Старцы: о. Паисий Величковский и о. Макарий Оптинский и их литературно-аскетическая деятельность

Великий старец о. Паисий Величковский и о. Макарий Оптинский своею литературно-аскетическою деятельностью оказали могучее влияние на развитие и подъем иночества в нашем отечестве в XIX столетии. Жизнеописание о. Макария нами помещено в этой книжке, а житие о. Паисия будет в ноябрьской книге. Чтобы еще более осветить эту сторону в жизнедеятельности великих старцев мы и предлагаем здесь благосклонному вниманию наших читателей свое исследование по данному вопросу.

А.Н.

I

Старец Паисий и его литературно-аскетические труды; о. Макарий Оптинский и его отношение к этим трудам

Старец Паисий был родом из г. Полтавы. Он родился в 1772 г. Его отец протоиерей Иоанн Величковский служил при городской соборной церкви в честь Успения Пресвятой Богородицы и скончался, когда его младшему сыну Петру, – впоследствии о. Паисий, было еще около 4 лет только. Воспитанный благочестивою матерью Ириною, мальчик Петр Величковский на 14 году был определен в Киевское училище. Но проучился здесь только 4 года. В жажде иноческих подвигов он тайно оставил школу и поселился в Любицком монастыре, откуда в скором времени перешел в Николо-Медведовский монастырь, где и был пострижен в монашество с именем Платона на 19 году своей жизни. Однако ревнитель иноческой жизни встретил в обителях далеко не то, чего искала его идеально-настроенная душа. Вспоминая об этом впоследствии, старец писал одному из своих учеников: «Когда вышел я из мира с невыразимою ревностью, что и сам ты знаешь, чтобы усердно трудиться в монашестве для Бога (Бог ведает, Отче, что не лгу), не сподобился я в юности своей и в начале монашествования видеть ни от кого даже следа здравого и правильного рассуждения, совета и научения по учению святых отцов, чтобы новоначальный и неопытный я мог бы начать свое бедное монашествование и каким разумением. Вначале я вошел в некоторый пустынный монастырь. Там по неизреченному Божьему благоутробию удостоился я и принять начало монашеского чина. Но даже следа здравого наставления от кого-либо не сподобился видеть или уразуметь: что если послушание, и в какой силе и разумении совершается, и какую иметь ползу сокровенною в себе и приносить послушнику. Ни сам игумен, ни восприемный старец мой не дали мне в этом никакого наставления. Постригли меня без всякого необходимого для новоначального искуса, который выражается в отсечении своей воли и рассуждения. Они оставили меня жить без всякого духовного окормления. Мой восприемный отец по моем пострижении прожил в обители только одну неделю. Потом ушел, но куда, это неизвестно мне и поныне. Он сказал мне только это: брате, ты еси письменный, яко тебе Бог научить, тако и живи».

И это нисколько не удивительно при обстоятельствах того времени. Настоятелями монастырей были ученые иноки. Они далеко стояли от братии. Богословская литература, которой они пользовались, почти вся была на латинском языке, который был к тому же и языком школьного преподавания, и простым инокам она конечно была недоступна. Славяно-русская литература была скудна, да и то по большей части устарелая. Притом ученое монашество по большей части была направления практического и привыкла заниматься только делами церковно-общественного служения. Нравственно-аскетическая деятельность не была у них в особенном внимании. И такие личности, как св. Димитрий Ростовский, св. Феодосий Черниговский, Лазарь Баранович, Иоанн Максимович, Иоасаф Горленко и некоторые другие были только единицами и, хотя отрадными, но исключениями. Понятно, что при таких условиях настоятели монастыря – ученые иноки – не могли быть и не были настоящими руководителями монашествующих. И неудивительно, что монашество все более и более приходило в упадок.

Убедившись в печальной действительности, о. Паисий, как натура могучая, однако не упал духом и не опустился, как то случилось со многими, но тем настойчивее стал добиваться своей цели.

«Итак, я, оставшись, как овца без пастыря, никем не окормляемый, начал скитаться, продолжает он далее, и туда, и сюда, ища найти пользы своей душе, покоя и окормления и не находил пока не достиг тихого и небурного пристанища в святой горе, в надежде: не найду ли хотя там некоторую отраду душе своей?»

«Но и там, когда я пришел, братий из нашего русского народа и знающих Священное писание, т.е. грамотных, оказалось мало. Итак желательно для своей души окормления не удостоился получить. Сел я в некоторой келье, в мнимом уединении, на некоторое время и, положившись на Божие промышление о моей бедной душе, начал перечитывать отечески книги, доставая их от своих о Боге благодетелей из Сербской и Болгарской обители и читал внимательно»³⁹. Скоро около него собрался кружок и других ревнителей иноческих добродетелей, вместе с коими он и подвизался. В это-то время старец Паисий и пришел к сознанию о необходимости для правильного течения иноческого руководства, так и соответствующего задачам монашества духовно-аскетического просвещения, почему и стал собирать святоотеческую аскетическую литературу. Об этом он пишет:

«Когда я жил еще на святой горе Афонской, с малым числом братий, я твердо знал из учения и заповедей наших богоносных отцов, что тому, кто имеет в своем окормлении⁴⁰ братию, не должно учить и наставлять по своему разумению и соображению. А следовало учить так, как следовало бы согласно с истинным и правильным пониманием Священного Писания, так, как учат получившие просвещение от Святого Духа, по благодати, божественные вселенские отцы и учители, равно и учители и наставники монашеской жизни. Знал еще и о своем скудоумии и боялся и трепетал: как бы, как слепцу в яму погибели не пасть мне самому, из-за моей неопытности, и не ввергнуть бы и тех, кто мне следовал. Поэтому в основание непоколебимое для истинного и неуклонного и чуждого обольщения наставления в истинном пути для своей бедной души и для братии я положил божественное писание Ветхого Завета и толкование его по благодати Пресвятого Духа истинное, т.е. учение богоносных наших отцов вселенских учителей и наставников в иноческом житии, святых соборы, и все соборные, Апостольские и святых отец правила, которые принимает Святая, Соборная и Апостольская Церковь, и все ее заповеди и чинопоследования. Все это, как уже сказал, я принял для наставления себе и святой братии. Так поступил я, чтобы как я, так и живущая со мною братия, будучи наставляемы ими, при содействии и вразумлении Божией благодати, не уклонились бы от правильного и соборного понимания святой Церкви православной. И в первых я усердно стал, при помощи Божией, но с большим трудом и расходом, приобретать отеческие книги о послушании и трезвении, внимании и молитве.

То сам своею рукою переписывал, то покупал и за деньги. Что выручали мы трудами рук своих на необходимые нужды. Из-за этого много раз терпели даже добровольно скудость в пище и одежде. На эти средства мы покупали вышеупоминаемые книги на славянском языке: и считали их за небесное сокровище, которое давалось нам незаслуженно от Бога». Но и здесь для старца не обошлось без неожиданных и глубоко прискорбных препятствий. И текст имевшихся переводов был очень неисправен, а многих книг и совсем не было. «Когда же в течение нескольких лет я прочитывал, говорит старец, их с прилежанием, то нашел во многих местах поразительную неясность, нашел также и то, что во многих местах не было даже грамматического смысла. Много раз и с невыразимым трудом и напряжением я перечитывал и тем не менее не находил искомого смысла. Один Бог знает, какой печалью была полна моя душа. Я был в недоумении: что делать»? Это и привело его к сознанию необходимости исправления переводов, а также и к переводу заново. «Подумал, что славянские отеческие книги можно хотя малость поисправить с других славянских книг. И стал я своею рукою писать по четырем спискам книги Св. Исихия, пресвитера Иерусалимского, и святого Филофея Синаита, святого Феодора Эдесского, в надежде, что, сопоставив текст четырех списков, увижу в них грамматический смысл. Но напрасен был весь мой труд. И таким путем сопоставления четырех списков не нашел полного смысла. Шесть недель день и ночь исправлял я книгу святого Исаака Сирина по другой такой книге, которая по засвидетельствованию одного лица, во всем точна с греческого, но и – этот труд мой был напрасен. По времени я убедился, что свой лучший список я испортил по той худшей. Когда же так много раз я потерпел, тогда понял я, что напрасно тружусь в воображаемом исправлении книг славянских с славянских же. И стал я допытываться старательно: откуда такая неясность в книгах и потеря смысла. И старанием своего немощного ума я постиг, что две причины этого явления. Первою причиною была неопытность переводчиков книг с еллино-греческого на славянский язык. Вторая причина – неосведомленность и нерадение неопытных переписчиков. Тогда я уже совершенно отчаялся увидать в славянских отеческих книгах правильный истинный смысл, какой находится в подобных книгах еллино-греческих. За время своего многолетнего пребывания на Святой Горе я отчасти научился разговаривать на простом греческом языке.

Тогда я принял самое усердное, с болезнью сердца, намерении искать еллино-греческих отеческих книг, в надежде по ним сделать исправление славянских. И во многих местах и не один раз искал, и не мог найти. Пошел также в великий скит лавры святой Анны, и в Капсокаливу, и в скит Ватопедский, св. Димитрия, и в другие лавры и монастыри, и всюду расспрашивал образованных лиц, и опытных и престарелых духовников, и честных иноков, о книгах отеческих поименно, но нигде не сподобился найти таких книг. Зато от всех я получил единодушно такой ответ: таких книг мы не только не знали до сего времени, но даже и имен таких святых не слыхивали. Получив такой ответ, Бог ведает, в какое пришел я недоумение, уяснив, что даже и в таком святом месте и избранном от Бога для тихого и безмолвного пребывания иноков, где многие и великие и совершенные святые пожили, не только не удостоился найти столь желательных мне святых тех книг, но даже не услышал и самых имен тех святых от кого-либо! Вследствие сего я впал в немалую печаль об этом. Однако всю свою надежду об отыскании таковых книг возложил на Бога и молил Его неизреченное милосердие, да и ими же весть судьбами удостоить меня, как всесильный и всемогущий, найти эти книги. Премилосердый же Бог не презрел усердного моего желания достать отеческих книг не еллино-греческом языке и по неизреченному Своему Промыслу сподобил меня найти такие книги, и некоторую часть их приобрести следующим образом. Шел я раз с двумя братьями от святой великой лавры святого Афанасия Афонского к великому лаврскому скиту св. Анны. На пути находился превысокий холм св. пророка Илии, который по высоте – третья часть святого самого высокого Афона. Под этим холмом, со стороны моря, на весьма высоком месте, есть один скит св. Василия Великого. Он устроен в недавнее время пришедшими из Кесарии Каппадокийской иноками. На прежестоком месте не имеется ни потока, ни источников живой воды. Потому скит тот не имеет ни винограда, ни масличных деревьев, ни иного какого-либо утешения мира сего. Одна только дождевая вода служит необходимым нуждам братии. И пришло нам желание зайти в этот скит, частью чтобы помолиться, а отчасти и самое место то посмотреть, тем более, что еще там не бывали. Когда же мы зашли в этот скит и сели у церкви, увидал нас один благоговейный инок. Когда мы поклонились святым иконам в той церкви и вышли из нее, он позвал нас с любовью в свою келью и вышел, чтобы приготовить нам пищу и успокоить нас от утомления с пути. Когда я взглянул на столик, что был у окна, увидел одну открытую книгу, которая лежала на нем и с которой он переписывал другую. Он был по занятию краснописец. Когда я посмотрел на книгу, то увидал, что то была книга св. Петра Дамаскина. Не могу сказать, какой неизъяснимой духовной радости я исполнился, когда увидал ее. Я думал, что на земле вижу небесное сокровище. Когда же брат возвратился в келью, стал я его спрашивать с большой радостью и неописуемым удивлением: откуда такая здесь книга у святыни твоей сверх ожидания моего оказалась? Он сказал мне, что есть еще и другая книга этого же святого, заключающая 24 слова по алфавиту. Когда я спрашивал: нет ли у вас других таких книг, он ответил, что есть такие: св. Антония Великого, св. Григория Синаита, но не вся, св. Филофея, св. Исхия, св. Диадоха, св. Фалассия, св. Симеона, Нового Богослова, слово о молитве, книга св. Исаии, и другие такие книги, святого же Никиты Стифата только 22 главы, а целой у нас, сказал не находится разве только есть в библиотеках великих монастырей. Я спросил его: «почему это я, столь долгое время с болью сердца ища этих книг, не находил, и усердно многих честных лиц спрашивал, и не услышал?» Отвечая мне он сказал, что, по его мнению, причина этому та, что книги эти написаны на самом чистом еллино-греческом языке, который кроме ученых, ныне и из греков мало кто и отчасти понимает. Большинство же и свосем не разумеют. Почему такие книги чуть же и совсем не разумеют. Почему такие книги чуть не совсем забыты. Потому-то, сказал, и ты не сподобился, спрашивая о таких книгах, даже и слышать что-либо о них. Живущие же в этом скиту иноки, живя еще в своей стране, в Кесарии Каппадокийской, довольно были наслышаны об этих книгах, и. придя в Святую Гору, по многом труде и времени и по расходе от заработка своим рукоделием, приобретали и, платя образованным лицам, научились не только простому и самому еллино-греческому языку. И с Божией помощью, найдя в некоторых обителях такие книги, переписывают, читают, извлекают пользу, и по силе своей принуждают себя на подвиг по наставлению их. Слыша это, я порадовался весьма радостью невыразимою о находке такого небесного на земле сокровища. Начал усердно его умолять, чтобы ради Божией любви переписал бы и мне такие книги, обещая за труды его дать ту цену, какую бы он захотел.

Он же, в виду множества переписки, отказался и повел меня к другому краснописцу, который жил в том же скиту. Этого я также умолял с большим усердием о переписке отеческих книг, обещая дать ему за труд тройную плату. Инок же, ради Божьей любви, видя мое большое старание о приобретении книг, от тройной платы отказался. Хотя и много сам имел письма, однако обещался переписывать мне некоторую часть этих книг, насколько сможет и сколько подаст ему руку помощи Господь. Итак, за два с небольшим года до нашего выхода с Святой Горы краснописец этот, начав переписку, сколько помог ему Господь, переписал мне часть столь желательных книг. Их с радостью, как с неба посланный дар, взявши, мы вышли из Святой Горы Афонской для более удобного окормления нашему собранию в этих странах в необходимых нуждах». Таким образом были собраны старцем святоотеческие аскетические творения, которые так были ему нужны, потому что в этих то книгах и заключается отеческое учение: о молитве, старчестве, общежитии, обетах монашества и их основание – что также нужно было о. Паисию. «Когда мы, пишет он далее, поселились в святой Драгомирнской обители, я стал со всем прилежанием заботиться и думать: каким образом смог я начать дело исправления отеческих славянских переводов или нового перевода с еллино-греческого. И встретились тому большие препятствия, по некоторым извинительным причинам. Первое: переводчик книг должен быть вполне ученым и не только должно ему быть в совершенстве знающим обоих свойства языков, не только что грамматику и правописание, но и самую высшую науку: пиитику и риторику, и философию, и быть не перстом только коснувшимся богословия. Я же, хотя в юности моей и пробыл четы но научился было только отчасти грамматике латинского языка, а коснуться высшего учения не допустило желание иночествования. Но и те малые знания, после прошествия стольких лет, чуть было совсем не перезабыл. Так и боялся и трепетал начинать столь великое дело. Второю причиною было отсутствие у меня искусства в орфографии, т.е. правописании. А кто неискусен если в правописании и решается переписывать святые книги, по моему мнению, тот сердцем верует в правду, устами исповедует во спасение, а тот рукою своею по причине своего неискусства подвергает их хулению в вечное себе осуждение, хотя бы в устном произношении и не сознавал своего хуления книг, какому он их подверг. Потому и я, быв тогда еще неопытным в правописании, боялся, ужасался начинать такое дело. Третьею причиною было то, что не имел лексиконов для этого дела кроме лексикона Варина, но и тот в келье брата Макария почти никогда не находился, в виду перевода книг на молдавский язык. Перевод же книг без лексиконов таков же был бы, как дело произведение художника, выполненное без приборов. Четвертая, что едва некоторую часть знал, да и то самую малую, из слов еллино-греческих, относительно же всякого языка находился чуть не в полнейшем незнании. Пятая: еллино-греческий язык превосходит все языки вселенной мудростью, красотой, глубиной и невыразимым богатством слов и оборотов, глубину которого и сами природные греки, в совершенстве люди ученые, только лишь отчасти могут достигать. Это меня приводило в немалый страх: как я решился бы с самого мудреного языка начинать дело перевода книг? Шестая: я боялся начинать это дело, зная только самую малую часть изречений, и не зная всего славянского язык. А он – самый наш славянский, славный язык, как мне думается, несравнимо превосходит многие языки по своей красоте, глубине и изобилию оборотов, а также и поразительно близостью к греческому языку. Эти поименованные причины и еще иные большие сих, имея в мысли, то от бесчисленных духовных телесных нужд, то несвободность от забот по внутренним делам обители, то по внешним обстоятельствам, едва я не отчаялся до того, чтобы и не начинать это дело, как самое неудобоисполнимое. Но, видя глад слова Божия в нашем собрании, от которого души братьев вместе с моею душою вконец истаявали, всю свою надежду возложил на Господа, Который умудряет слепцов; за молитвами святых братий я и решился на это дело, безусловно превосходящее меру сил моих – начать его с таким намерением, соображением и, таким образом. Сознавая меру свою, я, что по причине вышеизложенных обстоятельств невозможно будет мне это дело, т.е. исправление или и перевод вновь славянских отеческих книг с еллино-греческого мною начатое разом исполнить с таким совершенством. Чтобы к ряду же были пригодны для пребывающих в прочих обителях братьям, к переписке ли или печатанью, и при том так, что не потребовался бы новый пересмотр или исправление и видя как бы в зеркале, что не однажды, но еще много раз, по изыскании лексиконов и по лучшем, хотя и малом усвоении еллино-греческого языка и славянского, и познании правописания и искусстве в наблюдении свойств и грамматически-художественного строения последует нужда крайняя опять их по прилежном пересмотре мне самому или, если Бог продолжит мою жизнь, или по моей смерти искусными братьями их исправлять. Поэтому то, но не завидуя, как думают некоторые, хотящим спасения, но надеясь, что хотя и по многом времени имеет быть многожеланное исправление этих книг полное, я положил в душе непоколебимым такой завет: пусть этот труд мой по исправлению или переводу отеческих книг, как в семь храмлющий и несовершенный, останется в нашем собрании ни под каким видом не выходящим, доколе Божьею помощью не будет исправлен. И не придет пока в должное совершенство». (Житие и писания Молдавского старца Паисия Величковского», изд. Опт. Пустыни, 1847 г., 241–250 стр. «от письма Старца Паисия еже писа к старцу Феодосию»).

В частности старцу Паисию особенно было желательно достать списки творений Варсануфия В. И Иоанна Пророка и Исаака Сирина. Но, наконец, и эти книги ему удалось найти. История их нахождения и перевод также не лишены глубокого интереса.

В напечатанном Оптиною пустынью перевод книги св. Исаака Сирина с еллино-греческого на славянский язык краткое изъявление» о. Паисия. О. Паисий пишет. Когда я находился на святой горе Афонской, еще с малочисленною братьею, в скиту святых равноапостольных царей Константина и Елены, что близ Пандократорского монастыря, я имел одну книгу святого Исаака Сирина. Часть ее я списал еще в Киеве, в лавре, в дни своей юности. Закончил же ее мне уже на Святой Горе, по моей просьбе, один ревнитель своею рукою. Она и доныне у меня находится. Эту книгу на Святой Горе я перечитывал много раз и с вниманием. Но в многих местах, где не было грамматического смысла, никак не мог уразуметь. Там, на полях, я и делал отметки некоторые, надеясь исправить, если бы нашлась лучшая. По некотором времени нашлось у одного иеромонаха такая книга. Он утверждал, что его рукопись во всем сходна с одною болгарскою, которой, как она писана, более уже четырехсот лет. Болгарская же сходна с греческою. Я поверил этому засвидетельствованию. Желая свою исправить по ней, я выпросил у инока его книгу, и в течение шести недель производил воображаемое исправление, с трудом немалым, день и ночь работая. Но места, мною отмеченные, не получили исправления. Точно так же оказалось написанным в той книге, как и в моей. Такой же труд и усердное старание прилагал я ради других отеческих книг, какие у меня находились, исправляя их с болгарских. Но, по времени и при том весьма значительном, я увидал, что и весь труд мой, на это положенный, и все воображаемое исправление, оказались напрасными и без всякой пользы. Тогда то я и понял вполне, что отеческие мои книги славянские, какие находились у меня, не иначе могли бы получить исправление, как только одним способом: только от первоисточников, с которых сделаны были, т.е. с книг еллино-греческих, с которых и были в древности переведены на славянский язык. Уразумев это, я и приложил все старание к тому – чтобы, с Божией помощью, хотя отчасти узнать осмысленно еллино-греческий язык и приобрести отеческие книги на этом языке писанные или печатные, в целях исправления. Более же всего я имел желания приобрести писанную книгу святого Исаака Сирина, еллино-греческую. А увидать печатную я и надежды в жизни своей не имел. И желание мое это оставалось неудовлетворенным и в святой Афонской Горе, и по выходе с Святой Горы в Молдовлахию, где находился я в святой обители Сошествия Святого Духа, что называется Драмирнскою, в течение двадцати лет.

По истечении же стольких лет, когда я стал приходить уже к оставлению надежды приобрести эту книгу на еллино-греческом, всемогущий Бог, по благости Своей, подвиг святейшего Иерусалимского патриарха кир Ефрема издать в свет напечатанием ее, для пользы всех иноков, кто желал бы из нее научиться истинному безмолвию, по внутреннему человеку. Труд же и хлопоты по этому делу он упросила принять на себя образованнейшего иеродидаскала кир Никифора, ныне преосвященнейшего архиепископа Астраханского, который был тогда в Царь-град. Тогда же был в Царь-град и один из нашего братства. Последний, узнав об этом, стал умолять святейшего патриарха кир Ефрема и иеродидаскала кир Никифора, чтобы, когда эта книга будет издана в печати, чтобы соблаговолили бы прислать мне, в Молдовлахийский монастырь Драгомирнский. Он рассказал и о том. Как давно я желаю уже приобрести эту книгу. С благосклонного согласия святейшего патриарха кир Ефрема, иеродидаскал кир Никифор сообщил нашему брату, что, когда, при Божией помощи, за молитвами святейшего патриарха, лишь эти книги выйдут из печати, то, как сказал он: в знак моей любви к вашему старцу, в первых же пришлю в дар ему столь для него желательную книгу святого Исаака. Это было в 1768 г. Большую радость доставил мне тот брат, когда возвратился и рассказал про это. И стал я ждать с доброю надеждою осуществления этого начинания. Еще же прежде получения этого известия, я поручил одному брату переписать свою книгу, чтобы она была готовою и приспособленною для исправления. В посту пред Рождеством Христовым 1770 года, иеродидаскал кир Никифор, исполняя свое обещание, прислать мне бесценный дар – книгу святого Исаака Сирина греческую печатную. Ее, как дар божественный, ниспосланный с небес от Бога, принял я с неописуемой радостью, и со слезами благодарил Бога, Который изволил столь многолетнее об этой книге желание. Немедленно, без какого-либо замедление, при содействии благодати Божией, стал я прочитывать для того приготовленную славянскую свою книгу, пословно сопоставляя с еллино-греческою, с тем намерением, чтобы сделать некоторое исправление в славянской и чтобы те места, что были отмечены, где не было грамматического смысла. Получили бы должное разъяснение, а не с тем, чтобы сделать новый перевод. Тогда еще, частью, незначительные познания я имел в еллино-греческом языке, частью, не было у меня нужных для этого книг, т.е. словарей, кроме одного только Верина. Потому то тогдашний мой труд и нельзя назвать переводом, – это было лишь некоторое исправление. Когда же эта книга была переведена с еллино-греческого на молдавский язык, тогда я и этот перевод внимательно прочитал в сопоставлении с славянским. И где увидел нужным, в славянском тексте еще сделал исправления. Так как при этом оказалось в славянском тексте более изречений, чем в греческом, то я по своему заключению, нашел, что это – изречения истинно самого святого Исаака, то и оставил их в славянском без исключения, только отметив несколько их. Этот мой труд, начатый по исправлению книги в Драгомирнском монастыре в 1770 г., был окончен в 1771 г.».

По некотором же времени был найден греческий список этой книги.

(Святого отца нашего Исаака Сирина епископа бывшего Ниневийского, слова духовно-подвижнические, переведенные с греческого старцем Паисием Величковским, изд. Коз. Введ. Опт. П. 1854 г., VI-X стр. предисл.).

Об этом о. Паисий пишет: «Сообщаю о том, как с еллино-греческого языка эта книга была вновь переведена, по печатной и рукописной еллино-греческой. В 1786 году принесли мне рукописную еллино-греческую книгу св. Исаака с святой горы Афонской, так как и там было известно давнее мое желание приобрести эту книгу и усердная просьба к ревнителям ее перевода. К тому же и братья из нашего собрания побуждали меня к этому своими смиренными просьбами. Я же, с одной стороны, имел в виду свою старость и крайнюю телесную слабость, также и величину книгу, и трудность этого дела, превосходящую меру сил, и неизвестность часа исхода моего от этой жизни, и потому было отлагал намерение свое о переводе на несколько месяцев. Но, с другой стороны, видел я и неисповедимый Божий Промысел, сподобивший меня увидеть и еллино-греческую книгу святого Исаака рукописную, принесенную с святой горы Афонской исключительно для перевода, столь желательную для меня; еще же принимал во внимание и то, что и в еллино-греческом языке чрез столько лет я приобрел и большие познания. К тому же незадолго до принесения книги приобрел и книги необходимые к производству перевода. Т.е. лексиконы, и имел лексиконы на ветхий и новый завет; к тому же, когда эта книга была принесена, в душе моей зародилось непонятное какое-то влечение к переводу вновь книги святого Исаака Сирина. Этого я не мог не видеть. Истинно говорю, что и мысли я совсем не имел о новом переводе книги этого Святого, если бы не пробудила этого желания вновь принесенная книга. Видел же и то, что и ревнители и братия нашего собрания усердно просили меня об этом и побуждали к этому. Поэтому, возложив всю свою надежду на Божию помощь, я начал новый перевод книги святого Исаака Сирина в том же 1786 году в пост пред Рождеством Христовым.

«По обстоятельствам рассмотрения обеих книг, в основание перевода я положил еллино-гречекую печатную, а рукописную имел при переводе в помощь. И, поистине, большую помощь имел я при переводе от нее. Без нее и при печатной мой перевод, при всем старании, какое прилагал бы я, чтобы перевести, в немалом хромал бы. Во многих местах, как славянской, так и рукописной греческой находятся такие некоторые изречения, каких недостает в печатной. Отсюда можно догадываться, что при славянском древнем переводе была в употреблении подобная греческая рукопись. Переводя эту святую книгу, в основании имел греческую печатную, но слово в слово просматривал и греческую рукописную, и давнюю славянскую, и исправленную в Драгомирне. Со вниманием рассматривал по силе своей имена и глаголы по лексиконам, наблюдая, сколько было возможно, и за свойствами обоих языков еллино-греческого и славянского. Я исполнял этот многожеланный для моей души труд, со всею духовною радостью, оставляя без внимания всю болезненность свою внутреннюю и внешнюю моего грешного тела. Итак, по Божией благодати и по всемогущим молитвам Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Присно-Девы Марии, и многомощными молитвами преподобного отца нашего Исаака Сирина, истинного учителя, действующей в сердце чрез ум, молитвы и безмолвия был закончен этот перевод мой в 1787 году.

Об обстоятельствах же нахождения книги Варсануфия и Иоанна сообщают уже ученики о. Паисия.

«Наш блаженной памяти старец Паисий, писали они, имея неусыпное попечение в собирании и подаянии нам благовоспатительной душевной пищи, прочитав в известной книге Никона Черногорца, на славяно-сербском языке, немногие ответы этих богоносных отцов Варсануфия и спостника его аввы Иоанна, удивился их боговдохновенному и превосходящему понимание их разуму в постническом обучении, и возымел большое желание: как бы еще при своей жизни найти полную книгу святого Варсануфия и перевести бы ее на славянский и молдавский языки, ради душевной пользы для нас, своих детей. Часто и с умилением напоминал он и нам, говоря, что тем, кто усердствует течь проводить свою жизнь путем добродетельного постничества неуклонно и верноцелая книга святого Варсануфия содержит великое сокровище духовного разума. Возлагая всю надежду об отыскании ее, он, наш блаженный отец, на Бога, исполняющего все прошения по благому совету сердца, получил эту книгу из святой горы Афонской, старанием бывшего тогда там в древнейшей лавре, называемой Ватопедской, преосвященного архиепископа Коринфского Макария. Макарий же, испросив увольнение от престола, остальное время своей жизни проводил в желательном для него безмолвии в той лавре. В которой была и библиотека богатейшая, сравнительно с другими библиотеками монастырей, отеческими книгами. Этот Коринфский архиепископ, от схимонаха Григория, который случился у него из-за переписки разных еллино-греческих книг. А был он из нашей обители и зашел на Афонскую гору по благословению нашего покойного отца и по обещанию для поклонения и ознакомления с тамошним афонским монашеским житием, и услышал о великом желании нашего блаженного старца и о поручении ему схимонаху всевозможно постараться отыскать эту книгу святого Варсануфия. Это он принял как указание услужить нашему покойному старцу отысканием и доставлением ее. Тем более, что он слышал там, что многие духовные отцы, постники и начальствующие в управлении церковью имели в пользу для своей души и бывшее на Афонской горе житие блаженного нашего отца Паисия и его духовные беседы. Ради этого он со всем старанием поискал этой книги и нашел: одну в той Ватопедской библиотеке, другую же особо в скиту святой Анны. Они были писанные на пергаменте. В них по древности письма многие во многих местах слова и целые выражения излагались, и дал их для переписки тому схимонаху. Из них тот схимонах, всматриваясь в вытершиеся места, старательно переписал, а где некоторые строки, немногие, в обеих рукописях не оказались, оставил незаполненными, почему и в переводе этой книги остались пустые места. Переписав он в усердный дар от того архиепископа Макария принес в нашу обитель блаженному нашему старцу Паисию. Старец же, приняв эту книгу, возблагодарил Бога за такое духовно-дорогое самое сокровище и отдал снова переписать на еллино-греческий и молдавский языки для нашей обители. На славянский же язык он, по желанию и просьбе всей братии. Сам блаженный старец пожелал перевести ее, так как был опытен и в славяно-русс. и еллино-греческом языках. Но уже крайнее изнеможение его телесных сил попрепятствовало ему приступить к этому переводу. Поэтому он, блаженный старец, чрезвычайно одолеваемый братиею касательно перевода книги, поручил это дело честному иеромонаху Дорофею, который, если и был немощным по телу, но, поистине, привычен был в послушании. За благословением старца. в надежде на Божью помощь, он взялся за дело для пользы своей братии, и если и часто бывал одержим болезнями, хоть и не скоро, но перевел книгу в славу Христа Спасителя. Но исправить ему ее блаженный старец мог только до половины, разъясняя ему сущность еллино-греческих слов в отношении к свойствам славяно-русского языка. Окончил же этот иеромонах Дорофей перевод книги, любовно убеждаемый ныне начальствующих у нас старцем Софронием.

(Преподобных отцов Варсануфия Великого и Иоанна руководство к духовной жизни, в ответах на вопрошения учеников, изд. Коз. Введ. Опт. Пустныи, 1852 г., Москва, III-VI стр.).

Переводя отеческие книги о. Паисия глубоко постиг свойства, как славянского и греческого языков и те наблюдения, какие он сделал, и те приемы, каких он держался, он записал для памяти. С ними по его запискам мы и познакомимся здесь.

Старец по этому поводу писал так.

а) «После того, как я долго потрудился над исправлением отеческих книг на славянском языке, в древности переведенных с еллино-греческих, равно и в переводе вновь тех, которые, как я полагаю, еще не были переведены, и доныне, и при переводе этой книги я, после опыта и старания, усмотрел, что все книги на еллино-греческом языке несравненно яснее обрисовывают грамматический смысл, чем переведенные с него славянские. Это потому, что еллино-греческий язык имеет и предшествует и последующие «арфы»⁴¹, которыми грамматический смысл очень много выясняется. Наш же славянский, если и по неисповедимым невыразимою красотою и чрезвычайным богатством и разнообразием оборото и превосходит многие языки, и самый ближайший к еллино-греческому по сочетанию имен и глаголов и по строю и свойствам более других, тем не менее не имеет не малой доли арфоров.

Хотя эти местоимения: который, тот, этот, сей в славянском языке и служат вместо арфоров, еще имеет и естественные арфы, коими превосходит и еллино-греческий которые находятся только в именах прилагательных и причастиях, тем не менее все вышеозначенное только отчасти в славянском языке заменяют арфы, и не могут быть прилагаемы ко всем оборотам и падежам, как в еллино-греческом, кроме звательного, и при переводе не могут быть употребляемы во многих местах, как в еллино-греческом, чтобы делать более ясным смысл. Но выражается речь несравненно темнее. (Там же XII стр.).

б) «Рассмотрев подробно это и подобное, и желая, чтобы и в этой книге святого Исаака, и в других моего перевода была бы некоторая ясность, приближающаяся, насколько возможно, к ясности, какая есть в еллино-греческих книгах, я усмотрел, что и в книгах этого премудрейшего и преглубочайшего еллино-греческого языка старательно со всей основательностью и положительностью во всех именах правописания. Хотя этот язык и имеет весьма много слов, которые и в единственном и множественном числе произносятся одинаково, тем не менее, как это ясно знающим его учение, этим одинаковым произношением не удовлетворяются, но всякое слово еще отмечается соответствующим правописанием. Усмотрев это и отсюда взяв прием, при переводе этой книги и прочих, для достижения желательной ясности взял за основание, первым долгом: старательно во всех словах единственного и множественного числа сохранять надлежащим образом правописание, не оставляя ни одного слова без правописания, разве по ошибке или забвению. Уверяю читателей, что в моем переводе слова, помещенные в единственном числе, должно и разумеет без всякого сомнения в единственном числе, а что во множественном – с полным утверждением. Такое старательное соблюдение правописания слов сделалось в этом переводе славянском чистом причиною наибольшей ясности.

в) В переводе этой книги и в других моих трудах подобных, всегда пользуюсь тем видом перевода, который именуется дословным. Этим способом переведены с греческого на славянский Божественное Писание и все церковные и другие книги. Этот вид перевода, как надежнейший повелел употреблять и царь Юстиниан Великий Греческий. Этим способом, весьма мне любимым, переводя эту книгу, насколько было можно, я соблюдал свойства старательно обоих языков, как общих, так и нужных для изъяснения, употребляя в славянском языке глаголы: я есть, и бываю, и вместо арфоров эти местоимения: он, тот, сей; это же все, употребляемое по нужде в славянском переводе, придает глазам нужную для смысла ясность в переводе.

Естественные же, свойственные же славянскому языку арфры, о чем упомянули выше, которых нет в греческом, оказывающиеся в произношении имен прилагательных и причастий, так бывают узнаваемы. Имена прилагательные, когда произносятся естественно удлиненными, тогда проявляют свои арфры, например: благословенный, святый. Когда же короче, тогда без арфры, т.е. благословен, свят. Также и причастия, произносимые удлиненными, проявляют свои естественные арфры, например: творящий, сокращенно же излагая: творя, или творящ, бывают без арфров. Помещаемы по сочетанию с греческим языком с арфрами и без них дают переводу немалую ясность.

г) Еще. В еллино-греческом⁴² языке чуть не все слова мужеского и женского рода, поставляемые с арфрами или без арфров, в именительном и винительном падежах имеют различное произношение, чем весьма ясным делается смысл. В славянском же языке, слова мужеского рода неодушевленные) оканчивающиеся на и ь, и женского рода неодушевленные, оканчивающиеся на ь, в именительном и винительном падежах имеют одинаковое произношение. Поэтому много темнее, чем в еллино-греческом обнаруживается смысл.

Также, в еллино-греческом и славянском языках, если и все имена среднего рода в именительном, винительном и звательном падежах, и в единственном и множественном числе, имеют одно и то же произношение. Но так как в еллино-греческом языке многие имена женского рода в славянском языке бывают мало не все рода среднего, поэтому то, из-за однообразного произношения в именительном и винительном падежах, также смысл делается неясным.

д) Следует знать и о том, что в моем переводе этой книги и других, в словах из Священного Писания я следую тому, как изложены в греческом подлиннике, никак не дерзая изменять, полагаю же так: как в Святом писании находятся, опасаясь обвинения в самочинии, но чтобы был перевод мой верным, как нахожу в греческой книге, так и излагаю.

И в заключение прибавляет:

«Все это, что о моем переводе этой книги, по силе своего немощеного ума изложил и если где в ней мне, как человеку, случилось погрешить, прошу всеусердно прощения и умоляю исправить то с любовью и духом кротости. Трудивыйся в этом переводе Свято-Вознесенского Нямецкого и Предтечева Секульского Молдвлахийских монастырей архимандрит Паисий Величковский, родимец Полтавский».

Сколько и каких аскетических писаний перевел старец Паисий, также еще сказать нельзя: по недостатку для того научных данных. На основании вышеприведенных выписок из автобиографических записок старца Паисия, из состава «Добротолюбия», изд. 1793 и 1822 гг., из предисловий и по некоторым изданиям Оптинской пустыни из жизнеописаний старца можно сделать лишь приблизительно-верные, следующие выводы. 1) Старцем Паисием то лично, то с учениками переведены аскетические писания тех 24 отцов, каковые и составили первое издание «Добротолюбия». В состав же «Добротолюбия» входят писания: Антония Великого, Григория Синаита, Диадоха, Илии Экдика, Исаии отшельника, Исихия Иерусалимского, Иоанна Карпафского, Петра Дамаскина, Каллиста и Игнатия, Каллиста, I. Кассиана, Марка подвижника, Максима Капсокаливита, Никиты Стифата, Никиты монаха, Нила Постника, Петра Дамаскина, Симеона Нового Богослова, Филофея Синайского, Филимона, Феолипта, Феодора Эдесского и Феофана.

Все эти писания главным образом имеют своим содержанием – «умное делание» и его приемы, – т.е. наставления об очищении души от страстей, средствах и способах к этому и в особенности и в самом заглавии издания. Первые два издания «Добротолюбия» носят название: «Добротолюбие, или словеса главизны священного трезвения, собранные от писаний святых и богодухновенных отцов, в немже нравственным по деянию и умозрению любомудрием ум очищается, просвещается и совершен бывает». К изданию есть и предисловие, в котором и разъясняется подробнее то же самое, что кратко выражено в только что приведенном заглавии.

К этой группе примыкают и те еще переводы старца о молитве, которые изданы Оптиною пустынью в «Восторгнутых Классах».

II) Старцем Паисием еще сделан ряд переводов таких аскетических творений, кои охватывают и весь строй иноческой жизни в монастыре, говорят о старческом окормлении, добродетелях общежития вообще. А особенно о смирении, его порядках и строе и о конечных целях этого рода жизни. Так им были переведены: Варсануфия и Иоанна вопросы и ответы, Аввы Дорофея, Исаака Сирина, Иоанна Лествичника, Максима Исповедника, Симеона Нового Богослова, Аввы Фалассия и Феодора Студита.

Этот последний отдел переводов знаменитого старца остался без издания при его жизни. Издательницею этих трудов и явилась Оптина пустынь, в которой скоплено и много списков старческих переводов, и нашлись люди и средства для этого святого дела.

И если по всей справедливости старцу Паисию принадлежит честь обновителя русской иноческой жизни и первого русского инока – наставника и руководителя в аскетическом чтении, то и Оптиной пустыни следует приписать ту великую заслугу, что она явилась лучшею и единственною в России продолжательницею дела Паисиева. И ее литературно-издательская деятельность – прямое продолжение переводческих трудов старца Паисия. За полустолетие в этом отношении Оптина пустынь сделала так много, что оставить эту деятельность без внимания было бы большою несправедливостью. Эта деятельность настолько содержательна, научно-интересна и практически-жизненно полезна, что на довольно таки тусклом фоне монастырского просвещения XIX века является светлым и отрадным исключением.

Началась эта литературно-издательская деятельность спустя 50 лет по смерти о. Паисия, когда его ученики воспитали целый сонм новых русских подвижников и чрез них распространили списки переводов старцевых по всей России.

Когда сам старец Паисий пришел на Афон, там в разных монастырях он застал уже многих выходцев из России. Некоторые из них (как, например, Василий Поляномерульский. Мисаил, Онуфрий, Феодосий и др.) уже не малое время там подвизались и славились, как опытные духовные старцы. В конце 50-х годов у Паисия на Афоне собралось братство из 64 человек, большею частью русских. По введении же штатов 1764 г., так число выходцев из России стало сильно увеличиваться, так что в то время от Св. Синода были бесчисленные публикации об отыскании скрывавшихся. Впоследствии в монастырях архимандрита Паисия Величковского, по свидетельству Феофана, арх. Новоезерского, бывшего в Валахии в 1778 г., собралось братий из всех наций до 1000 человек, в числе которых особенно много было русских. Притом должно заметить, что Паисиевское братство отличалось не одною численностью, но и нравственными достоинствами; видно, что в то время из России удалялись не кое-какие, а многие из лучших иноков и мирских людей, замечательных по высоте и чистоте своих духовных стремлений. Многие из этих выходцев окончили свою жизнь вдали от своего отечества; а некоторые Промыслом Божиим возвращены были в Россию, одни в 1779 г. (после Кучук-Кайнарджийского мира), другие в 1787 г., а больше всего – в 1801 г., вследствие всемилостивейшего манифеста, изданного императором Александром I по вступлении своем на престол. И эти иноки, возвратившиеся в Россию из Афонских и Молдавских монастырей и усовершенствовавшиеся там в монашеской жизни под руководством опытных наставников, возобновили и восстановили многие русские обители и вдохнули новую жизнь в замиравшее до того русское иночество «по штатам». Кроме общих церковно-политических обстоятельств того времени, приведших монашество к упадку, этому во многом содействовала и та скудость в России религиозно-нравственной и аскетической литературы, какая была в то время. Этому же во многом причиной были стеснительные указа Св. Синода.

Со времен Петра I печатание книг, относящихся к вере и духовной жизни, по силе духовного регламента, предоставлено было усмотрение Св. Синода. Это подтверждено было Высочайшими указами 27 июля 1787 г. и 9 февраля 1808 г. В цензурном же уставе, Высочайше утвержденном 9 июля 1804 г., книги духовного содержания могли быть печатаемы только в духовных типографиях.

Одна только, как уже говорили, аскетическая книга «Добротолюбие» в первый раз напечатана была по распоряжению Св. Синода на славянском языке в 1793 году, и то по особому расположению к этому м. Гавриила.

Свято-отеческие аскетические писания в то время распространялись между любителями духовного просвещения в рукописных экземплярах. Это были труды монашествующих и ценились очень дорого. Так, например, одни экземпляр книги Исаака Сирина в славянском переводе можно было с трудом достать за 30 рублей (нынешних, а по тогдашнему счету 100 руб.).

Книги Священного Писания из-за границы русской и славянской печати, без изъятия в отношении содержания сочинений, воспрещены были к ввозу в Россию именным указом 27 июля 1787 года. Напечатанные о. Паисием Величковским в Молдавском Нямецком монастыре в 1812 г. экземпляры книги Исаака Сирина, случайно попавшие в Россию, продавались также недешево: рублей по 15 за экземпляр.

Переписка же, не говоря о медленности, была очень дорога. В этом отношении интересны письма, находящиеся в архиве Оптиной пустыни, рисующие картину как того, как совершалась эта переписка и что стоили экземпляры переписанных книг.

Между тем, жизнь передовых сословий России текла по проложенному Петром I руслу.

Под влиянием запада Европы печать в России породила громадное количество литературных произведений, действовавшая на читателей от неотразимых вопросов духа человеческого, или решающих оные поскольку неверно, по стольку и дерзко, о том: откуда и кто – мы, отчего несчастны, где спасение, что должно делать, чтобы быть мудрыми в своей жизни и достигнуть счастья, и что ждет нас впереди? Ответов на эти вопросы ни одна наука дать не в силах; между тем как на все эти запросы, присущие каждой человеческой душе, уже дан ответ свыше Создателем всего мира в Откровении, и вера с достаточною ясностью и убедительностью разрешает эти вопросы. Кто сам на себе испытал животворные действия Божественной благодати, у того уже исчезает всякое сомнение в цели жизни.

Итак, с одной стороны – светская литература своим количеством и содержанием свободно подавляла и пленяла мысли людей; – враги православия и христианства свободно печатали свои книги, напр. В 1806, 1813, 1817 годах и позже, с дозволения гражданской цензуры («Сионский Вестник», «Таинство креста» и пр.); с другой стороны – даже готовые переводы старца Паисия Величковского лежали под спудом более 50 лет.

Вся заслуга в деле выпуска в свете этих переводов принадлежит о Макарию. Пришло благоприятное время, и явились у о. Макария ученые помощники, сотрудники и покровители.

Осуществление мысли о. Макария имеет свою историю.

Наталья Петровна Киреевская, супруга философа Ивана Васильевича Киреевского, проживавшая в с. Долбине в 40 верстах от Пустыни, познакомилась в 1836 году со старцами ее и избрала себе в духовники о. Макария.

В 1845 году Иван Васильевич издавал в Москве учено-литературный журнал «Москвитянин», и чрез свою супругу предложил о. Макарию помещать в этом журнале статьи духовного содержания. Старец ответил, что предполагал бы поместить в журнале описание жизни старца Паисия Величковского. Иван Васильевич, разделяя мнение о. Макария об услугах, оказанных старцем Паисием всему православному русскому иночеству и славянской литературе вообще, с удовольствием согласился на предложение украсить этою статьей страницы издаваемого им журнала, читаем мы в жизнеописании о. Макария.

Статья сия была напечатана в 12 книге «Москвитянина» на 1845 год и украшена портретом старца Паисия.

В следующем 1846 году, в бытность свою в гостях у вышеупомянутых гг. Киреевских в их имении, селе Долбине, недалеко от Оптиной, старец в радушной и искренней беседе с гостеприимными хозяевами, говоря о разных духовных предметах, коснулся о недостатке духовных книг, руководствующих к деятельной христианской жизни, и в заключение беседы упомянул, что у него есть довольно рукописей творений святых отцов подвижников перевода старца Паисия, исполненных духовного разума и пользы. Оказалось, что и у Н.П., которая была прежде духовною дочерью Филарета Новоспасского, сохранилось также несколько подобных рукописей, доставшихся ей в наследство от упомянутого блаженного старца (смотри о сем старце в предисловии к книге «Жизнь и писания старца Паисия»). О том, как достал эти переводы о. Макарий. Мы будем говорить ниже, при образе Оптинских изданий. Со стороны И.В. и его супруги возник вопрос: «что мешает явить миру эти духовные сокровища?» Старец с обычным своим смирением отвечал, что он считает себя к тому недостаточным, никогда этим не занимался и не дерзает просить о напечатании, что видно на это еще нет воли Божией и т.п. – И.В. и Н.П. сказали, что они попробуют просить о сем владыку-митрополита и, если не будет удачи, тогда уже и они готовы признать, что нет воли Божией на сие благое дело. А для того, чтобы начать оное, тогда же положено в общем совете, что нужно прежде всего написать хотя бы краткое предисловие. Принесена бумага и прочее, помолились Богу, хозяева оставили старца одного в комнате; через час он позвал их к себе: первая страница была написана и прочтена. Н.П. и И.В. К-ие, как лично и близко знавшие покойного старца о. Филарета Новоспасского, присоединили сведения о его жизни. О. Макарий взял этот листок с собою для показания о. игумену Моисею, который также присоединил рассказ о старце архимандрите Александре, и потом начали переписывать имеющиеся у старца и у г-жи К-ой рукописи для подготовления их к печати, начиная с писаний самого старца Паисия. К-ие написали в Москву к профессору Московского университета С.П. Шевыреву, прося, чтобы он испросил от них благословение высокопреосвященнейшего владыки-митрополита на напечатание переводов старца Паисия; владыка был столько милостив, что, вместе с благословением, обещал и свое покровительство этому благому делу. Переписанные набело рукописи были посланы на цензуру к Ф.А. Голубинскому, и до приезда гг. К-их в Москву в сентябре 1846 года напечатано С.П. Шевыревым 8 листов книги жизни и писаний старца Паисия, которая вышла в свет в начале 1847 года, – под следующим заглавием: Житие и Писания Молдавского старца Паисия Величковского (с портретом старца), с прибавлением против напечатанного в «Московитянине»: а) предисловия, заключающего в себе краткое сказание о жизни и иноческих подвигах учеников старца Паисия и некоторых современных ему старцев духовной жизни. С которыми он был в духовном единомысленном общении и б) всех известных писаний старца Паисия.

Таково было малое начало дела, продолжавшегося почти до самой кончины старца, – дела, на которое старец смотрел очами веры, названная оное всегда «делом Божиим» и почитая его таковым в чувстве души своей. В доказательство приведем здесь один из многократных его отзывов в ответе на не менее многочисленные благодарения и похвалы, коими понимающие дело ублажали старца за издание свято-отеческих писаний. «Вы одобряете наши издания, отвечал старец (в письме от 5 января 1857 года, к одному ученому духовному лицу, с которым старец находился в постоянном духовном письменном общении, несмотря на дальность разделявшего их пространства): отеческих книг, а паче в русском переводе. Но тут нашего ничего нет, а все Божиим благоволением для пользы желающих и ищущих душевной пользы совершилось! Как бы мы могли приступить к столь важному и необычному для нас делу? Но Бог воздвиг людей благомыслящих к содействию в деле сем; а более всего благоволение и благословение милостивого архипастыря послужило к изданию лежавших под спудом в рукописях блаженного старца Паисия Молдавского переводов; а св. аввы Дорофея книга также скрывалась под спудом в конце книги св. Ефрема Сирина и по древности славянского языка недоступна была многим, но, благодарение господу. И оные теперь стоит на свещнице. Дай Бог, чтобы чтущие и послушающие обрели душевную пользу»!...

О покровительстве сему делу высокого покровителя духовного просвещения в отечестве нашем мы уже упомянули выше. Благомыслящие люди, которых по вышеприведенному отзыву старца, воздвиг Сам Господь для содействия сему полезному делу, были: во-первых, покойный Ф.А. Голубинский, цензор и профессор Московской духовной академии, который, по любви своей к духовному просвещению и по личной неисчерпаемой доброте своего сердца, оказал незабвенные и всегда искренно ценимые старцем услуги святому делу (см. в приложении его переписку со старцем и гг. Киреевскими); ему помогал временно бывший ректор Московской духовной семинарии о. архимандрит Леонид (после епископ, викарий Московской епархии). Подобно Ф.А. Г-му, бывший о. инспектор Московской академии архимандрит Сергий (пот. епископ Курский) также усердно содействовал успешному ходу изданий. Гг. Киреевские, и в особенности Н.П., приняли на себя заботу о всей материальной стороне издания, и за услугу, оказанную ими обоими в этом деле, силен воздать лишь Тот, Кто, обещая не оставит без мзды и чашу холодной воды, поданной ближнему во имя Его, тем паче не забудет труда, любви, усердия и терпения, явленных в этом общеполезном деле достойной четой.

Где же, спросят, взяли издатели сумму, потребную на издание такого числа книг (всего 15 отдельных изданий)? Не обинуясь отвечаем словами старца: «Бог послал на благое дело через добрых людей» Ибо, кто. Как не Он, внушал людям достаточным, получа душевную пользу от одной книги, посильно помогать изданию другой. Во время самых занятий (изданием и переводом трудов старца Паисия) многие сочувствовавшие этому делу спрашивали: «скоро ли будет готов начатый труд?» – и стоило лишь старцу сказать, что вот, слава Богу, оканчивается, – недостатка в усердствующих помочь его изданию, по милости Божией, не было. Из переписки о. Макария с Н.П. Киреевскою, между прочим, видно, что на это дело жертвовали и иноки, вышедшие из Оптиной, но не порывавшие с нею связи. Так игумен Алексий Бочков (Череменецк. – настоятель руководитель игуменьи Феофании С.-П.-Б. монастыря и ее сестер) пожертвовал 100 р. Достаточно будет заметить, что старец, просмотрев при конце изданий счет денежным издержкам, за все время оных, сам пришел в удивление; как совершилось все сие. и откуда собралась израсходованная за все время немалая сумма? – и мог только выразить свои чувства слезами благодарности к Щедродавцу, воскликнув: «дивные дела Твои, Господи!"…

Всеми занятиями, как по приготовлению к печатанию славянских переводов старца Паисия (с подстрочными пояснительными примечаниями неудобопонятных слов и выражений), так и при переводе некоторых из них на русское наречие, – руководил непосредственно сам старец, а помогали ему в оном ученики его из скитской братии: иеромонах о. Амвросий, монахи: (манатейный) о. Ювеналий, Половцев, (рясофорные) о. Леонид Кавелин и о. Аникита. Для сих занятий все вышеупомянутые лица ежедневно собирались в келье (в приемной комнате) старца, которой, не прекращая своих обычных занятий с братией и приходящими, посещая в определенное время и гостиницу, тем не менее принимал самое деятельное участие в сих занятиях: можно утвердительно сказать, что ни одно выражение, ни одно слово не было вписано в отсылаемую в цензуру рукопись без его личного утверждения… Деятельность его в этом отношении была поистине, изумительна: старец одаренный от природы живым энергическим характером. В этих занятиях точно забывал себя, почасту жертвуя для них и тем кратким отдыхом, который был очевидно необходимым его утружденному и немоществующему телу. Хотя и у всех участвующих в сих трудах не было недостатка в усердии, но нельзя не сознаться, что, если кто чувствовал по временам изнеможение от усиленных занятий то отнюдь не старец, – он был неутомим. Но зато, как щедро были награждены мы за малые труды наши! Кто из внимающих себе не отдал бы нескольких лет жизни, чтобы слышать то, что слышали уши наши: это объяснения старца на такие места писаний отеческих о которых, не будь этих занятий, никто из нас не посмел бы и вопросить его, а если бы и дерзнул на сие, то несомненно получил бы смиренный ответ: «я не знаю сего, это не моей меры, может быть ты достиг ее, а я знаю лишь: даруй ми, Господи, зрети моя прегрешения! Очисти сердце – тогда и поймешь!» Кто из нас в состоянии будет забыт, с снисходительностью высушивал он, ущедренный от Господа даром духовного рассуждения, наши детские немотствования и делал уступки, в желании изящнее или яснее выразить мысль, там, где не видел нарушения духовного смысла, прикрывая оные приличной отеческой шуткой, например: «пусть будет так, я новейший литературы не знаю, а ведь вы народ ученый!» Если возникало разногласие в понимании старец немедленно устранял оное, или предлагал на среду свое собственное мнение, или, смиряясь и смиряя нас, оставлял такое место вовсе без пояснения, говоря: «это не нашей меры. Кто будет делать, тот поймет, а то как бы не поставить наше гнилое, вместо его высокого духовного понимания».

При переводах, т.е. проверке и дополнениях в трудах старца Паисия Величковского соблюдалась особенная осмотрительность и не раз из-за одного слова долго вели рассуждения о пересмотре. Установление точной аскетической терминологии было поставлено здесь на первое место. В этом отношении есть одно очень интересное место из писем И.В. Киреевского. Он пишет о. Макарию: «позвольте мне сказать мое мнение о двух словах в вашем переводе: »созерцание» и "доброе«. Для чего предпочитаете Вы созерцание слову видение, зрение? Первое – новое, любимое западными мыслителями, и имеет смысл более рассматривания, чем видения. Потому нельзя, например, сказать, что ум от состояния молитвы возвышается к степени рассматривания. Если же один раз необходимо греческое слово Феориа перевести видение, то не худо бы, кажется, и всегда одному слову усвоить один смысл. Таким образом, может у нас составиться верный философский язык, согласный с духовным языком словенских и греческих духовных писателей. Второе слово: доброе, которое на словенском языке, кажется, значит то же, что и на русском прекрасное, Вы везде изволите и на русском языке переводить словом: доброе. От этого, мне кажется, в некоторых местах выходит неполный смысл. Например, в конце 27 слова Исаак Сирин, кажется, приписывает второму чину разума совершение и доброго (по естеству) и изящного. По словенски первое название благое, а второе доброе. Поэтому, всю деятельность изящных искусств можно отнести к области разума этой степени. Если же слово изящное, или прекрасное, заменить словом доброе, то весь этот смысл пропадает».

Митрополит Филарет не только вообще сочувствовал этому делу (по его настоянию Св. Синодом в 1822 году вторично было издано и Добротолюбие) и содействовал как могучий администратор того времени. Нет, он нес и сам кропотный труд проверки рукописей. Об этих подробностях есть интересное в место переписки Киреевских. Так Н.П. Киреевская писала однажды: «вот беседа со мною владыки (митрополита Московского). Он принес листок написанный и сказал: «читал я наш академический перевод книги Св. Исаака; нет, перевод еще темнее, не хорошо, не хорошо. Я написал к ректору, чтобы он прислал мне греческий текст: он прислал, я сличал их вместе (да, греческий перевод не очень хорош: вероятно, переводчик не был из ученых, т.е. не знал грамматических правил, и потому мешал слова и вместо должного выражения ставил неправильно и темные слова, да и от переписчика быть может вкрались ошибки и невероятности) и так сличая 18-ю главу, нашел перевод темнее подлинника, и подлинник неясным. Я попробовал сам перевести немного, вот перевод мой, а списать его не нашел кому, опасаюсь, разберут ли мой почерк старцы? И прошу Вас: перешлите старцу, мне желательно слышать, как они найдут мой перевод; попросите, чтобы старец сличил его и с славянским и с перевода академическим и сказали бы свое мнение».

Да и вообще во всех лучших русских людях первой половины XIX века издательская деятельность Оптиной пустыни встретила полное одобрение. Труды духовных питомцев о. Паисия Величковского во главе с о. Макарием и славянофилов Киреевских были верно понятны и оценены еще современники.

В начале 1847 года была напечатана 1-я книга: «Житие и Писания Молдавского старца Паисия Величковского».

По выходе в свет этой книги, издатель Петербургского журнала «Маяк» С. Бурачек написал о. Макарию 7 апреля 1847 года следующее: «я тысячекратно благословляю Господа внушившему разумному о. Голубинскому пропустить эту книгу. Здешняя цензура запретила бы, как мечтание и мистицизм. С тех пор, как покойный митрополит Серафим, о. Фотий, Аракчеев и Шишков свергли Голицына (и по делу) за размножение лжемистических книг западных, по академиям и семинариям, все наши св. отцы подвижники обречены в лжемистики и мечтатели. И умная сердечная молитва уничижена и осмеяна, как зараза и пагуба. В семинариях и академиях не только ей не учат, но еще сызмала предостерегают и отвращают. Вот только год, как в здешней академии надумались читать аскетику, т.е. правила подвижничества, и поручили весьма подвижному отцу иеромонаху Феофану⁴³, да укрепит его Господь вашими святыми молитвами. Выход (книги) отца Паисия знамение величайшей милости Божией, и произведет перелом в наших обителях и семинариях».

\Известный духовный писатель и паломник Андрей Васильевич Муравьев писал в Оптину.

«Хорошо подвизается пустынь ваша в издании душеспасительных книг и оставит по себе благую память в иноческом мире. Одно мне жаль, что язык о Паисия не во всем удобопонятен, особенно в ответах Варсануфия, несмотря на то, что я привык к духовным письмам, хотя и не столь глубоким мыслями; есть места, где невольно останавливаюсь и доискиваюсь уразуметь, а это затрудняет чтение.

Отклонить этот труд легко. Впрочем, если уже нельзя на русском. То великое сокровище и на славянском, хотя и немногим доступно, особенно из мирских. Скоро ли составите вы патерик Русский – жития учеников Паисиевых, – много бы утешили всех нас.

Простите, Поручая себя св. молитвам вашим, остаюсь с душевным уважением ваш покорн. Слуга А.М.

О. Макарию со всею скитскою братией поклон и приветствие».

Успеху этого дела также много содействовала редкая отзывчивость на это и всегдашняя готовность, когда чем можно. Помощь со стороны самого настоятеля о. игумена Моисея.

Искренний и великий любитель духовного чтения о. архимандрит Моисей любил и приобретать преимущественно нравственного содержания. Бывая в Калуге, старался и на базар, и в лавках, и где только мог, приобретать полезные книги и во множестве привозил их в обитель. Во время его настоятельства выписывались в Оптиной пустыни все выходившие тогда духовные журналы, все замечательные книги духовного содержания. Все это он старался прочитать сам и потом уже сдавал в монастырскую библиотеку, которая основана была им же в 1854 году. А к концу его настоятельства содержала около 5000 экземпляров (из коих более половины поступило в нее из келейной библиотеки о. игумена Антония, заключает в себе более 7000 нумеров. Едва ли в каком либо из русских общежительных монастырей найдется такая обширная библиотека, как Оптинская; но и она, как все почти примечательное в Оптиной пустыни, обязана своим существованием о. архимандриту Моисею. Книгами из нее пользовались и еще пользуются для чтения не только монастырские братия, но богомольцы и все желающие из соседней обители.

Владыка Московский Филарет благосклонно содействовал этим изданиям и весьма интересовался ими. Средства для издания были пожертвованы различными благодетелями. О. Моисей. При всем искреннем, полнейшем сочувствии этому делу, не мог на него уделить из доходов обители. потому что обитель сама нуждалась на каждом шагу. Ему оставалось только радоваться и благодарить Бога зато, что книги, которые он некогда с великим трудом собственноручно переписывал и которые составляли доселе такую драгоценную редкость, печатаются теперь в большом числе экземпляров и будут доступны многим жаждущим духовной пользы. Но так только множество этих экземпляров. Привезенных из типографии. Поступало в распоряжение о. архимандрита Моисея, он немедленно пользовался ими для духовной милостыни и, с согласия старца о. Макария, рассылал по почте целые тюки этих книг в виде пожертвований в рассадники будущих пастырей и учителей и многим частным лицам. Так разослано было о. Моисеем по одному экземпляру всех Оптинских изданий в дар: 1) во все библиотеки как духовных академий, так и семинарий, 2) почти всем епархиальным преосвященным, ректорам и инспекторам духовных академий и семинарий, 3) в лавры и во все общежительные русские обители, 4) на Афонскую гору в монастыри: Русский Св. Пантелеймона, Болгарский Заграф; в скиты: Св. Пророка Илии, Св. Андрея Первозванного и Болгарский скит Пресвятой Богородицы (Ксилургу). Сверх того, во многие приходские церкви. в местностях, зараженных расколом, разосланы были безмездно изданные в обличение раскольнических заблуждений сочинения вышеупомянутого иеросхимонаха Иоанна. Также и посетителям Оптиной пустыни, всем знакомым, в разных ближних и дальних городах, раздавались и рассылались Оптинские издания. И кто мог подумать, что обитель, из которой так много книг рассылалось щедрою рукою безмездно во все концы России, сама далеко не была обеспечена и часто очень затруднялась в средствах к существованию.

Кроме письменных изъявлений благодарности от многих архипастырей, о. о. ректоров и инспекторов, о. архимандрит Моисей, по представлению семинарских начальств, удостоился в 1857 году получить за эти приношения благословение Св. Синода. Не сомневайся, что и от Господа Бога о. Моисей получил великую награду зато, что материальные заботы не подавляли его духа, не заставляли его вещественную пользу обители и свою лично предпочитать духовной пользе ближних. От всюду извлекать и приносить последнюю, – было его главною заботою и первою целью всей его деятельности. «Когда-нибудь, кто-нибудь прочтет ту или другую книгу, говаривал старец, и душевная польза одного человека вознаградить все наши труды. Наше дело – сеять: Бог даст, когда-нибудь будут и плоды». И плоды получились обильные.

Если обратимся к рассмотрению всех Оптинских изданий, то увидим, что они распадаются на три отдельные группы: издания из свято-отеческой аскетической литературы, издания – из русск. аскетической литературы и – церковно-исторические издания. По этим трем отделам мы и будем рассматривать полувековую издательскую деятельность Оптиной пустыни.

II

Переводные аскетические издания Оптиной пустыни

Почти все свято-отеческие аскетические издания Оптиной пустынью были сделаны при старце о. Макарии. Эти издания представляют из себя по большой части те переводы старца Паисия, которые не вошли в состав «Добротолюбия». Вообще же относительно свято-отеческих аскетических изданий Оптиной пустыни нельзя не заметить того, что Оптинские старцы, издавая их руководились как тою целью, чтобы напечатать переводы о. Паисия, так и тем еще, чтобы дать по всем областям иноческой жизни нужные руководства. А потому там, где не было соответствующего в переводах о. Паисия. Делали сами новые переводы. Как, напр., аввы Фалассия и Орсисия. Всех аскетических изданий из свято-отеческой литературы было сделано 14. Рассмотрим кратко каждое в отдельности.

1)             «Преподобных отцов Варсануфия Великого (сконч. в 563 г.) и Иоанна руководство к духовной жизни в ответах на вопрошения учеников» имеется в четвертом издании Тузова 1905 г. в русском переводе. Первое же издание этой книги, издание Оптиной Козельской Введенской пустыни, было сделано в 1852 году (издано в Москве в Университетской типографии), на славяно-русском наречии. В этом первом издании, кроме самого текста книги, были помещены еще: сказание о жизни старцев Варсануфия Великого, Иоанна и Никодима Святогорца, указатель, каковые помещены и в последнем издании 1905 года, и, что в последнем издании уже опущено, особое предисловие. Это предисловие очень интересно в библиографическом отношении, почему кратко его здесь и передадим. Старец о. Паисий Величковский. Ознакомившись с книгою Варсануфия и Иоанна, в кратких выдержках у Никона Черногорца, очень желал иметь полный текст этой книги, но долго не находил и скорбел и молился. Но вот, когда один из его учеников схимонах Григорий пришел на Афон и там, при случае, сообщил о задушевном желании своего учителя пребывавшему на покое в Ватопеде Коринфскому архиепископу Макарию библиофилу, тот занялся разысканием нужной книги и скоро нашел два пергаментных списка этой книги. Старец Григорий сделал копи и отнес к старцу Паисию. Тот с радостью принял находку, но сам переводить был уже на в силах и поручил это сделать ученику своему иеромонаху Дорофею и успел в его труде исправить только половину. Вторую половину книги иеромонах Дорофей перевел уже при приемнике о. Паисия старце Софронии. Начата была книга переводам 15 ноября 1792 года, а окончена 24 ноября 1795 г. Этот перевод был сделан сначала о. Паисием, а потом оптинцами был проверен и исправлен по греческой рукописи. Оптинский же русский перевод и первое в этом переводе издание было сделано в 1855 году.

Сам митрополит Филарет, принимавший столь близкое и деятельное участие в оптинском издательстве, особенно высоко ценил книгу Варсануфия и Иоанна и высказывал не раз в свое время желание, чтобы оптинские иноки лучше остановили на время дело издания других книг, только бы поспешили в этою. Об этом Н.П. Киреевская писала, в июле 1849 г. о. Макарию следующее: «Еще скажу вам, отец мой, что я переписала четко том переводов всех представленных в цензуру нами от вас рукописей и привезла его к Владыке на рассмотрение; сделала отметки, что напечатано, что печатается, что считаем нужным теперь печатать. 1-е окончить том переводов старца Паисия, должно быть листов 22–25, а теперь его еще 9-й лист в печати. Потом Феодор Студит. Особою книгою печатать теперь ничто не возбраняет и усердно желаем приступить за печатание книги Варсануфия Великого, как нужнейшей. Вот ответ владыки на это. «Окончание тома хорошо, только не люблю я, что будет и первый и второй, и далее. Не нужно бы это, каждая книга должна быть отдельною, независящею от другой». Я просила, чтобы владыка приказал сделать заглавие, какое ему будет угодно, так как оно делается после всего. Он продолжал: «Феодор Студит книга не столько важная, ее и погодить можно бы. А мнение мое прежде всего начать печатать Варсануфия Великого, вот это бы лучше.» Я, конечно, согласилась с мнением владыки, и тут был довольно длинный разговор, окончившийся тем. Что владыка взял на себя старание и попечение в отсутствие наше о напечатание книги Варсануфия, (слава Богу) и сделать отметку на моем реестре о сем себе для памяти, спросив наперед: «вы хотите у меня реестр оставить?» Я сказала, что затем его и привезла. Потом я показала владыке книгу последнюю Каллиста Антиликуды г-на Кал. Тил. Он просмотрел ее и сказал: «эту покуда погодите посылать в цензуру: мы займемся ею. Ее бы лучше погодить теперь, а теперь Варсануфия». Иван Васильевич поручил спросить у владыки: нельзя ли Каллиста издать вместе с Катафигиотом? Он отвечал: «кажется, будет можно, я поищу греческое Добротолюбие. И надобно будет этим заняться, так теперь погодите», и вторично обещал приложить попечение о Варсануфии». (Рук. Сб. опт. Пуст. «Копия писем Н.П. Киреевской по изданию 1849 г.», л. обор. 12–13). В письме от 19 сентября она писала: «Теперь о Варсануфии владыка сказал мне грешной: о книге св. Варсануфия, бывши в лавре, я занялся. Нашел и греческий подлинник. И древний славянский мы отыскали. И что странно: славянский гораздо ближе и вернее греческого. Мы положим так: перевод старца Паисия печатать так, как он есть, но как есть в нем в некоторых местах пропущенные речи и места, то все и тому подобное из древле-славянского и частью сверясь с греческою, будем выставлять внизу в примечаниях, как то сделано и в книге св. Нила». Выслушав сии радостные слова, я поклонилась владыке в ноги с глубочайшей признательностью и благодарением"… Я еще прибавила несколько слов о том, что боялась отвлекать Ф.А. теперь иным занятием от книги св. Варсануфия. Владыка сказал: «да, я ему приказал исключительно ею занятся». (Там же, об. 22–23 об.).

Издание этой книги у оптинцев одною из первых, как и старание в свое время о. Паисия ее отыскать и перевести, станет для нас вполне понятным, если мы обратим внимание на характер этой книги. Книга Варсануфия и Иоанна по своему существу есть не что ионе, как дневник старческий, подневная запись старческого окормления. Это и составляет отличие данной книги от Лествицы, Сирина, Дорофея, Студита. Там: систематическое изложение учения об общежитии (Студит), послушании и старческих (Дорофей) главных обетах иночества и о покаянии (Лествичник и Сирин); здесь ответы старцев ученикам, по мере «вопрошения». Отсюда отсутствие стройности и порядка. Но зато масса мелочей и подробностей. В Добротолюбии еп. Феофана (II, 555. Там же в предисловии есть и оценка этой книги), эта вопросо-ответная форма уничтожена, а в оптинском издании сохранена. И это сделано не без цели. Даже самая мелочность многих вопросов, их постановка и ответы поучительны для всех старческих учеников в том отношении, что дают понять, что в духовной жизни важны и все мелочи и что ничего не следует утаивать от старца такого. Что так или иначе. Но волнует душу инока и нарушает ее мир и покой: так было прежде, так должно быть и теперь. Хороша эта книга для чтения или по указателю по мере надобности, или по малым частям ежедневно, или по указанию старца-руководителя.

Издавая эту книгу в переводе старца Паисия, Оптина пустынь давала для старческой практики: для старцев пособие в старчествовании, для окормляемых же руководство к вопрошению. Епископ Феофан в своих письмах об этой книге дает такой отзыв: «Для умножения вашего ведения о духовных делах читайте Варсануфия и Иоанна ответы. Это лучшая руководительная книга» (III вып. пис. 126 стр.). «Книга Варсануфия и Иоанна очень потребна для духовников и руководителей, чаще читайте» (V вып. 200 стр.).

2)             В 1849 году была издана книга под заглавием: «Восторгнутые Классы в пищу души», т.е. несколько переводов из святых отцов старца Паисия Величковского издание Козельской, Введенской, Оптиной пустыни. Здесь вначале помещено шесть слов святого Иоанна Златоустого о молитве. О молитве Св. Григория Паламы и Марка исповедника Галатийского, и Мелетея, исповедника Галисийского. Потом следует нравственно-подвижнические слова Марка подвижника. Далее: Аввы Аммона о вещах возбраняющих ко спасению, беседы душеполезны преподобного отца нашего Зосимы.

Наконец: главы о деянии и видении святого Феогниста и преподобного и богоносного отца нашего Симеона митрополита Евхаитского послание к иноку Иоанну и затворнику. Перевод слов Марка подвижника здесь темен, а потому уже в 1858 году Оптиною пустынью был сделан новый их перевод на русский язык и издан в означенном году особо. (Москва, университ. типогр. 1858). В переводе епископа Феофана слова эти помещены в первом томе Добротолюбия, стр. 467–562. В Добротолюбии же можно читать и слово Григория Паламы (V, 477–482 стр.), и главы о деянии и видении святого Феогниста (III, 346–400 стр.). Поучения св. Иоанна Златоуста в собрании его творений – в издании С.-П.-Б. Академии. Аввы Аммона о вещах, возбраняющих ко спасению и беседы душеполезны преподобного отца Зосимы, в виду большой их назидательности, были изданы оптиною отдельно: сначала в славянском же переводе, второе издание 1887 года, под заглавием: «Из книги Восторгнутые Классы в пищу души», и потом в 1905 году, под тем же заглавием, в русском переложении о. архим. Агапита.

Книга эта составлена с большим умением. Она – дополнение к изданию творений старца Паисия Величковского: содержит в себе большую часть тех свято-отческих аскетических писаний, на которые не было в Добротолюбии. С другой стороны здесь и все то, что нужно к пояснению его учения о послушании старцам и смирени… И нельзя не пожелать, чтобы было сделано новое издание этой книги. С опущением слов преподобного марка подвижника. Эти последние можно читать и в отдельном Оптинском переводе, и в Добротолюбии. А все остальные выдержки, что вошли в состав Восторгнутых Классов. В общей сложности. Представляют прекраснейшее наставление к молитве вообще и молитве Иисусовой в частности.

Книга эта необходима каждому. Кто вопрос о молитве считает для себя одним из главнейших жизненных вопросов. Читать же эту книгу можно и так. Но еще лучше – по прочтении тех отделов из книги писаний старца Паисия Величковского.

3)             «Преподобного отца нашего аввы Дорофея († 620г.) душеполезные поучения и послания с присовокуплением вопросов его и ответов, данных на оные святыми старцами Варсануфием Великим и Иоанном пророком. Седьмое издание Козельской Введенской Оптиной пустыни 1895 г. (Калуга, тип. Михайлова)».

В начале книги помещены биографические очерки автора книги аввы Дорофея и его ученик Досифея, в конце вопросы и ответы и алфавитный указатель к книге. Душеполезные послания и поучения аввы Дорофея касаются всех сторон монашеской жизни. Так как в конце книги приложен указатель обстоятельный и подробный. То в перечисление содержания книги вдаваться не станем. Скажем только самое главное. В поучениях и посланиях Авва не оставляет без внимания ни одного монастырского послушания и рассматривает поведение инока во всех обстоятельствах монастырской его жизни. Но в то же время он умело и в мелочах оттеняет существенное, дает приемы лучшего вообще, а особенно духовному отцу. Жизнеописание же ученика Дорофеева Досифея, который в самое краткое время достиг высокого душевного устроения и умер, обретя долю со святыми, и служить примером, наглядно убеждающим в пользе послушания. Книга эта издавна называется азбукою монашескою. И это вполне справедливо. Трудно найти другую аскетическую книгу, где бы правила иноческой жизни излагались с такою простотой и теплотой, как в этой книге. Особенно хороши здесь разные примеры из жизни монашеской, коими Авва поясняет свои советы.

В виду такого характера книги неудивительно, что опытные в духовной жизни Оптинские старцы и перевели ее одною из первых. И эта книга выдержала уже семь изданий, что особенно знаменательно при обычной нашей общей косности и равнодушии к вопросам нравственного развития и самоусовершенствования даже и в монастырях. (У преосвя. Феофана в II т. Добротолюбия. 599–642 стр.).

Первое издание в русском переводе о. Климента Зедергольма было сделано Оптиною пустынью в 1856 году. Перевод делали при пособии еще такого издания, как первопечатный славянский перевод К.-Печер. лавры 1617 года, издание же 1866 года, с которого и делаются последующие издания. Было выполнено о.о. Климентом и Анатолием.

Эта книга должна бы быть обязательно настольною, если не у каждого отдельно послушника, то, по крайней мере, в каждой послушнической келье хотя в одном экземпляре.

4)             «Святого отца нашего Исаака Сирина († в конце VI в.), епископа бывшего Ниневийского слова дузовно-подвижнические, переведенные с греческого старцем Паисием Величковским» в издании Козельской Введенской Оптиной пустыни, были напечатаны в 1854 году (университ. тип.). Здесь после краткого предисловия о переводе этой книги старцем Паисием в 1887 году и «примечаний с сему изданию», о нескольких частностях касательно текста писаний Сирина, помещено самого отца Паисия большое «о переводе книги святого Исаака Сирина с еллино-греческого на словенский язык краткое изъявление». В этом изъявлении блаженный старец рассказывает, как он нашел рукопись Исаака Сирина и как переводил. Потом следует: «краткое сказание о святом Исааце». Всех слов помещено 91. Ныне их можно читать в прекрасном переводе русском епископа Феофана во II томе Добротолюбия, стр. 645–760. К тексту слов был приложен алфавитный, пространный и прекрасно составленный указатель, составленный самим о. Макарием. Издание это было сделано на славянском наречии, но напечатано русским шрифтом. Книга была окончена русским шрифтом. Книга была окончена печатанием в марте 1854 г., и первый экземпляр издания был получен 13 апреля, в день Св. Пасхи. Радость старца и его учеников была велика, и они, видя напечатанную книгу св. Исаака Сирина, славили Бога. Радость эта станет вполне понятна, если мы припомним, что рукописные списки этой книги стоили по 100 р. и все таки были редки. А печатное издание этой книги Нямецкой обители 1812 г. цензурою не было пропускаемо в Россию. В минуты радости не забыли Оптинцы и Нямецкую обитель. Туда были посланы экземпляры нового издания. Нямецкая же обитель прислала о. Макарию за это камлотовую рясу (греческого покроя). Напечатана книга была по руководству рукописи о. Паисия, составлявшей собственность самого о. Макария. А как эта рукопись досталась о. Макарию, сообщает о. арх. Леонид в жизнеописании старца. Он пишет:

Судьба этой рукописи особенно замечательна: она была прислана от старца Паисия к высокопреосвященному митрополиту Гавриилу, с таковым в предисловии (после посвящения) собственноручным подписанием: «трудивыйся в преводе семь Святовознесенского Нямецкого и Предтечева Секульского Молдо-влахийских монастырей архимандрит Паисий Величковский, родимец Полтавский». Она писана полууставом на белой лощеной бумаге в лист, более половины рукою ближнего ученика старцева схимонаха о. Феодора, и докончена писанием другом его и сожителем в Молдавских и русских обителях – схимонахом о. Николаем. Будучи отослана, как выше упомянутого, высокопреосвященному митрополиту Гаврилу, рукопись эта, по кончине владыки (1801 году), перейдя, неизвестно как, в частные руки, наконец, привезена была на продажу в Валаамский монастырь, по дошедшему до владельца ее барышника слуху, что там пребывают старцы духовной жизни. Которые верно оценят такую драгоценность. Можно себе представить радость. А вкупе и удивление, о. схимонаха Феодора о обретении действительно столь драгоценной и в особенности для него – рукописи, которую он не надеялся, не только иметь, но когда либо видеть. Господь, устроивши столь чудесное обретение рукописи, даровал смиренному и убогому старцу и средство возвратить оную из рук барышника. Это случилось между 1811–1817 годами. О. Феодор чрезвычайно дорожил изгибшим и столь нечаянно обретенным сокровищем. Надобно заметить. Что вообще он столько любил писания св. Исаака, что во время постигавших его лютых скорбей, гонимый злобою и завистью, будучи вынужден неоднократно переходить из монастыря в монастырь уносил с собою лишь одну книгу св. Исаака. После блаженной кончины о. Феодора (в 1821 году), книга сия досталась любимому ученику и спутнику всей его скорбной жизни иеросхимонаху о. Леониду (в схиме Льву). Он подарил ее еще при жизни своей ученику схимонаху Анттоху, по кончине коего она перешла к другому ученику о. Леонида, жившему тогда в Александро-Невской лавре, о. Иоанникию (в схиме Леониду). Сей отдал ее в дар благодетельнице той обители, где проживал довольное время, духовной дочери о. Леонида, старице Е. Т. Л-ой; а от нее книга эта в 1849 году перешла к иеромонаху той же обители о. Ефрему, который подарил ее духовному сыну своему монаху Авраамию, а сей последний, отъезжая в 1858 году на жительство в св. Афонскую гору, принес сию рукопись в дар покойному старцу о. иеросхимонаху Макарию, который в предсмертной своей болезни благословил ею, вместе с иконою св. Исаака Сирина, меня многогрешного.

Не менее интересна и история самого издания книги Оптинцами. Вскоре же по получении экземпляров нового издания о. Макарием была сделана памятная запись следующего содержания.

О напечатании книги св. Исаака Сирина, мы не смели надеяться предпринимать какие либо средства, но Бог судьбами Своими устроил неожиданно и даровал нам иметь духовное утешение велие-видеть ее напечатанною в 2400 экземплярах. Вот как это случилось: в 1852 году, когда я был в Москве, говоря с г.г. Киреевскими о русском переводе сей книги на славянском языке перевода старца Паисия, предложил им при случае предложить о сем высокопреосвященному митрополиту Филарету. Бывши в Троицкой лавре в то же время предложил о сем о. наместнику архим. Антонию. По отъезде моем он улучив время, в разные времена при разговоре докладывал о сем Его П-ву. Он сказал, что и сам желает издать ее. Но находит нужным сделать пояснения на некоторые темные места и слова, и не знает. Кому поручить это сделать; да ведь, по настоящему, и не можно без Синода: да книга-то отеческая, я скажу, что я напечатал, а с меня нечего взять. Овсем этом нас уведомили. Мы писали к Н.П. Кир-ой предложил владыке, не угодно ли будет Е.В. дозволить нам заняться сим делом; на это и получили его благословение и дозволение взять в Московской духовной академии греческую книгу св. Исаака Сирина. По получении оной в последнем месяце 1852 года, начали мы делать пояснения: о. Амвросий, я (отец Макарий), а Павел Ст. Покровский в греческой книге неудобовразумительные места переводил нам. Прошедши всю книгу, паки поверили с о. Иоанном Половцевым и Львом Ал. Кавелиным; переписывали набело трое: Павел Степанович, Симеон Феодорович и о. Антоний Смирнов. Надписание о безмолвии оставили, о чем в предисловии объяснено. По окончании представили оную рукопись высокопреосвященному Филарету на рассмотрение. Владыка принял оную благосклонно, и, отправившись в Троицкую лавру, – находясь там в скиту, первую неделю Великого поста занялся просматриванием наших пояснений и замечаний, некоторые поправил и своеручно о сем удостоил меня писанием от 3 марта 1853 года, и что он передал рукопись сию в цензуру для рассмотрения и дозволения печатать, которая и поручена цензору, о. инспектору академии архимандриту Сергию, который с любовью занялся рассматриванием оной, и, по окончании, того же года в июле месяце подписал дозволение печатать и доставить в Москву к г.г. Киреевским. А они, с благословения архипастыря, приступили к печатанию и продержали корректуру. Между тем, Господь помог нам сделать на оную книгу алфавитный указатель, который также утвержден цензурою к печатанию, и так сия Боговдохновенная книга, помощью Божией, напечатана благословением владыки. И первые три печатных экземпляра оной присланы к нам в обитель на светлой неделе, 13 числа, как самый приличный подарок для Светлого Праздника.

В последнем издании исторического описания Оптиной (о. Ераста) напечатана и вся почти переписка по делу издания аскетов, откуда мы и заимствовали только что приведенную памятку. В этой переписке еще более вырисовывается то участие, какое принимал в этом деле м. Филарет. Когда он узнал о намерении Оптинцев издать книгу св. Исаака Сирина отнесся с большим сочувствием и говорит: «рад буду. Если напечатают отцы Оптинские книгу Исаака Сирина на славянском, и для цензуры затруднения не предвижу. Желательно было бы, чтобы при сем на некоторые места сделаны были с подлинника пояснения, как сделано в издании Варсануфия Великого. Но если сие окажется трудным. И без сего напечатать хорошо. А с пояснениями славянский текст по мне лучше русского, потому что по свойству языка перевод ближе к подлиннику. Новым переводам я меньше верю». Когда же перевод был приготовлен, митрополит сам пересмотрел его, сделал ряд поправок, которые и были внесены в текст, и, возвращая рукопись о. Макарию, писал ему, между прочим, следующее:

Помолитесь о нас, борющихся с волнами людей и дел, да не погрязнем, но да касаемся, хотя несколько, брега тишины и свободы. Несколько месяцев прошло, доколе я нашел, наконец, время оторваться от дел неволи, чтобы заняться делом желаемым – чтением рукописи св. Исаака Сирина, приготовленный вами к печатанию: но и теперь, не кончив сего, принужден возвратиться к окружающим меня неизбежным делам должности. Около половины книги читал я непрерывно, внимая учителю и Вашим толкованиям. Далее просматривал некоторые места: но, не могши продолжать и опасаясь еще надолго остановить дело, решаюсь завтра послать рукопись в цензуру. Простите меня, что я дерзновенною рукою коснулся некоторых примечаний Ваших, не имея возможности предварительно изъяснить Вам, почему так коснулся.

Некоторые места книги темны в греческом так же, как и в славянском тексте. Вероятно, сему причиною, между прочим, греческий переводчик с сирского. Некоторые примечания на такие места показались только догадочными и недовольно соответствующими греческому тексту. В таких случаях мне показалось лучшим – оставить темное темным, нежели подвергаться опасности дать читателю нашу мысль, вместо мысли св. Исаака Сирина.

Немалое содействие оказал митр. Филарет еще и тем, что облегчил цензурные условия. Свой взгляд по этому поводу он, между прочим, высказал в разговоре с Н.П. Киреевской. Та раз спросила митрополита о цензуре рукописей. «Да, кажется, владыко, вновь потом надобно будет отсылать ее в Синод и оттуда ожидать разрешения о напечатании»? Владыка отвечал: «нет, в Синод посылать я не буду; ведь эта книга святого отца, а отдам ее на рассмотрение в комитет, и если он не решится пропустить, то потребую к себе и сам подпишу: пусть делают выговор мне одному».

5)             «Преподобного и богоносного отца нашего аввы Исаии, († 370 г.) отшельника Египетского, духовно-нравственные слова» в русском переводе были изданы в 1860 году, в Москве, в университетской типографии. Вначале помещено «краткое историческое сведение о преподобном отце нашем Исаии отшельнике, авве Нитрийском, и о переводе творений его», где сообщается, что данный перевод сделан с латинской рукописи, изданной Галландою, при сопоставлении с переводом старца Паисия. «При переводе, пишется в предисловии, была соблюдаема возможная точность, были удержаны более употребительные выражения, какие встречаются в писаниях отцов подвижников, напр. тайное поучение, невменяемость, пленение и пр.» В конце помещен назидательный рассказ из жизни ученика старца Исаи Елиссея, который можно читать еще в прологе под 27 февраля. В книге помещены 29 слов Аввы. Содержание их такое: много наставлений новоначальным, советы и наставления живущим в общежитии, отчасти пустынникам, о поведении монахов в пути, о смирении, послушании, помыслах и т.п. Монашеские правила и главы о духовном делании и безмолвии заканчивают книгу. В настоящее время имеется уже перевод с греческого недавно найденного текста, который сделан епископом Феофаном и помещен в первом томе русского перевода Добротолюбия (в 3-м издании 1895 г. стр. 277–466).

6)             Лествица святого Иоанна Лествичника († 563 г.) теперь имеется в 7-м издании. Оптиною пустынью она была издана сначала в 1851 году на славянском языке, потом в 1862 г. на русском. Над переложением в славяно-русском стиле потрудился о. Амвросий, над русским же переводом о. Ювиналий (Пол.). Первое русское издание Оптинское носит такое заглавие: «Преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица, в русском переводе, с алфавитным указателем и примечаниями». Об личном участии отца Макария в приготовлении к изданию Лествицы о. архимандрит Леонид в жизнеописании старца писал: «с 1845 по 1860 год включительно, под руководством покойного старца издано в свет 16 книг, из коих 5 на русском наречии, 1 на славянском и русском, а остальные на славянском; те и другие напечатаны гражданскими буквами с объяснительными подстрочными примечаниями. Первое место между этими изданиями бесспорно принадлежит творению великого учителя иноческой жизни св. Исаака Сирина; затем следует книга аввы Дорофея, которую старец справедливо называл «монашескою азбукою», особенно указывая на нее всем новоначальным, желающим положить прочное начало в деятельной жизни, которая, по учению св. Иоанна Лествичника, слагается из послушания и смирения.

Старец также немало потрудился над творением другого великого учителя жизни иноческой св. Иоанна Лествичника – подвизавшегося в Синайской горе, где некогда избранный народ Божий получил заповеди чрез боговидца Моисея и откуда чрез сего тайновидца, св. Иоанна, изыде духовный закон для иноков – людей обыкновения. Старец, высоко ставя творение св. Иоанна Лествичника в ряду писаний святых отцов подвижников, изучал и сличал между собою все известные доныне печатные издания и рукописные переводы сего бессмертного творения, и потом, приняв в основание перевод старца Паисия, как мужа исполненного духовного разума, прошедшего опытом духовные советы святого отца, непостигаемые одним книжным обучением, и будучи притом и сам достойным преемником иноческих добродетелей великого старца, – приложил особое усердие, дабы пояснить упомянутый перевод старца Паисия оного с другими рукописными позднейшими переводами (каковы, например: перевод бывшего Алтайского миссионера архимандрита Макария), печатными изданиями и греческим текстом, с тою целью, чтобы сделать его доступным не для одного лишь чтения, но особенно для общего практического руководства заключающимися в сей книге духовными наставлениями; из чего и составился перевод Лествицы на полуславянском наречии, коим прилежно занимался сам старец, при пособии ближнего ученика своего иеромонаха А-ия. К этому переводу, по окончании его, старец сам же составлял алфавитный указатель предметам, содержащимся в творении св. Иоанна Лествичника, и собственноручно переписал оный, забывая и немощь тела, и недосуги, жертвуя для сего временем краткого отдыха».

Впоследствии с сего перевода, с благословения старца, сделано переложение Лествицы на русское наречие. В чем упражнялся, под непосредственным наблюдением старца, другой ученик его о. Иоанн П- (ныне иеромонах о. Ювиналий).

Экземпляры сих обоих переводов достаточно распространены в списках между братией как скитскою, так монастырскою, а чтение полуславянского перевода предлагается обоим братствам на церковных службах в течение Великого поста. В то же время в скиту читаются постоянно на общем келейном правиле оглашения Феодора Студита.

7)             В 1853 году было издано «Преподобного отца нашего Максима исповедника († 662 г.) толкование на молитву Господню и его же Слово Постническое». Но перевод славянский был сделан Т.И. Филипповым с соблюдением и грамматической конструкции подлинника, почему и является очень тяжелым. С другой стороны преподобный толкует молитву очень сжато и местами аллегорически. Поэтому толкование на молитву в этом издании очень трудно для чтения. Несколько легче читается «Слово Постническое» (аскетическое), изложенное в виде вопросов ученика и ответов старца: о спасении, соблюдении заповедей, их единстве при видимой множественности, о смирении, трезвении, борьбе с бесами и т.д. Эту книгу хорошо давать некоторым молодым монахам для развития в них вдумчивости при чтении аскетических писаний, предупреждений развития привычки читать быстро и поверхностно.

8)             В 1849 г. сначала в «Восторгнутых Классах», а потом в 1858 г. особо были изданы «Духовно-подвижнические слова марка Подвижника». От Марка Подвижника (в V в.) дошли: послание к иноку Николаю, представляющее очерк подвижнической жизни от начала до конца ее; наставления из слов и 426 глав, из коих 200– о законе духовном и 226 думающих оправдаться делами. В новом переводе Добротолюбия еп. Феофана эти сочинения помещены в I т., 467–563 стр.

9)             «Преподобного отца нашего Орсисия, аввы Тавеннисиотского, учение об устроении монашеского жительства в русском переводе изд. Козельской Введенской Оптиной пустыни (Москва 1859 г.)» представляет из себя с внешней стороны небольшую книжку в 108 стр. С внутренней же стороны эта книжка очень богата своими достоинствами. В начале издания помещено краткое сказание о преподобном Орсисии, авве Тавеннисиотском, затем самое учение об устроении монашеского жительства и, наконец, статья «св. Орсисия о шести помыслах святых». Краткое сказание очень интересно, как знакомящего несколько с бытом египетского монашества. И поучительно: жизнь св. Орсисия – пример доброго настоятеля. Наставление о шести помыслах святых подробное, в сущности, толкование изречения: помни последняя твоя и в веки не согрешиши (о: Боге, Христе Спасителе, смерти, страшном суде, аде и рае). Самое же учение о монашеском жительстве разделено на 56 глав малых. В этом учении в первых 18 главах излагаются обязанности монастырских настоятелей. В следующих до 51 главы изложение нравственных обязанностей иноков к братиям и монастырскому имуществу. Наставления аввы Орсисия есть простая, сердечная речь о том, какими мыслями и какими качествами должен сиять общежительной обители инок: будет ли он настоятель, или простой рядовой монах. Здесь освещается, с точки зрения иноческих идеалов, монастырский общежительный быт. И Оптинские иноки весьма метко оттенили то, что здесь речь идет о монашеском быте, переводя слово греческое не словом: жизнь (вообще), а словом: жительство, указывающим на жизнь в известных местно-материальных условиях. Это наставление заканчивается приглашением братии прилежать чтению слова Божия и общим наставлением к богоугодной жизни. Наставления аввы Орсисия – это скорее предсмертное его завещание братии, на что и указывает довольно ясно заключительное обращение старца, 56 глава, где он вспоминает всю свою жизнь и приводит слова св. апостола Павла: «Аз уже жрен бываю, и время моего отшествия наста"…

Эта книжка очень полезна для чтения преимущественно настоятельствующим в обители и вообще занимающим в монастырях начальственные должности. Главное достоинство этой книги: простота, ясность и точность изложения, задушевный тон и обилие мест из Священного писания как Ветхого, так и Нового Завета. Перевод был сделан о. Климентом Зедергольмом.

10)         В 1874 году было сделано Оптиной пустынью издание помещенного о. Паисием в III ч. Добротолюбия труда – под заглавием: «творения преподобного и богоносного отца нашего священномученика Петра Дамаскина в русском переводе с еллино-греческого» о. архимандрита Ювеналия Половцева. В первом томе, кроме предисловия издателей и предисловия к подлиннику, с указанием сведений о жизни святого Петра, помещены в 37 отделах наставления преподобного о монашеском подвиге вообще, и приемах созидания своего спасения. А во втором томе двадцать четыре поучения о вере, надежде и любви и их разветвлениях. Наставления этого аскета-писателя помещены в греческой филокалии, т.е. Добротолюбии. В русском же переводе Добротолюбия преосвященным Феофаном они опущены, как он сам писал в предисловии в V тому, в виду наличности этой книги в переводе Оптиной пустыни. Труд преп. Петра – компилятивный свод отеческих творений по данным вопросам, но продуманный, серьезный и поясняемый размышлениями самого подвижника. О характере своего труда преподобный сам пишет так: «Написал я это напоминание бедной души моей в обличение, и поместил в нем по именам все творения, жизнеописания и слова святых отец, которые я прочитал с тем. Чтобы это служило мне хотя отчасти воспоминанием их слов. Сам я не имел и не приобрел для себя ни одной книги, но получал их от христолюбивых людей, так же как и все нужное для тела, ради любви Божией. Прочитывая книги те с всевозможным вниманием, я возвращал их владельцам. Это были книги: Ветхого и Нового заветов и толкования всего исчисленного. Отеческие и учительные книги все великих отцов, как-то: Дионисия, Афанасия, Василия, Богослова, Златоуста, Григория, Антония, Арсения, Макария, Нила, Ефрема, Исаака, Марка, Дамаскина, Лествичника, Максима, Дорофея, Филимона и всех святых жизнеописания и слова. И удостоился я, недостойный, перечитать все эти книги с полною свободою и со вниманием, ища начала спасения и погибели человека».

Книга эта очень хороша для чтения новоначальным инокам непосредственно после книги аввы Дорофея.

11)         «Преподобного отца нашего Симеона, Нового Богослова, († в начале XI в.) игумена обители св. Маманта двенадцать слов в русском переводе с еллино-греческого, издание Козельской Введенской Оптиной пустыни – 1869 года».

Книга эта заключает в себе переводов 12 слов св. Симеона, Нового Богослова, содержание которых все, главным образом, представляет изложение православно-христианского учения о покаянии, как средство спасения грешников вообще и монахов в особенности. Каждому слову предложено подробное оглавление с изложением главных предметов речи в данном слове. Строго богословского отвлеченно-умозрительного характера здесь только речь в девятом слове, – это учение о Пресвятой Троице. Главное же направление в речи – учительное. Св. Симеон особенно подробно и назидательно выясняет необходимость покаяния и указывает черты истинного покаяния, неразрывность покаяния с верою, веры же с добрыми делами, и ценность добрых дел только при внутренней доброй настроенности. Поучительная вообще, эта книга особенно полезна для монахов. Что здесь дорого и что делает выбор Оптинских старцев удачным, когда они взяли для перевода и издания эту, а не другую книгу, так это то, что здесь много практически-учительного, необходимого для иноков. Так, в первом слове подробно описывается весь порядок монашеской жизни в течение дня, с раннего утра и до поздней ночи во всех ее мелочах. И при этом все эти мелочи и частности освещены и приведены в тесное единение с главными иноческими добродетелями, освещены с главной точки зрения иноческих идеалов. Указана необходимость и ценность монашеской дисциплины, указаны и приемы лучшего исполнения этих частных правил монашеского обихода. В шестом слове подробно указаны те уклонения, ошибки и падения, какие часто случаются с иноками, начавшими делание духовное, но ошибочное, только внешнее, и тем не менее уже считающих себя совершенными. Но еще более важно здесь то, что содержится точное и обстоятельное учение о необходимости и пользе для иноческой жизни старчества. Это учение о старчестве содержится в седьмом. Восьмом и девятом. В первом из этих слов выясняется характер истинного старческого ученика, в следующем истинного настоятеля и в последнем истинного духовника, т.е. старца. Попутно отец выясняет и немало мест священного Писания, особенно хорошо также говорится о таинствах крещения и миропомазания – собственно печати Христовой. Перевод 1869 г., новый был сделан о.о. Климентом и Анатолием.

12)         «Житие же преподобного отца нашего Симеона, Нового Богослова», было издано Оптиною пустынью в 1856 г. в Москве. Глубоко интересное по своему содержанию это житие очень поучительно еще как свидетельство того, как благодетельно старчество для иноков и как высоко может подняться и молодой инок при опытном старческом руководстве. Жизнь святого Симеона, Нового Богослова – это картинка из жизни восточного старчества: преподобный Симеон был учеником старца Симеона Благоговейного. В житии и описаны многие приемы руководства этого старца Симеона, Нового Богослова, Оптина пустынь, естественно, должна была издать и самое житие преподобного Симеона, которое и являлось лучшею иллюстрацией к той части его 12 слов, где идет речь о старческом руководстве, и как бы естественным предисловием к словам.

13)         Авва Фалассий (в половине VIIв.) был издан дважды, в славянском и русском переводе, при чем окончательно редактирован этот перевод митрополитом Филаретом. Аввы Фалассия «Сотницы» в 1894 году были вновь изданы Оптиною, с приложением всей переписки по этому делу между митр. Филаретом, о. Макарием и Киреевскими, над чем потрудился о. Ераст. Переписка эта находится и при историческом описании Оптиной самого последнего времени. В Добротолюбии еп. Феофан авва Фалассий помещен в III томе, стр. 289–317. Чтобы иметь некоторое представление о том, как близко принимал к сердцу издательское дело Оптиной митрополит Филарет, мы приведем здесь одну выдержку из указанной переписки. Сообщая о поднесении печатного экземпляра Варсануфия и Иоанна митрополиту Филарету, Н.П. Киреевская писала в Оптину пустынь следующее: «Владыка принял нас отечески благосклонно. Я подала ему подносный экземпляр от имени Вашего, Батюшка, благодарила от Вас с поклоном земным. Владыка с большим удовольствием принял книгу и сказал: «у старцев как все поспевает, удивительно! Очень им благодарен». Я просила Владыку обратить внимание на печать, на алфавит, и Владыка все очень, очень одобрил. Любезно говорил. Я подала Владыке (экземпляр) 3-й сотницы перевода Фалассия. Владыка спросил: «что это?» – «Остальная сотница Фалассия – самые последние главы 4-й сотницы батюшка о. Макарий не перевел, потому что боялся погрешить в изложении сих высоких предметов Богословия и оставил это на волю В.В-ва, и как Вам Господь возвестит». «напрасно, лучше бы перевели, – мне бы помогли. Погодите, сейчас», и пошел Владыка в другую комнату; тут же при нас был о. ректор и какой-то старый барин.

Владыка возвратился, держа в руках 1-ю сотницу св. Фалассия. «Вот 1-я сотница, я ее прочитал, некоторое изменил, в одном месте думал, что догадался, переправил, а как здесь в лавре нашел греческий подлинник, то увидел, что я ошибся, и изменил поправку. В другом же месте было не так, вероятно потому, что пропущено было одно слово в подлиннике. Вот, отдайте от меня старцам и спросите, угодны ли будут им мои поправки? Я озабочивался и не знал. Как мне им переслать эту сотницу, очень рад, что Вам могу отдать ее! Я очень рад благодарила и говорила. Что Вы примите милость Владыки с глубочайшим чувством признательности, и что Ваши поправки – благодеяния. Владыка сказал: «ну, это как старцы найдут». Потом я спросила: «когда старцы перепишут, то позвольте к Вам обратно доставить?» «Можно и в цензуру отдать, – как хотите».

14)         В 1853 году был издан перевод о. Паисия Величковского Огласительных поучений преп. Феодора Студита, († 826 г.), под заглавием: «Огласительные поучения Преподобного и Богоносного Отца нашего Феодора Исповедника, Игумена Обители Студийской, переведенные с греческого Старцем Паисием Величковским. Издание Козельской Введенской Оптиной Пустыни. М. 1853 г.» Второе, перевод уже русский, издание было сделано в 1883 году. Над этим изданием, под руководством о. Амвросия потрудились о.о. Климент, Анатолий и Ювиналий. С него новое переиздание было сделано Оптиною в 1896 г. в Калуге. Отличительные черты наставлений преподобного Феодора Студита точно отметил епископ Феофан, когда писал следующее. «Чаете много от Преп. Феодора, но он дает немногое, но зато такое, чего никто не дает. Внутренней жизни у него только общие очерки, или перечисление подвижнических добродетелей. Главное у него – порядки монастырской жизни. И у него тут все святые: и привратник, и сапожник, и хлебопек, и пахарь, и столяр. И цель у него та, чтобы все лица монастырские, исполняя послушания по виду житейские, по духу делали сие послушание путем в царствие. И он часто перечисляет всех и прихваливает. Для монахов эти поручения все – сокровище, ибо, о чем ни станет говорит, все сводит на монашеские чины, непрестанно напоминает, что надо более делать монаху. И я полагаю издать сии поучения не как поучения, а как наставление монахам, определив 4-й т. Добротолюбия» (Собр. Писем святит. Феофана, изд. Пант. мон. в I, 84, в VII, 226, 227–228 стр.). У преосв. Феофана Феодору Студиту и посвящен 4-й т. Добротолюбия. Разница между изданиями преосв. Феофана и Оптинских та, что у Оптинцев заключающиеся в книге поучения напечатаны каждое сполна, а у преосв. Феофана – в выборках. У преосв. Феофана хорошо читать по пунктам, когда в чем нужда; когда же желательно в свободное время последовательно все прочесть и ознакомиться с монастырским общежитием в целом, лучше читать по Оптинскому изданию.

Предполагалось у старца о. Макария сделать и еще некоторые аскетические издания, но это не состоялось. Почему? Сказать трудно. Очень может быть, что здесь было поступлено по совету митрополита Филарета, который не находил полезным особенно большое число изданий. Об этом И.В. Киреевский так писал о. Макарию, в письме от 5 гоября 1854 г.

Многоуважаемый и искренно любимый Батюшка!

Н.П. писала к вам, что тому дней десять митрополит взял у меня для просмотра некоторые рукописи из представленных в цензуру, т.е. Сотницы аввы Фалассия и главы Каллиста Антиликуды. Вчера я был у него с Зедергольмом. Желавшим получить его благословение, и он между прочим сказал мне, что прочитал Сотницы А. Фалассия и думает, что они должны бы быть изданы особой книжкой, что в них много полезного, но что читатели вообще ленивы на духовное чтение, и большой книги испугаются, а маленькую скорее прочтут; но что в переводе есть много темного, и он желал бы, чтобы вы поступили с ним так же, как с книгой Исаака Сирина, т.е. приказали бы переписать ее четким шрифтом, и, сличив с подлинником, приложили бы краткие пояснения внизу страниц, а где найдутся явные ошибки переписчика словенской рукописи или переводчика, там поправили бы в самом тексте. Вообще он, кажется, очень доволен изданием Исаака Сирина, и желал бы, чтобы и другие книги были изданы таким же образом! Что же касается до Каллиста Антиликуды, то он еще не успел прочитать, а только начал, и, судя по началу, сомневается, полезно ли будет его напечатать, потому что он кажется ему очень труден для понимания, мысли сжаты и собраны многие в один клубок, так что не каждый распутает их. Я не знаю, прибавил он, для чего печатать много, не лучше ли ограничиться немногим, явно полезным. Светская литература представляет нам невыгоды много печатания. Там враг человеческого рода постарался устроить так, что хорошие книги задавлены грудою бесполезных, так что до них и не доберешся. Не надобно ли остерегаться, чтобы и духовная литература не подвергалась такой же участи? Я отвечал ему, что Ваше желание преимущественно то, чтобы изданы были рукописи, переведенные ст. Паисием, как человеком, который, бывши глубоко знаком с духовною литературою, выбирал из всех книг самые полезные.

И действительно, хотя Оптиной пустынью было сделано немного, но зато капитальных изданий. Эти издания охватывают всю монастырскую жизнь. Монастырская жизнь же составляется из взаимодействия: настоятеля и братии, духовника-руководителя и его учеников – духовных детей, окормляемых и их правильной жизни в общежитии, получающей главный смысл от той цели, какую преследуют иноки: нравственное самоусовершенствование. И в изданиях Оптиной пустыни мы находим руководства: и для настоятеля – в труде аввы Орсисия, и для духовника в вопросоответах аввы Варсануфия и Иоанна, и для послушника в книгах аввы Дорофея, у аввы Исаии и Симеона, Нового Богослова. У Феодора Студита же руководство всему общежительному братству во всех его послушаниях. В творениях Иоанна Лествичника, Исаака Сирина – иноческое руководство к борьбе со страстями и возвращению добродетели.

В творениях же Петра Дамаскина – свод главнейшего из всей аскетической литературы. Славянское Добротолюбие и Оптинские издания, в их совокупности, таким образом, и составили полную аскетическую библиотеку, столь необходимую, особенно тогда, да и вообще во всякое время и каждому иноку в отдельности, и целому монастырю вообще.

Некоторые издания, как Восторгнутые Класы и Максима Исповедника, уже устарели, но большинство имеет ту цену, какую и прежде. И если бы кто пожелал даже и из мирян выписать и читать эти издания, то не напрасно потратился бы. Только читать следовало-бы эти книги в порядке постепенности. Приблизительно можно указать такой порядок для чтения: 1) Аввы Дорофея, 2) Варсануфия и Иоанна, 3) Феодора Студита, 4) Аввы Исаии, 5) Симеона, Нового Богослова, 6) Аввы Орсисия, 7) Петра Дамаскина, 8) Иоанна Лествичника, 9) Аввы Фалассия, 10) Исаака Сирина, 11) Марка Подвижника. И потом уже Добротолюбие (слав. издание).

В Оптиной пустыни есть еще целая тетрадь неизданных писем преимущественно Н.П. Киреевской, в которых содержится много интересного для истории Оптинской издательской деятельности. Вот главнейшие места из этой переписки.

8 апреля 1849 года… «О Ниле Сорском Владыка сказал, что он представил в цензуру давно, с предложением напечатать книгу от Синода, опираясь, что оная уже один раз была напечатана от Синода. Решения еще Владыка не знает.

Владыка в среду (6 ч.) приглашен был Императрицею на обед, а Император пригласил на освящение Георгиевской залы и знамени.

Это все передал мне Владыка сам».

От 2 мая 1849 года. «Начинаю письмо утешительным для меня поручением Владыки-митрополита (Филарета М.) к Вам. Владыка посылает Вам Божие благословение и просит Ваших святых молитв. И просил меня это написать к Вам. Бывши у Владыки, в пятницу, 29 апреля, я сообщила ему вашу признательность за его милостивое внимание и прочла ему несколько строк из начала и конца письма, где вы мысленно повергаетесь к стопам его и испрашиваете св. молитв и благословения. Он выслушал это с чувством и сказал: «напишите к о. Макарию, что прошу Господа и посылаю ему Божие благословение и прошу его св. молитв». «О Ниле Сорском справлялся, разрешили напечатать и не спрашивая Синода, и вскоре вы получите его книгу для печатания». Это собственные слова Владыки.

Я поблагодарила от души Владыку за сию радостную весть и сказала, что сообщу ее, как утешение, вам (о. Макарию) и о. игумену».

«Митрополит Фил. Моск. Поступил в Троицкую Семинарию в 17 лет возраста.

Пятница от 13 мая. «О надсловии к Нилу Сорскому только могу сказать, что сейчас вырезали его из первого издания книги бл. Паисия и теперь же при письме посылаю, для цензуры, к Ф.А. Голуб. Буду просить его о поспешности, а у Владыки спрошу, где он благословит поместить: в начале или в конце книги Нила? Это его на книгу надсловие, так и будет исполнено. Грустно мне, что нашелся значительный пропуск в 7 листе, иногда оттого быть может недосмотр, что первая корректура попадет к Ив. В., у которого слабое зрение, не всю он просмотрит; все же остается она на мою работу, а я, доверяя его просмотру, правлю 2-ю и 3-ю по первой и ошибаюсь; простите Бога ради, но если бы вы знали, о. мой, как мелко, разнообразно и тяжело весь день и все дни моей жизни – разорваны, так что я не понимаю, еще как успеваю что-либо сделать, а сделанное отношу, что только по вашему св. благословению могла исполнить. Потом, как большая часть не зависит от меня, то часто встречаются неожиданные и неприятные препятствия, уводящие время и проч. Почему усердно прошу вашего снисхождения на мои недостатки, и еще прошу не останавливайтесь мне приказывать, как усердной вашей послушнице, все, что вам угодно, ваше приказание доставляет мне истинное утешение; я только прошу не другим, а мне все приказывать, иначе вы огорчите меня.

Теперь усердно прошу вашего благословения на устройство печатания, в отсутствие мое, книги Ни ла Сорского; а продолжение св. Марка останется до возвращения моего, ибо оригинал не скоро выручишь теперь у Ф. А. Гол. А желалось бы окончить этот том при себе.

Граф Протасов говорил, у Троицы бывши, про Ф.А. Гол., «что дело цензуры отягощает его и слишком для него ничтожно». Из сего Ф.А. заключает, что ему должно оставить Комитет, и говорит: «есть ли о оставлю его чрез полгода или год, то, во всяком случае. При себе наложу печати (т.е. Цензурного Комитета) на все рукописи Паисия и сверх того, хоть и выйду из цензуры, но этот труд на оставлю и все сам их просмотрю, если же умру, то все уже к выпуску их не будет остановки, потому что печать ко всему приложена будет». Я сердечно его благодарила за сие его доброе намерения и обещание, и обещала написать о сем к вам. А посему думаю послать максима исповедника книгу, в дополнение имеющихся у него рукописей, и тем окончить. Если же вы имеете еще что из трудов переведенных старца Паисия, то прошу приказать оныя появственнее переписать и извольте, собрав все окончательно, доставить ко мне, для препровождения к Ф.А. Голубинскому, как заключение всего, что имеется в рукописях трудов бл. Старца Паисия. Благодарение господу покровительствующему сему делу, конечно полезнейшему, для жаждущих спасения. Рано или поздно, а с помощью Господа нашего Иисуса Христа труды Его служителя появятся на свет, для всех благочествиых».

От 14 июля. «О книге св. Нила Сорского опять искушение: отправить во вторник нельзя было в цензуру, несмотря что она печатанием окончена, но начальника типографии и его помощника не было в Москве, и потому некому сделать подпись. Что Господь даст завтрашний день; а хотелось бы мне дождаться и привезть с собою к вам сколько-нибудь экземп.; признаюсь, корректурою Лаврова я крайне недовольна: множество ошибок пропущено им. Это неприятно. Надеюсь у Виногр. Будет иначе».

От 16 июля, пятница. «Вчера я имела счастье быть у Владыки, но недолго; даже совестно было: всем было приказано дожидаться, чрез меня. Это меня заставило уехать и просить благословения быть у Вл. В другое время, после воскресенья, а также просила благословить детей; соизволила на все.

Вам, отец мой, посылает благословение. Спрашивал о здоровье вашем; я просила его св. молитв о вас.

Как для меня ни кратко было время, но наговорилась довольно. Сказала о корректуре; объясняя все, получила благословение. О цене на книгу Нила Сорского: назначено продавать по 50 коп. серебром, и, наконец, я сказала, что получила из типографии книги, для представления в цензуру; о получении на выпуск их билета, который желала бы получить поскорей, пока мы здесь, Владыка сказал: «что же, вам угодно, чтобы я их послал в цензуру? Кажется, тут нечего задерживать, я пошлю». Книги были со мною в карете, Владыка приказал келейнику из принести, взглянул, и, конечно, для него, Голубинский поспешить поскорее».

24 июля. Воскресенье… «Разговор начался о книгах, ибо в пятницу после обеда Владыка прислал мне билет от Голуб., на выпуск книги св. Нила Сорского. Но за пропуск, на 7 стр. «Бога совершенна и человека совершенна», приказано перепечатать страницу. Это еще займет время несколько дней, о чем я и Владыке объяснила, и страницу показала, где пропущено в подносном экземпляре. Владыка сказал: «это важный пропуск», и, загнув угол страницу, спросил, кто держал корректуру? Я сказ. Лавров, вами и нами любимый; он покачал головою; я просила, чтобы ему этого не говорить, потому что он очень огорчится».

От 16 сентября… «Письмо ваше прочла, и на оное вот что доложу, что Погодин имеет несколько посланий Нила Сорского, которые он хотел напечатать, но Шевырев уверял меня, что Погодин отдаст из мне, для напечатания, как издания Оптиной пустыни, и я думала также, чтобы напечатать их особою брошюрою, как прибавление к книге Нила Сорского. Теперь нужно: по получении ваших посланий с почты, побывать Ив. В-чу у Шевырева, именно, если бы Бог благ. завтра (день именин его жены) и сличить эти послания с Погодинскими и тогда основательно, по рассмотрении тех и других, решить, и потом побывать уже у Владыки, с тем, чтобы он взял на себя и по-прежнему милостиво отправил к Голубинскому.

Вот покуда моя мысль, если ее одобрите, то и благословите начинание и успех по оной. Вчера послала к Вам 8-й печатный лист с Мамоновым, который хотел быть у вас; он дружен с Елагиным.

От 19 сентября. Первое имею утешение сообщить вам Божие благословение от владыки-митрополита. Вчера имела счастье быть у него часа два и предлагала ему о. Нила Сорского посланиях, равно и о том передала, что имеются и еще у Шевырева, которые он нам дает для напечатания; то желательно бы издать их брошюрою, в виде прибавления к книге св. Нила Сорского… Владыка сказал: «что же Вам так это хочется? Разве содержание посланий слишком замечательно, что так спешить, да ведь и разобрать то нужно хорошенько их». Я поспешила сказать: «да позвольте, Владыка, Вам их все привезти». «Вы хотите, чтоб я рассмотрел, времени то у меня ужасно мало; впрочем, извольте. Прикажите их списать (т.е. те, которые у Шевырева), просмотрю».

Я поблагодарила от всего сердца Владыку, извинилась, что много его утруждаю, и сказала, что переписав доставлю ему все. О семь слава Богу.

От 28 июля 1849 г. Теперь позвольте с вами поговорить, посоветоваться и сказать нашу мысль об книгах. Эта мысль пришла первому Ив. В-чу вчера, а мне за нее хочется ухватиться, для исполнения, на что я прошу Вашего св. благословения на успешную помощь. Вот в чем дело: теперь отпечатывается 9-й лист слов св. Марка; остается 8-е его слово, которое переведено или переводится Ф.А. Голуб.; завтра желаю писать Голубинскому, чтобы он поспешил присылкою сего последнего слова, и по отпечатании его, благословите выпустить эту книгу в 10-ть листов. Содержание ее будет: слова Иоанна Златоустого, Мелетея, Григория Паламы о молитве, и слова св. Марка. Богатая духовным сокровищем книга, а между тем листы ее не будут мертвенно лежать в типографии и ожидать получения последующих от Голубинского, которых неизвестно когда дождутся.

Владыка желает приступить к Варсануфию, и дело будет свободнее и окончаннее, когда эту книгу мы выпустим при себе, и добрая причина, повременить отъездом для полезного.

Потом если оригиналы, для печатания, будут получаться без нас в типографии, то пусть ими начинают новую книгу и лучше переменить формат, и печатать уже все в большую 12 долю, такую, как напечатана теперь книга св. Нила. Что вы скажете на это, батюшка, а исполнение этой мысли, при помощи (Божией) вашими св. мол, просияло бы радостью у меня на сердце. Книжка такого содержания, в 10-ть листов, предостаточно, только и будет расчет в одной обертке, это дело небольшое. Благословите мне успешнее в этом действовать, авось и наши обстоятельства от этого не потерпят, а вашею св. молитвою еще в лучшее с дарованием устроятся.

Если возможно будет, благословите для сего побывать у Владыки и объяснить ему наше намерении.

Книга Нила Сорск. Оканчивается; сегодня и завтра, сколько успеется экземпл., доставится для отправки к вам, Ферапонтову, вместе с книгами (от Григоров.). Вам нужны к посту; все я это понимаю, но если один день замедлить для этого, чтобы получить вместе с книгами книга св. Нила, то верно за это на меня не прогневаетесь и простите; я же истинно все средства употребляю к ускорению дела, которое делается не моими руками. Если бы типография была поближе, я бы больше там жила, чем дома.

31 июля. Воскресенье, вечер. Милостивый отец мой!...

Получила его (м. Филарета) св. благословение на выпуск книги по желанию нашему; спросил Владыка о заглавии, какое думаем этой книге дать. Я попросила Владыку дать, какое он сам найдет приличным и точным. Владыка пошел за моим реестром; принеся его, долго подумал, поговорил об этом, не решаясь еще; я предложила погодить, ибо еще 8-го последнего слова не получено от Ф.А., а когда оное получится, то обертка еще после всего будет печататься, почему заглавием можно не спешить. Владыка сказал: «хорошо, так доставьте мне заглавие материй, о чем именно слова св. Марка, тогда и заглавие сделаем». Я поблагодарила его от души, и завтра с помощью Божией надеюсь доставить Владыке это заглавие материй через Ив. В-ча, которому святитель назначил быть к нему в 5 час. Пополудни до 6-ти, хотя никого не принимает в эту неделю, ибо готовиться к причащению Св. Таин. Спаси его господи за его милость, опять Бог сподобил заняться с ним целый час. Слава Богу.

От 15 августа. Сейчас получила от М.П. Ваше письмецо и св. просфору. Спаси вас Господи, за милость и утешение Ваше; а сегодня у меня на сердце особенно что то грустно и мрачно, и болезнь физическая и душевная в борьбе.

У Владыки в пятницу была, он посылает вам благословение, и также благословлял мать Афанасия и Анну Ив. Василия Петровича, о котором я сказала, что он желает быть в церкви у Владыки. На это Владыка сказал: «попросите его удостоить меня своим посещением зайти ко мне», и Василий Петр., когда я ему передала, написал записки в разные места, откуда сюртук, из другого места нижнее платье и платок прислать. И на утро оэкипировался, как должно, и был у Владыки, сидел с ним вдвоем довольно долго, до обедни, и Владыка звал его, когда угодно в другой раз зайти к нему; по возвращении к нам, очень был доволен и все говорил: «вот благодать», и меня благодарил за одолжение.

С Владыкою о книгах мы решили, чтобы выпустить, как предполагали, по окончании 8-го слова св. Марка; я предоставила Владыке настоящее замедление в страничках 8-го слова св. Марка; если же ожидать Симеона Евхаитского да Фалассия и проч., то года в три на дождаться. Владыка смеялся и согласился, и сказал, что писать сам с Григоровым к Ф. Голубинск. о Варсануфии и, что как будет в Лавре, то опять подтвердить Голубинскому. Это все слава Богу, авось Господь поможет.

Благословите мое грешное действие, о. мой. Я слышала, что купец Попов, у которого мы покупаем бумагу, весьма набожный и делает пособия монастырям; я написала к нему письмо, прилагая все издания Оптиной пустыни, по 1 экземпляру, и предлагаю, и прошу его пожертвовать на издание бумаги, а если что и кроме ему угодно послать, то прилагаю ему ваш адрес, а к нему пишу в Рыбинск. Если Господь благословит, то слава Богу, а если так останется, то убыток будет невелик, а может и поможет.

Василий Петрович Брагузин, юродствовавший.

От 19 августа, пятница. Вчера вечером довольно поздно, чрез какую-то даму, бывшую в Лавре, наместник о. Сергий, прислал мне из скита благословенный хлеб, 2 ложечки и 3 кипарисных образочка. Письмо от Григорова, в котором видно, что Владыка говорил с Ф.А. Голубинским; следствием разговора, прислано чрез о. Иосифа окончание 8-го сл. Св. Марка, Аввы Аммона о возбраняющих вещах ко спасению, и подписано, что завтра пришлются для печатания беседы Зосимы. Вот уже слава Богу, только должно быть очень на меня неприятно Ф. Голубинскому. Я к нему писала с келейным Владыки, и верно Владыка о сем знал, и благодарение Господу, увенчалось паче надежды успехом. Рано утром послано все в типографию для набора. Дай Бог и тут скоростью успеть сделать хорошо. Эту книгу, батюшка, нужно выпустить нам, а будущие труды будут Шевыреву под надзор; теперь он в деревне, так опять без вас дело станет, а ваша молитва сильна нам помочь во всех обстоятельствах, на нее уповаю сердцем.

От 25 августа. 10-й лист 8 слова отдан мною сегодня в печать; аввы Аммона и беседа Зосимы составляют 11-й лист еще, и корректуру обещаются принесть завтрашний день; благословите – поспешное действие во всем, по сему делу, и заблаговременно извольте прислать назначение, кому сколько раздавать экземпляров этой новой книги. «Восторгнутые Класы» печатается их 1500 экз., сколько их оставить у Ферапонтова на продажу и сколько к вам доставить и кому сколько раздать, и сколько мне грешной благословите взять, ибо я тут на свою долю не припечатывала. П. А. Григоров просил на его бумаге отпечатать особой брошюрой беседы Зосимы 100 брошюр; я велела вместе тиснуть с аввою Аммоном и для всех и для себя 100. Как прикажете поступить: получить за 100 брошюр с Григорова, или от Вас их ему за комиссию пожертвовать. Он охлопотал в Лавре следующее: Феодора Студита отослал в цензуру инспектору Сергию (он тоже цензор), и тот обещал просмотреть всю книгу в новому году. Это хорошо. И потом с о. Иосифом попеременно надоедал Ф.А. Г., и это весьма похвально. Хотя нашел Голубинского во гневе, но его Владыка круто посадил за Варсануфия, уже это прекрасно, это милость Божия и Владыки нашего великая. Слава Господу Богу, поспешествующему благому делу. Господь все устроит.

(Письмо Ф.А. Голубинского).

Почтеннейшая раба Господня, Наталья Петровна. Простите меня ради Христа. Я ничего против вас не имею на душе, а только себя виню за свои неисправности. При первом случае, или по первой почте, (19 сент.) доставлю вам послание преподобн. Симеона Евхаитского. Искреннейшее почтение свидетельствую вам и Ивану Васильевичу. Преданный вам слуга, Феодор Голубинский. 16 сент. 1849 г.

(Письмо Н.П. Киреевской)

От 1 сентября 1849 года. 10-й лист сегодня поступил в печать и 11-й будет набираться. Бумаги 100 стоп купили у Попова; получила от него письмо, в котором он приказывает приказчику не брать дороже 10 р. ассигн. За стопу теперь и на будущее время, для изданий старца паисия, и пожертвовал еще на издание 20 р. сер. Я благодарила их письмом во вторник.

Приказание и назначение ваше надеюсь исполнить с помощью Божией.

От 4 сент. Отпечатанный 10-й листок и типографскую записку в доказательство их несносной лености к Вам препровождаю.

От 5 сент. Скажу вам, батюшка, что вчера к удивлению мы получили от Ф.А. Г. несколько страничек Феогноста, но без окончания, и потому, вчера же вечером отослала их в типографию для набора, а завтра думаю написать к Ф.А. и благодарность, и извинение, и просьбу прислать не мешкая окончание Феогноста, для окончания оным печатания книги; иначе ведь опять только затянется. Лучше же если он будет прислать еще, то собрав их на несколько листов издать, да и попросить лучше Ф.А. заняться без развлечения, по желанию Владыки, книгою св. Варсануфия; благословите, о. мой, написать так, чтобы умиротворить его доброе, но оскорбленное чувство.

От 12 сент. Василий Петрович (Брагузин юродивый) все у нас пребывает и бунтует порядочно, по временам. Занемог в ночь на субботу сильно, посылали за частным доктором; теперь опять слава Богу по-прежнему поживает.

От 19 сент. О нашей книге. Вчера получила окончание Феогноста и при записке соей отправила, для набора, в типографию. Письмо Ф.А. прилагаю (присланное при Феогносте). Владыка спросил и о этой книге, я доложила все, как есть, до самой малости, прибавила я обещание Ф.А. прислать Симеона Евхаитского и мое желание окончить Феогностом книгу; ибо еще по отпечатании пробудет она в Комитете. Владыка все подробно расспросил, на долго ли теперь печатание и проч. И сказал: «я завтра или после завтра поеду в Лавру, и мы вас уведомим, или пришлем остальное». Батюшка, по сердцу моему, более желать нам ничего не остается, по милости Божией наш покровитель – сотрудник силен и милостив, спаси его господи, и воздай ему духовным утешением. Я еще прибавила несколько слов о том, что боялась отвлекать Ф.А. теперь иным занятием от книги св. Варсануфия. Владыка сказал: «да, я ему приказал исключительно ею заняться».

23 сент. Деятельность Владыки-митрополита по нашему делу изумляет меня; сейчас получила Симеона Евхаитского с предписанием, чтобы этою статьей закончить книгу, и сию же минуту отправить в типографию с обещанием благодарности денежкой за скорое окончание. А корректуры еще не присылали Феогноста. Нынешний год медленность и беспорядок в типографии пренесносный.

От 13 сент. О. Арх. словах грустно. Теперь объясняю вам кратко о милости Божьей к грешной рабе. Помог Господь окончить дело издания охлопотавши цензурные экземпляры и всеми силами их выручивши из типографии, во вторник в 10-м часу, а в 10 уже Николай был с ними и с письмом моим к Ф.А. Г. на Троицкой дороге, и вот возвратился с билетом на выпуск книги, который сейчас и отправила в типографию.. Слава Богу. Слава Милосердому Господу. Поздравляю вас с этой радостью нашею общею, милостивый о. мой. Экземпляр 200-ти сегодня вечером получить надеюсь, также и для митрополита экземпляр готов будет.

III

Русские аскетические издания Оптиной пустыни

На издании святоотеческих аскетических переводов Оптина пустынь, однако, не остановилась: ею был сделан затем ряд прекрасных изданий из русской уже аскетической литературы. И среди этих изданий издания аскетических опытов самих Оптинских старцев занимают самое главное место. Кроме самых Оптинских аскетических изданий, изданий из русско-аскетической литературы, главнейших было сделано шесть. И – прежде всего – были изданы писания самого старца Паисия.

1)             В 1847 году Оптиною пустынью было издано «Житие и Писания Молдавского старца Паисия Величковского с привосокуплением предисловий на книги Св. Григория Синаита, Филофея Синайского, Исихия Пресвитера и Нила Сорского, сочиненных другом его и спостником, старцем Василием Поляномерульским об умном трезвении и молитве». И это издание, без преувеличения можно сказать, самое ценное и лучшее из всех аскетических изданий Оптиной пустыни. Оно, мы называем так, самое ценное потому, что заключает оригинальные труды аскетические лучшего из русско-славянских аскетов XVIII века, старца о. Паисия, имевшего громадное значение в деле обновления нашего иночества в течение двух последних столетий. Самым же лучшим следует считать в виду той громадной практической применимости, какую, как оказалось, имела и имеет эта книга в жизни самого монашества, служа настольною книгою всякого инока-труженика и молитвенника. Громадная же ее применимость обусловливается прежде всего хорошим, особенно для первой половины XIX века, переводом, теперь, правда, когда мы избалованы прекрасными текстами даже и святоотеческих переводов, несколько ставшим темноватым трудноватым для понимания. Затем – много значит умелое распределение самого материала книги. Здесь сначала предлагается краткое предисловие. В этом предисловии выясняется значение для русского иночества деятельности старца Паисия Величковского. Деятельность эта была у старца двоякая: личный аскетический подвиг, служивший примером для подражания многим русским инокам, и его литературная деятельность, в частности перевод Добротолюбия. Об этой то двоякой деятельности и говорится в предисловии: сначала указываются труды старца литературные, а потом указываются плоды его личной аскетической деятельности – как примера для подражания: перечисляются русские подвижники-ученики старца. Указав многих последователей старца, перечислив его свято-отеческие переводные труды, издательница старческих творений тем самым глубоко заинтересовывает читателя и далее знакомит с жизнью и личностью уже самого старца Паисия.

Показать плоды деятельности известной личности, а потом уже знакомить с его жизнью – прием оригинальный, но в то же время и глубоко-практичный. После предисловия следует самое житие с кратким предисловием об авторе его. Житие это в настоящее время в переложении на русский современный язык, сделанном о. архимандритом Агапитом, издано отдельною брошюркою вновь Оптиною пустынью в 1906 г. После жития о. Паисия помещен и автограф его, а в самом начале прекрасный портрет самого старца. После сего и следует уже самые «писания». Сначала помещены писания друга и спостника старца Паисия старца Василия Поляномерульского, скончавшегося в 1767 году. Это: предисловия на книги: св. Григория Синаита, блаженного Исихия Иерусалимского, Филофея Синайского и Нила Сорского. Потом следуют писания самого «старца Паисия, архимандрита Молдовлахийского Нямецкой обители». Это: толкование на Господи помилуй, изданное в переложении на современное наречие о. арх. Агапитом в виде листка в самое последнее время. «Свиток сочинения старца архимандрита отца нашего Паисия разделен на главы: «о умной молитве», и «письма старца Паисия». Издание заканчивается «письмом старца Софрония Молдавского к схимонаху Афанасию, жившему в Свенском монастыре». Все эти писания глубоко поучительны и опытно-руководственны, почему книга и стала так для русских подвижников дорога.

Начнем с писаний старца Василия. Первым помещено «предисловие или предпутие хотящим чести книгу иже во святых отца нашего Григория Синаита, и не погрешати разума, в ней лежащего». Здесь имеется в виду помещаемое в Добротолюбии творение святого Григория Синаита, известной под заглавием: «главы о заповедях и догматах, о молитве и безмолвии», помещенные в русском переводе Добротолюбия епископа Феофана, в V томе, на страницах 179–237.

Затем следуют предисловия: «на главизны блаженного Филофея Синайского (см. III т. Добротолюбия в русск. Пер. 400–420 стр.), «на книгу блаженного отца Нила Сорского» (ныне творение преподобного Нила Сорского можно читать в издании Афонского Пантелеимонова монастыря: «Преподобный и Богоносный отец наш Нил, подвижник Сорский, и устав его о скитской жизни, изложенный епископом Иустином, изд. 4., Москва. 1902 г.). Содержание всех этих предисловий общее: наставление об умной молитве Иисусовой – как необходимой и главной части иноческого подвига. Главнейшие положения, какие развиваются здесь, такие. Псаломопение – часть молитвенного подвига первая, а главная и самая существенная – совершение молитвы Иисусовой. Для нее не нужно непременное уединение. Пример святых, кои преуспели в делании умной молитвы и не жили уединенными, удостоверяет это. Не должны удерживать от подвига умной молитвы и предстоящей – большие в этом случае, искушения и страхования бесов: будет и помощь Божия. Малое число просиявших в этой молитве не должно смущать. Нужно только воздержание, но не в ущерб силам и здоровью. Для прохождения этого подвига нужны еще терпение, непрерывность, смирение, память смертная и самоочищение. Самочиние же и высокоумие и бывают причиною, почему некоторые начинают этот подвиг, но потом повреждаются. Страсти – вот главное препятствие к должному прохождению этого молитвенного подвига. Эти предисловия – введение к дальнейшему труду об умной молитве Иисусовой самого старца Паисия. Писания старца Паисия, архимандрита Молдовлахского Нямекие обители, начинаются толкованием на Господи помилуй, каковое ныне издано Оптиной отдельным листком в переложении о. архимандрита Агапита. За этим толкованием и следует самое главное произведение. Всех глав шесть. В первой главе старец, указав, что в древние времена молитва Иисусова, как подвиг, процветала, и было много писаний о ней, далее высказывает ту мысль, что диавол, не терпя плодов этого подвига, поднял против него брань и достиг умаления и забвения этого подвига монашеством. Средствами ему послужили: нашествия сарацинов, сжегших множество отеческих писаний, и ересь Варлаамитов. И приводит ряд свято-отеческих свидетельств о молитве внутренней.

Вторая глава дает обстоятельный ответ на вопрос: откуда имеет начало эта умная молитва и какие свидетельства из Священного Писания приводят о ней Богоносные отцы? В третьей главе объясняет, что умная молитва есть духовное искусство. В следующей – о том, какое приготовление должен иметь желающий проходить подвиг умной молитвы; в пятой – о том, что есть по своему составу и в проявлении эта молитва, а в шестой старец дает правила и обучает первым приемам этого подвига. Все изложенное богато примерами и выписками из свято-отеческой литературы и отличается тонким психологическим анализом душевных состояний и ясностью в выражении самых сложных сторон этого дела. Как предисловия, так и самый этот свиток об умной молитве есть прекрасное руководство при чтении свято-отеческих писаний об умной молитве и в самом прохождении этого труднейшего подвига.

Писем старца далее помещенных пять. Содержание их разнообразное. Первое письмо, писанное к старцу Феодосию, – интересный рассказ старца о том, как он собирал и переводил аскетические книги. Это письмо – ценнейший памятник для истории духовного просвещения и жизни монашеской в XVIII веке, интересный отрывок для биографии знаменитого старца и поучительный руководственный совет для всех, кто, так или иначе, но трудится в области научно-богословской. Второе письмо братии Поляномерульской Рождественской обители, по поводу выбора нового настоятеля, содержит изложение взглядов подвижника на настоятеля и отношение к нему братии. В третьем письме другу священноиерею Димитрию старец выясняет то, что должен делать решающийся вступить на путь иноческой жизни человек семейный, а в четвертом излагает на общежительное и уединенное монашеское житие. В пятом же, писанном к основательнице Арзамасского монастыря, Марии Петровне Протасьевой, старец учит, преимущественно, о послушании и смирении. Письмо же старца Софрония – сподвижника Паисиева к схим. Афанасию – ответ на некоторые вопросы этого последнего, но имеющие руководственный смысл и для каждого общежительного инока.

Древнее монашество процветало, пока были в силе: послушание и старчество, духовное просвещение, общежительный строй, молитва Иисусова. Об этом то и идет речь во всех творениях Величковского подвижника, великого обновителя русской иноческой жизни, отца Паисия; но речь опытно-проверенного знания, смиренная, правдивая и обстоятельная, везде подтверждаемая словом Божиим и писаниями великих древних аскетов. Эти же основы иноческой жизни и были заложены в Оптиной пустыни старцами, в ее скиту; об этих основах лучшее, что было в литературе, и поспешила издать обитель.

Письмо Марье Петровне Протасовой, при первом издании, было напечатано еще и отдельно в количестве 50 экземпляров, которые и были отосланы в Арзамасскую Алексеевскую обитель. Свиток же об умной молитве был отдельно издан в 1847 г., тогда же отдельно было издано и толкование молитвы: «Господи помилуй». Вся же книжка Жития и Писаний старца Паисия вторым изданием была напечатана в том же 1847 году, в конце, и притом с значительными добавлениями.

Так сделаны следующие добавления: «Старца Поляномерульской обители Василия о ошаянии брашен, возбраненных монахом». В частности эта прибавка распадается на: «Предисловие, о еже коея ради вины собрашася от Священного Писания сия ответы на разрешение вопросов о ошаянии брашен, возбраненных монашескому вольному обещанию», и: «Изследование о ошаянии и невосприятии монахом мяс: откуда бысть сему начало»? (стр. 138–164). Примечание к XII странице предисловия». Это примечание занимает стр. 284–302. К этому изданию также приложены портрет старца Паисия (в начале) и его автограф (в конце). Автограф взят из поднесенной митр. Гавриилу книги Исаака Сирина след. содержания: «трудивыйся в переводе сем Свято-Вознесенского Нямецкого и Предтечева Секульского Молдовлахийских монастырей архимандрит Паисий Величковский Родимец Полтавский». И еще другой из письма старцу Феодосию: «Паисий Старец». Отдел о «ошаянии брашен» представляет из себя целое рассуждение, в вопросо-ответной форме, о том: когда, почему, для чего и кем установлено то, чтобы мясо не входило в состав монашеской пищи. Рассуждение очень интересное, а для монахов, в целях осмысленности их в своих обетах, прямо таки необходимое. Письма к Марии Петровна Протасьевой интересны, как библиографический материал. Примечание же к XII странице заключает в себе: биографические сведения о старце Александре Арзамасском, и его письма и наставления⁴⁴. Всех писем 12. Большинство писано о. Моисею, игум. Оптинскому, и его братьям: о. Антонию Малоярославецкому и Исаии Саровскому. Им же писано и наставление. Остальные письма разным лицам. Письма поразительно умны по своему содержанию и задушевны. Содержание их учительно-аскетические, но самое разнообразие по предметам. Выражения ясны, точны, метки и картины, глубоко психологичны. Как аскетическо-учительный материал, эти письма – одни из лучших аскетических произведений русских. О. Александр находился в постоянных сношениях с учениками старца Паисия и вполне усвоил его взгляды и дух.

Таким образом, второе Оптинское издание писаний о. Паисия представляет из себя прекрасное собрание наставлений о. Паисия и его учеников, а по богатству содержания, жизненности и практичности наставлений – необходимое пособие всякому иноку, которому дороги глаголы Живота Вечного. Повторение этого издания было сделано в 1892 году.

2)             В 1849 г. было отпечатано «Преподобного отца нашего Нила Сорского предание учеником своим о жительстве скитском», с подстрочными примечаниями. Потом к этому изданию было приложено и литографированное изображение преп. Нила Сорского – снимок с изображением его, присланного Нило-Сорскою обителью в знак признательности за посылку ей Оптиною экземпляров этого издания. Потом право издания этой книги было взято Св. Синодам себе. А как это произошло, о том Киреевский писал в Оптину следующее:

Н.П. Киреевская была у Митрополита и имела с ним, между прочим, следующий разговор касательно изданных Синодом: сокращенных правил монашеского жития и книги Нила Сорского. Она заметила Владыке, что батюшка очень рад, что книга эта издана в большом числе экземпляров и пущена по столь умеренной цене (15 к. ср.), имея в виду общую пользу. На это Владыка, улыбнувшись, сказал: «а знаете ли, кто подорвал ваше издание? – это я; и вот это как случилось Синод спрашивал моего мнения, намереваясь издать несколько книг для монашества, и прислал их на рассмотрение ко мне; я откровенно сказал, что думаю: книгу «сокращенные правила монашеского жития», как давно мне известную, одобрил, а про две других (которые, как оказалось, были представлены пр. Евгением Астраханским, а написаны Илларионом, бывшим настоятелем Коневским) сказал, что вряд ли мы поступим хорошо, делая обязательным для всех то, что написано для одного места, а вместо сего предложил издать, как полезную и давно известную, книгу Русского подвижника св. Нила Сорского, перепечатав ее с Оптинского издания и с вариантами, а также отобрать необходимое и составить особую книжечку, последней заняться поручил мне».

Это Оптинское издание начинается сообщением кратких исторических сведений о. преп Ниле Сорском, за которым следуют: «Надсловение на книгу блаженного отца Нила Сорского и пристежение» – перепечатка стр. из книги «Житие и Писания старца Паисия. 1847 г.» (Все это занимает I-XLVIII стр. -введение). Самое «Предание о жительстве скитском», после братского указания чтецу, начинается предисловием преп. Нила о побуждениях, бывших у него к составлению предания, источниках для этого, и указанием некоторых как частностей, так и основных особенностей скитской жизни. Затем следует выяснение необходимости внутренней сердечной самодеятельности по очищению сердца, или, что то же, об умном делании и хранении сердца.

Затем следует одиннадцать слов, в которых, скажем кратко, в виду легкости прочесть всю, сравнительно небольшую книжку и при том в русском переложении излагается отеческое аскетическое учение о борьбе с главными 8 страстями (о 8 помыслах – об этом подробнее см. 2-й т. Добротолюбия перев. еп. Феофана), о средствах и примах этого рода деятельности.

Так как преп. Нил в свое время немало лет прожил на Афоне и там обстоятельно ознакомился с аскетическою литературою и с другой стороны, если мы примем во внимание, что в «предании» много дословных выписок из этих писаний, то с вероятностью можно предположить следующее. Живя на Афоне преп Нил сделал немало нужных аскетических выписок, которые потом и объединил в виде «предания», чем дал и нужное руководство инокам, и восполнил бывшую в то время скудость в аскетической литературе того времени в России. Книга преп. Нила очень близка по духу к творениям Паисия Величковского, и вместе с нею должна бы быть настолько у каждого русского инока. Обе же эти книги: о. Паисия и преп. Нила для желающих читать «Добротолюбие» должны служить непременным пособием и прочитываемы как введение в Добротолюбие, тем более, что в этих книгах есть и объяснение главнейшей аскетическо-литературной терминологии (у преп. Нила в 1 слове). Заканчивается «предание» завещанием о погребении и позднейшею припискою о времени смерти преп. Нила 7 мая 1508 г.

В книге говорится о молитве Иисусовой и о старчестве. В этих местах данная книга имеет особенную близость к соответствующим местам из писаний о. Паисия Величковского.

3)             В 1850 году было сделано издание под заглавием: «Письма в Бозе почившего затворника Задонского Богородичного монастыря Георгия, с присовокуплением краткого известия о жизни его, сост. Из записок живших при нем келейников, собранные Козельской Введенской пустыни монахом Порфирием Григоровым, с приложением портрета и факсимиле затворника, в трех частях.

Три томика в общем составляют книгу в 1669 страниц самой убористой печати. Содержание самое разнообразное. Общее настроение автора писем духовно-поэтическое, полное смиренной преданности в волю Божию; слог изящный, чистый, легкий; изложение последовательное, обстоятельное. Много есть стихотворений затворника, не особенно удачных в художественном отношении но проникнутых теплым чувством. Письма касаются самых разнообразных предметов христианской вообще, и, в частности монашеской нравственно-практической деятельности. Много есть размышлений при чтении слова Божия, выписки из свято-отеческой литературы с размышлением самого автора, думы его и советы. Также есть интересные и ценные для его биографии сообщения. Эти последние мы здесь и приведем. Они дают понятие о самой личности затворника и его главных чертах характера. Вот что сообщает здесь блаженный затворник Георгий.

О детстве своем о. Георгий пишет:

У меня была родная сестра Надежда Алексеевна, двумя годами меня старше; мы с ней вместе начали учиться читать книги; тогда мне было четыре года; а когда она с улыбкой на устах оставила видимый сей мир, тогда мне было десять лет. На 17-м году я оставил дом и землю моего воспитания, и, будучи в объятиях сопровождавшей меня слезами матушки моей, обещался ей, к ее утешению, чрез год приехать к ней для свидания. «Нет! Не будет этого», возразила родная, улыбнувшись сквозь слезы, от сердца, преизливающегося любовью: «знай, что я с тобой прощаюсь в последний раз, и здесь тебя не увижу никогда: мы увидимся в вечной жизни: там моя надежда и ожидание тебя»! При сем слов облила меня всего горячайшими слезами, взглянула на небо и, благословив меня вторично, рассталась со мной… Бурные лошади понесли меня тогда в С.-Петербург… Предсказание родной оправдалось самым делом: походы и война далеко увлекли меня с собой; – повсюду мы говорили меж собой письмами; последнее ж письмо ее нашло меня в Крыму, над Черным морем. В этом письме еще раз получил я материнское благословение и убедительнейшее увещание к соблюдению истинной веры, право исповедуемой Восточною Греко-Российскою Церковью. При сем помянула она мне, с какою болезнью сердца пеклась о мне; с какою горячностью, – когда я был еще малолетен и часто болен, – молилась Богу и Божией Матери, чтобы я был истинный христианин, имел бы в себе страх Божий, предохраняющий от всяких грехов, и вел бы жизнь беспорочную по всем отношениям; чтобы всегда и везде, где бы ни находился, с сердечною верою ради Христа благотворил нищим – в таком истинном разумении, что в лице нищего приемлет милостыню Сам Христос; и чтобы о всяком человеке хранил мысль благую, и за какое-нибудь собственно противу меня злотворение непременно воздавал бы благотворением, чему свидетелем есть Сам Бог… Еще объявила она мне, что отходит от жизни сей, меня же совершенно поручает покровительству Богоматери, и убеждала, чтобы я усердно молился моей Владычице, пока Господь продлит жизнь мою. В заключение писала она. Что еще благословляет меня и прощается со мною до свидания в вечной жизни. Сии слова ее души проникли все мои чувства; сердце сокрушилось во мне, и слезы пролились ручьями!!! Во блаженном успении подаждь, Господи, вечный покой усопшим рабам твоим, родителям моим: убиенному Алексию и преставльшейся Анне, и сестре моей девице Надежде, и сотвори им вечную память!

Теперь мне припомнились лета моего детства: любил я и тогда уклонятся от шума людской молвы; меня увлекала и пленяла глубокая тишина: приятно занимали меня виды Татарских гор и долин, и по ним быстро струящиеся ручьи; сладко беседовала со мною и питала все чувства мои природа, и что только я видел пленяющее меня, то всегда снимал на бумагу карандашом; и ничего не было такого, что бы оскорбляло меня. Одно только озабочивало сердце мое: строгий надзор и неусыпное попечение о мне родной моей матери, она строго наказывала мне, чтоб я страшился, без ее соизволения, отлучаться один и ходить там, где мне хотелось. Ах, куда увлекся я мыслию своею в воспоминание о моем давно прошедшем времени.

Воспоминания в частности беседы матери, подвижник пишет:

Меня еще в малолетстве спросила родная мать: «умеешь ли ты размышлять и рассуждать о вечности?... Помыслы о времени десять лет? Не мало; а еще десять, еще сто лет? Это очень долгое время. А сто тысяч лет? Какое долгое время! Миллион! сто тысяч миллионов! и далее, и еще более, и все число, сколько человеческий ум постигает, и сколько можно вообразить песчинок при крае моря! Бесчисленное множество! Что ж думаешь? Ведь это только еще начало к понятию о вечности; вечность же без конца!!! Рассуждай о муке вечной и о Царствии небесном: хорошо быть в радости и веселиться без конца; но каково будет плакать и мучиться без конца? Вот видишь: то и другое от воли твоей зависит. Чтобы избавиться от мук, нужно усерднее молится Господу и жить по заповеди Его, как научает Евангелие кротости и смирению: – в сих приобрести душевный покой. А ежели не захочешь терпеть и жить по заповедям Господним и не будешь соблюдать учения Христова; то суди сам себя: как же будешь и нехотящий претерпевать нестерпимое мучение без конца? Теперь ты имеешь волю избрать себе лучшее и последовать Христу до самой смерти – и будет милость Божия с тобою»!...

Пишет также и о том, как он поступил в болезни

На вопрос ваш: употреблять ли вам или нет лекарственных составов для поправления здоровья? скажу, что пользоваться пособиями врачей – нет греха; только нужно совершеннее распознавать болезнь свою; к этому ж нужно и здравое рассуждение о терпении и вере: потому что сила спасительная и целебная даруется нам верою; делайте, как вам лучше. Скажу вам о моей немощи: и я разболелся до такой крайности, что понудился потребовать помощи лекаря; только что изъявил я это мое желание, лекарь пришел; я принял его кротким словом и просил выдернуть у меня один зуб. Он конечно желал показать свое искусство и освободить меня мгновенно от болезни; сокровенно брал орудием мой зуб и отводил мою мысль от страха, который он предполагал во мне. Уже три раза принимался он явно ломать мой зуб; мне приятно было в это время воображать о св. мученице Февронии, которой все зубы мучитель велел выломать: только она терпела с радостью за имя Христово, а я, вообразив сие, наслаждался ее терпением, укоряя себя за малодушие. Не мог выломить лекарь из самого корня зуб мой, только от трех сильных переломов мне сделалось немножко дурно; принял воды и склонился на несколько минут, потом попросил лекаря поставить мне пониже затылка мушку; это средство облегчает голову и глаза от крови. Лекарь с удовольствием это исполнил и в назначенное время готов был вновь приступить к делу, и с тем простились. Тут я начал себя укорять и бранить за малодушие, и делал себе вопрос строгий для души и сердца: в какой помощи состоит теперь моя надежда: в Божией ли, или я уже уклонился неверием от Божией помощи к человеческой. Всемогущего оставил и обратился к немогущему о себе ничтоже сотвори. Я просил прощения, каялся, что не хотел терпеть с благодарностью болезнь зубную: что же следа не сталось со мною? И следа не осталось боли. Напрасно лекарь потрудился прийти в другой раз меня пользовать: ему келейный мой сказал от меня благодарность и прославил Господа за совершенное мое выздоровление. Слава Богу о всем! Спасайтесь о Господе!

Я в случае болезни моей припоминаю себе и князя Николу Святошу: он иногда от чрезмерного воздержания и трудов разболится до смерти; искуснейший его лекарь предлагает ему принять лекарство и пойдет для составления: приносит и видит князя своего уже совершенно здоровым.

Жития святых прочитывать я нахожу удобное время тотчас после трапезы.

Хотя прикровенно, но, думается, о себе же он говорит и следующее

Скажу вам истинную повесть: некто из любомудрствующих и уклоняющихся от женского пола, путешествуя по подсолнечной стране, внезапно встретился в собрании с знаменитым полководцем и прошен был в доме его. И когда он посетил его и вошел в обстоятельные разговоры, внезапно быстрые глаза посетителя встретились с приятнейшими взорами девицы, сестры полководца. В ту минуту чрез умную проницательность успел он познать ее дарования, разум, глубокие мысли; одним словом, превосходные ее достоинства его пленили, влюбился, предложил руку, с приятностью был соответствуем. И так со временем приблизился час, который православно увенчивает взаимно предавшихся – одному для другого жить. Жених заключает себя в кабинет, погружается в глубокомыслие и говорит в себе: я люблю ее; горит к ней мое сердце; я пленился ее достоинствами и потому вдаюсь в оковы супружества. О! сколь я счастлив! Имею быть обладателем столь редких прелестей. Лишь только произнес сии слова вдруг озаряется сердце его умным светом, и картина превратностей явилась от начала мира до конца: тут тысяча смертей, разлучающих друг от друга, и оставшихся видится отчаяние. Ужасаюсь! И в этом ужасе мысль внезапу изрекает в душе моей: «несчастный! Видишь суету сего мира! Почто убиваешь свою душу страстью плотской любви? Ежели ты теперь не хочешь преодолеть и победить страсть свою, то зри тысячу смертей! Осмотрись в сию минуту! Ты еще свободен от оков, готовых заключить тебя в суетное и тяжкое страдание. Опомнись! Ты сотворен для неба, для вечного наслаждения. Страшись сие менять на временное. Вообрази, сколько дев любомудрствующих в чистоте и непорочности, предавшихся на служение единому Богу: и сколько радостно претерпевать Ангельский подвиг свой, чая вступить в чертог Господа славы! Стыдись слабости своей! Предпочти лучшее и решись оному последовать в сию минуту неотложно». Сердце мое крепко билось в таком сражении. Побуждаюсь открыть книгу, лежащую на столе, помышляя в себе: что откроется мгновенно, тому последую. Открыл Августиново исповедание. Читаю: «Оженивыйся печется о жене, како угодить жене. А неоженивыйся печется о Господе, како угодити Господеви». Виждь правоту. Какая разница! Рассуждай здраво, избери лучшее; не медли, решись, следуй; тебе не препятствует ничто. Я решился. Сердце исполнилось неизреченного веселия. Душа в радости. И кажется ум был весь в небесном исступлении. В тот же час мне были поданы лошади. Я сел в ботик и мгновенно скрылся. И вот, заехавши к тебе, пересказал все мое приключение. Прощай! Только я его и видел, а где он ныне находится, кто его знает. Это я пересказал вам для утешения в вашей печали.

Старец в жизни пользовался большою нравственною поддержкою подвижницы Матроны Наумовны Поповой. О начале этого их сближения он пишет:

Господь любит выслушивать молящихся Ему, и не хочет, чтобы вы печалились о вещи, подлежащей тлению. Полезнее и вернее можно надумать, что нужно, после утренней молитвы… Но кто много думает, тот мало делает.

«Не того, что вам нужно?» Надобно необходимую свою нужду сознать пред Владычицей и помолебствовать пред чудотворной Ее иконой… Я сознаюсь вам: в первые дни моего прибытия сюда я был в большом смущении; со всех сторон меня бороли мысли, и, будучи в церкви, глубоко размышлял я о вере к чудотворной иконе Божией Матери Владимирской; я стоял в теплой церкви с нищими и приходил в некое мысленное исступление. Но только что помыслил, что «Царица твари видит мысленную войну мою; о когда бы милостиво решила Она мое недоумение!» как вдруг является старица, берет меня за руку и с суровым видом решает в моем сердце глубокую и тайную мысль мою, и это было явно, а не привидением. Какая радость неизреченная тогда объяла меня всего! В тот день не мог я вкусить пищи, питаясь пищею чрезвычайного утешения. Со временем сокровенную под дурными видами, как видят гордящиеся самомнительные, эту старицу милостью Своею Господь мне явил в ясной простоте ее сердца. И потом с тех пор я начал пользоваться правыми ее обличениями. Промысл Божий свят, и строение Его чудно! Господь о преданных воле Его сердцах промышляет, вразумляет и спасает их так, как хочет! Он всегда научает их смирению, кротости, деятельному исполнению заповедей Его и любви, которою покрывается множество грехов. Так свидетельствует св. апостол Павел: друг друга любите прилежно, горящие духом.

О характере же взаимных их отношений писал так:

Исповедаюсь сущею истиною по совести моей: верь, мой друг! Не по пристрастию, но по привязанности моей к странице Евфимии объявляю о ней мое слово. В самом начале вступления моего в монастырь, много смущался я мыслями; и однажды в время обедни тяжко обуреваем был до изнеможения. Я весь ум обратил на образ Чудотворной иконы Божией Матери, и мыслею относился со страхом к Самой Владычице мира, прося ее о решении недоумения моего. В это мгновение подошла ко мне старица с четками, взяла меня за руку и сказала: «молись по четкам, дурак! что бегаешь взад да вперед?» и ушла от меня. Меня всего объяла неизреченная радость, слезы умиления лились ручьями. Довольно времени я чувствовал радость сию. Потом в своей келье много задумывался я, впал в унынье, и скука страшная томила душу мою. В тот же час отворилась дверь кельи; входит старица, спросила меня: «чем ты занимаешься?» Я показал на книгу св. Дмитрия. «Это хорошо», сказала она: «ты не скучай, скоро все хорошо будет». И вся мрачность отошла от меня; мне стало радостно. Не продолжая слова, совестью моею свидетельствую о сей старице. Когда ни бывала она у меня в разные времена, я не видел ничего бесовского от нее ко мне. Как бы громко и сурово ни обращалась она со мной, всегда чувствовал, как мне легко было после угроз ее, и мысли и скука убегали от меня. Я благодарил Господа и Матерь Божью, пославшую в скудости моей такого доброго сторожа. Я не осуждаю ее, хотя другие, кому что представится, заключают и говорят о ней противное. Но я внимаю совести и спасению души моей, то как мне и бывает; и еще смею сказать, что никто о ней не может свидетельствовать, чтобы она кому какое зло сделала, она только обличает тайную мысль, от диавола на сердце кому-либо нанесенную. Это многие воспользовавшиеся верою свидетельствовать могут. А что пристрастия или особой привязанности я не чувствую к ней о себе, только чувствую долг и обязанность почитать ее за духовную добродетель, как мать, и что я истину о ней пишу, и не лгу касательно меня, в том уверяю гробом моим, в который мне надлежит положиться оправдану Богом.

(«Письма в Бозе почивающего затворника Задонского… Георгия"… М. 1850г. II, 525–526; I, 257–258; III, 769–770; II, 300–302; II, 397–398 стр.)

К этому считаем не излишним прибавить еще следующее. Затворник Георгий был в близком духовном общении и с преосв. Филаретом, митр. Киевским, основателем Оптинского скита. Этот приснопамятный святитель-подвижник, друг святителей-подвижников: Антония Воронежского и Иеремии Нижегородского, посетил блаженного Георгия 23 апреля 1836 г., о чем также вспоминать блаж. Георгий в своих записках. (Подробное описание этой встречи есть в сочинении «Высокопр. Филарет в схим. Феодосий (Амфитеатров) М.К. и Г. и его время» арх. Сергия (Василевского, т. II, 1888 г. 305–324 стр.).

4)             Из трудов епископа Петра Оптиною пустынью изданы: «Указание пути ко спасению» (2-е изд. М. 1885 г.), «О монашестве» и несколько малых брошюр. В настоящее время мы имеем два сочинения, посвященные указанию «Пути ко спасению», – преосвященных: Петра и Феофана. В то время, как труд еп. Феофана представляет из себя стройную систему, труд епископа Петра является просто рядом бесед на те же темы, со множеством свято-отеческих аскетических выписок, примеров и практических советов. Труд преосв. Феофана требует от читателей большого обще нравственного развития или по меньшей мере понимания, труд же епископа Петра более доступен и простецам. По строю сочинение преосв. Петра имеет очень много общих черт и качеств с писаниями Петра Дамаскина.

Книга эта хороша для чтения всем вообще православным, желающим идти по пути спасения. В частности, книга эта более всего соответствует тому, чтобы быть настольною книгою преимущественно для мирян. Хороша она и для сельского духовенства. А то до сих пор у нас существует, и что странно – не обращает на себя внимания, такое явление: священники-руководители паствы и исповедники ее, т.е. руководители пасомых в духовной жизни, исправители уклоняющихся и врачи больных; а науку самую этого руководительства, искусство врачевания недугов души или. Что то же, аскетическую литературу, обычно оставляют если не все и не совсем, то в большинстве без большого внимания. Между тем, это крайне необходимо. И такие труды, как «О пути спасения» преосв. Петра и Феофана и «Невидимая брань» должны были бы быть настольными книгами пастыря.

5)             «О монашестве», сочинение епископа Петра (третье издание Козельской Введенской Оптиной пустыни – Тр.-Серг. Лавра, собств. Типогр. 1904 г.).

Книга преосвященного Петра начинается общим очерком монашества и истории его происхождения. В заключение введения говорится: «чтобы правильно понять дух монашества и достойно оценить важность его, при руководстве опытных подвижников и святых отцов, рассмотрим: 1) что такое в существе своем обеты девства, послушания и нестяжательности; какое основание для них в духе человеческом и Св. Писании. 2) Какие побуждения, цель и причины освящения обетами сих именно добродетелей. 3) Содержание, объем и предел обетов девства, нестяжательности и послушания. 4) Важность их, как средств к достижению высшего совершенства и как добродетелей. 5) Наконец, святость и ненарушимость их сохранения. По этому плану и ведется дальнейшая речь.

Первая глава – обеты в своем су3ществе. Определяет обеты епископ-составитель книги так: «обет монашества. По цели своей, есть деятельное всецелое самоотвержение достигать высшего нравственного совершенства – возможно большого уподобления Богу и теснейшего единения с Ним и высшего блаженства». Указав основание обетов в существенных свойствах их потребностях человеческого духа и в священном Писании автор в частности в Св. Писании указывает следующие места, как основания для обетов: девства – Ев. Матфея 19 гл., 11–12 ст. и у Ап. Павла в 1Кор. 7, 7–8, 25. 40; нестяжательности – Ев. Матфея 198 гл., 21 ст. и послушания – Филип. 2 гл., 6–8 ст. и Ев. Матфея 16 гл. 24 ст. Потом в 2 главе указываются: побуждения к обетам (в страхе вечного мучения, желании достижения большого совершенства и любви к Богу), цель обетов (в распятии плоти со страстьми и похотьми, возвышении духа богомыслием), причина освящения бетами именно этих трех добродетелей. а не других. Далее, в 3 главе идет речь о частностях в каждом обете. Содержание, объем и предел девства, нестяжательности и послушания выясняется с особенною тщательностью, ясностью и точностью. Вот, как, напрм., объясняется понятие девства: «девство -целомудрие безбрачной жизни, а целомудрие – такая добродетель, которая, обуздывая чувственное пожелание и покоряя его разуму, хранить в чистоте душу и тело».

В 4 главе о важности обетов, как средств к достижению высшего духовного совершенства, речь особенно богата примерами из жизни аскетической. Есть также выписки и из аскетов-писателей. В этом отношении данный отдел интересен и как историческая повесть касательно осуществления обетов лучшими иноками, и как указатель того, какие на этом пути бывают сложные задачи. Очень много обстоятельно и увлекательно говорится здесь о необходимости и пользе старческого руководства в жизни иноческой. Также заслуживает большого внимания отдел, где говорится о значении монашества для мира, и христианского общества особенно. «Монашество имеет, говорит преосвященный Петр, высокую важность по своему благотворному влиянию на духовную жизнь всех членов Церкви. Иноки полезны для всех: благими советами и наставлениями, высокими примерами добродетелей и теплыми молитвами о всем мире. Выясняя эти мысли подробнее, он говорит, приводя много примеров, в заключение: «но важность монашества со всеми его плодами строго условливается верным исполнением обетов его. В противном случае монах будет только поруганием монашества – на соблазн мирянам и на свою погибель» Последняя глава о ненарушимости обетов кратка, но выразительна: почти все изложено примерами наказания за нарушение обетов.

Книжка по объему невелика: 155 страниц. Но эта то караткость изложения есть и достоинство. В чтении этой книжки каждый, не только монах, но и каждый мирянин найдет себе много поучительного. Читающий эту книгу, прежде всего, получает ясное и правильное понимание того явления, которое называется монашеством и о котором так много говорят – так мало его знающие. В этом отношении книга епископа Петра должна бы быть необходимой принадлежностью каждой библиотеки при духовно-учебных заведениях и второклассных церковно-приходских школах. Что касается монастырей мужских и женских, то эту книгу следовало бы иметь по числу братских и послушнических келий: она даст каждому иночествующему сведения и верное понимание той жизни, на какую вступают они, и возможность разумно ответить всякому вопрошающему их об их уповании. Если книга аввы Дорофея называется по справедливости азбукою монашеской жизни, то книга преосвященного Петра вполне может быть названа катихизисом монаха. Для всех же вообще мирян эта книга поучительна и вообще своим содержанием: здесь, как ранее сказали, есть много примеров из подвижнической жизни, назидательных по содержанию. Также назидательны и выписки из аскетических и отеческих творений, напр., Златоуста о пользе посещения монастырей мирянами. Чтобы дать некоторое понятие для желающих об этой черте данной книжки, написанной притом правильным чисто-русским языком, в хорошем изложении, мы приведем, в заключение, один из этих примеров. Св. Димитрий ростовский, пишет епископ Петр, говорит, что молитвами иноков держится мир. Хотя кому и маловажны кажутся молитвы иноческие, но он весь мир укрепляют. Мир христианский в священном Писании уподобился винограднику, как древле и Израиль. Посмотрим: на чем держится виноградная лоза? На одном сухом бесплодном коле. Отними от винограда кол, лоза упадет на землю, остается бесплодною и попирается. Отними от христианского мира иноческий чин, как от винограда сухой бесплодный кол, что с миром будет? Судите сами».

Первое же издание этой книги под заглавием: «О монашестве», сочинение инспектора Иркутской Духовной семинарии, Архимандрита Петра, было сделано в 1856 году. (Москва, в тип. Готье). А еще ранее это же сочинение, более сокращенное, было издано в 1845 г. под заглавием «О трех объектах».

6)             Наконец, был издан «Царский путь креста Господня, вводящий в жизнь вечную», в русском переводе (о. Климента Зедергольма, сделанном в 1877 году), теперь этот труд есть в пятом же издании Оптинском 1904 года. Книга эта – аллегорическое толкование слов Иисуса Христа: «иже хощет по Мне идти, да отвержется себе и возьмет крест свой и по мне грядет». Распадется эта книга. Содержащая учение о несении жизненного креста, на три части: первая, из 15 глав, о вступлении на путь крестный, из 20 глав, и третья – о плодах крестоношения, из 12 глав. Подлинник этого сочинения не русского происхождения, а латинского, перевод же впервые был сделан блаженным митрополитом Сибиркого Иоанном Максимовичем, но устарел, почему и сделан был вновь о. Климентом. В книге выводится три сестры – девушки, из коих две, возлюбившие мир, не пошли по крестному пути, а пошла только одна, которая и названа Ставрофилою – крестолюбицею. Она всю жизнь несла крест под руководством и советами ангела. Беседа ангела с Ставрофилою и составляет содержание книги. Подобные аллегорические нравственно-учительные издания были в ходу в протестантском мире и весьма назидательны. Даже такой строгий ревнитель православия, как епископ Феофан-затворник не был против подобных переводов с исправлением в них вероисповедных неправильностей автора. Этот взгляд он высказал по случаю рассмотрения другой подобной книги: Джона Буньяна, «Путь в небесный Иерусалим». Относительно этой книги он писал: «Ивана Буяна (здесь святитель шутливо слово Буньян – фамилию автора – переводить словом Буян по созвучию, а слово Джон соответствующим русским произнесением имени Иоанн Иван) я давно, давно встречал. Тогда он был потоньше, а теперь ишь как растолстел. Я пробежал наскоро. Сектаторская у него в тексте одна какая-то страничка. В объяснениях побольше. Но вообще это незаметно, и может не бросаться в глаза, без особых внушений со стороны. Потому беды большой от сей книги нельзя ожидать. Само содержание книги показалось мне несоответствующим содержанию заглавия. Путь в небесный Иерусалим не совсем верно изображен. Во время чтения книги мне приходило на ум исправить ее и выдать под заглавием: «Иван Буян, обратившийся в православие». (Собрание писем святителя Феофана, вып. 7, изд. Пант. Мон. М. 1901 г., 160–161 стр.).

В рассматриваемом же издании такие особенности автора были сглажены еще ее первым переводчиком. Митрополита Иоанном. О. Климент в предисловии к «Пути» говорит следующее:

Предлагаемая вниманию читателей книга «Царский путь креста Господня» была издана на полу-славянском и полу-малороссийском наречии в 1709 году архиепископом Черниговским Иоанном Максимовичем⁴⁵, и по назидательности своей была во множестве экземпляров распространена по всей России; но по темноте языка сделалась впоследствии для многих недоступною, так что многие выражали желание, чтобы книга эта переведена была на русский язык.. В 30-х и 40-х годах прошлого столетия несколько таких переводов «Царского пути креста Господня» было готовимо к печати; но все они не были одобрены к напечатанию. Главною причиною сего было то, что в них, соответственно с латинским подлинником. Изображен был беседующим со Ставрофилою Сам Господь Иисус Христос; вследствие чего речи, вложенные в уста Христовы автором книги, каковы бы они ни были. Получали авторитет высочайшей истины. Ныне издаваемый перевод сделан с особенным тщанием и вниманием. и по возможности устранены все причины. По которым прежние переводы не были одобрены. Кроме того, что в этом переводе сглажены все оттенки, наложенные на подлинник римско-католическим исповеданием автора. – и непосредственная беседа Ставрофилы с Господом заменена беседою с ангелом, посланным от Господа, подобно тому, как св. Ерму, мужу Апостольских времен, послан был от Бога, для его наставления и для общей пользы Церкви, ангел покаяния. Которого св. Ерм называл своим пастырем, т.е. наставником⁴⁶. Должно, впрочем, знать, что людям обыкновенным и частным опасно доверять явлениям ангельским, как предостерегает нас от сего св. апостол Павел, говоря, что иногда сам сатана преобразуется в ангела светла (2Кор. 11, 14) для обольщения неопытных.

Что святитель Иоанн Максимович был муж твердо православный и истинно духовный. Это засвидетельствовано его святой жизнью, его блаженною кончиною, многими благодатными знамениями, совершившимися по его молитвам, а, наконец. и тем, что в 1826 г., чрез 111 лет после его кончины, при поправке стены Тобольского соборного храма, где погребен был святитель Иоанн, тело его найдено нетленным и благоухающим⁴⁷.

Предтечев Оптин скит.

23 апреля 1877 года.

Внутренние достоинства книги очень высоки. Здесь множество мест из Священного Писания, святоотеческих их толкований, картинных сравнений и образов, очень поучительных для понимания отвлеченных нравственных и религиозных истин вообще. В заключение, для пояснения только что сказанного, мы позволим здесь, для примера, привести один вопрос Ставрофилы и ответ ей ангела. Ставрофила спросила: «как, объясни мне, крест и скорби – это бремя, которое человек должен нести в продолжение всей жизни своей земной, могут вознести его на небо?

На это ангел отвечал: «представляю тебе для сего ясное подобие. Птицы, пока ходят на земле, носят крылья свои на себе. А когда поднимаются на высоту. Тогда уже крылья их носят. Так и человек. Пока живет на земле, несет свой крест и скорби; а когда придет время разлучения его души с телом, тогда скорби креста, претерпенные им в сей многотрудной жизни, с легкостью крил вознесут его в райские селения» (250 стр.).

Книга эта издавна была любима чтением иноков, особенно в южной России. Первое упоминание о ней в Оптиной пустыни относится к 1767 г. В описи имущества игумена Аристарха, среди его книг значится и «Царский путь креста иже и Ставрофила», в полдесть, Киевский печати с куницами 1 р. 50 к. («Историческое описание Коз. Введ. Опт. Пустыни» 1847 г. I, 73 стр.).

Оценку же как личных, так и переводных трудов о. Климента, можно читать в брошюре «Православный Немец» Оптинский иеромонах о. Климент (Зедергольм) К. Леонтьева. (Варш. Изд. книгопр. В. Истомина, в пользу больницы при Введ. Опт. Пуст.) 1880 г. (брошюра очень интересная).

Издано Оптиною пустынью еще немало и разных брошюрок религиозно-нравственного содержания. Так изданы следующие книги: «Учение о благих делах», «О вечных мучениях», «О вечном блаженстве праведных», «О святых постах», «О благотворении преставльшимся», «О св. Евхаристии», «Об аде и адских мучениях», «О последних событиях, имеющих совершиться в конце мира», «О покаянии», «Пред исповедью», «О Причащении», «О покаянии», «О вредных последствиях пьянства», «О препятствиях к спасению», «Наставление и утешение в болезни и в предсмертное время», «Письмо в утешение матери-вдовицы», «Беседа на шестой псалом Анастасия Синаита», «Наставление и утешение в скорби», «Четыре огласительных слова к монахине», «Слово Иоанна Дам. О страстях и добродетелях», «Три слова св. Симеона, Нового Богослова, о препятствиях к спасению», «Страдальческая жизнь Василисы», «На службе Богу – на службе ближним», «О молитве: Господи помилуй», «Пятисотница» и др.

Одни из этих изданий представляют выдержки из свято-отеческих писаний, другие – из «Камня Веры» Стефана Яворского, иные – труды епископа Петра, иные Никифора Феотоки. А книжка «О препятствиях к спасению» и толкование молитвы: «Господи помилуй» из переводов о. Паисия Величковского (первая из «Восторгнутых Класов», вторая из книги «Жизня Паисия о. Паисия Величковского)», «На службе Богу – на службе ближним» – статья по письмам о. Анатолия. Страдальческая жизнь Василисы – из записок о. Амвросия Оптинского. Последние из упомянутых книжек очень интересны. Книжка же «4 слова огласительняа к монахине» теперь имеются в 3 Оптинском издании 1896 г. на русском языке. Это перевод с греческого 4 слов Никифора Феотоки, архиеп. Астраханского. Они – прекрасное наставление монахине в день ее пострижения. Первое издание книжки было сделано в 1848 г. с перевода о. Паисия (Величковского).

Так как собственно-оптинские аскетические издания в общем представляют из себя одно целое, то и скажем о них всех вместе несколько слов поподробнее.

Оптинские, великие своим духовным опытом, старцы Леонид, Макарий и Амвросий и их современники – игумен Антоний, архимандрит Моисей, духовник Иларион, скитоначальник о. Анатолий – оставили после себя целый ряд душеполезных и спасительных наставлений; как мы уже и писали в своих «Очерках русско-аскетической литературы XVIII-XIX в.». (См. Кал. Еп. Вед. 1905 г.)

О. иеросхимонах Леонид, скончавшийся 11 октября 1841 г., насадитель старчества в Оптиной пустыни, был первым Оптинским старцем. Но до нас из его наставлений дошло сравнительно очень немногие и то почерпается из книги: «Жизнеописание Оптинского старца иеромонаха Леонида, (в схиме Льва)». Издание Козельской Введенской Оптиной пустыни. Одесса. Типография Е.И. Фесенко, Ришильевская улица, с. Д. №47. 1890г.

В этом жизнеописании записаны следующие изречения старца: «кому дается молитва» (стр. 17), польза старчества (стр. 47), кто дойдет из посетителей до старца (стр. 51), какова должна быть исповедь крестьян (стр. 51), правильное понятие о жизни монашеской (стр. 55), архиерейское неудовольствие (64–65), простота отношений (69), наставление игумену (стр. 72), самочинному ученику (72–73), как стяжаваются духовные дарования (77–78), чтецу (79), прием старцем богомольцев (93), искание добра в душе посетителя старца (94), у настоятеля нет «моего» (97–98), посетители старца и их прием (100 стр.), ссора новопоступившего со старым иноком (105), нет невыносимых скорбей» (131–132). И в конце, в приложении «Вопросы и ответы старца двум ученикам», о коих там же сказано. Старец отвечал на следующие 22 вопроса одного ученика:

1)             Каким образом поступать, когда я, находясь в кругу братии, не могу воздержаться от слов, и когда говорю, то кого-либо обижаю словами?

2)             Как поступить, когда я вижу в других вольное выражение мыслей и соблазняюсь; равно как и в тебе, отче, иногда не видя старческой кротости в обращении с другими, также оскорбляюсь?

3)             Я не вижу в братии любви, и для исследования какого-либо предмета из Свящ. Писания не нахожу собеседников?

4)             Почему, в течение пятилетнего жительства в пустынной здешней обители. стараясь сколько-нибудь о собственном назидании, я чувствую, напротив, что действительно сделался хуже, о чем свидетельствуют неосмотрительные мои поступки, хладность сердца и недостаток великодушия?

5)             Отчего это возникло, что я к советам вашим потерял веру и благоговение, что назидания ваши перестали действовать на мое сердце, а что все кажется для исполнения неудобным?

6)             Каким образом поступал тогда, когда бываю в кругу первейших обители нашей старцев, которые иногда между собою в разговорах помещают такие происшествия, что, слыша оные, трудно одержать победу над смехом?

7)             Как избавиться от необыкновенно сильных ощущений сладострастия не только в собрании с женским полом, но и при одном воображении о нем?

8)             Когда мой ум насильно влекут за собою помыслы сладострастия, как избавиться от нападения их?

9)             Какое средство употреблять против помыслов, сильно влекущих меня к осуждению ближнего и особенно того, который меня чувствительно оскорбляет, которого поступки кажутся несообразными званию о Христе и дерзкими, и который также очевидно других братий оскорбляет; на что взирая и приемля участие в их неудовольствии, более раздражаюсь; не в состоянии быть мирным. Ане быть покойным в духе, значит носить душевредную тяжесть?

10)         Когда никакая святая мысль и представление не действуют на сердце раздражение или предавшееся нечувствию, что должно делать, дабы умягчить себя?

11)         Каким образом согревается охолодевшая душа?

12)         Ощущая в себе не только склонность, но и действия тщеславия и желая оного избавиться, каким образом можно успеть в том?

13)         Когда я читаю книги Св. Писания, то назидательнейшие изречения отмечаю: должно ли так делать и полезно ли?

14)         Видя новоначального брата в некоторых поступках неосмотрительным, или делающим что0либо неблагопристойно, должно ли поправить его?

15)         На субботу должно ли исполнить келейное правило?

16)         Если я, по случаю отлучки или какого послушания, не могу иметь другого времени для келейного правила, как самое позднее, как поступить?

17)         Я весьма желаю исправить себя, но все увлекаюсь стремлением страстей; что должно делать для преодоления их?

18)         Каким образом избавиться от рассеяния мыслей и в самой молитве?

19)         Сильно одолевает меня леность: как избавиться от нее?

20)         Как избавиться от угнетения духа уныния?

21)         Услышал я о представлении в монашество некоторых братий, особенно тех кои вступили в сию обитель после меня: я, равно желая принять ангельский образ, и не имея на сие благословения начальника, весьма о том беспокоюсь и сетую, не достигая цели. Каким образом водворить в себе потерянное чрез то спокойствие духа?

22)         Должно ли верить снам, которые, по-видимому, живо представляют будущность?

И еще 14-ть вопросов другого ученика и ответы старца, именно:

1)             Что такое осуждение, и почему отцы применяют осуждающего к антихристу?

2)             Могу ли я на исповеди говорить о согрешившем со мною в слове или деле?

3)             Могу ли я предложить брату принести покаяние старцу в соделанном вместе словесном грехе?

4)             Отцы говорят, что подробное изъяснение блудных помыслов и дел напрасно, что довольно объяснить их кратким общим словом, что воспоминание о них сквернить уста и помыслы. Так ли это?

5)             Поэтому злые и хульные помыслы на старца, на его жизнь и слабости, лучше умалчивать?

6)             Как же узнать: какие помыслы собственно наши, какие от противного?

7)             Некоторые священники-богословы требуют тончайшего исповедания для очищения души?

8)             Всем ли дается умная молитва?

9)             Некоторые, знаемые мною отцы имеют великую любовь к Матери Божией и хвалятся тем: мне сомнительно в них такое усердие.

10)         Какие книги святых отцов лучше читать: Лествичника, Исаака Сирина или аввы Варсануфия?

11)         Что скажите об акафистах, которыми иные переполняют свои правила?

12)         Как легче спастись? Каким путем? Я о себе только спрашиваю.

13)         Отчего я досадую на приходящих к вам, на их глупости, на их невежество, хоть и знаю, что многие пользуются вами?

14)         Отчего я вас иногда так люблю, как вот теперь (при этом у меня были слезы на глазах, и голос дрожал), а иногда на вас досадую за множество к вам приходящих и стужающих вам.

15)         Наставления старца отличаются особенною меткостью языка. кроме обычных достоинств хороших иноческих писателей. Письма его не изданы еще, к сожалению. Вообще же причина сравнительной скудости назидательных трудов сего старца кроется в том обстоятельстве, что сей старец писал сообща со старцем Макарием, о котором после и поведем речь.

16)         От о. архимандрита Моисея письменных назиданий и наставлений осталось очень мало и то только в сочинении: «Жизнеописание настоятеля Козельской Введенской Оптиной пустыни архимандрита Моисея». Издание в пользу св. обители, Москва. Типо-литография «Московское товарищество». Уланский пер., д. Куманина, 1882 г., где с 199–222 стр. напечатано несколько его писем, содержащих в себе следующие наставления: о пустынном житии (стр. 200), приглашения брату оставить мир (201–202), мир и благочестие (203–204), дела и вечность (204–207), мир во зле лежит (208–209), путь из мира ко спасению (209–210), путь в горний Иерусалим (211–212), вступающему на путь иночества (212–214), общее наставление (216), брань во спасение (216), совесть (216–217), чай (217), овца (218), да будет воля Твоя! (219), послушание (219–220), и духовное завещание (220–222).

Но зато от о. игумена Антония остался уже целый том писем.

Оптинский старец игумен Антоний родился в 1795 г. 9-го марта и скончался 7-го августа 1865 года; сначала подвизавшийся в Рославльских лесах, потом в Оптиной, долгое время нес послушание настоятеля Мало-Ярославецкого Черно-Островского монастыря и скончал свое течение в Оптиной же пустыни. Это был великий страстотерпец, смиренно перенесший многолетнюю мучительную болезнь ног. Его наставления напечатаны в «Жизнеописании» в письмах. «Жизнеописание настоятеля мало-Ярославецкого Николавеского монастыря, игумена Антония», издано Оптиною пустынью в 1870 г. (Москва. Синод типогр.). А «Письма к разным лицам, игумена Антония, бывшего настоятеля Моло-Ярославецкого Николаевского монастыря» изданы тою же Оптиною пустынью в 1869 г. Всех наставлений о. игумена Антония, какие записаны в его жизнеописании, – 70. Богословского содержания в этих наставлениях, кроме упоминания о послушании ангелов (стр. 186) и о власти бесов (стр. 184), нет совсем, зато много из области нравственности полезных практических советов. Здесь есть наставления к иноческой жизни: о пострижении (стр. 20 и 185), об отношении к старцу (77, 85, 113, 118 и 185), о келейной жизни (стр. 60–62), о воздержании и невоздержании в пище (стр. 185–186), о духовном делании (стр. 188), о трудностях служении игуменского (38–39, 40–42, 56–57, 192).

Далее следуют наставления одинаково полезные для монахов и мирян, а именно: о смирении (стр. 17, 112, 184, 189, 192), о страданиях (64,190), о немощах своих и ближних (75, 31, 32, 98), об исповеди (78), о молитве (67, 83, 12, 184–486, 189–190), о молчании (189), нестяжении (127), самомнении (186), самочинии (187), пустых разговорах (189–190), ослушании (192, 199), празднословии (193), о богомольях (92), угощении (96), дне ангела (20), встречах (16).

Также: о надежде на спасение грешников (191), о преданности в волю Божию (186), о помощи (96), о смерти и приготовлении к ней (42, 124, 121), наконец о церковных канонах (80, 191), о мере подвигов (194) и о дуэли (185–186).

Наставления старца более изложены в его думах и записках, также даны были при разговорах с вопрошавшими. Особенность этих наставлений – ясность и практичность. Язык же поражает читателя картинностью, меткостью. Вот образчики наставлений старца:

а) «Что делать? Хоть жаль, а надо батьку на погост нести» (стр. 121, XXXV наставл.).

б) «Вот теперь то хорошо; а то скорлупку покажешь, самого же зернышка не покажешь» (стр. 78, наст. XXII).

в) «Больному надо говорить: не хочется ли тебе какой похлебки, или чего другого? А не следует говорит так: я тебе дам такую микстуру, что глаза выпучить» (стр. 75, наст XX).

г) «На молитву должно вставать поспешно, как на пожар» (стр. 67, XVIII).

Но большая часть наставлений старца находятся в его письмах.

В предисловии к этому изданию Оптина пустынь писала: «отец игумен Антоний, коего письма к разным лицам предлагаются здесь, происходил из благочестивого купеческого семейства. На 21-м году своей жизни (в 1816 г.) он удалился из мира и более пяти лет провел в Рославльских лесах, в трудах и подвигах сурового пустынножительства вместе с старшим братом своим о. Моисеем. Потом, опять вместе с ним же, был одним из первых основателей и тружеников Предтечева скита при Оптиной пустыни, в котором 14 лет был и начальником, прожив в нем всего лет 18-ть. Здесь постигла его страшная, мучительная болезнь в ногах, утружденных многолетним подвижничеством, болезнь продолжавшаяся около 30лет, т.е. до самой его кончины, и причинявшая ему жестокие страдания, которые он переносил с изумительным терпением и благодушием, не оставляя притом и добровольных монашеских подвигов и трудов, и занятий по должности. В 1839 году, несмотря на болезненное его состояние, он, к великому своему прискорбию, был назначен игуменом Малоярославецкого Николаевского монастыря, и лет 13-ть нес весьма тягостное для него бремя настоятельства. Последние 12 лет своей жизни он провел на покое в Оптиной пустыни, где почил о Господе в 1865 году в ночь на 8-е августа. С того времени еще, когда о. Антоний жил в Оптином скиту, многие лица как мирские, так и монашествующие, смотря на жизнь его, стали обращаться к нему за духовным советом. По смирению своему, о. Антоний всегда, по возможности, уклонялся от высокой обязанности духовного руководителя; но, с другой стороны, по любви к ближним, не мог презирать их просьб и душевных потребностей; а потому не отказывался, сколько позволяли силы его, подавать как словесно, так и письменно духовные свои назидания тем, кто с верою к нему прибегал. Получив в детстве недостаточное первоначальное образование (домашнее), о. Антоний впоследствии пополнил скудость оного постоянным, внимательным чтением отеческих и других общеполезных книг, долголетним опытом; притом обладал даром естественного красноречия, или даже сладкоречия. Слово его как устное, так и письменное, по свойству своему простое, мягкое, всегда было растворено духовною солью и отличалось особенною какою-то меткостью и своеобразною выразительностью и силою; и часто в простой или даже и шутливой форме содержало высокое назидание. Всеми чувствовалось, что поучения о. Антония, устные и письменные, были плод многолетних иноческих трудов, опытного знания отеческих писаний, личной внимательной наблюдательности всякого рода людей и монашеского деятельного жития и разумения. Часто как в письмах, так и в беседах он приводил в пример, в шутливом виде, себя и свои немощи; но знавшие его хорошо понимали, что, прикрывая таким образом свою строго-монашескую жизнь, он при этом имел в виду душевную пользу ближних: говоря как бы о себе, он высказывал другим полезные уроки.

«Издаваемые ныне письма о. игумена Антония, им самим, по всему вероятно, не предназначались к печати. Но, зная по опыту, как полезны и дороги в настоящее время истинное духовное ведение и искреннее слово такого подвижника, мы считаем себя не в праве скрыть в безвестности этих писем. и думаем, что, издавая их, поступаем непротивно воле почившего старца. потому что в самой жизни его видим, что он всегда готов был сделать все возможное от себя, в чем видел душевную пользу ближним, и желал благодетельствовать им даже и по смерти.

Из доставленных нам писем, при печатании их, исключено то, что относится собственно к частным обстоятельствам тех лиц, кому было писано и потому только для них имеет особенное значение; а помещается лишь то, в чем, по нашему крайнему разумению, может содержаться общее для всех духовное назидание. По переписке писем оказалось. Что некоторые приписки (Postscriptum) помещены не на своих местах; но это ничему не мешает».

В этом издании (в стр. 424) напечатано 314 писем о. Антония. Вышеприведенный отзыв обители кратко, но метко указывает отличительные качества писем старца. К этому мы можем прибавить еще следующе: в письмах о. Антония содержится наставления отчасти иночествующим, также не мало семейным, но более всего только что начинающим «делание духовное». Современные писатели часто (особенно фельетонист на брачные темы Розанов Василий) обвиняют наше монашество в холодном и даже презрительном отношении к семье. Но не то бы они заговорили, если бы прочитали собрание писем о. Антония. Этот старец называет семью «святою семейною обителью» (стр. 134), строго порицает намерение неких супругов, при наличности маленьких детей, идти в монастырь (стр. 144), дает наставления супругам, приближающейся к родам молодой женщине (стр. 53) и, многоболея, пишет деткам о прилете птичек (135,136 стр. и др.). Наставления дышат глубоким участием и любовью к семейной жизни. Брак он ставит на ряду с иночеством. Наставления вступающим на путь спасения проникнуты глубоким знанием человеческого сердца и трогательно заботливостью как бы не огорчить того, кому он писал. Кроме того в письмах есть ценные в историческом отношении отзывы о некоторых современных событиях и лицах. Так о. Антоний описывает кончину старца Макария (стр. 164–166, 141 и 88), об юродивых Корейше (26 п.) и Артемии, о событиях 19 февраля 1861 г., о польском восстании и др. А разбирая книгу об Афоне Благовещенского, высказывает следующее правдивое суждение: «к сему и тамошние бедные иноки, посылаемые в Россию для испрошения милостыни ради Христа, обруганы зато, что они привозят с собою части святых мощей и животворящее древо Спасителя, и, по желанию благочестивых людей, служат молебны и святить воду. И за это из России вывозят тысячи золотых полуимпериалов, которые ругатель православия Благовещенский пересчитал. А о том, что иностранные музыканты, актеры и актрисы и отличные певицы приезжают в Россию, задают музыкальные вечера, разные представления и действительно вывозят многие тысячи из России, никто справедливой критики об этом не писал. Кроме чрезвычайной похвалы, что они удивили своими талантами глупую публику» (стр. 31).

Насколько жив и при шутливости безопасен юмор старца, можно судить по следующему письму: «госпожа игуменья ваша благоволила представить тебя к монашеству, с каковою милостью Божией и приношу вам поздравление мое. Приятно то, что вы усердно молились Покрову божией Матери и благоверной княгине Евфросинии, но непохвально то, что госпоже игуменье своей не поклонились вы в ножки: деревья плодовитые, то есть яблони, ветвями своими с плодами приклоняются до земли, а горькая и бесплодная осина и ель вздирается с ветвями своими кверху, так и ты, возлюбленная моя, по скудости смирения похожа немного на осину, то есть не хочешь поклониться в ножки госпоже игуменье своей; и если игуменье не поклонишься, то кому уже будешь кланяться? Никому. А почему, если желаешь ты видети дни свои благи, то смиряй себя пред Богом и пред людьми благоговейными, и обрящеши благодать пред всеми и спасешься» (смотр. письмо 313-е).

Всего же более осталось наставлений от о. Макария, жизнь коего подробно описана в сочинении: «Сказание о жизни и подвигах блаженные памяти старца Оптиной пустыни иеросхимонах Макария, составленное оной же пустыни I. Л.» 2– издание Введенской Оптиной пустыни. Москва. Типография М.И. Лаврова и Кº, Леонтьевский пер., собственный дом 1881 года.

Из писем Оптинского старца иеросхимонаха Макария «Собрание писем блаженные памяти Оптинского старца иеросхимонаха Макария – письма к мирским особам» (2-е изд. Козельской Введенской Оптиной пустыни, с алфавитным указателем. Москва. 1880г. Типография М.И. Лаврова) есть как бы введение к остальным пяти томам его писем к монашествующим. Письма эти составляют том в 770†XII стр. (стр. текста 748, I-XII-предисловие, с 749–770 указатель).

Писаны они к разным лицам – мирянам. Но мирянам, для которых «делание духовное» не пустой звук, а нечто родное, дорогое. Некоторые из этих лиц, – как видно из сопоставления тех же писем, – и закончили свою жизнь в монашестве.

По содержанию своему эти письма разделяются на две группы: в одной старец говорит о созидании своего спасения мирянами, в другой так и иначе отзывается на разные явления общественной жизни своего времени. Главную отличительную черту аскетических писем старца составляют постоянные ссылки и целые выписки из творений восточных аскетов.

В письмах, как и указано в предисловии, встречаются указания на следующие сочинения: 1) книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета, 2) Добротолюбие Московской печати, листовое и четвертное, 3) Постнические слова преподобного отца нашего Исаака Сирина, издание Молдавского Нямецкого монастыря 1812 года, 4) преподобного Макария Египетского 7 слов. На следующие книги изданные в разное время Оптиною пустынью:

1)             «Жизнь и писания Молдавского старца Паисия Величковского». Москва, издание первое 1847 г., и второе 1848 г.

2)             «Восторгнутые Класы в пищу души», то есть несколько переводов из святых отцов. старца Паисия Величковского. Москва, 1849 года.

3)             «Преподобного отца нашего Нила Сорского предание ученикам своим о жительстве скитском». Москва, 1849 г.

4)             «Преподобных отцов Варсануфия Великого и Иоанна руководство к духовной жизни, в ответах на вопрошение учеников», на славянском наречии гражданской печати. Москва, 1851 года.

5)             «Преподобного отца нашего Симеона, Нового Богослова слова (12 слов) весьма полезные». Москва, 1852 года.

6)             «Преподобного отца нашего Исаака Сирина слова духовно-подвижнические». Москва, 1854 года.

7)             «Преподобного отца нашего аввы Фалассия главы о любви, воздержания и духовной жизни», в русском переводе с славянским текстом. Москва, 1855 года.

8)             «Преподобного отца нашего аввы Дорофея душеполезные поучения и послания» в русском переводе. Москва, 1857 года.

9)             «Преподобного отца нашего Марка подвижника нравственно-подвижнические слова», в русском переводе. Москва, 1858 года.

10)         «Лествица». До 1850 года места из Лествицы старец приводит частью по рукописному переводу старца Паисия, а частью по печатному славянскому; а после 1850 года исключительно по рукописи, составленной самим старцем. В коей основанием служит тот же перевод старца Паисия, исправленный сличением со всеми прежними переводами; преимущественно же с переводом алтайского миссионера, архимандрита Макария, а равно и с греческим подлинником.

При извлечениях из всех вышеупомянутых сочинений старец ограничивался лишь указанием: из какого слова, или степени (в Лествице), отдела или главы взято то или другое выписываемое им из святых отцов место; или просто указывал, где и что прочесть, в подтверждение его наставлений; но желающим навести подробную справку, имея под руками вышеисчисленные книги, не составить большого труда, по сему указанию, отыскать место, на которое сделана ссылка в письмах (стр.X-XII).

На сильную зависимость своих писаний от старческих о. Макарий сам указывал в 7-м письме, говоря: «при Божией помощи, споспешествующей вере нашей, сколько могу иметь понятия о сем предмете, от чтения учения святых отцов, прошедших опытом деятельную жизнь (не смею сказать, от моего опыта или искуса), постараюсь представить вам приличные статьи к вашему устроению (стр. 29).

Притом – немало писем, общих с о. Леонидом; в некоторых старец пишет от себя и о. Леонида, в некоторых подписываются оба. Вот, к слову, что писал старец в письме 41-м: «мы сердечно радуемся, что вы успокоились и нелестно вам сие пишем. Батюшка на вас не скорбит, да он и не скорбел, а находил излишним к вам писать. Не желая льстить или более оскорбить; но теперь сие письмо примите от нас обоих, яко от единого лица. И будьте совершенно спокойны. Но я скудоумнейший мню, что вы напрасно приняли ложный страх и сами к батюшке не писали, хотя от этого и не требует, а яко чадолюбивый отец радуется и веселится о том. Что приходите в разум истины» (стр. 77). Или в 6-м: «на письмо оное вам не отвечали, потому что писать должен все я. А я это время был занят, то в сем просим простить нас. И принять сие письмо на оба ответом. В оном просите вы у батюшки прощение; он вас прощает, с желанием положить благое начало» (стр. 27.).

Когда же старцу писали о действительности его писем, – он смиренно относил это к действию Божией благодати; это полно и ясно изложено им в 124 письме, (стр. 246–247). Из общих писем обоих старцев можно указать, как на образчик их общего писания, на 50-ое письмо. Иногда же старец писал, наперед «посоветовавшись с некоторыми из наших отцов и призвав в помощи Бога, могущего вразумить и бессловесных на пользу Его создания словесного» (стр. 726–727).

При некоторых случаях старец прямо отказывался давать советы 9см. напр. п.49). Из сочинений аскетов западной Церкви о. Макарий один раз упоминает о Фоме Кемпийском (стр. 32), из русских аскетов о Филарете, митрополите Московском (стр. 32). Главное содержание аскетическое писем о. Макария составляет разрешение вопросов: как можно спасаться в мире. и как при этом вести «делание духовное». Наставления проникнуты глубоким пониманием жизни. Полны метких практических советов. Даже по самым мелочным обстоятельствам жизни, и согреты горячею любовью к скорбному человечеству.

К семейной жизни старец относиться с глубоким уважением и особенно любвеобилен, когда речь идет о детях (стр. 473 и др.). Особенно назидательно мнение старца о пользе изучения аскетической литературы для педагога. Он пишет: «вы жалуетесь на гнев, коим побеждаетесь при упражнении с детьми. Это, конечно, немошь ваша, что не можете стать против силы страсти залогственной от навыка. И не сопротивляетесь оной. Читая книги отеческие, где находится о гневе, старайтесь исполнять то, чему научают нас святые отцы, т.е. как и чем побеждают гнев. Равно и о прочих страстях имейте тоже тщание» (стр. 656).

«Паки жалуетесь на поползновение свое от гнева. Не должно много смущаться за сие, но познавши, что имеете в себе залог сей лютой страсти, попекитесь, при Божией помощи, об исцелении оной. Но она не может исцелиться без того, чтобы кто нам оной не показал: а вам показывают ее дети, смотрением Божиим, чтобы попеклись об исцелении оной. Смутихся и не глаголах, пишет Давид. Да надобно еще укорять себя, а когда пройдет смущение страсти, тогда можно сказать им с кротостью, что больше и на них подействует, и вам послужит в пользу» (стр. 658 и 659).

Насколько был внимателен старец к детям – показывает и его письмо гимназисткам, желавшим спастись. Этим юным ревнительницам иноческой жизни о. Макарий писал: «имея желание поступить в монашеское звание, или по вашему выражению: «быть монахами дали клятву», и просите от меня позволения, благословения и наставления, куда поступить, и как провождать жизнь свою. Вижу из письма вашего, что вы звания благородного, и, судя по месту вашего образования, полагаю, что вы еще юные возрастом. Но не знаю родственных ваших отношений, и от кого вы зависите? Имеете желание ваше и благо, – от юности посвятить себя на служение Господу, но в этом надо иметь свободу, развязавшись с миром и со всеми, что может нас к оному привлекать и привязывать. И, во первых, надобно испросить позволение от родителей, или от кого вы зависите, и когда оное получите, тогда можете побывать в некоторых обителях, и посмотреть на монастырскую жизнь, можете ли вы понести? И тогда, с советом благоискусных и опытных отцов, приступить к исполнению сего важного вашего предприятия. А паче всего должно молиться Господу, призывая Его благословение на ваше благое намерение и помощь к исполнению оного. Вы должны знать что подвиг сей небезтрудный, ибо Господь сказал: «иже хочет по Мне идти, да отвержется себе. И в след Мене грядет, взем крест свой» (Марк. 10, 21). Отвержение себя состоит, главное, в отвержении своей воли и разума, и покорении оных пастырю и руководителю вашему ко спасению; чрез что может человек достигнуть смирения и освободиться страстей и греховных действий, и тако помощью Божией получить спасение. Молитесь Богу, предавайтесь в Его святую волю; призывайте в помощи Божию Матерь, Заступницу нашу и Ходатаицу нашего спасения. Читайте книгу св. Иоанна Лествичника и другие отеческие, наставляющие к духовной жизни и хранению заповедей Божиих со смирением. Более я не могу вам на сей раз ничего сказать, а поручаю вас покрову, Промыслу и заступлению Божию, остаюсь желатель вашего здравия и спасения» (стр. 260–261, письмо 130-е). Подчас старец пишет очень строго (стр. 151–152), и в частности относительно нарушения постов взгляд его очень решителен (стр. 342).

Из частных, так сказать, предметов он касается в письмах: подвига юродства и современных юродивых и подвижников (стр. 72–75, 195–196, 556–557). (стран. 610–611 о Паисии Великом, о старце Леониде стр. 33–34). О Воронежских подвижниках (стр. 397, 515), Ниле Сорском (стр. 598), высказывается против лечения магнетизмом (стр. 398–399). Он проводит мысль о разумных мерах борьбы с раскольниками. Старец пишет: «желая поверить суждение некоторых лиц и собственное, ты спрашиваешь моего мнения, как лучше поступать с нашими раскольниками: строгими ли мерами, или снисходительными? Мне кажется, что строгие меры не принесут пользы, но более их ожесточат; равно и очень слабыми и снисходительными нельзя обратить их в недро православной Церкви; а надобно держаться средины и употреблять нужные, благоразумные и сильные меры к убеждению. В случае же сопротивления и буйства, не на всех простирать строгость, а на главных их учителей и наставников. Вопрос: кто же их будет убеждать? Приходским священникам неудобно, занятым своими должностями, и не всякий может иметь дар и способность к убеждению. Кажется бы надобно избрать особых людей на сие дело, в роде миссии, с прикомандированием к ним чиновника, чтобы раскольники не могли жаловаться на притеснение и принуждение. Со стороны же правительства опасно то, что иногда неблагонамеренными чиновниками, под видом веротерпимости, может быть покровительство и защита; это может принести большой вред. Преосвященный Иаков Саратовский действовал на раскольников снисхождением и любовью, – но сильным убеждением, так удачно, что, при Божией помощи, многие тысячи их обратились от раскола к Церкви (стр. 661–662). Не менее основательно судить и о католической пропаганде: «о преимуществе пропаганды римской церкви пред православною и благотворительных оной заведенных должно заметить, что, как причиною отпадения ее от православия было властолюбие и другие человеческие цели и расчеты, то и доселе все ее действия расстроены тем же недугом и теми же видами, и нет в них предприятий чистых по Бозе и по совести, как в Церкви православной. Оттого-то действия последней скромны и негромки. Загляни в историю времен Фотия, патриарха Греческого, который обратил Болгарию в христианство, и увидишь, что тогда делали паписты и для чего. И доселе продолжается то же. Паписты не заботятся обращать турок в христианство, а стараются совращать православных греков и болгар с истинного пути. Действия их всегда основывались и основываются, большею частью, на лжи и происках (стр. 662–663).

О письмах о христианской жизни епископа Феофана пишет: книжку «Письма о христианской жизни» я знаю и ожидаю скоро оной присылки. Я ее прочитал, но еще не всю. Книга очень хороша, но о молитве в некоторых местах очень смело сказано, как то: в сердце иметь ум, и что это всякий может делать, искать в себе теплоту и прочее. Неопытные примутся за это и ничего не найдут, смутятся, а мало-мало кто ощутит, увлечется и впадет в прелесть. Святые отцы говорят, что на это требуется много времени, подвига, труда и наставника не прелестного, и что в чистую молитву един от тысячи токмо достигает; а еже по оной един от тмы. Это слова св. Исаака Сирина; он же пишет во 2-м слове, страница 13 и 14: кто прежде обучения в первой части деяния, приступает ко второй, видения, которое состоит в духовном поучении и молитве, на того гнев Божий находит; там увидите почему, и далее: «яже Божия, глаголет, сама от себе приходит, тебе не ощущающу. Ей, но аще место будет чисто, а не скверно. Аще ли зеница очесе души твоя чиста несть, да не посмееши воззрети на округ солнца, да не лишишися и самыя тоя малыя зори, яже есть простая вера и смирение, и исповедание сердечное, и малые дела, яже по силе твоей, и отвержен будеши» и прочее (сл. 2, стр. 14). Молитва умная есть высшая всех деяний, по слову св. Григория Синаита, и кто обезстудне и дерзостне хотяй к Богу внити и исповедати Его чисте и стяжати Его в себе нудясь, удобь умерщвляем есть сицевый от самих бесов; аще попустится, и далее (в главах Григория Синаита о безмолвии гл.7 «о прелести»); и пишут св. отцы: кто проходит молитву и воздержание, на тех сильно и яростно нападают бесы, и если мы не имеем на них оружия – смирения, то удобно низлагают. Ныне много издано книг о сем деянии: Добротолюбие и другие отеческие книги, вам известные; но надобно проходить оное с наставником. А не самочинно. Старец Паисий в письме к Софронтиевскому старцу Феодосию пишет: что он о издании отеческих книг и радостью, и страхом одержим, а почему? Прочтите сами в житии старца Паисия к архимандриту Феодосию письмо, на странице 265 первого издания. У нас есть написана статья в предостережение от самочинного делания сего, но времени нет исправить, а хотелось бы и издать. Не думайте, чтоб я осуждал книжку оную. Я нахожу в других материях очень преполезною и исполненною истины: а как вы просили моего мнения, то я сказал откровенно, что нашел; надобно попроще: молитвою Иисусовой нужно молится всем и отгонять помыслы, но не искать ничего, кроме помилования; а Господь, даяй молитву молящемуся, дасть и умную молитву. по слову Петра Дамаскина; а то у врага много подсад и подвижников обольщать под видом истины ложными действиями; впрочем, искренно желаю, чтобы во всем принесла пользу сия книжка. Спаси господи написавшего оную» (641–642 стр.).

Описывает и старческий прием в Оптиной пустыни: «только что приехал, нашел писем более 50-ти, приезжих полные гостиницы; все они или я со всеми должен был разделять время. и особенно с каждою особою заняться, а тут братия идут (уже не скажу свои), надобно с ними, с каждым заняться; где же мне было возможно писать большие письма? Ум был так расточен, а силы в изнеможении, что и краткими строками едва мог только некоторым написать. Может, кто имеет обширные дарования, а я, сознаюсь, одно, два письма напишу, и уже нахожусь в изнеможении умственных сил, и чем далее идет, тем больше чувствую и слабость телесную, и слабость зрения, перо уже трудно подчинить» (стр. 542).

В остальных 5-ти томах к монашествующим о. Макарий дает целый ряд спасительных наставлений к деланию духовному. Лучшую характеристику этих писем дает великий старец-затворник епископ Феофан, когда пишет: «пишите, что вы читаете все письма Оптинского старца Макария. Благословенные книжки его. Глубокий веет от них дух смирения и навевает его на всякого читающего. Перечитывайте чаще. Не мешает выписки сделать, чтоб, в случае нужды, подогревать дух смирения из всех духов самонужнейший» (Собрание писем Феофана, вып. IV. Москва, 1899 г., 211 стр.).

Но особенно выдается из этих пяти томов «Собрание писем блаженные памяти Оптинского старца иеросхимонаха Макария» (изд. Козельской Введенской Оптиной пустыни. Москва. Типограф. В. Готье, 1862 г., 400 стр., отделение первое – письма к монахам) теперь уже библиографическая редкость.

По содержанию своему этот том сравнительно с письмами к монахиням весьма разнообразен монастырских начальственных должностей и, наконец, говорит о некоторых событиях общественной жизни своего времени. Из последнего содержания писем замечательны следующие суждения старца: о войне, освобождении крестьян, всеобщей грамотности, современных подвижниках и т.д. Об освобождении крестьян и грамотности старец писал: «в освобождении собратий наших крестьян, или просто христиан, от крепостного состояния, мы должны видеть отеческий Промысл Божий, умилосердившийся над нами; а многие из владельцев охотно сроднились с сею мыслью и ожидают переворота, не смущаясь за лишение многих доходов; а некоторые, также малое число, скорбят, помышляя, что не будут иметь средств к привычной роскошной жизни, которыми они пользовались от трудов тысячи рук людей, кои сами лишались нередко через то нужного пропитания. Роскошь, конечно, умалится, которую можно назвать оружием диавола к погибели душ человеческих. Но что будет с свободными? И как они воспользуются оною свободою? Это еще нам неизвестно. Вы правильно рассуждаете, что может быть то и то… Но вот что неизвестно: какой принесет плод эта грамотность. Вводимая в простонародье. Мы теперь уже видим в казенных поселянах, которые научились грамоте: побудет кто из них писцом и окажется неспособным, или по какому-либо случаю лишится места. То уже он не пахарь, и отец не имеет надежды на подпору своей старости. На это возражают: если все будут грамотными, то этого не может быть. Ну, хорошо, они научаться грамоте: а что будут читать? Повыпустят книг: Смех и Пустозвон и подобных. Какое они могут иметь влияние на нравственность? Что будет тогда, увидим; да будет воля Господня на всех нас»! (стр. 257–25888). Или еще: «сердце обливается кровью, при рассуждении вашем о нашем любезном отечестве, России, нашей матушке; куда она мчится, чего ищет, чего ожидает? Просвещение возвышается, но мнимое; оно обманывает себя в своей надежде; юное поколение питается не млеком учения святой нашей православной Церкви, а каким то иноземным, мутным, ядовитым заражается духом; и долго ли это продолжится? Конечно, в судьбах Промысла Божия написано то, чему должно быть. Но от нас сокрыто, по неизреченной Его премудрости. А, кажется, настанет то время, по предречению отеческому: «спасаяй да спасет свою душу»! (стр. 262). О современных ему подвижников старец пишет здесь о кончине двух из них: Севской игуменье Магдалине и юродивом.

О первой старец говорит следующее глубоко-интересное: Севская игуменья Магдалина скончалась 25 августа в 12 часов. Обитель осиротела! Неутешный плач, стон и вопль во всей обители продолжаются; но даже и мирские все рыдают о ее лишении. Она, матушка, заслужила такую любовь простотою, смирением, терпением и незлобием. 300 сестер успокоивались под ее кротко-мудрым правлением. Несомненно, что она получит блаженную вечность: она предчувствовала свою кончину и кое как намекала о сем; в самое время кончины некоторые сестры видели венец звездный над ее келью; а Площанский отец строитель за несколько дней пред кончиною ее видел сон: будто вдруг небеса отверзаются, и о. Л-дь оттоле говорит к игумении: «Магдалина! Скоро ли ты придешь ко мне? Я давно жду тебя и построил тебе келью», а она будто отвечает: «скоро, скоро, батюшка, приду»! Вот вам, батюшка, радостно-печальные весточки; вы верно прольете слезы печали и радости о сей досточтимой матери. При трогательном чтении описания кончины ее, нельзя было никому удержаться от слез, а особливо представя пораженных скорбью чад ее духовных. Помолитесь, почтеннейший батюшка. О упокоении души ее в царствии небесном»! (стр. 65. О втором см. 226–227 стр.).

Наконец, старец передает и такое назидательное чудесное событие: «спаси вас Господи за любезное писание ваше, от 17 февраля посланное и при оном описание Тихвинской обители с изображением образа Владычицы нашей Богородицы Тихвинская и описание исцеления мещанки Боровиковой. Дивны чудеса матери Божией и в наши убогие времена являются в заступление православных христиан. И недавнишнее чудо о исцелении Валдайского крестьянина, о коем и вы пишите, должно бы поразить сердца неверующих или маловерующих и привести к познанию истинной православной нашей веры. Да еще также недавно было исцеление пораженной параличом с младенчества девицы Черниговской губернии, Новозыбковского уезда, в селе Брахлове; правая рука и нога были сведены, и глаз поврежден. Эта девица Екатерина до 27 лет была в таком положении, и так как хатка ее была близ церкви, только чрез улицу, то она ползала на левом боку в церковь к службе. 1859 года, июня 14 числа, в воскресный день. Она не могла быть в церкви по сильной боли, молилась дома на коленях, – в это время пришла к ней Госпожа, весьма пригоже одетая, в белом, волосы на голове светло-русые; Она села на скамейку и сказала ей: «Екатерина, вот ты сегодня по болезни хотя и не в церкви. но все же в доме помолилась, зачем же других людей на литургии очень мало бывает? Все за работами, им некогда в святые дни помолиться, а что имеют они лишнего от таких неугомонных работ своих? Все бедные, ничто у них не споро; потому Бог и наказывает их неурожаем, скотским падежем, холерою и войною, но они все не каются во грехах своих. Если еще будут пренебрегать наказаниями и не покаются, то и еще больших наказаний должны ожидать; уже и Я не могу умолить Бога о помиловании их. Ползи ты к священнику и скажи ему, чтоб он увещевал людей, чтобы каялись во грехах, в праздничные дни оставили бы работы, ходили в церковь, молились, праздновали по-христиански». В эту минуту болезнь ее утихла. Екатерина, бывшая за несколько минут калека, одноглазая, не владевшая ногами и левою рукой крестившаяся, вместо правой, 19-го июня входит к священнику в комнату совершенно здоровою, на ногах, без костылей и палки, крестится правою рукою, свободно смотрит обоими глазами, читает молитву Иисусову внятно и говорит твердыми и выразительными словами. Священник, видя такое явное чудо-исцеления калеки, тотчас уведомил о сем многих соседних священников, донес о сем духовному начальству, а Екатерина после 8 июля отправилась домой в Киев, была в Почаеве и возвратилась благополучно домой. Вот дивное чудо! Где наука? Что они могут против этого сказать? Бог является простоте и смирению, а не разуму, обуенному мирскою мудростью. Возблагодарим Бога и Пречистую Деву Богородицу, Спасительницу рода нашего»! (стр. 263–264). Старец Амвросий высоко отзывался о письмах отца Макария.

Современник и сподвижник о. Макария и о. Амвросия Оптинский духовник о. Илларион, иеросхимонах, также вел обширную назидательную переписку, но, к сожалению, в печати имеется очень немногое, и то только в сочинении: «Жизнеописание старца Оптиной пустыни иеросхимонаха Иллариона». (Составлено одним из учеников его. Издание в пользу св. обители. Калуга. Типография В.В. Архангельского. 1897 года. Здесь записаны следующие наставления старца: о приеме богомольцев (192–193 стр.), о дорожной молитве (196 стр.), об игумене, о сношениях с мужчинами, о тщеславии, отзывах, церковном порядке, о прелести слезной, своей воле, о сборных деньгах, поклонах, посте, о скорби от врага, о юродстве, о молитве, о правиле, о советах и гордости, о суде над игуменью, об обиде на игуменью, о подношении епископу, о тоске, о молитве неразумной, о скоромной пище, о ходатайстве за сестер (197–203 стр.).

Письма о. Амвросия еще только начинают издаваться (пока вышло 2 выпуска); письма о. Анатолия тоже, а пока эти издания не закончены, то говорить подробно о них еще преждевременно. Можно сказать лишь одно: судя по изданному, письма этих старцев проникнуты тем же духом любви, мудрости и глубокой опытности, как и писания старца Макария. Наставления же старца о. Амвросия, как в свое время говорили, заключается в постепенно печатающихся его письмах и также в новой книге о. архимандрита Агапита «Жизнеописание в Бозе почившего Оптинского старца иеросхимонаха о. Амвросия» (1900. М. 1–2 ч.). Эти труды заслуживают особенного внимания всех вообще, и пастырей Церкви в особенности. Саров в конце целого ряда великих аскетов дал России преподобного Серафима. От Сарова отчасти получила свое начало и Оптина пустынь. Заведя затем старчество, явила миру, после отцов: Моисея, Льва и Макария, о. Амвросия. И в то время, как Саров и Оптина вор внешнем виде имеют много общего, а Шамордино также свято хранит все оставшиеся после о. Амвросия, как Дивеево сохранило вещи о. Серафима, оба эти величайшие русские иноки XIX века: преподобный Серафим и о. Амвросий являются и лучшими, как бы обильнейшими наставниками – друзьями русского человека. Оба они явили высокую любовь, полную невыразимого снисхождения и сострадания горю людскому, нежную, чисто материнскую заботу, молитвенники и чудотворцы еще при жизни и по смерти (XIV, XV и XVI гл. I ч. и почти вся вторая часть книги о. Агапита посвящены описанию чудесных проявлений благодати Божией чрез Амвросия). В своих же наставлениях, сохранившихся письменно, дали плоды высокой своей духовной опытности. Как все высокое и жизненное, их наставления, по-видимому, очень просты. Но чем более в них вдуматься, все глубже и глубже ложатся они на сердце, и расширяется их смысл. Неудивительно поэтому и то, очень уже нередко замечаемое, явление, что по мере того, как в лучах торжественного прославления Богом и Церковью за ликом ныне уже «преподобного» чудотворца Саровского Серафима, как диск луны при восходящем солнце, все более и более бледнеет образ просто «старца-батюшки-отца» Серафима, это место как бы занимает собою, и рядом с преподобным Серафимом поднимается другой любвеобильный кроткий и величавый образ старца-батюшки о. Амвросия.

Такова литературно-аскетическая деятельность о. Паисия Величковского и его достойного в этом деле преемника и продолжателя о. Макария Оптинского и его учеников. Литературно-издательская деятельность продолжается и, дай Боже, чтобы долго-долго не прекращалась она. Но уже и то, что сделано Оптиною, представляет нечто громадное и ценное. При этом, даже при самом беглом обзоре, нельзя не заметить того, что при преемнике о. Макария о. Амвросии литературно-издательская деятельность пошла несколько по иному пути, чем было при самом о. Макарии. О. Макарий издавал свято-отеческую аскетическую литературу, а о. Амвросий стал издавать церковно-исторические труды самой Оптиной пустыни. И в этом нельзя не видеть одного из проявлений той духовной мудрости, какою обладал этот дивный старец. Дело вот в чем. Аскетическая свято-отеческая литература – остаток лишь малый от того великого древа иноческой жизни, какая процветала в первые века иночества христианского. Но как при корне старого дуба скоро вырастает молодая зелень и из новых побегов потом вырастают и новые могучие дубы, так и около свято-отеческой литературы, воскрешенной у нас о. Паисием и о. Макарием, возрос целый сонм отечественных подвижников, давших и плоды своей жизни: святость личную, сонмы учеников-подвижников и новую чисто-русскую аскетическую литературу. Эта литература представляет из себя тоже явление уже высокой важности и глубокого интереса. На эту то область и обратил свое внимание великий старец о. Амвросий и в оптинских церковно-исторических изданиях, и изданиях русско-аскетических, и сделал богатейший вклад в эту сокровищницу русской аскетики, в подвижнических жизнеописаниях дав образы светлые святого иночества, а в собраниях писем перлы духовной мудрости этих новых по времени, но близких по духу к древним великим отцам. К числу их принадлежал и сам он, почему его преемники издали и его жизнеописание и наставления.

С другой стороны, великому старцу и надобности уже не было работать много в переводной аскетической литературе. В это время выступил на это поприще еще один великий деятель. Это – епископ затворник Феофан. Епископ Феофан в прямых соотношениях с Оптиною не находился, но духовно был близок. Одно время у него даже была и мысль: самому перебраться в Оптину и слиться с Оптинцами в деле столь близком всем им. Так он раз писал Н.В. Елагину: «убирайтесь с своими делами, да и в келью, и начнем вдвоем. Или еще сговоримся с Оптинцами, и будет целое общество. Тогда веселее будет. Один одну строчку, другой другую, глядишь книга и есть» (Из письма от 14 ноября 1868 г. см. VII вып. писем святит Феофана, стр. 37). Правда, до этого не дошло, однако он внимательно следил за оптинскими изданиями; в его письмах встречаются упоминания об изданиях оптинских: писания старца Паисия и писем о. Макария, отзыв о последних нами приведен выше. Так вот этот то святитель-затворник и посвятил всего себя: и время, и здоровье, и громадную ученость на то, чтобы продолжить дело о. Паисия и Макария. И это выполнил он в течение многих лет, но с редким успехом. Он закончил труды великих старцев, и теперь в изданиях Оптиной пустыни и трудах епископа Феофана, изданных Афонским Пантелеймоновским монастырем, мы имеем прекрасную, богатую и полную аскетическую свято-отеческую и отчасти русскую библиотеку иноков. О. Паисий, о. Макарий и епископ Феофан, вот те три инока-подвижника, которые навсегда дали русскому иночеству все то, что нужно для правильной иноческой жизни. А как плодотворны эти аскетические книги и как важно для духовного преуспеяния истинно-иноческое образование и просвещение вообще, тому есть уже и великие примеры. Как под влиянием писаний и изданий, рукописных старца Паисия в самого о. Паисия; так и под влиянием изданий о. Макария и под его руководством возрос и засиял, скрывая в лучах своего сияния образ старца о. Макария, о. Амвросий.

Какого же пробуждения и процветания в праве мы ждать от русского иночества, если не будут забыты, а будут сделаны непременные достоянием каждой обители положили сил великие старцы Паисий, Макарий и Феофан, воспитавшие духовно уже великий сонм подвижников в главе с святым Серафимом и батюшкою о. Амвросием.

Архимандрит Никодим

Калуга, духовная семинария.

Декабря 7-го дня, 1906 года.

Местные церковно-исторические издания Оптиной пустыни

Как только скончался о. Макарий и были по времени собраны о нем сведения, Оптина пустынь издала его жизнеописание и тем положила прочное начало новому направлению в своей издательской деятельности, – церковно-историческому. И в общей совокупности церковно-исторические издания Оптиной пустыни представляют солидный вклад в русскую церковно-историческую литературу.

Кроме жизнеописания о. Паисия при издании его писаний в 1847 г. в первые же годы литературно-издательской деятельности Оптиной пустыни были изданы еще три книги характера отчасти церковно-исторического, отчасти характера раскольно-обличительного. Это «Дух мудрования некоторых раскольнических толков», сочинение иеросхимонаха Иоанна 1837 г. (1841 г.) «Беседа в разрешение старообрядческих сомнений о принятии благословенных священников от Православной Восточной Церкви», иеросхимонаха Иоанна (1851 г.) «Доказательство древности трехперстного сложения и святительского имянословного благословения», собранные иеросхимонахом Иоанном (1853 г.). Ныне эти книги имеют только историко-библиографическое значение, но в свое время в таком краю, как Калужский, где раскол свил такое прочное гнездо, эти книги были очень полезны, написанные притом человеком, бывшим некогда в расколе. В историко-бытовом же отношении интересна собственно первая книжка, где старцем Иоанном описывается его жизнь в расколе и те несчастья, какие ему привелось перенести от раскольников, когда он задумал перейти в общение с Православною Церковью. И если издание и составление книг расколо-обличительного характера в Оптиной пустыне не привилось, зато издание местно-церковно-исторических работ не прекращается и по настоящее время. О жизни автора этих книжек обстоятельные сведения можно найти в первом издании исторического описания Оптиной пустыни 1847 г. По имеющимся в Оптиной пустыни письмам Н. П. Киреевской видно, что иеросхимонаха о. Иоанна глубоко уважал и сам Филарет, митрополит Московский.

Местно-церковно-исторические труды Оптиной пустыни частные могут быть подразделены на три группы. Прежде всего два жизнеописания настоятелей (братьев: архимандрита Моисея и игумена Антония). Затем жизнеописания старцев: Льва, Макария и Амвросия. Наконец, труды вообще исторического содержания, во главе с историческим описанием обители.

1)             «Жизнеописание настоятеля Козельской Введенской Оптиной пустыни архимандрита Моисея» было издано «в пользу св. обители» в 1882 году (в Москве).

Жизнеописание о. игумена Моисея начинается главою о детстве и ранней молодости о. Моисея. Эта глава обнимает период времени с 1782 г. по 1811 г. Глава интересна с одной стороны, как картинка жизни из купеческого быта той эпохи, с другой же стороны, – это ценное сообщение чисто-исторического характера. Здесь заключается интересные сведения: о инокине Досифее – дочери Императрицы Елисаветы Петровны, княжне Таракановой, и ее духовном влиянии на будущего Оптинского игумена; сообщается о подвижниках Свенской пустыни, где некоторое время жил о. Моисей. Этот отдел дорог тем, что он устанавливает ту живую связь, в какой находился о. Моисей с учениками о. Паисия Величковского. В Москве о. Моисей был в близком духовном общении с матерью Досифеею, она же сблизила его с о. Александром и Филаретом Новоспасскими, которые находились в духовном общении с о. Паисием. Казначей же Свенской пустыни о. Серафим, у которого жил о. Моисей, был учеником старца о. Василия (Кишкина), ученика и друга о. Паисия. Там же и тогда же жили: схимонах Афанасий, Афонский постриженик, долго живший с о. Паисием, иеродиакон Анастасий – ученик старца о. Василий (Кишкина), монах Варфаламей из Паисиева Нямецкого монастыря, другой схим. Афанасий (Захаров), ученик и постриженик о. Паисия.

Во второй главе, где говорится о пребывании в Рославльских лесах, мы находим еще более интересные известия о духовной близости о. Моисея с Паисиевыми учениками и последователями, и о первых встречах всех главнейших впоследствии деятелей Оптинского старчества. Удалившись в Рославльские леса, о. Моисей в 1812 году, по случаю французского нашествия, временно выехал в Белобережскую пустынь, где настоятелем был о. Серафим, бывший Свенский казначей. Живя здесь, о. Моисей ухаживал за больным схимонахом Афанасием, учеником и пострижеником о. Паисия Величковского, каковой старец Афанасий потом умер в 1823 году в Площанской обители, на руках о. Макария, впоследствии Оптинского старца. В 1816 г. когда о. Моисей жил опять в лесах, пришел его брат, впоследствии Мало-Ярославецкий игумен, Антоний. Вместе с ним в 1816 году о. Моисей ездил в Киев на богомолье, где они с любовью были приняты лаврским наместником о. Антонием, впоследствии архиепископом Воронежским. На обратном пути были: в Софрониевой пустыни: с игуменом Варлаамом, казначеем Германом и духовником Симеоном, учениками архимандрита Софрония – ученика старца Василия Поляномерульского, у которого учеником и пострижеником был и о. Паисий Величковский; в Глинской пустыни виделись снова с о. Василием Кишкиным, в Площанской пустыни познакомились с о. Макарием, Оптинским потом, а в то время бывшим иеродиаконом, в Орле с игуменом о. Филаретом Глинским; ехали же из Киева с о. иеросхимонахом Иоанном Оптинским, автором книжек против раскола. В 1819 году братья ездили в Оптину, где познакомились в духовником Иеремиею-схимонахом и еще с двумя старцами: Феофаном и Варлаамом. Схимонах Феофан был постриженик о. Паисия и жил с ним до кончины, а Варлаам, впоследствии тоже схимник – Вассиан, его ученик, был одним из первых Оптинских скитников. Заканчивается глава сообщением о переходе о. Моисея в Оптину пустынь. К этой главе в тесном соотношении находится одно из приложении к книге: о Рославльском пустынножительстве, принадлежащая перу о. Климента Зедергольма, много и вообще потрудившегося над собиранием материалов для биографии о. Моисея. Глава богата интереснейшими подробностями о подвижничестве XIX века. Но для нас особенно интересно то, что говорится здесь о значении переводов о. Паисия для пустынников, из среды коих вышли Оптинцы. О. архим. Ювеналий, автор жизнеописания, между прочим, сообщает следующее:

«В свободное от молитв время главным занятием о. Моисея было чтение и переписывание книг св. отцов подвижников. Еще в бытность свою в Свенском монастыре в 1810 году и в Белых Берегах в 1813 году он переписал полууставом с переводов Молдавского старца Паисия Величковского книгу св. Иоанна Лествичника, житие Симеона, Нового Богослова, поучительные слова его и Стишную книгу.В Рославльском лесу у старца о. Афанасия он нашел многие другие рукописи свято-отеческих книг, переведенных тем же старцем Паисием и, пользуясь этими духовными сокровищами, а также и другими книгами составил вместе с братом своим Антонием несколько рукописных сборников – выписок из поучений св. отцов. Эти замечательные сборники хранятся в библиотеке Оптиной пустыни и содержат в себе изложенные в последовательном порядке правила христианской жизни, особенно монашеской. И свидетельствуют о том, с каким вниманием и разумением оба брата читали творения духоносных отцов. Вот заглавия этих сборников: 1) О подвижничестве иноков, в трех книгах. 2) О покаянии и спасении души, в трех книгах. 3) Уединенное поучение, в двух книгах и 4) Душевная пища для всегдашнего употребления.

До глубокой старости о. Моисей (равно как и Антоний) не оставлял чтения духовных и других общеполезных книг и потому имел обширные сведения не только о духовных предметах, но и о других отраслях человеческих знаний. Замечательно еще, что по особенному благоговению к книгам св. отцов братья – подвижники: о. Моисей и о. Антоний, живя в Рославльском лесу имели обыкновение читать и писать их стоя, и это – после продолжительного стояния на молитве.

Третья и четвертая главы посвящены описанию жизни и деятельности о. Моисея в бытность в Оптинском скиту и на Оптинском настоятельстве. Характер этих глав вполне верно очерчен о. архимандритом Ювенилием, который в своем предисловии в Жизнеописанию 16 июня 1881 года, в Оптиной, писал:

«Полагаю, что задачу жизнеописателя добродетельного мужа составляет не обязанность только обрисовать в общих чертах прекрасную фигуру его нравственного величия, часто недостижимого для простых смертных, а изобразить, для духовной пользы читающих, его верность в малом (Ев. Луки 16, 10), выражавшуюся в различных случаях жизни, и то, кА он, при помощи Божией, чрез этот подвиг в малом, достигал постепенно духовно-великого, – той победы над страстями души и тела, того очищения сердца, которые составляют цель внутренней жизни и деятельности христианина.

Соответственно главнейшим периодом жизни покойного о. архимандрита, и биография его разделена на 4 главы. Последняя из них особенно замечательна. Это не сказание из отдаленных времен. Это картина жизни современного нам духовного мужа, не отличавшегося по внешности великими подвигами.

Книга эта, таким образом, имеет глубокий церковно-исторический интерес. Но она же и поучительна в жизненно-практическом отношении. «Несомненно, что всякий разумно внимательный читатель, ищущий душевной пользы, найдет ее в словах и действиях покойного о. архимандрита Моисея, но особенно настоятельствующие в обителях иноческих встретят здесь, в поступках покойного вождя духовного, великий пример и образец того, как и в наше грустное время возможно вести себя духовному пастырю и с успехом пасти стадо Христово», писал о. архим. Ювеналий в заключении своего предисловия, и это сущая правда. Епископ астраханский Герасим, подвижнического настроения духовный писатель, находившийся в духовном общении с о. архим. Моисеем и Оптинцами вообще, бывший в те годы Калужским ректором и благочинным монастырей, при погребении о. Моисея говорил надгробное слово, где, между прочим, так охарактеризовал эту святую и великую в скромности своего смирения личность. Он говорил:

"Внидеши во гроб якоже пшеница созрелая во время пожатая, или якоже стоге гумна во время свезенный (Иов. 5, 26).

Сколь ни давно уже предсказана была сими словами блаженная кончина в глубокой старости многострадальному Иову, однако они и теперь могут иметь свое приложение. Вот и усопший о Господе брат наш положен во гроб, как зрелая пшеница – в житницу, или, подобно колосу, во время сжатому и сложенному в стог, скоро сокроется телом в могиле, до всеобщего воскресения. Руководимый и укрепляемый Господом, долго развился он и усовершенствовался: то в лесах Рославльских, по предварительном испытании себя в Саровской и Свенской обителях, – то здесь на ваших глазах, подобно плоду наливался, созревал и созрел, наконец, служа в преподобии и правде более 40 лет здешней обители, для благоустройства коей так много сделано им, что память о нем никогда не умрет.

Если не непоучительна жизнь и самого обыкновенного человека с его кончиной, то жизнь такого подвижника благочестия, который отходит к отцам своим в мире и в старости добрей (Быт. 15, 15), особенно заключает в себе много поучительного.

В тесной связи с этим жизнеописанием стоит жизнеописание и другого брата – игумена Антония.

2)             Жизнеописание другого брата – игумена о. Антония Малоярославецкого, было издано Оптиной в 1870 году, под заглавием: «Жизнеописание настоятеля Малоярославецкого Николаевского монастыря Игумена Антония». Это издание состоит из шести глав, части биографической и приложений. Частние, в состав книги входят:

Глава 1. Детство и первые годы юности; 2. Пребывание в Рославльских лесах; 3. Пребывание в скиту Оптиной пустыни; 4. Настоятельство в Малоярославецком Николаевском монастыре; 5. Пребывание на покое в Оптиной пустыни; 6. Последние годы и кончина.

Приложения: 1. Келейная Записка Игумена Антония, для памяти о минувшем своем житье-бытье младенческом и отроческом; 2. Письма Александра Путилова к брату; 3. Отрывок из дневника о. Антония 1820 и 1824 г.; 4. Отрывок из келейного календаря о. Игумена Антония; 5. Письмо о. Игумена Антония Бочкова от 24 августа 1865 года, (по получении известия о кончине о. Игумена Антония); 6. Замечательный случай, бывший по смерти о. Игумена Антония.

Здесь, как и в первых двух главах, много ценных материалов для биографии трех братьев-игуменов: Моисея Оптинского, Антония Малоярославецкого и Исаии Саровского из периода их жизни в доме родителей. Третья глава, пятая и шестая – дополняют главы из жизнеописания о. Моисея за обнимаемый ими период жизни старцев.

Глава четвертая обнимает время игуменствования о. Антония в Малоярославецком монастыре. Сравнительно с другими главами, эта глава фактическим содержанием значительно слабее. Впрочем, несколько она может быть дополнена из исторического описания Малоярославецкого монастыря в издании 1903 г. Это последнее, составленное в 60-х годах, теперь имеется в издании 1903 г. Труд о. ар. Леонида. Но для характеристики о. архимандрита Антония, как настоятеля – старца, материалов здесь очень достаточно. Кроме того в книге много аскетического – учительного материала, главным образом заключающегося в напечатанных там письмах. Для примера мы приведем здесь хотя одну выдержку. О. архимандрита Саровский в одном из писем так определяет монастырское настоятельство: «Настоятель все равно, как сердце в человек, чрез которое кровь естественным движется и обращается. Настанет день, только и знай, распоряжай: кого куда. А способных то немного. Вот в том то и тяжек наш крест. Мне мнится: легче быть больным телом и терпеть, нежели спасать других. Претрудная есть вещь по нынешним обстоятельствам настоятельство, и не без опасности для своего спасения». В числе приложений помещено и письмо о. игумена Антония (Бочкова) от 24 августа 1865 года, писанное по получении известия о смерти о. игумена Антония. Этот старец, близкий к покойному Игумену, так характеризует светлую личность о. Антония. Он пишет:

Отец Антоний был истинный сын матери нашей – Православной Церкви, строгий исполнитель всех ее заповедей и даже советов, глубокий знаток и хранитель ее уставов и преданий. Он всею жизнью доказал, что монашество возможно и в наше время, и что заповеди Христовы тяжки не суть. Он был тот скопец по духу, который, оставивши все имение, последовал Христу, вземши крест Его, и внутренним произволением уды свои исказил царствия ради Божия и от пустынножительства, от стояний и поклонов, и частью от болезни, которая также привилась к нему от глухих и болотных лесов Смоленской губернии, ноги его превратились в одну язву, невольно напоминавшую язвы Христовы.

В юности он испытан был Господом необычайным испытанием, вложен был яко злато в горнило. Это великое горнило была Москва в 1812 году; в ней о. Антоний с немногими соотечественниками оставался, как бы преданный в жертву вместе с древнею нашею столицею, Иерусалим России. В этой Вавилонской пещи девственный юноша, достойный по чистоте быть причтенным к отрокам Халдейским, укрепился верою в Промысл Божий, изводящий возлюбленных Своих из нечаяния в желанный покой безмолвия. Он, как пленник, носил на раменах своих тяжелый параман – неприятельские ноши, и смиренно преклонял выю свою под тяжелое иго, наложенное временно десницею Вышнего на всю Россию. Потом перешел к пустынножительству, потом в ваши леса, где с братом своим они были первыми пчелами вашей скитской пасеки, собирателями и делателями того благоухающего меда и сота, который впоследствии усладил и наши иссохшие гортани. С того времени прекрасные цветы монашества возросли в обители вашей и доселе ее украшают. Потом, после краткого настоятельского послушания, перешел к страдальческому, болезненному покою, который увенчался, как пишете вы, монашескою радостною кончиною.

Покойный о. Антоний был истинный бескровный мученик послушания. Повинуясь старшему брату – старцу и настоятелю во всем, уничижая себя и свою личность, будучи токмо исполнителем приказаний отца – брата, он, однако же невольно блистал и сам собою, Богом данными, и усугубленными талантами. Превосходный чтец и певец, один из лучших уставщиков всего монашества, он был первым украшением Оптинской, особенно скитской церкви, которая стала для него любимым единственным местом духовной отрады, его первою мыслью, его жизнью. Он соблюдал в ней порядок, ее священный чин, возлюбил ее красоту, чистоту; готов был устами отвевать малейшую пылинку, замеченную им на лице возлюбленного его малого храма, восходившего при нем постепенно в свое благолепие, и срубленного вначале его секирою. Служение девственного старца было истинным богослужением. Весь отдаваясь Духу Утешителю с первого воздеяния рук, он до исхода из храма не принадлежал себе, а, кажется, перерождался и соединялся с Херувимами, которых изображал втайне пламенным и стройным служением своим.

Исходя из церкви для келейной тихой жизни, он становился опять первым рабом старшего брата, безмолвником по любви и по благословению отца. Послушание заставило его противу природы своей принять на время настоятельство Малоярославецкое. Но, вырванный из улья скитского и аскет по влечению сердца, он только томился на своем послушании (не стану говорить, сколь тяжко оно!); и потом с радостью возвратился в родной монастырь, и конечно оградил себя, как и в мое время, целыми стенами отеческих книг от всяких искушений, кроме болезни. Я не знал такого любителя чтения, как покойный о. Антоний. Беседа с почившими святыми была для него всегда препровождением того времени, которое для многих течет как то тяжко и долго. А для него. При его природной веселости, шло незаметно при однообразной скитской жизни моего времени. Скажу, что при строгости к самому себе, при внимании и хранении уст, он иногда легкою, милою шуткою изредка вызывал улыбку ближайших к нему. Она, эта шутка, как нечаянная искорка или блестка на темной монашеской мантии, тотчас потухла. При мне (назад тому 30 почти лет) учеников у него было немного. Только всею душою преданный ему Савватий был его келейником и оберегателем нестяжательного старца. Немного найдется и Савватиев по верности и преданности.

Простите, что не более воспоминаний сохранил я о кратком времени моего соседства с покойным. Что пришло в голову, то и передаю в ваше распоряжение, как высохший и выдохшийся листок, сохраненный 30 лет между листами позабытой книги.

Это жизнеописание составлено о. Климентом Зедергольмом.

Оба эти жизнеописания о. Моисея и о. Антония заслуживают самого серьезного внимания всех вообще, кому дороги интересы монашества. Но особенно эти книги должны бы быть дорогими и служить предметом особенного внимания для настоятелей монастырей и вообще иноков, занимающих начальственно руководящие должности. Не сделают того разного рода инструкции и правила, сколько могут сделать в этом случае эти жизнеописания. Уже давно сказано, что слова только учат, а примеры влекут в делу. Если бы эти жизнеописания стали настольными книгами наших иноков – начальников, они в сознании этих последних многое осветили бы, многому научили бы.

В 1898 г. было напечатано в «Душеполезном Чтении» и издано затем отдельно жизнеописание и третьего замечательного Оптинского настоятеля Архим. Исаакия – труд о. арх. Агапита. Жизнь этого старца имеет те же отличительные в общем черты, как и жизнь о. Моисея. Читается книжка с глубоким интересом.

Вторую группу, как мы сказали, составляют жизнеописания старцев. Таких книг несколько.

3)             Три великие старца украсили Оптину пустынь: о. Лев, о. Макарий и о. Амвросий, и благодарная обитель издала их жизнеописания, в которых и сохранены навсегда светлые черты деятельности этих великих вождей православного иночества в XIX столетии. Жизнеописание первого старца о. Льва-Леонида было издано с следующим предисловием, в котором объясняется жизнеописания.

«Покойный Калужский преосвященный Николай, при жизни старца Леонида по-видимому не благоволивший к нему, по смерти его первый подал мысль составить его жизнеописание. Но вскоре, по кончине старца, не могли исполнить это предложение преосвященного, потому что не было еще в готовности многих материалов, а более потому, что принявший на себя это дело присный ученик о. Леонида иеромонах о. Антоний Бочков (впоследствии игумен Черменецкого монастыря), хотел во всей полноте описать жизнь старца, как ее видел: но затруднился, так как старец действовал и выражался очень своеобразно, и даже полуюродствовал: видеть и понимать это было можно, а выразить на словах и вполне передать другим неудобно. Поэтому о. Антоний два раза брался составлять жизнеописание старца, но оставил только некоторые записки. Сознавая это неудобство, мы предложили себе более скромную задачу, – собрать и написать об о. Леониде. Что было возможно.

При составлении настоящего жизнеописания, мы пользовались означенными записками о. Антония Бочкова⁴⁸, а кроме того, имели в виду:

1)             Письма самого старца о. Леонида (неизданные), в которых он упоминает об обстоятельствах своей жизни на Валааме, в Свирском монастыре и в Оптиной пустыни.

2)             Предисловие к «Житию и писаниям Молдавского старца Паисия Величковского» (Москва, 1847 г.), где на страницах VI-VIII содержится краткий перечень важнейших обстоятельств из жизни о. Леонида, составленный ближайшим его учеником и преемником, старцем о. Макарием Ивановым.

3)             Собрание писем того же Оптинского старца иеросхимонаха Макария (Москва. 1862 г.), в которых он, между прочим, передает о предсмертной болезни и кончине о. Леонида.

4)             Составленное бывшим Оптинским иеромонахом о. Леонидом Кавелиным, (нынешним архимандритом Воскресенского монастыря, Нового Иерусалима), «Историческое описание скита при Оптиной пустыни» (С.-Петербург. 1862 г.), в котором на страницах 93–142 помещены сведения о старце о. Леониде, какие в то время можно было о нем собрать

5)             Составленное им же «Историческое описание Белевского девичьего монастыря» (С.-Петербург. 1863 г.), в котором на страницах 67–89 изложены сведения о гонении, воздвигнутом в 1839–1841 г. на Белевских учениц старца о.Леонида.

6)             Письмо настоятеля Тихоновой пустыни, о. Геронтия, (неизданное), о последних днях жизни о. Леонида.

7)             Рассказы о старце духовных его детей и близко знавших его лиц. Некоторые из этих рассказов переданы нам письменно, а другие сообщены устно».

Самая книга состоит из семи глав и двух приложений. Главы со второй по седьмую и приложения посвящены описанию старческой деятельности о. Льва. Здесь во всей своей нравственной величине встает перед читателем этот «един от древних», и эти главы дают прекрасное доказательство тому, как и теперь осуществимы идеалы иночества, были бы только люди всецело себя освятившие этому делу. Чтение этой книги в силах доставить всякому много светлых мыслей и душевной отрады. Так как входит в вопросы о самом старчестве не составляет задачи нашей работы, то более подробно об этом и не станем говорить здесь. Мы обратим лишь внимание на первую главу. Первая глава обнимает в себе период из жизни старца о. Льва до перехода его в Оптинский скит. Глава эта находится в ней о сношениях о. Льва с учениками о. Паисия. О. Лев – постриженик старца Василия Кишкина, о коем говорили ранее. Когда же временно о. Лев жил в Челнском монастыре, то был в близком общении с жившим там старцем о. Феодором. О. Феодор же был учеником о. Паисия Величковского. В Белобережской же пустыни о. Лев жил еще и с о. Клеопою. А схимонах Клеопа был тоже учеником о. Паисия. В эти же годы он познакомился и с Орловским инспектором семинарии, настоятелем Свенского монастыря. Это и был тот самый Филарет, который в последующие годы был сначала епископом Калужским, а потом митрополитом Киевским, основателем, в бытность в Калуге, Оптинского скита…

4)             «Сказание о жизни и подвигах блаженные памяти старца Оптиной пустыни иеросхимонаха Макария», второго великого Оптинского старца, было издано в 1881 году и принадлежит перу о. архимандрита Леонида, который в предисловии к своему труду пишет:

"Паде кедр, – плачевоплествите ели (Зах. XI, 2).

7-го сентября 1860 года в 7 часов утра скончался о Господе в скиту Оптиной пустыни, на 72 году от рождения, старец иеросхимонах Макарий, один из наиболее известных русскому православному народу современных нам подвижников благочестия; имя его с благоговением повторялось в самых отдаленных краях России, и духовная деятельность его простиралась далеко за пределы той пустынной обители и тесной кельи, в которой проводил он сокровенную свою со Христом в Боге жизнь.

Приняв на себя труд, по общей просьбе многочисленных учеников и особ, пользовавшихся духовными наставлениями старца, составить очерк его богоугодной жизни, – близким свидетелем которой сподобил Господь быть и меня многогрешного, – я дерзнул на сие лишь в той надежде, что исполненные духовной мудрости письма старца, помещенные в приготовленном к печати сборнике, дополняют духовную скудость моего сказания. Неизлишним считаю заметить, что все собранные мною здесь сведения о покойном старце поверены свидетельством ближних учеников нашего общего отца, наставника и благодетеля.

Для удобнейшего обозрения столь плодотворной, по своей духовной деятельности, жизни старца, признаем необходимым разделить наше сказание о нем на три отдела, сообразно важнейшим событием его жизни: 1) до вступления в монастырь: лета младенчества, отрочества и юношества, от 1788 по 1810 год; 2) пребывание в Площанской пустыни от 1810 по 1833 год; 3) пребывание в Оптиной пустыни от 1833 по 1860 год.

I.               Л-.

16 октября

1860 года.

Скит Оптиной пустыни».

Последний отдел во многом дополняет и сам дополняется в жизнеописании старца о. Льва, с которым о. Макарий сначала познакомился еще в Белобережской обители, а потом много лет провел в Оптинском скиту. Первые же отделы для нас очень интересны потому, что содержать в себе ценные сведения о том: как о. Макарий вошел в сношения с учениками о. Паисия, стал их учеником и приобрел те Паисиевские переводы свято-отеческой аскетической литературы и собственные старца писания, которые потом и были изданы Оптиной пустынью. Живя в Площанской обители, о. Макарий в течение многих лет находился в духовно-опытном ученичестве у старца схимонаха Афанасия, который был учеником старца о. Паисия. Старец о. Афанасий особенно часто любил рассказывать своим ученикам о старце своем Паисии, архимандрите Молдаво-Влахийской Нямецкой обители, что он был муж добродетельный и премудрый в слове и разуме духовном, имел дарование слез, и когда брать придет к нему пользы ради, то он станет его утешать, сам плачет и брата приведет в слезы. Сказывал и о прочих добродетельных старцах. У него были все аскетические переводы о. Паисия. О архимандрит Леонид в жизнеописании пишет:

Занимаясь, по благословению старца Паисия, выписками из отеческих и церковных учительских книг: о молитве, смирении, терпении, послушании, любви и прочих христианских добродетелях, о стяжании которых он имел всегдашнее попечение, старец о. Афанасий имел у себя верные списки всех письменных трудов приснопамятного своего старца Паисия: книгу высокого учителя внутренней жизни св. Исаака Сирина, исправленные старцем древние славянские переводы писаний: преподобного Макария Великого, св. Иоанна Лествичника, св. Варсануфия, Фалассия и св. Симеона, Нового Богослова (12 слов и Стишная книга) и им самим переведенные писания: Максима Исповедника слово по вопросу и ответу, огласительные слова Феодора Студита, слова Григория Паламы и некоторые другие.

По благословению старца о. Афанасия любознательный ученик его с горячим рвением принялся утолять свою духовную алчбу и жажду внимательным чтением и трудолюбною перепискою этих рукописей, выучившись нарочито для сего уставному письму. Глубоко печатлелись на чистом сердце и памяти юного инока слова писаний свято-отеческих, над которыми проводил он многие бессонные ночи. Все это, как показывало время, было промыслительно: приобретение верных списков с переводов старца Паисия послужило по времени к изданию этих переводов на пользу общую; а усвоение и сохранение восприимчивою памятью множества изречений и мыслей из отеческих писаний принесло сторичный плод, когда Промысл Божий вызвал Своего избранного на служение душевной пользе многих.

В 1819 году о. Макарий пешком ходил на богомолье в Киев, где с любовью был принят наместников Лавры архимандритом Антонием, впоследствии архиепископом Воронежским. На обратном же пути заходил в Глинскую пустынь, где вошел в близкое духовно-дружеское общение с одним из учеников о. игумена Филарета (ученика Феодосия-Паисиева сподвижника), иеродиаконом Самуилом, опытным в молитве Иисусовой, в каковом молитвенном подвиге тот был под руководством своего наставника – также ученика Паисева ученика. С о. Самуилом о. Макарий провел три дня за чтением книги св. Исаака Сирина. Когда же о. Макарий, временно с епархиальным владыкою своим поживший в С.-П.-Б-ге, возвращался обратно, то в Москве гостил у старца Филарета Новоспасского, тоже сподвижника Паисиевых учеников. Потом он водворился в Оптиной, где, среди всех своих самых разнообразных трудов и забот, воспитал себе и преемника в лице о. Амвросия. Описанию Оптинского периода жизни о. Макария и посвящено, в книге в 175 страниц, все кроме 54 первых страничек. Книга заканчивается ценным отделом – об издании переводов свято-отеческих книг, с приложением и части переписки по этому делу.

Это жизнеописание ценно еще и по находящемуся в нем списку других Оптинских подвижников, преимущественно учеников старцев Льва и Макария.

Но самым великим наставников, таким учеником был следующий старец – о. Амвросий, скончавшийся 10 окт. 1891 года.

5)             В первые годы по смерти о. Амвросия спрос на его жизнеописание удовлетворялся книжкою о. архимандрита Григория, книжками г. Поселянина. Но вот в 1900 году уже был издано и самими Оптинцами жизнеописание старца о. Амвросия. Труд о. архимандрита Агапита носит название: «Жизнеописание в Бозе почившего Оптинского Старца Иеросхимонаха Амвросия, с его портретом и факсимиле, в двух частях». В предисловии автор пишет: первою и главною побудительно причиною к составлению предлагаемого жизнеописания Оптинского старца, батюшки иеросхимонаха Амвросия, послужил священный долг Оптинской обители сохранить благодарную память о своем родном дорогом старце и великом благодетеле, изливавшем милости свои не только на сожительствовавших с ним отцов и братий, но и на других очень-очень многих лиц, вдали от него живших. Во-вторых, желалось составить жизнеописание старца возможно-полное, собрав разные о нем сведения, появлявшиеся в печати в разное время и в разных духовных журналах, а также и в рукописях, и устные о нем рассказы близких к нему лиц. Наконец, в третьих, хотелось представить сведения о жизни старца тщательно проверенные; так как во всех доселе вышедших жизнеописаниях его замечаются погрешности.

Источники к составлению жизнеописания старца Амвросия следующие:

1)             Устные и письменные рассказы Оптинских монахов, живших близко к старцу Амвросию, а также монахинь Шамординской общины и других женских монастырей, и некоторых мирских людей, всею душою ему преданных.

2)             Скитская летопись в рукописи, хранящаяся в скитской библиотеке.

3)             Некоторые сведения о старце Амвросии, извлеченные из архивов: Оптинского монастыря, Тамбовские и Калужской консисторий.

4)             Письма Оптинского старца иеросхимонаха о. Амвросия, помещаемые в журнале «Душеполезное Чтение».

5)             Сказание о жизни Оптинского старца, отца иеросхимонаха Амвросия, напечатанное в «Душеполезном Чтении», 1892–1894 г. – Архимандрита Григория (Борисоглебского).

6)             Отец «Душеполезном Чтении» 1892 г.

7)             Краткое сказание о жизни Оптинского старца иеросхимонаха о. Амвросия. С приложением избранных его поучений. Брошюра. Издание Оптинской пустыни. Москва. 1893 г.

8)             Иеросхимонах Амвросий, старец Оптинской пустыни. Издание Шамординской Казанской женской общины. Москва. 1892 г.

9)             Тяжелая утрата. (Оптинский старец Амвросий). Ф.П. Ч-на. Брошюра, изданная в пользу Шамординской женской общины. Москва. 1892 г.

10)         Мелкие статьи об Оптинском старце Амвросии, печатавшиеся в разное время и в разных журналах.

Вследствие неточности некоторых о старце Амвросии сведений в поименованных его жизнеописаниях, пришлось пользоваться ими, при составлении предлагаемого жизнеописания, с большой осторожностью.

Издаваемая теперь книга содержит в себе две части. В первой желалось, так сказать, нарисовать портрет старца Амвросия, т.е. показать, как он, мало по малу, восходя от силы в силу в жизни духовной, достиг, наконец, в мужа совершенно, в миру возраста исполнения Христова (Ефес. IV, 13). Во второй же части – показать, или по возможности раскрыть его особенную заслугу, соделавшую его столь славным в наше слабое, маловерное, если не сказать более, время, т.е. его «старчествование», или руководствование ко спасению душ, ищущих спасения, закончив последними его днями.

В сем, нелегком для малоспособности автора, порученном ему труде призывает он в помощь молитвы почившего о Господе, описываемого старца Амвросия, а вместе, по его молитвам, и благословение Божие. Архимандрит Агапит.

В первой части шестнадцать глав. Содержание самое разнообразное.

I.               Рождение и воспитание Александра Михайловича Гренкова, впоследствии старца иеросхимонаха Амвросия. II. Причины, побудившие Александра Михайловича поступить в монастырь. III. Оптина пустынь к приезду Александра Михайловича; его приезд и определение в монастыре в числе братства. IV. Переход Александра Михайловича из монастыря в скит и начало его подвижнической жизни в скиту. V. Отец Александр – монах и иеромонах под крестом болезней. VI. Жительство иеромонаха Амвросия до кончины блаженной памяти старца Макария. VII. Первые годы самостоятельного старчествования иеромонаха Амвросия до кончины скитоначальника иеросхимонаха Илариона. VIII. Общий взгляд на подвиг старчествования иеросхимонаха Амвросия. А) Его внешняя обстановка и обыденная жизнь. IX. Б) Воскресные и праздничные дни, и особые случаи. X. Некоторые общие наставления старца Амвросия, записанные большею частью хибарочными посетительницами. XI. Основание старцем Амвросием Шамординской Казанской Горской женской общины. XII. Нравственный облик иеросхимонаха Амвросия, как старца. XIII. Евангельская любовь старца Амвросия, выражавшаяся, по отношению к ближним, а) вещественною помощью и б) мудрыми советами. XIV. Еще несколько случаев прозорливости старца Амвросия, по рассказам мирских лиц, и его письменные советы и наставления. XV. Любовь старца Амвросия к ближним, выражавшаяся, в) вследствие его действенной молитвы к Богу, сверхъестественною помощью и исцелением болезней телесных и душевных. XVI. Сила слова старца Амвросия, его обращение с посетителями и наружный вид.

Вторая часть состоит из 14 глав и семи приложений.

Редко можно встретить в нашей литературе жизнеописание подвижника столь обстоятельно, талантливо, содержательно, а главное любяще-тепло написанное, как труд о. Агапита. В нем величаво обрисовывается светлая личность о. Амвросия: и в часы подвигов поста и молитвы, и в трудах самоотверженного служения ближним, и в минуты отдыха. Кроме того, есть здесь немало и вообще ценного материала из той эпохи, в которую жил этот второй наш Серафим. Для характеристики как авторских приемов о. Агапита, так и содержания книжки, мы приведем здесь выдержку, где говорится об отношениях к Оптиной пустыне замечательнейшего Калужского архипастыря Григория. О. архимандрит пишет:

«К особым случаям в жизни старца Амвросия можно отнести и посещения его Калужскими владыками, каковые посещения приходились в летнее время, когда преосвященные обыкновенно ездят для обозрения своих епархий. Для встречи своего архипастыря, старец одевался во все иеромонашеское облачение: рясу, мантию и клобук, выходил на крылечко своей кельи, при входе на которое святителя кланялся ему в ноги, принимал благословение и вводил его в залик. Здесь иногда наедине с архипастырем проводилось им несколько времени во взаимной беседе. При посещении владык старец всегда держался обычной своей детской простоты. Если во время беседы с архипастырем у него сырели ноги, отчего он всегда испытывал сильную головную боль, то он, нисколько не стесняясь, тотчас же испрашивал у святителя благословения переобуться, и тут же при нем переобувался. Особенное уважение питал старец к покойному архиепископу Григорию. Всегдашний отзыв старца о святителе был таков: «умен и свят». Потому каждое слово сего архипастыря он считал выражением воли Божией, и всегда через о. игумена Исаакия, нередко посещавшего по делам Калугу, обращался к нему за решением важнейших вопросов относительно внешней и внутренней жизни обители, если почему либо затруднялся брать это решение на себя, советуя и самому о. игумену вопрошать в таких случаях архипастыря, как самим Богом поставленного, и поступать согласно его воле. Дивно было смирение владыки Григория. Выслушав от Оптинского настоятеля какой-либо старцев вопрос, он не сразу решал, а спрашивал: «а как смотрит на это старец?» И уже после решал вопрос, сообразуясь с мнением самого старца. В некоторых же случаях прямо говорил: «Да это уже как старец решит, – я не беру этого на себя».

Интересно здесь кстати сообщить еще и следующие подробности. О. архимандрит Агапит, некогда, как сам рассказывал нам, «пришел к о. Амвросию и просил совета: взяться ли ему за составление жизнеописания старца Илариона Троекуровского, о чем просили его монахини, или нет? Старец о. Амвросий на это с ласковою улыбочкою ответил: «возьмись, возьмись, да и поучись, как надо будет писать жизнеописании то». А сам все улыбается и улыбается… Точно он предвидел, что приведет Господь мне писать его жизнеописание», прибавил о. архимандрит.

К типу старческих житий следует отнести и жизнеописание духовника обители о. Илариона. О. Иларион был учеником о. Макария и сотоваришем о. Амвросия. И в жизнеописании его многое имеет отношение к жизни этих старцев, чрез что и является это жизнеописание как бы добавлением к старческим жизнеописаниям.

6)             Жизнеописание духовника Оптинской пустыни о. Илариона состоит из обширного некролога и приложений.

Это – объемистый том в 340 страниц. Содержание его самое разнообразное. Весь труд состоит из семи глав. Главы вторая и третья имеют интерес как в отношении самого о. Илариона и его жизни, так и для биографии, архиепископа Иакова, знаменитого иерарха и аскета Нижегородского. Глава же четвертая и некоторые из приложений очень ценны для биографий о. Макария и Леонида и отчасти о. Амвросия. Более частные предметы изложения такие:

Глава 1-я: Предки старца; детство и отрочество Родиона Никитича; пребывание Род. Ник. В Москве. Переселение Род. Никит. В Саратов. Его домашняя там жизнь и занятия.

Глава 2-я: о расколе в Саратовском крае и условиях, благоприятствоваших его распространению. Родион Никитич с успехом выступает борцом против раскола; знакомство его с Климчонком. Успешные действия против раскола преосвященного Иакова, при содействии благочестивых людей всех сословий и состояний.

Глава 3-я: о некоторых неблагоприятных обстоятельствах, при которых приходилось действовать Родиону Никитичу и братству. Деятельность братства и неприятности Родиону Никитичу по открытию в Саратове секты скопцов. Поездки Родиона Никитича по монастырям и поступление в Оптину пустынь.

Глава 4-я: пребывание о. Илариона в скиту под руководством старцев о. Леонида и о. Макария (до кончины последнего).

Глава 5-я: о построении в скитской церкви Макарьевского придела. О старческой и духовной деятельности о. Илариона (из записок монаха о. Порфирия С.). О некоторых случаях клеветы и хулы на старца о. Илариона.

Глава 6-я: о здоровье старца и его последней болезни. Отношение старца к врачам и врачеванию. Кончина старца и его погребение.

Глава 7-я. Приложения. Из писем и воспоминания о старце о. Иларионе его духовных детей. Из писем Белевской монахини, ныне игуменьи Вознесенского женского монастыря, близ г. Сердобска, Саратовской губернии, Магдалины Арсеньевой кто о. казначею Флавиану. Рассказ о послушнице Глаголевой. Из записок Белевской монахини Михаилы Болотниковой. Из воспоминаний монахини И.А. Из писем Н.А. Т. к еромонаху Оп. Пуст. О. Флавиану. Рассказ отца Иеронима. Отрывки писем к Родиону Никитичу от его Саратовских знакомых – и его ответов к ним. Последние году о. игумена Моисея Миртовского. Сведения о благочестивом старце Семене Климыче. Несколько слов о старце о. Леониде. Сведения о житии казначея Оптиной пустыни о. иеросхимонаха Флавиана.

Не говоря уже о том, что книга эта ценный биографический очерк жизни одного из лучших Оптинских подвижников, учеников о.о. Льва и Макария, она богатый вклад и для очерка всего старческого Оптинского быта. Между мелкими подробностями Оптинской скитской жизни в частности, встречаются весьма интереснейшие подробности. Так есть там очень любопытные сообщения о том, в каком сердечно-близком отношении стояли к Оптинским старцам Киреевские, епископ Петр и другие. Сообщается, между прочим, и такая, небезынтересная для нас в данном случае, подробность. Здесь сообщается, что «пред своею кончиною старец о. Макарий назначил о. Илариону в благословение от себя, особенно им ценившуюся мухояровую мантия, присланную ему из Молдвского Нямецкого монастыря в признательность за издание переводов старца Паисия Величковского, которую о. Макарий одевал, бывало, на себя, только приступая к принятию Святых Таин». Есть несколько подробностей, которыми выясняются и некоторые обстоятельства из жизни о. Макария и Льва. Относительно о. Льва здесь мы находим разъяснение того, почему о. Лев добровольно сложил с себя звание строителя Белобережской обители. Выясняется это следующим образом: «в миру о. Лев был приказчиком болховского купца Сокольникова. 28-ми или 29-ти лет от роду, он в 1797 году поступил в Козельскую Оптину пустынь. Один из сыновей Сокольникова Максим поступил за ним в ту же Оптину пустынь. Пробыв в Оптиной два года, о. Леонид перешел в Белые Берега в 1799 году; Максим Сокольников перешел с ним туда же. В белых Берегах о. Леонид был с 1804 по 1808 г. строителем; Сокольников, в монашестве Мельхиседек, был там с ним казначеем. В Белых Берегах проживали тогда старцы о. Клеопа и о. Феодор. Видя, что о. Мельхиседек знаком с властями и с тамошней знатью, и домогается начальства, о. Феодор посоветовал о. Леониду уступить свое начальство о. Мельхиседеку, что и не замедлил исполнить о. Леонид, добровольно сложив с себя настоятельство. Мельхиседек был назначен на его место, а после настоятельства в нескольких других обителях и, наконец, с 1821 г. в Московском Симоновом монастыре. Быв после в Москве о. Леонид у него останавливался, как у бывшего знакомого. Однажды о. Леонид поехал к преосвященному Филарету; архимандрит взялся его представить Владыке и поехал с ним, но когда Владыке доложили, что приехал архимандрит и старец, преосвященный благословил старцу войти, а о. Мельхиседеку велел сказать, что он теперь не нужен, а если имеет нужду, то пусть приедет после. Так о. Мельхиседек и уехал, не увидав на этот раз Владыку.

Ценны в этой книге еще списки инокинь-игумений, духовных дочерей о. Илариона, бывших ранее в руководстве о. Макария. Там же ценный очерк жизни казначея обители о. Флавиана, который дополняет и дополняется очерком жизни о. Исаакия.

7)             В первый раз «Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни и состоящего при ней скита св. Иоанна Предтечи» было составлено Львом Кавелиным в 1847 г., в 2-х частях: 1-я описание монастыря, 2-я описание скита. Это описание замечательно и интересно по своему содержанию тем более, что в последующих изданиях многое из него опущено. В предисловии автор отметив важное значение Оптиной пустыни для местного края и отсутствие каких бы то ни было исторических описаний ее, пишет: «род мой с незапамятных времен имеет оседлость в Козельском уезде, в близком расстоянии от Оптиной пустыни. С малых лет привык я преклоняться пред ее святынею и потом посещал и обозревал ее не раз в разные эпохи моей жизни. Предлагаемые здесь описание – плод недавнего посещения моего обители в минувшем 1845 г., да будет жертвою приносимою от меня отчизне моих предков и вместе выражением личного моего усердия к святой обители отшельника Опты. В заключение всего долгом считаю принести искреннюю мою признательность иноку Оптиной пустыни Петру Александровичу Григорову (издателю известных всем любителям духовного чтения писем Задонского затворника Георгия) за его просвещенное и деятельное содействие к совершению моего настоящего труда». В первой части наиболее интересными местами являются следующие. Об основателе обители и происхождении ее названия автор пишет.

(Историческое описание Козельской Введенской оптиной пустыни и состоящего при ней скита св. Иоанна Предтечи, составил Лев Кавелин. (Издание в пользу св. обители) часть 1. Описание обители. С приложением вида ее Санкт-Петербург. 1847 года).

Великий князь Московский, Иоанн Данилович Калита, желая хоть сколько-нибудь воспрепятствовать опустошениям, делаемым татарами в великом княжестве Московском, укрепил засеками всю страну от Оки к Дону, и чрез Дон к Волге. Но эти же самые заповедные леса, по своей неприступности, служили иногда, особенно в украйных лесов древней Руси, станишников (разбойников); но временами они усиливались до того, что устрашали жителей Русской Украины не хуже татар и литвы. Вот почему имена некоторых атаманов, или предводителей этих шаек, и до сих пор еще живут в местных народных песнях и рассказах. Так между прочим сохранились в устных преданиях Козельцев имя Опты, сперва грозного предводителя шайки станишников (разбойников) Козельской засеки, а потом смиренного отшельника, основателя пустыни и вождя иноков.

Это предание об основании Оптиной пустыни получит для нас всю силу истины, когда вспомнить, что история первых веков христианства, начиная с разбойника на кресте, исповедавшего Господа, представляет нам немало примеров, как иные, обратившись от душегубства, провели остальную часть своей жизни в подвигах всеискреннего покаяния и были спасены чудным действием благодати Божией. Довольно указать на Моисея Мурина и преподобного Давида.

Подробности благодатного обращения и последующие за сим жизни отшельника Опты, по неведомым судьбам Божиим, навсегда скрыты от нашей любознательности; однако, для любомудрствующего духовно, несомненно, что, обратясь на путь истины, он сделал и плоды достойного покаяния, ибо из предводителей шайки душегубцев Господь Бог взыскал его в вожди и наставники душ, ищущих спасения; можно предполагать и то, что он благоугодил пред Господом, ибо благословение Божие не оскудевало и не оскудевает доселе над основанной им обителью.

Не более как 70 верст разделяют Козельскую Введенскую Оптину пустынь от другой обители столько же древней и равным образом носящей имя Оптинской (Орловской епархии, города Болхова, Оптин Троицкий монастырь), почему с большой вероятностью можно предположить, что обе эти обители имели одного и того же основателя.

Признав же отшельника Опту за основателя обеих сих обителей известности, мы приходим к заключению, что сей пустынножитель пожил немалое время после своего благодатного обращения и, подвизаясь подвигом добрым, восходя от силы в силу, от славы в славу, успел до исхода своего в вечность, благоустроить и усовершить основанные им пустыни. В которой из них преставился и погребен отшельник Опта, это, к сожалению, утаено от нас так же, как и другие подробности богоугодной его жизни, после обращения. А может быть рука Промысла с намерением скрыла от людей это обстоятельство, чтобы уменьшением внешней славы здесь, сделать блистательные подвижнический венец его в небесном царстве. Насколько это соответствует действительно, конечно, сказать трудно. Но подобные примеры бывали. Так, напр., известно из жизни преп. Адриана Ондрусовского, что преп. Киприан Сторожевский был сначала атаманом разбойников, потом покаялся и был основателем обители. (Подробнее см. Н.С. Русские святые – подвизавшиеся и чтимые в пределах нынешней СПб. епарх. СПб. 1902 г. ).

О знаменитом Калужском архипастыре эпохи 1812 года и строгом подвижнике Евлампии здесь сообщается, что он «желал провести остаток дней своих в молитвенном покое в Оптиной пустыни, почему и построили для него на сей предмет особую келью» (ныне настоятельская) (94 стр.).

Глава о «святых храмах и других зданиях интересна сведениями о постройке Казанской церкви и обстоятельствах прославления местно чтимой Казанской иконы Божией Матери (122–123 стр.). Описание могилы Павла (172–174 стр.), прекрасная картинка старческого руководства о. Макарием больных иноков. Описание жизни архимандрита Мельхиседека интересно, между прочим, по некоторым подробностям, касающиеся судьбы и духовной настроенности любимой дочери Суворова »Наташи« (234–236 стр.). Во второй части описания скита интересны описания жизни схимников Иоанникия, Досифея и Иоанна (из раскольников, о котором упоминали ранее). Интересен также приложенный к этой части портрет схим. Льва, относящиеся к более раннему времени, чем тот, который печатается при жизнеописании о. Льва.

Книга эта выдержала в последующее время несколько изданий. В этих изданиях кое что опускалось, кое что прибавлялось, но общее содержание оставалось то же самое, какое и в первом издании.

Новое издание исторического описания Оптиной пустыни, с значительными дополнениями и приложениями было сделано, самое последнее, в 1902 г. о. Ерастом. Содержание этого издания следующее: I. Исторические сведения о пустыни до XVII в Местность. Церковное управление края. Время основания Оптиной пустыни. Первые отшельники и основатели пустыни. Жизнь подвижников.

II.             История пустыни в XVII-XVIII в. Упадок пустыни. Упразднение пустыни. Возобновление пустыни. Строитель Амвросий.

III.          Состояние пустыни при Митр. Платоне и первых Калужских архипастырях.

IV.          Устроение Предтечевского скита при Оптиной пустыни. Введение Коневского устава.

V.            Настоятели Оптиной пустыни и старцы (по устроении Скита). О. Моисей – настоятель Оптиной пустыни. Управление о. Моисея. О старчестве, или духовном руководительстве. Отличие православного духовного руководства от инославного. Старец Леонид. Старчество о. Леонида. Сотрудник старца Леонида о. Макарий. Старчество о. Макария. О книгоиздательской деятельности Оптиной пустыни под руководством о. Макария. Служебные отношения настоятеля о. Моисея. Обзор деятельности настоятеля о. Моисея. Премник старца Макария о. Амвросий. Выбор настоятеля о. Исакия. Настоятель о. Исаакий. Хозяйственные распоряжения о. Исаакия. Старчество о. Амвросия. Книгоиздательство пустыни при старце Амвросии. Деятельность о. Амвросия. Последующие события в Оптиной пустныи. Преемник о. Амвросия старец о. Анатолий.

Приложения: Списки настоятелей Козельской Введенской Оптиной пустыни. Св. иконы старого письма. Вкладная книга. а) Царские вклады. б) Вклады частных лиц в хронологическом порядке. Выпись из Козельских писцовых книг времен Михаила Федоровича. Выпись из документов Московского Архива Министерства Юстиции. Царская дарственная грамота Оптиной пустыни Царя Феодора Алексеевича. Письма, относящиеся к изданию книг. Перевод творений аввы Фалассия, сделанный Митрополитом Филаретом. Обличительная отповедь о. игумена Моисея унаиту Флавиану Лисовскому.

Первые три главы мало интересны: это повторение того, что было и с дркгими обителями в XVIII веке и начале XIX-го. Что здесь интересно, так это попытка автора объяснить самое название обители Оптиною несколько иначе, чем объяснял о. Леонид. О. Ераст пишет:

Когда, после тягостных смутных времен, наступили в России, наконец, времена гражданского благоустройства, и правительство приступило к переписи земельных владений, Оптина пустынь пердставлялась уже собственником окружающей ее земли, с прибрежными лужками по р. Жиздре, пространством вниз по реке на одну версту поперек, в естественных границах по живым урочищам: р. Жиздра и впадающим в нее: с запада – речкою Железинкой и с востока – ручьем Липовцем, начиная с его истока.

В первом историческом описании Оптиной пустыни – автор арх. Леонид (I. Л. 1847 г.) относит основание оной в период времени 1408–1445 г. (когда Козельск перешел в род князя Владимира Андреевича Храброго), в том соображении, что об нем сказано в Лаврентеьевской летописи⁴⁹): «бяше бо любя сей князь чин монашеский и священнический», и дальше сказано, что в его время основан монастырь преп. Пафнутия Боровского (1477г.).

Но если бы Оптину пустынь строил князь или бояре, то об этом было бы записано в летописях, а, главное, даны были бы монастырю земли, удобные для пашни, и были бы возведены значительные строения на капиталы строителей…

Местное предание, довольно темное, также приводимое арх. Леонидом, сообщает, что основателем пустыни был некий разбойник «Опта», – почему она и получида название Оптиной. Но точно такое же объяснение дается и основанию Болховской Оптиной пустыни. Предание, однакоже, не может удовлетворительно объяснить, почему два монастыря одновременно основаны одним и тем же разбойником Оптою? Кроме того, монастыри обычно называются не по имени князей или бояр, строивших монастыри, а по имени святых или Господских праздников, в честь которых монастыри строились. И что это за имя «Опта», что оно значит? Из какого языка взято это слово? В русском языке такого слова нет; в монгольском – тоже нет, кроме слова «окта», – болезнь, лекарь, лекарство; на татарском еще можно допустить производство слова «Опта» от глагола «опмак». По-татарски говорят о человеке, который кого либо ставит в затруднительное положение (по-русски – притесняет): «башими опду», – отсюда по русскому произношению «опту», а затем уже «Опта». Если остановиться на этой жогадке, то слово «опта», как не собственное, а нарицательное, в таком смысле может быть отнесено к татарскому периоду времени, когда, по свидетельству истории (Ист. Русск. Ц. Фил. Арх. Черн. 2, 12), каждый баскак татарский грабил на Руси и притеснял, кого только хотел. Можно, поэтому, согласиться отчасти и с преданием в том смысле, что Оптинские монастыри основаны в татарское нашествие бывшими грабителями, обратившимися ко Христу.

Есть еще другое соображение о значении слова «Опта». Болховский монастырь прежде был общим для старцев и стариц. По этому случаю до литовского разорения он назывался «общим монастырем», что допускает и составитель истории Болховского монастыря. (До 1499 года во многих монастырях было две половины: мужская и женская, под общим управлением одного духовного отца. Определением Московского собора 1499 года такие общие монастыри воспрещены). В самом городе Козельске не было ни одного монастыря до 1670 года; только в этом году открыт был Вознесенский девичий монастырь (упраздненный в 1764 г.). Это значение может быть отнесено и к «Общей» Макарьевой пустыни, так как она имменовалась в 18-м столетии: «Оптин монастырь Макарьевской пустыни». А что это был прежде действительно общий монастырь, на это отчасти указывают записки в синодике умерших схимонахов и схимонахинь.

Главный интерес книги сосредоточивается, начиная с четвертой главы, где начинается речь об устройстве калужским епископом Филаретом, впоследствии митрополитом Киевским, Оптинского скита. Самый большой отдел пятый, где идет речь о старцах и настоятелях истекшего столетия, начиная с о. Моисея и Льва. Очерки кратки и сжаты, но точны и выразительны. Здесь в кратких чертах изллжено все, что есть в вышеперечисленных биографиях. В этом отношении книга эта есть как бы ведение при чтении Оптинских биографий. Что здесь ценно, так это сведения об отношениях к Оптиной пустыни славянофилов: Достоевского, Толстого и др. лиц. Для примера мы приведем здесь выдержку того, что говорится о Толстом и Соловьеве. О. Ераст пишет:

Считаем долгом восстановить здесь истину, относительно отзыва о. Амвросия о Вл. С. Соловьеве. Автор «очерков жизни о. Амвросия» (1 ч. 94 стр.) пишет, что о В.С. Соловьеве старец сделал «неодобрительный отзыв», при чем сослался на январскую книгу «Душеп. Чтен.» за 1892 г. стр. 46; а там сказано, что «Соловьев не верит в будущую жизнь». Очевидно, слова старца, если их и слашала госпожа N от самого о. Амвросия, то не поняла смысла их.

Нам лично о. Амвросий сказал (по поводу полемики К.Н. Леонтьева с Соловьевым о сочинениях Данилевского): «спроси-ка Соловьева, как он думает о вечных мучениях?» В этих словах старца исключается всякое сомнение относительно веры Соловьева в будущую жизнь. Да это видно и из последних замечательных сочинений его, Соловьева: «Оправдание добра» и «три разговора под липами».

Близок к старцам Оптиной пустыни был также Т.И. Филипов. Он был духовным сыном о. Макария; был в первый раз в оптиной пустыни 29 июля 1855 года⁵⁰. Потом в мае 1886 года приезжал из Петербурга (чрез Москву) вместе с К.Н. Леонтьевым и одним сотоварищем, и, наконец, в июле 1891 года. О последнем приезде извещали письмами послушника Е: О. Амвросий, от 12 июля 1891 года… «Я теперь нахожусь в Рудневе и ко мне в Руднево (близ Шамордина) приезжал Т.И. Филиппов и очень пожалел, что тебя нет в Оптине, куда он в тот же день и отправился». А Т.И. от 16 января 1892 г. писал: «очень скорбел я, что в последнее мое посещение Оптиной пустыни не застал в ней вас. Зато успел дать последнее целование вскоре отшедшим от нас о. Амвросию и К.Н. Леонтьеву. Первого нашел я в хуторе близ Шамордина и получил от него напутствие на защиту святых Божиих церквей, о мире и благостоянии коих возносятся ежедневно во всей России молитвы, и в то же время на мир и благостояние их появляются дерзкие и преступные посягательства. Перед разлукою я попросил старца возложить на мою голову свою руку, что он и исполнил, промолвил: «да будет в этойголове всегда воля Божия"… (Эти письма приводятся здесь в опроверждение утверждения Н.И. Субботина («Душ. Чтен.» апр. 1900 г.), что будто бы Оптинские старцы прекратили всякие сношения с Филипповым.

Граф Л.Н. Толстой был у о. Амвросия три раза: первый раз (до отлучения от Церкви) с Н.Н. Страховым 22 июля 1877⁵¹), второй раз был инкогнито, с конторщиком своим и учителем, 1881/2 году, а третий раз с супругою, троими детьми и родною сестрою в 1890 году. (Родная сестра графа проживала сперва в Белевском монастыре, а потом перешла в Шамординскую общину под руководство о. Амвросия, где и проживает доныне).

О втором путешествии графа в Оптину пустынь напечатано в газете «Неделя», за 1900 год, воспоминание конторщика в следующих словах: «Весною 1881 или 82 года Л.Н. пешком приходил в Оптину пустынь с сельским учителем и мною (служившим 35 лет конторщиком у графа). На пятый день (около 200 верст) пришли мы в Оптину пустынь. Был седьмой час вечера и звонили к ужину. Пошли и мы с Л.Н., при чем, так как мы были в самых простых одеждах да в лаптях, нас не пустили в первые две комнаты, которые почище, а посадили в третьей вместе с нищими. На другой день Л.Н. зашел, между прочим, в монастырскую книжную лавку. Слышит он, как какая то баба просит Евангелие за пятачок, а монах отказывает, потому, говорит, «дешевые Евангелия все вышли, остались только дорогие». Узнал Л.Н., что баба хочет купить Евангелие для сына своего, взял с прилавка евангелие, заплатил за него 1 ½ целковых и отдал бабе. «Вот возьми», говорит: «сама читай и сына своего учи, потому – Евангелие утешает нашу жизнь». Случай этот вызвал особое внимание к Л.Н.; он совсем этого не желал, но его узнали, и пришлось ему идти по приглашению к архимандриту. Потом он посетил о. Амвросия и остался оченб доволен беседой с ним. Выйдя от него довольный и радостный, он сказал: «этот о. Амвросий совсем святой человек. Поговрил с ним, и как то легко и отрадно стало у меня на душе. Вот когда с таким человеком говоришь, то чувствуешь близость Бога».

В третий приезд, в 1890 году, Л.Н., остановивишись в монастырской гостинице, отпустил семейство⁵² к о. Амвросию, а сам пошел в скит к родственнику, добровольному послушнику NN. Передав NN поклон от семейства, Л.Н. расспрашивал его о скитских правилах, одобря пост и воспрещение входа в скит женщин; коснулся также вопроса о цели жизни, для чего мы живем? Послушник, слышавший за церковной службой пояснение об этом предмете, сказал, что, по воле Создателя, мы должны восполнить число падших ангелоа на небе. «А кто это тебе сказал?» переспросил Л.Н. «Да я слышал это в церкви», отвечал послушник.

Пригласив, затем, N повидаться с смейством, граф прибавил: «а что, не побывать ли и мне у о. Амвросия?» N отвечал: «как хотите».

Возвратясь в гостиницу, Л.Н. встретил свою семью, возвращавшуюся от о. Амвросия с очень довольным расположением и решил побывать и сам у о. Амвросия. Псоле свидания с о. Амвросием, Л.Н. зашел к К.Н. Леонтьеву, как старому знакомому. «Как это ты – образованный человек, сделался верующим и решился тут жить?» – сделал Л.Н. вопрос Леонтьеву. Тот отвечал: «Поживи здесь, так сам поверуешь». «Еще бы, запереть себя здесь», возразил Л.Н.: «так поневоле поверуешь"… «Я твою философию, брат, не читаю, а только беллетристику», выразился Л.Н. «Пиши, брат, пиши в старости: и от 80-летних авторов выходили знаменитые творения». Во время чая разговор коснулся старца о. Амвросия. «Вот человек хороший! Я был у него и завтра думаю опять побывать. Он преподает Евангелие, только не совсем чистое, а вот – мое евангелие». – при этом взял из своего кармана книжку и подал Леонтьеву. В это время у Леонтьева была брошюра Елеонского, в которой доказана тожественность и неповрежденность Евангелия и отвергались противные мнения Толстого. Леонтьев подал ее Л.Н.; но он сказал: «брошюра дельная, она рекламирует и мое евангелие». Тут Леонтьев не сдержал себя, вспыхнул и сказал: «как это возможно, чтобы здесь в Пустыни быть, где такой старец, как о. Амвросий, и говорить о свеом евангелии? Это можно разве в какой-нибудь глуши, в Томске что ли?» Замечание это задело гордость Л.Н. Он резко ответил: «что-ж, у тебя много знакомых, пиши в Петербург, – может быть, сошлют меня в Томск». Затем, ушел в гостиницу и уехал в Ясную Поляну, не побывав у старца (и не заплатив денег кузнецу за ковку лошадей). На другой день Леонтьев попоросил Е. узнать от о. Амвросия подробности о его беседе с Толстым, но о. Амвросий одно только велел передать Леонтьеву, что Толстой был у него около часа. «При входе Толстого в мою келью, я благословил его, и он поцеловал мою руку. А когда стал прощаться, то, чтобы избежать благословения, поцеловал меня в щеку». Рассказывая это, старец едва дышал, – так сильно утомила его беседа с графом. «Горд очень», добавил о. Амвросий.

Пред выходом Толстого из кельи позван был туда к старцу Ш. и он слышал, что старец предложил Л.Н. принести печатное покаяние в своих заблуждениях. Затем, Толстой, выйдя в общую приемную (зальце), где были Леонтьев, Б. и Ш., высказался о своей беседе со старцем так: «я растроган, растроган!» и собирался еще побывать у старца на другой день.

Но самое ценное в книге – это переписка по изданию аскетических переводов. Этою то перепискою и самыми всеми изданиями Оптиной пустыни мы и пользовались при составлении своей статьи, при чем почтенным автором исторического описания обители были нам доставлены и некоторые рукописные материалы из библиотеки обители, о коих и упоминаем в разных местах, с ссылкою: «рукоп».

При выходе в свет эта книга встретила самый серьезно-сочувственный прием. О ней были напечатаны отзывы: в Церковных Ведомостях, 1903 г. №26, Московских Ведомостях, №25, апреля 10, 1903 г., №112, а г. Розанов в Новом Времени посвятил два фельетона, под заглавием: «Из житейских и литературных мелочей».

В 1905 же году неутомимый автор приготовил и краткое издание этого очерка, которое в том же году было издано под заглавием: «История Козельской Введенской Оптиной пустыни» (краткая). Здесь все подробное из полного издания опущено, оставлено только главное, назидательное, и книжка читается легко и с большим интересом. Как и полное издание, краткая история украшена портретами знаменитых старцев и настоятелей, при чем в кратком издании эти портреты помещены в самом тексте.

Все же вместе взятые церковно-исторические издания Оптиной пустыни представляют из себя ценный вклад в историческую русскую церковную литературу, особенно по истории православного монашества в XIX столетии, что и выяснено посильно в вышеизложенном отделе. Эти издания, затем, глубоко назидательны и интересны для чтения вообще, особенно духовенству, духовному юношеству и всем любителям здорового религиозно-нравственного чтения. Читать же, прибавим, следовало бы эти издания в таком порядке: 1) Жизнеописание о. Паисия Величковскго (в новом издании), 2) Историческое описание Оптиной пустыни (новое издание), 3–5) Жизнеописания настоятелей: Моисея, Антония, Исаакия. 6–9) Жизнеописания старцев: Льва, Макария, Амвросия (Агапитово) и о Илариона.

Для монастырей же для каждого по нескольку экземпл. каждой книги, следовало бы выписку эти Оптинских изданий сделать обязательно.

Некогда старец Паисий писал в одну из обителей, где подвизались его ученики, возбуждая их к издателдьской деятельности, такими словами: «И аще на создание странноприимницы каменныя с покровом железным толико положили есте иждевение, то не подобает ли несравненно большее иждевение на стяжание предреченных книг вечные ради своея и ближнего пользы положити?» (263 стр. Опт. Изд. Жизни и Писаний о. Паисия 1847 г. 2-е изд.) И эти слова как нельзя более применимы и в данном случае.