Протоиерей Стефан Остроумов. Веротерпимость Православия

Мы попытаемся при свете Писания и богословских мнений рассмотреть отношение Православия к инославию и к иноверию.

Бывает ложная ревность, когда христиане забывают, что оружия их войны за правду – «не плотские, а духовные», позабывают, «какого духа» был их Учитель – Христос, ни разу не пользовавшийся Своим могуществом для подавления врагов истины, хотя бы по Его зову могли явиться Ему на помощь «более двенадцати легионов ангелов»¹⁰⁹.

Но, с другой стороны, бывает ложная веротерпимость, когда врачуют раны народа Божия, легкомысленно восклицая: «мир, мир», а мира нет, когда пытаются утвердить «общение праведности с беззаконием, света с тьмою, согласие между Христом и Велиаром, верного с неверным»¹¹⁰.

Обеих этих крайностей всегда была и ныне есть чужда Православная церковь, «истинствующая в любви» (Еф. 6:15). Веротерпимость Православия не есть равнодушие к истине, к вере и спасению ближнего, но она есть благоразумие, кротость в распространении единоспасающей веры – в подражание Господу Иисусу, Который «трости надломленной не преломит и льна тлеющаго не угасит». Те, которые умеют обращать в свое учение насилием и хитростью, ищут всегда и всюду людей, наклонных к перемене веры. Но Православию чужд этого рода прозелитизм, это внешнее обращение без внутреннего, осужденное Самим Господом (Мф. 18:15).

Дух веротерпимости проходит чрез всю историю Православной церкви, ежедневно молящейся «о мире всего мира, о соединении всех». Св. Игнатий Богоносец просит ефесских христиан непрестанно молиться о неверующих и заблудших, «ибо есть им надежда покаяния, чтобы прийти к Богу. Дайте им научиться, по крайней мере, из дел ваших. Против гнева их вы будьте кротки; против их велеречия смиренномудры; их злословию противопоставляйте молитвы, их заблуждению твердость в вере».

Древние христиане не отказывали в общении любви тем, с кем у них не было общения веры. Они оказывали помощь нуждающимся из язычников. В годины всенародных бедствий, например моровой язвы, христиане ухаживали за страждущими, не спрашивая их о вере. И к религиозному разномыслию при первом его появлении, пока оно еще не сопровождалось упорным противлением истине, учители Церкви относились с кроткою осторожностью, стремясь к восстановлению мира церковного. «В необходимом – согласие, в сомнительном – свобода, во всем – любовь», эти, приписываемые бл. Августину, слова представляют основное правило Православия. Пример снисходительности к заблуждению можно видеть в послании Григория Богослова к отрицавшим такой важный догмат, как божество Св. Духа. «Сойдемся между собою духовно, – пишет таковым св. отец, – будем лучше братолюбивыми, нежели самолюбивыми. Признайте силу Божества, и мы сделаем вам снисхождение в речении. Исповедуйте естество под другими наименованиями, какие наиболее уважаете, и мы уврачуем вас, как немощных, даже скрыв иное, к вашему удовольствию. Ни вы не обвиняйте нас за речение более возвышенное, ни мы не будем вас осуждать за то речение, которое вам до времени по силам, пока не достигнете, хотя другим путем, того же с нами пристанища. Мы домогаемся не победы, а возвращения братьев, разлука с которыми терзает нас»¹¹¹.

В древнее время бывали, конечно, и отступления от духа веротерпимости. Но насильственный характер отношений к иномыслящим еще до разделения Церкви более проявлялся на Западе, чем на Востоке. Хотя ересей было более на Востоке, чем на Западе, но первую казнь за религиозные убеждения видим на Западе. В 385-м году испанский еретик Прискиллиан с шестью сообщниками после пыток был казнен в Бордо. Православие, в лице Амвросия Медиоланского и Мартина Турского, осудило эту казнь. Последний писал: «Такая казнь есть признак восхищения прав Бога, есть убийство, и мы не хотим иметь общения с убийцами». Весь Восток был согласен с этим голосом... Древность повелевала к отступникам относиться «кротко и мирно, хотя они беспокойным своим разномыслием весьма удаляются от единства тела Господня»¹¹². Св. Златоуст писал:

«Христианам преимущественно пред всеми запрещается исправлять насилием падающих в грехи. В Церкви должно обращать на лучший путь не притеснением, но убеждением. Если человек совратился с пути правой веры, много предлежит пастырю труда, терпения, неутомимости. Человека нельзя ни силою влечь, ни страхом принуждать. Но должно убеждением возвращать его на истинный путь, с которого уклонился. Наша брань не живых делает мертвыми, но мертвых живыми, дыша, кротостию и снисхождением; не еретика преследую, а ересь, хочу прогнать заблуждение, очистить гнилость. Мой обычай таков, чтобы терпеть гонение, а не гнать, быть утесняемому, а не утеснять»¹¹³. Один из историков Церкви – правдивый и беспристрастный Сократ Схоластик уверяет, что религиозные преследования не были обычаем Православия¹¹⁴.

Не изменился взгляд Церкви на способ борьбы с иномыслием и в более позднее время. Патриарх Константинопольский Никифор остановил казнь павликиан, убедив императора Михаила Рангаву, что лучше обращать еретиков, нежели убивать их (812 г.). Преподобный Феодор Студит писал Феофану Ефесскому, требовавшему казни манихеев: «что это ты говоришь? Господь запретил это в Евангелии, чтобы вместе с плевелами не выдергивать пшеницы. Мы должны молиться за еретиков, как Господь молился на кресте за врагов Своих. Не указывай на Финеса и Илию: надобно различать состояние ветхозаветных от состояния Нового Завета. Когда ученики хотели поступить в том духе, Господь показал Свое неудовольствие на то, как они не согласовались с кротким и благим судом Его, Учителя своего»¹¹⁵.

Такая веротерпимость не была только личным убеждением некоторых православных, но таков был и дух церковных законов. Древний толкователь этих законов Иоанн Схоластик пишет: «ученики и апостолы великого Бога Спасителя нашего Иисуса Христа, а также и Церкви Его святой архиереи и учители не полагали, что согрешающих должно терзать физическими наказаниями, как это предписывают политические законы: ибо это представлялось им попечением малоразумным и весьма малозаботливым; напротив, со всею готовностью сами подвергались за них опасности и старались отпавших возвратить»¹¹⁶. Ни нападения врагов язычников, ни бедственное политическое состояние Византии в виду надвигавшихся с востока магометан, ни враждебные отношения Западной Церкви к Православию не заставили православных изменить правила веротерпимости. В XV веке патриарх Константинопольский Максим писал к дожу Венеции, что закон Божий не допускает насилия. Та же мысль настойчиво проведена была и на Софийском соборе, собравшемся для отвержения Флорентийской унии¹¹⁷.

Недруги Православия указывают на церковное анафематствование как на сильное доказательство отсутствия веротерпимости в Православии.

Но такое суждение о «Чине Православия», бывающем в первый воскресный день великого поста, есть плод недоразумения. Слово «анафема», произносимое в этом чине, означает не проклятие, как обычно думают; но отложение или отлучение. Этим самым словом и всем «чином» торжественно объявляется члену Церкви, что он не может участвовать в ее благах, если не пребудет верным уставу Церкви, основным ее законам. Устав Церкви – единство исповедания, освящения и управления. Кто нарушает ту или другую часть устава, тот сам ослабляет благодатную связь свою с Церковью. А Церковь в «Чине Православия» только объявляет о невозможности удержать единство церковное при несоблюдении единства исповедания.

Со времен апостольских Церковь отлучала из своей среды членов, делавших необходимым такое отлучение своим поведением или образом мыслей. Право отлучения установлено Самим Господом, сказавшим: «если согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним. Если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово. Если же не послушает их, скажи Церкви; а если и Церкви не послушает, то будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:15–17).

Не считаем нужным приводить исторические свидетельства, что правом отлучения Церковь с апостольских времен и до установления в IX веке «Чина Православия» пользовалась даже шире, чем во второе тысячелетие своего существования. Порицатели Православия не удивляются, когда общества, составленные для праздного времяпровождения, пользуются правом отлучения своих членов, неповинующихся установленному в этих обществах порядку; но хотят лишить этого права общество, существующее для спасения людей от бедствий временных и вечных и пользующееся правом отлучения не по вражде к людям, а по любви к ним. Отлучение церковное не есть полное лишение церковной правоспособности: Бог непреложен в Своих обетованиях и дарует благодать второго рождения на всю жизнь; но отлучение есть удаление виновного члена временное, до раскаяния. «Чин Православия» есть призыв к покаянию. Это голос матери, плачущей о своем гибнущем сыне, зовущей его. На ектениях и в молитвах епископа в «Чине Православия» Церковь молит, чтобы Господь соблюл ее от ересей и волнений, оградил ее миром, силою Св. Духа, обратил всех отступников к истине, сопричел их к Своему стаду и просветил бы небесным светом мысли омраченных неверием. В апостольском чтении внушается уклоняться от распрей и раздоров. В Евангелии благовествуется, что Сын Божий пришел взыскать и спасти погибшего, что Он печется даже об одной из сотни заблудшей овечке. «Нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих». Очень сходно с «Чином Православия» содержание молебствия, совершаемого с 1904 года во всех храмах в Неделю Православия, но не соединяемого с анафематствованием.

Посреди многих сетей ходят жители земли. Но хитрее других сетей поставлены врагом сети лжеучения, опасного для души, как вор и убийца, как ужаление ядовитой змеей. Кто предохранит людей от этих сетей, если не сделает этого Церковь, спасающая не только милостию, но и «страхом» (Иуд. 22–23)? Поэтому следовало бы «собрать все учения, противные Слову Божию, и всем огласить, чтобы все знали, чего надо опасаться и каких учений бегать. Многие растлеваются умом только по неведению, а потому гласное осуждение пагубных учений спасло бы их от погибели»¹¹⁸.

Истинно православные русские люди, проникнутые направлением святоотеческим, были ревностными хранителями начала веротерпимости. Если на Руси иногда и ссылались в защиту религиозных гонений на «градский» закон Византии и на пример «шпанскаго» короля, то истинные ревнители Православия всегда стояли на святоотеческой точке зрения и считали, вместе с преп. Феодором Студитом, религиозные гонения явлением свойственным временам ветхозаветным. Последователи Нила Сорского писали Иосифу Волоколамскому:

«Аще повелевавши, о Иосифе, брату брата убити, то и субботство будет и вся ветхая закона, ихже Бог ненавидит». Еще ближе повторяет преп. Феодора старец Артемий в послании к «люторским учителям», где он так выражается о религиозных гонениях: «Несть сие христианския премудрости, но от мира сего распеншаго Господа славы. Неции мирская мудрствующе и хвалитися о таковых, ревность Божию глаголюще имети, якоже Илия и Финеес. Но несть ныне время таковым. Восхотеша некогда сим изветом ученицы Господни погубити неприемших Его, но запрещени быша. Не весте, рече, коего духа есте вы»¹¹⁹. Эти слова писаны были в XVI веке, когда римско­католическая нетерпимость достигла высшей своей точки и готова была кровию обагрить мир.

В следующий век Москва была свидетельницею казни расколоучителя Аввакума. Но он церковным собором был осужден в 1666 году, а казнен в 1682-м как хулитель царского величия.

Кроме Сорского, против «градских» казней высказывались Паисий Ярославов и Бассиан Патрикеев.

Но как соблазнителен был для наших предков пример католического Запада, видно из письма Иосифа Волоколамского к митрополиту Зосиме. «Ано Фрязове по своей вере какову крепость держат!

Сказывал мне посол царев (Николай Поппель, бывший в Москве в 1486 году) про шпанскаго короля, как он свою землю очистил, и аз с тех речей и список тебе послал». По примеру инквизиции епископ Геннадий наряжал еретиков в берестяные шлемы с ярлыками: «се есть сатанино воинство».

Когда к концу своей жизни Иван III Васильевич решил принять меры против еретиков, поднялся спор о казни их. Мнение большинства, подтвержденное примерами императоров византийских и их указами, внесенными, как тогда думали, святыми отцами в Кормчую, одержало верх. И в позднейшее время отдельные иерархические лица и правительственная власть не всегда стояли по отношению к сектантам и иноверцам на высоте православных начал. Стефан Яровский в «Камне веры» является ревностным защитником религиозных гонений. Но местоблюститель патриаршего престола, как известно, сильно подчинялся латинскому влиянию.

В наше же время, еще до закона 17-го апреля 1905 года, и духовные и мирские власти настроены были веротерпимо к религиозному разномыслию. Основные законы русского государства гласят: «все, не принадлежащие к господствующей Церкви подданные Российского государства, также иностранцы, состоящие на российской службе или временно в России пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения. Свобода веры присвояется не токмо христианам иностранных исповеданий, но и евреям, магометанам и язычникам»¹²⁰. Религиозные учреждения иноверцев поддерживаются на государственный счет; иноверцы допущены в школы и к высшим государственным должностям. Для старообрядцев Церковь раскрыла двери в так называемом единоверии, то есть дозволила им употреблять излюбленный ими обряд при условии единства в вере и управлении. Помимо того Св. Синод объявлял старообрядцам, что, «как бы ни ходить, по солнцу или против солнца, в том великой силы не находим, и сие хождение есть обряд, надлежащий до тайны, а не самая тайна. Хорошо ходить и по солнцу, только бы быть в соединении с Церковию»¹²¹.

Наглядным показателем русской веротерпимости может служить нижегородская площадь, вмещающая в себе на большом пространстве православный собор, армянский храм и татарскую мечеть. Иноверцы свободно входят в православные храмы, даже в нарушение древних правил.

Если в России до последнего времени стеснены были в выборе занятий и местожительства, в праве обучения юношества евреи, то – не за религиозные верования, а за их вредное влияние на экономический быт народа. Если до 17-го апреля 1905 года не вполне свободными чувствовали себя остзейские немцы, польские католики, штундисты и старообрядцы, то они стеснены за их прозелитизм или стремление к совращению малопросвещенного народа с истинного пути.

Но и эти стеснения, равно как несчастные опыты обрусения, шли не от Церкви, но от мирских властей. С мнением Церкви в этих случаях не всегда справлялись. Как относительно язычников св. Иоанн Златоуст писал, что если бы христиане старались об истинном христианстве в самих себе, то не было бы среди них язычников, так большинство православных думало и думает, что лучшим средством к возвращению отпадших от Православия должно считать исправление нравов в нас самих. В указе Св. Синода, изданном 5-го апреля 1845 года, объяснено, что «для обращения раскольников и заблуждающихся ни в каком случае не следует прибегать к иным средствам, кроме духовного увещания, растворенного любовию, кротостию и долготерпением: священники ни под каким видом не должны выходить из круга чисто духовных действий».

«Все меры полицейские не ваши меры», –говорил митрополит Григорий русским пастырям: святые апостолы действовали словом истины и силами Божиими. Да и обращение прочно и спасительно только то, которое произведено силою истины.

Веротерпимость Православия к иноверцам и инославным христианам имеет твердое основание в Писании и Предании. Прежде всего она зиждется на чувстве любви, которую христианин воспитывает в себе по отношению ко всем людям. «Если вы приветствуете, – сказал Господь, – только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?» Нравственный идеал христианина – богоподобие, приближение к совершенству Отца Небесного, Который «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5:45, 47 и 48). Заключающаяся в этих словах мысль, что Божественный Промысл простирается не на одних правоверных, но на все человечество, составляет первооснову религиозной веротерпимости.

Правда, православные уверены, что принадлежность к единой, святой, вселенской Церкви открывает им доступ к благодатным дарам Духа, просветляет их ум видением истины, научает их плодотворной молитве, спасительным делам, душеполезному посту, благодатному супружеству, благословенному безбрачию и истинному мученичеству. Но эта уверенность в превосходстве Православия не порождает горделивого и презрительного отношения к неправославным. Напротив, святость Православия смиряет православного, ибо, чем более ему дает Церковь, тем более усилий он должен употребить для охранения и умножения данного, и тем строже он будет испытан на суде Божием. «Раб тот, который знал волю господина своего и не был готов и не делал по воле его, бит будет много. А который не знал и сделал достойное наказания, бит будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут. Ибо нет лицеприятия у Бога. Те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся»¹²².

В 42 слове на Пасху Григорий Богослов говорит: «Если Христос сходил во ад, и ты снисходи вместе с Ним. Познай и тамошния Христовы тайны: какая цель двойного снисхождения, какая причина: всех ли без исключения спасает Он своим явлением или и там только уверовавших?»

В комментарии Никиты читаем: «Христос при сошествии во ад не всех спас, а только уверовавших. Златоуст утверждает, что никто в аду не получил спасения от Христа, кроме тех, которые были достойны спасения при отшествии из этой жизни. Но многие уверовавшие тогда считались достойными спасения. Повествуется в историях отцев о язычнике Платоне, что когда, спустя много времени после его смерти, он был поносим одним христианином как человек безбожный и нечестивый, он ночью пришел к своему поносителю и обвинил его, что он несправедливо преследует его своими поношениями. «Я, – сказал Платон, – нисколько не буду отрицать, что я грешник, но когда Христос сошел во ад, никто прежде меня не обратился к вере»¹²³.

Так в каждом человеке Судия будет отыскивать для оказания милости те добродетели, каких человек мог достичь в пределах личных усилий и условий жизни. Поэтому суд над христианами будет более требователен, чем над язычниками. Эта мысль содержится в известной легенде о черепе идольского жреца, который на вопрос Макария Великого: есть ли муки горче тех, на какие осуждены идолопоклонники? – отвечал:

– Мы, не ведавшие Бога истинного, еще хотя мало ощущаем Его к нам милосердие, но под нами в глубинах преисподних более тяжелыми и несказанными муками мучатся те, которые познали Бога, но отверглись и заповедей Его не соблюли.

Умилостивительная жертва Христа, принесенная за грехи «всего мира», видимо простирается и на тех, которые «попирают Сына Божия и не почитают за святыню кровь завета и Духа благодати оскорбляют» (Евр. 10:29). Живя в христианском обществе, неверы неприметно для себя и невольно подчиняют до некоторой степени ум, волю и чувство учению Христа, Его примеру. Они, например, говорят о любви к ближним, о братстве народов, о воздержной жизни и эти начала более или менее проводят в жизнь. Кому они обязаны этой победой над природным самолюбием, как не Христу, влияние Которого простирается далеко за пределы Церкви? «Кто не против вас, тот за вас», – сказал Господь апостолам (Лк. 9:50).

Не согласно было бы с Божественною правдою и божественною любовью, чтобы были совершенно отвергнуты все племена и народы, не вошедшие в ограду единой Церкви. Забудет ли их Промыслитель, заботящийся даже о птицах и о цветах полевых, берегущий и волоса на голове человека? Нет! «Бог не лицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему. Он хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины. Он – Спаситель всех человеков, а наипаче верных» (Д. 10:34–35; 1-е Тим. 2:4; 4:10; Ср. Рим. 2:9–10). Златоуст не допускал вечного осуждения и гибели для язычников, коль скоро они не имели средств к познанию истины, но руководились в жизни требованиями совести. В худшем положении – слышавшие учение истины, но не принявшие его или вероотступники, но и они не безнадежны. Как ни велик грех неверия в Сына Божия – Искупителя мира, но и этот грех не стоит неодолимой преградой для милосердия Божия. Только хула на Духа, иначе – упорное противление Евангелию, представляющее не столько заблуждение ума, сколько извращение воли и сердца, – совершенно отлучает человека от богообщения.

До воплощения Бога-Слова еврейский народ был хранителем истины; в нем подготовлялось спасение всех народов. Но и другие народы не были предоставлены самим себе. Божественного Откровения удостоивались не одни евреи, но многие лица из других народностей, например, Авимелех Герарский, Мелхиседек, один из фараонов Египта, аравитянин Иов, мадиамский жрец Иафор, пророк Валаам, Навуходоносор, Кир – царь Персидский, именуемый в Библии рабом Божиим, волхвы, по звезде нашедшие Спасителя, и многие другие. Даже некоторые из женщин-язычниц оказались благословенными орудиями Промысла в Церкви ветхозаветной: Раав, иерихонская блудница, Иаиль кенеянка и моавитянка Руфь.

Если же евреям неоднократно давалось повеление удаляться от общения с язычниками и даже истреблять их, то это допущено было только в целях воспитательных. «Если бы видел Бог в иудеях постоянный образ мыслей и твердую веру, то не повелел бы им избегать обращения с иноплеменниками, а, напротив того, потребовал, чтобы жили с ними вместе и проповедывали благочестие»¹²⁴. Когда не могло быть опасности для веры, общение не воспрещалось; так, пророк Илия продолжительное время жил в Сарепте Сидонской и благодетельствовал вдове, у которой жил. Храм истинному Богу, построенный Соломоном, был доступен и для язычников. В лице Хирама, царя Тирского, языческий мир участвовал в создании этого храма.

Священные книги избранного народа ясно свидетельствуют, что Господь милосерд и к язычникам. Елисей исцелил Неемана, полководца Сирийского, и, по обращении его к Богу живому, дозволил ему воздавать поклонение и Риммону, божеству Сирийскому. Проповедь Ионы спасла обреченных на погибель, но покаявшихся ниневитян. Спаситель, в обличение непокоряющихся истине евреев, неоднократно указывал им на язычников, ставил Тир и Сидов не ниже городов еврейских, одобрял царицу Савскую, приходившую поучиться мудрости у Соломона. Не презрел Господь моления римского офицера и жены хананеянки, принял в Царство Свое покаявшегося разбойника, молился о прощении распинателей и хулителей Своих, показывая тем, что и они не лишены некоторой надежды. По смерти Своей Спаситель сходил в ад и проповедывал заключенным там современникам Ноя (Петр. 3:19–20).

Благословение Господа простирается на весь род человеческий прежде всего в лице Адама и Евы, а затем в лице Ноя и его сыновей, предков всего существующего человечества. Моисей свидетельствует, что Бог разделил пределы народов по числу ангелов¹²⁵. В писаниях позднейших пророков Бог говорит о язычниках тоном любящего Отца. Все народы – союзны Богу, и если они нарушили и нарушают свой договор с Отцом Небесным, то Он всегда остается верен союзу, ибо слово Его неизменно¹²⁶_.

Поучительное предание встречаем в одной арабской поэме, уясняющее отношение Бога к верованиям младенствующих народов. Один пастух молился: «О Господи, Боже мой! Как бы знать мне, где найти Тебя? Как бы хотелось надевать сандалии, расчесывать волосы, мыть платье, убирать жилище, подавать молоко от стада».

Услышав эту молитву, Моисей распалился гневом и обличил пастуха. Огорчение и отчаяние пастуха не имело границ. Тогда Господь обличил самого Моисея: «для чего ты отогнал от Меня раба Моего? Всякий человек принял от Меня образ бытия своего и склад языка. Что у тебя – зло, то другому – добро. Тебе яд, а иному мед сладкий. Слово ничего не значит, Я взираю на сердце человека».

Древнейшие учители Церкви возглашали, что Божественное Слово благотворно воздействовало на весь род человеческий и что лучшие люди из язычников, особенно философы, поэты и законодатели, обладали частью богооткровенной истины. Философия прямо рассматривалась как дело Божие в языческом народе, как свет, светящийся во тьме. И действительно, такие изречения, как изречение греческого философа Платона: «Мы будем ждать того, – будь это Бог или боговдохновенный человек, – кто научит нас нашим религиозным обязанностям и снимет повязку с наших глаз», – подобные изречения нельзя считать делом одного человеческого разума. Христианский философ Иустин называл языческих мудрецов христианами до Христа, а суровый сторонник подвижничества Тертуллиан сказал, что душа человека христианка по природе. Католические богословы Средних веков Аристотеля и других мудрецов языческой древности объявляли спасенными. Убеждение в милосердии Божием к язычникам выразилось в сказаниях о язычнике Фалконилле, о помиловании царя Траяна по молитве св. Григория Богослова и в мнении о загробной участи некрещенных младенцев.

Восточные патриархи в своем послании, указав, что Бог «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1Тим. 2:4), утверждают, что всем людям Бог даровал «Божественную и всепрощающую благодать, которая, подобно свету, просвещающему ходящих во тьме, путеводит всех». Всем людям Бог открывает Себя чрез непосредственное воздействие и как бы ощущение, чрез красоту и величие видимого творения и чрез совесть человеческую, которая знает «праведный суд Божий» (Д. 17:27; Рим. 1:18, 20 и 32). И от язычников не сокрыто в жизни человеческих обществ божественное возмездие за неправду и нечестие. Поэтому многие язычники бессознательно и несовременно чтут истинного Бога, а люди, не прославляющие и не благодарящие Бога, осуетившиеся в своих помышлениях, помрачившие сердце свое, пред Богом «безответны» (Д. 17:23; Рим. 1:20–21).

И языческие религии оказывают некоторое благодетельное влияние на нравственность народов. Свет богоподобия не совсем угас и в язычниках: он «во тьме светится и тьма его не объят» (Ин. 1:5).

Если Промыслитель «не далек от каждого» человека, хотя бы и язычника, то тем более близок Он к исповедующим «Иисуса Христа, пришедшего во плоти», хотя бы и неправославным. К ним, чтителям Сына Божия, ко всем приложены слова Господа: «приходящего ко Мне не изгоню вон» и слова апостола: «исповедующий Сына имеет и Отца» (Ин. 6:37; 1-е Ин. 2:23). Если православный с любовью относится к язычникам как к детям Отца Небесного, вошедшим вместе с христианами в союз с Богом в лице общего прародителя Ноя, то гораздо большую любовь православный питает к инославным христианам, братиям по вере во Спасителя, причастникам «небеснаго звания» (Евр. 3:1). Самая уверенность в истине Православия побуждает православного снисходительно и осторожно судить о тех, которые стоят на низших ступенях храма Господня.

«Сокровенные связи, соединяющие земную Церковь с остальным человечеством, нам не открыты. Поэтому мы не имеем ни права, ни желания предполагать строгое осуждение всех пребывающих вне видимой Церкви, тем более что такое предположение противоречило бы Божественному милосердию». Церковь «над не слышащими ее призыва не произносит приговора, зная повеление своего Спасителя и Главы «не судить чужого раба». «Исповедуя едино крещение во оставление грехов как таинство, предписанное Самим Христом для вступления в Церковь новозаветную, Церковь не судит тех, которые не сделались причастными ей чрез крещение, ибо она знает и судит только самое себя. Ожесточенность же сердца знает един Бог, и слабости разума судит Он же по правде и милости».

«Внешнее единство есть единство, проявленное в общении таинств; внутреннее же единство есть единство духа. (И оно – главное). Многие спаслись (напр., некоторые мученики), не приобщившись ни одному из таинств Церкви (даже и крещению), но никто не спасается, не приобщившись внутренней святости церковной, ее вере, надежде и любви»¹²⁷.

Богомудрый Павел дает нам пример, как мы должны относиться к исповедующим Спасителя неискренно или ошибочно. «Некоторые, – пишет апостол, – по зависти и любопрению, а другие с добрым расположением проповедуют Христа. Одни по любопрению проповедуют Христа нечисто, думая увеличить тяжесть уз моих; а другие из любви, зная, что я поставлен защищать благовествование. Но что до того? Каким бы образом ни проповедывали Христа, притворно или искренно, я и тому радуюсь и буду радоваться» (Флп. 1:15–18).

Если апостол Павел в стенах римской тюрьмы радовался любопрительной¹²⁸ и неискренной проповеди своих недругов, то тем более оснований православные имеют радоваться успехам проповеди католиков и протестантов, когда она раздается среди людей, не знавших Христа или отрекшихся от Него. Пока католики и протестанты проповедуют не папу и не Лютера, а Христа Спасителя, пока Они не вносят разномыслия в ограду Православия, они нам ближе, родственнее, чем наши отечественные исказители Евангелия, проповедующие свое собственное, из лоскутов сшитое учение.

Важно, что для установления правильного взгляда на инославие мы не можем воспользоваться суждениями древних отцов и учителей Церкви, так как в древнее время до XI века не было инославия в теперешнем смысле слова. Были в древнее время еретики, осуждаемые соборами и отсекаемые от тела Церкви как больные члены.

Но инославие началось не с ереси, не с отпадения от существенного пункта веры, не с соборного отлучения за упорство во лжи, но, подготовленное различием духовного склада народов Запада и Востока Европы, разностями обрядовыми и дисциплинарными, инославие началось прямо с разделения народа церковного на две половины. В самый период разделения православные являли себя веротерпимыми. Совершителями окончательного разрыва были легаты папы, положившие в 1054 году на престол Цареградского Софийского храма грамоту, отлучавшую от общения с Римом всю греческую Церковь¹²⁹. Догматические и обрядовые различия церквей Западной и Восточной получили значение после и вследствие разрыва церквей. «Проклятия, писанные, обнародованные, много раз повторенные, из Рима падали только на противников римскому преобладанию, а не на учения и постановления восточные; обличения из Константинополя поражали только беззаконных судей и искателей преобладания над всею Церковью, а не западную часть Церкви. В окружном послании Фотия исчислены некоторые западные заблуждения, но ни на одном Константинопольском соборе не произнесено на них проклятия. Самое «и от Сына»¹³⁰ ограждено только запрещением употреблять впредь, а не проклятием»¹³¹. Существующие теперь новшества католиков не причина, а последствие разделения.

Не было недостатка со стороны Востока в попытках покрыть любовью развернувшуюся пропасть в самые годы разделения. Так, Петр, патриарх Антиохийский, писал Михаилу, патриарху Цареградскому: «Латин должно почитать братьями, хотя они по недостатку образования или по невежеству довольно заблудились от правого пути», Феофилакт Болгарский приписывал этому невежеству неуменье латин отличить временное послание Св. Духа Сыном от вечного Его исхождения от Отца. Древний учитель Иоанн Киртошский увещевал не вменять в скверну опресноки латинские, так как и на них призывалось имя Господне¹³². Вселенская Церковь не изрекла еще суда на католицизм; существующие теперь осуждения (в «книге о вере», в «послании» патриархов) – частного характера.

Через пять столетий после первого разделения началось второе: протестанты оставили латинскую церковь, образовав общества, которые они сами не решаются назвать Церковью в собственном смысле. Тяжки заблуждения протестантизма, но почти все они объясняются из заблуждений католицизма. Католики исказили Предание, злоупотребляли таинством покаяния, преувеличивали значение внешнего доброделания, а протестанты отвергли то, и другое, и третье. Примечательно, что протестанты разделились на множество сект и подразделений. Это верный признак, что протестантизм есть искание вселенской истины. Трехвековое состояние искания нельзя считать слишком продолжительным. Евреи слепотствуют в шесть раз дольше, однако о них сказано, что «весь Израиль спасется» (Рим. 11:26).

Полемика между восточными и западными христианами, начавшаяся еще до разделения Церкви, продолжается доселе. Но весь этот восьмивековой период в разделившихся церквах не угасало сознание единства и продолжалось некоторое взаимное признание и взаимное влияние христианских исповеданий. Нити, их связующие, были очень тонки и слабы, но нельзя сказать, чтобы они когда-либо совершенно прерывались. Православные всегда признавали святость храмов и богослужения латин, воздавали находящимся в этих храмах иконам поклонение; также относились и католики к храмам и богослужению православных¹³³. В Иерусалиме и Назарете имеется по престолу, на которых совершают бескровную жертву и католики, и православные, конечно, не одновременно.

Вот как один православный грек решает весьма важный вопрос: находятся ли на пути ко спасению иноверные христиане? «Разум всякий раз давал мне на то отрицательный ответ; он мне говорил: если для спасения необходимо принадлежать к истинной Церкви, а истинною Церковью может быть только одна, то никто, не принадлежащий к ней, не может спастись. А совесть и сердце, напротив, говорили мне нечто совсем другое. «Возможно ли, – замечали они вопреки суждениям рассудка, – чтобы мириады христиан, которые находятся вне моей Церкви и между которыми так много благомыслящих и искренних людей, – возможно ли, чтобы подобные лица погибли единственно потому, что они не признают всех догматов моей Церкви? Возможно ли, чтобы подверглись этому страшному наказанию и эти, хотя простые, но христианские души, которые, не будучи в состоянии отрешиться от учения, с юности им внушенного, остались при тех воззрениях, которые они всосали в себя еще с молоком матери? Возможно ли, чтобы такое наказание было наградой за их веру?» Эта борьба между рассудком и сердцем ввергла меня в раздумье. Я отправился к одному любимому мною учителю, и он отвечал мне по примеру Господа сравнением. Мы находились на берегу широкой реки, было лето, угрожала страшная буря, вода была крайне неспокойна. «Спеши, – сказал мне друг, – перейти на противоположный берег, потому что река становится опасною. Вот перед тобою один прочно построенный мост и двое слабых деревянных мостиков. Какой же путь намерен ты избрать?» «Я пойду по мосту», – был мой ответ. «Теперь, – сказал мудрец, – ты сам ответил на свой вопрос. Мост есть образ Православной церкви.

Река – земная жизнь, по которой мы совершаем путь к вечности. Из двух слабых мостков один представляет протестантскую церковь, другой – римско-католическую». Поэтому отныне, говорит грек, когда я встречаюсь с протестантом или папистом, я смотрю на него как на своего собрата, который имеет ту же цель, что и я, но вместе с тем тотчас спешу ему сказать: «брат! ты идешь по хорошему пути, хотя можешь идти по еще более безопасному; иди за мною, я покажу его тебе»¹³⁴.

Столь же образное, а вместе и полное веротерпимости сравнение саровский подвижник Серафим применил к старообрядству.

«Ходите, – увещевал он старообрядцев, – в церковь грекороссийскую; она во всей славе и силе Божией! Как корабль, имеющий многие снасти, паруса и великое кормило, она управляется Святым Духом. А ваша часовня подобна маленькой лодке, не имеющей кормил и весел; она причалена вервием к кораблю нашей Церкви, плывет за нею, заливаемая волнами, и непременно потонула бы, если бы не была привязана к кораблю»¹³⁵. «В лесу нередко замечаешь новые зеленые и сочные побеги на надломленной ветви, казавшейся уже мертвою. Оказывается, жизнь сохранялась в ней! Не учит ли нас здесь природа осторожности и скромности суждений наших»¹³⁶ об отпадших?

Нельзя оспаривать, что и в расколе, и в сектах, и в инославии есть условия, благоприятствующие началу спасения. Вопрос только в том, может ли вне православия воспитаться христианин «в меру возраста совершенного?» (Ефес. 4:13). Не представляют ли раскол, секты и инославные общины потенциального православия подобно тому, как крещеный и воспитываемый в православии отрок только потенциально (в возможности) православен?

Осторожный и точный в слове митрополит Филарет никогда не высказывал решительного осуждения ни католической, ни протестантской церквам. «Един Бог, – говорил святитель, – верно знает тех, которые по живой вере и никогда не отпадающей любви неотъемлемо и вечно принадлежат Ему и Его не земной только, но и небесной Церкви». «Никакую церковь, верующую, яко Иисус есть Христос, не дерзну я назвать ложною. Всякая Христова Церковь может быть либо чисто истинная, либо нечисто истинная; сия последняя примешивает к истинному и спасительному веры Христовой учению ложные и вредные мнения человеческие. Я не знаю, многие ли из христиан западных и глубоко ли проникнуты сими особенными мнениями, кто из них и как твердо держится верою краеугольного камени вселенской Церкви Христа»¹³⁷.

В отношении к католицизму нужно различать в русском богословии два взгляда. Первый – древнерусский, по которому латинство – еретичество. Особенно убежденным сторонником этого взгляда в последней четверти минувшего века был Никанор, архиеп. Одесский. Второй взгляд – более позднего происхождения, признающий латинство учением не чисто истинным, но не выключающий церковь Католическую из состава единой Церкви. Идейная предпосылка этого взгляда та, что, хотя взаимного признания и общения между церквами западной и восточной нет, но Церковь – не вся в видимости. Здоровой своей стороной инославие соединено с Православием незримо. Подобный же двойственный взгляд на восточное православие примечается и в латинском богословии с преобладанием, к сожалению, взгляда, умаляющего до малости родство церквей.

Связь между исповеданиями поддерживается между прочим допускаемою Православием молитвою о спасении инославных живых и даже умерших, молитвою не только частною, но и церковною. Принципиального сомнения в богоугодности молитвы за инославных не должно быть; если же являются по этому вопросу недоуменья и споры, то только потому, что наша церковная молитва не самочинная, а уставная; в уставе же доселе не выработано особенных прошений и песнопений за инославных братий наших во Христе. При просьбе помолиться о инославном христианине священник испытывает затруднение относительно формы молитвы и страх соблазнять общецерковною молитвою за иноверцев немощных православных. Принципиально же вопрос о молитве за инославных и Писанием и Преданием решается утвердительно.

Господь повелел благословлять «проклинающих» и молиться «за обижающих и гонящих». Ап. Павел внушал поступать смиренномудренно, кротко и терпеливо, «снисходя друг ко другу любовию», стараясь «сохранить единство духа в союзе мира», совершая «молитвы, прошения, благодарения за всех человеков, ибо Бог хочет, чтобы все люди спаслись»¹³⁸.

Литургийные молитвы свидетельствуют, что Церковь издревле исполняла заповедь молитвы о всех людях. «Помяни, Господи, – молится иерей, совершающий литургию по чинопоследованию святителя Василия Великого, – помяни, Господи, всякое начальство и власть... всех, требующих великого Твоего благоутробия, и вся люди Твоя помяни, Господи Боже наш, и на вся излей богатую Твою милость, всем подавая, яже ко спасению». В более древней литургии ап. Иакова неоднократно совершается моление «всех усопших от праведного Авеля, сына Адамова». Сам, Господи, упокой их там в стране живых, в наслаждении райском, в недрах Авраама, Исаака и Иакова». Да и ныне на каждой обедне священники молятся стоя перед Телом и Кровию Господа: «помяни, Боже, всех усопших в надежде воскресения живота вечнаго и упокой их, идеже присещает свет лица Твоего». Совершенно согласно с наставлением Господа в древнем чине литургии, сохраненном отчасти в Апостольских Постановлениях, совершались моления «о ненавидящих нас и гонящих нас за имя Твое, о внешних и заблудших... и о всем мире».

В Православной церкви установлены в определенные дни общественные панихидные моления во храмах «за всех умерших, от Адама даже до днесь, дабы купно с нами (христианами) и они все стали одесную Бога». Такие вселенские панихиды совершаются в субботы мясопустную, второй, третьей и четвертой седмиц Великого поста, во вторник Фоминой седмицы и в субботу пред Пятидесятницей. Церковь поет: Христос воскресе, разрешив узы Адама первозданного, и адову разрушив крепость, дерзайте вси мертвии: умертвися смерть, пленен бысть и ад с нею, «Христос воцарися: Той нам дарова нетление плоти, Той воздвигает нас и дарует воскресение нам и славы оныя с веселием вся сподобляет». На панихиде о воинах упоминаются не только воины православные, но и все «за веру и отечество убиенные, пострадавшие и мужественно подвизавшиеся». На «царской» панихиде поминаются близкие родственники царствующего дома без различия исповеданий.

Правда, существуют канонические правила, не благоприятствующие молитвенному общению с иудеями и еретиками, но одно дело – молитвенное общение, другое дело – молитва за кого-либо, одно дело – иудеи и еретики, другое дело – инославные христиане, не осужденные вселенской Церковью. Церковная жизнь нашего времени слишком изменилась сравнительно с первым тысячелетием христианства. Тогда в целях миссионерских и воспитательных нужна была строгость в отношении к иномыслящим, ныне в тех же целях нужно руководиться широтою христианской любви и внимательно относиться к нравственно-религиозному сознанию тех православных, которые стоят в связях родства и дружбы с инославными.

Допетровской Руси свойствен был до некоторой степени дух нетерпимости. Несмотря на то, в исповедании Петра Могилы признано возможным на литургии поминать всех живых, крещенных во имя Христово, без различия исповеданий¹³⁹.

Усматриваемые ныне препятствия к молитве за инославных носят характер не столько церковный, сколько дипломатический. Вот примеры. «О живом лютеранине, – рассуждает митрополит Филарет, – можно петь молебен и просить ему благодати Божией, привлекающей в единство истинной Церкви; но об умершем – иное дело. Мы его не осуждаем, но его была воля остаться до конца вне пределов Православной церкви. Зная некоторых лютеран, имевших уважение и веру к Православной церкви, но скончавшихся вне соединения с нею, – в утешение присных верных я дозволял о них молитву, не открытую в церкви, с которою они не соединились в жизни, а поминовенье на проскомидии и панихиды в доме»¹⁴⁰.

Столь же дипломатически решается вопрос о молитве за самоубийц. По каноническим правилам дозволена молитва только за тех самоубийц, которые лишили себя жизни в состоянии безумия. К оптинскому старцу Леониду пришел за утешением его почитатель Павел Тамбовский, глубоко опечаленный самоубийством своего родителя. Старец сказал Павлу:

– Вручай как себя, так и участь родителя воле Господней премудрой и всемогущей. Не испытывай Вышняго чудес. Тщися смиренномудрием укреплять себя в пределах умеренной печали. Молись преблагому Создателю, исполняя тем долг любви и обязанности сыновней.

– Но каким образом молиться о таковых?

– По духу добродетельных и мудрых так: «взыщи, Господи, погибшую душу отца моего; аще возможно есть, – помилуй! Неисследимы судьбы Твои. Не постави мне в грех сей молитвы моей. Но да будет святая воля Твоя». Молись же просто, без испытания, передавая сердце твое в десницу Вышняго. Конечно, не было воли Божией на столь горестную кончину родителя твоего, но ныне он совершенно в воле Могущаго и душу и тело ввергнуть в пещь огненную, Который и смиряет и высит, мертвит и живит, низводит во ад и взводит. При этом Он столь милосерд, всемогущ и любвеобилен, что благия качества всех земнородных пред Его высочайшею благостию – ничто. Для сего ты не должен чрезмерно печалиться. Ты скажешь: «Я люблю моего родителя, почему и скорблю неутешно». Справедливо. Но Бог без сравнения более, чем ты, любил и любит его. Значит, тебе остается предоставить вечную участь родителя твоего благости и милосердию Бога, Который, если соблаговолит помиловать, то кто может противиться Ему?»¹⁴¹

Оставляя малоисследованный вопрос об отношении Церкви к самоубийцам, возвращаемся к рассмотрению вопроса об отношении Православия к инославию.

Назрело время развить присущую Православию широту в применении к инославию без дипломатических виляний и без мнительной боязни соблазна для православных. Соблазн там, где ложные страхи подавляют прямоту и искренность. Мы видели и еще увидим, что люди, стоявшие на страже Православия, умели без труда отрешиться от полемической точки зрения на инославие. Просвещенный ревнитель Православия А. Муравьев не считал Восточную Церковь единоспасающею, но утверждал, что в этой Церкви больше условий для спасения, чем в Западной¹⁴².

Недавно умерший киевский митрополит Платон высказывал нередко ту мысль, что христианские исповедания – родные сестры, впавшие в жестокую распрю. Исповедания, по его сравнению, как бы перегородки в храме Единого Бога, перегородки, далеко не достигающие высоты самого храма.

Преосвященный Феофан (Говоров) действование Св. Духа в мире сравнивал с дыханием. «Легкие, в которых это дыхание совершается, есть Святая Церковь; каналы в легких – это Божественные таинства ее и другие освятительные действия; колебания груди – это годовое движение всех священнодействий Церкви. Чтобы Божественный Дух оказывал полное Свое действие, необходимо, чтобы органы, Им Самим учрежденные для сообщения Себя, были целы, т. е., чтобы все Божественные таинства и священнодействия сохранялись в том виде, как они установлены св. апостолами по внушению Св. Духа. Где учреждения эти повреждены, там дыхание Божественным Духом неполно, и, следовательно, не имеет полного действия. Так, у папистов все таинства повреждены и многие спасительные действия искажены, папство – это гноящееся легкое. У лютеран большая часть таинств отвергнута, оставшаяся искажена и в смысле, и в слове. Лютеране похожи на тех, у которых три четверти легких сгнило... Близки к ним, но еще поврежденнее, наши раскольники хлыстовцы, молокане, воздыханцы и прочие»¹⁴³.

Далее епископ-затворник раскрывает, что не все и православные дышат с Церковью. В своем строгом суждении епископ не отрицает в католицизме и лютеранстве оправдывающей и освящающей благодати Духа. А это – главное в христианских общинах: «где Церковь, там и Дух Божий, а где Дух Божий – там и Церковь и всякая благодать»¹⁴⁴.

Самый обстоятельный перечень учений веры и изустное их исповедание не составляет еще веры спасающей, которая есть жизнь во Христе. Царство Божие доступно и младенцам в вере, питающимся молоком учения. Народные массы почти во всех исповеданиях не знают своей веры и отличия ее от других исповеданий. Но если они сердцем близки ко Господу, ужели Он отвергнет их?

Скажут: православные, не ведающие истин веры, спасутся повиновением Церкви. Так ли это? Покорность – бескачественна. Она есть и в Исламе. Она более свойственна латинству, чем Православию.

Древние говорили: «Вне Церкви нет спасения» (Ориген). Но кто вне Церкви и кто внутри ее? Как относятся к Церкви общины, от нее отделившиеся?

«Глава Церкви и Его Дух знают это всесовершенно. Мы знаем одно, что истина у нас, и знаем это внутренним знанием, поколику святая Истина живет в нас – или – что тоже – поколику мы чувствуем себя живыми членами Церкви. Но сама же Церковь постоянно молится о соединении церквей; итак, мы не погрешим, если будем видеть в прочих общинах христианских как бы храмины, отпадшие и отдалившиеся в разной мере от видимого на земле единого дома Божия. Поскольку в них еще жива вера в единосущную Троицу, вера в Искупителя, вера в необходимость Церкви, постольку и в них идет еще Божие созиданье, хотя мы не можем сказать, как оно относится к созиданью Церкви Христа. Довольно того, что Церковь имеет их постоянно в виду; и сие, конечно, не без внушения Духа Божия. Может быть, и там, в отчуждении, как бы вне Святой земли, обтесываются живые камни, приготовляются негниющие древа, чтобы тем и другим рано или поздно благочестно быть положенными в истинное созиданье Божие. Может быть, там вдали совершается необходимое, хотя суровое и мятущееся, подготовление, дабы близ самого святилища по возможности не был слышен нестройный шум работы и чтобы около дома Божия не было груд мусора человеческих страстей. Веруем, что будет едино стадо, как един Пастырь; веруем, что Ему дороги овцы заблудшие, что Он с любовью взыскивает даже едину из них; итак веруем, что придет время и ныне есть, когда доброе готовое, где бы оно ни скрывалось, будет или видимо еще на земле восприемлемо во Христово здание, или же невидимо на небесных будет к Нему приобщено, – как угодно Его любви и как видимо Его премудрости»¹⁴⁵.

Печально разделение тех, которые должны бы составлять одну семью, но в некотором отношении оно полезно: оно содействуете более глубокому проникновению в Евангельское учение. «Надлежит, – пишет ап. Павел, – быть и разномыслиям между вами; дабы открылись между вами искусные» (1Кор. 11:19). «Только тот обладает основательным знанием христианства, кто тщательно углубился в изучение иудейских и христианских сект»¹⁴⁶.

В церковной практике Православия веротерпимость к инославию выражается в том, что протесты воссоединяются с Церковью без перекрещивания, чрез миропомазание, а над католиками не повторяется и миропомазания, если оно уже было совершено. Браки инославных признаются, в случае перехода супругов в Православие, действительными и освященными. Православный священник может совершить таинство брака над обоими лицами инославного исповедания, когда поблизости нет патера или пастора одного исповедания с брачующимися. В странах нехристианских священнослужители разных исповеданий не стесняются совершать друг за друга требы и священнодействия, как об этом пишет епископ Николай, современный апостол Японии, и как это случается иногда на окатоличенном западе России. В 60-х годах преосв. Порфирий (Успенский) был свидетелем такого случая в Каире. Умер коптский патриарх Кирилл. В его погребении приняло участие и православное духовенство города. Отпевши его по обряду коптскому вместе с коптским духовенством в сидячем положении против царских дверей, православные вторично отпевали его в православном храме.

Самым точным показателем веротерпимости Православия служит уже упомянутое нами отсутствие в православных стремления к миссионерству среди инославных христиан.

«Все христианские секты не заключают ли в недрах своих таких людей, которые, несмотря на заблуждение их учений (большею частью наследственные), своими помыслами, своим словом, своими делами, всею своею жизнью чествуют Того, Кто умер за Своих преступных братьев? Все они, от идолопоклонника до сектатора, более или менее погружены во тьме; но всем виднеются во мраке какие-нибудь мерцающие лучи вечного света, доходящего до них различными путями. Конечно, слабы, недостаточны эти пути и каждую минуту могут угаснуть во мраке сомнения, но все они идут от Бога и от Христа, и средоточие у них одно: в солнце истины, которое светит для Церкви».

«Мы твердо знаем, что вне Христа и без любви ко Христу человек не может быть спасен, но в этом случае подразумевается не историческое явление Христа, как поведал Сам Господь противопоставлением греха против Сына Человеческого греху против Духа Святого. Христос есть не только факт, Он есть закон, Он осуществившаяся идея; а потому иной, по определениям Промысла никогда не слыхавший о Праведном, пострадавшем в Иудее, в действительности поклоняется Существу Спасителя нашего, хотя и не может назвать Его, не может благословлять Его Божественное имя. Не Христа ли любит тот, кто любит правду? Не Его ли ученик, сам того не ведая, тот, чье сердце отверсто для сострадания и любви? Не единственному ли Учителю, явившему в Себе совершенство любви и самоотвержения, подражает тот, кто готов жертвовать счастьем и жизнью за братьев? Кто признает святость нравственного закона и в смирении сердца признает и свое крайнее недостоинство пред идеалом святости, тот не воздвиг ли в душе своей алтарь Праведнику, пред Которым преклоняется воинство умов небесных? Ему недостает только знания; но он любит Того, Кого не знает, подобно Самарянам, которые поклонялись Богу, не ведая Его. Говоря точнее: не Его ли он любит, только под другим именем? Ибо правда, сострадание, сердоболие, любовь, самоотвержение, наконец, все по истине человечное, все великое и прекрасное, все, что достойно почтения, подражания, благоговения, все это не различные ли формы одного имени нашего Спасителя? Другие слышали проповедь Его закона, но Он был представлен им в ложном свете, и они не смогли отделить истины от примеси заблуждений, в которой она перед ними явилась, не смогли опознать ее, хотя сами принадлежали этой самой истине всеми своими желаниями и стремлениями»¹⁴⁷.

Возьмем, например, тех людей, которые имеют нерасположение к принятию чудес или к вере в бесплотных духов. Что же, откажем ли мы им в братском общении, объявим ли их противниками Христу, Который Сам укорял современников за пристрастие к «знамениям», за искание чудес? Разве легкое дело отделить хотя бы в житийных сказаниях чудеса истинные от непроверенных? Разве привычка населять мир злыми духами не рождает суеверных сказаний о домовых, леших, русалках, кладах и тому подобное?

И суеверие, и наклонность к рационализму одинаково являются следствием духовной немощи и узости кругозора. Естественно для Православия отнестись к обоим этим проявлениям человеческой ограниченности с снисхождением и пощадою.

Как в этих случаях, так и в других подобных веротерпимость Православия является не следствием слабости, неуверенности в истине или равнодушия к ней. Напротив, это – зрелый плод твердой веры и братской любви к созданным по образу и подобию Божию. На все попытки поколебать православное исповедание дети Православной церкви смело отвечают:

– Так научены мы от самой вечной Истины, Иисуса, Спасителя нашего; так приняли от святых апостолов; так, а не иначе учили, предали и утвердили вселенские и поместные соборы и учители Церкви. То же самое содержит Православная и Кафолическая церковь наша. За сию веру святые мученики пролили кровь свою и предпочли смерть настоящей жизни. Так и мы должны веровать от всего сердца нашего, не имея сомнения, и сохранять сию веру твердо и непоколебимо, даже когда необходимость потребует умереть за оную¹⁴⁸.