Ноябрь

1. При всех, требующих ответа, обращениях в редакцию необходимо прилагать на ответ марку или открытое письмо.

2. Рукописи, доставляемые в редакцию «Мис. Обозр.», должны быть переписаны чётко, с оставлением полей на страницах для редакционных исправлений. На самой рукописи должен быть выставлен точный адрес автора и заявление об оттисках.

3. Принятые к напечатанию статьи в случае надобности могут подвергаться исправлениям и сокращениям.

4. На самой рукописи должны быть указаны условия, на которых желают авторы предоставить редакции право печатания их трудов; без такого указания статьи печатаются на условиях, существующих в редакции. На произведения, помещаемые в «Приложениях» к журналу «Мис. Обозр.», редакция оставляет за собой право издания отдельными выпусками для включения в состав «Народно-Миссионер. Библиотечкиˆ, под условием особой приплаты авторам к гонорарной сумме, по соглашению.

5. Мелкие статьи и сообщения, непризнанные годными для помещения в журнал, уничтожаются. Обратную пересылку статей, значительных по объёму, редакция не принимает на себя.

6. О присылаемых в редакцию книгах и брошюрах даются отзывы или печатаются извещения о поступлении их.

7. Жалоба на неполучение какой-либо книжки журнала препровождается в редакцию с обозначением напечатанного на адресе номера и с приложением удостоверения местной почтовой конторы в том, что книжка журнала действительно не была получена конторой. Жалобу на неполучение какой-либо книжки журнала просим заявлять редакции не позже, как по истечении месяца, со времени выхода книжки в свет.

8. О перемене адреса редакция извещается своевременно, причём следует обозначать напечатанный на бандероли в прежнем адресе номер и прилагать 4 семикопеечных марки.

9. Посылки, письма, деньги и вообще всякую корреспонденцию редакция просит высылать по следующему адресу: С.-Петербург, Литейный 34, кв. 4, в редакцию журнала «Миссионерское Обозрение».

10, Контора редакции открыта ежедневно от 10-ти утра до 9 часов вечера, редактор принимает ежедневно от 11–12 утра и от 6–8 вечера.

11. Редакция считает необходимым предупредить гг. своих подписчиков, чтобы они до полугодия не переплетали книжек журнала, так как с отсылкой 6 книжки жур. им ежегодно высылаются для первого тома журнала особые заглавные листы, с оглавлением, где точно обозначены статьи и страницы. На проповеди Мис. Обозр. и на книжки приложений оглавления высылаются по окончании года, с последней книжкой журнала.

Объявления принимаются за строку или место строки, за один раз 40 к., за следующие два раза 40 к., за три раза 50 к., большие объявления по соглашению.:

Редактор-издатель Василий Михайлович Скворцов 

ПОСЛАНИЕ святѣйшаго Правительствующаго Всероссийскаго Синода

Во имя Отца и Сына и Свѧтаго Дꙋха.

БОЖІЕЮ милостїю Святейшій Правительствующій Синодъ чадоми православныѧ Греко-Российскіѧ каѳолическіѧ и апостольскіѧ церкви, содержащими глаголемые старые обрѧды.

Сто лѣтъ томꙋ назади предки ваши, пребывавшіе внѣ единения съ православною Церковію, сознали неправотꙋ своего отъ неѧ отдѣленіѧ ради исправленіѧ ею богослꙋжевныхъ книгъ и нѣкоторыхъ обрѧдовъ, ꙋпотреблѧвшихсѧ по мѣстами до лѣтъ Патрїарха Никона. Движимые сознанїемъ неполноты своего церковнаго ꙋстройства и скорбію о таковомъ бѣдственномъ своемъ положеніи, они рѣ́шились просить о принѧтіи ихъ въ единеніе съ Церковію, даровать ими законное свѧщенство и благословить ихъ содержать глаголемые старые обрѧды. Свѧтейшїй Синодъ съ отеческою любовію принѧлъ ихъ просьбꙋ, далъ имъ законно поставленныхъ свѧщенннковъ и благословилъ ихъ отправлѧть богослꙋженіе по старопечатнымъ книгамъ, поставививъ ихъ въ каноническꙋю зависимость отъ мѣстныхъ Епископовъ. Такое рѣшеніе Свѧтѣ́йшаго Синода вошло въ силꙋ и дѣ̀йствіе въ 27 день Октѧбрѧ 1800 года. Такъ совершилось единеніе съ церковію глаголемыхъ старообрѧдцевъ. И Благодареніе Богꙋ! Пꙋтемъ симъ вошли въ оградꙋ Православной Церкви многіе находившіесѧ внѣ еѧ, стали возлюбленными чадами еѧ о Господѣ, сынами свѣта и послꙋшаніѧ, открывъ себѣ̀ чрезъ единеніе съ Церковію и принѧтїе благодатныхъ еѧ таинствъ, наипаче же свѧтѣ́йшаго таинства Тела и Крови Христовыхъ, пꙋть къ наслѣдію жиѕни вѣчной во Христѣ Иисусѣ Господѣ̀ иашемъ. Благословенъ Богъ положившій въ сердца избранныхъ своихъ благое и спасительное помышленіе прійти въ соединеніе вѣ̀ры и въ разꙋмъ истины. Превожделѣ̀нно намъ таковое единеніе ваше со всѣми чадами православной Церкви, ѧже есть Тѣло Христово.

Воздавъ за сіе хвалꙋ и Благодарение Господꙋ Богꙋ, мы не можемъ не скорбѣть о пребывающихъ доселѣ внѣ спасительной ограды свѧтой церкви, и молимъ Господа Бога, да прнзоветъ Онъ и ихъ въ свѧтое единство вѣры. Да подастъ Господь и имъ внити во дворы Господни. Врата церкви отверсты длѧ нихъ: она готова принѧть ихъ, какъ любѧщаѧ, милꙋющаѧ и прощающаѧ Матерь.

Благодать Господа нашего Іисꙋса Христа, и любы Бога и Отца и причастіе Свѧтаго Дꙋха бꙋди со всѣми вами. Аминь.

Подлинное подписали:

Смиренный Антоній Митрополитъ С.-Петербургскій и Ладожскій.

Смиренный Владиміръ Митрополитъ Московскій и Коломенскій.

Смиренный Флавіанъ Архиепископъ Карталинскій и Кахетинскій Екзархъ Грꙋзіи.

Смиренный Аѳанасій Архиепископъ Донскій и Новочеркасскій.

Смиренный Маркелъ Епископъ.

Смиренный Гꙋрій Епископъ.

Въ Богоспасаемомъ градѣ Святаго Петра. Въ лѣто отъ Рождества по плоти Бога Слова 1900, мѣ́сѧца Окгемвріѧ 26 день.

Как известно, в последнее время повсеместно замечается, что штундисты систематически избегают общераспространённого и давно усвоенного этой секте наукой и правительством названия штунды и во всех случаях – в судах, на миссионерских собеседованиях, при столкновении с властями и в житейском быту называют себя евангелическими христианами баптистического толка или просто баптистами”. Начало этого явления относится ещё к 80-м годам. Уже в 1881 году некоторые из штундистов Херсонской губернии, воспользовавшись изданием закона 1879 года, дозволяющим немецким колонистам баптистического вероисповедания свободно собираться на свои молитвенные собрания и совершать богослужение по своему обряду, подавали прошение на имя министра внутренних дел о причислении себя к сектантам этого рода и о дозволении свободного существования своей секты¹⁸¹. С изданием же закона 1894 года 4 июля о признании штунды особо вредной сектой и о воспрещении последователям её общественных молитвенных собраний, стремление к усвоению себе имени баптистов значительно усилилось. Вожаки штундизма начинают предпринимать путешествия по штундистским общинам Донской, Екатеринославской, Таврической, Херсонской, Киевской и другим губерниям и везде стараются убеждать сектантов отказаться от принятого названия штундистов и усвоить себе имя баптистов, так как это последнее название будто бы поставит их под защиту закона 1879 года; и тогда положение комитета министров 1894 года, Высочайше утверждённое, как относящееся по своей букве исключительно к штундистам, на них простираться не будет. Таким образом, на закон 1879 года штундовой массе было указано, как на тихую и безопасную пристань, куда следует стремиться русской штунде для избежания существующих ограничений законов и стеснений со стороны власти. Особенно усилены и явны сделались эти агитаторские ухищрения, во время последней народной переписи 1896 года. В общинах получены были братские послания распорядительных центров штунды, с разъяснением тех выгод, какие заключаются для штундистов в единообразном наименовании себя именем дозволенной законом секты „баптистов”, чтобы со временем можно было решительно и более настойчиво предъявить к правительству свои притязания на право немецких баптистов от многих тысяч последователей, томящихся и лишённых якобы духовного руководительства, утешения и проч. Штундовые миссионеры снова стали усиленно разъезжать по сёлам и городам с той же целью и с обещаниями на счёт прав и свободы, с предостережением отнюдь не записываться последователями „штунды”, как секты, признанной особо вредной. И, действительно, многие из сектантов последовали этому мудрому совету для обхода закона 1894 года и не только в переписных листках назвали себя „христианами баптистического толка”, но, пользуясь невежеством волостных писарей, успели добыть себе и паспорта, в которых в графе о вероисповедании было помечено: „баптистического вероисповедания”. В практической выгоде этой хитрой и преступной махинации штундисты впервые убедились в 1897 году. В этом году донские сектанты Дементий Александров, Анисим Крючков и друг., привлечённые полицией к законной ответственности за устройство воспрещённого молитвенного собрания по 29 ст. уст. о иак. и осуждённые Ростовским на Дону мировым съездом, апеллировали в Сенат. В своём прошении они заявляли, что их неправильно, по наветам православного духовенства и миссионеров, назвали штундистами, что по своим религиозным верованиям они настоящие баптисты, а потому на них не только не должно простираться Высочайшее воспрещение молитвенных собраний, но и за совращение кого-либо из православных в свою секту они должны быть судимы не как за совращение в ересь или раскол, а как за совращение в инославное христианское, дозволенное в России, исповедание. К крайнему прискорбию православных, Сенат внял доводам этой жалобы донских штундистов отменив постановление местного мирового съезда относительно общественных молитвенных собраний. Это решение Сената с быстротой телеграфа сделалось известным всем штундистам Донской области и других губерний, страшно подняло их дух, а вместе и возродило в них энергию к пропаганде своей ереси среди православных. Целые -сотни копий с этого Сенатского решения, засвидетельствованные нотариальным порядком, разосланы были донскими штундистами по многим штундистским общинам, производя везде между ними фанатический восторг.

Радость сектантов-штундистов по поводу этого Сенатского решения весьма понятна. Благодаря ему, в понятиях штундистов им открылась широкая и блестящая перспектива в будущем – они теперь сознавали себя наравне с немцами относительно церковных прав и свободы действий, какими пользуется в России немецкий баптизм. А права эти широки и заманчивы. Такими правами не пользуется ни одна из русских дозволенных сект. Так положением 1879 года немецким колонистам баптистического вероисповедания предоставлено строить особые молитвенные дома, избирать проповедников – пресвитеров, которых утверждает в их должности губернатор или градоначальники, свободно открывать общинные богомоления и совершать всякие требы, издавать на русском языке богослужебные книги. Более того, одним из кассационных решений Правительствующего Сената баптизм признан даже (по ответственности виновных в совращении) наравне с инославными исповеданиями, т. е. католической и лютеранской церковью.

Успех Донского процесса дошёл и до киевских штундистов, и произвёл на них сильное впечатление. То, чего не могли сделать в продолжение почти 15-ти лет заправилы и вожаки штундизма в России, давно и настойчиво убеждавшие их в возможности отказаться от названия штундистов и усвоить имя баптистов, решительно и скоро достигнуто было, благодаря вышеуказанному сенатскому решению. В самовольном присвоении себе названия баптистов киевские штундисты увидели действительно самый радикальный и удобный способ для обхода стеснительного закона 1894 года. С этого времени сектанты, как по мановению волшебной руки, сразу отказались от своего действительного названия „штунды” и стали называть себя „баптистами”. Молитвенные собрания их, устраивавшиеся: прежде довольно редко, а в некоторых местах и совсем прекратившиеся, или только с соблюдением всех предосторожностей не быть накрытыми полицией, теперь стали весьма часты и получили характер демонстративного издевательства над пастырями, миссионерами и над бессильною пресечь это преступное деяние полицией. Вместе с этим они начали открыто проповедовать православному населению, что де это только полиция их преследует, а высшее правительство их поддерживает, ибо их вера, правая. Полицейские протоколы о недозволенных молитвенных собраниях штундистов стали так многочисленны, что канцелярии мировых судей и съездов были положительно ими завалены и отнимали у последних массу времени, мешая более успешному и своевременному течению других дел. Помимо своей многочисленности, эти дела, стали теперь для мировых судей и съездов самыми тяжёлыми и запутанными, потребовавшими участия при разбирательстве этих судебных процессов учёной экспертизы сведущих лиц.

Естественно, поэтому, возникает вопрос большой важности: насколько правильны и основательны притязания киевских штундистов на усвоение себе имени баптистов? Существует ли между учением штундистов и учением баптистов действительное тождество или только внешнее сходство?

В течение последних двух лет в судебных учреждениях Киевской губернии, по объяснению административных властей, в устройстве недозволенных законом общественных молитвенных собраний штундистов, привлекалось до 600 сектантов, выдававших себя однако за последователей секты баптистов. Во время этих судебных процессов, происходивших с участием экспертизы, означенными сектантами их вероучение было изложено довольно подробно. На основании этих данных нельзя не заметить, что положительная сторона их вероучения остаётся и до настоящего времени так же бедна и неразвита, как и при самом начале возникновения секты. Другой характерной особенностью является отсутствие всякого согласия и единства в вероучении штундистов. Почти каждая община отличается от другой в том или другом пункте. Так, из показаний одних (штундистов, живущих в самом городе Киеве) видно, что они своего собственного вероизложения не имеют, а пользуются Никео-Цареградским символом, унаследованным ими от Православной Церкви. Другие сектанты¹⁸² не только не имеют никаких символов, но даже утверждают, что их и быть не должно, так как для всех истинных христиан единственным вероизложением является и должно быть только Св. Писание Нового Завета. Наконец, третья часть сектантов ¹⁸³ представила в качестве символа своё собственное веропзложение¹⁸⁴. Но это вероизложение отличается такой краткостью и неопределённостью, что судить о характере самой секты и её вероучении не представляется никакой возможности. Указывая, напр., что у них совершается таинство крещения и преломление, сектанты ни одним словом не упомянули о том, какое догматическое значение усвояется ими этим действиям.

Соглашаясь в мнении, что единственным руководством в деле спасения должно быть только одно Священное Писание, сектанты высказали странное разногласие в вопросе: какие книги, заключённые в Библии, признавать священными и боговдохновенными и какие апокрифическими. Сектанты г. Киева из числа священных и боговдохновенных книг исключают все книги Ветхого Завета, признаваемые Православной Церковью неканоническими; между тем, сектанты других мест к числу священных книг относят также Премудрость Соломона и послание Иеремии, не признавая таковыми остальных неканонических книг. Исключение, сделанное сектантами для этих книг, кажется, обусловливается существованием в них таких мест, в которых (как напр. 13 и 14 гл. Премудрости Соломона и всё послание Иеремии) с точки зрения сектантов лучше всего обличается мнимое идолопоклонство Церкви Православной. Что же касается третьей группы сектантов и притом самой многочисленной, то она не делает никакого различия между книгами каноническими и неканоническими и всем книгам, находящимся в Библии, усвояет одинаковое священное значение.

Положительное догматическое учение штундистов Киевской епархии мало ими самими выяснено, мало определено и отличается, поэтому, крайней бедностью. Признавая единство Божие, штундисты признают и троичность лиц в Божестве. В вышеупомянутом рукописном изложении своего вероучения, представленном суду, штундисты заявляют: „мы верим, что есть только единый, животворящий Бог и что Бог есть Троица: св. Творец, Сын и Дух Св. единый Бог и Творец неба и земли, что Божество заключает в Себе три особых, вполне одинаковых и вечно совершаемых (sic) лиц, например: человек состоит из души, духа и тела (1Фес.5:23), но мы по можем понять: как эти части между собой связаны: эти три части: душа, дух и тело не суть три человека, но один, так и в Божестве три лица: Отец есть истинный Бог, Сын есть истинный Бог и Дух есть истинный Бог, однако же мы верим не в трёх Богов, потому что эти три Лица составляют одно в своём существе и суть нераздельны”. Совершение искупления рода человеческого, согласно учению Православной Церкви, принадлежит Иисусу Христу. „Иисус Христос Бог и человек, говорится в их вероизложении, будучи Сыном Отца, Он совершил через своё воплощение, смерть и воскресение великое дело искупления. Этого Бога человека Искупителя видел мир”.

Проповедуя, что человек оправдывается одной личной верой во Христа без всяких внешних посредств, сектанты, однако, заявляют, что они признают вместе с тем необходимость и некоторых таинств; но относительно числа их расходятся между собой. Штундисты г. Киева категорически и решительно заявили в целом ряде судебных процессов, что у них существует и признаётся только два таинства: крещение водой и преломление хлебов; других таинств, как не упоминаемых в Св. Писании, они не признают и не имеют. Штундисты, имеющие своим центром м. Богуслав, к этим двум присоединяют ещё и таинство брака; наконец, третья группа сектантов склонна видеть в акте избирания пресвитеров существование у себя ещё и таинство священства. Расходясь во мнении относительно числа признаваемых ими таинств, сектанты не всегда согласны между собой и относительно самого значения, которое они усвояют тем или другим действиям, выдаваемым ими за таинства. Исключением из этого является крещение, о значении которого все штундисты согласны между собой.

По словам сектантов, принятие водного крещения является необходимым и обязательным актом для вступления в число действительных и полноправных членов их общины, согласно ясному повелению Св. Писания: „кто будет веровать и крестится, спасён будет”, а также в подражание примеру Самого Иисуса Христа, принявшего водное крещение, и обычаю первых христиан, вступавших в число членов Церкви Христовой через водное крещение. Но для допущения к крещению, по учению сектантов, необходимы следующие два условия: во-первых, личная, сознательная вера, что смертью Иисуса Христа мы искуплены от греха, проклятия и вечной погибели и, во-вторых, покаяние во грехах и обещание Богу доброй совести. Поэтому к крещению может быть допущен только тот, кто не только сам сознаёт в себе твёрдую, веру во Христа, но ясно засвидетельствует её перед церковью, т. е. перед уже ранее крещёнными членами штундовой Общины¹⁸⁵. Что же касается до второго условия, то сущность его сводится к тому, чтобы лицо, изъявившее согласие на вступление в секту штундистов, не только раскаялось в своих прежних порочных наклонностях и грехах, как, напр., воровства, сквернословия, употребления спиртных напитков, курения табака, идолопоклонства, (под которым разумеется почитание в Православной Церкви св. икон, св. угодников и мощей), но и на всю остальную жизнь сознавало себя способным быть свободным от этих недостатков. Вследствие таких условий многие из принадлежащих к секте штундистов и не имеющих силы отказаться хотя бы от одной из своих порочных наклонностей в продолжении довольно многих лет не допускаются к крещению, как не достигшие святости.

Что же знаменует собой самый акт крещения, по учению сектантов? Ни в устном, ни в письменном изложении учения штундистов по этому вопросу не видно, чтобы с этим действием соединялся какой-либо намёк на прощение грешнику в этом акте первородного или личного греха, или чтобы с ним соединялось представление о даровании крещаемому каких-либо божественных даров благодати Св. Духа. По учению сектантов, крещение есть только „залог их веры”, „знак союза с Богом”, „обещание Богу доброй совести”, т. е. торжественное заверение, как бы клятва Богу, в присутствии „всей церкви” не грешить, „пожертвовать своё сердце” Богу. Сущность, внутреннее значение такого именно, а не другого понимания сектантами этого священного действия выражают и те духовные псальмы, пение которых приурочено к этому времени и случаю.

О Боже, здесь видит меня

Всезрящее око Твоё,

Что я уж решил для Тебя

Пожертвовать сердце моё.

Ты знаешь желанье души,

Ты слышал мной данный обет,

Молю же: на век заключи

Со мною Твой новый завит...

Или:

Святое принял я крещенье

И мною дан святой обет –

С Тобою быть в соединенье

И Твой блюсти святой завет...

Прими, Христе, в Твоё стяжанье

Днесь сердце, тело, душу вновь

И не отвергни обещанья

Хранить на век к Тебе любовь.

Таким образом, никаких благодатных сил в крещении сектанты не получают, по своему учению, не освобождает оно ни от греха первородного, ни от грехов личных и, следовательно, это таинство низведено сектантами на степень простого обряда, простой формальности, необходимой для окончательного поступления в секту. Эта мысль ещё нагляднее, ещё яснее доказывается следующими рассуждениями штундистов о бесполезности внешних обрядовых действий вообще. Все люди, говорят они, находятся под властью греха и. несмотря на все религиозные обряды, должны на веки погибнуть, если в их внутреннем человеке или душе не произойдёт спасительной перемены, называемой в Св. Писании покаянием. Св. Писание говорит: не тот иудей, кто таков по наружности, но тот иудей, кто внутренне таков. Тоже можно сказать и о христианах: „не тот христианин, который по наружности, вследствие крещения и других обрядов, считает себя христианином, но кто внутренне таков посредством покаяния”. Но каким же путём достигается, по мнению штундистов, эта перемена во внутреннем духовном существе человека? Таким средством, возбуждающим в человеке сознание своей греховности и перерождающим его духовную природу, служит евангельская проповедь. Под влиянием этой проповеди грешник просыпается от сна к познанию своих многочисленных грехов, пока он не научится восклицать: „бедный я человек, кто избавит меня от сего тела смерти”. Это состояние сердца для человека самый удобный момент, чтобы усвоить себе совершенное искупление грехов в Иисусе Христе. Кто уверовал, тот уже спасён и свят ещё до крещения. Крещение нужно, чтобы исполнить заповедь и вступить в братство спасённых, но для крещения нужна вера. Верующий уже спасён верой и без крещения. Таким образом, тот момент, в который человек уверует и раскается, по учению штундистов, является самым важным и существенным, в этот момент происходит, очевидно, и акт прощения греха Адамова¹⁸⁶, равно как и личных грехов, и человек становится праведным, святым, получает право на бессмертие и славу, дарованную Иисусом Христом человечеству через Его крестную смерть и воскресение.

Тот, кто сделался через раскаяние во грехах праведным, святым наследником обетования Божия, кто в акте водного крещения дал торжественное обещание на всю жизнь быть верным данной клятве – оставаться святым, получает право быть участником вечери Господней, трапезе святых. Признавая необходимым существование в своих общинах преломления хлебов, не все сектанты усвояют этому действию одинаковое значение. По учению, изложенному на суде большинством вожаков киевских штундистов, они в совершаемом ими преломлении вкушают „истинные тело и кровь Христовы”¹⁸⁷. Но с таким учением не согласны не только другая часть киевских штундистов, но и часть штундистов Каневского и Васильковского уездов. По заявлению последних, хлеб и вино, предлагаемые на преломлении, ни в каком смысле не являются Телом и Кровью Христовой, а есть и остаются простым, обыкновенным хлебом и вином. „И на Тайной вечери, по их словам, ученики Христовы вкушали только хлеб и вино, а не Тело и Кровь Христову, и мы также вкушаем тоже”. Не признавая возможность пресуществления св. Даров, штундисты не придают евхаристии и значения жертвы Богу за грехи людей, а равно не считают этой жертвы, не отделимой по существу своему от Галгофской жертвы. „Мы освящены, говорят они, единократным принесением Тела Иисуса Христа... Он одним приношением навсегда сделал совершенными освящаемых”, а поэтому Галгофская жертва вполне достаточна для очищения наших грехов. Единственным основанием существования этого таинства, по их учению, служит исполнение воли Спасителя, выраженной в словах: „сие (или по пониманию штундистов так) творите в Моё воспоминание”, и единственно „ради воспоминания”, для постоянного и более конкретного напоминания верующим искупительного дела, совершённого Иисусом Христом на Галгофе. Таким образом, совершение сектантами преломления низводится на степень обычных нравственных заповедей, напр., заповеди о любви к ближним, заповедей, запрещающих убивать, воровать и т. д. учение о вкушении сектантами вовремя преломления только хлеба и вина, а не Тела и Крови Христовой, совершаемого притом „ради воспоминания”, настойчиво проповедуется и в тех песнопениях, которые распеваются ими во время совершения этого действия.

Благослови же нам, о Христе!

Сие вино и хлеб

Вкусить, как Ты велел

В Твоё воспоминанье!

Я есмь овца Иисуса,

говорится в другой псальме.

Он Пастырь добрый мой;

Он в знак любви союза,

Пред смертию своей,

Взявши хлеб и преломляя,

Ученикам давал,

Вином их напояя. 

Как мы выше сказали, некоторые из штундистов заявили, что они признают ещё третье таинство – брак. По учению этих сектантов брак есть „божественное установление, имеющее своей целью способствовать сохранению да земле целомудрия и избежанию блуда и зла”. „При сочетании брачующихся, говорится в представленном ими письменном изложении веры, спрашивается о взаимном их согласии на вступление в брак и об этом свидетельствуется перед всей церковью. Брачующиеся дают пред Богом друг другу обещание жить вечно неразлучными, хранить брак в чистоте и святости до конца жизни. Сочетающимся читаются обязанности о необходимости взаимного согласия и любви из слова Божия”. Впрочем, такой чин совершения брака не везде принят среди сектантов. Некоторые ограничиваются одним простым заявлением своим „братьям” о том, что они вступили в брак с такими-то лицами, причём мнимые муж и жена дают друг другу письменные росписи, что та сторона, которая бросит первой супружеское сожитие, обязана уплатить неустойку в такую-то сумму¹⁸⁸. Кроме того, среди сектантов киевской губернии весьма распространён обычай заключать браки в православной церкви. Для этого желающие вступить в брак на время и притворно возвращаются в православие и после совершения венчания снова возвращаются в штундизм¹⁸⁹.

Итак, на основании данных, добытых путём личных устных и письменных показаний штундистов во время судебных процессов, становится очевидным, что одного определённого и для всех последователей секты штундистов, выдающих себя, однако, за баптистов, обязательного вероучения, по крайней мере в Киевской губернии, не существует. В самом деле, нет почти ни одного пункта в изложенном ими вероучении, где бы они были согласны друг с другом. Одни признают все книги, нахудящиеся в Библии, священными и боговдохновенными, другие исключают из них все книги неканонические, третьи, наконец, из этих последних одни удерживают, другие ж произвольно отвергают. Киевские штундисты придерживаются никео-цареградского символа, часть штундистов Каневского и Васильковского уездов делают слабую попытку составить собственное вероизложение, а другая – саму мысль о такой попытке считает чуть ли не еретической. Но и помимо этих, так сказать, частностей, разногласие между сектантами обнаруживается в ещё более важных и существенных вопросах, каковы: о числе принимаемых ими таинств и их догматическом значении. Очевидно, что эти сектанты, оторвавшись от своей матери-церкви православной и подпав под влияние различных протестантских сект, оказались не в состоянии и до настоящего времени сколько-нибудь осмыслить и привести в какую-нибудь определённую и единообразную систему тот материал, который они позаимствовали из разных довольно мутных источников.

Вопреки указанной выше неопределённости и отсутствию всякого единства в вероучении штундистов, немецкий, баптизм в настоящее время является как уже вполне определившаяся протестантская секта. На протяжении многолетнего своего существования она успела не только выработать вполне определённую и ясную систему своего вероучения, ставшую обязательной для всех её членов, но и создать определённый церковный строй, ясно и точно определяющий все функции церковной жизни своих последователей. Сравнение вероучения и церковного строя баптистов с вероучением наших сектантов показывает, что при некотором внешнем сходстве эти секты весьма существенно отличаются друг от друга.

Единственное основание, на котором штундисты пытаются отождествить себя с немецкими баптистами, заключается в том, что и они так же, как и последние, признают необходимость водного крещения и совершают на своих богомолениях преломление хлебов. Но сходство между ними на этом и оканчивается, так как в понимании и усвоении этим действиям догматического значения между нашими сектантами и немецкими баптистами – глубокое различие. По учению штундистов, как мы видели выше, грехи всех людей искуплены смертью Иисуса, Христа на Галгофе, и кто верует в это, тот не имеет уже в себе греха, – в нём без всяких внешних посредств действует сам Дух Святой. Крещение же только запечатлевает вступление в общество святых (т. е. штундистов); никакого сакраментального значения этому действию ими не усвояется, никакой благодатной силы от Бога, изглаживающей грех первородный, в крещении они, по своему учению, не получают. По учению о сём таинстве немецких баптистов, изложенном в их катехизисе, имеющем значение символической книги и потому являющемся обязательным для всех последователей этой секты, крещение имеет, так сказать, две стороны – божескую и человеческую. Со стороны верующего, приступающего к крещению, оно есть „первый плод веры и любви ко Христу, – вступление в послушание Господу и в Его Церковь. Оно есть торжественное объявление и исповедание грешника, который сознал ужас греха и осуждение всего своего существа и всю свою надежду возлагает на смерть и воскресение Иисуса Христа, своего Спасителя, и верует в Него, как в Искупителя от проклятия и возмездия за грех, так что и телом, и душою предаётся Христу и облекается в Него, как в свою праведность и крепость, предавая своего ветхого человека смерти со Христом и желая ходить с Ним в обновлении жизни”. С другой стороны, крещение есть „торжественное объявление и заверение верующему крестнику со стороны Божией в том, что он погружается во Христа Иисуса и таким образом с Ним умер, погребён и воскрес, что его грехи омыты и что он возлюбленное чадо Божие, к которому благоволит Отец. Крещение в крещающемся должно возбуждать ещё определённее и сильнее чувство его спасения и блаженства, и Бог производит оное запечатлением Св. Духа”¹⁹⁰. Здесь выражение о крещении, что „оно есть первый плод веры и любви ко Христу – вступление в послушание Господу и в Его церковь”, если не тождественно с штундистским взглядом, то слишком близко к нему, так что можно даже, на основании этого выражения, говорить о сходстве баптизма с штундизмом, но рядом с указанным выражением следующее пояснительное выражение: „что крещение есть также торжественное объявление и заверение верующему крестнику со стороны Божьей, что он умер со Христом, погребён и воскрес, что его грехи омыты” (водою), К штундизму никоим образом отнесено быть не может, так как противоречит всему основанию штундового вероучения. Это же выражение составляет существенную черту немецкого баптизма – служит пояснением, как немецкий баптизм понимает крещение. Именно, по баптизму в человеке грех умирает в акте крещения, а по штундизму – в момент призвания его к вере, что и составляет существенную разницу.

Не менее глубокое различие между штундистами и немецкими баптистами существует и по вопросу о таинстве евхаристии или преломлении. Как мы уже видели, в учении штундистов об этом таинстве наблюдается два совершенно противоположные друг другу течения. По мнению одних, причащение есть такое таинство, в котором достойно верующие становятся общниками Тела и Крови Христовой, пролитой на кресте, причащаются действительного Тела и действительной Крови Христа. По учению других, оно совершается по заповеди и примеру Спасителя, в первый раз установившего это таинство, и есть только воспоминание Тайной вечери; причём причащающиеся вкушают обыкновенный хлеб и вино, вкушение которых, очевидно, спасительно постольку, поскольку оно есть исполнение заповеди Господней, повелевающей „сие творить в Его воспоминание, доколе Он приидет”. По учению немецких баптистов, изложенном в их катехизисе, преломление есть „дарованное Господом Его Церкви благодатное установление, на которое мы смотрим, как на неоценимое тайнодействие (Unschätzbares Gnadenmittel)... Мы веруем, что в сём святом знаке Христос даёт верующим вкушать духовным образом Своё Тело и Свою Кровь. Приобщением Тела и Крови Христовой (Die Gemeinschaft des Leibes und Blutes Christi im Genuss) должно быть верующему божественным залогом, через который возвышается и укрепляется чувство его участия во Христе и в Его жертве, и через которые ему снова возобновляется и удостоверяется прощение грехов. воспринятое им по вере”¹⁹¹. Очевидно, что здесь различие не в словах только, а в самом существе религиозных воззрений названных сектантов. учение немецких баптистов в вопросе о таинстве причащения не согласно ни с учением тех штундистов, которые в преломлении причащаются, по их словам, действительного Тела и Крови Спасителя, ни с воззрением тех, которые вкушают только хлеб и вино в воспоминание смерти Христовой, не соединяя с этим ни буквально, ни символически вкушения Тела и Крови Христовой, равно не признавая в этом акте никакого отношения к прощению грехов.

Заимствовав от немецких баптистов внешние обряды – совершение водного крещения и преломления хлебов, без усвоения, однако, этим действиям того догматического значения, какое даётся им в баптизме, наши сектанты на этом и остановились. В дальнейшем они остались верными тем принципам, которые были положены в основу штундизма ещё в самом начале возникновения этой секты.

Попытка наша найти сходство между штундистами Киевской губернии и немецкими баптистами в других пунктах их вероучений показывает, что такого сходства не существует.

Немецкий баптизм, возникший на почве протестантства, усвоил и все догматические особенности последнего. Так, он удержал в своём катехизисе и протестантское учение о состоянии человека после падения. Согласно этому учению, разделяемому и баптистами, следствием грехопадения первых людей было глубочайшее извращение человеческой природы, доходившее до полного уничтожения всех сил души человеческой, сделавшихся неспособными к своим нормальным отправлениям – потеря не только подобия, но и образа Божия и решительного низвращения свободной воли человека. Коварством сатаны, говорит баптистический катехизис, человек согрешил, удалился от Бога, потерял образ Своего Творца... Так как все люди произошли от Адама, то и они сделались причастны той же падшей и совершенно повреждённой природы... совершенно неспособными и неохотными ко всему доброму, но склонными и способными ко всему злому”¹⁹². Следов такого крайнего чисто протестантского учения на последствия грехопадения первого человека у штундистов не заметно. Как люди малограмотные и невежды в области богословия, не привыкшие к отвлечённому теоретическому мышлению и даже по своему умственному развитию не способные сосредоточиваться мыслью на глубоких истинах христианства, они решением этого догматического вопроса не занимались, да и не интересовались. Поэтому, при изложении своего вероучения, они на этот вопрос отвечать отказались, заявив, что „они таким хитросплетённым басням не следуют, так как де это философия и пустое обольщение, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу, от которого предостерегал христиан и апостол. Они верят, что Христос искупил их от всякого греха и проклятия, а какой это был грех и какие его последствия, – им до этого дела мало”.

В пятом члене баптистического катехизиса излагается их учение об избрании к блаженству. „Мы веруем, говорится здесь, что от вечности было свободное, ничем вне себя не руководимое, благоволение Божие искупить грешников. Посему... те из погибшего рода человеческого, которым в течении времени действительно должно быть присвоено искупление, избраны также Отцом, имена их написаны на небесах, и сами они преданы в руки Искупителя... Этим лицам была определена вечная жизнь во Иисусе Христе и в то время определены все средства, которые должна привести их к вере во Христа, к святости и, наконец, к вечному блаженству. Такое определение Божие неизменно и на веки поставлено, так что те, которых оно касается, – избранные. – не могут быть вырваны из рук Христовых”¹⁹³. Вникая в смысл изложенного в этом члене учения, нельзя не видеть, что здесь содержится Кальвинистическое учение о предопределении, по которому спасаются те, которых Бог от вечности предопределил к блаженству; избранным Он подаёт Свою всесильную благодать, которой они не могут противиться; они, следовательно, безусловно наследуют спасение, независимо от их нравственных заслуг и достоинства. Такое учение о предопределении вышеозначенными штундистами не разделяется. По их учению евангелическое призвание распространяется на всех людей; всякий может уверовать во Христа, а не избранные только, и, уверовав, может достигнуть и вечного блаженства.

Мы видели, что штундисты Киевской губернии, признавая единственным источником вероучения Св. Писание, не имеют строго определённого учения о том, какие книги Св. Писания должны приниматься за священные и боговдохновенные, а какие нет. В этом отношении у них царит полный произвол. Исследуя положение этого вопроса у баптистов немецких, мы находим, что и в этом отношении они держатся одного определённого взгляда и, притом, обязательного для всех членов их общины. Из числа всех книг Ветхого Завета они признают только канонические книги, а остальные решительно отвергают, как это видно из их катехизиса¹⁹⁴.

Наконец, нет согласия между нашими штундистами и немецкими баптистами и по вопросу о праздниках. По учению баптистического катехизиса, все члены этой секты празднуют только воскресение; о других праздниках в нём нет никаких упоминаний¹⁹⁵. Что же касается наших сектантов, то в этом отношении они не только отличаются от немецких баптистов, но и между ними нет единодушия. Одна часть штундистов кроме воскресения празднует и Рождество Христово, Новый год, Крещение, Вознесение, Преображение, Пятидесятницу и др. Другая же часть штундистов, буквально исполняя четвёртую заповедь десятословия, вместо воскресения празднует субботу.

По вопросу об устройстве общины штундисты также не мало отличаются от баптистов. У штундистов самый простой строй общины: все братья равны, во главе общины стоить избранный старший брат, называемый ими пресвитером, в значении блюстителя порядка в общине, проповедника, устроителя общины и совершителя треб. Впрочем, нужно сказать, что последнее, т. е. совершение треб, не составляет исключительной принадлежности пресвитера. В случае отсутствия его, болезни или каких-либо других обстоятельств, его в этом случае может заменить всякий другой рядовой член, которому тут же община поручает совершить ту или другую требу. Необходимость диаконов, на обязанности которых лежит забота о благочинии в собрании как прежде, так и в настоящее время признавалась и признаётся не безусловной, почему почти во всех общинах они отсутствуют. Избрание того или другого лица на должность пресвитера принадлежит общине, которая, при выборе пресвитера, руководится указаниями ап. Павла, относительно нравственных качеств избираемого в 1Тим.3:1–16. Какого-либо чина посвящения или рукоположения у них не бывает. Что касается баптизма, то последний, как вполне организованная секта, имеет более сложное общинное устройство; у них существует даже внешнее подобие полного иерархического устройства с епископом, пресвитером, диаконом и т. п. и с значением более положительным по чину и правам в общине, чем пресвитер у штундистов. Той лёгкости, с которой, по наблюдениям миссии, штундисты оставляют одного пресвитера, чем-либо не угодившего некоторым братьям, и избирают другого, у баптистов не замечается. Напротив, по требованию баптистического катехизиса, пресвитер, избранный общиной, и получивший посвящение (Ordination) через руковозложение от пресвитеров этой или другой общины, может быть лишён этого звания но общиной, а собором пресвитеров же. Все требы также могут быть совершаемы только рукоположенным пресвитером, – другим лицам такое право не предоставлено¹⁹⁶.

Выходя из положения, что Богу нужно служить духом, а дух свободен, по учению штундистов, молитва должна. быть свободна. Отсюда у них открывается широкий простор для молитвенных импровизаций. Молитва же (богослужение) баптистов заключена в известных границах, совершается по известному чинопоследованию и притом опять-таки пастором, которому одному предоставлено и право проповедовать¹⁹⁷, чем стеснена сама молитва – она не имеет свободы. Напротив, в молитвенных собраниях штундистов, как известно, существует полная свобода. Здесь молитва, чтение и проповедь не заключается в известных границах, не совершается по одному и тому же чинопоследованию, а действующим лицом может быть и даже должен быть по идее штундизма каждый член братства и даже женщина, но без права проповеди, которая согласно, требованию ап. Павла (1Кор.14:34), женщинам не дозволяется.

Таким образом, сравнивая вероучение штундистов Киевской губернии с вероучением немецких баптистов, мы, по необходимости, должны прийти к заключению, что обе эти секты далеко не тождественны между собою, но весьма резко и существенно отличаются одна от другой во многих отношениях. Существование у штундистов таких внешних обрядов, хотя и выдаваемых ими за таинство, как водное крещение и преломление хлебов, при разности догматического значения, не могут служить ещё достаточным основанием для полного отождествления с баптизмом. Если же принять во внимание особенности в богослужении и в церковном устройстве баптистов, отличающиеся от богослужения и строя штундистов, то различие между ними выступает ещё с большей ясностью.

Киевск. епарх. миссионер Н. Белогорский

Ещё за долго до появления своего в Киев в сопровождении своих последователей, Лысенко проявлял недовольство ролью обыкновенного „старшего брата“ в штундовой общине. За год до описываемого события он уже выдавал себя сперва за особого посланника или ангела Малеванного, за „трубу Божию“, или „живую трубу“, а затем за „Духа Святого“, изшедшего от Малеванного, признавая самого Малеванного, подобно остальным малеванцам, за Христа, Спасителя мира. Теперь Лысенко повысил себя в ещё высший, по его понятиям, ранг, объявивши себя Христом, Сыном Божиим. Соответственно этой метаморфозе он и Малеванного возвысил на степень Бога-Отца, Господа Саваофа, „явившегося во плоти“. Вакансия Духа Святого оставалась пока не занятой в понятиях малеванных: не открылся ещё, не пришёл ещё утешитель, объяснял Лысенко. Обожествив себя, Лысенко в своих последователях олицетворил всю небесную иерархию. Богородицу-царицу представляет его сожительница Агафья Рудчук, Дементий Рудчук, пожертвовавший свою красавицу жену Лисенку и взамен получивший от него не первой молодости свирепую „плащаницу“ (?) Марию Сосновскую, – архистратиг небесных сил, Никита Андриенко, три месяца проживший в Казани, живая труба или вестник Бога живого, каждый из остальных малеванных также представляет кого-нибудь из изображаемых на иконах святых, только в живом виде.

Представляя себя святым, каждый малеванный, по их понятию, есть живой храм, живая церковь: что внутри человека совершается, то и есть служба Богу, говорил Лысенко. Ничего внешнего не нужно; всё внешнее напоминает закон и стесняет свободу человека. Даже заповеди св. Писания излишни. Каждый малеванный представляет собой „живое писание“, воплощение Писания. Рассказы или истории, записанные в Св. Писании, полезно, впрочем, вспоминать, так как они пророчествуют о них, малеванных, об их жизни, страдании и ожидающей их славе. Никаких внешних посредств между Богом, т. е. отцом их Малеванным и ими не существует, да и не нужно. Их разделяют пространство, и они плотью далеки от него, но духом живут вместе, видят его духовными очами и слышат его духовными ушами, как и каждого из святых своих братьев, хотя бы они были на краю земли. Приближается время, когда все малеванные и плотью будут вместе жить. Над ними будет царствовать их возлюбленный отец и создатель и они с ними будут блаженствовать вечно. К ним пристанут множество из людей. „И вы нас назовёте братьями, говорил Лысенко миссионерам, и поклонитесь тогда нам. Но если бы сейчас позвали нас, мы в ноги бы вам поклонились“... В царстве Малеванного будет бесконечное блаженство: не будет там ни смерти, ни душевных и телесных немощей и болезней. Там не будет ни в чём недостатка, не будет притеснений ни от властей, ни от духовенства. Будет там покой, полное изобилие и совершенное равенство. Каждый будет жить по влечению сердца своего, муж с женой по „сердечному аппетиту“, а не по закону и принуждению и время будет проходить в непрестанной радости и молитве.

Они оставили место своего жительства и сделались „бродягами нового закона“ для того, чтобы „явить себя миру“. Для их плоти не было возможности оставаться на прежних местах жительства. Там нельзя жить с Богом и для Бога. Там нужно работать от зари до зари, чтобы за день тяжёлой работы заработать 15-ть копеек. Там помещики захватили поля, леса и озёра, а бедному человеку ничего не осталось. Там нужно платить за всё, что Бог дал для всех людей. Полиция и суды служат там только богатым людям, чтобы им легче было охранять своё богатство и бедному человеку приходится идти в тюрьму за полено, которое гниёт без надобности в помещичьем лесу. Духовенство там также тянет руку за богатых людей и в Церкви то и слышишь, что нужно повиноваться властям, гнуть спину перед сильными. „О, настанет время, когда не будет нужды ни в судах, ни в полиции“, говорил с воодушевлением Лысенко, „когда всё будет общее и брат брату не будет говорить: это моё, а полиция не будет истязать и мучить бедного, чтобы он снял с себя рубаху и отдал богатому“!..

В Киеве у малеванных два дела: первое – пойти в Лавру и вызвать митрополита и архиереев, пусть дадут им ответ: отчего праведным, но бедным людям тяжело на земле жить, а второе дело – подать жалобу генерал-губернатору на духовенство, что оно не учит, а лишь обирает народ, и на полицию, что она притесняет людей, не дозволяет им собираться на собрания, бьёт и мучит несправедливо. Затем, они поедут в Казань к отцу своему и богу. Они возьмут его из Казани и будут вместе жить с ним, а если их не пустят в Казань, то они поедут в Петербург к царю, чтобы царь повелел отпустить им Малеванного. Если царь не захочет, чтобы они жили в России, то они с Малеванным уйдут в землю другую, где их с любовью приимут.

Малеванные прямо не высказывали, но в отдельных их выражениях, особенно у женщин, сказывалась ещё уверенность в скорой кончине мира. Кажется, малеванные, вместе с остальной массой простого русского народа, перенесли время кончины мира с 1-го ноября на 13-е, объясняя это перенесение не совсем ясным представлением о соответствии счисления западного и восточного календарей...

Трудно с достаточной подробностью изложить все мысли малеванных, которые высказали они перед миссионерами. Ораторствовал, главным образом, сам Лысенко и нужно сказать, что среди той аллегорической галиматьи, которой он уснащал свою речь, попадались мысли и, остроумные, и оригинальные. У Лисенка большой дар речи. Говоря, он воодушевляется до самоувлечения, но в тоже время следит за действием своих слов на слушателей и действует при этом как ловкий оратор и полемист. Речь его имеет ритмический склад и не лишена юмора и сарказма. Напр., когда B. Μ. Скворцов, в ответ на рассуждение Лысенка о том, что богатства должны быть взяты у богатых и отданы бедным, заметил: „так ты хотел бы, чтобы вот эта моя шуба стала твоею“, Лысенко не без иронии ответил: „а разве она ваша? о нет, отец мой работал, и отец отца моего работал и на их труд вы себе шубу пошили“... Во время речи Лысенко кажется совершенно искренним человеком, но, когда он молчит и слушает, в глазах его светится лукавый огонёк обманщика. При миссионерах в камеру женщин допустили мужчин малеванных. Они были очень обрадованы свиданием и стали ласкать детей, которые в это время с жадностью набросились на купленные полицеймейстером и миссионерами и розданные им конфеты. Личики детей пожелтели от спёртого воздуха камеры, но они на расспросы миссионеров, не скучно ли им и не тянет ли их домой, бессмысленно отвечали: „мы малеванные, мы малеванные, отец наш – малеванный и мы идём к нему“... „Один из миссионеров в это время отвёл Лысенко в сторону и, указав на эту печальную картину женщин и детей, сказал: „грех тебе, Лысенко, это твоё дело, и ты дашь Богу ответ и за этих женщин и за этих детей, которых ты влечёшь на гибель!“ Лысенко смутился, но тотчас же отошёл в сторону, с досадой отмахнувшись рукой.

Беседа миссионеров с малеванными, конечно, не привела ли к каким благим результатам кроме того, что полиция получила необходимые справки об именах и месте жительства сектантов. Она сделала своё дело и через дня три или четыре, малеванных из полицейской камеры перевели в дом арестуемых, а оттуда через несколько дней отправили этапным порядком домой в Сквирский у. По водворении их на месте жительства в Турбовке, их посетил миссионер. Он застал малеванных живущими по-прежнему в одной избе и без работы. Они приняли миссионера очень ласково, так как он передал им ещё в Киеве от одного высокопоставленного лица большую денежную милостыню, но вступить в беседу о вере решительно отказались, указывая на полную бесполезность читать и толковать Писание. Лишь тогда, когда миссионер по одному поводу стал излагать перед ними историю земной жизни Господа нашего Иисуса Христа, малеванные обнаружили большое внимание и даже просили миссионера продолжать рассказ, когда он прервал его. Миссионер перед уходом попробовал было увещевать их взяться за работы, указывая на грозящий им, в противном случае, голод. Сектанты с азартом стали отвечать: „Зачем нам работать? Работа обрыдла нам и нам глядеть тошно на вашу землю. Не беспокойтесь о нас! Не умерли мы с голоду до сих пор, не умрём и дальше! Вот смотрите, сколько хлеба Господь нам дал“! Вся полиция действительно, была уставлена прекрасно-испечённым хлебом. Бывший с миссионером сотский объяснил, что этот хлеб доставляют им штундисты-малеванцы. Своего же они давно не имеют, прожив все наличные средства, вырученные от продажи двух изб. Сотский прибавил, что, по бедности, малеванные кроме хлеба ничего не едят. Малеванные подтвердили это. Миссионер заметил, что не мешало бы кроме хлеба иметь кое-что, и до хлеба, напр., слабым и больным детям не мешало бы покупать мясо и молоко. Малеванные на это ответили целым рассуждением о том, что человек не должен употреблять в пищу ничего живого, ни мяса, ни рыбы: „в них душа живая“. Вегетарианство малеванных, очевидно, проистекает не из одной бедности... Во время посещения миссионером малеванных, главных вожаков их: Лысенка с Агафией, Рудчука с Марией Сосновской, Никиты Андриенка и некоторых других, с ними не было и о месте их нахождения миссионеру узнать не удалось.

Через несколько времени после посещения малеванных епархиальным миссионером, посетил их чиновник особых поручений при киевском губернаторе, для производства следствия по поводу подаваемых ими прошений генерал губернатору на полицию и духовенство. Малеванцы всё ещё оставались в прежнем положении, по прежнему не занимались работами и дошли до крайней нищеты, но надежды на скорое изменение своего положения не оставляли. Как и миссионеру, чиновнику не удалось разубедить малеванных в несбыточности их мечтаний.

1-го марта сего года состоялась последняя попытка путём словесных убеждений уговорить малеванных возвратиться к здравым религиозным и гражданским понятиям. По предложению г. губернатора, епархиальным миссионером была устроена публичная беседа с малеванными. Об этой беседе хлопотали, впрочем, сами малеванные. В прошениях г. генерал-губернатору Лысенко сильно домогался публичной беседы с „миссионерами и духовенством“, высказывая желание доказать на ней (поздним числом), что „все учёные и астрономы ошиблись и столкновения планет 18-го ноября не было.

Беседа состоялась в с. Лучине, в обширном помещении волостного правления в присутствии приходского священника. По распоряжению губернатора, на беседе присутствовали его чиновник особых поручений, местный исправник и становой пристав, и мировой посредник. Из Турбовки пришло человек 15 малеванных, кроме того пришли человек 40 малеванцев из Турбовки и Лучина. Было несколько человек и православных. Из малеванных не было их главного коновода Лысенка, который в это время был, по слухам, на пути в Петербург со своими домогательствами освобождения Малевенного. Не было и Дементия Рудчука, который по причине уже слишком явного своего безумия был помещён, по распоряжению власти, в Кирилловское богоугодное заведение. Со стороны малеванных беседу вели Никита Андриенко да Агафья Рудчук, принявшая, за отсутствием Лысенка, бразды правления в свои руки. Не молчали и другие малеванные, часто даже перебивая друг друга. Со стороны малеванцев больше для того, чтобы оттенить не полное своё согласие с малеванными, говорил один из жителей с. Лучина.

Зная, по многим из предшествовавших своих опытов бесед с малеванными, полную невозможность убедить этих безумцев в том, что они заблуждаются как относительно личности Малеванного, так и относительно своего положения и вернуть их на правый путь, миссионер на сей раз и не ставил таких целей для своей беседы с ними. Для него, в целях блага самих же сектантов, важно было, чтобы присутствовавшим на беседе властям стало ясно до полной очевидности и нехристианский характер религиозных воззрений малеванных, и нигилизм их гражданских понятий и, наконец, полное безумие уже многих из этих сектантов. Здесь вызывалась необходимость не кары законов, ибо душевнобольных карать нельзя, а необходимость самых скорых и самых строгих, если можно так выразиться, мер лечения этих больных. Для блага самих сектантов необходимо принять меры, с одной стороны, предосторожности, чтобы не усилить их и без того болезненную возбуждённость, а с другой – принуждения, чтобы правильным постоянным физическим трудом втянуть их в обыденную крестьянскую жизнь. Ещё лучше было бы всех их изолировать от остальной крестьянской массы односельчан, в какое-нибудь богоугодное заведение или работный дом, где на ряду с принудительными работами было бы сильно благое пастырское воздействие, но это, конечно, наши pia desideria (благочестивые желания)...

Беседа началась с вопроса миссионера: для какой цели сектанты желают устройства беседы с ними, о чём они просили г. генерал-губернатора. Ответить взялся один малеванец. „Мы желаем беседы, говорили они, чтобы доказать, что в нашем деле нет ничего худого и что мы потому и отделились от православных, что хотим жить по Божественному закону. А за это на нас нападают. Духовенство возбуждает полицию, а полиция бьёт и мучит нас“... В этом же роде стали высказываться и другие сектанты из малеванцев. Тогда миссионер, прочитывая соответствующие места из св. Писания, выяснил им, что всякие разделения в христианском мире противны Божественному закону, а те люди, которые поселяют ереси и раздоры в обществе, являются противниками Богу и властям от Бога установленным. Миссионеру стали возражать малеванные, наперерыв доказывая, что в настоящее время для них нет нужды читать и выслушивать Писание: его довольно уже читали и людям от того лучше не стало. Время его прошло, оно теперь должно быть внутри человека. „Я съел его“, много раз повторял один из сектантов. Миссионер, в виду таких заявлений сектантов, спросил их: где же находить правила христианской жизни, закон для жизни, чтобы знать людям, что хорошо и что худо, если не читать св. Писания? Малеванные отвечали, что закона теперь для них нет, что закон противен Христу. Некоторые из них указывали на внутренний голос их сердца, на Духа Святого, которого они носят в сердце своём и в плоти своей. Миссионер пробовал было выяснить им истинный смысл и значение св. Писания, как непреложного закона христианской веры и жизни, и для этого прочитывал им некоторые места Писания, но сектанты громко заявляли протесты против такого чтения, говоря, что им противно и надоело уже слушать Писание.

Миссионер поставил дальше вопрос: как же они мыслят, не читая Писания, о Боге и Господе нашем Иисусе Христе? Малеванные сперва замешались было в ответах, но затем один молодой малеванный открыто заявил, что теперь „Бог явился во плоти“, что Бог Отец Кодрат Малеванный, Сын Божий – Иван Лысенко, Дух Святый – Митрофан Мудрик (из Пашковки Киевского у.). Того Христа, в которого веруем мы православные, они не знают, Христом же может быть всякий человек, на кого сошёл Дух Святой. Христами были Моисей и пророки и теперь христов много даже и между православными. „И вы Христос“, говорили малеванные миссионеру. Это исповедание веры или скорее бред сумасшедших кощунников не было нужды, да и тяжело было, продолжать... Впрочем, другая партия сектантов, именно, малеванцы не соглашались с малеванными и настойчиво заявили, что они только одного Малеванного считают за Христа, Спасителя мира, Лысенка же они не согласны признать за Христа, а только за пророка... Миссионер ограничился указанием на пророчество Господа Иисуса Христа о появлении многих лже-христов и предостережение против веры им, указанием направленным для присутствовавших православных слушателей, потому что сектанты решительно не хотели слушать чтения Писания.

По поводу воскресения Господа Иисуса Христа, о чём заговорили сектанты, беседа коснулась вопроса бессмертия души. Малеванные уверены в своём плотском бессмертии. „Верующий не умрёт, но жив будет во веки“, настойчиво повторяли малеванные, доказывая мысль, что они не умрут и по плоти. „Что то за бессмертие, если человек разлучится с телом?“ возражали они миссионеру в ответ на его объяснения приводимого ими изречения св. Писания, в других случаях столь ненавистного им. Бессмертные и по плоти, они думают жить и царствовать с Малеванным в продолжении тысячи лет.

Беседовать о других предметах веры не пришлось, да и не было возможности. К православию, и в частности к священникам православным, сектанты обеих групп на беседе относились с такой ненавистью, какую редко приходится встречать. Беседа непрестанно прерывалась их ругательствами по адресу православных священников и дерзкими клеветническими нападками на присутствовавшего местного приходского священника, нападками, подтвердить которые, к слову сказать, они не могли ни одним фактом. „Ваши попы – палачи, грабители“, неистово кричали они в ответ на доказательства миссионера в пользу необходимости для христиан пастырей.

Перешли к вопросам гражданского и общественного быта. Малеванные в своих рассуждениях по этим вопросам проявили такой же дикий нигилизм, как и по вопросам религиозным. Никакого гражданского закона они не знают и знать не хотят. „Закон поработил нас полиции, попам, да помещикам“, говорил один из сектантов. Со всех сторон послышались, далее, жалобы на полицию, что она мешает им собираться на их молитвенные собрания, предаёт суду за эти собрания, гоняет по волостям, водворяя на места жительства и т. д. Нападки на полицию и на суд были столь же яростны, как и на духовенство. Когда миссионер указал на то, что полиция в данном случае является слугами царя и закона, Агафия Рудчук, при сочувственных восклицаниях остальных малеванных, прямо заявила: „не нужно нам ни вашего царя, ни вашего закона: у нас есть свой царь“!..

На вопрос миссионера: по каким побуждениям сектанты обменялись жёнами, малевенные отвечали: „прежние браки были заключены по закону, а не по любви, в царстве же Христовом должна существовать свободная любовь: кто кому нравится, с тем тот и живи“. Относительно прекращения работ малеванные так объяснились: „довольно уже мы трудились, пора и отдохнуть, не всё же одним вам пановать!“ Что же касается опасения, что без работ они могут впасть в нищету и голодать, они спокойно заметили: „нас Бог пропитает и это не ваша забота“!..

Беседа продолжалась больше трёх часов. Миссионер закончил её обращением к сектантам слов св. Апостола: „так ли вы несмыслены, что, начавши духом, теперь оканчиваете плотью (Гал.3:3)“, причём указал, что, провозгласивши господство духа, они впали в плотское помрачение, плотских людей обоготворили, плоть признали бессмертной, плотские греховные страсти – духовною любовью, расслабление и покой плоти – радостью духа, противление земным властям – христианской свободой... Сектанты ушли с беседы с дикими криками и нелестными эпитетами по адресу тех, кто собирает их на беседы. Вообще, как миссионеру, так и присутствовавшим властям, много приходилось иметь христианского терпения, чтобы выносить наглое, бесстыдно-дерзкое поведение по отношению к ним сектантов. Необыкновенная для сёл обстановка публичной беседы и присутствие стольких, высоко стоящих в крестьянском сознании, властей нисколько не действовали на сектантов в дисциплинарном отношении, и они также свободно себя чувствовали и также дерзко выражались по отношению к ним, как и по отношению к простым сельским должностным лицам. Очевидно, мысль о равенстве всех людей и даже своём личном преимуществе в царстве Христовом успела вытравить в душах их свойственную русским крестьянам почтительность к старшим.

Но не это одно производило на присутствовавших на беседе самое удручающее впечатление. Полный нигилизм по отношению к Церкви и государству, какие-то дикие бредни собственного религиозного и гражданского миросозерцания, неистовые нападки на существующий порядок вещей, сами лица сектантов, бледные, измождённые, с воспалёнными глазами, всё это говорило за ненормальное душевное состояние сектантов собеседников, особенно из партии малеванных. Один из них, Никита Андриенко, в своих возражениях миссионеру дошёл до экстаза и стал издавать какое-то бессмысленное подобие словесных звуков, тут же объяснённых его единомышленниками как „дар языков“. Беседа ясно показала, что представляет собой и чем грозит малеванство – это болезненное вырождение штундизма. Многим из православных малеванные в своём экстазе кажутся нечистыми духами и в ответ на их дикие выходки православные часто даже не смеялись, а со страхом озирались и вздыхали, творя крестное знамение. Некоторых штундистов особенно даже образумила крайность малеванских воззрений, проповедуемых Лысенком и его последователями. Так в селе Дедовщине под влиянием общего оживления штундизма и малеванщины с 1898 года оказалось много рецидивистов и почти все штундисты, возвратившиеся было в православие, вновь открыто перешли в штунду-малеванщину; когда же обнаружилось всё бесстыдство Лысенковой проповеди и когда после неудачного паломничества в Казань ясна стала та пропасть, куда Лысенко влечёт своих последователей, многие из перешедших в штундизм возвратились опять в православие. Приходской священник Дедовщины отлично воспользовался новым движением в малеванщине и в своих церковных проповедях, которые привлекают и штундистов, указал на весь противоестественный и противохристианский характер этого движения. Пять штундистов были уже у исповеди и св. причастия, а остальные умерили свой фанатизм и стали спокойнее.

К сожалению, благоприятные результаты оказались в одной только Дедовщине. До сих пор, т. е. до времени составления этой статьи, не предпринято ещё никаких мер против малеванных. Лысенко со своими сподвижниками свободно шляется из села в село и если не распространяет числа своих последователей (чего, впрочем, трудно ожидать при пропагаторских его способностях), то повсюду сеет свои безумные идеи и растлевает ими сознание крестьян. В этом большая опасность медлительности по отношению к малеванным.

Мы передали историю малеванства в связи с историей малеванщины за последнее время. В том сумбуре идей, которые, поневоле, приходится выдавать за религиозные и общественные воззрения малеванства, многое, и самое главное конечно, осталось от малеванщины, как она проповедовалась самим Кодратом Малеванным, многое является плодом душевного расстроенного состояния малеванных, многое обязано выдумке Лысенка, этого шарлатана по профессии, который морочит сектантов из своих чисто эгоистических побуждений, а многое указывает на связь малеванства с хлыстовством. Тог же бог саваоф, тот же сын божий, богородица и т. д., подменены лишь лица: Даниила Филиппова заменил Кодрад Малеванный, Ивана Суслова – сам Лысенко, Акулину Иванову – Агафья Рудчук и т. д. Здесь тоже не престающее и везде сущее христовство, тоже стремление к воспроизведению в лицах и событиях евангельской истории, тоже отношение к книгам св. Писания, таже духовная любовь, тоже отношение к книгам св. Писания, тоже отвращение к животной пище. Лишь хлыстовское душе-переселение изменено в плотское бессмертие и не существует взгляда на деторождение, как на нечто скверное и греховное... Отличается малеванство от хлыстовства ещё тем, что оно не скрывает своего сектантства, а тем более не исполняет, подобно хлыстам, обрядов православной Церкви. Но объясняется это тем, что малеванство вышло из штундизма и в малеванство поступали и поступают почти одни только штундисты, которые ещё раньше, с поступлением в штундизм, открыто порвали уже свою связь с Церковью, тогда как хлысты в других местах России вербуют своих последователей из православных и в целях успешнейшей вербовки и избежания кары закона находят нужным скрывать своё хлыстовство. Малеванные вообще последовательнее хлыстов. Пройдя сквозь горнило штундизма с его социально – политическими тенденциями и затем малеванщины с её вожделениями „нового царства“, т. е. нового порядка вещей, малеванным, последователям Лысенка, не трудно уже было иметь смелость открыто отрицать и на деле отвергнуть и весь христианский православный строй Церкви, и гражданскую власть, и право собственности, весь общественный и семейный порядок, труд, словом, всё, что напоминает им „закон“... Малеванство – это открытое хлыстовство. Оно, поэтому, наглее и бесстыднее хлыстовства обыкновенного, и, хотя с ним легче справиться, чем с тайным хлыстовством, легче локализировать и строгими и настойчиво проводимыми административными мерами задержать его распространение, но оно может много посеять между простым народом плевел своих безумных бредней, которые не всегда могут показаться безумными простому народу, могут привиться и растлить немало увлекающихся голов...

Лысенко мог познакомиться с подробностями хлыстовского учения во время своего долголетнего бродяжничества по России, но, как дальновидный пропагатор, он решил приноровить хлыстовство к штунде малеванского толка и, таким образом, воссоздал хлыстовство в новой форме с подменённой, согласно местным штундистским верованиям, генеалогией хлыстовских божеств и пророков. Мы, впрочем, не настаиваем на непременном заимствовании Лысенком своих идей из хлыстовства. Поразительное сходство подробностей малеванства и хлыстовства могло произойти и случайно, или лучше сказать, по той причине, что и русское хлыстовство и малеванство и большинство известных исторических сект в роде гностицизма, богомильства, квакерства и т. п., проистекают из одного общего источника: смешения Бога с миром, духа с материей. Не смотря на своё кажущееся отвращение к миру и плоти и провозглашение духа, как принципа жизни, эти секты признают, что в мировой жизни Бог проявляется своей сущностью и плотские страстные движения, особенно доведённые до состояния бессознательности, они считают существенными проявлениями духа и настоящей духовной жизнью. Вот почему все они величайший христианский догмат воплощения Господа нашего Иисуса Христа одинаково принимают за естественный закон христианской жизни, вот почему все они одинаково превращают в реальную видимость то, о чём говорит Божественное Откровение.

С. Потехин

Как же внешне росло и увеличивалось в количестве своих членов Единоверие за столетнюю жизнь свою? Ответить на этот вопрос возможно только лишь с приблизительной вероятностью и точностью. Причины тому таковы. Правительственных – официальных сообщений, обнародованных по данному вопросу, имеем далеко недостаточно. До 1837 года таких сообщений не имеется совсем; и только с этого года в отчётах обер-прокуроров начинают даваться упоминания о присоединившихся из раскола к Единоверию, и то далеко не всегда точные и верные. Правда, все сведения об обращениях к Единоверию содержатся в отчётах Синоду по епархиям архиереев и духовных консисторий; но последние совсем неизвестны и продолжают покоиться на полках лишь архивов. Казалось бы, на страницах „Епархиальных Ведомостей“ должно бы найти потребное; но и здесь сведениям об Единоверии уделялось очень мало внимания и то только лишь случайно – по поводу или построения единоверческих храмов, или обращений из раскола в Единоверие; и местная история Единоверия, по отдельным округам или епархиям, есть ещё дело будущего. Это одна сторона дела. Другая не менее, если только не более существенная, трудность к определению роста Единоверия в количестве членов его заключается в том, что почти совсем не имеется сведений об отпадших от Единоверия снова в раскол. А такие отпадения, как всем известно, были и не редко, и не в малом количестве членов. Наконец, не мало было перечислений из Единоверия к Православной церкви. Всё это ведёт к тому, что статистика Единоверия по необходимости должна быть односторонней и, следовательно, не точной. Но всё-таки что же нам известно о росте Единоверия?

В ответ на этот вопрос представим цифровые данные о присоединениях из раскола к Единоверие, – данные, заимствованные нами из отчётов гг. обер-прокуроров Св. Синода. Для более правильного же суждения о симпатиях раскольников к Единоверию, наряду с цифрами присоединившихся из раскола к Единоверию, отметим цифры и присоединений к Православной Церкви за соответствующие годы. Наперёд же оговоримся, что в цифрах присоединившихся к Православной церкви значатся на ряду с раскольниками и сектанты, которые и доселе продолжают именоваться раскольниками и которые особенно с 80-х годов, в немалом количестве присоединялись к Православной Церкви; этим, быть может, обстоятельством и объясняется сильный перевес обращений из раскола к Православной Церкви сравнительно с присоединениями к Единоверию, начиная с 80-х годов. Данные о количестве присоединений, как сказано, мы имеем только с 1837 года и то с перерывами для некоторых годов. Вот эти сравнительные цифры обращений к Православной Церкви и к Единоверию.

Приведённые цифровые данные обращений из раскола в Единоверие позволяют нам сделать несколько выводов. Прежде всего они весьма красноречиво говорят, что самое большее количество обращений было в царствование Императора Николая I. За взятые нами 18 лет из времени его царствования этих обращений почти вдвое было более, чем сколько было их за остальные годы – с 1855 по 1897 включительно: за первое было обращений до 114,116, тогда как в царствование Александра II (за взятые нами 21 год) только 45626, а за остальные 15 лет царствования Александра III и Николая II – 28378. В среднем выводе на каждый взятый нами год обращений было в царствование Николая 1 – 6339, Александра II – 2172, за последующие царствования – 1892. Такая разница в количестве обращений различных царствований объясняется различными системами отношений к раскольникам правительства и государей. При Николае I, как известно, раскольникам жилось весьма стеснительно, и некоторые их монастыри и молельные насильственно были обращаемы в православные; отсюда, разумеется, и большое количество обращений из раскола. Начиная с царствования Александра II отношения к раскольникам круто изменяются, а соответственно этому падает и цифра обращений в Единоверие, спускаясь с 12339 в 1838 году до 2441 в 1897 году. Не малое влияние на понижение обращений с 50-х годов оказало, конечно, и возникновение австрийского священства: видимая полнота иерархических степеней в нём удержала многих раскольников от присоединения к Единоверию.

Не менее интересен и другой вывод касательно сравнительного отношения обращений из раскола к Единоверию и к Православной Церкви. Именно – за взятые нами годы обращений было при Императоре Николае I – к Православной Церкви 111688 при 6205 в среднем для каждого года и к Единоверию 114116 при 6339 для каждого года; при Александре II – к Православной Церкви 48185 при 2294 в среднем в год и к Единоверию 45626 при 2172 в год при Александре III – к Православной Церкви 81318 при 5421 в год и к Единоверию 28378 при 1892 в год. Как видим, при Императоре Николае I обращений к Единоверию хотя и незначительно, но было больше, чем обращений к Православной Церкви; при Александре II – почти одинаково, хотя с перевесом в сторону обращений к Православной Церкви, а в последние два царствования обращений к Православной Церкви было почти в три раза более, чем обращений к Единоверию. Правда, как ранее было уже сказано, в количестве обращённых к Православной Церкви значатся и обращённые из сект, которых с восьмидесятых годов бывало не мало; но если треть из всего количества обращений отнесём на счёт обращений из сект, то и тогда обращений к Православной Церкви будет почти вдвое более сравнительно с обращениями к Единоверию. Вывод отсюда ясен. Единоверие среди раскольников не пользуется симпатиями и вниманием преимущественно с Православием Великороссийской Церкви. Этот вывод приложим и к раскольникам даже царствования Николая 1; и тогда обращений к Единоверию настолько незначительно более было, чем обращений к Православной Церкви, что только-что сделанный вывод о том, что Единоверие не пользуется особливыми симпатиями среди раскольников, остаётся в своей силе и по отношению к раскольникам времени царствования Николая I. Причин тому много; они кроются и в самом Единоверии, и в особой ожесточённости к нему раскольников, и в неправильном, а иногда прямо-таки оскорбительном для единоверцев, взгляде на него православных и т. под.

Но из этого положения делать заключения в сторону отрицания значения за существованием Единоверия и его полезности для православной церкви, что делают иные, было бы крайней исторической несправедливостью. Уже то одно, что многие из раскольников, хотя бы их было и весьма незначительное количество, в своих обращениях к православной церкви предпочитают Единоверие, ставить Единоверие со стороны его значения и пользы для церкви православной на подобающую ему высоту. Да к тому же в общем количестве цифра обращений к Единоверию за столетний период существования его далеко не незначительна. За взятые нами только 54 года таких обращений было уже почти до 190 тысяч. Отдельных же единоверческих приходских церквей к 1837 году было до 70, к пятидесятым годам их увеличилось до 118, а в 1896-м году их было уже 256. И это количество церквей единоверческих не мало; кроме того, многие из них были обращены в православные храмы с исключением их из списков единоверческих. Почти каждая епархия может указать у себя по одной, а то и по нескольку таковых.

Нельзя не остановиться вниманием на росте единоверческих приходов. Если к 1850 году таких церквей было 118, а за исключением 14²⁰¹, бывших ещё до 1800 г., только 104; то к 1897 г. их возросло уже до 256, т. е. за второе полстолетия их прибавилось в полтора раза более, чем сколько было в первое. Этого увеличения, казалось бы, совершенно нельзя ожидать. Как видели, большое количество присоединений было в царствование Николая I, а за остальное время эти начали сильно уменьшаться; и вдруг одновременно с уменьшением роста Единоверия увеличивается количество единоверческих церквей. Это сопоставление приводит нас к одному важному выводу: Единоверие в последнее полстолетия если уменьшалось в количестве присоединяющихся из раскола, зато внутренне росло, крепло и преуспевало. Всем хорошо известно, что в царствование Николая I-го очень многих раскольников заставляли насильственно записываться в единоверцы. Разумеется, что таковыми они были только по метрическим документам, а на самом деле оставались раскольниками, которым не нужны были приходские храмы, которые продолжали ходить в свои моленные и которые при первой же возможности снова переходили в раскол. Отсюда понятно, что в ежегодных больших количествах насильно обращённых –искренних – бывало мало; отсюда естественны постоянные отпадения от Единоверия в раскол. Стоит только познакомиться с одним лишь указателем дел Архива Св. Синода и хоть немного проштудировать 8-ой т. Истории Министерства Внутренних Дел г. Варадинова, чтобы видеть, как много в 40–60-х годах переходило из Единоверия в раскол. С 70-х годов этих переходов почти не видим. Теперь, если присоединяются к Единоверию, то не по насильственным побуждениям; а поэтому хотя присоединяются и в малом количестве за каждый год, но – с удалением от раскола и с образованием отдельных приходов с своей особливой церковью. Значит, малый количественный рост Единоверия за последние десятилетия наряду с большим увеличением единоверческих церквей свидетельствует о том, что теперь Единоверие вышло из периода принудительных обращений к нему и пошло по пути свободного, убеждённого присоединения к нему из раскола; оно стало не внешне только расти, внутренне не отличаясь от раскола; но и увеличиваясь, хотя и незначительно, в количестве своих членов, оно стало пополняться убеждёнными более или менее и искренними единоверцами.

Итак, что-либо определённое о количественном росте в членах Единоверия сказать нельзя; одно несомненно, что для многих десятков тысяч из раскольников оно сослужило службу родимой матери. Если даже и наполовину из всего количества обращённых к Единоверию было отпадений снова в раскол, и тогда должно признать немалый количественный рост Единоверия и немалую пользу за ним для Церкви Православной. А отпадения были, есть и будут не только от Единоверия, но и от Православной Церкви, как об этом сказано ещё Самим Основателем Церкви, Господом нашим Иисусом Христом.

М. Челъцов

В „Миссионерском Обозрении” в своё время сообщалось о выселении в Америку 8 тысяч духобор, так называемой, „постнической партии”.

Поселились духоборы эмигранты в Канаде, в провинции Ассинибоя, в безлюдной и безводной местности, в 40–60 верстах от города Иорктона, образовав 34 деревни, за которыми сектанты сохранили прежние традиционные духоборческие названия – Тамбовка, Спасовка, Воскресенка, и, конечно, пресловутое Терпение, милое сердцу духобор по воспоминаниям о сытой, привольной жизни их предков на Молочных водах в Тавриде, а равно и о славном „духоборческом сионе”, сиротском доме, – служившем резиденцией обоготворяемых ими управителей Калмыковых, где скрыты были и застенки для жестоких пыток и прелести магометова рая – с духоборческими гуриями включительно²⁰².

По поводу духоборческой эмиграции интеллигентными друзьями сектантов в заграничной печати и в русском обществе распространены вздорные ложные сведения, будто бы духобор изгнало русское правительство за религиозные убеждения. Мы решительно заявляем, что духоборы ринулись на этот погибельный для них, как увидим мы ниже, путь, по совету всё тех же друзей и по собственному произволению – совершенно добровольно, не желая подчиняться требованиям государственных законов и властей, отказываясь и на словах, и на деле от исполнения долга верноподданных Государя и граждан Российской империи: так, духоборы-постники демонстративно уклонялись От несения воинской повинности, отказывались от полицейской и всякой другой службы, от уплаты податей. Они открыто заявляли о непризнании никакой власти в государстве, начиная с Его Величества и о нежелании подчиняться каким бы то ни было распоряжениям местных властей. Часть духобор, проживавших в Ахалкалакском уезде, Тифлисской губернии, в своей задорной игре в анархию, зарвалась до массового активного сопротивления личным распоряжениям местного губернатора (кн. Ширвашидзе), причём, во время бунтарской выходки, ополченцы бросали в лицо и спину губернатора призывные билеты и поносили Государя Императора.

После такого возмутительного поступка духоборческой толпы, вызвавшего вмешательство военной силы, губернатор, весьма расположенный вообще к духоборческому населению, – в течение двух недель лично вёл переговоры с духоборами, отечески увещая бунтарей прекратить своё преступное анархическое поведение и лишь только тогда не желавших покоряться законным требованиям начальства решено было изолировать от остального духоборческого населения, чтобы тем сохранить его спокойным и легальным.

И вот летом, 1895 г. около 4 тыс. духобор мятежной партии было расселено по туземным селениям Горийского, Душетского и Тионетского уездов, Тифлис. губ. Здесь расселённые духоборы прожили более 2 лет.

Сектанты скоро же освоились с своим новым положением: они сплотились в большие группы, на арендованных у местных помещиков землях, наняли квартиры или же построили свои довольно удобные полуземлянки, завели чисто коммунистический образ жизни, составив общую кассу, заведывание которой поручено было особым попечителям. Последние всё необходимое для содержания расселённой массы закупали оптом, кроме того карские единоверцы целыми вагонами доставляли им в Тифлис все жизненные продукты, откуда на возах духоборы доставляли провиант по группам. Кроме того, из России (от толстовцев) и заграницы (от квакеров) шли значительные денежные пожертвования. Расселённые ещё в 1897 г. весною, имели нетронутым запасной капитал в 50 тыс. Следовательно, о какой-либо гнетущей нужде тогда не могло быть и речи. Между тем интеллигентные толстовцы всюду кричали и писали о голоде и море якобы замученных русской властью тысяч духобор, за религиозные убеждения совести.

Мы лично обследовали в мае и июне 1897 г. поселения и быт расселённых и решительно заявляем, что не видели ничего похожего даже на ту нужду и бедность, какие ежегодно в весеннюю пору можно встречать среди большинства деревень православного населения малоземельных центральных губерний. У духобор были тогда на лицо все жизненные припасы: столовые организованы были на несколько семей, работы производились также артелями, выручка шла в кассу; лошади табунами ходили на выпасах, помещиков. При этом духоборы и не охотно даже ходили на подённые работы, особенно к помещикам, везде поднимали заработную плату против туземцев, которых вооружали против владельцев, доказывая что лес и земля Божии и платить за это владельцам не следует. На железнодорожные работы расселённые духоборы совсем не хотели идти, рассуждая так, и что де „чугунка вещь вредная“, так, как она нужна главным образом для войны и насилия, а потому де им, духоборам, как истинным христианам, негоже поддерживать то, что облегчает торжество насилия.

Повинностей, конечно, никто из расселённых не платил, местное начальство и не требовало этого.

Если духоборы бедствовали и болели, то от непривычного для них сурового постничества (вегетарианства) и от неупотребления чая. При знойном климате Кахетии употребление сырой воды порождало лихорадки. Но кто же в этом виноват, кроме толстовских законодавцев? Новым Кавказским главно-начальствующим князем Голицыным весной 1897 г. было объявлено расселённым, через их депутатов, чтобы они возвращались на свои прежние места, которые оставались не занятыми, где дома и усадьбы были в сохранности. Князь Голицын требовал лишь не бунтовать и жить, как все другие; при этом одно возвращение духоборов в свои насиженные места признавалось уже достаточным ручательством того, что возвращающиеся смирились, и не будут, следовательно, повторять своих анархических поступков.

Нам известно, что этот мудрый призыв нового Кавказского администратора, на первых порах, многих из духобор поколебал и значительная часть из расселённых была склонна возвратиться, но вредное влияние главарей, распропагандированных и постоянно вдохновляемых интеллигентными толстовцами, удержало массу от этого единственно верного и спасительного в их тогдашнем положении шага.

Интеллигентные вдохновители духоборов личными наездами и посланиями поощряли расселённых постников духоборов продолжать свою пассивную „борьбу с насилием“ т. е. с властью, уверяя, что русское правительство непременно сдастся, и отведёт духоборам где-нибудь свободные земли, и что тогда там-то духоборы вкупе с ними, друзьями, заживут по-новому, по своему, на началах „истинного христианства“, во главе с своим обожаемым „вожакой“ Петрушей. Соблазнители тут добавляли: если же не даст Российское правительство вам свободной земли, то в любом государстве вас примут, как желанных поселенцев. Из туманного разглагольствованья толстовцев, тёмная масса хорошо понимала одно, что их Петруша будет с ними там, где-то в неведомом краю, а в этом заключалось все обаяние толстовских обольщений, вся надежда и радость духобор. Те из расселённых, которые решились вернуться, немедленно подвергались осмеянию, – таким вслед плевали, а при встрече шапок не снимали, (что считается у духоборов самым обидным), отлучали от участия в молении, даже в пище, как изменников. Такие протестанты не могли пропитаться с семьёй сами по себе, раз всё состояние – лошади и скарб вложены были в общинную кассу, не на что было и переезжать, и обзаводиться вновь инвентарём хозяйственным, а потому приходилось с волками жить – по волчьи и выть. Местной власти и миссии церкви необходимо было поддержать колебавшихся и вовремя устранить влияние вредных коноводов.

Однако нашлось около 50 семей, которые всё-таки вернулись в Ахалкалаки на старое пепелище. Остальные, около 3 тысяч, продолжали упорствовать и ожидать обещанного интеллигентными покровителями переселения „из русской халдейской земли в обетованную землю, преизобильную свободой во всём и на всё“. Миссию по приисканию таких земель с воображаемыми благами взяли на себя два главных виновника толстовско-духоборческого движения – князь Д. А. Хилков и Вл. А. Чертков, напутствуемые самим Львом Николаевичем Толстым.

Что касается той части переселившихся в Америку духобор, которые проживали до самого начала своего выезда заграницу на местах осёдлости – в плодороднейших землях Карской области и Елисаветпольской губернии, то эти последние, кроме внутренних анархических мотивов, решительно не имели никаких других побудительных извне, со стороны власти действий, поводов и причин к тому, чтобы оставить своё отечество.

Духоборы эти жили здесь привольно, богато и свободно. Несмотря на то, что они разделяли тот же анархический образ мыслей, что и расселённые, и также постоянно производили дерзкие демонстративные, в отношении к местной власти, выходки и возмутительную игру в анархию, местное начальство решительно не предпринимало никаких насильственных мер стеснения против личной, бытовой и религиозной жизни духоборческой массы. Более мирного содержанного отношения к зарвавшейся в массивной борьбе с государственною властью горсти безумцев – сектантов едва ли можно найти ещё в истории подобных движений. По широко-понятому принципу невмешательства во внутреннюю жизнь, в дела совести сектантов, кавказская администрация Карской и Елисаветпольской областей ограничивалась только наблюдением и то весьма слабым и робким, – издали – за происходившим внутренним брожением в недрах мятущейся секты, и ограничивалась лишь взыскиванием в известные сроки должных податей, прибегая иногда и к принудительному порядку; с теми же, кто открыто учинял какое-либо предусмотренное законом преступление, власти поступали строго легально т. е. составляли протоколы и направляли дело в суд, подвергали аресту и тюремному заключению. Все же прочие духоборы постники этих губерний собирались свободно на свои митинги анархические, где велась ожесточённая пропаганда, – беспрепятственно мотали свой лишний скот и всякое другое имущество, в силу отрицания собственности, прощали долги, сжигали оружие, вводили коммунистические начала в жизни и в работах, засевали поля, собирали хлеб, подвозили продукты целыми вагонами расселённым своим единомышленникам и постоянно самым язвительным образом издевались над местной администрацией.

Благополучно сходили духоборам даже и такие вещи, как сопротивление властям при конной переписи, которой карские духоборы не позволили произвести, – неисполнение в течение 2 лет натуральной дорожной, а также подводной и квартирной повинности для надобностей войск и проч.

Власть терпеливо ждала, что оставшаяся в стороне от толстовского движения, спокойная партия духобор (вторая – Веригинская и Гореловская) в конце концов подавит восстание своим нравственным воздействием и примером. Так оно и было бы, если бы не преступная агитация среди потерявших голову духобор со стороны интеллигентов-толстовцев, лелеявших духоборческое религиозное анархическое движение, как в своём роде беспримерный в истории жизни наших сект эксперимент, – как воплощение безумных мечтаний толстовства на деле, – в жизни целой массы, увлекающиеся, полные болезненной мечтательности головы, хотели испробовать и показать миру на духоборческой массе толстовское Царство Божие на земле, – жизнь на началах непротивления и религиозно-социалистической коммуны, без услуг государственности и цивилизации.

Но вместе с этим действовало здесь и озлобление против правительства, которому сектанты-интеллигенты, хотели „насолить“, постаравшись выпроводить из России тысячи полезных рабочих. Чувства эти разделяли и вожаки духобор, – озлобленные борьбой с судом из-за сиротского дома и с властью из-за ссылки Веригина. Духоборческая тёмная толпа, искони покорная главарям своим, приученная да всё смотреть глазами своих верховодов, слепо отдалась безумному водительству духоборческих „моисеев и ааронов“.

Во главе интеллигентных радетелей, – они же и губители, – духобор стояли сам граф Л. Н. Толстой, кн. Д. А. Хилков, В. Г. Чертков и Комп. Они напрягли все усилия к тому, чтобы как можно скорее вывести этого „нового духоборческого Израиля из российского Египта“.

Чертков и кн. Хилков с несколькими соглядатаями отправились в заморское скитание – на осмотр намеченных заграницей земель: Хилкова тянуло в Новый Свет, в страну свободы, а Черткова на острова. Бедный по состоянию Хилков уступил богатому Черткову и решено было водворить духобор на о. Кипре, а главное, – как можно скорей, – пока не раздумали духоборы. Измученные ожиданиями „земли обетованной“, неопределённостью и тяжестью своего социального положения, расселённые духоборы и сами рады были скорее пуститься в путь на новоселье. Хоть гирше, да инше (пусть хуже, но иначе), – отвечали они малорусской поговоркой. Пущен был в ход сохранившийся капитал на ближайшие расходы, Л. Н. Толстой пожертвовал свой гонорар за „Воскресенье“ и сборы к выселению пошли быстро. Правительство русское в свою очередь не воспрепятствовало тому, чтобы эта, надоевшая всем, духоборческая муть и накипь скорее скатилась через эмиграционное движение. И вот первая партия духобор двинулась весной 1898 года в плаванье на зафрахтованных английских пароходах, чтобы осесть на о. Крите.

Но здесь с первых же шагов постигло духобор и „их моисеев и ааронов“ жестокое разочарование и начались те скорби и муки, которые гнетут и теперь этих несчастных сынов России, и не видно этим страданиям ещё и конца. Оказалось, что легкомысленные интеллигентные вожаки духобор пустились в воду, не спросивши броду: местное правительство, при высадке новых переселенцев на остров, потребовало за каждую душу или семью, – хорошо не помним, – около 300 руб., гарантии, прежде чем отвести им земли, что, в общем, составляло громадную сумму, которой, конечно, не оказалось в наличности ни у интеллигентов, ни у духобор. Кое-как уладили вопрос о временном пребывании духобор на острове. Вместе с тем власти предъявили к эмигрантам и другие свои государственные права и их обязанности, которые им были так ненавистны в России. Сюда же присоединился изнурительный зной, лишения в пище и лихорадка. Духоборы страшно начали болеть и умирать, так что в короткое время несчастные расплатились за доверие к легкомысленным вожакам дорогой ценой сотней жизней, сложивших свои кости на острове Кипре. Хилков и Чертков между собой рассорились. Теперь принялся за дело Хилков и, взяв двух ходоков из духобор, отправился в Канаду, куда заманили доверчивого князя ловкие агенты эмиграционного комитета канадской железной дороги, всюду шныряющие с своими предложениями.

Осмотр намеченных в Канаде земель производился зимой, а, следовательно, ничего соглядатаи не могли видеть, если бы даже и хотели, относительно почвы и других условий хозяйственного быта.

Два духобора, сопровождавшие князя, как незнающие языка и условий местной жизни, естественно, были лишь автоматами в руках сиятельного опекуна духобор, а он действовал, как помрачённый сектант-фанатик, о всём судил с сектантской своей точки зрения, не обращая ровно никакого внимания на местные условия быта и жизни, выбирал наиболее пустынную местность, заботясь главным образом о том, чтобы местность была удалена от городских соблазнов и „тлетворной цивилизации“. Больная мысль была напряжена на заботах о том, чтобы духоборы были возможно более изолированы от всякого стороннего влияния и могли бы сохранить свои, т. е. толстовские, начала жизни, чтобы не соблазнялись никакими другими занятиями, кроме земледелия и скотоводства. Администрации же Канадской железной дороги было на руку заселить те именно свои необозримые пустыни, где никто из здравомыслящих людей никак не хотел оседать, опасаясь погибнуть с голоду и от безработицы.

С той же стремительностью и с не меньшим легкомыслием заключены были самые нелепые предварительные условия и уже не для одних кипрских духобор, а для всей массы из партии постников Карской и Елисаветпольской губернии. От последних неудача с кипрской колонизацией очевидно была скрыта. И вот весной прошлого года в несколько партий двинулись духоборы-постники с Кавказа, позже из Кипра, опять-таки на зафрахтованных английских пароходах. Одной из партий предводительствовал сын гр. Льва Николаевича Сергей Толстой (бывший земский начальник!). Кроме того, сопровождало духобор до 20 интеллигентов-толстовцев, ехавших сюда и в качестве просветителей тёмной массы, и устроителей толстовского „Царства Божия“.

С какими чувствами духоборы-эмигранты оставляли свою родную страну и с какими действительными думами вступили они на материк Нового Света, как доставились и устрояются, какова ныне судьба и положение духобор в Канаде, русское читающее общество о всём этом недостаточно осведомлено: всё, что появлялось в печати о духоборческой эмиграции, исходило из-под пера сопровождавших духобор интеллигентных пестунов, которые в первое время на столбцах то „Русских Ведомостей“, то „С.-Петербургских“ много раз показывали либеральный кукиш по адресу русского правительства и общества, – что-де вот мы как ловко и скоро утащили из варварской России духоборов – молодцев и устроили „наше Царство Божие“...

Но одно время хранили зловещее молчание эти бытописатели духоборческой эпопеи. И вот, в начале текущего года резким диссонансом в хвалебном концерте либеральных повествователей о духоборах, раздался впервые протестующий голос из среды самих выселившихся сектантов. Некто духобор Гончаров прислал своим родным в Закавказье письмо, полное отчаяния от тяжёлой участи, какая постигла духобор на новоселье в Новом Свете и просил принять его вновь в Славянку. По его словам, поселившиеся в Канаде духоборы терпят гнетущую бедность, – голод и холод, – сами впрягаются в телеги и сохи, и что земля никуда не годится для земледелия. Читатели наши помнят это письмо, помещённое в „Миссион. Обозр.“. Гончаров спасаясь от голода и нужды, бежал из Америки в Закавказье.

Здесь Гончаров своими рассказами лично засвидетельствовал закавказским духоборам об адской жизни в Канаде. По его словам, духоборы должны или как можно скорее переселиться в другие местности, или же погибнуть в борьбе за существование. Этот живой свидетель тяжёлой драмы постигшей духобор-эмигрантов, содействовал успокоению второй партии, также соблазнявшейся было сказками интеллигентных мечтателей о благах жизни „в стране свободы и всякого довольства“.

Позже мы имели возможность познакомиться с сведениями об Американском житье – бытье духобор из другого источника, – от г. Тверского, писателя из либерального лагеря, сотрудника „Вестн. Европы“. Проживая уже много, лет в Америке, он произвёл летом с. г. обстоятельное обследование на месте всех связанных как с переселением духобор, так и с настоящим положением условий жизни их в Канаде.

Достойно внимания, что сведения г. Тверского совершенно совпадают с показаниями духобора Гончарова.

В сведениях этих двух живых и несомненно беспристрастных свидетелей картина жизни духоборов в Канаде представлена крайне мрачно. Земли, на которых они осели в провинции Ассинабоя, и по своим климатическим и геологическим свойствам почти равносильны тундрам нашей якутской области; при этом местность эта с бедной растительностью и плохой водой. Климат так суров, что пшеница не созревает, летом бывают нередко морозы, которые побивают хлеб и овощи; – летом донимает зной и комары, а зимой – суровые холода и пронизывающие сухие ветры. Разведение скотоводства немыслимо для духобор, так как на это нужны деньги и умение ухаживать и сбывать скот, чего у духоборов нет. Внешняя обстановка жизни поселенцев нищенская. Духоборы построили землянки и мазанки, с русскими печами, которые оказались непригодными для местного климата. Среди поселенцев масса заболеваний, особенно ревматизмом и чахоткой; больные не имеют ни лекарств, ни врачей. Работы на стороне достать очень нелегко, благодаря конкуренции и незнанию духоборами местных условий, языка и ремёсел.

Всё привезённое состояние проедено и истрачено на насущные нужды при обзаведении, кроме того уже сделаны значительные долги. Прошлую зиму духоборы существовали, главным образом, на пособие и помощь извне, которая достигла до 50 т. долларов. Грядущую зиму, если не будет такой же щедрой помощи, – несчастным духоборам эмигрантам грозят бедствия страшной голодовки. Местное население относится недружелюбно к духоборам, как к конкурентам в борьбе за существование, при этом, узнав чудачества непротивления духобор, их не обижают только одни ленивые. Словом, духоборы оказались в новом свете в жалком положении чуть ли не париев и рабов.

„Исследование жизни духобор, – говорит г. Тверской в одном своём откровенном сообщении в Петербург, не оставило во мне ни малейшего сомнения в том, что всё дело велось и руководилось толстовцами, и что сам Гр. Л. Н. Толстой посредством посланий стремится быть их нравственным вождём и доселе. Духоборы связаны и закрепощены самим основательным образом; в их настоящем положении они изолированы от всяких влияний, кроме толстовских, могут рассчитывать не умереть с голоду, только благодаря пожертвованиям, идущим из толстовских сфер в Америке, Европе и России, и всякая попытка помочь им, как бы то ни было, встречает со стороны толстовцев самый энергичный отпор... Они, с князем Д. Хилковым во главе, вступили даже в союз с правительством Канадских территорий в Виннипеге, безусловно контролируемом Канадской Тихоокеанской дорогой Canadian Pacific R. R. С° – и всяческими путями, легальными и косвенными, препятствуют идее переселения духоборов в лучшие места, но такие, где их нравственный контроль неизбежно должен будет исчезнуть в самом непродолжительном времени“.

Упорные по характеру, ранее бодрые и самоуверенные духоборы теперь упали духом и впали в апатию, привыкли жить на щедрые подачи со стороны от квакеров и толстовцев, на которые понакуплены и скот, и инвентарь. Интеллигентные просветители мало по малу поразъехались, очевидно, или разочаровавшись в духоборах, или не выдерживая физического гнёта окружающих условий жизни в насаждённом ими в Канадских тундрах „Толстовском Царстве Божьем“. Такова правда духоборческой эпопеи!

Борьба за существование и инстинкт самосохранения, естественно должны отрезвлять более здравомыслящих из духоборческой массы от угара толстовских фантазий, ослабив слепую приверженность сектантов к анархическим и коммунистическим принципам лже-учения и жизни. Духоборы, при надвинувшейся опасности голода и лишений, понятно стали более заботиться о личной собственности, а вот это-то их поведение, очевидно, не нравится интеллигентам просветителям, так как они поспешили донести об этой перемене в них самому Льву Николаевичу... Ему тоже не понравилось, что голодающие духоборы дорожат- собой и семьёй больше, чем другими, забывая, что ведь всё равно „околевать-то“ придётся... Льва Николаевича, по-видимому, даже раздражают „эти грехи и соблазны“ духобор.

Раздражение и скорбь Л. Н. Толстого, по поводу метаморфозы в коммунистической жизни, а, следовательно, и в воззрениях духобор вполне понятны: ведь с духоборческим движением у Л. Н., как ересе-начальника, соединено было так много надежд радужных, такой дорогой ценой всяческих жертв и гибелью стольких жизней стоила возродить и поддержать это движение и вдруг при первом же налёте жизненного шквала созижденная, по точному плану толстовизма, духоборческая храмина оказалась на песце, без прочных устоев и начинает разрушаться в самом основании, – в коммунистической её стороне!.. И вот Лев Николаевич к голодным и изнурённым гнётом разочарования и тяжкими жизненными условиями обращается с укорительным и увещательным посланием, напечатанным и подписанным собственноручно, в Москве 17 февраля прошлого года, (мы имели в руках это послание). Документ этот весьма любопытен для характеристики нынешнего нравственного настроения духобор и „великого человека“, выражаясь словами газетных бюллетеней. Послание это производит впечатление фарисейского разглагольствования упорного в своих заблуждениях фанатика – сытого, гордого крепостника – только в другой – духовной сфере, – „неразумеющего по голодным“ и требующего от рабов слепой покорности его нраву... Вы, мол, хоть умирайте, а нашу барскую волю творите...

В этом характерном послании Лев Николаевич выступает без маски, как истый ересе-учитель и как завзятый коммунар. Для нас документ этот важен, в качестве нового, очевидного доказательства верности, высказанного нами в печати ещё в 1897 голу глубокого убеждения, что главными виновниками всей духоборческой драмы, с самого её начала и до сего дня, являются интеллигенты толстовцы во главе с самим Львом Николаевичем и что переселение в Америку, – как предсказывали мы тогда – будет новой затяжкой мёртвой петли на шее злополучных духобор. Вот это произведение...

„Любезные братья и сёстры.

Всем нам, исповедующим христианское учение и желающим, чтобы жизнь наша согласовалась с этим учением, надо помогать друг другу. И самая нужная помощь – в том, чтобы указывать друг другу те грехи и соблазны, в которые мы впадаем, не замечая их.

Потому-то и я, прося братьев моих о помощи в тех моих грехах и соблазнах, которых я не вижу, считаю своим долгом указать вам, любезные братья и сёстры, на тот соблазн, которому, как я слышу, подпадают некоторые из вас“.

Но здесь позволительно остановиться и спросить: а кто ваши, Лев Николаевич, братья? Известный круг единоплеменников и поклонников, ублажающих ваш гордый дух чуть не ежедневными хвалебными славословиями в газетах, не допускающих на свои столбцы ни одной строчки в обличение ваших грехов и соблазнов?.. Не таково, говорят, теперь настроение умов русского читающего общества... Другими словами, на вас – мода, сезон в области духовного веяния, переживаемого настроения интеллигентным миром... Где-ж свобода слова и убеждений, о которых так горячо ратуют на словах либеральные органы и так узкопартийно поступают на деле? Раболепство русской прессы, особенно провинциальной, доходит до смешного: напр., даже в официальных отчётах о заседаниях миссионерских съездов или духовных обществ редакциями выкидывается всякое слово и упоминание, направленное так или иначе по адресу Льва Николаевича Толстого или толстовской секты, толстовских парадоксов... Если искренни приведённые желания маститого писателя „о помощи ему в его грехах и соблазнах“, то газетная братия плохую услугу оказывает „великому человеку“, как его теперь величают многочисленные „интервьюеры“. Ведь Лев Николаевич не безгрешный же папа? Но приведённые из послания к многострадальным сектантам слова, гр. Толстого не новое ли лицемерие, понадобившееся для назидания духобор? 

Но посмотрим далее, что вещает голодающим духоборам „яснополянский пророк“.

„Вы пострадали и были изгнаны (?), и теперь ещё терпите нужду за то, что захотели вести христианскую (не анархическую ли вернее?) жизнь не на словах, а на деле, – отказались от всякого насилия над ближним, от присяги, от полицейской, от солдатской службы, даже сожгли своё оружие, чтобы не было соблазна защищаться им и, несмотря на все гонения (?), остались верны христианскому (?) учению. Дела ваши стали известны людям, и враги христианского учения смутились, узнав о ваших делах и – то запирали и ссылали вас, то высылали из России, стараясь всеми силами скрыть от людей ваше дело. Сторонники же христианского учения радовались, торжествовали, любили, восхваляли (sic!) вас и старались подражать вам. Дела ваши много содействовали уничтожение царства зла и утверждению людей в христианской истине“.

В приведённых словах послания гр. Л. Толстого, так ясно сквозит неправда, фальшь и лицемерие, что обидно становится за такую нравственную неразборчивость нашего знаменитого писателя, охваченного сектантским фанатизмом, в средствах насаждения и поддержания в тёмной массе своего религиозно-социального лжеучения. Первую неправду сказал здесь Л. Н., что духоборы были якобы изгнаны из отечества. Вышеизложенная история переселения их в Америку Льву Николаевичу должна быт известна более, чем кому-либо, так как без его благословения в этом предприятии ничего не делалось его антиподами.

Вторая неправда, что будто бы духоборы страдали и страдают за осуществление в жизни христианского учения. Христос учит воздавать кесарю кесарево (Мф.22:21). Слово Божие заповедует – Царя бояться и почитать (2Пет.2:17), ибо Царь Божий слуга, тебе же на добро (Рим.13:4); совершать молитвы за царя и за всех начальствующих (1Тим.2:1–3), с мятежниками не собираться (Притч.4:21), воздавать всем должное, – кому честь, кому дань (1Тим.2:1–3), начальников не злословить, князя не поносить (Исх.22:28); повиноваться властям предержащим, подати платить (Рим.13:1); – быть покорным всякому человеческому начальству для Господа: Царю-ли, как верховной власти, правителям ли как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро. Такова есть воля Божия (1Пет.2:13), противящиеся сами на себя навлекают осуждение (Рим.13:3).

Духоборы-постники, они же толстовцы, все эти заветы христианского учения попрали.

Если же они и терпели наказания, то за преступления, против законов Божеских и человеческих. „Но какая им похвала“, по слову ап. Петра, когда их наказывали за проступки (1Пер. 2 гл.)? Причём тут христианское учение? Ведь вот сам-то Лев Николаевич, по собственному признанию, брат духобор, и, очевидно, не только разделяет их вредные противоправительственные воззрения, но и одобряет, вдохновляет сектантов, ведёт такую же „христианскую“ жизнь, как и духоборы, однако его никто не гонит, и не преследует, так как законом предусмотренных преступлений он открыто не совершает.

А разве не пустые это фразы – что будто бы враги христианства (власти русские) смутились от анархических безобразий горсти духобор, старались скрыть (от кого?) их дела (а вот я де, граф Толстой, открыл всё это миру в подпольных листках)?..

И затем, что это – злая шутка над истиной, или обольщение, что будто бы „дела духобор содействовали уничтожению царства зла“? Даже канадская администрация, за короткое время, успела убедиться и заявляет, что духоборы деморализировали местное население, так как развился грабёж на счёт непротивленцев; тоже замечалось и на Кавказе. Кому не ясно, что кроме увеличения зла и несчастий духоборческая эпопея никому ничего доброго не принесла?

Эта приведённая часть послания весьма важна, как откровенное признание самим гр. Толстым, что духоборы совершали те деяния, которые на языке законов государственных и по здравому смыслу – суть анархические преступления, а равно и признание того, что он, граф и К° „сторонники этого учения“, – радовались, торжествовали, любили и восхваляли духобор мятежников, иначе говоря принимали самое живое и деятельное участие в духоборческой злосчастной истории.

Следя далее за посланием, мы находим в нём скорбное признание Л. Н. Толстым того, что духоборы в Канаде действительно начинают выходить из повиновения своим командирам-интеллигентам, – изменяют коммуне и „толстовскому христианству“.

Лев Николаевич смущён этим и горячо убеждает их и впредь оставаться в тумане его лжеучения.

„Теперь же я узнаю, из писем наших друзей о том, что жизнь многих из вас в Канаде такова, что смущены уже сторонники христианского учения, а радуются и торжествуют враги его. Вот они, ваши духоборы, – говорят теперь враги христианства, – как только переехали в Канаду, в свободную страну, так и стали жить так же, как и все люди, так же копят имущество каждый для себя и не только не делятся с братьями, но стараются захватить каждый для себя, как можно больше. Так что всё, что они прежде делали только по приказанию своих главарей, не понимая хорошенько, зачем они это делают.

Любезные братья и сёстры, знаю я и понимаю всю трудность вашего положения в чужой стороне, среди чужих людей, ничего никому не дающих даром, и знаю я, как страшно думать о том, что близкие, слабые семейные люди останутся без средств и помощи. Знаю, как трудно бывает жить в общине и как обидно бывает работать на других, которые не заботливы и тратят приобретённое чужими трудами. Всё это я знаю, но знаю и то, что если вы хотите продолжать жить христианской жизнью и не хотите отречься от всего того, за что пострадали и были изгнаны из отечества, то вам нельзя жить по-мирски и собирать отдельно для себя и для своей семьи собственность и удерживать её от других людей. Ведь это только нам кажется, что можно быть христианином и иметь собственность и удержать её от других людей, но это невозможно“.

А что если, читая приведённые строки, голодающие духоборы спросят Льва Николаевича так: „учитель благий, ты говоришь нам нельзя жить по-мирски – нельзя отдельно собирать, удерживать для себя и семьи собственности, а вам, учитель, можно жить по-барски, – припеваючи в своей родовой Ясной Поляне, или в Москве на Хамовниках? – тысячи собирать в корвану²⁰³ для семьи вашей, от продажи вашей собственности – изданий? Ведь вы, учитель, такой же христианин и брат, как и мы, но мы с семьями голодаем, а вы из первых в уезде по богатству имений собственник. Мы слышали, что вы извиняете себя перед своими последователями тем, что де передали все права своей собственности супруге и детям, а сами остались яко наг, яко благ, – но ведь это и мы, тёмные духоборы, можем понять, как фарисейскую уловку, рассчитанную на усыпление совести вашей и на наивность нас и подобных нам, ослеплённых вами, страдальцев за ваше лжеучение. Простите нас, сиятельный наш брат, но мы, простые голодные мужики, теперь начали понимать обман вашего учения и более не хотим слепо повиноваться команде вашей и ваших... Вы говорите, учитель, что знаете, как трудно жить в общие и работать на других. Но позвольте спросить, откуда вы знаете это, не из горького же опыта? – на собственной особе ведь вы никогда не попробовали этих „душеспасительных благ“, хотя бы, напр., в наших Канадских тундрах? Поучительно, чтобы мог ответить на подобные вопросы ясно Полянский моралист голодным мужикам – духоборам; но продолжим цитацию послания.

Стоит людям признать это – и от христианства очень скоро не останется ничего (?) кроме слов, и, к сожалению, не искренних и лицемерных слов. Христос сказал, что нельзя служить Богу и мамоне; одно из двух: или собирать для себя собственность, или жить для Бога. Сначала кажется, что между отрицанием насилия, отказом от военной службы и признанием собственности нет никакой связи. (А разве неправда?). „Мы, христиане, не покланяемся внешним (?) богам, не присягаем, не судим, не убиваем“, – говорят многие из нас (sic), тоже, что мы трудом своим приобретаем собственность не для обогащения, а для обеспечивания своих близких, то этим не только не нарушаем учения Христа, но ещё исполняем его, если от избытка своего помогаем именно нищим (Таков взгляд вселенской Церкви Христовой во все времена христианства был и есть). Но это не правда?! Ведь собственность значит то, что я считаю своим, я не только не дам (почему же?) всякому, кто захочет взять это моё, но и буду защищать это от него. Защищать же от другого то, что считаешь своим, нельзя иначе, как насилием, т. е., в случае нужды (а если её не будет?) борьбой, дракой, даже убийством. Если бы не было этих насилий и убийств, то никто бы (?) не мог удержать собственности. Если же мы удерживаем собственность, не делая насилия, то только потому, что собственность наша ограждена угрозой насилия и самим насилием, и убийством, которые совершаются над людьми вокруг нас.

У нас, если мы и не защищаем её, – не отнимают нашу собственность только потому, что думают, что мы так же, как и другие, будем защищать её.

И потому признание собственности есть признание насилия и убийства, и вам незачем было отказываться от военной и полицейской службы, если вы признаёте собственность, которая поддерживается только военной и полицейской службой. Те, которые исправляют военную и полицейскую службу и пользуются собственностью, поступают лучше, чем те, которые отказываются и не несут военной и полицейской службы, а хотят пользоваться собственностью такие люди, сами не служа, хотят для своих выгод пользоваться чужой службой. Христианское учение нельзя брать кусочками: или всё, или ничего. Оно всё неразрывно связано в одно целое. Если человек признаёт себя сыном Божиим, то из этого признания вытекает любовь к ближнему, а из любви к ближнему одинаково следует и отрицание насилия, и присяги, и службы, и собственности.

Всё вышеприведённое рассуждение о собственности производит впечатление странного софизма, где извращено и учение Христа, и здравый взгляд на жизнь и обыденные вещи. Почему, спрашивается, нельзя быть христианином и иметь собственность? Христос никогда и нигде в свят. Своём евангелии не отрицает прав человека на собственность. Говоря, что нельзя служить Богу и мамоне, – Христос только предостерегает от пристрастия к материальной стороне жизни, – к земным благам, до забвения единого на потребу, – от увлечения корыстью, скаредностью, до попрания заповедей Божиих, именно предостерегает от такого греховного, скаредного отношения людей к собственности, которое рисует гр. Толстой, в своей проповеди духоборам, когда человек не в состоянии расстаться с стяжаниями своими, не отзывчив к нужде неимущего брата, когда за своё он готов, действительно, лезть на драку и насилие. Но ведь не все же собственники такие скареды, как представляет их гр. Толстой!..

Есть и люди добрые, которые без драки и насилия готовы помогать меньшей братии. Однако, как низко и пошло думает Л. Толстой о нравственном состоянии христианского общества и вообще человечества, представляя всех такими любителями чужой собственности, которых только угрозы штыка да наказание суда будто бы удерживают от грабежей!..

Ниже в своём послании Лев Николаевич и сам противоречив только что высказанным доводам, рассуждая уже не просто о собственности, а о пристрастии к ней. На этом верном пути мышления взгляды его бесспорно убедительны для читателя, хотя в конце он опять впадает в парадокс, советуя людям – разумным и свободным существам, обратиться к животной жизни птиц небесных... А в конце концов учитель и обличитель духобор забывает и про христианство, и про Царство Божие, и говорит практическим языком собственника и коммуниста – о выгодах и пользе общинной жизни…

„Кроме того, пристрастие к собственности само по себе есть обман, и Христос раскрывает нам его. Он говорит, что человек не должен заботиться о завтрашнем дне, и не потому, что в этом есть какая-нибудь заслуга, и что это велит Бог, а потому, что такая забота ни к чему не ведёт, что этого нельзя, и что кто будет делать это, тот будет делать глупость, стараясь сделать невозможное. Человеку невозможно обеспечить себя, во-первых, потому, что он смертен, как это показано в евангельской притче о богаче, построившем житницы, и, во-вторых, потому, что никогда нельзя найти предел нужного обеспечения. Насколько времени нужно обеспечить себя? на месяц? на год? ни 10 лет? на 50? обеспечить ли только себя или и своих детей, и своих внуков? и чем обеспечить? едой или и одеждой, и жилищем, и какой едой и каким жилищем? Кто начнёт обеспечивать себя, тот никогда не придёт к концу обеспечивания, а только напрасно погубит свою жизнь, как и сказано: кто захочет сохранить свою жизнь, тот погубит её. Разве мы не видим богачей

живущих бедственно, и бедняков, живущих радостно. Человеку не нужно себя обеспечивать, как и сказал Христос. Он обеспечен раз навсегда Богом: так же, как обеспечены птицы небесные и цветы полевые.

Да, но если так, и люди все не будут работать, не будут пахать, сеять, то все помрут с голода, – говорят обыкновенно те, которые не понимают или не хотят принять учение Христа во всём истинном его значении. Но ведь это только отговорка. Христос не запрещает работать человеку и не только не советует быть праздным, но, напротив, велит всегда работать, но только работать не на себя, а на других. Сказано: сын человеческий пришёл не для того, чтобы ему служили, а для того, чтобы самому служить людям, и трудящийся достоин пропитания. Человек должен работать как можно больше, но только не удерживать себе, не считать своим того, что он сработал, а отдавать другим.

Чтоб вернее всего обеспечить себя, человеку есть одно средство, и это средство то самое, которому учил Христос: как можно больше работать и довольствоваться как можно меньшим. Человек, который будет поступать так, везде и всегда будет обеспечен. Христианское учение нельзя брать кусочками: взять одно и оставить другое. Если люди, приняв учение Христа, отказались от насилия, судов, войны, то они должны отказаться и от собственности, потому что насилие и суды нужны только для удержания собственности. Если же люди держат собственность, то им необходимо и насилие, и суды, и всё мирское устройство.

Соблазн собственности есть самый тонкий соблазн, вред которого очень хитро скрыт от людей, и поэтому так много христиан претыкались об этот камень (не исключая и вашего сиятельства)!

И потому, дорогие братья и сёстры, устраивая вашу жизнь на чужой стороне, после того, как вы были изгнаны (?) из своего отечества за верность (sic) христианскому учению, я вижу ясно, что вам со всех сторон выгоднее (sic) продолжать жить христианскою жизнью, чем изменить этому, начать жить жизнью мирской. Выгоднее жить и работать сообща со всеми теми, которые захотят жить такой же жизнью, как и вы, чем жить каждому отдельно, собирая только для себя и для своей семьи, не делясь с другими. Выгоднее жить так, во-первых, потому что, не припасая на будущее, вы не будете тратить бесполезно сил на невозможное для смертного человека обеспеченье себя и семьи; во-вторых, не будете тратить сил на борьбу с другими, чтобы удержать от ближних каждый своё имущество; в-третьих, потому что без сравнения больше сработаете и приобретёте, работая общиной, чем сколько сработали бы, работая каждый отдельно; в-четвёртых, потому что, живя христианской жизнью, вы, в окружающих вас людях, вместо зависти и недружелюбия, вызовете к себе любовь, уважение и, может быть, и подражание своей жизни; в-шестых, потому что не погубите (?) того дела, которое вы начали и которым посрамили (?) врагов и порадовали (!) друзей Христа.

Вот в этом то и вся суть дела: – вы хоть там околевайте в своих тундрах, да не подрывайте кредита к теории несопротивления и не огорчайте меня – яснополянского пророка и учителя новой жизни.

„Знаю я, что трудно не иметь ничего своего; трудно быть готовым отдать то, что имеешь и нужно для семьи, всякому просящему; трудно покоряться избранным руководителям, когда кажется, что они неправильно распоряжаются; трудно переносить недостатки друг от друга; трудно воздержаться от привычек роскоши, мяса, табака, вина. (Какое там вино, мясо, когда люди без хлеба и жилища пропадают)! Знаю, что всё это кажется трудно. Но, любезные братья и сёстры, ведь мы нынче живы, а завтра пойдём к Тому, Кто послал нас в этот мир. Стоит ли из-за того (ведь всё равно умирать надо!), чтобы называть вещи своими и по-своему (да нечем же!) распоряжаться ими, из-за нескольких пудов муки, долларов, шубы, пары волов, из-за того, чтобы не дать неработающим воспользоваться тем, что я сработал, из-за обидного слова, из-за гордости, из-за вкусного куска – идти против Того, Кто послал нас в мир, (не вернее ли того, кто увлёк в Канаду?) и не делать того, чего Он от нас хочет, и что мы можем исполнить только в этой нашей жизни. А хочет Он от нас немногого: только того, чтобы мы делали другим то, чего для себя хотим. И хочет Он этого не для себя, а для нас же, потому что, если бы мы только согласились это делать, то всем бы было так хорошо жить на земле, как только можно. Но и теперь, хотя бы весь мир жил противно Его воли, всякому отдельному человеку, понявшему то, зачем он послан в мир, нет расчёта делать ничего иного, как только то, на что он послан. 

Мне, старику, стоящему на краю жизни, со стороны ясно видно это; но и вы, дорогие братья и сёстры, если только подумаете спокойно, откинув на время соблазны мира, ясно увидите то же, что всякий человек ничего не потеряет, а со всех сторон только выгадает, если будет жить не для себя, а для исполнения воли Бога. Сказано: „Ищите царства небесного и правды его, а остальное приложится вам“. И всякий человек может испытать, правда ли это, Вы же уже испытали это и знаете, что это правда. А то мы ищем остальное: имущество, мирские сладости, и их не получаем, и царство небесное теряем.

И потому, любезные братья и сёстры, держитесь крепко той жизни, которую вы начали, а то вы напрасно потеряете то, что имели, и не найдёте того, что ищете. Пославший нас в жизнь лучше нас знает, что нам нужно, и вперёд так устроил мир, что человек получает наибольшее благо и в этой жизни, и в будущей, только исполняя не свою волю, а Его.

О том, как именно вы устроитесь в своей общинной жизни, я не смею вам давать советов, зная, что вы, особенно ваши старички, опытны и мудры в этом деле. Знаю только, что всё будет хорошо, если только каждый из вас будет помнить, что он не по своей воле пришёл в мир, а по воле Бога, который послал его в эту короткую жизнь для исполнения воли Его. Воля же Его вся выражена в заповеди о любви. Собирать же собственность отдельно себе и удерживать её от других– значит поступать противно воле Бога и заповеди Его.

Простите.

Брат ваш Лев Толстой

В заключение нельзя пройти молчанием того обстоятельства, что эмиграционная агитация толстовцев на духоборах не окончена, а наоборот, продолжает вестись среди других сектантов. Оказывается, что неудача с канадским поселением духоборцев далеко не образумила этих своеобразных вождей русского сектантства. Им мало тех тяжких жертв, какие принесла и несёт духоборческая масса. Рьяные толстовцы заманивают в свою ловушку всё новые и новые жертвы. Так, в Америке летом сего года появились ходоки от закавказских молокан. Прошлой весной до 50 семейств крестьян Харьковской губернии, из последователей кн. Хилкова, поднялись было с своих мест, чтобы „плыть“ в Канаду, и несколько семейств, не смотря на принятые администрацией меры, всё-таки переселилось. В агитационных письмах своих, Хилков и К°. описывали жизнь в Канаде в самом привлекательном для мужиков виде: „земли участок в 53 д. – стоит 20 р. навечно, казённых податей никаких никто не платит, только есть местная подать – два дня работы (барщина?) с каждого владельца участка“. Но тут же сообщается, что пара лошадей стоит 400 р., – волы 240 р. и даются советы „непременно забрать на пароход свои хозяйственные инструменты – соху и борону, лопаты, ибо всё это очень дорого в Америке“.

Это русскую-то соху – матушку вести в Америку!.. практичные советы, нечего сказать!

Наиболее откровенно изложены, в тех же агитационных посланиях к харьковским крестьянам-павловцам побуждения и взгляды толстовских вождей духоборов другим интеллигентом, командующим ныне в Канадском духоборстве, г. Бодянским.

„Я смотрю на переселение в Канаду духобор и других, как на событие в высшей степени важное, пишет Б. одному крестьянину с. Павловки. Это рождение великого народа (не смерть ли?) Может быть это слишком много (кажется!) так смотреть, но я смотрю так и не могу иначе смотреть, так как переселение это вызвано не какими-нибудь имущественными соображениями, а единственно только желанием доставить торжество истине, единственно желанием осуществить царство Божие на земле. Бог берёт лозу и пересаживает её на новую почву с тем, чтобы она выросла на свободе, не заглушаемая посторонними растениями и дала обильный плод. Вот так, братья, и нам надо думать! Надо нам думать, что, если мы, по милости Божией, будем возведены (?) в стране, где нет никакого запрета жить по своей совести, и никого насильно не заставляют брать в руки штык, – рог сатаны (sic!), если мы будем водворены в стране свободы и простора для доброй жизни, то это значит, что Бог избирает нас для своего дела, и обязывает нас исполнять это дело больше, чем тех, которые остаются в приневолии“.

К этой откровенной речи, где все мотивы эмиграционной агитации толстовцев так ясны, нечего прибавлять.

Разве только одно можно сказать, не слишком ли уж просто и легко стали уловлять в свою западню бедного русского мужика новые интеллигентные ловчие для своих преступных экспериментов? А затем, не служит ли зловещим знамением нашего времени это какое-то психопатическое увлечение Толстым и систематическое замалчивание и в обществе, и в печати сектантствующего толстовства?

Э. Я.

В предшествующих главах мы определили то, каков с точки зрения м. Филарета, должен быть общий характер воздействия государственной власти на раскол и различные его еретические секты и фракции, как этот общий характер должен видоизменяться в частном своём применении к расколу и его сектам и фракциям сообразно направлению и духу учения последних и в чём находить своё оправдание. Это определение показало вам, что меры государственной власти, направленные против еретиков и раскольников, должны исключать, по Филарету, всякую мысль о возможности предоставления последним права абсолютной индивидуальной религиозной свободы или, что тоже, безграничной свободы в делах веры и совести. Желая видеть в основе вероисповедной политики русского государства применение христианского начала терпимости в делах веры, в то же время Филарет требовал от него, чтобы это начало было умеряемо, ограничиваемо другими началами, началами «справедливости и осторожности». Ограничение раскола и его еретических сект и фракций в правах религиозной свободы вытекает, по мнению Филарета, из признания его вредности в церковном и государственном отношении, но это же самое признание, по его суду, служит достаточным основанием к ограничению правоспособности раскола и его сект и фракций не только религиозной, но и всякой другой политической и гражданской. «Права в православном государстве, говорит Филарет, принадлежат православному христианину и верноподданному. Выступающий из послушания православной церкви, подобно как отступающий от обязанности верноподданства, более или менее теряет права, или подвергает себя ограничению прав, а не приобретает каких-либо прав в своём незаконном положении»²⁰⁵. Собственно говоря, по мнению Филарета, вопрос о правах раскольников не может быть даже и возбуждаем. Если же вопрос в силу таких или иных обстоятельств и поставлен для решения, в таком случае бывает уместна речь «не о правах наследников, а возможном уменьшении тех в общих правах ограничений, которым раскольники подвергли себя, и подвергнуты законами, выступив из законных отношений к православной церкви»²⁰⁶. Таким образом, вопрос о правах раскольников может быть решён не в том смысле, «чего раскольники могут требовать по праву», а в том, «что государственная власть может дать им по своему духу терпимости и свободолюбия»²⁰⁷.

С точки зрения этих общих принципиальных суждений м. Филарет отрицал некоторые гражданские права раскольников, напр. право семейное или законность раскольнических брачных союзов. С церковной точки зрения брак есть таинство, которое раскольники или вовсе отвергают, или же если и признают, то совершают его вне православной церкви самочинно постановленными священниками, через что, по мнению Филарета, лишают себя и права признания законности его²⁰⁸. Поэтому, когда возник вопрос о признании законности таких союзов между сектаторами со стороны гражданской власти, основанном на праве последней утверждать особыми формами раскольнические брачные сопряжения без венчания (записью таких случаев в особые полицейские книги), м. Филарет отнёсся, к этому проекту отрицательно. В основе этого проекта была положена та мысль, что совершенное непризнание гражданской властью супружеских между сектаторами союзов, не освящённых венчанием в православной или единоверческой церкви, открывая обширное поле своеволию и ничем несдержанному разгулу страстей, губительно действует на нравы²⁰⁹. М. Филарет соглашался, что эта мысль, если только она справедлива, даст сильное побуждение к признанию таковых браков. Но действительно ли эта мысль справедлива? На этот вопрос м. Филарет отвечает так. «Твёрдость брака, поставляющая преграду разгулу страстей, зависит от религиозного убеждения в святости брака, а не от записи его в обывательскую полицейскую книгу. Брак раскольника, приемлющего священство, совершённый священником, обязывает его совесть силой закона Божия, и тем поставляет преграду разгулу страстей и охраняет нравы, не смотря на то, признан ли оный или не признан гражданской властью. Брак беспоповца, связанный только волей родителей, или непосвящённого большака, не имеет такого охранительного действия на совесть; а ещё более благоприятствует разгулу страстей совершенное непризнание брака, по учению секты. Итак, не от признания сектаторских браков гражданской властьй происходит у них разгул страстей и порча нравов, а от духа самих сект, и гражданский закон о браках не уврачует сего зла, потому что не переменит дух сект»²¹⁰. Признание законности раскольнического брака со стороны гражданской власти поставило бы самую эту власть в противоречие с принципами справедливости и законности, ибо допустить такое признание «значило бы ввести новый неизвестный и противный законам род супружеских сопряжений, непризнанное законами признать, незаконное узаконить, терпимое по нужде обратить в покровительствуемое. Сие послужило бы сильным подкреплением расколу, и произвело бы новые затруднения по отношению к существующим законам»²¹¹. Итак, если с точки зрения церковной раскольнический брак нужно признать незаконным если и гражданское признание законности этого брака не ведёт к той цели, для которой признаётся его законность, а ещё и ставит гражданскую власть в противоречие с справедливостью и законами страны, то, по суду м. Филарета, запись о раскольнических брачных сопряжениях не должна быть делаема не только в церковных метриках²¹², но и в гражданских или в особо назначенных для сей цели полицейских книгах.

Но особенную силу доказательности получает у Филарета мысль о незаконности ведения записи раскольнических браков в полицейских книгах, когда он обращает внимание правительства на те в высшей степени ненормальные, с церковной точки зрения, следствия, которые влечёт за собой сам факт этой записи и его форма. «Супружеские между раскольниками союзы, рассуждает Филарет о форме указанных записей, не освящённые венчанием в церкви, но записанные в особых полицейских книгах, полагается «признать не подлежащими оспариванию». Последнее выражение должно признать неточным. Кроме того, что такие браки в известных случаях могут быть оспариваемы перед судом церковным, они по необходимости могут подвергнуться оспариванию, если, после записи в полицейских книгах, откроется, что они связаны в очень близком родстве, или, что муж вступил в брак от живой жены и проч. Точнее было бы выражение, что браки, не венчанные в церкви, а только записанные в полицейских книгах, признаются не вполне правильными, однако имеющими силу для пользования правами гражданскими». Сама правильность раскольнических браков, по мнению Филарета, не достаточно гарантирована записью в полицейской книге. Запись не есть надёжное основание правильности. «Сказать неправду в пользу раскола, раскольники или не почитают за грех, или почитают таким грехом, который наставники их легко простят, или очистят несколькими земными поклонами. Итак, явятся к полицейской записи брака свидетели, раскольники скроют, что между женихом и невестой есть близкое родство, или что кто-нибудь из них был в трёх браках и вступает в четвёртый, или что был присоединён к православной церкви: и брак будет признан ко вреду православия и к соблазну православных. Впрочем, здесь легче показать, на какой сомнительный путь вступает законодательство, нежели указать путь несомнительный» ²¹³.

Насколько с точки зрения м. Филарета ненормальным явлением по своим следствиям нужно считать признание законность раскольнических брачных сопряжений, сделанное посредством записи последних в полицейские книги, настолько же ненормальным по своим следствиям, по суду м. Филарета, нужно считать и расторжение таковых браков при помощи гражданской власти. По составленным в проекте правилам, расторжение заявленного раскольнического брака представлялось ведению палат гражданского суда. В приложении этих правил м. Филарет видел многие неудобства. «Пред совестью раскольников, приемлющих священство, говорит Филарет, брак есть церковное таинство точно также, как брак в православной церкви. Чтобы палата гражданская прекратила действие таинства, а отнимала от супружества благодать и благословение, данные ему таинством, – это есть несообразность, поражающая религиозную мысль и религиозное чувство. Но если сия несообразность войдёт в практику, и вследствие сего распространится мысль, что брак есть такой союз, который может быть уничтожен гражданской властью, подобно контракту, или другому гражданскому акту, то сим подорвано будет уважение к святости брака, и сокрушена будет надежнейшая опора твёрдости и чистоты брачного союза. И сей соблазн будет угрожать не только раскольникам, но и православным, особенно при распространяющейся уже ныне слабости нравов. В бракоразводных делах встретится нужда принять в соображение и церковные правила. Но это, по свойству церковного законодательства, не так удобно для гражданской власти, как применять к делу статью Свода Законов. Дабы, хотя отчасти, устранить показанные неудобства, не было ли возможно предположенное правило о гражданском расторжении раскольнических браков заменить следующим образом? 1) Дела о преступлениях раскольников против твёрдости и чистоты супружеских союзов подлежат ведению палаты гражданского суда; 2) если в сих делах встретятся случаи, требующие применения церковных законов, то палата сносится с православным духовным начальством, како церковный закон должен быть применён к представившемуся в деле случаю; 3) если духовное начальство объявит, что представившийся случай ведёт к расторжению брака, то палата объявляет брак уничтоженным»²¹⁴. Если, с точки зрения духовной, по суду м. Филарета, раскольнические брачные сожития нужно признать незаконными союзами, то естественно, что в его глазах должны были быть признаны незаконными же, как жёны, состоящие в таких союзах, или супружествах, так и дети, прижитые в них²¹⁵. Поэтому, если духовенству не свойственно вести запись браков, которые перед взором церковным неправильны²¹⁶, то в существе дела не следовало вносить в церковные метрики и запись о рождении детей раскольнических²¹⁷, а предоставить это дело гражданскому начальству, ибо такое внесение записи о рождении детей раскольнических не соответствует назначению церковных метрик. «Назначение церковных метрик, говорит Филарет, и церковная в них потребность, состоит в том, чтобы православная церковь верно знала своих чад, усыновлённых ей крещением, и потому правильно и без-сомнительно могла преподавать им следующие потом таинству. Из сего очевидно, продолжает Филарет, что священник обязан записывать только православных, крещённых в церкви, а раскольнических не обязан». Но это. по Филарету, только одна сторона дела, которую, по её существенности, решительно подлежало бы взять во внимание, если бы и на противоположной стороне не представлялось обстоятельств, имеющих право на уважение. Первой побудительной причиной к записи в церковные метрики рождений детей раскольников служит то обстоятельство, «что крещение, и раскольниками совершаемое во имя Пресвятые Троицы, имеет свою силу в православной церкви»²¹⁸. Второй такой же причиной нужно считать важное практическое значение этих метрик для государства. «Церковные метрики имеют немаловажное значение в гражданском и государственном управлении и употребление для ежегодной численности народа, так как ревизии редки, для поверки самих ревизий, для удостоверения о принадлежности людей к состояниям, для определения возраста ко вступлению в права совершеннолетия и к исполнению повинности рекрутской. Приятно помыслить, что церковь приносит сие служение государству безвозмездно, полагая на своих служителей бремя сие и довольно трудную ответственность. При усердии к пользе общей нет причины желать государству собственных всенародных метрик»²¹⁹: ибо для ведения их «потребуется увеличение канцелярий полицейских управлений и становых приставов и, следовательно, особые издержки от казны»²²⁰; такие метрики «были бы затруднительны для народа»²²¹. По правилам, составленным для этих метрик, «о каждом случае рождения в деревне, заявитель и два свидетеля должны взять от сельского управления удостоверение о своей личности, и потом идти к становому приставу, нередко за 20 и более вёрст, и, если он в отсутствии по службе, ждать его, не зная, долго-ли; или возвратиться, не зная, когда благонадёжнее прийти опять»²²². Наконец, гражданские метрики «едва ли достигли бы не только высшей, но и такой степени верности, какой при дисциплине иерархической достигают метрики церковные» ²²³, ибо «трудно ожидать, чтобы записи заявлений были верны»²²⁴. Верность же и сохранность записей в церковных метриках, обеспечивается тем, что за оные ответствует приходский священник с тремя, или, по крайней мере, двумя другими членами причта, что за исправностью сих записей, дважды в год, надзирает благочинный; что по окончании года один экземпляр сих записей остаётся в церкви, а другой представляется в консисторию или духовное правление, где контролируется, даёт статистические таблицы и хранится»²²⁵. Третье побудительной причиной к записи в церковные метрики рождений детей раскольнических служит то обстоятельство, что «раскольники не признаются в государстве особым законным сословием», значит, «не можно сделать особого учреждения для раскольнических метрик, ибо такое учреждение было бы признанием раскольников, как особого сословия в государстве»²²⁶. Последние две причины к записи рождений детей раскольников в церковных метриках служат достаточным основанием, по мнению Филарета, и для внесения в эти метрики записи о случаях смерти раскольников. Относительно же самого способа и формы записей событий рождения и смерти раскольников, по мнению Филарета, можно было бы постановить следующие правила. 1) «Запись рождения и смерти раскольников ведётся приходскими, по месту жительства их, причтами, по одинаковой с метрическими книгами православных форм, в виде отдельного прибавления к оным. 2) Заявление о сих событиях причту делается при двух свидетелях, или, в сёлах, при члене сельского управления, которые и подписывают запись вместе с причтом. 3) О рождаемых объявляется: в браке или вне брака рождены, под ответственностью свидетелей за верность его показания. Причт же не входит в дознание о законности брака. Если впоследствии понадобится удостоверение о законно-рожденности, тогда можно будет утвердиться на полицейской записи брака родителей. 4) Об умершем объявляется, в каких летах он умер, естественной ли смертью, и, если знают, от какой болезни. Такой порядок имел бы следующие преимущества: 1) Заявителю рождения и смерти и свидетелям, в наибольшем числе случаев, ближе и удобнее дойти до сельского приходского священника, нежели до станового пристава. 2) Из одного источника удобнее, нежели из разных почерпать нужные сведения, справки и счёт людей. 3) Священник получает случай соприкасаться к раскольникам, чтобы дружелюбным и доброжелательным обращением с раскольниками приобретать их благорасположение, и открывать путь к религиозному с ними собеседованию, вместо того, что теперь раскольники, по наущению своих наставников, не принимают священников в свои дома, и священники не находят случаев войти с ними в сношение²²⁷.

Отрицая в расколе право семейное, м. Филарет высказывался также против допущения раскольников в иконописные цеха. И при запрещении заниматься иконописанием, раскольники не оставляют этого ремесла; «а получив на сие право законом, с большей силой будут распространять свои произведения, вредные для православия и для самого искусства. Они не учатся иконописанию по правилам, не пишут иконы со старых очерков, которые имеют в большом числе, и производят изображения неправильные, нередко безобразные, основанные на ложных преданиях. Уже и теперь при написании или поновлении икон в православных церквах, они усиливаются, при благоприятстве некоторых прихожан, распространять на иконах двуперстие крестного знамения; и священникам трудно сохранять неизменными иконы, свидетельствующие в пользу православия. При усилении раскольнических иконописцев, дело может доходить до того, что в некоторых церквах все иконы получат раскольнический вид и сделаются наглядным доказательством в пользу раскола, к совращению православных»²²⁸.

Раскольникам, по мнению Филарета, нельзя предоставить также права учреждать свои собственные школы. «Такое учреждение приближается к признанию сословности раскольников и ведёт к усилению сепаратизма их, тогда как для государства полезнее, чтобы сепаратизм их уменьшался и не производил трещины в общественном единстве»²²⁹. Равным образом м. Филарет отрицал право раскольников посылать своих детей в общие училища без обязательного для них обучения Закону Божию. «Если раскольнический сын в училище совсем не будет думать о Законе Божием, а в родительском доме будет находить только одно невежество и, может быть, недобрый пример, то, что будет с его религией»? Поэтому дети раскольников тогда только могут быть допущены в общие училища, когда они, отказываясь слушать весь курс Закона Божия, по крайней мере дадут обязательство «изучать символ веры, молитву Господню и десять заповедей, употребляя, если хотят, старопечатные книги».

Г. Добротин

Есть в среде простого народа такие бескорыстные труженики на пользу православия, которые, несмотря ни на какие лишения, трудятся, защищая св. церковь по мере своего разумения. Это – ничтожные, слабые люди по внешности, но крепкие и твёрдые духом, сильные верой и преданностью св. церкви. Говоря это, мы разумеем одного крестьянина, который с сумкой за плечами, пешком, ходя из одной губернии в другую, в качестве чернорабочего, сталкивался с сектантами, входил в общение с ними и беседовал об истинах веры православной. Правда, это были бесхитростные беседы, беседы простеца с простецами, беседы, ведшиеся в кругу сектантов, домашним путём; но кто усомнится, чтобы подобные беседы проходили не бесследно и не оставляли за собой известной доли пользы. Из рассказа этого доброго крестьянина, радетеля о св. церкви, видно, что своими беседами он многих и многих лиц из православных удержал от перехода в сектантство и на многих сектантов имел влияние своими беседами. Что если бы, подобно ему, у нас, в православии, было побольше таких лиц! К сожалению, наши православные, не только низший слой населения, но и высший, так называемый, интеллигентный класс, равнодушно или, по крайней мере, безучастно относятся к делу защиты своей православной веры перед сектантами и раскольниками, одни вследствие своего невежества, другие по холодности к самой церкви. Сектант, раскольник, вкривь и вкось натолковавшийся и изучивший тонкости своей веры, энергично везде и всюду толкует, и защищает мнимую правоту своего учения, а наш православный, в большинстве случаев, только слушает его и дивится знанию и начитанности сектанта. Православный всецело предоставляет дело борьбы с сектантством своему духовенству и миссионерам, тогда как у сектантов каждый член их общины – своего рода миссионер. Иной мало знает даже, совсем безграмотный, говорит только по памяти, со слов других лиц, но он неумолкаемо ратует за свою веру, хвалит и отстаивает её перед православными, тогда как последний молчит и молчит. С этой стороны ревность о православии указанного крестьянина весьма ценна и редкостна.

Этот ревнитель по православной вере из крестьян Пензенской губернии, села Ильмень, ну хоть назовём Михаил Васильев Зацепин²³⁰, бедняк, 33-х лет от роду, семейный, кроткого спокойного характера, тихий, скромный. Из разговора с ним я узнал, что прошлое его преисполнено страшной бедности, нищеты и горечи, и только лет 5 тому назад он перестал ходить на чёрные работы и поступил на должность с приличным окладом жалованья.

– Слава Богу, сказал я ему на это.

– Да, хорошо пока живётся, ответил он. только скучаю, что не приходится мне беседовать с сектантами. Иной раз тоска даже забирает. Поговорил бы, да нельзя – хозяйское дело. Пойдёшь ино время на базар, встретишь сектантов, затолкуешься, а хозяин выговор. –Твоё ли это дело, говорит, заниматься беседами: на то попы да миссионеры поставлены, они и должны толковать. А я привык к этому уже.

– Что же ты с сектантами больше любишь беседовать или с раскольниками?

– Нет; раскольники мне как-то не по нутру, а вот с сектантами – вся любовь к этому.

Тут Зацепин вынул свои памятные записки, евангелие с подчёркнутыми местами против сектантского учения и показал мне. – У меня дома много книг из святоотеческого писания, добавил он, да читать то все приходится потихоньку от хозяина и урывками.

Грудным ребёнком оставшийся после смерти матери, перенёсший всё горе сиротства в бедной семье, случайно обученный грамоте, Зацепин 16 лет отправился в Саратовскую губернию добывать себе кусок хлеба. В этих поисках он нанялся в работники к православному крестьянину Дмитрию Матвееву. Этот был человек зажиточный, умный, трезвый, и полюбил Михайлу за его кроткий характер, прилежную работу и за то, что он был грамотный. Сам Матвеев не умел читать, но любил слушать чтение слова Божия. Поэтому вечерами, по окончании работ, Матвеев обычно заставлял Михайлу читать ему евангелие. Занятие это для Михайла было весьма по душе, он полюбил и увлёкся им так, что до глубокой ночи просиживал с стариком хозяином.

У Матвеева были родственники молокане, которых в селе было очень много; они постоянно ходили к нему, приводили своих начётчиков, читали и толковали ему евангелие с целью привлечь его в молоканское общество; но Матвеев упирался, держался церкви, спорил с сектантами, как мог, и не переходил к молоканам. Это раздражало молоканских начётчиков, и они усилили свою миссию.

– Послушай, старик, слова Божия, говорили они Матвееву, и ты сам увидишь, что твоя видимая церковь ничто иное, как вавилонская блудница, капище идолов. Если бы она была истинная Христова церковь, разве мы отстали бы от вашей братии? Посмотри на своего попа, чего ты слыхал от него поучительного! Приходил ли он к тебе, как вот мы пришли с евангелием, и желаем спасения твоей душе. Никогда ни к кому он не пойдёт и не ходил. Его дело – отслужил поскорее службу, собрал деньги и довольно. Если же и придёт к кому в дом, то опять-таки ради корысти своей, чтобы сделать для вас гребу, взять деньги и домой. Нешто это пастыри! Это волки, которые дерут своих овец, не жалея их духовной жизни. Им только деньги ваши нужны, а не души ваши. Мы вот пришли к тебе по духовной любви, денег с тебя не просим, предлагаем тебе слово Божие даром, потому нам жаль тебя, что ты хороший, умный, трезвый человек, а погибаешь в своей братии. Какие это христиане! Пьянствуют, воруют, обижают один другого.

Для любознательного Михайла, пришедшего из православного села, такие речи молокан были новостью. Он с жадностью слушал их и старался проверять их слова священным писанием. „Люто толкуют они, дедушка, нам, говорил рассудительный Михайла старику: сразу бросаться в их веру не приходится, надо читать и проверять их брань на нашу церкву”. И снова они принимались с стариком читать Библию, рассуждать о прочитанном и проводить целые ночи за книгой. Старый и молодой, два искателя истины, одиноко чувствовали себя между целой партией сектантов. Священником в это время в селе был такой человек, который любил выпивать водочку и на сектантство решительно не обращал никакого внимания, считая беседы с ними пустым делом. Он даже не доносил о нём своему начальству, не требовал к себе миссионера и почему-то прикрывал сектантов. – Зачем беспокоить начальство! говорил он: кабы всё село были сектанты, а то нашлись дураки и безумствуют.

Между тем сектантство в приходе энергично вело своё дело и пропагандировало своё учение между православными.

Видя упорство Матвеева и подозревая влияние на него со стороны молодого его работника, сектанты постарались сосредоточить своё внимание и на этом, с целью подорвать влияние его на нужного им богача. Сектанты стали просить Михайлу и старика посетить их собрание. „Худого мы ничего не делаем, читаем слово Божие, обсуждаем его в мире, любви, без спора, отчего же вам не прийти”, говорили сектанты. Писание так повелевает: „вся испытующе доброе содержите”. Михаилу поправилось это слово и, находясь под влиянием любезного приглашения сектантов, он уговорил старика сходить с ним в собрание молокан. Всё общество молокан приняло их с почётом и в высшей степени радушно, любезно. Михаилу предоставлена быть честь сесть на первом месте за столом и читать евангелие. „Ты мастер читать-то, заметили старики. Твоему чтению мы всегда завидуем и сожалеем, что ты не с нами, Михаил Васильич. Какой бы ты человек-то был между нами”. Михаилу польстило это слово, равно и название его „Михаил Васильич”. Это последнее ласкательное и почтительное к его ничтожной особе слово он услышал ещё впервые и только от сектантов, почтенных по возрасту и положению лиц в обществе. Нищий батрак, которого обычно звали „Мишка” по селу, и обзывали „голопузым”, а тут, на стороне, вдруг такой почёт ему и уважение от целого общества. Для простого мужика подобное внимание имеет огромное значение, тем более для молодого парня, каким был Михаил.

Когда Михаил уселся за стол и взял евангелие, ему велели читать по стихам и на каждом стихе иметь остановку. Прочитанный стих тотчас же объяснялся, каковая честь толкования была предоставлена дедушке Матвею, одному из старших членов общества. Матвей толковал писание властно, самоуверенно, бойко, очевидно, что всё это ему приходилось толковать не в первый раз. На этот раз речь была об иконах. Молокане страшно хулили священные изображения, называя их идолами, кумиром, мерзостью. Эта хула молокан на св. изображения сильно и неприятно подействовала на молодого человека. Он впервые слышал ещё такое непочтение и ругательство на св. иконы, которые с малолетства привык чтить и преклоняться пред ними. Михаил не вытерпел и вступил в спор с молоканскими наставниками.

– Изображение Бога должно быть в душе, а не наружи, отвечали молокане. В себе, внутри рисуй Бога-то, а не на доске, как это делают идолопоклонники. Им только нужен видимый Бог-то, а не нам, христианам, которые должны духовными очами лицезреть Его.

– Тогда и закон Бога должен быть написан внутри, на сердце, а не в книге, видимой всеми.

– У нас так и есть. Мишенька. В сердце у нас весь закон состоит, а всякую видимую вещь мы отвергаем и не почитаем за Бога.

– А Евангелие принимаете?

– Как же! Всё упование наше на нём состоит, других книг мы не почитаем, а евангелие...

– И целуете его?

– Лобызаем, как слова Бога.

– Как же это вы на лик Бога плюёте, ругаете Его всячески, а слова Его целуете.

– Ишь ты куда гнёт! Это, Михаил Васильич, другое дело. О писании прямо сказано: „испытайте писания, ибо вы имеете в нём живот вечный”, а изображать Бога в красках запрещено.

– Это одно и тоже: в Евангелии Бог описан чернилами, а на иконах красками.

Эта беседа затянулась надолго. По окончании её хозяин дома пригласил собрание в другую половину дома, где предложил чай и закуску и тут же познакомил Михаила со своей дочерью.

– Вот тебе, Михаил Васильевич, и невеста готова, сказали старики. Переходи скорее, сейчас же и запируем у тебя.

– Что же, я не прочь отдать свою дочку за доброго человека. Как ты думаешь, Михаил Васильевич, об этом? сказал отец невесты.

Михаил покраснел и растерялся.

Собрания молокан понравились Михаилу, и он стал посещать их. Но старику Матвееву собрания эти пришлись не по душе и он отказался сопровождать Михаила. Последнему понравилось спорить с сектантами и разбивать их доводы по силе своего знания и начитанности. Это повело к тому, что Михаил стал ещё более читать Библию, подчёркивать в ней обличительные места молокан и готовиться к каждому собранию, как к диспуту. Незаметно для самого себя, он вошёл во вкус этих споров и так свыкся с ними, что они стали потребностью для него.

Прошло несколько собраний, на которых Михаил спорил с сектантами о разных пунктах вероучения. Толковали: о крещении водой, о причащении, о покаянии, о молитве за умерших и пр., и пр., и Михаил с каждым разом убеждался в неправоте сектантов, их ложном толковании священного писания, и выходил победителем. Это раздражало сектантов, но они сдерживали себя, надеясь так или иначе привлечь его на свою сторону. Борис Максимов, в доме которого происходили собрания, обычно поил его чаем, угощал сластями и сближал с своей дочерью. Михаил очень понравился ему, и он всячески стремился к тому, чтобы привязать к себе Михаила. – „Переходи, Миша, в нашу веру; мы будем тебя любить, как родного. Ни в чём ты не узнаешь нужды. На руках будем носить за твоё знание и постоянство жизни”, увещевал его Борис Максимов. Но никакие увещания не действовали на молодого юношу: о невесте он не думал, богатство презирал, и крепко стоял за православную веру, защищая её перед молоканами твёрдо, мужественно. Однажды, а это было спустя более полугода, Михаил особенно разбил сектантов в собрании, так что они должны были замолчать, тогда поднялся старик – коновод и громко произнёс: „да что мы дались ему, щенку проклятому! К нам он не переходит, а только одну канитель ведёт. Выгнать его вон! Нас учить нечего; мы своё учение твёрдо заучили и каждому можем отпор отдать. Он должен от нас поучаться, а не мы у него”.

– Это правда! согласились другие. Будет с ним мучиться-то. Дураку што ни лей на голову масла, а он всё за дёготь почтёт.

Тотчас вся толпа молокан кинулась на Михаила, вырвала у него „Библию” и начала пинками и колотушками выгонять его из дома²³¹.

– Постойте, старики! Кричал Михаил. Я ведь от писания обнажаю ваше ложное толкование.

– Не надо нам твоего писания! Вон отсюда! Ступай! ступай отсюда! Ишь ты, наглец! Мы думали, что ты в нашу веру перейдёшь, а он только спорит.

– Если ещё придёшь, крикнул кто-то вдогонку Михаилу: кишки выдавлю; язык оторву за твоё богохульство. Ha-ко, учитель какой объявился... Я те покажу.

Встревоженный, побитый вернулся Михаил к хозяину и передал ему финал своих бесед с сектантами.

– Брось их, Миша, а то они – злобный народ. Чего доброго, и боль причинят. Я знаю их...

На этом порвались у Михаила сношения с сектантами. Старик Матвеев, благодаря Михаилу, остался твёрдым православию.

После этого Михаил стал посещать собрания односельцев – раскольников беспоповцев, которых тоже было в селе много. Послушав он их учение раз–два, в третье собрание он вступил с ними в спор и начал опровергать их учение. Часа 3 беспоповцы и слушали, и спорили с ним, затем разом опрокинулись на него, обозвали его еретиком и вытолкали из моленной в шею. – „Не даром тебя молокане-то вытолкали, кричали раскольники: ты только мутить ходишь по обществам-то. Твоего учения нам не надо, а слушай, что мы тебе говорим”.

Отброшенный сектантами и раскольниками, Михаил стал посещать церковные службы, свёл знакомство с православными прихожанами, которые сообщили ему, что они, по примеру молокан, имеют свои собрания в дому с целью отвлечь народ от пьянства. Михаилу понравилось это, и он стал посещать их. Собрание происходило вечером под праздник и на самый праздник после обеда и литургии. На этих собраниях читали слово Божие, пели церковные стихиры и стихи по книжке издания Киево-Печерской Лавры, напр. „Гора Афон” и пр. Писание толковалось в духе православной церкви. Михаил, посещая собрания православных, внёс с собой в них полемику против сектантства. В собрании стали рассматриваться мнения сектантов; Михаил рассказывал православным, как смотрят сектанты на тот или другой вопрос веры, какие приводят доказательства в защиту своего учения и чем он побеждал их. такие рассуждения Михаила с православными были в высшей степени полезными для последних, но об этом узнали молокане и решили выгнать Михаила из своего села, как зловредного человека. Они попросили урядника и последний, конечно, преизлихо задобренный ими, предложил Михаилу убраться вон из села, под угрозой ареста его, как возмутителя общества. Михаил испугался и ушёл домой, на свою родину. Последнее обстоятельство убедило его, насколько злы и мстительны сектанты, насколько они наглы, лживы в своих поступках; выдавая себя людьми благочестивыми, смиренными, они поступают притворно, не искренно и в других случаях всегда готовы придавить и всячески оскорбить человека, который осмеливается возражать им и не следовать их учению.

Прожив среди молокан около года, Михаил хорошо изучил их быт, верование, их обычаи; подметил и то, что сектанты твёрдо знают своё учение и каждый вопрос у них изучен и истолкован до подробностей. Этого мало, каждый член молоканского общества, мужчина и женщина, грамотный и безграмотный, много изучил на память текстов священного писания, которыми и сыпет тут же, при первой встрече с новым человеком. „Послание Иеремии”, – „Нагорную проповедь И. Христа” и др. многие сектанты читали наизусть. Это заставило Михаила и самого подтянуться и также основательнее изучить учение Православной церкви, священное писание и предание св. отцов церкви.

Не долго Михаил жил на родине, нужда снова заставила его идти на заработок. И снова пошёл он с „мешочком” и „пешочком”, заходя по дороге в раскольнические сёла и, при возможности, останавливаясь на квартире у кого-нибудь из раскольников или сектантов. Такие походы Михаил совершал ежегодно. Великим постом он выходил из дома, а к Николе или Рождеству Христову возвращался домой в своё с. Ильмень. Шёл он иногда в партии бурлаков, иногда совершенно один, с палкой в руке. Случалось, в дороге, что пустят Михаила ночевать, откроется беседа, Михаил начнёт возражать сектантам, доведёт их до безмолвия, сектанты вспылят, обругают его, даже поколотят и вытолкают в полночь на улицу. И пойдёт Михаил с окна на окно проситься на новую ночёвку. Однажды Михаил пришёл в с. Сарма, Самарской губ., Николаев, у., и нанялся работником к православному крестьянину. В Сарме оказались раскольники – беглопоповцы, большинство коих жило в соседнем с. Березовке. Михаил не утерпел, и вошёл в сношения с раскольниками. Раскольники приняли его радушно и предложили ему перейти в их веру. Приискали ему и невесту с богатым приданым, но Михаил отказался, заявив, что он не может сменить своей веры ради женитьбы и денег. – Какая у тебя вера! говорили раскольники. Кабы у тебя вера была настоящая, истовая, Христова, так не служил бы ты в работниках. Смотри, как у нас все живут в достатке и довольстве. Разве это не Господь посылает нам за нашу веру? А вы треплетесь в нужде”... – Татары, жиды и др. иноверцы тоже живут богато, ответил Михаил, – ужели и они исповедуют правую веру? – „Эк куда хватил! Те пропащие люди, на манер собаки. О тех нечестивых и говорить нечего”. – Правая вера познаётся от писания, а не от богатства живущих лиц, сказал Михаил. – „Дурак ты! Тебе добра желают, а ты брыкаешься. Зажил бы своим домом, был бы хозяином и всякий тебе делал почёт и уважение. А то татар привёл к оправданию... Нешто мы жиды или магометане?!”

Вернувшись на родину, Михаил женился в своём селе на бедной девушке и опять пошёл на сторону, в ту же Сарму. В этот раз он нанялся в работники к вдове раскольнице. У последней был сын, женатый тоже на раскольнице – читалке. Старуха с невесткой еже-празднично правила в своём доме вечерню, утреню и часы. Сын старухи оказался рассудительный парень; полюбив Михаила, он внимательно слушал, что тот толковал ему о лживости раскола беглопоповской секты и чистоте православной церкви. Это своё чтение и толкование Михаил производил секретно от старухи и жены парня на поле, между работой, на сеннике, перед сном. В конце концов сын старухи вполне убедился в православии и желал бы присоединиться к св. церкви, но справедливо опасался, что мать прогонит его из дома без всего, жена бросит его, а родственники будут теснить и давить на каждом шагу. – „Подожду, сказал парень, когда помрёт матушка, тогда я свободен поступить по своему желанию”. И держал в секрете это своё намерение. Ревность же свою к церкви сын старухи проявлял тем, что всегда давал Михайле деньги на восковые свечи, на просфоры, когда он ходил в храм на службу и просил отправить молебен разным святым.

Старухе не нравилось, что работник её ходит в церковь и она обычно ворчала на него за это. „Стоял бы с нами службу-то, да умилялся, а то шатается в своё еретическое капище, да сюда приносит свою скверну. Нечестивец, этакий”... „Ваша служба, бабушка, без священническая, не по воли епископа, говорил ей Михаил, поэтому проклята”. Сам ты, анафема, проклят, никоновец проклятый! злилась старуха. Тоже указы выставляет мне. Мы по правилам св. отцов справляем свою, службу, а в Baшей церкви всё исковеркано и переиначено”. А ты, бабушка, была когда-нибудь в нашей церкви?

– „Сохрани Господи и помилуй! крестилась старуха. От роду и близко не подходила к вашему капищу, даже по улице то, где оно стоит, всегда избегала ходить”.

– Как же ты судишь заочно о нашей церкви, что делается в ней? – „Святые отцы написали, а мы их слушаем. Они наперёд предсказали о всех ересях, которые установил для вас Никон”. Такие разговоры Михаил нередко вёл со старухой, придя от службы. Старуха была злая фанатичка и страшно ругала и ненавидела православную церковь. Михаил вступал в защиту церкви и приводил ей доводы от писания, но старуха, при участии невестки, ещё более раздражалась, и обсыпали руганью защитника св. церкви обе женщины, незнакомые с писанием, яростно набрасывались на Михаила, кощунствовали и издевались над святыней церкви. Слушая всё это, сын старухи нередко останавливал мать и жену в припадках их злобы, но последние, наперерыв, стремились изрыгать хулы и ругательства на православную церковь, не слушая никаких увещаний. Вскоре старуха подметила, что сын её неохотно приходит к совершаемым ею службам. Это повело к тому, что она стала следить за сыном и подмечать его отношения к работнику. Чутьё матери подсказало сердцу старухи, что Михаил имеет влияние на её сына и сбивает его к присоединению к церкви. Ярость и злоба заклокотали в её сердце; встревожилась и жена парня и вот обе раздражённые женщины кинулись на Михаила, принялись терзать его – одна за волосы, другая ухватом; сын прибежал защитить своего учителя, но злоба женщин перешла и на него и даже ещё больше. Михаил бежал от старухи, не дожив до положенного срока и не дополучив заслуженных денег.

Из Сармы Михаил перешёл в с. Криволучье, по соседству, и тоже в раскольничье село. В этом селе раскольники австрийской секты имеют свою моленную, а при ней был попом Иван глухой. Познакомившись с раскольниками, Михаил одно время пришёл в моленную, выстоял их службу, а по окончании сказал:

– Всё это, братия, хорошо вы делали: истово правили богослужение, усердно молились, но всё это не угодно Богу и проклято. Прочтите правило в Кормчей книге Гангрского соб. 6-е.

– Ах, ты шарлатан этакий! рявкнули раскольники. Гужеед треклятый! Он пришёл к нам корить нас!

И принялись хлестать его лестовками, так что Михаил едва ушёл от раскипятившихся богомольцев древляго благочестия. Не довольствуясь тем, что раскольники отхлестали Михаила в своей молельне, поп Иван придумал ещё с своей стороны учинить насилие над ним: он пожаловался на Михаила старшине, а последний, под предлогом желания побеседовать с ним, пригласил Михаила к себе в дом. Ничего не подозревая, Михаил пришёл к старшине и вступил с ним в беседу. Старшина стал ругать церковь, хулил её таинства, укорял её в разных ересях и пр. и пр, Михаил потребовал доказательств от писания; старшина представил ему книгу „Челобитная соловецких страдальцев”. – Это книга не истинная, сказал Михаил.

– Как не истинная! вскричал старшина. Ты книгу порочить! Её св. отцы сочинили, а ты хулу на неё изрыгаешь. Так вот тебе за это!

И принялся бить его кулаками, приговаривая: вот тебе проклятия! вот тебе за нашу моленную! Не шатайся! не ходи! не смущай людей! Михаил едва вырвался из дюжих рук криволучинского старшины. Это было в год закладки единоверческой церкви в с. Криволучьи, которое совершал о. Афанасий Давыдов, единоверческий священник в с. Балакове.

Криволученские раскольники настолько озлобились против Михаила, что стали грозить ему смертью. „Убьём тебя, как собаку, если не уйдёшь от нас”, говорили раскольники. Избегая опасности, Михаил ушёл в Сарму и начал работать подённо. Криволученские раскольники тотчас же дали знать о Михаиле сармовским, а последние, потолковав между собой, решили пригласить его к себе на беседу. Михаил явился. Тихо, скромно, потекла беседа на первых порах, а затем, чем ни дольше, тем раскольники стали делаться нахальнее, грубее и прямо лезли в драку.

– Ты учить нас, что ли, приехал сюда? приступил к Михаилу один сармовский раскольник.

– Я, братия, пришёл для работы сюда, а вы пригласили меня побеседовать с вами. Я пришёл, и сказал вам, что я знаю и сколько начитан.

– Ты Никонову церковь защищаешь!

– Я к Христовой церкви принадлежу, за неё и стою, потому что без неё спастись невозможно, говорил Михаил.

– А ну-ка перекрестись!

– Михаил перекрестился тремя перстами.

– Щепотник! Никоновец! еретик! еретик! гулом закричали все раскольники. Он пришёл сюда сквернить нас всех! У нас во всей Сарме никто щепотью не молится, а он пришёл мутить наше общество. Вон его отселе!

Кучка мужиков подступила к Михаилу и стали толкать его кулаками. Грустно и обидно стало Михаилу, что его безвинно оскорбляют. Слёзы брызнули у него из глаз.

– Плачет еретик! Тузи его! Хорошенько! подзуживали со стороны.

Михаила побили и вытолкали вон из горницы. Он кинулся на квартиру, хозяйка выкинула ему сумку и сказала: „беги из села, а то тебе плохо будет. Скорей беги, а то нагонят – изобьют до смерти”. И Михаил, ночью, пустился бежать по дороге в Шилину-балку, казачью станицу Уральской области. Вскоре по его уходе на квартиру явились раскольники, кинулись искать его по селу, на не нашли.

(Окончание будет).

Пензенский миссионер свящ. К. Попов

В одну из своих миссионерских поездок по Мосальскому уезду я производил беседу в с. Богоявленском.

Это село одно из заселённых и окружённых раскольниками разных толков и сект; а в приходе самого села последние разделяются на две партии: большую образуют беспоповцы, меньшую – поповцы-окружники. Окружники имеют своим руководителем и требоисправителем лже-попа Андрея Сальникова, проживающего в Глотовских дворах, находящихся от села Богоявленского в 10–12 верстах; а у беспоповцев в особом уважении и почёте, как „большак” или „отче” крестьянин дер. Костина, того же прихода, 88 летний, белый как лунь, очень располагающей наружности, старик Трифиллий Трофимов.

Дед Трифиллий, хотя в грамоте и весьма слаб, однако твёрдо стоит во главе своей братии – беспоповцев, энергично внушая последним разного рода вымышленные обвинения на православную церковь и распространяя в защиту и поддержание своего „древле-православия” разного рода нелепые выдумки и небылицы. Так, например, в доказательство истинности и правоты именно двуперстного сложения для крестного знамения вот какая сказка распространяется им не только среди своих одноверцев, по даже и среди неграмотных, малоразвитых православных крестьян. „В царствование государя Николая Павловича, повествует „отче” Трифиллий, в Петербурге был собран, якобы, целый собор из бояр, духовенства, военных и докторов. Присутствовал на этом соборе, будто бы, будучи ещё молодым, и сам Трифиллий. Привели сюда же и нескольких беременных женщин. И вот, чтобы удостовериться, как правильнее и истиннее креститься. – крестом ли по-нашему (т. е. двуперстно) или по церковному (т. е. троеперстно), приказано было доктором произвести операцию над приведёнными женщинами, вынуть из утробы их младенцев и посмотреть, как сложены у последних пальчики на руке; потому что, далее уверенно поясняет дед Трифиллий, младенцы уже зарождаются с сложенными пальцами для крестного знамения. И что же оказалось, дальше продолжает уже радостно повествовать, „отче” Трифиллий?.. Пальчики-то у младенцев сложены как раз по-нашему крестом (двуперстно). Значит, обычно заканчивает свою повесть дед Трифиллий уже в учительном тоне, и молиться-то нужно по-нашему, по-нашему правильнее; потому что, видите, Сам Бог зарождает младенцев с нашим перстосложением”. Удивляться нужно., до каких бредней и нелепостей может доходить досужая, невежественная раскольничья фантазия!..

Крепко дорожит дед Трифиллий тем авторитетом, которым он пользуется среди своих единоверцев. И не только дорожит, а даже старается ещё больше увеличить и закрепить его за собой; для чего не прочь прибегнуть к распространению не только опять между своими собратьями, но и православными крестьянами, вымышленных им же самим рассказов о „чудесных, якобы, событиях”, случавшихся с ним в его жизни. Вот, например, одни из тех „чуд – событий”, которые якобы пришлось видеть и пережить деду Трифиллию и о которых он сам усердно повествует, между прочим, в доказательство истинности той „веры”, в которой он находится. „Отче” Трифиллий женат на другой жене, по имени Евдокии. Евдокия, вышедши замуж за Трифиллия, не пожелала носить поддёвку с кантами на заду, как обычно носит вся „паства” нового её мужа – Трифиллия; а просила последнего сшить ей поддёвку на сборах. Но Трифиллий, не желая вносить „ереси” в свою „веру” и мутить тем свою „паству”, которая носит поддёвки с кантами, а не на сборах, не соглашался исполнить желания своей молодой жены. Несогласие между Трифиллием и его молодой женой продолжалось долго... Жена стояла на своём желании, и постоянно надоедала мужу своей просьбой; а последний не хотел поступаться требованию жены и через то впадать в „ересь”... Но, наконец, „чудесное событие” заставило деда Трифиллия уступить жене и согласиться на её просьбу. Вот это „чудесное событие”, передаваемое каждому самим Трифиллием. „Мне предстала, рассказывает обычно „отче” Трифиллий, необходимость по одному весьма важному делу держать путь в одно место пешком, Шёл я очень скоро и прошёл уже довольно много... Вдруг подхожу к ручью, которого прежде на этом месте не замечал. Перехода через этот ручей нет, а путь мой лежит как раз через него. Стал осматриваться кругом и обдумывать, как бы перейти; но вижу, не перейти мне этого ручья. Что, думаю, делать?! – Стал творить молитву и звать на помощь Царицу Небесную, Мать Богородицу... И, вдруг, слышу голос... „Трифиллий, не бойся! Гряди смело!.. Перейдёшь!.. Только послушай жену свою и сшей ей поддёвку на сборах”!.. Я перекрестился, продолжает ещё более умиляясь Трифиллий, и перешёл так через этот ручей, что даже и сапог не намочил. А когда перебрался на другой берег, то, обернувшись назад, вижу по той стороне, на кусте икону Божией Матери, которая, как я только взглянул, стала невидима. По возвращении домой, заключает свой рассказ уже с умилёнными до слёз глазами дедушка Трифиллий, я, слушаясь Небесной Царицы уважил жену свою и сшил ей поддёвку со сборами”.

А вот и другое мнимое, чудо приключившееся с „отче” Трифиллием, которое благодаря стараниям последнего тоже получило довольно широкую известность не только между местными раскольниками-беспоповцами, а и православными. На зимний Николин день, так передавал сам Трифиллий, у него в доме случился пожар. Трифиллий находился в это время в своей келейке, пристроенной позади двора и долго не замечал пожара, а когда заметил, то так сильно перепугался, что, когда он выбежал на двор, на него напал столбняк. А огонь уже охватил весь двор, и ему – Трифиллию – неминуемо пришлось бы сгореть, если бы в это время не подскочил к нему жеребёнок, который, якобы, осторожно взявши зубами его за плечо, вытащил Трифиллия на улицу и тем спас его от преждевременной смерти.

Вот какими выдумками, дерзким, наглым обманом держат во тьме вожаки раскола своих одноверцев и совращают в раскол наш тёмный православный люд в захолустных селениях!..

Дед Трифиллий, хотя в грамоте слаб и очень недалёк, а толковать о божественном большой охотник; не отказывается он побеседовать и с приезжим миссионером. А в последнюю мою поездку дед Трифиллий, не в пример прочим старообрядцам, на беседе проявил особое рвение, которое обнаружилось в том, что он, не имея возможности по своей глубокой старости прийти на своих ногах на беседу, а лошадей свободных не было, упросил своего сына Василия свести его на беседу на маленькой тележке на себе. Сын, желая доставить отцу удовольствие быть на беседе, охотно впрягся в тележку и привёз его к школе, которая назначена была местом беседы.

Предметом беседы служил вопрос: „можно ли получить спасение, не имея над собой власти богоустановленного священства?” Дед Трифиллий очень внимательно слушал свидетельства, приводимые из священных и старопечатных книг, о необходимости и спасительности пребывания под властью церковной трёхчинной иерархии. Но когда у него спросили, согласен ли он с тем, что было вычитано из книг по поставленному вопросу, он, как бы не слыша моего вопроса, певуче заговорил: вера есть, надежда есть, а любви нет и ничего нет, без любви ничто-же...

– „По любви-то, сказал я старику, мы вот и собрались побеседовать с вами старообрядцами, чтобы сообща уяснить, на основании священного и св. отец учения, где можно получить спасение, – у нас ли в православной церкви, в которой непрерывно от св. Апостолов сохраняется священная иерархия, или в обществе беспоповцев, хотя также именующемся „церковью”, Но, лишённом, как известно, богоданного священства? А, затем, при помощи Божией и соединиться всем нам во едино стадо”...

Нет!.. Где уж нам соединяться с вами?! Произнёс чуть не на распев дед Трифиллий. Ведь, вот, вы читаете „Верую” и мы читаем, у вас есть там какие-то „жезаны”, а у нас этого нет... Ну, какому же тут у нас с вами быть соединению?!

– Это батюшка говорит про 4-й член, пояснил слова старца его сын Василий.

– Слова „жезаны” в нашем „Символе веры” нет; а если кто тебе и сказал про это, то сказал напраслину, чтобы только ввести тебя, человека малограмотного, в заблуждение.

– Я сам то не знаю, отвечал Трифиллий; а мне сказали, что у вас там есть какие-то „жезаны”.

На стенах школы, в которой происходила беседа, были развешаны разного содержания листы; на одном из них был написан „Символ веры». Указываем старику на этот лист, показываем ему ещё учебный часослов и предлагаем проверить, правда ли находится в нашем Символе сказанное им слово, но дед Трифиллий читать отказался... Тогда я объяснил, в чём заключается недоумение деда Трифиллия. Старообрядцы молчали... А дед Трифиллий, повторив свою излюбленную фразу: „вера есть, надежда есть, а любви нет и ничего нет”, которую не раз повторял и при моём объяснении, указал уже на пропуск, допускаемый якобы нашей православной церковью, тоже соединительной частицы „а” во 2-м члене Символа веры.

В доказательство того, что опущение или прибавление какой-то частицы или даже целого слова, если через то не нарушается известная мысль, не привносит никакой не только ереси, но даже и погрешности, предложено было деду Трифиллию вместе с нами почитать и сличить „Молитву Господню” у Евангелиста Матфея (Мф.6:9–13) и у Ев. Луки (Лк.11:2–5). Стали читать указанные места и сличать... Я читал евангелие от Матфея, а за деда Трифиллия, который от старости лет уже стал слеповат и с трудом уже мог читать, взялся читать евангелие от Луки сын его Василий.

Старообрядцы с большим интересом слушали сличение Молитвы Господней и при каждом несогласии одного Евангелиста с другим удивлённо поглядывали друг на друга и недоверчиво на меня; а Василий Трифиллов так даже заподозревал себя в ошибках зрения и каждое несогласное слово и выражение принимался несколько раз разбирать по буквам и, кроме того, обещался ещё проверить указанные места у себя дома по своему евангелию. Только дед Трифиллий как бы равнодушно относился к нашему собеседованию, изредка повторяя, как бы про. себя: „без любви ничто-же... любви нет и ничего нет”...

Беседа, продолжавшаяся около 4-х часов, на этом и окончилась. Дед Трифиллий любезно простился с нами и, повторив свою излюбленную фразу „без любви ничто-же”.. отправился к своей импровизированной колеснице, в которой сын и повёз его обратно домой.

Калуж. Епарх. Мис. свящ. И. Жаров

Противополагают часто монастырь миру, жизнь монастырскую жизни в миру. Основательно ли это противоположение?

И из личных наблюдений, и из бесед с опытными монахами я убедился, что в монастыре

(почти во всяком) возможна и существует жизнь по духу мира; и из личного наблюдения и, от многих духовных лиц как, напр., от почившего еп. Феофана, знаю, что возможна и существует вне монастырских стен высокая духовная христианская жизнь. Приведённый собственной жизнью к вопросу, куда идти, где и как жить, служа Господу, я нашёл, что монастырь, объединяющий известным образом людей, ищущих спасения, имеет и в миру нечто соответствующее себе, покрывающее собой жизнь почти всякого истинного, сына церкви. Это нечто– приход.

Монастырь по своему существу есть собрание безбрачных людей, стремящихся соединиться с Богом и братски объединённых друг с другом.

Такую же цель имеет приход с той только разницей, что цель эта достигается не безбрачными только, а и семейными. Монастырская братия объединяется в храме под руководством настоятеля – монаха. Члены приходской общины также объединяются храмом под водительством настоятеля – священника.

Братия имеет устав. Такой же устав имеет всякий прихожанин, хранящий обеты крещения, послушный богослужебному и иному водительству церкви.

Каждый брать несёт известное послушание; всякий мирянин (семейный и неженатый) имеет его в виде той работы, которую он работает. Как в монастыре, так, и в миру послушание получает нравственный характер в случае, если послушник несёт его добровольно, с покорностью Господу, как бы от Него наложенное.

Как в монастыре, так и в приходе при должных взаимных отношениях со-работников Божиих спасение содевается не в одиночку, а сообща: все несут бремя каждого, и каждый несёт бремена всех.

Как там, так и тут возможны добрые пастыри и наёмники. Как там, так и здесь может быть благоговейное служение и наёмническое.

Как там, так и здесь человек может почувствовать себя одиноким среди мирских собратьев; как там, так и здесь Господь может послать брата и братьев по духу. Как там, так и здесь могут быть более богатые, менее богатые и нищие; как там, так и здесь каждый может обратить своё достояние на удовлетворение похотей и на дела милосердия. Как там, так и здесь существуют определённые нравственные обязанности, вытекающие из существа религиозного христианского взаимообщения.

Не буду говорить, в чём заключается несение бремени в монастыре; скажу, как можно всякому, а, следовательно, и должно, нести бремя брата в приходе.

Начну с самых простых, для каждого доступных и обязательных дел, какие он может и должен творить, если он и одинок в приходе с своим стремлением к Богоутождению. Если он неграмотен, он может, благоговейно внимая читаемому и поемому в храме, назидаться слышанным, а о непонятном спрашивать у своего пастыря. Видя искреннее желание познания правды Божией, какой отец духовный откажет в просимом научении? – Так для себя. Но и другим может послужить такой неучёный человек. Благоговейно молясь в храме, он одним видом своим назидает собратий. А если он при этом чувствует достаточную скорбь о неблагоговейном поведении их во святом месте, он может и деятельно послужить им по слову великого учителя И. Златоустого. „И вам, которые здравы, отныне заповедаю, что на вас будет суд и осуждение, если кто, увидев бесчинствующего или разговаривающего, особенно в такое время, не остановит его и не исправит. Это лучше молитвы. Оставь свою молитву и сделай ему внушение; тогда, и ему принесёшь пользу, а сам будешь с приобретением”.

Таковой может кроме того заботиться о внешнем благолепии в храме и о порядке во всём прочем, ревнуя и том, чтобы дом Божий не обращался в торжище.

Если кто грамотен, он может принимать участие в Богослужении чтением, а дома назидать им присных и знакомых. Кто способен пегь, пусть прославляет Господа пением.

Все указанные дела, совершаемые от чистого сердца, будут богоугодным служением. Господь будет славиться, ближние – назидаться; но этого мало. Любовь к Господу и ближнему может и должна выразиться и в иных деяниях, раз человек взглянет на приход свой, как на духовную семью, собранную в одном храме, под водительством одного настоятеля, – семью, к которой сопричислил его Господь.

В храм приносят младенца, чтобы в таинствах крещения и миропомазания низвести на него Духа Святого и ввести его, как нового члена, в церковь Христову, в ту самую церковь, которую ты почитаешь матерью своей. Новорождённый младенец – твой брат, твоя сестра.

Можешь ли ты считать дело воцерковления его чуждым тебе? Нет, если ты живо чувствуешь себя членом Тела Христова, так присоединись к участвующим в совершении таинства с горячей молитвой к Господу, дабы Он помог новому брату или новой сестре сохранить обеты крещения, которые он даёт устами своих восприемников. Если ты имеешь силу сказать братское слово назидания, скажи его восприемникам, объясни, что значит отречься сатаны и дел его и облечься во Христа. Если не можешь, или место и время не позволяют сказать слово, дай книжку им, чтобы просветился ум их, и чтобы поняли они, какие священные обязанности возлагаются церковью на восприемников.

Когда ты видишь в храме гроб с почившим братом твоим, вспомни, что душа его предстоит Господу в страхе и трепете и поторопись помочь ей горячей братской молитвой. Не думай, что отдать последний долг обязаны только священнослужители и родные покойного. Расставшись с телесной оболочкой, он сейчас так же близок тебе, как и присным своим. От тебя зависит большое сближение с ним: чем усерднее будет молитва твоя о упокоении души его, тем роднее ты станешь ему. Молясь о нём, ты прольёшь отраду и в сердца осиротелых сродников его, явив любовь к незнакомому, может быть, тебе при жизни существу.

Проводи прах брата твоего до могилы: этим ещё больше утешишь печальных.

А если ты грамотен, то можешь послужить усопшему и раньше, как только сомкнутся очи его: приди и почитай над ним вдохновенную псалтырь Давида, низводя милость Господню на отошедшую душу. И души живых исполнятся благодарностью и утешением.

И всё, всё в жизни прихода может и должно вызывать это отношение любви. Но отношение это возможно лишь при ясном сознании цели, которая стоит перед всякой приходской общиной. Цель эта – Богопознание и Богообщение, а равно и взаимообщение в Господе.. Одно обусловлено другим. И каждый православный христианин нравственно обязан жить или в монастыре, или в приходской общине, если хочет жить настоящей церковной жизнью. Приход для всякого прихожанина должен являться богодарованной ему духовной семьёй, в которой он обязан жить по закону, указанному Господом. Памятуя, что церковь есть святое Тело Христово, христианин не может не стремиться к тому, чтобы взаимные отношения членов приходской общины, этой малой церкви, складывались по образцу отношений святых членов Тела Христова, связанных между собой любовью Божией.

Чем больше, стоя перед Господом, человек будет внимать себе и членам приходской общины своей, тем больше он увидит незримых для чувственного глаза нитей, которыми его жизнь связана с жизнью прихожан.

С молитвой внимающему всё больше будут открываться бремена, телесные и душевные, кои должен нести, а. равно и средства для несения их, указываемые Господом. Он всё сильнее будет чувствовать, что страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И ясная, хотя и бесконечно великая и трудная цель предстанет верующей и любящей душе, – цель, чтобы все были едины во Христе Иисусе. А это не может не усиливать ревности в деле собственной жизни, ибо невольно, желая нести бремена других, задашь себе вопрос: здоров ли ты-то? Врач, исцелися сам... Да, Господи, болен, исцели меня!

Тверской интеллигент

1) Обязан ли православный священник хоронить умерших раскольника или сектанта по предписанию гражданской власти?

2) Как записывать в церковные документы благословения браков присоединённых к православию лиц и их детей, прижитых в раскольничьем браке?

В рязанскую духовную Консисторию Братство св. Василия, Епископа Рязанского, препроводило „на благоусмотрение” поступившие в оное Братство следующие недоуменные вопросы одного священника С.: 1) „вменяется ли действующими законами в обязанность православному священнику похоронить раскольников, хотя бы по предписанию гражданского начальства, (образец которого (предписания) при сём рапорте представлен в копии”). Из копии с предписания усматривается, что, пристав П. уезда, отношением своим на имя священника села С. сообщает, что Препятствий к преданию земле по христианскому обряду скоропостижно умершего 27-го сего июля крестьянина села С. Е. с его стороны не имеется; 2) „30 августа 1899 г. в церкви села С., П. у. был повенчан редкостный брак: брачующиеся были из присоединённых из раскола к православию местные крестьянин и крестьянка, жившие дотоле в незаконном браке. (Браки местных раскольников не записываются в метрических полицейских книгах). Как известно, в церковно-миссионерской практике установился двоякий способ благословения брака присоединяемых из раскола к православию: или совершается сполна чин венчания, или же раскольникам, мужу и жене, священником читается молитва: „Боже, Боже наш, пришедый в Кану Галилейскую”... Если применять последний способ благословения брака присоединяемых из раскола к православию, то так-же-ли, как и в других, обыкновенных случаях венчания браков, производится и записывается обыск? И как записывая, подобные акты благословения браков, присоединяемых из раскола к православию, если, их следует заносить в метрические церковные книги?”; 3) „Минувшим зимним мясоедом, как уже им, священником С., сообщено была Совету Братства в прежней летописи, им при помощи Божией, было обращено из раскола к православию одно семейство, состоящее из отца, матери и малолетнего сына. (Подобные случаи бывали и прежде). Возникает такой вопрос: не следует ли детей, присоединяемых из раскола к православию в исповедных росписях писать их незаконнорожденными детьми, как прижитыми ими в расколе, до присоединения к православию? Если подобных детей не следует писать незаконнорожденными, то как их отмечать и называть в исповедных росписях и других церковных документах?”

Консистория дала такие ответы на эти запросы: так как в существующих законоположениях ясно сказано, что на православных кладбищах и православными священниками по христианскому обряду хоронятся одни лишь лица, принадлежащие к Православной Церкви, то возникшее у священника церкви села С. недоумение относительно того, вменяется ли действующими законами в обязанность православному священнику похоронить раскольников, хотя бы по предписанию гражданского начальства, – неосновательно и тем ещё более оно неосновательно потому, что из приложенной при рапорте его копии с отношения полицейского пристава, во 1-х, не усматривается никакого предписания, а оным только сообщается приходскому священнику, что к преданию земле по христианскому обряду скоропостижно умершего 27-го июля крестьянина села С. Петра Егорова Е. препятствий со стороны пристава не имеется, и во 2-х, не видно, чтобы пристав, сообщая священнику С. о беспрепятственности к преданию земле скоропостижно умершего крестьянина Е., поименовал последнего в своём отношении раскольником.

Затем священник С. в рапорте своём объясняет, что браки раскольников прихожан села С. в метрических полицейских книгах не записаны, по существующему же закону 1874 года подобные браки раскольников не считаются действительными; следовательно, присоединившиеся из раскола к православию супруги в браке не состояли, а потому и о способе благословения брака прочтением одной только положенной молитвы присоединяемых из раскола к православию мужу и жене, состоявших до принятия православия в раскольническом браке, незаписанном в метрических полицейских книгах, и не может быть речи; так как такой способ благословения брака, может быть допущен только в том случае, когда присоединённые к православию состояли в раскольническом браке, оформленном по закону. Над указанными же священником С. лицами должен быть совершён полный чин венчания, положенный для лиц православного вероисповедания, не состоявших в браке и должно по существующей форме составить обыск. Событие брака присоединённых из раскола к православию должно быть записано в метрическую книгу по установленной форме с пояснением в тексте только времени присоединения к православию из раскола и самой секты раскола. Если же встретится случай, когда из присоединяемых к православию раскольников супруги, состоящие в раскольническом браке, записанном в полицейских книгах, пожелают только совершить над ними способ благословения брака прочтением священником одной положенной молитвы, то в данном случае составление брачного обыска, за отсутствием в законе формы, может быть устранено; равно нет законных оснований подобный акт благословения брака и вносить в метрическую книгу в виду того, что по закону сила заключённого в расколе брачного союза не утрачивается и по принятии супругами православия. В разрешение же вопроса священника С., относительно того, не следует ли детей присоединяемых из раскола в православие в исповедных росписях писать незаконнорожденными детьми, как прижитыми ими в расколе до присоединения к православию, и если подобных детей не следует писать незаконнорожденными, то как их отмечать и называть в исповедных росписях и других церковных документах, то в данном случаеˆ руководствуясь 1347 и 1348 и 1353 ст. ст. уст. гр. суд. изд. 1892 г., нужно поступать таким образом: так как доказывать законность и оспаривать незаконность рождения младенцев по закону предоставлено самим родителям и заинтересованным лицам, то поименованных в вопросе священника С. детей показывать в исповедных росписях в семье присоединённых их детьми, без всякого пояснения против них о законности или незаконности их рождения. В других же церковных документах называть детей, присоединившихся к православию так: „присоединившийся из раскола такой-то секты – такой-то (звание, имя, отечество и фамилия), – сын присоединённого из того же раскола такого-то (имя, отечество и фамилия) и жены его такой-то (имя и отечество, рождённый от них в расколе)”.

Вопросы эти далеко не праздны, они возникают нередко вообще в миссионерской практике, решение дано им Рязанской Консисторией верное. Но почему – позволительно спросить – само Рязанское Братство, так выгодно заявившее себя полезным изданием специального „Миссионерского Сборника”, передало миссионерский запрос приходского священника на разрешение Консистории?

С принципиальной точки зрения, казалось бы, что дело должно вестись как раз наоборот: все подобные недоразумения в миссионерской практике по епархиям должны быть направляемы и разрешаемы в епархиальных миссионерских же учреждениях, каковы Братства, миссионерские комитеты, и от этих последних восходит непосредственно на утверждение местного епископа, от усмотрения которого уже зависит утвердить ли самому или направить в Консисторию. Юные миссионерские епархиальные учреждения должны высоко блюсти свою компетенцию, как непосредственных совещательных органов епископской власти, и охранять независимость свою и лиц миссионерского института.

Ибрагим, старый татарский мулла, был хороший знакомый псаломщику Ивану Федотовичу, который умел прекрасно говорить по-татарски; они часто рассуждали о вере и спорили, какая вера лучше – татарская или русская. Однажды после долгого спора Ибрагим сказал: „ты умный человек несли бы ты согласился прочитать наш Коран, то наверно сделался бы добрым магометанином”. – „А я тебе хотел сказать, что ты очень добрый человек, отвечал псаломщик, и если бы ты узнал нашу веру, если бы хотя прочитал Новый Завет, то полюбил бы христианство и постепенно убедился бы в его правоте и принял бы крещение”.

„Знаешь что? – воскликнул мулла, дай мне твой Новый Завет, а я тебе дам Коран. Назначим 40 дней сроку, чтобы нам узнать новую книгу чужой веры, а до того времени не будем говорить о вере ни слова и даже видеться друг с другом не будем”.

Как сказали, так и сделали. Иван Федотович начать читать Коран, а Ибрагим Гасанов Новый Завет. Хотелось им при встрече друг с другом поговорить, но, помня свои зароки, они расходились молча; и только на 40-й день Ибрагим рано утром пришёл к псаломщику с книгой; щёки его горели и глаза блистали: он хотел говорить о Евангелии и о Посланиях Апостольских, но удержал себя и спросил псаломщика: „понравился ли тебе Коран?”

– Многое понравилось, отвечал псаломщик, но это я знал и раньше из христианских книг, которые написаны до Магомета и из которых Магомет научился, как проповедовать людям, что Бог велик и свят, что мы должны в том полагать свою жизнь, чтобы слушаться воли Божией, покоряться той участи, какую Он нам посылает, помогать бедным и пр.; не правда-ли, ты всё это читал в Новом Завете?

– „Читал, но ведь Магомет учил ещё многому, кроме того, что ты сказал”. – А всё, что Магомет говорил сверх Нового Завета, мне не понравилось, отвечал псаломщик; но, если я начну говорить об этом, ты рассердишься, а лучше ты обрадуй меня, – расскажи, что тебе понравилось в христианской вере.

– Мне почти всё понравилось, отвечал мулла: я жалею, что раньше не читал вашей книги; ты знаешь, я прямой человек и не люблю лукавить, как другие, а потому, хоть и тяжело мне признаться, но скажу тебе, как доброму человеку по секрету от моих жён и приятелей, что когда я читал слова Иисуса о прощении врагов и любви к Богу, то я плакал от радости и целовал книгу; а когда прочитал о подвигах Апостола Павла в Деяниях, то дал себе слово больше никогда не проклинать его, как делал раньше. Но всё-таки я не могу быть христианином. – Вот ты сказал, что Магомет ничего доброго не прибавил к христианской вере, а я скажу: хотя многое доброе он убавил, но и прибавил одно доброе; лучше сказать – исправил вашу веру в одном правиле. Он сказал, что Бог один, а вы учите, что богов три: Отец, и Сын, и Св. Дух. – Федотович замахал руками и воскликнул: „Мулла, как тебе не стыдно клеветать на нас! пусть, прибавил он спокойнее, пусть такие глупости говорят ваши невежды – торговцы, или те хитрецы, которые, рассуждая о вере, не истины ищут, а стараются обмануть простых людей, а ты ведь не напрасно называешь себя прямым человеком; ну, скажи, где же ты прочитал в Новом Завете о трёх богах? ведь Иисус Христос прямо говорит: „сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога” (Ин.17:3)”.

– Так, так, отвечал Ибрагим. Апостол Павел говорит: один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех нас. (Еф.4:6). И много других есть изречений в Новом Завете о единстве Божием, а по другим изречениям выходит, что и Иисус – есть Бог, Св. Дух – Бог; значит три Бога.

– Поговорим об этих изречениях подробнее, сказал Федотович: я по крайней мере вижу, что ты всё-таки читал мою книгу, а поэтому я успокоился. Итак, ты согласен с тем, что в Евангелии Иисус Христос признаётся Богом?

– Знаю, зачем ты меня об этом спрашиваешь: прежде, со слов наших старых мулл, я говорил, что в Евангелии Иисус не признаёт Себя Богом и что это выдумали позднейшие христиане, начиная с Апостола Павла. Теперь, прочитав Евангелие, я знаю, что в нём изложена таже самая вера, которую проповедовал Павел и которую вы содержите, потому что, если Иисус и не сказал ни разу прямо: я Бог, то всё-таки давал всем понять, что Он Бог, потому что говорит: „Я и Отец одно”, и когда Его спросили: кто же Ты? Он отвечал: „из начала Сущий” (Ин.8:25), а затем прибавил: прежде нежели был Авраам, Я есмь (Ин.8:58).

– „Ах, как мне радостно слышать слова евангельские из твоих уст!” воскликнул снова псаломщик Федотович на этот раз уже не с гневом, а с удовольствием: „как рад я, что ты больше не будешь обвинять Апостола Павла и христиан в искажении Евангелия”.

– Напрасно радуешься, ответил мулла, пока я думал, что учение о Троице выдумали христиане, я не считал Евангелие учением многобожников, а теперь, хотя полюбил твоё Евангелие больше прежнего и прибавлю по секрету – больше нашего Корана, но вижу, что наравне с самыми святыми истинами о жизни нашей, оно содержит учение о трёх богах.

Псаломщик опять заволновался: „да ведь сам же ты привёл слова Нового Завета о единстве Божием”.

– Да тем хуже, что Завет ваш сам себе противоречит: сколько ни говори, что Бог един, но если у Бога есть ещё Сын, то будет два бога, а если есть ещё Дух святой, Который не Отец и не Сын, то уже выйдет три бога, а не один.

Когда мулла говорил эти слова, то к говорящим подошёл сгорбленный старичок – странник, одетый очень бедно, в лаптях, в широкой шляпе, опираясь на простую палку. Он поклонился сидевшим на брёвнах собеседникам и видимо готовился попросить у псаломщика ночлега; но, услышав последние слова татарина, он вдруг встрепенулся, вытянулся во весь свой рост и, остановив рукой псаломщика, который хотел что-то сказать, обратился к Ибрагиму с вопросом: „а ты всё Евангелие прочитал?”

– Да, сказал тот: и Евангелие, и Послания.

– Слава Богу, вздохнул странник: уже за одно это скажу тебе, что ты хороший человек.

– А ты, старик, какой человек? – спросил мулла, удивляясь его смелости и не зная, сердиться ли ему или смеяться: меня хорошим вся деревня называет, а твою похвалу, пожалуй, назад возьми: тебе Федотович и так даст кусок хлеба и ночлег.

– „Да я и голоден и спать хочу, сказал старик, и человек самый худой, но Спаситель мой, Христос, лучше всех, и для Его славы, и для спасения твоей души я буду не спать всю ночь и не есть сегодня и завтра, если только ты согласишься один час поговорить со мной о Пресвятой Троице”.

Мулла с удивлением смотрел на этого нищего, которого бледное лицо разгоралось, а глаза устремлялись к небу. – Зачем тебе голодать, сказал он, вижу, что ты человек благочестивый, пойдём все трое ко мне, подкрепимся пищей и послушаем тебя.

Когда они вошли в дом, то две жены муллы с удивлением посматривали из-за занавески на вошедшего нищего, – Федотовича они и раньше часто видели у своего господина и ему не удивлялись. Однако, когда мулла подошёл к занавеске брать от них кушанье, то они молча подавали ему всё так, как нужно для трёх человек.

Приняв пищу вместе с гостями, мулла обратился к гостю – старику. „Дед, я догадался, о чём ты будешь говорить мне, но я это слышал уже от его сына – семинариста (он указал на псаломщика), ты наверно скажешь, что Бог один, но в Нём три личности, и три эти личности составляют одно, как в солнце свет и теплота одно, или во рту человека дыхание и слово, а человек один. Только мне эти сравнения показались пустыми: я сам могу назвать тебе много вещей, которые состояли из отдельных частей, а все части составляют одно; вот и стол: у него четыре ножки и пятая–доска, а стол один; в окошке четыре стекла, а окно одно; только это все не к делу.

„Отчего же не к делу?” закричал Иван Федотович. – Потому что – то вещи, а то живые существа. Вот найди мне, чтоб две курицы составляли одну птицу, или три льва – одного зверя, или три человека – одного. Это ты мне никогда не покажешь: – всё будет три человека, а не один, и богов у вас три, а не один. „А если покажу?” тихо спросил старик.

– Если покажешь, воскликнул мулла, то я обещаю быть христианином и крещусь, только ты никогда мне этого не покажешь, прибавил он торопливо и ещё громче, потому- что услышал сердитый кашель за занавесками.

– Никогда ты мне этого не покажешь и христианином я не буду, а скорее тебя обращу в ислам, снова заговорил он громко; пойдём продолжать нашу беседу на улицу – сперва ты говори, а потом я. а здесь пусть убирают со стола. – Федотович взялся за шапку и шепнул мулле: „однако у тебя сердитые жёны, уйдём от них поскорее”.

Усевшись по-прежнему на брёвнах, мулла засмеялся и сказал: вот не могу научиться вашему терпению к жене. Всякое непослушание или вмешательство в мой разговор со стороны жён меня так сердит, что не будь вас, я бы поучил их. Ваш Павел говорит, что муж и жена одно тело, а я так себя чувствую, что как будто я – свет, а они – темнота, я – тепло, а они – холод; где я, там нет им места, а как они забирают место, так меня теснят. Ну как это может быть, чтоб два или три существа стали одно? Отец, и Сын, и Св. Дух – один, два, три: три бога, а не один.

– „Ты хорошо начал беседу, сказал старик, и вот теперь будем говорить дальше”.

– Ну, говори, буду слушать.

– „Нет, отвечал старик: говори ты сам, а я буду тебя спрашивать, чтобы не моя, а твоя душа сказала истину. Скажи мне прежде: всегда ли ты одинаково чувствуешь свою борьбу с жёнами за преобладание в доме; это скажи прежде, а потом скажи: со всеми ли людьми ты такую борьбу чувствуешь, как будто вы друг друга вытесняете с места, или с некоторыми хуже чувствуешь, а с некоторыми лучше?”

Мулла немного помолчал, а потом ответил: „конечно, чувства мои к жёнам бывают разные; когда рассердишься, то, кажется, на целом свете нам тесно втроём; когда бываешь спокоен, то они мне не мешают, ну, а, ведь, особенной нужды в них я тоже не чувствую – мне 65 лет, да им под 60 лет, нам не до нежностей: прошло наше время.

– „Пусть будет так”, сказал странник; „теперь скажи мне, не чувствуешь ли ты иногда нужду в том, чтобы жёны были близко от тебя, не для удовольствий, а для сердечной беседы, особенно, когда на долгое время уйдёшь от них?”

– Ну, конечно, иногда и соскучусь по своим старухам, отвечал Ибрагим: только мы ведь хотели говорить о Боге, а не о жёнах.

– „Дойдём и до Бога, был ответ странника, и лицо его озарилось кроткой улыбкой: скажи мне ещё, мулла, кого ты любишь кроме жён? есть у тебя дети?”

– Есть милый сын мой, добрый шакирд в Казани и красавец какой! ах, как мне скучно бывает, если долго не вижу его; теперь ожидаю его к себе со дня на день. Он такой ласковый мальчик и, хотя гораздо учёнее меня, но всё не хочет обидеть старика своим превосходством и спрашивает моих объяснений, а того не понимает, глупый мальчик, что я сам вижу, насколько он умней меня, и радуюсь этому, а ещё больше радуюсь, что вижу его смирение и желание уступить мне. Была у меня ещё дочка, да умерла бедная.

– „Скажи теперь, добрый мулла, продолжал старик свои вопросы: для сына и для тебя везде довольно места, и вы не мешаете друг другу, как мешают тебе жены?”

Лицо муллы озарилось блаженной улыбкой и, когда он начинал говорить о своём любимце, то так увлекался, что забывал главную цель беседы со странником. – Что ты говоришь мне! воскликнул он, да если бы мы были среди моря на маленьком камне, то нам было бы не тесно: мы бы и там уступали место друг другу и каждый из нас готов бы броситься в воду, чтобы спасся другой.

– „Видишь мулла, сказал странник, не всегда и не все люди мешают друг другу. Не расскажешь ли ты нам, бывают ли такие минуты, когда и с жёнами ты так же дружен бываешь, как с сыном?”

Мулла продолжал говорить уже как бы не для странника, а самому себе, отдаваясь голосу своего сердца. – О, да, только это бывает во время общей грусти, когда мы вспоминаем о нашей бедной Фатиме. Это была такая добрая, кроткая душа, что обе жены мои любили её одинаково; так любили её, что и Соломон Царь не мог бы отгадать, кто из двух жён была её матерью. Добрая душа умершей дочери только о том и старалась, чтобы в доме был мир, и когда мы ладили, она прыгает от радости, точно ей сто рублей подарили. –

– „Ещё будь добр, скажи мне, когда ты сам бываешь ближе к истине: тогда-ли, когда ссоришься с жёнами за преобладание в доме, или вспоминаешь с ними о дочери?”

– Ну, что и спрашивать об этом, засмеялся Ибрагим: в ссорах нет ничего хорошего, а одна только глупость, когда мы говорим с жёнами о Фатиме и поплачем с ними, то я вижу, что я и не злой человек и они добрые бабы, а потом, смотришь опять шайтан придёт и спустит нам головы и мы мучаем друг друга бранью точно забываем, что это глупо и жестоко. А когда снова вспомним Фатиму, то я по лицам старух читаю их мысли; да и сам думаю о том же, думаю я: „вот кабы всегда на душе у нас так было, то и за деньги не стали бы браниться и ссориться: мир и любовь дороже золота”. Да, наша добрая Фатима, Бог лишил нас твоего присутствия, но мы, когда говорим о тебе, то у нас трёх бывает как бы одна душа, потому что всё злое уходить от нас, а остаётся только доброе; мы даже чувствуем все трое, о чём каждый из нас думает; нам даже иногда кажется, что и Фатима сидит среди нас и улыбается нашему единодушию”. Странник взял муллу за руку и сказал: „Мулла, ты больше не скажешь, что невозможно двум иди трём существам стать одним! не твои ли были сейчас слова, что одна душа и одни мысли бывают у вас всех трёх?” 

Мулла встрепенулся: „ты поймал меня на словах, хитрый старик! воскликнул он, но без гнева, а, напротив, с радостью. Потом он опустил голову и заговорил медленно: „да, я узнал что-то новое и от тебя, и от самого себя; ты умный и хороший человек. Скажи только мне сам потолковее, что следует из моих признаний”.

– Изволь, кротко и радостно заговорил странник. Из твоих признаний выходит, что люди потому только не могут верить в то, что три Лица Святой Троицы составляют одно Божественное существо, потому только, говорю, что они, враждуя друг с другом, думают, будто всякий человек или вообще всякое живое существо противно другому и мешает ему, так что не может один и другой быть одним существом. Выходит дальше, что это враждебное чувство противоположности, эта борьба людей слабеет, когда они не поддаются шайтану, который ссорит людей и мутит их разум. Тогда они чувствуют любовь друг к другу и радуются взаимной близости своей так, что им не тесно, а радостно бывает вместе, а когда хотя-б один такой любящий добрый человек освободится от тела, и только чистый дух его останется в памяти и в сердце людей, то вместе с грустью о видимой разлуке с ним близкие люди чувствуют, однако, и близость к себе умершего, и взаимную друг с другом привязанность так сильно, как будто бы у них одна душа. А я тебе прибавлю вот что: Отец никогда не ссорится с Сыном и Св. Духом, и никогда не разномыслят, и шайтан не может путать Их ум, и они никогда не разлучаются друг с другом. Теперь скажи: если даже для нас, грешных людей, бывают такие минуты просветления, когда всякая рознь исчезает между нами, то не больше ли ещё сознают всегда Своё единство Отец, и Сын, и Святый Дух? И если ты и родные твои в самые разумные часы твоей жизни чувствуете единство души, то зачем называешь ложным наше учение, что Отец, и Сын, и Дух Святый один Бог, а не три бога?

Слушая эти новые для себя слова, мулла широко открыл глаза и даже рот от изумления; долго не мог он ничего говорить и тёр свой лоб рукой. – Постой, ещё одно слово, заговорил он, наконец, – ведь по-твоему выходит, что не только Бог может быть один и в то же время троичен, но, и мы, люди, можем быть такими, а ведь всё-таки мы все не одно. Пусть мне иногда кажется, что душа моя сливается с другими, кого я люблю, но, ведь, я не всех люблю, да и те, кого я люблю, всё-таки остаются отдельными существами.

– „Друг мой!” сказал в ответ старик, всё смягчая свой голос: „ведь ты сам сказал, что твоё единство с другими ты чувствуешь не тогда, когда заблуждаешься, а, напротив, когда бываешь настоящим разумным человеком. Если это с тобой бывает не часто, а с другими почти никогда, то разве этим мы измеряем истину? Ведь все люди постоянно грешат, а всё-таки мы оба с тобой скажем, что грешить неразумно, что справедлива только добродетель, хотя и редко встретишь её на земле”.

– Хорошие слова ты говоришь, задумчиво прервал его речь Ибрагим; но трудно поверить мне, чтобы душа моя могла сродниться со всеми людьми, даже с врагами.

Тут в разговор вмешался псаломщик: „а разве тебе не понравилось учение Иисуса Христа, что ближний наш есть не только всякий наш родственник, или друг, но и всякий вообще человек?”

– О, конечно, поправилось, особенно полюбилась мне притча Иисуса о Милосердом Самарянине: увидел самарянин врага своего еврея, брошенного разбойниками чуть живым, мимо которого проходили свои люди и брезговали, чтобы остановиться и помочь ему; увидел это самарянин, слез с осла своего и обмыл раны больного, положил его на осла и привёз в город в гостиницу, а сам шёл пешком. Да этот самарянин был родной для всех. И я согласился признать, что чем лучше и умнее человек, тем больше он людей считает себе друзьями, а самый лучший тот, кто всех любит и никого не считает врагом. – „И ещё более родным для всех может быть человек”, продолжал речь странник, „если он отдаёт себя на служение Христу, тогда у него своих собственных интересов вовсе нет и ничем его нельзя рассердить и вступить в борьбу за себя с другими. Тогда его душа всегда связана с душами ближних, и он чувствует их скорби и их грехи, как-бы свои собственные. Помнишь, как восклицал Павел Апостол в послании к Галатам: „Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!” (Гал.4:19) и в другом месте он радуется доблестям христиан, как бы своим собственным: Итак, братия мои возлюбленные и вожделенные, радость и венец мой, стойте так в Господе, возлюбленные. (Флп.4:1); а вот его чувства к слушателям его проповеди: уста наши отверсты к вам, Коринфяне, сердце наше расширено. Вам не тесно в нас (2Кор.6:11–12). такие чувства у святого Апостола к чужим для него людям, а может ли иметь лучшее чувство даже мать к своему ребёнку?

– Но ведь это одни чувства, возразил Ибрагим. Впрочем, опять скажу – Павел великий, святой человек: наши бранят его, потому что не знают. Но ведь и Павел, и все добрые, и злые люди всё-таки отдельно жили, каждый в своём теле, как и мы живём теперь отдельно.

– Да, отвечал странник, по-видимому пока отдельно, потому что мы ограничены телом, но от тела освобождаются люди после смерти, а по воскресении они приобретают такие тела, как Христос воскресший: – для этих тел нет препятствий, ни в пространстве, потому что они быстро переносятся с места на место, ни в какой иной преграде, потому что они проходят и через стену, и через воздух, как сказано в Евангелии.

– И так, по-твоему выходит, заговорил снова мулла, что когда люди освободятся от тела и от всякого греха, то они будут одним человеком, оставаясь всё-таки отдельными личностями? Вот найди мне такое изречение в Священном Писании, тогда я поверю, что и учение о Троице ты правильно мне изъяснил.

– „На это уж я сумею ответить”, воскликнул радостно псаломщик, тоже с удивлением слушавший странника: „Апостол Павел повествует, как обращавшиеся ко Христу, дотоле враждебные между собой, Греки и Иудеи, стали все вместе одним человеком. Вот что говорит он о Спасителе: Он – есть мир наш, соделавший из обоих одно... и далее дабы из двух создать в Себе Самом одного нового человека, устрояя мир (Еф.2:14–16). То-то я прежде всё читал у отцов церкви и не понимал: они постоянно говорят, что естество человеков одно, как и естество Св. Троицы, а только единство наше ослаблено грехами людей и восстановляется искуплением Иисуса Христа... Да, да, прибавил Федотович, как-бы вспомнив что-то, – Св. Григорий Нисский даже так говорит: ты спрашиваешь меня, как может быть Отец и Сын и Св. Дух не тремя богами, а одним Богом, если люди, напр. Пётр, Павел и Иоанн, всё-таки составляют не одного человека, а трёх человек. На это отвечаю, продолжает Св. Григорий, что это выражение – трёх человек неправильное, человечество одно, а различны только личности. Так в человечестве, которое ограничено, телесно и греховно, а в Божестве, где все Лица Святы бестелесны и не ограничены, нет никакого разделения, „но один во истину Бог наш.” – „Да, приблизительно так”, прибавил странник: „ты приводишь по памяти слова Св. Григория из послания его к Авлалию”,

Лицо муллы горело и радостью, и борьбой; он сказал, задыхаясь от волнения: я не знаю св. Григория – приведи мне такие слова Иисуса, из которых я бы увидел, что любовь и разум среди людей должны восторжествовать с такой силой, что они будут одно в своём множестве; тогда я уверую во Св. Троицу и буду христианином. – Говоря так, Ибрагим вскочил на ноги и воскликнул: „о, тогда я пойму, почему христиане так дорожат своей Троицей! Я пойму, что верить в единство Отца и Сына нужно для того, чтобы не поддаваться нашему общему разделению на земле, а ожидать лучшей жизни, потому что, уж если в Боге истинном существует множественность в единстве, то нам ли сомневаться в том, что и наше разделение может кончиться, и мы, подобно триединому Богу, будем едино, как Он! Найди мне такие слова в Евангелии или в Новом Завете, воскликнул он снова, и я буду дорожить учением о вашей Троице больше всех прочих слов Иисуса”.

– „Вот эти слова, торжественно сказал Иван Федотович, раскрывая Новый Завет, возвращённый ему сегодня муллой. Слушай, какой молитвой заключил Иисус Христос Свои прощальные наставления ученикам: Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня.”

Федотович начал важным и торжественным голосом, но при словах да уверует мир, голос у него оборвался от умилённых слёз и он, плача, продолжал читать: «Да будут едино, как Мы едино. Я в них и Ты во Мне, да будут совершены воедино и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня» (Ин.17:21–24).

Федотович вдруг бросился на шею Ибрагиму: брат! воскликнул он, не отвергай твоего Спасителя! ты дал уже слово быть Его учеником, если услышишь эти слова. Глаза Ибрагима были орошены слезами: но – мой сын, мои жёны! воскликнул он, закрывая лицо руками. Вдруг он почувствовал, что кто-то нежно прикасается к его рукам, покрывая их поцелуями. „Твой сын давно в душе христианин”, услышал он: – „и молится, чтобы ты позволил ему креститься и вместе бы крестился с ним”. Не веря своим ушам, мулла отдёрнул руки от лица и увидел сына, стоявшего перед ним на коленях. Он привлёк его в свои объятия и целовал юношу в лоб и в глаза; потом возвёл очи свои к небу и сказал; „о, милосердый Иисус Христос, Спаситель наш! теперь я Твой и никто Меня не удержит исповедать Тебя, хотя бы и смертью нам грозили! пусть мои бедные жёны оставят меня, но я не отступлю от Господа Иисуса Христа”.

„Господин наш”, сказали обе жены его: „мы слушали всю беседу твою с этими добрыми людьми и хотя не всё поняли, что слышали, но видели, что они тебе сказали слово Божие. Твоя вера будет и наша вера; в христианском законе не бывает двух жён, но мы будем тебе сёстрами и слугами, только не оставляй нас ты и сын твой”. Мулла плакал от радости и в первый раз в жизни совершил на себе крестное знамение. – Будь нашим крестным отцом, говорил он Ивану Федотовичу, пожимая его руку, а тебе, святой человек, обратился он к страннику: позволь поклониться до земли по христианскому обычаю. К удивлению муллы, странника уже не было среди них; сначала мулла подумал, что старик на время отошёл от них и попросил псаломщика привести его вечером, но вечером пришёл Иван Федотович с вестью, что не мог найти странника. Так и не узнали, что это был за человек…

Спустя полгода, уже после крещения, всё семейство муллы ездило в Казань на богомолье и прикладывалось к гробам Святых; там они были поражены сходством странника со старинным образом Святителя Варсонофия в Спасском монастыре, вышитом нитками по красному бархату. Молодой шакирд, который после крещения поступил в монастырь учиться на миссионерские курсы, всякий день ходил смотреть на этот образ и молился святому, чтоб он и на будущее время наставлял его семью на всё доброе.

Антоний, епископ Уфимский

В Москве, 22 октября, по обычаю прежних лет, открылись „беседы” со старообрядцами, в новой прекрасной аудитории при Сергиевской, в Рогожской, церкви. Всех бесед в течении нынешнего собеседовательного года (до Пасхи) назначено 22.

В 12 часов дня, после литургии, в крестном шествии, при колокольном звоне, внесены были в аудиторию св. иконы, перед ними и местной иконой Святителя Николая о. благочинный B. К. Соболев совершил с водоосвящением молебен Спасителю; Божией Матери и Свят. Николаю.

Ровно в 6 часов (обычное время начала бесед) прибыл преосвященнейший Парфений, председатель Братства св. Петра Митрополита, и став на устланное красным сукном и покрытое ковром место перед аналоем, прочитала, притчу Господа, (недельное евангелие) о Сеятеле и семени, по древнему – Филаретовскому евангелию. Своё краткое объяснение владыка закончил приблизительно следующими словами. „Для хорошего всхода семени и обильного урожая нужны свет солнечный и влага. И для успешного слышания предлагаемых здесь бесед нужны свет благодати и молитва, помолимся же, да озарит Господь умы и сердца слушателей и да вразумит наших старообрядцев, с усердием, при содействии благодати Божией, искать и найти спасение в истинной православной церкви Христовой!

После сего всенародно было пропето песнопение церковное. За тем, священник Параскевиевской, в Охотном ряду, церкви о. С. Μ. Марков изложил правильное, основанное на слове Божием, по разумению св. отцов и учительных книг (старых и новых), понятие о св. новозаветной церкви христианской, православной и указал, по символу веры, её свойство: единство, святость, соборность, о последнем же свойстве – апостольстве заметил, что о нём будет ведена беседа в следующее воскресенье.

В начале отец Марков выяснил, что вопрос о Церкви имеет для старообрядцев основное исходное значение, а потому он и поставляется во главе всех последующих собеседований. Главное положение чтения почтенного пастыря-миссионера было следующее: „Церковь одна и потому она есть такое общество, все части коего связаны между собой в одно нераздельное целое”.

Эта связь заключается в том, что Церковь имеет единую Главу – Христа, исповедует одно божественное учение, стремится к одной цели – спасения верующих, и для достижения этой цели употребляет одни и те же Богодарованные средства – св. таинства, совершаемые, через Богоучреждённую иерархию. Отсюда ясно следует, что это понятие единства Церкви не приложимо к старообрядческим обществам, которые не веруют Христовым обетованиям, не имеют у себя всех таинств, учреждают у себя особое иерархическое, устройство, или изменяют последнее; смотря по обстоятельствам, в которых находятся.

Не имеют старообрядческие общества и другого существенного признака истинной Церкви – святости. „Святость” не может принадлежать тем религиозным обществам, которые учат, что органы, учреждённые самим Господом для низведения на верующих даров спасающей благодати, будто бы истребились антихристом, а равно и тем обществам, которые, не имея этих органов в недрах своих, заимствуют их от явных, по их мнению, еретиков.

Третий признак Церкви есть её соборность или вселенность, в силу коего она (Церковь) по своему учению и устройству неизменна и не ограничивается ни временем, ни местом. Отдельные члены или даже части могут впадать в заблуждение, по вся она никогда не может отпасть от истинной веры или измениться в своём божественном устройстве. Отсюда это свойство соборности не могут приписывать себе такие общества, которые допускают, что Церковь может согрешить и оскудеть в духовных дарованиях или временно, или даже навсегда.

Наконец, истинная церковь должна быть апостольской, то есть через непрерывное рукоположение сохранять в себе апостольское учение, и благодатные дары. А потому старообрядческие общества, как не имеющие преемства апостольской иерархии, не могут принадлежать к составу Христовой Церкви.

В качестве возражателя вышел, заявивший себя в прошлом году, внимательным слушателем бесед, старообрядец П. Т. Дехтярев. Достойно замечания, что он ныне заявил о себе, что он плохой старообрядец, а потом, в порыве своих разглагольствований, признался, что он старообрядчества не держится, что он „космополит”.

Начав с заявления, что, как и ранее, он, Дехтярев. стремится к сближению братьев, а посему, пользуясь начавшимися собеседованиями и благословением присутствующего здесь Преосвященного, предложил о. Маркову доказать, „только от Евангелия”, что вселенская церковь есть и пребудет едина, не преложна и благодатна.

Не удовлетворившись ответом о. Маркова, изложенным по старопечатным книгам, уважаемым раскольниками, Дехтярев снова заявил, что он признает убедительными, при решении сего вопроса, только одни тексты Евангелия.

После разъяснений, сделанных о. Марковым от св. Евангелия, Дехтярев привёл, в виде вопроса, текст из Евангелия Иоанна, 18 главы, 21 стиха (Ин.18:21).

За сим, Дехтярев перешёл к перечислению инославных церковных обществ запада, попросил ответа: „римская и другие перечисленные им общины церковные находятся ли в единой соборной и апостольской церкви?”.

Отец Марков основательно отклонил беседу по возбужденному раскольником вопросу, заметив, что сегодня беседа не о православии или еретичестве Западных церквей, а о Православной церкви и об отношении к ней старообрядчества. Дехтярев однако продолжал настаивать на вопросе о том, признаёт ли о. Марков Римскую церковь еретической, тогда о. Марков удовлетворил любопытство своего настойчивого со-вопросника, указал на не признание Греко-Российской Православной церковью истинным учения католичества о „Непорочном Зачатии” Божией Матери, а равно о главенстве Папы. После сего вдруг Дехтярев предложил странный вопрос о том: „Что такое государственное право? и входит ли оно в понятие церкви?” Сбиваясь, путаясь и перескакивая от одной мысли к другой, раскольничий апологет далее остановился на вопросе, почему иногда духовная власть ищет помощи у светской против раскольников и сектантов, почему только церковным мечом учения не борется церковь? Заявив, что теперь он диспут свой поведёт на юридической почве, со-вопросник пустился в разглагольствование о различных статьях законов, преследующих сектантство и тут же ополчился против съезда миссионеров в Казани.

Отец Марков, терпеливо выслушав Дехтярева, указал, ссылаясь на древнюю церковную историю, на право церкви прибегать в особых случаях к власти светской для ограждения не церкви Божией, а народа православного от оскорбления и растления воинствующими ересями и расколом.

Дехтярев смолк и очистил кафедру, после чего о. Марков закончил эту часть беседы указанием на многочисленность сект старообрядческих, как на явное доказательство невозможности для них причислять себя к составу Вселенской церкви.

После перерыва, когда было пропето „Отче Наш” всеми присутствующими, на эстраде появился измождённый и подслеповатый начётчик, оказавшийся старообрядцем „австрийского” толка, дьячком рогожского кладбища, окружником Иваном Петровым; ранее он был учителем единоверческой школы.

Надтреснутым голосом заговорил он о том, что церковь якобы учит делить тело Вселенской церкви на не погрешимых учащих, и на погрещимых учимых, а это де явно несогласно с учением о церкви по символу веры и даже по Большому Катехизису. При этом г. Петров голословно сослался на краткий Катехизис для школ о. Лебедева; но о. Марков категорически отверг возможность такой ошибки в упомянутой Петровым учебной книге, и по Большему Катехизису восстановил ясное определение признаков Единой Святой церкви.

Тогда, обратясь к публике, г. Петров начал смиренно хитрую речь о манере духовных православных собеседников и зде находящихся „вести беседу не о главе, а о хвосте”, что де и сегодня они начали беседы тоже с хвоста...

Не мало удивив слушателей этим своим странным тезисом, Петров перешёл сейчас же к вопросу о мнимой вине Никона и собора 1667 года, положившего клятву якобы на самые обряды, затем заговорил о непреложной истинности „двуперстия”, и только тут раскольничий апологет оказался, очевидно, на своей почве, так как начал выкладывать обширный запас цитат, ссылок и выписок.

О. Марков, прерываемый ежеминутно вмешательством Петрова, снова определил признаки Святой Соборной Церкви, как тела Христова, затем по книге „о вере” разъяснил разницу между догматом и обрядом и обычаем церковными, каковые, не будучи догматами, не неизменны; указав на 11 правило Лаодикийского Собора, почтенный собеседник доказал право церкви делать те дополнения и изменения в обычаях и обрядах, которые она находит нужным. Засим, коснувшись затронутого Петровым вопроса о двоеперстии, отец Марков ссылкой на св. Василия Великого доказал, что обычай знаменать лицо своё крестообразно не есть письменное учение, но предание. Краткими и ясными доказательствами опытного православного полемиста были опровергнуты все многовопросные странные положения представителя раскола. На доводы о. Маркова старообрядческий начётчик не нашёлся ничего возразить, а только крикливо заметил: „значит, Церковь и теперь имеет право опять изменять перстосложение, значит, она это может делать столько раз, сколько хочет и может” ...

Беседа была закончена обращением о. Маркова к сердцу слушателей, где он указал на бессилие раскольничьих апологетов оправдать свои заблуждения и на скорбную участь раскола, лишённого средств спасения. Преподанием архипастырского благословения православным посетителям была закончена беседа.

Среди слушателей видны были известные старообрядцы – Онисимов и бывший секретарь раскольнического архиерея К. Перетрухин, но ни тот, ни другой с возражениями почему-то не выступили²³².

Слушатель

27 октября, по благословению Св. Синода, в первопрестольной Москве и в царствующем граде С.-Петербурге, с величавою торжественностью, отпразднован столетний юбилей Единоверия.

Знаменательный церковный праздник этот, по разуму и голосу „Послания Св. Синода”, данного 25 октября, точнее должен быть назван торжеством православных, содержащих глаголемые древние обряды, или, короче сказать, торжеством православного старообрядчества.

Знаменательное торжество 27 октября в тоже время есть и радостный праздник внутренней миссии, а потому настоящую нашу хронику мы всецело посвящаем обозрению и описанию этого достопримечательного в истории миссии события. Прежде всего крупными золотыми буквами должен быть отмечен, как самый главный акт в юбилейном празднестве 27 октября, – это издание Св. Синодом упомянутого приветственного послания к единоверцам. Акт этот представляет собой прекрасный плод, созревавший в течении истекшего столетия благословенной жизнедеятельности Единоверия в лоне православной Греко-Российской Церкви.

В течении истекшего столетия священно-начальствующим собором православной Российской Церкви издано несколько знаменательных актов, по вопросу о Единоверии, таковы, напр., относящееся к Единоверию постановление Казанского собора иерархов, „Разъяснение Св. Синода, по вопросу о соборных клятвах и старых обрядах”. – Но нынешний акт соборно-иерархического изволения высшего духовного священноначалия представляет собой как бы увенчание спасительного здания Единоверческого ковчега, более ста лет тому назад назданного на камени покаяния лучшей духовно-просвещённейшей части старообрядчества и истинной её веры, – так что „Послание Св. Синода православным чадам, содержащим древние обряды”, после самих „правил” Единоверия, сто лет тому назад вошедших в силу и действие, в 27 день октября 1800 года, является в истории Единоверия документом, едва ли не самым важным и не самым близким к основе Единоверия – к правилам 1800 г., по глубине содержания, по любвеобильности тона и характера и, наконец, по задачам, которые так трогательно выражены в словах скорби послания о пребывающих доселе вне спасительной ограды святой Церкви и в молитвенных пожеланиях: „да призовёт Господь Бог и их в святое единство веры, да подаст Он и им внити во дворы Господни”.

Правила 1800 года узаконили великое спасительное дело единения с Матерью Церковью её измученных, исстрадавшихся в блужданиях по дебрям и вертепам раскола чад её. Вошедших путём покаяния в её лоно чад святая церковь приняла, „как любящая, милующая и прощающая Матерь”, оживотворив эту, – некогда оторвавшуюся, иссыхавшую, вместе со всем остальным расколом, ветвь Христовой Церкви, – полнотой церковного устройства и благодатью св. таинств.

С трудом, медленно прививалось к насаждённому почти сто лет – благословенному корню Единоверия православное старообрядчество; густо поросшие вокруг него дикие терния раскола слишком близко соприкасались и заглушали зеленеющие побеги древа Единоверия, наклоняли его в сторону раскола, иссушали почву...

И среди мирян единоверцев, и среди клира единоверческого было и доныне ещё есть, к прискорбию, не мало и таких членов, которые ещё являются сынами противления, мыслят по-раскольнически и о церкви православной, и об обдержных в ней обрядах, более тяготеют к раскольническому разделению, чем к миру и единению с общей матерью Церковью.

Говоря о сей скорби, мы вовсе не хотим омрачать радость совершившегося светло-радостного юбилейного торжества. Менее всех и всего в этом виноват единоверческий мир – народ. Виноваты перед судом столетней истории Единоверия пастыри, нерадившие и нерадящие о своих овцах, которые не хотели и не хотят перстом двинуть в пользу развития самосознания своей единоверческой паствы на пути лучшего уразумения существа этого спасительного дела и его благотворных плодов, – которые или по невежеству или ради фарисейского угодничества перед народной массой, а часто ради своекорыстных расчётов и свободы служебной, держат массу во тьме раскольничьих предрассудков и понятий по вопросам веры и спасения. Виноваты, далее, православные миссионеры, а, следовательно, и всё православно-русское пастырство, на коем главным образом лежат обязанности миссионерства среди немощных сынов единой матери Церкви, а ведь единоверцы – чада Церкви, плоть от плоти нашей общей матери греко-российской Церкви, дорогие чада, ибо искуплены бесценной кровью Христа, омыты и освящены благодатью св. таинств! Миссия, в отношении Единоверия особенно нужно сказать о прежних временах Николаевской эпохи, – ограничивала свою задачу только воссоединением, а далее не заботилась о том, чтобы юных, немощных чад Церкви привести в разум истины, воспитать духовно в меру возраста совершенна о Христе Иисусе.

Стыдно сказать, но грех и потаить: среди православных пастырей немало найдётся не разумеющих надлежащим образом смысла и задач Единоверия, – не ушедших дальше невежественной общественной среды в понимании этого важного церковно-исторического явления, как одного из вернейших путей в разрешении церковно-национального, векового, сложного раскольничьего вопроса. Не забудем того горького обидного для миссии чувства, которое раз испытали мы в одной единоверческой церкви Черниговских раскольничьих посадов. В алтарь вошёл православный иерей и вопрошает иерея – миссионера: „а можно ли и ему, православному иерею, приложиться к престолу единоверческого храма! „Встречали мы в столице и таких (из учёных) иереев, в понятиях которых Единоверие не отличалось от австрийской поповщины и наоборот. Господствующим предубеждением, если не в православном духовенстве, то в обществе, является неправильное понимание Единоверия, „как унии”, „как ступени”, как пути, якобы непрямом в деле спасения, – о единоверцах, – как членах низших в Церкви и проч. Но разве единоверческие церкви и совершаемые в них таинства менее благодатны, менее спасительны? или разве у единоверцев не один Господь, разве у них ин Иисус, как у большинства раскольников? разве благословенные церковью к употреблению у единоверцев старые обряды не действительны, разве их молитвы по ним мерзость пред Богом? Пора понять, что из-за обрядов не должно спорить и разделяться, что буква убивает, а дух животворит, что благодатью спасены, а не двумя или тремя перстами, не сугубой или трегубой аллилуей... Пагубно разноверие и раскол, а не разнообразие в обрядах. Разве в греческой или в иерусалимской церквах нашего времени, или в других поместных церквах православных не найдётся обрядовых разностей в порядках и обычаях богослужебных, но ведь мы их не зазираем, не кичимся перед ними? Зачем же уничижать Божье создание, – наших единоверных братьев, – из-за того, что они не содержат исправленных лучших и совершеннейших в смысле внешнем обрядов; но ведь обряд не догмат. В наш век штунды дорога церковность вообще. А потому не мы ли сами виноваты в том отчуждении, в каком и прежде жили, и ныне ещё пребывают единоверческие приходы с их духовенством? Эта разъединённость, необщительность особенно чувствуется на миссионерских съездах.

А между тем, какой добрый, чуткий, отзывчивый и признательный за всякое проявление любви и участия – этот- мир единоверчества! Не надо забывать, что всюду, как бы железным кольцом, единоверцы обложены плотной стеной враждебного раскольнического стана, со всех сторон жестоко теснящего этих прозелитов нашей Церкви.

Нужно заметить, что раскольники гораздо мягче, индифферентнее относятся к „троеперстникам” православным, чем к двуперстникам единоверцам, так как раскольники чувствуют и видят в них себе живой укор и питают более затаённую злобу за измену расколу и зависть, что у них полнота церковного устройства. Там, – в расколе, чутко и верно понимают смысл и значение Единоверия, как угрозу вековой силе раскола, как свет, разгоняющий тьму его упорства и предрассудков. К сожалению, не достаёт такой же чуткости в нашем просвещённом, православном обществе в отношении Единоверия, как лучшей надежды миссии Церкви, как главного оплота и орудия в борьбе с вековым злом раскола.

Таким образом, в существе дела – столетняя судьба Единоверия страдальческая: его ненавидит и травит, старается стереть с лица земли сильный своей сплотнённостью, капиталом раскол, его не любит, не ценит, не поддерживает православный мир, смотрящий на Единоверие или безучастно, или безнадёжно, как на нечто мертворождённое, или же свысока, как на нечто низшее, переходное.

Чтобы судить, как смутны понятия о Единоверии, достаточно указать на газеты, – которые считаются, обыкновенно, выразителями общественного мнения: напр., печать даже в сочувственных статьях, по поводу юбилейного торжества, – не избегла и на этот раз роковой ошибки во взглядах на Единоверие. Один из весьма почтенных, строго православных органов (Свет) назвал единоверцев „самой просвещённой частью среди раскола”, „ступенью” к православию, другой орган (Новое Время) не удержался от кривотолков по поводу необходимости вселенского собора и клятв соборов 1666–1667 г., будто бы тяготеющих и на совести единоверцев.

Выходит, по рассуждению газеты, что клятвы эти тяготеют и над нашими иерархами, совершающими в единоверческих храмах богослужения и таинства по древним обрядам. Митрополит Московский, напр., совершал юбилейное богослужение с сонмом священнослужителей по чину старообрядческому.

Епископ Самарский Гурий весьма часто и сам служит у единоверцев по старым обрядам и предписал духовенству православному отправлять в православных храмах службы единоверцам, в случае их просьбы, по старым книгам и обрядам.

Пора бы оставить эти беспочвенные разглагольствования о вселенском соборе, пора понять, что для старообрядческого вопроса он и не нужен, да и может ли он и состояться ныне по политическим условиям жизни христианских народов? В этом отношении поучительный урок нашим российским мечтателям о соборе мог бы дать неудавшийся летний парижский конгресс всего человечества, собранный для мира и единения нашим же мечтательным соотечественником H. Н. Неплюевым.

По словам самого устроителя конгресса, (см. С.-Петерб. Вед.), – он же и почётный президент, – вместо мира на конгресс представители даже христианских исповеданий принесли столько вражды, распрей и злобы, что почтенный инициатор этого благого по идее предприятия ничего лучшего не мог предпринять, в качестве президента, как сбежать с конгресса и публично отречься от этой своей необдуманной затеи. Вот вам живая картинка тоже sui generis (в своём роде) – если не вселенского, то во всяком случае, конфессионального собора.

Обращаясь к вопросу о том, как спутаны у нас понятия о Единоверии и расколе, довольно указать на то обстоятельство, что до последнего времени почти повсеместно в паспортах, выдаваемых из административных учреждений единоверцам, обозначалось „Единоверческого исповедания” и только в последнее время по министерству внутренних дел предполагается распоряжение, исправляющее и не допускающее эту нелепость. Нам известно, что одно юнкерское училище никак не хотело признать воспитанника единоверца по вопросу о чинопроизводстве правоспособнее раскольников и потребовалась для решения спора чуть ли не учёная экспертиза с заключениями и разъяснениями.

От великого до смешного один шаг. Нам припомнился один эпизод, как в некоем просвещённом граде помер миллионер раскольник австрийского толка, известный в городе благотворитель. Местный представитель самой высокой власти, будучи вполне уверен, что австрийская секта и её лже-иерархия есть Единоверие, отправился на панихиду. Но каково же было его смущение, когда лже-попы, при появлении украшенного орденами представителя высокой власти, среди панихиды как были в ризах, так и убежали по чёрному ходу. Испугались ли лже-попы или не хотели с сановным никонианином молиться, вопрос остался открытым. Худо конечно невежество, а не то, что представитель власти явился помолиться, – мы знаем на юге высоких представителей власти, которые в лентах являются на освящение жидовских синагог и на свадьбы, где еврейские привратники делают замечания генералам, чтобы они шапок не снимали, а если в шапках генералу нельзя стоять, по требованию дисциплины, то пусть держит руку под козырёк.

В путанице понятий о Единоверии, как о некоей отдельной обособленной от общеправославия церковной единице, – повинно и само наименование православного старообрядчества именем Единоверия, укоренившееся и в литературе, и в официальном языке с лёгкого почина м. Платона, с 1800 г. Между тем, это название никогда не нравилось самим единоверцам и всегда служило мишенью для язвительных насмешек со стороны раскола. И действительно, его нельзя признать вполне точным. Вот почему нельзя не приветствовать богомудрой мысли Святейшего Синода и счастливого его почина, сделанного в Послании от 25 октября, – не употреблять этого наименования в церковно-официальном акте. В Послании нет слова ни „Единоверие”, ни „Единоверцы”, а есть „православные чада, содержащие древние обряды”. Поэтому и мы сочли более соответственным озаглавить настоящую свою статью словом „торжество православного старообрядчества” а не „Единоверия” и будем впредь в нашем органе держаться этой терминологии, объединяющей, сливающей во едино православно-русское море – дорогой, светлый поток православного старообрядчества, – и по возможности будем избегать сепаратического термина „Единоверия”. Да послужит же юбилейное торжество 27 октября к просветлению понятий всей православно-русской семьи, – всех чад матери-церкви, – о сущности и важности для Церкви Божией Единоверия, к оживлению чувств взаимной братской любви и общения, как присными Богу и друг другу, между всеми чадами Церкви, содержащими древние и новоисправленные церковные обряды и обычаи! А теперь дадим место описанию самого торжества. В Москве – расцвело Единоверие, там был и главный, так сказать, центр юбилейного торжества, с него начнём и наш отчёт.

Празднование юбилейного торжества в Москве началось с молитвенного чествования памяти митрополита Платона, редактировавшего „правила Единоверия”. В Спасо-Вифанском монастыре, по желанию московских единоверцев, 22 октября было совершено всенощное бдение, а на другой день заупокойная литургия и панихида. Всенощное бдение совершали при стройном пении прибывших из Москвы певчих, по старопечатным книгам, благочинный единоверческих церквей о. Иоанн Звездинский с 5 священниками единоверческими, с депутатами от единоверцев и 3 почётных прихожан до 50 человек.

На другой день, то есть 23 октября, в Спасо-Преображенской церкви была отслужена панихида по митрополите Платоне, на которую, кроме единоверческих священнослужителей, выходил о. казначей Вифанского монастыря Анатолий с братией. За панихидой следовала литургия, после которой от монастыря была предложена гостям трапеза в покоях митрополита Платона. После этого представителям от единоверцев о. казначеем было роздано, описание Вифанского монастыря и фотографические снимки с портрета митрополита и снимки с Преображенской церкви.

После трапезы единоверцы направились в Троицкую лавру на поклонение мощам преподобного Сергия и, отслушав здесь акафист, отбыли в Москву.

27 октября в Троицком единоверческом храме, у Салтыкова моста, – начала Единоверия, – литургию совершал высокопреосвященный Владимир, митрополит московский и коломенский, соборне с благочинным единоверческих церквей отцом И. Г. Звездинским и другим единоверческим духовенством. На литургии владыка возвёл в сан протоиерея священника о. Звездинского.

Затем следовало благодарственное Господу Богу молебствие с каноном, совершённое высокопреосвященным Владимиром, соборне с преосвященными Парфением, епископом можайским и Нафанаилом, управляющим Спасо-Андрониевым монастырём, ректором семинарии, архимандритом Трифоном, архимандритами: Митрофаном, настоятелем Знаменского монастыря, Амфилохием, настоятелем Покровского миссионерского монастыря, Сергием, настоятелем Даниловского монастыря, Исидором, настоятелем Златоустовского монастыря, игуменом Никольского Единоверческого монастыря Сергием, протоиереем И. Г. Звездинским и с духовенством единоверческих церквей.

Молебствие закончилось возглашением многолетия Царствующему Дому; после чего была возглашена вечная память императору Павлу I и митрополиту Платону, при которых старообрядцы были приняты в единение с Православной Церковью, затем продолжалось по чину многолетие, причём многая лета было провозглашено всем православным христианам и возлюбленным братьям единоверцам.

При богослужении присутствовали: исполняющий обязанности московского генерал-губернатора гофмейстер Высочайшего Двора А. Г. Булыгин, товарищ обер-прокурора Св. Синода B. К. Саблер, московский вице-губернатор Л. А. Баратынский, профессор Н. И. Субботин, прокурор московской Синодальной конторы князь А. А. Ширинский-Шихматов, исполняющий обязанности московского обер-полицеймейстера полковник И. Н. Руднев, члены Совета Братства Св. Петра митрополита и масса единоверцев.

По окончании молебствия протоиерей И. Г. Звездннский поднёс высокопреосвященному Владимиру, в знак признательности от единоверцев, икону Св. Троицы в серебряно-вызолоченной с эмалью ризе; при поднесении отцом Звездинским было сказано приветственное слово. Владыка, приняв Св. икону, благодарил единоверцев за подношение и выразил пожелание, чтобы они содействовали приведению в лоно Православной Церкви раскольников старообрядцев.

Затем, владыка долгое время благословлял во множестве присутствовавших в храме православных старообрядцев. Товарищ обер-прокурора Св. Синода B. К. Саблер раздавал воззвание Св. Синода.

Богослужение закончилось около двух часов дня.

В исходе второго часа дня владыка митрополит при торжественном колокольном звоне проследовал в богадельню единоверческих церквей, где в одной из зал верхнего этажа, украшенных прекрасными портретами Императора Павла I, митрополита Платона, и основателей богадельни, был приготовлен завтрак.

За завтраком присутствовали: владыка митрополит, епископы Парфений и Нафанаил, оо. архимандриты, многие представители московского духовенства и приглашённые на торжество лица. За завтраком владыка митрополит провозгласил многолетие Государю Императору, Государыням Императрицам, Государю Наследнику, московскому Генерал-Губернатору Великому Князю Сергею Александровичу, Супруге Его Великой Княгине Елисавете Феодоровне и Царствующему Дому. Присутствовавшие стройным хором исполнили многолетие. Г. товарищ обер-прокурора Святейшего Синода B. К. Саблер сказал: „Да здравствует его высокопреосвященство, владыка митрополит московский Владимир и да продлятся его дни ещё на многие годы для блага паствы московской”. Было пропето многолетие. Протоиерей И. Г. Звездинский провозгласил многолетие B. К. Саблеру, а B. К. Саблер ответил на это краткой речью, в которой он выразил радость по поводу своего присутствия в Москве на празднике мира, радости и согласия между православными и единоверцами и пожелал много лет и всяких благ причту, ктитору, попечителям и благоукрасителям единоверческих храмов. Свою речь B. К. Саблер закончил словами: „пусть отныне мир, согласие и любовь окрепнут и утвердятся здесь ещё более и впредь на радость членам святой православной кафолической Церкви”.

От Братства Св. Петра митрополита на трапезе столетнего юбилея Единоверия профессором H. И. Субботиным было произнесено следующее приветствие:

„От имени Братства Св. Петра митрополита, по поручению его Совета, имею честь приветствовать московское Единоверие с исполнившимся столетием его существования.

Братство Св. Петра митрополита, имеющее целью – доступными для него средствами – содействовать ослаблению раскола в Российской Церкви, имеет, очевидно, близкую связь с учреждённым для той же цели Единоверием. Но связь эта не ограничивается только единством цели того и другого учреждения. С Единоверием, особенно московским, Братство соединяют и другие более тесные узы.

Наиболее усердным из первых учредителей Братства и долгое время его председателем был приснопамятный архимандрит Павел, настоятель Никольского единоверческого монастыря в Москве. В его лице Братство уже тесно соединялось с Единоверием. А он оказал Единоверию великие услуги. В последнюю четверть века он был главным и непоколебимо-твёрдым борцом за установление, распространение и практическое применение истинных понятий об Единоверии и правильных отношений между единоверцами и православными, – был могучим проповедником не всеми ещё усвоенной мысли, что Единоверие есть тоже православие, что единоверцы, как и православные, одинаково суть члены единой, святой, Соборной и апостольской церкви, что обряд при единстве веры, священноначалия и таинств не может и не должен служить предлогом к какому-либо разделению между чадами единой церкви. Для практического осуществления этих вполне правильных понятий об Единоверии он особенно старался устранить существовавшее дотоле, ничем не оправдываемое разъединение в церковных службах православного и единоверческого духовенства, и первый старался достигнуть и достиг того, чтобы и в православных и в единоверческих храмах совместно служили православные и единоверческие священнослужители, величественный и назидательный пример чего мы с умилением видели в настоящий день столетнего юбилея московского Единоверия. Те же понятия об Единоверии Братство неизменно старалось раскрывать и распространять посредством своих изданий. Позволю ещё, как постоянный деятель в Братстве с самого его основания, с великим для себя утешением, упомянуть здесь, что, когда пал на меня лестный жребий – в известном „Воззвании” собравшихся в Казани архипастырей выяснить и раскрыть правильное понятие об Единоверии и его отношениях к Православию, я исполнил это поручение в том духе, как совместно с о. Павлом всегда говорил и писал об Единоверии. А кто не знает, какое важное значение для ограждения Единоверия от нападений на него и вообще для устранения неправильных о нём понятий имеет это „Воззвание”, изданное самим Св. Синодом? Таковы были всегда и такими остаются доселе отношения Братства к Единоверию, наипаче московскому. И с его стороны Братство видело знаки постоянного внимания и расположения: с первых почти лет его существования из конторы единоверческой типографии ежегодно выдаётся ему весьма значительное денежное пособие, о чём в настоящий день Братство почитает долгом упомянуть с искренней благодарностью.

Да крепнет же, да распространяется и да процветает московское Единоверие под благодатным покровом и благословением Единого Главы вселенской церкви, Архиерея великого, прошедшего небеса, Господа нашего Иисуса Христа!

Не довольствуясь словесным приветствием, Братство пожелало засвидетельствовать своё сочувствие Единоверию, в день его столетия, и более существенным способом. В заседании 24 октября, на котором дано мне поручение приветствовать здесь единоверцев, совет Братства постановил – в память исполнившегося столетия со времени открытия Единоверия в Москве озаботиться о восстановлении и упрочении доступными ему средствами разрушающегося единоверческого храма в Буковине, в селении Климоуцах, соседнем с пресловутой Белой Криницей, – храма, имеющего особенно важное значение и для Братства, и для Единоверия. Он создан архимандритом Павлом из небольшой беспоповщинской моленной, им же самим устроенной в то время, когда ещё будучи беспоповцем жил он более года в Климоуцах. По присоединении к церкви, отец Павел позаботился и имел возможность положить основание Единоверия у своих климоуцких учеников, устроил и освятил им этот храм по благословению, им же испрошенному от православного Буковинского митрополита, состоящего в подчинении константинопольскому патриарху. Это есть, таким образом, первый единоверческий храм в Буковине, служащий светочем Единоверия для многочисленных существующих там раскольников, и притом, что сообщает ему особенное значение, существующий в области Вселенского патриарха, как свидетель того, что Единоверие признано и самим патриархом за вполне законное и правильное учреждение. И этот храм близится теперь к полному разрушению, тогда как в виду его красуется Белокриницкая митрополия с её большими и благолепными церквами, построенными и строящимися на деньги московских раскольников! Братство полагает, „что ничем лучше не может засвидетельствовать своё сочувствие Единоверию в столетний юбилей его, как, если с помощью Божией, успеет поддержать и упрочить существование климоуцкого единоверческого храма, о чём и признало благовременным объявить на настоящем празднике Единоверия в надежде, что празднующие единоверцы не откажут принять участие в этом святом и столь близком для них деле”²³³.

Утром 28 числа, в Никольском единоверческом монастыре отслужена по приснопамятном архимандр. Павле, в тёплом монастырском храме, торжественная панихида архимандритом Златоустовского монастыря Исидором, в сослужении настоятеля обители игумена Сергия и всего монастырского духовенства, в присутствии товарища обер-прокурора Св. Синода B. К. Саблера и профессора Н. И. Субботина, а затем лития на могиле покойного о. Павла с произнесением вечной памяти. Этому незабвенному миссионеру, – апостолу Единоверия!

29 октября г. Товарищ Обер-Прокурора Св. Синода B. К. Саблер посетил Московскую дух. семинарию, где обратился к воспитанникам с глубоко поучительной речью по поводу юбилейного празднества Единоверии.

Никогда, не забуду вчерашней всенощной. Хорошо было стоять в вашей церкви, переполненной народом. Сверху раздавалось умилительное пение искусных певцов, а из церкви неслись стройные звуки вашего мощного хора. Участвовали в пении и ученики образцовой школы. Чтецы и канонархи обнаружили замечательное искусство. Прокимны, „Всякое дыхание” и „Свят Господь Бог наш” были продеты на глас. А с каким совершенством были исполнены догматик, антифоны и Евангельская стихира. И в чтении, и в пении чувствовалась трогательная забота о красоте исполнения. Благоговейная тишина среди многолюдного собрания свидетельствовала о молитвенном настроении стоявших в храме. благо вам, что в Московской семинарии упрочилась уставная служба, она привлекает своей полнотой многих молящихся, и в вас воспитывает любовь к красоте церковной службы. По выходе из семинарии вы, конечно, будете вспоминать о чистой духовной радости, испытанной вами при деятельном участии в церковном богослужении. Впечатления, переживаемые в вашем возрасте, особо живучи. Слышанные мной, на заре моей церковной жизни, на клиросе бедной сельской церкви, песнопения, навсегда запали мне в душу. Словно вчера я слышал пение антифона 6 гласа: „На небо очи мои возвожу”. И вы, несомненно, припомните то, что пели здесь, и эти светлые воспоминания будут питать в вас доброе молитвенное настроение, столь необходимое для всякого учителя и особенно для пастыря. Если Христос в молитве проводил многие часы, то как же вам, будущим просветителям и пастырям, не стремиться к приобретению молитвенных навыков. Как не благодарить милосердного Бога за все щедроты, которые Он обильно излиял на вас. Посмотрите, как хорошо кругом вас, – вы живете в тёплом, светлом, удобном помещении, пользуетесь хорошей пищей и имеете возможность обогатить себя сокровищами знания. Как же не благодарить Бога за милости Его к вам. В молитве вы будете почерпать нравственную мощь, потребную для великого служения, к которому готовитесь. Для священника ныне, помимо обязательного для него благоговейного совершения треб, необходима особая забота об исполнении многотрудных обязанностей пастырского звания. Народ, местами ещё тёмный, жаждет просвещения. Для людей, обременённых постоянными заботами о насущном хлебе, бедных и часто, скорбных, нужен пастырь добрый, любящий своих пасомых, отзывчивый к их горю, готовый самоотверженно служить им. Такой пастырь без зова идёт к обездоленным, сирым и недужным с словом утешения. Он помнит о своей обязанности пасти словесное стадо, ему вверенное, и творит всё потребное для вечного спасения своих пасомых. Троекратный вопрос, предложенный в прочтённом вчера Евангелии Христом первоверховному Апостолу Петру, показывает, что высшее проявление любви к Спасителю должно выражаться в желании пасти Христово стадо. Оно и понятно. Сам Христос искупил нас Своей бесценной Кровью от греха, проклятия и смерти, и спасение соделал посреди земли. Об этом спасении всегда особо пеклась святая церковь. И ради него же было учреждено Единоверие, столетнее основание коего торжественно праздновалось третьего дня.

Сто лет тому назад пало средостение вражды, отделявшей многих старообрядцев от святой Христовой церкви. Уразумев свою неправоту, они покаялись и примирились с церковью. Радостью о Христе Спасителе исполнились сердца верных о получении спасения вечного многим множеством людей, вошедших в общение со святой церковью. Сколько за это время сооружено храмов, в которых, с разрешения церковной власти, божественная служба, совершается без всякого умаления и прибавления по книгам, печатанным по благословению святейших патриархов Иова, Гермогена, Филарета, Иоасафа и Иосифа. И сияют благолепием эти храмы в обеих столицах, в Стародубе, на Иргизе, в ближних и дальних областях. В последние годы, по отеческой заботливости Богом венчанных Царей наших, Императоров Александра III и благополучно царствующего Николая II, близ этих храмов начали возникать церковные школы, истинные рассадники доброго учения и христианского благочестия. Эти школы дают старообрядцам возможность ближе знакомиться с нами, и с годами, несомненно, будут способствовать уменьшению вражды, разделяющей от нас братий наших. Нашему сближению много способствовала и московская единоверческая типография, издавая книги, почитаемые старообрядцами, и притом воспроизводя при печати, страница в страницу и строка в строку, текст старинных, любимых начётчиками, книг. Эти издания неоценимы при беседах со старообрядцами. Многие из этих книг изданы под непосредственным наблюдением приснопамятного отца архимандрита Павла Прусского, всю жизнь свою, после присоединения к святой церкви, посвятившего раскрытию старообрядцам истинного учения о церкви, и уяснению неправоты их самовольного отчуждения от единения церковного. Хотя этот учительный подвижник благочестия и не получил богословского образования, но он в совершенстве был знаком со Священным Писанием и со святоотеческими творениями. Он всегда с любовью принимал всех, к нему приходящих. И шли к нему со всех концов России, обременённые сомнениями старообрядцы разных толков. Всем он давал должные разъяснения, всех согревал участливым вниманием. Нередко, в последние годы своей жизни, он, изнемогая от слабости, в противность советам врача и друзей, продолжал свои беседы с посетителями. Нам живо помнится его бледный лик, его почти потухшие глаза. Казалось, что он скоро угаснет, но как только до слуха его донеслась речь о церкви и старообрядцах, он становился неузнаваемым. Глаза загорались как бы юношеским огнём, и из уст слышалась вдохновлённая, образная, богатая содержанием речь. Своими писаниями и беседами приснопамятный отец Павел много способствовал уяснению правого понимания Единоверия. Обильный плод принесли труды незабвенного отца Павла, и их с усердием продолжают ученики его, проповедуя слово истины, и раскрывая на беседах правое учение о церкви. Благодаря разъяснениям Архиепископа Никифора Астраханского, Митрополита Московского Филарета, Епископов, собиравшихся в 1885 г. в Казани, и самого Св. Синода, ныне не может подлежать сомнению, что верные сыны кафолической греко-российской церкви, содержащие глаголемые старые обряды, пребывают в совершенном единении веры с остальными чадами сей церкви. Это соединение веры есть великое вожделеннейшее благо, о нём же возносит пред Престолом Всевышнего повседневные молитвы святая церковь. Единством веры, таинств и священноначалия надлежит особенно дорожить, и не разделяться из-за обрядов, памятуя слова Василия Великого, обращённые к Неокесарийцам: „хотящим ратоватися за обряды Церкви стыд есть о сём ратоватися и разделятися”. Связанным с нами союзом любви братьям единоверцам припомним слова Митрополита Филарета: „вы единоверцы нам, и мы единоверцы вам”. Преосвященный Аркадий Пермский, этот ревностный проповедник истины, внушал старообрядцам, что различие книжной обрядности не нарушает сущности веры, различие языков не препятствует быть единой вере. Достаточно вспомнить кондак св. Пятидесятницы: „егда же огненные язы́цы раздаяше, в соединение вся призва”. „Благословенно Единоверие, поучает в одной из своих проповедей покойный московский митрополит Сергий, потому что особенности единоверческих обрядов не заключают в себе мыслей, противных вере Христовой. Единоверцы идут по солнцу, желая идти вслед Христа; мы ходим против солнца, исходя в сретение Христу, просвещающему нас, и призывающему к себе. Единоверческие священники произносят: „и во веки веком”, а мы: „и во веки веков”. И в том, и в другом произношении смысл один – что слава Божия есть вечная, и Богу подобает поклонение вечное. Благодатная сила Христовой любви связует нерушимым союзом всех нас, чад святой православной церкви, и, через единение веры, союз этот приобретает особую крепость.

Будем надеяться, что вы, дорогие юноши, готовясь к пастырскому служению, будете преуспевать в изучении Священного Писания и святоотеческих творений и проникнетесь пастырским духом, безусловно необходимым для проповедников истины, посвящающих свои силы великому делу служения церкви.

В С.-Петербурге юбилейное празднество, в память столетия со времени дарования старообрядцам церковных прав, также, как и в Москве, началось ранее юбилейного дня, 26 октября, в 2 часа совершена была высокопреосвященным митрополитом Антонием, в сослужении многочисленного духовенства единоверческого и православного, панихида в усыпальнице православных царей, в Петропавловском соборе. Собор был переполнен молящимися старообрядцами, пел на два клироса хор единоверческих певцов по древним распевам. Панихида продолжалась более часу. Владыка митрополит произносил возгласы и творил на себе крестное знамение, а также совершал каждение по-обычному в православной Церкви порядку, все же прочие священно-служащие молились и весь богослужебный чин отправлен был по древним обрядам. После панихиды была совершена лития у гробницы императора Павла, причём представителями столичного православного старообрядчества возложена была икона Всемилостивого Спаса в дорогой ризе.

Центром юбилейного торжества избран был Николаевский, самый обширный и благолепный, единоверческий храм в столице. Вечером в нём по-праздничному совершено было всенощное бдение, длившееся почти до полуночи.

В 9 ч. утра 27 октября начался благовест к литургии. В 9½ часов утра обширный, древнерусского стиля храм был полон молящимися. Со всех приходов представители Единоверчества собрались сюда. Вскоре загудели церковные колокола, возвестившие о приезде владыки митрополита. Высокопреосвященнейший Антоний на паперти храма был встречен единоверческим духовенством, церковными старостами Е. Я. Завидонским, Π. В. Васильевым, И. Г. Саидиным, П. Г. Гулиным и попечителями. Настоятель церкви о. Соловьёв по-старообрядчески „начал положил” чтению часов, после чего началась литургия. Высокопреосвященный митрополит Антоний литургию совершал в сослужении единоверческого протоиерея о. Соловьева, настоятеля Петропавловского собора о. Дернова, синодального миссионера, прот. Крючкова и священников всех единоверческих храмов столицы. Пел соединённый хор единоверческих церквей на два клироса, древним распевом.

Молитву „Призри с Небеси Боже” – Владыка митрополит произнёс по редакции старопечатных книг. Во время запричастна единоверческий священник о. Никольский превосходно прочитал „на голос” из пролога слово Иоанна Златоуста о священстве.

На торжестве принимали участие, в качестве представителей от г. Обер-Прокурора св. Синода, не могшего лично по служебным делам присутствовать на юбилее, – директор Канцелярии Св. Синода, д. с. с., Д. Н. Соловьев, чиновник особых поручений, ст. с., B. Μ. Скворцов и другие почётные гости.

Перед молебном Высокопреосвященный митрополит прочитал „Послание Св. Синода”, произведшее глубокое впечатление на старообрядцев. Многие плакали, а по окончании чтения вся церковь, во главе с старцем настоятелем, сделала земной поклон первоиерарху русской церкви.

О. Соловьев по случаю юбилея награждён Св. Синодом палицей. – Столь высокая награда впервые в столетие пожалована единоверческому священнослужителю. Молебен с каноном продолжался более часа. По окончании было провозглашено обычное многолетие, закончившееся возгласом: „подаждь, Господи, мир, тишину, здравие же и спасение и многая лета всем православным христианом”

Знаменательно, что во всём богослужении не было произнесено слово „Единоверцы” или „Единоверие”.

По окончании богослужения Владыка долго благословлял молящихся и затем удостоил посетить квартиру о. настоятеля, куда собрались старосты и попечители Единоверческих церквей, а также почётные гости и прихожане. После чая подано было шампанское. Поздравив причт и представителей православных старообрядцев с знаменательным юбилейным торжеством, Владыка пожелал умножения церковного мира и любви, а наипаче спасения.

Протодиаконом провозглашено было многолетие Высокопреосвященному митрополиту, которому в этот день исполнилось 30-летие должностной деятельности. Принимая поздравления от присутствующих, Владыка изволил заметить, что он впервые в своей жизни служил в единоверческом храме и это первое служение так знаменательно совпало с памятным в его жизни днём начала и общественого служения. Вскоре первоиерарх отбыл, а духовенство и почётные гости разделили трапезу прихожан, в которой приняло участие свыше 300 представителей столичных единоверцев, в числе коих были и дамы. За трапезой было провозглашено многолетие Государю Императору, Св. Синоду и Владыке Митрополиту, Гг. Обер-Прокурору Св. Синода и его товарищу, причтам единоверческим, старостам церковным, попечителям и прихожанам, и всем православным чадам церкви.

Были произнесены также и речи. Первым обратился к представителям единоверцев с словом назидания синодальный миссионер, прот. о Ксенофонт Крючков, как известно, и сам вышедший из раскола, присоединившись к церкви на правах Единоверия. Вот это слово.

Возлюбленные братия!

Вот уже протекло сто лет со дня учреждения Единоверия в нашей Русской Православной Церкви. Знаменательно событие это и приснопамятен сегодняшний день, который мы молитвенно почтили. В этот день св. Церковь положила начало великого снисхождения в деле спасения многим тысячам людей, находившимся в разъединении с ней из-за обрядов, употреблявшихся в некоторых местах Русской Православной Церкви до лет патриарха Никона. В этот же день святая церковь благословила присоединяющимся из раскола к святой церкви употреблять те излюбленные обряды и напевы, к которым они с детства своего привыкли. И не ново в Церкви Христовой такое решение священноначалия Российской церкви – оно освящено примером св. апостолов. Подобным снисхождением некогда св. апостол Павел отворил дверь для входа язычникам в Царство Христово. В Деяниях св. апостолов читаем: в одно время восташа нецыи от ереси фарисейской, веровавшии, глаголюще: «яко подобает обрезовати язычников и хранить им закон Моисеев». Вследствие этой распри был собран собор из св. апостолов, на котором и было постановлено так: «чтобы ни чего тяжкаго не возлагать на уверовавших язычников во Христа, кроме сих: огребатися от идоложертвенных, и крове, и удавленины, и блуда, и елика не хощете вам быти, другим не творите». Написавше таковое послание св. апостолы вручили его св. апостолу Павлу и Варнаве, послаша их в Антиохию проповедати Слово Божие, и вот они пришли в Дервию и Листру, где обрели Тимофея, имущего отца еллина, которого Павел после обрезал вопреки соборного постановления. Объясняя эти слова св. Златоуст говорит: «воистину нужно удивляться разуму Павлу, толико он спорил на соборе, чтобы не обрезывать язычников, сам же обреза Тимофея и нам же сие возбраняше. Ни что же есть разумнейше, яко все, яже на пользу душевную творите». Потом, того же апостола некоторые зазирали в нехранении иудейских обычаев, почему ему другие апостолы посоветовали вместе с иудеями принести в храме жертву для успокоения иудействующих христиан. Премудрый Павел, ни что же сумняся, остриг голову и принес жертву в Кинхреях.

Другой же апостол, Иоанн Богослов, уверовавшим из иудеев христианам, как привыкшим искоаи праздновать Пасху по закону Моисееву, так же сделал снисхождение и уступил ихнему требованию; таковое празднование в Асийских церквах продолжалось до 1-го вселенского собора, (до 326 г.), да и после соборного отменения сего обычая празднование среди иудействующих христиан продолжалось, о чём св. Златоуст говорит: «и мы им доблественне терпим».

Вот, братия, какой сердечной любовью пылали сердца пастырей Христовой церкви первохристианских времён к немощам верующих, желая одного только достигнуть, чтобы спасти брата от смерти и чтобы никто не погиб для Царствия Божия. Такой же любовью проникнуты пастыри и нашей св. Церкви, укажу, например, того же патриарха Никона, виновника исправления книг. В одно время, говорит история, подошёл к Никону патриарху Григорий Неронов и сказал ему следующее: иностранные греческие власти наших служебников не хулят, но и похваливат. На это ему патриарх ответил: так «обои-де добры», т. е. и прежде напечатанные, и новоисправленные, по каким хочешь, по тем и служи. – Я старых держусь, сказал Неронов и, приняв благословение, вышел от патриарха. Вот когда ещё началось Единоверие, говорит знаменитый иерарх московский, митрополит Макарий. И вот движимые любовью, следуя примеру апостолов и взгляду вселенских учителей и пастырей, митрополит Платон, назад тому сто лет допустил тоже снисхождение к меньшей братии; когда московские старообрядцы заявили ему о своём соединении со святой церковью, то он в их спасении принял самое горячее участие, вошёл с представлением в Святейший Синод, который и удостоил наших предков, а с ними и нас милостивейшего соизволения на отверстие дверей для входа в Христову церковь, нуждающимся в благодати таинств и искавшим спасения. Каковое соединение чад с Христовой церковью и последовало в нынешний день, назад тому 100 лет.

Такою же снисходительной теплотой отеческой любви к ищущим спасения обладали и теперь обладают сердца пастырей Российской Церкви и настоящего времени, что напр., осязательно видно из деяния Казанского собора архипастырей, состоявшегося в 1885 году, на котором было выражено, что единоверие и православие составляют одну церковь, в храмах тех и других призывается един Господь, исповедуется едина вера, совершается едино крещение, приносится едина умилостивительная бескровная жертва Христова, приемлется едино причастие – тело и кровь Животворящие, – словом, и там и здесь одно и тоже, и одинаково всё то, что живит и питает человека. В то же время Святейший Синод в 1886 году изъяснил, что православная церковь не произносила и не произносить никакого осуждения и порицания на эти обряды, которые признавало и признаёт не представляющими ничего противного православию и считает употребление их, не в знак противления церкви, но в полном общении с ней, по её собственному благословению, вполне дозволительным. Да заградятся же уста облыгающих святую нашу Матерь Церковь, якобы она поносит тяжкими поречениями те обряды, которые сама благоволила к употреблению чад своих, и никто употребляющий сии обряды, по благословению Церкви, да не смущается подобными лживыми толками врагов церкви, ратующих за раскол! Итак, братия! Из сей скромной моей речи видите, что Церковь Христова имеет искони, от самых времён апостольских, право делать снисхождение немощной братии ради ихнего спасения.

Так и настоящие пастыри православной церкви, водимые тем же духом святым и сердечной любовью к немощной братии, во всём согласно поступали и поступают, благословив нас, своих чад, содержать старые обряды. Будем же и мы, братия, подражать прежним чадам Христовой церкви, на которых простиралось сие снисхождение, почему и не должны делать распрей и раздоров из-за обрядов, а должны составлять едино тело Христовой церкви, со всеми сынами православия, различествующими с нами в обрядах и пении, и не забудем, что тогда только наше Единоверие будет истинным единением о Господе.

Действительно, настоящим торжественным богослужением, во главе с первоиерархом всей Российской Церкви, в совокупности с сонмом протоиереев и иереев, и молящихся из различных сословий чад святой церкви, не доказывается ли истинное единение, не составляли ли мы ныне едино тело Христовой Церкви! Дай Бог, чтобы и другие единоверцы, живущие в различных местах нашей обширной России, последовали сему доброму примеру, т. е. проявляли-бы такое же единение духа, какое явили ныне всем воочию единоверцы города Петербурга в настоящий день празднования столетнего торжества соединения некоторых чад со Христовой церковью.

Итак, братия! возблагодарим Господа Бога за такое милосердие к роду нашему, что он умудрил пастырей своей церкви даровать в этот день такую спасительную меру для воссоединения заблуждающих чад с истинной Христовой церковью!

* * *

После многолетия за православное духовенство, в лице присутствовавшего на трапезе настоятеля Петропавловского собора о. прот. Дернова, последний ответил прочувствованным экспромтом, в котором, меледу прочим, отметил, – как отрадное доказательство единения старообрядцев со всеми православными чадами единой Матери Церкви, – служение ими панихиды в усыпальнице русских царей. В истекшее столетие Единоверия православные старообрядцы впервые молились у гробницы Императора, даровавшего им церковные права.

Почтенный пастырь пожелал, что бы союз любви и взаимообщения церковного возрастал между единоверцами и всей православной семьёй до такой свободы духа, когда не только единым сердцем, как ныне, но и едиными усты старообрядцы могли бы молиться с спокойной совестью со всеми вместе чадами Церкви и во всяком православном храме.

После многолетия и здравицы за г. Обер-Прокурора Св. Синода К. П. Победоносцева и его Товарища B. К. Саблера, чиновник особых поручений B. Μ. Скворцов²³⁴ передал собранию почётных прихожан, что Его Высокопревосходительство г. Обер-Прокурор, приветствует их и не имея возможности лично присутствовать на их юбилейном празднике, духовно разделяет это торжество всем своим, преданным интересам и благу Единоверия, сердцем. К этому редактор нашего журнала присовокупил ещё и несколько импровизированных прочувствованных слов по поводу знаменательного юбилейного торжества, назвав, между прочим, праздник 27 октября „наречённым и святым днём” – „днём духовного счастья и церковной радости”. Воспроизводим эту речь.

Счастлив и многознаменателен день 27 октября в истории много-мятежной жизни глаголемого старообрядчества, ибо он явил тоскливо блуждавшим, – в поисках за потерянной истиной, во тьме раскола, – свет, истину и жизнь, открыл верный и прямой путь ко спасению в недрах церкви, путь к небу! Счастлив этот наречённый св. день – ибо Всеблагий Господь, хотящий всем спастися и в разум истины приидти, озарил избранных от раскола спасительной мыслью единения с церковью яже есть тело Христово! Счастлив, – ибо от сего празднуемого ныне, наречённого и святого дня, назад тому сто лет, отверсты для всех покаявшихся старообрядцев врата церкви и началось вхождение во дворы Господни толикого множества спасаемых!

Богобоязненные и мудрые предки ваши, в заботах о едином на потребу, имели крепкую силу разумения и великое мужество духа выделиться из тьмы тем восстающих на церковь, сбросить вековое бремя противления и раздора, понять ту краеугольную евангельскую истину, – что буква убивает, дух животворит, что обряд, форма – мертвит, а лишь благодать таинств спасает.

Отрадно, что в сей день достойнейшая, богопросвещённая часть старообрядчества соделалась сынами света и чадами послушания, и с тех пор Единоверие, подобно Ноеву ковчегу, спасает и будет спасать миллионы душ покорных верных чад церкви, содержащих древние обряды – от бурь и потопления в пучине раскольничьего волнующегося моря! Отрадно, что вы, достойные наследники ваших достойнейших приснопамятных предков, приобревших вам сокровище Единоверия, сохранили этот вручённый вам божественный бисер, приумножили этот небесный талант, ибо нынешние единоверцы вернее смотрят на святое дело Единоверия, яснее видят истину, теснее прилежат к обще-православной семье верующих Единой Матери Церкви, об этом свидетельствует сегодняшний юбилейный праздник, любовью вашей составленный. И посетил Господь радостью, возвещённой днесь вам, дорогие братия и сёстры, приемлющие древние обряды, в трогательных любвеобильных словах Послания высшего церковного священноначалия, прочитанного сегодня в храме первоиерархом Российской Церкви!

Глубоко-знаменателен этот голос правящего собора архипастырей нашей общей Матери Церкви, – обращённый к содержащим глаголемые древние обряды, как чадам православной Греко-российской, кафолической и апостольской церкви, – как чадам возлюбленным, как сынам света и послушания, – имущим через единение с церковью и принятие благодатных её таинств наследие жизни вечной во Христе Господе нашем. Такое единение ваше со всеми чадами православной церкви Св. Синод называет превожделенным!

По изъявленному в послании Св. Синода разуму и голосу церковного священноначалия в Церкви нашей нет и быть не должно разделения на нас и на вас, как бы отдельных членов, есть только мы, – православные чада единой Матери Церкви, из коих одни – содержат новые, по обычному выражению (хотя они древнейшие и общие всем церквам православным обряды), а другие понимают глаголемые древние, и мы и вы одинаково полноправные члены церкви, причастники одной благодати, наследники жизни вечной, мы и вы – едина церковь Российская, едина Русь святая! И это воочию доказало сегодняшнее столь единодушное юбилейное торжество и величавое богослужение. Первоиерарх Российской церкви, в единоверческом храме св. Николая, крестился и священнодействовал по чину, привычному для него, – по обычному православным, сослужившие ему пастыри и клир – по древним, содержимым вами обрядам; мы, приобщившиеся к вашему торжеству, крестились троеперстно, вы – двуперстно. Но да не превозносится никто ни из вас, ни из нас друг над другом, как бы над немощными или несовершенными, никто да не зазирает друг друга по-раскольнически, из-за разности в обряде! Но да крепнут и ширятся это превожделенное единение и его спасительные плоды в сознании всех чад Единой св. нашей церкви, наипаче же среди старообрядцев, раскольствующих. Да будет нынешнее торжество и поучительным, и вразумительным для тоскливо блуждающих вне ограды Церкви, во тьме заблуждения раскола!

Врата церкви отверсты для них: она готова принять их, как любящая, милующая и прощающую матерь! Да умолкнут же отныне наветники и враги православных, сеющие вражду и недоверие между нами и вами чадами Единой церкви!..»

* * *

Юбилейный праздник 27 октября, как в Москве, так и в столице поднял дух православных старообрядцев (единоверцев) и глубоко тронул сердца этих дорогих для церкви её чад. По сведениям их провинциальных центров Единоверия, столичные торжества всколыхнули сердца и там, вызывая единодушное подражание доброму благочестивому примеру своих передовых столичных братьев. В Перми. Екатеринбурге, Самаре совершены умилительные празднества и в память векового события 27 октября и по поводу любвеобильного послания Св. Синода. Подробнее о сём скажем в другой раз.

В заключение скажем несколько слов о Петербургском Единоверии вообще. Всех единоверцев в городе С.-Петербурге насчитывается до 3,000, которые для удовлетворения своих религиозных потребностей имеют четыре церкви, две из коих: Волковская-Сретенская и Больше-Охтенская, во имя святого Димитрия Солунского – кладбищенские, с малым количеством прихожан, и две Никольских, одна – на Николаевской, а другая – на Захарьевской улице. Первая по времени единоверческая церковь в С.-Петербурге была открыта, по определению Святейшего Синода, ещё 10-го декабря 1799 года в доме купца И. И. Милова по обращении его из раскола и была освящена во имя святителя Николая Чудотворца. Император Павел Петрович 20 октября 1800 года слушал в этой церкви литургию и благодарственный молебен и пожаловал даже крест и „звон“ для церкви, причём выразил желание, чтобы причт этой церкви принял на ряду с придворным духовенством участие в богослужении в церкви дворца. Из всех столичных единоверческих церквей особенно выделяется по богатству, обширности и числу прихожан – Никольская на Николаевской улице, начатая постройкой ещё в 1820 году и оконченная в 1828 году.

Э. Я.

Кассирование Сенатом дела Василия Мельникова. Распоряжение московского раскольничьего лже-владыки Картушина об отобрании новых антиминсов и уничтожении подложных мощей мнимых грузинских мучеников.

15-го сентября в угол. касс. деп. сената слушалось дело по жалобе мещ. Василия Мельникова на обвинительный о нём приговор стародубского окр. суда по обвинению его в прест., предусм. ч. 2, ст. 181 ул. о нак.

Обстоятельства этого дела, как они представлены в докладе Сенату, следующие:

30 марта 1897 г. чинами отд. корпуса жандармов был произведён, на основании „положения об усил. охр.”, обыск в квартире старообрядца Мельникова; найдены были 4 экз. газеты „Слово Правды”, издаваемой в Румынии в г. Браилове старообряд. братством Пресв. Богородицы и посвящённой защите старообрядчества; во главе журнала стоял брат Василия Мельникова Фёдор Мельников. По отзыву духовной власти, на рассмотрение которой переданы были захваченные издания, в разных статьях „Слова Правды” содержится поношение Святых Господних и порицание православной веры. Таковы, напр, статьи по поводу обретения нетленных мощей Святителя Черниговского Феодосия. Во время обыска и после, во время производства дознания и перед следствием, были задержаны письма, адресованные Василию Мельникову. В них старообрядцы из разных местностей (губ. Пермская, Вятская) просили о присылке „Слова Правды” и прилагали при письмах подписную плату. Переписка частью велась условными знаками, дешифрованными благодаря ключу, неизвестно кем доставленному при анонимном письме прокуратуре. По сведениям, сообщённым следственной власти департаментом полиции, существовала организация подписки на „Слово Правды”, и объявления о ней рассылались в закрытых конвертах в разные местности России. В ноябре 1896 г. некий Михаил Александров, принадлежавший ранее к расколу, потом от него отпавший и присоединившийся к православию, донёс прокуратуре, что Василий Мельников, распространял газету не только среди старообрядцев, но и среди православных и чтение её даже некоторых поколебало в вере. Лица, указанные в донесении Александрова, не подтвердили этого сообщения. Мельников, определением киевской судебной палаты преданный окружному суду с участием прис. засед. по обвин. в прест., предусм. 2 ч. 181 ст. ул. о нак., был, на основании вердикта присяжных засед., приговорён к ссылке в менее отдалённые места Сибири. В своей касс. жалобе, Мельников прежде всего доказывал, что к деянию его неприменима ст. 181 ул. о нак. В инкриминируемых статьях нет поношения православия и Святых Господних, а есть только критика церковных порядков и установлений, вполне допускаемая и в цензурной печати. Для доказательства этого, кассатор сравнивает инкриминируемые статьи „Слова Правды” с некоторыми произведениями известного нашего канониста проф. Суворова и со статьями, помещавшимися в „Русском Труде”. Далее, кассатор из рассмотрения разных статей улож., относящихся к богохулению, приходит к выводу, что для наличности преступи., предусм. ст. 181 улож. о нак., необходимо намерение произвести соблазн и колебание веры. Такое намерение, как это неоднократно разъяснено сенатом, может быть налицо только в том случае, если порицание православия и святых православной церкви производится в присутствии православных и имеет именно в виду поколебать уважение православных к церкви. А между тем, в данном деле суд установил, что газета „Слово Правды” распространялась исключительно среди старообрядцев, след., деяние Мельникова, не содержащее сущест. признак. ст. 181 ул. о нак., может быть, по мнению кас. жал., квалифицировано лишь по 1022 ст. ул. о нак. Но если даже признать, что деяние правильно квалифицировано ст. 181 ул. о нак., то, по мнению кассатора, оно по точному смыслу ст. 1213³ уст. уг. суд., подлежало непосредственному рассмотрению суд. палаты, но никак не окружному суду с уч. присяжн. засед. Правительствующий сенат определил: имея в виду, что дело Мельникова было неподсудно окр. суду с уч. присяж. засед., не входить в рассмотрение др. доводов касс. жалобы и приговор стародубского окр. суда, верд. присяж. засед., и опред. киевск. суд. пал. о предании Мельникова суду, за нарушением 1213³ у. у. с., отменить.

По сообщению наших корреспондентов, невежественный раскольничий мир ликует, по поводу Сенатской отмены решения суда и Палаты, по делу раскольничьего апологета, думая, что „их взяло”, что сам Сенат заступился за их дорогого страстотерпца”, и полагают всю силу такого решения в хлёстких доводах жалоб. Но так думать может только одно невежество. Сенат никогда не входит в рассмотрение существа дела, а следит лишь за его процессуальной стороной – за соблюдением законности в применении статей, форм и обрядов судопроизводства. В данном деле Василия Мельникова явно нарушена статья судопроизводства (1213³), в силу которой Мельникова должна была судить, и будет конечно вновь – Палата, т. е. суд коронных судей, а не присяжных заседателей, – т. е. более строгая и глубже разумеющая степень виновности и наказуемости подсудимого.

Что касается доводов кассационной жалобы, то они в высшей степени странны, если не сказать просто – нахальны. Заграничный подпольный раскольничий листок запрещён правительством к распространению в России за вредный его характер, – за кощунство, богохуления и порицание святынь, чтимых Православной Церковью, и всё это в глазах кассатора только простая критика не более... Затем, возможно ли допустить, чтобы листок „Слова Правды” распространялся только среди раскольников и не служил бы соблазном для православных? А затем и сами раскольники ведь не составляют какого-либо особого исповедания, а суть заблудшие чада православной церкви, соблазнять и среди них миссионерствовать никто не имеет права, кроме господствующей Церкви. При новом рассмотрении Палатой настоящего дела, которое так волнует весь раскол австрийской секты, необходимо путём экспертизы обстоятельное выяснение вопроса о том, что действительно в инкриминируемых статьях содержатся порицания; а не простая критика.

Другим начинающим глубоко волновать умы раскольничьего мира новым событием служит „секретнейшее распоряжение” раскольничьего московского лже-владыки Картушина об отобрании из моленных новых антиминсов, в кои вложены были окружническими лже-епископами подложные мощи мнимых мучеников грузинских, обрященные в одной пещере, оказавшиеся потом трупными останками черкес и зайца. В своё время разоблачение этого возмутительного кощунственного дела самим же Измаильским раскольничьим лже-архиереем Анастасием произвело большую смуту в расколе, но раскольничьи лже-владыки и апологеты старались замять постыдный факт. В том же „Слове Правды” были помещены статьи с описанием сочинённых чудес от подложных мощей. Но далее упорствовать в столь страшном греховном деле не позволила совесть самих даже расколо-вождей – лже-иерархов, которые секретно порешили на одном из соборов – „изъять из своего церковного употребления подложные мощи мнимых грузинских мучеников, пустив их на реку, а равно и антиминсы, и дабы не смущать совесть немощных” (т. е. не сожжённую, но ещё боящуюся суда Божия). Но нет тайны, яже не откроется; первыми, почувствовали угрызение совести раскольничьи попы, которые не могли быть не осведомлены по поводу сего, хотя бы и секретнейшего распоряжения своих лже-владык. Двумя из таких попов засвидетельствована и нам истинность настоящего сообщения. Но о беседе с этими свидетелями мы поговорим в своё время.

А теперь считаем не лишним познакомить читателей „Мис. Обозр.” с историей обретения этих лже-мощей и привести копию письма Силуана.

Верстах в трёх от ст. Карабулакской, Терск. обл., по направлению на восток, на пригорке стоит минарет, построенный из камня наподобие башни. Под минаретом вырыта пещера; на полу пещеры с давнего времени лежали три высохших человеческих тела, кожа которых по местам отстала; тут же лежали трупы собаки и зайца. По свидетельству рукописного сочинения одного Владикавказского доктора, составленного в 40-х годах со слов стариков-туземцев, названные три человеческих трупа принадлежат черкесскому князьку Исламу, его жене Фатиме и их слуге; что касается до находившихся в пещере собаки и зайца, то предание говорит, что заяц, преследуемый собакой, вскочил в означенную пещеру, а за ним и собака, желавшая его поймать, и оба не могли выбраться из пещеры, имеющей форму кувшина с узким отверстием, и околели. – В 1876 году лже-протоиерей ст. Алхан-Юртовской, Стефан Загороднов, по поручению лже-архиепископа Антония Шутова, был в означенной пещере, забрал оттуда все три трупа и отправил их в Москву Антонию. Антоний признал черкесские трупы за тела христианских мучеников и стал рассылать части этих трупов во все раскольнические епархии. Так появились „мощи” у раскольников, приемлющих австрийское священство. Само собой понятно, что такое необычайное „обретение” не менее необычайных „мощей” произвело великий соблазн среди ревнителей древнего благочестия и доселе служит поводом к великим раздорам и несогласиям между мнимыми старообрядцами. Собор лже-епископов своим секретнейшим распоряжением ещё более усилил раздоры и соблазны по поводу мнимых мощей среди раскольников. Вот письмо лже-епископа Анастасия к лже-епископу Силуану. Приводим это письмо с буквальной точностью.

„Ваше преосвященство!

Возлюбленный о Христе брат и юзник

Христов, Епископ Силуян.

Мир и благословение Божие

да умножится в Вас богатно.

Слышавши ваше искушение, почли как собственно нашим, – оно и действительно наше, потому что мы все братия о Христе. Я очень болю о том, что вас подобное искушение постигло, но утешающего в человецех несть; Архиепископ к подобным идеям мёртв, Духовный Совет торжествует, что его соперники страждут и им несть до того дела, дабы только безумная воля взяла верх. – Я приезжал на Кавказ по поручению Архиепископа Савватия для исследования о мощах, которые в вашей епархии обретены в станице Алхан-Юрт, – об которых вам бы следовало более обеспокоиться и точней справки взять, – Вы подумайте хорошенько, что на этих неизвестных трупах освящаются церкви и сотни Антимисов в запас освящены, – я не могу понять, как это от вашей проницательности ускользнул таковой важнейший Акт, – действительно неизвестные трупья лежали в склепе без всякого признака христианства вдруг признать за Савория царя Перского, детей Даду, Гаведая и Гаргила и Каздои. Эти мученики, как пострадали, вот уже 1200 лет, – не имея на это ни каких данных ни чудес ни исторических свидетельств, нужно было отцу Стефану, этому отчаянному священнику, сфабриковать таковое странное дело, прошу и умоляю ваше Преосвященство обратить на это серьёзное внимание расследовать это дело в самом Тщательном и безукоризненном порядке, Нам и Вам жить не много осталось, – а пожалуй этот вопрос по смерти вашей останется нетронутым и так далее будут церкви старообрядческие освящаться в место мученических – на трупах некрещённых черкес, неотложно возьмитесь и возьмитесь с юношским духом, это нечестие исторгнуть от церквей Божиих ещё эта зараза ни весь наш район старообрядческого мира охватила; – Прося ваших святых молитв, – искренно уважающий вас Анастасий Епископ измаила²³⁵.

1885 г. 25 августа”.

Да, страшно ведь попасть в руки живаго Бога! иже аще соблазнит и единаго из малых сих верующих в мя, уне есть ему, да обесится жернов оселский на выи его, и потонет в пучине морстей... Обаче горе человеку тому, имже соблазн приходит (Mф.18:6,7). А потому вполне попятно то смущение, какое переживали и переживают и лже-епископы, и лже-попы, по поводу тёмной истории о мощах.

Однородность суждений „Мис. Обозр.” и некоторых светских писателей. – Отсутствие интереса к учению церкви у светского общества; причины тому – Образец глумления светского писателя. – Интеллигенты – виновники духоборческих несчастий. Вред от немцев-колонистов. Русская веротерпимость в сравнении с Западной.

Настоящую нашу „Летопись” мы с удовольствием начинаем с констатирования приятного для нас и важного для миссии факта. Нам пришлось убедиться, что некоторые суждения и идеи, раскрываемые „Миссион. Обозр.”, не остаются одинокими; их разделяют не только некоторые органы духовной печати, но, что особенно важно для нас, они начинают проникать и в светскую печать и т. ч. некоторая её часть за нынешний год сказала многое такое, о чём давно и многократно говорилось в нашем журнале. Такие светские органы, как „Вестник Европы”, „С.-Петербургские Ведомости”, „Россия” и такие писатели, как г. Тверской, Амфитеатров, которых все привыкли считать, либеральными и которых уж во всяком случае в снисходительном отношении к православной церкви никто не заподозрит, – и эти, наконец, проговорили истину в защиту интересов русского православия и русского православного народа. Поэтому мы решаемся просить читателей остановиться повнимательнее на суждениях этих светских органов по вопросам веры.

В газете „Россия” (№ 395 за 1900 г.) помещён очень интересный по выраженным в нём суждениям фельетон Old Gentleman'a (г. Амфитеатрова). Написан он на тему об отношении нашей интеллигенции к церкви православной и духовной литературе. „Насколько силён в нашем обществе религиозный интерес”? вопрошает автор. Читатели нашего журнала и наших Летописей печати хорошо знают, что и мы неоднократно отвечали на этот вопрос. Мы отмечали, что интерес религиозный у светского общества и есть, и нет. Есть в том смысле, что это общество сильно и последовательно интересуется нашим сектантством и учением его, иногда с пеной у рта отстаивает его религиозные положения и свободу его исповедания. Но в то же время оно в большей своей части не знает и даже, что особенно печально, не хочет знать православного учения, что необходимо для него хотя бы для правильных суждений о сектантстве. Тоже самое за нашим обществом подметил и наш автор, всю свою жизнь посвятивший газетной работе и хорошо изучивший светское общество. Отметив, что у общества этого „очень велик интерес к толстовцам с одной стороны, к нео-буддистам, теософистам. спиритам, контистам, (т. е. последователем учения философа О. Конта), демониакам и тому подобным чудакам – с другой”, он категорично и „откровенно” утверждает, что интереса к церковному учению, которое воспринимается в семье от родителей, в средней школе – от законоучителей, в университете от профессоров богословия, у людей, придерживающихся господствующего, православного вероисповедания нет почти вовсе. Из десяти человек светских профессий, наверное, девять не брали в руки книги духовного содержания с тех пор, как в юности своей распростились с обязательствами „священной истории” Рудакова, „Катехизиса” Филарета, „Истории церкви” Рождественского, а позже – с богословскими лекциями Сергиевского, Горчакова, Царевского, Лебедева и т. д. Факт, отмеченный автором, вполне верен. Но он не значит, что среди светского общества нет лиц весьма религиозных и вполне православно мыслящих. такие лица есть и их, слава Богу, очень и очень немало. Но только и в приложении к ним слова автора нисколько не теряют своей справедливости. У наших православных светских лиц нет того, что наблюдается постоянно у сектантов и отчасти у католиков, нет того, чем живёт и распространяется сектантство наше и западное, нет ревности по православной вере и воспламеняемого ею желания изучать учение церкви и, через отстаивание его при напорах со стороны сектантов, распространять среди иномыслящих. Наш православный светский интеллигент как-то самозамкнут в своём исповедании веры и теплохладен к делу изобличения разных лжеучений. А у некоторых, тоже опять искренне и твёрдо православных, при слышании ими учения противного, возбуждается не дух ревности к изобличению его, а желание найти пятно в господствующем вероисповедании, как причину для объяснения появления сектантских лжеучений. Справедливы поэтому по отношению к таким лицам дальнейшие слова нашего автора. „Лев Толстой возродил в нас потребность перечитать Евангелие. Мы перечитали, но – так как совет исходил из полемического источника – то и результаты получились больше полемические. Если светский человек в религиозном споре сыплет евангельскими текстами, вы, даже не вслушиваясь, почти наверняка можете сказать, что он говорит против господствующего вероисповедания”.

В чём же причины такого ненормального положения дела? Автор выставляет их две. Первая заключается в веяниях отрицательной образованности и литературы, вторая – „в ошибках, филаретовского (религиозного) воспитания” в наших средних учебных заведениях.

„Мы не живём по Христу и вряд ли способны (?) жить; но так как церковь, к которой мы принадлежим, зовёт нас к себе именем Его, то мы с злорадством пытаемся укорить её, что она – не Христова. При этом надо сознаться, что мы – очень пристрастные судьи. Мы внимательно выслушиваем всякого, нападающего на церковь, но не только без почтения встречаем апологии её защитников, а даже и не слушаем (их). Когда говорит свободный мыслитель, что может ответить ему „поп”? А если он не смолчит, а возражает на наши доводы своими, церковными, мы машем рукой: ладно, мол! слыхали это в детстве! Теперь мы люди взрослые... вы нам анализ подайте, а авторитетом текстов нас не прошибёшь!” Это, по автору, объяснение отсутствия живой, ревниво оберегающей церковное учение, веры у одних её чад. Для других, корень этого зла заключается в постановке преподавания Закона Божия в светских учебных заведениях. „Наш школьный Закон Божий сделался через Филаретову программу (т. е. через программу и катехизис м. Филарета) мёртвой формой, трудно и скучно запоминаемой, но быстро и легко теряемой из памяти... Гимназическое положение Закона Божия, как предмета формального (?), да к тому же ещё среди других требований программы второстепенного, обращает изучение его в скучную обязанность; чем скорее исполнить её кое-как, тем лучше: всё равно, ведь этому учат „только так”. Вспоминая своё обучение, автор говорит, что, хотя и батюшка-законоучитель у них был хороший и многие среди его товарищей волновались религиозными вопросами; но тем не менее „Закон Божий” лишь зубрили и отвечали вкривь и вкось, а действительную жажду религии удовлетворяли самостоятельно, зачитываясь Евангелием или Фомой Кемпийским.

Не имея возможности и права за своей некомпетентностью и малой осведомлённостью в деле постановки преподавания Закона Божия в светских учебных заведениях высказать своё суждение на счёт справедливости выписанных нами суждений автора о незначительности или даже и совсем отсутствии влияния преподавания Закона Божия на развитие и укрепление религиозного уклада и интереса у юношей, не можем не заметить, что слова нашего автора заслуживают самого серьёзного внимания. Не верить ему или полагать, что им несправедливо или односторонне и пристрастно представлено дело, мы не имеем оснований. Автор, как сам – сын московского протоиерея, далеко не враг православной церкви и её учения: наоборот, руководимая им газета „Россия” иногда освещает религиозные вопросы с чисто церковной стороны. А как публицист, он известен как знаток нашего общества, верно выясняющий его недуги и их причины. Поэтому то нам и желательно, чтобы его слова вызвали на долгое размышление о них тех, кому духовное воспитание юношества ведать поручено. – Другие же суждения автора о причинах отсутствия у нашего общества духовно-религиозных интересов нам представляются совершенно верными.

Наш век – век развития положительных знаний; он нас как-то незаметно отучил верить в то, чего не может видеть своими глазами, осязать своими руками. Мы уже не хотим, да, пожалуй, в большинстве своём и не можем, верить в то; что выше нашего знания и возможности проверить его нашим разумом. Нам всюду подай анализ, да притом такой, какой только возможен в естественных науках. Что же не может устоять перед ним, хотя бы потому, что оно по природе, по сущности своей не подлежит этому анализу, мы отбрасываем, как будто бы не выдерживающее критики; как непроверенное и недоказанное, хотя под этой критикой мы разумеем не более, как только „свой аршин”. И получается в результате то, что неизбежно бывает при приложении ко всему своей мерки – „своего аршина”: и выходит – не дело, а только мука. „Ладно, мол. Слыхали это в детстве”!.. Слышится обычно от таких взрослых, но легкомысленных, учёных детей из среды людей мира сего.

Другие из нас хотели бы всем сердцем к церкви принадлежать и право веровать в её учение: но по собственной слабости не могут „жить по Христу”. И вот опять вместо того, чтобы себя возвышать до приобретения сил жить истинной христианской жизнью, они начинают церковь укорять, что она возлагает бремена неудобоносимые, что учение Христово ею не точно толкуется, что и представители её – пастыри и архипастыри – люди греховные и что, следовательно, им самим (т. е. светским людям) нужно по-своему понимать Христово учение, т. е. понимать по хотению плоти своея. Отсюда – симпатии к сектантству, отсюда – холодность к православной церкви, отсюда – то общее всей нашей верующей и принадлежащей к церкви интеллигенции свойство, которое обычно зовётся „теплохладностью” к вере и духовным интересам. Отсюда понятно появление у нас и таких типов, как покойный писатель H. С. Лесков, в котором невер боролся по временам не только с верующим, но даже с суеверным человеком. Из религиозных побуждений занимаясь чтением прологов и т. п. духовной литературы, он иногда пользовался ею для целей невера. Вот что в нём между прочим рассказывает наш автор – г. Амфитеатров. Лесков, знакомый с прологом, на основании его написал статью „Легендарные характеры”, напечатав их в „Рус. Мысли”. В статье этой он сделал под маской притворной защиты глумливый подбор анекдотов о женщинах первобытной христианской церкви. За дерзкое глумливое направление этой статьи ею были недовольны даже и самые либеральные светские журналы. Насколько велико было глумление, об этом можно судить уже из того факта, что те же самые рассказы вошли в качестве назидательного чтения в изданную для народа книжку „Училище благочестия”, вышедшую недавно 18-м изданием. Таким образом, один и тот же материал послужит любимым предметом народного чтения и орудием для посмеяния над верой народной; и последнее проистекло не из других причин, как из свойства нашей интеллигенции всё мерить меркой положительных знаний и насмехаться над тем, что выставляемое в качестве образца для жизни нам представляется как невозможное к осуществлению в жизни, а потому и невероятное.

Неудивительно поэтому, как внимательно следует наблюдать за всяким руководством нашей интеллигенции развитием и укреплением у простого народа религиозных воззрений. К чему привело такое руководство одну несчастную частичку нашего народа, – всем хорошо известно из печальной эпопеи духоборческой. Наш журнал не раз отмечал вину в ней интеллигенции. Послушаем теперь, что говорит о том же самом светский писатель, близко стоявший к духоборам при поселении их в Канаде и которого скорее можно причислить к друзьям описанного нами типа светской интеллигенции, чем к её недоброжелателям. – Описав бедственное положение духоборов в Канаде, г. Тверской продолжает: „Их вожаки из интеллигентов, – а именно вследствие их непредусмотрительности и самоуверенности они (духоборы) попали как „кур во щип”, „из огня да в полымя”, – скрывали и скрывают действительное положение дел, частью потому, что ответственны за него, а, главным образом, потому, что их собственный фанатизм ничего не имеет против этих страданий. Так как „естественные” главари духоборов, люди из их собственной среды, все в ссылке, то руководят ими, так сказать, „искусственные” духоборы, доходящие до nec plus ultra (дальше некуда), проповедующие, например, неупотребление железа, еду немолотого зерна, спаньё на голом полу, когда рядом стоит удобная кровать – словом, они – люди, додумавшиеся, как говорится, до чертиков, безнадёжные маньяки... Признаюсь, я был совершенно озадачен, когда лично познакомился с представителями этого совершено неожиданного для меня типа в лице духоборов-ходаков.. Когда имеешь дело с такими „повреждёнными”, каковы интеллигенты-вожаки духоборов, никак нельзя ручаться за результаты. Они нашли, что в Калифорнии слишком много роскоши, что разведение фруктов – „дело барское”, что „их народ избалуется”. Главный из них, А. Μ. Бодянский, открыто говорил несколько раз, что переезжать им из Канады в Калифорнию отнюдь не следует, так как для них шансов „терпеть и околевать, там, где они теперь живут, гораздо больше”. (Вестн. Европы 1900 г. май, стр. 358–360).

Всякие комментарии к словам этим г. Тверского – излишни. Заподозрить его в неправильности передачи фактов нельзя, потому что он был непосредственный свидетель всего; не верить ему – и вовсе не имеем оснований: он постоянный сотрудник журнала „Вестника Европы”, весьма благосклонно, как известно, относившегося всегда к духоборам и их вожакам. Нам остаётся только радоваться, что правдивый голос об истинных виновниках всех бед духоборческого общества раздался, наконец, и из среды светского общества, что его прочли те самые, которые прежде читали в журнале „Вести. Европы” только обвинения по адресу духовной власти. Так иногда вразумляет Господь и „объюродевших, хотя и мнящихся быть мудрыми”. Подобную же откровенность пришлось прочесть нам и на страницах другого светского органа и по другому предмету.

Газета „С.-Петерб. Ведомости”, стяжавшая себе всеобщую известность своими вылазками против современного церковного строя и некоторых его представителей, всегда ратовавшая за свободу исповедания и жизни всех иноверцев и инородцев у нас на Руси, наконец, не выдержала и заговорила в унисон с теми, на кого нападала. Она признала ни более, ни менее, как вред для нравственности и веры православной русского народа от заселения нашего юга немцами-колонистами, т. е. признала то, о чём так много писалось у нас. „Каково нравственное влияние немцев на русских”? спрашивает корреспондент СПб. Вед. и сам же отвечает, что – никакого. Есть, пишет он, немецкие экономии, где нет отдельных помещений для женщин. Поэтому девушки и парни, подростки и дети принуждены ютиться в одной тесной, большей частью, сырой и тёмной казарме. „Разгул и разнузданность царят среди рабочих, в особенности под праздники и воскресенья”. Не заботясь об удобствах жизни и о нравственности своих русских православных рабочих, немец-колонист южной России за сто лет своей жизни здесь много вреда причинил русской народности, изменив её „язык, обряды и даже религию. Ведь появление штунды, объясняет корреспондент, её усилие, (вероятно, усиление) исключительно распространено и поддерживается немцами-меннонитами. На севере штунда явление редкое; на юге же она скоро охватить всё русское население. Ни один немец не читает русской газеты, а выписывает „Zeitung”, и таким образом питание духовное и политическое имеется чисто немецкое” (СПб. Вед. 1900 г. № 52).

Хотя и запоздала эта откровенность светской газеты, ибо вред, ею констатируемый, давно уже рассмотрен очень многими; но она важна в том отношении, что свидетельствует, насколько велико зло от немецких колонистов нашего юга и как вопиюща нужда к его устранению, если всё это заметила и откровенно высказала даже та газета, которая постоянно ратовала за всяких пришлецов – иностранцев и за их благополучия у нас, хотя бы во вред исконным русским людям. Не наглядное ли это показание того, что терпимость нас – русских ко всему иноземному и иноверному достигла тех своих размеров, откуда начинается их ограничение. Насколько велика эта терпимость, в этом легко убедиться в сравнительном сопоставлении нашей религиозной терпимости с тем же в других государствах по свидетельству самих же светских газет.

Широта русской веротерпимости засвидетельствована была недавно даже одним ксёндзом – поляком, сказавшим, что Россия веротерпимее конституционных государств (Моск. Вед. № 95). На самом деле, возьмём хотя бы Англию, где всяческая свобода постоянно выставляется в пример. И что же? Там за последние годы появилось очень немало лиц, не желающих разделять господствующего англиканского исповедания по тем или другим мотивам. И вот в 1899 г. от парламента открыто потребовали гонений и других возможных стеснений для удаляющихся от господствующего исповедания. Ещё решительнее поступают в Австрии. Некто д-р К. И. Живный вот уже несколько раз судится за проповедь о православии среди чехов. В первый раз он судился в 1887 г., когда, благодаря его проповеди в пользу возвращения чехов к Кирилло-Мефодиевскому исповеданию, нашлось много желающих воссоединиться с православием. Три года тому назад он был вновь судим за „оскорбление” католической религии в речи о Кирилло-Мефодиевской вере в народном собрании. Когда вскоре после того у Живного умерла маленькая дочь, то, для острастки принявших православие чехов, Живному было решительно отказано в христианском погребении младенца, как православного. Недавно Живный вновь держал несколько речей среди сочувствующего православию рабочего чешского населения Вены. Этого было достаточно для того, чтобы австрийские власти ещё раз попытались сделать энергичного проповедника окончательно безвредным для католицизма (Нов. Вр. 1900 г. № 8763). Всё это наилучшим образом характеризует Западную религиозную терпимость и действительную цену законов пресловутого Запада о свободе вероисповеданий. То же самое наблюдается положительно по всему Западу; но, к сожалению, только наши газеты не особенно долюбливают сообщать об этом, как, по их взгляду, не стоящем будто бы внимания.

Впрочем, на этот раз мы и так должны быть признательными светской печати; она достаточно была откровенна, и даже те её органы, которые с упорным постоянством отстаивали и защищали всяких наших сектантов, нашли себя вынужденными сказать правдивое своё слово о них. Результатом всего этого было отмеченное нами совпадение суждений некоторых органов печати с мыслями о том же и принципами, развиваемыми на страницах „Миссион. Обозр.”. Остаётся пожелать одного, – чтобы почаще приходилось отмечать такое совпадение, и чтобы уже отмеченное было добрым признаком.

Э. О.

Перед нами книга, которая, по высокой важности ставимых и решаемых в ней вопросов, имеет большое церковно-общественное значение. Поводом к написанию названной книги служит появление энциклики папы Льва ХIII от 20 июня 1894 года, заключающей в себе призыв к соединению Церквей и обращённой главным образом к народам и Церквам Востока с целью уловить их в сети папства. Вышеуказанное значение этого, во многих отношениях замечательного сочинения, определяется прежде всего ближайшей целью её составления; цель же эта, по мысли автора, заключается в том, чтобы униатам западных русских областей, как воссоединившимся с Православной Церковью, так и находящимся ещё вдали от неё, открыть глаза на Римско-католическую Церковь в её верованиях и учреждениях и в её отношениях к их народности. Это, по взгляду автора, особенно необходимо потому, что «католическое духовенство, как свидетельствуют многочисленные факты, до наших дней не переставало и не перестаёт мутить бывших униатов». В виду этого является необходимым «представить униатам в истинном свете Римскую Церковь, которая была им насильно навязана, выяснить её происхождение, а вместе с тем указать разницу между этой Римской Церковью и их исконным православием», это и выясняет автор в I ч. своего сочинения. Но этой ближайшей целью не ограничивается задача, поставленная себе автором; она гораздо шире: автор задался целью доказать гибельное влияние католичества, с его папской системой, на политическую, социальную, умственную и нравственную жизнь народов, и в частности на жизнь народа польского, как особенно преданного католичеству и папству, и убедить поляков, в целях нравственного обновления и национального возрождения, отказаться от церковного общения с папским Римом и освободиться от власти и влияния пап, создав свою самостоятельную, национальную, хотя бы и католическую Церковь. Широкая постановка, детальное обоснование и раскрытие этих мыслей автора составляют содержание II части его труда, которому он предпосылает обширное (1–54 стр.) введение. Во введении этом автор помещает: папскую энциклику Льва ХIII, призывающую Церкви Востока к соединению с Римской Церковью (3–11 стр.); затем, как ответ на эту энциклику, – окружное патриаршее и синодальное послание святейшего апостольского патриаршего Константинопольского престола (12–21 стр.); статью журнала «Благовест» (от января 1896 г.) по поводу этой энциклики (22–25 стр.); ответ на энциклику Афинского Синода (26–45 стр.) и открытое письмо к папе протестантского проповедника Иринея Пертинакса (45–54 стр.). Основной тон всех этих ответов на призыв римского первосвященника тот, что соединение Церквей Востока и Запада не может состояться в виду многочисленных уклонений от чистого веро-и нраво-учения древней апостольской Церкви и в виду ясно-сквозящего в этом призыве вековечного притязания пап на подчинение Церквей Востока своей власти. Вместе с тем автор, уже в конце своей книги (II ч. 350–369 стр.) приводит мнения богословов русских – А. Киреева и проф. А. Лопухина и греческого – проф. Диомида Кириака по возбужденному папой вопросу о соединении Церквей; но и их мнения оказываются отрицательными по отношению к папскому предложению. Все эти мнения и отзывы, приводимые составителем книга полностью, имеют в его книге особенное значение в виду Целей, поставленных им себе, так как суждения в них высказанные о Римской Церкви, об истинном смысле и цели папских призывов к соединению Церквей, о возможных результатах этого соединения с Римом – вполне совпадают с мнениями самого автора названной книги и служат весьма авторитетным подтверждением правильности его взглядов на папство и на характер отношений его к народам западного мира вообще и к славянству в частности. В виду указанного практического назначения книги – особенное значение имеет для автора, равно как и для читателей его книги, отзыв афинского профессора Диомида Цириака, в ярких чертах представляющий те печальные результаты, какие возникли бы для народов и Церквей Востока от соединения их с папским Римом. Мы видим, что суждения этого отзыва служат для нашего автора как бы рядом руководственных вех, согласно указаниям которых, он и располагает всю цепь своих суждений об отношениях папства к народам, подвластным Римской кафедре и в частности к Польше, и отзыв этот имеет тем большее значение, что все бедствия, предсказываемые афинским публицистом народам и Церквам Востока от союза с папским Римом, действительно обрушились на польский народ и польскую Церковь и вообще на те народы, какие предались папству, и его опасения действительно уже сбылись и воочию сбываются над Польшей, всецело преданной папству. По справедливому замечанию цитируемого автором афинского профессора (II ч. 364–369 стр.) католичество, с его папской системой, если бы было введено в Восточных Церквах, во 1-х, «разрушило бы ныне существующую стройную организацию церковно-государственного управления, при. которой все поместные Церкви, находясь в братском общении друг с другом, опираются, однако, каждая на принцип самоуправления: вследствие чего становится возможным, что на общей основе православия каждая из них самостоятельно и беспрепятственно развивается в согласии с духом народа, представительницей религиозной жизни которого она выступает, так что в Православной Церкви вследствие этого возможно разнообразие в единстве. Эта стройная система церковного управления была бы разрушена подчинением папе и распространением папского владычества на Восток, ибо папа тогда был бы единственным епископом, который управлял бы Церковью по своему усмотрению через своих наместников, между тем, как местные епископы не имели бы более никакой власти и никакого значения; исчезли бы все следы самоуправления, всякая собственная жизнь поместных Церквей сделалась бы невозможной, равно как было бы невозможным и их согласие с народным характером в отдельных государствах, и на развалинах всего этого воцарилась бы неограниченная воля единого лица, епископа римского, и его советников, иезуитов и кардиналов. Во 2-х, подчинение папе исказило бы и подорвало догматы Православной Церкви, доныне ненарушимо сохраняющей всё вероучение древней христианской Церкви, что признают даже враги православия. Между тем, через подчинение папе и особенно если бы духовенство стало получать образование в Риме, или в руководимых иезуитами школах, – вместо первоначального христианства первых веков, было бы введено латинское средневековое христианство, как оно было выработано схоластиками. Тогда Восточные Церкви не только должны были бы принять filioque в Символ веры и западную форму совершения крещения и евхаристии, но вместе с тем должны бы были принять и все новые, неслыханные в древности, догматы о непорочном зачатии и папской непогрешимости. В 3-х, подчинение папе уничтожило бы богослужение православной Церкви. На место древних греческих литургий, мало-по-малу введена была бы римская литургия и латинский язык, равно как и масса новых праздников Римской Церкви. Правда, папы обещают восточным христианам, что при унии они предоставят им их церковный язык; но со временен, несомненно, их собственная литургия и язык были бы вытеснены латинскими, как это уже и испытывали многие народы, когда они, отрекаясь от своей самостоятельности, подчинились Риму. В 4-х, это подчинение повредило бы восточным народам и в политическом отношении. Папизм стремился бы сделаться, по своим средневековым принципам, государством в государстве, которое уклонялось бы от ведения государства? причём сам папа вмешивался бы во все государственные дела и стремился бы уничтожить принцип веротерпимости и все другие свободные принципы новейших государств – свободу совести, свободу слова, свободу печати, – чтобы опять восстановить средневековое состояние, в котором исключительно господствовало бы папство. При таких своих основных принципах, папская церковь никогда не может жить в согласии с новейшими государствами. Православная Церковь, напротив, отдаёт кесарево кесарю и Божие – Богу. У неё нет никакого властолюбия; она не хочет господствовать над государством, старается только о сохранении за собой свободной деятельности во внутренних церковных вопросах, уважает государство и его законы и совместно с ним действует в тех смешанных вопросах, которые одинаково касаются государства и Церкви. Отсюда мы видим, что Восточная Церковь во всех православных государствах живёт в полном согласии с правительствами. В то время, как напр. в Италии и во Франции государство и Церковь стоят как два враждебные лагеря, и сторонники государства и его законов суть враги Церкви и наоборот, – в восточных государствах религии и государство теснейшим образом соединены в сердцах всех, и духовенство всегда с особенной ревностью обнаруживало свой патриотизм. Вместо этого патриотического православного духовенства, которое уважает государство, повинуется его законам и искренно служит национальным интересам, – мы со временем получили бы воспитавшееся в Риме духовенство, чуждое нашим национальным интересам, – духовенство, которое заняло бы заносчивое положение по отношению к государству, обнаружило бы разные притязания к нему, всегда, во всех вопросах старалось бы заявить свою собственную волю, или вернее волю своего непогрешимого главы в Риме, слепым орудием которого оно было бы, и этим постоянно причиняло бы много хлопот государству. В 5-х, подчинение папе повредило бы нам в национальном отношении. Это потому, что римско-католическое духовенство воспитывается в Риме и в иезуитских заведениях в столь строго-папистическом духе, что отечество, национальное государство, патриотизм, национальные интересы для него остаются неизвестными. Римско-католический клирик не есть уже ни француз, ни итальянец, ни немец, ни поляк, а только – папист. Дли него Римская Церковь или папа составляют и отечество, и народ, и государство. Национальная история не имеет для него никакого интереса; для него существует только история его (римской) Церкви. В случае разлада между государством и Церковью, он не замедлит заявить себя непримиримым врагом интересов своего отечества, которого он почти не знает совсем. Ужасным примером этого может служить особенно отношение папы и итальянского духовенства к новому объединённому королевству Италии. Такая непатриотическая романизация духовенства, особенно пагубное влияние оказала бы там, где духовенство всецело бы захватило в свои руки воспитание отечества (как было напр. в Польше). В 6-х, наконец, подчинение папе повредило бы восточным народам и в социальном отношении, с точки зрения их социального прогресса, в их умственном развитии и нравственном преуспеянии. Папизм есть враг истинной науки и история свидетельствует, что новейшая наука, от времён Галилея и Коперника до настоящего времени, находила себе непримиримых гонителей в лице пап. Папы осуждают свободу научного исследования, как в высшей степени пагубное заблуждение и не далее, как в 1864 году Пий IX анафематствовал свободу науки. Римская же инквизиция всегда тормозила духовное движение народов и своими гонениями подавляла всякое свободное научное исследование. Книги, которые были написаны не вполне в духе строго-папистического католицизма, подвергались позорному занесению в индекс и их запрещалось читать римским католикам. Такими средствами папство задерживало и задерживает, куда только простирается его власть, всякое просвещение, всякое научное развитие народов и держит их в невежестве и суеверии. Так это мы видим в Испании и Португалии, где инквизиция располагала особенно большой властью; так это было в Италии до её объединения; и ещё более тоже самое мы видим в южноамериканских государствах и в Польше, во Франции и в Германии, где просвещение в новейшее время сделало большие успехи, оно отчасти должно было развиваться и развивалось в противоречии с папством. Таким образом, не может быть никакого сомнения, что римский католицизм, если бы он был введён и у нас, и у нас также, насколько это возможно для него, старался бы затормозить свободное научное развитие и просвещение народа. Наконец, понизился бы и нравственный уровень восточных народов. Романизм своим врождённым отношением к государству и науке восстановляет против себя образованные классы и, наконец, отдаёт их в руки неверия; необходимое же следствие неверия есть также ослабление нравственного чувства. С другой стороны, хотя преданные ему народные массы католицизм и держит в вере, но вместе с тем держит их также и в невежестве; латинское богослужение для народных масс непонятно и не доставляет им никакого назидания; их религия есть обыкновенно только суеверное соблюдение известных обрядов, которое не оказывает никакого влияния на нравственное сознание и может существовать рядом с самой распущенной нравственностью. Православная же Церковь, напротив, не только систематически не возбуждает образованных людей к полному неверию и враждебности по отношению ко всякой религии, (хотя, конечно, есть и у нас люди, равнодушные к догматам Церкви, но во всяком случае не систематические и не фанатически смертельные враги религии), но она не оставляет также без всякого образования и духовного просвещения и народных масс, потому что она поддерживает народное образование и доставляет им духовное просвещение также и при посредстве совершающегося на народном языке богослужения, так что православному народу не остаются, по крайней мере, неизвестными элементарные религиозно-нравственные понятия. Наконец, Православная Церковь оказывает весьма благотворное влияние на свои народы и в нравственном отношении, как об этом свидетельствует уже простое сравнение религиозно-нравственного состояния Восточной Церкви с народами Церкви римско-католической. Ибо где встречаются самые непримиримые и яростные враги христианства, как не во Франции, – этом отечестве Вольтера и энциклопедистов, – и в Италии? Конечно, и в православных странах – в Греции, России, Сербии, Болгарии, Румынии и в других православных государствах – есть много нравственного тления, потому что естественно, что где только живут люди, там существуют и пороки, и христианство не может превратить всего множества людей в ангелов; но во всяком случае – нравственное тление римско-католических народов гораздо глубже и захватывает более широкие круги общества, чем то же явление в странах с православным населением. Итак, где господствует папство, там, следовательно, и испорченность, растление, распущенность нравов, как об этом свидетельствует опыт и история».

Вот достойная отповедь притязаниям и домогательствам папства! В параллель с этим ненормальным устройством церковно-государственной жизни в католических странах, чтобы полнее и сильнее оттенить его, здесь, как мы видели, выдвигается устройство церковно-государственной жизни православных народов Востока, представляющее разительную противоположность разлагающемуся католическому Западу, ставшему таковым под влиянием римского католицизма. Это сопоставление церковного управления Римской Церкви с таковым же управлением церквей Востока и церковно-государственной жизни народов католических с жизнью народов восточного исповедания самым наглядным образом должно убеждать всех непредубеждённых католиков и униатов, для которых, главным образом, и появляется в свет эта книга, что Восточная Церковь имеет неизмеримо высокие преимущества перед Римской Церковью, что свет, истина и правда – на стороне этой Восточной православной Церкви и что к этому свету нужно обратиться им, оставив заблуждения и тьму папского Рима. Таковы то возможные результаты соединения народов и Церквей Востока с Римской церковью по изображению афинского публициста; таковы же, вполне согласные с истинным характером и стремлениями папства, подтверждаемые всей его историей, действительные, наличные результаты его господства над католическими народами Запада и славянскими народами – в особенности над народом польским, что автор рассматриваемой нами книги со всей учёной добросовестностью и беспристрастием выясняет, иллюстрируя свои положения фактами, на пространстве многих сотен страниц его книги, как I-й, так и II-й её части. Всюду оставаясь верным основной своей задаче – показать папство в истинном его свете и тем предостеречь от него заблуждающихся, обольщённых им, его приверженцев, автор представляет папство, вполне согласно с свидетельством истории, разлагающим началом жизни народов и вредным для христианства. Так, в содержание 1-й части его труда входит, главным образом, характеристика папства и как учреждения и как мирового фактора, причём оно характеризуется здесь такими и теми именно чертами, какие создали ему столь печальное имя в истории; всем известные пороки и преступления папства выставляются здесь со всем научным беспристрастием во всей их позорной наготе. Не вдаваясь здесь в подробную характеристику папства, не касаясь его влияния на жизнь народов, не входя в подробное рассмотрение его отношений к католическому обществу, к государям и народам, мы, для того, чтобы показать в какой полноте рассматривается автором весь круг этих предметов, сделаем здесь хотя краткий предметный перечень относящихся сюда фактов прошлой и настоящей жизни папства, с указанием соответствующих страниц его книги. В этот обвинительный приговор папству мы должны включить: 1) властолюбивые притязания пап на главенство в Церкви I ч. 64 стр.; 77–78 стр.; 139–142 стр.; 215–216 стр.; 2) Стремления их захватить в свои руки светскую власть и сделаться независимыми светскими владыками I ч. 139–140 стр.; 160–165 стр.; 175–176 стр.; 183–185 стр.; 3) изменение папами вселенской догмы и вселенского церковного обряда I ч. 13–18 стр.; 4) установление новых, неведомых Вселенской Церкви догматов – непорочного зачатия II ч. 430 стр., и непогрешимости пап I ч. 136 стр.; II ч. 276–285 стр., 431–442 стр.; filioque I ч. 121стр.; 5) установление новых правил церковной жизни – целибат I ч. 121 стр., и падение вследствие этого нововведения нравов духовенства I ч. 129 стр.; 277–279 стр.; 6) папские индульгенции и чистилище I ч. 75–76 стр.; 190–191 стр.; 232 стр.; 295 стр.; 7) внесение в жизнь христиан разлагающих начал: оторванности от вселенского единения, безусловной веры в непогрешимого и всевластного и на небе и на земле папу, веры в действенность его индульгенций и пр. и пр.; 7) распространение христианства среди народов огнём и мечом I ч. 131 стр.; 242–244 стр.; 267–268 стр.; 280–281 стр.; 9) ужасы «святой инквизиции», учреждённой и санкционированной папами I ч. 189 стр.; 296 стр.; 298–308 стр.; 326–327 стр.; 10) политически-агитационная деятельность пап: инициатива папами политических смут, переворотов, восстаний, свержений царствующих лиц I ч. 155–156 стр.; 167–168 стр.; 175–176 стр.; 282 стр.; 11) измена пап решениям и постановлениям вселенских соборов I ч. 120 стр.; 216–219 стр.; 12) подделка папами гражданских и церковных актов I ч. 117–118 стр.; 131 стр.; 162–163 стр.; 204–205 стр.; 13) фабрикация ими новых, заведомо-ложных декретов, канонов, правил и преданий I ч. 117–118 стр.; лже-исидоровы декреталии I ч. 70–71 стр.; 131 стр.; 162–163 стр.; 195–196 стр.; Псевдо-Клементины I ч. 197 стр.; письмо ап. Петра к королю франков Липину I ч. 139 стр.; 163–164 стр.; 14) ужасающая безнравственность пап и всего католического духовенства I ч. 121 стр.; 129 стр.; 146 стр.; 152–153 стр.; 187 стр.; 222–230 стр.; 232–235 стр.; 239 стр.; 294 стр.; 178 стр.; 180 стр.; 333–335 стр.; 15) всевозможные насилия, пытки, убийства, совершавшиеся с благословения пав, или даже самими папами I ч. 126–128 стр.; 129 стр.; 132 стр.; 234–235 стр.; 239 стр.; 293 стр.; 16) женщины на папском престоле I ч. 143–146 стр.; 176 стр.; 227–228 стр.; и правление порнократии и различных узурпаторов I ч. 132 стр.; 239 стр.; 17) продажа церковных должностей (симония) и даже самой папской тиары I ч. 187 стр.; 191 стр. 229–230 стр.; 295 стр.; 18) лишение народа духовного просвещения; запрещение читать и переводить библию на живые, общепонятные языки I ч. 124 стр.; 205 стр.; 322 стр.; 19) фабрикация ложных святынь-реликвий и мощей; измышление ложных чудес католическим духовенством в целях эксплуатации народа I ч. 231 стр.: 273 стр.; 309 стр.; язычество и даже открытое идолопоклонство некоторых пап I ч. 113 стр.; 115 стр.; 122 стр.; 139 стр. и пр. и пр.

Показав, таким образом, в I части своего сочинения истинный облик папства и выяснив его печальную, ужасную и позорную роль в истории, автор – или, ещё здесь же, или уже во II части переходит к разбору и опровержению главных оснований папской системы – 1) учения о вселенском главенстве римского первосвященника и 2) новоизмышлённого католического догмата о папской непогрешимости. Опровергая и при том очень доказательно – папские притязания на главенство в Церкви доводами Св. Писания и свидетельством церковной истории, I ч. 213–216 стр., автор подкрепляет свои выводы канонами вселенских соборов I ч. 216–217 стр. и историей этих соборов I ч. 218–219 стр.

С той же целью опровержения папских притязаний на главенство во Вселенской Церкви – автор разбирает две католические доктрины: 1) католическое учение о главенстве Ап. Петра II ч. 286–309 стр.; 337–338 стр., служащее основанием для учения о главенстве папы и 2) католическое мнение об епископстве Ап. Петра в Риме, приводимое папами в доказательство своего наследования Ап. Петру на римской кафедре и в подтверждение своих притязаний на вселенскую власть Апостола, на приматство в Церкви, якобы принадлежавшее Ап. Петру (I ч. 193–194 стр.; 202–204 стр.; 206–207 стр.; II ч. 438–449 стр.). Подробно остановившись на разборе обоих этих оснований папской системы, автор весьма доказательно выясняет полную их несостоятельность и опровергает выводимое из них заключение о главенстве пап во вселенской Церкви. В качестве же опровержения новоявленного католического догмата о папской непогрешимости – приводит прекрасную речь епископа Штроссмайера, сказанную им на одном из заседаний Ватиканского собора (1870 г.), прекрасно доказывающую всю нелепость нового католического догмата II ч. 276–285 стр., к каковому заключению автор приходит, впрочем, и самостоятельно, подвергнув это новое измышление папства всесторонней исторической критике II ч. 433–438 стр.

Это разоблачение папства, как фактора мировой истории, это развенчивание всей папской системы в её вероучении, эта строго-беспристрастная, вся основанная на неоспоримых фактах истории, критика учреждений и деятельности Римской Церкви, с папой во главе, имеет целью уравнять для поляков, как униатов, так и католиков, (а частью – и для прочих окатоличенных славян) путь к отступлению от папского Рима, облегчить болезненный для них, но тем не менее, крайне для них необходимый, процесс разрыва с духовным царством «святого отца», которым они так сроднились за все века своей прошлой исторической жизни и убедит их в необходимости этого отступления и разрыва с Римской Церковью, которая давно уже является разлагающимся трупом, чтобы от близости с ней не в конец заразить неисцелимой, смертельной язвой свой церковный и народный организм.

М. Григорьев

(Окончание будет).

Наименование отдела „Миссионер. Обозрения“, „Известия и Заметки“ с настоящей книжки нашего журнала заменяется новым вышеприведённым оглавлением – „Миссионерский Вестник“. Соответственно этому новому наименованию и содержание отдела несколько изменится, в смысле полноты и систематичности. В „Миссионерском Вестнике“ редакция будет отмечать все наиболее интересные и полезные для пастырей и миссионеров новости за месяц церковно-общественной жизни, так или иначе соприкасающиеся с внутренней миссией. А область внутренней миссии, понимаемая в широком её значении, можно сказать, всеобъемлюща: нет того крупного нового явления, события, или факта в церковно-общественной современности, мимо которой могла бы миссия пройти без ущерба для своих интересов.

Кроме того, преобразованием настоящего отдела, редакция стремится к тому, чтобы „Мис. Обозрение“ возможно полнее служило и отвечало интересам и пользе наших читателей, часто не располагающих возможностью выписывать более одного духовного журнала.

Царелюбивая наша св. Русь повергнута в сокрушённую скорбь, по случаю постигшей нашего обожаемого Монарха, отца отечества, тяжёлой болезни и при том в такое трудное, смутное для востока и запада время.

По голосу св. Синода всюду в храмах совершаются общественные моления о выздоровлении Августейшего Больного, а в каждой семье многомиллионного народа усердно молятся по влечению вернопреданных сердец. И вся Русь, как один человек, верует и надеется, что эти горячие молитвы будут скоро услышаны Богом и Господь спасёт Царя и восставит его от одра болезни. Услыши ны Боже!

Весь мир соболезнует скорби царской семьи и России и восхваляет великие христианские добродетели нашего Царя-Миротворца.

9 октября исполнилось пятидесятилетие должностной служебной деятельности на пользу Церкви и отечества духовника Их Величеств, протопресвитера И. Л. Янышева. Досточтимый юбиляр принадлежит к числу замечательнейших людей нашего истекающего века: Иоанн Леонтьевич пользуется известностью не только в своём отечестве, но и заграницей, как один из просвещённейших пастырей русской церкви, как талантливый учёный богослов и выдающийся церковный оратор-публицист. Имя достославного юбиляра в истории нашей проповеди должно быть отмечено, на ряду с епископом Иоанном Смоленским, архиепископом Амвросием Ключаревым, архиеп. Никанором Одесским, как основателя целого направления-публицистического проповедничества. Юбиляр всегда был и теперь, несмотря на свою маститую старость, остался вдохновенным оратором, чутким и отзывчивым на все злобы духовной жизни современного ему общества. В истории С.-Петербургской академии, где юбиляр был долгое время ректором, о. протопресвитер И. Л. Янышев составил целую эпоху и aima mater, достойно гордясь своим достойнейшим сыном, почтила незабвенного своего ректора и профессора, и юбилейный его праздник достойным образом, так что душою и центром юбилейного празднества, в честь высокопреподобного юбиляра, была собственно С.-Петербургская академия. Здесь вознесены были 9 октября молитвы о здравии юбиляра, в особо торжественном богослужении, собравшем под сень академического храма многочисленный сонм учеников и почитателей И. Л. Янышева, сюда направлялись и многие приветствия; академия в своих органах задушевно правдиво и всесторонне охарактеризовала обширную служебную деятельность юбиляра, на протяжении счастливо совершившегося пятидесятилетия. Сам протопресвитер, находясь на южном берегу Крыма при Их Величествах, молитвенно отпраздновал этот знаменательный в его жизни день скромно, по-семейному. Академия командировала в Ялту своего делегата, в лице почтенного профессора прот. С. А. Соллертинского с адресом от академии и с письмом от первоиерарха русской Церкви, высокопреосвященного митрополита Антония. Юбиляр получил множество поздравлений, в том числе и от Высочайших особ, иерархов, от представителей гражданских властей, от учёных корпораций, в том числе и от заграничных богословов, среди которых имя юбиляра известно, как горячего и просвещённейшего из представителей русской иерархии поборника св. дела воссоединения Церквей и в частности – по вопросу о старокатолическом движении.

Редакция „Миссионерск. Обозрения“, имея счастье пользоваться со стороны высокочтимого юбиляра всегдашним, живым сочувствием к задачам и деятельности миссии вообще и нашего миссионерского органа в частности, не могла не присоединиться к сонму праздновавших это юбилейное торжество в честь одного из замечательнейших церковно-общественных деятелей нашей современности и приветствовала юбиляра следующей телеграммой:

„Ливадия, протопресвитеру Янышеву.

Редакция Миссионерского органа, от лица воинствующих за правду веры мечом слова Божия, имеет счастье принести усерднейшее юбилейное поздравление доблестному подвижнику мощного слова христианского убеждения“.

В ответ на это о. протопресвитер, депешею на имя редактора-издателя, ответил: „Всем сердцем благодарю за память и тёплое приветствие“.

Да сохранит Всеблагий Царь веков и времён и ещё на многие и многие лета благого делателя в вертограде Христовой Церкви!

1 октября петербургские чехи праздновали тридцатилетий юбилей возвращения в лоно православной церкви первых тринадцати чехов. Воссоединение их состоялось 1-го октября 1870 года в торжественной обстановке, в присутствии представителей города, членов Славянского общества и при громадном стечении народа. Обряд присоединения совершал о. И. Янышев, тогдашний ректор духовной академии, заключительную же молитву прочитал преосвященный митрополит Исидор.

Непосредственным толчком к решительному шагу петербургских чехов послужило состоявшееся в то время провозглашение непогрешимости римского папы. Событие это, сильно взволновало значительную часть католического мира, а в чехах, которых большинство никогда не переставало быть в душе „еретиками римской церкви“, вновь разгорелся старый гуситский дух любви к правде Божией. Замечательно, что движение к православию, как к древней общеславянской Кирилло-Мефодиевой вере, обнаружилось тогда у чехов одновременно по всей России. Около того же времени приняли православие чехи на Кавказе, в Москве, и заявили о своей решимости присоединиться 300 волынских чехов. Движение к православию сказалось и в самой Чехии и выразилось в предложении Пражской думы уступить под русскую церковь великолепный храм св. Николая, равно как и в переходе в православие нескольких горячих славянских патриотов, между прочим Сладковского, основателя господствующей теперь в Чехии младо чешской партии.

Столь много обещавшее сначала стремление чехов к православию сильно замедлилось, вследствие всевозможных незаконных затруднений со стороны австрийских властей, беспрепятственно допускающих, в силу признанного законом принципа религиозной свободы, переход в протестантство и в иудейство, но трепещущих при одном имени православия.

До сих пор православные чехи не имеют за границей ни одной собственной церкви и в чешских землях им не удалось организоваться. Только в Вене имеется православное чешское „взаимообразовательное общество“, в котором числится около 125 членов. Недавно прошёл слух о предстоящем присоединении к ним пятисот венских чехов-рабочих, но тотчас же вслед за этим известием, очевидно; для охлаждения их пыла, посажен был в тюрьму проповедовавший им „русскую веру“ д-р К. И. Живный...

Зато у нас в России православное движение среди чехов пошло успешно. Из 30,000 волынских чехов ныне насчитывается православных более 25,000. У них имеются свои церкви, свои чешские священники и миссионер о. Е. Немечек, присоединивший за последние девять лет более 5,000 своих соотечественников. Много чехов обратилось в православие и в Новороссии, и в Крыму трудами другого чешского миссионера о. Вл. Маршалька (ныне в монашестве Вячеслава). Медленнее, правда, идёт дело в городах, среди более равнодушной к религиозным вопросам чешской интеллигенции, но знаменателен уже тот факт, что многие интеллигентные чехи, оставаясь сами номинально католиками, крестят детей своих по православному обряду.

Торжество 1 октября происходило в Александро-Невской Лавре, на что православные чехи предварительно испросили, разрешение в трогательном прошении на имя владыки митрополита: „на рубеже двух столетий, в виду предстоящего 30-летия памятного нам, священного дня присоединения нас к православию мы, подобно прокажённому самарянину (Лк.17:15–17) – исцелённому Христом Спасителем, обращаемся со смиренной просьбой в день нашего исцеления: да будет нам дозволено в Александро-Невской лавре возблагодарить Господа Бога за дарованную нам благодать“, писали чехи. Литургию совершал еп. Никон, перед совершением молебна старший цензор, архим. Владимир произнёс одушевлённую речь.

25 сентября в Ялте скончался наш глубокоуважаемый сотрудник Сергей Васильевич Кохомский.

Почивший оставил земное поприще и переселился в страну далечу во цвете лет (около 50 л.), преждевременно, ни для кого неожиданно, будучи поражён скоротечной чахоткой.

Уроженец Владимирской губернии, магистр С.-Петербургской духовной академии, он более 10 лет прослужил во Псковской семинарии, в качестве преподавателя и инспектора, откуда был перемещён в Киевскую семинарию на должность преподавателя свящ. Писания.

После печального происшествия в Киевской семинарии, с инспектором её, Иеромонахом Филаретом, по усмотрению в бозе почившего м. Иоанникия, Сергей Васильевич был призван снова к инспекторской службе, как талантливый преподаватель и один из самых уважаемых и опытных в корпорации педагогов-администров. В истекшем июле почивший был утверждён в инспекторской должностиˆ Будучи одним из известных знатоков Священного Писания и превосходным экзегетом, почивший отличался редким даром ясного, точного и изящного изложения, при глубине содержания своих литературных экзегетических трудов. Почивший был деятельным сотрудником „Руковод. для Сельских пастырей“ и „Миссионер. Обозрения“.

Кроме того, им изданы отдельные труды по изъяснению Священного Писания, как например, изъяснение главнейших мест „Четвероевангелия“; книга одобрена Св. Синодом, в качестве учебника в Семинариях, „Противо-штундистское изъяснение некоторых мест Священного Писания, извращаемых сектантами и др.“

В портфеле нашей Редакции имеется глубоко интересный труд почившего, предназначенный к печатанию с начала будущего 1901 года, под заглавием „Царствие Божие“ – по Евангелию против учения Гр. А. Толстого.

Почивший оставил сиротствующими и, конечно, необеспеченными жену, двоих малолетних детей, глубокую старушку мать и сестру.

Мир праху π блаженное упокоение чудной душе высоко одарённого человека и доброго делателя на ниве Христовой. Да помянут душу новопреставленного раба Божия Сергия в своих св. молитвах у престола Божия наши читатели – иереи!

Нам сообщают из достоверных источников, что один известный земский и дворянский деятель одной из центральных губерний, крупный Землевладелец, с титулом графа, принимает священство. Отрадное знамение времени!

На рапорте миссионера Чердынского уезда, священника Феодора Логиновских, о желании раскольнического начётчика беглопоповской секты, крестьянина деревни Лекмартовой, Бондюжской волости, Чердынского уезда, Василия Чудинова с своими последователями публично отречься ют раскола и присоединиться, по выслушании миссионерских бесед, к православию на правилах Единоверия, воспоследовала резолюция Преосвященнейшего Петра, епископа Пермского, таковая: „Бог благословит о. миссионеру Логиновских исполнить желание жителей деревни Лекмартовой слышать его беседы, после которых да вразумит их Господь присоединиться к едину стаду Христову – сиречь к единой соборной православной церкви. Лучше было бы, если бы они исповедали христианскую веру в таком богослужении, в котором принимают участие сам наш православный Государь со всей высшей церковной иерархией и огромным большинством сынов православной святой Руси. Но если они по недоразумению не могут решиться на такой путь, то пусть войдут в состав церкви православной на правах, так называемого, Единоверия. Я с радостью читал письма жителей деревни Лекмартовой, заботящихся о спасении душ своих. Да сбудется над нами слово Божественного Спасителя, рекшего: „грядущаго ко Мне не изжену вон“. После произведённых, по силе архипастырской резолюции, миссионером, священником Феодором Логиновских, в приписной Георгиевской церкви села Кольчужского, Чердынского уезда, пастырских наставлений увещаний, присоединено к православию, 24 сентября сего года, через таинство миропомазания из беглопоповской секты 16 человек мужского и 21 человек женского пола, а всего 37 человек.

В Тверской епархии объявлено окончившим семинарский курс и занимающим места псаломщиков и учителей церковно-приходских и земских училищ, что они должны проповедовать в церквах слово Божие и представлять не менее двух проповедей в год, с предупреждением, что за уклонение от произнесения проповедей им не будут предоставляемы священнические места.

Отрадное распоряжение. Мера эта полезна и для жаждущего слова назидания народа, и для самих будущих кандидатов пастырства, которые через упражнение в проповедничестве в этот переходный период своей жизни подготовят себя к живому слову; облегчит и приходских пастырей эта многополезная мера, в их проповеднической миссии.

В виду встретившихся в одном из учебных округов сомнений, Министерство Народного Просвещения, как сообщалось в печати, разъяснило, что в учебных заведениях, существующих в тех городах и вообще в тех местностях, в которых не находятся священнослужители инославных христианских исповеданий, обучение учащихся этих исповеданий религии лежит на обязанности их родителей. Вместе с тем, министерство разъяснило, что конфирмационное свидетельство, выдаваемое ученикам протестантского исповедания подлежащим пастором, а равно свидетельство, выдаваемое ученикам римско-католического исповедания священником этого исповедания, представляют удостоверения в достаточном знании учащимися закона. Божия по учению их церквей.

По-видимому, настоящее распоряжение касается тех учебных заведений, где полагаются по штату законоучители инославных исповеданий. Что касается народных школ, то, с точки зрения православно-миссионерской, в них едва ли следует вводить особые уроки закона Божия инославных исповеданий, – для преподавания понятий об основных общехристианских догматах веры, нравственных заповедей; не достаточно ли одних, общих для всех учеников школы, уроков православного законоучителя? Известно, что инославные законоучители, свысока смотря на наше православие, порождают в детской душе народа больше фанатизма, религиозного сепаратизма и вражды, чем христианской любви ко всем людям, как братьям во Христе. Довольно для сего костёла и кирхи. В особенности странным представляется усиление, что называется на казённый счёт, магометанства, через заведение (напр. на Кавказе) в министерских народных школах обязательных уроков мусульманского закона Божия для детей магометан. Мусульманизм и без того силён и давит христианство; естественнее, казалось, христианскому правительству через народную школу ослаблять и очищать суеверия детей неправоверных, а не отшлифовывать их школьной систематизацией мусульманизма.

Олонецким Епарх. начальством предложено духовенству вследствие почти повсеместного бесчинного поведения прихожан в церквах во время совершения таинства брака, помимо пастырских разъяснений, своевременно внушать брачующимся и их родителям и настойчиво располагать, чтобы раньше венчания они не угощали участников торжества водкой, под опасением отсрочки венчания, – обязать церковных старост, как блюстителей внешнего церковного порядка, присутствовать в церквах при венчании и бесчинствующих удалять, и, наконец, совершать браки непосредственно после литургии, если венчание назначено в воскресенье или в другой день, когда бывает церковная служба, и во всяком случае не вечером; в виду суеверных обычаев, наблюдаемых брачующимися, заблаговременно разъяснять и при самом браке обличать в суеверии.

Большое распространение в народе получил состоявшийся в нынешнем году сенатский указ о дозволении крестьянским учреждениям выдавать крестьянкам отдельные виды на жительство, без согласия мужей, если последние с ними дурно обращаются. Состоялся этот указ по одному частному случаю, бывшему в Киевской губернии, но о нём узнали во многих местностях из газет. Вследствие этого, разные учреждения обратились в Киевское губернское присутствие за копиями с указа, и поступает масса просьб о выдаче отдельных видов. Заинтересовались тем же делом мещанки и мещанские учреждения.

Ясно, что указ коснулся самой больной стороны народного быта, которая служит вместе с тем удобной почвой и для произрастания плевел штундизма. Сектанты то и дело поставляют миссионерам на вид мрачные картины семейных драм, совершаемых в среде православного населения. У сектантов, при лёгкости развода, мужья и жёны сдерживают более своего внутреннего зверя страстей, чем православные изверги или пьяницы, которые хорошо знают, что закон за них и страдалица жена, без воли мужа, паспорта не может взять.

В печати сообщалось, что один усердный миссионер зашёл в дом раскольника Ф. и стал говорить о спасении души. Раскольник всячески уклонялся от словопрения, но миссионер продолжал настойчиво вызывать его на собеседование. Разбирая этот случай, „Церковный Вестник“ говорит: „не лишнее было бы несколько точнее определить обязанности миссионеров в тех случаях, когда раскольники или сектанты не желают ни видеть, ни слышать миссионеров. Подобная настойчивость миссионера может показаться сектанту просто назойливостью и только больше оттолкнёт его от православной церкви. Не даром люди опытные (?) советуют миссионерам никогда не забывать, что верования и религиозные понятия сектанта и раскольника суть для него нечто священное, и что насильственное вторжение в его внутреннюю жизнь ни к чему доброму не приводит“.

Едва ли можно согласиться с таким взглядом почтенного органа, который (т. е. взгляд-то) очень понравился „Неделе“.

А кому сказано – толцыте, или в другом месте, – проповедуй временне и безвременне, настой… Миссионерская ревность доброго делателя, а не наёмника, иначе и не может поступать в подобных, вышеприведённому, случаях. Да для всех отщепенцев, не исключая последователей гнуснейших сект, их самые нелепые понятия – нечто священное и, кроме единиц избранных, в начале всегда и везде никто из раскольников и сектантов не желает ни видеть, ни слышать миссионеров и пастырей, – пока миссионер терпением и любовью не коснётся сердца заблуждающегося, конечно, мягко, бережно.

Всё дело в том, чтобы коснуться сердца и завязать беседу, чтобы заинтересовать нежелающего её со-вопросника. А за раскольников и сектантов нечего бояться, – их не обидишь и не оттолкнёшь словом правды и сострадательной любви, или ревностью по Бозе, а вот миссионеров надо пожалеть, которым так много приходится терпеть отовсюду поношений и огорчений, не исключая и лже-братий.

Одна из газет коснулась причин массового пьянства среди местных женщин. Дело в том, что большинство мастеровых и рабочих в городах ютятся по углам, так что не редкость в одной комнате встретить три–четыре семьи.

Но при скученности, особенно если совместно живут многодетные семьи, детский плач – вещь многими невыносимая. Отсюда одно из двух: либо сделать так, чтобы дети не кричали, либо совсем их не иметь. К маку дети привыкают, каждый раз требуют всё больше и плачут пока не одурманятся. И вот придумано новое средство. Мать старается перед кормлением ребёнка грудью выпить как можно более водки, и ребёнок, насосавшись груди, тотчас засыпает и крепко спит до нового кормления. Следствия понятны: с одной стороны, мать втягивается в употребление водки до того, что, по словам некоторых матерей, на них чайный стакан водки не действует; с другой – происходит форменная алкоголизация детей, отравление их водкой, – отравление, о печальных последствиях которого думаешь с невольным ужасом.

Пастырской миссии сюда необходимо направить свои взоры и нравственные усилия. Алкоголизм наболевший вопрос, – разъедающая народный организм гангрена.

Новым екатеринославским губернатором, гр. Келлером напечатан в местных „Губ. Вед.“ свод правила для екатеринославской полиции, в котором выделяются следующие пункты:

1) „Служа лично первым примером исполнения законов и постановлений, требования свои предъявлять с должной настойчивостью и с сохранением собственного достоинства, в возможно вежливой форме, без грубых или обидных слов, толчков и даже неуместной жестикуляции; 2) не допуская ни в чём произвола и основывая все действия свои на строго законной почве, избегать вмешательства в дела, не подлежащие их компетенции; 3) относясь ко всем беспристрастно, ровно и доброжелательно, оказывать всем ищущим у них защиты и помощи быстрое законное содействие, или же указывать им иной законный путь, если исполнение просьбы превышает права или не входит в круг ведения полиции; 4) оказывать помощь и защиту нуждающимся в ней, не ожидая о том просьбы, из чувства человеколюбия и доброжелательства; б) в случае необходимости прибегнуть к силе, избегать по возможности причинения кому-либо ушибов или повреждений; с лицами, впавшими в беспамятство от опьянения, обращаться терпеливо и кротко и не допускать никаких насильственных действий над лицами, задержанными по подозрению в преступлении, с целью скорейшего их сознания и проч.“

Миссионерам приходится часто слышать от сектантов нарекания на грубые к ним отношения со стороны сельских полицейских властей, а потому полезно в таких случаях познакомить грубиянов с гуманными правилами екатеринославского губернатора.

Уже давно держится мнение, что естествоведы не бывают людьми религиозными и что сам характер изысканий не располагает их к религиозной настроенности. Однако, независимо от теоретических соображений, которые могут быть противопоставлены такому мнению, и живой опыт даёт не мало фактического материала против столь широкого обобщения. В этом отношении поучителен пример покойного заслуженного профессора Московского университета А. П. Богданова, который, по его собственным словам, в составленной им самим эпитафии, „жил, веря в Бога, ожидая воскресения и страшного суда, любил Россию, университет, науку. Перешёл в тот мир, надеясь, что Бог любви помилует грешную душу, Ему всецело преданную и Его любившую, жившую для Его славы“. Эта эпитафия высечена на постаменте памятника, сооружённого покойному учёному, по почину и при участии разных обществ естествоиспытателей, русских и иностранных, и открытого в нынешнем году на могиле почившего в Московском Новодевичьем монастыре.

По этому же вопросу начальник военно-медицинской академии B. В. Пашутин в приветственном письме на имя о. военного протопресвитера по поводу празднования 100-летнего юбилея военно-духовного управления, высказал, что „грань, столь резко разделявшая когда-то естествознание с его дщерью – медициной от тех основ, на которых зиждутся наши религиозные воззрения, всё более и более сглаживается. Виталистическое учение, ныне возродившееся в самом же естествознании под именем „неовитализма“, неуклонно завоёвывает себе почву в медицинской науке и является мостом, тесно соединяющим обе колоссальные сферы мышления – о теле и духе“.

Лондонская газета „Daily Express“ в № за 23-е октября с. г., в корреспонденции из Петербурга, сообщает такую последнюю новость относительно наших сект. „Любопытные и замечательные новые секты постоянно появляются среди несведущего и суеверного русского крестьянства. Последней новостью в этом отношении является новая секта в Литве, которая не признаёт ни священников, ни церквей, ни брака, ни крещения и никаких таинств, считая их совершенно излишними. Последователи новой религии не строят новых домов, в виду приближения страшного суда. Если кто из „верующих“ имеет много денег, то они отбираются проповедниками для „безопасности“.

Один из таковых фанатиков пытался воскресить мёртвого, но попытки в этом направлении были до сих пор безуспешны.

Другая появившаяся секта – „благодетелей“ также предсказывает конец света. Так как жить осталось очень мало, то проповедники советуют своим конгрегациям наслаждаться жизнью пока можно.

На одном из последних собраний конгрегация выпила шесть с половиной бочек пива“.

Сообщение это интересно, главным образом, в том отношении, что мы ничего подобного не встречали в миссионерских отчётах или сообщениях о таковом сектантстве в пределах литовской епархии. Здесь очевидно идёт вопрос об штундо-адвентистах и, вероятно, в среде неправославного населения. Петербургский корреспондент почерпнул свои сведения для английской газеты, очевидно, из корреспонденции газ. „Россия“, но там районом распространения этой секты указана Рижская губерния.

В м. Корсуни, Каневского уезда, жил крестьянин Павел Шкребтиенко. Уже несколько времени жена Шкребтиенка Василиса стала замечать за мужем некоторые странности: он начал часто отлучаться куда-то из дому и поздно возвращаться. В конце концов оказалось, что Шкребтиенко „перешёл в штунду“ и посещает молитвенные собрания штундистов, чем и объясняются его частые отлучки из дому и поздние возвращения. Василиса была недовольна как тем, что муж её оставил православие, так и тем, что он пропадает куда-то из дому, и не раз укоряла его за это. 2 февраля 1900 года к Василисе пришла в гости её сестра Мария Пивненкова с Фёклой Бондаревой. У Василисы зашёл с ними разговор о переходе её мужа в штунду, причём Василиса выражала неудовольствие на то, что он куда-то отлучился перед новым годом и только несколько дней тому назад вернулся домой. При этом она начала укорять Фёклу за то, что она совратила Павла в штунду. В этот момент в хату вошёл сам Павел и обратился к гостям с приветствиями, поцеловался с ними, называя их „сёстрами“ и говоря: „Христос Воскресе“. Рассказав ему о разговоре с Василисой, Мария и Фекла стали снимать со стены иконы, бросили их на пол и начали топтать ногами, причём Фёкла приговаривала: „слава Богу, слава Богу!“ и прихлопывала в ладоши. Иконы оказались расщепленными на куски. Павел собрал эти осколки и сжёг их в печи. Когда возникло следствие по этому делу, уголовное преследование против него было прекращено, так как Василиса заявила, что топтали иконы только Мария и Фёкла, которые и были привлечены к ответственности за поругание икон. На предварительном следствии Мария и Фёкла не признали себя виновными, объяснив, что Павел сам сбросил иконы со стены на пол, топтал ногами и заставлял делать тоже Фёклу и Марию, по они на это не согласились.

Дело это слушалось в выездную сессию киевского окружного суда в г. Каневе 10 октября без участия присяжных заседателей.

На суде Василиса изменила своё показание, сказав, что Мария и Фёкла не снимали икон со стены и не топтали их, а всё это сделано мужем её, Павлом.

Суд приговорил обеих обвиняемых к аресту при полиции на один месяц.

Из Екатеринбурга сообщают о житье-бытье и вероучении поморцев в окрестностях нижне-уфалейского завода. Главный коновод и проповедник их – крестьянская дева Марфа Гусева. Основа всей доктрины уфалейских поморцев – антихрист. О последнем они стремятся научить малого и старого, „Первое дело каждому знать об антихристе“, говорят поморцы; „нужно знать, чего опасаться, потому первое дело – не попасть в руки самого“. По их учению настоящее время самое последнее и злое: антихрист царствует последний период. Браки отвергают и разрушают. Если кто из супругов, имеющих законное сожительство, пожелает перейти в их секту и принять от них крещение снова, то таковые по крещении считаются святым мужем и святой девой. После поморского крещения эти супруги должны жить как брат и сестра родные. В общество поморцев переходят исключительно люди низкой нравственности. Последние более для них подходящи тем, что святая жизнь может скорее пополнить отпадший десятый ангельский чин и тем ускорить пришествие Христа Спасителя. Отсюда нелепый вывод: чтобы продолжить жизнь грешных людей и отсрочить второе пришествие, по учению поморцев, нужно грешить. „Всё Господь простит, только перед смертью покайся“. Святых икон поморцы не почитают и не покланяются им по той причине, что в нынешнее-де время нет благочестивых иконографов, а старые иконы осквернены еретиками и слугами антихристовыми; поэтому только чествуют один крест и то только тот, который вырезывается ими на деревянной доске без изображения Распятого. Крещение у них совершается по переходе в секту тотчас же, а православное крещение считают осквернением, печатью антихристовой.

Э. Я.

Призыв к пожертвованиям на построение храма.

Калужской губернии, Мещовского уезда, села Уруги, Никольской церкви. Здесь строится новый трёхпрестольный храм во имя Святителя и Чудотворца Николая, Успения Божией Матери и св. Мучеников Флора и Лавра. Строением храм доведён до крыши, но нет средств на построение колокольни и на отделку внутреннюю и внешнюю.

Пожертвования просят высылать по адресу: Ст. Брын, Жиздринского уезда, причту села Уруги.