Седмица 11-я по Пятидесятнице
О православном миссионерстве
Понедельник
Сегодня мы слышали гневные слова Господни к духовным вождям народа: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам: ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете». Врата Царства Небесного всегда есть на земле, и на страже их всегда стоят люди, а точнее, собственно люди и составляют эти врата; и желающий чтить Бога непременно должен войти в семью Богочтителей. Так было и в Ветхом Завете. В книге «Руфь» овдовевшая иноплеменная невестка говорит своей свекрови: «твой народ будет моим народом, и твой Бог моим Богом» (Руфь 1:16). Тем более в христианстве: обратить ко Христу всегда значило принять в свою семью, ввести в круг своей любви, своей заботы: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называли своим, но всё у них было общее» (Деян. 4:32). Принимая к себе человека, община брала и ответственность за него. И если истинный хранитель врат Царствия Небесного видел для кого-то опасность отпадения, то он писал об этом «от великой скорби и стеснённого сердца». А если ему пришлось на время отлучить кого-то за смертный грех, то он страдает вместе с грешником и при первой возможности сразу советует «простить его и утешить, дабы он не был поглощён чрезмерной печалью». Истинный хранитель врат Царствия Небесного, опираясь на Бога, одновременно опирается на всех членов Церкви:«Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью (чтобы не сказать много) и всех вас… А кого вы в чём-то прощаете, того и я: ибо и я, если в чём простил кого, простил для вас и от лица Христово». И он всё делает, чтобы не утратить ни единого члена из народа Божия, «чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам небезызвестны его умыслы», потому что, отторгая кого-то, сатана наносит ущерб и всей Церкви Христовой.
Ну а те, которые «лицемерно долго» молятся и в то же время поедают домы братьев, – навлекают на себя «тем большее осуждение». Потому что отношение к Богу и отношения внутри Божьего народа настолько неразрывны, что нарушивший второе неизбежно нарушит и первое. Поедающие домы детей Божиих непременно придут к уничижению и Самого Бога и будут говорить: «если кто поклянётся храмом, то ничего(то есть, можно и не выполнять клятву); а если поклянётся золотом храма, то повинен (если не выполнит клятву)». Или: «если кто поклянётся жертвенником, то ничего; если же кто поклянётся даром, который на нём, то повинен». Но что же больше: «золото или храм, освящающий золото?», «дар или жертвенник, освящающий дар?» – А у них получается, что приносимое ими в дом Божий больше Самого Бога и их жертва больше Того, Кому она посвящена! Поистине – «безумные и слепые». И вот людям, имеющим такое извращённое понятие о Боге, но дерзающим учить других, Господь говорит: «Горе вам… лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас». Господь не хочет, чтобы люди погибали вместе с лицемерами; и поэтому только тогда он даёт удачу в подвиге миссионерства, только тогда даёт «торжествовать во Христе, и благоухания познания о Себе распространяет нами во всяком месте», когда в нашем церковном доме порядок, правая вера, мир и любовь.
О раскрашенных гробах
Вторник
Господь продолжает обличать ложных чтителей Бога: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даёте десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять. Вожди слепые, оцеживающие комара и верблюда поглощающие! Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как они внутри полны хищения и неправды. Фарисей слепой! очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их». Обратим внимание, что Господь начинает укорять не за то, что не сделано, а за то, что как раз сделано: потому что при невыполнении главного тщательное выполнение второстепенного не смягчает вину, но навлекает ещё большее осуждение. Писание говорит, что тому, кто совсем не знает Бога, будет легче на суде, чем тому, кто знает, но при этом хочет отделаться издевательски малым, дескать, и так сойдёт! А ведь Божьему народу прямо было сказано через пророка Давида: «Не о жертвах твоих обличу тя… Моя бо есть вселенная и исполнения ея… Пожри Богови жертву хвалы, и возждать Вышняму молитвы твоя. И призови Мя в день скорби своея, и изму тя, и прославиши Мя…» Ждал Бог от своего народа прежде всего того, что выражается словами: «суд, милость и вера», а Ему пытались подсунуть десятину с каких-то огородных трав.
Так же и об очищении чаши и блюда. Казалось бы, хорошо и то, что человек очищает хотя бы внешнее. Но Господь как раз и ставит это ему в укор. Потому что удача во внешнем при забвении внутреннего не есть даже малая, частичная удача. Если вид предмета побудил приобрести его, а потом оказалось, что сердцевина гнилая, то мы ещё более будем досадовать, что ложной внешностью были введены в пустую трату.
Апостол пишет: «Благодарение Богу, Который всегда даёт нам торжествовать во Христе и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте. Ибо мы Христово благоухание Богу…» Благоухает лишь то, что живо, здорово, свежо от самой сердцевины. Всё же остальное издаёт лишь запах тления, более или менее терпимый. Христово благоухание свойственно лишь тому, что и внутри, и вне посвящено Христу. Лицемерам же Господь говорит: «Горе вам… что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мёртвых и всякой нечистоты». Страшно подумать, какая иногда мерзость кроется за внешним благочестием. А как часто в своём самообольщении мы берёмся судить по внешнему виду, думая, будто что-то понимаем в таинственном соотношении внешнего и внутреннего! Но ещё страшнее, когда люди дерзают играть на сцене или в кино святых, а то и самого Господа и Его Пречистую Матерь! Мы судим о святости или представляем святость по каким-то своим фантастическим понятиям, порождённым в нашей чуждой истинной святости душе. И мы любуемся каким-нибудь «гробом повапленным» или представляем его, и за Христово благоухание принимаем или выдаём просто запах краски. И в то же время истинное благоухание святости, истинное Христово благоухание воспринимается нами как «запах смертоносный на смерть».
И нет другого пути, чтобы ценить чужую святость, как самому стать на путь святости: перестать украшать себя для мира, начать очищать своё сердце, и любое дело делать не для человеческой похвалы, но – «как от Бога, перед Богом, во Христе».
О отцах и детях
Среда
Продолжая укорять ложных чтителей Бога, Господь говорит: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам, и украшаете памятники праведников, и говорите: «если бы мы были во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророков»». Что же здесь могло послужить поводом для укора? В том, что они чтут память святых, плохого нет. Похвально и то, что они не хотели бы быть сообщниками в пролитии крови. А значит, остаётся только одно: что они называют пророкоубийц своими отцами. «Таким образом, – говорит Господь, – вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья тех, которые избили пророков. Дополняйте же меру отцов ваших…» Так, уже в самом факте произношения слова «отец», в самой возможности этого, сразу обнаруживается не порванная связующая нить. И выходит, чтобы до конца угодить Богу, надо даже перестать считать отцом того, кто умер в явном противлении Богу. Какой он тебе отец, если он проливал кровь посланцев Отца Небесного и не раскаялся в этом? И здесь нет ничего жёсткого и несправедливого. Перед лицом Бога даже закон, данный Самим Богом, теряет свой прежний смысл. Перед лицом животворящего Духа он становится лишь смертоносными буквами. И если служение этим «буквам, начертанным на камнях, было так славно, что сыны Израилевы не могли смотреть на лице Моисеево по причине славы лица его преходящей…», то теперь это «прославленное даже не оказывается славным… по причине преимущественной славы последующего».
Вот то, что ранее называлось жизнью, то, что было спасением, освобождением, теперь называется «смертоносными буквами», «служением осуждения», преходящем, потерявшим свою славу. Вот как выглядит даже святое, если оно окажется рядом с самим источником святости. Кем же становятся вступившие в противоборство с Ним? – «Да приидет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле – Говорит им Господь.
Так что с осуждением называя кого-то отцом, мы прежде всего сами объявляем себя членами определённого рода. И не дай нам Бог оказаться в том роде богопротивников, о котором, перечислив всевозможные беды, Господь говорит, обращаясь к Иерусалиму: «истинно говорю вам, что все сие придёт на род сей… Сколько раз Я хотел собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!».
И надо выходить из всего того, над чем тяготеет проклятье, уходить от тех, кому Господь сказал:«Се, оставляется вам дом ваш пуст», – и выходить из рода нечестивых и входить в род праведных, «которые не от крови, не от хотения плоти, не от хотения мужа, но от Бога родились» (Ин. 1:13).
О прозревании
Четверг
У Апостола Павла читаем: «…Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа». Апостолы были призваны нести этот свет «во всю землю», потому что, по слову Господню, до того, как придёт конец, Евангелие Царствия должно быть проповедано «по всей вселенной, во свидетельство всем народам». И если закрыто это благовествование, то «закрыто для погибающих, для неверующих, у которых бог века сего (то есть враг Божий, сатана) ослепил умы, чтобы для них не воссиял свет благовествования». Сатана , конечно, не может противиться Богу. Едва он некогда помыслил об этом, как тут же был свергнут с небес. Но совсем иное дело, когда полем битвы становится человеческая душа. Тут может победить и сатана, и не потому, что он действительно может одолеть Бога, а потому, что душа свободна, и она сама добровольно может выбрать добро или зло, свет или мрак, Бога или диавола. И до того, как душа определится, Бог и диавол стоят перед ней: Бог старается просветить, а дьявол ослепить и свести человека «во ад жива». Не имея истины, и лишённый даже силы диавол, чтобы обольстить, хитро использует всё: и наши страсти, и наши естественные желания, и наши привычки, и нашу леность, и своих уже верных служителей из числа нас же самих. Он пугает, показывает свою мнимую силу, делает всё, чтобы неразрывными путами привязать нас к миру.
И совсем по-другому действует на душу тихий свет Христов. Он не давит, не ломает, не жжёт. Он тихо и кротко светит пред внутренними очами души. И истинные благовестники Христовы тоже бережно, с уважением подходят к душе: «Мы… не прибегая к хитрости, и не искажая слова Божия, а открывая истину, представляем себя совести всякого человека пред Богом» …
Но если Господь ждёт нашего обращения, то нам-то самим ждать некогда. Кто знает, может быть уже завтра – «как молния исходит от востока и бывает видна даже до запада, так и будет пришествие Сына Человеческого». А нам надо успеть не только обратиться, но и во многом разобраться. Например, надо отличать Божественный свет от болотного мерцания самозванцев, ведь Господь предупредил, что перед наступлением дня «восстанут лжехристы, лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных». Поэтому надо научиться слушать свою совесть: когда является Христос или Его посланник, то на душе спокойно и радостно. А если – сомнение и смута, то – каким бы ярким ни был видимый при этом свет, – надо удержаться и не открывать двери души. Надо постепенно ослабить и те путы, которыми держит нас мир: потому что – когда придёт время, – «кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего; и кто на поле, тот да не обращается назад взять одежды свои».
А ещё предстоит уразуметь, что такое «мерзость запустения… стоящая на святом месте». Мерзость запустения – это, очевидно, исчезновение с земли святых мест, куда мы приходим для встречи с невидимым Богом. И когда это прекратится, – искать уже будет негде. «Тогда, если кто скажет вам: «вот, здесь Христос», или «там» … «вот, Он в пустыне» … «вот, Он в потаённых комнатах», – не верьте». Очевидно, выйдя однажды из потаённых мест, Церковь уже не может возвратиться туда. Став доступной всем, – и верующим, и маловерным, и суеверным, – она уже не может уходить от них, проводить внутри себя черту, прежде суда Христова делить всех на овец и козлищ. Вот – наши храмы со всем, что в них, есть эти святые места, и других уже не может быть. Что-то в них лучше, что-то хуже, но, наверное, когда в них водворится мерзость запустения, – это для всех будет несомненным и очевидным.
И вот, надо спешить укреплять своё духовное зрение, просвещаться «познанием славы Божией в лице Иисуса Христа», а иначе – как видимый свет, если вспыхнет внезапно, может навсегда лишить зрения, так и внезапно наставший День Господень может обернуться для нас вечной тьмой.
О видимом и невидимом
Пятница
«Видимое временно, а невидимое вечно», – говорит Апостол. Так, он разделяет весь мир, всё творение на видимое и невидимое. Но разве есть что-нибудь невидимое само по себе? Разве есть что-либо невидимое для Творца? Разве Сам Творец невидим для Себя? А разве для человека в раю было хоть что-нибудь невидимо? Ведь даже Бог являлся для него ходящим «в раю, во время прохлады дня» (Быт. 3:8). Так было до грехопадения. Но, нарушив Божью заповедь, человек сам не захотел видеть, и, в первую очередь, – Самого Бога. Он захотел скрыться «от лица Господа Бога между деревьями рая». С этого момента, преступив заповедь, человек умер, и началось его стремительное падение из области света в область тьмы. И это падение было бы бесконечным, но Господь Бог по Своей милости не дал низвергнуться в окончательную тьму неведения и невидения. Господь пожертвовал частью творения, пожертвовал землёй; Он сказал: «Проклята земля за тебя» (Быт. 2:17). И вот только с этих пор мир раскололся на видимый и невидимый: видимый – поражённый грехом и смертью вместе с нами; и – невидимый, сохранивший первозданную славу и совершенство. Бог сделал землю соразмерной человеческому несовершенству, попустил ей отпасть вместе с нами, остаться невидимой для нас, чтобы нам хоть на чём-то видеть хотя бы помрачённую, но всё же – печать нашего Творца; чтобы, отталкиваясь от видимого, мы могли бы снова постепенно восходить к тому, что стало для нас невидимым… Но слуги диавола принуждают нас смотреть только на видимое. Они говорят, гордо указывая: «Вот, сам видишь! Вот – камень, вот – дерево. Вот, сам видишь, что все люди умирают! Вот, сам видишь, что «таков вам положен предел, его же никто не преступает…»»
Да, видеть, это – вершина, торжественный предел знания. Но вот, что скажут они, когда вдруг придёт время и из всего видимого даже «солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звёзды спадут с неба, и силы небесные поколеблются…»? что скажут они, когда вдруг невидимое непобедимо войдёт в нашу жизнь, в наше поле зрения, когда, «как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого»? Тогда уж ничего не скажут, тогда только «восплачут все племена земные»,когда «увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою». Восплачет и тот, кто совсем не хотел знать о невидимом и взирать на него. Восплачет и тот, кто хоть и верил отчасти, но сказал «в сердце своём: не скоро придёт господин мой». Восплачет и тот, кто, хотя и ждал всеми силами души, всё равно восплачет, потому что все наши силы, вся наша любовь – ничто по сравнению с Ним Самим, с Его славой, с Его любовью. Он же «пошлёт Ангелов Своих с трубою громогласною; и соберут избранных Его от четырёх ветров, от края небес до края их». А другие, «орлы», поклонники видимого, соберутся там, «где будет труп» разлагающегося видимого мира, поражённого печатью греха.
Да, надо учиться сквозь видимое смотреть на невидимое, взирать мысленным взором веры, чтобы у нас «перед глазами предначертан был Иисус Христос», как бы у нас «распятый», чтобы в конце концов даже самое ужасное в этом видимом мире – страдание, – начало бы производить в нас «в безмерном преизбытке вечную славу».
О венчании
Суббота
Однажды к Иисусу приступили фарисеи и, в который уже раз «искушая Его, говорили Ему: по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?» Уж не знаем, на какой ответ они рассчитывали, «искушая Его», но Господь, как всегда, указал им на самое начало: «Не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставить человек отца и мать, и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так что они уже не два, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает» … В растленном грехе человечеству Бог разрешал и множество, и развод. Но теперь, придя освободить от греха, снова вернуть к началу, в рай, Господь и норму даёт такую, какая была в начале. И вот в храме перед Крестом и Евангелием стоят мужчина и женщина, избравшие друг друга, чтоб навсегда быть вместе. Священник молится за них и, обращаясь к Богу, молитвенно вспоминает, как Тот сотворил Адама, потом из ребра его – Еву, и привёл к нему; как Адам, впервые увидев её, сразу узнал и, движимый Духом Божиим, сказал, что должно человеку прилепиться к «жене своей, и будут два в плоть едину, и яже Бог сопряже, человек да не разлучает». «Сам и ныне, Владыко Господи Боже наш, – молится далее священник, – А Господь ведь обещал: «просите – и дастся вам». – И священник просит трижды: «Господи Боже наш, славою и честию венчай их», – и происходит чудо: уже для них – никого – ни других мужчин, ни других женщин, ни отца, ни матери, но на всей земле они единственные друг для друга. И если в таинстве Крещения заново творится человек, то и в таинстве брака из него впервые творится и даётся ему жена. На них – царские венцы, как и на первых и главных, как на родоначальниках, от которых может заселиться новая земля; как на победителях, победивших мир с его множественностью, как на склонивших свою выю под благой первоначальный Божий закон… И какой тут может быть развод? «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает».
Но что для христиан стало нормой, того иудеи тогда не могли вместить. И даже ученики Христовы робко сказали: «Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться». Что же, «не все вмещают слово сие, но кому дано», –сказал Господь. Если не можешь принять закона брака, – поднимись на ступень выше, подойди ближе к началу бытия, прикоснись к самим творящим рукам Божиим, когда ещё не была создана жена. Тогда человек только что вышел из рук Божиих и, корме Бога, у него никого не было. Он славил Бога, познавал мир и всему давал имена. И сейчас открыт этот славный путь безбрачного, нерассеянного служения Богу, «ибо есть скопцы, которые из чрева Матери родились так; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царствия Небесного. Кто может вместить, да вместит». Причём, Церковь никогда не понимала это выражение буквально, как Церковь никогда не занималась вырыванием соблазняющих глаз и отсечением соблазняющих рук (Мф. 5:29–30). Потому что, если поотсекать искушающие члены, если позаглушать лекарствами бушующие страсти, то это вовсе не путь в Царство Небесное, но – выведение особой породы рабов для царства земного, которые бы и работу свою исправно совершали, и лишних хлопот хозяину не причиняли бы.
Все в нас должно быть совершенным, а значит, свободным: и брак, и безбрачие. Потому что, где нет свободы греха, там не может быть и свободной, славной победы над грехом.
Что бы человек ни избрал – всё должно быть плодом труда и молитвы, и на всё у Господа готова для нас всякая помощь, ибо, говорит Апостол, во Христе «вы обогатились всем, всяким словом и всяким познанием, – ибо свидетельство Христово утвердилось в вас, – так что вы не имеете недостатка ни в каком даровании».
О злом должнике
Неделя 11-я
Сегодня Евангелие приводит пример удивительной слепоты и удивительного бесчеловечия. Некий раб задолжал своему господину огромную сумму: десять тысяч талантов. И ему грозила продажа и его самого, и его семьи, и всего, что у него есть. Тогда рабу ничего не оставалось, как обратиться к милости господина: «государь! потерпи на мне, и всё тебе заплачу». Государь понимал, что заплатить он никогда не сможет; видел, что он в отчаянии и говорит, сам не зная что… И вдруг он, «умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему». Какое чудо! Какое великое, неожиданное счастье! Как после этого всё должно перевернуться в душе бедного раба; он должен бы чувствовать себя поистине воскресшим из мертвых! Весь мир должен бы стать для него другим и все люди другими…
Но вот что произошло дальше. «Раб же тот, вышедши, нашёл одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, что должен. Товарищ же его «пал к ногам его» и теми же словами, как и сам он несколько минут назад, стал умалять: «потерпи на мне, и всё отдам тебе». И это уже были не пустые слова: сумма была несравненно меньшая, и он действительно отдал бы. «Но тот не захотел, а пошёл и посадил его в темницу, пока не отдаст долга». Государь, узнав об этом, сказал: «злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?» И теперь государь совершенно справедливо «отдал его истязателям, пока не отдаст всего долга». Рассказав эту притчу, Господь пояснил: «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его…»
Возмущение господина глубоко понятно. Всякое дело должно приносить плоды. «Кто,насадив виноград, не ест плодов его?.. ибо, кто пашет, должен пахать с надеждою, и кто молотит, должен молотить с надеждою получить ожидаемое». Тем более посеявшему добро невыносимо видеть его затоптанным и не принесшим никакого плода.
А уж сколь невыносимо, наверное, для Ангелов Божиих видеть, как посеянное в нас Господом Иисусом Христом – порой остаётся совершенно бесплодным! Причём, посеянное в нас несравненно выше:«Если мы посеяли в вас духовное», – говорит проповедник христианства, –велико ли то, если пожнём у вас телесное?» Нам прощаются все наши грехи в крещении, нам постоянно прощаются новые грехи в таинстве исповеди, нам возвращается вечная жизнь. И если мы после этого не готовы от всего сердца простить и своим должникам, то, значит, мы ничего не поняли в христианстве; значит, мы ни во что ставим то, что произошло на Голгофе и чему причастниками мы стали во Святом Крещении. Постараемся же представить себе, что нам вдруг, ни с того, ни с чего, прощён огромный и неоплатный денежный долг, который грозил полным разорением, потерей всего имущества и всех близких, из-за которого ещё вчера думали покончить с собой от предстоящего позора и безнадежности. Представим себе, что мы постоянно идём от нашего милостивого благодетеля. Гора свалилась с плеч, солнце снова светит и для нас, и неужели избытка нашей радости не хватит на того, кто с какой-то малой просьбой попадётся в этот миг на дороге?