и непозволительно с точки зрения интересов миссии. Подобные и хотя бы исключительные случаи никак не могут быть оправдываемы с точки зрения миссионерского такта. Наоборот, для пользы дела миссии и для установления и сохранения добрых отношений с увещеваемыми, – при этих условиях и возможно только духовное воздействие, – пастырям и миссионерам должно стоять на страже справедливости, стараясь устранять, по возможности, своим авторитетом и знанием дела, возникающие при обысках и отобраниях недоразумения со стороны полицейских агентов, а нередко и произвол, вытекающий или из усердия не по разуму, или же из корыстных побуждений.

Всё это побуждает нас представить на страницах миссионерского органа, к сведению пастырей и миссионеров, и должностных лиц, юридическую справку, относительно действующих по настоящему вопросу церковно-гражданских правил и узаконений, а вместе высказать несколько и руководственных указаний и практических советов по настоящему, далеко не безразличному для миссии, вопросу. Тем более, что издавна действующие правила по настоящему вопросу, благодаря позднейшим правительственным разъяснениям и кассационным сенатским решениям, изменились и осложнились. Если судить по частым жалобам и претензиям раскольников и сектантов, подаваемым ими в разные правительственные учреждения, в том числе и в Св. Синод, и к г. синодальному Обер-Прокурору, на неправильное отобрание у них и задержание разных церковно-богослужебных вещей и религиозных изданий, то можно предполагать, что действующие правила или мало известны, или неверно истолковываются и потому неправильно применяются.

II) В основе действующего по вопросу об отобрании у раскольников не подлежащих обращению вещей и книг религиозного культа лежат особые правила, составленные при Святейшем Синоде, по соглашению Министра Внутренних Дел с г. Синодальным Обер-Прокурором, и объявленные к исполнению епархиальным начальствам, в указе от 30 апреля 1858 г., начальникам губерний в циркуляре Министерства Вн. Дел, от 3 июня того же года, и чинам судебного ведомства в особом циркуляре, изданном в Сборнике циркуляров и инструкций Министерства Юстиции в следующей редакции.

Правила, в каких случаях отбирать у раскольников кресты, иконы, книги и вообще богослужебные принадлежности и кому их рассматривать.

I) поскольку чтимые раскольниками иконы, по большей части отличаются от икон греческого письма, чтимых православными, одним только двуперстным сложением, которым однако ж сии последние ни мало не соблазняются, то при обыске домов частных лиц, подозреваемых в расколе, отбирать лишь те иконы и картины, на которых изображены лики ересиархов, или которые почему-либо явно противны были бы учению православной церкви. причём, буде на иконах тех окажутся украшения, как напр., венцы, цаты, ризы, оклады, то представлять владельцам икон право снимать украшения, как не составляющие собой доказательств раскола. Что же касается до богослужебных и вообще духовного содержания книг, то при осмотре оных в частных домах, отбирать: а) те, в которых не означено, где оные напечатаны и с чьего дозволения, б) которые заключают в себе вредные и злонамеренные приписки и в) которые вышли из заграничных и из существовавших прежде в западных губерниях типографий. Напротив книг, печатанных в России с дозволения правительства, когда бы они не были изданы, если только нет в них приписок, направленных против веры и церкви православной, ни в каком случае не отбирать. Рукописные же духовного содержания книги и тетради, а равно и церковные принадлежности, каковы суть: священные облачения, дарохранительницы, кадила, лампады, большие подсвечники, купели и подобные сим вещи Должны быть отбираемы из частных долгов все без исключения.

II). Что же касается до раскольнических часовен и моленных, существующих без дозволения правительства, то при обыске их не только иконы и книги, но и все богослужебные принадлежности должны быть отбираемы в том самом виде, в каком они найдены, так как вещи эти и не составляют ни чьей частной собственности.

III). Взятые из частных домов по какому-либо правильному подозрению, а также из моленных и часовен иконы, книги, рукописи и богослужебные принадлежности представлять в местную Консисторию, которая под наблюдением Епархиального Преосвященного, обязывается рассматривать их во всей подробности и постановлять об них определения.

IV) . В определениях сих должно быть объяснено: а) в отношении икон и картин – какие из них, как не противные православию и единоверию, могут быть возвращены владельцам, если они взяты из моленных и часовен, или же наконец подлежат уничтожению; б) в отношении книг и рукописей – какие из них могут быть возвращены частным владельцам, какие оставлены в распоряжении Епархиального начальства, для хранения в библиотеках, или для передачи в единоверческие церкви, и какие подлежат уничтожению и в) в отношении церковных принадлежностей, какие из них могут быть отданы в единоверческие церкви и какие должны быть уничтожены и почему.

V) Составленное таким образом определение Консистории по утверждении местным Преосвященным, безотлагательно приводить в исполнение, а именно: 1) те иконы, картины, книги и рукописи, которые окажутся непротивными православному учению, препровождать к губернаторам для возвращения владельцам, или же передавать в единоверческие церкви; 2) те из икон, картин, книг и рукописей, которые окажутся явно противными духу учения православной Церкви, или помещать в библиотеку для употребления в миссионерских отделениях при академиях и семинариях, или подвергать уничтожению, объясняя в протокол по каким именно причинам то или другое учинено¹⁴².

Иначе говоря, сущность настоящих правил сводится к тому: 1) чтобы при обысках и осмотрах в домах частных лиц, подозреваемых в расколе, отбираемы были – из икон и картин те, на которых изображены лики иерархов или которые почему-либо явно противны были учению Православной Церкви, из богослужебных же и вообще духовного, содержания книге, в коих не означено, где оные отпечатаны и с чьего дозволения, которые заключают в себе вредные и злонамеренные приписки и которые вышли из заграничных и из существовавших прежде в западных губерниях типографий (п. 1); 2), чтобы при обыске существующих без дозволения правительства раскольнических часовен и моленных отбираемы были все без изъятия обнаруживаемые в сих зданиях иконы, книги и богослужебные принадлежности, как не составляющие ничьей частной собственности (п. II) и 3) чтобы отобранные на вышеизложенных основаниях вещи подвергаемы были рассмотрению местного епархиального начальства в отношении того, насколько оные представляются не противными православию и единоверию (п. III и IV) и за сим, сообразно обстоятельствам, или возвращены были владельцам, или же передаваемы были в единоверческие Церкви или библиотеки духовных академий и семинарий или же подвергаемы были уничтожению (п. V).

Таким образом, в приведённых правилах прежде всего ясно и точно указана цель издания их, которая никак не допускает особливой возможности производства обысков в раскольничьих домах, часовнях и моленных вне тех случаев, которые предусмотрены на этот конец действующими законами. Между тем история борьбы с расколом свидетельствует, что если не теперь, то в доброе старое время правила эти служили статьёй негласных доходов для исполнительных органов полицейской власти, усмотревшей в правилах 1858 г. широкое право делать обыски в домах не только раскольников, но и лиц, заподозренных в расколе, или сектантстве, а также в часовнях и моленных раскольничьих, во всякое время, по собственному вдохновению, без всяких серьёзных поводов и законных причин. Если сюда же присоединить неумение полиции разобраться в том, что именно подлежит отобранию и изъятию, то понятным представляется со стороны раскольников эта масса жалоб и нареканий на полицию, а вместе и на местное духовенство и миссионеров, когда последние бывают виновниками возбуждения дел; вызывающих обыски с их последствиями. И нужно сказать, что жалоб этих бывало и бывает – не мало вполне справедливых. Особенно умножились жалобы раскольников после издания закона 3 мая 1883 г., коим дозволено раскольникам всех сект отправлять общественную молитву и совершать богослужения как в моленных, так и в частных домах по их обрядам. Теперь раскольники с особой настойчивостью стремились в своих прошениях доказать, что правила 1858 г., за силой закона 3 мая 1883 г., должны потерять своё действие. И, действительно, вопрос этот оказался пререкаемым и между самими ведомствами, а потому он доходил в 1897 году до рассмотрения Правительствующего Сената, который решением (по Уголовному Кассационному Департаменту) от 10 декабря 1897 г. за № 52 разъяснил, что за изданием закона 3 мая 1883 года, дозволившего раскольникам отправлять общественную молитву, исполнять духовные требы и совершать богослужение по их обрядам в частных домах и в особо предназначенных для сего зданиях, принадлежности раскольнического богослужения не могут подлежать отобранию, тем паче уничтожению, – а должны оставаться в распоряжении тех, кто, по законам гражданским, имеет на них право собственности или в чьём фактическим владении они находятся.

Независимо от изложенного, Сенат сделал и другое разъяснение, имеющее близкое отношение к правилам 1858 г. об условиях наказуемости за устройство молельных в частных домах. В решениях по делам Рябинина (12 апреля 1888 года), Тулупова (13 октября 1892 г.) и Сорокина (16 декабря 1897 г., № 52), в существе согласных между собой, Правительствующий Сенат ограничил применение ст. 206 улож. о наказ., признавая ненаказуемыми те случаи, если раскольники и сектанты приспособляют для молельни часть занимаемых им жилых помещений, или нежилую постройку, находящуюся в связи с жилым помещением, хотя бы устроенная таким образом молельня предназначалась и действительно служила для отправления общественного богослужения. При этом в доводах своих Сенат и здесь указал на то, что законом 3 мая 1883 года, раскольникам предоставлено право не только творить общественную молитву и исполнять духовные требы, но и совершать богослужения по их обрядам, как в домах, так равно в особо предназначенных для сего зданиях и что означенное право не обставлено никакими ограничениями, кроме нарушения общих правил благочиния и общественного порядка, что, наконец, законом 1883 г. не установлено стеснений, относительно устройства раскольниками в занимаемых ими домах необходимой для моления обстановки, без которой само право творить молитву и совершать богослужение во многих случаях может де оказаться неосуществимым.

Мы в другой раз остановимся на этом последнем кассационном решении Сената, которым, на основании буквы закона 1883 г., дана раскольникам столь широкая свобода при устройстве частных моленных, которой не пользуются по закону даже православные люди при постройке домовых церквей. Теперь же должно обратить внимание читателей на то обстоятельство, что пока, за силой изложенных решений сенатских, богослужебные принадлежности раскольничьи, каковы, напр., книги богослужебные, антиминсы и другие приспособления всякие, – будут ли они находиться в разрешённых или неразрешённых моленных, или в частных домах – не подлежат отобранию, а, следовательно, II п. правил 1858 г. является потерявшим свою силу и значение. Исключения могут быть разве в том случае, когда на эти принадлежности не будет указано и доказано собственника, но этого никогда не бывает, так как всегда моленные раскольничьи и сектантские закреплены с формальной стороны на владение за кем-либо из попечителей. Но за сим, правила 1858 г. остаются в силе и действии относительно отобрания, напр., икон или картин с ликами ересиархов, каковыми у раскольников являются их „раскольничьи страстотерпцы“, напр. Аввакум, у скопцов – Селиванов, Пётр III, у хлыстов – Данила Филиппов, Лардугин, портреты лже-богородиц, бюсты которых и портреты считаются священными.

У штундистов иконы заменяют стенные таблицы и картины с тенденциозно-подобранными библейскими текстами, раскрашенные красками, иногда аллегорическими фигурами. Издания, конечно, бесцензурные.

У хлыстов и скопцов, как известно, особых моленных нет. Так как секты эти тайные, соединённые с гнусными деяниями и изуверством, с изнурительными верчениями, то последователи этих сект отправляют свои богомоления секретно, в потаённых местах частных домов, по ночам. Сохраняя наружную связь с православной церковью, сектанты эти имеют обстановку в своих домах совершенно православных людей. Божницы их бывают уставлены богатыми иконами, чтимыми и православной церковью, но при этом у последователей мистических сект предпочитаются иконы девственников и девственниц, а также Иоанна Предтечи, в виде отрока, обнимающего агнца, Варвары Великомученицы, Иоанна Богослова, Покрова Пресв. Богородицы, Георгия Победоносца на белом коне (у скопцов), Архистратига Михаила, икона Божией Матери с отверстым сердцем и с парящим окрест лика её собором ангелов.

Имеются у мистических сект свои особые богослужебные принадлежности, сюда нужно отнести радельные рубахи особого покроя, пояса, платочки, пучки обожжённых восковых свеч. Вообще же при производстве обыска у тайных сектантов, нужно иметь большую наблюдательность и тщательность в отобрании вещественных доказательств, из которых иногда незначительный предмет, клочок бумажки могут иметь важное значение для улик и для определения характера лжеучения. Духовному начальству при возбуждении всех подобных дел о тайных сектах, надлежало бы судебным и полицейским властям возможно подробнее указывать также и на то, какие им надлежит иметь в виду вещественные доказательства и богослужебные принадлежности при обысках.

Необходимо заметить, что правила 1858 г. исторически относятся собственно к расколу старообрядчества, но по аналогии, в смысле руководящих начал, они должны иметь отношение и к другим сектам и ересям, в юридическом отношении входящим в общее понятие раскола. Отдельных наказов для полиции и судебных учреждений о производстве обысков и отобрании вещественных (доказательств) принадлежностей богослужения у других сект, сколько нам известно, не имеется.

Обращаясь снова к правилам 1858 г., необходимо иметь в виду, что за силой п. 1 из книг не подлежат обращению те замеченные у раскольников, равно и у сектантов печатные издания: а) на коих не обозначено, где оные печатаны и с чьего дозволения. Сюда относятся все бесцензурные заграничные издания, каковы, напр., раскольничьи швецовские издания, мельниковские, журнал „Слово правды“; у штундистов – журн. „Беседа“, листки „Свободного Слова“ и интернациональных миссионерских обществ, или недавно выпущенная, неизвестно где и кем, серия мелких штундистских брошюр, под названием: „Дивная тайна“, „Жизнь по плоти“, „Путь жизни в Боге“, „Избавление от власти греха“, „Предостережение новообращённому“ и др. Подлежат отобранию, несомненно, и все рукописные, наполненные заблуждениями и хулениями цветники раскольничьи и сектантские тетрадки, в роде писем и послания лжехристов (Малеванного) и др., б) а также и другие, хотя разрешённые цензурой, но заключающие в себе вредные и злонамеренные приписки; таковые встречаются, напр., даже и на священно-библейских книгах, в форме условных знаков и черт, для отметки текстов, на коих обосновывается сектантами их лжеучение. В этом отношении особенного внимания заслуживает, так называемое, пашковское евангелие, которое – издания Св. Синода, но, так сказать, приспособлено Пашковым к духу своей секты, условными чертами и служит для пропагандистов лжеучения руководством к распространению секты. Нужные тексты в этом евангелии все сведены в параллели чертами, сделанными от руки, так два текста отчёркнуты четырьмя чёрточками вертикальными на поле и одной параллельной, подведённой под текст, несколько текстов – тремя вертикальными и параллельной; – далее идёт ряд текстов – двумя вертикальными и параллельной, затем одной вертикальной и параллельной, только параллельной и, наконец, целая серия текстов – отчёркнута лишь одной вертикальной. Пашковым издано было 3 т. экземпляров, – теперь масса копий имеется. Получив такое евангелие, совращаемый должен читать евангелие и заучивать тексты только по условным знакам, начиная с главнейших (где четыре вертикальных). Подучается у читателя от такого отношения к слову Божию концепция мыслей и понятий совершенно односторонняя, в духе протестантском или сектантском, так как тексты, на коих покоятся догматы православия, не отмечены и не отчёркнуты, напр., тексты ни о кресте, ни о посте, ни о храме, ни о повиновении властям, но зато отчёркнуты, где говорится о свободе, или о том, что новожён не должен идти на войну (второзаконие) и др.

Прочие пункты правил 1858 г., руководствующие в том, как поступать с отобранными у раскольников также вещами и книгами, остаются и доныне действующими.

III) Независимо от изложенного, необходимо заметить, что по настоящему вопросу Св. Синодом также изданы были циркулярные распоряжения о недопущении к обращению, или же вновь к печатанию многих брошюр, хотя и разрешённых цензурой, но оказавшихся составленными в сектантском духе, вредном для православия. Циркуляры эти необходимо иметь в виду пастырям и миссионерам, так как воспрещённые издания рассеяны всюду среди народа и служат для проповедников штундо-баптизма незаменимыми комментариями, при совращении православных. Вот эти циркуляры.

„Св. Синод имели рассуждение о брошюрах разного наименования, изданных учреждённым в 1876 г. „Обществом поощрения духовно-нравственного чтения“. И по справке, приказали: Из дел Святейшего Синода усматривается, что большая часть брошюр, изданных учреждённым в 1876 г. „Обществом поощрения духовно-нравственного чтения“, вредны по своему направлению и противны Православному Христианскому учению. Такими именно оказались и следующие 32 брошюры из числа 39, находившихся разновременно в рассмотрении Святейшего Синода:

1) „Брачная одежда“, 2) „Молишься ли ты“, 3) „Первая молитва Джесики“, 4) „Пастух и овцы“, 5) „Иисус Назарей идёт“, 6) „Спасён ли ты или погиб и будьте готовы“, 7) „Что такое христианин“, 8) „Благая весть“, 9) „Напоминание христианам от слова Божия“, 10) „У Бога не останется бессильным никакое слово“, 11) „Жизнь Иисуса Христа по Св. Писанию“, 12) „Брачный пир“, 13) „Встреча со старушкой“, 14) „Прииди ко Иисусу Христу“, 15) „Рай и ад“, 16) „Сегодня или никогда“, 17) „Застигнутые врасплох“, 18) „Краткое руководство к чтению Нового Завета“, 19) „Беседа двух друзей о возрождении“, 20) „Истинная радость“, 21) „Примирился ли ты с Богом“, 22) „Звание христианина и его значение“, 23) „Два слова о святой Библии“, 21) „Перекличка“, 25) „Разговор двух матросов после бури“, 26) „Благодатное дитя“, 27) „Он любит меня“, 28) „Христос всё и во всём“, 29) „Как был завоёван Яблоновый двор“, 30) „Путь ко спасению“; 31) „Два брата“ и 32) „Радостная весть“.

Признав эти брошюры, по их сектантскому направлению и другим недостаткам, непригодными для распространения в народе и подлежащими изъятию из обращения, Святейший Синод, вместе с тем, неоднократно поставлял на вид членам С.-Петербургского Духовно-Цензурного Комитета, разрешавшим к печатанию вышепоименованные брошюры, неправильные их действия, и предписывая на будущее время руководствоваться относительно подобных брошюр особенной осмотрительностью. Независимо от сего, вредное направление брошюр, издававшихся „Обществом поощрения духовно-нравственного чтения,“ изобличалось и учёным разбором их в духовных периодических изданиях, в коих, кроме перечисленных 32, поименованы и разобраны ещё 50 брошюр, также не признаваемые годными к обращению в народе (№ l4 „Московских церковных ведомостей“ за 1883 год и № 24 „Церковного Вестника“ за тот же год).

Не смотря, однако же на указания духовной журналистики и на замечания, сделанные Святейшим Синодом некоторым из членов С.-Петербургского Духовно-цензурного Комитета за неосмотрительный пропуск вышеупомянутых брошюр к печати, распространение их в народе и народных школах не ослабевает; напротив, они появляются в новых изданиях, имея на то разрешение духовной цензуры. В виду этого Св. Синод, в ограждение чад св. нашей Церкви от вредных печатных изданий, определяет: I) строго подтвердить всем Духовно-Цензурным Комитетам: а) не разрешать на будущее время к печатанию ни одной из вышепоименованных 32-х брошюр, признанных Св. Синодом непригодными для распространения, а представленные на рассмотрение препровождать в Свят. Синод; б) поступать точно также и относительно других изданий „Общества поощрения духовно-нравственного чтения“ – даже те из них, кои но своему содержанию и направлению окажутся не сомнительными, допускать к новому изданию только в том случае, если на то последует особое разрешение Святейшего Синода; II) предписать всем Епархиальным Преосвященным иметь наблюдение, чтобы означенные брошюры не были распространяемы в народе и III) представить г. Синодальному Обер-Прокурору о настоящем определении Св. Синода уведомить Министра Внутренних Дел и просить зависящих с его стороны распоряжений к прекращению последующих изданий и распространения тех брошюр. Для исполнения по сему определению послать всем Преосвященным и Духовно-Цензурным Комитетам печатные циркулярные указы.“ Августа 20 дня 1884 г. № 9.

„Слушали: предложенный г. исправляющим должность Синодального Обер-Прокурора, 25 июля 1886 года за № 486, журнал Учебного Комитета № 254, с мнением о 12 номерах газеты „Русский рабочий“ и пятнадцати брошюрах. И, по справке, приказали: Преосвященный Калужский представил на благоусмотрение Святейшего Синода пятнадцать брошюр с следующими наименованиями:

1) „Два пути и пределы их“, 2) „Новая русская азбука“, 3) „Исполняете ли вы волю Божию“, 4) „Пора домой“. 5) „Слепой Вартимей“, 6) „Встревожился Иерусалим“, 7) „Во едину от суббот“, 8) „Слепая девушка и Евангелие“, 9) „Любезный читатель, прочти сие повествование о слепом“, 10) „Голос времени“, 11) „Покаяние“, 12) „Нравственно-духовные издания“, 13) „Благодаришь ли ты Бога“, 14) „Из бесед покойного Преосвященного Михаила“ и 15) „Христос, грешную душу к себе призывающий и воздыхания грешные души ко Христу Сыну Божию“. Вместе с поименованными представлены Преосвященным Калужским и 12 №№ газеты „Русский рабочий“, изд. Μ. Пейкер.

Означенные издания были переданы по распоряжению Святейшего Синода, на рассмотрение Учебного Комитета, который признал:

1) журнал „Русский рабочий“, изд. Μ. Пейкер и брошюры: а) „Новая Русская азбука для всех“ Μ. Е. К., б) „Два пути и пределы их“, в) „Пора домой“, г) „Исполняете ли вы волю Божию“, д) „Голос времени“; – произведениями с ясно сектантским направлением и подлежащими изъятию из народного обращения; II) брошюры-же:

а) „Благодаришь ли ты Бога“, б) „Любезный читатель прочти сие повествование о слепом“, в) „Слепая девушка и Евангелие“ и г) „Встревожился Иерусалим“ (изд. жури. „Русский рабочий“) – сочинениями непротивными православному учению, но по своей скрытой тенденциозности не способствующими раскрытию этого учения и потому не заслуживающими не только одобрения, но и допущения для народа к употреблению; III) брошюры:

a) „Слепой Вартимей“, б) стихотворение „Во едину от суббот“ и в) из бесед Михаила, Митрополита Новгородского и С.-Петербургского, о том: мог ли закон, пророки и жертвы спасти человека, и для чего они установлены и даны были от Бога? – заслуживающими допущения для употребления в народе; и IV) брошюры:

а) „Христос, грешную душу к себе призывающий“, б) „Покаяние“ и в) „Нравственно-духовные назидания“, как извлечённые из творений Св. Тихона, Епископа Воронежского, – достойными одобрения для народного чтения. Признавая изъяснённый отзыв Учебного Комитета основательным и находя поименованные в п. I и II брошюры и газету „Русский рабочий“ изд. Μ. Пейкер непригодными для обращения в народе, Святейший Синод определяет: 1) поставить в известность Духовные Цензурные Комитеты, чтобы они на будущее время не разрешали к печатанию ни одной из нижепоименованных брошюр:

а) „Новая русская азбука для всех“ Μ. Е. К,, б) „Два пути и пределы их“, в) „Пора домой“, г) „Исполняете ли вы волю Божию“, д) „Голос времени“, е) „Благодаришь ли ты Бога?“ ж) „Любезный читатель, прочти сие повествование о слепом“, з) „Слепая девушка и Евангелие“ и и) „Встревожился Иерусалим“, 2) поручить Епархиальным Преосвященным иметь наблюдение, чтобы означенные брошюры, равно и газета „Русский рабочий“ небыли распространяемы в народе; и 3) предоставить Г. Синодальному Обер- Прокурору сообщить Министру Внутренних Дел о настоящем определении Святейшего Синода и просить зависящих с его стороны распоряжений к прекращению распространения вышепоименованных брошюр и газеты „Русский рабочий“. Для исполнения по сему определению послать всем Епархиальным Преосвященным и Духовным Цензурным Комитетам циркулярные указы.

В. С.

В мартовской книжке „Миссионерского Обозрения“ сего года, в отделе: „Летопись печати“, и в сентябрьской хронике сообщалось о новом мистическом движении в очагах штунды Киевской губернии, вызванном сектантом крестьянином с. Вербова, Сквирского уезда, Иваном Лисенком. Это движение, поднятое Лисенком среди последователей Малеванного¹⁴³, представляет особое явление среди киевского сектантства. Малеванщина, эта мистическая штунда, вновь заявила себя в нём и заявила в очень острой и опасной форме. Два года приходские пастыри и миссионеры вели борьбу с этим движением и, с грустью нужно признаться, что эта борьба была безуспешна. Мы не решаемся сказать, чем окончится это новое движение среди киевских штундистов-малеванцев, но считаем не лишним поделиться с читателями „Миссионерского Обозрения“ теми сведениями о нём, которые дали нам изучение и борьба с ним в течении последнего года.

О секте штундистов-малеванцев сравнительно немного известно в печати. Правда, то, что известно, исходит от таких известных авторитетов, как B. Μ. Скворцов – открывший и впервые исследовавший это движение – и психиатр, И. А. Сикорский, проф. киевского университета. Но их печатные сообщения о малеванщине касаются начала распространения и первых годов существования её. Вот почему нелишне будет сказать о том, что представляет собой малеванщина в настоящее время.

В 1895 году, ко времени вторичного заключения главаря секты Кодрата Малеванного в дом умалишённых в г. Казани (в первый раз он был помещён в киевское богоугодное заведение), малеванщина представляла собой уже довольно многочисленную секту, набираемую Малеванным и его агентами, главным, образом из последователей штундизма. Она распространена уже была во многих приходах Таращанского, Васильковского и Сквирского уездов. С 1895 года она стала распространяться и в других местах России. Прежде всего она появилась в г. Казани, куда стали приезжать малеванцы из Киевской губ. для свидания со своим вождём. Первыми последователями Малеванного в Казани был Михаил и Давид Чекмаревы, сыновья другого заключённого сектанта – Стефана Чекмарева. они-то и стали распространять малеванщину среди местных жителей. Из переписки казанских малеванцев с таращанскими видно, что казанская община малеванцев состоит из „многих братьев и сестёр“, как в городе, так и в сёлах Мамадышского уезда.

Около же этого времени малеванщина занесена была в Иркутскую губернию. Занесли её переселенцы-малеванцы Киевской губернии: Родион Можар, Архип и Трофим Пластуны (или Гластуновы). Малеванщину здесь приняли Евдокия Сергеева с семейством и Андрей Воробьев, ссыльный из Тверской губ. Иркутская община малеванцев находится в самых живых сношениях с семейством Малеванного в Тараще и часто посылает туда как для личных его нужд, так и для передачи „плоти Господа в Казань“ „гостинцы“, в виде значительных сумм денег. Эта община очень привязана к Малеванному и часто запрашивает о нём сведений в Тараще. „Ещё просим вас, пишут они в одном письме к жене Малеванного, уведомьте нас о нашем и вашем спасителе, где теперь находится плоть господа и может быть есть что-нибудь новое то, просим, передайте и нам, так как нам желательно слышать слова спасителя. Но так мы далеко плотью от спасителя, хотя духом все вместе с ним, то всё же, когда мы получаем от вас письмо о нём, то очень радостно слышать слова, которые из уст спасителя господа нашего“. „Когда будете у спасителя на посещении, пишут они в другом письме, то просим мы вас, приветствуйте господа от нас. Мы приветствуем его сердечными устами, целуем его невидимые руки и ноги и просим от них устного святого благословения“... Удивительнее всего, что самым пламенеющим малеванцем среди этой общины является Андрей Воробьев, лично незнакомый с Малеванным.

Можно думать; что малеванщина существует в Курской губ. и в г. Одессе. В Курской губ., на одной из мельниц Хомыжской волости, живёт некто Иосиф Карлович Скаблесский с женой Камелией, состоящие в частой переписке самого нежного содержания с малеванцами и получающие от них значительные денежные посылки. В Одессе живёт сестра Малеванного, также ведущая частую переписку с таращанскими малеванцами.

В самой Киевской губернии рост секты малеванцев не остановился и до настоящего времени. Теперь малеванщина набирает своих последователей не из штундистов только, как было прежде, а из православных и частью римско-католиков. К величайшему сожалению, трудно приводить в известность случаи совращений в малеванщину, как и вообще в штундизм, на новых местах. Но есть много несомненных данных, заставляющих думать, что малеванщина, кроме известных, заражённых ею приходов Таращанского, Васильковского и Сквирского уездов, существует в настоящее время и во многих приходах других уездов Киевской епархии.

Ослабление пропаганды малеванщины и успокоение самих сектантов-малеванцев, как известно, началось с того времени, когда Малеванный был удалён из Киевской губ. и заключён в отдалённую Казань. Это удаление было вызвано тем обстоятельством, что одно существование Малеванного среди сектантов производило между ними волнение. Кроме того, сам Малеванный страдал, по исследовании психиатров, неизлечимой душевной болезнью (paranoia religiosa). Распространению секты, шатанию малеванских агентов из села в село, противоестественным деяниям, и хозяйственному квиетизму был положен предел целым рядом особых мероприятий и духовной и светской власти. Жизнь секты как бы замерла. Так продолжалось дело до 1898 года, до тех пор, пока в крае ещё был силён режим, установленный незабвенным для киевской епархии начальником, края графом А. Н. Игнатьевым, и пока был бдителен полицейский надзор и административная попечительность по отношению к этому безусловно болезненному сектантскому движению.

С 1898 года малеванщина стала заметно оживляться. Это оживление выразилось прежде всего в том, что вновь стали появляться по сёлам пропагандисты малеванщины, устроились общественные молитвенные собрания, которые безусловно были воспрещены. Распространялись в народ в большом количестве „послания“ Малеванного из Казани.

Послания эти первоначально были простыми письмами Малеванного к оставшейся в Тараще его жене Анне Емельяновой с семейством из семи душ, наполненными поклонами и сообщениями о себе и своих нуждах, но затем письма эти стали принимать всё более и более вид вероучительных посланий. Малеванный всё чаще и чаще напоминает своей жене и своему семейству о своём особом назначении в мире. „Вы знаете, пишет он, напр., в одном письме, о чём я сказал вам, когда был с вами, а теперь оставил вас, вы знаете пути мои и что должно сбыться надо мною“... „Бог дал мне жизнь и духа своего премудрости, пишет он в другом письме, чтобы я светил Его светом людям, чтобы, подобно тому, как вы познали сей свет незаходимого солнца правды, и все люди такими же признаками познали единую творческую любовь и жили во всех концах света у Его благодати, которую даровал всем вам“.

Все письма или „послания“ Малеванного, получаемые в киевской епархии из Казани, с которыми нам удалось познакомиться, трёх видов. Во-первых, послания Малеванного собственноручные, адресуемые жене и детям в Таращу, написанные крайне безграмотно. Эти собственноручные послания сохраняются Анной Емельяновой и на сторону не отдаются. Во-вторых, послания, составляемые молодыми Чекмаревыми, Михаилом и Давидом. Почти все их письма начинаются довольно торжественными вступлениями: „во имя отца вашего Кондратия Алексеевича и отца нашего Стефана Ивановича“, и оканчиваются подписью: „от имени нашего спасителя: Михаил Чекмарев“. Также безграмотно написанные, как и собственноручные письма Малеванного, эти чекмаревские послания показывают, как наивно составители их понимают свою роль посредников между обожествляемыми узниками и обожествляющими их поклонниками. В них среди вероучительного содержания, попадают часто сообщения довольно курьёзные. „Уведомляем вас в том, пишут в одном письме Чекмаревы, что мы были у них (Кондрата и Стефана) 18 октября и они просили нас, чтобы мы купили им 2 пары шерстяных носков, так как и шерстяных чулок не дают, так как они работать не ходят, а кто ходит на работу, тем выдают шерстяные чулки“... „Уведомляем вас, пишут они в другом письме, что мы живём на месте, и так как мы живём на месте, то нам ходить к ним часто нельзя, потому что нас не часто отпускают, а недели через две; да и нам часто ходить несходчиво, потому что им нужно отнести гостинца, а жалование нам не очень дорогое (большое)“... Как и письма Малеванного, эти письма в их подлинном содержании мало распространены. Те и другие письма редактировались уже на месте в Тараще и уже в новом редактированном виде, без повторения семейных поклонов, без упоминания о чулках и несходчивости частых посещений, распространялись между сектантами.

Гораздо более распространённым оказывается третий видь посланий Малеванного. Это почти грамотные, обширные и исключительно одного вероучительного содержания послания, озаглавливаемые: „Послание Иисуса Христа“ и подписанные: сестра милосердия Мария К-ева. Мы к сожалению, не могли выяснить до сих пор, какую роль играет в малеванском сектантстве эта Мария К-ева. Быть может это просто сердобольная женщина, желающая услужить своей грамотностью удалённому от семьи и заключённому в больницу человеку в его безумном, но больном, религиозном бреде, а может быть она служит делу распространения явно безумных бредней не без собственного увлечения ими, чему немало бывало примеров, если уже не допускать совершенно злостного намерения в этой сестре – доброхотке. Подлинники этих К-их посланий находятся также в Тараще, у семьи Малеванного, но копии – почти у каждого из сектантов.

Удаление и заключение Малеванного достигло своей цели только временно, а при возобновившемся оживлении в малеванщине дало даже нежелательные результаты и получило в глазах малеванцев совершенно иной характер. Только немногие из малеванцев до сих пор остаются сведущими об истинном положении дел самого Малеванного, да и то в своих целях скрывают его. Вся остальная масса последователей Малеванного понимает заключение его в доме для умалишённых в совершенно превратном виде. Он удалился в Казань и заключился, потому что „сам восхотел“. Дом, где он пребывает – не невольное место заключения, и при том, вовсе не дом для умалишённых, а богоугодное заведение, т. е. заведение, которое устроить и в котором жить угодно было ему, богу, т. е. самому господу и спасителю Малеванному Кондрату. В представлении малеванцев дом этот окружён особым величием. Это хрустальный дворец с многочисленными башнями и окнами, с незаходящим светом и неубывающим теплом и довольством. Здесь всё повинуется его воле, сюда сходятся к нему цари и вельможи, чтобы посоветоваться с ним, священники и миссионеры¹⁴⁴, чтобы поучиться у него. Туда, в Казань и в этот чудесный дом отныне стремятся все помыслы малеванцев. „Тоскует душа моя – видеться с моим спасителем, пишет один малеванец другому, и жаждет душа моя там вместе жить. Исполнил бы Господь моё желание: я уже ничего другого не желаю! Чтобы мне вместе жить с отцом моим – за счастье вечное я почитал бы“!.. „Очень часто я мечтаю за Казань, город мой“, пишет другой малеванец в Таращу, „А тот дом, что на поле устроен спасителем моим, я испытал, что в мире лучшего дворца нигде нет. О как бы были все народы счастливы, если бы живущие в том домике знали, с кем дело имеют, что с ними вечный свет“!.. „Мы получили сведение, пишут в ту же Таращу из далёкой Иркутской губ., что некоторые из наших братьев были у спасителя на свидании. Наш спаситель объяснил им, что у него на посещении были три царя земных: один русский, а другие два, не знаем, какие были. Если вам известно, какие цари были, то просим вас, поскорее напишите ответ, какие цари были и что именно цари говорили с нашим спасителем?.. Казань стала для нас малеванцев своего рода обетованной землёй, предметом всевозможных мечтаний и надежд.

Паломничество в Казань началось очень рано, именно в год заключения Малеванного. Впрочем, сам Малеванный не поощрял сперва поездок в Казань и на письменный запрос жены, не поехать ли ей в Казань и сколько нужно денег на дорогу, весьма благоразумно отвечал: „ехать сюда пока не надобно, а лучше сходи в Киев, к. господину (графу) Игнатьеву, начальнику округа, и спроси долго ли мне быть здесь“. Иначе думают малеванцы и с самого начала до сих пор настойчиво склоняют Малеванную к поездке в Казань, собирая ей, как и каждому отправляющемуся в Казань малеванцу, порядочные суммы денег. Малеванная, под предлогом предполагаемой поездки, не раз корыстно пользовалась этим неиссякаемым фондом для своих других нужд, коих у неё. с её многочисленным семейством, не мало.

Паломничество в Казань в среде малеванцев усилилось в последние годы, особенно с тех пор, как появились известные, породившие большую смуту в простом русском народе брошюрки о кончине мира 1 ноября 1899 года. Малеванцы приняли предсказание астронома Фалька за откровение самого Малеванного и связали ожидаемую кончину мира с пришествием Малеванного „в силе и славе, для суда над миром и для царства с избранными“. В то время, как одни малеванцы спокойно ожидали приближения „Дня оного“, о чём возвещалось в посланиях Малеванного, другие, более экспансивные и, главным образом, вожаки, отправлялись в Казань, чтобы возвратиться уже вместе с своим спасителем“. Впрочем, многие из паломников ещё задолго до наступления 1 ноября, дня кончины мира, повозвращались на родину. Действительность их отрезвила и не найдя в Казани „хрустального дворца“, в котором бы жил и блаженствовал Малеванный, а видя, наоборот, крепкие узы и полную беспомощность его, они с разбитыми надеждами возвращались домой.

К началу 1899 года волнение среди малеванцев достигло крайней степени и стало напоминать начало развития малеванщины. Те малеванцы, которые, под влиянием духовных административных и медицинских мер оставили было секту, вновь к ней примкнули. Случаи новых совращений православных стали учащаться. Пропагандисты малеванщины безбоязненно стали шляться из села в село и составлять собрания. Собрания эти опять приняли какой-то бесовский характер: за пением гимнов, начиналось радение, топание ногами, выкрикивание бессмысленных звуков и т. п. Когда на собрании читалось послание Малеванного, малеванцы падали на колени и с воздетыми руками вопили: о приди, приди спасителю наш!.. Одно упоминание об имени Малеванного стало приводить малеванцев в возбуждение и умиление. В это время между ними получили большое распространение листки под заглавием: „Описание наружного вида спасителя“. Эти листки, издание одного одесского типографщика, вольно или невольно сыгравшего в руку сектантам, содержат известное апокрифическое донесение одного римлянина в Рим о появлении в иудеи Иисуса Христа. Листки эти изданы так, что сперва не жирным шрифтом, как бы для того, чтобы не обратить на него внимания, напечатано сведение, откуда заимствовано описание наружного вида Спасителя, а затем идёт само описание, напечатанное крупным шрифтом, в следующих словах: „В настоящее время у нас явился и ныне ещё жив человек весьма добродетельный, имя ему Иисус Христос; народ почитает его великим пророком, а Его ученики называют Его Сыном Божиим. Он воскрешает мёртвых и исцеляет всякого рода недуги и болезни словом одним. Сей человек имеет высокий и стройный стан, вид Его исполнен важности и сильно действует на всех, так что взирающие на него не могут не любить Его... Волосы его цвета ореха созрелого... Чело гладкое и чистое, на всём лице нет никакого пятна, и оно украшено лёгким румянцем; нос и уста правильные, бороду имеет такого же цвета, как и волосы на голове, густую, но не долгую, раздваивающуюся на конце. Его взгляд тих, величествен и приятен, глаза Его небесного цвета, проникающие в душу и блестящие. Он весьма ласков и любезен, когда учит и увещевает, строг и страшен, когда обличает... Рост его высокий, руки прямые и Он часто воздевает их, плечи стройные. Говорит немного, но с важностью и каждое Его слово взвешено. Поистине, сей человек есть прекраснейший из всех человеков и в нём видна истина, в которой лести нет“...

Мы не видели Малеванного в лицо и не знаем, насколько в действительности совпадает это описание наружного вида Господа Иисуса Христа, принятое в нашей православной иконографии, с внешними чертами Малеванного, но малеванцы принимают это описание за воспроизведение подлинных черт их главаря и впадают в экзальтацию, когда на собраниях читается это описание. Многие из присутствующих малеванцев при этом галлюцинируют зрением и слухом, дополняя черты видимого будто бы ими образа Малеванного и слышимые ими слова Его.

Когда же нам миссионерам приходится увещать преследователей, что внешний облик Малеванного совсем не схож с описанными чертами, несчастные не верят, но жаль, что миссия не располагает портретом этого лжехриста, при помощи которого можно бы наглядно опровергнуть заблуждение несчастных малеванцев относительно внешнего вида их обожаемого главаря¹⁴⁵.

Душевнобольные – насадитель и первые распространители мистической штунды (Малеванщины).

Чем ближе приближалось 1 ноября 1899 г., тем неспокойнее становились малеванцы. Поведение их стало настолько беспокойно, что обратило внимание полиции и нужно было усилить полицейский надзор конечно не из-за особого попечения о борьбе с сектантством, а из-за общей заботы об охранении порядка и спокойствия. Сами послания Малеванного, распространяемые как послания Иисуса Христа, стали принимать всё более и более возбуждающий характер. „Мне всё известно о вас, говорится, напр., в одном послании, и о скорби вашей, и гонениях ваших, прежде нежели я получил известие от вас, и готов помочь вам во всех невзгодах житейских, которые постигли вас за любовь Христа, за правду и свободу, за которую вы посвятили себя своему создателю и отдали себя в жертву... Земной губитель рассвирепствовал и потому не имеет никакого оправдания перед нами, избранниками Божиими. Он осуждён самим Творцом в вечные узы и мрак тьмы, потому и свирепствует, и ввергает нас в узы и темницы, хочет закрыть свою срамоту и мерзость... Я предлагаю вам: не бойтесь противника вашего я далёк от вас плотью, но близок духом, как и сказано в Писании: слышу скорбь и вопль народа Моего и готов помочь. Не бойтесь своего противника, ибо наступил его конец“... Уверенность в скором пришествии Малеванного и наступлении „дня оного“ совсем помутила голову малеванцам. Только в Тараще, в семье Малеванного, откуда исходит управление всем малеванским движением, не ожидали никакого чуда, а подготовляли возвращение Малеванного более естественным путём. От семьи Малеванного стали поступать на имя г. киевского генерал-губернатора и на Высочайшее имя прошения об освобождении Малеванного из дома для умалишённых и возвращении его из Казани на родину в Таращу, к остающейся без средств для существования семье его.

Пришло и прошло столь томительно ожидаемое 1 ноября. Кончины мира не было. Малеванный не возвратился на родину ни сверхъестественным путём, ни естественным, ни „в силе и славе“, ни без славы. Малеванцы как бы сконфузились и успокоились. Но из их среды возникло новое движение, которое и выдвинулось на сцену после 1 ноября появлением в Киеве целой толпы малеванцев, с женщинами и детьми, на пути в Казань, о чём и было оповещено во многих газетных корреспонденциях. Движение это кроме общих причин, вызвавших в последнее время сильное волнение в малеванщине, обязано своим происхождением пропаганде крестьянина с. Вербова, Сквирского уезда, Ивана Лысенка.

Лысенко стал известен киевской миссии года два тому назад, с тех пор, как началось оживление среди малеванцев. В этом оживлении он принимал не малое участие и вообще он – личность далеко незаурядная в числе пропагандистов штундизма. По свидетельству его односельчан, он с детства отличался бродяжническими наклонностями и шатался из села в село по Киевской губ. Чтобы остепенить его, родные женили Лысенка, но он через несколько лет семейной жизни, лет двенадцать тому назад, оставил жену и детей на произвол судьбы и отправился бродить по России, посетил Сибирь, где живёт в ссылке за убийство его брат, и Кавказ. Вернулся он на родину, спустя шесть лет бродяжничества, штундистом, а вскоре принял малеванство и тотчас взялся за пропаганду штундизма, потребовав от своей жены не ходить в церковь, не креститься, повыбрасывать иконы и т. п. Жена не поддалась, сообщила соседям и приходскому священнику. В приходе началась смута. Лысенко оказался ярым пропагандистом, но вокруг священника сплотилось много добрых прихожан и Лысенко должен уйти из прихода. В 1898 г. он поселился в недалёком от Вербова селе Турбовке, где давно уже процветала штундо-малеванщина. и оттуда делал набеги на свой родной приход. Много раз ему удавалось составлять собрания, где он аллегорически изъяснял св. Писание, но общину сектантов он образовать здесь не мог, благодаря бдительности приходского священника. Кроме того, крайность проповедуемых им религиозных и общественных идей отталкивала от него православных односельчан, незнакомых со штундизмом даже в более мягкой, чем малеванщина, форме. Ни проповедь о „Христе, во плоти пришедшем“, т. е. о Малеванном, ни о свободе от всяких уз жизни не были приняты. Правда, около шести семейств стали было собираться для пения „псальмов“, но принять к себе Лысенки „за место языческого жреца, що с довгими косами“, как он выражался и чего он домогался в своём селе, они не пожелали. Лысенко окончательно отступился от своего прихода.

Он сосредоточил свою деятельность в четырёх соседних между собой приходах Сквирского уезда, заражённых малеванщиной: Турбовке, Лучине, Голяках и Дедовщине, стал усиленно проповедовать и скоро достиг выдающегося положения между сектантами. Красивая внешность и дар слова привлекли к нему симпатии женщин-малеванок. Скоро одна из них, самая красивая, и притом племянница Малеванного, Агафья Рудчук, жена Дементия Рудчука, сделалась его сожительницей. Но у неё оспаривали честь принадлежать Лысенку и другие малеванки. „Як дхне вин на мене, хочь в Америку пиду за ным“, говорила в исступлении, глядя на Лисенка, одна молодая малеванка миссионеру во время беседы в Дедовщине. такие малеванки и делались наложницами Лысенка. А чтобы оправдать этот соблазнительный даже для штундистов разврат, Лысенко стал проповедовать о „духовной любви“, которая бывает только при одном сердечном влечении и отнюдь не должна обусловливаться „законом“, т. е. церковным браком и соединённой с ней нерасторжимостью.

За свободной любовью, Лысенко стал проповедовать свободу от труда. Как известно, и все вообще малеванцы в начале существования своей секты предались было блаженному ничегонеделанию, в ожидании наступления царства Малеванного. Теперь, при вторичном оживлении малеванщины и оживлении былых надежд на грядущее для них блаженство, масса малеванцев оставалась благоразумной и продолжала труд даже и тогда, когда многие из штундистов и даже православных под влиянием предсказания Фалька, проявили склонность наперёд покончить свои житейские попечения, прощали долги, отказывались от наймов на продолжительное время и т. п. Но трудиться не входило в расчёты Лысенка и труд не мирился с той „непрестанной молитвой и радостью духа“, к коим он призывал своих слушателей. Трудиться же нужно было усиленно. Те штундистские общины, в которых действовал Лысенко, особенно те семейства, которые приняли его за своего вождя и руководителя, весьма слабы в материальном отношении. Малоземельные и без того, они были подорваны материально ещё при вступлении в малеванщину, когда прекратили было хозяйственные работы. Только тяжёлый подённый труд мог поддерживать их жалкое существование при маленьких клочках их земельного надела. Вот почему они охотно приняли проповедь Лысенка о свободе от трудов, прекратили не только подённые, но и повседневные домашние работы и проводили время в собрании, распевая гимны, слушая проповедь Лысенка и т. п.

Особенно тесно сплотились вокруг Лысенка шесть семейств малеванцев жителей Турбовки. К ним примкнули отдельные личности из малеванцев с. Лучина, Сквирского уезда, и из с. M.-Половецкого, Каневского уезда. В Турбовке образовалась открыто коммуна, где в полной мере осуществлялась и свободная духовная любовь, и свобода от труда, и общение имущества, где непрестанно проводили время в малеванской любви и радости духа“. Народ православный дивился такому бесстыдному поведению коммуны, а остальные малеванцы чуть не молились на „святых“, как они называли новоявленную коммуну и вместе ждали, чем всё это окончится. Раза два Лысенка и особенно ярого последователя его Дементия Рудчука брали было в волость для допроса по поводу кощунственного их поведения по отношению к православной святыни и открытого похуления Его Величества Государя Императора. Поэтому даже ждали жандармского офицера для следствия, но Лысенка и Рудчука отпускали и жизнь коммуны продолжалась спокойно.

Перед 1-м ноября турбовская коммуна начала особенно деятельно готовиться к встрече грядущего во славе Малеванного. Из четырёх изб они перебрались в одну. Домашние, вещи за исключением самых необходимых, были розданы соседям. Всю ночь на 1 ноября коммуна провела в бдении и молитве. А на следующую ночь, вся она, в числе около 80 человек, на тайно нанятых подводах, отправились в Киев, более чем за 80 вёрст от Турбовки. Ночь была тёмная и отъезд малеванцев произошёл незаметно.

В Киеве они остановились на Подоле, на одном из постоялых дворов и стали устраивать свои богослужения. На одно из них, 6 ноября, собралось очень много любопытных. В Киеве знакомы со штундистами и штундистскими молитвенными собраниями, но приезжие мало походили на киевских штундистов. Худые, измождённые лица с воспалёнными глазами, тихий экстаз мужчин, нервные всхлипывания женщин, весёлые личики детей, принимающих участие в общей молитве, всё это мало походило на обычные штундовые богомоления. Приезжие пели: Отче наш, Верую и какие-то гимны и, опустившись на колени, с воздетыми руками, с воплем призывали к себе своего отца – Бога. Явилась полиция, но на все вопросы об именах и месте жительства приезжие однообразно отвечали: „мы малеванные и идём к отцу своему“. Кто же ваш отец и где он? спрашивали их: – „Отец наш Малеванный и живёт в земле обетованной“, слышалось в ответ. Пробовали спрашивать по одиночке, но все они, мужчины, женщины и дети, твердили одно: „мы – малеванные и отец наш Малеванный“.

В Киеве малеванцы мало известны, хотя здесь и проживает одна семья малеванцев, и потому из ответов приезжих и полиция, и никто из присутствовавших посторонних любопытных ничего не поняли. На настойчивые расспросы полиции, приезжие объяснили, что зовутся они „малеванными“ потому, что они суть те святые люди, которых „малюют“, т. е. рисуют, изображают на иконах; „Малеванный“ же есть Бог Отец, нарисованный, „намалёванный“ во всей вселенной, во всех церквах. Когда в ответ на такое объяснение из толпы присутствовавших православных послышались насмешки над этими новоявленными святыми, малёванные (мы так будем называть их в отличие от остальных малеванцев) стали угрожать грядущей в скором времени казнью на всех, их не приемлющих. Полиции не оставалось ничего делать с этими явно сумасшедшими людьми, как отвести их в участок, где и разместили их в двух камерах, отдельно мужчин и отдельно женщин и детей, на что к слову нужно сказать, малеванные сильно возроптали, не желая разъединяться. Об арестованных сектантах полиция сообщила местному приходскому священнику, а тот, в свою очередь, сообщил миссионерам, которым опознаны были Лысенко, Дементий Рудчук, Агафья Рудчук, Мария Сосновская, Клеваденко и другие. Остальные малеванные, по приказанию Лысенка, сами себя назвали. Завязалась беседа, то общая, со всеми сектантами, за которых говорил Лысенко, то частная, по разбившимся отдельным группам. Эта беседа показала присутствовавшим миссионерам, что Лысенко со своими последователями сильно изменили первоначальные воззрения малеванцев и выделились в особую секту, которую они сами называют „малеванной“, а себя – „малеванными“.

С. Патехин

(Окончание следует).

В 1872 году Т. Ив. Филиппов в С.-Петербургском обществе любителей духовного просвещения выступил с чтением о нуждах Единоверия. В этом чтении он проводил те мысли, что клятвы собора 1667 г. положены вообще на всех, содержащих старые обряды, следовательно, и на. единоверцев, что один Св. Синод без сношения с восточными святителями снять их не мог, что и теперь на единоверцев смотрят не как настоящих и истинных православных и близких матери Церкви сынов её, что они ограничены многими условиями и препятствиями к единению с Православной Церковью и т. п. Мысли эти, высказанные в первом чтении сравнительно ещё неясно и скрытно, в последующих чтениях 1872–1874 годов были обоснованы автором и выражены со всей возможной для печати прямотой и резкостью¹⁴⁷. У автора их здесь же – в обществе – при самом первом чтении оказались очень сильные оппоненты – профессора СПб. духовной Академии – И. Ф. Нильский, И. В. Чельцов, протоиерей о. Васильев и др. Возгорелся спор сначала устный – в обществе, потом письменный – в печати. Содержание чтений и спора печаталось в Правительственном Вестнике, а оттуда и в других газетах. Поэтому скоро он стал известен не только в столицах, но и в глухих уголках России. Как единоверцы, так и раскольники очень усиленно следили за всем, происходившим в обществе, и сильно волновались и также спорили и между собой, и с православными. Мысли, проводимые Т. И. Филипповым, раскольникам дали новый материал в их обвинениях и насмешках над Единоверием, а единоверцев сильно смутили и опечалили. Некоторые из последних стали обращаться к печати с вопрошениями, как им понимать чтения г. Филиппова и относиться к ним, что предпринять по их содержанию и отвечать раскольникам и т. п.¹⁴⁸. Кое-где стали снова поговаривать о том, что необходимо возобновить ходатайство перед правительством о расширении церковных прав единоверцев. По местам возникли сильные разногласия среди самих единоверцев. С особенной силой они проявились в Петербурге и в Москве.

В Петербурге волнения произошли вследствие выбора в 1874 г. старосты церковного для Большеохтенской Дмитриевской церкви. Выбран был прежний староста – купец Иванов, но выбран вопреки синодальному распоряжению от 3-го марта того же 1874 года, не допускавшему Иванова к выбору в старосты, и выбран был, кажется, с целью оппозиционного отношения к Синодальному определению¹⁴⁹.

В Москве разногласия были более существенны и проистекали из более важных причин. По избранию прихожан, священником при Троицком единоверческом храме в Москве был назначен священник из г. Ржева, Тверской губ., о. Иоанн Звездинский. Этот свой переход в Москву обусловил тем, чтобы в богослужении Троицкой церкви были приняты изменения, существующие в других единоверческих храмах, а именно: на великом выходе оставить поминовение словами, шесть раз повторяемыми: „всех вас да помянет Господь Бог во царствии своем“, причащать мирян Св. Таин по три лжицы, женщинам, причащающимся не входить на солею, а священнику для причащения их сходить с солеи и некоторые другие... Некоторые из этих изменений, например, причащение мирян по три лжицы Св. Таин, практиковались в некоторых единоверческих церквах Москвы уже давно. Это последнее изменение внесено было священником о. Симеоном Морозовым, также из Ржева перешедшим в Москву. Уже при м. Филарете была попытка закрепить этот обычай архипастырским благословением, но архипастырь не только отклонил просьбу об этом, но и убеждал просителей держаться всего церковью принятого обычая. Теперь, при вступлении священником Троицкой церкви о. Звездинского, вопрос об этом изменении, равно и о других, снова возобновился. Среди многих прихожан о. И. Звездинский нашёл горячих единомышленников. Но против всех этих изменений восстал старший священник той же Троицкой церкви о. Георгий Воздвиженский со многими из своих прихожан. О. Воздвиженский, более 20 лет священствовавший при означенной церкви, никак не хотел допустить новшеств – предлагаемых о. Звездинским изменений. Начались собрания прихожан; спором заинтересовались и другие московские единоверцы; скоро разногласия перешли на обсуждение печати... Но партия охранителей старины с о. Воздвиженским во главе, как отстаивавшая положенное в самих старопечатных книгах и в правилах 1800 года, одержала верх, и дело опять кончилось ничем¹⁵⁰.

Но влияние чтений „о нуждах Единоверия“ отразилось среди единоверцев и более существенным образом.

Провинциальные единоверцы, не задаваясь, под влиянием толков о нуждах Единоверия, широкими задачами, надумали ходатайствовать перед правительством об удовлетворении некоторых более существенных из них. С этой целью в августе месяце 1877 года купцы единоверцы, съехавшиеся в Нижний-Новгород на Макарьевскую ярмарку, составили прошение в Св. Синод. В этом прошении указав на то, что „долговременный опыт показал, что единоверческая церковь имеет нужду в более широких правах относительно своих действий на раскол и для ещё полнейшего единения её с православной церковью“, купцы-единоверцы „требовали дополнить“ правила Единоверия следующими пунктами: 1) чтобы в единоверческие училища дозволено было принимать детей не только единоверцев, но и раскольников и православных; 2) что бы единоверческое духовенство службы и требы совершало в своих церквах, и по старинным книгам единоверческой печати; 3) чтобы единоверцы, вступающие в браки с православными, венчались по их желанию в единоверческом или православном храме, – чтобы и дети их были также по желанию их крещаемы; 4) чтобы допустить свободный переход в Единоверие, так чтобы лицам, записанным в церковных православных метриках, но на деле к церкви не принадлежащим, дозволено было, в случае их желания, приписываться к приходам единоверческим; 5) чтобы было всем ведомо, что грамота патр. Константинопольского о свободе обрядов (от 1655 г.) утверждена и в руководство для Всероссийской церкви принята и 6) чтобы было подтверждено, что бы не слышались распри, раздоры и хулы ни с одной стороны – единоверцев и православных за содержание разных обрядов¹⁵¹.

Под прошением этим подписалось 20 человек, между коими не было ни одного ни московского, ни петербургского купца. По содержанию своему прошение 1877 года ничего особенного не представляло: всё просимое уже было предоставлено единоверцам давно, кроме просимого в п. 4 о свободе перехода в Единоверие.

В следующем 1878 г. в марте месяце надумались подать прошение в Св. Синод и московские единоверцы. Таковое, действительно, за подписью 33-х лиц и было послано. Нового с прошением 1877 г. оно содержало очень немного, повторяя собой прошение 1877 года. Новым было разве то, чтобы моления за Государя и Царствующий дом во время богослужений дозволено было совершать им во всём согласно по старопечатным книгам, или по вновь издаваемым от Св. Синода формам, смотря по желанию прихожан и чтобы как духовным лицам, так и мирянам со стороны православных и единоверцев была предоставлена полная взаимная свобода участия в богослужении и общения в таинствах, вопреки пункту 11-му правил 1800 года¹⁵².

Наконец, 26 августа того же 1878 г. в Нижнем-Новгороде потому же поводу происходил съезд немногочисленных представителей Единоверия. Присутствовал на нём и принимал участие известный иеромонах Пафнутий¹⁵³, прибывший из Москвы с разрешения м. Иннокентия. На съезде было составлено в Св. Синод прошение и подробная докладная записка. В прошении, упомянув вначале о том, что Св. Синодом разрешено и благословлено употребление старообрядцами старых обрядов, просители пишут:

„К сожалению сие разрешение и благословение старого обряда доселе остаётся не обнародованным от Св. Синода никаким нарочитым актом в прямых и ясных выражениях... Таковая неопределённость всегда лежала и лежит тяжёлым бременем на совести единоверцев, по наследованию от предков, нетерпимо относящихся ко всему, что умаляет достоинство святительства, и ещё в 1864 г. вызвала их на всеподданнейшее прошение от московских единоверцев, о разрешении вопроса о клятвах посредством сношения российского Св. Синода с восточными святейшими патриархами. И ныне, в августе прошедшего 1877 г. от единоверцев разных мест России и в марте текущего 1878 г. от московских единоверцев поданы два прошения в Св. Синод. И мы, уполномоченные от единоверческих обществ и частные лица, нарочито собравшиеся в нижегородской ярмарке, сим покорнейше просим святейший правительствующий Синод, дабы ваше святейшество благоволили по всему прописанному в сих прошениях и прилагаемой при сём докладной записке учинить решение и, согласно сей нашей просьбе, обнародовать своё святительское разрешение и благословение нарочитым актом в точных и ясных выражениях, дабы всем ясно было, какой смысл соединяют святители православия с принятием нас в общение и с личными их служениями в наших храмах, в заграждение уст противников церковного мира и союза, в утешение же, одобрение и утверждение нас в послушании церкви…“¹⁵⁴

Как видим, ходатайства единоверцев от 1877 и 1878 годов далеко не. похожи на ходатайства 1864 года. Теперь главным образом просят не лишнего, что бы отделяло их от православных, но, действительно, много „нужного“ для преуспеяния Единоверия; теперь не требуют, а только молят; теперь не с высокомерием и сознанием своей правоты утруждают Государя и его министров, а почтительно, сыновне любовно, покорнейше просят своё духовное начальство Св. Синод. Разумеется, что такого рода воззвание единоверцев к Св. Синоду не могло остаться не услышанным и „нужда“ просителей – не удовлетворённой. И, действительно, от 8-го мая–17 июня 1881 г. Св. Синод сделал своё определение по поводу просимых единоверцами дополнений некоторых пунктов правил 1800 года. 4-то июля Государь Император Высочайше соизволил дать своё согласие на означенное синодальное определение.

В определении своём Св. Синод нашёл прежде всего необходимым вновь выразить, как было уже изъяснено в правилах 1800 г., что учреждение единоверческих церквей последовало по снисхождению православной церкви, для облегчения отторгшимся от неё пути возвращения в лоно церкви: что единоверие, исповедуя догматы христианской веры в духе и истине вселенского православия, однако отправляет богослужение и церковные требы по книгам не чуждым, в словах и обрядностях, некоторых погрешностей с отступлением от общепринятого на всём православном востоке церковного чина“. Поэтому далее говорилось в определении, если некоторое дополнение правил Единоверия и может быть допущено, то только для облегчения отторгшимся от церкви соединиться с ней и с устранением всякого соблазна и недоумения. Дополнения же Св. Синод нашёл возможным сделать следующие: 1) предоставил детей, рождённых от браков православных с единоверцами, крестить по желанию в православной или единоверческой церкви; равным образом и другие таинства принимать в той и в другой церкви. 2) 5 пункт правил 1800 г. Св. Синод дополнил разъяснением, что разрешается присоединяться к Единоверию тем из записанных православными, кои не менее 5 лет уклонились от исполнения таинств православной церкви и не иначе, как с особого для каждого из таких лиц разрешения епархиального архиерея; 3) не встретил Св. Синод препятствий и к тому, чтобы православные обращались к единоверческим священникам для исполнения христианского долга исповеди и Св. причащения, хотя и ограничил это обращение особо-уважительными случаями и с тем притом, чтобы подобное обращение отнюдь не служило поводом к перечислению православного в Единоверие. И таковой православный обязывался представить своему приходскому священнику свидетельство о бытии у исповеди и причастия для записи в книгу приходской церкви, – по поводу же просьбы единоверцев, чтобы возбранены были с обеих сторон распри, раздоры и хулы, Св. Синод, найдя всё это желательным, выразил надежду, что и сами единоверцы воздержатся от всякой укоризны на служение по исправленным книгам и не станут и сами чуждаться общения со всеми чадами Православной Церкви в молитве и таинствах и священникам своим препятствовать. А православные при посещении ими единоверческих церквей обязываются. соблюдать уважение к уставам и чинопоследованию оных, так и оказывать подобающее святыне храма благоговение. Что же касается выраженного единоверцами желания касательно разъяснения Св. Синодом смысла клятв собора 1667 года, то единоверцам должно быть известным, говорилось в определении Св. Синода, „что клятвы положены не на обряды, содержимые приемлющими Единоверие, а на тех, которые по неразумному пристрастию к сим обрядам, вопреки любви христианской и послушанию, отделились и отделяются от православной церкви, почитая оную еретичествующей“... Но в одном пункте просьбы единоверцев, именно московских, – „чтобы моление за благочестивейшего Государя Императора и о всём Царствующем Доме, во время богослужений в единоверческих церквах, дозволено было совершать или во всём согласно по старопечатным книгам, или по вновь издаваемым Св. Синодом формам, смотря по желанию и согласию прихожан“ – было отказано на том основании, что возношение при богослужениях имён Августейшего Дома по синодальным формам испрошено в 1800 самими искавшими Единоверия, и что нынешнее ходатайство клонится не к дополнению, а к совершенному уничтожению 15 пункта правил Единоверия...¹⁵⁵.

В 1885 г. Св. Синодом было сделано ещё небольшое дополнение к правилам 1800 г. По просьбе Уфимского преосвященного Св. Синод разъяснил, что при присоединении из раскола в Единоверие подлежит довольствоваться выдаваемыми присоединяющимися лицами подписками, не требуя засвидетельствования таковых подписок волостными и сельскими правлениями. Это последнее обстоятельство не мало по местам тормозило рост Единоверия. Не говоря уже о том, что требовался лишний бесполезный труд от желающих присоединиться к Единоверию, эти не редко в волостных и сельских правлениях членами, их – раскольниками отговаривались от благого желания быть единоверцами и оставались по-старому раскольниками¹⁵⁶.

Не смотря на вышеприведённые дополнения правил 1800 г. и на устранение многих нужд Единоверия, единоверцы всё-таки не успокоились. Желания получить большее не оставили их и потом побуждали снова ходатайствовать перед правительством. Так в 1885 году московскими единоверцами было подано в Св. Синод новое прошение „об издании от его имени постановления, в коем было бы разъяснено, что православная Греко-российская церковь не утверждает и не разделяет тех порицательных выражений об именуемых старых обрядах, которые содержатся в противо-раскольнических сочинениях прежнего времени“. В основание своей просьбы единоверцы указывали на то, что „означенные порицательные выражения, смущая единоверцев, препятствуют и обращению раскольников в лоно православной церкви на правилах Единоверия“¹⁵⁷. Причиной же возбуждения просьбы было, вероятно, то, что в издаваемых с благословения Св. Синода полемических против раскола сочинениях прежнего времени порицательные выражения оставались без убавлений и изменений, – и даже без оговорок; ссылаясь на это, раскольники и смущали единоверцев, внушая им, что Св. Синод изданием этих сочинений ясно-де показывает своё согласие с ними и с их порицанием на старые обряды. А между тем в определении Св. Синода от 1881 г. об этих порицаниях ничего не было оговорено; сказано лишь было о клятвах 1667 г., таким образом это ходатайство проистекло из неудовлетворённости единоверцев определением 1881 г. Естественно было и Св. Синоду удовлетворить этому ходатайству. И, действительно, он, дабы успокоить единоверцев и отнять у раскольников всякий предлог к оправданию своего отделения от Церкви, издал от 4-го марта 1886 года известное „Изъяснение о содержащихся в полемических против раскола сочинениях прежнего времени порицаниях на именуемые старые обряды“.

Упомянув в начале „Изъяснения“ о книжной справе при п. Никоне и о появлении раскольников с их дерзкими, хульными и лживыми порицаниями и обвинениями на православную Церковь, Св. Синод разъясняет, откуда проистекли у некоторых православных полемистов резкие иногда порицания и как на них должно смотреть. А в конце „Изъяснения“ ясно, прямо и открыто высказывает своё отношение к этим порицаниям и, к так называемым, старым обрядам.

„В устранение всяких лже-толкований и в прекращение всяких сомнений, Святейший Синод Церкви Российской посредством настоящего изъяснения даёт знать всем, что православная Церковь признаёт содержащиеся в полемических против раскола сочинениях прежнего времени порицательные отзывы и выражения об именуемых старых обрядах принадлежащими лично писателям сих сочинений, которыми они произнесены по особенной ревности о защите православной Церкви и содержимых ею обрядов от нестерпимо дерзких хулений на оные со стороны раскольнических писателей: сама же не разделяет и не подтверждает сих отзывов и выражений. Православная Церковь признаёт подлежащими отлучению и клятве всех не покоряющихся постановлению великого Московского собора о новоисправленных Церковно-Богослужебных книгах, чинах и обрядах, то есть всех тех, которые, в противность сему постановлению, признают исправленные книги, чины и обряды неправо исправленными, даже еретическими, объявили за их исправление православную Церковь падшей, безблагодатной, заражённой ересями, и не имеют общения с нею, а в знак своего противления сей Церкви и порицания содержимых ею обрядов употребляют и требуют исключительно употреблять, так называемые, старые обряды, которым усвояют притом значение неизменяемых догматов веры и противный православию смысл. Но подвергая такому суду неразумных и ожесточённых ревнителей именуемых старых обрядов, православная Церковь не произносила и не произносит никакого осуждения и порицания на эти обряды, которые сами по себе и независимо от значения, усвоенного им раскольниками, признавала и признаёт не представляющими ничего противного православию и употребление их, не в знак противления Церкви, но в полном общении с нею, по её собственному благословению, вполне дозволительным.“

Этим „Изъяснением“ Св. Синода заканчивается ряд мероприятий церковной власти к устроению внутренней жизни единоверцев и к успокоению появлявшихся среди них волнений, колебаний и сомнений. Казалось бы, этой материнской внимательностью и заботой об удовлетворении нужд единоверия, высшая власть Церкви русской, должна была бы уверить единоверцев, что и они такие же чада её, как и прочие православные, – должна бы успокоить и сблизить их с собою. Но, к сожалению, не все из Единоверцев проникаются таким попечением о них Церкви; среди многих из них ещё и теперь, и в очень сильном возбуждении, бродят разные мысли о нуждах единоверия, о неудовлетворительном положении его и т. под,; среди многих из них не только живы, но ещё и теперь действуют многие старые желания, которые волновали их в истекшем столетии. С этими желаниями они переходят в новое столетие их жизни, а чем закончится всё это, покажет будущее.

М. Чельцов

(Окончание следует).

Всякий последователь странничества, кто бы ни были «жиловой» только или и «видовой», должен принять крещение по бегунскому образу. Это потому, что, считая только своё общество царством Божиим, т. е. истинной, убежавшей в пустыню, церковью, бегуны не признают за действительное никакого иного крещения, как только в своём обществе. Древний принцип св. Киприана, – церковью не принятый, – что «еретическое крещение не есть крещение, но паче осквернение», они проводят со всей последовательностью, не обращая внимания и на сам способ крещения через троекратное погружение во имя Св. Троицы, и на соборные о сём правила последующего времени. Таким образом, всякий вступающий в действительное странствование, должен быть перекрещен.

Крещение жиловых совершается иногда очень скоро, без всякого приготовления; это в том случае, если пожелавший крещения заболеет. При этом совершается оно, кем придётся, только «истинным христианином», т. е. крещённым бегуном или и бегункой. Но при обычном течении жизни существуют у бегунов известные требования и соблюдаются ими известные обычаи.

Во многих случаях крещение отлагается до старости, как и сам уход в бега, или в сокрытие. И во 1– х, лиц, занимающих известные должности, сопряжённые с пребыванием в миру, крещением не торопят. Во 2-х, люди, привыкшие к домовитости, имеющие хозяйство, особенно детей, также не спешат покинуть мир. При этом у тех и других могут быть и высшие соображения, о которых мы упоминали, т. е., чтобы омыться в крещении от грехов как можно ближе к смерти.

В 3-х, принято, наконец, и за правило, чтобы всякий жиловой бегун, по обращении в секту, прожил в миру не менее шести лет.

Когда кто-либо, – молодой или и пожилой – уходит из мира и поселяется в келье, то они по несколько лет живут в келье некрещёнными Их подготовляют к крещению посредством испытания в вере и в жизни. Когда же живущий в келье признан будет достаточно испытанным и приготовленным, то назначают время крещения. перед этим временем, в течение 40 дней назначается особый пост, во время которого, кроме субботы и воскресенья, не дают ничего горячего, запрещают ходить в баню и сверх сего на каждый день назначают по 1000 земных поклонов. Это приготовление к крещению именуется «приглас», т. е. приглашение к восприятию крещения и иноческого чина. Обратившаяся об этом времени «пригласа» рассказывает так: «Бывало, особенно в первое время, ноги от поклонов так устанут и расслабеют, что на небольшую лесенку в спальню едва поднимаешься, а как только поднимешься, так на пол и ляжешь, и всю ночь ноги тоскуют. И днём ходишь точно расслабленная. Одно подкрепляло и носилось в уме, что скоро буду «христианкой». Но в конце я стала чувствовать себя бодрее, силы мои как будто восстановились и тысяча поклонов казались уже совершенно лёгкими». Когда кончится время «пригласа» ново-присоединяемого или ново-присоединяемую приводят на «собор», где они должны выбрать себе крёстного и крёстную. Малолетним выбирают сами воспитатели и воспитательницы. и на «собор» их не приводят. На другой день после этого совершается крещение в проточной воде, или, чаще всего, в кадке, где-нибудь на дворе, около забора под навесом, или в сарае. В стоячей воде, в находящихся около дома прудах, не крестят, потому что в одной воде можно только раз окрестить, да и брать воду после крещения, – зазорно.

Крещение совершает наставник – креститель. Вот как продолжает свой рассказ про своё крещение обратившаяся: «Утром начали носить воду в купель. Это была кадочка в мой рост. Собрался народ из келий, были и посторонние из жиловых. Началось «соборное» моление по уставу. перед началом моления произнесено было отречение от ересей, а затем совершено положение «начала» к восприятию крещения, после которого и мне можно молиться с «христианами». День крещения, 2 ноября, был морозный и пасмурный. Воду в купели сверху затянуло льдом. По окончании моления вывели меня на двор, раздели в уединённом уголке, полотенцем перевязали талию, чтобы за концы полотенца можно было меня держать, и поставили в купель. Вода была ужасно холодная... Я стояла обращённой на восток, скрестив руки с двуперстным сложением... Креститель подошёл к купели и, положив правую руку на мою голову, а в левую взяв концы полотенца, погрузил мою голову, с словами: «крещается раба Божия, Евстолия, во имя Отца, аминь». Как варом обдало вдруг мою голову, я чувствовала, что вода вливается в уши, в нос, в рот и ещё секунда и я захлебнулась бы. Так погрузили три раза, с произнесением соответствующих слов. После третьего погружения креститель за полотенца поднял меня на воздух и опустил на белую простыню. В комнате одели меня в белое одеяние; все поздравляли меня с ангелом и просили молитв»¹⁵⁹. По окончании крещения ново-крещённых отводят в особую келью, или оставляют в моленной. Здесь они живут 7 дней; для этого в моленной и кровать ставится; В 8-й день крещальные белые одежды снимают и, одев в обычное одеяние, отводят на место жительства. Любопытен самый обряд, происходящий в 8-й день после крещения. После обычных служб с молебном дневному святому, имя которого дано ново-крещённому, и после принесённых поздравлений, снова зажигают свечи и лампады перед иконами и крёстный, или крёстная, получив благословение настоятеля «для омовения», отводят крещённого в уединённую комнату, где, окатив его тёплой водой, переодевают из белого одеяния в чёрное. Это выражает как бы пострижение в монашество. Потом снова вводят в келью, где настоятель и крестные благословляют иконами, при пении псалмов «Благослови, душе моя, Господа» и «Благословлю Господа на всякое время». После этого настоятель говорит крещённому и восприемникам речи. Обратившаяся в своих воспоминаниях так передаёт сделанное ей назидание. «Настоятель (С. О.) подошёл ко мне, положил руку на голову и стал говорить мне, как я должна жить; помнить каждую секунду, что я христианка, должна и поступать согласно этому званию: и во-первых, держаться своей веры твёрдо и не оскверняться ересями, во-вторых, – поститься, молиться, говорить перед старшими всегда правду, (лгать исключительно можно только перед полицией, где и ложь бывает во спасение для сохранения веры и своей братии), иметь беспрекословное послушание и проч. и проч. Затем он обратился к моей восприемнице и к воспитательнице, говоря им, что они обязаны ответ отдать перед Богом за душу, оставленную на их попечение и многое другое в этом роде. В продолжение всех речей я стояла перед ним с наклонённой головой и с опущенными глазами, скрестив руки на груди. Каждое его слово точно врезывалось в моей памяти раз на всегда».

Случаются при крещении у бегунов и вещи курьёзные. Раз крестили молодую девушку, лет 20-ти, тоже на дворе. Потому ли, что она неохотно задумала креститься, или потому, что вода была слишком холодна, – дело было почти зимой, – но прежде, чем она была погружена, выскочила из кадочки и, обнажённая, забегала по двору; за ней погнались старухи с шубами и с другой одеждой; долго не могли её нагнать, наконец поймали и увели в келью. После окрестили её два года спустя, но уже не в Казани, а в другом месте, с именем Дросиды. Другой случай. Три года назад жиловые последователи бегунства увезли из деревни для перекрещения семидесятилетнюю старуху, которая, видимо, креститься не желала, но находилась под влиянием своих семейных, желавших этого. В неизвестном доме, в Ягодной слободе приготовили уже всё нужное для крещения, и старуху поставили в кадку. Кадочка видимо была невысокая, так что старуха, чтобы можно было погрузить её голову, должна была пригнуть колени; этого она сделать не захотела, или, быть может и не могла, вследствие слабости и болезненного состояния. Тогда, вынули из кадки и, чтобы насильно заставить её подогнуть колени, привязали за обе ноги около ступней по полотенцу и спустили снова, держа концы полотенец в руках, потянули за них, чтобы старуха пригнула колени и можно было бы погрузить её голову. Старуха не выдержала и... крещение не совершилось Так и отвезли её домой неперекрещённой¹⁶⁰.

Если крестят больных вблизи моленной, то случается, что, оставленный на 7 дней в моленной, он тут и умирает. В 1896 году перекрещённый в бегунство крестьянин Владимирской губернии, шуйского уезда Зорин; – по поводу смерти которого производилось судебное дело, ¹⁶¹ – в моленной и умер. Умерших, всех без исключения, бегуны хоронят секретно, в местах неизвестных, иногда в огородах, или вблизи овинов, даже на пашнях, по большей части в лесу, или в поле. Недавно открыто целое кладбище бегунов в Каргопольском уезде, но поводу чего производилось судебное следствие. Класть покойника в гроб не полагается, – исключение было сделано только для Никиты Семенова, – обыкновенно же трупы их завёртывают в рогожу. На место погребения отвозят ночью двое особо назначенных наставником людей, при надёжном кучере, из жиловых. Трупы зарывают в землю не глубоко, в том соображении, чтобы антихристова земля не слишком давила «истинного христианина». Притом ноги зарывают несколько ниже, чем голову, чтобы, когда прозвучит труба архангела, легче было подняться. Вследствие этого бывает, что трупы размывает водой и их находят. Так лет 7–8 назад найдено было несколько детских трупов в д. Мазинове Царёво-кокшайского уезда и лет б назад труп упомянутого старика Зорина в Шуйском уезде.

С вопросом о смерти бегунов и безвестности их погребения связывается вопрос о насильственной смерти через удушения. Действительно, неизвестность смерти и погребения даёт широкий простор для разного рода предположений, частью совершенно неверных, частью же довольно правдоподобных. – Люди, хорошо всем известные, вдруг куда-то исчезают. Оказывается, что они умерли. Иногда перед смертью они уходят в известный дом, где и кончают жизнь. Тоже бывает и с детьми, которых уносят больными из своего дома и которые в другом доме умирают и неизвестно, где хоронятся; иногда они умирают и в своём доме, но неизвестно кем, – какими-то пришлыми людьми, – увозятся для погребения. Вследствие этих ли только обстоятельств, или на основании каких-либо фактических данных, доселе не обнародованных и нам неизвестных, – только лет 17 назад появилось мнение о существовании у бегунов душительства, под именем «красной смерти» – в настоящее время довольно распространённое.

В газете «Неделя», за 1883 год, была напечатана заметка о секте подпольников в Костромской губернии. В этой заметке в первый раз сообщалось, между прочим, и об ужасном обычае «красной смерти», существующем у них, по уверению автора заметки. Откуда он почерпнул убеждение в этом, из заметки не видно. Тем не менее мнение относительно «красной смерти», неизвестно в точности каким путём, проникло и в наши местности. Оно стало высказываться не только в местной печати, но и в официальных бумагах. На самом деле, человек логически рассуждающий легко может прийти к такому заключению: если появилось и существует известное название, то должно же оно и выражать что-нибудь, должен же существовать и предмет, носящий это имя. К тому же в 1889 году некто Чихирев, живший в среде бегунов, сделал сообщение, кому следует, о бегунских пристано-держательствах, в котором заявлял и о «красной смерти». Наконец, по слухам нам лично сделалось известным, что про «красную смерть» знает один сельский священник Царёво-кокшайского уезда. Последнее обстоятельство и побудило нас обратиться к нему письменно с вопросом об этом, и вот его ответ. – «Имею честь сообщить вам, что я и сам слышал о «красной смерти». Был случай такого рода: одна крестьянка была взята замуж за православного; муж проживал на крупчатой мельнице около Казани. В отсутствие его жена захворала. Так как дома, в деревне, ухаживать было некому, то отправили её к матери, раскольнице. Сколько она хворала, неизвестно, но сделалось ей хуже. Дают знать мужу, что жена умирает. Муж является с мельницы домой, едет с своим отцом к тому дому, где находится его жена, входит в избу, никого нет, кроме его жены, лежащей на полу, подходит к жене, она и говорит ему, что её уже отчитали, скоро красная смерть придёт. Мужик об этом слыхал, но не знал, что за красная смерть, сходил к отцу за ворота, который сидел в санях, и сказал, чтобы он подождал, а сам залез на печь, в угол и дожидался, что будет. через четверть часа является из подполья молодой парень с красной подушкой, наваливается на больную и начинает её душить. Муж соскочил с печи; парень видит, что дело плохо, схватил подушку и отправился назад, туда же. Муж собрал жену и увёз домой, которая, как слышно, ещё долго жила. В какой деревне это было, мне неизвестно».

Из официальных донесений можем указать на следующие. Царевококшайский исправник от 14 марта 1890 года рапортовал, что он производил осмотр в д. Старом Мазикове и вместе с тем полицейское дознание. На дознании жена волостного писаря Авдотья Кривошеева показала, что она 5 лет была учительницей в Старом Мазикове, и тогда крестьянка Татьяна Егорова рассказывала ей, что если больной подпольник должен умереть, то своей смертью умереть ему не дают, а убивают его посредством удушения. Казанский полицеймейстер от 27 марта того же года сообщал духовной консистории о душительстве бегунов, как о факте, молва о котором довольно распространена в народе. Между прочим, он писал, что диакон Ягодинской церкви удостоверял, что года два тому назад в доме Варвары Яковлевой Штулиной, в бытность его там, приходил какой-то маляр и рассказывал, что мужа сектантки Судаковой, Семёна Иванова Судакова во время болезни задушили его единоверцы, когда маляр был в избе и лежал на печке. Домовладельца Штулина высказала, что, действительно, какой-то маляр передал работавшим на дворе её плотникам, что Судакова задушили приглашённые люди, но кто – они, а также маляр и плотники, она не знает. В тоже время в одном доме, в Адмиралтейской слободе был найден труп неизвестного умершего старика, который и был отправлен в анатомический театр для вскрытия.

По всем означенным данным производилось несколько судебных следствий и одно дополнительное, прямо по вопросу о «красной смерти», следователем по особо важным делам, в присутствии эксперта, что необычайно. Задачейю последнего следствия и было то, чтобы через опросы лиц, отказавшихся от учения бегунов и давших в том подписку, а некрещённых детей, окрестивших в церкви, – попытаться разъяснить подозрение в душительстве. Были вызваны следователем и опрошены несколько крестьян Старого и Нового Мазикова. Но все спрошенные, а также и священники села Морки, к которому означенные деревни принадлежат, показали, что о «красной смерти» им ничего неизвестно. Те, на которых указывали вышеупомянутые – священник и учительница – не подтвердили их показаний и засвидетельствовали, что о «красной смерти» они ничего не говорили. Отправленный в анатомический театр труп неизвестного старика был подвергнут вскрытию и оказалось, что смерть его была естественная, удушения производимо не было, даже и покушению на таковое он, старик, не подвергался (Показан. пристава 6-й части).

Так эти расследования и не привели ни к чему. Все судебные следствия были прекращены по отсутствию состава преступления (ст. 277 уст. угол. судопроизв.). Но затем, в 1895 году возникло дело во Владимирском окружном суде по Шуйскому уезду о смерти крестьянина д. Зыбихи Андрея Зорина, 63 лет. Обстоятельства этого дела, как они изложены в обвинительном акте, проверенном на судебном следствии, давали фактические основания подозревать у бегунов душительство. 16 сентября 1895 года крестьянские дети, пошедшие в лес за грибами, натолкнулись на труп Зорина, оказавшийся зарытым без гроба, в узкой и неглубокой могиле, в 5–7 вершков глубины, причём голова лежала выше, чем ноги. Труп завернут был в рогожу, в руках была лестовка, на теле медный крест. По произведённому следствию выяснилось, что в означенной деревне Зыбихе имеется несколько раскольничьих семей, а во главе их стоит отставной рядовой из местных крестьян Прокопий Маурин, в 1881 году водворённый на родине после 26 летнего нахождения в бегах из военной службы. Здесь, в доме своего племянника Фёдора Маурина он тогда же устроил молельню и стал именоваться «попом». Вскоре за появлением Прокопия Маурина в д. Зыбихе стали наблюдаться случаи исчезновения последователей веры Мауриных. Исчезнувшие лица ушли будто бы «Богу молиться», – обычная отговорка у бегунов. К последователям Маурина примкнул года за четыре, (а может быть, и больше) и старик Зорин. Он говорил, что «нашёл самую лучшую веру и в этой вере желает умереть, лишь бы успеть перекреститься, тогда грехи останутся на этом свете, а я явлюсь на будущий, как младенец». В конце июля Зорин заболел болезнью желудка; и хотя был на ногах и болезнь его опасностью жизни не угрожала, тем не менее он стал прощаться с родными и соседями и приблизительно через неделю после начала болезни исчез из дома. Выходит, это произошло в первых числах августа. Уйдя из своего дома, Зорин оказался в доме Мауриных, где с ним виделась, и его жена и звала домой. Но идти домой Зорин отказался, заявив, что он ей уже не муж, а принадлежит Христу. И на самом деле Зорин в это время был уже перекрещён и назван Василием. А так как бегуны, при перекрещении, дают имя, которое падает на 8 день после крещения, а имя Василия падает на 11 число августа, то можно заключать, что он был крещён 4 августа (как больному, ему никакого «пригласа», конечно не было). перед смертью, в последний день жена нашла его лежащим на постели в красной рубахе, (значит, в это время прошло уже 8 дней после крещения, так как до 8-го дня носят крещальные белые одеяния), – он был слаб, но разговаривал с ней. Около него находились три неизвестные странницы и Прокопий Маурин. Уйдя от Мауриных и пробыв некоторое время, – какое именно, не выяснено, – дома, она снова пришла к Мауриным, где нашла мужа уже мёртвым. Мало того, он лежал уже под иконами, в белой рубахе, обвёрнутый в саван. При осмотре следователем дома Мауриных в нём оказались и подземные тайники. Найденный труп Зорина оказался значительно разложившимся. По заключению местного врача, который вскрывал труп, смерть Зорина последовала от паралича сердца, вследствие задушения. Врачебное же отделение Владимирского губернского правления пришло к заключению, что вследствие гнилостности трупа сказать точно, от чего последовала смерть Зорина не представляется возможным, и решительное заключение местного врача тем ослабило. Вопрос об этом был перенесён в Медицинский Департамент Μ. В. Дел который и наклонил весы на сторону заключения местного врача. Вызванные в суд врачи – эксперты поддерживали заключение Департамента¹⁶². Учёный эксперт – специалист, отклонив от себя задачу сказать решающее слово относительно смерти Зорина, заявил, что эта задача лежит исключительно на медиках. С своей же стороны он остановил внимание на логической правдоподобности «красной смерти» с точки зрения учения бегунов и их уклонений от системы основателя секты. При этом он осветил некоторые тёмные стороны в деле и рассказал, что ему известно по данному вопросу из других дел. Присяжные заседатели вынесли подсудимым Мауриным обвинительный вердикт и таким образом подозреваемое в среде бегунов душительство получило фактическое подтверждение.

Когда последовало присоединение обратившейся и когда она сообщала нам материал для настоящих чтений, мы, естественно, поинтересовались и вопросом о «красной смерти». Ответом на вопрос было полное отрицание чего-либо подобного, по крайней мере в обществе статейников. И прежде всего она удостоверяла, что не один раз приходилось ей самой присутствовать при смерти некоторых лиц и читать отходную и ничего похожего на «красную смерть» при этом не было. «В последние минуты жизни наставники и келейные собирались около смертного одра и оставались до тех пор, пока больной не умрёт. По смерти все удалялись, кроме тех, которые должны омыть тело и распорядиться погребением. Затем, когда мы проходили науку, то нас учили, что мученичество есть именно насильственная смерть от антихриста, а не добровольная, от руки своих же. Это с одной стороны было бы самоубийство, а с другой мучительство. Эти понятия нам строго внушали. Наконец, был случай, когда наши, в Сибири, спасли от голодной добровольной смерти, под видом мученичества, каких-то морельщиков¹⁶³. Если бы и наши проповедовали добровольное мученичество, они не стали бы спасать от этого других. Наконец, когда вышла в печати ваша статья, в которой говорится о душительстве, то её читали на собрании и много смеялись над тем, что там про это написано. А один присутствовавший старик, по имени Афиноген, обратившись к собранию, сказал целую речь, в которой проводил ту мысль, что клевета всегда преследовала истинных христиан, что и в прежние времена язычники распространяли молву, будто, христиане закапают младенцев и пьют их кровь. Речь эта сильное произвела впечатление, тем более, что на собрании была и жена Судакова, которая лучше всех знала, что муж её умер от старости и болезни, а не был, как тогда говорили и о чём и у вас написано, – задушен. – Я и сама видела его: это был дряхлый и слабый старик».

Не имеем оснований не доверять всем этим рассказам, но не можем с такой же решительностью и принять общее заявление обратившейся. На основании всего сказанного мы должны быть осторожны в наших заключениях. И с одной стороны, если не мы, то другие могут сказать: «пусть бегуны смеются, сколько хотят и говорят в собраниях своих, какие им хочется, речи, – это их дело». Помимо этого, со стороны положительной, мы всё-таки имеем перед собой в 1-х, довольно распространённую народную молву и откуда-то появившуюся кличку «красной смерти», при исконном фанатическом настроении, присущем всему нашему расколу, – прославившему некогда самосожжение, как мученичество, а в последнее время заявившему себя изуверным фактом замуровывания, – при полной безвестности смерти и погребения бегунов. Во 2-х, перед нами установленный факт неестественной смерти Зорина от задушения. Что же касается незнания ничего подобного самой обратившейся, то молодую, только 16-летнего возраста достигшую, девушку, вступающую только в жизнь, естественно было уберегать до поры – до времени от посвящения в такие секреты, которые своей грозной действительностью отнимали бы последнее утешение в жизни; – ведь и фанатизировать нужно не вдруг, а постепенно и осторожно, да и сам предмет требует соблюдения строжайшей тайны. – Вот почему, известным образом определяли при обучении и само мученичество; понятие и определение это могло впоследствии расширяться. Случай спасения от голодной смерти других стоит, конечно, ребром, но и здесь могло быть то соображение, что спасали от смерти чужих, а не своих, которых прежде нужно было обратить в свою веру и перекрестить; да и обстановка являлась совсем другой. Вообще, все приведённые рассказы не могут иметь решающего значения в смысле доказательств того, чтобы рассеять всякое подозрение.

Но с другой стороны отсутствие при народной молве фактических данных, обнаружение и вскрытие трупов некоторых умерших без каких-либо признаков насильственной смерти, даже и одного покушения на душительство и при этом всё выше рассказанное побуждают не спешить заключением и в положительном смысле. На единичном примере Зорина нельзя ещё ничего общего построить. Посему вопрос о существовании у бегунов душительства, в смысле принципиального особенно требования, и теперь, как мы говорили и в прежнем чтении (1891 г.) должно считать открытым. Признание же особой секты «красносмертов», со всеобщим требованием умереть мнимо мученической смертью, следует считать, по меньшей мере, преждевременным. Если бегуны на самом деле, вследствие этого, смеются над нами, то этот смех людей, на которых мы должны нравственно влиять, парализует наши усилия. Если мы явимся здесь судиями неправедными, произносящими свой суд без явных фактических улик, по одному лишь подозрению, то будут ли признавать за правду и там, где она для нас всего дороже, – что мы не – антихристы, что церковь наша – благочестивая, что истинное, св. евангелием возвещённое, христианство у нас, а не у них – бегунов.

Мы кончили, и не можем не выразить сердечной, отеческой благодарности той, которая дала цельный, обильный материал для настоящих чтений.

В заключение, окидывая беглым взором всё сказанное, не можем не указать, хотя в общих чертах, на вред секты бегунов и на меры к её ослаблению.

1. Оставляя в стороне душительство, как нечто недосказанное, мы и помимо его не можем не усмотреть таких проявлений фанатизма, которые недалеко отстоят от изуверства. Основатель секты требовал от своих последователей или бегати, или с антихристом в брань вступити. Но так как вступать в открытую брань немыслимо, то кроющиеся в кельях и тайниках, давая полный простор необузданной фантазии, не хотят видеть ничего доброго и упорядоченного ни в церкви, ни в государстве. Церковь, это – сонмище нечестивых, подобных тем, которые и Христа распяли, а государство со всеми его учреждениями – сатанинский мир. И вот, куда ни ступи, везде антихрист. Сама земля заражена его скверной. Под влиянием этих фантастических грёз создан бегунами и весь порядок жизни. Натуры более пылкие уходят в леса, где и умирают едва не голодной смертью. Положим, это делают немногие; но зато сколько больных детей уносятся из своих домов и сколько из них встречают где-то, в чужом доме, может быть преждевременную смерть. Если же oни и не умирают там, то, будучи перекрещены, навсегда уже разлучаются с своими домами и семьями. «Жиловые» родители, по какому-то извращённому чувству презрения к жизни в мире, жертвуют ими тогда, когда у малюток нет ещё ни своей воли, ни сознания. По поводу этих уносимых в бегунские дома детей, больных дизентерией, которых перекрещивали в холодное осеннее время, мы ещё в 1893 году писали в судебной экспертизе, что один этот факт, подтверждаемый массой примеров и общим требованием, близко граничит с изуверством, религиозным фанатизмом порождаемым. Суд не признал нашего объяснения соответствующим закону, и мы преклоняемся перед его определением, хотя не можем не выразить этого и теперь, из жалости к детям.

Далее, погребение умерших едва не на поверхности земли, в рогожах, целыми местами такие кладбища вблизи жилищ, около овинов, иногда погребение во дворах и на пашнях, всё это поругание человечеству и явление антисанитарное. Ещё далее крещение в озере, или в кадке, на дворе, в морозные дни, когда голову при погружении обдаёт «как варом», да и одно стояние в такой воде, покрытой льдом, – тоже едва ли не представляет опасности для здоровья, и может допускаться только натурами болезненно экзальтированными. Не говорим, наконец, о полном отрицании всего общественного строя, об учении о своём государстве. Отсюда, вредность секты бегунов едва ли может кем-либо оспариваться.

С другой стороны, это фанатичное, враждующее против нас царство построено очень стройно, так стройно и связно, что во всём видна одна воля, известными началами руководимая. В нём всё, кажется, предусмотрено к тому, чтобы и принятый порядок сохранить и в тоже время обставить себя так, чтобы и оберечь от влияния и власти людей другого действительного царства, и мы, действительно, бессильны проникнуть в него и увидеть, что там делается, хотя знаем, что там и соборы собираются и распоряжения идут из одного конца в другой.

Правда, бегунское общество построено на зыбкой почве и не имеет своих твёрдых основ. Само по себе это царство скоро рухнуло бы и развалилось на мелкие обломки. Но в лице «жиловых», здание бегунства имеет крепкие подпорки, которыми оно плотно окружено, и эти-то подпорки прежде всего и необходимо ослаблять, вытаскивать, а новых не давать ставить.

Ещё приснопамятный митрополит Московский Филарет писал: «Добрая мысль кроткого правительства никого не преследовать за мнения о вере, но трудно приложить её к секте странников».¹⁶⁴

Теперь при описанном устройстве, когда бегунское общество значительно распространилось и окрепло, эти слова получают ещё большее значение. Но не нам и не место здесь, под знаменем св. Гурия, говорить о мероприятиях гражданских. То дело законодателей и администраторов, которым сообщить только необходимо о положении вещей. Мы же должны сказать, как иным путём, чисто духовным, можно было бы повлиять на ослабление секты, и что тем более, что по своему характеру она представляет явление собственно церковное, а не социально-гражданское, – как прежде об этом некоторые думали. Это не – проявление социализма, а последствие религиозного фанатизма, боком, хотя и близко и сильно задевающее государственный и общественный строй. И другие нам скажут, конечно, на основании этого, что здесь – дело миссионеров. Правда. Но один в поле не – воин. Поэтому повторим опять слова того же московского святителя, что следует «начати суд от Дома Божия»¹⁶⁵, заменив только слово «суд» словами, «деятельность и борьба, ревность по доме Божием и назидание». Пусть же выполнение этой сложной задачи примут на себя не одни миссионеры, а прежде всего все пастыри духовные. Им не трудно знать состояние своих приходов, видеть каждую овцу, здорова ли она, или чем болеет. Не нужно только закрывать глаза от опасности, а тем паче покрывать её. Не нужно пренебрегать и нечистой несколько овцой, но и её блюсти, чтобы не ушла она от стада, а в тоже время и других предостерегать от неё, дабы она и их не заразила своей болезнью. Все наличные «жиловые» должны быть у него на счету, а все сомнительные – под особой его охраной. Иногда на первых порах и нужно бывает очень немного: – побольше благолепия в церкви, строгости в жизни, душевной лёгкости и степенной простоты в обращении. Тогда и начинающийся призрак антихриста исчезнет. Не уживётся же, в самом деле, ни в ком представление о преобладании врага Христова над Христом, если громко, провозглашается и не словом только, а и делом прославляется имя Христово, если видится и подвиг Христа, – доброго Пастыря, на рамена Свою овцу заблудшую вземшего и душу Свою за неё положившего. Не трудно, где нужно, и слово вразумления сказать. Где же недостаток знания и умения почувствуется, там не трудно и к другим обратиться... Так и можно влиять на уменьшение «жиловых». А не будет их, этих подпорок бегунского царства, не будет враждебно против церкви настроенных людей, до времени маской прикрывающихся, не будет родителей, покидающих на произвол судьбы больных детей, не будет и секты бегунов.

Что до миссионеров, то они посильно делают своё дело. В общем система учения бегунов есть система беспоповщинская, с учением об антихристе в корне. И эта система миссионерами разъясняется и разрушается, причём в народную среду проводятся истинные понятия о Божией церкви, о снесении людей не своими только силами и подвигами, а наипаче благодатью Божией, через веру в таинствах церковных сообщаемой разъясняется и прикровенный образами вопрос об антихристе, на котором бегуны строят свои измышления, растолковывая апокалиптические видения. Говорится и о несокрушимости церкви Божией «под главой Господом нашим И. Христом» (Катех. велик. л. 122), который, по неложному обещанию, в век пребудет с телом церкви Своей и, как Жених церковный, не даст в попрание врагам Своей невесты, кровью Его искупленной, не минет её бесценных даров благодати Своей, не попустит врагам отнять и перстень обручения (миропомазания), и хлеб жизни, и питие бессмертия (св. причащение) и притом остаться без глаз (епископы очи церковные именуются). Посему и в последнее даже время не будет она умалённой, или обезображенной, лишённой богатства благодати и вида духовной красоты.

Бегуны видят красоту умалённой церкви исключительно в примерах древних мучеников и пустынножителей и себя к ним приравнивают, как гонения от антихриста претерпевающие и жизнь пустынную возлюбившие. Но то не красота всей церкви, а частных ея членов, не красота церковного устроения, а красота людей, под той же благодатью возросших; и мы перед ними преклоняемся и заступничества их перед Богом просим. Да и похожи ли на них наши бегуны?.. Разве влекут их на позорища, чтобы орудиями жестокой пытки истерзать их? Разве свергают их в котлы кипящие, или бросают зверям на растерзание? Разве преклоняют они свои головы под секиры палачей?.. Много, много полиция спросит имя, которое они носили, и звание, к которому принадлежали, о чём смело и открыто заявляли древние мученики. Это ли – гонение и много ли похожего у бегунов на святых мучеников?.. Что до пустынножителей, то «заблуждающе в горах, писал о них св. Ефрем Сирин, яко зверие питаеми, исполнены правды (!), тепли суще верою... не отлучают себе от стада (сиречь церкви), зане чада суть святаго просвещения. Не закон разоряют не приемлюще священничества держати (!) Егда же честнии священницы предстанут святей трапезе службу принести, первее простирают руки своя, с верою приемлюще тело того же Владыки, воистину присно с ними сущаго» (слово III е)¹⁶⁶. Создав своё отдельное от церкви и от мира и общества замкнутое стадо, бегуны небрегут «честными священниками», вообразив, якобы таковых и нет нигде, вследствие чего потеряли и кровь Владычню, разорили через сие и закон евангельский (Иоан. 6), якобы потерявший уже теперь свою силу и обязательность. Много ль и тут похожего на пустынножителей? Наконец, эти мученики без мучений, а очень часто и пустынники без пустыни должны помнить, что древние, первых веков страстотерпцы, при всей невыносимости своего положения, а подвижники, при всей высоте и трудности своих подвигов, не брезгали миром, а вносили в него лучи света Христова, а не страха только и бегства от врагов Его, главное же, воздавая Кесарева Кесареви, были всегда добрыми гражданами и не тщились создавать государства в государстве.

Профессор Н. Ивановский

IV.

Дня за два до назначенных на 13-е февраля 1878 года выборов прибыл в Москву новый попечитель „Преображенского богаделенного дома” г. Егоров. На кладбище он встречен был наставниками и Кочегаровым с подобающими почестями и неподдельным радушием. Здесь предложен был ему для просмотра и список кандидатов, составленный на описанном выше собрании. Просматривая его, г. Егоров мягко улыбнулся. Зёрнышков побольше требуется, зёрнышков, а вы мякинку изволили включить! – проговорил он тоненьким голоском, и тотчас же зачеркнул облюбованных наставниками кандидатов – Раскаткина и Т. Москвина, заменив их, по своему усмотрению, более состоятельными Федосеевцами.

Такая самостоятельность действия г. Егорова в столь важном деле, как выбор лиц для занятия должности члена комитета, наставникам Кавылинской обители, разумеется, не особенно понравилась; но возражать ему они не посмели. Они только теперь надлежащим образом поняли, что управление Ковылинской обителью ускользнуло из их рук и было уже сосредоточено всецело во власти г. Егорова.

В числе помеченных г. Егоровым новых кандидатов оказался один из числа Федосеевских „девственников”: это – Кинешемский купец П. Л. Баранов. Выбор в кандидаты этой личности несколько ослабил у наставников ту горечь, какую они испытали при исключении из списка Раскаткина и Т. Москвина. Баранов хотя и принадлежал к числу видных Федосеевских богачей или, по выражению г. Егорова, представлял собой „крупное зёрнышко” в материальном отношении, однако же, в Москве недвижимой собственности в то время не имел; поэтому, тотчас же решено было утвердить за ним один из „Христовых домов”, находившихся на Большой Покровской улице, который известен был тогда у федосеевцев под названием: „Обитель матери Евникии” и который населён был, по преимуществу, молодыми федосеянками.

Решение это, конечно, было приведено в исполнение.

Другие, из помеченных г. Егоровым кандидатов, все оказались из числа новожёнов. Примирившись, по необходимости, с этим последним обстоятельством, наставники Преображенского кладбища повели сильную агитацию в пользу выбора тех новожёнов, которые, по их выражению, „дух-то Христианской имели”. Для достижения этой цели, они добились возможности допустить к участию при выборах, проживавших в „Христовых домах” более бодрых старцев, которым заблаговременно было внушено, когда класть шар направо и когда налево. Хотя по новому уставу Преображенского кладбища, право голоса при выборах чинов предоставлялось только коренным москвичам – федосеевцам, к числу которых означенные старцы не принадлежали; однако, это маленькое уклонение от прямого смысла устава благосклонно было допущено г. Егоровым в угоду наставникам. Таким путём наставники, действительно, очень успешно достигли того, что из помеченных новожёнов в кандидаты были выбраны в члены комитета только лишь владеющие в изобилии „христианским духом”; выбранным оказался даже и г. Кремнев, усердно хвалившийся этим „духом” на предварительном, выше описанном, собрании наставников. Счастье, однако, г. Кремневу улыбнулось ненадолго: когда попечителем представлены были потом выборные члены для должного утверждения в сём звании, то, вместо г. Кремнева, утверждённым оказался брат Тимофея Москвина – Фёдор Москвин, новожён, имевший при выборах избирательных шаров на 12-ть голосов менее Кремнева. Каким образом изменила, в этом случае, фортуна г. Кремневу? – это, разумеется, был секрет попечителя „старообряческого Преображенского богаделенного дома”, до сих пор не разгаданный москвичами федосеевцами. На первых порах они много толковали о сказанном „чудодействии” „христианского попечителя” и высказывали даже по сему случаю большое неудовольствие по адресу его.

V.

Опасения федосеевских наставников относительно нарушения содержимых ими бракоборных правил со стороны вновь избранных членов-новожёнов, оказались, однако совершенно неосновательными. Члены-новожёны, как и сам г. Егоров, состоявший в числе новожёнов же, бывая на Преображенском кладбище, по-прежнему продолжали стоять во время богослужения в числе „отлучённых козлищ”; никто из них не пытался нарушить издавна установившийся на кладбище порядок, не позволяя себе, как говорится, даже лба перекрестить во время богослужения. Столь трогательная преданность бракоборным федосеевским правилам со стороны сановного попечителя ковылинской обители и со стороны новожёнов-членов комитета, искренно умиляла федосеевских наставников и в очень короткое время тесно сдружила их с новым составом управления Ковылинской обителью.

Поставив себя в наилучшие к наставникам отношения, члены хозяйственного комитета, на первых же порах своей „общественной” деятельности, отдались заботам об улучшении материального положения Ковылинской обители. В этих видах, они учредили во всех шести „палатах” Преображенского кладбища по нескольку „стоек”, так называемых, „неугасимых псалтырей”, повысили плату за совершение на кладбище заказных всенощных, молебнов, панихид. Плата эта установлена была новыми членами следующая: в мужской моленной за совершение всенощной, с полным освещением, взималось 300 рублей; за молебен или панихиду, с полным освещением, – 50 руб.; Богослужение, с полным освещением, ценилось на половину дешевле. В женских моленных кладбища, все вообще заказные богослужения отправлялись на половину дешевле мужской; поэтому, менее состоятельные федосеевцы всегда обращались с заказами своих богослужений в женские „палаты”; те из федосеевцев, которые не были в состоянии платить установленную на кладбище за богослужения таксу, могли совершать, как и совершали, нужные для них богослужения у себя на дому или на квартире, приглашая для того наставника с двумя или тремя клирошанками кладбища. На дому, вне Преображенского кладбища, наставник мог отслужить для федосеевца молебен или панихиду и за один двугривенный.

С учреждением на кладбище членами комитета некоторых новых порядков и с открытием ими новых доходных статей, казна Преображенского кладбища стала весьма сильно расти. Особенно сильно повышался её уровень от добровольных пожертвований и вкладов „на поминовение родственников” со стороны богачей федосеевцев. Быстрое умножение кладбищенского капитала одинаково радовало, как членов комитета, так и наставников кладбища, но для последних эта радость была непродолжительна. Когда „христианская казна” у федосеевцев достигла 100 тысяч рублей, попечитель кладбища, г. Егоров сделал распоряжение о превращении этого капитала в процентные бумаги и о помещении его на сохранение в один из Банков.

– Как?! Деньги христианской обители вручать на хранение слугам антихриста? Возможно ли это сделать?! – запротестовали федосеевские наставники. Застигнутые в расплох распоряжением своего „сановного” попечителя. – Христианскую казну составили наши молитвы из приношений христолюбивых жертвователей; она предназначена в дар Богу, поэтому и сберегаться должна во святой обители. А наипаче всего должно сохранить её чистой, непорочной, не осквернённой нечистью никонианских процентов, – продолжали трактовать наставники.

Нежелание федосеевских наставников поместить кладбищенский капитал в какое-либо кредитное учреждение простиралось до той степени, что они сделали попытку перенести свой протест против означенного распоряжения г. Егорова на почву религиозную. С этой целью они поручили Егору Карелу написать нарочитое сочинение, в котором усиливались доказать, „сколь тяжек грех отдавать христианам сребро в лихву¹⁶⁸”, тем паче в лихву – „никонианскую”. Сочинение это, рассмотренное и одобренное наставниками, было отослано потом в рукописи попечителю кладбища, г. Егорову; по одному экземпляру этого сочинения препровождено было наставниками также и каждому из членов комитета. Но усилия наставников оказались в этом деле совершенно тщетными; ни один из членов комитета не поддержал их протеста, и „христианская казна”, согласно распоряжению г. Егорова, была помещена для сохранения в банк. Долго потом оплакивали федосеевские наставники этот случай, выражая сожаление, что „христианской казне” суждено „скверниться” лихвой „никонианских” процентов. А один из них, более фанатичный, постоянно говорил по этому поводу такие речи: „Деды наши говорили в старину, что придёт время, когда антихрист, для уловления в свои сети людей, будет выдавать по пяти кулей золота на человека; теперь это время, как видим, и пришло: пять никонианских процентов и означают именно те золотые антихристовы кули, о которых предсказывали нам наши деды. Вот по какой опасной тропе направляют христианские жертвы новожёнческие члены! Да что и говорить? – от новожёна до слуги антихриста – мячом докинешь! Больно не далеко они один от другого поставлены!”

Любопытно, однако, что наставники кладбища, поднимая протест против обращения „христианской казны” в процентные бумаги, находя такое дело великим грехом, в тоже время, в большинстве своём, усердно занимались (как и теперь, конечно, занимаются) „стрижкой” купонов от принадлежащих им лично процентных бумаг. Этот грешок известен был членам комитета и поставлен был, в настоящем случае, на вид наставникам, что в значительной степени ослабило силу и значение поднятого наставниками протеста.

В существе же дела, федосеевские наставники не потому собственно и вооружались против помещения в банк кладбищенского капитала, чтобы находили такое дело очень уже большим грехом, а совершенно по другим побуждениям. Дело в том, что они постоянно тревожатся мыслью о наступлении времени, когда все вообще прихожане Преображенского кладбища единодушно признают безнравственность федосеевского догмата о всеобщем безбрачии и потребуют от наставников отмены этого дикого догмата. Когда такое время наступит, Преображенское кладбище естественно окажется во владении федосеевцев-новожёиов, как, например, оказалось построенное беглопоповцами Рогожское кладбище во владении австрийцев; следовательно, тогда и сколоченный „святыми молитвами” федосеевских наставников капитал, как капитал Преображенского кладбища, должен будет перейти во владение тем же ненавистным им новожёнам. А этого последнего обстоятельства могло бы и не случиться, если бы „христианская казна” сберегалась в стенах Ковылинской обители. Вот почему собственно так горячо и протестовали федосеевские наставники против помещения кладбищенского капитала в банк, хотя и безуспешно!

VI.

Преображенская местность Москвы, густо населённая федосеевцами – „девственниками”, как-то особенно выделяется обилием бедных детей, принадлежащих к федосеевской секте.

Существование этих детей в обществе, отрицающем брак, служит верным показателем чистоты нравов сказанных „девственников”. Не зная отцов и находясь на воспитании той или иной федосеянки. сказанные дети вырастают иногда в совершенном неведении относительно действительной степени своего родства по отношению той женщине, которою они воспитываются. Часто бывает, что, прижитое вне брака федосеевское дитя, называя свою воспитательницу „тётушкой” или „бабушкой”, совершенно не подозревает, что эта именно „тётушка” доводится ему родной матерью. Причины этого неестественного, чтобы не сказать – жестокого, отношения к своим детям, со стороны многих матерей – федосеянок, скрываются в учении секты и вызываются главным образом существующим отношением к таким „матерям” со стороны федосеевских наставников. Дело в том, что, по принятому У федосеевцев правилу, каждая из федосеянок, имея в наличности плоды своего молодого увлечения, необходимо подвергается со стороны наставников строжайшим епитимиям и продолжительному отлучению, тогда как падение девушки, не изобличаемое последствиями, освобождается от этого наказания; ибо, „тайно содеянное тайно и судится”.

Во избежание сказанного наказания, многие из федосеянок и стараются казаться перед наставниками и вообще перед посторонними людьми точными исполнительницами основного догмата федосеевской секты об абсолютном девстве, выдавая для того своих родных детей за „племянников”, или каких-нибудь других родственников.

Беззаботно бегая толпами у ворот Ковылинской обители и выпрашивая у прохожих „копеечку”, бедные дети, разумеется, находили к себе чувство жалости и сострадания в каждом. Не оставались равнодушными к их тяжёлому положению и федосеевские наставники: ни один из последних не проходил мимо этой вопиющей бедноты, чтобы не вложить в протянутую ручонку просимую „копеечку”. Но теперь, когда заботы по содержанию и управлению Ковылинской обителью отошли от наставников к ново-учреждённому „хозяйственному комитету”, наставники кладбища обратили особое внимание на положение бедных Федосеевских детей в деле улучшения их судьбы. В этих видах они учредили в Преображенской местности, в особо нанятых для того квартирах, несколько негласных детских приютов. Поступившие в эти „приюты” дети – сироты пользовались бесплатным содержанием, т. е., столом, одеждой и обувью. Для обучения грамоте заведено было наставниками несколько негласных федосеевских училищ. Учительницами в них были преимущественно пожилые „девы” – федосеянки, которые назывались у федосеевцев „мастерицами”. ученье в „христианских училищах” производилось, разумеется, „по старому методу” „по азам”, и начиналось обыкновенно со славянской азбуки; далее изучались „часовник” и „псалтирь”. Для многих из детей этим и заканчивался курс „христианской школы”; некоторые же из мальчиков обучались письму, 1 и 2 частям арифметики, а девочки, кроме чтения, „крюковому” пению. Дальше этого ученье в федосеевских школах не простиралось.

Делом содержания детских „приютов” и „училищ” наведывал организованный наставниками „училищный совет”, в состав которого входили, кроме наставников, несколько членов, выбранных непосредственно последними из числа прихожан Преображенского кладбища. Количество этих членов никогда не превышало пяти, и выбирались они наставниками из лиц, отличавшихся делом благотворения и любви к детям. „Училищный совет” заботился об изыскании средств на содержание „приютов” и „училищ”, следил за поведением и успехами обучения детей, а окончивших учение мальчиков и девочек пристраивал к подходящим местам службы. Такая организация первоначального обучения и воспитания детей существовала, однако, у федосеевцев не белее 5–6-ти лет; она нарушена была вмешательством в неё со стороны членов „хозяйственного комитета” Преображенского кладбища. Поводом к этому вмешательству послужило следующее обстоятельство. Упомянутый нами выше, „забракованный” г. Егоровым кандидат в члены „хозяйственного комитета”, – Гаврила Кремнев, представил членам названного „комитета” проект об открытии в Преображенской местности одного общего для федосеевских детей училища. По проекту г. Кремнева, училище это должно быть открыто на общих основаниях, т. е. с разрешения подлежащего начальства и должно находиться под наблюдением этого последнего. Всё отличие от других начальных училищ проектированного г. Кремневым училища состояло в том, что в последнем не предполагалось преподавания „никонианским” священником закона Божия, и что учителем должен состоять кто-нибудь непременно из числа федосеевцев. На должность учителя, кстати сказать, г. Кремнев прочил своего племянника, желая, таким образом, освободить последнего от военной службы, что собственно и было побуждением для Кремнева к составлению означенного проекта. К проекту г. Кремнева члены Преображенского кладбища отнеслись сочувственно. Впрочем, это сочувствие обнаружилось у них не потому собственно, чтобы они и на самом деле желали поставить первоначальное обучение Федосеевских детей в более лучшие условия, а совершенно по другим побуждениям. Дело в том, что членам Преображенского кладбища, как передовым в федосеевском обществе лицам, довольно „обизорно” было стоять в стороне от столь важной и почтенной деятельности, каковою они, – и справедливо, признавали дело воспитания и обучения бедных детей. Для того, чтобы принять непосредственное участие в этом деле, они уже не раз пытались примкнуть к организованному наставниками „училищному совету”; но так как они, каждый раз, обнаруживали при этом начальственные поползновения, выражая желание руководить „училищным советом” и контролировать его деятельность, то последний, не желая утратить своей самостоятельности, держал себя в стороне, вне сферы влияния членов Преображенского кладбища, что последним, разумеется, очень не нравилось. И вот теперь, когда представлен был членам Преображенского кладбища означенный проект г. Кремнева, они и отнеслись к нему сочувственно, усматривая в осуществлении этого проекта удачный для себя выход из „обизорного” перед федосеевским обществом положения. Оказалось, однако, что устроить в федосеевском обществе проектированное г. Кремневым училище не совсем-то легко, хотя бы устройства его пожелали и такие влиятельные в обществе личности, как члены „хозяйственного комитета” Преображенского кладбища. Когда проект г. Кремнева подвергнут был совместному обсуждению членов кладбища и членов „училищного совета”, то наставники федосеевские со всей решительностью восстали против „затеи” Кремнева; в открытии проектированного г. Кремневым училища они усмотрели, ни больше ни меньше, как нарушение „древнего благочестия”.

– Разве возможно допустить, чтобы христианские дети, вместо „Исуса”, прославляли в наших школах Иисуса? – фанатически протестовали наставники.

Наставникам было объяснено, что инспекция народных училищ согласна удержать в школе федосеевцев все те особенности, какие отделяют старообрядцев от православной церкви, и что она будет наблюдать за успехами обучения детей только по предметам, не относящимся к религии. Эти резоны ни мало однако не повлияли на наставников; последние безапелляционно решили, что открытие проектированной Кремневым школы составляет великую ересь. Возникла, таким образом, ожесточённая борьба между наставниками и членами Преображенского кладбища. С той и другой стороны стали писаться, за и против открытия училища, нарочитые сочинения, которые составили у федосеевцев особую „литературу”. Так как в проектированном г. Кремневым училище должно употребляться, в качестве учебника, „Родное Слово”, то федосеевские наставники очень умело воспользовались этой книжкой для победы над своими противниками, сделав весьма любопытное, и на этот раз можно сказать даже разумное, сопоставление некоторых текстов этого учебника с текстами Иосифовской грамматики и Псалтиря. Так, напр., по Иосифовной грамматике детей учили: „чадо, бойся Бога, и будь послушлив к родителям”, а по „Родному Слову” – дети должны учиться: „Федул! что губы надул? – Кафтан прожог”. Или ещё: изучая Псалтирь, дети читают: „коль сладка гортани моему словеса твоя, Господи”; а в „Родном слове” они должны будут читать: „уж как сладки гусиные лапки”. Такого рода сопоставлений в одном из федосеевских сочинений, написанном Тимофеем Москвиным, совместно с Вольским купцом И. Е. Рожковым¹⁶⁹, было сделано порядочное количество, что, как понятно, располагало и других федосеевцев не в пользу открытия проектированного г. Кремневым училища.

Споры об училищном деле продолжались более года; вопросом этим заинтересованы были не одни московские, но и провинциальные федосеевцы. Для уложения обострившихся по этому поводу между наставниками и членами комитета Преображенского кладбища отношений приглашались в Москву влиятельные богатством и начитанностью федосеевцы из провинциальных городов: из Режиц, из Владимира, из Казани и из других Поволжских местностей. Наконец, когда члены „хозяйственного” комитета, убедившись в окончательном упорстве своих наставников, решили открыть проектированное г. Кремневым училище без согласия на то со стороны наставников, последние пригрозили членам „соборным проклятием”.

– Проклянём! души ваши в тартары пойдут! – озлобленно кричали наставники на одном из собраний на училищному делу. – А тебя, Гаврила Семёныч, только смей открыть еретическое училище, при смерти не приму на дух! – заявил Кремневу старейший из наставников кладбища, Александр Федоров. – Уже ли вы не понимаете, что учение в никонианских школах ослабляет нашу веру гораздо более, нежели бывшие при Никоне на христиан гонения?! – добавил он.

Угроза „проклятия”, действительно, устрашила членов „хозяйственого комитета” и они постарались забыть вопрос об открытии официального училища. За то, вскоре же потом, они очень чувствительно отплатили и наставникам. Не прошло после того и года, как „училищный совет” должен был убедиться, что кредит к нему в федосеевском обществе подорван. Средства этого „совета” стали быстро истощаться, вследствие чего, все учреждённые наставниками детские „приюты” и негласные „училища” прекратили своё существование. А бедные федосеевские дети снова были обречены стоять во вратах Ковылинской обители и выпрашивать у прохожих „копеечку”.

VII.

Суровые правила федосеевской секты относительно обязательного для всех ея последователей безбрачия издавна лежали тяжёлым бременем на совести самих более благоразумных федосеевцев-новожёнов. История знает, сколь велики и ожесточённы были между федосеевцами споры по вопросу о браке; известно также и то, что федосеевцы-новожёны, открыто признавая бракоборные правила своей секты „отжившими”, не раз делали попытки обращаться, в семидесятых годах, к своим наставникам, с требованием об отмене означенных правил. Но все такие попытки успеха не имели. Федосеевские наставники, по своему крайнему невежеству, постоянно отвечали новожёнам, что с отменой бракоборных правил якобы нарушится у них всё, содержимое ими, „благочестие”. Но теперь, когда произошёл между наставниками и членами кладбища серьёзный разлад из-за училищного дела, московские новожёны вздумали воспользоваться этим разладом для достижения своих давнишних желаний, решив, в это время, снова попытать своё счастье предъявить к наставникам коллективное требование об отмене бракоборных правил и о допущении женатых федосеевцев к совместному молению. Это требование новожёнами изложено было в форме 13-ти вопросов, в которых они доказывали, на основании старопечатных книг, ложность и несостоятельность учения о всеобщем безбрачии. Вопросы подписаны были несколькими десятками лиц московских федосеевцев-новожёнов, в числе которых немало значилось влиятельных богачей федосеевцев. новожёны крепко надеялись на этот раз, что настоящее их требование поддержано будет членами „хозяйственного комитета” Преображенского кладбища: однако, надежды эти не оправдались. Вышло как-раз, напротив. Члены „хозяйственного комитета” не только не проявили никакого сочувствия к ходатайству новожёнов, но именно, в стремлении последних к преобразованию издавна установившегося в секте федосеевцев отношения к женатым людям, они отыскали лишь точку примирения с своими наставниками, и потому за одно с этими последними ополчились против сказанного требования новожёнов. А г. Егоров, сановный попечитель Преображенского кладбища, прибыв в Москву, переписал даже имена новожёнов, считавшихся „зачинщиками”, сказанного ходатайства, угрожая последним тем, что он представит в Петербурге всех „зачинщиков”, как нарушителей общественного спокойствия, за что они якобы необходимо подвергнуты будут какому-то административному, со стороны „никонианской” власти, наказанию. Между тем, поднятый московскими новожёнами вопрос нашёл себе горячее сочувствие в обществах провинциальных федосеевцев, движение в пользу признания в федосеевской секте семейной жизни обнаружилось тогда во многих поволжских фодосеевских центрах, на стороне которого оказались даже некоторые из федосеевских наставников. Между прочим, почти одновременно с подачей московскими новожёнами своих вопросов, именно в 1881 году, члены комитета Преображенского кладбища получили от поволжских федосеевцев „прошение”, подписанное казанскими, самарскими, саратовскими, балаковскими и других поволжских местностей федосеевцами, в котором, эти последние так же, как и московские новожёны, просили членов Преображенского кладбища о пересмотре и отмене действующих в федосеевском обществе бракоборных правил, изложенных федосеевскими „предками”. Каковы эти правила, пересмотра и отмены которых так сильно домогались и московские, и поволжские федосеевцы, – передадим здесь, для наглядности, подлинными словами „прошения” поволжских федосеевцев. „В 1809-м году состоялось определение наших наставников, – писали, между прочим, в своём „прошении” поволжские федосеевцы, – которым лица, вступившие в супружества, признаны еретиками, антихристовыми и чёртовыми поклонниками; родители, благословляющие своих детей вступить в брак, признаны зломерзостными законопреступниками, благоверия святого нарушителями, христиан православных (т. е. федосеевцев) соблазнителями и произвольными отступниками от церкви Божией (т. е. федосеевской); дети, рождаемые от таковых супружеств, признаны пребеззаконным плодом, кобеличищами и таймичищами; преподаваемое им крещение признано гарским, проклятым беснованием; отцы (т. е. наставники), преподающие таковым младенцам крещение, сквернавцами, скверными предводителями, злобы и прелести учителями, пагубными наставниками, ходатаями геенны, себе же и послушающим”.

Много раз перечитывали наставники и члены Преображенского кладбища это „прошение”¹⁷⁰, желая отыскать в нём несправедливость суждения, чтобы потом сделать на него опровержение, однако же, „опровержение” хотя и было написано, даже в двух редакциях, но ни одна из них не выдерживала малейшей критики. Поэтому, всё „опровержение” свелось к тому, что дано было „прошению” поволжских федосеевцев название: „Рожкова тетрадь”, так как составителем его был Вольский торговец И. Е. Рожков Однако же, не обращать внимания на „прошение” и оставить его совсем без ответа было неудобно; ибо оно подписано было не одними новожёнами, но и некоторыми из безбрачников, т. е, не женатых федосеевцев. И вот, спустя полгода, было придумано, наконец, членами Преображенского кладбища послать подписавшимся к „Рожковой тетради” федосеевцам „дружеское” послание, в котором, не рассматривая по существу представленных поволжцами мотивов в пользу отмены бракоборных правил, они просили только последних – „не отступать от учения свято-почивших предков”. В „послании”, подписанном членами „хозяйственного комитета” и адресованном на имя: „попечителя града Казани (?!) Василия Андревича Шашабрина, почтенных граждан: Ивана Петровича Оконнишникова, Якова Филиповича Шамова” и других. – В достаточной мере здесь обнаружился тот фанатизм, который доселе господствует в предводителях федосеевской секты. Вот несколько слов из этого „послания” передовых в федосеевском обществе личностей, ежегодно являющихся в Петербург с поздравлениями и выражениями своих чувств: „Можно ли нам и подумать, что бы отцы (т. е. наставники) наши пришествие антихриста постигли, а о браке ошиблись? Великое Бог им открыл, а малое утаил? И кто же? – торгаш города Вольска правильно усмотрел! Неужель мы будем, как дети легкомысленные, легковерно относиться к своему религиозному преданию”?! Эти речи европейски отшлифованных, по внешности, современных передовиков федосеевского общества, очень напоминают слова самого строителя Преображенского кладбища – Ильи Ковылина, сказанные этим последним более ста годов назад одному из новожёнов: „Я от вас никакого книжного свидетельства не приемлю, и не представляйте мне ни седми вселенских соборов, ни девяти поместных, ни апостольских правил, – или в конец вам сказать: аще бы и сам Христос со архангелы сошёл с иебесе и велел бы мне: Илья! прими-де новоженов в согласие к себе! А я бы Ему сказал: не послушаю тебя, Христе; рече-де так отец мой Илья Иванов (федос. наставник) при смерти своей и приказал: как-де ты научен, в том и стой, рече; аще он будет во аде, то и я с ним, аще в царствии, то и я с ним”¹⁷¹.

Наполненное высокомерия и глупого пустословия фанатическое „послание” членов Преображенского кладбища, разумеется, не успокоило встревоженные умы поволжских федосеевцев, последние не замедлили прислать к членам кладбища возражение, в котором довольно резонно упрекали последних в недостаточном внимании и легкомысленном отношении к вопросу, столь сильно волновавшему тогда всё вообще федосеевское общество. В виду этого „возражения”, а также сознавая, что защищать лжеучение бракоборных правил на книжной или разумной почве совершенно невозможно, – члены Преображенского кладбища приняли, для успокоения поволжан-федосеевцев, такие меры. Они стали приглашать в Москву каждого из богачей федосеевцев, подписавшихся к „Рожковой тетради”, обещая здесь, в Москве, обсудить и выяснить, при помощи якобы имеющихся на Преображенском кладбище книжных сокровищ, тот вопрос, который волновал умы поволжских федосеевцев. Когда же приглашённые личности стали, по одиночке, заявляться на Преображенское кладбище,, то оказалось, что всё обещанное „обсуждение” и „выяснение” вопроса о браке состояло лишь в просьбе „членов комитета”, чтобы подписавшийся к „Рожковой тетради” федосеевец зачеркнул в ней свою подпись. Большинство, действительно, сделали это из простой любезности к членам кладбища, дав при том, согласно выраженному со стороны членов кладбища желанию, обещание – не поднимать более столь тревожного для федосеевской секты вопроса о браке. Только таким путём удалось несколько успокоить членам кладбища поволжских федосеевцев. После этого у них оставалось забота об успокоении московских новожёнов, ибо последние не переставали требовать от наставников ответа на свои 13-ть вопросов. Но так как московские новожёны не так сговорчивы, как поволжские, чтобы могли признать законными бракоборные правила из-за одной любезности к чинам кладбища, то ответом на их 13-ть вопросов, между прочим, и был собран членами „хозяйственного комитета” „большой федосеевский собор”, происходивший в 1883 году и, как известно, снова утвердивший все вообще бракоборные постановления прежних федосеевских соборов¹⁷², перед авторитетным решением этого собора должны были смиренно преклониться и московские федосеевцы-новожёны, только некоторые из них выразили потом свой протест, против постановления сказанного собора составлением, до сих пор обращающейся на московском книжном рынке сатирической картины: „Бракоборы”. Картина эта изображает большое скопище федосеевских „девственников” и „девственниц”, уцепившихся за дышло огромной колесницы, на которой возвышается большой сундук с покоящимися в нём постановлениями бракоборных федосеевских соборов. На колеснице, позади сундука, изображены двое из членов кладбища, как владельцы этого дорогого для них сокровища: один из них управляет везущими „девственниками” колесницу, ударяя по ним длинным „бичом”, а другой тщательно сберегает ключи от хранилища федосеевских законов. Впереди, куда направляются федосеевцы, изображён с широко открытой пастью ад, оскалив свои огненные зубы, готовый поглотить стремящихся в него федосеевцев, со всеми их богопротивными и безнравственными законами. Но составив и напечатав столь сильную сатиру на учение, проповедуемое федосеевскими наставниками и горячо поддерживаемое членами „хозяйственного комитета” „старообрядческого Преображенского богаделенного дома”, – московские новожёны всё-таки не нашли в себе достаточно мужества, чтобы выйти из среды изуверного федосеевского толка. По своей старой приверженности к воздвигнутой Ковылиным обители, они и после того продолжают быть „прихожанами” бракоборствующего Преображенского кладбища, по-прежнему обращаясь на него с заказами различных богослужений и по-прежнему присутствуя при совершении этих богослужений, в качестве постороннего зрителя; ибо до участия в богослужении они и теперь не допускаются наставниками.

И так, если столь сильно может удерживать в расколе федосеевцев-новожёнов только одна традиционная приверженность их к Ковылпнской обители, может удерживать даже тогда, когда проповедуемое в этой обители лжеучение сознательно ими понято и в глубине своей совести давным-давно осуждено; то можно судить поэтому сколь велико влияние в сказанном отношении могут оказывать на своих „прихожан” обители других раскольнических толков, наприм., австрийского или беглопоповщинского, в которых не проповедуется, как в Ковылинской обители, отталкивающих своей безнравственностью лжеучений?! А эти последние обители, как известно, начинают умножаться за последнее время в разных раскольнических центрах, представляя собой странный анахронизм нашего просвещённого времени.

Нижегородский миссионер Ф. Круглов

Раскольничьи вожаки не медлят. Не успела разойтись нами разобранная брошюрка, как они выпустили ещё новую, под заглавием „III всероссийский миссионерский съезд, по старообрядческому вопросу в 1897 г., в Казани, Браила. 1900 г.” Мы едва ли ошибёмся, если отожествим её автора с составителем ранее нами разобранной книжки, изданной в прошлом году.

Вновь изданная брошюра представляет собой тенденциозный свод постановлений съезда, который автор заимствует преимущественно из изданных нашей редакцией „Деяний” (Киев. 1897 г.), частью же, как он заявляет, из других источников. Последними являются главным образом газетные статьи по поводу съезда.

Бывшим на съезде рассуждениям о способах борьбы с расколом автор противопоставляет фантастическую, полную идиллии картину „старообрядческого общества” австрийского согласия, якобы приемлющего окружное послание, с выборным духовенством, блистающим всеми христианскими добродетелями. Между многими другими любопытны его соображения, относительно законности чиноприёма м. Амвросия в раскол. Сообщая в своей брошюре заключение одного из членов съезда, что Амвросий пришёл не к Христовой Церкви, автор замечает: „как будто верующие во Христа и исполняющие его божественные повеления старообрядцы Белой Криницы не были христианами и не имели церкви”? объявив себя в разных местах своего сочинения „православно-верующим”, автор далее повторяет учение о церкви О. Швецова. Но, по-видимому, и ему самому оно представляется мало оправдывающим бегство Амвросия... И вот он пускается в разные извороты. Амвросий-де не создал никакой особой Церкви, ибо белокриницкие старообрядцы были такие же православные христиане, как и он сам, веровали в ту же единую соборную и апостольскую Церковь, не погрешали в церковных догматах и содержали священство, получившее каноническую хиротонию. Несколькими строками ниже мы читаем на той же странице брошюры: „Скорее они (белокриницкие старообрядцы) составляли особый приход, или отдельную церковно-приходскую общину, прихожане которой, следуя древним обрядам, находились как бы в расколе (?) с местной церковью, т. е. Радоуцкой епископией”. Если белокриницкие прихожане были, по признанию автора, в расколе с православной церковью, как же выше он их называет такими же православными, каким был и Амвросий до своего бегства?.. По поводу приведённого удостоверения автора, что белокриницкие раскольники „содержали священство, получившее каноническую хиротонию”, приведём из той же брошюры следующее место. „Не старообрядцы виновны, что они 180 лет не имели преемственной иерархии, которую они не отрицали, а всегда домогались иметь”. Так автор противоречив себе на каждом шагу и далее.

Плохо помогает последователям австрийской иерархии в её защите та эквилибристика, которой занимаются новейшие начётчики этого согласия, в чём так неудачно помогает им своим „высоковедством” автор брошюры. Недавно они ещё были разбиты наголову на собеседовании с федосеевцами в Москве, в доме одного из воротил Преображенского кладбища А. А. П-ва, сын которого пришёл к австрийцам и, как говорят, испытал на себе бескорыстие старообрядческих попов, которые, по рассказам брошюры, „содержатся по первобытному принятому от времён апостолов способу, т. е. берут то, что им дают пасомые”. Белокриницкий неофит из федосеевцев ссудил своему духовному отцу, некоему А., крупную сумму, которой тот ему не возвратил, прибегнув притом к хитроумному, но законом неодобряемому способу, но сумел схоронить концы. Жалоба „владыке Иоанну” имела последствием отрешение „пастыря”, который остался к этой каре совершенно равнодушным, так как выстроенный на „занятые” деньги дом вполне обеспечивает его существование.

Предоставляем читателям судить, насколько вяжутся подобные случаи с тирадой брошюры о том, что „благосостояние старообрядцев происходит от трезвой, трудовой, честной и религиозной жизни, от того, что они имеют народных пастырей, которых слушаются и почитают”. Замечание это мы находим среди возражений автора, по поводу речи приснопамятного миссионера-пастыря рязанской церкви, преосвященного Мелетия, произнесённой в заседании 2 августа. Возражения эти, очень поверхностные, сводятся к тому, что у старообрядцев будто бы нет общественных касс, о которых говорит преосвященный.

Читатели, надеемся, помнят речь преосвященного о том, как воротилы раскола и сектантства, через обязательные поборы с своих одноверцев, устраивают общинные кассы для выкупа из рук правосудия, с целью отстоять интересы своей общины и обессилить противную ей (православную) сторону и в целях пропаганды. Московские богачи из этой категории раскидывают свои сети на всю Русь. Есть и заграницей, в Румынии, Пруссии, Австрии – заправилы. Без денежных средств они не могут, конечно, расширять свои действия. Креме голословного отрицания существования общинных касс, автору брошюры ничего не остаётся больше, как привести ещё мнение либерального журнала, что „такая финансовая чисто точка зрения на иноверцев (?) кажется во всяком случае странной”.

В Москве процветают два раскольнических учреждения, существование которых несомненно подтверждает, практикующуюся в расколе систему общинных касс. Рогожское кладбище, со своим мишурным архиепископом, располагает теперь несравненно большими средствами, чем Преображенское, сокровенные средства которого, однако очень значительны. П. И. Мельников, которого после его отчёта 1851 года нельзя заподозрить в нерасположении к расколу, в 1866 году писал: „Уверяют, что рогожский капитал в цветущее время кладбища простирался до 2½ мил. рублей сер., и что при каждом значительном расходе, произведённом из этого капитала, он немедленно пополнялся или подпиской, или даже по раскладке между богатыми. Значительнейшая доля этого капитала, обыкновенно находилась на руках у кого-либо из богачей, как например, в прежнее время у Антипа Дмитриевича Шелапугина и по смерти его у Фёдора Дмитриевича Рахманова. Они распоряжались общественными деньгами безотчётно, выдавая однако исправно известные проценты на содержание часовен и богоугодных заведений кладбищ. Незначительная часть рогожского капитала хранилась в конторе кладбища в % бумагах, положенных завещателями. В 1854 году при приёме рогожского богаделенного дома в правительственное ведение, найдено таких капиталов в именных билетах московского опекунского совета только на 17,464 руб. 82 коп. и незначительное количество денег на текущие расходы. Безымянных билетов, которых было много, не нашлось ни одного. Всё было заблаговременно к рукам припрятано. Наконец, в 1865 году и незначительный остаток громадного некогда рагожского капитала был украден посредством ловкого мошенничества¹⁷⁴.

Интересно знать, куда перешла рогожская общинная касса после смерти Ф. А. Рахманова? Не может ли в этом отношении послужить указанием приводимое тем же П. И. Мельниковым, на основании официальных данных, духовное завещание Ф. А. Рахманова?.. Здесь завещатель поручает своим душеприказчикам Василию Григорьевичу и Алексею Алексеевичу Рахмановым, Кузьме Терентьевичу Солдатенкову и Николаю Дмитриевичу Царскому из оставшегося по смерти его капитала употребить, сколько они заблагорассудят на дела благотворения. Из официального дела, которым пользовался П. И. Мельников, видно, что на этот предмет отчислено было 600 тыс. руб., из которых львиная доля от 300–400 тыс. назначалась на Белую Криницу.

В недавнее ещё время (выборы 1887 г.) в числе выборных рогожского богаделенного дома, которые являются хозяевами этого раскольнического учреждения, мы встречаем и K. Т. Солдатенкова и трёх лиц из семейства Рахмановых. Известны в Москве фамилии родственных последним семейств, каковы О-вы, а также и родственников Царских – Д-вых, Б-ных, Ш-ных; ранее славились богатством М-в и его преемник К-вский. Благосостояние всех этих фамилий ставилось молвой в связь с хранением их представителями рогожского общественного капитала. Каким образом переходит этот последний из рук в руки, знают, конечно, только наиболее осведомлённые члены рогожского самоуправления. Некоторый свет проливает на этот вопрос производившееся недавно в Черниговской губернии судебное дело Ш-дова, заведовавшего, как оказалось, подобной же общинной кассой. Что же касается расходования общественных сумм кладбища, то их хранители, очевидно, следуют тому же порядку, о котором упоминает П. И. Мельников. Эти негласные средства дают возможность „обществу” содержать при кладбище на жалованье белокрипицкий причт из четырёх попов и трёх дьяконов с десятками дьячков и подьячих, иметь в Москве два подворья для „архиепископа”, субсидировать последнего (как это особенно было при Антонии Шутове) на распространение „священства”, с постройкой и оборудованием моленных, снаряжать миссии на Восток и т. п. Подобные весьма крупные расходы явно свидетельствуют, что рогожский капитал не уменьшился, если не увеличился, против той эпохи, которую г. Мельников называет цветущей порой кладбища.

Основание общественной кассы Преображенского кладбища положил ещё Кавылин грабежом выморочных домов¹⁷⁵ в 1771 году и теми отказами имущества, которые он заставлял делать несчастных больных, попавших в его больницу и здесь совращаемых в федосеевство. Преемники Кавылина по управлению кладбищем в 1812 году грабили дома, покинутые москвичами, в виду неприятельского нашествия, а в холеру 1831 года устроенная федосеевцами в Лефортове больница сослужила кладбищу большую службу, в деле увеличения и числа его прихожан, и кладбищенского достояния. Последнее состояло и из недвижимых имуществ, каковы даже земли, лавки, заводы, луга и из капитала. В 1831 году, по требованию тогдашнего московского генерал-губернатора, кладбищенская недвижимость была продана с аукциона за 130,000 руб. асс.; продажа эта оказалась фиктивной, так как покупателем был федосеевец Гучков, не внёсший даже денег в кладбищенскую кассу; к этому же Гучкову перед ревизией гр. Строганова отвезён был и капитал в 12 мил. руб. в деньгах и вещах, хранившийся ранее у наставников на кладбище¹⁷⁶.

Последовавшие затем строгие мероприятия правительств. власти в отношении к этому гнезду раскола, имевшие после присоединение к Церкви некоторых, наиболее влиятельных федосеевских семейств, и в том числе Гучковых, не могли не остаться без влияния на судьбу кладбищенского капитала. Но в 1877 году, со времени утверждения ныне действующего устава этого богаделенного дома, последний оказывается снова и владельцем недвижимых имуществ, в форме „христовых домиков” и капитала, который даёт возможность управителям кладбища вести свои торговые дела на широкую ногу, достигать почётных званий и завязывать полезные для федосеевщины связи, как это было с федосеевским генералом Е-вым. Негласная кладбищенская недвижимость официально является собственностью „отцов” и „попечителей”, или „хозяев”, у которых и переходит из рук в руки, укрываемая разного рода нотариальными сиделками, не обходится здесь, конечно, и без проявлений той корысти, о которой говорит в своей искренней речи преосвящ. Мелетий. „Дома” эти служат, впрочем, отчасти и кладбищенским целям: в одном из них ныне существует крестильня, а в другом числятся проживающими „девицы”, исправляющие обязанности певиц, читалок и псалтирщиц при тех „духовных требах”, совершение которых разрешает на кладбище действующий устав. Как крестильни, так и девицы существуют усилению кладбищенского негласного капитала; в первую нередко привозят перед смертью совращённых в федосеевство лиц и, предварительно крещения в „христианство”, отбирают здесь у них скопленные деньжонки, иногда довольно крупные; а из заработка девиц некоторая часть поступает „отцам” на общественные нужды. Немалую поддержку оказывают и суммы „на помин души” передаваемые, обыкновенно, при жизни или по завещаниям заправителям общины, так как попытки делать, завещания прямо на имя богаделенного дома встречают в судебных учреждениях законные препятствия к своему осуществлению.

Раскольнические общины в провинции представляют сколок с московских. Москва, всегда давала тон и готовые образцы расколу во всей его истории. Где только есть „часовня” или моленная, есть при ней хозяева попечители, в руках которых и находится общественный капитал, который, переходя из рода в род, обеспечивая личное благосостояние хозяев, давая им главенствующее положение в общине, вместе с тем служит тем сектантским целям, которые прекрасно характеризованы в речи почившего архипастыря-миссионера.

B. Дорофеев

Известно, что одним из условий, благоприятствующих поддержанию и развитию раскола, являются раскольнические школы¹⁷⁷. На первый взгляд может казаться, что такие школы способны оказать даже услугу миссии, так как содействуют развитию грамотности в раскольнической среде и ослабляют то невежество, на почве которого раскол вырос и держится по сие время. Но дело в том, что грамотность, получаемая мальчиками в раскольнических школах, является односторонней: она не только не способствует питомцам школы убедиться в несостоятельности раскола, но ещё и служит надёжным средством для образования фанатичных защитников раскола. В этом смысле приснопамятный митрополит московский Филарет справедливо называл старообрядческие школы „рассадниками раскола”. В семье мать внушает своему ребёнку ненависть к православию, а в школе эту обязанность берут на себя наставники детей. Овладев славянской грамотой и расставшись со школой, раскольнические мальчики начинают читать книги в направлении враждебном православию, и понимать их под известным углом зрения; конечно, от такого чтения их ненависть к православию не только не смягчается, но ещё и крепнет с каждым годом. Из таких питомцев раскольнических школ и выходят обыкновенно те старообрядческие начётчики, которые с азартом возражают миссионеру на беседах.

Во время своих миссионерских поездок я пользуюсь свободным от бесед временем для того, чтобы посещать раскольнические школы. Мне кажется, что защитнику православия полезно иметь некоторый контроль над этими рассадниками раскольнических лжеучений: к тому же, посещение раскольнических школ является для миссионера почти единственным средством оказать влияние на молодое поколение. Дело в том, что многие из старообрядцев, особенно в молодые годы, совсем бывают лишены возможности ознакомиться с неправотой раскола. Следует, например, отметить, что не только дети, по даже и юноши на беседы миссионера не допускаются: взрослые запрещают им ходить сюда из опасения, чтобы семена миссионерской проповеди не запали в молодую душу и не навели подрастающее поколение на размышления о неправоте раскола. В школе же старообрядческие наставники поневоле должны оказывать миссионеру любезный приём: они знают, что отказать ему в посещении школы опасно, так как миссионер может возбудить дело о закрытии раскольнических школ, существование которых воспрещено законом, и лишить через это наставников прибыльного заработка.

Посещение миссионером раскольнических школ полезно ещё в том отношении, что, видя миссионера в школе и беседуя с ним здесь иногда подолгу, дети перестают его дичиться и постепенно к нему привыкают: это весьма важно для их последующего знакомства с защитником православия. Иногда, впрочем, миссионер может оказать влияние на детей и в стенах самой школы: среди учеников нередко можно встретить мальчиков, имеющих по пятнадцати и более лет, следовательно, вполне способных понять миссионера. Находясь в школе, я обыкновенно вступаю с наставником в беседу о разных религиозных предметах. Всего чаще речь заходит о сложении перстов для крестного знамения, т. е. о таком предмете, о котором детям внушаются раскольнические понятия с самого раннего возраста. Дети обыкновенно чутко прислушиваются к нашему разговору и по их оживлённым лицам можно бывает безошибочно заключить, что такие беседы их интересуют. Смущение наставника и его несостоятельность в защите раскольнических мнений естественно должны будить мысль детей и наводить их на размышления о том, кто из собеседников прав: миссионер или их наставник?.. Биографии лиц, присоединившихся из раскола к православной церкви, с несомненностью убеждают в том, что иногда бывает достаточно малой искры сомнения, заронённой в детскую душу, для того, чтобы навести раскольника на размышления о неправоте своего упования...

Почти в каждом из раскольнических селений северной Бессарабии, где я состою миссионером, есть несколько раскольнических школ, в которых обучается иногда до тридцати мальчиков и девочек, в возрасте от семи до пятнадцати и даже 17-ти лет. Наставники обыкновенно обучают детей одному только славянскому чтению; обучение начинают с часослова, а кончают псалтирью и иногда шестодневом св. Василия Великого. Плата за труд взимается учителями в неодинаковом размере: одни берут с учащихся по рублю в месяц, а другие – по шесть рублей за то, чтобы научить мальчика читать часослов, и по десяти рублей за выучку псалтыри. Способы обучения употребляются самые примитивные, т. е. такие, какие в правительственных школах давно уже отошли в область преданий. Каждый из учеников, водя по книге указкой, читает заданный ему урок вслух; от этого в школе стоит сильный гам, неприятно поражающий непривычного к нему посетителя. Наставник всё время ходит возле парт и поощряет к занятиям ленивых учеников плёткой; такому же наказанию подвергаются и дети, которые предпочитают шалости приготовлению урока.

В каждое из своих посещений раскольнической школы, я обыкновенно заставляю учеников по очереди читать какое-нибудь место из книги и обращаюсь к детям с разными вопросами. Они наперебой стараются передо мной отличиться и весьма охотно отвечают на мои вопросы. Легко бывает заметить, что моё посещение доставляет детям большое удовольствие. Почти все они читают по-славянски очень бойко и легко справляются с самыми титлами; некоторые из мальчиков имеют прекрасные способности, и приходится пожалеть, что они незнакомы ни с арифметикой, ни с русским правописанием, и что всё обучение в раскольнических школах ограничивается одной лишь славянской грамотой.

В раскольнических сёлах мне приходилось встречать иногда очень любознательных детей. В ноябре месяце 1899 года, находясь в слободе Грубно, Хотинского уезда, я производил беседы со старообрядцами в общественной квартире, содержимой сельским старостой Яблочниковым. Во время беседы в комнату часто входил сын хозяев, мальчик лет четырнадцати. Он останавливался обыкновенно возле печки и с самым напряжённым вниманием следил за ходом прений. Но появлялась мать и удаляла мальчика из комнаты. „Не время тебе слушать: успеешь уйти „в хохлы” потом, когда будешь солдатом!” говорила она вслед уходящему сыну. Этот мальчик приходится родным внуком умершему раскольническому лже-епископу противоокружников Кириллу Балтскому, отличавшемуся фанатизмом, а его мать – одна из самых ярых раскольниц Грубно: она сама заявляла мне, что „готова идти на костёр за древле-православную веру”... Для детей, которые имеют несчастие родиться в таких фанатичных семьях, и должны быть полезны визиты миссионера в раскольническую школу: хотя здесь мальчик узнаёт часть из той правды о расколе, которую от него тщательно скрывают его родители, не позволяя ему слушать православного миссионера на беседах.

Кишинёвский епарх. миссионер Иван Сахаров

Проживая некоторое время в с. Збурьевке, Днепровского уезда, Таврической губернии, родине „Марьянны матушки”, родоначальницы Марьяновской секты¹⁷⁸, нам пришлось беседовать с родной сестрой Марьянны – Федосьей, в замужестве Андреевой, здравствующей доселе. Сама Федосья семидесятилетняя, хорошо сохранившаяся старуха, православная, к секте своей сестры никогда ие принадлежала, но память её хранит свято и, по-видимому, неохотно вспоминает о ней при людях, не знавших Марьянны. Нам однако удалось вызвать Федосью на откровенный разговор о злополучной сестре, причём она, решившись чистосердечно поведать нам повесть об её много-мятежной жизни, в виде вступления, вздохнула глубоко и, перекрестившись, прошептала: „ошибалась она, голубушка; прости ей, Господи, на том свете прегрешения её”. „Не верь, батюшка, тому, что про неё писали в книгах. Правды тогда нельзя было добиться ни от неё, ни от её почитателей. Слишком уж тогда боялись и духовных и господ, следствовавших дело”. Вот её рассказ.

Мать наша Евдокия была родом из Золотоношского уезда, Полтавской губ. Вышедши с родителями на новые земли в Таврию, она поселилась в Збурьевке, где вышла замуж за молдавского выходца Галагана. У них было двое сыновей. Муж скоро помер, а мать, оставшись молодой вдовой, вторично вышла замуж за Чалбасского крестьянина, жившего в Збурьевке, Стефана Бабенко. От этого брака у них было двенадцать детей, из которых десять умерли в раннем возрасте. Остались только в живых я да Марьянна. Марьянна была старшей. Когда мне было лет двенадцать, отец наш помер; мы жили очень бедно, чуть не побирались по миру. Мать хворала, её взял сын её Кузьма от первого брака, а мы жили у чужих людей. Хорошо помню время, когда Марьянна 16-ти-летней жила в горничных у полковника Жерве, стоявшей тогда в Збурьевке 13-й Артиллер. бригады. Господа очень любили Марьянну, особенно барыня-полковница: Марьянна была из себя красивая, румяная, чисто ходила, послушная, отчего та в ней души не чаяла. Тогда же у полковника на кухне в денщиках был той же бригады слесарь Павел Тимофеев. Этот Павел на грех был такой статный да красивый. Приглянулась ему Марьянна и стал он за ней увиваться. А она что? Девка молодая, ветер... От себя его не гнала. Часто она, бывало, припадёт ко мне на плечо, да как заплачет, „пропадёт, говорит, моя головушка через Павла”. Бог с тобой, говорю, что это ты так убиваешься? „Страшный он какой-то”, говорит. „Боюсь я его. Обещалась я ему, а взгляну на него, сердце так и обрывается. В глазах у него будто зверь какой сидит и пасть на меня раскрывает”... Как я ни уговаривала её не идти за Павла, не послушалась, да и барин посоветовал. У него и свадьбу сыграли. Да, на беду свою пошла за него Марьянна. Чуяло её сердце беду, да не слушалось ума-разума. На первых порах они жили с виду хорошо. Но после Павел обнаружился: свирепел не по дням, а по часам, да и кроме того стал зашибать горькую. А Марьянна на беду свою не могла сносить, когда видела его хмельным. И от того стала их жизнь хуже ада. Много раз она задумывала на себя руки наложить, да Бог послал ей утешенье – дочь Ольгу, которую она полюбила всей душой и для которой берегла себя. Бывало, когда Павел, придя домой пьяный, примется нещадно бить её, говоря, что она ему свет завязала, она, голубушка, прижмёт к себе покрепче свою малютку, да что-то шепчет, да молится: прости, Господи, и ему и мне согрешенья. Так-то она маялась с ним годов с десяток. Я забыла сказать, что через δ лет после свадьбы своей, Павел по билету вышел со службы и жил в Збурьевке в наёмной квартире. Через четыре года его опять потребовали на службу в село Знаменку, где тогда стояла бригада. Ольга – её девочка – умерла, а она была в ту пору тяжёлая, так потому с Павлом не пошла, а осталась на квартире в Збурьевке. Маялась она горемычная. Средств к жизни не было никаких. Служить в таком положении нельзя было, а в доме решительно ничего не было. Всё, что можно было продать, Павел раньше продал и пропил. Жила в это время она подаянием – известно, сироту солдатскую жалели добрые люди; да и я к тому времени сыскала себе место и кой чем помогала ей. Одновременно за сим у неё родилась дочь Наталия и пришли из бригады известие, что Павел умер. И вовсе молодая солдатка осталась одинокой сиротой с грудным младенцем на руках. Однако с облегчением вздохнула Марьянна, что Бог прибрал её мучителя. Одно нехорошо было, что ей из бригады не выслали документа. Первое время она упустила из виду бригаду, а после уж не знала, как и откуда добыть себе вдовий вид. После уж сватались к ней хорошие люди, вышла-бы замуж, может и счастлива была бы, не было бы греха, что после случился, да документа не было, никто не свенчал бы. Так и осталась вдовой. На счастье-ли, на горе ли своё была Марьянна грамотна. Трудно было ей с девочкой на руках ходить по чужим работам, вот соседи и ирисоветовали: читала бы ты, Марьяннушка, псалтырку по покойничкам, благо грамотна, „всё бы легче тебе было, меж добрыми людьми и прохарчилась”. Послушалась Марьянна совета и стала ходить по домам, где бывал покойник и читала псалтырь, а читала таково протяжно да жалобно и плачет, бывало, свою горькую долю поминаючи. Ну, на неё глядя, и бабочки заплачут, а там, знаешь, как в мужичестве бывает, и жалобную псальму по покойничку, али про своё житье горемычное, смертью пахнущее, заголосят. Вот за чтение то её сперва и полюбили. Сколько прежде солдатки сторонились, столь теперь к ней прилепились. И то сказать правду: читал до неё по покойникам дьячок Илья. А какой он чтец был: голос грубый, никакой жалостливости в нём не было, а душевности то и вовсе. Придёт бывало в дом, „дайте, говорит, для звучности голоса помянуть покойника, раба Божия такого-то, а сам глаз не сводит с кануну (колива); выпьет, крякнет и начнёт про житейское из пустого в порожнее переливать, да всё со смехом с пересудами и уж, бывало, как накричат на него старухи-то, он и зачнёт читать, а какое то было чтение: ни жалости, ни душевности тебе нет, вот и мир весь стоит, как истуканы, прости Господи? Главное, утешенья от того никому не было. Не то была Марьяннушка. Уж как она почитает, да запоёт, у всех на душе полегчает, известно выплачутся и полегчает. И такая она начётчица была!.. Как заучилась этак она читать, так и говорить стала всё от писания божественного, худого слова, или разговора пустого от неё никто, бывало, не услышит. И за то полюбили все Марьяннушку, уж так полюбили то её люди. Стали детей своих к ней в науку отдавать. До десятка девочек она, бывало, обучала. Хатенку себе за 3 руб. купила у старика Дейки на бугру, среди села. А в той хатке оставалась от Дейки, который ушёл неизвестно куда с одной котомкой за плечами, старая-престарая икона, висевшая в красном углу. Как водворилась Марьянна в своей хатенке-то, стала она её вместе с матерью, которая пришла помогать ей, мазать её да прибирать, запущена она очень у старика-то была. Сняли они икону и стали её мыть. А икона была деревянная, краска с неё облезла, нельзя было разобрать никакого изображения. Мать и говорит ей: „не будет с этой иконы никакого проку, брось её, вишь она, как заслонка”. Сказала это, а сама зашаталась, выпустила икону из рук и схватившись за голову, чуть было не упала. Марьянна, схватив мать, поддержала, вывела во двор и усадила на завалинку, чтоб воздухом, значить, подышала. Отняла мать руки от головы, в себя пришла. „Что это я дочка, говорит, ничего не вижу! да как заплачет! Марьянна испугалась, засуетилась около неё, принесла святой воды, промыла глаза матери, а та всё-таки ничего не видит. Глаза чистые, а ничего не видят – стало ясно – мать ослепла. Сердце упало у Марьянны. Поняла она, что это Господня кара – за слова материны об иконе. Вошла Марьянна в избу, подняла икону, вытерла её насухо и поставила на прежнее место в угол, затеплила перед ней лампадку, а сама упала на колена и стала усердно с рыданьем молиться, чтоб Господь и Матерь Пречистая открыли маменьке очи. На молитве она всё забыла и себя не помнила. Очнулась, когда услыхала, как мать громко звала её, чтоб она ввела её, – матушку, в горенку тоже помолиться перед иконой. Поднялась Марьянна, взглянула на икону, видит икона вся вспотела и крупные капли, как слёзы, падали с неё на пол. Ввела Марьянна в горницу мать, которая, ничего не видя, при помощи Марьянны опустилась перед иконой на колени и стала горячо молиться. Марьянна, отёрши пот с иконы, упала рядом с матерью на колени и обе долго усердно и горячо молились. Слишком явно было наказанье Господне за грех матери. Но зато, какое чудо опять сотворил им Господь! Вся возможна Тебе, Господи! (Рассказчица глубоко вздохнула). Когда они поднялись на ноги, то, о чудо! обе они увидели на иконе яркими красками отпечатанный совершенно свежий лик Богоматери. Мать прозрела! В неописанном восторге мать и Марьянна смотрели на икону и долго не могли оторвать взора с чудного кроткого лица, наконец, бросились друг другу в объятья и долго не могли удержать слёз, потоками лившихся от умиления и радости, и только когда несколько успокоились, выплакавшись, подошли к иконе и стали рассматривать её, Марьянна, о, новое чудо! прочла ясную подпись внизу иконы: „Мария обрела благодать у Бога”. Поняли они тогда, что Господь призрел на молитву Марьянин и ради неё сотворил сие двойное чудо и с иконой, и с матерью. Когда весть об этих чудесах разнеслась по селу, народ стал толпами стекаться к Марьянне в избёнку и молиться пред чудотворной её иконой. Взяли из Церкви большие подсвечники, и день и ночь горели пред той иконой свечи во множестве, по несколько раз в день покойный о. Виктор, по просьбе людей, служил молебны. Слава про обновившуюся у Марьянни икону разнеслась очень далеко и стали съезжаться люди из ближних и дальних сёл. Все поняли так, что Марьянна угодница Божия и ради неё совершилось такое чудо. Сама Марьянна глубоко уверовала в это. Она наложила на себя тяжёлый пост, вся отдалась молитве? Часто, когда собравшийся народ желал молиться, Марьянна читала им что-либо из Писания, акафисты, заводила духовные псалмы и так как она была в этом большая искусница, то слава её пошла очень далеко, народу стало наезжать с разных мест очень много. Стали величать Марьянну „матушкой”, целовали ей руки. Местные благодетели – купец Мохортов, Кравцы и др. перестроили её хатенку, сделали попросторнее, что похоже было уже на настоящую моленную. В это именно время Господу было угодно, чтобы я вышла замуж за солдата Андреева, теперешнего своего мужа, который служил тогда в той же бригаде, где служил когда-то и Марьянин муж Тимофеев. Мой Андреев приезжал в Збурьевку на побывку. А когда мы обвенчались, то уехали на переменные квартиры. Вернулись мы в Збурьевку опять только через три года. Мой муж вышел по билету; вот мы на первых порах поселились у Марьянны, она отвела нам небольшую пристроечку у себя во дворе. В это время у Марьянны невесть уже что творилось. Узнала я потом, что с ней свели знакомство Николаевские шалопуты, которые пристали к ней ради её чудотворной иконы. Долго Марьянна не хотела с ними сходиться, почитая их пляски делом греховным, но после сдались: уговорили они её. Они сбили её какою-то книгой, которую показывали ей одной и то под великой тайной. В той книге было нарисовано много кругов разной величины, один в другом (концентрических), а в средине благословящий ангел. „Пока не обойдёшь образом круга много раз, не познаешь, что есть благодать Божия”, говорили они ей. Улестили окаянные Марьянушку, уверовала она в это кружное моление и приняла его. Когда уже мы поселились у Марьянны, она потребовала, прежде допущения нас на свои собрания, чтобы я для соблюдения чистоты телесной разлучилась с своим мужем и жила-бы с ним, как сестра с братом. На это требование мы не согласились. Особенно мой Андреев стоял на своём. „И, сестрица, что-то ты говоришь мудрёное про чистоту телесную, я в толк не возьму, чище меня на службе, почитай, никто не ходил: как пуговки, как сапоги и всё прочее, а всё не стал вторым Авраамом, как ты обещаешь”. Так мой Андреев отказался исполнить требования Марьянны, как она того ни добивалась для спасения, как она говорила, моей и его души, отказался стать вторым Авраамом. За то Марьянна не пускала их на свои собрания. А собрания её в это время достигли огромных размеров. Наезжали люди из г. Алешек, Маячек, Костогрызовой, Райской слободы и многих других ближних и дальних мест. А по тем местам тоже пооткрывались такие же собрания, куда сама Марьянна наезжала к ним и руководила. Ставила она там вместо себя старших, которые к ней и наезжали на совет и завелось это Марьянино моление во многих местах, и никто не досматривал, никто не запрещал его. А какое это было моление, не могу тебе сказать, миленький человек. Никогда я на нём сама не была, не пускала Марьянна, видно, даже побаивалась меня и мужа моего. Моления эти у них происходили всегда ночью, ставились сторожа, ставни плотно закрывались. Как я ни охоча была подсмотреть, никогда не удавалось, только и слышно было, как топают ногами, догадывалась я что-либо танцуют, – либо бегают, кружатся. Дом Марьянны в это время походил на монастырёк. У неё проживало по несколько девушек да старушек. Жила у ней какая-то монашенка Надежда из Московского какого-то монастыря. Она часто заходила ко мне потолковать да уговорить покориться сестрице, а больше выпытать, не замышляю ли я чего? „Нигде по монастырям не находила я такого моления хорошего, такой благодати, как у вашей сестрицы”, говорила она мне. А что за моление, никогда не признавалась. „Приставай к нам, познаешь, что есть сладость духовная”, говорила она... и больше ни слова. Как я не допытывалась, что это за сладость такая духовная, она, бывало, одно твердит, как и сама Марьянна, „разлучись с мужем, сама познаешь, а после и его наставишь на путь правый, тогда и он познает сию сладость и возлюбит наше житие и наше моление”. Но муж мой стоял на своём, да и меня строго держал. Чувствовала я, правда, и сама, что Марьянна не от Божественного писания завела у себя такое дело, что нужно таиться – и не пристала к ней. Немного спустя Марьянна стала уже просто чудить, ходила всегда не в своём виде: с распущенными волосами, полунагая летом и зимой босая, ела, как говорили в 2–3 дня один раз. В таком виде она ходила по селу, посещала по приглашению дома крестьян, а у Мохортовых и Кравцовых устраивала даже моления, распевала псалмы. В это именно время наибольшей славы Марьянны к ней пристал дьячок Илька, который ради хороших молений в доме Марьянны отрёкся даже от водки, мяса и разлучился с своей „Варькой” женой, которая была у Марьянны домоправительницей. Эта Варька и во время отсутствия Марьянны. когда она посещала своих обращённых в других сёлах, заменяла её, принимала богомольцев, устраивала моление и вообще смотрела „за порядком”. Однажды Марьянна задумала какое-то тайное дело, для чего нужно было ей ехать в Киев. Она взяла с собой Илька с Варькой, а на хозяйстве у себя оставила своих „сестриц”, что жили в её монастырьке, (которые и принимали на моления народ). По дороге к Киеву Марьянна останавливалась в г. Николаеве. Здесь у неё были усиленные совещания с местными шалопутами, которые, по-видимому, были в её тайном деле за одно с нею. По приезде в Киев, Марьянна посетила святые места, но за всё время своего пребывания была чрезвычайно грустно настроена, была всем недовольна и скорее, чем думала, выехала обратно. Впоследствии отставший от неё Илько, много досадовал, что не мог добиться, чего Марьянна ездила в Киев? Он, пожалуй, что-то такое и подозревал, в чём-то догадывался, но о своих догадках признаться кому бы то ни было боялся. Так эту тайну и Марьянна, а может быть и Илько и унесли с собой в могилу. Когда на обратном пути из Киева, Марьянна снова остановилась в Николаеве у шалопутов, они устроили в честь её несколько молений очень торжественных и многолюдных, приглашали её к себе, т. е. чтобы она переехала туда на жительство. Марьянне понравилась эта мысль, она обещала и вскоре по приезде в Збурьевку стало слышно, что Марьянна хочет пожертвовать свой домик своим приживалкам „сестрицам”, а сама переезжает в Николаев. Может всё это действительно так и было-бы, если бы Господь не прервал её дела. Ни духовенство, ни полиция до сего времени не вмешивались в дела Марьянны. Часто даже местный священник о. Виктор служил, особенно в начале, перед обновившеюся иконой молебны; хотя после, когда Марьянна завела у себя тайные сборища, о. Виктора и не приглашали в дом к Марьянне, однако он знал, что у неё делалось, по крайней мере от людей слыхал, но мешать ей он не мешал. Правда, он не раз ей впоследствии выговаривал: „чтой-то ты, Марьяннушка, какою ходишь, что-то ты задумала?..” Однако она отбивалась: „и, отец, бывало отвечает она, Апостолы не такие были люди как мы, да и то ходили босиком, а нам так и вовсе грех рядиться. Отец Виктор, царство ему небесное, был человек кроткий, всё сносил, да молчал, но после, когда Марьянна открыто уже повела себя, да и говору разного было очень много, скрывать было нельзя, он возьми, да и выяви. Ну, тогда пошла писать губерния, понаехало много начальства, отобрали у Марьянны икону, пошли допросы. Марьянну арестовали, „стариц да сестриц”, которые при ней жили посортировали; которые отрекались – выпустили, которые нет, позабрали. Долго велось дело; как всегда, – то Марьянну выпускали, то снова брали под арест, пока не взял её на поруки и под надзор Херсонского собора протоиерей о. Максим Перепелицын. Он тогда в Херсоне был в большой силе. Этот-то сильный человек и защитил Марьянну. Он поместил Марьянну на своём хуторе, что теперь монастырьком Перепелицыным называется. Там и церковь была. Несколько старушек-сирот призревалось на том хуторе; вот с ними то и поселил и под их надзор о. Максим Марьянну. Часто и сам он навещал Марьянну на хуторе, беседовал с ней, очень жалел её. Но Марьянна не унималась, твердила и творила своё. „Ты сам отец не так молишься, тебя самого обратить надо”, говорила она, „и ты возлюбишь наше желание”, но о. Максим считал её как-бы „не в своём уме”. Успокоится здесь она, пройдёт и эта дурь, думал он. А дурь-то у Марьянны стояла в прежней поре, прости ей, Господи! Она не то, что бросила свои затеи, а прежде постаралась совратить в своё моление всех обитателей хутора и старушек своих дозорщиц и прислугу мужскую и женскую. А когда это дело утвердила, оповестила своих почитателей, чтоб прибыли с ней помолиться. И не раз, не два съезжались к ней и старшие, и младшие братья и завелось на хуторе о. Максима тоже, что было в Збурьевке и в других сёлах Таврии вблизи к Збурьевке. И всё-то то дело её держалось в тайне. Окружные жители хутора знали и сами посещали моление, не знал только один о. Максим. А выявилось не скоро и вот как. Задумала Марьянна вовсе непутёвое дело. В великом посту (годов-то ты не спрашивай, ничего не помню) на страстных днях, она оповестила, чтобы старшие братья, бывшие у себя дома главарями и коноводами, съезжались к ней на прощание. Те не замедлили явиться и какой страх обуял всех! Пришли к Марьянне – видят её убитой на столе. Это было в Страстную Пятницу. Марьянна матушка умерла! Весть эта скоро собрала у её смертного ложа много людей. Голосили, причитали, просили её молитв перед Пречистой Девой, клали деньги, отдавали последнее целование. Известили о. Максима, который распорядился подождать с погребением до 2-го дня Пасхи, сам обещал хоронить. Когда он в полдень приехал на свой хутор, то прямо прошёл к покойнице. Всё было готово к погребению, оставалось отпеть её. Вошёл о. Максим, взглянул на Марьянну: лежит она осунувшаяся, смерть разлилась по её лицу. „Успокоилась многомятежная грешница”, проговорил он, перекрестился и отошёл в сторону расспросить о последних минутах жизни Марьянны. Вдруг Марьянна к ужасу всех открыла глаза и слабым, деланным голосом проговорила: „где ты так долго был, пастырь”? Вздрогнул о. Максим, уставился орлиным своим взглядом на Марьянну, и сначала не мог и слова выговорить. Потом очнулся, побагровел, думали Бог знает, что сделает, но он сдержался, и только проговорил: „полно тебе, Марьянна, чудородить. Ты не бросаешь своих глупостей, пусть теперь тебя Господь Бог выручает”. Отказались после этого все от Марьянны в монастырьке, да и она сама боялась о. Максима и на другой же день с дочкой, которая жила при ней, ушла в Одессу. Оттуда она, говорили, ездила в Почаев, а после её арестованную препроводили в г. Алёшки, оттуда взяли на поруки её почитатели и водворили опять в Збурьевке; но она через три дня бежала в Николаев, где надеялась у своих найти более сильную защиту. Там она и умерла.

Со времени, как она ушла в Николаев, я её не видела уже никогда. Ездила наводить справки к о. Максиму, но он рассказал мне только о том, что она делала и как жила, когда была у него, о чём я тебе уже рассказала. Дочь её жила у меня до своего замужества. Она вышла замуж за Костогрызовского крестьянина Крутя, с которым и по сие время живёт в с. Костогрызовке в своём Марьяновском исповедании. Я не советовала и выходить за Крутя, но она пошла волей – это дело рук её друзей Марьяновцев. Когда Марьяновцев стали преследовать, они стали скрываться, и хоть на вид кажутся православными, но верны своей вере. Слыхала я, что Наталия сходила два раза сума, не крепка на голову, видно, в маменьку свою, а мою сестрицу, родом. На мой вопрос, что же в конце концов думает Федосья, рассказчица, о Марьянне и её последователях, она кратко отвечала: „а думаю, милый ты человек, что всё это произошло от слабости”.

Свящ. В. Фролов

Село Солтыково, Аткарского у. Саратов. г. ничем не выделяется из всех других подобных же захолустий, заброшенных в лесу и обильных раскольниками, Раскольникам здесь издавна жилось вольготно и привольно; а поэтому ими и было допущено много некрасивых, но неизбежных у них, фактов, просящихся в историю.

Раскол занесён был сюда после закрытия беглопоповских монастырей на Иргизе. Из числа монахов беглопоповских один, по имени Павел, явился в Салтцково. Выдавши себя за православного, он поступил к одному богатому жителю на пчельник, в виде караульщика; жизнь он вёл скромную, трезвую, был усердный, хотя и лицемерный молитвенник, чем обратил на себя внимание; у него были книги раскольнического содержания, читал он бойко, толково, от чего и стали его слушать люди религиозно нравственные. Особенно он усердно и чувствительно читал историю Соловецких страдальцев и др. и рассказывал происшествие с старообрядческими монастырями во время их закрытия на Иргизе. Таким образом, он всё более и более располагал к себе православных жителей и незаметно вёл их к расколу. Когда он увидел, что многие готовы последовать его учению и что для него предстоит здесь много жатвы, он открыто объявил, что и он один из страдальцев за веру, потерпевших гонение на Иргизе. Как мнимый мученик он ещё более расположил к себе жителей, и в течении одного года уклонилось от православия и перешло в раскол более половины населения. После этот монах достиг такой почести и популярности среди салтыковских старообрядцев, какими пользуются только очень немногие. Бывало, когда захочет с своего пчельника прийти в Салтыково, то предварительно извещённые им старообрядцы выходили ему на встречу из села, и как только являлся он, становились все на колени и кланялись ему, прося прощения и благословения. Духовенство хотя, конечно, и не могло не знать всего этого, но бороться оно было не в состоянии. Об этом так рассказывают старожилы: время тогда было крепостное; бывало приведут попа-то к больному, он исповедуется у него, а причастие не примет: „мне де, батюшка, дурно, я не могу принять причастие”, с тем священник и уедет, а после старичок яко бы нужды ради причастит. Если же кто помрёт, то едут священнику объявить, да и скажут: „батюшка, не трудись ездить, (так как церковь и духовенство проживало верстах в 5-ти от Салтыкова), на вот тебе за труды десять рублей, а мы там и одни похороним”; а если священник не предоставит им права одним хоронить, и сам поедет на похороны, тогда дадут ему один рубль, а то и ничего; а если пойдёт по приходу с праздником или по сбору, тогда от него прятались и запирались или ничего не давали; а если кому священник просьбу уважит, то эти люди его уважали, наделяли его деньгами и пшеницей кошелями. Где и как выше упоминаемый монах Павел жизнь свою кончил, никому неизвестно, так как смерть монаха была загадочна: кто говорит, что он лишён жизни какими-то злодеями, а другие говорят, что он с пчельника бежал и без вести скрылся. После монаха к салтыковским раскольникам, как бы зная их положение, начали являться разные проходимцы, именуя себя священниками, бежавшими от православной церкви. Раскольники всех их принимали, как истинных священников. Однажды в летнее время в Салтыково приехали двое проходимцев, имея у себя короб с чем-то и выдавая себя за собирающих по Салтыковским лесам лекарственные травы, и по болотам – пиявок; выпросили они квартирку у одного богатого и ревностного раскольника и повели жизнь скромную, благочестивую: утром и вечером молились перед иконами, вычитывали повседневное правило. При разговорах с хозяином, 70-ти летним стариком, всё о божественном, толковали показывали церковные вещи, сосуды, облачения и прожили так они несколько времени и собрались уезжать из Салтыкова. И вот при прощании они и объявили старику по секрету, что они – священники, бежавшие из православных приходов, ищут где бы старообрядцам послужить. Старик изумился и не знал, что ему делать, со слезами на глазах пал он перед ними на колени, и умолял их остаться в Салтыкове и исправить давно накопившиеся требы, ибо у них более десяти лет не было священников, почему было немало некрещённых, невенчанных, и не отпетых умерших, известил старик об открытии своём всех старообрядцев, собралась масса народу, и все совокупно стали просить проходимцев остаться в Салтыкове. И когда те согласились, радости не было конца: „вот, где не было сколько лет священников, а то сразу двоих Бог послал”. Проходимцы стали теперь совершать все требы. Но как-то скоро узнала о их пребывании полиция местная. И тут-то оказалось, что они – коробейщики из Владимирской губ., Доверчивых старообрядцев сильно это поразило, но не научило. Позже к одному хозяину явились начётчики; назвавшись беглопоповцами, хозяин сознался им, что он и сам принадлежит к беглопоповству и что очень рад видеть у себя таких начитанных людей. На вопрос хозяина, откуда они, – они ответили: „мы настоящего града не имеем, но грядущего взыскуем”. После эти странники поужинали, а перед сном долго и усердно вдвоём перед иконами молились. Утром рано странники, поднявшись и прочитавши утреннее правило, отправились в путь, причём у божницы оставили записку, на которой было написано, что ночевавшие странники никто иные, как священники, бежавшие от православной церкви, и что они желают послужить для старообрядцев, при том указали дорогу их путешествия. Хозяин, прочитав эту записку встревожился сам и смутил других старообрядцев; решено было догнать их, что и сделали; странники были возвращены в Салтыково для отправления церковных треб. Долгое время они жили здесь, так как старообрядцы старались всячески их скрывать от администрации. Только случайно старообрядцы открыли, что они обмануты, и самозванцы сами бежали ночью из села, оставив записку следующего содержания: „братия, простите нас и не спорьте из-за нас; мы, действительно, не попы, а пользовались этим ради вашей глупой простоты, и не возлагайте за это на нас вины, потому что у вас были попы, как до нас, так будут и после нас, таковые же, как и мы”.

После сего события Салтыковцы в приёме попов решили поступать осторожнее, решили принимать таких только попов, которые предъявят ставленую грамоту; но и тут были обмануты. Заявляется к ним однажды якобы поп и первым долгом предъявляет им ставленую грамоту, что он священник, бежавший от никониан. Грамота убедила старообрядцев, и они приняли его с восторгом. Вскоре же оказалось, что и это не поп, а простой мужик. Старообрядцы, обобрав его и поколотив довольно, выпроводили из села. Опять Салтыковцы призадумались о попах и решили уполномочить одного из сельчан послать „в казаки” (т. е. на Дон), не окажется ли у них настоящего попа, чтобы привезти его в Салтыково для исправления треб; это и сделали.

Посланник не обрёл желаемого и уже возвращался к односельчанам своим, как на дороге повстречал какого то проходимца с длинными волосами и в одежде монаха. Недолго думая, он уговорил его ехать с ним в Салтыково. для исправления треб. Проходимец согласился и дорогой же научен был несколько старообрядческим обычаям. По приезде в Салтыково, он стал исправлять богослужение и требы не только для Салтыковских, но и для окрестных раскольников.

Пользуясь своим положением, он стал сильно предаваться пьянству и творить непотребное; без вина он не мог ни одной требы исполнить. Вот какие вещи он проделывал. Однажды зимой он приехал к одному раскольнику и, повенчав несколько свадеб, изрядно выпил. Стали его просить повенчать ещё одну свадьбу, но он стал настойчиво просить за неё три золотых. Как его ни уговаривали, он одно твердил: „дайте три золотых или дайте невесту, я её в особняке поисповедую”. В последнем заметили его замысел на нечто недоброе.

Видя, что поп остался на мольбы непреклонен и требовал невозможного, предложили ему ехать. Положили его в сани, закрыли полостью и стали возить так по обширному двору. Когда вытрезвился поп и стал прозябать, то закричал из-под полости: „ну, что скоро ли приедем в село, а то я озяб и голова трещит”; кучер ответил: „батюшка, мы скоро приедем, да как раз к делу, нас в этом селе ждут со свадьбой”. – „Ну, так погоняй поскорее и проехав несколько раз по двору, подъехали к крыльцу, их встретили и сняли попа с саней. Входят в тот же самый дом Склеминова; попу стали предлагать повенчать свадьбу ту же, о которой просили раньше. Он скоро изъявил согласие, предварительно просил только похмелиться. Попу дали хорошую порцию водки, после чего он и приступил к свадьбе. Скоро его сильно разобрало хмелем; когда он повёл молодых вокруг стола, то упал, не успев провести одного раза. Хозяин дома, старик, выйдя из терпения, подошёл, отсунул лежащего попа ногой, промолвив: „эх, пьяная ст-ва! идите, ребята, я вас два раза обведу получше этой пьяной св-и!” Так, и довершил венчание. А что в Салтыкове этот поп проделывал, об этом по словам бывших самих раскольников, а ныне единоверцев, даже и писать срамно; об этом можно догадаться по следующим фактам: сами же старообрядцы своего попа не раз обливали водой, остригали кругом, оставляли нагим, и наконец, вымазав всего дёгтем, прогнали из села. После этого попа много было ещё подобных, о которых писать я нахожу излишним. Наконец, старообрядцы выбились из сил мнимыми попами, и порешили остаться совсем без попов, и управляться стариками и наставниками...

Вот в это-то критическое для Салтыковцев время прослышали они, что недалеко появились у старообрядцев свои собственные „не обманные попы”, поставляемые своими же архиереями. До разбора ли было тут о хиротонии этих попов; и салтыковцы, вслед за другими, почти все приняли попов Белокриницкой лже-иерархии. Да и австрийские попы присоединяли без разбора всех желающих, через проклятие ересей и без всяких присоединительных молитв, строго только следили за тем, чтобы у каждого присоединяемого непременно был повешен в два конца от головы до пят холст, без чего присоединения не совершались; по присоединении же холст поступал в пользу попа.

Салтыковцам вместе с Баландинскими и Монастырскими старообрядцами дан был австрийский свой лже-поп, из крестьян села Баланды, П. К. Склеминов. После этого зажили Салтыковцы с своими попами той жизнью, какой живут подобные им их одноверцы; пошли обычные дрязги и нелады с невеждами, явились разочарования и в самой австрийской лже-иерархии. Подоспела на помощь им православная миссия, и в результате всего явился единоверческий храм в с. Салтыкове с прихожанами – присоединившимися из раскола. Но многими скорбями привёл Господь потомков некогда православных жителей к соединению с оставленной ими церковью православной, на правах единоверия. Первый лже-поп оказался горьким пьяницей, на его место был поставлен в попы хуторянин И. Калинин, человек состоятельный, сурового воспитания, настойчивый исполнитель преданий старцев, так что во время говения в великий пост, он не позволял своим говельщикам не только вкушать горячей пищи, не даже и отдохнуть на тёплой печи воспрещал. Если кто не вынесет положенного им правила по Лестовке, того он отлучал от причастия. Старообрядцы, не полюбили строгого Калинина, особенно же богатые купцы Гайненковы. Они постарались упросить Саратовского покойного лже-владыку Паисия уволить от них Калинина, а заменить его ныне действующим Я. Никулиным. Никулин, уроженец села Салтыкова, с молодых лет изучил, по-старообрядчески, чтение и пение; к крестьянскому труду у него не было прилежания, а более всего он занимался торговлей, в виде тархана, он всем торговал, собирая разную птицу, перо, пух, шкуры, щетину и т. п. Иногда торговал и менял лошадьми. Человек он вообще бойкий, лукавый, чрезвычайно нагл и довольно начитанный. Паисий, видя в Никулине увёртливость, послал, его в сс. Салтыково и Баланду, в звании попа. Прибыв в Салтыково, Никулин явился ревнителем раскола: он начал стараться обратить в него оставшихся жителей других сект, по возможности и православных в свою австрийщину; но запиная премудрым в коварстве их, не попустил Бог быти сему, а наоборот: Господь не только сохранил православных от уклонения в раскол, а и самим раскольникам скоро показал неправоту ихнего положения; Он воздвиг на сей труд одного из баландинских торговцев, моего друга и единомышленника, по жизни в расколе и по обращению в православие А. В. Кузнецова, – ныне миссионер в г. Георгиевске, Рязанской епархии. Последний часто бывал по торговым делам в Москве, познакомился с досточтимым, ныне в Бозе почившим о. архимандритом Павлом Прусским, который раскрыл ему всю истинность православной Церкви и гибельное положение раскола, и давал ему свои наставления в деле обращений и других своих собратий раскольников в лоно святой церкви. Кузнецов заручился от московского братства разными книгами и брошюрами в защиту православной церкви; он, во-первых, открыл мне ум разуметь писание и заронил семя сомнения в душу салтыковских раскольников. Никулин, желая успокоить волнующихся в делах религии прихожан, всячески старался отклонять их от разглагольствований и суждений о расколе, под тем предлогом, что де мы люди малограмотные, в делах религии не наше дело рассуждать; „вы должны верить и слушать своих пастырей и идти по их следам, и вникать в их Божественное поучение, а поэтому с вами я и толковать нахожу лишним, а если желаете слышать от меня оправданий нашей религии и иерархии, то давайте мне никонианского миссионера, я ему докажу”. Это лже-поп говорил, надеясь, что прихожане люди деревенские, тёмные, выписать миссионера не решатся, а они, напротив, с помощью того же Кузнецова, выписали миссионера из Москвы, библиотекаря Хлудовской библиотеки Μ. Е. Шустова. По прибытии в Оалтыково Шустова, в январе 1891 года, прихожане стали просить своего лже-пастыря Никулина на беседу с Шустовым; но Никулин начал всячески отказываться, то нездоровьем, то недосугом, а иногда и прятался.

Краткие и убедительные беседы Шустова сильно подействовали на старообрядцев, так что некоторые тогда же порешили оставить раскол и присоединиться к св. церкви. По отъезде Шустова раскольники сильно волновались, особенно по случаю отказа своего попа Никулина беседовать с Шустовым. „Да, братия, говорили крестьяне, должно быть ничего нет писанного в св. книгах в защиту нашей веры, а если бы было что, говорили другие, то наш отец Яков не прятался бы от Шустова”.

Тогда же, в наступивший великий пост, Господь помог мне, как жителю с. Баланды, в своём месте, а некоторым из салтыковских, А. Шеянову и другим, в с. Монастырском, проклясть раскол и присоединиться к святой православной церкви и приобщиться Св. Таин.

Никулин этим присоединением сильно встревожился и начал ходить по домам своих прихожан с увещаниями, стал говорить проповеди при молении; для и ознакомления с проповедью лже-попов, я изложу одну из них здесь целиком. Вот эта проповедь: „Братия! давно я собирался нечто сказать, пришло время соблазнов; я как вижу многие колеблются из зде предстоящих, да иные уже и перешли в никонианскую ересь, а что там хорошего? Сами видите: постов у них не соблюдают; жрут всё под одно, с кем попало; там всё не грех; молятся щепотью, курят проклятый табак, и бреют бороды, а брадобритие, братия, великий грех пред Богом. Моисей пророк сказал: что да не взыщет на брады ваши бритва, потому что это мерзость пред Богом. Да, говорят никониане, что у вас нет церкви, а у нас есть; вот у нас и церковь (оборачивается и указывает на полотняную палатку), да ведь стены-то нас не спасут, церковь заключается не в стенах, а в человеческих рёбрах; не место человека освящает, а человек место; святой Иоанн Златоуст в бане совершал литургию; он же и говорит: „церковь не стены и покров, а собрание верных христиан, которые непоколебимо держат Христову веру”. А у никониан, какие там верные христиане? когда не токмо народ, но их попы и то не могут правильно лба перекрестить, а только рукой от рыла мух отмахивают, а в катехизисе сказано: аще кто неистово крестится,, т. е. не возлагает на чело и живот, на правое и левое рамо. то яве имут прияты на десницы своя печать антихристову. Ведь я разве ничего не читал и не знаю? Нет, я читал много и знаю св. писание и прибываю с вами; ведь и я мог бы перейти, вы то перейдёте, да и только, а мне бы честь была большая, мне бы положили жалованье, дали приход и стал бы я публично носить все крылья (?) и шляпу и никого не бояться; но, однако, я не хочу изменить древнее предание св. отец; ведь душу спасти, а не погубить каждому хочется. Итак, братия, не верьте никому, если даже будет прельщать с неба и ангел, не верьте и не прельщайтесь ему; молю, Бога ради, не слушайте никого, потому что теперь настало время искушений для христиан; на это не смотрите, что от нас уходят ведь и к нам же люди переходят; если, быть может, и я перейду и тогда вы не верьте и не ходите; прошу и молю вас не отступайте”. Аминь.

И что же? эта несвязная проповедь лже-попа принесла величайшую пользу православной церкви. Старообрядцы, по выслушивании её, стали обсуждать его слова: „как же это так сказал батюшка? „если быть может и я перейду в церковь, а вы не верьте и не следуйте за мной”. Поэтому, он и сам не совсем верит своей проповеди, значит, ему верить опасно, да к тому же ещё сказал Никулин, что если бы теперь приехал миссионер, он бы всё оставил и пошёл на беседу, и доказал бы правоту нашей веры. Это крестьян побудило отправиться, во главе с присоединённым Шеяновым, в г. Саратов к покойному преосвященному Авраамию, с просьбой выслать им миссионера. По распоряжению владыки, весной, перед праздниником Преполовения, прибыл в Салтыково епархиальный миссионер священник П. Шалкинский.

Лже-поп Никулин, узнавши о приезде миссионера, тотчас же отправился в Саратов, якобы по требованию своего лже-владыки, и пробыл там до той поры, когда о Шалкинский уехал из Салтыкова.

О. Шалкинским беседы велись по назначению и желанию самих раскольников, в чём имели они сомнение: а более всего тронуло раскольников, когда, в самый праздник Преполовения, о. Шалкинский отслужил на площади молебен, истово, по старопечатным ихним же книгам и сделал крестный ход на воду; возвращаясь обратно на площадь, о. Шалкинский окропил всех св. водой и некоторые прикладывались к св. кресту, а по окончании о. Шалкинский сказал слово о законных пастырях, входящих дверьми во двор овчий, и о незаконности австрийских попов, которые, видя волка грядуща, оставляют овцы своя на расхищение, а сами бегут. Тогда тут же заявили некоторые своё желание присоединиться к св. церкви, на правах Единоверия, на что был составлен список, в который записались 90 челов. желающих.

Владыка разрешил желающих раскольников присоединить к св. церкви, на правах Единоверия и построить в Салтыкове единоверческий храм. Трогательно было это присоединение! Тут случайно пришлось присутствовать владельцу салтыковского имения, князю А. В. Шаховскому. Когда началось чтение присоединительных молитв, он пал на колени и плакал от радости, как добрый отец, видящий своих детей, блуждавших много лет во тьме раскола и возвращающихся паки в лоно чадолюбивые матери своей св. Церкви. По окончании присоединения, он всех вообще поздравил, и пожертвовал лепту на постройку храма для вновь присоединённых, которых было 60 душ. Храм для нас начался строиться на средства доброхотных пожертвований, в течении пяти месяцев храм был готов, и 8-го ноября 1891 года, с разрешения владыки, был освящён.

Божиим соизволением, пал жребий моему недостоинству принять Божественную благодать пастырства и в сане священного иерея, вступить в эту малочисленную паству, которая состояла из 90 душ.

Для меня предстояла здесь трудная миссия, которая заключалась в следующем: новоприсоединённых было мало, св. храм имел во многом недостатки, да к тому же имелось много долгов за постройку его; квартиры для меня не имелось: новообращённым всё это сделать было невозможно по их бедности, кроме того по случаю неурожая хлеба, была голодовка; да к тому же салтыковцев постигло несчастие: в 1892 году сгорело до 150 дворов и почти все новоприсоединённые потерпели это несчастие; да тогда же свирепствовала и холерная эпидемия.

С помощью Божией, средствами доброхотных жертвователей, всё исправилось, и при таком положении дела явился успех в деле присоединения: в первом году моей службы, почти единовременно, присоединено в (1892 г.) 186 душ, за 93-й – 62 души, за 94 – 52 души, за 95 – 22 души, за 96 – 20 душ, за 97 – 7 душ, за 98 – 11 душ, за 99 – 10 душ.

Но раскольников нашего села остаётся 900 душ, которые, как заметно, относятся к своей религии равнодушно, а более склонны к православной церкви; это видно из того, что многие начали охотно пускать своих детей в церковную школу, а многие присутствуют при общественных молебствиях, некоторые даже с нами молятся; часто приглашают меня на освящение колодцев, а за последнее время раскольники охотно согласились отпустить из общественных сумм 225 руб. на приобретение колокола для единоверческой церкви, хотя и не принадлежат приходом к оной. Но лже-попу Никулину всё это противно, и он непрестанно злорадствует против св. Церкви. Своих он всячески старается удержать в расколе, а присоединившихся расстроить. На публичные беседы он не является, да и другим строго воспрещает. Но так как поучения его для пасомых остаются бесплодными, то он теперь действует другим способом: он всегда и всем своим заявляет, что и он де законный священник: „У меня есть от Царя вид на это, меня и высшее начальство признаёт священником; я на присяжном листе, за Государя Николая II расписался старообрядческим священником, и пристав в этом мне не заметил, а вот при покупке мною леса у барина А. на заключённом с ним условии, барин, как человек учёный, не как вы, мужики не понимающие, поименовал меня старообрядческим священником села Салтыкова (и этой бумагой он всем хвалится), да вот я хожу открыто в такой же длинной одежде, в шляпе и при длинных волосах, как и у всякого священника; меня видит земский начальник и знает становой пристав и даже высшие чины, и не токмо чтобы мне воспретили, но даже называют иногда меня батюшкой; теперь нам дана свобода от начальства, а только нас ненавидят одно духовенство, да миссионеры. Вы и сами знаете, бывало, как нас преследовали и в избе помолиться не давали, а теперь нам свобода! вот посмотрите какую я воздвигну в Салтыкове моленную, лучше единоверческой церкви”, так открыто проповедует лже-поп.

И действительно, что Никулин говорит, всё это сбывается на самом деле. Никулин в прошлом году несколько раз ездил в Москву, – собрал по московским богачам-раскольникам не одну тысячу денег, на постройку в Салтыкове молельни, и в прошлом же году устроил в Салтыкове кирпичный завод и наработал более 100 тысяч кирпича, купил у крестьян поместье в 1500 кв. саж., спешно заготовляет материал: лес, камень и пр., которым завалил всю общественную площадь, на удивление жителям. С открытием весны, приступил к постройке громадного здания, или вернее раскольничьей церкви; постройку лже-поп производит без всякого на то разрешения, как бы в укор православной церкви, и если начальство, имеющее силу и власть, не предупредит Никулина в его затеи, то он достигнет своей цели раскольникам на укрепление, а новоприсоединённым на соблазн. Но кто же вникнет в это соблазнительное дело? Могущая власть от Салтыкова далеко, а местное начальство в этом как бы немощно; видя всё вышеупомянутое незаконное действие раскольников, оно как бы не замечает их...

А прислушайтесь к голосу народа, а особенно раскольников, хотя бы и стоящих на пути к православию? Вот что они говорят: „да Бог его знает, где правая вера, а мы одно знаем, что и нам теперь дана полная свобода; нас никто ни в чём не притеняет; вот хоть кто вздумает свадьбу сыграть, то сватайся без всяких препятствий; наши попы могут венчать хоть и 15 лет, и моложе, а что выйдет неудачно, так можно и другую взять; а если случится у кого упокойник, то можно хоронить хоть сей час, в новую ли, хоть и в старую могилу, зарывая глубоко ли, мелко ли – всё равно, одного ли, пятерых ли придётся положить в одну могилу, и в этом препятствия нам никто не заявляет, а перейди в православную церковь, всего этого священники не позволят”.

И действительно, раскольники, хвалясь своей свободой, и этим своим самовольством, слишком соблазняют православных, особенно новоприсоединённых.

Единоверческий свящ. И. Люкшин

Ваше Высокопреподобие

Любимейший о. Иоанн!

По не ложенному слову Спасителя Нашего:

„Просите, и дастся вам: ищите и обрящете: толцыте, и отверзется вам. Всяк бо просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему отверзется” (Мф.7:7–8), а также: „Просящему у тебе дай, и хотящего от тебе заяти не отврати” (Мф,5:42). Братски приветствуя вас с предстоящим днём (19 окт.) тезоименитства, я с полной верой и надеждой решился стучать в двери вашей скромности и вашего смирения: уделите нечто от вашей духовной мудрости, которой вы удостоились от Всепросвещающего Духа Божия – нам меньшим вашим собратьям. – „Просящим у вас дайте, и хотящим у вас заяти не отвратите! Всепагубное зло различного рода сект охватывает многие углы „Руси православной”. Причиной этому, как действительно признано и на самом деле есть, отчасти наше нерадивое отношение к своему пастырскому служению и в частности к великому таинству исповеди пасомых. Мы – меньшая братия ваша – слышим „плачь, и рыдание, и вопль мног” в Кронштадтском Андреевском соборе. Плачут и каются в своих прегрешениях приходящие к вам со всех концов России паломники... Чем и как, любимейший о. Иоанн, умягчаете вы чёрствые сердца грешников, что они „тают, как воск от лица огня”? Вам, дорогой о. Иоанн, „дано разуметь” эту великую тайну, сердец – а мы, меньшая братия ваша, мы и желали бы, чтобы вся церковь плакала, при совершении нами пренебесного таинства исповеди, желали бы и сами, вместе с прочими грешниками, „источить реки слёз” о своих поистине „последней бездне грехов”, но с великой грустью приходится сознаться, что нередко как сами мы пастыри, так, и пасомые наши остаёмся „бесплодными смоковницами”.

Любимейший и дорогой о. Иоанн! Уделите нам от щедрот вашего духовного ведения. Вдохните в нас своим всепросвещённым словом от Вессвятого Духа Божия ревность о сокрушении сердечном, о плаче за свои грехи и за грехи наших чад духовных. Не закрывайте от нас духовного света, которого вы удостоились от Всепросвещающего Духа Божия. „Ни (же) вжигают светильники, и поставляют его под спудом, и на свещище, и светит всем, иже в храмине (суть) (Мф.5:15).

Освещайте же, смиреннейший о. Иоанн, тёмные стороны нашего пастырского служения, и да удовлетворим мы духовную жажду наших пасомых, которые часто, не удовлетворяясь нашей сухой проповедью и формальной исповедью, ищут утолить свою жажду духовную „в кладенцах сокрушенных”, у различного рода сектантских вожаков и наставников.

Смиреннейше прошу прощения и ваших молитв.

Черниговской губернии, Новозыбковского уезда,

иерей Константин М-в

Прежде чем приступить к описанию настоящих бесед, скажем несколько слов об обстоятельствах, их вызвавших. Беседы эти происходили в марте месяце сего года в Петербурге на Невском судостроительном механическом заводе. На этот завод в начале нынешнего года поступил подмастерьем один из рьяных приверженцев пашковщины – некий Гавриил Козмин. Тотчас же, по поступлении на завод, он начал сеять семена пашковского лжеучения среди многочисленного рабочего заводского населения. Он проповедовал, что не нужно поклоняться святым иконам, почитать святых угодников Божиих, не должно призывать лиц священного сана, не следует ходить в церковь и принимать Святые Тайны и т. д. Таким своим учением он успел многих рабочих на заводе поколебать в преданности учению Православной церкви, а некоторых даже склонить посещать вместе с ним пашковские собрания. Но нашлись на заводе среди рабочих и такие, которые хорошо сознавали всю зловредность проповедуемого Г. К-м учения, хотя и не могли сами выступить против него с обличением, вследствие своего недостаточного знания Священного Писания, на которое всегда старался опираться в своих доводах пашковец Г. К-н. К счастью для рабочих, на завод вскоре поступил один крестьянин Смоленской губернии Степан Ив. Иванов, который был достаточно начитан в слове Божием и ранее неоднократно выступал с обличениями против раскольников и сектантов. Узнав о пребывании на заводе пашковца, сильно смущавшего рабочих своим ложным учением, он начал искать случая, чтобы вступить с ним в беседу. Случай такой не замедлил представиться.

22 марта пашковец Г. К-н явился в заводскую мастерскую. где было много рабочих. Тут же находился и помянутый крестьянин Ст. И-в. Пользуясь присутствием последнего, рабочие обратились к пашковцу с такими словами: „Гавриил Козмич! Вот теперь здесь находится Степан Иваныч, который желает с вами побеседовать, и мы этого также желаем”. Пашковец долго не соглашался вступить в беседу, ссылаясь на то, что они-де, пашковцы, в народные прения не входят, а говорят наедине, или не более как с двумя–тремя лицами. Но рабочие стали настойчиво понуждать его к беседе. Пашковец опять начал уклоняться от беседы, говоря, что он с неучёным крестьянином не может беседовать, так как сам он человек учёный и беседовал всегда только с учёными миссионерами. На это ему Ст. И-в заметил, чтобы он не хвалился на словах своим знанием, а на деле бы его показал. После сего пашковец, наконец, согласился беседовать с Ст. И-м. С общего согласия беседу назначили на послеобеденное время в той же самой мастерской. На беседу собралось много народу. Пашковец первый начал беседу.

„За гробом, сказал он, два пути или две жизни: царство небесное и мука вечная; в царстве небесном находиться будут люди верующие, а в муке – люди неверующие. Вот скажи мне, обратился он к Ст. Ив-у: в какой ты жизни желаешь быть?” „Я желаю быть в царстве небесном” – ответил ему Ст. Ив-в. „А веришь ли ты тому, что ты будешь в царстве небесном?” – спросил его опять пашковец. На это ему Ст. Ив-в отвечал: „я верю, что могу получить царство небесное, когда буду исполнять закон Христов, исполнять Божественные заповеди, слушаться голоса церкви Христовой и во всём ей повиноваться, жить благочестиво, не пьянствовать, не воровать, не лгать, не клеветать и других беззаконий не творить. Если же я не буду слушаться церкви Христовой и не стану соблюдать её святые уставы, а буду творить только одни грехи и беззакония, то не могу получить царство небесное”. Пашковец на это сказал: „Вот я вижу, что ты человек неверующий и потому не можешь получить царства небесного, а я верую, что буду в царстве небесном”. – „в чём же заключается твоя вера”? – спросил его Ст. Ив-в. „Моя вера, – ответил он, заключается в одном слове: веруй. Господь сказал мне: веруяй в пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешёл от смерти в жизнь“ (Ин.5:24). На это ему Ст. Ив-в привёл слова апостола Иакова: „Ты веруешь, что Бог един; хорошо делаешь; и бесы веруют и трепещут“ (Иак.2:19). „Но скажи, продолжал Ст. Ив-в, бесы спасутся ли? Если они спасутся, то я поверю, что и вы, пашковцы, спасётесь. Найди мне в Евангелии такое место и прочитай, где бы было сказано, что можно спастись одной верой без добрых дел“. Пашковец опять начал читать вышеприведённые слова Спасителя из пятой главы Евангелия от Иоанна. Потом привёл другое место из Евангелия от Луки, где Господь говорит Своим ученикам, что царствие Божие внутрь вас есть (Лк.17:21). На чтении этого места Ст. Ив-в прервал его, спросив: „вы, пашковцы, всему ли верите, что написано в Евангелии“? Тот ответил, что всему. Тогда Ст. Ив-в прочитал из Евангелия от Иоанна следующие слова: „Грядет час, в он же вси сущии во гробех услышат глас Сына Божия, и изыдут сотворишии благая, в воскрешение живота: а сотворшии злая, в воскрешение суда“ (Ин.5:28,29). Вот видите ли, сказал Ст. Ив-в пашковцу, если кто будет веровать правильно, слушать слова Господни и творить добрые дела, тот получит царствие небесное, а кто только на словах будет веровать в Бога, а добрых дел не станет творить, тот осудится на мучения. Пашковец на это возразил, что он под словом „злая“ разумеет не злые дела, а неверие: „вы, православные, не верите, что вы спасены, а мы, пашковцы, верим, что мы спасены и нам более ничего не нужно. „Но как же вы говорите ничего не нужно вам, – возразил Ст. И-в. Ведь Сам Господь сказал: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть плоти Сына человеческого, и пить крови Его; то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день“... (Ин.6:53,54). В этих словах указывается на необходимость принятия таинства тела и крови Христовых для того, чтобы получить жизнь вечную. Вы, пашковцы, говорите, что вам этого не нужно, а потому вы и жизни вечной не получите. Мы же, православные, принимаем животворящие тайны тела и крови Христовых в надежде получить жизнь вечную“.

Пашковец с видимым раздражением начал против этого говорить, что в приведённых словах из Евангелия от Иоанна под телом и кровью они, пашковцы, разумеют духовную пищу и питие, которые посылаются с небес. „У вас же, православных, укоризненно заметил он, Христос вторично распинается: вы Его тело ядите и Его кровь пьёте: до сих пор небось уже всё тело Его сглодали“.

В опровержение такого грубо-кощунственного понимания пашковцем слов Господа о вкушении тела Его и крови, Ст. Ив-в привёл подлинные слова Господа об установлении таинства святого причащения (Мф.26:26–28). На тайной вечери, сказал Ст. Ив-в. Господь не Своё естественное тело резал и давал ученикам, а преломлял белый хлеб и давал его; равно также не кровь Свою выпускал и давал пить ученикам, а красное виноградное вино. Следуя примеру Господа, и наши православные, законно поставленные пастыри преподают людям тело Христово под видом хлеба и кровь Христову под видом красного вина и, таким образом, исполняют заповедь Христа Спасителя о вкушении верующими тела и крови Его, дабы наследовать жизнь вечную. Вы же, пашковцы, этой заповеди не исполняете, а потому не можете достигнуть и жизни вечной.

Упоминание Ст. Ив-а о законно-поставленных православных пастырях дало пашковцу повод перевести речь на отрицание священной иерархии. Приведя из послания к евреям (7 гл.) слова апостола Павла о пребывании Иисуса Христа, по чину Мелхиседекову, первосвященником во веки, пашковец сказал, что раз у нас есть на небесах первосвященник и архиерей Бога вышнего – Иисус Христос. то нам не нужно никаких других архиереев и священников. На это Ст. Ив- в свою очередь сказал: вы, Гавриил Кузмич, говорите это, не ведуще писания, ни силы его. Неужели апостол Павел учил народ так, как вы учите, – не принимать и не слушаться епископов и священников? Апостол Павел повелевает Титу поставить по всем градам пресвитеров (Тит.1:5); он заповедует пресвитерам Ефесским внимать себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил их блюстителями, пасти церковь Господа и Бога, которую он приобрёл Себе кровью Своей (Деян.20:28). Из приведённых слов Апостола видно, что в церкви должны быть поставленные Духом Святым пастыри. Сам Господь наш Иисус Христос Духом Святым сначала апостолам, а потом через чих поставленным епископам и пресвитерам дал власть вязать и решить грехи людей (Ин.20:22,23), заповедал им идти в мир учить и крестить народы (Мф.28:18,19). Вот каких духовных начальников имеет наша православная церковь, которая есть столп и утверждение истины. Вы же, пашковцы, сами незаконно восхищаете себе права учительства, не будучи на то поставленными, и устрояете свои самочинные сборища. Вы укоряете нас, православных, что мы кланяемся перед святыми иконами, а сами, отвергнув это, преклоняетесь над столом, стулом или табуретом, когда молитесь. Вы оставили наши церковные таинства, молитвы и обряды, а в своих собраниях допускаете всё-таки и молитвы и обряды. Вы возбраняете нам ходить в церковь на общую молитву, говоря, что церковь внутри нас есть, а сами устрояете в частных домах собрания для общей молитвы. Что же? Не помрачение ли вашего разума и совести заставляет вас впадать в указанные самим себе противоречия? Сами вы сбились с истинного пути, находитесь в прельщении, погибаете и других влечёте за собой. Горе тому человеку, через которого соблазн приходит (Мф.18:7).

Раздражённый приведённой речью Ст. Ив-а, пашковец сказал: долго я слушал твою беседу, насилу конца дождался. Теперь позволь мне говорить. Вы не родились, а учите нас. – Не правда, мне уже 47 год, как я рождён, заметил Ст. Ив-в. – Это твоё плотское рождение, – продолжал пашковец, оно не приведёт вас ко спасению. Для спасения в вечной жизни надо родиться свыше. Господь говорит: если кто не родится свыше, не может увидеть царствия Божия (Ин.3:3). – На это Ст. Ив-в сказал ему: наша церковь Христова всякого истинно-верующего христианина породила духом свыше. У нас каждый ещё младенцем приносится в церковь, через водное крещение очищается от первородного греха, а через таинство миропомазания приемлет Духа Святого. Вот что у нас считается рождением Духом свыше. Мне желательно знать, как вы, пашковцы, рождаетесь Духом свыше, когда отвергаете крещение и прочие тайны церковные? – Мы все, отвечал пашковец, родились духом свыше. Господь послал нам с небес Духа Святого, дал нам откровение, в котором мы обрели свою веру и новую жизнь и сделались свободными. Вот почему у нас с вами и несогласие: ты, православный, говоришь мне от Евангелия, а я, пашковец, говорю по откровению. – Мы вашему ложному откровению не верим, сказал Ст. Ив-в. В Евапгелии Сам Господь Иисус Христос и Его святые апостолы свидетельствуют об истине. А кто свидетели вашего ложного откровения? Бесы. Мы им и вам не верим. Вы самообольщаетесь. – Тогда пашковец, окончательно выйдя из себя, сказал: если вы моему откровению не верите, то я больше с вами беседовать и говорить не буду; и с этими словами положил Евангелие на верстак и убежал из мастерской. Присутствовавшие на беседе православные рабочие обрадовались и возблагодарили Господа Бога, что Он помог такому же простому рабочему, как и они, посрамить врага. Так закончилась первая беседа Ст. Ив-а с пашковцем.

Вторая беседа происходила через пять дней после первой, 27 марта. В этот день тот же самый пашковец Г. К-н пришёл в заводскую мастерскую, где находился и Ст. Ив-в, и обратился к нему с такими словами. Я вижу вы, Ст. Ив-в, человек мудрый, хорошо знакомый с писанием; скажите мне: кто была у Каина жена? – А на что вам это знать? – в свою очередь спросил его Ст. Ив-в. – Пашковец ответил, что от жены Каина произошёл развратный род. – Неправда, – сказал Ст. Ив-в. не жена Каина убила Авеля, а Каин убил брата своего Авеля, и от него, Каина, произошёл грешный род человеческий. Поэтому вам, Г. К-н, вопрос о жене Каина, вопрос праздный; о ней нигде в писании не говорится. Вы хотели меня этим вопросом поставить в недоумение и подорвать мою честь, но напрасно. И зачем вы теперь обращаетесь к Библии, (т. е. ветхозаветным книгам писания), когда вы ранее мне говорили, что признаёте одно только Евангелие? Пашковец на это ответил, что они, пашковцы, Библию признают потому, что из неё вытекло всё Евангелие. Это неправда, сказал Ст. Ив-в, Евангелие вытекло из уст Самого Господа нашего Иисуса Христа и Его святых апостолов, которые писали, будучи вдохновлены Духом Святым. В Библии же писали преимущественно пророки и только то, что им повелел Бог написать о пришествии с небес на землю Спасителя мира. Впрочем, если вы, Г. К-н, оставив святое Евангелие, взялись за Библию и хотите ею оправдать своё пашковское мудрование, то я согласен с вами беседовать и от Библии. Но только я верю, что вы, пашковцы, и Библию бросите и от неё откажетесь, так как она вас не оправдает. Все ветхозаветные праведники и истинно верующие израильтяне слушались, почитали и уважали Самим Богом поставленных своих духовных начальников; но были люди в ветхом завете и такие, которые, подобно вам, пашковцам, отвергали законное священство и других соблазняли. – На это пашковец возразил: а кто в Ветхом Завете были духовными начальниками. Богом поставленными? Мы видим из Библии, что все ветхозаветные начальники – гражданские и духовные – не только пророков избили, но даже Самого Господа распяли. Вот в виду этого мы, пашковцы, и отвергаем ваше духовное начальство. – Против такого рассуждения пашковца Ст. Ив-в заметил: Г. К-н, если вы сегодня убьёте человека, а завтра меня будут за это обвинять, то буду ли я на самом деле виновен? – Нет, вы за меня отвечать не будете, – ответил пашковец. А если так, – продолжал далее Ст. Ив-в, то и наше новозаветное духовное начальство невиновно за ветхозаветное: кто в деле, тот и в ответе. Да и вы, пашковцы, неправду говорите, что всё ветхозаветное начальство участвовало в избиении пророков и распятии Иисуса Христа. Многие начальники еврейского народа уважали пророков и веровали в Иисуса Христа. Вы спрашиваете меня: кто были в Ветхом Завете Богом поставленные начальники? Отвечаю: пророк Моисей и брат его Аарон были начальниками духовными, Самим Богом поставленными. – Пашковец заметил, что на этих начальников никто не восставал, а все слушались их. – Нет, неправда, – сказал Ст. Ив-в, не все слушались. Так, Корей, Дафан и Авирон возмутились против Моисея и Аарона и за это подверглись страшному наказанию, быв поглощены разверзшейся под ними землёю. И вы, пашковцы, за ваше непослушание от Бога поставленным властям, подвергнетесь наказанию, если не в сей жизни, то в будущей. Апостол Павел учит нас: „всяка душа властем предержащим да повинуется: несть бо власть аще не от Бога; сущие же власти от Бога учинены суть” (Рим.13:1). „Бога бойтеся, царя чтите” (IПет.2:17). Затем Ст. Ив-в перешёл к изобличению неправоты пашковцев в отрицании ими необходимости молитвенного обращения ко святым угодникам Божиим. Пашковец Г. К-н, не имея возможности далее противостоять делаемым Ст. Ив-а изобличениям неправоты пашковского лжеучения, и опять разгорячился и убежал из мастерской.

Беседы Ст. Ив-а с пашковцем Г. К-м имели весьма благотворное влияние на православное рабочее население Невского завода. Дальнейшая пропаганда здесь пашковщины совершенно прекратилась, а помянутый пашковец Г. К-н поспешил взять расчёт и весной с. г. уехал с завода в Севастополь.

Сообщил П. В. Г-в

Миссионер. Из наших бесед вы, бр., на основании слова Божия, должны были убедиться, что перед приходом антихриста на обличение его должны явиться пророки – Илия и Енох, явиться чувственно, проповедовать 3½ года, затем приять от него мученическую смерть. Пророки эти не приходили, а посему и антихриста нет. Вся мнимая беспоповская церковь пала.

Теперь побеседуем и о самом антихристе. – В посланиях Ап. Иоанна Богослова читаем: „сей есть антихрист отметаяйся Отца и Сына” (1Ин.2:22) и в другом месте: „всяк дух, иже не исповедует Иисуса Христа во плоти пришедчиа, от Бога несть: и сей есть антихристов” (1Ин.4:3). Из сих слов апостола видно, что всякий человек, противник Христу, противоборствующий успехам Евангелия, извращающий учение христианской веры – антихрист. В этом смысле все еретики-раскольники – антихристы. – Еретиков было и есть много, поэтому апостол и говорит: „и ныне антихристы мнози быша” (1Ин.2:18). – Но это только предтечи его; сам же последний антихрист придёт при кончине века сего, как апостол и учит: „грядет”, т. е. придёт. Так учили и св. отцы: „требе есть знать, писал Дамаскин, яко имать приити антихрист. Но и всяк не исповедующий Сына Божия во плоти пришедша, Бога совершенна и человека совершенна... антихрист есть. Обаче собственным и изъятым образом антихрист глаголется, иже при кончине века приити имать” (Богословие 26 гл.). – Весь образ антихриста описан Ап. Павлом в послании к Солуняном, где Апостол учит, что антихрист будет определённое лицо, человек беззаконный, находящийся под особым руководительством сатаны (2Фес.2:3,9 ); будет выдавать себя за Бога (2Фес.2:4); для совращения людей будет проповедовать ложное учение, чем увлечёт многих слабых (2Фес.2:10–12); будет совершать ложные знамения и чудеса (2Фес.2:9); будет могущественным царём, воздвигнет гонение на христиан, от которых будет требовать себе божеского поклонения, не хотящих следовать за ним предаст смерти (Дан.11:37; Откр.13:7–8,15). И в кн. о Вере: „той антихрист человек будет, беззакония сын, и родится от девицы нечистыя, жидовки сущей, из колена Данова” (л. 270) „Исперва будет смирен, молчалив” (Ефр. Сирин), „последи же пременится сын погибельный» (Кирил. кн.).

Царствовать будет только 3½ года, как читаем о том у пр. Даниила: „и дастся в руку его даже до времени, и времён, и полвремени” (Дан.7:25). И в Б. катехизисе: „антихрист имать царствовати три лета и месяц шесть” (л. 102); погибнет он от действия Христа Спасителя, когда он придёт судить живых и мёртвых: „явится беззаконник, его же Господь Иисус убиет духом уст своих и упразднит явлением пришествия своего” (2Фес.2:8). – При этом – придёт антихрист к жидам, как о том Христос глаголет: „Аз приидох во имя отца Моего и не приемлете Мене, – ин приидет во имя свое, того приемлете” (Иоан. 17 зач.)... „ин, рече, приидет антихрист” (Благовести. 17 зач.). Таким образом из учения слова Божия мы видим, бр., что антихрист будет определённое лицо, явится перед кончиной мира, принят будет жидами, царство которых восстановит, царствовать будет 3½ года, убит будет Спасителем и т. д. Такого лица ещё не было, он не приходил, а посему беспоповцы несправедливо учат, якобы антихрист воцарился и царствует с тысячного года, как это утверждает и наш со-вопросник Черчимцев, наставник поморской беспоповщинской секты. Просим вас оправдать своё учение, но без ругани, а мы послушаем.

Черчим. О. миссионер об антихристе думает, что он будет определённое лицо. – Если он будет определённое лицо, то кто он будет? Зверь-ли, или человек, или ино что? Писание называет его зверем, змием и т. д. Неужели люди будут тогда веровать в антихриста, когда увидят его во образе зверя с рогами, или в образе змия с седмью головами? Я уверен, что, видя такого, никто не поверит. Антихрист – это люди, верующие сатане и живущие в отступления, яко же бл. Августин нас научает, собирающего, а Могог – возвышенного или возвышение” (толк. на Апокалипс. стр. 259 по Братск. изд.). – И, по словам св. Дамаскина, – антихрист – „это люди, в которых будет пребывать диавол” (В прилож. 26 гл.). Вот моё учение.

Мис. Антихрист не зверь и не змий, а человек, как то мы и показали. – Если же он в писании называется зверем, то называется так – за тиранство, лютость (зверь-человек говорят), а змием – за хитрость. – „А той антихрист, читаем в кн. о Вере, человек будет беззакония сын, и родится, яко же глаголет Ипполит Римский, от девицы, жидовки сущие, от колена Данова” (л. 270). – А о Гоге и Могоге, якобы сии суть – антихрист, вы несправедливо толковали. У Св. Андрея Кессарийского читаем: „по слову Владыки, сказавшего: Аз приидет во имя Отца Моего и не приемлете Мене, аще ин приидет во имя свое, того приемлете” (Ин.5:43). Тогда, как сказано, освобождённый от своего заключения сатана прельстит все народы и для опустошения вселенной поднимет на брань Гога и Могога (зрите Гог и Могог не антихрист). Некоторое думают, что Гог и Магог суть полунощные и отдалённые народы Скифские, или, как мы их называем. Гунны, самые воинственные и многочисленные из всех земных народов. Только Божественной десницей они удерживаются до освобождения диавола от завладения всей вселенной” (толк. на апоколипс. на 20 гл. 259 стр.). – И. Дамаскин никогда не учил по вашему об антихристе, а явственно глаголет, что будет человек, явится при кончине мира, царствовать будет малое время. – Повторяю: учение ваше не основательное и вы не показали, да и не можете показать, что антихрист пришёл.

Черч. В кн. о Вере сказано, что по тысячи лет развязан сатана и пришёл тогда антихрист в Рим, а в 1666 г. к нам в Россию: „Дети, последняя година есть, читаем, и яко слышасте, яко антихрист грядет и ныне антихристы мнози. О правде! Яко много предотечев, но и сам уже близ есть по числу, еже о нем 666. Число бо человеческое есть антихристово. Кто весть, аще в сих летах 1666-х, явственных предотечев его, или того самаго не укажет”? (л. 270). И „уже бо и многих ныне видим, иже не приемлют на себе Христова крестнаго знамения; десницею своею узаконеннаго воображения не возносят на чело главы своея, и на живот, так же на правое плече и на левое. Ащо убо рекша сего Христова знамения крестнаго не приемлют, то уже яве есть, еже имать прияти на чело и на десную руку антихристову печать” (Б. Катехиз. л. 102). По словам же пр. Иосифа Волоцкого, царство антихриста будет продолжаться не 3½ года, а много времени (стр. 252), по книге о Вере седмь лет, которое должно считать не за определённое время. – Если же мы будем считать за определённое число лет – время царства антихриста, тогда мы узнаем, высчитаем и день второго пришествия Христа Спасителя, а это будет противно учению Его, рекшего: „о дни же том и часе никто же весть”. Итак, мы верим, что ныне царствует антихрист; царствует и жертву истребил, как и написано в кн. Кирилловой: „антихрист прежде пришествия своего учинит, яже везде жертвенники и истинную жертву истребит, и кумир свой на Св. месте поставит” (л. 32). – А что в антихристово время ничего не будет, о сём глаголет Св. Ефрем сице: „восплачутся тогда церкви Христовы вся плачем великим, зане не будет службы Святыя во олтарех, ни приношения” (слово 195-е. 304 л. об.). Поэтому то миссионер напрасно и винит нас, что нет у нас т. Св. причащения. Нет потому, что всё погублено им-окаянным. Чего от нас искать, когда ныне царство антихриста?

Мис. В книге о Вере не сказано, что по тысячном лете в Рим пришёл антихрист, а в 1666 г. к нам в Россию; а говорится: „кто весть? (кто знает? вопрошается). А далее читаем: „а той антихрист человек будет, беззакония сын, и родится от девицы нечистыя, жидовки сущие, от колена Данова” (л. 270). А так как такого человека в 1666 г. не было, то значит несправедливо и неправо учите, что антихрист пришёл; да и придёт он к жидам, и царствовать будет не многие годы, а только 3½ года, или, как говорит Св. Андрей Кессарийский, „сорок два месяца – показывают, что попущением Божиим, три с половиной года будет иметь власть хулить Бога и святых” (толкование на 5–6 ст. 13 гл.). – В своё оправдание г. Черчимцев говорит, что если учить, что пророки будут ЗѴэ года, затем антихрист будет царствовать 3½ года, то можно будет высчитать день второго пришествия Господа, что противно словам Спасителя: „о дни же том и часе никтоже весть”. Но недоумение наше давно уже решено Св. И. Златоустом: „Ибо рождающей, рече, не доходит безвестно родити. Весть бо, яко по девяти месяцев будет рождение: и зело убо не ведомо, – овые убо седмомесячные родиша, овые же девятомесячные: инако же и день и час не явлен есть рождества… Многия бо тако и на путях, и дому вне непредувидяще внезапу неизглаголанными объята бывши труды пресецает ся болезньми: сице и душе оный, дню нашедшу оному и неизбегнут” (Беседы 2276 стр.). – Видите, как Златоуст, предвидя подобные возражения, учит: как женщина знает, что через девять месяцев будет рождение, но в кий час, в кий день, не ведает. Посему Св. Церковь и воспевает: „сказал, Христе, скончание времени, но скрыл час”.

Ложно и несправедливо и то, что, якобы, антихрист сядет в церкви Христовой, „а яже глаголет, читаем в Кирилловой книге, яко в церкви Божией ему сести. В которой церкви? В смущенной, глаголю, в жидовской; а не в той, в которой ныне есть мы... Понеже бо к жидам приидет, яко Христос, и от жидов приять имать быти. Даже их тем наипаче обольстит, честную церковь сотворит, да в большее сомнение их вложит, глаголя себе от колена Давидова, хотящу Соломонову церковь создати” (л. 50 и об.). – Вот смотрите, бр., в какой церкви сядет антихрист и куда он придёт: „не в нашей, а в жидовской; не к нам бо приидет, а к ним”. – Говоря, что антихрист пришёл и истребил жертву Христову, Черчимцев сослался на Кириллову книгу. Но в Кирил. кн. говорится, что антихрист всё истребит у еретиков, а не у православных христиан: „Внемли же, читаем в Кирил. кн., что есть мерзость запустения: яко еретицы жертвенников не имут, и егда в церквах Христианских пребудут, разоряют, и извергают из алтаря. Жертвенник, и жертвы животнаго хлеба не закалают, и хлеба незлобиваго Агнца Пречистаго хлеба и вина честныя крове-Христовы, в жертву не приносят; токмо во олтари на месте священия мерзость запустения подобно трупу поставляют. О том бо (вот об таких то еретиках, у которых нет ни жертвенника, ни олтаря, ни жертвы Христовой) Хрисостом Св. глаголет, яко антихрист прежде пришествия своего учинит, яже везде жертвенники и жертву истребит и кумир свой на св. месте поставит (л. 82-й). – Вот мы и видим, что у вас „мерзость запустения”: „внемли, что есть мерзость запустения, яко еретики (только) жертвенников не имут”. А в церкви Христовой „два святые места во олтари... Жертвенник и престол; едино есть на приношение жертвы, а другое на освящение. Сие бо у всех и всюду у православных узриши (Кирил. л. 31-й). И кто проповедует скончание жертвы, тот предотеча антихриста, по писанному: „Иже антихристу предотечи и помощники, иже строятся совершенную Христову жертву везде помрачити” (Кирил. 27 л. об.). Жертва же тела и крови, т. е. Св. таинство причащения, пребудет до скончания века, до судного дня, по писанному: „Не есть жертва, которую церковь христианская от язык избранная приносит во всём мире Господу Богу, и до скончания века приносити имать, Тело и Кровь Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, в память смерти его. И сие пророчество по истине ко уверению, понеже сильно и непобедимо есть” (Кирилл. кн. 78 об.). – И Св. Ефрем Сирин свидетельствует, что таинство Св. причащения пребудет до второго пришествия на землю Господа И. Христа, до скончания мира (слово 107 с.). В 105 же слове Св. Ефрем Сирин говорит только, что в некоторых местах, по причине гонения верных, открыто с: жралмлж не будет приноситься жертва тела и крови Христовых; тогда (в некоторых местах), и служба угаснет и чтение писаний не услышится. – Служба же совершается дыне и у беспоповцев, чтение Св. писания сейчас вы видите. Значит, ныне не время царствования антихриста.

Итак, из приведённых свидетельств вы, бр., видите, что ныне не время царства последнего антихриста, что он ещё не пришёл, что в истинной Христовой церкви даже и во время антихриста священство и тайны пребудут; видите, что беспоповцы, как не имеющие тела и крови Христовых, Св. писанием именуются еретиками, предотечами и помощниками антихриста, врагами Божиими, друзьями бесов (б. соборн. 118 л.)

Черч. Значит, о. миссионер ожидает антихриста, а в болш. требнике сказано, что кто ожидает антихриста, тот проклят.

Мис. Православная церковь, основываясь на слове Божием, верует, что, по попущению Божию, перед пришествием Христовым придёт антихрист, который царствовать будет „три лета и пол”. Но мы не ожидаем его и не веруем, что он будет Мессия-Христос. – Кто же будет веровать в него, как Мессию-Христа, тот, действительно, и проклят, как о том писано в б. Потребнике, – и клятва эта падает на жидов, а не на нас.

Черч. Ну, о. миссионер, давайте побеседуем ещё о клятвах соборов, а то мне оставаться здесь до завтра нельзя.

Артемий Петрович, спросил о. Димитрий, скажи пожалуйста: когда и в какое время пришёл антихрист и куда?

Черч. По тысячи лет он пришёл в Рим.

О. Димитрий. (Епархиальный миссионер). А потом куда перешёл?

Черч. В 1666 г. из Рима – в Российскую в церковь.

О. Димитрий. А когда он пришёл к беглопоповцам и приходил ли к ним?

Черч. К беглопоповцам антихрист пришёл тогда, когда они стали принимать беглых попов.

О. Димитрий. А когда он пришёл к вам, к австрийцам?

Черч. К австрийцам он маленько пришёл тогда, когда они стали принимать и принимали беглых попов, а окончательно водворился у них с приходом к ним беглого м. Амвросия.

О. Димитрий. А когда он пришёл к беспоповцам?

Черч. Не знаю (и улыбнувшись, – сел).

О. Димитрий. о Вот наш собеседник г. Черчимцев сейчас сознался, что и в их беспоповском обществе царствует антихрист; пришёл он к ним, но только Черчимцев не знает, когда к ним он пришёл. А я от писания скажу, что предотечи антихриста давно пришли к беспоповцам; пришли тогда, когда они отделились от Греко- Российской церкви. Что это правда, видим мы из Кирилловой книги: „ ныне всех еретиков и сводителей – антихристами, оному последнему служащими разумей, иже от единыя святыя кафолическия соборныя апостольския церкве греческия отступили (л. 22.). Значит, бр., вот кто с антихристом живёт, а не мы. Живя же с антихристом (а не со Христом; Христа они не имеют, ибо нет у них Тела и Крови Его), как они получат спасение? Ей, погибнут – без причастия Св. Христовых Таинств.

Вам кажется ясно было показано, что в настоящее время – нет царства антихристова, показано было, что даже и в антихристово время Св. Таинство причастия в церкви Христовой будет приноситься законно поставленными пастырями на освящение верующих, т. е. и священство, и тайны всегда должны быть и будут. А беспоповцы, не имея священства и таинств, Церкви Божией не составляют и получить спасения не могут.

По окончании беседы присутствовавший на беседе апологет австрийской секты г. Перетрухин, вместе с своими собратьями, публично выразил благодарность оо. миссионерам, сказав: „благодарим вас, о. миссионер, что вы основательно доказали беспоповцу, на основании Слова Божия, что пророки – Илия и Енох и антихрист должны чувственно прийти, что они ещё не пришли, а отсюда ложно учение беспоповцев, что ныне нет ничего, – якобы всё уничтожено антихристом... Вы, г. беспоповец, не доказали своего коренного упования; учение ваше не христово, а диавольское” ...

Самар. епарх. мис. Д. Александров

Прежние и новые миссионерские мероприятия в Самарской епархии – Отметки в клировых ведомостях семинарских успехов по расколу. Миссионерские курсы и капиталы. – Возложение на миссионеров обязанности наблюдать за неуклонным исполнением духовенством епархии распоряжений высшей власти по миссионерству. – Разрешение единоверческим священникам и миссионеру отправлять в православных храмах службы для старообрядцев по их обрядам. – Форма для приходской расколо-сектантской статистики. – Прискорбное отношение к миссии епархиального съезда Тверской губернии – Тамбовские благочинные, в роли сведущих по миссионерству людей. – Неверный взгляд Тамбовского совета братства на областные съезды миссионеров. – Об организации справочного отдела при миссионерском фонде.

Циркулярный указ Св. Синода, от 26 мая с, г., начинает вызывать по епархиям начальственные распоряжения, которые несомненно оживят миссионерство и отзовутся на подъёме успехов и значения этого св. дела.

Так, в 17 № „Самар. епарх. Ведом.”, опубликован свод ранее приведённых в исполнение мероприятий, по пресечению раскола и сектантства, и ныне объявленных распоряжений, по поводу упомянутого циркуляра. Прежде всего здесь особое внимание останавливают сколько поучительные, столько же и отрадные сведения о том, как много полезного и жизненного предписано и сделано для миссии в этой епархии. Благодаря мудрому руководительству и неутомимой энергии преосвященного Гурия, – который прежде всего архипастырь-миссионер – дело миссии в Самарской епархии поставлено на столь почтенную высоту, которой многие другие епархиальные миссии могут пожелать только и подражать. Между прочим, относительно разъяснения духовенству важности собеседований, как способа борьбы с расколом и сектантством, ещё в 1894 году последовало Архипастырское предложение, коим строго внушалось духовенству, чтобы оно не считало себя свободным от обязанностей изучения раскола и сектантства и противодействия им и при наличности местных окружных и епархиальных, официально назначенных миссионеров. По словам епархиального органа, к чести самарского духовенства, случаев не сочувственного отношения со стороны последнего к деятельности епархиальных окружных и местных миссионеров епархии не замечалось, – а тем паче какого-либо противодействия им в их деятельности, – нигде, а напротив, нередки случаи, что духовенство само обращается к епархиальному начальству с ходатайством о командирований миссионеров, и это бывает или вследствие обнаружения движения в среде местного раскола и сектантства, или по поводу известий об ожидаемом прибытии в данную местность раскольнических начётчиков, наёмных, большей частью, со-вопросников и пропагандистов сектантства. В видах привлечения к миссионерской деятельности способных и подготовленных к ней священно- и церковно-служителей, епархиальным преосвященным сделано полезное распоряжение, чтобы в послужных списках духовенства показывалось, кто слушал в духовной семинарии курс учения о расколе и сектантстве и с каким успехом и кто знает какой-либо из инородческих языков, каковые отметки и принимаются во внимание преосвященным при распоряжениях о замещении ново-открывающихся вакансий, а нередко вызывают и нарочитые распоряжения о перемещениях священно-и церковно-служителей для пользы службы. По вопросу об учреждении в епархии противо-раскольнических и противо-сектантских братств последовала резолюция его преосвященства на журнале духовной консистории ещё от 12 октября 1895 года, относительно принятия мер против хлыстовской ереси, – причём утверждены и указаны частные предметы деятельности таковых братств. В настоящее время братства с миссионерскою деятельностью существуют в 9 сёлах, заражённых расколо-сектантством. В 1898 году утверждённое преосвященным определение местного съезда миссионеров епархии, о желательности учреждения, для содействия миссионерству миссионерских кружков, члены которых чтениями и беседами знакомили бы народ с истинным характером и значением раскола, собирая для сего грамотных в осенние и зимние вечера. Преподавание учения о расколе введено при церковно-приходской школе единоверческого Преображенского монастыря, на Иргизе, Николаевского уезда, и при второклассной школе села Костычей (Обшаровка). Монастырская противо-раскольническая школа дала не одного уже учителя для иноверческих школ. Заявил также желание священник села Орлова Гая, Новоузинского уезда, Пётр Перекопновский устроить постоянные миссионерские курсы, для которых ему же, с епархиальным миссионером, священником Евгением Кесаревым, поручено выработать программу; но начатое священником Перекопновским обучение противо-сектантской полемике не получило дальнейшего развития по непосильности этого дела для одного приходского священника и по недостатку живого сочувствия этому делу в помощниках. В настоящее время организуется первый опыт устройства миссионерских противо-раскольнических курсов. Проект курсов, по инициативе епархиального противо-раскольнического миссионера-священника Дмитрия Александровича, разработан был ещё в 1899 году, но остался не приведённым в исполнение, за отказом ныне уволенного настоятеля Воскресенского единоверческого монастыря предоставить для курсов в монастыре помещение. В настоящее время курсы организуются исключительно на средства епархиального миссионерского капитала и больше 50 человек оказалось заявивших желание воспользоваться открываемым бесплатным обучением на курсах, которые предполагается открыть в настоящем году на 20 человек. По постановлению того же съезда миссионеров епархии 1898 года, по делу изыскания средств на нужды Самарской миссии, в частности же неофитов из раскольников, особенно в первое время по присоединении, на раздачу брошюр и книг епархиальными и окружными миссионерами после бесед и на другие нужды миссии, напечатаны были воззвания к таким пожертвованиям, на этот предмет и утверждён ежегодный кружечный сбор в церквах епархии в день Святителя и Чудотворца Николая 6 декабря. Пособия новообращённым из нехристиан оказывает ежегодно и местный Комитет Православного Миссионерского Общества, имеющий приют в Самаре дли ищущих просвещения св. крещения и присоединения к церкви православной от раскола. По делу приведения в известность действительного числа раскольников и сектантов в епархии, в 1893 году разослана была духовенству подробная программа для собирания сведений, каковыми пользуется епархиальное начальство и по сие время в потребных случаях. С той же целью и в частности для наблюдения за усилением или ослаблением раскола и сектантства в данной местности, ежегодно составляется ведомость о процентном отношении к местному населению: а) открытого раскола и сектантства, показываемого таковыми по исповедным росписям и б) небытчиков у исповеди и св. причащения по опущению, большинство которых составляют раскольники и сектанты, не имеющими права писаться таковыми по исповедным росписям. Сверх того, в 1895 году, по журналу консистории 2 марта, потребовано было от приходских священников единократное представление именных списков всех подозреваемых в хлыстовстве, обыкновенно же выдающих себя за православных, с обозначением, какое значение имеет то или другое лицо в сектантстве (лжехристос, лже-апостол, саваоф, пророчица, богородица), с тем, чтобы каждый год, одновременно с ведомостью о не бывших у исповеди и св. причащения 2–3 года и более, представлялись и дополнялись списки вновь навлёкших на себя подозрение в принадлежности к хлыстовству или рапортовалось, что в личном составе хлыстовства по данному приходу изменений не последовало. Тоже назначение имеют ежегодно представляемые списки келейников и келейниц, с обозначением исполнения ими долга христианского в каждый из 4 постов года. По журнальному определению Консистории от марта 1896 года, предписано, было причтам выставить на разосланных им печатных бланках ведомости о церквах и приходах наименование всех принадлежащих к приходской церкви города и села деревень и хуторов, с обозначением относительно каждой населённой местности: а) расстояния от приходской церкви и волости; б) числа церквей как освящённых уже, так и тех, которые ещё строятся в) числа православных, иноверцев (раскольников и сектантов раздельно) и инородцев – нехристиан, г) жалованья причту от казны и прихода, д) количества земли и е) существующих штатов причта при церквах. Неотменно практикуется сообщение о распространителях сектантства более или менее вредных и опасных, с описанием того, к секте какого рода таковые принадлежат, – преосвященным тех епархий, в которые таковые сектанты переселяются. Относительно порядка возбуждения дел в судебных и административных учреждениях, касающихся раскола и сектантства, духовенство постановлено в известность о существующих законоположениях. Недопущение ко св. причащению опознанных хлыстов, пока они, по исповедании своих грехов, не произнесут вслух народа отречения от всех хлыстовских заблуждений и не дадут обещания до конца жизни твёрдо содержать учение православной церкви, практикуется в Самарской епархии с 26 февраля 1895 года, когда от Его Преосвященства сдана была в консисторию составленная им формула клятвенного отречения от хлыстовства и сродных ему ересей. Но, независимо от выше-исчисленных, сделанных уже по епархии, распоряжений и опубликования состоявшихся в разное время постановлений духовного правительства, Самарское епархиальное начальство ныне подтвердило благочинным приходских церквей вновь и вместе предложило епархиальным миссионерам, чтобы они имели неослабное и бдительное наблюдение за исполнением духовенством епархии постановлений и распоряжений Св. Синода; приходскому же духовенству также вновь разъяснена циркулярно важность собеседований с раскольниками и сектантами, как существенно необходимого способа борьбы с расколом и сектантством, при этом внушено, чтобы священники приходов, заражённых расколом и сектантством, если признают себя недостаточно подготовленными к ведению публичных миссионерских собеседований с сектантами и раскольниками, старались вступить с ними в собеседования частные по домам, что и служило бы для них, священников, наилучшею практической подготовкой к ведению и публичных собеседований; в случаях же особенной надобности, обращались-бы за содействием к миссионерам окружным и епархиальным. Предлагая оказывать всякое содействие миссионерам, через приглашение их к участию в богослужении и представление им произнесения за богослужением проповедей и поучений, епархиальное начальство сделало весьма важное распоряжение, чтобы в церквах приходов, недугующих заблуждениями старообрядчества, миссионеры из числа единоверческих священников и епархиальный противо-раскольнический миссионер совершали в православных храмах литургии по старопечатным книгам, если будет на та желание местных приверженцев двуперстия и вообще старообрядческой обрядности. Распоряжение это, весьма знаменательно и может оказать благотворное влияние на старообрядческий мир; полезно было бы, чтобы и единоверцы в своих храмах допускали православных архипастырей и пастырей, в особых случаях, к совершению богослужения по книгам и обрядах господствующей церкви, тогда раскольники не могли упрекать и подозревать православных старого обряда – единоверцев в отчуждённости. Весьма полезные сделаны духовенству указания, относительно новой требуемой Св. Синодом формы статистических сведений о числе раскольников и сектантов, а именно приходскому духовенству предписано впредь предоставить одновременно с исповедными росписями, именные посемейные списки раскольников и сектантов, причём итоги сих списков должны сходиться: а) с итогом проживающих в приходе раскольников и сектантов, не получивших крещения в церкви православной и потому не входящих в счёт душ прихода, а под итогом показывающихся особым счётом, с отметкой: „сверх того раскольников” и б) с итогом тех православных по рождению и крещению, которые в исповедных росписях отмечены не бывшими у исповеди и св. причастия „по уклонению в раскол или сектантство”. В таком посемейном списке раскольников и сектантов, при составлении его по форме исповедных росписей, т. е. с показанием родственных отношений в семьях раскольников и сектантов, вместо граф о бытии у исповеди и св. причастия или небытии по различным причинам, должна быть общая графа для отметки: „сколько лет продолжается отклонение от церкви” и другая для обозначения, к какому раскольничьему толку, или к какой секте принадлежит то или другое лицо в составе семьи, и какое в секте своей имеет значение. Сектанты и раскольники должны писаться в посемейных списках в порядке исповедных росписей, следовательно – по месту своего проживания, сначала в городе или в селе, где находится приходская церковь, затем в приписных к приходской церкви деревнях и хуторах. Соответственно тому и нумерация раскольников и сектантов в посемейных списках должна быть двойная: одна в порядке №№ от начала до конца списка и другая, – с указанием соответствующих №№ по исповедным росписям. Затем представление именных списков хлыстов с показанием значения лиц в секте, прекращено. Подтверждено духовенству распоряжение Самарского епархиального Начальства, изданное ещё 1876 года о том, чтобы приходское духовенство не обращалось само непосредственно с просьбами о привлечении к судебной ответственности виновных по делам раскола и сектантства,

Духовенство предупреждено также и на счёт соблюдения крайней осторожности при присоединении спасовцев, из коих некоторые, приобвыкшие в своём толке думать, что христианином можно быть и не получивши св. крещения, и при обращении в православие могут скрывать своё некрещённое состояние из ложного стыда. Независимо от вменения духовенству в обязанность указом Св. Синода, от 30 мая сего года за № 7, предписано наблюдать за тем, чтобы в домах прихожан и в продаже не было икон, безобразно написанных и соблазнительного вида, внушить благочинным, чтобы при устроении вновь или при постановлении иконостасов в приходах, заражённых духом старообрядчества, по снисхождению к духовной немощи населения, даже иконам, так называемого, Фряжского письма (полу-живописным) были предпочитаемы иконы строго иконописные. В видах пастырского воздействия на работающих в промышленных заведениях, а также на фабриках и заводах, в особенности же на женщин и детей, рекомендовано духовенству таких приходов устраивать вне-богослужебные собеседования и чтения в часы, когда фабричные освобождаются от работ.

В тверской губернии некоторые пункты циркулярного указа Св. Синода сданы были на обсуждение обще-епархиального съезда духовенства и последнее своими решениями только ещё раз доказало, как приходские пастыри ещё мало проникнуты сознанием важности миссионерства. По вопросу об учреждении братств и обществ ревнителей православия съезд сделал в своём роде классическое постановление – желательно, и тут же составление устава постановил поручить специальной комиссии из преподавателя семинарии по кафедре раскола и миссионера; выработанный устав напечатать в Еп. Вед. для рассмотрения его в будущем съезде. Спрашивается, а когда сей съезд будет, – через 3 года? Но что же это за ответ представителей духовенства на указ Св. Синода и на предложение своего архипастыря, по вопросу столь существенной и безотлагательной важности – желательно?! И на три года в комиссию... Ещё нагляднее представители духовенства Тверской губернии показали свою теплохладность в отношении миссионерского дела в епархии своим постановлением об учреждении на местные средства миссионера (в священном сане), для борьбы с сектантством. Вот это постановление.

„Для борьбы с расколом и в частности с сектантством в Тверской епархии есть уже миссионер; содержание другого было бы обременительно (sic!) для духовенства епархии; с другой стороны – с открытием кафедры истории и обличения раскола и ещё ранее обличительного богословия в Тверской духовной семинарии полемику с сектантами могут с честью для духовенства и успехом для дела вести многие священники, кончившие курс с 1888 г. каковых, хотя по одному, (!) найдётся (?) на каждое благочиние. В местностях же, более заражённых сектантством, приходским священникам рекомендуется приготовлять себе помощников из обращённых сектантов, как это и практикуется с успехом в приходах: Обудове, Будове, Михайловой-Горе и др. Новоторжского уезда, и приходах сёл: Шидлович, Ильинском и Заборовью – Вышневолоцкого уезда, где в помощь миссионеру действуют два обращённых в православие начётчика”. По поводу этого постановления Высокопреосвященный положил резолюцию:

«Нельзя не пожалеть, что епархиальный съезд отклонил предложение об избрании второго миссионера (преимущественно против сектантов) тем более, что во многих епархиях имеется по два и более миссионеров противо-сектантских».

Нельзя не видеть, что мотивы съезда, по которым он отклонил изыскание средств на открытие должности противо-сектантского миссионера, – сшиты на живую нитку...

Не даром просвещённый Тверской архипастырь, Архиеп. Димитрий указал на примеры других епархий. Ведь кафедра раскола не в одной Тверской семинарии, – имеются, также не в одной Тверской епархии есть и не по одному на благочиние пастыри, могущие с честью и успехом собеседовать с сектантами, и где не только „рекомендуются”, но и приготовлены, и действуют помощники миссионеров из мирян, однако, в большинстве епархии давно открыты должности особых противо-сектантских миссионеров. В Тверской епархии не без успеха действует пропаганда и пашковщины, и толстовщины, и штунды, сколько совращается или заражается ядом лжеучения тверитян в столице? Серьёзная грозит религиозная опасность для „сих малых” в Тверской епархии и от либеральной враждебной церкви интеллигенции; словом, в Тверской губернии миссии противо-сектантской дела непочатый угол. Но всё это, очевидно, мало интересует и беспокоит представителей Тверского духовенства, и оно не ясно представляет задачи миссии, сводя их к полемике. Вся суть-то в том, что обременительно будет содержание другого миссионера...

А для пастырской совести не обременительно, что искупленные честною кровью Христа, бесценные души верных погибают в заблуждениях еретичества, грозящего разрастись в епархии!..

Уж не потому ли отклонило духовенство открытие миссионерской вакансии, что им предложено было изыскать средства для миссионера в священном сане, тогда как, по характеру местного сектантства и задачам предстоящей деятельности миссионера, особенно же среди суемудрствующей. интеллигенции более, казалось бы, полезным был светский, с высшим образованием миссионер, при наличности уже одного миссионера в свящ. сане.

О мерах к пресечению продажи на базарах, в лавках икон и священных изображений, неискусно написанных: или не в православном духе, или соблазнительных (в роде изображения св. муч. Христофора с собачьей головой), и об открытии при церквах продажи икон, крестиков и др. священных вещей, съезд сделал суровое начальственное постановление; „литографий и картин духовного содержания, не прошедших православной духовной цензуры близ образниц не развешивать, строго следить за тем поручить приходским священникам. Продажу икон на базарах и в лавках, где с иконами зачастую продаются предметы обычного обихода, воспретить через полицию (?). Офеней¹⁷⁹ с иконами по деревням преследовать полицией. Всеёэто легко сказать и написать, да трудно сделать! Полицейские меры предусмотрены и без съезда, а полезнее было бы дать инструкцию, советы, как духовными мерами достигнуть того, чтобы не покупал и не развешивал народ неподобающих и картин и как надо пастырям следить за всем этим.

* * *

В некоторых епархиях циркулярный указ Св. Синода сдан в консистории к исполнению и руководству, причём истребованы по многим пунктам сведения от оо. благочинных и очень немногое оставлено ведению и разумению миссионерских учреждений и лиц. Так, в Тамбовской епархии предписано по п. III „потребовать от благочинных сведения о том, нет ли в их благочинии кого-нибудь из псаломщиков и диаконов, которые с успехом ведут миссионерскую деятельность против сектантов или раскольников, или не имеется ли в виду способных к тому, которых требуется только расположить и поощрить к этой похвальной деятельности”.

Не знаем, к лучшему ли для дела оо. благочинные предпочтены здесь существующим в этой епархии специальным миссионерским учреждениям и лицам? Ведь вот, напр., в церковно-школьных делах существует особая школьная администрация, у которой всегда и везде требуют необходимых справок, касательно положения школ и школьных деятелей.

Здесь невольно возникает вопрос чисто принципиального свойства, а отчасти и практического. Оо. благочинные, конечно, отберут необходимые для ответа сведения от священников расколо-сектантских сёл. Но всякий ли пастырь скажет о низших членах своего причта похвалу, а тем и паче нелестную для них правду, особенно, если и сам-то он слаб в миссионерской деятельности?.. Ведь шила в мешке не утаишь... Пойдут пререкания и нарекания... и без того тяжёлая для пастыря жизнь в сектантском селе станет ещё тяжелей!.. Выходит, что и сказать правду беда и не сказать – на сердце тяжело... Личное же знакомство благочинных с миссионерской деятельностью причтов не входит в круг их прямых обязанностей.

Нам казалось-бы, что в интересах миссии и для поднятия положения миссионерского института и учреждений в глазах духовенства, специалистам-блюстителям интересов миссионерского дела и должны бы направляться в епархиях все справки и требования епархиальной власти, так-как они, по самому положению своему, имеют полную возможность дать беспристрастный и более верный, как основанный на сравнительной оценке, отзыв о миссионерской правоспособности и деятельности членов причта, причём руководясь личным, по долгу службы, знакомством с деятелями приходской миссии, миссионеры и миссионерские учреждения тем самым устраняют лишний повод к пререканиям между членами церковных причтов, что̀ весьма важно для успеха приходской миссии. Правда, гг. миссионеры – „лица не юридические”, по отзыву одной консистории, но подобные поручения могут быть предложены и лицам „доверенным”, каковыми вправе, конечно, считать себя миссионеры.

По пп. IV и V Синодального указа епархиальное начальство также затребовало отзывы от благочинных, в каких из заражённых расколом и сектантством приходов можно составить братства или общества или общества ревнителей православия, а равно, в видах подготовки из среды самого народа борцов с расколом и сектами, в каких приходах полезно устроить миссионерские школы, осуществимо ли по местным условиям их устройство, или, по крайней мере, в каких из церковно-приходских школ возможны миссионерские отделения”.

Мы опять недоумеваем, причём тут оо. благочинные?! Ведь требуемых сведений опять-таки они лично не могут дать, а начнут собирать их от деятелей приходской миссии. Но тогда не лучше ли предоставить эти вопросы совместному обсуждению практических деятелей миссии: приходских, окружных и епархиальных, которые близко знают миссионерские нужды приходов и лиц, ревнующих о благе православной церкви и, как специалисты своего дела, могут дать полезный для миссии ответ, тем более, что для составления отзыва по п. V-му требуется обстоятельное знание положения раскола и сектантства не в одном только приходе, а в обширном районе, так-как не в каждом же сектантском селе открывать миссионерскую школу?!. А такого знания ни от оо. благочинных, ни от приходских пастырей нельзя требовать; для этой цели существуют в епархиях институт специальных миссионеров и миссионерские братства. А так-как последняя часть V-го п. касается интересов и церковных школ, то при обсуждении её необходимо пользоваться мнением и лиц, специально ведающих церковно-школьное дело в епархии.

Мнение оо. благочинных здесь может, конечно, иметь значение совещательного голоса, но не решающего.

Впрочем, не всегда, к сожалению, и миссионерские учреждения стоят на высоте понимания сложных задач миссии. Так, Тамбовский совет братства при обсуждении вопроса о миссионерских местных съездах, в лице некоторых своих членов, высказался против необходимости приглашения на эти съезды более опытных миссионеров других соседних епархий. К чему приглашать, говорят эти члены, ведь компетенция епархиального съезда не выходит за пределы своей епархии, а в знании местного сектантства епархиальные деятели миссии стоят несравненно выше ино-епархиальных. Едва ли можно согласиться с подобной аргументацией. Во-вторых, хотя компетенция епархиального съезда не выходит за пределы епархии, но на нём могут решаться вопросы, имеющие значение не только местное, но и принципиальное. Ведь общим мерам почти всегда предшествуют частные, т. е. применяемые сперва только к некоторым местным. Для выработки же подобных мер необходимо весьма близкое и обширное знакомство с жизнью и учением известной секты. Между тем, не всегда возможно изучить её в своей епархии настолько, чтобы принять меры, годные к пресечению дальнейшего роста её здесь, что бывает, например, на первых порах появления какой-либо новой в епархии секты. Тогда как в других епархиях она существует давно, вследствие чего миссионеры соседних епархий уже искусились в борьбе с ней. Как же не воспользоваться результатами их многолетней опытности в интересах местных, тем более, что, за небольшими вариациями, известная секта в каждой епархии переживает сходные фазисы. В целях более успешной борьбы с ней полезно пригласить на съезд опытного миссионера, хотя-бы то и не соседней епархии, чтобы, воспользовавшись его знанием и сведениями, избежать в своей епархии неудачных задов, допущенных в борьбе с данной сектой другими епархиями в момент первоначального развития её там. Во-вторых, не всегда епархиальные миссионеры могут знать местное сектантство лучше ино-епархиальных. Возьмём такой пример: лучший в епархии миссионер, много лет послуживший здесь и изучивший местное сектантство, как говорится, вдоль и поперёк, переходит на службу в другую епархию. Вскоре после сего здесь открывается миссионерский съезд; новый миссионер ещё не освоился с местным сектантством, да и вообще сведущие люди очень дороги. Почему же не воспользоваться знанием и опытностью бывшего миссионера?! Не говорим уже о миссионерах соседних епархий, смежные уезды которых в противо-сектантском отношении могут представлять собой одно целое и только в силу гражданского, или епархиального деления территории подлежат ведению разных миссионеров. В таких случаях участие на съезде миссионеров соседних епархий не только желательно, но и необходимо. Помимо высказанных соображений должно принять во внимание, что в миссионерском деле, как и во всяком, могут быть умудрённые долгим опытом и искусные в полемике с расколо-сектантами миссионеры, у которых можно поучиться технике бесед. Пример этот на лицо: присутствие таких известных расколоведов и сектоведов, а в тоже время и практиков-миссионеров как проф. Н. И. И-го и В. Μ. С-ва на епархиальных миссионерских съездах всегда и везде приносят громадную пользу боевой отшлифовке местных миссионеров, расширению их кругозора на дело миссии и оживлению вообще совещаний. Ясно, что 3-й миссионерский съезд не без основания предлагал приглашать на епархиальные съезды более опытных миссионеров из других соседних, а мы от себя добавим, а не соседних епархий.

В заключение считаем не лишним высказать одно содержание по вопросу о миссионерском фонде в епархиях. Цель, этого фонда, как известно из указа Св. Синода, благотворительная и направлена исключительно на лиц, оказавшихся в беспомощном состоянии, по обращении их из раскола или сектантства в православие. Но так-как подача материальной помощи состоит не только во временных денежных субсидиях известным лицам, а главным образом и в приискании им занятий для сравнительно постоянного добывания ими себе насущного куска хлеба, то не будет ли целесообразным открытие при миссионерских фондах особого – справочного отдела, имеющего целью доставлять упомянутым лицам соответствующие им занятия? В миссионерской практике, думаем, не раз встречается нужда в приискании мест службы новообращённым, но почти всегда приходится отказывать, хотя просящий работы достойнее просящего милостыни. С этой целью полезно миссионерский фонд разделить на два отдела: собственно, материальный и справочно-трудовой. Для открытия последнего стоит только лицам, состоящим членами епархиальных братств и их отделений, а равно и других благотворительных в епархиях учреждений обращаться с требованиями на известного рода физический труд к казначею фонда, у которого деятели миссии должны сосредоточивать все справки о лицах, ищущих такого труда. Важность подобного учреждения в наше время, когда крестьянину трудно найти и вообще работу для дневного пропитания, – неоспорима, а с миссионерской точки зрения она удваивается тем соображением, что новообращённый пойдёт в услужение к хозяину, не пренебрегающему его религиозной жизнью. При таком устройстве миссионерского фонда и при малых материальных средствах можно сделать многое. С прискорбием добавим, что Тамбовский Совет братства отклонил учреждение вообще фонда. Но, впрочем, есть ещё утешение для местной миссии, что решение это не окончательное. Во главе миссии стоит архипастырь, который живо и благопопечительно относится к интересам миссионерства.

Э. М.

Пропавшая Картушинская митра. – Победа беспоповцев над половцами. – Поп Авив и его деяния. – Весенний собор лже-архиереев. – Устройство алтарей в моленных. – Неприятности Картушина и последствия циркуляра Министерства Внутренних Дел. – Мнения заседания раскольников. – Приготовления к осеннему собору. – Заказ недельных изданий.

Некоторый перерыв в наших сообщениях о Московском расколе объясняется причинами, чисто личного недосуга, и отнюдь не тем, что за это время не было в жизни Московского раскола фактов, достойных быть отмеченными, напротив, такие факты были и факты очень интересные. Поэтому мы обращаемся с просьбой к нашим читателям, да не осудят они нас, если мы, придерживаясь исторического хода событий в нашем повествовании, вернёмся несколько назад и начнём с событий, происшедших непосредственно после тех, с которыми мы последний раз познакомили читателей „Миссионерского Обозрения”.

Мирное течение „великого поста” у Московских раскольников прежде всего было нарушено двумя прискорбными приключениями на „Апухтинском подворье”, которые, однако они всеми силами старались скрыть, дабы избежать неприятной для раскольников огласки, полицейских дознаний, и даже судебных разбирательств.

А дело, как это сейчас увидят читатели, требовало и того и другого, и третьего...

Известно, что раскольники очень любят „рядить” своих духовных властей, особливо своих „владык”. Между прочим, это сказалось в том, что ревнители и ревнительницы древнего благочестия соорудили своему лже-владыке Иустину Картушину, а в просторечии называемому ими же „Юсте-уряднику”, несколько митр, среди которых была особенно эффектна одна, украшенная настоящими драгоценными камнями. Стоимость этой митры простиралась до 8,000 рублей. Но недолго „Юсте” пришлось ею пользоваться. Как-то под праздник, во время служения своего в Апухтинском „храме”, лже-владыка выходил в своей дорогой митре на „литию и полиелей”, а справив службу, чтобы не возить дорогой предмет ночью к себе в Рогожский тупик, порешил оставить её до следующего утра в своей „кафедральной” церкви. На следующий день приехал лже-владыка из своего „тупичка” служить обедню; стали снаряжать архиерея, и что же? Головного убора более не оказалось; митра попала в добрые руки. В надежде, что митру разыщут, „Иустин-казак” нe приказал посылать за другой, а начал служить без митры. Народ – богомольцы с удивлением расспрашивали разных прислуг архиерейских, чтобы значило такое „неблаговидное” служение архиерея. „Говорят: „митру в ночи украли”. Но чтобы дело не пошло в огласку – полиции об этой пропаже не было дано знать, иначе новая беда. Как сказать, что пропала дорогая Картушинская митра? Разве „донской казак” имеет право её употреблять? Ну и строгий приказ – хранить рассказанное событие в тайне...

Воры, вероятно, видя, что кража сошла с рук, добрались и до денежной „братской кружки”, стащили и её и это был для них лакомый кусок, говорят в кружке должно накопиться около 400 рублей. Конечно, и об этом похищении перед полицией – молчок. Ведь составят протокол, потом судебное следствие, что за кружка и откуда такие деньги и зачем и т. д. и т. д...

– „Нет, говорили Апухтинские заправилы, деньги у нас в новую кружку пойдут, а о пропавшей „полезнее будет” молчать” ...

Тем же великим постом в Таганке, в доме Филиппова состоялось собеседование старообрядцев беспоповцев с поповцами по следующему поводу.

Некий старец Пантелеев (умерший теперь очень недавно) имел сына, которого „Апухтинцы” переманили к себе, в надежде переманить и его отца. По предварительном соглашении назначили публичную беседу, чтобы доказать кто прав: половцы или беспоповцы в своих религиозных воззрениях. Старец Пантелеев не отказался, взял с собою ещё трёх старушек и известного апологета раскола беспоповца Фёдора Онисимова. Поповцы, в качестве своих защитников, выставили попа Авива, дьякона Богатенкова и секретаря Братства св. Креста г. Бриллиантова. Прибыл на собеседование даже и сам лже-владыка Иустин Картушин.

Сначала собеседование шло мирно и поповцы доказывали, что они составляют Церковь, а беспоповцы – нет. В защиту беспоповцев вышел Фёдор Онисимов и со свойственной ему горячностью, но в тоже время и основательностью, опроверг все доводы поповцев, поставив им на вид, что Амвросий не обличил ереси патриарха, но отделился от него, чем себя „обнажил” всего священства, а, следовательно, не мог и другим дать то, чего сам не имел. Затем Фёдор Онисимов указал половцам, что они поступили против 8-го Правила 1-го Вселенского Собора помазав Амвросия. Если их помазание считать канонически правильным, то как доказывал Фёдор Онисимов на основании 12 правила Феофила Александрийского, они должны были Амвросия поставлять снова в епископа. В заключение своей речи Онисимов указал, что поповцы, имея на Рогожском кладбище Кормчую древнего письма, могли из неё ясно видеть, что все их действия были неправильны, потому что в этой кормчей 8-е правило Вселенского Собора изложено также, как и в ново-печатных трёх толковых кормчих (издан. Общества Любителей Духовного Просвещения), а именно в том смысле, что Амвросия не следовало было мазать миром, а если помазали, то надо было его вновь рукополагать.

После слов Онисимова поповцы окончательно растерялись: не помогло и красноречие г. Бриллиантова, так что в результате Фёдор Онисимов торжествовал полную победу, и беспоповцы со старцем Пантелеевым во главе ещё более утвердились в неправоте последователей австрийской лже-иерархии.

Вскоре после описанной беседы – много шуму наделало среди духовенства раскольничьей иерархии запрещение хорошо известного в Москве лже-попа Авивы, последовавшее по распоряжению Иустина Картушина 19-го марта сего года.

Запрещение это давно желало большинство представителей раскольничьего духовенства, но какие бы они вины не представляли, Авиву всё-таки удавалось оправдаться, и он по-прежнему безнаказанно лицедействовал в своей моленной и лишь за последнее время Иустин Картушин обратил должное внимание на этого пресловутого „деятеля”.

В старообрядческого попа Авив был рукоположен покойным лже-архиепископом Московским Савватием в 1888 году по рекомендации бывшего тогда у Савватия секретаря Климента Афиногеновича Перетрухина. Однако, с первых же самых дней своего „священства” Авив начал подкапываться под своего благодетеля Перетрухина и уже в следующем году он рассылал своим сотоварищам Московским лже-попам анонимные письма, возбуждая их против Климента Афиногеновича. Ещё через год Авив уже основывает целый кружок в составе двух попов, трёх дьяконов и нескольких певчих, которые вместе со своим председателем Авивом поставили себе задачей „ниспровергнуть” лже-архиерейского секретаря Перетрухина. Для достижения этой цели, сообщники, между прочим, подкупили канцелярских мальчиков, которые и передавали Авиву и его приятелям все дела и переписывали копии со всех получавшихся в канцелярии Савватия писем. Таким путём попало к Авиву и знаменитое сочинение Перетрухина „Адские проповедники”, как назвал он православных отцов собеседников, ведших собеседования со старообрядцами в Таганке. Получив в свои руки это произведение, Авив ничего лучше не мог придумать, чтобы насолить Перетрухину, как передать это произведение для напечатания в журнале „Братское Слово”.

Пословица „не рой другому яму – сам в неё упадёшь” – как нельзя более оправдалась на попе Авиве. Правда, он добился удаления „Перетрухина из секретарей покойного Савватия и сам сумел приблизиться к „батюшке Савватеичке”, но тем не менее его „разоблачения” деяний Перетрухина, – которые, как-то и понятно, тесно стояли и вообще с ходом событий в московском расколе, повлекли за собой обвинения Авива в „предательстве”. Всё сильнее и сильнее стали раздаваться голоса, что Авив „выносит сор из избы”, „передаёт все тайны никонианским пилкам” и т. п. И обвинения эти имели под собой фактическую подкладку, так как Авив, увлёкшись своими донесениями на Перетрухина стал придавать гласности и проделки других деятелей в среде раскола.

Очень интересным документом в этом отношении является докладная записка, поданная несколькими представителями раскольничьего духовенства своему лже-владыке Картушину, которая и послужила основанием к обвинению Авива¹⁸⁰.

Время после праздника св. Пасхи было ознаменовано у московских раскольников съездом в Москве нескольких лже-архиереев и в том числе Ионы Смоленского, Арсения Нижегородского (Онисима Васильевича Швецова) и ещё некоего лже-епископа. Рассмотрению этого собора подлежал выработанный г. Рахмановым устав противо-православных братств, об учреждении которых среди раскольников нам уже приходилось говорить в предыдущих наших сообщениях. Собственно говоря, проектов подобных уставов было представлено несколько, но особенное внимание собор обратил на проект предложенный г. Рахмановым, хотя и ходили слухи, что к составлению сего проекта г. Рахманов почти никакого касательства не имел, а составлял его некий помощник присяжного поверенного из евреев. Собор постановил передать все проекты на рассмотрение лже-архиепископа Иустина Картушина.

Другим интересным делом рассматривавшимся на противозаконном соборе раскольничьих иерархов был вопрос об обращении алтарей московских моленных из временных походных – в постоянные, с капитальными иконостасами, престолами, амвонами и прочим устройством придававшим московским моленным с внутренней стороны по крайней мере вид настоящих храмов. Чтобы обойти закон, запрещающий старообрядцам устраивать вновь моленные, имеющие подобие церквей – строители прибегли к некоторого рода фальсификации и так искусно подделали иконостасы, что лично обозревавший их „Юстя-Казак” мог убедиться, что никто при осмотре их и заподозрить не может, что они только что отделаны, а по меньшей мере даст им лет по пятидесяти.

По истине удивительно, как только могут проделываться раскольниками подобные деяния и не где-нибудь в захолустье, а в самой первопрестольной столице!

Впрочем, и не всегда всё сходит с рук пресловутому Иустину Казаку. Нет, нет, да и на старуху бывает проруха. Такая проруха случилась и на Картушина и вот по какому поводу.

Нам уже приходилось говорить, что покойный Савватий удалён был из лже-архиереев московских за то, что, повинуясь властям предержащим перестал на бумагах величать себя архиепископом московским. Картушин заняв кафедру раскольничьего лже-архиерея в Москве и памятуя, как его предшественника вызывали в сыскную полицию для отобрания подписки в том, что он впредь не будет величать себя не принадлежащим ему званием – на первых порах своего управления очень и очень остерегался подписываться „господином архиепископом московским и всея России”, а попросту именовал себя смиренным епископом старообрядческим, причём от излишнего смирения последнее слово даже не дописывал, а обрывал его на слоге „старообра”. Это самое „старообра” весьма смущало столпов старообряческих, привыкших ранее видеть на бумагах подписи „архиепископа московского и всея России”. Вот и рискнул однажды Юстя Картушин подмахнуть одну из „ставленых грамот” (а может быть и не одну), полным титулом, каким в былые годы самовластно величал себя покойный Савватий...

Попутал грех Картушина и горько потом он в том раскаивался и его, раба Божия, вызвали к ответу подобна его злополучному предшественнику и целое дело возникло из-за этой подписи, весьма и весьма для Картушина неприятное. А тут ещё и новая неприятность его поджидала. Велие беспокойство принёс с собой известный циркуляр министра внутренних дел губернаторам от 30 апреля сего года о том, „чтобы раскольники и их духовные руководители отнюдь не присваивали себе не предоставленных им по закону прав”.

Картушин до того перетрусил, ожидая каких-либо прямых для себя последствий от этого циркуляра, что, забывши всю свою молодецкую казачью удаль. – за благо почёл убраться пока что из своего Рогожского тупичка – на дачу...

А последствия действительно кое-какие были, хотя бы укажем на то, что не только от одного Картушина потребовано было не именоваться „архиепископом московским”, но и всему старообрядческому духовенству повелено было прописаться и именоваться званиями, согласно их происхождению и принадлежности к тому или другому сословию, а отнюдь не беззаконно присвоенными званиями архиереев, попов, диаконов и проч...

Такое распоряжение властей предержащих в великое уныние повергло московских представителей раскольничьего духовенства. Многие из них даже на дачу к Картушину покатили за мудрым советом. Особенно беспокоился один из дьяконов из-за того, что всего за несколько дней стряслась над ними описанная неприятность, он отпечатал себе 200 штук визитных карточек, на которых славянской вязью изображено было „Священнодиакон старообрядческий такой-то” ...

– „Куда же мне теперь карточки-то новые девать?” – волновался самочинный диакон.

Как увидим ниже, раскольничьи „вожди духовные” и тут сумели уклониться и вывернуться от требований, ясно изложенных в названном циркуляре, а теперь остановимся на более или менее выдающихся событиях в жизни московских раскольников за летние месяцы.

5 июля состоялось первое подготовительное заседание нового братства, устав которого рассматривался на весеннем соборе. Сидя на даче, Картушин пересмотрел все уставы, а потом образовал как бы подготовительную комиссию для окончательной выработки уставов под председательством некоего игумена, Калинника. Вот заседание этой-то, так сказать, подготовительной комиссии, и состоялось 5-го июля на фабрике г. Мельникова (бывшей Михайлова), в той самой моленной, где быть хиротонисан в лже-епископы московские донской казачий урядник Иустин Картушин. Выводы свои и заключения комиссия представит на собор лже-епископов, предположенный в Москве осенью текущего года.

Весьма многолюдно и продолжительно было раскольничье заседание, состоявшееся 25 июля в квартире Ф. С. Рахманова, на Басманной улице. На собрании присутствовали именитые купцы-раскольники, представители раскольничьего духовенства с самим Картушиным во главе, раскольничий епископ Антоний Тобольский, архимандрит Гавриил, члены раскольничьего братства св. креста и проч. Прежде всего собрание занялось рассмотрением дела попечителя Рогожского кладбища В. А. Шибаева, в виду происшедших каких-то недоразумений в отчёте. Собрание постановило отставить В. А. Шибаева от должности попечителя рогожского богаделенного дома. Второй вопрос подлежавший обсуждению собрания поставил на очередь старообрядческий лже-архиерей Антоний Тобольский, представивший собранию на предварительное утверждение и рассмотрение целый список кандидатов, намеченных им на должности раскольничьих архиереев. Окончательное утверждение намеченных кандидатов будет зависеть от осеннего раскольничьего собора, и мы своевременно сообщим подробности об этих новых лже-архиереях.

Наконец, имели суждение по делу об отобрании сведений полицией от представителей раскольничьего духовенства, кто из них как именуется, что было вызвано циркуляром министра внутренних дел от 30 апреля с. г.

Как мы уже сказали выше, раскольники сумели сухими из воды выйти, и сделали они это так. Все попы и дьякона поспешили приписаться по участкам по настоящим своим паспортам, где они именуются крестьянами, мещанами, купцами, нижними чинами в запасе и отставке и проч., а на официальные запросы кто они такие, представители раскольничьего духовенства ответствовали: „крестьянин, мол такой-то губернии и уезда, а в старообрядчестве епископ, или иерей такой-то?..”

А лже-владыка Иустин Картушин дал какую-то подпись на требование полиции не именоваться архиепископом московским, так что все ликовали, говоря: вот так ловко, владыка наш ответил и „волки сыты и овцы целы”. Но говорят, что на этот раз сорвалось – хитрость не удалась, – власти потребовали пояснее подписаться, тогда „Юстя” „отказался совсем от всякой подлиски. Пошёл, значит, по путям Савватия... Все ждут, кто победит, а заправилы подбодряют лже-владыку – к сопротивлению требованиям властей”.

Ещё более важное по своему значению, хотя и не столь многолюдное, собрание состоялось 7 августа в квартире И. И. Шибаева на Золоторожской улице. Председательствовал прибывший с дачи сам г. Картушин. Обсуждению подлежало одно из наиболее зловредных средств к пропаганде раскола, к которому старообрядцы давно уже прибегают всеми мерами, обходя законы, запрещающие им это преступное деяние. Мы говорили о подпольном распространении всевозможных раскольничьих сочинений, имеющих своей целью утверждение доверчивых читателей в мнимой правоте раскола, в порицании Церкви православной и проч. Картушин, считая весьма полезным устную пропаганду раскола, не упускает случая покровительствовать и печатным произведениям, направленным на пользу раскола. Существующих книг собранию показалось мало, и оно постановило заказать в Буковине отпечатать ещё целый ряд подпольных изданий...

Ну не наглый ли народ наши московские столпы старообрядчества? Не успело ещё забыться впечатление от вышеназванного циркуляра министра внутренних дел, как они снова уже принимаются за беззаконные деяния: устраивают противозаконные сборища, вырабатывают уставы преступных сообществ, в виде братств, намечают кандидатов в самочинные архиереи, заменяют походные алтари постоянными, ухищряются обходить требования самого этого циркуляра, издают зловредные подпольные сочинения, проектируют осенний собор самочинных архиереев, всё в той же Москве. Неужели упорный раскол, мнит себя твёрже власти предержащей? Как бы не ошиблись заправилы, терпение имеет ведь пределы, а иногда и лопается.

Алексей В-ов

Мормоны. (Ewald Dresbach. Die protestantischen Sekten)”.

Периодическая печать С.-Америки в последнее время всё чаще и чаще останавливает внимание на религиозном движении в среде мормонов. Мы уже имели случай (см. „Миссионерское Обозрение” 1900 г. Апрель) указать на причину происходящих в мормонстве волнений – это споры из-за полигамии, разделившей мормонов на два враждебных лагеря: „High Church” и „Broad Church”. Но полигамия, по мнению исследователей мормонства, является только одной из многочисленных язв, разъедающих общество мормонов: вся непродолжительная история мормонов есть собственно история постепенного удаления последователей этой секты от истин Евангелия, – удаления, в последнее время достигшего таких пределов, что возникает даже сомнение на счёт того, справедливо ли мормоны носят самое имя христиан. Возникновение секты мормонов совпадает с временем методистского возрождения (revivais) в С.-Америке, когда, по выражению историка, методизм метал во все стороны искры религиозного воодушевления, увлекая своим бурным течением слабые души христиан разных вероисповеданий.

В это время (начало 19-го столетия) в новом Салиме (в С.-Америке) жил, получивший впоследствии известность, Соломон Шпаулдинг (Salamon Spaulding), бывший некоторое время пресвитерианским проповедником, но потом оставивший эту должность и занявшийся писательством. Он писал романы, в которых проводил само-измышлённую им теорию о происхождении первообитателей Америки от Иудеев. Это сочинение было готово в 1812 году; оно, по намерениям автора, должно было выйти в свет под следующим интересным заглавием: «Найденный манускрипт, переведённый с одной древней рукописи». Шпаулдинг умер в 1816 году, не отпечатав своего произведения. Он перед смертью передал его типографщику Патерсону в Питтобурге. Здесь в это время жил проповедник Сидней Ригдон (Rigdon), он снял копию с рукописи Шпаулдинга, уничтожив сам оригинал. В 20-тых годах 19 столетия Ригдон сошёлся с Иосифом Шмитом и с этого времени манускрипт Шпаулдинга получил значение Мормонской Библии.

Шмит родился 23 декабря 1805 г. в штате Фермонт. Он был сын одного мелкого торговца; ещё на 14-м году своей жизни – он увлёкся религиозным движением методистов, но скоро оставил его, став во главе нового религиозного движения, им самим созданного. В своей автобиографии он говорит, что его однажды в светлом сиянии посетили два ангела, которые объявили ему, что он не должен присоединяться ни к одной из существующих религиозных групп, так как все они заблуждаются.

В это время Шмит, при посредстве названного Ригдона, получил копию романа Шпаулдинга. Немедленно он начал говорить об откровении, которое ему было свыше и скоро он нашёл себе последователей. Один немец Петр Виттмер (Wittmer) был первым его последователем. Шмит рассказывал, будто ангел показал ему связку золотых листов, на которых были написаны таинственные письмена; он вырыл эти листы в холме в Пальмире (в штате Нью-Йорк) и долго не смел их никому показывать; при помощи найденных вместе с листами очков, в которых были вставлены камни Урими Туммим – свет и право (Лев.8:8), он прочитал таинственные письмена, понял их и перевёл их на английский язык!

Перевод Шмит опубликовал в, так называемой, «Книге Мормонов». Так как Шмит не мог хорошо пи

сать, то он вооружался очками Урим–Туммим, садился за ширму и громко диктовал содержание золотых листов одному своему ученику Оливеру Ковдри, который записывал всё на отечественном языке. На самом же деле Шмит держал в руках список Шпаулдингова романа, который он и читал, разнообразя его по местам собственными прибавлениями. Далее Шмит рассказывал, что 15 мая 1829 г. ему и его ученику явился Иоанн Креститель, который посвятил их в Аароново священство и повелел им, чтобы они крестили один другого, что они и исполнили.

„Book of Mormon“ („Книга Мормонова“ издана на английском языке 1830 г., на немецком – в 1851) поветствует, что израильтяне 12-ти колен, под предводительством своего полководца Лехи (Lehi) во времена царя Седекии переселились в Америку. Пришедши туда, они скоро разделились: одни обратились в язычников Ламанитов, теперешних краснокожих, другие – в благочестивых Нефитов.

Последние сохранили древне-израильскую историю и пророчества и получили, при посредстве чудесных знамений с неба, вести о рождении Христа. В конце 4-го века после Р. Хр. между Ламанитами и Нефитами возникла страшная война, окончившаяся полным истреблением Нефитов, остался только пророк Мормон (Mormon) и его сын Морони... Мормон собрал откровения, записал их на упомянутых золотых листах и скрыл в упомянутом холме в Пальмире, для святых последних дней. Очевидно, что вся эта книга есть чистейшая выдумка. Она старается в языке подражать Библии, но крайне неудачно. Она очень скучна, лишена всякого поэтического воодушевления, глубины мысли, религиозно-нравственной серьёзности, полна ненависти к римско-католической церкви, в ней часто встречаются повторения и грубые стилистические недостатки. О Библии „Book of Mormon“ говорит, что из неё нельзя узнать, содержит ли она всё слово Божие и не открыл ли Себя Бог там, где нет никакой Библии. Она отвергает крещение детей, вооружается против многожёнства и обещает своим последователям дары чудотворения. Так как „Book of Mormon“ было недостаточно, чтобы оправдать все религиозные бредни Шмита, то в 1835 г. им было сфабриковано ещё „Откровение“. Это последнее изложено в «Книге Учений и Союзов». Шмит произвольно исказил Св. Писание во многих местах и на всём положил печать своего сумасбродного произвола, который, однако, он выдавал за откровение Св. Духа.

В 1830 г. Шмит со своими последователями поселился в шт. Миссури, но худая молва, вскоре распространившаяся об составленном им из разных бродяг обществе, заставила его переселиться в Иллинойс, где он около города Наувоо (Nauvoo) построил великолепный храм. Благодаря усердным занятиям, земледелию и торговле, последователи Шмита начали быстро обогащаться. Как человек хитрый и не пренебрегавший никакими средствами для достижения своих целей, Шмит с каждым днём приобретал себе новых последователей, чему много способствовало и религиозно-нравственное невежество, в котором коснели народные массы Америки.

В июле 1843 г. Шмит получил откровение, которое разрешало ему, и кому он позволит, иметь какое угодно количество жён. Вместе с этим возникла и стала быстро расти ненависть местного населения против новых святых. Их обвиняли в самых гнусных преступлениях, ненавидели за то, что они всех, не разделяющих их верования, называли язычниками. Для защиты от кровавой расправы с сектантами населения, губернатор предложил Шмиту и его брату Гираму (Hiram) подвергнуть себя добровольному заключению в тюрьму, до окончания судебного разбирательства. Они повиновались, но прежде чем состоялось судебное решение, чернь разбила тюрьму и застрелила обоих братьев (27 июня 1844 г.). Так скончался новый пророк, обманом стяжавший себе славу основателя мормонства. Мормоны, верят, что Шмит и на небе занимает выдающееся положение: в 1816 г. мормоны решили строить в г. Прово (Ргоѵо) новый храм, архитектор г. Фолсом был в большом затруднении относительно плана нового храма, и вдруг объявляет, что будто бы однажды в сновидении явился ему пророк Иосиф Шмит и сообщил ему полный план храма, заметив при этом, что он состоит архитектором на небе. „Salt-Lake-Gerald“, главная газета мормонов по этому поводу замечает: „В силу того, что план представляет нечто совершенно новое и лучшее в сравнении со всеми другими постройками их территории, не представляется никаких оснований сомневаться в рассказе г. Фолсома“...

После умерщвления Шмита, местное население, собравшись огромной толпой, разрушило город Наувоо, сожгло храм и разогнало мормонов. Последние со многими опасностями для их жизни направились через пустыню на запад, чтобы по ту сторону горного хребта вступить в землю „Ханаанскую“. После двухлетнего странствования, они, под предводительством Юнга Бриггама. достигли великих солёных озёр в стране Юта (Utah), названной ими обетованной, где они и водворились, положив основание в 1874 г. своему главному городу „Salt-Lake-Cify“, или Новый Иерусалим. Здесь они продолжают свою общественную жизнь до настоящего времени.

Калифорнийские золотые россыпи мало прельщают мормонов, так как они научены были своим пророком строить дома, мостить улицы, обрабатывать поля и всё это предпочитать исканию золота. На новом месте своего жительства мормоны обогатились и расцвели. „Book of Mormon“ обогатилась новыми пророчествами. На место Бриггама, умершего в 1877 г., вступил Иоанн Тайлор, а в настоящее время пророком и президентом состоит Робертс (Roberts).

Мормоны путём увеличения своего общества, как песка морского, думают подчинить себе весь мир. Для этой цели у них введена полигамия. Они имеют своих последователей в Швеции, Норвегии, Дании, Шотландии и Англии, – в Лондоне находятся шесть мормонских храмов. В 1881 г. мормоны переселили к себе в Юту 2500 европейцев. В 1866 г. секта имела около 200.000 последователей, а теперь число последователей её доходит до 1.000.000.

С 1853 г. в среде мормонов стали обнаруживаться разделения. Первыми отделились противники Бриггама, так называемые, Иозефиты (от Иосифа сына Шмита); в 1873 г. в Иллинойсе они добились признания себя «Реорганизованной церковью Иисуса Христа, состоящей из святых последних дней».

В 1863 г. выделилась Мессианская церковь, последователи которой ожидают восстановления престола Давидова в древнем Иерусалиме; в 1866 г. в числе 156 человек они переселились в Палестину и основали свою колонию в Яффе. Готбиты, названы так по имени своего вождя Готбу, из-за личных счетов отделившегося от Бриггама; они придерживаются откровения Шмита. Наконец, Морризиты в штате Вашингтон, которые в лице своего основателя Иосифа Морриса видят единого истинного пророка. Они политеисты.

Рассмотрим теперь религиозно-общественную жизнь мормонов. Во главе мормонов, как религиозного общества, стоит пророк, избираемый всем обществом мормонов. Он есть высший представитель священства Мелхиседека, которому повинуются старейшины и первосвященники. Он владеет ключом всякого благословения и находится в непосредственном общении с Богом и Христом. Ему подчинено Аароново священство с епископами, патриархами, апостолами, священниками, учителями, диаконами и левитами. Представители Ааронова священства учат, крестят и управляют внешними делами. Епископ начальствует над округом; он имеет своих шпионов, которые тайно доносят ему о жизни и деятельности его подчинённых, и если епископ найдёт полезным, то даёт чувствовать своим подчинённым свою железную руку. Патриарх за два–три доллара раздаёт благословение и отпущение грехов. Апостолы посылаются для проповеди. Они вместе с первосвященниками облечены полномочиями судей, для решения споров между верными. Высшая апелляционная инстанция есть пророк. Священники и учителя обязаны раз в месяц посетить каждое семейство и следить за тем, чтобы десятина аккуратно вносилась. Диаконы и левиты исполняют низшие обязанности. При пророке, который вместе с тем есть президент, состоят два совета. Особенно важные дела решаются советом из 12-ти первосвященников. Для распространения мормонства, учреждён институт 70-ти проповедников. Через каждые полгода все должностные лица собираются в общее собрание. Вся система управления мормонов носит характер шпионской системы, которая держит всё общество в строгой дисциплине. Вероучение мормонов состоит в следующем. Бог есть материальная личность, он имеет тело, как и обыкновенный человек. В силу этого он присутствует в одном определённом месте. На планете Колоб (Kolob) находится его жилище. Сначала он не был тем, чем стал теперь, прежде чем сделаться богом, он был человеком. От обыкновенных людей он отличается величиной и совершенством. Каждый человек может сделаться таким же могущественным, как и бог. Богов есть много: каждый бог господствует над тем миром, который он населил сам путём естественного размножения. Бог нашей планеты называется Адамом. Хотя мормоны и употребляют слово Отец, Сын и Св. Дух, но троичности лиц в Боге они не признают. Человек существует от вечности и будет существовать во все века. До рождения душа человека существовала в мире духов, чтобы очиститься она должна естественным путём войти во святилище плоти, т. е. в тело. Души различаются между собой: благородные души живут в телах мормонов, а души низшего разряда вселяются в негров и прочих язычников, к которым принадлежат и христиане. Каждый наказывается за свой собственный грех, наследственного греха нет. Грехи разделяются на такие, которые могут быть прощены и такие, которые не могут быть прощены. Первые уничтожаются в крещении, последние, напр., отпадение от религии, прелюбодеяние со стороны женщины, убиение одного из святых последних дней и проч. могут быть прощены только в том случае, если согрешивший пожелает дать выкуп крови, т. е. если он позволит учреждённому для сего комитету умертвить себя. Этот комитет, так называемых данитов, есть тайное учреждение, назначение которого уничтожать всё, что противно религии мормонов.

С христианством мормонство соприкасается чисто внешним образом, не находясь с ним ни в какой внутренней связи. По учению мормонов Люцифер – сатана – хотел предупредить Христа, чтобы завладеть честью искупления рода человеческого, но он был побеждён Иисусом. Который взял на Себя подвиг искупления. Для участия в искуплении требуется вера в Иисуса, покаяние, крещение, руковозложение, причащение и омовение ног.

Крещение младенцев мормоны отвергают. Крещаемый, по их мнению, должен иметь по крайней мере восемь лет. Крещение совершается через погружение и может быть повторяемо, так как мормоны позволяют креститься вместо умершего, для отпущения его грехов. Причащение есть „вечеря“ в воспоминание Иисуса Христа. Возложение рук необходимо для получения даров Св. Духа. Омовение ног совершается при принятии новых членов. Мормоны ожидают в скором времени второго пришествия Христа, после которого наступит тысячелетнее царство, в котором центральное место будут занимать мормоны, как святые последних дней. Соединившись с иудеями древнего иерусалима, мормоны вступят в Новый Иерусалим, в котором будут вечно блаженствовать. Само блаженство мормоны представляют во вкусе магометан – исполненным чувственных удовольствий. Общественное богослужение мормонов состоит в пении, молитве и проповеди. Под последней разумеется не проповедь в нашем смысле этого слова, а скорее социально-политическая речь, трактующая о пользе или вреде того или иного общественного явления, причём со стороны слушателей громко раздаются голоса за и против. В богослужебном пении преобладают произведения игривых тонов; вальсы и проч.

Обратимся, наконец, к нравственности мормонов. В этом отношении мормоны составляют предмет споров: одни считают их высоконравственными, другие склоняются к противоположному мнению. Камнем преткновения служит тот факт, что мормоны в короткое время среди тяжёлых превратностей судьбы, достигли внешнего благосостояния. Исследователи мормонства недоумевают, как могут быть распущенные нравы там, где в немногие годы пустыня превратилась в цветущие поля, где выросли города и деревни, о которых никто не мечтал, где развилась организованная общественность, – словом – где на всём лежит печать энергии и усиленного труда. Но, чтобы попять все эти явления, должно припомнить, что силу мормонства составляет не его нравственное учение, а особенности системы их управления, системы, которая отдаёт главе мормонов – пророку в безусловное повиновение всё население, который по своему усмотрению может направить все силы его к дружной работе в известной отрасли общественной жизни мормонов, под страхом смерти за ослушание. Уже один тот факт, что мормоны допускают полигамию, не говорит в пользу их нравственности. Хотя мормоны и усиливаются оправдать полигамию Библией (Ис.4:1), но никого они не убедят в том, что полигамия не есть искажение нравственных понятий, как возведённая в закон проституция. Не убедили они в этом и С.-Американское правительство, которое издало закон, которым дети мормонов, родившиеся до 1883 г., признаются законными, тот, же, кто после этого жил в многожёнстве, теряет право подавать голос и избираться на общественные должности. Из сказанного следует, что мормонство есть полное искажение христианства, оно ясно доказывает то, в какие дебри может завести человека ум, порвавший общение с Церковью.

А. Я. Дородницын

Изображая самыми мрачными красками состояние современного человечества, в котором вместо «логики любви» царствует «логика злобы», H. Н. Неплюев в конце предыдущей главы указывал средство спасения в том, чтобы сделать «любовь» действительной основой жизни, а не одним только её украшением. Для этого все представители живой любви должны объединиться между собой. «Поймём, писал он, что в единении сила, что представители живой любви обязаны показать человечеству пример единения: в братолюбии, громко сказать свою веру в силу любви, выработать и громко сказать определённую программу организации добра в жизни».

В IX главе Н.Н.Н. снова горячо призывает всех «представителей живой любви» объединиться в братолюбии и для этого принять участие в «Конгрессе Единого Человечества», имеющем быть в Париже в 1900 году во время всемирной выставки, а в X главе разбирает могущие быть возражения против участия в Конгрессе.

Необходимо, пишет он, «дело, которое громко сказало бы желание единения в братолюбии, поставило бы его новым пунктом программы жизни человечества и вместе с тем обнаружило духовную зрелость представителей любви и положила бы начало реальному единению между ними». Какое же это дело? «Таким делом может быть проектируемый в Париже во время всемирной выставки в 1900 году «Конгресс Единения Человечества». Этот Конгресс автор называет «великим актом любви», «светлым праздником братолюбия на пороге нового столетия».

Независимо от Конгресса Единения Человечества автор предлагает организовать и в Россия союз представителей живой любви. От многих лиц он получает письма с выражением глубокой скорби об отсутствии любви в окружающей жизни, о своём нравственном одиночестве, и радости по поводу возникновения в пределах России Трудового Братства на основах христианского братолюбия.

Эти письма автор называет «стоном ангела», вынужденного дышать воздухом человеческого зла и пошлости. Всем этим лицам, между которыми автор упоминает и представителей православного духовенства, необходимо вступить между собой в самое тесное общение путём повременного печатного издания.

Затем автор снова возвращается к Конгрессу Единого Человечества.

На этом Конгрессе должны быть тщательно устранены всякие религиозные вопросы, которые, по мнению автора, много зла принесли на Конгрессе Религий в Чикаго. «Только Конгресс Единого Человечества может всех объединить и стать, действительно, великой манифестацией мировой любви, общечеловеческой солидарности, искреннего желания мира и единения в братолюбии, не затрагивая ни чьей религиозной щекотливости, самим названием своим устраняя вопрос о религиозных догматах и сравнении церквей».

Далее, автор переходит к разбору возражений против участия в конгрессе. Мы приведём одно из них, как наиболее характерное.

Люди верующие, возражают Н. Н. Неплюеву: «но ведь на Конгрессе Единого Человечества мы можем очутиться в обществе теософов, спиритов, и даже масонов и материалистов; разве для нас, христиан, это не будет изменой Христу и христианству?»

«Будем опасаться соблазна буквы мертвящей!» Отвечает им на это автор: «Кто более и лучше верует во Христа – тот ли, кто признает Имя Его и слова, сказанные Им, оставаясь чуждым животворящему духу любви и даже не веруя в значение, силу и конечное торжество любви, или тот, кто проникнут духом любви, верит в царство, силу и славу любви, не считая себя христианином и даже не понимая, что по духу он христианин?

Кто более близок, более родной по духу Богу – Любовь и Хрясту Его – спирит, оккультист, теософ, материалист, маеон, проникнутые духом любви и смирения в достаточной степени, чтобы искать братского общения с нами, несмотря на то, что мы их взглядов не разделяем, или те из христиан, которые настолько лишены духа любви и смирения, до такой степени проникнуты духом гордости, самомнения и жестокости, что считают себя в праве сторониться от этих людей, считая их нравственно-зачумлёнными и потому недостойными общения даже на Конгрессе, долженствующем быть манифестацией мировой любви, братского единения всего человечества»?

* * *

Таково, в главных чертах, содержание IX и X главы статьи H. Н. Неплюева. В них автор предлагает два проекта – «Конгресса Единого Человечества» в Париже и «Союза представителей живой любви» в России.

Рассмотрим поочерёдно оба проекта при свете учения Православной Церкви.

Автор видит в «Конгрессе Единого Человечества» практическое начало единения между всеми представителями живой любви без различия их вероисповеданий и взглядов, новый пункт в программе жизни человечества, шаг к осуществлению на земле всеобщего царства любви.

С такой преувеличенной оценкой значения Конгресса никак нельзя согласиться. Мы знаем, что «новый пункт жизни человечества», начало осуществления на земле царства любви, царства света, царства Божия положено Самим Иисусом Христом при устроении Им на земле Своей Святой Церкви. Неужели возможно ещё другое царство любви, неужели нужно искать нового пункта программы жизни человечества, кроме указанного Господом Иисусом Христом? Основанием жизни человеческой, основанием нормального единения людей между собой должно быть Евангелие, т. е. истинная вера, неразлучная с любовью. Но на предстоящем Конгрессе истинная вера, как основание единения, совершенно отвергается. Может ли он привести к обновлению жизни человечества?

Конгресс, игнорирующий религиозную сторону жизни человеческой и в то же время претендующий быть новым пунктом в программе жизни человечества, объединить всё человечество, – не удовлетворит никого, потому что оставит без ответа самые дорогие для человека запросы его ума и сердца.

Вот первое недоумение, которое возникает при рассмотрении задач предстоящего конгресса. Чрезвычайным преувеличением являются такие наименования конгресса, как «манифестация мировой любви», «братское единение всего человечества», «поцелуй, данный всему человечеству» и т. п., которыми автор постоянно украшает свою речь. Ведь в сущности «всё человечество» отнесётся совершенно равнодушно к конгрессу, не будет даже и знать о нём. Злоупотребляя подобными выражениями, затемняя дело громкими словами, автор лишь умаляет возможное значение конгресса.

Итак, рассматривая предстоящий Конгресс с православно-церковной точки зрения, мы никак не можем приписать ему того значения, которое хочет придать ему H. Н. Неплюев, Истинное обновление жизни человечества совершается не подобными конгрессами, какое бы громкое название они ни носили, а Евангелием, Именем Иисуса Христа, таинствами Христовой Церкви. В Церкви – царство любви, царство Божие. В ней должно объединиться человечество, если только оно ищет царствия Божия и правды Его! Созидать царство любви вне Церкви, помимо Евангелия и истинной веры – невозможно и бесплодно! Однако, если бы H. Н. Неплюев скромнее определял задачи проектируемого им конгресса, он мог бы принести значительную пользу человечеству.

Задачей предполагаемого конгресса (если только он состоится) должно бы явиться, по нашему мнению, не созидание на земле царства любви (пусть конгресс предоставит это дело Христовой Церкви!), не обращение человечества на новый путь жизни (каковой ему давно уже указан Евангелием), а скромное содействие установлению добрых, мирных и взаимно благожелательных отношений между людьми различных вероисповеданий и воззрений и осуществление в малом опыте подобных отношений.

Ни одна религия, а тем более христианская, не воспрещают добрых, благожелательных отношений к иноверцам; наоборот, благословляют их и обязывают к ним. Каждый искренний христианин несомненно порадуется, видя собравшимися вместе и мирно беседующими между собой – магометан, иудеев, буддистов, неверующих. Попытка подобного сближения могла бы повести к очень серьёзным результатам. На почве взаимных добрых чувств, взаимного доверия и искренности люди различных веровоззрений знакомились бы с воззрениями друг друга и, может быть, постепенно приходили бы к объединению в истине.

Если бы конгресс поставил себе такую скромную задачу, не посягая на область деятельности, ему не принадлежащую, нам кажется, каждый искренно бы приветствовал его и отнёсся к нему с сочувствием.

Не нужно забывать, что и иудеи, и магометане, и буддисты, и неверующие, как бы они ни были добродетельны, как бы они ни были одушевлены чувством любви, находятся всё-таки во тьме заблуждения, в отчуждении от источника истинного света и истинной жизни. Если бы конгресс, содействуя их мирному сближению с христианами, привёл бы их к познанию вечной истины Евангелия, разве это был бы не величайший плод его деятельности?

Здесь мы считаем необходимым рассмотреть не раз уже встречавшееся нам мнение автора, будто бы истинный христианин не тот, кто действительно верует во Христа, а тот, кто проникнут духом любви, хотя бы он по своим взглядам – был или магометанин, или иудей, или неверующий. Если бы это было так, то христианство потеряло бы всякий смысл, потому что и без него можно было-бы быть близким ко Христу и к Богу. Это мнение противно и ясному учению Евангелия, и простому смыслу человеческому. Как это можно назвать «христианином» человека, который никогда не слышал о Христе, не верует в Него, не любит Его, не омыт от первородного греха в таинстве св. крещения, не вкушает жизни вечной в таинстве св. причащения, не принадлежит к Христовой Церкви?

Как бы такой человек ни был добродетелен, об нём можно лишь сказать, что он «недалёк от царствия Божия», но нельзя назвать его христианином. Он пребывает во тьме, пока сознательно не уверует в Сына Божия! Что это так, вспомним один пример из истории апостольской Церкви: сотник Корнилий был благочестив, творил милостыни и молился Богу. Несмотря на это, или лучше сказать, вследствие этого, Господь проявил особую заботливость к тому, чтобы просветить его и светом истинной веры.

К Корнилию явился ангел и сказал ему: молитвы твои и милостыни твои пришли на память перед Богом; и так пошли людей в Иоппию и призови Симона, называемого Петром: он гостит у некоего Симона кожевника, которого дом находится при море; он скажет тебе слова, которыми спасёшься ты и весь дом твой. Какие же это были слова, от которых зависело спасение Корнилия? Послушаем, что сказал ему ап. Пётр: «истинно познаю, что Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему; Он послал сынам израилевым слово, благовествуя мир через Иисуса Христа: Сей есть Господь всех; вы знаете происходившее по всей Иуде, начиная от Галилеи, после крещения, проповеданного Иоанном: как Бого-Духом Святым и силой помазал Иисуса из Назарета, и Он ходил благотворя и исцеляя всех, обладаемых дьяволом, потому что Бог был с Ним; и мы свидетели всего, что сделал Он в стране Иудейской и в Иерусалиме, и что, наконец, Его убили, повесили на древе; Сего Бог воскресил в третий день и дал Ему являться, не всему народу, но свидетелям, предизбранным от Бога, нам, которые с Ним ели и пили по воскресения Его из мёртвых; и Он повелел нам проповедовать людям и свидетельствовать, что Он есть определённый от Бога Судия живых и мёртвых: о Нём все пророки свидетельствуют, что всякий верующий в Него получит прощение грехов Именем Его».

Таковы были слова спасения, возвещённые ап. Петром Корнилию и его домашним. В этих словах заключалось ни что иное, как повествование о Христе-Спасителе, Его жизни и чудесах. Вот что необходимо было услышать Корнилию, во что необходимо было ему уверовать, чтобы получить спасение. И действительно, едва он услышал эти слова и принял их верующим сердцем, как сошёл на него Святый Дух. Можно ли после этого утверждать, что и без веры во Христа можно быть истинным христианином! Ни в Евангелии, ни в посланиях св. апостолов, ни в примере первых христиан, ни в учении Церкви, мы не найдём ничего подобного! Для апостолов, для христиан, для Церкви – познание Христа, веры в Него были всегда таким дорогим сокровищем, что признать их не важными для спасения – было бы для них равносильно отречению от Христа, от царствия Божия, от вечного блаженства! «Сия же есть жизнь вечная, – говорит Сам Господь, – да знают Тебе, Единаго истиннаго Бога и Его же послал еси Иисуса Христа»!

Итак, истинный христианин лишь тот, кто не только проникнут духом любви и отличается добродетельною жизнью, но кто вместе с тем верует во Христа и принадлежит к Христовой Церкви. Если мы будем помнить это, то не признаем истинными христианами магометан, иудеев и неверующих, как бы они ни были добродетельны, и не успокоимся, видя их вне Церкви Христовой!

Конгресс Единого Человечества, взявши на себя скромную задачу сближать последователей различных религий между собой и побеждать их взаимное недоверие и предубеждения, мог бы в конце концов привести хотя некоторых к познанию истинной христианской веры и в этом была бы его очень большая заслуга. С этой точки зрения и мы желаем ему полного успеха!

Обратимся теперь к другому проекту H. Н. Неплюева, к организации «Всероссийского союза представителей живой любви».

К сожалению, автор только упоминает о нём, совершенно не знакомя нас с подробностями своего проекта. Однако, в виду важности этого проекта, считаем необходимым высказать о нём несколько слов.

Если автор, создавая свой проект, исходит из той точки зрения, не раз им высказанной в разбираемой нами статье, будто бы вся минувшая, а также и современная жизнь нашего народа является лишь хаосом мрака и злобы, будто бы заря царства любви только начинает загораться в его трудовом братстве, если он захочет устраивать свой «союз» без всякой связи с историей и преданиями русского народа и Церкви, совершенно игнорируя вековое просветительное служение Церкви и не подчиняя свою деятельность духу и уставам Церкви, то можно заранее сказать, что подобного рода проект не встретит себе в России ни сочувствия, ни поддержки и что он не соответствует назревшим потребностям жизни.

Нам необходим союз, необходимо единение, но лишь на почве тех церковно-народных идеалов жизни, о которых мы говорили в предыдущей статье. Жизнь требует обновления, но только в духе православной Церкви. Наше будущее – заключается в подъёме и развитии церковно-приходской жизни, в проникновении её истинно-христианским духом, в возведении её на высоту жизни перво-христианских общин.

Как достигнуть этого подъёма церковно-приходской жизни? Конечно, прежде всего ревностной, бескорыстной молитвенно-просветительной деятельностью приходского пастыря. Пусть он сам горит одушевлением христианского настроения и от него загорятся благодатным огнём души его прихожан. Пусть он не на груди только, но и в груди носит Распятого Господа и святые слова: «образ буди верным словом, житием, любовью, духом, верою, чистотой», пусть он будет искренним и горячим молитвенником пред престолом Божиим, пусть он будет исполнен милосердия и бескорыстия и, несомненно, соберутся вокруг него его духовные овцы и поднимется их христианское настроение.

Однако, недостаточно ещё, чтобы каждый член прихода в отдельности жил доброй христианской жизнью. Необходимо, чтобы существовала общая приходская жизнь, чтобы приход являлся христианской семьёй, чтобы он напоминал апостольскую общину. Нам кажется, в этом отношении могут принести очень большую пользу «церковно-приходские братства», подобные прежним южнорусским братствам.

При каждой церкви должно бы существовать подобное братство. Задачей его должна быть не только забота о материальном поддержании церкви или причта, или школы – каковая забота лежит теперь на церковно-приходских попечительствах, но прежде всего согласование жизни с учением и уставами православной Церкви. Родной храм должен быть, конечно, центральным пунктом духовной жизни подобного братства. Заботы о храме являются для него вполне естественными и неизбежными, точно также как и постоянное посещение храма для молитвы. Кроме того, братство должно иметь возможно частые собрания, начинающиеся и оканчивающийся молитвой, посвящённые беседам о вопросах веры и жизни христианской, чтению святоотеческих и других книг. На этих собраниях члены братства чувствовали бы себя одной христианской семьёй, и они поддерживали бы в братчиках бодрое христианское настроение. Далее, на обязанности братства могла бы лежать забота о местной церковно-приходской школе, и о благотворительных учреждениях прихода. Нет сомнения, что постепенно число членов братства увеличилось бы и мало-по-малу весь приход составил бы одну христианскую семью.

Таким образом церковно-приходское братство явилось бы переходной ступенью к преобразованию, к проникновению христианским настроением всего прихода.

Чтобы подобного рода подъём церковно приходской жизни совершался повсеместно и с большей энергией и правильностью в высшей степени, конечно, желательно возникновение взаимного единения между всеми деятелями церковно-приходской жизни.

Не удивительно ли в самом деле! У нас существуют благочиннические, окружные и епархиальные съезды духовенства для разрешения вопросов материального и административного характера, существуют миссионерские съезды для обсуждения мер борьбы с сектами, существуют церковно-школьные съезды для выработки мер по упорядочению и развитию церковно-школьного дела. Отчего бы не существовать съездам и по упорядочению церковно приходской жизни? Ведь вопрос о том, как сделать, чтобы наша церковно-приходская жизнь действительно была проникнута духом христианства – вопрос весьма важный, не менее важный чем вопрос о сектах или о школах! Уже одно то обстоятельство, что этот вопрос был бы поставлен на обсуждение съезда духовенства и лиц в нём заинтересованных, должно было бы оживить церковноприходскую жизнь. На этих съездах пастыри церкви могли бы взаимно знакомить друг друга с состоянием церковно-приходской жизни в своих приходах, с тёмными и светлыми её сторонами, обсуждать меры пастырского воздействия на приходскую жизнь для борьбы с пороками, с равнодушием к христианской жизни; могли бы одушевляться друг от друга рвением к пастырской деятельности, проверять самих себя опытом других.

Помимо съездов и частного общения между собой всех деятелей церковно-приходской жизни желательно, несомненно, и издание центрального органа церковно-приходской жизни, какого-нибудь «Вестника церковно-приходской жизни», который имел бы своей задачей выяснение идеала церковноприходской жизни, а также подробное рассмотрение особенностей и условий жизни современных приходов, и который мог объединять и руководить деятелей церковно-приходской жизни. Попытка подобного журнала, сколько нам известно, уже и существует – это журнал «Приходская жизнь», издаваемый в Ярославле, под руководством почтенного деятеля церковно-приходской жизни о. протоиерея Ф. Успенского.

Если бы проектируемый H. Н. Неплюевым «Всероссийский союз представителей живой любви» – имел бы в виду подобного рода подъём церковно-приходской жизни в России, или если бы он на основе церковно-народных идеалов стремился бы объединить и направить деятельность всех желающих трудиться во имя любви христианской – к нему, конечно, можно и следует отнестись только с полным сочувствием.

Заметим в заключение, что подъём церковно-христианской жизни в наших приходах есть, может быть, самое лучшее средство для борьбы с сектантством и отпадением от церкви и для привлечения в церковь иноверцев и неверующих. Не все в суждениях своих о достоинстве православия вникают глубоко в сущность его учения, в содержание его богослужения, в его историю, в творения его отцов и учителей, в пример жизни его достойных представителей; многие судят по внешности, по обычной жизни и настроению большинства. Они говорят: «какова жизнь ваша, такова и вера ваша! С подъёмом церковно-приходской жизни они потеряют основания для одного из самых сильных нареканий на нашу церковь и. видя добрую жизнь последователей православия, может быть и сами пожелают стать православными. Нам всегда надо помнить слова св. Писания. «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих» (Мф.18:10) и другие слова: «если кто из вас уклонится от истины, и обратит кто его, пусть тот знает, что обративший грешника от ложного пути его спасёт душу от смерти и покроет множество грехов» (Иак.5:19,25).

Свящ. С. Ч-ков

В январской книжке (стр. 93–94) за текущий год журнала „Миссионер. Обозр.“ был напечатан, составленный о. К. Плотниковым, „Опыт программы дополнительных уроков по Закону Божию в церковных школах по расколоведению“. Опыт этот, выставляя вопрос и указывая предметы, разъяснение которых желательно весьма подробное, применительно к обличению раскола, заставлял ожидать от автора его, чтобы он дал в особом изложении и эти самые потребные для школьников разъяснения. Ожиданиям этим о. К. Н. Плотников в настоящее время и удовлетворил, составив и издав брошюрку с вышеприведённым заглавием.

В этой брошюрке автор касается тех самых вопросов и предметов, подробную речь о которых он нашёл необходимым в своём „Опыте“; именно он разъясняет в ней вопросы: о крестном знамении, о догмате и обряде, о священном писании и писании вообще, об имени Спасителя, о предтечах второго пришествия Христова на землю, о Церкви, о таинствах и, наконец, даёт понятие о расколе. Как видно из перечня вопросов, автор имел в виду преимущественно школы в местностях с беспоповщинским раскольничьим населением, почему не отметил, между прочим, вопроса об епископе в Церкви.

На выставленные же вопросы о. Плотников даёт подробные, и достаточно для целей школы обстоятельные разъяснения. Так, напр., по общему вопросу о крестном знамении, он, дав понятие о нём, рассуждает об истовом изображении его, о видах его, об истинах, выражаемых троеперстным и двоеперстным сложением, и о большей правильности троеперстия перед двоеперстием, о дозволительности к употреблению двоеперстия и об отличии перстосложения от креста.

Само изложение у автора – ясное и для детей-школьников понятное. – В конце каждого отдела автор выставляет, так называемые, проверочные вопросы.

Брошюрка о. Плотникова, по моему убеждению, совершенно необходима в школах с раскольниками-учениками. Её можно давать для чтения и самим школьникам, и вести преподавание Закона Божия по пререкаемым раскольниками-беспоповцами вопросам.

М. Чельцов

Сочинение г. Соколова, кроме предисловия, где автор выясняет важность и необходимость для каждого из нас иметь верное и основательное решение вопроса о культе, состоит из трёх частей или отделов. В первом отделе автор даёт историко-критический обзор отрицательного направлений в его отношении к культу (1–89 стр.); во втором – выясняет, что культ есть естественное, неизбежное и потому необходимое в религии выражение религиозной жизни человека (90–171 стр.); и в третьем – доказывает, что культ есть существенно важное для религии внешнее выражение религиозно-нравственной жизни христианского общества (172–330). Первый отдел в сочинении автора явился необходимым в виду цели его сочинения: дать полемико-апологетическое богословское исследование. Но только, устремившись перечислить все отрицательные по отношению к культу направления – до самых мелких и невольных включительно, автор в конце не суммировал, к сожалению, что же и с каких сторон возражают против культа. А не сделав этого, он и читателя оставляет в неведении относительно того, что автор хочет опровергать и что защищать, да и сам, думается, – по этой же причине отчасти многословит поневоле и повторяется (особенно по вопросу о молитве и жертве), а отчасти и недоговаривает (напр. по вопросу о необходимости для Церкви иметь внешние обряды).

Во втором отделе автор в частности: определяет и выясняет психофизиологическую основу культа, в связи с истинным понятием о сущности религии (гл. I), – констатирует исторический факт всеобщности внешней религиозной формы в роде человеческом и проистекающее отсюда объективное значение его в решении вопроса о неизбежности культа во всякой религии (гл. II), и на основании изучения религий заключает, что молитва и жертва суть всеобщие формы сознательного стремления людей к ближайшему обучению с Божеством (гл. III) и что христианской религией необходимо предполагаются внешние формы – молитва и жертва (бескровная) в качестве единственно возможного средства к реальному единению с Богом (гл. IV). В полемике с сектантами особенно важна первая и четвёртая главы. Жаль только, что первая глава написана не совсем-то ясно и материал в ней автором изложен без определительности; а в четвёртой – автор, много наговорив о необходимости и пользе молитвы, недостаточна оттенил, что молитва должна иметь внешнее выражение: речь его о поклонах, о крестном знамении и т. под., как-то стушёвывается в его общих рассуждениях о молитве.

Если во втором отделе автор из понятия о Боге, о человеке и о религии выяснил необходимость культа вообще, то в третьем он доказывает существенную пользу для религиозно-нравственной жизни людей от содержания ими его. С этой целью он выясняет, что общественный культ есть естественно-необходимая однообразная форма обнаружения во вне внутренней религиозной жизни всего общества и сакраментальное орудие теснейшего единения человека с Богом (гл. I), доказывает, что общественный культ необходимо объединяет людей в тесное религиозное общество и сближает с их родными и знакомыми, теперь уже умершими (гл. II), наконец, описывает религиозно-нравственное воспитательное и образовательное значение церковно-богослужебной обрядности (гл. III). Все эти три главы написаны автором с особым воодушевлением и чувством; предмет в них раскрыт ясно и основательно. – В конце своего сочинения (гл. IV) автор даёт разбор некоторых (числом 10) главнейших и общеизвестных возражений против православного культа.

Таково обширное и богатое по местам содержание сочинения г. Соколова. Являясь собственно первой попыткой в нашей богословской литературе раскрыть и обосновать необходимость культа в религии, оно с успехом ответило на свои задачи и дало много существенно важного, а в полемике с сектантами полезного содержания. Поэтому мы осмеливаемся рекомендовать его к прочтению всем интересующимся данным вопросам. Жаль только, что язык автора не всегда ясен и определёнен, а изложение – просто и удобопонятно; по местам автор так туманно толкует, что сразу его трудно бывает и понять. Но это недостаток несущественный и при известном напряжении внимания, потребном для чтения всякого научного сочинения, он легко устраним. В виду же обширности содержания и полезности для читателей раскрываемых автором положений мы охотно желаем сочинению г. Соколова обширного распространения и надеемся, что она займёт почётное место в миссионерской библиотеке.

М. Чельцов

Егда случится христианину дерзнуть на допрос, то возопием ко Господу и Владычице и ко всем небесным ангелам всеусердно, с сокрушением сердца и со страхом Божиим и со слезами. Трижды знаменуем крестным знамением лице свое в каждых дверях. Егда встанешь на допрос и паки знаменуйся трижды.

Вопр. Кто ты есть?

Отв. Аз есмь христианин.

Вопр. Чей сын?

Отв. Бог мой весть, чьих я родителей есть.

Вопр. Бывал ли у причастия и на исповеди?

Отв. Нынешнее причастие змеина блевотина по откровению Иоанна Богослова, на исповедь священника нет видимого. Аще достоин христианин, то достойному от Бога с небеси дается причастие.

Вопр. Священников как почитаешь?

Отв. Нынешние священники по евангелию Матвея, Зачало 22: волцы, хищники, разбойники, по Зачалу 67: врата адовы, во евангелии Иоанна Богослова в зачале 32 чада диавола они тем бо и волцы нарекошася от пророк и от самого владыки и божественных апостолов его, и не токмо волцы, но и казители нечестивые, и противницы и врази, и наветницы, и хульницы и лицемеры, и татье, и разбойницы, и лже-учители, и лже-пророцы и наставницы слепии, и престницы, и лукавии противницы Христовы и блазнители и сынове лукаваго, и духоборцы, охулившие дух благодатный, имже не отпустится ни в сем веце, ни в будущем, имже путь истинный хулитися имать, к сему же чади лукаваго диавола, якоже глагола к ним Господь. Яковы отца вашего есте диавола. Тем же лепо есть убо о сих первее подвигнутися и тогда о скончании глаголати, ельма уже к нам конец веков присне, яко апостол глаголет и приидут времена люта и беззаконие умножится и любы многих исхнет, и льстящие мнози, а прельщающиеся множамшии. (Кирилла Иерусалимского знамение II-е) Аще кто слышится силен быти, да и ся берет с сатаною, якоже достоин, а иже при антихристе и с самим собою очевидно братися имут (Книга о вере глава 30). Диавол мнит их Ефрем слово 105. демонами нынешныи пустопоны, а церкви нынешние костелы римские, в библии в главе 17, блудница мати любодейцам и в осьмой 18 главе паде, паде Вавилон великий и бысть жилище бесовом и всякому духу нечисту (Мат. зач. 83) или паки корчемствующих ради и продавающих и купующпх пещеру наречет церковь, еже бо любити добытия разбойническое дело есть. А мы церкви апостольской.

Вопр. Власти како почитаешь?

Отв. Звери плотоядцы.

Вопр. Императора како признаешь?

Отв. Антихрист по откровению Иоанна Богослова.

Руки неприкладывать к сим допросам христианином.

Сообщил свящ. В. Прозоров

(орфография исправлена)

„Батышке отцу духовному – Василью Филипычу. Батюшка, просим у вас великого благословения и совета вашего. Если разрешится моя жена, где нас благословите окрестить младенца: домой нам ехать крестить не придётся; если нам окрестить в Кузнецке (Сарат. губ.) благословите, то пришлите разрешенье от себя ко священнику. Ещё вас батюшка прошу: пропиши нам, можно ли будет заочно взять молитву сороковую или нет? Ещё прошу я у вас совета и благословения, можно ли будет окрестить нам в великорасейской или нет? А потом по приезду нашему домой его обратить к себе (т- е. в раскол). А то нам ехать в Кузнецк тоже далеко 50-т вёрст, и всё чужая докука. Прошу вас, Батюшка пожалуйста на нас не погневайся. Мы желаем твоего совету и благословения, как нам лучше сделать“.

* * *

О. Иоанн Кронштадтский у англичан. 20 августа, о. Иоанн Кронштадтский был приглашён на английскую яхту „Аргонавт“, стоящую на рейде, где его встретили полтораста английских туристов, с которыми он беседовал через переводчика довольно долго. Бывший на яхте с о. Иоанном г. Μ. передавал „Котл.“, что надо было видеть с каким вниманием и благоговейным уважением был ь принят наш дорогой батюшка иностранцами, чтобы судить о его значении не только у нас в России, но и за границей.

Религиозные воззрения китайцев на загробную участь душ умерших. По представлению китайцев, душа китайца, отрешась от тела, тотчас же похищена демонами, разъезжающими в пространстве в паланкинах. Эти демоны тотчас же хватают душу умершего и везут в ад, где устроено множество палат с массой чиновников, разбирающих жизнь умершего и присуждающих к соответственному наказанию. Душе предоставляется защищаться и приводить в своё оправдание свои добрые дела. По особому снисхождению бога судеб, грешным душам дозволяется снова возвратиться на землю, но уже в виде больных и уродов, которые в Китае и считаются великими грешниками „предшествовавшей жизни“. Если женщина прожила жизнь примерно, она может возвратиться в виде мужчины, ибо, по учению китайцев, добродетель есть удел мужчин, а порок – женщин.

В „Юй-Лу“ рассказывается, что и в китайском аду возможны судебные ошибки, ибо демоны-доносчики и следователи часто путают, а потому невинные души иногда приговариваются к жесточайшим наказаниям. Если ошибка откроется, то адский трибунал поправляет дело очень просто, поднеся невинно пострадавшему чашку „чая забвения“. Кто выпьет этот чай, – забудет всё, как будто бы вовсе и не страдал.

* * *

Редакция „Миссионер. Обозр.“, во все пять лет издания журнала, с широким доверием к своим подписчикам допускала высылку журнала в кредит и рассрочку уплаты. Между тем, многие должники оказались неисправными плательщиками, вследствие чего накопилась значительная сумма недоимок и долга, отражающаяся неблагоприятно на состоянии издательской кассы.

Напоминая о сём, Редакция надеется, что должники её не заставят нас прибегать к мерам понуждения и поспешат взнести числящуюся недоимку, а потому Контора и не прекращает высылку остальных книжек журнала издания сего года.