Часть 7. Крест

После третьей молитвы Господь «приходит к ученикам Своим и говорит им: вы все еще спите и почиваете? вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников; встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня. И, когда еще говорил Он, вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его» (Мф.26:45–48).

Но прежде, нежели Иуда подошел, Иисус Сам «вышел и сказал им: кого ищете? Ему отвечали: Иисуса Назорея. Иисус говорит им: это Я. Стоял же с ними и Иуда, предатель Его. И когда сказал им: это Я, они отступили назад и пали на землю. Опять спросил их: кого ищете? Они сказали: Иисуса Назорея. Иисус отвечал: Я сказал вам, что это Я; итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут, да сбудется слово, реченное Им: из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого» (Ин.18:4–9).

«И тотчас» Иуда, которого даже это проявление Божией силы не тронуло, «подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его. Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел?» (Мф.26:49,50) И еще сказал: «Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого?» (Лк.22:48)

«Тогда подошли и возложили руки на Иисуса, и взяли Его» (Мф.26:50).

«Бывшие же с Ним, видя, к чему идет дело, сказали Ему: Господи! не ударить ли нам мечом?» (Лк.22:49)

«Симон же Петр», никого не спрашивая, «имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх» (Ин.18:10).

Иисус, как всегда, не одобрил его горячности: «возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф.26:52–54) «Неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?» (Ин.18:11)

«Первосвященникам же и начальникам храма и старейшинам, собравшимся против Него, сказал Иисус: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня? Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы» (Лк.22:52–53).

«Сие же все было, да сбудутся писания пророков. Тогда все ученики, оставив Его, бежали» (Мф.26:56).

Лишь «один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них» (Мк.14:51–52). Считается, что здесь Евангелист Марк пишет о самом себе.

«Тогда воины и тысяченачальник и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его...»

Римляне по своим соображениям часто меняли первосвященников. Но иудеи, считая это незаконным, продолжали почитать прежних, как новых. Поэтому «и отвели Его сперва к Анне», отставленному от должности, «ибо он был тесть Каиафе, который был на тот год первосвященником» (Ин.18:12–13).

Но из всех разбежавшихся учеников двое все же повернули назад: «За Иисусом следовали Симон Петр и другой ученик».

«Другой» это, конечно, Иоанн Богослов. «Ученик же сей был знаком первосвященнику и вошел с Иисусом во двор первосвященнический. А Петр стоял вне за дверями. Потом другой ученик, который был знаком первосвященнику, вышел, и сказал придвернице, и ввел Петра» (Ин.18:15–16).

Далее каждый из этих учеников идет своим, особенным путем.

У Иоанна, кажется, нет конкретных планов, что делать дальше. Он просто идет за связанным Иисусом, как он направился вслед за Ним, едва Иоанн Креститель еще в самом начале указал: «Вот Агнец Божий» (Ин.1:29). И Господь чудесно скрывает Иоанна. Он как бы невидим для врагов.

В отличие от Петра.

Едва Петр вошел во двор, как «тут» же «раба придверница говорит Петру: и ты не из учеников ли Этого Человека?»

Петр не был трусом. Он готов был умереть за Учителя. Наверное, в отличии от Иоанна, Петр и вошел с конкретной целью: когда настанет момент, опять броситься на врагов и освободить Учителя, или умереть вместе с Ним. Наверное, и меч, который Иисус велел вложить в ножны, был сейчас при нем.

Но благоприятный момент еще не наступил, а тут досадная помеха: все может сорваться. И он поспешно «сказал: нет» (Ин.18:17).

«Между тем рабы и служители, разведя огонь, потому что было холодно, стояли и грелись. Петр также стоял с ними и грелся» (Ин.18:18), ожидая своего часа.

Иисуса ввели в дом Анны, вернее, в ту часть дома, которую занимал Анна. Каиафа занимал вторую половину. Сад был общий.

«Первосвященник же спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его». Но Анна не был первосвященником, облеченным властью. Следовательно, вопрос его был праздным, и «Иисус» соответственно «отвечал ему: Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего». Если на самом деле интересуешься учением, не надо связывать учителя и приводить насильно. А если связал, тем самым выразив недоверие, – «что спрашиваешь Меня?» Теперь уже надо обращаться «к независимым источникам», к посторонним свидетелям. Вот и «спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил».

Но люди не выносят, когда с них срывают маску лицемерия. «Когда Он сказал это, один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь Ты первосвященнику?»

Это был первый удар, который притерпел воплотившийся Бог. Казалось бы, молния тут же должна поразить святотатца. Но вместо этого Иисус по-прежнему спокойно и терпеливо отвечает: «если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?»

«Анна послал Его связанного к первосвященнику Каиафе», в другую половину дома.

«Симон же Петр стоял и грелся. Тут сказали ему: не из учеников ли Его и ты? Он», все еще ожидая главного момента своей жизни, снова пока «отрекся и сказал: нет».

Наконец, «один из рабов первосвященнических, родственник тому, которому Петр отсек ухо, говорит: не я ли видел тебя с Ним в саду? Петр опять отрекся» (Ин.18:19–27), и даже «начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И вдруг запел петух» (Мф.26:74).

И тут он понял, куда завело желание совершить великий подвиг!

«Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра, и Петр вспомнил слово Господа, как Он сказал ему: прежде нежели пропоет петух, отречешься от Меня трижды. И, выйдя вон, горько заплакал» (Лк.22:61–62), или, как пишет Марк, «начал плакать...» А когда кончил? Говорят, всю жизнь плакал, слыша пение петуха.

«А взявшие Иисуса отвели Его к Каиафе первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины» (Мф.26:57). Как напоминает Иоанн Богослов, «это был Каиафа, который подал совет Иудеям, что лучше одному человеку умереть за народ» (Ин.18:14). Поэтому все было предрешено, и – «первосвященники и старейшины и весь синедрион» уже не спрашивали «об учениках Его и об учении Его» (Ин.18:19). Они прямо и сознательно «искали лжесвидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти, и не находили; и, хотя много лжесвидетелей приходило», но никто не мог выдумать ничего правдоподобного.

«Но наконец пришли два лжесвидетеля и сказали» (Мф.26:59–61): Мы слышали, как «Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный» .

Но это уже звучало совершенной бессмыслицей, «и такое свидетельство их не было достаточно» (Мк.14:58–59).

Что делать? Обвинение разваливается. А Он еще и молчит, ни в чем не оправдываясь, и не давая повода зацепиться за слово.

«И, встав, первосвященник сказал Ему: что же ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют? Иисус молчал» (Мф.26:62–63). Или, как Лука «озвучивает» Его молчание: «если скажу вам, вы не поверите; если же и спрошу вас, не будете отвечать Мне и не отпустите Меня» (Лк.22:67–68).

«И первосвященник сказал Ему: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?»

На прямой вопрос возможен только прямой ответ, и «Иисус говорит ему: ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его; как вам кажется?» (Мф.26:63–66)

Иисус и раньше обвинялся в богохульстве, когда говорил о Себе то, что есть на самом деле, но тогда «еще не пришел час Его» (Ин.7:30).

«Но теперь», как сказал Он в момент Своего ареста, «ваше время и власть тьмы» (Лк.22:53).

«Они же сказали в ответ: повинен смерти» (Мф.26:66).

И приговор звучит не просто как свидетельство о нарушении закона, но как прорыв плотины, доселе как-то сдерживавшей накопившуюся у иудеев совершенно необъяснимую ненависть к своему Богу: «Тогда плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?» (Мф.26:67–68).

«Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись», решил расторгнуть свой преступный договор. Он пришел к «первосвященникам и старейшинам» признать неправду своего деяния, и, как это ни было тяжело, вернуть «тридцать сребренников ..., говоря: согрешил я, предав кровь невинную».

Но сребролюбие было главной страстью Иуды, главным двигателем его души. В песнопении Страстной седмицы духовный недуг Иуды осмысляется Церковью в полном соответствии со свидетельством Иоанна Богослова, что Иуда «был вор» (Ин.12:6). Поется о том, что он «сребролюбием недуговав омрачашеся», о его «несытой душе». Песнопение предостерегает всех неумеренных «рачителей имений», указывая на того, кто «сих ради» удавился.

«Главное» не препятствует возникновению в душе каких-то иных помыслов, но в конце концов оно побеждает. Так и в сребролюбивой душе Иуды вдруг появилось чувство раскаяния.

Но первосвященники не пошли на формальное расторжение договора. Они не взяли деньги, и «сказали ему: что нам до того? смотри сам».

И тут открывается уникальная возможность. Иуда пришел, чтобы все честно выполнить. И уже не его вина, если другая сторона отказывается согласиться и взять назад деньги. Вот и законный повод оставить их себе! Все равно уже ничего не изменишь...

Но Иуда сделал слишком резкое движение против своей страсти: «Бросив сребренники в храме, он вышел»...

И вот этого-то он уже не вынес: «Пошел и удавился».

Про подобных людей говорят: этот и за рубль удавится, такой человек!

«От Каиафы повели Иисуса в преторию», к римскому правителю Иудеи. «Было утро; и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху. Пилат вышел к ним и сказал: в чем вы обвиняете Человека Сего?»

Сразу чувствуется внутреннее напряжение между иудеями и Пилатом, между иудейским духом и языческим. Пилату, конечно, не может нравиться, что его резиденцию считают нечистой, и гнушаются войти.

Иудеи тоже почувствовали в вопросе Пилата раздражение. Поэтому и «они сказали ему в ответ» как бы с наскоком: «если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе. Пилат», не желая поступать по их воле, «сказал им: возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его».

Но Иудеи уже вынесли приговор, и только в силу своей политической зависимости от римлян, не могут привести в исполнение. Поэтому сказали Пилату: «нам не позволено предавать смерти никого».

Евангелист снова и снова подчеркивает, что в конечном итоге, все происходит лишь по одной причине: «да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет» (Ин.18:28–32).

Итак, Иудеи «начали обвинять Его, говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю».

Вспомним, что Господь как раз ответил: «отдавайте кесарево кесарю» (Мф.22:21). Но если есть злое намерение, то хоть что говори, хоть какую являй мудрость, – клевета обеспечена.

Обвинили Его и в том, будто Он называл «Себя Христом Царем», чего, в общем-то, Иисус до сих пор не говорил. Но когда «Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? – Он», как всегда на прямой вопрос, прямо «сказал ему в ответ: ты говоришь».

Но настолько, очевидно, не было в Иисусе «ни вида, ни величия» (Ис.53:2), не было ничего, что являло бы царское достоинство, что «Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке. Но они настаивали, говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места. Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин? И, узнав, что Он из области Иродовой», с радостью этим воспользовался, и «послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме».

У Ирода свой интерес к Иисусу. Ирод был человеком любознательным. Вспомним, как он, хотя и заключил Иоанна Крестителя в темницу, но и там охотно беседовал с ним, и даже многое делал по слову его.

И теперь «Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо, и предлагал Ему многие вопросы».

Но Иисус знал, чего стоит любознательность Ирода, которая не помешала ему в конце концов отсечь голову Иоанну Крестителю, и поэтому «ничего не отвечал ему. Первосвященники же и книжники стояли и усильно обвиняли Его. Но Ирод», которому Иисус в своем упрямом молчании тоже показался совершенно ничтожным, «со своими воинами, уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату. И» так обменявшись «любезностями», «сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом» (Лк.23:2–12).

Но Пилату уже не к кому отсылать Иисуса, и придется доводить следствие до конца.

«Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса», чтобы поговорить с Ним наедине, и снова «сказал Ему: Ты Царь Иудейский»?

Однажды уже ответив на такой вопрос: «ты говоришь», теперь «Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне»? То есть сам, лично, интересуешься, или просто по долгу службы проверяешь показания обвинителей?

«Пилат отвечал: разве я Иудей»? Какое лично мне дело, царь ты или не царь. «Твой народ и первосвященники» создали мне проблему, «предали Тебя мне»; и я должен разбираться в ваших иудейских дрязгах. Скажи, наконец, сам: «что Ты сделал», как ухитрился возбудить такую всеобщую ненависть?

Иисус попытался объяснить Пилату, в каком смысле Он действительно Царь, и что в этом нет угрозы Риму: «Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда».

Но Пилата не интересуют эти тонкости. Ему нужны юридически точные понятия, чтобы отчитаться перед начальством: царь, в конце концов, этот человек, или не царь?

И Пилат снова «сказал Ему: итак Ты Царь?»

Иисус, конечно, не мог отречься от Своего, действительно, царского достоинства: «ты говоришь, что Я Царь».

Но все же Иисус, желая всем спасения, столь же терпеливо, как Он ранее объяснял Иудеям, Чей Он Сын, пытается объяснить и Пилату, что Он за Царь, и кто Его подданные: «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего».

Пилат на эти слова об истине только отмахнулся, как от совершенного пустословия, и «сказал Ему: что есть истина?»

После этого говорить с Иисусом больше не о чем. Пилат «опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем» (Ин.18:33–38).

Очевидно, одновременно был выведен Иисус. Но едва иудеи увидели Его, как снова накинулись с разными обвинениями. «И когда обвиняли Его первосвященники и старейшины, Он ничего не отвечал. Тогда говорит Ему Пилат: не слышишь, сколько свидетельствуют против Тебя?»

Но Иисус уже сказал все, «и не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился», потому что преступники, чтобы избежать жестокой казни, обычно оправдываются до последней возможности.

«На праздник же Пасхи правитель имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели. Был тогда у них известный узник, называемый Варавва» (Мф.27:12–16). Этот «Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство» (Лк.23:19).

Пилат, не видя вины Иисуса, и не желая поступить по воле Иудеев, решил воспользоваться этим обычаем. «Итак, когда собрались они, сказал им Пилат: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом? ибо знал, что предали Его из зависти. Между тем, как сидел он на судейском месте», Иисусу пришла неожиданная таинственная поддержка: жена Пилата «послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него».

«Но первосвященники и старейшины» со своей стороны тоже усилили натиск. Теперь они еще и «возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить. Тогда правитель», чувствуя, что ничего не может сделать, захотел, чтобы все, по крайней мере, ясно сформулировали свои требования, и тем самым прямо взяли на себя ответственность. Он «спросил их: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят. Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят. Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Мф.27:17–25).

«Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву» (Мк.15:15).

Итак, все сказано. Все разобрались, кто за что будет отвечать. Иудеи сами, сознательно приняли на себя и на своих детей кровь распятого Бога.

А на осужденного Иисуса и со стороны язычников хлынула волна необъяснимой злобы: «Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить Его» (Ин. 19:1). «Тогда воины правителя, взяв Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк и, раздев Его, надели на Него багряницу; и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове. И когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, и одели Его в одежды Его» (Мф.27:27–31).

Но Пилат, как человек закона, все же делает еще одну попытку.

Теперь, когда Иисус подвергнут бичеванию, издевательствам, когда Он весь окровавлен, это могло бы вызвать хоть какое-то сочувствие. Поэтому «Пилат опять вышел и сказал им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины. Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се, Человек!» То есть вот Он, человек, проходящий по этому делу.

«Когда же увидели Его первосвященники и служители», кровь не только не насытила, но пробудила еще большую злобу, и они «закричали: распни, распни Его! Пилат» в крайнем раздражении от этой ничем не мотивированной ненависти, «говорит им: возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины. Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим».

Вдруг появилось это новое, совершенно удивительное обвинение.

«Пилат, услышав это слово, больше убоялся. И опять вошел в преторию и сказал Иисусу: откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа. Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя? Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе. С этого времени Пилат» еще более «искал отпустить Его. Иудеи же», охваченные бешенством от упорства правителя, набросились уже на него, и стали шантажировать. Они «кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю. Пилат, услышав это слово», и понимая, что придется все-таки отступить, решил взять хоть какой-то реванш. Он «вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа. Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый. И сказал Пилат Иудеям: се, Царь ваш! Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат», продолжая дразнить, снова «говорит им: Царя ли вашего распну?»

И «Первосвященники» раз и навсегда торжественно отреклись от обещанного им Богом Мессии, грядущего царя от семени Давидова. Они «отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря».

«Тогда наконец он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели. И, неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа» (Ин.19:4–17).

И еще напоследок Пилат не отказал себе в удовольствии. Он «написал и надпись, и поставил на кресте. Написано было: Иисус Назорей, Царь Иудейский. Эту надпись читали многие из Иудеев, потому что место, где был распят Иисус, было недалеко от города, и написано было по-еврейски, по-гречески, по-римски».

Так, презрительно отмахнувшись: «Что есть истина?» (Ин.18:38) – Пилат сам эту истину и изрек.

Но этой надписью он окончательно, как говорится, «достал» Иудеев. Кому приятно иметь такого царя: бессильного, оплеванного, избитого и распятого!

«Первосвященники же Иудейские», не вынося унижения, «сказали Пилату: не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский. Пилат», наслаждаясь достигнутым успехом, «отвечал: что я написал, то написал» (Ин.19:19–22).

Итак, несмотря на видимое противостояние между собой, по отношению к Иисусу и язычники, и иудеи, – все-таки делали одно общее дело.

Сначала Иисус Сам нес крест, как и положено было преступнику. Но потом от перенесенных страданий изнемог. Ведшие Его «заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его» (Мк.15:21).

«И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем». Они плакали слезами плотского сочувствия, видя молодого, в расцвете сил, человека, обреченного смерти.

«Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне», Я знаю, что делаю, за что страдаю и умираю, и куда иду после смерти. «Но плачьте о себе и о детях ваших», которые не ведают, что творят, и не готовы идти Моим путем к вечной жизни. Поэтому они не смогут устоять и в этой жизни, когда придут тяжкие испытания. «Ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас! Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет? Вели с Ним на смерть и двух злодеев» (Лк.23:27–32), очевидно, ранее осужденных, всем известных и способных вызвать только отвращение.

Вот в такой «компании» шел Иисус, как бы один из Себе подобных!

«И привели Его на место Голгофу, что значит: Лобное место», то есть представляющее собой гладкий, закругленный холм, подобный человеческому черепу. «И давали Ему пить вино со смирною, но Он не принял» (Мк.15:22–23).

Матфей говорит, что «дали Ему пить уксуса, смешанного с желчью» .

Судя по всему, это питье имело свойство облегчать страдания. Но Господь, «отведав, не хотел пить» (Мф.27:34).

«Был час третий, и распяли Его. С Ним распяли двух разбойников, одного по правую, а другого по левую сторону Его. И сбылось слово Писания: и к злодеям причтен» (Мк.15:25,27–28).

«Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк.23:34).

«Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет, – да сбудется реченное в Писании: разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий. Так поступили воины» (Ин.19:23–24), не дожидаясь смерти. Человек уже не нужен и не интересен, ценно только то, что ему принадлежало. Дескать, Ему уже не понадобится, а нам еще пригодится.

Поражает картина всеобщего издевательства над Ним, всеобщего злорадства. Никого не останавливают даже жесточайшие страдания, которые Он переносит. И тут пока единодушны –

и народ иудейский,

и римские воины,

и даже распятые с Ним разбойники.

«Проходящие злословили Его, кивая головами своими и говоря: э! разрушающий храм, и в три дня созидающий! спаси Себя Самого и сойди со креста. Подобно и первосвященники с книжниками, насмехаясь, говорили», ставя Ему в укор даже Его благодеяния: «других спасал, а Себя не может спасти. Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы видели, и уверуем» (Мк.15:29–32).

Они издеваются даже над тем, что Он «уповал на Бога! Пусть», – говорят, – «теперь избавит Его, если Он угоден Ему. Ибо Он сказал: Я Божий Сын. Также и разбойники, распятые с Ним, поносили Его» (Мф.27:43–44).

Мало им было своих страданий!

«Также и воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого» (Лк.23:36–37).

Но вскоре, как увидим, и первые, и вторые, и третьи начнут приходить в себя.

И первым, как ни странно, пришел в себя один из распятых злодеев. В его сердце что-то вдруг переломилось. И в то время, как «один из повешенных злодеев» вместе со всеми «злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас», «другой же, напротив», вдруг проникся сочувствием к невинно страдающему рядом безумцу, который мнит себя кем-то великим. Он «унимал» своего товарища «и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же?»

Он признал полную справедливость своей казни, сказал, что «мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а», указывая на Иисуса, он не указывает на Его высокое достоинство, но лишь говорит, что Иисус «ничего худого не сделал. И» разбойник нашел силы, в своих нечеловеческих страданиях хоть как-то утешить «ненормального», который и на кресте продолжает мнить себя царем Иудейским.

Он «сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!»

Но, обратившись к Иисусу не всерьез, разбойник вдруг услышал совершенно серьезное, сказанное со властью:

«Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк.23:39–43).

Заметим, что этих слов никто из людей не слышал. Даже Иоанн Богослов, который стоял возле креста, не сообщает о них. Для всех этот злодей так и уходил из этой жизни злодеем.

А пишет об этом Лука, который был учеником Павла. А Павлу Господь, являясь лично уже после Своего Вознесения, открывал многие тайны.

Так что не стоит спешить утверждать о загробной судьбе любого, даже самого неприятного нам человека.

«При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе» (Ин.19:25–27).

Так, на Кресте Господь поручил Апостолу Иоанну заботиться о Своей Матери.

И в то же время Он, как считается, вручил Ее Материнской заботе, в лице Иоанна, весь человеческий род.

«От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого» (Мф.27:45). Эта физическая тьма отражала последнее, временное, но самое сильное торжество на земле тьмы духовной, о чем Иисус сказал еще во время ареста: «но теперь ваше время и власть тьмы» (Лк.22:53).

Но эта тьма была тьмой и для Самого Иисуса. И на третьем часу этой тьмы, не выдержав ее, «около девятого часа возопил Иисус громким голосом» самые страшные и непостижимые слова в Своей земной жизни:

«Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»

Здесь высшая точка страданий, когда к физическим мукам, ко всеобщей ненависти, прибавляется ощущение, что все напрасно, что и после смерти надеяться не на кого, что и Бога-то нет!

Господь все претерпел до конца, испил до дна всю чашу страданий, возможных для человека.

Окружающие ничего этого не ведали. Они даже толком не разобрали, что Он там проговорил на кресте. «Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовет Он» (Мф.27:46–47).

«После того Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание», являет и человеческую немощь. Ранее отказавшись от облегчающего страдания питья, теперь Он «говорит: жажду. Тут стоял сосуд, полный уксуса. Воины, напоив уксусом губку и наложив на иссоп, поднесли к устам Его. Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось!» (Ин.19:28–30)

Собравшись с последними силами, «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух». А вслед за разбойником, и «сотник.., видев происходившее, прославил Бога и сказал: истинно человек этот был праведник» (Лк.23:46–47).

Матфей говорит о чрезвычайных явлениях в это время:

«И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и» не только земля, но и ад: «гробы отверзлись». Потому что человеческая душа Иисуса, отделившись от, вместе с Божеством сошла во ад и сокрушила его силу. Всех, кто ждал, Господь вывел оттуда.

А так как путь из «минуса» в «плюс» проходит через «ноль», то «многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов», – но не в тот же миг, а лишь «по воскресении Его, – вошли во святый град и явились многим». Чтобы потом, за воскресшим Иисусом взойти и на небо.

А вслед за сотником, «и те, которые с ним стерегли Иисуса», стали приходить в себя. Они, «видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий» (Мф.27:51–54).

Начал приходить в себя «и весь народ» иудейский, «сшедшийся на сие зрелище». «Видя происходившее», народ «возвращался, бия себя в грудь» (Лк.23:48).

Начало сбываться когда-то сказанное Господом: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин.12:32).

«Были» среди всех и верные Иисусу «женщины, которые смотрели издали: между ними была и Мария Магдалина, и Мария, мать Иакова меньшего и Иосии, и Саломия (Мф.27:56: ...и мать сыновей Зеведевых), которые и тогда, как Он был в Галилее, следовали за Ним и служили Ему, и другие многие, вместе с Ним пришедшие в Иерусалим» (Мк.15:40–41).

А между тем, «так как тогда была пятница, то Иудеи» были озабочены, «дабы не оставить тел на кресте в субботу, – ибо та суббота была день великий».

На субботу приходился праздник Пасхи, и они отправились с места казни, и «просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их», то есть ускорить смерть осужденных. Потому что когда распятому перебивали голени, его тело, теряя опору, обвисало на кресте, и смерть наступала быстро.

Пилат дал согласие, и послал специально для этого воинов. «Итак пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней. Но один из воинов» в качестве, как сейчас говорят, «контрольного удара», «копьем пронзил Ему ребра, и» подтвердилось, что Иисус мертв: «тотчас истекла кровь и вода».

Пишущий эти строки, стоявший у креста, и все «видевший» Иоанн Богослов счел это доказательство смерти Иисуса крайне важным. Он и «засвидетельствовал», что Иисус действительно, а не мнимо, умер, «и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили».

Подчеркивая истинность смерти Иисуса, Иоанн тем самым готовит читателей и к истинности Его грядущего Воскресения, к истинности Его победы над смертью.

Попутно Иоанн показывает свершение еще двух ветхозаветных пророчеств, касающихся этих последних событий земной жизни Господа:

«Ибо сие произошло, да сбудется Писание: кость Его да не сокрушится. Также и в другом месте Писание говорит: воззрят на Того, Которого пронзили» (Ин.19:31–37).

И тут выходят на передний план тайные до сих пор ученики Христовы.

«И как уже настал вечер, – потому что была пятница, то есть день перед субботою, – пришел Иосиф из Аримафеи, знаменитый член совета» (Мк.15:42,43), «человек добрый и правдивый, не участвовавший в совете и в деле их» (Лк.23:50,51), «ученик Иисуса, но тайный из страха от Иудеев» (Ин.19:38), – «который и сам ожидал Царствия Божия». Он «осмелился войти к Пилату, и просил тела Иисусова. Пилат удивился, что Он уже умер», потому что умирание на кресте было не только мучительным, но и долгим, «и, призвав сотника, спросил его, давно ли умер? И, узнав от сотника», что двоим, как и приказал Пилат, перебили голени, а Иисус к этому времени уже был мертв, – «отдал тело Иосифу» (Мк.15,43–45).

«Пришел также и Никодим, – приходивший прежде к Иисусу ночью, – и принес состав из смирны и алоя, литр около ста. Итак они взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают Иудеи. На том месте, где Он распят, был сад, и в саду гроб новый», то есть пещера для погребения, склеп, «в котором еще никто не был положен. Там положили Иисуса ради пятницы Иудейской, потому что гроб был близко» (Ин.19:39–42), «привалив большой камень к двери гроба» (Мф.27:60).

«Была же там Мария Магдалина и другая Мария («Мария Иосиева» Мк.15:47), которые сидели против гроба» (Мф.27:61).

«Возвратившись же, приготовили благовония и масти; и в субботу остались в покое по заповеди» (Лк.23:56).

«На другой день, который следует за пятницею, собрались первосвященники и фарисеи к Пилату и говорили: господин! Мы вспомнили, что обманщик тот, еще будучи в живых, сказал: после трех дней воскресну; итак прикажи охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики Его, придя ночью, не украли Его и не сказали народу: воскрес из мертвых; и будет последний обман хуже первого. Пилат сказал им: имеете стражу; пойдите, охраняйте, как знаете. Они пошли и поставили у гроба стражу, и приложили к камню печать» (Мф.27:62–66).

Так, упорные и последовательны враги Христовы все сделали, все предусмотрели, чтобы навсегда с Ним покончить.