Июль–Август

«Яко же посла Мя Отец и Аз посылаю вы». Ин.20:21.

«Идите паче ко овцам погибшим дому израилеву». Мф.10:6.

«Скорбь ми есть велия по братии моей». Рим.9:1–3.

По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали: представленный Преосвященным Феогностом, Архиепископом Новгородским, 11 марта 1900 г., доклад Святейшему Синоду по отчёту о занятиях бывшего в 1897 г. в городе Казани Третьего миссионерского съезда. Приказали: Рассмотрев отчёт о занятиях бывшего в 1897 г. в городе Казани третьего миссионерского съезда, и останавливая прежде всего внимание на суждениях упомянутого съезда о существующих ныне в разных местностях России религиозных сектах, Святейший Синод признал необходимыми принять на будущее время в руководство к признанию особенной вредности сект следующие основания: а) допущение сектантами по религиозным побуждениям посягательства на жизнь собственную или своих ближних, б) существование в секте гнусных и безнравственных действий, как, например, свального греха в хлыстовской секте и т. п., и, в) проявление сектантами стремлений, направленных против существующего государственного и общественного строя и имеющих целью поколебать основы семьи, общества и государства.

Войдя за сим в обозрение мероприятий, предложенных Казанским съездом в противодействие развитию раскола и сектантства, Святейший Синод определил: 1) «предписать Епархиальным Преосвященным, чтобы они и сами лично, и через благочинных, равно и других доверенных лиц, имели неослабное и бдительное наблюдение за исполнением со стороны подведомого им духовенства постановлений Святейшего Синода, состоявшихся, а, по поводу деяний Преосвященных, собиравшихся в июне 1885 г. в городе Казани («Церков. Вест.» за 1886 год № 13; циркулярн. указ Святейшего Синода, от 28 марта 1886 г. № 4, б, по отчётам о занятиях бывших в 1887 и 1891 г. г. в Москве съездов противо-раскольнических миссионеров) «Церк. Ведом.» за 1888 г. № 28; циркулярные указы Святейшего Синода, от 18 июля 1888 г. № 11, и от 21 декабря 1892 года № 9, и, в, изданных в отдельных случаях по особым делам. 2) в виду особо важного значения в деле борьбы с расколо-сектантством миссионерских собеседований, пригласить Епархиальных Преосвященных, чтобы они, а) разъяснили подведомственному им приходскому духовенству важность собеседований, как существенно необходимого способа борьбы с расколом и сектантством, б) предписали приходским пастырям оказывать всякое содействие епархиальным и окружным миссионерам, приглашать и допускать их к участию в богослужении и к произнесению проповедей и поучений в храмах и, в) предложили начальникам духовно-учебных заведений, чтобы воспитанникам была внушаема любовь к пастырско-миссионерскому служению, а при указаниях с наставнической кафедры недостатков собеседований, производимых местными миссионерами, не было допускаемо осуждения бесед вообще. 3) Предписать Епархиальным Преосвященным, чтобы они в тех случаях, когда диакон или псаломщик окажутся способными к миссионерской деятельности и будут выражать искреннее желание принять участие в воздействии на раскольников и сектантов, располагали таких членов клира к указанного рода деятельности и поощряли их вниманием к их заслугам. 4) Для противодействия сектантской среде, действующей, обыкновенно, против православия сплочённой силой, рекомендовать Епархиальным Преосвященным содействовать учреждению в приходах, заражённых расколом и сектантством, братств или обществ ревнителей православия, поручая приходским священникам составлять и уставы действования сих обществ и представлять оные на их, Преосвященных, утверждение. 5) В видах подготовки из среды самого народа борцов с расколом и сектами, рекомендовать Епархиальным Преосвященным устройство в подведомых им епархиях миссионерских школ и миссионерских курсов, если не особых, то, по крайней мере, в виде отделений при церковно-приходских школах. 6) Сообщить к сведению и руководству Епархиальных Преосвященных о выраженном миссионерским съездом в Казани желании, чтобы в епархиях, для объединения и оживления миссионерской деятельности, учреждать съезды епархиальных и окружных миссионеров, причём, было бы полезно, чтобы в означенных съездах одной епархии принимали участие более опытные миссионеры других соседних епархий. 7) Рекомендовать Епархиальным Преосвященным учреждать при братствах или других находящихся в епархии благотворительных учреждениях миссионерские фонды для оказания пособия лицам, оказавшимся в беспомощном состоянии, по обращении их из раскола или сектантства в православие. 8) Поручить Епархиальным Преосвященным дать свой отзыв о возможности и способах осуществления выраженного съездом желания учреждения Всероссийского миссионерского общества для борьбы с расколом и сектантством, с представлением проектов устава общества. 9) Поручить Епархиальным Преосвященным вменить приходским священникам в обязанность вести особую от исповедных росписей запись раскольников и сектантов, с подразделением её на две части: первую для внесения раскольников и сектантов, значащихся таковыми от рождения, и вторую – для уклонившихся в раскол или секты, с указанием числа лет уклонения, и один экземпляр этой записи представить в консисторию, другой – хранить при церкви, а в случае обнаружения в приходе новых отпадений в раскол или секту или появления какого-либо нового вредного сектанта, предписать приходским священникам немедленно доносить о сём своему Епархиальному Начальству, для принятия зависящих со стороны сего начальства мер. 10) Поручить Епархиальным Начальствам, буде где окажутся посёлки с раскольническим населением, не приписанные ни к какому православному приходу, приписать таковые селения к ближайшим православным приходам, дабы священники сих приходов, при удобных случаях, могли оказывать своё пастырское воздействие на живущих в тех селениях раскольников. 11) Предложить Преосвященным тех епархий, из коих выселяются наиболее опасные и вредные распространители сектантства, сообщать о них и о характере их заблуждений Преосвященным тех епархий, в которые эти сектанты переселяются, для принятия соответствующих мер к предохранению православных от вредного влияния на них сектантов. 12) Рекомендовать Епархиальным Нахальствам, к должному руководству, предложенную съездов меру о необходимости соблюдения осторожности при вчинании судебных о сектантах дел, причём прежде вчинания таковых дел надлежит производить тщательные предварительные дознания, через духовных лиц, о совершённых сектантами нарушениях закона. 13) Для охранения таинства святого причащения от поругания со стороны хлыстов, поручается Преосвященным тех епархий, где имеются хлысты, предписать приходским священникам не допускать опознанных хлыстов к приобщению Святых Таин, пока они, по исповедании своих грехов, не произнесут вслух народа отречения от всех хлыстовских заблуждений и не дадут обещания до конца жизни твёрдо содержать учение православной церкви. 14) По вниманию к заявлению съезда о том, что в секте, так называемых, новоспасовцев некоторые из её последователей вовсе не принимают водного крещения, поручить Епархиальным Начальствам, чтобы они внушили приходским священникам соблюдать крайнюю осторожность при присоединениях спасовцев к церкви, исследуя предварительно вопрос о том, был ли крещён и кем воссоединяемый, а также чтобы в таких приходах были собраны и точно установлены сведения о принадлежащих к секте новоспасовцев, не приемлющих водного крещения, для установления однообразного способа принятия таковых в церковь первым чином – через святое крещение. 15) Поручить Епархиальным Преосвященным предписать благочинным и приходским священникам наблюдать, чтобы продажа на ярмарках и базарах икон не имела соблазнительного характера, и чтобы не были допускаемы к продаже иконы неправильного письма. 16) Поручить Епархиальным Преосвященным вменить приходским священникам в обязанность иметь особливое пастырское попечение о работающих на фабриках, заводах и в промышленных заведениях православных людях, особенно о женщинах и детях. О вышеизложенном послать Епархиальным Преосвященным печатные циркулярные указы, для должного руководства и зависящего исполнения.

Секретарь П. Гурьев

* * *

От Редакции. Независимо от вышеприведённого указного распоряжения Св. Синода, на имя епархиальных преосвященных, высшей духовной властью сделаны, по ходатайствам Казанского Миссионерского съезда, и другие соответственные распоряжения по своему ведомству и сношения через г. Обер Прокурора Св. Синода с подлежащими Министерствами. Так, на Канцелярию Синода возложено выработать и представить для доклада Св. Синоду положение о служебных преимуществах и пенсионных правах миссионеров. Учебному Комитету при Св. Синоде предложено: пересмотреть программу преподавания в семинариях науки обличения раскола и сект, согласно указаниям съезда, – а также преподать руководственные указания, чтобы при классном изучении Свящ. Писания обращалось особливое внимание на изучение и миссионерское истолкование тех мест библейского текста, которые перетолковываются раскольниками и сектантами; – позаботиться об издании необходимых для миссионерства общедоступных по цене и в удобном для пользования формате святоотеческих творений, деяний Св. Соборов и других уважаемых раскольниками книг, миссионерской толковой библии. К сведению училищного Совета при Св. Синоде сообщены соображения съезда о миссионерских дополнительных уроках при преподавании закона Божия в церковных школах селений, заражённых расколо-сектантством.

Министру Вн. Дел, через г. Обер-Прокурора Св. Синода, сообщено о принятых духовным ведомством мерах к упорядочению торговли иконами, с просьбой о зависящем распоряжении относительно содействия со стороны чинов полиции приходскому духовенству к изъятию из продажи икон неправильного письма и к недопущению к продаже икон, могущих возбуждать соблазн, а также о присвоении епархиальным и окружным миссионерам особой печати и прав на бесплатную пересылку по почте своей корреспонденции по служебным делам.

В виду сделанного Казанскому съезду заявления, что в некоторых местах сельские власти на паспортах, выдаваемых единоверцам, обозначают их «единоверческого исповедания» и дают этим повод раскольникам глумиться над единоверцами, якобы составляющими особую Церковь, – сделано сношение с Министром Внутренних Дел, чтобы на паспортах, выдаваемых единоверцам, они обозначались не «единоверческого исповедания», а «православного», так как православие и единоверие составляют одну Церковь.

Так как по удостоверению съезда, многие из книгонош общества для распространения Св. Писания в России, а также Британского Библейского являются сектантами и при распространении книг Свящ. Писания ведут деятельную пропаганду сектантских лжеучений, то Министру Внутренних Дел сообщено о принятии мер к устранению усмотренных в разных местах со стороны названных обществ злоупотреблений при распространении книг Свящ. Писания и о воспрещении сим обществам принимать в книгоноши сектантов или лиц, религиозные убеждения которых неизвестны.

С министром Финансов сделано сношение о беспрепятственном допущении местных приходских священников на находящиеся в пределах их приходов фабрики, заводы и промышленные заведения, для пастырских миссионерских бесед с рабочими.

Но несколько постановлений Казанского съезда, по заслушании их, оставлены Св. Синодом без обсуждения и распоряжений, с одной стороны в виду того, что одним из вопросов дана недостаточная разработка и мотивировка съездом, а с другой некоторые из затронутых миссионерами предметов превышали компетенцию съезда и не входят в задачи его.

В действующих Синодальных правилах «об устройстве миссии и о способах действий миссионеров и пастырей Церкви по отношению к раскольникам и сектантам» Св. Синодом сделаны изменения и добавления, согласно постановлениям по сему предмету Казанского съезда. Между прочим §§ 2 и 3 прежних правил в новой инструкции заменены одним пунктом в такой редакции: „епархиальных преосвященных, Св. Синодом назначаются лица с высшим или средним богословским образованием, обладающие даром слова и вполне благонадёжные по своим нравственным качествам, по преимуществу священного сана“. Таким образом, Св. Синод настоящим определением, отдавая преимущество по принципу лицам священного сана, при занятии должностей епархиальных миссионеров, в тоже время ставит отныне и лиц светских вполне полноправными кандидатами для занятий миссионерских вакансий одинаково как противо-сектантских, так и противо-растльничьих, при соблюдении лишь тех необходимых для успеха миссии условий, чтобы кандидаты на должность епархиального миссионера отличались полной правоспособностью и имели высшее и вообще полное богословское образование.

Вопрос о благотворности для поступательного развития внутренней миссии этого нового широкого взгляда высшей церковной власти, относительно привлечения наиболее правоспособных и образованных деятелей на многотрудное миссионерское поприще настолько важен, что мы надеемся побеседовать о нём с нашими читателями особо, – теперь же лишь заметим одно, что это определение Св. Синода вполне соответствует требованиям миссионерской жизнедеятельности, так как в настоящее время число епархиальных миссионеров из светских лиц с академическим образованием не только противо-сектантских, но и противо-раскольничьих превышает миссионеров из лиц духовного сана в несколько раз, причём светские миссионеры в истекшее десятилетие заявили себя, и в практической и литературной миссионерской деятельности, неутомимыми и весьма благоплодными тружениками. Достаточно заметить, что в Киевской, в Петербург. митрополиях, в епархиях: Харьк., Херсон., Тамб., Кишин., Екатериносл. и др. миссионерами состоят светские лица с высшим образованием.

Обращаясь за сим к вышеизложенным, преподанным епархиальным начальствам распоряжениям Св. Синода по вопросам внутренней Миссии и расколо-сектантства, нельзя не видеть, что они представляют собой непосредственное продолжение результатов деятельности первых 2 всероссийских съездов, а вместе составляют новый важный шаг вперёд в устройстве и развитии миссионерского дела борьбы с расколо-сектантством. Одними из настоящих своих распоряжений Св. Синод оживляет в памяти епархиальных деятелей миссии и подтверждает прежние свои предписания к неуклонному исполнению. В этом отношении особого внимания заслуживает новое разъяснение Св. Синода важности миссионерства вообще и собеседований в частности.

Людям, близко стоящим к миссии, хорошо известно, насколько ослабляют силу и влияние миссии холодность и равнодушие к успехам её со стороны приходского духовенства, которое доселе всё ещё не достаточно проникнуто сознанием неотложной важности миссионерского служения, не надлежаще энергично содействует миссионерам живым своим участием в деле борьбы не только с расколом, – с бытием которого духовенство как-то сжилось, – но и с сектантами, которые первее всего и главным образом направляют своё жало против пастырей; а между тем последние, по самой сущности миссионерского служения, должны быть первыми и главными миссионерами в своих приходах, так что и весь центр успеха приходской миссии покоится на личности и деятельности местного пастыря.

Более того: самые обычные и необходимые средства и способы борьбы с расколо-сектантством, как, напр., собеседования, а равно и миссионерские учреждения недостаточно деятельно заводятся и не поддерживаются, а иногда служат и камнем пререкания, будучи оцениваемы совершенно ошибочно и вредно, с точки зрения пользы и значения их для успехов миссии. Таким, между прочим, пререкаемым предметом служит вопрос о значении миссионерских полемических собеседований.

Миссионерские собеседования, как требующие особой полемической подготовленности и основательного знания богословских и миссионерских наук, прививаются весьма туго и среди приходского духовенства, и в учебных духовных заведениях. Нередко не только сельские пастыри, но и духовно-административные органы власти, как, напр., оо. благочинные, епархиальные наблюдатели, начальники и наставники учебных заведений склонны считать этот способ борьбы с религиозными заблуждениями малозначащими в деле миссии, и легко заменимым другими религиозно-просветительными средствами; как, напр., истовая служба, церковная школа и проч. Доселе не получили должного распространения миссионерские собеседования при духовных семинариях даже тех епархий, где раскол и секты свили себе прочные очаги, где для возвышения успехов епархиального миссионерства необходимо давать кандидатам священства ещё на школьной скамье основательную практическую подготовку к миссионерскому служению и тем воспитать в будущих пастырях-миссионерах любовь к сему св. делу и достодолжное разумение важности и значения миссии в церковной жизни современной России. В этом отношении весьма полезным представляется установление единства в воззрениях на миссионерское дело и действиях как начальников и наставников семинарии, так и епархиальных миссионеров, и наблюдателей.

В виду изложенного, Св. Синод приглашает епархиальных преосвященных, чтобы они: а) „разъяснили подведомственному им приходскому духовенству важность собеседований, как существенно необходимого способа борьбы с расколом и сектантством, б) предписали приходским пастырям оказывать всякое содействие епархиальным и окружным миссионерам, приглашать и допускать их к участию в Богослужении и к произнесению проповедей и поучений в храмах и, в) предложили начальникам духовно-учебных заведений, чтобы воспитанникам была внушаема любовь к пастыре-миссионерскому служению, а при указаниях с наставнической кафедры недостатков собеседований, производимых местными миссионерами, не было допускаемо осуждения бесед вообще“.

В вышеприведённом указе Св. Синода в числе новых распоряжений прежде всего должно быть отмечено установление оснований для признания особой вредности сект. В этом отношении Св. Синод выразил несколько иной, более определённый взгляд на характер особой вредности существующих сект, чем какой был принят 2 миссионерским съездом в Москве. По одобренному Св. Синодом постановлению последнего, для суждения о степени вредности сект, основным признаком признана была такая точка зрения: лёгкость совращения из православия в ту или другую секту и трудность возвращения в лоно церкви, т. е., имелась в виду главным образом вредность собственно в церковном отношении. Ныне Св. Синод, признавая все секты вредными для церкви, преподаёт в руководство для суждения об особой вредности той или другой секты иметь в виду главным образом вред социальный, – наносимый личности, семье, обществу и государству; в силу сего особая вредность той или другой секты должна быть, определяема а) или с точки зрения допущения, на основании религиозных заблуждений, посягательства на жизнь (а следовательно и здоровье) собственную или своих ближних “, (сюда, по-видимому, должны быть отнесены: скопцы, красно-смерты или морельщики в бегунстве, безумные изуверные проявления в малеванщине и проч.); б) или – допущения в секте гнусных и безнравственных действий, (каковы многочисленные виды и формы гнусностей в хлыстовстве, мормонстве и шелапутстве, а также и в современной малеванщине, начиная с свального греха), в) Или же при проявлении в секте стремлений, направленных против государственного и общественного строя и имеющих целью поколебать основы семьи, общества и государства, сюда должна относиться штунда в разных её толках, с её космополитическими, противо-национальными (как секты иноземной и иноверной по источнику своего происхождения) и социалистическими воззрениями и стремлениями, – толстовство, – с его анархическими тенденциями, духоборчество, молоканство, в новой его штундо-баптистической фракции.

В других своих новых распоряжениях Св. Синод, так сказать, санкционирует, – благословляет на процветание и обдержное бытие те из миссионерских учреждений, которые ранее были вызваны к жизни, в виде опыта, в той или другой епархии или особой попечительностью о миссии епархиальных преосвященных, или же назревшей в них местной потребностью. Учреждения эти были предметом всестороннего обсуждения со стороны всероссийского Казанского съезда и признаны многополезными и важными. Таково, напр., учреждение в приходах, заражённых расколо-сектантством, братств или обществ ревнителей православия. Св. Синод, рекомендуя эти учреждения, не стесняет общим уставом деятельности миссионерских приходских обществ, но допускает, чтобы уставы и правила подобных учреждений вырабатывались самими приходскими священниками, применительно к местным условиям миссионерского действования и к характеру самых лжеучений. Уставы¹ эти должны быть представляемы на усмотрение епархиальных преосвященных.

Миссионерские приходские учреждения, в виде братств или ревнителей православия, создавая вокруг приходского пастыря, как главного миссионера, уплотнённую рать из лучших в духовном смысле сил приходской среды, одушевлённую ревностью по своей родной православной вере и сострадательной скорбью о заблудших братьях – односельцах, способны создать весьма полезный, а часто и прямо незаменимый противовес сектантской среде, действующей, обыкновенно, против православия уплотнённой силой. Братства эти необходимо деятельно руководить и миссионерам и особенно пастырям, со стороны приёмов и способов миссионерского действования, снабжать членов их необходимыми указаниями и книжными миссионерскими пособиями.

Из других миссионерских учреждений, рекомендуемых Св. Синодом во всеобщее употребление нельзя не остановиться на миссионерских съездах духовенства епархиальных и областных, – с участием миссионеров ближайших епархий.

Доселе миссионерские съезды имели место, в виде как бы робких попыток и опасливых начинаний, притом – в очень немногих епархиях. Между тем как в других епархиях, где раскол и секты числятся многими тысячами, где давно сознаётся ближайшими деятелями миссии нужда в подобных учреждениях для оживления и объединения деятельности приходского духовенства, – о таких съездах ничего не слышно.

Областной съезд известен только один, – Одесский, состоявшийся по инициативе Архиепископа Херсонского Иустина, давшего строго законченную образцовую организацию своей епархиальной миссии.

Стремясь создать надёжных и подготовленных борцов с расколом и сектами из среды народа, Св. Синод рекомендует учреждение особых миссионерских курсов или же миссионерских отделений при второклассных школах. Создать полезные в этом отношении опыты и начинания возможно только при единодушном действии епархиальных наблюдателей и миссионеров.

Весьма знаменательным представляется одобрение Св. Синодом в принципе мысли Казанского съезда об учреждении Всероссийского миссионерского общества для борьбы с расколом и сектами. Скорейшее, осуществление этой благой мысли ныне зависит от отзывчивости² на неё епархиальных преосвященных.

Особенного внимания заслуживает 9 п. распоряжения Св. Синода, коим требуется заведение в приходах, заражённых расколо-сектантством, особых от исповедных росписей церковных актов, в 1 части коих должны быть священниками занесены раскольники и сектанты, значащиеся таковыми от рождения, во 2 ч. уклонившиеся в расколы и секты, с обозначением числа лет уклонения. причём один экземпляр этой записи должен быть представлен в местную консисторию. Акты эти имеют значение не юридическое и гражданское, а лишь чисто миссионерское и церковное. Они имеют ближайшей целью привести, наконец, в более или менее точную известность число отпадших сектантов и состоящих в расколе, а вместе и иметь способы к проверке движения в расколо-сектантстве со стороны совращений и возвращений. На миссионерах отныне будет лежать новая трудная и ответственная обязанность руководства духовенства относительно правильности ведения этих актов и наблюдения за верностью и аккуратностью этих новых записей.

При этом Св. Синод требует, чтобы приходские священники не только о всех случаях обнаружения новых отпадений в раскол или секты, но и о появлении какого-либо вредного сектанта – немедленно доносили епархиальному начальству. Излишне говорить здесь о значении требуемой от пастырей приходских такой неусыпной бдительности по наблюдению за религиозным брожением в приходе, – мера эта слишком ясна и понятна сама по себе.

Благовременное предупреждение дальнейшего распространения сектантства путём миссионерских пастырских мер воздействия на отпадших имеет огромное значение для успехов миссии и для пресечения лжеучений. Между тем чаще о появлении сектантства в приходах первые сведения приходят в епархиальное управление от становых приставов, чем от приходских священников. Явление это печальное, но, к сожалению, традиционное и весьма вредное для дела миссии. В большинстве случаев полезнее бывает обождать вмешательством полиции в новое дело проявления религиозного воздействия, а между тем, по ныне действующей практике урядник и становой первыми являются изобличителями отступника, чем больше приносят вреда, чем пользы.

Более того: Св. Синод рекомендует соблюдать осторожность при внимании самих судебных о секстантах дел и не иначе как по предварительном и притом тщательном дознании всех обстоятельств дела через духовных следователей.

Небезызвестно, что вообще, а в последние годы особенно, вчиняемые духовным ведомством в судебных инстанциях дела по преступлениям сектантов и раскольников во многих случаях или прекращаются следователями, или кассируются Сенатом, или же виновные оправдываются судьями по тем или другим основаниям. Такой нежелательный исход процессов по сектантским делам зависит от разных причин, коренящихся и в неопределённости законов, и в характере преступлений, трудно уловимых и доказуемых путём свидетельских показаний, и в субъективных воззрениях и отношениях к вопросам веры самих судей и проч. Но дело в том, что такие благоприятные для сектантов и раскольников исходы процессов отражаются крайне неблагоприятно, – возбуждающе на тёмной массе сектантов, которые истолковывают в глазах православных подобный исход судебных дел в свою пользу, – в смысле покровительства к расколо-сектантству со стороны гражданской власти и самого закона, так что, вместо ожидаемого пресечения сектантских заблуждений на почве судебной репрессии, в результате получается усиление брожения, нетерпимое, ожесточённое отношение к приходскому духовенству, что весьма вредит и самому миссионерскому делу. К сожалению, среди приходского духовенства опять-таки сильна тенденция действовать на раскол и секты, первее всего и более всего, мерами полицейского и судебного воздействия, что совершенно противоречит идее и духу нашей миссии. Полицейские меры – не наши меры – по классическому выражению м. Григория.

К суду и власти гражданской духовенство нравственно может обращаться лишь в тех исключительных случаях, когда будут исчерпаны и не достигнут цели все меры духовного вразумления, когда миссионер или пастырь встретятся с злой волей агитаторов, или с необузданным фанатизмом изуверов, духовно растлевающих „сих малых“ и тем явно и нагло нарушающих законы гражданские, коими ограждается господствующая церковь и истинная вера.

Во всяком случае интересы миссии требуют, чтобы как приходские пастыри, так и миссионеры были сами по возможности в стороне от всяких вчинаний судебных дел о местных сектантах, дабы не ожесточать их против себя и тем не преграждать путь своему слову к сердцу заблудших.

В высшей степени важным для миссии представляется п. 13 указа о недопущении опознанных хлыстов т. е. судом духовным или светским признанных таковыми сектантами, – к таинству причащения Св. Таин, без публичного отречения от своих заблуждений, чем устанавливается в епархиях одинаковость взгляда и практики на этот недоуменный доселе и пререкаемый вопрос.

Новые распоряжения Св. Синода, будучи выражением новой живой благопопечительности высшей церковной власти о преуспеянии миссии отечественной Церкви, несомненно послужат к оживлению миссионерского дела в епархиях и к ободрению духа добрых делателей.

В. С. 

Правительственные мероприятия, клонившиеся, как мы видели, к уравнению единоверческих обществ в правах и положении с обществами православной Великороссийской церкви, не от другого, конечно, источника могли вытекать, как только из взгляда самого духовного и светского правительства на Единоверие, как на тоже православие. Этот же взгляд правительства, конечно, определялся взглядом на Единоверие самих православных русских иерархов. Отсюда естественно желание интересующегося судьбами Единоверия за столетнюю жизнь его ознакомиться со взглядами на Единоверие и самих русских иерархов. К его только неудовольствию, таких взглядов, более или менее определённо высказанных, ему известно немного. Наши иерархи, заботясь о распространении Единоверия, как бы этим самым т. е. самым делом, а не словами высказывались на счёт Единоверия; если же прибавим, что они не только никогда не отказывались, но, наоборот, всегда изъявляли полнейшую готовность литургисать в Единоверческих храмах, то и отношение их к Единоверию настолько ясно было, что им и нужды не было высказываться по поводу его. К тому же – до пятидесятых годов не было и случаев, и поводов высказываться иерархам об Единоверии. Когда же с этих годов Единоверие стало обнаруживать более жизненности, то и иерархи наши стали высказываться о нём более подробно. Не имея нужды приводить отзывы об Единоверии всех высказывавшихся о нём иерархов, приведём некоторые из них, как более характерные по тем или иным причинам.

Первый по времени, весьма определённый взгляд на Единоверие был высказан ещё до учреждения его. Принадлежит он митрополиту Новгородскому Димитрию (Сеченову) и епископу Псковскому Гедеону (Криновскому). Высказан же он был в половине 60 годов XVIII столетия на запрос Императрицы Екатерины II: „на каких до веры и церкви касающимся кондициях“ можно было бы дозволить переселение заграничных раскольников. Высказав в начале своего ответа желание, чтобы в церкви православной было однообразие и во внешних чинах и обрядах, м. Димитрий и еп. Гедеон писали: „понеже намерение и желание оным заблуждающимся есть в оное соединение (с православной церковью) прийти не инако, как только с тем, чтобы оставлены были при них некоторые заобыкновенные у них обряды... (далее перечисляются эти обряды) и для того полагая, что если в прочем всём, особливо в догматах веры, хотят они и обещаются последовать святой Греко-российской церкви, и никаких ересей проклятых вселенскими и поместными соборами не иметь и не вводить, и никогда отнюдь употребляющих другие от них обряды не хулить, епископов и священников, поставляемых от православных греческих и российских архиереев, принимать и повиноваться, и словом, кроме помянутых обрядов, все-мудрствовать и содержать по мудрованию и содержанию православных“, то, писали они далее, „лучше попустя им то, спасти их души присоединением к святой церкви, нежели, не попущая, оставить заблуждать от нея и погибать“... „Пусть только они (т. е. раскольники), писали иерархи в заключение своего ответа, признают церковь..., пусть различествующих от них обрядами братий своих не порочат тем и не хулят..., пусть только они во всём, кроме обрядов, будут с православной нашей церковью единомысленны: то в таком случае и нет сомнения, что их принять и присоединить православному нашему обществу“.⁴ Не важно то, что желаемое иерархами соединение в то время не состоялось; важно то, что в проектируемом ими соединении они видели не ступень к православию или что-либо этому подобное, а „присоединение к святой церкви, к православному нашему обществу“... т. е. на будущих единоверцев смотрели как на равноправных членов православной церкви. Такой их взгляд особенное значение приобретает в виду того особенно (почему мы его здесь и приводим), что высказан он был в то время, когда будущий митрополит Московский Платон, состоя в Петербурге законоучителем наследника, престола, писал „Увещание во утверждение истины“…⁵; не мог поэтому он быть не знакомым с этим взглядом, когда потом при той же Императрице вёл сношения с иноком Никодимом и когда потом в 1800 г. делал свои замечания на условия Московских раскольников. А если так, то, следоват., ясен и определёнен должен быть и его взгляд на Единоверие, и в его замечаниях на условия Московских старообрядцев никак нельзя поэтому читать мысли об Единоверии, как о чём-то неполном, несовершенном.

Весьма определённо высказан и подробно раскрыт взгляд на Единоверие митрополитом московским Филаретом (Дроздовым). Этот, будучи ещё викарием Петербургской епархии, с 1817 г. как член Петербургского секретного комитета по делам раскола, и до самой своей смерти (19-го ноября 1867 г.), имел постоянные самые близкие и непосредственные сношения с расколом и Единоверием, почему и хорошо знал то и другое. В виду этого взгляд его на Единоверие особенно ценен, и это тем более, что отражает в себе взгляд русских иерархов за целое пол столетие времени.

„Единоверие, говорит м. Филарет в одном месте, не есть начало. Начало есть православие, а Единоверие – распространение, развитие, движение сего начала к стороне раскола, с той целью, чтобы отторженных от православной церкви возвратить к единству веры, церкви и священноначалия... Отсюда наименование Единоверия и единоверческой церкви, т. е. церкви, которая соединена с обще-православной в вере, при разности некоторых обрядов. При таком устроении единоверческой церкви, вступающим в неё предоставлено всё, что могло быть допущено без нарушения чистоты православия“. Но если Единоверие есть движение к стороне раскола, то каково же его отношение к последнему? В ответ на этот вопрос м. Филарет многократно высказывал, что у Единоверия далеко нет той близкой связи с расколом, которую бы желали видеть защитники последнего, но что, напротив, между тем и другим лежит целая бездна. „То, что наиболее осудительно и вредно в раскольниках, писал он, есть их отчуждение от церкви и мятежное против неё расположение. Единоверцы, победив сии расположения при вступлении в Единоверие, и вошедши в благодатное общение священноначалия и таинств церкви, согласно с своим наименованием, почитают направление к единству и почитают православную церковь своею, а раскольников чужими“. Общее единоверцы с раскольниками имеют только в держании старых обрядов, что не представляет, по замечанию м. Филарета, особенной важности и в существе дела не препятствует церковному единству. Существенно же важного, что коренным образом входит в понятие раскола, т. е. признания православной церкви еретической и неповиновения её иерархии, итого единоверцы чужды. Поэтому-то, далее, по его убеждению, Единоверие в сущности тоже православие; единоверческая церковь, отличаясь от греко-российской несущественной разностью в обрядах, соединена с последней, как показывает и само название, единством веры, таинств и священноначалия так крепко, что первая не может быть мыслима раздельно от последней, но та и другая есть одна вселенская святая и апостольская церковь. „Известно, писал он в одном письме к м. Петербургскому Григорию, что Единоверие от общего православия не разнствует ни в догматах, ни в заповедях, ни в таинствах, но только в некоторых обрядах, неразборчиво принятых, но не противных существу веры. И потому нет нужды с опасением говорить, что Единоверие значительно разнится от православия“. „Что значит церковь единоверческая? пишет он в другом месте. – Церковь, которая имеет единую веру с великороссийской церковью, находится в соединении с ней и сим отличается от разномыслящих и чуждающихся церкви великороссийской. Что в сём неприятного или оскорбительного? Братьям единоверческих церквей мы говорим: вы единоверны нам и мы единоверцы вам. Как же может быть оскорбительным наименование, которое мы даём и себе наравне с другими?!“ Единоверцы, вступая в общение с православной российской церковью, тем самым становятся чадами „святыя восточно-кафолическия церкви“, а их церковь – „пользующеюся всеми благодатными преимуществами восточно-кафолической соборной и апостольской церкви, наравне с прочими, принадлежащими к восточно-кафолической церкви, частными церквами, как то: греческой, российской, грузинской и проч.“ Наконец, однажды м. Филарет в резолюции по делу о переходе супругов Рогожиных (московских купцов) из православного прихода в единоверческий писал, что они „напрасно предпочитают единоверческую церковь обще-греко-российской“, потому что „та и другая есть одна вселенская святая и апостольская церковь“⁶.

В 1873 году, следовательно, много спустя после смерти м. Филарета, на рассмотрение и разрешение Св. Синода был представлен прямой принципиальный вопрос: следует ли считать Единоверие равносильным православию? Возбуждён он был по следующему поводу. Один бывший раскольник Вятской губ„ присоединившись к церкви православной на правилах Единоверия, стал ходатайствовать о предоставлении ему, на основании 508 ст. V-го т. Свода Зак. Уст. о под., льгот в платеже податей и повинностей. Ходатайство его гражданской властью не было уважено в виду того, что в указанной им статье закона ничего не говорилось об единоверцах. Потребовался отзыв об Единоверии от Вятского епископа. Последний вот как отозвался: „по справкам найдено несколько таких правительственных распоряжений, которые на предложенный вопрос отвечают, что присоединение раскольников к Единоверию перед законом равносильно с переходом их в православие... и что по понятию правительства Единоверие есть св. вера“. Поэтому с своей стороны Преосвященный признавал, что проситель – единоверец в праве воспользоваться льготами от платежа податей. Этот отзыв Вятского преосвященного не удовлетворил однако светских Вятских властей и они через министра внутренних дел обратились в Св. Синод с вышеприведённым принципиальным вопросом. Св. Синод, рассмотрев дело, нашёл, „что между Единоверием и православием не существует никакого различия в догматах веры, но по снисхождению к заблуждениям раскольников, обращающимся в православие на правилах Единоверия, правительство допустило единственное исключение – совершение богослужения и треб по старопечатным книгам. Т. об., при отсутствии различия православия и Единоверия, те льготы и права, кои по закону предоставляются раскольникам при обращении их в православие, должны быть равносильно распространены и на лиц, переходящих в православие на правилах Единоверия“.⁷

После такого отзыва Св. Синода суждения русских епископов об Единоверии стали совершенно определённо и весьма категорично высказываться. Так от 1874 года сохранилось весьма интересное и важное предписание настоятелю одного единоверческого прихода, иеромонаху Иоакиму, со стороны Платона, архиепископа Новочеркасского, впоследствии митрополита Киевского. ⁸ Иеромонах Иоаким доносил преосвященному, что прихожане его – единоверцы возмущаются тем, что вместе с ними в их храме молятся „щепотники“ с соблюдением ими и других их обрядов. Архиеп. Платон, в своём предписании иеромонаху по этому поводу, давая весьма полезные и подробные наставления, между прочим повелел ему стараться выяснять единоверцам, что они – единоверные братья с православными. „Объясните вашим прихожанам, писал Владыка, что им неприлично и грешно устранять православных от общения в молитвах ваших, ибо прихожане ваши исповедуют одну веру с православными, почему и называются единовѣрцами их; а христиане, исповедующие одну веру, должны, по заповеди Апостола, не чуждаться друг друга, но жить между собой в любви и согласии, стараясь блюсти единение духа в союзе мира (Еф.4–6) (курсив всюду подлинника)... Это, я думаю, также или ещё более неприятно для Господа, как неприятно было бы для вас (т. е. единоверцев), если бы какие-либо из ваших детей негодовали на то, что другие ваши дети находятся у вас и вместе с ними просят вас о чём-либо, и поэтому старались бы удалить их из домов ваших... Вразумите прихожан ваших..., что из того, что православные приходят в вашу церковь, чтобы помолиться в ней с вами, ясно оказывается, что они уважают вашу церковь, как храм Божий, и питают любовь к вам, как к единоверным своим братьям; а это, очевидно, должно радовать, а не оскорблять ваших прихожан“... Таким, ходящим в храмы единоверческие, православным архиеп. Платон „советовал внушать, чтобы они, находясь в вашей (т. е. единоверческой) церкви, приноровлялись к вашим обычаям и не делали ничего такого, что может быть неприятно для ваших прихожан“.

В 1880 г. Сергий, впоследствии митрополит Московский, при освящении единоверческой церкви в Курской епархии, говорил в своей проповеди: „Церковь сия, ныне освящённая, именуется единоверческой. Откуда же заимствовано её такое наименование? – Из слов Апостола, что у православных христиан един Господь, едина вера. И, действительно, общество единоверческое в веровании ничем не разнствует от всего общества православного“... А в самом заключении своего слова делает следующие примечательные наставления: „Итак, если мы и единоверцы – едино церковное тело; то в нас должен быть и един дух. Да не будет распри в сём телеси (1Кор.12:25), одушевляемом единостью веры и благодатью Св. Духа. Да не упрекают нас в „новшествах“; ибо новы у нас только речения, а дело древнее, святое и неизменное. Да не подвергаются поречению и любители, так называемого, древнего обряда, когда они в вере не погрешают и законному священноначалию повинуются. Все, православные, не забывайте заповеданного Апостолом (Евр.13:16) взаимного общения (курсив всюду подлинника), как чада единой, соборной и апостольской церкви“...⁹

Известный ревнитель о чистоте и неповреждённости нашего православного учения и обличитель всякого рода раскольнических и сектантских отклонений от него, Преосвященный Одесский Никанор, в бытность его епископом Уфимским, в 1883 году, в слове на Воздвижение честного Креста Господня, следующее говорил о Единоверии¹⁰. „Я знаю, что по старопечатным книгам святые Божии спасались, как и по новопечатным спасались, и верую, что и ныне можно спастись, служа Богу как по тем так и по другим книгам, старопечатным и новопечатным. По долгу моего звания и примеру святых отец наших, в единоверческих церквах я и священнодействую по старопечатным книгам, и крещусь двуперстием, как и благословляю... Что при этом (т. е. при содержании старых обрядов и книг) Единоверие есть действительно Единоверие, а не богоотметная ересь, не богопротивный раскол; что Единоверие не исповедует греко-восточную церковь еретической и состоит с ней в общении молитв и таинств, это видно из того, что, содержа единую с нами Христову веру, единое в основе церковное право, единый по существу обряд, хотя и с некоторыми особенностями, не вредящими существу веры и делу спасения, Единоверие приемлет от православной церкви своё священство и подчиняется её епископству... В Единоверии как в общине, как живом теле, освящаемом спасительными таинствами, одушевляемом и одухотворяемом благодатью Св. Духа, живёт, растёт и укрепляется дух истинно спасающего Единоверия“...

В 1885 году об Единоверии высказался целый собор епископов. В этом году, как известно, было собрание в г. Казани епископов поволжских и других епархий для обсуждения духовных нужд их паств и мер к борьбе с расколом. Епископы, присутствовавшие в Казани, были следующие: Палладий – архиеп. Казанский, Дионисий – еп. Уфимский, Евгений – еп. Астраханский, Ефрем – еп. Пермский, Варсанофий – еп. Симбирский, Павел – Саратовский, Вениамин – Оренбургский, Нафанаил – Екатеринбургский и Тихон – Сарапульский. Между постановлениями, утверждёнными Св. Синодом, для нас в настоящий раз важно одно, выражающее взгляд собравшихся епископов на Единоверие. В пункте 8-м постановлений читаем: „В видах усматриваемого нередко разномыслия в воззрениях на Единоверие, необходимо разъяснить духовенству, что Единоверие не представляет собой какого-либо особого, отличающегося от православия, исповедания; православие и Единоверие составляют одну церковь. В храмах православных и единоверческих призывается един Господь, исповедуется едина вера, совершается едино крещение, приносится едина умилостивительная, бескровная жертва Христова, приемлется едино Тело и Кровь животворящая; словом, и там, и здесь одно и тоже, и одинаково всё то, что живит и питает человека. Посему, с одной стороны, никто не должен унижать и порицать то, что церковью благословляется, никто не должен думать, что тайны, совершаемые единоверческими священниками, имеют менее силы и святости. А с другой стороны сами единоверцы должны помнить, – и сие потребно внушать им, – что сила Единоверия заключается только в союзе с православной церковью, что без этого союза нет Единоверия, а будет опять раскол, что посему при содержании, так называемого, старого обряда не должно быть никакого порицания обряда, православной церковью содержимого, и, наоборот, со стороны православных – порицания обрядов, содержимых единоверцами“¹¹.

Этот отзыв об Единоверии, высказанный от лица девяти епископов и признанный за голос истинный и справедливый представителями русской церкви – членами Св. Синода, как бы утвердил, или – так сказать – санкционировал то, что прежде слышалось об Единоверии от лица отдельных епископов. Частные мнения многих епископов были признаны за мнения, официально разделяемые Св. Синодом; единичные их голоса слились с выражением общего голоса представителей Русской церкви. Мы не припоминаем, появлялись ли в печати какие-либо отзывы кого-либо из современных епископов об Единоверии; но из личных бесед с некоторыми из них и из знакомства с ними, со слов других лиц, хорошо осведомлены. что и до настоящего времени епископами русской церкви твёрдо содержится и вполне разделяется отзыв об Единоверии Казанского собрания девяти епископов. А если так, то, следовательно, на протяжении столетней жизни Единоверия отзывы о нём со стороны епископов русской церкви были высказываемы в том смысле, что Единоверие и православие составляют одну церковь святую, восточную,

апостольскую и что разности в обрядах так же их не разделяют, как не разделяют разности в обрядах церкви русскую, греческую, грузинскую и пр, друг от друга.

Но с этими отзывами об Единоверии, как бы существенно расходятся и даже, по мнению некоторых, пожалуй, до противоречия два мнения об Единоверии – Иннокентия, архиеп. Камчатского, впоследствии митрополита Московского и Аполлоса, епископа Вятского. Что же это за мнения?

1) Преосвященный Иннокентий, в письме своём к Андр. Ник. Муравьеву, от 30-го марта 1858 г., из Иркутска писал: „Я полагал, по некоторым случаям, что в Томске Единоверие настоящее. Но преосвященный (подразумевается – Томский) говорит, что из всех, так называемых, единоверцев едва ли наберётся и 100 настоящих, а прочие всё тоже, что и раскольники. К сему присоединяю и слышанное мной в Иркутске, что после литургии, которую служил преосвященный Афанасий у Забайкальских единоверцев, ревностнейшие из них предлагали сломать церковь, яко осквернённую шапконосцами. Вот вам и пресловутое Единоверие, которое, полагали, будет переходным состоянием от раскола к православию, а выходит наоборот¹².

Приходится только удивляться, каким образом вышеприведённые слова архипастыря могут свидетельствовать о мнении его об Единоверии, как не о чистом православии! А между тем, на основании их, таковое мнение приписывается архипастырю. Мы нарочито привели всё, относящееся сюда из письма владыки, чтобы нагляднее видеть несправедливость неправильного вывода из него. Из письма, наоборот, ясно, что владыка разделяет Единоверие и единоверцев и говорит о многих из последних, как о дурных, как о не искренних православных, и как бы сетует, что через наличность большего количества таковых теряется смысл самого Единоверия. А наличность дурных единоверцев, как дурных православных, никто и никогда не отрицал; но только наличность эта против самого Единоверия, его одиносущности с православием, нисколько не говорит.

2) Преосвященный Вятский Аполлос, при обозрении единоверческой церкви, в присутствии единоверцев, будто бы объявил по одному случаю, что „Единоверие есть только ступень к православию“¹³. Но после того, как Н. Ив. Субботин, в № 14 за 1869 г. „Современной Летописи“ обратил внимание на это выражение преосвященного и выразил сожаление, что оно было высказано им, в „Московских Ведомостях“¹⁴, в корреспонденции из Вятки было разъяснено, что преосвященный Аполлос не употреблял приписываемого ему выражения и что всё дело было так: „Во время обозрения епархии преосв. Аполлосом, в единоверческой церкви Ижевского завода, один из православных выразил ему свою просьбу о дозволении присоединиться ему к Единоверию... Преосв. Аполлос... объявил, что желание просителя перейти из православия в Единоверие неосновательно и неуважительно, потому что православная церковь только по духу мира и любви терпит в единоверческой церкви некоторые обряды, снисходя к немощи лиц, с детства усвоивших себе оные и придающих им особенное и существенно важное значение. Оказывается, таким образом, что ничего даже и подобного выражению: „Единоверие есть только ступень к православию“, сказано не было. Появление же его в „Вятских Епархиальных Ведомостях“, за 1867 года (№ 18) корреспондент объясняет неточностью передачи слов преосвященного автором – описателем разговора преосвященного с просителем. „Слово – ступень употреблено свидетелем беседы для сообщения частных выражений архипастыря, который в разговоре с простолюдином вовсе не употреблял этой метафоры для обозначения отношения между Единоверием и православием, а недостатки Единоверия охарактеризовал словом – немощь (курсив подлинника), обнаруживающейся в крайней привязанности единоверцев к, так называемому, старообрядству. Значит, еп. Аполлос употребил в своём отзыве об Единоверии такое выражение, какое употреблено м. Платоном в его известном „мнении“. Но допустим, что еп. Аполлос, действительно, высказал приписываемое ему выражение, как на этом настаивают раскольнические писатели и некоторые из православных. Так что же из того? Ничего не значит, что один из русских епископов смотрит на Единоверие, как только на ступень к православию. Мнением одного нисколько не ослабляются взгляды на Единоверие, как на Православие, остальных епископов.

Впрочем, автор изданной в 1897 г. за границей в Румынии брошюрки, разосланной подписчикам раскольнического „Слова Правды“, под заглавием: „Нечто об Единоверии“ приводит ещё следующие слова Елпидифора, еп. Вятского, из частного письма его к епископу Макарию, впоследствии митрополиту Московскому, от 3-го мая 1855 года: „Я, может быть, ошибочно эту (то есть единоверческую) церковь считаю каким-то непонятным учреждением, мало соответствующим своей цели, унизительным для православной церкви и опасным, – чтобы не породило разделения церквей и церковной иерархии“¹⁵. Но в этих словах нет собственно никакого отзыва об Единоверии; в них высказывается лишь, что для преосвящ. Елпидифора Единоверие непонятно по тем или другим причинам: по лицемерному ли отношению единоверцев того времени к православной церкви (отсюда – не соответствует своей цели) или вообще по неясности для тогдашних современников смысла и значения Единоверия (отсюда – учреждение непонятное) или просто даже по недостаточному знакомству самого преосвященного с сущностью и идеей Единоверия (отсюда – Единоверие унизительно для православной церкви). Из этой непонятности для преосвященного проистекало его опасение на счёт порождения через Единоверие разделений. Таким образом, в приведённых словах преосв. Елпидифор выражал не взгляд свой на Единоверие, а свидетельствовал лишь, что Единоверие для него непонятно, неясно, тёмно.

В 1881 г. было разрешено введение Единоверия в Майносе, в Кизической епархии, в области патриарха Константинопольского. Этот – Иоаким III, – разрешая у себя Единоверие, смотрел на него глазами иерархов русской церкви того времени, т. е. как на тоже православие. Это явствует изо всей истории учреждения Единоверия в Майносе. Майносские старообрядцы, решившись открыть у себя единоверческий приход, обратились с просьбой об этом в русский Св. Синод. Но этот направил их к Константинопольскому патриарху, в области которого они желали иметь церковь. Тогда в Москве на имя Константинопольского патриарха было составлено иеромонахом Филаретом, под руководством известного архимандрита Павла (прусского); и Н. Ив. Субботиным окончательно редактировано прошение майносцев. В прошении, для лучшего уяснения того, о чём они просят, были изложены краткие, но точные сведения о происхождении Единоверия, его значении и отношениях к православию, – изложены в том смысле, как всё это разумеет православная Российская церковь. На эту просьбу последовало согласие патриарха; поставить же священника для них патриарх предоставил кому-либо из архиереев Российской церкви, что и было совершено Алексием, еп. Можайским; а освятить церковь благословил архимандриту Павлу (прусскому), которого дважды с особым вниманием принимал у себя¹⁶. Итак, понятие об Единоверии Константинопольский патриарх составлял через ознакомление с ним при посредстве таких лиц, которые смотрели на него, как на православие; а поэтому, след., и сам должен был точно также смотреть на него, когда разрешал его у себя и поручал ведению епископа Кизического.

Содержание именно такого взгляда на Единоверие предполагали у патриарха и русские единоверцы, коль скоро они по поводу дозволения первым у себя Единоверия обратились к нему от лица некоторых петербургских и московских единоверцев с благодарственным адресом. В этом, между прочим, писали, что частный случай – дозволение патриархом Единоверия у себя в области „громко возвещает вслух всему православному населению, что просветивший нас Восток совершенно чужд того несправедливого предубеждения и той обрядовой исключительности, которые два века тому назад привели русскую церковь к пагубному разделению...“¹⁷

Появившееся в Русской церкви Единоверие, разумеется, не могло не вызвать к себе тех или иных отношений со стороны раскольников-старообрядцев. Отношения же эти могли быть только одни – самые неприязненные и злостные. Иные отношения вели уже к симпатиям к Единоверию, а за ними и к присоединениям. Степень же неприязни к Единоверию со стороны раскольников была очень велика с самого начала существования Единоверия; таковой остаётся она и теперь. Это и понятно. Если с православной церковью раскольники начала XIX века уже сжились и свыклись, отчего и острый характер отношений сгладился, то Единоверие, явившееся вновь, уже поэтому одному подогревало ненависть к церкви со стороны раскольников, возбуждало её в новой форме, направляя на Единоверие.

Это же к тому не могло не казаться и весьма опасным для самого раскола. Не могли не видеть раскольники, что Единоверие по своему содержанию то же старообрядство, что и раскол, но не только имеет священников и таинства, о чём только плакали и вздыхали беспоповцы, но имеет священников в достаточном количестве, по своему желанию и законных, а не беглых и при том в сильно недостаточном числе, как у половцев до 1847 г. Естественно, такое Единоверие должно было казаться раскольникам заманчивым, соблазнительным. Но эта-то заманчивость, эта-то соблазнительность Единоверия для раскола и должна была возбуждать против него раскольников. У искренних из них, естественно, рождались вопросы сомнения о законности и действительной спасительности Единоверия, а отсюда – при неблагоприятном для Единоверия решении их – вся ненависть к последнему, как якобы недостойной „ловушке“, перед которой не в состоянии устоять слабые духом из раскольников. У многих, так называемых, горячих голов вражда к Единоверию проистекала из их вражды к православной церкви, из того, что Единоверие соединяет раскольников с, ненавистным для них, погрязшим в мерзости всех, по их убеждению, ересей, великороссийским православием или никонианством. На порождение и развитие этой вражды не могло не влиять и то обстоятельство, что ещё „согласие“ XVIII в., а потом Единоверие, особливо времён Николая I, было нередко причиной страданий, унижений и сильных стеснений от правительства гражданского для раскольников, и что оно иногда жило и цвело на развалинах и несчастиях последнего. Первый протест против Единоверия, собственно против „согласия“, действительно, излился из стеснений раскольников от Единоверия, когда при протоиерее Иоанне Журавлеве в Стародубье, у раскольников в пользу единоверцев стали отбирать молитвенные дома с их принадлежностями. Тогда-то и появилось первое по времени раскольническое произведение против Единоверия – известный „Синаксарь“. – Итак, было у раскольников и немало основательных причин к вражде против Единоверия.

Чем же им было выразить эту свою вражду? Не у власти стоящие – они и вредить Единоверию могли или какими-либо каверзами против него, или распусканием о нём всяких нелепых былей и небылиц, которые вообще все русские люди охотно слушают и которым охотно доверяют, или, наконец, сочинением словесных произведений на Единоверие и единоверцев. Последний способ был самым удобным и благодарным. Каверзы строить – нужно уменья и искусства много, к тому же и не всегда можно с успехом для дела и безопасностью для себя: за единоверцев часто заступалось духовное начальство, а иногда даже и светское. Оставался для раскольников третий способ для выражения их вражды к Единоверию – посредством распространения разного рода словесных произведений с порицаниями и обличениями Единоверия. И этот способ всё время был и теперь остаётся самым излюбленным у раскольников. Нужно было только написать сочиненьеце или письмецо против Единоверия, а там – ищи автора его, как вольного ветра в чистом поле. Зато, раз написанное, оно приобретало авторитет послания или завета какого-нибудь уважаемого в расколе лица и, переходя из рук в руки, в многочисленном количестве списков, сборников, с всевозможнейшими добавлениями и изменениями, оно начинало гулять по всему лицу Руси святой, пробираясь и в заграничную Буковину.

Этих литературных произведений с возражениями, обвинениями и разного рода наветами на Единоверие и единоверцев написано и распространено раскольниками очень много; по крайней мере, очень много из таких произведений уже известно в нашей литературе и описано нашими учёными и полемистами. Но, кажется, едва ли ошибёмся, предположив, что известна только меньшая половина, а большая и доселе сохраняется где-нибудь в курной избушке, в переднем углу, на полке „за святыми“ (иконами), как дорогой дар, который всячески следует скрывать от любопытных глаз нечестивого никонианина. Написаны эти произведения в прозе и в стихах, в тоне жалобной элегии и грозной сатиры; некоторые из них облеклись и в форму научных деловых рассуждений; есть среди них и дружественные письма, и обвинительные на Единоверие акты, и целые, претендующие на учёность, статьи и брошюры.

Перечислять все этого рода раскольничьи произведения нет никакой возможности. И мы здесь изложить содержание можем только тех из них, о которых говорилось уже в нашей периодической печати.

В самые первые годы существования Единоверия появилось раскольничье сочинение: „О трёх церквах“ или с более подробным заглавием: „Кратчайшее сказание о некоторых преданиях и содержаниях трёх российских церквей: 1) древней, 2) ныне господствующей и 3) присоединенческой, или с новыми преданиями единоверческой“¹⁸. В конце этого сочинения автор его, как бы под влиянием вдохновения, пускается в поэзию и в стихотворной форме рисует „Изображение единоверческие церкви“. Здесь первой виной против Единоверия автор выставляет его будто бы двуличное положение. Именно он пишет:

Явилась церковь вновь, имея две личины,

Хранит разгласные уставы и вся чины…

Всем кажется она, что хвалит старину,

Но купно содержит в себе и новину...

Такого взгляда на Единоверие автор держится с одной стороны потому, что с своей раскольничьей точки зрения никак не может понять единство церкви при разнообразии обряда, а с другой и потому, что многие раскольничествующие единоверцы „себя (т. е. свою церковь) лишь мнят святой и бегут от православных“.

Действителей же тех (т. е. православных) к себе не приобщает,

И кто согласен им молиться не пущает.

А славится она, что веры есть одной,

Сама ж бежит от них, себя лишь мнит святой...

Эта двойственность, неискренность единоверцев даёт автору совершенно произвольный, но у раскольников обычный, довод переносить недостатки лиц на учреждение, – в данном случае на Единоверие. И он уже приходит к тому выводу, что в Единоверии кроется „ложь“. Далее автор упоминает о клятвах 1667 г., которых и советует Единоверию „избыть и со святыми мир иметь... дабы спасенья себе на век не отчуждить“¹⁹. Этим и исчерпывается содержание литературного произведения нашего автора. Как видим, возражения против Единоверия выставляются пока самые примитивные, проистёкшие у автора главным образом из наблюдения неискренности у многих единоверцев. Но сочинение это тем не менее пользовалось у раскольников громадным успехом. Это видно из наличности многих сохранившихся списков его. Успеху его способствовали – вражда к Единоверию раскольников и бойкий язык автора, владевшего при том хлёстким стихом.

Гораздо более по количеству и определённее по выражению содержится возражений против Единоверия в „записке, поданной в 1840 году настоятелем Иргизского поповщинского монастыря старцем Силуаном единоверческим архимандритам Платону и Зосиме в Верхне-Спасо-Преображенском монастыре (Саратовской губ.) и изъясняющей причины, по которым не могут в России живущие верноподданные, так называемые половцы, принять правила, таинства и священство единоверия²⁰. Причины эти таковы:

1) Единоверческая церковь в России представляется им новой и „несогласной с символом православной веры“ и это тем более, что „прихожане единоверческой церкви не менее обязаны веровать ещё и в другую господствующую церковь“.

2) „Священство единоверческое обязано почитать: а) клятвы 1667 г. возложенными праведно“, б) новоисправленное при п. Никоне за святое и в) принимать архиерейское благословение.

3) В Пращице, неоднократно изданной благословением Св. Синода, содержатся похуления на древние чины.

4) Епископы только единоверцам попускают творить по-старому чин и богослужение, а сами его не исполняют.

5) Епископы нарушают правила Единоверия, а в 1839 г. была пропущена цензурой книга „Доказательства о древности трёхперстного сложения“ с ясными похулениями на двуперстие.

6) Единоверие распространяется при помощи гражданской власти и насилий над раскольниками – старообрядцами.

7) В церкви православной не соблюдаются чины и постановления об обрядах из времён до п. Никона.

8) Единоверческое духовенство – „новое, непрямое и осуждённое от той же духовной власти“...

Более новые возражения против Единоверия встречаем в раскольничьем сочинении, появившемся не ранее второй половины сороковых годов, под заглавием: „Повесть о церкви единоверческой и к ней прилагающихся, и что оная значит, и откуда произыде, и как она существует“. В нём автор выставляет целых 15 возражений против Единоверия. Но все они, толкуя на разные лады, сводятся в сущности к одному вопросу – о клятве собора 1667 г., под которой будто бы находится двуперстие. Господствующая церковь, дозволяя употребление двуперстия в то же время будто бы проклинает молящихся двуперстно. „Можно ли же после этого, восклицает автор, знаменаться тем, что проклято, т. е. двумя персты“? В конце своего сочинения автор переходит к рифмованной речи и в стихах как бы обобщает, делая вывод, всё прежде сказанное против Единоверия. Единоверие, по его взгляду, двулично и шатко в его отношении к православной церкви.

„Дивно: книги старые имеет,

Священство ново разумеет;

Невежество своё исполняет

И клятве всюду подпадает“.

Упоминает автор о согласии между русскими и греками, которые, кстати сказать, по автору давно уже утратили своё православие, – упоминает с целью показать, что разрешение от клятв, сделанное русским Синодом, не сделано ещё греческой церковью. Этим он как бы приглашает единоверцев вникнуть лучше в смысл и значение самого факта снятия с них соборных клятв.

„Книги и все древне – неправо,

Святейший синод сделал здраво

И кругом себе уже связи,

И всему миру винну показа.

Единоверчески под виною,

Синод разрешил их новиною...

Хотя клятву мнимо разрешили

Паки и ней во веки осудили“...²¹

Как видим, в этом произведении выводится среди старых обвинений на Единоверие и новое, притом немалой важности, – по вопросу о действиях Св. Синода в отношении к учреждению Единоверия и о том, сняты ли действительно с единоверцев клятвы соборные. – Среди раскольников сочинение это пользовалось большой известностью, о чём свидетельствует внесение его во многие рукописные их сборники.

В пятидесятых годах (1851–1853) совершилось, благодаря усиленным миссионерским трудам архиеп. Нижегородского Иакова, обращение к Единоверию многих беглопоповцев села Городца, Балахнинского у., Нижегородской губ. Село это издавна было центром раскола и пользовалось большой известностью. Присоединение многих к Единоверию, естественно, породило среди раскольников сильное возбуждение с целью воспрепятствовать введению у них Единоверия; были приняты многие к этому меры; но успеха раскольники ни в чём не имели: Единоверие с своим храмом появилось в с. Городце. Огорчённые этим раскольники, не имея возможности более чем-либо выразить свою скорбь и горе, излили их в стихотворном произведении – в „Плаче городецких раскольников при постройке единоверческой церкви“. Для нас это произведение важно в двух отношениях: выставляет новое, в высшей степени курьёзное обвинение против Единоверия и раскрывает тайные деяния раскольников, чтобы только воспрепятствовать введению его и построению храма в Городце. Обвинение это состоит в следующем, как выразили его Сами плакальщики:

„Ох, последни, видно, веки

Что прельстились человеки

От архерея благословляться

И единоверцами называться!

Это несть единоверье,

А от нас лишь отдаленье –

Концысторией заняться,

Ей в правление предаться

Лучше головы положим,

А своё мы не отложим.

Неужели мы не в состояньи

Попов судить не в постояньи?

Судить сами их умеем

И правила разумеем,

Хотя не священные лицы,

Как то бывает в столицы.

Попов мы сами разбираем,

Мы их судим, запрещаем.

Ныне-ж древность всю растлили,

Себе церковь испросили“...

В этих стихах со всей откровенностью невежественных, но упорных и горделивых, людей раскрыто, почему действительно Единоверие не нравится раскольникам, а особливо их заправилам – богачам. Ненависть к Единоверию у раскольников Городца так была сильна и деятельна, что подвигла их возбудить целую историю против него.

Нут-ко, мужие, старайтесь,

От новостей удаляйтесь;

Сумму многу собирайте

В Москву, Питер поезжайте;

Раздавайте, не щадите,

Длительность делу ищите

И все меры принимайте

Церковь строить не пущайте.

Поупрямьтесь, милы братцы,

Часовенны старообрядцы,

И бунтуйте, не сумнитесь,

И начальства не страшитесь;

К защищенью всяк спеши,

Стой в одно, хоть кол теши!

В противность же что случится,

То мы должны откупиться.

Для этого откупа собраны были громадные деньги; для раздачи их в Москве, Питере были, избраны особливые доверенные лица. Эти, порастратив вручённые им для откупа деньги, приехав к землякам, говорили, что если б я ещё тысяч двадцать пять, так бы можно поступать“, т. е. доводить дело до желанного конца. Поспорили, пошумели доверители, но подзадоренные какой-то Софьей, стали опять сборы денег собирать... Но добиться своего им всё-таки не удалось²²...

И так поступали во вражде к единоверию не одни, конечно, только городецкие беглопоповцы; эти только оставили по себе памятник своей вражды и своих деяний против Единоверия – „Плач“.

Плач этот, будучи от начала до конца пропитан фанатической враждой к Единоверию и его последователям, имел в своё время громадное значение для раскольников; он служил для них тайным орудием, которое они употребляли в дело, когда их одноверцам угрожала (конечно, с раскольнической точки зрения) опасность перехода в Единоверие: распространяемый в рукописных списках „Плач“ немало колебал и даже отклонял от истины тех из раскольников, которые хотя и обнаруживали наклонность сделаться членами церкви единоверческой, но ещё не успели дойти до твёрдого и непоколебимого убеждения в её истинности и святости. Единоверцы, чтобы положить конец этому обаянию „Плача“ и его злотворному влиянию на народ, прибегли к тому, что издали его в печати. (Издание было сделано Высокоостровским единоверческим монастырём, Костромской еп.). И изданный в печати „Плач“, действительно, утратил в глазах раскольников силу тайного оружия и сократил своё злое влияние.

В начале шестидесятых годов под влиянием Павла, настоятеля прусского беспоповщинского монастыря, пробудилось среди лучших из беспоповцев стремление к соединению церковью на правилах Единоверия. Более упорные из раскольников попытались воспрепятствовать этому соединению. С этой целью ими в 1865 году было написано: „Разрешение единоверческого недоумения“. „Разрешение“ это состоит из четырёх пунктов, подрывающих будто бы основы единоверия и составляющих как бы добавление к отмеченной уже нами „Записке“ иргизских беглопоповщинских наставников 1840 г Пункты эти заключают в себе следующее:

1) Один митрополит (разумеется м. Платон) при содействии светской власти не мог разрешить того, что запретил и проклял Великий собор 1667 года.

2) Поэтому клятва эта, неразрешимая от одного митрополита и от светской власти, над единоверцами тяготеет и теперь.

3) Собор 1667 г. будто бы признал „гибельными“ самые старые обряды; поэтому дозволять их – значит свидетельствовать, что или собор, проклинавший обряды, или Единоверие, содержащее их, – но кто-нибудь из них не прав.

4) Ничего подобного современному Единоверию не было в древле-православной церкви²³.

Во всех этих четырёх пунктах отстаивается, собственно говоря, одна мысль, – это мысль о том, что Св. Синод, или точнее и ближе к содержанию пунктов – м. Платон не мог разрешить единоверцев от лежащего на старом обряде проклятия, а поэтому-де и Единоверие находится под соборной клятвой. Эта мысль так подробно выражена и с таким упорством отстаиваема ещё не была доселе. Её, и то лишь отчасти, касался только автор сочинения „повесть о церкви единоверческой“. – С этого же времени она становится излюбленной среди раскольников в изобличение якобы неосновательности и неистинности Единоверия. Теперь не выходит из-под пера раскольнических писателей ни одного произведения, где бы эта мысли не перебиралась на все лады.

Почти одновременно с беспоповцами, или, пожалуй, несколько и ранее, написали против Единоверия целую тетрадь и поповцы – представители уже существовавшей в то время австрийской поповщины – лже-епископы Пафнутий казанский и Антоний московский. Поводом к написанию тетради послужило то обстоятельство, что и среди беспоповцев, в то время сильно высказывались симпатии к Единоверию. – Изложив историю появления Единоверия, указав его несогласия в обрядах и буквах с православием, сочинители тетрадки приходят вдруг к выводу, что „состояние Единоверческой, или, просто сказать, соединенческой церкви, уподобляется существующей в Польше Унии“. Желая эту мысль обосновать, они изъясняют, в чём состояла Уния, и делая это, они, сами того не замечая, указывают такие именно в Унии признаки, которых в Единоверии совершенно нет. „Униаты, пишут сочинители, соединившись с западным костёлом, дали Римскому папе обязательство быть с ним согласными в исповедании веры, а потому и все латинские догматы признали отцепреданными и действительными, однако с тем, чтобы причащение тела и крови Христовой, чин крещения и прочие обряды и церемонии совершать по преданию Восточной церкви и, наконец, самим поставлять и епископов, по своему избранию, не относясь о том к папе Римскому И, кажется, только в сём последнем случае русские соединенцы от тех рознятся, что и священством им от той же церкви, в которой они соединились, без всякого различия непосредственно заимствуются“... Вот в этом-то различии и главная причина, почему Единоверие нельзя сопоставлять с Унией. К тому же раскольникам неизвестно, надо думать, учение католиков о таинствах, а поэтому им и не понятна важность совершения их униатами по восточным обычаям. А в этом опять очень многое существенное заключается.

Далее против Единоверия сочинители тетрадки выставляют то ещё, 1) что православный не всегда, когда захочет, может приобщиться в единоверческой церкви, а только в случаях крайней нужды, 2) что Великороссийская церковь не только своим чадам не заповедует привыкать к старообрядческим чинам и порядкам, но и единоверцев старается приучить к своим и 3) что Единоверие распространяется силой²⁴.

Все эти возражения против единоверия новы, за исключением последнего. Правда, ещё Павел Любопытный единоверцев назвал униатами²⁵, но теперь сочинители-лже-епископы Пафнутий и Антоний пытаются, хотя и безуспешно, уже доказать правильность, справедливость такого названия, так что последние возражения приведены ими как собственно доказательства этого их первого положения. Это приравнивание Единоверия к унии встречаем почти и во всех позднейших, до выходящих в наши дни включительно, – раскольнических произведениях, где о нём говорится с каким-то удовольствием и говорится многословно и широковещательно. Оно, можно сказать, вместе с другим – именно с вопросов о клятвах собора и о разрешении Единоверия одним русским Синодом, или, по мнению большинства, – м. Платоном, без сношения с восточными патриархами, – и исключительно распространяется в настоящее время как в устных нападках на Единоверие, так и в письменных произведениях по его адресу. О нём мы читаем в „Новейших челобитных раскола²⁶, с ним мы встречаемся в предисловии от редакции раскольничьей газеты „Слова правды“ к изданию письма²⁷ друга „Нечто о единоверии и единоверцах“. Ни в первом, ни во втором нового ничего для доказательства справедливости этого приравнивания не приводится; только через подбор „жалких“ слов в них надеются авторы их повлиять на чувство, на сердце единоверца.

Указанными нами произведениями далеко не исчерпывается вся раскольническая литература, направленная против неприятного для раскольников Единоверия: количество их даже и в известность не приведено и, без сомнения, оно очень велико. Только, надо полагать, все обвинения против Единоверия выведены, указаны уже в этих сочинениях. По крайней мере, среди наличных возражений, приводимых раскольниками против Единоверия в настоящее время, нет ни одного, которое не выставляли бы авторы рассмотренных произведений. Разве только одного, – что теперь существуют две церкви: единоверческая и православная, – разве только этого обвинения в ясно выраженных, определённых положениях не встречаем; но не только намёки, а и сами указания на это обвинение находим почти во всех них, появившихся с 50-х годов. Устная речь разве только формулировала его.

Несмотря на то, что все эти возражения и обвинения на Единоверие проистекали и проистекают из непонимания сущности его из перенесения на само учреждение недостатков лиц, из казуистики писателей раскольнических, все они однако пользовались и пользуются среди раскольников распространённейшей известностью, громадным уважением и излюбленнейшим средством удержать своих в расколе, смутить единоверцев и похулить как Единоверие, так и православную церковь. Чтобы последнее было более действенно и успешно, заправилы раскола стали, особенно в наши дни, заботиться не о том, чтобы обосновать свои обвинения, а о том, чтобы снабдить их большим количеством „жалких“ слов по адресу единоверцев, подчас пролить над последними горькие крокодиловы слёзы и при этой декоративной обстановке предложить их к чтению народному. И действие их на сердце раскольников-единоверцев бывает часто весьма сильным и не в пользу православной церкви.

М. Чельцов

(Продолжение будет).

III.

Необходимость последнего всеобщего суда над родом человеческим менее всего открывается из того, что не все праведники будут наслаждаться равным блаженством и не все грешники будут терпеть равные мучения, но каждой получит свою степень того или другого состояния, строго соответствующую его нравственному развитию. Приведение в столь строгое соответствие праведности и блаженства, греховности и мучения требует особого акта всемогущества Божия, необходимо предполагает, следовательно, праведный суд Божий, не оставляя места никаким возражениям против его действительности. Но, к сожалению, последователи учения об оправдании верой отвергают и это ясное учение слова Божия, утверждая, что в будущей жизни всех праведников ждёт равное блаженство и всех грешников равные мучения.

Хотя такой взгляд представляет прямой вывод из учения в оправдании только верой, но не все сектанты ясно сознают это. Многие, остановив всё своё внимание на отрицании значения добрых дел и церковной обрядности, остаются при усвоенных ими с детства воззрениях на жизнь будущую и совершенно не замечают противоречия последних принятому ими новому учению. Нам пришлось убедиться в этом на опыте. Интересуясь взглядами сектантов по поставленному вопросу, мы²⁹ однажды завели о нём разговор с одним из самых видных представителей пашковщины и получили ответ в том смысле, что никакого различия ни в блаженстве, ни в мучениях не будет и быть не может. Однако, не удовлетворившись таким ответом, тем более что собеседник нам отвечал с видимой неохотой вступать в прения, мы решили поднять этот же вопрос в небольшом обществе недавно „уверовавших“, хотя считающих себя тоже „просвещёнными“ в Писании. К нашему удивлению здесь стали доказывать, что различие непременно должно быть, и на замечание, что мы на днях слышали от их же единомышленника, совершенно противоположное мнение, отвечали обычной в таких случаях фразой: „значит, ему Господь ещё не открыл этого“. Когда же мы, увидевшись с нашим первым собеседником, передали ему весь этот разговор, он остался чрезвычайно недоволен опрометчивым ответом своих неопытных братьев и с некоторым раздражением заметил: „им бы следовало не отвечать Вам на такие вопросы: они и всего-то без году неделя, как уверовали. Или им хочется, верно, и там быть градоначальниками да князьями, оттого они так и учат... А я, – прибавил он, – в таком царстве, где будут всякие чины и власти, и быть не хочу“...

В продолжившемся разговоре он же выяснил нам и те основания, на которых утверждается его отрицание степеней блаженства и мучения. Все люди, говорил он, согрешили, все, следовательно, лишены славы Божией (Рим.3:23) и находились до Христа под клятвой. Различия между ними нет никакого, потому что, кто соблюдает весь закон и согрешит в одном чём-нибудь, тот становится виновным во всём (Иак.2:10). Эта одинаковость виновности перед Богом выражается прежде всего в том, что, как называющийся праведником, так и самый отъявленный злодей одинаково могут уверовать и получить спасение, и наоборот, ни тот, ни другой без Христа не могут спастись и одинаково погибнут, потому что гнев Божий пребывает на всех неверующих (Ин,3:36). Грех человека образовал между им и Богом преграду (Еф.2:14 – слав. средостение), как бы какой забор, и те из людей, которые, уверовав во Христа, перелезли через этот забор, спасены, а те, которые остаются по ту сторону, все погибли. При этом само слово „праведник“, прилагаемое в Ветхом Завете к некоторым лицам, он объяснил в том смысле, что это были праведники не пред Богом, а только „в роде своём“ (Быт.6:9), т. е., что они, по сравнению с своими современниками, исполнили больше предписаний закона. Впрочем, когда мы перешли от общих мыслей к частным примерам и спросили: „неужели Лот и погубленные огнём жители Содома, Давид и Ахав и др. были одинаковыми сосудами гнева Божия“, – наш собеседник затруднился ответом и, наконец, согласился, что „быть может“ на одних из упомянутых нами лиц гнев Божий пребывал в более сильной степени, на других в менее сильной. Действительно, оспаривать эту мысль, требуемую естественным чувством справедливости и столь определённо проходящую через всё Писание, совершенно, казалось бы, невозможно. Однако и потом в разговорах с „верующими“ нам приходилось встречать то же стремление доказать, что не принадлежащий к их обществу такой же погибший грешник, как и Иуда предатель и разбойник, поносивший на кресте Господа. Сомневающегося же в этом срезают вопросом: „скажите, чем вы лучше Иуды или упомянутого разбойника?“ Постановленному в тупик таким оборотом речи остаётся или согласиться с спрашивающими или конфузливо оправдываться тем, что он не был распят со Христом и не хулил Его, не предавал Его в руки властей и т. под., что вызывает со стороны „верующих“ только улыбку сожаления и приводит его в ещё большее смущение.

Когда мы таким образом пришли к соглашению относительно неверующих, что они не в одинаковой степени виновны пред Богом и, следовательно, подлежат не одинаковому гневу, вопрос о различии наказания их за гробом решался сам собой. Наш собеседник должен был и в этом отношении сделать уступку и допустить, что „быть может“ в жизни по воскресении будут различные степени мучений, соответственно виновности осуждённых. Что же касается „верующих“, которые одни только получат небесное царство, то он остался при своём мнении, упорно перетолковывая приводимые нами места Писания и выставляя со своей стороны другие, будто бы утверждающие одинаковость воздаяния праведников. Последние вместе с соображениями, слышанными от других лиц представляем на суд беспристрастного читателя.

Отрицание сектантами степеней блаженства вытекает ближайшим образом из их взгляда на невменяемость человеку его добрых дел, так как, утверждают они. последние производятся в верующих Богом, или являются плодом их веры. В том и другом случае они не могут быть поставляемы в заслугу самому человеку, так как его свободная воля, непременное условие вменения, не принимает никакого участия в их совершении. Это странное даже с первого взгляда мнение сектанты пытаются основать на различных местах Писания, которые, будучи взяты вне всякой связи и перетолкованы в желательном для сектантов смысле, могут иметь в глазах мало знакомых с Писанием лиц вид сильных доказательств. В пользу первого положения, – что добрые дела верующих принадлежат не им, а живущему в них Духу Божию, как на самые сильные доказательства, указывают на Флп.2:13: Бог производит в нас и хотение и действие по Своему благословению. Воздействие же Господа на свободу человека объясняют из слов Спасителя: Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего (Ин.15:5). „Ветвь приносит плод не сама собой, а в зависимости от корня и ствола, которые наполняют её соком, „надувающим“ почку и производящим плод. Оторвите ветвь от ствола, – она тотчас делается мертва и уже больше не в состоянии приносить плодов“³⁰.

Разбирая это положение сектантов, мы прежде всего должны заметить, что и Православная Церковь слишком далека от мысли, что наша добрая деятельность принадлежит исключительно нам и совершается нами без благодатной помощи свыше. Человек пал настолько глубоко, что не только не в состоянии восстать собственными силами, но и восстановленный не может без Господа шествовать по пути спасения. В этом сознаётся и великий Апостол языков, когда говорит: доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю (Рим.7:19 и дал). При таком состоянии нашей природы понятно, почему Писание всю нашу, добрую деятельность приписывает Богу. В нём оно указывает нам первую причину, так сказать, корень доброй деятельности человека, так как Он не только даёт первый толчок, возбуждая в нас стремление ко всему доброму, но и сопутствует нам всё время делания, наполняя дух живительной силой Своей благодати. Но что при этом и человек не обращается в простое орудие Духа Божия, а свободно участвует в делании, можно видеть уже из того, что и в приводимых сектантами словах Апостол указывает основание, почему мы должны со страхом и трепетом совершать своё спасение (ст. 12). Если бы Бог производил в нас всё независимо от нашей воли, то какой смысл имело бы его увещание со страхом и трепетом совершать своё спасение? Ясно, поэтому, что Апостол разумеет здесь божественное содействие человеку, не исключающее в добрых делах и намерения участия его свободной воли. Такое отношение благодати к свободе верующих вытекает и из употреблённого Христом образа лозы и ветвей, так как по словам Евангелия, возможны и такие ветви, которые не приносят никакого плода, несмотря на то, что до своего отсечения пребывают на лозе (ст. 2). Этого не могло бы быть, если бы свойство самой ветви не имело никакого влияния на количество и качество произрастающих на лозе плодов. Как далеко простирается воздействие благодати Божией, на добрую деятельность верующих, для нашего вопроса безразлично; важно то, что свободная воля верующих, как бы ни ограничивали сектанты её участие в добрых делах, никогда не подавляется благодатью. Поэтому каждое доброе дело человека, находящегося под воздействием Духа Божия, усвояется ему Господом, как его собственное дело, что ясно и из разбираемых мест, так как не говорится, что Христос принесёт плод, пребывая в человеке, но сам человек; не говорится, что Бог совершит спасение верующих, без всякого участия с их стороны, но наоборот, Апостол представляет спасение делом их собственных усилий.

Второе основание отрицать возможность вменения верующим им добрых дел указывается сектантами в том, будто добрые дела не имеют самостоятельного значения в деле спасения человека, являясь естественным плодом его веры. В пользу последнего положения ими приводится из Писания много текстов, но нам нет необходимости останавливаться на них, так, как и, по православному учению, деятельность человека находится в тесной связи с его внутренним настроением и убеждениями. Различие взглядов сектантского и православного заключается здесь в том, что, по мысли первых, дела необходимо следуют за верой, которая не может не проявляться в соответственной деятельности; по православному же учению, хотя вера и определяет деятельность человека, но не безусловно, так что один из верующих в большей, другой в меньшей степени проявляет в не свою веру. Деятельность верующего находится, следовательно, в зависимости не от его веры, а от его свободы, руководимой истинным познанием Бога и поддерживаемой благодатным содействием Духа Святого. При этом сами дела оказывают влияние на веру, укрепляя её в нас, так что, по слову Апостола, вера содействует делам, но в то же время и сама через дела достигает совершенства (Иак.2:22). Если бы это было не так; если бы были правы сектанты, что стоит только уверовать, и дела непременно последуют за верой, то зачем Писание в каждой своей строке даёт нам увещания к добродетельной жизни и убеждает нас к различного рода подвигам? Не лучше ли было бы, если бы оно, оставив ненужные наставления, заключило всё благовестие в одном необходимом требовании: веруй в Господа Иисуса, и ты спасён? – Но, – говорят нам, – тогда всё Писание только и повторяло бы одно; веруй, веруй!.. – Что же? если это одно на потребу, то и прекрасно. Зачем же присоединять сюда целое учение о том, как должен жить верующий во Христа? зачем так много говорить о делах, которые, по мнению сектантов, по меньшей мере бесполезны? Неужели только для того, чтобы ввести в заблуждение многие сотни миллионов людей, которые в простоте сердца принимают слово Писания, что вера без дел мертва (Иак.2:26) и что поэтому она должна быть поспешествуема любовью (Гал.5:6)?

Но допустим, что увещания и требования от верующих добродельной жизни попали в Св. Писание случайно, для того только, чтобы могла получиться книга, а не повторение одной фразы: веруй... веруй... И кроме сказанного мы имеем в Писании много самых ясных, самых решительных указаний, что жизнь человека не всегда соответствует его вере, её силе и искренности. Многие слушают слово Божие и, восприняв его в сердце, приносят плод, но не все в одинаковой мере, а, как говорит Спаситель в притче о сеятеле, иной приносит плод во сто крат, иной в шестьдесят, а иной в тридцать (Mф.13:23).

Та же мысль ясно подразумевается в словах Спасителя: не всяк говорящий Мне: Господи! Господи! войдёт в царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего небесного (Mф.7:21; Лк.6:46). Силу этих слов обыкновенно пытаются ослабить тем соображением, что здесь Господь говорить не о „верующих“, (т. е. сектантах), потому что их вера всегда производит соответствующие дела, а о тех, которые только называют себя верующими, на самом же деле, как показывает их жизнь, вовсе не имеют в себе веры (т. е. православные, католики и др.). Однако при этом они всегда упускают из виду следующий стих, из которого видно, что Господь отвергнет от себя даже таких людей, которые от Его имени пророчествовали, Его именем бесов изгоняли и многие чудеса творили, но в жизни своей не исполняли Его воли. Несомненно, что эти „многие“ не без веры в Господа Иисуса творили чудеса. Его именем, по крайней мере, не принадлежали к числу тех обманщиков, которые пытались изгонять злых духов именем Иисуса, сами не веруя в Него (Деян.19:13–16), так как до самого осуждения они сохраняют надежду на вступление в царство Христово. Те же возражения делаются и против известного места из послания? Иакова: вера без дел мертва (Иак.2:26). Это, говорят, вера бесовская, так как её имеют и бесы; она мёртвая, потому и не спасает человека. – Но почему она бесовская? почему мертва и не может спасать? Не потому, что она не истинна, а потому что имеющий её человек, не будучи в состоянии сбросить с себя бремя греха, не может провести её в жизнь, сделать её, так сказать, душой своей деятельности. – Но мы говорим, – возражают нам далее, – не об этой вере, а о вере сердечной. Это какая же вера, если она мертва? она и не вера, а просто рассудочное знание. – Однако Апостол называет и её верой, которая не спасает только потому, что не сопровождается соответствующей жизнью. В послании к коринфянам мы находим указание, что не только такая, но и „всякая“ вера может оставаться в душе человека бесплодной: если, говорит Апостол, имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви; то я ничто (1Кop.13:2). Способ выражения: всю веру (по-греч. πᾶσαν πίστην, что можно бы было также перевести: „всякую веру“, если бы она различалась на несколько видов) не оставляет места возражению, что Апостол разумеет здесь не ту веру, которую имеют и о которой говорят сектанты. Не допускает никаких перетолкований и другое место из того же послания: никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы; каждого дело обнаружится... (1Кop.3:11). По мысли выраженной здесь, все верующие, будучи утверждены в Нём и укреплены в вере (Кол.2:1), сами, как живые камни, устрояют из себя дом духовный (1Пет.2:5), но не все строят одинаково. Дела одних подобны золоту, серебру, драгоценным камням, других же – дровам, сену, соломе. Достоинство этих дел с ясностью обнаружится на суде и сообразно с ним те и другие получат совершенно различное воздаяние. Особенно отметим здесь, что все строители строят на одном основании, которое есть Иисус Христос, так что сектанты лишаются всякого права утверждать, что здесь говорится не о „верующих“. Напрасно также пытаются они уклониться от этого текста ссылкой на то, что Апостол говорит в приведённых словах об учительстве и учителях. Если это и так, то ведь учительство тоже дело и, следовательно, остаётся непоколебимой та истина, что не только верующие, но и учители верующих не равны по своим делам между собой.

Если добрые дела верующих не представляют из себя необходимого следствия их веры, то и в деле спасения они должны иметь самостоятельное значение, и по благости Божией могут быть вменяемы человеку в праведность. Это и видим мы из рассмотрения многочисленных мест Писания, говорящих, что добрые дела верующих угодны Богу и привлекают на них благоволение Божие. Так Апостол, указав на обязанности матерей, решительно говорит, что должное исполнение их угодно Богу (1Тим.5:4). Он же убеждает нас представить тела наши в жертву живую, святую, благоугодную Богу (Рим.12:1) и вообще познавать, что есть что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная (Рим.12:2)³¹. Вообще мест, из которых вытекает, или в которых решительно высказывается эта мысль, в Писании весьма много. Но нет недостатка и в свидетельствах о том, что все поступки людей, хорошие и дурные будут вменены им на праведном суде Божием. Всякий, кто оставит дома, или братьев, или сестёр, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную, – говорит Христос Спаситель (Мф.19:29). Он же обещает, что, если кто напоит одного из малых сих только чашей холодной воды, во имя ученика, не потеряет награды своей (Мф.10:42). Также и Апостол говорит, что Господь воздаст жизнь вечную тем, которые постоянством в добром деле ищут славы, чести, бессмертия (Рим.2:6–7). Но что особенно важно для нас, это непререкаемое свидетельство Писания о том, что самый суд над людьми будет по их делам. Сюда относится многократно³² повторяемое выражение, что Господь воздаст каждому по делам его (Мф.16:27; Рим.2:6; 1Пет.1:17; 2Тим.4:14; Откр.2:23;20:12–13;22:12).

Говорится далее, что каждый получит на суде соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2Кор.5:10) и мн. др. Замечательно, что при таком обилии свидетельств, что суд будет по делам, мы не находим ни одного, где бы говорилось, что решающее значение на суде будут иметь вера или неверие судимых. Кажется, это яснее света должно бы было показывать всякому, что дела человека на страшном суде Христовом не будут оставлены без внимания, но будут вменены каждому в вину или в праведность, а так как дела у каждого человека различны, то, следовательно, каждый получит от Господа свою степень блаженства или мучения. Но такой вывод стоит в полном противоречии с вошедшей в плоть и кровь сектантов мыслью об оправдании одной верой, а потому они употребляют все силы, чтобы извратить ясный смысл приведённых выше текстов. Прежде всего, по своему обыкновению, они пытаются доказать, что во всех подобных местах речь идёт не о них, а о неверующих; причём, конечно, хотя и не охотно, но уступают, что последние, „быть может“, действительно будут судимы по делам. В этом отношении им приходит на помощь учение о совершенной свободе „верующих“ от суда. Но мы уже видели, насколько это последнее не согласно ни с духом, ни с буквой Писания; остаётся только заметить, что и в самом тексте приведённых мест есть неопровержимые доказательства того, что в них говорится о всех вообще людях, имеющих предстать на последний суд и даже преимущественно о верующих. Таковы уже разобранные слова: всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы получить каждому, соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2Кор.5:1). Ещё яснее это в другом месте: насаждающий и поливающий суть одно, но каждый получит свою награду по своему труду (1Кор.3:8), так как здесь говорится об учителях, а в частности насаждающим Апостол называет себя, поливающим же учителя Коринфской церкви Аполлоса (1Кор.3:5–7). Да и вообще нужно заметить, что сектанты, отвергая отношение всех упомянутых текстов к „верующим“, когда речь идёт о суде по делам, сами же начинают утверждать противное, если их спросить, можем ли мы „неверующие“ спастись?³³. Так, однажды, доказывая ту мысль, что мы можем надеяться на милосердие Божие, хотя и не принадлежим к обществу „верующих“, мы привели текст: кто принимает пророка во имя пророка, получит награду пророка... и кто напоит одного из малых сих только чащей холодной воды во имя ученика, не потеряет награды своей (Mф.10:42). Ha это собеседник наш с живостью возразил: „да разве здесь о Вас говорится? Скажите, разве может П. (он назвал одного из весьма несимпатичных пашковцам ревнителей православия) принять меня, как пророка, или ученика?“ – Конечно, нет, говорим мы. – „Значит, кто же может принять меня так, как тут написано? Только „верующий“; он и получит обещаемую награду“. При таком взгляде сектантов, что спасение принадлежит исключительно им, они не имеют никакого права относить к „неверующим“ те места Писания, где говорится о награде за дела.

Другое более обычное объяснение, почему суд представляется в Писании имеющим произойти по делам, тогда как для спасения нужна только вера, указывают в том, что по делам узнается вера. Как здесь на земле добрые дела служат отличительным признаком „верующих“, так и на суде им будет дано значение доказательств веры судимого. „Вот Вы явитесь на суд и будете думать, что Вы верующий, а Вам покажут Ваши дела и скажут: посмотрите, какой Вы верующий?“ Из этих слов получается такое представление, будто бы у всех, явившихся на суд, сначала будут рассмотрены их дела, а затем уже на основании последних судимые или будут причислены к „верующем“ и в таком случае получат вечную жизнь, или к неверным и подвергнутся вечной смерти. Но для кого, или для чего, спросим, понадобится такой способ расследования на суде Божием? Можно бы было, пожалуй, допустить это только для тех лиц, которые, по образному выражению Евангелия, будут говорить в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали и не Твоим ли именем бесов изгоняли?.. Таким людям, дерзко уповающим только на то, что они исповедовали Христа Богом, Господь откроет их дела, чтобы они познали своё недостоинство и убедились наконец в сказанном Им: не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! войдёт в царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего небесного (Mф.7:21). Что же касается „верующих“, имеющих наследовать жизнь вечную, то в отношении к ним указанный способ суда совершенна непонятен. Господь видит веру человека, так что для Него нет необходимости судить о ней по делам. Сами „верующие“, имея ещё на земле свидетельство своей веры от Духа Божия, не нуждаются ни в каких доказательствах её. Остаётся, следовательно, с точки зрения сектантов, предположить только одно, что дела имеющих быть оправданными на суде будут обнаружены ради остальных людей, чтобы и те могли убедиться, что все, кого Господь принимает в Своё царство, действительно имели и имеют веру. Но это уже не будет, „суд по делам“. С последним выражением необходимо соединяется представление, что дела человека будут иметь на суде решающее значение: соответственно им над каждым из судимых будет произнесён божественный приговор.

Свящ. А. Темномеров

(Окончание следует).

V. Бегунские миссионеры и миссионерши

Наука «беседословия» есть не что иное, как обучение искусству беседовать и распространять свою веру. Беседовать с другими, иномыслящими, особенно же с православными миссионерами бегуны позволяют далеко не всем, – дабы «хитрый антихрист не уловил простодушных в свои сети», – а только тем, которые прошли эту высшую науку. Неопытным не советуется даже и ходить на публичные собеседования православных, под угрозой епитимии. И это не только по отношению к настоящим странникам, – которым по самому их положению ходить и неудобно, – но и по отношению ко всем «жиловым». Не советуется также ходить на означенные беседы и тем аз опытных уже в «беседословии, у которых явилась бы мысль и желание выйти из известного круга заученных фраз и замысловатых вопросов, искусственно и хитросплетённо решаемых бегунским богословием. Поэтому там, где заговорила совесть, где обнаружилось желание распутать хитросплетённые толкования, где душа потянулась к познанию правды и истины, там уже положительный запрет на беседы не ходить, чтобы никаких разъяснений православных миссионеров не слушать; так это и не у одних бегунов, но и во всём расколе. Мы имели перед собой несколько живых примеров того, как начавшие колебаться в раскольничьем лжеучении, задумывали проверять это учение посредством публичных (а иногда и частных), бесед таким способом, чтобы свои вопросы и получаемые на них ответы, а равно и наши вопросы передавать своим начётчикам, а их объяснения или возражения – нам, но придуманный приём какой-то детской простоты, при душевном колебании, всегда вёл, как мы того и ожидали, к этим запретам, хотя объяснения по существу вопросов иногда и давались. Так было и с обратившеюся. Имея в настоящий раз собственно бегунов, полюбопытствуем послушать, для примера, их толкования и объяснения на некоторые вопросы. В Апокалипсисе говорится, что во время антихриста жена, т. е. церковь побежит в пустыню, имея два крыла орла великого. Эти два крыла бегуны и толкуют: две тайны – крещение и покаяние. Когда же им замечают, что древний толковник Апокалипсиса, Андрей Кесарийский объяснил уже, что два крыла означают два завета: – ветхий и новый, то они ухищряются и сами слова блаженного Андрея растолковывать так: «ветхий завет, это – крещение, которое началось ещё до нового завета, при Иоанне Крестителе, новый же завет означает тайну исповеди, которая собственно есть тайна новозаветная. Другой пример – хитросплетённого ответа на очень простой, по-видимому, вопрос. Раз мы спросили обратившуюся, когда она была ещё раскольницей и когда серьёзные сомнения в истинности бегунства только ещё зарождались, – была ли она когда-нибудь в православных церквах Она ответила, что один раз была в Казанском монастыре, во время всенощной, под праздник Казанской Божией Матери, 8 июля (1897 года). «Видела ли ты, спросили мы далее, молящихся перед чудотворной иконой Казанской?) – «Видела, и усердно, со слезами молящихся». – «Скажи откровенно, от сердца, кому они молились: – Предвечному ли младенцу – Христу и Его Пречистой Матери, пренепорочной Деве Марии, или кому другому?» – «Истинному Христу и Матери Божией» был ответ. – «Значит, не врагу Христову – о чём и помыслить страшно». – «Да, я так думаю». – «Значит, неправда и клевета, якобы мы поклоняемся антихристу?» колеблющаяся, подумав, сказала: «у наших есть объяснение на это, теперь не упомню, какое, спрошу и скажу вам на беседе». На беседе мы повторили вопрос публично и услышали тот же ответ.... Но, по окончании беседы, когда народ разошёлся, а мы ещё оставались, она отвела меня в сторону и рассказала, что её учили на наш вопрос отвечать так: «положим, икона, которая перед глазами, действительно святая и на ней изображён истинный Христос и Божия Матерь; но между иконой и молящимся есть антихрист, – как средостение, – антихрист невидимый, которого молящийся видит духовными очами, – так что по виду он как будто и Христу кланяется, а на самом деле – антихристу,» – «Что-ж ты на беседе этого не сказала»; спросили мы. «Да как-то страшно было, что между святыней и молящимся злой дух витает, и не в человеке он, – об этом, ведь и вопроса нет, – а точно где-то, около святыни, и препятствует поклоняться святому изображению. Язык мой как-то не повернулся выразить это публично, – богохуления опасалась» – «Да, действительно, страшно должно быть тем, заключили мы, – которые придумывают такие кащунственные объяснения». – „Что-ж делать, у нас, ведь, ступить нельзя, – везде антихрист». – «А где же Христос?». – «Конечно, у нас, в нашем обществе». – «А у нас? Ведь, по твоему-то собственно, и мы Христу поклоняемся?» – «Право, не знаю». – «Если у вас, в вашем обществе, – Христос, то от чего вы, – как и другие беспоповцы, о Христе и о Его учении почти и не говорите, а всё только об антихристе толкуете?» – «Да потому, чтобы убежать от него». – «Мало убежать, но куда прибежать? Вот вы, действительно, убежали в духовную пустыню, где нет ничего, где голодно и холодно и пребываете без хлеба животного и без согревающих лучей благодати, убежали в леса непроходимые, зарылись там в сугробы снега, или понаделали лачужек из валежника, и довольны, а тёплого дома Христова не ищете» – «Я-то ищу, иначе и на беседы не ходила-бы. Видите, что у меня какая-то смесь в голове, а в сердце пустота». – «Ищи же не антихриста, а Христа, и ищи Его по Евангелию, а не по цветникам каким-либо»!.. Но мы ушли бы слишком далеко, если бы стали передавать наши беседы. Возвратимся же к бегунской собственно миссии, о которой наша речь.

Из сказанного видится уже, что эта миссия не к тому стремится и не то поставляет целью, чтобы беседовать с людьми, знающими и, при открытом обмене мыслей с ними, разъяснять вопросы веры, а к чему-то другому. И на самом деле цель её, как ясно увидим далее, совсем другая. Чему же и как бегунских учат миссионеров и где, и как обученные «беседословию» миссионерствуют?

Учителем «беседословия» состоит особый наставник, поставленный главным наставником. Местопребывание его где-то в пределах Ярославля. Областные наставники посылают к нему на выучку ежегодно по одному мальчику и по одной девочке, из наиболее способных. От казанского общества и были некогда посланы 12-ти летний мальчик Козьма и 9-ти летняя Евстолия (обратившаяся). Поселили их в какой-то неизвестной деревне. Науке «беседословия» учат год, или два, а после выучки посылают ещё к разным миссионерам – начётчикам, для практики. Обучение производится таким порядком. Прежде всего обучающихся заставляют читать Пролога и подходящие случайные деяния святых и такие же обстоятельства их жизни заучивать на память и рассказывать. Потом дают читать некоторые главы из евангелий от Иоанна и от Матфея, при этом объясняют, по-своему конечно, некоторые места. Например: из 6-й главы евангелия от Иоанна, где говорится о вкушении тела и крови Господа, останавливают особенное внимание на словах: дух есть иже оживляет, плоть не пользует ничтоже. Глаголы, яже Аз глаголах вам, дух суть и живот суть (Ин.6:63). Выходило, что слова Спасителя о необходимости св. причащения нужно понимать не по букве. Для большего утверждения в этом присоединяют и другое изречение: веруя в Мя, якоже рече писание, реки из чрева его потекут воды живы (Ин.7:38), – из чрева, сиречь из разума. (Всё это точь-в-точь, как и молокане и штундисты рассуждают). Далее останавливают внимание учащихся на фарисейской видимости, в роде украшения гробов праведников, и прилагают это к видимости церковной, т. е. к священническим ризам, к торжественным служениям в православных храмах, а вместе и к таинствам церковным. В конце концов делают из этого тот, очень смелый, вывод, что за непризнание Христом Спасителем важности означенной еврейской видимости «жиды Христа распяли» (?), а подобные им нечестивые, духовные иудеи, и антихриста приняли, по реченному (Ин.5:43), антихриста во своё имя пришедшего, сиречь принявшего новое имя императора, по числу имени антихриста (666) и по подобию римского папы, восприявшего власть и главенство не только в государстве, но и в церкви. По прочтении евангелий, или вернее, после превратного растолкования некоторых из евангелий мест приступают к объяснению Апокалипсиса, которым занимаются много и долго. Здесь уже полный простор фантазии бегунов. Растолковывают учители миссионеров, как им нужно, и рога седмиглавого зверя – антихриста, и характер его царствования, толкуют и о жене, убежавшей в пустыню с двумя тайнами и т. под. При этих толкованиях, для большей убедительности, не ограничиваются уже одним толкованием Андрея Кесарийского, а ссылаются на объяснения «иного толкования», которыми испещрены разные рукописные апокалипсисы, – в роде апокалипсиса седмитолкового, беспоповцами составленного. Вместе с объяснением Апокалипсиса изучают слова св. Ефрема Сирина, Ипполита, папы римского, также растолковывая их применительно к своему положению, показывают картины, изображающие две церкви, одну, – древнюю, до антихриста бывшую, другую, – новую после п. Никона, с разнообразием обрядов, причём около первой изображён ангел Божий, около последней – бес с рогами. Таким чтением с представленными и подобными пояснениями учащиеся сильно настраиваются на известный лад и воображению их даётся обильная пища и полный простор в изобретениях новых толкований. Под влиянием этого и церковь православная и государство является страшилищем, подобным еврейскому сонмищу, Христа на смерть предавшему и устами представителя государственной власти осудившему.

Сказанное составляет ещё введение в сущность науки «беседословия». Сама наука преподаётся после этого. Что бы научить искусству вести прения, опытный учитель сам ставит, какой нужно, вопрос, или высказывает возражение против учения православной церкви, и сам объясняет, как этот вопрос следует решить, а возражение чем поддерживать. Всё сказанное учителем учащимися записывается и заучивается на память, а потом, на следующем уроке, повторяется. Вместе с этим идёт ознакомление с другими, разными книгами, в роде Стоглава, книги Кирилловой, книги о вере и т. п. Из этих книг прочитываются и заучиваются те места, которые могут быть обращены на пользу раскола; все же другое оставляется, как ненужное, на полноту церковную только написанное, а не на антихристово время.

Таким образом все прочитанное и заученное связывается в цельную систему. Так замыкается кольцо ложно направленной мысли, образуется какой-то заколдованной круг, в котором только эта мысль и вращается, перебегая от одного предмета к другому, по своеобразному сцеплению. Тут, в этом кругу, в этой системе центральное место занимает лютый зверь-антихрист, гонящий истинную церковь под видом полиции, требующей видов на жительство. Тут и «жена» – церковь, бегущая в пустыню, по подобию древних христиан, от гонений в пустынях скрывавшихся. Тут и умаление церковных, богоустановленных таинств, с прекращением и богоучреждённой иерархии через отступление всех иерархических лиц. С другой же стороны, тут и указание множества ересей в церкви православной, с проклятием древнего благочестия и с преследованиями за содержание оного, – причём внешняя, искони веков изменявшаяся обрядность поставляется на пьедестал истинного благочестия, как вера и её догматы, униженная же в таинствах видимость, – Спасителем и св. апостолами указанная, – а за тем и церковное благолепие вообще, сводятся к чему-то чисто случайному, совсем несущественному и ненужному, в силу чего не они, а мы православные являемся уже обрядоверами. Нелегко разрывается это замкнутое кольцо хитросплетённой лжи и самомненного мудрования. Не легко проникает в отуманенную голову луч света. Много усилий требуется разорвать это кольцо, а потом разогнать и осветить и клочки оставшегося густого тумана, освободив от них всё ещё возмущаемую по временам душу. Только Господу содействующу, сие бывает.

Ко всему сказанному о науке «беседословия» следует присовокупить и то, что немало говорят и о миссионерских приёмах, которыми необходимо руководствоваться, чтобы сильнее подействовать на душу слушателей. Сущность этих приёмов в том заключается, чтобы не навязываться прямо с своими убеждениями и назиданиями, а настраивать слушателей так, чтобы они сами просили указать им путь спасения. Образцы этих приёмов сейчас увидим.

Когда обучение кончено, тогда обученный может проповедовать свою веру другим и вступать в собеседование с православными. Но мы уже замечали, что не для открытых бесед с людьми, знающими и опытными подготовляют бегуны своих миссионеров, а для секретной проповеди в народе, простодушном и легковерном. Если же обстоятельства приведут их на наши публичные беседы, то здесь они могут совершенно изменять свои приёмы, всегда имея в виду одну и туже цель, – произвести впечатление на народ тем или другим способом.

Любопытно и важно видеть, как во 1-х «беседуют они с простым народом, где-нибудь в деревне, в частном доме, или, когда приходят на какое-нибудь собрание, тоже в частных домах своих единоверцев, куда приглашаются и знакомые из православных; во 2-х как они держат себя для обращения последователей других раскольничьих толков и в 3-х, какими являются иногда на публичных беседах с православными.

Ответ на первые два вопроса лучше всего передадим словами бывшей бегунской миссионерши.

1) «Искусство Вашего миссионерства, пишет она, заключалось не только в большом знании, сколько в умении держать себя религиозно, показывать пример набожности. Дело велось обыкновенно так. Приедем, бывало, в какое-нибудь село и остановимся переночевать в крестьянском доме. Прежде всего смотрим, каковы домохозяева, набожны ли и насколько простодушны. Разговор заводим о предметах житейских, например, – о домашнем хозяйстве, о бывшем урожае хлеба, или о надежде на будущий урожай, смотря по времени года. При этом рассказываем притчу Христа-Спасителя о сеятеле, с указанием, что если семя падёт на добрую землю, то даст плод сторицей, а если на каменистую, или поросшую тернием, то погибнет, не принеся плода. Если слушатели заинтересованы, то притчу эту обращаем и к слушанию слова Божия и к восприятию его как доброго семени, сердцем. Когда в таких разговорах достаточно ознакомимся и почувствуем себя свободнее, просим позволения помолиться, в чём отказа почти не было никогда. При виде множества привезённых книг, которые начинаем во время молитвы читать (книги и ненужные вынимаем для виду), хозяева очень изумлялись и делали догадки о том, кто мы такие. По окончании продолжительной молитвы, начинали, так называемые, вступительные беседы. Обращались к хозяевам и спрашивали, желают ли они получить спасение и, если желают, то должны послушать, как святые спасались. При этом начинали читать жития святых, преимущественно иноческие и святительские. По прочтении получалось то, что слушатели начинали сравнивать свою жизнь с жизнью святых, а главное, – жизнь священников, что только нам и нужно было. Потом мы начинали уже знакомить их с последним временем и с пришествием антихриста, уверяли при этом, что теперь лучшего и ожидать нельзя, а всё пойдёт к худшему, особенно со стороны духовенства. Так это и быть должно, по пророчествам, в доказательство приводили разные места из Апокалипсиса, из книги св. Ефрема Сирина и из других книг. В заключение же и выведем, бывало, так, что теперь нет уже в мире спасения. Нам нужно было, чтобы слушатели наши пришли в отчаяние и спросили бы нас, что же теперь делать? Когда этот вопрос предлагали, а если не догадывались предложить, то сами уже спросим, бывало, об этом и ответим, что нужно опять в Писании поискать, нет ли какого пути ко спасению и в последнее время. В ответ на это читали из Апокалипсиса о бегстве церкви (жены) в пустыню, где она и пребудет с двумя тайнами, имея «два крыла». Но если слушателям это бегство не вместимо, по случаю большой семьи и тому подобному, то указывали тогда и другой путь, а именно, – странноприимство, по реченному: странен бех, и приясте Мене.

Таким образом слушатели православные незаметно становились на нашу сторону и когда начнём, бывало, уезжать от них, то они почти всегда упрашивали нас уже со слезами на глазах, чтобы мы ещё погостили; не мы на первый случай никогда долго не оставались, – много, если два дня поживём, – для того, чтобы возбудить в них желание снова нас видеть».

«В тех случаях, когда приходили в собрание, где были и некоторые из наших, а больше – православные, то начинали прямо с притчи Спасителя. Передав притчу, и скажешь, бывало: «как семя, упавшее на хорошую землю, даст урожай, так и семя слова Божия, принесёт плод, у кого земля, сиречь сердце приготовлено к слушанию оного». Все обратятся во внимание. Потом и начинаешь говорить и читать тоже о святых подвижниках и о древних пастырях. По прочтении, заговоришь и о нехороших пастырях, какие тоже и прежде были: – нерачительных, пианолюбцах, скитие пространное любящих и т. п., – говоришь и подмечаешь, какой особенно недостаток обращает внимание слушателей. Бывало, какая-нибудь старуха и скажет своей соседке: «а наш-то поп? такой, ведь, и есть», или что-нибудь в этом роде. Заприметишь это и начинаешь больше и больше об этом говорить. Если слушатели начинают перешёптываться, или вздыхать, значит попала на самое больное место. Так и укрепляется недоверие к священнику, которого совсем и не знаешь. – А потом, незаметно и к последнему времени переходишь, и к антихристу, и к церкви, убежавшей в пустыню и так далее. «Боже, как вспомнишь всё это, сердце кровью обливается. Всё не на созидание, а на разорение, – оказывается теперь, – церкви Божией делали!.. Господи, грех юности и неведения моего не помяни! Помилуй мя, по велицей Твоей милости!»

«Правда, не всегда сходило нам с рук наше миссионерство, без неприятностей. Расскажу про один случай, который мог кончиться и очень даже неприятно. Раз отправились миссионерствовать двое наших стариков, с ними был и один из богатых «христолюбцев». (Нужно заметить, что отправляющиеся на такое дело почти всегда берут с собой зажиточных «жиловых» последователей. В настоящем случае он, как увидим дальше, и пригодился). Когда старики-миссионеры остановились в какой-то деревне и начали беседовать в чьём-то доме, то быстро распространилась молва об этом но всей деревне и многие сбежались послушать приехавших проповедников. Узнал об этом и сельский староста, созвал понятых и сказал: «узнать нужно, что за люди приехали, авось перепадёт нам на водку». И вот, поздним вечером он подступил к тому дому, где находились странники, понятых оставил на дворе, а сам с немногими людьми вошёл в избу... Испуг был непомерный... Староста начал спрашивать приезжих, а на лицо оказался только один, – купец 2 гильдии, имеющий билет. Староста растерялся, купец на него прикрикнул, и староста хотел уже уходить... Но старуха из этой семьи, дряхлая, сидевшая всё время на полатях, закричала вслед ему хриплым голосом: «а ты, батюшка, посмотри-ка на коннике, за печкой то; ведь нехристи-то эти туда залезли... Всё каляками, что попов не надо, а сами и пятки убрали!» – Эта старуха, когда старики беседовали, всё ворчала и что то шамкала, – должно быть, ей досадно было слушать их проповедь, а теперь воспользовалась случаем отомстить им. Действительно, по её словам староста и бывшие с ним воротились, стали смотреть там, куда она указывала, и нашли наших героев за печкой, на кровати, заваленных соломой. Тогда вышеупомянутый купец предложил старосте четвертной билет (25 рублей). Тот, конечно, не устоял против такого соблазна, вышел и сказал понятым, что никого не нашёл, и бывшие в избе со старостой согласились на это».

2, «С некоторой особенностью вели мы своё миссионерство не с православными, а с другими сектантами-беспоповцами. Здесь ни о священниках, ни о последних временах речи не могло быть. Особенность эта в том заключалась, что прежде всего мы сами старались примениться к их обычаям, чтобы расположить их к себе, – по слову апостола: всем бых вся, да всяко некий приобрящу. Случай такого миссионерствования, бывший при мне, заключался в знакомстве с какими-то вретищниками. Эта секта называется так потому, что последователи её видят знак спасения от антихриста в одежде. Так как антихрист пишется пёстрым, то и одежду пёструю, по их мнению, носить нельзя. Под влиянием такого убеждения у них и поговорка существует: «пестра, пестра – антихристова сестра». Поэтому, всякий желающий спастись должен носить только вретище, как и в Апокалипсисе писано про церковь, убежавшую в пустыню. Вретищем у них служит грубая самодельная холстина из поскани³⁴, серого и синего цвета, из которой они и шьют себе рубашки, сарафаны и проч. Чёрный и белый цвета допускаются только на платках и шалях.

Познакомились мы с ними следующим образом. Мимоездом раз остановились мы в г. Сарапуле, чтобы отпраздновать Троицу. Хозяин дома, в котором гостили, и рассказал нам об этих вретищниках, так как из числа их у него было много сродников. Он и просил у нас позволения привести их в праздник к нам в моленную. Наставник наш, старец Савва, дозволил. Но чтобы принять их как следует, мы приготовились так: пол покрыли весь соломой, шторы везде сняли, цветы убрали, посуду фарфоровую заменили глиняной, стаканы – жестяными кружками, вообще убрали всё, что могло бы подать им соблазн. Нас тоже всех переодели: на ноги надели лапти, – (вретищники сапог не носят, а носят лапти, потому что Адам после падения, думают они, носил лапти), вместо всего обычного белья принесли всё сшитое из грубого холста, грязно-серого цвета, сарафаны все надели синие, из того же холста, и платки сделали из него же. Мужчины тоже преобразились. Савва надел лапти, грязно-серую рубашку, а остальное всё синее. Главным образом мы старались устранить повсюду пестроту. Для этого подручники в моленной, которые сшиты были из разного цвета лоскутков, заменили войлочками, пелены на аналоях шёлковые и парчовые заменили холстинными, лестовки, вместо бисерных, наделали из верёвок. Словом, приготовились достойно встретить гостей. Окончив приготовления, начали молиться праздничную всенощную. Во время моления вретищники и приехали – двое мужчин и одна старушка, – такие страшные: волосы на головах, как войлок, точно с роду не чёсаны и немыты, а одежда грубая и так была заношена, что цвета нельзя было определить... Погостили они у нас только один день. Савва много с ними беседовал. Когда стали они прощаться, то и просили нас приехать к ним. Скоро и лошадей прислали. Выбор ехать пал на мою крёстную и на меня, а с нами поехали и ещё две девушки. Ехать нужно было в какой-то Починок, за 200 вёрст. Возницы, – два брата, привезли нас к себе в дом и поместили в келье, на задах дома, в которой жила их сестра, старушка. Дом снаружи большой, новый, чистый, а внутри так грязно, что и в хлеве бывает чище. Жили мы тут около месяца, но жить было, прямо, невозможно. Хозяева считали нас точно ангелами, не знающими усталости и не нуждающимися в пище. Утром каждый день вставать нужно было в два часа и начинать полунощницу и читать утреню. По окончании службы они приходили к нам в келью слушать жития святых и беседовать о вере. Затем нужно было молиться Часы, а после Часов просят петь разные молебны. Так и проходило время до полудня. Когда в полдень наступит время обеда, сами они пойдут обедать, а нас спрашивают: «а вы, рабы Божии, будете ли сегодня обедать-то, вы, ведь, не как мы – грешные?» Бывало с трудом нужно было убеждать их, что и мы есть хотим. Подадут обед, но такой скудный, что выходили почти голодные. У нас были привезены с собой сухари из кондитерской, мы и ели их украдкой. Они считали грехом покупать съестное на базаре, а также есть хлеб на дрожжах. Не успеешь пообедать, как опять набьётся народу полна келья, просят читать и петь разные стихи. И так проходит время до вечера. А потом Вечерню молиться, да Повечерницу (Повечерие), да ещё Акафист. Ровно в 10 часов все уйдут от нас, зная, что иноку полагается спать три часа. Об ужине и не поминай, довольствуйся одним скудным обедом. И сами они так же жили; были такие постники, которые по целой неделе и не обедали. В пище они много греха находили.

Немало труда предстояло нам разубедить их ещё в том, что умываться – грех, чесать голову и чистить белье – грех, комнаты в чистоте держать – тоже грех. Святые, говорили они, спасались в пещерах и в смрадных гробах. Поэтому и свои гребни, мыло, полотенца мы должны были тоже, как и сухари, прятать, чтобы не подать соблазна. Так и прогостили мы месяц, я даже заболела. Наконец, крестная написала письмо С. О., в котором просила взять нас обратно. Ждать ответа пришлось недолго, за нами прислали стариков, и мы распростились с хозяевами.

После слышно было, что эти не чёсанные люди понемногу начали смягчаться, благодаря именно нашим убеждениям, хотя в бегунство не перешли».

Рассказ этот наглядно характеризует миссионерствование бегунов в среде народа и нельзя не сказать правды, что миссионерские приёмы их очень опасны и пагубны для людей, непонимающих сущности веры и благочестия. Сынове века сего едва ли не мудрее сынов царствия Божия. По крайней мере мы не знаем о подобных приёмах со стороны миссионеров прав. церкви, да и по самому их положению эти приёмы едва ли для них возможны: только люди простые, к народу близкие могут прибегать к ним. С народом необходимо бороться при содействии людей народа. Они и дороги нам, как посредники наши. Это – боевой наш авангард.

3) Там, где последователь и миссионер бегунства выходит на публичную с православными миссионерами беседу, он совсем уже другой, положим, настолько же хитрый, но и открыто злобствующий. И причина – простая: между простым народом он – первенствующй проповедник своего учения, здесь ему необходимо отстаивать это учение, а там он свободно рассуждает и о недостатках духовенства и об антихристе и о церкви в пустыню бежавшей, здесь он встречает возражения против каждой мысли, или разъяснение оной; там он свободно подбирает и группирует, как ему нужно, факты и свидетельства, здесь ему укажут фальшь этой группировки остановятся и рассмотрят каждое его указание, всякую его мысль отдельно, всё поставят на своё место, всему укажут своё значение; там он преподнесёт целый букет против прав. церкви обвинений и все будут ощущать только смердящий его запах, – здесь разберут его по листочкам и ничего противного чувству совести не останется, по крайней мере для того, кто захочет слушать и внимать. Поэтому-то здесь изменяются и сами приёмы.

В последние годы собеседований в Казани мы имели случай ознакомиться с тремя типами бегунских миссионеров – начётчиков, по характеру своему резко отличающихся между собой, хотя и одну цель преследующих.

Живой пример первого типа представлял один «жиловой» бегун, правда не учившийся в бегунской школе, но наметавшийся в собеседованиях каким-то другим способом. Несколько лет подряд он ходил к нам на беседы, всегда много говорил, прямо высказывая свои убеждения, но ни с кем не соглашался. Замечательно при этом было то, что чем труднее ему приходилось беседовать, чем неопровержимее разъяснялся вопрос и чем сильнее делались ему возражения, чем яснее потому и обнаруживалось перед всеми его бессилие и безответность, тем более, по окончании беседы, он благодарил нас, что мы, – именно мы, своей настоящей беседой помогли ему ещё более утвердиться в своих убеждениях. У себя в деревне это был очень видный пропагандист и многих совратил от православия, насадив бегунство там, где его и не было. Он был женатый человек, но детей своих в церкви не крестил, да некоторые сыновья его и в бега уже ушли. Сам он мечтал о том, чтобы принять «истинное крещение» перед самой смертью, дабы, по выходе из купели непорочным младенцем, таковым предстать и на суд Христов. Ему замечали, что такими кощунственно-мечтательными рассуждениями он точно Господа Бога обмануть хочет, быть грешником всю жизнь и, не исправившись, спасение получить. «Смотри, Бог поругаем не бывает», не раз говорили мы ему. И действительно, хитрые его расчёты не удались, но милость Божия сказалась в его обращении. За распространение бегунства он попал под суд, но от суда скрылся и ушёл куда-то к бегунам, пробыл у них год, но почему-то ушёл от них и, явившись в Казань, отдался в руки правосудия, был судим и наказан тюремным заключением. Отбывая наказание, он обратился с прошением к Высокопреосвященному Архиепископу о присоединении его с женой и с двухлетним некрещённым сыном к прав. церкви на правах единоверия. По резолюции Владыки мальчик был окрещён, жена исповедана и причащена св. Таин, а сам он на некоторое время отдан на увещание. Посещая его в тюремном замке, мы убедились, что в понятии его очень многое сохранилось из того, что он слышал на беседах, только сердце его оставалось доселе не тронутым, так что разъяснять ему оказалось почти нечего, и присоединение его совершено единоверческим священником. Насколько искренно было его обращение, один Господь ведает, но во всяком случае бегунство потеряло своего пропагандиста и защитника его учения на беседах.

Другие двое были из недавних отступников. Раз явился к нам на беседу никому неизвестный, но бойкий и дерзкий говорун, который с первых же слов начал глумиться над собором 1667 года и над прежними нашими полемическими писателями, не исключая и св. Димитрия Ростовского. Возмущённые этим глумлением, в сущности бессодержательным, мы застучали карандашом по кафедре, (признаемся, слушать глумления мы не можем), требуя, чтобы неизвестный старообрядец прекратил насмешки и говорил бы спокойно... После этого он два года носился с этим, являясь по временам на беседы, постоянно напоминал нам о нашей горячности, поучая сохранять терпение. От присоединившейся мы узнали, что это бегун-отступник, женившийся на бегунке-отступнице и живущей в Пороховской слободке. перед другими он притворялся православным и говорил с ними, как только сомнящийся, имея в виду заронить в них искру сомнения в православии. В этих, по-видимому, видах он и на беседы являлся, выдавая себя тоже за сомнящегося православного. Узнав об этом, в Ягодной слободе прямо на беседе мы и постарались перед всеми разоблачить его, не назвав; впрочем, по имени – как лицемера-глумителя, которому и не место быть в храме. – Во всё время нашей речи он стоял на клиросе, но не проронил ни слова. Слушатели поняли, о ком наша речь и стали потом избегать его. В тоже время нам пришлось иметь дело с бегунским миссионером ещё особого типа, видимо, прошедшим всю бегунскую миссионерскую школу. Летом 1897 года к нам является неизвестный человек и говорит, что он бывший последователь бегунства, из Ярославля, но познал своё заблуждение, желает присоединиться к прав, церкви и даже быть её миссионером. Мы попросили показать билет; в билете он показан православным. Тогда мы предложили ему прийти через неделю, пока, подумаем и посоветуемся, как с ним быть; про миссионерство же мы заметили, что у нас платных миссионерских должностей нет. Пришедший изъявлял желание трудиться бесплатно. «Там посмотрим», ответили мы и отпустили. Прошло четыре месяца, и неизвестный посетитель не являлся, да и мы забыли про него. Уже в декабре, когда стало известно, что обратившаяся близка к православию и когда мы собрались с ней в академическую библиотеку, неизвестный приходит к нам вместе с ней, как её знакомый, и начинает втягивать нас в полемическую беседу, забрасывать вопросами, в коих обнаружилось и знакомство его с церковными правилами, и с случайными примерами из жизни святых, и с хитрой диалектикой. (Хорош был бы миссионер с такими убеждениями!). Мы догадались, что он просто тянет время, чтобы остановить нас от посещения библиотеки, и настоятельно предложили прийти на беседу и там поговорить об этом, так как теперь время не позволяет.... Оказалось, что это был хорошо известный бегунский миссионер, по имени Василий Архипов, прошедший всю школу «беседословия», даже учивший других, как на что отвечать – но почему-то ушедший от бегунов, а почему именно, – оставалось пока неизвестным.... Впоследствии, месяца через два, из г. Чистополя нам сообщили, что он женился на одной богатой вдове, раскольнице другого беспоповщинского толка, поселился в Чистополе под видом православного, но человек подозрительный и, видимо, хитрый. Получив такое известие, мы не без основания опасались, что под личиной православия он будет насаждать учение бегунов. При этом выяснилось ещё, что, как показанный в билете православным, он и не говел перед браком, а невеста его, исповедавшись и присоединившись, получила о присоединении свидетельство, от св. же причастия уклонилась, уехав венчаться в Казань, где и состоялся брак. Сделано было хитро, и явилась необходимость разоблачить обман публично, чтобы православных предостеречь от увлечения разговорами с хитро-лицемерными людьми. С благословения Владыки, мы отправились в Чистополь. Архипов явился на беседу, с видимой целью вступить с нами в полемику. Старообрядцев пришло очень много, как никогда. Поздоровавшись, мы поздравили Архипова и его жену с законным браком и с освящением их союза благословением церкви, но выразили сожаление, что и муж, и жена, – бывшие в расколе, не исполнили перед этим христианского долга, – что наводит на них подозрение в лицемерии, которого другим бояться всегда нужно. Архипов стал утверждать, что он искренне расстался с бегунством, хотя не давал прямого обещания исполнить в текущем великом посте христианский долг исповеди и св. причастия. Тогда мы поставили его рядом с собой и предложили самому ему объяснить собравшимся, кто он теперь по своим убеждениям и почему оставил бегунство. Архипов, без всякого стеснения, в довольно длинной речи исповедал православие церкви, причём, начав речь с собора 1667 года, говорил, как хороший православный миссионер, правильно ставя вопросы и давая на них верные ответы. – Видно, что, благодаря бегунскому «беседословию» и практике, он ознакомился не только с основаниями учения бегунов, но и с доказательствами, приводимыми православными, чем в настоящем случае и воспользовался. Но конец, говорят, венчает дело. А в конце концов он уехал из Чистополя, где, оказалось, ему нечего было делать, – куда-то на Урал, оставаясь, по-прежнему, раскольником.

Из всего сказанного видно, насколько успешно идёт у бегунов наука «беседословия», насколько бегунские миссионеры и миссионерши ловкие и опасные люди.

Н. Ивановский

(Окончание следует).

III.

Секта хлыстов характерна в том отношении, что в ней мало отводится места для домашней, одиночной молитвы, для одиночных подвигов благочестия. Частная религиозная деятельность не развита у этих сектантов. У них редко встречаются лица, которые совершали бы одиночные длинные молитвы, читали бы, напр., акафисты или келейные правила, или занимались богомыслием, или ночным бдением. Единственное, что оставляется на долю одиночного труда – это поклоны и пощение; это уже вполне в воле одиночного человека. Он сам, когда хочет, добровольно налагает на себя пост, на какое время хочет, – на день ли, два или три, но самый главный срок – седмица по собственной песне хлыстовской:

Хоть и по дню, хоть и по два

И то Господу угодно;

А кто три дня пропостится.

Грех во плоти умертвится;

А избранный разум твёрдый

Пропостится день четвёртый;

А кто пятый пострадает,

Дух над плотью обладает;

Помогает Дух Святой,

Перетерпит день шестой;

Кто седьмицу окончает,

Благодать тот получает.

При этом не полагается ни молитвы, ничего другого – одно только: семь дней не есть и не пить; если при этом ослабеет человек, то ложится в постель, и лежит немощной, но не берёт ничего в рот, пока не окончится этот благодатный срок... Дойдёт до того, что уста слипаются и приходится с трудом протискивать ему через зубы чайную ложку тёплой воды с мёдом, – пока получит способность правильного употребления пищи. В этом случае братья помогают постящемуся. Помощь выражается оригинально, вполне своеобразно. Она состоит в том, что из среды них выискиваются человека два–три охотников потрудиться за него. Это значит, чтобы легче и охотнее было нести пост, они также отказываются от пищи на несколько дней для „него”. Несение седмицы есть самый трудный одиночный подвиг благочестия хлыста. Этому труду сочувствует община и выражает это сочувствие в назначении особого религиозного собрания для понёсшего седмицу. В этом собрании он является уже героем дня: ему отдаётся всё внимание братий и труд его сторицей вознаграждается той внимательностью, поощрением, которая ему оказывается.

Хлыст отводит душу не в одиночной долгой молитве, не в одиночном ночном бдении, не в одиночном распевании молитв, или чтении акафиста или псалтыря, не в уединённом богомыслии, а всегда в общем религиозном собрании всех братий и сестёр... Здесь, в этом собрании, заключается всё, что удовлетворяет его душу, насыщает его духовную алчбу и жажду, даёт нужное всякому человеку духовное наслаждение, обогащает его запасом новых чувств, новых мыслей, новых стремлений и даёт таким образом материал на всё остальное время. Оттого и любит хлыст эти собрания – любит всеми силами души, всем существом своим. Эти собрания и составляют главную скрепляющую связь отдельного сектанта с общиной и с сектой. Вследствие такой необходимости собраний для удовлетворения религиозной потребности благочестия и вследствие сильной привязанности каждого хлыста к собранию – собрания эти бывают весьма часто, можно сказать, каждый праздничный день, и бывают – подолгу. Хлысты не томятся своими собраниями, как православные богослужением, – они не справляются с часами, – они не тяготятся повторением и однообразием действий, они не замечают, как проходят часы, не видят, как кончается день, подкрадываясь, застигает ночь, – не чуют, как и она сменяется бледнеющей зарёю. С каждым движением времени, с часом всё живей и оживлённей становится их собрание, всё большего и большего восторга набираются они; сами лица их разгораются, они разгорячаются и приходят в большее одушевление пока не дойдут до высшей степени возбуждения и в изнурении не упадут без чувств на землю, упоённые духовным „пьянством”, по их выражению.

Интересно проследить сам порядок богослужебных собраний сектантов. Начинается он „лобызанием мира”, с которым каждый входящий обращается к каждому из присутствующих, не исключая женщин и детей и обходя поочерёдно всех их, начиная от входной двери, для чего каждый из присутствующих привстаёт также взаимно целует входящего и снова садится. По окончании этого целования, которое называется „образованием”, входящий становится среди комнаты на коленях и просит прощения у всей общины:

– Простите меня, братия и сёстры.

Причём кается откровенно во всех грехах перед всеми публично, не утаивая ничего, даже самых срамных грехов своих, не скрывая и лиц, с которыми грешил. После чего наклоняет голову к земле и лежит ничком. Братия все дружно привстают с лавок и дружно падают на землю, делая земной поклон вошедшему и говорят:

– Бог простит.

Затем вошедший садится. И так бывает до тех пор, пока не соберутся все братия и сёстры.

Затем некоторое время царит молчание. Никто не осмеливается начать. Переход сразу от жизни рассудочной к возбуждённой жизни чувства не легко даётся. Тогда начинают „подзадоривать” друг друга:

– Ну-ка, давайте, братцы, споём что-нибудь такое! Ну, начинай, кто что знает!

Несколько раз начинают и поют, – но без всякого воодушевления, не со всем пылом и жаром, какого они бы хотели.

– Вишь, как охладели мы! Что нам делать? – говорит кто-нибудь, – хоть бы кто помог!

Опять молчание. Только и слышатся некоторые глубокие вздохи об „охлаждении”. Какую песню не запоют, всё как-то выходит деланно, всё не захватывает она всецело души, не поглощает рассудка, всё не расходятся силы... Но вот... решительно встаёт один из братий, восходит на. средину, весь сосредоточенный в себе, падает на колени лицом к образам и начинает часто и быстро молиться:

– Господи помилуй! Господи помоги! Укрепи! Прости! Пошли Духа!

За ним другой, третий... Всё чаще и энергичней молятся они... Оживляется и собрание.

Начинается кое-где всхлипывание, слёзы... Кой-кто вскрикивает, как-то странно, необычайно, будто чем охваченный... Пение одушевляется, становится всё чаще, всё быстрей. Кой-кто вскидывает кверху руки и хлопает в ладоши, кто пристукивает ногой, либо причмокивает губами, или присвистывает. Всё больше и больше наэлектризовываются певцы, сильнее и сильнее учащается темп пения. Певцы, кажется, действуют не одним языком, а всем существом своим, и руками, и ногами, и туловищем, приподымаясь и опускаясь, – как бы раскачивая себя. Начинает кой-кого уже „подёргивать» ... Но он ещё крепится, держится на месте... Сильнее и сильнее подёргивания... Его просто-напросто „трясёт” ... Он не может уже сидеть и привстаёт, как бы борясь с собой... Его „кидает” в сторону. Чтобы победить и не поддаться, он выходит на средину, но тут его просто-напросто начинает „подбрасывать”. Он уж – невольник, он не сладит с собой: его „подбрасывает”, и подымает иногда так высоко, как в нормальном состоянии человек никогда не поднимется... Стоит выйти одному, как зараза охватит всех; за одним выскакивает другой, третий, четвёртый и т. д. И все кружатся, прыгают, вертятся на средине в разных направлениях, то по одиночке, то обхватив один другого, то схватив какой-нибудь предмет. А певцы всё поют, и поют всё оживлённее, всем существом своим... Иногда и певцы все заражаются и, дружно поднимаясь, выступают на средину и пляшут.

Невозможно и описать, каким образом бывают эти хлыстовские пляски и одиночные, и артельные. Одно только можно сказать, что ничего деланного, искусственного, рассчитанного здесь нет. Хлысты ясно отличают того, кто не по „духу” пошёл, кто хотел бы подделаться под это их вполне непроизвольное „хождение”.

– Тпру! Ты без узды пошёл! – говорят они о таковом.

И, действительно, нужно что-то особенное, – какое-то особое необычайное и необъяснимое настроение, чтобы „пойти” так, как ходят хлысты. Есть и из них такие, которых ни разу не „подымало”. Это те, которые никак не могут побороть своего рассудка, подавить собственное самообладание – люди не „уверившиеся”, – как говорят о них сектанты.

Успокоившийся, натешившийся; охладевший хлыст падает на колена перед собранием с постоянно повторяемыми у хлыстов словами: – „простите, отцы и братия” ... и садится на своё место до нового возбуждения.

Пляска – низшая рядовая форма возбуждения. Есть разве небольшая кучка хлыстов, которые не плясали. Но возбуждённое состояние находит свой исход и выражение не в одних плясках, а в других формах, редко достигаемых и самими хлыстами, поэтому они составляют высшую степень, и сами лица, доходящие до такой степени, являются лицами „высшими”, – пророками, – обладающими высшими чрезвычайными дарованиями. Из этих дарований особенно уважаются хлыстами два: „дар глаголания новыми языками”, – способность произносить какие-то бессвязные дикие звуки, неудержимой рекой льющиеся из груди хлыстовского лжепророка, и второй дар „обличения” – способность познавать душевное состояние всякого из братии, находящегося в собрании, видеть его греховность. Обладатели этих даров представляют собой как бы какую-то непроизвольную силу, которой эксплуатируют руководители собрания. Эти руководители – люди наиболее трезвые из всех находящихся в собрании, – способные, по крайней мере, наблюдать и присматривать за происходящим, так как другие никого и ничего не видят. Таким образом руководитель, заметив лицо, способное обличить, устанавливает его на средину, – конечно, удалив с круга всех, если кто там находился, и приказывает каждому по одиночке подходить к пророку. У того чаще всего бывает икона, а иногда портрет Анисьи Ивановной... Каждый подходит, целует икону. Пророк кладёт ему на голову руку и даёт наставление, – конечно, в общих фразах; но хлысты сумеют найти в этих фразах подходящее к своему нравственному состоянию и с дрожью и трепетом подходят на „молитву”, как они говорят.

Иногда обличение бывает не над самим человеком, а над вещью каждого; для чего предварительно у каждого из присутствующих распорядитель берёт по одной вещи, у кого гайтан, у кого пояс, платок, шапку и проч., что кто даст, и эти все вещи складываются в одну кучу на стол или на пол. Обязанность „пророка” взять каждую вещь, и сказать обличение и наставление по адресу того, кому она принадлежит. Значит, здесь уже двойная задача: угадать владетеля вещи, и угадать его грехи, дать ему подходящее наставление. Бывает и наоборот, т. е. пророк вместо наставления даёт каждому какую-нибудь вещь: решето, безмен и т. д. И тогда каждый должен сам, по вещи, понять смысл того, что ему указывают или в чём обличают.

Пророки также меняются, потому что дух того возбуждения, за которое они получают титул, не до конца остаётся. На место их выступают другие. – „Вот до чего дошёл”, – говорят о таковом. – „Нам не дано”. Но каждый надеется и рассчитывает получить это высшее дарование.

„Деяния” хлыстовских пророков бывают весьма разнообразны. Чего-чего не делают они с своими собратьями: и вскакивают верхом – ездят на них, и ударяют из всей силы по щеке, и выливают над головой ведро воды, и мажут грязью, и обнажают и пр. до бесконечности, – и самая необузданная фантазия неможет выдумать таких действий, какие они ухитряются проделывать на своих собраниях! И всё это сносится терпеливо, на всё это смотрится с благоговением, во всём этом видят хлысты что-то таинственное, действие высшей силы. Никаких объяснений, к чему всё это делается, не бывает, хлыстам предоставляется полнейшая самодеятельность объяснять это как душе угодно, изощрять всё своё остроумие, чтобы найти смысл во всей этой бессмыслице, применить эти действия или к своей душе, или к кому из братий, или к какому месту св. Писания. На это посвящается свободное время после собрания, и нужно видеть восторг, с каким встречает хлыст первую мысль, могущую пособить разгадке!

О хлыстовских собраниях говорят, что они бывают совершенно без всякой подготовки, что на них происходит является неожиданностью для самих хлыстов, и идут они с животрепещущим интересом: кого сегодня дух отличит и что сегодня дух откроет.

Каким образом мирятся распорядители и эта неподготовленность собраний, указано выше.

Роль распорядителей в других случаях неизвестна. У нас в обществе считается высшим всех в настоящее время B. Μ. И., но под ним ещё имеются шесть пророков, – имена которых верно неизвестны.

Собрания хлыстовские не могут нравиться православным и привлекать к себе. По своему странному характеру, – по возбуждённым страшным неистовым лицам, – по тем действиям, какие на них происходят, они представляют нечто дикое, необычайное, невозможное до невероятности. Так что трезвому человеку, владеющему рассудком – покажется прямо-таки жутко на них: он не выдержит никогда!

Хлысты понимают это и оправдываются тем, что и об апостолах, когда на них сошёл Дух Святый, говорили как о „пьяных” и о первобытных христианских собраниях говорили: „вошедший в них не скажет ли, что вы беснуетесь!”

Таким образом, не только пленить не могут хлыстовские собрания, а прямо могут напугать и оттолкнуть здраво смотрящего человека. Поэтому хлысты главную суть собраний никогда не показывают, даже редко позволяют слушать пение. Но пение их весьма стройное и согласное.

Для приезжих бывают угощения не в смысле заманки, а по чувству братского гостеприимства; очень сильного у хлыстов.

Священник Владимир Реморов

Выше мы указывали на те обвинения, которые раздавались из лагеря противников Никона, за его пристрастие к грекам. Ещё в сочинениях диакона Феодора мы находим известия, что служебник 1855 года и другие книги, изданные патриархом Никоном, исправлены были не по рукописям, а переведены с „новогреческих печатных книг”. Подобные уже известия сообщаются и у других раскольнических писателей: Саввы Романова, в челобитных Савватия и Соловецкой и др.³⁷. Позднее ту же мысль высказывает и знаменитый раскольнический полемист Денисов, одинаково выступавший на защиту и выговских поморцев и нижегородских поповцев³⁸. Наконец, новейший старообрядческий писатель А.А. П-в, издавший в 1896 г. на гектографе брошюру „о виновниках раскола” пишет: „и так, повторяем, не отступай Никон от древнего благочестия, не приглашай разных развратных греческих проходимцев хозяйничать в православной русской церкви и под видом книжного исправления не вводи новизны современные ему греческие чины, предания и уставы, – конечно, не было бы никакого раскола”. Таким образом главной виной п. Никона старообрядцы всегда считали и доселе считают введённое им объединение русского обряда с греческим. Дело это, начатое п. Никоном и законченное при его преемниках, обеспечило Русской Церкви полнейшее единение с восточными православными церквами, которое пребывает, слава Богу, и в наше время, будучи торжественно возвещаемо во всех храмах Русской земли многолетствованием святейших патриархов православных в положенные уставом дни. Должно быть, автор в эти дни никогда не бывал в храмах, если решается утверждать, что „в русских храмах, даже при архиерейских служениях, никогда не поминают и не выкликают восточных патриархов”.

Мы уже видели, что с самого начала раскола и до наших дней старообрядцы относятся с особым предубеждением к православным восточным церквам. Характеристическую подробность в этом отношении представляет одно обстоятельство, имевшее место во время переговоров о присоединении к церкви на правах единоверия некрасовцев селения Майнос, в малой Азии, принадлежащих к области Вселенского патриарха. Монах русского Афонского монастыря Михаил, по почину которого возникли эти переговоры, передаёт следующий отзыв майносского уставщика Ивана Вощихина о греках. У этих последних, по словам Вощихина „теперь св. мира нет: оно утонуло в Мраморном море вместе с престолом св. Софии, который везён был на корабле при осаде Константинополя”. На убеждения Михаила о православии греческой церкви Вощихин отвечал: „Да оно так-то так; а только мы лучше бы согласились принесть миро от Российской церкви, чем от патриарха. Уж больно нам греки-то не нравятся. Нам кажется, нет у них древнего благочестия. Все они прельстились бесовской травой – табаком. Курят малый и старый; даже курят сами попы и архиереи; какое уж там будет миро? А в российской церкви этого не слышно. Там архиереи и попы живут много лучше, потому что третий Рим, Москва, ещё де совсем пал и там ещё есть благочестие. Поэтому нельзя ли вам похлопотать, чтобы мира для нас можно было достать от российской, а не от греческой церкви?”³⁹.

Как скоро старообрядцы подобным образом относятся (да и всегда так относились) к церкви греческой, то они-то по преимуществу и повинны в грехе филэтизма, который наш автор желает навязать русской церкви. Им-то, именно, всего менее дела до единения со Вселенской Церковью в исповедании и обряде. Первое отходит у старообрядцев на задний план перед вторым, а обряд этот они хотят содержать в том именно виде, в каком он оказался в то время, когда единственно из-за разницы в обряде греки стали считать нас раскольниками.

Если так, то прямо курьёзными являются гадания автора на тему, что было бы, если бы „Константинопольский патриарх вошёл в общение с старообрядческою иерархией”. Первоначальника своей лже-иерархии, митрополита из области Вселенского патриарха, раскольники наши приняли, как еретика, через миропомазание. Устами своих полемистов от Аввакума и до наших дней они громят „никониан” за то, что они отвергли укоренившийся в России обряд и сблизились в отношении последнего с греческой церковью, о которой „Слово Правды” торжественно возвещает: „мы старообрядцы не подчиняемся Греческой церкви, потому что она неправославна” (1896 г. № 2, стр. 32). Та же „газета, посвящённая защите старообрядчества” удивляется: „неужели беглопоповцы так близоруки, что не могут понять и додуматься, что закон церкви никоим образом не разрешает своим пастырям переходить к раскольникам и в расколе же проклинать православную церковь и её учение”; а ведь, Амвросий, перейдя в раскол и проклявши Константинопольскую церковь, от которой приял благодать св. таинств даже до пастырства, подлежит осуждению именно этого „закона церкви”. Какая же может быть речь об общении наших раскольников, почитающих себя православными, с неправославным, по их мнению, Вселенским патриархом.

Подобной мысли не может быть, да и нет её, у наших раскольников, приемлющих „белокриницкое священство”. Рогожские изобретатели и покровители последнего, в своих ходатайствах перед Правительством об узаконении их детища, постоянно просят их устранять православное духовенство от суждения об их „иерархии” и дать последней те права, какими пользуются требоисправители у евреев и идолопоклонников. Даже раскольнические политиканы, в роде бр. Мельниковых, мечтающие при помощи своей „иерархии” уничтожить православную церковь, в попытках основать законность своего мнимого священноначалия изысканиями во Вселенской патриархии не идут дальше выяснения двух вопросов: как был крещён Амвросий и был ли он под запрещением в момент своего бегства в раскол.

С этими раскольническими полемистами новейшей формации автор брошюры солидарен лишь в стремлении уничтожить Русскую Церковь. Обрушиваясь с пеной у рта на все её установления, автор с недостойным злорадством останавливается на тех проявлениях заблуждающейся религиозные мысли, которые ведут тёмную народную массу к коснению в расколе и сектантстве. Религиозные заблуждения, составляющие источник всех расколов и ересей, к несчастью, нигде во всей истории человечества не могли быть совершенно устранены. Автор брошюры, как мы уже видели, не хочет знать никакой истории и предпочитает пробавляться собственными измышлениями. И в этом случае всю вину существования наших раскола и сектантства он возлагает на духовенство Русской Церкви, на которое по этому случаю и изрыгает целый поток сплетен.

Такой приём в объяснении прискорбных явлений русской религиозной жизни выгоден для автора брошюры в том отношении, что даёт ему возможность распространяться о тех преимуществах, которые яко бы предоставляет самозваный „старообрядческий клир”. Этот „клир, избираемый из среды благочестивого народа, будет иметь возможность, – фантазирует брошюра, – по-прежнему жить одной жизнью и одними интересами со своими прихожанами”. Брошюра, к сожалению, не договаривает, в чём будет заключаться эта общность интересов... Если взять теперешнего рядового „старообрядческого иерея”, избранного (не приходом, – этого никогда доселе не практиковалось в расколе) каким-нибудь финансовым тузом раскольником из своих фабричных или „владыкой” – из гусляков, то общая жизнь такого ставленника с приходом не пойдёт дальше глухой среды непроходимого невежества, самоуправства и корыстолюбия. Да и сам автор брошюры, по-видимому, не очень верит представителям „старообрядческого клира”. Для борьбы со штундой, баптизмом, молоканством и другими сектами он рекомендует Правительству дозволить старообрядческим начётчикам вести беседы с этими сектантами. „Клир”, стало быть, в этом отношении не надёжен. Это совершенно справедливо: лет пятнадцать тому назад в Обласки Войска Донского четыре попа австрийского поставления (старообрядческие священники, как величает их брошюра): новочеркасский Карп Попадьин, ростовский Фома Казаков, хутора Казинки Василий Гамаюнов и сын лже-епископа Силуана, Куприан Кузнецов со своими уставщиками и некоторыми из прихожан совратились в баптизм. Обманувшись потом в надеждах на щедрое содержание от заграничных руководителей секты, насуленное им совратителем немцем Миллером и после привольной жизни на счёт прихода вынужденные терпеть бедность, попы эти принесли московским своим „владыкам” покаяние и принятые в прежнем „сане” снова зажили припеваючи „одной жизнью с прихожанами”.

Разрешая с плеча сложные вопросы истории, скользя по поверхности бытовых явлений, источники которых кроются в глубинах общественной жизни проникнутая притом идеей, которая совершенно чужда сознанию наших старообрядцев, – последняя заграничная брошюра не может претендовать ни на какое серьёзное место в нашей литературе по расколу. В то же время появление её характерно в том отношении, что и с прекращением пресловутого „Слова Правды” не прекратилась та заграничная раскольническая литература, задачей которой является – вселить в читателя враждебное недоверие к установлениям Православной Русской Церкви.

Субсидируя издания, проводящие подобную тенденцию, и распространяя таковые среди старообрядцев, капиталисты – главари раскола видят в них надёжное средство к пропаганде своей иерархии. Верен ли только их расчёт: не толкают ли они своими книжонками эту толпу туда, где очутился упомянутый выше ростовский поп Фома, объяснявший⁴⁰ свой переход в баптизм грязным поведением австрийских архиереев? Чудо, восклицал он, почему это о подобных нелепых старообрядческих владыках не печатают в газетах!

Есть и ещё среда, которую раскольнические издатели охотно знакомят с изделиями своей заграничной печати. Прекрасную характеристику этой среды даёт Η. П. Гиляров-Платонов в своей „Логике раскола”⁴¹. Это, во-первых, равнодушные к вопросам веры „бесцерковные” либералы, для которых безразлично, почитают ли четвероконечный крест или гнушаются им, и которые требуют „для верования безусловной свободы учения, выражения и практики”, рассуждая, что в этом вопросе „тот имеет больше прав, кого больше числом”. Сюда же относятся и те, по выражению покойного публициста, „добродушные”, которые уповают, что из раскола при всей его темноте, возродится наша культура. Немало есть у раскола и таких доброжелателей, которые наивно восторгаются тем, что „сектанты имеют выборную иерархию, не нуждаются в государственной помощи, не терпят, да и вперёд не потерпят бюрократического вмешательства в духовные дела”.

К числу последних доброжелателей принадлежал и сам Гиляров, в только что процитированной статье он рассуждает дальше: „русский раскол с русской государственностью не связывает себя; он охотно бежал прежде в Польшу, в Турцию, теперь устраивает себе отчасти пребывание в Румынии и Австрии. Неразрывнее прикреплён он к национальности... но, как ни тесно связан раскол с народностью, он не канцентричен с нею”. Подобным доброжелателям раскола, так же как выше упомянутым „бесцерковным” и „простодушным” его сторонникам при общем всём им поверхностном знакомстве с действительной жизнью нашего старообрядчества брошюрки, в роде нами рассмотренной, совершенно по душе. Раздающаяся „из-за рубежа” проповедь „всего существующего строя нашей общественной жизни и церковно-государственных отношений в этой среде найдёт себе отклик в печалованьях о современном состоянии нашего старообрядчества, на которые так щедра „либеральная” печать.

В. Дорофеев

(Окончание будет).

Представление о полной веротерпимости западноевропейских государств, по суду м. Филарета, совершенно несправедливо и только преувеличенно-оптимистические воззрения на всё западное могли создать его. Вернее же не запад для России, а «добрая и благородная Россия» для западных государств может служить образцом веротерпимости. Она смело может «похвалиться» перед ними своей веротерпимостью «к признанным христианским вероисповеданиям и даже не христианским», так как в ней нет для этих вероисповеданий таких стеснений, которые существуют, напр., в Англии – стране, «хвалящейся своими свободными учреждениями». Принцип охранения единства национальной господствующей церкви, в видах охранения единства народного духа в Англии, «действует сильно, даже чрезмерно сильно, чего, по-видимому, нельзя было бы ожидать от государства, которое наиболее других пользуется свободой. Так, она имеет несколько миллионов не раскольников, изменивших господствующей церкви, но римско-католиков, принадлежащих к церкви, которая древнее англиканской и от которой произошла англиканская. Но как она поступает с ними»?..⁴³ «Только недавно римско-католической мейнутской семинарии назначено правительством денежное пособие, и против сего не перестают ещё спорить в парламенте ревнующие об охранении господствующего англиканского вероисповедания» ⁴⁴. Мало того, «до сих пор католики (как и все вообще диссиденты) платят церковную подать в пользу господствующей в государстве англиканской церкви. Любители свободы верования неоднократно предлагали в парламенте отменить сию подать. Но охранители церкви не допускали сей отмены⁴⁵, видя в церковной подати связь единства между церковью и государством»⁴⁶. Вот что говорит Израэли в своём воззвании к избирателям: «охранение национальной церкви заключает в себе вопрос: принцип религии должен ли быть элементом нашей политической конституции, должно ли государство быть освящённым и, с уничтожением освящения, взывающего к высшим чувствам человека, не превращается ли наша система управления в простую полицейскую систему? Во всём этом я вижу только одно развращение народов и падение царств. Я верю, что конституция будет поддержана в своих постановлениях о церкви и государстве»⁴⁷. «С сим иностранным примером не бесполезно сравнить мнение в России тех, которые до сих пор в пользу раскола, в предосуждение правительству, с горечью напоминают давно уничтоженную двойную с раскольников подать, как будто гонение, простирающееся и на нынешних раскольников»⁴⁸, между тем как дело идёт не о том, «чтобы раскольники платили налог, в пользу православной церкви, а только о том, чтобы они не расхищали духовного её достояния»⁴⁹. Кроме Англии м. Филарет указывает и на другие европейские государства, в которых существуют пределы веротерпимости. «В самой Франции, говорит он, допускаются только признанные вероисповедания, а для признания требуется политическая известность, в чём именно состоит учение сего исповедания и что оно не угрожает общественному порядк. В Швейцарии же, земле протестантской, никто, кроме протестантов, не имеет и права на общественные должности. А чтобы допускать свободное существование обществ, подобных нашему расколу, скрывающих от правительства свои тайные действия, требующих терпимости, когда сами не имеют никакой терпимости, постоянно потрясающих в народе понятие о законности верховных властей, – этого нельзя найти ни в одной европейской земле»⁵⁰. Отсюда очевидно, что православное правительство России, в видах охранения единства господствующего вероисповедания, воспрещая законом лишь отпадение от православия и на этом основании принимая ряд стеснительных мероприятий против раскола и его сект, как отпадших от православной церкви, никоим образом не может быть обвиняемо в исключительной по сравнению с западными государствами нетерпимости. Равным образом очевидно, что если правительство допускает при этом свободу иностранных вероисповеданий и не включает в их число раскол и его секты, то через сие оно не нарушает закона справедливости и не противоречит себе, ибо делает так по причине только что указанной «великой разности» в происхождении и характере между первыми и последним. «Римско-католики и протестанты пришли под российскую державу со своими вероисповеданиями законным путём: и потому, по справедливости, предоставляется им свобода их вероисповедания; напротив того, раскольники суть отпадшие и отпадающие от православной церкви, осуждаемые законом государственным, запрещающим такое отпадение. Если бы государство, осуждённым законом его, дало одинаковые права с неповинными перед законом, то оно стало бы в противоречие с собственным законом и справедливостью вообще»⁵¹. Затем, при независимом от православной церкви происхождении, иностранные исповедания чужды и нетерпимости по отношению к ней, а также вредных политических воззрений, – вследствие чего опять справедливо признаются законом. В случае же, впрочем, стремления проявлять что-либо подобное, закон преследует их за таковые преступления наравне с раскольниками. Правда, по мнению некоторых защитников раскола, факт давнего его существования достаточно, будто бы, сам по себе говорит в пользу дарования раскольникам свободы вероисповедания. В положении раскола, говорит Филарет, некоторые видят «странное явление, – непризнание 200 лет существующего факта». Если сие изречение принять в точном, буквальном смысле, то это не только странность, но даже и невозможность. 200 лет существует раскол и правительство не признаёт его существующим, не видит, думает, что его нет! Полно, так ли это? Кажется, правительство смотрит на раскол, как на существующий факт, когда оно говорит в законах, напр.: местные полиции обязаны вести именные списки о рождающихся и умирающих раскольниках, и о числе их представлять ведомости ежегодно гражданскому начальству. Итак, если говорить точнее, правительство признаёт раскол, как существующий факт, но как факт, существующий незаконно, потому что раскол вообще существует через нарушение законного послушания православной церкви, а беспоповщина, сверх того, преподаёт учение противное закону, государственной власти, нравственности, не признаёт же правительство не фактическое существование, а только законность раскола. Такое явление, кажется, не очень странно. Посему, если требуется признать раскол, как существующий факт, по первому взгляду это справедливо и легко. Но при углублении в значение сего требования, оказывается, что требуется признать законным то, что не без основания доныне признаваемо было незаконным. А это не легко согласить с справедливостью, и не легко исполнить»⁵². Далее, факты истории, по мнению Филарета, вовсе не оправдывают то положение, «будто нигде стеснение сект не останавливало их успеха, а напротив того, будто бы содействовало их распространению, и что по сей самой причине должно бы отменить существующие о раскольниках постановления, как стеснительные для них». Подобное явление, по мнению Филарета, если и имело где место, то лишь там, где «меры были нетверды, где они подвергаюсь изменениям; а где они были тверды, там успех сект останавливался и даже уничтожался. Первая замечательная в Европе секта гусситов, сначала было принявшая огромные размеры, потом энергичными мерами правительства подавлена так, что Богемия, где она возникла, совершенно обратилась в римско-католическую страну. Спустя после через сто лет возникшее протестантство имело успех только там, где сами государи явным образом приняли его сторону. Но во Франции, где сего не было и где правительство, наконец, сильнейшим образом противодействовало протестантству, оно, после отмены нантского эдикта, так ограничено, что уже не могло более распространяться. Те же следствия были в Бельгии, где правительство употребило все усилия против распространения протестантства, а в Испанию и Италию по сей самой причине оно даже не могло и проникнуть, хотя и никак нельзя оправдывать ужасов бесчеловечной инквизиции. В Англии протестантство окончательно утвердилось жестокими мерами покровительницы его королевы Елизаветы. С тех пор и до нашего времени латинское исповедание не имело там никаких успехов; но как только правительство уровняло последователей оного в правах с прочими гражданами, число приверженцев папы более нежели удвоилось и теперь постоянно и быстро умножается. В Пруссии лет за 12 перед сим появились было нео-католические общества, но об них почти уже не слышно с тех пор, как правительство положило преграду их беззаконному распространению. Если же истинная святая вера Христова распространялась в первые века посреди жесточайших гонений, то это было неопровержимое знамение божественному учению Спасителя, и применять столь чудесное её распространение к невежественным сектам, значило бы унижать действие всевышней благодати. Но к дальнейшему распространению христианства промысел Божий употребил впоследствии и покровительство властей: с принятием святой веры императорами римскими, распространение оной сделалось гораздо более быстрым и повсеместным. Наконец, и во всех европейских державах, равно как и в нашем отечестве, распространению христианства особенным образом способствовало покровительство государей. И наша православная церковь горьким опытом убедилась, что стеснения не распространяют, а подавляют, если не навсегда, то на долгое время, истинное учение веры. Так было в западном крае России, где гонение на православие создало унию и могло бы в конец подчинить весь народ Риму, если бы промыслу Божию не угодно было возвратить тот край в недра православной России, так и теперь в австрийских владениях православие, стесняемое тамошним правительством, постепенно оскудевает. Что касается нашего раскола, всем известно, что число последователей его, не смотря на возникшие от них самые дерзкие смуты, было весьма малозначительно за исключением тех, которые отпадали в раскол, вследствие введённых Императором Петром I европейских обычаев; но только во времена Императора Петра III стали особенным образом возрастать успехи раскола, по мере, как возрастало снисхождение правительства, и, наконец, достигли неожиданных размеров к концу царствования Императора Александра I. После сего, (т. е. в царствование Императора Николая) раскол усиливался только в тех губерниях, где со стороны местных властей оказывалась ему потачка; ослабевал же там, где обращаемо было строгое внимание на его оказательства, на совращения и на другие злоупотребления. Итак, снисхождение к расколу содействовало и содействует его усилению гораздо больше, нежели стеснение»⁵³. Если же иногда и стеснительные меры против раскольников не достигали своей цели, т. е. не в состоянии были подавить развитие какого-либо еретического или раскольнического учения, то отсюда нельзя ещё извлекать возражения против сих мер. «Человек имеет свободу заблуждать, не уступая не только благоразумию человеческому, но и премудрости Божией; не только власти человеческой, ограниченной, но и Божию всемогущему правлению, которое посему только меньшую часть рода человеческого приобрело христианству и ещё меньшую из сей части – христианству православному»⁵⁴. Затем, пример древней христианской церкви, которая в лице христианских императоров, св. отцов и соборов вселенских и поместных мотивировала решение вопроса о стеснительных мерах по отношению к еретикам и раскольникам в положительном смысле, с достаточной ясностью свидетельствует, по мнению Филарета, о законности и пригодности таких мер.

«При торжестве церкви в царствование Константина Великого все силы власти, направленные дотоле против церкви, обращены к защите внутреннего и внешнего её благоденствия. Христианские императоры содействовали ей искоренением остатков идолопоклонства и низложением еретиков. В высшей степени поучительно знакомиться ближе с законами, изданными против язычников и еретиков Константином Великим и его преемниками Феодосием, Юстинианом и другими благочестивыми императорами. Когда христианство восторжествовало, языческие жрецы, весьма естественно, не могли уже оставаться при своих прежних преимуществах, но сверх того у всех язычников отнят доступ к высшим почётным и придворным должностям, как таким, которые увеличивали бы их влияние на народ, – повелено было сокрушать идолов, капища разрушать, или превращать в христианские храмы, или запирать, воспрещая вход в оные, под опасением тяжкой пени, жертвоприношения и вообще обряды языческие были строжайше запрещены, и возобновителям языческого богослужения угрожало наказание. Строгость этих мер была вызвана ясным сознанием, что без неё невозможно было бы избавить верных от постоянного соблазна. Потому, блаженный Августин, упоминая о законах, имевших целью искоренить языческие обряды, говорит: «конечно, между нами нет никого, кто бы не одобрял этих законов». И в отношении к еретикам императоры помнили, что «мать должна миловать свои чада и защищать их, и что она была бы немилостива и жестока, если бы, охраняя волков, погубила овец». В выборе же средств для охранения верных от ересей благочестивые императоры соображались с обстоятельствами, употребляли благоразумные, но твёрдые меры к убеждению заблудших, а в случае сопротивления и буйства, простирали строгость не на всех, а только на главных лжеучителей и вообще не предпринимали того, что не принесло бы пользы, а только бы больше ожесточало противников. Смертной казни подвергались еретики только в том случае, когда они доходили до ожесточённого сопротивления властям или до преступлений против самой Природы. Вообще же благочестивые императоры помнили изречение св. отцов, что еретика должно не убивать, а исправлять. Главные законы, изданные императорами для сохранения православия и обуздания еретиков, заключались в следующем. Сборища еретические были строжайше запрещены и нарушающие это запрещение подвергались изгнанию или пене. Запрещено было еретикам строить церкви; а те дома, в которых они собирались, были конфискуемы. Запрещено было еретикам посвящать кого-либо в епископы, священники и диаконы. С особенной строгостью поступаемо было с теми, кто совращал других. Лжесвященники подвергались тяжкой пене, изгнанию или ссылке. Особенными законами охранялись те христиане, у которых между родственниками были еретики. Еретики не имели права ни передавать другим свои имения по завещанию, ни принимать завещанное. Приверженцы некоторых сект (напр. манилеи) и в некоторых случаях все еретики подвергались изгнанию или пене. Только один император под предлогом, что вера не терпит принуждения, отменил все законы против еретиков, возвратил ссыльных и сравнил в правах с православными. То был Юлиан отступник. За исключением его, все императоры сознавали пользу и необходимость законов, охраняющих правоверие и правоверных. Понимая же, что законы должны быть не только издаваемы, но также и исполняемы, и видя вред и опасность от беззаконного и своекорыстного снисхождения некоторых правителей к еретикам, императоры определили тяжкую пеню и лишение должности для правителей и судей за отступление их от сих законов; сами же в своём лице являли пример ревности по православию. Законами запрещено было еретикам обращаться к ним лично и утруждать их прошениями. Вместе с тем императоры охраняли чистоту общественных нравов, воспрещая зрелища в праздничные дни, и т. п., сознавая, впрочем, что содействие правительства есть хотя и необходимое, существенное, но не единственное условие утверждения веры. Тогда как государи старались разными законами приводить отторгшихся к единению с церковью, пастыри церкви не переставали увещевать и поучать заблудших.

«Если бы еретики, говорит блаженный Августин в письме к Викентию, были только устрашаемы государственными законами, но при этом не были бы и поучаемы, то это могло бы казаться несправедливостью и насилием. А если бы они только были поучаемы, но с тем вместе не были устрашаемы законом, то из них ожесточённые закоснелостью привычки слабо побуждались бы вступить на путь спасения. Но к полезному страху присоединяется спасительное наставление, так что не только свет истины изгоняет мрак заблуждения, но также и оковы дурной привычки разрываются силой страха. Я сам прежде был того мнения, что не должно употреблять никаких внешних побуждений к единению с церковью и что надобно действовать только словом, сражаться одними рассуждениями, побеждать доказательствами, чтобы не иметь нам ложных православных в тех самых людях, которые прежде были открытыми еретиками. Но это моё мнение было оспорено не словами, а фактами. Многие, убеждённые очевидной истиной, давно хотели быть православными, но боясь своих, ежедневно откладывали своё обращение. Многих удерживала сила привычки или нерадение. Многие думали, что нет различия, принадлежит ли кто к числу православных или нет, и оставались в ереси потому только, что в ней родились и что никто не побуждал их перейти к православию. Всех этих возвратили в лоно церкви законы (против еретиков изданные), и кого безопасность делала нерадивыми, тех обратила попечительность о них церкви и правительства, и теперь они же торжествуют обращение своё как самый светлый праздник. И так, да служат цари земные Христу, подавая также законы в пользу учения Христа». «Лучше», говорит тот же учитель церкви в другом письме: «лучше, конечно, (кто же сомневается?) одним поучением приводить людей к истинному благочестию, и не побуждать их страхом наказания. Но оттого, что одни из людей лучше, не должно оставлять без попечения тех, которые хуже». «Опытом дознано, что многим было полезно сперва быть понужденными страхом, чтобы после они могли или научиться, или на деле исполнить то, чему учились на словах. Конечно, те лучше, которыми управляет любовь, но тех больше, которых исправляет страх. Не всякий, кто нас щадит, нам друг, и не всякий, кто нас не щадит, нам враг. Кто может любить нас более, как не Бог? Однако и он не перестаёт не только нежно поучать нас, но также и спасительно устрашать. Иногда тать, посыпая корм, отманивает от стада, а иногда пастух, ударяя бичом, пригоняет к стаду блуждающих овец. Если бы кто, видя врага своего в горячке и беспамятстве бегущего к пропасти, не схватил и не связал, а позволил бы ему бежать, то не воздал ли бы ему злом за зло? Сколько еретиков, по обращении своём, проклинали свою прежнюю жизнь и жалкие заблуждения, тогда как к сему спасительному сознанию приведены были строгими законами? Некоторым эти законы не послужили в пользу, но разве должно бросать лекарство от того, что безумие некоторых неисцелимо. Те, которые не хотят видеть законов против их нечестия, говорят, что апостолы не просили помощи у земных царей. Кто так говорит, тот забывает, что тогда было иное время, а что всё должно делаться в своё время. Ибо какой император тогда уверовал во Христа и хотел бы служить ему изданием законов в пользу благочестия против нечестия? Тогда исполнялось ещё пророческое изречение: «вскую шаташася язьщы, и людие поучишася тщетным. Предсташа царие земстии и князи собраться вкупе на Господа и на Христа Его». (Пс.2:1–2). Тогда ещё не приводилось в действие то, о чём говорится в том же псалме немного ниже: «и ныне царие разумейте, накажитеся вси судящии земли. Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом». Каким же образом цари служат Богу со страхом, если не воспрещая и наказывая с благочестивой строгостью то, что противно заповедям Господним? Ибо иначе служит царь Богу, как человек, и иначе, как царь. Как человек, он служит Богу, живя по-христиански; но. поскольку он также царь, он служит Богу, издавая законы, повелевающие то, что праведно, а противное сему воспрещая с приличной строгостью. Так Господу служил Езекия (4Цар.18:4), который разрушил дубравы и капища языческие. Так служат Господу цари, поколику они цари, когда делают во славу Божию то, что могут делать только цари. Никто из здравомыслящих не дерзнёт сказать царям, что им нет нужды до того, каковы их подданные, целомудренны или развратны; и кто, кроме безумного, может сказать им: не заботьтесь, в каком бы состоянии ни находилась церковь Господня в государстве вашем, пользуется ли она миром или терпит бедствия от врагов своих; благочестие и нечестие подданных ваших не подлежит вашему смотрению? Пастыри церковные просят помощи у христианских императоров, не мстя за себя, но охраняя вверенные им паствы. Если бы они этого не делали, следовало бы порицать их за нерадение. Ибо и апостол Павел не о своей жизни заботился, но о церкви Божией, когда, узнав о составленном против него заговоре, прибегнул к помощи тысящника». Опираясь на все сии доводы бл. Августин говорит: «укрощать и исправлять еретиков посредством установленных от Бога властей мне кажется не бесполезным. И так как говорит: «несть власть, аще не от Бога», то, без сомнения, когда цари оказывают церкви помощь, помощь сия нам о имени Господа, сотворившего небо и землю». Кроме бл. Августина, можно бы привести ещё свидетельства св. Иоанна Златоустого, советовавшего «разорять сборища еретиков, и свидетельства многих других св. отцов».

Обратимся к правилам вселенских и поместных соборов. Святыми отцами карфагенского собора (правила которого утверждены VI и VII вселенскими соборами) заблагорассуждено просить царей об искоренении остатков идолопоклонства, об истреблении идолов, разрушении капищ; воспрещении языческих пиршеств и вообще обо всём, что усмотрят полезным против еретиков и еллинов и против суеверий их (пр. 69, 71, 95, 120), также признано приличным просить начальников областей о вспомоществовании общей матери, кафолической церкви, против еретиков (пр. 78). Того же карфагенского собора 59 правилом и VI вселенского 23 правилом, антиохийского 5 и 11, константинопольского 9 правилом постановлено: «нарушающих церковное устройство удалять и неволею из царствующего града; производящих в церкви возмущения и крамолы и не хотящих покоряться кроткому увещанию церковных пастырей обращать, как мятежников к порядку светской властью». Сто четвёртым правилом карфагенского собора было постановлено просить благочестивых царей, Аркадия и Гонория, чтобы восстановлен был закон Феодосия Великого о взыскании по 10 фунтов золота с еретиков, рукополагающих и рукополагаемых, а также и о запрещении еретикам передавать или получать что-либо по завещанию. «Царскому человеколюбию (сказано при этом) подлежит пещися, чтобы кафолическая церковь, родившая их Христу и крепостью веры воспитавшая, была ограждена их промышлением. Против неистовства отщепенцев просим дать нам божественную помощь, но необычную и нечуждую святым писаниям. Ибо апостол Павел, как показано в истинных Деяниях Апостольских, соумышление людей бесчинных препобедил воинской помощью». Вся церковная история полна примерами того, что святители побуждали императоров к действованию в пользу церкви»⁵⁵. Наконец, охранительные по отношению к православной церкви меры дадут возможность государству избежать целый ряд неудобо-разрешимых вопросов и затруднений, которые неизбежно должны родиться, если оно, оставив политику ограничения и стеснения по отношению к расколу и его сектам, решится официально признать его особым вероисповеданием, несмотря на его зловредный во многих отношениях характер. Решившись признать раскол, правительство прежде всего должно стать, по замечанию м. Филарета, в сильное недоумение перед вопросом: все ли раскольнические секты, которым несть числа, должны получить свободу вероисповедания, или только некоторые из них? а если так, то какие? Признать все секты правительство не может и не решится, в виду очевидного и сильного антигосударственного направления некоторых из них, не говоря об антицерковном, а признав лишь немногие секты, оно не только не решит затруднительного вопроса, но и даст прямой повод к волнениям среди самих раскольников, которые, увидя пример, все без исключения с настойчивостью и даже дерзостью станут домогаться свободы. «Придут пред правительство раскольники белокриницкого отделения, и скажут: признайте наших архиереев и поставляемых ими священников. За сим придут раскольники новорусские и скажут: мы отказались от белокриницких архиереев; думаем, что и правительству они не угодны: признайте нашего Антония, архиепископа Владимирского, около десяти других существующих и многих имеющих быть архиереев и поставляемых ими священников. Далее придут старые поповцы и скажут: мы понимаем, что австрийские, и ими поставленные архиереи и священники незаконны; и потому желаем иметь по-старому русских беглых священников законными. Потом явятся беспоповцы разных толков, и скажут: признайте наших большаков, нынешних и завтрашних, так как мы, может быть, завтра нынешних сменим и поставим других. За сим могут прийти и бегуны и сказать: признайте и наших начальников, беглых крестьян и беглых солдат. Когда прославится такая свобода расколов и сект, не решатся ли прийти скопцы и хлысты и сказать: признайте и нашего начальника, которого мы называем Христом и его помощницу, которую называем Богородицей. Трудно найти конец этому ряду сект, требующих себе прав. А что будет в селениях? Придут в селение лже-священник австрийский, лже-священник русский, беглый русский священник, большак беспоповщинский и безнаказанно будут расхищать и разделять одно селение на несколько приходов разных вер. Одному законному пастырю трудно будет превозмочь многих волков. А их будет очень много. Без меры умножатся, как уже размножаются, лжеархиереи австрийские и русские и без меры будут превращать крестьян и мещан в лже-священники. Где тогда будет церковное единение россиян? А такая большая утрата единения церковного может ли быть безвредна для единодушия народного в государстве»⁵⁶.

Не имея возможности дать свободу вероисповедания всем раскольническим сектам без явного и большого ущерба для народного единства, правительство не может дать этой свободы и сектам наименее вредным в церковном и государственном отношении, напр. секте поповщинской. Ибо в этом случае опять возникли бы трудно разрешимые недоумения и прежде всего в виду раздробления самого поповшинского раскола. «В настоящее время в его лже-иерархии находятся в брожении три стихии: 1) лже-иерархия русская, примыкающая к такой же австрийской, 2) русская, отделяющаяся от сей, 3) беглое священство русского православного рукоположения. При появлении в московской епархии австрийского лже-священства, сперва немногие принимали его, а лучшая и большая часть раскольников отвергали, как незаконное. По времени, его влияние распространилось особенно в селениях, по недостатку лучшего. Теперь, когда открылось провозглашение русской лже-иерархии, независимой от австрийской, некоторые продолжают держаться австро-русского лже-священства, некоторые уже отвергают его и принимают чисто русское; а где можно, оставляют и то и другое и обращаются к беглому священнику русского православного рукоположения. Итак, неужели признать три раскольнические иерархии и, если позволительно так выразиться, три церкви раскольнические? Если и отвергнуть стирию австро-русскую: останутся ещё лже-иерархия русская и беглое от православной церкви священство. Можно ли цехового Андрея Шутова официально признать Антонием, Владимирским архиепископом? Можно ли образовать иерархию из беглых священников? Возможно ли сие со стороны как правительства, так и со стороны самих раскольников, по понятию которых для полной иерархии необходимы епископы? Неужели найдётся средство создать ещё беглых епископов»⁵⁷? Но приведёнными затруднениями далеко не прекращается ряд их. Наиболее важное затруднение состоит в том неопределённом положении, в какое с признанием раскольнических лже-иерархий должна будет стать главная опора государственного единства и силы – православная церковь. Ни «Кирилла, который в противность первому апостольскому правилу рукоположен одним епископом, и при том, не имевшим права рукополагать, православная церковь не может признать истинным епископом»⁵⁸, ни рукоположенных им священников. «Из сего следует, что если бы когда-либо гражданское начальство в сношении с духовным православным упомянуло бы об Антонии, архиепископе Владимирском, духовное начальство обязано было бы отвечать, что оно не знает архиепископа Антония, а знает только цехового Андрея Шутова»⁵⁹. Равным образом, «если бы гражданское начальство решилось смотреть на беглых священников, как на законных у раскольников, духовное начальство, тем не менее, обязано было бы, по правилам церковным, признавать их запрещёнными в священнослужении и подлежащими лишению сана, и тогда оказалось бы, что государство доставляет безнаказанность виновным перед православной церковью и поощряет дезертирство из церковной службы. Как же можно было бы выйти из таких противоречий? Принуждать ли православную иерархию признавать то, что противно церковным правилам и её совести? Но это значило бы нарушать государственный в России закон, предоставляющий свободу даже нехристианским вероисповеданиям, и православная иерархия была бы обязана лучше пострадать, нежели подчиниться такому принуждению, по слову апостольскому: и повиноваться подобает Богови, паче нежели человеком» (Деян.5:29)⁶⁰. Таким образом признание хотя бы и одного поповщинского раскола необходимо должно ещё повести к нарушению того единения и согласия, которые в настоящее время существуют между православной церковью и государством и до сих пор не были нарушаемы никакими взаимно-противоречащими воззрениями, – к разрушению искони существующей в России гармонии между ними, которой нет у других народов христианских, и которой Россия только и может быть сильна, – следовательно, к такому разрушению, последствия которого трудно и взвесить⁶¹. Наконец, вместе с указанными весьма важными затруднениями церковно каноническими и государственными, официальное признание раскольнических лже-иерархий должно возбудить немало недоумений административно-практических, хотя и не особенно важных, однако не легко разрешимых. Если «в одном городе будут две кафедры, два архиерея: православный последнего рода может быть и не один; два епархиальных управления, в одном селении два прихода: православный и экс-православный, в одном селе или деревне один двор православной епархии, другой экс-православной, – сколько случаев к столкновениям и запутанностям? Где будут пределы епархий и приходов? Теперь лже-епископы и лже-священники, из мещан и крестьян, числятся в сих званиях, и ходят с паспортами сих званий: останутся ли они и тогда в сих званиях, или будут выделены, и при том однолично, или с семействами и потомством, и тогда, как жалуются на многочисленность православного духовенства, создастся новое, многочисленное духовенство экс-православное, особенно если оно получит и диаконов, и причётников? Будут ли экс-епископы православные иметь консистории и на каком содержании? Или будут оставлены с нынешним управлением, произвольным, неограниченным законами и правильными формами, чтобы бесконтрольное своеволие удобнее прельщало и привлекало к ним православных? Из каких источников, и в каких размерах, будз т иметь содержание экс-православные епископы и священники» ⁶² и проч. Решение всех сих вопросов с признанием поповщинского раскола необходимо для устранения многочисленных поводов к столкновениям и запутанностям; но легко ли это сделать?

Г. Добротин

(Продолжение следует).

Православно-русская церковь осиротела, понесши трудно вознаградимую утрату, в лице в Бозе почившего митрополита Киевского Иоанникия, первенствующего члена Святейшего Синода.

Вся читающая православная Россия подробно осведомлена из периодической светской и духовной печати о блаженной кончине (последовавшей 7 июня в 1 ч. 12 м. дня) и о величественном погребении (11 июня) приснопамятного иерарха, а равно и снабжена по сему печальному случаю достаточными сведениями о жизни и служебной деятельности новопреставленного раба Божия, Высокопреосвященного митрополита Иоанникия. А потому мы не станем повторять этих сведений на страницах нашего журнала. Излишним также считаем характеризовать теперь, – у свежей могилы знаменитого иерарха, – его полувековую многоплодную церковно-общественную деятельность, так как, по мере наших сил и разумения, мы с усердием и любовью сделали это на страницах „Мис. Обозрения“ ещё так недавно, – ко дню полувекового юбилея Высокопреосвященного Иоанникия, торжественно отпразднованного 7 ноября истекшего 1899 г.⁶³).

В настоящей нашей поминке, внушённой чувством сыновней скорби о почившем иерархе и долгом журнального летописца, мы, под живым впечатлением тяжёлой утраты желали бы отметить несколько отрывочных подробностей, как из последних дней, так и вообще из жизни приснопамятного Первосвятителя Русской церкви, имеющих интерес и значение тех мелких, трудноуловимых тонов и штрихов, какие могут быть однако ценны и для общей картины истории жизнедеятельности почившего архипастыря, для понимания и объяснения характера и деяний этого бесспорно исторического деятеля. А в Бозе почившему митрополиту Иоанникию, как типичнейшему представителю русской церковной иерархии конца нашего века, – церковная история должна отвести почётное место, на ряду с теми незабвенными именами, которые составляют славу и украшение российской церкви.

* * *

Высокопреосвященного Иоанникия искони все знали и считали, как человека крепкого здоровья, ибо он всегда был бодр, быстр, неутомимо деятелен, не любил возни с врачами и врачеванием, а между тем в детстве и юношестве организм почившего Владыки, по его собственному признанию, был хилым и слабым: в киевскую духовную академию будущего иерарха по слабости здоровья не хотели принять и только, благодаря блестяще сданному приёмному экзамену, после двукратного медицинского освидетельствования едва решились зачислить Ивана Руднева в число казённокоштных студентов академии, с большим опасением за то, хватит ли у него сил на прохождение академического курса. Худеньким, бледным и как бы немощным помнят почившего и в начале его церковно-общественной жизнедеятельности его ученики по Киевской академии и семинарии. Владыка закалил свой организм строгим воздержанием, простотой жизни и иноческим аскетизмом: и действительно, почивший иерарх никогда не тратил времени и дум на заботы о том, что завтра должно быть на обеде, кого надо принять или гостеприимно угостить... Он непреклонным остался до конца своей жизни, – не смотря на тяжкие недуги и крайнюю слабость своих сил в последние годы болезни и на советы врачей, – относительно употребления исключительно постной, строго-иноческой пищи... Постничество и молитвенное бдение до последнего издыхания остались неизменными спутниками в Бозе почившего иерарха-аскета. „Ноги дрожат от слабости и подкашиваются, а наш высокопреосвященный пациент никак не хочет согласиться, чтобы отложить или ослабить молитвенный подвиг против положенного уставом правила“, – передают его врачи. Больших усилий стоило уговорить архипастыря посетить осенью прошлого года южный берег Крыма для поправления своего здоровья, где силы больного значительно окрепли. Быстрый, скорый всегда на ноги, в последние два года владыка почувствовал слабость в ногах, которая быстро развивалась и выражалась, между прочим, в болезни пространства. Владыка чувствовал страх при сходе с высокой лестницы, – а в последнее время опасался один стоять на архиерейской кафедре, и потому священнодействовал всегда с кем-либо из викарных архиереев. Тем не менее запаса слабых сил физических, при той бодрости и мощи духа, какими владел почивший, – свидетельствуют врачи, – хватило бы и ещё не на один год, если бы не приключилась простуда, осложнившаяся инфлюэнцией и воспалением лёгких. Во всяком случае такой скорой и быстрой развязки с земной жизнью ни сам почивший, ни окружающие его никак не ожидали.

* * *

Владыка преисполнен был многих благих и важных как общецерковных, так и епархиальных предначертаний и предприятий: так его не покидали ни на минуту самые искренние заботы, коими он жил несколько последних лет, о преобразовании духовно-учебных заведений; предносился и зрел в его душе вопрос о децентрализации высшего духовного управления, через преобразование и расширение сферы деятельности Синодальных контор и учреждение новых, как, напр., в Киеве, о скорейшем приведении в исполнение Высочайше утверждённого мнения Св. Синода об усилении пенсии духовенству, об осуществлении разрабатывающегося в хозяйственном управлении Св. Синода проекта общества взаимного страхования церквей и церковных причтовых построек и др. По Киевскому епархиальному управлению – озабочен был иерарх вопросом о лучшем обеспечении причтов всех приходов, заражённых штундой: как известно, в конце истекшего года высокопреосвященный Иоанникий исходатайствовал для 30 таких приходов усиленное жалование, в размере 600 руб. для священников и 200 руб. для псаломщиков. Окончание обновления стенной живописи лавры также составляло предмет особых забот почившего архипастыря. В самое последнее время Владыка решил произвести постройку нового храма в Голосеевской пустыни на свои личные средства; он дал благословение на начало работ как раз накануне дня своей болезни, сведшей его в могилу.

В августе месяце, по совету врачей, Владыка снова собирался в Крым. Нежданностью столь скорой кончины может объясняться и отсутствие письменного духовного завещания и вообще подробных распоряжений на случай смерти, между тем архипастырь всегда глубоко возмущался тем положением дел, как непристойно после смерти архиереев родственники „метаху жребий об одежде“ скончавшихся...

Впрочем, как оказалось, почившему архипастырю собственно и нечего было завещать: после смерти его осталось наличными только около 300 руб. Отличаясь совершенною иестяжательностью и ншрокой благотворительностью, Владыка все получаемые им средства немедленно же жертвовал или на устройство епархиальных учреждений, им основываемых, или на благоукрашение храмов, или на явную и тайную благотворительность нуждающимся и просящим. Во всех епархиях, последовательно им управляемых, Владыка основывал епархиальные училища, семинарские общежития, эмиритальные кассы для духовенства и свечные заводы, при этом краеугольным камнем во всех этих учреждениях лежат пожертвованные самим Владыкой значительные средства. Так, в основанные им Киевские учреждения епархиальные вложено собственных средств несколько сот тысяч, в том числе на постройку Киевского подворья в Петербурге и нового при нём храма, почивший архипастырь пожертвовал около 80 т. из личных средств, на духовную семинарию более 150 т., на свечной завод – 20 т., на основание фонда пожарного капитала – 10 т., на учреждение богадельни для лиц духовного звания в память 50-летнего юбилея своей иерархической деятельности – 50 т. р. и проч.

* * *

Почивший иерарх имел обыкновение говорить о себе, как проповеднике и собеседнике, что он недоброречив. Относительно проповедничества этот приговор скорее можно бы назвать самоуничижением, ибо проповеди высокопреосвященнейшего Иоанникия отличаются редкими достоинствами и нe редко возвышаются до истинного красноречия. Правда, почивший не часто проповедовал, но всё, что он когда-либо и где-либо говорил с церковной ли кафедры, в собраниях-ли, или даже в застольных речах, – он всегда предварительно строго обдумывал и записывал свою речь или слово, хотя произносил всегда наизусть, что не составляло, по-видимому, для него особого труда, благодаря огромной памяти. Такое строгое отношение к своему публичному слову давало речам и проповедям высокопреосвященного Иоанникия необычайную ясность, логическую стройность, глубину мысли и силу убедительности. Но как собеседник, почивший архипастырь, действительно не был „доброречив“, и предпочитал молчание многоглаголанию: с посетителями Владыка был, обыкновенно, краток, с просителями сух и решителен в ответах на просьбы, в обществе как-то застенчив в выборе предметов для беседы и вообще необщителен и замкнут. Строгая величавая внешность и суровый резкий взгляд внушали подчинённым и просителям благоговейный страх и робость и далеко не вызывали на прямоту и откровенность в объяснениях с архипастырем, между тем как на самом деле, в душе это был не обыкновенно добрый, простой, отзывчивый человек, который не терпел угодничества и любил одну только правду. По образному меткому выражению одного из деятельных сотрудников почившего иерарха по нижегородской епархии (маститого о. протоиерея Виноградова), характер высокопреосвященного Иоанникия подобен закрытому в твёрдую оболочку ореху, раскусить который требуется немало усилий и тогда только познаем всю сладость, всю пленительную доброту скрытого за этой скорлупкой... И, действительно, во всех местах служения почившего иерарха, на первых порах, пока не привыкали к его сухой, суровой манере обхождения с окружающими, не проникали во внутренние мотивы его дел и стремлений, Владыка казался тяжёлым администратором, но потом везде и все глубоко и искренно ценили высокие качества души и сердца иерарха.

* * *

Молчание владыка Иоанникий любил при жизни. Молчальником Бог судил почившему иерарху провести и последние дни своего земного бытия. Ещё в субботу, 3 июня вечером Владыка митрополит слушал чтение какой-то новой книги об отечественной войне, а с воскресенья, когда температура быстро повысилась и болезнь сразу приняла угрожающий характер и до конца жизни (среда. 7 июня) архипастырь не проронил к окружавшим ни одного слова, хотя сознание, видимо, сохранял и знаками явно выражал свои желания; – при приобщении Св. Таин и соборовании он свои ослабевшие руки подвигал на молитву: Владыка видимо жил внутренней, сосредоточенной, неземной жизнью бессмертного духа.

Таинственный переход от жизни к смерти совершился тихо без всякой болезненной агонии: Владыка во истину в Бозе опочил!

Знаменательно, что высокопреосвященный Иоанникий скончался в седьмое число, в седьмое же и происходило назад тому слишком 50-лет его погребение для жизни мирской, т. е. пострижение в иночество (7 ноября); погребён святитель киевский накануне дня своей хиротонии... Как сама смерть, так и гроб с бренными останками почившего иерарха на всех окрест стоящих производили в душе какое-то особое мирное впечатление и уверение, что в смерти этой сама жизнь вечная!..

Около этого гроба не чувствовалось трепета, всякому хотелось стоять ближе к нему, молиться как можно дольше, чаще лобзать эти дорогие мертвенные останки, так чудно противостоявшие, вопреки всем стихиям, закону тления... Как известно, Владыка скончался в Голосеевской пустыни, – вёрст за 10 от Киева (это второй случай в многовековой истории этой обители смерти здесь митрополитов), – в жаркую пору – тело почившего пролежало более суток в тесной церковочке при дачных покоях митрополичьего помещения, которое беспрерывно до нестерпимой тесноты и жары было переполнено желавшими поклониться праху святителя Божия, – утром 8 июня здесь же была совершена литургия, а 8 июня вечером останки были перенесены в тесненькую же церковь Голосеевской обители, где 9 июня утром была архиерейским служением совершена литургия, при массе молящихся, а затем уже с 10 ч. утра до 3 ч. дня процессия с останками почившего медленно передвигалась по лесам, долам по предместью и стогнам града Киева, направляясь в лавру, – к месту вечного упокоения останков почившего иерарха. Беспрерывные служения, при многих тысячах молящихся, совершались и у гроба почившего до самого предания тела земле. И однако останки почившего не дали ни вида, ни смрада тления, какого должно бы ожидать при таких условиях и невольно у гроба святителя Божия приходили на мысль слова апостола: „смерть, где ти жало“! Такова милость Божия для тела, не изнеженного сладостями мира сего, покорённого духу!

После кончины высокопреосвященного митрополита трогательную картину представлял собой обряд торжественного облачения мёртвых останков иерарха в архиерейские одежды, при торжественном пении обычных песнопений: когда же протодиакон провозгласил: „тако да просветится свет ваш перед человеки“, – певчие запели „вечная память“! Тогда впервые скатились слёзы скорби, почувствовалась тяжкая утрата!

В величественно-трогательной церковной церемонии погребения, совершённого сонмом иерархов и священнослужителей, – простой кипарисовый гроб с останками почившего святителя и отсутствие при нём орденских знаков невольно возводили мысль к воспоминаниям об известном всем смирении первосвятителя русской церкви и о его чисто иноческом равнодушии к почестям земного звания: покойный никогда не искал ни наград, ни повышений и все их получил только благодаря своим заслугам. Весьма осторожен, далеко не расточителен он был и сам на награды и поощрения подведомых ему священнослужителей: строгая справедливость и постепенность в награждениях соблюдались свято. Рассмотрение наград поручалось совету викарных епископов в Киеве. Инициатором и поборником почивший иерарх был того Высочайше утверждённого в 1886 г. определения Св. Синода, коим воспрещалось архиереям и всем священнослужителям возложение на себя орденов в храме при отправлении богослужения. „Хочешь сосредоточиться в молитве, а иподиаконы в самый священный момент тормошат вас, расправляя запутавшиеся ордена, а сослужащие священнослужители в свою очередь то и дело поправляются и охарашиваются на свои знаки отличия и ленты, – к чему нам эта суетность“, – говаривал Владыка. По его же благой мысли перенесён прежний срок награждения духовных лиц с пасхи на май, – день рождения Государя Императора, дабы охранить в сердцах служителей алтаря радость праздника Пасхи от суетных чувств любочестия.

* * *

В административной своей деятельности почивший руководился столь твёрдыми, раз навсегда усвоенными принципами, которым никогда не изменял. Таковым, напр., был принцип – никогда виновным и подсудным не отягощать в своих резолюциях наказания, положенного консисторией. Владыка говорил, что этот завет ему, дан иерархом, хиротонисавшим его и он ему остался верен до конца жизни. При замещении вакантных должностей, почивший прежде всего держался преимуществ образования, а затем старшинства, исключения делались только в пользу сиротствующих семейств которым почивший был истинный отец.

Главной же руководящей чертой в епархиальном управлении была высочайшая неподкупная справедливость. Дабы не изменить хотя бы и невольно правде и справедливости, Владыка старался охранять себя от всяких сторонних влияний и был всегда независим в своих действиях и решениях, никого не слушал и не сослушался, кроме одного голоса своей чистой совести. Остерегаясь влияния, Владыка уклонялся от личных объяснений и живого обмена мнений по делам службы с подчинёнными и просителями, а потому иногда, может быть, слишком много верил бумаге, был законником, хотя и не был сухим формалистом.

Вместе с независимым „непоступным“ и целостным характером, почивший иерарх отличался редким в наше время дряблого оппортунизма церковно-гражданским мужеством, делавшим его безбоязненным стражем и твёрдым поборником правды Божией и интересов церкви, – в духе древних святителей. Всем известно, как в Москве мужественно вступил приснопамятный иерарх на защиту интересов церкви, став в борьбу с самим всесильным тогда московским генерал-губернатором князем Долгоруким. Московский прецедент создал предубеждение о высокопреосвященном Иоанникии, как об архиерее, будто бы неуживчивом с администрацией, не терпящем вмешательства светской власти в дела церкви... Между тем киевский период его архипасторства самым решительным образом опровергает это недоразумение. У почившего владыки и киевского генерал-губернатора гр. А. П. Игнатьева существовало самое живое взаимодействие в столь сложном и щепетильном деле, как борьба с штундой и по вопросу об улучшении церковно-просветительных условий жизни приходов, и за 8 лет не было ни одного случая каких-либо недоразумений или столкновений. В годовых отчётах Св. Синоду о состоянии штунды в епархии и в своих Всеподданнейших отзывах на Высочайших аудиенциях, – как мы лично слышали от почившего, высокопреосвященный неоднократно заявлял, что успехом своим киевская миссия обязана деятельному содействию и живому сочувствию интересам церкви начальника края, который был избран, не без его, митрополита, инициативы киевской академией в почётные члены, что составляет исключительное явление в летописях наших академий. С гр. А. П. Игнатьевым у владыки установились и сохранились до конца жизни самые тёплые сердечные отношения.

Во свидетельство о мужестве духа почившего иерарха долгом считаем поведать о следующем известном и со слов владыки и отчасти по непосредственному наблюдению знаменательном эпизоде. В 1896 г., как известно, осчастливил Киев своим посещением благополучно царствующий ныне возлюбленнейший Монарх наш с молодой Царицей, впервые посетивший тогда матерь городов Русских. Предполагалось, что Их Величества пробудут в Киеве три дня. Маршрут следования Их Величеств, распределение времени и указание мест, кои Их Величества соизволят посетить во время пребывания в Киеве, – составлялся особой комиссией и потом рассматривался и одабривался в Министерстве Двора. Мнения духовных лиц, конечно, не спрашивали.

Посещение Их Величествами лавры, для поклонения её святыням, отнесено было в расписании на третий день, – едва ли не перед самым отъездом на вокзал, – встреча же назначена была в Софийском кафедральном соборе.

Митрополиту об этом сообщено было слишком поздно – за день или за два до приезда Государя. Высокопреосвященный возразил по поводу такого расписания, указывая, что все Монархи, посещавшие Киев, первее всего творили поклонение „вековым святыням лавры“, а что скажет ныне народ, – говорил владыка. Местные власти признавали свой недосмотр, но говорили, что поправить теперь это дело уже поздно, – Государь и двор в пути... Владыку, однако, это не успокоило. Накануне приезда Их Высочеств, архипастырь испросил аудиенцию у прибывших в этот день Великих Князей Михаила Николаевича и Владимира Александровича, которым и изложил свои думы, по поводу посещения Их Величествами лавры. Это было около 3–4 часов дня 18 августа, а Государь приезжал 19-го в 10 часов утра... В 11 часов ночи получена была от министра Двора с пути следования Их Величеств, телеграмма на имя начальника края с извещением, что Их Величества изволили выразить желание посетить сейчас же после встречи в Софийском соборе и лавру, причём воля благочестивого Царя и Царицы была также и проследовать пешком в пещеры на поклонение нетленно-почивающим в них Киево-печерским угодникам Божиим. Мы тогда были первым вестником этой счастливой вести. Помним, как озабоченное суровое чело маститого иерарха озарилось торжествующею радостью, как братией овладела тревога и беспокойство. Не ожидали иноки Царя и Царицу так скоро, и не знали, что Благочестивейший Государь и молодая Государыня возьмут на себя нелёгкий подвиг паломничества в пещеры, куда путь так труден и совсем не подготовлен для шествия Высочайших паломников. Всю ночь воодушевлённая радостью лаврская братия трудилась, подготовляясь к достодолжной встрече обожаемого Царя и Царицы. Работа кипела: успели и зеленью убрать св. врата и храм великой церкви, тогда бывший уже в лесах, по случаю начавшегося ремонта, и перестлать каменные мостовые, подчистить дорожки и посыпать песком весь путь к пещерам – около двух вёрст...

Тысячи самовидцев из православного народа, вся Русь святая взирали с душевным умилением и святой радостью на благочестивое паломничество Царя и Царицы, осчастлививших Своим посещением не только Киево-Печерскую лавру, но и её пещеры, сейчас же по прибытии в древне-православный Киев. Известно было, что при первом поклонении своём вековым дорогим Киево-печерским святыням православия, молодая Царица получила неизгладимо-глубокие религиозные впечатления. Её Величеству давал объяснения о житии нетленно-почивающих угодников Божиих сам владыка митрополит.

В начале 90-х годов агитаторы штунды юго-западного края вошли в сношения с заграничными единоверцами своими и столичными пашковцами и толстовцами; чтобы разжалобить своих заграничных и русских покровителей, бессовестные смутьяны сочиняли всевозможные жалобные инсинуации о том, что будто бы русский православный народ и сельская полиция неистово истязают сектантов, вбивая гвозди в пятки, насилуют женщин, штундовых же проповедников томят в тюрьмах, „где их кормят извёсткой...“ Толстовцы, – Чертков, Бирюков и Трегубов, – разослали мужикам-сектантам вопросные листки для составления „сенсационной истории гонений русских штундистов“. В заграничной прессе появились возмутительные статьи о мнимых гонениях штундистов, так что два квакера из Америки нашли нужным явиться в Россию „для производства расследования и для материальной помощи мнимо угнетаемым сектантам“. Непрошенные покровители штунды успели найти уже доступ в высшие сферы столичные и подали разным, в том числе и Высочайшим, особам петиции в защиту обездоленной штунды. И вот здесь раздалось твёрдое слово мужественного архипастыря, решительно опровергшего злую неправду. Рассказывал нам Владыка, однажды при приёме его одной из Высочайших особ разговор зашёл о положении Киевской штунды, Августейшая особа изволила обратить внимание митрополита на циркулирующие сведения о нехристианском, будто бы, изуверском отношении православных к штундистам.

Правдивый дух мужественного архипастыря глубоко возмутился за оболганный русский народ: „Я русский человек, сам вышел из народа, среди него вырос и с ним нераздельно, вот уже седьмой десяток лет живу, – с волнением и решительностью заявил владыка, – близко знаю народ и смею уверить, что православный человек не способен на такую жестокость и издевательства над кем бы то ни было, а не только над своими же русскими братьями, – всё это ложь и клевета врагов православия и России“.

В 1892 году евангелический союз и баптистские заграничные общины подняли агитацию в пользу русской штунды в Англии и Америке и прислали за подписью епископов, членов англиканской церкви, профессоров богословия, лордов – всего до 4 т. подписей, – петицию на имя Киевского митрополита Иоанникия, в коей просят, чтобы православный русский архипастырь ходатайствовал перед Императором о даровании штундистам „церковной свободы“ и охранял диссидентов от действия жестоких законов.

Владыка с негодованием отнёсся к этим бестактным проискам штунды: „Что за нелепость“ – говорил он, – „Россия, слава Богу, ещё не Турция, – какое дело иностранцам мешаться в наши домашние дела, – разберёмся и без них“.

Владыка не пожелал отвечать на петицию, хотя в ней заключалась просьба ответить на имя епископа Майнского.

Любя и высоко чтя свою православно-русскую церковь, ценя её духовную и национальную мощь, почивший иерарх не мог равнодушно сносить также и гордого самомнительного тона фанариотов в отношении русской церкви.

Глубоко огорчался правдивый дух неподкупного русского иерарха доходившими до него сведениями о непрекращающихся происках нашего раскола на востоке, которому греческая патриархия должна бы сразу дать решительный отпор.

* * *

Почившего первоиерарха иные считали узким клерикалом и строгим приверженцем духовной касты. В этом отношении владыка был таким же защитником исторических заслуг перед церковью и отечеством и охранителем заветов и интересов своего сословия, как и защитники нашего дворянства. Владыка в духовном сословии справедливо видел и ревниво охранял те исторические церковные традиции, которым оно служит оплотом и которые так милы и дороги православному народу и которые не легко прививаются к клирикам из светских сословий.

Мы не будем говорить здесь о приснопамятных заслугах почившего иерарха для внутренней миссии, – повторим лишь уже сказанное ранее, что имя высокопреосвященного Иоанникия в истории нашего св. дела должно быть поставлено сейчас же после Филарета Дроздова. Почивший – первый учредитель миссионерских братств, и живых при них собеседований с отпавшими: в Саратове, Нижнем, Москве; в Киеве им учреждено религиозно-просветительное миссионерское общество и заведены собеседования со штундистами, учреждены уездные миссионерские съезды духовенства; епархиальные миссионеры и духовенство 30 приходов получили усиленное содержание. 11 марта в заседании Св. Синода, под председательством почившего владыки, предпринят высшей церковной властью целый ряд мероприятий, весьма важных и новых к обеспечению успеха миссионерского дела.

Наш орган в значительной мере обязан своим бытием благословению почившего иерарха, которому редакция признательна и за заботы о наиболее широком распространении нового миссионерского издания, с этой, между прочим, целью владыка отдал в распоряжение редакции все свои литературные произведения, сохранившиеся в печати и в рукописях, часть из них („Слова, беседы, речи и назидательные статьи“) изданы уже нами ко дню юбилея первосвятителя русской церкви, остальные, относящиеся к экзегетике и составляющие академические лекции почившего будут печататься в „Приложении к Миссионерскому Обозрению“ будущего 1901 г. „От всего признательного сердца молимся, да упокоит же Всеблагий и Правосудный Господь правдивую душу почившего иерарха-правдолюбца со духи праведными в светлых Своих обителях!“

В. Скворцов

Товарищ Обер-Прокурора Святейшего Синода B. К. Саблер посетил 12 июня Киевскую духовную семинарию и обратился к воспитанникам со следующими словами:

„Вчера состоялось погребение первоиерарха русской церкви митрополита Иоанникия. Его похоронили в ближних пещерах, недалеко от могилы приснопамятного митрополита Филарета, которого почивший особенно почитал и любил. Тяжела утрата, понесённая отечественной церковью, Киевской паствой, и особенно вами, воспитанниками Киевской семинарии. О вас покойный владыка являл трогательную заботу. Трёхэтажное здание новой семинарии будет в роды родов свидетельствовать о попечении митрополита Иоанникия о благе дорогих его сердцу питомцев Киевской семинарии. Это обстоятельство естественно вызывает желание запечатлеть в вашей памяти величавый облик святителя, более 50 лет трудившегося на ниве Господней. Почивший с детства познал крайнюю бедность и всю горесть сиротства. Пешком он хаживал из родного села в Новосильское духовное училище, а потом в Тульскую семинарию. Пешком ходил на богомолье, и особенно любил вспоминать о паломничестве в Сергиеву лавру, паломничестве, которое он совершил с тощим запасом медных грошей. Рано задумал он принять монашество, и по окончании академического курса удостоился иноческого пострижения в стенах обители, в которой ему суждено было найти место вечного упокоения. Всегда строгий к себе, он в отношениях к людям руководствовался правилами, преподанными апостолом всем христианам, всем воздавал должное. Его чистая душа не знала, что есть угодничество. Никогда не заискивал расположения высших и не гонялся за похвалой толпы. Ему, правдивому, были не по сердцу всякие неискренние отношения к учащимся. Он предпочитал говорить правду и не думал о том, понравится или нет его слово. Он не терпел произвола, неуклонно руководствовался законностью, не выносил лести, не дорожил удобствами жизненной обстановки, отличался полным бескорыстием, не собирал сокровищ на земле. Ему было безразлично, во что одеться и что есть. Любя красоту службы церковной, он любил благолепие священных одежд и был неутомим в молитве. К народу относился с трогательною заботливостью. Всем в Москве памятно, как однажды на праздник Рождества Христова, увидав у храма Христа Спасителя толпу народа, которую по недоразумению не впускали в собор он велел отворить двери, и, не взирая на мороз и метель, вошёл в храм вместе с последним богомольцем. Покойный не раз говорил, что он никогда ничего не просил, ничего не искал, и всё получил. Его нередко считали суровым. Его строгий профиль, большие тёмные выразительные глаза, обычно прямо устремлённые на собеседника, давали повод к такому мнению. В действительности же, он был весьма добрый и сердобольный человек, который никогда ничего не любил делать напоказ. Его заветной думой было дать по возможности всем детям служителей Церкви средства получить бесплатное образование в средней духовной школе. „Нам нужно, говаривал он, дать духовным уверенность, что сыновьям их обеспечено пользование благами христианского образования без всякого обременения их скудного достатка непосильными расходами“. По собственному опыту он знал, как неблагоприятно иногда влияет на молодых людей жизнь в наёмных помещениях. Ему были памятны и грязь, и сырость этих дешёвых квартир, и их плохая обстановка. По приезде в Киев, он твёрдо задумал построить общежитие для 500–600 воспитанников, с вместительной церковью и светлыми, хорошо проветриваемыми комнатами. Для постройки семинарии он отводит землю, принадлежащую Киевскому Софийскому митрополичьему дому; жертвует из собственных средств 160,000 руб., собранных им для общежития за время его пребывания в Киеве. Мысль об устройстве для вас хорошего дома не оставляет его до самой смерти. Он хочет всех вас собрать в одну дружную школьную семью, поставленную в правильные воспитательные условия. Духовная семинария, по мысли почившего, всем своим строем должна подготовлять воспитанников к пастырскому служению, а для этого служения необходимо как усвоение предметов семинарского обучения, так и воспитание в духе строгой православной церковности. Правильно поставленная школа не должна исключительно развивать один лишь ум воспитанника, а должна оказывать благотворное влияние и на сердце его, должна, обогащая его ум знаниями, сообщать ему твёрдое и хорошее настроение. Такая школа должна вырабатывать характеры людей, делать их устойчивыми в стремлении к добру, твёрдыми в решимости достигать намеченные ими благие цели и самоотверженными в осуществлении дорогих их сердцу идеалов. Для деятельности, к которой вы готовитесь, необходимо закалять ваши характеры разумной школьной дисциплиной. При распущенности, при возможности всякому делать что ему вздумается, немыслимо готовиться к тому великому просветительному труду, которому многие из вас желают посвятить себя. Чтобы вести людей к добру, истине и свету, руководителю нужно быть нравственно твёрдым и крепким. Он должен иметь твёрдый характер и крепкую волю. Слушать будут того, кто сам прошёл через школу послушания. Многим из вас распорядок интерната может показаться стеснительным и неприятным, но вы легко поймёте, что без разумного подчинения личной воли общим для всех обязательным нормам – немыслим никакой порядок, а порядок есть условие столь же необходимое для всякого благого человеческого начинания, как чистый воздух для дыхания. И почивший святитель Иоанникий, желая подготовить для дорогой ему Киевской епархии пастырей достойных, не жалел средств и забот для того, чтобы хорошо обставить общежитие новой семинарии. Он желал, чтобы из этой семинарии выходили пастыри, самоотверженно преданные своему великому служению, помнящие, что не пасомые существуют для них, а они для паствы, которую должны утвердить в знании истин христианского учения, и правил благочестной жизни.

Таков был почивший архипастырь Киевский. Пропойте же ему, дорогие юноши, вечную память“.

В конце истекшего года, Пензенским окружным судом в г. Городищах, разбиралось интересное дело по обвинению лже-попа секты австрийской крестьянина села Уранки, Ивана Иванова Ивашова и уставщика Ивана Падогова в погребении лиц православного исповедания и в публичном оказательстве раскола. Дело представлялось в следующем. Крестьяне села Уранки Иван Зверев и Евфимия Рунова, будучи крещёнными и венчанными в Православии, совратились затем в раскол более 10 лет тому назад и были похоронены Ивашовым по раскольническому обряду. Крест. Григорий Борисов не прерывавший наружного общения с православием почти до самой смерти, хотя и не бывший у исповеди и св. причастия по нерадению около 5 лет, погребён почти по расколу. Тело Руновой при погребении уставщик Подогов провожал по улице с двумя подсвечниками и пением „Святый Боже“. На суд Ивашов явился с распущенными длинными волосами и большущей шляпой в раках (на что в обвинении тоже было указано). Лже-поп имел защитника прис. повер. Козлова. Свидетели по вопросу о погребении показали, что первые двое совратились в раскол более 20 лет, но последний был православным: молился сам с православными и принимал прав. священника, хотя и не был у исповеди и св. причастия, по нерадению, лет шесть до смерти. По вопросу о публичном оказательстве раскола большинство показали, что Рунову несли по улице с 2-мя подсвечниками и пением, и чтением „Святый Боже“. Раскольники старались ослабить это показание тем, что подсвечники эти будто до смерти Руновой хранились у неё, а по смерти её их только в это время переносили в другой дом на место (но почему – именно вместе с телом, а не прежде, или после?!). Защитник всю свою защиту склонил на то, что лже-поп схоронил не православных, а раскольников, „ибо главный, по мнению г. адвоката, отличительный признак, по которому можно отличить православного от раскольника – это бытие у исповеди и св. причастия, а Борисов, как и сами священники показали, не был у исповеди и св. причастия около шести лет, – следовательно, несомненно он был раскольник. Что же касается публичного оказательства, то таковое состояло как бы в несении подсвечников, а так как таковые как было доказано свидетелями, были только перенесены в это время в другой дом, то и публичного оказательства, значит, не было“. И суд обоих оправдал.

Нельзя не отметить и допущенных на суде многих странностей и выказанного судом или круглого незнания или просто небрежности и попустительства относительно требований законной правды в этом деле. Прежде всего, как-то резало уши, что перед приводом к присяге раскольников г. председатель как бы извинялся перед нами, говоря: „так как в зале нет старообрядческого священника, (?) то по закону форму присяги предоставляется проговорить председателю“, а если бы был, значит, г. председатель разрешил бы ему надеть епитрахиль и публично привести к присяге, но, ведь, закон не признаёт австрийского священства, – это должно-бы знать председателю. Затем, задавались свидетелям также вопросы, которые вызывали невольную улыбку на устах сведущей публики. Спрашивали, напр., пишущего: дозволено ли (?) австрийское священство правительством, или нет? (⁶⁴) Что нужно считать публичным оказательством (относя сюда только совершение треб в облачении, а не обычное ношение облачений и священнических одежд или, напр., волос)? В вопросе о подсвечниках всё дело сводилось к тому: зажжены ли они были, или нет (как будто в этом вся сила)? Название „уставщик“ не расслышав смешивалось с словом устал и воротился. Да и вообще нельзя было при серьёзном отношении к делу задавать общепринятый судейский вопрос свидетелям крестьянам в столь сложном и редком деле: что вы знаете по этому делу“? Ведь, чтобы ответить что-либо на него и надо знать в чём дело, а что требуется никто свидетелям и не разъяснил, – и многие свидетели перед подобным вопросом становились, что называется, в тупик, не зная, чего от них требуют – и обычно отвечали: „ничего“. Тем и заканчивалось всё показание. Странное впечатление производило, что во всё время прокурор положительно безмолвствовал и не предложил никому ни одного разъясняющего вопроса и не говорил никакой обвинительной речи. После такого отношения судей к ограждению интересов православия, законами предусмотренному, оставалось ревнителям и защитникам православия невольно как-то склонить с грустью свою голову перед дерзающим расколом долу, а раскол, наоборот, надменно смотрел вам в глаза и усмехался от радости говоря: а что-де взяли, вот вам и суд. После оправдания радость была велия у раскольников. Как следствие торжества раскола на суде вскоре же в Уранке распространился слух среди раскольников, что им теперь нечего бояться, ибо на их, австрийцев, стороне уже 7 миллионов, таким образом ещё остаётся приобрести только 3 мил., а тогда они поставят и патриарха своего, который может ещё предать и анафеме и к своему суду позвать всех этих расколоборцев – никониан. Если у Картушина Московского сила большая, то у патриарха и подавно.

Миссионер С. М-в

На страницах Церковных Ведомостей в 1898 году сообщалось об открытии церковной школы грамоты в центре баптизма Ставропольской епархии, пос. Никольском.

Нудно шла эта школа по началу: сектанты не давали здания для неё, не продавали планового места, изгоняли появившегося учителя, не отпускали в школу детей. Самоотвержение немудрёного учителя (Сугакова) однако победило всё. В конце первого же года в школе обучалось свыше 40 учеников, на 2-й год свыше 50 и теперь 80, причём во все годы большая половина состояла из детей сектантов (ныне их около 50). Вместе с детьми к школе стали привыкать и взрослые сектанты: они стали посещать её в дни приезда о. наблюдателя, во время праздничных чтений, экзамена; стали выражать своё сочувствие частными и даже общественными субсидиями (снята арендная плата за землю). Ясно, таким образом, для всех стало, что школа сделала своё дело, разрыхлила почву сектантов настолько, что настал час поставить вопрос о постройке здесь и церкви.

Не радостно отнеслись сектанты к сей вести, но однако уже не возбраняли, как это было, например, при открытии школы... Средств на устройство церкви не было никаких; но нашлось много искренних друзей у Никольской школы и все они наперерыв спешили внести посильную лепту в это святое дело. Миссионерский комитет ассигновал 700 руб., Училищный Совет 200 руб., местный благочинный пожертвовал иконостас, о. наблюдатель приобрёл богослужебные книги, сосуды, наконец сам Преосвященнейший Владыка пожертвовал для церкви – школы колокол с следующей знаменательной надписью: „я послан Епископом Агафодором призывать грешных и заблудших к покаянию и молитве“. 30 декабря торжественна освящена была Никольская церковь – школа. Священнослужители с братской предупредительностью отнеслись к сектантам: за чином освящения пригласили их стоять в алтаре, во время богослужения неоднократно обращались к ним с проповедью, растворённой христианским братолюбием, после богослужения совместно с ними трапезовали... Величественный чин освящения церкви и совершение литургии настолько оказали сильное действие на сектантов, что они вместе с православными стояли с возожжёнными свечами, молились, коленопреклонялись. Твёрдо уповаем, что если с открытием только немудрёной совне (но сильной по духу) школки штундо-баптизм пос. Никольского был очевидно расшатан, то теперь, с устройством здесь церкви-школы с постоянным причтом, ему будет нанесён окончательный удар. Признаки этой зари уже виднеются. Вожак местного сектантства (Кушнаренко) в присутствии всего духовенства, православных и сектантов заявил, что „теперь нам необходимо серьёзно подумать над собою“, а спустя несколько дней после освящения церкви – школы целое сектантское семейство (Решетниковы) объявило г. учителю о своём желании принять православие.

Спустя 2 месяца, при посещении церкви – школы о. епархиальным наблюдателем, Кушнаренко уже подал ему письменное заявление о желании присоединиться с некоторыми членами своей семьи к православию, а некоторые сектанты (например: Прянишников) через местного учителя просили непременно прислать к страстной седмице и празднику Пасхи священника для удовлетворения религиозных нужд, как они говорили, их рабочих православного исповедания!.. Кто из бывших в пос. Никольском два–три года тому назад мог бы допустить возможность подобного явления?!...

Епарх. наблюдатель Свящ. Фиалкин

В ноябре месяце 1898 года происходила беседа с старообрядцами в Пятницкой, г. Боровска, церкви. На беседе явился в качестве со-вопросника со стороны раскольников их главный местный начётчик E. С. Теняев. После выяснения свящ. Чистяковым, что в древних печатных книгах встречаются в 8 члене Символа веры различные чтения: „Господа истинного“, „Господа Животворящего“ и просто „истинного“, Теняев спросил: – А какое из этих чтений правильнее и спасительнее?

Для спасения, думается, отвечал о. Чистяков, все поименнованные чтения одинаковы; но правильнее чтение: „Господа Животворящего“.

Нет, вы не так толкуете! сказал Теняев. Вот, Иван Никифорович лучше протолкует вам, а вы только слушайте!.. Ну, Иван Никифорович, сказал Теняев последнему, обратясь к нему, выясняй им...

Иван Никифорович, приосанившись и важно выступив, как бы сознавая своё достоинство, перед миссионерами, начал говорить: 8-й член читается по-гречески так: „пневма, агион тон кориои“; слово „тон корион“, продолжал он, означает „Господственно –истинного“...

Миссионер о. Жаров. Повторите, Иван Никифорович, как вы читаете после слова „агион“?

„Тон корион“, повторил доморощенный раскольничий филолог, и даже с важностью подтвердил – да „тон корион“!..

Да в греческом тексте такого даже и слова нет, заметили начётчику-филологу; вы ошиблись!.. Нужно сказать не „тон корион“, а „то кирион“.

Нет, начал уверять Иван Никифорович, в моей книге сказано „тон корион“; это я могу вам сейчас и доказать. – Но, осмотревши все свои карманы, он сказал: книги этой со мной сейчас нет, я её позабыл дома; ну, вот, в будущее воскресенье я принесу её и тогда докажу...

А если в настоящий раз с вами нет книги, сказали Никифорову, и вы теперь доказывать отказываетесь, то и сам вопрос о 8 члене лучше отложить до будущего воскресенья.

Нет, сказал уставщик-филолог, отлагать этого вопроса нельзя! Ведь, он очень важный вопрос, и мы приготовились к нему, почему и оставлять его не желаем. Я прошу, продолжал он, выслушать меня до конца и моей речи, прошу, не перерывать; а когда окончу, тогда как знаете, так и опровергайте мои слова. И продолжал: ну, ладно, пусть будет по-вашему „то кирион“ и „то кирион“, – дело не в этом!.. Что означают эти слова? Вот в чём вся суть дела. А означают эти слова не „Господа“, как учит ваша церковь, а – „Господственно-истинный“. Сначала наши предки, говорил Никифоров, по своей малограмотности и необразованности не знали правильного перевода слова „тон корион“, или как вы говорите „то кирион“; но затем уразумели и стали, смотря по разуму и сообразности, писать где полным переводом: „Господственно – истинный“, где „Господа истинного“, где просто „Господа“, а где и просто „истинного“... Но спасительное чтение должно быть одно: „Господственно-истинного“...

Глава боровских начётчиков, E. С. Теняев, до сего времени внимательно слушал своего филолога, но, наконец, не выдержал и, обратясь к нему, сказал: ну, ты, Иван Никифорович, я вижу, от своей учёности совсем с толку сбился!.. Лучше помолчи-ка, а я сам выясню... И, отстранив своего учёного уставщика, стал вычитывать из Иосифских книг все те места, в которых Символ веры читается в 8 члене с словами: „Господа истинного“... Поговорив недолго, он ушёл, захватив с собой некоторых из слушателей раскольников. Но уставщик Иван Никифоров остался и снова стал толковать о „тон корион“, стараясь убедить миссионеров, что нужно читать „топ корион“ и что эти слова означают на русском языке два слова, – а именно „тон“ означает по-русски „Господственно“, а „корион“ – истинного.

О. Жаровым снова было выяснено со-вопроснику правильное значение слова „то кирион“ и объяснено, что это слово на русский язык нужно переводить одним каким-либо из следующих трёх слов: Господа, Господня или истинного.

Иван Никифорович продолжал защищать себя, говоря, а почему же нельзя переводить и двумя словами: Господа истинного?.. Ведь, и в вашем же переводе есть слова и „Господа“ и „истинного“.

После этого Ивану Никифоровичу было раскрыто истинное толкование слова „кирион“.

Убедился ли в ложности своих филологических умствований он или нет, осталось неизвестным; но только уже больше он ничего не стал возражать миссионеру, а счёл за лучшее распроститься и оставить беседу...

Калуж. Епарх. Миссион. И. Жаров

Дайте, пожалуйста, место ответу на страницах Мис. Обозр. на следующее:

Что такое чётки или лестовки? Откуда и когда они получили начало: история их? Одинакого ли они все устройства (архиерейские, монашеские, для мирян) церковно-православные и раскольнические? Значение их и кому их присвоено или положено употреблять?

Священник В. Ст-ов

Обыкновенно чётки⁶⁵ и лестовка отождествляются между собой⁶⁶. На самом же деле существует большая разница между ними.

Чётки –это круглая нитка (или шнурок) с нанизанными на неё деревянными, стеклянными, костяными, янтарными и иными зёрнами (шариками), увенчанная крестом; есть также чётки, отдельные звенья которых соединены металлическими крючками. Назначение их – служить пособием для счёта молитв и поклонов, на что указывает и само название их „чётки“, от глагола „честь“, „считать“ (отсюда слова „счёт“, „чёт“, „чётки“). Употребление их в Православной церкви присвоено лишь монашествующим лицам обоего пола и архиереям.

Что же теперь лестовка? Лестовка – это круглый ремень, имеющий вместо креста четыре лапостка (ладонки), между лапостками семь передвижек, затем девять ступенек кожаных (по 3 ступеньки по обоим концам лестовки + 3 больших в средине её) и 100 так называемых „бабочек“ (кожаных пластинок, узлов, ступенек). Вот что говорится о лестовке, её устройстве и значении в имеющемся под руками старинном рукописном „Сказании о лестовке“⁶⁷:

„На молитве перед образом Божиим каждому христианину должно на всякий день седмь лестовок исправлять нужды ради, а не за леность, для воспоминания седьми церковных таинств, в которых заключается христианский закон:

первое – крещение,

второе – миропомазание,

третье – священство,

четвёртое – причастие,

пятое – исповедание,

шестое – законный брак,

седьмое – олеосвящение.

„Лестовка имеет в себе 4 лапостка, в коих исповедуется 4 евангелиста, обшивка у лапостков – евангельское учение; между лапостков 7 передвижек в знак 7 церковных таинств; где связана лестовка по 3 ступеньки и в лестовки 3 крупные, всего 9: то значит 9 чинов ангельских; от связки простое место – земля; затем 12 бабочек – 12 апостолов с Господом по земли ходили; 33 бабочек – 38 недель Пресвятая Богородица во чреве Христа носила; 33 бабочки – 33 года Господь по земле ходил; 17 бабочек – 17 пророчеств о нём было“. Как известно, лестовка сохранилась в употреблении у наших раскольников и единоверцев: по ней те и другие кладут поклоны, след., назначение таково же, что и чёток; и в этом между ними – несомненное сходство.

Какое же основание имеют чётки и лестовка в истории? Откуда они ведут своё начало? Предание, хранящееся в наших монастырях, относит происхождение чёток ко времени преп. Пахомия Великого, основателя монашеского общежития (ꙗв). Среди многочисленных учеников Пахомия, живших в его обители, было много неграмотных, которые не знали других молитв, кроме Иисусовой молитвы. Эту молитву и обязал их преподобный произносить ежедневно определённое число раз и сопровождать её поклонами; для счёта же тех и других, т. е. молитв и поклонов, дал таковым неграмотным монахам „верви“ (верёвки) с узлами. Эти „верви“ и были прототипом теперешних чёток. Так объясняет происхождение чёток монастырское предание, и в этом объяснении нет, на наш взгляд ничего невероятного⁶⁸.

С течением времени, чётки вошли во всеобщее употребление среди монашествующих. И это случилось тем скорее и естественнее, что каждый монах ежедневно должен был, по уставу, выполнять положенное число поклонов и молитв и, следовательно, нуждался в простом, но удобном орудии для счёта тех и других, каковым орудием и были чётки.

Что чётки, действительно, имеют давнее происхождение в Церкви, на это указывает сохранившееся употребление их в Православной, католической и других церквах; причём названия чёток у греков (ὁ ρόδινος στέφανος), латинян (astvagaius), французов (vosaive, chapelet), немцев (Der Rosenkrans) и др. отменяют круглую форму их, каковую, как удобнейшую для наматывания на руку, они, несомненно, приняли тогда, когда входили во всеобщее употребление.

Итак, чётки появились первоначально среди монахов, а потому не мудрено, что и присвоены они в Православной церкви только монахам, будет ли то простой монах, или игумен, архимандрит, или даже сам архиерей. Для всех этих лиц они в настоящее время, наравне с другими особенностями монашеского одеяния, служат внешним отличием от мирских лиц. И усвоив таковым лицам сие отличие, церковь, очевидно, подчёркивала ео ipso их подвижническую, проводимую в молитвах и поклонах, жизнь...

Лестовка, – теперь, – с её особым устройством и символическим значением, есть позднейшее видоизменение чёток, а само толкование её (значение её устройства) есть ни на чём не основанное измышление досужей фантазии...

Д. Соколов

В воскресенье, 20 июня, в волостном правлении Богоявленской волости, Семеновского уезда, состоялась беседа с немоляками о рукотворенном храме.

Человек 30 немоляк и человек сто православных и раскольников собрались на беседу. Со стороны православных вёл беседу епархиальный миссионер, а со стороны немоляк беседовали крестьяне: Ив. Игн. Булатов, Ив. Лазарев и Серг. Маке. Кучин.

Беседа, но обыкновению, началась молитвой, во время которой немоляки сидели.

Миссионер начал беседу словами: нам говорят: „Бог, сотворивший мир и всё, что в нём. Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живёт и не требует служения рук человеческих“ (Деян.17:24–25 ст.), а вы строите рукотворенные храмы и в них молитесь; это – не по Писанию.

Отвечаем: слова эти сказал св. ап. Павел язычникам афинянам, которые думали, что мнимые их боги живут в храмах идольских. Это несправедливое мнение апостол и опровергает словами: „Бог не в рукотворенных храмах живёт“. Иначе сказать: Бог не живёт в ваших идольских храмах и не требует, чтобы вы их делали, не требует служения рук человеческих. Это сказано об идольских храмах (смотр. Деян.17:16 ст.) и об идолах, а о рукотворенных храмах, сделанных во имя Божие апостол ничего не говорит. Об идольских капищах и мы тоже говорим: Бог в них не живёт. Но утверждаем, что Бог живёт в рукотворенных храмах, посвящённых Его имени. Они построены и освящены по Его повелению? И планы для устройства их показаны Самим Богом. Не от себя, а от Св. Писания я буду это доказывать, а вы, по своим книгам, проверьте мои указания.

Первый рукотворенный храм на земли посвящённый Богу была „скиния“.

Она была устроена „по повелению Божию“:

„И сказал Господь Моисею, говоря: скажи сынам Израилевым, чтобы они сделали Мне приношения... И устроят они Мне святилище, и буду обитать посреди их; все сделайте, как Я показал тебе... (Исх.25:1,2,8,9)

Скиния была „устроена по образцу“ показанному Моисею на горе.

Моисею сказано: „И поставь скинию по образцу, который показан тебе на горе (Исх.26:30;25:40; Деян.7:44; Евр.8:5).

Скиния была „освящена“ по повелению Божию.

„И сказал Господь Моисею, говоря: в первый месяц, в первый день месяца поставь скинию собрания. И поставь в ней ковчег откровения, и Закрой ковчег завесой. И возьми елея помазания, и помажь скинию, и всё, что в ней, и освяти её, и все принадлежности её, и будет свята. И сделал Моисей всё: как повелел ему Господь, так и сделал: И так окончил Моисей дело. И покрыло облако скинию свидения, и слава Господня наполнила скинию“ (Исх.40:1,2,9,16,33–34).

Царь Давид в Иерусалиме, на горе Сионской, устроил новую скинию и поставил в неё ковчег завета (2Пар.5:2; 2Цар 6:17; 3Цар.8:1).

Много говорится в Св. Писании и о храме иерусалимском как первом, так и втором. Когда царь Давид задумал вместо скинии построить храм, то пророк Нафан, по повелению Божию, сказал ему: „Господь возвещает тебе... Я восставлю после тебя семя твоё, которое произойдёт от чресл твоих, и упрочу царство его. Он построит дом имени Моему, и Я утвержу престол царства его на веки“ (2Цар.7:11–13).

Это предсказание исполнилось отчасти на Соломоне, – он построил первый иерусалимский храм, – но окончательное исполнение его совершилось в лице Господа нашего Иисуса Христа, на что и указывают Архангел Гавриил Пр. Деве Марии (Лк.1:32–33) и апостол Пётр, народу, сбежавшемуся в день пятидесятницы к дому, где были апостолы (Деян.2:30).

Оставляя постройку храма Соломону, Давид при всём народе сказал ему: „Смотри же, когда Господь избрал тебя построить дом для святилища, будь твёрд и делай. И отдал Давид Соломону, сыну своему, чертёж притвора и домов его, и кладовых его, и горниц его, и внутренних покоев его, и дома для ковчега, и чертёж всего, что было у него на душе, дворов дома Господня и всех комнат кругом, сокровищниц дома Божия и сокровищниц вещей посвящённых“ (1Пар.28:10–12).

По этим чертежам Соломон построил дом Господень на горе Мориа (2Пар. 3 и 4 гл.). В этот храм были перенесены с Сионской горы: ковчег завета и скиния собрания и все вещи священные (2Пар. 5 гл.), и храм был освящён (3Цар. 8 гл.). „Когда священники вышли из святилища, облако наполнило дом Господень; и не могли священники стоять на служении, по причине облака, ибо слава Господня наполнила храм Господень“ (3Цар.8:10–11 ст.). Соломон произнёс молитву (3Цар.8:22–5) „Когда окончил Соломон молитву, сошёл огонь с неба и поглотил всесожжение и жертвы, и слава Господня наполнила дом. И не могли священники войти в дом Господень, потому что слава Господня наполнила дом Господень. И все сыны Израилевы, видя, как сошёл огонь и слава Господня на дом, пали лицом на землю, на помост, и поклонились, и славословили Господа (2Пар.7:1–3). Этот храм был сожжён Вавилонянами, а евреи были отведены в плен Вавилонский (4, 25 ар. 25, 9 и 21).

В плену вавилонском евреи раскаивались в своих грехах и просили Бога, чтобы Он не разрушил завета Своего (Дан.3:29–30). Милосердый Господь помиловал народ Свой: пророку Иезекиилю Он открыл вид храма, „повелел измерить и описать его“ (Иезек. 40 по 43 гл.), „и возвестить дому Израилеву о храме сём, чтобы они устыдились беззаконий своих, и чтобы сняли с него меру. И если они устыдятся всего того, что делали, то покажи им вид храма, и расположение его, и выходы его, и входы его, и все очертания его, и все уставы его, и все законы его, и напиши при глазах их, чтоб они сохранили все очертания его и уставы его, и поступали по ним“ (Иез.43:10–11).

Согласно этому „во второй год царя Дария, в шестой месяц, в первый день месяца было слово Господне через Аггея пророка к Зоровавелю, сыну Салафиилеву, правителю Иудеи, и к Иисусу, сыну Иоседекову, великому иерею. Так говорит Господь Саваоф: обратите сердце ваше на пути ваши. Взойдите на гору и носите дерева и стройте храм; и Я буду благоволить к нему и прославлюсь, говорит Господь. И возбудил Господь дух Зоровавеля, сына Салафиилева, правителя Иудеи, и дух Иисуса, сына Иоседекова, великого иерея, и дух всего остатка народа, – и они пришли и стали производить работы в доме Господа Саваофа, Бога своего“ (Аг.1:1–2,7–8,14).

И окончен дом сей к третьему дню месяца Адара, в шестой год царствования царя Дария. „И совершили сыны Израилевы, священники и левиты и прочие, возвратившиеся из плена, освящение сего дома Божия с радостью“ (1Ездр.6:15–16).

Слава этого храма заключалась в том, что „придёт желаемый всеми народами, и наполню дом сей славою, говорит Господь Саваоф. Слава сего последнего храма будет больше, нежели прежнего, говорит Господь Саваоф“ (Аг.2:7–9).

Пророчество сбылось: Сам Господь наш Иисус Христос посещал этот храм; в нём проповедовал Своё Божественное учение и изгнал торгующих из храма, говоря: „дом мой домом молитвы наречётся, а вы сделали его вертепом разбойников“ (Мк.11:17).

И так мы видим, что все ветхозаветные рукотворенные храмы были устроены: во 1-х, – по повелению Божию; во 2-х, – строились они „по образу показанному, по чертежам“, говоря, по-нынешнему – по плану; в 3-м, – они освящались и в 4-х, – слава Господня наполняла их.

До сих пор немоляки очень внимательно слушали миссионера, удерживая друг друга от возражений, но теперь терпение их истощилось, и они в несколько голосов заговорили: и в ваших храмах ведётся торговля; вы берёте деньги с живого и мёртвого. И ваш храм – вертеп разбойников!

Миссион. Вертепом разбойников храм назван не за, торговлю, а „за кражи, убийство, ложную клятву и служение идолам – Ваалу и др.“ (Иер.7:9). Сам Господь обличает евреев за то, что они „убили Захарию между храмом и жертвенником“ (Мф.23:35), а покупать, что нужно для жертвы это не запрещается. Относительно этого дано такое повеление: „приходи на место, которое изберёт Господь, Бог твой; и покупай на серебро сие“ (которое принесёшь из дома) „всего, чего пожелает душа твоя, волов, овец и проч.“ (Втор.14:25–26). И кружку, которая была в храме для сбора подаяний, Господь не велел вынести из храма, а одобрил вдовицу, вложившую в неё две лепты (Лк.21:1–4).

При храме были особые комнаты для хранения и для выдачи жертвенных приношений. „Коре, сын Имны, левит, привратник на восточной стороне“ (как в наших храмах церковный староста, „был при добровольных приношениях Богу, для выдачи принесённого Господу и важнейших из вещей посвящаемых“ (2Пар.31:14). Господь в храме узаконенного не нашёл, а нашёл беспорядочную торговлю, – как говорится – базар, – а потому и выгнал из храма торговцев с их товаром и сказал: „дома отца Моего не делайте домом торговли“ (Ин.2:16). И в наших храмах бесчинная торговля не допускается, а только дозволяется церковному старосте быть при добровольных приношениях Богу, для выдачи принесённого Богу, как это было узаконено в ветхозаветном храме, а это нисколько не предосудительно; ибо Сам же Господь повелевает приносить „дар свой к жертвеннику“, примирясь с братом (Мф.5:23–24). Поэтому напрасно вы указываете на бесчиния в храме; это не служит к вашему оправданию в неимении храма. Эти слова служат к вашему обвинению. Вот: Сам Сын Божий называет храм рукотворенный домом Отца Своего; и Сын, без сомнения, знает, что принадлежит Отцу, и что Его достойно. Итак, слово Христово удостоверяет нас, что рукотворенный храм, хотя и земной, но по благодати и по снисхождению, точно есть дом Бога Небесного и Вездесущего. Об этом храме Сын Божий возвещает, что он „наречётся домом молитвы для всех народов“. Не сказал Господь: дом Мой дом молитвы нарекается, но „наречётся“. Значит: речь ведётся уже не о ветхозаветном храме, а о новозаветном; о нём теперь и будем говорить.

Ещё в ветхом завете сказано: „Премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его, заколола жертву, растворила вино своё и приготовила у себя трапезу; послала слуг своих провозгласить с возвышенностей городских: „кто неразумен, обратись сюда!“ и скудоумному она сказала, „идите ешьте хлеб мой и пейте вино, мною растворённое“ (Притч. 9:1–5; Ис.25:6; Mф.22:2).

О том доме, который премудрость построила себе, возвещает Исаия: „Так говорит Господь: сохраняйте суд и делайте правду; ибо близко спасение Моё и откровение правды Моей. Да не говорит сын иноплеменника, присоединившийся к Господу: „Господь совсем отделил меня от народа Своего“, и да не говорит евнух: „вот я сухое дерево“. Ибо Господь так говорит об евнухах: „которые хранят Мои субботы и избирают угодное Мне, и крепко держатся завета Моего, тем дам Я в доме Моём и в стенах Моих место и имя лучшее, нежели сыновьям и дочерям: дам имя вечное, которое не истребится. И сыновей иноплеменников, присоединившихся к Господу, чтобы служить Ему и любить имя Господа, быть рабами Его, – всех хранящих субботу от осквернения её и твёрдо держащихся завета Моего, Я приведу на святую гору Мою и обрадую их в Моём доме молитвы; всесожжения их и жертвы их будут благоприятны на жертвеннике Моём, ибо дом Мой назовётся домом молитвы для всех народов“ (Пс.56:1–7).

О месте, где будет построен дом Божий, сказано: И будет в последние дни: гора дома Господня поставлена будет во главу гор и возвысится над холмами, и потекут к ней народы. И пойдут многие народы и скажут: „придите и взойдём на гору Господню и в дом Бога Иаковлева, – и Он научит нас путям Своим, от Сиона выйдет закон и слово Господне – из Иерусалима“ (Мих.4:1–2; Ис.2:2–3). И псалмопевец говорит: „Ибо избрал и Господь Сион; возжелал его в жилище Себе. Это – покой Мой на веки: здесь вселюсь; ибо Я возжелал его“ (Пс.131:13–14).

Из этих пророчеств о первоначальном месте христианского храма видно, что Сионская гора будет поставлена во главу гор. Иначе сказать: на Сионской горе основана будет первая церковь, по не единственная, ибо сказано: гора Сионская будет поставлена во главу гор; след., и другие горы будут украшены храмами, а не так как иерусалимский ветхозаветный храм будет единственным храмом для всей вселенной. Яснее эту мысль раскрывает пророк Малахия. Он говорит: „Ибо от востока солнца до запада велико будет имя Моё между народами, и на всяком месте будут приносить фимиам имени Моему, чистую жертву, говорит Господь Саваоф“ (Мал.1:11). Эту же мысль высказал и Сам Господь жене самарянке, говоря: „поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в иерусалиме будете покланяться Отцу“ (Ин.4:21), то есть: не на двух горах будет возноситься молитва Богу, где молились наши отцы, но на всяком месте, как сказал пророк Малахия.

Когда же и как исполнились эти пророчества? Посмотрим по свидетельствам Нового Завета.

Сын Божий Господь наш Иисус Христос „Божия сила и Божия Премудрость“ (1Кор.1:24) на вопрос учеников: где велишь нам приготовить пасху? отвечает: „пойдите в город; и встретится вам человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним. И куда он войдёт, скажите хозяину дома того: учитель говорит: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими? И он покажет вам горницу большую, устланную, готовую, там приготовьте нам“ (Мк.14:12–15; Лк.22:8–13). Они приготовили. „И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: „приимите, ядите сие есть тело Мое. И взяв чашу, благодарив, подал им; и пили из нея все“ (Мк.14:22–23; Мф.26:26–28; Лк.22:19–20). Так положено основание христианской жертве. Об этой жертве св. ап. Павел так говорит: „сами рассудите о том, что говорю: чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение тела Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба. Посмотрите на Израиля по плоти: те, которые едят жертвы, не участники ли жертвенника? Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской“ (1Кор.10:15–21).

После совершения Таинства Причащения в беседе с учениками Господь обещал ученикам Св. Духа, сказав: „И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами во век“; Он „научит вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам“, сказал Господь (Ин.14:16,26). Затем Он произнёс Свою Божественную молитву, в которой молился Богу Отцу о верующих в Него, говоря: „освяти их истиной Твоей; слово Твоё есть истина. Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир; и за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиной. Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их. да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня“.

После страдания, смерти и воскресения Господь „в продолжении сорока дней являясь“ (апостолам) „и говоря о Царствии Божием; и, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чём вы слышали от Меня, вы приимете силу, когда сойдёт на вас Дух Святой, и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии, и даже до края земли. Сказав сие, Он вознёсся, а апостолы возвратились в Иерусалим. И пришедши взошли в горницу, где и пребывали... Все они единодушно пребывали в молитве и молении с некоторыми жёнами и Марией, Матерью Иисуса, и с братьями Его“ (Деян.1:2–14).

В день пятидесятницы „внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнился весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого“ (Деян.2:2–4).

На необыкновенный шум сбежался народ, апостолы вышли к народу и стали говорить разными языками. Народ дивился. Апостол Пётр возвысил свой голос и возгласил, что „это есть предречённое пророком Иоилем: и будет в последние дни, говорит Господь, излию от Духа Моего, на всякую плоть... и на рабов Моих, и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать“. Потом апост. Пётр сказал о распятии Господа нашего Иисуса Христа; упомянул о том, что „Бог с клятвой обещал (Давиду) от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его“. „Сего Иисуса Бог воскресил, чему мы свидетели. Итак Он, быв вознесён десницей Божией и приняв от Отца обетование Святого Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите“ (Деян.2:14–33).

Обратимся мыслью к тому времени и к тому месту. Что мы видим? Совершилось необыкновенное событие – сошествие Св. Духа; сбежался народ. Апостолы вышли из дома и стали говорить на иных языках. Народ дивится. Апостол Пётр объясняет значение этого события. Он говорит, что Господь с клятвой обещал Давиду от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его. Это обещание сбылось, но оно было соединено с обещанием, что „оный Сын Давидов построит дом имени Моему“ (2Цар.7:13). Это было известно евреям. Известно было и то, что „в последние дни гора дома Господня поставлена будет во главу гор... от Сиона изыдет закон и слово Господне из Иерусалима“ (Мих.4:1–2), да и из слов того псалма, из которого апостол приводит клятвенное свидетельство о вечном царстве Сына Давидова, видно, что „избрал Господь Сион, возжелал его в жилище Себе. Это – покой Мой на веки: здесь вселюсь, ибо Я возжелал его“ (Пс.131:13,14). Народ теперь стоял на этой горе, а потому апостол Пётр и обращает мысль народа к тем пророчествам, которые предсказывали об этом времени. Пётр говорит предречено: „и будет в последние дни“ (когда гора Господня будет поставлена во главу гор, когда Господь излиёт от Духа Своего), тогда „всякий, кто призовёт имя Господне, спасётся“ (Деян.2:21). Апостол высказывает, что теперь настало это время, исполнились обетования: тот, потомок Давидов, о котором предсказано, теперь воскрес и очевидно, через ниспослание Св. Духа, исполнил все обетования: „приняв от Отца обетование Святого Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите“ (Деян.2:33). Иначе сказать: Он принял престол Давида Отца Его (Лк.1:32) и основал церковь (2Цар.7:13) и освятил её дарованием ей Духа Святого. „Что вы ныне видите и слышите“. Дух Святый наполнил весь дом, где находились апостолы, и они все исполнились Духа Святого.

В ветхозаветной церкви слава Господня наполняла только здание, и священники не могли служить, а в новозаветной церкви и здание и бывшие в нём все исполнились Св. Духа.

Речь апостола произвела сильное влияние на народ: „присоединилось в тот день душ около трёх тысяч к церкви Божией (Деян.2:41) и потом: „Господь же ежедневно прилагал спасаемых к церкви“ (Деян.2:47).

Вслед затем и другие пророческие предсказания стали сбываться. Пророчество о евнухах и иноплеменниках сбылось с поразительною очевидностью: „Ефиоплянин евнух“ (Деян.8:27–40) и „Корнилий иноплеменник“ со своими родственниками и друзьями присоединились к церкви Божией (Деян.10:1,24,28,48).

На соборе апостольском, при обсуждении дела о принятии в церковь язычников, апостол Иаков сказал: „Симон изъяснил как Бог первоначально призрел на язычников, чтобы составить из них народ во имя Своё; и с сим согласны слова пророков, как написано: потом обращусь и воссоздам скинию Давидову падшую, и то, что в ней разрушено, воссоздам, и исправлю её, чтобы взыскали Господа прочие человеки и все народы, между которыми возвестится имя Моё, говорит Господь, творящий сие“. (Деян,15:14–17).

Скиния Давидова, как известно, представляла из себя шатёр, в котором был поставлен ковчег завета, на горе Сионской (2Цар.6:17; 2Пар.5:2–5). Это было „жилище Божие“ (Пс.131:7–13,14). Восстановление скинии Давидовой прямо указывает на восстановление рукотворенного святилища для молитвы, как места обитания Божия. Таким образом апостолами Петром и Иаковом приводятся пророчества, указывающие на устроение рукотворенного храма Сыном Божиим. Правда, что ни тот ни другой апостол не упомянул, или точнее сказать, не назвал рукотворенный храм, но этого и не нужно было, потому что слушающие слова апостолов ясно понимали о чём говорится. Поэтому писатель книги деяний апостольских заканчивает 2-ю главу деяний словами: „Господь же ежедневно прилагал спасаемых к церкви“ (Деян.2:47). Здесь церковью называются уже христиане. Значит – церковь уже была создана Господом. Такое понятие составилось у христиан о своём обществе после сошествия Святого Духа.

„План храма“. Мы видели, что в ветхозаветной церкви, как скиния, так и оба храма, были устроены по „образу, показанному на горе, и по чертежам“. Строителю новозаветного храма „образ и чертежи“ были не нужны, ибо – „Сын не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего; ибо что творит Он, то и Сын творит также. Ибо Отец любит Сына и показывает Ему всё, что. творит Сам (Ин.5:19–20). Сыну, знающему и творящему волю Отца, совершенно не нужен был предварительный план; он нужен исполнителям незнающим точно предполагаемого строения. Сыну Божию и не дан был план храма, но верующим во Христа план храма дан. Он дан через Иоанна Богослова. Откровение его начинается словами: „Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа, и что он видел“ (Откр.1:1–2).

Вот что свидетельствует Иоанн о храме: „И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник, и поклоняющихся в нём; а внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святой город сорок два месяца“ (Откр.11:1–2).

В этом измерении показан: а) „храм“; б) „жертвенник“ и в) „поклоняющиеся в храме“. Вот „чему надлежит быть вскоре“; таков христианский план храма.

И в освящении Сионской горницы мы видим: „наполнился весь дом“, (это первая часть по плану – „храм“) и „исполнились всё Духа Святого“ (третья часть – „поклоняющиеся в храме“), а вторая часть – „жертвенник“ в Сионской горнице на тайной вечери получил освящение от Господа совершившего в первый раз Причащение Своих учеников. Этот жертвенник и чаша употреблявшаяся на тайной вечери, без сомнения, оставались, как святыня, в Сионской горнице; тем более это было необходимо потому, что Господь сказал о Таинстве Причащения: „сие творите в Моё воспоминание“ (Лк.22:19). Нигде не упоминается, чтобы апостолы нарушили это завещание, а потому в Сионской горнице, несомненно, был и жертвенник, и чаша и в день пятидесятницы, и они получили освящение, хотя отдельно об этом не упоминается; но в измерении указывается и жертвенник.

„Храм, церковь“. Дом Божий называется „храмом-святилищем“, потому что Бог обещался там обитать (Исх.25:8) „и верующие называются храмом“ потому, что Дух Божий живёт в них (1Кор.3:16–17).

„Верующие“ называются „церковью“ (собранием) и „храм Божий“ называется церковью потому, что в нём собираются верующие, которые составляют из себя церковь.

„Храм и верующие“ имеют одно название потому, что „все напоены одним Духом“ (1Кор.12:13).

Иоанну Богослову показано измерять: „храм“, „жертвенник“, это и есть „храм рукотворенный“ и „поклоняющихся в нём“. Таким образом церковь составляется из „храма, жертвенника и поклоняющихся в храме“. Дух Святый сошёл только на лиц бывших в Сионской горнице и только тот дом наполнил, а все здания и люди, бывшие вне, не получили даров Святого Духа. И жертвенник, только находящийся в храме и измеренный вместе с храмом имеет жертву чистую, о которой предсказано пророками (Ис.25:6; Мал.1:11) и Самим Господом (Мф.22:2). Тако: „премудрость созда Себе дом (Притч.9:1). Только попиратели храма могут пренебрегать храм: „им дал двор“ (Откр.11:2); это – язычники, находящиеся вне храма и немоляки.

Немоляки слушавшие внимательно, сидя на своих местах, вдруг все вскочили и сказали: почему ты нас зовёшь немоляками?

– Потому, что вы не молитесь.

– Мы с тобой более не хотим говорить и слушать более не хотим; говори с раскольниками – мы послушаем, а то – уйдём. Этим и окончилась беседа о рукотворенном храме. Началась беседа с раскольниками, которую слушали и немоляки.

Епарх. мисс. протоиер. Ник. Фиалковский 

На предложенный мной при совместной поездке в вагоне железной дороги с лже-епископом Бессарабских, раскольников Петром вышеприведённый вопрос, раскольничий владыко ответил:

– Амвросий свою хиротонию получил в Греческой Церкви, а благодать в Белой Кринице, при совершении: над ним чиноприёма священно-иноком Иеронимом.

– Как же вы отделяете благодать от таинства хиротонии! – воскликнул я. – Раз совершена хиротония, вместе с ней подаётся и благодать Духа Святого – через возложение на посвящаемого рук епископских и чтение положенной молитвы. Припомните, что говорит о совершении хиротонии Малый Катехизис. Вопрос: „Кая есть вещь, или образ тайны священства?“. Ответ: „Вещь есть возложение рук епископских на главе приемлющего священство. Совершение же – учиненая тому молитва, юже епископ единою с возложением рук над главою освящающегося глаголет: еже есть божественная благодать, и прочая“ (л. 35-й об.),

– А я снова говорю вам, что митрополит Амвросий получил свою благодать тогда, когда Иероним совершил над ним миропомазание! – воскликнул старообрядческий „владыка“.

– Но, ведь, миропомазание только подтверждает крещение, но не подаёт священства! – возразил я. – Если бы миропомазание подавало священство, тогда всякий миропозанный мог бы священнодействовать! Вообще, в каждом таинстве подаётся своя особенная благодать, и нельзя смешивать благодарные дары, получаемые христианами в разных таинствах. Об этом весьма ясно говорит св. Симеон Солунский в следующих словах своей книги О священстве: „Мощию крестивыйся и помазавыйся в самом себе имать божественные дары, кроме божественнаго точию священства: сие бо, яко дар особный, и едино дело Божие, хиротониею даруется“. Далее, в высшей степени странно допускать мысль, будто иерей мог преподать Амвросию благодать архиерейства. „Меньшее от большего благословляется“ (Евр.7:7), говорит св. Апостол Павел: епископ может дать благодать иерею, но во вселенской истории ещё не было, да и быть не может, случая, чтобы иерей сообщил благодать епископу. И Христос сказал: „несть раб, болий господина своего, и посланник, болий пославшаго его“, а между тем, если согласиться со старообрядцами, что Амвросий получил епископскую благодать в Белой Кринице, тогда выйдет, что посланник, т. е. иерей, оказался выше пославшего его, т. е. епископа. Иероним не только не мог совершить принятие Амвросия, но, будучи беглым иереем, не имел права на совершение и всякого другого священнодействия. 39-е апостольское правило говорит: „без воли епископа своего презвитери или диакони да не творят ничто же: тому бо суть поручени людие Господни“ (Кормчая, л. 10-й об.). „О духовнем же служении“, – говорит Номоканон патр. Иоасафа, „подобен есть согрешению нерукоположне действующаго, иже без повеления и заповеди святительския действует“ (л. 57-й об.). О самовольных действиях иереев тот же Номоканон говорит: „сие дело горше есть и самых тех нечестивых бесов, во ангела светла точию преобразующихся, но не сущих, и Божие убо лицемерующих, безбожных же сущих и противных Богу“ (л. 57-й). Даже исповеди иерей не может совершить без благословения епископа. „Аще кто без повеления. местного епископа“, – говорит Номоканон, – „дерзнет приимати помышления и исповеди, сицевыи по правилом казнь приимет, яко преступник божественных правил, ибо не точию себе погуби, но и елицы у него исповедашася, не исповедани суть, и елицех связа или разреши, не исправлени суть“ (л. 6-й). Что же касается принятия в Церковь лиц, приходящих от ереси, то об этом говорят следующие весьма ясные слова Номоканона: „„яко же бо невозможно ему (иерею) хиротонисати, аще же ни на священства степень испадшаго паки возвращати“ (л. 4-й об.).

– Но, ведь, была же у нас и до Амвросия благодать Духа Святого! – возразил мне старообрядческий лже-епископ.

– Откуда же могла у вас быть благодать, когда вы и Церкви Христовой не составляли, как и теперь не составляете! – воскликнул я. – Священное Писание называет Церковь „вертоградом заключенным и источником запечатленным“. Примените эти слова к своему положению до Амвросия митрополита. Вертоград или сад изобилует своими собственными плодами, а не отвне приносимыми. Старообрядческое же поповское общество, окормлявшееся священниками, бежавшими от Греко-Российской Церкви, было похоже на ёлку, украшаемую для детей яблоками и конфетами в рождественские праздники: только малое дитя может думать, будто эти яблоки и конфеты не привешены, а растут на самой ёлке. Примените к себе и другое название Церкви: „источник запечатлённый“. Источник или ручей имеет свою собственную воду и жаждущих ею напояет, а не заимствует воду из иного места. Ваше же общество было похоже не на источник, а на искусственно вырытый пруд, который был наполняем водой из действительного источника. Приведённые слова Священного Писания ясно дают понять, что благодать Духа Святого выну пребывает и таинство хиротонии совершается внутри самой Церкви Христовой, а не заимствуется ею от еретиков. Между тем, старообрядцы, не имея собственного священства, брали его от нашей Православной Церкви, т. е. от такой, которую сами же они считали за еретическую! Но. ведь, Христос обещал сохранить неодолённой от врат адовых Свою истинную Церковь, а не общество еретиков, каким по понятию раскольников является Церковь Православная!.. Вы утверждаете, что у вас была благодать Св. Духа и до принятия в раскол митрополита Амвросия. В таком случае, почему же вы не считаете Христовой Церковью общество беглопоповцев. которые остались верны учению своих предков и строго содержат то, что у вас было до 1846-го года? Признавая беглопоповцев еретиками, вы этим самым произносите суд над состоянием своего общества до принятия митрополита Амвросия и ясно показываете, что общество это благодати не имело“.

Лже-епископ Пётр сделал ещё одну попытку отстоять законность Белокриницкого священства и благодатность своей хиротонии. Хотя миссионер и привёл слова св. Апостола Павла: „меньшее от большего благословляется“, – сказал он, – „но я докажу, что иногда бывает и наоборот: Иоанн Предтеча крестил Христа, а, ведь, Христос был выше Крестителя! Следовательно, и священно-инок Иероним мог по нужде принять Амвросия и утвердить его в епископском сане!“ Это возражение не ново было для меня: год тому назад, слышал я его от одного из раскольнических начётчиков своего района. „Мой собеседник, ответил я думает оправдать принятие Амвросия в раскол примером Иоанна Предтечи, но я сейчас покажу, что этот пример к учреждению Белокриницкого священства не имеет никакого отношения. Во-первых, крещение Спасителя Предтечей относится к тому времени, когда ещё не была основана на земле и самая Церковь Христова которую он стяжал кровью Своею. Во-вторых, св. Церковь в своих действиях и распоряжениях должна основываться не на чрезвычайных случаях, подобных тому, на какой сослался старообрядческий „владыка“, а на тех церковных правилах какие в руководство ей составлены св. отцами на вселенских и поместных соборах. А среди этих правил не обретается ни одного, которым бы старообрядцы могли оправдать своё священство. Наконец, хотя Предтеча и крестил Господа, но на это было согласие Самого Спасителя“.

– И Амвросий был согласен на то, чтобы пристать к нашей „древле-православной“ вере! – с живостью воскликнул лже-епископ.

– Как же дерзаете вы, – ответил я, – сравнивать согласие Амвросия – изменника православной вере – с святой волей безгрешного Христа! Вы вот на что обратите внимание. Христос, при вознесении на небо, всю Свою власть по отношению к Церкви передал Апостолам и их преемникам – епископам. По толкованию на 55-е апостольское правило, епископы в Церкви существуют „по образу Господа нашего Иисуса Христа и глава церковнаго телесе именуеми“. Им, стало быть, и принадлежит та полнота власти, какую имел по отношению к Церкви Сам Спаситель. Теперь мы и рассмотрим: Церковь, в лице собора епископов, дала ли Амвросию право на то, чтобы он был пастырем старообрядцев? Амвросий, как известно, бежал к старообрядцам тайно от своего патриарха и принял паству, никем из епископов ему не порученную. Для доказательства того, как незаконны были действия Амвросия, достаточно привести одно только 16-е правило Антиохийского собора: „иже кроме совершеннаго собора, или самого митрополита на праздный церкве престол наскочив, аще и сам есть празден, от епископии да будет извержен“ (Кормчая, л. 68-й об.). Старообрядцы силу этого правила иногда думают устранить ссылкой на то, что Белокриницкая громада умоляла Амвросия, чтобы он стал пастырем старообрядцев: но толкование на правило запрещает епископу „самому о себе престол восхищати, аще и от всех людей града того нудим есть, аще не хощет быти отвержен“.

На этом наша беседа была прервана: поезд подходил к станции „Раздельная“, и нам предстояла пересадка. Считаю лишним говорить о том, с каким интересом следили слушатели за моей беседой с раскольническим архиереем. Интерес к нашей беседе был до того велик, что кондукторская бригада, контролировавшая билеты пассажиров, исполнив свою обязанность, вернулась в наш вагон и присоединилась к другим слушателям нашей беседы.

На станции „Раздельная“ нам пришлось более часу ожидать поезда, идущего на Киев. Здесь раскольнический „владыка“ стал предметом всеобщего внимания, и около него всё время стояла целая толпа любопытных. Слушатели делились между собой впечатлениями по поводу нашей беседы, и на всей платформе не было, кажется, ни одного человека, который бы не знал, что в поезде, только что ушедшем в Одессу, кишинёвский епархиальный миссионер имел религиозную беседу с бессарабским же старообрядческим лже-архиереем. Чтобы избежать дальнейшей со мною беседы, Пётр хотел пропустить поезд, на котором я должен был ехать, и имел намерение дождаться следующего поезда в Киев; но я выразил желание быть его спутником и в этом последнем случае, и лже-архиерей поневоле снова должен был ехать со мною.

Когда мы заняли места в поезде, идущем в Киев, Пётр снова вступил в беседу со мной. Оказавшись несостоятельным в защите Белокриницкого священства, он надеялся одержать надо мной победу в вопросе о сложении перст для крестного знамения. „Как учит слагать персты блаженный Феодорит?“ – спросил меня Пётр, когда наш поезд тронулся. Я ответил, что, так называемое, „Феодоритово слово“ блаж. Феодориту в действительности не принадлежит, а только ему приписывается; оно, несомненно, имеет русское происхождение и в своём первоначальном виде говорит в пользу православного сложения перст, а не старообрядческого двуперстия.

– Важен тот список Феодоритова слова, который находится во Псалтири! – сделал замечание раскольничий „владыка“.

– Наоборот, этот список самый новейший, – возразил я, – и ему нельзя усвоять такого значения, какое, напр., имеет текст Феодоритова слова, приведённый Стоглавым собором или даже и патриархом Филаретом в его Великом Катехизисе. „Феодоритово слово“, помещённое в Стоглаве, читается так: „Сице благословити рукою и креститися, три персты равны имети вкупе по образу тройческому, Бог Отец, Бог Сын, Бог святый Дух... два перста имети наклонена, а не простерта, а тем указ тако, то образует две естестве божество и человечество“ (Стоглав, стр. 65 и 66-я). Если говорится, что три перста нужно иметь „равны“, то ясно, что речь идёт о тех трёх перстах, которыми образуют Св. Троицу православные христиане. Первые три перста являются в руке наиболее равными; когда же старообрядцы слагают большой перст и два малых, то из самого названия перст можно уже заключать об их неравенстве. Замечание же о двух перстах, что они должны быть наклонены, а не простёрты, опять имеет в виду православное сложение, при котором два перста – малый и стоящий рядом с ним – пригибаются к длани и образуют два естества Христовы. Против старообрядцев же говорит и Феодоритово слово, приведённое в Большом Катехизисе. О двух перстах здесь сказано: „а два перста имнти наклонены, а не простерты“, а между тем старообрядцы преклоняют только великосредний перст, а указательный оставляют простертым. Феодоритово слово, напечатанное в Кирилловой книге и в Иосифовской Псалтири, действительно, говорит в пользу старообрядческого сложения перст, но зато оно противоречит тому наставлению о сложении перст, которое принадлежит преп. Максиму Греку и которое помещено в этих же книгах. Св. Максим, вопреки сложению, употребляемому старообрядцами, повелевает указательный и великосредний персты иметь простёртыми и ни слова не говорит о совокуплении перст, следовательно, здесь не образуется, во-первых, преклонение небес и снитие на землю Сына Божия, а, во-вторых, не образуется и соединение двух естеств во Христе во едину ипостась Богочеловека“.

– О вашем сложении перст, – перебил меня Пётр, – сказано во Псалтири, что от него „не бысть знамения“. Как же вы утверждаете, что оно имеет преимущество перед старообрядческим двуперстием?

– Сказание о св. Мелетии, на которое вы намекаете, опять говорит в пользу троеперстия! – возразил я. – Оно читается так. „Еще же бысть чудо страшно и преславно и удивлению достойно, егда был Мелетий патриарх антиохийский, и при том соборе бысть арияном с верными в лета его. И много глаголющим окаянным арияном о развращении православныя веры, паче же о самом божественнем таинстве, и тогда востав богословесный муж Мелетий патриарх, правила по закону управления имея, и людем просящим у него скораго учения. Он же по божественней ему благодати, хотя еретики устрашити и посрамити, и вся люди удивити, показа им три персты, и не бысть знамения. Потом же два совокупль и един пригнув, и благослови люди. И изыде от него огнь, яко молния, и достохвальный он испусти глас: „трие убо ипостаси разумеваем, о едином же существе беседуем!“ и тако посрами еретики“ (Кирил. книга, л. 183-й и об.). Будем теперь по порядку вникать в каждое слово повести. Св. Мелетий имел на соборе состязание с еретиками арианами. Последние погрешали в том, что именовали Сына Божия тварью, не признавали Его единосущным Богу Отцу и, таким образом, разлучали Св. Троицу. Прежде чем опровергать еретиков, патр. Мелетий наглядно показал, в чём, именно, ариане заблуждаются. Учение еретиков он выразил тем, что показал народу три разлучённые перста, на подобие того, как ариане ошибочно учили, что лица. Св. Троицы – не едино по существу...

– Неправильно миссионер толкует! Св. Мелетий показал народу три соединённые, а не разлучённые перста! – воскликнул лже-владыка.

– Это вы говорите от себя, а не следуя ходу повести! – возразил я. – Имейте в виду, что в повести сказано: „показа“, а не „сложи“, „совокупи“ или „соедини“. Притом св. Мелетий даже и не мог показать на соборе три перста, совокупленными: он бы тогда не только не обличил еретиков, но и выразил вполне православное учение, по которому „во святей Троице несть первое и последнее, ниже более или менее, но целы три ипостаси, соприсносущны суть себе и равны“; значит, и для обозначения трёх Божественных ипостасей всего приличнее употреблять, именно три равные и самой природой соединённые персты. Наконец, если допустить, что св. Мелетий сначала показал народу первые три перста, а потом большой и два малых, тогда будет непонятно: почему были употреблены им разные персты, когда оба раза речь шла об одном и том же предмете, т. е. о трёх ипостасях Св. Троицы?.. Когда св. Мелетий показал персты разлучёнными, то, конечно, от такого сложения не могло быть никакого знамения. Обличив еретиков наглядно, патр. Мелетий воспроповедал затем православное учение о Св. Троице: для сего он совокупил два перста и к ним пригнул один. Какие персты он должен был совокупить? Да, конечно, те же, которые и ранее показывал, т. е. стоящие рядом персты – указательный и великосредний; а так как третий перст, большой, находится в отдалении от этих двух, то о нём и сказано, что св. Мелетий его „пригну“. Когда персты были показаны в первый раз, то народ видел, что Бог–во триех ипостасех; когда же св. Мелетий совокупил персты воедино, то этим дал понять, что Бог – по существу Един“.

„Меня крайне удивило, что Пётр не только не стал с свойственною раскольникам горячностью отстаивать своё понимание сказания о св. Мелетий, но ещё и выразил мне одобрение в следующих словах: „видно, что миссионер дело своё знает!“ Я ответил на это, что миссионеру недостаточно иметь только знания, но нужно обладать в то же время и находчивостью. В доказательство этого я сослался на одно возражение, сделанное мне на моей беседе в г. Бендерах, 1-го числа мая, раскольническим начётчиком Иваном Худяковым. Потерпев неудачу в защите раскола, Худяков обратился ко мне с такой речью. „Позвольте мне, г. миссионер, рассказать вам одну притчу. Странствовали вместе два путника. Прошли они через один город, побывали в другом, посетили третий, наконец, в пятом остановились: между ними возникло разногласие. Один путник сказал: „я намерен остаться здесь, так как боюсь, чтобы в дальнейшем пути со мной не случилось каких-нибудь несчастий“. Его товарищ решил, однако, продолжать свой путь далее, и на него, действительно, обрушились разные бедствия. Вы, конечно, догадались, г. миссионер, к чему я клоню свою речь. Путник, оставшийся в пятом городе, это мы – старообрядцы: мы твёрдо храним и свято содержим всё, что унаследовали от патриарха Иосифа – последнего из почитаемых нами пяти патриархов; странник же, продолжавший свой путь, это – церковь греко-российская; она повредила веру своих отцов и во многом заблудила. Что вы мне на это скажете?“ Я ответил: „На вашу притчу я отвечу также притчей. Было на св. Руси несколько обителей, в которые ходили на богомолье разные паломники. Но вот открылась в некотором месте новая обитель и в короткое время так прославилась, что в неё стали стекаться странники-богомольцы со всех концов России. Скажите мне: неужели богомольцы прежних обителей уже не имели права посещать новую обитель, слава о которой распространилась повсеместно?.. Вы сказали, что один из путников остался пребывать в пятом граде. Но, ведь, Христова церковь не должна стоять на одном месте неподвижно, а должна распространяться во все концы вселенной, ибо Сам Христос сказал апостолам: „шедше в мир весь, проповедите евангелие всей твари“. Ошибка первого путника, далее, – в том, что, остановившись в пятом граде, он никогда не оглядывался на пройденный путь: точно также и старообрядцы, принимая книги патр. Иосифа, не хотят знать того, что ранее содержала православная церковь. через это они стали в противоречие с самими патриархами, которых на словах почитают: ведь, ни один из патриархов не учил, что в церкви Христовой может оскудеть священство, и что иерархию можно возобновить с нарушением правил вселенских и поместных соборов! Вообще, несправедливо думать, будто старообрядцы остаются верными учению предков, а православная церковь погрешает в вере. Если бы старообрядцы содержали учение, находящееся в патриарших книгах, они не разделились бы на множество толков и согласий, враждующих между собой. Наоборот, греко-российская церковь соблюдает православие непоколебимо, и все члены её находятся между собой в союзе мира и любви: на ней, таким образом, а не на старообрядческих согласиях, оправдываются слова апостола, что „церковь есть столп и утверждение истины“.

Моя беседа с раскольническим „владыкой“ Петром приняла после этого другое направление. Пётр был очень откровенен со мной и сообщил мне немало интересного о своих поездах к старообрядцам.

– „Ведь, это правда, что вы запрещаете своим пасомым ходить на мои беседы?“ спросил я раскольнического „владыку“.

– „Запрещать-то я запрещаю“, ответил Пётр, но только ныне такой уже народ, что даже своего архиерея плохо слушает: не смотря на мои запрещения, у вас, например, всякий раз были со старообрядцами беседы в г. Бендерах. После этих бесед начётчики приходили ко мне в келью, и каждый из них хвалился тем, какое искусное возражение сделал он миссионеру; но я им отвечал: „перестаньте хвалиться: знаю я, что ничего вы не доказали!“.

– „Хотя бендерские старообрядцы, действительно, ничего не доказали мне и оправдать себя не могли“, ответил я, „но. зато они имеют великую ревность по вере и горячо защищают своё упование. Когда я беседовал с ними, 30-го апреля, о сложении перст для крестного знамения, ваши пасомые пришли в сильное возбуждение, начали вырывать принесённую из молельни псалтирь друг у друга, желая поскорее сделать мне возражение, и кончили тем, что порвали книгу на том месте, где приводится Феодоритово слово“...

– „А правда ли“, спросил я Петра после краткого перерыва в нашей беседе, „что вы ездили в Грубно в начале прошлого года затем, чтобы помирить неокружников с окружниками?“ Пётр признался, что, действительно, у него было такое намерение, но оно не осуществилось: этому помешало отсутствие противо-окружнического лже-иерея Илариона Никитина (сын недавно умершего грубенского лже-протопопа Филиппа), который не мог приехать в Грубно из Килии (город в южной Бессарабии) по случаю плохого состояния дорог. Я в свою очередь сообщил Петру, что, после его отъезда из Грубно, отношения между окружниками и противоокружниками ещё более обострились, и на моих беседах, происходивших через три дня после отъезда неокружнического „владыки“, грубенские старообрядцы несколько раз вступали в пререкания и споры между собой, нисколько не стесняясь присутствием миссионера. С особенной горячностью нападал на неокружников лже-протопоп Филипп, обиженный следующим пренебрежительным отзывом Петра о старообрядцах – окружниках: „окружники – еретики ничим же разни суть от поганых, не ведущих Бога“.

В конце нашей беседы, продолжавшейся до трёх часов утра, я попросил Петра обратить внимание на то, что многие из его пасомых не обнаруживают усердия к посещению богослужения, и что в некоторых местах поучение после службы старообрядцами или вовсе не читается, или же читается с значительными сокращениями. Пётр ответил, что всё это ему известно, и что он принимает против этого меры, но они оказываются не действительными. „Время теперь не то!“ с сокрушением заметил мне бендерский лже-епископ.

В пятом часу утра мы прибыли на станцию „Слободка“, и мне нужно было переходить в другой поезд. Я простился с своими собеседниками, и они напутствовали меня разными благожеланиями. „Расскажите в Куреневском монастыре о том, как вы ехали в одном вагоне с миссионером!“ сказал я лже-владыке. – „Как же об этом не рассказать? Да мы и без того вас каждый день поминаем!“ ответил сопровождавший Петра лже-диакон. Пётр любезно раскланялся со мною и попросил меня, по приезде в Куничное, передать от него поклон раскольническому протопопу Иерофею Макаренкову.

Совместная поездка епархиального миссионера с раскольническим лже-архиереем является редким случаем в миссионерской практике; поэтому пусть не посетуют на меня читатели, что я так подробно описал её. Всё в ней описано так, как действительно было. Это, если то нужно будет, подтвердят многие слушатели её – лица известные на своих положениях.

Кишинёвский епарх. миссионер Иван Сахаров

Донские сектанты: положение сектантства; современное состояние штундизма и хлыстовщины. – Сектанты Скопннсного у., Рязанской губ.: Происхождение и современное состояние сектантства, веро-и-нраво-учение, общественный быт их и внешнее устройство. Отношение к православным. Постановления собрания.

Донская область, искони богатая русским расколом старообрядства, насчитывает в своих пределах не одну тысячу сектантов рационалистического и мистического направлений. Насаждение в ней сектантства велось путём переселения в неё сектантов из соседних губерний (Астраханской, Саратовской, Харьковской, Екатеринославской, Ставропольской), и главным образом через пропаганду местных вожаков сектантства. Громадные незаселённые пространства обширной области войска Донского и дешевизна в ней земли привлекают сюда из различных губерний переселенцев, в числе которых приходить немало и сектантов всевозможных видов. Селясь на новых местах, они тотчас же начинают сеять семена своих лжеучений среди окрестных жителей. Редко кто из этих переселенцев приобретает земли в собственность; большинство из них временно арендуют казённые и частные земли. Поэтому, пожив на одном месте, они переходят на другое; пожив здесь – переходят на третье и, таким образом, всё дальше и дальше заносят семена своих лжеучений. Эти их перекочёвывания с места на место совершенно почти лишают возможности местных миссионеров и священников наблюдать за ними и систематически воздействовать на них. Вожаки же местных сектантских общин специально, с целью пропаганды, предпринимают поездки по всей области. Особенно сильным стремлением к прозелитизму отличается штундизм. Он распространяется не только насчёт православия, но и насчёт других видов сектантства; за последнее время он имеет большой успех даже среди раскольников-старообрядцев. Средствами штундовой пропаганды, как и в других епархиях, являются: 1) проповедь вожаков штундизма, предпринимающих с этой целью поездки по области: 2) распространение ими подпольных сектантских изданий; .3) богослужебные собрания сектантов, открыто устраиваемые ими и охотно посещаемые православными. Главным средством привлечения на эти собрания православных служит хоровое пение штундистами их стихов. Поэтому на устройство у себя хорового пения штундисты не щадят средств. У штундистов, напр., селения Казинки целый год жила нанятая ими учительница, дочь офицера, окончившая курс гимназии, которая обучала их пению и перелагала на ноты их „духовные стихи“. В настоящее время штундовые общины Донской области переживают период разложения. Прежнее отрицательное отношение их к православию и произвол в толковании священного писания сменяется у них полнейшим и самым грубым отрицанием христианства. Один из членов штундовой общины, слывущий за передового и пользующийся уважением, открыто высказывал следующие суждения об Иисусе Христе: Христос был такой же обыкновенный человек, как и мы, только по уму он стоял выше других; Он был умный учитель, но я не хуже его и его учеников. Сообразно с таким взглядом на Христа и его апостолов штундисты относятся и к Священному Писанию. Не говоря уже о ветхом завете, и из нового завета они принимают только то, что им нравится, да и то толкуют, как им вздумается. Некоторые из штундистских вожаков высказывают прямо-таки материалистические воззрения. На собеседовании православного миссионера один штундист по вопросу о воскресении мёртвых высказал такие суждения: „религия есть измышление попов, обман для мужика; ничего этого не будет; издохнешь – только трава на могиле вырастет“. Такое их собственное безверие ещё сильнее раздражает их против православия и православного учения. Ненависть их в этом отношении не знает пределов и доходит часто до открытого и дерзкого ругательства над тем, что так дорого для сердца каждого истинно-православного человека. Отвергнет, напр., штундист иконопочитание, – и он не только удаляет иконы из своего дома, но и открыто ругается над ними: он разрубает их, сжигает, бросает в нечистые места. Не признавая постов, штундист на соблазн православным при каждом удобном случае старается показать, с каким презрением он относится к этому установлению православной церкви.

Хлыстов в Донской области в сравнении с штундистами, немного; по фанатизму и энергии в распространении своих лжеучений они нисколько не уступают этим последним. Донские хлысты – уже не те хлысты, о которых в науке сектоведения обычно даётся понятие, как о людях хитрых, лукавых, прикрывающихся личиной благочестия и тайно ведущих свою пропаганду. Донские хлысты, особенно Хопёрского и Усть-Медведицкого округов, не скрываясь, а совершенно открыто ведут пропаганду своих лжеучений среди православных. Их проповедь направляется к отрицанию всех обрядов православной церкви. В подтверждение своих взглядов они приводят те же места Священного Писания, что и существующие рационалистические секты, и в этом отношении хлыстов иногда бывает трудно отличить от сектантов рационалистов. Фанатизм хлыстов и их ненависть ко всему православному не знает пределов и доводит их часто до грубого издевательства над православными святынями. Когда, напр., однажды православные, причастившись св. тайн и выслушав проповедь своего священника, вышли из церкви то встретившийся хлыст сказал, обращаясь к ним: «слушаете, по-разинули рты; так и думаете, что вы идёте в царствие Божие. Сроду вам не наследовать царствия Божия... Исповедь и причастие ничто!.. Это я куплю вина, да накрошу белого пирога, так наемся вдостоль... А то поп ложечкой раздаёт и говорит: „теперь вы все святые будете и в царствие Божие войдёте“». Совершенно открыто хлысты Донской области высказывают и свои положительные воззрения. На публичных беседах они без стеснения высказывают, что Иисус Христос – простой человек, родившийся естественным образом от Иосифа и Марии, – „и у вас в церкви поётся: „от живого Отца рождённого“ (искажение слов символа веры: „иже от Отца рожденного“). От Святого Духа Христос не мог родиться, так как от Духа не может родиться плоть“. Открыто высказывают хлысты и своё учение о перевоплощении: „Дух Христа и теперь живёт в нас, – говорят они, – но, так как дух не может жить без плоти, то он и вселяется в верных своих. Поэтому мы покланяемся живому Богу. Души апостолов, как и дух Христа, переходят от плоти в плоть“. Воскресение мёртвых и страшный суд хлысты отвергают: „никакого суда не может быть, – говорят они, – так как верующий не судится, а неверующий уже осужден“ (Ин.8:18). Как и все хлысты, хлысты Донской отвергают брак и, хотя венчаются в православной церкви, но не живут с своими законными жёнами, а сходятся с посторонними по взаимному сродству духа, – как они говорят. В большинстве случаев члены секты меняются жёнами друг с другом, чего они не скрывают и от посторонних. Один хлыст на беседе говорил, что, если бы он жил с 10-ю жёнами. то и в этом греха нет. Молитвенные собрания хлыстов состоят в чтении священного писания и толковании его в хлыстовском духе и смысле, в пении хлыстовских песен, в плясках и пророчествах. „Это дух действует в нас, говорят обычно хлысты, – у вас же православных мы не видим действий духа, значит вы не имеете его“. Один хлыст говорил нижеследующее на публичной беседе: „я часто бывал восприемником при совершении крещения в православной церкви и ни одного разу не слыхал там Самого Духа и не видал действий Его, а между тем в Писании сказано, что голос Его слышите (Ин.3:8). У нас же действия его явны; всякий желающий может видеть их и слышать голос Духа“.

Молоканство в Донской области, как и везде, переживает полное разложение. Существующие здесь молоканские общины постепенно распадаются и быстро поглощаются другими сектами, особенно штундой.

Преподаватель Донской духовной семинарии Евграф Овсянников

2-го ноября прошлого года состоялось в г. Скопине, по распоряжению Епархиального Начальства, под председательством уездного протоиерея, с участием Епархиального и окружного противо-сектантского миссионеров пастырско-миссионерское собрание. целью его было выработать однообразные способы борьбы с сектантством уезда.

Почти все сектанты принадлежат к духовному скопчеству.⁷⁰ Появление сектантов в селе Маклакове относят к началу настоящего столетия, на основании хранящейся в архиве местной церкви переписки за 1853 год по делу подозреваемых в сектантстве. В других сёлах сектантство появилось несколько позже, именно между 1840 и 1858 годами, кроме сёл: Секирина и Спасского, где сектантство начало прививаться только лет 8 тому назад. Кто первыми были пропагандистами секты в этих сёлах Скоп. уезда, теперь с достоверностью сказать трудно. В село Вязовенку, по рассказу одной женщины, обратившейся из секты в православие, первый занёс сектантскую заразу местный крестьянин Т. Мохов, из села Карина, Зарайского уезда. Мохов ведя бродячий образ жизни случайно познакомился в селе Карине с сектантами, стал ходить из Вязовенки на их собрания в Карино и заразил свою семью; из этой семьи Мохова секта распространилась между другими односельчанами. Передают, что в Черные Курганы скопчество занесено было крестьянином Ксенофонтом Дорожкиным, а в Озерки – неким Плыниным, заразившимся с своей семьёй от родственников в селе Черных Курган.

О веро-и-нраво-учении первоначально распространяемой в Скопинском уезде секты мало известно. Достоверно, впрочем, то, что лица, принадлежавшие к секте, проповедали девство, воздержание от мясной пищи, вина и табака и были по жизни воздержные и трезвые.

В числе причин распространения сектантства, по заявлению священников, без сомнения, были:а) недостаточная высота жизни местного духовенства, б) спешность при совершении им богослужения, в) отсутствие приходской школы и проповеди с церковной кафедры. Принимались, правда, к пресечению движения сектантства меры, но меры более внешние, полицейские, делавшие сектантов более скрытными и озлобленными и подававшие им повод считать себя и говорить о себе, как о гонимых, наподобие членов первенствующей церкви. – Православным в первое время появления секты нравилось учение сектантов, как новое и казавшееся им более нравственным, совершенным; отчего и секта быстро распространялась. Так, одна женщина села Вязовенки, вступившая в общество сектантов, говорила, что она считает себя вступившей в общество святых, которое находится в непосредственном сношении с Духом Святым, им руководится и им охраняется; что идя в первой раз на собрание, она не заботилась расспрашивать дорогу (в чужое село) и шла безбоязненно не по дороге, с горы на гору... Только более осторожные православные удерживались от перехода в общество этих новоявленных христиан желанием узнать, какой взгляд и какие отношения будут к этому обществу со стороны начальства. Но с течением времени взгляд на сектантство самих православных изменился в худшую для него сторону, что и было, между прочим, причиной остановки дальнейшего движения секты.

В настоящее время сектантство по Скопинскому уезду заметно начинает сокращаться в своей численности и: слабеть. В селе, напр., Вязовенки строгость учения сектантства, многими сектантами не выдерживается; они употребляют вино, мясную пищу – даже во все посты и отделились от своего корабля, образовав другой корабль, во главе с Христом (пьяницей), оправдывающим своё пьянство словами: „и вси начаша“… (т. е. на чашу вина, по его объяснению). Хотя формальных присоединений сектантов к православию нет, но тем не менее лица подозреваемые просто сами оставляют секту и живут затем по правилам и уставам православной Церкви. Как сыновья, так и девицы подозрительных в сектантстве, по местам, вступают в церковный брак. В данное время число сектантов, со включением подозреваемых, определяется по сёлам уезда так: в Маклакове – 7 лиц, в Вязовенке – 8 л., в Кремлеве – 18 л., в Павелеце – 7 л. (и 1 штундист),. в Делехове – 5 л., в Озерках – 15 л., в Черных-Курганах – 36 л., в Бортевом – 12 л., в Чернаве – 11 л. 0 количестве сектантов в других сёлах уезда сведений: не добыто.

Сектанты по материальным средствам не отличаются от православных; они также от дележа разорились. Нет между сектантами таких, которые бы занимали то или другое общественное положение. Умственный уровень их одинаков с православными. Детей своих – как мальчиков, так и девочек охотно они обучают в приходских сёлах. В нравственном отношении они отличаются лицемерием льстивостью перед священником, гордостью перед народом православным, безнравственностью, распутством. Все почти сектанты уезда имеют общение между собой; чаще всего посещают одни других в храмовые праздники. Только очень немногие имеют, кроме того, общение с Московскими сектантами. Особых вожаков в сёлах Скопинского уезда не замечается, кроме села Озеров, где сектантскими вожаками считают крестьян: Лариона Козьмина и Петра Плынина. В с. Маклакове у сектантов, с уверенностью можно сказать, до 1875 года были форменные собрания, и есть слух, что и в настоящее время у них по ночам, под праздники, бывают тайные собрания в виде беседок. В с. Вязовенки сектантские собрания прекратились с год тому назад, со смертью лжехриста. Есть основание полагать, что собрания сектантов бывают в сёлах: Кремлеве, Хворощевке, Березнягах и Павельце, куда ходят и сектанты села Черных-Курган. В с. Озерках до 1898 года существовала особая моленная, помещавшаяся в частном доме. После уничтожения этой молельни, сектанты стали собираться в разных местах во дни, назначаемые по особым извещениям, и под Духов день обязательно. Сектантские радения, по объяснению священников, состоят в быстром хождении, с пением песен, крестиком, корабликом и в разбежку, при сильном биении руками по своим коленам. Это хождение сектантов продолжается до тех пор, пока они не вспотеют. Тогда выходит на круг пророк их, и начинаются его пророчества и прорицания. К пророку подходят присутствующие и целуют его в уста. Пророк в это время говорит на непонятном (не существующем) языке, а народ (сектантский) верит, что на пророка их накатил, т. е. сошёл Дух Святый и вот он говорит на разных языках, или, как выражается народ, по-французски. Моления свои сектанты совершают одетыми в особые длинные и белые сорочки с розовыми поясами.

В ряду причин – почему сектанты до сего времени продолжают находиться в отделении от Церкви – съездом указаны: а) привязанность их к старине, б) сердечная их уверенность, что церковь их – духовная, апостольская, а не мирская, какова, по их понятию, православная; а посему она выше и совершеннее последней и заключает в себе, членов, называющихся сущими, первенствующими христианами – малым стадом, (будто бы) предопределённым ко спасению, руководимых непосредственно Духом Святым и имеющих возможность на земле дойти до состояния обожения, которое и достигают их христы и богородицы; отсюда гордость их перед православными, и в) поблажка страстям плотским со стороны сектантского вероучения, считающего любострастные общения полов только выражением сильнейшей братской любви, потребной для получения спасения. Хотя сектанты скрывают от священника принадлежность свою к секте и вместе свои религиозные убеждения (в силу, между прочим, данной ими, при вступлении в секту, клятвы); но тем не менее известно, что сектанты, принимая во внимание слова Св. Писания: „Се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века“ и церковной песни: „Христос рождается“.... говорят, что Христос и теперь должен быть на лпцо. В обществе или корабле их должны быть Христос, Богородица, пророки и пророчицы. (Может ли быть в одном корабле несколько христов, на съезде не выяснено). Христос или, вернее, лжехристос необходимо должно иметь, так называемое, братское любовное (страстное) общение с богородицей, но у Черно-Кургановских скопцов Христом может быть только принявший полное оскопление, хотя к обществу их принадлежат как оскоплённые, так и не оскоплённые. Икон сектанты не почитают, называя их воротами. Крещение церковное, по понятию сектантов, есть крещение одной только водой; оно – мирское, недостаточное; необходимо крещение духом и, по учению Черно-Кургановских скопцов, огнём (т. е. оскоплением); таковое крещение совершается только у них. Вместо церковного покаяния, которое сектанты не признают, хотя и исповедаются перед православным священником, у них существует публичное обличение грешника пророком во время совершения „радений“, причём грешник сознаётся в своём грехе и принимает епитимию, а прочие члены общества совершают о согрешившем брате общее моление. Таинства причащения они не считают необходимым, хотя и причащаются в православном храме. Брак, благословляемый Церковью, они считают блудодеянием, а деторождение скверной. Если и дозволяют они сыновьями своим вступать в брак, то в этом случае руководятся только потребностью иметь в доме хозяйку и иногда желанием приобрести нового члена секты. Но они признают, так называемый ими, „духовный брак“ – свободное сожитие со всякой женщиной их секты, причём рождения детей всячески избегают, принимая против него самые безнравственные меры, о которых срамно и говорить...

По внешности своей сектанты ничем не отличаются от православных; только сектантские девицы разнятся от православных своим нарядом, который состоит из красной юбки, кофты и белого с цветочками платка на голове. С виду представляя из себя самых истых православных христиан, сектанты православный храм посещают часто; в дома свои священников, при праздничных посещениях с св. крестом и св. водою, принимают постоянно; в отношениях с ними всегда почтительны и вежливы, подчас до приторности. Народа православного они чуждаются по презрению к нему; на свадьбах и на крестинах не гуляют, в восприемниках не бывают. Несомненно, существует у них пропаганда, но слабая и неприметная: нет у них выдающихся книжностью вожаков, и, с другой стороны, сам православный народ, предостерегаемый духовенством, уклоняется от собеседования с ними, как людьми пустой веры. Незаметно, чтобы и в смешанных семьях сектанты оказывали давление на православных их членов. Приходится, хотя с сожалением и скорбью, сознаться в том, что православное народное общество равнодушно относится к заблуждающимся в сектантском лжеучении: „пусть веруют во что хотят, – говорят православные, – нам что до того?“ Но духовенство попечительно заботится о вразумлении заблудившихся в дебрях сектантского лже-мудрования и принимает в тоже время все возможные меры к ограждению православных от сектантского лжеучения.

В целях большей успешности в деле борьбы с местным сектантством, весьма желательно, чтобы во диаконы и псаломщики в приходы с сектантством назначались люди с хорошим образованием, ознакомленные научно с сектантством, способные к церковному пению и выразительному и ясному чтению и отличающиеся благочестием, и чтобы причты таких приходов были обеспечены казённым жалованьем. В тех же видах нельзя не пожелать, чтобы в церковные школы, заражённых сектантством приходов, определяли учителей из окончивших курс духовной семинарии, хорошо знающих церковное пение, которые бы принимали участие в церковном проповедничестве и могли бы организовать церковный хор и умело управлять им. Сектанты школой дорожат; дети их отличаются старанием и успешностью, особенно старательно изучают Закон Божий. Хотя сектанты обучают в школе детей в своих сектантских видах, чтобы иметь более сильных противников православной Церкви; тем не менее школа, расширяя кругозор учащихся и раскрывая перед ними неосновательность и бессмыслие сектантского лже-мудрования, незаметно для сектантов расшатывает и без того слабые основы их веро-и-нраво-учения. Было выражено желание всех присутствовавших священников – устроять, под председательством благочинного, противо-сектантские пастырски-братские собрания из священников приходов с сектантским населением. На таких собраниях они имеют совещаться между собой по вопросу выработки однообразных способов борьбы с сектантским злом; здесь должен ими, между прочим, составляться конспект тем для бесед против сектантства; темы должны быть ими разделены между собой для составления бесед; священники должны произнести, каждый в своём приходе, все означенные в конспекте беседы, обмениваясь ими взаимно.

Протоиерей Стихий Полянский

Новые происки раскола на Востоке и г. Дурново. – Отец и дети Мельниковы и их пропагандистская деятельность. – Осуждение Василия и обвинение Феодора Мельниковых.

Постоянные сотрудники „Миссионер. Обозрения“ „плохо пишут“ из дебрей раскольничьего мира: там неспокойно и досадливо чувствуется. Циркуляр Мин. Вн. Дел от 30 апреля испортил настроение „благодушествовших“ главарей раскольничьей тёмной массы, среди которой обвинения раскола в его беззакониях пронеслись как раскат грома в ясную безоблачную погоду. Раскольничья среда была слишком убаюкана на счёт торжества раскола и „благости“ правительства, якобы ничего не имеющего против нарушений и обходов закона 3 мая 1883 г. Оказалось, дело обстоит на самом деле совсем иначе. Особенно не по себе чувствуют дорогие адвокаты из православных прислужников раскола. Об одном из таковых сообщают, что он из первопрестольной Москвы укатил на восток, но только не в Опоньское царство, а в Царьград для возгревания и поддержания старых бесплодных происков и иезуитских ухищрений раскола, стремящегося провести и ныне представителей современной Константинопольской Церкви подобно тому, как некогда им удалось обмануть митрополита Боснийского Амвросия... Приспешник сей – некий Н. Дурново, русский православный дворянин, известный газетный апологет раскола. В то время, как трезвые умы из раскола стоят за законность и послушание воле правительства, агитаторы – в роде Швецовых, Мельниковых, гг. Дурново, за продолжение борьбы и уже не с господствующею только церковью, но и с правительством, на почве создания своей, независимой от верховной власти, народной церкви.

Другим, озадачившим „современный раскол“, событием является обвинение и главное судом, на оправдательные вердикты которого так привыкли раскольники всегда рассчитывать, – одного из любимейших своих апологетов старшего Мельникова, Василия Евфимовича. У нас, впрочем, об этом герое современной раскольничьей агитаторской эпопеи мало приходилось говорить, – больше заявлял о себе брат его Феодор Мельников, – пресловутый редактор раскольничьего „Слова Правды“. Но начнём с преступных деяний по распространению раскольничьей неправды отца Мельниковых, как главного руководителя и вдохновителя в борьбе „с Никонианами“.

Евфимий Мельников, лже-протопоп г. Новозыбкова, Чернигов. губер., вот уже четверть века, как он „трудится„ для процветания древле-благочестивого священства Белокриницкой митрополии. Последние восемь лет, со времени второй поездки своей на Восток – в 1892 году, – его агитаторская деятельность на пользу раскола стала известной всероссийскому расколу. Вящей славе в мире раскола послужили Евфиму Мельникову достойные своего родителя два сына Василий и Феодор, воспитанные и обученные в духе фанатической ненависти против православия. Убедившись в достаточной подготовке своих чад в защите раскола, отец выпустил их на борьбу с Никонианскими миссионерами, а сам сосредоточил всё своё усилие на привлечение беглопоповцев и противо-окружников в своё окружническое согласие. „Я тружусь над объединением разбитого старообрядчества, под одно знамя древле-благочестивого священства Белокриницкой митрополии, – для общего блага, с тем, чтобы тогда удобнее примириться и с господствующею церковью“... – так лукаво мне и лично краснобаил Евфим Мельников. За последние два года Мельников – отец без устали разъезжает по посадам Черниговской и Могилевской губерний. По временам посещает Москву, Нижний Новгород, Херсонскую, Екатеринославскуюˆ Кишинёвскую и другие епархии. В отдалённые губернии он ездит „по делам экстраординарным“: на соборы раскольнических епископов, по милостивцам купцам для сбора „на просветительно-старообрядческий фонд“ и т. д. Нужно сказать, что деятельность Евфима Мельникова „в объединении разбитого старообрядчества“, к прискорбию православной миссии, идёт не без успеха. При совращении в свой толк раскольников прочих сект, Мельников действует так в известном беглопоповском центре: он прежде всего уловляет в свои сети уставщиков и попечителей моленных. Первым пообещает должности иерейские, а последним „с попом своим доходу-де более попечителю будет“, – в общем же – раскраснобает о светлой будущности Белокриницкого священства... Когда таким образом в известной местности завербуются три–пять человек, то начинаются раскольнические собрания, на которых Мельников – отец умело действует на беглопоповство. Совершаются им в беглопоповских центрах, где-либо на дому, всенощные богослужения, часы и молебны со всей торжественностью и в результате склоняется несколько десятков к принятию белокриницкого священства. Тут же скоро фабрикуется лже-епископом Сильвестром из беглопоповского уставщика лже-поп и в центре беглопоповском свивается прочное белокриницкое гнездо. Так, за последние пять лет Мельников породил подобные гнезда в следующих беглопоповских центрах; – посадах: Лужках, Чуровигах, Митьковке, Ветке, Гомеле и друг. слободах Черниговской и Могилевской губерний... Открывались такие приходы при нескольких десятках человек, а теперь каждый из них возрос за пять лет от 200 – до 500 человек; конечно, растут за счёт беглопоповства... Когда же возрастёт ново-нарождённая Белокриницкая община, то Мельников проектирует новые походы и уже не на беглопоповство, а на малое стадо единоверцев. Он собирает на секретные собрания главных посадских заправил и науськивает им, чтобы они, при общественных выборах, не избирали единоверцев в уполномоченные управлений, а тем более в члены управления и посадские головы, чтобы не допускали в общественных посадских зданиях публичных миссионерских бесед, а если таковые будут производиться в никонианских храмах и школах, то чтобы никто не посещал из старообрядцев эти беседы, когда нет с их стороны известного защитника, чтобы всячески препятствовали открытию в посадах церковно-приходских школ и проч. т. п. На обязанности старого Мельникова лежит изыскивать ново-учреждённым причтам определённое жалованье и фонд, но всё сие надо уметь извлечь у милостивцев из карманов, но Мельникова не даром у нас зовут лисой, – он умеет под эти карманы подобраться... Довольно ему рассказать купцам – толстосумам про славное и храброе казачество, которое тотчас же по объединении старообрядчества потребует у Русского правительства равноправия с господствующей церковью... про воображаемое им недалёкое будущее, когда это равноправие узрят не только дети их, но лично они своими очами... и будет тогда Московский Успенский собор в ведении старообрядческого митрополита, а храм Христа Спасителя (раскола вожди наши его называют „Никонианским духовным музеем“) уделом будет Никониан... Тогда они будут свободно строить пятиглавые церкви, трезвонить в тысяча-пудовые колокола, совершать торжественные крестные ходы и проч. и проч. А разве всё сие не лестно и не заманчиво слушать развесившему уши купцу – толстосуму? Ну и тряхнёт он мошной на скорейшее процветание древле-благочестивого священства. Да и лично ему, Мельникову, канет малая толика. Ведь не даром же, при обыске его дома жандармским ротмистром, у Мельникова оказалось одних чеков свыше, чем на миллион рублей!.. В 1898 году Евфимий Мельников воссоединил противо-окружнического попа в п. Добрянке Григория Мясникова. У последнего была мала паства, Мельников с помощью лже-епископа Сильвестра отзывает из Добрянки окружнического попа Ивана Овечку и на его место определяют Григория Мясникова (противо-окружника), ну, вот, значит и объединение совершилось.

Такова вкратце деятельность старого Мельникова (впрочем, ему только 50 лет с небольшим) на, служение белокриницкому расколу. Подробнее же о его деятельности, с указанием мест и фактов, я постараюсь поговорить в другой раз. А теперь время начать повесть о прославленных в расколе чадах его.

Я не буду делать характеристику деятельности этих возлюбленных чад Евф. Мельникова, ибо не достанет ни места, ни времени подробно о них повествовать, а сообщу лишь из их жизни два последних события, которые сильно волнуют весь современный раскол. Начну с истории Василия.

В 1897 году, в дом лже-попа Мельникова произведён был жандармским начальством обыск и причём в кабинете Василия Мельникова обнаружена обширная переписка его с братом (тогда дезертиром Румынии), Фед. Мельниковым, касавшаяся широких планов пропаганды раскола, путём распространения по всей России раскольничьего заграничного журнала „Слова Правды“, – устройства в самом Новозыбкове, или где-либо в окрестных посадах, секретной типографии, – для печатания раскольничьих сочинений и проч. При этом найдены разные книги, брошюры подпольной печати и немало экземпляров „Слова Правды“, а также обнаружена переписка Василия Мельникова с раскольническими агентами по распространению „Слова Правды“ и др. книг в Пермской, Оренбургской, Самарской, Иркутской и других губерниях. Вследствие сего этого, против Василия Мельникова возбуждено было обвинение в распространении лжеучения раскола, и он был арестован и препровождён в Новозыбковскую тюрьму. Более года тянулось следствие, раскольники хлопотали усиленно о взятии „дорогого узника“ на поруки. Два раза назначалось Стародубским окр. судом к слушанию это громкое дело, но за неявкой из отдалённых мест Сибири свидетелей разбирательство дела отлагалось. Наконец, 24 мая 1900 года в уголовном отделении Стародубского окружного суда дело это слушалось (при закрытых дверях). Обвинение предъявлено в распространении раскола и в частности запрещённого „Слова Правды“, в похулении правосл. веры и в частности св. Феодосия, Архиеп. Черниговского, в оскорблении Русского правительства и др. Свидетелей было до 10 человек, из них только один православный, а все остальные раскольники, которые, конечно, всячески старались на суде выгородить своего единоверца и апологета (все они были агенты подсудимого по распространению Слова Правды), но улики были слишком вески и на лицо. Присяжные заседатели вынесли вердикт: „да, виновен, но заслуживает снисхождения“. Суд постановил: лишить В. Мельникова всех прав состояния и сослать на жительство в Сибирь, – в Тобольскую губернию, на 8 лет безвыездно, с правом по истечении сего срока приписаться в одной из губерний Сибири. Снисхождение судьями дано, по-видимому, вследствие уклончивого показания свидетелей, а также не без влияния, конечно, и красноречия Московского адвоката – защитника Мельникова, некоего г. Шульц и слезливого последнего слова самого обвиняемого Василия Мельникова. Последний, в своём слове – речи, длившейся около часу, рассыпался смиреннейшим мелким бесом. Он отвергал все вины, плачевно взывал об увлечении своей юности и невольном грехе, указывал, что более года пострадал уже в тюремном заключении; просил умилённо присяжных заседателей быть милостивыми к нему, как ещё такому юноше, (а между тем уже не менее 30 л.), от которого можно ожидать полезного гражданина государства, делал даже лукавые намёки и на то, что де он может ещё прийти в покаяние, в смысле принятия православия...Приговор суда, как громом поразил всё наше расколо-стародубье. Раскольники наши вопиют: „вся Москва возмущена и на ноги стала, до Царя дойдём, а освободим Вас. Мельникова“ и прочие безумные глаголы. Старый Мельников, действительно, сейчас же кинулся во все концы искать милостивцев купцов и забил тревогу умилённейшими просьбами об искуплении страждущего за веру, но что из этого выйдет, покажет будущее, а пока Вас. Мельников, официально лишённый всех прав, находится арестантом при Стародубской тюрьме. Такой приговор суда хотя отчасти успокоил дух ревнителей православия Стародубских посадов, которые, без душевного возмущения и сердечного волнения, имя Мельниковых не могут выносить, – так тяжко ими оскорблено чувство православных!

Приговор этот важен в том отношении, что им сбита раскольническая нахальная спесь и удовлетворено оскорблённое чувство православных, а для личных интересов семьи Мельниковых это осуждение собственно и на руку. Сам Евфим Павлович на днях, на одном торжественном раскольническом собрании, заявил: „для общих интересов старообрядчества желательно возбудить апелляционное ходатайство для оправдания моего сына, что же касательно лично нас Мельниковых, то я готов благословить Васю идти на Сибирь, куда его, быть может, зовёт промысл Божий для блага и процветания нашего старообрядчества, ведь Сибирь-то покорена Русскому государству, немало наших древле-благочестивых христиан там, Сибирь в будущем и должна принадлежать старообрядчеству, а не Никонианам“. По сказанию других передовых раскольников Василий Мельников (если не будет освобождён от Сибири) примет иноческий чин и скоро будет древле-благочестивым епископом Тобольским.

Немало нравственного и всякого другого беспокойства в последнее время доставил Евфиму – отцу и другой сын Феодор Мельников.

В апрельской книжке „Мис. Обозр.“ было напечатано о его кощунственной выходке 25 дек. 1899 г. в Вонифатиевском православном храме г. Новозыбкова, и об исчезновении сего наглого кощунника в Румынию. По существу, дело так и было, как описано в „Миссионер. Обозр.“. Так настойчиво это подтверждала стоустная молва по всем посадам. Но не лишне будет сообщить некоторые подробности описанного эпизода, разросшегося в целое дело.

Феодор Мельников был признан Стародубским окружным судом, 17 марта 1898 года, за хуления на св. Феодосия и друг. св. угодников пр. церкви, „тат же, как ныне его братец, виновным, но заслуживающим снисхождения“. Но так как его преступления были до 1896 г., то, за силой Высочайшего манифеста и несовершеннолетием обвиняемого, наказание было сведено к нулю. С тех пор, Феодор в Новозыбкове стал гостем. Он проживал здесь по месяцу – по два не более, а затем улетучивался в разные страны, раскольнических притонов. Между прочим, он жил несколько времени у редактора „Русского Труда“ Сергея Шарапова, в качестве сотрудника (!) по церковным вопросам; после того Мельников становится главным секретарём Швецова и сотрудником по устройству в Безводненском Швецовском скиту расколо-миссионерской школы... Затем наступили его командировки для посещения славного казачества, Сибири и разных дебрей Российского раскола. При таких разъездах он смелой и обильной рукою распространял книги и брошюры раскольнической печати, собирал раскольнические собрания беспоповцев и беглопоповцев для завлечения их к белокриницкому лже-священству и отдельно созывал главарей белокриницких для муштровки, как им жить и что творить во славу белокриницкого священства.

Со второй половины 1899 г. Феодор Мельников живёт почти постоянно в Новозыбкове, а в ноябре возбуждает ходатайство перед Черниговским г. губернатором о выдаче ему паспорта на выезд заграницу; разрешение ему пришло через Новозыбковское полицейское правление, кажется, около 20 декабря, а 25 декабря, т. е. когда кощунник имел в руках паспорт заграничный, им совершается описанный поступок в храме.

По официальным дознаниям о. благоч. Фомичева и г. Новоз. исправника выяснено, что Ф. Мельников пел не один, а с братом меньшим Ив. Мельниковым (которому уже 20 лет) и пели ст. „Утверди Боже веру христианскую“, за которыми поминали по-раскольнически „Державного царя нашего, а также господина преосвященнейшего Сельвестра, епископа Чернигов. и Балтского“ и проч. Нужно заметить, что официальные дознания производились в 20-х числах января, когда уже по всему Новозыбкову произошло сильное волнение и когда частным путём дошли сведения об этом происшествии до преосвящ. Антония Черниговского и начальника губернии, а Феодор Мельников уже тогда скрылся куда-то из Новозыбкова. В виду особых обстоятельств и условий Вонифатиевской церкви, официальные дознания не могли в точности раскрыть подробностей кощунственной выходки, по вопросу о том, при пении называли ли Мельниковы Государя Императора „неблагочестивейшим“, или только „державным“ (как белокриницкие раскольники называют и австрийского императора, – еретика). Ф Мельников, имея в руках заграничный паспорт, бдительно следил за молвой народа, с часа на час ожидал следствия, которое он предварил за два–три дня исчезновением своим в Румынию.

Честь и слава новому Новозыбковскому исправнику г. Голяховскому, который, не смотря на всякие препоны местного характера, установил дознанием факт кощунства, учинённого братьями Мельниковыми и направил это дело к следователю по уголовн. делам по 181 ст. Следственное дело побудило Евфима Мельникова и Василия (бывшего тогда на свободе) объехать Стародубье и посетить Москву. Но Феодор оказался счастливее брата. Следователь и товарищ прокурора старод. окр. суда признали это дело неподсудным окружи, суду и передали его город. судье по обвинению Феодора по 29 ст. гражд. суд., обвиняя его только в оказательстве раскола. Дело это ещё не разбиралось судьёй и оно, конечно, кончится штрафом в размере пятидесяти рублей. Когда получилось такое благоприятное направление дела для Мельниковых, то Мельников – отец отправился (Велик. постом) в Бессарабию и там в Измаиле свиделся с возлюбленным чадом своим Феодором, а вскоре после Пасхи Ф. Мельников является и сам в Новозыбков, где и благоденственно доныне проживает. Впрочем, с 20 мая он неотлучно находился при брате Василии в г. Стародубе, после же суда он поспешил в Москву, Нижний и другие грады за советами о том, как бы искупить „страдальца“ брата... Что будет дальше поживём, – увидим и сообщим.

Миссионер священник Иоанн Рябухин

С приятным чувством какой-то радости встретили мы пятое издание книжки о. Плотникова. Её сравнительно быстрое распространение ясно свидетельствует о таковом же росте внимания и интереса к делу обличения раскола и об увеличении количества лиц, посвящающих себя этому делу. Не испарилось это удовольствие у нас и от самой книжки о. Плотникова.

В своём пятом издании книжка о. Плотникова сильно приближается к третьему. Это сближение произошло, на наш взгляд, в пользу самой книги и произошло от того, что автор после положительного изъяснения пререкаемого раскольниками вопроса выставляет под рубрикой „возражения“ очень многое и самое важное из того, что раскольники говорят против того или иного, автором уже сделанного, изъяснения вопроса. Это проведение возражений и непосредственно следуемое их изобличение весьма важно, на наш взгляд, в книге с теми предназначениями, какие имеет рассматриваемая книга. Она составлена, по словам автора, применительно к семинарской программе и составлена, на наш взгляд, излишне уж внимательно ко всяким мелочным требованиям программы в ущерб более важному; след., автор её желает её видеть в качестве семинарского учебника. Таковой она в действительности и является в большинстве духовных семинарий. А для семинариста весьма важно знать не только положительное решение вопроса, но и существующие против него возражения, – и это для него не менее, если не более, важно знать, чем первое. Правда, их может выставить и учитель при прохождении с учениками программы; но не всякий и всё из них может воспроизвести перед учениками: учителя историй раскола большей частью люди все молодые и часто переменяются. Да затем такой способ ознакомления с возражениями потребует и лишнего времени; а наличность их в книжке даже без обращения на них внимания учителя привлечёт к ним ученика. – Настолько же, если опять не более, важно найти возражения раскольников в книге для обличения раскола и для священников. Зная их, он смело идёт на беседу, не боясь встретить возражений от лица раскольников. – Важно встретить возражения в книге и раскольнику, коему попадёт она в руки (а она уже у многих из них имеется). Он увидит всю беспристрастность составителя её и – знакомый уже с возражениями, так как все возражения эти ему хорошо известны, он ознакомится и с их обличениями.

Второе приятное в книге о. Плотникова – это уделение им сравнительно большего внимания рассмотрению учения Швецова, Перетрухина и др. о церкви. Это весьма важно. Желательно было бы, чтобы этому отделу ещё более было бы уделено места в виду особливой его важности. Его необходимо поставить на место разбора известной теории о ветхозаветном жертвенном огне. Этой последней автором уделено очень много внимания, чего она совершенно не заслуживает. Она уже отжила свой век и теперь, как неудовлетворительная даже по сознанию самих раскольников, почти совершенно не слышится на беседах. Не зачем и нам ею заниматься.

К достоинствам книги не можем не отнести и того, что при пересмотре её автор обратил серьёзное, кажется, внимание на большую точность и определённость в выражениях, в определениях и разных выводах, чем как то было в прежних изданиях. Конечно, недостатки остались с этой стороны и теперь, но гораздо в меньшем числе. Желательно, чтобы при новых изданиях, автором на эту сторону ещё более было бы обращено внимания.

Объяснившись на счёт удовольствия от книги о. Плотникова, не можем не сказать, что многое в книге нам хотелось бы видеть в другом порядке, направлении изложенным, с другим содержанием представленным и т. п. А именно:

1) Есть у автора рубрика „О догмате и обряде“. Под ней автор ведёт академически научные по характеру и отвлечённо-абстрактные по изложению рассуждения о том, что называлось и называется догматом и обрядом. Даёт тому и другому определения и объяснения, отмечая их свойства и отличительные признаки и доказывая их историей верность своего понятия о них. Но для чего и для кого всё это? По нашему мнению, и рубрики-то такой не должно быть. Раз книга пишется для целей обличения раскола, то автор её никогда не должен упускать из внимания, кого и что он обличает, – след., должен считаться с учением обличаемых, а общих вопросов он должен касаться по стольку, и с той стороны, поскольку и с какой они затрагиваются. А о догмате и обряде никто из раскольников не станет с вами рассуждать: они все согласны в этом с нами и почти под всем, написанным у о. Плотникова по этому предмету, охотно подпишутся. И всё-таки потом с полным правом воскликнут, что „крест“ т. е. крестосложение изменять нельзя, и скажут, почему же именно нельзя, – потому де, что это „предание“. – Найдутся, впрочем, и такие, которые потребуют указать от книг, где это догматы и обряды так разделяются, как сделано в книге о. Плотникова, и в какой старой книге упоминается об обрядах. Интересно бы знать, что бы на это им ответил о. Плотников?! Сведением же обычным речи к „преданию“ раскольники ясно показывают, откуда, в каком направлении должна вестись речь о догмате и обряде, поскольку и с какой стороны должно рассматривать эти предметы. Поэтому мы признаём более целесообразной постановку рассмотрения этого предмета, какую встречаем „в обличении раскола“ у проф. Ивановского. Начав с рассмотрения вопроса о предании легко прийти к рассуждению о догмате и обряде и при таковом порядке рассуждение это не явится для раскольников неожиданностью и будет более убедительным. После этого не всякий решится сказать, что двуперстие предание неизменяемое.

2) Выясняя понятие о церкви, автор, указав различные значения этого слова, почему-то не хотел привести определения церкви, содержащегося в Б. Катехизисе, а даёт своё (на стр. 61), довольно гуманное, не точное и растяжимое. Из Катехизиса же определение он приводит лишь тогда, когда после выяснения признаков церкви он думает, что привёл читателя к убеждению в истинности и верности определения церкви из Б. Катехизиса. Само выяснение признаков-то церкви только тогда для раскольника ясно, понятно и убедительно, когда о необходимости их он узнаёт из определения церкви по Б. Катехизису. А Б. Катехизису он верит; поэтому не для чего его убеждать в этом.

3) Переходя к „Рассмотрению общих всем раскольникам мнений“, автор ограничивается лишь перечислением этих мнений. Этого недостаточно. Весьма необходимо было бы автору выяснить, что это за мнения по их отношению к „еретичеству“ Правосл. Церкви, как к ним нужно относиться полемисту, на что при опровержении их ему нужно обратить внимание, с чего начать и т. под., т. е. – показать было нужно, что в догматическом отношении во всех перечисляемых им мнениях погрешности со стороны Церкви Православной не содержится. Опустив эту главнейшую сторону здесь, он не обращает на неё достаточного внимания и при разборе каждого отдельного мнения. К сожалению; ничего об этом он не говорит и в отделе: „Характер, полемики против раскола“ (стр. 47–51). Так, следоват., и оставляет нас в неведении относительно того, как и с чего нужно начинать беседовать по вопросам обрядовым...

4) Ведя речь о клятвах собора 1667 г., автор не постарался установить хронологической и генетической связи деяний этого собора с деяниями собора 1666 г. и через выяснение, что последний собор призывал на суд и судил лиц, не счёл нужным привести читателя к убеждению, что и собор 1667 г. мог судить тоже только лиц. – Известно, конечно, автору и решение вопроса о клятвах собора проф. Ивановского. С ним можно и не соглашаться, но познакомить с ним читателей о. Плотникову необходимо было бы, хотя бы в подстрочном примечании.

5) Разбор учения об антихристе о. Плотников начинает с вопроса об обличителях его. Почему он с этого начинает и вообще почему такого, а не другого, плана в рассмотрении частных вопросов в вопросе об антихристе держится? – Конечно, для этого есть у него основания. Вот познакомить с ними читателей и необходимо было автору. Сделав это, он указал бы тем самым план собеседований с раскольниками по этому вопросу и даже сам метод.

Высказать автору эти все соображения по поводу пятого издания его „Руководства по обличению русского раскола старообрядчества“ мы решились не в целях отметить чёрное в его труде, а единственно из желания помочь ему, при дальнейших изданиях его труда, обратить внимание на то или другое. Труд его достаточно уже оценён самим фактом, выходом его пятым изданием. Значит, он нравится и отвечает своему предназначению. Таковым находим мы его и в пятом издании. Поэтому с удовольствием рекомендуем его к выписке всем, которые желают иметь, руководство по обличению раскола.

М. Чельцов

7-я глава статьи H.Н. Неплюева, напечатанная в августовской книжке „Недели“ за 1899 г., носит название „Торжествующая Любовь“. В ней автор рассматривает различные виды и степени христианской любви. Тем интереснее ознакомиться с её содержанием. Любовь имеет несколько степеней. Есть любовь на степени „сурового долга“, когда люди „совершают своё спасение со скрежетом зубовным“. Такая любовь основой жизни быть не может. Она не естественна. „Всё естественное для нас, соответствуя природе нашей, не только легко для нас, но и радостно, удовлетворяя потребность души нашей. Пока не находим радости в подвиге любви, мы ещё не любим, подвиг этот не потребность любящего сердца нашего, а тяжёлые цепи, налагаемые на себя по расчётам страха или корысти. Это – самоистлевание, которое „основой“ для нормальной жизни быть не может“ –

Другая степень любви – это „благодушная уживчивость с добром и злом, с представителями добра и зла, безразлично“. И эта любовь не может быть „основой“ жизни для людей.

Есть любовь „на степени бессистемной благотворительности“. Она пользуется особенным уважением в обществе и потому H. H. Н. считает необходимым особенно внимательно остановиться на ней и показать её несостоятельность, как „основы“ для нормальной жизни человечества. Рассмотрение этого вида любви и составляет главное содержание VII главы. H. H. Н. очень пренебрежительно относится к „бессистемной благотворительности“, проявляющейся в том, чтобы накормить голодного, посетить больного, одеть нагого и т. п. „Бессистемная благотворительность даже самая искренняя, основанная на чувстве сердечного участия, живой жалости – лишь паллиатив, не только не подготовляющий лучшего будущего, не организующий жизнь на началах добра и любви, но, напротив, часто вредный, усыпляя совесть, покрывая грязь и безобразие жизни цветами совсем неестественными несоответствующими „основам“ жизни. Это – ребяческое отношение к делу любви, при котором любовь всегда останется украшением жизни, а не станет её основой... Человечество так долго жило на основах страха и корысти, что зло является рутиной, а добро – исключением. Плоды зла неисчислимы. Целая жизнь, самые большие состояния ничто в деле вычерпывания этого моря зла и скорби. Самая широкая благотворительность в этом направлении, действительно, наивная сентиментальность и близорукая утопия... Какая странная, наивная, близорукая деятельность: плавая на спасительном поясе богатства по бездонной пучине горя и страданий, вытаскивать из воды утопающих, не для того, чтобы поставить их на сушу, а для того, чтобы, дав им немного подышать, снова погружать в ту же бездну, в которой они раньше захлёбывались“.

Чувствуя, что нельзя безусловно отвергать значение добрых дел милосердия, которым Сам Господь Иисус Христос воздал величайшую похвалу, автор делает оговорку: „Следует ли из сказанного, что не надо накормить голодного, одеть нагого или облегчить страдания больного? Конечно, нет! Всё это дела живой любви. Не надо только успокаиваться на этой малой степени любви, при которой довольствуются бессистемной помощью тем немногим, которых видят, и тем немногим страданиям, которые бьют по нервам нашим, ничего не делая для предупреждения безвинных страданий миллионов и облегчения тех страданий, которые, будучи не менее реальными и жестокими, менее бьют по нервам нашим“.

Затем, как бы спохватившись и сожалея о сделанной уступке, автор ещё с большим ожесточением нападает на дела благотворительности: „Если мы по природной ограниченности, по крайней умственной неразвитости или по каким-либо особенно неблагоприятным обстоятельствам не можем измыслить ничего лучшего для торжества любви и добра, кроме борьбы с результатами зла… мы прекрасно сделаем, если накормим хотя одного голодного, оденем хоть одного нагого, облегчим страдания хоть одного больного. Если мы понимаем, что можем сделать лучше, можем послужить на дело стройной организации добра и этим путём предотвратить для миллионов безвинное голодание, холод и болезнь не только тела, но и ума, и сердца – грех, преступление, постыдная слабость любви – отвлекаться от этого главного дела из-за каприза любви и жалости к отдельным людям. Накормите голодного, но не забывайте, что вы этим ничего не сделали для того, чтобы не было безвинно голодных, и пусть то малое дело любви, которое вы сделали, не успокаивает совесть вашу, не заслоняет от вас того великого дела любви, которое вы можете и, следовательно, должны сделать, которое вы желать должны бы более этого малого дела, если бы сама любовь ваша была сильнее, глубже и шире. Если, делая великое дело любви, вы от него отвлекаетесь на делание малых дел потому, что вид частных страданий так сильно бьёт по нервам вашим, что каприз жалости к одному заставляет вас забывать разумное дело жалости ко всему человечеству, не обманывайте себя, сознайте, что вы отняли у великого дела любви ко многим, страданий которых вы не видите, то, что отдали на прекращение страдания, которое случайно попалось вам на глаза и ударило по нервам вашим“.

Такая „бессистемная благотворительность“, такая любовь ко всякому встречному не может быть „основой“ для нормальной жизни человеческого общества.

Какова же, наконец, истинная любовь? „Серьёзное, практическое дело любви – это созидание оазисов, в которых на твёрдой почве стройной организации жизни и отношений на началах любви могли бы находить убежище люди доброй воли, вместо того, чтобы на минуту обсохнув, снова погружаться в пучину моря житейского“. Только эту степень любви следует признать естественной, нормальной для истинных представителей живой любви, только она может стать „основой“ правильной, разумной жизни человечества, только она есть „любовь, торжествующая“ над злом и скорбью жизни.

* * *

Таково содержание VII главы статьи H. Н. Неплюева.

Мы не будем говорить о двух первых видах „любви“, потому что в них нет никаких признаков любви. Как ни почтенно само по себе строгое исполнение долга, тем более соединённое с тяжкой внутренней борьбой, но это ещё не есть любовь. Не может быть названо любовью и равнодушие к добру и злу, к добрым и злым людям безразлично.

Остановимся на рассмотрении третьего и четвёртого видов любви. Мысль H. H. Н. заключается в том, что помощь отдельным страдающим людям не имеет никакого существенного значения, не уменьшает массы скорби и зла на земле и потому такое проявление человеческой любви должно быть признано наивной сентиментальностью, не только не заслуживающей сочувствия, но даже вредной. Разумное и действительно плодотворное дело любви состоит в том, чтобы стройно организовать жизнь и все отношения на началах любви, чтобы устраивать оазисы или приюты, в которых люди доброй воли могли бы объединяться в стройные трудовые братства.

Рассмотрим эту мысль при свете учения св. Евангелия и Православной Церкви. Нам бросается прежде всего в глаза резкое противоречие между тем, что говорит св. Евангелие и учением H. Н. Неплюева. Как мы видели, нет тех достаточно резких выражений, которыми бы H. Н. Неплюев уничижал такие скромные добрые дела, как: накормить голодного, напоить жаждущего, посетить больного, одеть нагого. По его словам, это и „немощь нервов“, и „постыдная слабость любви“, и „каприз жалости к отдельным людям“, и „грех“, и „преступление“, и „отнятие у всего человечества того малого добра, которое мы отдаём попавшемуся нам на глаза несчастному“. Раскрываем св. Евангелие и читаем в нём: Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле Славы Своей, и соберутся перед Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов по левую.

Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг и вы одели Меня; был болен и вы посетили Меня; в темнице был и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! Когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня, был наг и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную“. (Ев. Мф.25:31–46).

И так в то время как H. H. Н. не находит достаточных слов для уничижения частных дел милосердия, Господь Иисус Христос на Страшном Суде Своём ни в чём ином не потребует от нас отчёта, как именно только в том, творили ли мы эти дела милосердия! Господь не спросит нас, служили ли мы всему человечеству, устраивали ли мы „оазисы любви“, не спросит даже о том, правильно ли мы верили, но спросит лишь о том, что могут и должны делать все люди, какую бы они религию не исповедовали, какого бы образа мыслей не держались, спросить, были ли мы милосердны?

В таком же противоречии стоит учение H. H. Н. с посланиями св. Апостолов, с примерами святых, но прежде всего с примером и учением Христа Спасителя.

Всем известно, что Евангелие нигде ничего не говорит о любви к человечеству вообще, к тому отвлечённому, тёмному и необъятному целому, которое можно любить самой пламенной (воображаемой) любовью при самом грубом отношении к окружающим нас людям, не везде говорит о любви к ближнему“, т. е. к ближайшему, около нас находящемуся человеку, которого мы видим и слышим, и вот этого-то ближнего, так часто злого, неинтересного и неприглядного, оно и повелевает нам возлюбить „с нежностью“, как самого себя. Господь знает, что, возлюбив всякого отдельного человека, ты будем любить и всех людей в совокупности – всё человечество. Везде, где Иисус Христос учит о любви, Он учит именно о любви к ближнему, ко всякому отдельному человеку. Так, Он рассказывает притчу о милосердном самарянине, совершившем великий подвиг любви тем именно, что пришёл на помощь израненному всеми покинутому человеку. С точки зрения H. H. Н. милосердный самарянин проявил лишь „постыдную слабость любви“, показал „немощь своих нервов“, а Иисус Христос представил его, как образец любви к ближнему! „Иди, и ты послушай также“! прибавил Он, рассказав эту притчу.

В другом месте И. Христос рассказывает притчу о добром пастыре, оставляющем 99 овец и идущем разыскивать одну погибшую. И опять, какая противоположность тому, что проповедует H. H. Н. Он утверждает, что отрываться от великого дела любви ко всему человечеству для того, чтобы оказать помощь отдельному человеку, есть „грех“ и „преступление“, а Иисус Христос видит в этом высочайшее проявление милосердия и любви!

Чему учил Иисус Христос, то Он и делал. Его жизнь полна самых простых, самых, так сказать, обыденных, но вместе с тем самых великих и трогательных дел милосердия. „И ходил Иисус по всей Галилее, уча в синагогах их и проповедуя Евангелие Царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях... и приводили к Нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и расслабленных, и Он исцелял их“ (Ев. Mф.4:23–24).

Раскроем теперь послание св. ап. Иакова и послушаем, как он учит о делах милосердия: „Чистое и непорочное благочестие перед Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях“, говорит он. И в другом месте: „Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, а кто-нибудь из вас скажет им: „идите с миром, грейтесь и питайтесь“, но не даст им потребного для тела: что пользы“? (Иак.2:15–16).

Тому же учит нас и св. апостол любви: „кто имеет достаток в мире, но видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце своё, – как пребывает в том любовь Божия“? (1Ин.3:17).

Обратимся к примерам святых. Как истинные последователи и верные подражатели Своего Господа, они, подобно Ему, совершали многочисленные дела милосердия. Ни у кого из них мы не найдём и тени нарекания на таковые дела. Наоборот, св. Анастасия посещает заключённых в темницах, облегчает их страдания, перевязывает раны, выкупает на свободу; св. Пантелеймон исцелял телесные недуги; св. Филарет милостивый раздаёт всё имение своё нуждающимся; пресвитер Анастасий (о котором рассказывается в житии св. Василия Великого) тайно содержит в доме своём прокажённого и самоотверженно служит ему; св. Николай Чудотворец спасает невинно-осуждённых на смерть от казни, мореплавателей от потопления, невинных дев от бесчестия и делает тысячи других дел милосердия и сострадания; св. Тихон Задонский посещает тюрьмы, помогает нуждающимся, утешает скорбящих, примиряет враждующих. Но нам не достало бы ни сил, ни времени повествовать о всех делах милосердия, совершенных святыми угодниками Божиими на протяжении многих столетий существования Христовой Церкви! И с другой стороны ни в Евангелии, ни в посланиях апостолов, ни в житиях святых мы не найдём ни малейшего указания на то, чтобы существовало иное высшее проявление любви к людям, кроме помощи отдельным страждущим.

Неужели же во всех этих случаях проявлялась не настоящая, не совершенная христианская любовь? Неужели все эти сонмы святых менее глубоко понимали Христово учение о любви, нежели мы его понимаем в наши дни?

Дело, однако в том, что в то время, как и св. Евангелие и православное учение веры под христианской любовью всегда разумеют настроение сердца, H. H. Н. под любовью разумеет внешние дела. Находя, что организация оазисов любви может гораздо скорее и вернее обеспечить благополучие человечества, нежели благотворительность отдельным людям, он считает первую более полным проявлением христианской любви, нежели последнюю, забывая, что ценность любви зависит не от количества совершаемых ею добрых дел, а от её собственных внутренних качеств, от её искренности, бескорыстия, горячности, силы.

Поэтому он огульно осуждает всякую благотворительность, забывая, что благотворительность бывает различная: есть благотворительность от скуки, благотворительность богатых и праздных людей, желающих чем-либо более или менее хорошим наполнить свою пустую жизнь, есть благотворительность, внушаемая тщеславием и другими корыстными побуждениями; есть благотворительность, внушаемая жалостью и состраданием, но не идущая далее отдачи другим того, что самому себе не нужно; есть благотворительность по чувству нравственного долга, или для успокоения совести; есть, наконец, благотворительность, внушаемая горячей, бескорыстной, самоотверженной любовью к Богу и людям. Все эти виды благотворительности нельзя смешивать безразлично и ценность их неодинакова. Достоинство добрых дел зависит единственно от глубины силы одушевляющей их христианской любви. Чем чище, горячее, самоотверженнее эта любовь, тем чище и лучше само дело.

Смешивая христианскую любовь с холодной и поверхностной благотворительностью, H. H. Н. потому только и может назвать её „цветами, украшением жизни“, не касающимся самых „основ“ жизни; на самом же деле христианская любовь не цветы, не украшение, не забава, а великий, святой и многотрудный подвиг, коренным образом изменяющий сами „основы“ человеческой жизни!

Только смешивая христианскую любовь с холодной и поверхностной благотворительностью, автор может называть её бесплодной в деле борьбы со злом и скорбью мира. Бесплодна, действительно, эта холодная благотворительность, но и она бесплодна не потому, что питает голодных, одевает нагих, посещает больных, а потому что совершает эти святые дела без одушевления истинно-христианской любви!

На самом же деле – христианская любовь есть единственное, побеждающее всякое зло в мире средство! И при том здесь имеет значение не форма, в которой проявляется любовь, а сила и чистота самой любви. Питаем ли мы голодных, одеваем ли нагих, посещаем ли больных, воспитываем ли детей, создаём ли „оазисы любви“ – вся сила не в делах этих, а в том чувстве любви, с которым мы их совершаем. И если у созидателей „оазисов любви“ будет меньше чистой, горячей любви в сердце, нежели у того, кто накормит первого встречного голодного, то и плода от его любви будет меньше, Нельзя пренебрежительно отзываться об этих малых делах! Если что до сих пор возрождало людей, если что согревало сердца их, если что наполняло души их светом, утешением и отрадой, если что разрушало мрак и злобу в людях, то только та истинно-христианская любовь, которая ярко и чисто горела в сердцах её служителей, а не та, которая гремела по миру громкими делами, не имея глубокого корня в сердце!

Чтобы ясно представить себе силу этой благотворной живительной любви, вспомним, не говорим уже Спасителя с Его прощальной беседой, но, например, хотя бы Серафима Саровского, вокруг которого существовала как бы особая атмосфера нежной любви, в которой духовно согревался и очищался сердцем самый холодный, приходивший к нему человек. Такая любовь не бесплодна. Напротив, если бы её было больше в мире, мир просиял бы как солнце!

* * *

И так, не в той или другой форме проявления любви заключается её жизненная плодотворная сила, а в том, чтобы сама любовь была истинно-христианской!

Говоря это, само собой разумеется, не отрицаем и того четвёртого, вида любви, который H. H. Н., со свойственным ему красноречием и одушевлением, называет, „торжествующей любовью“. Но, повторяем, устроение „оазисов любви“ постольку лишь и будет плодотворно, постольку лишь и может изменить лицо земли, поскольку в них будет жить истинно-христианская любовь, которую свято храпит и воспитывает в своих чадах православная Христова Церковь! Если же этой любви в них не будет, то они не только не будут иметь на жизнь никакого нравственно-возрождающего влияния, но и сами погибнут от внутреннего разложения!

Свящ. С. Ч-ков

Современные мученики за веру Христову и мучения. Кровавая борьба язычества в Китае с христианством повергла весь цивилизованный христианский мир в ужас и скорбь и заставила вспомнить страшные времена гонений, пережитые на заре христианской эры последователями Христа Спасителя. Трудно вообразить ту страшную, душу надрывающую картину мучений, какие выпали на долю проповедников Христова Евангелия в Китае и юной церкви христианской в этой стране. Более 5 т. христиан китайцев варварски замучено, кровь новых мучеников за веру Христову обагрила веси и грады этой языческой страны, – реки завалены трупами христиан. Миссионеры, коих насчитывается до 1500 душ, – наиболее всего католиков, – или замучены или же изгнаны, миссии и храмы разрушены и сравнены с землёй. Каким страшным мукам подвергались миссионеры и христиане, можно судить по описанию пыток. Вот какие ужасные сведения о пытках, которым подвергаются в Китае миссионеры, сообщают „Русск. Вед.“, при описании Парижской миссионерской семинарии. При семинарии имеется музей, в котором собрана многочисленная коллекция китайских пыток, которым подвергнуты были французские миссионеры. Орудия эти резко отличаются от орудий средневековой инквизиции в Европе. В них больше холодной рассчитанной, медленно и ровно действующей жестокости. Китайские пытки не разрушают и не уничтожают свои жертвы сразу. Они изводят и губят их постепенно. Они притупляют страдание, делают их иногда как будто даже сносными, лишь бы процесс истощения и замирания подвергнутого пытке человека продолжался как можно дольше. Здесь можно видеть клетку, заменяющую тюрьму; верх и низ у неё дощатые; боковые стенки решётчатые. В клетке метр высоты и полтора метра длины; заключённый в ней должен сидеть сгорбившись, с подогнутыми в коленях ногами. В таком положении его держат недели, месяцы. Две тяжёлые и толстые широкие двухдюймовые доски соединены между собой шарнирами; в досках вырезаны три отверстия – для человеческой шеи и для кистей обеих рук. Доски, раздвинув и сомкнув их, помещают на плечах у пытаемого и запирают их на замок. Это орудие не даёт ни сидеть, – оно давит своей тяжестью, – ни лежать. Темя жертвы, – у китайцев совершенно голое, бритое, – вымазывают сиропом, для привлечения мух. Каталог музея объясняет, что многие, особенно европейцы, не выдерживают этого испытания и сходят с ума. Бритвы, тонкие и длинные, употребляются для вырезывания ремней из кожи, обыкновенно на спине и на руках, от предплечья до локтя. При помощи иголок особого вида, похожих на вязальные спицы, выкалывают и вырисовывают на щеках и лбу разные позорные надписи и изображения. Бастоннада⁷¹ в пятки производится при посредстве плоской и упругой бамбуковой дощечки; после пятидесяти ударов пятки распухают, как подушки, и наказанный, иногда в продолжение нескольких недель, может передвигаться, только ползая на коленях. Кнутом, состоящим из четырёх кожаных лопастей, бьют по щекам. После нескольких сильных ударов наказуемый обыкновенно теряет сознание; от кнута нередко выпадают зубы. Для вырывания кусков живого мяса китайцы пользуются щипцами холодными и до красна накалёнными. Раны, нанесённые без огня, иногда заживают, но членовредительства с ожогами почти всегда вызывают мучительный конец.

Самая ужасная пытка, предшествующая смертной казни, у китайцев именуется „воздушной клеткой“ и, по словам каталога, особенно охотно применяется к европейцам. „Воздушная клетка“ – квадратный помост на четырёх столбах, несколько превышающих человеческий рост. Помост состоит из двух раздвигающихся половинок с вырезанным в них отверстием, соответствующим объёму человеческой шеи. Обречённый на эту пытку висит в стойке, всей тяжестью своего тела, только на подбородке. Руки у него свободны, и он пытается поддерживаться или, ухватившись за края помоста; но руки скоро ослабевают, срываются, падают плетьми, и жертва в страшных конвульсиях умирает!

На днях телеграф сообщил о разграблении и сожжении одной из пяти православных церквей в Китае. Приведём по этому поводу некоторые сведения о положении там Православия и православных⁷².

Знакомство Китайцев с Православием началось ещё до XIV столетия. Возникли города Нерчинск и Албазин, а по всему течению Амура – русские поселения (Додонское, Селенгинское, Зейское, Тугарское); был прислан и русский воевода – Алексей Толбузин.

В 1684 году, по повелению богдыхана, Албазин был взят Китайцами, и одна часть его жителей переселилась в Нерчинск, а другая – поступила на службу в Пекин к богдыхану. С этими переселенцами отбыли священник Максим Леонтьев, взявший с собой церковную утварь и икону Св. Николая Чудотворца.

Русские были зачислены в военное сословие, и богдыхан Куан-Си дал им для богослужения буддийскую кумирню. Тобольский митрополит Игнатий послал отцу Максиму в Пекин антиминс со св. миром и богослужебные книги и, благословляя пленников в особой грамоте, наставлял их „не печаловаться своим пленением и на службах Божиих поминать богдыхана, дабы Бог соединил его святой Своей Апостольской Церкви“.

Получив антиминс и св. миро, Русские из часовни сделали церковь во имя Св. Софии Премудрости Божией, и торжественное освящение её состоялось в 1698 году, причём было крещено много Китайцев.

Пётр Великий, получив о сём известие от думного дьяка Вениуса, дал такую резолюцию:

„Дело то зело изрядно. Только Бога поступайте в том опасно и не шибко, дабы китайских начальников не привесть в злобу, также иезуитов, которые там от многих времён гнездо своё имеют.“

В 1700 году указом Петра I в Тобольске была образована особая миссия „для приведения в веру христианскую Китайцев и проживающих в Сибири язычников“. В 1711 году отправившемуся в Пекин комиссару Григорию Осколкову было поручено хлопотать пред правительством богдыхана о дозволении отправить из России в Китай православных миссионеров. Хлопоты увенчались успехом, и в конце 1714 года в Китай прибыла первая православная миссия, во главе с отцом архимандритом Илларионом, который был возведён в мандарины пятой степени, а всем миссионерам назначены от богдыхана квартиры и жалованье.

В 1727 году Екатерина I, отправляя в Пекин чрезвычайным послом графа Рагузинского, между прочим, возложила на него и дело устройства православных в Китае. Переговоры были успешны: Китайское правительство на свой счёт устроило в Пекине новый православный храм и обязалось содержать при миссии трёх православных священников.

Но всё это рушилось со вступлением на престол Кианг-Лунга, подпавшего под влияние иезуитов, так что даже в начале этого века иеромонах Гурий писал, что –

„Албазинцы⁷³ в потомстве – это испортившийся виноградный сок, из которого не только нельзя сделать вина, но даже и уксуса. Несмотря на то, христианство в Китае существует; правда, оно похоже больше на обстрелянный корабль без парусов, мачт и руля, но под кровом Божиим этот жалкий корабль в тихой пристани, на месте не глубоком“.

В 1818 году в Китай была отправлена десятая миссия, под начальством П. И. Каменского, имевшая большой успех: но дело Православия в Китае пошло сравнительно хорошо лишь во вторую половину истекшего столетия, причём особенно потрудился стоявший в течении 20 лет во главе русской миссии и оставивший этот пост в 1897 году отец архимандрит Амфилохий (Лутовинов).

Ныне русскую православную миссию в Пекине составляют: начальник отец архимандрит Иннокентий, два иеромонаха и один священник. Должно-быть и сейчас при миссии находятся гг. Григорьев и Благовидов, посланные Министерством Иностранных Дел для изучения китайского языка на месте. Но если они отбыли свой срок, то теперь на их месте должны быть также молодые люди.

Православных храмов в Китае сейчас только пять: в Пекине – два, один в Урге, один в Хань-коу и один в деревне Дун-дун-он.

Церковь в Урге при нашем генеральном консульстве была давно, но не имела постоянного причта, так что для богослужений за полторы тысячи вёрст приезжал сюда член миссии из Пекина. С 1893 года в Ургу назначен постоянный причт, с жалованием от Государственного Казначейства: священнику 1.200 руб. и псаломщику 700 рублей. Г-жа Котельникова завещала 10.000 руб. на новый православный храм в Пекине, и капитал этот хранится в Шанхай-Гонконгском Банке.

В обоих пекинских храмах поют при богослужении стройные хоры певчих, обученных иеромонахом Амфилохием (Щикуновым), причём стройное пение привлекает немало и язычников.

Китайцы весьма восприимчивы к Православию и отнюдь не питают вражды к нему, как это делают по отношению к католикам и протестантам. Один богатый крещёный Китаец, Николай Моисеев, в 1891 году на свой счёт обновил русское пекинское подворье, пострадавшее от наводнения. Другой Китаец заведует находящеюся при нашей духовной миссии метеорологической станцией.

Один из деятелей Православия, иеромонах Стефан, пишет:

„Китайцы не только принимают меня всегда радушно, но охотно вступают в беседу со мной о вере своей и нашей... Китайцы смотрят на свою религию совершенно индифферентно и более склонны к христианству“.

Характерен следующий случай.

Летом 1895 года в Благовещенск прибыла Китаянка А-ла-ту и заявила, что, наслышавшись о Православии, покинула родных своих, чтобы креститься и принять русское подданство. Она была крещена, получила имя Екатерины и заявляет, что „если бы Китайцы ближе узнали жизнь Русских и их религию, то они с радостью переменили бы своё язычество на христианство“.

Отец Стефан добавляет ещё, что „Китайцы, сблизившись с Русскими будут смотреть, а отчасти и смотрят уже на них не как на своих врагов, а как на своих друзей, оказавших им большую услугу во время войны с Японией“.

В Православном Благовестнике и других журналах опубликовано много случаев обращения Китайцев в Православие даже без стараний со стороны миссионеров: Китайцы сами приходили и просили ознакомить их с Православием, о котором слышали много хорошего. В выше указанном журнале описан трогательный случай, как Китаец Медей-Гу упорно требовал у отца Стефана крестить его.

В Пекине есть для православных две школы, – мужская и женская; ими заведует иеромонах Платон. Теперь в этих школах свыше 60 учащихся. Наиболее способные китайские мальчики на казённый счёт отправляются в Иркутскую духовную семинарию, или в духовное училище.

В Тянь цзине есть отличная русская школа, где два года, назад обучалось 36 Китайцев. Школой заведует русский учитель г. Гроссе и Китаец Лю-Чун-Хою. Китайцы так довольны школой что от себя назначили г. Гроссе добавочное жалованье по 400 долларов в год. Жив ли сейчас этот труженик?

В Урумчи сами Китайцы открыли и на свой счёт содержат русскую школу, коей заведует бывший практикант китайского языка в Петербургском Университете, Китаец Гейджук-цин, прекрасно знающий русский язык и Россию. Оригинально, что Китайское правительство содержит не только школу, но и учащихся, из коих каждый получает по 6 лан серебра (около 12 рублей) и по 45 гин (около 1½ пуд.) муки в месяц; наиболее же успевающие в русском языке получают по 10 лан в месяц. Ученикам, хорошо изучившим русский язык, правительство даёт места переводчиков в пограничных местах (Хотэн, Кашгар, Аксу, Суйдун, Чугучак, Турфан и пр.).

Есть русские школы ещё в Урге и Ханькоу. Возможно, что за последнее время открыты были и новые школы.

Прежний начальник Пекинской русской миссии, отец архимандрит Амфилохий, ещё в 1896 году через Св. Синод обращался в духовные семинарии и академии с вызовом желающих миссионерствовать в Китае. В 1898 году при миссии уже было двое молодых людей, а сколько теперь – нет сведений.

Отец Амфилохий просил также об устройстве при русской миссии типографии. Он же составил Китайско-Русский Лексикон, но в Китае нет русского шрифта, а равно и наборщиков, знающих русский язык.

Впрочем, Евангелие на китайском языке уже давно издано в Лондоне и продаётся даже в Москве. Но для специально-православных целей необходимы особые издания, чего именно русская миссия и не может делать, за неимением типографии.

* * *

Донская Духовная Консистория уведомила Редакцию «Миссионерского Обозрения», что в Донской епархии вакантна должность епархиального противо-сектантского миссионера, содержание по коей положено 2000 руб. в год. Желающие занять эту должность лица с академическим образованием должны подать прошение, оплаченное гербовым сбором (2 марки), на имя Высокопреосвященнейшего Афанасия, Архиепископа Донского, с приложением документов.