Свет во тьме раскола. Замечательные случаи обращения раскольников в Православие. Часть 2

Умершего С.-Петербургского купца Никиты Гаврилова Зевакина жена, вдова Александра Алексеева по рождении своём крещена была по обряду Грекороссийской Церкви, и потом – назад тому 14 лет впала в раскол (это было в 1824 г.). Из сего 14-летнего в расколе времени семь лет была здорова, а в остальные семь лет была больна чихоткой, и 5 числа месяца января 1824 г., чувствуя себя приближенной к кончине жизни, исповедовалась от своего по расколу наставника – по имени Симона, который исповедав её, сказал, чтобы она приобщилась. И когда она спросила его, чём ей приобщиться: тот наставник, снимая с себя крест, говорил, что оный с мощами: – приобщись его духовне! – а что другого никакого причастия, кроме сего креста, у него не имеется. Как только она Алексеева тот крест поцеловала, то вдруг почувствовала в горле какую-то остановку, препятствующую свободно производить дыхание, которое час от часу более затруднялось, и около 6-го часа по полудни пришла в изменение так, что все, находившиеся при оном случае, не могли не думать, что она скончалась; и пробыла в сем положении часа с полтора. В течении сего времени начали приуготовлять ее к положению во гроб: сперва обмыли ее, потом одевши положили на пол, а вышеупомянутый наставник Симон стал кадить около неё. В сию минуту она пришла в прежний рассудок и вскричала как ему – Симону, так и всем, бывшим с ней в расколе, чтобы они вышли вон и просила из бывших тут православных христиан, чтобы они призвали священника для исповеди её и приобщения Святых Тайн. Почему и призвали его 5 числа в 11-м часу ночи.

По прибытии священника С.-Петербургской единоверческой Благовещенской церкви – что за Черной речкой Михаила Степанова, она, увидев его, говорила при всех, тут прилучившихся, что, во время вышеупомянутого, бывшего над ней изменения, видела она какое-то ровное место, имеющее на правой руке озеро, а на левой болото, посреди коих тропинку, или путь, ведущий на высокую гору, на которой были: (погребенные уже давно при церкви) мать её и бабушка, призывающие её к себе. Сколько же она ни начинала подвизаться на гору, и, дабы удобнее восходить, хваталась за траву; но вышеозначенный старик Симон стаскивал её вниз, так что трава у неё из рук вырывалась. И в сие время, с содроганием, увидела она сперва своего мужа, (в расколе погребенного) лежавшего в болоте, и денежным мешком покрытого, потом увидела она покойных пятерых своих детей в пропасти лежащих, – о коих она сожалела; – также видела покойную знакомую ей христианку, восходящую по тропинке с другой стороны озера на гору и призывающую ее с собою туда. Когда же она, вдова Зевакина, силилась по той же с женщиной тропинке взойти на гору: – то наставник Симон вдруг схватил её и начал тискать в болото. В сию минуту она пришла в прежний рассудок и велела, – как выше сказано, – всем раскольникам выйти вон. Что же видела она – еще, – то хотя и силилась пересказать, но не могла. Посему священник Михаил Степанов, согласно желанию её, исповедал её и приобщил Святыъ Таин; на четвертый после того день – особоровал: и сие все исполняла она с неописанным восторгом, наконец убедительно просила священника, чтобы пятерых детей её, находящихся в живых: – Иоанна 15, Андрея 13, Алексея 11, Параскеву 8 и Екатерину 3 лет вывел из заблуждения через миропомазание.

Потом она жила до 12 числа января, до которого времени священник неоднократно посещал её; и она, повторяя об означенном видении одно и тоже, спокойно скончалась. Пятерых детей её, с благословения преосвященного Григория епископа Ревельского, викария С.-Петербургской епархии, священник Михаил Степанов присоединил к Греческой Церкви 21 числа января того же 1824 года.

(Христ. Чт. 1824г. Ч. 14-я).

Один крестьянин, по имени Ксенофонт (это было во второй половине восемнадцатого столетия), по распоряжению правительства, взят под стражу за совращение разного звания людей из православия в раскол и содержался в С.-Петербурге, в Александроневской лавре. Тогдашний митрополит С.-Петербургский и Новгородский Гавриил, призывая его к себе, как добрый и попечительный пастырь, употреблял самые кроткие меры к тому, чтобы возвратить эту заблудшую овцу во двор овчий, – и труды святителя не остались бесплодны.

Само собой разумеется, что обращение одного человека из раскола в православие не есть еще явление необыкновенное; но здесь достойна особенного, благоговейного внимания та милость Божия, которую испытал на себе упомянутый Ксенофонт. Он не только поносил святую Церковь православную и всех её пастырей, все её богослужение, – он несколько раз, в бытность его под стражею, покушался даже насильственно прекратить свою жизнь, в той уверенности, что такая смерть вменена будет ему в мученичество; но милость Божия хранила его: всякий раз, когда он готов уже был поднять на себя руки, невидимая сила Божия удерживала его от исполнения преступного намерения и дивными путями довела его наконец до того, что он вполне сознал свое заблуждение, искренно раскаялся и сердечно обратился в православие.

По обращении своем в православие, крестьянин Ксенофонт тогда же поступил в число братства Валаамского монастыря и, по пострижении в монашество, наречен Киприаном. Находясь здесь постоянно, он имел случай видеться с прибывшим туда на богомолье знакомым ему жителем города Ростова Гавриилом Веревкиным, обращенным за несколько лет пред тем тоже из раскола; кроме того, виделся он тут с родным дядей Веревкина и с приехавшей вместе с ними пожилой женщиной, у которой родной сын находился также в расколе.

Женщина эта, узнав из слов Киприана, что он обращением своим обязан одному милосердию Господа, пала к ногам его и слезно умоляла: скажи мне, батюшка, отец Киприан, что особенно заставило тебя обратиться в православие из раскола, в котором находился ты долгое время? Что убедило тебя крепко верить тому, что святая Церковь и поныне находится в неизменном благочестии? Три дня уже я здесь, в обители, и нарочно приехала для того, чтобы видеться с тобой и услышать от тебя все подробности твоего обращения. Поэтому-то и не хотелось бы мне удалиться отсюда, не получив от тебя ответа на мой вопрос: – если не на письме, чего нельзя и требовать по близкому моему отъезду, то хоть на словах передай то, о чём желаю я знать – о твоём обращении. Такую же просьбу предложил ему и Гавриил Веревкин.

О. Киприан, Кириак в схиме, в которую был пострижен в 1796 г., скончался же 1798 г. Мая 20 дня, вынужденный этими просьбами, с благословения тогдашнего настоятеля Валаамской обители, о. Назария, решился, для пользы других, косневших еще в расколе, сперва рассказать на словах, а потом и написать подробную историю обращения своего в православие.

Вот его рассказ: –

«О, горе мне окаянному!» – так начал историю обращения своего из раскола в православие монах Киприан, – и да не постигнет меня казнь страшного суда Божия за то, что не сохранив в чистоте ризу святого крещения, дерзаю поведать дивные дела Божии, явившиеся на мне. Но, опасаясь, как бы не прогневать своим дерзновением Божие человеколюбие, вместе и страшусь, как бы не услышать того же, что сказано было Господом ленивому рабу, взявшему талант от господина своего и скрывшему оный в землю... Да будет со мною воля Твоя, Господи, сотвори со мной треокаянным по милости Твоей, за молитвы отца моего, и всей о Христе братии, и всех святых, угодивших Тебе. Поспеши, и вразуми, и направи, и благослови, Господи, описать обращение моё, дабы оно послужило не к соблазну, а в пользу чтущим и слушающим, и в прославление святого имени Твоего, в славу, радость и честь святой матери нашей, соборной и апостольской Церкви.

Родился я от благочестивых христианских родителей, в городе Великом Устюге, в котором и проживал некоторое время, до перемещения нашего в волость Цывозеро, приписанную к городу Красноборску. Возрастая под кровом родной своей семьи, я, с самых юных лет | обнаруживал наклонность к жизни духовной, и наклонность эту проявлял в том, что неупустительно посещал храмы Божии, когда совершалась в них божественная служба; с большой охотой слушал пение и чтение слова Божия; любил и сам читать жития святых отцов, но более всего житие Алексия, Божьего человека. При таком постоянном упражнении и наклонности к жизни духовной, родилось во мне желание поревновать и самому житию святых Божиих человеков. А как такой род жизни возможен только под руководством человека опытного в жизни духовной, то и решился я, прежде чем оставлю жизнь мирскую, поискать руководителя на новом для меня пути. Скрывая намерение это от отца и матери, я приступил к ним с просьбой о дозволении отлучиться мне от них на сторону, для приобретения будто бы денег и увеличения нашего состояния. Просьба моя, однако, не имела желаемого успеха. Отказывая мне в ней, вот что говорили родители: «ты один только у нас. Отпустить тебя – значит не видать более». Неудача моя этим, однако, не кончилась. Отец и мать принудили меня и жениться. После женитьбы моей, родитель мой жил недолго. Он умер и оставил меня в летах еще молодых. Независимый уже от воли отца, я прожил в той волости лет пятнадцать, а потом, по скудости землепашества, переселился в другую волость...

Прошу не соблазниться тем, что теперь услышите от меня о прежней моей распутной жизни, которой скрывать я вовсе не намерен; да и к чему и скрывать то, что будет открыто же на страшном суде Христове, перед лицом всей вселенной, если теперь добровольно не обнаружу я дурных дел моих? – Некогда увлечен был я несколькими бесстыдными девицами, с которыми вошел в незаконные связи, и так провёл около десяти лет, пока милосердый Господь не сотворил со мной окаянным великой своей милости, и не поразил грешной души моей страхом, памятью смерти и вечными муками. Признаюсь, страх образумил меня тогда и с тем вместе показал в самом отвратительном виде картину порочной моей жизни, при воспоминании о которой глаза мои не осыхали от слез в продолжении двух или и более лет. Почитая себя, и весьма справедливо – одним из самых закоснелых грешников, я не находил иного средства примириться со своей совестью, как рассчитаться окончательно с миром, то есть, удалиться из него навсегда. С того времени постоянное желание влекло меня в места пустынные; но желание это не могло скоро осуществиться, потому что в тех местах, где проживал я тогда, не было человека опытного в духовной жизни, которому бы можно было доверить спасение души моей, и который бы силен был насытить душу, ищущую хлеба небесного. Жившие по тамошним пустыням отступники от православия узнали как-то, чего я ищу, и начали посещать меня и предлагать принять участие в их заблуждениях. Более других старался вовлечь меня в свою прелесть двоюродный дядя мой Григорий Минич. В то время и сам он явно не уклонялся от святой Церкви православной, и только скрытно держался раскола с детского еще возраста. Тем не менее, я мало-помалу был увлечен им, не понимая и сам того, какая пагуба заключается в его учении. Ох! увы, грешная душа моя! лишилась ты Божией благодати!

Увлекшись в раскол, я оставил и дом, и жену, и детей, и вместе с совратителем моим, дядей, мы удалились водяным путем к городу Архангельску. Здесь отыскали мы подобных себе раскольников, которые однако не во всем были между собой согласны, и одни называли свой толк филипповщиною, – другие феодосиевщиною, даниловщиною, онуфриевщиною, – по имени основателя толка, Филиппа, Феодосия, и так далее.

Я не берусь описывать подробно, в чем именно не соглашались между собою эти сектанты: на это потребовалось бы много времени; скажу только, что все они по большей части были перекрещиванцы, – так именовали себя они и в просьбах, в отпускных письмах, и в других актах письменных. Браков они не признавали и жить с женами не позволяли, – жизнь брачную считали тяжким грехом; но снисходительно смотрели на тех, которые вне брака изобличаемы были в незаконном сожитии. Кроме сего есть между ними и такие беспоповщинцы, которые сами совершают обряд крещения над рождающимися младенцами, а приходящих к ним не перекрещивают, и браков не отвергают.

Такое разнообразие несогласных между собой толков казалось мне такой путаницей, что свое недоумение высказал я дяде моему и небольшому числу других единомысленных нам. Все они на общем совещании положили, что эти мудрования о вере толков, разделившихся между собой, и самое название их по именам основателей, противны святой Церкви; что святые, при всех случаях, исповедовали себя христианами. После того дядя мой и наши единомысленники отделились от помянутых сект, и приискали себе отца, по имени Василий, а по отчеству Степанова, во всем согласного с нами. Этот новый руководитель наш прожил в пустыне лет сорок, да среди мира тридцать, где он был пастухом. Находясь под его управлением, мы не давали братству нашему названия по имени отца нашего, бывшего прежде пастухом; но сторонние люди не иначе называли наше согласие, как пастуховщиною.

Между многими установлениями, какие существовали в нашем согласии, в особенности замечательны нижеследующие: 1) везде, при всех случаях, называть себя христианами; 2) не саможигаться¹; 3) не запащиваться²; 4) не топиться в воде; и 5) вообще, каким бы то ни было образом, не лишать себя жизни; а если бы довелось кому быть истязанным о вере нашей³, то каждый из нас должен твердо держаться её, хоть бы привелось и пострадать за неё.

Держась неуклонно этих установлений и других обрядов вместе с службами, кои изучали в новом месте, мы прожили тут около года; потом пускались в море для отыскания пустынного места, и хотя нашли там⁴ пристанище себе и проживали некоторое время, но дух мой все еще не был покоен, потому что мне приводилось в жизни тамошних раскольников, рассеянных по скитам и пустыням, видеть такие поступки и обычаи, о каких «мерзко и писать». Чтобы избавить себя от соблазнов и не быть очевидцем их, я решился удалиться оттуда и отправиться в те пустынные места, где проживал прежде. Но наперед направился я к г. Архангельску и обратился к жившим там братьям и к старцу Василию за советами и наставлениями: какую жизнь мне вести в местах нового жительства, когда достигну оного? – Долго уговаривали они меня не бросать их общества, долго убеждали не пускаться в те места, где прежде я обитал; но все убеждения их остались бесплодными. Наконец, уступая моей настойчивости, они предложили мне в напутствие такое наставление: – Где бы ты ни основал свое местопребывание, в мире ли, или в пустыне, будь непременно наставником других и не оставляй никого без учения, кто только будет требовать оного. В противном случае, ты будешь отвечать на страшном суде Христове за душу того человека, если он умрет, не получив твоего наставления, в котором нуждался.

Приняв это наставление и благословение, я отправился от них и поселился в одной пустыне, расстоянием верст на семьдесят от жилых мест, а для совместного жительства с собой пригласил местного жителя. Главная забота моя была та, чтобы жить на новом месте как можно скрытнее от людей и подальше от мест населенных. Несмотря, однако ж, на мои предосторожности, многие из жителей окрестных узнали о месте моего пребывания и начали приходить ко мне и требовать от меня учения.

О, горе мне окаянному и лишенному Божией благодати! не удержал я скверного языка своего – и научил многих богомерзкой прелести. Стоило, бывало, только показаться мне на места жилья за своими надобностями, и все бегут ко мне на встречу. Случалось, я старался избегать подобных встреч, но не всегда успевал в этом. Сначала, как выше сказано, жил я в новых местах пустынных вдвоём только с одним местным жителем; но через три года приехал ко мне из г. Архангельска и дядя мой, привезя с собой брата, по имени Тимофей, и поселились со мной для совместного жительства. С прибытием их умножилось и число посещавщих нас мужчин и женщин, из числа которых в короткое время успело обратиться в раскол до трехсот душ, между ними были и престарелые. Жизнь этих людей и подвиги их были изумительны: они простаивали целые ночи на молитве, в слезах и сердечном сокрушении; но видно, все эти подвиги самочинные не были угодны Богу, о чем можно заключить из того, что когда кто из них умирал и через сутки не был предан погребению, на другой день к нему и приступить было почти невозможно: тело быстро разлагалось и распространяло страшное зловоние; у некоторых из них даже расседались утробы. Совсем другое замечал я при кончине тех людей, которые прежде смерти прибегали к покаянию и сподоблялись приобщения святых тайн: кончина этих людей и погребение их были «весьма благопорядочны».

Казалось, беспристрастные эти наблюдения могли бы убедить меня в том, что мы сбились с пути правого, ведущего к спасению, и что деяния наши противны Богу. Это, действительно, приходило мне иногда на мысль, но только иногда, на время; а потом опять я погружался во тьму заблуждения, которая до того омрачила меня, что я неспособен был уже отличить света от тьмы, и обратиться к матери нашей, святой, соборной и апостольской церкви.

Убежище наше, где мы скрывались в расколе, не могло долго оставаться тайной. Священник той волости, по близости которой обитало наше братство, узнав, где мы живём и где бываем, донес о том духовной консистории. Тогда, по распоряжению правительства, немедленно прибыл ночью в место нашего жительства капитан-исправник с чиновниками, и нас скованных по рукам и ногам, отправили в Вологду.

Еще раз повторяю: находясь в оковах, много тогда претерпел я, но претерпел не по разуму. По словам Апостола, только тот венчается, кто страждет невинно; а мои действия, за которые терпел я, противны были учению святой церкви. Богу единому известно, что, упорствуя в раскольническом заблуждении, я не желал и не искал суетной славы человеческой, или богатства скорогибнущего; но, как человеку, ищущему спасения, нельзя придти в сознание себя без искушения, то искушение не миновало и меня. Впрочем, я нимало не сетую на постигшие меня скорби, а радуюсь напротив, что посредством их-то и познал свою немощь, – познал и матерь свою, святую, соборную и апостольскую церковь, которая еще в детстве через святое крещение отродила и воспитала меня. Супостат и наветник души моей похитил было меня и загнал во двор не овчий, а в тот двор, в котором витают тьма и заблуждение. Но Господь не оставил меня, овцы своей, блуждавшей по горам: Он отыскал её, возложил на рамо Своё, принес и водворил в ограду словесных Своих овец. А как все это совершилось, – я начну с того, чем закончил предшествующий рассказ.

По взятии нас под стражу, отправили потом в Петербург, в тамошнюю Александроневскую лавру, где я и содержался – в ожидании, когда потребует меня к себе преосвященный Гавриил, митрополит Новгородский и Санкт-петербургский, для увещания. Время это памятно мне в особенности тем, что отселе именно коварный бес ополчился на пагубу души моей всеми зависящими от него средствами. Когда предстал я пред лицо помянутого архипастыря, мне показалось, что у него усы голые (обритые), а борода острижена. После, однако, одумавшись, понял я, что все это ложь бесовская и мечта, употребленная для того, чтобы я не слушал и не принимал от святителя сего никаких увещаний, и потому сначала терпеливо слушал некоторые увещания от посещавшего меня, по поручению митрополита, Московского купца Алексея Степановича Сыромятникова, который все доводы свои представлял от священного Писания; но потом, заткнув уши, я не только не хотел более слушать никаких убеждений, но даже стал ругать его, а от митрополита Гавриила потребовал старопечатных книг, с тем, чтобы, опираясь на них, крепче утвердиться мне в своем заблуждении, – в чем со стороны снисходительного святителя и не было отказа.

Между тем, находясь под стражей, томился я, простаивал ночи на молитве и просил Бога – о том, чтобы устоять мне в своей раскольнической прелести. Пользуясь таким настроением моей души, лукавый бес начал внушать мне различные помыслы: что сидеть тебе здесь? – надобно же положить этому конец, ведь придется погибнуть и против воли! Вместе с тем стал он приводить мне на память сгоревших и утонувших; все они пострадали за святую церковь, и все святые. Если хочешь спастись, то, видно, и тебе приспело уже время последовать примеру их. Смотри, как они⁵ смело дерзали на смерть, Бога ради; не убоялись ни огня, ни меча, ни воды. Так и ты смело дерзай за веру христианскую и за святую церковь; а чтобы скорее кончить это дело, надобно тебе сперва попоститься дня три и помолиться с прилежанием, без чего такая решимость приведет тебя в ужас, и ты не исполнишь того, что совершили они. И я, окаянный, по совету лукавого, постился и молился три дня. Вслед за тем лукавый внушал мне: солдаты приставленные к тебе, исполняют свою стражу небрежно: ночью спят, а потому, когда заметишь такую оплошность, сними с себя кушак, привяжи его к чему-нибудь и посредством его спустись в окно, уйди и скройся у своих верных, сиречь, у раскольников. Наступила ночь, – смотрю: все солдаты, действительно, погрузились в крепкий сон. Желая воспользоваться этим удобным случаем, для исполнения внушенного мне от врага совета, я тогда же снял с себя кушак, прикрепил его к стоявшему недалеко от меня водоносу, который концами укрепил поперек окна, и таким образом хотел спуститься вниз, как в эту самую минуту невидимая сила удержала меня: не уходи, – говорит мне кто-то, не просто ты взят сюда. Тебе добро будет: ты здесь неисчетным богатством обогатишься и домой уедешь. – Слушая эти слова, я утешился ими и с тем вместе ощутил в душе моей какую-то сладость и умиление; из глаз моих струились радостные слезы. Быть может, и воистину добро мне будет, рассуждал я сам с собой... Но такое утешительное состояние продолжалось недолго: спустя день, лукавый враг опять подходит ко мне и внушает новый помысел, такого рода: здесь для спуска воды устраиваются трубы. Стоит только тебе спуститься головой вниз по трубе, и ты будешь непременно мученик. Чтобы не упустить случая к выполнению демонского совета, дождался я ночного времени и, как только солдаты уснули, сперва помолился Богу с прилежанием, а потом уже смело, со всего размаху, хотел низринуться головой вниз. Но в это самое время невидимая сила Божия снова удержала меня: человече, – вещал мне тайный голос, не погубляй себя всуе. Ты взят сюда судьбами Божьими, и благо тебе будет, и богатства много получишь здесь, и домой уедешь. Голос, произносивший слова эти, был голос тихий, тонкий и сладостный, какого не доводилось мне слышать никогда. Я чувствовал благоухание; сердце мое в это время исполнялось благими и радостными помыслами, восхвалявшими и ублажавшими святую соборную и апостольскую церковь. Но здесь нельзя передать всего того, что перечувствовала и в какой мере насладилась грешная душа моя тогда, когда посетили её благие и радостные помыслы. Такое отрадное состояние души продолжалось до полудня, а после обеда стали нападать на меня уныние и печаль, вместе со злыми и тяжкими помыслами бесовскими, которые хулили святую церковь и предлагали столько опровержений против учения её, что я и перечислить их не в состоянии. Тяжко было мне в то время; сердце мое терзалось и ожесточено было до того, что я не отказался бы и от смерти, если бы только кто решился лишить меня жизни.

В таком состоянии расстроенной души не было уже места никаким увещаниям от пришедшего ко мне, вышеупомянутого Московского купца Алексея Степановича Сыромятникова; равным образом не имел я охоты и слушать то, что читал он мне. Я даже и видеть его не желал, и осыпал его бранью, чтобы за это подвергли меня мучению. «Если бы ты хотел истинно освободиться от прелести раскольнической и быть сыном святой церкви», – говорил мне Сыромятников, уходя от меня, – «ты бы просил Бога с прилежанием и верой, и Господь не оставил бы тебя долее коснеть в заблуждении, но избавил бы от него и от вечного за то мучения». Слова эти не остались бесплодны: выслушав их, стал я на молитву, и молился усердно. Во время молитвы, – один помысел услаждал меня и говорил: поверь, что та только правая церковь, которая управляется пастырями: епископами и священниками; другой помысел утверждал напротив: та правая церковь, за которую ты страждешь, и за которую непременно должно тебе пострадать до конца. Среди такой борьбы помыслов, со слезами обратился я к Господу и взывал к Нему: «Господи! пошли мне голубицу, дабы возвестила сердцу моему: которая истинная церковь? Господи! не оставь меня погибнуть в борьбе с моими помыслами». Долго молился я; но вот новые помыслы бесовские напали на меня: что ты молишься двусмысленно и несправедливо? ты должен молить Бога о том только, чтобы Он помог тебе до конца пострадать, за что наравне с мучениками и увенчаешься. Но я не поддавался этим помыслам и продолжал молиться, читал прилежно книги, слушал со вниманием увещания Московского купца Сыромятникова, и не только одного его слушал, но и многих из жителей, как Петербургских, так и иногородних, равно и обращенных из раскола, в числе которых был и знакомый мне житель города Ростова, Гавриил Веревкин. Плодом всего этого было то, что я начал было убеждаться в том, что действительно блуждаем мы (раскольники) во тьме неведенья и уклонились от матери нашей святой соборной и апостольской церкви; вследствие чего, некоторое время упражнялся я в изучении правоты православной веры. Но потом, по Божию попущению, опять постигло меня искушение.

Сильное раздумье овладело мной, когда внимал я искусительным помыслам. На что решиться мне теперь, – думал я тогда, – и какой способ употребить к отнятию жизни у себя? Сжечь себя огнем? но этого здесь устроить и нельзя: здание, в котором содержусь я, каменное; за мной постоянно следит стража. Утопиться в воде? как это сделать в тесном заключении? Что же ты долго размышляешь? – говорит опять мне помысел; – вот скоро из сената придут за тобой, возьмут тебя туда, будут принуждать обратиться к их заблуждению, и потом, против воли своей, склонишься на их желание. Но смотри, – Господь, желая устроить твое спасение, вот какое представляет тебе к тому средство: у караульных солдат есть нож, которым режут они хлеб, и кладут его без осмотрительности на окно. Возьми ты нож этот, скрой его в сапоге твоем, а как настанет день, выйди вон и припрячь до времени орудие это, а между тем, постись и молись с прилежанием Господу Богу, и не думай, что, решаясь на это, будто ты неправо поступаешь, в чем могут убедить тебя прежние примеры и самое Священное Писание.

Советы дьявола я принял за внушение свыше, семь дней постился, не ел хлеба, а чтобы скрыть пост мой от караульных, притворился больным; каждую ночь проводил в молитве и от таких суровых подвигов крайне изнемог, но намерения своего на самоубийство не оставлял, напротив назначил даже и день, в который положил непременно заколоть себя скрытым ножом и, для приведения в исполнение замысла, ослабевшие свои силы подкрепил немного хлебом. С наступлением рокового дня помолился я Богу, вышел в уединенное место, взял спрятанный нож и, оградив себя крестным знамением, замахнулся уже ножом, чтобы нанести себе крепкий удар. Но – благодарение милосердому Богу! – какая-то невидимая сила удержала руку мою, внушая мне, как и прежде, не погублят себя. Внушения сопровождались небольшой отрадой, какую ощутил я в сердце своем; а потом напал на меня страх, почему опять я скрыл нож в то место, где спрятан был он прежде, и пошел под стражу. Бог весть, – рассуждал я сам с собой, – Божие ли это внушение, или бесовское?! Спустя несколько дней, я решился еще попоститься и помолиться, с тем, что если встретится вновь такое же препятствие в посягательстве моем на самоубийство, то надобно будет согласиться, что меня удерживает сила Божия, а не бесовская. Вздумано-сделано: после поста и молитвы я опять вышел в прежнее место, отыскал нож, и лишь только замахнулся им для нанесения себе удара, невидимая сила и в этот раз удержала руку мою: не погубляй себя, человече, – говорил мне тайный голос, – ты не случайно взят: тебя Бог привел сюда, и великим богатством обогатишься здесь и многих обогатишь, и домой уедешь.

Как прежде, так и теперь, я чувствовал в себе то радость, то какой-то страх, и мне пришло на мысль: видно, Господь к мученическому венцу призывает меня, – и я принял намерение идти лучше на мучение, за что от Бога причтен буду к лику мучеников, нежели произвольно убивать себя, что запрещено даже и в братстве нашем, к которому принадлежал я. Но, чтобы осуществить на деле свое желание и непременно добиться до мученичества, я употребил для этого вот какой способ: со всеми, приходившими ко мне православными для увещания меня, в том числе и с купцом Сыромятниковым, стал спорить, называть всех их еретиками и отступниками, а пастырей церкви, епископов – мучителями и волками. Однако, способ этот мне не удался. Вместо ожидаемых мучений, которых я добивался, потребовал меня к себе высокопреосвященный митрополит Гавриил. А как в то время были у него посетители из знатного сословия, то велено было мне обождать у келейника, отца Феофана. Я ждал, сидя на стуле. Наконец мне говорят: ступай, – митрополит тебя спрашивает. Я безумно отвечал: не пойду! что мне делать у него? Я его видел много раз. Если же я надобен ему, то пусть сам ко мне придет. И что же? Кроткий и смиренный святитель, услышав безумные слова мои, не замедлил придти ко мне. С кроткой улыбкой приблизился он и, положив десницу свою на правое плечо мое, начал увещевать меня самыми кроткими, смиренными и умиленными словами. А я, окаянный, вместо того, чтобы воздать подобающее архипастырю поклонение, и не встал даже перед ним со стула, на котором сидел, и к этой дерзости прибавил новую: зачем долго меня держишь? – сказал я ему, – отсылай, куда надлежит. «Подумай-ка, Ксенофонт, – говорил мне ласково владыка, – и рассуди своим умом: для чего я держу тебя? Доход ли какой получаю от тебя, или чести ищу? Воистину, о душе твоей пекусь, дабы спасти ее от вечной погибели». Так он говорил мне в присутствии разных лиц: священников, купцов и другого звания людей, которые с должным благоговением внимали ему. Потом святитель обратился к иконе Пресвятой Богородицы, стоявшей на стене, и, воздев руки свои, начал молиться: «О, всемилостивая Госпоже, Дево, Владычице, Богородице, Царице Небесная! Ты рождеством Своим спасла род человеческий от вечного мучительства диавола; ибо от Тебя родился Христос, Спаситель наш. Призри Своим милосердием и на сего, лишенного милости Божией и благодати, исходатайствуй матерним Своим дерзновением и Твоими молитвами у Сына Своего, Христа Бога нашего, дабы ниспослал благодать Свою на сего погибающего. О, преблагословенная! Ты надежда ненадежных, Ты отчаянных спасение; Ты на помощь скорое и готовое заступление. Никто, заступница христианская, под Твой кров прибегая, посрамлен не исходит: да не явимся и мы посрамленными пред Сыном Твоим на суде Его страшном, и да не порадуется враг о душе его». Затем святитель Божий обратился ко Господу с молитвой: «Господи, Боже мой! Ниспошли благодать Твою свыше и ходатайством Матери Твоей, пресвятой Богородицы, отжени гордого и нечистого беса от души его и согрей теплотой Святого Духа охладевшее сердце его, дабы мог он слышать вопиющий глас от святой матери, соборной и апостольской церкви, глаголющий: повинуйтеся наставникам вашим и покаряйтеся, тии бо бдят о душах ваших (Евр.13:17), кои хотят слово и ответ дать пред страшным Судией. О! Господи, помилуй немощь нашу».

Оканчивая молитву эту, высокопреосвященный проливал слезы. Ей! не лгу, любезные мои! Гордый бес не выдержал пламенной молитвы достойного пастыря, и оставил меня: когда владыка сначала увещевал меня, а потом обратился с молитвой обо мне к иконе Пресвятой Богородицы, в то время преобладала мной гордость бесовская; но когда он проливал слезы, молясь обо мне, тогда как-будто кто молотом ударял меня по шее и ударом сим мысли мои вывел из оцепенения; проснувшаяся совесть, этот неподкупный судья, сильно обличила неправоту мою; от стыда горел я, как от огня. Глупец, бессовестный, говорила мне совесть, – смотри, святитель Божий молится о тебе, с воздетыми руками; смотри, он плачет о тебе пред Богом, а ты? Ты не устыдился сидеть пред ним в то время, когда подобало бы тебе стоять и плакать о своем заблуждении!

После сего стало уже ясным для меня то, что прежде казалось темным от помрачения бесовского.

Я не отвергал уже более того, что заблуждался доселе; сердце мое умягчилось настолько, что я начинал питать истинную любовь к сему пастырю, словом: я весь переменился и был безгласен пред владыкой, перед которым стоял теперь с благоговением. Заметив во мне такую перемену, святитель продолжал делать мне увещания, и делал целое утро, до обеда стоя на ногах. Наконец он сказал мне: «Если, Ксенофонт, соизволишь с нами пообедать, – пойдём: уже пришло время обедать». Такая ласковость и доброта оскорбленного мной архипастыря изумили меня. Я весь растерялся и молчал: вспоминая невежество, какое оказал пред лицом святителя, я горел от стыда и наконец пал ему в ноги, прося у него прощения. Это было, помнится, в субботу.

Простившись со мной, добрый пастырь поручил людям знающим и обращенным из раскола побеседовать со мной, – и они беседовали; особенно много трактовал со мной московский купец Алексей Степанович Сыромятников.

Но все эти беседы не имели на меня благотворного действия: я все еще колебался и ко всему, что говорено было мне, показывал заметное невнимание, – и потому многие из собеседников стали расходиться по своим местам. В это самое время, сам Господь послал мне помощь свою: ко мне пришли обращенный из раскола по имени Авраамий, живший прежде долгое время в стародубских слободах, и послушник Валаамского монастыря Алексей Николаевич. Этот Авраамий сначала сообщил мне ласково и кротко о том, как и он находился в заблуждении раскольническом, потом говорил, как он был на святой горе Афонской, сколько там мощей, и каких именно угодников Божиих, и какие истекают чудотворения от этой святыни, каких подвижников видел там и что слышал от них; а когда заговорил он о Киеве, тогда я спросил его: «скажи, любезный приятель, как Выгорецкие ответы ссылаются на мощи киевских угодников Божиих, почивающих в пещерах, яко бы они имеют сложение двуперстное»? Он мне отвечал, «не верь их ложному свидетельству, а поверь тому, что скажу тебе неложно: заклинаю тебя живым Богом, что они (то есть, почивающие в киевских пещерах угодники) имеют троеперстное, а не двоеперстное». Я поверил ему и предложил другие сомнения. Когда он разрешил все мои недоумения, мне стало весело и легко, так что никогда не чувствовал я такой радости.

Тогда-то стал для меня понятным настоящий смысл слов: «неизчетным богатством обогатишься», – которые голос Божий не раз уже повторял мне, когда покушался я уйти из-под стражи, чтобы укрыться у раскольников, или готов был прекратить жизнь свою самоубийством. Поистине, я вдруг приобрел неизчетное, неописанное и несравненное богатство, посланное мне от Владыки моего и Господа – в познании святой, соборной и апостольской Церкви, в которой, несомненно, пребывает благодать Божия и совершается превеличайшее таинство пречистого тела и честной крови Иисуса Христа, для теснейшего соединения с Ним на веки вечные. Со слезами благодарил я Господа Бога и пречистую Божию Матерь, что для просвещения сердца моего и разрешения сомнений послан мне такой человек, с которым беседовал я не как с человеком, мне подобным, а как с Ангелом Божиим. «Поистине, дорогой приятель мой», сказал я Авраамию, «Бог твоими устами беседует со мной». – Это было в воскресный день, и именно в те самые часы, когда совершалась Божественная литургия.

После обедни я с радостью отправился к высокопреосвященнейшему митрополиту Гавриилу, припал к его стопам и просил у него прощения в моем заблуждении и в том безчинии, какое оказал в субботу; а с тем вместе просил его присоединить меня к святой соборной и апостольской Церкви. Выслушав просьбу мою, святитель Божий порадовался обращению моему и возблагодарил Господа и пресвятую Матерь Его. В это время тут же был и генерал Степан Иванович Шишковский. Владыка просил его приказать, чтобы сняли с меня железные оковы, что и было тогда же исполнено. Получив свободу, я с усердием стал посещать храмы Божии. В один из дней праздничных, бывший в то время эконом, а потом наместник здешней лавры, отец Иоасаф, привел меня к себе в келью и предложил мне разделить с ним трапезу.

Напитав мена пищей вещественной, не лишил он и духовной. После обеда пошли мы с ним гулять в сад, продолжая рассуждать о духовных предметах. Простившись же с ним, я дорогой размышлял о том, как совершается святая и Божественная литургия, какое заключается в ней таинство, как над святыми просфорами происходит тайнодействие? И вот мне пришло на мысль постоять в алтаре во время ранней обедни. «Господи»! взывал я к Царю Небесному, «сподоби мя сие святое Твое тайнодействие видети». С этими мыслями взошел я в собор, в котором почивают мощи святого благоверного князя Александра Невского, помолился тут Господу, пресвятой Богородице и угоднику Божию, и просил Всевышнего исполнить желание мое, если оно угодно будет Его святой воле. От собора отправился я в свою келью и, проходя по галерее, встретил бывшего тогда наместником лавры, а потом епископом новгородским, Афанасия. Поклонившись ему в ноги и получив от него обычное пастырское благословение, я сообщил ему свое желание и со слезами просил его исполнить оное. «Хорошо», – сказал мне наместник, – «Бог исполнит твое желание. В которой церкви желаешь быть»? – Благослови быть, батюшка, на кладбище, у святого и праведного Лазаря, сказал ему я, и поклонился.

Изволь, – «отвечал мне наместник, – я скажу служащему иеромонаху, чтобы он дал тебе место в алтаре; а ты приходи пораньше и как только придет иеромонах, иди за ним прямо в алтарь, ничего не опасаясь».

Удалившись от наместника, я плакал от радости и размышлял, что это будет со мной? Радость к радости. Буди, Господи, воля Твоя!

В следующий день, только что окончилась утреня, я был уже подле той церкви, где должна быть ранняя литургия. Из служащих никого еще не было. Сел на камень и ожидал прибытия их. Наконец, увидев идущего к церкви иеромонаха, я просил у него благословения постоять в алтаре во время литургии. Он сказал: «хорошо, ступай с Богом», и в алтаре указал мне место, где я должен был стоять. Здесь, проникнутый страхом, я с большим вниманием следил за ходом совершавшейся проскомидии, и, когда служащий иеродиакон начал кадить святой алтарь, почувствовал такое благоухание, исходившее из кадила, какого не случалось мне испытать во всю мою жизнь. Затем во все время, пока совершалась литургия, дух мой восхищен был как бы на самое небо, так что земного ничего не приходило мне и на мысль. Когда служащий иеромонах, снимая с дискоса звездицу, возгласил: Победную песнь поюще, вопиюще, и проч., тогда я еще более чувствовал благоухание, чем прежде, и помысел в эти минуты говорил мне: стой, и внимай со страхом; хочет Бог чудо велие показати

Когда иеромонах возглашал: Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся, – в это время от престола Господня, казалось мне, излилось на меня грешного необычайное благоухание.

Когда же стал он призывать Святого Духа на предлежащие дары, – святой престол и иерея, казалось мне, окружили Херувимы, равно и весь алтарь наполнился ими. Сам служащий иерей, предстоящий престолу Божию, объят был весь огнем, и лишь только сделал он поклон земной пред святым престолом, вижу – белый голубь, только в меньшем размере, чем обыкновенный, слетел с вышины и стал парить над святым дискосом, потом взлетел на верх святой чаши и, сжав крылья, опустился в нее, а силы небесные в это время, падши ниц, поклонились святому престолу. Когда иерей возгласил: Изрядно о Пресвятый, и проч. – силы небесные опять поклонились до земли. Когда пропели: «Достойно есть», – они в третий раз поклонились, потом окружили иерея, осенили главу его как бы пречудной плащаницей, и затем стали невидимы.

Смотря на это чудное видение, я дивился величию таинства и в то время много плакал, повергался пред Господом, просил у Него прощения: прости мя, Господи, Владыко, человеколюбче! – Много согрешил я пред Тобой когда был в заблуждении раскольническом, износил скверным языком моим хулы на матерь нашу святую, соборную и апостольскую Церковь, на пастырей её, епископов и честных иереев, и на святых, страшные тайны, то есть, на пречистое тело Твое и честную кровь Твою! – Недоумеваю: как терпел Ты, человеколюбче, окаянство мое?..

По окончании литургии, благодарил я литургасавшего иерея и, получив от него благословение, удалился из алтаря со скорбью о том, что в былое время лишал себя общения такой великой святыни. С этого времени я уже не колебался в намерении моем обратиться из раскола в православие, и отправился к высокопреосвященному митрополиту Гавриилу. Снова просил я у него прощения в своем заблуждении и повторил прежнюю просьбу мою присоединить меня к святой, соборной и апостольской Церкви. Святитель с радостью изъявил согласие исполнить мое желание и пригласил к себе священника Больше-Охтенской церкви, Андрея Ивановича, который и сам был некогда в расколе, когда находился в купеческом звании. Святитель приказал ему исповедать меня и приобщить святых тайн. О. Андрей благословил мне приготовиться к святому таинству постом, молитвой и хождением в течении недели к каждому богослужению. Как жаждущий олень спешит на источники водные, так и я спешил исполнить и исполнял повеленное мне. В день субботний после утрени исповедал я согрешения свои о. Андрею в церкви святого благоверного князя Феодора, брата святого и благоверного князя Александра Невского, а потом тут же слушал и святую литургию, которую совершал сам о. Андрей. Стоя близ правого клироса, у каменной колонны, и слушая со вниманием святую, Божественную службу, я помышлял в себе: не покажет ли мне Господь и теперь какое-нибудь знамение, дабы я с верой и без всякого сомнения причастился святых, животворящих, страшных тайн? И милосердый Господь опять не оставил втуне моего желания. Когда иерей возгласил: «Твоя от Твоих Тебе приносяще» и проч., я почувствовал, как и прежде, благоухание, исходившее из алтаря от святого престола. Потом, когда иерей стал призывать Святого Духа на предлежащие дары, тогда, через скважины церковных дверей, увидел я, как возблистал в алтаре свет, а от иконы Спасителя излетел белый голубь и, полетав окрест иконостаса, влетел в алтарь.

Наконец Господь сподобил меня причаститься Христовых тайн. Возрадовалась тогда душа моя о Господе и радость моя усугубилась еще оттого, что день этот был праздников праздник – день светлого Христова воскресения. Вспоминая, сколько времени блуждал я вне православной Церкви и лишался толикой святыни до престарелых лет, я приносил Богу глубокое раскаяние и должен буду долго, долго пред Ним каяться.

Вскоре после того, как приобщился я святых и страшных Христовых тайн, призвал меня к себе высокопреосвященный митрополит Гавриил и спросил: какое имеешь ты намерение, – дома ли жить, или в какой-нибудь святой обители? – Я отвечал ему: возвратиться домой нет у меня желания; мое истинное желание теперь поступить в Валаамский монастырь и облечься там в монашеский образ, ибо, слышал я, тамошние иноки имеют житие Богоугодное. Владыка изъявил на то свое согласие, и я отправлен был в Валаамскую обитель, где и пострижен в монашество, в первый год моего туда поступления.

С Божией помощью и по молитвам отца игумена Назария, я, неразумный, написал сие сказание для того, чтобы люди, погруженные, как и я прежде, во тьму заблуждения раскольнического, познали матерь свою, святую, соборную и апостольскую церковь. Если кто в подкрепление сказанного мной присоединит и от себя что-либо в пользу православной церкви и к прославлению имени Божия: то порадуюсь и я, и Бога хвалить не престану. Если же кто извлечет что-либо полезное во спасение души своей и из написанного здесь мной, то да помолится и о мне грешном, дабы через молитвы его получить мне во грехах моих прощение, как в сем веке, так и в будущем».

Описанное здесь отпадение от православия в пагубное раскольническое заблуждение крестьянина Ксенофонта, и потом обращение его, и подвижническая жизнь в Валаамской обители представляет каждому православному христианину разительный пример того, какие пагубные последствия постигают человека, который имел неосторожность сбиться с прямого пути, указанного Евангелием и церковью, и уклониться на страну далече... Ясное доказательство тому закоснелые ревнители раскола. Оставив веру православную, по убеждению ложных учителей, они мечтают найти какую-то истинную и неизменную – старую веру; но находят ли её? следуют ли и этой – старой вере неуклонно? Не встретишь ничего подобного между ними: уклонившись от истинного пути, указанного православной церковью, они расходятся по разным распутьям, делятся на разные толки, число которых едва ли и сами ревнители старой веры могут привести в известность. Вот плоды уклонения от православия!

Петр Иванов

Августа 1 дня 1861 г.

Гор. Козельск.

(Странник, 1862 г. за месяц Февраль)

(Рассказ священника тамбовской епархии, села пановых-кустов).

В 1862 году, в мае месяце, я был по обету своему в Задонске, вместе с женой своей и сыном для поклонения нетленным мощам святителя Тихона – нашего скорого помощника в болезнях и во всех бедах. Спутешественниками мне были мои прихожане, крестьяне: П. С. Гриднев, Н. Д. Жмырева и Т К. Семилетов – неверующий. О нём-то и будет моя речь. Он имел в то время 56 лет, содержал православную веру и с давнего времени особенно пред другими отличался своим усердием к храму Божию и благочестивым образом жизни. Живя в семействе, он имел особую избу, где свободное от домашних занятий время он проводил в уединении, занимаясь чтением библии и молитвой; одним словом, он был из числа так называемых богомолов. Но с некоторого времени в нем произошла перемена; он перестал ходить в церковь, несколько лет не исповедовался и св. тайн не приобщался, и при всяком случае уклонялся меня. Принимал я меры убеждения, но напрасно. При разговорах моих с ним я стал усматривать в нем неверие во многом, и, между прочим неверие в действительность нетления св. мощей. Так однажды к слову пришлось мне сказать ему: «тебе ли еще не верить в нетление св. мощей! Ты был в Киевопечерской лавре и в других местах, где почивают св. мощи, и ты видел все это своими глазами». – «Что я видел»! отвечает мне тот. Я видел накрытые гробы, к ним и прикладывался, а что в гробах и к чему я прикладывался, не знаю». Тут я вполне убедился, что он заражен неверием наших молокан, которые, не признавая святых угодников Божиих, не признают нетленными и их мощи, и говорят, что чествуемые нами св. мощи недействительны, а подложны, т. е. сделаны из воска, дерева и т. под. Жаль мне стало Терентия после того, как он открыл мне свое неверие в нетление св. мощей. Сколько я ни старался убедить его в этой истине, но не мог. Оставалось одно: пригласить его с собой в Задонск и ходатайствовать там об открытии для него мощей св. Тихона, – для того, чтобы он не был неверен, но верен. На приглашение мое он охотно согласился. Прибыв в Задонск, и помолившись Богу, дивному во святых своих, я отправился к настоятелю монастыря, о. архимандриту Димитрию со своей важной просьбой. Объяснив настоятелю о неверии своего спутника и о желании его видеть открытыми мощи св. Тихона и, вместе с тем объяснив, что это нужно не для одного моего спутешественника, с которым я прибыл в Задонск, но и для всего моего прихода, в среде которого находится много молокан, которые к соблазну православных проповедуют разные нелепицы о св. мощах, – я к величайшему моему утешению получил соизволение о. настоятеля, который тотчас же приказал благочинному монастыря не только открыть мощи св. Тихона для неверующего, но и дозволил сему последнему даже осязать оные своими руками.

После поздней литургии, по выходе из храма всего народа, кроме меня и моей семьи, приходит в оный о. благочинный с одним послушником, открывает раку святителя и подзывает к оной Терентия; я же с оставшейся своей семьей отошел в удаленное от сего место, дабы не видеть открытыми св. мощи, как не имея нужды в испытании; но о. благочинный рассудил при этом быть всем нам; благоговейный страх и трепет объял весь состав мой, когда о. благочинный стал подзывать меня к раке святителя. Таким образом, при пяти свидетелях о. благочинный снял большой покров, которым накрывается рака св. Тихона; под ним оказалась в большом количестве вата, которая наложена на св. мощи, и которую желающим раздают по частям для исцеления; под ватой – другой покров малый, которым накрываются самые мощи: все это было принято. Тут я увидел святителя в полном облачении, лежащего в раке в положении несколько полусидящем, с крестом на груди и с митрой на голове. После сего о. благочинный обращает внимание неверующего на священную одежду святителя, на крест, лежащий на груди и на митру, и объясняет, что во всем этом святитель был похоронен; что мощи его 63 года лежали в сырой могиле, и, что по прошествии такого времени не только мощи его остались нетленными, но и все, что на нем – нетленно. И нельзя не видеть, что мощи св. Тихона лежали в сырой могиле; ибо облачение его тускло и морщевато, крест позеленевший. Тут неверующий спрашивает о. благочинного: как сделалось известным, что мощи св. Тихона нетленны? О. благочинный объяснил об этом ему так, как сказано в описании жизни святителя. Потом о. благочинный дозволяет неверующему осязать ноги святителя, – и дозволяет ему это делать свободно так, как ему угодно. Неверующий осязал ноги святителя от колен до стоп, – всячески вдавливая и передвигая оные своими руками. Отсюда о. благочинный переводит испытующий взор неверующего на руки святителя. Руки святителя накрыты тонкими, белыми сафьяннными перчатками. Неверующий осязал оные точно также, как и ноги. Наконец, о. благочинный снимает воздух с лица святителя и митру с головы – и оказалось, что лицо святителя накрыто тонким шелковым чахлом, который на верху головы собран так, что на самой маковке головы оставлено отверстие величиной в старинную гривну. О. благочинный дозволил ему смотреть и осязать место на голове, которое открыто, что он и сделал. И я грешный, стоя в изумлении у головы святителя, сподобился видеть своими глазами нетленное тело святителя. В то время, как неверующий делал испытание святым мощам св. Тихона, вдруг раздался в церкви какой-то резкий, странный и пронзительный голос. Мы, посмотрев семо и овамо, – увидели крестьянскую женщину, ведомую к раке святителя двумя сильными женщинами, и в след за ними целую толпу народа. Другое зрелище не менее первого поразительное. Бесноватая из рук двух женщин все таки вырвалась, кричала, кривлялась до невозможности, рвала все на себе. – Борьба была с ней ужаснейшая. О. благочинный, видя, что женщины, ведущие больную, выбились из сил, приказал послушнику помочь им в подведении страждущей к св. мощам, но и тут не скоро могли с ней справиться. Заметно было, что чем ближе подводили бесноватую к св. мощам, тем конвульсии более с ней усиливались, тем больше сопротивления делала она ведущим её. Наконец с величайшим трудом в растрепанном до безобразия виде подвели, или лучше сказать, подтащили ее к раке святого. И о, величие Божие! о, непостижимая слава Божия! Как скоро она прикоснулась к св. мощам, в эту же минуту она точно обмертвела при раке дивного чудотворца, и в таком положении её оттащили в сторону.

Видя все это своими глазами, никто, даже самый ожесточенный невер, мне кажется, не может быть равнодушным. О, дивен Бог во святых своих! Несколько отдохнувши, исцелившаяся в другой раз прикладывалась к св. мощам, но подходила и прикладывалась уже одна и с полным сознанием, только с сильной слабостью. После всего виденного и осязаемого, о. благочинный спрашивал неверующего: поверил ли теперь тому, что мощи св. Тихона действительные, а не подложные? – «Как не верить!» отвечает ему тот, испуская из глаз своих слезы. В заключение всего я жалкий и недостойный пастырь удостоен был отслужить св. Тихону молебен при открытых его мощах в присутствии не менее 200 молящихся – очевидцев исцеления бесноватой. По окончании всего я отправился из храма со своим Терентием, теперь уже уверовавшим, и с прочими членами своей семьи к о. архимандриту – излить пред ним свои чувства радости и признательности. О. архимандрит принял всех нас отечески: – такой добрый – спаси его Господь. С особенной любовью он обращался с Терентием и преподал ему христианские наставления.

Священник с. Пановых Кустов Иоанн Новосельский.

(Тамб. Епарх. Ведом.).

В городе Крестцах, новгородской губернии, проживал в 1860 году седовласый преклонных лет старик, – гражданин Степан Иванов Кротов, сын родителей, принадлежащих к расколу Федосеевской секты⁶. Он, кажется, с молоком матери всосал ненависть к православной церкви, и еще в самом нежном детстве показывал презрение ко всему, что запечатлено её учением. Более 30 лет назад присоединился он к православию, и вот правдивое и точное сказание с его слов о том, как и когда из отщепенцев Церкви сделался он верным сыном её.

Родители мои, как я помню, говорил он, были суровые приверженцы раскола и в наставлениях своих старались возжечь в нас – детях ненависть к Церкви и её священникам. На 12 году от рождения оставшись сиротой, горькими слезами оплакал я преждевременную для меня кончину родителей; сырая земля в один год приняла прах их один за другим, и не удостоились они церковного погребения. Воспитателем моим сделался старший брат мой В., на попечении которого оставались и две сестры. По времени сестры мои вышли замуж, а брат женился на девице православного исповедания из рода С...., уроженке новгородской. Принадлежа и в супружестве к расколу, брат мой не стеснял однако ж жены своей следовать обрядам православной Церкви, и наш дом посещали священники. Каждый раз при подобных посещениях я старался куда-нибудь уходить из дому и, твердо держась внушений родительских, при встрече с ними не снимал даже шапки, в неуклонном убеждении, что они вносят к нам нечестие. Но 18 апреля 1829 года, по заступлению Божией Матери, было днем обращения моего на путь истинный. Не могу без слез вспомнить этого священного для меня дня. Тут горячие слезы прервали рассказ старика и ясно показали, как глубоко отпечатлелось в его сердце и потрясло его душу событие 18-го апреля. «Это было на святой неделе», продолжал старик, успокоившись. Жена моего брата, усердная христианка, стала просить его дозволить ей принять в дом с особенным благоговением чествуемую православными жителями города Крестцов икону Божией Матери Неопалимой Купины. На просьбу её брат согласился. По ненависти моей ко всему православному, и вместе из опасения за отступничество от раскола быть осмеенным от своих начетчиков наставников, я, пред внесением иконы в наш дом, на печаль моей невестки, ушел и скрылся в близлежащем на горе сосновом бору. Вот тут, подумал я, буду спокоен, не услышу ненавистного для меня церковного пения, а на досуге запел одну из бывших в то время в употреблении песен. Но вместо покоя в пустынном уединении я почувствовал безотчетную, нестерпимую тоску; вместе с душевным страданием хладело и мое тело; я не мог стоять и упал на землю. Не могу определить, сколько времени был я в бесчувственном состоянии. Когда же чувство возвратилось, – для меня стало ясно, что это – наказание Божие за презрение к честному лику святой иконы Божией Матери Неопалимая Купина, и за отчуждение от православной Церкви. Слезы потоком хлынули из глаз моих, и несколько облегчили душевную тоску. То были слезы раскаяния, слезы – купели духовного очищения. Тут стал я просить Матерь Божию спасти меня от внезапной смерти, помочь мне добраться до дому, и дал обет присоединиться к православной Церкви. Кое-как на коленях, опираясь на руки, я, подобно бессловесному животному, пополз домой. Брат и сестра, увидев меня из окна в таком состоянии, испугались и тотчас внесли в дом. От изнеможения не мог я поведать совершившегося со мной, и только плакал. Чрез час, когда силы мои несколько возобновились, с трудом в кратких словах рассказал я о своей болезни и, к удивлению невестки, просил скорее послать за священником. Физические и душевные припадки опять возобновились. Пришедший по призыву двоюродного брата моего К. Фельдше, как рассказывали после родные, нашел меня в опасном состоянии, без языка, с редким биением пульса. При таком охлаждении тела, он кровь пустить не решился и велел приготовить горячий настой ромашки; потом вместе с братом, подняв меня с постели, стал водить по комнате с пением пасхального тропаря: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав»! Благодатные слова эти вливали бодрость в скорбящее мое сердце и услаждали душу мою, изнывавшую от мучительной тоски. Несколько выпитых мной стаканов горячей ромашки не принесли желанного успеха; тело мое было холодно по-прежнему, всю ночь закутанный в теплые одела, не мог я нисколько согреться. Это была одна из мучительнейших в жизни моей ночей. Совесть, как неумолимый судья, терзала меня за презрение святыни, опасность умереть в расколе без церковного покаяния усиливала и без того мучительную тяготу душевную. С рассветом неотступно стал я просить родных поднять в дом икону Божией Матери Неопалимая Купина, в твердом уповании получить исцеление от постигшего меня недуга. Утром Владычица посетила наш дом, и о. протоиерей Нередицкий (ныне уже умерший) отслужил молебный канон с водоосвящением. При помощи родных, закоченелый, сполз я с постели и на коленях с сокрушенным сердцем молил Царицу Небесную простить меня за неверие. По окроплении меня, после молебного пения святой водой, я почувствовал особенную теплоту в теле и позыв к пище, и тут же, при искреннем отвержении от раскола, о. протоиереем Нередицким был присоединен к православной церкви и приобщен святых тайн. Животворные Тело и Кровь Христовы внесли в меня новую жизнь. Душевные страдания более уже не возобновлялись, а вскоре укрепился я и телом и совершенно выздоровел. Недружелюбно встречались со мной потом раскольники-начетчики, злобно смотрели на меня, когда я пытался было заговорить с ними о чудесном своем обращении к истине. «Окаянный! отойди от нас»! был ответ их на попытку мою разъяснить им их заблуждение. Теперь мне ясно сделалось, от чего наставники раскольнических сект всеми мерами стараются внушать приверженцам раскола ненависть к православной Церкви и презрение к духовенству. Они боятся, что без этой слепой фанатической ненависти, при сближении раскольника с Церковью, истина восторжествует. В письменных книгах раскольнических, читаемых наставниками в ночных собраниях, Церковь и духовенство представлены злейшими врагами древней истинной веры. Так в рукописном жизнеописании основателя секты Федосея, бывший в то время митрополит Новгородский Иов⁷, известный ревностью к просвещению и человеколюбием, и духовенство – уподоблены гонителям первых времен христианских, Нерону и Диоклитиану, и названы хищными зверями, рыкающими на Феодосия. Суесвят же Феодосий сочтен страдальцем, получившим от Христа мученический венец⁸. Невежественные, большей частью безграмотные приверженцы раскола, слыша чтение подобных вымыслов, носящих название «Сказаний о житии и страдании святых», по легкомыслию своему источают слезы, и в тоже время воспламеняются ненавистью к Церкви Православной.

Икона Неопалимая Купина Божией Матери находится между местными образами одного из приделов Крестецкого Екатерининского Собора и чествуется православными с особенным благоговением. О древности её нет положительных сведений; только известно, что она перенесена в Собор из древней церкви, сгоревшей в 1803 году. Усердно молятся и благоговейно лобызают ее православные жители города Крестцов, богатые и бедные, старцы и дети, все до единого. И не тщетна бывает надежда на заступление Божией Матери!

Федор Пардалоцкий

Валдай, 1864 г.

(Странник,1864 года, за месяц Сентябрь)

Раскольница, сознавшая свое заблуждение и обратившаяся в Православие⁹

К одной из келейниц Спасова-Согласия Николаевне, я отправился, в село Подвалье, Симбирской губернии. Женщина эта очень неглупая от природы и сравнительно с другими более начитана. У неё по временам, особенно в праздники, собирались старушки-крестьянки послушать чтение книги «Златоустника» или «Златоструя». Николаевна (так величали эту женщину) имела довольно и других книг; но старушки, посещавшие её, с особенным удовольствием слушали «Златую струю». Отправляясь к ней, я также взял с собою несколько книг и библию, чтобы делать из них приличные выдержки, во время разговора. Прихожу к Николаевне и застаю ее за починкой башмаков (надобно заметить, что она занималась чеботарством). При моих словах: «здравствуй, Николаевна! все ли ты здорова, голубушка»? – она оставила работу и, после обыкновенных приветствий в крестьянском кругу, села на противоположной стороне стола и начала со мной разговор. Разговор наш незаметным образом перешел к вопросам религиозно-обрядовым, и именно таким, в понимании которых не сходятся старообрядцы с православными. Между тем к окну подходит один мужичек, который был хоть не грамотен, но весьма много наслушался около грамотников и вообще любил слушать споры грамотных людей со староверами. Увидев меня, он поспешил войти в избу, вместе с своим сыном (лет 18-ти), Михаилом. Сын этого мужичка, как заметно было по его физиономии был нездоров. И действительно, я не ошибся в своем предположении – на мой вопрос: здоров ли он? – он отвечал:

– Нет, В. Н.! – Вот я теперь 12-й день замучался лихоманкой.

– А чем лечишься?

– Да так, почитай, ничем не лечусь! Это только вот Василий Алексеевич (дьякон) давал глотать вербушки, да велел пить сабур с херувимским ладаном.

– Ну что, лучше?

– Нет, никакой польги (пользы) не было.

– Вот я все собираюсь, родимый, сходить к баушке – Егора Кривова; бают, она отхаживает, – перебил наш разговор отец парня.

– Да как же она отхаживает?

– На зорю, бают, ходит, да молитвы, вишь, как-то все читает».

Я дал себе слово посетить эту лекарку лихорадок, но чтобы направить разговор опять на вопросы, интересовавшие Николаевну и занимавшие меня, я ничего не отвечал мужичку. Но парня мне от души было жаль, и так как я сам был в этой мучительной болезни и знал симптомы её, кроме того имел у себя под руками лечебник доктора Килиана, то я и предложил ему свои услуги по части лечения его болезни. В метод моего лечения лихорадки входит черный перец, вино и за неимением ромашки (chamomilla) чай. Когда я упомянул о чае, Николаевна сейчас же спросила меня:

– Ну, вот чай-то, родимый?

– Что?

– Ведь его грех пить-то, – он триклятой.

– Откуда это ты узнала?

– Я читала об этом в одной старинной книге.

– А в какой именно, не помнишь ли, и нельзя ли достать её теперь, я бы посмотрел?

– Помнить не помню, в какой, только уж это истинно! Там так и написано, что когда Христос-то исходил из ада и выводил грешников-то, ад-то и застонал. Христос и спрашивает: что, аде, стонеши? Не стони! под последние времена и ты будешь полон. Я посею такие семена, которым предадутся все, и даже из простого народа, еже есть: чай, кофе и табак. Кто будет пить чай, тот три раза проклят, кто кофе – двенадцать раз, а кто табак курить – однова. Уж это вот истинно, родимый, я сама читала, только вот жалко, что теперь достать-то нельзя этой книги, а то бы ты посмотрел. На это я сказал Николаевне, что я сам читал несколько сказаний о табаке, и в том числе «о превелико-зельном растении табаце», но что у нас в России, в настоящее время и несколько раньше, не мало появилось таких рукописных и печатных сборников, которые пишутся людьми нашего времени и продаются за самые древние отеческие творения по дорогой цене. Книги эти печатаются в тайных раскольнических типографиях и продаются теми людьми, которые всеми мерами стараются укоренить раскол среди простого народа подобными баснями, зная хорошо, что такого рода выдумки скорее действуют на воображение черни, чем сухое изложение и доказательство истин веры в строгом, настоятельном или повелительном тоне. Да, действительно, нужно удивляться магическому действию этих побасенок на простой народ, если не принимать в расчет уровень его образования. Многие даже, не имея в виду религиозного интереса, распродают подобные книги с той единственно целью, чтобы нажиться; обращают подобную распродажу книг часто в ремесло, и для этого очень искусно плутуют, выдавая новые книги за старые, и огребают довольно почтенную сумму за свои плутни. При этом парень, сидевший тут, рассказал такой факт. Когда он жил в городе С–е у одного купца, торгующего бакалейным товаром, то хозяева его, живя в расколе, желали, чтобы и сын их (молодой человек) обратился в раскол же, и поэтому всеми мерами старались сбить его в свою секту. Он спросил у них старопечатную книгу, на которую они ссылались, что она доказывает ясно преимущество их секты. Они подали ему книгу, на вид очень древнюю: бумага синяя, толстая, печать старинная, – словом вся внешняя обстановка доказывала древность этой книги. Читая эту книгу, сын как-то и вздумал посмотреть на листы её сквозь солнце, и что же? На том самом месте, куда устремлены были его глаза, он увидел число, обозначенное славянскими буквами † аѿѯ҃г (1863) года. Это обстоятельство необходимо заставило его усомниться и заподозрить древность происхождения книги. Он спросил своих родителей, что это значит, и те уклончиво отвечали, что и сами не знают, что это такое, и постарались скорее взять у него эту книгу. Факт этот рассказан был парнем к случаю, как нельзя лучше, и еще более убедил колебавшуюся Николаевну в действительности существования подложных книг. Я рассказал ей еще несколько случаев, как подобные обманщики были арестованы и посажены в острог. В доказательство того, что эти книги часто распродаются с той единственно целью, чтобы нажиться, может служить их непомерно-высокая цена, – так Николаевна сообщила мне при этом, что она сама доподлинно знает, что у одной из подвальских раскольниц Следованная псалтирь была заплачена полтораста рублей на ассигнации. Об этом я говорил довольно долго и много сообщил ей еще фактов, которые бы закрепили справедливость моих доводов, заметил: вот и та книга, в которой ты читала о чае, табаке и кофе, не принадлежала ли к числу подобных же книг?

– Нет, родимый, та книга истинная и старинная; она была еще на Руси до Никона патриарха.

Какую разумела книгу моя собеседница, я не мог догадаться, а она только и говорила «в одной книге», а в какой, не помню, батюшка. Затем, когда я указал на лекарственное свойство чая и кофе, то Николаевна заметила мне, что лечиться грех. Я начал опровергать её мнения и, когда она затруднялась дать доказательные ответы на мои возражения, взяла книгу Иоанна Златоуста, подала мне и просила приискать «слово о лечащих». Я нашел и прочитал все слово. Главная, основная мысль этого слова та, что человек не должен роптать на Бога в болезни и обращаться за помощью к волхвам и чародеям, подобно царю Охозии, которому желательно было узнать от волхвов о продолжительности своей жизни. В пример терпеливости здесь приведены тридцати восьмилетний расслабленный и Лазарь.

– Так видишь, Николаевна, в чем здесь дело! Не хорошо обращаться за помощью к волхвам и чародеям, а не к лекарям, которые лечат не чарами, а различными растениями и другими веществами, созданными Богом, целительное свойство которых открывает людской опыт и наука. – Зная, как трудно убедить простую сельскую грамотницу, решительно незнакомую с содержанием и пользой наук естественных и медицинских, в возможности лечения научным образом, и в том, что тут нет никакого греха, я обратился к помощи доказательств, более для ней понятных, которые могут убедить иногда простого человека сильнее и скорее всякого ученого доказательства.

– Разве ты не знаешь, Николаевна, жития св, Агапита – врача безмездного? спросил я собеседницу.

– Нет, родимый; много читала я житий, а этого не знаю.

– Так вот выслушай-ка меня, я тебе расскажу о нем вкратце.

– Скажи, родимый, я рада выслушать.

– Преподобный Агапит был родом из Киева, постригся в монахи при св. Антоние. В книге, которой будет лет 600¹⁰ слишком, о нем так говорится: «последствоваше житию его (т. е. Антониеву) ангельскому, самовидец быв исправлением его». Значит, можно думать, что он сначала подвизался в пещере, которая находилась не далеко где-нибудь от пещеры Антония. Но после он жил в монастыре вместе с другими. Здесь, когда кто делался нездоров, Агапит оставлял свою келью, шел к больному и прислуживал ему. Для исцеления больных он давал им вареное былие, которым питался сам, и больные, по молитве подвижника, выздоравливали. Весть об Агапите распространилась, и к нему стали сходиться больные из города и выздоравливали. Раз он этим же средством исцелил великого князя Владимира Всеволодовича (Мономаха), и как от него, так и от других ничего не брал, за что его и наказывают врачом безмездным. Вот видишь, Николаевна, Агапит то лечил, а считается святым.

– Ведь он, родимый, лечил молитвой, ты баишь.

– А былие то посылал?

Николаевна ничего не отвечала и, заметно, колебалась.

– А вот посмотри-ка, что написано в этой книге. Я подал ей Библию, которую я всегда брал с собой, отправляясь к грамотным раскольникам, и указал ей 38 гл. Иисуса сына Сирахова. Она начала читать: Почитай врача противу потреб честью его; ибо Господь созда его... художество врача вознесет главу его, и пред велъможами удивим будет. Господь созда от земли врачевания, и муж мудрый не возгнушается ими. Не от древа ли осладися вода, да познана будет сила его? И той дал есть художество человеком, да славится в чудесех своих... И даждь место врачу, Господь бо его созда: и да не удалится от тебе, и потребен бо ти есть (Сир.38:1–6:12). После прочтения ею этого места, я постарался подробнее развить ей содержание тех мыслей, которые заключаются здесь; заставил же я её прочесть для того, чтобы она могла видеть и убедиться, что я говорю не от себя, не выдумываю, а по писанию, как говорят крестьяне. Николаевна хотя сильно колебалась после этих доказательств; но все таки говорила, что если человек с благодарностью к Богу переносит болезнь и не желает лечиться, то непременно получит в будущей жизни «венец Христов», как она выразилась, «в каких бы случаях он ни был», т. е., в каких бы обстоятельствах он ни находился.

Выслушав, я спросил её: послушай, Николаевна, если, например, захворает отец огромного семейства, которое лишилось матери или мать которого, положим, находится в жестокой болезни, а дети все, как говорится, мал-мала меньше; то ужели несчастный отец этого семейства не должен, призвав первоначально на помощь самого Бога, просить медицинской помощи лекарей? И хорошо ли он поступит, если не будет заботиться о возвращении потерянного им здоровья, столь драгоценного для его семейства, особенно в настоящем его положении, когда грозит видимая опасность умереть с голоду всем малюткам этого страдальца? – Лишь только я окончил свой вопрос, как сидевший тут мужичек, отец больного парня, проговорил: «да, вот я теперь, Николаевна! У меня их, кроме вот Михайлы, целая арава, а Матрена еле дышит?» Николаевна задумалась.

– Да и какой тут грех, начал опять я, лечиться, когда мы даже обязаны это делать; по моему мнению скорее виноват тот, кто, потеряв здоровье вследствие своей неосторожности или безалаберного образа жизни, не будет заботиться о выздоровлении; а болезни, по большей части, происходят от нас же самих. Посмотри-ка вот в этой же главе Сираха, которую ты сейчас читала, 15-й стих, что писание-то глаголет? Она прочитала: согрешая пред Сотворшим его впадет в руце врачу. Николаевна не находила более возражений и после нескольких минут размышления, начала: Да, родимый, смотри, ты правду мне все баешь. Слушай вот, как я тебе расскажу повесть, которую я сама читала в одной книжке. Был один купец, богатеющий во всем городе; вот и приходит к нему нищий и просит милостыню. Купец ему и отвечает: дал бы я тебе милостыню, да теперь не лучилось (случилось), а приходи вот в такое-то время, в такое-то место; тут ты увидишь камень, подыми его и возьми, что там будет. Нищий, как, знаешь, времечко-то подошло, и приходит к этому камню-то и нашел здесь казну несметну: в один год вышел в купцы, выстроил палаты каменны и взял за себя какую-то хрейлину, А первый-то купец сделался нищим и коли он клал деньги-то под камень, бес и поразил его проказой великой. Купец этот стал ходить по миру и много лечился, но проказа все не сходила с его тела. Вот в одно время он и приходит к тому человеку, который разбогател от его казны. Он узнал его и удивился. Ты, бает, останься теперь у меня, я тебя не пущу. Купец нищий остался у него в доме. Дальше Николаевна передавала, что облагодетельствованный бедняк стал заботиться о выздоровлении своего благодетеля; ходил ко всем лекарям, но никто не брался лечить проказу больного; наконец один лекарь дал такой совет: возьми первенца младенца, заколи его и кровь вылей в лахан, и потом этой кровью обмой больного с ног до головы, и он тогда исцелится. Он имел своего первенца, которого и решился умертвить для спасения своего благодетеля. По совершении смерти ребенка и омовения, когда проказа больного действительно прошла, мать умерщвенного малютки, от которой каким-то образом убийство было скрыто, собралась идти в баню и попросила мужа подать ей ребенка, но вдруг раздался детский крик из колыбели, куда он положен был уже мертвым и прикрыт пеленками. Испуганный отец посмотрел и увидел, что младенец жив. В конце своего рассказа Николаевна прибавила: «вот Господь-то исцелил младенца, значит Ему не было противно то, что отец убил детище ради любви к своему благодетелю!»

– То-то и есть, Николаевна, вот сама же теперь говоришь, что лечиться не грех, а почему ты прежде не верила этому? Я видел, что Николаевна довольно наивно перевирала один случай, рассказанный в прологе; но смолчал, желая употребить её рассказ в пользу своих доказательств.

– Да мне, родимый, хотелось знать, что ты об этом скажешь, и вот ведь ты уж и по писанью-то мне толковал, а мне все думается, что переносить болезнь спасительнее.

Видя, что моя собеседница почти совершенно убедилась в истинности моих доводов, я, чтобы не дать ей повода думать, что я навязываю ей свои убеждения, сказал: «как угодно, думай, Николаевна, только я всегда буду уверен, что в поправлении здоровья через лекарства нет греха.

– Оно знамо дело, что так. Христос всем дал разум и таланты: кому пять, кому два, кому один. Разговор об этом покончен. Между тем девочка (лет 8-ми), подошедшая к окну, звала мужичка-отца домой обедать, но мужику, как заметно, не хотелось идти и он отказал девочке.

– Погоди маленько, сейчас приду!

– Скорее, тятя, мы есть хотим!

– Ладно, отвяжись!

Девочка с недовольным видом спрыгнула с заваленки и пошла по направлению к дому. Жалко было видеть, что я причиною её голода, и потому я встал и хотел идти, но Николаевна упрашивала меня Христом-Богом еще присесть хоть на минуточку. Я присел еще на несколько минут.

– Ну, вот теперь, родимый, скажи нам о кресте: каким крестом надо молиться? У нас теперь по селу-то главнеющий спор с раскольниками из-за него, – спросил меня мужик.

– А ты каким крестом молишься, Николаевна? спросил я её.

– Я большим, вот так, – и она осенила себя крестом.

– А почему ты молишься этим крестом, ведь этот крест предназначен у нас только для благословения, а для осенения себя вот какой должен быть употребляем крест. Я сложил крест и перекрестился.

– Нет, родимый, еще на вселенском соборе патриарх Мелетий видел, что из большего креста выходит огонь, а из этого (складывая малый крест) нет.

– Откуда же ты это знаешь?

– А я читала об этом в Стоглаве.

– А помнишь ли ты, как говорится в Стоглаве о крестном знамении?

– Где помнить, бывало как помоложе-то была, так упомнила бы, а теперь памяти совсем не стало.

– А где ты доставала Стоглав, или у тебя свой есть?

– Нет, батюшка, я брала у Ивана Егорыча (содержатель мельницы).

– Да, правда, в Стоглаве есть упоминание о крестном знамении, именно в 31 главе. Там говорится: «священники и диаконы воображали на себе крестное знамение крестообразно. Тако же бо и детей своих духовных поучали, чтобы себя ограждали крестным знамением крестообразно, и правую бы руку упражняли к крестному воображению: большой палец, да два нижних персты во едино совокупив, а верхний перст со средним совокупив, простер и мало нагнув; также благословити святителем и иереем, и на себе крестное знамение рукой возлагати – двумя персты, якоже предаша нам самовидцы и слуги Божия Слова, св. апостолы и св. отцы. Аще же кто двумя персты не благословляет, яко же и Христос, или не воображает двумя персты крестного знамения на лице своем, да будет проклят, яко же св. отцы рекоша. При этом собор действительно ссылается или указывает на Мелетия, епископа севастийского, а не патриарха, как ты говоришь, и блаженного Феодорита, как изъяснителя такого перстосложения в крестном знамении. Мелетий уже после сделался патриархом. – О Мелетии собор говорит: Мелетий, севастийский епископ, житием и словом славен зело; бесчиния же ради сущих под рукою его, отрекся от епископии, и бысть в безмолвии. Тогда еретики мневше, яко мудрствует с ними Мелетий, просиша его у царя, да будет патриарх: еже и бысть. И по сем бывшу собору о вере единосущества и арианом инако глаголющим, Мелетий божественного правила показав явление, людям же просящим вскоре учение о Боге показати, он (Мелетий) показа три перста, в Отец, Сын и Св. Дух: и не бысть знамения; по сем Мелетий два совокупи, а три пригнув, благослови люди, и изыде от него, яко огнь, молния, и (Мелетий) испусти достохвальный оный глас: «трие убо ипостаси разумеваем, о едином же существе беседуем». После этого я объяснил Николаевне, что Стоглав, желая подкрепить свое мнение о сложении перстов, поступил вопреки той цели, для которой Мелетий употребил такое сложение перстов. Мелетию нужно было доказать арианам троичность лиц и единосущие Бога, а не то, каким крестом лучше молиться. Затем постарался доказать Николаевне, что самое сложение перстов Мелетием представляется в ложном виде и что о чуде, которое сообщает Стоглав, ни один из церковных историков не упоминает.

Николаевна, впрочем, не хотела верить ни в каких историков относительно чуда Мелетия и вполне высказала свое доверие к Стоглаву, хотя и бездоказательно.

– Что ты мне, родимой, ни толкуй, а большой крест – истинный; вон посмотри и на образах и у Батюшки истинного Христа, и у Миколы Милостивого все этот же крест. Она открыла занавеску у киоты и показала мне на образ Спасителя и чудотворца Николая.

– Ведь это только на тех иконах, где Спаситель или кто из святых представлен с благословляющей рукой, а посмотри на какую-либо икону, где бы какой-либо святой изображен был молящимся, и ты увидишь, что там изображен вот этот крест (я сложил и показал крест). Между тем девочка опять подбежала к окну и заметно было по её настойчивой просьбе, что она сильно проголодалась.

– Тятя! пойдем; ты хоть поди, нам щи-то вынь из печки, – Маренка-то не достанет, а мама-то не встает.

– Иду, матушка, иду!

– А то ты, тятя, сиди, я пойду их накормлю, – сказал Михайла, старший сын мужика.

– Ну! а то и взаправду поди, мне послушать-то желательно, – теперь коли он еще к нам придёт!

Чтобы удовлетворить одних и не лишить удовольствия других, я сказал, что и мне уж время идти домой и что я в другое время приду на более продолжительное время и принесу с собой разных книг; Николаевна начала было опять меня останавливать, но я и сам проголодался.

– Ты хоть еще два словечка скажи мне про крест-то, как мне молиться-то.

– Вот что я тебе скажу, Николаевна: по моему мнению, каким ты ни будешь молиться крестом, только бы с полной охотой, усердием и преданностью, и Господь услышит твою молитву. Дело не в том, как мы сложим пальцы, а в том, как сложим свои мысли, чтобы они не разбрелись и были заняты во время молитвы одним священным. Помнишь, я рассказывал тебе про Анну, жену Елканы и мать пророка Самуила, как она молилась?

– Помню, родимый, помню!

– Так знаешь, что она вовсе не изображала на себе крестного знамения, так как тогда не было еще и креста- то, а молилась только, по слову Евангелия, духом и истиной, и не смотря на то, что первосвященник Илий счел ее даже пьяной; но как она молилась со всем усердием, то Господь и дал ей, чего она просила, и даже больше: она не только родила сына, но сын её, Самуил, был пророк.

– Да, родимый, это правду ты баешь.

– То-то и есть. Зачем же ты придаешь такое значение вопросу о кресте? – Я, впрочем, советую, а не приказываю, молиться вот этим крестом (я сложил крест). Когда я приду к тебе в другой раз, то мы побеседуем кое о чем более важном, а теперь до свидания.

Когда я собрался совсем идти, Николаевна предложила мне орехов и сушеной вишни. Не желая её обидеть невниманием, я сказал, принимая орехи и вишню:

– Спасибо, Николаевна, спасибо.

– Ох, ты не говори, пожалуйста, так-то! – Как?

– Господи Исусе! да спасибо-то! – А что?

– Да когда бесы-то докладывают сатане-то, что вот-де мы такого-то, такого-то совратили, он им и отвечает эдак: спасибо, спасибо.

– А! так как же тебя благодарить-то?

– Спасите (спаси тебя) милостивый Господи! Коли эдак скажешь, сатане-то и не по шерсти, а то ему больно легко повторять-то за тобой свое-то словечко.

Когда я вышел в сени, то она начала унижать себя и восхвалять мой ум и благодарила, что я не гнушаюсь и ей, заблудившейся агницей.

– Да почему ты думаешь, что ты заблудившаяся агница?

– Да как, родимый! вот я теперь ни в тех, ни в сех; в церковь не хожу, к староверам тоже; так не знаю, теперь, что и делать!

Об этом я поговорю с тобой в следующий раз, а теперь прости Христа ради.

Последними словами Николаевна указала мне еще на одну черту своего характера и тем самым на новую тему для разговора в следующий раз.

На другой день я снова отправился к Николаевне. При входе в её келью, я увидал, что она читает собравшимся у ней старикам и старушкам о хождении в храм Божий из книги «Златоструй». Поздоровавшись с Николаевной и её слушательницами, я попросил Николаевну продолжать начатое ей чтение. Выслушав до конца слово Иоанна Златоустого, я спросил Николаевну: отчего же ты, Николаевна , не ходишь в храм Божий? Ведь вот видишь, что говорит Златоустый...

Николаевна несколько смутилась, потом сказала: Ведь ныне, родимый, и в церкви-то все уж стало по новому: и причастье не то, и книги не те, по которым спасались наши предки и по которым св. отцы завещали нам отправлять церковную службу, и иконы все новые, и священники табашники.

– Приобщение тела и крови Христа Спасителя совершается под теми же видимыми знаками хлеба и вина; что же касается книг, то известно, что все староверы называют «новыми»¹¹ наши церковно-богослужебные книги потому, что разные недомолвки и испорченные места, встречавшиеся в прежних книгах, были исправлены стараниями патриарха Никона, за что даже о нем, как тебе известно, староверы отзываются не очень-то лестно. Тогда как если бы все противники исправленных книг хорошо знали греческий и болгарский языки, на которых первоначально написаны были многие из наших церковных книг, то, при сличении старых и исправленных книг нашей православно-кафолической Церкви с подлинниками, они заметили бы, которые из церковно-богослужебных книг вернее.

– Так, по-твоему, родимый, новые книги правее?

– Да, Николаевна, новые книги – книги исправленные.

– Как же, родимый, спасались соловецкие чудотворцы Изосим и Савватий и московские: Петр, Алексий, Филипп и Иона, если старинные книги не правые, а новых ещё не было?

– Их спасала и спасла, Николаевна, их благочестивая жизнь, их труды и заботы на пользу ближних, а не книги. Они также сознавали порчу книг, как сознавали это и Геннадий Новгородский и Иосиф Волоцкий; и по мере возможности также старались об этом: так митрополит Алексий, во время своего пребывания в Константинополе, исправил славянский перевод Нового Завета. Вот ты много читала, а, вероятно, не знаешь, откуда явились наши старинные книги: написаны ли здесь на Руси или переведены с других языков?

– А то где, родимый? Знамо у нас, на Руси!

– В том-то и дело, что большая часть книг церковных и богослужебных заимствованы нами или прямо от греков, от которых мы приняли и христианскую веру, или же от болгар, куда они также перешли из Греции. Так Афанасий, игумен высоцкого серпуховского монастыря, сопровождавший митрополита Киприана в Царьград, остался в этом городе и прожил там около 20 лет, в монастыре Иоанна Предтечи, где, по его благословению и совету, написал сборник, содержащий в себе, некоторые творения св. отцов: Максима, Марка, Симеона нового богослова, Златоуста, Исаака Сирина. Иоанн, инок афонский, перевел плены Иерусалима и историю маккавеев. Димитрий Зограф или зоограф (что значит живописец), живший около пятисот лет тому назад (1385 г.), перевел на славяно-русский язык одно из многих творений греческого писателя. Георгия Писида, жившего в 7 веке по рождестве Христовом – «шесть дней творения (шестоднев)» или «похвала к Богу о сотворении всея твари». Вот и та самая книга, которая теперь раскрыта перед тобой, также переведена с греческого языка. «Златоструем» или «златой струей» называются поучения одного Иоанна Златоустого, или же разных отцов Церкви, но преимущественно Златоуста. Они читались прежде в течении целого года великим постом, и назывались златоустами учительными, златоустами постными. Первоначально Златоструй явился не у нас, а в Болгарии, заселенной славянами, которые составляют одно с нами племя. Болгарский царь Симеон сделал выбор из сочинений Иоанна Златоустого и назвал этот сборник «Златоструй». Боглария вообще доставляла нам и первых учителей в заведенные училища, и первых переводчиков с греческого языка. Первые наши епископы, священники, диаконы и певчие были несомненно болгары, говорившие на языке, понятном для русских. От болгар мы получили переводы св. Писания, богослужебных книг и творений св. отцов, древние списки которых хранятся и теперь в Москве и Петербурге¹².

– Вот что, родимый, а я не знала, а уж больно гожа эта книга, сказала Николаевна, указывая на «Златоструй».

– А знаешь ли ты, родимый, книгу «Маргариту» и «Смарагд».

– Знаю, а что разве ты читала их?

– Да, родимый, я брала их у Ивана Егорыча (мельничного сидельца),

– Знаю, знаю, Николаевна! Вот и они тоже переводные, Измарагдом (смарагд, т. е. изумруд) и Маргаритой¹³ (жемчуг, перло) называются сборниками поучений и других духовных статей, большей частью Златоуста, которого творения пользовались большой славой и были любимым чтением всего христианского мира.

– А где ты, родимый, видел Измарагд?

– Я не только видел ее, Николаевна, а и брал читать из соловецкой библиотеки, которая из соловецкого монастыря переведена в казанскую духовную академию. Когда я жил в Казани; тогда и брал эту книгу.

– Так ты, родимый, чай поди знаешь и Кириллову книгу и Кормчую?

– Знаю и эти книги, и вот опять должен тебе сказать, что и Кормчая Кирилла вытребована была им из Болгарии. Обозревая епархии, митрополит Кирилл 2 заметил множество беспорядков как в богослужении, так и в жизни духовенства и народа. Так как беспорядки в богослужении и жизни духовенства происходили от невразумительности церковных правил, по которым должны были и поступать пастыри Церкви, то, для устранения этого, Кирилл и вытребовал из Болгарии полный список кормчей книги с толкованиями¹⁴.

– Вот бы тебе, родимый, поговорить с одним начетчиком, который живет в Ягодном (село в ставр. уезде самарской губернии).

– А что?

– Да ты все знаешь: что бы он стал говорить? я ведь вот и читала, да не помню многого, – стара стала, да и памяти-то уж нет.

– Так все эти и другие переводные книги (продолжал я, стараясь не удаляться от главного вопроса – порчи книг) первоначально, до введения книгопечатания (16 в.), распространялись у нас посредством списков. От невежества и нерадения писцов, в богослужебные книги вкрались грубые ошибки; многочисленные сборники распространяли между грамотными людьми странные понятия и суеверия, которые потом переходили и в народ, как истины. Мало помалу составилось мнение, что богослужебные книги, кем бы то ни было и как бы то ни было списанные, должны оставаться неизменными. Исправители книг поплатились за это дорого: Максим грек был осужден за исправление книг, как еретик, хотя он был вполне прав. С этого времени, Николаевна, у нас и являются, так называемые, староверы, которые не хотели никакого исправления, тогда как люди умные, понимавшие дело, сознавая порчу книг, старались исправить богослужебные книги по древнеславянским рукописям и греческим подлинникам. С введением книгопечатания тоже не мало вкралось ошибок, потому что «справщики», находившиеся при типографии, были люди необразованные, которые не были способны надлежащим образом просматривать и рукописи и греческие их подлинники, исправляя ошибки писцов и переписчиков. Ученых справщиков было очень не много. Большей частью дело печатания поручалось людям решительно к тому не приготовленным, «мало видевшим училища», как один из них сам признался. Они упорно стояли за поврежденные книги, преследовали тех, которые исправляли ошибки в рукописях и первопечатных книгах; не знали «ни православия, ни кривославия», как отзывался о них инок Арсений Глухой, занимавшийся, при патриархе Филарете, вместе с архимандритом Дионисием, исправлением требника. Такие-то справщики, когда началось книгопечатание и продолжалось непрерывно при патриархах, изменили в богослужебных книгах слова и обороты, делали прибавки и сокращения. Особенно в патриаршество Иосифа (1642 – 1652), совершенно положившегося на справщиков, издание книг подверглось большому произволу. Лица, которым поручено было дело исправления книг, не были к этому приготовлены; это были: Стефан Ванифатьев, царский духовник, Успенский протоиерей Иван Неронов, Благовещенский диакон Федор, юрьевский протоиерей Аввакум, романовский священник Лазарь; священник Никита Пустосвят и муромский протоиерей Логин. Все эти лица принадлежали к новым людям того времени; но они, по недостатку знания греческого и еврейского языков, не могли усмотреть многих погрешностей в пересматриваемых ими книгах и даже внесли в них новое толкование не совсем согласное с греческими подлинниками; следовательно, они не исправили книг, а еще больше испортили. В таком положении было исправление книг до Никона. Когда книги, исправленные вышеозначенными лицами, вышли в свет и попались под руки ученых греков, то последние в них, как и следовало ожидать, заметили множество погрешностей. Когда противоцерковные нововведения были обличены и восточными патриархами, приезжавшими в Москву, и афонскими иноками, сохранявшими церковные чины и обряды в перво-христианском их виде, тогда Никон, сначала митрополит Новгородский (с 1648 г.), а потом (1654 г.) патриарх всероссийский, решился исправить и вновь издать богослужебные книги, на место старопечатных, которые должны были выйти из употребления. Никон повел дело быстро; в 1654 г. готов уже был новый служебник. Созван был собор (в том же году) из лиц белого и черного духовенства, составивший определение, по которому старые книги признаны были испорченными и службу велено было отправлять по исправленным книгам, а не по новым, как говорят старообрядцы, потому что Никон не составлял и не сочинял новых книг, а только исправил, при помощи людей знающих греческий язык, те места в старых книгах, которые были испорчены, а собор 1654 года постановил ввести исправленные книги в употребление.

– Отчего же, родимый, не хотели все принять исправленных книг, а держались старых?

– А вот отчего, Николаевна! Исправление книг, прежде всего неприятно было для самого духовенства, священники всё таки. Белое духовенство зависело от власти монашествующих и от мира; единственная опора его заключалась, хотя в скудном, образовании его, и этим то образованием и держалось правительственное и общественное значение белого духовенства. Белое духовенство представляло людей, к которым миряне обращались за разрешением вопросов касательно веры, обрядов Церкви и других; они считались в народе единственными мудрецами, к которым можно было приходить за советами и за решением различных вопросов; от них получали первоначальное образование грамотники и начетчики, все более и более распространявшиеся в народе. Обижаемые властями, подверженные насмешкам со стороны мира, униженные боярами, страшны были для общества и необходимы для него. Теперь, когда объявлено было, что прежние книги, по которым служили и учили народ, были неисправны во многих местах, этим самым подрывалась последняя опора белого духовенства и страдала его репутация. Таким образом, Николаевна, главная причина того, что исправленные книги не были приняты всеми единодушно, заключалась отчасти в самом духовенстве.

– Что ты, родимый, ни толкуй, а Никоновы книги не правы.

– Да какие, Николаевна, Никоновы книги?

– Да кои он сочинил!

– Ведь я тебе уже говорил, что Никон никаких книг не сочинял, а только позаботился о том, чтобы прежние книги были исправлены; самое же исправление книг было сделано не им самим, а людьми знающими, на которых он мог вполне положиться. Он приказал выслать в Москву из разных монастырей самые древние книги, переведенные с греческого; иеромонах Арсений Суханов был отправлен на восток и Афонскую гору для приобретения греческих рукописей, которых он привез в Москву до пятисот. Все эти книги и рукописи, как я уже тебе говорил, до сих пор хранятся в синодальной библиотеке в Москве. Пересмотреть старые книги и исправить их по старославянским и греческим текстам определено было соборами 1654 года, а не Никоном; стало быть, тут виноват не Никон, а собор, если только ты не хочешь уж признать исправление книг делом правым. В 1655 году собран был второй собор, на котором пересмотрен был исправленный служебник и тогда же напечатан в Москве. Затем собор 1656 года занимался рассмотрением книги: «Скрижаль», переведённой с греческого языка Арсением греком. Книга эта была одобрена собором и напечатана в Москве в 1656 году. Стало быть, тут Никон действовал не один, и его вина заключается только в том, что он слишком круто хотел повернуть дело.

Соборные постановления встречены были сильным ропотом и вызвали сопротивление. Печатание новых книг, изъятие из употребления старопечатных, замена одних церковных обрядов другими казались неслыханными новизнами, уничтожением старой, истинно-православной веры и введением новой, еретической. Уже на соборе 1654 года некоторые духовные особы, принимавшие в нем участие, отказались подписаться под его определениями. Патриарх Никон и вместе с ним другие в начале решились путём увещания заставить принять постановления собора 1654 года; мало того, Никон дозволил даже некоторым совершать службу, как прежде совершали; так при самом дворце крестились двумя перстами и пели сугубое аллилуйя. Но потом, когда Никон увидал, что от такого снисхождения нет никакой пользы, что белое духовенство стало стремиться к решительному изменению прежних своих отношений к черному, он начал действовать решительно и насильственными мерами. Протопоп Аввакум рассказывает, будто Никон повелел схватить в Москве попа Даниила за тверскими воротами и, в присутствии царя, остричь ему голову, затем сослал его в Астрахань, где он и умер в тюрьме. После Даниила взяли другого Даниила, темниковского протопопа, и посадили в монастыре у Саввы нового; вслед затем с протопопа Нерона в церкви сняли скуфью, сослали в Вологду, и наконец в Кольский острог, где он и умер.

– А староверы, родимый, говорят, что Никон был антихрист и еретик.

– Знаю, Матрена Николаевна, во многих раскольнических книгах описаны знамения пришествия антихриста: время, когда он народится; место, где будет пребывать и действовать; образ, в каком явится¹⁵.

– Я думаю, что по священному писанию тебе известно, что антихрист должен быть один, а не десять или двадцать, и должен явиться пред концом мира за три с половиной года; со времени же Никона прошло уже двести слишком лет.

– Да, это правда, что антихрист должен быть один, – То-то и есть! Вот выслушай-ка, что я тебе скажу. То, что ты говоришь о Никоне, для меня не ново, я давно это знаю; его называли антихристом еще при его жизни. В то время, как собор определил ввести в употребление исправленные книги, распространились толки о скором пришествии антихриста, – все приверженцы старины стали говорить, что наступили последние времена, что скоро померкнет солнце, звезды спадут с неба и сгорит земля, а на ней и все дела человеческие. Они были твердо уверены, что царство антихриста началось с 1666 года, а так как по апокалипсису власть антихриста должна продолжаться не более, как 3¹/₂ г.,– стало быть, в 1669 году неминуемо должна была последовать кончина мира. И вот, по Поволожью, где особенно много было староверов, а также в лесах и пустынях отдаленного севера, собираются люди толпами, молятся, приносят друг другу покаяние в грехах, приобщаются старинными (по их только мнению) дарами и, простившись с земным миром, ожидают в страхе и трепете трубы архангела. Одни надевают черные монашеские рясы, другие добровольно отказываются от пищи и умирают голодной смертью, или, как тогда говорили, «запощевались». Исстари было и до сих пор есть в простом народе поверье, будто кончина мира последует не иначе, как ночью и именно в самую глухую полночь, – или с субботы на воскресенье пред масляницей, (в это время в старину в Москве на площади, подле Успенского собора, совершался даже особый обряд страшного суда), или в ночь на Троицын день. Эти ночи в 1669 году старообрядцы нижегородские и других мест без сна проводили в лесах и оврагах. Надев чистые рубахи саваны, они ложились в заранее приготовленные гробы и, лежа в них, пели свои духовные стихи, нарочно составленные на этот раз, заунывным, протяжным напевом. Другие, по чину церковному сами себя отпевали, ежеминутно ожидая, что вот-вот земля потрясется, камни распадутся, солнце и луна померкнут, звезды, как дождь, посыплются на землю, и протекут реки огненные, и пожрут те реки всю тварь земнородную. Не только излишним, но даже богопротивным делом считали заботы о земном. Еще с осени 1669 года забросили поля, не пахали, не засевали, а в 1669 году бросили и сами дома. Голодная скотина, брошенная на произвол судьбы, бродила без пастухов и жалобным мычаньем вторила заунывному пению лежавших во гробах хозяев. Ясачная мордва и русские, которые были поумнее этих жалких и смешных старообрядцев, забирали беспризорный скот и расхищали до чиста оставленные деревни. Миновался и роковой 1669 год, а мир стоит по прежнему.

– Так ужели, родимый, это правда?

– Да, Николаевна, правда; но это еще не все, дальше послушай. Старообрядцы, вспомнив, что «книга веры» начинает свое летосчисление с года Рождества Христова, «а ведь сатана», говорили они, «был связан в день спасительного воскресения Христа». Рассчитали поэтому, что антихрист придет в 1699 году; конец же мира наступит не ранее 1702 года, ибо 33 года было земной жизни Спасителя. «Тогда», говорили они, «будет кончина мира, тогда непременно явится антихрист чувственный, антихрист во плоти пришедший. И завладеет он царством и наденет на главу свою венец и на месте святе учинит мерзость запустения, Даниилом пророком предреченную, и муками и великими прещениями истребит он поклонение Господу Иисусу Христу». Начались толки о том, что в 1669 году явится антихрист не во плоти, не чувственный, а пока еще духовный. Начались выкладки и расчисления апокалипсических трех с половиной лет и Данииловых седьмин; день страшного суда был отсрочен, но не на долго; с часу – на час ждали антихриста во плоти. Главный коновод старообрядцев, протопоп Аввакум, прежде искренней и сильной речью поддерживал в старообрядцах твердую веру в то, что чувственный антихрист действительно явился уже в 1666 году. Он даже прямо, как будто очевидец, писал своим приверженцам: «я, братия моя, видел антихриста, собаку бешеную, право видел. Плоть у него вся смрад и зело дурна, а из ноздрей и ушей пламя смрадное исходит, по нём царь наш последует, и власти, и множество народа». Находясь же в заточении, в Пустозерске, он говорит другое: «а о последнем дне и об антихристе не блазнитеся: еще он, последний черт, не бывал. Нынешние бояре комнатные – ближние друзья его еще возятся, яко бесы, путь ему подставляют и имя Христово выгоняют. А как выгонят везде, так еще Илия и Енох, обличители прежде придут, а потом антихрист в своё время». Слова Аввакума Петровича в ту пору были для всех старообрядцев сильнее всяких доказательств. Смутное время денно-ночного ожидания архангельской трубы прекратилось, но за то со дня на день ждали Илию и Еноха, а за ними и настоящего антихриста. И что же мы видим теперь? Прошло более двухсот лет, мир стоит по прежнему; люди рождаются и умирают, и никакого антихриста не было и нет.

При новых событиях образ антихриста переносился от одних лиц к другим. Если во время исправления церковных книг подобился ему Никон, то во время государственнных перемен он применялся к Петру Великому. Известно, что в самом начале 18 века между раскольниками ходила мысль о близком конце мира и пришествии антихриста, которого царство будто бы Москва – новый Вавилон, а слуги его московские жители. Раскольник Григорий Талицкий, желая доказать справедливость этого из св. Писания, написал две тетради, из которых одна об исчислении лет доказывает, что наступило время пришествия антихриста, а другая доказывает, что антихрист – Петр. Тетради эти он читал своим знакомым и многие выразили сочувствие к его убеждениям; так Игнатий, епископ тамбовский, когда слушал написанное в этих тетрадях, то плакал и, взявши тетрадки, поцеловал их. Такой успех подал Талицкому мысль отпечатать свое сочинение и распространить в народе. Он обратился с этой просьбой к одному священнику. Но на него скоро донес певчий Федор Казанцев. Талицкого схватили и подвергли суду. По произведении следствия, его сожгли, а единомышленников казнили. Против этого заблуждения Стефан Яворский написал тогда же книгу: «Знамения пришествия антихристова и кончины века» (1703), вызвавшую опровержение со стороны расколоучителя Андрея Денисова: «О бытии последнего времени и противнике Божием антихристе». Денисов старается доказать, что «существующее время по всем обстоятельствам самое последнее, о коем Дух Божий гласит везде сынам человеческим в горестных образах и плачевидно».

– Так вот видишь ли теперь, Матрена Николаевна, сколько уже было антихристов, а тебе известно, что он должен быть один. Я тебе скажу, что все это выдумки книжников, и книжников полуобразованных, или даже невежественных; антихриста не было, нет и теперь, да и едва ли скоро он будет, потому что пред пришествием его, по слову Евангелия, учение Христа Спасителя должно быть проповедано всем народам (Мф.24:14; Мк.13:10), а теперь, как известно, язычников вдвое более христиан: язычников (приблизительно) 830 млн., а христиан 335 миллионов.

– Нет, родимый, наше время последнее, теперь антихрист уж народился.

– Да почему это ты думаешь и говоришь? или слышала от кого?

– Да чего слышать-то! Ты видишь, ныне что творится в мире-то: черта заставили летать по проволоке, да и бают, что это какой-то тифельграф, и змеи огненные летают.

– Какие же это огненные змеи?

– Да паровы-то (пароходы)!

– А! Однако старообрядцы заботятся побольше, видно, о кармане, чем о душе, если из-за барышей и удобства ездят на этих змеях; вот ведь и ты, кажется, плавала на пароходе в Симбирск?

– Грешна Господу Богу, родимый, плавала!

– Тут, Николаевна, сказать тебе правду, нет никакого греха, и вот если бы ты была образована, то ты бы поняла, что и проволока (телеграф) и пароходы – дела рук человека, свидетельствующие об его уме и совершенстве, а не дьявольское изобретение; ты бы тогда сказала вместе с Давидом пророком: умалил его (т. е. человека) малым чим от ангел, славою и честию венчал его, и поставил eго над делы руку своею (Пс.8:6). – После этого я, приноровительно к её понятию, на сколько мог, объяснил, что такое телеграф и как были изобретены пароходы, свойство пара и т. п. Не знаю, на сколько поняла меня собеседница; но видно было, что она сильно была заинтересована моими объяснениями, и заключила с удовольствием, выразившимся на её лице: «а я, родимый, думала, что это все от дьявола, и все просила Бoгa, чтобы Он простил меня, что я плавала на паровой-то!».

– Так вот видишь, Матрена Николаевна, как шло исправление книг, и Никон не вводил никаких новых книг, а только позаботился, чтобы исправлены были старые; поэтому в Церкви не новые какие-либо книги, как ты говоришь, а книги старые, только в исправленном виде. Что же касается образа жизни священников, то ты должна помнить, что благодать священства, данная им через рукоположение архиерея, действует в них независимо от их жизни, т. е., какой бы образ жизни ни проводили священники, хороший или дурной, благодать, данная им в таинстве священства, всегда будет действовать. Иоанн Златоуст вот что говорит по этому случаю: «источник чистой воды, протекая и через нечистые места, остается все-таки чистым». Здесь Златоуст с источником чистой воды сравнивает благодать Св. Духа, которая и через худых служителей не теряет своего достоинства и силы.

– Да, родимый, я читала об этом в этой книге, сказала Николаевна, показывая на Златоструй.

– То-то и есть, Матрена Николаевна, стало быть, и с этой стороны ты не права, что не ходишь в храм Божий.

– Да ведь, родимый, Господь сказал: идеже бо еста два или трие собрани во имя Мое, ту и Аз посреде их. Поэтому значит можно молиться и дома, собравшись с другими.

– Дома можно и даже должно молиться, но молитва в Церкви, разумеется, искренняя и усердная молитва, по словам св. отец, на столько же превышает домашнюю молитву, как высокая гора небольшой холмик. И можешь ли ты мне указать хоть на одного человека, который бы, живя всю жизнь в расколе, отчужденно от Церкви, мог творить чудеса и не только при жизни, но и по своей смерти и исцелять больных, воскрешать мертвых, – словом оказывать различные действия, свидетельствующие о присутствии в нем благодати Божией? – Все святые спасались в Церкви, и в ней только одной и возможно спасение. Мы видим из Евангелия, что все Апостолы ходили в храм иерусалимский, и сам Христос также приходил в храм. Так неужели Христос, как Богочеловек, понимал меньше тех, которые говорят, что ходить в церковь не следует? Если же ты скажешь, что теперь только не должно ходить, а прежде было можно, и не должно ходить именно потому, что в церкви служба совершается не так, как должно; то я тебе на это скажу то, что Христос, как Богочеловек, мог предвидеть, по своему всеведению, что наступит время, когда в церковь не следует ходить, и если бы Он это предвидел, то как любвеобильный Отец, Он предостерег бы нас, а Он напротив сказал: созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей; се Аз с вами есмь во вся дни, до скончания века. В книге «о правой вере» сказано: «иже Церкви сионския общения удаляются, враги Божии бывают, а бесом друзи (л. 15 на обороте); и в другом месте: «нецыи собрания церковные уничтожают, яже от всех святых похвалена суть... возможно бо и в дому помолиться, но не тако, якоже в церкви, идеже собор ангелов и человеков и самого Господа, ради пречистых словес Его, а наипаче же при божественной литургии теплей молитвы на небо возносятся... ничтоже ино тако утешения духовного не сотворит, яко же прилежание к церкви». Пятое соборное правило говорит: «аще кто учит церковь Божию приобидети, не радити о ней, не собиратися в ней, во время молитвы на пение, да будет проклят...» Христос не гнушался мытарей и грешников: ел и пил с ними, хотя Его называли ядцей и пийцей, а наши старообрядцы гнушаются Церковью, которая выше и чище их. А о самочинном раскольническом собрании и служении в «Кормчей» сказано: «аще кто, кроме соборной церкви, о себе собирается и, не радя о церкви, церковное хочет творити, не сущу с ним пресвитеру, по воле епископли, да будет проклят». Скажу тебе, Матрена Николаевна, что православная Церковь, установленная Христом, «крепчайше камене» что преданное Им священство «не престанет», так как Он «обещал с ним вечно пребывати»; еще частнее: – в ряду трех степеней священства епископам изобильнейшая дается благодать, так что «кроме того ниже жертва, ниже иерей, ни жертвенник, ни хиротония, ниже миро святое, ниже убо христиане; поэтому «без епископа Церковь Божия быти не может; аще кто не с епископом, тот и не в Церкви; иже отай епископа что творитъ, диаволу служит», говорит св. Игнатий Богоносец в послании к Магнезианам.

– Ведь я, родимый, не говорю, чтобы Церковь могла быть без епископа!

– Да кто же поставляет раскольнических попов, которые совершают богослужение по кельям и часовням? Вот я слышал, что у здешних раскольников попом – Тимофей Кокорев: кто его посвятил в попы? ведь он такой же простой мужик, как и все другие. Я знаю, Матрена Николаевна, что старообрядцы говорят, что они ни словом, ни делом никогда не исповедовали бытие Церкви без епископа; но имели ли и имеют ли они епископов, рукоположенных по правилам соборной апостольской и католической Церкви? Можно сознавать необходимость крещения, и не креститься; можно сознавать необходимость причащения, и не причащаться, как делают наши спасовцы и вообще беспоповцы; можно признавать необходимость заключаемого с благословения священника брака, и не брачиться, а жить развратно, как делают многие федосеевцы, или, как тебе известно, поступил Козлов по отношению к Ананьевой¹⁶. Игнатий Богоносец говорит об этом следующее: «Аще нецый епископа и нарицают, а без него вся творят, таковым речет Той, иже истинный и первый Епископ, и един по естеству Архиерей: что Мя зовете Господи, Господи, и не творите, яже глаголю? таковые бо недобросовестные, но лицемеры и преступницы мне видятся»¹⁷. «Елицы Христовы суть, сии со епископом суть... Без епископа ничтоже творите», заповедует тот же св. отец¹⁸. – В «Кормчей» сказано, что влияние епископа простирается на все служение священника и вытекает из самого понятия епископской власти: епископ глава иерархии (толк. на 65 прав. св. апост. см. Кормч. л. 6 обор.), око Церкви (посл. к Белорусу, см. кн. о вере, л. 213); он посредством священников, как посредством рук, правление содевает (толк. на 55 пр. св. апост.). При таком зависимом и теснейшем отношении священника к епископу возможно ли, чтобы он совершал священные таинства, когда по правилам иерей тайноводств не действует без жертвенника, сей же через миро освящается, когда поэтому без архиерея нет жертвы, нет жертвенника (Св. Симеона Солунск. гл. 77)? Как он будет восполнять таинство крещения печатью Св. Духа, когда эта печать преподается через миро, непременно епископом освященное (см. Дионис. ареопаг. о Церковной иерархии, гл. 5, ст. 6)? Какова будет его евхаристия истинна, которая через епископа действуется, или ему же той повелит (см. Игнат. богоносца послан. к смирнянам)? Как он будет совершать разрешение грехов, когда без повеления своего епископа, пресвитеру не подобает людей связывати или разрешити (39 правило св. апост., также см «Кормчая», л. 4 обор.)? Как и где будет совершать он божественные службы, когда без повеления епископа никто из священников не должен служить, даже в домовой церкви (12 прав. перво-втор. собор. «Кормч.» л. 87, также 31 правило 6 вселен. собора «Кормч.» л. 73 обор.)?

«Кто (из священников) действует без повеления и заповеди святительских, тот берет на себя такой же грех, как если бы он был простецом, не имеющим вовсе рукоположения» («Номокан.», л. 57 обор., см. требник патриарха Иосифа, л. 715 об.).

Таким образом, Матрена Николаевна, старообрядцы оста- лися в Церкви, не имеющей епископа, с одним незаконным священством.

Собеседница моя молчала. Желая довести свои доказательства до конца, мне хотелось поговорить ешё об иконах; но лишь только я собрался начатъ об этом речь, как другие старушки, сидевшие во все время моего разговора молча, спросили меня:

– Вот ты, родимый, чай, поди знаешь, зачем это заставляют стариков подписываться на полный надел?

– Знаю, а разве вы не знаете?

– Знать то знам, да ведь, кто знает, так ли; разно толкуют: кто баит, чтобы всех сделать господскими, а кто, что это запись под антихриста.

– Как же это?

– Да так! Все это, бают, творят господа, по досаде на Государя, что он у них отнял крестьян, а от Государя-то, слышь, они скрывают это.

– Нет, мои любезные, это воля Государя Императора, и никакой тут подписи на антихриста нет.

– А вот, родимый, бают (заговорил один из слышавших, что в Питере есть какой-то Блудов, так он, бают, рожден от семи блудниц¹⁹, и что он завладеет всеми, если мы дадим подписку, и объявит себя антихристом.

Я едва сдержал смех, услыхав такую хитросплетенную выдумку.

Разъяснив им «положения о полном наделе удельных крестьян землею», рассказав вкратце биографию графа Блудова и разуверив в их заблуждении о наступлении времен антихриста, которое старались распространять между крестьянами раскольники, я узнал, что подвальские крестьяне и крестьяне других окрестных сел отправляли в Петербург депутацию с тем, чтобы лично удостовериться в том, действительно ли это воля Государя и нельзя ли остаться при старом положении, т. е. при уделе.

– Ну, что же сказали вашим послам? спросил я сидевших тут стариков и старух.

– Ступайте, бают, вам пришлется, как Государь присудит на вашу просьбу.

– Да наши какие послы, родимый, заметил кто-то из слушателей.

– А что?

– Да тоже; посмотрели Питер, растратили мирские деньги, которые им даны были на проезд и расходы, да и пришли ни с чем. Теперь миром-то у них хотят продать скот и взять с них мирски-то деньги.

Не желая отклоняться от религиозных вопросов, я не отвечал более на слова слушателей; я коснулся их разговора только там, где он соприкасался к религиозным суевериям раскольников и немалой части даже православного, неразвитого и суеверного люда. Стараясь закончить разговор с Николаевной, я перешел к вопросу об иконах.

– Вот ты, Николаевна, указываешь еще на то, что в православной Церкви не те иконы, что были до патриарха Никона.

– Да, родимый, это правда; в нынешнее время все пишут иконы только «на соблазн» молящимся, а прежде Никона этого не было.

– То же, только другими словами, Матрена Николаевна, говорил и один из главных наставников раскола, именно так; «Нынешние живописцы», говорит он, «пишут иконы не от древних подобий святых, чудотворных образов греческих и российских, но от своеразумительного смышления вид плоти Спаса Христа и прочих святых одебелевают, и в прочих начертаниях не подобно древним св. иконам имеющие, но подобно латинским и прочим, иже в библиях напечатаны и полотнах малеваны, изображением». Но это несправедливо в том, что некоторые живописцы иногда действительно пишут иконы «от своерассудительного смышления», т. е., так, как кому вздумалось, нельзя винить патриарха Никона; потому что самоволие писать иконы «от своерассудительного смышления» началось отнюдь не со времени Никона, а еще прежде Стоглавого собора. Еще за полтораста лет до Никона Стоглавый собор жаловался, что многие иконописцы пишут иконы самовольством, самосмышлением и своими догадками. Поэтому Собор и определил, чтобы «гораздые иконописцы и их ученики писали с древних образов, а от самомышления и своими догадками Божества не описывали». Тот же Собор по другому случаю писал: «чтобы живописцы писали иконы с древних образов, как греческие писцы писали, и как писал Рублев и проч. живописцы, а от своего замышления ничтоже притворяли». Итак, старообрядцы совершенно напрасно обвиняют в этом Никона. Одебелевания св. лиц не любит и православная Церковь, впрочем она не запрещает изображать красоту Богоматери и многих других святых, потому что многие из св. мучеников умерли в самом цветущем возрасте, и, конечно, несправедливо бы было писать их с такими же сухими и отцветшими лицами, так должно писать старцев, постников и пустынников. Если теперь встречаются где иконы без священной сановитости и несогласные с подлинным описанием изображенных на них лиц, то это происходит отнюдь не от позволения св. Церкви; а также от своевольства и самосмышления иконописцев, как и до Стоглавого собора. Св. православная Церковь так много и явно не одобряет икон, неприлично написанных, что неоднократно подвергала взысканиям писцов таких икон.

Поэтому за иконы, написанные неправильно, отнюдь не должно обвинять православную Церковь.

Собеседница молчала. Заметно было, что она сильно была смущена и боролась сама с собой. Желая ее вывести из такого неловкого положения, а с другой стороны чувствуя и сам сильное утомление, я встал и, обращаясь к Николаеве, сказал:

– Ну, Матрена Николаевна, Бог знает, когда мы с тобой увидимся, а теперь до свидания; я очень доволен, что ты не пренебрегаешь моими суждениями, а выслушиваешь их терпеливо и внимательно. Скажу тебе откровенно, что встретить это в кругу грамотного крестьянина очень отрадно, потому что большая часть простых грамотников (я разумею староверов) не хочет и говорить с нашим братом, что, мол, молодо зелено; что будто мы онемечились и т. п.

– Спасите, милостивый Господи, что ты побеседовал с нами; ведь вот ты скоро уходишь, а мне еще бы желательно было поговорить с тобой.

– Нет, уж время идти; завтра я отправлюсь в дорогу и неблизкую, нужно кое-что приготовить и побеседовать с родными.

– Дай тебе, Господи, добрый путь; не забывай нас, грешных, а мы за тебя Богу будем молиться.

– Матушка Владычица молится, – я так ответил, зная, что этот ответ был ближе всего сердцу Николаевы.

Так я расстался со своей собеседницей.

После я, к моему немалому утешению, получил известие, что Николаевна обратилась к православной Церкви. Вскоре, по моем отъезде, она заболела и попросила себя перевести к келейницам Спасова согласия; келейницы ее обобрали с ног до головы, что заставило её практически убедиться в их только внешнем и наружном благочестии и вернуться в свою келью и попросить священника. Исповедовавшись и причастившись св. тайн, Николаевна скончалась, прося священника схоронить её в церковной ограде, или, как она выразилась, «подле колокольного звону».

Николаевна не принадлежала к числу фанатиков-суеверов: она с удовольствием принимала советы других, если они доказательно выводили её из заблуждения, и успокоительно действовали на её сомнения. Мир праху твоему, добрая и умная крестьянка!²⁰. Рассказ священника об обращении закоренелой раскольницы на путь истинный одними звуками церковного колокола

В приходе моем, пишет священник с. Васильевского с Юхти, о. Иоанн Троицкий, была крестьянка Матрона Якимова. Двадцать девять лет находилась она в отчуждении от св. церкви, в расколе Филипповского толка, и только за год до смерти своей обратилась в Православие. Что же возбудило в ней расположение к сему?

Не чтение книг вызвало ее из столь глубокой бездны раскола и не внушения других убедили возвратиться в недра православной церкви, но благовест колокола был, по воле Божией, орудием её обращения и спасения.

«Полно, старушка, сказал я ей однажды, чуждаться церкви! Без веры во едину святую, соборную и апостольскую церковь тебе никак не спастись».

Да, отвечала она, надо выйти из веры (то естъ оставить раскол). Давно колокол своим голосом зовет меня в церковь Божию. Я очень люблю слушать, когда благовестят или звонят. Слушаю, доколе звуки слышны, слушаю всегда со слезами.

О чем же ты плачешь?

Иногда благовест растрогает меня, и я, слушая его, чувствую как бы радость, и расплачусь. Иногда горе возьмет меня за то, что благовест люблю слушать, а в церковь все не хожу; и от этой думки тоже расплачусь.

То-то, бабушка, не теряй времени, не губи себя. Сам Господь, не хотяй смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему, вразумляет тебя; звуком колокола пробуждает в тебе любовь к церкви. Будь же послушна гласу Божью, приходи в церковь.

Разговор этот, продолжает о. Иоанн, сделался известен раскольникам, и потому не мало увещаний, льстивых уговоров и строгих выговоров, со стороны их, досталось на долю старушки. Но она, не смотря ни на кого и ни на что, (по прошествии впрочем нескольких месяцев) действительно, во время благовеста к литургии, явилась в храм, молилась за богослужением, и через шесть недель, с охотой исполнив правила и выслушав чин присоединения, исповедалась и сподобилась принятия святых Христовых тайн. После сего, она почти постоянно ходила в церковь, до конца жизни своей, и скончалась истинно верующей, православной христианкой.

Так, заключает о. Иоанн, получила правую веру от слуха и по гласу колокола возвратилась в ограду сия словесная овца, почти тридцать лет блуждавшая в дебрях раскола.

(Домашняя беседа 1868 г. 2-й год)

.

Раскаяние бывшего в расколе

(Из воспоминаний странника)

На мне лежат два тяжких греха, так начал свой рассказ Фёдор Михайлов своему спутнику по дороге в Екатерининскую пустынь: во первых отступничество от св. православной греко-российской церкви, а во вторых насильственная смерть дочери моего благодетеля – хозяина, у которого жил я сначала в мальчиках, а потом в прикащиках и заправлял всеми делами его. Если не поскучаете моим рассказом, я передам вам обо всем подробно. Я выразил готовность слушать.

Ну так вот вам, милостивый государь, вся история о моей жизни. Родился я от родителей православных, крещен в православной церкви и грамоте научен дьячком православным. Отец мой обладал небольшой лачужкой в Преображенском и промышлял в городе мелочной торговлей старым платьем, а матушка по вечерам плела кружева, а днем ходила по домам со своим изделием, с разным красным товаром и с платьями женскими, скупленными отцом на толкучке. Когда исполнилось мне десять лет, отец по милости одного благодетеля, отвел меня в охотный ряд к купцу Ф. Я. К–ву, торговавшему там в подвале маслом, яйцами и разной зеленью и кореньями, и отдал меня ему в мальчики на шесть лет. Здоровый, шустрый и беззаботный, я нисколько не скучал и не тяготился трудной должностью мальчика, которым обыкновенно помыкают и хозяин и все прикащики, и щедро наделяют толчками и потасовкой. За бойкость, сметливость и расторопность скоро впрочем, полюбили меня как хозяин с прикащиками, так и покупатели. К сожалению, хозяин был закоренелый раскольник преображенского беспоповщинского согласия. У него жены не было, а были две дочери, Авдотья и Акулина, которые жили и воспитывались у тетки на Преображенском кладбище. После смерти тетки обе они не захотели жить в миру в доме родительском, а пожелали остаться на кладбище, в чем отец им не противился. Из них Авдотья Фёдоровна была высокая и здоровая, девица веселого характера, сестра же её Акулина, хотя и высока была, но худа и задумчива.

Когда я выжил года и готовился сделаться прикащиком, хозяин вечером призвал меня к себе и заговорил ласково таково: «Ну, Фёдор, года свои в мальчиках ты выжил; теперь, если хочешь оставайся у меня прикащиком, я тебе жалованьем не обижу». – Я по обычаю поклонился в ноги хозяину. – «Но вот что, продолжал он, отец и мать у тебя померли и ты теперича остался круглым сиротой; служил ты у меня хорошо и честно, и потому я полюбил тебя, как сына; если хочешь перейти в нашу веру я тебя усыновлю и передам тебе и дом и всю торговлю. Дочерей я наградил деньгами, для того, что они и в миру жить не хотят, так, значит, они в наследство после меня не вступятся. Хочешь покреститься, так будешь моим сыном и в делах хозяином, а не прикащиком». Не получив настоящего наставления в вере православной и почти никогда не посещая церкви Божией, я тогда решительно не понимал, что значит отступить от веры родительской, и потому, не задумавшись, изъявил полное согласие перейти в беспоповщинский толк. «Вы, дядюшка Фёдор, и отец мне теперь, и благодетель, заговорил я, упав в ноги хозяину: так пусть ваша вера будет и моей верой». «Ну и хорошо, сказал хозяин, поднимая меня, и поцеловав три раза, прибавил: теперь называй меня не дядюшкой, а тятенькой, а из молодцовой переходи сюда на верх жить, я велю приготовить тебе дочернину горницу, а там, Бог даст, съездим на кладбище покреститься; я сам буду у тебя отцом крестным. Теперь же ступай и успокойся».

Дня через три, ночью, покрестили меня в Хапиловском пруде и я, безумный, произнес отречение от истинной православной церкви Христовой! После этого я зажил припеваючи не прикащиком уже, а сыном хозяйским; прежние товарищи мои, мальчики и сами прикащики, которые бывало только помыкали мной, стали обращаться со мной с почтением и величать вместо Федьки или Фёдора – Фёдором Михайловичем, а это сильно льстиво моему глупому самолюбию. Таким манером прожил я лет двенадцать; дела наши с тятенькой крестным шли отлично. Я был всегда человек трезвый, работящий и вечера проводил дома; тятенька, бывало, не нарадуется на меня. Но вот старик мой заболел серьезно и, передав мне формальным образом дом и лавку, скончался на моих и дочерниных руках. Прости Господи прегрешения его, он был честный и добрый старик! После похорон на Преображенском я внес, по завещанию покойника, в кладбищенскую контору по тогдашнему пять тысяч ассигнациями на поминки его, и пошел к названным сестрам своим. – «Любезные сестрицы, говорю я им, покойный тятинька передал мне и дом свой и лавку с товаром, так не думайте, что они попали в чужие руки, и прошу вас считать меня не чужим, а братом вашим и во всем ко мне обращаться, как к родному: все, что вы получали от тятеньки покойника, будете получать и от меня, и в обиду я вас не дам ни кому, а буду стоять за вас как единоутробный брат ваш». – Авдотья и Акулина со слезами благодарили меня, и мы расстались, как самые близкие родные.

После старика стал я поживать полным хозяином. Так прошло год или полтора. В воскресенье и праздничные дни я ездил на кладбище, а в будни сестры часто навещали меня; одним словом мы жили душа в душу, как настоящие родные. Частые свидания с сестрой Акулиной, её скромный и грустный вид заронили в сердце моё особенную привязанность к ней: мне бы хотелось всегда быть с ней, утешать, и лелеять её. – Однажды приезжает она ко мне такая грустная и печальная; по опухшим глазам её видно было, что она много плакала. – После разговоров о том, о сем, закрасневшись она повела следующую речь: «братец, Фёдор Михайлович, вы, всегда были добры к нам, сиротам, и заменили нам отца родного; теперь я хочу вам откровенно сознаться, что я сомневаюсь в нашей беспоповщинской вере и что жизнь мне на кладбище кажется хуже ада. Ради Господа, приищите для меня домик где-нибудь тысяч в пятнадцать, где бы могла я иметь комнаты две с кухонкой небольшой, а остальное в наймы отдать». – «Акулина Фёдоровна, говорю я: я и сам сомневаюсь в вере нашей. Какая наша церковь, где нет Самим Господом поставленных епископов и священников! Что же касается до желания вашего купить дом, то этот дом, в котором живу я теперь, не ваш ли дом? Я за счастье и благополучие почту, если вы поселитесь здесь. Рано ли поздно ли, а я намерен покинуть заблуждение, в которое впал по неопытности своей в молодые годы. Обратившись же к церкви, я не в праве, как честный человек, пользоваться имением, которое приобрел через грех тяжкий, через отступничество от веры истинной; следовательно дом этот, а вместе с ним и небольшой капитал, который получил я от покойного родителя вашего товаром в подвале в Охотном ряду, я должен возвратить вам с Авдотьей Фёдоровной, как законным наследницам после родителя». – «О, нет! перебила меня Акулина Федоровна: мы никогда с сестрой в уме не держали, чтобы завладеть тем, что передал вам батюшка, останетесь ли вы у нас в согласии, или перейдете в церковь, потому что мы любим вас от всего сердца за доброту вашу. Притом же у нас есть свой капитал по двадцати тысяч у каждой». – «Ну так вот что, Акулина Фёдоровна, сказал я: если вы желаете покинуть согласие и присоединиться к церкви, как и я же, то согласитесь быть моей женой». – Что же, я с удовольствием готова принять ваше предложение, отвечала она закрасневшись: вы добрый, хороший и честный человек. Однако же мне пора, после завтра я скажу вам решительный ответ».

На другой день часу в третьем приезжает к подвалу кучер мой Кузьма и зовет домой, Акулина Фёдоровна, дескать, приехали и вас просят поскорее. Разумеется, я тотчас же поехал и что же? Застаю невесту мою в слезах горючих. – Что случилось и о чем вы плачете, был мой первый вопрос. – Не люди, а чистые разбойники живут у нас на кладбище и управляют нами и всем нашим богоотступническим обществом. Вот видите ли: тятинька покойник оставил нам с сестрой сорок тысяч ассигнациями ломбардными билетами, еще при жизни своей. Чтобы у нас как-нибудь не похитили билетов этих, мы с сестрой порешили отнести их к дедушке Андрею, нашему старцу наставнику и духовному отцу, с тем, чтобы он положил их в кладбищенский сундук; расписки же с него мы, по глупости своей, не взяли. Что же вы думаете?

Прихожу я сегодня утром к старцу Андрею и прошу его выдать мне билет на 20,000 руб. приходящиеся на мою долю, а сестрины оставить в сундуке. – «Что вы, что вы, Акулина Фёдоровна, говорит улыбаясь ядовито хитрая лисица: да где это видано, чтобы требовать обратно то, что единожды принесено в дар самому Богу? Полноте грешить; довольно и того, что вас с сестрицей удовлетворяем процентами с пожертвованного вами капитала, а билетов вам возвратить невозможно для того, что они записаны у нас в книгу, яко пожертвование». – Я, как угорелая, бросилась от старца, и, заливаясь слезами, не заходя к сестре, поехала прямо к вам. И есть о чем плакать и сокрушаться, сказал я: да Бог с ними, с этими старцами и попечителями, пусть объедаются стерлядями, да устраивают фабрики и заводы на сиротские деньги; Господь не сегодня, так завтра взыщет с разбойников этих все, что обманом и насилием приобрели они.

Мне до того омерзело кладбище, что моя и нога там не будет, – сказала Акулина.

И прекрасно. Располагайтесь здесь, как в собственном своем доме. Успокойтесь, вызовите Авдотью Фёдоровну, объявите ей свое намерение, а там подумаем и о переходе нашем в церковь православную. – Что же касается до 20,000 руб., то перестаньте о них и думать – и без них проживем; слава Богу, торговля у меня идет, как следует, не в убыток торгуем, а с прибылью.

К вечеру Авдотья Фёдоровна, которую известили мы обо всем, привезла имущество сестры и она поселилась в той горнице, где жила еще ребенком при покойной матери. Не много поуспокоившись, она каждый день стала посещать православные храмы Божии, читала книги, написанные против раскола и готовилась к переходу в церковь. Так прошло два месяца; я радовался, видя, что Акулина Фёдоровна успокоилась совершенно, как вдруг однажды утром за чаем, она говорит мне: – «надумала я, Фёдор Михайлович, съездить к попечителю преображенскому Г., может он выдаст мне билеты. Ведь как хотите, потерять их жаль: 20,000 – немалый капитал». Как хотите, говорю, но едва ли что получите.

Поехала. Из лавки вечером прихожу я домой; Акулины Фёдоровны нет; верно у сестры ночевать осталась, думаю. Поужинал и лег спать. Поутру уж поздненько пошел я в Охотный, все поджидал, не приедет ли невеста моя нареченная. Пришедши в подвал и поосмотревшись, отправился я с соседями чай пить. Не успели мы и по две чашки выпить, как прибегает мальчик мой из подвала: пожалуйте, дядюшка, говорит: Кузьма приехал, вас домой требует. – Ладно, говорю, сейчас выйду, а у самого сердце так и екнуло. Поехал. Дорогой Кузьма не говорит ни слова, а на вопрос мой, что случилось, отвечал одним не знаю.

Поднимаясь по лестнице, услыхал я вой моих старух. Что случилось, говорю, о чем вы рев подняли? – Ох, батюшка Фёдор Михайлович да ведь горе-то какое, пускай бы уж своей смертью, а то... Да что такое? говорите понятней. «Да ведь Акулина-то Фёдоровна наша на кладбище удавилась». Меня как варом обварило. Как сумасшедший, бросился я на двор, вскочил в тележку и велел Кузьме гнать из всей мочи на Преображенское. – Когда я вошел в домик к Авдотье Федоровне, то и там заслышал плачь и рыдания, прерываемые мирным чтением псалтири. Поуспокоившись несколько, вошел я в большую горницу, и что же? Холодный труп несчастной невесты моей лежал на столе покрытый белым саваном. Не найду слов, чтобы верно передать Вам, что я тогда прочувствовал. На вопрос мой, как случилось это несчастие?

Авдотья Фёдоровна, заливаясь слезами, рассказала мне следующее: «Вчера утром приходит ко мне сестрица вся в слезах; что ты, говорю, что с тобой случилось? – Да все тоже, говорит: была у попечителя, просила о выдаче моих денег. Какие, говорит, твои деньги? ты их пожертвовала. Нет, говорю, я не жертвовала, а под сохранение отдала. – А где расписка, говорит, того, кто у тебя деньги брал? – Расписки я не догадалась взять. – Не догадалась, так и денег нет – ступай вон. – Я буду жаловаться губернатору, говорю. – Да хоть самому царю. – Что мне делать теперь, сестрица? – Да что делать, говорю, плюнуть на них; Ведь Фёдор Михайлович у тебя денег не требует. Поешь-ка блинков лучше (мы вчера блины пекли). Не хочу говорит, кусок в глотку нейдет. Посидела, да и говорит: пойду прощусь с Маланьей Тихоновной; встала и ушла. Проходит час другой времени, а Акули нет; верно, думаю, уехала домой, и не простившись, сумасшедшая. – Пришел вечер, мы поужинали, помолились и легли; только утром ранешенько стучится к нам соседка Пелагея; отворила, она прямо ко мне: что вы знаете, говорит, ведь Акулина Фёдоровна на чердаке повесилась. У меня и язык отнялся, не могу слова выговорить. – Пойдём, говорит Пелагея, к дедушке Андрею, что он скажет. – Пошли; говорим: так и так, грех случился. – Ну, говорит дедушка Андрей, такова воля Божия; снимите говорит висельницу, да никому не сказывайте; завтра похороним.

Сильно сжалось у меня сердце, когда я, открыв саван, простился с покойницей; не помню, как я вышел с кладбища и как домой приехал. На похоронах я не был.

Этими словами старик кончил рассказ свой. Слезы градом струились из его глаз. Я не стал утруждать его разговорами, и мы молча дошли до Екатерининской пустыни.

Ив. Шевелкин

(Душеполезное чтение за I865 год, Июль месяц)

Чудесное обращение раскольника Митрофана Иванова, крестьянина Орловской губ.

Управляющий имением графа Мордвинова, в Байдарской долине, Ялтинского уезда, Василий Коновалов, 5 апреля 1864 года, довел до сведения преосвященного Алексия, Епископа Таврического, о следующем событии. Находящийся в означенном имении, по найму, плотник, временно обязанный крестьянин Орловской губ. Митрофан Иванов, раскольник, никогда не бывший у исповеди и св. причастия не ходивший в православную церковь, при разговоре с рабочими, начал отрицать все обряды Православной Церкви и не признавал св. угодников, а более всего – Святителя Николая Чудотворца. Но что же?! Едва только Иванов стал говорить о Святителе Николае, как тотчас же поражен был ударом, а через несколько часов отнялись у него ноги и показалась опухоль по всему телу; через два же дня перетаскивали его с места на место, в ожидании ежеминутно кончины. Раскольник этот, пастырскими увещаниями священника села Комаров, Михаила Михо, доведен был до того, что, сознав свое заблуждение, начал говеть, и когда он приобщился Св. Таин, то через несколько минут почувствовал облегчение и мог приподняться, а на другой день мог уже выходить без посторонней помощи, потом он сделался здоровым и стал заниматься работой. Севастопольский благочинный, протоиерей Демьянович, которому поручено было преосвященным удостовериться на месте, донес, что вышеизложенное донесение управляющего оказалось справедливым и описано им так, как дело было.

Усматривая в описанном Преосвященным чудном происшествии, подтвердившемся при местном удостоверении, прямое явление Промысла Божественного для вразумления неверующих, Святейший Синод определил: о событии этом припечатать в журнале «Духовная Беседа».

(Странник 1864 года, за месяц Октябрь)

Здравствуй, любезный Василий Иванович! как ты поживаешь со своим семейством, и что скажешь мне добренького? так я приветствовал вошедшего ко мне в дом моего прихожанина.

– Слава Богу, батюшка, твоими молитвами живу помаленьку – колочусь кое-как, со дня на день. Ты, батюшка, как поживаешь? я нарочно зашел тебя проведать.

– Спасибо, друг мой!

– А скоро ли, батюшка, обедня-то будет, что-то еще не звонят нигде?

– Часа через два; ты раненько таки прибыл.

– Да, я нарочно пораньше-то пришел, чтобы поспеть к началу.

– Вот это доброе дело, любезный, что ты вздумал помолится Богу, и пришел для этого пораньше. А я, признаться, стал было и посерживаться на тебя.

– А что? батюшка.

– Да вот что. В первый год моей бытности у вас – священником, насколько я знаю, ты был всех усерднее к церкви Божией, приходил всех раньше, а выходил всех позже, с настоящего же года ты как-будто стал забывать о храме Божьем, а ведь ты, чай, знаешь, что храм Божий на то и создан, чтобы мы каждое воскресенье и праздник в нем молились Господу – Богу, и благодарили Его за то, что Он нас создал, дает нам пищу, одежду и все, что нужно для жизни. А ты вот этого-то Благодетеля и забываешь.

– Ах, батюшка, знаю, что церковь Божия на то и создана, чтобы мы, грешные, ходили в неё молиться Богу и благодарить Его.

– Так, почему же ты не ходишь? ноги ли у тебя болят, или уж так, – лень на тебя напала. Скажи-ка мне теперь об этом, признайся, и смотри, говори сущую правду, не греши: от меня скроешь, а от Бога-то не скроешь; Он знает, что ты теперь думаешь.

– Вестимо, батюшка, Бог знает, что я думаю, да и перед тобой нечего таиться, ты мой духовный отец, так я тебе все скажу, как на духу... Это меня на дороге догнал один странник. Ну, слово за слово, мы разговорились: ходишь ли ты – старичок в церковь? спросил он меня. – Как не ходить, хожу, – отвечал я. Туда не надо бы тебе, говорит, ходить в нее; ты старичок, тебе пора душу свою спасать, – а в вашей церкви не спасешь. Знаешь ли ты, что грамотеи-то читают в своих-то старых книгах? – Где знать мне, я человек темный, отвечал я. – Так, слушай же, говорит: древние святые мужи не знали церкви, а молились Богу, и спасались в домах, горах, вертепах и пустынях; так и нам заповедали делать, чтобы мы спаслись.

Вот ему-то я, как человек темный, и поверил и стал молиться теперь больше дома, а в церковь перестал ходить. Но вот теперь будет больше полгода, как совесть меня что-то мучит, тревожно мне что-то: ну, думаю, как странник-то соврал. Вот я и пришел к тебе, батюшка, как к отцу – посоветоваться: наставь меня на ум – разум, правда ли – святые-то мужи не ходили в церковь, а молились и спасались в домах, горах и вертепах, выведи меня из раздумья?

– Я тебе, друг, вот что скажу: действительно некоторые святые мужи жили и спасались в пещерах; но эти святые мужи по своей жизни были слишком святы и чисты перед Богом, – и в вере в Бога были тверды и непоколебимы. Потому-то у сих людей святая вера в Бога все в природе превращала в храм Божий; так например: глядя на землю, они в сердце своем говорили: эта земля есть создание Всемогущего Творца Бога. Он нас из неё создал и позволил нам – грешным жить на ней и трудиться ради славы имени Его. Глядя на небо, они говорили: это небо есть создание и жилище Твое, Боже! Ты сотворил его для того, чтобы и мы умом и сердцем возносились к Тебе, и полагали наше жилище не на земле, а на небе, где Ты живешь со св. ангелами и угодниками и откуда ниспосылаешь нам пищу, живот, дыхание и вся. Глядя на светила небесные – солнце, луну и звезды, они говорили: эти светила есть также создание Бога нашего, Который утвердил их на небе для того, чтобы освещать нас и согревать. Одним словом все в природе напоминало им о Боге и Его благах, или лучше самая природа, по их твердой вере в Бога, была храмом Божиим. Надобно и то сказать, что у этих святых людей в пещерах были также св. иконы, а не голые стены; у них были также и св. храмы. Все же другие св. угодники Божии, жившие в городах и селениях, наприм. св. Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Николай Чудотворец и новоявленнный Тихон Задонский и проч., день и ночь молились Богу не только дома уединенно, но и в храмах Божиих, и нам заповедали делать то же. Сама Матерь Божия, с трех лет до совершеннолетия, жила при храме Божием и день и ночь молилась в нём. Нам же, грешным по жизни и слабым по вере в Бога и озабоченным житейскими делами, очень трудно молиться в доме, или в другом каком-либо месте, а душу свою спасти, в отчуждении от церкви и её таинств, невозможно. Можно ли на маленькой лодке без якоря, весел и паруса переплыть безопасно море? Конечно нет. Для безопасного плавания по морю нужен корабль с его принадлежностями. Но сей мир есть житейское море, на котором, как волны, шумят наши страсти; дом же наш есть ничто иное, как небольшая лодка, – следовательно, можно ли мне или тебе на этой малой лодке пускаться в житейское море и преодолеть на оном бурные страсти? Очень трудно, скажешь ты.

Что же нужно для безопасного плавания по житейскому морю? Нужен великий корабль. Этот великий корабль и есть святой храм Божий. Этот корабль стоит на якоре, который есть вера в Самого Иисуса Христа. На этом корабле есть и паруса и все необходимые снасти, – это Слово Божие и семь св. таинств церкви, как-то: Крещение, Миропомазание, Покаяние, Приобщение Св. Таин, Священство, Брак и Елеосвящение. На этом корабле есть и кормчий – это пастырь церкви, который Богом поставлен и обязан оберегать сей корабль – храм Божий и всех верующих от злых людей – еретиков и раскольников.

Далее: святая церковь доставляет христианину не только вечную пользу – царство небесное, но и временную, – тем, что молитвами своими спасает человека от разных несчастий и великих скорбей. В подтверждение этого укажу тебе на один замечательный и душеспасительный пример из житий святых. В страшное время голода, один богобоязненный отец, для спасения своего семейства от голодной смерти, решился продать одному богатому вельможе единственного сына своего. Когда пришло время вести его к вельможе, он, благословивши сына и давши ему наставление служить господину с усердием и верностью, в заключение сказал ему: «друг мой, много горя придется тебе испытать в чужом доме, держись крепко церкви Божией, – этой тихой пристани на бурном море жизни, и сколько тебе будет возможно, не оставляй церковного богослужения и старайся пользоваться каждым случаем к тому; в богослужении ты найдешь себе и утешение и наставление и укрепление».

Строго соблюдая родительское наставление, сын в короткое время приобрел доброе расположение господина своего. Но по прошествии года его постигло большое несчастие. Добрый юноша сделался ненавистным и нетерпимым для госпожи своей. Она решилась оклеветать его перед своим мужем, и через то погубить его. Муж озлобился на юношу и искал случая предать его смерти. Случай к этому скоро представился. Встретившись с судьей, господин сказал ему: я пришлю к тебе одного из рабов своих с платком; прикажи ему отсечь голову и, завернув в платок, отдай тому, кто придет за ответом. Добрый юноша, ничего не зная, повинуясь своему господину, спокойно пошел к судье; но, проходя мимо одной церкви, он услышал в ней богослужебное пение, и, согласно родительскому наставлению, зашел в нее помолиться Богу. Богослужение продолжалось; а между тем госпожа, не терпеливо ожидая видеть голову ненавистного ей слуги, послала к судье за ответом любимца своего, участника в её преступлении. Этот любимец, проходя мимо той же церкви и услышав в ней пение, из любопытства остановился. Добрый юноша, увидев своего товарища, спросил его, куда он идет. Тот отвечал: «к судье за ответом». – Ты был у него? «Нет еще», отвечал он. – Мне хочется дослушать службу; сделай милость, отнеси ему этот платок вместо меня, а я схожу за ответом. Товарищ взял у него платок, поспешил к судье, – а судья тотчас приказал отсечь ему голову. По окончании службы, приходит к судье и осужденный на смерть юноша и, получив от него в платке что-то завернутое, принес своему господину. Это происшествие было великим чудом для господина и госпожи, когда они увидели осужденного раба на смерть живым, а любимца своего погибшим.

Вот как душеспасительна св. церковь для того христианина, который не забывает её и любит! Она, как чадолюбивая мать, является скорой помощницей и заступницей христианина на пути разных его скорбей и несчастий. Этот душеспасительный пример да научит и тебя, мой друг, быть усердным по-прежнему к церкви Божией.

– После того, что я слышал от тебя, батюшка, буду поусерднее к церкви Божией. Теперь избави меня Бог, чтобы я оставил её – нашу мать и хранительницу, которая молится за нас – грешных Богу и избавляет людей от смерти и бед. Твое наставление, батюшка, буду помнить по гроб мой, – и другим буду говорить, что без церкви Божией невозможно спастись. А этих злых людей, которые меня неграмотного своими книгами сбивают с толку, теперь уже не буду слушать. И что это, батюшка, у них за книги? кто их написал? видно эти книги у них негодные, когда в них запрещается ходить в церковь Божию?

– Да! эти книги негодные, написаны злыми людьми и по навету злого духа. А злой дух, ты чай знаешь, есть враг церкви Божией; сам воюет на церковь Божию и других-то вооружает, особенно еретиков и раскольников. Он, по словам святого апостола, как лев рыкая ходит и ищет кого бы поглотить (Пет.5:8), – и тебя бы без сомнения поглотил, если бы ты продолжал чуждаться церкви Божьей, и не сделался опять послушным ей сыном. Итак, друг мой, не верь этим людям и их книгам, а веруй в церковь Божию, крепко держись её Богослужения я её учения, и тогда можешь надеяться получить спасение. Ну, друг мой, слышишь – звонят: время к обедни. И напутствовав его пастырским благословением, я поспешил в церковь, а собеседник мой отправился вслед же за мной.

Священник Андрей Троицкий

Нижегор. губ. Макарьев. уезда с. Лопатищ

(Руководство для сельских пастырей. 1881 года № 28)

(Из донесения священника)

В городе Кременчуге существует беспоповщинская секта, хотя и не многочисленная, к которой принадлежал Кременчугский мещанин Нестор Иванов, 75-летний старец, в течении долгого времени бывший наставником беспоповцев и наносивший много хулы на православную веру.

В 1860 году он подвергся тяжкой и продолжительной болезни, от которой лишился ног и с трудом ходил на костылях. Болезнь эта, по намерениям промысла Божия, послужила ему врачевством недуга душевного: с этого времени он начал помышлять о принятии православного священства. Но с первого знакомства моего с ним он еще упорно стоял в своём зловерии, так что после всех словопрений моих с ним я уходил от него безо всякого успеха. Одно вселяло в меня надежду на его обращение: это то, что он всякий раз, после беседы со мной, просил навещать его впредь, – чему я душевно радовался и с любовью исполнял. 28 августа 1886 года, этот старец заболел вновь и на третий день болезни пожелал видеть меня. Положение, в котором я застал дотоле упорного раскольника, чрезвычайно поразило меня; коленопреклоненный пред св. иконами, он в слезах молился ко Господу, постоянно взывая: Господи, спаси мою грешную душу и не лиши её святых Твоих даров! Предстоявшие здесь не могли удержаться от слез, а особенно когда он, узревши меня, бросился ко мне в ноги и, схвативши за одежду, сквозь слезы сказал: отче святый! я умираю – прости меня грешного, исправь меня окаянного, спаси мою грешную душу, имиже веси судьбами... Видя его искреннее раскаяние, я, не теряя времени, поспешил исправить его по чиноположению церкви и, после исповеди и прочтения молитв к причащению, удостоил его св. даров, которые он принял с редким чувством сердечного умиления и благодарности к Богу. Сознавая, что с принятием св. даров он принял в себя самого Господа Иисуса Христа, он тут же прочитал: Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко и пр. и затем стал читать благодарственные молитвы по причащении, хотя еще в слезах, но он уже без смущения и с радостью помилованного грешника.

Умиротворенный в совести старец этот тихо и покойно переносит болезни старости, пользуясь христианским состраданием и частными посещениями православных.

(Полт. Епарх. Ведом. 1886 г. № 22)

Чудесное обращение от раскола в православие

В сороковых годах, в с. Тумботине Горбатовского уезда, жил набожный и добродетельный крестьянин Василий Б... Крестьянин этот долгое время находился в расколе, но поразительный случай с умершим отцом его, упорным раскольником, обратил его на путь истины.

Вот что передавал он для вразумления заблуждающихся: С молода я находился долгое время в расколе со всем моим семейством. Еще отец мой уклонился в раскол, и принадлежал к числу ревностных раскольников, беспоповского согласия. Но милосердый Господь, не хотяй смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему, следующим образом вразумил меня окаянного.

«Отец мой, как я сказал, будучи закоренелым раскольником, еще при жизни своей заклял меня отвезти по смерти тело его в Лисенки (раскольники села Тумботина принадлежат к беспоповщинской секте, – у них все таинства церковные отправляют старые девки, которые имеют местопребывание в деревне Лисенках – в 20 перстах от Тумботина), и здесь по отпетии раскольническим попом, т. е. старой девкой, схоронить его в лесу, где обыкновенно хоронятся раскольники. Исполняя это отцовское завещание, я, по смерти его, повез тело в Лисенки.

Бодро я ехал с телом отца, думая, что я делаю дело доброе, святое, – исполняю завет отчий. Но вот тут то и случилась страшная история. Знать, милосердый Бог сжалился над своим погибающим созданием, и благоутробно восхотел меня окаянного возвратить на лоно православной матери – святой Церкви, от которой отец мой, по несчастному заблуждению, отторгся и меня увлек в тот же ров погибели. Еду я дорогой, но, оглянувшись нечаянно назад, вижу... о, ужас! покойный мой батюшка валяется на дороге. Что за чудо, подумал я! телега ехала спокойно; казалось, ничего из неё не падало на землю, – а между тем тело покойного лежало на земле, да и гроб, только без тела, стоял на земле, как следует, покрытый крышкой.

Видно, невидимая сила выхватила тело несчастного моего отца, умершего без церковного напутствия, и позорно повергла его на землю. У меня даже волосы дыбом стали, всего меня прошибла страшная дрожь. Я и вспомнить не могу, какие это страшные для меня были минуты! И это повторялось, к ужасу моему, до трех раз... Положу тело в гроб, даже покрышку веревкой увяжу накрепко, – и что же? Проеду немного, – оборочусь, и вижу, тело валяется на дороге. Хоть сейчас на страшный суд предстать, если лгу, или примерно выдумываю... И враг-то, как помрачил меня окаянного! Надо бы воротиться назад; а я ехал, как безумный, все вперед, опасаясь вернуться назад единственно потому, что надо мной будут смеяться мои же собраты – раскольники, а судом Божиим, явно совершившимся для вразумления меня окаянного, я пренебрегал... Не помню, как доехал до Лисенок, – и имел несчастие схоронитъ отца, по обычаю отщепенцев, в лесной дебри.

Этот страшный случай так на меня подействовал, что я немедленно оставил раскол и присоединился к православной Церкви (равно как и все семейство моё), и после того и другу, и недругу закажу ходить в раскол. Это – омут для христианских душ! С тех пор, опротивели мне раскольники, и их бесед бегу, как смертоносной заразы. Так вразумила меня поездка моя для похорон отца в Лисенки»!

(Странник, 1868 год. Т. 1-й)

Обращение в православие из беспоповщинского раскола

В одном небольшом городке обширной России, в православной церкви только что кончилась Литургия; народ, бывший в церкви, справляли своих лошадей. Священник шел домой, но на дороге встретил его мужчина с большой бородой и не остриженными усами. Когда священник поравнялся с ним, он с низким поклоном обратился к нему: – Я к твоей милости, у меня есть просьба до тебя, отец. – Если есть просьба, так пойдем ко мне на дом; там и поговорим о деле. В доме священника незнакомец изъявил свое желание жениться.

– Хорошо, это дело доброе, законное. Кто же ты?

– Да не мудрено, отец, что ты меня не знаешь: я по старой вере.

– Ну вот это уж совсем дело не доброе, что ты не принадлежишь Св. Церкви православной. Как тебя зовут? Иваном. – А по отцу? – Да так меня все зовут Иван, да Иван. Подумав, что он не помнит своего отца, священник не стал допытываться имени его отца, и узнав, что прозвище ему Парфенов, стал называть его Иваном Парфенычем, испросил, кто у него невеста? Да невеста-то церковная. – Так как же мне тебя повенчать на церковной? Ведь двое через брак соединяются благодать Божью в одно; а вот у вас врозь: ты старообрядец, а она церковная.

Да я и сам, отец, думаю, что мне не придется оставаться старовером. – Да миропомазания ваши благословит Господь твое святое намерение оставить заблуждение и присоединиться к церкви Христовой. Это мысль добрая, это тебе сам Царь Небесный внушает тебе обратиться на путь истины. Ты может быть бывал в православных храмах и сам слыхал святые песни и молитвы. Бывал, как не бывать? Вот и сегодня был в твоей церкви, слышал, отец, как ты читал наставление; мне оно понравилось; даже слезы навернулись у меня. Как я жил прежде в Курляндии, где нет церквей, ходил там в наши молельни; но там наставлений я не слыхал а молитвы читают не всегда с толком. Господь знает, что там читают. Что же это за молитва? Отбивай знай поклоны, а за что, и не знаешь сам. Видишь, ты уже заметил, что в православных церквах лучше, чем в молельнях староверов, Кроме того, совершается таинство причащения и наставники это считают нечистыми.

– Да, отец, я сам это слыхал хорошо говорят о мазании миром.

– Что же они говорили? – Да если де кто помажется миром, того нужно выжигать огнем. – Ну посуди сам, как можно выжигать глаза. – Вестимо лопнут. – Видишь какие у вас руководители, хотят уродовать людей. Пусть они прочитают, что говорят апостолы: вы помазание имате от Святаго и весте вся (1Ин.2:20). Извествуяй нас с вами во Христе, и помазавый нас Бог, Иже и запечатле нас и даде обручение духа в сердца наша (2Кор.1:21–22). Жаль их; но нельзя скрыть грозного слова апостольского против ложных учителей: аще мы, или ангел с небеса благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет (Гал.1:8).

– Да как же, батюшка, ведь наши грамотеи читают тоже, что вот ты мне привел из Писания. Как же они Бога не боятся, что они всё это не делают так?

– От того-то они и самые жалкие люди, могут читать из старопечатных книг, иные и читают, – но учат самовольно другому. Да как же мы будем виноваты, что наши наставники учат нас неправому? – А прав ли бы ты был, если бы кто стал учить тебя не молиться и не поститься? – Как же можно, отец, не молиться и не поститься? Ведь Господь велел это делать.

– Господь же велел и всем это делать, и приобщаться св. Таин, Он и в св. Евангелии сказал: приимите, ядите, сие есть тело мое; пийте от нея вси, сия бо есть кровь моя нового завета... аще не снесте плоти Сына человеческого, не пиете крови его, живота не имате в себе. (Мф.26–27); как же не невиноват тот, кто слушает людей, а не слушает Бога? – Да ведь мы люди темные; так с нас не взыщет Господь, что мы, не зная Его учения, слушали наших наставников.

Уверен я, что ты, Парфеныч, не захочешь остаться в слепом послушании таким любителям проклятий, таким слепым вождям, губящим себя и других, а захочешь очистить душу свою св. таинствами и принять православную веру. – Да, я желаю, отец, принять православную веру. Так и было. Пред самым браком обратившийся в православие, придя к священнику со своей невестой, обратился к нему с такими словами: «ты, кормилец, присоединил меня к Христовой церкви, и я увидел в ней свет, сделай милость, будь уж и посаженным отцом, благослови меня пред браком». Говоря это сквозь слезы, он, как ребёнок, гладил бороду священника. Разумеется, священник согласился и благословил его иконой.

Б. П. I. П.

Душеполезное чтение ч. 2-я за 1867 г.

Обращение в православие Гаврила Васильевича Сенатова

«Родился я от православных родителей – Василия и Марьи, святое крещение и святое миропомазание получил от православного священника. Выучился у одного родственника грамоте и от двенадцати до двадцатилетнего своего возраста усердно посещал православный сельский храм, даже на клиросе читал и пел и прислуживал в алтаре священнику. Святых тайн приобщался каждый год. В православном же храме браком сочетался и дочь крестил. Если я бывал дома, то ни одного праздника не пропускал, чтобы не сходить в Божий храм на святую литургию. Так я находился в православии непоколебимо до 20 лет своего возраста, а потом поколебался и наконец совсем разлучился со своей духовной матерью – святой православной церковью. Случилось это таким образом. По Божию попущению, а по действу врага рода человеческого, в нашем селе были раскольники (они и теперь есть). Раскольники эти были так именуемые по Спасову согласию, или нетовцы. Они крестятся и браком сочетаются в православной церкви, но не считают себя её сынами, не принимают святых тайн и погребаются по- своему, без православного священника. Мой односелец Евдоким Семенов Карегин в то время был у них в роде наставника; к нему нетовцы сходились почитать и молиться (молились они только по Псалтири), сходились не только свои односельцы, а и из ближайших сел и деревень.

Около 22 лет от роду я поступил к Владимирскому купцу Володину в рощу в сторожа. Как сам хозяин, так и прикащик его, управляющий в роще, Павел Васильев Торлов были раскольники по федосеевскому согласию.

Последний разговор с Торловым окончательно сгубил меня и вринул в раскольничью пропасть. И трех месяцев не прошло после праздника Преображения Господня, то есть после этого разговора с Торловым, как я уже был перекрещен в федосеевство и наречен Иоанном, во имя святого Иоанна Златоустого (13 Ноября). Хоть мне и не особенно желалось переменить свое имя, но однако согласился. В каком году это случилось, то есть в каком году я совлёк с себя боготканную одежду святого крещения и святого миропомазания в точности не помню; наверно в 1862 или 1863 г. С этих пор началась моя жизнь в дебри пагубного раскола и продолжалась доднесь. Дай, Всемилосердый Господи, чтобы этот день был последним днем моего странствия вне святой православной церкви!

Вскоре за мной перешли в раскол моя жена и мать; родителю же Бог не допустил перейти, он кончил свою земную жизнь православным. Вслед за моими родными начали переходить в раскол, один по одному, многие мои односельцы, увлекаемые мной. Переходили мужчины, женщины и целые семейства. Года через три в нашем селе федосеевцев было уже человек шестьдесят. Я в своем доме устроил моленную, завел по праздникам службу и всячески старался распространять принесённое мной, а дотоле в нашей местности неведомое, федосеевство. Бог мне попустил сие, а враг содействовал, и все новые и новые жертвы запутывались в сетях федосеевства, – вырывались очень немногие. Федосеевство в нашем селе год от году росло и крепло. Так продолжалось до 1877 года, когда я переехал на жительство в Москву. Совершилось сие по явному Божьему Промыслу. Господь, всем спастися хотящий, восхотел и мне прийти в чувство и в разум истинный. Вот как Божий Промысл долгими годами вел меня к очувствованию.

Немного спустя после моего перехода в раскол, у моего, уже упомянутого, односельца Евдокима Семенова Карегина родился ребенок. Отец обратился ко мне с просьбой, чтобы я окрестил новорожденного. Я – хоть и не сразу – согласился. После этого и за это меня отдали отцу благочинному на увещание. Увещание никакой пользы не принесло, не смотря на все усердие отца благочинного, а еще более тогдашнего приходского священника отца Евфимия. Вечная память рабу Божию иерею Евфимию! Он жалел, любил меня; ему я прислуживал в святом алтаре. Сколько раз он уговаривал меня оставить раскол, раскаяться, даже предлагал отправиться со мной к в Боге почившему приснопамятному святителю Филарету, тогдашнему митрополиту московскому.

Раскайся, Гаврила Васильич, – увещевал меня о. Евфимий, – ведь после одумаешься. – Что я одумаюсь, это мне кроме о. Евфимия еще два священника предсказали. Слава Тебе Господи! Вот и сбываются сии предсказания.

Так на увещании со мной ничего не сделали.

В 1887 году, осенью, я, по приглашению своих московских приятелей, переехал на жительство в Москву. Здесь меня сделали наставником, а потом дали, как бы в приход, федосеевцев, живущих около города Горбатова (в Нижегородской и Владимирской губерниях). В это же время между мной и московскими федосеевскими главарями начались раздоры из-за детей; они приказывали мне отдать их куда-нибудь и остаться одному; я на это не согласился. В конце 1879-го, или в начале 1880 года в федосеевстве началось движение в пользу брака, сначала на Волге, а потом перешло в Москву. Я кое-когда и прежде сомневался в федосеевском учении о браках, а в это время мало помалу во всеуслышание стал говорить, что к женатым нужно относиться помягче, что их необходимо принимать на исповедь. Из-за этого я с московскими федосеевскими главарями стал расходиться все более, и наконец на так называемом у федосеевцев большом соборе в Августе 1883 года совсем ими был изгнан из федосеевства. После сего я начал читать. Потом подрос сын, и он стал читать. И вот, Господь осенил меня своим Божественным светом и возрёк истину моей загрубелой тогда и зачерствелой душе...

Накануне присоединения, 28 марта Сенатов препроводил следующее достойное внимания письмо.

Братья и сестры! Я родился, вырос и возмужал телом не вашим по вере; потом стал вашим; а теперь делаюсь опять не вашим, а тем же, каким был прежде, когда еще не знал вас. Случилось сие вот почему, скажу коротенько.

В своей молодости я познакомился с одним из ваших. Он наговорил мне, что в великороссийской церкви антихрист с сатаной царствуют; что в ней все не хорошо, все погрешено, все еретическое. Хотя я и грамотен был, а писания в то время нисколько не знал, а потому и поверил сему человеку; поверил, что церковь пала, что благодати священства мы лишились, что теперь ни тела, ни крови Христовых не приносится под видом хлеба и вина, то есть чувственно, что теперь время плача и рыдания, потому что церковь стала неполноправной, умаленной и даже лишенной Божией благодати. Ревность моя разгорелась, и я сделался вашим по вере. Так прошло много лет, почти тридцать. Много я за это время потерпел за свой переход к вам; все это вам известно. Трудно телу все сие было переносить, но дух не мучился: я был спокоен; я утешался мыслью, что страдаю за веру Христову. В этом я был крепко убежден; о других верах не думал и книг не читал. Говорю о книгах Ветхого и Нового Завета и о толкованиях на сии священные книги святых и богоносных отцов. Не диво, что я не читал сии священные книги, а диво, что во все без малого тридцать лет моего в вашей вере пребывания я из своих по вере ни одного не видал читающего сии книги или прочитавшего; не знаю, во все это время встретил ли я более двоих, которые бы прочитали – о всей Библии даже и не говорю – весь Новый Завет, то есть Евангелие и Апостол. Ничего бы сие не значило, если бы я все время прожил где-нибудь в глуши, в деревне, никуда не выезжая; а ведь я давно уже живу в Москве и имею обширное знакомство с горбатовскими, казанскими и других мест федосеевцами. Правда, я сам читал много и своих же читающих видал; но как я, так и прочие читали не книги Ветхого и Нового Завета, а все какие-то выписки и всего более об антихристе. Не правду ли, братья и сестры, я говорю? Подумайте вы о себе: читал ли кто из вас все Евангелие, Деяния и Послания Святых Апостол? Ведь не читали и не слыхали, кроме службы; а за службой читается не много, да и трудно понимается и еще труднее напоминается. Не впервые я говорю об этом: говорил, когда еще с вами был. И что же, братья и сестры, приходилось мне выслушивать на мои слова, что нужно бы почитать Евангелие и Апостол? Вот что: «Евангелие писано не для нас; это все было, да прошло. Мы живем после Никона и должны руководиться тем, что для нас писали наши предки». Сии слова, братья и сестры, не доказывают ли, что мы заблудились, – заблудились во тьме неведения святого Евангелия. Говорим мы, что Евангелие было, да прошло; а разные писания разных предков почитаем за пределы вечные, что к ним ни прибавить, ни убавить нельзя. Справедливо ли так говорить? Не значит ли сие – прямо не верить в Христа Спасителя? Он сказал, что Его Евангелие вечно, а мы говорим; «оно было да прошло!» «Небо и земля мимо идут а слово Мое не прейдет», сказал Сын Божий. А мы говорим: Евангелие было только до Никона!

Тем более горько слушать сие, что вы свое общество нарицаете Христовой церковью, а Христу не веруете; не веруете, что святое Евангелие вечно. Мы должны веровать не по статьям каким-нибудь, установленным сими предками, а всецело, во всей полноте, по Христову установлению и по установлению всей вселенской церкви, но не одного кого-либо «Основания бо иного никтоже может положити, паче лежащего, еже есть Исус Христос» (1-е послание к Коринф, глава 3-я, ст. 2, зачало 128-е). И сего ради нарицается святая соборная и апостольская церковь: «Се есть церковь соборная, яже всему Евангелию и всему учению вселенских соборов верует, а не части. Се есть церковь и соборная, яже не верует веру умышленную, ниже держит тайны, от единого коего человека уставленные, но се верует и на се уповает, еже Господь Бог предаде и весь мир соборне похвали и прият» (Катихизис Великий, гл. 25, л. 121-й на об.)». Видите, та есть соборная и апостольская церковь, которая верует всему Евангелию, а не части, и всему учению вселенских соборов, а не части, которая не верует в установления одного кого-либо.

Теперь скажу, какие книги мы должны почитать Божественными. Вот что постановлено святыми Апостолами в 85 правиле. «Да будет же вам всем, причетником же и мирским людям, книги честные и святые. Ветхого убо завета Моисеевы книги пятеры: Бытие, Исход, Числа, Вторый Закон, Исуса Навина едина, Судей едина, Руфина едина, Четверы царства, Паралипомены двои; Ездры двои; Есфирина едина; Маккавейские трои; Иовля едина; Псалтырска едина; Соломони четверы: Притчи, Екклисиаст, Песни песней, Премудрости, Пророческих 12-ть. К тому же Исаина едина, Иеремиина едина, Иезекиилева едина, Даниилова едина. Кроме же сих вам приписано будет нами поучати вам юные дети книги премудрости многоученого Сираха. Наши же книги, сиреч Нового Завета: Евангелистов 4: Матвеево, Марково, Лукино, Иоанново; Павлова послания 14, Петрова послания 2, Иоаннова послания 3, Иаковле послание едино, Июдино едино, Толкование. Заповедавше в правилех честнии апостоли, как подобает верным жить, конечное наведоша, и которые как подобает им почитать книги, и таковые изочтоша (Кормчая, гл. 1-я, правило св. Апостол 85-е)».

Другие книги почитать наравне с выше исчисленными не должно; сие будет преложение вечных пределов. Так повелено 24-м правилом поместного собора, иже в Карфагене: «Ничтоже, кроме именованных книг в правилех, в церкви да «не почитается во имя Божественных писаний; сия же суть правила именованные книги». Далее перечисляются книги Ветхого, а потом и Нового завета, уже перечисленные в 85-м правиле Святых Апостол.

И святый Григорий Богослов, исчислив вышесказанные в 85-м апостольском правиле книги, написал: «и се все имаши, прочая же кроме их не суть ближняя» (Кормчая, лист 265-й на обор.). И святой Амфилохий, после поименования книг Ветхого и Нового Завета, написал Селеквии: «Негли убо прилагают множайшии, чуждо глаголют се: но не ложное правило да будет Богодухновенных писаний» (Кормчая, л. 266 на обор.).

Вы скажете: «разве так мы ничего и не читаем? Прологи читаем». Правда ваша, что вы читаете Прологи и другие подобные книги. Но читая Прологи и разные Цветники, нужно ли оставлять без внимания и книги Ветхого, а особенно Нового Завета: Евангелие, Послания и Деяния святых Апостолов? В сих книгах наш живот, наше основание в вере, наше спасение. Ведь вы хотя и говорите: «Евангелие было, да прошло», а в душе-то не верите сему. Читая сии строки, пусть каждый из вас задаст самому себе вопрос: «верю я Евангелию, или нет?» Так и спросите себя; спросите себя потом, что если не верить Евангелию, что оно вечно, то нужно ли верить и тому, о ком в Евангелии писано, – самому Христу? Ни один из вас не скажет, что Христу не должно верить; а если должно Ему верить, то должно верить и тому, что Он сказал: иначе не будет веры. Какая же будет вера, когда мы будем говорить: «да мало ль что тут писано?» Только потому вы говорите «Евангелие было, да прошло», что не ведаете святого Евангелия и не знаете, что в нем написано.

Вот мой вам всем душевный совет: читайте Прологи и Цветники, но и Евангелие не оставляйте; также не оставляйте и другие книги, поименованные в 85 правиле святых Апостолов; если кому всех сих много, то хоть один Новый Завет читайте. Для разъяснения неудобопонятного обращайтесь к толкованиям святых отцов, – Златоуста Феофилакта Болгарского и других.

Итак, когда я был вашим, книги не читал, о вере не думал, считал, что в правоте нахожусь, а панихиды только стоял, иногда крестил и на исповедь принимал. Так же, может быть, было бы и в настоящее время. Но вот, в Августе месяце 1883 г. меня выгоняют с большого бывшего тогда собора и отлучают всем собором. За что меня отлучили, вам известно, – а именно за то, что я стал говорить: церковь должна быть с двумя путями, девственным и брачным, как сказано в Евангелии. Я остался один, сделался свободным и мало помалу начал читать книги и разбирать прочитанное. А в книгах я встретил между прочим и следующее. Ради краткости приведу два примера из книги, называемой Златоуст, из поучения святого Иоанна Златоустого о страстях Господних, в неделю 5-ю Поста: «И еще время настоит постное, должны есмы непорочны быти, да приимем достойне тело и кровь Господню, яко люто есть христианином нарещися, а не приимати тайн Христовых, иже и неверным подобны, и армены нарече, иже, самоохотно небрегуще спасение, причастия удаляются». Ниже: «Аще же кто живя чисте и в покаянии, а не приемлет тайн Христовых, не может спастися. Рече бо Господь: ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает, и Аз в нем». Не задуматься над такими словами невозможно. То я все говорил, что мы добродетелями и добрым житием приобщимся тела и крови Христовой; а тут вдруг оказывается, что как ни живи, а не причастишься – спасен не будешь. Но ведь мы теперь лишены! – утешил я себя. Проходит немного времени, и мне попадаются в той же книге, во втором слове о блудном сыне, сии слова: «Не гладь хлеба, но еже не слышали словеси Божия, и нача лишатися, еже не прияти части святых честных тайн, иже не боятся Бога: а боящимся Бога никогда несть лишения». Значит, старообрядцы не боятся Бога и не слушают святого Христова спасительного Евангелия! – подумал я; а если бы боялись, то и не лишились бы священства и приобщения Христовых тайн!

Потом мне пришло в голову, что мы хотя и говорим: «теперь время плача и рыдания», а никогда не плакали и не рыдали; что наши отцы хотя иногда и называют себя простецами, а делают не простецкие дела: собирают соборы, уставляют законы, отлучают и вновь прощают; а в одном письме в Казань так назвали себя светилами миру и пастырями церкви. Вот я и думаю про себя: ведь и я был отцом; так неужели я тогда был светилом миру и пастырем церкви? Да кто же меня поставил в пастыри? Не самозванцем ли я тогда был? – Самозванцем.

Также нельзя было не задуматься и о следующем. Называют Никона еретиком за прибавку к имени Спасителя одной ижи (то есть за имя Иисус, обретаемое и в древне-печатных книгах, а особено в древних харатейных; справиться о сем, можно в библиотеках, в Синодальной, Хлудовской и других). А сами святое Евангелие отвергли, – сказали, что оно было, да прошло. Сравните беспристрастно, кто еретик, Никон или сами старообрядцы? Никон только вместо Исуса велел писать Иисус, а старообрядцы все Евангелие отвергли, а наставники их – самозванцы, восхитители не дарованного.

Таким образом, мало помалу я совершенно разубедился в правоте всего старообрядчества и убедился в правоте великороссийской церкви, – поверил, что она есть святая православная, соборная, апостольская церковь.

Я уже сказал, что стал читать после того, как меня выгнали в 1883 году. Выгнали меня попечители Преображенского Кладбища Петр Илларионович Баранов и Федор Петрович Москвин. Выгнали не сами собой, а с согласия всех присутствующих на соборе отцов, т. е. самозванцев, которые присвоили себе название отцов, совершенно чуждое им, как Дафану и Корею. Тогда мне было горько переносить это изгнание. А теперь я понял, что это был Божий Промысел наставить меня на истинный путь. Выгнали и отлучили меня, как я уже сказал вам и как вы сами знаете, за евангельские слова, что церковь должна быть с двумя путями. После изгнания я стал читать больше. Из Евангелия же убедился, что в церкви не только брак должен быть, но непременно и святые тайны, – тело и кровь Господня. Посему, уходя из старообрядчества, я в сем прощальном письме к вам, братья и сёстры старообрядчествующие, обращаюсь ко всем федосеевским наставникам, а в особенности к попечителям Преображенского Кладбища Петру Илларионовичу Баранову и Федору Петровичу Москвину и прочим, с глубокой моей благодарностью, сердечной благодарностью за то, что они выгнали меня и велели отлучить. Этим они меня избавили от такой душепагубной наставнической, богопротивной, самозванской власти, за которую бы я стал на страшном Христовом судищи судиться, как Корей и Дафан. И как же мне вас за такое любезное дело не благодарить! И сия моя благодарность не ложна и нелицемерна, Бог в этом свидетель. От всей души благодарю их и желаю им, также и вам, братья и сёстры, познания истинного света, да будет един пастырь и едино стадо.

С почтением к вам кланяюсь и с вами прощаюсь.

Гаврила Сенатов

Братское Слово № 1-й и 8-й 1887 года.

От него же 2-е письмо прежним его близким друзьям федосеевцам, филипповцам и брачным ²¹

Друзья мои! в последние десять лет пред моим присоединением к св. Православной Церкви много я говорил с вами о вере; многих из вас спрашивал, со многими советовался. Не ругаться и не вздорить я хотел с вами, а истину узнать. Вспомните вы все, с которыми я беседовал о вере, что вы отвечали мне на мои вопросы; одни принимались ругать меня, другие молчали, третьи говорили: «живи, как прежде жил». Не думали вы тогда, так подумайте теперь, прошу вас, такие ответы могут ли быть ответами? Одним словом, я почти всеми был оставлен. Оставлен я вами, мои прежние друзья, и теперь. Все вы считаете меня погибшим, заблудшим и не желаете со мной встречаться, а при встрече осыпаете меня только одной бранью и проклятиями. Ругать меня, скажу к слову, следует: я так много ругал св. Православную Церковь и так много отвратил от неё её чад!! Но все же вам не ругаться следует, а следует посмотреть на самих себя, на свое убогое и невозможное для истинного христианина положение. – Выслушайте меня.

Все вы говорите (и я раньше говорил также), что благочестие было только до патриарха Никона, а теперь его по всей земле не обретается; что таинства и священноначалие взяты на небо; что теперь следует только плакать и рыдать; словом, теперь на земле, по-вашему, нет радости, а одно горе и печаль. Так вы говорите, а на деле показываете совсем иное. В только лишь прошедшие великие праздники все вы радовались и все благословляли Бoгa. Вспомните: вот пришел праздник; вы собрались в свои моленные, многочисленные светильники возжены, кадильный дым наполняет всю моленную, слышите радостное пение; вы сами радуетесь и всю землю призываете к радости и торжеству. Вы ликуете, что праздник пришел, вы все веселы. Представьте себе, что к вам в моленную в это самое время вошел некий странник, не знающий ни вас, ни ваших верований. Вот он все осмотрел и спрашивает: «что это значит? что вы делаете? – Мы молимся, ответите вы. Пришел праздник и мы торжествуем». – После этого, тут же спросит вас странник еще; «а сподобились ли вы принять пречестное тело и пречестную кровь Господа Бoгa, Сына Божия»? Что вы на это ответите? – не это ли: нет, мы не приобщены. «Почему же вы не причастились»? спросит странник. – «В нынешнее время, ответите вы, нет святого причастия, ныне только плач и рыдание». – Удивится странник и скажет: «люди эти лгут, лгут Богу, людям и самим себе: в одно и тоже время говорят они: мы торжествуем и мы плачем». И действительно, если вы проповедуете плач и рыдание, то зачем празднуете; а если вы праздники празднуете и ликуете, то зачем говорите: в нынешнее время только плач и горе? Делайте что-нибудь одно.

Вспомните церковные песни и вами пропетые в прошедшие великие праздники. В праздник Благовещения Пресвятой Богородицы и вы пели: Благовествуй, земле, радость велию, хвалите небеса Божию славу (припев 9 песни). Но можно ли вам так петь, не противна ли эта церковная песнь вашему учению о всеобщем плаче? Какую же радость может теперь благовествовать земля, когда от земли все отнято? Не лучше ли вам пропеть: «плач и рыдай, земле: все благое погибло на тебе, антихрист царствует». Это пение весьма подошло бы к вашему учению.

В праздник Входа Господня в Иерусалим вы пели: Ныне мирови завет нов завещается, и кроплением да обновятся людие, Божественною кровию (канон, ирмос 6 песни), совсем не подходящее для вас пение. Не имуще святых пречистых тайн, как вы можете петь: кроплением да обновятся людие, Божественною кровию? Проповедуя совершенное разорение благочестия, как вы поете: ныне мирови завет нов завещается? Вы можете пропеть: завет новый разорился и люди более не обновляются Божественной кровью. С вашим учением вы и должны так петь и читать.

В Великий четверток св. Церковь воспоминает установление приношения бескровной жертвы тела и крови Господних. И вы, исполняя церковный устав, творите сие вспоминание. Но можно ли вам вспоминать установление бескровной жертвы, если вы проповедуете разрушение сего установления, прекращение приношения тела и крови Христовой? Вспоминать установление того, что уже разрушено, не имеет никакого смысла.

В светлое Христово Воскресение и до дня Вознесения Господня вы, как и св. Церковь, поете: светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе возсия: ликуй ныне и веселися, Сионе, Ты же, чистая, красуйся, Богородице, о востании Рождества твоего. Эта торжественная песнь совершенно неподходящая к вашему учению, что в нынешнее время на месте святе стоит мерзость запустения. Вы могли бы сказать «светился, светился ты, новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе сияла, но теперь ты, Иерусалиме, омрачен и не слава Господня на тебе, а мерзость запустения». Не можете вы петь: ликуй ныне и веселися, Сионе. Какое ликование после разрушения благочестия и наступления царства антихристова, после попрания Сиона? С вашим учением и при вашем весьма горестном положении вы можете воскликнуть только сие: плачь ныне и рыдай, Сионе, слава бо Господня отнята от тебя и ты попираем богоборцем. В Пасху же поете вы еще: Возведи окрест очи твои, Сионе, и виждъ, се убо приидоша к тебе, яко Богосветлая светила, от запада и севера и моря и востока чада твоя, в тебе благословяще Христа во веки (песнь 8, канон). Эта песнь указывает на распространенность Христовой веры, на то, что многочисленные народы со всего света, со всех стран приходят в Иерусалим и здесь славят Христа. И вам, учащим об осквернении Иерусалима, о разрушении Христовой веры, нельзя петь сию песнь. Какие народы всего света славят Христа, по-вашему, если вы проповедуете о всемирном царствовании антихриста? По-вашему Сион осквернен и чада его расхищены.

Можно бы и еще много привести такого, чего вам нельзя петь, но что однако вы поете всегда и пропели недавно. Но будет и сего. Подумайте и вспомните сие. Некогда плененных иудеев вавилоняне просили: воспойте нам от песней Сионских. Нет, Иудеи не воспели Сионские песни, а ответили: како воспоем песнь Господню на земли чуждей (Пс.136)? Мы на чужой земле, говорят они, и поэтому не можем петь сионские песни. Вы сами сознаете, что вы подобны тем плененным иудеям, так зачем же не следуете их примеру? зачем вы, умаленные, обнищавшие поете торжественные песни, песни, противные вашему учению и вашему положению?

Скажу еще, зачем вы поете такие песни, где прямо указывается на приношение бескровной жертвы, на вечность Церкви Христовой? Недавно еще вы пели: приидите пиво пием новое (пасх. канон, песнь 2). О чем здесь говорится, не о крови ли Христовой? Кроме крови Господней, другого пива в Церкви Христовой нет. Крови Христовой у вас не имеется. Подумайте: какое пиво новое вы можете пить? не обличаете ли вы сим пением самих себя? Говорите, что у вас нет ничего, а то вдруг поете торжественно, что вы приобщились крови Христовой. Зачем вы обманываете себя? Еще вы поете: подавай нам истее (истинно) Тебе причащатися (песнь 9, пасх, канон). Людям вы говорите, что никогда не причащаетесь, а Богу поете совсем другое. – О неодоленности Христовой Церкви вы поете так: с нами убо не ложно обещался ecu быти до скончания века, Христе (там же). И после сего торжественного засвидетельствования, вы все же продолжаете учить, что теперь благочестие престало, что теперь с людьми не Христос пребывает, а антихрист. Видите, как вы обличаете самих себя.

Да, друзья мои, хоть вы подумали бы о том, что поете и что читаете в ваших моленных. Вдумайтесь во все и перестаньте или совершать службы, или откажитесь от своего учения. Разумному же человеку отказаться от вашего учения очень просто: по вашему выходит, что Бог антихриста не мог одолеть, а антихрист Бога одолел. Стоит только подумать, чтоб увидеть всю ложь сего учения.

Не подумайте, что я вас укорить хотел. В укорах нет пользы. И вы не укоряйте меня, а лучше подумайте о моем слове.

Г. Сенатов

Моя жизнь в расколе и обращение в Православие

Рассказ Ф. П. Козмина, жителя Большекородского Федосеевского скита.

Родился я в 1847-м году в Большекородском старообрядческом, Федосеевского согласия, ските. Этот скит находится в 30-ти верстах от города Архангельска. Родители мои были крестьянского сословия; меня же приписали к Архангельскому мещанскому обществу. Так как они сами принадлежали к Федосеевскому обществу; то и меня воспитали в правилах этого же толка.

Грамоте я начал учиться с семилетнего возраста и учился с таким усердием, что часто просиживал ночи за книгой.

На двенадцатом году моей жизни, семейство наше постигло несчастье. Отец мой и один брат захворали какою-то заразительной болезнью, – от которой и скончались. После них, и мы с матерью сделались нездоровы, и лежали в постели – я полтора года, а мать моя – три года. Тяжелое для нас было – это время!

Матъ моя продавала одежду, книги, иконы, чтобы на вырученные деньги поддержать свое домашнее положение. Когда стал я поправляться от болезни, мать моя начала думать, – какое бы дать мне занятие. Она определила меня к одному Архангельскому мещанину, на замшевый завод. Но работа, здесь, была не по душе мне; – да и слишком тяжела для меня. Я стал подумывать о приискании другого занятия.

В это время, у нас, в Короде, жил иконописный мастер и, даже, квартировал в нашем доме. Всмотревшись в иконописное мастерство, я возъимел желание – сделаться иконописцем; и стал просить мастера, чтобы он научил меня писать иконы так же, как сам пишет: он запросил с меня за выучку сто рублей; таких денег мне взять было не где, поэтому я решился приступить к иконописному делу самоучкой. Разжившись красками, – кистями, и кое какими иконописными принадлежностями я, с Божией помощью, приступил к делу, и начал писать икону Иоанна Богослова. Первые опыты моей работы шли, конечно, туго: на первый раз я стал принимать в починку старые иконы и трудился над ними весьма усердно. Мне говорили, что я даром время трачу, и посмеивались надо мной, не ожидая никакого успеха от моих трудов; но я не обращал на все это внимания, и терпеливо продолжал иконописное занятие... Стал уже писать новые иконы; мало-помалу усовершенствовался так, что сделался настоящим иконописцем.

Когда я решился вступить в брак, то встретились большие затруднения к осуществлению моего намерения.

В Федосеевском согласии, как известно, браки воспрещаются. О Церкви Великороссийской я тогда не имел и помышления. И вот, чтобы жениться, я решился перейти в Аароновское согласие, в котором браки дозволяются. Притом же, и невеста моя принадлежала к этому согласию²².

Между тем видя в старообрядчестве разделение на разные толки и согласия, которых, в одной нашей местности, находится довольное количество, я стал рассуждать, что не все у нас в порядке; и чем больше рассуждал, тем сильнее овладевала мной скорбь о раздорах.

Я обратился с молитвой к Богу, чтобы Он указал мне, где находится истинная христианская вера; и открылось во мне желание заниматься чтением книг. Но книг в наших скитах не много; и это меня сильно огорчало. К моему счастью, около этого времени, наш скит посетил Миссионер – священник отец И.И. Легатов, к которому, в числе других, и я представлен был, для собеседования о вере.

Книг отец-миссионер привез с собой довольное количество. Приметив во мне желание читать книги, он пригласил меня приходить в его библиотеку, в город Архангельск, и обещал снабжать меня книгами. Я очень рад был этому, и вскоре же воспользовался приглашением. В миссионерской библиотеке в то время производились, по воскресным и праздничным дням, публичные собеседования о вере со старообрядцами. На этих собеседованиях привелось мне много раз бывать.

Здесь я приметил, что наши наставники говорят много неосновательного и вообще не в силах бороться с миссионером.

Однако же из опасения, как бы не заразиться Никонианством, я перестал ходить к миссионеру и брать у него книги; а чтобы несколько успокоить свою совесть, решился приискать себе духовного отца и исповедать пред ним свои сомнения и душевные недуги: – и вот я пошел к одному уважаемому мной наставнику Аароновского согласия, Т. А. К.

Наставник принял меня и для исповеди велел придти в какой-нибудь праздник. Я пришел и – беседовал с ним.

Но этот наставник своими нелепыми мнениями о рождении Христа Спасителя поселил во мне совершенное к нему отвращение и даже внушил сомнение относительно всего Аароновского согласия, так что я стал помышлять о возвращении в Федосеевскую секту.

В это время привелось мне встретиться с учителем страннической секты, по имени Онисимом, который пред тем сидел в Архангельском остроге и бежал оттуда. Этот учитель, хотя и мало сведущ в деле веры, но так прельстил меня своими речами, что я совсем почти решился оставить свой дом, жену и последовать за ним, аки за Христом... Только плач жены удержал меня!

Потом, на основании Писания, я убедился, что учение странников об Антихристе есть ложное и к жизни совсем не приложимое. Но, избавившись от одного прелестника, я не минул другого. Привелось мне увидеться с учителем одного из наших скитов – В. Д., который проповедовал, что все старообрядцы находятся в заблуждении; потому что содержат веру по печатным патриаршим книгам.

Услышав в первый раз такие странные слова, я очень удивился и спросил учителя:

– «Какими же ты признаешь наших московских первых патриархов»?

Он ответил:

– «Я признаю уважаемых вами Патриархов такими же, какими вы признаете Никона патриарха. Вы патриарха Никона считаете еретиком, испортившим Церковные книги? А я признаю виновными в этом и всех бывших до него московских патриархов».

Я спросил:

– «На чем же ты основываешься в таком мнении о первых московских патриархах»?

Он отвечал: «Основываюсь на том, что патриаршие печатные книги имеют большую разность с древними письменными книгами не только в Богослужебных чинопоследованиях, но и во времени празднования Пасхи Христовой, и в счислении седьмичных дней».

Мне наконец даже ясно стало, что этот учитель руководствуется самоизмышленным пасхальным календарем. А потому, и празднование Пасхи у него не совпадает с нашим; также, и седьмичные дни. Вместо понедельника он отправляет воскресенье, а вместо воскресенья субботу.

Учение В. Д. привело меня в большое сомнение и понудило вникнуть в изложение «Миротворного Круга». Я просидел над ним долгое время, но пришел к тому заключению, что разбирать такие важные предметы – дело не моих сил. Этим, однако, я не мог успокоить себя и чем больше размышлял об учении наших наставников, тем безотраднее становилось мое положение.

Наконец, чтобы выйти из такого положения, я решился возвратиться в Федосеевское согласие, в котором родился, и не вступать ни в какие рассуждения о вере и ни с какими наставниками.

Вступить в Федосеевское согласие не отказывалась и моя жена, рожденная и воспитанная в Аароновском учении. Когда Аароновцы узнали о нашем возвращении в Федосеевское согласие, то стали жалеть нас, а особенно меня, так как на меня они возлагали большие надежды; некоторые же из Аароновцев бранили меня и называли отступником.

В Федосеевском согласии в наших скитах славился тогда наставник Аким Иванович Батурин (ныне покойник). Это был человек весьма здравомысленный и начитанный. Его-то мы и избрали себе в духовники!

И я должен с признательностью сказать, что много обязан ему смягчением моих понятий о Церкви. Особенно он способствовал утверждению во мне правильных понятий об Антихристе. Он учил, что Антихрист должен явиться чувственно перед кончиной мира. А это учение совсем не согласно с учением беспоповцев, проповедующих, что Антихрист уже явился и царствует.

В Сентябре месяце 1883 года приходит ко мне человек и просится на ночлег. По виду и словам его я приметил, что он не простое лицо. Когда я спросил его о звании и месте жительства, он назвал себя крестьянином Шенкурского уезда, Кургоминской волости; а на вопрос мой: какой держится веры? он ответил, что находится на пути рассмотрения и разыскания истины и что с этой целью пришел и в наши скиты. Когда он это высказал, у меня явилось желание склонить его в наше согласие.

Я начал восхвалять учение и нравы Федосеевцев, хотя в тоже время чувствовал, что их учение и жизнь заслуживают не похвалы, а порицания.

Странник, выслушав мои слова, сделал мне несколько возражений, из которых я понял, что никаких старообрядческих согласий он не считает правильными, а чтит Великороссийскую Церковь.

Когда же он вынул из своего мешка книгу, под названием «Выписки из старинных книг» Озерского, то у меня не осталось более никаких сомнений, что пришедший ко мне человек явился в наши скиты не затем, чтобы от нас взять веру, а чтобы свою нам дать. Я даже подумал, что этот человек едва ли не нарочно послан к нам Архангельским миссионером; но это однако не помешало мне продолжать с ним беседу.

Он был человек рассудительный и многоначитанный. Я невольно почувствовал к нему уважение, и мы пробеседовали чуть не всю ночь. На другой день, после обеда, он отправился в Анбурский скит, отстоящий от нас на 10-ть верст. Через день он опять возвратился, и я упросил его погостить у меня денька два. Снова пошли у нас беседы о вере.

Стефан Васильевич, так звали гостя²³, все свои речи клонил к оправданию Великороссийской Церкви от тех нареканий, которые взводят на неё старообрядцы. Тут он сознался, что действительно состоит помощником миссионера, и рассказал мне всю свою жизнь: – как он с малых лет находился в старообрядчестве, как женился в Великороссийской церкви, как наставники его отлучили от своего общества, как потом, оставив свой дом, жену и детей, отправился ради спасения души в Кемский уезд к скрывавшимся в тамошних лесах старообрядцам, как постригся там в монашество, как потом снял с себя это монашество и вступил в странническую секту и как постепенно убедился в правоте Великороссийской Церкви, в которую и вступил на правилах Единоверия.

Рассказ его произвел на меня глубокое впечатление.

Проводив его, я много думал о Церкви Великороссийской и решился написать в Архангельск к миссионеру и его помощнику, чтобы снабдили меня руководствами и пособиями к разрешению тех недоумений и сомнений, которые еще препятствовали моему соединению с Церковью. Помощник миссионера привез мне книги: «Выписки из старинных книг^", составленные Озерским, «Истинно-древняя Христова церковь», сочинение митрополита Григория, «Сборник бесед» архимандрита Павла и разные мелкие книги и брошюры.

Занявшись чтением этих книг, я все более и более проникался убеждением в правоте Великороссийской Церкви и, хотя произошедшую во мне перемену я старался скрывать от посторонних, но ее приметили. Пошел слух, что во мне ослабела вера и приверженность к старообрядчеству, появилась склонность к «Никонианству». Знавшие меня люди, а особенно скитяне, прониклись сильной жалостью ко мне, считая меня погибающим. Иные говорили, что я с ума сошел, зачитавшись Библии. Сообщили обо мне известному в нашей местности ревнителю старообрядчества А. П. по Филиппову согласию. Он приказал нашим скитянам отлучить меня от моленной, а через несколько времени и сам явился к нам в скит. Удостоверившись в том, что я действительно изменился в понятиях о вере, и не находя с своей стороны возможности уговорить меня, чтобы я не оставлял старообрядчества, А. П. посоветовал старухам нашего скита молиться за меня, чтобы Бог вразумил меня и удержал в их согласии.

Затем приехал ко мне из Конецдворской деревни мой задушевный приятель Федосеевец М. Е. А. и стал говорить: «Что ты это вздумал? Я слышал, ты хочешь перейти к попам. Если это правда, то скажи, пожалуйста, чем ты недоволен у нас»? Я ответил: «Это правда, я хочу присоединиться к Соборной, Апостольской Церкви, в которой имеются священники, а что намерен это сделать из-за каких-нибудь житейских расчетов, этого прошу тебя не думать».

М. Е. А., как бы не доверяя мне, сказал: «Вот что, друг мой, я дам тебе сто рублей... Оставь ты, пожалуйста, свое намерение; живи ты в старом положении, как раньше жил».

Он говорил искренно, от усердия ко мне. Так же и я ему ответил: «Истинную веру, друг мой, я ценю дороже всяких денег и никаких денег не возьму, чтобы остаться в своем старом положении, чтобы погубить в нем свою душу»... М. Е. А. с сожалением посмотрел на меня и уехал домой!

Потом приехал ко мне другой мой приятель В. П. X., которому я обязан был спасением своей жизни от потопления в озере. Он живет в Амбургском скиту и принадлежит к Филиповскому согласию, как и все жители этого скита.

Зная, что он в своих понятиях о вере близко стоит к Великороссийской Церкви, я теперь встретил его с особенной радостью и сказал ему: «Прежде я осуждал тебя, В. П., за то, что ты сдружился с миссионером и в прошедшем году, при народном собрании, сдался на все его доводы в защиту Великороссийской Церкви; а теперь вот и меня наши осуждают, что я не нахожу порока в Церкви. Он сказал, что слышал об этом и не мало подивился. Тут мы начали беседовать с ним о Церкви, о таинствах, о наших разногласиях, о неустройстве наших скитов, об Антихристе и о прочем. Из рассуждений В. П. X. я видел ясно, что он действительно не сочувствует старообрядчеству, а имеет более склонность к Великороссийской Церкви; и хотя он не выражал предо мной желания присоединиться к Церкви, но я пришел к уверенности, что рано или поздно он будет членом Великороссийской Церкви. Это обстоятельство еще более утвердило меня в принятом мною намерении – присоединиться к Церкви.

Через несколько дней после этого, я поехал в Архангельск повидаться с миссионером и объявить ему об этом своем намерении.

Миссионер принял меня с великой радостью, подробно расспрашивал о моих убеждениях терпеливо и внимательно выслушал все мои вопросы и ответил на них.

В заключение всего, он предложил мне сходить с ним вместе к преосвященному Серапиону, чтобы получитъ от него благословение и наставление пред начатием столь великого дела, как присоединение к Святой Церкви. Я согласился, хотя я считал себя недостойным предстать перед таким лицом.

Итак, мы отправились к преосвященному Серапиону. Когда он вышел к нам, я припал к его ногам, произнося следующие слова: «Прости меня, святый владыко, я грешен, от юности страдал недугом раскола, а ныне желаю присоединиться к Святой Церкви. Прости и благослови мя и отверзи мне двери Церкви Святой». Преосвященный сказал: «Бог приемлет к Себе с любовью всякого кающегося грешника; встань и приими благословение. Я радуюсь твоему обращению». Я поднялся и с чувством глубокого умиления облобызал благословившую меня десницу архипастыря. Затем владыка, пригласив нас сесть, начал спрашивать меня о моём звании, о моих занятиях, о месте жительства, о наших скитах, сколько в них жителей и к каким согласиям они принадлежат.

Выслушав мои ответы, он покачал головой и сказал: «Живут не в далеком расстоянии друг от друга да еще скитской жизнью, а не имеют согласия между собой и разделяются на разные толки! Что же после этого они за христиане? Христос заповедал нам любить друг друга, во взаимной любви указал отличительную принадлежность учеников Его: о сем разумеют вси, яко Мои есте ученицы, аще любовь имате между собою.

Преосвященный беседовал с нами около трех часов.

Увещевая меня, он говорил мне о необходимости веровать в Евангелие, признавать Христову Церковь неодоленной, существующей с тремя чинами священства, с приношением бескровной жертвы Христовой и прочими святыми Таинствами; разъяснял мне учение о лице последнего антихриста. В заключение беседы, владыка дал мне наставление молиться Богу, иметь добродетельное житие и с рачительностью исполнять обязанности своего звания, в какое поставлен Провидением.

Тронутый до глубины души вниманием и мудрыми наставлениями Архипастыря, я возвратился домой с твердой решимостью не медлить присоединением к Православной Церкви. Спустя несколько времени, именно в Феврале месяце 1884 года, я поехал опять к миссионеру, чтобы решить вопрос о времени моего присоединения. Миссионер сказал: «Мы посоветуемся об этом с преосвященным. А между тем я хочу сделать тебе предложение: не желаешь ли ты, вместо помощника, ехать со мной в Пинежский уезд, для собеседования со старообрядцами»? На это предложение я согласился со всей охотой, так как мне очень желательно было видеть старообрядцев Пинежского уезда, а особенно их учителей. Вечером того же дня мы были опять у преосвященного Серапиона. Временем для совершения надо мною чина присоединения к Церкви преосвященный назначил Троицын день; и на то, чтобы мне ехать с миссионером, согласился беспрекословно и охотно.

Отправились мы в дорогу и четыреста верст объехали почти без всякой остановки. Первую остановку миссионер положил сделать в Веркольском монастыре, куда и прибыли первого числа Марта месяца. Повидавшись с настоятелем, отцом архимандритом Феодосием, объявил мне, что мы будем жить недели две в монастыре. Я рад был этому известию, так как мне хотелось познакомиться с монастырской жизнью; я не бывал еще не только ни в каком монастыре, но и в приходской церкви, а потому и понятия не имею о богослужении Великороссийской Церкви.

Вечером того же дня в монастыре совершалось сие богослужение по случаю наступавшего дня Восшествия Государя Императора Александра Третьего на Всероссийский Престол; а в следующий день была совершена торжественно литургия – с молебном. Находясь в числе других многочисленных богомольцев при этих богослужениях, о, как глубоко я был тронут всем виденным и слышанным!

Что же я видел?. Видел иконы благолепного письма, не новые только, но и древние, столь любимые нашими старообрядцами. Горящие пред ними восковые свечи и лампады разливали свет по всему храму, который подлинно представлялся мне земным раем. Тут место приношения благоприятной службы истинному Богу, а не антихристу, как дерзают говорить наши старообрядческие учители! «Боже мой! думал я в себе, до какого ослепления доводит людей неразумная ревность к старине»!

А что я слышал, стоя в храме?. Слышал чтение и пение псалмов, тропарей, кондаков, стихир, канонов и прочих молитвословий, в которых выражается хвала и благодарение Богу и прошения о спасении, о прощении наших грехов и прегрешений.... Слышал чтение Апостола, Евангелия, прологов, бесед и поучений Святых Отцов...

Все это решительно противоречило тем понятиям и представлениям о Великороссийской Церкви, какие были посеяны во мне нашими старообрядческими учителями и наставниками. Наши учители и наставники только и знают, что твердят, будто в Церкви Великороссийской ничего нет хорошего, будто она заражена прелестью антихристовой и вместила в себе все ереси всех еретиков, которые когда-либо были на белом свете.

Но как ни тщательно всматривался я во все богослужебные действия, как ни внимательно вслушивался во все, что читали и пели за службой, ничего не мог приметить, не только свидетельствующего о прелести антихристовой, но и сколько-нибудь противного вере православной и учению святоотеческому. Я обратился с молитвой к Богу и от всего сердца возблагодарил Его за изведение моей души из темницы старообрядческих заблуждений и за указание мне пути к дверям Царствия Небесного, к Святой Соборной и Апостольской Церкви.

В Пинежском уезде я пробыл с отцом миссионером более месяца: ездили во все наиболее известные места, заселенные старообрядцами, виделись с главными их наставниками и учителями. Я был свидетелем многих публичных бесед с ними миссионера. Из этих бесед, а также и из частных моих сношений со старообрядцами, я убедился еще более, что повсюду в расколе царит глубокий мрак неведения и заблуждения; тем с большим нетерпением ожидал я теперь того времени, когда Бог приведет меня порвать все связи с расколом и вступить в святую Его Церковь.

Наступил и этот вожделенный для меня день!

27-го числа Мая месяца 1884 года, в праздник Святой Троицы, в Конецдворской приходской церкви совершен был надо мной чин присоединения к Святой Церкви отцом миссионером Илиею Легатовым, при соучастии местного отца благочинного и местного священника, в присутствии многочисленного народа. Я не в состоянии выразить, что чувствовал все это время, и особенно, когда первый раз в моей жизни приступил к трапезе Господней...

Народ, присутствовавший в церкви, с умилением смотрел на совершавшееся надо мной и соутешался моей радостью. По окончании литургии, я обратился к народу с речью, извлечением из которой и заключу мою правдивую исповедь. Вот что говорил я:

– «Возлюбленная братия моя о Господе! Дело присоединения моего к Православной Церкви, очевидно, обращает на себя особенное внимание ваше; те из вас, которые всей душой преданы Церкви и почитают Её своей Матерью, те без сомнения порадуются об оставлении мной прежних моих заблуждений и обращении на путь спасения, и следует, вполне следует порадоваться; ибо о грешнике кающемся радуются и Ангелы небесные. Те же из вас, которые презрительно смотрят на Православную Церковь и питают в себе приверженность к так называемому старообрядчеству, те, вероятно, поскорбят обо мне и поругают меня за мой поступок; но да простит их Господь Бог! О моём желании присоединиться к Православной Церкви уже давно известно было приверженцам старообрядчества; и вот, чтобы этому неприятному для них известию не дать произвести своего действия на других людей, они что же выдумали?!...

Одни из них распустили в народе молву, что я, от многого чтения книг, будто бы расстроился своим умом, потому и стремлюсь в Православную Церковь. Другие же разглашали о мне, что я польстился на какие-то житейские выгоды и расчеты.

Насколько неосновательна и ложна первая молва, это вы сами можете видеть своими глазами: если бы я находился в расстроенном состоянии своего ума, то я не мог бы сознательно и свободно располагать своими мыслями и действиями, как я теперь располагаю.

Что же касается до житейских видов, то скажу вам без всякой лести, что я от юности своей никогда не имел к ним влечения и ныне не имею. Я очень хорошо понимаю, что все на этом свете тленно и скоропреходяще и что житейская сладость не стоит того, чтобы на неё менять спасение души своей и блаженную жизнь будущего века. Что же побудило меня оставить старообрядчество и присоединиться к Православной Церкви?

По учению Слова Божия и писанию Святых Отцов, истинно-верующие христиане должны составлять едино стадо, содержать едину веру и едино учение. Но то ли видится между нашими старообрядцами? Нет! Между ними видится стремление не к единству, но к разделениям и составлению разных толков и согласий.

Посмотрите вы на наши скиты²⁴! Все они не в далеком расстоянии друг от друга. Все они руководствуются одними и теми же старопечатными книгами, а в деле веры, между тем не имеют единомыслия и друг на друга восстают, как на еретиков.

При таких условиях наши старообрядцы, очевидно, не могут почитаться истинно-верующими христианами. Раздоры и разделения свойственны не истинно верующим христианам, но сонмищам еретиков и раскольников (Катих. Больш. л. 22).

По Евангелию Христову и но всегдашнему учению Вселенской Церкви в правой вере должно быть священство в трех чинах (Епископы, Иереи и Диаконы), должно быть причастие тела и крови Христовых под видом хлеба и вина, должны быть и прочие таинства, каковы суть: крещение, миропомазание, покаяние, брак и елеосвящение. Все сии таинства установлены Самим Богом, Иисусом Христом.

Ради чего они установлены? Ради удобнейшего нашего спасения и получения живота вечного, ибо через них дается нам благодать Божия, освящающая и оправдывающая нас и делающая нас угодными Богу (Катих. Больш. л. 357). Без них же, яко без известных посредств, вечного блаженства сподобиться не можем (Там же л. 395 на обор.). Если так важны и так необходимы в деле нашего спасения все вообще установленные Христом таинства, то очевидно, что истинная Церковь должна необходимо содержать их свято и непреложно (Там же л. 360 на обор.).

Обратите теперь внимание на наши старообрядческие согласия!. Каждое из них думает о себе, что оно есть истинная Церковь, а седмеричного числа таинств Христовых между тем ни одно из них не имеет; не имея же таинств, старообрядцы не могут иметь и благодатных дарований Божиих, ко спасению потребных; а не имея таковых дарований, они не могут устроить на земле и спасения человеческого и приводит людей к Царству Небесному.

Итак, отсутствие согласия и единения, отсутствие тайн Христовых, как проводников благодати, или как «неких святых сосудов» (Катих. Больш. л. 360 на обор,), вот что побудило меня оставить так называемое старообрядчество. А почему я приступил к Церкви Православной, это теперь уже понятно само собой: потому я приступил к Ней, что Её, только Её одну, признал я такой, какой должна быть Святая, Соборная и Апостольская Церковь.

Она не имеет в себе никаких раздоров и разделений на так называемые согласия и толки и есть едина по всему свету. Она имеет и священство в трех чинах, и причастие тела и крови Христовых и прочие благодатные таинства, преподанные Иисусом Христом для освящения и спасения человеческого.

А что она приемлет трехперстное, а не двуперстное сложение для крестного знамения, кругохождение при Богослужениях и тайнодействиях против солнца, а не по солнцу, пятеричное число просфор на проскомидии, а не седьмеричное и прочее, тому подобное, то надобно помнить, что эти и подобные им действия, во-первых, не входят в существенную, догматическую часть веры христианской, а относятся к обрядовой части, служащей внешним, так сказать, приложением к существенным свойствам оной веры. Во-вторых, эти действия не суть новшества, как думают наши старообрядцы, а предание благочестивых предков древнего времени.

Старообрядцы признают не правильной всякую обрядность Православной Церкви и всякую малейшую перемену в обряде считают ересью. Почему? Единственно по своему невежеству! Если бы они были хорошо знакомы с древними книгами, если бы они имели правильные понятия о предметах веры, то никогда не решились бы хулить Православную Церковь и вменять Ей в вину троеперстие, кругохождение против солнца, пятеричное число просфор и проч.

Господь Бог и Спас наш пречистыми усты Своими рек: аще не снесте плоти Сына Человеческого, ни пиете крове Eго, живота, не имате в себе (Ин.6:53). Сии Господни словеса не нарушатся до скончания мира!. Небо и земля мимо идут, сказал Сам Господь, словеса же Моя не мимо идут. (Лк.21:33).

Посему, ежели вы, друзья и прежние единомышленники мои, подлинно желаете себе спасения и не хотите погубить себя в геенне огненной, то умоляю вас, во имя всемогущего Бога: оставьте вы свои толки и раздоры и соделайтесь сынами святой Церкви Христовой, как сего удостоился днесь аз, многогрешный, благодатью всесвятого Духа, Ему же слава со Отцом и Сыном во веки веков».

Братское Слово № 5-й за 1885 г

С открытием бесед в Городце присоединились уже некоторые на правах единоверия, а некоторые прямо к православной церкви. Вообще, в церковно-общественной жизни села Городца в наше время, по истине, растут плоды миссионерской деятельности, а расколоучение начинает разлагаться, что весьма заметно: несмотря на загрубелость понятий и на затмевание истины со стороны расколоучителей, многие все таки усвояют душевно мысли св. Писания и стремятся к свету, а не ко тьме.

Укажу на один факт более выдвигающийся и заслуживающий особого внимания, именно: один вожак самокрещенец Иоанн Федорович Дубровин почти всю жизнь свою блуждал по распутьям раскола; крещен и повенчан в церкви православной, затем более тридцати лет слепотствовал вне её материнского лона. Этот человек, имел влияние не только на окружающих его разносословных старообрядцев в разных местностях, но и на православных. Где ни появлялся Дубровин, везде к нему имели особое благоволение: был он в поповщине, из неё потом уклонился в безпоповщину, где два раза его перекрестили, а после этого (как объяснял он после) сам себя крестил и первый положил основание в селе Городце секте самокрещенцев.

Пределы письма, мне не дозволяют входит в подробности жизни этого особо-замечательного человека, – скажу кратко: Во всех общинах раскола едва ли когда где был такой видный и суровый подвижник, каким являлся Иоанн Федорович Дубровин. Он вообще вел жизнь духовную, строгую и постную; он более трех лет, ради спасения души своей, тело свое подвергал разным видам изнурения и изнеможения. Первым открытым подвигом его был подвиг юродства, обнаруживаемый хождением по улицам Городца, а потом по деревням и лесам с откровенной головой, в одной только полой рубашке – босиком зимой в 20 и 30 градус. мороза. Все это здесь удивляло многих. Подвиг этот на себе он нес (как я выше заметил) более трех лет. За тем, около тоже трех лет ради того же душевного спасения, держал уста свои в молчании. После чего оставил суетный и многомятежный мир и удалился в пустыню, оставив жену, дом и доходы, ему принадлежащие с прибрежной площади, нашел он себе спутника Горбатинского (убогого), но также не глупого и по жизни духовного человека, и поселились они в изрытых ими в разных местностях оврагах, в горных пустынях и пещерах, которые с трудом они вырывали руками, не прибегая к помощи каких-либо инструментов, чем ясно доказывали о себе, что они возненавидели мир. Спутник его иногда выходил и появлялся в селениях и в деревнях (его имя и фамилия: «Степанушка Рынин») и пользовался и местных жителей большим расположением.

В последние годы своего странствования, Иоанн Федорович, утомленный не столько подвигами, сколько суетным вероблуждением, не нашел в перепробованных им сектах, при всех изнурениях плоти, не только успокоения своей совести, но и ни какого толка. «Во всех верословиях в старообрядчестве, говорит Дубровин, везде находил я последование не по узаконенному Духом Божиим писанию, или святых отец толкованиям, а прямо по плотским наставническим мудрованиям. Сознав все это, я (как объяснил мне Дубровин) долго, иногда со слезами на глазах, скрывал в душе своей, не открывая и самым приближенным, и, наконец, прибег к утверждению себя в спасительной истине к одному из наших отцов миссионеров священников». Плодом бесед с последним было неожиданное и вместе с сим решительное и искреннее обращение Иоанна Федоровича в недра православия. Не мало разговоров было и тогда, когда Дубровин начал навещать о. миссионера Аполлония Соколовского; еще громче заговорили о нем, когда он вдруг явился молиться Богу в церковь православную.

Теперь представьте себе, какая тревожная мысль и молва должна была охватить Городчан, когда Дубровин, такая нравственно-влиятельная особа, бывшая в старообрядчестве, присоединился к св. церкви? Мы присутствовали 20 Февраля 1877 года при чинопоследовании присоединения, и нас всех вообще до глубины души растрогало это умилительное зрелище. И кто мог удержаться от вздоха душевного при таком обращении блудного сына к небесному Отцу? Тут были заметны у многих на глазах слёзы, а сам присоединяемый просто рыдал, – рыдал от умиления и от полноты радости духовной, которая проникла в это время все его существо. «Благословен Бог, просвещаяй седящих во тьме и сени смертной». При православной всенародной проповеди, старообрядцы наши сознают, что они или их прародители сбились с пути истинного, и вот уже 200 лет блуждают по распутьям раскола. Веруем, что со временем составится едино стадо и един пастырь под управлением единого Пастыреначальника Иисуса Христа.

Н. Б.

Истина, книжка 53

Николай Игнатьевич Косаткин был один из самых ревностных поборников страннического лжеучения. Долгое время он был главным руководителем странников в Пошехонском уезде. Но вот, в 1867-м году в соглас их поступил иконописец Сильверст. Скоро между ним и Н. И. Косаткиным завязалась великая дружба, и они такую возымели друг к другу любовь, что без взаимного совета ничего не делали. Сильверст очень много занимался чтением «Бесед Апостольских». Читая Священное Писание, он убедился, что странническое учение есть положительное заблуждение. «Однажды», говорит Николай Игнатьевич, «мой друг открытым сердцем объяснился мне, что в веровании нашем сомневается. Братец Гермоген (такое имя мне было у странников), прибавил он, – давай мы с тобой почитаем Священное Писание и порассудим о религиозном нашем положении, так ли мы содержим и веруем, как предано священным Евангелием и святыми Апостолами». Я был очень рад, что Господь дал мне такого товарища, с которым можно было рассуждать о церкви. Тогда нам случилось иметь сборник, под названием «Царский Путь», в котором нашли мы рассуждения о пришествии пророков – Илии и Эноха и об антихристе, также «Беседы и воспоминания» отца Павла Прусского, из которых запало нам в сердце воззвание, писанное о. Павлом к старообрядцам. С того времени мы еще с большим тщанием начали рассматривать Писание и явилась на нас милость Божия: Господь, не хотя смерти грешника, но еже обратится и живу быти ему, коснулся сердца моего, даровал мне познать моё заблуждение. Я говорил другу моему – иконописцу: ежедневно мы читаем символ веры, а веруем не так, как учит он, ибо не имеем соборные апостольские церкви, – и он вполне согласился с моим замечанием. Тогда мы написали в Москву на Преображенское в Единоверческий монастырь игумену отцу Павлу письмо, в котором просили его разрешить нам три вопрошения: 1) о церкви, 2) о пророках Илии и Эпохе и 3) об антихристе. Отец Павел не замедлил в ответ нам прислать некоторые книги, из которых мы уразумели истину и совершенно познали свое заблуждение. А познав заблуждение, положили совет оставить оное и обратиться к православной церкви. Я решился действовать, не скрываясь пред своей братией: собрал их и объявил, что нахожу неправильными наши понятия о святой церкви и её таинствах, особенно же о пришествии пророков Илии и Эноха и об антихристе, и, не обинуясь, сказал им, что хочу возвратиться к моей матери – святой, соборной, апостольской церкви, которая верует всему Евангелью и апостольскому учению и содержит догматы семи вселенских соборов и девяти поместных, имеет все церковные таинства и, согласно писанию, учит, что антихрист еще не явился в мир, а явится в последние времена, пред вторым пришествием Христовым, и что прежде его пришествия будут посланы от Бога с проповедью пророки Илия и Энох. Объяснив все это и подтвердив многими свидетельствами из писаний святых отец, я сказал в заключение: вот я поведал вам, братия, все, чему верую по чистой совести, дабы мне и за себя и за вас не отвечать во второе пришествие Христово пред праведным судьей; а вы, ежели не верите словам моим, то потщитеся сами испытать, согласно ли слову Божию вы веруете, по заповеди Апостола: искушайте самих себе, аще в вере есте. Выслушав это, все мое братство пришло в смущение, и все с унынием разошлись в свои места. Я же после этого отправился на родину 1869 года в Феврале месяце и объявил о себе, что желаю сделаться сыном православной церкви. И когда я со всем моим семейством, приступая к чаше св. Таин, говорил за священником: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живого» и проч., то предстоящие, взирая на нас, проливали слезы. А когда сподобился приобщиться св. Таин Христовых, – такая радость объяла мое сердце, что никаким словом изъяснить невозможно. Я и радовался, и проливал слезы, помышляя, что толикое время находился в отсутствии от святой соборной церкви, и столько лет истаивала душа моя гладом, без причастия святых Христовых Таин. Теперь же Господь Бог не по делам моим, а по своему человеколюбию и неисследованному милосердию, недоведомыми своими судьбами, обратил меня грешного от заблуждения, привел в священную ограду святой, соборной, апостольской церкви и сподобил причастия бессмертных и животворящих Таин. О, как потерпел Господь нашим злохулениям на святую Его церковь, на преславное имя Его Иисус и на пречистые Его тайны! Как не пожрала нас земля, яко же Дафана и Авирона! Слава и благодарение Господу, не погубившему с нечестивыми душу мою и воздавшему благая за все мои злодеяния! Буди имя Господне благословенно отныне и до века!

Вскоре после присоединения к Православию Н. И. Косаткина, – он получил от странников письмо следующего содержания:

«Возлюбленному о Христе, прежде бывшему нашему брату, по святому крещению Ермогену, а ныне Николаю Игнатьевичу, знаемые вам запошехонские старцы лицеземно кланяемся и желаем тебе от Господа получить телесного здравия и душевного спасения, и притом же уведомляем вас, Николай Игнатьевич, что мы очень сожалеем вас и со

всем вашим семейством, за оказанные вами прежде к нам милости, а наипаче скорбим о вашем падении, как вы оставили матерь свою, рождившую вас и воспитавшую, и пристали вы к чужой матери, и слышали мы, что вы почитаете ее паче родной, и угождаете ей, и повинуетесь ей во всем, да и других к ней привлекаете (т. е. к Великороссийской церкви), и удивляемся мы, Николай Игнатьевич, какой вы сделали переворот в своей жизни. Мы вас прежде почитали нетокмо за брата духовного, но вместо родного отца имели вас, за ваше к нам расположение и благоразумное поучение ко спасению душ наших: и теперь молим Господа Бога о вас, дабы Господь возвратил вас в лоно матери своей святой церкви. И желали бы мы вас, Николай Игнатьевич, лично повидать; но знаем, что вам теперь, за дальностью пути, к нам придти невозможно, потому как вы обязаны житейскими попечениями; то мы, посоветовав между собой, и согласились послать к вам старца, посмотреть на ваше жительство и поговорить с вами о нынешнем горькоплачевном времени. И просим вас, Николай Игнатьевич, заняться, побеседовать с нашим старцем, а именно о воцарившемся ныне в мире антихристе. И что вас старец будет вопрошать о антихристе, то вы потщитеся Бога ради на его вопросы написать на бумаге ответы, какой ваш ныне о антихристе разум, и, по написании ответов, оными нас удовлетворит. И еще просим вас: ежели вам будет когда время свободное, то не соблаговолите ли посетить наше смирение, и прихватить с собой писания, какое есть у вас во оправдание Великороссийской Церкви. За сим остаемся мы по плоти здоровы, также и вам желаем всех благ».

На это письмо Н.И. Косаткин ответил следующим достойным замечания письмом:

«Любезнейшим моим собратам, всем знающим меня запошехонским старцам, всем вкупе, от младшего и до старшего, известный вам Николай Игнатьев Косаткин всенижайше кланяюсь, от лица и до земли. И при сем письме, почтенные старцы, честь имею уведомить вас, что я письмо ваше, присланное со старцем Антонием, писанное вами от 4-го января 1875 года, получил того же месяца января 8-го дня, и из письма вашего вижу являемую вашу ко мне любовь и сердечное поболение якобы о моем падении, за что и я сердечно благодарю вас, что еще по прежней любви нашей не забыли меня грешного: но только прошу вас не зело скорбеть о моем, как вы думаете, падении. Я открываюсь вам по чистой моей совести, что паче вас скорблю о вашем невостании; а о себе весьма радуюсь. Ибо прежде моим неразумением отошел от своей родной матери, которая меня породила святым крещением и печать дара Святого Духа через миропомазание положила на меня, заблудился и скитался по разным стремнинам различных еретических толков, и пристал было к чужой матери, которую вы именуете своей родной, и начал ее почитать как свою родную и повиноваться ей, и прочих людей стал привлекать к её объятиям, и учил людей слушать её и повиноваться ей, и столько сделался было нечувствен, что вовсе забыл свою родную матерь, то есть святую соборную и апостольскую греко-российскую церковь; но, как видно, она не забывала меня в моем от неё отсутствии, и приносила свои молитвы к Господу Иисусу Христу и о моем возвращении в её святые объятия, и Господь Бог услышал о мне грешном и заблудшем сыне молитву моей матери, своей благодатью коснулся моего нечувственного сердца, так что я пришел в чувство и познал свое заблуждение, что я нахожусь в объятиях чужой матери. И когда я, пришедши в чувство, осмотрел все черты лица притворной матери, то познал, что она совершенно мне чужая, и не имеет никакого подобия с моей родной матерью: моя родная матерь, святая соборная апостольская церковь, содержит в себе семь церковных таинств, преданных самим Христом, по числу семи даров Духа Святого, а сия притворная мать не имеет церковных таинств кроме двух, крещения и покаяния, но и то содержит оное не принадлежащие ей, потому что не имеет законного от Христа поставленного священства, а только простых неученых стариков, которым не позволено крестить и принимать исповедь грехов, – вязать и решить (на сие привел бы я вам множество свидетельств от святого писания, но время теперь не позволяет). И вот по этому самому я отстал от мнимой матери и обратился в лоно своей родной матери святой соборной и апостольской церкви, которая не огорчилась на меня моим от неё долговременным отсутствием, и приняла меня в свои объятия, и повелела снять с меня скверные и гнусные ризы, которые я в течение семи лет осквернил различными моими преступлениями в церковных догматах и хулениями на нее – матерь мою, и повелела дать мне другие ризы, а также посадить меня за драгоценную трапезу, и напитать пречистым телом незлобивого агнца Христа Бога нашего, и напоить драгоценной животворящей Его кровью, во исцеление души моей и тела, отчего я радуюсь повсечасно, что Господь не оставил меня погибнуть в моем заблуждении.

Но сему самому я соболезную и о вас, любезные старцы, что вы не хотите вникнуть в святое писание и осмотреться, при какой находитесь матери (то есть по вашему церкви), и молю Господа, дабы и вам даровал свет разума, познать свои заблуждения, и присоединиться к святой соборной церкви.

А за то благодарю вас, други мои, что вы прислали старца посетить меня. Вы пишете, чтобы я на его вопросы об антихристе написал ответы и переслал вам: это вы просите выше моей силы, хотя вы с своей стороны и считаете весьма легким и простым делом о антихристе знать и толковать откровение Богослова, т. е. Апокалипсис, – ибо у вас не только всякий старец, но и каждая старуха малограмотная дерзает толковать Апокалипсис, и говорит, что антихрист уже давно царствует в мире и сидит в русской церкви, а попы ему служат и покаряются и волю его творят. Оле дерзости и хулы на святую церковь! Вы, любимые мои други, вникните в святое писание, и увидите, что не только неученые мужики простецы, но даже святые отцы, угодники Божии и чудотворцы не дерзали вступать в глубину тайн и судеб Божиих, и толковать откровение Богослова, еже есть Апокалипсис: это дано только церковным учителям, прошедшим разные науки и изучившим глубину и премудрость Священного Писания, яко же святой архиепископ Андрей Кесарийский, по дарованной ему от Господа благодати, истолковал Апокалипсис. А мы, грубые и неученые, как смеем толковать недоступное нашему разуму? Я бы советовал вам отложить высокие и гордые свои мнения и со смиренным разумом приступить с вашими вопросами к церковным учителям, которые и разъяснили бы вам все по толку. Но я, человек грешный и малоученый, занимающийся земледельством, да к тому же мало имеющий у себя и книг, как могу вам ответствовать на ваши вопрошения? Посему я много отговаривался от составления ответов; наконец же, по неотступной просьбе вашего старца, возложив надежду мою и упование на всевышнего Бога, Господа нашего Иисуса Христа, и на пречистую и благословенную Его матерь Богородицу Деву Марию, согласился по силе моей избрать из священного писания и из толкования святых мужей и церковных учителей, и написать ответы об антихристе на вопросы вашего старца, каковые и посылаю вам на рассмотрение. Прошу вас, любезные старцы, принять их без огорчения, и где окажется грубо против вашего разума, потерпите со смиреномудрием и сделайте справку с Писанием, и ежели что я написал несогласно с оным, то напишите возражение и пришлите мне. А ежели вы желаете со мной лично повидаться и побеседовать, то назначьте время, и я со своей стороны не отрекуся от свидания. Я и теперь желал бы иметь с вами разглагольствие, только не об антихристе, о котором рассуждать нам не предстоит надобности, а о святой соборной апостольской церкви, в которую мы по Символу должны веровать, и о том, что нам нужно ко спасению и к получению живота вечного. Сами посмотрите в святое Евангелие, – есть ли где написано, что ежели кто не умеет толковать об антихристе, тот не получит живота вечного? Нигде сего не обрящете, не только в Евангелии, но и в апостольском писании и у святых церковных учителей. А сие в Евангелии Господь рече: Аминъ, аминъ глаголю вам: аще не снесте плоти Сына Человеческого, ни пиете крове его, живота не имате в себе. ядый мою плоть и пияй мою кровь, иматъ живот вечный, и Аз воскрешу его в последний день. Плоть бо моя истинно есть брашно, и кровь моя истинно есть пиво (Иоанна зачало 23). И паки: ядый мою плоть и пияй мою кровь, во Мне пребывает и Аз в нем (зачало 24) Вот, други мои, посмотрите на себя и вникните прилежно в Господне речение: как вы думаете, какими средствами без причащения тела и крови Христовы получить живот вечный? Вы сами хорошо знаете, что в веруемой вами церкви этих таинств Христовых к получению живота вечного нет; где же эти тайны находятся? Известно всему миру, что во святой соборной апостольской церкви. А где нам искать соборную церковь? Смотрите Большой Катихизис, главу о церкви (лист 121): «Вопрос: Что есть церковь соборная? Ответ: Церковь соборная есть, понеже от всех святых семи вселенских соборов преданные догматы в ней соблюдаемы суть. Священнословесными же песнями и пения славословима есть, и святыми божественными иконами украшаема есть. Основана же бе и утверждена святых мученик мощьми, в ней же совершается и тайна святой божественной службы, в ней же вси вернии приемлем пречистого тела и честной крови Христа Бога нашего, и тем причастницы бываем Царствия Небесного». Вот вы по этому и можете видеть, что у вас нет соборной церкви, а все, что вы делаете, от смышления своего делаете: святых чудотворных икон не имеете, также и святых мощей угодников Божиих, – и не только не имеете их, но и гнушаетеся ими, и в крестьянских избах совершаете службу по своему обряду и думаете, что это место свято и богоугодно. Нет, други мои, воистину нет тут никакой святости! До нас в самой этой избе совершалось пьянство, сквернословие и всякая нечистота: а вы чем могли освятить её? Посмотрите, что на вас вопиет святый поместный собор Гангрский: «Аще кто кроме соборной церкви о себе собирается, и нерадя о церкви, церковная хочет творить, несущу с ним пресвитеру по воли епископли, да будет проклят» (Гангрского собора прав. 6). У нас, в православной греко-российской церкви, по чину и уставу, преданному от святых Апостол, имеются освященные храмы для совершения божественной службы, в которых находятся чудотворные иконы Христа Бога нашего, и пречистой Его Матери и святых Божиих угодников, также почивают святых угодников честные и многоцелебные мощи, от которых приходящие с верой получают исцеления, и совершается святая литургия, идеже закаляется незлобивый агнец и приносится под видом хлеба и вина пречистое тело и животворящая кровь Христа Бога нашего, которых и приобщаются вси вернии. В этих же святых храмах, по чину древне положенному в православной церкви, посвящаются епископы собором, а епископ посвящает иереев и дьяконов. В сих же храмах совершается и действуется тайна святого крещения законно-хиротописанными священниками по Господню повелению, в три погружения во имя Отца и Сына и Святого Духа, и новокрещенный помазуется святым миром через которое полагается на крещенного печать Духа Святого. В этих же священных храмах присоединяют обращающихся к православной церкви от еретиков и от расколов. В этих же священных храмах совершается тайна покаяния и исповедания грехов, законно поставленными священниками, которые по повелению Господню имеют власть вязать и решить, яко же Господь рече: Аминъ глаголю вам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех (Мф. зачало 76). О сих священниках в книге о священстве святой Златоуст глаголет: «Живущий бо на земли и на ней житие провождающии сими, яже на небесех суть, строити повелена Быша, и власть прияша, юже ниже Ангелов, ниже Архангелов даде Бог»...

И ниже: «и яже аще соделают доле иереи, сия Бог горе известна творит, и рабский совет владыка подтверждает. И что бо ино, разве всю им небесную даде власть». (Книга о свящ. слово 2, глава 4, стр. 56). В сих же освященных храмах совершается и тайна бракосочетания, по правилам апостольским, по чину и по уставу святых отцов, по слову Господню: Честен брак и ложе нескверно. Наконец совершается и таинство елеосвящения, по узаконению апостольскому: Болит ли кто в вас, да призовет пресвитеры церковные, и да молитву сотворят над ним, помазавше его елеем во имя Господне. И молитва веры спасет болящего и воздвигнет его Господь: и аще грехи будет сотворил, отпустятся ему. (Соборное послание Иаковле, зачало 57). Вот, други мои, я вам, хотя кратко, объяснил о святой греко-российской церкви и об освященных её храмах; теперь вы сличите: так ли соделывается в вашей именуемой церкви? Нет, совершенно все не по чину и законопреступно: вы сами своей волей отделились от святой соборной церкви, и поносите её и даже не устрашаетесь называть её идольским капищем, да и прочих учите не радеть о ней. Послушайте опять, что говорит о вас собор, иже в Гангре: «Аще кто учит дом Божий, рекше церковь, преобидети и не радети о ней, ни собиратися в ней во время молитвы на пение, да будет проклят». (правило 5). Хотя бы вы, любимицы мои, жизнь свою вели и без порока и пеклись бы о спасении своем, но в разделении от восточной соборной церкви никак нет вам надежды спасения. Посмотрите в уважаемой вами Книге о вере что говорится: «Яко же от соединения и сообщения единые святые католические и апостольские церкви, яже на востоке, отступиша, и иже в ней целе и соверщенне не пребывают, живота вечного и сообщения в небесех со святыми Ангелы и со святыми Божиими не доступят». Вот по этому самому, други мои, я и советую вам приступить к разбирательству о святой соборной церкви, – а об антихристе свои мудрования оставить, дóндеже приидете в совершенный разум о святой церкви.

При сем письме честь имею уведомить вас, любезные други! Ежели бы вы пожелали испытать, справедливо ли вы думаете, что будто бы великороссийская церковь при Никоне патриархе все церковные обряды изменила, и даже веру исказила, то изберите из среды себя благонадежных людей, и пусть они со мной съездят в Москву: там я попрошу игумена, на Преображенском, Никольского Единоверческого монастыря отца Павла, и он не отречется в библиотеках показать им все древние книги и уверить их, что греко-российская церковь ни в чем не погрешает. За сим прощайте, други мои, лицеземно вам кланяюсь, известный вам крестьянин череповского уезда, починковской волости, деревни Рамешки Николай Игнатьев Косаткин.

Обращение в православие заключенного в тюрьме раскольника

Св. православная Церковь, как заботливая мать, желая спасения заблуждающимся в вере, кротко зовет и убеждает их обратиться на путь спасительной истины, – воротиться во двор Христов, от которого некогда отстали многие, бывшие прежде чадами Церкви Христовой. К прискорбию, надобно сказать, что не смотря на этот зов, заблуждающиеся большей частью коснеют в своем заблуждении и не хотят возвратиться в лоно чадолюбивой матери – Церкви Христовой. И тем прискорбнее это становится каждому православному, что эти заблудшие чада большей частью искренно желают спасения своей души; но, к сожалению, ищут оного и думают найти оное не там, где оно действительно находится, не в истинной Церкви Христовой, а вне её, в так называемом ими старообрядстве, которое явилось недавно, и скорее новообрядство, чем старообрядство, думают спастись от погибели вне спасительного ковчега. Очевидно, спасение далеко от них. Но не все, так называемые староверы, остаются в своём заблуждении; благодарение Господу, иные из них открывают свои души для света Христовой истины и принимают св. православие. Об одном из таковых лиц я и хочу сказать несколько слов.

Один из обратившихся к православию содержался в тюрьме. Священник, при посещении заключенных, узнав, что там находится старовер, начал учащать посещение заключенных и приложил особенное попечение об этом несчастном и по телу и душе. Старовер был беспоповщинского толка и, как обыкновенно, человек темный, не умеющий грамоте. Священник, при первом же посещении его, увидав, что он Русский, спросил его:

Давно ли он не был у исповеди и Св. причастия?

– Да мы ходим только на исповедь, говорил заключенный, а причастия у нас нет: мы по старой вере.

– Отчего же нет Св. причастия у вас? спросил его священник; ведь оно есть у всех христиан, и у католиков, и у лютеран.

– Бог знает, отчего у нас нет причастия; и у жидов его нет.

– Видишь, у вас нет этого таинства, да у жидов, которые распяли Христа Спасителя нашего. Ужели вы хотите уподобляться Христовым распинателям и не причащаться святого тела и крови Христовой?

– Наши наставники говорят, что причастие не нужно, что оно давно взято на небо и уже нет его на земле.

– Очень жаль, что ваши наставники учат вас не так, как учил Христос. Вот если бы ты умел читать, то ты сам прочитал бы в Евангелии слово Господа нашего: Приимите ядите: сие есть тело мое; пийте от неё вси: сия есть кровь моя нового завета (Мф.26:26) и еще: сие творите в мое воспоминание (Лк.19:22). Эти слова Спасителя стоят и в том Евангелии, которое читают сами ваши наставники, а потому большой грех берут они на свою душу, да кладут его и на вас, когда сами не причащаются и вам не велят причащаться. По учению Христову, aщe не снесте плоти Сына человеческого, ни пиете крови Его, живота не имате в себе (Ин.6:53). Без Св. причастия вы не можете соединиться со Христом, Который сказал: Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем (Ин.6:56). А потому, отделяясь от Спасителя, вы, как отломленные от дерева ветви, высохнете и станете годны только на сожжение. Спаси вас милосердый Господь от сего. – Ваши наставники говорят еще, что Св. причастие взято на небо. Да откуда это они знают? Разве они видели, как оно было взято на небо? Разве Господь, или св. Апостолы учили где, что вот до такого-то времени св. причастие будет на земле, а после его не будет и оно будет взято на небо? Нигде этого они не говорили, а напротив св. Апостол Павел сказал, что оно останется на земле до самого второго пришествия на землю Господа Нашего Иисуса Христа: елижды аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господе возвещаете, дóндеже приидет (1Кор.11:26). Как же ваши наставники смеют учить, что св. причастия уже теперь нет на земле? И причастие, и все другие таинства всегда останутся на земле в истинной церкви Христовой, пока она будет на земле. Господь установил святые таинства для верующих в Него на земле и именно для того, чтобы мы, получая через св. таинства благодать Божию, очищались от грехов и делались более и более совершенными, или святыми, а по окончании сей жизни могли войти в Царство Небесное. Поэтому ни одного таинства, установленного Господом для нас, не будет взято на небо – ни крещения, ни миропомазания, ни причащения, ни священства, ни брака, ни елеосвящения: зачем они для неба? Там таинства уже не нужны; там со святыми людьми Сам Господь, а не раскаянные грешники недостойны их. Видишь ли, мой друг, как несправедливо учат вас ваши наставники? Не очевидно ли, что они сами люди темные, или слепые?

И если слепой слепого станет водить, то оба могут попасть в яму, да еще в какую – в яму кромешную, где будет плач и скрежет зубов.

– Наши наставники говорят, что мы стали недостойны причастия; оттого оно и взято на небо. А вместо причастия нам оставлена молитва; прочитай «Отче наш» – вот и причастишься.

– Опять ваши наставники учат вас не по слову Божию: тот не достоин Св. причастия, кто по учению св. Апостола, приступает к сему таинству без испытания своей совести, без сердечного раскаяния и сокрушения о своих грехах, равно без веры во Христа и надежды на Его милосердие: тот суд себе яст и пиет, не рассуждая тела Господня (1Кор.11:29). Не достоин святого причастия и тот, кто впал в великий грех и не показал еще достаточного раскаяния в нем. Но посуди сам, друг мой, разве все христиане впадают в великие грехи? Разве нет уже на свете людей добрых и благочестивых? Почему же таковые люди должны быть лишены святейшего таинства? Почему не удостаиваются никогда св. причастия и впавшие в великие грехи, но покаявшиеся в оных и принесшие достойные плоды покаяния? Правда, мы грешные люди, но для того-то нам и нужно приобщаться тела и крови Христовых, чтобы очиститься от грехов; для безгрешных и святых Ангелов не нужно св. причастие; оно дано нам, чтобы попалило терние всех наших прегрешений, или в оставление грехов по слову самого Спасителя (Мф.26:26) Святой Иоанн Златоуст молит Господа Бога, чтобы Он, милосердый, «сподобил его неосужденно причаститься пречистых, бессмертных, животворящих и страшных таинств во оставление грехов и в жизнь вечную, во освящение и просвещение, крепость, исцеление и здравие души и тела и в потребление и всесовершенное погубление лукавых помыслов и помышлений и предприятий» (мол. 10 ко св. прич.). Также молился и святой Василий Великий (мол. 6, ко св. прич.). Очевидно, ваши наставники учат вас и противно учению Спасителя, и противно учению святых отцов, а через то и сами лишаются и вас лишают очищения души и тела. Глубоко надобно скорбеть о всех вас, что вы следуете такому душепагубному учению. Вы говорите: прочитай «Отче наш, так и причастишься? Откуда вы взяли такое учение? Кто из святых Апостолов, или из святых отцов учил, что молитва есть святое причастие? Поверь, этому никто не учил, да и никому из благоразумных христиан, думаю, и в голову но приидет такое учение, – это только темные люди могут говорить, будто прочтение молитвы Господней заменяет святое причастие. Спаситель велел нам молиться; Он же повелел всем приобщаться святых тайн: тела и крови Его; Он же установил и другие таинства. Но если бы какое-либо из таинств могла заменить молитва, то для чего было бы и самое таинство? Ваши наставники не говорят же, что прочтение молитвы Господней заменяет святое крещение, но сами крестят младенцев; не заменяет у вас молитва и исповеди, потому что сами ваши наставники принимают же вас на исповедь. Почему же они хотят заменить молитвой святейшее таинство причащения? Нет, не потому ваши наставники отвергли св. причастие, что оно не нужно, или что его можно заменить молитвой, а потому, что у вас, когда вы отпали от истинной церкви Христовой, не стало священников, которые могли бы совершать таинство причащения, а простой мирянин не дерзает совершить этого великого таинства. Вот вы, как заблудшие овцы стада Христова, и остались без истинных пастырей и без святейшего и спасительного таинства причащения; остались без всех таинств, кроме разве одного крещения. И живете вы во грехах и нет у вас освящающей благодати Божией. Жалкие вы люди!

– Да как, батюшка, мы живем во грехах? ведь наши наставники принимают нас на исповедь и берут с нас грехи.

– Ваши наставники не имеют права прощать вам грехи, как не имеют права совершать ни одного таинства. Господь наш Иисус Христос даровал такое право только своим Апостолам и сказал им: приимите Дух Свят, им же отпустите грехи, отпустятся им, и им же держите, держатся (Ин.20:22–23). Св. Апостолы через рукоположение передали власть совершать таинства преемникам своего служения епископам, которые в свою очередь передали ту же власть священникам. Таким образом благодать Святого Духа преемственно перешла от святых Апостолов и к нашим архипастырям и к нам. И только законные преемники св. Апостолов, правильно поставленные через архиерейское рукоположение, могут совершать св. таинства, равно как и в покаянии прощать другим грехи. А ваши наставники кем поставлены и от кого получили право снимать с вас грехи? – Наших наставников избрало общество и как же они не снимают с нас грехов, когда принимают нас на исповедь?

– Ты, конечно, сам поймешь, мой друг, что если ты чего не имеешь, так и дать другому того не можешь. Ваше общество не имеет ведь власти прощать другим грехи и вообще совершать св. таинства; как же оно может дать эту власть другому? Общество может только избрать лицо, достойное быть пастырем, а утверждает выбор общества и через рукоположение поставляет его пастырем стада Христова уже архиерей, сам получивший такую власть от преемников апостольских. Рассуди еще, ведь прощать грехи кто может? только один Бог; только благодать св. Духа, может очищать наши грехи. Посему никто из мирян, как не имеющий сей благодати Божией, не может очищать других от грехов; и вы и ваши наставники только обольщаете себя, будто грехи снимаются с вас вашими наставниками, – это действие их есть только оскорбление благодати Святого Духа, а не таинство покаяния. И ты, если хочешь получить прощение грехов, должен быть на исповеди у священника, а не у мирянина. А подумай, брат мой во Христе, сколько ведь мы согрешаем, сколько в жизнь свою каждый из нас прогневил Господа Бога?

– Да, батюшка, грехов-то много у нас; но ужели на мне остаются и те грехи, в которых я каялся наставникам нашим?

– Без всякого сомнения; я показал тебе, кажется, ясно, что наши наставники вовсе не имеют права прощать другим грехи. И кто не раскается чистосердечно в своих согрешениях пред правильно поставленным духовным отцом и не приобщится Св. Таин тела и крови Христовой, того грехи остаются на нем. Но милосердый Господь не хочет, чтобы грешник оставался грешником и умер во грехах, а хочет, чтобы все обратились к Нему с глубоким сокрушением о своих грехах и были живы. Вот, конечно, по Его же св. воле ты, мой друг, очутился и в тюрьме; здесь тебе очень удобно поразмыслить о своих согрешениях, во всю твою жизнь совершенных тобой, да принести достойное раскаяние в них. Так делай же это и от всего сердца молись Господу, чтобы Он наставил тебя на путь истины.

Священник при других своих посещениях старообрядца в тюрьме продолжал беседы с ним и особенно о различиях раскола от Православия, и показывал, что старообрядцы напрасно отделяются от св. православной Церкви, которая есть истинная церковь Христова. К радости священника, заключенный старовер показал всю склонность присоединиться к святой церкви. Но его особенно смущала боязнь, не грех ли будет ему, если он оставит ту веру, в которой он родился и которую содержать благословила его мать его. «Ведь наши говорят, высказывал старовер, будто тому, кто сделается церковным, и в аду-то места не будет, – ни дна тому не будет там, ни покрышки».

– Больно мне слышать такое неразумное устрашение ваших действительно темных людей, говорил колеблющемуся священник. Ну, посуди ты сам, какая правда в этих словах ваших наставников, будто в аду места не будет для староверов, принимающих св. православие? Да где же им будет место? Ведь без места же они не могут быть, где-нибудь да поместит же их Господь. На том свете, как мы знаем из слова Божия, будет только два места: рай – для истинно верующих в Господа Бога и исполняющих Его святую волю, и ад – для неверующих и нераскаянных грешников. В аду, говорят, места не будет для присоединяющихся ко св. церкви Христовой; выходит, что им место в раю. И действительно, тот получит награду от милосердного Господа, кто оставляет заблуждение и обращается на путь истины, кто оставляет темных и неразумных своих наставников и обращается к свету истинного учения Христова, к святой церкви православной, которая ведет своих детей по прямой дороге в рай. Не бойся же, друг мой того, чем тебя устрашали твои прежние наставники; они сами хорошо не понимают, что говорят! И эти слова: ни дна тому не будет, ни покрышки, кто примет православие – слова глупого. Что это за место такое, в котором нет ни дна, ни покрышки? Откуда взяли такое место? и выдумать-то такое место так трудно для разумного человека. Что будет на том свете из нас – это знает только Господь; в своем Святом Писании Он открыл нам, что пойдут в муку вечную те, которые алчущего не накормили, жаждущего не напоили, нагого не одели, больного и в темнице заключенного не посетили (Мф.26:41–44) и те, которые не имеют веры в Господа Бога и не принимают Его святого учения (Мк.16:16). А святая православная церковь разве не учит истинной вере во Христа? разве не наставляет своих чад на добрые и святые дела, не учит милосердию и любви к ближним и пр?. Вот и мне святая церковь повелела посещать вас заключенных. За что же ты потерпишь наказание, что сделаешься чадом святой Христовой церкви? Поверь, кроме награды от Господа за это ты ничего не получишь, и православная церковь, кроме добра и св. истины, тебя не будет учить ничему неразумному, как учили тебя твои темные и неразумные наставники.

– Да как же, батюшка, я ведь лишусь благословения родительского за то, что стану церковным. – у нас большое заклятие кладут родители на детей, чтобы они не принимали православия. И вот дети, страшась проклятия родительского, не присоединяются к православной церкви.

– Не скажу тебе, другъ мой, что благословение – дело маловажное: благословение отчее утверждает домы чад (Сир.3:9) сказано в Писании. Сам Господь повелел нам: чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли (Исх.20:12). Поэтому нам нужно повиноваться родителям и дорожить их благословением. Но если нам нужно почитать и повиноваться родителям, то еще несравненно более нужно почитать Бога, еще более нужно повиноваться Ему, милосердному Создателю нашему. И вот святые Апостолы Иаков и Иоанн, когда позвал их Господь, оставили своего отца, оставили свой промысел, – они были рыболовы, и последовали за Спасителем (Мф.4:18–22). Ведь не согрешили же св. Апостолы, что оставили своих родителей, оставили веру отцов своих и приняли истинную спасительную веру в Господа нашего Иисуса Христа. Так никто и из вас вовсе не согрешит, если и вопреки воле родителей присоединится к святой церкви Христовой. Посуди сам, если бы какие неразумные родители стали запрещать своим детям исполнять то, что повелел Сам Бог, ужели нужно было бы дать детям слушать неразумных родителей, а не премудрого Бога? В слове Божием сказано: повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком, кто бы эти человеки ни были, хоть бы начальники, хоть бы родители (Деян.5:29). Но ваши родители запрещают вам именно то, что повелел сам Бог, напр. приобщаться святых таин Христовых, получать дары Св. Духа через св. миропомазание, повиноваться церкви, потому что сам Христос сказал: аще же и церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь (Мф.18:17). Вот это наказание Божие ослушникам церкви важнее, чем лишение благословения темных и не понимающих слова Божия родителей. Так и самое проклятие тех же родителей за спасительную веру Христову вовсе не страшно. Господь еще взыщет с таких родителей, которые, сами не зная святого православия, клянут своих детей за принятие оного. Спаситель сказал: блаженни есте, егда поносят вам и ижденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще Мене ради; радуйтеся и веселитеся,яко мзда ваша многа на небеси. (Мф.5:11–12). И бывало, что языческие родители не только проклинали, но гнали и мучили своих детей за принятие ими святой веры Христовой. Но проклятие и преследование родителей не препятствовали твердым исповедникам веры Христовой быть святыми мучениками. Так и проклятие, какое ваши неразумные родители хотят положить на своих детей за принятие последними святой веры православной, вовсе не лишит их милости Божией. Ну, посуди ты сам, что ты худого сделаешь, что присоединишься к св. церкви Христовой? Разве я тебя учил чему-либо худому, или противному слову Божию? Через присоединение к святому православию ты будешь еще ближе ко мне, – будешь моим духовным сыном и я тебя буду наставлять только на святые и богоугодные дела; ты будешь ходить в святую церковь и там услышишь божественную службу, через святые таинства будешь обильно получать благодать Святого Духа, которою только мы и можем спастися (Еф.2:8). Не бойся же, мой друг, стать сыном святой церкви Христовой и через то истинным сыном самого Христа; не бойся никакого проклятия. При присоединении тебя к св. церкви, именем самого Спасителя я сниму с тебя всякое несправедливое человеческое осуждение и проклятие и будь уверен, что Бог вменит ни во что, если бы кто из людей и осудил и даже проклял тебя за твое святое дело присоединения к православной церкви.

– Вот еще что беспокоит меня, батюшка: церковные молятся другим крестом, чем наши; а у нас говорят, что кто молится щепотью, так тот не попадет в рай. Православный крест, говорят наши наставники, не крест, а печать антихриста. Как же пустить в царство небесное того, кто знаменует себя печатью антихриста? тот-де будет не Христов, а антихристов.

– И это говорят неправду ваши наставники. Наше сложение перстов для крестного знамения они называют щепотью; но что же тут худого, хотя бы это сложение и было действительно похоже на щепоть? Ужели не знают ваши наставники, что святейший для нас крест прежде был Иудеем соблазн, Еллином же безумие (1Кор.1:23), что это было самое поносное орудие казни для важнейших преступников? Ужели поэтому и не нужно было нам почитать св. крест, что враги Христовы гнушались и гнушаются им? Конечно нет; так ничего нет и не может быть преступного и Христу противного, если бы изображали на себе знамение креста щепотью.

– Да как же, батюшка, ведь щепотью табак нюхают; как же можно молиться щепотью? Ведь Богу не угодна будет наша молитва.

– Я тебе не буду говорить о том, что грех ли нюхать табак, или нет; скажу только, что ненужное употребление его вовсе не похвально и, как пустую прихоть человеческую, нельзя одобрить нюханье табака. Но я спрошу тебя, грех ли хвалить Бога языком? Грех ли читать святые молитвы, или петь церковные песни во славу Божию?

– Какой же это, батюшка, грех? это святое и богоугодное дело.

– Правда, а ведь мы языком-то произносим скверные слова; иногда проклинаем людей, мало того – иногда ропщем на самого Царя Небесного и тем сильно прогневляем Его, милосердного Создателя нашего. Видишь ли, что одним и тем же языком мы можем и грешить и молиться Богу, так и щепотью кто нюхает без нужды табак, тот грешит, а кто молится Богу, тот делает дело угодное Богу. Ведь и двумя перстами, как молятся ваши, можно, например, украсть что-нибудь; и воры, когда нельзя им достать хорошую вещь не иначе, как только двумя пальцами, конечно, воруют ее так. Выходит по вашему, что грех молиться Богу и так, как вы молитесь. Но мы этого никогда не скажем. Как крест, прежде самое поносное орудие казни, освященный кровью Иисуса Христа, стал для нас свят, и мы, молясь перед не думаем о каких-либо преступниках может быть и теперь в иных местах распинаемых на нём, а думаем о Спасителе нашем; так и, молясь щепотью, как вы называете наше сложение перстов при крестном знамении, мы думаем не о табаке, а о Пресвятой Троице и о том же Спасителе. Слагая вместе три перста – большой, указательный и средний, мы тем хотим изобразить Пресвятую Троицу: Отца и Сына и Святого Духа, а прилагая два последние перста к ладони, мы хотим изобразить два естества в Иисусе Христе, или хотим выразить веру свою в Спасителя, как Бога и человека. Посуди ты сам, как же мы грешим, когда такими святейшими изображениями делаем на себе крест во время молитвы? Разве можно грешить верой во Святую Троицу и во Христа Спасителя, или изображением их? Конечно нет. Посуди ты еще сам, не оскорбляют ли Господа Бога те, которые наше сложение перстов для крестного знамения, изображающее Пресвятую Троицу и Спасителя, называют печатью антихриста? Подлинно они грешат и грешат сильно. Трудно и понять, как это выдумали ваши наставники назвать наше сложение перстов для крестного знамения печатью антихриста? Нет, это только темный человек, да не боящийся Бога называет так наш крест. Да не слыхал ли ты, друг мой, как ваши наставники толкуют, что значит ваш большой крест?

– Хорошо не знаю, а слыхал будто похоже на то, как и вы толкуете о своем кресте.

– Именно так же, как и мы: большой перст и два последние соединяя вместе, ваши наставники говорят, что они тем изображают Святую Троицу, а указательный и средний означают, по их же толкованию, два естества во Христе – божеское и человеческое, значит вся разница в том, что мы изображаем своим крестом тоже самое, что и вы изображаете, только другими пальцами. Отчего же это выйдет, что наш крест, изображающий Пресвятую Троицу и два естества во Христе, есть печать антихриста, а ваш крест, изображающий тоже самое, уже вовсе не печать антихриста, а есть уже святой крест? Больно нам слышать, что ваши темные и неразумные учители поставляют всю силу молитвы и даже все свое спасение – это великое дело в том только, что человек сложит персты так, а не иначе. Ну, как ты думаешь, вот если бы ты стал молиться, изображая на себе крест так, как мы это делаем, но молился бы ты со слезами, от всей души, с твердой верой и пламенной любовью к Господу Богу, а старовер молился бы своим большим крестом, но молился бы не усердно, думал не о Боге, а о греховном прибытке, да, еще имея в своем сердце вражду на своего ближнего – чья молитва была бы угоднее Богу? Твоя или староверова?

– Думаю, батюшка, что усердная молитва была бы лучше и приятнее Богу.

– Правда; так вот о чем нужно стараться, друг мой, при молитве – прежде всего об усердии, о том, чтобы молиться Господу Богу от всего сердца. А то у другого и пальцев-то нет на руке, и он может молиться не иначе, как кулаком. Ужели же он согрешит через то пред Богом? Ужели он не может уже и молиться, или, изображая на себе своей убогой рукой крест, уже не может спастись? Не очевидно ли, что ваши наставники, полагающие все спасение в сложении перстов, неверно учат вас и мало знают сами, чем мы можем достигнуть вечного спасения. И таких-то наставников слушают и их неразумному учению следуют многие... Несчастные те люди, а еще более несчастны их наставники, с которых Господь строго взыщет за то, что они себя и других губят своим упорным противлением святой истине.

– А нельзя ли мне, батюшка, молиться большим крестом, если я присоединюсь к православной Церкви: уж я с малых лет привык к такому кресту; да я видал, что другие и церковные молятся таким крестом?

– Без сомнения, святая Церковь православная не осудит тебя, если ты будешь молиться и большим крестом, и я тебе разрешаю молиться так, только опять повторяю тебе: никогда не нужно забывать, что вся сила молитвы не в том, как ты сложишь пальцы, а в истинной вере в Господа Бога и в усердии, с какими мы будем мо литься.

Заключенный действительно присоединился к святой церкви Христовой.

Б. П. I. П.

Душеполезное чтение т. 3-й за 1866 г.

Был я ревностный беспоповец, борющий на церковь православную, но случилось мне познать истину православия таким образом.

Был я в гостях у собратьев, тоже у беспоповцев – филипповцев, в корельской деревне – Чурилкове, Чамеровской вол. и прихода, села Чамерова, у крестьянина Тараса Богданова. Во время нашего с ним разговора, когда разговор коснулся книг, именно: какие книги, уважаемые старообрядцами, мне более всего нравятся, – то я сказал ему, что мне более всего нравятся следующие книги: «Сочинение Андрея Денисовича Выгорецкого об антихристе» и «Челобитная соловецких отцов страдальцев».

После этого он мне показал две книги и сказал: вот посмотри какие книги мне подарил чамеровский священник, в то время когда я вставлял у него стекла.

Название одной из этих книжек я забыл, помнится, что «Истина», но которая именно не упомню, кажется, что 24-я, и «Беседы к глаголемому старообрядцу»; это было в 1873 г. на другой день Рождества Христова. Взяв эти книги, я начал читать их так ревностно, что далее не сел и обедать. По прочтении их, между нами разговора ни какого не было, так как я все время читал в «Истине» ответы беспоповцу, обвинявшему православную церковь за слабости. Эти ответы беспоповцу меня очень заинтересовали. Видя это толпившиеся около стола старообрядцы, начали посмеиваться надо мной, говоря: этому ревнителю не надо ни пива ни дрожеников, только одни книги. Но хозяин на это сказал: «и книги-то эти от попа, их и читать-то не стоит».

В ответ иа это, я не возразил им ни слова. Книги же эти я попросил позволения взять к себе домой. Хозяин, как любящий меня собрат, в этом мне не отказал, только просил, чтобы я, по прочтении их, скорее возвратил ему; что я и исполнил. Когда я принес ему обратно книги, то тогда намерения своего ему не высказал, а просил, как бы мне достать из деревни Тимхова «Великий Катихизис». Он мне сказал, что скоро поедет в ту деревню и привезет его мне. Когда я получил Катихизис, стал читать уже не по-прежнему – только одни буквы, а принялся вникать в подробность. Прочитав эту книгу, я сказал родному своему брату, отдельно от меня жившему, что я де сомневаюсь, в непоколебимости старообрядчества.

Он, сердито посмотрев на меня, сказал: не поповские ли книги, привезенные от Тараса, тебя безумца поколебали?

На это я ему сказал: это верно, из этих то книг я и узнал истину, и прибавил, что если бы я знал где печатается «Истина», то я на последние деньги выписал бы еще хотя две книжки, так как я прочитал на обертке этой книжки, что подписная цена за книжку 50 коп. С этой целью и обратился я к священнику нашего прихода, а ныне духовному моему отцу Стефану Троицкому, села Николы высоки, Весьегонского уезда, как мне узнать, где находится эта редакция?

Он мне сказал: у нас книг «Истина», сколько угодно, да мы и обязаны вам даватъ, только у нас их не спрашивают, а сами мы не набиваемся. Услышав это, я очень обрадовался и поехал в неделю православия, т, е. в первую неделю великого поста к Николе, где и получил от старшего священника 10 экземпляров журнала «Истина», где слушал литургию и проповедь, сказанную отцом Стефаном, о иконоборцах. Это еще более возбудило во мне желание доискиваться истины. Случилось это в 1874 г. я весь этот год читал кое какие книги церковной и гражданской печати в свободное от занятий время. Вследствие чего старообрядцы стали во мне замечать колебание, так как в праздники я стал реже ходить на общее моление в моленную, а прежде был жаркий ревнитель и богомолец. Когда же я стал разговаривать с некоторыми из старообрядцев, что-де мы ошибаемся и даже обманываем себя, то они стали меня обегать по приказанию своего наставника выше сказанной дер. Чурилкови Петра Егорова, который запретил им всем говорить со мной о вечности существования церкви и священства, и даже велел называть меня еретиком. При встрече моей с наставником пришла следующая мысль: дай пойду к нему поговорить».

Взяв данную мне священником книгу Григория, митрополита Петербургского, «Истинно-древняя и истинно православная церковь» пришел к нему, т. е. к наставнику Петру Егорову, пригласив с собой выше сказанного Тараса Богданова; войдя в избу, где находился наставник, мы, поклонившись ему, сказали: благослови, отче, начал класть?

Тараса благословляю, а тебя нет, сказал наставник, ты клади так, без благословения, потому что проповедуешь новую веру.

Севши на лавку, я спросил: какую новую веру? ведь вы сами знаете, что вера, по писанному в книгах, должна быть едина, а у нас в одном дому три веры, церковь же Христова составляется из трех чинов священства с мирянами?

На это он мне ответил: да нам и не нужно священство, потому что я и сам в чине священства.

Я спросил: почему вы считаете себя имеющим чин священства?

Он сказал: разве вы не избрали меня пасти словесное Христово стадо; даже ты первый и ездил-то в Рыбинск к отцу Семеону просить его, чтобы он благословил меня на эту должность?

Я ответил: этого не довольно, тут требуется рукоположение, а не простое благословение нерукоположенного мужика – наставника, чтобы устраивать таинства церковные, а у нас их нет; в Евангелии написано: «аще не снесте плоти Сына человеческого, живота не имате в себе», поэтому мы теперь находимся без жизни будущей.

Он ответил: мы не нуждаемся в этом, потому что мы живем девственно и по обрядам пустынножителей, кои никогда не причащались, а также и без прочих таинств обходились, даже им и погребение было не нужно; этого примера и мы держимся.

Тут одна старуха, слушая нашу беседу, спросила: неужели и прежде были попы, женились и в церковь ходили?

Я ответил: да, это все было.

Она в ужасе вскрикнула: ой, батюшки, что же это такое; куда же я пришла? (она была прежде православной и недавно совратилась в раскол), а вы мне, батюшка, говорили, что прежде все были холостые да девицы и пустынники, а примером показали Богородицу – потому что она в девицах родила Христа.

Желая продолжать прерванный разговор, я взял недельное учительное Евангелие и начал читать, как вдруг напали на меня наставник и его сестра, говоря: так ты соблазнитель за тем к нам пришел, что бы соблазнять? При этом, выхватив из рук у мена книгу, наставник вытолкнул меня вон.

Этим и кончилась наша беседа. Вскоре отправился в Москву и в день Святой Троицы был присоединен к православию. Спустя немного времени я узнал, что в селе Сутках есть древнее благовестное Евангелие Феофилакта Болгарского; мне сильно захотелось почитать его, и я отправился в это село с намерением попросить его у священников на короткое время для чтения. Когда же я его получил и стал читать, то еще более утвердился в правоте православной церкви. Однажды летом взял я это Евангелие, вышел на улицу, сел под окном и стал читать. В это время подошел ко мне мой брат и, увидев, что я читаю древнюю книгу, спросил: где я взял её? Я ему сказал. Он попросил меня, что бы я дал и ему почитать. Я исполнил его желание. Он, читая её многого, не мог понять, стал просить меня, чтобы я ему, по возможности, объяснил; я ему истолковал, как мог, и показал некоторые места, необходимые для его вразумления. Брат, увидя такие ясные доказательства о церкви и Таинствах и убедившись в справедливости православной церкви, в один из праздничных дней пошел в церковь, и присоединился к православию; его примеру последовала и сестра. Это сильно подействовало на православных корел нашего места, так что, даже самые закоренелые из раскольников стали разговаривать с нами о церкви и таинствах и читать книги, которые я им даю. 30 ноября 1876 года было у нас с ними еще собеседование. На это собеседование собралось более 80 человек слушателей.

Беседа происходила в доме двоюродного моего брата Михаила Андреева Ромакина. Со стороны старообрядцев были: Иван Иванов Бошкинов, Михаил Ромакин, Петр Егоров, Филипп Александров, и рыбинский купец Иван Дегтярев. А со стороны православных: я, и брат мой Степан, и несколько слушателей.

Беседа началась ровно в 9 часов утра, 2 Января 1877 года, а окончилась в 7 часов вечера. На беседе мне предложили следующий вопрос: какое теперь время? время ли антихриста, или время благочестия?

На это я им ответил: я сознаю, что теперь время благочестия у нас в России, кроме западной Европы, и время благоприятное.

Они спросили: почему ты не признаешь теперешнего времени антихристовым?

Я ответил: потому, что не видится оно таким, как оно предуказано отцами церкви.

А мы так сознаем, что настоящее время антихристово потому что все, писанное, окончилось, что римское царство пало и предсказанное в Апокалипсисе число 666 на русской церкви окончилось, и в Кирилловой книге в 11 знамении и в книге о Вере написанное все сбылось.

Я спросил: когда по вашему мнению все это сбылось, то где же антихрист? да еще прежде антихриста должны придти пророки, Илия и Енох, на обличение антихриста, а их никто нигде не видел и не слышал?

Наставники спросили меня: а как ты думаешь, неужели Илия чувственно будет на земле?

Я ответил: действительно будет, потому что в Благовестнике написано: «Яко же Иоанн первому, так и Илия второму пришествию предтеча будет», и в прологе 20-го июля в слове похвальном святому пророку Илии, прочел следующее: «Пророцы убо вси воплощение сына Божия послани Быша жестокосердому проповедати Израилю, Илия же един не токмо ко Израилю послан бысть, но и ко второму его пришествию предтеча сохранен есть, за еже проповедати, яко уже при дверях владычний приход, и лукавое предсказати мечтательное и мерзское царство антихристово». И в Златоусте почаевской печати в неделю 20-ю прочитал следующее: «будут труси и глади и пагубы по местом, вся же сия начало болезням; скончавающужеся року жития и оставшим трем летом и пол, будет царство антихристово». После этого я сказал: за неимением старинных книг, я не могу более ничего показать в опровержение ваших доводов, лучше послушаем людских бесед, коих вы сроду, может быть, не слыхали. Дозвольте, я буду читать беседы с беспоповцами Филипова и Аристова согласия, происходившие в Петербурге с игуменом Павлом. Заглавие было следующее: «Беседы о Илии и Енохе, и о антихристе, и о седминах Данииловых». По прочтении заглавия беседы, я сказал: слушайте внимательно, и начал читать эти беседы, и прочитал с начала до конца. Потом начал читать «Воззвание игумена Павла». Все слушали с большим вниманием. По прочтении этих бесед начался спор; одни говорили: что эти беседы односторонние, другие же говорили: что односторонняя беседа не может представлять таких затруднительных вопросов, на которые требовалось особое усилие отца Павла, чтобы доказать их несправедливость, а другому, менее начитанному ни за что не обличить бы. Все что я читал, пересказывал им по корельски, вследствие чего эти беседы и сделались общепонятными. Наконец слушатели стали расходиться, и я, желая оставить беседу, попрощавшись, обещал быть и на другой день на беседе.

Беседа наша не пропала даром: один из слушателей, почтенный старик, Тарас Корнилов, присоединился к Православной Церкви, не смотря на все усилия расколоучителей удержать его в своем согласии.

Истина книжка 59-я

Тайну цареву добро хранити,

дела же Божия открывати славно. (Тов.12:7).

Родился я в городе Келги, Архангельской губернии, 1804 году. Род наш один из самых старинных в той стороне. Один из предков наших принадлежал к дружине Новгородской. От этого в народе наша фамилия известна под именем Дружининых. Вероятно, предок наш заехал на дальний север еще в то время как вся эта страна зависела от Великого Новгорода. Издавна также мои предки принадлежали к числу глаголемых старообрядцев беспоповщинской секты, Филипповского согласия. В этой секте, одной из наиболее отдаленных от православия, был крещен и я.

По общему обычаю, я учился грамоте у одной мещанки нашего города, женщины многосемейной и крайне бедной. Со мной вместо обеда отпускали из дома пирожков, булок. Большую часть из этого я отдавал моей учительнице, которая в благодарность за угощение, отпускала меня бегать и играть с детьми иногда на целый день. Не мудрено, что в два года у моей наставницы я почти ничему не выучился, – едва по складам и на распев читал славянскую псалтирь старой печати.

Затем, я около двух месяцев учился у отца протоиерея соборной (единственной в Кеми) церкви. Для объяснения того, как меня отдали учиться к православному пастырю, надобно заметить, что в нашем городе глаголемые старообрядцы не имели ожесточенной вражды к православным. В домах наших бывали православные священники и принимались охотно и с лаской. В семьях наших было много членов православных и их не преследовали за разномыслие в вере. Даже сами глаголемые старообрядцы большею частью сначала до женитьбы или замужества числились по церкви, а потом уже, ради якобы спасения души, наши наставники перекрещивали их по своему. Притом отец протоиерей, второй мой наставник был нрава общительного и веселого и пользовался общей любовью. Он заставлял меня читать псалтырь и объяснял прочитанное. Раз довелось мне прочесть: рече безумен в cеpдце своём: нестъ Бог. Безумный человек помыслил сам в себе, что нет Бога, растолковал он мне. Это объяснение запомнилось мне более других; и я передал его домашним. Родителям моим не понравилось это истолкование, и они взяли меня от отца протоиерея.... Что они увидели вредного здесь, и доселе понять не могу....

После того моей наставницей была одна молодая начетчица Даниловского толка. Она проживала в деревне, отстоящей около 25 верст от нашего города. Там она учила грамоте одну нашу знакомую, проживая в доме её на готовом и содержании. По предложению этой знакомой, и меня отпустили в деревню в товарищи ей на поприще обучения. Здесь, в два приема, от августа до святок, и от святок до святой пасхи, я выучился бойко читать и петь по крюкам: выучился служить вечерню, часы, заутреню, молебен, панихиду; о Божественной литургии мы не имели ни какого понятия.

Мне было лет около 12-ти. Но писать я не умел; а это требовалось по нашим торговым занятиям. Для обучения письму, я отдан был к почтмейстеру. Учение наше, (нас было около десяти учеников), шло пополам с шутками и забавами! Мы прыгали в снег с кровли и, к увеселению нашего наставника, отвозили его, запрягшись цугом, в гости к знакомым. Раз, летом, я писал у него один... Уходя в гости, он погрозил мне, что отдаст меня на съедение лукавому, если я худо напишу... Я сильно испугался этой угрозы и, выждав, как он скрылся за углом улицы, убежал от него и, пробравшись задними ходами домой, забрался на чердак и долго не сходил оттуда. Родители мои, узнав о побеге от почтмейстера, искали меня по всему городу и уже думали, не утонул ли я. Наконец, я решился пойти и рассказать свое горе одной из своих теток, престарелой девице, которая меня обласкала и успокоила.

Так кончилось мое образование!. И другие мои единоверцы не получили высшего.... С каким же малым запасом сведений вступали мы на поприще жизни!... Но большего и не требовалось. Все помыслы были отданы торговому делу, в религии же довольствовались одним обрядом, одной внешностью. Так как я бойче других читал и пел, то мне, не смотря на мою юность, поручали совершение службы. Моленная была в нашем доме. Старинные образа в серебряных ризах, толстые пред ними свечи и тяжелые лампады с горящим маслом услаждали мой взор и сердце, как будто в этой внешности и заключается вся религия... Я с важностью и самоуслаждением совершал богослужение; делал начало, осенял кадилом, руководил чтением и пением. Для большего благолепия повесил на чердак нашего дома несколько колоколов; и в них ударяли и звонили, по требованию устава. Я мечтал об устроении общественной молельни в городе, чтобы она имела вид храма, увенчанного восьмиконечным крестом. Для поддержания своего достоинства, как начальника, я прилежно читал прологи и жития святых, в особенности, так называемых, соловецких страдальцев; и во мне, по временам, разгорался фанатизм, являлось желание пострадать за веру, или отличиться каким-либо особенным подвигом. В особенности меня занимала мечта удалиться и жить одному на каком-либо необитаемом острове. Вот приеду, думал я, оттолкну лодку от берега, буду угождать Богу, и во́роны будут прилетать ко мне и питать меня, как Иоасафа царевича.

Но Господь, добрый Пастырь, искал заблудшей души моей. Мне припоминаются встречи, разговоры, события, которые вразумляли меня и направляли на путь правый... Хотя я продолжал упорствовать в своём заблуждении, тем не менее, добрые впечатления, как некая искра, западали в мою душу...

Самые стены дома, в котором мы жили, можно сказать, влекли меня к Церкви. Дом этот прежде принадлежал Соловецкому монастырю. Одним из условий, при покупке его, было то, что иноки Соловецкие, проезжая нашим городом, или останавливаясь в нем, могли проживать у нас... Таким образом, у нас иногда подолгу гостили иноки Соловецкие, проезжавшие по делам своей обители. При перестройке дома для нашей семьи, доходившей до тридцати человек, из старого материала осталась только пара дверей, которые, как крепкие, и были употреблены в дело. На этих дверях были белой краской, большими буквами, начертаны следующие надписи: на первой, слова Спасителя: не входяй дверьми во двор овчий, но прелазы инуде, той тать есть и разбойник; на второй: «зде пришед, молитву сотворяй, без аминя дверей не отворяй; аще видиши в дверях ключ, то пожалуй постой не постучи, а не видиши в дверех ключа, то изволь возвратиться не стуча; а аще имаши к нам дело, то толцы во двери смело»... Эти надписи очень занимали меня; я часто останавливался пред ними, и каждый раз, проходя дверями, читал их. Слова Спасителя из зачала, положенного на дни Святителей, я знал бы по Евангелию.... Но без этих дверей они не так бы часто представлялись мне самочинному совершителю богослужения... Другая надпись, хотя не заключала в себе никакого особенного для меня вразумления, но нравилась мне, и как бы сближала меня с прежними хозяевами нашего дома.

Не без влияния на мою душу прошло следующее событие из моего отрочества. Однажды прибегает ко мне знакомая старушка нашего толка и просит поскорее окрестить мальчика, который был опасно болен. Он был крещен в православии и назван Алексеем, но спешили перевести его в свою веру, как бы он не умер не перекрещенным! Женщины почему-то сочли себя не в праве совершить таинство; мужчины все были на промысле; посему и обратились ко мне, десятилетнему мальчику. Налили в ушат воды, поставили четыре свечи, научили, как перекрестить ушат, сколько раз погрузить и проч.: я все исполнил, только, в поспешности, забыл наречь имя новокрещенному и привел через это всех женщин нашего толка в большое смущение... Ребенок, крещенный мной, так неудачно, поправился; но, как летом все были заняты торговым делом, то до зимы он и оставался безименным. Называть старым православным именем, после нового крещения, казалось нашим ревнителям и ревнительницам грехом. Зимой, по поводу моего крещения, созвали собор в ските, находившемся в 7-ми верстах от Кеми. Здесь было около двадцати келлий, в которых жили иноки и инокини. В большой деревянной часовне ежедневно совершались старообрядческие службы, для поминовения благодетелей, подаяниями которых содержались богомольцы. Вот наиболее примечательные из старцев скитских: Осип, общий духовник, беглый от помещика, простой нравом, совершенно неученый, ходил в иноческой одежде; Гермоген, также инок, из беглых солдат, косой, бойкий на словах и самоуверенный; Феодосий, бывший где-то около Тихвина головой, истратил общественные деньги и бежал к ним.... Собрались иноки и граждане Кемские на собор, чинно расселись по лавкам и позвали меня к допросу. Когда я рассказал всё дело, то пришли в недоумение, как теперь быть.... Наконец Гермоген сказал: «что ж он крестил? Чурку крестил». С этим мнением согласились все и, признав мое крещение недействительным, ребенка, вопреки определениям Соборов и ясным словам Символа веры: исповедую едино крещение, окрестили в третий раз.

Один раз довелось мне быть вместе с дядей в Карелии, на Топозере. Здесь было два скита беспоповщинских: один мужской на острове, посреди озера, другой женский на берегу, в пятнадцати верстах от мужского. Настоятель мужского скита одет был не иноком, а в кафтане с пуговками и стежка назади. Показывая нам примечательные места в монастыре, он привел нас в высокую избу, которая была устроена для самосожжения братии скитской, в случае какого-либо преследования со стороны Правительства. Она выстроена была из пятисаженных бревен; внутри её было по стенам устроено несколько грядок одна над другою, на которых приготовлены были сучья из смолистого, высохшего на корню, дерева, которые бы при первом приражении огня запылали.... Откосы окон были сделаны наружу, и ставни были устроены так, что если бы вздумали отбивать их снаружи, то они бы более и более углублялись внутрь. После того настоятель подвел нас к двум могилам. «Вот могила запостившегося добровольно»: сказал он, указав на одну. «Она сначала была обыкновенного вида; но теперь все становится шире и шире: значит, праведник угодил Богу»!. А вот эта маленькая могилка одной девицы, из женского скита; она пришла сюда, с желаньем, ради спасения души, держать пост до смерти; приняла благословение от духовного отца на этот подвиг и была заперта в келлии... Но не выдержала искушения, стала кричать и биться в келлии. Ей конечно не отпирали, принялась ломать дверь и уже стала отдирать ее, как в изнеможении сил упала и умерла. И что же? прибавил наставник. Все тело её найдено было в ранах... Чтобы ей потерпеть и докончить подвиг!. Тогда угодила бы Богу, а теперь мучится»... Всем этим рассказам я дивился и верил. Но дядя как-то холодно отнесся к ним, и это не прошло мимо чуткого моего внимания!

Однажды старший брат послал меня в Кольский уезд для разных закупок. Мне было около шестнадцати лет. В это время была рекрутчина. «Вот, Фёдор Михайлович, мне надобно сына отдать в солдаты», сказал мне один православный крестьянин. «Полно, возразил я, ты в состоянии нанять рекрута». «Нет! отвечал добрый крестьянин, что Богу свеча, то Государю слуга». Это выражение верно-подданнического чувства, которое было вместе и религиозным, поразило меня. И доселе живо представляется мне этот бедный крестьянин, с такой любовью жертвующий сына Царю и Отечеству!

На семнадцатом году, я намеревался выполнить мое давнее намерение, то есть, уехать для спасения души на какой-либо необитаемый остров. Но отец мой вдруг велел мне собираться вместе с ним в Петербург». Царя увидим там»! сказал он между прочим. Желание видеть Царя заставило меня отложить на время мое намерение. Хотя в числе отличий нашего толка от других было между прочим – не молиться за Царя; но мы любили его искренно, как Отца дорогого Отечества. Вообще в старообрядцах сильна привязанность ко всему родному, и я искренно убежден, что не только живущие в России, но даже укрывающиеся в Австрийской и Турецкой странах любят Царя и Россию и никогда не пойдут против родных братьев. Итак, увлеченный желанием видеть Царя, я оставил свое горделивое намерение ехать на необитаемый остров и вместо его попал в жизненный водоворот шумной нашей Северной Столицы.

По приезде в С.-Петербург, мы остановились в часовне нашего толка, известной под именем Зеленковской. Родитель мой оставил меня на попечении настоятеля, поручив мне вести торговые дела нашего дома. Зараженный фанатизмом и дома, я около двух лет прочитал в часовне, спал через перегородку от настоятеля, помогал ему в отправлении служб; только и слышал беседы о превосходстве древнего благочестия, об антихристе, воцарившемся в церкви православной. Там, на родине, я увлекался духовной гордостью наставника, будущего подвижника: здесь к фанатизму ревнителя древней веры присоединилась во мне ненависть к православию. Я чувствовал наслаждение препираться с православными, обличать их, и в спорах думал видеть себя победителем. Потом я жил на квартире вблизи Даниловского толка, где часто беседовал с начетчиками разных толков, спорил с ними о предметах разногласия, сходясь в одном только: в ненависти к православию. Между тем вел свои дела торговые, закупал и продавал рыбу, часто ездил на родину и обратно в Петербург. Сначала в торговых моих предприятиях я имел большой успех: я нашел возможным в 1822 году доставить в Петербург семгу ранее обыкновенного времени открытым мной путем от Белого на Онежское озеро через реки Выг и Телекинскую, чем доставил большую выгоду и себе и жителям Кемского и Певенецкого уездов, терпевших крайний голод по случаю неурожая в 1821 году. Удачными предприятиями до того увеличил вначале небольшое свое состояние, что с 1826 года имел собственные корабли, на которых провозил морем рыбу из Колы. Вместе с удачами моих торговых предприятий возрастало доверие ко мне родных моих, земляков и единоверцев, возрастала и моя духовная гордость: вот Господь помогает мне за мою ревность о древнем благочестии! думал я... В это же время мной было составлено несколько проектов о соединении морей Белого и Балтийского, об учреждении в Кеми штурманского навигационного училища; и по этим проектам я вошел в сношения с высокопоставленными лицами. Но вскоре, вследствие разных неблагопотребных обстоятельств, я лишился всего моего состояния и впал бы в страшную нищету, если бы Господь не послал мне добрых людей»... Что же? думал я, Господь предвидел, что от успеха в делах моих разовьется во мне честолюбие, я буду искать почестей, высокого положения в обществе, и охладею к вере моих отцов. Вот Он и лишил меня всего». Так, закоренелая в отчуждении от церкви, душа моя все события жизни толковала в пользу моего заблуждения.

И казалось, нигде и никак невозможно было лучу истины проникнуть тогда в бедную мою душу. Мне случалось слышать дельные и основательные возражения против тех лжеучений, которых держалась наша секта. Но я и был тогда глух и нем к голосу истины. Когда мне приходилось говорить и спорить с православными о разностях в вере, я всегда был убежден, что одерживаю верх над моими противниками и посрамляю их. В православных храмах я ни разу не был, и не мог видеть красоты и благолепия православного богослужения. Думаю впрочем, что если бы каким-либо случаем я и мог быть в православном храме, я остался бы бесчувствен и холоден ко всему, совершающемуся в нем; сердце мое было закрыто мраком суеверия. Было и в то время много книг, написанных православными пастырями к обличению раскола. Но наставники наши умели внушать такой страх в отношении к сочинениям православных пастырей, что почти не было возможности попасть этим книгам в наши руки. Из детства нам внушали рассказ о том, как к некоему пустыннику являлась часто Богоматерь. Вот, один раз, Она остановилась на пороге, никак не желая войти в келью его, и, на вопрос обеспокоенного и смущенного пустынника, ответила: «еретика имеешь». И мы, ослепленные своим доверием, боялись иметь какую-либо книгу православного пастыря, как бы не навести на себя гнев Царицы Небесной! Вообще, наставники раскола имеют как-то запугать своих последователей, постоянно держать их в страхе, особенно сильном, при умственном мраке, в котором находится большая часть глаголемых старообрядцев. Спросите их: какое начало истинной веры и Церкви на земле? Какое отношение Ветхого завета к Новому? Когда и как началась российская Церковь; и когда, и почему отделились от неё глаголемые старообрядцы? В большинстве они или ничего не знают об этих важных вопросах веры, или имеют о них понятия смутные, сбивчивые и даже ложные. Я думал, что с самого начала мира только и существовало беспоповщинской секты филипповское согласие, что оно только истинно, а все прочие ложны; а в особенности со всеми моими единоверцами разделял предубеждение против церкви православной. «Там Сына Божия отвергают»! внушалось нам нашими наставниками. Поводом к такой хуле было то, что православные читали в молитве Иисусовой: «Господи Иисусе Христе Боже наш», а мы «Господи Иисусе Христе Сыне Божий». Но кроме того, что и в наших старопечатных книгах есть такая молитва, у нас не доставало догадки, что если в православной церкви почитают Его Богом, то как же отвергают Его? Язык мой боится высказать другие хулы на православную церковь, которые изрыгали наши наставники и мы вслед за ними, в особенности на совершающуюся в православной церкви святейшую тайну божественной Евхаристии. Благоговею пред величием милосердия Божия, как оно терпело и щадило нас, неразумных, но дерзких хулителей.

Между тем Господь и в это время творил свое вели- кое дело и неприметно для меня пролагал путь к моему обращению.

Выше сказано было, что по условию, сделанному при покупке нашего дома у Соловецкого монастыря, иноки его могли останавливаться и проживать у нас. Раз проезжал нашим городом новоопределенный Архимандрит Соловецкого монастыря Макарий и, не зная об этом условии, остановился не у нас, а в доме одного купца. Я счел долгом уведомить его о нашем условии. Отец Архимандрит принял меня очень ласково, посадил и велел подать мне чаю. Я отказался, потому что считал за грех пить из одних чашек с православными. Отец Архимандрит, поняв причину моего отказа, велел келейнику подать корзину с чашками и сказал: – «вот эти чашки только что куплены и не были в употреблении ни у кого; позвольте налить вам чаю». Я был обезоружен; остался у него, разговорился и в последствии сблизился с ним. Бывая по своим коммерческим делам на Соловецком острове, я всегда заходил к нему, и когда отправлялся в С.-Петербург, брал и исполнял его поручения к разным духовным лицам и самому высокопреосвященному Митрополиту Серафиму.

Высокопреосвященный Митрополит Серафим, к которому я однажды явился с письмом от о. Архимандрита, принял меня ласково и с любовью, хотя я и уклонился от его святительского благословения, и среди разговора осторожно коснулся нашего суеверия. Я вступил с ним в состязание, и казалось мне, со стыдом, вспоминаю о моем горделивом самомнении, что я одержал верх в споре. Высокопреосвященный Серафим, заметив, что разум мой, ослепленный гордостью и суеверием, кичит, быстро прервал спор и, прощаясь со мной, милостиво предложил мне бывать у него. С письмами от Соловецкого Архимандрита я неоднократно в последствии был у него и всегда встречал ласковый прием. Да будет благословенна память кроткого и доброго святителя!

Неоднократно бывал я и у других православных святителей с поручениями от отца Архимандрита и, хотя крепко держался мнимо-древнего благочестия своей секты, но любил беседовать с ними. Знал я многих священников в С.-Петербурге; но между ними, в особенности, мне нравился своим свободным обращением и умным твердым словом, о. Протоиерей Казанского Собора, Мысловский. Надобно думать, что эти встречи, разговоры, обращение со мной духовных лиц православной церкви, незаметно, капля по капле, действовали на мое окаменевшее в суеверии сердце и предуготовили ту вожделенную минуту, когда я уразумел свое заблуждение.

Но, хотя во всех этих обстоятельствах, равно как в событиях моей юности, я вижу теперь ясный путь Божественного Провидения к обращению моей души; тем не менее, для окончательного пробуждения её от суеверия, в котором доселе почивала, потребно было особенное сверхъестественное действие благодати... И Господь, озаряющий светом своей истины соборную и апостольскую церковь, послал луч этого света и в мою, мраком суеверия покрытую, душу; и даровал ей мир и радость, которых не знала, она, блуждая вне спасительной ограды!

Около 1830 года, я сблизился с одним моим единоверцем. У него я взял почитать книгу: о Таинствах природы Эккартгаузена. Говорят, что это масонская книга; но тогда я этого не знал, иначе бы не взял. Долго читал, мало понимал, утомился, даже затруднил свои глаза. Оторвавшись от книги, завлекавшей куда-то, но ничего ясно не открывавшей, я задумался... Многие мысли, не останавливаясь, проходили в моей душе. Среди этой задумчивости, мои глаза остановились на стоящем в комнате моей шкаф с книгами; наверху книг красовалось святое Евангелие, в окладе серебряном. В эту-то минуту Господь внушил мне никогда не приходившую доселе мысль: отчего я, читая разные малополезные книги, ни разу не прочитал Евангелия и других священных книг Нового Завета от начала до конца?!... Надобно заметить, что, совершая богослужение дома в воскресные и праздничные дни, мы только и читали зачала, положенные на эти дни, знали их наизусть, равно как и многие из паремий ветхозаветных. Но читать Евангелие дома, для напитания сей духовной пищей души, у нас в обычае не было и, сколько мне известно, теперь нет.

Помолясь Господу, я начал с благоговением читать Слово Божие и чем более вникал в него, тем яснее обнаруживалось для меня, как несообразны с ним были жизнь и верования наши, в отчуждении от святой православной Церкви. Постепенно снималась завеса с моих глаз. Слово Божие, как молния, освещало то одно, то другое заблуждение наше. В чертах, которыми изображены фарисеи в Евангелии и лжеучители у Апостола, как в зеркале, я узнал себя и своих знакомых начетчиков и мнимых наставников. Угрозы против отметающихся истинного учения, против противников церкви, как стрелы, пронзали мою душу.

Вот какие места особенно поражали меня!

Всяк сад, его же не насади Отец мой небесный, искоренится. Оставите их: вожди суть слепи слепцом; слепец же слепца аще водит, оба в яму впадут (Мф.15:13–14).

Горе вам, книжницы и фарисеи лицемеры, яко затворяете Царствие Небесное пред человеки: вы бо не входите, ни входящих оставляете внити (Мф.23:13).

Горе вам, книжницы и фарисеи лицемеры, яко снедаете домы вдовиц, а сами на показ молитесь долго. (Мф.14). Вожди слепии, оцеждающии комары, верблюды же пожирающе (Мф.24).

Горе вам, книжницы и фарисеи лицемеры, яко подобитеся гробом повапленным, иже внеуду убо являются красны, внутрь уду же полни суть костей мертвых и всякия нечистоты. Тако и вы, вне уду убо являетеся человеком праведни, внутрь уду же есте полни лицемерия (Мф.27).

Когда я читал эти строки, суд Божий громил мою совесть... Вникните и вы в эти слова, некогда бывшие мои братья, единоверцы, осмотритесь кругом себя, не замечаете ли в себе, не видите ли в ваших наставниках чего подобного? Вот сию минуту представляется один из наставников нашего толка, Егор, не в осуждение его говорю, но для вразумления вашего; мои сверстники помнят его. Он надавал на одного Архангельского купца. Головина, ложных векселей. Имение несчастного Головина через это подверглось аресту. Вся семья осталась без средств к жизни. А виновник этого бедствия явился в наши места и с фарисейским поистине лицемерием представлял из себя великого молитвенника и постника. Скоро, впрочем, стали доходить до вас слухи об его деяниях. Наши недоумевали, как мог это сделать такой великий праведник, пока наконец он сам не убежал из наших краев, чтобы где-нибудь, в другом месте, морочить легковерных. Что же? После него нашли в его кельи табакерку. Значит, и древнее-то благочестие его было фальшивое.

Читая в Евангелии о тех оскорблениях, клеветах и поношениях, какими преследовали фарисеи Господа, пока не довели его до крестных страданий, я плакал сердцем своим, представляя, как, может быть, и мы ложным благочестием, отчуждением от Церкви, клеветами на законных пастырей и отвержением таинств, второе распинаем Его, нашего Спасителя.

В Деяниях и Посланиях святых Апостолов душа моя увидела повторение слов Спасителя и священные слова их сильно ударяли в потрясенное мое сердце.

Внимайте убо себе и всему стаду, в нем же вас Дух Святый постави епископы, пасти Церковь Господа и Бога, юже стяжа кровию Своею. Аз бо вем сие, яко по отшествии моем внидут волцы тяжцы в вас, не щадящии стада. И от вас самих востанут мужие, глаголющии развращенная, еже отторгати ученики во след себе (Деян.26:28–30). Не мнози учители бывайте, братие моя, ведяще, яко большее осуждение приимем (Иак.3:1). Повинитеся всякому человечу созданию Господа ради, аще царю, яко преобладающу, аще ли же князем, яко от него посланным, во отмщение убо злодеем, в похвалу же благотворцем. Яко тако есть воля Божия благотворящим обуздовати безумных человек невежество. Яко свободны, а не яко прикровение имуще злобы свободу, но яко раби Божии. Всех почитайте: братство возлюбите, Бога бойтеся, царя чтите (1Пет. 2:13–17).

Быша же и лживии пророцы в людех, якоже и в вас будут лживии учители, иже внесут ереси погибели, и искуплъшаго их Владыки отметающеся, приводяще себе скору погибель. И мнози последствуют их нечистотам, ихже ради путъ истинный похулится. И в преумножении льстивых словес вас уловят, ихже суд искони не коснит, и погибель их не дремлет (2Пет.2:1–4).

Не продолжаю далее выписку мест Священного Писания. Но не могу не привести слов, которые в особенности поразили мою душу, со властью подействовали на неё и обязали скорее бросить путь заблуждения и обратиться к Церкви. Вот эти, грозные для всех отщепенцев от истинной Церкви, слова! Волею согрешающим нам по приятии разума истины, ктому о гресех не обретается жертва. Страшно же некое чаяние суда, и огня ревность поясти хотящаго сопротивныя. Отверглся кто закона Моисеева, без милосердия при двоих или триех свидетелем умирает. Колико мните горшия сподобитися муки, иже Сына Божия поправый и кровь заветную скверну возмнив, ею же освятися, и Духа благодати укоривый? Мне отмщение, Аз воздам, глаголет Господь: и паки: яко судит Господь людем своим. Страшно есть, еже впасти в руци Бога живаго (Евр.10:26–31).

Дело кончилось тем, что мне страшно оставалось быть в расколе! Куда делись – моя гордыня и мое самомнение?

Я видел себя и своих единоверцев, плавающих в бурном море без якоря, без кормчего. В особенности трепетала моя душа, при вспоминании тех хулений, которые изрыгали мы на святейшую тайну Тела и Крови Господних. Аз воздам... Страшно, еже впасть в руки Бога живого.... Грозные слова эти преследовали меня всюду.

Вот я и решился, в первый раз в жизни, пойти в храм православный, именно, в Собор Александро-Невской Лавры. Это было 9-го Мая. Сердце мое верует, что и ты, великий Пастырь Церкви Мирликийской, невидимой силой данной Тебе благодати, влек меня в ограду православной Церкви, в которой был Ты – несокрушимым столпом! Всю всенощную – от начала до конца, я прослушал с глубоким вниманием к совершавшемуся, хотя, и ни разу не перекрестился. Меня поражало то, что здесь – одинаковая служба, как и у нас: то же начало, предначинательный псалом, ектении, вход, паремии, шестопсалмие, канон и славословие. Отправляя службу сам, я хорошо знал её содержание и дивился, что и здесь в православном храме, о котором наши наставники изрыгали хулы, то же самое совершается, только совершается гораздо величественнее и благолепнее.

На другой день я был за литургией; и слов моих не достало бы, для изображения тех чувств, которыми была восхищена душа моя... Я никогда доселе не видал её; даже и не имел о ней никакого понятия. То укор за долгое отчуждение, то упрек за несправедливые хуления, то надежда быть принятым в общение, то радость об обращении, как бы уже совершившемся, сменялись в моей душе. Слезы градом текли из моих глаз, и эти слезы были сладки; в них искрилась радость сына, блуждавшего в далекой стороне и впервые вспомнившего о своём отце.

После обедни я пошел к Митрополиту Серафиму с раскаянием в своем заблуждении и с просьбой о при- соединении меня к православной Церкви. Выслушав меня, добрый Архипастырь прослезился и сказал: «первая минута в жизни моей столь счастливая, что я вижу заблудшую овцу, возвращающуюся в стадо Христово»; – и поручил меня под руководство избранного мной Протоиерея Мысловского.

Добрый о. Протоиерей был в большой радости, целовал, обнимал меня. Желая дать мне время обдумать свое положение, чтобы обращение мое совершить не по минутному увлечению, а по твердо-принятой решимости, он уговорил меня отложить присоединение до Успенского поста.

«Тогда, вместе с православными христианами, сказал он мне, вы поговеете, походите в церковь, приготовите ваше сердце к спасительной перемене в жизни; а в день Преображения присоединитесь. Как Господь преобразился на горе Фаворе, и в солнечном сиянии лица, и в белой одежде показал свою славу, – так и вам прилично в этот день снять черные одежды и облещись в новые. Конечно, ныне время опасное (начинала действовать в С.-Петербурге холера); но я уверен, что Господь, взыскавший вашу душу, сохранит и жизнь вашу. Впрочем, если бы что случилось, прибавил он, присылайте скорей за мной». «Не постыдитесь ли вы, в день такого праздника, спросил меня еще, при торжественном служении и большом стечении народа, присоединиться»? «Нет, ответил я, мое намерение твердо, и я никого не постыжусь»!

При этом мудром и осторожном действовании Пастыря, припоминал я, как наши наставники спешат приобретать последователей своего суеверия и не останавливаются ни пред какими средствами, чтобы увлечь к себе и хотя одного из православных; и в тоже время припомнились мне слова Спасителя, сказанные фарисеям горе вам, книжницы и фарисеи лицемеры, яко преходите море и сушу, сотворити единаго пришельца, и егда будет, творите его сына геенны, сугубейша вас (Мф.23:15.).

В беседах со мной, пред присоединением, отец Протоиерей тщательно испытывал мою совесть: не из мирских ли каких расчетов я принимаю православие? Не лишают ли вас родители наследства? Не для того ли вы присоединяетесь к Церкви, чтобы приобрести богатство, почести, славу, неоднократно он спрашивал меня? Но Господь видел, и служитель Его убедился, что не иные побуждения у меня были, как стать на путь спасительный, обрести истину и мир душе моей! Какая разница и здесь в действованиях пастырей Церкви и наших самочинных наставников! В последствии я выставлял эту разницу моим бывшим единоверцам, которые удивлялись моим словам и не хотели верить им, относясь и доселе с непреодолимым предубеждением к Церкви православной.

Наконец, по неисповедимой ко мне милости Божией 6-го Августа. 1831 года, я был введен в ограду святой православной Церкви, присоединен к словесным овцам небесного Пастыреначальника Господа Иисуса Христа. Какой мир и радость чувствовала душа моя, когда я вкусил в первый раз духовного брашна. Тела и Крови Господних, я ни сказать, ни даже представить теперь вполне себе не могу!! О. если бы Господь дал мне этой радости присно приобщатися в невечернем дни царствия Своего!

В святом Евангелии говорится, что Филипп, позванный Спасителем, поспешил поделиться этой радостью с другом своим Нафанаилом. И я, взысканный великой милостью Божией, чувствовал потребность поделиться моими чувствами с другом моим, у которого, как выше сказано, взял я книгу о таинствах природы. Но, к сожалению моему, он казался нем и глух к моим убеждениям; увещания мои были даже причиной некоторой размолвки между нами; после впрочем, мы опять сошлись, но под тем условием, чтобы не спорить о вере.... Так, до самой смерти, он и пребыл глаголемым старообрядцем. Вот что, однако, случилось: во время предсмертной болезни, он тяжко метался, и в беспамятстве говорил: за что я горю? за что я горю»? и еще: «каков корень, такова и трава». Я наклонился к нему, и говорю: «друг мой! молись Богу, Он тебя помилует». Он быстро обернулся ко мне, со словами: «скажи, как»? Вместе со мной были в комнате другие его знакомые, все беспоповщинцы. Старик, беспоповщинский наставник, подошел к нему и начал его успокаивать: «ты не погиб; я принял на себя твои грехи». Умиравший закричал: «а ты кто? скот! как ты можешь на себя принимать»? Такая кончина моего друга сделала на меня сильное впечатление!. Но да будет милостив Господь к нему и всем умирающим в отчужде от Церкви; не ведят бо, что творят! А живых, ими же весть путями, как меня недостойного, да взыщет и да обратит на путь жизни!

Свящ. П.Смирнов

(Душеполезное чтение за 1869 г., Июль месяц)

Замечательное обращение старообрядки

Год тому назад²⁵ я приглашен был одним из моих прихожан помещиком Б. в день именин отслужить молебен. По окончании молебна, все гости зашумели, заговорили; а одна почтенного вида дама, мне еще незнакомая, стояла в благоговейном положении и, казалось, все еще хотела молиться. Наконец она положила три земных поклона и, обратясь ко мне, просила благословить её. «Это матушка, моя, подарившая меня своим приездом», сказал мне почтенный хозяин. Обменявшись с ней приветствиями, мы, по приглашению хозяина, уселись рядом и занялись разговором. Сначала речь шла у нас то о том, то о другом; наконец заговорили мы о предметах более серьезных, о предметах веры. Видно было, что разговор этот очень занимал мою новую знакомку: она слушала меня со вниманием; но, говори в свою очередь, часто и к делу и не к делу примешивала слова: «Господи, грех юности моей и неведения моего не помяни". Сначала я принял это за поговорку, но, заметив при этом глубокие вздохи, решился спросить, поговорка ли эти слова, или они имеют какое-нибудь особенное значение в её жизни. «Ах, батюшка, сказала она, можно ли святые слова обращать в поговорку? Если вам угодно будет, я расскажу дивный случай в моей жизни, к которому имеют отношение эти слова. Пойдемте в отдельный покой. Я вам, как пастырю, расскажу, все расскажу. «Предложение было выполнено, и она начала:

«Мне более восьмидесяти лет. Я чувствую, что уже не далек конец моей земной жизни, и потому лгать мне не приходится: значит, верьте, отец святой, что сказанное мной будет вовсе не выдумка, а совершенная правда.

«О, Господи! грех юности моей и неведения моего не помяни! Если на ком, продолжала она, то на мне грешной удивил Господь Бог милость свою. Если б не Его вседействующая благодать, быть может, я бы навсегда погубила душу свою, коснея в страшном заблуждении. Я родилась от богатых и благородных родителей, православного исповедания; но ни богатством их, ни православием не досталось мне воспользоваться в юности моей. Семи лет я осталась круглой сиротой и была взята на воспитание двоюродною бабушкой моей, очень бедной дворянкой, жившей одним подаянием. Но это еще не беда: беда в том, что бабушка моя была закоснелая старообрядка, или, правильнее, раскольница секты беспоповщинской, в которую и меня, как мало сведущую и находящуюся в полном её распоряжении, скоро совратила. Имение родителей моих отдано, как водится, в распоряжение опекунам, которые не только не обращали никакого внимания на мое воспитание, но и самое имение разорили и, по проискам родного моего дяди, составив ложные документы, передали ему оное во владение. Грамоте меня не учили; да, правду сказать, грамотность в то время считали для женщин делом вовсе ненужным. Недобрый дядя, когда я достигла совершеннолетия, чтобы удобнее владеть несправедливо захваченным имением, зная крайнюю бедность моей бабки и мою неопытность, хотел было выдать меня замуж за своего крепостного человека. Но Богу, Отцу сирот и несчастных, угодно было устроить это иначе. В это самое время вышел в отставку не дальний нам сосед помещик, поручик гвардии А. П. Б. Имея довольно ограниченное состояние, он хотел через женитьбу упрочить свою будущность. Соседи помещики, не зная вполне моих обстоятельств, рекомендовали меня за хорошую и богатую невесту. Как образованный молодой человек, он скоро свел знакомство с нами и начал просить руки моей. Его чин, вежливое обращение и внимание к бабушке, все располагало в его пользу. Оставалось одно препятствие: жених был, по мнению нашему, суетный (так мы прежде называли православных). Но советы других и это препятствие устранили: бабушка дала слово, но с тем, чтобы меня не только не совращать с прежней веры, но дать мне полную свободу молиться по своему и не препятствовать ездить в раскольническую часовню. Согласие последовало, и мы обвенчались. Надежды мужа моего на мое богатое приданое не сбылись. Много нужно было хлопот и издержек, чтобы имение, по праву принадлежавшее мне, вырвать из рук недоброго дяди; а покойный А. П. был человек чуждый всяких тяжб, да и средства к тому имел самые ограниченные, и мы решились, возложив всю надежду на Господа Бога, жить, как Его святой воле угодно будет. Надежда нас не обманула. Занявшись в небольшом имении мужа хозяйством, мы имели безбедное содержание для себя и для своей семьи, которой нас Бог благословил.

«Много времени прошло от моего замужества, а я все коснею в моём нечестии. Покойный муж мой был человек положительный, любил меня искренно, не напоминал мне о перемене веры и всегда готов был даже предупреждать мои желания. Заметно было, что разность веры сильно его беспокоила; но он всегда умел скрывать это. Были минуты, когда мне приходило на мысль превосходство православной веры; но пока не пришла пора моего возрождения, мысль эта скоро меня оставляла. Меня особенно удивляли истинно-христианская жизнь моего мужа и свято исполняемые им благочестивые обряды. Например, в великий пост, когда, бывало, говеет он, поужинает (что во всю жизнь сохранил) в понедельник и до принятия святых тайн ничего не ест, да и после приобщения святых таин напьется только чаю и уже поздно вечером поужинает. Одна молитва да чтение душеполезных книг были в это время его пищей. Размышляя об этом его трудном подвиге, я представляла себе, что это зависит от крепкого его сложения (он и зимой всегда одевался легко и ходил на босу ногу). Пользуясь, по милости Божией, и сама цветущим здоровьем, я пыталась также это выполнить, но не могла и в половину выдержать и наконец спросила: как может он поститься так целую неделю? зависит ли это от сил человеческих, или этому есть другая причина? Он нахмурил брови, знак, что вопрос этот ему не по вкусу, и, помолчав, начал было говорить: «если б ты.. », и тотчас же замолчал, окончив начатую речь тяжелым вздохом. Я тотчас поняла, что он этим мне хотел напомнить, что если б я исповедовала истинную веру, то могла бы выполнять, что он выполнял; только не хотел изменить данного бабке слова не совращать меня (как после и сам объяснил), и не стал даже говорить. На этот раз и я замолкла, и пошла в свои покои. Безотчетливая какая-то грусть наполнила мою душу, в сердце ощущалась какая-то пустота, и я чуть не плакала, сама не зная о чем. Предложенный мной вопрос и его недосказанный ответ так меня заняли, что я почти о нем только и думала.

«Год целый эта мысль меня не покидала; и наконец, я решилась поднять прежний вопрос. Это было также в великий пост, после принятия мужем моим святых та ин. Поздравила его с выполнением обряда (как прежде называла), я спросила: «ужели тебе легко так поститься»? Вторая попытка моя была удачнее. Он не изменил своего светлого взора, всегда бывшего у него после приобщения святых тайн, и с улыбкой сказал: «это не от наших сил зависит, а от помощи Божией», на это нужно время, чтобы заслужить такую милость, нужно покорить тело духу, питать его молитвой и словом Божиим, и особенно негиблющим брашном – телом и кровью Христовой, которых, так называемые староверы, по упорному невежеству своему, не принимают», и потом задумался.

– Продолжай, продолжай, сказала я с веселым видом: я знаю, чего ты боишься; но я тебе позволяю».

– «Да, друг мой, продолжал он: дело великое обрести веру истинную, где все располагает человека к Богу, где есть нужные таинства, освящающие его, где есть духовное брашно, питающее его душу, или, лучше, обожающее дух, ум же питающее странно (гостеприимно), чего ваша кривая вера не имеет.

«Последние слова, конечно по наущению врага, сильно оскорбили меня, и я с неудовольствием сказала»:

– «Довольно! я на твою веру не произношу хулы, а ты начинаешь порицать мою, называя ее кривою. Там, за гробом, узнаешь, кто из нас прав, кто виноват».

«Он нахмурил брови и пошел в свой кабинет, как будто не хотя сказав: «дело и тут видное», и потом, обратясь ко мне с неудовольствием, но довольно тихо,, продолжал: «сама же вызвалась»! Я, тоже взволнованная, ушла в свои покои. Грусть более прежнего овладела мной и я сердечно жалела, что вызвала его на этот разговор. Но мысль об этом разговоре все-таки меня не покидала. Я старалась быть веселой; но тайная грусть томила меня. О, Господи! грех юности моей и неведения моего не помяни!

Наконец Господь Бог, не хотяй смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему, не оставил и меня своей милостью: пришла пора и моему обращению. Это было в том же году, накануне Богоявления Господня. Мы жили в хуторе, верстах в семи от церкви. Каждый год, покойный мой А. П. отправлялся за святой водой и мне предлагал отправиться в свою часовню; но на этот раз, не знаю почему, мне этого не предложил, а с торопливостью собрался и поехал, ни с кем не простившись. Более часа грусть и тоска томили меня, а после того внезапно какая-то отрада наполнила душу. Одно нетерпеливое желание скорее увидеть мужа несколько омрачало мою радость. Я часто смотрела в окно, в ту сторону, откуда он должен был ехать. Наконец серая лошадка, показалась, и, вместо радости, меня обнял какой то страх.

«Так как мы жили в хуторе, то священник в этот вечер не успевал приезжать к нам со святой водой, а приезжал на другой день. Ценя дорого (как и должно) вечернюю святую воду, покойный имел обыкновение для святой воды брать с собой зеленый с крышкой кувшин (который и теперь у меня, как заветный, хранится) и, по входе в переднюю, начинал петь священный стих: в Иордане крещающуся Тебе, Господи...; а при входе в залу, открывал крышку, вливал святую воду в приготовленное блюдо, кропил дом и все службы, в сопровождении всего нашего семейства и всей дворни (кроме меня, потому что я, как мнимо-православная, уходила в свою спальню). Но на этот раз (Господу содействующу) и я осталась в зале. Священную песнь, по обыкновению, начал он петь ещё на пороге дома, а пришедши в залу начал снимать с кувшина крышку, и что же?!... Едва только крышка была снята с кувшина, как нам показалось, что из него мгновенно вылетели три огнерадужные струи и разлились по всей комнате. Необыкновенное благовоние мы ощутили и невольно все пали на колени, а у А. П. и кропило выпало из рук и едва удержался кувшин. Несколько минут все мы находились в ужасе и в каком-то оцепенении и не могли друг другу сказать слова; и песнь замолкла в устах поющего. Я первая будто от летаргии очнулась и первая прервала молчание. Первым словом моим было тотчас же послать за православным священником. Послали человека с письмом просить священника присоединить меня к православной Церкви. Добрый и всегда исполнительный пастырь не замедлил исполнить нашу просьбу. Не могу вам выразить, какая радость наполнила душу мою после присоединения к той Церкви, в которой я родилась и от которой отпала; но эту радость сменяла иногда грусть, что я так долго коснела в моем заблуждении. Особенно грустно мне было от того, что добрая моя воспитательница умерла в расколе. Почтенный пастырь долго беседовал со мной о предметах веры: то вразумлял меня, то уверял в милосердии Божием, то поощрял к дальнейшим подвигам христианским и, наконец предложил ехать к богоявленской утрени. Все мы отправились в храм Божий. С каким нетерпением я ждала начала общественного богослужения в той церкви, в недрах которой крестилась и в которой между тем, столько времени, как заблудшая овца, не бывала! Вот началось чтение великого повечерия, и я вся превратилась в слух: каждое священное слово ловила с жадностью и старалась передать его сердцу; каждый почти стих я прилагала к себе и находила в нем отраду, как вдруг услышала слова: «Господи! грех юности моей и неведения моего не помяни». Эти слова как-то особенно подействовали на душу мою: они пробудили во мне прежнее былое мое. Мне казалось, что пророк как будто для меня грешницы и написал эти слова. Да, думала я, видно, дело немаловажное – грех юности и неведения, когда такой великий муж, как пророк Давид, молился о сем. Как же мне не молиться и не напечатлеть этих слов навсегда в сердце моём, когда моя юность прошла в страшном грехе – в отпадении от святой Церкви и неведении?

«После утрени я допущена была к исповеди, а после божественной литургии удостоилась принять страшные тайны Христовы. Радостен и достопамятен был для меня день этот: я окончательно удостоилась быть дщерью истинной Церкви Христовой. Ужасны и достопамятны были и сказанные выше слова, потому что они постоянно мне твердят, что я имела страшный грех и, следовательно, должна постоянно молиться о том, чтобы Господь Бог простил его и даже не помянул».

А чтобы не быть в неведении, я решилась учиться грамоте. Но кого взять в учители? кто решится учить уже довольно пожилую женщину? Жребий пал на старшего сына моего А.; и он-то выучил меня чтению и письму, сколько мог передать и сколько я могла понять. С тех пор я читаю божественные книги и в них нахожу назидание и утешение, благодаря Бога, пославшего мне свою неизреченную милость.

Так окончила дама свой рассказ, прибавив: «Господи, грех юности моей» ... Я, в свою очередь, благодарил её за интересную для меня историю жизни её и просил позволения передать (если то можно будет) в назидание других. «Хотя – отвечала она – истину эту и многие знают, есть даже в живых свидетели этого дивного случая, но прошу вас передать во всеуслышание, по смерти моей.

На днях я узнал от почтенного сына её, что она уже умерла.

Вот отрывок из письма, в котором, между прочим, извещает один приятель этого сына о смерти его матери... Еще священным долгом поставляю, многоуважаемый И. А., сообщить нам одну новость, но новость для всех нас очень грустную. Почтеннейшая матушка ваша, после кратковременной болезни, волею Божией, сего месяца... числа, умерла, или, лучше, уснула сном праведницы. Конечно, она уже век свой прожила. Казалось бы, посторонним и плакать о ней нечего; но доселе у нас в околодке льют слезы все, кто только знал её (а кто не знал её)? и, кажется, будут лить долго. Сироты потеряли родную мать и покровительницу, бедные – благодетельницу, несчастные – помощницу и утешительницу, мы, соседи – русскую хлебосолку, в полном смысле этого слова, опытную советницу и дорогую собеседницу, наконец, церковь истинную христианку. Одним словом, потеря для нашего околодка очень чувствительна. Хотя премудрый сказал: старостъ честна многодетна (Прем. Солом.4:7), но о покойной вашей матушке можно сказать: старость её была и честна, и многолетна. Нам остается только, поплакавши, молить Бога даровать ей заслуженное, через заслуги Иисуса Христа, блаженство. Не подумайте, любезнейший И. А., что я, как сыну, наговорил о матери вашей много лишнего....

Нет, положа руку на сердце, всяк еще больше доброго о ней скажет; да, впрочем, и сами знаете хорошо её образ жизни и образ мыслей и всегда согласитесь, что сказанное о почтенной покойнице ничуть не преувеличено.

Священник Михаил Лавденков

Слоб. Колодезная, Харьк. губ.

12 Окт. 1860 г.

(Странник, 1861 года., за месяц Декабрь).

Мужие братия и отцы, услышите мой к вам ныне ответ. Аз убо есмъ муж Иудеанин, воспитан в граде сем при ногу Гамалиилову, ревнитель сына Божия, якоже вси вы есте днесь, якоже и Архиерей свидетельствует ми и вси старцы (Деян.22:1–5), таковыми словами начинал свою беседу к Иудеям св. Апостол Павел. Простите мне, Господа ради, что и я дерзаю начать свою речь с вами сими же словами верховного Апостола. Я сын раскольников, воспитан в старообрядчестве, или, как мы любим называть себя, в древнецерковном благочестии, усердно читал и слушал сочинения раскольнические, особенно читал послания и сочинения Павла Прусского и питал сильную неприязнь к Церкви Православной российской до того, что, по секте нашей поморской, гнушался священниками и совершаемыми от них таинствами: крещения, причащения и брака, старых людей мы перекрещивали сами, молодых не допускали до крещения в Православной Церкви, браки сводили без венчания. О св. Апостоле Павле, о его ревности к закону Иудейскому, могли свидетельствовать и Архиерей и все старцы; и о мне, и моей ревности к старо обрядчеству знаете все вы – все жители страны нашей, и известно епископу страны Владимирской. Что сделали со мной увещания священников – одного в течение 24 лет, а другого в течение десяти? Ничего! Согласился ли я с их убеждениями, хотя мыслью, и в прежние трудные для старообрядцев времена? Нет! Готов я был, хотя бы и до мучения и смерти, исповедовать и поддерживать свою секту по своему поморскому или беспоповскому согласию. Но благодать Божия, призвавшая св. Апостола ко спасению, коснулась и моего сердца, и надеюсь на Господа и Пречистую Матерь Его и всех Святых, что она привела меня к единению со Святой Апостольской Соборной и Католической Церковью, часть коей истинно и действительно есть церковь Российская, содержащая весь чин Богослужения, все таинства и догматы в той первоначальной чистоте, как они преподаны были св. Апостолами, св. Отцами и Соборами вселенскими и поместными, и как она приняла их при равноапостольном князе Владимире от матери своей Церкви Греческой. Считая себя шествующим совершенно царским путем древнего благочестия к горнему Иерусалиму, но сетуя и о том, что не могу нигде обрести Церкви Божией, без которой невозможно спасение и которая по слову Спасителя и есть и должна быть на земле до скончания века, и не просто быть, но быть неодоленной адовыми вратами, т. е. ересями и расколами, по изъяснению св. Отец, нередко я задумывался о сем. Читая слова златословесного учителя: «лучше солнцу угаснути, нежели Церкви без вести быти», возгарался любовью к Церкви, но её не находил, а в Православной Российской видеть не желал. Церковь православная казалась мне и всем старообрядцам кажется искаженной бывшим патриархом Никоном. Ни увещаний приходских священников я не слушал, ни книг, изданных к опровержению наших старообрядческих заблуждений, не хотел читать. Особенно противна нам была бранчивая, по мнению раскольников, книга Святителя Ростовского «Розыск», Даже книга «истинно древняя православная Церковь» Григория митрополита. Казанского, данная мне приходским священником, с неохотой была мной прочитана. Но с неё то и начали прозревать мои духовные очи; рассуждение тихое и справедливое, ссылка на книги древние, особенно на уважаемую и желаемую нами книгу о «Вере правой» заставили меня подумать и возбудили во мне желание достать и прочитать самую книгу о Вере».

Писания истинной древности до того меня удивили и возвеселили, что я вознамерился тогда же сообщить об этом и всем своим единомышленникам. Взявши с собой книгу о Вере и некоторые другие, приехал я в деревню Шабаново на сырной неделе, в пятницу, пригласил и всех своих, и Васильевского Ф. П. и Кочетковского Е. М, как руководителей в старообрядстве, и других руководимых нами. Разговор начался суждением об отце Павле Прусском. Что сталось с батюшкой о. Павлом?! какой он был хороший человек и ревнитель старины, а ныне слышим, что и он оставил старую веру, присоединился к церкви; видно, и его враг смутил.

Да, говорил я всем, и нас скоро враг смутит всех, если будем не крепко и не с разумом верить старым книгам; почитай-ка нам, Г. А-вич, книгу о Вере. Все собравшиеся повторили мою просьбу, и чтение началось. Когда была прочитана первая глава, все, бывшие в собрании, начали кивать головами и перешептываться: что это такое? что за учение, какого мы прежде не слыхали? повторяли все. Особенно же начали бранить меня: почему ты, начетчик и ходок, до сих пор этого не говорил, а всё учил противному: в церковь не ходить, таинств не принимать; что нам теперь делать?!.. Что же, отвечал я, братья? Ведь я и сам не видал, да и поумнее люди были слепы; а теперь, когда открылись очи, уже грешно будет не видать истины. И. О. Павел, когда ревновал о старой вере, должно быть, не видал же, что шел против истины; а теперь не даром же покинул старообрядчество и присоединился к православию; стало быть, не враг его смутил так поступить, а Бог вразумил. И не один о. Павел, а многие переходят из раскола в православие, как из беспоповцев, так и из поповщинских сект, и из Австрийского священства, и самые даже их архиереи и другие люди именитые. Недавно читал я, данные нашим священником, книжки об обращении в православие Московского купца С., купца Б., в коих они сами описывают свое обращение.

– Много мы верили тебе прежде, а теперь нужно погодить и хорошенько узнать дело: опять не ошибаемся ли? верно ли и то, что слышали об о. Павле? Надобно поступить осмотрительно, чтобы хуже не наделать: семь раз померяй, а один отрежь, говорит пословица.

До трёх суток длилось наше совещание. Много было и спору; а решено тем, чтобы мне, Г-ию А-ову и Е-у М-нову ехать в Москву к о. Павлу узнать достоверно о его присоединении к православию, на каком основании он это сделал, и нет ли еще в старых книгах чего о церкви и священстве? Прочим, кому угодно ехать, тоже было предложено; но по недосугам и более по недостаткам никто желания не изъявил, а поверили нам троим.

Вот причина, почему я с товарищами ездил в Москву. Это вам известно, но напомнить не лишне, а небывшим в собрании нашем и очень нужно объяснить это. А вот и самый отчет о нашем путешествии, где, у кого мы были, что говорили, и что видели.

По своему назначению, в первое воскресение поста, в ночь на 19 число февраля, отправились мы трое во Владимир, а в Москву прибыли 21 февраля, в среду 2-й недели. Излишним считаю рассказать о пути, о переезде по железной дороге, о великолепии нашей Русской древней столицы, о множестве в ней златоверхих храмов и монашеских обителей; это не относится к цели нашего путешествия.

На постоялом дворе, где мы остановились, нам сказывают, что в воскресенье будут присоединять Прусских иноков; а мы и крайне были рады такому обстоятельству. В четверток, по утру, отправились на Преображенское кладбище и пришли к зданию, на воротах которого написано золотыми словами: «Императорское Преображенское Боголюбивое Общество». Взойдя в ограду, мы спрашивали у проходившего мимо нас служителя: где бы найти о. Павла; а он отвечал, что его теперь дома нет, уехал к Архиерею, и будет часа через два. По нашему счастью, подошел еще человек и спросил нас: а на что вам нужен о. Павел?

– Очень нужно его видеть. Мы его единомышленники и приехали издалека повидаться с ним и поговорить о делах веры.

– Пойдите к настоятелю о. Пафнутию. Он тоже был раскольник; и вас примет, и вам все расскажет.

Это нас обрадовало и ободрило. Начало хорошее!

– А где нам найти о. Пафнутия?

– Да вон к нему вход! – сказал сей человек; и показал рукой крыльце. В прихожей кельи о. Пафнутия, куда мы вошли без доклада, вышел к нам чернец еще нестарый, высокого роста, с веселым видом, и, улыбаясь, спросил, что мы за люди, откуда, и что нам нужно.

– Мы, отвечали, старообрядцы из Владимирской губернии; пришли к о. Павлу по делу о старообрядстве.

– Идите сюда за мной, сказал инок; ввел за собой в залу и приказал садиться.

Помолившись на иконы и поклонившись ему, я спросил: вы ли о. Пафнутий? Да, я; – садитесь!

Сели, и о. Пафнутий отправился в другую комнату. Мы с любопытством осматривали убранство комнаты. Как все хорошо! Особенно обратила на себя наше внимание картина в раме, мерой аршина полтора, на которой изображен кедр ливанский, а на каждом отростке его означены печатными словами церкви и первая Иудейская. Как это хорошо! Да жалко, что не припомним всего; а чего не поняли, спросить не посмели.

– Что вас особенно привело сюда? спросил о. Пафнутий, подходя и садясь к столу.

– Мы единомышленники о. Павлу по старообрядству, а ныне слышим, что он оставил раскол, переменил веру и ходит в церковь; а достоверно этого не знаем. Это обстоятельство ввело нас в сомнение. Желаем удостовериться в слышанном и узнать, на каком основании и на каких правах сделал это о. Павел?

– О. Павел был инок, а я и епископ, да променял свой сан на звание простого инока, только бы быть в законной Церкви, без которой нет спасении. И вам советую, оставя все бредни, присоединиться к Церкви. – Сейчас принес книгу: Беседы Евангельские и читал нам о вечности священства и Церкви, о непрерывности совершения пречистых тайн Христовых до дня судного, о семи таинствах, и прочих догматах.

– Всему этому, батюшка, мы верили и верим; да вот смущают нас несогласия с Церковью в перстосложении, аллилуия, хождения непосолон и проч.

Что касается до перстосложения, аллилуии, имени Иисус и именословного благословения, это вы увидите сами. Приходите ко мне завтра, я с вами пошлю человека, который сводит вас в библиотеки и все вам покажет.

– Благодарим вас покорно, батюшка; не оставьте своим вниманием, отвечали мы с поклоном.

Во время этого разговора вошел в залу, где мы сидели, и о. Павел, и, помолившись, говорит: у вас гости...

– Да и твои знакомые; узнал ли? спросил о Пафнутий.

– Лично не знаю, а переписку имели. Думаю, что это Степан Борисов с товарищами.

– Точно так, о. Павел; и пришли мы к вашему смирению.

– Хорошее дело! Пойдём те ко мне в келью! – Пробывши у о. Пафнутия часа три и поблагодаривши его за привет, мы отправились за о. Павлом, в его келью. При шедши, помолились на иконы, поклонились о. Павлу, а он принял нас с любовью и целованием и приказал садиться. Он был очень весел. После непродолжительного разговора, открыл он в хорошем переплете и с серебряным украшением книгу, и говорит: начата печататься при Иове Патриархе, окончена при Гермогене. Вот смотрите! Выход посмотрели: верно; и спросили: к чему это?

– А вот к чему, смотрите! Имя: Иисус, во многих местах напечатано: Иисусом. А на картине перед Евангелием от Иоанна изображен Иоанн Богослов, благословляющий Прохора. Благословляющая рука его сложена именословно, как ныне благословляют в церкви православной. Неприятно это вам видеть, говорит, да делать нечего; это истинная древность! Еще принес книгу письменную. В каком году она писана, на ней и обозначено; да не упомним; только до Никона Патриарха задолго: житие какого-то святого, в которой вот в каких словах означено сложение перстов для крестного знамения: «ослабе десница моя, и едва могох сложити три первии перста и перекрестити лице мое». Много он говорил с нами, и все нам было удивительно. Прошел и день, отправились на квартиру с тем, чтобы, ночевавши и подкрепивши себя пищей, отправиться на новые разыскания.

В 7 часов утра, 23 февраля, мы явились к о. Пафнутию. После приветствий с обеих сторон, он послал нас в библиотеку, дав в провожатые молодого служителя в иноческом одеянии и в рясе. Приехали мы на обширный двор и по прекрасному крыльцу взошли в переднюю комнату, где встретил нас араб, снял тулупы и попросил садиться. Проводник наш спросил, дома ли Василий Васильевич, и, получив утвердительный ответ, попросил доложить ему. Проводника нашего после доклада позвали в комнату, а мы остались в передней, но не надолго. Скоро он вернулся в сопровождении того лица, которого звали Василием Васильевичем и у которого была связка ключей и велел за ним следовать. Не без робости проходили мы две огромные и великолепные залы. Великолепие сего дома удивительно; и много мы им любовались. Василий Васильевич отпер дверь в одну залу и ввел нас в неё. Сколько в ней шкафов с книгами и уму непостижимо; а все книги редкие, старинные! Что вам нужно? спрашивал Василий Васильевич. Проводник наш отвечал, что они сомневаются в том, действительно ли в старину для крестного знамения слагались три первые перста. Василий Васильевич вынул книгу: Малый катихизис, Киевской печати, в коем для крестного знамения велено слагать три перста. В том же Катихизисе видели: имя Спасителя написано: Иисус. А книга эта древняя, и печатана до Никона Патриарха задолго. Вынул и другую книгу на Малороссийском языке; и в ней видели, что аллилуия, в то время говорили трижды, а в четвертое: слава Тебе, Боже. Имя Спасителя писано: Иисус. Показали нам служебник, псалтирь, писанный лет за 40 до Никона и в них тоже. Многое множество книг пересмотрели мы древних, и названий их не припомним, а записывать некогда было. «Что ни говорил о. Пафнутий, все правда, хоть каждый сам пересматривай, больше истины ничего не увидишь». Библиотека сия какого-то купца Хлудова; а Василий Васильевич человек, им нанятой для смотрения за библиотекой и знающий по этой части.

Поблагодарив Василия Васильевича, отправились с тем же проводником в Кремль. Через Спасские ворота по обычаю прошли с открытой головой, и, пройдя мимо дворцов, монастырей и соборов, взошли в какую-то палату. Долго ходили по коридорам, пока не добрались до места, где налево дверь с надписью на верху: «Вход в патриаршую ризницу».

– Что вы за люди и что вам нужно видеть в ризнице? спрашивал нас Архимандрит-Ризничий.

– Мы старообрядцы беспоповцы и от лет Никона Патриарха не имеем церкви, как вам это известно. Некоторые из наших единомышленников стали присоединяться к Церкви. Вот и мы вошли в сомнение о своей вере (без Церкви и священства) и желаем удостовериться из древних книг в том: такие ли были обряды в Церкви до Никона Патриарха, какие соблюдаются ныне?

– Что теперь есть в Церкви православной, то все было и до Никона, и с самого начала христианства в России, при князе Владимире, и Никон не новое вводил, а старое возобновлял; напрасно его и винят раскольники. Пойдем же за мной! Вот здесь, говорил он, вводя нас в комнату, была патриаршая церковь; а вот здесь, указывая на большой со стеклянными дверями шкаф, хранится саккосы всех Митрополитов и Патриархов Московских, бывших до Никона и после Никона. Здесь же хранится и саккос Митрополита Филарета, недавно умершего. Отворив дверь, ризничий показывал имеющиеся на саккосах изображения Святителей, у коих благословляющие руки сложены по нынешнему обыкновению, у некоторых несколько несогласно, а все более мизинец простер прямо, а на иных изображено и по нашему. Много мы дивились и древности и богатству и великолепию, и особенно тому, куда мы мужики сподобились взойти.

– Довольны ли? спрашивал ризничий; и мы его благодарили, как умели. Потом он нас повел и в патриаршую или Синодальную библиотеку. Следуя за ним через несколько запертых дверей, которые отпирал он, пришли в комнату, где ризничий велел скинуть нам тулупы и снять колоши (коих у нас не бывало) и идти с учтивостью, потому что в следующей зале находилось Начальство. В огромной зале около стола сидели два чиновника, которым мы поклонились. Пройдя сею залою, ризничий отпер дверь и ввел нас в библиотеку. Множество книг старинных великих и малых увидели мы в этой библиотеке, и немало дивились тому, что многие книги хранятся с начала Московского Княжества, и многие с царствования Иоанна Васильевича. Все таковые книги: служебники, требники, часословы, псалтири, ризничий нам открывал и показывал. Всё, что мы видели в библиотеке Хлудова о крестосложении, аллилуии, имени: Иисус, и здесь одинаково; и ни одному здравомыслящему нельзя не убедиться в том, что, как эти, сомнительные и служившие камнем претыкания для нас к соединению с Церковью, предметы ныне существуют в Церкви Православной, в том же виде были они и до Никона Патриарха, и до Стоглавого Собора, и в самой глубокой древности при Князе Владимире. Видели Евангелие, писанное на пергаменте, коему уже 700 лет; и в нем во всем имя Спасителя писано Иисоус. Видели служебник Зосимы и Савватия Соловецких Чудотворцев, их руками подписанный; а в нем аллилуия велено говорить трижды: аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава. Тебе. Боже. Видели книгу на Греческом языке, привезенную при царе Иоанне Васильевиче с Афонской горы, имя eё не упомню, в которой после семнадцатой кафизмы написано красными буквами по гречески: аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. Это нам показывал перстом и толковал ризничий. Смотрели Макарьевскую Четь-Минею, месяц Август, в конце которой напечатано и толкование аллилуии, во всем согласное с вышесказанным.

«Неистинной и мнимой старины держались мы. Тяжко грешили пред Богом, чуждаясь Его святой церкви и хуля её обряды, называя их Никонианскими нововведениями.

Поистине Патриарх Никон нового ничего в церкви не ввёл и теперь в ней нет, а все содержится истинно древнее. Злонамеренные люди ввели в заблуждение наших предков, а нам потомкам досталось заблуждение раскола, как несчастное наследство». Так думали мы, видя в книгах старинных, и подлинно древних, все, противное нами уважаемой и ложной старине.

Поблагодарив еще раз ризничего за его внимательное послужение нам, недостойным, вышли из библиотеки тем же путём и отправились в Успенский Собор в сопровождении данного нам о. Пафнутием инока. В Соборе совершалась служба. Благолепие святыни древнего храма поразило нас. Здесь мы поклонились мощам угодников Божиих и чудотворным древним иконам; осматривали ковчег, хранящий ризу Господню и гвоздь Его и часть древа крестного; видели образ Божией Матери Иверской, написанный, как нам сказывали, из пепла младенцев, избиенных от Ирода царя; видели и каплю крови святого Иоанна Предтечи, хранящуюся в хрустальном пузырьке, привешенном к иконе. Из Успенского Собора перешли в Архангельский поклониться мощам угодников: поклонились и гробам погребаемых здесь царей Российских. По выходе из Собора, поблагодарив сопровождавшего нас инока, отправились на свою квартиру.

После обеда на квартире, отправились в девичий единоверческий монастырь, «ко всем святым», который отстоит от нашей квартиры на версту, и отстояв в нем моленье великую повечерию, просили у начальствующих дозволения придти и к утрени. Получив дозволение, отправились и на отдохновение, довольно утрудившись походами в течение дня.

В два часа за полночь начался благовест к утрени у всех святых; мы, не скоро одевшись, поспешили и были допущены в церковь. Чин богослужения, стройное пение девиц, особенно пение величания Предтечи (это было 24 числа) нам очень понравились; в храме стояще, на небеси стояти мним; и горько сожалели мы о том, что до сих пор были чужды Церкви. После утрени на рассвете пошли на Преображенское кладбище к литургии, после которой благодарили о. настоятеля Пафнутия и о. Павла, что удостоили и дали нам возможность видеть такие неоцененные редкости и сокровища истинной древности, о коих мы никогда и не помышляли. На утро, в воскресенье, назначено было архиерейское служение и присоединение к православию прусских иноков; оба случая для нас крайне любопытные, как никогда невиданные. С рассветом дня начали готовиться к принятию Архиерея; собралось священников до пати, иеродиаконы и другие церковнослужители; приготовили место для Архиерея, разостлали ковры, украсили церковь, и проч. Народу собралось многое множество, так как об этом было повещено по всей Москве, приехал Губернатор и другие власти: а в 9 часов прибыл и сам Архипастырь. Встретили Преосвященного в церкви, как должно, со крестом, все священнослужители; и по вступлении его на архиерейское место, диаконы начали облачать его в святительские ризы. Было, на что посмотреть; очень интересно, особенно видеть с роду в первый раз. Не менее интересно было и присоединение прусских иноков. Они стояли, человек, кажется. 17-ть в церкви у западной стены, когда Святитель вышел из алтаря и, приблизившись к ним, спросил: желают ли они и воистину ли желают присоединиться к Православной Церкви? Единогласное и истинное желание от всех слышно и нам. Изъявление желания, как и вопросы Святителя, были повторены троекратно; потом Святитель сделал им увещание; а что говорено было, нам расслушать не удалось; и обратив лицом назад, спрашивал: отрицаются ли они всех ересей и расколов; и по отрицании, паки обратил лицом к востоку, читал молитву, привел их и поставил близ алтаря пред царскими дверями, помазал миром тех, кои не были помазаны при крещении, некоторых желающих постриг в иноки, и всех по литургии сподобил принятия пречистых тайн Тела и Крови Аристовой, Все это нас удивляло. Жаль только, что многого понятъ не могли; а многое теперь из сей церемонии и не припомню. Одного только забыть не могу, как истово Архиерей, слагал персты для благословения по нашему. По литургии, Архиерей и начальствующие приглашены были на обед; и нам с братией предложена была праздничная трапеза. Посмотрев на проводы Архиерея, время было подумать об отъезде и нам. Простившись с о. Пафнутием, который еще с нами побеседовал и подарил книгу, в которой сам описал, почему и на каких правах присоединился к церкви, мы отправились восвояси.

Во вторник, 27 февраля, во Владимире мы ходили и к Архиепископу Антонию просить его совета и благословения для начатия дела нашего возвращения в недра Церкви Православной. Высокопреосвященный, к коему мы тотчас допущены были в кельи, по объявлении ему, что мы желали бы присоединиться к Церкви, на правилах единоверия, а как церковь единоверческая от места нашего жительства очень далека, то дозволить и благословить строить свою, на наши заявления о недостаточности средств советует строить небольшую; на возражение о неимении средств к приличному содержанию особого священника, обещает, доколе не соберемся со средствами, распорядиться посылкой по временам готового приходского единоверческого священника; а на недоумения наши, как начать дело, приказал переписать всех желающих присоединиться и представить при прошении к нему для распоряжения. Затем, получив благословение Его Высокопреосвященства, благополучно прибыли и домой.

Вот вам, мужие братия, отчет в нашей поездке! Все, что мы видели в библиотеках, в старинных книгах, не подлежит сомнению. Что в церкви Православной все обряды, из-за которых мы чуждались её, нимало не повреждены нововведениями, но содержатся согласно с древними книгами, в этом мы убедились, и только слепой этого не может видеть, и лишенный разума понять. Что же сотворим, мужие братия?! Церковь простирает свои объятия; она готова принять нас в недра свои с любовью. Будем ли продолжать оставаться в расколе, когда и самый раскол содержали по любви не к нему, а к древне-церковному благочестию? Древне-церковное благочестие в церкви Православной Российской; внидем же в церковь!

Все сие написал своей рукой я, недостойный раб, чтобы показать вам, яко ни о чесом от полезных обинухся, еже сказати вам и научити вас пред людьми и по домом (Деян.20:20); да покается убо и обратитеся к святой Церкви и очиститеся от грех ваших (Деян.3:7).

Малинской лесной стражи, Меленковского уезда домохозяин Степан Борисов

Владим. Епарх. Вед. 1871 г, №6. частъ Неофф. Стр. 3, 39.

Весной 1863 года, быв прикомандирован для исправления христианских треб в приходе Крутоярской церкви, я, вскоре после Пасхи, ходил со святыми иконами по отряду Луговому, принадлежащему к приходу Крутоярскому. Зная, что в том отряде есть несколько казачьих семейств, очень склонных к расколу и чуждающихся священства и обрядов православной церкви, я вознамерился побывать у всех их со святым крестом, чтобы ближе видеть, как далеко уклонились они от православия. Побыв в двух-трех раскольничьих домах, не встретил я прямого против православной веры восстания. Наконец зашедши по пути в дом казака Антона, Андреева, с одним дьячком и с одной или двумя старушками, я по обыкновению начал петь тропарь, кондак и стихиры святой Пасхи. Хозяйка дома, жена, помянутого казака, Дарья Федорова, ткала, до нас холст. Встав, как можно было заметить, с большой неохотой из-за «красен» (так называется здесь станок, в котором ткут), она, по моему предложению, никак не хотела приложиться ко святому кресту и приводила такую причину, которая явно опровергалась её беременностью. Видя с её стороны явную ложь, я с огорчением сказал ей: если ты не подходишь ко святому кресту только потому, что пренебрегаешь мной и не признаешь креста за истинный; то предсказываю тебе, что не будешь после этого и вовсе ходить. Сказав это, я пошел дальше. Суд Божий не замедлил наказать несчастную. Через полторы или две недели она разрешилась от бремени, и я окрестил новорожденного младенца. Через шесть недель после того, в бытность мою в отряде Луговом, меня приглашают в дом Андреевых дать сороковую молитву родильнице. Пришедши в их дом, я увидел, что родильница не встает с постели, и на вопрос мой: почему? отвечает, что она не может ходить, больна ногой с тех самых пор, как я входил в дом их со святым крестом. Видя в этом явное наказание Божье для вразумления отпадшей и заблудившейся, я высказал, как мог, что Господь наказал ее именно за презрение к святому кресту и служителю Божию, наказал ее, чтобы она одумалась и поняла, что и ныне священство не лишено благодати; потому и одного слова священнического часто бывает достаточно для поражения заблуждающейся овцы, в чем она должна, убедиться самым делом. В заключение советовал я ей оставить злые мысли против святой православной Церкви и её пастырей, напомнив ей, что в противном случае Господь оставит её калекой до самой смерти, а по смерти отвергнет её, как отверглась она святой Его Церкви. Умилившись духом, со слезами и плачем исповедала она пред всеми свой грех и говорила, что так её научили злые люди и что теперь она уже ни за что не будет слушать их и презирать святую православную Церковь и её пастырей, её таинства и обряды. После чего просила меня, чтобы и полечил ее. Имея гомеопатическую у себя аптечку, я дал лекарство, и болезнь ноги через неделю, при помощи Божией, прошла. С тех пор, как слышал я от местного священника, уклонения в раскол с её стороны уже не заметно, и до сих пор она показывает себя истинно православной. Чудны дела Божии! Не есть ли это выражение той истины, что Господь не хочет смерти грешников, но хочет всем спастись и в разум истины приити?

Священник В. Лавровский

(Странник, 1865 г., Июль)

Благодатное обращение раскольника в православие и кара Божия за непочтение к строителю св. тайн

Много времени прошло с тех пор, как случилось в одно время два поучительных события. Давно уже (около 28 лет) умер и тот священник, который был личным свидетелем их. Говорю о священнике Владимирской губернии, шуйского уезда, села Дунилова, о. Василие Пришлецове. Сведения о тех событиях священник Пришлецов устно передавал многим, а между многими и мне. И я, не желая, чтобы дивные дела Божии, совершавшиеся для спасения человеческих душ, исчезали из памяти людей бесследно, считаю полезным передать их читателям «Странника».

Отец Василий Пришлецов рассказывал нам вот что: однажды в августе месяце был он приглашен в деревню исповедать и приобщить св. тайн одного умиравшего крестьянина. Деревня эта от села отстоит в 8-ми верстах; посему надобно было отправиться на подводе, обыкновенно за ним в подобных случаях приезжавшей. Прибыв в деревню, священник напутствовал св. тайнами больного. Потом надлежало ему возвратиться домой. Но молодой крестьянин, сын умиравшего, привезши к себе священника, не хотел обратно отвезти его в село, по той причине, что теперь все люди пашут, а он должен, как выражался, меледить, ездя взад и вперед с священником²⁶. Священник сначала ласково просил крестьянина отправить его в село, представляя на вид то, что он приехал к ним для них же самих и по их прошению, что сам тоже оставил все домашние свои дела, и что, будучи слаб здоровьем, он не может дойти до дому пешком. Крестьянин и слушать не хотел, а только поносил священника даже за то, что, ездивши за ним в село, он прогулял половину дня. Потом священник стал угрожать ему судом Божиим. Но на крестьянина и угроза, нисколько не действовала: он с бранью, простиравшейся на все духовное сословие, запряг лошадь в соху и поехал в поле, а священник с св. дарами на груди принужден был идти домой пешком. Между тем крестьянин, выехав на пашню, едва только начал проводить сохой первую борозду, как у него отнялись ноги, и он нисколько не мог владеть ими. И это наказание за неуважение к служителю Божию, имевшему при себе св. дары, лежало на крестьянине во всю его жизнь. До самой смерти мог он передвигаться с места на место не иначе, как с помощью рук, в сидячем положении. Так-то Господь наказывает нечестивых!

В то самое время священник, возвращаясь домой пешком, по преклонности лет и слабости здоровья, сильно утомился и, прошедши две версты, сел отдохнуть па завалине одной избы, в лежавшей на пути деревне. Тут рядом с ним случайно сидел и один старик, закоснелый раскольник. Обменявшись обыкновенными приветствованиями, они начали между собой вести речь, и старик первый спросил: «Куда ты, отец, ходил?» В такую-то деревню! отвечал священник. Али кого причащал? Да! того-то! очень нездоров, бедняжка, и, я думаю, теперь уж не помер ли?!.. Потом, помолчав несколько минут, священник стал говорить: пора бы и тебе, старичок, подумать о своей душе! Ты уж вот какой старый. Твой смертный час, может быть, очень близок! А ведь во всю жизнь коснел в заблуждении, и ни разу не приобщался святых Христовых тайн! Подумай, с чем явишься на тот свет?! В это время благодать Божия, должно быть, коснулась сердца старика. Он теперь, уже не так, как прежде, нисколько не противоречив священнику, а призадумался и сказал: «подумаю, батюшка, подумаю!!..» Потом, обменявшись и еще несколькими словами, они расстались. Старик раскольник после сего никак не мог забыть слов священника. Мысль о неготовности к смерти постоянно тревожила его. Целые ночи и дни думал он о конце жизни, о своей закоснелости, о множестве грехов, о вечном мучении, и не стал долго медлить: скоро решился оставить своё заблуждение, раскаяться во грехах и обратиться к православию; даже сам на себя наложил эпитимию. От деревни, находящейся в расстоянии шести верст до села и дома священника, он полз на коленях, по подобию скотского хождения, опираясь руками; и на такую эпитимию обрек себя, по собственному его сознанию, за свою скотскую жизнь. Доползши до дому священника, и не заставши его, потому что священник в то время уехал на мельницу, он продолжал ползти и до мельницы, отстоявшей от села, тоже в шести верстах. От этого на коленах у него не только одежда истерлась, но и самая кожа содралась. Так он по добровольному обету ползал до тех пор, пока священник не присоединит его к православной церкви и не разрешит от всех грехов. Приняв исповедь от этого обратившегося раскольника, священник заметил в нём слабость здоровья, особенно последовавшую от трудной его эпитимии, и тотчас приобщил его святых Христовых тайн. Об исповеди старика он говорил, что подобной во всю свою жизнь не слыхивал. Удивительно с каким сознанием своей виновности и с каким сердечным сокрушением старик раскаивался! Вскоре, после принятии святых тайн, новообращенный мирно почил о Господе. Так-то Господь долготерпелив и многомилостив!

Священник Петр Богословский

Село Ново-"Богородское, Вязинк, у. Владимирск. епарх.

(Странник за Февраль месяц 1865 г.)

Грядущего ко Мне не изжену вон. Ин.6:37. Никтоже может приити ко Мне, аще не Отец, пославый Мя, привлечет его Ин.6:44 ст.

На днях мы были очевидцами события²⁷, весьма редкого в архангело-городской церкви и отрадного для сердец христианских. На первой неделе Петрова поста в нашем кафедральном Свято-Троицком соборе присоединился к православию один из расколоучителей беспоповщинской секты, перекрещенец Артемий Васильев Ситков, пребывавший в удалении от церкви около 55-ти лет, а на второй не- деле того же поста, по примеру его, обратился и другой раскольник той же секты, грамотный государственный крестьянин Николай Иванов Кожин, принадлежавший к филипповскому толку 7 лет. Что расположило и привлекло их к принятию православия? Таже благодать Духа Святого, которая озарила умы наших предков и согрела сердца их для принятия православной веры, тоже божественное слово Спасителя рода человеческого, предлагаемое в Писании, тоже величественное служение Богу, тоже умилительное пение во храме и великолепное украшение святилища Божия. Это видно из слов самого Ситкова, историю обращения которого, вместе с Кожиным, я намерен здесь изложить с его рассказа. Артемий Васильев Ситков отставной матрос из мастеровых, родился в Лампоженском приходе, мезенского уезда, от православных родителей в 1789 г., и крещен православным священником; с детства был он воспитан в православном законе, обучен грамоте, читал и пел на клиросе во время богослужений вместе с причетником. Когда в 1812 г. по архангельской губернии производился рекрутский набор, а ему было уже 22 года, тогда, он с братом своим отправлен был за свое семейство в Архангельск для поступления в военную службу; но очередь до него на тот раз не дошла, а потому он и брат его отпущены были в свое место до следующего набора. На возвратном пути, что было в конце января месяца, остановились они для ночлега в Лявле, в 30 верстах от Архангельска, у одного старика крестьянина, который не любил военной царской службы и чуждался православной церкви, учащей повиноваться и служить Государю и отечеству своему верой и правдой. Этот старик убедил его, для сохранения себя от рекрутства , уехать за 30 верст от Лявли в лес на Кильдозеро к его брату, который там проживал с разными лицами, и держался Федосеевского толка секты беспоповской. Братья увлеклись его обещаниями и на утро удалились с ним в пустыню, где и были им оставлены. Прожив несколько времени без храма Божия и не видя ничего доброго и хорошего в этом ските, а замечая одну путаницу федосеевского толка и разноречие в книгах, читаемых им в молельне, они оставили тот скит и возвратились в Архангельск. Купив, что нужно было для дома, старший брат его отправился в свое Лампоженское село, а Артемий Ситков, получив сведение об Амбурском ските, находящемся ниже Архангельска на левой стороне в 30 верстах, пошел туда. Здесь богатый расколоучитель филипповского толка Иосиф Кыркалов, надевший на себя чернецкое платье и управлявший духовной и хозяйственной частью Амбурского скита, наполненного лицами всякого сброда обоих полов, тотчас понял, в чем дело этого пришлеца: он разными плотскими и приманками и обещаниями совратил его в раскол и, на страстной неделе, в проруби вы крестил по своему обычаю на озере, называя это крещением старинным; впрочем имени христианского у Ситкова, как у крестьянина известного, а не беглеца, не переменил (у Кыркалова да чуть ли и не у всех раскольников, было в обычае давать новые имена только беглецам и людям неизвестным, чтобы удобнее скрывать их от поисков). С тех пор Ситков начал пребывать в отчуждении от церкви православной и пребывал до настоящего времени.

На светлой неделе, того же 1812 года, Ситков оставил скит и возвратился домой. Но по осени, в том же году, объявлен был новый рекрутский набор, и Ситков, как стоявший на очереди, отдан в военную службу и отправлен из Мезени в Архангельск. Здесь поступил к соломбальскому порту в 9 флотский рабочий экипаж в мастеровые и провелъ все время, не ходя в церковь и не исполняя христианского долга. Прослужив урочные лета, он в 1840 году вышел в отставку, поселился в Соломбале и занимался рыбной ловлей до 1865 года, не оставляя филипповского толка. Наскучил наконец разномыслием раскольников и противоречием книг, которые печатаны были в польских городах: Варшаве, Вильне, Гродне и прочих, и назывались у беспоповцев²⁸ старинными, Ситков пожелал посмотреть на служение соборное в Архангельске и послушать, как там читаются богослужебные книги. Пришел он в день Антипасхи (в 1-е воскресенье по Пасхе) в нижний собор, пред началом служения архиерейского, и, остановившись, по его словам, у первого каменного столба (колонны), спросил одного из стоявших тут православных: «где бы лучше видеть облачение преосвященного?» Тот посоветовал Ситкову приблизиться к амвону; но там стояло уже много народу, и он был оттеснен далеко, а потому хорошо не рассмотрел, как происходило облачение. При выходе из храма, в душу его запало желание прийти вторично в кафедральный собор и ближе посмотреть на облачение. И вот в Троицын день пришел он из Соломбалы в собор еще до начатия литургии, стал к амвону, и «вижу, говорит, благолепное облачение святителя и кроткий его взгляд, вслушиваюсь в благоговейное чтение и умилительное пение, всматриваюсь в торжественное служение, и умиляюсь душой»; благодать Духа Святаго, сошедшего в этот день на церковь Христову, коснулась и души Ситкова: с той минуты он возымел намерение ходить в собор ко всем службам и, переселившись из Соломбалы к собору, в дом родственника своего Мальгина, действительно всегда приходил к богослужению, любовался красотой храма, со вниманием слушал поучения святителя и священников, и вместе с верующими, покланялся Богу пред святыми иконами. Прошло таким образом несколько времени, и наконец в один праздник, когда преосвященный после литургии с амвона благословлял народ, решился он подойти к преосвященному и принять от него благословение. Владыка благословил меня, говорит Ситков, и сказал: «молись обо мне Богу». Пришедши домой, я размышлял сам в себе, чтобы значила эта речь, – и с тех пор стал чаще подходить под благословение. В день торжественного молебствия, в минувшем апреле месяце, по случаю спасения драгоценной жизни Государя Императора от покушения злодея, Ситков тоже подошел к амвону, и, приняв от преосвященного благословение, услышал: «молись Богу о Царе». Эта речь тронула сердце его, и он решился бросить толк филипповский, запрещавший молиться о царской фамилии, и вознамерился пристать к стаду Христову, к соборной и апостольской Церкви.

В половине минувшего Мая пришел он к преосвященному и, сознав пред ним свое заблуждение, изъявил решительное желание принять православие, исповедаться и, по разрешении, причаститься святых тайн в кафедральном соборе; для сего просил позволения избрать себе в духовники одного из священников собора и быть его прихожанином, говоря, что пение, чтение, служение и поучения всякий раз трогали его душу. Исполнив положенное Церковью говение и получив наставление в православной вере, Ситков присоединён был к православной церкви 28 числа мая, исповедался и, для большего утверждения в истине, принял для прочтения книги: обличение неправды раскольнической и выписки из старопечатных книг, свидетельствующие об истинности Церкви православной, также образе святителя Иоанна Златоуста, благословляющего по обычаю православному именем Господа нашего Иисуса Христа, написанный на верхней деке ящика, присланного в дар царю Михаилу Феодоровичу с мощами из Царя-града с Архимандритом Николаевского третье-классного монастыря Парфением Гречанином 3 Января 7138–1630 году. Рассмотрев этот образ внимательно, он на утро с должным почтением принёс его в храм, прослушал правило пред причащением и, на вопрос: веришь ли мощам святых угодников Божиих отвечал утвердительно, приложился к святыне, и, целуя изображение священномученика Иакова Персянина с любовью, произнёс: он много претерпел за православную веру и угодил Богу. За литургией, которая совершена была преосвященным, произнёс он в слух всего собора твёрдую свою веру, что Иисус Христос пришёл грешников спасти, что сиё есть пречистое тело Его и сия есть самая честная кровь Его, и затем, с умилением молил Сына Божия соделать его причастником таинственной вечери и помянуть его во царствии своем.

Приняв животворящие тайны Христовы, Артемий возрадовался духом, от избытка сердца благодарил Господа и, в то время, когда преосвященный после литургии благословлял богомольцев, объяснил, что Бог не отвергает покаяния грешников, но ожидает их обращения. Так благодать Божия, коснувшись сердца его, возбудила в нём святые чувствования для прославления Господа и сознания Его долготерпения.

Дивны дела Твои, которыми Ты спасаешь человека от вечной погибели! Из этого примера да научатся и прочие христиане право чтить триипостасного Бога, уважать православную Церковь и повиноваться святым её уставам. Приступите, глаголемые старообрядцы, разнотолковцы и прочие иноверцы, удалившиеся от вселенского православия, приступите к церкви православно-католической и, отложив свои заблуждения, соединитесь с ней душой и сердцем, будьте единомысленны в вере и учении, и имейте общение в молитвах и таинствах; ибо таже спасительная сила Божия, освящающая верующих, которая укрепляла в первые времена христианства мучеников и одушевляла исповедников, действует и ныне к Церкви Христовой и привлекает ко Христу души, ищущие спасения.

В начале июня я, по сердечному расположению, пошел посетить духовного своего сына. Артемия Ситкова и, беседуя с ним о православии и правильности церковных книг, слышу, что приехал к нему прежний его по толку товарищ крестьянин Вознесенского прихода Николай Ива- нов Кожин, принадлежавший уже семь лет к беспоповщинской секте перекрещиванцев филипповского толка. Я вступил с ним в разговор, объявляю ему о присоединении к православию Артемия и предлагаю тоже самое сделать и ему. Он долго слушал меня и наконец, отвергнув боязнь, решился принять православие. На утро вместе с Ситковым отправляются они к преосвященному Нафанаилу, объявляют ему о намерении Кожина и, приняв от него благословение и наставление, возвращаются с радостью домой. На утро Кожин приходит ко мне, получает наставление в начальных истинах православной веры, ходитъ к церковным службам, и 4 числа июня, по присоединении, исповедуется в своих прегрешениях, а 5 числа в соборе причащается св. таин от владыки; по окончании литургии благодарит Господа и, получив от меня книгу: ответы Никифора, архиепископа астраханского, на вопросы старообрядцев, ввечеру отправляется домой со свидетельством о том, что с этой поры он принадлежит православию. Этим дело не кончилось: он убеждает присоединиться к православной церкви и жену свою Марию, принадлежавшую к тому же филипповскому толку, что и исполнила она в своей приходской церкви Вознесенского прихода²⁹. Таким образом, сбылось слово Спасителя над домом Кожина: днесь спасение дому сему быстъ, зане и сей сын Авраамль есть (Лк.19:9). В заключение не лишним считаю изложить историю здешних раскольнических скитов и суемудренных толков их.

Главных толков, которых держатся здешние раскольники беспоповщинской (перекрещиванской) секты, в нашей епархии четыре: даниловский или поморский, филипповский, федосеевский и аароновский.

Основателем поморского раскола был³⁰ дьячек Шумского погоста Данило Викулин, лишенный места за разные бесчинства, и бывший учеником беглеца Корнилия из Ниловой пустыни. Этот Корнилий был келейником патриарха Никона, которого оклеветал за то, что был прогнан им. Скитаясь по олонецкому уезду и поморскому краю, он увлек за собой многих, а особенно Данилу Викулина, который с ним и товарищами его бежал к реке Выгу и, при впадении в нее речки Сосновки, в 1694 г. завел раскольническое селище, названное по его имени Даниловским и сделавшееся центральным местом даниловцев или поморян. Преемником его и распространителем основанного им скита был сын новгородского помещика Андрей Денисов Мытицкий, который, за приверженцев к царевне Софии Алексеевне подвергшись гневу Петра 1, бежал в Киев, где под видом купца, у рек тора киевского духовного училища научившись грамматике и риторике и получив в награду разные сочинения и проповеди, прибыл в Данилов выгорецкий скит и своей проповедью о расколе, под именем старины, развратил множество простых и невинных душ. Андрей Денисов, благодаря простоте и слепоте своих учеников, очень обогатился, особенно когда прибежал к нему из-под стражи брат его Семен, который стал управлять хозяйственной частью этого скита и прибирать к рукам имение насельников его, а Андрей заведовал только учением и писал раскольнические сочинения. Впрочем, поморский толк скоро разделился. Через 10 или 12 лет от основания его, живший в этом ските беглый крестецкий дьячек Феодосий Васильев, видя лихоимство Денисовых, отделился от них и основал особый свой толк в 1706 году под именем Федосеевского. (Наставл. правильно состязаться с раскольник. стр. 18).

Заводчиком третьего раскольнического толка был мужик Филипп, келейник Андрея Мышицкого. Когда Мышицкий умер, Филипп возложил на себя чернечье платье и захотел быть главным правителем Даниловского скита; но, по недостатку ума, не был допущен до самозванства, и должен был уступить место другому. Оскорбившись этим, Филипп взбесился, зашумел, начал уличать поморян в отступлении от веры и, подговорив человек до 50 единомышленников, вышел из скита, в 50 верстах от него построил особый свой скит³¹ и, обнесши его высоким забором, совершенно отделился от Даниловцев. Когда, в царствование Анны Иоанновны, в 1742 году, прибыла из Петербурга в выгорецкий скит коммиссия под управлением чиновника Самарина и убедила поморцев молиться о здравии Её Императорского Величества; тогда упомянутый дьячек, Феодосий Васильев, слыша, что поморяне начали молить Бoгa за Государя, объявил их еретиками и для своих последователей поставил правилом ни в чем не согласоваться с даниловцами, или поморянами, а Филипп, запершись в своем ските, не впустил в него комиссию и поморцев за моление о царе объявив самарянами, сжег себя в ските вместе с некоторыми единомышленниками. Так погиб основатель третьего толка.

Сеятелем четвертого раскольнического мудрования был вологодский купец Аронов, от которого толк этот получил название ароновского. Владея значительным богатством и желая оставить имя слое толку, он, в бытност свою в Архангельске, приласкал сержанта Семена Протопопова и уговорил его бежать из военной службы. Протопопов исполнил это, но, схваченный, заключен был в тюрьму в Шлиссельбурге, откуда потом, при вступлении на престол Императора Александра 1, был выпущен на волю. Возвратившись на родину, он поселился сперва в Холмогорах у брата своего, городничего, а потом, по совету Аронова, перешел в лес, в Курейскую волость и, по несогласию с Чернозерскими филипповцами, при озере Сухом основал особый свой скит, прельстив многих холмогорцев, наприм. Ерюхиных и Курейцов. Надев на себя чернечье платье, он назвал себя Онуфрием и предоставил себе право совершать в молельне служение, а перекрещивание поступавших в ароновский толк поручил курейскому крестьянину Алексею Пастухову.

Секты эти в нашей губернии размножились и имеют своих приверженцев во всех уездах; поддерживаются они особенно скитами: Амбургским и Коротским в архангельском уезде, Сухозерским и Загремяжским даниловского толка в холмогорском уезде и другими, находящимися под управлением простолюдинов мужеского и женского пола.

Амбургский (или правильнее Гамбургский) скит находится на левой стороне реки Двины ниже города Архангельска³², в 30 верстах от него в лесу при озере, неподалеку от корельского Николаевского монастыря. В нем множество келий и живут разносословные перекрещенцы филипповского толка. Основание ему положил один беглый из Польши шляхтич Иосиф Андреев Кореневский. Поляки Кореневские в Варшаве держались партии Станислава Лещинского, избранного в польские короли по воле шведского короля Карла 12, дабы иметь его своим союзником.

Когда Петр 1 разбил Карла под Полтавой в 1709 году и королем Польши утвердил принца саксонского Августа, а Лещинского заставил отказаться от короны; державшие сторону последнего, во время мятежа награбив денег и боясь гнева Царева, бежали в отдаленные края и селились в лесах. Из числа таких-то поселенцев были и братья Кореневские: старший из них Осип, прикрыв себя старческим кафтаном и каптырем³³, поселился при большом Кудемском озере и стал ласками и подговорами привлекать к себе всякого поведения женщин, а потом к упомянутому же озеру начал собирать и мужчин, брата же своего Логина Кореневского записал в мещане Ненокоцкого посада и, купив двухэтажный дом, внизу дал помещение брату, а вверху завел молельню, в которую приезжал сам и, пользуясь слабым надзором приходского священника и местного начальства, привлекал к себе жителей Ненокоцкого прихода. Во время бегства своего из Польши в Россию познакомившись с филиповцами, жившими у Выгозера, и быв принят ими, Кореневский в память Филиппа, коновода Филипповцев, основал здесь Филипповский толк перекрещиванцев и провозгласил его старой верой. Отсюда ездил он в Курейское селение, в деревню Побоище, что в 9 верстах от Холмогор, останавливался в доме крестьян Неумоиных, отвлек многих там от церкви православной, завел у них молельню и подговорил некоторых поселиться в лесу. Таким образом в Курейской даче, в лесу, близ Черного озера, завелся чернозерский скит раскольников филипповских, где большаками были сперва курейский крестьянин Яков Галенев, затем крестьянин Зиновий Новоселов, после дочь его девочка (по имени чуть ли не Зиновия), за ней крестьянин Осип Неумоин (горбун), сын девки Неумоиной из Побоища. Когда в Амбурском и Чернозерском скитах или сельбищах число раскольников умножилось; произошел между ними раздор, а за раздором и раздел. Некто беглец из Федосеевского скита, живший несколько времени в Амбурском ските, видя, что Кореневский пользуется один денежными вкладами ко кресту, стоявшему в молельне, и деньгами за продаваемые свечи, отделился от него и, удалившись отсюда за три версты к озеру, называемому Корота, завел свой скит, несогласный с амбурцами касательно креста, образов за стеклами и пищи. Так явился скит толка Федосеевского. Что же касается до чернозёрского скита; то, проживавшие здесь, Семен Протопопов и крестьянин Андрей Пастухов, видя, что безженство филипповцев служит поводом к прекращению законного деторождения и к развитию любодейства, оставили этот скит и в 9 верстах от него на озере, называемом Сухое, при помощи купца Аронова заведши сельбище, основали свой толк ароновский. После смерти этих расколоучителей, правительницей сего скита была холмогорская купеческая девка Маремьяна Ерюхина, за распространение и совершение треб в 1846 или 47 году высланная в закавказские провинции. Она так хитро действовала на своих родственников и знакомых, что холмогорские купцы Ерюхины, равно как и те, которые переселились в Архангельск, до сих пор следуют этому расколу и поддерживают интересы своих единомышленников, ко вреду православной церкви.

Удалившиеся от православной веры! Обратите внимательный взор на своих расколоучителей и заблуждения их, и вы увидите, что заводчики ваших толков были то беглецы, то мятежники, то простолюдины, или противники власти царя православного. Но знайте, что верно евангельское слово Спасителя и непременно сбудется над вами: всяк сад, егоже не насади Отец Небесный, искоренится

(Мф.15:13). Одумайтесь и присоединитесь к православнокатолической Церкви, от которой отпали вы по неведению, и будьте единомысленны с нами в вере христианской!

Священник Александр Ивановский

(Странник 1866 г., Сентябрь)

Рассказ бывшего старообрядца Козьмы Ладонкина о том, как жил в расколе и как пришел в соединение с Православной Церковью ³⁴

Я рожден от бедных родителей. Отец мой был православного исповедания, и до конца жизни остался православным; а мать придерживалась раскола беглопоповской секты. Где были они венчаны, это мне неизвестно. Отец имел характер тихий, был всегда молчалив; пустых разговоров не любил и вел жизнь самую воздержную. Мать же была совсем другого характера: смелая, бойкая на слово и настойчивая. Поэтому отец мой во многом подчинялся ей и слушал её советов. Детей она воспитала в расколе. Склоняла к тому же и отца моего. Но он, обыкновенно уступавший ей почти во всем, в этом случае всегда показывал редкую твердость характера: никак не хотел изменить и не изменил той вере, в которой родился и вырос.

Отец и мать были неграмотные люди. Когда я подрос отцу желательно было отдать меня в училище; но мать не хотела этого и настояла на своём решении. «Не отдам я, говорила она отцу, своего сына еретикам учиться еретическим наукам! Поживет, увидит людей; тогда Господь вразумит его и грамоту постигнут». Так я и остался неграмотным, до тех пор, пока, придя в совершенный возраст, сам кое-как научился разбирать печатные книги...

В 20-м году моего возраста, мать приискала мне невесту, бедную девушку, сироту, М. П. Ливанову, с которой я и был повенчан, в старообрядческой церкви в городе Вольске. Это было 1843 года. Церковь эта была построена с разрешения Правительства, и священником при ней долгое время находился некто отец Прохор, известный своими поборами и вымогательствами за требоисправления, всему окружному беглопоповскому миру. Бывало, если он назначил за свадьбу 25, 50 и даже 100 рублей; то давай сейчас же беспрекословно; а то, не станет после венчать, хотя бы давали ему и эту сумму. Особенно притеснял он деревенских мужиков! Если станут торговаться: «уступи, батюшка, на бедность, возьми столько-то», прямо выгонял вон, а потом по неделе не принимал и в дом! «Их, говорил, упрямых скотов надо хорошенько проучать, чтобы знали и помнили, что такое древне- благочестивая вера... А то они древнюю-то веру отыскивают, а платить за требы священнику готовы алтыном»... Мне как-то посчастливилось: отец Прохор взял с меня за свадьбу всего 25 рублей ассигнациями.

Лет семь после этого, жил я в услужении у разных лиц, в разных губерниях. В одно время, случай свел меня со стариком, старообрядцем, С. А. Якушевым, выдававшим себя за начетчика. Некогда он был православным и очень бедным человеком, но потом, бросив черную работу на Волге, перешел в раскол к беглопоповцам. Здесь Якушев, как человек ловкий, скоро сообразил, что среди раскольников не трудно нажить себе копейку. Он объявил себя последователем какой-то особой секты и всех прочих старообрядцев считал еретиками. В Вольске это произвело некоторого рода волнение.... О Якушеве все заговорили... Он стал известен чуть ли не каждому старообрядцу; этого он и домогался; к нему стали ходить старообрядцы некоторые из любопытства, а другие ради поучения, как спасти свою душу. Посетители являлись, разумеется, не с пустыми руками. Таким образом, Якушев сделался видным лицом между старообрядцами, особенно у беспоповцев, с которыми он во многом сходствовал в учении. К этому-то начетчику вместе с матерью и другими лицами я и пришел однажды в праздничный день, желая послушать его и научиться от него христианской жизни.

Сам я в это время решительно ничего не знал; а так, принадлежал к расколу, глядя на других. О Церкви Православной с малолетства наслышался от матери, что в ней бесчисленное множество ересей, и, чтобы не осквернить себя, боялся даже близко подойти к православному храму, не только что войти в него. О старообрядчестве же по научению матери думал, что оно есть истинная старая вера, по которой только и можно угодить Богу. Но в чём заключается эта старая вера, давно ли существует и почему только в ней и можно спастись, ничего этого не знал и не думал об этом.

Когда мы взошли в горницу Якушева, видим, что он с великим усердием кладет земные поклоны пред образами, вздыхая и плача. На нас это сильно подействовало, так что мать, тут же стоя у порога, начала плакать и сказала: «вот видно, что Божий человек! Смотри, как плачет и молится Богу»! Кончив молитву, Якушев принял нас.

– Вы старообрядцы? спросил он³⁵.

Мы ответили утвердительно,

– Кия ради нужды потщились приити ко мне, худому и грешному старцу? снова спросил нас Якушев.

– Мы пришли к тебе, отче, послушать твоих благих словес. Почитай нам, что-нибудь из Божественного Писания и научи нас, как нам спасти свою душу, и как пребывать в церкви?

– Благой помысел возымели, чада мои! сказал Якушев. Но что реку вам? Что поведаю аз, худой и недостойный человек, в настоящее время, когда власть всепагубного антихриста, яко паутина, всюду распространится по лицу земли? Погибла вера. Погибают церкви Божии. Несть ныне вождя или иерея право исправляюща слово истины. Вся прелесть, вся скверна, все обман и заблуждение! Великороссийские церкви наполнены усоядцам ³⁶, табашниками, щепотниками. Змий пагубный излил в них свой яд, и потому от них должно всячески удалять себя истинному христианину, чтобы не погибнуть со Иудой предателем; и старообрядцы, имеющие сообщение с Великороссийской Церковью, особенно поповцы так же посрамятся на страшном суде пред Господом Богом и погибнут... Тяжкое время переживаем мы с вами теперь, братья! Плакать нужно о том, что мы дожили до этих дней...

Такими словами Якушев, точно варом, обварил нас. Кто всхлипывает потихоньку, кто крепко задумался. Все вообще молчали.

– Что же делать нам, отец святой? спросил я; и разве виноваты мы, что родились в такое несчастное время?

– Не возноси хулы на Бога, молодой брат, ответил мне Якушев. Господь ведает, что творит с нами грешниками. Если он отнял у нас церковное благочестие; то явно, что это за грехи наши соделал Он; терпеть надо. Терпели некогда мучение наши святые страстотерпцы Соловецкие, во время изменения Патриархом Никоном древней веры... И нам нужно следовать их примеру... Вот, послушайте, что я прочту вам из Божественной книги.

Тут Якушев встал и вынул из под образов книгу, известную под именем: «Соловецкой челобитной». Перекрестившись, он с благоговением стал читать историю об отцах и страдальцах Соловецких, прерывая своими толкованиями. Своим учением Якушев влил в нас столько яда, что мы вышли от него точно очумелые, не зная, что нам делать. С этого времени я стал ходить к Якушеву чуть не каждый день, и беседовал с ним о разных предметах веры. Я привязался к нему всей душой и слушал его с благоговением, как начитанного человека; хотя круг познаний его не простирался далее Соловецкой челобитной и двух, трех цветников раскольнических, выдержки из которых он свободно приводил на память.

Однажды, Якушев пригласил меня прогуляться за го род... Мы дошли до леса и там у ручейка, в овраге, сели отдохнуть. В полугоре я заметил обвалившиеся землянки, и спросил Якушева, что это такое? Он ответил, что тут жили некогда в отшельничестве старцы, угодники Божии, которых Господь скрыл по молитвам их от глаз людей, когда узнали о них жители Вольска.

С тех пор, землянки эти и стоят пустыми, прибавил он. Потом он стал говорить, что и сам давно помышляет об уединенной жизни и ищет себе в этом лесу места для кельи... Жизнь пустынную он расхваливал мне с великим увлечением и пригласил меня поискивать с ним вместе по лесу уединенное местечко, где можно было бы вырыть землянку и поселиться. Он облюбовал себе место, около ручейка, и решил поселиться здесь на жительство; а чтобы отклонить подозрения со стороны посторонних, предположил поставить, не подалеку от землянки, пчельник. Увлеченный его примером, я стал просить чтобы он взял и меня на жительство в землянку, хотя бы в качестве своего слуги. Якушев согласился... Вскоре после этого Якушев, действительно, купил несколько ульев пчел, расставил их на предположенном месте, и с моей помощью вырыл себе землянку в лесу.

Завели мы с ним ежедневный порядок службы по следованной Псалтири, читали каноны святым и проводили время в постоянной молитве и уходе за пчелами. Пищу доставляли нам попеременно, то мать Якушева, (он не был женат), то моя жена и мать. А им доставляли денег и провизию наши усердные почитатели в городе Вольске. Так прожили мы 2 месяца.

Наша уединенная и, как нам казалось, богоугодная жизнь тронула и моего родителя... Явившись к нам в землянку, он просил Якушева принять его к себе на жительство. Якушев согласился. Но спустя несколько дней велел мне предложить отцу, чтобы он принял истинное крещение, то есть перешел в беспоповский раскол. Отец отказался это исполнить; решительно объявил, что никогда не изменит своей веры и умрет православным.

Горько мне было видеть такое упорство родителя; но должен был передать об этом Якушеву. Он страшно прогневался на отца и с бранью начал гнать его из пещеры, называя проклятым еретиком. Отец заплакал... Ему не хотелось расстаться с таким уединенным местом, какое мы выбрали себе на жительство; и мне стало жаль отца! Я также начал упрашивать Якушева, чтобы не выгонял его, потерпел бы до времени в надежде, что он сознает свое заблуждение. Но Якушев гневно закричал на меня: «если тебе жалко его, еретика, возьми его убирайся с ним отсюда вон»; и стал поносить самыми грубыми словами. Я молчал, но чувствовал крайне обиженным, особенно – за родителя, который был и стар и дряхл и немощен; и вот ради отца я решил оставить своё уединенное место, и переселился вместе с ним в Вольск.

Это было во время Восточной войны. Правительство собирало ратников в ополчение, и я неожиданно был взят в военную службу.

В моё отсутствие отец мой и скончался в Православии. Так судьбы Божии сохранили его от уклонения в раскол!

В 1855 году я выпущен был в отставку, и первым моим желанием было посетить Якушева.

От родственников я узнал, что Якушев перешел в Поморскую секту и был перекрещен наставником села Самодуровки, (Хвалынского уезда), Яковом Ефимовым Лариным³⁷. Я отправился к нему. Жил он за городом, в саду, где была у него просторная келья, служившая местом сборища польских поморцев на молитву и на совещания. Якушева я застал за обедом; и что прежде всего бросилось мне в глаза? Он ел картофель, которого раньше терпеть не мог, считая великим грехом употреблять его в пищу.

– Сергей Андреич! Что это ты делаешь? спросил я.

– Ем картофель, спокойно ответил Якушев.

– Вижу!. Но вспомни, что ты раньше говорил о картофеле: – ведь ты называл его проклятым зельем, созданным от диавола на прельщение христиан... У тебя самого и была книга, где писано о картофеле, как диавольским произведении, и на идущих наложено проклятие ...

– Мало ли что мы глупили с тобой, живя в лесу-то? сказал Якушев, а теперь я познал, что картофель есть не грех, что он такой же овощ и произведение Божие, как и все другое, растущее из земли.

– А маковку-то зачем выбрил себе? спросил я.

– Так нужно по древнему христианскому закону, ответил Якушев.

– Стало быть, и креститься во второй раз по твоему также нужно было?

– Я крестился только в первый раз. А прежнее крещение было еретическое; ответил Якушев; Священное же Писание ясно гласит, что еретическое крещение несть крещение, но паче осквернение.

– Да ведь мы с тобой, Сергей Андреич, крещены были во имя Святой Троицы через троекратное погружение. Разве по твоему это есть еретическое крещение и осквернение?

– Эх, Козьма Павлович, какой ты еще слепой человек; ужели ты еще веришь, что Никониане веруют во Святую Троицу?. Прочитай изданную ими книгу: «Розыск»! Там прямо сказано, что Исус не есть Спаситель, а равноухий; а в Писании сказано: «аще кто не исповедует Исуса Христа Сыном Божиим, сей есть антихристов»; – вот теперь и суди о Никонианском крещении.

Слова эти сильно смутили меня. Книги Святителя Димитрия я не видал и не читал. Однако я спросил: почему же Поморские наставники не приемлют крещение от других старообрядцев, например беглопоповцев, у которых попы совершают крещение во имя Святой Троицы; – ибо веруют не в Иисуса, а в Исуса, и молятся двуперстно?

Якушев ответил: а кто вам дал этих попов?! Те же Никониане... Может ли быть что доброе от злого корня?!

– Да ведь их исправляют, возразил я.

– Кто их исправляет?! Разве ваши купцы или попы могут без Архиерея исправить еретических попов? Нет, друг мой! Ваши беглопоповцы не многим отличились от Никониян. Как их попы, так и ваши, никуда не годятся. Сходи-ка к своему Клюшину да и спроси его, по каким правилам они исправляют своих попов, и может ли поп попа принять и благословить на священнодействие, не имея на то дозволения от своего Епископа?

Все ваши руководители действуют наобум, не справляясь с книгами!

Дня через два после этого, я нарочно увиделся с Клюшиным, и завел с ним разговор о законности принятия наших попов от Великороссийской Церкви. Клюшин ответил, что попов они принимают по древнему чину как действовали предки в Москве, Стародубье и в Иргизских монастырях.

– А согласно ли будет это установление Церковным правилам, изложенным в Кормчей Книге? спросил я.

– Как?! Ты сомневаешься в правильности постановлений наших отцов; после этого, значит, ты еретик: – запальчиво ответил мне Клюшин.

– Я еще не сомневаюсь, а хотел бы только знать, по каким Церковным правилам принимаются наши священники от Великороссийской Церкви?

– О, брат, куда ты лезешь?! Что ты?! К табашникам что ли задумал идти, или еще куда?!

Я сказал, что вовсе не думаю переходить к Никонианам, а спрашиваю об этом, между прочим, потому, что не так давно был у меня разговор с Поморцем, и он за принятие попов от Никониан укорил наше общество. Едва я сказал это, как Клюшин принялся меня ругать: – зачем я вступаю в беседу с еретиками; они жиды, хуже бесов осудятся за свои святотатственные действия, кричал он про беспоповцев.

Так я и не добился от него толку; а в городе Вольске Клюшин Иван Васильевич считался в то время самым главным руководителем старообрядцев беглопоповской секты. Он был богач. В его доме попы наши находили себе приют и жили привольно. С ним ведались беглопоповские общества, разных мест и вели переписку. Словом это был у нас глава беглопоповщины!. И он-то сам ничего не знал и ничего не мог сказать мне на самые существенные вопросы о беглых попах! С большим огорчением рассказал я потом Якушеву обо всем этом, и он не мало торжествовал по сему случаю.

– Нет, брат, переходи лучше к нам, начал говорить он; наша вера самая истинная, древне-отеческая.

Тут Якушев дал мне почитать несколько книг, на писанных в беспоповщинском духе. Это были: «Поморские ответы», «Меч духовный», «Защита древнеправославного христианина в Поморье пред Никонианином и другими именуемыми старообрядцами»; и эти и другие от него полученные книги поразили меня бесчисленными хулами и ругательствами на Православную Церковь, – указанием бесчисленных ересей, которыми она будто бы заражена. Удалив меня еще больше от Церкви, эти книги дали мне в тоже время высокое понятие о Поморцах. Я стал думать, что их вера есть самая настоящая, православная, хотя перейти в неё я опасался. Что-то страшило и пугало меня... Впал я в тяжелое раздумье.... Решился наконец посоветоваться со своим ближайшим другом, Малининым.

Он предложил мне попоститься трое суток и помолиться, а затем решить посредством жребия: какая вера православнее – беглопоповская или поморская?

Совет его мне понравился. Взял я два жребия. На одном написал: «беглопоповская вера»; на другом: «поморская». Положил их к иконе Спасителя и начал поститься и молиться, полагая каждый день 2700 земных поклонов и усердно прося Господа указать мне истинную, древне-православную веру.

На четвертый день, окончив свой пост, я с молитвой развернул один из билетов. Достался билет с надписью: «поморская вера». Я принял это за указание Божие и решился ему последовать; стал к тому же уговаривать свою семью: мать и жену... Эго стоило мне великого труда ... Ибо и жена и особенно мать никак не желали расстаться с беглопоповством. Однако же я успел, наконец добиться своего: и они дали согласие перейти в беспоповство. После этого мы немедленно отправились к Якушеву в сад и стали просить его, чтобы принял нас в свою древне-православную веру и просветил святым крещением.

Он велел нам взять подручники и положить пред иконами два поклона в пояс, а третий в землю; затем мы поклонились ему в ноги и сказали: благослови Христа ради положить «начал» для принятия великого канона ко святому крещению.

– Бог благословит, ответил он, сидя на стуле.

Мы начали класть, обычный у раскольников, «начал» в 7 поклонов. После начала, мы положили еще 2 поклона пред иконами, а третий в ноги Якушеву, говоря: прости нас Христа ради и благослови и помолися о нас грешных.

– Бог простит и Бог благословит; и Владычица Богородица молится о нас – грешных, ответил он.

После этого, Якушев пригласил нас сесть и начал делать нам наставление: как должны мы нести возложенный на нас канон. Прежде всего, говорил он, уединитесь от всех людей и не выходите из своей горницы в продолжение 40 дней. Затем ежедневно полагать 1000 поклонов, из них 300 поклонов с молитвой: Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного, в землю, 300 поклонов с молитвой: Владычице моя, Пресвятая Богородица, спаси мя грешного, в пояс, 300 поклонов с молитвой: святые все угодники и чудотворцы Божии, помилуйте мя грешного, 50 поклонов с молитвой: Богородице Дево радуйся, обрадованная Марие – и проч., в землю и 50 поклонов с молитвой: Святый Ангеле, Хранителю мой, помилуй и спаси мя грешного, в землю. По исполнении каждой сотни поклонов говорить: аллилуия, аллилуия, слава тебе Боже, 3 раза, с тремя поклонами в землю, Господи помилуй 3 раза и – слава Отцу и Сыну и Святому Духу до конца. После всех 1000 поклонов – особый отпуст. Сыну моему, которому было в это время всего 8 лет, Якушев положил только 50 поклонов в землю. Пищу велел употреблять холодную без масла и всего один раз в день. Приходящих людей не принимать. Завести особую посуду, из которой и вкушать пищу только самим, отнюдь не давая её другим лицам. Все это мы ревностно исполнили потом, даже усугубили число положенных поклонов, не смотря на то, что был мясоед и масляница. Наступил великий пост.

В Вольск приехал из села Самодуровки главный настоятель Поморцев Яков Ефимов Ларин, чтобы исповедовать Вольских старообрядцев, что Якушеву как местному наставнику, крайне не понравилось. Совершив исповедь, Ларин пожелал сам и крестить нас.

В назначенное время вечером мы отправились к Якушеву, взяв с собой белые рубахи. Вскоре приехал Ларин, а с ним выбранные Лариным восприемники наши: купец Иван Евстафьев Рожков, девица Евдокия Федорова Москвина, бывший на покое наставник Вольских Поморцев старик Гордей Ефимов и девица Вера Петрова, все Вольские мещане. Когда все собрались, Ларин приказал нам положить «начал» ко крещению, затем снял с нас кресты, пояс и, поставив среди горницы, сделал возглас: «За молитв святых отец наших, Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». Якушев и сказал: «аминь», и начал читать: Царю Небесный, Святый Боже 3 раза, Слава Отцу и Сыну, Отче наш, и запел тропари, подобранные Поморцами на этот случай.

По прочтении тропарей и покаянного псалма: помилуй мя Боже, Ларин повернул нас на запад лицом, для отрицания сатаны и проклятия ересей. В числе ересей мы проклинали: троеперстное сложение, хождение против солнца, употребление трегубой аллилуия, креста четвероконечного, служение Литургии на 5 просфорах, и проч., и проч. После этого нам дали в руки горящие свечи и переменили имена. Меня и сына назвали Кириллом, а жену и мать мою Александрою. Затем Ларин повел нас в сад, где у Якушева устроена была крещальня.

Крещальня представляла собой не что иное, как четвероугольную глубокую яму, в которую запущен деревянный сруб со дном. Снаружи яма эта обнесена, стенами с крышей, а на крыше поставлен крест, так что она имела вид небольшой часовенки и запиралась на замок. Ларин окадил крещальню со всех 4-х сторон ладаном и потом стал погружать нас одного за другим, начав с меня и сына.

Воды в крещальне было аршина 2¹/₃. Когда крещаемый влезал в воду, то Ларин клал руку ему на голову, и погружая его в воде, три раза произносил: во имя Отца аминь, и Сына аминь, и Святого Духа аминь. После этого он, уже стоя, произносил: ныне и присно и во веки веком. Аминь. Сына моего как малолетнего спускали в крещальню на полотенце. После крещении, на нас надели белые сорочки, крест и пояс; и также, со свечами, отвели обратно в келью Якушева. Здесь он прочитал: Символ веры, Апостол и Евангелие. А потом Ларин сказал отпуст. Затем, все мы приложились ко кресту, при пении стихиры: «Иже крестом ограждаемы, врагу противляемся»... Ларин провозгласил: «Спаси Господи и помилуй рабов Божьих, новопросвещенных светом христианской веры Кирилла, Александру, отрока Кирилла и Александру». На это Якушев и восприемники пропели:

«Избави их от всякой скорби, гнева и нужды, и прости им всякое согрешение, вольное и невольное, и душам нашим полезное сотвори». Тут уже положен был «начал» всеми вообще. Стали нас поздравлять «с принятием христианской веры и крещения».

Ларин усадил нас, и стал говорить нам поучение.

– «Теперь, говорил он, вы омыты святым крещением и чисты; блюдите же эту нешвейную ризу, данную вам Исусом Христом. Живите строго и крепко в ваших христианских правилах, не совращаясь ни в какие раскольнические толки. Бойтесь Никониан и их мнимых пастырей. Бегайте и от всех других, именующих себя старообрядцами. Не вступайте с ними в беседу, не ведите с ними дружбы и знакомства. Не мешайтесь с ними в молитве, крестом и поклонами. Не ешьте с ними из одной чашки. Это грех великий».

Обратившись же ко мне с женой, сказал: «Помните, что вы отныне стали уже не муж и жена, как были в еретичестве, по антихристову; а духовные во Христе брат и сестра. Я не разлучаю вас по разным квартирам, потому что это для вас трудно да и накладно, будет стоить не дешево... Живите вместе. Только знайте, что, Боже упаси если вы впадете в грех, то я немедленно отлучу вас от общественной молитвы; и за каждое рождение буду полагать шестинедельный канон, с постом и поклонами³⁸. В нашем христианском обществе нет и не должно быть в нынешнее антихристово время брака и рождения. Мы ныне живем все на иноческом положении... Нет ныне истинного, Христова священства... Рука священных лиц рассыпалась... А потому, и брака составить без священника у нас не кому! Запомните эти слова мои тверже!»

В этом роде он много и еще говорил! Например, учил выстригать на голове маковку, одежду носить, принятую только их обществом, халат и кафтан, а женщинам сарафан и платок на голове, и проч.

Так прошла вся эта ночь. Рано утром мы простились с Лариным и восприемниками, которые наделили нас деньгами и обещали помочь в жизни. Это было 11 Марта 1858 года.

С этих пор я сделался великим ревнителем Поморского учения.

Якушев обучил меня петь по крюкам и на главы. Я неопустительно стал посещать наши общественные службы. Каждый праздничный день читал и пел в моленной. Вообще, скоро сделался нужным и полезным человеком в обществе беспоповцев. Меня полюбили. Стали приглашать в дома, снабжать средствами для жизни. А купец Рожков ссудил и очень порядочную сумму денег, чтобы я мог открыть торговлю. Вообще, я начал жить, не нуждаясь ни в чем.

Так прожил я три года.

Тут возник у нас спор из-за браков, возбужденный одним моим товарищем, М. Земсковым.

Однажды, Земсков, с некоторыми другими, начал в моленной после службы выговаривать Якушеву, что он неправильно карает за сожитие с женами и только их одних, а других однообщественников, также живущих с женами, милует и оставляет без наказания. При этом, нисколько не стесняясь публичным собранием мужчин и женщин, Земсков указал на меня и других некоторых старообрядцев. Якушев ответил, что он полагает наказание не за сожитие с женами, а за рождение детей, которого в нынешнее антихристово время не должно быть. Кто рождает, тот делает явное преступление, на соблазн других христиан!. За это он и кладет эпитимью: сороко-дневный пост и 1000 поклонов на каждый день! «Не роди детей, не будешь и ты наказан, прибавил Якушев. А то вы не в меру плодовиты!!»

– Ты требуешь невозможного, возразил ему Земсков. Законы естества Господом установлены, и не нам их изменять! Если бы рождение детей зависело только от меня, так я поступил бы, согласно распоряжению наших отцов. Но это дело Божие! Иной и желает иметь детей, да Бог не дает. У других и много их, и не желали бы больше, да Бог посылает.

– Перестань ты говорить это, вскричал купец Рожков. Возьми лучше – купи каких-нибудь корешков на базаре, у травниц, да и напой ими свою жену! Вот она и перестанет тебе эпитимью то приносить...

Все рассмеялись при этом! Но мне больно стало от этого смеха.

– Это уж лучше вы сами так сделайте, а я такого греха не возьму себе на душу, ответил Земсков.

– Мне не нужно! Моя жена и так не рождает! Мы живем не по вашему, запальчиво проговорил Рожков.

Тут, в защиту Земскова, выступили и его товарищи.

– Хорошо вам, Иван Евстафьевич, заговорили они сразу в несколько голосов, что вы имеете у себя жену, не рожающую! А каково нам? Каково справлять тысячное то правило, да 40-дневный пост? А каково это, что нас с позором отлучают от общественной молитвы с христианами? Вы нас пожалейте. Чем мы виноватее других?

– Сказано вам, что другие не родят детей! Стало быть, наказывать их не за что, с гневом ответил Якушев.

– Все-таки они живут со своими женами, возразил Земсков.

А ты видел, как они живут? Тайно содеянное тайно и осудится Самим Богом... Падшему грешнику есть покаяние, а законопреступнику святыми отцами положена клятва! Вы-то и есть законопреступники, рождением детей нарушающие наше святоотеческое благочестие! Вам мало еще тысячного правила! Вам нужно 2 – 3000 поклонов положить на день, а то еще вздумали нос подымать, запальчиво произнес Рожков.

Здесь и я не вытерпел, стал говорить Ножкову:

– Неправду сказали вы, Иван Евстафьевич! Рождающие детей не законопреступники. Сам Бог некогда сказал первозданным людям, Адаму и Еве: «раститеся и множитися и наполняйте землю». В Священном Писании мы видим множество свидетельств о законности брака... Святый Апостол Павел учит: честна женитьба и ложе нескверно; а блудником и прелюбодеем судит Бог; и лучше женитися, неже разжизатися. Много об этом говорят и Святые Отцы... А вы, Иван Евстафьевич, ставите в вину и грех рождение детей, даже учите морить их! Что же это такое? Звери питают своих детей, а вы учите морить. Как мы будем отвечать за это на страшном суде Христовом?

– Так и ты за него? гневно вскричал Рожков. Завтра же подавай мне долг. Иначе в пух и прах разорю; я тебе покажу «честен брак», еретики вы эдакие³⁹!

Собрание превратилось в какой-то базар. Поднялся шум, крик. Якушев, желая восстановить мир и успокоить народ, подошел к Земскову и, похлопывая его по плечу, со смехом сказал ему: «будет, брат, горячиться из-за пустяков. Ради твоей жены и детей нам не ломать законы отцов наших; а ты не все беседуй с женой своей, вот и не будет родов-то у неё. Кто не грешен Богу? Не согрешишь, не покаешься. Тайный же грех не нам судить, а Богу!

Этот спор в моленной так на меня подействовал, что я невольно сделался защитником браков, за что Якушев с Рожковым отлучили меня от своего общества и предали анафеме. Рожков не замедлил привести в исполнение и свою угрозу. На другой же день он явился ко мне в лавку и немилосердно стал требовать с меня долг за взятый у него товар. Я просил повременить некоторое время, подождать, пока соберусь с деньгами. Он и слушать не хотел! И вот, по его милости, я лишился всего: остался без всяких средств к жизни.

Торговать было не на что, служить в людях я не мог. Должности при какой-нибудь моленной в Вольске не было.

Я отправился искать такой должности на чужой стороне. В Казани явился я к богатому купцу И. О. Гребеньщикову, главному руководителю тамошних брачных беспоповцев . У него была моленная, и он велел мне явиться ко всенощной, чтобы испытать мое пение и чтение. Я пришел... Молящихся за всенощной было множество! Гребеньщикову я понравился, и он оставил меня при своей моленной обучать детей пению по крюкам.

Два года прожил я в Казани один без семьи, которая находилась в Вольске, пропитываясь своим трудом. В мое отсутствие, озлобленный Рожков выгнал мою жену из дома, не смотря на то, что сын мой лежал больной; продал дом и деньги взял себе за долг. Когда я возвратился из Казани, то пришлось поселиться на квартире. Тогда у брачных беспоповцев в Вольске была уже своя моленная. Они приняли меня с радостью и сделали уставщиком при моленной. Наставником у них был один безграмотный старик, который ровно ничего не знал, но строго держался Федосеевских правил. В моленной я с удивлением нашел, что за службу являются одни только безграмотные старики и старухи. Оказалось, что молодые люди, которые могли бы читать и петь, во время службы, помогая мне, были все отлучены наставником за совокупное ядение и питие с Никонианами. Все это были «замирщеные», которым он не дозволял участвовать в общественной службе, пока не вынесут шестинедельного поста и определенных поклонов. Понятно, что молодые люди правила этого не несли и, по прежнему, продолжали «мирщить» с Никонианами, не тяготясь отлучением от общества.

Такое положение дела мне показалось не правильным. Стал я доказывать наставнику, что он слишком строго относится к тем, которые мирщат. «Надо, говорю, сделать им уступку, и принимать их в моление без поста и канона; иначе общество наше совсем расстроится».

Старик стал упорствовать, но потом согласился со мной, и мы приняли в общество несколько семейств, бывших долгое время под отлучением, никогда не ходивших за службу, и молившихся особо по своим домам. Против этого восстали старики, начали укорять меня, что я ввел будто бы неслыханную ересь и новшество. «Разве возможно это, кричали они, чтобы замирщеных принимать в нашу христианскую церковь, без поста, и тысячного правила в шесть недель? У нас этот порядок исстари заведен. Мы сами подчинялись ему, когда были молодые. А теперь вот сразу изменили!. Да если эдак будут изменять, так в нашей вере и ничего не останется христианского, и нашу церковь ничем не отличишь от других обществ».

Наставник мой струсил, опасаясь, как бы его не сменили за это от должности, и все свалил на меня. Тогда партия недовольных составила собор и пригласила меня к ответу. Являюсь на собрание и застаю множество лиц, собравшихся посмотреть, что будет, и послушать, о чем будут говорить.

– Ты что это, Кузьма Павлыч, вздумал у нас изменять староотеческие порядки? Начали говорить мне старики. Разве отцы наши хуже тебя были? Зачем ты наустил нашего наставника принять замирщенных в наше общество без поста и тысячного правила шести недель? Дай ответ пред всеми!

Я стал говорить, что с лицами, по разным житейским обстоятельствам, евшими из одной чашки с Никонианами, поступалось не справедливо, что в писании нет правил так строго поступать с ними. Ссылаются на Требник Филарета, но там речь совсем о другом.

Тут я раскрыл нарочно принесенный мной Потребник Филарета и хотел прочесть то место, на которое ссылаются наставники, отлучая от общего моления ядущих с Никонианами из одной посуды. Но старики не захотели слушать.

– Не читай нам этого; это нам не нужно, кричали они, ты скажи: зачем изменил у нас древний обычай, который установили наши святые предки и которого мы держались испокон века? А книгу эту мы и без тебя видали; да и наши предки, установляя для нас закон, знали её не хуже нашего. Мы никаких новшеств принимать не желаем. А тебя отлучению предадим, если не перестанешь самовольничать.

Я несколько оробел и стал сдаваться понемногу.

– Если вы, старички, докажите мне, что в Потребнике Филарета говорится именно о чашках и мирщении с Никонианами, я готов отказаться от своего мнения.

Зачем нам делиться между собой? Святая Христова Церковь должна быть нераздробима. Мы должны жить в мире, любви и согласии.

Стариков это успокоило. Они положили, для решения дела, привезти из Самодуровки главного наставника брачных, Павла Сычева. С тем и разошлись!

Спустя немного времени, Сычев приехал к нам в Вольск. Опять собрали собор.

Сычев строго спросил меня: как ты смел соблазнить своего «отца», чтобы принимать к молению замирщенных без шестинедельного поста и поклонов?

Я ответил, что принимать так строго христиан поевших из одной только чашки с иноверными, нет основания в Священном Писании. К тому же, прибавил я, без поста принимаются замирщеные и в других местах, например в Казани, Москве и других городах.

– Мне твои города, не указ! А что в отеческих книгах есть писано об этом, я тебе прочту это сейчас.

Тут он взял Потребник Патриарха Филарета и прочитал следующее: «Иже Быша благовернии и по действу диаволю, аще неразумием, или небрежением, или и неволею водворяется с жиды, или с срацыны, или со армены, или с латыною, или со иными еретики, и ястъ и пиет с ними, и закона их и пения слушает, а не хулит, и обычаем внимает, а еще не приобщился закону их, и веры православной не отвергся, и таковым, токмо проклинающим свою и иную ересь, яже внимал и не хулил, и омывшеся от таковых ересей чистым покаянием». Тут Сычев пропустил несколько строк, и снова стал читать: «и рассуждением духовным си отца приимет заповедь со епитимиею» (л. 74–75).

– Да ведь это, возразил, я, говорится об еретиках, их же «ни крещаем, ни миропомазуем», как сказано в Потребнике, и принимаем только 3-м чином, через одно отречение и покаяние в ересях и причащение святых тайн.

– И наши мирщеные те же еретики: ответил Сычев.

– Пусть будет по-вашему, сказал я; но где же тут заповедь налагать шестинедельный пост и 1000 поклонов?

– Сказано: приимет эпитимию, ответил Сычев. А у нас иначе и принимать нечем, как постом и поклонами! Так уложили наши отцы издревле еще. Я вот живу в Самодуровке, по преемству, десятым отцом; и у нас всегда неизменно, велся этот порядок. Для всех замирщеных один был устав! Только ты дерзнул изменить его, не устрашившись отеческих клятв и отлучения от церкви. Впрочем, я прочту тебе и о поклонах!

И развернув опять Потребник Филарета, он прочитал: «священник же приим его, нарицает его сына духовного себе, и даст ему заповедь дний 40. А правило ему держати по 300 поклонов да по 600 поклонов Исусовых, да седьмое 100 Богородицы. А ясти ему постное ядение единою днем» (л. 3 об.). Вот тебе и основание наше! Ты думаешь, отцы и старики наши меньше нас с тобой знали? Тоже, поди, рылись в этих книгах, да додумывались, как жить и спасти свою душу?

– Это вы прочитали опять не относящееся к нашему делу, заметил я; правило это положено еретикам, готовящимся к святому крещению, но не тем христианам, кто смешается с иноверцем в ядении и питии; этим вы уже сами придумали налагать шестинедельный пост и 1000 поклонов. А в других местах не делают так! От того и происходит между нами несогласие.

– После, этого я и говорить с тобой не стану, закричал Сычев; ты настоящий еретик, ты отвергаешь наши староотеческие уставы и не веришь тому, что я читал тебе сейчас; ты заблудился, сам погибаешь и других за собой тащишь во ад! Для тебя и чашки стали нипочем уже. Ах, ты безбожник эдакой!

И пошел ругать меня всячески; мне пришлось только молчать.

Доказательствами Сычева, однако, многие из брачников не удовлетворились. Но с этих пор наставник снова стал принимать «замирщеных» под шестинедельный пост и 1000 поклонов.

В начале 1867 года, к нам прибыли в Вольск из Хвалынска три беспоповских начетчика: Макарий Яковлев Ползунов, мещанин Кирилл Онуфриев, и села Тиликовки (Самарской губернии) крестьянин Влас Никитин⁴⁰. Я вступил с ними в беседу по поводу, продолжавшегося в нашем обществе спора о принятии на молитву замирщеных. Они прямо сказали мне, что мы спорим из за пустяков. «Не чашка спасает нас, говорил Макарий, а правая вера и добрые дела». Меня даже покоробило от этих слов! Так они показались мне и новы, и странны, и необычны в среде беспоповцев!

То, чем мы заняты были несколько лет, о чем собирали соборы и толковали по нескольку часов, Макарий назвал «пустяками».

Да, в чашке мы видели самый коренной догмат веры, переданный нам от наших предков!

– В чем же по-твоему, заключается православная вера и спасение, если ты отвергаешь учение о чашке? спросил я Макария.

– Прочитай Символ веры, вот и увидишь, во что мы должны верить, ответил он.

Я еще более удивился его словам. У нас вера заключалась: в имении листовки, начале семипоклоном, маковку стричь, двоеперстно молиться, ходить в халате, а женщинам в сарафанах, есть в особой чашке и только со своими христианами, которые не мирщат с иноверными, и проч. и проч. Это своё учение я хорошо знал, и верил в него, как в неизменные догматы веры.

Макарий прочитал мне 9-й член Символа веры: «Верую во едину святую, Соборную и Апостольскую Церковь»; и спросил меня: так ли ты веруешь?

– Так! ответил я.

– Укажи мне теперь, где эта святая, Соборная, Апостольская, Христова церковь, к которой должно принадлежать всякому истинному христианину?

Я, нисколько не задумываясь, указал на своё общество пpиемлющих брак.

– А безбрачники? спросил Макарий. Они составляют Христову Церковь, или нет?

– Их церковь нечестивая; они еретики, погибшее общество, сказал я также скоро и не задумываясь.

– Стало быть, и все другие общества старообрядцев, например беглопоповцы, австрийцы, Спасовцы и прочие тоже, не составляют истинной Христовой Церкви? спросил еще Макарий.

– Только наше одно общество есть Христова Церковь! А все остальные состоят в ереси, ответил я.

– Но, ведь, все они молятся двуперстно, служат по старым книгам?

– Это пользы не принесет им, ответил я. У них вера не правая, и от того погибает все, что они содержат христианского.

Тут Макарий раскрыл Катихизис патриарха Филарета и стал читать 25-ю главу о Церкви Божией. Прочитав её с начала и до конца он перешел к главе о 7-ми Церковных Таинствах. Я внимательно слушал его. Прекратив чтение, он спросил меня: имеется ли все это в церкви, к которой ты принадлежишь?

– Нет! ответил я. У нас ныне священства не имеется... «Разсыпася рука людей освященных»! Мы живем, по Ипполитову и Ефрема Сирина свидетельству, во времена антихриста, когда жертвенники должны быть разрушены и честное тело и кровь Господня не имать явитися.

– Так, значит, ты принадлежишь не к той Церкви, о которой ежедневно читаешь в Символе веры, а к другой, где нет ничего, кроме некоторых обрядов?

Я стал в тупик, но одумавшись сказал: наша церковь истинная, святая; она самая древняя. Мы имеем истинный крест Христов (двуперстие), и проч..

– Но все это, сказал Макарий, имеют и все другие старообрядцы... А ты и сам сказал, что одно двуперстие и другие обряды, без правой веры, пользы принести не могут.

– Разве, по-твоему, крест Христов, (при этом я показал ему сложение перстов), обряд составляет? спросил я.

– Укажи, на каком вселенском или поместном соборе постановлено почитать сложение перстов для крестного знамения за догмат веры? спросил Кирилл Онуфpиeв.

Я сослался на Псалтирь и Кириллову книгу, где велено знаменоваться двумя перстами.

Макарий сказал: правда, в той и другой книге содержится наставление молиться двумя персты. То учение, какое образуем мы перстами, то есть, учение о Святой Троице, образуемое тремя, и учение о двух естествах во Христе, образуемое двумя перстами, вот что называется здесь таинством веры, то есть, догматом! Признавать же догматом веры то, чего не предали нам Святые Отцы, возбраняется со страшными прещениями. «Кто убо когда осужден и проклятью будет достоин, говорится в Кирилловой же книге (л. 448 об.), точию той, иже отъемлет и прикладает к вере? Ибо исполнь яве предана нам от Святых Отец; ниже приложение, ниже уймование (убавление) приемлют, яко же писано обретаем во священных книгах наших. Велия бо мука уготована есть прилагающему, или отъемлющему. Тем же и мы сицевого отступаем от Святой Церкви; понеже неисцельны суть раны его». Если бы двуперстное сложение руки для крестного знамения было неизменным догматом веры; то Святые Отцы сказали бы о нем в Символе веры и утвердили бы правилами на Вселенских Соборах, чтобы никто не смел изменять его. А этого они не сделали. Стало быть, двуперстное сложение есть обряд церковный, который в своем существовании всецело зависит от усмотрения Церкви. Без святой Церкви нельзя спастись. Потому Святые Отцы и написали в Символе веры: «верую во едину святую, соборную и апостольскую церковь». Без святых семи таинств также нельзя спастись христианину. Об этом сказано во святом Евангелии. Аще кто не родится водою и Духом, не может внити в царствие Божие (Ин.зач.8). Аще не снесте плоти Сына человеческого, ни пиете крове Его, живота не имате в себе (Ин.зач.23). Приимите Дух Свят; имже отпустите грехи, отпустятся им, и имже держите, держатся (Ин.зач.65); и так сказано обо всех таинствах. А в Катихизисе Великом читаем (л. 365 об.): «Сих же тайн аще кто по чину святой соборной апостольской церкви не употребляет, но пренебрегает я (их), той без них, яко без известных посредств, оного крайнего блаженства сподобитися не может».

– Стало быть, наше общество ты не считаешь Церковью? спросил я Макария.

– Да! Чтобы именоваться «святой, соборной, апостольской церковью», нашему обществу недостает многих существенных свойств истинной Церкви Христовой. С одним перстосложением, без правой веры и таинств, спастись нельзя.

– Поэтому надо идти нам в Российскую Церковь?! Там все есть: и Церковь, и Таинства, сказал я.

Тогда слушавшие нас беспоповцы в один голос возопили:

– Избави Бог! Сохрани Господи и помыселить об этом! Сколько лет чуждались и бегали этой Церкви, да потом к Ней же и приступить!

– Я не говорю вам, что надобно идти в Великороссийскую Церковь, заметил на это Макарий..., а советую только искать истинную Церковь Христову со священством и Таинствами.

– Коли ты уверен, что такая Церковь должна быть до разрушения мира, так ты покажи нам, где она находится? Мы к Ней и приступим...

– Я верую, сказал Макарий, что святая, соборная, апостольская Церковь должна быть на земле до скончания мира и, значит, существует! А где она пребываетъ теперь, этого я не знаю. Мир велик, всю землю не узнаешь.

Таких бесед с Макарием и его товарищами имел я несколько, и на меня эти беседы произвели большое впечатление.

До сих пор я путался вместе с другими в обрядовых предметах, не имея малейшего понятия о Церкви Христовой. Макарий навел меня на такие вопросы, о которых я не думал доселе.

И стал я, по отъезде его из Вольска, читать книги, где говорилось о Церкви и Таинствах.

Вскоре случай столкнул меня с австрийским попом в Вольске, мещанином Григорием Григорьевым. Стал я похаживать к нему в дом и беседовать с ним о необходимости священства и Таинств для спасения христиан. Последствием этих бесед было то, что я перешел в австрийскую секту, признав священство австрийское правильным и законным.

Здесь, думал я, и обряды старые, и священство в трех чинах!

О Церкви же Великороссийской в это время я страшился и думать. Какая там благодать! рассуждал я. Ересь, щепоть, обливание, табак; да всех новшеств и не перечтешь...

Предубеждение против Греко-Российской Церкви было у меня великое, ибо посеяно было с малолетства!

Когда Макарий узнал о моем переходе в австрийскую секту, то написал мне письмо, в котором высказал сожаление, что я поступил не в истинную Церковь, а в ложную.

«Проследите хорошенько корень австрийского священства, писал он. Узнайте, где у австрийцев были 200 лет епископы? как приняли они митрополита Амвросия? кто и по чьему благословению принимал его»? И так далее.

Это были новые для меня вопросы и чрезвычайно важные! И действительно, над решением этих вопросов мне пришлось потрудиться много. Много читал я, думал, беседовал с разными лицами, а вопросы всё оставались нерешенными для меня. Я стал приходить в уныние и, наконец, от постоянных дум и усиленного чтения, при бессонных ночах, совсем захворал и слег в постель.

Несколько недель лежалъ я, потрясенный нравственно и больной, и только молил Бога показать мне Свою святую, Соборную и Апостольскую Церковь, без которой никому нельзя спастись. Тогда пришла мне мысль – сходить к Соборному Протоиерею в Вольске, отцу Алексею Андреевичу Росницкому. Стало мне полегче. И вот, с трепещущей душой, тихонько, вечером, чтобы не увидел кто-либо из своих, я отправился к нему. Отец Протоиерей принял меня с любовью и долго беседовал о разных предметах веры.

На прощанье он дал мне для прочтения три книги: 1) «Истинно-древняя Христова Церковь», сочинения Григория Митрополита; 2) «Выписки из старописьменных и старопечатных книг» – Андриана Озерского; и 3) «Беседы к глаголемому старообрядцу» – митрополита Филарета. Все три книги я прочитал с великим душевным наслаждением. Они влили как бы целебный бальзам в мою расстроенную душу, изменили мой прежний, ожесточенный и озлобленный взгляд на Православную Церковь.

Я точно переродился и стал другим человеком; как-будто повязка спала с моих глаз и узрел я Божий свет!. И в сердце ощутил я любовь ко всем людям, тогда как, будучи ревнителем раскола, смотрел на всех, не принадлежащих к нашей вере, с презрением и враждой. И явилось у меня непреклонное желание – соединиться с Православной Церковью, молить Её, чтобы меня, бывшего лютым врагом Её, соделала, как чадолюбивая Мать, послушным Своим сыном!

Это свое намерение я сообщилъ семейству, чтобы всем вместе присоединиться к Церкви. Но мать и жена встретили мое предложение с крайним изумлением и отвечали решительным отказом. Сколько я ни убеждал их, доказывая всю погибельность нашего положения, они стояли на одном, что в Никонианскую Церковь не пойдут. Это было для меня великим испытанием; но Сам Господь послал мне помощь в этом испытании.

Я внезапно заболел и так сильно, что жена моя не знала, что со мной делать. Прошли сутки: мне делалось все хуже и хуже. Я стал отчаиваться в своем выздоровлении и, опасаясь, как-бы не умереть вне общения с Церковью, упросил жену сходить за Протоиереем А. А. Росницким. Когда он пришел, я попросил его присоединить меня к Православной Церкви. Добрый пастырь немедленно исполнил моё желание: исповедал меня и приобщил Святых Таин. Затем он посоветовал мне и пособороваться маслом. «Господь даст тебе здоровья и болезнь твоя пройдетъ», сказал он. Я изъявил согласие, и на четвертый день болезни, когда почувствовал себя особенно тяжело, пригласил его. Как совершилось надо мной таинство, я совсем не помню, ибо лежал в беспамятстве и только тихо стонал. Родные уже готовили меня к смерти и говорили, что едва ли доживу до следующего дня. Уходя, отец Протоиерей еще раз благословил меня, напутствуя в жизнь вечную. Но к утру вопреки ожиданиям окружавших мена, сделалось мне значительно легче, и даже с помощью жены я мог встать с постели и прошелся по комнате. Для всех пас это было поразительньгм знамением благодатной силы совершенного надо мной таинства. Не могу выразить, как благодарил я Господа, за Его ко мне милосердие, особенно, когда вскоре затем имел я утешение видеть присоединившимся ко святой Церкви и всё мое семейство!. Это было 1869 года.

Так Господь, по неизреченному Своему человеколюбию, извёл нас из тьмы душепагубного раскола и соделал чадами святой Своей Церкви. Да будет Ему слава и благодарение ныне и присно и во веки веков!

Присоединение к православию поморского наставника в селе Балакове, Николаевского уезда

В Балакове неделя православия 1878 года была для православных, окруженных ста старообрядцами разных толков, особенным днем торжества по случаю совершенно неожиданного присоединения к церкви одного из злейших врагов и хулителей Церкви поморского наставника, крестьянина села Натальина, Николаевского уезда, Семена Прохоровича Красовского 46 лет от роду. Рожденный в православии, он, Красовский, до 26 лет был сыном Церкви; но, будучи с детства окружен старообрядцами, он был совращен ими в раскол, в котором и пребывал до 20 лет и в эти 20 лет успел перебывать во всех старообрядческих скитах, ища в них спасения. Но может ли быть спасение там, где нет благодатного источника!? И так как он в расколе искал спасения, а его там нет, то благодать Божия коснулась его сердца, и указала ему, где спасение. Неоднократно посещая воскресные собеседования, заведенные в селе Балакове с 1877 года, сначала, в качестве борца за раскол, а потом в качестве слушателя, он малопомалу начал колебаться в правоте раскола. Дальнейшие же чтения им полемических книг против раскола и частные его беседы с крестьянином Витушьиным (на одной из таковых участвовал и я), окончательно разочаровали его в старообрядчестве, и вот он, не смотря на свое завидное положение, как наставника, материально обеспеченного в расколе, разом прервал со старообрядцами сношения, заявил 3 марта в квартире Витушьина, что он отныне сын правосл. Церкви, а 5 марта, в неделю православия своё слово исполнил и на деле. Присоединение его было совершено священником села Балакова, Троицкой церкви о. Юнгеровым между утренним богослужением и литургией, а за литургией, по выносе св. Даров, присоединившийся был удостоен св. Христовых тайн, при чем перед причащением, о. Юнгеровым сказано было вполне прочувствованное, приличное времени и событию, слово о тех благодатных дарах, которых удостоился новообращенный сын церкви. Торжество было закончено благодарным Господу Богу молебном, к которому обещался быть и я, но, по своим служебным обязанностям, угодил лишь только к концу его; причем пред концем молебна мной было сказано прочувственное слово. И нужно сказать, что народ православный от души радовался и благодарил Бога. Ликованию его не было пределов; некоторые радость свою не замедлили высказать вслух всех. Не то было с раскольниками, собратами присоединившегося. Некоторые также пришли на наше торжество посмотреть, и тут-то при выходе присоединившегося из храма, не замедлили подойти к нему и сказать с грустью: «что ты сделал с нами, зачем ты покинул нас? Погиб ты теперь навеки». За недостатком времени им было отвечено: «как хотите, а я из книг убедился, что без Греко-Российской церкви не спасешься; советовал бы и вам последовать моему примеру».

Свящ. Александр Нагалов

(Самарские Епарх. Вед. №9. 1878 год)

(Из миссионерских записок его за 1879–1880 г.)

Русская деревня Тоурак, почти вся населенная раскольниками, для Черно-Ануйского миссионера составляет не малое бремя. Но повторяем: всякое бремя, как бы тяжело оно ни было, теряетъ так сказать, свойственную ему тяжесть и делается легким, если несущий его видит какое-нибудь сочувствие и участие в его труде тех, ради которых он несёт. Это мы испытывали на Тоураке. Сначала нам представлялось, что здесь такая тёмная и непроходимая дебрь, по которой не пройти нам и несколько шагов с нашими слабыми силами; но оказалось, что представления наши не во всём и не везде были верны. Оказалось, что и здесь есть сердца, горящие любовью к Господу Иисусу Христу, с желанием знать учение Его и следовать ему. И здесь есть покорные пастырю Церкви Христовой! И здесь есть души, хотя и тёмные, но простые и добрые, которые, при пастырском вразумлении и руководстве, способны просветиться светом Христовым, просвещающим всякого человека, как бы он ни был темен.

Тоурак мы посетили в этом году три раза исключительно для богослужения и назидания.

Первый раз, мы были в великом посту, для говенья.

В другой раз, мы посетили Тоурак в Духов день с иконами, за которыми приходили из Тоуракских жителей. В этот день, на площади, среди деревни, был отслужен нами общий молебен, на котором присутствовало небольшое стадо одних православных, с одной стороны в саженях десяти от нашего собрания группа единоверцев, а с другой еще подальше группа раскольников. Последние смотрели на нас не без иронии. В конце молебствия сказано было нами поучение о Святом Духе, Который дает христианам жизнь святую, благодатную, и Который живет в каждом истинно верующем во Христа.

Говоря о благодати Божией, которую отрицают беспоповцы, мы советовали слушателям не верить людским бредням, а Самому Господу Иисусу Христу, Который сказал: Я умолю Отца и даст вам Другого Утешителя, (то есть Святого Духа), да пребудет с вами в век (Ин.14, 16 и 26).

По сказанию предстоявших, один из расколоучителей прислушивался со вниманием к нашей речи; но не подходил близко к молящимся, дабы не обмирщиться, (т. е. не сделаться мирским, как обыкновенно раскольники называют православных). После молебствия обошли с иконами те избы, в которые были приглашаемы. Приглашений же было 24. В числе приглашавших нас был один из уклоняющихся в раскол и отказавшийся от нашего предложения говеть обычным недосугом. Хождение с иконами еще впервые в "Гоураке произвело на раскольников весьма неприятное впечатление.

«Как видно, и к нам уже добирается антихрист! Ох, времена настали тяжкие! Много мы согрешили пред Богом!» воздыхали некоторые из них.

Вечером того-же дня мы посетили одного, почти уклонившегося в раскол, у которого были с иконами, и убеждали не уклоняться от Церкви Христовой и возвратить в лоно Её и детей своих, коих у него пять, через святое миропомазание. «Да мы, батюшка, не совсем же раскольники! Ну, да и православными шибко назвать нас нельзя! Мы от своего берега отстали, а к тому не пристали»!

– «К тому берегу, друг, не приставай, а от своего не отставай, так как на берегу этом Церковь святая с Главой Своей Иисусом Христом и теми спасительными таинствами, посредством которых только и может человек получить вечное спасение, и в которой ты получил благодать Святого Духа в таинствах крещения, миропомазания и брака. Ты, думаю, слышал, что без Церкви нельзя спастись. Так не губи ни себя, ни детей своих».

В конце нашей беседы, хозяин согласился отдать под Церковь, то есть, присоединить к Церкви Православной, только одного самого младшего трехлетнего своего сына. Мы попросили его до утра хорошенько подумать о нашем предложении присоединить всех детей.

На другой день, взявши в помощь себе одну из православных и набожных женщин, близкую родственницу уговариваемого семейства, мы отправились к тому же семейству и с тем же предложением, приводя каждый свои доводы, мы от Писания, а помощница из житейской практики. Хозяин, посоветовавшись, наконец, изъявил свое согласие, и вечером того же дня все дети были присоединены к Православию, через святое миропомазание.

Кстати сказать, что если бы православные так ревниво оберегали свое православие и так дружно действовали бы усовещеваниями на уклоняющихся в раскол, как это видим в среде раскольников; то можно с уверенностью сказать, что уклоняющихся в раскол было бы меньше.

Одна православная старуха передавала нам, как бабы Тоуракския, почему-то заметивши у ней сочувствие к расколу, сговорились совратить её в раскол. «Переходи милая, в нашу веру! Переходи, голубушка! Переходи! Не губи ты своей душеньки в миру! Приходи к нам на молитву! Ты услышишь у нас ангельское пение! Как перейдешь в нашу веру, то ты будешь у нас младеном ⁴¹»!

– Что вы?!.. В уме ли?! Шестидесятилетнюю бабу хотите сделать младеном, было её ответом. «И поверите ли, батюшка?. Ведь, как только где сойдешься с ними, так они уж тут со своим: переходи. Я им и не рада стала...», заключила старуха.

Узнавши, что в день Покрова Божией Матери, в Тоураке сезжий праздник, мы к этому дню прибыли в Тоурак. Так как канун праздника был день воскресный, то мы прослужили в Тоураке часы, всенощную и на другой день часы. В поучениях и беседах разъясняя слушателям значение праздников, мы старались доказать им весь вред от их обычного празднования, как для души, для пользы которой, собственно, и установлены праздники, так и для их благосостояния, так как некоторые из них в сезжие праздники пропивают в кабаке свои трудовые деньги.

Беседуя о раскольниках, как об отступниках от веры истинно-Христовой, полагающих все своё спасение в исполнении одних только внешних обрядов, об их сводном браке, нововведении, и об их отчуждении от христиан, мы привели слова Апостола Павла: Дух явственно глаголет, яко в последняя времена отступят нецыи от веры, внемлюще духовом лестчим и учением бесовским, в лицемерии лжесловесник, сожженных своею совестью, возбраняющих женитися, удалятися от брошен, яже Бог сотвори в снедение со благодарением верным и познавшим истину (1Тим.4:1–3). Говоря о браке, мы увещавали слушателей, чтобы они не соблазнялись раскольническим сводным браком, как богопротивным, указывая при этом некоторые места из евангелия, апостольских посланий и правил соборных (Ин.2:12; Мф.19:6; Евр.13:4; Ганноверск. Собор. прав. 1 и 21; Кормч. л. 522 и 323). При этом мы не могли не заметить, что при чтении мест из правил соборных некоторые усиливали своё внимание, а один из них, обратившись к соседям своим, заметил: «Вот, вишь ты, и в соборных правилах сказано, что брак их (раскольников) – не брак, а блуд». Между тем, при чтении мест из евангелия и апостольских посланий, мы ничего подобного не замечали. Очевидно, что среди раскольников евангелие и апостольские послания не имеют такого значения как «Книга о вере», и «Кириллова книга».

(Томск Епархиальные Ведомости 1882 года № 5)

В 1840 году заболел отставной матрос, Петр Карамзин, живший в Курейско-Сретенском приходе Холмогорского уезда, Архангельской губернии, неподалеку от церкви. Жена его, видя его страдания и безнадежное положение просила меня исповедать его. Я пошел с ней; но только что она довела меня до своей хижины и отворила дверь, как тут же вышла на улицу, и я вошел один. Помолившись пред св. иконами, я предложил больному исповедаться. Он, помолчав немного, сказал: «хорошо, только я не в силах достать огня, чтобы засветить свечку пред образами». Я нашел трутницу, высек огня и засветил свечу, потом прочитал молитвы пред исповедью и заметил, что больной ни разу не перекрестился. Я спросил его, от чего он не молится? Он отвечал: «страшно», и стал смотреть на меня неистово. Я начал было увещевать его, но у него в это время лицо изменилось, голова стала поворачиваться налево к постели, зубы заскрежетали, из рта заклубилась пена, и больной дико закричал... Я, помолившись Богу, взял правую руку больного и, сложив его персты во образ Святой Троицы, сотворил на нем крестное знамение. Он поутих; лицо и голова опять пришли в прежнее положение.

После этого больной объявил мне, что он раскольник и в Церкви никогда не бывал. Я начал убеждать его присоединиться к православной Церкви, убеждали долго, и он наконец сказал мне, что желает оставить раскол. Я благословил его и только что произнес слова: «се, чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твоё», и пр. и указал на св. икону (при словах: «се и икона Его») – как лицо его опять приняло страшный вид, зубы опять заскрежетали, глаза засверкали, голова стала оборачивать ся назад, руки и ноги закорчились, он сам стал свиваться в клуб, а в избе между тем послышался какой-то треск и с потолка стал сыпаться песок. Я снова, обратился к Господу с молитвой, да сподобит Он больного христианского напутствия; потом подошел к постели с молитвой Иисусовой, благословил его во имя Отца и Сына и Святого Духа, и больной опять приутих. Тут я высказывал ему страшные страдания, которые замечал в нем, и спросил: искренно ли ты присоединяешься к православной Церкви»? Он отвечал утвердительно и дал обещание быть всегда православным. Присоединив его к святой, католической церкви, я исповедал его и причастил Христовых тайн и велел жене его быть при нём неотлучно. Через несколько времени больной выздоровел.

Увидев его, я припомнил ему данный им, в день исповеди и причащения, обет быть послушным Церкви и навсегда православным, и он действительно исполнил своё обещание. На последних днях страстной седмицы он опять заболел, исповедался, и с 13 на 14 Апреля того же года на день Светлого Христова Воскресения тихо скончался.

Священник Александр Ивановский

г. Архангельск

19 Марта 1860 г.

(Странник I860 г., Октябрь месяц)

В приходе моем, нижегородской епархии, лукояновского уезда, в селе Кочкурове, один молодой человек, крестьянин Григорий Гаврилов Фанин, до тридцатилетнего возраста был в православии, но потом впал в раскол. Все мои кроткие увещания нимало на него не действовали, и чтобы более не слышать их, он удалялся от меня, когда я по обязанностям моим приходил в дом его, а где случайно встречался со мной, там он убегал от меня в сторону.

В таком бедственном состоянии оставался Григорий Фанин до 1848 года, в который в нашем селении сильно действовала холера.

Когда Фанин сделался болен холерой, меня попросили напутствовать его святыми тайнами; я думал, что это делают только для вида его семейные, потому что зналъ Фанина за упорного раскольника более десяти лет.

Впрочем, тотчас же поспешил к больному.

Когда вошел я в дом Фанина, он лежал ниц лицом на полу. Заметив меня, он назвал меня отцом. Это весьма удивило меня, потому что у нас в расколе пребывающие никогда не называют священника отцем, а только по имени и отчеству, или «ваше священство». «Батюшка»! сказал он мне, «я умираю, и Господь за грехи мои, за хуление Церкви Божией, попрание её святых таинств и презрение твоих добрых советов, посылает мне самую лютую смерть, прими меня на покаяние, не возгнушайся мной окаянным».

Я отвечал ему: Господь наш Иисус Христос не гнушался самыми великими грешниками: я ли недостойный могу тобой гнушаться? Если только ты нелицемерно хочешь обратиться на путь истинный, я с полным усердием и любовью готов принять тебя на покаяние. «Истинно хочу, батюшка»!

Прочитав молитву к исповеди, я велел семейным его удалиться. А он, валяясь на полу, потому что ни стоять, ни сидеть не мог, приполз ко мне и, обняв руками мои ноги и положив на них чело свое, начал говорить: «батюшка! помолись обо мне окаянном Господу, чтобы Он отвратил от меня эту лютую смерть, помолись, батюшка! Если Господь избавит меня окаянного от лютой смерти, я обещаюсь отстать от своего заблуждения; по прежнему и даже более буду почитать Церковь Божию и жить по её святым уставам; помолись обо мне окаянном, батюшка»

Я сказал ему: хотя я и сам человек грешный, но готов и обязан молиться за тебя и с дерзновением надеюсь, что Господь, не хотяй смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему, не отринет грешных моих молитв за тебя, ради славы имени святого своего и ради спасения души твоей.

После сего он искренно и чистосердечно принёс покаяние во всех грехах своих, не восклоняя головы от ног моих. Лютая болезнь неоднократно во время исповеди отторгала его от меня и прерывала беседу мою с ним, производя ужасные свои действия, на которые не без страха смотрел я, и после которых больной опять приползал ко мне, обнимал мои ноги и клал на оные челом голову свою. Покаяние было искреннее и благонадежное, но я не мог причастить его святых тайн, как по причине непрестанной рвоты, так и для того, чтобы дать ему более и глубже войти в себя.

По замечанию моему, за некоторое время до смерти, страшные действия холеры несколько ослаблялись, больной оцепеневал и чернел телом.

Я просил, как только наступятъ эти минуты, прислать за мной вторично. При вторичном посещении моем я увидел Фанина лежащим на лавке в тихом положении. Лицо его, руки и все тело были черны, как уголь. Он сделал знак рукой семейным, и они тотчас же вышли. Он продолжал свою исповедь и усердно просил меня помолиться о нём, с клятвой обещаясь отстать от заблуждения своего, если останется живым. Я, сколько мог, утешил, успокоил его и причастил святых тайн.

Господь, провидя нелицемерное намерение сего кающегося возвратиться на путь спасения, даровал ему исцеление, Фанин понял эту милость Божию; тотчас же, по выздоровлении своем, он принялся за исполнение данного обета.

Благодатное обращение Фанина очень ясно и резко отразилось в глазах у всех и начало являть обильные плоды свои. Он начал ходить в храм Божий и такую возымел ревность к общественной молитве, что ни дождь, ни грязь, ни вьюга, ни холод зимой не удерживали его от посещения храма Божия, не смотря на то, что дом его отстоит от церкви около двух верст. Он всегда присутствует в воскресной школе, бывающей между утреней и литургией в церковном доме, где чередный священник объясняет пришедшим прихожанам дневное Евангелие и проповедь, которую хочет произвесть и проч.. Фанин во все посты исповедуется и святых таин приобщается, а в великий пост дважды. Тоже делает во всякое время при ощущении нездоровья, как христианин, бдительно стоящий на страже спасения души своей. Одним словом, Фанин духовно переродился. В общежитии он правдив, примерно трудолюбив, воздержен и трезв; на все земное и временное смотрит хладнокровно, любитъ говорить всегда о духовном и небесном, взор имеет потупленный вниз, без улыбки.

Священник Иоанн Мидовский

(Странник, 1867 год) .

В Саратовских Епархиальных Ведомостях напечатан следующий случай. Преосвященный Тихон, обозревая епархию в 1874 году, 9 Августа прибыл в село Вязовку Вольского уезда, где приходский священник представил преосвященному восьмидесятилетнего старца, всю жизнь свою проведшего в расколе, а впоследствии в недавнее время сделавшегося самым ревностнейшим христианином православным. Вот как старец рассказывает о своем обращении из раскола.

«С младенчества, говорит он, меня отец с матерью приучили к старой вере и креститься по раскольнически. Так я почти всю жизнь свою провёл. Быть может, и теперь бы пребывал, если бы промысл Божий невидимой рукой не отклонил меня. Однако, слава Богу и благодарение Ему Всевышнему Создателю! Он не допустил меня умереть вне святой церкви. Об этом еще предсказал мне преосвященный Иаков».

«Когда я подряжался (был подрядчиком) строить вот эту самую каменную церковь, батюшка вот этот самый (указывая на священника) не допускал никак, потому что я был самый ревностнейший и закоренелый раскольник. Владыка Иаков, узнав об этом, говорит батюшке: «пусть церковь строит Савин Иван Самойлов (меня так зовут); через это на нём исполнятся судьбы промысла Божии». Батюшка допустил и я выстроил хорошо. После, когда оканчивал, я переломил себе ногу».

«Долго я мучился. Что ни делал? И лечил лекарствами и парил травой, но ничего не помогало, и я уже стал отчаиваться. Однажды, лежа на постеле, как бы позабылся, я вдруг что-то встрепенулся, и тотчас же, вовремя самой сильной боли в ноге, пришла мне в голову мысль оставить раскол и присоединиться к православной Церкви Христовой, если Спаситель поможет мне выздороветь. Почему я усердно пред иконой Спасителя помолился и излил горячие слёзы. Я с первого же раза почувствовал лучше. Помолился в другой раз, мне стало еще легче. Я еще усерднее стал возносить свои молитвы пред иконой Спасителя об укрощении боли и боль в ноге у меня в скором времени прекратилась заметным образом. После этого, узнав на себе, на сколько суетен раскол, я немедленно оставил его и присоединился к святой Церкви Христовой; и с того времени всем и каждому рассказываю, что испытал на себе, дабы и они оставили раскол. Сам же теперь я никогда не буду удаляться Церкви. Я от неё бегал, а она, верно, ходила за мною и обрела меня... Теперь я буду самый почтительнейший сын Её».

(Церк. Вести. 1875. №7)

Благочинный священник Кирилл Полянский в письме преосвященнейшему Тихону епископу Саратовскому от 13 Мая 1875 года писал: «В Мартовском письме я доложил Вашему Преосвященству относительно присоединения к православию, приходской моей деревни Аратина, отставного унтер-офицера Алексея Васильева Вирясова, бывшего в расколе беглопоповской и беспоповской сект двенадцать лет. Вот первоначальные плоды, явленные Васильевым на пользу православия! В четверг Пасхальной недели старший брат Васильева Самуил в первый раз пригласил меня с причтом к себе в дом для совершения пасхального молебна.

Во время обычного христосованья Самуил торжественно воскликнул: «Слава Богу! только теперь я увидел истинный свет Христов»! Тут был и Алексей, который во время моего сидения за столом, сказал мне тихо: «В этом доме я посеял слово Божие и ждал, как возрастит его Господь! Теперь видите радующихся с нами».

«В воскресенье 27 Мая после литургии, когда я окончил в церкви молебны, панихиды и другие требы, Васильев просил меня присоединить к православию через святое миропомазание двух его внуков: Василия пяти и Максима восьми лет. Когда все приготовлено было к таинству, я обратился к Васильеву со следующими словами:

«Скажи, Алексей Васильевич, перед Богом и пред нами: крещены ли эти дети во имя Святой Троицы»?

– «Крещены» сказал он с заметной робостью, выражая притом несомненную правоту своего ответа.

– «По требнику»?

– «Да. По требнику».

– «Сделано ли им было оглашение»?

– Нет, потому что я крестил, как простец»

«Вслед затем детей босыми ногами поставили на постланную на полу белую, широкую простыню. За ними попарно стали восприемники, избранные их матерью из семейств приходского духовенства. Потом началось оглашение с последующими действиями и молитвами, законченными пострижением. После сего новые дети православия восприемниками были подведены к амвону для причащения Святым Тайнам».

«Торжественна и весьма трогательна была эта картина! Только я тут мог вполне постигнутъ ту неописанную, великую радость отца, с которой он издалека увидел приближающегося прямо к нему блудного сына! Вскоре будут присоединены к православию и другие дети, рождённые в расколе. Васильев усердно посещает церковное богослужение в праздничные дни, но воскресным же он уезжает в Шемышейку на базар для торговли».

«К нему, на последний день Пасхи, приезжал знакомый, начитанный раскольник из деревни Чиндясь, Петровского уезда. Беседа между ними была довольно продолжительная. Васильев успел только довести раскольника до ясного сознания в том, что сложение перстов для молитвы и крестное знамение совершенно различные вещи. Раскольники обыкновенно спрашивают: «ты каким молишься крестом»? разумея под этим собственно сложение перстов».

«В прошедшее воскресенье, (то есть в начале месяца Мая 1875 года), на базаре к Васильеву подошел крестьянин из села Русской-Норки. Измученный душевной борьбой, он самым пытливым тоном спросил его: «скажи ради Христа, где спасение, в старой ли вере, или в новой»? Несчастный с изумительной жадностью слушал Васильева, доказывающего ту несомненную истину, что без священства нигде нет спасения. Успокоенный совопросник пожелал видеть книги, на которые ссылался толкователь. Васильев обещал ему быть с книгами на Шемышейской Вознесенской ярмарке. Сегодня, (то есть 13 Мая 1875 года), Васильев пробыл у меня, (то есть у благочинного священника Кирилла Полянского, Саратовской епархии), с час и отправился в Кузнецк. Главная цель его поездки узнать состояние раскола и вступить в беседы с лицами, бывшими искренними ему друзьями по расколу.

Васильев хорошо начитан и бывает находчив, когда поставит его в затруднение какой-нибудь раскольник. Он совершенно не боится, чтобы какой-нибудь раскольник из крестьян мог одолеть его по книгам, в коих раскольники находят по видимому основание своего».

(Церк. Вестн. 1875. № 27)

Зная, сколько неправ был раб, ведевый волю господинасвоего, и не сотворивый по воле Его, боюсь и я умолчать, говорил один приходской священник о тех дивных и воистинну преславных явлениях, которые совершились в глазах моих, волей небесного Промыслителя, к утверждению православия в приходе, зараженном расколом: ибо все, имеющие войти в моё описание, явления суть ничто иное, как дела самого Бога, а дела Божии, по словам Ангела, открывать славно. По воле Божией, я, в 1854 году, поступил священником юхновского уезда в бедное село Делистровец.

Вскоре, по прибытии моём в Делистровец, решился я объехать весь мой приход, чтобы познакомиться с новыми прихожанами, особенно с раскольниками, и отправился прямо в гнездо раскола, в деревню Абрамово. Здесь я обошел все домы, и в каждом доме с православными говорил о православии, с раскольниками же, которых могъ видеть, говорил о их заблуждении, убеждая первых держаться православия, а вторых – оставить заблуждение. Сверх моего чаяния, явно по неисповедимым судъбам Божиим, когда многие раскольники скрылись от меня, одна больная раскольница, престарелая и доброй нравственности девица Агафия Ефимова, не скрылась и захотела выслушать мое наставление, которое я говорил в других дворах. Должно быть, на добрую землю пало семя: 30 лет бывь в расколе, никогда не хотев видеть и не видев православного священника, она, при встрече со мной, не только вступила в разговор и слушала наставления, но даже согласилась, по моему предложению, придти в церковь (на первый раз хоть из любопытства). Однакожь, дальность пути (15 верст), болезнь (лунатизм) и уже начинавшаяся портиться дорога, препятствовали ей выполнить свое желание вскоре, и потому в великий пост она в церкви не была. На святой неделе я в другой раз виделся с ней, и опять, повторил ей предложение. В неделю мироносиц она действительно пришла в церковь, но какое искушение! явилась с предложением – помолиться сперва об её здоровье и потом уже, если она сделается здоровой, обратится в православие. Мне ли грешному брать на себя обязанность врачевать молитвой других, когда я и за себя ленив молиться! Я боялся такого предложения, но, возложив все упование на Господа Бога и Его Пречистую Матерь, и убеждённый многими примерами и дивными явлениями божественной помощи, где только требовалась она на прославление веры Христовой, я не отказал ей и, отслужив сперва молебен перед иконой Феодоровской Божией Матери, как особенно чтимой, и помолившись потом об исцелении болящей, – по чиноположению церковному на литургии, «заповедал ей, всю следующую за сим неделю поститься, молиться Богу и приготовляться к принятию святых Христовых тайн». После этого сказал я ей: «ты непременно будешь здоров». Я предложил ей эту неделю пробыть у меня. Она согласилась. В первые три ночи с ней делались довольно страшные припадки лунатизма, но в четвертую не было; на пятницу же она ходила домой, но в субботу опять пришла ко мне, и уже без испытательного предложения, а с безусловной решительностью быть православной и приобщиться святых Христовых таин, и тут в первый раз попросила у меня священнического благословения. Приняв сие явление явным извещением Божией воли и помощи в деле служения, а с радостью встретил сию новоприходящую в стадо Христово овцу, с любовью приготовил её к святым тайнам и с усердием молился о ней на литургии по последованию о недужных. День этот был прекрасный; народу в церкви, как нарочно, было много, когда торжественно приступала к св. тайнам новообращенная больная. Я же, после причащения её, (в неделю разслабленного) языком простым сказал поучение о том, что нет лучшего врача, кроме Бога, и нет лучшего лекарства, кроме Его святейших тайн. После литургии был опять отслужен молебен пред иконой Божией Матери Феодоровской, и новообращенная девица Агафья Ефимова вышла из храма совершенно здоровой.

Чудное это событие так сильно подействовало на умы и сердца прихожан, что вскоре после сего, одни за другими обратились одиннадцать человек обоего пола к православию.

(Странник за Декабрь месяцъ 1863 г.)

Вразумление свыше и обращение в православие раскольницы

Одна монахиня, по имени Евсевия, жившая в Брянском женском монастыре, вот что рассказала о себе:

«Я родилась от православных родителей и воспитана была ими в православной вере; только они после, конечно, по рассчётам мирским выдали меня замуж за раскольника. Живя среди раскольников, и я вскоре уклонилась в раскол. Этого от меня настоятельно требовал свекор мой, грубый, закоренелый раскольник. В деревне Колчевой меня перекрещивали и, когда стали погружать меня в кадку с водой, я затряслась от страха. Из-за чего, думаю я, оставляю православную веру и св. Церковь? Из-за одних упреков и угроз престарелого свекра?.. Какое малодушие»!

«Как бы то ни было, только меня погрузили в воду, и что же увидела я? Боже мой! И теперь я часто вспоминаю это видение... Мне показалось, будто белый голубь отлетел от меня. Что это? подумала, я, уж не благодать ли Духа Святого, дарованного мне в православном крещении, отлетает от меня? Да, видно, благодать Св. Духа! И мне грустно стало... Но мир, суеты и хлопоты опутали меня отвсюду: я свыклась с расколом и – ведение забыто».

Грешник часто забывает Бога, но Бог никогда не забудет грешника, не забыл Он и меня, отступившую от веры православной. В 1830 году появилась у нас холера и в нашем семействе первую поразила меня. Страшные болезни мучили меня, но помощи, кроме Бога ниоткуда нельзя было ожидать. В то время у нас все боялись холеры, как болезни заразительной, и вот я могла тут сказать с св. Давидом: ближнии мои отдалече мене сташа; я лежала одна одинехонька в борьбе с тяжкими болезнями».

«Между тем наступила ночь. Все тихо, только в уединенной комнате, где я лежу, раздаются мои глухие стоны. Вдруг, среди этой тишины, мне слышится, будто кто-то говорит: «Евфросинья! присоединись к св. православной Церкви». «Голос этот три раза повторился с краткими промежутками. Я готова была послушаться таинственного голоса. Болезни мои утихли, и я спокойно уснула. Настало утро, и я была совершенно здорова; на мне невидно было даже и следов моей жестокой болезни. Среди своих рассказала я, что слышалось мне ночью. Тут был и свёкор мой. Выслушав слова мои, он весь изменялся в лице, взглянул на меня сверкающими от сильного гнева глазами и дрожащим от злости голосом сказал: «вишь, как дьявол-то хитёр, как ненавидит он добро! Он опять манит тебя в заблуждение, чтобы потом мучиться тебе в вечном огне». «Что же я? удивляюсь своему легкомыслию! Я поверила, как истине, коварным словам свекра!».

«Но вот опять посещение Господне, опять благодатный зов Его ко мне, грешнице!... Вечером того же дня холера опять поразила меня, и я страдала так жестоко, что с часу на час ожидала себе смерти, но в то время, как в страдании своём отчаивалась в жизни, ночью опять повторился тот же голос»: «Евфросинья! присоединись к св. православной Церкви»! Тут уже дала я решительный обет Богу присоединиться к Церкви православной, если только Господу Богу угодно будет возвратить мне здоровье, и в этой решимости я забылась. Вдруг вижу, будто св. икона Б. Матери с Предвечным Младенцем на воздухе склоняется надо мной и склоняется так, что покрывает лицо моё. Это повторилось несколько раз. Я спокойно после этого заснула и утром почувствовала себя опять здоровой».

«Меня посетила племянница моя, и, когда я рассказала ей свое видение, она тотчас отвела меня в церковь. Лишь только туда вступила я, как тотчас увидела на столбе ту самую икону, которую видела ночью склоняющеюся надо мной. Сердце мое сильно билось от радости, и я с умилением выслушала всю литургию. Потом объявила священнику всё свое приключение и вместе с тем желание присоединиться к св. православной Церкви. Добрый пастырь принял живое участие в моём положении и велел мне готовиться к присоединению, которое он хотел совершить на другой день».

«И вот я с радостью вышла из церкви, но на пути домой меня опять начали смущать мрачные мысли: как то будет поступать со мной муж мой, а особенно свёкор!... Ах, как много в человеке силы для зла, и как в нём также мало её для доброго дела!... Но благодарение Милостивому Богу! Когда я высказала всё своему мужу, он сказал мне: чтож? Хорошо... Я и сам бы готов с тобой присоединиться к Церкви православной, да вишь, как старик-то наш на это смотрит? – Боюсь оскорбить его. Что делать? буди воля Божия! А ты будь покойна, исполни свой обет и не бойся никого и ничего. Я твой защитник».

«На другой день Господь сподобил меня присоединиться к православной Церкви, и я возвратилась с такой радостью, какой прежде никогда и не испытывала. Мою сердечную радость делил со мной и муж мой. А свекор?! Господь в это время посетил его холерой: он страшно мучился, только стонал и ничего не мог высказать и часов через шестъ скончался. Жаль было старика, – каков бы ни был он – все же близкий родной – мужа моего отец; и между тем умер в упорном заблуждении».

«Но за одним горем – новое горе: холера разразилась и над мужем моим. Три дня он, бедный, тяжко стра- дал; но, слава Богу, в эти три дня испытания он успел раскаяться, присоединившись к православной Церкви, и умер, напутствованный св. Таинствами».

«Теперь я горькая вдова. Для меня только и осталось на земле две радости: сын лет 13-ти, да дочь – помоложе его. Сына я отдала в Брянск для приучения к торговле, но там он через два года умер. Каждый знает, чего стоит потеря сына для матери – и матери вдовы. Обливаясь горькими слезами, отправилась я из деревни в Брянск, чтобы выплакать горе своё над могилой, в которой сокрыт был дорогой для меня прах. Но где же выплакать все горе! К утешению своему я узнала, что тут, в Брянске, устраивается женский монастырь, – и вот решилась я вместе с дочерью остаться здесь, чтобы искать утешения в Боге, и Господь исполнил моё желание. Так Он, Милосердый, зовет нас к Себе неведомыми для нас путями («Воскресенье», № 19).

Сообщ. Диакон Иоаким Сперантов

Повествование о жизни моей в расколе и обращении в православную Церковь

Я родился в 1849 году в селении Явзора, получившем это название от речки того же имени, впадающей в реку Пинегу. От города Пинеги, архангельской губ., моя родина находится на расстоянии 200 вёрст. Крещён я был в доме родителей православным священником. Отец мой, крестьянин Матвей Южаков, был тогда православным, но по отдалённости приходской церкви очень редко посещал её. Мать же моя, дочь закоренелых раскольников,(Сурского прихода), и вовсе не ходила в церковь. Под влиянием матери и появившихся у нас в ту пору расколоучителей, при отсутствии надлежащего руководства со стороны приходского священника, отец мой начал реже, а потом вовсе не стал ходить в церковь, а стал молиться дома, и наконец совсем перешел в раскол. Меня отец начал воспитывать уже в преданности расколу. Когда мне исполнилось пять лет, он сам начал учить меня грамоте. Главным из наставников в нашем селе был тогда Мирон Дурынин, и я вполне следовал советам Дурынина. Мои родители приказывали мне слушать его и твердо держаться его учения. А проповедывал он учение о царствовании в настоящее время антихриста, разорившего якобы св. церковь, лишившего её священства, св. храмов, монастырей, мощей и всей прочей святыни. В ту пору старообрядцы, для отправления службы в воскресные дни, собирались в наш дом, как более других удобный и занимающий лучшее место в селе.

Из обстоятельств моей юности особенно памятно для меня путешествие вместе с отцом в раскольнические скиты архангельского уезда, пользующиеся уважением у местных старообрядцев. Из этих скитов особенно знаменит Амбурский. Пришли мы с отцом в Амбурский монастырь, находящийся от Кортского в 10 верстах. Здесь настоятельницей в ту пору была Матрена Агаповна. Однажды в простоте сердца я спросил ее: Ты, Матрена Агаповна, женщина, или девица?

– Я девица, голубчик мой! отвечала она.

– А эта, что с тобой живет, – Анна Анфимовна?

– Тоже девица. – Чужая она тебе, или родная?

– Она дочь моя. – Как же это девка девку родила?

При этих словах моих все, бывшие в келье, засмеялись. Однако, чтобы удовлетворить моё любопытство, мне сказали: Ныне антихристово время, браков законных нет, а пустыню эту нельзя же оставить без людей, иначе она разорится и опустеет. Потому-то у нас и девки родят.

После того ходили мы в Пустозерский скит, находящийся от Амбурского в 6 верстах, потом через Архангельск отправились домой. Ехали мы на большом карбасе, сперва по реке Двине, а потом по Пинеге. По берегам часто виднелись православные храмы с водруженными на них восьмиконечными крестами. Некоторые из церквей по своей древней архитектуре невольно обращали на себя мое внимание и я помышлял в уме своём: «Что, если бы такие церкви были у нашего христианского общества! Как бы хорошо было в них молиться, как усердно бы я ходил туда на службы Божии»!

Доехали мы до Красногорского монастыря и стали на якорь. Монастырь этот так мне понравился, что я почти не сводил с него глаз, с восхищением смотрел я на величественную гору и белеющие на ней церковные здания, с блистающими главами и крестами. «Вот если б в этом монастыре, размышлял я, совершались божественные службы по древнему благочестивому обычаю, то я ни за что не расстался бы с ним! И как это Бог попустит никонианам отнять его у нас? Или мы и предки наши так тяжко согрешили пред Ним, что сделались недостойными владеть такой святыней»? В 1876 году приехал в нашу деревню миссионер архангельской епархии, священник о. Илия Легатов, со своим помощником Фёдором Батраковым (из крестьян, ныне священник Топетского прихода, шенкурского уезда). Он прислал к нам приглашение явиться к нему для собеседования о вере. Тут зашел к нам Борис Дурынин, отправлявшийся к миссионеру, и я согласился идти с ним вместе. Ты, Евдоким Матвеич, знающий человек, говорил мне Дурынин, можеш поспорить с ним. Обличай его хорошенько, будь смелее! Начни с того, что Никон украл у нас священство. Не бойся, не сробею, говорил я. Пришли мы в тот дом, где находился миссионер. Он принял нас приветливо и попросил садиться. Когда мы сели, миссионер, прежде нежели вступить в беседу, сказал, что ему желательно знать, к какому принадлежим мы согласию и как себя называем. Дурынин ответил: Мы христиане!

Миссионер заметил, что христианами называются лица разных исповеданий, и православные, и католики, и лютеране, также филиповцы, федосеевцы и пр.

Дурынин: Мы называемся филиповцами. Миссионер: Не называетесь ли еще вы и беспоповцами, потому что не имеете священства? Дурынин: Пусть как знает кто, так и называет нас; но мы себя называем христианами и уверены, что наша вера правая. А что у нас попов нет, так в этом не мы виноваты, а Никон патриарх: он украл у нас священство. Миссионер удивился, услышав эти слова. Откуда вы взяли это, сказал он, что будто бы у истинных христиан может быть украдено священство? да и кем же? патриархом!

Мы не знали, что ответить. Пришли мы с Дурыниным и в другой раз к миссионеру. Он был нездоров. Беседовать с нами вышел его помощник. Спустя немного времени явилось еще человек десяток из наших послушать беседы. Я предложил вопрос: В прежние времена, при благочестии, у св. отцов положено было ходить посолонь, а у вас Никон велел ходить против солнца. Что за надобность была переменить древнее предание? Помощник из книги о вере доказал нам, что Никон установил не новый обычай ходить против, или настречу солнца при богослужениях и таинствах, что обычай этот существовал и прежде. Потом перешли к рассмотрению и других мнимых новшеств, будто бы введенных Никоном в Российской церкви. Желая показать себя перед своими человеком сведущим, каким они и считали меня, я сделал собеседнику разные возражения; но все мои возражения он очень легко разрешал, и я сам видел и сознавал, что они совсем неосновательны. На другой день и с Дурыниным опять пришел к миссионеру, и он спросилъ нас: полным ли чином у вас совершаются церковные службы, или неполным? Я ответил: За исключинием священнических возгласов и диаконских эктений, у нас все остальное вычитывается и поётся без пропусков, а вместо эктении у нас трижды говорится «Господи помилуй». Миссионер: Стало быть, у вас совершаются службы вопреки отеческому преданию? Послушайте, что в отеческих книгах пишется об отправлении служб, по заведенному у вас обычаю, лицами, не имеющими священного сана.

Миссионер взял книгу Никона Черногорца и прочитал из неё (с листа 208-го) следующее: Иже руковозложения неимущии, и от иерей неповелеваемии, и в церкви, или в келии в певческая влагающеся: всем благомысленным ведомо есть, яко да сами себе поставляютъ. И чину убо держащу всяческая, утворение красно все, и доброта церковная недвижима (ниже). Рукоположения бо неимущий, иерейские чины и возглашения предвосхищающие, ни мир, ни благочиние, ни единомыслие, но мятеж и безчиние приносят. (ниже). Убо не слышат ли таковые Ап. Павла глаголюща: аще мы, или Ангел с небесе благовестит вам паче, еже приясте, анафема да будет? Кончив чтение, миссионер спросил нас: можете ли вы чем-либо оправдать своих наставников, дерзающих отправлять Божественные службы вопреки сказанному здесь? Дурынин отвечал: Наши наставники не сами же выдумали чин отправления Божественных служб. Они взяли его от прежних стариков. Ужели старики этого слова Никона Черногорца не видывали? Миссионер: на прежних стариков ссылаться нельзя. Истинная вера узнается по писанию, а не по наставлению стариков.

Я сказал: это правда. Надобно больше смотреть на писание, а не на стариков. После этого я попросил побеседовать об антихристе и прочитать слово св. Ипполита в неделю мясопустную. Миссионер согласился. Читали слово долго и при этом касались многих раскольничьих мнений и мудрований. Когда дочитались до слов: «тело и кровь Христова во днех онех (антихристова царства) не имать явитиси», тогда я сказал миссионеру: тут вот говорится, что причастия во дни антихристова царства не будет. Миссионер взял книгу Ефрема Сирина и прочитал следующее: Вначале убо земли траву повелел есть (Бог) извести и даже до сего часа, дождю не бывшу, абие изводит своя ращения Божиим повелением, и оная грядет из земли, силу словесем Господьним исперва приимши. Рече бо Бог: се есть плоть моя и се есть кровь моя, и се творите на мою память. Да убо всемощным его повелением бывает дондеже приидет, тако бо и глагола: дондеже прииду. И яко дождь пришед на землю, абие возраститъ траву. Прочитавши это, миссионер спросил меня, понял ли о чем здесь речь? Я ответил: понял, св. Ефрем учит здесь, что совершительная сила Божия в таинстве причащения, подобно законам естества, будет действовать над просфорой и вином до второго пришествия Христа. Стало-быть, по этому причастие должно быть и во время антихристова царства. Миссионер: Верно ты понял. Я спросил: Кому же после этого станем верить: Ипполиту, или Ефрему? Один из них говорит одно, а другой – другое. Миссионер ответил: Здесь противоречия нет.

В слове Ипполита не говорится, что во дни антихристова царства нигде не будет приноситься безкровная жертва тела и крови Христовой, а говорится только, что она не явится, т. е. не открыто будет совершаться, а именно в тех местах, где люди покорятся власти антихриста, отрекутся от Бога и всей службы христианской. О верующих же во Христа и не покорившихся власти антихриста здесь же в слове сказано выше, что они убежат из городов и сёл, скроются в пустынях и будут совершать там свои службы богоугодные. Какие службы? Хотя и не упомянуто, но мы должны допустить, что и литургия у них будет совершаться. Дурынин заметил: Нам что-то худо верится, чтобы при антихристе могло быть причастие. Миссионер сказал: Мы не принуждаем вас верить. Наш долг разъяснять вам учение святых отцов; а будете вы, или не будете верить, это воля ваша. Я сказал: По-нашему, можно причаститься и насущным хлебом. Помолись Богу, сядь за стол, поешь с молчанием, вот и причастие. Помощник миссионера спросил: А оставшиеся от стола крошки куда вы деваете? Не отдаете ли домашним животным? Я отвечал: Да, отдаём. Помощник сказал: Как же вы дерзаете так поступать с причастием? Я отвечал: Мы считаем хлеб телом Христовым только тогда, когда он замолитвован при начале обеда; а после обеда и отмолитвования, он опять считается у нас простым хлебом.

Тогда миссионер обличил со всей ясностью крайнюю лживость этого нашего мнения. Он прочел из Большого катихизиса следующие слова о тайне причащения: «Не употреблением творится сия тайна, но освящением словеси. Се же есть не глаголющие еретики, яко внегда причащаемся, тогда есть тело и кровь Христовы, внегда же не причащаемся, тогда не есть. Тем же убо, аще не причащаемся сея тайны, обаче по освящении есть тайна и пребывает пречистое тело Христово и пречистая кровь Его» (Кат. Вел. л. 381 об.). Это место в катихизисе я и сам прочитал два раза, и крепко задумался над невежеством наших наставников.

Возвратившись с беседы, я пришел в великое смущение, видя, что имею очень мало сведений и здравых рассуждений о вере. Чтобы восполнить этот недостаток, я решился заняться чтением не раскольнических цветников, а настоящих старинных книг. Стал я толковать о вере не с нашими только стариками, но и с православными людьми, если встречу кого из грамотных и сведущих. Бывало, если приведёт православный ссылку на какую-нибудь старинную книгу, я, как только ворочусь домой скроюсь от домашних в какое-нибудь укромное место, возьму книгу и начинаю перечитывать указанное место. Потом принимаюсь думать, – думаю, думаю, наконец заплачу и стану молиться: Господи! вразуми и научи, что мне делать! укажи мне путь к истине! не оставь меня погибнуть в заблуждении!

В Феврале 1877 года приехал в наше село другой миссионер, о. Михаил Макаров (ныне покойный), с тем же помощником Фёдором Батраковым. Я так и встрепенулся от радости, ожидая получить у них разрешение моих сомнений относительно Великороссийской церкви. Сначала и вступил в разговор со знакомым уже мне помощником миссионера и завёл с ним ничего незначущий спор о том, против кого написана Кириллова книга.

Тогда миссионер прервал меня такими словами – Для нас, христиан, важнее всего должно быть святое Евангелие. Вот с этой книги нам и надобно начинать беседу. А о Кирилловой книге поговорим после. В Евангелии от Луки, продолжал он, в зачале 107-м приводятся слова Господни: Аминь глаголю вам, небо и земля мимо идут, а словеса моя не имут прейти. Веришь ли ты сим словам, которыми Спаситель мира засвидетельствовал непреложность своих обетований?

Я ответил: верю.

Тогда миссионер прочитал из Евангелия от Матфея (зачало 67-е), слова Господни Симону Петру: на сем камени созижду церковь мою, и врата адовы не одолеют ей, и спросил: веришь ли ты, что церковь Христова, согласно таковому обетованию Спасителя, пребудет непоколебимой до скончания века? Я ответил: верю; как сказал Господь, так и будет.

Миссионер продолжал читать в томже зачале: и дам ти ключи Царства Небесного, и еже свяжеши на земли, будет связано на небеси; и еже аще разрешити на земли, будет разрешено на небесех. Прочитав это, он опять спросил: веришь ли ты, что и ключи Царства Небесного, еже есть власть священства, пребудут в созданной Господом церкви до скончания века? Я сказал: Зачем же вы тут вмешали священство? Господь говорит о ключах, а не о священстве.

Помощник миссионера сейчас же раскрыл книгу Благовестник, положил предо мной и стал читать толкование приведенных слов Спасителя: «Ключа же разумей связующа и разрешающа прегрешениям, или прощение, или запрещение; имеют бо власть оставляти и удержати иже на камени епископи, сподобившиеся быти благодать прияти». Потом вычитал еще свидетельство о томже на 59-м листе Книги о вере и на 77-м листе Кирилловой книги.

И я предложил вопрос: По вашему мнению, в каком году от сотворения мира родился Иисус Христос? и Миссионер ответил: Мы руководствуемся не своим мнением, а преданием Церкви, по которому годом Рождества Христова признается 5508-й год от сотворения мира.

Я сказал: такое летосчисление несогласно с древними нашими книгами.

Миссионер ответил: Нет, оно согласно и с древними книгами. Смотри, вот Острожская Библия, печатанная до Никона патриарха за семьдесятъ лет; а в ней в предисловии и в послесловии означено время её издания так, что от Рождества Христова до сотворения мира считается 5508 лет.

Потом он показал такое же летосчисление в выходе Киевского Номоканона и в других местах Кирилловой книги.

Я взял Кириллову книгу и, указывая на выход её, сказал: Вот здесь от сотворения мира до Рождества Христова считается 5500 лет. Здесь летосчисление я признаю правильным, а там, может быть, ошибка.

Миссионер спросил: Почему же ты веришь этому месту в книге, а не другому? И почему более веришь Кирилловой книге, чем Острожской Библии? Не зная, что ответить на это, я потребовал новопечатный Требник и, прочитав в чине крещения слова молитвы: «Молимся тебе, дух лукавый», спросил:

– Ужели, вы скажете, что и это не ересь?

В народе заговорили: Как же это не ересь! Господи, до чего дошли! Заставляют молиться диаволу!

Миссионер сказал мне: Ты прочитал в Требнике только четыре слова. А нужно читать всю молитву от начала и до конца: тогда увидишь, что ты и сам ошибаешься и народ вводишь в заблуждение.

Взяв книгу, он сказал: Слушай, я буду читать. «Да сокрушатся под знамением образа креста Твоего вся супротивные силы. Да отступят от нас все воздушные и неявленные привидения, и да не утаится в воде сей демон темный, ниже да снидет с крещающимся, молимся Тебе (Господи), дух лукавый помрачение помыслов и мятеж наводяй. Но Ты, Владыко всех, покажи воду сию воду избавления» и т. д.

Потом миссионер предложил нам побеседовать с ним о церкви.

– Ведь вы признаете, что без церкви не возможно спастись? – спросил он.

Мы ответили: Признаем.

Миссионер сказал: Так будем искать, где она находится.

Взявши Книгу о вере, он прочитал с листа 10 и до 16-го о восточной Иерусалимской церкви, как матери всех церквей, с которой «аще кто не обрящется, то таковой не подобен будет наследовать и небесного Иерусалима».

Я спросил: У вас такая ли вера, какая в Иерусалиме?

Миссионер ответил: Да, такая.

Я сказал: Если такая, то сомнительно веровать по вашему. Я в Соловецкой Челобитной читал, что на востоке вера повреждена Турками еще до Никона.

Миссионер спросил: Стало быть, ты больше веришь Челобитной, нежели свидетельству патриарха Иосифа!

Я ответил: Верю и Челобитной, верю и патриарху Иосифу.

Миссионер: Верить в одно и тоже время и Челобитной и патриарху Иосифу невозможно, так так Челобитная противоречит напечатанному патриархом Иосифом в книге о вере. Ты сам слышал, что говорится в этой Книге о неизменном сохранении православной веры в Иерусалиме; а Челобитная свидетельствует, что православная вера там погибла, до конца иссякла, еще до Никона патриарха задолго. Вот и еще свидетельства из той же книги о вере: «Святая восточная во грецех обретённая церковь правым царским путем аще и вельми тесным, но обаче, ни направо ни налево с пути не совращаяся, к горнему Иерусалиму сыны своя препровождает в поданном от Господа Бога крестном терпении, и ни в чесом установления Спасителя своего и блаженных его ученик и святых отец предания и семи вселенских соборов, Духом Святым собранных, устав не нарушает, ни отменяет, и в малейшей части не отступает, ни прибавливая, ни отимая что; но яко солнце одинакою лучею правды всегда, аще и в неволи пребывая, светится правой верой. (Ниже). Ничесо же бо турцы от веры и от церковных чинов отимают, точию дань грошовую от греков приемлют; а о делах духовных и о благоговеинстве нимало належат и не вступают в то» (л. 27 об.).

Помощник миссионера раскрыл Кириллову книгу на л.463 и подавая мне, сказал: вот прочитай ещё, что и здесь говорится.

Я прочитал: «Более како не чудится восточному царству пременьшуся, благочестия же правость, Богу соизволяющу, пребысть непреклонна: толико еще яснейша, яже кроме царства царствует, Спасовой благодати в немо- щех наших совершающейся. И царствует Христова церковь посреде мучителей нечестивых, якоже крин посреде терния цветущи, не мудростью человеческой стяжавши крепость, не богатством, не насилием распространяема, но самою рукою Божиею».

Миссионер спросил: Верите ли вы этим свидетельствам?

Дурынин ответил: верить то верим; но только это было прежде, – ещё до Никона. А то время уж прошло.

Миссионер спросил: По-твоему, стало быть, истинной веры и истинной церкви уже нет на земле?

Дурынин отвечал: нет, она есть где-нибудь, только в сокрытии.

Я заметил на это: как же, Борис Афанасьевич, церковь может быть в сокрытии? Златоуст в Маргарите пишет: « удобнее солнцу и луне угаснути, нежели церкви без вести быти».

Это моё замечание очень понравилось миссионеру, а помощник его сказал мне: вот так то, Евдоким Матвеевич, читай ты сам хорошенько старинные книги, стариков да на челобитные не полагайся! И я, грешный человек, был в таком же положении, в каком ты находишься, – тоже думал, бывало, что истинная вера находится у старообрядцев; а когда люди указали и сам повнимательнее всмотрелся в писание, тогда увидел, что старообрядцы находятся в заблуждении и вне истинной церкви Христовой. Писание уверило меня и в том, что Грекороссийская церковь есть истинная церковь Христова, никаких ересей не имеющая.

Я ответил: непочему увериться-то мне, – книг у меня мало.

Тогда миссионер предложил мне брать книги у него: пиши ко мне в Архангельск, сказал он, и я пришлю тебе, какие угодно книги.

По отъезде миссионера мной овладело уныние, – не знал я, что делать, к кому прибегнуть и с кем посоветоваться. Со стариками советоваться не могло быть никакой пользы, – между ними не было толковых и сведущих в писании людей. К тому же старики наши не любили говорить о церкви, особенно Грекороссийской, и вовсе не думали о разыскании пути ко спасению.

В великую субботу я отправился в Веркольский монастырь, чтобы встретить там праздник св. Пасхи и присоединиться к св. церкви. С благоговейным трепетом и особенной радостью вступил я тогда во врата св. обители. Отдохнувши немного, пошел я в церковь. Я говорил сам в себе: «вниду в дом твой, Господи, и поклонюся к церкви твоей святой». Сотворив три поклона прямо царских врат, я стал к сторонке в трапезе и мысленно взывал к Господу Богу: «Избави, Господи, душу мою от сетей лукавого и исторгни мя от тьмы заблуждения! Сопричти мя к святому стаду словесных овец твоих! Спаси от обышедших мя зол и от востающих на мя избави мя! Сподоби мя, Господи, быти общником торжества Твоего пресветлого Воскресения, и причастником Твоей тайной вечери»! В церкви меня увидел настоятель игумен Феодосий, подошел ко мне и тихо произнес: «С наступающим праздником поздравляю! Бог тебе на помощь!» Я был до слез тронут его приветствием.

Отпели полунощницу; раскрылись царские врата, повсюду заблистал яркий свет горящих свечей, из алтаря послышалось стройное и благоговейное пение священнослужителей: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небеси»; тот же стих запел и хор иноков, стоявших посреди церкви, и открылось никогда невиданное мной торжественное шествие по церкви и вокруг церкви. Сердце моё наполнилось умилительного восторга и слёзы невольно полились из моих глаз. Началась торжественная пасхальная утреня. Я пристально всматривался во все действия в алтаре и вне алтаря, и, чтобы лучше видеть, старался поднять голову, как можно выше. Один из монашествующих, келейник о. игумена, подошел ко мне и, ласково глядя мне в глаза, сказал: «Ты, раб Божий, стал бы на лавку; тут тебе виднее будет». Я поднялся на лавку и, так стоя, прослушал и утреню и обедню, которая началась по обыкновению вслед за заутреней. Что я перечувствовал во время этой умилительной службы, того нельзя ни пером описать, ни словами передать. Могу только сказать словами церковного стиха, что стоя в храме, я мнил стояти на небеси. На другой день праздника о. настоятель сам показывал мне достопримечательности обители, довольно со мной беседовал и сказал наконец, что я доставил бы радость всей братии, если бы решился в такой великий праздник присоединиться к православной церкви. Я ответил, что ради этого и пришел теперь в обитель и просил, Господа ради, исполнить надо мной чин присоединения. Настоятель перекрестился и сказал: Слава Богу! Господь тебе да поможет! Господь да благословит тебя!

Сделав нужные распоряжения, настоятель велел мне идти в церковь: я первоначально исповедался, а затем совершено было надо мной и присоединение в присутствии пяти монашествующих. Духовником моим был нынешний казначей, иеромонах Евстафий, инок строгих правил, опытный в духовной жизни и начитанный в священном писании; он так затронул мою душу, что я не мог удержать слёз, исповедуя ему согрешения, которых у меня было паче песка морского. Благодарение Господу Богу, пославшему мне такого духовного отца!

На другой день рано утром я пошел в церковь, выслушал утреню и сам прочитал правило к причащению, пред литургией, которую настоятель служил соборне с прочими иеромонахами. Со страхом и радостью благоговейной ожидал я той великой минуты, когда должен буду приступить ко страшным Христовым тайнам. Во время причастна, один из иноков подвел меня к иконостасу и сказал мне: «прикладывайся, раб Божий, к иконам». Я стал прикладываться, моля Господа Бога, Его Причистую Матерь и святых угодников о прощении моих прегрешений и неосуждённом принятии святых тайн. Наконец подошел и к раке св. праведного Артемия, и с особенным умилением помолился сему угоднику Божию. Между тем отверсты были царские двери и диакон возгласил. «Со страхом Божиим и верою приступите». Тот же инок подвел меня к амвону и сказал: «повторяй за настоятелем, что он будет читать». Настоятель, перекрестившись, начал: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистинну Христос, Сын Бога живого». Слова эти так сильно тронули меня, напомнив мне о наступившей уже минуте приобщения пречистых тайн Христовых, что я едва собрался с духом повторить их. А когда, вслед за настоятелем, повторил слова: «Пришедый в мир грешных спасти, от нихже первый есмь аз»; то неудержимо полились слезы из глаз моих, и я зарыдал на всю церковь, вспомнив свою жизнь в расколе, свои омерзительные дела, свои хуления на церковь Божию и её святые тайны... Настоятель, и сам растроганный, остановился и ждал, пока я успокоюсь несколько; потом он продолжал чтение молитвы, которую и я тихо продолжал за ним, вникая умом и сердцем в её содержание. Приняв со страхом и трепетом, а вместе и с неизъяснимой радостью, святые тайны, я сам прочитал, после отпуста, благодарственные молитвы. И все это время я чувствовал такую радость, какой никогда не испытывал во всю мою жизнь: я был словно переродившийся человек. Из церкви я пошел к настоятелю и он благословил меня книгой: «Новый Завет Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа». Этому дару я был очень рад, так как доселе не имел этой священной книги и даже никогда не читывал вполне. Потом посетил своего духовного отца Евстафия и других смиренных иноков обители праведного Артемия. И куда я ни заходил, везде принимали меня с самым искренним радушием, все приветствовали, все поздравляли с присоединением к св. церкви и с принятием св. Таин, все радовались, что Бог помог мне выйти из тьмы заблуждения и погибели.

Так, по милосердию Божию, сделался я сыном православной церкви и общником её благодатных даров.

Когда я возвратился домой, то родитель мой, узнав о моём присоединении к св. церкви, с великим гневом объявил, чтобы я не жил в доме вместе со всеми, а шел бы в скотную избу. Я безприкословно покорился его приказанию, ушел в эту избу и стал в ней жить. Но сырость, холод, грязь, духота, а всего больше злостные нападения родителей, наконец, превзошли моё терпение. Не находя возможности преклонить родителей на милость, я решился оставить дом, жену с двумя малолетними детьми и уехать, куда Бог направит путь. Приготовил я себе лодочку, простился с горько плакавшей женой и малыми детьми и отправился вниз по течению реки Пинеги, решительно ни с чем, так как родители во всем мне отказали. Остановившись в Веркольском монастыре, я рассказал о своей горе о. Игумену Феодосию и духовнику о. Евстафию. Они погоревали со мной и решили отправить меня в Архангельск к миссионеру. В это время из монастыря отправлялся в Архангельск большой карбас; на нём же предложили и мне отправиться. В Архангельске явился я к миссионеру о. Макарову и рассказал ему о всех скорбях своих. Он посоветывал мне для облегчения горя съездить в Соловецкий монастырь, помолиться угодникам Божиим, на что я охотно согласился. Потом он представил меня преосвященному Макарию и рассказал ему о моих скорбях. Владыка благословил меня съездить на Соловки и велел, по возвращении оттуда, опять к нему явиться.

Путешествие в Соловецкий монастырь на поклонение мощам преподобных Зосимы и Савватия доставило мне действительно много утешения в моей горе: там я исповедался и причастился св. Таин, осматривал святыни и древности, обошел скиты, беседовал со старцами, и отправился обратно, успокоенный духовно и умилённый всем виденным.

В Архангельске я опять явился к преосвященному. Он посоветовал мне возвратиться домой и вооружиться терпением на перенесение обид. «Может быть, говорил он, родители твои смягчатся, сознают своё заблуждение и даже сами обратятся в православную церковь». Я последовал совету преосвященного.

Прибывши домой, я поселился в той же скотной избе, куда выгнал меня отец. Полагая, что возвратился затем, чтобы снова перейти в раскол, отец и мать начали обходиться со мной ласковее. Но вскоре потом, убедившись, что я не имею никакого расположения к расколу, возстали на меня с новой силой, обзывая меня еретиком и притесняя на каждом шагу. Тогда я, при помощи о. игумена Феодосия, купил домик у одного крестьянина и решился жить отдельно от своих родителей; стал хлопотать о выделе следующего мне по крестьянской разверстке участка земли. Это крайне озлобило отца. Как наставник в обществе старообрядцев, он боялся, что, по ревности к православной церкви, я стану обличать лживость раскола, и потому решился во что бы то ни стало выгнать меня из деревни. Однажды, подговорив четырех мужиков, он пришел с розгами и кнутом ко мне в дом и хотел подвергнуть меня истязанию. В одной рубашке и босой я успел вырваться и, не смотря на то, что было морозное

мартовское утро, кинулся бежать по деревне.

Отец побежал за мной с кнутом в руках. Я хотел скрыться у дяди, но здесь меня не пустили, боясь гнева моего отца. Тогда я побежал дальше в деревню Олькину, отстоящую от нашей только на полверсты, намереваясь скрыться в доме своей доброй тётки. Вбежал к ней в избу и со слезами говорю: тётушка, Бoгa ради, схорони меня от беды: отец гонится за мной!

– Ступай за пеньку, сказала она, сядь в зауголочек; а я пойду на улицу и скажу отцу, что тебя нет у меня. Только ты, смотри, не сказывай потом, что я тебя спрятала, а то он осердится, заставит меня на соборе (в моленной) прощаться.

Я сел за печку, а тетка вышла на улицу и, встретив там отца, который спросил обо мне, ответила ему, что не видала меня. Отец поверил ей, пошел к старшине, потом взял десятских и стал розыскивать меня по всем домам, обшаривая избы, кладовые и все закоулки. Тогда тётка дала мне теплые сапоги, шубу и шапку, велела мне выйти на поветь (сенник) и зарыться в сено. Я так и сделал. Когда обыск кончился, я выпросил у тетки еще рукавицы да лыжи, вышел из дому задними воротами и, перекрестившись, направился в сторону от деревни. Выйдя в поле, я взглянул по направлению к нашей деревни и, горько плача, сказал: «прощай моя любезная Явзора! прощайте жена и дети»!...

Я отправился в Веркольский монастырь. Рассказал о. игумену о моих приключениях и просил его приютить меня. Он благосклонно принял мою просьбу и определил меня на служение в гостиннице монастырской. Сюда же, наконец, удалось мне перевести жену и детей. После многих хлопот и трудной борьбы, о которой я уже не стану рассказывать (ибо довольно и сказанного, чтобы видеть, что перенёс я при своём обращении к православной церкви), здесь же, в обители праведного Артемия, к великому моему утешению, жена моя и дети присоединились к православной церкви. Потом я определён был на должность псаломщика в Веркольский приход (от монастыря в двух верстах), а после занимал туже должность в Лавельском приходе и в Усть-Цалемском единоверческом. Но любовь к родной Явзоре никогда не оставляла меня. Между тем и родители изменили свои отношения ко мне, малопомалу смягчилось их сердце, так что они изъявили готовность жить вместе с нами. И вот я возвратился на родину и живу в мире с родителями, скорбя только о том, что они доселе находятся вне православной церкви, но тем более благодаря Бога, что он извёл меня, жену и детей моих из тьмы раскольнических заблуждений к свету истины.

Молю Тя, многомилостиво Господи, соблюди мя и во все дни живота моего под кровом Твоей благодати, да не паки исторгнет мя враг из среды пребывающих в церкви Твоей! Изведи из тьмы неведения родителей моих и всех, подобно им увязших в сети раскола, и обрати их на путь истины и спасения! 1

Крестьянин Евдоким Южаков.

(Братское слово 1886 г. №№11 и 12)

В Марте месяце 1866 года, в великий четверток, происходило в Никольском Единоверческом монастыре присоединение к церкви одного значительного в старообрядчестве лица, прибывшего из-за уральских мест, наставника страннической секты Семена Антоновича Комарина. Жизнь этого бывшего «странника» была действительно печальным странствованием по распутьям раскола. Он родился (в 1828 году) от православных родителей и крещение получил в церкви православной. Научившись грамоте, любил читать душеспасительные книги и заниматься беседованием о вере. Беседы происходили преимущественно со старообрядцами, которых на его родине (Нижнетагильский завод, Пермской губ.) не малое количество, и, как бывает всего чаще в подобных случаях, кончилось это переходом в старообрядчество. Отсюда и начинаются его странствия по распутьям раскола, переходы из одной секты в другую, все дальше и дальше от церкви, пока он, утомленный напрасным исканием истины и мира душевного на стране далече, не возвратился снова к той же матери своей, церкви. Сначала он вступил в общество старообрядцев поповского согласия, но, по внимательном рассмотрении, он признал неправильным их учение о священстве, ибо нашел явное противоречие в том, что поповцы грекороссийскую церковь именуют еретической, однакоже от неё заимствовали священство. Потом он перешел в бракоборное Федосеевское согласие. Но здесь, когда он пребывал в уединении, свет истины коснулся и его сердца, по слову пророка: милость Твоя, Господи, пожнет мя.

На Нижнетагильский заводъ прибыл миссионер, о. И. Флавианов и своими беседами многих старообрядцев привел в сомнение относительно их верований. Семён Антонович решился войти с ним в словопрение, желая воспрепятствовать его влиянию на нижнетагильских раскольников и испытать твердость своих убеждений; он рассуждал: «если я останусь победителем, то окончательно утвержусь в моём настоящем положении и других удержу от колебания в расколе. Так как намерение было добро и честно, то и плоды имело добрые. Из бесед своих с защитников православия вынес он убеждение в неправильности многих своих мнений и вообще сильное сомнение относительно правдивости раскола. Не раз ему приходилось слышать об открытом в Москве Единоверческом монастыре и поселившихся в нём иноках, столь известных по своей прежней деятельности в расколе. Он весьма желал их видеть. Здесь любовно приняли его, как и всех приходящих старообрядцев, охотно с ним беседовали и с привычной опытностью дали решения на все его вопросы и недоумения. Эти беседы с иноками Никольского монастыря еще более утвердили его в намерении искать единения с церковью. Здесь под их руководством он составил письменные вопросы для вручения Никите Семенову. Эгот последний был весьма удивлён, узнав, что побудило С. А. Комарина предпринять путешествие для свидания с ним; «по сие время», сказал он, «ни разу я не видал, чтобы кто из наших защищал великороссийскую церковь, или почитал за православную». Комарин спросил его: «Какие же правильные причины считать сию церковь чуждою православия и от неё отделяться? неужели те, какие показаны в Поморских ответах? Все эти причины состоят из одних обрядовых разностей, которые притом ведут все начало издревле, как сам я видел это своими очами, рассматривая в Москве и у Троицы показанные мне древние, харатейные книги. Потому означенные в Поморских ответах причины я нахожу недостаточными для того, чтобы почитать великороссийскую церковь утратившей православие и лишенной благодати, а следовательно для того, чтобы её чуждаться». – Никита Семёнов отвечал, что причины отделения от церкви, указанные в Поморских ответах, он и сам признаёт недостаточными, но что имеются иные, которых предки старообрядцев не ведали и никто из старообрядцев не знает, кроме его, Никиты Семёновича. С. А. Комарин просил объяснить ему эти причины и тем разрешить его сомнения. Никита Семёнов отвечал, что изложит их на бумаге, ровно как и письменный же даст ответ и на врученные ему вопросы. До получения этого рукописания он предложил Комарину приют у одного «странноприимца», или, как иначе зовут их, «жиловаю странника». Здесь Комарин прожил более четырех месяцев, тщетно ожидая обещанных ответов и даже каких-либо известий от Никиты Семёнова. Между тем в обществе странников распространились слухи о возникших между двумя наставниками совопрошениях, и Нижнетагильские странники просили известия от Комарина, что отвечал ему Никита Семёнов.

Письмо их попало в руки самому Никите Семёнову. По этому случаю он известил Комарина, что к первой неделе Поста ответы будут изготовлены. Прошел и этот срок, только на пятой неделе Поста удалось Комарину повидаться с Никитой Семёновичем, но ни письменных, ни словесных ответов этот последний ему не дал, а на прощание сказал, что до просухи видеться с ним не может.

Очевидно было, что он уклоняется от неприятных для него объяснений, а на стороне, как узнал Комарин, и прямо говорил, что отвечать Семёну не станет. Этого достаточно было Комарину, чтобы утратить всякое доверие и уважение к знаменитому учителю странников; он признал за лучшее отправиться туда, где не только не уклонились от разглагольствий с ним о вере, но с особой готовностью вошли в рассмотрение занимавших его вопросов и недоумений.

На шестой неделе Поста он возвратился в Никольский монастырь, где нашел иноков – Чустина и Павла с братией, духовнопразднующих своё недавнее присоединение к церкви, а вскоре затем, как сказано выше, и сам последовал их примеру: во святой и великий четверток, приступая к чаше спасения, и он вместе с прочими чадами церкви молил Христа Спасителя: вечери твоея тай- ныя днесь, Сыне Божий. причастника мя приими; не повем бо врагом твоим тайны твоея, ни лобзания ти дам, яко Иуда, но яко разбойник, исповедая, вопию: помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии твоём. Присоединению Семёна Антонова сообщает важность именно то обстоятельство, что он принадлежал к секте странников и даже занимал между ними значительное место.

Н. Субботин

(Прибавление к Вологодским Епарх. Ведом. Июня 15. №12. 1868 г

Обращение из секты «людей Божиих» к православной церкви Василия Балабанова и Фёдора Гурова и прочих до 700 человек из той же секты

(Первый обратился к православной церкви Балабанов; за ним последовал и Гуров).

По удалении из дома от жены и детей, со своей сообщницей по секте «людей Божиих», Пелагеей, Балабанов воротился на родину не по собственной воле, а был переслан по этапу; так как вместо полгода, на каковой срок был уволен из дома от своего начальства, был в отлучке три года, вследствие чего и был арестован за «бесписьменность». Жена Балабанова, Наталия, побежала встретить прибывшего мужа. Понятна радость верной жены при таком случае! Но Балабанов даже и не поздоровался с ней. «У меня есть жена духовная», говорил он опечаленной его неприветливостью жене своей, «я больше не намерен с тобой жить»! А у Балабанова было двое детей. Каково же было слышать бедной жене приговор своего отвержения от мужа?! Она, бедная, и так перенесла слишком много горя, во время его отсутствия из дому, потому что свёкор и свекровь её отказали ей в содержании и даже отослали от себя. Бедная Наталия на свои труды кое-как построила избёнку, питала, со скорбью себя и деток. И вот, вдруг, слышит от возвратившегося мужа, что он её отвергает! За что?! А за то, что он стал совсем «духовный»: близко теперь к нему не ходи... Сколько ни уговаривала Наталия своего мужа, он остался непреклонным. Балабанов, немного поживши у законной жены своей, ушёл с Пелагеей в Оренбург, где с ней и стал вести свое дело совращения православных в свою ужасную секту. Верная ему Наталия не отставала от него. Она всюду преследовала его, не давала ему покоя, всегда убеждала, его бросить греховную жизнь и возвратиться к жизни, по правилам святой православной церкви. Она усердно молилась Богу об обращении своего мужа к покаянию; молилась и своей небесной Покровительнице, святой Мученице Наталии, и Бог услышал молитвы и её и её небесной Покровительницы!

«Пришедши в своё селение, рассказывает сам Балабанов в своей «исповеди обратившегося от заблуждения», я стал с Пелагией собирать около себя духовных людей для молитв, пения и чтений. (Но это, в особенности, было в Оренбурге, в доме родственника Балабанова и сестры его!). Над нашим молитвенным домом стали являться в воздухе разные знамения, видимые и для посторонних. Иные видели столб огненный, поднимающийся до небес, а в столбе том летающих ласточек. Некоторые видели в доме над нами горящие свечи. Все эти явления представлял ложно диавол для обольщения нас и всех неразумных, почитавших нас святыми!. А между мной и Пелагией, как пророками, постоянно был невидимо ангел, как он назвал сам себя, и пересказывал нам мысли каждого, приходящего в наши собрания, с каким помыслом приходил кто: испытать ли нас, или просто полюбопытствовать, или с верой и желанием учиться у нас. Слух о нас все более и более распространялся. К нам стало собираться множество людей... Мы учили их: женатых, чтобы покидали своих жён, замужних женщин, чтобы оставляли мужей. Юношам не советовали и даже воспрещали жениться, а девицам выходить в замужество, а оставаться в девстве. Внушали мужчинам, вместо оставленных, плотских жен, выбирать себе в собрании духовных сестёр, или жен, какие им нравятся, женщинам – духовных братьев, также юношам – сестер, а девицам – братьев, чтобы не было скучно. Всем вообще заповедовали поститься, не пить вина, не есть мясного, не ругаться скверными словами, быть милостивыми, принимать странников, в церковь ходить всегда, за всякую службу, священникам давать щедро за всякую требу, только не исповедовать им того, что мы находимся во взаимной духовной любви, как братья и сёстры, потому что это соблазнительно и подозрительно для мирских. Все так и поступали. Я же, как глава и учитель, имел себе духовною сестру или жену Пелагию, а свою законную жену, или как у нас называли, плотскую отстранил.

«После того, как началось моё скорбное житие с подобной мне грешницей Пелагией, навязанной мне Анастасией, я сначала чувствовал стыд и страх, ожидая наказания от Бога... Но однажды мы собрались, со всеми нашими сообщниками на молитву и пение... Вдруг, во время молитвы, на меня спустился в виде облака какой-то теплый пар с сильным благоуханием, – и по всему телу я ощутил приятность... Через это я уверил себя, что я не согрешил, так, значитъ, и должно мне жить по приказанию Анастасии. С этого погибельного часа совесть моя совершенно замерла и заснула во мне, и я спокойно предавался скверне, считая это духовной любовью. А других, впрочем, опасался учить делать тоже, чтобы не поселить в них отвращения. Но они, сами собой, по времени, каждый, утопали в этой зловонной тине, потому что нельзя же быть огню вместе с сеном. Такими тёмными делами закончивалось каждое наше собрание, когда мы ложились всё, попарно, как бы не замечая в этом ничего преступного. Когда кто-нибудь из согрешивших смущался обличениями совести и исповедывал свой грех, то Трифон в оправдание его говорил: «если и грешники дозволяют себе удовольствия плоти, то нам, праведным и духовным, простительнее по нужде делаемое». Отсюда у него и всех нас выходило такое учение: своим священникам не каяться на духу в этих делах, а если случится, то покаяться где-нибудь, на стороне, на богомолье, в монастыре, или у незнакомого духовника. После этого всякий спокойно предавался тайному разврату».

«Жена моя законная, Наталия, которую я уже совершенно оставил, со слезами опять начала умолять меня оставить всякие сборища, а жить по закону Божию в семействе; говорила мне, что я заблудился совсем и живу зазорно, как говорят сторонние люди. Она жаловалась на меня священнику, о. Циркулинскому и всем, через кого она думала подействовать на меня. Это было для меня очень прискорбно; и вот я, как бы блаженный и праведник, стал молиться Богу, прося его развязать нас: или меня взять, (то есть, – в вечность), если живу неправо, или чтобы жена моя умерла и мне не мешала. Не много спустя, невидимый ангел возвестилъ мне: «Молитва твоя услышана! Жена твоя умрет через двенадцать дней, а душа её погибнет за непослушание тебе». Я обрадовался известию о скорой смерти жены. Ну, теперь, думал я, на всю вселенную буду свободно юродствовать, и никто мне не помешает. А впрочем, за погибель души жены моей, скорбел до того, что стал усердно молиться Богу, чтобы она была спасена, и, если погибнет, то просил, чтобы и меня изгладил Бог из книги живота. После сего невидимый ангел сказал мне: «молитва твоя услышана... Жена, твоя прощена во грехах её и удостоится пребыть с тобой в одном месте». С этим словом представил мне в видении три светлых венца»... Самый лучший, говорил ангел, назначен тебе, другой – Пелагее, духовной жене твоей, которая будет стоять по правую руку твою, а третий – плотской твоей жене, Наталье, и она встанет по левую руку возле тебя, в Царствии Небесном. «Обо всем этом я пересказал жене своей Наталии. Она стала еще горче плакать... Не знаю, о том ли, что скоро умретъ, или о моём безумии!. Кажется, о безумии моём!. Накануне назначенного дня смерти жены моей ангел возвестилъ мне, что сегодня, вечером, наше собрание удостоитъ посещением Сама Божия Матерь. О чём я немедленно всем объявил, и сошлось много людей обоего пола... Наступил вечер... Обыкновенные наши собрания мы начинали пением псалмов и чтением акафистов. А на этот раз, все остановив, мы ожидали в молчании. Вдруг ангел возвестил: «прибыла Божия Матерь!» И мы услышали на воздухе разговор жены, как бы со множеством святых. Самого Лика Царицы Небесной окаянные бесы не дерзнули представить яве всем нам».

«Я сидел с Пелагией в переднем углу, как начальник и учитель, а жена моя, Наталия, сидела против нас, на скамье, и плакала... Она молилась святым Мученикам – Андриану и Наталии обо мне»...

«Потом послышался нам голос как бы от Божией Матери в воздухе: Сам Господь грядёт»!

«Но лица никакого мы не видали. Вслед затем услышали мы голос как бы Матери Божией, говорившей с гневом: «Мы бы побеседовали с вами... но жена твоя мне противна, и слез её не могу терпеть. Потому мы удаляемся». Тем видение и кончилось! Обратившись к жене, я сказал гневно: «Через тебя, лишились мы милости Божией, слава Божия удалилась от нас за твои грехи»!

«Собрание наше скоро кончилось. Я удалился с Пелагией в особую избу, где мы рассуждали о случившемся: не бес ли обманывает нас»?.

«Но ангел тьмы, бывший неотлучно при нас, стал уверять нас, что истинное явление Спасителя и Божией Матери хотело быть нам. «Если бы не жена твоя, Василий, то вы удостоились бы чудного явления... Если вы не верите моим словам, то я сейчас поражу вас»!

«Мы остались, по обыкновению, ночевать вдвоём. А другие, бывшие в собрании, не читавши ничего, каждый мужчина, взявши свою избранную духовную сестру, разошлись по своим местам. Только жена моя, Наталия, осталась без друга, потому что она еще не знала вполне о нашей жизни и тайных делах»!

«Случился тогда у нас странник Василий, принадлежавший к нашему обществу. Он был из жидов крещёных. Увидав мою жену одну, он подошел к ней со скверным намерением. Но она отогнала его, и строго сказала ему: – «Как ты смел подойти ко мне? Я законная жена, имею мужа». Василий отвечал на это: – «Что же такое?! Ведь муж твой, Василий блаженный, с черничками целуется же, а теперь у Пелагии, тут нет никакого греха»!. В это время жена моя, находясь одна, вскочила с постели, и прямо побежала к дверям нашей избы, где мы находились с Пелагией, сильно ударила в двери и закричала громко: «что вы наделали»!. Я скоро вышел из избы на крик её и увидел её точно мертвой, лежавшей на снегу. От испуга я растерялся и не знал, что делать. Воротясь к Пелагее, я говорил: – «Ну, теперь, беда наша, скажут: жену уморили, чтобы свободнее беззаконничать... А присутствовавший бес в виде ангела шепчет нам: «что вы боитесь? Вам было, ведь, сказано, что она умрет. Так и случилось... Хоть бы казнить вас стали и расстреливать, не бойтесь! За то какая слава ожидает вас! Все вы не верите ничему! Мы успокоились немного от этих слов; взял я жену и понёс в избу, куда все собрались, не зная, что будет и чем все это кончится».

«Прошло 4 часа, продолжает Балабанов, жена моя все казалась мертвой. Вдруг от неё послышался голос: «не поверят, не поверят»! Я обрадовался этому голосу и рассуждал, что жена моя не умерла, а в обмороке, как это бывает; что она опамятуется скоро, а сказанные её слова «не поверят, не поверят», я относил к себе самому, думая, что ей показаны мои добрые дела и истинный путь, чтобы она уверила в этом народ и меня бы слушала. Обморок её продолжался еще 2 часа. После сего она как бы от сна проснулась... Я подошёл к ней и спросил с нетерпением: «что с тобой случилось, Наталия»? От сильной горести и слёз она ничего не в силах была говорить мне, а только сквозь слёзы могла вымолвить: – «друг! будет грешить, едем домой»! (Это было в доме моей сестры, – в Оренбургском Форштадте). Я догадался, что случилось что-то нехорошее для меня; поспешно запрёг лошадь, уложил больную жену в сани и скоро уехал домой. Я положил себе в уме дорогой выспросить, что было с ней; – если хорошее для меня, тогда я расскажу обо всём в собрании; а если что худое, то умолчу, и никто об этом не узнает».

«Жена не дожидаясь моего вопроса, начала рассказывать мне, что было с ней во время обморока. Она рассказала, как приступил к ней со скверным намерением странник – крещёный жид, и как она его отогнала от себя. – «Когда потом он сказал, что муж твой Василий целуется с черничками, находится теперь с Пелагией и что в этом они не видятъ греха, тогда я, не терпя более слышать его дурных речей, вдруг вскочила с постели, как бы напуганная кем, и побежала через двор к дверям нашей избы, чтобы обличить вас. И только успела сказать: – «что вы наделали»? Вдруг напало на меня бесчисленное множество бесов, которые кричали разными страшными голосами, не допуская меня до дверей: «держите, не пускайте её, давите»! При этом мне представилось, что как бы весь свет загорелся огнём... Не знаю, как могла я от них вырваться и дойти до дверей ваших. He помню, как очутилась посреди двора, на снегу». Я сказал ей, что вышедши на её голос, я нашел её мертвой на снегу, но она уверяла, что была, не мертва, а стояла на ногах».

– «В это время, говорила она, я видела тебя как бы на том свете, окружённого всеми людьми, которые к тебе ходятъ на собрания и слушают тебя. Все они обратились в бесов, а ты посреди их стоял босой, без шапки, около рта у тебя клубилась пена. Когда ты каждую женщину целовал, то эта пена касалась её уст, и она уже не могла отстать от тебя, а какою-то невидимою силой связывалась с тобой; а Пелагия казалась прицепленной за твои ноги; когда ты двигался с места, и она таскалась за тобой вслед; лицо её представлялось чёрным, как уголь! А то, что люди подавали тебе, как пожертвования за твоё учительство и юродство: деньги, разные одежды, вещи, свечи и масло, которые ты раздавал приходящим к тебе бедным, как милостыню, все это оказалось на бесах и в руках их... Иные одеты были в твои одежды, другие держали в руках свечи и масло и деньги. Говорили они каждый, обращаясь к тебе: «вот это всё ты дал нам; наш, наш ты теперь... Нам служил и исполнял всё, что мы хотели и внушали тебе; нам покланялся»! Потом, ученики и ученицы твои, обратившиеся в бесов, каждый порознь, говорили, обратясь тебе: «вот ты со мной целовался! Вот ты со мной то и то делал, о чем срамно и говорить! Вот ты весело мне улыбнулся, привлекал глазами, и тому подобное. А под тем местом, где ты стоял с прицепленной к ногам твоим Пелагеей, видна была страшная бездна, и из неё выходило множество безобразных бесов с огненными глазами, которые все кричали: «наш, наш теперь, не уйдешь из рук наших, и все больше и больше вылезало их из бездны и напирало на вас, стараясь как бы незаметно для вас втолкнуть вас с Пелагией в огненную пещь и тартар, который был близ вас. В это время я увидела истинных Ангелов Хранителей наших, сетующих об осквернении нашего брачного ложа, и около меня стоящих святых Мучеников –Адриана и Наталию в в венцах, сияющих небесной силой. Ангел Хранитель, указывая на них, сказал мне: видишь ли, как угодили Господу и спаслись в законном супружестве эти святые Мученики? А твой муж избрал путь погибельный; ему оставался один шаг и одна минута до бездны!. Но милосерд и человеколюбив Господь наш; не хощет Он погибели грешника». А противники – бесы всё еще продолжали кричать: «наш, наш», перечисляя все твои грехи, порознь, и говорили: «вот что ты сделал, вот что, не уйдешь теперь от нас»! Ангел твой Хранитель возразил им: лжете вы, силы лжи!. Еще не ваш он, – а Божий; у него есть добрые дела, и еще предстоит ему и впредь делать добрые дела и покаяться в злых». Потом, обратясь ко мне, сказал: «скажи своему мужу, Наталия, чтобы он немедленно оставил своё заблуждение, а иначе, ты сама видишь его неминуемую погибель, да чтобы сказал и всем, кого учил, что и они также погибнут, и предостерёг-бы их». Я отвечала ему: «если я скажу, то не поверят». «Повторяю тебе, теперь поверят». Потом увидела я Церковь и спросила: «что это за Церковь»? «Это твоего мужа Василия Церковь, которую он приготовил прежней жизнью в юности». Кругом Церкви очень красивое место и вид; посажены разные дерева, большие и малые, и зеленая трава, усеянная различными цветами; но только крест на церкви совсем покривился, как бы на боку лежал и расшатался от ветра. Я спросила: «от чего это крест на главе криво стоит, чуть не упадёт, и расшатался»? Ангел сказал: «вот если бы крест упал, то и муж твой Василий попал бы совсем в бездну на вечные муки. Когда же он поправится в своей жизни, то крест опять выпрямится и станет на своём месте твердо». После этого я и очнулась.

«Когда окончила свой страшный рассказ жена моя, то эта ужасная повесть до того поразила меня, говорит Балабанов, что вся внутренность моя как бы огнём разгорелась... Я почувствовал и ясно сознал всю тяжесть своих грехов и всю справедливость сказанного обо мне. Жена моя невольно обличила меня, как по книге прочла мою греховную жизнь и все темные дела мои. Так, если бы не милосердие Божие спасло меня, то ещё один шаг, и я погиб бы невозвратно. Тяжело, невыносимо стало мне, я горько заплакал, так горько, что в жизни моей никогда так не скорбел и не плакал. Ясно стало мне, что тяжко оскорбил я Господа и едва не погубил мою бедную душу на веки; благодать Святого Духа утратил нечистотой и отогнал заблуждением. В то же время благодарил я премилосердого Господа, что не поступил до конца погибнуть мне, своему созданию».

Утешительно для всякого доброго человека видеть или слышать, как под влиянием милосердия Божия человек – грешник возникает от погибели, постепенно исправляется, укрепляется в благочестивой жизни и делается примерным христианином. И не одни добрые люди радуются этому, но и на небе бывает об этом радость, как сказал некогда Господь Иисус Христос.

Балабанов, потрясенный до глубины души словами жены своей, и наплакавшись от сердечной скорби и вместе радости, решился теперь же приступить к исполнению лежавшего на нём долга, прямо и ясно сказать увлеченным им его ученикам о том, что он не хочет и не может более оставаться в заблуждении, что он принял намерение прекратить свою деятельность, как глава и учитель их, что и им советует оставить свои сборища и быть послушными сынами святой православной Церкви.

Действительно, лишь только Балабанов выслушал рассказ жены своей, как воротился к своим сообщникам, удивлённым его быстрым отъездом. Между тем духовная жена его Пелагия, будто по откровению, предупредила учеников Балабанова, что он скоро воротится, но слушаться его уже не следует. А сестра его, в доме которой было последнее собрание, явственно слышала в воздухе вопли бесов, сетовавших на Балабанова. «О горе нам, окаянным, вопили они! Увы, из какой тьмы человеколюбивый Бог возвращает грешников»!

Балабанов, как только вошел к своим сообщникам, тотчас объявил им, что он больше не будет участвовать в их собраниях. «Братья и сёстры! сказал он им, с сегодняшнего вечера все идите по своим домам; отныне небудет уже никаких собраний; живите, как жили прежде, по закону Божию; мы все заблудились».

Выслушавши Балабанова, все горько заплакали, рвали волосы на головах своих, особенно женщины. «Василий, говорили они, ты скрываешь от нас благодать; по смирению, не хочешь быть нашим учителем и отцом». Но он говорил им, что они ошибались относительно его поведения. Он строго внушил им необходимость правильного покаяния, близким к конечной гибели. Он подробно отрёкся от своего учения. «По закону Божию будем все жить, говорил он своим ученикам, ходить в храм Божий, слушать пастырей законных! Ты имеешь жену, а ты мужа по закону, с которыми разлучились. Идите теперь друг к другу и живите честно в законном супружестве. Юноши женитесь! Девицы выходите замуж. Кто не желает вступать в супружество, иди в монастырь. А я вам более не учитель; не хочу вас и себя губить».

Особенно поразительно было раскаяние Балабанова для его духовной жены, Пелагеи. «Неужели ты, Василий, и меня оставишь»? вскричала она вся в слезах, выслушавши Балабанова. «Да, отвечал он; мы с тобой, мало того, что сами погибали, да и за собой ещё сколько вели в погибель». Но Пелагея на этот раз не убедилась и уехала домой, ожидая, что Балабанов одумается. Но он твердо вступил на спасительный путь покаяния.

Он вскоре явился к своему приходскому священнику, отцу Симеону Циркулинскому, и пред ним чистосердечно раскаялся. Нечего говорить, с какой радостью принял отец Симеон раскаяние Балабанова. Он немедленно донёс об этой радости преосвященному Антонию, который сначала не поверил, что Балабанов раскаялся, но после, убедившись в действительности покаяния его, с радостью принял его, беседовал с ним и внушал ему принести плоды, достойные покаяния. Балабанов и сам желал того. Он, по внушению отца Симеона, предпринял намерение обратить на путь спасения всех своих сообщников. Вскоре он был обрадован раскаянием жены его духовной, Пелагеи. Балабанов рассказывает, как совершился этот спасительный переворот в жизни её.

«Как только я покаялся пред духовником во грехах моих, говорит он, то бесы, не терпя этого и не желая упустить из рук своих другой жертвы, обратились на сообщницу моего греха, бывшую духовную мою жену, Пелагею. Об этом она сама рассказала мне следующее: «Стали ко мне в келию являться в продолжении целой недели множество бесов, наполняя всю келию, и лишь только я бралась за молитвы и чтение акафистов, то они нападали на меня, схватывали и ударяли о земь, приговаривая: «А! Василий покаялся о. духовному, и ты тоже хочешь сделать? Нет, не бывать тому»! И старались, окаянные, задушить меня и, может быть, задушили бы, если бы не и Господне милосердие и помощь пречистой Владычицы Богородицы». Избавилась я от их мучений только призыванием на помощь, со слезами и сердечным сокрушением, пресвятой Владычицы Богородицы. Не терпя слышать и боясь имени пречистой Девы Марии, Заступницы и Споручницы грешных, бесы тотчас же исчезали. Я сознала тогда и вполне поверила, говорила Пелагея Балабанову, что ты говорил мне и всем сущую правду, увещевая обратиться от пагубной прелести, и тотчас же решилась ехать к священнику, отцу Семеону, каяться. Об отце Симеоне тоже мне сказали бесы: «Василий покаялся ему и ты хочешь»? И били меня, не допуская к отцу Симеону. Но слава милосердой Владычице, избавившей меня от их мучений. Пелагия явилась к отцу Симеону, и была им принята с такой же радостью, как и Балабанов.

Так совершилось покаяние Балабанова, горьким опытом узнавшего всю опасность удаляться от руководства поставленных от Бога пастырей духовных. Раскаяние его было полное, от всего сердца. Это видно уже из того, что он не удовлетворился возвращением только к жизни, согласной с правилами православной церкви, но принял намерение идти в монахи, чтобы всю остальную жизнь провести в слезах покаяния.

После Балабанова Василия с его духовной женою, Пелагией, к православной церкви обратился тогда же вскоре еще один «человек Божий», погибавший в заблуждении этой столь пагубной секты «людей Божиих», крестьянин деревни Новоникитиной, Федор Гуров. Он был посажен в Оренбургский тюремный замок за такие же мысли и дела, какие творил Балабанов. Об этом Балабанов узнал от бывшей своей духовной жены, Пелагеи, и сам тотчас же к нему отправился предложить взять его на поруки из тюрьмы, а потом расположить его к раскаянию. Гуров был рад Балабанову, как избавителю своему. «Возьмите, пожалуйста», сказал он, когда ему предложил Балабанов свои услуги, «скучно мне здесь, тяжело жить, не могу выносить заключения»! Балабанов заметил ему, шутя: разве пророки скучают и унывают в скорбях? Нам с тобой стыдно малодушествовать. После этого он уже серьёзно сказал Бурову: «брат, Фёдор Иванович! ведь мы с тобой погибаем в прелести бесовской; учение наше не от Бога, а от диавола, и дела наши угодны не Богу, а диаволу, врагу нашего спасения... А сколько мы прельстили душ простых и неразумных»! Благодать Божия коснулась сердца Гурова. Он заплакал, но тотчас ещё не раскаялся. На другой день, когда Балабанов направился к Гурову, чтобы взять его на поруки, он рассказал ему следующее: «как только вчера вечером ты ушел от меня, бесы всю ночь, начиная с вечера, не давали мне покоя, шумели и колотили о стены острога у моей камеры, хотели всячески меня схватить, но невидимая какая-то сила возбраняла им приблизиться ко мне. Содержащиеся в остроге и служители слышали этот шум и говорили: «это молокан выживают бесы из острога»! А в остроге, действительно, содержалось 6 человек молокан. Меня же, окаянного, все почитали за хорошего человека, страждущего понапрасну. А сейчас, пред твоим приходом сюда, мне слышался такой голос и крик в воздухе: «о горе нам! Идет смутитель... отец Симеон! Погнал ты нас во тьму кромешную! Что тебе нужно»?! Отец Симеон, заметил Балабанов, в это время служил литургию и молился обо мне и заблудшем Фёдоре Гурове. Балабанов воспользовался таким прекрасным расположением Гурова к раскаянию и тотчас посоветовал ему явиться к смотрителю тюрьмы и просить пригласить отца Симеона. Гуров так и сделал. Отец Симеон пришел и, в присутствии смотрителя и других, имел счастье принять раскаяние другого главы «Оренбургских людей Божиих». Гуров взят был на поруки и освобожден из тюрьмы. Балабанов имел счастье слышать от Гурова его раскаяние, более откровенное, чем высказанное в тюрьме. В доме отца Симеона освобождённый Гуров говорил: – «семнадцать лет я учил, так называемой, духовной жизни, а в сущности тайному разврату, который мне был выгоден. Учеников у меня и теперь более 300 человек. Ко мне, как пророку, прилетал бес, в виде ангела; каждый день приносил 12 каких-то книг, которые называл евангелиями, с неба взятыми, и прочитывал мне. В них излагались разные бесовские дела, видения и мнимые пророчества. Когда приходил ко мне какой-нибудь новичек, слыша о моей мнимой святости, юродстве и прозорливости, то бесы открывали мне все грехи и помыселы пришедшего. Довольно было для меня устремить один пристальный взгляд на пришедшего, и тотчас я мог видеть, как в зеркале, все дела его грешные, которые, как дела, бесовские, им были ведомы. От этого всякий тотчас верил мне, почитая меня истинным пророком и святым; всякий приносил мне подарки. Выгодно мне было юродство»!

Гуров был вскоре возвращён в свою деревню и проводил жизнь, свойственную доброму православному христианину.

3

Обративши Гурова на путь истины, Балабанов с отцом Симеоном и Гуровым предпринял путешествие по селениям, где жили принадлежавшие к его обществу, а также и последователи Гурова.

– «Мы все трое, говорит Балабанов, отец Симеон, я и Гуров, с уверенностью на помощь Божию, отправились искать заблудших овец Христова стада, которых скоро и находили, ибо они все были нам известны. Когда приезжали в какое-либо селение, Фёдор Иванович Гуров посылал за своими учениками и ученицами. Все скоро собирались в одну келию к какому-нибудь брату или сестре духовной, где и мы останавливались. Здесь, после приветствий, он сам начинал исповедывать пред всеми, что как сам он заблуждался и был жертвой бесовской прелести и злобы, так и других обманывал, уча бесовскому учению и делам тьмы. Теперь, говорил он, Господь меня самого обратил на путь покаяния и истины, и я вас всех умоляю прекратить всякие сборища и вечеринки и разойтись друг от друга, жить в законном супружестве и девстве, как прежде жили. При этом он подробно рассказывал им, как угрожали задушить его бесы в ту ночь, когда он задумал покаяться. Выслушав увещания, собранные приходили в ужас и слёзно плакали, искренно во всем каялись пред священником и давали письменные уверения, что впредь не будут собираться, учить других и слушать кого-либо учащего, и от души благодарили Бога, не допустившего их погибнуть. Всех учеников Гурова нашлось и обращено более 300 человек».

Всех нами убеждённых во всех местах по данным нам ими подпискам оказалось до 700 человек. После сего мы все трое возвратились в свои места...

В числе обратившихся на путь истины были и все известные главные помощники Балабанова. Казак Михей Ильин, после раскаяния, вёл жизнь благочестивую и сподобился назидательной для всех, знавших его, кончины праведника. Он, повидимому, совершенно здоровый исповедовался, приобщился и елеосвятился, простился со всеми, лёг и помер.

После поездки в Белебеевский уезд, Балабанов поселился в своём семействе. Полного мира душевного он не мог, однако, достигнуть. Ему хотелось принести Богу плоды покаяния, достойные своего падения. Он не переставал плакать о своём бывшем заблуждении. «Мне было стыдно за себя, говорит он; ничто меня не утешало; я думал, что тогда только и умиротворюсь душой, когда, оставивши мирскую жизнь и суету, удалюсь в монастырь, чтобы там плакать до конца жизни о тяжких своих грехах». Но жена его не отпускала от себя. Ей, в самом деле, было так прискорбно без него, так трудно было жить...

Прошло четыре года, а Балабанов не терял надежды когда-нибудь уйти в монастырь. Он постоянно упрашивал жену свою отпустить его. Однажды, она выразила свое согласие, выполнить которое Балабанов мог только при помощи Божией. Жена Балабанова 7 лет страдала от боли в ноге. Она потребовала, чтобы муж её вылечил её от болезни, и тогда она согласится отпустить его в монастырь. «Услышав это, говорит Балабанов, я залился слезами и обратился с теплой молитвой к Заступнице христиан и Споручнице грешных, скорбящих и больных Целительнице, пресвятой Деве Богородице, умоляя Её, излечить мою жену». Вскоре жена Балабанова выздоровела, не смотря на то, что на ноге её были застарелые раны. Принимая это за прямое действие Промысла Божия, она дала согласие на желание мужа. И вот, в 1866 году, Балабанов тайно ушел на Афон, а оттуда перемещён в Константинополь, где и ныне еще живет (писано в 1880 году), преуспевая в подвигах иноческой жизни. Прежние его приятели, бесы, и в новом месте являлись к нему, как он рассказывает, но не добились прежней дружбы. Раз, рассказывает он, на Афоне ему явились бесы и внушают ему: – «Вот ты теперь можеш чудеса творить». – «Вот у меня нет бороды, так сотворите чудо, отвечал Балабанов, чтобы у меня выросла борода. Но бесы захохотали и исчезли». «Теперь, говорит Балабанов, в заключение своей горькой повести, я провожу жизнь свою в мире и тишине. О том скорблю только, что многие погибают от распространившегося бесовского лжеучения, и потому прошу и молю Господа Бога, чтобы эта моя исповедь послужила вразумлением для заблудших»! Исповедь Балабанова представляет собой наглядное доказательство того, как опасно христианину удаляться от руководства истинных, правильно избранных и поставленных духовных Пастырей!.. В какие пагубные сети увлекает заблудших диавол, преобразующийся в Ангела светла!. (2Кор.11:14).

(Оренбургские Епарх. Вед.. 1880 год №24)

В 1847 году среди раскольников меленковского уезда, Заколиской волости, произошло значительное движение в пользу сближения с православием. Виновником этого движения был крестьянин села Губцева Илларион Иванов, начетчик и учитель проживающих в вышеуказанной местности сектантов.

Родом Илларион Иванов был из помещичьих крестьян владимирского уезда. Как сказывают, мальчиком он был взят на барский двор, выучен грамоте и служил у барина казачком. Потом, за какую-то провинность, был сослан своим господином в отдалённую вотчину Вятской губернии; но оттуда бежал и нашел себе приют у раскольников в меленковском уезде, в деревне Степанове. Раскольники всегда охотно принимали и укрывали разных беглецов и проходимцев, увеличивая таковыми число членов своей секты. Так было и с Илларионом Ивановым. Будучи от природы не глуп, он скоро, как не надо быть лучше, сумел пристроиться у приютивших его раскольников. Конечно, чей хлеб стал есть, тех стал держаться и веры. Как грамотный, начал усердно заниматься чтением и пением на молитвенных и на домашних собраниях раскольников, чем, конечно, снискал себе большое расположение. Но всё-таки Иллариону Иванову, как беглому, постоянно проживать в том месте, где пристал, было не безопасно. Раскольники, всегда оказывающие поддержку своим единоверцам, и на этот раз сделали для него, что было нужно. При участии и ходатайстве принадлежавших к одной секте купцов Барсковых, Иллариону Иванову, как непомнящему родства, г. Владимирским губернатором было дозволено приписаться к какому-либо обществу. Вследствие этого он и был приписан к селу Губцеву, меленковского уезда. Приобревши таким образом вновь права гражданства и избавившись власти помещика, а также обезопасив этим себя от преследования полиции, он озаботился обзавестись и семейством, вступив в зятья к одному из крестьян того же села Губцева.

Здесь Иллариону Иванову, с молодости к труду не привыкшему, вести крестьянское хозяйство было трудно. Он стал искать более лёгких способов добывания средств к жизни, занимаясь извозным промыслом и торговлей. Но ни то, ни другое, при ограниченных средствах, хорошей прибыли не давало. И вот в это время, так как он не прерывал своей связи с прежде приютившими и помогшими ему раскольниками, в нём и возникла мысль самому сделаться начетчиком и расколоучителем. Это тем более естественно, что он видел, каким почетом и уважением начетчики пользуются у раскольников, и как часто не только им, а и другим единоверцам сектанты оказывают поддержку материальную. Рассчитав таким образом практическую пользу от задуманного, и сознавая себя способным принести задуманную мысль в исполнение, он начал усердно заниматься чтением и изучением древнеписьменных до никоновских книг, отыскивая в них места в поддержку расколоучения. Везде, где сходились раскольники, в том или другом селении, он являлся на их собрания, вступал в собеседования, читал, предлагал свои мысли, и указывал в книгах места в поддержку раскола. Следствием этого было то, что о нём скоро разнеслась молва, как об очень умном и замечательном начетчике и учителе. Вместе с этим он начал приобретать и больший почет и большее влияние. Учительская деятельность его не ограничивалась одной раскольничьей средою, – он начал пропаганду раскола и между православными. В приходе села Заколпья деятельным сотрудником его в поддержке раскола был крестьянин деревни Григорова (ныне село) Тимофей Андреев. Вместе с делом учительства Илларион Иванов не опускал без внимания и пользы материальной. Куплей или другим каким способом он приобретал от раскольников и православных старинные книги и иконы, награждая вместо сих последних новыми, только на древний стиль написанными, произведениями иконописцев Палеха или Метеры, действительно же древние и уважаемые старообрядцами возил продавать раскольникам большей частью в Саратов и на Иргиз.

Торговля эта была выгодна. Вследствие её завязавшиеся сношения с Саратовом и Иргизом стали настолько прочны, что Илларион Иванов думал совсем переселиться в Саратов, где приобрел и домик. Но встретился несчастный случай, вследствие которого, как сказывают, ему пришлось отложить это намерение. – Во время одной из его поездок в Саратов, ночью загорелся двор, где он остановился. Пожар вначале не был замечен, а когда увидали огонь, было уже поздно что-либо спасать. В числе погоревшего были воза и лошади Иллариона Иванова. А в этих возах заключалось все его имущество: по рассказам, одних книг старинных и икон был цельный воз. Лишившись имущества, или вернее товара, он лишился побуждений и средств к переселению в Саратов. Этот же случай отчасти послужил и причиной перелома в деятельности Иллариона Иванова, как расколоучителя, о чем будет сказано далее. Из вышеприведенного же рассказа, видно, из каковых личностей иногда бывают вожаки раскола и какова их деятельность и цель.

Временем сектантской деятельности Иллариона Иванова были 1830 и 40 года. Секта, которой он состоял учителем – «Нетовщина» или иначе называемая «Спасово согласие».

Нe смотря на полное отрицание существования благодатной Церкви на земле, Нетовцы детей своих крестили и венчали у православных священников. При чем хотя брачащихся после совершения таинства в еретической, по их мнению, церкви и очищали семипоклонным началом; но над детьми крещения не повторяли на том основании, что служителей православной Русской Церкви нельзя причислить к тем еретикам, крещение коих, по церковным канонам, считается недействительным.

С другой стороны, совершение этих таинств в православной Церкви было им необходимо для приобретения прав гражданских и служило прикрытием их сектантских убеждений. Сектантство тогда строго преследовалось. Духовенство же отмечало их в церковных отчетах православными, как совершающих таинства в православной Церкви. Вследствие чего гражданская власть, ограничивая права записанных в полицейских списках раскольников, таковых негласных раскольников, кроме случаев, когда на них доносило само духовенство, оставляла в покое. А кроме этого для записных раскольников – полицейское, а для незаписных – метрическое свидетельство о рождении всегда было необходимо. Про брак же сами раскольники выражаются так: «коли поп повенчает, так уж никто не развенчает». – Фанатическим приверженцем и учителем этой секты Илларион Иванов не был. Пристав к оной сначала по необходимости, далее он держался её по привычке и потому, что близкие ему были раскольники, а затем и сам стал начетчиком и расколоучителем по расчёту. От довольно же продолжительной деятельности в этом одностороннем направлении, от сношений с людьми, принадлежащими к расколу, и оттого, что это было ему выгодно, он и сам сделался как бы убеждённым в истинности того учения, которому научал других.

Но, будучи от природы очень умным, затем сначала из расчёта и по необходимости – занявшись чтением и изучением книг Священного Писания и свято-отеческих, он впоследствии пристрастился к этому чтению. Обдумывая прочитанное и не избегая, как-то напротив делают большей частью раскольники, бесед с православными священниками и другими умными людьми, Илларион Иванов естественно и легко мог придти к мысли и убеждению в ложности расколоучения, – что с ним и случилось. Близко знавшие его в последствии передавали, что на перемену его убеждений значительно повлиял и случай потери им от пожара, о котором сказано было выше, большей части его имущества, что он счёл Божиим наказанием за свои дела. Введение единоверия в раскольничьих монастырях на Иргизе, чему Илларион Иванов был очевидцем, так как в то время был в Саратове, также, может быть, способствовало перемене его убеждений. Эти ли обстоятельства, или еще в детстве им усвоенная, но последующими событиями заглушенная на время, вера – привели его к тому, что в 1847 году он открыто высказался за православие. Мало этого: чтобы загладить свою минувшую деятельность, он начал убеждать присоединиться к церкви и других раскольников, коих он был прежде руководителем.

Деятельность его в этом новом направлении была не бесплодна. В очень непродолжительное время он успел убедить обратиться в Православие более пяти сот душ обоего пола раскольников, проживавших в Заколпской волости, в приходах сел Губцева и Заколпья, и частью в приходах сёл Нормочи, Вешек и Селимова, – которые пожелали присоединиться к Церкви на правах единоверия. Успех Иллариона Иванова в этом деле лучше всего свидетельствует о том влиянии, какое он имел на руководимых им сектантов, и какое они имели к нему доверие.

С решением присоединиться к Церкви возникла и созналась обращающимися необходимость иметь церковь в местности, близкой их жительству. Существовавшие в то время во Владимирской епархии единоверческие церкви в сёлах Иванове и Дунилове были от них в очень далёком расстоянии (более 150 верст), и сообщение с ними, вследствие этого, было, конечно, неудобно. Но как обращающиеся были почти все крестьяне и люди небогатые, то для них трудно было устроить церковь на свои средства. Более состоятельным из них был купец Дмитрий Яковлев Барсков, владелец стеклянного завода в Судогодском уезде. Под постройку церкви и для пользования причту он давал участок земли близ деревни Вашутина; прочие обращающиеся устроили подписку, по которой было заявлено пожертвований на сумму 1117 руб. Но этого конечно было мало; Барсков же сделать значительной денежной помощи не хотел или был не в состоянии. Вследствие этого, обращающиеся, и особенно Илларион Иванов, стали искать других благотворителей, – и нашли их в Судогодском купце Филиппе Козмине и сыне Герасиме Филиппове Комиссаровых.

Комиссаровы к расколу не принадлежали, но старины придерживались. Это придерживанье старины состояло в двуперстии, уважение к писанным на старинный стиль иконам и приверженности вообще ко всему до никоновскому. Иллариона Иванова они знали и раньше через помянутого выше купца Барскова. На предложение его – помочь обращающимся в устройстве церкви – Комиссаровы изъявили готовность.

В Судогодском уезде, близ его границы с Меленковским, в 12 верстах от сёл Губцева и Вещек, и вообще не в очень далёком расстоянии и от других мест жительства обращающихся, у Комиссаровых был стеклянный завод, на котором они постоянно и жили. Завод этот Комиссаровым был построен в 1808 году, в даче Дубасове, и по названию дачи самый завод назвали Дубасовским. При этом то заводе он и изъявил готовность устроить на свои средства единоверческую церковь, при чем под постройку оной и домов церковнослужителей давал две десятины земли при самом заводе, и для обеспечения причта 38 десятин в двух верстах от завода, в пустоши Суковатове.

Изыскавши, таким образом, по милости Комиссарова, средства на устройство церкви, обращающиеся, в лице своего представителя и доверенного Иллариона Иванова, в 1847 г. вошли к высокопреосвященному Иарфению, архиепискому Владимирскому и Суздальскому, с просьбой о присоединении их к Православию, на правах единоверия, и о разрешении при Дубасовском заводе купца Комиссарова и на его средства устроить единоверческую церковь. О разрешении сего последнего обратился с просьбой к Высокопреосвященному, одновременно с присоединяющимися, и сам Комиссаров. При просьбе присоединяющихся был приложен и список лиц, желающих быть приписанными к имеющей устроиться церкви, по которому значилось 218 мужеского пола и 316 женского.

В виду такого значительного количества возвращающихся в лоно Церкви раскольников, высокопреосвященный Парфений отнёсся к их просьбе чрезвычайно внимательно. Немедленно благочинному села Александрова, судогодского уезда, протоиерею Петру Александровскому было поручено произвести дознание и навести справки касательно всего, относящегося как к устройству церкви, так и к личностям самих присоединяющихся.

По наведённым справкам оказалось, что препятствий к устройству церкви при Дубасовском заводе нет, и что, по милости Комиссарова, средств для устройства церкви и отчасти для обеспечения причта будет достаточно. Устройство церкви в указанной местности, как заражённой расколом, весьма полезно. Относительно же изъявивших желание быть приписанными к имеющей устроиться церкви выяснилось, что все они до сего времени состояли в расколе и присоединяются к Церкви с искренним убеждением в святости оной. В таком смысле высокопреосвященный Парфений вошел об этом деле репортом и в Святейший Синод.

Св. Синод указом, от 10 сентября 1848 года, постройку единоверческой церкви при Дубасовском заводе одобрил. Комиссарову, за его христианское усердие, преподал благословение, а заявивших желание быть приписанными к сей церкви, как состоявших до сего времени в расколе или склонных к расколу, приказал причислить беспрепятственно. Существование же самой церкви допускалось не иначе, как при соблюдении условий, изложенных в Высочайше утверждённых в 1800 году правилах или пунктах митрополита Платона.

При таких условиях состоялось разрешение; затем в 1849 году была построена, на средства Комиссарова, 5 декабря оного же года освящена при Дубасовском заводе единоверческая, во имя Святителя Николая, деревянная церковь; а из обратившихся в православие раскольников 218 муж. и 316 жен. пола образовался приход её.

При хлопотах об устройстве церкви и приписке к оной всех изъявивших желание, Иллариону Иванову, как представителю и доверенному присоединяющихся, конечно, неоднократно приходилось лично обращаться к высокопреосвященному Парфению и вступать с ним в разговор и объяснения. Во время этих сношений он настолько зарекомендовал себя с хорошей стороны и настолько высказался умным и начитанным, что высокопреосвященный Парфений сам предложил ему постановить его священником к Дубасовской единоверческой церкви; но Илларион Иванов отказался. Этот случай лучше всего свидетельствует, как об уме его, так и о чувствах, которые он имел, обращаясь сам и других склоняя на присоединение к Православию. Да после устройства церкви ему не долго пришлось и жить. 1 января 1851 года он скончался, оставив по себе добрую память в сердцах всех, знающих его. Устройствомъ Единоверческой церкви при Дубасовском заводе раскол был ослаблен в значительной степени не только в местности близ лежащей, но и в довольно отдалённой от неё. Из 218 душ муж. пола приход её со временем возрос до 1000 душ мужеского пола, и в последствии образовалось из него два новых самостоятельных единоверческих прихода – в слободе Мстере, вязниковского уезда, и в деревне Григорове, меленковского уезда.

Нельзя отрицать и того, что к Дубасовской церкви иногда приписывались из раскола и по расчету лица, преимущественно, из торгового класса. Значиться православными им нужно было, чтобы не терпеть ограничения некоторых прав гражданских; но число таковых было не велико.

Иван Санинский

(Владимирския Епарх. Ведом. 1886 г., №24)

Первым мне памятным годом был 1831 г.; тогда от роду мне было только 6 лет. Воспитатели мои часто рассказывали мне вместо сказок жития святых угодников Божиих, и таковые свои рассказы оканчивали всегда следующими словами: «душе своей спасения ищи в людях добрых и, как вырастешь большой, не женись; если нe женишься, спасён будешь, а если женишься, то душа твоя погибнет на веки вечные». Религиозными рассказами и внушениями о безбрачной жизни они поселили во мне в самом раннем возрасте пламенное желание посвятить себя религиозной жизни, по примеру угодников Божиих, и вместе с тем вкоренили во мне чрезвычайное отвращение к женскому полу. Когда я обучился грамоте, воспитатели заставили меня читать книги божественного содержания, и смысл священного писания толковали мне по своему, превратно, и своим ложным изъяснением так омрачили мой ум, что когда присоединили меня в раскол, секта «людей Божиих» нисколько не казалась мне противной вере православной. Хотя в малолетстве моём раскольники вкоренили во мне отвращение к женскому полу, но в расколе своём, напротив поселили во мне к сему полу сильную любовь. Меня учили радению раскольницы – девки; сначала мне дико было с девкой обняться и, обнявшись с ней, кружиться; но когда привык, эта «Божия работа», называемая в «схватку», мне, как и всем раскольникам, была приятна.

Но в глубине моего сердца я сильно тревожим был чувствами; мной овладело тягостное недоумение о расколе «людей Божиих»; лицемерная набожность и тайные гнусные дела раскольников я считал ужасной мерзостью пред Богом; но фанатизм и лжепророчество в расколе для меня были все еще непостижимы. Кому-либо открыть свое недоразумение я боялся; открыть тайны раскола, значит нарушить заповедь раскольническую; я опасался навлечь на себя мнимый непростительный грех Духа Святого. Тревожимый сим недоумением и разными противоположными друг другу мыслями, я впал в ужасную тоску и наконец дошёл до какого-то безчувственного равнодушия. Меня ничто не могло утешить, равно ничто не могло и к слезам расположить; я сделался как бы иступленный и даже близок был к совершенному безумству. При всём том я не терял надежды на спасение души своей. В 1852 г., в 1 день марта месяца, я, взял святое Евангелие, раскрыл оное, и мне вышел текст следующий: если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестёр, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником (Лк.14:26). На основании сих евангельских слов, я решился оставить жену свою и недавно рожденного сына, думая тем угодить Богу и достойным сделаться Его учеником. В первых числах того-же марта, выправивши отпускной билет, я распростился с женой и сыном, как думал я, навечно, выехал из сельца Б–кова, сказавши жене своей, что еду в Москву, на самом же деле держал путь на Тулу, из Тулы на Харьков, в Таврическую губерню. Из губернского города Симферополя отправился я в Севастополь с намерением сест на пароход и плыть на Кавказ. Прихожу вечером к городу Бахчисараю, где на ночлег остановился в татарской кофейной; там я увидел греков, с которыми разговорился о стране той; между прочим от них узнал, что от Бахчисарая в двух верстах в глубине лощины находится русский монастырь. На другой день пошёл я в монастырь, в котором нашел очень ласковое гостеприимство; братия меня приняли, как родного, и с любопытством распрашивали меня о России. Братии в монастыре было немного. Я искал, кому-бы из них можно было открыть свою душу и получить спасительное наставление, и узнал, что не вдалеке от монастыря в той же глубокой лощине некий старец спасается в отшельнической келии. Я пошел немедленно к тому старцу в надежде получить от него истинное наставление касательно спасения моей души. Подхожу к уединенной келии отшельника, вижу, келия изсечена в большем камне, возле келии разведён садик и устроен небольшой пруд, с проточной водой. Такая уединенная жизнь старца мне очень понравилась. С робким сердцем стучу в дверь, говоря: Господи Иисусе Христе Сыне Божий! помилуй нас грешных. Старец отвечал Аминь, и отпер дверь. Вошедши в келью, вижу старца лет шестидесяти, имеющего лице благовидное, окладистую с проседью бороду. Я сказал ему: благослови, отче! Он ответил: Бог благословит, и сейчас же предложил мне хлеб-соль и в медном чайнике разогрел чай, занялся со мной религиозным разговором; я ему высказал, что радуюсь на его уединенную жизнь, и открыл ему свое намерение, что желаю подражать безмолвной его жизни. Старец спросил о семействе моём; я сказал ему, что имею жену и сына. Старец говорит: если твоя жена не пожелает тебя от себя отпустить, то хотя бы ты в пустыню удалился, но не спасёшься; вспомни, – брак есть таинство, одно из числа семи важных таинств церкви православной; я не советую тебе без согласия жены разрывать брак, в противном же случае душа твоя погибнет. Озадаченный советом старца сего, о религиозно еретическом заблуждении моём я уже не посмел ему открыть. Возвратившись домой, я предался суетам мирским и заботам житейским. Так прошли 4 года.

(моё обращение из раскола)

В заключение расскажу моё обращение в православие.

Час моего вразумления ознаменовался следующим случаем. В 1861 году, около Троицына дня, в сельцо Б–во проехал торговец красным товаром Иван Григорьевич. По своей торговле он заехал к одному расколнику, где и мне случилось тогда быть. Раскольник тот разговорился с Ив. Григорьевичем о религиозной жизни, похвалил его набожность и благонравное поведение, и своим лжеучением склонял его в раскол. На другой день вечером, после ужина, когда я стал молиться Богу на сон грядущий и, по обыкновению, на молитве стал читать символ веры и как только дошёл до 9 члена, выговорив: «во едину, святую, соборную, апостольскую церковь», вдруг в голове точно как бы блеснули слова Ивана Григорьевича, говоренные раскольнику в прошедший день о 9 члене Символа веры. Меня поразил неизъяснимый ужас; я едва мог дойти до своей постели, в которую упал, почти лишившись чувств. Успокоившись несколько от душевного волнения, первоначально я удивлялся своему прежнему неразумию и незнанию силы догматов православной веры, помышляя с величайшим сожалением о неведении своём, о еретическом заблуждении раскола «людей Божиих». Но теперь, вдруг освободившись от слепоты душевной и познавши силу и значение Символа веры, на котором утверждены основные начала церкви православной, я увидел себя далеко отлучённым от Матери нашей, православной Церкви.

– И. П–в

(Прибавление к Тульским Enapx. Ведом. №8, 1868 г.)

Присоединение сие двух сестёр из молоканства к церкви православной совершилось в самарском троицком храме 3-го декабря 1876 г.. Присоединившиеся – это дети семейства Рябова, Параскева, 16 лет, и Анилина 14, отец которых просвещён был св. крещением 30-го октября.

В то время, то есть 30-го октября, когда только что последовало совершение св. крещения отца – главы семейства, как эти дети, еще не христианки, подойдя к нему, стоящему среди восприемников пред иконостасом, в ожидании начатия литургии, слишком неутешно стали плакать пред ним. Проникнутый важностью совершившегося события, погруженный весь в радость о Господе Спасителе, исполненный одних мыслей и чувств – с верой и любовью послужить Ему Единому, дивному в судьбах Своей церкви, отец с трудом несколько слов мог тогда высказать им в утешение и успокоение. Когда же о сем великом и не утешном плаче его детей передали нам, когда объявили, что неутешность их разделяет с ними их мать, а его жена, тогда мы поспешили выйти к ним из алтаря для необходимого на сей раз их утешения и успокоения. Но, подошед к ним, мы, при их великих слезах, и сами не могли не возмутиться духом. Слёзы их были до того трогательны и искренни, что только неродительское сердце, при таком зрелище, могло оставаться спокойно. Дав место сдержанности чувств и мыслей, затаив душевное волнение, мы взволнованным голосом спросили их: что же вас всех заставляет теперь неутешно так плакать, теперь – в сии минуты, священные для вашего отца? – Да как же и не плакать нам, сказала старшая дочь, поддержанная своей матерью, когда отец наш оставляет нас на произвол судьбы? Подумайте ка! Мы теперь остаёмся без него, будем жить, Бог знает, чем. Такой, проникнутый великой горестью, взглядъ детей на будущую свою жизнь, заставил нас, в присутствии тут же стоящих православных, высказать, что перемена веры, совершившаяся в их отце, не есть перемена отеческих его чувств к своему семейству. Заботливый прежде о вас, он теперь не только усугубит эту заботу, но еще своими молитвами будет низводить благоволение и милости Отца Небесного.

В христианстве он будет смотреть на вас не только как на слуг, но и действительно как на детей, коих нужно ввести в Царствие Божие. Если он доселе несколько дней жил вне дома своего в доме ревнителей православия братьев И. и А. Прониных, то жил в силу того, чтобы подготовиться, как требует наша св. церковь, к св. крещению.

Между тем перемена отца в жизни, перемена, выражавшаяся то в непрестанном благодарении Господу Богу, изведшему его из тьмы и сени смертной в свет, в свободу чад Божиих, то в особенном усердии его к Богослужению церкви, то в особенной заботливости о самом семействе, где всякий разговор растворяем был кротостью, любовью, – эта перемена невольно стала благотворно влиять и на детей. При разговоре его о Христовой вере, о том, что он с переменой веры узрел новый радостворяющий мир, эти дети уже стали заговаривать пред матерью и бабушкой, что и им бы можно перейти в православную веру отца. Добрая душой бабушка на это тоже не раз отвечала: что же мешает вам так поступить; препятствия с моей стороны, и со стороны вашей матери нет и не будет. Но – детское сердце таковыми словами бабушки и матери еще не могло утвердиться в деле перемены веры. Им хотелось слышать от них слова решительного, – слова ободряющего на таковой переход. И вот, не задолго до перехода в церковь православную, они, при разговоре о вере, вдруг слышат от бабушки: «и так благословляю я вас, мои внуки, идти в веру моего сына, а вашего отца». Этих то слов ожидал только и сам отец. Обрадованный благословением бабушки, к которому присоединила своё благословение и мать их, отец поспешил с детьми явиться к добросердому Архипастырю, Преосвященному Герасиму, дабы поведать ему свою радость и получить благословение на присоединение детей к церкви, а затем, подал уже Его Преосвященству прошение, прописав в нём, между прочим, следующее.

«По милости Божией и по Вашим молитвам, я, бывший молоканин, сподобился принять таинство крещения и присоединился к истинной православной церкви. Велика была радость при этом! – Но Господу угодно было, чтобы мои радостные чувства не умолкли, а еще более увеличились: вскоре, по крещении моём, две мои дочери Праскева и Акилина изъявили готовность последовать моему примеру – креститься, убедившись, что истинная вера есть вера православных христиан. Уповая на Вашу отеческую заботливость, я припадаю к Архипастырским Вашим стопам с просьбой – просветить их светом учения Христова, вырвать из тьмы неверия на свет истины и распорядиться о совершении над моими дочерьми таинства крещения». Как грамотные, получившие первоначальное обучение в наших православных школах, эти дети своеручно также подписались к прошению, изъявив своё согласие на присоединение к православной церкви и пребывание в ней до последних дней жизни.

После приготовления и наставления в истинах веры Христовой, Праскева и Акилина, 3 декабря, в присутствии многочисленного народа, были через таинство крещения присоединены к церкви священником самарского Иверского женского монастыря Константином Добросердовым. Восприемниками Параскевы были: Его Превосходительство Леонтий Борисович г. Тургенев и купеческая жена Ольга Ивановна Никонова, а восприемниками Акилины купец Фёодор Иванович Никонов и купеческая жена Ульяна Петровна Гладкова.

По окончании таинства, о. Добросердов, обратившись к новопросвещённым, произнес с амвона следующую речь. Действуяй в нас и еже хотети и еже деяти Бог (Фил.2:13), благоволил ныне, по вере и молитвам отца вашего, ввести вас через святое крещение в лоно Своей церкви, и таким образом исполнить общее желание сердца вашего. Бывших вас, отчуждённых от Бога мертвыми делами, (Евр.9:14), Господь ныне примирил вас с небом и представил вас чистыми и непорочными пред Отцем Своим и святыми Ангелами. Тяготевший над вами грех прародительский, содеянный в раю первыми людьми, и внесший расстройство во всю природу нашу, ныне банею паки бытия (Тим.3:5), водой свят. крещения, омыт, изглажден со всеми грехами вольными и невольными, и вы оправданы, освящены благодатью Божией.

И так, да радуется сердце твое, отец – глава семейства, первый положивший начало обновления жизни своей через присоединение к церкви Божией и теперь воочию видевший явные знамения Божия благоволения, совершившиеся и над твоими детьми. Возрадуйтесь и вы, новопросвещённые дщери, разделяя сугубую радость отца вашего, и возблагодарите благопромышляющего и благодеющего Господа Бога всем своим сердцем и всей душой. – Потщитесь отселе своей жизнью свидетельствовать пред всеми, что вы христиане не по имени только, но и по призванию и по делам. Не смущайтесь тем, что вы немощны, слабы и по своему возрасту и положению. В церкви Христовой, в единой только церкви сей, есть благодать, или сила Божия, которая присно подаётся, по заслугам Основателя церкви – Господа, всякому христианину, всякому возрожденному через веру и крещение в Него. Благодать сия всегда немощная врачует и оскудевающее восполняет. С него и при ней святые жены в христианстве совершали такие подвиги, пред которыми дивилися и благоговел не только мир людей, но и мир ангельский. Будьте только верны Господу – Спасителю, верны Его святой церкви, её уставам, верой и молитвой возгревая в себе благодать, этот огнь небесный. Пребудьте тверды и непоколебимы в вере, во уповании благовествования, которое слышали и прияли в свои сердца и Господь сей веры, сего упования не престанет освящать вас все- совершенных теперь во всём, и сохранит ваш дух, и душу и тело непорочно до второго Своего пришествия. Призвавый вас в Свою церковь, Он верен и – сотворитъ Своей силой. (1Сол.5:22–24)

Благодать Господа нашего Иисуса Христа да будет с вами во все дни жизни вашей. Аминъ., (ст. 28)

(Самарские Епархиальные Ведомости 1876 года №24).

Конец