Часть 2. Таинство жизни

В последней восьмой главе «Высшего замысла» авторы уверяют нас, что возникновение жизни – явление вполне закономерное и осуществилось без особого труда. Они пишут: «Примером того, что может помочь нам понять реальность, является Игра Жизни, изобретенная в 1970 г. молодым математиком из Кембриджа по имени Джон Конвей.

Слово “игра” в Игре Жизни – обманчивый термин. Там нет ни победителей, ни проигравших; фактически, там нет игроков. Игра Жизни – не настоящая игра, а набор законов, которые управляют двухмерной Вселенной. Это детерминированная Вселенная: единожды вы устанавливаете начальную конфигурацию или условия, а законы помогут точно определить, что произойдет в будущем. Воображаемый мир Конвея является квадратной матрицей, по типу шахматной доски, но простирающейся во все стороны бесконечно. Каждая клетка может находиться в одном из двух состояний: живом (зеленый цвет) или мертвом (черный). <...>

В Игре Жизни, как и в нашем мире, самовоспроизводящиеся объекты являются сложными объектами. По оценке, основанной на ранних работах математика Джона фон Неймана, минимальный размер самовоспроизводящегося объекта в Игре Жизни – десять триллионов клеток – приблизительно равен количеству молекул в одной человеческой клетке.

Можно определить жизнь как комплексную систему ограниченного размера, которая стабильна и воспроизводит сама себя. Объекты, описанные выше, соответствуют условию репродуктивности, но, вероятно, нестабильны. Небольшое воздействие из внешнего мира, возможно, разрушит этот тонкий механизм. Однако легко представить, что немного более сложные законы позволят существовать комплексным системам со всеми атрибутами жизни. Представьте сущность такого типа, как объект в мире Конвея. Такой объект будет реагировать на внешнее воздействие и, следовательно, принимать решения. Будет ли такая жизнь иметь сознание? Будет ли она мыслящей? Это вопрос, по поводу которого мнения резко разделились. Некоторые считают, что самосознание характерно только для человека. Это дает ему свободу воли, способность выбирать между различными вариантами действий»¹⁶².

Поскольку в настоящем исследовании мы сопоставляем теизм и современный натурализм, нижеследующая таблица приведена, чтобы уверить нас в полной несовместимости эволюционного учения и библейского рассказа о творении мира.

Табл. 1

Проследим кратко точку зрения материализма, согласно которой первая живая клетка возникла в результате абиогенеза, а в дальнейшем эволюционировала до растений, животных и людей.

«Живое» – понятие весьма общее (используется в философии, биологии, религии, теории живых систем и т. д.), из-за чего трудно дать ему всеобъемлющее и в то же время строго конкретное определение. С теоретико-биологической точки зрения можно сформулировать его следующим образом. Живые организмы суть:

а) открытые системы, способные осуществлять непрерывный обмен веществ, энергии и информации с окружающей средой;

б) единые системы, которые самостоятельно воспроизводятся, регулируются, организуются и обновляются;

в) иерархические системы, поддерживающие свои внутренние условия (гомеостаз) и упорядоченность, адаптируясь к меняющимся условиям среды.

Подобное определение исключает кристаллы, биодатчики, вирусов, роботов и т. д. из категории «живое», поскольку они не отвечают всей совокупности указанных критериев. Сегодня на Земле простейше организованными существами, способными выполнять все жизненные функции, считаются бактерии и археи, являющиеся прокариотами (безъядерными) (рис. 9).

Рис. 9. а) Поскольку прокариоты – наиболее просто устроенные организмы, допускается, что их структура напоминает (не будучи точной копией) гипотетическую протоклетку; б) Схема процессов репликации (воспроизводства ДНК), транскрипции (перезаписи мРНК на участке ДНК) и трансляции (синтеза белков на матрице иРНК)

Не станем останавливаться на утверждениях о произвольном ежедневном самозарождении жизни, ибо они были опровергнуты Луи Пастером еще в 1859 г. К настоящему моменту не открыты экзопланеты с наличной жизнью на них, из-за чего мы не будем рассматривать и шансы на панспермию ¹⁶⁴. Ниже мы обрисуем коротко лишь самые существенные этапы гипотез о земном происхождении жизни через какое-то время после образования нашей планеты.

Считается, что 4400 миллиардов лет тому назад Земля начала постепенно остывать. Когда по истечении сотен миллионов лет средняя температура ее поверхности достигла примерно 25оС, водяные пары стали конденсироваться и выпадать в виде дождей. Образовались реки, озера и неглубокие моря, причем вода повсюду была мутной от вулканического пепла и в ней были растворены самые разнообразные неорганические вещества и газы.

Первый этап – синтез малых органических молекул и мономеров.

Высокоэнергетические ультрафиолетовые лучи Солнца, электрические разряды туч, высокая радиоактивность и тепло вулканов создавали необходимые условия для химического синтеза. Помимо водяных паров, первоначальная атмосфера содержала еще и аммиак (NH3), метан (CH4), углеродные окиси (СО и CO2), водород (H2), азот (N2) и другие газы. В морях образовывались органические вещества с малым молекулярным весом – циановодород (HCN), формальдегид (HCHO), муравьиная кислота (HCOOH) и т. д. Они, в свою очередь, дали начало мономерам – аминокислотам, жирным кислотам, глюкозе и нуклеотидам.

Почти все эти органические соединения получены в аппаратах, имитируютттих условия первоначальной Земли, еще при экспериментах Стенли Миллера и Гарольда Юри в 1952 г. (рис. 10), а в дальнейшем и ряда других исследователей.

Рис. 10. а) Опыт Миллера – Юри; б) Молекулы мономеров – глюкозы, нуклеотида (аденозина), высших жирных кислот π аминокислоты (аланина)

Несмотря на это, результаты данных экспериментов неудовлетворительны: длина цепочек мономеров весьма мала, правые изомеры аминокислот составляют около 50%, полученные органические структуры нужно немедленно изымать из раствора, потому что они очень быстро распадаются и т. д.

Второй этап – связывание мономеров в полимеры.

Следующий этап химической эволюции – соединение мономеров в биополимеры. Например, аминокислоты соединяются в полипептидные, а нуклеотиды – в полинуклеотидные цепочки, моносахариды (глюкоза, фруктоза и т. д.) – в углеводы и т. д. Нужно отметить, что в этом случае при полимеризации (более точный термин здесь – «поликонденсация») мономеров связи осуществляются исключительно путем выделения воды. Так образуется и большая часть связей между компонентами липидов (хотя по отношению к ним не говорят о полимеризации).

Сирилл Понамперума и Сидней Фокс в 60-е гг. ХХ в. независимо друг от друга сумели осуществить безматричный синтез полипептидов, соединяя несколько аминокислот в короткие нерегулярные последовательности. С. Фокс получил также и нуклеотиды, которые сложились в полинуклеотидную цепочку (рис. 11). Такая эволюция, однако, совершается на молекулярном уровне и могла бы привести лишь к хаотическому скоплению органических соединений в определенных зонах Земли.

Рис. 11. а) Связывание двух аминокислот в дипептид. Связь осуществляется между карбоксильной кислотой одной и аминогруппой другой аминокислоты, при этом выделяется вода; б) Полинуклеотидная цепочка осуществляется через ковалентную связь между фосфатом одного нуклеотида и пентозой другого нуклеотида.

Она зовется 3’-5’ фосфодиэстерной связью (или мостом), и в этом случае тоже выделяется вода

Третий этап – возникновение протобионтов

Протобионты считаются промежуточным звеном между химическими соединениями и живыми существами. Многие гипотезы в этой области отличаются главным образом взглядом на способы образования достаточно высоких концентраций органических соединений, необходимых для возникновения протобионтов.

Согласно Александру Опарину, при определенном значении рН, концентрации солей и температуры воды, моря превратились в «первичный бульон» из смесей коллоидных частиц – коацерватов (рис. 12). Коацерваты были способны поглощать органические соединения из окружающей среды, в результате чего они выделяли продукты, разрастались и распадались на части.

Рис. 12. Коацерваты согласно Опарину

Джон Берналл несколько модифицировал эту гипотезу, высказав мнение, что простые органические молекулы адсорбировались на глинистых материалах. Между слоями глины могут располагаться как различные мономеры – аминокислоты, нуклеотиды, олигосахариды и т. д., – так и ионы металлов, играющие роль катализаторов. Берналл допускает, что их высокая концентрация могла приводить к образованию полимеров, а в дальнейшем и какого-то вида протобионтов (рис. 13).

Рис. 13. Кристаллы глины, увеличенные соответственно в 3750 и 16 000 раз

В ходе других подобных экспериментов С. Фокс описал схожие с коацерватами самоорганизующиеся структуры и назвал их микросферами (рис. 14а). При охлаждении нагретых насыщенных растворов протеиноидов возникали малые сферические капли с двухслойной оболочкой, реагирующие на изменения в осмотическом давлении и обладающие способностью деления. Полученные пептидные молекулы, однако, не могли самокопироваться и передавать информацию своим потомкам-микросферам в «своей естественной среде».

Рис. 14. а) Микросферы С. Фокса; б) Глиняные частицы, содержащие флюоресцентно маркированную РНК (окрашена в оранжевый цвет), помогают при оформлении мембраны везикул (зеленый цвет). Глиняные частицы, однако, остаются изолированными в границах везикул

Ученые М. Хенцик, Ш. Фужикава и Дж. Шостак открыли, что глина монтмориллонит способна резко ускорить образование состоящих из жирных кислот и жидкости мембранных пузырьков, именуемых «везикулами» (рис. 14б). Поглощая дополнительно жирные кислоты, везикулы могли вырастать в сто раз быстрее, а также делиться, что наделяет их свойствами примитивных клеток.

Кроме того, монтмориллонит эвентуально мог бы способствовать сборке генетического материала РНК из нуклеотидов. Отрицательно заряженные слои кристаллов и положительные заряды между ними создают своеобразный многослойный сандвич – благоприятную среду для концентрации и объединения нуклеотидов в длинные цепочки.

Хотя они являются открытыми системами, сходство коацерватов, адсорбентов, микросфер и везикул с живыми организмами – только внешнее. Обмен веществ совершается по принципу диффузии, а деление чисто механическое, то есть у них нет подлинного самовоспроизводства¹⁶⁵.

Манфред Эйген впервые предложил возможный способ возникновения структуры, которая была не только открытой системой (то есть через нее протекал поток энергии и обмен веществ с окружающей средой), но и содержала информативную молекулу РНК, обеспечивающую ей возможность самовоспроизведения. В самом упрощенном виде процесс осуществился следующим образом:

а) путем случайного комбинирования свободных нуклеотидов была образована РНК, способная удваиваться;

б) РНК направляла синтез белка Х, катализирующего ее удваивание;

в) в конце концов образовалась и липидная мембрана вокруг РНК и белка Х(рис. 15)¹⁶⁶.

Рис. 15. Протобионт по М. Эйгену

В конце 70-х гг. ХХ в. М. Эйген и П. Шустер определили синтез как процесс, состоящий из гиперциклов, каждый из которых можно описать системой нелинейных дифференциальных уравнений (рис. 16). Но анализ показал, что, если число элементов гиперцикла больше четырех, система неустойчива¹⁶⁷.

Рис. 16. Гиперцикл – это самовоспроизводящаяся система, в которой РНК и ферменты действуют согласованно. М. Эйген считал, что по аналогии с дарвиновской эволюцией в гиперциклах действует химический отбор, ведущий к конкурентной борьбе между ними за мономерные молекулы, то есть за «пищу»

Позднее (1990 г.) М. Бурлийст и П. Хогевег сумели в значительной степени решить эту проблему, создав модель, которая сохраняла минимальную степень целостности за время, достаточное для того, чтобы задействовался естественный отбор¹⁶⁸.

Советский ученый В. Ратнер в 1983 г. создал другую модель примитивных самовоспроизводящихся систем – так называемый syser (рис. 17). Проведенные теоретические исследования показали, что сайзер обладает богатым набором эволюционно-динамических свойств, полезных для изучения ранних этапов биологической эволюции¹⁶⁹.

Рис. 17. Схема сайзера

Но все эти экспериментальные и теоретические модели не дают конструктивного ответа на вопрос: ДНК или РНК является более вероятным первичным носителем генетической информации в протобионтах? Остается также нерешенным вопрос о нематричном синтезе генетических макромолекул.

Еще в 1970/1971 гг. Говард Темин и Дэвид Балтимор обнаружили фермент (ревертазу), который синтезирует ДНК по матрице РНК. А в 1989 г. Сидней Альтман и Томас Чек установили, что некоторые РНК-молекулы могут выполнять также и функцию энзимов (т.н. «рибозимов»), благодаря чему они могут создавать новую РНК без помощи белков. Эти открытия позволили создать гипотезу о мире РНК, которая пытается найти ответ на эти два затруднения.

Согласно этой гипотезе, первоначальной матрицей была РНК, так как она могла реплицироваться без участия специализированных энзимных систем. Поскольку она является единичной спиралью, отдельные части цепочки, возможно, были в состоянии удваиваться благодаря принципу комплементарности; и таким образом осуществлялся синтез новых цепочек (рис. 18).

Рис. 18. а) Принцип комплементарности (дополнительности) осуществляется путем возникновения водородных связей между азотными базами, соответственно гуанином и цитозином (G – C); аденином и урацилом (А – U); б) РНК путем авторепликации создает копии самой себя

Следующим процессом является трансляция. На основе РНК начали синтезироваться белки. Группы аминокислот вкраплялись в углубления молекул РНК; в этой позиции они легче связывались в полипептидные цепочки белков (рис. 19).

Рис. 19. а) Близкое расположение аминокислот на молекуле РНК – предпосылка более легкого возникновения пептидных связей между ними; б) При связывании множества аминокислот получаются полипептиды (белки, протеины)

Считается, что последней появилась ДНК. Возможно, что в ее начале две цепочки транскрибировались на РНК (обратная транскрипция), а потом благодаря комплементарности баз они сложились в молекулу ДНК. На каком-то этапе осуществилась и репликация ДНК без РНК-матрицы. В конце концов ДНК, как более стабильная, стала выполнять функции генома, а РНК¹⁷⁰ сделалась посредником при синтезе белков (рис. 20) ¹⁷¹.

Рис. 20. а) Синтез ДНК на матрице РНК; б) У современных организмов перенос информации преимущественно таков: ДНК→РНК→белки¹⁷².

Белки, однако, тоже участвуют в этих процессах, но в качестве энзимов (катализаторов) или же выполняют структурные функции (при создании рибосом, например)

Пока гипотеза о мире РНК все еще не подтверждена экспериментально, так как очень трудно синтезировать абиотически молекулу РНК. В природе не найден рибозим (РНК с энзимными свойствами), который мог бы самореплицироваться. Не только критики, но и приверженцы этой гипотезы отмечают, что ее нельзя проверить из-за значительного числа неясностей в важнейших ее разделах¹⁷³, поэтому энтузиазм вокруг мира РНК напоследок значительно уменьшился¹⁷⁴.

В 2009 г. был сделан известный прорыв в этом направлении. Дж. Сэдерленд сумел обходным путем синтезировать абиотически нуклеозиды цитидин и уридин с высокой степенью эффективности и возможностью накопления конечных продуктов – чего тем не менее все еще нельзя сказать о пуриновых нуклеозидах аденозине и гуанозине (рис. 21).

Рис. 21. а) Наверху: Вначале моносахарид (D-рибоза) должен связаться с какой-нибудь из азотных баз (в данном случае – с цитозином), чтобы образовался нуклеозид (цитидин), причем выделяется вода.

Внизу: Для того чтобы фосфорная кислота присоединилась к нуклеозиду и получился нуклеотид (цитидин монофосфат), необходим энзим¹⁷⁵; б)

Связывание нуклеотидов в молекулу РНК линейно через ковалентную фосфодиэстерную связь. Справа обозначены азотные базы: пирамидиновые – цитозин C и урацил U; пуриновые – аденин А и гуанин G; в) Так выглядит единичная спираль РНК

Немного позднее (2012) М. Паунер высказал предположение, что весьма схожим образом могли возникнуть и ДНК-нуклеотиды (рис. 22). Впоследствии он и Дж. Шостак пришли к идее, что жизнь, возможно, зародилась из гибридных молекул, состоящих из ДНК и РНК-нуклеотидов. А С. Беннер дополнил, что первичные организмы должны были начать пользоваться чистыми ДНК и РНК максимально рано, так как они работают гораздо лучше, чем гибридные молекулы¹⁷⁶

Рис. 22. а) Молекула ДНК почти такая же, но моносахаридом здесь является дезоксирибоза, а место урацила (U) занимает тимин (Т). Цепочки связаны дополнительными водородными связями между азотными базами по принципу комплементарности: с двумя A=T и тремя G=C; б) Так выглядит двойная спираль ДНК.

Совсем недавно (2014) группа ученых из Кембриджа сообщила о том, что они сумели воссоздать в лаборатории химический состав первобытных океанов на нашей планете (рис. 23). Они считают, что поняли, как возникли метаболические процессы, то есть каскады реакций, обеспечивающих необходимые вещества для выживания клеток.

Рис. 23. Ранняя Земля

«Многие считают, что это очень сложный процесс, – говорит руководитель исследования М. Ральсер, – но наши результаты показывают, что многие из этих реакций совершались спонтанно в первичном бульоне Земли благодаря только ионам металлов, а не энзимам, которые контролируют метаболические процессы сегодня. Если вы обратите внимание на метаболизм у различных организмов, то увидите, что цепь реакций выглядит почти одинаково. Метаболизм должен был начаться на очень раннем этапе эволюции, но никто точно не знает, когда и как это случилось»¹⁷⁷.

Всего лишь через год после этого (2015) команда химиков из лаборатории молекулярной биологии в Кембридже заявила, что покрывало тайны вокруг возникновения жизни на Земле наконец-то сорвано. В статье, опубликованной в журнале «Nature Chemistry», они утверждают, что все, что необходимо для зарождения жизни, – это сероводород, циановодород и ультрафиолетовый свет, и что препятствий к их наличию в достаточных количествах в одно и то же время на планете нет. Под воздействием интенсивного ультрафиолетового света эти вещества вступают в реакции, которые производят двуи триуглеродные сахара, глицерол и аминокислоты, что делает возможным появление липидов, образующих клеточные мембраны, а также протеинов. В статье также подчеркивается, что на базе этих трех основных составляющих может быть образовано и более пятидесяти нуклеиновых кислот – предшественников ДНК и РНК-молекул¹⁷⁸.

Четвертый этап – возникновение протоклетки

Считается, что около 4,1 миллиарда лет тому назад путем примитивного естественного отбора протобионты дали начало протоклетке ¹⁷⁹. (Но последние исследования показывают, что 4,1 миллиарда лет тому назад уже существовали живые организмы. Это говорит о том, что происхождение протоклетки следует отодвинуть во времени еще дальше¹⁸⁰.)

Их усовершенствование в самом общем виде включает:

а) усложнение биохимических реакций и возникновение множества метаболических путей;

б) появление энзимов, ускоряющих реакции в миллионы раз и осуществляющих контроль за метаболизмом;

в) ДНК становится носителем наследственной информации, а РНК берет на себя синтез белков.

Протоклетка, таким образом, приобретает также и способность преодолевать нарастающую энтропию. Она должна была иметь малые размеры, но при этом обладать всем набором структур и биохимических реакций, которые необходимы и достаточны для осуществления всех жизненных процессов. Ученые назвали последнего из гипотетических предков всех живых существ, обитавших когда-либо на планете Земля, «последним универсальным общим предком» – «Last universal common ancestor» (LUCA) (рис. 24).

Рис. 24. а) Сегодня большинство биологов относят живые организмы к трем доменам: Bacteria, Archaea и Eukaryota. Последний из них, в свою очередь, делится на четыре царства: Protista (одноклеточные), Plantae (растения), Fungi (грибы) и Animalia (животные). Клетки Bacteria и Archaea являются прокариотами (безъядерными), а клетки эукариотических царств имеют ядро; б) Считается, что все они развились из одноклеточного предка, который жил более 4,1 миллиарда лет тому назад

Несколько лет тому назад эволюционный биолог Уильям Мартин вместе со своей командой начал анализировать, какие протеины кодируются геномом прокариот. Выбирались те из них, которые отвечали прежде всего двум критериям. Во-первых, протеин должен присутствовать как в бактериях, так и в археях. Вовторых, если выстроить филогенетическое древо (диаграмму, показывающую эволюционные связи), то бактерии и археи, которые обладают одним и тем же протеином, образуют монофилетическую группу, то есть имеют общего предка. Это условие увеличивает вероятность того, что данные протеины присутствовали и в LUCA и от него перешли к потомству. Было проанализировано около 6 миллионов генов, кодирующих протеины и присутствующих в геномах 1847 бактерий и 134 архей. Из них ученые оформили 286 514 групп (кластеров), из которых только около 11 тысяч содержат протеины бактерий и архей.

После выстраивания филогенетических древ и проверки того, следуют ли протеиновые группы монофилетическому принципу, осталось только 335 кластеров, отвечавших первоначальным условиям. Эти 355 генных групп широко распространены среди всех современных организмов – следовательно, это, по всей вероятности, гены, перешедшие к нам от LUCA¹⁸¹.

Пятый этап – эволюция протоклетки

Согласно А. Коху, Х. Узонису и Н. Кирпидесу, общий предок (LUCA) обладал богатым аминокислотным, нуклеотидным, углеводным и липидным метаболизмом, что предполагает также и разнообразный набор энзимов¹⁸².

Ряд моделей дает возможность описания нововозникающих метаболических путей в ходе последующей эволюции. Остановимся на трех из них.

а) Согласно первой модели, существующий метаболический путь удваивается и впоследствии дивергирует, при этом включение большего количества энзимов превращает его в нововозникший путь ¹⁸³.

б) В другой модели прослеживается эволюция протеинов в метаболической сети. Она предполагает, что широко использованные энзимы участвуют в подобных реакциях в разных метаболических путях¹⁸⁴.

в) Третья модель допускает, что некоторые элементы метаболизма существуют в качестве «модулей», которые используются в новых путях и совершают подобные реакции с разными молекулами¹⁸⁵.

Ученые считают, что эволюционный путь до возникновения прокариот протекал главным образом через адаптацию к меняющимся условиям среды без существенных усложнений в структурах и функциях протоклетки.

Четвертый этап – появление эукариотической клетки

Сегодня считается, что приблизительно через 2–2,5 миллиарда лет бактерии и археи дали начало первым эукариотам из царства Protista. К нему принадлежат известные нам со школьной скамьи одноклеточные (амеба, зеленая эвглена и инфузория-туфелька) и колониальные (пандорина, вольвокс и т. д.) организмы.

Эукариотическая клетка приблизительно в тысячу раз объемнее прокариотической и содержит значительное число дополнительных органелл – эндоплазматический ретикулум, аппарат Гольджи, митохондрии, пластиды (в растительных клетках), ядро, ограниченное мембраной, и многое другое (рис. 25).

Рис. 25. а) Животная клетка; б) Растительная клетка – содержит дополнительно клеточную стенку, вакуоль и пластиды (хлоропласты, хромопласты и лейкопласты). Клетки грибов – такие же, как и клетки растений, но в них отсутствуют пластиды

Есть несколько гипотез о происхождении эукариотической клетки:

а) Согласно автогенной концепции, в результате своей специализации некоторые прокариоты развили мембранный комплекс. Это совершилось через последовательные впячивания (инвагинации) внешней мембраны, при которых часть новообразованных органелл (пластиды, митохондрии и др.) включили в себя генетический материал, рассеянный в цитоплазме, и обвились двойной мембраной:

б) Гипотеза прямой филиации утверждает, что все организмы на Земле произошли из цианобактерий посредством мутаций и эволюционного сохранения более благоприятных генов. Фотосинтезирующие бактерии дали начало эукариотическим одноклеточным и многоклеточным водорослям, а те, в свою очередь, – растениям, грибам и животным (у последних двух царств хлоропласты отпали);

в) Наиболее правдоподобной считается гипотеза об эндосимбиозе. Согласно ей существовал симбиоз (сотрудничество) анаэробных и аэробных прокариотических клеток, в результате чего первые получали энергию, а вторые – органические соединения. Через какое-то время анаэробная клетка поглотила и включила в свою цитоплазму аэробную, превратив ее в митохондрию. Этот организм дал начало грибным и животным клеткам. При следующем очередном симбиозе с цианобактериями и соответственно их поглощении возникли и растительные клетки ¹⁸⁶.

Российские биохимики А. Марков и А. Куликов, хотя и предложили эволюционную модель в этом направлении, в конечном счете все же установили, что более половины конструктивных и функциональных подсистем эукариотических клеток уникальны¹⁸⁷, то есть не унаследованы от бактерий и архей или какого-либо иного общего предка ¹⁸⁸.

Седьмой этап – эволюция организмов

В 1942 г. Джулиан Хаксли опубликовал труд под названием «Эволюция. Современный синтез», в котором стремился синтезировать теорию Дарвина и генетику, начало которой было положено еще Менделем. В связи с этим Хаксли в первый раз предложил термин «синтетическая теория эволюции», впоследствии воспринятый повсеместно. Говоря наиболее обобщенно, в настоящее время считается, что эволюция – плод генетической изменчивости (посредством мутаций) и естественного отбора, связанного с наследованием геномов наиболее приспособленных особей. Видообразование постепенно наступает там, где популяции репродуктивно изолированы, например при наличии географических преград¹⁸⁹. В основе современной теории эволюции лежат идеи из многих биологических дисциплин – цитологии, генетики, систематики, ботаники, зоологии, экологии и палеонтологии¹⁹⁰.

В 2011 г. были обнародованы результаты последней и самой масштабной «переписи», согласно которой в данный момент на Земле 8,74 миллиона эукариотических видов. Статистика базируется на инновативном, валидированном аналитическом методе категоризации, который резко сужает границы проводимых ранее измерений, колебавшихся между 3 и 100 миллионами видов живых организмов.

Результаты таковы: животных – 7 770 тысяч видов; растений – 298 тысяч видов; грибов – 611 тысяч видов; протозой (одноклеточных) – 36 400 видов¹⁹¹. (В настоящее время изучено около 8 тысяч видов прокариот, но их действительное количество вероятно в тысячи раз больше¹⁹².)

Рис. 26. «Древо жизни» от 2015 г.

В 2015 г. было представлено новейшее «родословное древо», изображающее связи и отношения между 2,3 миллиона видов организмов (рис. 26). Ранее эти деревья составлялись при помощи морфологических методов, основанных на анатомических и эмбриологических сходствах. С недавних пор используются молекулярные данные, то есть сходства в генных и протеиновых секвенциях (последовательностях). Например, для составления последнего древа биологи прибегли к сопоставлению более 7500 филогенетических исследований¹⁹³.

Палеонтологи считают, что 99% видов исчезло, то есть все живые существа, жившие некогда на планете Земля, должны были составлять около миллиарда видов. Ученые описали около 250 тысяч ископаемых видов, принадлежащих к 60 тысячам родов, а те, в свою очередь, – к 7 тысячам семейств. У каждого вида, рода и семейства хорошо определенное стратиграфическое распределение (рис. 27).

Рис. 27. Современная геохронологическая шкала делит историю Земли на 115 интервалов, каждый из которых характеризуется уникальным набором «руководящих ископаемых». Биостратиграфия – это наука, в которой геология тесно связана с эволюционной теорией

Средняя продолжительность существования вида оценивается приблизительно в 2–3 миллиона лет, родов – в десятки миллионов лет, а семейств – в сотни миллионов. Палеонтологический анализ ископаемых показывает, что средняя продолжительность жизни родов и семейств нарастала постоянно в последние 550 миллионов лет. Это обстоятельство считается блестящим подтверждением эволюционной теории, по которой в биосфере накапливаются самые адаптивные группы организмов, успешно приспособляющиеся к изменениям в окружающей среде.

По самой распространенной в последнее время версии, Солнечная система образовалась из газопылевой туманности 4,567 миллиарда лет тому назад. Под воздействием собственной гравитации туманность приняла форму вращающегося диска, в центре которого находилось молодое Солнце. Когда коллапсирующее облако стало настолько густым, что было уже непрозрачным для видимого света, это породило что-то вроде солярного парникового эффекта. Лучи протосолнца не могли пробиться наружу и таким образом в радиусе около 2–3 AU¹⁹⁴ (т. е. до астероидного пояса) температура достигала 1700оС. Это значит, что летучие элементы, находившиеся недалеко от звезды, «мигрировали» к центральным частям и периферии протопланетного диска.

Из-за продолжающегося сжатия и аккреции (нарастания путем гравитационного притягивания материи) Солнце стало достаточно массивным и плотным. В его ядре начали протекать термоядерные реакции, порождавшие солнечный ветер и высокоэнергетическое электромагнитное излучение. Это содействовало тому, что в окрестностях Солнца уцелели только самые тяжелые и наименее подвижные элементы первоначального облака, в дальнейшем образовавшие планеты земного типа – Меркурий, Венеру, Землю, Марс. На большем расстоянии более легкие материалы – водород, гелий, вода (уже в виде льда) и т. д. – образовали газообразные планеты Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун.

Тотчас после своего возникновения Земля была холодным космическим телом (с температурой в среднем 0оС) и являлась сравнительно однородной смесью тяжелых и легких элементов. 4,54 миллиарда лет тому назад началась гравитационная дифференциация материалов, из которых она была построена: тяжелые соединения опускались к центру, а легкие всплывали на поверхность. По расчетам геофизиков, энергия от этого процесса вместе энергией от радиоактивного распада и столкновений с другими телами была колоссальной. Эта энергия оказалась вполне достаточной для того, чтобы нагреть планету до раскаленного состояния и превратить ее буквально в океан из магмы с температурой, доходящей до более чем тысячи градусов (рис. 28). Земля постепенно оформилась как тело с металлическим железно-никелевым ядром, мантией из силикатов, богатых железом и магнием, а через еще 150 миллионов лет обзавелась и базальтовой корой из натриевых, калиевых и алюминиевых силикатов.

Рис. 28. Согласно теории, более 130 миллионов лет поверхность нашей планеты была магмовым океаном, непрерывно бомбардируемым метеоритами и кометами. За этот огромный период времени из-за бурной конвекции, извергающихся вулканов и т. д. вся вода, содержащаяся в магме, должна была выделиться в атмосферу

Радиоактивное датирование скал с лунной поверхности, доставленных в ходе программы Аполло, показало, что им 4,527 миллиарда лет. По одной воспринятой напоследок (но все еще не подтвержденной!) гипотезе, протопланета по имени Тейя с почти такими же размерами, как у нынешнего Марса, столкнулась с Землей 4,533 миллиарда лет тому назад. При ударе металлическое ядро Тейи утонуло и соединилось с земным, а огромное количество вещества из мантий обеих планет было выброшено в космос. Часть этого материала впоследствии образовала Луну, которая вскоре после этого встала на стабильную орбиту. Столкновение вызвало усиленные конвекционные потоки в мантии Земли, из-за чего магмовый океан раскалился еще больше, а освобожденная энергия полностью развеяла первоначальную земную атмосферу.

В середине 2015 г. под руководством геофизика Джона Тардуно группа ученых установила, что земное магнитное поле с интенсивностью порядка современной должно было появиться около 4–4,2 миллиарда лет тому назад. «Без него планета была бы необитаемой, – отмечает ученый. – Четыре миллиарда лет тому назад солнечный ветер был намного сильнее (примерно в 100 раз), а его разрушительная способность была в 10 раз выше, чем сегодня. <...> Без своего магнитного щита атмосфера Земли не сохранилась бы и вода на ее поверхности исчезла бы»¹⁹⁵.

Рис. 29. Наиболее значимые события геологической и биологической эволюции (масштаб недействителен)

Хотя в этих гипотезах все в общем-то подогнано «ad hoc» (лат. «специально к случаю»), они далеко не столь убедительны, как выглядят на первый взгляд. Для большей наглядности будем пользоваться в дальнейшем временной шкалой из рисунка 29.

Считается, что наша протопланетная туманность состояла на 98% из водорода и гелия, оставшихся еще от Большого взрыва, а доля всех остальных элементов была «всего лишь» 2% (таков же и состав звезд Главной последовательности Млечного Пути). Эта доля, однако, вовсе не мала, а просто огромна! Если бы эти два процента в составе Солнца пошли на образование космических тел, то из них образовались бы около 6 тысяч планет с массой Земли. (Процентное распределение химических элементов в ней таково: железо – 32%; кислород – 28%; кремний – 17%; магний – 15%; никель – 1,6%; кальций – 1,6%; алюминий – 1,5%; сера – 0,70%; натрий – 0,25%; все прочие элементы – между 3 и 4%.)

Астрофизики считают, что взрывы сверхновых звезд служат источником практически всех химических элементов после водорода и гелия во Вселенной (считается, что только сверхновые звезды производят весь спектр атомов и изотопов, более тяжелых, чем железо¹⁹⁶, а более легкие атомы могут синтезироваться и в некоторых других звездах). Но количество сверхновых звезд во всей истории Галактики, даже по самым оптимистическим прогнозам, достигает максимум 200 миллионов, а количество всех звезд – 200 миллиардов. Получается, что каждая сверхновая звезда обогатила (почти) всей гаммой химических элементов менделеевской таблицы в среднем тысячу звезд, и притом на целых два процента. Если учитывать огромность пространства, в котором расположены эти космические объекты, то подобная концепция совершенно абсурдна!¹⁹⁷

Допустим, что некая сверхновая звезда взорвалась недалеко от нашей протопланетной туманности, обогатив ее двумя процентами своих элементов. В таком случае взрыв должен был состояться очень близко, однако при этом он разметал бы нашу туманность в космосе или значительно деформировал бы ее так, что из нее никак не смогла бы образоваться планетная система вроде нашей. Другими словами, разнообразие элементов в составе Земли, лежащее в основе жизни (а в тела организмов входят атомы более 60 химических элементов), вообще не находит себе разумного объяснения в рамках натуралистических гипотез!

Согласно теории, Земля образовалась из газопылевого облака в близких окрестностях молодого Солнца, где водные молекулы распадались под воздействием его радиации. По этой причине считается, что вода на нашей планете могла появиться только из внешних источников – из ледяных комет и метеоритов, например.

Вода, скопившаяся до столкновения с Тейей, должна была выделиться из мантии из-за ее бурной конвекции, а затем быть выброшенной в космос вместе с земной атмосферой.

Сделаем небольшое отступление, чтобы сказать несколько слов о Луне. Еще в 50-е гг. ХХ в. Р А. Литтлтон высказал мнение, что солнечная радиация превращает лунные скалы в пыль (реголит), со скоростью в несколько десятитысячных долей сантиметра в год¹⁹⁸, хотя сегодня считается, что в этом процессе участвуют и микрометеориты. При подобной скорости лунный реголит должен был бы иметь сегодня толщину хотя бы в 10 километров, но в действительности она составляет всего лишь 5–10 метров, причем немалая ее часть происходит из космической пыли, осколков от столкновений с другими телами и т. д. Это означает, что либо Луна значительно моложе, либо радиоизотопное датирование не особенно надежно, либо и то и другое!

В период между 4,533 и 4,4 миллиарда лет тому назад поверхность Земли была магмовым океаном с температурой между 1000 и 2000оС, и весь лед от упавших метеоритов и комет испарялся в атмосфере (см. рис. 20). Это обстоятельство, однако, не согласуется с тем фактом, что современные вулканические газы содержат в среднем 75% водяных паров. Вопрос о наличии такого огромного количества воды в мантии Земли не находит удовлетворительного ответа в рамках натуралистических гипотез (в дальнейшем мы, однако, рассмотрим возможное решение вопроса, предложенное геохимиком Бальзом Камбером, которое чудесно согласуется с библейским повествованием о Потопе)!

Мы не находим особенно адекватными и объяснения некоторых ученых, согласно которым вода на Землю была доставлена путем столкновений с малыми ледяными протопланетами – с размерами, как у планет-карликов, – расположенными во внешнем астероидном поясе¹⁹⁹. Подобный сценарий тоже не только не справляется с указанной трудностью, но еще и дополнительно предполагает, что сегодня вокруг Земли должна была бы кружиться масса спутников, образовавшихся из выброшенного во время этих коллизий вещества!

Оказывается, что во льду комет соотношение тяжелой воды к обыкновенной в несколько раз выше, чем в воде океанов, что автоматически исключает кометы из числа претендентов на источник земной воды²⁰⁰. Сегодня считается, что вода на нашей планете доставлена метеоритами астероидного происхождения из района Юпитера, хотя мы и не располагаем достаточным количеством данных, которые подтвердили бы это предположение. Но остается открытым вопрос: «Почему на Землю падали избирательно только метеориты, а не кометы?»²⁰¹

В конце этого периода начинает образовываться базальтовая кора. Прошли еще сотни миллионов лет; и когда земля уже достаточно остыла, она должна была обладать твердой и почти идеально сферической поверхностью. Не существует открытого наукой достоверного механизма, который объяснял бы появление гигантских океанских ложбин, занимающих более двух третей площади планеты, со средней глубиной в четыре километра. Для того чтобы задействовался такой процесс, кора должна была обладать толщиной хотя бы в 10–15 километров, по причине чего это могло бы произойти не ранее, чем 4,2 миллиарда лет тому назад (даже гораздо позже, но мы вновь проявим великодушие к натурализму). Тогда же сформировался и наш магнитный щит, без которого Земля не могла бы удержать свою гидросферу и атмосферу. Следовательно, подлинное собрание вод в океаны должно было случиться, скорее всего, в период между 4,2 и 3,8 миллиарда лет тому назад (согласно теории, к его концу «дождь» из ледяных тел остановился почти полностью).

Но даже после образования магнитного щита солнечный ветер, многократно более интенсивный, чем сегодня, и ультрафиолетовое излучение неминуемо вели к разложению обильного количества водяных паров на кислород и водород. Водород из-за легкости уносился в космос, а кислород накоплялся в атмосфере, причем его относительная доля со временем должна была достичь весьма значительного процента.

К концу 2013 г. группа канадских и датских ученых опубли ковала результаты исследования древних скал в Южной Африке, согласно которым кислород появился в земной атмосфере не 2,3 миллиарда лет тому назад, как считалось до недавнего времени, а на целые 700 миллионов лет раньше, то есть 3 миллиарда лет тому назад²⁰². Через три года после этого (2016) Роберт Фрей и его команда провели изотопный анализ старейших горных скал на планете – полосчатых железных формаций в Западной Гренландии, возраст которых составляет 3,7–3,8 миллиарда лет. Они констатировали, что типы изотопов хрома и урана свидетельствуют о том, что эти металлы еще тогда подвергались окислению, а наиболее очевидным объяснением этого факта является присутствие кислорода в атмосфере (т. е. возникновение кислорода отодвигается на целые 1,4 –1,5 миллиарда лет назад). Как признает Р. Фрей, все еще нельзя утверждать с уверенноствю, каким было в то время процентное содержание кислорода в атмосфере, поэтому необходимо дополнительно изучить также и изотопы серы и фосфора в составе осадочных проб из гренландской формации Ишуа ²⁰³.

Вот что мы читаем в другой статье, вышедшей в 2016 г.: «Российские и немецкие физики и геологи обнаружили ранее неизвестную прослойку в мантии Земли, в которой содержится гигантское количество жидкого кислорода, экспериментируя с лазерным прессом-“наковальней” в Немецком синхротронном центре DESY, о чем они рассказали в своей статье в журнале Nature Communications». А ведь, согласно эволюционной теории, весь кислород на Земле мог появиться только благодаря деятельности фотосинтезирующих организмов, так как на древней Земле его не было вообще. Потенциальная возможность изначального присутствия кислорода полностью фальсифицирует теорию абиогенного происхождения жизни.

«По нашим оценкам в этом слое содержится примерно в 8–10 раз больше кислорода, чем в атмосфере Земли. Это было большим сюрпризом для нас, и мы пока не знаем, что происходит с этими “кислородными реками” в недрах планеты», – заявила

Елена Быкова из университета Байрейта (Германия). Быкова и ее коллеги нашли неожиданный источник и скопление кислорода в недрах Земли, наблюдая за тем, как ведут себя различные виды оксида железа, одного из основных компонентов глубинных пород, при разных температурах и давлениях. Как объясняют ученые, в нормальных условиях оксид железа в породах Земли представляет собой гематит – соединение из двух атомов железа и трех атомов кислорода ²⁰⁴.

Ранее мы упомянули об открытых следах прокариот возрастом более чем 4,1 миллиарда лет, что сужает время возникновения последнего общего предка (LUCA) на менее, чем 100 миллионов лет²⁰⁵ (если согласиться с общепринятым мнением о том, что абиогенез осуществился главным образом в водной среде). Один из самых известных эволюционистов – Стивен Джей Гулд из Гарварда, – еще за полвека до этого выразил удивление по этому поводу:

«Время, прошедшее между появлением подходящих условий для жизни на Земле и возникновением самой жизни, весьма невелико. <...> Жизнь, очевидно, появилась сразу же после того, как Земля охладилась достаточно, чтобы поддерживать ее»²⁰⁶.

За последние сто лет, с тех пор как разрабатывается гипотеза о биохимической эволюции жизни, она меняла параметры несколько раз. Периоды между событиями, отраженными на рис. 29, тем не менее остаются сходными, а проблемы, на которые указывалось еще в самом начале, не находят и по сей день убедительного ответа.

Как мы только что отметили, 4,2 миллиарда лет тому назад, когда начали заполняться океаны, процентное содержание кислорода в атмосфере должно было непрерывно нарастать. По этой причине для протекания эндотермических реакций синтеза, при которых неорганические вещества превращались в органические, была необходима колоссальная энергия. Мы пока не располагаем никакими данными об источнике, который мог бы обеспечить подобную энергетическую мощь для осуществления таких процессов в обширных водных бассейнах (потому что на суше органические вещества весьма быстро были бы уничтожены кислородом и/ или ультрафиолетовым излучением).

Фрэнсис Хитчинг утверждает:

«Под поверхностью воды не может быть достаточно энергии, чтобы активировать дальнейшие химические реакции; во всяком случае, вода блокирует рост более сложных молекул»²⁰⁷

С. Миллер и Г. Юри признавали, что не имели никаких научных оснований для выбора бескислородной атмосферы для своих опытов²⁰⁸. Но оба ученых отлично понимали, что при наличии кислорода в воздухе исключительно трудно, а на практике даже невозможно синтезировать более сложные органические вещества. Миллер в одном месте пишет:

«Синтез биологически значимых соединений совершается единственно в редуцированных условиях (то есть без свободного кислорода в атмосфере)»²⁰⁹.

Ф. Хитчинг подтверждает это:

«При наличии кислорода в воздухе возникновение первой аминокислоты никогда не смогло бы осуществиться. Без кислорода она была бы уничтожена космической радиацией»²¹⁰.

Но допустим, что в атмосфере ранней Земли не присутствовал кислород. Однако, с точки зрения геохимиков, она вовсе не изобиловала метаном, аммиаком и водородом, как предполагали первые экспериментаторы.

Теоретик Дэвид Димер, занимающийся гипотезами о происхождении жизни, пишет:

«Эта оптимистическая картина начинает меняться в конце 70-х, когда становится все яснее, что ранняя атмосфера, вероятно, была вулканической по происхождению и составу и состояла главным образом из углекислого газа и азота, а не из смеси редуцирующих газов по модели Миллера-Юри. Углекислый газ не поддерживает богатого набора синтетических путей, ведущих к возможным мономерам...»²¹¹.

С начала XXI в. ряд научных коллективов представил геохимические доказательства того, что состояние мантии не изменилось за последние 3,8 миллиарда лет, то есть что в первоначальной атмосфере Земли содержались исключительно низкие концентрации метана, аммиака или других редуцирующих газов ²¹². (Вулканические газы содержат: 50–85% водяных паров, более 10% углекислого газа, 5% сернистого газа, 2–5% хлороводорода, 0,02­0,05% фтороводорода и совсем ничтожные количества водорода, сероводорода, угарного газа, метана и газообразной серы²¹³. Аммиак не присутствует, а водород, как мы уже отметили, очень быстро уносился в космос.)

Отсюда следуют три вывода: а) Исследования не подтверждают существования первичного бульона²¹⁴; б) Для возникновения жизни нужны иные механизмы и иная среда²¹⁵; в) «Совет по космическим исследованиям» США даже рекомендует «пересмотреть гипотезы о биологическом синтезе мономеров в примитивной земной среде»²¹⁶.

Другая весьма существенная проблема заключается в следующем. Чем больше воды врастворе, тем более химическое равновесие приближается к гидролизу. Это значит, что в океанах биополимеры (если они вообще появятся) очень быстро будут гидролизованы обратно до своих мономеров, те разложатся на более простые органические вещества, а в конце концов и на неорганические молекулы.

Как правильно отметил еще Ричард Диккерсон:

«Следовательно, трудно понять, как могла бы совершиться полимеризация в жидкой среде первобытного океана, ведь присутствие воды стимулирует деполимеризацию, а не полимеризацию»²¹⁷.

А Джордж Уолд дополняет:

«Спонтанный распад намного более вероятен и оттого протекает намного быстрее, чем спонтанный синтез. <...> (Этот факт) – самая неразрешимая проблема, стоящая перед нами»²¹⁸.

Предположим, что синтез совершился в малых термальных водных источниках, обеспечивающих необходимую энергию. Но в одном из эпизодов серии телепередач National Geographic, посвященной этой теме, д-р Д. Димер наглядно показал, что в горячих источниках ДНК разрушается, соединение свободных нуклеотидов в растворе не может осуществиться, а таким образом, и РНК (хотя она и не разлагается за короткое время эксперимента) все же неспособна автореплицироваться²¹⁹.

Геологи считают, что в воде никогда не существовало достаточной концентрации азота, фосфора, а также ряда других элементов, чтобы образовались мономеры (на это обращают внимание и такие ученые, как Джон Берналл и Карл Сейган), не говоря о том, что в присутствии ионов кальция, изобилующих в океанах (как и в пресноводных бассейнах), фосфатная группа выпадает в осадок, что блокирует образование фосфодиэстерных связей у нуклеотидов.

В 1973 г. Дж. Брукс и Г. Шоу заявили:

«Если первичный бульон и вправду когда-нибудь существовал, то тогда следовало бы ожидать, что где-нибудь на этой планете найдутся либо массивные осадочные породы, содержащие огромные количества различных азотных органических соединений, аминокислот, пуринов, пиримидинов и прочего, либо во многих метаморфических осадках будут налицо огромные количества азотных коксов. <...> В действительности такие материалы не обнаружены нигде на Земле. Другими словами, есть много свидетельств того, что на этой планете вряд ли когда-либо существовал первичный бульон, который уцелел бы дольше, чем на короткий миг»²²⁰. Сегодня биохимики непреклонны: теорию первичного бульона следует выбросить из учебников²²¹.

Допустим, что в некоем водоеме с исключительно насыщенными растворами всевозможных простых и сложных веществ, при необходимом нагревании и т. д., образуется протеин. Вместе с ним, однако, будет образован и целый ряд сопутствующих химических соединений: сильные кислоты или щелочи, концентрированные солевые растворы, ионы тяжелых металлов, органические растворители и т. д. Если добавить сюда высокую температуру и интенсивные виды излучений, то все эти факторы не только приведут к денатурации²²² белка, но в дальнейшем и разложат его на составные части. То же случится и с любым случайно образованным биополимером. Экспериментаторы, утверждающие, что получили полипептиды, полинуклеотиды и т. д., обыкновенно забывают уведомить своих почитателей о том, что они немедленно изъяли эти соединения из раствора, дабы защитить их от подобной участи!

Более того, само время против синтеза биополимеров. По словам Майкла Питмана, «время не помогает. Биомолекулы вне живой системы со временем распадаются, а не выстраиваются в систему. В большинстве случаев они не могут выдержать более нескольких дней. Время разрушает сложные системы. Если то или иное большое “слово” (белок) или даже “абзац” образуется случайно, время будет работать на его разрушение²²³. Чем больше времени пройдет, тем меньше будет вероятность того, что этот частичный “смысл” уцелеет в химическом водовороте материи» ²²⁴.

Сидней Фокс тоже признает, что вовсе не был обнадежен своими опытами с так называемыми микросферами (см. рис. 14а):

«Существующих физических законов <...> недостаточно для того, чтобы объяснить происхождение жизни. Это открывает дорогу телеологии и даже творению разумным Существом. <...> Если будет исчерпывающим образом доказано, что жизнь не могла возникнуть случайно, то останутся лишь две разумные альтернативы. Первая из них – что она вообще не возникла так, и что весь предмет наших исследований является иллюзией»²²⁵.

Обобщая все опыты, проведенные до недавнего времени, заслуженный профессор химии нью-йоркского университета Роберт Шапиро, будучи материалистом, выражает скепсис:

«У нас нет сведений о том, чтобы нуклеотиды какой бы то ни было разновидности были получены путем экспериментов с пропусканием электричества или же (были обнаружены) при исследовании метеоритов»²²⁶.

Когда в очередной раз в 2009 г. группа ученых (в данном случае из Манчестерского университета) заявила, что сумела создать нуклеотиды, Шапиро выразил неудовлетворенность широко используемым в таких случаях подходом: «(Он) не отвечает моему критерию правдоподобного пути к миру РНК» ²²⁷.

Того же мнения придерживается и Кэрол Клиленд, член Института астробиологии НАСА:

«...они (ученые) сосредотачиваются на другом препятствии: как произвести аминокислоты и нуклеотиды и полимеризовать их в протеины и нуклеиновые кислоты (обыкновенно РНК). Ни одна из них (то есть из абиогенных теорий) не предлагает удовлетворительную историю того, как это случилось. Все предложенные сценарии образования РНК при приемлемых природных условиях не имеют экспериментальной демонстрации, и это включает мир РНК, глиняные кристаллы и везикулы. Никто не смог синтезировать РНК без помощи протеиновых катализаторов или шаблонов нуклеиновых кислот, а кроме того, нужно справиться и с проблемой хрупкости молекулы РНК.

Но я все же считаю, что более серьезная проблема – это следующий этап процесса: координация посредством генетического кода протеинов и РНК в саморазмножающуюся каталитическую систему молекул. Вероятность того, что это получилось случайно (то есть того, что возникла произвольная смесь протеинов и РНК), выглядит астрономически низкой. И все же большинство исследователей явно предполагает, что если мы сможем понять самостоятельное образование протеинов и РНК при естественных первоначальных условиях, то координация каким-то образом позаботится сама о себе»²²⁸.

Большая часть органических молекул живых существ зеркально асимметрична (хиральна). Например, у аминокислот (за исключением глицина) два стереоизомера: L- и D-формы (рис. 30). Первые вращают плоскость плоско поляризованного света налево, а вторые – направо. Биологически активны (т. е. участвуют в строительстве организмов) лишь молекулы одного изомера, например, L-формы аминокислот и фруктозы, D-формы глюкозы, стандартная ДНК имеет правозакрученную спираль и т. д.

Рис. 30. L- D-формы аминокислоты аланина. У органических соединений, в которых есть асимметричный (хиральный) углеродный атом, обыкновенно две зеркальные структуры, называемые энантиоморфами (греч. энантио – «противоположный»; морфе – «форма»). Отсюда этот вид оптической изомерии известен, как энантиомерия. Энантиомер – это один из двух стереоизомеров, которые являются зеркальными отражениями друг друга, но не идентичны друг другу так же, как левая рука зеркальна по отношению к правой, но не одинакова с ней, то есть левая перчатка не подходит к правой руке

Смесь из равных долей левых и правых форм называется рацемической; она оптически неактивна. Но рацемические полипептиды не могут образовывать специфические структуры энзимов, поскольку так образуются боковые цепочки. Несколько более продолжительный прием D-изомера аминокислоты фенилаланина, например, приводит к психическому расстройству. Среди лекарств обычно только один из энантиомеров приводит к желаемому физиологическому эффекту. Основная форма ДНК становится нестабильной, если в ней присутствует только один зеркальный мономер (однако в ДНК есть специальные участки с левозакрученной спиралью). Другими словами, живые существа отличаются исключительной хиральной чистотой своих органических молекул (причем лишь малая часть из них не энантиоморфна).

Но в природе – в составе упавших метеоритов, а также при искусственном синтезе (опыты Миллера и др.) – наличные оптические изомеры веществ всегда присутствуют в приблизительно равных пропорциях, то есть смесь рацемична, поэтому проблема того, как отделить мономеры с необходимой ориентацией, считается одной из важнейших для гипотезы об абиогенном синтезе биополимеров!

Некоторые теоретики пытаются решить данную проблему в отношении аминокислот следующим образом. В начале XXI в. австралийские астрономы открыли в районе Большой туманности M42 в созвездии Ориона и NGC 6334 высокополяризованный инфракрасный свет. Они предположили, что вероятно там присутствуют также и поляризованные волны ультрафиолетового спектра, но они остаются невидимыми из-за плотных облаков пыли.

Согласно профессору Джеймсу Хью из Хартфордширского университета в Англии, такой свет непременно уничтожил бы один из видов зеркальных молекул, а наблюдаемый район должен быть весьма подобным той туманности, из которой образовалась Солнечная система²²⁹.

Его коллеги из других университетов добавляют, что таким образом на кометах и метеоритах, образованных в окрестностях нашей планетной системы, вероятно был избыток L-аминокислот, который они посеяли на Земле. Но эти предположения не подтверждаются, так как на указанных космических телах не наблюдается никакого существенного перевеса левых аминокислот, который смог бы обеспечить достаточно чистую (от их правых изомеров) среду.

То же самое можно ответить и Р. Хазену и Т. Филею, которые сообщают, что кристаллы кальцита адсорбируют десятипроцентный избыток левоориентированных аминокислот на некоторых своих поверхностях²³⁰. Этого, однако, совершенно недостаточно, чтобы считать, что для нужд абиогенеза они сумели отделаться от своих зеркальных вариантов случайным образом!

В конечном счете даже если в первичной среде образуются мономеры, они всегда будут существовать в виде рацемической смеси, поэтому хиральная чистота белков, различных видов углеводов, нуклеиновых кислот и т. д. должна была быть следствием ряда гигантских флуктуаций. Но вся совокупность необходимых хирально чистых биополимеров должна была наличествовать в одно и то же время и в одном и том же месте. Объективно мыслящие биологи всегда признавали, что одной этой проблемы достаточно для того, чтобы поставить крест на всей концепции абиогенеза.

Немного математики

Многие ученые пытались вычислить минимальную генетическую информацию, необходимую для построения самого простого организма, и общее мнение гласит, что для этого необходимо от 250 до 300 генов²³¹. Известные нам прокариоты с самым малым количеством генетического материала содержат около пятисот генов, в их ДНК-молекуле 500 тысяч базовых пар нуклеотидов, количество энзимов у них достигает нескольких сотен и хотя бы еще столько же видов белков²³². Мы уже отметили, что структуры и функции прокариот напоминают (не будучи точной копией) гипотетического предка (LUCA), из чего следует, что и он обладал подобным набором генов, энзимов и т. д.

Проведем самые элементарные расчеты, стараясь быть при этом исключительно щедрыми в пользу эволюционизма. Предположим, что первый живой организм (который должен был появиться лишь за несколвко десятков миллионов лет до LUCA) имел только десять разных протеинов. Количество аминокислот в полипептидных цепочках белков колеблется от сотни (редко меньше) до десятков тысяч, но мы сократим это число в среднем на тридцать. Как хорошо известно, любая аминокислота кодируется кодоном, состоящим из трех нуклеотидов (см. рис. 9б – трансляция), то есть для всех 300 аминокислот понадобятся 900 нуклеотидов. Поскольку нуклеотиды (независимо от того, расположен ли геном в ДНК или в РНК) подразделяются на четыре разных вида, вероятность того, что они выстроятся правильным образом, будет 1/4900 ≈ 1/10540²³³. (Некоторые биологи допускают, что в то время кодоны могли состоять из двух нуклеотидов; в таком случае получится 1/4600 ≈ 1/10360.)

Около десяти лет тому назад группа физиков, математиков и других ученых из Российской академии наук выдвинула весьма экзотическую гипотезу, согласно которой даже сложные органические вещества образовались вместе с Солнечной системой еще в протопланетном облаке, очень быстро после образования Земли дав толчок к образованию жизни²³⁴.

Разумеется, эту гипотезу нельзя воспринимать серьезно, ибо все такие соединения разрушились бы через какое-то время в магмовом океане нашей планеты, а кроме того, они не наблюдаются в составе комет, метеоритов и прочих тел Солнечной системы.

Мы, однако, расширим охват этой идеи, допустив, что органические соединения, и в частности нуклеотиды, могут образовываться по всей наблюдаемой Вселенной. Если бы в ней не было пустых пространств и она была плотно набита элементарными частицами, то, по расчетам физиков, их количество было бы около 10130. Допустим, что на месте каждой частицы расположен нуклеотид и он взаимодействует с окружающими в среднем триллион (1012) раз в секунду на протяжении 30 миллиардов лет (т. е. 1018 секунд). В таком случае число получившихся комбинаций нуклеотидов будет равно:

10¹³⁰х10¹²х10¹⁸ = 10¹⁶⁰

Для незнакомых с математикой поясним, что 10¹⁶¹ – это число комбинаций, случающихся в десяти таких Вселенных, 10¹⁶⁹ – в миллиарде, 10¹⁷⁸ – в миллиарде миллиардов, 10¹⁸⁷ – в миллиарде миллиардов миллиардов и т. д. Таким образом, становится ясно, что существует огромная пропасть (!) до требуемого 10⁵⁴⁰ (соответственно до 10³⁶⁰) количества комбинаций, которые должны были прокрутиться, чтобы получилась действительная возможность возникновения простейшего живого организма! При этом мы были слишком щедрыми, потому что информацию об организме, способном самостоятельно отправлять все жизненные процессы, реально можно было бы записать на не менее чем 50 000 нуклеотидах, из чего следует: вероятность того, что они выстроятся правильно, составляет 1/4^{50 000} ≈ 1/10^{30 100}. Как говорится, комментарии излишни!

Здесь мы снова сделаем краткое отступление, чтобы ответить молекулярному фармакологу доктору Масгрейву, утверждающему²³⁵, что креационисты (и Фред Хойл) вводят в обман публику утверждениями о том, что абиогенез статистически невозможен²³⁶.

Дело в том, что это мнение высказано ведущими математиками, специалистами из IT-сектора и другими непосредственно после первых опытов в этом направлении, а их «наследники» защищают его и по сей день. Достаточно поискать немного в интернете, чтобы обнаружить десятки и сотни подобных утверждений тех ученых, которые не имеют ничего общего с религией.

Но мы ограничимся цитатой из профессора математики Мюррея Идена из Массачусетского технологического института. В докладе, прочитанном еще в 1966 г. в институте Уистера в Филадельфии, он сказал: «Мы утверждаем, что если подвергнуть термин “случайность” серьезному критическому анализу с точки зрения теории вероятностей, то постулат о случайности становится крайне неправдоподобным. Чтобы теория эволюции (в которую он включает и зарождение жизни. – В. В.) стала научно адекватной, она должна подождать до открытия и уяснения новых естественных законов – физических, физико-химических и биологических»²³⁷.

Ранее некоторые натуралисты пытались выдвинуть тезис о том, что и при абиогенезе вряд ли происходит естественный отбор, который направляет процессы к самоорганизации. Таким образом, события уже не зависят от совершенно случайного стечения обстоятельств и невероятное становится вероятным, даже неизбежным. Если же быть точными, то надо признать, что естественный отбор неприменим к химическим процессам, ибо в них отсутствует воспроизводство. Одно из величайших светил эволюционной генетики Феодосий Добжанский, профессор зоологии Колумбийского университета и профессор генетики Калифорнийского университета, пишет: «Для того чтобы существовал естественный отбор, должно быть налицо самовоспроизводство <...> термин “предбиологический естественный отбор” содержит внутреннее противоречие²³⁸. То же подтверждает и известный физик, космолог и астробиолог профессор Пол Дэвис из университета штата Аризона (США): «Дарвиновская эволюция может действовать только тогда, когда жизнь в том или ином виде уже существует (строго говоря, она требует не жизни в полном ее блеске, а только размножения, вариации и отбора). Дарвинизм вообще не предлагает помощи для объяснения этого важнейшего первого шага – происхождения жизни»²³⁹.

Вот почему если бы вместо того, чтобы опровергать креационистов, д-р Масгрейв занялся изучением мнений профессиональных ученых: математиков, физиков, биологов, программистов и т. д., – то он вряд ли защищал бы с такой убежденностью реальность абиогенеза.

Математический аппарат в наше время является неотъемлемой частью любой научной гипотезы. Утверждать, что при таких математических результатах возможно, чтобы жизнь самозародилась (более того, выделять огромные средства на эксперименты, связанные с этой идеей!), – это явный признак того, что вами руководит исключительно идеологическая предубежденность, а не критерии научной объективности.

В итоге скажем несколько слов о возможности координации нуклеиновых кислот и аминокислот, если допустить, что они случайно образовались в каком-то водоеме.

При сочетаниях нуклеотидов не существует генетических последовательностей, которые были бы энергетически более выгодными, чем другие, то есть нет места для предпочтений со стороны «естественного отбора». То же относится и к цепочкам аминокислот. Это означает, что и в том и в другом случае связывание их мономеров осуществляется исключительно по принципу случайности.

Возникает вопрос: возможно ли, чтобы в дальнейшем было открыто и другое исключение из центральной догмы молекулярной биологии, по которому порядок аминокислот каким-то образом обуславливал бы правильную нуклеотидную цепочку? Например, чтобы против каждой аминокислоты в данном растворе выстраивались те три нуклеотида, которые кодируют ее²⁴⁰.

Еще в 1989 г. О. Давыдов выдвинул гипотезу об «обратном генетическом коде», то есть о зависимости между структурными и химическими свойствами аминокислот и соответствующими кодонами²⁴¹. Немного позже (1993) Ю. Колясников на основе своей тетрамерной модели водных молекул предложил нестандартную идею о том, что вода служила в качестве матрицы для полимеризации аминокислот и нуклеиновых кислот²⁴². Хотя до настоящего момента экспериментально было проверено множество таких предположений, ни одно из них не увенчалось ни малейшим успехом.

Итак, следует признать, что Кэрол Клиленд из НАСА права, когда утверждает: даже если в первичном бульоне могли образоваться полинуклеотидные и полипептидные цепочки, то все равно немыслимо, чтобы дело дошло до возникновения генетического кода посредством координации между РНК (или ДНК) и белками.

3.1. Направление естественного отбора

Согласно Дарвину, естественный отбор есть «выживание самых приспособленных». С современной точки зрения, естественный отбор сохраняет положительные и устраняет вредные изменения в генофонде популяции. В этом смысле естественный отбор считается важнейшей движущей силой эволюции.

Однако наиболее адаптированы и адаптивны к исключительно разнообразным условиям земной среды так называемые экстремофилы. В подавляющем большинстве это прокариотические организмы (бактерии и археи), хотя к их числу принадлежат и несколько беспозвоночных животных: тихоходка, помпейский червь, насекомое Grylloblattodea, ракообразный антарктический криль и другие.

Экстремофилы живут в самых враждебных условиях (т. е. далеко вне оптимальных условий для роста и размножения организмов). Они встречаются в геотермальных источниках и подводных вулканах, кислотных и щелочных бассейнах, соленых озерах, нефтяных и радиоактивных отходах, на дне океана и в нескольких километрах под земной поверхностью и т. д.

Так называемый «Штамм 121» («Strain 121») живет близ глубоководных вулканов при температуре 130°С, а известны и микроорганизмы, которые, как полагают, сохранялись в состоянии анабиоза несколько миллионов лет при температуре минус 57°С.

Археи рода Sulfolobus производят серную кислоту, а их собратья из рода Haloarcula выдерживают 33-процентную соленость (т. е. 330 граммов соли, растворенных в литре воды). Бактерии штамма CFAJ-1 процветают в среде, богатой мышьяком, а есть предположения, что они замещают этим элементом фосфор в скелетах своих ДНК и РНК, в протеинах и клеточных мембранах.

Рауль Кано утверждает, что оживил древнюю бактерию из желудка пчелы, запечатанной в янтаре 25–45 миллионов лет тому назад, а позднее сумел «воскресить» от 30 до 40 видов бактерий из древних спор, большая часть которых близка к виду Bacillus thuringiensis, широко распространенному сегодня²⁴³.

Рекордсменом среди экстремофилов считается бактерия Deinococcus radiodurans, которая выдерживает уровни радиации до 1,5 миллионов рад (т. е. в 3000 раз больше, чем люди), воздействие генотоксических химических реактивов; она же сверхустойчива к окислению, ионизации, ультрафиолетовому излучению и т. д.

Вспомним и об исключительной пластичности прокариот. Бактерии, например, способны к быстрой резистентности к антибиотикам. За весьма короткое время они вырабатывают приспособительные механизмы для нейтрализации антибиотика и выбрасывания его во внешнюю среду или даже адаптируются к нему в такой степени, в какой он не нарушает их жизненных функций.

С одной стороны, естественный отбор считается неуправляемым процессом, основанным на случайных мутациях, но, с другой, приводит к выживанию самых приспособленных. Возникает вопрос: разве не должен в этом случае его селекционный натиск быть направленным «назад», к наиболее просто устроенным прокариотическим организмам, ибо именно они наиболее устойчивы и наиболее пластичны в своей приспособляемости к условиям среды? По этой причине изменения в геноме, которые ведут к усложнению организации, будут устраняться как вредные. Это значит, что естественный отбор будет непрерывно отбрасывать назад любой случайно возникший прогресс, поскольку самыми приспособленными, способными пережить (и пережившими!) даже самые экстремальные изменения среды в геологической истории планеты, являются именно бактерии и археи.

3.2. Дифференциация среди многоклеточных

Многоклеточные живые существа обычно развиваются из оплодотворенной яйцеклетки, которую называют зиготой. При ее делении вначале образуются неспециализированные эмбриональные клетки, которые постепенно дифференцируются, образуя ткани, а те, в свою очередь, образуют органы и системы организма. Процесс дифференциации исключительно сложен и обуславливается разной временной и пространственной реализацией генетической информации. Мы все еще очень мало знаем о механизмах, которые определяют эту разницу в генной экспрессии, но все же ясно, что процесс регулируется многими внутренними и внешними факторами.

В то время как представители одного и того же вида прокариот и протистов обладают идентичными по форме и устройству клетками (с малыми исключениями у колониальных), то у многоклеточных наблюдается хорошо выраженная дифференциация клеток по составу и функциям.

Рассмотрим, например, гидру зеленую (Hydra viridissima – рис. 31), представителя наиболее просто устроенных двухслойных животных – кишечнополостных. При делении зиготы (или соматической клетки, когда размножение бесполовое) на определенных стадиях (морула, бластула, гаструла ²⁴⁴) образуются разные виды клеток тела гидры – эпителиально-мускульные, нервные, железистые, стрекательные, половые и т. д. Однако в любой эмбриональной клетке содержится весь геном; и если уподобить его клавишам рояля, при каждом делении «играется различная страница из той партитуры, по которой исполняется эмбриогенетическая симфония».

Такие «партитуры», хотя и в более упрощенном виде, содержатся, очевидно, и в прокариотических клетках. Вспомним, что их органеллы и энзимные комплексы, которые осуществляют репликацию, транскрипцию, трансляцию, репарацию (поправки в ДНК), метаболизм и т. д., тоже требуют дифференцированной экспрессии генетического материала. В осуществлении этих функций принимают участие и десятки молекулярных машин; в 2006 г. в дрожжах (находящихся всего лишь на двух-трех иерархических ступеньках выше бактерий) были обнаружены еще более 250 таких машин ²⁴⁵. (В примечании ²⁴⁶ дана гиперссылка к компьютерной анимации, которая представляет действие некоторых молекулярных машин в клетках.) Натуралисты вряд ли когда-нибудь смогут объяснить, как живые организмы достигли такой грандиозной сложности еще при самом своем возникновении!

Рис. 31. а) Устройство гидры зеленой; б) Действие стрекательной клетки (книдоцита). Когда какое-нибудь малое водное животное касается щупалец гидры, оно задевает за чувствительный волосок и отверстие стрекательной капсулы раскрывается. Оттуда высовываются шильца, которые вонзаются в жертву, шипы удерживают ее и между ними в рану выстреливается полая стрекательная нить. По ней в тело жертвы впрыскивается нервно-паралитический яд, который парализует ее, а затем щупальца подносят ее к ротовому отверстию

В «партитуре» должно содержаться огромное количество информации о форме, функции и биохимическом составе клеток. Например, каждая из них отличается хотя бы немного по форме от остальных, функция эпителиально-мускульных не совпадает с функцией нервных клеток, железистые клетки из гастральной полости выделяют пищеварительные соки, в то время как стрекательные клетки на щупальцах – нервно-паралитические вещества и т. д. (на рис. 31 показана связь между устройством и функцией книдоцитов).

Исключительно сложен с информационной точки зрения вопрос о пространственной организации и многомерных связях в анатомии и морфологии организмов. Не может не изумлять способ, которым осуществляются инструкции по образованию стенок полой стрекательной нити книдоцита гидры или же позвонка в позвоночнике высших животных. А совсем недавно ученые открыли, что архитектоника человеческого мозга, которая определяет сенсорные восприятия и функции нашего сознания, структурирована в целых одиннадцати «измерениях» (уровнях) (рис. 32). Ведущий нейробиолог исследовательской команды Генри Маркрам делится впечатлениями: «Мы открыли мир, о котором не имели никакого представления. <...> Есть десятки миллионов этих (многомерных геометрических) объектов даже в одной малой частице нашего мозга, и они достигают семи измерений. В некоторых сетях мы открыли структуры, достигающие одиннадцати измерений»²⁴⁷. Если дополнить, что для построения этих нейронных сетей необходимо, чтобы любая из ста миллиардов мозговых клеток связалась в точно определенном порядке с десятками тысяч других, то становится ясно, какой колоссальный объем и какую сложность должна иметь генетическая информация, чтобы быть в состоянии проектировать построение подобной организации²⁴⁸. Более чем наивно полагать, что подобная программа могла возникнуть и развиться спонтанно, какое бы время мы ни предоставили эволюции!

Рис. 32. а) Позвонки позвоночника: б) Структура человеческого мозга в семи «измерениях»

При каждом делении эмбриональной клетки перед нею разворачивается новая страница «партитуры», которая отличается не только от предыдущих, но и от тех, которые разворачиваются перед каждой из прочих делящихся клеток. Расчеты показывают, что число страниц партитуры равно количеству клеток молодого организма ²⁴⁹. Сегодня установлено, что клетки в теле человека принадлежат к нескольким тысячам разных видов²⁵⁰; их общее количество в новорожденном – около 5 триллионов (то есть столько же и «партитур»), а у зрелого индивида – более 100 триллионов (10¹⁴).

Многие исследования говорят о том, что не кодирующая протеины ДНК играет огромную роль в регулировании эмбрионального развития²⁵¹. Эта ДНК до недавнего времени ошибочно считалась «мусорной» (рудиментарной), но сегодня убедительно доказано, что она вполне функциональна²⁵². Вместе с другими участками ДНК она играет роль при репарации (ремонте) ДНК²⁵³; помогает репликации²⁵⁴; направляет транскрипцию²⁵⁵; содействует уплотнению хромосом²⁵⁶; контролирует редактирование и компоновку РНК²⁵⁷; помогает при выработке иммунитета²⁵⁸ и т. д.

Эпигенетика – наука, тоже старающаяся нащупать пути, по которым совершается клеточная дифференциация. Если сочетать определения Р. Холидея и А. Риггса, то получится, что: «... эпигенетика занимается исследованием механизмов временного и пространственного контроля над генной экспрессией при развитии организмов, причем изменения в активности генов не обусловлены изменениями в последовательности ДНК»²⁵⁹.

Молекулярная основа эпигенетического кода весьма сложна и осуществляется посредством разнообразных химических и биологических меток. К настоящему моменту лучше всего исследованы механизмы метилирования ДНК, модификации гистонов, хроматинового ремоделирования, а также регуляция посредством прионов, не кодирующей (белки) РНК и т. д. В 2015 г. ученые из Вашингтонского университета составили первую подробную карту человеческого эпигенома, содержашую описания более 111 типов клеток и тканей. В определенные периоды развития специализированный клеточный механизм очищает геном и удаляет его эпигенетические метки, чтобы вернуть клетки в изначальное генетическое состояние. Это случается и с репродуктивными клетками (например, яйцеклетками и сперматозоидами), из-за чего эпигеном играет не решающую роль в эмбриогенезе, а только второстепенную.

При переходе от одноклеточных к многоклеточным организмам необходимо появление качественно нового уровня информации (назовем его мета-уровнем), который должен руководить дифференциацией различных видов клеток во время эмбриогенеза. Пока что неизвестно в подробностях, как осуществляется этот процесс, но он исключительно сложен и не может никоим образом быть объяснен механизмами дарвиновской или синтетической теории эволюции. Исполнение эмбриогенетической симфонии, однако, прекрасно вписывается в теорию Божественного творения.

3.3. Видовая специфичность белков

При комбинировании аминокислот получается огромное количество вариантов, что создает возможность видовой и даже индивидуальной специфичности белков. Она выражается в количестве и последовательности аминокислот в первичной структуре гомологических (т. е. с одинаковой функцией) белков у различных видов, из чего извлекаются и данные для установления таксономического родства между ними. Например, инсулин, выделенный у разных видов млекопитающих, различается толвко несколькими аминокислотными остатками на определенном участке своей молекулы (рис. 33).

Рис. 33. Инсулин – полипептид, состоящий из двух цепочек. Одна из них образована 21-м, а другая – 30-ю аминокислотными остатками. У разных видов млекопитающих: (А) коровы, (B) овцы, (C) лошади, (D) свиньи и кита – он различается только некоторыми аминокислотами на участке, образующем петлю

Классификация организмов сегодня проводится по максимальному количеству признаков, взятых из самых разных областей биологии – от морфологии до биохимии. Таксономия – одна из быстро развивающихся наук о жизни, основанная на все большем количестве новых методов: математической статистике, молекулярной систематике (сравнительном анализе ДНК и РНК), анализе клеточных ультраструктур и многом другом. В более крупных таксономических единицах увеличивается и видовое различие в аминокислотном содержании.

Например, в случае с цитохромом C (это сложный энзим, участвующий в дыхательной электронно-транспортной цепи) исследована аминокислотная последовательность 104 аминокислотных остатков (у большинства позвоночных их именно столько, а у беспозвоночных и других организмов его цепочка удлиняется к N-концу). У близких между собою позвоночных животных различия невелики, а у таксономически более далеких организмов разница увеличивается и может дойти до 50% аминокислотных остатков, но несмотря на это все цитохромы C идентичны в функциональном отношении.

В отношении ряда энзимов и гормонов оказывается, что только определенные участки молекулы обуславливают их биологическую активность (у энзимов это так называемые «активные центры»), а прочие части не играют роли, хотя именно в них выражены видовые отличия.

С другой стороны, совсем небольшие «ошибки» в последовательностях аминокислот из активных областей приводят к тяжелым последствиям. Например, в основном гемоглобине взрослого человека известно большое количество структурных вариантов, из которых почти все сводятся к замене одной аминокислоты в альфаили бета-цепочке. Немалая часть этих гемоглобинов патологична, то есть проявляется в виде болезненных симптомов, хотя есть и такие, которые не отличаются в функциональном отношении от нормальных.

То, что мы сейчас говорим, может привести нас к ложной мысли о том, что д-р Масгрейв прав, заявляя, что «фактически возможно заменить неодинаковые по своей структуре белки бактерий белками дрожжей и белки червяка белками человека, и при этом организмы продолжат жить, как будто ничего не случилось».

Если, однако, увеличивать количество замещенных белков (которые могут и не происходить из других видов, а определяться произвольной последовательностью аминокислот), то, согласно парадигме, сформулированной нами в начале первой части, это должно приводить ко все более тяжелым нарушениям, так как они все меньше и меньше будут согласовываться с работой видово-специфических белков организма.

В 2010 г. была успешно «сконструирована» первая самовоспроизводящаяся синтетическая бактериальная клетка (мы употребляем слово «сконструирована», потому что работа начиналась не с начальных этапов абиогенеза, а брались уже существующие готовые структуры)²⁶⁰. Благодаря этому именно в отношении прокариот обе парадигмы – христианская и эволюционная – могут быть легко проверены эмпирически.

Предположим, что круги, квадраты, ромбы на рис. 3 – это видово-специфические белки, а очертания, окружающие их, – I, II, III и т. д. – обозначают разные виды бактерий (у более высших организмов это могут быть роды, семейства и т. д.). Нужно просто между ними последовательно заменять разные типы белков (например, каталитические, мембранные, двигательные, структурные и др.), чтобы проследить, как эти манипуляции отразятся на функциях клеток.

Более того, можно было бы легко вычислить, какова вероятность превращения одного вида бактерий в другой. Например, еще в начале XXI в. Дуглас Экс дважды опубликовал результаты своих экспериментальных исследований по вопросу о мутационной чувствительности каталитических белков в бактериях²⁶¹. Он установил, что аминокислотные последовательности, дающие стабильные и функциональные энзимы, исключительно редки – 10–³⁸. Можно предположить, что с подобной же вероятностью появляются и другие виды протеинов, из чего следует, что общая вероятность того, что данный вид организмов трансформируется в другой, составляет 10^(-38)n 000 (где n – количество видово-специфических белков в одном виде бактерий). Поскольку n у бактерий – порядка сотен и тысяч, нечего и говорить о том, что их трансформация из одного вида в другой абсолютно невозможна ²⁶².

Мы считаем, что появление новых видов происходит посредством квантовых скачков, которые являются следствием заложенной в живых организмах возможности вариаций в состояниях геномов и эпигеномов и возникают в качестве реакции на изменение множества внешних и внутренних факторов с целью наилучшим образом адаптировать организмы к условиям среды²⁶³.

Этот механизм чудесно объясняет биостратиграфическое распределение таксонов из рис. 27 и как стало возможно, что всего лишь за несколько десятков тысяч лет из сравнительно малого числа основных родов произошло огромное разнообразие видов в прошлом и в наши дни. Напомним, что основной род, с точки зрения современной таксономии, может означать семейство, отряд, класс, а в ряде случаев – даже тип (отдел у растений). Например, сегодняшние представители отдела мхи насчитывают не менее 20 тысяч видов (а с точки зрения некоторых ботаников, их подлинное число, вероятно, достигает 25–35 тысяч видов), причем для всего этого разнообразия был необходим только один исходный основной род (или самое большее три²⁶⁴). Таким образом, достаточно, чтобы в начале было создано всего лишь около сотни тысяч основных родов!

Таким образом, мы предлагаем универсальную мировоззренческую теорию, касающуюся параметров Вселенной, атомов, космических систем и живых организмов и объясняющую научную картину мира намного лучше, чем теория Дарвина! Более того, эта теория допускает эмпирическую проверку и соответствует всем критериям, связанным с научными методами работы.

Если бы сегодня кто-нибудь захотел наблюдать эволюционный механизм в действии, то это было бы возможно у прокариот, поскольку они размножаются исключительно быстро, оставляют огромное потомство и устроены наиболее просто.

Вот что говорится в учебнике микробиологии профессоров С. Влахова и А. Иванова: «Скорость размножения бактерий огромна. За 24 часа у них сменяется столько же поколений, сколько у человека за 5 тысяч лет. Это зависит от ряда условий, и у разных бактериальных видов скорость размножения различна. При наличии в окружающей среде необходимых питательных веществ, при оптимальной температуре и pH клетки E. coli делятся каждые 20–30 минут. За одни сутки из одной клетки получается 472 х 10¹⁹ клеток (72 поколения; 2⁷² = 472 х 10¹⁹). Если иметь в виду, что 1 миллиард бактериальных клеток весит 1 миллиграмм, то 472 х 10¹⁹ клетки будут весить 4720 тонн» ²⁶⁵. (Нетрудно рассчитать, что всего за двое суток их общая масса будет примерно в 2500 раз больше, чем масса Земли, а в дальнейшем цифры становятся колоссальными. Вот почему, с учетом огромного потомства бактерий, следовало бы внести поправку, и «человеческие годы» должны стать значительно больше, но мы сохраним щедрость в отношении эволюционизма и будем считать, что их только 5 тысяч. – В. В.)

Бактерия Escherichia coli была изучена и описана в первый раз в 1885 г., то есть 132 года тому назад, австрийским педиатром Теодором Эшерихом, который занимался микробиологией (точнее, исследованиями желудочной микрофлоры). Если перевести это время в «человеческие годы», то получится

5000 х 365 х 132 = 240 900 000 лет.

Другими словами, это срок, за который эволюция человека возвращается к последним этапам развития земноводных и первым этапам возникновения пресмыкающихся. И если за этот отрезок времени намного более сложные организмы претерпели трансформации не только в горизонтальном, но и в вертикальном направлении, развившись в десятки и сотни миллионов форм, то необъяснимо, почему эта просто устроенная бактерия вообще не изменилась! То же касается и миллионов видов прокариот, которые остались на том же уровне со времени своего появления и по сей день²⁶⁶.

Многие ученые часто наводят читателей на ложную мысль о том, что резистентность к антибиотикам у прокариот служит на самом деле наглядной демонстрацией эволюции!

Резистентность достигается потому, что клетки, которые выживают, содержат информацию о синтезе защитных механизмов против антибиотиков, которая распространяется в виде плазмид (см. рис. 9). Плазмиды – это небольшие участки двойноспиральной ДНК, которые (почти) всегда существуют отдельно от бактериальной хромосомы и реплицируются самостоятельно, хотя в некоторых редких случаях это совершается под ее контролем. Они производят биомолекулы, которые уничтожают антибиотики; например, против действия пенициллина синтезируется энзим бета-лактамаза, который успешно разлагает его. Количество плазмид в одной клетке колеблется от двух-трех до десятков и сотен. Их размеры колеблются от тысяч до миллионов базовых пар нуклеотидов, а количество протеинов, кодируемых ими, – от нескольких до двухсот.

Энзимы группы бета-лактамаза состоят примерно из 300 аминокислот. Совершенно ясно, что полностью отсутствует вероятность того, что они синтезировались случайно – шанс составляет всего лишь 10–³⁸⁰. Это обстоятельство наводит на мысль, что существует механизм, анализирующий состав и структуру антибиотика и передающий информацию о перепрограммировании плазмидной ДНК. В результате этого она образует участки, способные синтезировать противодействующие энзимы; может быть, подобным же образом обстоит дело и с иммунным ответом у высших животных и человека. Если прекратить действие антибиотика или заменить его другим, нуклеотидные последовательности плазмидной ДНК снова перестраиваются.

Из этого можно сделать следующие выводы: а) гены плазмид изменяются програмированно; б) в следующих поколениях они могут быстро перепрограммироваться, если поместить их в стерильную среду или в среду с другим антибиотиком.

Другими словами, плазмиды выполняют строго специфические функции, а не участвуют в генотипе бактерий, то есть в совокупности их наследственных данных. Таким образом, выходит, что резистентность не имеет ничего общего с эволюционным процессом; напротив, вышеописанный механизм ее реализации свидетельствует о разумном планировании!

Теоретики движения «Разумный замысел» выдвигают концепцию «нередуцируемо-сложной системы», которая определяется следующим образом: «единая система <...> удаление любой из частей которой делает систему неспособной функционировать». Самый популярный пример, представленный ими, – это двигатель бактериального жгутика. Но они допускают элементарную ошибку, утверждая, что «нет данных о том, что его части могут выполнять и другие функции». Может быть, в то время, когда было сделано это заявление, действительно не было данных о том, что в живом мире бывает нечто подобное, но в машинах, созданных человеком, многие детали могут быть взаимозаменяемы, или же их конструкция может быть весьма сходной, хотя они выполняют разные функции.

Натуралисты, разумеется, тотчас воспользовались этим, чтобы повернуть дело в пользу дарвиновской эволюции. Они выдвинули упрощенческое объяснение, по которому «доказательство редуцируемости жгутикового двигателя состоит в том, что некоторые из его составных частей могут функционировать и в другом месте – например, в виде инъектисомных игл секреторной системы типа III (injectisome, T3SS – Type III secretion system), встречающейся у патогенных бактерий»²⁶⁷. Эта молекулярная машина имеет иглоподобную структуру и используется в качестве сенсорного зонда для обнаружения эукариотических организмов: она прокалывает мембрану клетки организма-хозяина и секретирует протеины, которыми бактерии заражают ее (рис. 34).

Рис. 34. Жгутик (слева) выполняет совсем иную функцию, чем игла секреторной системы T3SS (справа), но оба выроста содержат идентичные детали (состоящие, однако, из разных протеинов): С-кольцо, MS-кольцо и экспортный аппарат, который выводит протеины наружу, за клеточную стенку, где они самоорганизуются, чтобы образовать жгутик или инъектисомную иглу

Но несмотря на сходство обеих структур, ученые не в состоянии доказать, что инъектисомные иглы могут превратиться в жгутик. Роберт Макнаб, исследовавший эту проблему, хотя и рассуждает в плоскости дарвинизма, все же приходит к выводу, что здесь нет смешения, то есть что две эти системы эволюционировали отдельно²⁶⁸. Другими словами, хотя жгутиковый двигатель имеет некоторые общие элементы с T3SS, эти две молекулярные машины не могут трансформироваться друг в друга.

Впрочем, оказывается, что у каждого вида бактерий есть свой уникальный биологический двигатель, который отличается от других по форме, размерам, сложности, мощности, величине вращательного момента, скорости и другим параметрам (рис. 35). Протеины, образующие их, не одни и те же, что означает, что их аминокислоты способны выстраиваться в миллионы разных бактериальных жгутиковых (и не только) систем. Поскольку компоненты этих двигателей состоят из разных видово-специфических белков, есть все основания считать, что постепенный эволюционный переход здесь невозможен.

Археи, например, плывут при помощи ротационного двигателя, который не имеет связи с бактериальными моторами. Двигатели архей иногда используют и другие источники энергии, а их «винт» растет из основы, а не сверху. В последние два десятилетия ХХ в. биологи установили, что археи, хотя и принадлежат к прокариотам, все же являются фундаментально иной формой жизни, нежели бактерии. Этот вывод был сделан на основе филогенетического анализа их рибосомной РНК, наличия эфирных липидов в их клеточной мембране и отличающихся энзимов и биохимических путей.

Рис. 35. Способом электронной криотомографии получена высококачественная трехмерная модель молекулярной структуры бактериальных двигателей. Они очень сильно напоминают обычный электромотор – их механизмы точно так же передают вращательный момент жгутикам (винтам), двигающим бактерии вперед²⁶⁹ (См. также анимацию, гиперссылка к которой дана в примечании²⁷⁰

В ответ на вызов, брошенный приверженцами разумного замысла, эволюционные биологи Марк Пален и Николас Мацке пишут: «Либо были тысячи или миллионы отдельных актов творения <...> либо надо допустить, что исключительно разнообразные современные жгутиковые системы эволюционировали из общего предка»²⁷¹.

В этом месте нужно особо подчеркнуть, что натуралисты окончательно проигрывают сражение, ибо не только двигатели, но и большое количество молекулярных машин у каждого отдельного вида бактерий и архей уникально; так же обстоят дела и у всех прочих «более развитых» организмов. Таким образом, эволюционным путем абсолютно невозможно не только создать сотни молекулярных машин во всякой отдельной клетке, но и разработать миллионы их вариаций в разных видах живых организмов, какими бы объемами времени она ни располагала! Как мы уже отмечали, к такому же выводу пришли математики еще в середине ХХ в. В Библии, однако, сказано, что организмы были сотворены по родам их, то есть говорится именно о «тысячах или миллионах отдельных актов творения», что и остается единственно возможным объяснением.

Что касается «Игры Жизни» Конвея, то в ней вмешательство человека исчерпывается заданием начальных количеств клеток в поле, наблюдением за их развитием и эвентуальным отмиранием через определенное количество итераций (поколений). Она является примером того, как из применения простых правил генерируются возможности зарождения и самоорганизации сложных структур.

После своего обнародования в 1970 г. «Игра» вызвала большой интерес из-за неожиданных способов, по которым могут эволюционировать созданные модели. Из произвольной начальной мозаики живых клеток в поле популяция меняется постоянно поколение за поколением. Программисты со всего света соревнуются в написании программ, прослеживающих развитие форм в игре. Чтобы симулировать эволюцию большого числа клеток в долгосрочном плане, в дело идут все более сложные алгоритмы.

В 2010 г. Эндрю Дж. Уэйд сумел запустить самовыстраивающуюся фигуру, которую он назвал «Близнецы» и которая создает копии самой себя, уничтожая при этом оригинал. Эта фигура воспроизводится в 34 миллионах поколений и использует программу из глайдеров, которые осциллируют между двумя стабильными конфигурациями, созданными Чапманом-Грином с функцией «строительных кранов». Они, в свою очередь, создают копии фигуры и уничтожают предыдущую копию. А в конце 2013 г. Дэйв Грин построил первый репликатор в «Игре Жизни», который создает законченную копию самого себя, включая строительную программу.

Существуют и другие клеточные автоматы, хотя большая часть из них создает Вселенные, которые либо весьма хаотичны, либо слишком пусты, чтобы представлять интерес. Некоторые модификации игры меняют как геометрию Вселенных, так и сами правила. Дэниел Деннет, философ и когнитивист, использует аналогию со Вселенной «Игры Жизни», чтобы показать возможную эволюцию сложных философских конструкций типа сознания и свободы воли из относительно простого набора детерминистских физических законов, действующих в нашей Вселенной²⁷².

Человек принимает решения после внимательного обдумывания множества разных альтернатив вместе с последствиями, вытекающими из них. Наш мыслительный процесс глубок и всеобъемлющ, и мы можем контролировать его и направлять туда, куда пожелаем, поэтому мы считаем, что сводить сознание и свободную волю к чему-то, что предварительно запрограммировано условиями и действием природных законов (а напомним и то, что квантовые системы вообще не детерминистичны!), или же к шальной пляске химических молекул в мозгу, есть не что иное как чистый редукционизм, то есть весьма упрощенческое решение, не подобающее ученым такого уровня, как Дэниел Деннет ²⁷³. Более сорока лет тому назад физик-философ Дэвид Бом указал на главный недостаток механистическо-редукционистской перспективы в биологии: «Мне кажется странным <...> что именно когда физика <...> отходит от механицизма, биология и психология приближаются к нему. Если эта тенденция будет продолжаться <...> ученые будут рассматривать живые и разумные существа как механические, в то время как о неживой материи будут считать, что она слишком сложна и тонка, чтобы поместиться в ограниченные категории механицизма» ²⁷⁴. Не следует забывать и то, что структуры в двухмерной Вселенной Конвея совсем неустойчивы, как отмечает и Хокинг в пассаже, процитированном в начале второй части (мы тоже упомянули об этой проблеме еще в первой главе первой части).

Несколько лет тому назад биофизик Джереми Ингленд выдвинул идею о том, что жизнь есть неизбежное следствие законов термодинамики. Некоторые компьютерные симуляции как будто подтверждают его мнение, но и здесь, как и в игре Конвея, с точки зрения экспертов «последствия для реальной жизни остаются умозрительными». В сущности, критики считают, что в таких компьютерных разработках «дефиниции жизни весьма слабы», а «жизнеподобные структуры, которые там наблюдаются, слишком абстрактны для того, чтобы называть их живыми» ²⁷⁵.

В начале XXI в. (2003) шведский философ Ник Бостром высказал гипотезу о том, что мы участники некой симуляции, но последние эксперименты опровергают мнение о том, что мы живем в «матрице»²⁷⁶.

Разумный Творец, безусловно, может создать огромное разнообразие мира организмов. Мы пытаемся проверить лишь возможность достижения этого результата также и случайным путем! Однако данные все яснее указывают на принципиальную невозможность такого пути. В силу этого через недолгое время даже самым ярым адептам абиогенеза и эволюции придется пересмотреть свою приверженность этим уже совершенно обессиленным теориям.

В этой главе мы коротко проследим взгляды отцов Церкви на то, какая интерпретация библейского текста о творении живых существ и человека наиболее правдоподобна, а в следующей остановимся на последних научных открытиях, чтобы посмотреть, подтверждают ли они христианскую позицию.

Многие из выдающихся святых отцов, признаваемых колоссами Церкви – Иоанн Златоуст, Василий Великий, Амвросий Медиоланский, Кирилл Иерусалимский, Иоанн Дамаскин, Григорий Богослов, Августин Блаженный и многие другие – оставили нам пространные комментарии на Книгу Бытия.

Бросается в глаза, что в их мировоззрении отсутствуют те две крайности, которые мы наблюдаем сегодня: с одной стороны, протестантского научного креационизма, а с другой – теистически-эволюционной модели, воспринятой напоследок Католической Церковью. Напомним, что с точки зрения первой из них повествование из начальных глав Книги Бытия следует понимать буквально, причем творческие дни – это земные 24-часовые сутки, а с точки зрения второй – Моисей аллегорически описывает эволюционный процесс, продолжавшийся миллиарды лет.

Святые отцы выбрали совершенно реалистический подход при истолковании рассказа о творении мира: с одной стороны, они считали, что речь идет о действительной истории, а с другой – что в ней есть места, которые следует понимать не буквально, а символически и прообразно.

Св. Василий Великий говорит в «Шестодневе»:

«Некоторые понимают написанное не в общеупотребительном смысле, называют воду не водой, а каким-то другим веществом, растение – не растением и рыбе придают смысл по своему усмотрению. <...> Я же, когда слышу о траве, понимаю траву, и то же относится и к растению, рыбе, зверю и скоту – все, как названо, за то его и принимаю. Не стыжусь благовествования (Рим.1:16). (Некоторые) по своему пониманию замыслили придать важность Писанию ложными аргументами и аллегорическими толкованиями. Но это значит, что ты делаешь себя более премудрым, чем словеса Духа, и под видом толкования вводишь свои собственные мысли. Вот почему как написано, так и будем понимать»²⁷⁷

Прп. Ефрем Сирин говорит то же в своем «Толковании на Книгу Бытия»:

«Никто не должен думать, что шестидневное творение есть иносказание; также непозволительно говорить, что в этом описании представлены лишь наименования, которые ничего не означают или означают что-то совсем другое. Напротив, нужно знать, что как небо и земля (а под наименованиями “небо” и “земля” не понимается ничего другого), так и сказанное обо всем остальном, что оно сотворено и приведено в устройство после сотворения неба и земли, заключает в себе не пустые наименования, но силе этих наименований соответствует сама сущность сотворенных естеств»²⁷⁸.

Св. Иоанн Златоуст пишет о реках рая:

«Может быть, любящие говорить по своему рассуждению и здесь не допускают ни того, что реки – это действительно реки, ни того, что воды – это именно воды, но внушают тем, кто решил их слушать, что под именами “реки” и “воды” заключается что-то другое. Но, прошу вас, не надо обращать внимания на этих людей, закроем для них наш слух и будем верить божественному Писанию и, следуя тому, что в нем сказано, постараемся хранить в своей душе здравые догматы»²⁷⁹.

Учители Церкви специально обращают наше внимание на то, что в Писании, как и во всяком другом роде литературы, присутствуют очевидные метафоры. Например, в псалмах сказано: «Солнце знает свой запад» (Пс. 103:19). Мы не обязаны верить, что солнце имеет сознание и буквально «знает» время своего захода; это просто обычный прием поэтического языка, который не должен ни у кого вызывать смущения.

Не следует понимать буквально и антропоморфические выражения, используемые в отношении Бога, как будто Он человек, который ходит, говорит, гневается и т. д. Что значит «Бог сказал»? Произвел ли Он звук, который заполнил атмосферу (не говоря уже о том, что в космическом пространстве она даже не существует)? Христианство учит, что Бог совершенно духовен, не имеет физических органов и что Его действия изображены в Писании феноменологически, то есть такими, какими они выглядят для людей. Отцы очень осторожны с текстами Книги Бытия в этом отношении. Так, св. Иоанн Златоуст учит:

«Когда слышишь: “И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке” (Быт. 2:8), тогда слово “насадил” понимай о Боге благоприлично, то есть что Он повелел; а что касается следующих слов, то верь, что рай был именно сотворен и на том самом месте, которое обозначено в Писании»²⁸⁰.

Как мы, впрочем, отметили, только определенные места Книги Бытия нужно воспринимать таким образом. Св. Иоанн Дамаскин однозначно утверждает, что аллегорическое толкование рая является частью ранней ереси и нехарактерно для Церкви. Будем иметь в виду, что если придавать (почти) полностью фигуральное и метафорическое значение библейскому тексту, как поступают приверженцы теистической эволюции, то все в нем можно толковать по своему усмотрению, в любых смыслах и значениях. (Последователи эзотерики, астрологии, оккультизма, теософии, гностицизма, масонства, метафизических культов и т. д. также весьма успешно применяют метафорическое и аллегорическое толкование текстов Библии в поддержку своих учений.)

Томас Хаксли (1825–1895), считавшийся самым ревностным гуманистом своего времени, был известен как «бульдог Дарвина», поскольку защищал и популяризировал идеи эволюционной теории с большим рвением, чем сам Дарвин. В одной из своих статей в конце ХІХ в. он глумится и насмехается над наивностью тех богословов, которые не в состоянии понять всю несостоятельность своей отступнической позиции и пытаются провести ее в виде оригинального синтеза христианства и науки:

«Я действительно затрудняюсь понять, как кто-нибудь даже на миг может усомниться в том, что христианское богословие полностью зависит от исторической надежности еврейских Писаний. Сама идея о Мессии, или Христе, нераздельно вплетена в еврейскую историю; распознавание Иисуса из Назарета как этого Мессии основывается на толковании текстов еврейских Писаний, которые не имеют никакого доказательного значения, кроме, возможно, приписанного им исторического характера. Если не был заключен завет с Авраамом; если Бог не отдал распоряжение об обрезании и жертвах; если “десять заповедей” не были написаны Божьей рукой на каменных плитах; если Авраам – только мифический герой, как Тезей; если рассказ о Потопе – выдумка; если грехопадение – легенда; если рассказ о творении – сон ясновидца; если все эти категорические и подробные рассказы о кажущихся истинными событиях имеют не больше значения для истории, чем рассказы о периоде Римской империи, то что можно сказать о мессианском учении, которое становится все более неясным?! И что можно сказать о престиже авторов книг Нового Завета, которые, согласно этой версии, не просто приняли туманные выдумки за твердую истину, но и построили саму основу христианской догмы на зыбучих песках легенд?»²⁸¹

Затем Хаксли преподает нам урок новозаветного богословия, цитируя слова Христа из Евангелия от Матфея 19, 4–5: «Он сказал им в ответ: не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их? Исказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть?» Далее автор комментирует, что христианские учения о браке, грехе, будущем воскресении и суде зависят от истинности этих событий: «Если здесь не приписывается божественный авторитет двадцать четвертому стиху второй главы Книги Бытия, то какое значение имеет сказанное? Снова спрашиваю: если человек может произвольно играть с рассказом о грехопадении как с “образом” или “аллегорией”, то что делается с основой богословия Павла?..»²⁸² «Ибо как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут» (1Кор.15:21–22).

И задает риторический вопрос: «Если Адам – не более истинный человек, чем Прометей и если рассказ о грехопадении только поучительный “образ”, подобный мифам о Прометее, то каково тогда значение дидактики Павла?» В конце Хаксли делает вывод о тех, которые не считают Книгу Бытия действительной историей: «Остается печальный факт, что позиция, которую они восприняли, безнадежно несостоятельна»²⁸³.

Первые христианские апологеты знали очень хорошо философские учения и религии своего времени. Представления о том, что космос существует вечно или что материя самоорганизуется и эволюционирует, что демиург (бог-оформитель) внес порядок в хаос предсуществующей субстанции и т. д., были актуальны еще в древности. Однако святые отцы считали, что библейский рассказ о творении мира уникален и не может поместиться в рамки ни одного из них, а должен толковаться исключительно в духе монотеизма и креационизма.

С точки зрения учителей Церкви, и речи быть не может о том, что Моисей якобы написал начало Книги Бытия после того, как ознакомился с другими, более ранними рассказами о творении мира – египетскими, халдейскими и т. д.. они просто несопоставимы. Также он не мог просто собрать и систематизировать устные сказания и письменные источники, дошедшие до его времени (как передавались, например, деяния и хронология исторических патриархов и царей), поскольку никто не был свидетелем творения Вселенной и живой природы. Вот почему церковное предание заявляет категорически, что Моисей получил сверхъестественное познание при прямом контакте с Богом.

Так, св. Иоанн Златоуст в «Беседах на Книгу Бытия» объясняет, что св. Иоанн Богослов был пророк будущего, а Моисей – пророк прошлого. (Это наводит нас на мысль о том, что, с точки зрения святителя, Бог показал Моисею творение мира в видении, явив таким же образом и картины Апокалипсиса апостолу Иоанну.) Далее святитель продолжает:

«Об этом он (Моисей) начал говорить так: “В начале сотворил Бог небо и землю”, как будто провозглашая всем нам громогласно: “Говорю вам это, наученный не людьми; Тот, Кто призвал эти (небо и землю) из небытия в бытие, Он сподвиг и мой язык к повествованию о них”. Итак, прошу вас, давайте внимать этим словам так, будто слушаем не Моисея, но Самого Господа Вселенной, говорящего устами Моисея, и простимся надолго с собственными рассуждениями»²⁸⁴.

Как мы уже неоднократно отмечали в предыдущих главах, мы определенно считаем, что библейская точка зрения и диалектический материализм (к которому принадлежит и дарвинизм) по существу своему антагонистичны, то есть отражают противоположные идеологические подходы, которые невозможно примирить, поэтому мы покажем, почему творение живых существ также невозможно истолковать в том или ином эволюционном контексте, как пытаются делать «теистические эволюционисты».

Даже если иметь в виду, что язык Книги Бытия феноменологичен и позволяет, до известной степени, делать научные уточнения, пересоставления текста или же попытки понять его метафорически и аллегорически и т. д., все же есть несколько ключевых абзацев, которые однозначно ведут к определенным выводам.

Схема создания живых существ, повторяющаяся во все творческие дни, такова:

а) и сказал Бог: да произведет земля (вода)..;

б) и произвела земля (вода), растения, рыб, пресмыкающихся, птиц, зверей и т. д.;

в) и сотворил Бог... растения, рыб, пресмыкающихся, птиц, зверей и т. д.;

г) по роду их... (Возникновение и оформление Земли, Солнца, Луны и звезд совершается в почти той же последовательности.)

Как можно истолковать эту схему?

а) Слово Бога означает прямое повеление к действию;

б) Для неживой природы существуют две возможности:

– получить потенциальную способность к самоорганизации во времени;

– выполнить Божье повеление беспрекословно и немедленно породить живые организмы (точно так же, как и Господь Иисус Христос совершал чудеса в Своей земной жизни);

в) Явно подчеркивается, что все сущее возникло благодаря непосредственному действию Бога (т. е. вышеуказанная дилемма должна быть решена во втором смысле);

г) Растения и животные созданы со способностью плодиться и размножаться по своим родам, а их наследственность содержится в их семени. Все основные роды организмов были образованы в течение этих шести творческих дней, в рамках которых мир был создан в совершенном виде.

И если при образовании Земли и космоса допускается несколько более широкое истолкование, то в случае с живыми существами и человеком все предельно четко и ясно. Покойный профессор Боян Пиперов, один из лучших знатоков библейского еврейского языка в Болгарии, тоже согласен с нашей позицией:

«И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семяпороду и по подобию ее, и дерево плодовитое, приносящее породу своему плод, в котором семя его на земле. И стало так» (Быт.1:11).

Бог приглашает землю проявить свои силы и дать возможность растениям взойти. В Библии ясно подчеркнуто, что Бог дает жизнь, связанную с землей, а последняя является лишь необходимым условием развития этой жизни. Библия исключает любую идею о каком-либо самозарождении.

И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую породу ее. И увидел Бог, что это хорошо (Быт.1:21).

В этом стихе показано, как было выполнено Божье повеление. Но выполнение этого повеления передано не теми словами, что во всем остальном рассказе. Здесь вдруг сказано: и сотворил (евр. вайивра от глагола бара – «творить, сотворять»; для употребления этого глагола характерно, что: 1) он употребляется только в отношении Божьих деяний; 2) в результате этих деяний возникает нечто чудесное, необыкновенное, новое, небывалое; 3) этот глагол нигде не употребляется с так называемым в еврейской грамматике винительным падежом материи – acc. materiae, то есть «сделать что-либо из чего-либо»).

То чудесное, новое, что появилось в результате Божьего творчества – это в данном случае «живая душа» (евр. нефеш хаййа), то есть жизнь, жизненное начало, которое Бог вкладывает в сотворенные живые существа. Так в очередной раз отвергается мысль, что в Библии может идти речь о каком-либо самозарождении растений или животных.

И сказал Бог: да произведет земля душу живую породу ее, скотов, и гадов, и зверей земных породу их. И стало так (Быт.1:24).

Земля, подобно воде, призывается произвести своих обитателей. Но сразу же добавлено: и создал Бог (Быт.1:25), то есть Бог создал, а не земля. Хотя библейский текст совершенно ясен, все же есть люди, которые видят в этих выражениях отзвук учений древних космогоний, в которых земля называется «плодоносной» или «живоносной», то есть считается, что она сама, без посторонней помощи производит жизнь (например, в Египте учили, что животные являются результатом взаимодействия между тиной Нила и солнечными лучами)»²⁸⁵.

Дадим вновь слово колоссам Церкви.

Св. Василий о третьем дне:

«Когда (Бог) сказал: “Да произрастит земля” (Быт. 1:11), это не означает, что (земля) произрастила уже находящееся в ней, но что Давший повеление даровал и силы земле производить. Потому что, когда земля услышала: “Да произрастит земля зелень, траву <...> и дерево плодовитое”, то не скрытую какую-то траву произвела из себя, не скрывающиеся в ее недрах пальмы, или дуб, или кипарис выпустила на свою поверхность, но Божие слово созидало естество тварей. “Да произрастит земля”: да произведет не то, что имеет, но да приобретет то, чего не имеет, насколько Бог ей дарует силу действовать»²⁸⁶.

Св. Амвросий о пятом дне:

«При этом повелении воды немедленно произвели свои порождения. Реки начали порождать. Озера также дали свой вклад в жизнь. Само море начало плодить пресмыкающихся по роду их. <...> Мы не в состоянии записать множество имен всех тех видов, которые по Божественному повелению были вызваны к жизни в одно мгновение. В одно и то же мгновение были приведены в бытие вещественная форма и принцип жизни. <...> Кит, как и жаба, вызваны в бытие в одно и то же время одною и тою же творческою силою»²⁸⁷.

Прп. Ефрем о шестом дне:

«...Земля по Божьему повелению немедленно произвела гадов, полевых зверей, хищных зверей и скот в количествах, нужных для служения тому, кто в этот же день преступил заповедь своего Господа»²⁸⁸.

Как выражается один православный богослов, «не может быть никаких сомнений в том, что святые отцы понимали ясно и единодушно, что в эти три дня Бог сотворил существа всех родов, которые известны нам сегодня. Это видно из часто повторяемых ими утверждений, что Бог творит непосредственно и мгновенно, что именно Его слово и только оно приводит твари в бытие, что производить жизнь не является естественным свойством воды или земли»²⁸⁹.

Св. Василий учит, что «роды» из Священного Писания (разумеется, кроме тех, которые, возможно, вымерли) поддерживают свою природу неизменной до конца времен: «...природа существ, сотворенная одним повелением, переходит равномерно и через рождающуюся, и через разрушающуюся тварь, сохраняя преемственность рода посредством уподобления, пока не достигнет самого конца; потому что преемником коня она делает коня, преемником льва – льва, премником орла – орла, и каждого животного, сохраняемого в следующих один за другим актах преемственности. И так продолжается до конца Вселенной. Время не повреждает и не уничтожает свойства животных. Напротив, их природа воспроизводится вместе со временем»²⁹⁰.

Св. Амвросий утверждает то же:

«Слово Божье проникает в каждую тварь в мире. Следовательно, как предопределил Бог, живые существа всех родов были произведены быстро из земли. Согласно установленному закону все они следуют друг за другом, из века в век, в соответствии с их внешним видом и природой. Лев рождает льва, тигр – тигра, бык – быка, лебедь – лебедя, орел – орла. Заповеданное однажды стало обычным во всей Вселенной во все времена. С тех пор земля не переставала совершать свое служение. Первоначальный вид животных воспроизведен для будущих времен через последующие поколения данной природы»²⁹¹.

Если бы Моисей пытался выразить идею эволюции, то ему следовало бы отметить, что земля (вода) произвела некий первичный организм, чьи потомки непрерывно изменялись, в результате чего образовалось огромное многообразие растений и животных. Автор Книги Бытия, несомненно, был знаком с подобной концепцией, ибо описал, как от одной прародительской четы (Адама и Евы) произошло все пестрое множество земных племен и народов.

Другими словами, повествование должно было бы звучать приблизительно так (воспользуемся аутентичными выражениями из библейского текста): «И сказал Бог: да произведет вода душу живую. (И стало так)», не добавляя к этому: «И создал Бог душу живую». Это сильно наводило бы на мысль о том, что воде была дана возможность самостоятельно произвести начальный протоорганизм, а дальнейший рассказ приобрел бы следующее звучание: «И увидел Бог, что это хорошо. После этого Бог благословил его и сказал: плодись и размножайся, и да произойдут от тебя зелень травная и древо плодное, и все души живые – всякого рода рыбы, пресмыкающиеся и птицы, звери земные и скот, и в конце концов – человек. Рыбы и чудовища морские да наполняют воды морей, а птицы, звери, скоты и человек да умножаются на земле...».

Моисей так ясно и недвусмысленно описал эти события, что ни по одному другому вопросу веры не было такого непоколебимого единодушия. Все святые отцы, учители и апологеты в истории Церкви стояли на теистических и креационистских позициях («Consensus patrum»), что имеет силу соборного решения по вопросу о творении мира. Более того, только концепция исторической достоверности начальных глав Книги Бытия находится в полном согласии со всею совокупностью догматов христианской веры (факт, который даже Томас Хаксли понимал лучше, чем теистические эволюционисты).

Перед творением человека Лица Троицы словно совещаются между Собою, а после этого Бог даже не дает повеления материи, а действует самостоятельно. Таким образом, очень сильно внушается представление о том, что человек есть нечто исключительное; это подчеркивается и тем обстоятельством, что он создан по образу и подобию Божию и ему дана власть над всей природой.

Вот что записано в Книге Бытия:

«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над <...> рыбами, птицами, зверями и над всей землей.

И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (Быт.1:26:27).

Св. Василий говорит по этому поводу:

«“Сотворим человека.» – это слово не употреблялось ни для какого из творений. Появился свет, а повеление было просто: “И сказал Бог: да будет свет». Были созданы небеса, но без волеизъявления. <...> Бог не сказал, как для других существ: “Да будет человек!” Познай достоинство, которое тебе принадлежит. Он не призвал твое возникновение заповедью, но был совет в Боге, как ввести в жизнь это достойное чести существо. <...>

Почему Бог не сказал: “Сотворю”, но изрек: “Сотворим”? Для того чтобы ты познал высшую власть. Он желает, чтобы, почитая Отца, ты не отрицал Сына; Он желает, чтобы ты знал, что Отец сотворил через Сына, и что Сын сотворил по воле Отца, и что ты должен прославлять Отца в Сыне и Сына в Святом Духе. <...>

(Но) Он не сказал: “И сотворили”, чтобы ты не мог взять отсюда предлог для многобожия»²⁹².

Наши наставники в вере были просветлены Всевышним, ведь они гораздо раньше Нильса Бора сформулировали принцип дополнительности – Бог един, но в трех Лицах.

Святые отцы поясняют, что наше тело – такое же, как у животных, но «образ Божий» нужно искать в душе и духе человека. По словам Господа нашего Иисуса Христа, Бог есть Дух и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине (Ин.4:24). Согласно им, образ дан нам полностью и не может быть потерян, в то время как подобие завещано только как возможность – сам человек должен потрудиться, чтобы достичь совершенства. Далее святитель продолжает:

«“Сотворим человека по образу Нашему и по подобию”. Мы обладаем одним по природе, а другое приобретаем по свободной воле. В первоначальном устроении нам дано родиться по образу Божьему; по свободной же воле у нас формируется существо по подобию Божию. <...> “Сотворим человека по образу Нашему”: чтобы обладать тем, что есть образ, но привести также и себя в соответствие с подобием. Бог дал силы для этого. Если бы Он сотворил тебя также и в подобии, какова была бы твоя заслуга? За что ты был бы увенчан? И если бы Творец дал тебе все, как бы открылось для тебя Царство Небесное? Гораздо правильнее, что одна часть тебе дается, в то время как другая остается незавершенной: это сделано для того, чтобы ты мог завершить ее сам и стать достойным награды, идущей от Бога»²⁹³.

Некоторые богословы, не считаясь с духом Писания и пренебрегая тысячелетним учением Церкви, самонадеянно пытаются сделать нас потомками обезьяноподобных существ.

Выражение: ««И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт.2:7) – принимается как полностью символическое, а под словом «прах» понимаются «уже существующие создания». Бог сотворил человеческую душу, «вдунул» ее затем в одного из членов стада высших приматов и так достиг духовной сущности первого «Адама» (его физическая природа, однако, осталась продуктом эволюционного процесса). Но в таком случае слова, сказанные после грехопадения: ««...ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт.3:19) должны нам подсказывать, что после смерти мы превращаемся в каких-то животных, что странным образом связывает идею эволюции с учением о перевоплощении!^**

И еще в конце предложения: ««...и стал человек душею живою» (Быт.2:7). Слова ««живая душа» (евр. нефеш хаййа) вполне тождественны тем, которые использованы и для остальных обитателей планеты (Быт.1:20–24). Отсюда следует, что примат, превратившийся в «Адама», должен был быть уже «живой душой». Это противоречит библейскому тексту, говорящему, что человек стал живой душой тогда, когда Бог сотворил его и вдохнул в него жизнь.

О Еве написано: «И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку» (Быт.2:22). Эксперты по древнееврейскому языку утверждают, что слово «создал» имеет здесь смысл «выстроил» и относится к образованию некоей значимой структуры, что предполагает конструктивное усилие²⁹⁴. Другими словами, Бог «собственноручно» образовал Еву, взяв от Адама ребро с прилежащей плотью, то есть при появлении женщины возможность эволюции также абсолютно исключена.

Православная Церковь считает, что поскольку Адам был подобен Богу, то, следовательно, его природа должна была быть нетленной. Лишь после грехопадения он потерял бессмертие и блаженное состояние в саду Эдема.

Прп. Симеон Новый Богослов учит:

«Адам был создан с нетленным телом, хотя и вещественным и еще не духовным, и был поставлен Творцом бессмертным царем над нетленным миром: не только над раем, но и над всем творением, существующим под небесами. <...> Все это творение сначала было нетленным и было создано Богом подобным раю. Но позднее оно было подчинено Богом тлению и покорено суете человеков»²⁹⁵.

Православное учение ссылается и на 123 правило Карфагенского Собора (созванного против ереси Пелагия и Целестия):

«Признано всеми епископами Карфагенской Церкви, представленными на святом Соборе, чьи имена и подписи внесены в деяния (Собора), что Адам не сотворен Богом смертным. Если кто-то скажет, что Адам, первоначально созданный человек, сотворен смертным, то есть даже если бы согрешил или не согрешил, то умер бы телом, то есть вышел бы из тела, не в качестве наказания за грехи, а по природной необходимости – да будет предан анафеме».

По мнению некоторых католических богословов, грехопадение выражается в первом ощущении индивидом (или стадом приматов) комплекса вины – ощущении, которое появилось в процессе «очеловечивания». Но в результате чего возникло подобное чувство и дает ли оно преимущество в битве за выживание? В эволюционной теории Дарвина ненависть, агрессия и убийство являются движущей силой в борьбе за существование и естественном отборе. Любое проявление сострадания, милосердия и пощады показывает слабость перед врагом, что соответственно ведет к поражению и позорной смерти, поэтому все, кто позволяет себе испытывать столь возвышенные эмоции, будут побеждены и вымрут из-за своей неспособности адаптироваться к окружающей жестокой действительности.

Фридрих Ницше прекрасно понимал, что учение Дарвина отвергает нравственные ценности христианства и развил это в виде идеи ««сверхчеловека», который через свою ««волю к власти» доминирует над другими людьми. А последователи эзотерических школ считают, что эволюция разовьет наши сверхъестественные способности и таким образом превратит нас в богов – это очень похоже на сказанное змием Еве в саду.

Святые отцы, однако, утверждают обратное, а именно: первый человек был гораздо выше нас в интеллектуальном и духовном отношении. Но своими способностями Адам был обязан не каким-то мистическим центрам (чакрам) в своем теле, а своей совершенной природе и единению с Богом. После грехопадения наша природа была повреждена, а общность с Богом прервана, вследствие чего тление и грех непрерывно разрушают нас.

В своих «Душеполезных поучениях» прп. авва Дорофей пишет:

«В начале, когда Бог сотворил человека, Он поместил его в раю <...> и украсил всякой добродетелью, дав ему заповедь не вкушать от древа посреди рая. И так он пребывал там в райском наслаждении: в молитве, в созерцании, во всякой славе и чести, имея здоровые чувства и находясь в том естественном состоянии, в котором был создан. Ибо Бог сотворил человека по Своему образу, то есть бессмертным, самовластным и украшенным всякой добродетелью. Но когда он преступил заповедь, вкусил плод от древа, от которого Бог ему запретил есть, он ниспал из естественного состояния, и впал в противоестественное, и пребывал уже в грехе, славолюбии, в любви к наслаждениям века сего и в других страстях, и был обладаем ими, потому что сам себя поработил через преступление»²⁹⁶.

Может быть, одним из самых проблематических эпизодов в повествовании, в котором наш рациональный ум склонен видеть аллегорию, является разговор между Евой и змием. Но просветители Церкви и здесь не отступают от своей позиции, уверяя нас, что все это случилось совсем реально и нет никакого повода перетолковывать эти события. Вспомним, что Бог дал способность ослице говорить, когда пророком Валаамом овладело корыстолюбие (Числ.22:22–31), что подтверждается и апостолом Петром (2Пет.2:15.16).

Св. Иоанн Златоуст наставляет:

«h6 Не смотри на сегодняшнего змия, не смотри, что мы его избегаем и чувствуем отвращение к нему. В начале не было так. Змий был другом человека и самым близким в его окружении. Кто сделал его врагом? Божий приговор: “Проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми <...> и вражду положу между тобою и между женою» (Быт.3:14–15). Именно эта вражда разрушила дружбу. Под дружбой я понимаю не разумную, а такую, на какую способно бессловесное животное. Подобно тому как сейчас собака проявляет дружбу – не через слово, а через естественные движения, точно так и змий служил человеку. Именно как животное, имеющее самую большую близость к человеку, змий показался диаволу удобным орудием (для обмана). <...> Итак, диавол говорил через змия, обманывая Адама. Прошу вашу любовь не слушать мои слова небрежно. Вопрос непростой. Многие спрашивают, как говорил змий: человеческим ли голосом или змеиным шипением – и как поняла его Ева? До преступления Адам был исполнен мудрости, разума и имел дар пророчества. <...> Диавол заметил и мудрость змия, и мнение Адама о нем, потому что он считал змия мудрым. И вот он говорил через него, чтобы подумал Адам, что змий, будучи мудрым, сумеет освоить и человеческий голос»²⁹⁷.

Тот же святитель говорит об истинной причине появления у наших прародителей чувства вины:

«Не [это] вкушение плода с дерева открыло им глаза – они видели и ранвше. Но поскольку это вкушение было выражением непослушания и нарушения данной Богом заповеди и за эту вину они лишились облекающей их славы, став недостойными столь великой чести, постольку Писание об этом говорит: “Тогда открылись глаза обоих, и поняли, что они наги”. Лишившись из-за нарушения заповеди высшей благодати, они почувствовали наготу и от охватившего их стыда полностью поняли, в какую бездну они попали из-за нарушения заповеди Владыки. <...> Когда слушаешь: “открылись глаза обоих”, понимай это так, что (Бог) дал им почувствовать наготу и лишение той славы, которой они пользовались до вкушения. <...> Видишь ли, что слово “открылись” относится не к телесным очам, а к умственному зрению?»²⁹⁸

Св. Иоанн Златоуст пишет, что, хотя Адам и Ева жили долго после грехопадения, но с той минуты, когда услышали: «Прах ты и в прах возвратишься» (Быт.3:19), они получили смертный приговор, стали смертными и, можно сказать, умерли. Именно указывая на это, Писание говорит: «В день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт.2:17), вместо того чтобы сказать: «Будете приговорены к смерти».

Отцы отмечают, что осуждение на смерть, которое наступило после грехопадения, было не только наказанием. Оно было также и благом, потому что если бы человек оставался бессмертным после своего падения, то у него не было бы выхода. Только представьте себе, что для вас нет искупления, вы не можете попасть в рай, но продолжаете жить, жить и жить без надежды положить конец этому состоянию. Смерть кладет конец греху. Даже сам факт, что мы боимся смерти, уже побуждает нас к сопротивлению злу. Даже если мы забыли о рае, боясь смерти, мы начинаем сопротивляться нашей падшей природе, преодолевать наше падшее состояние.

Св. Кирилл Александрийский пишет о значении болезни и смерти для падшего человека:

«Через смерть Законодатель остановил распространение греха, и в самом наказании открыл Свою любовь к человеку. Поскольку он, нарушая заповедь, соединил смерть с ее нарушением и как преступник попал под наказание, то Бог постановил, что само наказание может служить для спасения. Потому что смерть разрушает нашу животную природу и таким способом прекращает действие зла, с одной стороны, а с другой – избавляет человека от болезней, освобождает от трудов, полагает конец его печали и заботам и завершает его телесные страдания. К такой любви к человечеству Судья присоединяет наказание»²⁹⁹.

В заключение приведем слова прп. Симеона Нового Богослова о том, как через распятие и воскресение Иисуса Христа уничтожается смертный приговор:

«Божие определение: “Прах ты и в прах возвратишься», как и все присужденное человеку после падения, будет действовать до конца веков; но по милости Божией, в силу исключительной жертвы Христовой, в будущем веке оно уже не будет иметь никакой силы, когда совершится всеобщее воскресение, которое было бы невозможным, если бы не воскрес из мертвых Сам Сын Божий, умерший, чтобы отменить указанное определение и воскресить все человечество».

При общем воскресении вместе с человеком и все творение будет избавлено от тления так же, как оно стало подвластным тлению по его вине. Прп. Симеон пишет:

«Когда человек обновится и станет снова духовным, нетленным и бессмертным, все творение, подчиненное Богом в службу человеку, освободится от этого рабства, обновится вместе с ним и станет нетленным и в некоторой степени духовным. <...>

Не подобает человеческим телам облечься в славу воскресения и стать нетленными перед обновлением всех тварей. Но как в начале все творение сперва сотворено нетленным, а после от него взят и создан человек, так и опять все творение сперва станет нетленным, а после обновятся и станут нетленными и тленные тела людей, чтобы снова стать человеку нетленным и обитать в нетленном, вечном и духовном жилище»³⁰⁰.

С библейской точки зрения, наиболее правдоподобно предположение о том, что все элементы таблицы Менделеева были частью состава Земли, Солнца, Луны и звезд еще в момент их сотворения. Например, первое чудо, которое совершил Господь Иисус Христос, – это превращение воды в вино на свадьбе в Кане Галилейской (см. Ин.2:1–11). Питьевая вода содержит в основном только атомы кислорода и водорода (атомы других элементов составляют ничтожную долю процента, то есть являются «следами» на научном языке). С другой стороны, в вине присутствуют атомы примерно 60 химических элементов, происходящих из клеток винограда. Это свидетельствует о том, что Иисус как Бог, творящий Вселенную, мог точно так же сотворить атомы всех химических элементов еще в самом начале, что очень хорошо объясняет, почему они обнаружены в составе звезд даже самых древних галактик.

В конце второй главы первой части мы уже отметили, что за последние 10–15 лет астрономы обнаружили значительное число галактик, которые существовали уже через 300–400 миллионов лет после Большого взрыва. Во всех этих галактиках звезды содержат тяжелые элементы. С точки зрения натуралистических гипотез, это означает, что им должны были предшествовать хотя бы два звездных поколения, в недрах которых синтезировались бы элементы, следующие за гелием, разбросанные впоследствии при их взрывах в качестве гипер- и сверхновых звезд. Вряд ли необходимо упоминать, что этот срок слишком мал для появления третьего и четвертого поколения звезд, но мы предоставим телескопу Джеймса Уэбба решить этот вопрос в следующие несколько лет.

Если, однако, судить по Млечному Пути, то в нем, как мы уже сказали, сверхновые звезды составляют совсем ничтожное количество для того, чтобы считать, что их термоядерные «печи» произвели тяжелые элементы в звездах и планетах. Более того, хотя, с точки зрения астрофизиков, старейшие звезды Галактики должны были засиять всего лишь через 100–200 миллионов лет после старта Вселенной, в них тоже имеются тяжелые элементы, хотя и в менее значительной степени³⁰¹. Разумеется, они могли получить их из более поздних сверхновых взрывов, но также есть вероятность того, что они обладали ими еще при рождении. Наш вывод подтверждается и тем обстоятельством, что подобных звезд единицы, а миллионы других, которые их окружают, содержат обычные 2% тяжелых элементов (не говоря уже о том, что, по-видимому, таков же этот процент и в большинстве звезд еще самых первых галактик!).

Что касается состава земной атмосферы, то здесь можно рассуждать следующим образом. Растения (о которых сказано, что они были созданы в третий творческий день) днем фотосинтезируют, но круглосуточно в них совершается процесс дыхания. Дыхание растений аэробно, то есть происходит с участием кислорода, который в митохондриях клеток содействует разложению органических веществ до углекислого газа и воды, при этом освобождается энергия. Выходит, что, по библейской модели, в первичной атмосфере нашей планеты должен был присутствовать кислород – хотя бы в минимальном количестве, необходимом для дыхания растений, – объем которого в дальнейшем явно увеличился в результате фотосинтеза.

Как мы уже упоминали, несколько лет тому назад группа канадских и датских ученых, а позднее и команда Роберта Фрея, опубликовала исследования древних скал в Южной Африке и Гренландии, согласно которым кислород присутствовал в атмосфере уже с самых ранних эпох Земли. Осталось установить, каким была его процентная доля в то время, что, как мы надеемся, будет сделано в скором времени.

Согласно Библии, в начале Земля была покрыта водой, после чего по велению Божию из нее поднялись континенты, а вода отступила и сохраняется в основном в океанских ложах.

Считается, что к концу 2015 г. было обнаружено окончательное доказателвство того, что вода на нашей планете не была доставлена с метеоритов и комет, а присутствовала на ней еще с самого начала (эта гипотеза была высказана геологами еще в 1998 г.). Ученые из центра UHNAI³⁰² при университете на Гавайях исследовали образцы древнейших базальтов Земли, обнаруженных на канадском острове Баффинова земля. Руководитель рабочей группы Лидия Халис рассказывает: «Мы обнаружили, что молекулы воды в образцах из этих скал содержат немного атомов дейтерия. Это говорит о том, что вода попала на Землю не после того, как последняя оформилась и охладилась, а вместе с пылью, из которой была слеплена наша планета. Большая часть воды из этой пыли испарилась, но того, что осталось, было достаточно, чтобы образовались океаны Земли» ³⁰³. Это открытие противоречит наилучшей к настоящему моменту гипотезе о происхождении Солнечной системы, так как по ней вся вода должна была отлететь к астероидному поясу из-за солярного парникового эффекта. Более того, вне всякого сомнения, под воздействием интенсивного солнечного света водяные пары разлагались на кислород и водород, то есть кислород с самого начала составлял весьма значительный процент атмосферы.

В конце марта 2018 г. в журнале «Science Advances» американские, британские и французские ученые заявили, что при исследовании лунных образцов (доставленных миссиями «Аполло») и вулканических скал с океанского дна нашей планеты они пришли к выводу о том, что 70–95 % сегодняшней воды наличествовало в составе Земли еще до образования Луны³⁰⁴. Напомним все же, что, согласно общепринятой ныне теории, планета Земля была в то время магмовым океаном с температурой, превышающей 1000°С, и при столкновении с Тейей значительная его часть была выброшена на орбиту. Удар привел к еще более сильному разогреванию, гигантским волнам и бурной конвекции в оставшейся части магмы, в результате чего вся (или почти вся) вода должна была испариться в космос. Другими словами, не существует абсолютно никакого шанса на то, чтобы более 70% нынешней воды сохранилось с того времени, если следовать материалистическим гипотезам!

В 2017 г. геолог Бальз Камбер, руководитель факультета геологии и минералогии дублинского Тринити-колледжа, в интервью журналу «Conversation» сделал обзор исторического развития гипотез о происхождении воды на Земле. Он предложил еще несколько исключительно сильных аргументов в пользу того, что океаны образовались тотчас после формирования нашей планеты. Но наиболее интересны его заключительные слова: «Новаторская работа показала, что минералы на глубине 150–200 километров, вероятно, содержат в себе воду, а еще более недавние эксперименты, модели и сейсмические данные показывают, что вода может быть обнаружена и глубже – на глубине 400–660 километров (причем вулканы выбрасывают ее на поверхность в виде пара, после чего она конденсируется и стекает в океаны. – В. В.).

Необходимо знать, что вода может быть также рециклирована обратно в мантию. Это значит, что существует баланс между водой в океанах и той, которая сохраняется в мантии. Пока что ученые могут только строить предположения о том, сколько воды все еще заключено в этих больших глубинах.

Но одно ученые знают точно: что средний уровень морской поверхности по отношению к суше остается относительно постоянным в течение последних почти четырех миллиардов лет. Это означает, что постоянный круговорот воды, которая выходит и возвращается обратно в мантию, серьезно содействовал поддержанию жизни во все время ее существования на планете»³⁰⁵.

Другое удивительное открытие, заявленное в июне 2014 г. и подкрепленное дополнительными исследованиями в 2018 г., убедительно доказывает, что глубоко под поверхностью Земли существует огромный резервуар воды, объем которого в три раза больше, чем объем всех океанов. Стивен Джейкобсон пишет: «Мы должны быть благодарными этому резервуару, ибо если бы он был не там, то находился бы на поверхности Земли и вершины гор были бы единственной сушей»³⁰⁶.

Эти слова ученого дают прекрасно объясняют, откуда могли взяться воды Потопа и куда они делись потом!³⁰⁷

В журнале «New Scientist» того же года буквально засвидетельствовано сказанное в Быт.1:2–10 о том, что водная оболочка первоначально полностью окутывала планету. Уже во введении статьи «Ранняя Земля была покрыта полностью глобальным океаном» мы читаем следующее: «…4,4 миллиарда лет тому назад Земля имела плоский рельеф и находилась почти полностью под водой, за исключением нескольких небольших островков, как показывают последние исследования <...> Энтони Барнам из Австралийского национального университета заявил: “Наше исследование показало, что в течение первых 700 миллионов лет не было гор и континентальных столкновений. В то время Земля была гораздо более тихим и спокойным местом”»³⁰⁸.

Более того, в марте 2020 г. подтвердилось, что вся планета была покрыта водой, а подъем континентов произошел лишь около 3,2 миллиарда лет тому назад – это делает появление жизни еще более невероятным. Вот что мы узнаем из публикации: «Перспектива древнего водного мира на Земле также предлагает новый взгляд на другой интригующий вопрос: где появились самые ранние формы жизни на планете и как они развивались, пишут ученые в своем исследовании. Бенджамин Джонсон говорит: “Есть два основных лагеря по вопросу о возникновении жизни: гидротермальные жерла и наземные пруды. Если наша выводы правильны, это означает, что 3,2 миллиарда лет тому назад поверхность суши, необходимая для возникновения и развития жизни, была действительно незначительной или даже полностью отсутствовала”»³⁰⁹.

(Думаю, что многие ученые, поняв, что их заключения непосредственно подтверждают Библию, в дальнейшем будут исключительно осторожными при их формулировке!³¹⁰)

В начале 2018 г. был сделан обзор открытий за последние двадцать пять лет. Вывод был таков: накапливается все больше свидетельств о том, что 4, 28 миллиарда лет тому назад на Земле существовало большое число таксонов из разных царств и даже доменов микроорганизмов. Не говоря уже о том, что это открытие полностью обрушивает всю космогонию Солнечной системы и Земли, оно не может поместиться ни в какой натуралистический сценарий происхождения жизни. Джон Валли, геохимик из университета в Висконсине, говорит: «Когда я был молодым, меня учили, что должны были пройти миллиарды и миллиарды лет для того, чтобы возникла жизнь. Я тем не менее не сумел найти никаких оснований для такого утверждения. <...> Думаю, вполне возможно, что жизнь появилась в рамках нескольких миллионов лет, когда условия стали подходящими для этого. Относительно микробов, миллион лет – это действительно большой срок, но это всего лишь мгновение ока в плане геологии. <...> Нет причины для того, чтобы жизнь не появилась 4,3 миллиарда лет тому назад. Нет причины»³¹¹. Похоже, что математика была не самым сильным предметом профессора Валли в школе, раз он допускает возможность того, чтобы столь многочисленные и разнообразные микроорганизмы (которые явно не имеют и родственной связи между собою) возникли одновременно в рамках всего лишь 5–6 миллионов лет!³¹²

В мае того же года появились результаты исследования митохондриальной ДНК более 100 тысяч животных видов. Информация об этом, собранная учеными всего мира за последние 15 лет, хранится в базе данных GenBank Национального центра биотехнологической информации США. Разумеется, выводы ученых сделаны с эволюционной точки зрения, но если убрать идеологическую окраску, результаты сами по себе показывают следующее:

а) почти все современные виды животных, включая человека, появились одновременно и сравнительно недавно (самое большее 200 тысяч лет тому назад);

б) исключительно четко очерчено генетическое разграничение между данным видом и всеми остальными;

в) полное отсутствие промежуточных видов. Как говорит д-р Дэвид Талер: «Дарвин пытался понять, почему отсутствуют промежуточные формы, и его поиски остаются актуальными и сегодня»³¹³.

Снова оказывается, что научная картина подтверждает библейскую модель и находится в вопиющем противоречии с эволюционной гипотезой.

О чем говорит соотношение химических элементов в живых организмах?

Как следует понимать слова: «И сказал Бог: да произведет земля (вода) <...> траву, деревья, рыб, птиц и зверей» (Быт.1:11, 20:24), ««И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни...» (Быт.2:7)? Может быть, Творец сделал фигуры из глины (а для существ, созданных из воды, – модели из этой жидкости), в которые вдохнул жизнь? Наука, однако, помогает нам понять, что такое представление ошибочно, поскольку процентное соотношение химических элементов, из которых состоят растения, животные и люди, совершенно не совпадает с соотношением элементов в составе почвы и воды (табл. 3 и 4).

Табл. 3. Состав химических элементов в клетках³¹⁴

Табл. 4. Состав химических элементов в земной коре, океанской и морской воде

Наблюдается существенное расхождение и в составе химических элементов, и в их процентной доле. Например, в земной коре алюминий составляет 8,1%, в то время как в живых существах этот элемент отсутствует. В земной коре количество углерода, водорода и азота ниже 1%, а в организмах оно составляет целых 30%. В морской и океанской воде уровни углерода, азота, фосфора и ряда других элементов также далеко не соответствуют их наличию в организмах.

Это обстоятельство говорит о том, что по велению Божию только атомы необходимых элементов выделялись из материи и выстраивались в молекулы неорганических и органических веществ, собираясь в то же время в сложные биологические структуры в телах различных видов организмов.

Основоположником научной классификации организмов считается Карл Линней, который уточнил понятие «вида» и ввел так называемую бинарную номенклатуру. Сегодня вид считается основным рангом в иерархии таксонов. Он определяется как группа близкородственных, морфологически одинаковых особей, которые могут свободно скрещиваться между собою и давать плодовитое потомство³¹⁷. Хотя в биологической литературе встречаются многочисленные (а порой и несовместимые) классификации, все согласны с тем, что основные таксономические группы в нисходящем порядке таковы: царство, тип (отдел у растений), класс, отряд, семейство, род и вид, причем между ними существует множество под- и над-групп.

Эволюционная теория предполагает, что среди ископаемых (фоссилий) должно быть множество «промежуточных звеньев»³¹⁸ как между видами, так и между более крупными таксономическими единицами. Сам Дарвин сознавал, что его теория не подтверждается данными ископаемых, ибо он пишет в «Происхождении видов»:

«Главная причина того, что в настоящее время не встречаются бесчисленные промежуточные звенья повсюду в природе, – это сам процесс естественного отбора, посредством которого новые разновидности постоянно занимают места своих родительских форм и вытесняют их. Но именно в соответствии с огромными размерами этого процесса истребления, количество промежуточных разновидностей, существовавших ранее на Земле, было действительно огромным. Почему тогда каждая геологическая формация и каждый пласт не набиты такими промежуточными звеньями? Геология действительно не показывает нам такой вполне постепенной цепи организмов, и это, по-видимому, самое очевидное и самое веское возражение, которое можно выдвинуть против моей теории. Объяснение кроется, как я считаю, в крайнем несовершенстве геологической летописи»³¹⁹.

Через сто лет после выхода в свет «Происхождения видов», Нильс Хериберт-Нильсен, директор Ботанического института при Лундском университете в Швеции, в результате сорокалетних исследований в области палеонтологии и ботаники был вынужден заявить: «Невозможно нарисовать даже карикатуру на эволюцию при помощи палеонтологических данных. Материал ископаемых сегодня настолько богат, что <...> отсутствие промежуточных форм нельзя объяснить его недостаточностью. Отсутствие промежуточных форм – это реальность, и его ничем нельзя восполнить»³²⁰.

Еще через 20 лет профессор Дэвид Роп, руководитель Музея естественной истории Чикаго, не высказывает совершенно никакой надежды: «Вместо того чтобы доказать постепенное развитие жизни, геологи со времен Дарвина на самом деле обнаруживают крайне непоследовательные и неожиданные факты: виды появляются в геологической цепи внезапно, меняются мало или никак, пока существуют, после чего внезапно исчезают. И не всегда – в сущности весьма редко – становится ясно, действительно ли те, которые приходят им на смену, лучше приспособлены, чем их предшественники. Другими словами, трудно найти какие-либо биологические улучшения»³²¹.

Когда в начале XXI в. доктора Колина Паттерсона, члена Королевской академии наук Великобритании и бывшего главного палеонтолога Британского музея, спросили, почему он не включил изображения переходных форм в свою книгу «Эволюция», он ответил:

«Если бы я знал о какой-либо форме, ископаемой или живой, я непременно включил бы ее. Вы говорите, что я могу нанять художника, который изобразил бы такие переходные формы, но откуда бы он взял информацию о них? Я действительно не успел обнаружить ничего подобного. Если бы я доверился воображению художника, то разве я не обманул бы читателей? Я написал эту книгу четыре года тому назад. Если бы я писал ее сейчас, думаю, книга была бы другой. Градуализм³²² – концепция, в которую я верю не из-за авторитета Дарвина, а потому что мое понимание генетики требует этого. И тем не менее трудно противоречить Гулду и коллегам из Американского музея³²³, которые заявляют, что промежуточных ископаемых не существует. Будучи палеонтологом, я сам занимаюсь философскими проблемами, связанными с идентификацией наследственных форм или организмов-предшественников среди ископаемых. Вы говорите, что надо было хотя бы показать фотографию ископаемого, из которого развился тот или иной вид. Буду предельно ясен: нет такой окаменелости, относительно которой можно было бы привести неопровержимые доказательства»³²⁴.

Чтобы спасти эволюционную теорию, профессор Стивен Дж. Гулд и доктор Найлс Элдридж выдвинули гипотезу о так называемом «пунктирном равновесии». По ней организмы в крупных популяциях остаются неизменными в течение миллионов лет, а эволюционируют всего за несколько десятков тысяч лет. Это происходит в ответ на внезапные изменения среды и главным образом в небольших группах, оторвавшихся от основной популяции в изолированных хабитатах. Отсюда следует, что крупные, стабильные популяции оставили след среди ископаемых, но это не относится к возникающим новым видам.

Критики отмечают, что это всего лишь теория, основанная на отсутствии промежуточных видов, которая предполагает, но не доказывает эволюционную интерпретацию ископаемых. Другим возражением является то, что теории вроде пунктирного равновесия рассматривают проблему отсутствия промежуточных звеньев только на уровне видов. Отсюда следует, что они не объясняют большую трудность – отсутствие промежуточных ископаемых между более крупными таксономическими группами, то есть между семействами, отрядами, классами и типами.

Например, переход от класса пресмыкающихся к классу птиц требует наличия весьма значительного количества промежуточных форм, свидетельствующих об эволюции радикально новых биологических структур и функций, но такие ископаемые полностью отсутствуют³²⁵. Профессор Гулд комментирует, что трудно даже представить, как выглядели бы подобные фоссилии: «Отсутствие ископаемых доказательств того, что существуют промежуточные этапы между главными переходами в строении организмов, более того, наша неспособность во многих случаях сконструировать даже воображаемые функциональные промежуточные виды – это постоянная и крайне неприятная проблема для градуалистических объяснений эволюции»³²⁶. То же признают и профессора Дэвид Роп и Стивен Стэнли: «...происхождение более высоких форм окутано тайной; обычно новые, более высокие категории появляются внезапно среди ископаемых без доказательств о переходных формах»³²⁷.

Совсем недавно немецкий палеонтолог и энтомолог Гюнтер Бехли (атеист и последователь Докинза, под натиском доказательств вынужденный отказаться от натурализма) написал статью, в которой разгромил и последние подпорки так называемого филетического градуализма. Приведем весьма красноречивую цитату из этой статьи: «Эволюционная теория Дарвина прямо и непосредственно постулирует постепенную модель плавного перехода от одного вида к другому, чтобы можно было преодолеть “целую гору невероятностей”, если воспользоваться известной метафорой Ричарда Докинза. Это ни в коей мере не есть устарелая точка зрения времен Дарвина, ибо Докинз (2009) ясно заявил: “Эволюция – не просто постепенный процесс; она должна быть постепенной, если хочет хоть что-то объяснить”. Следовательно, постепенность – это не просто какой-то необязательный маловажный компонент этой теории. Но если постепенность фальшива, то тогда и дарвинизм фальшив»³²⁸.

Вот оценка, которую два известных эволюциониста – Джеймс Валентайн и Дуглас Эрвин – дают этим концепциям: «Мы приходим к заключению, что <...> ни одна из соревнующихся теорий об эволюционных изменениях на уровне видов (а как мы видели, и среди более высоких иерархических рангов. – В. В.) – ни филетический градуализм, ни пунктирное равновесие – не выглядит применимой к происхождению новых телесных форм»³²⁹.

Библейская точка зрения

Еврейское слово «мин», употребленное в Книге Бытия, необязательно должно отождествляться с биологическим понятием «род»³³⁰. Возможно, что, с современной точки зрения, оно соответствует скорее «семейству» или в некоторых случаях «отряду», «классу» и даже более крупным таксономическим группам. Это значит, что понятием «мин» в Библии обозначены все основные роды живых организмов, появившихся во время творческой недели. С точки зрения ряда христианских экзегетов, по-видимому, в начале было создано порядка двадцати-тридцати тысяч основных родов наземных животных, вошедших впоследствии и в Ноев ковчег³³¹.

Доктор Карл Виланд предлагает следующее определение библейского понятия «мин»: «Группы живых организмов принадлежат к одному виду (т. е. основному роду. – В. В.), если они происходят из одного и того же прародительского генофонда» ³³². А согласно доктору Тодду Вуду, о каждом сотворенном роде можно сказать, что он «содержит в себе полный набор организмов, которые находятся в отношении преемственности между собою, и при этом отсутствует преемственность со всеми остальными организмами»³³³.

Библейски мыслящие ученые всегда считали, что эти основные роды посредством процесса микроэволюции распались на огромное множество новых видов, причем для образования данного вида было необходимо совсем короткое время – может быть, в среднем порядка десятилетий³³⁴. Эта точка зрения была подтверждена, буквально перед нашими глазами, зябликами с Галапагосских островов, которые по иронии судьбы готовятся скорее опровергнуть Дарвина, чем поддержать его³³⁵.

Другой пример – ящерицы вида Podarcis sicula, которые всего за 36 лет продемонстрировали не только значительные изменения в силе укуса, величине и форме головы, но и невероятные перемены в устройстве кишок. Это включает даже появление нового клапана, используемого для того, чтобы замедлять продвижение пищи. Руководитель научной группы Энтони Хэррел, заведующий кафедрой органической и эволюционной биологии Гарвардского университета, был вынужден заявить, что «быстрые адаптивные изменения в морфологии <...> хорошо засвидетельствованы в природных популяциях <...> и в ряде случаев могут рассматриваться как правило, а не как исключение. <...> Более того, несмотря на тот факт, что микроэволюционные ответы на изменения окружающей среды хорошо засвидетельствованы, непредсказуемость и обратимость изменений морфологических черт в меняющихся (экологических) условиях порождают вопросы относительно того, как эти изменения на макроуровне могут привести к появлению новых структур, наблюдаемых в макроэволюционном масштабе» ³³⁶.

Другими словами, сами эволюционисты уже признают, что сегодня видообразование совершается в весьма короткие сроки, что очень хорошо засвидетельствовано и является правилом, а не исключением. При этом наблюдаются большие морфологические изменения, которые, с точки зрения дарвиновской теории, должны были быть характерными для процесса макроэволюции, то есть для огромных, порядка миллионов лет, временных масштабов. Более чем ясно, что в данном случае скорость изменений слишком велика для того, чтобы она могла обуславливаться случайными мутациями и естественным отбором. Следовательно, доказательства свидетельствуют о том, что именно уже существующая генетическая информация является тем, что порождает изменения (на этом мы остановимся чуть ниже).

Библейская позиция допускает изменения на уровне вида, рода, семейства, отряда, а в некоторых случаях и более высоких иерархических групп. Например, считается, что вид банкивская (дикая) курица породил более 400 подвидов (пород) домашних кур. Всего одна пара семейства псовых могла быть предком собак, волков, лисиц, шакалов, койотов и т. д. То же может относиться и к отряду пауков, к надклассу костных рыб и даже к надотделу мхов среди растений и т. д. Генофонд каждого из основных родов должен был быть, по-видимому, исключительно богат, чтобы произвести значительное количество вариаций из разнообразных новых видов. При этом видообразование до известной степени может быть плодом некоторых из тех факторов и механизмов, о которых говорит и эволюционная теория – географической изоляции, естественного отбора и т. д.

Но все же есть и отличия. В начале творение было названо «весьма хорошим», а люди и животные питались только растительной пищей. После грехопадения зло вторгается в мир и появляются хищники, паразиты, патогенные микроорганизмы и т. д. Вероятнее всего, это совершилось по велению Божию³³⁷, для чего могли бытв использованы, например, так называемые полифункциональные участки ДНК³³⁸, которые дают возможность по-разному прочитывать содержащуюся в ней информацию – вот таким образом и возникали совершенно новые фенотипические качества в уже существующих видах.

Согласно дарвиновской теории, для того, чтобы естественный отбор был в состоянии породить значительные эволюционные изменения, требуется последовательность, состоящая из огромного множества малых шагов. Однако профессор Брайан Джозефсон, лауреат Нобелевской премии, не согласен с этим механизмом:

«...существенная часть спора касается того, существует ли непрерывный путь, ведущий от возникновения жизни до человека, каждый шаг которого был бы одобрен естественным отбором и был бы в то же время достаточно небольшим для того, чтобы наступить случайно. Похоже, что наличие подобного пути изображается (некоторыми эволюционистами) как логическая необходимость, но на самом деле подобной логической необходимости не существует...»³³⁹.

Все большее число ученых считает, что и новая синтетическая теория эволюции не в состоянии объяснить макроэволюционные изменения. Профессор Скотт Джилберт говорит:

«Еще с 70-х гг. прошлого века многие биологи начали сомневаться в ее способности объяснить эволюцию. Генетика, может быть, и в состоянии объяснить микроэволюцию, но микроэволюционные изменения в генах не рассматриваются как способные превратить рептилию в млекопитающее или рыбу – в земноводное. Микроэволюция относится к приспосабливанию, которое приводит к выживанию наиболее приспособленных, а не к их возникновению. Как указывает Гудвин, “происхождение видов – проблема Дарвина – остается нерешенной”»³⁴⁰.

Давайте обобщим:

Дарвиновское учение, как и его позднейшая модификация – так называемая синтетическая теория эволюции, утверждает, что изменения в организмах совершались абсолютно случайно, через множество небольших мутаций. Другими словами, эволюционная модель предсказывает существование огромного количества (хотя бы нескольких миллиардов) промежуточных звеньев между таксономическими группами. Эти звенья, однако, не обнаружены. Это значит, что среди ископаемых нигде не обнаружены плавники рыб в процессе превращения в конечности земноводных, чешуя рептилий, трансформирующаяся в оперение птиц и т. д.

С точки зрения библейской модели, изменения совершались (и совершаются!) только в рамках основных родов, причем быстро («квантовыми скачками»), что обуславливается заложенными в них сложными генетическими механизмами. Эти роды не могут переходить друг в друга: например, пауки всегда останутся пауками и не превратятся в бабочек, рыбы – в жаб, рептилии – в птиц и млекопитающих³⁴¹. Таким образом, между основными родами не должно наблюдаться никаких переходных форм, что недвусмысленно подтверждается и геологической летописью.

Уже у бактерий и архей наблюдается огромная сложность в записи и передаче генетической информации, для чего необходимо существование множества биокомпонентов: ДНК, различных РНК, десятков видов протеинов (гистонов, рибосомных белков, энзимов и т. д.), целого ряда молекулярных машин и т. д. В связи с этим все объективно мыслящие ученые повторяют одно и то же в течение многих лет, но мы ограничимся только двумя цитатами.

Кэрил Хаскингс, руководитель исследовательской программы, связанной с микробиологией и генетикой, выражает удивление следующими словами: «Появились ли код и средства его переноса одновременно в ходе эволюции? Такое совпадение выглядит невероятным, если иметь в виду огромную сложность и того и другого, а также требование строгой координации между ними, чтобы они могли уцелеть. Каким-нибудь предшественником Дарвина (или скептиком в отношении эволюции после Дарвина) эта загадка была бы истолкована, вероятно, как наиболее мощное доказательство божественного творения»³⁴².

Карл Поппер, которого считают одним из величайших философов науки всех времен, говорит буквально то же самое: «Что делает происхождение жизни и генетического кода мучительной загадкой? Тот факт, что генетический код не имеет никакой биологической функции, если он не будет переведен, то есть если не приведет к синтезу протеинов, структура которых определяется этим кодом. Но <...> механизм, которым клетка (по крайней мере, непервобытная клетка – единственная, знакомая нам) переводит код, состоит минимум из пятидесяти макромолекулярных компонентов, которые тоже закодированы в ДНК. Таким образом, код не может быть переведен, если не будут использованы некоторые продукты его перевода. Это непреодолимое препятствие или, скорее, заколдованный круг для любой попытки сформулировать модель или теорию возникновения генетического кода. Так мы сталкиваемся с возможностью того, что происхождение жизни (подобно происхождению Вселенной) может превратиться в непреодолимый барьер для науки и в провал всех попыток свести биологию просто к химии и физике»³⁴³.

Ясно, что не существует никакой статистической вероятности того, что весь этот комплекс появился случайно, и поэтому мы не будем останавливаться на этом вопросе. Рассмотрим, однако, и другой казус, а именно: возможно ли, чтобы видообразование осуществлялось путем постепенных улучшений в генетическом коде, которые реализованы посредством случайного наступления благоприятных мутаций?

Вот что заявляет компьютерный специалист М. Шутценбергер на симпозиуме по биологии, состоявшемся в 1966 г. в институте Уистера (о котором уже шла речь):

«Сегодня компьютеры работают в масштабе, вполне соизмеримом с тем, который постулируют эволюционные теории. Если данный вид размножается раз в год, то количество циклов за миллион лет будет таким же, как то, которое можно получить путем десятидневных расчетов, повторяющих программу продолжительностью в сотую долю секунды. <...> Сегодня мы не можем оправдывать трудности (синтетической теории эволюции), ссылаясь на ненаблюдаемые следствия астрономических чисел при малых вероятностях».

Далее он обращает внимание на вопрос, который является ключевым для неодарвинизма: возможно ли, чтобы путем накопления полезных мутаций дело дошло до появления нового вида?

«Мы считаем, что это невозможно. На самом деле, если попытаться смоделировать такую ситуацию, внося случайные изменения в текст – неважно, буквы это будут или буквосочетания, размер единиц не имеет значения – компьютерных программ, то обнаружится, что нет никакой вероятности (т. е. она меньше 1/10¹⁰⁰⁰), что измененная программа вообще начнет вычислять: она просто остановится!

Более того, не существует вероятности (т. е. она меньше 1/10¹⁰⁰⁰), чтобы такой механизм появился спонтанно, а даже если он появится, еще менее вероятно, что он сохранится!

Мы утверждаем, что в неодарвинисткой теории эволюции есть серьезный пробел и этот пробел настолько велик, что его невозможно заполнить посредством современных биологических концепций»³⁴⁴.

Математик М. Иден на том же симпозиуме поясняет, что код ДНК имеет ту же структурную форму, что и буквы и слова языка. Точно так же, как и они, то есть из-за своей определенной последовательности, этот код может и не иметь никакого смысла. Следовательно, как и все языки (естественные и искусственные), ДНК не может изменяться путем случайных перемен; если это случится, результатом всегда будет путаница!

«Ни один существующий ныне формальный язык не может допускатв произвольные изменения в последовательности символов, которая выражает его предложения. Смысл неизменно бывает уничтожен»³⁴⁵.

Растительный физиолог доктор Дон Баттен дает чудесный пример, помогающий нам сориентироваться в ситуации:

«Информация ДНК подобна письменному языку: последовательность базовых (нуклеотидных) пар, подобно буквам в письменном языке, описывает что-то осмысленное (часто последовательность аминокислот кодирует тот или иной протеин, типа инсулина или гемоглобина). Возьмем, к примеру, предложение: “Наш кот ест все”. (Я нарочно выбрал слова, состоящие только из трех букв, поскольку они отражают тройной генетический код, о котором будет сказано ниже.) Давайте теперь вставим букву (чем является и базовая нуклеотидная вставка в ДНК): “Наш кот ест все”. Теперь предложение содержит дополнительную букву. Означает ли это, что в нем больше информации? Нет, теперь оно не имеет смысла, ибо не говорит уже ни о чем осмысленном. Вставка буквы не добавляет информацию, а разрушает ее. На самом деле с ДНК дело обстоит еще хуже, потому что вставка базы (“буквы”) ведет к смещению и искажению всей информации справа от нее. Поскольку каждое “слово” в ДНК фиксировано в трех буквах, предложение теперь будет читаться как полная бессмыслица: “Наш кмо тес твс е”. Стирание³⁴⁶ оказывает подобное действие на информацию, начиная с того места, на котором оно было сделано, и далее»³⁴⁷.

С точки зрения эволюционистов, при «генном дублировании»³⁴⁸ лишний ген может оставаться в «спящем состоянии» (т. е. не экспрессироваться) и быть таким образом способным мутировать, не отражаясь на организме. Если этот ген испытает благоприятную мутацию, а затем и задействуется, он может дать начало новой структуре и/или функции (в действительности, чтобы совершилось изменение такого масштаба, необходима мутация большой совокупности генов, расположенных на разных местах в кариотипе ³⁴⁹). Эта теория, однако, сталкивается с огромными трудностями, ведь шанс на получение нового функционального гена абсолютно ничтожен³⁵⁰. Профессор Пол Дэвис категоричен: «Лишь совсем малая часть всех возможных последовательностей выражает биологически осмысленное послание. <...> Другими словами, гены и протеины исключительно специфичны в отношении своей структуры»³⁵¹.

Доктор Джонатан Сарфати далее утверждает, что для реализации эволюционного прогресса недостаточно получить какую-то новую последовательность генов, которые были бы биологически функциональными. Нужно, чтобы получилась именно та последовательность, которая обеспечит преимущество организму на каждой следующей фазе его эволюционного развития. Идея о том, что эти специфические новые гены могут возникнуть случайно, крайне сомнительна:

«Не хватит никакого количества “экспериментов” (мутирующих поколений организмов), чтобы добиться чего-то полезного через подобный процесс. Обратите внимание на то, что среднестатистический ген, состоящий из 1000 базовых пар (генетических букв), может иметь 4¹⁰⁰⁰ варианта, что равно 10⁶⁰². Сравним это с количеством атомов во Вселенной, которых “всего лишь” 10⁸⁰. Если каждый атом считать “экспериментом” на протяжении каждой миллисекунды предполагаемого возраста Вселенной – 15 миллиардов лет, то так можно было бы проверить, самое большее, 10^10С из различных вариантов гена»³⁵².

(Добавим, что остается проверить еще 10⁵⁰² вариантов – число, не нуждающееся в комментариях!)

Эволюционная теория – это упражнение для людей, которые явно всегда были не в ладах с математикой, раз они продолжают настаивать, что ДНК и все формы жизни возникли и эволюционировали путем совершенно случайных процессов!

Сегодня все большее число генетиков считает, что мутации не только не улучшают эволюционный потенциал, но со временем уничтожат и сами популяции. В своей книге «Генетическая энтропия и тайна генома» доктор Джон Сенфорд утверждает, что эффект вредных мутаций неизмеримо больше, чем любая случайная полезная мутация, и что по этой причине геномы неизбежно будут дегенерировать. Вместе со многими другими учеными он обращает внимание на тот факт, что в настоящее время количество мутаций у людей нарастает с каждым новым поколением. Каждое рождение нового человека добавляет, по меньшей мере, сто новых мутаций, огромное большинство которых вредно, но фенотипические последствия этого незаметны, так как большая их часть оказывает эффект, близкий к нейтральному. Из-за своего ничтожного эффекта они не устраняются естественным отбором, и в результате количество этих мутаций среди населения продолжает нарастать с неослабевающей силой. Эта ситуация, однако, не может продолжаться бесконечно, ибо через много поколений наступит момент, когда вредные мутации начнут проявляться в гомозиготном состоянии все чаще и чаще. Доктор Сенфорд заключает, что итог в конечном счете будет летальным:

«...не существует селективной схемы, которая может сделать вред обратимым <...> мы сползаем в пропасть, и ничто не может остановить этого. Когда отбор неспособен помешать потере информации из-за мутаций, возникает ситуация, которую называют “катастрофой ошибки”. Если ее не исправить быстро, эта ситуация приведет в дальнейшем к смерти видов – к их исчезновению. В своих последних фазах геномная дегенерация ведет к уменьшающейся плодовитости, что препятствует дальнейшей селекции. <...> После этого наступит сочетание близких родственников и генетический дрейф, что окончательно погубит геном. Когда дело дойдет до этого момента, процесс превратится в необратимую и устремленную вниз спираль. <...> Исходя из множества независимых друг от друга источников и доказательств, мы приходим к выводу, что проблема человеческой геномной дегенерации реальна. Отбор нужен для замедления дегенерационных процессов, но на практике нет такой формы отбора, которая могла бы остановить процесс. <...> Исчезновение человеческого генома ³⁵³ столь же несомненно и неизбежно, как и гибель звезд, смерть организмов и тепловая смерть Вселенной»³⁵⁴.

Доктор Сенфорд недвусмысленно подчеркивает, что проблема генетической дегенерации доказана множеством независимых источников. Уже налицо достаточное количество компьютерных симуляций, которые полностью подтверждают этот прогноз³⁵⁵. Более того, каждый ученый при помощи какой-нибудь из созданных для этой цели программ мог бы и сам убедиться в разрушительной силе генетической энтропии (и не только у человека) даже на собственном домашнем компьютере.

Время никогда не приводит к усложнению организации материальных структур, как утверждает эволюционная теория, а напротив – к дезинтеграции систем, изначально чудесно построенных. А исходя из вышеуказанных данных, генетическая энтропия вообще не позволяет отнести «начало» ко времени в миллионы и миллиарды лет тому назад³⁵⁶.

Дарвин считал, что все живые организмы имеют общего предка, и сравнивал историю живых существ с разветвленным деревом. Его последователи поставили у корней этого «древа жизни» первые простейшие клетки. Из ствола вырастает могучая крона, разделяющаяся на ветви, или семейства растений и животных, а по краям – и на веточки, представляющие все отдельные виды, существующие сегодня. Современная эволюционная теория тоже основана на этой схеме дивергенции, причем генеалогическое единство таксонов ищется уже не только на морфологическом, но и на генетическом и молекулярном уровне.

С точки зрения этой схемы, отсутствие горизонтальных связей между ветками означает, что каждый новый вид эволюционирует сам по себе, то есть должен сам «изобрести» все полезные адаптации, не «учась» у других видов, не усваивая их опыт, не заимствуя их полезные «открытия». Многие эволюционисты, однако, понимают, что если виды эволюционировали независимо друг от друга (т. е. не обмениваясь информацией о полезном опыте в своей борьбе за существование и в адаптации к среде), то по сделанным расчетам совершенно недостаточно четырех миллиардов лет для того, чтобы жизнь прошла путь от бактериальной клетки до человека.

В начале 2002 г. российский ученый Георгий Заварзин, ссылаясь на гипотезу об эндосимбиотическом происхождении эукариотических клеток (о которой мы уже говорили), выдвинул идею³⁵⁷ о том, что в восхождении к более высоким эволюционным уровням (ароморфозам³⁵⁸) огромную роль играл также и горизонтальный перенос генов³⁵⁹. (Следует отметить, что эта идея была высказана и рядом других авторов.) Только существованием такого информационного обмена можно объяснить многочисленные параллелизмы – появление одинаковых новых прогрессивных признаков в нескольких разных эволюционных ветвях независимо друг от друга и часто почти одновременно. Ученые высоко оценили это предположение, потому что оно пересматривает традиционные эволюционные реконструкции и представляет расцвет жизни, как динамику единой целостной системы.

И все же, несмотря на замечательные теоретические рассуждения по этому вопросу, эмпирический подход, основанный на молекулярной систематике (т. е. на сравнительном анализе ДНК), указывает на совсем иные вещи. В 1999 г. биолог Малкольм Гордон признал следующее: «Похоже, что живые организмы происходят от многих предков. По всей вероятности, в основе всеобщего древа жизни стоит не один-единственный корень. Традиционный вариант теории об общем происхождении очевидно неприменим к современным царствам. Похоже, что он неприменим и для большинства, если не для всех типов, а возможно, и для большей части классов в типах» ³⁶⁰. (К тем же выводам приходит и эволюционный и молекулярный биолог Форд Дулитл в статье «Древо жизни нужно искоренить», опубликованной в «Scientific American» ³⁶¹.)

Научные разработки, сделанные в следующие годы, все убедительнее подтверждают его опасения. В 2009 г. два эволюциониста, мнение которых было процитированное в журнале «New Scientist», вновь высказались о том, что научные исследования противоречат дарвиновской теории об общем происхождении. Эрик Баттест заявляет: «Не существует абсолютно никаких доказательств того, что древо жизни реально». А Майкл Роуз добавляет: «Как мы все знаем, древо жизни похоронено. И все же нелегко принять то, что нам придется изменить все свои взгляды на биологию»³⁶².

Как мы уже отметили, в 2015 г. ученые сравнили генетические коды почти 2,3 миллиона видов микроорганизмов, грибов, растений и животных³⁶³. В проекте «Древо жизни» участвовало 11 научных и образовательных учреждений, а для его создания было использовано более 7500 филогенетических исследований, опубликованных с 2000 по 2012 гг. в более чем сотне научных изданий. Ученые признают, что «эволюционные взаимоотношения между различными видами не прояснены до конца», то есть неизвестно, существуют ли они вообще. В качестве оправдания указывается то, что значительная часть эволюционных деревьев была представлена в виде PDF-файлов, что мешает их внесению в базу данных и объединению с наличными материалами. Мы подождем, пока будет проанализирована вся информация, чтобы посмотреть, какое оправдание будет придумано в случае, если данные снова подтвердят тот же результат (ибо, по нашему мнению, выдержка, сделанная к настоящему моменту, вполне репрезентативна).

При составлении очередного «Древа жизни» в 2017 г. биологи вдруг замолкли по самому важному вопросу – об общем происхождении. Это заставляет нас заподозрить, что они применяют свою традиционную тактику игнорирования результатов, которые противоречат эволюционной теории. К этому выводу нас подталкивают и слова профессора Дебашиша Бхатачарии, заявившего: «Надо подчеркнуть, что мы не стремимся критиковать Дарвина. Мы считаем Дарвина героем науки». Все же они вынуждены признать, что растения и животные эволюционируют совместно с более низкими организмами – прокариотами, вирусами, грибками, – причем симбиоз между ними достигает таких уровней, что без нее они немыслимы ³⁶⁴. Это может означать и то, что виды возникли одновременно (разумеется, такое заключение все еще не доказано полностью).

Статья «Winston Ewert Dependency Graph of Life» (2018) в научном журнале BIO-Complexity фактически фальсифицирует дарвиновскую модель происхождения видов от общего предка. ID-модель графа зависимостей компонентов на много порядков лучше согласуется с наблюдениями, чем дарвиновская. В статье численно оцениваются конкретные предсказания модели (например, существование большого числа модулей и кодирующих их генов, не укладывающихся в рамки индивидуальных таксономических единиц). Логарифм отношения байесовских коэффициентов для двух моделей составляет более 10 000 не в пользу дарвиновской модели (и это в самом выгодном для нее случае из рассмотренных автором публикации)³⁶⁵.

Вот что пишет Доминик Стейтэм в своей книге «Эволюция – наука или идеология»: «Эволюционисты утверждают, что с помощью генетики можно реконструировать эволюционную историю данного организма». Если речь идет о специации (видообразовании) в рамках данного основного рода³⁶⁶, то там действительно можно почти полностью пронаблюдать последовательные генетические изменения и проследить таким образом путь, по которому шла специация, как в случае фруктовых мушек (Drosophila), открытых на Гавайских островах. Но когда подобные утверждения делаются в связи с попыткой доказать эволюцию одного вида в другой, аргумент уже далеко не столь убедителен.

Рис. 36. Предполагаемая история эволюции согласно Национальной академии наук США

Табл. 5. Различия в последовательности аминокислот в цитохроме С у различных основных родов животных и время, о котором предполагается, что они произошли от общего предка (Science and Creationism: A View from the National Academy of Sciences, p. 19)

Эволюционисты утверждают, что если сравнить гены двух живых организмов, о которых считается, что они произошли от общего предка миллионы лет тому назад, то можно измерить в количественном отношении состоявшуюся эволюцию. Этого, заявляют они, можно добиться, если сравнить последовательность аминокислот в протеинах, так как они отражают различия в генах, определяющих их структуру. В публикации Британской академии наук «Science and Creationism» авторы сравнивают несколько протеинов, открытых в разных организмах. Например, сравниваются данные о последовательности аминокислот в цитохроме С, открытом у насекомых, рыб, пресмыкающихся, птиц и млекопитающих (см. рис. 36 и табл. 5)³⁶⁷. Поскольку считается, что позвоночные и насекомые произошли от общего предка около 600 миллионов лет назад, а пресмыкающиеся и рыбы – около 400 миллионов лет назад, ученые предположили, что было бы естественно обнаружить большее различие в последовательности цитохрома С между позвоночными и насекомыми, чем между пресмыкающимися и рыбами. Поскольку результаты показывают именно это, теорию объявили правильной – и так возникла идея «молекулярных часов». Предполагается, что если измерить скорость мутирования данного протеина, можно вычислить приблизительное время, когда два вида начали расхождение из общего эволюционного начала, сравнив последовательность аминокислот этого протеина у каждого из них. Подобный аргумент был выдвинут и в отношении гемоглобина.

И все же более критический анализ этих данных вскрывает иную картину. Гипотеза молекулярных часов предполагает постоянную скорость мутирования за одно и то же время, но наблюдения показывают, что более корректно скорость мутирования измерять за поколение. Если учесть разную продолжительность жизни поколения у разных организмов, то теория станет далеко не столь убедительной. Например, дивергенция в протеинах малых грызунов типа мышей не больше, чем та же дивергенция у приматов, например слонов или китов, у которых время, отпущенное на поколение, гораздо продолжительнее ³⁶⁸. Время жизни поколения у разных видов насекомых может варьироваться почти в тысячу раз, но дивергенция в протеинах разных отрядов насекомых такая же, как и у позвоночных³⁶⁹. Время жизни поколения фруктовых мушек, например, составляет около двух недель, в то время как у цикад оно доходит до семнадцати лет.

Более того, скорость молекулярных часов начинает варьироваться очень сильно, когда она измеряется у разных организмов и в отношении разных протеинов³⁷⁰. Эволюционные деревья, основанные на идее молекулярных часов, отличаются значительно от эволюционных диаграмм палеонтологов, основанных на данных ископаемых³⁷¹.

По словам Зигфрида Шерера, профессора микробной биологии в Техническом университете Мюнхена, «похоже, не существуют надежные молекулярные часы, связанные с последовательностью аминокислот в протеинах. <...> Вывод: гипотеза протеиновых молекулярных часов должна быть отброшена»³⁷². Недавно проблема была подтверждена и Марком Фармером, профессором клеточной биологии в университете штата Джорджия: «Как ученые, мы с гордостью признаем, что наши ранние приблизительные методы, при которых мы использовали различные гены в качестве стабильных молекулярных часов, вероятно, ошибочны <...> просто когда мы прибегаем к молекулярным часам, чтобы сделать сравнения такого рода, мы иногда используем ошибочную модель, которая не всегда работает»³⁷³.

В связи с ожиданиями эволюционистов, надеющихся найти в генетике то доказательство эволюции и «отсутствующих звеньев», которое постоянно ускользает от них, молекулярный биолог доктор Майкл Дентон говорит:

«Перспективы найти последовательность в природе посредством этой техники вызвали огромный интерес. Там, где ископаемые провалились и морфологические аргументы сводились, в лучшем случае, к голой амбиции, это новое поле сравнительной биохимии должно было наконец-то дать объективное доказательство существования той последовательности и тех связующих звеньев, которые эволюционные биологи так долго искали. Но с накоплением все большего числа данных о последовательностях в протеинах в 60-е гг. ХХ в. становилось все яснее, что молекулы так и не предоставят никакого доказательства эволюционной последовательности в природе <...> отсутствуют какие бы то ни было прямые доказательства эволюции»³⁷⁴.

Дентон строит свои аргументы на основе данных, приведенных в «Atlas of Protein Sequence and Structure» Маргарет Дейхофф³⁷⁵. Например, он сравнивает последовательность аминокислот в цитохроме С рыбы с той же последовательностью у земноводного, рептилии, птицы и млекопитающего. Различия не выходят за рамки одного процента, как показано на рис. 37а, что означает, что ни один из этих разрядов живых существ не является промежуточной или переходной формой между другими. Отсюда следует, что хотя последовательность значительно варьируется у отдельных основных родов (рыб, земноводных, рептилий, птиц и млекопитающих), как показывает публикация Британской академии наук, тем не менее если каждый основной род сравнить с рыбой, вариация выглядит незначительной. Таким же образом он сравнивает и последовательность аминокислот в гемоглобине «первобытной» бесчелюстной рыбы (миноги) с той же последовательностью у «более эволюционировавшей» рыбы (карпа), земноводного (жабы), птицы (курицы), сумчатого (кенгуру) и плацентного (человека), как показано на рис. 37б. Эти различия не выходят за рамки 8 процентов, причем человек находится ближе всего к «первобытной» рыбе! Дентон заключает, что «на молекулярном уровне нет и следа традиционной эволюционной последовательности “рыбы – земноводные – рептилии – млекопитающие»³⁷⁶.

Рис. 37. a) Сравнение цитохрома С у карпа и других; б) Сравнение гемоглобина у миноги и других; в) Сравнение цитохрома С у комнатной моли и других; г) Сравнение цитохрома С у бактерии и других. (Фигуры взяты из: Dayhoff M. O. Atlas of Protein Sequence and Structure.)

Следовательно, будет справедливо заявить, что исследования цитохрома С и гемоглобина не подтверждают ни идею молекулярных часов, ни утверждение о том, что некоторые организмы являются переходными или же более эволюционировавшими, чем другие. В сущности, проблема для эволюционистов становится еще более серьезной, когда исследуется последовательность аминокислот в протеинах организмов с большими различиями в анатомии. Доктор Карл Виланд из Creation Ministries International объясняет:

«...если сравнить последовательность аминокислот в цитохроме С комнатной моли с той же последовательностью у таких отличающихся друг от друга животных, каковыми являются лошадь, голубь, черепаха, минога, карп, как они даны в книге Дейхофф “Atlas of Protein Sequence and Structure”, то все они будут иметь приблизительно одну и ту же процентную разницу с комнатной молью – между 25 и 30% (рис. 37в). Похоже, что эта модель преобладает повсюду. Различие между цитохромом С бактерии, с одной стороны, и тем же цитохромом у лошади, голубя, тунца, комнатной моли, дрожжей и пшеницы, с другой, снова такое же – от 64 до 69% (рис. 37г). В свою очередь, различие между цитохромом С лошади и цитохромом С всех остальных приблизительно таково же. Каждое создание выглядит равно удаленным от всех остальных в этом отношении. Разумеется, мы сравниваем современную бактерию с современной лошадью и время, которое отделяет их от предполагаемого предка, должно быть одним и тем же. Эволюционисты пытаются объяснить эту неожиданную модель, утверждая, что молекулярные часы тикают с одинаковой скоростью для всех организмов. <...> Но все они имеют сильно отличающуюся продолжительность жизни поколений. За тысячу лет бактерии будут иметь невообразимо большее число поколений, чем лошади, например³⁷⁷, и при этом не только существует неизмеримо больше возможностей для ошибок при копировании, но и известно, что у бактерий гораздо больше мутаций на поколение. Это, по-видимому, показывает, что большая часть различий в последовательностях аминокислот в протеинах не является плодом мутаций и что основные группы животных разграничены между собой именно так, как описано в рассказе о творении в Книге Бытия»³⁷⁸.

Последний комментарий доктора Виланда особенно важен. Повсюду в природе протеины демонстрируют высокоорганизованную модель различия, при которой каждый класс организмов изолирован от других и нет промежуточных элементов между ними. Это отражает не предсказания эволюционной теории, а библейскую модель – то, что Бог создал различные организмы в рамках основных родов, которые всегда были отдельными и не связанными между собой группами³⁷⁹.

Но, по-видимому, еще большая проблема для эволюционной теории возникла с открытием того, что гомологичные структуры³⁸⁰ у различных видов животных часто специфицируются разными генами. По словам профессора Де Бира, «поскольку считается, что гомология наводит на мысль об общем происхождении и <...> общем предке, то было бы естественно ожидать, что генетика найдет ключ к проблеме гомологии. И именно здесь мы сталкиваемся с самым шокирующим открытием <...>, а именно: оказывается, что гомологичные структуры не контролируются непременно идентичными генами. <...> Теперь ясно, что гордость, с которой мы объясняли гомологию, как результат наследования гомологичных структур от общего предка, была неосновательна, поскольку наследование такого рода не может приписываться идентичным генам. Попытки найти “гомологичные” гены, за исключением случаев с очень близкими подвидами, оставлены как безнадежные»³⁸¹.

Рольф Саттлер, профессор биологии в университете МакГила, объясняет, что действительно «...гомология таких структур, как органы и модули, в принципе не может приписываться наследованию гомологичных генов или комбинаций генов. Следовательно, гомологию органов нельзя сводить к генной гомологии» ³⁸².

Гюитер Вагиер, профессор экологии и эволюционной биологии из Йельского университета, выражает сожаление в связи с «тревожно большим количеством проблем, связанных с любыми попытками найти биологическую основу гомологии, которые предлагались неоднократно <...> важно отметить общий элемент в жалобах на неспособность эволюционной биологии и генетики объяснить гомологию»³⁸³.

Согласно покойному биологу из Гарвардского университета доктору Перу Алберху, различия такого рода в развитии гомологичных структур «скорее правило, чем исключение».

Если иметь в виду, что генетическое наследование – это основа эволюционной теории, то можно ли поистине утверждать, что гомологичные структуры указывают на общее эволюционное происхождение, в то время как гены, которые производят их, различны?

Более того, не только развитие гомологичных структур часто управляется разными генами, но и развитие негомологичных структур часто оказывается под управлением одних и тех же генов. Например, ген Distal-less известен как участвующий в развитии разных придатков у столь разных организмов, каковыми являются мыши, черви, бабочки и морские ежи ³⁸⁴. Выходит, что связь между одними и теми же генами и несколькими негомологичными структурами – скорее правило, чем исключение³⁸⁵. Важно отметить, что открытие существования гомологичных структур, которые управляются разными генами, было «шоком» для профессора Де Бира, а открытие того, что развитие негомологичных структур часто управляется одними и теми же генами, было «совершенно неожиданно» для профессора Гулда ³⁸⁶. Очевидно, что этим эволюционистам даже и в голову не приходила возможность подобных открытий. Когда природа исследуется более углубленно, становится ясно, что в своей сущности она характеризуется отсутствием преемственности³⁸⁷.

В 2015 г. исследователи из Кембриджа пришли к выводу, что в человеческом геноме присутствуют, по меньшей мере, 145 чужих генов, которые попали к нам не только из прокариот, но и из многоклеточных эукариот. Алистер Крисп и его коллеги при помощи специального алгоритма оценили каждый человеческий ген на предмет сходства его последовательностей с последовательностями бактерий, протистов, грибов и т. д. Допускается, что попавший в человеческие клетки ген меняется, так что не стоит ожидать стопроцентного сходства, но если сходство доходит до 50–90%, то считается, что он появился в результате горизонтального переноса генов. Примечательно, по их мнению, то, что чужие гены продолжают работать на новом месте и кодируют у людей некоторые иммунные белки, а также многие метаболические энзимы, ответственные за расщепление жирных кислот, обмен аминокислотами и ряд других биохимических процессов. Эти гены проникли в геном человека еще со времени общего предка приматов, то еств примерно 100 миллионов лет тому назад ³⁸⁸.

Почему мы не можем согласиться с этим выводом:

а) Если чужой ген трансформируется в результате случайных мутаций, то не имеет значения, насколько он близок к человеческому: вероятность того, что он будет ему идентичным, остается 4¹⁰⁰⁰= 10⁶⁰² (см. выше вычисления, сделанные доктором Джонатаном Сарфати). Другими словами, даже один такой ген не может превратиться в человеческий не только за 100 миллионов лет, но и за гораздо большее время, чем предполагаемый возраст Вселенной, а тем более целые 145 генов!

б) Если допустить, что в наших клетках существует механизм, который помогает правильно построить нуклеотиды проникших чужих генов, то немедленно возникает вопрос: откуда он появился? Более того, здесь речь идет о генах, которые не имеют аналога в ДНК людей, то есть даже если есть такой механизм, то откуда он может «знать», каким образом построить их нуклеотиды так, чтобы они производили белки, которые находились бы в согласии с нашими?

в) Возможно ли, чтобы чужие гены синтезировали белки, функционирующие правильно в клетках человека? Или чтобы знали, в каких из них экспрессироваться и когда?

При среднестатистическом гене из 1000 нуклеотидов и 50–90% сходстве это означает разницу в размере от 100 до 500 нуклеотидов. Если разделить их на 3 (поскольку кодоны состоят из трех нуклеотидов), то любой белок, произведенный таким геном, будет иметь в среднем около 330 аминокислот, причем от 30 до 160 из них будут отличаться от человеческих. Ясно, что это очень сильно увеличивает вероятность того, что неподходящие аминокислотные последовательности будут находиться в «активных центрах», то есть в областях, обуславливающих в наибольшей степени функции этих белков, что неминуемо выведет их из строя, то есть активные центры чужих белков не будут действовать эффективно в человеческом организме и к тому же не будут работать в согласии с нашими собственными белками. Учитывая, что речь идет о протеинах, участвующих в иммунном ответе, или об энзимах, катализирующих сложные метаболитические пути, весьма наивно полагать, что наш организм может выжить в борьбе за существование при условии, что значительное количество белков в нем не только не функционирует правильно, а, наоборот, допускает или порождает исключительно тяжелые заболевания³⁸⁹.

г) Хорошо известно, что (почти) каждый фенотипический признак определяется большим количеством генов, а также, что один ген часто влияет на целый ряд признаков. Снова повторим, что 145 неисправных генов – это слишком много и что они разбалансируют работу всего организма. Следовательно, это уникальные человеческие гены, а не полученные путем горизонтального переноса из других видов. То же самое можно сказатв и об основных генах, которые определяют структуры и функции всех биологических организмов.

Хотя мы не ставим под сомнение горизонтальный генный перенос у прокариот, протистов, грибов и даже высших многоклеточных³⁹⁰, указанные возражения заставляют нас считать, что он не играет никакой эволюционной роли, то есть не содействует усложнению устройства организмов. Лишенная, однако, его весьма существенной поддержки, эволюционная теория весьма сильно забуксовывает, поскольку, как мы уже говорили, у нее нет никакого шанса на то, чтобы объяснить переход от бактериальной клетки к человеку в рамках четырех миллиардов лет!

Доминик Стейтэм в другом месте пишет: «Эволюционисты утверждают, что разница между геномом людей и геномом шимпанзе составляет «всего лишь» около 4 или 5%». Это показывает, что мы очень близкие родственники³⁹¹. Но поскольку эти геномы очень велики, это на самом деле означает огромную разницу в генетической информации. На практике есть около 35 миллионов отличающихся «генетических букв» (т. е. нуклеотидных баз. – В. В.) плюс около 45 миллионов, открытых у человека и отсутствующих у шимпанзе и около 45 миллионов, открытых у шимпанзе, но отсутствующих у человека³⁹². Кроме того, известно, что у людей и шимпанзе разные последовательности аминокислот, по меньшей мере, в 55% их протеинов³⁹³. Согласно профессору Дэвиду де Витту, для того чтобы оба вида разделились и появилось такое невероятное различие в их геномах – 20 миллионов в генетической линии, ведущей к современным человекоподобным обезьянам, и 20 миллионов в линии, ведущей к современным людям, – потребовалось бы порядка 40 миллионов мутационных событий³⁹⁴.

Эволюционисты считают, что многие из этих мутаций явились бы нейтральными по своему эффекту и из-за этого не стали бы предметом естественного отбора. Но мог ли естественный отбор подействовать на благотворные мутации так, чтобы изменить существа, подобные человекообразным обезьянам, в людей?

С точки зрения эволюционной теории, существа, близкие к человекообразным обезьянам, эволюционировали в людей в течение последних 5 миллионов лет. За этот период должны были бы наступить многие перемены и усовершенствования: утроение размеров мозга, прямохождение, умелость рук, речевые органы, язык, музыкальные способности – и множество других. Но такая высокоскоростная эволюция не может не столкнуться со множеством трудностей; одна из самых больших известна как «дилемма Холдейна»³⁹⁵. Согласно покойному профессору Дж. Холдейну ³⁹⁶, члену Королевского научного общества Великобритаиии, организмы, которые воспроизводятся со скоростью, близкой к той же скорости у человекоподобных обезьян и человека, не могли бы осуществлять новые благотворные мутации в данной популяции быстрее, чем одна мутация на каждые 300 поколений³⁹⁷. Если принять 20 лет за время одного поколения, то для эволюционирующей популяции человекоподобных обезьян/людей это ограничило бы количество возможных благотворных мутаций, которые могут возникнуть за десять миллионов лет (что в два раза больше, чем наличное время): 10 000 000/ 300 х 20 = 1 667 мутаций. (Что неизмеримо меньше, чем необходимые «40 миллионов мутационных событий». Даже если допустить, что разница в геномах составляет только 1%, все равно разрыв остается бесконечным³⁹⁸. – В. В.)

Совершенно точно, что этого мало для всех изменений, необходимых для превращения человекоподобной обезьяны в человека³⁹⁹.

Логику «дилеммы Холдейна» нетрудно понять, хотя в специализированной литературе царит большая путаница в связи с ней. Говоря простыми словами, эволюция требует большей скорости воспроизводства, что ограничивает скорость, с которой могут наступать изменения. Дабы сохранялась численность данной популяции, она должна воспроизводиться со скоростью гораздо большей, чем один новый на один старый член. Причина в том, что многие особи умирают, прежде чем достигнут репродуктивного возраста. Для того чтобы небольшая развивающаяся популяция могла расти численно (и стала новым преобладающим видом), ее члены должны воспроизводиться даже еще быстрее. Специалисты, занимающиеся популяционной генетикой, иногда называют эти требования воспроизводства «ценой». Например, существует «цена случайной потери» – это дополнительная скорость воспроизводства, необходимая для восполнения потерь в популяции, вызванных такими бедствиями, как пожары, наводнения или голод. Существует и «цена мутации», то есть дополнительная скорость воспроизводства, необходимая для того, чтобы компенсировать смерть тех или иных особей из-за вредных мутаций. Особенно важна здесь «цена замещения», то есть дополнительная скорость воспроизводства, необходимая для того, чтобы увеличить количество организмов-носителей новых благотворных мутаций, ведь эти мутации появляются в виде одной копии и затем должны увеличиться в числе, пока не появится новая популяция, которая обладает ими⁴⁰⁰. Сумма всех этих «цен» – «цена эволюции», то есть полная скорость воспроизводства, необходимая для того, чтобы данный вид мог эволюционировать. Если скорость воспроизводства у данного вида организмов низка, его эволюция может протекать только очень медленно⁴⁰¹. «Дилемма Холдейна»⁴⁰² – это серьезная проблема для эволюционной теории, и она все еще не решена⁴⁰³.

В статье «Зиаменитая теорема Фишера, доказывающая естественный отбор, оказалась неверной» мы читаем: «Роиальд Фишер (1890–1962) – отец популяционной генетики, составивший знаменитую теорему естественного отбора в 1930 г., которая легла в основу неодарвинизма, соединив менделевскую генетику с естественным отбором. Теорема показывала, что интенсивность отбора (и, следовательно, скорость эволюции путем отбора) пропорциональна величине генетической дисперсии по приспособленности эволюционирующей популяции, которая, в свою очередь, пропорциональна эффективному размеру популяции ⁴⁰⁴. Фишер считал, что мутации будут обеспечивать постоянный запас дисперсии, приводящий к непрерывному увеличению средней приспособленности, тем самым создавая основу для неодарвинистской теории. В этом была его главная ошибка, ставшая поводом для пересмотра теоремы.

В новой работе, опубликованной в престижном научном журнале “Journal of Mathematical Biology”, математик Уильям Бейзнер и генетик Джон Санфорд пересмотрели теорему Фишера, не подергавшуюся многие годы глубокому критическому анализу, и включили реальные эффекты мутаций в математические расчеты. Они установили, что в большей части случаев выживаемость организма подпадает под угрозу по причине постепенных мутационных разрушений (деградации), где эффект накопительных мутаций подавляет способность организма воспроизводиться, что приводит к вымиранию.

“Не по своей вине, – пишут авторы, – Фишер не знал молекулярной природы мутаций и неправильно предположил, что мутационные эффекты (положительные и отрицательные) будут симметричны и сбалансированны. Это предположение было глубоко неверным, поэтому результаты, полученные при использовании симметричного распределения мутаций, не соответствуют биологической реальности. Поскольку предпосылка, лежащая в основе теоремы Фишера, теперь признана совершенно неправильной, теорема Фишера сфальсифицирована. Следовательно, вера Фишера в его разработку математического доказательства того, что приспособленность должна всегда расти, также сфальсифицирована.

Общий эффект накопления мутаций не может быть нейтральным, даже когда все крупные вредные мутации устраняются путем отбора, поэтому вывод Фишера о том, что естественный отбор с мутациями обязательно приводит к повышению приспособленности, неверен. В действительности направление и скорость изменения приспособленности – это сумма двух условий. Одним из условий является восходящий эффект отбора, который пропорционален генетической дисперсии в приспособленности (как это звучит в оригинальной формулировке Фишера). Другим условием является чистый нисходящий эффект мутаций, который будет зависеть от точного распределения мутационных эффектов и других биологических факторов, влияющих на эффективность отбора. Наша теорема, которую мы называем фундаментальной теоремой естественного отбора с мутациями, расширяет фундаментальную теорему Фишера естественного отбора путем включения в нее современного понимания мутаций.

Мы смоделировали теорему Фишера с вновь возникающими мутациями, имеющими более реалистичное распределение. Как для ‘полезных’, так и для ‘вредных’ мутаций мы использовали одно и то же гамма-распределение вероятностной, но мы использовали реальное соотношение вредное к полезным 1000:1. Это весьма оптимистичное соотношение в свете многих исследований (См.: Gibson et al., 2013; Sanford et al., 2013; Nelson, Sanford, 2013; Montanez, 2013). В результате мы увидели, что приспосабливаемость постоянно понижается. Мальтусовская приспосабливаемость снижается до уровня ниже нуля, что означает, что популяция постоянно сокращается независимо от ‘пропускной’ способности окружающей среды. Чистый эффект новых мутаций чрезвычайно пагубен, и давления естественного отбора на приспособленность недостаточно, чтобы обратить вспять продолжающуюся мутационную деградацию. <...>

Мы обнаружили, что, вопреки утверждению Фишера, постоянное повышение приспосабливаемости популяции не является неотъемлемым свойством жизни. Мутации сами по себе постоянно снижают приспосабливаемость. Обновленная теорема Фишера четко показывает, что давление мутаций, снижающих приспособленность, превышает давление отбора, стремящегося его повысить. Мы видим, что весьма проблематично биологически определять реалистичные параметры, которые приводили бы к непрерывному повышению приспосабливаемости...”.

Пересмотр теоремы Фишера имеет огромное значение для науки. Новая теорема объясняет, почему все процессы, которые в последние тысячелетия наблюдаются в природе, ведут к деградации живого и его постепенному вымиранию, а не к расцвету и увеличению общей приспособленности. Человеческая популяция не является исключением: пожалуй, только достижения медицины способны затормозить наступление очевидного эволюционного финала. Но, к сожалению, ненадолго» ⁴⁰⁵.

Более пятидесяти лет тому назад в клетках организмов были открыты так называемые некодирующие (белок) РНК (нкРНК), точное количество которых все еще не выяснено, но сегодня известно несколько тысяч видов таких РНК. В рабочем состоянии нкРНК действуют в комплексе с протеинами, которые направляют каждую из них к правильному клеточному компартменту⁴⁰⁶ для выполнения ее биохимической функции. НкРНК осуществляют огромное количество функций, в том числе: регулирование генной экспрессии, програмированные перестройки генома, поддержание стволовых клеток, временное и пространственное регулирование эмбриогенеза, регулирование генов, связанных с плодовитостью, развитие и функционирование мозга у млекопитающих и многие другие.

ДНК-последовательность, с которой транскрибируется функциональная нкРНК, часто называют РНК-геном. Уже около десяти лет назад ученые выяснили, что эти РНК-гены горадо более специфичны у разных видов организмов, чем кодирующие белок гены, из-за чего они начали использовать их для проверки своих эволюционных прогнозов. В статье, опубликованной в 2014 г., геиетик Джеффри Томпкиис ознакомил читателей с последними геномными исследованиями, опубликованными в ведущих научных журналах, из которых становится ясно, что более 20% этих lincRNAs⁴⁰⁷ различны у людей и у шимпанзе и, следовательно, не имеют эволюционной истории – они появляются в человеческом геноме внезапно и в полностью функциональном виде⁴⁰⁸.

Одной из самых волнующих и иитенсивно развивающихся научных областей в последние годы является эпигенетика. Она изучает изменения клеточных или физиологических признаков, которые не обусловлены изменениями в последовательности ДНК, но обязаны своим существованием дополнительному типу геномного языка, накладывающемуся на ДНК-код. Этот язык помогает контролировать включение и исключение генов и их считывание клетками. Эпигенетика старается объяснить, как среда и наши поведенческие реакции, такие как диеты, курение и т. д., влияют на наш геном и какие из этих изменений могут передаться нашим детям и внукам.

Молекула ДНК модифицируется двумя способами: при помощи метиловых (CH3) групп, которые добавляются к ее базам, или же посредством более ста других химических маркеров, расположенных на гистонах (т. е. на белках, вокруг которых накручивается ДНК). Клетка располагает большим разнообразием специализированных клеточных машин, которые добавляют или устраняют эпигенетические метки. Оба вида модификаций определяют, насколько доступна будет ДНК для протеинов, которые связываются с нею и контролируют генную активность.

Мы определенно считаем, что это разнообразие сложных и взаимозависимых языков, которые осуществляют информационные уровни генома, выявляет разумную биоинженерию, а не бесцельное случайное развитие (которое не могло бы вообще осуществиться).

В статье, посвященной эпигенетическим различиям между шимпанзе и человеком, Джеффри Томпкинс пишет: «В 2011 г. было проведено обследование белых кровяных телец (нейтрофилов) живых людей, шимпанзе и орангутанов. Исследователи выбрали нейтрофилы, поскольку они почти сходны по виду и характеристикам у людей и обезьян. Несмотря на тот факт, что был выбран самый схожий вид клеток, ученых застали врасплох открытые ими большие различия в профилях метилирования в более чем 1500 регионах в ходе сравнения человеческого генома с геномом шимпанзе. Орангутаны тоже выказали уникальность по сравнению с людьми и шимпанзе при группировании их эпигеномных данных».

Другое интригующее открытие состояло в том, что эти эпигенетические различия между людьми и шимпанзе не только наличны в зрелых белых кровяных клетках, но и в зародышевой линии (сперматозоидах и яйцеклетках). Это указывает на то, что речь идет о постоянных наследственных различиях между людьми и обезьянами. Авторы доклада пишут:

«Механизмы, ведущие к различиям в метилировании между видами, неизвестны. Специфическое группирование у людей и у шимпанзе находится в соответствии со стабильным наследованием состояний метилирования у каждого вида по отдельности»⁴⁰⁹.

Совсем недавнее исследование, сделанное в 2012 г., использует новый, очень точный метод для изучения профилей метилирования, окружающих мозговые гены других ДНК-генов, общих как у людей, так и у шимпанзе. Различия, обнаруженные между людьми и шимпанзе, были удивительно отчетливы и обширны:

«Мы также обнаружили широкое разнообразие в уровнях метилирования ДНК на межвидовом уровне и то, что сотни генов показывают уровни метилирования промоторов (т. е. мест, обозначающих начало генов. – В. В.) в человеческом мозге значительно более низкие, чем в мозге шимпанзе»⁴¹⁰.

Авторы этого исследования также сообщают, что эти типы человеческих мозговых генов могут переноситб слишком мало эпигенетических изменений вне нормального профиля человеческого мозга. В сущности, исследователи установили, что аномальные модели метилирования генов человеческого мозга связаны с болвшим разнообразием тяжелых неврологических заболеваний у людей. Эти открытия показывают, что изменения в метилировании мозговых генов не приводят к хорошим результатам, что опровергает идеи об эпигенетической эволюции у приматов. Очевидно, модели метилирования мозговых генов точно настроены и специфичны для каждого вида. Авторы делают следующий комментарий в связи с этим открытием:

«В итоге мы обнаружили, что метилирование генов (строго) дифференцировано, причем они значительно обогащены локусами (секторами), связанными с неврологическими расстройствами, психологическими расстройствами и раковыми заболеваниями»⁴¹¹.

В этом исследовании генные регионы были дополнительно сегментированы на различные области. Одной из ключевых областей, представляющих интерес, является промоторный регион – участок, который находится перед геном, служит генетическим переключателем и так контролирует его функцию. Ученые изучали и основное генное тело, то есть тот участок гена, который содержит сегменты для кодирования протеинов. Также были проанализированы и окончания генов (так называемый терминаторный регион или «терминатор», служащий сигналом для прекращения трансляции. – В. В), поскольку они тоже играют ключевую роль в генетическом регулировании. В этом отношении установлено, что самые большие различия между моделями метилирования мозговых генов у людей и шимпанзе находятся в регионах, которые играют основную роль в регулировании. Промоторы соответствующих генов у человека гораздо менее метилированы – открытие, хорошо сочетающееся с фактом более высоких уровней генной активности человеческого мозга по сравнению с мозгом шимпанзе⁴¹². Другие области исследованных генов также демонстрируют различия между видами, но эти различия менее поразительны.

В целом 1055 генов демонстрируют значительно отличающиеся модели метилирования у людей и шимпанзе. Среди них исследователи открыли, что 468 различных генов сильно разнообразны в своих моделях метилирования. Это гены, играющие ключевую роль в контроле над другими генами и модифицировании видов протеинов в клетке, то есть регулирующие процессы на вершине иерархии в клеточной системе. Другими словами, гены, которые демонстрируют эти очевидные различия, являются ключевыми контролирующими регионами в геноме, отвечающими за мозговую активность.

Эти результаты, полученные в области эпигенетики, ярко иллюстрируют глубокие генетические различия между людьми и обезьянами. И снова самая передовая (современная) наука точно вписывается в библейскую парадигму, согласно которой Бог создал всех животных по родам их (Быт.1:21) и только человека – по образу Божию (Быт.1:27)⁴¹³.

§ 6. БыЛИ ли ПРЕДКИ у ЧЕЛОВЕКА?

Поскольку по своему строению люди наиболее схожи с человекообразными обезьянами, постольку, с точки зрения эволюционного учения, и те и другие происходят от общих предков (рис. 38). Выстроена и гипотетическая историческая линия, прослеживающая человеческую эволюцию до периода около 6–8 миллионов лет назад, а возникновение первых современных людей датируется моментом, отстоящим от нас не более чем на 300–350 тысяч лет. Считается, впрочем, что современный человек является плодом не только биологической, но и социальной (культурной) эволюции, сформировавшей те признаки, которые отделяют нас от животного мира. Культура приобретается на протяжении индивидуальной жизни в результате «обучения» в самом широком смысле этого слова. Все аспекты деятельности наших предков были продуктом обучения, что, в свою очередь, привело к развитию человеческого разума.

Рис. 38. Эволюционное выделение людей из обезьян

Высшие приматы, подобно людям, имеют общественный образ жизни, большую продолжительность периода до наступления половой зрелости (что весьма важно для обучения), высшую нервную деятельность, своеобразный язык, могут передвигаться только на задних конечностях, что позволяет им создавать орудия труда и т. д.

И все же одна из самых существенных черт человеческого мозга – это его способность мыслить понятиями и создавать представления. Человеческий язык содержит слова (сигналы), которые обозначают обобщенные классы объектов среды (понятия), а не сами объекты в их конкретности, как в «языках» животных. Только язык, основанный на понятиях, позволяет формулировать идеи и сложные концепции – процесс, лежащий в основе абстрактно-логического мышления.

Вот почему мы считаем, что на вопрос о том, где граница между человеком и животным, мучающий так долго эволюционных биологов, самый правильный ответ состоит в том, что это именно способность абстрактно-логического мышления! Данная граница позволит нам отделить особей, принадлежащих к обезьянам (т. е. к животному миру), от тех, которые следует отнести к людям.

В своем учебнике «Теория эволюции» профессор генетики Петр Попов пишет: «У высших приматов стадность играет еще большую роль. Члены стада объединяются ради сохранения территории и для защиты стада от врагов. С другой стороны, стадо создает ту среду, в которой становится возможным передача “жизненного опыта” от старших к младшим, обучение молодых тому, как отличать ядовитые растения, съедобные плоды, открывать местонахождение врагов и т. д.

В результате этого способа общения между особями в стадах высших приматов повились звуковая нечленораздельная сигнализация и определенный уровень развития высшей нервной деятельности.

Своеобразные звуковые сигналы, сильно напоминающие “язык”, возникли из мимик и вокализаций, необходимых для координации деятельности особей и для передачи информации между ними. Э. Уокер собирал и расшифровывал звуки, издаваемые обезьянами Aotus trivirgatus. Он указывает, что эти ночные обезьяны издают около пятидесяти разных звукосочетаний со строго определенным “смыслом”, означающих, например, ощущение опасности, дружелюбное приветствие, восхищение, недовольство, желание и т. д.

И. де Вор описывает следующий случай у павианов в национальном парке Найроби. Они находятся под защитой закона и привыкли к разъезжающим на автомобилях людям, которых они подпускали к себе. Как-то раз, однако, некий паразитолог застрелил из своей машины двух павианов. Это событие увидели лишь несколько обезьян. “Новость” быстро распространилась по всей колонии, и павианы не подпускали к себе людей в течение восьми месяцев. <...>

Высшие приматы выделяются среди остальных животных уровнем высшей нервной деятельности. Базой для сравнения развитости высшей нервной деятельности может служить вместимость черепа. По данным Б. Кэмпбелла, у некоторых видов приматов и гоминид вместимость черепа следующая: макак – 100 см³; павиан – 200 см³; гиббон – 103 см³; шимпанзе – 383 см³; орангутан – 405 см³; горилла – 505 см³; Australopitecus africanus – 588 см³; Homo erectus – 950 см³; Homo sapiens – 1330 см³»⁴¹⁴.

Майкл Хаслам, руководитель исследовательского проекта по археологии приматов в Оксфордском университете, первоначально открыл свидетельства об употреблении каменных инструментов у макак Таиланда. В конце 2017 г. его команда опубликовала статью, в которой отражены дальнейшие наблюдения над капуцинами Бразилии. Оказывается, что эти обезьяны тоже вступили в «каменную эру»: они способны вытесывать маленькие долота и молотки из камней, а также находить подходящие наковальни, на которых можно вскрывать твердые, покрытые скорлупой виды пищи, такие как орешки кашу, раки и т. д., причем подрастающие особи смотрят, что делают взрослые, и учатся у них⁴¹⁵. Такие же способности к созданию и использванию инструментов, владению языка, решению проблем и т. д. установлены и у человекоподобных обезьян – орангутана, гориллы и шимпанзе.

И все же исследования, сделанные за последние сто лет, показали, что уровень культуры ⁴¹⁶, познаний⁴¹⁷, коммуникации⁴¹⁸, языка⁴¹⁹ и сознания⁴²⁰ у многих высших позвоночных животных (птицы: вороны, голуби, попугаи и т. д.; млекопитающие: грызуны, собаки, китоподобные, обезьяны и мн. др.) удивительно схож, причем многие из них ничем не уступают человекоподобным обезьянам! При этом не имеет значения их образ жизии, объем мозга и даже не совсем хорошо развитая кора большого мозга ⁴²¹. Другими словами, все эти исследования свидетельствуют о том, что нельзя категорически относить человекоподобных обезьян к какой-то более высокой эволюционной ступени по сравнению с другими животными, особенно млекопитающими.

Раньше утверждалось, что австралопитек⁴²² (подсем. Hominini) и является иепосредствеииым связующим звеиом между обезьянами и родом Homo, к которому относятся и люди (рис. 39). Многие ученые, однако, подвергли критике эту точку зрения. Прежде всего было указано, что грудь австралопитеков воронкообразна, подобно груди современных обезьян, а не цилиндрична, как у людей; их руки также свисают почти до коленей. Еще в 1983 г.

Дж. Стерн и Р. Сасман написали: «...их структура (рук) удивительно схожа с руками человекоподобной обезьяны»⁴²³.

Чарльз Окснард, профессор человеческой анатомии и биологии в университете Западной Австралии, выражает следующее мнение: «...австралопитеки, известные нам <...> бесповоротно потеряли свое место в эволюции человеческого бипедализма (способности ходить на двух ногах). <...> После всех этих данных приходится усомниться в достоверности человеческой эволюции, как она представлена в учебниках. <...> Уже твердо доказано, что австралопитеки не столь схожи по структуре с людьми...»⁴²⁴.

В начале XXI в. Дэвид Ментон, доцент анатомии Вашингтонского университета, вынес окончательный приговор: «...по всей видимости, это существо обитало на деревьях и ходило, опираясь на передние конечности. Фаланги пальцев рук и ног у него более изогнуты, чем у большинства обезьян, а его плечевые суставы подходящи для висения на ветках, что говорит о том, что его естественная среда – деревья. У него есть кости, стягивающие кисти, указывающие на передвижение в согнутом положении, а не с выпрямленной походкой человека»⁴²⁵.

Сегодня все ученые единодушны в том, что австралопитеки не являются тем самым долго искомым переходным звеном между обезьянами и человеком; такового, по-видимому, вообще не существует!

Рис. 39. Схема человеческой эволюции. Виды из рода Homo окрашены в синий цвет, а началом и концом прямоугольничка обозначается время их возникновения и исчезновения (в тысячах лет)

Виды Homo kahilis, Homo rudolfensis и Homo georgicus (не представлен на схеме) имели черепную и скелетную структуру, весьма схожую с австралопитеками, хотя и пользовались каменными орудиями, что определенно наводит на мысль о том, что это тоже исчезнувшие виды обезьян.

Ряд современных эволюционистов придерживаются мнения⁴²⁶ (к которому присоединяемся и мы), что правильнее считать остальные виды из рода Homo подвидами вида Homo sapiens⁴²⁷. Согласно этой таксономии, современные люди обозначены как Homo sapiens sapiens, неандертальцы – как Homo sapiens neandertkalensis, гейдельбергский человек – как Homo sapiens keidelhergensis и т. д. (табл. 6).

В 2015 г. два видных палеоантрополога сделали неожиданное предложение: отбросить принятое для рода Homo разделение и создать систематику с чистого листа. Авторы утверждают, что спустя более века изысканий по-прежнему нет ясного понимания, что такое род Homo, а «кости» приписывают разным гоминидам как заблагорассудится, без должного учета деталей. В заключение они пишут: «Если мы хотим достичь объективности, нам почти наверняка придется сдать в утиль канонический список наименований, куда исторически попали, как в западню, ископаемые образцы гоминидов, и начать все заново, предлагая гипотезы по морфам, строя проверяемые теории родства и переосмысляя таксоны и виды»⁴²⁸.

В конце генетического исследования, опубликованного 10 октября 2018 г. в «New Scientist», сделан следующий вывод: «На более фундаментальном уровне это тоже заставляет многих ученых в этой области (эволюционной антропологии) перестать пользоваться терминами “виды и подвиды” в отношении различных гомининов (т. е. членов человеческой линии), а предпочитать вместо этого термины “группы” или “популяции”. В конце концов, если бы люди принадлежали к разным видам – как H. sapiens и H. neanderthalensis, – то они не должны были бы производить жизнеспособное потомство. Другими словами, накапливается все больше генетических свидетельств о том, что виды рода Homo скрещивались свободно между собой и давали плодовитое потомство, что является надежным доказательством того, что все они принадлежали к однму и тому же виду!»⁴²⁹

Табл. 6

Генетически доказано, что неандертальцы (к которым принадлежат и денисовские люди) свободно скрещивались с кроманьонцами и давали плодовитое потомство, что явно свидетельствует о том, что они принадлежали к одному и тому же виду⁴³⁰. Другим сильным основанием для такого вывода служит то обстоятельство, что неандертальцы являют значительное анатомическое и морфологическое сходство с современным человеком и его культурой. Например, они владели огнем, пользовались усовершенствованными методами охоты и рыболовства, а также сложными технологиями создания инструментов, шили себе одежду из шкур, рисовали пещерные фрески, хоронили мертвых по специальным обрядам, употребляли культовые предметы, приносили религиозные дары и т. д. Короче говоря, их поведение заключает в себе весь набор способностей к абстрактно-логическому мышлению: идеи и воображение, свободные от конкретных примеров; планирование, то есть проектирование (в уме) последовательности действий для достижения определенной цели; инновации – нахождение креативных решений, и символическое поведение посредством невербального и эстетически-знакового (ритуального) общения.

В статье, опубликованной в начале марта 2015 г. в журнале «BioNews», базирующейся на нескольких источниках, сообщается, что коллектив немецких ученых выявил ген, делающий человеческий мозг уникальным, – ARHGAP11B. Он значительно увеличивает количество нейронов в неокортексе – той части мозга, которая играет важную роль в когнитивных процессах, языке и восприятии.

Указанный ген присутствует у людей, неандертальцев и денисовского человека (а из цитированных статей становится ясно, что он, вероятно, присутствует и у Homo erectus), но не присутствует у шимпанзе.

Ген ARHGAP11B наиболее активен в стволовых клетках человеческого мозга, из которых образуются нейроны неокортекса. У животных стволовые клетки делятся только на два нейрона, в то время как у людей они дают значительно большее число нервных клеток. Команда Виланда Гутнера обнаружила 56 генов, влияющих на стволовые клетки в мозге приматов; приблизительно четверть из них уникальна для человека.

«То, что уникально для людей, не может сводиться к одному единственному гену, – сказала невролог Марта Флорио корреспонденту газеты „The Guardian”. – Познание – сложная вещь. Мы не думаем, что только один ген делает нас умнее других животных»⁴³¹.

С библейской точки зрения, как мы уже упоминали в одном из примечаний, значительные изменения климата, вероятнее всего, наступили после потопа в результате исчезновения парникового эффекта, создаваемого водяными парами в атмосфере (Быт.2:6). В 11 главе Книги Бытия говорится еще, что потомки Ноя и его сыновей первоначально собрались, чтобы построить Вавилон (в Двуречье), а оттуда были рассеяны по «всей земле». Те племена, которые поселились в средних и северных районах Европы и Азии, оказались в плену все более морозных зим наступающей ледниковой эпохи.

Оказывается, что анатомическое устройство неандертальцев связано с оптимальным уменьшением теплоотдачи. Это означает, что они были высоко адаптированы к холодному климату. Соотношение поверхности/объема в их телах очень близко к тому же соотношению у эскимосов, обитающих в арктических районах Гренландии, Канады и Аляски. В результате последних исследований архитектуры их черепов установлено, что неандертальцы имели сильно развитую затылочную долю мозга⁴³², что предполагает лучшую зрительную остроту и видимость при плохой освещенности, характерной для ледникового периода. Вероятно также, что более высокая телесная масса требовала соответственно и большей мозговой массы, необходимой для руководства и контроля над телом⁴³³.

Способность живых существ меняться в результате взаимодействия их генотипа с окружающей средой известна как фенотипическая пластичность⁴³⁴. Изменения затрагивают поведение, морфологию и физиологию организмов. Например, растения регулируют свое семяпроизводство в соответствии с солнечной освещенностью и с густотой своего произрастания в данном хабитате. Они производят меньше семян, когда растут густо, и больше, если рассеяны на большей площади. У позвоночных животных изменения часто затрагивают костно-мускульную систему. Например, температура, при которой живут рыбы, может определить количество позвонков в их теле, а челюстные кости и мускулы грызунов существенно варьируются при изменениях в их диете. В некоторых случаях фенотипические отличия настолько значительны, что две генетически одинаковые особи вполне могут быть отнесены к двум разным видам⁴³⁵.

Изменения могут наступать весьма быстро, иногда в рамках одного поколения, и бывают как наследуемыми, так и обратимыми. Это позволяет думать, что они не могут быть следствием генетических мутаций (из-за отсутствия нужного для этого времени), а обязаны своим появлением эпигеному, который обеспечивает исключительно богатый и разнообразный набор предварительно запрограммированных реакций на окружающую среду. (Точнее, здесь налицо переплетение эпигенетических и генетических факторов, что создает тонкую «настройку», необходимую для успеха в той или иной среде.) Другими словами, с точки зрения гипотезы, которую мы отстаиваем, наиболее правдоподобно считать, что черты неандертальцев возникли в результате фенотипической пластичности.

Мы допускаем также, что в определенных человеческих популяциях, по-видимому, наступил биологический регресс, который мог быть следствием генетических мутаций, гормонального дисбаланса, нехватки важных компонентов питания, болезней и т. д. Вероятнее всего, эти и другие подобные факторы привели к изменениям в строении скелета, уменьшению черепного объема, а отсюда и к ослабленному развитию интеллекта у H.s. erectus, H.s. atlanthropus, H.s. antecessor и т. д., а у H.s. floresiensis и к значительному отставанию в росте и весе⁴³⁶. Все эти разновидности исключительно близки по анатомическим и культурным особенностям, что заставляет нас думать, что они происходят из общей родословной линии.

После окончания ледниковой эпохи и последовавших климатических перемен на сцене остался единственно Homo sapiens sapiens – все другие разновидности человека постепенно вымерли из-за своих более плохих адаптивных способностей.

Рис. 40. Известные личности с чертами наших «предков»: Николай Валуев, Сэм Ньюхаус, Родни Ринс и Эми Уайнхаус

И сегодня у многих людей встречаются анатомические признаки, характерные для прежде существовавших форм человека от H.s. erectus до H.s. neanderthalensis – более крепкая конструкция скелета; вытянутый череп; низкий, скошенный назад лоб; массивные надбровные дуги; отсутствие подбородка; мощная выступающая челюсть и т. д. (рис. 40). Исследование геномов таких людей показало бы, являются ли эти «атавизмы» следствием сохранившихся генов наших предков или же совсем других факторов. Одно несомненно: несмотря на «примитивные» признаки, все они обладают интеллектом современного человека, откуда следует, что ничто не мешало нашим предкам иметь столь же развитые умственные способности!

Эта часть имеет до известной степени компилятивный характер, потому что в ней мы приводим весьма обширные выдержки не только из «Высшего замысла», но и из произведений других авторов⁴³⁷. Наибольший вес мы придаем чудесиой книге Чарльза Такстоиа и Нэиси Пирси «Душа науки», поскольку в ней собраны мнения огромного числа (десятков и сотен) виднейших философов и историков науки⁴³⁸. В их трудах отражены последние открытия в этих областях, которые коренным образом меняют наши представления о роли знания в так называемые темные века и о последующих научных революциях.

Вот что пишут Такстон и Пирси:

«Большинство из нас выросло с навязанными представлениями о конфликте между наукой и религией. Такие выражения, как «противоборство», «ожесточенная смертельная вражда», «Церковь подавляла свирепо кострами и мечом всякое стремление к прогрессу» звучат настолько знакомо, что многие даже и не задумываются над ними. И все же эти представления ошибочны и бытуют в обществе с недавних пор. В течение трех столетий, с начала XVI и до конца ХІХ в., взаимосвязь между верой и наукой была похожа скорее на союз. Ученый той эпохи жил и работал в мире, весьма отличающемся от сегодняшнего. В большинстве случаев он был верующим и не считал, что его научные исследования и его личная религиозность несовместимы. Наоборот, его стремление к изучению чудес природы было порождено религиозными мотивами – он хотел прославить ее Творца. Несмотря на то, что они исследовали физическую реальность, эти люди не были учеными в узком смысле этого слова, а скорее духовниками. Таким было положение особенно в провинциальной Англии, где священник-естествоиспытатель был весьма распространенным явлением».

Колин Расселл отмечает в своей книге «Встречные течения. Взаимодействие между наукой и верой»⁴³⁹, что представление о постоянной войне между наукой и религией появилось сравнительно недавно и навязывается совсем целенаправленно теми, кто надеется, что в этом столкновении победит наука. К концу ХІХ в. в Англии несколько небольших групп ученых объединились под руководством Томаса Хаксли, чтобы ниспровергнуть культурное и интеллектуальное господство христианства, особенно Англиканской церкви. Они поставили целью секуляризовать⁴⁴⁰ общество и заменить христианское мировоззрение научным натурализмом, согласно которому существует только природа. Хотя они и боролись против влияния Церкви, они хорошо понимали, что, по сути, заменяют одну религию другой, и сами заявляли, что их цель – установить «церковную научность». Хаксли даже определял свои научные лекции как «проповеди для мирян». Именно в этот период появилась огромная по объему литература, которая должна была разоблачить и заклеймить враждебное отношение Церкви к науке в течение веков. Наибольшей злостью отличались Джон Вильям Дрейпер (1811–1882) и Эндрю Диксон Уайт (1832–1918), чьи труды большинство сегодняшних историков оценивают как весьма пристрастные из-за полемического пафоса их авторов.

В своей «Истории конфликта между религией и наукой» Дрейпер представляет историю науки как «повествование о столкновении двух противоборствующих сил: с одной стороны, творческой мощи человеческого ума, а с другой – ограничений, навязанных традиционной верой и человеческим интересом». Под «верой» Дрейпер имеет в виду прежде всего католицизм и пользуется такими терминами, как «противоборство», «битва», «ожесточенная смертельная вражда». Он обвиняет Католическую Церковь в том, что она «подавляла свирепо, кострами и мечом, любое стремление к прогрессу» и что «ее руки в крови»!⁴⁴¹ Предложенный Дрейпером драматический сценарий «великой битвы» между богословами и учеными привлек многих читателей, но в конце концов потерял актуальность из-за своей сугубо антикатолической направленности.

«История войны между наукой и богословием» Уайта оставила более прочный след. Даже в 1955 г. Джордж Сартон⁴⁴², историк науки из Гарвардского университета, все еще хвалит Уайта за то, что тот написал «поучительную книгу»⁴⁴³. В комментарии к сокращенному изданию книги Уайта (1965) Брюс Мазлиш подчеркивает, что автор, «вне всякого сомнения», защитил свои утверждения⁴⁴⁴. А когда в 1991 г. один известный исследователь узнал, что мы готовим книгу об истории взаимодействия науки и христианской веры, он не поленился написать нам и рекомендовать книгу Уайта как значительный вклад в эту тему.

Вот как Уайт излагает свой главный тезис:

«Во всей новой истории даже самое благожелательное вмешательство науки в предполагаемую сферу интересов религии всегда приносило много зла – как религии, так и науке»⁴⁴⁵.

Нагромождая целую кучу цитат, приправленную большими дозами ехидства и иронии, Уайт преследует одну-единственную цель: доказать, насколько пагубно отразилось христианство на развитии науки. Многие посредственные авторы подхватили тезис Уайта и повторяли как попугаи одно и то же, навязывая людям миф о том, что между наукой и христианством будто бы велась жестокая война.

Говоря в самом общем виде, существуют два подхода к истории науки: позитивистский и идеалистический⁴⁴⁷. Позитивистскому подходу мы обязаны традиционным «очищенным» образом Джордано Бруно как героя науки. Согласно позитивистскому воззрению, наука является постепенным накоплением положительного знания, эмпирически проверяемых фактов о мире. Начатки этого подхода мы находим в трудах философов Просвещения ХVІІІ в.: это было первое поколение ученых, сознательно отвергших христианство. Их целью было начертать новое исчерпывающее видение жизни, которое должно было заменить христианские взгляды, преобладавшие в европейской культуре еще с начала Средних веков.

Основная тактика этих философов сводилась к изображению средневековья, эпохи доминирующей христианской культуры, как отсталого и исполненного суеверий. Возьмем, к примеру, Вольтера (1694–1778), которого часто считают первым историком Нового времени. Он описывает средневековье как мрачную эпоху невежества, в которой распоряжалась угнетательская Церковь и эксплуататорское духовенство, озабоченное своими шкурными интересами. «Истинная» философия появилась лишь вместе с подъемом науки, разбившей оковы религии и суеверия. И все же самым пламенным заступником прогресса является маркиз Де Кондорсе (1743–1794), который славословит прогресс человечества как восхождение от подземных корней дикарства и суеверий до вершины древа разума и просвещения. Согласно его прочтению европейской истории, злодеем вновь оказывается средневековая Церковь с ее догматами и заблуждениями, а положительным героем, как и следовало ожидать, – наука. Кондорсе разрабатывает учение о бесконечном усовершенствовании человеческой природы с помощью науки⁴⁴⁸.

В своей книге «Небесный град философов ХVІІІ века» Карл Беккер указывает на то, что исторические труды, написанные в ХVІІІ в. (не только Вольтера и Кондорсе, но и Юма, Монтескье и Гиббона), подчиняются одной-единственной цели – дискредитации христианства. Философы Просвещения знали, что ведут битву культурного характера за сердца и умы людей. По словам Беккера, они чувствовали, что «ведут войну не на жизнь, а на смерть с христианской философией и ее опозоренными столпами: суеверием, нетерпимостью, тиранией». Исторические сочинения были их оружием в этой битве. Как правило, точкой отсчета был греко-римский мир, восхваляемый как золотой век разума. Следовало разоблачение средневековья как наводящего ужас периода невежества и гнета; все завершалось Просвещением, которое считалось возрождением древней мудрости и рационального духа. Очевидно, что это все что угодно, но только не попытка написания объективной истории, основанной на фактах. «Функцией новой истории, – пишет Беккер, – было доказать, что человеческий опыт подтверждает то, что (согласно этим авторам) разум уже постиг, а именно: что христианская философия есть «враг благоденствия человечества»⁴⁴⁹. Историки Просвещения были не объективными исследователями, а радетелями секуляризма.

Век спустя та же тема была подхвачена Огюстом Контом (1798–1857), основоположником позитивизма. Согласно Конту, все человеческое познание проходит через три стадии развития: богословскую стадию («стадию фикции»), в которой мир объясняется действием сверхъестественных и божественных сил; метафизическую стадию, в которой божественное действие заменено абстрактными идеями и силами; и позитивную стадию, когда абстрактные идеи уступают место природным законам. Позитивизм как философия тесно связан с позитивистской схемой истории.

Когда начинают появляться специализированные труды по истории науки, большинство авторов воспринимают позитивистскую точку зрения. Они представляют развитие науки неким неумолимым «маршем духа» из мрака и суеверия к свету разума. Все, что вмещается в понимание самого историка, превозносится как дерзкое озарение. Все, что входит в противоречие с модным секуляризмом, клеймится как суеверие или как проявление слепого догматизма.

Позитивизм – пример того, что историк Герберт Баттерфилд называет «истолкованием истории в стиле вигов» ⁴⁵⁰, то есть историей, написанной с точки зрения победителей. Одним из наиболее показательных примеров «истолкования истории в стиле вигов» является двухтомная «История войны между наукой и богословием» (1896) Эндрю Диксона Уайта⁴⁵¹. Уайт перерыл всю историю Европы в поисках примеров христиаи, которые отрицали научные идеи, воспринятые впоследствии большинством ученых, и объясиял сопротивлеиие этих людей страхом и догматизмом, восхваляя в то же время до небес любую историческую личность, которой посчастливилось предугадать современные взгляды.

Как отмечает философ иауки Мэри Гесс, подобиый подход лишеи «исторического воображеиия», то есть способиости воссоздавать прошлое посредством воображеиия и толковать его в его собственном свете⁴⁵². Роберт Уэстмэн называет этот подход «вульгарным триумфализмом», разделяющим историю на героев и злодеев, на прогрессивно и реакционно мыслящих ⁴⁵³. Более того, дополняет Томас Кун, он подчеркнуто антиисторичен⁴⁵⁴.

Несмотря на свои недостатки, позитивизм оформил взгляды большинства людей иа историю иауки, особеиио иа популяриом уровне. Мы все выросли на учебниках, в которых материал подается в свете позитивизма. Типичиый учебиик обычио предлагает не более чем хронологию открытий: «кто что открыл и когда. Редко упоминаются философские или религиозные корни научных идей; почти отсутствует призиаиие того, что путь иауки часто петляет, изобилует ошибками и ложными воззрениями, проходит иной раз через глухие аллеи или упирается в тупик. Учебники представляют историю науки только через ее крайние продукты, как будто они появились в готовом виде в умах иеких геииев, баловией судьбы. Так перед нашими глазами нарисовано некое эпическое полотно, воспевающее прогресс иауки от примитивиого прошлого до эры просвещения и разума»⁴⁵⁵.

Подход Хокинга и Млодинова

Нетрудно заметить, что Хокинг и Млодинов придерживаются позитивистской точки зрения на историю науки. Приведем несколько цитат из их книги, которые полностью вписываются в схему Огюста Конта о трех этапах развития, через которые проходит человеческое познание.

а ) Богословская стадия («стадия фикции»), в которой мир объясняется действием сверхъестественных и божественных сил

В «Высшем замысле» вкратце излагаются мифы о сотворении народа бушонго из Центральной Африки и народа майя из Центральной Америки. Эти мифы повествуют о том, что в начале были только мрак и вода. Великий бог (Бумба, согласно бушонго) изрыгнул Солнце, Луну и звезды, а затем и животных, на появившуюся сушу. Майя считали, что творец был несчастным из-за того, что некому было восхвалять его и потому после нескольких неудачных опытов создал людей из белой и желтой кукурузы.

Отмечается и то, что, согласно языческим религиям, боги и разнообразные сказочные существа ответственны за природные катаклизмы. Скандинавские Эдды, например, утверждают, что мифические волки Сколь и Хати непрерывно преследуют Солнце и Луну; когда они хватают их, наступают затмения. Тогда люди поднимают невообразимый шум, чтобы напугать животных и освободить небесные светила. У индейцев кламат из американского штата Орегон есть легенда, что в извержении вулкана Мазама около 5600 г. до н. э. виновата красивая дочь их вождя: она отвергла Лао, владыку нижнего мира, и тот наслал огонь, чтобы уничтожить племя.

В итоге авторы делают вывод: «Незнание законов природы приводило людей в древние времена к изобретению богов, распространяющих свое влияние на каждый аспект человеческой жизни. Были боги любви и войны, Солнца, земли и неба, океанов и рек, дождя и бурь, даже землетрясений и вулканов. Когда боги были довольны, человечество наслаждалось хорошей погодой, миром, а также свободой от природных катастроф и болезней. Когда боги сердились, они насылали засухи, войны, мор и эпидемии. Поскольку причинно-следственные связи, лежащие в основе природных явлений, оставались невидимы для людей, пути богов представлялись непостижимыми и люди должны были уповать на их милость» ⁴⁵⁶.

б) Метафизическая стадия, в которой божественное действие заменено абстрактными идеями и силами

Ионийская школа «великой древнегреческой цивилизации» первая пришла к идее о том, «что сложность событий, происходящих вокруг нас, может быть сведена к простым прииципам и объяснена без использования мифологических или теологических толкований»:

«Согласно легенде, первая математическая формула того, что сегодня мы могли бы назвать законом природы, восходит к ионийцу по имени Пифагор (ок. 580–490 гг. до н.э.). <...> Говорят, что Пифагор обнаружил числовую связь между длиной струн, используемых в музыкальных инструментах, и гармоническими сочетаниями звуков. Говоря сегодняшним языком, мы могли бы описать эту связь, сказав, что частота – количество колебаний в секунду – для струны, колеблющейся при постоянной величине натяжения, обратно пропорциональна длине струны. <...> Можно назвать эту простую математическую формулу первым примером того, что нам в настоящее время известно как теоретическая физика.

Помимо закона струн Пифагора, единственными физическими законами, которые точно были известны древним, являются три закона, подробно описанные Архимедом (ок. 287–212 гг. до н.э.), гораздо более известным физиком античности. В сегодняшней терминологии закон рычага объясняет, что малыми силами может быть поднят большой вес, потому что рычаг увеличивает силу в соответствии с отношением расстояний от точки опоры рычага. Закон плавучести гласит, что любой объект, помещенный в жидкость, будет выталкиваться с силой, равной весу вытесненной объектом жидкости.

И закон отражения утверждает, что угол между лучом света и зеркалом будет равен углу между зеркалом и отраженным лучом. Однако сам Архимед не называл их законами, он также не объяснял их со ссылками на результаты наблюдений и измерений. Вместо этого он рассматривал их как чисто математические теоремы, являющиеся частью не требующей доказательств системы, весьма схожей с той, что Евклид создал для геометрии. <...> Приблизительно в то же время Демокрит (ок. 460–370 гг. до н. э.), проживавший в ионийской колонии в северной Греции, задумался о том, что будет, если разломать или нарезать какую-нибудь вещь на кусочки. Он решил, что этот процесс не мог бы продолжаться бесконечно, и утверждал, что все сущее, включая все живые существа, состоит из элементарных частиц, которые нельзя разделить или разобрать на части. Он назвал эти предельные частицы атомами – от греческого прилагательного, означающего “неделимый”. Демокрит полагал, что даже материальные явления суть результат взаимодействия атомов. С его точки зрения, получившей название атомизма, все атомы в пространстве движутся и до тех пор, пока на них не будет оказано воздействие, продолжают движение неопределенно долгое время. Сегодня эта гипотеза называется законом инерции. <...> Однако не было четкого разграничения между человеческими и физическими законами. Например, в V в. до н. э. Анаксимандр писал, что все вещи появляются из некоей первичной субстанции и возвращаются в нее, чтобы “заплатить пеню и претерпеть наказание за свою греховность”. Согласно ионийскому философу Гераклиту (ок. 535–475 гг. до н. э.), солнце движется по небу, потому что в противном случае его будет преследовать богиня правосудия. Несколькими столетиями позже стоики – греческая философская школа, возникшая около III в. до н. э., – различали человеческие и природные законы, но включили в категорию природных законов правила человеческого поведения, считавшиеся ими универсальными, такие как почитание богов и подчинение воле родителей. И, наоборот, стоики часто описывали физические процессы с юридической точки зрения и считали, что они нуждаются в подчинении законам, хотя тела, которые должны были “подчиниться”, были неодушевленными».

Хокинг и Млодинов, однако, признают: «Какими бы проницательными порой ни были их размышления о природе, большинство идей древних греков не могли бы соответствовать требованиям, предъявляемым к научным теориям в наше время. Прежде всего, поскольку греки не знали научного метода, их теории не предполагали экспериментальной проверки. Таким образом, если один ученый утверждал, что атом движется прямолинейно до тех пор, пока не столкнется с другим атомом, а другой ученый заявлял, что атом движется по прямой до тех пор, пока не столкнется с циклопом, не существовало объективного способа разрешить подобное противоречие»⁴⁵⁷.

в) Позитивная стадия: абстрактные идеи уступают место природным законам

Немного спустя они пишут: «Современная концепция законов природы появилась в XVII в. Кеплер (1571–1630), похоже, был первым ученым в том значении, которое вкладывает в этот термин современная наука <...> Галилей (1564–1642) не использовал термин “закон” в своих наиболее известных научных трудах (хотя такой термин появляется в некоторых переводах его работ). Использовал он этот термин или нет, но Галилей открыл много законов и отстаивал важный принцип, согласно которому наблюдение лежит в основе науки и предназначением последней является исследование количественных связей, существующих между физическими явлениями.

Однако человеком, который недвусмысленно и четко сформулировал понятие о законах природы в их современном понимании, был Рене Декарт (1596–1650). Декарт полагал, что все физические явления следует объяснять столкновениями движущихся масс, управляемых тремя законами – предшественниками знаменитых ньютоновских законов движения. Он утверждал, что эти законы природы выполняются в любом месте и в любое время и недвусмысленно указывал на то, что подчинение этим законам не подразумевает разумности движущихся тел. Декарт также понял значимость того, что мы сегодня называем “исходными условиями”. Они описывают состояние системы в начале произвольного промежутка времени, в течение которого наблюдатель строит прогнозы. При заданном наборе исходных условий законы природы определяют, как система будет развиваться с течением времени, но без заданных исходных условий характер развития определить невозможно. <...> Чтобы применить законы физики, нужно знать первоначальное состояние системы или хотя бы ее состояние в какой-то определенный момент. (Можно также использовать эти законы и для того, чтобы проследить состояние системы в прошлом.) <...>

Исаак Ньютон (1643–1727) был человеком, которому мы обязаны широким принятием современной концепции научного закона. Его три закона движения и закон всемирного тяготения описывают орбиты Земли, Луны и планет, а также объясняют такие явления, как приливы и отливы. Небольшое количество уравнений, разработанное им, а также развитая нами на их основе математическая база изучаются и по сей день и применяются как архитектором при проектировании здания, так и инженером, проектирующим автомобиль, или физиком, производящим расчеты для точного нацеливания ракеты, предназначающейся к посадке на Марс»⁴⁵⁸.

Вот что считают авторы «Высшего замысла» об отношении христианства к науке: «Христианские преемники древних греков отвергли идею о том, что Вселенная управляется беспристрастными законами природы. Отвергли также и то, что люди не занимают привилегированную позицию во Вселенной. <...> В 1277 г. парижским епископом Тампье, действующим по указанию папы Иоанна XXI, был опубликован список 219 заблуждений или ересей, которые считались неприемлемыми. В числе ересей, как вступающая в противоречие с идеей всемогущества Бога, находилась и идея природы, подчиняющейся законам».

Однако в дальнейшем, с их точки зрения, христианские ученые Кеплер, Галилей, Декарт и Ньютон «примирили существование природных законов с концепцией Бога».

И еще: «Считалось, что модель Коперника противоречит Библии, в которой по распространенным тогда толкованиям говорилось, что планеты вращаются вокруг Земли, хотя в Священном Писании нигде не встречается такое утверждение. В сущности во времена, когда была написана Библия, люди считали, что Земля плоская! Теория Коперника привела к ожесточенным спорам, дошедшим до кульминационной точки в судебном процессе против Галилея по обвинению его в ереси в 1633 г. Галилей обвинялся в том, что поддерживал модель Коперника и считал, “что человек может придерживаться мнения, которое признано Церковью противоречащим Священному Писанию”. Галилея признали виновным, посадили под домашний арест до конца жизни и вынудили отречься от своих взглядов»⁴⁵⁹.

Снова дадим слово Такстону и Пирси, чтобы понять, почему они считают, что идеалистический подход к истории более удачен:

«Идеалистический подход стремится избежать именно вышеуказанного исторического снобизма. Идеализм отвергает взгляд на науку как на простое накопление положительного знания. Вместо этого он рассматривает научное развитие как результат перемены во взглядах – возникновения новых идей, взглядов и мировоззрений. За последние три или четыре десятилетия идеалистический подход в истории науки добился впечатляющей популярности. Его интеллектуальные корни, впрочем, уходят в далекое прошлое – их можно обнаружить еще в XIX в., когда философия истории впервые обособилась как самостоятельная дисциплина».

Ньютоновская физика основана на предположении, что материальный мир ведет себя как огромная, хорошо налаженная машина. Перенос этой парадигмы в сферу общественных наук дало толчок взгляду, согласно которому человеческое общество подобно некоему механизму, а сам человек – это машина, как объявляет Ламетри в своей книге «Человек-машина». Во второй половине XIX в. уже появился доктринерский материализм, воинственно редукционистский в своем подходе.

Именно в этой интеллектуальной среде философия науки обособляется впервые как отдельная дисциплина. В усердном стремлении опровергнуть редукционистские тенденции некоторые философы истории – такие, как Вильгельм Дилвтей (1833–1911), Генрих Риккерт (1863–1936) и Вильгельм Виндельбанд (1848–1915) – обращаются к идеализму Гегеля. Гегель проводит разграничительную линию между Природой и Духом (нем. Geist)⁴⁶⁰. Историки-идеалисты воскрешают его идею, подразделяя науки на две группы: на те, которые изучают природу (Naturwissenschaften), и на те, которые изучают человеческий разум (Geisteswissenschaften). Первая группа включает в себя естественные науки, а второй присвоено определение «науки о духе» – понятие, которое соответствует сегодняшнему термину «гуманитарные науки»: религия, этика, искусство, литература, психология, социология, политология, педагогика. Историки-идеалисты настаивают на том, что эти два вида наук должны подчиняться различной методологии, учитывающей в любом из этих двух случаев особое естество изучаемого предмета.

Коротко говоря, идеалисты отвергают классический идеал единства познания. С их точки зрения, существуют два уровня реальности: материальный и духовный, поэтому и познание имеет два измерения. Предлагая для гуманитарных дисциплин отдельную методологию и отдельную логику, историки-идеалисты надеются освободить их от редукционизма естественных наук⁴⁶¹.

Но идеалистический подход к истории начинает воздействовать осязательно на историю и философию несколько позднее – в начале и в середине ХХ в., благодаря трудам Е.А. Берта («Метафизические основы современной науки», 1924), Р. Дж. Коллингвуда («Идея природы», 1944) и Александра Койре («От закрытого мира к бесконечной Вселенной», 1957). Эти ученые руководствовались императивом идеалистов, по которому историк должен «влезть в шкуру» своего объекта и понять изнутри его мысли и убеждения. Они стремились вникнуть во внутренний мир предыдущих поколений и понять их научные идеи, выраженные на языке соответствующей эпохи. Этот подход был чудесно разъяснен английским философом Бертраном Расселлом, согласно которому «правильное отношение к изучаемой исторической личности – это не благоговение или презрение, а симпатия, помогающая нам понять, что значит веровать в его теории»⁴⁶². Идеалисты считают, что дела той или иной исторической личности не следует оценивать по стандартам современных учебников, что ее достижения должны измеряться с точки зрения исторического контекста.

В этом состоит идеалистический подход к истории науки. Его усилия направлены на понимание гештальтов⁴⁶³ – целостных мировоззрений, которые создали науку. Наука – это не просто вереница положительных открытий, она состоит прежде всего из идей...

Историки-идеалисты утверждают, что исторические личности, каковыми являются Коперник, Галилей, Декарт, Ньютон и другие, не просто проводили научные исследования, но и откликались на метафизические воззрения своей эпохи и вносили вклад в их развитие. Как отмечает историк М. Вартофский⁴⁶⁴, «этот факт мы не приписываем “отсталости” их мысли и не считаем атавистическим следствием их ненаучного образования. Мы рассматриваем его как жизненно важное условие теоретического развития самой классической физики»⁴⁶⁵.

В качестве противовеса позитивизму идеалистический подход оказывал и продолжает оказывать благотворное влияние. Позитивизм рассматривает историю как постепенное освобождение человеческой мысли от оков религии и метафизики. В отличие от него, идеализм воспринимает науку как непрерывную нить, вплетенную неразрывно в ткань человеческой мысли – вместе с религией, философией, общественной и политической средой. Такое понимание науки, бесспорно, более реалистично».

Это мировоззрение считает материю субстанцией и основанием всякой действительности, и вещественной, и психической, духовной. Материя вечно существует, она несотворена и неуничтожима, а жизнь, сознание, идеальное (мысли, чувства) возникают вторично. В некоторых течениях материализма имманентные закономерности, присущие материи, ведут хаос к самоорганизации, а в других – мир как полностью упорядоченное состояние считается бесконечным во времени и пространстве.

Чтобы представить это учение в возможно наилучшем свете, мы придерживались материалистически ориентированной историко-философской традиции XIX–XX вв. Она объявляет материализм самым прогрессивным мировоззрением в истории человечества (а его переход к атеизму – апогеем этого мировоззрения!) и прослеживает корни своей генеалогии до некоторых древнейших философских школ Китая, Индии, Греции и Рима.

Согласно ей, первоначальный материализм характеризовался как умозрительностью и объяснением всех явлений естественными причинами, так и наивистическим подходом, который часто вел к противоречивости, то есть к одновременной вере в богов, духов, загробную жизнь и т. д. Значительные элементы стихийного (наивного) материализма содержались во взглядах таких мыслителей как Лао-цзы, Ян Чжу, Ван Чун, Брихаспати, Чарвака, Фалес, Анаксимен, Демокрит, Эпикур, Лукреций Кар и др. У античных атомистов (Левкиппа, Демокрита, Эпикура) до известной степени материализм приобретает концептуализованную, систематическую форму, а индийская школа локаята (брихаспати, чарвака) и римский философ Лукреций Кар даже доходят до атеизма.

Некоторые историки считают, что в Средние века частичные материалистические тенденции проявляются в номинализме и гилозоизме, так как первый признавал «первичность вещи и вторичность понятия», а второй был «своеобразной формой атомизма». В эпоху Возрождения подобные тенденции наблюдаются даже в пантеизме и деизме, которые ««вели борьбу со схоластикой и церковными авторитетами и обращались к опыту как учителю и к природе как объекту философии». (Умалчивается, однако, о том, что создатели и приверженцы всех этих философских течений глубоко верили в Бога.)

Материалисты XVII в. разорвали связь с предыдущей натурфилософией и начали рассматривать элементы мира как неодушевленные и бескачественные. В то время математика переживала бурный прогресс, а механистически понятое движение считалось универсальным свойством природы. Особое место в следующем XVIII в. занимают французские материалисты (а некоторые из них и атеисты!) Ламетри, Дидро, Гельвеций и Гольбах, которые отвергли деизм своих предшественников. Немного позднее (XIX в.) вершинной точкой материализма стал антропоцентрический материализм Фейербаха, который, однако, был созерцательным и сумел осуществить только механическую связь с атеизмом, поэтому материализм в этот период оставался метафизическим, рассматривающим вещи и явления как неизменные и независимые друг от друга и по этой причине неспособным объяснить как их происхождение, так и развитие в природе и обществе.

Карл Маркс и Фридрих Энгельс первые добились необходимого органического синтеза диалектики Гегеля, материализма Фейербаха и французских философов XVIII столетия. Их учение стало известно как диалектический материализм и было охарактеризовано как научный взгляд на законы, внутренне присущие материи и обуславливающие эволюцию природы, мышления и общества. В этой идеологии было осуществлено единство диалектики (учения о развитии), логики (правильного мышления) и теории познания. Из этого единства, согласно им, вытекает не только революционное преобразование действительности в целом, но и ведущие тенденции общественного прогресса в частности.

В начале XX в. Владимир Ильич Ленин, анализируя империалистическую стадию капитализма, приходит к выводу, что в России созрела обстановка для успешной вооруженной революции. Диалектический материализм был им обогащен с помощью учения о многообразных формах борьбы и стал «научным философским мировоззрением» победившей коммунистической партии. Она правила государством, опираясь на диктатуру пролетариата, с помощью которой ликвидировала эксплуататорские классы и осуществляла идеалы так называемой «социалистической демократии».

Как видим, история не показывает, что материализм и атеизм внесли какой-то особый вклад в науку, даже если согласиться с пристрастной классификацией в качестве таковых некоторых прогрессивных тенденций в познании (т. е. не считаясь с фактом, что последние в целом принадлежат к совсем другим идейным направлениям). Даже учение об атомах, на которое ученые социалистических стран указывали как на исключительное достижение древнегреческих материалистов Левкиппа и Демокрита, было высказано впервые индийскими философско-религиозными школами ньяей и вайшешикой.

Вновь прибегнем к цитатам из их книги: «Как можно определить, имеет ли данное существо свободную волю? Если кто-то повстречает пришельца, как сможет он определить, робот ли это или у него есть разум? Поведение робота полностью детерминировано в отличие от существа, обладающего свободной волей. В принципе, можно дать определение роботу как существу, чьи действия предсказуемы. Но, как мы уже говорили во второй главе, это может быть практически невозможно, если существо велико и сложно. Мы не можем точно решить даже уравнение для трех и более частиц, взаимодействующих друг с другом. Поскольку пришелец с размерами человека состоял бы из тысячи триллионов триллионов частиц, то даже если бы он был роботом, было бы невозможно решить все уравнения и предсказать его поведение. Значит, можно сказать, что любое сложное существо имеет свободную волю не как основополагающую особенность, а как эффективную теорию, как признание нашей неспособности проделать вычисления, которые позволили бы нам предсказать его поведение» ⁴⁶⁶.

В данном случае определенно речь идет о разновидности так называемого вульгарного материализма, который отчасти родственен позитивизму. Он возникает в середине XIX в., причем его представители Фогт, Бюхнер, Молешотт и др. отвергают не только идеализм и религию, но и философию, считая, что могут решить все ее проблемы при помощи естествознания. По их мнению, функции сознания (мысли, чувства, свободная воля) суть только следствие физиологических процессов и зависят от состава пищи, климата и т. д. Они считают, что мысль есть вещественная секреция мозга так же, как моча, которая выделяется из почек. Поскольку авторы «Высшего замысла» – физики, их интерпретация несколько иная: свободная воля определяется взаимодействием огромного числа частиц, комбинации которых никоим образом невозможно вычислить. (Этот подход используется и современными приверженцами так называемого ««нового атеизма». Как видим, он не оригинален и не нов, но, очевидно, его адептам кажется, что таким образом они до конца последовательны в материалистическом монизме, развитом в свое время Э. Геккелем.)

Другое «озарение» Хокинга и Млодинова, заслуживающее внимания, – это их концепция «моделезависимого реализма». Вот как они определяют его: «Не существует концепции о реальности, которая была бы независима от представления или теории. Вместо этого мы принимаем взгляд, называемый моделезависимым реализмом: любая физическая теория или картина мира – это модель (главным образом математическая) и комплекс правил, которые соединяют элементы этой модели с наблюдениями. <...>

Согласно моделезависимому реализму, бессмысленно спрашивать, является ли модель верной, но [разумно спросить – ред. А. С.] только, согласуется ли она с наблюдениями. Если существуют две такие модели, которые согласуются с наблюдениями <...> то нельзя сказать, какая из них правильная. <...>

Моделезависимый реализм может снабдить нас рамкой для обсуждения таких вопросов, как, например, следующий: если мир был создан определенное время тому назад, то что существовало до этого? Философ времен раннего христианства, блж. Августин (354–430), говорил, что ответ не в том, что Бог приготовил ад для людей, задающих такие вопросы, а в том, что время есть свойство созданного Богом мира и оно не существовало до момента сотворения, которое, как он верил, состоялось не так давно. Такова модель, предпочитаемая людьми, которые считают, что рассказ из Книги Бытия буквально вереи, хотя повсюду находятся ископаемые и другие доказательства того, что Земля гораздо старше. (Не помещены ли они туда, чтобы одурачить нас?..) Но может существовать и другая модель, согласно которой от начала Большого взрыва прошло 13,7 миллиарда лет. Эта вторая модель может объяснить окаменелости, радиоактивное излучение и тот факт, что мы уловляем свет от галактик, находящихся в миллионах световых лет от нас; поэтому данная модель – теория Большого взрыва – более удобна, чем первая. И тем не менее ни об одной из этих двух моделей нельзя сказать, что она более верна, чем другая»⁴⁶⁷.

Нет никакого сомнения в том, что эта точка зрения отвечает духу постмодернизма, который пытается релятивизировать «большие наррации» (идейные системы). Он постулирует наличие несметного множества эквивалентных ««относительных истин», а которую из них мы выберем, зависит от наших собственных предпочтений относительно того, что мы считаем самым полезным и правдивым на определенном этапе развития общества. Хотя в последнем случае авторы конкретно обсуждают вопрос о том, можно ли сказать, что было до появления мира; в более широком контексте выходит, что христианская и атеистическая модели, будучи разными по содержанию и концептуально антагонистическими, одинаково приемлемы (хотя вторая лучше объясняет нынешнее и прошлое состояние мира!). Но при невозможности определить противоречивые идеи именно как таковые, мы вновь приходим к исходной позиции древности, а именно к стихийному (наивному) материализму. (Это отнюдь не шуточный вывод!)

Оксфордский электронный словарь определяет постмодернизм как «стиль или концепцию, для которых характерно недоверие к теориям и идеологиям...». Действительно, у каждого из нас имеются те или иные предпочтения в отношении искусства, стиля одежды, выбора любимого человека и т. д., из-за чего эти вещи являются нашей собственной (относительной) истиной, не зависящей в большинстве случаев от теорий и идеологий, то есть постмодернизм может считаться актуальным лишь в отношении некоторых аспектов нашей личной жизни. Но что касается науки (а также и некоторых иных областей), то невозможно, чтобы там шла речь о какой-то «относительной истине», ведь научный метод основан на том, что реальность существует объективно, вне и независимо от нас. Хотя это положение и нельзя строго доказать, все же огромные достижения науки являются залогом его правдивости. Постмодернизм с его концепцией равнозначности относительных истин не может отслеживать содержащиеся в них логические противоречия и таким образом обессмысливает всю нашу познавательную деятельность.

Американский математик и физик Алан Сокал, профессор математики из Лондонского университетского колледжа, нанес в 1996 г., быть может, самый серьезный удар постмодернизму. Он послал совершенно бессмысленную, но написанную на высоком наукоподобном языке статью в постмодернистский культурный журнал «Social Text». После того как она была безоговорочно принята и опубликована, Сокал раскрыл обман в другом журнале – «Lingua Franca». Сокал ответил на поднявшуюся против него волну постмодернисткой критики, опубликовав вместе с французским физиком Жаном Брикмоном книгу под заголовком «Модные бессмыслицы: Интеллектуальное постмодернистское злоупотребление наукой». Хотя в этой работе и есть значительные слабости, в ней раскрыта сильная тенденция к отрицанию ««ценности истины» в некоторых философских интерпретациях современной науки.

Вышеуказанное говорит о том, что Хокингу и Млодинову следовало бы уточнить свою концепцию ««моделезависимого реализма», потому что в этом виде (т. е. с элементами постмодернизма) она вряд ли будет принята некритически научными позитивистами, к лагерю которых принадлежат и они сами.

Опираясь на метод Фейнмана, названный «суммой по историям», и на мысленный эксперимент Джона Уиллера⁴⁶⁸ с «отложенным выбором», авторы делают следующее заключение: «Мы создаем историю нашим наблюдением, а не история создает нас»⁴⁶⁹. Сравним эту интерпретацию квантовой физики, названную ими самими «bottomup» (снизу вверх), с одним известным анекдотом про Чака Норриса: говорят, что когда великий боец отжимается, он не приподнимается над землей, а отталкивает планету от себя. Подобным образом мы можем сказать: когда Хокинг и Млодинов создают свои физические концепции, не последние отражают действительность, а вся Вселенная стремится преобразоваться так, чтобы соответствовать их космологическим теориям! Вот так они осуществляют стародавнюю человеческую мечту – быть «малыми богами», которые, хотя и появились на весьма позднем эволюционном этапе, способны тем не менее управлять всей историей (а в скором времени, может быть, и будущим) мироздания! Мы определенно считаем, что эта идея – исключительно оригинальный научный вклад в мифотворчество человечества, причем превосходно согласующийся с материализмом!

(Какой бы «безумной», по выражению Н. Бора, ни была квантовая механика, она вряд ли позволяет настолько превратную иитерпретацию. Верио, что при смене государственного режима политкорректные ученые всегда переписывают историю, но вряд ли это происходит из-за квантовых эффектов!)

Натуралистическо-философская традиция считает эволюционное учение Дарвина своим природно-историческим звеном, ибо в нем в полной мере проявляются законы диалектического материализма. Напомним, что согласно им противоречие есть главная движущая сила и источник любого развития. Благодаря ему количественные изменения переходят скачкообразно в качественные (т. е. прерывается постепенность). Начальный момент процесса «отрицается» на переходе к следующему, который, в свою очередь, «отрицается» еще более новым, то есть развитие осуществляется путем непрерывного процесса отрицания отрицания. Последнее считается также единством и борьбой противоположностей, которые лежат в основе материи и через преодоление которых она переходит к более высоким формам.

Более того, можно найти и общий язык, который покажет, что эти взгляды – по сути, две стороны одной и той же монеты. Например, протекание явлений включает как количественную эволюционную постепенность, так и ее разрыв при переходе к следующему качественному уровню – скажем, к новому биологическому виду (или к следующему социально-экономическому строю). Противоречие, называемое борьбой за существование, и есть главная движущая сила в дарвинизме. Развитие считается объективным процессом, при котором старые противоречия, достигшие максимальной степени напряженности, преодолеваются, а возникающее на этой основе явление эволюционирует в силу новых противоречий. Таким образом, естественный отбор является своеобразным единством и борьбой противоположностей, благодаря которому идет постоянное совершенствование устройства и функций организмов. То есть эти две концепции отличаются только по форме, но не по содержанию. Другими словами, диалектический материализм и эволюционное учение Дарвина приходят к одному и тому же конечному результату – самоорганизации материи в силу чисто естественных причин.

Только в подобных случаях (а не в случае концептуально антагонистических идей) может иметь какое-то основание заключение Хокинга и Млодинова, что «всякая теория может иметь собственную версию реальности, но с точки зрения моделезависимого реализма это приемлемо, если теории делают одинаковые предсказания там, где они совпадают, то есть там, где применимы⁴⁷⁰ обе теории»⁴⁷¹.

В бывшем социалистическом лагере диалектический материализм навязывался как общая философская рамка, на основе которой атеизм и авторитаризм проводились не только в государственном управлении, но и в науке. По этой причине исключительно строго преследовалось даже малейшее сомнение в эволюционном происхождении мира, жизни и человека. Мы с удивлением обнаруживаем, что эта тенденция просматривается все сильнее и в демократических обществах западного мира. Укажем только на несколько примеров, которые достаточно красноречивы.

Когда еще в 1981 г. Британский музей естественной истории сделал выставку по дарвиновской теории, не представляя ее объективным фактом, это очень сильно разгневало многих членов научного сообщества. Музейные работники высказали мнение, что «концепция эволюции путем естественного отбора не является в строгом смысле слова научной» и что «когда-нибудв ее может заменить лучшая теория». Из-за всего этого они были вынуждены переделать выставку и устранить весь «обидный» материал⁴⁷².

То же случилось и с эволюционистом Ричардом Мильтоном, который выступил за поиск альтернативной теории в своей книге «Развенчание мифов об эволюции». Профессор Докинз не допускающим возражений тоном отчитал издателей «за безответственность, с которой они осмелились издать книгу, критикующую дарвинизм»⁴⁷³.

А в сентябре 2008 г. эволюционисту Майклу Райсу пришлось подать в отставку с поста директора по делам образования в британском Королевском обществе из-за высказанного им мнения о том, что на уроках физики, биологии и химии детям нужно позволить выражать сомнение в теории эволюции и знакомить их с другими взглядами на происхождение человека⁴⁷⁴.

Это совсем не изолированные случаи, а намечающаяся стабильная тенденция, из-за которой над любым исследователем, рассматривающим неэволюционную точку зрения на происхождение жизни, нависает опасность быть высмеянным и провалить свою научную карьеру. В ряде институтов ученые сталкиваются с преследованиями и могут потерять работу, если открыто высказывают сомнения в дарвиновской теории⁴⁷⁵.

Социолог профессор Родни Старк из университета Бейлера признает: «Мое нежелание исследовать эти вопросы основано на знании того, что ничто не вызывает большую панику среди большинства моих коллег, чем критика эволюции»⁴⁷⁶. А в журнале «Scientific American» процитированы следующие его слова: «Уже (почти) двести лет нам внушают, что если ты хочешь заниматься наукой, тебе следует охранять свой ум от оков религии». Далее он добавляет, что по этой причине в исследовательских институтах «верующие люди молчат»⁴⁷⁷.

Лучший ответ на вопрос, почему не допускается никакая критика эволюционной теории в средних и высших учебных заведениях США, дал профессор права из Калифорнийского университета доктор Филипп Э. Джонсон в своей книге «Суд над Дарвином»: «Большинство профессоров продолжают преподавать эволюцию из страха: страха не получить постоянного места, страха оказаться лишенными субсидии на свою исследовательскую работу, страха потерять возможность публикации своих трудов, страха стать изгоями в среде коллег. Ради всего этого они вынуждены следовать “генеральной линии партии”, то есть эволюции. Такова жизнь в академическом мире (и не только в Америке. – В. В.)»⁴⁷⁸.

Непосредственно после появления дарвиновской теории многие ученые отметили, что это не столько научно обоснованная концепция, сколько идеологически мотивированная натуралистическая философия, направленная против христианства. Всего через год после выхода в свет «Происхождения видов» Адам Седжвик, вудвордский⁴⁷⁹ профессор геологии из Кембриджа, хорошо знавший Дарвина, написал: «С первой и до последней строки эта книга – блюдо из отъявленного материализма, ловко приготовленное и поданное. <...> И зачем делается все это? Я уверен, что не по какой иной причине, как ради того, чтобы заставить нас чувствовать себя независимыми от нашего Создателя» ⁴⁸⁰.

В самом конце «Происхождения видов» стоят слова: «Есть величие в этом взгляде на жизнь с ее силами, вдунутыми первоначально Творцом в немногие формы или же только в одну, и в том, что, пока планета продолжает вращаться согласно закону гравитации, из этого столь простого начала развились бесчисленные формы, столь прекрасные и удивительные» ⁴⁸¹. Слово «Творец», однако, отсутствует в первом издании книги, а добавлено во втором и последующих изданиях. В своем письме от 1863 г. Дарвин заявляет, что сделал это добавление ради общественного мнения⁴⁸².

В сохранившейся переписке Дарвина и его наставника Чарльза Лайелла Дарвин прямо указывает, что вообще не приемлет идею о божественном вмешательстве в эволюцию:

«Я бы не заинтересовался ни в малейшей степени теорией естественного отбора, если бы она требовала добавления какого-либо (сверхъестественного) чуда на любом этапе развития»⁴⁸³.

В письме к другу ботанику Джозефу Хукеру Дарвин делится мыслями о том, как начальная примитивная клетка (которую он представляет как каплю протоплазмы, похожую на желе) могла возникнуть посредством абиогенеза. Вот часть текста, в которой он объясняет, как могло бы случиться самозарождение первого живого организма:

«Но если (О! Какое большое “если”!) представить себе некое маленькое теплое озеро со всевозможными аммиачными и фосфорными солями, светом, теплом, электричеством и т. д., то можно допустить, что химическим путем образовалась протеиновая структура, готовая и к более сложным изменениям»⁴⁸⁴.

Как утверждает доктор Лоуренс Крофт, вскоре после смерти Дарвина его семья нарочно уничтожила многие документы, чтобы скрыть его неприязнь к христианству⁴⁸⁵. Через сто лет после публикации «Происхождения видов» биолог и член Королевского общества Джулиан Хаксли подчеркивает: «Дарвинизм выбросил саму идею о Боге как Творце жизни из сферы рациональной дискуссии»⁴⁸⁶.

Многозначителен факт, что даже убежденные материалисты выражают озабоченность в связи с идеологической сущностью теории эволюции.

В начале ХХ в. Эдвин Гонклин, профессор биологии Принстонского университета, отметил⁴⁸⁷: «Концепция органической эволюции высоко ценится биологами и для многих из них является предметом искренней религиозной преданности. <...> Такова, вероятно, причина, по которой сильная методологическая критика, характерная для других кафедр биологии, все еще не применяется к эволюционным спекуляциям»⁴⁸⁸.

Немного позже (в середине столетия) ведущий философ и историк науки профессор Марджори Грии подтверждает это наблюдение: «Дарвинизм держал и продолжает держать в плену умы людей как некая научная религия. <...> Модифицированная, но все еще характерная дарвиновская теория превратилась в ортодоксальность, которая проповедуется ее сторонниками с религиозным пылом и ставится, по их мнению, под сомнение только кучкой злоумышленников, не преуспевших в этой научной вере»⁴⁸⁹.

Носитель Нобелевской премии Гарольд Юри примерно в то же время обобщил: «Все мы, изучающие происхождение жизни, обнаруживаем, что чем больше мы всматриваемся в нее, тем более понимаем, что она слишком комплексна, чтобы эволюционировать куда-либо. <...> Все мы веруем как в церковный догмат, что жизнь эволюционировала из мертвой материи на этой планете. Но комплексность жизни столь велика, что трудно представить себе достоверность чего-либо подобного»⁴⁹⁰.

Роберт Лафлин (также лауреат Нобелевской премии), признает, что и сегодня ничего не изменилось: «Ключевой симптом наличия идеологического мышления – выдавать за истину объяснение, которое не отражено в действительности и вообще не может быть проверено в лабораторных условиях. Я называю подобные логически тупиковые положения антитеориями, потому что они имеют строго противоположный эффект по сравнению с истинными теориями: они душат мышление, вместо того чтобы стимулировать его. Например, тезис об эволюции путем естественного отбора, который Дарвин считал великой теорией, в последнее время играет роль антитеории, к которой прибегают, чтобы скрыть смущающие экспериментальные неуспехи и приписать легитимность открытиям, которые в лучшем случае сомнительны...»⁴⁹¹.

Все больше голосов утверждают, что вера в эволюцию не является необходимой для научного прогресса.

Филипп Скелл, професор химии из Пенсилвванского университета, знакомит нас с результатом одного своего исследования: «Недавно я опросил более 70 крупных исследователей: выполняли бы они свою работу иначе, если бы знали, что теория Дарвина ошибочна? Все без исключения ответы были одинаковы: нет! Кроме того, я исследовал важнейшие открытия в области биологии в прошлом веке: открытие двойной спирали ДНК, изучение рибосом, описание генома, исследование реакций на различные лекарственные продукты, улучшения в производстве пищи и санитарном контроле, развитие новых хирургических методов и др. Я даже опросил биологов, работающих в областях, которым теория Дарвина должна была бы помочь в наибольшей степени, например в области возникновения устойчивости к антибиотикам и пестицидам. И здесь, как и в других случаях, выяснилось: нельзя сказать, что теория Дарвина указала направление, она была привнесена только после осуществления научных открытий в качестве интересного повествования и дополнения»⁴⁹².

То же самое подтверждает и доктор Марк Киршнер, основатель и руководитель кафедры биологических систем Гарвардского университета: «По сути, за последние сто лет почти вся биологическая наука развивалась независимо от теории эволюции, за исключением самой эволюционной биологии. Молекулярная биология, биохимия и физиология вообще не принимали во внимание тезис об эволюции»⁴⁹³.

Профессор Луи Бонюр, бывший президент Общества биологов в Страсбурге и директор Зоологического музея города, заключает: «Эта теория ничем не помогла научному прогрессу. Она бесполезна!»⁴⁹⁴

В предыдущих главах мы показали, насколько малодостоверна не только стандартная версия эволюционной теории, но и дополнительные расширения и модификации, которым она подверглась как в космологии, так и в биологии.

Разумеется, Хокинг и Млодинов согласны с нами в том, что при подобных обстоятельствах необходима новая концепция (но, как ясно для всех, они приняли бы только натуралистическую): «Физики (да и все ученые. – В. В.) действительно очень упрямы в своих попытках спасти любимые теории, но стремление к модификации данной доктрины начинает утихать, когда изменения становятся слишком искусственными и неуклюжими и, соответственно, “неэлегантными”. Если модификации, необходимые для включения новых наблюдений, становятся слишком громоздкими, то это означает, что нужна новая модель»⁴⁹⁵.

Материализм никогда не мог ответить на вопрос о смысле существования. Если все заканчивается с концом нашего земного пути, то в чем смысл что-то делать и чего-то добиваться? Жизнь превращается всего лишь в досадное повторение ежедневных обязанностей. Промежуток времени, которым мы располагаем, слишком краток для осуществления каких бы то ни было более крупных планов. Обращаясь назад, мы видим, что немалая часть нашей жизни уже безвозвратно пройдена. Никто не может сказать, сколько еще она будет продолжаться, но ясно, что и остаток промелькнет как одно мгновение. Даже если мы достигнем поставленных нами целей, ясно, что в конце концов нам придется оставить все, чего мы добились здесь. Столь многие поколения ушли до нас, оставив о себе только бледное воспоминание. Точно так же уйдем и мы, наши дети и внуки и все, которые последуют за ними. И если мы все превратимся во всего лишь земные минералы, то какой смысл тогда имеет индивидуальное существование? В конце концов погаснут и последние звезды, исчерпаются все возможные источники энергии и любая форма жизни исчезнет. Мир станет холодной и мрачной, безжизненной пустыней (или же превратится вновь в «огненный ад», если окажется, что Вселенная замкнута).

Христианский апологет Кларк Пиннок пишет: «Действительно, для атеистического гуманизма характерна бесперспективность, ибо Бог отвергнут и не открыто иичего другого такой же величины, что могло бы занять Его место. <...> Неверующий человек пробуждается, чтобы открыть, что ои иеспособеи иайти смысл во Вселенной, которая безразлична к его нуждам и в конечном счете абсолютно бессмысленна. <...> Логически они (атеисты) должны согласиться с Макбетом⁴⁹⁶: “Жизнь – это сказка, рассказанная сумасшедшим, только шум и ярость без всякого смысла”»⁴⁹⁷.

Вот как заканчивается реквием по одному наркоману, напи санный его друзьями: «Пошли послание по ветру!.. Что такое жизнь – сон, ложь, бесконечность, ничто?»

Олдос Хаксли⁴⁹⁸, один из самых влиятельных писателей и философов ХХ в., атеист и гуманист, признавал, что многие люди добровольно отказываются от поисков смысла (а очевидно, и от вопроса о существовании Бога), чтобы получить сексуальную и политическую свободу делать все, что им захочется: «У меня были причины не желать, чтобы мир имел смысл; следовательно, я счел фактом то, что он не имеет никакого смысла, и мог без малейших трудностей найти удовлетворительные основания для этой презумпции. <...> Философа, который не находит смысла в мире, волнует не столько чистая метафизика, сколько способ доказать, что нет никаких основательных причин для него не делать того, что ему хочется, а для его друзей – не домогаться политической власти, чтобы править так, как им выгодно. <...> Для меня, как без сомнения и для большинства моих современников, философия бессмыслия была, по существу, путем к свободе, сексуальной и политической»⁴⁹⁹.

Эти слова очень хорошо объясняют тот факт, что с отречением западного мира от Христа он получил свободу отдаваться любым сексуальным извращениям, а в политике – уничтожать целые государства (как и миллионы их граждан), чтобы захватить их природные богатства, демагогически заявляя перед миром, что делает это во имя демократии!⁵⁰⁰

В начале мы ответим на вызывающие утверждения некоторых воинствующих атеистов, согласно которым современный научно-технический прогресс был бы достигнут, самое позднее, в Х–ХІІ вв., если бы не мракобесный догматический способ мышления, навязанный Церковью. В одном из эпизодов телесериала «Космос» Карл Сейган деликатно намекнул, что если бы не христианское господство в истории Европы, то мы сегодня рассекали бы «галактические моря на множестве звездолетов», причем надписи на них были бы древнегреческими, а символы – додекаэдрами (символ планеты Земля в античном мире)⁵⁰¹. Спрашивается: «Кто помешал ионийскому духу победить?» История отвечает: «Никто!» Как признают Хокинг и Млодинов, «греки (да и все другие цивилизации того времени. – В. В.) так и не сумели выработать научного метода», из-за чего попросту исчерпали весь свой потенциал!

Коротко перечислим наиболее важные достижения древних народов Двуречья, Египта, Индии, Китая, Греции, Рима и американского континента.

Первые цивилизации – египетская и шумерская – возникли к концу IV тысячелетия до н.э. в долинах Нила, Тигра и Евфрата. Шумерская со временем была вытеснена культурами аккадской, ассирийской, вавилонской и персидской империй.

Плодородные заливные поймы рек вместе с постройкой и поддержанием оросительных каналов открыли возможности для оседлой сельскохозяйственной экономики. Излишки земледельческой продукции, а также процветание ремесел и торговли содействовали социальному развитию и прогрессу. Возникла централизованная система политической власти и могучая военная организация, благодаря которой многие властители сумели завоевать обширные территории и создать огромные государства и империи. Под их контролем велось строительство как дворцов и храмов, так и общественных библиотек, бань, садов, сельскохозяйственных проектов и др. Для осуществления этих работ были необходимы не только бюрократическая система из элитных писцов, жрецов и администраторов, но и инженеры, зодчие, искусные мастера-ремесленники и т. д. Это дало мощный толчок наукам: арифметике, геометрии, физике, географии и картографии, астрономии, медицине и т. д.

Древним шумерам мы обязаны горшечным и тележным колесом, бронзой и клинописью. Их математика была основана на шестидесятичной системе счета, лежащей в основе современных 60-минутного часа, 24-часового дня и 360-градусного круга. Эта форма арифметики и геометрии послужила средством для картографии и выведения теорем для измерения площади сельскохозяйственных участков и тел со сложной формой. Вавилонские астрономы умели предсказывать с большой точностью даты затмений и солнцестояний, ввели 12-месячный календарь на основе фаз Луны и т. д. Спустя несколько веков их наследники начали на базе математики и философии пользоваться внутренней логикой в рамках своих прогнозов движений планет; этот подход получил дополнительное развитие у греков и считается сегодня важным моментом в истории астрономии.

Египтяне славились химическими познаниями, благодаря которым они производили исключительно устойчивые краски и расцветки для одежды, ароматные духи, бальзамы и мыло. У них были мастерские для производства фаянса и стекла, папирусной бумаги и т. д. Они использовали горнодобывающие, геодезические и строительные навыки, чтобы создавать не только величественные пирамиды, статуи и храмы, но и оросительные системы и сельскохозяйственные технологии. Жрецы, помимо религиозных обрядов, также эффективно занимались медициной, астрономией, разработали одну из самых ранних математических систем. Для нужд торговли и для военных целей были построены и первые известные нам корабли.

Народы, населявшие древнюю Индию, поддерживали тесные связи с Двуречьем. Они жили в красивых городах с канализацией и бассейнами, а их мудрецы создали множество глубоких философско-религиозных систем, поэтических эпосов и иной литературы. Они были сведущи в изучении языков, их структуры и развития, поэтому языкознание стало для них источником логических поисков и размышлений. В алгебре они создали десятичную систему счета (включая ноль), позднее перенесенную арабами в Европу. Первыми высказали гипотезу об атомном строении материи, но в дальнейшем не проявили особого интереса к физике. Разработали обширную систему знаний в здравоохранении и медицине, лечили травами и даже хирургическими методами.

Китайцы усвоили выделку шелка, создали прототип сейсмографа и компаса, а бумага, которой они пользовались, была близка к современной (в Средние века китайские химики изобрели горючую смесь, ставшую известной как порох). Еще в начале II в. они чертили чрезвычайно точные земные и звездные карты, потому что ввели координатную сеть, аналогичную проекции Меркатора. Их астрономы регулярно наблюдали и описывали появление новых и сверхновых звезд – этим не занимался никто, кроме них, и даже большая сверхновая звезда 1054 г. не была зарегистрирована нигде, кроме Китая и Японии.

Майя, ацтеки и инки, хотя и шли по самостоятельному пути, достигли весьма схожей культуры – они возводили монументальные пирамиды, храмы и статуи, а их календари отличались высокой точностью. Все это говорит о хорошо развитых инженерно-технических, математических и астрономических познаниях в древнем мире.

Поскольку вскоре после своего возникновения христианство активно взаимодействовало прежде всего с античной греческой и римской культурой, скажем отдельно несколько слов и о них.

Когда у эллинов появились первые государственные формации в III–II тысячелетии до н. э., они начали проводить оживленную торговлю и завязали дипломатические контакты с цивилизациями древнего Востока. Несмотря на то, что они позаимствовали большую часть его достижений, с течением времени греческие города создали оригинальную письменность и добились впечатляющего прогресса во всех известных в то время науках. Кроме указанного в «Высшем замысле», упомянем еще и то, что греки создали значительное количество философских систем, связанных с космологическими проблемами. В математике (на основе логики Аристотеля) они сформулировали формальное доказательство, разрешили некоторые трудности в теории чисел и приблизились к интегральному исчислению. В астрономии, опираясь на вавилонскую методологию, они сумели предложить трехмерные геометрические модели движения планет, приблизительно вычислили диаметр Земли (причем некоторые ученые даже допускали, что она вращается вокруг своей оси и вместе с другими планетами – вокруг Солнца), создали первый звездный каталог, точный календарь и т. д. У них особенно хорошо видно нечто подобное научному (описательному и стремящемуся к логической выдержанности, но все еще субъективному) подходу, который использовался также и в истории, географии, филологии и медицине.

Римляне воспользовались богатым научным наследием греков прежде всего в его прикладных областях. В военном деле – для литья металлов, из которых они выделывали оружие и осадные машины, для строительства неприступных крепостей, пристанищ, боевых кораблей и др. Они создали обширную инфраструктуру из крепких и долгопрочных дорог, виадуки, акведуки, напоительные каналы, бывшие подспорьем для экономики – сельского хозяйства, производства, торговли, коммуникаций и т. д. Из наук особого расцвета достигли римское право, медицина и фармакопея.

Какие выводы можно сделать из сказанного в этом пункте?

Первые цивилизации существовали тысячи лет без какого бы то ни было влияния христианства (а кое-где его вмешательство и по сей день абсолютно незначительно – в Индии, Китае, Японии и др.). За все это время древние народы добились известных достижений в науке, технике и культуре, но не смогли продвинуться дальше по этому пути. Более того, наука создавалась жрецами в храмах и лишь во времена поздней античности оформилась как относительно самостоятельная сфера. Но и тогда «профессиональные ученые», даже стихийные «материалисты» (с весьма малыми исключениями), считали, что природа – творение божественного разума, и эта вера вовсе не мешала их познавательным способностям!

Образование у греков начиналось с семилетнего возраста в так называемой низшей школе изучением литературы, музыки, арифметики и рисования. С 12 до 15 лет ученики поступали в грамматическую школу, где дополнительно знакомились с философией и астрономией. Мальчики 16–18 лет продолжали обучение в гимнасии, изучая риторику, этику, логику и географию, располагая при этом и богатыми библиотеками. Высшее образование сначала было военным, а затем стало гражданским. Наиболее известными учебными заведениями являлись Академия и Лицей, основанные в Афинах соответственно Платоном и его учеником Аристотелем в 387 и 335 гг. до н. э. Позднее академические школы появились во многих городах Римской империи, вплоть до Арабского халифата, а лицеи – в качестве средних школ в Западной Европе, Африке и Латинской Америке.

После завоевания римлянами эллинских государств в III в. до н. э. в школах начала преобладать римская образовательная практика; она базировалась на греческой, но все же отличалась от нее. Образование делилось на три этапа: начальное, среднее и высшее. Роль последней, самой высокой ступени выполняла риторская школа, куда юноши поступали в 16 лет. Ритор готовил молодых людей к юридической карьере, требуя от них учить наизусть римские законы и выступать с речами на темы, взятые из юриспруденции, истории, литературы, общественной жизни и посвященные славным победам армии и т. д. В 18 лет юноши начинали военную службу, ради чего в греческих и римских школах мальчики с раннего детства обучались борьбе, метанию диска и копья, бегу, гимнастике, плаванию и др. Вся Римская империя была испещрена начальными и средними школами, а высшие школы можно было найти во всех крупных городах.

Еще со времени своего возникновения христианство ощутило, что для лучшего понимания и усваивания веры необходимо образование. В начале апостолы и епископы проповедовали и беседовали устно с духовенством и народом. Этот способ, однако, не имел характера целостной методической системы, из-за чего назрела необходимость открытия специальных христианских школ. Некоторые христиане относились к ним неодобрительно, ибо считали, что через них из язычества проникнут суетность, корысть, жестокость и разврат, а также ложные учения, которые навредят чистоте веры. Наиболее интеллигентные и просвещенные христиане были, однако, другого мнения: наука, искусство и философия классической древности расширяют кругозор и поднимают умственный уровень и потому должны изучаться. Только таким образом можно будет найти и правдивый ответ на их заблуждения. Последнее течение возобладало – так при храмах начали проводиться постоянные курсы, переросшие впоследствии в катехизические⁵⁰² школы. По преданию, еще в апостольские времена евангелист Марк основал в Александрии одну из первых таких школ (их называли также огласительными, поскольку они готовили новообращенных к крещению)⁵⁰³.

Во II в. ученые-язычники, обращенные в христианство, внесли в него любовь к знаниям, в результате чего огласительные школы постепенно преобразовались в научно-образовательные учреждения. Это диктовалось и значительными преимуществами, которые высокоразвитое естествознание, диалектика и риторика давали греческим и римским философам. Например, Александрия (обладавшая музеем, прославленным богатыми коллекциями и библиотекой в полмиллиона рукописей) привлекала ученых со всего мира, причем часто доходило до споров между ними и христианами. Стало ясно, что для того, чтобы отбивать нападки язычников, требуется, чтобы логика, математика, натурфилософия, грамматика, литература, наряду с экзегетикой Писания, преподавалисв на значительно более высоком уровне. Эти обстоятельства заставили руководство местной школы сделать все необходимое для того, чтобы превратить ее в нечто вроде высшей христианской академии.

Такие учебные заведения возникали с III в. и до конца античности во многих городах, из которых наиболее известны Рим, Кесария (Палестинская), Иерусалим, Антиохия (предполагается, что и Эдесса) и др. Из них выходили люди, распространявшие слово Божие проповедью, обучением и литературной деятельностью. Воспитательное и нравственное значение христианских книг было огромно: через них новая вера не только крепла и распространялась, но и учения отцов, апологетов и учителей Церкви сохранялись для будущих поколений. Многие святители, такие как блж. Августин, св. Василий Великий, св. Иоанн Златоуст и другие, закончили начальную, среднюю и высшую ступени своего образования в римских школах. Блж. Августин считал, что для укрепления христианской нравственности полезно изучать светские науки. Св. Василий Великий поддерживал переписку со своим учителем, знаменитым ритором Ливанием, который до конца жизни оставался язычником. «Сохранившиеся письма иллюстрируют их взаимное уважение и восхищение друг другом»⁵⁰⁴. Св. Иоанн Златоуст, сам большой оратор, позволяет христианским юношам обучаться в языческих школах, но при условии, что не пострадает их христианская нравственность⁵⁰⁵.

В границах Римской империи христианство было объявлено равноправной религией в 313 г. императором Константином Великим, а официальной – в 380 г. (по другой точке зрения – в 394 г.) при Феодосии І. Императоры-христиане также ревностно защищали науку, искусство и культуру. Вот что пишет в своей книге «История Византийской империи» профессор Ф. И. Успенский:

«В Константинополе не умирали хорошие научные традиции, которые немыслимы без средней и высшей школы. <...> Так, в 333 г. освобождены от муниципальных должностей медики и профессора наук вместе с их женами и детьми, “дабы предоставить означенным лицам всю необходимую свободу для занятий науками и искусствами и для преподавания другим”. В 376 г. преподаватели наук приняты на казенное жалованье, причем большим городам предоставлено право самим избирать своих профессоров, докторов и магистров. Уже приведенные факты достаточно свидетельствуют о заботах правительства к сохранению и развитию образования, воспринятого от древних времен.

К 425 г. относятся два акта, имеющие особенный интерес для истории высшего образования в самом Константинополе. Император Феодосий II одним законом установил штаты ученой коллегии, которая поставлена в особое положение и выделена из состава обыкновенного учительского сословия, занимавшегося преподаванием в общественных школах и в частных домах. Эта новая коллегия, которую можно назвать университетом, составляет специальное императорское учебное заведение, в состав коего входит 31 профессор. (Их специальностями были римское и греческое красноречие и словесность, философия и юридические науки. – В. В.)

Этот закон есть не что иное, как устав константинопольского университета (не признается университетом по современным стандартам. – В. В.), для которого назначены особое здание и особый штат служащих. Закон предусматривает даже ту подробность, чтобы профессора преподавали каждый в предоставленной ему аудитории, дабы не было помехи преподаванию от шума учеников и от смешения разных языков.

Другим законодательным актом определяются права этого ученого учреждения. Коллегия служащих в нем профессоров числится на государственной службе, имеет особые преимущества по табели о рангах и получает одно из существенных прав коллегиального учреждения – оценивать заслуги своих сочленов. При введении этого устава император Феодосий II возвел часть профессоров в графский чин первой степени, уравнивавший их с губернаторами провинций; для других профессоров открыты дороги к почестям под условием доброй нравственности, преподавательских способностей, ораторского таланта и успешных занятий наукой, если таковые качества будут засвидетельствованы высоким советом профессоров. После 20-летней службы каждый профессор имеет право на этот высший чин первой степени».

И на следующей странице: «Императоры, заботясь о науке, создают также и библиотеки для сохранения старинных рукописей и создания новых. Для этой цели в Константинополе учреждена комиссия из семи каллиграфов, из которых четверо были специалистами по греческому и трое – по латинскому письму. Назначенная комиссия должна была снимать копии со старых кодексов и восстанавливать обветшавшие. Так сохраняются древние рукописи, и единовременно в Константинополе развивается школа специалистов-каллиграфов. <...>

Никак нельзя думать, чтобы Юстиниан I, закрывший афинский университет по политическим соображениям, мог закрыть и константинопольскую высшую школу, ибо известно, что он покровительствовал изучению права и открыл для этого предмета кафедры в существовавших при нем университетах: бейрутском, римском и константинопольском⁵⁰⁶. Историк Юстиниана Прокопий говорит не о закрытии при нем школ, а о сокращении выдачи жалованья профессорам. Впрочем, в дальнейшем мы будем не раз встречаться с высшей школой в Константинополе. <...> Вообще наука и искусство нигде не пользовались в Средние века таким вниманием, как в Константинополе»⁵⁰⁷.

Магнаврская школа (о ней есть некоторая нечеткость в сведениях) возникла около 849 г. (или 855–856 гг.) в качестве наследницы вышеупомянутой высшей школы. Ряд историков считает ее первым университетом (хотя и не в точном соответствии со стандартами появившихся позднее университетов в Западной Европе!). Наибольшего расцвета достигла в ХI–ХII вв., когда в ее рамках сложились юридический и философский «факультеты», а также около тридцати «кафедр» медицины, арифметики, геометрии, астрономии, музыки, риторики и прочих предметов, преподаваемых на латинском и греческом языках. Просуществовала до середины ХV в., когда Константинополь был захвачен турками, периодически преобразуясь в частное или подчиненное Церкви образовательное учреждение. Кроме глубин христианской догматики, в ней изучались древние философские учения, римское право, а также иудаизм и ислам. Знание последних достижений науки и культуры требовалось для правильного управления государством и Церковью и считалось особенно полезным в политической борьбе, дипломатической и миссионерской деятельности.

Как удачно выражаются некоторые историки, «духовенство было интеллигенцией Средних веков». Разумеется, богословие было провозглашено «царицей наук», поскольку опыты в высших областях познания должны были ««доказывать существование и величие Бога». В то время типичные центры просвещения – это монастыри и церкви. В них хранились труды античных авторов, переписывались христианские книги, образовывались и воспитывались дети и молодежь.

Существовали три рода церковных школ: монастырские, епископские и приходские. В монастырских школах на Западе преподавали на латыни, а в Византии – на греческом, причем учебный курс подразделялся на низший и высший. На низшем курсе изучалась грамота, молитвы и церковное пение, а yа высшем – «семь свободных искусств»: тривиум (грамматика, риторика, диалектика) и квадривиум (арифметика, геометрия, астрономия и музыка). В епископских школах, кроме этих дисциплин, в программу были включены юриспруденция и медицина. Считается, что от них ведет начало та «высшая наука», которая впоследствии преподавалась в университетах. Оформились и два отделения – духовное и светское. Приходские школы открывались при каждой церкви, где было грамотное лицо, способное обучать детей. Чаще всего это был священник, учивший малую группу учеников читать, писать и считать, знакомивший их с богослужебными книгами, устоями христианской веры и т. д.

Еще в начальные времена феодализма (т. е. в раннем средневековье – V–IX в.) для защиты своих интересов ремесленники объединялись в цеха и корпорации (профессиональные ремесленные сообщества), а купцы – в гильдии. Они учреждали соответственно цеховые и гильдейские школы, в которых учеников, подмастерьев и мастеров обучали грамоте и знаниям. Позднее в городах появились и «школы письма». Эти три вида школ имели уже светскую и практическую направленность и руководились городскими властями. Обучение в них постепенно перешло на народный язык, а наиболее важное место уделялось грамоте и счету, необходимым в ремесленных и купеческих занятиях. Изучались также грамматика, риторика и геометрия, а в программу входил и Закон Божий.

В конце раннего средневековья Западная Европа распалась на ряд мелких политических единиц, слабо связанных между собою, а королевская власть находилась в упадке. (В начале IX в. единственно Карл Великий сделал попытку создания придворной школы, определяемой как «некоторого рода академия», причем набрал преподавателей для нее среди лучших ученых своего времени. В ней, наряду с различными науками и искусствами, изучалось прежде всего богословие и рассматривались спорные богословские вопросы, связанные с иконоборчеством, предопределением, причастием и др. Хотя некоторые историки считают, что тогда же были заложены основы средневековой философии, вклад так называемого Каролингского Ренессанса в христианское просвещение незначителен и недолговечен, из-за чего мы и не будем останавливаться на нем.) Византия в это время сохраняла сильное центральное управление и императорскую власть, а также высокий научный и образовательный уровень. В Кордовском халифате на Пиренейском полуострове исключительно ценились сочинения Аристотеля, Евклида, Птолемея, Галена, Гиппократа и прочих античных авторов, переведенных на арабский язык. Благодаря крепкому государственному порядку и экономическому процветанию там существовали двадцать семь высших школ, в которых изучались Коран, литература, медицина, астрономия, математика и философия.

Когда в XI–XII вв. политический хаос был преодолен, из Византии и Кордовского халифата античная культура вновь возвратилась в Западную Европу, дав мощный толчок ее прогрессу. Самым значительным явлением в те времена считается появление университетов, в которых сосредоточились все крупнейшие достижения тогдашней цивилизации. В Италии знаменитая медицинская школа в Салерно к началу XI в. превращается в университет; за ним в XII в. следует высшая юридическая школа в Болонье. В Париже, благодаря Пьеру Абеляру, богословие и диалектика были на большой высоте, в результате чего и здесь в XII в. возник университет.

Далее возникли (мы не претендуем на исчерпательность) университеты Оксфорда, Модены, Кембриджа, Саламанки, Падуи, Тулузы, Коимбры, Рима, Праги, Вены, Кельна, Лейпцига, Кракова и т. д. В XIII и XIV в. в Италии появились 18 университетов, во Франции – 16, в Испании и Португалии – 15, весьма много университетов открылось впоследствии в Германии, Чехии, Польше и других европейских странах. В начале в них преподавался только один или несколько предметов, но к 1350 г. вполне развитый средневековый университет включал четыре дисциплины – философию, богословие, юриспруденцию и медицину (помимо тривиума и квадривиума, разумеется). Излишне упоминать о том, что университеты всегда пользовались покровительством, благословением и всяческой духовной и материальной поддержкой Православной, Католической и, позднее, протестантских церквей. Необходимо отметить еще и то, что в этих престижных учебных заведениях готовились прежде всего кадры для нужд Церкви, но впоследствии многие преподаватели и студенты стали вполне светскими людьми, не будучи при этом никоим образом преследуемы из-за своих убеждений.

(Поскольку наибольшие упреки в противодействии науке делаются Католической церкви, приложим краткую справку о «Папской академии наук», в которой в настоящее время работают более двадцати лауреатов Нобелевской премии!

Оиа была осиоваиа в Риме в 1603 г. учеными Ф. Чези, И. Хеком и Ф. Стелутти, расширена в 1887 г. папой Львом XIII и перестроена в 1936 г. Пием XI. По своей миогонациональности эта академия – единственная в мире. В ней работают верующие ученые из многих стран. Многие исследователи, избранные в Папскую академию, были всемирно известными авторитетами, например, Г Маркони, М. Планк, Н. Бор, Л. Бройль, П. Дирак, Дж. Эккельс, В. Гейзенберг, Е. Шредингер, А. Флемминг, Ч. Таунс и мн. др.

Папская академия наук является автономной структурой при Святом престоле. Ученые свободны в своих обсуждениях и исследованиях не зависеть ни от какой – национальной, политической или религиозной – точки зрения. Академия – бесценный источник объективной информации, которую она предоставляет Святому престолу и различным органам Католической церкви ⁵⁰⁸.

Помимо Папской академии, существуют еще 138 католических университетов, 86 отдельных факультетов и 240 университетских колледжей. Только в Риме работают 20 католических академий и институтов, изучающих разные области науки, искусства и культуры⁵⁰⁹.)

Наиболее спорным методом христианской философии и теории познания остается схоластика, которая в эпоху зрелого средневековья использовалась систематически в преподавании не только богословия и философии, но и юриспруденции, естествознания, медицины и других наук. Хотя в качестве понятия она возникла еще в древней Греции, как философию ее разработали в период с IХ по ХV в. в христианских высших школах и особенно в университетах. Схоластика представляла собой своеобразный синтез знания и веры, попытку доказать средствами аристотелевской логики истинность христианского учения. Апофеоза она достигла в ХIII в. в сочинении Фомы Аквинского⁵¹⁰ «Сумма теологии».

Одни из лучших знатоков христианской философии Этьен Жильсон и Филотеус Бенер дают, пожалуй, наиболее сбалансированную оценку схоластике:

«...Следует в самом начале обратить внимание на один предрассудок: название “схоластика” не должно вызывать представление о том, что речь идет как будто о некоей твердо очерченной философии. Действительно, схоластика – это часть христианской философии, и посему существуют определенные бесспорные положения, которые ни один схоласт не осмелился бы затронуть. Но внутри этих широких рамок остается простор для такого многообразия направлений, которое не превзойдено никакой другой эпохой философии.

От упомянутого предрассудка происходят две точки зрения на схоластику, которые одинаково порочны. Одна из них видит в схоластике только псевдофилософию и одновременно связывает с ней представление о софистической изощренности, абстрактной и стерильной диалектике, религиозном фанатизме, зависимости от Церкви и узости взглядов, философски изукрашенной теологии: таковой якобы была схоластика, которая господствовала в течение многих столетий и держала народы Европы в недостойном духовном рабстве. Правда, и в те времена темного суеверия было несколько независимых умов; но эти мученики свободного духа были только сторонними фигурами, предшественниками лучших времен.

Другая точка зрения уходит в противоположную крайность и видит в схоластике великую истинную систему, достигшую в философии св. Фомы окончательного триумфа. Схоластика тождественна истине, является philosophia perennis (вечной философией), представляет собою ярко очерченную целостность неопровержимых познаний, вне которых существует только заблуждение. Из подобного взгляда проистекают, например, те изложения томистской доктрины, которые хотят заставить нас поверить в то, что св. Фома заранее опроверг Декарта, Канта, Бергсона и Шелера.

Тот, кто подходит с такими установками к схоластике, должен заранее отказаться от какого бы то ни было подлинного понимания ее живого богатства и значения»⁵¹¹.

В тематике схоластической философии преобладали логические и гносеологические вопросы, в результате чего в ней наметились два противоположных течения. Реалисты (Иоаyy Скотт Эриугена, Ансельм Кентерберийский и др.) придерживались линии платонизма и неоплатонизма, а номиналисты (Иоанн Росцелин, Пьер Абеляр, Уильям Оккам) – соответственно аристотелизма.

Вновь сошлемся на исключительно богатый набор современных исследований, предлагаемый нам Такстоном и Пирси, чтобы попытаться набросать более реалистическую картину развития науки в этот период:

«Реабилитация средневековья

Впервые средневековье было реабилитировано в работах французского физика и философа Пьера Дюэма (1861–1916). Чтобы поддержать историческими примерами свою философию науки, Дюэм взялся исследовать развитие статики (часть механики, изучающая условия равновесия материальных тел⁵¹²). В начале он придерживался распространенного мнения о том, что Средние века не внесли никакого вклада в становление науки, поэтому Дюэм собирался начать с достижений древних греков (Архимед) и от них перейти прямо к Леонардо да Винчи, перепрыгнув через века, отделяющие эти два периода.

Но, роясь в исторических источниках, французский физик наткнулся на труды Жордана де Немора, ученого ХІІІ в., разработавшего основы статики задолго до Леонардо да Винчи и Галилео Галилея. После этого Дюэм открыл таких ученых, как Альберт Саксонский, Жан Буридан и Николай Орезм, работавших в XIV в. и тоже оставивших важные труды в этой области. Так он пришел к выводу, что корни современной науки следует искать еще в работах вышеупомянутых средневековых исследователей и что Средние века не только не являются эпохой застоя, но, напротив, подготовили почву для будущего расцвета науки.

(В ХIII в. монах-францисканец Роджер Бэкон также пишет множество трудов по математике, астрономии и др., а в оптике создает новые теории о линзах, преломлении света, перспективе и т. д., которые преподаются в ряде средневековых университетов. – В. В.)

Дюэм был католиком, и кое-кто отвергает его выводы как попытку представить в более благоприятном свете эпоху, в которую влияние Католической церкви было огромным. Но, как указывает историк Дэвид Линдберг, Дюэм, очевидно, был искренне изумлен научной плодовитостью средневекового ума⁵¹³. Это, однако, не означает, что он недооценивал религиозного значения своих открытий. Дюэм сразу увидел, насколько ценен для апологетики⁵¹⁴ тот факт, что христианская средневековая Европа на самом деле не относилась враждебно к научным знаниям – как раз наоборот: именно она стала той утробой, из которой родился научный прогресс.

Сегодня большинство историков придерживается идеалистического подхода, чудесно обобщенного Александром Койре: «История должна постичь научную деятельность в ее подлинной целостности <...> проследить связи между развитием науки и обществами, в которых она зародилась»⁵¹⁵.

В своей книге «Bearing False Witness: Debunking Centuries of Anti-Catholic History» американский социолог религии Родни Старк отмечает, что в так называемые «темные века» на самом деле совершилась небывалая революция в земледелии, вооружении, транспорте, манифактуре и торговле, а также в науке, культуре и искусстве. Он пишет: «Поразительно, что в “мрачные века” не только не было “провала”, но это была одна из самых значительных инноваций в истории человечества “в истории человечества”, когда технология развивалась и пускалась в ход “в масштабах, которых цивилизация не знала до тех пор”, по словам французского историка

Жана Гимпеля. <...> Как сказал и выдающийся специалист по истории Средних веков Уоррен Xолистер (1930–1997) в своем президентском обращении перед Pacific Historical Association: “Думаю, каждый, кто считает, что эпоха строительства собора в Шартре и создания парламента и университета, была “мрачной”, должен быть умственно отсталым или же очень, очень невежественным». Или же просто неисправимо антихристиански настроенным”»⁵¹⁶.

На основе всех перечисленных исторических сведений (а также ряда других фактов о той эпохе, для которых у нас здесь просто нет места), Такстон и Пирси заявляют, что «никаких темных веков не было» и «упрощенческое клеймение средневековья как времени интеллектуального и культурного упадка оказывается совершенно неверным». Сегодня историки относятся серьезно к средневековым идеям (и к тем, которые появились до них) и видят в них основу, на которой воздвиглась «новая наука».

Далее авторы рассказывают нам историю Коперника, Бруно и Галилея, весьма отличную от той, которая знакома нам по учебникам:

«С интеллектуальной точки зрения, современная наука возникла путем сложного взаимодействия между христианской и древнегреческой мыслью. Христианство создало всеобъемлющую интеллектуальную среду, в которой работали ранние ученые; оно являлось сценой, на которой разыгрывались все их идеи. Эти идеи, однако, оформлялись под решающим влиянием древнегреческой философии. Следовательно, чтобы понять происхождение науки, мы должны знать как библейское учение, так и древнегреческую науку. <...>

Греческая наука вовсе не была неким монолитным целым, да и нельзя сказать, что европейская культура впитала ее всю сразу. После XII в. европейская мысль черпала вдохновение из постепенно вновь открываемых древних текстов. Вначале становится доступной философия Аристотеля, которую богословы с большой искусностью стараются встроить в христианскую мысль. Получается гибридная система, названная позже схоластикой. <...>

К началу XV в. схоласты уже давно усвоили воззрения Галена и Птолемея. Приблизительно в то же время новую жизнь получило и наследство Платона – в основном в форме неоплатонизма, философского воззрения на мир как на последовательность эманаций Божества. Математика Пифагора часто занимала видное место в неоплатонизме, а технические трактаты Архимеда стали известны только в эпоху Ренессанса.»

Эти многообразные и часто исключающие друг друга течения греческой мысли явились огромным интеллектуальным вызовом для европейских мыслителей, и этот вызов был усилен религиозным подъемом во времена Реформации. Научная революция осуществилась именно в такой бурной интеллектуальной атмосфере. Она была вдохновлена взаимодействием различных философских и богословских течений и внесла, в свою очередь, собственный вклад в них...

Николай Коперник

На дело Николая Коперника (1473–1543) обычно указывают как на поворотное событие, знаменующее собой начало научной революции. Своей гелиоцентрической системой он поставил под вопрос господствующую геоцентрическую астрономию, унаследованную от Аристотеля и Птолемея. Но где именно Коперник черпал вдохновение? Как видно из исторических сведений – не из неких новых эмпирических данных, а из своего увлечения неоплатонизмом. Коперник подпал под влияние этого учения, пока учился в Италии, и пережил, по словам Карни, «своеобразное духовное обращение»⁵¹⁷.

В неоплатонизме нематериальные идеи считались основанием всего сущего в материальном мире. Будучи восприняты христианской мыслью, они превратились в «идеи Божьего ума». Для многих неоплатоников Солице было идеальным символом

Божьей творческой мощи, поскольку оно обеспечивает светом и теплом жизнь всех существ на Земле. Так неоплатонизм подпитывал особый мистический культ Солнца. В то время как, по учению Аристотеля, Земля являлась центром Вселенной, некоторые неоплатонические авторы выступали с мнением, что в центре Вселенной должно находится Солнце, поскольку только такое положение соответствует его достоинству божественного символа.

Этот мистический взгляд на Солнце, по-видимому, и вдохновил Коперника в его научных исследованиях. В следующем отрывке из его сочинения определенно чувствуется влияние неоплатонизма:

«В центре всего Солнце восседает на своем престоле. Можем ли поставитв сие светило на другое место в сем славнейшем храме, дабы оно освещало все вещи сразу? По праву его называют Светильником, Разумом, Повелителем Вселенной. <...> Итак, Солнце восседает на своем царском престоле и управляет своими чадами, планетами, кои кружатся вокруг него».

В том же абзаце Коперник открыто цитирует⁵¹⁸ герметические писания, называя Солнце «видимым Богом»⁵¹⁹.

Историки не могут установить с точностью, действительно ли неоплатонизм дал непосредственный толчок идее гелиоцентрической планетной системы или же только предоставил доводы, которыми Коперник поддерживал свою новую теорию в противовес геоцентризму. Совершенно ясно, однако, что неоплатонизм оказал решающее влияние на отношение современников к этой теории. В ХѴ! в. единственными людьми, безусловно принявшими взгляды Коперника, были другие неоплатоники.

Аристотелики приводили только очевидные эмпирические возражения: Земля – это темная, инертная, тяжкая масса, которая, как может убедиться всякий, не движется. Небесные тела, со своей стороны, суть светящиеся точки и, следовательно, должны состоять из некоей светлой, огненной субстанции. Перед лицом таких подтверждаемых ежедневным опытом наблюдений утверждение, что Земля – это небесное тело, которое, как и планеты, движется по орбите вокруг Солнца, звучит довольно абсурдно. Гелиоцентрическая теория встретила и другие возражения со стороны здравого смысла. Некоторые ученые, например, указывали, что, в таком случае, если подбросить какое-нибудв тело прямо вверх, то оно должно упасть в другом месте, ибо, пока оно летело в воздухе, Земля слегка повернулась. Любопытно, что этот довод верен – вращение Земли ведет к возникновению так называемой силы Кориолиса, существование которой демонстрируется маятником Фуко. Знаменитый датский астроном Тихо Браге утверждал, что пушечный снаряд долетит гораздо дальше, если выстрел будет сделан по направлению вращения Земли (посколвку снаряд получит дополнительный импулвс от ее движения). И этот довод верен, но он получил отклик только после того, как Галилей разработал ранний вариант теории относительности. Противники гелиоцентризма указывали еще и на то, что если Земля движется вокруг Солнца по орбите колоссальных размеров, то положение неподвижных звезд должно слегка измениться при наблюдении с двух противоположных точек орбиты (параллакс). Этот довод⁵²⁰ также основателен, хотя смещение настолько незначительно, что было впервые обнаружено лишь в 1838 г.⁵²¹.

Помимо того, что возражения против теории Коперника были и многочисленны, и логичны, у нее в то время не было никаких эмпирических доказательствах. Как говорит историк А. Р. Xолл, «если кто-либо в то время принимал взгляды Коперника, то это не добавляло ничего к его действительным знаниям о небе»⁵²². Действительно, доводы в пользу гелиоцентризма не основывались на фактах, а имели философскую природу. Согласно неоплатоникам, пишет Карни, «Солнце по презумпции должно было занимать центральное место во Вселенной, ибо именно это положение было самым подходящим для него. Этот довод, однако, вряд ли был убедителен, поскольку, согласно теории Аристотеля, Земля являлась средоточием Вселенной по тем же самым причинам»⁵²³.

Единственный оригинальный аргумент, который Коперник сумел выдвинуть, – это математическая простота его системы: число эпициклов, необходимых для объяснения планетных орбит, было уменьшено с более чем восьмидесяти до тридцати четырех. Но в то время подобное достижение имело вес только в глазах мыслителей определенной традиции (неоплатоников, пифагорейцев и герметиков), по мнению которых именно математика дает ключ к познанию природы.

Позитивистское истолкование истории представляет каждый успех науки победой разума над религией и мистицизмом. Однако в данном случае религия и мистицизм определенно были оружием в руках последователей Коперника. Что касается самого Коперника, он не имел ничего против ассоциирования своей астрономической теории с мистическими учениями неоплатонизма, и многие его сторонники имели точно такие же религиозные убеждения (например, Джордано Бруно). На самом деле сопротивление, оказываемое гелиоцентрической теории, было следствием не какого-то догматизма или мракобесия, а ее включенности в неоплатоническую философию в эпоху, когда преобладал аристотелизм. Только спустя век, во времена Галилея, гелиоцентризм был воспринят некоторыми влиятельными учеными, не связанными с традицией неоплатонизма, а физическое обоснование он получил еще позже из рук Ньютона. До того времени спор велся исключительно доводами религиозного и политического характера...

Некоторые современные историки любят изображать теорию Коперника как чуть ли не смертельную опасность для христианского воззрения на значимость человека. Коперник, видите ли, свел человека с его высокого пьедестала, с положения центра Вселенной. Так, например, историк Джон Герман Рандалл пишет в своей книге «Становление современного сознания», что революция, вызванная Коперником, «столкнула человека с его престижного положения средоточия и конечной цели Вселенной и превратила его в крохотную пылинку на планете третвестепенного значения, вращающейся вокруг звезды десятистепенного значения, устремившейся без цели в бесконечный космический океан» ⁵²⁴.

Здесь намекается на то, что христиане выступили против взглядов Коперника, чтобы остановить разрушение своей уютной космологии. Но литература того времени почти никак не поддерживает этот тезис. Действительно, средневековая космология, извлеченная из аристотелизма, ставит Землю в центр Вселенной. Но центр Вселенной в этой космологии не является местом какого-то особого значения. Как раз наоборот – это средоточие зла. В самом центре Вселенной находится ад, потом идет Земля, а выше нее (если двигаться из центра к периферии) располагаются все более благородные небесные сферы.

С этой точки зрения, центральное положение человека не давало какого-либо преимущества, как и его устранение с этого места не было принижением. В действительности в ту эпоху самое частое возражение⁵²⁵ против теории Коперника заключалось в том, что она ставит человека выше его подлинного места ⁵²⁶. Значимость человека в средневековой космологии зиждилась не на центральном положении Земли, а на отношении Бога к нему. Вот почему утверждение, что теория Коперника угрожала христианскому учению о значимости человека, – это анахронизм. Оно приписывает прошедшим историческим эпохам неясные страхи нашей современности.

Джордано Бруно

В 1964 г. Фрэнсис Ейтс выпустила в свет книгу, вызвавшую драматические изменения в подходе к истории науки. Автор внесла в окруженный благоговением храм науки множество того, чем дотоле пренебрегали как незаслуживающим серьезного внимания, – мистицизм, магию и религию. В работе Ейтс, озаглавленной «Джордано Бруно и традиции герметизма»⁵²⁷, подчеркивается, что ренессансный философ Джордано Бруно вовсе не был тем мучеником за науку, каким его обычно изображают. В действительности этот человек был магом, путешествовавшим по Европе, чтобы проповедовать свое языческое евангелие, основанное на мистических текстах герметиков.

Действительно, Бруно был одним из первых приверженцев коперниковской астрономии, поэтому его традиционно представляют героем науки. Обычно на него смотрят как на представителя рационализма, бросившего луч света в мир, тонувший в догматической тьме. Все тот же Рандалл пишет в «Становлении современного сознания», что Джордано Бруно – это «великомученик новой науки <...> человек, чья душа воспламенилась открытиями Коперника» ⁵²⁸. Но этот душещипательный литературный образ имеет мало общего с тем, что Бруно на самом деле писал и говорил.

Его душа, оказывается, воспламенилась не столько взглядами Коперника, сколько языческими религиями. Он воспринимал себя как миссионера герметической традиции – движения, основанного на писаниях Гермеса Трисмегиста, ошибочно считаемого египетским мудрецом времен Моисея. Герметические писания часто рассматривают Солнце как бога, а прочую Вселенную – как нечто движущееся и, следовательно, одушевленное. В этом истинная причина того, что Бруно был увлечен коперниковским гелиоцентризмом. Божественная природа Солнца показалась ему совместимой с астрономической моделью, помещавшей его в центр планетной системы.

Хотя Джордано Бруно был до известной степени знаком с теорией Коперника, он защищал ее не из-за ее научных и математических оснований, а скорее из-за своих религиозных убеждений⁵²⁹. По словам историка Хью Карни, «Бруно превратил математический синтез в религиозное учение»⁵³⁰. В конце концов инквизиция сожгла Бруно на костре, но не потому, как часто утверждается, что он храбро отстаивал лучшую научную теорию, а потому что предлагал, по его мнению, лучшую религию. Джордано Бруно настаивал, что древнеегипетский пантеизм, изложенный в герметических писаниях, превосходит христианство.

Бруно – не единственный мыслитель того времени, углублявшийся в древние мистические тексты в поисках вдохновения. Ренессансные мыслители часто искали источник мудрости в античности и надеялись найти альтернативу ортодоксальному аристотелизму, который господствовал в то время в богословии, философии и науке. Одной из появившихся альтернатив был неоплатонизм – мистическая философия, возникшая в III в. Джордано Бруно был одним из тех, кто принял деятельное участие в широком возрождении неоплатонизма.

Фрэисис Ейтс не так уж легко пришла к новому образу Джордано Бруно как неоплатонического мистика. По ее собственному признанию, она первоначально собиралась перевести на английский язык один из трудов Бруно «с предисловием, подчеркивающим дерзость, с которой этот передовой ренессансный философ перенял теорию Коперника» ⁵³¹. Но, читая его труды, Ейтс была поражена тем, что Бруно интересовался не столько учением Коперника, сколько чем-то другим. Традиционное историческое истолкование его дела было укоренено в ее сознании настолько глубоко, что должно было пройти несколько лет, прежде чем она дала себе отчет в том, что ключ к пониманию Бруно – это герметизм. Своим серьезным подходом к философскому и религиозному контексту исторического спора о гелиоцеитризме Ейтс внесла вклад в становление новой тенденции в истории науки. <...> Новый исторический подход уже считает корректным рассматривать всех предшественников современной науки, включая герметизм, алхимию, астрологию, магию и религию. <...>

Точка зрения Ейтс вызвала горячую полемику и содействовала появлению нового поколения историков, которые занялись работой над темами, имевшими до тех пор клеймо второстепенных и незначительных [нет открывающей кавычки]» ⁵³².

Напоследок процитируем несколько мест из чудесной статьи Владимира Легойды «За что сожгли Джордано Бруно»:

«Начну с констатации факта: Джордано Бруно (1548–1600) на самом деле пострадал от рук инквизиторов. 17 февраля 1600 г. мыслитель был сожжен на площади Цветов в Риме. При любых интерпретациях и трактовках событий факт всегда остается фактом: инквизиция приговорила Бруно к смерти и привела приговор в исполнение. Подобный шаг вряд ли возможно оправдать с точки зрения евангельской морали, поэтому смерть Бруно навсегда останется прискорбным событием в истории католического Запада. Вопрос в другом. За что пострадал Джордано Бруно?

Сложившийся стереотип мученика науки не позволяет даже задуматься над ответом. Как за что? Естественно, за свои научные взгляды! Однако на поверку такой ответ оказывается по меньшей мере поверхностным, а по сути – просто неверным.

Гипотезы измышляю!

Как мыслитель, Джордано Бруно, безусловно, оказал большое влияние на развитие философской традиции своего времени и – косвенным образом – на развитие науки Нового времени, прежде всего, как продолжатель идей Николая Кузанского, подрывавших физику и космологию Аристотеля. При этом сам Бруно не был ни физиком, ни астрономом. Идеи итальянского мыслителя нельзя назвать научными не только с позиций современного знания, но и по меркам науки XVI в. Бруно не занимался научными исследованиями в том смысле, в каком ими занимались те, кто действительно создавал науку того времени: Коперник, Галилей, а позже Ньютон. Имя же Бруно известно сегодня прежде всего из-за трагического финала его жизни. При этом можно со всей ответственностью заявить, что Бруно пострадал не за свои научные взгляды и открытия. Просто потому, что... у него их не было!

Бруно был религиозным философом, а не ученым. Естественнонаучные открытия интересовали его в первую очередь как подкрепление его взглядов на совсем не научные вопросы: смысл жизни, смысл существования Вселенной и т. д. Конечно, в эпоху становления науки эта разница (ученый или философ) была не столь очевидна, как сейчас. Вскоре после Бруно один из основоположников современной науки, Исаак Ньютон, определит эту границу так: «Гипотез не измышляю!» (то есть все мои мысли подтверждены фактами и отражают объективный мир). Бруно «измышлял гипотезы». Собственно, больше ничем он и не занимался.

Начнем с того, что Бруно с отвращением относился к известным ему и использовавшимся учеными того времени диалектическим методам: схоластическому и математическому. Что же он предлагал взамен? Своим мыслям Бруно предпочитал придавать не строгую форму научных трактатов, но поэтическую форму и образность, а также риторическую красочность. Кроме того, Бруно был сторонником так называемого луллиева искусства связывания мыслей – комбинаторной техники, которая заключалась в моделировании логических операций с использованием символических обозначений (по имени средневекового испанского поэта и богослова Раймунда Луллия). Мнемоника помогала Бруно запоминать важные образы, которые он мысленно размещал в структуре космоса и которые должны были ему помочь овладеть божественной силой и постичь внутренний порядок Вселенной.

Самой точной и самой жизненной наукой для Бруно была... магия! Критериями его методологии оказываются стихотворный размер и луллиево искусство, а его философия представляет собой своеобразное сочетание литературных мотивов и философских рассуждений, нередко слабо связанных между собой. Неудивительно, что Галилео Галилей, который, подобно многим своим современникам, признавал выдающиеся способности Бруно, никогда не считал его ученым, и тем более астрономом. И всячески избегал даже упоминания его имени в своих работах.

Принято считать, что воззрения Бруно были продолжением и развитием идей Коперника. Однако факты свидетельствуют о том, что знакомство Бруно с учением Коперника было весьма поверхностным, а в толковании трудов польского ученого ноланец⁵³³ допускал весьма грубые ошибки. Безусловно, гелиоцентризм Коперника оказал большое влияние на Бруно, на формирование его взглядов. Однако он легко и смело интерпретировал идеи Коперника, облекая свои мысли, как уже говорилось, в определенную поэтическую форму. Бруно утверждал, что Вселенная бесконечна и существует вечно, что в ней находится бесчисленное количество миров, каждый из которых по своему строению напоминает коперниковскую Солнечную систему.

Бруно пошел гораздо дальше Коперника, который проявлял здесь чрезвычайную осторожность и отказывался рассматривать вопрос о бесконечности Вселенной. Правда, смелость Бруно была основана не на научном подтверждении его идей, а на оккультно-магическом мировоззрении, которое сформировалось у него под влиянием популярных в то время идей герметизма⁵³⁴. Герметизм, в частности, предполагал обожествление не только человека, но и мира, поэтому мировоззрение самого Бруно часто характеризуют как пантеистическое (пантеизм – религиозное учение, в котором обожествляется материальный мир). Приведу лишь две цитаты из герметических текстов: «Дерзием сказать, что человек есть смертный Бог и что Бог небесный есть бессмертный человек. Таким образом, все вещи управляются миром и человеком», «Господин вечности есть первый Бог, мир – второй, человек – третий. Бог, творец мира и всего, что он в себе заключает, управляет всем этим целым и подчиняет его управлению человека. Этот последний превращает все в предмет своей деятельности». Как говорится, без комментариев.

Таким образом, Бруно нельзя назвать не только ученым, но даже и популяризатором учения Коперника. С точки зрения собственно науки, Бруно скорее компрометировал идеи Коперника, пытаясь выразить их на языке магических суеверий. Это неизбежно приводило к искажению самой идеи и уничтожало ее научное содержание и научную ценность. Современные историки науки (в частности, М.А. Киссель) полагают, что в сравнении с интеллектуальными экзерсисами Бруно не только система Птолемея, но и средневековый схоластический аристотелизм могут считаться эталонами научного рационализма. У Бруно не было никаких собственно научных результатов, а его аргументы «в пользу Коперника» были лишь набором бессмысленных утверждений, которые в первую очередь демонстрировали невежество автора...

Почему инквизиторы боялись приговора

Из всего этого с неизбежностью следует, что, во-первых, взгляды Джордано Бруно нельзя охарактеризовать как научные, поэтому в его конфликте с Римом не было и не могло быть борьбы религии с наукой. Во-вторых, мировоззренческие основания философии Бруно были весьма далеки от христианских. Для Церкви он был еретиком, а еретиков в то время сжигали.

Современному толерантному сознанию кажется весьма странным, что человека отправляют на костер за то, что он обожествляет природу и практикует магию. В любом современном бульварном издании публикуются десятки объявлений о порче, привороте и т. д.

Бруно жил в другое время – в эпоху религиозных войн. Еретики во времена Бруно не были безобидными мыслителями «не от мира сего», которых проклятые инквизиторы сжигали почем зря. Шла борьба. Борьба не просто за власть, а борьба за смысл жизни, за смысл мира, за мировоззрение, которое утверждалось не только пером, но и мечом. И если власть захватили бы, например, те, кому ближе были взгляды ноланца, костры, скорее всего, продолжали бы пылать, как пылали они в XVI в. в Женеве, где протестанты-кальвинисты сжигали католиков-инквизиторов. Все это, безусловно, не приближает эпоху охоты на ведьм к жизни по Евангелию.

К сожалению, полный текст приговора с обвинениями Бруно не сохранился. Из дошедших до нас документов и свидетельств современников следует, что те коперниканские идеи, которые по-своему выражал Бруно и которые также были включены в число обвинений, не делали погоды в инквизиторском расследовании. Несмотря на запрет идей Коперника, его взгляды, в строгом смысле слова, никогда не являлисв для Католической церкви еретическими (что, кстати сказать, через тридцать с небольшим лет после смерти Бруно во многом предопределило и довольно мягкий приговор Галилео Галилею). Все это лишний раз подтверждает основной тезис данной статьи: Бруно не был и не мог быть казнен за научные взгляды.

Некоторые из воззрений Бруно в том или ином виде были свойственны и многим его современникам, однако на костер инквизиция отправила лишь упрямого ноланца. Что стало причиной такого приговора? Скорее всего, стоит вести речь о целом ряде причин, заставивших инквизицию принять крайние меры. Не стоит забывать, что расследование дела Бруно продолжалось восемь лет.

Инквизиторы пытались подробнейшим образом разобраться в воззрениях Бруно, тщательно изучая его труды. И, судя по всему, признавая уникальность личности мыслителя, искренне хотели, чтобы Бруно отрекся от своих антихристианских, оккультных взглядов. И склоняли его к покаянию в течение всех восьми лет. Поэтому известные слова Бруно о том, что инквизиторы с большим страхом выносят ему приговор, чем он выслушивает его, можно понимать и как явное нежелание Римского престола этот приговор выносить. Согласно свидетельству очевидцев, судьи действительно были удручены своим приговором больше, чем сам ноланец. Однако упорство Бруно, отказывавшегося признавать выдвинутые против него обвинения и, следовательно, отрекаться от каких-либо своих взглядов, фактически не оставляло ему никаких шансов на помилование»⁵³⁵.

(Другая легенда, которая все еще встречается в учебниках, – это то, что «Бруно был осужден за то, что первый отстаивал идею бесконечности Вселенной. Его космологические теории превосходили гелиоцентрическую систему Коперника и определяли Солнце как одну из бесчисленного множества свободно движущихся звезд».

На самом деле еще св. Василий Великий в своем «Шестодневе», законченном в конце IV в., насмехается над некоторыми языческими философами, включая Аристотеля, считавшими, что существует только один мир. Он сравнивает множество миров с пузырьками, образующимися в корыте под водяной струей, и ссылается на фрагмент Псалтири 148, 4, где говорится о небесах небес⁵³⁶. Разумеется, христианское представление о «множестве миров» отличается от современной научной концепции, но оно встречается в писаниях и других авторов до и после него. Далее святитель говорит: «Бесконечно число звезд на небе, но их совокупный свет недостаточен для того, чтобы рассеять ночную тьму»⁵³⁷. Оставляя в стороне тот факт, что св. Василий выразил фотометрический парадокс задолго до швейцарского астронома Жана Филиппа де Шезо, жившего в XVIII в., нельзя не отметить, что он вновь цитирует Священное Писание, в котором говорится, что звезды неисчислимы (см. Ис.40:26, Иер.33:22). Так что вряд ли кто-нибудь мог осудить Бруно за вещи, упомянутые в Библии и повторяемые многими церковными отцами в течение веков. С точки зрения Хокинга и Млодинова Библия утверждает, что Земля плоская. Мы хотели бы обратить их внимание на Ис.40:22, где черным по белому сказано, что она – сфера, и на Иов.26:7: «(Бог) повесил Землю ни на чем». – В. В. [нет открывающей скобки])⁵³⁸.

Продолжим выдержки из «Души науки».

Столкновение Галилея с Церковью

«Поддержка, которую христианство оказало развитию науки, выступает ярче, если отграничить Церковь от самих верующих. Многие ранние ученые были “на ножах”» с официальной церковной политикой, но в то же время с жаром отстаивали личные религиозные убеждения.

Xрестоматийным примером религиозных гонений является история Галилео Галилея. Ее традиционная версия рассказана в популярном телевизионном цикле “Возвышение человека” Джейкоба Броновского. В нем столкновение Галилея с инквизицией представлено просто как борьба добра и зла⁵³⁹. Но историк Мартин Радвик⁵⁴⁰ критикует этот цикл как пример “научного триумфализма”, недостойного ученых такого ранга, как Броновский. Способ, которым обрисован процесс против Галилея, утверждает Радвик, – это “пародия”, которая может основываться только на преднамеренном решении “пренебречь подлинными историческими исследованиями”. Исследования, цитируемые историком, в действительности выявляют множество фактов, из которых видно, что речь шла не просто о каком-то споре между наукой и религией, а о чем-то гораздо большем. Джорджо де Сантильяна, чья книга “Преступление Галилея»” почти единодушно считается лучшим современным исследованием на эту тему, указывает, что в случае с Галилеем вообще нельзя говорить о столкновении между ученым и религиозной верой. По иронии судвбы “болвшинство интеллектуалов в Церкви было на стороне Галилея”, отмечает де Сантильяна, “в то время как наиболее ожесточенное сопротивление ему исходило от носителей светских идей” (то есть академических философов. – В. В.). Даже папа⁵⁴¹, приказавший вернуть Галилея в Рим – если надо, и в кандалах, – чтобы он ответил на обвинения инквизиции, был в свое время одним из его последователей⁵⁴².

В действительности Католическая церковь в целом не оспаривала научную ценность теорий Галилея. Она, скорее, возражала против его нападок на аристотелизм и их возможных последствий в метафизическом, духовном и общественном плане. Как объясняет философ науки Филипп Франк, атака Галилея на Аристотеля была встречена с тревогой, поскольку в то время многие считали аристотелевскую философию “необходимой для формулирования религиозных и нравственных законов”⁵⁴³.

Аристотель рассматривал любую вещь как квазиорганическую единицу, движимую внутренним стремлением достичь своей идеальной природы (своего предназначения или формы) точно так же, как человек движим чувством нравственного долга, чтобы проявить высшие стороны своей природы. В аристотелизме объекты движимы присущими им склонностями, которые сродни скорее нравственным императивам, чем чисто механическим силам. Одной из этих внутренне присущих вещам склонностей является стремление занять свое “естественное положение во Вселенной”. В аристотелевской физике огонь поднимается вверх, а камень падает вниз, потому что всякая вещь стремится к своему “естественному месту”. Более того, физическое положение связано с уровнем благородства: центр Вселенной – это самое недостойное место, а высшие сферы – самое благородное. Так, физическая иерархия, изучаемая наукой, отражала общественную и политическую иерархию, а порядок в физическом мире соотносился с порядком в человеческом обществе.

Некоторые церковные деятели не желали отказываться от аристотелевской физики и космологии, ибо те были непосредственно связаны с определенным всеобъемлющим воззрением на нравственную и общественную жизнь. Эти люди опасались, что разрыв этой связи уничтожит и нравственность как таковую, поэтому они и придерживались мнения, что учение Галилея не только ошибочно, но и опасно⁵⁴⁴. Кроме того, как указывает Мэри Гесс, в то время эти новые и опасные идеи навязывались “догматически, без наличия достаточных данных в их пользу”. (Это положение вещей изменилось только после того, как Ньютои объясиил гелиоцеитризм определенным физическим механизмом.) А когда имеющиеся в ту или иную эпоху данные не подтверждают какую-либо теорию, тогда сопротивление ей не является ни антинаучным, ни иррациональным. Гесс приходит к заключению:

“Какими бы близорукими ни были представители Церкви, в их точке зрения была известная доля здравого смысла – они реагировали как люди, считающие, что весь строй их мира находится под угрозой со стороны безответственных догадок, не подкрепленных соответствующими данными и доказательствами”⁵⁴⁵.

(Вспомним и сказанное выше о том, что в тот момент не существовало необходимого эмпирического подтверждения теории

Коперника. В таком случае, с точки зрения науки, суд правильно заключил, что Галилей не располагает достаточными аргументами в пользу того, что Земля вращается вокруг Солнца! – В. В.)

По мнению философа науки Джерома Раветца⁵⁴⁶, столкновение между Галилеем и Католической церковью можно понять до конца, только если учитывать и некоторые социальные факторы. В ответ на вызов, брошенный протестантизмом, католическая иерархия вновь подтвердила свою ориентацию на аристотелизм. Другими словами, нападки Галилея на Аристотеля выглядели так, как будто он “льет воду на мельницу врага”. <...>

В своей полемике обе стороны не брезговали прибегать к безобразным приемам. Папство пользовалось отвратительными методами и личными нападками, чтобы скомпрометировать Галилея и умалить значение его дела. Со своей стороны, он отвечал намеренно вызывающими и пропагандистскими писаниями. В его притче “Диалог о двух основных системах мира” мы встречаем глуповатого шута Симплиция – почти неприкрытую карикатуру на папу, который некогда был другом и последователем Галилея⁵⁴⁷. Несмотря на все это, Галилей никогда не отказывался от своей веры. Из способа, которым обычно представляют его борьбу, выходит, что раз он ополчился на Церковь, значит, должен был быть убежденным атеистом или хотя бы агностиком. Но это совершенно не так. Если мы хотим сохранить верность исторической истине, то должны принимать всерьез собственные заявления ученого. Галилей непрерывно подчеркивал, что он – истинно верующий христианин и не имеет никакого намерения оспаривать само христианское учение как таковое, а только ставит под сомнение научную рамку, унаследованную от философии Аристотеля.

Позитивисты пренебрегают религиозными аргументами, которыми Галилей обосновывал свои взгляды, и считают их просто целесообразным подходом, продиктованным отношением властей к нему. Но мы не сможем понять поведения ученого, если не примем всерьез его утверждений о том, что он верующий человек, для которого религия, наряду с наукой, является источником достоверных сведений о мире. Радвик пишет: “Решимость Галилея ни в чем не отклоняться от своей религиозной традиции – это, вероятно, единственно приемлемое объяснение того, почему он пытался изо всех сил убедить⁵⁴⁸ в своей правоте всех, начиная с папы, и не воспользовался множеством возможностей бежать в Венецианскую республику, где был бы в безопасности” ⁵⁴⁹.

(Галилея приговорили к “домашнему аресту”, часть которого он отсидел во дворце Аскаиио Пикколомиии, архиепископа Сиеиского – факт, который говорит о том, что духовенство не относилось к нему неприязненно. Впоследствии он переехал на свою виллу в Арчетри, близ Флоренции, где оставался до конца своей жизни. Почти через сто лет после его смерти, в 1741 г., Католическая церковь реабилитировала его и разрешила первые публикации его научных трудов. В 1758 г. был снят запрет на гелиоцеитрическую систему, но на деле это осуществилось только в 1835 г. Папа Иоанн Павел II в 1992 г. официально извинился также за грубое вмешательство инквизиции, которая силой вынудила Галилея отказаться от коперниковской системы. – В. В.)

Дети своего времени

Мы не будем первыми, кто признает, что христиане часто выступали против новых идей в науке. Но в то же время мы подчеркиваем, что это не какой-то характерный недостаток религиозных людей, а общечеловеческая черта. Все люди склонны выступать против нового – и это не обязательно неправильный подход. В конце концов, раз данная идея – новая, то это значит, что ее сторонники все еще не располагают достаточными доказательствами в ее пользу...

Совсем не простое дело – изменить основополагающие воззрения на мир. Научные взгляды, которые сегодня выглядят очевидными просто потому, что мы усвоили их в школе – такие как гелиоцентризм, эллиптичность планетных орбит, кровообращение, – первоначально пробивали себе дорогу с исключительным трудом. По словам историка Марка Гробара, раз человечество приходит к решению данной научной проблемы лишь за несколько поколений и даже столетий, а для повсеместного приятия этого решения нужно еще столько же времени, то “по-видимому разумнее считать, что это решение действительно трудно, и не винить в его задержке Аристотеля, авторитаризм, человеческую глупость, чьи-то интересы, Церковь или же иную искупительную жертву”⁵⁵⁰.

Если христианская вера действительно препятствовала движению науки, то трудно объяснить, почему многие из отцов современной науки были христианами. Парацельс, Бойль и Ньютон много пишут не только на научные, но и на богословские темы. Кеплер и Ван Гельмонт испещряют свои научные дневники молитвами, хвалебными возгласами и богословскими размышлениями. Историки часто пренебрегали этим интересом к богословию как неким раздражающим отклонением от чисто исследовательской работы. Однако этот подход – проявление верхоглядства, ибо религиозный интерес часто был главным побуждением для научной деятельности того или иного ученого. Многие ранние ученые изучали творение в рамках своих усилий познать Творца. Позднее, когда скептическое отношение к религии набрало силу, многие ученые надеялись поддержать веру своими открытиями. Ньютон хотел, чтобы его труды использовались в поддержку христианской апологетики. Раттанзи указывает на то, что Мерсенн и Декарт “были особенно озабочены желанием доставить религии новые оружия в ее защиту – в эпоху, когда старые доводы словно потеряли силу” ⁵⁵¹. Декарт известен прежде всего своим методом радикального сомнения, но при этом часто забывается его основная цель: подвергнуть сомнению все, чтобы расчистить дорогу к более существенному обоснованию веры. Если будем обходить стороной и отвергать религиозные побуждения ученых, мы никогда не поймем правильно подлинную природу науки»⁵⁵².

Разумеется, невозможно перечислить огромное множество ученых, чья вера в Бога и в библейский рассказ о творении мира не помешала им сделать гениальные открытия, но все же укажем наиболее известных: Николай Коперник, Фрэнсис Бэкон, Галилео Галилей, Иоганн Кеплер, Уильям Гарвей, Рене Декарт, Блез Паскаль, Роберт Бойль, Исаак Ньютон, Готтфрид Лейбниц, Леонард Эйлер, Михаил Ломоносов, Уильям Гершель, Антуан Лавуазье, Пьер Лаплас, Андре Ампер, Карл Гаусс, Xамфри Дэви, Майкл Фарадей, Маттиас Шлейден, Теодор Шванн, Роберт Мейер, Джеймс Джоуль, Грегор Мендель, Луи Пастер, Уильям Томпсон (лорд Келввин), Джеймс Максвелл, Иван Петрович Павлов, Генрих Лоренц, Джозеф Джон Томпсон, Макс Планк, Макс Борн, Эрвин Шрёдингер, Артур Комптон, Луи де Бройль, Вернер Гейзенберг, Чарльз Таунс, Майкл Полани, Юджин Вигнер, Чарльз Кольсон, Роберт Гриффитс, Аллан Сэндидж, Уильям Филлипс и многие современные авторитеты в разных областях знания.

Вот мнения некоторых из них

Прежде чем опубликовать свою знаменитую гелиоцентрическую теорию, Коперник пишет: «Молюсь о том, чтобы Всемогущий и Всемилостивый Бог воззрел благосклонно на мое дерзкое научное начинание и дал мне силы провести сей начатый мною труд по правильному пути к предначертанной цели».

В своем революционном труде «О вращениях небесных сфер» (De revolutionibus orbium caelestium, 1543) великий астроном заявляет: «Ибо кто, занимаясь предметами, которые по всей очевидности упорядочены наилучшим образом и управляются Божественной рукой, – кто, усердно размышляя над этими вещами и приобретая определенный навык, не пробудится к лучшему и не восхитится Всевышним, в Котором всякое блаженство и всякое добро? Ибо божественный псалмопевец не напрасно говорил, что восхищается замыслами Божиими и радуется делам рук Его, ведь они служат своего рода посредником, приводящим нас к осмыслению высшего блага».

Коперник просил, чтобы на его могиле были написаны следующие слова: «Не благодати, воспринятой Павлом, желаю я. Не благоволения, которым Ты простил Петра. Лишь той же милости прошу я у Тебя, что даровал Ты разбойнику на кресте». (Сегодня эта надпись стоит на его надгробном памятнике во Фрауэнбурге⁵⁵³.)

Как мы уже упоминали, несмотря на свой конфликт с Католической церковью, Галилей никогда не отрекался от своей христианской веры: «Я вне себя от изумления и высказываю Богу мою бесконечную благодарность за то, что Он благоволил открыть через меня эти столь великие и неизвестные доселе чудеса». «Священное Писание никогда не ошибается и заповеди, которые содержатся в нем, абсолютно истинны и нерушимы. Склонны ошибаться, и притом многообразными способами, его исследователи и толкователи». А незадолго до смерти он промолвил: «К Господу, Которому поклоняюсь и Которого благодарю, Чей взор правит небесами, – к Нему я возвращаюсь, уставший, но полный жизни»⁵⁵⁴.

Недавиий опрос обществеииого миеиия о том, кто самый важиый человек в истории, усвоил эту честь Исааку Ньютоиу, которого миогие (особеиио бритаицы!) считают ««величайшим и влиятельнейшим ученым, жившим когда-либо». Он был математиком, физиком, со-открывателем, вместе с Лейбницем, математического анализа и основателем классической физики. Считается, что это первый из трех величайших физиков-теоретиков в истории. Ньютон посвятил значительную часть своего времени исследованиям Библии и текстов отцов Церкви, заявляя при этом: «Я питаю фундаментальную веру в Библию как слово Божие, записанное боговдохновенными людьми. Я изучаю Библию каждый день». В противовес Хокингу и Млодинову он считал, что «гравитация объясняет движение планет, но не может объяснить, кто запустил это движение. Господь управляет всем и знает все, что есть и что может быть».

И еще: «Бог сотворил мир и незримо управляет им; Он заповедал нам любить Его и поклоняться Ему и никакому другому богу; чтить наших родителей и учителей и любить ближних своих, как самих себя; быть умеренными, справедливыми, добрыми и милостивыми даже к диким зверям. И тою же силой, какой Он в начале даровал жизнь всем видам живых существ, Он воскресит мертвых, как воскресил Иисуса Христа, нашего Спасителя, Который вознесся на небеса, дабы обрести Царство и уготовить место для нас; слава Его близка к Божьей славе, Ему следует поклоняться как Агнцу Божию. Он послал Святого Духа утешить нас в Свое отсутствие, но когда-нибудь Он вернется, дабы царствовать над нами и судить всех умерших. Тогда он передаст Свое царство Богу Отцу и возведет спасенных на место, которое Он приготовил для них, а осужденных отошлет туда, где они получат заслуженное ими»⁵⁵⁵.

Натуралисты по любому поводу (да и без повода) очень любят повторять слова Лапласа в разговоре с Наполеоном: ««Сир, я не нуждаюсь в этой гипотезе», вырывая их из контекста. Обычно они толкуют их так: Лаплас заявил Наполеону, что в отличие от Ньютона он не нуждается в гипотезе о Боге, чтобы объяснить возникновение и движение космических систем.

Авторы «Высшего замысла», хотя и толкуют корректно именно этот случай, все же завуалировано обращают его снова против Бога, ибо пишут далее: «Именно Лаплас считается первым, кто постулировал научный детерминизм: если знать состояние Вселенной в данный момент, то полный набор законов определит всецело как ее прошлое, так и ее будущее. Это исключает возможность чудес или активной роли Бога. Научный детерминизм, сформулированный Лапласом, – вот ответ, который современная наука дает на второй вопрос. В сущности, он лежит в основе всей современной науки и действует как исключительно важный принцип на страницах этой книги. Научный закон не является таковым, если он действует только тогда, когда какое-то сверхъестественное существо принимает решение не вмешиваться. Говорят, что Наполеон понял это: он спросил Лапласа, как Бог вписывается в нарисованную им картину. Лаплас ответил: “Я не нуждался в этой гипотезе, сир”»⁵⁵⁶. То есть при вмешательстве других сил прервется цепь причинно-следственных событий, порожденных законами, и детерминизм, который так ценил Лаплас, будет невозможен.

С нашей точки зрения, объективная трактовка этого случая в его подлинном научном и историческом контексте должна быть следующей. Ньютон опасался, что орбиты планет уклоняются от их правильной формы, проходя вблизи других тел, что имеет накопительный эффект и со временем приведет к настоящему хаосу. Это обстоятельство заставляло его считать, что Солнечная система периодически нуждается в Божием вмешательстве, чтобы возвращаться в стабильное состояние. Лаплас решил эту проблему, доказав, что пертурбации планетных орбит не случайны, а периодичны и потому устойчивы во времени. То есть Лаплас заявил в разговоре с Наполеоном, что не нуждается в «гипотезе о прямом вмешательстве Бога», поскольку равновесие в Солнечной системе не нарушается в том смысле, который имел в виду Ньютон.

Впрочем, нет исторических сведений, подтверждающих этот разговор, из-за чего весьма сомнительно, что он вообще имел место, тем более что Лаплас был убежденным католиком. В одном из своих трудов он задает риторический вопрос: «Разве строение мира не является плодом Вечного Разума? Разве можно утверждать, что Творец не имел в виду сохранение звездной системы?»⁵⁵⁷

Второй из трех крупнейших физиков-теоретиков всех времен – это несомненно Джеймс Кларк Максвелл. Вот о чем молится он: «Всемогущий Боже, создавший человека по Своему образу и подобию, ожививший душу его, чтобы он мог искать Тебя и господствовать над Твоим творением; научи нас познавать творения рук Твоих, чтобы мы возделывали землю для нашей пользы, укрепляли наш разум для служения Тебе и таким образом получали Твое благословенное Слово; чтобы мы верили в Того, Кого Ты послал для того, чтобы нам познать спасение и прощение грехов. Все это мы просим во имя Его же, Иисуса Христа, Господа нашего» ⁵⁵⁸.

В ряду величайших физиков-теоретиков, без сомнения, стоят А. Эйнштейн и пионеры квантовой физики – Н. Бор, М. Планк, М. Борн, Э. Шредингер, В. Гейзенберг и др.

Когда Эйнштейн (считавший квантовую теорию неполной из-за ее вероятностного характера) воскликнул: «Бог не играет в кости», Бор с некоторой досадой ответил: «Не говори Богу, что Он должен делать», а в другом месте дополнил: «Не наше дело учить Бога, как Ему управлять миром» ⁵⁵⁹.

Для Планка «религия есть связь человека с Богом. Она основана на благочестивом страхе перед неземной силой, которой подчиняется человеческая жизнь и которая держит в своей власти наше благо и наши страдания. Найти в своих устремлениях согласие с этой силой, снискать ее благосклонность – вот постоянное стремление и высшая цель религиозного человека. Ибо только так он может чувствовать себя укрытым от опасностей (предвиденных и непредвиденных), угрожающих ему в этой жизни, и только так он сможет добиться самого чистого счастья, связанного с внутренним миром в своей душе, который может быть гарантирован только твердым союзом с Богом и безусловной верой в Его всемогущество, в Его готовность помочь»⁵⁶⁰.

По поводу войн, опустошивших Европу, Борн заявляет: «Xристос проповедует о том, какими должны быть отношения между людьми. До сих пор государства поступали так, словно эти заповеди действуют только на их территории, но не в отношениях между ними.

В этом корень зла. Мы можем уцелеть, только если в международной сфере вместо недоверия наступит взаимопонимание, вместо ревности – желание помочь, вместо ненависти – любовь»⁵⁶¹.

Шредингер считал, что наука является некоей роковой игрой, правила которой создал Сам Бог: «Наука есть игра, но это игра с реальностью, игра в острые мечи.

Если, к примеру, некий человек нарежет какую-нибудь картинку на тысячу кусочков и перемешает их, то ты сможешь сложить эту мозаику только тогда, когда расположишь все кусочки снова в виде правильной картины. Независимо от того, сумеешь ты сделать это или нет, эта игра будет соревнованием между твоим умом и его умом.

Но если ты должен решить какую-нибудь научную задачу, то тогда другой участник игры – Сам Бог. Он не только поставил условие задачи, но и придумал сами правила игры. Кроме того, не все правила известны, часть из них тебе придется открыть самому.

Труднее всего понять, какие правила Бог предопределил изначально, а какие – следствие твоей умственной инерции. Обычно решение задачи становится возможным, только если ты освободишься от ограничений этой инерции. В этом, может быть, самый волнующий момент всей игры» ⁵⁶².

Гейзенберг известен фразой: «Первый глоток из кубка естествознания порождает атеизм, но на дне сосуда нас ожидает Бог». Он считал, что без веры жить невозможно: «Если исчезнут религиозные идеалы, которым мы должны следовать и которые освещают наш путь, то исчезнет и шкала этических ценностей, а вместе с ней и смысл наших дел и страданий. В конечном счете остаются лишь отрицание и отчаяние. Религия есть, таким образом, фундамент этики, а этика – необходимое условие нашей жизни».

Эйнштейн до конца жизни верил в строгую причинность. Гейзенберг в последнем дошедшем до нас письме к Эйнштейну писал, что хотя в новой квантовой механике излюбленный Эйнштейном принцип причинности не подтверждается, «мы можем утешаться тем, что благому Господу Богу должно быть известно положение частиц, так что принцип причинности все равно остается в силе»⁵⁶³.

Действительно, историки спорят о том, какими именно были религиозные взгляды Эйнштейна: вероятнее всего, в разные этапы его жизни на них оказывали влияние драматические личные и миро вые события, перемены в научных и философских идеях и т. д., ведь убеждения людей не всегда неизменны⁵⁶⁴. Но и этот великий ученый не скрывал своего благоговения перед Создателем: «Я твердо верю в то великое Существо, которое создало такие чудесные вещи в нашей маленькой Вселенной. Мой слабый ум не может уразуметь Его. Смею только со смиренным благоговением стоять перед Ним на коленях». Совершенно несомненно, однако, то, что он испытывал величайшую неприязнь к ослеплению атеистов, ибо никогда не пожелал отождествиться с ними: «Очевидна гармония в космосе, которую я, с моим ограниченным человеческим умом, успеваю понять, но вопреки всему все еще есть люди, говорящие, что Бога не существует. А действительно меня бесит то, что эти люди утверждают, будто я разделяю их взгляды» ⁵⁶⁵.

Однако, насколько известно, ни один из перечисленных гениальных ученых, живших и оставивших след в середине XIX в. (не только биологов, но и физиков и космологов), не был впечатлен дарвинистской концепцией и не включил ее в свои исследования. Как упоминалось ранее со ссылкой на ученых, которые не являются христианами, эволюционная теория абсолютно не нужна для научно-технического прогресса.

Резюмируем сказанное

В позднюю античность и в Средние века Церковь поддерживала огромное количество начальных, средних и высших школ, а после X–XII вв. – и университетов, в которых преподавалась все античное знание (своеобразный синтез и апофеоз достижений древних цивилизаций).

Наряду с ними, для нужд ремесленников, купцов и горожан немного позднее возникают цеховые, гильдейские школы и школы письма. В них изучались почти те же предметы, но их направлениость была светской и практической, и оии иаходились под попечеиием городских властей. Если добавить, что в самой Греции и ее колоииях иаселеиие всегда было почти всецело греческим, то закоиомерио возиикает вопрос: почему мы все еще ие колоиизировали Луиу и Марс и ие летим хотя бы до близких звезд? Надеемся, что воинственные атеисты скоро сумеют объяснить нам и этот парадокс, но все же нас бы очень порадовало, если бы в будущем они отказались ссылаться на «темные века», «угнетательскую Церковь» и прочие заезженные клише!

Разумеется, на совести христиан (главным образом католиков и протестантов)⁵⁶⁶ все равно лежат грехи если не в отношении науки, то бесчисленные другие: инквизиция, крестовые походы и столкновения на религиозной основе – только малая их часть. Но давайте вспомним, что многие обвиняют гуманистическую философию (которая считает индивидуума абсолютом и не приемлет вертикальных духовных ценностей) за величайшие злодейства против человечества – тоталитарные режимы, концентрационные лагеря, мировые войны и т. д., а также за подавление науки ⁵⁶⁷.

Отец Александр Мень свидетельствует о том, что атеизм делал совсем недавно с наукой в бывшем социалистическом лагере: «Нечего говорить, вмешательство политики и идеологии в развитие науки – явление отрицательное. К счастью, во взаимоотношениях науки и религии это был редкий случай. Что же касается атеизма, то он всегда превращал это вмешательство в систему. У всех еще в памяти те дни, когда имели место явления, по своей позорности оставляющие далеко позади процесс Галилея.

Давно ли современная генетика клеймилась как лженаука и десятки ученых в своем покаянии повторяли судвбу Галилея? Были запрещены психоаналитические направления в психологии, семантика – в лингвистике, “теория кругов” – в исторической науке, теория расширения Вселенной – в космологии. Имена выдающихся ученых Менделя и Моргана стали почти бранными словами. В этом отношении подлинным шедевром обскурантизма может считаться учебник “Общая биология”, вышедший в 1963 г. Там все еще полностью игнорировались все достижения современной генетики и продолжаласв упорная защита псевдонаучных доктрин. Читатель ни слова не найдет там ни о ДНК, ни о работах Менделя, ни о многом другом, что в то время было уже принято в отечественной науке. И все это – не в глухое средневековье, а в середине XX столетия. После всего этого имеет ли атеизм право оперировать примерами далекого прошлого? Не запятнал ли он себя лишь совсем недавно?»⁵⁶⁸.

Однако радетели этой идеологии ⁵⁶⁹ утверждают, что она была искажена до неузнаваемости и служила прикрытием для недобросовестных диктаторов. В таком случае, нельзя ли сказать то же самое и в отношении христианства? Христос проповедовал любовь не только к ближним, но и к врагам – этическое учение, не имеющее равных в мировой истории, которое Он сам исполнил на кресте! Хотелось бы сказать, что впоследствии действительно многое было искажено и в самом христианстве, но в таком случае мы упустим некоторые достижения, которыми мы обязаны именно ему. Например, без христианства Европа никогда бы не имела современных достижений в науке, искусстве и культуре, а была бы и по сей день населена варварскими кочевыми племенами.

Джон Сьюп, выдающийся ученый, профессор геологии и член Национальной академии наук США является всемирно признанным специалистом по тектонике плит. Он советует нам следующее:

«Когда некоторые христиане, которые не являются учеными, встречают ученого, они чувствуют себя обязанными обсуждать эволюцию. Это явная ошибка. Если вы знаете ученых и проблемы в их жизни – гордость, эгоистические амбиции, зависть, то это как раз те вещи, о которых говорит Иисус и которые Он решает Своей смертью на кресте. В науке полно людей с очень сильным эго, которые входят в конфликты друг с другом. <...> Евангелие в силе для ученых точно так же, как и для всех других людей. Дебаты об эволюции – это, по существу, отвлечение внимания. Если ученые ищут смысл своей жизни, то они не найдут его в учении об эволюции»⁵⁷⁰.

Эпилог материалистической и атеистической философии очень печален – представление заканчивается с концом Вселенной. Христианство, однако, так не считает. В нас вложена неодолимая жажда жизни, при этом мы жаждем именно исполненной содержания жизни. В глубине душе мы, хотя и смутно, сознаем, что являемся частью великого замысла, в согласии с которым создано все, что жизнь наша имеет смысл и будет продолжаться вечно. Выдающийся психолог Поль Турнье утверждает: «Проблема смысла сущего – религиозная проблема чистой воды. Мир либо создан Творцом и соответствует Его плану, и тогда его смысл ясен – осуществить этот план, а смысл любого деяния в нашей жизни – участвовать в этом осуществлении; либо же мир развился случайно и ничто не имеет смысла»⁵⁷¹.

Артур Комптон чудесно развивает этот тезис: «Какую более благородную амбицию может иметь человек, чем помогать своему Создателю в строительстве лучшего мира?

Наша преданность Творцу, Который дал нам способность и ответственность моделировать нашу жизнь и наш мир в соответствии с более совершенным образцом, вдохновляет нас работать всеми силами вместе с Ним для осуществления этой великой амбиции»⁵⁷².

В Своем Небесном Царстве Бог предусмотрел для нас нечто неизмеримо более прекрасное, чем самые смелые наши идеалы, представления и мечты. Апостол Павел, переживший вознесение до третьего неба и рая, свидетельствует: ««Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку то, что приготовил Бог любящим Его» (2Кор.12:2–4; 1Кор.2:9). А апостол Петр добавляет: ««Мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2Пет.3:13).

Христиане держатся иного представления о смысле жизни: для них смерть – лишь переход к высшей реальности. Вот что пишет Генри «Фриц» Шеффер: «Когда Фарадей был при смерти, какой-то его старый друг и доброхот зашел проведать его и сказал: “Сэр Майкл, над какими гипотезами размышляете вы сейчас?” Таким образом друг попытался внести немного бодрости в обстановку. Дело в том, что в течение всей жизни страстью Фарадея было построение научных гипотез, после чего он бежал в лабораторию, чтобы доказать или опровергнуть их. Можно понять, почему друг спросил именно об этом в такой тяжелой ситуации.

Фарадей воспринял вопрос очень серьезно. Он ответил:

“Гипотез, друг мой, нет у меня никаких. Еств уверенноств. Благодарю Бога за то, что я не возлагаю свою умирающую голову на гипотезы, ибо я знаю, в Кого я уверовал, и уверен, что Он способен сохранить то, что я доверил ему (2Тим.1:12)”»⁵⁷³.

Современную науку определяют как область знаний и исследований, через которую осмысляются существующие и приобретаются новые знания о природе, обществе и мышлении. Но мы не намерены сводить науку только к естествознанию или только к «точным» наукам, как требуют позитивисты (и таким образом растворяют свою философию в науке). Наблюдается и другая крайность: например, экзистенциализм относится скептически (а некоторые другие философские течения даже враждебно) к науке. Мы на стороне тех, кто считает, что философия (включающая в себя онтологию, логику и теорию познания – Гегель) выполняет функцию методологии познания и мировоззренческой интерпретации ее результатов.

Однако если рассматривать философию изолированно, то могут возникнуть некоторые проблемы.

Например, если философия не выходит за рамки мысли в объективный мир (или в очень незначительной степени зависит от фактов), то она не дает возможности проверки. Таким образом, она идентична аксиоматическим теориям, в рамках которых на основе определенного набора аксиом и логических правил можно сформулировать огромное количество совершенно абстрактных положений. Но все, что мы можем сказать о них, сводится к тому, правильно ли они выведены. Если они не имеют отношения к реальности, то невозможно проверить и их подлинность. В этом отношении аксиоматические теории (и подобные им идеологические системы – философии, религии, политические идеологии и т. д.) напоминают игру в шахматы. Вопрос: правда ли это? – не имеет в них смысла. Можно спросить только одно: все ли участники соблюдают правила?

В своей книге «Научный креационизм» Генри Моррис считает, что данные современной научной картины мира одинаково хорошо могут быть объяснены как эволюционной, так и креационистской теориями⁵⁷⁴. Эта позиция сильно походит на «моделезависимый реализм» Хокинга и Млодинова (впрочем, как и следовало ожидать, автор утверждает, что христианская модель намного более убедительна!). Мы уже отметили, что, с точки зрения формальной логики, совершенно абсурдно, чтобы две диаметрально противоположные концепции подтверждались одними и теми же научными данными (тем более, что последние далеко не так скудны, чтобы исключать закон достаточного основания). Но теперь мы хотим обратить внимаиие на другую ошибку, а именно на то, что мировоззрение диктует позицию, а факты должны насильственно адаптироваться к ней. Научный путь, который стремится к достижению объективного знания, обратен: опыт теории мировоззренческие выводы.

Напомним, что выводы с мировоззренческим значением являются философскими обобщениями, которые неизбежно возникают в результате научных исследований, а также, что они должны быть объективными – не должны зависеть от желания и воли ученых. Они требуют объективности, даже если находятся в конфликте с убеждениями ученого. Понятно, однако, что ни один человек не может уйти от своих философских, религиозных или атеистических убеждений, поэтому верно высказывание древних греков о том, что «истина рождается в споре», когда взаимно опровергаются неправильные аргументы сторон, что приводит к преодолению субъективизма.

С нашей точки зрения, философия суммирует в себе огромную силу человеческой мысли, мудрости и понимания. Лучший органический синтез между ней и наукой получается, когда они дополняют друг друга.

Науку следует рассматривать как целостную систему. В целом, она включает в себя следующие пять основных категорий: естественные науки (физика, химия, биология и т. д.); социальные (антропология, психология, политология и т. д.); формальные (логика, математика, теория информации и т. д.); гуманитарные (литературоведение, история, философия, религия) и прикладные (архитектура, инженерия, медицина и т. д.). Современная наука, опираясь на передовую и систематическую методологию на протяжении многих веков, ведет к положительному знанию, которое успешно применяется в человеческой образовательной, социальной и производственной деятельности. Но как она пришла к формированию столь точной методики, позволяющей отделить правду от заблуждений и ошибок?

Научная методология является учением о способах организации и построения теоретической и практической деятельности человека (хотя она и задумана как раздел гносеологии и философии науки). Несмотря на то, что научное мышление соблюдает некоторые общие принципы (индукция, дедукция, анализ и синтез, аналогия, наблюдение, эксперимент и т. д.), попытки добиться универсальной методологии не удались, так что сегодня она столь же разнообразна, как и сама наука. Речь идет, например, не только о методологии конкретных дисциплин: математики, химии, археологии и т. д., но и о методологии эксперимента, обработки эмпирических данных, построения научных теорий и их проверки и т. д. В культурном и историческом аспекте она развивает вопросы динамики познавательных задач и средств их решения, изменчивости категорий и понятий, формировании новых научно-исследовательских положений и т. д. Конечно, множество ученых внесли свой вклад в развитие методологии, но мы остановимся лишь на ее наиболее важных этапах и на тех мыслителях, чья роль признана наиболее значительной.

В древних обществах методология была неявно представлена в практической форме общения между людьми, что проявлялось в их творческой деятельности. Позже она появилась в качестве рациональной системы эвристических знаний и тестирования различных принципов и операций, причем наиболее эффективные из них были восприняты и переданы будущим поколениям. В Древнем Египте, например, геометрия играла роль нормативного предписания, согласно которому определяли последовательность процедур обмера и раздела земельных участков.

Софисты, возможно, первыми дошли до определенной формально-логической культуры рационального мышления, отличительными чертами которой являлисв критика аргументов противников и убедительность в изложении их собственных мнений. В своей философии они специально исследовали роль языка в риторике и правила рассуждения при доказательстве того или иного тезиса, достигая словесной виртуозности в спорах. Как хорошо известно, в своих риторических методах софисты часто использовали вводящие в заблуждение аргументы и незаконную подмену понятий, замаскированную внешней логикой. Они утверждали, что нет абсолютной истины, что каждая истина субъективна и может оказаться столь же верной, как и ее противоположность. Но в конечном счете следует признать, что они сыграли положительную роль в развитии языковой культуры и искусства полемики.

Сократ выступал против софистов, задавая хорошо обдуманные вопросы, ответы на которые диалектически (то есть последовательно, в ходе дискуссии) приводили к завершающему тезису, который нельзя было опровергнуть. Этим он показывал противникам, как можно выявить истину, проходя через все положения, которые прямо или косвенно приближают нас к ней. Сократ выдвинул на передний план именно диалектическую природу мышления, с помощью которой из первоначальных смутных идей удавалось достичь четких и устойчивых понятий. Этот подход применяется и в современном научном методе, чтобы очистить предположения и сделать точные выводы об ожидаемых результатах. Для того что бы справиться с проблемой, ее разделяют на части, решения которых окончательно кристаллизуются в полученном ответе. Истина достигается в процессе сопоставления различных идей и концепций, их сравнения, расчленения, определения и т. д. Разработка и применение этого «алгоритма» является одним из наиболее значительных вкладов Сократа и является ключом к прогрессу науки.

Считается, что в сократических диалогах Платона древняя диалектика достигает апогея. В то время диалектика понималась как искусство, в котором философские рассуждения велись в форме диалога между двумя участниками. Платон выдвинул диалектику в качестве основного метода познания, то есть считал, что посредством ее понятий и категорий можно дойти до самой природы вещей. Чтобы сделать это, мысль должна двигаться в соответствии с объективной логикой познаваемого объекта. (Мы не должны забывать, что у Платона вещи являются отображением вечных идей, логическая природа которых может быть найдена при помощи рассуждений.) Однако в его диалектике спорящие стороны устанавливают истину как на судебном процессе, через обмен мнениями (часто противоречащими друг другу) до тех пор, пока не будет достигнут консенсус.

Аристотель, один из величайших гениев античности, был энциклопедическим мыслителем, основателем формальной логики и ряда отраслей специального знания. Большинство исследователей считает, что он находился под влиянием своего учителя Платона, но при этом энергично выступал против него по ряду вопросов. Например, Платон утверждал, что общее (идеи) существует отдельно от конкретных вещей и является их прототипом. Аристотель же считал, что, напротив, путь к общему проходит через чувственное познание единичной вещи, и таким образом пришел к индуктивному методу (но не отрицал, что последний должен объединиться с дедуктивным в поисках истины). При разработке правил формальной логики Аристотель успешно определил роль аргументации и дедукции и тщательно проанализировал процесс доказательства. Его логика была тесно связана с учением о бытии, теорией познания и теорией истины, так как в своих логических построениях он видел отражение форм бытия. По Аристотелю, понятия нельзя обобщить в один общий род, поэтому он указывает десять категорий, к которым сводятся основные типы существующих вещей и отношений между ними.

Основным методом Аристотель считал наблюдение, но, наряду с точностью, достигнутой им в ботанике и зоологии (например, он верно определил дельфинов как млекопитающих), он серьезно ошибался в других вещах. Он считал, например, что сердце является центром интеллекта и что мозг просто охлаждает кровь, что элементы могут трансформироваться друг в друга (в Средние века эта идея привела к усилиям алхимиков, стремившихся превратить все в золото). Некоторые из его ошибок совершенно поразительны: у мужчин якобы больше зубов, чем у женщин, у паука шесть ног (последнее было опровергнуто лишь спустя 1700 лет) и т. д.

В физике и космологии Аристотель был сосредоточен на качествах объектов и почти не пользовался количественными (математическими) методами, что делает его методы созерцательными и совершенно неадекватными. Он не пользовался какими-либо экспериментами и измерениями и выводил даже естественные законы из простого наблюдения и обширных умозаключений. На основе этого он пришел к весьма произвольным и недостоверным заявлениям, а именно: что тяжелые предметы падают быстрее, чем легкие, что движущиеся тела замедляются и останавливаются, если на них не действует сила, что Земля является центром космоса, что мир не имеет начала и конца и многое другое.

Надо признать, что из древних мудрецов наиболее значительный вклад в ряд научных областей сделал именно Аристотель, ибо он почти полностью выстроил формальную логику, заложил основы биологической систематики и других дисциплин. Тем не менее ошибкой греко-римского древнего мира, а затем и христианской Церкви⁵⁷⁵ было чрезмерное доверие его авторитету, что является, пожалуй, одной из наиболее важных причин задержки в развитии науки за почти две тысячи лет. (Но мы присоединяемся к мнению Марка Гробара о том, что не следует обвинять кого-либо в [таком – Ред.] развитии истории, тем более что даже если бы мы сегодня летали к безжизненным звездам и галактикам, то это вряд ли осмыслило бы нашу жизнь!)

Еще в начале ХІІІ в. Роберт Гроссетест (причисленный после смерти к лику святых) в своих трудах пришел к заключению, что для изучения явлений необходимы гипотезы, истинность которых исследует устанавливать путем целенаправленных экспериментов. И все же почти до конца эпохи Возрождения проблемы научной методологии не вызывали особого интереса и существовали только в контексте натурфилософии. Благодаря великим географическим открытиям накопилось огромное количество наблюдений в области зоологии, ботаники, физиологии, астрономии и во многих других областях. Кроме того, формирующийся капитализм вел ко все более бурному расцвету техники, что требовало кардинальных изменений в методологии естественных и прикладных наук. Тогда же был открыт и печатный станок, что весьма способствовало быстрому распространению знаний. Основателями современного научного метода считаются трое ученых, живших почти в одно и то же время (с середины и конца ХVІ до середины ХVІІ в.), а именно – Фрэнсис Бэкон, Галилей и Рене Декарт⁵⁷⁶.

Бэкон провозгласил целью познания способность науки увеличивать и закреплять господство человека над материальным миром. В своей работе «Новый Органон» он развивал идею о том, что победить природу можно, только следуя ее имманентным законам, не искажая образы вещей в нашем сознании. Бэкон хотел создать новую логику, чтобы заменить ею умозрительные методы «Органона» Аристотеля и других, поскольку считал, что они не могут привести к подлинным знаниям о реальности. Только с помощью методов, основанных на экспериментальном контроле, можно понять законы природы и использовать их для новых изобретений и технологий, для улучшения качества жизни человека.

В своей философии Бэкоy критиковал схоластику Аристотеля, мистику пифагорейцев и идеализм платоников. По его мнению, предшествующая наука страдала «догматизмом», поскольку ученый выводил систему положений из своих собственных понятий, и «эмпиризмом», поскольку стремилась только к сбору множества беспорядочных фактов, поэтому Бэкон считал, что следует относиться скептически ко всем предыдущим знаниям и что надо реформировать научный метод, чтобы добраться до истины. Все препятствия (заблуждения), которые мешают уму очиститься от своих неправильных мнений и предрассудков, Бэкон называл «идолами».

а) Идолы рода порождаются склонностью ума находить свои собственные вожделения и цели в природе.

«Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искаженном и обезображенном виде».

б) Идолы пещеры – предрасположенность целых групп ученых или отдельных лиц к тому, чтобы формировать свое мнение на основе полученного образования и унаследованного авторитета.

«Ведь у каждого, помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы».

в) Идолы рынка коренятся в несовершенстве и неточностях языка. Некоторые слова, хотя и считаются осмысленными, относятся к несуществующим вещам, и наоборот – другие, именующие реальные объекты, плохо определены и поэтому неправильно используются.

«Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы, поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом останавливает разум».

г) Идолы театра зависят от некритического усваивания готовых теорий, которые зачастую бывают только искусными конструкциями языка. «При этом мы разумеем здесь не только общие философские учения, но и многочисленные начала и аксиомы наук, которые получили силу из-за преданий, веры и некритического восприятия».

В качестве противоядия от всех этих ошибочных взглядов Бэкон предложил мудрое сомнение и рациональное осмысление фактов. Он установил главные закономерности индуктивного познания, в контексте которого считал единственно правильным эмпирический метод. Описал различные методы и варианты эксперимента, через которые приобретаются знания об окружающем мире путем наблюдения и проверки гипотез и т. д. Эти разработки Бэкона являются первыми крупными предшественниками современного научного метода.

Натуралисты пытаются внушить нам, что Бэкон так резко критиковал схоластику, которая по его словам приводит лишь к «чертополоху споров и препирательств», потому что хотел отделить религию от научного знания. В связи с этим его слова: «Для того чтобы не впасть в заблуждение, у нас есть две книги, которые мы должны прилежно изучать: первая из них – Священное Писание, которое есть Откровение Бога; вторая – само творение, свидетельствующее о Силе Божией» – им следовало бы интерпретировать всего лишь как предназначенные для того, чтобы ввести в заблуждение церковные власти (другой вопрос, так ли это!).

Мы, однако, придерживаемся иного мнения. Бэкон отлично понимал, что синтез христианского богословия и аристотелевской философии, сделанный Фомою Аквинским, привел к тупику в науке (столкновение, которое проявляется фронтально в практическом эмпиризме Галилея). Чуть ниже мы объясним, почему современная наука двинулась полным ходом только после того, как стряхнула с себя неправильную методологию Аристотеля и встала целиком на библейские позиции, а теперь снова процитируем Бэкона, чтобы рассеять любые сомнения относительно его убеждений: «Поверхностная философия склоняет ум к атеизму, глубины же философии возвращают его к Богу. Ведь когда ум занят разрозненными вторичными причинами, он может остановить поиск на них и не углубляться; когда же он осмысляет всю взаимосвязанную последовательность причин, он неизбежно устремляется к Промыслу и Божеству»⁵⁷⁷.

Все академическое сообщество считает Галилео Галилея (вместе с Бэконом) бесспорно и заслуженно не только «отцом научного метода», но и «отцом современной физики, наблюдающей астрономии и современной науки». Эйнштейн пишет: «Чисто логическое мышление не может дать нам никакого познания эмпирического мира; всякое знание о реальности начинается с опыта и заканчивается им. <...> Поскольку Галилей понял это и, что особенно важно, провозгласил его в научном мире, он является отцом современной физики, а на самом деле и всей современной науки»⁵⁷⁸.

Галилей признал объективное существование материального мира, который может быть познан путем чувственного опыта. Но он понимал опыт не только как простое наблюдение, но и как целенаправленный эксперимент, поставленный для решения конкретной проблемы. Таким образом, предоставляющий нам достоверное знание опыт следует рассматривать как ряд реальных (а иногда и мысленных) количественных экспериментов, разработанных и проводимых по строгому математическому заданию. Галилей определяет два основных метода экспериментального изучения природы. Аналитический метод (который он называет «резолютивным», то есть разделительным) характеризуется использованием количественных средств: с помощью абстракции и идеализации выделяются элементы реальности, недоступные для наблюдения (например, мгновенная скорость, движение по инерции и т. д.). Далее, на основе синтетическо-дедуктивного метода (метода «композиции») строится теоретическая схема, объясняющая явление и нацеленная на проверку сделанных предположений. Достоверное знание реализуется через проверку (и соответственно коррекцию) объяснительной теоретической схемы в качестве единства аналитического и синтетического, чувственного и абстрактного, а не как бесконечные толкования сакральных текстов.

Другими словами, Галилей резко порвал с существовавшими до того времени традициями познания, построенных на постулатах Аристотеля и ставящих в основу исследования только логику. Выказывая замечательное понимание связей между математикой, теоретической и экспериментальной физикой, он впервые заявил, что законы природы математичны и что ««язык Бога – это математика». Нам потребуется, по меньшей мере, несколько страниц, чтобы упомянуть множество вкладов Галилея в астрономию, физику и технику, сделанных им на основе научного метода, но мы надеемся, что читатель может ознакомиться с ними и самостоятельно.

Рене Декарт считается отцом современной математики, поскольку его система координат исключительно сильно содействовала развитию аналитической геометрии. Он был основателем рационализма (ведущего философского течения в XVII и XVIII вв.), поскольку настаивал на том, что в основу мышления следует положить «принцип доказательства»: все знания должны быть проверены «естественным светом разума» (который вложен в нас Богом). Декарт понимал односторонне логическую природу математики и считал, что всеобщий и необходимый характер математических знаний вытекает из природы самого ума.

Декарт приписывал решающую роль интуиции и дедукции. Первая, говорит он, основывается на неоспоримых интуитивно познаваемых аксиомах, охватывающих все разнообразие абсолютных истин в систематическом единстве. (Однако он не уверен в абсолютной истинности наших всеобщих и необходимых знаний и поэ тому ссылается на Бога, который вложил их в человеческий разум.) В нашем интеллекте также есть априорно заложенные способности, которые позволяют нам выводить путем дедукции «дополнительное» понимание объектов и событий.

Далее он делает попытку математически вывести из интуиции и дедукции познавательную модель, которая безошибочно раскрывала бы правду и отграничивала ее от заблуждения. Основными правилами этого метода являются: 1) начинать с простых и очевидных положений (интуитивных аксиом); 2) путем дедукции доходить до более сложных умозаключений (теорем); 3) не пропускать ни одного звена в цепи последовательных выводов. По его собственным словам, «длинные цепи, состоящие из простых и легких доводов, обычно используемые геометрами, чтобы достичь своих самых трудных доказательств, наводят меня на мысль, что все вещи, которые могут стать объектами человеческого познания, находятся в той же последовательности»⁵⁷⁹. Декарт считал «архитектором» новой интеллектуальной революции свой метод познания реальности, который сделает людей «властелинами и хозяевами природы».

Хотя в своих эпистемологических теориях Декарт руководствовался фундационализмом (то есть поиском безусловной истины в уме в качестве абсолютного критерия всего познания и всех научных исследований), на деле он полагался не только на разум. Он всегда применял эмпирические наблюдения для проверки своих гипотез и говорил: «Что касается опытов, я заметил, что они становятся все более необходимыми по мере того, как мы продвигаемся все дальше в познании»⁵⁸⁰. Несмотря на некоторые допущенные им ошибки, за что он подвергался критике, его наиболее значительный вклад в методологию науки сформулирован в тезисе о том, что наука всегда должна исходить из надежных основных положений и строить выводы из них строго логическим путем.

Такстон и Пирси уверенно заявляют, что развитие научного метода и, следовательно, современной науки было возможно только в христианской среде! Это весьма дерзкое заявление, если иметь в виду, насколько велика интеллектуальная оппозиция христианству (хотя и «невидимая»), особенно в «самых престижных современных демократиях». В Соединенных Штатах требовали удалить христианство из школ, потому что его присутствие в них якобы не соответствует конституционным требованиям отделения Церкви от государства. Парламентская ассамблея Совета Европы опубликовала доклад, в котором утверждается, что учение креационизма может стать угрозой правам человека⁵⁸¹. Враги христианства повсюду трубят, что Библия полна мифов, ложных поведенческих норм и сфальсифицированных исторических сведений. Таким образом, нас призывают освободиться от ограничений христианской морали и создать свободное светское общество.

Вновь приведем обширную выдержку из книги «Душа науки», чтобы дать возможность авторам обосновать свой тезис.

«Но еще в то время, когда образ войны (между христианством и наукой. – В. В.) набирает популярность, появляются первые критики. Такие ученые и историки, как Альфред Уайтхед и Майкл Фостер, приходят к убеждению, что христианство не только не препятствовало научному развитию, но на самом деле поощряло его, а христианская культурная среда, в которой зародилась наука, не была угрозой для нее, а помогла ее возникновению.

Естество естества

Тот факт, что христианство было важным союзником научных исследований, не должен ошеломлять нас. В конце концов, современная наука зародилась в рамках культуры, пропитанной христианской верой. Даже одно только это историческое обстоятельство весьма знаменательно. Именно христианская Европа была колыбелью современной науки, которая появилась только там и нигде больше. Путем использования чисто прикладных познаний и простых эмпирических методов несколько древних культур – от китайской до арабской – добились более высокого уровня технического и научного развития, чем средневековая Европа. И все же именно христианская Европа стала родиной современной науки как систематической и самокоригирующейся дисциплины. Историк должен спросить себя: почему это так? Почему именно христианство задало рамки, в которых развился новаторский подход к природному миру?

Разумеется, наука обязана своим возникновением не только христианской вере, но и многим другим факторам: разрастанию торговли и предпринимательства, техническому прогрессу, появлению таких научных институтов, как Британское королевское общество, все большему распространению периодических изданий и т. д. Все они, однако, являются не столько причинами революции в науке, сколько путями, по которым шел ее прогресс. Что касается глубинных причин, то их, похоже, следует искать в некоем негласно принятом воззрении на природу, главные положения которого постоянно уточнялись и фиксировались в течение столетий⁵⁸².

Научные исследования основаны на определенных предположениях о мире, без которых наука была бы невозможной.

Как указывает Фостер, европейские мыслители должны были приписать природе такие свойства, которые превратили бы ее в возможный объект научного исследования еще до возникнования самой науки⁵⁸³. По словам Уайтхеда, «вера в то, что наука возможна», предшествовала разработке самой научной теории. Он объясняет, что эта вера коренится в таких принципах человеческого мышления, как вера в существование закономерности в природе, которая (как подчеркивает автор), в свою очередь, происходит из христианского учения о мире как о божественном творении. Уайтхед не хочет сказать, что все, жившие в Европе во время научной революции, были убежденными христианами. Но даже те, которые отвергали ортодоксальное библейское учение, продолжали жить и мыслить в интеллектуальных рамках библейского мировоззрения. «Я не говорю о ясно заявленных взглядах отдельных лиц, – подчеркивает Уайтхед, – а об отпечатке, который неоспариваемая в веках вера оставила в сознании европейца. <...> Я говорю об инстинктивной установке мышления, а не просто о кредо, выраженном словами»⁵⁸⁴.

О какой «установке мышления» идет речь? Христианские представления о реальности вплетены столь неразрывно в ткань европейского сознания, что от историка требуется усилие воображения, чтобы выделить их в чистом виде. На самом деле на протяжении почти всей истории Европы ученые-христиане были весьма восприимчивы к чуждым философским идеям. Их стремление излагать свои взгляды терминами, почерпанными из аристотелизма и неоплатонизма, было настолько сильным, что христианское мировоззрение в своей неповторимости было сильно размыто. А эта неповторимость и оригинальность христианского воззрения на природу выступает особенно ярко на фоне противоположных взглядов, распространенных в древности.

Сегодня здесь и завтра здесь

Наука – это изучение природы, которое становится возможным в зависимости от нашего отношения к этой природе. Европейская культура позаимствовала некоторые фундаментальные положения о естественном мире из библейских текстов. Прежде всего, согласно библейскому учению, природа существует реально. Если это выглядит для вас слишком очевидным, вспомните, что не в одной и не в двух религиях мир считается иллюзорным. Многие разновидности пантеизма и идеализма считают, что конечные, отдельные вещи суть не что иное как «проявления» Единого, Абсолюта, Бесконечного. Индивидуальность и отдельность – это иллюзия. Индуизм, например, считает ежедневный мир материальных предметов видимостью (майя). Философия, которая ставит так низко материальный мир, вряд ли способна вдохновить его на внимательное наблюдение и исследование, которые так необходимы для науки.

С другой стороны, согласно христианскому учению о творении, конечные объекты – это не просто проявления Бесконечного. Они созданы Богом и существуют реально. Как подчеркивает профессор богословия Лангдон Гилки, учение о творении предполагает, что мир не иллюзорен; он является «царством структур, которые поддаются определению, и реально существующих взаимосвязей. Следовательно, он может быть объектом как научного, так и философского исследования»⁵⁸⁵.

И увидел Бог, что все хорошо

Научное познание строится не только на метафизических убеждениях, но и на определенных воззрениях о ценности. Ученый должен был прийти к выводу, что природа имеет значительную ценность и достойна изучения. Древние греки не разделяли этого убеждения. В античные времена материальный мир часто отождествлялся со злом и хаосом, и поэтому древние смотрели с презрением на все, связанное с материей. Физическим трудом следовало заниматься только рабам, а философы стремились к жизни бездеятельной, в которой они могли бы посвятить себя «высшим вещам». Многие историки считают, что это одна из причин того, что греки не создали эмпирической науки, требующей практических наблюдений и экспериментов.

В противовес преобладающей в то время греческой культуре, ранняя Церковь отстаивала взгляд о высокой ценности материального мира ⁵⁸⁶. Христианство учит, что мир имеет высокую ценность как творение Божие. В первой главе Книги Бытия несколько раз повторяется радостное восклицание: «И увидел Бог, что все хорошо». Как подчеркивает английский философ науки Мэри Гесс, «в иудеохристианской традиции никогда не было места идее о том, что материальный мир есть нечто, от чего надо бежать, и что унизительно работать в нем. Материальные вещи следует использовать во славу Божию и во благо человечества». Вот почему «в христианские времена в Западной Европе никогда не смотрели пренебрежительно на физический труд. Не существовал класс рабов, обязанный работать, а ремесленники пользовались уважением»⁵⁸⁷.

Иоганн Кеплер пишет, что «призван Богом» использовать свой талант на поприще астронома. В его записях находим спонтанную молитву: «Благодарю Тебя, Боже и Создателю мой, за то, что Ты дал мне эту радость о Твоем творении и за то, что я наслаждаюсь делами рук Твоих. Вот, я закончил дело, для коего был призван. В него я вложил все таланты, которые Ты даровал моему духу» ⁵⁸⁸.

В том же духе один из первых химиков, Иоганн Батист ван Гельмонт, утверждает, что занятия наукой – это «благой дар», ниспосланный Богом. Это всеобъемлющее понимание личного призвания дает духовное и нравственное оправдание науке как законного способа служить Богу.

Сад Божий, но не Бог

Согласно библейскому учению, природа есть нечто хорошее, но она не Бог. Она не более чем творение, а Священное Писание выступает твердо против любого обожествления творения. Языческие религии в целом анимистичны или пантеистичны и рассматривают природный мир или как обиталище Божества, или как эманацию божественной сущности. Согласно наиболее распространенным разновидностям анимизма, вся природа исполнена духов или божеств. По словам богослова Харви Кокса, язычник «живет в заколдованном лесу». Горные леса и долины, камни и ручьи населены духами, призраками, демонами. Природа кишит богами Солнца, богинями рек и звездными божествами. Тотемизм коренится в представлении о том, что природные создания связаны с людьми духовным родством⁵⁸⁹.

Библейское учение о творении мира опровергает эти идеи. Бог не обитает в мире так, как лесные нимфы живут в лесу. Он не олицетворение природных сил. Он не «душа» мира, а его Создатель. Мир – дело Его рук точно так же, как горшок – дело рук горшечника. Уже первые стихи Книги Бытия вступают в резкий контраст с большинством древних религий, отвергая обожествление

Солнца, Луны и звезд. Согласно древнему библейскому автору, небесные тела не божественны, а просто дают свет и установлены на небе по Божьему плану, как хозяйка дома вечером вешает фонарь над входной дверью. Голландский историк науки Р Xойкаас определяет этот рассказ как «совлечение божественности с природы»⁵⁹⁰. Такие природные реальности, как Солнце, Луна, леса и реки, уже не воспринимаются обиталищем богов и не являются объектом почитания и благоговения. Они – творения Бога, поставленные в мире, чтобы служить Его целям и способствовать благоденствию человечества.

«Совлечение божественности» с природы – исключительно важная предпосылка для развития науки. Пока человек боготворит природу, ее экспериментальное изучение считается богохульством. Если миру приписывается божественная сила и его населяют божества, то единственное подобающее отношение к ним – или подчиняться им беспрекословно, или бояться и сторониться их. В таком случае экспериментальное отношение к природе было бы богохульством. По словам химика Роберта Бойля, жившего в XVII в., склонность воспринимать природу как нечто священное всегда «действовала обескураживающе и препятствовала науке»⁵⁹¹. Наука не сводится только к исследовательскому методу; она начинается с определенного интеллектуального отношения к природному миру. Как отмечает Кокс, «сколь бы развита ни была способность той или иной цивилизации наблюдать, какими бы усовершенствованными измерительными приборами она ни располагала, реальный научный прогресс невозможен, пока человек не взглянет на природу без страха»⁵⁹². Монотеизм Библии очищает природу от присутствия божеств и дает человеку свободу радоваться ей и изучать ее без страхопочитания⁵⁹³. Только когда мир перестает быть объектом поклоиеиия, ои может превратиться в объект исследования.

Мудрый Бог разума – стройный мир порядка

Для того чтобы сделаться объектом изучения, мир должен рассматриваться как место, в котором события происходят по предсказуемому известному способу. Это понимание также унаследовано от христианства. Согласно языческим религиям, существует множество имманентных божеств, в то время как для христианства есть только один трансцендентный Творец, создавший единую, целостную Вселенную...

Биохимик Мельвин Кальвин, нобелевский лауреат, рассуждает об основополагающем для науки убеждении, что Вселенная подчиняется строгому порядку:

«Я пытаюсь понять, откуда произошло это убеждение. Оно, по-видимому, коренится в некоторой основной идее, провозглашенной впервые древними иудеями 2000–3000 лет тому назад: идее о том, что Вселенная подвластна одному единому Богу, а не порождена капризами множества богов, каждый из которых имеет свои владения и распоряжается в них по своему усмотрению. Это монотеистическое воззрение, думаю, составляет историческую основу современной науки»⁵⁹⁴.

Разумеется, идея порядка в природе основывается не только на существовании единственного Бога, но и на характере этого Бога. Бог, Который открывается нам в Библии, верен и заслуживает доверия; следовательно, Его творение тоже должно быть надежным. Томас Дэрр поясняет⁵⁹⁵:

«Будучи творением Бога, на Которого можно рассчитывать и Которому можно верить, природа отличается упорядоченностью, закономерностью и надежностью. Она понятна для ума и доступна для изучения. В ней мы наблюдаем познаваемый порядок»⁵⁹⁶.

Дело Коперника – исторический пример такой научной логики. Коперник пишет, что в поисках космологической модели, которая превосходила бы космологию Аристотеля и Птолемея, он в начале обратился к трудам других философов древности. Но при этом он установил, что между ними были серьезные разногласия относительно устройства Вселенной. Коперник признается, что эта несовместимость смутила его, так как он знал, что Вселенная «создана для нас Творцом порядка и верховного блага». Так в своей научной деятельности Коперник взялся за создание лучшей космологии, которая, по словам богослова Кристофера Кайзера, «должна была подтвердить стройность, единство и симметрию, подобающие Божьему творению»⁵⁹⁷. (Хотя, как уже было отмечено, существует вероятность того, что на Коперника повлиял неоплатонизм, он явно не считал, что способ, которым устроены небеса, имеет какое-то значение для его христианской веры. – В. В.)

Другой исторический пример мы находим в биологии ХVІІІ в., когда знания о новых формах жизни нарастали с ошеломляющей скоростью и грозили подорвать убеждение в том, что мир организмов подчиняется строгому порядку. Вот как зоолог Эрнст Майр описывает растерянность естествоиспытателей того времени:

«Стоя перед почти хаотическими грудами новых биологических видов, ученый не мог не спросить себя: «Где же та гармония в природе, о которой грезит каждый естествоиспытатель? Каким законам подчинено это многообразие? Какому замыслу следовал Отец всех вещей, когда творил малые и большие твари?»»000

Но даже перед лицом этого кажущегося хаоса люди, которые были убеждены в правоте учения о творении, не поколебались в своей вере в божественный план. «В эпоху, когда естественное богословие оказывало сильное влияние на общество – пишет Майр ⁵⁹⁸, – никто не мог допустить мысли, что многообразие организмов совершенно лишено гармонии или разумного порядка, а является плодом лишь “случайности”. Эта упорная вера вдохнула в естествоиспытателей надежду на то, что они могут раскрыть “план творения”» ⁵⁹⁹. Они были убеждены в том, что поскольку Бог сотворил мир, то установленный Им порядок когда-нибудь поддастся разгадке.

Согласно Закону

Вера в то, что Вселенная подчиняется определенному порядку, находит обобщенное выражение в представлении о природных законах. Выражение: «законы природы» – настолько знакомо современному человеку, что мы обычно не замечаем его уникальности. Но люди, жившие в языческой культурной среде, считали природу живым существом, направляемым таинственными силами, и поэтому вряд ли приняли бы убеждение, что все, что совершается в природе, подчиняется определенным законам и познаваемо.

Разумеется, ремесленники всех эпох и культур разрабатывали определенные техники и процедуры работы с материалом. Но когда они натыкались на какую-нибудь аномалию или отклонение от обычного порядка, они просто считали это проявлением неведомой сути вещей. Историк А. Р. Холл отмечает, что понятие природного закона было неизвестно в Азии и в античном европейском мире. Ои подчеркивает, что это воззрение зародилось только в Средние века и привело к «существенному отличию» от всего, во что верили до той поры. В основе этого «отличия», согласно Холлу, лежит библейское учение о Творце. Он указывает на то, что употребление слова «закон» по отношению к природным явлениям⁶⁰⁰ «было бы непонятным в античные времена, в то время как оно вписывается полностью в иудео-христианскую веру в единого Бога, Который является и Творцом, и Законодателем»⁶⁰¹. Библейский Бог есть тот божественный Законодатель, Который управляет природой через Свои законы, установленные Им с самого начала. Это убеждение мы находим, например, в трудах математика и философа ХѴІІ в. Рене Декарта: согласно его позиции, математические законы, которые наука стремится открыть, установлены Богом точно так же, как царь устанавливает законы в своем царстве.

Здесь важно отметить последовательность суждений. Ранние ученые⁶⁰² не считали, что если мир подчиняется закономерному порядку, то по этой причине непременно должен существовать разумный Бог. Их доводы располагались в обратной последовательности: существует разумный Бог, и поэтому мир подчиняется закономерному порядку. Эти люди питали большую уверенность в существовании и характере Бога, чем в закономерностях природы. Историк Карл Беккер объясняет, что до того как научная революция набрала скорость, большинство людей не считало природу чем-то закономерным или разумным. «Для обычного человека природа была непонятной, даже загадочной и опасной, в лучшем случае – несовместимой с человеческим благом». Глубокое убеждение в том, что природа может быть понята разумом, происходит из библейских принципов. Как говорит Беккер, «богословы подчеркивают, что поскольку Бог есть благо и разум, то Его творение тоже должно быть благим и разумным, даже если это не так очевидно для ограниченного ума. Так божественный замысел в природе извлечен а priori из предполагаемых атрибутов Творца»⁶⁰³.

Так Беккер приходит к выводу, что идея существования природного закона, взята не из наблюдений, а предопытно – из веры в библейского Бога⁶⁰⁴. Она является не обобщением научных экспериментов, а предметом веры.

Именно так, а не иначе

Одна из самых примечательных черт современной науки – ее математизация. В основе этого процесса лежит убеждение в том, что природа не только подчинена определенным законам, но и что эти законы можно выразить точными математическими формулами. Историки считают, что и это убеждение коренится в библейском учении о творении мира.

Библейский Бог создает Вселенную ex nihilo, то есть из ничего, и, следовательно, имеет полную власть над нею. Таким образом, Вселенная в своем сущностном устройстве именно такова, какой Бог хотел, чтобы она была. Это представление чуждо древнему миру. Во всех других античных религиях творение мира начинается с некоторой предшествующей субстанции, обладающей собственной природой, поэтому Создатель не абсолютен и не располагает свободой творить мир всецело по собственной воле. В древнегреческой философии, например, мир состоит из вечной материи, упорядоченной по модели вечных разумных универсалий, именуемых «идеями» или «формами». Согласно платоновскому мифу о творении, создатель (Демиург) – божество, которое не творит из ничего, а просто вкладывает мысль (идеи) в лишенную разума материю. Но даже и это его достижение несовершенно, поскольку материя легко не поддается вмешательству и оказывает сопротивление разумному устройству, которое ей придают идеи. Короче говоря, как отмечает Xойкаас, демиург – это творец со связанными руками, и притом в двух отношениях:

«Он вынужден следовать не собственному замыслу, а модели вечных идей; далее, он должен оставить отпечаток идей на хаотической и непокорной материи, которую не он сам создал»⁶⁰⁵.

Следовательно, древние греки предполагали известное несовершенство в природе; она, так сказать, не вполне доделана. Если какие-то факты не помещались в их теории, они говорили себе, что этого и следует ожидать от столь несовершенного мира. Ведь отдельные, единичные вещи – это просто грубые подобия разумных идей или форм. По словам историка Дэдли Шапиэра, греческая мысль полагала, что в физическом мире «есть один, по сути, иррациональный элемент: в нем ничто не поддается точному описанию разума, и в частности путем математических понятий и законов» ⁶⁰⁶.

В противоположность этому воззрению христианское учение о творении мира ex nihilo (из ничего) отвергает представление о некоей предсуществующей субстанции с вечными свойствами, которая ограничивала бы возможные действия Божии. Бог создает мир всецело по Своей собственной воле. Для сторонника платонизма, если некая закрытая линия в природе не является идеальной окружностью, то причина этого в том, что природа лишь отчасти уподобляется геометрическим идеям. Христиании же полагает, что если бы Бог желал, чтобы данная линия была окружностью, то Он сотворил бы ее именно такой. Если это не так, то Бог, вероятно, имел в виду что-то иное – например, эллипс. Ученый христианин уверен, что перед ним стоит нечто вполне определенное, а не просто случайное отклонение от идеального прообраза.

Изумительный пример этого находим в трудах Кеплера, который бился годами над небольшой разницей в восемь минут между наблюдаемыми и вычисленными видимыми положениями планеты Марс. Эта небольшая неточность в конце концов заставила его отказаться от веры в то, что планетные орбиты являются окружностями. Он пришел к выводу, что они эллиптичны. Если бы Кеплер не придерживался убеждения, что все в природе строго определено, то вряд ли бы он так мучился над небольшой разницей между теорией и наблюдениями и вряд ли отверг бы традиционный взгляд на круговые орбиты, бытовавший два тысячелетия. Ученый с благодарностью говорит об этих восьми минутах как о «даре Божием».

Итак, приложение геометрии и математики к исследованию физического движения основано на христианском учении о сотворении ex nihilo. Раз Бог всемогущ, то материя не может противиться Его воле. Как выражается физик Карл Фридрих фон Вайцзеккер, «материю, с точки зрения платоников, нужно “превозмочь” разумом, она не подчиняется в точности математическим законам. Но материя, которую Бог создал из ничего, строго следует правилам, установленным Творцом. В этом отношении я называю современную науку⁶⁰⁷ наследием – если не порождением – христианства»⁶⁰⁸.

Этот довод сформулиран в наиболее сжатом виде историком Р. Дж. Коллингвудом: «Возможность того, что математика может быть также и прикладной дисциплиной, отражает христианское убеждение в том, что природа является творением всемогущего Бога» ⁶⁰⁹.

Померкший образ и подобие

Наука не выиграла бы ничего от веры в то, что природа подчинена разумному порядку, если бы ей не сопутствовало убеждение, что человек способен познать этот порядок. Как подчеркивает Айзли, в историческом плане наука ведет начало от «ясного убеждения, что во Вселенной есть порядок и что этот порядок может быть познан путем рационального размышления»⁶¹⁰. Второе утверждение не менее важно, чем первое. Оно означает, что наука не может развиваться без гносеологии, или теории познания, которая гарантировала бы, что человеческий ум обладает необходимыми качествами для того, чтобы достичь истинного познания о мире. С исторической точки зрения, этот постулат исходит из учения, что человек создан по образу и подобию Божию.

Сравнение разных культур поможет нам разобраться в проблеме. В своей книге «Великая традиция» исследователь китайской культуры Джозеф Нидэм задается вопросом, почему китайцы так и не создали современную науку. Причина, полагает он, в том, что они не верили в разумный порядок в природе, ни в способность человека разгадать этот порядок, если он существует. По словам Нидэма, «отсутствовала убежденность в том, что кодекс природных законов может быть разгадан и прочитан, ибо не было уверенности, что некое более разумное, чем мы, божественное Существо вообще создало такой кодекс, который поддавался бы разгадке».

Китайцы все же ощущали присутствие некоего порядка в природе, но считали его внутренне присущей ей необходимостью, непостижимой для человеческого ума. «Это не порядок, установленный разумным личным существом, – поясняет Нидэм, – и поэтому нет гарантий, что другие разумные существа будут способны выразить на своем земном языке изначальный божественный кодекс законов, сформулированный с самого начала» ⁶¹¹. В отличие от Китая, в Европе такая «гарантия» существовала – здесь господствовало убеждение, что разумный Творец сотворил как мир, так и «другие разумные существа». Подразумевалось, что между двумя видами разума – божественным и человеческим – существует известное сходство; значит, люди могут «следовать мыслям Божиим». По словам Кайзера, в человека вложена та же самая рациональность, в соответствии с которой Бог выстроил Свое творение, и именно поэтому он способен понять Его порядок. Короче говоря, мир природы понятен нам⁶¹², ибо «тот же Логос, Который отвечает за порядок в нем, отражен и в человеческом разуме»⁶¹³.

Исторические свидетельства об этой вере в способности человеческого разума можно найти в исследовании историка Пола Кохера, посвященном науке и религии в Англии в эпоху королевы Елизаветы. Кохер пишет, что, согласно всеобщему убеждению елизаветинской эпохи, естествознание есть дар Божий человеку. Это, однако, не означает, что наука вложена в готовом виде в человеческий разум, скорее, Бог создал человека способным наблюдать и рассуждать, что позволяет ему накапливать достоверные знания о природе. Уверенность в человеческом разуме была до известной степени смягчена учением о грехопадении, согласно которому разум затуманен грехом и склонен допускать ошибки и искаженные представления. Но в общих чертах именно христианская вера лежала в основе убеждения, что человек одарен способностью познавать истину. По словам Кохера, теория познания, негласно принятая учеными той эпохи, «основывалась на вере в то, что Бог, Который поселил человека на земле, не потратил впустую Свои силы и не стал бы смеяться над нами, оставляя нас слепыми и глухими для подлинной природы окружающего нас мира»⁶¹⁴.

Всмотреться, чтобы увидеть

Утверждение, что человеческий разум может понять порядок творения, означает, что этот порядок познаваем. Какой характер имеет природный порядок и в каком смысле мир познаваем – это совсем отдельный вопрос. Различные взгляды на познание вещей оспаривали первенство в истории Запада

Остановимся прежде на концепции познаваемости в аристотелизме. Аристотелевская логика рассматривает природные объекты в соответствии с моделью вещей, созданных человеком. Такие предметы, как стул или кастрюля, могут рассматриваться в качестве вещественного субстрата (материи), подчиненного руководящим принципам какой-то разумной цели или предназначения (аристотелевской формы)⁶¹⁵. Не материал определяет сущность предмета, а цель, предназначение. Неважно, к примеру, сделана ли кастрюля из алюминия или отлита из чугуна, раз мы можем согревать в ней жидкости. Более того, если мы узнаем предназначение кастрюли, то мы дойдем путем неумолимой логики и до многих ее свойств: например, она должна быть подходящей для удерживания жидкостей, не должна плавиться при нагревании, растворяться некоторыми жидкостями и так далее. Согласно аристотелевской логике, эти свойства принадлежат сущности объекта (форме).

Та же логика применяется и в отношении природы. Для последователей аристотелизма природа состоит из материи, структурированной в соответствии с различными предназначениями, сущностями, формами. Ученый понимает лучше всего данный природный объект, когда задается вопросом, для чего служит он. Раскрыв его предназначение, аристотелик уже, по сути, знает все, что ему необходимо. Он проник в сердцевину реальности. Не нужно проводить подробные наблюдения над изучаемым объектом, поскольку если мы знаем его предназначение, то путем дедукции можем дойти до его сущностных свойств (как в примере с кастрюлей)⁶¹⁶. Этот способ рассуждения заимствован из геометрии. Достаточно знать, что треугольник – это геометрическая фигура с тремя сторонами, чтобы вывести из этого большинство его свойств. Так аристотелевская наука ставит ударение скорее на рациональной интуиции о предназначении или форме вещей, за которой следует дедукция, чем на наблюдениях и эксперименте.

В XIII в. Фома Аквинский встроил аристотелизм в христианское богословие, создав гибридную философскую систему, названную впоследствии томизмом (который определяется как направление в схоластической философии и теологии католицизма. – В. В.). Схоластики дали новое толкование миру форм, определяя их как Промысл Божий в природе, вложенный в нее еще при ее сотворении. В рамках христианского мировоззрения формы являются сотворенными Богом сущностями (или идеями, присутствующими изначально в уме Божием. – В. В.), которые вносят порядок в природу. Таким образом, не опыт, а интеллектуальная интуиция продолжала играть главную роль в науке. Экспериментальной науке пришлось ждать, пока аристотелизм не утратил влияния.

Этот процесс, в свою очередь, начался тогда, когда некоторые христианские мыслители взглянули критически на аристотелевскую концепцию форм. По их мнению, она ставит пределы перед творческой деятельностью Бога: словно Бог должен считаться с некими предварительно заданными свойствами материи. Например, некоторые христианские сторонники аристотелизма утверждали, что «природа» небес, из-за присущего ей закона разумной необходимости, предполагает круговое движение звезд и планет, откуда следует, что Бог ограничен внутренней необходимостью, присущей природе вещей. В 1277 г. парижский епископ Этьен Тампье осудил несколько тезисов, извлеченных из аристотелизма, а именно: что Бог не допускает никакого другого движения планет, кроме кругового; что Он не может создать пустоту; и многие другие. Акт 1277 г. способствовал зарождению нового течения в богословии, известного как волюнтаризм, согласно которому властв и могущество Божии безграничны. Согласно волюнтаризму, природные законы – это не формы, присущие изначально материи, а божественные повеления, данные ей извне. Волюнтаристы настаивали на том, что структура и само бытие Вселенной не проистекают из логической иеобходимости, а зависят от свободной и трансцедентной воли Божьей. (Все это весьма сильно отличается от утверждения Хокинга и Млодинова, будто Этьен Тампье объявил ересью »идею о том, что природа подчиняется законам, потому что это противоречит всемогуществу Божию». – В. В.)

Как объясняет историк А.К. Кромби, проблема христианского аристотелизма – это понимание Вселенной как «предопределенной по необходимости эманацией разума Божия, а не как свободного творения Его воли, по учению христианского богословия». В своих крайних разновидностях аристотелизм утверждал, «что высшие рациональные причины вещей, наличные в уме Божием, могут быть познаны человеческим разумом и что Аристотель на самом деле открыл эти причины. В таком случае Вселенная должна быть по необходимости такой, какой он ее описал, и никакой иной»⁶¹⁷.

Волюитаристы выступали именно против подобного представления о необходимости, накладывавшего ограничения даже на Бога. В противоположность этому они подчеркивали, что Бог всемогущ и располагает свободой творить мир в согласии со Своими собственными целями и посредством собственных суверенных повелений. В качестве исторического примера можно указать на Ван Гельмонта, одного из первых химиков, который недвусмысленно выступил против аристотелевского представления о первопричине и отождествил природный закон с божественным повелением. Вот что он пишет:

«Я верю, что природа есть веление Божие, в соответствии с коим любая вещь в ней есть то, что она есть, и что любое событие или действие в ней происходит по постановлению Божию».

Это утверждение, продолжает Ван Гельмонт, есть «христианское определение, взятое из Священного Писания», и оно идет вразрез с определением аристотелизма⁶¹⁸. Из-за своего категорического несогласия с Аристотелем Ван Гельмонт был вызван на суд испанской инквизиции и даже короткое время сидел в тюрьме.

Роберт Бойль тоже высказывает приверженность положениям волюнтаристического богословия, когда говорит о Боге как о «свободном Законодателе, установившем законы движения», и отмечает, что последние «зависят всецело от Его воли». Бойль определяет творения Божии как «ограниченные создания Его могущества и продукты Его воли», получившие свой вид не под воздействием какой-то независимой разумной силы в творении, а по «непосредственному велению Божию»⁶¹⁹. Исаак Ньютон был сторонником волюнтаризма, как показывает следующая цитата из его неизданной рукописи: «Мир мог быть и иным (ибо не исключено, что есть миры, устроенные иным образом). Он таков не по необходимости, а в результате свободного решения божественной воли»⁶²⁰.

Наука многим обязана волюнтаристическому богословию, особенно ценен его вклад в возникновение и утверждение экспериментального метода. Раз мир сотворен таким по свободной воле Божией, а не в силу какой-то логической необходимости, то мы не можем познать его путем логической дедукции. Скорее, нам следует выйти из своего кабинета и смотреть, наблюдать и экспериментировать. Как объясняет Барбер, «мир подчинен порядку и предсказуем, ибо Бог не руководствуется капризами и на Него можно положиться. В то же время мир надлежит исследоватв путем наблюдений, а не последством рациональной дедукции, ведв Бог свободен и не был вынужден создавать какой-то определенный вид Вселенной»⁶²¹.

Аристотель, например, утверждал, что Земля должна бытв центром космоса, поскольку самый тяжелый элемент – земля – «в силу естества своего» стремится к геометрическому центру. Другими словами, древнегреческий философ ссылался на некое изначально присущее материи свойство. Коперник, со своей стороны, придерживался мнения, что могут существовать многие центры притяжения, поскольку гравитация есть «свойство, приданное телам и их частям нашим Создателем», а ясно, что Создатель сам решает, чему какие свойства придатв. Как объясняет Кайзер, с точки зрения Коперника, «законы природы не присущи ей изначально и не могут быть выведены путем дедукции a priori, скорее они вложены в нее Богом» ⁶²² и могут быть познаны только a posteriori, путем эмпирического исследования⁶²³.

Связь между богословием волюнтаризма и экспериментальным методом была выражена наиболее ясно в предисловии Роджера Коутса ко второму изданию Ньютоновых «Математических принципов естественной философии». Коутс подчеркивал, что мир «может возникнуть из ничего, но совершенно свободная воля Божия направляет все и властвует над всем». С его точки зрения, во всем творении нет «ни малейшего следа» логической необходимости. «Посему», заключает Коутс, мы должны учиться «из наблюдения и опытов»⁶²⁴.

Как видим, убеждение, что мир подчиняется порядку, который не присущ ему изначально, а дан извне, становится мощным доводом в пользу экспериментального подхода в науке. По словам историка Джона Хедли Брука, «если природа в своих проявлениях отражает свободное вмешательство божественной воли, то единственный способ открыть и познать их есть эмпирическое исследование. Здесь кабинетная наука, основанная на предположениях о том, как Богу следовало построить мир, недопустима»⁶²⁵. Наука должна идти по пути наблюдения и эксперимента⁶²⁶.

Не нашими путями⁶²⁷

Идея о том, что творение зависимо и обусловлено, иногда толкуется в смысле его хаотичности и непредсказуемости. Но, с христианской точки зрения, эта зависимость и обусловленность означают нечто совсем иное. Целью волюитаристического богословия было подчеркнуть, что Бог не зависит ни от чего внешнего. Он, однако, действует по законам Своего естества. Богослов Томас Торренс объясняет: «Зависимость творения, обусловленного Богом, связано неразрывно с его упорядоченностью, так как оно является плодом не только Его всемогущей воли, но и Его вечного разума»⁶²⁸. Мир не обладает собственной изначальной, внутренне присущей разумностью, но несмотря на это он познаваем, ибо отражает разум Божий⁶²⁹. Но так как мы говорим о Божием, а не о нашем разуме, то мы не всегда способны предугадать, как он проявится в творении. Как отмечает Джон Бейли, «хотя все в природе следует разумной модели и, следовательно, в принципе может быть понято нами, мы не можем знать предварительно, какая именно модель будет избрана»⁶³⁰. Вот почему мы обязаны наблюдать природу и ее проявления. Нужно всматриваться, чтобы увидеть.

Так мы снова приходим к пониманию того, что наука должна быть экспериментальной. Прекрасный исторический пример тому – Галилей. Он не придерживался научных методов своего времени и не вопрошал себя, «логично» ли считать, что пятикилограммовая тяжесть упадет на землю быстрее, чем полукилограммовая, поскольку таковой будто бы является «природа» тяжести. Вместо этого Галилей бросил с наклонной башни в Пизе два шара и наблюдал, что произойдет. Он настаивал на том, что мы не можем угадать наперед мысли Бога, а должны выйти из своего кабинета и всмотреться в мир, который Он сотворил⁶³¹.

Роджер Коутс высказал этот довод наиболее отчетливо: «Кто достаточно самонадеян, чтобы считать, что может открыть истинные принципы физики и природные законы только силою ума и внутреннего света своего разума, тот вероятно полагает, что именно он, эта окаянная тварь, может учить нас, как поступать лучше всего». Эти слова являются частью уже процитированного нами отрывка, в котором Коутс рекомендует не рассчитывать на «внутренний свет» нашего разума, а опираться на наблюдение и опыты. Итак, христианское убеждение в том, что пути Божии превыше наших и не таковы, как наши, было еще одним мощным источником вдохновения для нового экспериментального подхода в науке.

Во славу Божию и во благо человечества

Всем известно, что современная наука – мать современной техники. И все же переход от науки к технике был обусловлен принятием определенных предположений относительно мира. Должна была возникнуть система убеждений, которая оправдывала бы деятельное вмешательство в естественные процессы ради целей, поставленных человечеством перед собой.

С позиций анимизма и пантеизма, божественное имманентно Вселенной независимо от того, понимается ли оно как множество божеств, населяющих леса и реки, или как один-единственный дух, которым пропитано все. Вселенная есть единственная всеобъемлющая реальность, а человек как проявление природы неспособен превозмочь и преодолеть окружающую его среду. Позиция ума, созерцающего величественную природу, пассивна. Человеческий разум вмещается всецело в природу; ои ие трансцендентен ей, как субъект – объекту. Вот почему человек проявляет иитерес к изучению мира единственно для того, чтобы приспособиться и жить в согласии с ее законами, а не для того, чтобы заставить природные силы работать на себя.

В отличие от этих взглядов, библейское понимание начинается с трансцендентного Бога и с создания человека по Его образу. Люди являют существенное родство не с природой, олицетворенной в тотемах и идолах, а с Богом, поэтому человеческий разум способен подняться над природой и рассматривать ее как объект.

Человек становится активным по отношению к природе. Люди не только считаются с ее законами, но и располагают свободой направлять ее и овладевать ею как теоретически, посредством математических формул, так и на практике, посредством опытов ⁶³². Таким образом, христианство предоставило одновременно интеллектуальную рамку и внутренние побуждения для развития техники. Сошлемся на любимое изречение ранних ученых: цель науки – служить прославлению Бога и способствовать благу человечества.

Христиане находят библейские доводы в пользу активного использования природы в рассказе о творении мира. Согласно Быт. 1, 2, Бог дал людям определенную власть над землей. Эта власть понимается не как разрешение на безоглядную эксплуатацию природы, а как ответственность человека, призванного облагораживать ее, заботиться о ней, использовать ее силы для общего блага. Из Книги Бытия мы узнаем также, что Бог привел животных к Адаму, чтобы тот дал им имена (2:19–20). В древнееврейском языке «дать имя чему-нибудь» является идиоматическим выражением, означающим «приобрести власть над чем-нибудь»; таким образом, данный библейский текст поддерживает концепцию власти человека над природой. Кроме того, с точки зрения еврейского мышления имя чего-либо должно выражать его сущность, его природу. Следовательно, для того чтобы дать имена животным, нужно провести внимательное исследование и определить, чем именно они являются – задача, которая требует подробного наблюдения, описания и классификации. Так уже в Книге Бытия мы находим божественное оправдание изучению и анализу природы. Постепенно на науку начинают смотретв как на одну из сторон «культурного мандата» христианина, то есть как на его долг изучать и развивать силы творения посредством человеческой культуры. Джон Коттон, священнослужитель, переселившийся в Америку, пишет в 1654 г.: «Изучение природы, естественного хода и приложений всех Божиих творений – это долг, возложенный на нас Богом» ⁶³³.

Впервые социолог Р. К. Мертон заявил в 30-е гг. XX в., что современная наука обязана кое-чем христианскому понятия долга⁶³⁴. С тех пор и доныне многие критики оспаривали так называемый «тезис Мертона», часто указывая на то, что его кругозор был весьма узок. (Мертон имел в виду главным образом пуританство.) И все же, как подчеркивает и историк науки П. М. Раттанзи, сегодня почти все единодушно полагают, что христианское понимание морального долга сыграло существенную роль в том, что люди начали изучать природу. Этот импульс первоначально был очень сильным, ибо в то время научные исследования должны были проводиться «вне традиционных рамок высшего образования и, в сущности, (по необходимости) входили в конфликт с натурфилософией, преподаваемой в университетах». Вот почему Раттанзи подчеркивает, что в тезисе Мертона содержится одна несомненная истина: христианская религия дала «мощный религиозный толчок» занятиям экспериментальной наукой. Принципы протестантизма поощрили людей отдаться изучению Божией «Книги природы» в качестве дополнения к изучению Книги Слова Божия. Они вменили им в религиозную обязанность поставить это изучение на службу двум неразрывно связанным целям: прославлению Бога и благоденствию ближнего⁶³⁵.

«Благоденствие ближнего» есть цель, которая оправдывает не только науку, но и развитие техники. Ранние ученые рассматривали технику как средство для преодоления разрушительные последствия проклятия, описанного в третьей главе Книги Бытия. Как отмечает и Френсис Бэкон, «из-за грехопадения человек утратил не только непорочиость, но и власть над творением». И все же «еще в этой жизни эти две утраты могут быть до известной степени восполнены: первая через религию и веру, а вторая – с помощью ремесел и наук». Используя науку для возврата своей власти над творением, люди в какой-то мере облегчают страдания, постигшие их из-за грехопадения.

Итак, ранняя наука была проникиута религиозной заботливостью о бедных и больных и человеколюбивыми усилиями облегчить изнурительиый труд. Как объясняет историк Линн Уайт, «духовный эгалитаризм» библейской религии «придает бесконечную ценность даже самому пропащему человеку, ибо и он – дитя Божие», – убеждение, которое ведет к человеколюбивым усилиям вытащить таких людей из грязи. Библейская вера порождает «религиозное стремление заменить человеческую силу машиной, когда работа настолько однообразна и изнурительна, что кажется недостойной чада Божия» ⁶³⁶. Представление о том, что условия жизни могут быть улучшены, само по себе революционно и коренится в библейском учении. Как указывает Харви Кокс, люди, находящиеся в ловушке циклических, детерминистских или фаталистических воззрений на жизнь, не могут дойти до идеи о том, что жизнь надо улучшить⁶³⁷. Но с точки зрения библейского учения, история линейна и открыта для божественного вмешательства. В ходе истории Бог может сотворить что-нибудь совершенно новое. Это относится и к человеку, созданному по Его образу и подобию. И Бог, и человек являются первопричинами, которые могут дать начало новой цепочке вторичных следствий. Так библейский взгляд на историю вдохновил человека творить науку и технику, чтобы улучшить условия и обстановку, в которых он жил.

Будет полезным обобщить все сказанное таксономией Джона Хедли Брука⁶³⁸ относительно способов, которыми христианство повлияло на развитие науки. Во-первых, христианское учение было предпосылкой для стремления к научным знаниям (например, убеждение в закономерности природы происходит из веры в то, что мир сотворен разумным Богом). Во-вторых, христианское учение оправдывает науку (например, наука рассматривается как средство облегчения трудностей и страданий). В-третьих, христианское учение мотивирует научную деятельность (например, она должна выявить славу и мудрость Творца). И в-четвертых, христианство сыграло существенную роль в утверждении научной методологии (например, волюнтаристское богословие обосновывает эмпирический подход) ⁶³⁹.

«С точки зрения профессиональных историков, распространенное представление о войне между верой и наукой теряет свои позиции. Вместо этого все чаще можно услышать признание, что христианство во многих отношениях помогло развитию современной науки»⁶⁴⁰.

Здесь мы остановимся коротко только на двух основных точках зрения, бытующих в современном христианстве, не рассматривая их разновидности⁶⁴¹.

Его отцом считается Генри М. Моррис, ставший в 1972 г. одним из основателей «Института креационистических исследований» в калифорнийском городе Сан-Диего. В основе этого взгляда лежит убеждение в том, что Бог за шесть 24-часовых творческих дней полностью создал и обустроил мироздание⁶⁴².

В настоящее время креационистские организации существуют во многих странах на всех континентах и состоят из большого числа ученых. Одной из основополагающих для сообщества работ остается и по сей день книга Генри Морриса «Научный креационизм», в которой он стремится примирить библейское описание творения мира с современной наукой (не позволяя ей господствовать и менять что-либо в буквальном толковании Писания). Таким образом, Библия выступает в качестве критерия правдивости: научное знание, которое находится в согласии с ней, считается достоверным, в противном случае оно неправильно.

Но если допустить, что священные тексты разных религий раскрывают всю правду о реальности, то в таком случае для верующих в греческую мифологию любая информация, которая не подтверждает, что Солнце является красивым юношей, объезжающим небо на огненной колеснице, обманчива и вводит в заблуждение. Природа – это другая «книга», в которой Бог записал Свои мысли, но ее свидетельство должно совершенно независимо (с помощью науки!) поддержать историю творения в начале Книги Бытия!

Научный креационизм считается некоторыми людьми псевдонаукой по следующим причинам:

Во-первых, потому, что признание возможности сверхъестественного вмешательства равносильно отказу от познания, поскольку мы не можем исследовать то, что находится за пределами материи.

Критикуют сторонников креационизма за то, что они видят едва ли не за каждым углом вмешательство Высшего Существа. Но давайте еще раз напомним, что даже ранние ученые считали слабостью искать, пользуясь пробелами в знаниях, трансцендентные причины для объяснения явлений природы. Как уже упоминалось, Ньютона еще при жизни высмеивали за то, что, по его мнению, солнечная система неустойчива и Бог должен периодически восстанавливать баланс в ней. Не только Лаплас, но и другие ученые, например немецкий философ и математик Лейбниц, высмеивали предположение, что Творец не мог создать совершенный мир и вынужден постоянно исправлять его недостатки.

Мало кто сегодня знает, что те, кого мы сейчас признаем корифеями научного познания, были верующими «до мозга костей» и самая жаркая дискуссия между ними велась по вопросу: «Какая философия природы описывает лучше всего сотворенный Богом мир?» Христианские ученые всегда воспринимали творение как относительно автономное целое и поэтому стремились прежде всего к естественному объяснению событий (исключая библейские чудеса, разумеется). Об этом свидетельствует лучше всего та огромная груда знаний, которые они завещали нам во всех научных областях. Их потомки делают сегодня то же самое, так что мы считаем вышеуказанное обвинение слишком тенденциозным и преувеличенным.

Во-вторых, ряд социологов ифилософов науки полагает, что креационизм – это «наукообразная теория», которая не подкреплена серьезными доводами, не имеет своей научной программы и не предусматривает возможность экспериментальной проверки.

Надо признать, что это возражение в какой-то степени оправдано. Большая часть (но не все!) аргументов креационистов быша опровергнута оппонентами, принадлежащими к противоположному лагерю. Имея в виду цели и задачи научного креационизма, мы уверены в том, что его сторонники могут создать в будущем лучшую научную программу действий. Что касается экспериментальной проверки, это дело времени – разработать космологические и биологические модели, позволяющие проверить версии сотворения, которые могут бытв предложены в рамках библейского повествования, а также проверить натуралистическую парадигму⁶⁴³.

В-третьих, креационисты, как правило, имеют низкую научную квалификацию, поэтому их выводы сомнительны и плохо продуманы.

В некоторых случаях это может быть и так, но в целом ученые-креационисты имеют высокие академические звания и работают в престижных институтах и университетах. По этому признаку должны быть дискредитированы скорее основатели эволюционной теории. Чарльз Дарвин прекратил изучение курса медицины в Эдинбурге еще в конце второго года и закончил только трехлетний курс богословия в Кембридже, а Альфред Расселл Уоллес даже не имел высшего образования. Мы считаем, однако, что здесь допускается логическая ошибка, известная как «ad hominem» (лат. «против человека»), то есть атака на личность оппонента, а не на его тезисы. Научные теории надо доказывать или опровергать по существу.

Если добавить и то, что все отцы Церкви и подавляющее большинство гениальных ученых были креационистами, оставившими, повторяем, изобильное интеллектуальное наследие в области богословия, философии и всех отраслей знания, то станет ясно, что мы не можем согласиться с приведенными выше обвинениями.

Теистическая эволюция утверждает, что после создания материи Бог вложил в нее способность самостоятельного подъема от простого к более сложному. В середине 1937 г. пионер в области компьютерных наук Чарльз Бэббидж выступил со следующей идеей: божественный Законодатель в соответствии со своим Промыслом установил запрограммированные образцы, которые в соответствующее время порождают виды (вместо того чтобы совершать чудеса каждый раз, когда нужно создать новый организм).

В 1859 г. вышла книга «Происхождение видов» Чарльза Дарвина, в которой автор выдвинул идею эволюции живых существ путем естественного отбора. Джулиан Xаксли категоричен в том, что это совершенно натуралистическая концепция (каковой ее считал и сам Дарвин): «Допускать божественное вмешательство в эти взаимодействия между массой и энергией не толвко не нужно, но и не логично»⁶⁴⁴.

К концу XIX в. Герберт Спенсер доразработал учение Дарвина в позитивистическую теорию универсальной эволюции, которой подчиняются все явления, начиная с процессов в неорганической материи и кончая явлениями нравственными и социальными. Он опирается также и на эмбриологию Карла Бэра, геологический униформизм Чарльза Лайелла и физический закон сохранения энергии. Спенсер считал эволюцию всеобъемлющей концепцией, которая охватывает физический мир, биологические организмы, человеческий интеллект, культуру и общество.

Позднее, в первой половине ХХ в., Пьер Тейяр де Шарден, священник-иезуит, геолог и палеонтолог, выстроил телеологическую эволюционную концепцию. По его словам, божественное начало скрыто в «сердце материи» и направляет ее к возвышению и одухотворению.

Сегодня в том же духе католики, либеральные христиане и неортодоксальные мыслители придерживаются мнения, что Бог использовал, управлял и контролировал процессы естественной эволюции для того, чтобы «создать» Вселенную, Землю и живые существа.

В Католической Церкви все еще немалая часть богословов склоняется к креационизму, в то время как другая, большая, поддерживает теистическую эволюцию. В 1950 г. папа Пий XII объявил эволюцию «приемлемым научным подходом к изучению человеческого развития». Этот тезис был повторен папой Иоанном Павлом II в 1996 г., но папа Бенедикт XVI отмежевался от него, заявив, что «эволюция и естественный отбор недостаточны для того, чтобы объяснить сложность структуры мира».

Папа Франциск недавно (2014) заявил: «Когда мы читаем о сотворении мира в Книге Бытия, мы рискуем остаться под впечатлением, что Бог – это волшебник с волшебной палочкой, которая способна на все. Но это не так. Он создал людей и оставил их развиваться в соответствии с внутренними законами, которые даны каждому для достижения вершин его потенциала». (Один из его «подданных», однако, сразу же возразил ему: «Если Бог не волшебник, творящий чудеса, и оставил людей развиваться в соответствии с законами природы, то как тогда зачала Дева Мария?!»)

Мы определенно считаем, что синтез эволюционной гипотезы и христианского учения о творении мира есть «causa perduta» из-за следующих обстоятельств:

1. Если теистические эволюционисты утверждают, что Бог создал материю из ничего, то это нарушает закон сохранения энергии. Этим они признают сверхъестественное вмешательство, что автоматически выводит их из сферы науки.

Если же они считают материю совечной Богу, то в таком случае они тяготеют к индийским и греческим философским и религиозным системам. Не говоря уже о следующем возражении: если первоматерия была неподходящей, то остается неясным, как Бог, неспособный создать ее с нуля, мог переделать ее так, чтобы создать настолько сложный мир, как наш.

2. В конце второй части мы показали, что есть три области, в которых не наблюдаются синергетические явления: это космические системы, возникновение жизни и биологических видов. Таким образом, они являются либо результатом эволюционных процессов, либо разумного творчества.

а) Эволюционные модели Герберта Спенсера, Тейяра де Шардена и др. оказались неудачными (взгляды последнего даже были объявлены не соответствующими католической доктрине), а единственной альтернативой осталось учение Дарвина.

В теистической эволюции дарвиновского типа Всемогущий предстает как автор исполненной страдания, жестокости и смерти эволюционной стратегии, что искажает Его любящую природу. Более того, обессмысливается даже искупительное дело Христа. В борвбе за существование ненависть, агрессия и убийства обеспечивают выживание наиболее приспособленных и, следовательно, приводят прародителей людей к прогрессу. ««Потомки обезьян не нуждаются в Спасителе»⁶⁴⁵ (вспомним и связанные с этим аргументы Томаса Xаксли, которые мы процитировали раньше). То есть здесь нарушаются основополагающие христианские догматы, поэтому дарвиновский тип теистической эволюции должен быть объявлен ересью!

б) Если же в этих трех областях допустить специальное вмешательство Бога, то теистическая эволюция ничем не будет отличаться от креационизма.

(Что касается синергетических феноменов, мы уже говорили, что они не могут возникнуть вследствие случайных процессов – см. конец первой главы первой части.)

3. Мы уже обращали внимание на то, что если придаватв (почти) полностью аллегорический и метафорический смысл библейскому тексту, как это делают радетели теистической эволюции, то его можно интерпретировать совершенно произвольно, в любых смыслах и значениях. Таким образом (т. е. без конкретики), их верификация становится немыслимой.

К середине XX в. в науке господствовала гипотеза Германа Бонди, Томаса Гольда и Фреда Xойла о стационарной Вселенной. В то время богословы в согласии с ней спешили «доказывать», что аллегорически истолкованный рассказ Моисея подтверждает: Земля, Вселенная, живые существа и человек существовали вечно (т. е. не были созданы), наравне с Творцом.

Американский профессор химии Генри Шеффер пишет следующее: «Не осталось много космологов, верующих в стационарную гипотезу. Забавно было бы вернуться назад во время около 1960 г., найти комментарии к Книге Бытия и увидеть, как кое-кто объяснял, что гипотезу о стационарной Вселенной можно примирить с первой главой Книги Бытия. Любой разумный человек понимает, что рассказ Книги Бытия описывает творение из ничего (ex nihilo), так что нужно очень живое воображение, чтобы примирить начало в пространстве, времени и истории с уже дискредитированной гипотезой о стационарной Вселенной» ⁶⁴⁶.

Так выходит, что христианство не имеет собственной позиции, а вынуждено постоянно приспосабливаться к любой очередной господствующей научной парадигме, что обрекает его постоянно повторять историю Галилея.

4. Сторонники теистической эволюции часто выдвигают довод о том, что аудиторией Книги Бытия были древиие евреи, которых следовало предохраиить от распростраиеииых языческих мифов о мире, богах и людях. Одии такой богослов пишет: «Принципиально различная информация, которую мы видим в первых двух (вернее было бы сказать “первых восьми”. – В. В.) главах Книги Бытия, представляет собой, с одной стороны, апологетическое произведение, которое с использованием языка мифа, в его лучшем смысле, борется с распространенными в то время верованиями язычников, окружавших израильтян, а с другой – раскрывает определенные истины, связанные с богословием, антропологией, сотериологией и т. д. Например: Бог един; Он – личность; творит мир не из предшествующей материи, а из ничего; человек создан по Его образу и подобию, но тем не менее впал в грех и нуждается в спасении и т. д.».

Здесь возникают следующие вопросы: как именно древние израильтяне могли выяснить, какая же часть Книги Бытия символична и какая действительна? Как они могли отделить все перечисленные автором истины о Боге и человеке от мифологии?

Относится ли Книга Бытия только к древним евреям, или же раскрывает вечные истины, которым следует научить все народы?

Более того, и основополагающие положения христианской этики теряют силу, и широко открываются ворота перед так называемой гендерной идеологией⁶⁴⁷. Аборт не грех, потому что происходит на этапе, когда эмбрион повторяет стадии развития предшественников – беспозвоночных, рыб, земноводных, рептилий и т. д.⁶⁴⁸; если отпадает то место из Книги Бытия (Быт.1:27), согласно которому Бог создал человека как мужчину и женщину, то не существует уже никаких препятствий к тому, чтобы пол был размыт в десятки разновидностей; брак может быть между партнерами одного и того же пола, поскольку слова: «Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут оба одной плотью» (Быт.2:24) – не более чем фраза из красиво сочиненной басни и т. д.

И если искушение ««говорящей змеи», а оттуда и грехопадение наших прародителей переданы аллегорически, то не так ли обстоит дело и с искуплением? Лишая исторической достоверности Книгу Бытия или даже только ее начало, мы обессмысливаем и само христианство.

Коротко говоря, теистические эволюционисты пытаются убедить нас в правоте своего учения, поскольку оно согласуется (едва!) с несколькими христианскими доктринами, лукаво умалчивая о том, что большая их часть противоречит ему.

5. В «Катехизисе Католической Церкви» учение о творении мира, человеке и грехопадении представлены в духе вполне традиционной креационистской христианской концепции ⁶⁴⁹. Другими словами, если на протяжении более 150 лет тысячи католических богословов и ученых не сумели экзегетически согласовать теистически-эволюционную модель с Книгой Бытия и догматически – с другими богооткровенными истинами христианской веры, то вряд ли кому-нибудь еще удастся это сделать!

6. Эволюционная теория уничтожает знание народов о Боге и заменяет христианскую веру атеизмом!

В своей книге «Эволюция как догмат» Ф. Джонсон хорошо описывает преобладание этой тенденции в мировоззрении ученых-христиан: «Стивен Джей Гулд приводит пример генетика Феодосия Добжанского, которого он называет “величайшим эволюционистом нашего века, на протяжении всей своей жизни остававшегося ортодоксальным (?!) христианином”. <...> Этот пример поучителен, потому что, по сути, Добжанский превращает эволюцию в религию. Восхваляя этого ученого, Франсиско Айала говорит: “Добжанский был религиозным человеком, хотя, на первый взгляд, кажется, что он отверг такие основы традиционных религий, как существование Бога и жизнь после физической смерти. Его религиозность была основана на вере в то, что Вселенная имеет смысл. Доказательство этого смысла он видел в том, что эволюция создала такое удивительное разнообразие живого мира и сделало возможным стаиовление жизни от примитивных форм к человеческому роду. <...> Он верил, что человечество каким-то образом разовьется к более высокому уровню гармонии и творчества”. Короче говоря, Добжаиский был тем, что мы сегодня назвали бы нью-эйдж-пантеистом. Само собой разумеется, что эволюция не противоречит религии, когда сама эволюция является религией»⁶⁵⁰.

7. Учебник «Христианское богословие» профессора Милларда Эриксона считается в протестантском мире «крупнейшим и самым всеобъемлющим трудом по систематическому богословию». В нем автор пишет: «Попробуйте изменить учение о творении мира каким бы то ни было образом – и вы измените также и все другие аспекты христианской веры»⁶⁵¹.

Правдивость его заключения вполне в силе и для концепции «теистической эволюции», которая предлагает качественно новую интерпретацию творения мира, видоизменяющую также и учения о грехопадении и искуплении. В конечном счете оказывается, что она подрывает и разрушает базовые догматы христианской веры ⁶⁵².

Уже более ста пятидесяти лет эволюционная теория служит атеизму, она привела сотни миллионов людей к отказу от религии (то есть к духовной смерти!), поэтому вызывают удивление попытки тех богословов, которые пытаются насильно интегрировать ее в христианство!

Отцы Церкви в своих трудах разработали наиболее взвешенный взгляд на творение мира, что позволяет избежать крайностей научного креационизма и теистической эволюции. Православная Церковь должна продолжать идти по их путям, чтобы нести чистое и неподдельное благовестие всем народам Земли!

Если нужно коротко обобщить сказанное в третьей части, то это будет звучать так: без христианства наука, какой мы ее знаем сегодня, абсолютно немыслима! В отличие от Карла Сейгана, мы считаем, что если бы сегодня мы все еще руководствовались авторитетом древних мыслителей, то самым распространенным средством передвижения оставалась бы воловья арба, а самое совершенное вряд ли превосходило бы Золушкину карету!

Авторы «Высшего замысла» не выступают против какой-либо другой религии, они атакуют только христианство. Даже когда они пересказывают мифы викингов, индейских и африканских племен и т. д., скрытая аллюзия состоит в том, что эти предания столь же вымышлены и наивны, как рассказ о творении мира и чудеса, описанные в Библии. Самые известные воинствующие атеисты: Р. Докинз, Д. Деннет, С. Xаррис, К. Xитченс и другие – также восприняли в качестве исключительного приоритета борьбу с христианством (хотя они и заявляют, что критикуют религию вообще). Вот почему здесь мы попробуем ответить на их нападки.

В теистической традиции христианства важнейшие положения относятся к существованию, природе и действиям Бога. До сих пор аргументация в этой области была единственно философской, но сейчас мы попробуем включить сюда и науку. Это позволит нам использовать не только логику, но и математику, а также эмпирическую проверку для доказательства истинности христианских учений.

С точки зрения христианства, Бог открывается миру двумя способами: через общее и через специальное откровение. Общее откровение (предмет так называемого естественного богословия) осуществляется посредством природы, истории и человеческого духа и предназначено для народов всех стран и времен. Специальное откровение передано отдельным людям, которые записали богодухновенные слова Библии, и через воплощение Сына Божия – Иисуса Христа. С точки зрения Фомы Аквинского, существование Бога и ряд Его атрибутов (всезнание, премудрость, всемогущество и т. д.) могут быть доказаны рационально, но учения о Троице, о Боговоплощении, о спасении и т. д. становятся нашим достоянием только через специальное откровение Божие.

Естественное богословие разработало впечатляющее разнообразие аргументов в пользу бытия Божия, но только четыре из них считаются основополагающими – онтологический, космологический, телеологический и нравственный⁶⁵³. Во второй половине ХХ в. британский философ религии и науки Ричард Суиибери написал трилогию о непротиворечивости теистической веры. Это был его вклад в христианское богословие⁶⁵⁴. С его точки зрения, ни один из перечисленных аргументов по отдельности не подтверждает существования Бога, но если их собрать воедино и прибавить к ним порядок во Вселенной, провиденциальный и религиозный опыт, чудеса, наличие высокоразвитого человеческого интеллекта и т. д., то христианский теизм становится более вероятным, чем его отрицание.

Суинбери применяет теорему Бейса в попытке доказать бытие Божие. В ХѴШ в. пресвитерианский пастор и математик Томас Бейс разработал частный вариант задачи об обратной вероятности⁶⁵⁵. В теории решения используется правило: «выбирай так, чтобы максимально увеличить ожидание пользы»; это одна из причин того, почему критики считают этот метод полезным только в узких классах случаев. Проблема при применении бейсовского метода в богословии состоит в том, что различным «величинам» – четырем главным аргументам, религиозному опыту, чудесам и т. д. – придаются совершенно субъективные значения, из-за чего мы можем произвольно увеличивать «ожидание пользы», то есть максимального приближения к ста процентам в доказательстве существования Бога.

На основе сделанных в книге выводов мы попытаемся преодолеть ограниченность и субъективизм бейсовского метода и достичь некоторого прогресса в этой исключительно сложной проблематике.

Давайте проследим внимательнее, каковы следствия теоремы о существовании Бога, изложенной в первой части. Из нее следует, что даже если количество миров бесконечно в бесконечной степени – ∞“, то все равно не возникает никакой вероятности (по расчетам – 1/ ∞ в некоторой степени) появления упорядоченного и стабильного мира (хотя бы такого же типа, как наш – с материей, пространством и временем). Из того, что этот мир существует упорядоченно и стабильно, следует, что он никак не мог появиться случайно.

Рассматривая проблему величины физической бесконечности, Р. Пенроуз пишет: «Давайте теперь посмотрим, как связаны вопросы о бесконечности и построимости с математическими теориями, известными нам из предыдущих глав, а также с современными физическими теориями. <...>

Что касается размера той бесконечности, для которой мы в данное время нашли применение, то, похоже, ни одна физическая теория не вынуждает нас выйти за пределы C ( = 2^א∞), то есть кардинального числа системы реальных чисел R».

Далее он поясняет вещи с чисто математической точки зрения: «А что сказать о семействах функций, дефинированных в таких пространствах? Если рассматривать, например, семейство всех реально-числовых функций в данном пространстве C, то оказывается, что оно имеет C^C элементов (ибо таково количество отображений пространства с количеством элементов C на пространство с количеством элементов C). Это определенно гораздо больше, чем C». (То же относится и к различным видам векторных полей, степени свободы которых могут достигать ∞^{к∞ n} , что снова больше, чем C.)⁶⁵⁶

Если в будущем физические теории создадут моделm, при которой станет возможно, чтобы математически количество Вселенных было больше или равно С, то тогда можно было бы оспорить аспект теоремы, доказывающий существование Бога. Мы, однако, считаем, что это маловероятно, поскольку рассуждать следует не о любых мирах вообще, а только о Вселенных такого вида, как наша, ибо она единственная, которая нам известна, и поэтому в наших анализах мы должны обосновывать именно ее существование.

Но во всех случаях останется в силе другой аспект теоремы, согласно которому статистически невозможно ни спонтанное возникновение жизни, ни его эволюция посредством мутаций. Вспомним, насколько легко доказать математически, что органеллы видово-специфических белков (например, молекулярные машины, которых десятки и сотни даже у прокариот) не могут ни образоваться случайно, ни трансформироваться в клеточные структуры другого вида организмов.

Еще во введении мы отметили, что один лишь разум способен создавать вещи, вероятность возникновения которых составляет одно к бесконечности в энной степени, что и является демаркационной линией между ним и слепым случаем.

Но если, как получается из теоремы, невозможно, чтобы случайно возникла и высокоорганизованная структура, являющаяся носителем разума (скажем, нечто вроде так называемого «мозга Больцмана»⁶⁵⁷), то из этого следует, что разум может существовать независимо от какой-либо материальной конструкции.

Далее можно задаться вопросом: может ли материя, хотя бы в некотором неорганизованном состоянии, существовать вечно наряду с разумом? Антропный принцип свидетельствует, что для построения нашего мира необходимо, чтобы она обладала рядом (мы обозначили их число, как n) базовых качеств. Если допустить, что число возможных качеств бесконечно, то вероятность того, чтобы материя реально обладала именно теми из них, которые необходимы, равна нулю.

С другой стороны, если материя обладает бесконечным количеством (или хотя бы больше, чем n) качеств, то некоторые из них будут лишними и могут разбалансировать, например, равновесие в атомах, поэтому оyи должны быть устранены, то есть превращены в ничто. Если же материя не обладает каким-то качеством, которое безусловно необходимо для ее структурирования и/или функционирования, то его придется создать из ничего.

Из этих рассуждений следует, что наиболее правдоподобно (вернее, даже «обязательно») считать, что материя была создана из ничего именно с теми качествами, которые необходимы. А творение из ничего предполагает всемогущего сознательного Творца⁶⁵⁸. Одним из следствий теоремы является и то, что Он может сотворить бесконечное количество упорядоченных и стабильных миров (и в то же время ни один из них не мог бы образоваться случайно). Более того, из рассуждений, сделанных нами до этого момента, выходит, что Бог не тождествен материи, из чего следует, что Он трансцендентен, то есть находится вне пространственно-временного континуума и не зависит от него.

Возникает, однако, следующий вопрос: не относятся ли расчеты этой теоремы также и к Богу? То есть не следует ли из них, что и Он не мог бы возникнуть случайно или существовать вечно?

Для выхода из затруднения помогают два обстоятельства.

а) Бог трансцендентен, то есть непознаваем в Себе и совершенно отличен от какой бы то ни было материи. Таким образом, теорема становится неприменимой к Богу.

б) Порядок вещей в данном случае асимметричен – мир не необходим для существования Бога, но Бог безусловно необходим для существования мира.

Можно рассуждать иначе: если бы теорема относилась и к Богу и доказывала, что Бога нет, то из этого следовало бы, что не существует абсолютно ничего. Но из того, что наш мир не только существует, но и упорядочен, и стабилен, с необходимостью следует, что Бог существует! Вопрос Лейбница: «Почему существует что-то, а не ничто?» – получает ответ: «Мир существует только по воле Бога!»

Дополнительно к сказанному отметим, что есть три возможности ответа на основной философский вопрос «что первично?»: материя, Бог и материя, Бог.

Как мы уже видели, из теоремы следует, что материя никак не может быть первичной, ибо она не могла бы сама организоваться в таком мире, как наш. Кроме того, выше мы уже говорили, что материя не вечна, ибо математически невозможно, чтобы она обладала только необходимыми качествами. Остается третий вариант: первичен только и единственно Бог!

Но есть ли у нас право говорить о научном доказательстве существования Бога, если наука доверяет только эмпирически проверяемым фактам, а Бог трансцендентен, то есть Его бытие никак не может быть установлено непосредственным образом?

В своей книге «Десять больших идей науки»⁶⁵⁹ Питер Эткинс, профессор физической химии в Оксфордском университете, предупреждает, что науке придется изменить критерий приемлемости.

Это связано с кварками: ни один кварк никогда не наблюдался по отдельности и, вероятнее всего, не будет наблюдаться никогда. Тем не менее мы все более уверены в их существовании, так как из этого проистекает много проверяемых фактов. Здесь налицо верификация через следствия, а не путем экспериментов, верификация по косвенным доказательствам, а не на основе прямого опыта⁶⁶⁰.

Как прямо указывает Эткинс, «может быть, пришло время, когда эту границу следует переступить, но это рубикон науки, который надо перейти с повышенным вниманием».

Если исходить из этой позиции, то мы тоже научно доказали существование Бога: а) через математическую теорему, свидетельствующую, что материя никак не могла появиться случайно; и б) через следствия – наш прекрасно упорядоченный мир.

Многие философы возражают: даже если доказать существование Творца, то невозможно подтвердить, что речь идет именно о том самом Боге, о котором говорит Библия. Ниже мы затронем именно этот вопрос!

1. Как мы не раз подчеркивали, рассказ о творении мира в Книге Бытия не может иметь абсолютно никакой эволюционной интерпретации. С точки зрения библейского учения, порядок мироздания не был изначально присущ ему и не обязан своим существованием процессам развития, но осуществился через прямое вмешательство Божие.

Теорема о существовании Бога имеет еще одно следствие, которое мы вывели уже в первой главе первой части, а именно: невозможен ни постепенный, ни скачкообразный («квантовый») переход одной работающей системы в другую, поскольку их промежуточные состояния а) неустойчивы у атомных и небесных структур и б) не функционируют у живых организмов. Это означает, что концепция универсальной дарвиновской эволюции систем в мертвой и живой природе совершенно неприемлема.

Указанное следствие подтверждается и эмпирически! Уже зарегистрировано огромное количество упорядоченных галактик, содержащих миллиарды звезд, которые существовали всего лишь несколько сотен миллионов лет после Большого взрыва, и нигде не наблюдаются этапы их формирования через процессы «столкновений и агломерации». То же относится и к миру организмов: первые бактерии присутствуют в пластах тех времен, когда, согласно натуралистическим гипотезам, условия были абсолютно непригодными для возникновения жизни, а среди ископаемых и по сей день не открыты никакие переходные формы! (Другими словами, эксперимент в ЦЕРН – это далеко не единственная причина смерти эволюционной теории, материализма и атеизма!)

Повторим, самое правдоподобное объяснение рассказа о творении мира в Книге Бытия заключается в том, что он был поведан Моисею непосредственно Богом (вероятнее всего, через видение, как были показаны и картины последних времен апостолу Иоанну в Откровении), потому что не было свидетелей этих событий⁶⁶¹.

Ни один священный текст ни одной религии не передает с такими подробностями случившееся во время появления материального мира, не говоря уже о том, что библейская идейная рамка радикально отличается от всех остальных в концептуальном отношении.

2. С христианской точки зрения, Бог одинаково хорошо знает всё: возможное и действительное, необходимое и случайное, прошлое, настоящее и будущее, потому-то Он и говорит: «... ибо Я Бог, и нет иного Бога, и нет подобного Мне.

Я возвещаю от начала, что будет в конце, и от древних времен то, что еще не сделалось» (Ис.46:9–10).

Библейские пророки созерцают будущие события по вдохновению от Бога, поэтому их предсказания совершенно не похожи на остроумную и удачную догадку или же на неопределенное и двусмысленное предвещание. В Священном Писании находятся около 6400 стихов, содержащих пророческие предсказания, причем более половины из них уже сбылись. Некоторые – вскоре после того, как были возвещены (Дан. 5 гл. и др.), а с другими это случилосв через сотни и даже тысячи лет после их появления в священных книгах. Есть пророчества, осуществление которых мы наблюдаем в настоящее время, и такие, которые связаны с будущим: Второе пришествие Xриста, новое небо и земля и т. д.⁶⁶².

В своей книге «Общее введение в Библию» авторы Гайслер и Никс пишут: «До наших дней нет ни одного безусловного библейского пророчества, которое не сбылось бы. Сотни предсказаний, часть которых была сделана за столетия до того, сбылись буквально. В Ветхом Завете предсказаны время (Дан.9), город (Мих.5:2) и естество (Ис.7:14) рождения Xриста, а также десятки других обстоятельств Его жизни, смерти и воскресения (см. Ис.53). Сбылисв и многие другие пророчества, включая провозвестие о разрушении Едома (Авд.1), о проклятии Вавилона (Ис.13), разрушении Тира (Иез.26) и Ниневии (Наум.1–3) и о возвращении Израиля на родину (Ис.11:11). Также о других книгах, например, о Коране, о Книге Мормона и некоторых (индуистских) Ведах, утверждается, что они богодухновенны. Но ни одна из них не содержит предсказательных пророчеств. Так сбывшиеся пророчества недвусмысленно доказывают неповторимое богодухновенное естество Библии»⁶⁶³.

Для того чтобы предсказать конкретный момент в будущем, необходимо знать огромное количество обстоятельств мертвого и живого мира за данный период человеческой истории, то есть учесть весь эффект от явлений природы, установить маршруты всех живых существ и предвидеть, что сделают все люди за этот интервал времени.

Давайте проверим, существует ли все же вариант, согласно которому Бог не является автором библейских пророчеств.

а) Возможно ли, чтобы пророки просто обладали некими феноменальными дарованиями, благодаря которым они могли безошибочно прогнозировать события? И сейчас есть люди, способные запоминать огромное количество информации, производить в уме исключительно сложные расчеты быстрее, чем компьютер, и т. д.

С точки зрения П.С. Лапласа, если достаточно точно измерить параметры данной системы и знать законы ее динамики, то вполне возможно определить все ее будущие состояния. Современные научные установки – стохастика, квантовая механика, теория хаоса и т. д. – не допускают, однако, такого радикального детерминизма.

С позиции стохастики, невозможно указать конкретный исход событий с вероятностным характером. Расчеты показывают, какова вероятность того, что случится данное событие, но не могут уточнить, когда это случится и случится ли вообще.

В квантовой механике в силу принципа неопределенности Гейзенберга невозможно одновременно измерить координаты и импульс частиц, а следовательно, и траекторию их движения. (Здесь существует и проблема наблюдения: при измерении того или иного качества микрообъектов их исходное состояние разрушается, то есть невозможно совершенно точно узнать их свойства и поведение тогда, когда их не наблюдают.)

Согласно теориихаоса, некоторые системы, например, атмосфера, обнаруживают исключительную чувствительность к начальным условиям, что на практике делает их непредсказуемыми в большем временном охвате – например, метеорологические прогнозы правдивы самое большее на три дня. У хаотических систем даже малейшее отклонение от исходного положения может привести к огромным различиям в крайних результатах, это так называемый «эффект бабочки»⁶⁶⁴.

Природные катаклизмы: ураганы, наводнения, вулканы, землетрясения, засухи, болезни, вымирание и миграции биологических популяций и т. д. – порой ведут к резким переменам в судьбах целых народов. Но эти явления подчиняются вышеперечисленным непредсказуемым закономерностям, поэтому объективно невозможно спрогнозировать их, независимо от способностей отдельных людей или достижений научно-технического прогресса.

б) А не являемся ли мы экспериментом внеземной цивилизации? Как мы уже отметили, только Бог может создать упорядоченные и устойчивые миры. Но все же есть вероятность того, что Он населил некоторые из них высокоразумными существами и, как утверждают сегодня многие философы и технократы, мы можем быть частью запрограмированного ими эксперимента или компьютерной симуляции⁶⁶⁵ Этот вариант, однако, сталкивается с одним весьма существенным затруднением – люди обладают свободной волей и никоим образом нельзя предвидеть, как они решат действовать в разных ситуациях. Выбор каждого человека исключительно сложен, поскольку на него влияют разум, эмоции, прихоти, непредвиденные проблемы, природные условия, а также его отношения с другими людьми и организацией (государственной, экономической и т. д.) общества в целом. И наоборот: порой идеи только одного лица способны вызвать революцию в мышлении и/или привести к широким культурным, социальным и политическим изменениям мирового масштаба.

Более того, без свободной воли любовь невозможна. В романе «Властелин мира»⁶⁶⁶ писатель Александр Беляев описывает следующую ситуацию. Немецкий ученый Людвиг Штирнер изобретает машину, излучающую «мозговые волны». С ее помощью он обретает способность владеть умами людей и внушать им, что думать и что чувствовать. Одно из первых его дел – заставить коллегу, женщину по имени Эльза Глюк, разлюбить своего друга Отто Зауэра и влюбиться в него самого. Но таким образом Штирнер становится объектом не ее любви, а всего лишь собственной нарциссической любви к себе. Это значит, что подлинная любовь к другим людям может появиться только в том случае, если у нас есть собственные чувства и свободная воля, решающая, на кого их направить. Для любви к Богу также необходимо, чтобы мы были самостоятельными существами, полностью отличными от Него, что исключает пантеизм и предопределение⁶⁶⁷.

Вот почему, если мы убеждены, как говорит Тургенев, что ««на любви держится и ею движется жизнь»⁶⁶⁸, то надо отказаться от идеи, что наши мысли и поступки предопределены как часть некоей компьютерной симуляции!

Более того, хорошо известен и так называемый парадокс Энрико Ферми⁶⁶⁹, утверждающий, что количество развитых цивилизаций Млечного Пути должно быть весьма велико. Почему же тогда не обнаружены никакие сигналы от них?

Американские астрофизики в начале 2015 г. заявили, что проверили сотни тысяч галактик в окрестностях Млечного пути (то есть из Местного сверхскопления галактик – см. примечание к рис. 8). Джейсон Т. Райт, профессор астрономии и астрофизики из университета штата Пенсильвания (США), пишет: «Мы обнаружили около пятидесяти галактик с необыкновенно высоким уровнем инфракрасного излучения. Наши исследования этих галактик смогут показать, являются ли их радиационные результаты следствием естественных астрономических процессов или же, возможно, признаком наличия высокоразвитых цивилизаций»⁶⁷⁰.

Этот энтузиазм был весьма быстро охлажден профессором Майклом Гарреттом из Голландского института радиоастрономии, который немного позднее в том же году сообщил, что сравнил среднее инфракрасное излучение этих галактик с длинами испускаемых ими радиоволн (он даже включил [в исследование. – Ред.] почти столько же, то есть изучил целые 93 «подозрительные» галактики). Оказалось, что причины такого излучения естественны: в частности, это могут быть горячие межзвездные облака пыли. В данном случае гипотетические инопланетные цивилизации не имеют к этому никакого отношения, полагает он⁶⁷¹.

По мнению планетологов, только в нашей галактике есть миллиарды планет, подобных Земле, на которых может существовать жизнь. В наблюдаемой Вселенной количество обитаемых миров по расчетам должно составлять около десяти тысяч миллиардов миллиардов (10²²), что в действительности является грандиозным числом⁶⁷². Даже если очень малый процент из них достиг технического прогресса, подобного нашему, то все равно со всех сторон космоса нам поступало бы море сигналов, которые мы могли бы поймать. Какие бы возможные объяснения их отсутствию ни придумывались, налицо факт – таковых вовсе не существует!⁶⁷³

С точки зрения директора Ватиканской обсерватории Хосе Габриэля Фунеса, нельзя ставить пределы творческой свободе Бога, то есть существует вероятность того, что Он создал в бесчисленных галактиках Вселенной иные формы жизни, включая те, которые обладают интеллектом и душой. Фунес, однако, считает, что инопланетян не посетил Христос, поскольку «Боговоплощение – уникальное и неповторимое событие», следовательно, они могут быть свободными от первородного греха ⁶⁷⁴.

Но с этой позицией не согласен известный богослов, профессор Московской духовной академии Алексей Ильич Осипов. Перечислив несколько библейских, святоотеческих и научных аргументов, он приходит к выводу, что, «с точки зрения православного богословия, нет оснований говорить о возможном существовании инопланетных цивилизаций». Далее Осипов ссылается на иеромонаха Серафима Роуза, который, опираясь на Библию, считает несомненным существование духов в околоземном пространстве, которые проникают в человеческий мир и воздействуют на людей. «Он (Роуз) говорит, что эти духи, не принадлежащие к числу святых духов, то есть ангелов, на церковном языке именуются бесами⁶⁷⁵»⁶⁷⁶.

В дополнение отметим, что некоторые богословы рассуждают так: Бог предоставил нам весьма специфические разъяснения относительно будущего, например о Втором Пришествии Христовом и некоторых подробностях о конце света. В какой-то момент Вселенная совьется, как свиток, нынешние небо и земля прейдут и будут сотворены новые (Ис.34:4; см. 2Пет.3:12–13; Откр.21:1). Если бы Бог создал разумные цивилизации в других местах Вселенной, то это непременно уничтожило бы также и места, в которых они обитают. Адамов грех стал причиной того, что все творение было осуждено. Почему тогда раса из существ, которые не принадлежат к Адамову (грешному) потомству, должна пострадать от наказания и быть затем частью восстановления, которое придет со Xристом?!

Пока что вновь подтверждается христианская позиция: вся Вселенная создана единственно для человека, а ее грандиозное построение являет нам всемогущество Божие!

в) Здесь в скобках поясним, каким образом возможно, чтобы и диавол предсказывал будущее.

Из Библии мы знаем, что сатана требует у Бога верующих, чтобы испытать их (Иов.1:11, 2:5; Лк.22:31–32), а неверующих он уловил в свою волю (2Тим.2:26). Получив дозволение Господа искусить данного человека (Иов.1:12; 2:6), сатана может предупредить людей, с которыми общается (гадалок, экстрасенсов, уфологов и т. д.), о том, что он собирается сделать.

В одном знаменитом отрывке из романа «Мастер и Маргарита» Михаил Булгаков сумел передать подобный момент с художественной интуицией гениального творца. Профессор Воланд, проявление дьявола, говорит следующее:

«– Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

– Сам человек и управляет, – поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.

– Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, – тут неизвестный повернулся к Берлиозу, – вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... кхе... кхе... саркома легкого... – тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, – да, саркома, – жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, – и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье – совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, – тут иностранец прищурился на Берлиоза, – пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет – поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? – и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. <...>

“Надо будет ему возразить так, – решил Берлиоз, – да, человек смертен, никто против этого и не спорит. А дело в том, что...”

Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:

– Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

“Какая-то нелепая постановка вопроса...” – помыслил Берлиоз и возразил: Ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что если на Бронной мне свалится на голову кирпич...

– Кирпич ни с того ни с сего, – внушительно перебил неизвестный, – никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в коем случае не угрожает. Вы умрете другой смертью.

– Может быть, вы знаете, какой именно? – с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор, – и скажете мне?

– Охотно, – отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: “Раз, два... Меркурий во втором доме... луна ушла... шесть – несчастье... вечер – семь...” – и громко и радостно объявил: – Вам отрежут голову! Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:

– А кто именно? Враги? Интервенты?

– Нет, – ответил собеседник, – русская женщина, комсомолка.

– Гм... – промычал раздраженный шуточкой неизвестного Берлиоз, – ну, это, извините, маловероятно.

– Прошу и меня извинить, – ответил иностранец, – но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?

– Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.

– Нет, этого быть никак не может, – твердо возразил иностранец.

– Это почему?

– Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, – что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится.

Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.

. .. Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, подбежал к турникету и взялся за него рукой. Повернув его, он уже собирался шагнуть на рельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет: загорелась в стеклянном ящике надпись “Берегись трамвая!”.

Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя на прямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал.

Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за рогатку, переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука его скользнула и сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы. Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно ударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа или слева – он уже не сообразил, – позлащенную луну. Он успел повернуться на бок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и, повернувшись, разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку. Берлиоз не вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. Вожатая рванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю, после этого мгновенно подпрыгнул, и с грохотом и звоном из окон полетели стекла. Тут в мозгу Берлиоза кто-то отчаянно крикнул: “Неужели?..” Еще раз, и в последний раз, мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, и затем стало темно»⁶⁷⁷.

Когда речь идет о тех или иных событиях в мире, сатана придерживается пророчеств Слова Божия, но, поскольку он не знает подробностей, его предсказания весьма общи, туманны или двусмысленны.

Вот как некоторые ученые пытаются объяснить феноменальные способности ясновидящих, астрологов и экстрасенсов.

Например, наш болгарский физик Йордан Георгиев выстраивает следующую теорию, принимая на веру несколько чисто спекулятивных допущений:

1) все события – прошедшие, настоящие и будущие – существуют одновременно;

2) существует некая глубинная реальность, так называемое «субквантовое» поле действительности, объединяющее мир в одно целое;

3) ясновидящие черпают информацию из него, чтобы наблюдать развитие целостной картины вещей (например, человеческой жизни) во времени⁶⁷⁸.

Христиане, однако, предпочитают доверять свидетельству Библии обо всем, что совершается в видимом и невидимом мире. Там сказано, что сатана клевещет на нас пред Богом нашим день и ночь (Откр.12:10), из чего становится ясно, что его невидимая армия падших ангелов следит за каждым нашим словом и действием. Отсюда мы понимаем, как именно прорицатели могут проникать в интимные подробности жизни людей, не прибегая к теориям о том, что они «читают их информационные поля, записанные на субквантовом уровне».

Астрофизик профессор Лучезар Филипов считает, что во Вселенной, возможно, существует много развитых цивилизаций, а их технический прогресс связан с утверждением высоких моральных ценностей. Они не желают вступать в контакт с нами, земными жителями, и передавать свои знания, поскольку эти знания будут использованы нами для удовлетворения наших эгоистических целей – «завоевывать, покорять и овладевать». Контактеры – единственные люди, которым они доверяют и телепатически передают специальные послания, чтобы напутствовать человечество и побудить его «подняться на более высокую ступень осознанности»⁶⁷⁹.

Но есть и иное объяснение: в Филиппах святой апостол Павел изгнал нечистого духа из одной служанки, и она тотчас утратила способность предсказывать будущее (Деян.16:16–18). В посланиях апостол учит нас, что сатана и его служители очень умело заблуждают людей и ведут их к гибели, творя большие чудеса и знамения и выдавая себя за ангелов света, несущих правду и истину (2Кор.11:14–15; 2Фес.2:8–10). Вот почему Православная Церковь всегда предупреждала верующих не вступать в контакт с « пришельцами из других миров», «высшими духовными учителями», «душами умерших» и т. д.

г) В связи с интерпретацией «сумасшедшей» области физики – квантовой механики – Нильс Бор сформулировал так называемый принцип дополнительности. В самом общем виде его можно передать так: ««Для понимания целостности явления необходимо, чтобы в познании применялись взаимоисключающие классы понятий в качестве взаимодополняющих».

Принцип дополнительности в силе, когда опытно установленные признаки данного объекта выглядят взаимоисключающими, например корпускулярно-волновые свойства элементарных частиц. Последние как будто сочетают в себе совершенно противоречивые качества: частицы дискретны, а волны бесконечно распространяются в пространстве. Это значит, что некоторые аспекты физической реальности, хотя и выглядят несовместимыми, должны считаться взаимодополняющими, обуславливающими единую сущность объектов и явлений.

Отцы Церкви задолго до ученых пришли к этому постулату, когда формулировали основные догматы христианской веры: Бог един, но в трех Лицах» (рис. 41); Иисус Христос – всемогущий Бог и истинный Человек.

Долгое время догматы о Троице и богочеловеческой природе Христа оставались непонятными для других религий, из-за чего христианство упрекали в многобожии, особенно иудаизм и ислам⁶⁸⁰. Принцип дополнительности Нильса Бора свидетельствует о том, что возможно объединение противоречивых суждений, а экспериментальная база квантовой механики доказала его правдивость. Более того, христианские догматы невозможно постичь путем обычной человеческой логики, поскольку в них выражена мудрость, которая сверхразумна и не встречается ни в одной другой религии или древней философии⁶⁸¹.

Рис. 41. Иллюстрация учения о Троице. Необходимо, впрочем, иметь в виду, что никакая иллюстрация не в состоянии выразить полноту библейского учения о Троице. Диаграмма представляет единство Божества, показывая, что каждое Лицо есть Бог, и в то же время отличая Его от двух других Лиц

Надо уточнить, что эти два догмата полностью основаны на Библии, а достижениями квантовой механики подтверждается только правдивость логики, с помощью которой они выведены. Более того, здесь налицо и некая далеко идущая, но все же неполная [следующая – Ред.] аналогия.

Бог един, но в трех отдельных Лицах. Единичное может быть в то же время и множественным – это иллюстрируется следующим феноменом. Xотя теория струн все еще не доказана, физики допускают, что, возможно, существует только одна разновидность струны (уподобим ее общему, Божеству), совершающая огромное разнообразие колебаний. Конкретный способ колебания порождает электрон, кварк, нейтрино (различные Лица)⁶⁸².

Микрообъекты являются стопроцентными волнами и стопроцентными частицами; как мы уже отметили, первые бесконечны, а вторые дискретны. Подобным образом и Христос – абсолютно неограниченный Бог и совершенно действительный человек.

Опираясь на учение святых отцов (истинность которого удостоверяется принципом дополнительности), Православная Церковь считает, что предведение Бога означает, что Он может суверенно планировать и предвозвещать события мировой истории, никак не ограничивая нашу свободу воли.

Апостол Павел учит, что Его действия невозможно охватить и постичь человеческим разумом: «О бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его! Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему? Или кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать? Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки, аминь» (Рим.11:33–36).

Разумеется, общего откровения совершенно недостаточно, поэтому христианство считает, что Бог открылся не только через творение, но и посредством священных слов Библии и воплощения Иисуса Христа. К сожалению, здесь у нас нет возможности изложить доказательственный материал, связанный со специальным откровением, поскольку, как говорит один богослов, «он настолько огромен, что просто сокрушителен».

Налицо достаточное количество независимых исторических источников, которые подтверждают описанные в Новом Завете события, связанные с земной жизнью, смертью и воскресением Иисуса Христа⁶⁸³. Иисус уникален во всех отношениях: в Его жизни сбылось более трехсот пророчеств, сделанных о Мессии за сотни и даже за тысячи лет до Его рождения⁶⁸⁴. Для сравнения, нет другого такого человека, о котором сбылись бы, минимум, два пророчества. Он вел абсолютно святую жизнь, ни разу не произнес лжи и всегда говорил истину. На вопрос, который Он задал своим самым большим противникам: «Кто из вас обличит Меня в неправде?» (Ин.8:46) – никто ничего не смог ответить и по сей день. Он творил чудеса и знамения больше, чем кто бы то ни было. Сам заявил, что Он Господь и обещанный Спаситель мира, из-за чего был распят на кресте. Так исполнился замысел Божий об искуплении человечества кровью невинного Агнца Божия. На третий день воскрес из гроба, как сказано в Писаниях. (Ибо тот, кто не может победить смерть, не может и обещать, что даст вечную жизнь другим.) Вознесся на небо на глазах у более ста двадцати свидетелей, большая часть которых подтвердила собственной мученической смертью все описанные в Евангелии события. Обещал возвратиться вновь, чтобы судить живых и мертвых⁶⁸⁵.

Св. Афанасий Великий в своем произведении «Воплощение Слова» отстаивает положение о том, что только Божественный Xристос, Который сотворил мир, может и спасти и восстановить его: «Мы стали причиною того, что Он воплотился. Ради нашего спасения Он возлюбил нас так сильно, что явился среди нас и родился в человеческом теле. <...> Никто, кроме самого Спасителя, Который в начале создал все из ничего, не может спасти погибшее; никто, кроме Единосущного от Отца, не может возвратить человека к Богу; никто, кроме нашего Господа Иисуса Христа, Который есть собственно сама жизнь, не может сделать смертных бессмертными».

На страницах этой книги, в противовес Хокингу и Млодинову (так же, как и целой плеяде воинствующих атеистов), мы постарались показать, что наука всегда была лучшим союзником христианства! Наука предлагает наиболее объективный метод изучения устройства и происхождения мироздания. Вот почему мы ожидаем, что очень скоро научные открытия подтвердят истину о том, что мир – это дело действительно ВЕЛИКОГО ТВОРЦА.