Молитва Трисвятого

Молитва Трисвятого читается так: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый безсмертный, помилуй нас». Очевидно, что наименование сей молитвы произошло от троекратного повторения в ней слова: Святый.

К одному ли из Лиц св. Троицы, или ко всем Лицам св. Троицы мы обращаемся с молитвою Трисвятого? Ко всем Лицам, а не к одному. Так, а не иначе научает нас разуметь эту молитву св. Церковь, когда в праздник Пятидесятницы словами сей молитвы воспевает св. Троицу так: «Святый Боже, вся содеявый Сыном, содейством Святаго Духа; Святый крепкий, имъже Отца познахом, и Дух Святый прииде в мир; Святый безсмертный, утешительный Душе, от Отца исходяй и в Сыне почиваяй: Троице святая, слава Тебе».

В молитве Трисвятого, обращаясь ко всем Лицам св. Троицы, мы произносим: «помилуй нас», а не «помилуйте нас». Почему так? Потому, что все Лица св. Троицы, раздельные по личным свойствам (Отец не рождается, Сын от Отца рождается, Дух Святый от Отца исходит), нераздельны по божеству. Нечестиво было бы думать, что Отец, Сын и Св. Дух суть три отдельные божества, а не един Бог, во св. Троице покланяемый и славимый. И от сего-то нечестия св. Церковь предостерегает нас, научая нас взывать к трем Лицам св. Троицы о помиловании не в множественном, а в единственном числе: помилуй нас; обращаться к ним, не как к трем отдельным богам, а как к единому Божескому существу. Подобное предостережение заключается и в кратких возгласах священника: «яко твое (а не ваше) есть царство и сила и слава Отца и Сына и Святаго Духа. – Твое бо есть еже миловати и спасати ны, Боже наш, и Тебе славу возсылаем (Тебе, а не вам славу возсылаем), Отцу и Сыну и Святому Духу».

По объяснению св. Иоанна Дамаскина, в состав молитвы Трисвятого вошли слова из серафимского славословия, слышанного пророком Исаией (Ис.6:1–3): «свят, свят, свят Господь Саваоф».

Серафимское славословие Исаия слышал во время того таинственного видения, которым он призван был к пророческому служению. Он удостоился видеть Господа, седящего в храме, или над храмом, на величественном престоле. Пред Ним были Серафимы, из которых каждый имел по шести крыл: двумя они закрывали лица свои, двумя прикрывали ноги, и двумя летали. И взывали друг к другу (т. е. попеременно, на два лика): «свят, свят, свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его!». Стены здания потрясались от их восклицания; и по всему храму разносилось курение. Славословие чистых духов произвело скорбь в душе пророка. Он желал бы и сам принять участие в их славословии, но не дерзнул на это, помыслив, что его нечистые уста недостойны воспевать хвалу Богу вместе с чистыми голосами безгрешных певцов. «Жалкий я человек! сказал он: стою на краю погибели. Уста мои нечисты, и живу среди людей с нечистыми устами». Господь повелел одному из Серафимов очистить Исаию прикосновением к его устам горящего угля и послал его очищенными устами возвещать народу угрозы и обетования.

Какое понятие о Боге внушают нам серафимское славословие и молитва Трисвятого, когда именуют Его святым? Понятие о Его святочтимости, то есть вообще о беспредельном Его величии, по которому Ему единому принадлежит божеская слава, честь и поклонение. В значении святочтимого Бог именуется святым во многих местах св. Писания, напр. в тех местах, где Он называется святым Израилевым, святым во Израиле (в израильском народе): воспою Тебе в гуслех, Святый Израилев (Пс.70:22; Ис.1:4; Иез.39:7; Ос.11:9), – или где называется просто Святым: «так говорит Высокий и превознесенный, вечно живущий, и Которого имя – Святый» (Ис.57:15). В смысле святочтимых, правда, именуются святыми и сотворенные существа и вещи, напр. священнослужебные лица, храмы Божии, алтари, книги Слова Божия. Но в Боге достоинство святочтимости не допускает никакого сравнения ни с чем, что только именуется в этом мире святым, святочтимым. По своему существу вечному и неизменяемому, по своим беспредельным совершенствам, Он столько превознесен над всем существующим, что всякая святость, или святыня, в мире, как бы ни была велика, исчезает пред Его неизреченной святостью; и потому-то Писание называет Его не только святым, но «единым святым» (1Цар.2:5), тем паче, что все, что мы называем в мире святым как священное, святочтимое, не само по себе свято, а получило свое освящение от Него. Он един есть самобытная Святость, и единственный источник святости. Что касается до понятия о святости, как о нравственной чистоте, то во многих местах Писания Бог называется святым и в этом смысле, напр.: несть свят, яко Господь, и несть праведен, яко Бог наш (1Цар.2:2). И должно признать, что в серафимском славословии и в молитве Трисвятого, равно как и во всех других случаях, где наименование Бога святым значит святочтимый, не исключается понятие и о том, что Бог чист от всякого греха, ненавидит зло и любит одно добро. Но только не исключается, т. е. оно, как часть, подразумевается в общем, гораздо обширнейшем понятии о святости Божией в смысле святочтимости. Если Бог святочтим, един достоин божеского чествования по своей природе и совершенствам, то само собою разумеется, что Он безгрешен и любит добро, иначе достоинство святочтимости не было бы в Нем полно.

Троекратное повторение слова: святый, в молитве Трисвятого, имеет отношение, как мы сказали, к святой Троице. Но согласно с разумением отцев и учителей Церкви должно полагать, что и серафимы троекратным восклицанием: Свят, исповедуют тайну пресвятой Троицы². На чем основывается такое разумение? На тех местах нового Завета, где прямо говорится, что Исаия, когда сподобился видеть и слышать Господа Саваофа, видел вместе и Сына Его (Ин.12:40–41), слышал и Св. Духа (Деян.28:25–27).

Для чего каждому Лицу св. Троицы в серафимском славословии и в молитве Трисвятого присвояется одинаковое наименование: Святый? Для того, чтобы видно было, что все три Лица равночестны, достойны одинаковой божеской чести и славы, и нет между ними ни большего, ни меньшего по божеству.

Но выражаемое в молитве Трисвятого исповедание равночестия Божеских Лиц не теряет ли силы от того, что в ней только первому Лицу присвояется имя Бога: Святый Боже, – а Сын Божий называется крепким, Дух Святый безсмертным? На этот вопрос так ответствует св. Иоанн Дамаскин³: «Святый Боже, это относим мы к Отцу, не усвояя однако Ему одному имени Бога; но знаем, что и Сын и Дух Святый есть Бог. Святый крепкий прилагаем к Сыну, не отнимая силы у Отца и Духа святаго. Святый безсмертный относим к Духу Святому, но не лишаем бессмертия Отца и Сына». В самом деле, если молитва Трисвятого именует только первое Лице Богом, то этим именованием точно так же не уничижаются прочие Лица, как и Сам Бог Отец не уничижается тем, что наименование крепкого и безсмертного в той же молитве присвояется не Ему, а одно Богу Сыну, другое Богу Духу Святому. Почему так? Потому что все эти именования равносильны и легко могут быть заменяемы одно другим. Когда я произношу слово Бог, я уверен, что говорю о существе крепком (всемогущем) и бессмертном. Эти свойства неотделимы от понятия о Боге. Равным образом в наименованиях крепкого и бессмертного, усвоенных Сыну и Святому Духу, необходимо подразумевается мысль о Боге, судя по тому, что в Писании именуется крепким и бессмертным, в собственном смысле, только Бог; Он есть един сильный, един имеяй безсмертие (1Тим.6:15–16), то есть Он – такое существо, равного которому по крепости и бессмертию нет другого; которое не только само обладает крепостью, всемогущей силою, но вместе есть источник всякой крепости и силы в существах сотворенных, хотя бы это были ангелы, сильные крепостью; которое не только само бессмертно, как существо вечное, безначальное и бесконечное, но вместе служит единственным началом, или источником всякой жизни и бессмертия. Само собой разумеется, что такие понятия о крепком и бессмертном равносильны понятию о Боге, ибо о ком же, как не о едином Боге, можно все это сказать? Впрочем, признавая равносильное значением молитве Трисвятого слов: Бог, крепкий, бессмертный, и взаимную их удобозаменяемость, мы не отвергаем, чтобы они в то же время не имели особого значения в приложении к каждому Лицу св. Троицы отдельно. Так, имя Бога обще всем Лицам, но если в рассматриваемой нами молитве оно присвояется одному Отцу, это значит, что Он есть неточное начало Божества, что от Него рождается Сын, и исходит Св. Дух. Крепкий, – это общее имя всех Лиц, но в приложении к Сыну оно напоминает нам о том, что, по свидетельству Писания, «Тем создана быша всяческая, яже на небеси, и яже на земли» (Кол.1:16), что «Словом Господним (т. е. Сыном) небеса утвердишася» (Пс.32:6), что под руководством Его, как Пастыря, овцы Его стада «не погибнут во веки, и не восхитит их никтоже от руки Его» (Ин.10:28), что созданной Им церкви не одолеют врата адова (Мф.16:18), что Он подобно Отцу, их же хощет живит (Ин.5:21), что вообще Он есть Божия сила (1Кор. 1:24). Безсмертный, – это опять есть общее имя всех Лиц Божества; но в отношении к Св. Духу оно напоминает нам о том особенном участии Его в сообщении жизни тварям, которое выражено словами Бытописания: и Дух Божий ношашеся верху воды (Быт.1:2), а также о благодатном обновлении человека к жизни духовной силою Духа Святаго, как единого бессмертного и животворящего.

Молитва Трисвятого, в её настоящем составе, впервые встречается в одной из древнейших литургий, в литургии Иерусалимской, известной с именем апостола Иакова⁴. Но гораздо известнее и употребительнее при богослужении она становится со времени чудесного о ней откровения свыше, бывшего во время Прокла, патриарха цареградского, преемника и ученика Златоустова. Предание об этом откровении засвидетельствовано современниками – патриархом Акакием, епископом Асклепиадом, а из позднейших св.Иоанном Дамаскиным⁵. Вот это предание: на тридцатом году царствования Феодосия младшего (438 или 439 г. по Р. X.) в Константинополе и других местах было страшное землетрясение, от которого разрушались храмы, дома, стены. По предложению св. Прокла совершено было всенародное молебствие с крестным ходом. Император и патриарх шли босые. Во время крестного шествия, земля всколебалась сильнее, и народ восклицал: «Господи помилуй». Около 3-го часа пополудни, из среды молившегося народа невидимою силою, в виду всех, поднят был на воздух один отрок. Недолго спустя он опять спустился на землю невредимый, и объявил, что он слышал там, как ангелы пели и повелели петь на земле: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый безсмертный, помилуй нас». Народ повторил вместе с отроком сию песнь, и землетрясение прекратилось. Император Феодосий и сестра его, благочестивая царица Пульхерия, издали повеление об употреблении этой молитвы во всех местах империи; – видно, доселе она была малоизвестна. На соборе вселенском Халкидонском, бывшем против Евтихия в 451 году, Трисвятое пение торжественно было провозглашено отцами сего собора. Но один из противников Халкидонского собора, Петр, по прозвании Гнафей (сукновальщик), обманом вступивший на епископскую кафедру в Антиохии, вздумал воспользоваться молитвою Трисвятого для распространения своих нечестивых мыслей о лице Иисуса Христа. Следуя Евтихию, он учил, что во Христе – одно только естество – божеское, которым, как капля морем, будто поглощено было естество человеческое, так что Божество, а отнюдь не человечество, в Нем страдало, распялось, и совершало все человеческие действия. Не принимавших этого богохульного учения Гнафей предавал анафеме и для его распространения дерзнул сделать злонамеренное прибавление к молитве Трисвятого. Не обращая внимания на то, что эта молитва относима была ко всем трем Лицам Божества, он решился придать ей такой вид, чтобы она относилась к одному лицу Иисуса Христа и служила покровом еретической мысли о распятии и страдании на кресте одного божества Иисуса Христа, а не человеческой Его природы. Вот в каком виде должно было, по распоряжению Гнафея, произносить Трисвятое: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый безсмертный, распятый за нас, помилуй нас». На первый раз не видно в этом прибавлении ничего противного истине, не видно, почему нельзя сказать: Бог распятый за нас. На том основании, что в лице Христа нераздельно соединены два естества – Божеское и человеческое, св. церковь исповедует же учение о так называемом общении во Христе свойств обоих этих естеств (communicatio idiomatum). Общение это состоит в том, что свойственное Христу по человеческой природе усвояется Ему как Богу, а свойственное по Божеству усвояется Ему как человеку. Примеры первого представляют выражения св. Писания, что Господь стяжал Церковь кровию Своею (Деян.20:28), что Иудеи Господа славы распяли (Деян.26:23), что мы примирихомся Богу смертию Сына Его (Рим.5:10; Рим.8:32); в пример второго можно указать на выражение св. Писания: вторый человек – Господь с небесе (1Кор.15:47). Равным образом в писаниях отеческих и в церковных песнопениях нередко встречаются выражения о лице Христа в том и другом роде: «Бог пострадал, Творец и Царь веков вкусил смерть, предвечный младенец» и т. п⁶. Все подобные выражения вполне законны, потому что божество и человечество не составляют во Христе двух особых лиц, а соединены нераздельно в едину Ипостась. Но, по учению православной Церкви, это соединение не простирается до поглощения одного естества другим, как учили последователи Евтихия и в числе их Петр Гнафей; в обою естеству Христос Спаситель свойства цела сохранил, т. е. божеское и человеческое естества по соединении остаются во Христе совершенно целыми и различными, как соединившиеся в Нем, по выражению 4 вселенского собора, неслитно и непреложно, и следственно ни божество не превратилось в человечество, ни человечество в божество, – а вместе с сим, как естества не смешались, так и свойства каждого из них, а в числе их свойство божества – не подлежат страданию, – остались неприкосновенными. И вот эту-то истину, признанную св. Церковью и голосом вселенского собора утвержденную, хотел поколебать Петр Гнафей, когда внес в молитву Трисвятого помянутое прибавление. Вина его состоит, главным образом, в том, что он дал этому прибавлению смысл, противный здравому православному учению о лице Христовом, и под покровом общеупотребительной церковной молитвы хотел провести в народ еретическую мысль, что на кресте распято и страдало божество Христово, а не человечество, – мысль, которую никак нельзя примирить с понятием о бесстрастности божеской природы и с непреложным соединением её во Христе с человеческой природою. Следуя учению об общении свойств во Христе, можно, конечно, сказать, что Он, будучи Бог, распялся за нас, но это можно сказать только в том смысле, что Он распялся по человечеству, а отнюдь не в том смысле, что распятие претерпела в Нем божеская природа. Дело не в слове, а в смысле. Если со словом соединяется еретический смысл, то и невинное само по себе слово исключается иногда из церковного употребления. Возьмем, например наименование Приснодевы христородицею, отринутое церковью. Если можно говорить: Христос рождается, Христос родился от Девы, то почему бы, казалось, не называть Родившею христородицей? И действительно, это название могло бы быть принято и усвоено Деве Марии, если бы понималось в смысле православном, именно в том, что она родила Христа – Бога воплотившегося: в этом случае Христородица значила бы то же, что и Богородица, как Христос значит – Бог во плоти. Но с тех пор, как нечестивый Несторий дал имени: Христородица – смысл еретический, и начал учить, что Пресвятая Дева не есть Богородица, а только Христородица, потому что родила Христа – простого человека, с которым Бог соединился потом одним нравственным образом, – с тех пор имя это по справедливости отвергается церковью, как оскорбительное для Богоматери, потому что в этом смысле она не отличалась бы от матерей тех людей, которые помазаны были на царское, или пророческое служение и которым по этому принадлежит также имя Христа.

Рассматриваемое нами прибавление в молитве Трисвятого достойно осуждения не по своей только злонамеренной цели распространить еретическое учение о Лице Христа, но вместе и потому, что подавало повод к недоразумениям о Пресвятой Троице. Всем известно было отношение этой молитвы ко всем Лицам Божества, и все принимали ее в этом, а не в другом каком-либо смысле. И вдруг православный, пришедши в храм, слышит пение, или чтение молитвы Трисвятого в ином составе. Что мог он при этом подумать? До сих пор он знал и верил, что распятие претерпел вочеловечившийся Сын Божий, а теперь его, по-видимому, хотят убедить, что распялась вся св. Троица. Люди не размышляющие легко могли себя успокоить, сказавши про себя: должно быть и в самом деле распялся Бог в Троице; когда так, то и будем веровать так: разве мы умнее старших, которые предписали к Богу в Троице покланяемому обращаться с воззванием: распятый за нас. – И вот таким образом возобновлялась древняя ересь патрипассиан, лжеучителей, которые, сливая три Ипостаси Божества в одно Лицо, Сына и Св. Духа почитая только явлениями Отца, допускали, что в Лице Христа вочеловечился и пострадал сам Бог Отец. Положим, Петр Гнафей далек был от намерения своим прибавлением к Трисвятому утверждать и распространять эту грубую ересь; но если его нововведение могло подать повод к таким толкованиям, то кто как не он виноват в этом?⁷

Таким образом, добавочные слова к Трисвятому, с какой стороны их ни рассматривать, имели злокачественный характер: они служили покровом еретической мысли о Лице Христа, и кроме того подавали повод к недоразумениям касательно Пресвятой Троицы, – и потому были отринуты православными пастырями церкви, и сам Петр Гнафей в 465 г. был низложен с епископской кафедры. На его место в Антиохию вступил некто Каландион. Для устранения соблазна, произведенного нововведением его предшественника, он сделал было новое дополнение в молитве Трисвятого, предписав произносить ее так: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый безсмертный, Христе царю, распятый за нас, помилуй нас». Новое дополнение: Христе Царю – сделано было с благою целью предостеречь православных от нечестивой мысли о распятии Бога в Троице, но и оно не могло удовлетворить их: их трудно было заставить обращаться к одному Христу с тою молитвою, которою они привыкли славословить св. Троицу. Петру Гнафею удалось снова вступить на антиохийскую кафедру и восстановить в прежнем виде сделанное им прибавление. Против него восстали с обличениями Акакий патриарх Константинопольский, папа Феликс 3-й и другие епископы. Они посланиями убеждали его оставить произвольное нововведение. Император Анастасий, следуя внушениям единомышленников Петра Гнафея, не раз покушался ввести в Константинополе его прибавление к Трисвятому, но каждый раз встречал противодействие в стороне православных, строго державшихся определений Халкидонского собора. Вообще должно заметить, что прибавление к Трисвятому: «распятый за нас», было принимаемо и защищаемо в церквах восточных, а в церкви Константинопольской и в западных оно было отвергаемо, или в некоторых из них было заменяемо словами: «святая Троица, помилуй нас». После неоднократного осуждения на разных поместных соборах, это прибавление окончательно было осуждено на 6-м вселенском (в 681 г) соборе Трульском; 81-е правило сего собора гласит так: «поскольку мы уведали, яко в неких странах, в трисвятой песни, после слов: Святый безсмертный, в качестве дополнения, возглашают: распныйся за ны, помилуй нас; но сие древними св. отцами, как чуждое благочестию, от сея песни отринуто, купно с беззаконным еретиком – нововводителем сих слов: то и мы прежде благочестно постановленное св. отцами нашими утверждая, по настоящем определении, таковое слово в церкви приемлющих, или иным каким-либо образом к трисвятой песни примешивающих, анафематствуем. И аще нарушитель постановленнаго есть священнаго чина, то повелеваем обнажати его от священническаго достоинства, аще же мирянин, или монах, отлучати от общения церковнаго». Несмотря на строгость этого приговора, Армяне доселе удерживают в молитве Трисвятого слова: распныйся за ны. Напрасно они оправдывают себя тем, что относят Трисвятое не ко всей Троице, а только ко второму Лицу – Сыну Божию, и что не разделяют еретического мнения о страдании и распятии Божества. Соборное правило весьма ясно воспретило прибавление помянутых слов не только в смысле еретическом, но вообще в каком-то ни было смысле.

За молитвою Трисвятого, как бы в объяснение её смысла, следует в церковных службах славословие св. Троице : «Слава Отцу и Сыну и Св. Духу и ныне и присно и во веки веков, аминь». Об этом славословии мы уже некогда говорили⁸. В литургии св. Василия Вел. и Иоанна Златоустого имя Трисвятого нераздельно усвояется не только молитве: Святый Боже..., но и этому славословию. А в чинах вечерни, повечерия, полунощницы, утрени и т. д. под Трисвятым разумеется кроме того еще молитва: «Пресвятая Троице помилуй нас», и троекратное: «Господи помилуй». Можно думать, что молитва: «Пресвятая Троице», есть полнейшее раскрытие того, что заключается в Святый Боже. В ней слова: Пресвятая Троице помилуй нас, соответствуют словам: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый безсмертный, помилуй нас»; кроме того значение слова помилуй нас в ней так раскрыто: Господи т. е. Боже Отче, очисти грехи наша; Владыко, Сыне Божий, прости беззакония наша, «аще бо беззакония назриши, кто постоит?» Святый, т. е. Дух Святый, посети (επίσϰεψον), т. е. покрой твоим снисхождением: и исцели немощи наша – душевные и телесные; имене твоего ради т. е. того требует слава твоего имени. Ты не напрасно именуешься бесконечно милосердым и всемогущим, посему яви на нас могущество твоей благодати и милосердия в уврачевании немощей наших.